«Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма»

Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма (fb2) - Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма 2856K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Викторович Кондрашин

В.В. Кондрашин КРЕСТЬЯНСТВО РОССИИ В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ: К ВОПРОСУ ОБ ИСТОКАХ СТАЛИНИЗМА

Советское общество было создано великой социальной революцией в России начала XX века, в основе своей являющейся крестьянской революцией.

В.П. Данилов

ПРЕДИСЛОВИЕ

Феномен сталинизма не может быть понят до конца без учета такого важнейшего явления российской истории XX века как Гражданская война, завершившаяся победой большевиков. И эта победа выглядит на первый взгляд нелогичной, поскольку она достигнута в условиях повсеместного недовольства основной массы населения страны — политикой советской власти, а также на фоне антибольшевистских крестьянских восстаний, сотрясавших Россию на протяжении всех лет Гражданской войны. Почему в крестьянской стране победил режим, проводивший явную антикрестьянскую политику «военного коммунизма», и проиграли его политические противники, выступавшие под лозунгами защитников народа от большевистского произвола? Почему, по точному определению В.П. Данилова, в огне Гражданской войны сгорели «демократические возможности», и из «жесточайшего столкновения насилий» в конечном итоге выросла государственная диктатура — сталинизм?{1}

Ответы на эти вопросы, на наш взгляд, выводят нас на проблему истоков сталинизма, ибо подобная система не могла возникнуть в одночастье и должна была иметь под собой серьезные основания, исторические корни. И они во многом связаны с аграрно-крестьянским характером России, особой ролью российского крестьянства как в революции, так и в Гражданской войне.

В данном контексте следует помнить о том, что главным содержанием исторического пути России в XX веке явилась ее индустриальная модернизация, превратившая страну из аграрно-индустриальной в индустриальную{2}. И на этом пути важнейшим этапом был сталинизм с его антикрестьянской насильственной коллективизацией, завершившейся трагедией советской деревни — голодом 1932–1933 гг.{3} Следовательно, ключ к пониманию механизма российского исторического процесса в XX столетии, в том числе феномена сталинизма, следует искать в аграрно-крестьянском вопросе или, по крайне мере, в неразрывной связи с ним.

Именно поэтому в настоящей книге нами предпринимается попытка обратиться к одной из ключевых проблем Гражданской войны в России — поведению крестьянства, его взаимоотношениям с основными противоборствующими политическими силами: красными, белыми и другими режимами. Основное внимание сосредоточивается на характеристике политической активности крестьян в рассматриваемый период, которая наиболее полно проявилась в крестьянском движении.

В качестве объекта исследования выбран крупнейшей аграрный регион Российской Федерации — Поволжье, где на протяжении всей Гражданской войны полыхал огонь крестьянских восстаний. В указанный период это территория Казанской, Симбирской, Пензенской, Самарской, Саратовской, Царицынской, Астраханской, Уфимской губерний. Хронологические рамки охватывают 1918–1922 гг.

Подобный подход представляется правомерным, поскольку позволяет наиболее полно использовать разнообразные документальные источники из региональных архивов, а также определить общее и особенное в поведении российского крестьянства в годы Гражданской войны в различных регионах.

Кроме того, он актуален в современных условиях регионализации общественной жизни, когда сложные экономические и национальные проблемы, существующие в современной Российской Федерации, требуют особого внимания к историческому опыту конкретных регионов. В полной мере это относится и к Поволжью, где в настоящее время идет сложный процесс экономического возрождения и государственно-административного строительства.

Эта книга стала возможной благодаря участию автора в международных проектах Института российской истории РАН и Московской высшей школы социальных и экономических наук «Крестьянская революция в России. 1902–1922 гг.», «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918–1939 гг.», в рамках которых были изучены документы о крестьянском движении в России, в том числе в Поволжье, хранящиеся в основных центральных и региональных архивах. Они широко представлены в данном исследовании{4}.

Таким образом, в настоящей книге предпринимается попытка дать комплексную и всестороннюю характеристику крестьянского движения в России в годы Гражданской войны на материалах Поволжья с точки зрения современного состояния историографии проблемы, на основе авторского подхода и введенных в научный оборот разнообразных источников. В центре внимания следующие аспекты проблемы: причины крестьянского движения, крестьянство и Самарский Комуч (к вопросу о «демократической альтернативе» большевизму), крестьянство и партия эсеров, крестьянство и белое движение, масштабы, особенности и результаты крестьянских восстаний в Поволжье в 1918–1922 гг.

Автор делает акцент на позиции крестьян в Гражданской войне, их поведении в условиях вооруженного противоборства двух политических лагерей. В книге мы попытались предоставить голос самим крестьянам, широко используя выявленную в архивах документацию повстанческих отрядов, организаций и т. д.

Проблема рассматривается в контексте общероссийского крестьянского движения и основных событий Гражданской войны.

РАЗДЕЛ I. ИСТОРИОГРАФИЯ. ИСТОЧНИКИ. МЕТОДОЛОГИЯ

Глава 1. ИСТОРИОГРАФИЯ

Проблема участия крестьян России в Гражданской войне имеет богатую историографическую традицию{5}. Говоря о степени ее изученности, следует особо указать, что приоритеты исследователей всегда зависели и, на наш взгляд, зависят и сейчас в первую очередь от общественно-политической ситуации в стране, а затем уже от всего остального (состояния источниковой базы, позволяющей решать поставленные задачи, и т. д.).

В развитии историографии проблемы можно выделить несколько этапов: 1920-е гг., 1930–1950-е, 1960–1980-е, 1990-е — начало 2000-х гг. Каждый из них отличается от остальных количеством и качеством опубликованных работ.

Первым этапом в изучении истории крестьянского движения в России в годы Гражданской войны, в том числе в Поволжье, стали 1920-е гг. Авторами работ, затрагивающих проблему антибольшевистских крестьянских восстаний и целиком посвященных им, становятся как непосредственные участники событий, так и профессиональные исследователи. Прежде всего по этому вопросу высказываются представители «победившей стороны»: участники подавления крестьянских восстаний и их очевидцы — военачальники Красной Армии, руководители ВЧК, советских и партийных органов и т. д. Все они находились под влиянием ленинского понимания крестьянского движения в Советской России в рассматриваемый период и в большинстве своем воспроизводили ленинские оценки.

Как известно, В.И. Ленин отрицал массовый характер крестьянских выступлений на подконтрольной большевикам территории России и называл их кулацкими по составу участников. В частности, он утверждал: «Чтобы в России были крестьянские восстания, которые охватили бы значительное число крестьян, а не кулаков, это неверно. К кулакам присоединяется отдельное село, волость, но крестьянских восстаний, которые охватили бы всех крестьян в России, при советской власти не было. Были кулацкие восстания… Такие восстания неизбежны»{6}. Ленин связывал «кулацкие восстания» с политической деятельностью в деревне левых и правых эсеров{7}. Он же указывал на неизбежность зверств со стороны «мятежных кулаков»: «Кулак бешено ненавидит советскую власть и готов передушить, перерезать сотни тысяч рабочих. Если бы кулакам удалось победить, мы прекрасно знаем, что они беспощадно перебили бы сотни тысяч рабочих»{8}.

Основываясь на ленинских оценках, уже в 1918 г. появляются первые публикации, «по горячим следам» реагирующие на крестьянские выступления на контролируемой советской властью территории, в том числе в Поволжье. Так, к первой годовщине большевистской революции в Саратове выходит книга Б. Соколова с характерным названием — «Обзор кулацких восстаний в Саратовской губернии»{9}. Оценка крестьянского движения как кулацкого по своему характеру становится общепринятой в подобного рода работах. Например, в апреле 1919 г. журнал «Красная Армия», выходивший в Самаре, именно таким образом охарактеризовал одно из крупнейших в регионе крестьянских восстаний за период гражданской войны — «чапанную войну»{10}.

Аналогичная оценка дается и в выступлениях работников продорганов, непосредственно задействованных на продовольственном фронте{11}. В то же время в некоторых из них предпринимается попытка дать взвешенную оценку причин крестьянского недовольства, обусловливая его объективными трудностями, а также политической несознательностью крестьянства. Например, в книге Н. Орлова, изданной Наркомпродом в 1918 г., обосновывалась неизбежность жесткого курса большевиков по отношению к деревне из-за ее неспособности проявить понимание ситуации и добровольно пойти на ущемление собственных интересов{12}.

Для исследователей представляют интерес вышедшие в 1918 — первой половине 1920-х гг. публикации, посвященные характеристике крестьянского хозяйства и аграрного сектора экономики региона. Поскольку их авторами, как правило, были высококвалифицированные специалисты — бывшие работники земских статистических комитетов и т. п., то содержащаяся в них информация чрезвычайна важна для понимания объективных причин недовольства крестьян, обусловленного хозяйственной разрухой и неспособностью власти удовлетворить их насущные потребности{13}.

Тему крестьянского протеста в рассматриваемый период затрагивают в своих работах, посвященных истории Гражданской войны, сотрудники ВЧК и высшего командования Красной армии. Так, например, в 1920 г. в вышедшей в свет публикации члена коллегии ВЧК М.Я. Лациса (Судрабс) «Два года борьбы на внутреннем фронте: Популярный очерк двухгодичной деятельности чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности» указывается, что причинами многочисленных «вспышек вооруженного сопротивления» крестьян в конце 1918 г. стали массовые призывы в РККА, изъятие хлеба, чрезвычайные налоги и контрибуции{14}. В числе причин «массового крестьянского восстания» Лацис называет также тяготы Гражданской войны, мобилизации людей и скота в Первую мировую войну{15}.

В фундаментальной монографии Н.Е. Какурина «Как сражалась революция» вооруженный протест огромной массы крестьянства Среднего Поволжья в период «чапанной войны» трактовался как «кулацко-эсеровские восстания введенных в заблуждение темных народных масс»{16}.

Аналогичные оценки даны в многочисленных воспоминаниях участников Гражданской войны, бывших в числе тех, кто подавлял крестьянские выступления{17}.

В начале 1920-х гг., сразу же после завершения боевых действий на фронтах Гражданской войны, появляются первые публикации военных и гражданских историков, специально посвященные или затрагивающие рассматриваемую нами проблему

Тема крестьянского движения получает освещение в трудах военных историков. Так, например, в статье А. Казакова «Общие причины возникновения бандитизма и крестьянских восстаний» указывается, что бандитизм и крестьянские восстания явились результатом «глубоких экономических противоречий периода «военного коммунизма»{18}. Причиной крестьянских выступлений, протестов стала продразверстка, натурализация сельского хозяйства, разрыв экономических связей между городом и деревней. По мнению автора, «немаловажную роль в появлении недовольства масс» сыграли бюрократизм и незаконные действия отдельных представителей власти в деревне{19}. По его оценке, крестьянские восстания были ни чем иным, как новой формой «выражения борьбы классов», новой формой «гражданской войны между бывшими союзниками»{20}. Не приводя убедительных доказательств, он заключает, что партия эсеров «подготовляет и становится во главе движения в Тамбовщине, в Поволжье»{21}. Статья А. Казакова примечательна тем, что в ней крестьянские восстания назывались именно крестьянскими восстаниями, явившимися результатом разрыва отношений «между бывшими союзниками».

Военный историк И. Шведов, обращаясь к проблеме поражений Красной Армии на Восточном фронте весной 1919 г., одним из основных факторов, обусловивших неудачи 5-й Армии, назвал «чапанное восстание» в прифронтовых губерниях Среднего Поволжья, вынудившее командование снимать части с фронта для его подавления{22}.

На фоне общего хора крайне негативного отношения советских авторов к крестьянскому движению в годы Гражданской войны диссонансом прозвучала объективная позиция М.Н. Покровского. 18 ноября 1921 г. на Втором Всероссийском съезде пролеткультов «официальный историограф» большевистского государства заявил, что в «Российской революции никто ничего не поймет, пока твердо не усвоит, что у нас происходят две революции, а не одна: одна революция — мировая, часть мировой пролетарской революции, которая теснейшим образом связана с интернациональным пролетарским движением, от него не может быть отделена, дышит его идеологией», это та революция, «которая ведет свое начало от Маркса». Другая же революция, по мнению Покровского, — крестьянская, аграрная — продолжалась 150 лет и являлась «родней не Карла Маркса, а Пугачева». Покровский четко сформулировал цель крестьянской революции, суть которой была борьба крестьян за право быть хозяином на своей земле и право распоряжаться продуктом своего труда{23}. Он без особого сочувствия, но с достаточным уважением писал о крестьянских восстаниях. В данном ключе рассуждал и известный экономист Л.Н. Крицман, считавший, что в 1917 г. в действительности произошло две революции — городская (социалистическая) и сельская (буржуазная, антифеодальная){24}.

Не потерявшими своего значения и до настоящего времени для исследователей крестьянского движения в годы Гражданской войны являются вышедшие в 1920-е гг. работы Н.В. Гурьева, В. Руднева, А.И. Анишева, М.И. Кубанина, И. Подшивалова, С. Оликова.

Так, пионером в изучении истории «чапанной войны» в Среднем Поволжье стал заведующий историческим отделом Сызранского музея Н.В. Гурьев, опубликовавший в 1924 г. монографию о событиях марта 1919 г. в одном из эпицентров восстания — Усинской волости Сызранского уезда Симбирской губернии. Она написана по материалам Сызранского музея и архива при музее. Это первая исследовательская работа по «чапанной войне». В монографии детально описаны ход восстания и борьба с ним на территории Сызранского уезда, приведены агитационные материалы повстанцев. Особый интерес представляет приложенная к основному тексту сводка событий «чапанной войны» с указанием селений, охваченных восстанием, числа жертв, лозунгов и поводов к выступлению. Автор характеризует «чапанную войну» как крестьянское движение, охватившее все слои деревни, но кулацкое — по своей социальной сути и движущей силе. По его мнению, причиной восстания стала политическая несознательность крестьян, не позволившая им пожертвовать своими собственническими интересами во благо большевистской революции, давшей им землю{25}.

Близкую к вышеизложенной позицию по вопросу о причинах крестьянских восстаний против большевиков дал в своих публикациях И. Руднев. Он писал о самостоятельности крестьянства в его хозяйственной и политической жизни в годы революции и Гражданской войны. По его мнению, в истории деревни в указанные годы можно выделить два качественных периода: первый — с момента победы Октябрьской революции до осени 1918 г., второй — с осени 1918 г. до введения НЭПа. В первый период деревня была предоставлена сама себе, делила помещичью землю и чувствовала себя превосходно. Большевистская власть не вмешивалась в ее дела, так как занималась укреплением своего положения в городе и создавала новый госаппарат. Осенью 1918 г. начался новый период, когда советская власть предъявила деревне счет за свои «благодеяния». Вооруженные продотряды с помощью разверстки, опираясь на «деревенских подонков» — комитеты бедноты, конфискуют у крестьян излишки хлеба и сырья, оставляя им голодные пайки. В ответ на это деревня отвечает массовыми восстаниями и протестует всеми другими доступными способами. Противостояние крестьян и советской власти заканчивается победой последней. За это деревня платит страшную цену, получая голодовку 1921–1922 гг. Введением НЭПа конфликт сторон исчерпывается{26}.

Особое место в ряду многочисленных публикаций двадцатых годов, затрагивающих рассматриваемую проблему, занимает работа А.И. Анишева «Очерки истории гражданской войны 1917–1920» (Л., 1925). Его заслугой является то, что он рассматривал крестьянское движение как органическую часть Гражданской войны. В качестве основных причин крестьянских восстаний на территории Советской России в годы Гражданской войны А.И. Анишев определяет принудительные мобилизации в Красную Армию и продовольственную политику большевиков, т. е. указывает на объективный их характер. Он связал летние восстания 1918 г. в Поволжье и на Урале не с деятельностью комбедов и продотрядов как таковых, а с первыми массовыми мобилизациями крестьян в Красную армию. Таким образом, он наметил важнейшую проблему в историографии — «крестьянство и Красная армия». Обращаясь к теме крестьянских восстаний, А.И. Анишев указывает на факт противоречия между городом и деревней в условиях усиливающейся разрухи, что неизбежно вело к обострению продовольственной нужды в городах. Именно обострение продовольственного вопроса, наступивший голод в промышленных центрах сделали неизбежным наступление города на деревню, на хлебородные районы, контролируемые советской властью. А.И. Анишев указывает, что решительные действия власти по изъятию хлебных излишков стали главной причиной вспыхнувшего там в марте 1919 г. «чапанного восстания». Другой важнейшей причиной этого восстания, по мнению А.И. Анишева, стали «недостатки механизма» местной власти.

А.И. Анишев подробно анализирует борьбу большевиков с чехословацким мятежниками и белогвардейцами на Средней Волге. Основываясь на мемуарах белогвардейцев, он сделал вывод о том, что одной из причин побед Красной армии над чехословаками и Колчаком явилось нежелание крестьян воевать на их стороне{27}.

Заметный след в историографии проблемы оставили вышедшие в свет во второй половине 1920-х гг. публикации М.И. Кубанина. В них содержатся положения, не потерявшие своей научной значимости и в настоящее время. Так, на основе анализа махновщины и других крестьянских движений против большевиков он признал факт отсутствия у советской власти прочной опоры в деревне{28}. Он констатировал враждебное отношение крестьян к советской власти в 1919 г. из-за проводимой ею в деревне политики. Именно по этой причине, по его мнению, большевики были вынуждены прибегнуть к насилию по отношению к крестьянству, на что те ответили восстаниями. Кубанин считает, что в Гражданской войне крестьяне-«середняки» пытались занять «самостоятельную позицию», будучи вынужденными выбирать из двух зол{29}. Он выступил против оценки крестьянских восстаний как антисоветских и контрреволюционных по своим целям и содержанию, поскольку восставшие выступали за сохранение советов, но только без коммунистов{30}.

Анализируя причины крестьянского движения на Украине, Кубанин видел их в социальных противоречиях между пролетариатом и мелкобуржуазным, по сути, крестьянством, в провале товарообмена между городом и деревней, в насильственном внедрении коллективных форм ведения хозяйства{31}. Таким образом, по его мнению, можно утверждать, что в основе крестьянского протеста лежал объективный фактор — политика большевиков, сделавшая его неизбежным.

В двадцатые годы рассматриваемая проблема получает освещение на страницах военных изданий. Публикуется множество работ, посвященных различным аспектам истории Красной армии в годы Гражданской войны, в том числе проблеме комплектования армии и дезертирства из ее рядов.

Так, например, в монографии С. Оликова в центре внимания оказалась проблема дезертирства из Красной армии. В ней впервые в историографии показаны реальные масштабы этого явления и затронута проблема «зеленого движения» на территории Советской России в годы Гражданской войны. По мнению автора, причины массового дезертирства крестьян из Красной армии напрямую были связаны с состоянием тыла. Именно влияние тыла способствовало «разложению армии». Деревня засыпала действующую армию сообщениями о полном отсутствии рабочих рук в хозяйстве, о недостатке или отсутствии пособий, о несправедливых действиях местной власти и пр.{32}

Реакцией на подобные сообщения было «массовое дезертирство» красноармейцев, которое Оликов рассматривает в неразрывном единстве с «массовым бандитизмом», определяя последний как «воинствующий вид злостного дезертирства». «Массовый бандитизм», по его мнению, был выражением стихийного протеста «малосознательных масс против действий власти» и Гражданской войны как таковой. Он порождался войной и был ликвидирован с ее завершением{33}. В своей работе Оликов подробно пишет о том, как большевики боролись с дезертирством и «зеленым движением»{34}.

Масштабы «зеленого движения» в указанный период показаны в монографии Н. Мовчина, посвященной комплектованию Красной армии в годы Гражданской войны. Наибольшую опасность для большевиков «зеленые» представляли летом 1919 г., когда волна дезертирских восстаний прокатилась по прифронтовым губерниям центрально-черноземного района Советской России. В Воронежской и Тамбовской губерниях дезертиры соединились с белоказаками, линия восстания «зеленых» захватила Саратовскую губернию, шла к Балашову, на Тамбов, создав даже угрозу Южному фронту{35}.

В трудах историков 1920-х гг. затрагивается не только история крестьянского движения против большевиков, но и против существовавшего в Среднем Поволжье во второй половине 1918 г. Комуча.

Так, И.А. Колесников, анализируя ситуацию, сложившуюся на территории Самарской губернии в 1918 г., приходит к выводу, что неспособность Комуча создать «крепкую вооруженную силу» определялась позицией крестьянства, уставшего от Гражданской войны, испытавшего на себе «зубодробительную военную практику реакционного монархического офицерства»{36}.

В. Владимирова, обращаясь к теме Комуча, также подчеркивает тщетность попыток «демократии» «опереться на крестьянство». Она указывает, что часть крестьянства встретила «сочувственно чешский переворот», в первые его дни «произошло некоторое колебание кулацких и середняцких масс в сторону буржуазии». Но уже через пару месяцев господства учредиловцев настроение крестьян резко изменилось{37}.

В сборнике документов и материалов о Самарском Комуче, опубликованном в 1924 г., указывается на факт разного отношения к его власти кулаков, середняков и бедняков: кулаков — сочувственное, большинства середняков и бедноты — резко отрицательное{38}.

В рассматриваемый период выходит немало других работ, в которых тема крестьянского сопротивления советской власти в годы Гражданской войны находит то или иное освещение. Утверждается точка зрения, согласно которой в годы Гражданской войны сформировался нерушимый военно-политический союз рабочего класса и трудового крестьянства. Крестьянские восстания классифицированы как «кулацкие мятежи», инспирированные антибольшевистскими партиями и агентами белых армий. Руководящая роль в этих восстаниях принадлежала кулакам, дезертирам, эсерам, агентам Колчака и Антанты. Историки признают факт участия в восстаниях и крестьян-середняков — из-за их политической несознательности и обмана со стороны подстрекателей. В качестве основных причин «кулацких мятежей» называют продразверстку, недовольство насаждением совхозов, «некорректное поведение» отдельных представителей местной власти{39}.

Применительно к истории крестьянского движения в Поволжье одной из таких работ можно назвать монографию И.А. Колесникова «Военные действия на территории Самарской губернии в 1918–1921 годах» (Самара, 1927). В ней автор характеризует «чапанную войну в Среднем Поволжье» как кулацкое восстание, в которое оказалась вовлечена часть крестьян-середняков, поддавшихся антисоветской агитации. В то же время он указывает, что восстание было обусловлено «измученностью крестьянства в процессе войн», упадком его хозяйства, «жесткой продовольственной политикой советской власти»{40}. В этом же ключе написана работа Б. Тальнова, посвященная другому крупнейшему крестьянскому восстанию в Поволжье в годы Гражданской войны — «вилочному восстанию» февраля-марта 1920 г.{41}

Научная ценность вышеупомянутых работ состоит в том, что в них содержится немало фактического материала, раскрывающего мероприятия центральных и местных органов советской власти по профилактике и ликвидации крестьянских выступлений{42}.

Говоря об историографии проблемы рассматриваемого периода, нельзя не остановиться на литературе русского зарубежья и воспоминаниях видных деятелей антисоветского движения. Так, в вышедшем в свет в 1918 г. под эгидой Самарского Комуча сборнике документов об аграрном движении в Самарской губернии в 1917–1918 гг. опубликованы основные законодательные акты Комуча по крестьянскому вопросу{43}. Он органически дополняет вышедший в 1919 г. там же, но уже в большевистской интерпретации, историко-литературный сборник о деятельности Комуча{44}.

Немало интересной информации об аграрном движении в Самарской губернии в 1917–1918 гг. содержится в публикациях и воспоминаниях одного из видных деятелей Комуча П.Д. Климушкина{45}. Он объяснил нежелание крестьян воевать против большевиков их усталостью от войны, страхом перед перспективой восстановления прежних порядков, насаждаемых в деревне бесчинствующими и не подчиняющимися власти Комуча монархически настроенными офицерами Народной армии{46}.

В воспоминаниях другого деятеля Комуча — Г. Лелевича (Л. Могилевского) сообщается о поддержке крестьянами Самарской губернии на начальном этапе мятежа чехословаков и образованного с их помощью правительства: об организации крестьянских эсеровских дружин, снабжении продовольствием чехословацких войск и т. д.{47}

К истории взаимоотношений Комуча и крестьянства обращается в своей книге еще один его деятель, впоследствии видный сталинский дипломат И.М. Майский. Именно благодаря ему в советской историографии применительно к Самарскому Комучу утвердился термин «демократическая контрреволюция»{48}. По его наблюдениям, крестьянство не проявило «особой активности» в поддержке Комуча в силу своей архаичной натуры. «Крестьянин по натуре архаичен, — писал Майский. — Он большой индивидуалист и очень не любит, когда кто-нибудь вмешивается в его дела, особенно когда кто-нибудь пытается наложить руку на его хозяйство»{49}. Майский констатирует, что деревня, «забывши про политику, целиком погрузилась в свои хозяйственные дела». Крестьяне были довольны, что никто их не тревожит и, на первый взгляд, могло казаться, что они «глубоко сочувствуют власти Комитета». Однако это было не так. Ситуация изменилась, как только Комуч начал мобилизацию крестьян в Народную армию, т. е. попытался заставить крестьян выполнять государственные повинности. Вместо поддержки Комуч получил крестьянское противодействие, вплоть до открытого сопротивления{50}.

В вышедших за рубежом публикациях бывших членов партии эсеров, игравших видную роль в политических событиях периода революции и Гражданской войны, затрагивается вопрос о причастности партии эсеров к крестьянским восстаниям против большевистской власти. Именно в этом их обвиняли большевики. Из содержания работ видно, что эсеры не признавали инкриминируемой им роли организаторов и руководителей крупнейших крестьянских восстаний в Советской России в 1918–1921 гг. Об этом свидетельствуют опубликованные в Париже в 1920 г. материалы IX съезда партии, в которых прямо говорится о прекращении вооруженной борьбы против большевиков в связи с угрозой белой контрреволюции, ставшей реальностью летом 1919 г.{51}

Об этом можно судить и по информации о положении в Советской России, которую публиковали в своих изданиях зарубежные центры партии эсеров. В подавляющем большинстве случаев она была недостоверной или сильно искажающей реальные события. Например, издававшийся в Праге журнал эсеров «Революционная Россия» сообщал, что при разгроме «вилочного восстания» в Поволжье в феврале-марте 1920 г. только в одном Мензелинском уезде было расстреляно и арестовано до 20 тысяч человек, преимущественно мужчин. Нечто подобное писали они и о ликвидации мятежа Сапожкова{52}.

Как «незаметную» в организации крестьянского протеста против власти большевиков в годы Гражданской войны охарактеризовал роль эсеров В. Гуревич, еще один видный деятель этой партии, в статье, специально посвященной анализу крестьянского движения в России в указанный период. Он подчеркивал стихийность крестьянского движения, выступавшего то против красных, то против белых{53}.

Не нашла подтверждения версия о причастности эсеров к организации крестьянского движения и в мемуарах одного из бывших руководителей чехословацкого мятежа в Поволжье — генерала Чечека{54}.

Печатные издания белой эмиграции, так же как и эсеровские издания, помещали на своих страницах весьма далекие от действительности сведения о крестьянском движении в Советской России. Например, редактор известной белоэмигрантской газеты «Общее дело» В.Л. Бурцев опубликовал 20 октября 1921 г. совершенно абсурдное сообщение собкора о том, что Казань будто бы взята восставшими крестьянами, во главе с бывшими генералами и офицерами царской службы, что гарнизон Красной армии примкнул к восставшим, в числе которых находятся казаки, татары и киргизы{55}.

Таким образом, первый этап исследования проблемы можно назвать временем, когда тема разрабатывалась как бы «по горячим следам». Авторами статей и монографий были непосредственные участники событий и их очевидцы — как с одной, так и с другой стороны. На публикациях этого периода лежит печать Гражданской войны, они словно опалены ее дыханием. Отсюда бескомпромиссность оценок, обусловленных в первую очередь итогами войны, и только затем — политическими и идеологическими позициями авторов. В советской историографии на этом этапе утверждается следующая терминология применительно к крестьянскому антибольшевистскому движению: банды, «черная армия», антисоветское крестьянское движение, контрреволюция, кулацкие мятежи, кулацкие восстания, эсеро-кулацкая контрреволюция и т. д. В то же время в эмигрантской литературе речь идет о «крестьянском движении», «аграрном движении» и т. п.

Второй этап изучения проблемы охватывает 1930–1950-е гг. Этот период ознаменовался утверждением в Советской России сталинского тоталитарного бюрократического режима, поставившего историческую науку, как и все другие сферы общественной жизни, в жестко ограниченные идеологические рамки. Методологической основой всех исследований по отечественной истории становится «Краткий курс Истории ВКП(б)», согласно которому в годы Гражданской войны существовал нерушимый союз пролетариата и трудового крестьянства при руководящей роли большевистской партии{56}. Тематика крестьянских восстаний 1918–1921 гг. оказалась фактически закрытой. Она затрагивалась лишь в связи с другими проблемами Гражданской войны. В своих многочисленных работах советские историки повторяли стереотипы тридцатых годов о подготовленности крестьянских восстаний контрреволюционными силами (белыми, партией эсеров, «буржуазными националистами»), их кулацком характере.

В полной мере это коснулось и исследований, посвященных поволжскому крестьянству. Из общей массы работ по истории Гражданской войны в Поволжье в указанный период была опубликована лишь одна, специально посвященная крестьянскому движению, — Р.А. Таубина о восстании Сапожкова{57}. В этой статье автор занимает резко отрицательную позицию по отношению к Сапожкову и повстанцам. Он голословно заявляет, что А.В. Сапожков никогда не был революционером. Без ссылки на конкретные источники утверждает, что Сапожков проводил массовые порки и изнасилования, создал из деклассированных элементов преданную лично ему «черную сотню», беспробудно пьянствовал. Вину за мятеж Р.А. Таубин бездоказательно возложил на кулачество и его агентов — эсеров{58}. Подобную линию он проводил и в других своих публикациях{59}. Однако в работах Р.А. Таубина содержится немало достоверных сведений о ходе самого восстания.

Аналогичным образом крестьянские выступления в регионе в 1918–1921 гг. характеризовались в многочисленных статьях, монографиях, сборниках документов, вышедших в свет в 1930–1950-е гг. В них «чапанная война», «вилочное восстание» назывались «кулацкими» мятежами, организованными эсерами и агентами белых{60}.

Определенную научную ценность среди публикаций данного периода представляют документальные издания по истории Гражданской войны в Поволжье, вышедшие по линии Истпарта. Среди них следует выделить хроники событий Гражданской войны в Средне-Волжском крае, опубликованные в 1930-х гг. заведующим самарским бюро Истпарта В.В. Троцким, в которых широко представлены факты из истории «чапанной войны», восстания «Черного орла-земледельца», а также мятежа Сапожкова, прежде всего документы повстанцев{61}. В целом деятельность Истпарта и его бюро на местах принесла несомненную пользу делу изучения крестьянских выступлений в Среднем Поволжье.

В этом же ключе можно рассматривать увидевший свет в 1941 г. сборник документов «М.В. Фрунзе на фронтах гражданской войны». В нем опубликованы телеграммы Фрунзе В.И. Ленину о «чапанной войне», мятеже воинских частей, крестьянских волнениях в районах Заволжья в мае 1919 г.{62}

В довоенные годы за рубежом появилось несколько работ историков-эмигрантов, затронувших события крестьянского движения в Поволжье в 1918–1921 гг.{63} Они были проникнуты ненавистью к большевикам и оправдывали «народное сопротивление» установленному ими в России диктаторскому режиму.

Обращаясь к истории Комуча, советские историки писали о том, что Комуч в области аграрных отношений проводил политику возврата к прежним порядкам и лишь на словах выдавал себя за подлинных защитников интересов крестьянства, а на деле покровительствовал помещикам и кулакам{64}.

Для современных исследователей представляют определенный интерес вышедшие к 40-летию Октябрьской революции в центральных и местных изданиях сборники документов и материалов, а также воспоминания очевидцев о Гражданской войне в Поволжье{65}. В них впервые публикуются документы, свидетельствующие о подавлении крупнейших крестьянских восстаний в Поволжье в 1918–1921 гг.: телеграммы, донесения с мест непосредственных участников карательных акций, докладные записки в центр и материалы комиссий по расследованию обстоятельств крестьянских волнений и т. д. Естественно, что при этом сохраняются терминология и концептуальные оценки повстанчества как кулацкого движения, инспирированного контрреволюцией. Для историографии проблемы данные публикации представляют интерес, поскольку в них достаточно полно и аргументированно изложена позиция официальной власти, противостоящей мятежному крестьянству.

Таким образом, второй этап в развитии историографии проблемы стал временем ее «замалчивания». Научная разработка сюжетов, так или иначе связанных с темой крестьянского сопротивления большевистской власти, осуществлялась только фрагментарно, на уровне констатации факта, в соответствующей «идеологической оболочке».

1960–1980-е гг. стали новым периодом в развитии историографии проблемы. Его качественное отличие от предшествующего состоит в том, что в это время историки начинают активно разрабатывать многие аграрные проблемы новейшей истории, в том числе периода Гражданской войны.

Шестидесятые годы характеризуются рядом позитивных изменений. Ряд историков предпринимают попытки в рамках имеющихся возможностей отойти от жестких стереотипов прежней историографии. Например, В.П. Данилов обратил внимание исследователей на серьезнейший пробел в изучении истории Гражданской войны — совершенную неразработанность вопроса о позиции крестьянства в этой войне. Он заключил, что крестьянские восстания являются «прямым проявлением гражданской войны», ее «последней формой» после разгрома белой контрреволюции{66}.

Но в целом в общем потоке литературы на эту тему преобладали другие, жестко идеологизированные работы.

На общероссийском уровне в указанный период проблема достаточно активно изучается И.Я. Трифоновым, Ю.А. Поляковым, Д.В. Голинковым и другими исследователями.

Так, И.Я. Трифонов посвятил свою монографию истории классов и классовой борьбы в СССР в начале нэпа, в 1921–1922 гг.{67} В ней впервые в советской историографии осуществлена попытка исследовать все крестьянские восстания как единое целое, показать их размах. Многое из того, о чем писал автор, было, по сути дела, повторением опубликованного в двадцатых годах. Но, учитывая, что публикации тех лет были или изъяты из научного обращения, или забыты, можно считать, что Трифонов как бы вновь «открыл тему» и дал стимул к ее дальнейшему изучению.

По мнению Трифонова, с началом массовых крестьянских восстаний в 1921 г. наступает новый этап Гражданской войны. Он предложил различать военно-политический бандитизм и «вооруженную кулацкую контрреволюцию»{68}. Говоря о крестьянских восстаниях в Поволжье, Трифонов бездоказательно утверждает, что в 1920–1922 гг. «кулацкий политический бандитизм» в Поволжье развивался под руководством эсеров и меньшевиков{69}. Например, он пишет, что поднятый Сапожковым мятеж пользовался поддержкой правых эсеров, меньшевиков и анархистов{70}. Не приводя никаких фактов, Трифонов заключает, что «по своей ненависти к коммунистам… банды Поволжья не уступали антоновцам»{71}.

Другой крупный исследователь, Ю.А. Поляков, вслед за И.Я. Трифоновым в своих публикациях рассматривает крестьянские восстания как органическое явление Гражданской войны. Характеризуя политические настроения крестьянства в период ее завершения, он делает вывод, получивший впоследствии широкое распространение в советской историографии: главной причиной крестьянского недовольства была не сама продразверстка, а ее чрезмерности, которые допускались на местах отдельными представителями советской власти{72}.

Важным в концептуальном отношении стал вывод Полякова о 1922 г. как времени «кардинального перелома в настроениях крестьянства» под воздействием новой экономической политики. Именно тогда «уже были выработаны основные начала нэпа, завершилась хозяйственная перестройка, определились первые итоги восстановления народного хозяйства, выкристаллизовались основные линии аграрной политики», «выявились новые черты и тенденции социально-экономического развития деревни»{73}. Эти обстоятельства выбили почву из-под ног кулацких банд и сыграли главную роль в ликвидации политического бандитизма.

Тезис Полякова о том, что крестьяне были недовольны не разверсткой вообще, но возникающими трудностями из-за ее чрезмерности, а также ошибками конкретных личностей, приобрел новое звучание в коллективной монографии П.С. Кабытова, Б.Н. Литвака, В.А. Козлова. В ней разногласия крестьян с советской властью из-за продразверстки названы «внутренним, «семейным» делом». А вывод, что в «кулацких мятежах 1920–1921 гг.» принимали участие середняки и даже бедняки, теперь не только не оспаривается, но и как бы дополняется дифференциацией крестьянства еще и по уровню сознательности. Авторы считают, что участие середняков в мятежах чаще всего было «бессознательным»: это «неадекватная реакция не знавшего, «куда пожаловаться», среднего крестьянина». Сознательная же часть крестьян «требовала от своей власти уменьшения продразверстки, упорядочения системы ее взимания, но не допускала и мысли о контрреволюционном восстании»{74}.

Из работ общероссийского уровня 1960–1980-х гг., на наш взгляд, следует выделить монографию Д.Л. Голинкова «Крушение антисоветского подполья в СССР (М., 1986)» и первый том академического издания «История советского крестьянства» (М., 1986).

Книга Голинкова стала своеобразным стандартом в оценке крестьянского протеста. Автор рассматривает его как составную часть антисоветской подпольной контрреволюционной деятельности. По его мнению, во всем была видна «вражеская рука» эсеров, меньшевиков и белогвардейцев{75}.

В упомянутом выше первом томе «Истории советского крестьянства» крестьянское движение в годы Гражданской войны рассматривается сквозь призму утвердившейся в историографии концепции{76}. Данное издание заметно выделяется на общем фоне основательным анализом социально-экономического положения деревни.

В этот период на общероссийском и региональном уровнях выходят в свет документальные издания, в которых публикуются новые и переиздаются уже известные документы о ходе ликвидации крестьянских восстаний в регионе в годы Гражданской воины{77}. Большими тиражами переиздается роман А. Веселого «Россия, кровью умытая», публикуются различные мемуары и воспоминания очевидцев{78}.

Одновременно появляются работы, в которых, несмотря на следование официальным установкам, все же дается объективная характеристика социально-экономического положения деревни, а также крестьянского движения в России в начале XX века, что позволяет понять причины крестьянского протеста в 1918–1921 гг. Это прежде всего работы А.М. Анфимова, В.П. Данилова, П.Н. Першина, Л.Т. Сенчаковой, П.С. Кабытова, Э.М. Щагина и др.{79}. В них доказывается неизбежность революционного взрыва в российской деревне в начале XX века из-за неспособности царского самодержавия, а затем и Временного правительства решить аграрный вопрос в интересах крестьянства.

В 1960–1980-е гг. в СССР появляются и многочисленные исследования о позиции поволжского крестьянства в годы Гражданской войны. Тема затрагивается в исследованиях обобщающего характера о революционных потрясениях в Поволжье в 1917 г. и событиях Гражданской войны{80}. Кроме того, выходят в свет работы, целиком посвященные крестьянскому движению в регионе в рассматриваемый период, чего, как уже отмечалось, не наблюдалось ранее{81}. Среди них следует выделить публикации А.Л. Литвина, Н.Ф. Лысихина, Е.Б. Скобелкиной, Е.И. Медведева, Б.Н. Чистова и других исследователей{82}. Они повторяют сложившиеся в историографии общие оценки крестьянских восстаний 1918–1921 гг. на территории региона, характеризуя их как «контрреволюционные, белогвардейско-эсеровские кулацкие мятежи», подготовленные при активном участии эсеров и агентов белой армии.

Анализируя работы 1960–1980-х гг. по истории крестьянского движения в Поволжье, следует особо остановиться на публикациях А.Л. Литвина. Его монография «Крестьянство Среднего Поволжья в годы гражданской войны» стала вехой в советской историографии проблемы. В книге заметное место уделено крестьянским восстаниям 1919–1920 гг. Автором введен в научный оборот значительный массив новых документов, и впервые в историографии дано достаточно подробное описание общего хода «чапанной войны», восстания «Черного орла» и мятежа Сапожкова. Характеризуя причины восстаний, он попытался в чем-то уйти от утвердившихся штампов, показать негативные аспекты в деятельности большевиков в деревне. Однако в целом работа находится в русле традиционной историографии. Автор пишет о кулацком характере крестьянского движения, руководстве им со стороны правых эсеров и оставленной Колчаком агентуры{83}.

1960–1980-е гг. оставили заметный след в разработке проблемы. Прежде всего тема крестьянского движения в годы Гражданской войны вновь появилась на страницах исторических изданий. В научный оборот был введен значительный комплекс источников по многим ее сюжетам. Много внимания было уделено освещению карательных и профилактических мероприятий советской власти против крестьянского повстанческого движения.

В концептуальном значении исследования рассматриваемого периода мало чем отличаются от предшествующих. Они закрепили, с некоторыми непринципиальными оговорками, сложившиеся ранее оценки о «контрреволюционном», «антисоветском» и «кулацком» характере крестьянских выступлений в Советской России, включая Поволжье, в 1918–1921 гг. Причем сделали это на более высоком профессиональном уровне.

На рубеже 1980–1990-х гг. начинается новый, современный этап в развитии историографии проблемы, который продолжается и до настоящего времени. Решающим фактором в этот период стала политика гласности и демократизации общественно-политической жизни страны, проводимая новым руководством СССР, а затем Российской Федерации. Ликвидация идеологического диктата государственной власти и «архивная революция» создали историкам благоприятные условия для творческого подхода к рассматриваемой проблеме[1].

Девяностые годы стали временем бурного всплеска интереса исследователей к истории крестьянского движения в России в 1918–1922 гг. В центральных и местных изданиях публикуются десятки статей, появляются монографии и сборники документов, непосредственно посвященные или затрагивающие данную тему.

Новый период в историографии проблемы имел свои плюсы и минусы. Главным достижением исследователей девяностых годов и начала двухтысячных можно считать введение в научный оборот нового, ранее недоступного огромного комплекса источников по истории российской деревни первой трети XX века, в том числе периода Гражданской войны. Открытие архивов позволило ввести в широкий научный оборот ранее недоступные для исследователей документы органов ВЧК-ГПУ, Красной армии и других ведомств советского государства.

Именно в публикации источников, на наш взгляд, наиболее плодотворно выразилось «новое направление» в историографии проблемы. Об этом можно судить по серии документальных изданий, вышедших в указанный период в рамках международного проекта «Интерцентра» Московской высшей школы социально-экономических наук (МВШСН) «Крестьянская революция в России. 1902–1922 гг.» (руководители проекта В.П. Данилов, Т. Шанин), а также российско-французского проекта «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918–1939 гг.» (руководители В.П. Данилов, А. Берелович){84}. В данных сборниках представлен широкий комплекс источников из центральных и местных архивов, позволяющий восстановить целостную картину событий, событий, являющихся предметом нашего исследования{85}. Особый интерес представляют документы Центрального архива Федеральной службы безопасности РФ (ЦА ФСБ) (информационные сводки, отчеты ВЧК — губчека, госинфорсводки), содержащие уникальную информацию о положении советской деревни в годы Гражданской войны, крестьянском движении и др. Указанные сборники впервые знакомят читателя с массивом документов, исходящих непосредственно из крестьянской среды (воззвания, программы и т. п.), что позволяет лучше понять причины и цели повстанческого движения в годы Гражданской войны в Тамбовской губернии, на Дону, в Поволжье и других регионах страны. Заслуживают внимания и другие документальные издания.

Безусловно, несомненным плюсом нового периода в развитии историографии проблемы стала свобода дискуссии. Впервые исследователи получили возможность свободно, без оглядки на цензуру, высказываться по любым аспектам темы. Отсюда, казалось бы, вполне закономерный разброс мнений и подходов. Но не трудно заметить, что многие исследователи пошли по легкому пути: без глубокой и всесторонней проработки источниковой базы стали делать заключения в русле новой политической конъюнктуры. Бросается в глаза резкое смещение акцентов, кардинальное изменение прежней позиции по изучаемой проблеме. По сути дела, речь идет о продолжении традиции «идеологизации истории» исходя из официальной доктрины, но уже в новых, «демократических» условиях.

Наиболее явно это проявилось в смене терминологии. Если в 1930–1980-е гг., следуя идеологическим установкам, историки называли крестьянские выступления против политики большевиков «контрреволюционными», «кулацкими», организованными эсерами и агентами белых армий, формой политического бандитизма, то в 1990-е гг. при характеристике тех же выступлений ими использовались такие понятия, как: «народное сопротивление социализму», «народное повстанчество», «крестьянская политическая оппозиция», «антибольшевистское» и «антикоммунистическое движение» и др.{86} Некоторые исследователи пошли еще дальше. Они «забыли» о зверствах и насилиях, широко практиковавшихся в трагические годы Гражданской войны повстанцами, и сравнивали главарей повстанческих отрядов с Робин Гудами{87}. Если раньше «дежурной» была оценка крестьянского движения как «кулацкого», то в 1990-е гг. появились публикации, авторы которых не просто отказались от этого стереотипа, но вообще поставили под сомнение сам факт существования кулака в дореволюционной русской деревне{88}.

Можно согласиться с В.И. Голдиным и другими исследователями, что подобная «метаморфоза» историографии была связана с приходом к власти в России антикоммунистических сил, открыто заявивших о своем негативном отношении к большевистской революции и созданной в результате ее победы советской системе{89}. Официальный антикоммунизм стал методологической основой для многих исследователей истории России, в том числе занимающихся проблемами крестьянского движения в годы Гражданской войны.

Результатом такой «метаморфозы» стало возвращение в историческую литературу терминов эпохи Гражданской войны, широко использовавшихся в дальнейшем в эмигрантской и зарубежной историографии{90}. Проще говоря, ряд исследователей взяли на вооружение идеи и термины «проигравшей стороны», сменив таким образом одни мифологемы на другие. Не исключено при этом, что в ряде случаев подобная смена «жизненных ориентиров» авторов не всегда была конъюнктурна и действительно произошла под влиянием гласности и кардинальных перемен в общественно-политической жизни страны. Но конкретный анализ содержания публикаций заставляет в этом усомниться. В большинстве случаев налицо всего лишь пропаганда «новых старых» ценностей без серьезной, документально фундированной аргументации.

На наш взгляд, подобные издержки гласности не могут заслонить несомненных позитивных сдвигов в разработке проблемы, наметившихся в 1990-е гг. Введение в научный оборот огромного массива источников и творческая свобода, о чем говорилось выше, дали возможность исследователям выдвинуть интересные в научном отношении идеи и концепции. Многие из них развивали уже высказанные ранее положения, другие стали новым словом в науке.

Анализ литературы 1990-х — начала 2000-х гг. показывает, что в историографии проблемы оказались востребованы замалчиваемые ранее идеи историков 1920-х гг. Кроме того, получили новое звучание положения, высказанные исследователями последующих периодов. Прежде всего, на страницы исторических изданий вернулись забытые уже термины А. Казакова и А.И. Анишева — «крестьянские восстания». Дальнейшее развитие получила идея А.И. Анишева [поддержанная позднее И.Я. Трифоновым и Ю.А. Поляковым. — В. К.] о крестьянском движении как органической части Гражданской войны.

Данные идеи получили творческое развитие в виде концептуального вывода о самостоятельной роли крестьянства в революции и Гражданской войне, о крестьянстве как субъекте исторического процесса, а не пассивном объекте воздействия со стороны различных политических сил, о Крестьянской революции как самобытном явлении российской истории.

В данном контексте, на наш взгляд, представляет интерес концепция Крестьянской революции в России В.П. Данилова и Т. Шанина{91}. Она основывается на солидной источниковой базе, постоянно пополняющейся по мере выхода в свет запланированных в рамках вышеупомянутых нами международных научных проектов сборников документов. По мнению авторов, революционные события в России на рубеже веков явились закономерным результатом социально-экономического и общественно-политического развития страны, связаны с процессом ее индустриально-рыночной модернизации, начавшейся в пореформенный период. Крестьянская революция стала сутью «потрясения крестьянской страны», вставшей на этот путь. Так, например, В.П. Данилов заключает, что Крестьянская революция, «начавшаяся стихийным взрывом в 1902 г. и вылившаяся в мощные народные революции 1905–1907 и 1917–1918 гг.», явилась «глубинной основой социальных, политических и экономических потрясений в России». Она оставалась «основой всего происходившего в стране и после Октября 1917 г. — до 1922 г. включительно»{92}. Он указывает на важнейшую роль крестьянства в победе большевистской революции и следующим образом характеризует развитие Крестьянской революции в годы Гражданской войны: «Ликвидация помещичьего землевладения и нежелание воевать крестьян, одетых в серые шинели, отдали власть большевикам». «Однако стихийная революционность крестьянства и революционно-преобразующие устремления большевизма имели разнонаправленные векторы и стали резко расходиться с весны 1918 г., когда угроза катастрофического голода потребовала хлеб от деревни. Создание системы принудительного изъятия продовольствия в деревне на основе разверстки (к чему двигались уже и царское правительство в 1916 г., и Временное правительство в 1917 г.) породило новый фронт ожесточенной борьбы и новую форму государственного насилия над крестьянством. Тем не менее, как бы сложно ни складывались отношения большевиков и крестьянства, они выдерживали удары контрреволюции. Крестьянская (антипомещичья и антицаристская) революция продолжалась и явилась одним из главнейших факторов победы над белыми, желто-голубыми и проч. Одновременно происходила трансформация крестьянской революции в крестьянскую войну против большевистского режима, который все больше отождествлялся в деревне с продовольственной разверсткой и разными мобилизациями и повинностями, с системой повседневного и всеохватывающего насилия. Новые документы обнаруживают необычные и неожиданные обстоятельства, подчеркивающие подлинный трагизм ситуации: в противоборстве оказались армии, одинаковые по составу — крестьянские, одинаково организованные (включая комиссаров, политические отделы и т. п.), присягавшие красному знамени как знамени революции, боровшиеся под девизом “Победа настоящей революции!” И между этими армиями вооруженная борьба достигала предельного накала, стала борьбой на взаимное уничтожение. Большевики жестоко подавили крестьянские восстания, однако и сами были вынуждены отказаться от немедленного “введения” социализма и удовлетворить главные требования деревни». Крестьянская революция заставила отказаться от продовольственной разверстки, ввести нэп, признать особые интересы и права деревни. Земельный кодекс РСФСР, принятый в декабре 1922 г., закрепил итоги осуществленной самим крестьянством аграрной революции. «Социалистическое» земельное законодательство 1918–1920 гг. было отменено. Решение земельного вопроса вновь приводилось в соответствие с требованиями крестьянского Наказа 1917 г.». Но победа Крестьянской революции «оказалась равносильной поражению, ибо крестьянство не могло создать отвечающую его интересам государственную власть, институционально закрепить результаты своей революции»{93}.

Как видим, В.П. Данилов рассматривает события 1918–1922 гг. не изолированно от предшествующего периода, а в их неразрывной связи, показывает их объективную закономерность, обусловленную процессом индустриально-рыночной модернизации страны. Он указывает на самостоятельный характер крестьянского движения, его огромное влияние на исход Гражданской войны. При этом крестьянство выступает активным субъектом исторического действия, а не пассивным объектом воздействия различных политических сил.

Значительный вклад в изучение крестьянского движения на территории Советской России в годы революции и Гражданской войны внесла Т.В. Осипова{94}. В своих публикациях она дала подробный анализ проблемы, показала несостоятельность оценок предыдущего периода советской историографии. С использованием широкого комплекса источников (информационные сводки военных комиссариатов всех уровней, а также ВОХР, ВЧК, судебно-следственные документы по восстаниям) ею освещен ход основных крестьянских выступлений на территории Советской России в 1918–1921 гг., поддержана идея историков 1920-х гг. о крестьянских восстаниях как органической части Гражданской войны. Автор считает крестьянские восстания фактором, определившим ее исход. По мнению Осиповой, следует отказаться от представления о российском крестьянстве только как о пассивном объекте борьбы основных политических партий: кадетов, эсеров, большевиков, так как оно «выступало субъектом исторического процесса с 1905 г., творя свою крестьянскую революцию и отстаивая свои классовые интересы на глубоко осознанном уровне общинной демократии и уравнительного землепользования». Причины крестьянских восстаний в 1918–1921 гг. Осипова видит в аграрной и особенно продовольственной политике советской власти, которая «создавала объективные условия для борьбы крестьянского большинства против государства». В борьбе с коммунистическим государством и различными вариантами буржуазно-помещичьей власти, рождавшейся в ходе Гражданской войны, крестьянство выступало как активный субъект, отстаивавший с оружием в руках свои интересы и права, завоеванные в революции{95}.

Однако в ее работах имеется ряд фактологических неточностей при освещении событий в Поволжье: «чапанной войны» и «вилочного восстания». В частности, автор неправомерно расширяет границы «чапанной войны», включая в нее территорию Пензенской, Оренбургской губерний и Уральской области, а «вилочного восстания» — территорию Симбирской губернии{96}. Она приводит неверные данные о численности восставших. Имеются и другие неточности.

Подобная ситуация во многом объясняется тем обстоятельством, что Осипова в своих суждениях опиралась исключительно на документы центральных архивов и опубликованные источники. Этого недостаточно для получения полной картины события, что может быть достигнуто лишь при условии комплексного подхода — использования документов центральных и региональных архивов.

Для подтверждения этой мысли обратимся к монографиям С.А. Павлюченкова «Военный коммунизм в России: власть и массы» (М., 1997) и «Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа» (М., 1996). В первой монографии автор затрагивает проблему крестьянского движения и объясняет его причины двумя обстоятельствами. Во-первых, эгоизмом крестьян, отказавшихся от выполнения своих «обязанностей по отношению ко всему обществу» и спровоцировавших таким образом его ответную реакцию. Во-вторых, неспособностью большевиков «гибко подойти к крестьянству» вследствие своей убежденности в праве на монопольное обладание властью и идеологией. Крестьянский эгоизм, по мнению Павлюченкова, стал следствием действий революционеров, приманивших на свою сторону крестьянство политическим лозунгом «Земля — крестьянам», создавшим у него иллюзию, что «земля принадлежит не всей нации, а лишь ее крестьянской части». Данная иллюзия оказалась чревата Гражданской войной{97}.

Монография написана автором на основе материалов центральных архивов, а также опубликованных источников. В специальной главе «Между революцией и реакцией — крестьянство в Гражданской войне» он касается событий на Средней Волге в 1918–1919 гг. и делает выводы, опираясь на узкий круг источников, недостаточных для создания действительно объективной картины события. Например, он без веских оснований заявляет об активной поддержке большинством крестьянства мятежа чехословацкого корпуса, о превращении крестьянства «в главную опору для развертывания демократической контрреволюции». В действительности в Поволжье ситуация была иной. Об этом можно судить хотя бы по публикации В.В. Кабанова, в которой он описал крестьянскую реакцию на мятеж чехословацкого корпуса так: крестьяне не знали, кто такие чехи, думали, что это «чеки» — деньги или какие-то неизвестные войска — «нехристи», дерущиеся с Красной гвардией{98}. Голословно и утверждение Павлюченкова о «несомненной» связи «чапанного восстания» в Среднем Поволжье в марте 1919 г. с наступавшей Сибирской армией Колчака. Это старый историографический штамп. Бездоказательно и его заключение, что в 1918 г. происходили «восстания действительно зажиточного крестьянства» — «кулацкие мятежи», в 1919 г. к ним «активно подключаются середняцкие слои», а в 1920 г. «в повстанческое движение широко вливается бедняцкое население». Также не соответствует действительности вывод автора, что в первой половине 1920 г. «крестьянство вело себя относительно спокойно, ожидая практических шагов власти в важнейших вопросах деревенской жизни» [вспомним восстание «Черного орла» в Поволжье в февралемарте 1920 г. — В. К.] и т. д.{99}

Подобного рода заключения Павлюченков допускает и в другой своей монографии о «крестьянском Бресте». Например, причину поражения восстания Сапожкова он объясняет следующим образом: «Видавший виды поволжский мужичок занял осторожную позицию, стремясь столкнуть лбами сапожковцев с продовольственниками, чтобы отделаться и от тех, и от других»{100}.

Думается, если бы автор обратился к документам местных архивов и основательно проработал их, его отмеченные выше суждения, а возможно некоторые другие, были бы иными.

Новым и позитивным моментом в развитии историографии проблемы на современном этапе стал интерес исследователей к персоналиям — конкретным участникам и вождям крестьянской революции{101}. Наряду с легковесными статьями о «Робин Гудах» в литературе появились публикации, основанные на солидной источниковой базе, содержащие взвешенные оценки.

Наиболее удачной из таких работ, на наш взгляд, стала монография В.Н. Волковинского о Н.И. Махно{102}. В ней Махно показан в контексте общей ситуации в сельской Украине. Автор убедительно доказывает, что легендарный «батька» был «органически связан с трудящимся крестьянством, хорошо знал чаяния и стремления сельского населения». При этом автор не идеализирует махновщину и отмечает: «Противоречия, раздиравшие повстанческую армию Махно, были во многом противоречиями самого крестьянства, в сознании которого удерживались не только коммунистически уравнительные представления о справедливости, но и дикая ненависть к господствующим классам, недоверие к интеллигенции, стремление побольше урвать у «буржуйского» города»{103}.

Своеобразным итогом изучения истории махновского движения на Украине и фигуры его вождя — Н.И. Махно стал сборник документов по этой проблеме, вышедший в серии «Крестьянская революция в России». В нем представлены разнообразные документы из архивов России и Украины, а также другие материалы, всесторонне характеризующие причины, масштабы крестьянского движения на юге Украины под предводительством Н.И. Махно{104}.

В рассматриваемом ракурсе заслуживает внимания статья В.В. Самошкина о вожде «антоновщины» Александре Степановиче Антонове, в которой содержится взвешенная и аргументированная характеристика этой героической личности{105}.

Отмечая положительную тенденцию в изучении главных деятелей крестьянского повстанчества в России в рассматривамый период, тем не менее, можно согласиться с точкой зрения В.Л. Телицына о необходимости расширения рамок исследований за счет «составления социально-психологического портрета русского бунтаря-традиционалиста (рядового участника, инициатора и руководителя)»{106}.

В 1990-е гг. и в начале XXI века произошел настоящий прорыв в изучении крестьянского движения в России в годы Гражданской войны на региональном уровне. В немалой степени этому способствовало участие историков из регионов в международных проектах «Крестьянская революция в России» и «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД».

В ходе реализации этих проектов в ряде российских регионов наметилась тенденция изучения истории крестьянства и аграрной политики государства в русле их научных традиций. Участие в проектах способствовало также творческому росту их непосредственных исполнителей. В частности, докторские диссертации успешно защитили С.А. Есиков (Тамбов), В.В. Кондрашин (Пенза), Н.С. Тархова (Москва){107}.

С.А. Есиков в своей диссертации убедительно доказал, что объективной основой «антоновщины» — крестьянского восстания в Тамбовской губернии в 1919–1921 гг. было аграрное перенаселение. Именно оно создало почву для крестьянского недовольства и в конечном итоге — для«общинной революции» 1917 г.{108}

Следует особо подчеркнуть, что наибольший вклад в разработку истории крестьянского повстанчества в Советской России в годы Гражданской войны на региональном уровне внесли именно тамбовские историки{109}. В рамках проекта «Крестьянская революция в России» в 1994 г. ими подготовлен к печати сборник документов по истории «антоновщины», отвечающий самым высоким научным требованиям{110}. В 2007 г. он переиздан и дополнен новыми важными материалами{111}. В многочисленных статьях С.А. Есикова, Л.Г. Протасова, В.В. Самошкина и других дана развернутая характеристика причин, хода и результатов одного из самых мощных в годы Гражданской войны крестьянских восстаний{112}.

В частности, С.А. Есиков, обращаясь к проблеме взаимоотношений советской власти и тамбовского крестьянства в период с 1917 по 1921 гг., заключает, что осуществившаяся в этот период в Тамбовской губернии аграрная революция оказала глубокое воздействие на судьбу крестьянского хозяйства. Традиционное вмешательство государства выразилось в чрезмерной регламентации хозяйственной деятельности, слишком обременительной для крестьян. Продразверстка превратилась в преимущественно одностороннюю связь города с деревней. Сказывались и негативные последствия первой попытки социалистической перестройки сельского хозяйства. В итоге неокрепшие ростки рыночно ориентированных хозяйств были практически уничтожены. Основная масса крестьянских хозяйств замыкалась рамками натурального производства. В итоге события аграрной революции 1917–1921 гг. отбросили крестьянское хозяйство Тамбовской губернии по основным показателям на несколько десятков лет назад — на уровень 1880-х гг., и в этом смысле, по мнению С.А. Есикова, можно согласиться с В.П. Даниловым и говорить об архаизации хозяйства{113}.

Тамбовскими историками введен в научный оборот большой массив источников, показывающих крестьянскую позицию в событиях 1919–1921 гг. (воззвания антоновцев, программа и устав Союза трудового крестьянства и т. д.). Впервые дана взвешенная и аргументированная характеристика личностей руководителей движения, в том числе А.С. Антонова{114}.

В объяснении причин «антоновщины» большинство тамбовских ученых разделяют точку зрения В.П. Данилова. В то же время они особо акцентируют антигосударственный характер крестьянского протеста: суть «антоновщины» состоит в противостоянии государства и крестьянства в силу того, что государственная политика в деревне «была объективно и субъективно антикрестьянской»{115}. С.А. Есиков и В.В. Канищев заключают, что крестьянство восставало против государства только тогда, когда: 1) последнее чрезмерно вторгалось в сферу интересов крестьян; 2) явно не оправдывало их социальных ожиданий; 3) показывало крестьянам некоторую слабость. Сочетание этих трех моментов и наблюдалось в 1919–1921 гг.{116}

В результате всестороннего изучения источников тамбовские исследователи пришли к важному для историографии проблемы выводу о непричастности к организации антоновского восстания руководства партии эсеров. Таким образом, на примере одного из самых крупных крестьянских восстаний периода Гражданской войны был развеян один из основных мифов советской историографии. Тамбовчане заключают, что влияние эсеровской идеологии на поведение руководителей восстания прослеживается, и отдельные эсеры могли принимать в нем участие. Но о непосредственной организации и руководстве правыми эсерами «антоновщины» не может быть и речи. Движение носило стихийный характер{117}.

Тема «антоновщины» затрагивалась и в других работах, вышедших в свет в рассматриваемый период. Но все они заметно уступали по глубине исследования вышеназванным публикациям тамбовских историков{118}.

Наряду с тамбовской группой аграрников существенных, на наш взгляд, результатов в разработке проблемы крестьянского повстанчества в Советской России добились историки Урала{119}. Среди них, в первую очередь, следует выделить Д.А. Сафонова. Впервые в историографии он предпринял попытку на примере южно-уральской деревни дать целостную картину крестьянского движения, начиная с пореформенного периода и до его завершения в 1922 г. Им составлена безупречная в научно-методическом плане хроника крестьянского движения на Южном Урале с 1855 г. по 1922 г. включительно{120}.

Работы Сафонова основаны на серьезной источниковой базе центральных и местных архивов. Им введены в научный оборот уникальные документы различных крестьянских повстанческих групп и организаций региона периода Гражданской войны (воззвания «Черного орла — земледельца», «Зеленой армии», «Голубой армии», А. Сапожкова, В. Серова и др.).

Сафонов разделяет точку зрения тамбовских историков, что в основе крестьянского протеста, в том числе в 1920–1921 гг., лежал «длительный процесс конфликта государства и крестьянства, борющегося за свою хозяйственную самостоятельность». «Меняются условия, меняется власть, но суть проблемы остается прежней»{121}.

Обращаясь к истории крестьянского движения на Южном Урале в 1920–1921 гг., Сафонов поддерживает вывод В.П. Данилова о трансформации Крестьянской революции в Крестьянскую войну против большевистского режима, называя ее «Великой крестьянской войной». Он дает развернутую аргументацию данного положения и характеризует особенности этой войны: «Возможно говорить о наличии в России в эти годы очередной крестьянской войны, так как события 1920–1921 гг. попадают под это определение в равной степени и с точки зрения марксистской историографии, и с позиций современного крестьяноведения. Налицо массовость участия, значительность территории, охваченной движением, существование программы действий у восставших. Следует отказаться от жесткой схемы российской историографии, согласно которой крестьянские войны жестко связывались с феодальным строем. Надо смотреть на проблему шире и видеть в крестьянских войнах протест против государства, а в действиях крестьян — стремление к созданию условий для свободного существования. Поэтому с этой точки зрения основа для новых крестьянских войн сохраняется и в дальнейшем, после утверждения капитализма и исчезновения феодальной эксплуатации… Крестьянская война 1920–1921 гг. отличалась от предшествующих тем, что в ней не было единой, лидирующей силы. Здесь мы не видим ни одной харизматической фигуры вожака сродни Разину или Пугачеву. Невозможно выделить какой-либо регион, который можно было бы объявить центром крестьянской войны. Зато, в отличие от других войн, мы наблюдаем выступления крестьян практически повсеместно. И хотя организационное единство между ними в большинстве случаев отсутствовало, зато есть единство причин, единство требований — в общем, единонаправленность протеста. Именно уникальный размах крестьянского протеста позволяет говорить о “Великой крестьянской войне”»{122}.

Сафонов не считает выступления южно-уральских крестьян против власти большевиков антисоветскими и указывает, что «массовая антикоммунистическая направленность крестьянских восстаний вовсе не является доказательством того, что крестьяне России были не согласны с Лениным, Троцким и т. д.» «Выступая против коммунистов, они имели в виду исключительно “своих”, местных — именно их действия, действия конкретных лиц, были основной причиной крестьянских выступлений»{123}.

Высоко оценивая публикации Д.А. Сафонова, следует сказать о ряде спорных, на наш взгляд, заключениях автора. Например, нельзя согласиться с его утверждением, что только в 1920–1921 гг. российское крестьянство включается «в активную борьбу за свои права», а до этого времени выжидало, какая из противоборствующих сторон «лучше всего сможет удовлетворить» их нужды{124}. Крестьянские восстания 1918 г. в Центре России, «чапанная война» 1919 г. в Среднем Поволжье, повстанческое движение на Юге России и Украине в 1919 г. опровергают данное утверждение. Не совсем убедительно прозвучал и вывод Сафонова о том, что «голод 1921–1922 гг. был использован властью для борьбы с крестьянскими восстаниями и именно голодом «крестьянский протест в итоге был задушен»{125}. Нуждается в более убедительной аргументации и его утверждение, что восстания «Черного орла» в феврале-марте 1920 г. как такового не было, а его события могут рассматриваться только как «составляющая крестьянского движения Поволжья и Южного Урала»{126}.

Кроме того, следует напомнить, что само понятие «Великая крестьянская война» применительно к событиям в России в первые десятилетия XX века ввел в научный оборот итальянский историк А. Грациози{127}.

Новым словом в историографии стали также работы уральских историков В.А. Лабузова и Л.И. Футорянского. Например, Лабузов, затрагивая проблему крестьянских выступлений на Южном Урале в 1921 г., предлагает термин «вооруженная оппозиция». Он отказывается от оценки повстанческих формирований как однозначно бандитских и уголовных, ставя при этом вопрос о тонкой грани, отделявшей повстанчество от уголовного бандитизма. Характеризуя развитие повстанческого движения на его завершающей стадии, он делает вывод, что «оппозиция в скором времени скатилась к разбоям и грабежам»{128}.

В.А. Лабузовым и Л.И. Футорянским предложена собственная методика анализа крестьянских выступлений с целью определить их характер. Для этого, считают авторы, целесообразно, во-первых, установить, насколько массовым было выступление; во-вторых, охарактеризовать методы борьбы, в-третьих, раскрыть «социальное лицо выступающих», их лозунги, «партийное лицо» лидеров движения. Они полагают глубоко неверным называть «восставшими» любые вооруженные группы, появлявшиеся в районе. В частности, к «восставшим» не могут быть отнесены банды чисто уголовного характера, занимающиеся разбоем и грабежом. Авторы отказались от давней традиции именования восставших отрядов крестьян «бандами», заменив на более нейтральное — «формирования»{129}.

Глубокий анализ крестьянских волнений на Северо-западе Советской России в 1918–1919 гг. осуществлен в работах С.В. Ярова{130}. Их научная новизна состоит в том, что автор на примере своего региона впервые в историографии дал детальное описание «обычного крестьянского выступления» как «бытового явления» военно-коммунистической эпохи. На основе изучения информационных материалов комиссариата СКСО и НКВД им предложена интересная классификация крестьянских выступлений: «неоконченные» выступления, «хаотичные» волнения, «митинговые» волнения, дезертирские восстания. Автор уделил внимание и таким важным аспектам проблемы как: программа и тактика волнения, его инициаторы и участники, подавление, расправа, суд, общее и особенное.

Посмотрев на крестьянское движение снизу, «на деревенском уровне», Яров приходит к принципиальному выводу, имеющему концептуальное значение: «…несмотря на противоречия различных слоев деревни, восстания имели преимущественно общекрестьянский характер; название «кулацкие» они получили исключительно по идеологическим мотивам. Все это отчетливо указывает на глубинные основания крестьянских выступлений и позволяет видеть в них выражение именно массового недовольства»{131}. Кроме того, он делает важное наблюдение: «для многих крестьянских бунтов было примечательно отсутствие даже примитивной политической программы; в этом проявилась слабость некоммунистических партий и низкий уровень политической культуры самих деревенских масс, и неразвитость традиций политизации сельских конфликтов»{132}. Тем не менее, по мнению Ярова, крестьянский бунт в условиях «военного коммунизма» не был ни бессмысленным, ни случайным. Он стал неизбежным как «следствие ломки старых политических, социальных, идеологических и бытовых укладов деревни и отразил этот процесс в наиболее острой форме»{133}.

Определенный интерес представляет публикация Г.Ф. Доброноженко о политических настроениях северного крестьянства в начальный период нэпа. Она написана на материалах информационных сводок ЧК-ОГПУ. Затрагивая тему крестьянства и большевистской власти, автор констатирует обусловленность «растущего сопротивления народа» стратегией «прямого государственного принуждения» и заключает: «Временная лояльность к большевистскому режиму в годы гражданской войны и неохотное подчинение продразверстке были вызваны главным образом страхом крестьян перед “белой” реставрацией и потерей своих земельных участков. Как только эта угроза была ликвидирована, появлялась почва для возрождения естественного недовольства продразверсткой, трудовыми повинностями и произволом властей»{134}.

Среди историков, занимающихся проблемами северной деревни в годы Гражданской войны, следует отметить работы В.А. Саблина, документально фундированные и выполненные на высоком научном уровне. Автор разделяет концептуальные подходы В.П. Данилова, тамбовской группы и Д.А. Сафонова{135}.

Специальной работой, посвященной крестьянскому движению на Европейском Севере России в указанный период стала кандидатская диссертация В.Л. Кукушкина{136}. В ней автор вводит в оборот термин «социальный протест» крестьян и выделяет две его формы — крестьянское сопротивление в «хозяйственно-экономической сфере» и сопротивление в «социально-политической сфере»{137}. На наш взгляд, это не всегда правомерно, так как очень часто в крестьянских выступлениях против действий власти обе эти формы сливались воедино.

Большое внимание в 1990-е годы рассматриваемой проблеме было уделено историками Сибири{138}. В мае 1996 г. в Тюмени состоялась Всероссийская научная конференция, посвященная 75-летию Западно-Сибирского крестьянского восстания 1921 г. Здесь исследователи затронули важнейшие аспекты этого крупнейшего крестьянского восстания в годы Гражданской войны: политические настроения крестьянства на территории, охваченной восстанием; руководящие органы восстания; морально-психологические качества коммунистов, воевавших против повстанцев и др.{139}

Участники конференции сошлись во мнении, что это восстание «было стихийным проявлением недовольства политикой военного коммунизма». Точнее всего об этом было сказано, на наш взгляд, в докладе Н.П. Носовой, посвященном менталитету сибирского крестьянства в годы Гражданской войны. «Крестьяне не собирались отказываться от своего идеала — быть свободным хозяином на вольной земле, — отметила докладчица. — И там, где не посчитались с реальной оценкой настроения крестьян, там дело обернулось не только серьезными осложнениями…, временными успехами контрреволюции… Все это, а главное — насильственное отчуждение продукта крестьянского труда — неизбежно вступало в противоречие с крестьянскими представлениями о социальной справедливости. Вековая мечта крестьян — быть хозяином на своей земле и свободно распоряжаться продуктами своего труда — не сбылась. На этой основе возникает глубокий политический и экономический кризис, в разных частях страны на рубеже 1920–1921 гг. вспыхивают грозные крестьянские восстания»{140}.

Сибирский историк Н.Г. Третьяков в своих публикациях подверг переоценке роль партии эсеров в Западно-Сибирском восстании. Он заключил, что так же, как и в «антоновщине», эсеры не были организаторами и руководителями этого восстания. Восстание вспыхнуло стихийно. Отдельные представители партии могли принимать участие в нем лишь в качестве рядовых участников{141}.

С позицией Третьякова солидарен и другой исследователь Западно-Сибирского восстания В.В. Московкин. Он указывает: «Стихийность, отсутствие руководства со стороны каких-либо партий и групп явились показателем общего недовольства крестьян ленинской политикой военного коммунизма и конкретными методами проведения ее в жизнь»{142}. По мнению Московкина, сибирские крестьяне восстали в 1921 г. для защиты «своего исконного права — быть хозяином на земле». Он делает вывод, что Западно-Сибирское восстание — наряду с Тамбовским, Кронштадским и другими — «напугало большевиков возможностью слияния с восстаниями в других регионах страны и перерастания в общенациональную борьбу с режимом» и заставило их перейти «к более приемлемой для сельского населения новой экономической политике»{143}.

Заметным явлением в изучении истории крестьянского движения в Западной Сибири в 1920–1921 гг. стали сборники документов, подготовленные к печати В.И. Шишкиным. В них содержится ценный материал по указанной теме, позволяющий увидеть целостную картину крестьянского сопротивления большевистской политике в этом крупнейшем аграрном регионе России{144}. Вместе с тем, думается, нельзя согласиться с оценкой автора крестьянского движения как «Сибирской Вандеи». Вандея — это движение французского крестьянства под монархическими лозунгами, за возвращение прежних порядков, контрреволюционное по своему характеру Сибирские же крестьяне не подвергали сомнению итогов революции и не поддержали белое движение в Сибири. Сравнение крестьянских восстаний в Советской России с французской Вандеей характерно для многих авторов, использующих данное определение скорее как красивый литературный штамп, нежели как понятие, соответствующее изучаемому вопросу{145}.

В 1990-е гг. активизировалось изучение рассматриваемой проблемы историками Поволжья. Появилось немало статей краеведов и публицистов в местной печати, посвященных крестьянскому движению в регионе в 1918–1922 гг.{146} Как правило, они основывались на воспоминаниях очевидцев и слабой источниковой базе.

В их ряду особый интерес представляют опубликованные в 1997 г. воспоминания бывшего председателя Пензенского совета В.В. Кураева, содержащие важную информацию об обстоятельствах ленинских телеграмм в Пензу в августе 1918 г. в связи с проходившими в губернии крестьянскими выступлениями. В них автор указывает на особую роль эмиссара ЦК в Пензе Е. Бош, требовавшей при подавлении восстаний «применения жесточайших репрессий (расстрелов, конфискации всего хлеба) ко всем без исключения, кто так или иначе принимал участие в выступлениях»{147}.

К истории крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг. обратились и профессиональные исследователи. 1990-е гг. стали временем активного изучения рассматриваемой проблемы историками Поволжья. Самым важным, на наш взгляд, их достижением стало введение в научный оборот новых документов, позволивших восстановить общую картину положения поволжской деревни в исследуемый период, показать как это было и почему. В первую очередь новые знания о причинах, масштабах и последствиях крестьянского движения в регионе в 1917–1923 гг. были представлены в опубликованных собраниях документов.

Среди них следует отметить сборник документов и материалов «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ. 1918–1922 гг.» из четырехтомной серии российско-французского научного проекта «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918–1939 гг.» и сборник документов «Крестьянское движение в Поволжье. 1919–1922 гг.» из серии «Крестьянская революция в России»{148}.

Научная новизна первого из них состоит в введении в научный оборот информационных материалов губернских ЧК Поволжья из Центрального архива Федеральной службы безопасности{149}. Помещенные там сводки, бюллетени, отчеты оперативного, информационного, особого отделов губчека — ВЧК (ВОХР-ВНУС) дают представление о причинах и масштабах крестьянских выступлений в регионе в годы Гражданской войны, политических настроениях крестьянства. Они убедительно показывают, что крестьянское недовольство было вызвано «военно-коммунистической политикой» советского государства{150}.

На данный момент самой крупной и значимой, по нашему мнению, документальной публикацией по истории крестьянского движения в Поволжье в первой трети XX века стал другой вышеупомянутый сборник документов и материалов — «Крестьянское движение в Поволжье. 1919–1922 гг.». Работа выполнена в рамках научно-исследовательского проекта «Крестьянская революция в России. 1902–1922 гг.». Это издание является первым документальным сборником, целиком посвященным истории крестьянского движения на территории Среднего и Нижнего Поволжья в 1919–1922 гг. Работал над ним большой коллектив ученых, в том числе В.П. Данилов, Н.С. Тархова, П.С. Кабытов, А.Л. Литвин и автор настоящей книги. Документы, выявленные составителями сборника в фондах центральных и местных архивов Российской Федерации, в большинстве своем были опубликованы впервые. При этом особое внимание уделялось документам, исходившим из крестьянской среды и содержащим информацию о крестьянской позиции в рассматриваемых событиях и об отношении к политике советской власти в деревне{151}.

Наиболее полно в сборнике представлены документы о массовых волнениях, вооруженных восстаниях, партизанском повстанческом движении. Большое место в сборнике занимают также документы, отражающие крестьянские настроения в широком плане. Сборник снабжен добротным справочным аппаратом.

Авторами сборника события 1919–1922 гг. в поволжской деревне рассматриваются в качестве неотъемлемой части общероссийского крестьянского движения в годы Гражданской войны, направленного против политики военного коммунизма, основой которой являлась продовольственная разверстка{152}. Они называются частью Крестьянской революции в России начала XX века, в которой крестьяне Поволжья выступили одним из самых активных отрядов{153}.

В то же время, представляется, что составители сборника искусственно оторвали 1918 г. от последующих событий, лишив тем самым читателя возможности увидеть крестьянское движение в регионе в динамике, на протяжении всех лет Гражданской войны. Думается, что выводы авторов были бы более убедительными, если бы они дали сравнительный анализ положения деревни при большевиках и Самарском Комуче.

Следует отметить документальные публикации о поведении крестьянства в Саратовской и Самарской губерниях в период революции 1917 и Гражданской войны, подготовленные А.Г. Рыбковым, П.С. Кабытовым, Н.Н. Кабытовой, Н.А. Курсковым и А.Б. Щелковым{154}.

Среди них наибольший интерес представляют документальные подборки и комментарии: Самарская уездная «Конституция» (март 1917 г.), материалы Первого Самарского губернского съезда (конец марта 1917 г.), материалы об организации власти в сельской местности, о настроениях крестьянства накануне выборов в Учредительное собрание, деятельности Комуча в области аграрной политики, «чапанном восстании», мятеже Сапожкова, вилочном восстании{155}. Данные документы свидетельствуют о политической самодеятельности крестьянства в революции и Гражданской войне, их стремлении отстоять свои коренные интересы, среди которых главными были земельный вопрос и продовольственное обеспечение.

В дополнение к вышеназванному сборнику документов в 2002 г. П.С. Кабытов и Н.А. Курсков выпустили книгу «Вторая русская революция: борьба за демократию на Средней Волге в исследованиях, документах и материалах (1917–1918)»{156}. Авторы попытались донести до читателей точку зрения проигравших большевикам в 1917–1918 гг. в Самарской губернии представителей революционной демократии, деятелей демократических органов в губернии в 1917–1918 гг.: Ивана Михайловича Брушвита и Прокопия Диомидовича Климушкина. В этой книге заслуживает внимания статья авторов о деятельности Самарского земства и земельных комитетов по подготовке аграрной реформы в Самарской губернии для Учредительного собрания. Эта деятельность совершенно справедливо оценивается позитивно, поскольку она была направлена на выработку оптимального варианта решения земельного вопроса в губернии.

Значение этой публикации и других работ П.С. Кабытова и Н.А. Курскова состоит в том, что они попытались разобраться в потенции так называемой «демократической альтернативы» большевистской революции, аргументированно объяснить причины ее поражения. Для этого они обратились к истории деятельности не только возникших в ходе революции органов народовластия, но и к деятельности в 1917 г. традиционных органов самоуправления — земств, которые также представляли крестьянское сословие и пытались по-своему направить деятельность крестьянских комитетов в русло демократической подготовки и проведения аграрной реформы. Кроме того, они показали динамику создания и деятельности комитетов.

Авторами сделано очень важное для историографии проблемы открытие о том, что в Самарской губернии волей демократических органов, а не большевиков, еще до принятия Декрета о земле были отданы крестьянам во временное пользование на законном основании помещичьи и частновладельческие земли. Весьма убедительно прозвучали и объяснения авторами причин утаивания в советское время документов, характеризующих этот важный эпизод в истории революционных событий 1917 г. в Самарской губернии{157}.

В этой связи следует напомнить, что в современной историографии акцентируется внимание на «Распоряжении № 3» Тамбовского Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов, губернского комиссара Временного правительства от 13 сентября 1917 г., якобы единственном, санкционировавшем ликвидацию помещичьего землевладения до ленинского Декрета о земле{158}. Теперь ясно, что дело было не так. В Самарской губернии ситуация была аналогичной.

Авторы еще раз подтвердили факт решающего влияния стихийного движения крестьянства на результаты деятельности демократических органов власти в губернии, которые, опираясь на земство, предлагали рациональную — с точки зрения демократических принципов — реформу власти и решение аграрного вопроса. Они логически заключают, что «требования, на реализации которых настаивало большинство самарских крестьян, привели в конечном счете к свертыванию зачатков демократии, к утрате возможностей влиять на политическую власть в губернии и в стране, к установлению большевистской литературы, к уничтожению выпестованной полувековой земской работой и столыпинскими преобразованиями демократической части самарского крестьянства»{159}.

Исследователи с сожалением констатировали печальный факт утраты богатейшего архива Самарского губернского крестьянского совета, который мог бы дать немало интересных материалов для понимания крестьянской позиции в 1917 — начале 1918 гг.{160}

Среди работ историков Поволжья на заданную тему следует особо выделить публикации Н.Н. Кабытовой. Обобщающей работой, в которой подведены итоги ее многолетних исследований событий русской революции в центральных губерниях Поволжья сквозь призму проблемы власти и общества, стало учебное пособие «Власть и общество российской провинции в революции 1917 года»{161}.

В специальной главе исследования автор показала роль аграрного движения в поляризации общественно-политических сил: значение общинной революции и «правотворчества» крестьянских объединений. Кабытова подтвердила концептуальное положение отечественной историографии последнего десятилетия о том, что вовлечение в революцию крестьянства привело к качественно иной расстановке политических сил.

Другим важным выводом ее исследования стало положение о том, что крестьяне стремились использовать возникающие в ходе революции общественные объединения вне зависимости от их политической ориентации и целей деятельности, для осуществления «черного передела». Для этого они пытались приспособить и земства, оказавшиеся не готовыми к радикальному решению аграрного вопроса в силу своей общесословной природы, а также другие формы общественной самодеятельности. Как бы подводя итоги развития земского движения в России Кабытова констатирует печальный факт: попытки Временного правительства использовать в 1917 г. земства в качестве основы новой российской государственности не нашли поддержки в ходе социальной революции, так как земства не поддержали общинно-уравнительных притязаний большинства крестьян.

Еще один вывод концептуального значения автора состоял в том, что именно разраставшееся крестьянское движение обусловило радикализацию власти, кризис либерализма и демократического варианта решения насущных российских проблем, в том числе аграрного вопроса.

Очень важным, на наш взгляд, хотя и дискуссионным, является вывод Кабытовой о том, что главная причина поражения «демократической альтернативы» большевизму в регионе была обусловлена противодействием архаичных потребностей большинства социума западным общедемократическим принципам регулирования социальных отношений, другими словами — прочность традиционных устоев. В данном контексте следует вспомнить развернувшуюся в историографии 1990-х г. полемику между американским историком М. Левиным и В.П. Даниловым. По мнению Левина, в результате победы общинной революции и «черного передела» произошла архаизация деревни, ее откат на дореформенные позиции, поскольку были ликвидированы все результаты рыночного, капиталистического развития сельского хозяйства России{162}. Данилов утверждал обратное: по его мнению, ликвидация помещичьего хозяйства была фактом прогресса, а не регресса. Поэтому нельзя говорить об архаизации деревни после революции и Гражданской войны, поскольку в результате был ликвидирован этот пережиток крепостничества{163}.

Думается, что все же права Н.Н. Кабытова, поскольку события 1918–1921 гг. подтверждают это. Именно прочность традиционных общинных устоев позволила выстоять крестьянству в его борьбе с большевиками в годы «военного коммунизма». Деревня выступила единым организмом против ее грабежа со стороны советского государства. Архаизация деревни в результате «черного передела» предопределила в дальнейшем, несмотря на НЭП, сталинскую коллективизацию, проблемы советского сельского хозяйства. Кроме того, она продемонстрировала и обратную сторону медали — уровень дореволюционного вовлечения в рыночную экономику крестьянства, реальные итоги столыпинской реформы в Поволжье.

В контексте проблемы «демократической альтернативы большевизму» историки Поволжья разделились в оценке позиции крестьянства по отношению к Самарскому Комучу Одни из них считают, что у Комитета отношения с крестьянами «складывались куда удачнее, нежели у большевиков». Другие убеждают читателя, что крестьяне так и не стали «социальной опорой созданной эсерами власти, постепенно перейдя на позиции острой к ней враждебности»{164}.

Данная тема оказалась затронута в работах ульяновского историка В.Г. Медведева, освещающего историю Самарского Комуча. Мы думаем, автор ошибочно причисляет Комуч к белому движению. Это был режим «революционной демократии», противостоящий как белым, так и красным. В то же время, Медведев, основываясь на результатах мобилизации в Народную армию Комуча, делает аргументированный вывод о «прохладном отношении» крестьян Средней Волги «к идее вооруженной борьбы» с большевиками. В Поволжскую Народную армию, по его данным, удалось привлечь не более 2,5% трудоспособных мужчин{165}.

Некоторые исследователи полагают, что на примере Самарского Комуча доказана правомерность краха «демократической альтернативы» большевизму в революции и Гражданской войне, поскольку он оказался не способен организовать крестьян на выполнение основных государственных повинностей, в отличие от советской власти. Причина этого коренилась в политике Комуча, не сумевшем оградить крестьян от насилия военщины и реваншистских поползновений бывших помещиков, вследствие чего они не захотели его защищать. Кроме того, здесь сказался фактор общей усталости деревни от войны, ее наивной веры в возможность не участвовать в противоборстве сторон и обеспечении нужд государства{166}.

Данный вопрос остается, на наш взгляд, открытым.

В опубликованных в последние десятилетия работах поволжских историков определены количественные и качественные показатели крестьянских выступлений в Поволжье на почве недовольства «военно-коммунистической политикой». Они единодушны в том, что крестьянское движение в Поволжье в рассматриваемый период было закономерным и исторически обусловленным явлением. Оно было вызвано крайне жестким давлением на деревню советской власти в силу сложившейся в стране тяжелейшей общественно-политической и социально-экономической ситуации, обусловленной Гражданской войной. По своему характеру крестьянское движение носило антигосударственную направленность, поскольку проводимая в деревне «военно-коммунистическая политика» власти разоряла крестьянские хозяйства и обрекала крестьян на нищету. Крестьянские восстания в рассматриваемый период были естественной защитной реакцией крестьянства против государственного насилия{167}.

Определенный вклад в изучение истории крестьянского движения в Поволжье в годы Гражданской войны внес и автор настоящей монографии. В решающей степени это стало возможным из-за его участия в международных проектах «Крестьянская революция в России» и «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД».

В своих публикациях автор настоящей книги развивает сформулированную в рамках проектов идею о том, что большевики победили белых благодаря полученной ими поддержке со стороны крестьянства в самые тяжелые моменты Гражданской войны. На наш взгляд, страх крестьян перед угрозой реставрации помещичьего землевладения оказывался сильнее их ненависти к большевистским порядкам.

Изученные нами документы свидетельствуют, что, как правило, крестьяне прифронтовых губерний Европейской России, бывших ранее цитаделью помещичьего землевладения, прекращали свое сопротивление большевикам, когда к их селениям подступали белые армии: в Поволжье — осенью 1918 г. во время наступления казачьей армии Краснова и летом — осенью 1919 г. во время наступления на Москву армии Деникина. Ситуация возвращалась на круги свои после отражения Красной армией наступления белых. С этого момента борьба крестьян против «военно-коммунистической политики» большевиков возобновлялась с новой силой{168}. Подобная ситуация сложилась и на Украине во время наступления белых летом 1919 г. Об этом говорят материалы подготовленного автором этой книги совместно с Т. Шаниным и Н.С. Тарховой последнего тома серии «Крестьянская революция в России», посвященного крестьянскому движению на Украине под предводительством Н.И. Махно{169}. Повстанческая армия Махно, несмотря на враждебное отношение к большевикам, героически сражалась с захватившими Украину деникинцами{170}.

Среди работ историков Поволжья, в которых затрагивается исследуемая тема, следует выделить публикации С.В. Старикова. Главной причиной крестьянских восстаний в Поволжье в годы Гражданской войны он считает продовольственную политику советской власти и указывает, что на крестьянских съездах летом 1918 г. крестьяне категорически отвергали продовольственную диктатуру и в качестве меры спасения от голода предлагали монопольную закупку хлеба продовольственными и кооперативными организациями по рыночным ценам. Но большевики с помощью комбедов раскололи деревню, сделав тем самым реальностью «призрак гражданской войны». Продовольственная диктатура, методы, которыми она проводилась, по мнению автора, вызвали массовый протест крестьянства в регионе{171}.

О негативном влиянии продовольственной политики советской власти на крестьянское хозяйство Ставропольского уезда Самарской губернии в 1919–1921 гг. аргументированно говорится в статье О.Н. Вещевой{172}.

Взвешенную оценку восстания «Черного орла» в Среднем Поволжье дали авторы учебника «История Башкортостана (1917–1990 гг.)», вышедшего в свет в 1997 г.: «Если повстанческие движения начала 20-х гг. были связаны с национально-государственным строительством в Башкирской АССР, то вспыхнувшее в феврале 1920 г. крестьянское восстание, вошедшее в историю под названием движение “Черного орла”… было прежде всего результатом острого недовольства сельского населения политикой продразверстки, бесчинством продотрядов. Крестьянское движение, которое возглавили бывшие белогвардейские офицеры, представители духовенства, а также крестьянства, по своим движущим силам было пестрым: в нем участвовали крестьяне всех национальностей и вероисповеданий, притом не только состоятельные, но и середняки и бедняки»{173}.

Представляют интерес публикации Д.С. Сайсанова о крестьянских восстаниях в Царевококшайском уезде Казанской губернии в 1918 г. Они основываются на записанных автором свидетельствах старожилов, а также анализе неопубликованного дневника командира летучего карательного отряда И.С. Максимова. Автор заключает, что уже в 1918 г. «обнаружилось глубокое расхождение между идеями революции и практикой строительства нового общества», крестьяне испытали на себе «все проявления военно-коммунистической системы». Деятельность продорганов и комбедов вела к развалу сельского хозяйства и разорению крестьянства. Большевики не останавливались ни перед чем ради удержания власти. Результаты этой политики в деревне не заставили себя долго ждать — по всем российским губерниям вспыхнули крестьянские восстания против диктатуры большевиков, крестьяне «начали открытую вооруженную борьбу против грабежа, террора и репрессий»{174}.

Тема крестьянского движения была затронута и на уровне диссертационных работ. Среди них следует назвать диссертации и публикации А.В. Посадского, Ю.Ю. Аншаковой, М.В. Кузнецова, А.А. Коханец и др.{175}

Одним из самых активных исследователей истории крестьянского движения в России в первой половине XX века является саратовский историк А.В. Посадский. Он видит причины крестьянского недовольства советской властью в проводимой ею земельной политике «вкупе с налоговой системой и продовольственной разверсткой». Данная политика не устраивала основную массу крестьян «с самого начала (с весны 1918 г.)». Именно поэтому они «самоуправствовали, противодействовали проводимому аграрному курсу, открыто конфликтовали с советским государством до весны 1921 г.». Подобный вывод, думается, не совсем корректен: вряд ли стоит говорить о недовольстве крестьян результатами произведенного ими в 1918 г. «черного передела» и фактом законодательного оформления советской властью их права на землю{176}. Тем не менее, в работах А.В. Посадского присутствует всесторонний анализ форм крестьянского движения в рассматриваемый период, в том числе в годы Гражданской войны, доказывается его самостоятельный характер, обусловленный антикрестьянской политикой государства{177}.

В центре внимания диссертационного исследования Ю.Ю. Аншаковой три главных восстания в регионе в указанный период — «чапанная война», «вилочное восстание», «восстание Сапожкова». В диссертации использованы документы центральных и местных архивов. Сделанные автором выводы о причинах движения лежат в русле идей тамбовских историков и Д.А. Сафонова. В частности, Аншакова заключает, что «будучи весьма весомым фактором русской истории, крестьяне еще в большей степени повлияли на ход гражданской войны». Поддержка, которую оказывали они той или иной власти, не была постоянной и определялась тем, гарантировала власть сохранение полученной по итогам аграрной революции земли или нет. Крестьяне переходили к активной борьбе только в том случае, когда все способы пассивного сопротивления государству исчерпывали себя. Говоря о наличии сходных черт в восстаниях в Среднем Поволжье с другими крестьянскими восстаниями и общих их причинах (непомерно высокий уровень обложения крестьянского хозяйства в условиях войны; развал торговых отношений между городом и деревней), Аншакова выделяет такую, не отмеченную до нее в историографии причину, как «процесс политической централизации, подрывавший влияние сельчан в местных советах и приведший к возникновению на местах диктатуры большевиков, а также Красной Армии, продотрядов и других органов власти». В диссертации дана развернутая характеристика хода восстаний, в приложениях к рукописи помещены ценные документы как одной, так и другой противоборствующих сторон. Они не подтверждают антисоветский характер крестьянского движения. «Целью восстания, — указывает автор, — было установление на местах крестьянского правления в форме советов, в которые входили бы местные жители и которые проводили политику, отстаивающую интересы самого крестьянства». Подводя итог своего исследования и констатируя факт военного разгрома крестьянских восстаний, Аншакова делает вывод о «политической победе крестьянства», которая состояла в отказе властей от политики военного коммунизма и переходе к НЭПу{178}.

Положительно оценивая диссертационную работу Аншаковой, нельзя не высказать недоумения по поводу ограничения хронологических рамок исследования 1920 г. Вряд ли оправдано искусственное отделение событий крестьянского движения в Поволжье в 1920 г. от следующего года, ставшего кульминацией крестьянского протеста.

В кандидатской диссертации М.В. Кузнецова выделяется в качестве отдельного «крестьянский этап Гражданской войны в Саратовском Поволжье» — 1921–1922 гг. Думается, это не совсем точно, поскольку крестьянство участвовало в Гражданской войне и раньше, и не только в форме антибольшевистского повстанчества{179}.

В вышедших в свет работах показано, что одной из причин крестьянского движения в Поволжье в годы Гражданской войны была также политика Советского государства по отношению к церкви. Крестьяне выступали в защиту своих священников и сельских храмов против насилия и притеснений со стороны местной власти. Угроза закрытия церквей, аресты священнослужителей, оскорбительные для чувств верующих действия местных активистов нередко провоцировали восстания под лозунгом «За веру христианскую и ислам!»{180}.

Изученные нами публикации свидетельствуют, что в 1918–1922 гг. по своему масштабу крестьянские восстания в регионе не уступали «антоновщине», «западно-сибирскому восстанию» и другим выступлениям российского крестьянства против политики большевиков в деревне.

Следует отметить, что в своем анализе крестьянского движения в регионе в годы Гражданской войны некоторые из исследователей остались на прежних позициях. При этом они ссылаются на источники, являющиеся обычной пропагандой, и игнорируют другие, раскрывающие реальную картину событий, без убедительной аргументации утверждают тезис о контрреволюционном, кулацком, антисоветском характере крестьянских выступлений в регионе в указанные годы и т. д.{181} В этом же ключе действуют исследователи с противоположной политической ориентацией, но также квалифицирующие крестьянские восстания в Поволжье периода Гражданской войны как антибольшевистские и антикоммунистические{182}.

На наш взгляд, ближе к истине те специалисты, чьи выводы основаны не на политической конъюнктуре, а на глубоком и всестороннем анализе источников. Согласно последним, крестьянское движение вряд ли можно называть антикоммунистическим и антисоветским в буквальном смысле слова, т. е. направленным против идей социализма и коммунизма{183}.

В 1990-е гг. историки Поволжья приступили к изучению и таких форм крестьянского движения как дезертирство, волнения крестьян на почве недовольства мобилизациями в армию. Ими установлено, что дезертирство оказывало значительное влияние на ход и интенсивность крестьянского движения. В его основе лежало недовольство крестьян продолжающейся войной (психологическая усталость, тяжелое материальное положение){184}.

Так, например, Ю.А. Ильин, обращаясь к проблеме участия крестьянства верхнего Поволжья в деле строительства Красной армии в 1918–1920 гг., указывает, что «пацифистски настроенное крестьянство региона» выступало в Гражданской войне «третьей» силой, оппозиционной Советам, «со всеми наивными политическими целями и аморфной структурой подчинения». Трагизм позиции руководства страны, считает он, состоял в том, что оно «оторвалось от реалии жизни деревни»{185}.

В кандидатской диссертации Р.Ю. Полякова о военно-мобилизационной работе местных органов военного управления Пензенской губернии в 1918 — начале 1919 гг. аргументированно показано, что «плохое тыловое обеспечение приводило к увеличению числа дезертиров и даже к вооруженным волнениям»{186}.

Одной из актуальных проблем рассматриваемой темы является соотношение стихийности и сознательности в крестьянском движении. В какой мере это движение было фактом крестьянской самодеятельности, и насколько оно находилось под влиянием внешних сил? В советской историографии утверждалось, что крестьян вели «эсеры и агенты белогвардейцев».

В ряде работ поволжских историков эта точка зрения подтверждается. Например, М.В. Кузнецов заключает, что в Саратовском Поволжье повстанцы «имели собственную идеологическую платформу, носившую ярко выраженный эсеровский характер»{187}.

Но есть и другие мнения. Так, например, в вышеупомянутом сборнике документов о крестьянском движении в Поволжье в 1919–1922 гг. опубликованы материалы, из которых видно, что миф о руководящей роли эсеров в «чапанной войне» и влиянии агентов Колчака на крестьян был рожден в большевистской партийной среде. Сначала его творили местные руководители и военные, отвечающие за порядок на вверенной им территории, а затем активно использовали вышестоящие органы. Эсеры и агенты белых были для большевистской власти удобным оправданием собственных просчетов и ошибок. Этот идеологический козырь широко использовался и в пропагандистских целях{188}.

Среди работ на эту тему выделяются публикации С.В. Старикова. Он очень точно подметил, что события на Волге весной-летом 1918 г., когда большевики взяли верх над своими союзниками по левому блоку эсерами-максималистами и левыми эсерами, стали предтечей кризиса 1921 г. Этот последний, так же как и в целом крестьянское движение в Поволжье в 1919–1921 гг., в значительной степени был обусловлен разгромом в 1918 г. левых партий, традиционно опиравшихся на крестьянство, установлением однопартийной диктатуры большевиков, трансформацией советской власти во власть большевистской партии. Теперь у крестьян просто не осталось легальных, мирных средств борьбы за свои интересы. Единственным выходом для них оставалась стихийная вооруженная борьба с коммунистической диктатурой. Именно поэтому по всему региону и по всей России распространяется лозунг крестьянских выступлений «Советы без коммунистов»{189}.

Ряд исследователей заключают, что после разгрома большевиками в 1918 г. организационных структур левых социалистических партий они потеряли свое влияние на крестьянство. В то же время, рядовые члены партии эсеров активно участвовали в конкретных крестьянских выступлениях и в ряде случаев оказывали на крестьян идейное влияние. Однако руководящим центром крестьянского движения в Поволжье против политики «военного коммунизма» большевиков они не стали. Движение было стихийным, т. е. развивающимся спонтанно, под влиянием конкретных обстоятельств в конкретных селениях{190}. Его региональной особенностью было более слабое влияние в деревне партии эсеров по сравнению, например, с Тамбовской губернией. В немалой степени это объяснялось негативным для крестьянства опытом Самарского Комуча, который продемонстрировал на практике политическую недееспособность партии эсеров{191}.

В постперестроечной литературе распространено мнение о том, что региональной особенностью крестьянского движения в многонациональном Поволжье в годы Гражданской войны была свобода от национализма и нетерпимости на национальной почве. Подчеркивается, что в ходе многочисленных восстаний в рядах повстанцев не было вражды по национальному признаку Они единым фронтом выступали в защиту своих крестьянских интересов, так как в основе их лежало неприятие «военно-коммунистической» политики большевиков, равным образом неприемлемой для всех национальностей{192}.

Вместе с тем, по мнению некоторых специалистов, именно многонациональный состав крестьянского населения Поволжья стал одной из причин относительно быстрого спада повстанческих движений в 1919–1922 гг. В Западной Сибири, на Украине (в зоне действия Махно), в Тамбовской губернии повстанческое движение оказалось более организованным, поскольку население по своему национальному составу было однородным. В Поволжье же, несмотря на общность целей крестьянства, на степени организованности и ходе их выступлений сказывалась традиционная замкнутость этнических групп{193}.

Современные исследователи подчеркивают, что основные повстанческие силы крестьянского движения в Поволжье в 1918–1921 гг. были разгромлены всею мощью советского государства. Но само движение завершилось не из-за военного поражения, а после перехода правящего режима к новой экономической политике, в полной мере отражавшей и интересы крестьян, и цели крестьянского движения. Поэтому в историографии существует мнение о победе Крестьянской революции в широком смысле и военном поражении основных ее повстанческих сил в узком смысле{194}.

В 1990-е годы российскими историками-исследователями данной проблемы была продолжена традиция советской историографии 1950–60-х гг. — публикация материалов крестьянского движения в виде хроники. Так, например, наряду с хроникой крестьянского движения на Южном Урале, составленной Д.А. Сафоновым, К.Я. Лагуновым в эти годы была опубликована хроника Западно-Сибирского восстания, а Д.Л. Доржиевым — крестьянских восстаний и мятежей в Бурятии в 1920–1930-е гг.{195} Подобного рода издания очень важны для понимания масштабов крестьянского движения. Их научная ценность определяется также тем обстоятельством, что, как правило, они составлены на основе ранее недоступных исследователям источников — документов ВЧК-ОГПУ-НКВД.

Еще одним «новым направлением» в изучении проблем крестьянского движения наряду с публикацией сборников документов в рассматриваемый период стало обращение исследователей к крестьянской психологии и менталитету.

Следует выделить исследование на эту тему О.А. Суховой, посвященное социальным представлениям российского крестьянства в начале XX века. Эта работа выполнена в хронологических рамках проекта «Крестьянская революция в России». В ней автор раскрывает динамику поведения крестьянства Среднего Поволжья в эпоху революционных потрясений и Гражданской войны и справедливо указывает на «охранительный характер по отношению к общинному строю» крестьянских выступлений в регионе. В 1918–1922 гг. они были направлены на защиту крестьянских завоеваний «хозяйственной автономии» против активного вмешательства «государственных структур во внутреннюю жизнь общин»{196}. И поведение крестьян в первую очередь определялось условиями, в которых оказалась деревня в результате революции, а затем уже их «общинным, патриархальным сознанием».

Но существуют и другие оценки. Так, например, ряд авторов видят причины неудач аграрных реформ в России исключительно в невозможности восприятия крестьянами идей модернизации в силу их консерватизма, антигородской психологии, склонности к «стадной ярости» и т. д.

В данном контексте В.В. Кабанов, характеризуя влияние войн и революций, отмечает их негативное воздействие на психологию крестьян, у которых в силу этого влияния формировался отрицательный опыт, менявший человека в худшую сторону. По мнению историка, благодаря этому «отрицательному опыту» крестьянство выдвинуло из своей среды могильщиков — комбедовцев и т. п., воспринявших под воздействием войны и революции радикальные идеи большевизма и ставших их активными проводниками в деревне, «плацдармом в государственной машине для подавления открытого и пассивного сопротивления крестьян». Кабанов считает, что власть большевиков над «обиженным и разоренным крестьянством» держалась не только на насилии и страхе деревни, но и благодаря «умелой политике» ее раскола, опоре на этих самых «могильщиков», во многом и обеспечивших установление этой власти «над самым многочисленным слоем населения России»{197}.

Анализу общинной психологии крестьян в революционную эпоху посвятил главу своей монографии со специфическим названием «Красная смута» В.П. Булдаков. Говоря о «неистовстве «черного передела» в 1917 г., автор утверждает, что крестьяне испытывали «состояние сильнейшей ценностной дезориентированности от наступившего, как им показалось после Февраля, безвластия». По мнению Булдакова, начавшаяся в деревне «общинная революция» означала, что «крестьяне, стремясь в ходе «черного передела» захватить как можно больше земли и угодий, невольно оказались в состоянии войны против всех — государства, помещиков, хуторян, отрубников, членов других общин, новообразовавшихся из бывших рабочих и деревенской голытьбы коммун, наконец, города в целом». Этим и определялось теперь их отношение к государственности. В этой ситуации, отмечает он, большевики «сумели столкнуть чернопередельческое движение со стихийными набегами оголодавших солдат и вооруженных рабочих на деревню» и добились таким образом усмирения «первой волны полууголовной продотрядовщины» и внедрения «в крестьянскую стихию комбедов и коммун как раз к началу полевых работ 1918 г.»{198}

Говоря об общинной психология крестьянства, Булдаков отмечает такие его качества как «коллективное долготерпение» и «стадная ярость», сочетание эмоционального и рационального в поведении. «Специфичность соотношения эмоционального и рационального в крестьянском движении, — отмечает он, — позволяла властям при истощении запаса его пассионарности управлять общинной психологией в своих интересах. Но тоже до определенного предела». В данном контексте им ставится проблема «выявления зависимости между характером частного землевладения, обеспеченностью крестьян землей и угодьями и формами протекания аграрной революции — вплоть до коллективизации». Главный вывод автора звучит следующим образом: «Общинная революция протекала в русле общей психопатологии смуты. Ее можно рассмотреть и как одну из форм умопомрачения»{199}.

В подобном же ключе написана монография В.Л. Телицына под характерным названием: «“Бессмысленный и беспощадный”? Феномен крестьянского бунтарства 1917–1921 годов»{200}. «Общинный традиционализм, поднявшийся на борьбу со всем тем, что препятствует привычному функционированию деревенского «мира», будь то развитие капиталистических отношений в аграрном секторе, «средневековый помещичий латифундизм или пролетарский революционизм», — таковым представляется Телицыну «феномен крестьянского сопротивления в годы гражданской войны»{201}.

На наш взгляд, данные оценки верны лишь отчасти. Они характеризуют обычное состояние общества, переживающего революционные потрясения, но все же не объясняют их причины. Кроме того, например, тот же В.П. Булдаков противоречит сам себе, заявляя, с одной стороны, об «умопомрачении» крестьянства, а с другой — констатируя факт его необычайной способности к самоорганизации: «первыми на самый многочисленный съезд общероссийского уровня съехались представители самого забитого сословия». Вряд ли можно назвать «умопомрачением» всероссийские крестьянские съезды, развеявшие миф о «бессмысленности и беспощадности мужицкого бунта».

Об этом убедительно сказано в монографии В.М. Лаврова — «Крестьянский парламент» России (Всероссийские съезды Советов крестьянских депутатов в 1917–1918 годах») (М., 1996). Автор справедливо отмечает, что в литературе крестьяне как «самостоятельная своеобразная политическая сила исследовались совершенно недостаточно». Поэтому им и предпринята попытка «показать крестьянство в качестве самостоятельного субъекта революции на примере его Всероссийских съездов». Охарактеризовав деятельность дооктябрьских и послеоктябрьских съездов, Лавров делает вывод концептуального значения: «…самороспуск их исполкома и объединение Советов означало упразднение самостоятельной всероссийской классовой организации крестьян. Это облегчало большевикам отход от осуществления Декрета о земле и Закона о социализации земли, благоприятствовало превращению крестьянства в политически и экономически неполноправный класс со всеми вытекающими отсюда последствиями»{202}.

Этой теме посвящены и публикации А.А. Куренышева, повествующие об истории Всероссийского Крестьянского Союза{203}.

Таким образом, стихийный характер крестьянских восстаний периода «военного коммунизма», «приступы стадной ярости», «умопомрачение» от окружавшей реальности были обусловлены именно вышеназванным обстоятельством: отсутствием у крестьян других способов защитить свои интересы. Это заключение подтверждается выводами В.В. Журавлева, к которым ученый пришел в результате исследования истории обсуждения аграрного вопроса в Государственной Думе России в 1906–1917 гг. В его статье убедительно показано, что нежелание и неспособность самодержавия мирным путем решить вопрос о земле в пользу крестьян сделали неизбежным революционный взрыв в стране{204}.

Характеризуя историографию проблемы, нельзя не остановиться на работах зарубежных авторов. В брошюре О.Л. Шадского, посвященной анализу всей англоязычной литературы, касающейся темы крестьянства и советской власти в годы революции и Гражданской войны, сделано очень точное, на наш взгляд, наблюдение: многие оценки современных российских авторов по сути дела заимствованы у их зарубежных коллег, высказавших их еще в 1960–1980-е гг.{205}

Среди работ западных ученых, посвященных проблеме крестьянского движения в годы революции и Гражданской войны либо ее затрагивающих, наибольшую научную ценность для специалистов, по нашему мнению, представляют публикации М. Левина, Т. Шанина, О. Файджеса, А. Грациози и др.{206}

Особое место в зарубежной и отечественной историографии проблемы занимает монография британского историка Орландо Файджеса «Крестьянская Россия, гражданская война. Поволжская деревня в революции (1917–1921)». Это первая работа зарубежного исследователя, посвященная крестьянскому движению в Поволжье в указанный период. Она заметно выделяется на фоне легковесных, слабо документированных и политизированных изданий не только зарубежных, но и российских исследователей. О. Файджес рассматривает проблему в широком спектре социоэкономических, культурных и институциональных взаимоотношений в контексте общего развития России в начале XX века. Причину крестьянского протеста периода Гражданской войны он связывает с проблемой взаимоотношения крестьянства с государством. По его мнению, проводимая большевиками политика «военного коммунизма» и средства ее осуществления оттолкнули крестьян от большевистской власти. О. Файджес рассматривает организационные основы крестьянского движения, его идеологию в неразрывной связи с общиной, с общинными по духу представлениями крестьян о праве трудиться на земле, о роли своего сословия в жизни государства, о своих крестьянских правах и обязанностях. Он считает, что крестьянская община была центром аграрных преобразований, а общинные порядки выступали как регуляторы крестьянской революции. Также он отмечает, что в противовес большевистским прогнозам связи между крестьянами различного имущественного статуса оказались сильнее, чем ненависть бедноты к кулакам. Именно по этой причине, по мнению Файджеса, комбеды не смогли привить пролетарскую, классовую сознательность беднейшим крестьянам в 1918 г. Крестьянские восстания против комбедов были не кулацкими, не контрреволюционными — они объединили крестьянство деревни в защиту своих собственных революционных организаций, которые возникли из традиционных институтов крестьянского общества во время аграрной революции. Файджес указывает, что конфликты комбедовского периода «знаменовали начало широкой борьбы между устойчивыми крестьянскими институтами революции и теми органами городского социализма, которые гражданская воина принесла в деревню»{207}.

Важнейшее значение для понимания судеб российского крестьянства, всей новейшей истории России, включая рассматриваемый период, имеют работы выдающегося американского историка М. Левина. В своих фундаментальных исследованиях он пришел к главному выводу: ни один период русской истории не может быть понят без глубокого изучения аграрного вопроса — центрального вопроса российской истории{208}.

По мнению Левина, крестьянство приобрело особенно значительный вес в период Гражданской войны в силу следующих обстоятельств: «Во-первых, в 1917–1918 гг. оно совершило собственную подлинную аграрную революцию со своими целями и методами. Во-вторых, вольно или невольно крестьянство стало оплотом большевистской революции и новой власти. Без этой поддержки большевистская революция была бы невозможна. Но крестьянство не только сделало большевистскую революцию возможной, но также взвалило на себя и на весь режим бесконечное количество проблем. Поддержка крестьян была непредсказуемой, то усиливалась, то ослабевала, то опять усиливалась. Каждый раз, когда в условиях Гражданской войны крестьяне колебались, соответственно менялись линии фронтов. Вооруженные силы красных и белых метались к Москве и от Москвы по бесконечным просторам России. Поддержка крестьянства была ни чем иным, как расчетом, жестко увязанным с владением землей. Этот аспект революции — перераспределение частного землевладения — был исключительно важным для широких слоев крестьянства. Белые были слепы в этом решающем вопросе и поплатились. После того как белые были побеждены, крестьяне повернули против большевиков, чтобы отплатить им, в свою очередь, за их несправедливости и ошибки… сочетание утопии и необходимости, по сути дела, опустошило крестьянские амбары»{209}. Таким образом, Левин увязывает причины победы большевиков в Гражданской войне с позицией крестьянства.

Из работ Левина, напрямую не связанных с темой книги, тем не менее, понятна главная причина стойкости и продолжительности крестьянского повстанчества — это «суперобщина», пережившая столыпинскую атаку, укрепившаяся в 1917 г., ставшая оптимальной организационной формой крестьянского движения в России в 1918–1922 гг.{210}

Значительный интерес для исследователей истории крестьянства России начала XX века, в том числе крестьянского движения в годы Гражданской войны, представляют работы выдающегося английского социолога Т. Шанина. Следует особо подчеркнуть, что именно благодаря его подвижнической деятельности в России на ниве народного просвещения В.П. Данилову удалось осуществить международный проект «Крестьянская революция в России. 1902–1922 гг.»{211}. Т. Шанин был одним из главных редакторов всей документальной серии, вышедшей в свет в рамках проекта. Кроме того, заслуживают внимания публикации Т. Шанина, в которых он указывает на преемственность крестьянского поведения в годы Первой русской революции и в период с 1917–1922 г.{212} По точному определению одного из активных участников теоретического семинара В.П. Данилова «Современные концепции аграрного развития» А.В. Гордона, Т. Шанин, обращаясь в своих публикациях к теме крестьянского движения, стремится объяснить его характер «особенностями не только положения, но и сознания крестьян». Такой подход, — указывает Гордон, — возник как противовес традиции рассматривать восставшее крестьянство в качестве «агента внешних сил», «оценивать мотивы и последствия восстаний с точки зрения так называемой объективной логики исторического процесса, которая всегда была тождественна логике самих исследователей»{213}.

Т. Шанин считает, что «в схватках гражданской войны крестьянская деревня обнаружила удивительное единодушие — скорее деревня против правительства — «белого» или «красного», против армии, наконец, против другой деревни, чем сама против себя». Мир, существовавший в правительственных программах и постановлениях, по его оценке, имел мало общего с реальной деревенской жизнью. «Провал комбедов, отказ крестьянства от единения по классовому признаку и их единство по принципу местных сообществ, “моральная экономика” крестьян и их явная способность противостоять диктату сверху — все это требовало новой программы», — указывает он. Нарастание крестьянского протеста Шанин объясняет разгромом белых и устранением угрозы возвращения помещиков. «После того, как белые, ассоциировавшиеся с возвращением помещиков, были разбиты, и гражданская война закончилась, — пишет он, — у крестьян уже не было резона в ударном труде, поскольку все, что ими производилось изымалось как “излишки”. По деревням прокатилась волна вооруженных восстаний». При этом Шанин отмечает характерную особенность этих восстаний: они проходили под лозунгом возвращения к политике конца 1917 г., то есть не были контрреволюционными и антисоветскими{214}.

Заметным событием в историографии стала серия работ итальянского историка Андрео Грациози на тему крестьянского повстанчества в советской России и Украине в годы Гражданской войны{215}. Он ввел в научный оборот понятие «великая крестьянская война», которая, по его мнению, продолжалась в СССР с 1917 по 1933 гг. На наш взгляд, заслуживает внимания мысль историка о «взаимосвязи между тем, что В.П. Данилов назвал русской аграрной революцией 1902–1922 гг.», и тем, что он предложил называть «крестьянской войной в СССР 1918–1933 гг.»{216} В то же время мы не разделяем точку зрения Грациози на характер повстанческого движения на Украине в период Гражданской войны как имеющего своей целью борьбу за «национальное освобождение». Например, самое мощное на Украине в 1919–1921 гг. крестьянское повстанчество — «махновщина», как показывают многочисленные источники, такой цели не имело{217}.

Применительно к Поволжью рассматриваемая проблема обсуждалась на состоявшейся в мае 1992 г. в Саратове российско-американской научной конференции, где был затронут вопрос о причинах крестьянского движения против власти большевиков. Американский ученый Д. Лонг, обращаясь к теме голода 1921–1922 гг. в Области немцев Поволжья, сравнил продразверстку 1920 г. с «железной метлой», которая «подмела» все запасы зерна и продукты у населения и стала причиной голода{218}. Другой ученый из США — Э. Льюис показал в своем докладе негативные последствия продразверстки для настроения крестьян{219}.

Подводя итог историографическому обзору, можно заключить, что в историографии проблемы на современном этапе ясно просматриваются два подхода. Во-первых, это направление, развивающееся на основе солидной источниковой базы. Именно в его рамках исследователями получены наилучшие результаты: введение в научный оборот огромного массива документов, позволяющих понять причины, характер и особенности крестьянского движения в России и Поволжье в 1918–1922 годах.

Во-вторых, это подход, обусловленный идеологическими воззрениями автора, его логическими построениями, недостаточно фундированный, с явным креном в сторону психоанализа в ущерб другим методам. Его результатом стало формирование «обвинительного уклона» в оценке крестьянского поведения в годы Гражданской войны.

Анализ литературы свидетельствует, что современными исследователями показаны активный и самостоятельный характер крестьянского движения; его несомненное влияние на расстановку политических сил в регионах, судьбы режимов и результаты их политики; масштабы движения, его динамика и основные этапы.

В то же время, на наш взгляд, в разработке проблемы остаются определенные лакуны, заполнение которых и является целью настоящей книги.

Так, например, нуждается в обобщении накопленный материал по истории аграрной политики Самарского Комуча и крестьянского движения на его территории. Необходимо более аргументированно показать причины поражение «демократической альтернативы» большевизму в Гражданской войне, которое связано именно с крестьянской реакцией на внутреннюю политику Комуча.

То же самое следует сказать и об аграрной политике белых режимов, реакции на нее крестьянства, в том числе поволжского, влиянии белого движения на крестьянское повстанчество.

Необходима дальнейшая работа по выявлению и анализу материалов о деятельности социалистических партий в деревне накануне и особенно в годы Гражданской войны.

Нужны основанные на серьезной источниковой базе исследования о национальной и региональной специфике крестьянского движения в 1917–1922 гг., его связи с политическими силами, выступавшими под национальными лозунгами в национальных районах.

В настоящей работе нами предпринимается попытка сконцентрироваться именно на вышеуказанных аспектах проблемы. Кроме того, следует указать, что тема крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг. еще не получила всестороннего освещения, основанного на анализе всего комплекса источников как местных, так и центральных архивов, введенных в научный оборот в рамках международных проектов «Крестьянская революция в России», «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД». Для восполнения данного пробела также предназначена эта книга.

Ее главной целью является всесторонняя характеристика крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг. Для достижения названной цели поставлены следующие задачи:

Охарактеризовать причины крестьянского движения.

Определить его количественные и качественные показатели (количество выступлений, формы движения, эпицентры, лозунги, программу повстанческого движения).

Охарактеризовать социальный состав участников выступлений.

Показать влияние на крестьянское движение различных политических партий, белого движения.

Выявить его общие черты с крестьянским движением в других районах страны и региональные особенности.

Охарактеризовать методы борьбы государства с крестьянским движением.

Определить результаты крестьянского движения с точки зрения его целей и последствий для судьбы региона и страны.

Глава 2. ИСТОЧНИКИ. МЕТОДОЛОГИЯ

Заявленная тема и поставленные для ее достижения задачи решаются на основе привлечения широкого круга исторических источников. Охарактеризуем их.

Часть источников введена в научный оборот в проанализированных специальных исследованиях и публикациях документов, воспоминаний и хроник событий 1918–1920 гг. Значительное количество материалов, характеризующих количественную и качественную стороны крестьянского движения, мероприятия власти по его подавлению, по разным причинам не рассматривалось историками и привлечено в данной работе впервые.

Корпус исторических источников составляют разнообразные материалы, самостоятельно выявленные автором в ходе работы над проектами «Крестьянская революция в России. 1902–1922 гг.» и «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918–1939 гг.». Кроме того, он включает опубликованные и неопубликованные документы из вышедших в свет в рамках вышеназванных проектов сборников «Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг.», «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1.

В комплексе это документы четырех центральных и четырнадцати региональных архивов. Центральные архивы представлены в книге документами и материалами Российского государственного военного архива (РГВА), Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) и Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ). Выявление документов проводилось также в ведомственном архиве — Центральном архиве Федеральной службы безопасности России (ЦА ФСБ), что позволило использовать в монографии уникальный комплекс документов органов ВЧК.

Местные архивы представлены в книге по следующим регионам Поволжья:

Самарская область: Государственный архив Самарской области (ГАСамО) и Тольяттинский филиал ГАСамО — г. Самара, г. Тольятти.

Саратовская область: Государственный архив Саратовской области (ГАСО) и Центр документации новейшей истории Саратовской области (ЦДНИСО) — г. Саратов.

Пензенская область: Государственный архив Пензенской области (ГАПО), в том числе Отдел общественно-политических фондов этого архива (ГАПО-ООПФ) — г. Пенза.

Ульяновская область: Государственный архив Ульяновской области (ГАУО) и Центр документации новейшей истории Ульяновской области (ЦДНИУО) — г. Ульяновск.

Татарстан: Центральный государственный архив Республики Татарстан (ЦГА РТ) и Центр хранения и изучения документов новейшей истории Республики Татарстан (ЦХИДНИ РТ) — г. Казань.

Мордовия: Центральный государственный архив Республики Мордовия (ЦГА РМ) и Центр документации новейшей истории Республики Мордовия (ЦДНИ РМ) — г. Саранск.

Башкортостан: Центральный государственный архив общественных объединений Республики Башкортостан (ЦГАОО РБ) и Центральный государственный исторический архив Республики Башкортостан (ЦГИА РБ) — г. Уфа.

В центральных архивах работа над документами проходила в фондах центральных органов власти, в Российском государственном военном архиве, привлекались также соответствующие регионам фонды — фронтовых, окружных, армейских органов управления, в местных архивах — по фондам губернских и уездных органов власти (губернских и уездных комитетов партии, губернских и уездных исполкомов, губпродкомов, истпартов, губтрибуналов, губвоенкоматов и пр.).

Углубленный поиск материалов в центральных, региональных и местных архивах позволил автору представить в монографии документы: 1) различных регионов Поволжья, 2) различных уровней власти — от центральной до местной, от распорядительной до исполнительной, а также по направлениям (партийная, государственная, военная и пр.), 3) различных видовых групп (протоколы, доклады, отчеты, сводки, телеграммы, записи разговоров, письма и пр.).

Многоплановость использованных в книге документов составляет особенность ее источниковой базы. Поэтому мы хотели бы обратить особое внимание читателей на данный аспект.

Первое важнейшее обстоятельство — документы и монографии, характеризующие крестьянское движение, составляют две отдельные группы. Во-первых, это документы, исходящие от крестьян, и, во-вторых — исходящие от властей. Каждая из этих групп имеет свои особенности и несет в себе определенную информацию. Соотношение крестьянских материалов с государственными, конечно же, в пользу последних, но от этого значение первых нисколько не умаляется. Наоборот, каждый найденный автором и использованный в данной книге крестьянский документ рассматривался как важнейший источник информации — ведь не так часто крестьянин брал карандаш в руки, чтобы написать о своих проблемах представителям власти. Подобного рода документы позволяют увидеть лицо конкретного крестьянина, которое длительное время подменялось образом крестьянских масс. Совокупность документов, диаметрально противоположных по авторству, является важнейшим условием комплексного восприятия материалов книги, позволяет увидеть картину крестьянского движения с двух позиций — крестьянина и власти.

Второе — использованные в монографии крестьянские документы не однозначны по своему происхождению. Одни появились в условиях мирного восприятия действительности, другие — в условиях противоборства с властью. Первая группа немногочисленна и представлена в книге в большинстве своем как коллективными документами — резолюции схода, постановления или наказы общего собрания граждан села, волости, заявления бедняков, жалобы крестьян, заявления жен красноармейцев, так и персональными. Адресатами обращений крестьян были в основном органы местной власти — уездной или губернской, однако встречались и обращения к Ленину, в Наркомзем и другие подобные властные органы. Тематика этих обращений сводилась в основном к вопросам крестьянского хозяйства: налоги, продразверстка, «национализация женщин», освобождение арестованных крестьян и др. Однако и происходящие политические события, в том числе восстания в соседних районах, также волновали крестьян, о чем свидетельствуют привлеченные в монографии документальные источники.

Для понимания темы особенно важны протестные документы, которые появлялись, когда условия сосуществования крестьянства и власти становились нетерпимыми. Поэтому материалы, вышедшие из лагеря повстанцев, представлены в монографии с наибольшей полнотой и составляют достаточно представительную и разнообразную группу Это прежде всего:

1) Документы ставропольских повстанцев — участников «чапанной войны» (воззвания, обращения, приказы и объявления повстанческой власти в лице коменданта города и повстанческого исполкома, удостоверения и даже своя газета). Хотя центром восстания в марте 1919 г. стал город, однако его поддержали окрестные села. Поэтому документы, показывающие эту взаимосвязь, — призывы и обращения волостных советов о поддержке восстания, сообщения и донесения повстанческих сел в Ставрополь — представляют особый интерес. Очень важными для понимания темы и достаточно редкими являются документы, демонстрирующие процесс взаимодействия повстанцев и власти. В данном случае, применительно к событиям «чапанной войны» — это материалы о попытках мирного урегулирования конфликта: телеграмма волостного совета в губисполком и наказ волостного совета делегату, а также переговоры повстанцев с представителями власти — губернской, уездной, военной.

2) Материалы движения «Черного орла»: воззвания и обращения, приказ, инструкции. Большой интерес представляют инструкции штаба повстанцев «Как вести восстание и как организовать власть».

3) Документы «Красной армии Правды» (Сапожкова): воззвания и приказ войскам. В этой группе материалов обращает на себя внимание не только суть документов, но и название повстанческих формирований, заимствованное у Красной армии — РВС 1-й армии «Правды» или «Красная армия Правды».

4) Документы армии «Воли Народа» (В. Серова): декларация, листовка.

5) Документы Повстанческой армии Ф. Попова: приказ, декларация, воззвания.

6) Отдельные документы повстанческих отрядов Охранюка-Черского (Первой народной революционной армии), Аистова, Сарафанкина, Пятакова.

Самостоятельную группу материалов, образовавших источниковую базу монографии, составляют отражающие деятельность повстанцев документы следственных и чрезвычайных органов власти: протоколы допросов участников восстания, заключение и постановление особого отдела РВС Запасной армии, а также несколько документов Союза Трудового крестьянства, действовавшего на территории Тамбовской губернии (программа, обращение, инструкция). Эти документы были обнаружены в фондах Саратовского архива, что, в свою очередь, свидетельствует о существовавшей связи между тамбовскими и саратовскими повстанцами.

Третье обстоятельство — это так называемые «государственные» документы, которые составляют большую часть проанализированных автором архивных источников по теме монографии: материалы, авторами которых являются представители власти. Эта группа документов в архивах наиболее представительна и отличается своей многоплановостью как по составу, так и по содержанию. Среди них выделяются по авторскому признаку следующие документальные блоки, характеризующие органы власти по вертикали: материалы центральной и местной власти. В свою очередь, материалы последней подразделяются на партийные и советские с делением на губернские, уездные и волостные; самостоятельные группы составляют материалы местных продовольственных, милицейских, чрезвычайных и военных органов власти. Центральная власть представлена в книге отдельными документами СТО, ЦК РКП(б), СНК, Наркомата внутренних дел, Наркомата продовольствия, а также самостоятельными группами материалов силовых структур власти: армейских органов, войск ВОХР/ВНУС и органов ВЧК. По номинальному признаку данные материалы являются документацией: директивно-распорядительной, отчетной, информационной, оперативной. Обозначенная многоплановость адресатов, видовое разнообразие документации позволяют говорить о репрезентативности указанных видов источников.

Характеристика каждой из выделенных подгрупп такова.

Документы центральной власти. Очевидно, что стержневыми документами для данной темы являются декреты и постановления высших партийно-государственных органов по продовольственной политике советского государства в исследуемый период. В монографии есть свой «стержень» из такого рода материалов, позволяющих лучше понять тему: циркуляры НКВД о крестьянских восстаниях, телеграммы с распоряжениями СТО, Наркомпрода и других органов власти на местах, в которых уточнялись вопросы проведения продовольственной политики. Кроме того, анализируются материалы Политбюро и Секретариата ЦК партии в связи с крестьянскими восстаниями: телеграммы на места и протоколы заседаний, а также информационные обобщающие материалы НКВД: обзоры Бюро печати и информационные листки информационно-статистического отдела, которые показывают уровень официальной информации о положении в Поволжье. Среди органов центральной власти должна быть выделена Особая комиссия ВЦИК по ревизии советов Поволжья, документы которой всесторонне исследованы автором.

Как известно, важнейшими ключевыми фигурами Центра были руководители советского государства — В.И. Ленин, Л.Д. Троцкий, Ф.Э. Дзержинский. Поэтому телеграммы и распоряжения за их подписью имеют важнейшее значение для раскрытия темы. Ленинские телеграммы на места фокусируют внимание исследователя на значимости поднятой проблемы, в том числе и для самого Ленина — ведь не по всем же телеграммам, приходящим на его имя, он давал личный ответ. На наш взгляд, заслуживают внимания не только телеграммы, им подписанные, но и материалы с мест, адресованные ему; как правило, внимание Ленина привлекалось к неординарным явлениям. Среди изученных нами адресатов Ленина были Троцкий, РВС Восточного фронта, Особая комиссия ВЦИК по ревизии Поволжья, командующий 4-й армией Восточного фронта М.В. Фрунзе и сотрудники его штаба, руководители местных органов власти (губкомов, губисполкомов, губчека: Астраханской, Казанской, Пензенской, Саратовской, Уфимской, Самарский губернский военно-революционный штаб. Все они писали о крестьянских волнениях, о злоупотреблениях власти, об активизации деятельности повстанческих отрядов, о положении в Поволжье. Но были и другие, более рядовые адресаты: уполномоченные по ревизии в селе, секретари волостной организации РКП(б) и сами крестьяне.

Документы Троцкого представлены в монографии его телеграммами на имя Ленина и Сталина, Крестинского, Дзержинского, РВС Туркестанского фронта, командования Запасной армии, Заволжского военного округа, а также известными обращениями в ЦК партии о политике по отношению к крестьянству и выступлением на объединенном заседании Самарского губисполкома, губкома и профсоюзов. Хотя отдельные документы хорошо известны специалистам, поскольку были опубликованы в собрании его сочинений, мы сочли необходимым использовать эти материалы вновь для целостного восприятия происходящих событий. В данном контексте определенный интерес представляют телеграммы Троцкого, адресованные Сталину как наркому национальностей.

Имя Ф.Э. Дзержинского также неоднократно упоминается в монографии, но в большинстве своем как адресата направленных на его имя телеграмм и оперативных донесений о крестьянских волнениях и положении на местах. Однако использованы и его распоряжения (совместные) о выполнении в производящих губерниях продразверстки, о восстановлении советской власти на местах, подавлении крестьянских восстаний.

Деятельность местной партийной власти показана в монографии:

1) Материалами организационными: протоколами заседаний губкомов и укомов, в том числе пленумов губкомов, бюро и президиумов укомов, а также материалами губернских и уездных партийных конференций;

2) Материалами отчетно-информационными: телеграммами, донесениями, докладами руководителей губкомов и укомов, а также отчетами и докладами их сотрудников (инструкторов и агитаторов);

3) Материалами, отражающими руководящие функции этих органов: циркулярными письмами Уфимского и Саратовского губкомов, воззванием Бирского укома к крестьянам. В книге использованы материалы низовых партийных структур: сообщения волостных комячеек и собраний членов партии.

Деятельность губернской исполнительной власти представлена:

1) Распорядительными документами;

2) Материалами оперативного информирования высших и центральных органов власти: телеграммами губисполкомов Ленину Астраханского, Казанского, Пензенского, Саратовского, Уфимского, в ЦК РКП(б), в СНК, в ВЧК, в НКВД, а также текущего информирования — отчетами в НКВД;

3) Материалами заседаний губисполкомов и его президиумов, в том числе с представителями других органов власти; например, в этом ряду определенный интерес представляет совместное совещание представителей Саратовской губернской власти и соседних губерний;

4) Докладами членов губисполкомов, а также их структурных подразделений и сотрудников;

5) Заметками из губернской прессы.

Деятельность уездной исполнительной власти представлена:

1) В приказах, в том числе и волостным комитетам, постановлениях, обращениях, а также тезисах для выступлений советских и партийных работников, отражающих руководящие функции;

2) В телеграммах, докладах, докладных записках в губисполком, в сводках и сведениях; изученные нами архивные материалы свидетельствуют о том, что в ряде случаев уездные власти обращались напрямую в центральные органы — НКВД, ЦИК и СНК Татарской республики — функции информирования вышестоящей власти;

3) В протоколах заседаний уисполкомов, в том числе совместных совещаний с представителями губернской власти и доклады комиссий уисполкомов, их инструкторов и агитаторов — организационная работа уездных исполкомов; кроме того, в книге используются заметки из уездных газет — печатных органов уездных исполкомов.

Деятельность волостной исполнительной власти представлена небольшой группой материалов. Это протоколы волостных съездов советов, в том числе президиума, телефонограммы и донесения волисполкомов оперативного характера, информационные доклады и сведения волисполкомов о причинах и ходе крестьянских волнений.

Деятельность региональных продовольственных органов охарактеризована в монографии материалами губпродкомов (распоряжениями и приказами, телеграммами и докладами, протоколами заседаний губпродсовещания и упродкомов. Среди последних особо интересны материалы Сердобского упродкома: приказ волостным исполкомам и инструкция агентам упродкома о порядке проведения работы по изъятию хлеба. Дополняют данные материалы доклады комиссаров продотрядов и уполномоченных по сбору продналога. Основная их тематика — сопротивление крестьян сбору продналога, ход работы по выполнению проднарядов, информация о превышении полномочий продработниками и продотрядами. Среди последних заслуживает внимания, например, записка Бугульминского районного рабочего бюро в Самарский губисполком о неправомерности обвинений продработников в преступных действиях.

Немногочисленную группу архивных источников составляют материалы местных органов милиции: сводки губернских управлений милиции, донесения, рапорты начальников уездных милиций, а также начальников районных участков.

В период обострения крестьянского движения на местах создавались чрезвычайные органы власти в лице ревкомов, деятельность которых также нашла отражение в настоящей монографии. Это материалы Самарского губернского ВРК (воззвания, протокол, телеграммы), оперативные сводки Уфимского губревкома, Сердобского, Сызранского, Бирского и других уездных ревкомов; в монографии отражена также деятельность районных и волостных ревкомов. Чрезвычайные органы власти создавали свои вооруженные формирования в виде отрядов (частей) особого назначения, деятельность которых также частично отражена в монографии. В этой связи особый интерес представляют инструкции по восстановлению советской власти в повстанческих районах, которые регламентировали деятельность ЧОН (частей особого назначения) на местах. Кроме того, чрезвычайные органы проводили расследования, организовывали суды над участниками восстаний, поэтому частично их работа отражена в следственных материалах: протоколах допросов повстанцев и показаниях советских работников, приговорах военно-революционных трибуналов.

Ревкомы, как известно, тесно взаимодействовали с местными армейскими органами — губернскими, уездными и волостными военкоматами; некоторые обнаруженные нами документы являются результатом их совместной деятельности. Материалы самих же военкоматов немногочисленны. В основном это оперативно-информационные документы: телеграммы, донесения, сводки, приказы.

Одним из важнейших направлений деятельности военных органов на местах была борьба с дезертирством; для этого в регионах были организованы специальные комиссии по борьбе с этим явлением. Деятельность некоторых из них нашла отражение в монографии в результате изучения в архивах соответствующей документации.

Чрезвычайным органом власти являлась Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК) и ее учреждения на местах. Они были поставщиками оперативной и агентурной информации о событиях в деревне, о повстанцах, о злоупотреблениях властью со стороны продотрядов и советских работников, поэтому их материалы очень важны для раскрытия темы. Большую часть этих документов, использованных в монографии, составляют:

1) Информационные бюллетени и сводки губернских ЧК: Саратовской, Самарской, Симбирской, Пензенской, а также Татарской республиканской ЧК; ряд документов представляют низовую структуру уездных ЧК — политбюро; важно отметить, что сводки региональных ЧК составлялись различными подразделениями (особыми отделами, секретно-оперативными, информационными), что могло отражаться на содержании информации;

2) Телеграммы и доклады руководителей и уполномоченных губернских и уездных ЧК, в том числе Астраханской, Саратовской, Уфимской, Пензенской, Татарской республиканской ЧК, Немцев Поволжья областной ЧК.

Важную функцию в деле упрочения советской власти на местах выполняли регулярные части действующей армии. Их роль возрастала при обострении ситуации на местах, когда дело доходило до массовых восстаний. Наряду с Красной армией эти задачи решали войска ВОХР/ВНУС и войска ВЧК.

Деятельность армейских органов в связи с крестьянскими выступлениями отражают следующие документы:

1) Материалы центрального аппарата Красной армии: доклады Главного командования Красной армии, обзоры Главного командования о борьбе с повстанческим движением, справки и переговоры по прямому проводу Главного командования с местами; приказания Штаба РККА командованию фронтов, армий; периодические обзоры Разведывательного управления Штаба РККА; доклад в Высшую военную инспекцию;

2) Материалы Восточного фронта: телеграммы, сообщения, доклады, воззвания РВС фронта, в том числе особого отдела; командования 4-й армией Восточного фронта, руководимой М.В. Фрунзе; сводки и др. Среди указанных материалов изучены адресованные напрямую В.И. Ленину, Я.М. Свердлову, Л.Д. Троцкому, в СНК, ЦК. Наряду с документами, исходящими от руководящего состава армии в монографии использованы доклады низового звена (командиров полка, бригады, батальона, агитатора и сотрудника политотдела, военного следователя и т. д.);

3) Материалы Туркестанского фронта: оперативные донесения командования фронта, уполномоченных РВС, командиров воинских соединений, сводки штаба фронта и воинских соединений; доклад уполномоченного Самарского губкома и РВС фронта и т. п.;

4) Материалы Запасной армии Республики: доклады, информационные бюллетени особого отдела армии; телеграммы, донесения, доклады, докладные записки командующего армией, инспекции армии; приказы по армии; приказы войскам, донесения, доклады, информационные сводки войсковых групп, действующих по подавлению восстаний;

5) Материалы 2-й Трудовой армии;

6) Материалы Приволжского военного округа: оперативные и разведывательные сводки; телеграммы, донесения, доклады командования округа;

Материалы Заволжского военного округа: приказы командования округа; оперативные и разведывательные сводки штаба округа; списки повстанческих отрядов на территории округа; нормативно-распорядительные материалы (наставление и план по борьбе с бандитизмом), разработанные командованием округа.

Материалы войск ВОХР/ВНУС представлены в монографии в большинстве своем:

1) Сводками Штаба (впоследствии Управления) войск ВОХР/ ВНУС и секторов войск ВОХР: Восточного, Приволжского, Саратовского, Уральского;

2) Оперативными донесениями (телеграммы, донесения) руководителей секторов ВОХР в Центр и др.; представляют интерес переговоры между командованием Приволжского и Приуральского секторов ВОХР об активизации повстанческого движения в Мензелинском уезде;

3) Телеграммами, докладами, переговорами по прямому проводу командиров частей войск ВОХР/ВНУС и руководителей секторов.

Среди материалов войск ВОХР/ВНУС большой интерес представляют краткие обзоры повстанческого движения на территории Заволжского военного округа, составленные оперативным отделом Управления войск ВНУС.

В монографии использованы материалы войск ВЧК, в большинстве своем они представлены сводками Штаба войск ВЧК и другими документами.

В работе использованы также документы белых армий (обзоры секретных сведений о противнике штаба Верховного Главнокомандующего, сводки штаба южных армий Колчака и др.), содержащие информацию об отношении поволжского крестьянства к белому движению, о его влиянии на активность крестьянского протеста в регионе.

Документальной базой исследования стали и опубликованные источники. Среди них можно выделить следующие группы: мемуары участников событий, сочинения руководителей советского государства, сборники документов по истории Гражданской войны в Поволжье, изданные в советский период и в 1990-е гг., периодическая печать, художественные произведения. В частности, ценнейшим источником, характеризующим политику Советского государства в деревне, являются работы В.И. Ленина. С весны 1918 г. до лета 1921 г. им было написано множество работ, докладов, выступлений, писем и обращений, характеризующих аграрную политику власти, затрагивающих ситуацию в Поволжье (проведение там продовольственной разверстки и т. п.).

Произведения Л.Д. Троцкого (в том числе из: «The Trotsky Papers. V. I, 2») явились ценным источником для понимания сущности политики большевиков в деревне, характеристики конкретных обстоятельств крестьянских выступлений в Поволжье в годы Гражданской войны.

Также нами были изучены воспоминания деятелей Самарского Комуча П.Д. Климушкина и И.М. Майского, членов партии эсеров — Б.В. Савинкова и В.М. Чернова и др.

Особую группу источников составляют материалы центральной и местной периодической печати, в том числе: «Известия ВЦИК», «Еженедельник ЧК», «Коммуна», «Вестник Комуча» и др.

Источником для данной работы стали и произведения художественной литературы, специально посвященные этой теме или ее затрагивающие: очерковая повесть «Самара» Ивана Вольнова; роман Артема Веселого «Чапаны», а также глава «Хомутово село» из его романа «Россия, кровью умытая»; роман Д.А. Фурманова «Чапаев» и др. Все названные произведения написаны очевидцами и участниками событий.

Так, например, в воспоминаниях активного члена партии эсеров Ивана Вольнова, примкнувшего к Самарскому Комучу, показаны «демократические приемы борьбы Комуча с самарскими мужиками»{220}.

Среди названных литературных произведений следует особо выделить труды Николая Ивановича Кочкурова, больше известного под псевдонимом Артем Веселый. В марте 1919 г., в момент «чапанного восстания», он был редактором уездной мелекесской газеты и непосредственно наблюдал за его ходом, выезжал в деревни, пережившие восстание. В вышеупомянутых романах он сделал очень точные зарисовки событий «чапаннои войны»{221}.

В известном романе Д. Фурманова о легендарном начдиве содержится немало интересного материала о жизни поволжского крестьянства в годы Гражданской войны. Кроме того, в судьбе В.И. Чапаева немало схожих черт с судьбой другого начдива — А.П. Сапожкова, поднявшего в Поволжье мятеж вверенной ему дивизии летом 1920 г.{222}

В целом выявленный автором книги комплекс документов позволяет увидеть и проследить: (1) картину крестьянского движения в представлениях органов власти различного уровня снизу доверху, (2) степень информированности разных ветвей власти о ситуации на местах, (3) влияние этой ситуации на принимаемые центром решения, 4) восприятие крестьянами политики советской власти, (5) то, какими мерами эта политика проводилась на практике и, наконец, (6) как вырабатывались меры борьбы с крестьянским повстанческим движением.

* * *

Монография имеет значительные по объему приложения, среди которых наиболее важным, на наш взгляд, является Хроника крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг. Особенность Хроники и научная новизна определяются прежде всего уникальной источниковой базой. Кратко охарактеризуем ее.

Подавляющее количество включенных в хронику фактов крестьянского движения взяты из документов органов большевистской власти, по роду своей деятельности предназначенных противодействовать любым антигосударственным проявлениям. Среди них уже упоминавшиеся информационные материалы ВЧК-ОГПУ, военного ведомства, Наркомата внутренних дел — учреждений, в 1918–1922 гг. отвечавших за сбор объективной информации о положении в стране, в том числе в деревне. Поскольку именно они непосредственно занимались борьбой с крестьянским движением, их документация представляет особый интерес. По крайне мере, без ее использования невозможно получить полное представление об истинных масштабах крестьянского сопротивления большевистской власти в рассматриваемый период. Поэтому более детально охарактеризуем данную документацию.

Исходя из степени обобщения информации и территории документы ВЧК-ОГПУ, Красной армии и НКВД можно условно разделить на две большие группы: информационные документы оперативного характера и аналитические документы. Особое место среди них занимают оперативные материалы данных ведомств, фиксировавших развитие событий, как говорится, «по горячим следам». Речь идет о сводках ВЧК-ОГПУ-НКВД-Красной армии за 1918–1922 гг., содержащих важную информацию о непосредственных причинах, ходе и результатах крестьянских выступлений в Поволжье в указанные годы.

В ходе работы над темой изучен следующий комплекс оперативных материалов вышеназванных учреждений Советского государства за 1918–1922 гг.:

1) Военного ведомства (Красной армии): информационные листки Всероссийского бюро военных комиссаров (за 1918 г.); бюллетени отделения связи и информации (информационного отдела) при оперативном отделе Наркомата по военным делам (за 1918 г.); бюллетени военно-политического отделения при оперативном отделе Наркомата по военным делам о моральном состоянии советских войск и населения (за 1918 г.); бюллетени при Всероссийском бюро военных комиссаров (краткие бюллетени) (за 1918–1919 гг.); оперативные сводки оперативного отдела Наркомата по военным делам (за 1918 г.); информационные сводки Наркомата по военным делам (за 1918 г.); разведывательные сводки оперативного отдела Наркомата по военным делам и Полевого штаба РВСР (за 1918–1920 гг.); осведомительные сводки Управления военного контроля с экономическими данными (за 1918 г.); бюллетени бюро печати при Наркомвоенделе (за 1918 г.); информационные бюллетени Политического управления РВСР (за 1919 г.); политические сводки по Восточному фронту (за 1919 г.), политические еженедельные обзоры Восточного фронта (по телеграфным сводкам армий) (за 1919 г.); сводки РВС Восточного фронта (за 1919 г.); агентурные сводки особого отдела Восточного фронта (за 1919 г.); еженедельные и двухнедельные сводки деятельности центральной и местных комиссий по борьбе с дезертирством (за 1919 г.); оперативные сводки Запасной армии (за 1920 г.); информационные бюллетени особых отделов армий Восточного фронта, Запасной армии (за 1919–1920 гг.), сводки сведений русской, иностранной прессы и прессы оккупированных областей, составленные регистрационным управлением Полевого штаба РВСР (за 1919–1921 гг.); оперативные сводки полевого штаба РВСР (за 1921 г.); разведсводки Приволжского и Заволжского военных округов (за 1921 г.); еженедельные оперативно-разведывательные сводки штаба РККА о боевых действиях против банд на фронтах и в военных округах (за 1921–1922 гг.); информационные сводки увоенкоматов (за 1921 г.) и др.;

2) ВЧК-ОГПУ: бюллетени деятельности чрезвычайной комиссии (за 1918 г.); сводки провинциальных сообщений ВЧК (за 1918 г.); двухмесячные сводки оперативного штаба ВЧК (за 1918 г.); месячные сводки восстаний ВЧК (за 1919 г.); сводки оперативного штаба ВЧК (корпуса ВЧК) (за 1918–1919 гг.); сводки штаба ВОХР (за 1919 г.); сводки информационного бюро ВЧК (за 1919 г.); еженедельные сводки секретного отдела ВЧК (за 1919–1920 гг.); информационные сводки секретного отдела ВЧК (за 1919–1920 гг.); сводки «А» губчека (за 1919 г.); еженедельные, двухнедельные, месячные, трехмесячные информационные сводки и бюллетени губчека (за 1920 г.); оперативные сводки секретного отдела ВЧК (за 1920 помесячные сводки секретного отдела ВЧК (за 1920 г.), информационные бюллетени особого отдела губчека (за 1920 г.); месячные обзоры секретного отдела ВЧК о восстаниях («бандитизме») (за 1920 г.); сводки оперштабов губернских ВРК (за 1920 г.); оперативные сводки штабов Саратовского и Приволжского секторов ВОХР (за 1920 г.); оперативно-разведывательные сводки штаба ВОХР (ВНУС) (за 1920–1921 гг.); оперативно-нформационные сводки секретно-оперативного управления ВЧК) (за 1921 г.); оперативно-осведомительные сводки губчека (за 1921 г.); оперативно-информационные сводки секретно-оперативного управления ВЧК (за 1921 г.); политсводки контрольно-осведомительного отделения Военной цензуры ВЧК, составленные по данным корреспонденции, просмотренной военно-цензурным отделением ЧК (за 1921 г.); оперативные сводки ВНУС (за 1921 г.); оперсводки 75-й бригады ВНУС (за 1921 г.); госинфсводки губчека (за 1921–1922 гг.); госинфсводки ПП ВЧК Поволжья (за 1921 г.); госинфсводки информационного отдела ВЧК-ОГПУ (за 1921–1922 гг.); спецсводки войск ВЧК (за 1922 г.); месячные оперсводки штаба ЧОН Республики (за 1922 г.);

3) Наркомата внутренних дел: информационные листки отдела управления НКВД (за 1918 г.); сводки бюро печати НКВД (за 1918 г.); сводки информационного стола ВЧК при НКВД (за 1919 г.); оперсводки губмилиции по донесениям начальников уездной советской милиции за 1920–1921 гг.

Наряду с оперативными материалами источниковую базу хроники и исследования в целом составили аналитические документы ВЧК, ОГПУ, НКВД и Красной армии, исходящие из центральных и местных аппаратов данных учреждений (отчеты, доклады, телеграммы, циркуляры, директивы и др. документы). В научный оборот автором настоящей монографии введены ранее не доступные исследователям доклады секретного отдела ВЧК о повстанческом движении, ежемесячные обзоры ВЧК-ОГГГУ о политическом и экономическом состоянии Советской республики, периодические обзоры разведывательного управления штаба РККА «о контрреволюционных русских политических группах и вооруженных силах за рубежом и на территории РСФСР» и др.

В данном исследовании оперативные и аналитические документы указанных выше учреждений вводятся в научный оборот комплексно и в полном объеме, а не отрывочно и иллюстративно, как это обычно практиковалось в работах по данной проблеме. На их основе дана количественная характеристика крестьянского движения в регионе в 1918–1922 гг., составлена вышеупомянутая хроника крестьянских выступлений.

Особую ценность для понимания проблемы представляют информационные материалы ВЧК-ОГПУ, к которым наряду с вышеперечисленными следует отнести и такие их виды, исходящие из центрального аппарата и губернских ЧК, как отчеты, доклады, телеграммы, циркуляры, директивы и другие документы. Детальная характеристика этого вида источников дана в сборнике документов «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. 1918–1922 гг. М., 1998)»{223}, поэтому ограничимся лишь некоторыми суждениями.

Информационные материалы ВЧК-ОГПУ охватывают весь спектр деревенской жизни, делая нередко как бы фотографические снимки важнейших ее событий. Об этом можно судить, например, по специальным рубрикам, разделам сводок. Так, например, в информационных сводках (бюллетенях) секретного отдела ВЧК и губчека постоянными разделами, освещающими ситуацию в конкретных губерниях Советской России, были: «Настроение на местах», «Настроение губернии», «Общее политическое состояние», «Военное состояние», «Контрреволюционные явления и борьба с ними», «Восстания», «Бандитизм», «Саботаж», «Работа советских учреждений», «Дезертирство», «Деятельность коллективов РКП», «Духовенство», «Политические партии», «Среди крестьян» и др. В них содержится уникальная информация о динамике политических настроений крестьянства, их отношении к различным мероприятиям советской власти, о деятельности в деревне политических партий и другим сюжетам. По зафиксированным в сводках ВЧК-губчека фактам «контрреволюционных явлений», «восстаний», «бандитизма» и «дезертирства» можно судить о причинах, масштабах, месте, лозунгах крестьянских выступлений, жертвах с той и другой стороны. Именно этот источник дает наиболее полную их картину, фиксируя практически все проявления крестьянского протеста на подотчетной территории.

Важным источником являются оперативные и аналитические материалы военного ведомства. Их ценность обусловлена двумя обстоятельствами. Во-первых, они, так же как и сводки ВЧК-ОГПУ, фиксируют факты крестьянских выступлений, во-вторых, всесторонне характеризуют мероприятия по вооруженному разгрому повстанческого движения. Кроме того, в них содержится немало интересного материала и по другим аспектам проблемы: настроениях крестьян, отношении к мобилизациям в Красную армию, масштабах дезертирства и др.

Изучение информационных материалов учреждений, занимавшихся борьбой с крестьянским движением в Поволжье в рассматриваемый период, выявило не только положительные, но и отрицательные стороны названных источников. Главная из них — неточность сообщаемых деталей события: о месте (населенном пункте), времени крестьянского восстания, количестве участников, лидерах. Особенно много путаницы в географических названиях районов, охваченных повстанческим движением. В первую очередь это касается оперативных сводок, поскольку составлялись они непосредственно в момент события или на следующий день. В аналитических обзорах эти недочеты, как правило, устранялись. Такая ситуация связана с особенностями источников информации, носителями которой на местах нередко были малограмотные кадры (сотрудники ВЧК, сельских советов, волостных комиссариатов и т. д.). Кроме того, не всегда эффективно действовала связь, по которой передавались сведения, особенно из эпицентров восстания (из-за обрыва телеграфных проводов и т. д.) Выход из подобной ситуации видится в комплексном использовании информационных материалов ВЧК-ОГПУ-Красной армии, их взаимной проверке и экспертизе с помощью других источников. Именно таким образом мы поступили в процессе настоящего исследования. Говоря о недостатках этого вида источников, следует сказать о их тенденциозности и четкой идеологической направленности. Авторы сводок и аналитических обзоров говорят в них языком официальной идеологии, повторяют политические штампы о кулацких, контрреволюционных восстаниях и т. д. Но этот недостаток не умаляет и существенно не искажает значения той конкретной информации, которая содержится в данных документах.

При составлении хроники нами бралось в качестве факта крестьянского движения событие, замеченное и зафиксированное прежде всего органами ВЧК-ОГПУ-Красной армии, которое характеризовалось массовостью участников выступления, использованием властью силы или ее угрозы для его ликвидации. Как правило, это событие имело резонанс в регионе, где оно произошло.

* * *

Оценивая комплекс охарактеризованных выше документов и материалов, составляющих основу источниковой базы данной книги, можно заключить, что в целом они содержат информацию, вполне достоверную, позволившую при критическом ее использовании определить — с малой долей погрешности — количественные и качественные параметры крестьянского движения в Поволжье в годы Гражданской войны.

Структура монографии построена по хронологически-проблемному принципу, что позволяет, с одной стороны, проследить ход событий крестьянского движения в динамике, а с другой — увидеть его качественные характеристики. Хронологические рамки работы ограничиваются 1918–1922 гг. Однако в нем представлен материал и по более раннему периоду — для понимания причин крестьянского движения в годы Гражданской войны.

* * *

Методологической основой исследования являются принципы диалектического познания общества, т. е. анализ предмета в его развитии и неразрывной связи с другими явлениями окружающей действительности.

При этом первостепенное значение придавалось следованию принципу историзма, что предполагает рассмотрение предмета исследования в диалектическом взаимодействии объективных и субъективных факторов в конкретно-исторических условиях. Одновременно ставилась задача уяснения степени детерминированности и иррациональности событий крестьянского движения 1918–1922 гг. в России.

Сравнительно-сопоставительный анализ конкретных фактов и явлений стал основополагающим принципом выявления общего и особенного в развитии крестьянского движения в России и Поволжье в 1918–1922 гг. Данный метод применяется как по проблемному принципу, так и территориально-хронологическому

Классификация исторических фактов, проведенная на основе синхронности однорядных явлений, позволила показать количественную и качественную сторону крестьянского движения, его масштабы, программу и движущие силы.

На основе вышеуказанных методологических посылок нами определена структура исследования. Особенностью данной монографии является наличие двух, объединенных тематически, но рассматривающихся на разном уровне разделов. В частности, выделены два раздела, принципиально отличающиеся по форме изложения материала. В первом разделе проблема анализируется согласно хронологическому принципу [по качественно и количественно различающихся временным периодам. — В. К.], что позволило получить целостное представление о причинах, динамике, масштабах и основных результатах крестьянского движения. Второй раздел представляет собой проблемный анализ наиболее ключевых, на наш взгляд, аспектов темы, присутствующих на всех временных этапах движения, составляющих сущностные характеристики рассматриваемого явления и поэтому нуждающихся в специальном освещении в рамках отдельных глав. Подобный подход дал возможность всесторонне охарактеризовать такие важнейшие структурные элементы темы, имеющие сквозной и системообразующий характер, как идеология крестьянского движения, его движущие силы, влияние на него внешних факторов (политических партий, белых режимов) и т. д. Он позволил на разных уровнях и с разных сторон взглянуть на проблему и таким образом осуществить ее комплексное исследование.

Представляется целесообразным оговорить вопросы терминологии. В документах, исходящих из правительственного лагеря и составляющих подавляющее большинство в общей массе выявленных источников, используется традиционная для своего времени и периода советской историографии терминология: кулацкий мятеж, кулацкое восстание, банды, главари банд, политический бандитизм и т. д. В книге эти понятия берутся в кавычки, поскольку в большинстве случаев неверно отражают реальную действительность. Одновременно используется терминология как общепринятая в литературе, так и оригинальная. Ключевыми понятиями проблемы в настоящей работе являются: крестьянское движение, крестьянское восстание, волнение, выступление, мятеж; повстанческий отряд, группа; повстанческое движение; руководители, командиры, вожаки, главари повстанческих отрядов, крестьянских отрядов, групп. Кратко охарактеризуем эти понятия.

Под «крестьянским движением» нами понимаются прежде всего активные формы протеста: защита крестьянами своих интересов посредством открытого массового выступления — с применением или без применения насилия — против представителей власти, использования в его ходе, в зависимости от возможностей, законных или незаконных методов. Активный протест может принимать формы: приговорного движения; участия в создании органов власти, отвечающих крестьянским интересам (с полной или частичной заменой действующих); волнения; восстания; войны.

Среди перечисленных понятий наиболее употребимым является термин «восстание». Мы понимаем крестьянское восстание как форму выступления с более высоким уровнем сознательности участников. В ходе восстания восставшие самостоятельно планируют свои действия, сами выбирают стиль своего поведения. Восстание начинается по инициативе широких слоев населения, по их собственному почину; для восставших вооруженная борьба — заранее намеченный пункт деятельности{224}. Кроме того, к названным характеристикам следует добавить и такие, как массовость движения, охват им территории не менее нескольких уездов; относительная продолжительность (как правило, не менее месяца); использование против восставших значительных сил «карателей».

Волнение — это более низкий уровень активного протеста крестьянства: как правило, его участниками являются крестьяне одного или нескольких селений, в ходе волнения может применяться или не применяться насилие по отношению к представителям власти, оно может быть ликвидировано без использования вооруженной силы, по продолжительности может быть незначительным (всего несколько дней).

Выступление — понятие, характеризующее единичный факт крестьянской активности, более низкой, чем волнение и восстание. Как правило, в нем участвует группа крестьян одного селения или селение в целом, оно ликвидируется без применения вооруженной силы, является кратковременным по сроку не имеет тяжких последствий для участников.

В то же время не всегда возможно провести четкую грань между восстанием и волнением, волнением и выступлением. В ряде случаев эти понятия совпадают и вполне могут использоваться для характеристики факта крестьянской активности.

Термин «война», на наш взгляд, может использоваться как в широком, так и в узком смысле слова. В широком смысле о крестьянской войне можно говорить лишь применительно к общей ситуации в регионе после его освобождения от власти антибольшевистских сил — в 1920–1921 гг. В этот период масштабность крестьянского движения на всей территории Поволжья, включавшего в себя все формы активного протеста, определяла общий характер крестьянского движения в советской России в целом. Поэтому о крестьянской войне можно говорить лишь как о факте общероссийского, а не регионального масштаба. Проще говоря, крестьянское движение в Поволжье можно назвать одной из составных частей крестьянской войны в России в 1920–1921 гг. В узком смысле слова крестьянской войной можно считать два наиболее крупных восстания в регионе в рассматриваемый период — «чапанную войну» и восстание «Черного орла». Их размах, количество участников, ожесточенность вооруженного противостояния сторон дают основания для подобной оценки. В то же время их можно называть и традиционно: восстания.

В данном контексте необходимо определиться и с понятием «бунт». Последнее чаще всего используется в художественной литературе, публицистике и официальных документах царского периода [язык «карателей» — В. К.]. Оно несет в себе резко негативный смысл, однозначно отрицательную оценку содержательной стороны явления: бессмысленный и беспощадный мужицкий бунт. Также данное понятие является больше эмоциональной, нежели рациональной оценкой факта крестьянского движения. Поэтому его использование при характеристике крестьянской активности, на наш взгляд, вряд ли целесообразно.

Под термином «мятеж» мы подразумеваем антиправительственное выступление воинского формирования.

Под повстанческим движением понимаются операции вооруженных отрядов, групп восставших крестьян, действующих в одном или нескольких уездах, одной или нескольких губерниях, выдвигающих политические лозунги и осуществляющие их на практике, а также и другие мероприятия в интересах подавляющего большинства населения подконтрольной им зоны.

В связи с этим в книге используются вместо традиционного в историографии термина «главарь банды» термины «руководитель», «командир», «вожак». Они не имеют того негативного смысла, который вкладывали в слово «главарь» представители большевистской власти. Это не означает, что последнее понятие может быть отброшено как не отвечающее «духу времени». Оно вполне правомерно при характеристике реально действовавших в рассматриваемый период многочисленных бандитских шаек и вооруженных групп уголовной направленности. Его можно использовать и в случае имевших место, особенно в 1922 г., трансформаций повстанческих отрядов и групп в бандитские формирования, грабившие население, хотя и нередко прикрывавшиеся политическими лозунгами.

Хронологические рамки исследуемого процесса охватывают период с начала 1918 г. и по 1922 г. включительно. Они определяются теми обстоятельствами, что, во-первых, данный период наименее исследован в историографии крестьянского движения в Поволжье, во-вторых, именно в данных хронологических рамках, на наш взгляд, протекал новый этап крестьянской революции, факт, которой нами не подвергается сомнению, поскольку мы разделяет точку зрения В.П. Данилова по этому вопросу Верхняя временная граница выбрана исходя из того, что в 1922 г. на территории региона прекращается массовое повстанческое движение, и вполне отчетливо проявляется тенденция трансформации уцелевших от разгрома отрядов повстанцев в вооруженные бандитские группы с уголовным оттенком.

Территориальные рамки исследования охватывают Среднее и Нижнее Поволжье, бывшие Казанскую, Симбирскую, Самарскую, Пензенскую, Саратовскую, Царицынскую и Астраханскую губернии. Кроме того, в работе анализируются и события крестьянского движения в феврале-марте 1920 г. в Уфимской губернии, ставшей эпицентром «вилочного восстания». Мы считаем подобный подход целесообразным, так как указанное крестьянское восстание наряду с Уфимской охватило и уезды Самарской и Казанской губерний и представляло собой единое событие, в рамках которого невозможно искусственно отделить одну территорию от другой, исходя лишь из географического принципа.

Структура монографии подчинена исследовательской логике и состоит из введения, трех разделов, представленных одиннадцатью главами, разделенными на параграфы, в которых решаются поставленные задачи, заключения, подводящего итоги изучения проблемы, приложений.

РАЗДЕЛ II. ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ В ПОВОЛЖЬЕ В 1918–1922 гг.

Глава 1. ПЕРВЫЙ ЭТАП КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ: 1918 г.

§ 1. Неизбежность конфликта крестьянства с Советским государством

В настоящее время в историографии получила распространение идея, будто охватившее российскую деревню в первые десятилетия XX века революционное движение было обусловлено пагубным влиянием на психику крестьян войн и революций, а само крестьянское движение, по сути дела, явилось стихийным бунтом опьяненных безнаказанностью и безвластием, вкусивших на фронтах мировой войны крови мужиков. Россия в очередной раз познала мужицкий бунт, «бессмысленный и беспощадный». Перед читателем предстает образ своекорыстного, эгоистически настроенного по отношению к городу и государству мужика, хитрого, подчиняющегося лишь голой силе, не способного ни на что другое, кроме разрушения и удовлетворения своих потребностей за счет других, словом, антигосударственника и антипатриота{225}.

Реальное развитие событий в ходе крестьянского движения в Поволжье — крупнейшем аграрном и многонациональном регионе России — как в пореформенный период, так и в годы революционных потрясений и Гражданской войны — опровергает подобные утверждения. Факты свидетельствуют, что крестьянские выступления в эти годы были вполне осознанными, неизбежными, обусловленными прежде всего государственной политикой по отношению к деревне. И до 1918 г. и после крестьянство вело себя вполне адекватно той ситуации, в которую оно попадало благодаря политике государства. Именно государственная политика по отношению к деревне выступала главной причиной крестьянского движения.

Обоснуем данное положение, основываясь на материалах не только рассматриваемого периода, но и предшествующего. Краткий экскурс в события, предшествующие 1918 г., как нам представляется, чрезвычайно важен с точки зрения общего понимания проблемы.

Итак, ретроспективный взгляд на крестьянское движение в регионе в пореформенный период вплоть до его фактического завершения в 1922 г. показывает, что по 1917 г. включительно эпицентры крестьянского недовольства находились в зоне преобладания помещичьего землевладения. С 1918 по 1922 г., при распространении крестьянского движения практически по всей территории региона его эпицентры перемещаются в районы торгового земледелия и ремесла, где преобладают селения бывших государственных крестьян.

Подобная ситуация была вполне закономерна. Применительно к периоду до 1918 г. она определялась результатами крестьянской реформы 1861 г. Чувство обиды на помещиков, отрезавших у крестьян наиболее плодоносные земли, захвативших лучшие пастбища, луга, лесные угодья, не оставляло крестьян на протяжении всего пореформенного времени. Вопрос о помещичьей земле возникал в той или иной интерпретации в ходе различных крестьянских выступлений второй половины XIX века. Любое стихийное бедствие, события государственного масштаба, войны так или иначе связывались крестьянами с помещиками и вопросом о земле. Об этом можно судить хотя бы по слухам, появлявшимся в поволжских селениях в 1890-е гг. Именно в слухах получали свое выражение заветные желания и надежды крестьян, которые вынашивались ими в течение многих десятилетий. Так, в голодном 1892 г. вспышке «холерных бунтов» в Поволжье способствовали слухи о том, что «от господ должны были к 1 сентября отобрать землю, а потому господа подкупали докторов и священников морить людей, и для этого доктора отравляют воду, а священники — святые тайны, что все власти и губернатор подкуплены, а царь ничего не знает, что делается с народом»{226}. В Саратовской губернии распространялся слух, что царь в связи с женитьбой наследника дал обещание улучшить положение крестьян, для чего распорядился «наделить всех крестьян землей по четыре десятины на душу каковая земля должна быть отобрана от помещиков». Там же крестьяне говорили, что «с весны 1895 г. по распоряжению… государя-императора… будет отбираться земля от всех помещиков и распределяться поровну между крестьянами». Во время всеобщей переписи населения 1897 г. в Поволжье прошел слух, что «после переписи всех господ сошлют в одну губернию, где нарежут им землю и лес, а крестьянам отрежут землю здесь… тогда им будет житье хорошее»{227}. Во время русско-японской войны крестьяне говорили, что война с Японией началась по инициативе помещиков с целью истребления половины населения. Помещики имели в виду, что после этого земли хватит на оставшихся в живых. Поэтому крестьянам на войну идти не стоит, так как земли им не дадут. «Нужно сперва послать на войну господ, — говорили они, — потому что у них земли много»{228}.

В концентрированном виде требования поволжской деревни к власти были изложены в крестьянских наказах Государственной думе. Развернувшееся в Поволжье в годы первой русской революции приговорное движение — красноречивое свидетельство того, что крестьянство предпочитало мирный путь разрешения насущных проблем, и лишь не получив поддержки властей, использовало другие средства, на первый взгляд, создававшие видимость бессмысленного бунта.

Земские деятели Самарской губернии А.А. Васильев и В.А. Кудрявцев, собравшие наказы крестьян губернии и опубликовавшие их в специальном сборнике, констатировали: «ни одно из сословий, ни одна из общественных группировок так не осознала значения Государственной думы, не учла переживаемого момента и не стремилась использовать новое учреждение, как крестьянство, как та простая, лапотная и сермяжная Русь, для которой Дума являлась последним прибежищем… Мы не ошибемся, если назовем крестьянские наказы отчаянным воплем, вырвавшимся из человека в минуты, когда он уже очутился на краю бездны, пропасти»{229}.

Практически во всех наказах крестьяне требовали отмены частной собственности на землю, безвозмездного отчуждения (конфискации) помещичьих, казенных, удельных, монастырских, церковных земель и передачи их в руки народа. В наказах специально оговаривалось, что земля должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает собственным трудом. Аналогичные требования выдвигались крестьянами и осуществлялись на практике в ходе открытых выступлений{230}. Такова была программа крестьянской революции по главному ее вопросу — вопросу о земле.

Революция 1905–1907 гг. продемонстрировала глубину пропасти, образовавшейся между крестьянством и самодержавием. Самым очевидным ее показателем стали зарева горевших по всему Поволжью помещичьих имений. Динамика поджогов помещичьих имений, самого распространенного вида крестьянского движения в пореформенный период, — наилучший, на наш взгляд, показатель нараставшего протеста, предвестник крестьянской революции. Сначала тлеющий уголек, потом костер, и, наконец, бушующее пламя. Как известно, жгли не только и не столько ради грабежа, а ради достижения главной цели — изгнания из деревни помещика.

Таким образом, с одной стороны — мирные средства борьбы, а с другой — революционное насилие. И их соотношение, как хорошо показывает конкретный ход крестьянского движения в годы первой революции, определялось не дикостью крестьян или другими факторами психологического, личностного плана, а политикой власти. Крестьянские наказы, решения Всероссийского крестьянского союза не были услышаны самодержавием, и революционное насилие явилось закономерным ответом деревни на глухоту и слепоту власти{231}. Как сказано в Библии: «Зло порождает только зло». Так же и в годы революционных потрясений одно насилие порождало другое, не решая при этом коренных проблем, их обусловивших. В Поволжье сыновья выпоротых в годы первой русской революции и расстрелянных карателями отцов не забудут этого и в 1917 г., пройдя фронты империалистической войны, осуществят в своих деревнях то, что не удалось сделать в 1905–1907 гг. Гвардией крестьянской революции станут и крестьяне, разоренные столыпинскими законами.

Последним шансом императорской России разрешить крестьянский вопрос стала столыпинская аграрная реформа. Можно долго спорить о ее результатах в Поволжье и России в целом, но очевидным, на наш взгляд, является факт неприятия реформы основной массой крестьянства в традиционных районах помещичьего землевладения в силу того, что она, как справедливо и очень точно заметил А.М. Анфимов, стала для крестьян «реформой на крови», т. е. проводимой в интересах сильных за счет слабых, не затрагивающей основ помещичьего землевладения. Идея такой насильственной зачистки деревни в условиях малоземелья и сохранения помещичьих прав на землю вызвала вполне адекватную реакцию большинства крестьян. Массовый бойкот выборов представителей от крестьян в землеустроительные комиссии (в Поволжье 30% крестьянских сходов бойкотировали эти выборы), моральный террор выделенцев, многочисленные факты насильственных действий общинников по отношению к хуторянам и отрубщикам — такова реальная картина жизни поволжской деревни в годы столыпинской реформы. За девять лет, с 1906 г. по 1915 г., в поволжских губерниях вышло из общины около 1/3 крестьянских дворов. Причем менее 10% выделенцев, заявивших о выходе, получили согласие на выход от сельских сходов. Остальным хозяйствам, подавшим заявление о выходе, сходы отказали. Они получили землю по решению земских начальников и уездных съездов, вопреки мнению крестьянских сходов{232}. Не оправдали надежды самодержавия и результаты переселенческой политики, проводившейся в Поволжье в годы столыпинской реформы. Так, например, с 1909 г. по 1913 г. в Саратовскую губернию вернулось 2888 переселенцев (40,5%) и 1881 ходок (69,5%). В целом за 6 лет, с 1909 по 1914 гг., 48,3% переселенцев и ходоков губернии, не найдя счастья в «Америке за Уралом», возвратились обратно «на пустое место», где уже не было «родной общины», которая бы приютила «блудных сынов», успокоила бы, поддержала{233}. Недовольство столыпинской аграрной реформой усилилось с началом Первой мировой войны. Крестьяне потребовали прекратить землеустроительные работы до ее завершения. Особенно на этом настаивали призванные на службу запасные чины и жены призывников. Лозунг «до возвращения мужей с войны никаких землеустроительных работ не производить» был распространен по всему региону{234}.

Таким образом, столыпинская реформа, с точки зрения ее главной цели в районах господства помещичьего землевладения, провалилась. Она не создала в поволжской деревне надежной опоры самодержавию и объективно явилась катализатором крестьянской революции.

В полной мере это проявилось в 1917 г., когда в ходе крестьянского движения в регионе в районах помещичьего землевладения были ликвидированы столыпинские хутора и отруба.

О незыблемости основных положений программы крестьянской революции, осмысленности крестьянского движения в регионе в 1917 г. можно судить, например, по наказам крестьян Самарской губернии Учредительному собранию. В начале августа 1917 г. губернский земельный комитет вместе с губернской земельной управой разослал по волостям разработанные им анкеты «для исследования сельскохозяйственных вопросов в процессе подготовки к Учредительному собранию». Суть ответов крестьян сводилась к ликвидации частной собственности на землю и уравнительному землепользованию. Они начисто отметали возможность сохранения хуторского и отрубного хозяйства. Так, в одной из анкет указывалось: «Частная собственность на землю в пределах Российского государства должна быть навсегда отменена, должна быть и отменена и купля-продажа земли. За все земли, поступающие в общенародный земельный фонд, плата ни в каком виде не допустима»{235}.

Подобные же решения принимались в 1917 г. крестьянскими парламентами — губернскими крестьянскими съездами. В условиях слабости власти Временного правительства они фактически санкционировали неистовство «черного передела», охватившего Поволжье{236}. Таким образом, в 1917 г. были воспроизведены лозунги крестьянской революции 1905 г.

Как и в годы первой русской революции, общинная революция 1917 г. осуществлялась снизу с помощью механизма крестьянского самоуправления — общины. Крестьянское движение, так же как и в предшествующий период, принимало крайние формы по мере понимания крестьянами бесполезности надежд на Временное правительство в решении земельного вопроса.

В то же время крестьяне, в явочном порядке осуществлявшие захват и раздел частновладельческих земель, использовали мирные средства для получения государственной поддержки своей революционной самодеятельности. Это проявилось в их активном участии в выборах в Учредительное собрание. Крестьяне поволжских губерний отдали две трети своих голосов партии эсеров, выступавшей за решение земельного вопроса так, как они этого хотели и уже осуществляли на практике{237}.

В данном контексте следует затронуть вопрос о соотношении стихийности и сознательности в крестьянском движении, влиянии на него различных партий; кто кого вел: политические партии крестьян или наоборот. Насколько крестьянский протест «стимулировался» извне? История Поволжья очень поучительна в этом плане. В семидесятые годы XIX века в регионе потерпело фиаско знаменитое «хождение в народ». Крестьяне выслушивали агитаторов, а затем выдавали их властям. Спустя несколько десятилетий, в начале XX века, они снова выслушивали революционеров, в большинстве своем представлявших партию эсеров, но теперь уже их не выдавали, а шли за ними, голосовали за них на выборах в Государственную думу и Учредительное собрание. Но затем снова оставались равнодушными к судьбе своих недавних избранников, бросив их на произвол судьбы сначала после разгона большевиками Учредительного собрания, а затем в период Самарского Комуча. Однако в 1918–1922 гг. в крестьянском повстанческом движении против большевистской власти мы вновь встречаем многочисленных представителей эсеров и других антибольшевистских партий (см. об этом подробнее в главе 4, раздел 3){238}.

Данные факты, а также реальный ход крестьянского движения в рассматриваемый период убедительно говорят о том, что крестьяне просто использовали революционную интеллигенцию в своих интересах. Не революционеры «стимулировали» движение, а оно само их «стимулировало», делало рупором крестьян и проводниками их интересов в органах власти до тех пор, пока это было целесообразно с точки зрения достижения главной цели крестьянской революции — «черного передела» земли. Добившись этой цели, крестьяне потеряли интерес к эсерам и любым другим партиям, которые востребовались ими лишь по мере надобности.

С учетом содержания первых актов большевистской власти в области земельных отношений понятен закономерный характер реакции поволжского крестьянства на факт разгона большевиками Учредительного собрания. Крестьяне не встали на его защиту, потому что подавляющее большинство из них удовлетворило свои земельные интересы через Советы, провозгласившие отмену частной собственности на землю и принцип уравнительного землепользования{239}.

Таким образом, налицо осмысленный характер крестьянского движения в период до 1917 г. включительно. Его истоки коренились в крестьянском малоземелье и политическом бесправии, бывшими прямым следствием реформы 1861 г. и всей пореформенной политики самодержавия. Крестьяне боролись за землю и право быть хозяевами на своей земле против помещичьего землевладения и стоявшего на его страже царизма. Неприятие основной массой крестьянства реформаторских устремлений царского правительства свидетельствовало о слабости развития рыночных отношений в деревне, неудаче попытки ее раскрестьянивания, несмотря на все усилия власти. Крестьяне не согласились на предложенный им вариант вхождения в рыночную экономику ценой разорения и превращения в пауперов большей части сословия. Их ответом на подобную перспективу, ставшую особенно очевидной в годы столыпинских реформ, и явилось крестьянское движение, принявшее форму революционного движения с четкой программой и готовностью к бескомпромиссной борьбе за ее осуществление.

В 1917 г. крестьяне добились главной своей цели. Осуществив явочным путем захват помещичьей и частновладельческой земли, получив законодательное оформление этого факта в ленинском Декрете о земле и подготовленном эсерами Законе о социализации земли от 19 февраля 1918 г., они разделили ее по уравнительно-потребительской норме. При этом юридические тонкости не имели никакого значения. Большинству крестьян, особенно в районах бывшего помещичьего землевладения, было абсолютно безразлично, являлись они собственниками земли или пользователями. Они знали лишь, что земля объявлена общенациональным достоянием и передана в руки тех, кто действительно собирался на ней работать. Это уже потом, задним числом, можно было говорить о «большевистском обмане», «коммунистическом эксперименте», использовании сложившейся ситуации для предъявления крестьянам непомерных требований по сдаче государству сельскохозяйственной продукции и т. д.{240} В действительности никакого обмана не было. Земельный вопрос был решен так, как того желала крестьянская революция. Но на этом крестьянское движение не закончилось. Более того, спустя несколько месяцев оно не только возобновилось, но и приобрело масштабы настоящей крестьянской войны.

Осуществившему главное требование крестьянской революции, крестьянству предстояло решать другую, не менее важную проблему, — обеспечениие города и промышленности продовольствием и сырьем. Свершившаяся революция стала прямым следствием неспособности сначала царского самодержавия, а затем и Временного правительства накормить города и промышленные центры страны и прежде всего столицу Продовольственный вопрос так и остался главным камнем преткновения, несмотря на введенную еще в конце 1916 г. продовольственную разверстку. Взять хлеб из деревни не удалось. Например, из разверстанных по губерниям царским министерством земледелия в 1916 г. 630 млн. пудов хлеба для нужд фронта к моменту Февральской революции было получено всего 4 млн.{241} Аналогичным образом обстояла ситуация и со сбором разверстки для городов. В результате голодные петроградские рабочие при поддержке армии сначала смели царизм, а затем и Временное правительство, также не справившееся с доставкой хлеба в города и промышленные центры. Но проблема устранена не была. Города и армия по-прежнему нуждались в хлебе. Любая власть, чтобы удержаться, должна была решать продовольственную проблему, что делало неизбежным государственное давление на деревню. Отсюда проистекала объективная неизбежность для крестьян выполнения основных государственных повинностей: снабжения продовольствием города и армии, участия в военных мобилизациях, обеспечения нужд фронта. Ситуация усугубилась Гражданской войной, отрезавшей от промышленных центров богатые хлебом Украину и Сибирь, а также заключенным Советским правительством Брестским миром. По данным Наркомпрода, в апреле 1918 г. потребляющие районы страны получили зерна в два раза меньше запланированного{242}. Из-за передачи Германии, согласно условиям Брестского мира, территории с 36 млн. населения Советская Россия лишилась 35% товарного зерна{243}. Одновременно следует отметить, что в тяжелейшем положении находилась российская промышленность. Вследствие войны, а также предпринятой Советским правительством «красногвардейской атаки на капитал», парализовавшей работу частных предприятий, резко сократилось производство товаров, необходимых для деревни{244}. Отсюда становилась объективно неизбежной ситуация, когда государству просто нечего было предложить крестьянству в качестве эквивалентного обмена за необходимую ему сельскохозяйственную продукцию.

Таким образом, налицо были объективные факторы, делавшие неизбежным активное вмешательство Советского государства в «деревенские дела» и крестьянское недовольство как ответную реакцию на это вмешательство.

Следует указать, что данная ситуация является прямым следствием всей предшествующей аграрной политики государственной власти (самодержавия), так и не сумевшей создать эффективного сельского хозяйства, отвечающего потребностям времени и, самое главное, интересам подавляющего большинства сельского населения. Именно самодержавие своими неумелыми действиями спровоцировало крестьянский протест. Для подобных суждений, на наш взгляд, есть очень важное основание. В данном случае речь идет не о какой-то небольшой кучке населения России, а о самом многочисленном его слое. И в том что крестьянское сословие противостояло власти, виновата прежде всего сама эта власть. Чего она стоила, если против нее выступил, по сути дела, весь народ! И в чем вина народа, если правители своей политикой не оставили ему иного выбора, кроме революционной борьбы за свои права? Напомним еще раз, что аграрные беспорядки, принимавшие крайние формы, происходили в большинстве случаев после подачи мирных петиций, сельских приговоров, разочарований от несбывшихся надежд на народных избранников и новых правителей-реформаторов. Говоря об ответственности власти, прежде всего следует иметь в виду царское самодержавие. Именно оно своей аграрной политикой, защищавшей интересы дворянства и крупных землевладельцев, вызвало в стране крестьянскую революцию и оставило новой власти острейшие нерешенные проблемы, главной из которых была продовольственная.

Объективным фактором, усугубившим наряду с Гражданской войной и потерей территорий из-за Брестского мира продовольственный кризис в Советской России, стал недород хлебов 1917 г. в зерновых районах страны, включая Поволжье. Вследствие этого зимой и особенно весной 1918 г. в поволжских деревнях возникли серьезные продовольственные трудности, крестьянские хозяйства испытывали дефицит семенного зерна. В частности, урожай зерновых 1917 г. в Поволжье оказался на 55% ниже, чем средний валовой урожай за 1909–1913 гг.{245} Отвечая в мае 1918 г. на анкету Саратовского губпродкома, 95% советов губернии жаловалось на недостаток семян для весеннего сева{246}. В конце марта 1918 г. самарский губпродкомиссар Мясков предупреждал Наркомпрод, что у крестьян хватает зерна на засев лишь 1/4 весенней пашни и что, несмотря на большие объемы ввезенного зерна, возможны голодные бунты. Он сообщал, что ко времени весенней посевной 1918 г. многие общины, испытывавшие недостаток продовольствия и фуража, попросту оказались брошенными на произвол судьбы{247}. Аналогичная ситуация наблюдалась в Симбирской губернии. Например, весной 1918 г., по сообщению губисполкома, огромные трудности с семенами испытывали крестьяне Ардатовского уезда; в четырех волостях Корсунского уезда и девяти волостях Сенгилеевского уезда положение с продовольствием оценивалось как критическое. Цены на хлеб доходили там до 100 руб. за пуд, население находилось «на краю голодной смерти», были отмечены заболевания цингой, поля большей частью оставались незасеянными из-за отсутствия семян{248}.

Не меньшие продовольственные трудности испытывало городское население. По данным Наркомпрода, даже при пересмотренной норме потребления в 10 пудов на человека и «учитывая необходимый фураж», Самарская губерния встретила 1917–1918 сельскохозяйственный год с дефицитом в 4 млн. пудов зерна. Аналогичный прогноз по Саратову составил 12,2 миллиона пудов — половину валового урожая губернии за 1917 г.{249} 18 января 1918 г. в письме в ЦК РКП(б) Сызранский уком РКП(б) Симбирской губернии сообщал, что положение с продовольствием в Сызрани «крайне плачевно», «ввиду почти полного отсутствия хлеба полковые комитеты местного гарнизона постановили распустить полки до первого призыва»{250}. О «катастрофическом положении» с продовольствием в Пензенской губернии информировала ЦК РКП(б) Пензенская губпродколлегия 25 марта 1918 г.{251}

Таким образом, к началу 1918 г. сложились объективные причины для конфликта государственной власти с крестьянством. Острейшей продовольственный кризис требовал скорейшего преодоления. Какие альтернативы были у Советского правительства в решении продовольственного вопроса в условиях экономической разрухи и Гражданской войны? Какими реальными продовольственными ресурсами располагала советская власть в начале 1918 г.? Попытаемся поразмышлять на эту тему.

Реально в распоряжении Советского правительства оказались лишь зерновые районы Поволжья и Центрального Черноземья. Остальные традиционные житницы — Украина, Сибирь, Юг России были захвачены ее противниками. Таким образом, вся тяжесть продовольственного обеспечения столиц и центрального промышленного района падала на Центрально-Черноземный район и Поволжье. Если говорить конкретно, это прежде всего Тамбовская, Пензенская, Саратовская, Самарская, Казанская и Симбирская губернии. Имелись ли там необходимые государству продовольственные запасы? Применительно к Поволжью можно с полной уверенностью сказать, что эти запасы были ограниченными, поскольку население переживало серьезные трудности после неурожая предыдущего года. Напомним, что, по данным Наркомпрода, в Саратовской губернии в средние годы валовой сбор зерновых достигал 140 млн. пудов, из которых потребность в зерновых хлебах на продовольствие, посев и корм скоту, считая по 25 пудов в год на едока, равнялась 70 млн. пудов. Соответственно излишек, предназначенный для продажи, составлял тоже 70 млн. пудов{252}. В 1917 г. урожай зерновых в Саратовской губернии равнялся всего лишь 50 млн. 867 тыс. пудов, т. е. в 2,7 раза меньше, чем в обычные урожайные годы{253}. Следовательно, никаких товарных излишков хлеба в губернии к началу 1918 г. не было. Аналогичная ситуация наблюдалась и в Самарской губернии, где урожай зерновых 1917 г. оказался равен 41 млн. 929 тыс. пудов, вместо 150 млн. пудов среднегодовых{254}.

Таким образом, в начале 1918 г. в поволжских губерниях не было излишков хлеба товарного значения, сама деревня переживала серьезные продовольственные трудности. В этих условиях советская власть должна была решать проблему продовольственного снабжения голодающих городов и особенно столицы. Методом ее решения стала государственная хлебная монополия и продовольственная диктатура.

Как уже отмечалось, хлебная монополия, предполагающая сосредоточение в руках государства исключительного права распоряжаться продовольственными ресурсами, не была изобретением советской власти. Попытки ее осуществления предпринимались в годы Первой мировой войны царским правительством, а затем и Временным. Необходимость введения хлебной монополии была обусловлена глубоким продовольственным кризисом, сложившимся в России в военные годы. Уже в августе 1915 г. были установлены твердые цены на хлеб для правительственных закупок (на военные нужды). 8 декабря 1916 г. кризис правительственных заготовок заставил власти встать на путь хлебной разверстки, т. е. распределения обязанностей по обеспечению государственной потребности в хлебе между губерниями, селениями, хозяйствами. Твердые цены и продразверстка оказались малоэффективными из-за своей частичности, ограниченности закупками на военные нужды. Держатели хлебных запасов, имевших рыночное значение, предпочитали спекулировать хлебом, добиваясь стремительного роста цен, усугубляя продовольственные трудности для неимущих слоев населения. Временное правительство своим законом от 25 марта 1917 г. «О передаче хлеба в распоряжение государства» ввело хлебную монополию и попыталось реализовать ее на практике. Было образовано Министерство продовольствия, которое предполагало действовать через широкую сеть продовольственных комитетов (общественных организаций — от волостного до общегосударственного уровня). Тесная связь с эгоистическими интересами крупных землевладельцев, непоследовательность и нерешительность действий Временного правительства привели к тому, что хлебная монополия и передача хлеба в распоряжение государства на деле осуществлены не были. Свидетельством этого стал провал заготовок из урожая 1917 г., несмотря на то, что Временное правительство пыталось обеспечить их выполнение с помощью принуждения и военной силы. К осени 1917 г. продовольственный кризис охватил практически всю территорию Европейской России, включая фронт. Голод превращался в реальный и все более значимый фактор развития событий в стране в целом. Не случайно поэтому лозунг «Хлеб голодным!» стал одним из главных в русских революциях 1917 г. — и Февральской, и Октябрьской. Он красноречиво свидетельствовал о провале продовольственной политики и царского, и Временного правительств.

С самого начала своего существования советская власть прекрасно понимала, что только использование имевшихся в наличии продовольственных ресурсов, централизованная их заготовка и распределение могли спасти население от угрозы голода. Поэтому хлебная монополия стала важнейшей составной частью всей продовольственной политики большевиков. Ее неуклонное соблюдение было провозглашено в резолюции Всероссийского съезда Советов по продовольствию, проходившего как секционное заседание III Всероссийского съезда Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов 10–18 января 1918 г. в Петрограде, а также декретами ВЦИК и СНК от 9 мая 1918 г. «О мобилизации рабочих на борьбу с голодом», от 13 мая «О предоставлении Народному комиссару продовольствия чрезвычайных полномочий для борьбы с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими», от 27 мая «О реорганизации Наркомпрода и его местных органов» и от 11 июня 1918 г. «Об организации деревенской бедноты и снабжении ее хлебом, предметами первой необходимости и сельскохозяйственными орудиями». Этими декретами Наркомпроду предоставлялось право отменять постановления местных органов, если они противоречили его планам, применять вооруженную силу для конфискации хлеба, а в случае необходимости распускать продовольственные органы, смещать и предавать суду дезорганизаторов{255}.

Была ли альтернатива избранному новой властью курсу на продовольственную диктатуру? На наш взгляд, нет. Товарный голод, низкий урожай 1917 г., потеря ряда крупнейших зерновых районов страны вследствие Гражданской войны и Брестского мира делали невозможными все остальные варианты.

В то же время в первой половине 1918 г. на местах органы советской власти пытались найти иные пути решения продовольственного вопроса. В частности, одним из них могла стать свободная продажа хлеба под контролем местных советов. Сторонники такого подхода исходили из убеждения, что местные органы лучше, чем центр, знают ситуацию на местах и поэтому при осуществлении государственного контроля над рыночной торговлей хлеба, смогут варьировать свои действия в зависимости от региональных особенностей. Например, важной чертой зернового кризиса 1918 г. были существенные региональные различия в его интенсивности. К примеру, в Самарской губернии в Новоузенском уезде имелся избыток зерна в 2 млн. пудов. С другой стороны, в Бузулукском уезде урожай 1917 г. оценивался в 8 млн. пудов зерна и картофеля (при посевной площади в 950 000 дес), этого еле-еле хватало на восстановление семенного фонда. При взаимной договоренности сторон можно было бы покупать излишки зерна по заранее оговоренным ценам{256}.

Однако суть «местного подхода» к преодолению продовольственного кризиса, предусматривавшего свободную торговлю хлебом под контролем местных советов, состояла в первоочередном удовлетворении собственных нужд. Так, например, 30 марта 1918 г. Съезд рабочих и крестьянских депутатов Сызранского уезда Симбирской губернии принял решение «о недопустимости вывоза хлеба из Симбирской губернии как голодающей»{257}. Одновременно он разрешил свободную продажу хлеба в уезде по удостоверениям уездного и волостных советов, но лишь в количестве, необходимом для удовлетворения нуждающегося населения{258}. 2 апреля 1918 г. Николаевский уездный Совет народных комиссаров Самарской губернии обратился в Самару с требованием прекратить свободную торговлю хлебом, поскольку последняя способствует вывозу хлеба из уезда, что отрицательно сказывается на его продовольственном положении{259}.

В мае-июне 1918 г. в ряде губерний и уездов Поволжья местные советы в целях смягчения остроты продовольственного кризиса пошли на открытое нарушение советского законодательства и своей властью ввели на подчиненной им территории свободную торговлю хлебом. В частности, она была разрешена во многих уездах Симбирской{260}, Саратовской, Самарской и Казанской губерний. Так, например, 19 июня 1918 г. Вольский уисполком Саратовской губернии постановил: 1. «Ввиду критического положения объявить временно вольную продажу [так в тексте. — В. К.] хлебом и продуктами». Точно такое же решение принял Балаковский Совет. Он разрешил закупку хлеба по вольным ценам в Самарской губернии и Новоузенском уезде, так как «ввиду закрытия свободной торговли» его покупка и поступление в ссыпные пункты по твердым ценам оказались очень «слабые»{261}. В июне 1918 г. свободная торговля хлебом была разрешена местной властью в Казанской губернии. Причем право закупки хлеба было предоставлено исключительно союзу кооперативов и продовольственным комитетам{262}. В начале июля 1918 г. Казанский губсовдеп пошел еще дальше. Он разрешил крестьянам свободно реализовывать на рынке хлеб, чтобы привлечь их в Красную армию, поскольку в губернии была объявлена мобилизация{263}. 14 июля 1918 г. III Казанский уездный съезд советов крестьянских депутатов принял постановление, в котором говорилось, что «ни воинские команды, ни принудительная разверстка хлеба не дадут» результата, для удовлетворения нуждающейся бедноты необходима монопольная покупка хлеба продовольственными организациями и кооперативами по рыночным ценам. Однако средств на такую операцию не имелось, поэтому в своей резолюции съезд обратился с просьбой к центральной власти «отпустить 500 тыс. рублей для покрытия расхода, произведенного на покупку этого хлеба»{264}. Резкая критика методов проведения государственной хлебной монополии прозвучала в выступлениях делегатов Саратовского губернского съезда Советов, проходившего 31 мая — 2 июня 1918 г. в Саратове. В частности, в одном из них говорилось: «Власть на местах поняла декрет не так, как он издан, и теперь нельзя приобрести на стороне пуда муки, потому что ее из одного села в другое не пропускают, на дороге конфискуют, и в результате крестьяне остаются и без денег, и без хлеба»{265}.

Таким образом, многие местные советы смотрели на рынок как на гарантию того, что им удастся решить собственные продовольственные проблемы. Для этого у них были объективные основания. Продовольственная диктатура привела к сокращению поступления хлеба на местные нужды. Поэтому подобная позиция была разумной с точки зрения локальных интересов. Однако при этом интересы государства отодвигались на второй план. Наряду с проблемой продовольственного обеспечения местного населения не менее острой оставалась проблема обеспечения хлебом городов и индустриальных центров страны. В условиях отсутствия необходимого количества излишков хлеба и промышленных товаров, предназначенных для обмена на него, надеяться на рыночные механизмы, свободную торговлю хлебом, даже под контролем местной власти, было неразумно. Об этом убедительно свидетельствует опыт Самарского Комуча. На его примере хорошо видно, к чему бы привел предлагаемый местными советами путь решения продовольственной проблемы. Объявленная им свободная торговля хлебом так и не смогла обеспечить Самару и Казань необходимым количеством продовольствия. И все шло к тому, что если бы Комуч выстоял под натиском Красной армии, то на его территории неизбежно была бы возобновлена отвергнутая ранее реквизиционная политика (см. об этом подробнее в § 3 настоящей главы).

Еще одним важным моментом при рассмотрении причин крестьянского движения стал факт развернувшейся в Советской России, в том числе на территории Поволжья, Гражданской войны. Крестьянство не могло не участвовать в ней. Отсюда неизбежные тяготы, связанные с жизнью в условиях военного времени: мобилизации, трудовые повинности и т. д. Учитывая усталость деревни от трехлетней империалистической войны, можно с полной уверенностью заключить, что данный фактор самым негативным образом должен был сказаться на крестьянском хозяйстве, а следовательно, на политических настроениях крестьян.

Таким образом, исходя из вышеизложенного, можно сделать следующий вывод. Для продолжения в регионе крестьянского движения после победы Крестьянской революции в 1917 г. существовали причины объективного характера. Прежде всего это крайне тяжелая продовольственная ситуация в стране, неизбежно толкавшая власть на экстраординарные действия по отношению к крестьянству. Эта ситуация в решающей степени была наследием старого режима, создавшего ее в силу своей бездарной политики, неспособности предотвратить в стране революцию, в том числе крестьянскую. Положение усугубилось после выхода из-под контроля Советского правительства Украины, Сибири и Юга России. Данное обстоятельство сделало Поволжье одной из основных продовольственных баз страны. Причем в первой половине 1918 г. там отсутствовало необходимое количества товарного хлеба вследствие недорода 1917 г., что делало крайне болезненными любые дополнительные изъятия продовольствия. Объективным фактором была Гражданская война; ее размах и бескомпромиссность обрекали крестьян на серьезные испытания и лишения. Поэтому с 1918 г. в Поволжье начинается новый этап крестьянской революции. В отличие от предшествующего периода, крестьянское движение приобретает «оборонительный характер». Крестьяне теперь уже не наступают на власть, а защищаются от ее жестокой, разоряющей их хозяйства, но объективно неизбежной в условиях Гражданской войны аграрной политики. Именно эта политика становится непосредственной причиной крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг., которое своими корнями уходит в предшествующий период.

§ 2. Крестьянские выступления на подконтрольной советской власти территории

Проведенный нами анализ выявленной источниковой базы позволяет выделить в развитии крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг. ряд этапов, качественно отличающихся друг от друга. Во-первых, это 1918 г., в котором четко просматриваются три периода: первый (докомбедовский) — начало 1918 г. — до создания комбедов (январь-июнь), второй (комбедовский) период — вторая половина 1918 г. За рамками комбедовского периода, на наш взгляд, можно особо выделить совпадающий с ним хронологически, но качественно отличающийся третий период — «учредиловский». Вторым этапом в развитии крестьянского движения в регионе стал 1919 г. — начало 1920 г. Он подразделяется на три периода: первый — январь-март 1919 г., второй — лето — осень 1919 г., третий — конец 1919 — начало 1920 г. (январь-март). Третьим этапом можно назвать вторую половину 1920 г. — первую половину 1921 г. Четвертым — вторую половину 1921 г. — 1922 г. включительно. Охарактеризуем данные этапы с точки зрения причин крестьянского движения и его качественного содержания.

Итак, основным содержанием докомбедовского периода было: во-первых, конфликты общин с властью из-за самовольных захватов крестьянами бывших помещичьих земель, имущества имений, сельскохозяйственного инвентаря, во-вторых, межобщинные конфликты на почве перераспределения пахотной земли и других сельскохозяйственных угодий, в-третьих, внутриобщинные конфликты между зажиточной частью деревни и беднотой на почве серьезных продовольственных трудностей, обусловленных засухой 1917 г. и общей экономической разрухой, в-четвертых, конфликты между общиной и «пришлыми» вооруженными отрядами Красной гвардии, осуществлявшими хлебную монополию советской власти.

В начале 1918 г. крестьянами производятся стихийные захваты земли и имущества бывших помещичьих имений и частных владений промышленников, которые вызывают ответную реакцию уездных и губернских органов советской власти: на места направляются вооруженные отряды Красной гвардии, которые возвращают расхищенный инвентарь и заселяют жилые помещения имений семьями активистов и беднейших крестьян (например, события в Николаевском уезде Самарской губернии и на Тимашевском сахарном заводе в Кинель-Черкасской волости Самарского уезда той же губернии){266}.

В этот же период, в январе-феврале 1918 г., имеют место факты сопротивления крестьян попыткам юнкеров и других представителей контрреволюции, поднявших ряд мятежей в Поволжье в связи с разгоном Учредительного собрания, противодействовать им в захвате и разделе бывшей помещичьей земли. В этой связи особого внимания заслуживают события антисоветского мятежа Комитета Спасения Родины в Хвалынском уезде Саратовской губернии 17 января 1918 г., в ходе которого местные крестьяне оказали сопротивление юнкерам, попытавшимся помешать им в захвате помещичьих земель{267}.

С начала года наблюдаются конфликты между отдельными селениями на почве перераспределения земли. Крестьяне нередко идут на прямой захват спорных участков, результатом чего являются столкновения между конфликтующими сторонами (например, конфликт между Голицынским и Анютинским обществом в Саратовской губернии из-за 400 десятин спорной земли, аналогичные конфликты в Мамадышском уезде Казанской губернии){268}. Также имеют место столкновения из-за лесов, когда, по свидетельству источников, «рубят без толку» и «деревня идет на деревню» (например, в Курмышском уезде Симбирской губернии){269}. Наблюдаются просто волюнтаристские насильственные действия по конфискации продовольствия под предлогом хлебной монополии отдельных групп крестьян против своих соседей. В этом смысле можно привести пример вооруженного конфликта между русскими селениями и немецким селом Шенталь в Трудовой Коммуне немцев Поволжья. Поводом к нему послужила конфискация крестьянами с. Михайловки муки проезжавших через село крестьян с. Шенталь. После обстрела немцами приехавшей в Шенталь делегации для урегулирования возникших разногласий 223 дружинника захватили Шенталь, наложили на село контрибуцию, учинили грабеж. В ходе вооруженного конфликта с немецкой стороны пострадали 40 человек{270}.

Уже с начала 1918 г. широкое распространение получают внутриобщинные конфликты на почве недовольства хлебной монополией и действиями местной власти по ее осуществлению. Красная гвардия и дружинники, состоявшие, как правило, из бедноты и бывших фронтовиков, вводят налоги на покупку продовольствия, осуществляют его реквизиции у зажиточных односельчан в пользу бедноты. Повсеместно происходят столкновения между красногвардейцами и зажиточной частью деревни, которые успешно подавляются первыми при помощи вооруженных отрядов из уезда и губернии, нередко с применением оружия. В это же время имеют место нападения голодных крестьян на находящиеся на местных железнодорожных станциях продэшелоны{271}.

В первой половине 1918 г. в селениях происходят столкновения между крестьянами и «пришлыми» вооруженными отрядами Красной гвардии, направляемыми из губернских центров для того, чтобы взять на учет имеющийся запас хлеба и проводить его реквизиции в пользу бедноты и городского населения. В этот же период наблюдаются первые конфликты в связи с попытками местной власти силами Красной гвардии проводить принудительные мобилизации лошадей в Красную армию{272}.

Главным лозунгом крестьянского движения в Поволжье в рассматриваемый период становится лозунг «вольной торговли хлебом». Так, например, характерным в этом плане было выступление 1–2 апреля 1918 г. крестьян с. Палласовки и других селений Новоузенского уезда Саратовской губернии, преимущественно немцев-колонистов, против местного Совета в связи с попыткой готовящейся реквизиции хлеба прибывшим из Саратова вооруженным отрядом. Крестьянская дружина арестовала Совет. 2 апреля восставшие объявили о вольной торговле хлебом{273}.

Характерным фактом в этот период является разгон Советов как сельских, так и волостных, замена их состава, нападения на местные комитеты партии большевиков, требование ликвидации Красной гвардии. В некоторых селениях Советы упразднялись, вводились земства и волостные правления, избирались старшины и старосты{274}.

Особенностью крестьянского движения в докомбедовский период является его локальность, в большинстве случаев — ограниченность рамками одного селения. Преобладают выступления на почве недовольства действиями местных активистов советской власти, пытавшихся заставить зажиточную часть деревни «поделиться» своими продовольственными запасами с голодающей беднотой, а также связанные с решением общих для селения проблем. Таким образом, движение носит внутридеревенский характер, преобладают противоречия между крестьянами в рамках одной общины, нежели между всей общиной и государством. Общекрестьянский характер движения (т. е. вовлеченность в движение всех групп крестьянства) остается фактом, но не доминирующим. Он проявляется в форме борьбы за переделы спорных сельскохозяйственных угодий с соседними общинами и других подобных действий. Формами движения являются: столкновения между группами крестьян, между селениями, волнения селений в связи с действиями реквизиционных отрядов. Высшие формы движения (восстание, война) не наблюдаются. Масштабы насилия ограничены небольшим числом жертв противоборствующих сторон. Движением охвачена вся территория региона. Эпицентры сосредоточены в районах бывшего помещичьего землевладения, переживших всплеск «общинной революции» и «черного передела», а также находящихся вблизи крупных городов и промышленных центров.

Летом 1918 г. начинается следующий период в истории крестьянского движения в регионе. Основным его содержанием становится сопротивление крестьян безэквивалентным реквизициям продовольствия, осуществляемым центральной властью с помощью созданных в деревне комитетов бедноты, а также противодействие принудительным мобилизациям в Красную армию. В этот период новым качественным явлением принципиального характера становится активное вмешательство Советского государства в жизнь деревни. Оно существовало и раньше, в первые месяцы 1918 г., и проявлялось в форме поддержки создаваемых там Советов и бедняцкой Красной гвардии. Но все же в полной мере оно проявилось именно в комбедовский период. С этого времени заканчивается «деревенская вольница» предшествующего периода, когда слабая государственная власть не могла диктовать свои условия победившей «общинной революции». Реальная угроза голода в промышленных центрах страны сделала неизбежным активное вмешательство государства в деревенскую жизнь.

В данном контексте заслуживает внимания состоявшийся осенью 1918 г. диалог между наркомом внутренних дел Г.И. Подвойским и ответственными работниками Симбирской губернии Емельяновым и Лобазиным. В ходе этого диалога Подвойский на попытки Лобазина объяснить причину невыполнения заданий по отгрузке хлеба в промышленные центры тяжелым продовольственным положением крестьян заявил: «Надо объяснить жителям, что если полез в социалистическую республику, то делись, голодай одинаково и будь сытым одинаково, а то тут один на завалинке умирает, а там тысячи. Мы идем к социализму, и путь к нему через страдание. Только через страдания мы дойдем к общему благу. Здесь надо больше пропаганды положить и больше организационной работы. Декрет нужно провести буквально в течение трех дней»{275}.

Таким образом, в условиях тяжелейшей продовольственной ситуации в городах Центр оказывал на местные власти сильнейшее давление, обосновывая его государственной необходимостью. Главным рычагом проведения этой линии на местах стали комитеты деревенской бедноты. Опираясь на них, местные продорганы и направленные в уезды продовольственные отряды действовали решительно, используя все имеющиеся в их распоряжении средства согласно советскому законодательству о продовольственной диктатуре. В этом плане показателен датированный 13 сентября 1918 г. приказ по Нижне-Ломовскому уезду Пензенской губернии помощника губернского комиссара по продовольствию Савчука, а также доклад начальника продотряда, работавшего в той же губернии летом 1918 г., Петермана. В частности, в приказе Савчука указывалось: «Ввиду того, что крестьянами расхищено 1278 десятин экономического хлеба, где средний урожай был более 80 пудов с десятины, с которых должно быть получено хлеба до 100 000 пудов, приказываю уездной продовольственной коллегии собрать у крестьян весь этот хлеб, уплатить им положенную стоимость твердой цены, т. е. по 7 руб. 25 коп. за пуд. Весь хлеб должен быть собран к 1 октябрю с. г. (Долгоруковская вол., Голицынская вол.)… Немедленно прекратить в уезде всякую продажу хлеба (зерном, мукой и печеным хлебом) лицам, не уполномоченным губернской продовольственной коллегией. У лиц, не подчинившихся этому распоряжению, советы или комитеты бедноты должны хлеб конфисковать, а их арестовывать… Неисполнение настоящего приказа будет считаться изменой революции, лица, уклоняющиеся от выполнения, беспощадно мною будут караться»{276}. В вышеупомянутом докладе, направленном в Наркомпрод, начальник 4-го Петроградского продовольственного отряда Петерман отметил, что в ходе реквизиций хлеба в селениях ему пришлось неоднократно использовать силу, поскольку крестьяне отказывались добровольно сдавать хлеб. Вот характерный отрывок из доклада: «…хорошо, мы Вам покажем, как хлеба нет, мы его заставим отдать. В Чембарском уезде говорили, что тоже нет хлеба, а когда мы человек 20 расстреляли, тогда и хлеб нашелся»{277}.

Таким образом, с лета 1918 г. начинается новый период крестьянского движения и одновременно этап крестьянской революции, суть которого состояла в противостоянии государства и крестьянства, борьбе крестьян против государственной политики, направленной на ущемление завоеванного ими в революции права свободной хозяйственной деятельности.

Летом 1918 г. основными причинами крестьянского недовольства становятся: деятельность комбедов, реквизиционных отрядов, мобилизации в Красную армию, принудительные чрезвычайные налоги, политика советской власти по отношению к церкви. Новым явлением становится преодоление локальности движения, выход за пределы одного селения, охват значительной территории, продолжительность выступлений, большая их ожесточенность, увеличение числа жертв конфликтов с обеих сторон. Движение по-прежнему проходит под лозунгом свободной торговли хлебом, но появляются и новые. Их суть — прекращение насилия и грабительских реквизиций продовольствия и имущества. В деревне обычным явлением становится разгон повстанцами комбедов и подконтрольных им сельских органов власти, реорганизация советов, в ряде случаев — восстановление земств{278}.

Как уже отмечалось, в комбедовский период движение выходит за границы одного селения и становится массовым, нередко принимая форму открытого вооруженного восстания, сопровождающегося насилием и крупными жертвами с обеих сторон. К числу подобных выступлений, обусловленных вышеперечисленными причинами в отдельности или в комплексе, относятся: июньское восстание крестьян 32 селений Баландинской волости и 16 волостей Саратовского уезда Саратовской губернии; волнения крестьян Крюковской, Карсаевской, Мачинской, Чернышевской волостей Чембарского уезда Пензенской губернии (начало июля); вооруженное восстание крестьян в Мало-Князевской, Крестовской, Невежинской, Гречне-Лукской, Больше-Копенской и Широко-Карамышинской волостях Аткарского уезда Саратовской губернии (начало августа); восстание крестьян с. Кучки Пензенского уезда Пензенской губернии (5 августа); крестьянские волнения в прилегающих к уездному городу Чембару волостях Чембарского, Нижне-Ломовского, Керенского уездов Пензенской губернии (вторая половина августа); июльско-августовское вооруженное восстание в 20 волостях Вольского уезда, 5 — Хвалынского, 3 — Сердобского, 12 — Саратовского и в немецких поселениях Камышинского и Новоузенского уездов Саратовской губернии; сентябрьское восстание в немецких колониях Поволжья; восстание крестьян в с. Лада Саранского уезда и в Пятинской волости Пензенского уезда Пензенской губернии (10–16 ноября); вооруженное восстание в 10 волостях Казанского уезда, части Мамадышского и Лаишевского уездов Казанской губернии (10 ноября — начало декабря); волнения крестьян в Лаишевском, Тетюшском, Спасском, Чистопольском уездах Казанской губернии (конец декабря) и др.{279}

Таким образом, новым явлением в крестьянском движении в Поволжье в комбедовский период стали вооруженные восстания крестьян нескольких селений, волостей и уездов.

В целом крестьянское движение в этот период приобретает общедеревенский характер, хотя и сохраняются противоречия между составляющими ее основными социальными группами (о роли «сильных» и «слабых» в крестьянском движении см. главу III, раздел 3 настоящего исследования). Из документов ясно следует, что в оппозиции к власти оказывается подавляющее большинство общинников, чьи имущественные права ущемляются самым бесцеремонным образом. Противоречия внутри самой деревни отходят на задний план перед общими проблемами. Ожесточенность конфликта объясняется особой ролью комитетов бедноты, ставших, по сути дела, заложниками власти, под давлением которой вынужденных проводить в жизнь соответствующую политику. В результате деревня оказалась под сильнейшим прессом: с одной стороны, она столкнулась со своего рода «пятой колонной» в своей среде, а с другой — с отчаянной атакой реквизиционных отрядов, состоявших, как правило, из рабочих умирающих от голода промышленных центров Советской России.

Особенностью данного периода является территориальная неравномерность крестьянского движения. Его эпицентры сосредоточены в районах, находившихся под контролем советской власти: Пензенской, Саратовской, части Казанской и Симбирской губерний. Именно они стали основным объектом реквизиционно-мобилизационной политики большевиков, обусловившей активность крестьянского протеста. В других районах Поволжья ситуация была несколько иной.

Основываясь на комплексе изученных источников, охарактеризуем практические действия власти по подавлению в регионе крестьянских выступлений в указанный период.

Какие средства были в распоряжении Советского государства для подавления крестьянского сопротивления? В отличие от Временного правительства, так и не сумевшего обуздать крестьянскую стихию, в распоряжении новой власти была огромная сила — голодные рабочие и голодная сельская беднота, нуждавшиеся в помощи государства. Кроме того, большевики имели огромный моральный авторитет среди фронтовиков — наиболее сознательной части крестьянства как политики, остановившие бесполезную империалистическую бойню. Следует учесть и такой момент: большевистская партия, в отличие от других политических сил, имела особый кадровый состав, способный беспрекословно и самоотверженно выполнять принятые руководством решения. Немалую роль играла и коммунистическая идеология, захватившая умы сотен тысяч рабочих и крестьян, готовых ради идеи идти на самые крайние меры. Сплав всех вышеназванных обстоятельств создавал объективные и субъективные возможности для активного вмешательства государства в жизнь деревни. Таким образом, в отличие от Временного правительства, у Советов имелись реальные рычаги воздействия на крестьянство.

Изучение источников показало, что на протяжении всего периода Гражданской войны стратегия и тактика борьбы советской власти с крестьянским движением в регионе состояла в комплексном использовании двух основных средств: первым из них, в большинстве случаев доминирующим, была вооруженная сила, вторым — методы политического и агитационно-пропагандистского воздействия на крестьянство. Для подтверждения высказанного обратимся непосредственно к истории крестьянских выступлений в Поволжье начиная с 1918 г.

В 1918 г. в ходе крестьянского движения на почве недовольства хлебной монополией, деятельностью комбедов и принудительными мобилизациями в Красную армию была апробирована и фактически, в основных своих чертах, выработана система насильственных мер и агитационно-пропагандистских акций, получившая широкое применение в последующий период.

Именно в это время отрабатывается методика борьбы с непокорными селениями. Она сводится к следующему механизму: сначала власть выдвигает ультиматум выступившим против нее крестьянам, выпускаются различные воззвания, затем, если эти меры не дают результата, начинается карательная акция. Если крестьянское движение приобретает массовый характер и охватывает множество селений, на уездном и губернском уровнях создаются чрезвычайные органы для борьбы с ним. Так, например, 19 февраля 1918 г. исполком Саратовского губсовета предъявил ультиматум исполкому селения Базарный Карабулак следующего содержания: «Доведите до сведения кулаков вашего села, что если они будут посягать на Совет бедняков, то будет прислана артиллерия, аэроплан с четырьмя бомбами, которыми будет Совет бедноты снова восстановлен, а все виновные подвергнутся суровому наказанию»{280}. 30 июня 1918 г., заслушав информацию В.П. Антонова-Саратовского о «кулацких контрреволюционных мятежах в ряде сел и волостей губернии», исполком Совета единогласно принял предложение фракции коммунистов: 1. Обратиться к крестьянству с воззванием; 2. Избрать комиссию для срочной выработки приказа всем уездным Советам «по принятию мер в борьбе с контрреволюцией»{281}.

Одним из самых распространенных средств борьбы с крестьянскими выступлениями летом 1918 г. становится система штрафов и реквизиций имущества у их зачинщиков. При этом вводится порядок материальной компенсации жертвам крестьянского насилия в период восстания, а также материального поощрения местных активистов, принимавших участие в его ликвидации, за счет имущества репрессированных повстанцев{282}.

Борьбой с крестьянским движением занимаются не только местные органы власти, но и вышестоящие учреждения — в том случае, если масштабы крестьянских выступлений приобретают угрожающий характер и выходят за пределы одного или нескольких селений: охватывают целые волости, уезды и т. д. При подобном развитии ситуации в дело вмешиваются самые высокие инстанции, включая первых лиц государства. В Поволжье хрестоматийным примером такого вмешательства стали ленинские телеграммы в Пензу в августе 1918 г. В начале 1990-х г., в условиях гласности, они получили широкую интерпретацию в отечественной публицистике{283}. Поэтому целесообразно уделить внимание этому сюжету

Итак, в августе 1918 г. в поле зрения Ленина попали крестьянские выступления в Пензенской губернии, о которых его проинформировала секретарь Пензенского губисполкома Е.Б. Бош. Как известно, Ленин потребовал от губернского руководства провести «беспощадный массовый террор против кулаков»: «сомнительных запереть в концентрационный лагерь», повесить «не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийцев» и т. д.{284}

Из отчета Пензенской губчека о проделанной работе за 1918 г. видно, что масштабы террора против крестьян не были столь значительными, как на этом настаивал Ленин. В частности, в с. Кучки за убийство крестьянами пяти продармейцев и трех членов сельского совета было расстреляно 13 человек. При этом никто не был повешен или заключен в концентрационный лагерь{285}. Причины невыполнения ленинских распоряжений стали понятны исследователям лишь после выхода в свет в 1997 г. мемуаров одного из активных участников тех событий В.В. Кураева, тогдашнего председателя Советов губернских комиссаров. В них, в частности, сообщалось: «21 августа [1918 г.] на заседании губисполкома председатель А.Е. Минкин отметил: “Товарищ Ленин давал самые строгие приказы расправляться с повстанцами, арестовывать, расстреливать, брать в заложники кулаков. Ввиду неимения сил и ввиду того, что в губернии было одновременно несколько восстаний, точно привести в жизнь указания товарища Ленина нам не удалось. Товарищ Бош сообщила об этом в центр, обвиняя меня в излишней мягкости и чуть ли не в саботаже… Я дал товарищу Ленину точные сведения о положении в губернии, об имеющихся у нас силах и причинах неисполнения приказов центра, после чего его отношение к нашей деятельности изменилось”»{286}. Таким образом, главной причиной невыполнения ленинских директив была массовость крестьянского протеста и отсутствие у местной власти достаточных сил для проведения предлагаемых карательных акций.

Из текста приведенных ленинских телеграмм хорошо видны те средства, которые применялись властью против непокорных крестьян. Это и институт заложничества, и расстрелы активистов движения, и тюремное заключение для повстанцев. Летом-осенью 1918 г. данные средства широко используются в Поволжье для борьбы с крестьянским движением. Так, например, 3 сентября 1918 г. за убийство крестьянами в ходе волнения на почве закрытия Яковлевского женского монастыря в Рузаевке коммунистки П.И. Путиловой чекисты расстреляли 5 крестьян, 300 человек взяли в заложники, на село наложили контрибуцию в размере 50 000 рублей{287}.

Характерным приемом успокоения крестьян, применявшимся и в последующий период, были публичные заявления губернской власти о создании специальных комиссий на самом высоком уровне для расследования причин крестьянских восстаний и, самое главное, наказания представителей советских учреждений на местах, виновных в крестьянских бедах. Об этом широко оповещалось в прессе. Например, 21 августа 1918 г. в «Известиях Саратовского Совета» было опубликовано сообщение о прибытии в Саратов особой следственной комиссии ВЦИК для расследования кулацкого выступления на юге Саратовской губернии{288}. Об этом же сообщили центральные «Известия ВЦИК» за № 183 от 25 августа 1918 г.{289} Население оповещалось также о фактах наказания советской властью отдельных ее представителей, нарушивших революционную законность. Примером этого является предание суду ревтрибунала заместителя начальника реквизиционного отряда А.П. Федорова за участие «в массовых грабежах и насилиях над мирными жителями в селах Ровное, Привальное, Малина, Кривой Яр» Новоузенского уезда Саратовской губернии{290}.

В 1918 г. стало применяться и такое средство профилактики крестьянского протеста, как государственная амнистия. Оно было обусловлено массовостью крестьянских выступлений. Власть была просто не в состоянии арестовать и содержать в тюрьмах всех их участников. Поэтому в ноябре-декабре 1918 г. в соответствии с декретом об амнистии от 5 ноября 1918 г., приуроченной к первой годовщине Октябрьской революции, губревтрибуналы и губчека поволжских губерний прекратили сотни дел в отношении заключенных под стражу крестьян — участников летне-осенних аграрных волнений{291}.

Другой профилактической мерой было взятие на учет органами ЧК всех «подозрительных лиц», проживающих в сельской местности, осенью 1918 г. после объявления политики «красного террора» в связи с покушением на В.И. Ленина в Москве. Чтобы избежать эскалации напряженности в крестьянской среде в связи с возможным появлением в селениях оппозиционно настроенных к большевикам представителей городских имущих классов, губчека проводили облавы и с помощью сельских и волостных исполкомов ставили этих лиц на специальный учет, а в случае их причастности к контрреволюции подвергали аресту и тюремному заключению{292}.

§ 3. Крестьянство и Самарский Комуч

В 1918 г. крестьянство Поволжья испытало на себе не только большевистскую власть, но и власть «революционной демократии» — Самарского Комуча. История Комуча — демократического правительства, образованного в Самаре летом 1918 г. бывшими членами Учредительного собрания, представляет собой реализацию на практике, как говорится, «в чистом виде», так называемого «третьего пути» в революции. Иллюзорность подобного пути становится очевидной при обращении к истории взаимоотношений Комуча с крестьянством — основной массой населения подвластной ему территории. Этот опыт чрезвычайно важен для понимания ключевых аспектов рассматриваемой темы. В частности, он дает возможность глубже понять причины победы большевиков в Гражданской войне в условиях существования у них в тылу постоянно действующего «крестьянского фронта».

Идея Учредительного собрания была популярна среди крестьян Поволжья до тех пор, пока на него возлагалась надежда в решении земельного вопроса. Именно поэтому в поволжском регионе на выборах в Учредительное собрание 70% всех голосов получили эсеры как партия, в наибольшей степени выражавшая крестьянские интересы. В Самарской губернии из 17 депутатов эсеры провели 12 своих, так же было в Симбирской и Пензенской губерниях{293}. Аграрное законодательство большевиков, основанное на эсеровских лозунгах, решило вопрос о земле в интересах подавляющего большинства крестьян. Поэтому после насильственного разгона большевиками Учредительного собрания никаких серьезных волнений по этому поводу в поволжских деревнях отмечено не было. Крестьянское недовольство ограничилось лишь словесным осуждением данной акции в форме резолюций крестьянских съездов. Например, такую резолюцию принял 15 января 1918 г. уездный съезд крестьян Сызранского уезда Симбирской губернии. Он осудил действия большевистского Совета народных комиссаров и поддержал Учредительное собрание. В тот же день местные большевики разогнали в Сызрани демонстрацию населения в поддержку Учредительного собрания, город был объявлен на осадном положении{294}. Других крупных выступлений крестьян региона на почве недовольства разгоном Учредительного собрания нами не установлено.

Как уже отмечалось, пользуясь поддержкой крестьян, большевики в начале 1918 г. успешно укрепили свою власть в Поволжье и чувствовали себя уверенно до лета 1918 г., пока с помощью комбедов они не раскололи деревню и не стали осуществлять объективно неизбежные принудительные реквизиции продовольствия и мобилизации крестьян в Красную армию. В ответ на действия властей по региону прокатилась волна крестьянских выступлений.

Именно негативное отношение основной массы крестьянства к политике большевиков во многом способствовало падению советской власти в районе мятежа чехословацкого корпуса, поскольку крестьяне не стали защищать власть, грабившую и разорявшую их хозяйства. Об этом шла речь, например, в докладе председателя Высшей военной инспекции Н.И. Подвойского — «Защита советской власти в борьбе с чехословацким мятежом», направленном летом 1918 г. в СНК, ЦК РКП(б) и ВЦИК. Анализируя причины успеха антибольшевистских сил в Поволжье, автор указал на ошибки советской власти в деревне. В частности, он отметил, что в сельской местности Приволжья и Приуралья накануне мятежа вооруженные отряды красноармейцев «часто превращались в наемников-преторианцев», ведущих себя среди населения, «как в завоеванной стране»{295}.

Однако негативное отношение к аграрной политике большевиков не означало прямого участия крестьян в установлении в регионе новой власти. Документы свидетельствуют об отсутствии в начальный период чехословацкого мятежа у большинства из крестьян точной информации о сути происходящих событий. В этом плане весьма показательно содержание слухов, ходивших по деревням в связи с выступлением чехословаков, приведенных В.В. Кабановым в специальной статье на эту тему Вот лишь некоторые из них: «Приволжское село Каменка. По слухам, будто бы в Самаре идет война. Какие-то неизвестные войска — “нехристи” — дерутся с красной гвардией. Сельчане обсуждают последние слухи. — “Чеки” — это деньги. Причем тут деньги? Но появляются толкователи: — Ленин, большевики и жиды бежали к немцам и увезли все деньги. В Москве теперь англичанин Вильсон, который выпускает новые деньги — чеки. — А может, это и не деньги совсем, а люди… — Какие те люди! Что ты, очнись! К вечеру, однако, выясняется, что “чеки” — это все-таки люди неизвестного войска, и в Самаре идет война. — Из-за чего? — Будто оттого, бают.., народ-то… В Румынии, будто, красногвардейцы опрокинули вагон с этими самыми чеками. Вагон-то они опрокинули — вот от этого и поднялась война в Самаре»{296}.

Непосредственное участие в мятеже приняли лишь небольшие группы крестьян из так называемых «эсеровских дружин»{297}. По воспоминаниям красного партизана Япарова, «кулаки» его деревни Каузияка Мензелинского уезда во время появления чехов в г. Мензелинске снабжали их продовольствием. Они пригласили 300 чехословаков в свою деревню и накормили их{298}.

Следует отметить, что уже с первых дней существования новой власти для крестьян был очевиден факт, что, в отличие от большевиков, разогнанные члены Учредительного собрания смогли создать свои властные структуры с помощью штыков иностранных граждан, находящихся на территории России (чехословаков). Факт иностранного вмешательства во внутренние дела страны вызвал негативную реакцию самой активной в политическом отношении части деревни — фронтовиков, которые возмущались тем, что Россией «правят чехи», «наши пленные»{299}. В глазах крестьян члены Комуча стали ассоциироваться с чужеземцами, которые, хотя и «прогнали большевиков», но все же действовали в своих интересах, а не в интересах России. Поэтому обвинения большевиков в «предательстве», «продаже России» и т. п. в устах представителей Комуча звучали для крестьян не очень убедительно. Комучевцы были не лучше.

В целом, как свидетельствуют документы, основная масса крестьянства заняла выжидательную позицию: крестьяне не поддержали власть Комуча, но и не выступили против нее, предпочитая оставаться в стороне от острой политической борьбы и не участвовать в Гражданской войне.

С первых же дней существования правительства Комуча крестьянский вопрос стал для него одним из первоочередных. Комуч делал все для того, чтобы создать в деревне прочную социальную опору своей власти.

Прежде всего деятели Комуча и руководящие органы партии эсеров обратились к крестьянству с воззваниями, в которых пытались разъяснить им суть происшедшего переворота, значение участия в нем чехословацкого корпуса. Они выступили с резкой критикой большевиков, обвинив их в предательстве национальных интересов России, а также в проведении антикрестьянской политики{300}.

При этом они прекрасно понимали, что одними воззваниями, обличающими большевиков, крестьянство на свою сторону не привлечь. Сделать крестьянство своим союзником можно было только проводя ясно выраженную политику, отвечающую крестьянским интересам, решая волнующие деревню проблемы. Ключевыми вопросами для крестьян были два — о земле и о хлебной монополии.

Один из руководителей Комуча, управляющий ведомством Внутренних дел П.Д. Климушкин позднее писал в своих мемуарах: «Земельная программа Комуча была весьма ясна. В отличие от Временного правительства, долго колебавшегося в этом вопросе, Комуч приступил к разрешению земельного вопроса весьма смело и решительно….Мы глубоко были убеждены, что Временное правительство сделало большую ошибку, не передав землю во временное пользование крестьян…В общем же — большинство земель перешло к общинам, к одним больше, к другим меньше, но по каким нормам перешло, по чьему распоряжению — не известно….Несомненно было только одно: отобрать землю у крестьян не представлялось никакой физической возможности… Это было неоспоримо не только для нас, но и для противников нашей земельной программы»{301}. Руководствуясь данными соображениями, Комуч принимал многочисленные законодательные акты по земельному вопросу. Охарактеризуем наиболее важные среди них.

25 июня 1918 г. Комуч издал приказ № 15 «О земельных комитетах и земельном вопросе». Он возобновил деятельность земельных комитетов «на основаниях, предусмотренных постановлением Временного правительства». Согласно приказу, создавался губернский земельный комитет. На местах должны были действовать уездные земельные комитеты, избираемые земскими собраниями. В волостях организовывались волостные комитеты при волостных земских управах. В приказе говорилось, что все земельные комитеты, «впредь до издания земельного закона во всей его полноте Всероссийским Учредительным Собранием, в своей деятельности по земельному вопросу должны принять к точному и неуклонному исполнению первые десять пунктов основного закона о земле», принятого Учредительным собранием 5 января 1918 г. Во всех земельных мероприятиях, не предусмотренных этим законом, земельным комитетам следовало руководствоваться решениями II и IV Самарских губернских крестьянских съездов. В приказе были воспроизведены «Общие положения основного закона о земле, принятого на первом заседании Всероссийского Учредительного Собрания 5 января 1918 г. в Петрограде», которые сводились к следующему

«1. Право собственности на землю в пределах Российской Республики отныне и навсегда отменяется;

Все находящиеся в пределах Российской Республики земли со всеми их недрами, лесами и водами, составляют народное достояние;

Распоряжаться всей землей с ее недрами, лесами и водами — принадлежит Республике в лице ее центральных органов и органов местного самоуправления, на основаниях, установленных настоящим законом;

4. Самоуправляющиеся на государственно-правовых началах области Российской Республики осуществляют свои земельные права на основании настоящего закона и в согласии с федеральной конституцией;

Задачи органов государственной власти в области распоряжения землей, недрами, лесами и водами составляют: а) создание условий, благоприятствующих для наилучшего использования естественных богатств страны и для наивысшего развития производительных сил; б) справедливое распределение всех естественных благ среди населения;

Права лиц и учреждений на землю, недра, леса и воды осуществляются только в форме правопользования;

Пользователями земли, недр, лесов и вод могут быть все граждане Российской Республики, без различия национальности и вероисповедания, и их союзы, а равно государственные и общественные учреждения;

Земельные права пользователей приобретаются, осуществляются и прекращаются на началах, установленных настоящим основным законом;

Принадлежащие ныне отдельным лицам, союзам и учреждениям земельные права, поскольку они противоречат сему закону, отменяются;

Отчуждение в народное достояние земель, недр, лесов и вод, находящихся ныне у лиц, союзов и учреждений на праве собственности или ином вещном праве, производится без выкупа»{302}.

Закон отменял право частной собственности на землю и передавал ее с недрами, лесами и водами в народное достояние. В специальной декларации Комуча от 24 июля 1918 г. решительно заявлялось, что земля «бесповоротно перешла в народное достояние и никаких попыток к возврату ее в руки помещиков комитет не допустит». В декларации запрещались сделки купли-продажи и залоги на землю сельскохозяйственного значения и лесные угодья, а также объявлялись недействительными тайные и фиктивные сделки. Кроме того, в ней заявлялось, что виновные «в нарушении сего будут подлежать строжайшей ответственности»{303}.

6 июля Комитет издал приказ № 83, еще раз указавший, что закон о земле, «принятый в заседании Всероссийского Учредительного Собрания, должен быть обязательным для всех губерний России». Он напоминал, что вся земля на основании этого закона «поступает в распоряжение земельных комитетов, которые в соответствии с местными условиями создают временные правила пользования ею». В частности, казачьи земли на основании вышеупомянутого закона «остаются в пользовании общин на прежних условиях»{304}.

22 июля 1918 г. Комитет издал приказ № 124 «О праве снятия озимых посевов», в котором объявлялось о том, что «право снятия озимых посевов, произведенных в 1917 году, на 1918 год как в трудовых, так и в нетрудовых хозяйствах принадлежит тому, кто их произвел». Крупные посевщики, частные экономии должны были производить уборку хлебов под контролем органов местного самоуправления, причем преимущественное право приобретать этот хлеб предоставлялось государству. Сохраняли свою силу все ранее заключенные договоры об использовании земли под озимый посев на 1917 г. Живой и мертвый инвентарь частных владельцев, распределенный между крестьянами, мог у них оставаться при условии, если «к тому не встретится препятствий со стороны земельного комитета, в ведении которого должно находиться снабжение населения инвентарем». Всем земельным органам предписывалось в срочном порядке произвести «самый строгий переучет всего живого рабочего и мертвого с. х. инвентаря». Кроме того, приказ предписывал всем местным земельным органам и органам самоуправления «в срочном порядке приступить к сбору в рассадники всего ранее учтенного и вновь разведенного скота и взять его снова на учет»{305}. В последующих разъяснениях указывалось, что в случае посягательств на посевы их владельцам следует обращаться за помощью к воинских силам{306}. Поделенные между крестьянами до 1 июня 1918 г. посевы оставались за ними, но получившие их при разделе должны были возместить старым владельцам затраты.

22–24 июля Комитет издал объявление «Об использовании частновладельческих посевов». В нем указывалось, что «весь хлеб, посеянный частными владельцами и арендаторами, предназначается для нужд государства»{307}.

Исходя из вышеизложенного, можно заключить, что суть земельного законодательства Комуча сводилась к следующим положениям: отмена частной собственности на землю и передача ее с недрами, лесами и водами в народное достояние; сохранение права на пользование землей за теми, кто ее обрабатывает; признание факта «бесповоротной» ликвидации помещичьего землевладения; запрещение куплипродажи земли и лесных угодий сельскохозяйственного значения. Нетрудно заметить, что эти положения фактически воспроизвели советское аграрное законодательство. Так же, как и большевики, Комуч законодательно закрепил завоевания аграрно-крестьянской революции 1917 — первой половины 1918 гг. Единственным отличием были пункты о компенсации владельцам озимых посевов, произведенных в 1917 г. на еще не захваченных крестьянами землях. Но они не меняли общей ситуации. Результаты аграрной революции не подвергались сомнению эсеровским правительством Самарского Комуча.

Приказом № 53 о создании продовольственной управы, а при ней особого хлебного совета Комуч отменил твердые цены на хлеб и установил его свободную куплю-продажу по рыночным ценам{308}. Этим была устранена главная причина крестьянского недовольства государственной властью.

Казалось бы, в интересах крестьян решался Комучем и вопрос об органах власти в сельской местности. 3 августа 1918 г. он выпустил специальное обращение, в котором указывалось на «необходимость немедленного восстановления волостных земств в лице земских собраний и управ, избранных на последних выборах по закону Временного правительства»{309}.

С первых же дней своего существования Комитет решительно осудил политику большевиков по отношению к религии и церкви. Это нашло практическое воплощение в приказе № 4 от 8 июня

1918 г. «Об упразднении комиссариата по вероисповедным делам». В приказе объявлялось, что до разрешения церковного вопроса в общегосударственном масштабе административные власти не должны вмешиваться ни в какие церковные дела. Все захваченные большевиками церковные документы, деньги и имущество следовало возвратить церкви{310}. Власти Комуча не только юридически восстановили имущественные права церкви, но и привлекли к ответственности лиц, принимавших активное участие в богоборческой деятельности большевистской власти{311}.

В этом же ключе осуществлялись и другие мероприятия Комитета, по его замыслу, способные наглядно доказать населению его решительный разрыв с антинародной политикой большевиков.

В теории замыслы Комуча по отношению к крестьянству были почти безупречными. Комитет отменил все законы советской власти, ущемляющие права крестьян. С учетом интересов последних развивалась законотворческая деятельность учредиловцев. Но на практике вышло иначе. Реальная политика правительства Комуча, особенно подотчетных ему исполнительных структур, оказалась мало похожей на ту, которая провозглашалась в его официальных документах и заявлениях.

Комуч не смог убедить крестьян в необратимости происшедших перемен в главном для них — земельном вопросе. Деревня была отдана на откуп военщине, которая принуждением и насилием пыталась мобилизовать крестьян в Народную армию. Офицерский корпус в большинстве своем был настроен монархически и не скрывал своих намерений восстановить прежние порядки после победы над большевиками. Более того, в ряде случаев офицеры уже делали это. В своих бывших имениях они наказывали крестьян за причиненные им в 1917 г. убытки: пороли и даже расстреливали зачинщиков антипомещичьих выступлений. Вернувшиеся в свои имения помещики, пользуясь законом от 22 июля 1918 г. «О праве снятия озимых посевов», при поддержке военных накладывали на крестьян крупные денежные штрафы за понесенный от революции ущерб. В результате деревня быстро осознала реальность угрозы возвращения прежних порядков{312}.

Надо подчеркнуть, однако, что подобные действия не санкционировались Комучем. На это указал в своих мемуарах бывший управляющий Ведомством внутренних дел Комуча П.Д. Климушкин. «В Ведомстве Внутренних дел, — вспоминал он, — были получены сведения, что в некоторых уездах, пользуясь покровительством командиров Народной армии, некоторые из помещиков возвращаются в свои поместья и пытаются снова овладеть всем своим состоянием, отбирая от крестьян и землю. В ответ на это Управляющий Ведомством Внутренних Дел П.Д. Климушкин издал по всем волостям распоряжение, которое имело весьма серьезные и уже практические последствия»{313}. В данном распоряжении, направленном 20 сентября 1918 г. в качестве Циркулярного предписания волостным земствам, указывалось: «По сведениям, поступившим в управление ведомством внутренних дел, в некоторые местности являются помещики и требуют не только возвращения живого и мертвого инвентаря, но даже и своих земель. Согласно предписания управляющего ведомством, сообщаю вам, что все подобные требования явно незаконны и исполнению не подлежат»{314}. 21 сентября 1918 г. циркуляр был опубликован в ведущих самарских газетах{315}. На случай вероятных осложнений в ходе выполнения данного циркуляра управляющий военным ведомством Н.А. Галкин издал приказ с требованием к начальникам гарнизонов, комендантам и начальствующим лицам военного ведомства «в случае надобности применять вооруженную силу и не останавливаться ни перед какими мерами воздействия на виновных»{316}.

Таким образом, руководство Комуча формально осудило самовольные действия военных и бывших помещиков и попыталось остановить захлестнувшее деревню насилие. Однако при этом, как видно из документов, не был наказан ни один офицер, участвовавший в экзекуциях крестьян. Кроме того, нами не установлено ни одного факта наказания бывших помещиков, нарушавших «демократическое законодательство». Подобная ситуация была далеко не случайной. Она свидетельствовала о неспособности Комуча контролировать ситуацию в деревне. Ход событий, связанных с принудительной мобилизацией в Народную армию, подтвердит этот факт. Комуч окажется практически бессилен противостоять насилию военщины по отношению к крестьянству.

Кроме появления в деревне помещиков, опиравшихся на штыки Народной армии, на крестьян крайне негативно действовали факты намечавшихся продаж бывших помещичьих имений различным коммерческим структурам, что противоречило объявленному Комучем курсу на запрет купли-продажи земель сельскохозяйственного назначения. 20 сентября эсеровская «Приволжская правда» сообщила: «В бывших имениях графа Орлова-Давыдова у крестьян было отобрано 68 тысяч десятин земли под предлогом того, что земли переданы какому-то банкиру»{317}. На Самарском уездном крестьянском съезде председатель земельного комитета Яковлев официально заявил, что идет спешная распродажа имений иностранным кампаниям. В частности, огромное поместье графа Орлова-Давыдова продано французскому банкиру за 12 млн. рублей{318}.

В совокупности вышеизложенные факты не могли не вызвать у крестьян серьезных опасений лишиться главного своего завоевания — земли. Неспособность Комуча оградить их от произвола военщины лишь укрепляла эти опасения, о чем крестьяне открыто и заявили на VI Самарском губернском крестьянском съезде в сентябре 1918 г. Например, представитель Миролюбовской волости сообщил делегатам о действиях в волости карательного отряда сотника Николаева, который приказал возвратить землю и имущество прежнему владельцу, причем на протесты граждан сказал: «Помри и исполни»{319}.

Комуч оказался неспособным, так же как и советская власть, решить еще одну важнейшую, волнующую деревню проблему — товарного дефицита. Он так и не смог обеспечить крестьянство промышленными товарами и предметами первой необходимости (солью, спичками, керосином и т. д.). Поэтому крестьяне не были заинтересованы в снабжении города продовольствием и сырьем. В результате летом 1918 г. и уездные города, и столица «демократической России» Самара испытывали трудности со снабжением населения, особенно малообеспеченных его слоев, хлебом. В информационном листке отдела местного управления НКВД от 6 июля 1918 г. сообщалось, что в г. Хвалынске «население буквально голодает, по улицам ходят толпы голодных и требуют хлеба»{320}. В политсводке главного управления контрразведки Восточного фронта за 21 июля сообщалось об отрицательном отношении к Комучу населения Самары из-за растущей дороговизны и уменьшения почти вдвое заработной платы. В ней также говорилось о закрытии приютов для инвалидов, стариков и нетрудоспособных, столовых для детей{321}. 31 августа Бюро печати НКВД, характеризуя ситуацию в Самаре, указало: «Самара переживает острый продовольственный кризис, нет хлеба даже для отдела призрения, а когда будет, не знает даже хлебный отдел. Привоза муки на рынке нет. Продовольственным отделом “в виде пищи” в продовольственную карточку включен талон на водку»{322}.

Подобная ситуация наблюдалась на фоне вполне нормального урожая в подвластных Комучу губерниях Поволжья. Многочисленные источники сообщали о прекрасном урожае хлебов в Самарской и Уфимской губерниях, об имеющихся там вполне достаточных хлебных запасах{323}.

Хлебный дефицит в условиях хлебного изобилия в значительной мере обусловливался крестьянской позицией по отношению к Комучу. Документы свидетельствуют, что крестьяне под разными предлогами намеренно ограничивали подвоз хлеба в города и взвинчивали на него цены. Например, 18 июня самарская «Вечерняя заря», констатируя факт отсутствия привоза муки в Самару, объясняла его тем, что крестьяне «повсюду приступили к уборке сена»{324}. О причинах высоких цен на хлеб и его дефиците в городах можно судить по жалобе в Комитет одного из жителей слободы Кинель-Черкассы. «В настоящее время, — сообщалось в жалобе, — крестьяне на все неимоверно подняли высокие цены, несмотря на то, что хороший урожай. Мука в последний базар доходила до 60 руб. пуд, и крестьяне говорят, что мы нарочно будем поднимать на все продукты цены, через что, конечно, могут получиться бунты, и тогда настоящая власть уйдет с места, и вернутся большевики»{325}.

Результатом подобной позиции крестьян стали крайне высокие цены на хлеб в Самаре и других городах Комуча. Например, если на 27 февраля мука пшеничная стоила 27 руб., то на 3 июля она стоила уже 55–65 руб. В августе 1918 г. в Самаре буханка черного хлеба стоила 1 руб., калач — 2 руб. 50 коп.{326} Из-за слабого подвоза хлеба крестьянами в «учредиловской Самаре» норма выдачи хлеба подлежащим снабжению категориям населения не увеличилась и оставаясь на уровне прежнего советского полфунта. Одновременно взлетели цены и на все прочие продукты. Например, сахар в июле дошел с 1 руб. 40 коп. за фунт до 5 руб., а размеры его выдачи сократились до полуфунта в месяц{327}. В сентябре 1918 г. была совершенно прекращена государственная выдача сахара, за исключением детей до трех лет и железнодорожных служащих. Из-под полы фунт сахара продавался за 30–35 руб.{328}. Аналогичная ситуация наблюдалась в уездных городах{329}.

На возникшие трудности с продовольственным снабжением городов, так же как и частей Народной армии, власти Комуча отреагировали созывом 1 августа 1918 г. в Самаре областного продовольственного съезда, на который прибыли представители из Уфы, Симбирска, Оренбурга, Тургайской области и других подвластных ему районов. Выступивший на съезде от имени Комуча В.И. Алмазов, характеризуя важность проблемы, подчеркнул ее политическое значение. Он заявил, что демократические силы должны победить большевиков не «только выстрелами, но и хлебом». О самой же продовольственной работе в Самарской губернии проинформировал съезд председатель губпродкомитета Ф.Я. Рабинович. Он сообщил, что, несмотря на отмену твердых цен на хлеб и активную деятельность заготовительных органов, заготовки хлеба «пока производятся еще очень слабо». Более того, сказал он, «если ставить вопрос в государственном масштабе», то станет ясно, что «острота вопроса не прошла, ведь речь идет не об одной Самарской губернии, а и о других». Поэтому «хлебная монополия должна быть сохранена», и государство должно иметь полное право «распоряжаться хлебом частных лиц»{330}. Приведенные высказывания представителей продорганов территорий Комуча однозначно свидетельствуют об осознании ими бесперспективности курса на свободную торговлю хлебом, который уже не отвечал государственным и военным интересам.

В итоге, под давлением обстоятельств, главным из которых был хлебный дефицит в городах и перебои со снабжением армии, Совет управляющих ведомствами Комуча признал свободную хлебную торговлю и свободное распоряжение частными хлебными запасами противоречащими «в данный момент» общегосударственным интересам, армии и населения и поэтому недопустимыми без контроля и регулирующего воздействия государственных органов. В связи с этим объявлялось, что весь заготовленный не для личного потребления хлеб берется правительственными организациями на учет. Закупать хлеб предусматривалось по рыночным ценам, однако предполагалось, что процесс хлебозаготовок будет «регулируемым и контролируемым государственной властью». Распоряжение и распределение хлебных запасов передавалось в руки государственных органов продовольствия, получивших право «принудительного отчуждения хлеба»{331}. То же самое предусматривалось и для других продовольственных товаров первой необходимости. Товарами монопольного характера были объявлены не только все хлебные продукты, но также сахар и производимая из него продукция, чай, мед, соль, дрожжи, яйца, маслопродукты, мыло, нитки, обувь и т. п. В результате Казанская продовольственная комиссия, например, постановила закрыть все городские лавки, передав продажу товаров по карточкам кооперативам{332}. В Самаре губернский продовольственный комитет постановил прекратить выдачу масла для реализации не только частным лицам, но даже и кооперативам, а отпускать его исключительно городской продовольственной комиссии для распределения между населением через квартальные организации{333}. Красноречивым свидетельством «дееспособности» продовольственных органов Комуча и эффективности его политики в целом стало включение «в виде пищи» в продовольственную карточку талона на водку{334}.

Таким образом, в условиях товарного дефицита эсеровское правительство Комуча вынуждено было встать на тот же путь, по которому уже давно шел их главный политический противник. Под давлением объективных обстоятельств оно эволюционировало от свободной торговли к политике продовольственной диктатуры, жесткого государственного регулирования сельского хозяйства, отвергнутого им в первые месяцы своего существования. Для деревни это означало возвращение к большевистским порядкам, но только в завуалированной форме.

Концентрированным выражением отношения крестьян к власти Комуча стали результаты мобилизации в Народную армию. Первоначально Комуч пытался создать армию на принципах добровольчества. По плану военного ведомства теоретически ожидалось принять около 120 тыс. добровольцев. Из них предполагалось сформировать 5 дивизий — Самарскую, Сызрано-Хвалынскую, Симбирско-Ставропольскую, Уфимскую и Оренбургскую{335}. 9 июня Комитет выпустил воззвание, в котором призвал бывших солдат «немедленно вступать в ряды добровольческой армии». В воззвании говорилось, что каждый доброволец «будет сыт, одет и будет иметь 15 рублей в месяц на свои нужды», а их семьи будут обеспечены{336}.

Несмотря на торжественные обращения Комуча к крестьянам с призывами выступить на защиту Учредительного собрания, деревня вела себя пассивно. Основная масса крестьян не шла в Народную армию. На призыв откликнулись всего только 6000 добровольцев, главным образом офицеров, студентов и других «белоручек»{337}. Набор новобранцев, по оценке управляющего ведомством внутренних дел, прошел неудовлетворительно. Причем чем ближе район призыва находился к фронту, тем явка была ниже.

Исходя из сложившейся ситуации 30 июня 1918 г. Комуч издает приказ № 64 «О призыве родившихся в 1897 и 1898 гг.»{338} Призыв в Народную армию двух возрастов, а не всех бывших солдат П.Д. Климушкин в своих воспоминаниях объяснил следующим образом: «Старые годы не пойдут, запротестуют и скажут, почему не мобилизуете более молодые годы, а мобилизовать молодые годы ненадежно, это тот самый элемент, который больше всего дебоширил и большевизанил в армии: мобилизуйте, и на следующий же день будете иметь второй Октябрь»{339}. 29 июля 1918 г. Комитет издает последний приказ, регламентирующий условия призыва — № 139 «Об оказании помощи семьям новобранцев». Согласно приказу, семьям призванных в Народную армию общество, используя круговую поруку, должно было оказывать помощь при уборке хлеба, «дабы защитники Отечества были покойны за судьбы своих семей». Выполнение этого приказа возлагалось на губернские, уездные и волостные земства, которые должны были действовать «в соответствии с местными условиями». В случае его неисполнения и «могущих произойти убытков от несвоевременной уборки хлеба, с общества следовало взыскать стоимость посева». За исполнением данного приказа вменялось в обязанность следить уполномоченным Комитета{340}. Призыв двух возрастов в уездах планировалось закончить к 15 июля 1918 г.{341}

Однако мобилизация, так же как и добровольный призыв, полностью провалилась. В отличие от советской власти, Комуч не смог провести тотальную мобилизацию и выставить против Красной армии многочисленную и боеспособную армию. И произошло это прежде всего из-за нежелания крестьян воевать на стороне «учредиловской демократии». Об этом свидетельствуют следующие цифры. На территории Комуча находились порядка 1452 069 трудоспособных мужчин, в подавляющем большинстве своем принадлежавших к крестьянскому сословию. Из них добровольцами в Народную армию записались всего 2000 крестьян, или 0,1%. В ходе принудительной мобилизации в сельской местности удалось призвать примерно 23 000 человек{342}. В то же время летом 1919 г. в одной только Самарской губернии в результате осуществленной советской властью мобилизации в Красную армию под ружье было поставлено 140 тыс. человек, или около Уз трудоспособного мужского населения, а в целом по всем губерниям Поволжья — 454 300 человек{343}.

Подобный результат был получен несмотря на активность исполнительных структур Комуча, который в ходе мобилизации сделал ставку на силовые действия. «Самарские демократы», будучи не в силах решить проблему иными способами и не имея других, более эффективных и доступных им рычагов власти, отдали деревню во власть военщины, которая, пользуясь безнаказанностью, широко использовала против крестьян методы насилия. Воинские отряды, как правило, возглавляемые монархически настроенными офицерами царской армии, пороли новобранцев и их родителей за нежелание идти служить, в ряде случаев расстреливали дезертиров. Одновременно они наказывали крестьян за «пользование землей», «расхищенное имущество» бывших землевладельцев и за другие «грехи большевизма». Следует отметить, что при этом нарушались все основные «демократические принципы», провозглашенные учредиловцами, в том числе приказ Комуча № 3 «О прекращении расстрелов», на законодательном уровне порвавший с репрессивной политикой советской власти{344}.

Учитывая остроту ситуации, управляющий военным ведомством полковник Галкин издал 12 августа 1918 г. специальный приказ о борьбе с дезертирством. В соответствии с ним начальникам пехотных дивизий и начальникам гарнизонов предписывалось «немедленно организовывать особые отряды для поимки беглецов и для предания их военному суду». При каждом отряде следовало «сформировать полевой суд для разбора на месте дел о лицах, кои откажутся вернуться в армию». Следовало предавать суду «за сокрытие дезертиров» и их семьи, а также «составы волостных земств», «кои не примут мер к немедленному возвращению бежавших в свои части» как попустителей и соучастников{345}. Нетрудно заметить, что указанные меры мало чем отличались от тех мероприятий, которые проводились большевиками в деревне в период массовых мобилизаций.

В то же время необходимо отметить, что «учредиловские демократы» пошли гораздо дальше большевиков. Они не только повторили их методы, но и изобрели свои собственные. В частности, именно в период существования Самарского Комуча поволжская деревня впервые за годы Гражданской войны столкнулась с фактами артиллерийского расстрела селений за неподчинение распоряжениям власти. Инициатива применения артиллерии против мирного населения исходила от военных властей, непосредственно занимавшихся мобилизацией и столкнувшихся с крестьянским неповиновением. В частности, одним из ее активных сторонников был Инспектор артиллерии армий Поволжского фронта, генерал-майор Клочков. В своем донесении начальнику полевого штаба армии он предложил расстреливать из артиллерийских орудий деревни, саботирующие призыв в Народную армию. «После одной такой карательной экспедиции об этом узнают, и дезертиров не будет», — заметил он{346}. Было ли это предложение официально принято высшим командованием армии Комуча и самим правительством, нам не известно, но то, что оно осуществлялось на практике, как говорится, «явочным путем», не вызывает сомнений. Об этом имеется достаточно документальных свидетельств. Так, например, 5 сентября в официальном органе Комуча «Вестник Комуча» было напечатано донесение Бузулукского уездного уполномоченного, который сообщил: «При объявлении набора в Бузулукском уезде некоторые из волостей не пожелали дать новобранцев, вследствие чего по отношению к последним были применены репрессивные меры; при стрельбе карательного отряда произошли пожары и причинены убытки некоторым крестьянам, быть может невинным. Последние обратились к уполномоченному с просьбой о покрытии расходов. Признавая всецело виновным в этом сельские общества, оказавшие сопротивление существующей власти Учредительного собрания, бузулукский уполномоченный полагает возмещение расходов пострадавшим отнести за счет тех сельских обществ, которые вынесли постановление о невысылке новобранцев»{347}. 26 августа 1918 г. в с. Горюши Хвалынского уезда Саратовской губернии мобилизовать крестьян в армию Комуча удалось только тогда, когда карательный отряд пригрозил обстрелять село из артиллерийского орудия{348}.

Настоящая вакханалия насилия, не уступавшая действиям критикуемых Комучем большевиков, захлестнула поволжскую деревню в ходе мобилизации в Народную армию. В сводке бюро печати НКВД от 16 августа 1918 г. сообщалось, что в Самарской губернии «упорствующие деревни сметаются с лица земли артиллерией»{349}. В с. Натальино Бугурусланского уезда карательный отряд перепорол всех родственников не явившихся на призыв рекрутов. Особо зверствовали офицеры при сборе с крестьян имущества помещичьих имений, растащенного зимой 1917–1918 гг. В частности, чуть ли не поголовно было порото население с. Воскресеновка Ивановской волости того же уезда{350}. Правительство Комуча было завалено жалобами как отдельных лиц, так и целых обществ на незаконные действия военщины — массовые обыски и аресты, производимые «без предъявления обвинений и без указания оснований»{351}. Никаких реальных мер по их устранению не принималось.

Немало фактов о размахе репрессий в уездах Самарской губернии и произволе карательных отрядов было приведено на VI губернском крестьянском съезде, проходившем в Самаре с 15 по 23 сентября 1918 г. Так, особо острую реакцию съезда вызвал рассказ делегата от Ключевской волости. Приехавший туда для проведения мобилизации в Народную армию отряд казаков окружил село, было арестовано 18 человек. Часть новобранцев скрылась. Тогда казаки выпороли их отцов и матерей. На следующее утро арестованных крестьян вывели на площадь, заставили их раздеться, подстелить под себя одежду, — и всех выпороли. Двоих из них казаки вывели за село и расстреляли. В с. Обрышкино карательный отряд за задержку с мобилизацией в Народную армию «перепорол всех, не исключая и матерей»{352}.

Закономерной реакцией на подобные действия стало развертывание крестьянского движения. В деревнях создавались отряды самообороны, в лесах действовали партизанские отряды, население прифронтовых уездов оказывало содействие наступавшим частям Красной армии. Нами установлено не менее 34 фактов открытого массового противодействия крестьян политике Комуча. Среди них — одно крупное восстание, двадцать восемь волнений в подавляющем числе случаев на почве недовольства мобилизацией и политикой «учредиловцев» как таковой (табл. 9 приложения 2). Кратко остановимся на наиболее значимых из них.

В Самарской губернии весьма показательна история Петропавловской республики — крупного крестьянского восстания. Здесь с вестями о наступлении чехословаков на Самару был создан ревком, возглавивший 8 волостей, организованы боевые дружины, сторожевая разведывательная охрана. Республика продержалась в самом центре владений Комуча вплоть до 19 июля, когда она была разгромлена отрядом казаков Дутова{353}. Также показателен пример села Пестравки Бугурусланского уезда Самарской губернии, где 21 июля 1918 г. ругавшие большевиков и советскую власть двое офицеров были заперты крестьянами в «холодную». Освободил пропагандистов-неудачников подоспевший отряд. Он же заменил сохраненный жителями волостной Совет земством. Но через неделю, когда отряд покинул село, крестьяне вновь упразднили земство и восстановили Совет{354}. В политсводке Главного управления контрразведки Восточного фронта за 25 июля 1918 г. сообщалось о крестьянских волнениях на почве принудительной мобилизации в семи волостях Сызранского уезда в районе Киштыма{355}. О действующих в районе Самары партизанских отрядах крестьян, совершающих налеты на белогвардейцев и чехов, сообщалось в телеграмме зав. политотделом Восточного фронта Шушкова от 26 июля 1918 г. Л.Д. Троцкому{356}.

Бюллетень оперативного отдела Наркомата по военным делам за 26 июля 1918 г. информировал об отказе населения Бирского уезда Уфимской губернии «исполнять приказы чехов о реквизиции лошадей» и «рытье окопов». Здесь же говорилось о том, что в окружающих Самару деревнях крестьяне симпатизируют советской власти, избивают «делегатов из «учредилки», организовывают партизанские отряды{357}. Среди партизанских отрядов Самарского уезда наибольшую известность получил отряд крестьян из селений Домашкино, Ольгино и Утевки. В декабре 1918 г. он влился в Чапаевскую дивизию, где из него был сформирован Домашкинский полк — один из наиболее дееспособных в дивизии{358}.

Важнейшим событием в истории крестьянского движения в Поволжье в рассматриваемый период стал уже упоминавшейся нами VI Самарский губернский крестьянский съезд. Как уже отмечалось, он проходил в Самаре с 15 по 23 сентября 1918 г. На съезд прибыло 229 делегатов из всех уголков Самарской губернии. По замыслам организаторов, съезд должен был продемонстрировать поддержку крестьянством политики Комуча в условиях обострившейся ситуации на фронте. В первую очередь он должен был поддержать проводимую правительством мобилизацию в Народную армию. Чтобы убедить крестьян в необходимости такой поддержки, на съезд были приглашены самые опытные и авторитетные ораторы.

Так, с трибуны съезда к делегатам обратился бывший председатель Учредительного собрания В.М. Чернов, прибывший в Самару из Саратовской губернии. Весь пафос его выступления свелся к призыву поддержать Комуч и мобилизацию в Народную армию: «Встаньте сами на защиту своей свободы, своей чести, достоинства. Скажите «больше я не полезу ни под чье ярмо. Если на выбор будет — ярмо или смерть, я выберу смерть, а не ярмо, потому что я не раб… Помните и берегитесь, чтобы плодами вашей победы над большевиками не воспользовались другие. Поэтому создавайте свою Народную армию. Народная армия и по составу, и по духу должна быть мужицкой, должна жить вашею верой, вашими чаяниями, вашими стремлениями. Только такая армия сумеет вытаскивать каштаны из огня не для других»{359}.

В выступлениях представителей Комуча звучала одна мысль — необходимо защищать «демократическую власть», иначе крестьянство ждет возвращение большевистских порядков со всеми их ужасами. Какова же была реакция делегатов?

Как уже указывалось, на съезде в выступлениях крестьянских посланников были приведены многочисленные факты произвола военщины в ходе мобилизации в Народную армию. Зная реальную ситуацию в самарской деревне в то время, можно представить себе ощущения делегатов, выслушивающих рассказы руководителей Комуча о страданиях крестьян на территории, подконтрольной большевикам. Они знали, что у них творилось то же самое и хотели получить разъяснение происходящему от власти, поскольку уже испытали на себе несоответствие ее лозунгов и реальной политики. Поэтому на съезде зазвучали не те выступления и были заданы не те вопросы, на которые рассчитывали его организаторы.

Так, например, делегат Филатов на одном из заседаний заявил: «Мне волость наказала спросить здесь стоящих у власти социалистов-революционеров: по чьему распоряжению производятся в нашей волости экзекуции над крестьянами?»{360} О неприятных для Комуча крестьянских выступлениях содержится информация в его официальном органе — «Вестнике Комуча». Так, например, корреспондент с горечью констатировал, что на съезде часто звучат вопросы: «Мы согласны воевать с немцами, а зачем нам воевать со своими братьями?». «Вестник» писал, что политика Комуча очень многим крестьянским делегатам напоминает политику царского самодержавия. В частности, по словам делегата из Старобесовской волости, милиция отбирает у крестьян имущество по указанию помещиков{361}. В газете сообщалось, что в ходе обсуждения войны против большевиков многие не верили выступавшим, рассказывавшим об их зверствах. Например, у одного из участников съезда, «крестьянина от Нижегородской губернии», делегаты потребовали проверить документы. То же самое было сделано и в отношении председателя агитационно-просветительной комиссии Комуча В.И. Сучкова, который призывал к борьбе «против большевизма и германизма»{362}. Кто-то из президиума съезда, перебивая речь делегата от Троицкой волости, спросил: «А как смотрят ваши крестьяне на Брестский мир с немцами? — У нас о нем не знают», — ответил делегат. «Мы знаем только то, что у нас производятся беспощадные аресты, арестовывают за одно слово»{363}.

Другим словом, крестьяне в своих выступлениях на съезде рисовали жуткую картину произвола и насилия, творимых в деревнях карательными отрядами, действующими именем Учредительного собрания. Они выразили тревогу, вызванную возвращением в деревню бежавших от советской власти помещиков и теперь с помощью военных «наводящих там порядок». В их речах не было безоговорочной поддержке мобилизационной кампании Комуча и вооруженной борьбы против большевистской России.

Съезду пришлось два раза голосовать по докладу Климушкина о поддержке Комуча. В первый раз за резолюцию Климушкина из 299 голосов едва-едва набралась половина. Это был огромный политический скандал. Пришлось выступить В.М. Чернову, представителям чехословаков — доктору Влассаку и французскому консулу Жанно{364}. Фактически это было прямое давление на делегатов. И то, что оно было реальным, можно судить по их заявлениям на съезде. Например, первой фразой, которую произнес на съезде один из его председателей, ставленник большинства крестьян Самойлов, были слова: «Съезду необходимо заручиться гарантией неприкосновенности личности делегатов, дабы каждый мог говорить свободно»{365}. Повторные результаты голосования распределились следующим образом: за — 129, против — 33, воздержались — 67. Это дало основание кадетской газете заявить, что «деревня наша, как и рабочие». Но все же, констатировала она, деревня «продолжает смотреть на природу вещей большевистскими глазами»{366}.

Главный итог съезда для его делегатов состоял в том, что они еще раз удостоверились, что Комуч никогда не был властью, отвечающей интересам крестьян. Подобное убеждение основывалось на очевидном для крестьян факте: с трибуны съезда не прозвучало осуждения произвола военщины со стороны официальных властей. Наоборот, крестьян призывали служить под командованием тех самых офицеров, которые пороли их и грозили «согнуть в бараний рог». Кроме того, руководство Комуча так и не смогло дать вразумительного объяснения относительно перспектив решения насущных проблем деревни. Все списывалось на войну, точно так же, как это делало в свое время «Временное правительство». По сути, именно по его пути и пошло «демократическое правительство» Комуча. «Война с большевиками до победного конца!» — вот ответ, который получили делегаты съезда на все поставленные ими вопросы. Но ответ этот был им знаком и, конечно, не мог удовлетворить их так же, как и все многомиллионное крестьянство, оказавшееся под властью Комуча. Крестьяне не желали воевать «до победного конца» с большевиками. О причинах этого нежелания исчерпывающий ответ дали члены Агитационного бюро Комуча по вербовке солдат в Народную армию, оказавшиеся по роду деятельности в самой гуще крестьянской массы.

В сводках сведений, составленных по материалам докладов — членов Агитационного бюро по вербовке солдат в Народную Армию, поступавших в военное ведомство Комуча, указывалось, что деревня не желает воевать из-за опасений, что помещики отберут «все, попавшее в руки крестьян во время революции». Об этом же, как уже отмечалось, писали и выходившие на территории Комуча меньшевистские и эсеровские газеты{367}. Другой причиной называлось нежелание крестьян отрываться от полевых работ{368}.

Все источники констатируют факт нежелания крестьян участвовать в Гражданской войне из-за общей усталости деревни, «измученной разрухой»{369}. Крестьяне стремились остаться в стороне от вооруженного противостояния красных и белых. Как отмечали агитаторы Комуча и командиры карательных отрядов, при отказе от мобилизации крестьяне чаще всего заявляли: «Мне не нужна ваша земля и воля, лишь бы вы у меня не брали сына», «Дело затеяли чехи да мадьяры, пусть они и воюют между собой, а наше дело сторона»{370}.

Подобные заявления зафиксировали антигосударственный настрой крестьян, существовавшие у них иллюзии о возможности избежать неизбежность Гражданской войны. Об этом очень точно было сказано в одной из сводок агитбюро Комуча: «Желают, чтобы государственное строительство, защита их благополучия обошлись без жертв с их стороны»{371}. Следует отметить, что данное обстоятельство в качестве основной причины провала мобилизации в Народную армию назвал в своих воспоминаниях и один из руководителей Комуча П.Д. Климушкин. Он писал: «Несмотря на сочувствие новой власти и даже на доверие к ней, все же крестьянство …давало очень неохотно своих сыновей в Народную армию. Это надо констатировать откровенно: ненавидя большевиков, оно вместе с тем еще больше ненавидело гражданскую войну и в этой войне участвовало без всякого энтузиазма… Деревня не хотела больше гражданской войны и жаждала покоя»{372}.

В то же время в ходе мобилизации выяснилось, что крестьяне в своих политических симпатиях были прагматиками и готовы подчиниться сильной власти. Там, где Комуч проявлял эту силу, мобилизация проходила успешно. Например, в рапорте директора департамента Государственной охраны Комуча от 29 сентября 1918 г. указывалось, что в прифронтовых уездах Самарской и Симбирской губерний население «идет навстречу власти» лишь тогда, когда чувствует, что эта власть «твердо преследует сторонников большевизма»{373}. Однако, как видно из результатов мобилизации, сил у Комуча оказалось недостаточно, чтобы «запугать крестьян» и заставить их беспрекословно подчиниться его распоряжениям. Большевикам это сделать удалось.

Резюмируя, можно заключить, что нежелание крестьянства Поволжья защищать «третий путь» в революции и Гражданской войне — революционную демократию было вызвано комплексом причин как объективного, так и субъективного характера. Объективным фактором, безусловно, была общая усталость поволжской деревни, ее антигосударственный, антигородской настрой: остаться в стороне, не участвовать в схватке, пользоваться плодами революции в пределах своей деревни. Но подобные настроения были характерны для всего российского крестьянства.

Антигосударственный настрой крестьян Поволжья подпитывался реальными, а не декларируемыми действиями в деревне исполнительных органов Комуча. По своему характеру они очень быстро стали мало чем отличаться от действий большевистской власти, поэтому воспринимались в деревне без восторга. Но все же они имели одно принципиальное отличие, которое решающим образом меняло ситуацию. За демократическим фасадом Комуча, красивыми словами о свободе крестьяне увидели помещика, жаждавшего вернуть свою землю и жестоко покарать их за самоуправство в 1917 г. Поэтому страх крестьян перед угрозой реставрации помещичьего землевладения заставлял их забывать о притеснениях большевиков, заглушал существовавшую к ним ненависть. Он не мог позволить им безоговорочно встать на защиту антибольшевистского Самарского Комуча. Не в пользу Комуча был и факт причастности к учреждению его власти чехословацких легионеров. Власть, сидящая на иностранных штыках, не могла вызвать уважения народа.

В итоге подавляющее большинство крестьян вынуждено было занять пассивную, выжидательную позицию, в ряде случаев переходившую в позицию «вооруженного нейтралитета». Она оказалась на руку большевикам, которые, используя мобилизационные ресурсы подконтрольных им губерний, создали более боеспособную армию и разгромили Комуч.

Таким образом, опыт Самарского Комуча, не сумевшего увлечь за собой крестьян, убедительно доказывает политическую недееспособность, закономерность краха «демократической альтернативы» в революции и Гражданской войне, неизбежность выхода на арену бескомпромиссного противоборства двух сил — красных, и белых.

В целом оценивая крестьянское движение на территории Самарского Комуча, можно заключить, что с июня по сентябрь 1918 г. включительно на данной территории (в Самарской губернии, части уездов Симбирской и Саратовской губерний) происходили крестьянские выступления на почве недовольства его политикой. Главной причиной была принудительная мобилизация крестьянского населения в Народную армию Комуча. Кроме того, наблюдались факты крестьянского протеста в связи с попытками выступающих от имени Комуча бывших помещиков вернуть себе конфискованное ранее советской властью и крестьянскими комитетами имущество, рабочий скот и сельскохозяйственный инвентарь. Движение имело широкий характер. В нем участвовали крестьяне всех уездов, подконтрольных власти Комуча. Среди форм крестьянской активности преобладали «мирные формы»; саботаж мобилизации, использование механизма крестьянских съездов для защиты своих интересов и др. В то же время, имели место и открытые выступления, которые, как правило, характеризовались локальностью и ограничивались рамками своего или нескольких селений. По сравнению с крестьянским движением на территории Поволжья, контролируемой большевиками, крестьянские выступления на территории Комуча в целом были менее активными. Они не всегда вызывали адекватное противодействие власти и оказывались подавленными ею. Объяснялось это слабостью власти «учредиловцев», оказавшихся не способными быстро и своевременно гасить очаги крестьянского недовольства, как это удавалось делать их противникам — большевикам. Меры, принимаемые Комучем против крестьянства, не были более гуманными и гибкими: массовые порки не взирая на возраст и пол, расстрелы активистов и их родственников, применение артиллерии против непокорных деревень — такова реальность «демократии в Поволжье» под красным знаменем.

* * *

Оценивая первый этап крестьянского движения в Поволжье, можно заключить, что движение приобрело четко выраженный антигосударственный характер. Оно было направлено против попыток власти заставить деревню выполнять государственные повинности без учета каких-либо ее интересов. Такая антигосударственная позиция крестьянства была закономерна в условиях того налогового пресса, который деревня, впервые за многие годы, испытала на себе со стороны власти.

На данном этапе принципиально меняется стратегия крестьянской революции и всего крестьянского движения, свойственная им вначале. Если раньше по своему характеру это движение было наступательным: крестьяне боролись против самодержавия, а затем Временного правительства за землю и свои гражданские права, то теперь, добившись главной цели, крестьянское движение меняется и приобретает другое состояние — из наступательного превращается в оборонительное. С лета 1918 г. крестьяне Поволжья «обороняют» свое главное стратегическое завоевание — право быть хозяином на своей земле — от посягательств на него государства.

Глава 2. ВТОРОЙ ЭТАП КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ (1919 г. — весна 1920 г.)

§ 1. «Чапанная война» и весенние выступления

В 1919 г. начинается второй этап в истории крестьянского движения в Поволжье. Он заканчивается весной 1920 г. Его принципиальное отличие от предшествующих этапов состоит в том, что в это время движение принимает высшие свои формы, достигает высокой степени напряженности, становится постоянно действующим на всей территории региона фактором.

Первым периодом этого этапа стали события «чапанной войны» [«чапан» — крестьянский кафтан, от которого пошло пренебрежительное название крестьян горожанами. — В. К.] в Среднем Поволжье в марте 1919 г. и другие крестьянские выступления, органически связанные с ней. Их причинами по-прежнему оставались непомерные с точки зрения возможностей крестьянских хозяйств государственные повинности: продразверстка, чрезвычайный налог, реквизиции скота, трудовая повинность, мобилизации в Красную армию.

Документы свидетельствуют, что территория крестьянского движения в 1919 — начале 1920 гг., локализация его эпицентров были напрямую связаны с ходом, характером и результатами военного противоборства в регионе. Так, например, во второй половине 1918 г. эпицентры крестьянского движения находились на территории, контролируемой Советским правительством. В 1919 г. они перемещаются на восток, в районы, освобожденные осенью 1918 г. от власти Самарского Комуча. Именно здесь вспыхивает «чапанная война». В то же время на территории, бывшей эпицентром движения в 1918 г., ситуация остается относительно спокойной. В 1920 г. эпицентр сосредоточивается в районах Самарской, Казанской и Уфимской губерний, перешедших под контроль советских властей после провала весеннего, 1919 г. наступления в Поволжье армии Колчака и успешных наступательных действий Красной армии в последующие месяцы. Кроме того, после разгрома Деникина активизируется крестьянское повстанчество на Юге региона — в Царицынской и Астраханской губерниях. В 1920 г., так же как и в случае с «чапанной войной», именно освобожденная территория становится зоной масштабного «вилочного восстания».

Подобная ситуация вполне закономерна и обусловлена политикой советской власти на этой территории. В 1918 г. основным ее объектом стали Пензенская, Казанская губернии, большая часть Симбирской и Саратовской губерний. Остальная часть региона была вне зоны влияния советов. Именно контролируемая ими территория попала под пресс реквизиционно-мобилизационной политики большевиков и, как следствие, — эпицентром крестьянского движения.

Взрыв крестьянского недовольства весной 1919 г. в уездах Самарской и Симбирской губерний, где развернулась «чапанная война», объяснялся тем обстоятельством, что именно на них после освобождения Среднего Поволжья от власти белых пала основная тяжесть продразверстки и других натуральных повинностей. Например, из урожая 1918 г. только одна Самарская губерния дала Советской России одну пятую часть всего добытого в заготовительную кампанию хлеба{374}. Ситуация усугублялась близостью фронта. Для срыва готовившегося весной 1919 г. наступления армии Колчака местной власти необходимо было мобилизовать все людские и материальные ресурсы. «Чапанная война» стала ответной реакцией крестьянства на практические действия по выполнению данной задачи{375}.

На этом примере хорошо видно, что проводимая большевиками политика «военного коммунизма» делала крестьянский протест неизбежным. Ее «антикрестьянский характер» проявлялся в двух главных обстоятельствах: безэквивалентном обмене крестьянской продукции и ставке власти на голое принуждение и насилие при проведении в деревне государственных повинностей. Многочисленные документы свидетельствуют, что в ходе сбора продразверстки зимой 1918–1919 гг. в Симбирской и Самарской губерниях крестьяне отдавали хлеб фактически даром, поскольку у заготовителей не имелось в достаточном количестве денежных знаков и обещанной в обмен на хлеб мануфактуры{376}. Крестьян крайне возмущало, что разверстка проводилась бессистемно, «на глазок», без учета реального положения их хозяйств. В частности, в подавляющем большинстве случаев при сборе продразверстки властью не были выяснены реальные излишки хлеба, составлены соответствующие ведомости. Работавшие в селениях продотряды просто выгребали весь хлеб подчистую, не считаясь ни с какими нормами. В частности, именно из-за огульных реквизиций продовольствия и скота инструктором Беловым в с. Новодевичье Сенгилеевского уезда Симбирской губернии и началась «чапанная война». Об этом было заявлено самими повстанцами в телеграмме председателю Симбирского губисполкома Гимову от 7 марта 1919 г. В ней сообщалось: «Никакого кулацкого восстания не было. Возник конфликт с инструктором тов. Беловым на почве неправильной реквизиции хлеба и скота, так как излишек хлеба и скота не был выяснен, и учетные ведомости не были закончены, но тов. Белов приступил к насильственной реквизиции»{377}. Об этом же говорилось — уже после подавления восстания — в телеграмме В.И. Ленину от члена Особой комиссии Президиума ВЦИК по ревизии Поволжья С.В. Малышева, датированной 19 апреля 1919 г. Он предлагал «пересмотреть разверстку хлеба, которая создана по посевной площади при плохом обследовании самого урожая, разница в котором теперь иногда встречается 50%»{378}. Многочисленные участники подавления «чапанной войны» также указывали в своих отчетах на несправедливый для крестьян характер проводимой властью продовольственной кампании. Например, в сообщении информатора Истомина в Реввоенсовет Восточного фронта о его поездке в Корсунский уезд Симбирской губернии указывалось: «В данное время крестьяне некоторых восставших деревень совершенно разорены. Прошлым летом комбедами был произведен учет хлеба, и на каждого члена семьи оставляли по пуду зерна. Исходя из этого у крестьян не могло быть остатка хлеба, но, несмотря ни на что, красноармейцы приходили в хату к крестьянину и требовали мяса, масла и разных пищевых продуктов, с крестьянина драли три шкуры»{379}.

Теми же методами осуществлялись и реквизиции скота. Для уездов Самарской, Симбирской, Казанской губерний, попавших в зону боевых действий осенью 1918 г., они оказались чрезвычайно болезненными, поскольку во время Самарского Комуча там провели мобилизацию рабочих лошадей в Народную армию. В частности, на территории Поволжья в 1918 г. белогвардейцами было мобилизовано, куплено и реквизировано 53 612 лошадей. Из них: в Симбирской губ. — 4985, Самарской — 14 824, Казанской — 7576{380}. О тяжелой ситуации с обеспеченностью скотом в крестьянских хозяйствах Симбирской и Самарской губерний шла речь, например, в телеграмме уже упоминавшегося члена Особой комиссии С.В. Малышева от 19 апреля 1919 г. В ней говорилось: «…для укрепления наблюдаемого хорошего отношения крестьянства прошу спешно поручить Наркомпроду по возможности отменить реквизицию убойного скота Симбирской, Самарской губерний, ибо там в некоторых волостях не осталось и по одной корове домохозяину, по возможности приостановить реквизицию лошадей, наличие коих теперь там ничтожное»{381}.

Объявленная местной властью реквизиция 1/10 части коров, 10% бычков от 1 года и до 2,5 лет, а также мобилизация рабочих лошадей на перевозки топлива, войск и военного снаряжения вылилась в вакханалию насилия со стороны ее непосредственных исполнителей{382}. О применяемых ими методах было сказано, например, в докладе сотрудников инструкторского отдела ВЧК Логинова и Смирнова, направленном председателю ВЧК Ф.Э. Дзержинскому 9 мая 1919 г. Обращаясь к теме реквизиции скота, авторы доклада отмечали: «… приезжает какой-либо [уполномоченный] деревню и объявляет: «Вы должны дать столько-то лошадей, столько-то рогатого скота и овец и последних, по-возможности, помоложе, не считаясь, стельны ли они или нет, за неисполнение приедет карательный отряд и заберет все. Разъяснений не бывало»{383}.

Весьма обременительной повинностью для крестьян стала проводимая одновременно с реквизицией скота и мобилизацией лошадей объявленная Райкожей реквизиция кож и ремней. На практике она вылилась в бессистемное изъятие конской упряжи, что создавало для крестьянских хозяйств существенные трудности в ходе предстоящей посевной кампании, а также при выполнении многих других хозяйственных работ{384}.

О масштабах государственного насилия над крестьянством поволжских губерний в предшествующий «чапанной войне» период свидетельствует огромное количество документов. Поэтому ограничимся лишь некоторыми, относящимися к одному сюжету, — сбору в регионе чрезвычайного революционного налога, введенного Декретом ВЦИК 30 октября 1918 г. Так, зимой 1919 г. в с. Пилна Курмышского уезда Симбирской губернии комбед арестовал 40 «кулаков», посадил их в «холодную», чтобы заставить заплатить чрезвычайный налог, через три дня шестеро заключенных были найдены замерзшими{385}. 13 января 1919 г. председатель Пензенской губернской по чрезвычайному налогу комиссии Каган разослал телеграмму председателям уисполкомов и финотделам с категорическим указанием прекратить несанкционированные сверху порки неплательщиков налога, «угрозы расстрелом», заключение их «в нетопленное помещение с нарочно выставленными окнами»{386}. В телеграмме завполитотделом Восточного фронта Г.И. Теодоровича и члена РВС фронта С.И. Гусева В.И. Ленину и Я.М. Свердлову от 17 марта 1919 г. говорилось: «Безобразия, которые происходили в Симбирской губернии, превосходят всякую меру. При взимании чрезвычайного налога употреблялись пытки вроде обливания людей водой и замораживания… При реквизиции скота отнимали и последних кур»{387}.

Как свидетельствуют источники, решающим моментом, обусловившим восстание, было совпадение во времени и территории сразу нескольких кампаний по выполнению крестьянами государственных повинностей, проведение которых было объективно необходимым в связи с острой ситуацией на фронте. Они как бы «свалились» на деревню, которая ответила на повинности вооруженным протестом. Об этом очень убедительно, на наш взгляд, сказано в докладе председателя Самарского губисполкома Л. Сокольского в Совет Народных Комиссаров, датированном 13 мая 1919 г. «Те повинности, которые крестьянин губерний, не находящихся в непосредственной сфере гражданской войны, выполнял постепенно, — отмечал Сокольский, — здесь, после занятия Самарской губернии советскими войсками, он должен был выполнить в короткий срок. Ему сразу был предъявлен ряд обязательств экономического характера, а близость фронта увеличивала эти тяготы. Поставка подвод для армии до последнего времени без какой-либо оплаты, мобилизация людей, лошадей, верблюдов, различные реквизиции, перевалочная грузовая повинность через Волгу — все это в достаточной мере расстраивало крестьянское хозяйство, ухудшая его и без того потрепанный инвентарь. Сильно отягощала крестьян поставка дров для Самары и железной дороги. Раньше значительная часть заготовленных дров подвозилась во время навигации, а железная дорога обслуживалась главным образом жидким топливом. Взамен ссыпанного хлеба крестьянин, ввиду расстройства транспорта и ряда других причин, не получал достаточного количества мануфактуры и др. товаров. Были случаи, когда беднота, не ссыпавшая хлеба, стояла при удовлетворении мануфактурой на последнем месте»{388}.

«Чапанная война», по нашим данным, продолжалась с 3 по 27 марта 1919 г. на территории Симбирской и Самарской губерний. Число участников восстания колебалось от 50 до 150 тыс. человек. В Симбирской губернии эпицентры восстания находились: в Новодевиченской, Русско-Бектяшинской, Горюшкинской, Собакинской, Теренгульской, Поповской волостях (Сенгилеевский уезд); в Аскульской, Усольской, Печерской, Усинской, Ст. Рачейской волостях (Сызранский уезд); в районе ж/д Симбирск-Инза (на линии ст. Чуфарово-Вешкайма), в с. Соплевка (Корсунский уезд); в районе Алатырь-Шиханы, селениях Ключи и Кандарат (Алатырский уезд); в Шугуровской и еще двух волостях (Ардатовский уезд); в Буинском уезде; в Самарской губернии: в уездном г. Ставрополе, селениях Бинарка, Ягодное, Хрящевка, Пискали, Еремкино, Федоровка, Узюково, Ново-Матюхино (Н. Матюшкино), Тимофеевское, Жигулевской волости (Ставропольский уезд); Нижне-Санчелеевской волости, в селениях Изюково, Пискалы, Еремкино, Новая и Старая Бинарадка, Мусорка, Ташла, Белый Яр (Мелекесский уезд); в ряде волостей средней и южной части Самарского уезда, (в районе ст. Обшаровки); в Кинель-Черкасском районе (на линии ст. Кротовка-Сергиевск), селения Сидоровка и Захаркино, Кабаново, Нижняя Козловка (Бугурусланский уезд); в ряде селений Бузулукского уезда, прилегающих к Кинель-Черкасскому району; в ряде селений Бугульминского уезда. Лозунги восстания были: «Да здравствует советская власть на платформе Октябрьской революции», «долой коммунистов и коммуны», «долой коммунистов, комиссаров и евреев», «за очистку советской власти от негодных элементов-большевиков», «да здравствует Учредительное собрание», «вся власть трудовому народу, долой засилье коммунистов, долой кровопролитие, да здравствуют Советы», «за веру православную»{389}.

Масштабы «чапанной войны» (территория, число участников, задействованные силы для подавления и т. д.) были беспрецедентными для Поволжья с времен восстания Е.И. Пугачева. Повстанцами были созданы собственные органы власти, издавалась газета, они вели ожесточенные бои с карательными отрядами. Именно поэтому «чапанная война» является особым периодом в истории крестьянского движения в регионе. В лозунгах и программных документах повстанцев была ясно сформулирована основная цель крестьянского движения: прекращение насильственной «военно-коммунистической политики» большевиков. «Чапанное восстание» продемонстрировало приверженность крестьянства революционным завоеваниям 1917 г.; они не ставили под сомнение советский строй и, таким образом, не смыкались в своих действиях с белой контрреволюцией (см. об этом подробнее главу 2 (раздел 3) настоящей книги).

В неразрывной связи с «чапанной войной», на наш взгляд, следует рассматривать крестьянские выступления в других районах Поволжья, в том числе примыкающих к ее эпицентру. Все они имели те же причины, что и «чапанная война»: недовольство чрезвычайным налогом, реквизициями и т. д. В частности, крупные крестьянские восстания в марте 1919 г. произошли в Чистопольском, Тетюшском и Мамадышском уездах Казанской губернии, в Сердобском уезде Пензенской губернии и в других районах{390}. Таким образом, весна 1919 г. ознаменовалась массовыми крестьянскими выступлениями в регионе на почве недовольства крестьян чрезвычайным революционным налогом, продразверсткой и другими государственными повинностями.

Они стали серьезнейшим испытанием для Советского государства. Учитывая значимость в истории крестьянского движения в Поволжье «чапанного восстания», считаем целесообразным более подробно остановиться на действиях власти по его подавлению. На этом примере можно получить полное представление о методах и приемах, практиковавшихся карательно-репрессивными органами в ходе борьбы с крестьянским движением.

Весной 1919 г. в связи с масштабностью крестьянского протеста получили более широкое — по сравнению с 1918 г. — распространение репрессивные методы его подавления, особенно в случаях гибели от рук повстанцев ответственных советских и партийных работников. До начала «чапанной войны» это проявилось в полной мере в бакурских событиях, явившихся одной из самых трагических страниц в истории крестьянской революции в Поволжье.

В начале марта 1919 г. в с. Бакуры Сердобского уезда Саратовской губернии крестьянами были убиты председатель уисполкома Губин, председатель уездной ЧК Федулов и сопровождавший их милиционер Мирзяев. Кроме того, оказался тяжело ранен начальник уездной милиции Свиденков. Убийство было спровоцировано самими ответственными работниками, приехавшими в село на масленицу. Будучи пьяными, они в резкой форме потребовали от крестьян выполнения чрезвычайного революционного налога; оскорбили чувства верующих, находившихся в сельской церкви. И, наконец, бросили в толпу гранату, которая по счастливой случайности не взорвалась. В результате приезжие работники были зверски избиты толпой, и трое из них от полученных ранений скончались. Прибывший в Бакуры карательный отряд под командованием уездного военкома Дворянчикова расстрелял из пулемета почти все мужское население села — 60 человек{391}.

Факт убийства крестьянами руководящих работников уездного уровня получил освещение на страницах «Известий ВЦИК». Причем совершенно безосновательно действия крестьян были названы «выступлением кулаков»{392}. Наряду с проведенной массовой экзекуцией Сердобский уездисполком 31 марта 1919 г. отказал крестьянам с. Бакуры в открытии при селе медицинского и ветеринарного докторского пункта, о чем они ходатайствовали 12 февраля 1919 г.{393} Таким образом, селение было лишено больницы за участие в восстании. Кроме того, местные власти провели конфискации имущества и скота у его активистов{394}.

Первой реакцией Симбирского губисполкома и губкома РКП(б) на протест крестьян стал ультиматум, направленный в центр восстания — с. Новодевичье Сенгилеевского уезда 6 марта 1919 г. Симбирский губисполком и губком партии потребовали в течение трех часов прекратить борьбу и пообещали повстанцам выслать для выяснения причин крестьянского недовольства комиссию в составе представителей губисполкома, губкома, уисполкома и РВС Восточного фронта{395}. В этот же день губисполком обращается в агитационный отдел при губкоме партии с просьбой прислать в Сенгилеевский уезд трех агитаторов, которые незамедлительно туда направляются{396}.

7 марта 1919 г. президиум Самарского губисполкома «в связи с противосоветскими беспорядками в Ставропольском районе» образовал революционно-полевой штаб для подавления восстания под председательством члена губисполкома Тронина, в штаб вошли командующий всеми вооруженными силами, помощник командира Самарского рабочего полка Шевердин и член Самарской губчека Нагибин. Штабу передали «всю полноту военной и гражданской власти»{397}.

Для подавления восстания привлекаются все имеющиеся в распоряжении губернских властей вооруженные силы и, в первую очередь, отряды губчека. Они сразу же направляются в эпицентр движения для его скорейшей ликвидации. Представляет интерес в связи с этим тактика карательных отрядов ЧК. Прежде чем начать акцию возмездия, они выдвигают повстанцам ультиматум, в котором пытаются доказать, что они стали жертвой обмана местных кулаков надо подумать о своих семьях. Все ультиматумы содержат также угрозу участникам восстания относительно последствий возможных жертв в рядах карателей в момент столкновения. В этом случае крестьянам сулят суровое возмездие (например, ультиматум 7 марта 1919 г. повстанцам с. Хрящевки Ставропольского уезда Самарской губернии){398}.

Пользуясь близостью частей Красной армии, дислоцированных на территории губернии, местные власти обращаются за поддержкой к их командованию. Одновременно в охваченных движением уездах создаются ревкомы, чрезвычайные следственные комиссии, эти уезды и уездные центры переводятся на осадное (военное) положение. Власть на местах сосредоточивается в руках начальников особых отделов ЧК, Красной армии, военкомов, командующих воинскими соединениями{399}.

В ходе «чапанной войны» исключительную роль сыграло командование Восточного фронта (ВФ), чьи части отражали в тот момент наступление на Поволжье белогвардейской армии Колчака. Прежде всего оно взяло на себя ответственность за быстрейшую его ликвидацию, поскольку этого настоятельно требовала ситуация на фронте.

Об этом было заявлено в телеграмме РВС ВФ главкому и председателю РВСР от 9 марта 1919 г. В ней сообщалось, что в охваченных восстанием Мелекесском, Ставропольском, Сызранском и Сенгилеевском уездах все армейские силы вошли в подчинение Симбирскому губвоенкому, который, в свою очередь, был подчинен реввоенсовету фронта{400}.

В соответствии с приказом РВС фронта военная помощь местным властям в подавлении данного крестьянского восстания была оказана РВС 4-й армии ВФ под командованием М.В. Фрунзе. Так, 10 марта 1919 г. РВС 4 армии издан приказ о командировании батальона с 2 орудиями в Сызрань в распоряжение начальника особого отдела Куземского{401}. В тот же день из Самары в район восстания выехал отряд численностью 600 человек пехоты и 35 человек кавалерии при 1 орудии под командованием члена РВС 4-й армии Баранова и Быховского. Штаб Восточного фронта для придания большей эффективности карательной операции предложил использовать против повстанцев «аэроплан с запасом зажигательных бомб и запасом бензина». Непосредственное наблюдение за действиями частей фронта против повстанцев осуществляли члены РВС ВФ Гусев и Смилга. Они же держали в курсе событий главкома Каменева{402}.

И марта 1919 г., осознав, наконец, опасность «чапанной войны», Самарский губисполком образует губернский военно-революционный комитет под председательством Л. Сокольского. Губвоенревком объявляет осадное положение в Ставропольском районе Мелекесского уезда, в районе ст. Обшаровка, в уездах Симбирской губернии по железнодорожной линии от Кинеля до Батраков. Для противодействия проникновению повстанцев на железную дорогу создается железнодорожный ревком{403}. Военно-революционный комитет Самарской губернии выпускает воззвание «К крестьянам», где «главными верховодами мятежей» назывались кулаки и белогвардейцы, «подготовлявшие это выступление долгое время, исподволь»{404}.

В зоне восстания действовали три сводных карательных отряда (Мелекесский, Сенгилеевский и Сызранский), командование которых широко использовало артиллерию в качестве решающего аргумента в споре с повстанцами. Артиллерийские обстрелы деревень имели не только большое психологическое, но и практическое значение. Каратели били по самому больному — деревянным крестьянским избам, которые сгорали, как спички. Причем следует напомнить, что дело происходило ранней весной, и еще держались морозы. Поэтому артиллерийский обстрел селений мог иметь для крестьянских семей самые негативные последствия. Это прекрасно понимали каратели. Они «продолжили традиции» военщины Самарского Комуча, также использовавшей против крестьян артиллерию. В частности, селения Хрящевка, Мордово и Усинское, жители которых попытались оказать сопротивление карательным войскам, были подожжены артиллерийскими снарядами{405}.

Карательные отряды добивались успеха, пользуясь своим преимуществом в вооружении. Это отчетливо видно по потерям сторон в ходе столкновений. Так, например, в бою за село Чувашский Сускан в Мелекесском отряде был ранен 1 каратель, потери повстанцев составили 15 человек убитыми{406}. По сообщению командующего всеми силами Ставропольского района Шевердина, за период с 7 по 14 марта 1919 г. соотношение потерь «чапанов» и красноармейцев в ходе боев за селения Бинарка, Пискали, Еремкино и Ставрополь было следующим: с советской стороны 3 убитых и 6 раненых, со стороны повстанцев — убитыми 81 человек{407}. Единственным исключением был разгром повстанцами села Усинское отряда карателей, который попал в удачно расставленную для него засаду. Однако он не был полностью уничтожен, как об этом сообщил в Центр Фрунзе. В ходе этого боя было убито 16 красноармейцев и 63 ранено. За это крестьяне жестоко поплатились. Как уже было сказано выше, село было полностью сожжено. По приговору военно-полевого суда там было расстреляно 125 участников восстания — почти по 8 человек за каждого убитого красноармейца{408}.

Расстрелы стали самым действенным средством приведения в покорность восставших крестьян. Они широко применялись карателями в ходе подавления «чапанной войны». Руководителей и зачинщиков восстания расстреливали на месте без всякого судебного разбирательства{409}. В восставших селениях действовали военно-полевые суды, каравшие повстанцев «по закону военного времени, вплоть до расстрела». Эти суды создавались явочным путем, по инициативе командиров карательных отрядов и местных Чрезвычайных комиссий. И лишь задним числом губернские власти санкционировали их деятельность{410}.

О расстрелах предводителей восстания население широко оповещали через местную печать{411}. Казни проводились публично, при большом скоплении народа{412}. Для этого ЧК и карательные отряды собирали сельские сходы, на которых объявлялся расстрельный приговор в отношении повстанцев, которые подлежали немедленному расстрелу{413}, захваченных с оружием в руках, а также участвовавших в насилиях по отношению к советским работникам.

О масштабах казней можно судить по следующим фактам. В селе Уссинском задержанные дезертиры — участники восстания были «расстреляны через пятого»{414}. По собранным заведующим историческим отделом Сызранского музея Н. Гурьевым сведениям, за период с 7 по 13 марта 1919 г. в Сызранском узде Симбирской губернии было расстреляно: в Уссинской волости — 125 человек, Шигонской — 77, Старо-Рачейской — 40, Усольской — 29. Кроме того, по его данным, из числа взятых в ходе восстания заложников в Сызрани и уезде было расстреляно 43 человека{415}. В докладной записке Троцкому и Ленину от 17 марта 1919 г. командующий 4-й армии М.В. Фрунзе сообщал, что наряду с 1000 убитых повстанцев в ходе подавления восстания более 600 «главарей и кулаков» было расстреляно по приговорам военно-полевых судов{416}.

Однако эта цифра не последняя. Как уже отмечалось, только 18 марта 1919 г., на следующий день после составления вышеупомянутой записки командарма 4-й армии, Самарский губвоенревком узаконил деятельность военно-полевых судов. И они продолжали активно работать, по крайней мере, до конца марта 1919 г. В одном только Ардатовском уезде Симбирской губернии за период с 21 по 27 марта было расстреляно 150 повстанцев, в то время как потери коммунистов и советских работников составили 18 человек{417}. В докладе президиуму ВЦИК председателя Особой комиссии по ревизии Поволжья П.Г. Смидовича жертвы повстанцев определялись числом «не менее 1000 человек», с советской стороны — «до двухсот человек»{418}. Таким образом, «чапанная война» была подавлена с помощью вооруженной силы самым решительным образом.

В то же время массовый характер движения делал невозможным ставку только на крайние меры. И власть это прекрасно понимала. Решительно уничтожая зачинщиков, разрушая наиболее строптивые селения, она одновременно стремилась внести успокоение в крестьянские массы с помощью других средств. Руководствуясь проверенным лозунгом «разделяй и властвуй», большевики стремились расколоть крестьянство, отделить рядовых участников от активистов восстания. В этой связи заслуживает внимания постановление Сызранского ревкома от 13 марта 1919 г. «О пленных кулаках». Оно предусматривало деление пленных повстанцев по степени виновности на три категории: 1) принимавших активное участие в восстании и подлежащих расстрелу; 2) способствовавших восстанию другим путем и подлежащих отправлению на общественные работы; 3) невиновных, подлежащих освобождению{419}.

Именно подобным образом и поступали карательные органы в зоне восстания. Процент расстрелянных — по сравнению с числом арестованных крестьян — был невелик. Например, в том же Сызранском уезде было расстреляно 8% от общего числа арестованных повстанцев{420}. К большинству из них применялись меры идеологического, воспитательного характера. В сознание крестьян внедрялась мысль о суровой, но справедливой советской власти, которая беспощадна к врагам, но милостива к искренне раскаивающимся гражданам, по своей политической несознательности или под принуждением оказавшимся в стане контрреволюции. Поэтому в ходе подавления широко практиковались сельские сходы во всех селениях, поддержавших восстание, где крестьяне в присутствии представителей карательных органов принимали покаянные резолюции. Наряду со словами раскаяния в них присутствовал главный для власти сюжет: обещание крестьян впредь беспрекословно выполнять все возложенные на них государственные повинности{421}.

В зоне восстания развертывалась активная пропагандистская работа. Крестьянам разъяснялась суть политического момента, указывалась ошибочность их позиции в условиях продолжавшейся Гражданской войны. Именно война называлась главной виновницей народных страданий. И пока она не завершилась, крестьянам следовало терпеть и помогать советской власти побеждать ее врагов, в противном случае они могут потерять все, что дала им революция{422}.

Важнейшим тактическим приемом, который власть стала использовать в 1918 г., стало возложение ответственности на местных работников, которые своими противозаконными действиями якобы спровоцировали народный бунт. В этих целях сверху, по инициативе центра, создавались специальные комиссии, наделенные широкими полномочиями. Их задачей являлся поиск «стрелочников» из числа наиболее ненавистных и известных населению своим произволом работников советских учреждений. Благо, что таких субъектов было немало, особенно в органах милиции и Ч.К. Чтобы придать этой версии большую убедительность, этих работников называли замаскировавшимися белогвардейцами, чуть ли не выполнявшими специальное задание подрывных контрреволюционных организаций. Например, арестованный особым отделом РВС Восточного фронта бывший уполномоченный по сбору продразверстки А.Ф. Белов, спровоцировавший своими насильственными акциями восстание в с. Новодевичье, был объявлен агентом белогвардейцев, поскольку «при чехах был в Новодевичьем судебным приставом»{423}.

Для расследования причин «чапанной войны» в конце марта — начале апреле 1919 г. в Симбирской губернии работала Особая комиссия ВЦИК по ревизии Поволжья под председательством П.Г. Смидовича. Ее главной задачей было умиротворить крестьянство и локализовать его недовольство в уже очерченных границах{424}.

Наибольшую настойчивость в создании этой комиссии проявил Л.Д. Троцкий. Во время восстания он находился неподалеку от его эпицентра. В частности, его поезд курсировал из Рузаевки в Симбирск, и он имел полное представление о картине крестьянского протеста{425}. Как политик и руководитель Красной армии Троцкий понимал необходимость создания стабильной ситуации в тылу в условиях обострения положения на Восточном фронте. Для этого следовало устранить недостатки, которые оказались присущи местным органам советской власти. Важнейшей тактической задачей было убедить крестьян в непричастности центральной власти к действиям на местах ее отдельных представителей.

«Чапанная война» раскрыла глаза Троцкому на истинное положение крестьянства и заставила его трезво оценить проводившуюся партией большевиков линию на особые отношения с беднотой. 21 марта 1919 г. в своей телеграмме Ленину и Сталину он сообщал, что одной из причин восстаний в Симбирской и соседних губерниях явилась «крайне плохая работа волостных советских и партийных учреждений», в то время как «восставшие в массе своей с уважением и доверием относятся к центральной власти». Он предложил направить «ударную советскую инспекцию» в особый отдел Восточного фронта и главные пункты Поволжья{426}. В следующей телеграмме он определил персональный состав «инспекции» для «успокоения крестьянских элементов» в составе Каменева, Смилги, Гусева{427}. На следующий день, 22 марта 1919 г., в телеграмме Сталину Троцкий конкретизировал основную цель предполагаемой комиссии, которая должна была «поддержать веру в поволжском крестьянстве в центральную советскую власть, устранить наиболее кричащие непорядки на местах и наказать наиболее виновных представителей советской власти, собрать жалобы и материал, который мог бы лечь в основу демонстративных декретов в пользу середняков»{428}. Чтобы деятельность комиссии получила нужный резонанс в крестьянской среде, Троцкий в своем послании Сталину от 24 марта 1919 г. предложил организовать «разглашение» постановления ЦИК о назначении ревизии в Поволжских губерниях в советской печати{429}.

Особая комиссия ВЦИК по прибытии в Симбирск 2 апреля 1919 г. провела экстренное заседание Симбирского губисполкома, на котором рассмотрела вопрос «О сенгилеевских событиях». Принятое постановление предусматривало: 1) предать губревтрибуналу всех работников, против которых имеются обвинения; 2) делегировать в прибывшую комиссию ВЦИК члена губисолкома А. Измайлова{430}. 6 апреля 1919 г. Особый ревтрибунал при комиссии ВЦИК рассмотрел дело ряда бывших руководящих работников Сенгилеевской милиции и ЧК, арестованных за несанкционированные расстрелы и избиения крестьян. Он приговорил к расстрелу начальника Сенгилеевской милиции Я.Ю. Блюма за то, что он, «обладая большою опытностью и сознательностью, не останавливал преступную работу своих товарищей и подчиненных ему лиц и сам в наибольшей мере участвовал в указанных выше преступлениях». Бывшие председатель Сенгилеевской ЧК Саблин и председатель местной организации РКП(б) Мач были приговорены 10 годам принудительных работ. Их не расстреляли в силу того, что Саблин — «старый рабочий», «по своей политической безграмотности не мог играть в ЧК руководящую роль и не мог понимать того вреда для революции, который наносился ей работой ЧК в Сенгилее», а Мач — «по своему юному возрасту и неопытности не мог учесть неизбежные контрреволюционные результаты своей работы»{431}. 7 апреля 1919 г. три местных сотрудника были осуждены: один — на три года: двое — в рабочие батальоны для тыловых работ соответственно на 6 и 4 года{432}.

О работе комиссии широко оповещалось население через средства массовой информации. Линия на превращение местных работников в главных виновников восстания была закреплена в выступлении Троцкого на объединенном заседании Самарского губисполкома, комитета РКП и представителей профсоюзов 6 апреля 1919 г. В нем председатель РВСР, в частности, отметил: «На верхах и на низах к советской власти прилипли элементы, глубоко чуждые коммунистической политике… Так, мне показывали в Казанской губернии документ относительно Сенгилеевского уезда, где крестьяне подвергались невероятным заущениям [ущемлениям прав. — В. К.] со стороны каких-то маленьких советских чиновников… И когда я эти документы прочитал… Я сказал, что будь я в вашем трибунале, я бы созвал крестьян Сенгилеевского уезда, вызвал бы, с одной стороны, тех подлейших агентов Колчака, которые их подбивали к разрушению ж/д., а с другой — вот этих, будто бы советских, прохвостов, которые, пользуясь именем советской власти, угнетали крестьян — и одним и тем же взводом красноармейцев расстрелял бы и тех и других»{433}.

Однако тот же Троцкий в своем письме в ЦК РКП(б) «О нашей политике по отношению к крестьянству», датированном мартом 1919 г., указал, что причина «циничного (под видом классового) подхода к крестьянству» не только со стороны «новоиспеченных администраторов авантюристского типа», но и «совершенно искренних коммунистов» заключалась в том, что они «не верили в возможность более дружественной политики по отношению к крестьянству». Он сообщил, что объявленная VIII съездом партии линия на союз с середняком «может в известной постановке вызвать нежелательные явления и даже привести к некоторой деморализации в рядах партии». Например, многие местные коммунисты считали, «что это со стороны центра только уловка, пускание пыли в глаза и пр.». А «один из товарищей», видимо, симбирских работников, не соглашаясь с его доводами, упрекнул Троцкого «в неправильных предпосылках», поскольку середняк, как известно, был врагом власти, и поэтому «политика в отношении к нему должна сводиться к подачкам и подкупу и прочее». Именно в силу подобной позиции крестьянство рассматривалось многими местными работниками в качестве «непримиримого классового врага», и тем самым система «бессмысленных нередко расправ» получала свое идеологическое обоснование{434}.

Из приведенного отрывка совершенно очевидно, что Троцкий признал факт враждебного отношения к основной массе крестьян значительного числа местных коммунистов. Почему же они «не верили в возможность более дружественной политики по отношению к крестьянству»? Думается, ответ очевиден — на протяжении всего 1918 г. власти на местах следовали проводимой сверху политике большевистского руководства на социальное расслоение деревни, в соответствии с которой лишь деревенская беднота рассматривалась в качестве социальной опоры советской власти. Все остальные категории крестьянства были зачислены во враждебный социализму кулацкий лагерь. Отсюда и соответствующее поведение властей по отношению к его представителям. Чего особо церемониться с саботажниками и потенциальными союзниками контрреволюции! Избранная установка на поиск «стрелочников» была правильной с точки зрения успокоения крестьянства, но она не соответствовала действительности, поскольку главную ответственность за крестьянские восстания несла все же центральная власть.

Применив крайние меры по отношению к активистам восстания, комиссия ВЦИК и губернское руководство, исходя из решений VIII съезда РКП(б), взяли курс на амнистирование и освобождение из мест заключения рядовых его участников{435}. Массовое освобождение крестьян-«чапанов» началось после публикации в «Известиях ВЦИК» декрета ВЦИК от 25 апреля 1919 г. «Об освобождении из заключения некоторых категорий арестованных и осужденных». Согласно декрету всем губернским ЧК и революционным трибуналам вменялось в обязанность «немедленно освободить от заключения тех замешанных в столкновениях с советской властью рабочих и крестьян, которые примкнули к выступлениям против советской власти вследствие малой сознательности и которым не предъявлено обвинения в организации восстаний против советской власти и руководстве выступлениями против советской власти»{436}.

Комиссия ВЦИК попыталась отменить явно невыполнимые распоряжения правительства, а также найти рациональное решение ряда вопросов, обусловивших крестьянских протест. Так, 19 апреля 1919 г. член комиссии С.В. Малышев направил телеграмму председателю СНК Ленину, в которой «для укрепления наблюдаемого хорошего отношения крестьянства» попросил его «спешно поручить наркомпроду по возможности отменить реквизицию убойного скота Симбирской, Самарской губерний, ибо там в некоторых волостях не осталось и по одной корове домохозяину». Кроме того, он предложил «по возможности, приостановить реквизицию лошадей, наличие коих теперь там ничтожное, пересмотреть разверстку хлеба, которая создана по посевной площади при плохом обследовании самого урожая, разница в котором теперь иногда встречается 50% и предписать губерниям Самарской, Симбирской немедленно же продвинуть крестьянам имеющийся там товар для распределения». Данное предложение не было принято. На телеграмме оказалась лишь одна ленинская пометка — «В архив»{437}.

Комиссия также указала местным советским работникам на необходимость более гибкого подхода к крестьянам при проведении в жизнь политики большевиков по отделению церкви от государства и школы. В частности, иконы из волостей и школ согласно циркуляру Наркомпроса от 22 августа 1918 г. «Об освобождении помещений из-под домовых церквей при учебных заведениях и о ликвидации имуществ этих церквей» следовало убирать «постановлениями Совета, а не комиссарами»{438}.

Комиссия проконтролировала проведение на местах перевыборов Советов в соответствии с 65 статьей Конституции РСФСР, принятой V всероссийским съездом Советов 10 июля 1918 г. Как известно, эта статья гласила: «Не избирают и не могут быть избранными, хотя бы они входили в одну из вышеперечисленных категорий: а) лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли; б) лица, живущие на нетрудовой доход, как-то: проценты с капитала, доходы с предприятий, поступления с имущества и т. п.; в) частные торговцы, торговые и коммерческие посредники; г) монахи и духовные служители церквей и религиозных культов; д) служащие и агенты бывшей полиции, особого корпуса жандармов и охранных отделений, а также члены царствовавшего в России дома; е) лица, признанные в установленном порядке душевно-больными или умалишенными, а равно лица, состоящие под опекой; ж) лица, осужденные за корыстные и порочащие преступления на срок, установленный законом или судебным приговором»{439}. Руководствуясь данной статьей, в бывшей зоне «чапанной войны» заменили состав уездных, волостных и сельских Советов. При этом характерной была одна деталь, приведенная 22 апреля 1919 г. в докладе президиуму ВЦИК председателем Особой комиссии по ревизии Поволжья П.Г. Смидовичем: во время перевыборов Совета в г. Ставрополе, бывшего руководящего центра восстания из числа избирателей оказались исключены как нетрудовые элементы около 500 человек, почти 30% от общего числа избирателей. А в самих выборах участвовало не более 15–20% имеющих право голоса. В результате были избраны 21 коммунист и 9 беспартийных. Точно такая же ситуация наблюдалась в волостях, где крестьян заставляли избирать угодных властям лиц, не считаясь при этом с их мнением{440}.

§ 2. «Вилочное восстание»

Другим мощным крестьянским восстанием в регионе, выделенным нами в особый период, явилось восстание «Черного орла» («вилочное восстание») в феврале-марте 1920 г. [«Черный орел-земледелец» — название штаба повстанцев, «вилочным» оно названо по одному из видов оружия повстанцев. — В. К.]

Как нами уже указывалось, география крестьянского движения и его эпицентров в 1919 — начале 1920 гг., была напрямую обусловлена характером и результатами военного противоборства в регионе советской власти и противостоящих ей сил. Если во второй половине 1918 г. эпицентры крестьянского движения находились на контролируемой Советским правительством территории региона, а в 1919 г. в районах, освобожденных осенью 1918 г. от власти Самарского Комуча, то в 1920 г. они переместились в Самарскую, Казанскую и Уфимскую губернии, перешедших под контроль советской власти после провала весеннего, 1919 г. наступления армии Колчака и успешных наступательных действий Красной армии в последующие месяцы. В 1920 г., так же как и в случае с «чапанной войной», именно освобожденная территория становится зоной масштабного «вилочного восстания», поскольку она оказалась под сильнейшим прессом реквизиционно-мобилизационной политики большевиков.

«Вилочное восстание» явилось закономерной реакций крестьянства прифронтовой полосы районов Среднего Поволжья и Южного Урала, освобожденных от власти Колчака летом 1919 г., на проводимую там с осени того же года продовольственную политику Если в конце 1918 — начале 1919 гг. основная тяжесть продразверстки легла на уезды Казанской, Симбирской и Самарской губерний, освобожденных от власти белых осенью 1918 г., то в 1919 г. эта учесть постигла Уфимскую губернию, а также ряд уездов Самарской губернии, переживших колчаковскую оккупацию. Так, например, советским продорганам удалось заготовить в Уфимской губернии из урожая 1919 г. 15 млн. пудов зерна. В 1920 г. Уфимская губерния заняла второе место среди всех губерний и областей РСФСР по количеству сданного государству хлеба{441}. Самарская губерния сдала государству почти 12 млн. пудов зерна{442}. Продовольственная разверстка была произведена без учета того урона, который понесли прифронтовые районы от военных действий, реквизиций рабочего и продуктивного скота белыми и красными войсками, а также убыли мужского населения в ходе мобилизаций. Основным средством ее выполнения стало принуждение и насилие. Вполне реальная угроза голода и толкнула тысячи татар, башкир, русских, крестьян других национальностей Уфимской, Самарской и Казанской губерний на массовое восстание{443}.

В нашем распоряжении имеются два документа, убедительно доказывающих объективный характер «вилочного восстания» как прямого результата продовольственной политики Советского правительства. Это доклад самарского губпродкомиссара К. Мяскова в Наркомпрод об итогах хлебной кампании 1919–1920 гг. в Самарской губернии и доклад члена коллегии Самарского губпродкома А.В. Зуева в Бугульминский уисполком «О причинах крестьянских восстаний». Учитывая важность названных источников, охарактеризуем их основные положения.

Так, в докладе губпродкомиссара Мяскова дан развернутый и аргументированный анализ хода продовольственной кампании в Самарской губернии в конце 1919 — начале 1920 гг. Основываясь на знании реальной ситуации, автор делает принципиальный вывод: «…разверстка в 28 000 000 пудов для Самарской губернии слишком велика и не соответствует количеству имеющихся излишков», «максимальное количество хлеба, какое может дать Самарская губерния, составляет 19 400 000 пудов», «заготовка хлеба по 1 марта в 12 000 000 пудов, при всех неблагоприятных условиях, при которых протекала продовольственная работа, должна быть признана, удовлетворительной», «со стороны Самарских продорганов приняты все меры довести заготовку до максимума и предоставить в распоряжение государства все излишки губернии»{444}. Он указывает, что Наркомпродом была допущена принципиальная ошибка в оценке реальных излишков зерна, в основе которой было неверное представление о потребностях в хлебе крестьянских хозяйств. В частности, в докладе отмечалось: «…не подлежит никакому сомнению, что сельское население считает для себя продовольственную норму Наркомпрода низкой и в действительности расходует хлебные продукты в больших размерах… Результаты обследования (губстатбюро) показывают, что на собственное продовольствие население расходует хлебные продукты в среднем в полтора раза больше, чем полагается по норме Наркомпрода…Если произвести расчет потребления хлеба сельским населением в 18–19 сельхозгоду по нормам бюджетного обследования, то окажется, что это потребление будет не 49 261 310 пуд., как это было вычислено раньше по нормам Наркомпрода, а 57 385 310 пуд., т. е. на 8 124 150 пуд. более. Эти 8 млн. пуд… уже израсходованы сельским населением в течение прошлого года»{445}. Кроме того, в докладе назывались и такие неучтенные Наркомпродом при определении размеров продразверстки для Самарской губернии факторы как мешочничество и потери зерна вследствие их несанкционированных реквизиций оперировавшими в 1919 г. на территории губернии Красной и Белой армиями. В частности, мешочниками хлебные запасы губернии были сокращены не менее, чем на 12 млн. пудов{446}. По поводу влияния фронта на сокращение хлебных запасов в губернии в докладе говорилось: «В течение года по губернии прошли четыре раза воюющие армии. Достоверно установлено, что в сфере военных действий многие воинские части принуждены были заниматься самоснабжением и брать необходимые им продукты у местных крестьян без всяких нарядов и учета продорганов. Часть хлеба была уничтожена на полях при маневрировании армии в Бугульминском и Мелекесском уездах осенью 1918 года….Во время военных действий было израсходовано хлеба сверх всяких нарядов и учета не менее миллиона пудов»{447}.

Еще одним объективным фактором невозможности выполнения губернией наложенного на нее задания по продразверстке был урожай 1919 г., по словам губпродкомиссара, «обманувший все наши надежды». По его оценке, он составил 73 550 225 пудов, а, по данным Наркомпрода, еще меньше — порядка 51,1 млн. пудов{448}. Это почти в два раза меньше среднегодовых урожаев.

Учитывая все названные обстоятельства, в докладе резюмировалось, что действительные излишки хлеба на 1 августа 1919 г. составили в Самарской губернии не более 19 400 000 пудов, из них 8 000 000 пудов были остатками урожая 1918 г., остальные — излишки урожая текущего года (табл. 1). Поэтому установленная для губернии Наркомпродом разверстка в 28 млн. пудов оказалась «слишком велика» и не соответствующей «количеству излишков». 

Таблица 1{449}

Действительные излишки хлеба в Самарской губернии на 1 августа 1919 г. (по данным хлебофуражного отдела Самарского губпродкома) (в пуд.)

Валовой сбор хлеба за два года (1918–1919 гг.) … 2 915 725

Расход хлеба за два года, зарегистрированный продорганами … 41 717 624

Непредвиденный расход хлеба в 1918 г. … 1 1824 155

Действительные излишки хлеба на 1 августа 1919 г. … 19 373 946  

Важнейшей причиной срыва планов по продразверстке в докладе называлась крестьянская позиция, т. е. противодействие со стороны крестьянства, недовольного ее безэквивалентным характером. В частности, говорилось: «Нельзя не указать на то обстоятельство, что при заготовке хлеба в нынешнюю кампанию, в отличие от прошлых лет, почти отсутствуют экономические побудители. Товарообмен, как экономический побудитель, не имеет большого значения, так как продорганы не в силах снабдить крестьян в достаточном количестве предметами первой необходимости: солью, керосином и проч. Особенно остро чувствуется недостаток соли. Этот недостаток создает благоприятную почву для подпольной торговли хлебом по “вольной цене” и для спекуляции солью. Цены на хлеб, при современном падении ценности рубля, также не являются побудителем, и фактически хлебная разверстка представляет собой натуральный налог, что, понятно, тормозит заготовку хлеба… Хлебные заготовки в начале кампании были подорваны двумя обстоятельствами: отменой премиальной выдачи соли сдатчикам хлеба и приездом в Самарскую губернию огромного количества рабочих-«отпускников» для закупки хлеба. Премиальная выдача соли как мера исключительная производилась летом 1919 года. Эта мера вызвала некоторое недовольство среди крестьян, сдавших свои излишки ранее, но для летней заготовки она дала, безусловно, благоприятные результаты. При помощи соляных премий удалось заготовить во время полевых работ до двух миллионов пудов хлеба. Отмена выдачи соли совпала с началом новой хлебной кампании и вызвала значительное сокращение подвоза хлеба. Бывали случаи, когда крестьяне привозили хлеб на пункт, но узнав, что соль уже не выдается, уезжали обратно, увозя хлеб. Почти одновременно с прекращением выдачи соли в Самарскую губернию нахлынула волна «отпускников». Приехавшие рабочие не довольствовались двухпудовой нормой, выдаваемой продорганами, а начали закупать хлеб, не считаясь ни с какими ценами и применяя в широких размерах товарообмен. В результате в августе и в начале сентября на большинстве пунктов ссыпка хлеба почти прекратилась»{450}.

Кроме того, по заключению автора доклада, сдерживающим фактором в продовольственной кампании стали «причины психологического свойства»: «боязнь крестьян остаться без хлеба и неуверенность в урожае будущего года»{451}.

Таким образом, изложенные в докладе факты однозначно свидетельствуют о нереальности возложенных на крестьян Самарской губернии заданий по продовольственной разверстке, выполнение которых обрекало их на неминуемый голод.

Применительно к конкретному уезду Самарской губернии об этом же было сказано в упоминавшемся выше докладе члена коллегии губпродкома А.В. Зуева в Бугульминский уисполком. Обращаясь к теме причин крестьянского восстания в уезде, он «как старый продовольственник» посчитал своим долгом «прямо и открыто заявить», что всему виной явилась «наша продовольственная политика». В докладе указывалось, что точной статистики учета крестьянского положения «нигде почти не существует, и действительное экономическое положение крестьян остается невыясненным». Вследствие этого «разверстки являются гадательными, не соответствующими экономическому состоянию крестьян и потому сплошь и рядом невыполнимыми». Однако под давлением сверху их проводят на местах самым решительным образом, не считаясь ни с чем. В подтверждение своих выводов Зуев приводит следующие аргументы: «Общая хлебная разверстка по Бугульминскому уезду достигает 3 500 000 пудов, что при посевной площади в 303 666 дес. составляет в среднем 11,5 пудов с десятины. По статистическим данным, средний урожай ржи в 1919 г. — около 40 пудов с десятины; урожай яровых хлебов наполовину меньше, а местами и совсем плохой вследствие засухи. Запасы старого хлеба невелики. Население уезда состоит из 428 000 душ коренных жителей и до 50 000 беженцев гражданской и империалистической войны. Если принять во внимание потребность самого населения на продовольствие [так в тексте. — В. К.], на обсеменение и прокорм скота, то с первого же взгляда будет понятно, что данная разверстка не может быть выполнена без ущерба для крестьянского хозяйства….Вот крестьянская семья из 10 человек, имеющая двух лошадей, двух коров, двух подтелков и двух свиней, не считая овец и птицу….имела наравне с прочими ржи на десять паев, примерно пять десятин и столько же ярового, получили в 1919 г. ржи 200 пудов и ярового 100 пудов; итого 300 пудов. Из этого количества необходимо оставить на семена ржи на 5 десятин по 10 пудов = 50 пудов и яровых хлебов на пять десятин 12 пудов = 60 пудов — итого 110 пудов. На содержание семьи требуется 120 пудов, на прокорм лошадей 36 пудов, коров — 18 пудов и для прочего скота и птицы 15 пудов, итого 199 пудов, не считая непредвиденных расходов. В конечном результате означенная семья почти ничего не может дать по разверстке без ущерба для себя. Таких случаев наберется очень много»{452}.

То, что продразверстка урожая 1919 г. проводилась бессистемно и волюнтаристски, подтверждают другие очевидцы событий. В частности, выводы члена Самарского губпродкома Зуева подтвердили другие ответственные работники Бугульминского уезда. Например, в направленном в Самарский губком РКП(б) и губисполком докладе уполномоченного губкома К. Быстрова о событиях в Бугульминском уезде в период с 24 февраля по 10 марта 1920 г. сообщалось, что причиной крестьянского восстания стало «неумелое отношение к своей работе продовольственников», которые не позаботились вовремя уточнить сведения о полученном в уезде урожае и произвели разверстку «совершенно неправильно». Кроме того, они оказались настолько оторванными от местной почвы, что наложили разверстку на свиней на волости с татарским населением, которое по религиозным мотивам вообще не содержало свиней{453}. Политком действовавшего против повстанцев в Бугульминском уезде карательного отряда особого назначения Титов в своих выступлениях и докладах также неоднократно указывал, что в связи с недородом в Черемшанском районе продразверстка была «произведена неправильно»{454}.Кроме того, в качестве одной из причин восстания он называл несвоевременную выдачу крестьянам соли, мануфактуры и других необходимых продуктов и ссылался при этом на характерные высказывания своего однофамильца — Клявлинского райпродкомиссара Титова, который на одном из собраний выразился так: «крестьяне нас хотят заморить хлебом, а мы их заморим солью»{455}. Об этом же шла речь в выступлениях ответственных работников Уфимской губернии. Например, на состоявшемся 13 марта 1920 г. заседании ответственных работников Уфимской губернии, посвященном анализу причин крестьянского восстания в губернии, один из них, некто Котомкин, заявил: «Необходимо считаться с неправильной разверсткой, сделанной по данным 1917 г. Она велика, если даже и правильно ее провести. Но все дело в тактике. По волостям разверстка неправильна ввиду того, что нет никаких данных, кроме данных статистики 17 года. В самих волостях неправильно разложена разверстка между домохозяевами»{456}.

Таким образом, исходя из приведенных в докладах ответственных продработников Самарской губернии фактов, можно заключить, что Советское правительство само спровоцировало в Поволжье «вилочное» восстание, поскольку поставило перед местным руководством нереальные задания по продразверстке и заставило выполнять их, не считаясь ни с какими объективными обстоятельствами.

Вот лишь некоторые документы, иллюстрирующие эту мысль. 14 января 1920 г. Самарский губпродкомитет и уполномоченный ВЦИК по реализации урожая, руководствуясь директивами сверху, издают приказ № 181, предусматривающий с помощью чрезвычайных мер к 1 марта 1920 г. обеспечить выполнение продразверстки на 80%.{457} О содержании этих мер было указано в направленном в Наркомпрод отчете орготдела Самарского губпродкома «О своей деятельности с 1 августа 1919 г. по 1 марта 1920 г.». «С момента издания губпродкомиссаром приказа № 181 (14 января 1920 г.), — говорилось в нем, — хлебная кампания вступает в новую фазу, т. е. период извлечения излишков у крестьян твердыми революционными мерами на основе продовольственной диктатуры. Вышеназванным приказом было дано райпродкомам право ареста и конфискации скота как отдельных граждан, уклоняющихся от разверстки, так и саботирующих волисполкомов с правом образования ревкомов»{458}. Здесь же в докладе сообщалось, что «за саботаж и уклонение от разверстки» за время хлебной кампании, по приблизительным расчетам, было арестовано «как должностных лиц, так и отдельных граждан», 447 человек{459}. То же самое происходило в Уфимской губернии{460}.

По своим масштабам «вилочное восстание» не уступало «чапанной войне» и характеризовалось теми же показателями. В истории гражданской войны оно стоит в одном ряду с такими крупнейшими крестьянскими движениями, как «антоновщина», «Западно-Сибирское восстание», «махновщина».

«Вилочное восстание» (Восстание «Черного орла», «Мензелинское восстание», «Бирско-Белебеевское восстание») проходило с 7 февраля по 20 марта 1920 г. на территории Казанской, Самарской и Уфимской губерний. Его главная причина — недовольство крестьян продразверсткой. Восстание началось 7 февраля в с. Новая Елань Троицкой волости Мензелинского уезда Уфимской губернии после поголовного ареста крестьян продотрядом и содержания их в холодных помещениях. 7–26 февраля восстание («Мензелинское») распространилось на тридцать три волости Мензелинского, Чистопольского и Бугульминского уездов. 26 февраля основные очаги сопротивления в данном районе были ликвидированы, и с 29 февраля по 20 марта эпицентр восстания («Бирско-Белебеевское») находился в Белебеевском, Бирском и Уфимском уездах Уфимской губернии и восточной части Бугурусланского уезда Самарской губернии. В Мензелинском уезде восстанием были охвачены следующие волости: Антанивская, Акташевская, Афонасовская, Багряшская, Старо-Кашировская, Новоспасская, Ерабашинская, Троицкая, Токмакская, Заинская, Языковская. В эпицентре восстания находились селения Амикеево, Акташ Верх, Абдулино, Буты, Бикулово, Байсарово, Беливское, Баканово, Баланы, В. Юшады, Гремячка, Дербедени, Заинек, Зюбаирово, Елховка, Кашаево, Кузайкино, Корчашкино, Кабан-Басрык, Караелга, Казакларово, Костеево, Ляки, Медведево, Матвеевка, Меллитамак, Карповки, Новая Елань, Нуркеево, Н. Челны, Ново-Мазино, Нагайбак, Нов. Усы, Нов. Малькени, Нов.Бишево, Ольгино, Останково, Сарсас-Таралы, Сухаревка, Тлянчи-Тамак, Тукаево, Тат.Азибей, Чайгуново, Шигаево, Шуганы, Языково и др. В Бугульминском уезде Самарской губернии восстание охватило волости: Кичуйскую, Шемшинскую, Черемшанскую, Урсалинскую, Старо-Кувакскую, Нижне-Чермилинскую, Кузайкинскую, Спиридоновскую, Альметьевскую, Морд. Ивановскую, Морд. Кармальскую, Каратаевскую, Микулинскую, Четырлинскую, Ново-Письмянскую, часть Глазовской и др. В его эпицентре находились селения: Нижние Сухояши, Уразаево, Азнакаево, Кудашево, Татсуган, Тетьвили, Алферовка, Чумадурово, Большая Федоровка, Казембетово, Башимунча, Каминка, Монашкино, Иниковский поселок, Фаивка, Тимошево, Федоровка, Димитриевка, Тефелево, Обдовка, Зверевка, Байряки, Каклы-Елга, Челны (Чалпы) и др. В Чистопольском уезде Казанской губернии восстанием оказались охвачены четырнадцать волостей (Ерыклинская, Ново-Шешлинская, Кутеминская и др.), селения Суворовка, Аверьяновка, Каргалы и др. В Бирском уезде Уфимской губернии восстанием было охвачено тринадцать волостей. Его эпицентрами стали селения: Байсарово, Ивачево, Яркеево, Москово Дюртели, Матвеевка, Исенбаево, Илишево, Московка, Ивановка, Топорнино Покровской волости и др. В Белебеевском уезде Уфимской губернии к восстанию присоединилось семьдесят четыре селения Аткаево-Бакалинской, Заинской, Найгалановской, Ивлевской, Ново-Юзеевской, Куручирской, Тюгеняковской, Нагаевской, Бакалинской, Чукады-Тамаковской и других волостей, селения Байсарово, Сарлы и др.{461}

Повстанцы выдвинули следующие лозунги: «Да здравствует советская власть, бей коммунистов», «Да здравствует Красная Армия», «Долой большевиков-угнетателей», «Долой коммунистов», «Да здравствует вера в Бога», «Да здравствуют тт. Ленин, Троцкий и советская власть», «Громи ссыпные пункты», «Да здравствуют социал-демократы большевики», «Долой выкачку хлеба», «Бей жидов и коммунистов, спасай Россию», «Да здравствует Совет», «Да здравствует вольная торговля, свободные выборы», «Долой продотрядников», «Да здравствует свободная торговля», «Да здравствует советская власть с чернорабочими, да здравствует крестьянская власть», «Долой хлебную разверстку, долой трудовую повинность», «Долой гражданскую войну», «Да здравствует всенародное учредительное собрание», «Долой грамоту», «Долой коммуну, долой войну», «Долой русских учителей», «Бей советских работников»{462}.

Численность повстанческих отрядов колебалась в пределах 26 000–30 000 чел. На вооружении у них находилось 1268 винтовок, 2 пулемета, 1 орудие (из которого не стреляли). Силы карателей составляли: 6700 штыков, 816 сабель, 63 пулемета, 6 орудий, 2 бомбомета, бронепоезд{463}.

В селениях действовали повстанческие штабы и военные комендатуры, которыми проводилась, как правило, принудительная мобилизация мужского населения от 16 до 50 лет. В восстании приняли участие отдельные представители партии эсеров{464}.

Важнейшей качественной характеристикой восстания «Черного орла» стал многонациональный состав его участников: татары, русские, башкиры, немцы и др. Значимость данного факта заключается в том, что «вилочное восстание» позволяет рассмотреть одну из важнейших проблем Гражданской войны — отношение крестьян национальных районов к национализму «национальных правительств» и национальной интеллигенции и белых, боровшихся против большевиков. Поволжье — один из многонациональных районов России. В 1920 г. «вилочное восстание», как это видно из приведенной в хронике характеристики его территории, охватило в основном районы компактного проживания татарского и башкирского населения. Большинство среди повстанцев составляли татары. Однако, как свидетельствуют источники, данное восстание не имело под собой национальной почвы. В его основе было прежде всего недовольство крестьян продовольственной политикой советского государства. В подтверждение высказанного заключения приведем извлечения из нескольких, как нам кажется, очень важных документов. Так, в выписке из протокола совещания ответственных работников татаро-башкир г. Уфы, созванного Татаро-Башкирской коллегией при губкоме РКП(б) 17 марта 1920 г. «в связи с обвинением татарской интеллигенции в руководстве крестьянским восстанием в губернии в феврале-марте 1920 г.», приведено выступление на совещании члена Уфимского губисполкома, временного сотрудника политотдела ВОХР Г. Касымова. Касымов убедительно доказал, что причиной восстания был «продовольственный вопрос, а также злоупотребления местных властей своим положением». «А потому, — заключил он, — придать этому восстанию национальный или религиозный характер невозможно, ибо восставшие татары и башкиры убивали своих народных учителей и мулл, желая уничтожить весь культурный элемент татаро-башкирского населения. Если бы это восстание носило национальный характер, и если бы им руководила бы татарская интеллигенция, то повстанцами, безусловно, были бы предъявлены национальные требования и т. д.»{465} Эту же мысль Касымов развивал в направленном в губисполком 19 марта 1920 г. докладе «О поездке в Белебеевский уезд в связи с контрреволюционным восстанием в Уфимской губернии против советской власти». «В Белебеевском уезде, — пишет он, — восстание вспыхнуло вначале в Нагаевской и Бакалинской волостях, где мусульман почти нет. Восстанием руководили не мусульманская интеллигенция, а кулаки, спекулянты, колчаковские офицеры, бывшие урядники и бежавший из рядов Красной Армии кулацкий элемент — дезертиры….В местах с мусульманским населением, охваченных восстанием, мусульманская интеллигенция, начиная с учащихся и кончая муллами, арестовывалась, избивалась и уничтожалась. Пример: в одной Старо-Калмашевской волости убито около 75 интеллигентных мусульман, из них — до 5 мулл. Товарищи, побывавшие в лапах повстанцев, единогласно утверждают, что при расправе с коммунистами и интеллигенцией приговаривали: «Вы, коммунисты — безбожники, вы нас грабили, отобрали скот, хлеб и наших детей. Нас оставили голодными и нагими» и т. д. Но что ни один повстанец ни единым словом не обмолвился о нации (миллят). Вышеприведенные факты ясно свидетельствуют, что восстание в Уфимской губернии не носит характер национального, и стремление придать ему таковой и обвинение мусульманской интеллигенции в руководстве им — роковая ошибка, даже преступление… Действительными причинами этих вспышек восстания является следующее. 1. Продовольственный вопрос. Ошибки, допущенные нами при проведении продовольственной политики»{466}. В контексте рассматриваемой проблемы очень важным документом является доклад уполномоченного политотдела Туркестанского фронта Петрова «О причинах восстания в мусульманских селах Белебеевского уезда Уфимской губернии, датированный мартом 1920 г. В нем также отрицается национальная подоплека «вилочного восстания». В частности, в докладе говорится: «Из всех перечисленных вопросов ни одного национального и вообще из всех частных разговоров с мусульманами, как отдельными лицами, так и группой, с их стороны не было ни одного слова сказано, которое относилось бы к националистическому чувству, …ни о каком восстании на национальной почве не может быть и речи»{467}.

Таким образом, на примере «вилочного восстания» можно сделать вывод принципиального значения, характеризующий одну из важнейших качественных сторон крестьянского движения в Поволжье в годы Гражданской войны: оно было свободно от националистических идей. В его ходе повстанцами не выдвигались националистические лозунги.

Так же как и «чапанная война», «вилочное восстание» стало серьезным испытанием на прочность советской власти. Ею были предприняты самые решительные действия по его подавлению. Уже через несколько дней после начала восстания, 11 февраля 1920 г., Мензелинским уисполкомом была образована Особая ЧК по ликвидации восстания, уезд был переведен на военное положение{468}. Одновременно волости, охваченные движением, были объявлены на осадном положении, в них также создавались временные революционные комитеты, целью которых было не допустить распространения восстания за пределы волости{469}. С этой же целью в восставшие селения были направлены агитаторы для мирных переговоров с повстанцами{470}.

Однако первые же дни восстания показали, что речь идет не о локальном недовольстве, а о массовом движении, принявшем бескомпромиссный характер. Крестьяне оказывали решительное сопротивление отдельным малочисленным отрядам ВОХР, которые или сдавались им, или уничтожались{471}.

Осознав масштабы и опасность восстания, губернские власти предпринимают решительные шаги для его подавления. Прежде всего они обращаются за помощью к руководству воинских частей Красной армии, дислоцированных в регионе, и при их поддержке создают чрезвычайные органы для борьбы с повстанцами. Так, 17 февраля 1920 г. Самарским губисполкомом с согласия РВС Туркестанского фронта был образован военно-революционный штаб Самарской губернии для руководства операциями по подавлению восстания на территории губернии. Его председателем был назначен губвоенком П. Ульянов.

В состав военревштаба вошли зав. губотделом управления Леплевский, зам. предгубчека Калесанов и представитель 8-й бригады ВОХР Лебедев. По его решению командующим сводным карательным отрядом Самарской губернии был назначен начальник 2-й стрелковой Туркестанской дивизии Карпов{472}.

О начавшемся восстании и его масштабах стало известно высшему руководству Советского государства. 17 февраля 1920 г. для рассмотрения этого вопроса собирается Политбюро ЦК РКП(б){473}. Причины особого внимания большевистского руководства к событиям в Поволжье были связаны с ситуацией в Башкирии, где в январе 1920 г. произошел серьезный конфликт между местными коммунистами и сторонниками Заки Валидова — лидера национального движения башкирского народа. Самостоятельная линия Заки Валидова — руководителя Башревкома вызывала серьезное беспокойство у большевистского руководства. Он выступал с критикой деятельности на территории Башкирии центральных ведомств Советского государства, особенно Наркомпрода и ВЧК, расценивая это как вмешательство в ее внутренние дела. О позиции Валидова было известно в широких слоях башкирского народа, а также в приграничных с Башкирией крестьянских селах. Именно поэтому в конце 1919 г. их жители двигались к Башкирии, где якобы не было продразверстки и других обременительных государственных повинностей{474}.

По мнению Центра, башкирские власти были ненадежными союзниками. Именно поэтому начавшееся у границ Башкирии крестьянское восстание вызвало такое беспокойство в Политбюро ЦК РКП(б). В Москве опасались, что Заки Валидов воспользуется ситуацией и выступит против центральной власти.

На заседании Политбюро 17 февраля присутствовали В.И. Ленин, Л.Б. Каменев, Н.Н. Крестинский, а также — с совещательными голосами — Томский, Серебряков, Дзержинский, Шмидт, Винокуров. Заслушав доклад Ф.Э. Дзержинского «О сношениях правых с. р. с видными башкирскими общественными деятелями и о восстании в пограничном Башкирии Мензелинском уезде», Политбюро постановило: «Поручить т. Дзержинскому самыми суровыми мерами ликвидировать кулацкое восстание в Мензелинском уезде»{475}. Таким образом, контроль над ходом ликвидации «вилочного восстания» был возложен на председателя ВЧК.

Высшее военное командование Советской Республики, руководствуясь полученной из района восстания информацией, а также исходя из указанного решения Политбюро ЦК РКП(б), приняло меры по задействованию против повстанцев всех сил, имеющихся в поволжском регионе. Основной силой была созданная приказом там РВСР от 7 августа 1919 г. Запасная армия Республики, находившаяся в непосредственном подчинении главкома. Задачей армии являлось формирование резервов Главного командования в виде готовых войсковых соединений, частей, подготовленных укомплектований. В сферу ее деятельности входили Средняя Волга, Заволжье, Приуралье. Управление армии располагалось в г. Казани. 17 февраля 1920 г. состоялись переговоры по прямому проводу Главкома РККА С.С. Каменева с командующим Запасной армией Б.И. Гольдбергом. Гольдберг заявил главкому, что «сил у него хватит», и он готов «в течение 5 дней восстание ликвидировать», так как «это не восстание, а простой крестьянский бунт»{476}.

На подавление восстания были направлены крупные силы ВОХР и Запасной армии. Так, 18 февраля из Самары выступила 8-я стрелковая бригада ВОХР под командой комбрига Лебедева, возглавившего 1 группу ВОХР в зоне восстания{477}. На 19 февраля 1920 г. в Бугульминском, Чистопольском, Мензелинском уездах на крестьянском фронте было задействовано 1716 штыков, 467 сабель, 34 пулемета, 2 бомбомета, 1 бронепоезд, 8-я и 30-я бригады ВОХР Кроме того, к операциям против повстанцев был привлечен отряд мадьярской конницы в 250 сабель, а также интернациональный отряд в 310 штыков{478}. Согласно оперативной сводке ВОХР от 28 февраля 1920 г. для подавления восстания по решению Туркестанского фронта была отправлена татарская бригада 2-й Туркестанской дивизии{479}.

В пятидневный срок, как было намечено, ликвидировать восстание не удалось. Более того, к движению присоединились другие уезды Уфимской губернии. Кульминацией «вилочного восстания» стало позорное бегство представителей советской власти из крупного уездного центра Уфимской губернии г. Белебея и захват его повстанцами в конце февраля 1920 г. Факт, что предпринимаемые меры не дают должного результата, буквально шокировал высшее руководство страны. В связи с этим 28 февраля 1920 г. ответственный за ликвидацию восстания Дзержинский направил телеграмму в губисполком и губчека Уфимской губернии, в которой указал, что «события в Мензелинском и Белебеевском уездах внушают опасения» руководству страны. Он потребовал объявить губернию на военном положении, вызвать в Екатеринбург к прямому проводу Троцкого и попросить его о «широкой помощи Уфе в борьбе с вспыхнувшими восстаниями». Кроме того, уфимскому руководству предлагалось приостановить ликвидацию уездных ЧК, а также попросить уполномоченного ВЦИК в БАССР Артема (Ф.А. Сергеева) вызвать из Башреспублики для борьбы с повстанцами два-три полка. Губернские власти должны были принять «самые решительные меры» для скорейшей ликвидации восстания{480}.

Учитывая сложность ситуации, 28 февраля 1920 г. главком РККА Каменев издает приказ войскам Запасной армии, согласно которому «подавление восстания должно быть закончено в двухдневный срок самым решительным образом»{481}. Одновременно он приказывает командованию Туркестанского фронта «срочно двинуть из Бугульмы в Белебей» 1 бригаду 2-й Туркестанской дивизии, чтобы «не допустить распространения восстания к границам Башкирии»{482}.

Следует отметить, что со стороны повстанцев действительно возлагались определенные надежды на поддержку руководства Башкирской республики и, в частности, председателя Башревкома З. Валидова. Об этом говорилось, например, в ответной телеграмме председателю Уфимского губревкома Б.М. Эльцину уполномоченного ВЦИК в БАССР Артема и председателя Стерлитамакского ВЧК Абаша от 29 февраля 1920 г. В ней сообщалось о приеме Валидовым «кулацкой делегации» из охваченных восстанием башкирских деревень, которая обратилась к нему с просьбой «присоединиться к башкирам»{483}. Сами повстанцы надеялись, что Заки Валеев (Валидов) их поддержит и «победит коммунистов»{484}.

Документы свидетельствуют, что руководство Башкирии не пошло на конфликт с центральной властью из-за происходившего у границ республики крестьянского восстания, участники которого с надеждой смотрели на ее лидера З. Валидова. Об этом было четко сказано в ответной телеграмме Л.Д. Троцкого в ЦК от 2 марта 1920 г. Прежде чем изложить ее содержание, следует отметить, что под давлением обстоятельств Дзержинский и ЦК РКП(б) были вынужден обратиться к председателю РВСР за содействием в подавлении принявшего угрожающие размеры крестьянского восстания. Просьба об этом была передана Троцкому по прямому проводу секретарем ЦК Н.Н. Крестинским 2 марта 1920 г. В ней, в частности, говорилось: «Восстание мусульман-крестьян в Казанской, Уфимской губерниях разрастается, повстанцами был взят Белебей, угрожают другим уездгородам Уфимской, стремятся пробиться к башчастям, увлечь их собой… Придавая очень серьезное значение разрастающемуся восстанию и положению Башкирии, Политбюро просит Вас взять на себя наблюдение за военными мерами подавления восстания и непосредственное разрешение башкирского конфликта, для чего Вам пришлось бы повидаться с Валидовым и Артемом»{485}. В ответной телеграмме, упомянутой нами, направленной в тот же день своему заместителю Э.М. Склянскому для передачи ее Крестинскому, Троцкий сообщал: «За ходом восстания слежу Военного значения оно не имеет. Скандал, вроде сдачи Белебея, объясняется непригодностью ВОХРы. Башкирские части держат себя хорошо. Разумеется, осложнения с Башкирами возможны. Необходим в ревкоме товарищ, способный предупреждать осложнения, не провоцировать их… Валидова вчера по прямому проводу предупредил относительно башкирчастей, которых может увлечь мусульманское восстание. Валидов ответил длинным объяснением, что ни один башкир не выступит против советской власти, предлагал башчасти для усмирения»{486}. Таким образом, лидер башкирского национального движения Валидов не только не поддержал повстанцев, среди которых было немало башкир, но и предложил башкирские части для подавления народного восстания! В изученной нами литературе и источниках не имеется объяснений по поводу подобной позиции Валидова, поэтому мы можем лишь предполагать о ее истинных причинах. На наш взгляд, решение председателя Башревкома поддержать усилия центральной власти по ликвидации крестьянского восстания в близлежащих к Башкирии уездах Уфимской и Самарской губерний было вполне разумным и политически верным. Во-первых, у Валидова не было реальных сил, чтобы противостоять всей мощи военной машины Советского государства, тем более что Красная армия только что разгромила отлично вооруженную армию Колчака. Он прекрасно понимал, что последует со стороны того же Троцкого, находящегося в Екатеринбурге, в случае его выступления на стороне повстанцев. При этом надо учесть, что входящие в состав Красной армии башкирские части ранее воевали на стороне белых, и поэтому отношение к башкирам и их автономии со стороны центральной власти и командования Красной армии было не таким уж благоприятным. Таким образом, в случае поддержки повстанцев Валидова ждал полный разгром. Второй и, как нам кажется, главной причиной его отказа от участия в «вилочном восстании» и предложения использовать против повстанцев башкирские части было стремление любой ценой сохранить только что полученную Башкирией от советской власти государственность. Январские события 1920 г. показали, что самостоятельность башкирского руководства была весьма ограниченной. Центр, опираясь на местных коммунистов, делал все, чтобы поставить молодую Башкирскую республику под полный контроль, заставить беспрекословно выполнять все распоряжения Москвы. В случае участия сторонников Валидова в восстании власть в республике оказалась бы в руках их политических оппонентов из числа местных коммунистов. В дальнейшем так и произойдет, но тогда, в момент восстания, подобная перспектива была еще не столь очевидной{487}.

Белебеевские события встряхнули центральную и местную власть. Были приняты все меры к скорейшему подавлению восстания. 2 марта 1920 г. Троцкий направил телеграмму в Самару, реввоенсовету Туркестанского фронта, в которой заявил, что «временная сдача Белебея почти невооруженным бандам представляет факт неслыханного позора». Он приказал привлечь виновных к ответственности «как изменников и предателей»{488}. В соответствии с его указанием 2 марта 1920 г. президиумом Уфимского губисполкома и губкома РКП(б) была создана военно-следственная комиссия по выяснению причин захвата крестьянами Белебея. Ее возглавил К.А. Авксентьевский, заместитель командующего Туркестанским фронтом, войска которого были также привлечены для подавления восстания. 13 марта 1920 г. он телеграфировал из Самары командующему Запасной армии Б.И. Гольдбергу что следствие «по делу оставления Белебея» завершилось 10 марта. Выяснилось, что Белебей был оставлен в результате паники, неорганизованности местных властей, неумелых действий командования отряда внутренних войск, бойцы которого имели винтовки без патронов и т. д. Авксентьевский докладывал об аресте командира этого отряда{489}.

Командованием и органами ЧК принимаются меры по наведению порядка в войсках, устраняются выявленные в ходе восстания недостатки в системе их взаимодействия. Одним из таких недостатков была разноподчиненность отрядов, которые нередко получали приказы из нескольких руководящих центров. В частности, функции командования, в нарушение приказа главкома о подчиненности всех карательных войск командарму Запасной Гольдбергу, брали на себя Самарский военревштаб, Приуральский сектор ВОХР. В связи с этим главком РККА еще раз указал на недопустимость нарушения данного приказа, а на местах были привлечены к ответственности его конкретные нарушители{490}.

Одновременно ужесточаются меры по отношению к повстанцам. Так, 4 марта 1920 г. Л.Д. Троцкий направил телеграмму Гольдбергу и командующему вооруженными силами Уфимской губернии Ю.Ю. Аплоку, в которой указал на необходимость активизации в районе восстания трибуналов для «примерной расправы над вожаками мятежников»{491}.

Военное командование привлекало новые силы против повстанцев, использовало новую тактику. Наиболее полное, на наш взгляд, представление об этом дается в отчетном докладе командования Запасной армии «О ликвидации восстания в Чистопольском, Мензелинском, Бугульминском, Белебеевском и Уфимском уездах», подготовленном по свежим следам, видимо, во второй половине марта 1920 г. В нем говорилось: «К моменту перехода восстания в новый район численность наших частей доходила до 4218 штыков, 658 сабель, 54 пулеметов, 2 бомбометов, 2 орудий и состояла из трех оперативных групп, действовавших: 1 — в районе Мензелинска, 2 и 3 — в районе Бугульмы. Для ликвидации повстанцев в районе Белебеевского уезда из состава частей Туркфронта была выделена бригада 2-й Туркдивизии под командованием тов. Карпова в составе 1500 штыков, 120 сабель, 20 пулеметов и 4 орудий и составила 4-ю оперативную группу; со стороны Уфы и Бирска действовала Уфимская группа под командованием тов. Аплока… группа состояла из 13 бригады 5 дивизии. Со стороны Сарапула была выделена из частей 5 оперативная группа в составе: 654 штыка, 38 сабель, 5 пулеметов. Всего на внутреннем фронте действовало 5 групп численностью: 6372 штыка, 816 сабель, 79 пулеметов, 2 бомбомета, 6 орудий, не считая Уфимской группы тов. Аплока, состав действовавших частей которой установлен не был. Движения и работа отрядов: отряды, действовавшие по ликвидации, двигались: 1-я, 2-я и 3-я группы — с запада на восток, создавая непроницаемую завесу, дабы повстанцы не могли перебрасываться и проникать в села и деревни, где восстание было уже ликвидировано. По занятии 1-й и 3-й группой линии реки Кый-Кигу-База, а Уфимская группа с востока подходила к линии реки Черемсан, 2 группа с юга на север для очищения деревень, ограниченных вышеуказанными реками с исходных пунктов: Бабкино, Буздяково, станция Кандры; к этому времени 4 группа Карпова, поставив заслон от границ Башреспублики по линии Услыбашево (дер. Услы), что в 25 верстах на тракте Стерлитамак-Белебей, Киргиз-Мияки, что в 50 верстах к юго-западу ст. Услыбашево и Жиккулова, что в 40 верстах к юго-западу от Киргиз Мияки, наступала в северо-западном направлении, имея задачу очистить район Чишма-Белебей. Части 5 группы наступали в южном направлении от Казанбургской железной дороги в направлении на Бирский тракт, имея задачей связать правые фланги 1-й и Уфимской групп. Таким образом, получался замкнутый круг, из которого повстанцам выйти не представлялось возможным, и также у них не было сил перенести очаг восстания в какую-либо из прилегающих губерний или уездов. Для обеспечения положения в районе Стерлитамака, распоряжением Туркфронта была выделена и выслана для расквартирования в полосе Стерлитамак-Аллагутовых одна сводная бригада в составе: 2 пехотных полков, 2 конных полков и одной конной батареи»{492}.

Повстанцы оказывали ожесточенное сопротивление и, несмотря на огромные потери, нередко давали карателям форменные бои. Вот лишь некоторые эпизоды «вилочной войны» в период ее кульминации. 3 марта в Бирском уезде у дер. Ивачево, по данным Бирского ревкома, в ходе столкновения с отрядом карателей повстанцы отступили, оставив на месте боя «огромное количество убитыми и ранеными»{493}. 6 марта 1920 г. командир Языковского отряда сообшил, что у дер. Шемак Бугульминского уезда «бандиты бросались в атаку три раза, но меткий огонь пулеметов и винтовок их заставил отступать. Дороги залиты их кровью»{494}. 7 марта 1920 г. во время боя у с. Тартышево Бирского уезда, по донесениям советского командования, в наступлении на карателей участвовало не менее 1000 повстанцев, которые понесли «огромные потери убитыми», со стороны обороняющихся потерь не было{495}.

Об общих потерях сторон в ходе боевых действий, далеко не полных, было объявлено 13 марта 1920 г. на заседании ответственных работников Уфимской губернии в выступлении командующего уфимской группой Ю.Ю. Аплока. По его данным, потери карательных отрядов составили: 44 раненых и 15 убитых, противника — 1078 убитых, 2400 раненых. При этом он указал на характерную деталь: «Потери восставших точно не подсчитаны, приведенные цифры ниже действительных. Массы шли прямо на убой и, конечно, несли сильные потери от ружейного и пулеметного огня, открывавшегося на близкие дистанции»{496}. Исходя из приведенных фактов, можно заключить, что «вилочное восстание» было подавлено самым беспощадным образом.

В ходе его ликвидации распространенным явлением стали грабежи и насилия карательных войск по отношению к населению, не принимавшему непосредственного участия в вооруженных столкновениях. Подобные действия не санкционировались сверху. Наоборот, высшее командование напоминало войскам о необходимости соблюдения законности при проведении карательных акций. Так, например, 17 февраля 1920 г. командарм Запасной Гольдберг издал приказ по войскам армии, в котором указал командирам карательных отрядов на недопустимость «расстрелов и издевательств над пленными». В приказе говорилось: «За каждую без надобности снесенную деревню или расстрелянного пленного вы будете отвечать перед судом Ревтрибунала. Разъясните всем своим подчиненным, что случаи самосуда и жестокой расправы с пленными преступны, т. к. восстанавливают против нас крестьян. В частности, призываю обратить внимание, чтобы не было террора и излишней жестокости со стороны мадьяр»{497}.

Однако на деле вышло по-другому 3 марта 1920 г. председатель Чистопольского уисполкома Н. Барышев в своем докладе в Казанский губисполком сообщил о «тяжелом осадке», который остался в уезде от китайских и мадьярских частей, подавлявших восстание. «Имеются случаи грабежей, насилий, поджогов, убийств с целью грабежа, убийств без всякой цели и других самых нетерпимых преступлений со стороны отдельных мадьяр и китайцев», — указывалось в докладе{498}.

Факт несанкционированных насильственных действий по отношению к населению в зоне восстания со стороны карательных войск получил огласку в связи с обращением к командарму Гольдбергу и в РВСР командующего 3-й группы Чуйкова. В нем, в частности, говорилось: «…все войска, действующие по ликвидации восстания, за малым исключением, безумно грабят население, проявляют нечеловеческие насилия, избивают розгами до полусмерти на глазах крестьян (в войсках 2-й группы). (Не только по словам крестьян, но и самого командующего 2-й группы): Насильно, под угрозой расстрела, они заставили попа читать после церковной службы проповедь в честь советской власти и коммунизма». Чуйков потребовал «в корне пресечь» эти и подобные им действия, ибо они «служат живой агитацией, которая в свое время дала Соввласти победу и полное поражение колчаковской армии»{499}.

В тот же день командарм Запасной издал приказ по войскам 1-й, 2-й, 3-й и 5-й групп, в котором потребовал «под личную ответственность всего командного состава, начиная с отделенного, взводного, ротного командиров и командующих групп включительно, прекратить грабежи и насилия и всякое безобразие». Виновные в неисполнении данного приказа подлежали немедленному аресту и преданию суду реввоентрибунала на месте преступления. Причем в приказе особо подчеркивалось, что, если будет установлен хоть один случай грабежа или насилия, «весь командный состав будет предан суду и понесет вдвое большее наказание, чем пойманные красноармейцы»{500}. Аналогичный приказ был выпущен 8 марта 1920 г.{501} Однако информация «о грабежах и бесчинствах, чинимых красноармейцами», продолжала поступать в командование Запасной армии, и 9 марта 1920 г. им издается очередной приказ по войскам 2-й, 3-й и 4-й групп, требующий их незамедлительного прекращения{502}.

Предварительная проверка конкретных случаев грабежей и насилия над мирным населением со стороны красноармейцев отряда второй группы под командованием Жиго, проведенная уполномоченными Инспекции внутреннего фронта Запасной армии Никифоровым и Неягловым, доказала «почти поголовное участие отряда в грабежах и бесчинствах». Проверяющими были установлены факты массовых убийств и поджогов «без малейшего признака разбора соучастия в восстании». В их итоговом отчете, направленном начальнику Инспекции Запасной армии Сухотину 15 марта 1920 г., указывалось: «Собраны богатые сведения о поведении отряда, которые картинно рисуют бесконечный ряд беспощадных порок, прогонов сквозь строй, убийств без разбора, поджогов бедных лачуг, грабежей, мародерского, грубого, нечеловеческого обращения с населением — особенно в этом отличились китайцы и эскадрон мадьяр, разграблялись сплошь и рядом семьи красноармейцев. В Ново-Шешминске четырьмя китайцами расстреляна женщина с грудным ребенком на руках. Замечались случаи насилия над женщинами»{503}. Основываясь на известных им фактах, авторы отчета предложили командованию принять срочные «крутые меры пресечения ганнибаловских расправ», иначе вполне вероятны новые крестьянские выступления{504}.

Наряду с действиями отряда Жиго грабежи и насилия над крестьянами позволяли себе и другие карательные отряды. Например, мародерствовали красноармейцы Бугульминского коммунистического отряда под командованием Коробкова. В с. Письмянка Бугульминского уезда они раздевали и избивали крестьян{505}.

О разгуле несанкционированных репрессий свидетельствует обращение секретного отдела Уфимской губчека к командующему войсками уфимской группы Аплоку следующего содержания: «Ваши отряды, оперирующие против повстанцев, производят расстрелы и даже не записывают фамилий расстрелянных, чем сильно затрудняют работу по ликвидации и поимке главарей. Просим отдать приказ по войскам, чтобы все расстрелянные войсками были занесены в списки, кои доставить нам для исключения их из числа разыскиваемых»{506}.

Чем объяснялись подобные действия карательных отрядов и явно несоизмеримое число жертв противоборствующих сторон? Основная причина налицо — военное превосходство подавляющей стороны. Другая причина связана с первой. Мирное население несло неизбежные потери, так как оказывалось в зоне боевого соприкосновения повстанцев с карательными войсками. Однако откуда та бессмысленная, на первый взгляд, жестокость, которую проявляли по отношению к крестьянам красноармейцы отряда Жиго?

Вот как он сам объяснил действия вверенного ему отряда в подготовленном докладе в штаб 2-й группы, датированном 14 марта 1920 г.: «20 февраля при входе в Ново-Шешминск отряд обстреливался противником из домов… Дома, из которых производилась стрельба, были сожжены»{507}. То же самое он повторил военному следователю особого отдела Запасной армии Дубровину на допросе 19 мая 1920 г. В частности, он сказал, что «когда красноармейцы после повстанцев занимали деревни и входили в таковые, то из домов некоторых крестьян были выстрелы в них». В таких случаях красноармейцы бросали в дома ручные бомбы, от чего они и загорались{508}. В данном контексте, на наш взгляд, уместно привести выдержки из доклада начальника управления пехоты Запасной армии Сухотина от 28 марта 1920 г., инспектировавшего части армии, действовавшие «по подавлению восстания в районе Казанской, Самарской и Уфимской губерний». Обращаясь к теме «грабежей и насилий», он признавал, что во 2-й группе «особенно этим отличались китайцы и мадьяры», в 3-й группе «это было общим явлением». В то же время он указал, что «нужно с большей осторожностью относиться к заявлениям крестьян, которые рады случаю «поплакать на свою судьбу», так как все бесчинства и грабежи в большинстве случаев ограничивались мелочью, «если же и были серьезные расправы, то по отношению к населению, оказывающему упорное сопротивление (Ново-Шешминск)»{509}.

Из приведенных документов, на наш взгляд, следует вывод, что причиной жестокого обращения командования карательных отрядов и рядовых бойцов с мирным населением являлось желание запугать его и, таким образом, в корне пресечь попытки использования жилых помещений в военных целях. Поэтому безжалостно сжигались те крестьянские избы, откуда гремели выстрелы или прятались вооруженные повстанцы. Это правило действовало и действует в ходе всех карательных операций против партизан и повстанческого движения в любой период и в любой стране. Таким образом, прежде всего военная необходимость диктовала карателям применение против восставших крестьян крайних мер, чтобы как можно скорее подавить сопротивление восставших.

В то же время нельзя отрицать тот факт, что особую жестокость в борьбе с повстанцами проявляли интернационалисты, иностранцы. Документы отмечают их активное участие не только в карательных акциях против «вилочников», но и в ходе других крестьянских выступлений в регионе в годы Гражданской войны. Например, в той же Пензенской губернии в августе 1918 г. крестьянское движение подавлялось при самом активном участии латышских стрелков и чехословаков{510}. И тогда они не дрогнули, применяя оружие против пензенских крестьян. В связи с этим выглядят совсем неслучайными строки в приказе командующего Запасной армии Гольдберга от 17 февраля 1920 г. об особом внимании к мадьярам, имеющим склонность к излишней жестокости. Иностранные граждане, воевавшие в годы Гражданской войны на стороне большевиков, в большинстве своем делали это исходя из идейных соображений. Они искренне верили в коммунистическую идеологию, и в боях с белой и «кулацкой» контрреволюциями набирались опыта для грядущих классовых боев у себя на родине. Для них восставшие крестьяне были такими же врагами мировой революции, как и белые офицеры и генералы. Поэтому особо церемониться с ними смысла не было. Тем более что у них, по сравнению с россиянами, не было общих корней с народом, против которого они воевали. Им было не жалко русских крестьян, они были интернационалистами, для которых чужими были все, кто находился по ту сторону баррикад, кто не разделял коммунистической идеологии. Конечно, то же самое было характерно и для российских граждан, участвовавших в карательных акциях против крестьян. Но факт остается фактом. Интернациональные отряды выделяются на общем фоне карательных войск, участвовавших в подавлении крестьянского движения, своей стойкостью и решимостью.

Жестокое обращение карательных отрядов и органов ЧК с повстанцами и их семьями во многом определялось мотивом мести за акции насилия по отношению к сторонникам власти, совершенные крестьянами в момент восстания. Наиболее трагическим аспектом крестьянского движения в рассматриваемый период были многочисленные факты насилия как с одной, так и с другой стороны. Насилие власти по отношению к деревне в ходе различных военно-мобилизационных и реквизиционных акций вызывало ее ответное насилие по отношению к конкретным исполнителям этих мероприятий. И в 1918 г., и в ходе «чапанной войны», и в ходе «вилочного восстания» крестьяне убивали и калечили наиболее ненавистных им представителей местных органов власти, обрекавших их своими действиями на голод и нищету. Та жестокость, которая проявлялась при этом, была прямо пропорциональна той ненависти, которую испытывало крестьянство по отношению к власти. Вот лишь некоторые примеры из истории «вилочного восстания», которых немало можно найти и в ходе других крестьянских выступлений в регионе в этот период. 22 февраля 1920 г. в телеграмме командующего Запасной армии Кудрявцева в Центр сообщалось: «в с. Кривые Озерки на костре сожгли коммуниста, отрезывая части тела»{511}. 23 февраля 1920 г. политком штаба бронепоезда Калмыков в своей телеграмме в ВЧК указал: «В с. Коробаш масса зверских издевательств над коммунистами, было живьем подложено под лед 12 коммунистов, 1 разорван лошадьми… один коммунист сожжен на костре — Ужекин, коммунистам вырезают груди, вообще зверства повстанцев невероятные»{512}. В тот же день в бою у с. Буты повстанцы раздели 14 пленных красноармейцев уфимского отряда и босых прогнали две версты до оврага, где затем убили их вилами, кольями и топорами{513}. 26 февраля 1920 г. председатель Казанского губисполкома И.И. Ходоровский в телеграмме Ленину сообщал: «Повстанцы проявляют невероятную жестокость. В Заинске найдено 27 убитых коммунистов… в Новошешминске найден чистопольский курсант-кавалерист, изуродованный, исколотый вилами»{514}. Учитывая данное обстоятельство, можно представить себе настроение командиров и бойцов карательных войск, а также сотрудников ЧК, проводящих акции возмездия в селениях, где происходили эти события. В частности, именно в с. Ново-Шешминске, где, как указывалось в телеграмме Ходоровского Ленину, был найден труп изуродованного курсанта, интернационалисты Жиго сожгли крестьянские избы и совершили многочисленные акты насилия по отношению к населению. То же самое они сделали в с. Заинске, где было обнаружено 27 трупов убитых повстанцами коммунистов.

Кровь лилась с обеих сторон, насилие порождало насилие. В конечном итоге, сила оказывалась на стороне государства, имевшего техническое превосходство и более эффективную военную организацию. Оно безжалостно подавляло крестьянское движение, отвечая на крестьянское насилие двойным и тройным насилием.

Командование карательными войсками позаботилось о том, чтобы локализовать восстание и не допустить его дальнейшего разрастания. В первую очередь, были предприняты решительные меры по подавлению движения в приграничных с Башкирией уездах Самарской и Уфимской губерний. 10 марта 1920 г. командующий 4-й группой начдив Карпов в своем донесении в штаб Запасной армии сообщил: «По грани Башреспублики войска группы подавили в зачатке готовящийся в большом масштабе мятеж, согласно донесений командиров действующих отрядов, политработников, отобранных документов и приказов мятежников, а также заявлений самих крестьян»{515}.

Чтобы не допустить новой вспышки восстания в освобожденных от повстанцев селениях, вслед за карательными отрядами шли чрезвычайные комиссии, которые выявляли скрывавшихся под видом «мирных граждан» бывших «вилочников». Их арестовывали и, как правило, наиболее активных, причастных к убийствам советских работников и красноармейцев, расстреливали по приговорам временных революционных трибуналов, остальных направляли в следственные изоляторы губчека{516}. В телеграмме в ВЧК председателя Уфимской губчека А.Г. Галдина от 3 апреля 1920 г. говорилось о «загромождении» губчека следственными делами арестованных повстанцев, которые ввиду их многочисленности расследовались «самым срочным образом». В частности, Галдин сообщал, что в Белебейскую ЧК было доставлено 410 арестованных крестьян, в Бирскую ЧК — 900, в Мензелинскую ЧК и Казанскую губчека — около 1000 человек{517}.

Выявление зачинщиков восстания и воссоздание структур государственной власти на местах командование карательными войсками осуществляло с помощью временных чрезвычайных органов — ревкомов. Они создавались в каждом селении, участвовавшем в восстании. При этом проводилась та же линия, что и в период «чапанной войны»: основная ставка делалась на бедноту{518}.

Следует особо обратить внимание на один аспект. На состоявшемся 13 марта 1920 г. заседании ответственных работников Уфимской губернии, посвященном анализу причин крестьянского восстания, в выступлениях председателя губкома РКП(б) Эльцина и других постоянно звучала мысль «о необходимости использовать подавление кулацкого восстания в области наших хозяйственных задач (заготовка и вывоз топлива и продовольствия)»{519}. Таким образом, крестьяне наказывались и экономическими методами. Они должны были выполнить те задания, против которых выступили в ходе восстания. Местной властью был разработан механизм экономической компенсации государству за убытки причиненные восстанием. По сути дела это было «наказание рублем», что в условиях весны 1920 г. несло крестьянским семьям серьезнейшие испытания.

Об исполнении решений этого заседания свидетельствует телеграмма председателя Уфимской губчека Галдина от 3 апреля 1919 г.: в ней указывалось, в частности, что важнейшим результатом подавления восстания стало «увеличение на 50% добровольной явки дезертиров», «ссыпка хлеба на пунктах», «успешное проведение гужевой повинности»{520}.

Так же, как и в ходе «чапанной войны», после сурового наказания руководителей и активистов, рядовых повстанцев постепенно освобождали из-под ареста и распускали по домам. Например, 30 апреля 1920 г. во всех уездных городах Уфимской губернии стали действовать специальные комиссии по разгрузке домов принудительных работ, переполненных крестьянами, «арестованными во время кулацкого восстания». При этом разгрузочными комиссиями была выяснена одна характерная деталь: многие из арестованных «участия в восстании не принимали»{521}! В этом не было ничего удивительного. В ходе ликвидации восстания из селений вывозили всех потенциальных его участников. Таким образом ликвидировалась социальная база повстанчества.

На наш взгляд, в событиях «вилочного восстания» в Поволжье впервые в полной мере проявилась ограниченность и неэффективность продовольственной разверстки как единственного средства решения продовольственной проблемы и других задач, связанных с ведением войны. В частности, всю глубину противоречий между властью и крестьянством показало «вилочное восстание». Оно поставило на повестку дня вопрос об изменении государственной политики по отношению к деревне. Об этом свидетельствует выступление на VI Уфимской губернской конференции РКП(б) (март 1920 г.) уполномоченного ВЦИК Артема (Сергеева). Анализируя причины «вилочного восстания», он заявил: «В Уфимской губернии мы получили полный политический провал. Здесь необходимо изменить методы социалистического строительства. Мы находимся на краю пропасти»{522}. Как известно, к подобному же выводу в начале 1920 г. пришел Л.Д. Троцкий, принимавший самое активное участие в борьбе с крестьянским движением в Поволжье, лучше, чем кто либо, знавший его причины и масштабы. Неслучайно именно он внес в ЦК РКП(б) предложение о замене продразверстки натуральным налогом, поскольку становилась ясной дальнейшая перспектива в случае ее сохранения{523}.

Трагические уроки «вилочного восстания» в Поволжье не были учтены большевистским руководством. Именно поэтому в регионе, так же как и по всей стране, в 1920–1921 гг. стихия крестьянских восстаний не только не затихала, но и приобрела форму крестьянской войны. Данное обстоятельство позволяет сделать вывод о том, что события крестьянского движения в Поволжье в 1920–1921 гг., так же как и в других районах Советской России, лежат целиком на совести высшего руководства РКП(б) и советского правительства. С этого времени решающим фактором крестьянского протеста становится субъективный фактор — продолжающаяся «военно-коммунистическая политика» и, прежде всего, продовольственная разверстка.

* * *

Между двумя крупнейшими крестьянскими восстаниями в регионе выделяется период лета-осени 1919 г. Его главное отличие состоит в том, что в это время окончательно формируется и заявляет о себе во весь голос такая форма крестьянского протеста как «зеленое движение» (см. об этом подробнее в главе 3 (раздел 2) книги). Состоящие, как правило, из дезертиров Красной армии «зеленые» инициируют в Поволжье летом-осенью 1919 г. ряд крупных крестьянских восстаний: восстание крестьян и дезертиров в Балашовском и Аткарском уездах Саратовской губернии (июнь-июль); дезертирские восстания в Нижне-Ломовском уезде Пензенской губернии и Пугачевском уезде Самарской губернии (июнь-август); восстание дезертиров в районе с. Перелюб Самарской губернии (вторая половина сентября — начало октября) и др.{524}

Особенностью второго этапа стало то, что в это время территория региона оказалась освобождена от антибольшевистских сил и их прямого или опосредованного влияния на настроения поволжского крестьянства. Был ликвидирован внешний фактор воздействия на ситуацию в деревне: действовавший на протяжении второй половины 1918–1919 гг. фронт вооруженной борьбы с армиями белых (на востоке — Колчака, на юго-западе — Деникина).

Таким образом, в рассматриваемый период эпицентры крестьянского движения в Поволжье волнами перемещались с запада на восток и юго-восток, по мере «освоения» советами всей его территории. В это время окончательно утверждается уже определившийся в предшествующий период вектор развития крестьянского движения: преобладание общедеревенских интересов над интересами отдельных групп крестьянства. Социальные противоречия между «сильными» и «слабыми» не исчезают, но они отходят на задний план перед общей задачей — защитить деревню от произвола и насилия со стороны государства, лишь на словах заботившегося о бедноте и середняках, а в действительности проводившего антикрестьянскую политику, ущемлявшую интересы всего крестьянства.

В целом можно заключить, что второй этап в развитии крестьянского движения отличался от предшествующего масштабностью протеста, новыми формами, большей организованностью и ожесточенностью. Его причины были прежние: продразверстка, трудовая повинность, принудительные мобилизации на фронт. Движение проходило под лозунгами сохранения советской власти без насилия коммунистов, вольной торговли, прекращения Гражданской войны.

Глава 3. КРЕСТЬЯНСТВО И КРАСНАЯ АРМИЯ: «ЗЕЛЕНОЕ ДВИЖЕНИЕ»

§ 1. Причины и начало «зеленого движения»

В годы Гражданской войны на территории Поволжья произошло не менее 37 крестьянских выступлений на почве недовольства мобилизацией в Красную армию. Они составили 16% от общего числа крестьянских выступлений в регионе в указанный период (табл. 11 и 12 приложения 2). Эти цифры свидетельствуют об остроте данной проблемы: противодействие мобилизации — вторая по значимости причина крестьянского протеста. Постоянным фактором, оказывавшим влияние на интенсивность крестьянских выступлений в регионе в 1918–1920 гг., было дезертирство. В эти годы оно вылилось в такую массовую форму крестьянского движения как «зеленое движение». Дезертиры — постоянно действующие персонажи всех крупных крестьянских восстаний в Поволжье. Проблема борьбы с дезертирством, осознание опасности этого явления для советской власти — наиболее распространенные сюжеты в документах ВЧК-ОГПУ-НКВД-Красной армии, посвященных крестьянским выступлениям. Исходя из этого, представляется целесообразным обратиться к данной теме и, основываясь на комплексе изученных источников, охарактеризовать основные ее аспекты: причины и масштабы дезертирства в губерниях Поволжья в годы Гражданской войны, размах «зеленого движения» на этой территории.

В условиях развернувшегося в России в 1918 г. ожесточенного вооруженного противоборства между Советским государством и антисоветскими силами крестьянство стало основным источником пополнения действующих армий — как Красной, так и Белой. Поэтому конечный исход борьбы во многом зависел от того, какая из сторон сумеет эффективнее наладить военно-мобилизационную работу в крестьянской среде и таким образом сформировать многочисленные воинские соединения. Как уже указывалось, в Поволжье на решении данной проблемы «обожглась» «учредиловская демократия»: из-за срыва крестьянской мобилизации в Народную армию Самарский Комуч не смог выставить против красных адекватные по численности и боеспособности силы. Каким образом эта задача решалась советской властью?

В 1918–1921 гг. на территории Поволжья военно-мобилизационную работу большевики вели в рамках военных округов: Приволжского военного округа (ПриВО), Уральского военного округа (УВО), Заволжского военного округа (ЗАВО), которые контролировали территории Астраханской, Самарской, Саратовской, Симбирской, Казанской, Пензенской, Царицынской, Оренбургской губерний, Трудовой коммуны немцев Поволжья и Уральской области{525}.

Массовые мобилизации крестьянского населения Поволжья в Красную армию начались в связи с мятежом чехословацкого корпуса. Реакцией на него явился декрет ВЦИК от 29 мая 1918 г. «О принудительном наборе в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию»{526}. Этот набор так же, как и все последующие, проходил на базе всеобщей воинской повинности и классового принципа организации Красной армии, законодательно закрепленных Конституцией РСФСР, принятой V Всероссийским съездом Советов{527}.

Крестьянские мобилизации 1918 г. осуществлялись в условиях тяжелейшего военного положения Советской России. Большевики теряли власть то в одном, то в другом регионе страны. В Поволжье из-под контроля советов вышли Самарская губерния, значительная часть Симбирской и Казанской, а также ряд уездов Саратовской губернии. Тем не менее, регион располагал значительными людскими ресурсами для пополнения Красной армии. В частности, на воинском учете в семи губерниях Поволжья состояли свыше 450 000 человек, в том числе на подконтрольной советской власти территории — до 300 000 человек: в Пензенской губернии — 94 038 человек, в Саратовской губернии — 159 940 человек, Симбирской — 43 333 человека{528}.

Военно-мобилизационная работа в регионе осуществлялась структурами Приволжского военного округа, которые при поддержке центральных и местных советских органов использовали все имеющиеся в их распоряжения средства для мобилизации крестьян в Красную армию. В первую очередь, в крестьянской среде развернули активную агитационно-пропагандистскую кампанию. С помощью специальных воззваний, распространяемых военными комиссариатами, крестьян убеждали в необходимости защиты советской власти, над которой нависла страшная угроза{529}.

Однако агитация не дала ожидаемых результатов. С первых же дней призыва местные органы советской власти столкнулись с противодействием основной массы крестьянства. По региону прокатилась волна крестьянских протестов против принудительной мобилизации. Одновременно в селах появились первые дезертиры, ставшие активной частью крестьянского сопротивления государственной политике. Вот лишь некоторые примеры.

В июне 1918 г. в Казанской губернии все более частыми становятся отказы крестьян от мобилизации, в ряде волостей крестьянские сходы выносят постановления о лишении наделов сельчан, добровольно записавшихся в Красную армию{530}. В Козмодемьяновском уезде данной губернии наряду с отказом большинства населения от исполнения воинской повинности происходят убийства крестьян-добровольцев, подвергается разграблению имущество их семей{531}. Таким же негативным было отношение к мобилизации и в других губерниях Поволжья. Например, в августе 1918 г. в Нижне-Ломовском уезде Пензенской губернии была сорвана мобилизация артиллеристов и кавалеристов{532}. В декабре происходят массовые волнения мобилизованных унтер-офицеров в селениях Пугачевского уезда Самарской губернии{533}. Дезертиры становятся не только участниками, но и организаторами крестьянских выступлений против советской власти: например, 20 ноября 1918 г. в с. Шумково Лаишевского уезда Казанской губернии, 17–18 декабря 1918 г. в с. Средне-Погромное Царевского уезда Астраханской губернии и т. д.{534}

Подобное неприятие крестьянством мобилизации в Красную армию оказалось характерным не только для Поволжья. Волнения мобилизованных происходили практически во всех губерниях, подконтрольных большевикам. Например, только с 1 по 25 ноября они произошли в 80 уездах Центральной России{535}.

В официальных документах причины крестьянского неприятия идеи вооруженной защиты завоеваний революции объяснялись двумя факторами: воздействием на крестьян агентов контрреволюции и различных «темных элементов», а также слабостью агитационо-пропагандистской работы. В Поволжье к ним добавлялся третий — мятеж чехословацкого корпуса{536}.

Подобные объяснения причин негативного отношения крестьян к мобилизациям в Красную армию звучали с высоких трибун и в официальной партийной печати и имели чисто пропагандистское значение: списать все грехи на врагов революции, снять с себя ответственность за просчеты и ошибки в проводимой политике. В документах же «для служебного пользования», оперативных и аналитических материалах заинтересованных ведомств содержалась другая информация, дающая представление об истинных причинах крестьянского неприятия принудительной мобилизации. Прежде всего, речь идет о документации центральных и местных органов ВЧК-НКВД-Красной армии.

В информационных сводках оперативного и аналитического характера причинами нежелания крестьян Поволжья служить советской власти в 1918 г. назывались: 1) негативное отношение к власти вследствие грабежей и насилия со стороны регулярных частей Красной армии и различных реквизиционно-карательных отрядов, 2) нежелание отрываться от выполнения текущих сельскохозяйственных работ; 3) страх наказания в случае победы антибольшевистских сил. Как следует из этих документов, в каждом конкретном случае — в зависимости от обстоятельств — преобладал тот или иной из названных мотивов, в ряде случаев они действовали в комплексе.

Так, например, в начале лета 1918 г., когда Советы терпели военное поражение в Поволжье от чехословаков и поддержавших их антибольшевистских сил, информационные бюллетени Наркомата по военным делам сообщали о нежелании крестьян Симбирской губернии идти в Красную армию из-за «боязни репрессий в случае прихода чехов»{537}.

Летом 1918 г. обозначилась другая важнейшая причина крестьянского нежелания участвовать в вооруженном противостоянии красных и белых: нужно было убирать урожай. Так, 18 августа 1918 г. органы военного контроля Наркомата по военным делам информировали Центр: в г. Свияжске Казанской губернии крестьянский съезд постановил «по окончании уборки хлеба призвать все население в ряды Красной армии, но, хотя уборка хлеба закончена, декреты о хлебной монополии и всеобщем обучении в жизнь не проведены»{538}.

Одной из основных причин негативного отношения крестьянства к мобилизациям в Красную армию стали насилия и беззакония, чинимые над населением в прифронтовой зоне красноармейцами и представителями советской власти. Кроме того, сама политика Советского правительства, проводившаяся в Поволжье во второй половине 1918 г., не способствовала росту в крестьянской среде симпатий по отношению к действующей власти. Об этом имеется немало документальных свидетельств. Например, 3 сентября 1918 г. на заседании Алексашинского волсовета Новоузенского уезда Саратовской губернии отмечалось, что «обострение отношения местного населения к Красной армии» связано с тем, что «многие красноармейцы производят единоличные конфискации, грабежи», самовольные избиения граждан «без всяких на то предписаний сверху»{539}. Факт отрицательного отношения крестьян к мобилизациям как реакции на репрессивную антикрестьянскую политику был отмечен 28 декабря 1918 г. на I съезде губернских военных комиссаров Приволжского военного округа. В частности, одной из причин усиления на территории округа дезертирства в выступлениях военкомов назывались действия отрядов ЧК, которые «восстанавливают против себя население»{540}.

Столкнувшись с крестьянским противодействием мобилизации, власти сделали основную ставку на силовое решение проблемы. В докладе Симбирского губвоенкома, посвященном ходу мобилизации в губернии в июне 1918 г., констатируется, что «производство этой мобилизации сильно затруднялось», так как «со стороны темных элементов были покушения на агитаторов, не охранявшихся вооруженной силой». И она, хотя и с большими затруднениями, была осуществлена лишь тогда, когда в деревню были направлены карательные отряды «для применения всевозможных мер к побуждению волостных и сельских администраций к немедленной высылке на сборные пункты всех граждан, на которых распространялась объявленная мобилизация»{541}. К наиболее злостным дезертирам, участвовавшим в крестьянских выступлениях, применяется высшая мера наказания — расстрел{542}. Подобные меры давали результат, но, как свидетельствуют документы, крестьянская позиция по отношению к мобилизации менялась кардинальным образом не только под влиянием страха перед репрессиями, но и в силу других обстоятельств, изучение которых проливает свет на один из ключевых и дискуссионных вопросов в отечественной и зарубежной историографии — о причинах победы большевиков в Гражданской войне.

Мобилизация в Красную армию в 1918 г. не везде встречала противодействие. Так, в информационном листке Наркомата внутренних дел от 29 июля 1918 г. сообщалось, что в Пензенской губернии, в с. Тимирязеве и близлежащих к ним селениях «организуются отряды для борьбы с чехословаками»{543}. Аналогичная ситуация сложилась в южных уездах Саратовской губернии. 6 августа 1918 г. в телеграмме из Балашова Донского военкома Е.А. Трифонова председателю Всероссийского бюро военных комиссаров К.К. Юреневу указывалось: «Население очищаемых нами местностей поголовно уходит за нами и становится под ружье. Крестьяне приходят толпами, требуя оружие, подъем огромный»{544}. В донесении Саратовского губвоенкома о положении в губернии за период с 25 октября по 10 ноября 1918 г. отмечалось: «26 октября 1918 г. крестьяне оказали помощь отряду Киквидзе против наступавших банд Краснова, казачьих банд. В районе с. Матышево Аткарского у. в деревнях принимаются резолюции о поддержки советской власти»{545}.

В прифронтовой зоне Восточного фронта происходили события, аналогичные описанным в Саратовской губернии. Например, 17 октября 1918 г. завполитотделом штаба 5-й армии Кучурин сообщил, что в Цивильском и Чебоксарском уездах Казанской губернии мобилизация прошла успешно, «ни одного человека нет, не подчинившегося декрету», «население настроено в пользу советской власти»{546}. Агитатор Всероссийского бюро военных комиссаров А.А. Кланг в начале ноября 1918 г. в своем докладе в Москву отметил: «Крестьянство в некоторых местах относится безразлично или вернее выжидательно к Красной армии. В других же местах, где проходили и жили чехи, чувствуется оставленный ими гнет, и Красную армию встречают радушно»{547}.

Из приведенных примеров следует, что крестьяне изменяли свою позицию по отношению к большевикам и Красной армии под влиянием двух обстоятельств: во-первых, полученного опыта «знакомства с чехами», во-вторых, реально осознанной угрозы со стороны Краснова и «казачьих банд». Особенно важным среди названных причин является второе обстоятельство. Активное участие крестьянского населения юга Саратовской губернии в отражении наступления казачьей армии генерала Краснова, на наш взгляд, имело принципиальное значение. Напомним, что в июне-июле 1918 г. в губернии полыхало мощное крестьянское восстание на почве недовольства грабительской политикой большевиков. Крестьянские выступления продолжались и осенью 1918 г. Тем не менее, саратовские крестьяне выступают в защиту советской власти и делают это тогда, когда над ней нависает угроза со стороны белоказачьей армии Краснова.

Это, на первый взгляд, противоречивое и нелогичное поведение в действительности продиктовано вполне здравым смыслом. Для крестьян казаки были символом старого мира, несущего на своих знаменах самую страшную для них угрозу — помещичье землевладение. Они знали, что генерал Краснов отменил на Дону все законы советской власти и идет в мужицкую Россию делать то же самое{548}. Наверняка они знали и об антикрестьянской позиции руководства «Демократической республики “Всевеликого войска Донского”», сделавшего ставку на коренное казачество в ущерб интересам иногороднего населения. Поэтому их реакция на появление у рубежей своих селений казачьих отрядов была вполне адекватной. Крестьяне защищали не советскую власть, а прежде всего свои жизненные интересы: завоеванную в ходе революции землю. По мере устранения угрозы этим интересам их участие в вооруженном противостоянии сторон ослабевало.

Итак, причиной крестьянской поддержки советской власти был «горький опыт» знакомства деревни с «новым порядком». В Поволжье в 1918 г. это была власть Самарского Комуча, державшаяся на штыках чехословацких легионеров. Мы уже говорили об отрицательном отношении крестьян к этому политическому режиму. Применительно к проблеме мобилизации в Красную армию можно отметить, что активную поддержку ей оказали в первую очередь те селения, которые находились в зоне боевых действий и испытали на себе всю «прелесть» грабежей и насилия Народной армии. Это были также селения, подвергшиеся экзекуциям в период принудительной мобилизации в армию Комуча. В связи с этим следует отметить, что во многих случаях отношение конкретных селений и волостей к мероприятиям советской власти, включая военную мобилизацию, зависело от того, попали ли они под «горячую руку» проходящих через них в период боевых действий частей Красной армии или просто чересчур «ретивых исполнителей» всевозможных реквизиций и повинностей. В нашем конкретном случае поддержку мобилизации оказали те уезды Казанской губернии, которые наиболее пострадали от действовавших на их территории частей Народной армии.

§ 2. Дезертирство и «зеленое движение» в 1919–1920 гг.

В начале 1919 г. штаб «Верховного главнокомандующего Российского правительства» — адмирала Колчака в информационном обзоре ситуации на территории Совдепии прогнозировал всплеск дезертирства на территории Советской России, включая Поволжье, в 1919 г.{549}

Подобная перспектива осознавалась и советской властью. В конце 1918 — начале 1919 гг. большевики принимают организационные меры для эффективной борьбы с ожидаемым весной массовым дезертирством из частей Красной армии. В частности, в начале 1919 г. в соответствии с постановлением Совета Обороны от 25 декабря 1918 г. в регионе создаются губернские комиссии по борьбе с дезертирством. Они подчинялись Центральной временной комиссии по борьбе с дезертирством (Центрокомдез), сформированной из представителей Всероглавштаба, Всероссийского бюро военных комиссаров и НКВД. Губернским комиссиям предписывалось вести решительную борьбу с дезертирством из воинских частей, дислоцированных на территории губернии и скрывающимися на ее территории дезертирами. Для этого создавались специальные вооруженные отряды. 29 марта 1919 г. губернским комиссиям по борьбе с дезертирством было предоставлено право рассматривать дела о дезертирстве с наложением взысканий и наказаний (от условного лишения свободы вплоть до расстрела). Комиссиям предоставлялось право проводить полную или частичную конфискацию имущества и передавать земельные наделы дезертиров и их укрывателей во временное пользование семьям красноармейцев. В то же время, руководствуясь постановлением Совета Обороны от 3 июня 1919 г., они могли освобождать от суда и наказания дезертиров, добровольно явившихся в установленный срок в военные комиссариаты{550}.

В 1919 г. в связи с созданием Центрокомдеза и соответственных структур на губернском уровне начинают вести статистику дезертирства. Местные комиссии по борьбе с дезертирством представляют в Центр ежемесячную информацию о числе дезертировавших из частей Красной армии, о задержанных и добровольно сдавшихся дезертирах, о принятых по отношению к злостным дезертирам установленных законом мер наказания. Поэтому мы имеем возможность дать количественную характеристику дезертирства на территории Поволжья в 1919–1920 гг. Что касается данных статистики за 1918 г., то они нуждаются в уточнении. Так, например, мы располагаем информацией о числе мобилизованных на территории Приволжского военного округа в 1918 г.: 14 646 и 250 000 человек{551}. Первое число относится к лету, второе — к 1 декабря. На наш взгляд, более достоверны данные на 1 декабря: они относятся к более позднему периоду и поэтому, наверняка, это число включает крестьян, призванных в Красную армию осенью 1918 г., в том числе из районов, освобожденных от власти Комуча и поддержавших, как это было отмечено выше, проводимую там мобилизацию. Таким образом, можно заключить, что в 1918 г., с учетом общего числа состоявших на учете призывников (до 300 000 чел.) и числа призванных на территории Приволжского военного округа (250 000 чел.), число уклонившихся от мобилизации может составлять 50 000 человек (17%). Информацией о численности дезертировавших крестьян из дислоцированных на территории региона в 1918 г. частей Красной армии мы не располагаем. Такой статистики в губернском масштабе не велось.

Анализ оперативной и аналитической информации Центральной комиссии по борьбе с дезертирством, а также других подразделений Красной армии, занимавшихся данной проблемой, позволил следующим образом охарактеризовать количественные показатели дезертирства в губерниях Поволжья в 1919 г. (табл. 1–11 приложения 5).

Приведенные в табл. 1 данные свидетельствуют, что на 15 июля 1919 г. из 537 587 человек, состоявших на учете в губерниях Поволжья, на призывные пункты явились 454 300 человек (85%). При этом из числа призванных и находящихся в частях ПриВО красноармейцев дезертировали 39 275 человек. Одновременно в данный период добровольно явились и были пойманы 92 047 дезертиров. На свободе оставались 52 575 дезертиров. Суммируя число задержанных и добровольно явившихся, а также «находившихся в бегах», мы получим итоговую численность дезертиров в губерниях Поволжья на 15 июля 1919 г.: 144 622 человека (27% от числа состоявших на учете). Из табл. 2 и 3 следует, что в 1919 г. на территории ПриВО и Уральского военного округа были пойманы 204 220 дезертиров. Это значит, что во второй половине 1919 г. их число в регионе возросло на 59 598 человек. Общая численность задержанных дезертиров — 204 220 человек, свидетельствует, что в 1919 г. в губерниях Поволжья 38% военнообязанных и состоявших на воинском учете не были призваны в ряды Красной армии, а из числа призванных самовольно оставили свои части 57,3% красноармейцев. Поскольку подавляющее большинство призывников составляли крестьяне, можно заключить, что в 1919 г. из дислоцированных на территории Приволжского и Уральского военных округов воинских частей, а также из соединений Красной армии других районов Советской России дезертировал, как минимум, каждый второй. Таким образом, в 1919 г. только половина мобилизованных крестьян Поволжья защищала советскую власть на фронтах Гражданской войны, остальные пополняли ряды дезертиров.

Представляет интерес месячная и погубернская динамика дезертирства в регионе в 1919 г. В табл. 3 указывается, что всплеск дезертирства приходился на май, июнь, июль и август. Число пойманных дезертиров в этот период составляет 48% от всего числа задержанных в течение года.

К концу 1919 г. интенсивность дезертирства также возрастает: в декабре было задержано самое большое число дезертиров за год. Как видно из табл. 4, данное правило действует во всех губерниях Поволжья.

Погубернская динамика дезертирства, представленная в табл. 3–5, свидетельствует, что в 1919 г. наибольший процент дезертирства приходится на Симбирскую и Самарскую губернии. В этих губерниях больше всего призывников уклонились от призыва или дезертировали из своих частей. Например, в Симбирской губернии 44,3% состоявших на учете призывников проигнорировали мобилизацию, а число задержанных дезертиров по отношению к призванным в армию составило 90%. В Самарской губернии эти показатели составляют 67,2% и 104,3% соответственно. Последний показатель означает, что в 1919 г. в губернии задержали дезертиров больше, чем было призвано в ходе мобилизаций. Подобное несоответствие, на наш взгляд, можно объяснить тремя обстоятельствами: во-первых, в число задержанных попали призванные не только в 1919 г., но и ранее, во-вторых, в это число были включены дезертиры, призванные из других губерний страны и служившие в воинских частях, дислоцированных на территории региона и, в-третьих, не исключено, что происходил повторный учет одних и тех же лиц, по нескольку раз покидавших свои части и возвращавшихся туда добровольно или в ходе проводимых комдезами облав. Причина наиболее высокой интенсивности дезертирства в Самарской и Симбирской губерниях, на наш взгляд, заключалась в особом их положении в конце 1918 — начале 1919 гг. Как известно, именно они, особенно Самарская губерния, стали в это время зоной боевых действий Красной и Белой армий.

Из табл. 2 следует, что в 1919 г. 52% дезертиров добровольно явились на сборные пункты, остальная часть была насильно задержана в ходе облав и других мероприятий по борьбе с дезертирством. В табл. 4, 6 и 7 представлена динамика погубернской добровольной явки дезертиров в регионе в 1919 г. Процент добровольной явки колебался как в отдельные месяцы, так и по губерниям. Например, в июне-июле в Пензенской губернии он составил примерно 80%; в августе в Астраханской губернии — 81%; в сентябре в Саратовской губернии — 82%, и пик приходился на сентябрь 1919 г. Характерно, что именно в этот период армия Деникина вела наступление на Москву, и произошел знаменитый «мамонтовский прорыв».

В этой связи особого интереса заслуживают данные, представленные в табл. 8–13. Они характеризуют масштабы репрессий по отношению к дезертирам, а также дают возможность — на примере отдельных сводок Саратовского и Приволжского секторов ВОХР — увидеть на губернском уровне полную картину рассматриваемого явления и осуществляемых властью мер по его искоренению. Так, например, из табл. 8 следует, что из огромной массы задержанных в поволжских губерниях дезертиров, исчисляемой многими десятками тысяч человек, было предано суду всего 2233 человека (1,4%) и расстреляно за данное правонарушение менее 10 человек. При этом из данных по Самарской и Саратовской губерниям ясно видно, что подавляющее большинство задержанных и сдавшихся добровольно дезертиров не были отнесены властью к категории «злостных». Их записали как дезертировавших «по слабости воли». Отсюда и вполне закономерное наказание по отношению к ним: направить в запасные части, в штрафные роты и на фронт. Таким образом, основная масса дезертировавших крестьян после их поимки или добровольного возвращения на службу отделывалась легким наказанием. Причины подобной реакции властей очевидны — слишком велики были масштабы явления, чтобы действовать иначе.

В то же время приведенные в таблицах данные свидетельствуют, что самыми распространенными методами наказания крестьян за дезертирство из действующей армии были меры материального воздействия на их семьи: денежные штрафы, конфискация наделов, рабочего скота и имущества. Таковы количественные показатели дезертирства в регионе в 1919 г. Они подтвердили прогноз штаба Колчака об усилении дезертирства в прифронтовых районах Поволжья с весны 1919 г. Однако даже враги советской власти не предполагали, с какими проблемами столкнется она в этом году! 1919 г. превзошел предыдущий по всем параметрам — и количественным, и качественным: в 1919 г. важнейшую роль в активизации крестьянского протеста в регионе сыграли дезертиры, став своего рода катализатором крупнейших крестьянских выступлений; именно в этом году «зеленое движение» в регионе проявилось в полной мере как самостоятельная форма крестьянского движения.

9 марта 1919 г. штаб Южного фронта проинформировал полевой штаб РККА о восстании дезертиров в степях Николаевского и Царевского уездов, где на протяжении 200 верст «создался настоящий фронт»{552}. 20 июня 1919 г. сотрудник Саратовской губчека Благонадеждин телеграфировал в ВЧК: «В районе Романовка Балашовского уезда по линии Тамбов-Балашов восстание крестьян и дезертиров… прервана железная дорога, Романовка занята зелеными, центр — деревни Макашовка и Романовка»{553}. Так Центр узнал о начале одного из самых крупных крестьянских восстаний в Поволжье в годы Гражданской войны — «восстания зеленых» в Балашовском и Аткарском уездах Саратовской губернии.

1919 г. ознаменовался целой чередой крестьянских выступлений, непосредственно связанных с проведением новых принудительных мобилизаций в Красную армию. Согласно нашим подсчетам, в 1919 г. в Поволжье произошло не менее восьми крупных крестьянских волнений на почве мобилизации (табл. 11 приложения 2).

О степени опасности «зеленого движения» и в целом крестьянских выступлений в Поволжье летом 1919 г. можно судить по телеграфной переписке между руководством Саратовской губернии и председателем СНК В.И. Лениным в начале июля 1919 г. 2 июля 1919 г. член РВС 4-й армии В.В. Кураев, председатель Саратовского губисполкома В.А. Радус-Зенькович и председатель губкома РКП(б) Плаксин отправили телеграмму Ленину, а также Л.Д. Троцкому с сообщением о расширении повстанческого движения в Балашовском уезде, где численность «зеленой армии» достигла 8000 человек. Они указали на связь повстанцев с белыми, сообщили о захвате «зелеными» Балашова и о нехватке сил для ликвидации восстания{554}. В ответной телеграмме от 8 июля 1919 г. Ленин предписал руководству Саратовской губернии принять самые решительные меры для подавления восстания «зеленых». В частности, он указал: «Необходимо особыми отрядами объехать и обработать каждую волость прифронтовой полосы, организуя бедноту, устраняя кулаков, беря из них заложников, подавляя зеленых, возвращая дезертиров»{555}.

Каковы были причины дезертирства и «зеленого движения» в регионе в 1919 г.? В какой мере они отличались от уже известных нам по 1918 г.? Анализ источников показал, что в своей основе причины крестьянского неприятия идеи вооруженной защиты Советского государства остались в 1919 г. неизменными. Так же как и в 1918 г., крестьяне сопротивлялись принудительным мобилизациям по причине нежелания оставлять свои хозяйства в период начала основных сельскохозяйственных работ, вследствие тяжелого материального положения красноармейцев и из-за нежелания воевать на стороне Советского государства в силу неприязни к проводимой им политике. В 1919 г., как свидетельствуют документы, решающее значение имела первая причина. Но, по сравнению с 1918 г., она получила несколько иное звучание. Призывников заботила не только очередная сельскохозяйственная кампания, но и в целом состояние их домохозяйства. В 1919 г. Поволжье, как и другие подконтрольные большевикам зерновые районы страны, оказалось под жесточайшим прессом «военно-коммунистической» политики государства со всеми вытекающими отсюда последствиями. Кроме того, в 1919 г. в регионе под мобилизацию попала наиболее деятельная возрастная группа мужского населения. Под ружье были поставлены 454 300 человек, или около 1/3 всех трудоспособных мужчин{556}. Становится очевидным тот невосполнимый урон, который понесла поволжская деревня в 1919 г. в результате изъятия огромной массы здоровой рабочей силы. В контексте вышеупомянутой политики жесткого налогового пресса судьба своих, ослабленных мобилизацией хозяйств, не могла не волновать тысячи саратовских, самарских и пензенских мужиков, насильно одетых в солдатские шинели. Они понимали, в каком положении оказались оставленные ими жены, дети, родители и близкие родственники.

На это обстоятельство в качестве решающей причины дезертирства красноармейцев с фронта и из тыловых армейских частей указывали в официальных документах представители военного командования и различных учреждений. Об этом же писали домой с фронта красноармейцы. Данный мотив постоянно звучал в ходе массовых волнений мобилизованных, в частных разговорах между красноармейцами. Например, в политсводке Восточного фронта от 27 апреля 1919 г. сообщалось о том, что красноармейцев 24 железной дивизии 214-го полка 1-й армии «волнуют расстрелы во время восстания в Симбирской губернии», поскольку большинство красноармейцев оттуда и получают «много жалоб на чрезвычналог и реквизиции лошадей»{557}. 27 апреля 1919 г. председатель Саратовского губисполкома Федоров и губвоенрук Соколов направили телеграмму в Сердобский уездвоенком, в котрой сообщали, что командиры частей в массовом порядке получают заявления от красноармейцев с просьбой предоставить отпуск на период сельхозработ{558}. В сводке НКВД от 5 мая 1919 г., основанной на сведениях информационного стола ВЧК, указывалось, что в прифронтовых губерниях Поволжья «отношение неудовлетворительное и отрицательное ввиду мобилизации населения во время полевых работ»{559}.

Аналогичная ситуация наблюдалась в период уборочных работ. Например, в информсводке Политического управления РККА от 16 августа 1919 г., характеризующей положение в Самарской губернии, указывалось, что уборка хлеба и «антисоветская агитация» были главными причинами слабого хода мобилизации{560}.

Дезертирство в регионе в 1919 г. в немалой степени обусловливалось тяжелым материальным положением красноармейцев. В комплексе с другими факторами оно становилось не только причиной бегства из воинских частей, но и толкало на открытые выступления. Поэтому 1919 г. ознаменовался прокатившихся по Поволжью чередой волнений дислоцированных на его территории частей Красной армии. На наш взгляд, эти волнения следует рассматривать в неразрывной связи с общекрестьянским движением на территории региона. И не только потому, что их участниками были крестьяне, одетые в солдатские шинели, но и по причине того, что в большинстве своем они являлись отголосками конкретных крестьянских выступлений, происходивших в районе их дислокации. Так, например, в связи с охватившей Поволжье «чапанной войной» 7 марта 1919 г. в г. Сызрань Симбирской губернии наблюдалось брожение среди частей 176-го пехотного полка{561}. В Самаре ночью 11 марта «возбужденные крестьянским восстанием» и предстоящей отправкой на фронт восстали красноармейцы 175-го полка Самарского гарнизона{562}.

О том, что главной причиной дезертирства было тяжелое материальное положение красноармейцев, свидетельствуют многочисленные документы. Так, например, в июне 1919 г. в Инсарском уезде, в 3-м Приволжском полку командная рота отказалась выйти на занятия «в виду отсутствия обмундирования» и «плохого продовольствия»{563}. По сообщению СО ВЧК от 15 июля 1919 г., в Сызрани масса красноармейцев нищенствовала на улицах{564}. Самарская губчека в своей недельной сводке за 14–21 декабря 1919 г. сообщала о заметном усилении дезертирства из расположенных в губернии воинских частей «в связи с эпидемией сыпняка, отсутствия в войсковых частях оборудованных помещений, дров, обмундирования»{565}.

Обращаясь к проблеме дезертирства и «зеленого движения» в Поволжье в годы Гражданской войны, нельзя не остановиться на характеристике такого явления как уклонение крестьян от призыва в Красную армию по религиозным мотивам. Летом 1919 г. в селениях Самарской, Саратовской и Царицынской губерний широкое распространение получило движение по отказу от службы в Красной армии под предлогом особых религиозных убеждений, запрещающих крестьянам брать в руки оружие. Формальным основанием для таких отказов стал Декрет от 4 января 1919 г. об освобождении от военной службы по религиозным убеждениям, а также циркуляр наркомюста от 4 июля 1919 г. за № 42{566}. Закон в первую очередь распространялся на существовавшие в России различные сектантские религиозные группы. В Поволжье это были «толстовцы», субботники, представители других течений баптизма. В 1919–1920 гг. они активизировали деятельность по привлечению в свои ряды новых последователей, воспользовавшись принятым советской властью законом об освобождении их от воинской повинности. Стать членом секты означало избежать призыва в Красную армию. Такая перспектива была весьма заманчива, и многие крестьяне стремились ею воспользоваться. По этой причине со второй половины 1919 г. в Самарской, Саратовской и Царицынской губерниях, с одной стороны, шла массовая подача заявлений от крестьян в соответствующие органы с просьбами освободить их от воинской службы по причине религиозных убеждений, а с другой — активизировалась вербовочная деятельность сектантов{567}.

Документы свидетельствуют, что основным методом борьбы с «отказниками» стало насилие по отношению к членам пацифистски настроенных религиозных общин{568}. Органы ВЧК принимали решительные меры, чтобы не допустить роста в крестьянской среде иллюзий относительно освобождения от воинской службы по религиозным соображениям. В сводке ВОХР от 5 декабря 1919 г. указывалось: «По сообщению Новоузенского уездкомдезертир замечается скопление дезертиров в волостях Воскресенской и Сафаровке, а также массовое движение толстовцев. Приказано комбригу 12 возложить на отряд, действующий в районе Новоузенска ликвидацию толстовцев и искоренение дезертиров»{569}. 19 октября 1920 г. в информационном сообщении ВНУС Заволжского сектора отмечалось: «Существовавшая в Ахтубе секта субботников до 100 человек производила вербовку среди дезертиров, вербовщики и пропагандисты секты арестованы и заключены в Аткарскую тюрьму»{570}.

Каким образом местные органы власти и центральная власть в целом решали проблему борьбы с дезертирством и «зеленым движением» в Поволжье в 1919 г.? Из содержания изученных нами документов следует, что проблема решалась комплексно, с помощью политики «кнута и пряника». Основной упор при этом делался на силовые методы, подкрепляемые соответствующей идеологической работой среди населения{571}.

О силовых методах решения рассматриваемой проблемы дают представление сводка Центркомдеза за 16–30 июня 1919 г., а также Циркулярное распоряжение Саратовского губвоенкома и губкомдезертира вол исполкомам от 3 июля 1919 г. В сводке Центрокомдеза, посвященной восстанию «зеленых» в тылу Южного фронта, в том числе на территории Саратовской губернии, указывалось; «Для объединения всех сил для борьбы с вооруженными бандами дезертиров была создана в центре при участии Центрокомдезертир особая “пятерка”, на местах в губерниях же оперативные “четверки”, состоящие из предгубкомдезертир, представителя губкомпартии, представителя губчк и губвоенкома. В руках “четверки” сосредоточилась вся оперативная работа по борьбе с вооруженными дезертирами, текущая же деятельность по борьбе с дезертирством, как облавы, наблюдение за деятельностью местных органов собез и земотдел части, касающейся обеспечения красноармейцев и их семей, участие в агитационно-просветительской работе, в отправке эшелонов, организации добровольной явки и проч. по прежнему сосредоточена в комиссиях по борьбе с дезертирством… Всюду к борьбе с вооруженными дезертирами привлекаются войска внутренней охраны»{572}.

В Циркулярном распоряжении Саратовского губвоенкома А. Соколова и председателя губкомдезертир Старанникова за № 64 от 3 июля 1919 г. «О применении самых решительных мер для искоренения дезертирства» всем волостным исполкомам предписывалось «в кратчайший срок, ввиду переживаемого момента, принять самые решительные меры к искоренению дезертирства в уезде», для чего уездкомдезертир должны были получить от уездвоенкома все имеющиеся в наличности силы местного гарнизона. В каждом случае неоказания помощи следовало немедленно сообщать в губкомдезертир и губвоенком для принятия соответствующих мер. Циркуляр предписывал «производить беспощадно аресты укрывателей, обратив особое внимание на волостные власти, передавая последних немедленному суду за непринятие мер, халатность и обнаружение хотя бы единичного случая дезертирства». Уездкомпартии обязывались по требованию уездкомдезертира «оказывать содействие всеми имеющимися в наличии партийными силами для ведения соответствующей агитации и организационной работы. Вся ответственность “за не прекращение дезертирства, не говоря о его росте”, возлагалась персонально на председателя уездной комиссии по борьбе с дезертирством и уездного военного комиссара»{573}.

Таким образом, силовое решение проблемы дезертирства обеспечивалось соответствующими силовыми структурами — комиссиями по борьбе с дезертирством, губчека, внутренними войсками. Они поступали жестко, а столкнувшись с серьезным противодействием крестьян и «зеленых», нередко крайне жестоко. Например, 25 мая 1919 г. агитаторы Саратовского уисполкома Г. Саар и Н. Трусов сообщили в уисполком, что в селе Рыбушки Рыбушинской волости карательный отряд по борьбе с дезертирством под командованием Безбабного осуществлял массовые экзекуции населения: крестьян били плетьми, прикладами, расстреливали{574}. В приведенном в сводке отдела военной цензуры Военно-Цензурного установления Республики извлечении из письма красноармейца, датированного 2 июля 1919 г., сообщались подробности подавления восстания «зеленых» в Балашовском уезде Саратовской губернии, в частности, в одном из его эпицентров — селе Малиновке: «Зажгли Малиновку. Мужчин всех сажали на штыки, детей бросали в воду»{575}. Источники сообщают о результативности подобных мер. Например, в сводке Политического управления РККА за 20 июня — 1 июля 1919 г. отмечалось, что в Казанской губернии «случаи расстрела дезертиров» оказали «сильное влияние на уменьшение дезертирства»{576}.

В то же время, следует напомнить, что из всей массы задержанных в поволжских губерниях в 1919 г. дезертиров было предано суду 2233 человека (1,4%) и расстреляно за «злостное дезертирство» менее 10 человек (табл. 8 приложения 5). Объясняется данное противоречие тем, что случаи применения крайних мер, как правило, наблюдались в ходе подавления крестьянских восстаний. Именно тогда повстанцев-дезертиров, задержанных в ходе боя или после него, «по свежим следам», расстреливали на месте{577}. Кроме того, расстрелу подлежали дезертиры, причастные к уголовным преступлениям: разбоям на дорогах, грабежам в своих и соседних селениях{578}. В остальных случаях необходимости в применении высшей меры наказания не было. Напомним, что большая часть дезертиров проходили в отчетности комдезов как дезертировавшие «по слабости воли». Лишь 10–15% относились к категории «злостных дезертиров» (табл. 10–11 приложения 5). Также следует помнить, что более половины дезертиров явилось в свои части добровольно (табл. 2 приложения 4). Но главная причина «малой крови», как уже указывалось, заключалась в масштабах явления. Нельзя было расстрелять и посадить за решетку десятки тысяч дезертиров! Поэтому расстрелы и тюрьмы были редкой и крайней мерой, исключением из правил.

Более эффективным средством решения проблемы, как уже отмечалось, стали меры материального наказания семей дезертиров: штрафы, конфискация имущества и земельных наделов, принудительные работы и т. д. (табл. 12–13 приложения 5). Об этом говорилось в многочисленных выступлениях представителей заинтересованных органов на различных совещаниях, указывалось в служебной документации. Например, на проходивших в сентябре 1919 г. в Пензенской губернии съездах комиссий по борьбе с дезертирством заявлялось, что «конфискация имущества у дезертиров и наложение штрафов на укрывателей и семьи дезертиров» действуют гораздо сильнее, «чем применение силы оружия»; именно данные меры влекут за собой «последующую значительную добровольную явку дезертиров»{579}.

Нам не удалось выявить документы, содержащие сводные данные о масштабах материального наказания за пособничество дезертирству в губерниях Поволжья в 1919 г. На основе анализа отрывочных сведений из отчетов губкомдезов получены лишь примерные цифры, нуждающиеся в уточнении. Тем не менее, они дают представление о тяжести данного наказания для семейств дезертиров. По нашим расчетам, в 1919 г. в губерниях Поволжья на «укрывателей» дезертиров и их «пособников» было наложено штрафов на сумму не менее 9 550 000 млн. рублей, конфисковано наделов и личного имущества у не менее чем 330 «укрывателей»{580}.

Кроме штрафов и конфискаций за пособничество дезертирам широко применялись аресты и система заложничества. Особое недовольство органов, занимавшихся борьбой с дезертирством, вызывали действия местных Советов, зачастую оказывавших содействие бежавшим с фронта односельчанам{581}. В ряде случаев местные Советы не просто укрывали, но и предоставляли им работу, как, например, в селе Владимировка Астраханской губернии, где в сентябре 1919 г. «милиция была набрана целиком из дезертиров»{582}. Работников сельских Советов, оказывавших содействие дезертирам, подвергали арестам, а нередко и тюремному заключению{583}. Арестовывали и брали в заложники не только представителей сельской администрации, но и простых сельчан — родственников дезертиров{584}.

Наряду с силовыми методами борьбы с дезертирством и «зеленым движением» применялись меры, направленные на смягчение положения семей красноармейцев, создание им более льготных условий по сравнению с остальными категориями сельского населения. Так, например, 25 марта 1919 г. Сердобский уисполком выпустил циркуляр всем волостным советам в связи с поступлением в президиум исполкома ходатайств об освобождении семей красноармейцев от платежа чрезвычайного налога, реквизиции скота и сдачи хлебных излишков. В циркуляре предписывалось освобождать семьи красноармейцев «бедного и среднего состояния» только от чрезвычайного налога, сохраняя обязательства по сдаче хлебных излишков{585}. В июне 1919 г. Центркомдезертир издал постановление, согласно которому семьи, в которых один из членов был дезертиром, а другой — «честным красноармейцем», сохраняли за собой право «на все виды помощи и пособия, установленные для семей красноармейцев»{586}. Уездные власти предписывали волисполкомам строго следить за своевременной запашкой земель семей красноармейцев{587}.

Для стимулирования добровольной явки дезертиров объявлялись «недели дезертирства», во время которых вернувшихся в военкоматы беглых военнослужащих не привлекали к ответственности, проводили «политическую обработку дезертиров» с помощью различных агитационно-пропагандистских мероприятий (митингов, спектаклей, вечеров){588}.

Документы свидетельствуют, что в 1919 г. пропагандистские акции оказались менее эффективными, нежели факторы объективного характера, влиявшие на интенсивность темпов дезертирства вне зависимости от усилий комдезов, губчека и ВОХРа. Среди них главный — окончание цикла посевной и уборочной кампаний, а также наступление сезона холодов. В августовской сводке «деятельности центральной и местных комиссий по борьбе с дезертирством» сообщалось: «В Самарской губернии увеличившееся было дезертирство в связи с уборкой хлеба после окончания уборки ликвидируется. Дезертиры массами возвращаются добровольно»{589}. Аналогичная ситуация наблюдалась и в других губерниях Поволжья{590}.

Другим важнейшим фактором снижения дезертирства в Поволжье в 1919 г. стал страх крестьян перед угрозой реставрации прежних порядков, вызванный временными успехами на Восточном и Южном фронтах армий Деникина и Колчака. Напомним, что, согласно приведенным в табл. 7 (приложение 5) цифрам, наибольший процент добровольной явки дезертиров пришелся на август-октябрь. В августе он составил 81% в Астраханской губернии, в сентябре — 82% в Саратовской губернии, в октябре — 73% в Пензенской губернии [за август сведений не установлено. — В. К.]. Как уже отмечалось, именно в этот период был совершен знаменитый «мамонтовский прорыв», армия Деникина наступала на Москву. На Восточном фронте Красная армия успешно отражала наступление Колчака. Таким образом, во второй половине 1919 г. значительная часть региона оказалась в зоне боевых действий, а остальная находилась в прифронтовой полосе. Данное обстоятельство оказало существенное влияние на снижение уровня дезертирства в отдельных губерниях Поволжья и в целом на изменение политических настроений крестьянства. Под влиянием белой опасности и полученного в результате временных успехов белогвардейцев опыта знакомства с их властью крестьяне по-другому стали относиться к участию в Гражданской войне на стороне Советов. Приведем некоторые примеры в подтверждение высказанной мысли.

Уже в январе 1919 г., по донесению завполитотделом Восточного фронта Г.И. Теодоровича (Окулова), в 1-й армии наблюдался активный приток добровольцев из местных крестьян, «бежавших от чехов»{591}. Подобная ситуация сложилась в юго-восточных районах Поволжья в ходе летнего наступления Красной армии. Так, в сводке Политического управления Республики штаба РККА за 15 июля — 15 августа 1919 г. сообщалось «о небывалом революционном подъеме среди мусульманского населения». В одном только Белебеевском уезде в шести волостях число добровольно записавшихся в ряды Красной армии достигло 1000 человек. В дер. Аташево Имайликуловской волости крестьяне создали отряд добровольцев в 100 человек, который ушел на фронт вместе с красноармейскими частями{592}. В еженедельной сводке СО ВЧК за 23–31 августа 1919 г. сообщалось о приподнятом настроении крестьян Уфимской губернии, многие из которых «записываются добровольцами в Красную армию». В уездах не замечалось дезертирства призывников{593}. О «трогательном единении между зажиточными и бедняками» в с. Покровка Бузулукского уезда, пережившими нашествие казаков и понявшими «необходимость советской власти», об отсутствии в уезде дезертиров, а также «успешном прохождении мобилизации» в Пугачевском уезде Самарской губернии, где настроение призывников было «прекрасным», — шла речь в информсводке СО ВЧК за 1–21 сентября{594}. В его еженедельной сводке за 15–22 октября 1919 г. говорилось о сочувственном отношении крестьян Саратовской и Самарской губерний, переживших временную оккупацию белых, к советской власти, о том, что они «с радостью встречают красные войска, освобождающие их от белых банд»{595}. Причины «прекрасного отношения» крестьян к мобилизации изложены в сводке СО ВЧК за 21–30 сентября 1919 г., содержащей информацию о положении в освобожденных Красной армией уездах Царицынской губернии: население поголовно ограблено казаками, «отбиралась одежда, даже детская, продовольствие, скот, инвентарь, сопротивляющихся подвергали истязаниям»{596}. Вследствие этого, как было отмечено в сводке «А» Царицынской губчека за 1–16 января 1920 г., «пришедшие с фронта дезертиры и казаки разбитых отрядов Добрармии, являются в Ленинский уезд целыми партиями, добровольно вступают в ряды Красной армии, берут клятву [так в тексте. — В. К.], идут защищать до тех пор ненавистную им советскую власть, ибо крестьянство на опыте, благодаря занятию белогвардейцами Царицынской губернии убедилось, что пришествие буржуазного порядка не даст улучшения их материального состояния, наоборот, большинство из них лишится того, что получило при советской власти»{597}.

Еще более значимо фактор белой угрозы сказался на политических настроениях крестьян Пензенской и Саратовской губерний в августе-сентябре 1919 г., когда к границам губерний шла прекрасно вооруженная деникинская армия, а в пограничных с ними уездах Тамбовской губернии хозяйничала казачья конница генерала Мамонтова. В сводке Пензенской губчека за 30 августа 1919 г. сообщалось: «В связи с Тамбовским прорывом Мамонтова и выступлением Миронова настроение крестьян почти во всех уездах резко изменилось в пользу советской власти. В уездах, граничащих с Тамбовской губернией, крестьяне организуют отряды, вооружаются топорами, вилами и прочим и несут охрану сел и железной дороги»{598}. О «резком изменении» настроения населения в пользу советской власти во всех уездах Пензенской губернии, «в связи с приближением белых», сообщалось в еженедельной сводке СО ВЧК за 1–7 октября{599}. В еженедельной сводке СО ВЧК за 23–31 августа 1919 г. отмечался нехарактерный для Аткарского уезда Саратовской губернии факт «большого наплыва дезертиров, стремящихся на фронт»{600}. В аналогичной сводке за 15–22 октября указывалось на «сочувственное» отношение крестьян Саратовской губернии к советской власти, с «радостью» встречавших «красные войска, освобождающие их от банд белых»{601}.

Таким образом, в 1919 г. повторилась ситуация 1918 г. Тогда крестьяне изменили свою позицию по отношению к советской власти и Красной армии под влиянием опыта «знакомства с чехами» и возникшей угрозы со стороны белоказачьей армии Краснова. Напомним, что осенью 1918 г. крестьяне южных уездов Саратовской губернии приняли активное участие в отражении наступавших красновских отрядов. В 1919 г. произошло то же самое, только теперь уже в связи с наступлением на территорию региона колчаковской и деникинской армий. Причем все это наблюдалось в тех же районах, или по соседству с ними, где чуть ранее произошли крупные крестьянские выступления против политики большевиков, например, восстание «зеленых» в Балашовском и Аткарском уездах Саратовской губернии. И в этом нет никакого противоречия. Весной и в июне 1919 г. «зеленое движение» протекало в русле общей крестьянской борьбы против «военно-коммунистической политики» советской власти, когда реальной угрозы со стороны белой контрреволюции не существовало. У крестьянства был один главный враг — антикрестьянская политика Советов. В июле-августе 1919 г. ситуация изменилась. На первый план выступила белая опасность, и их политические настроения изменились. Страх перед угрозой белой контрреволюции оказался сильнее ненависти к «военно-коммунистическим порядкам». При всех издержках политики «военного коммунизма», советская власть не покушалась на главное завоевание крестьянской революции — землю. От белых же крестьяне могли ожидать чего угодно, в том числе самого страшного — реставрации помещичьего землевладения (см. об этом подробнее главу 4 раздела 3 настоящей книги). Именно поэтому они, «забыв» былые обиды на коммунистов, выступили на стороне советской власти, одновременно защищая свои собственные интересы. Поддержка крестьянством большевиков обусловливалась конкретной ситуацией — реальностью белой угрозы. Как только она ослабевала, все возвращалось на круги своя, и факт массового крестьянского движения в регионе в 1919–1921 гг. — яркое тому подтверждение.

Говоря о крестьянской поддержке советской власти в период тяжелых для нее лета-осени 1919 г., следует оговориться, что речь не идет о ее поддержке во всех уездах и губерниях Поволжья. Наряду с вышеизложенными фактами были и другие, совершенно противоположные по своему содержанию. Например, в сводке СО ВЧК за 15–22 октября 1919 г. указывалось, что крестьяне Сенгилеевского уезда «враждебно» относятся к семьям красноармейцев, и «возможно даже выступление против советской власти»{602}. Подобных примеров можно привести немало. Но все они характерны для районов, где не было военных действий, и крестьяне не почувствовали последствий реставрации, хотя бы временной, прежней власти. В тех же районах, где «белая угроза» была реальной, где крестьянство испытал на себе власть Деникина или Колчака, ситуация складывалась иначе: прекращалось дезертирство, крестьяне добровольно вступали в Красную армию.

В этом контексте необходимо прокомментировать изложенные в сводке Пензенской губчека за 30 августа 1919 г. факты негативного отношения крестьян к мятежу 2-го Донского казачьего корпуса Ф.К. Миронова. Парадокс ситуации состоял в том, что казаки Миронова шли через территорию Пензенской и Саратовской губерний на южный фронт для отражения наступления Деникина. И шли они под антикоммунистическими лозунгами, призывая местное крестьянство поддержать их{603}. Тем не менее, ни пензенские, ни саратовские крестьяне не призыв мироновцев не откликнулись. То, что восстание Миронова «не встретило сочувствия» среди населения Аткарского и Петровского уездов Саратовской губернии, было отмечено, например, в информбюллетенях Саратовской губчека за 5–10 сентября 1919 г.{604}

Нам представляется, что крестьяне остались равнодушными к призывам мироновцев, потому что те были донскими казаками, не имеющими корней в данной местности. Для пензенских и саратовских крестьян казаки по-прежнему ассоциировались с прежними порядками, когда казацкая плеть широко гуляла по их спинам. Подобные ассоциации подогревались информацией об идущей в пределы мужицкой России мамонтовской казачьей конницы. И там, и здесь — донские казаки. То, что мироновцы — это «свои» казаки, а мамонтовцы — чужие, простому крестьянину было трудно доказать. В казачьем корпусе Миронова воевали не только проверенные в боях красные казаки, но и бывшие красновцы, ставшие под знамена большевиков совсем недавно. Отсюда становится понятным настороженное отношение крестьян Пензенской и Саратовской губерний к мятежному корпусу. В казаках Миронова они видели белую угрозу.

В 1920 г. ситуация в Поволжье принципиально изменилась: на территории региона прекратились боевые действия. Это не могло не сказаться на масштабах дезертирства и «зеленого движения». Приведем некоторые данные, характеризующие уровень дезертирства в регионе в это время (табл. 14–17 приложения 5).

Из данных, представленных в табл. 14–16, ясно видно, что в 1920 г. размах дезертирства был не меньшим, чем в 1919 г. Число дезертиров достигало десятки тысяч. В этой связи можно привести ряд обобщающих цифр из отчетности штаба Приволжского военного округа и дислоцированной на его территории Запасной армии за 1920 г. Так, например, по данным штаба ПРИВО, в феврале 1920 г. из частей округа дезертировали 17 004 чел., были задержаны 37 942 дезертиров. Из общего числа задержанных 18 993 чел. (50%) явились добровольно. По оценке комдезертира, среди задержанных дезертиров злостных было 5445 чел. (14,3%), а дезертировавших «по слабости» — 29 114 чел. (77%). Из всей массы задержанных дезертиров лишь 680 чел. (2%) было предано суду, 134 чел. (0,3%) лишили свободы, 251 чел. (0,7%) были приговорены к условному лишению свободы, 2708 чел. (7,1%) были направлены в штрафные части. Остальные возвращены к месту службы{605}. По сведениям штаба Запасной армии, за период с 1 июля по 1 октября 1920 г. на территории Приволжского военного округа было зарегистрировано до 90 000 дезертиров, а за полугодие — 110 000.{606}

Причины дезертирства оставались прежними: трудности службы, влияние семейных обстоятельств, недовольство политикой власти. Но, в отличие от 1919 г., к ним добавилась еще усталость от войны, нежелание воевать в силу тяжелейшего положения семей красноармейцев в тылу. Кроме того, ухудшилось и материальное положение красноармейцев. Об этом имеется масса документальных свидетельств. Например, в разведсводке дислоцированного в Краснослободском уезде Пензенской губернии 90-го отдельного стрелкового батальона 11-й бригады от 9 марта 1920 г. главной причиной дезертирства называлось «нежелание дальше воевать на почве того, что семьи не получают положенного пайка», и «хозяйство приходит к распаду»{607}. Об этом говорилось и в недельной сводке Пензенской губчека за 15–30 сентября 1920 г.: «Причина дезертирства — крайнее переутомление от войны, неполучение красноармейцами отпусков, кроме того, их родные в письмах упорно зовут домой для поправки хозяйства, тяжелое жилье оставшихся родных»{608}.

Прежде чем дезертировать, красноармейцы пытались помочь своим семьям с помощью различных ходатайств властям, заверенных командованием их частей. Суть их сводилась к требованиям соблюдать положенные по закону льготы для семей красноармейцев. Но в подавляющем большинстве случаев они не достигали цели. Из писем от родных они узнавали горькую правду: положение их семей ухудшалось, а обращения к власти оказались безрезультатными{609}. В этой ситуации у красноармейцев просто не оставалось других шансов реально помочь своим семьям, кроме как дезертировать.

В 1920 г., особенно во второй его половине, значительно ухудшились бытовые условия службы красноармейцев: сказывалась общая ситуация в регионе, вступающем в полосу страшного голода 1921–1922 гг. Если в 1918–1919 гг. красноармейцы испытывали трудности лишь со снабжением обмундированием и продовольственным обеспечением, то в 1920 г. к ним добавился сыпной тиф и другие инфекционные болезни.

Для иллюстрации приведем несколько фактов из жизни Пензенского гарнизона в 1920 г., типичные и для других воинских частей, расположенных в Поволжье в тот период. Из сводки СО ВЧК за 23–29 февраля 1920 г.: «Дезертирство увеличилось, по словам задержанных, прибегают к дезертирству “из боязни заразиться сыпняком”, большинство дезертиров из Пензенского гарнизона»{610}. Из сводки Пензенской губчека за 15–30 ноября 1920 г.: «Пензенский гарнизон. В снабжении теплой одеждой ощущается сильный недостаток. Нищенство и распродажа личных вещей среди красноармейцев продолжается. При отправке больных красноармейцев в госпитали их одежда и вещи пропадают или заменяются старыми»{611}. Из сводки губчека за 1–15 декабря 1920 г.: «В частях Саранского гарнизона положение по-прежнему скверное… Пища по-прежнему плохая.

Нищенство усилилось, особенно в комендантской команде. Комендант и взводные знают об этом, но никаких мер не принимают и даже неофициально способствуют этому. Красноармейцы ходят собирать не только по городу, но отправляются целыми партиями в окружающие села. Обмундирование выдают скверное. Настроение красноармейцев враждебное. Вызывается указанными причинами»{612}. Подобные условия службы не могли не стимулировать рост дезертирства и недовольство властью как таковой.

В 1920 г., так же как и в предшествующие годы, интенсивность дезертирства зависела от цикла основных сельскохозяйственных работ. Наибольший «наплыв дезертиров» наблюдался в период посевной и уборочной кампаний. При этом в ряде случаев призванные на службу крестьяне пытались получить отсрочку, чтобы завершить данные работы, а красноармейцы дислоцированных в регионе частей Красной армии пытались добиться у командования разрешения на отпуск для оказания помощи своим семьям. Подобные попытки заканчивались безрезультатно{613}. Поэтому естественно, что дезертиры активно включались в повстанческое движение.

В 1920 г. «зеленое движение» в регионе разрастается и оказывает все большее влияние на крестьянские настроения. В качестве командиров повстанческих отрядов дезертиры принимают активное участие в крупнейшем восстании в Поволжье — «вилочном». Один из руководителей восстания, бывший штабс-капитан Шимоновский, называет себя начальником штаба «Зеленой армии»{614}. Практически в каждом уезде действуют мелкие или крупные отряды дезертиров, срывающие продразверстку и выполнение сельчанами различных трудовых повинностей, совершающие нападения на коммуны и совхозы{615}.

Дезертирство в регионе набирает силу с началом «польской» кампании. Для пополнения аремейских рядов начался призыв молодежи 1901 года рождения. Кроме того, в период с сентября по март 1921 г. значительная масса крестьян была призвана на повторные военные сборы{616}. Эти мероприятия подогрели и так уже обостренные антивоенные настроения. О том что крестьянство устало от войны и жаждало мира, говорилось в многочисленных информационных материалах ВЧК. Например, Пензенская губчека в сводке за 15–30 сентября 1920 г. следующим образом характеризовала крестьянские настроения: «…еще в 1917 г. хотели кончить войну, а теперь нас обманывают и опять выкидывают лозунг: «Все для войны». Крестьяне с большим нетерпением ждут конца войны и готовы сделать все тому, кто сумеет прекратить войну»{617}. О росте дезертирства в связи с началом нового этапа Гражданской войны, совпавшим с уборочной страдой, говорилось в отчете штаба Запасной армии в октябре 1920 г.: «Война с Польшей и Врангелем, период полевых работ и возможности легко укрываться по лесам и оврагам снова вызвали массовое дезертирство»{618}.

Ситуация обострилась после завершения военных кампаний против Польши и Врангеля. Воевать было уже не с кем. Данное обстоятельство придало новый импульс пацифистским настроениям среди красноармейцев, особенно фронтовиков. В информационной сводке Пензенской губчека за 1–15 декабря 1920 г. указывалось: «Среди красноармейцев во всех войсковых частях Республики сильно увеличилось стремление и тяга домой. Все их письма к родным полны просьбами о присылке фиктивных удостоверений, удостоверяющих известную причину, которая могла бы служить уважительным мотивом их отпуска. Поражение Врангеля и других банд повысило их настроение. Все ждут мобилизации»{619}.

В конце 1920 г. «зеленое движение» в регионе фактически срастается с общекрестьянским протестом против «военно-коммунистической политики» Советского государства. В Поволжье развертывается мощное повстанческое движение, в котором активное участие принимают не только дезертиры, но и демобилизованные красноармейцы. Возвращаясь домой, они находили свои деревни в полной нищете и отчаянии и прямиком направлялись в повстанческие отряды. Факт, что именно демобилизация Красной армии дала «повстанческий элемент в невероятном количестве», был признан В.И. Лениным на X съезде РКП(б){620}. О том, что рост повстанчества в Поволжье произошел «от демобилизации нашей армии», «когда привыкшие воевать бывшие солдаты не могли заняться мирным трудом» констатировалось в 1920–1921 гг. на многочисленных губернских и уездных совпартконференциях{621}. Например, на заседании Пугачевской городской конференции 2 декабря 1921 г. в выступлении делегата Полонинова отмечалось: «При нашем тяжелом положении можно предполагать даже вспышки. Красноармеец, придя домой, видит распухших от голода родителей, семью, ибо помощи никакой нет»{622}.

В 1920 г. методы борьбы власти с дезертирством и «зеленым движением» оставались неизменными. По сравнению с 1919 г., более широкое распространение получили публичные акции: открытые разбирательства дел дезертиров и их укрывателей в судах, выездные сессии ревтрибунала и т. д. Кроме того, намного активнее, чем в 1919 г., использовались против семей дезертиров меры материального воздействия: штрафы, конфискации имущества и земельных наделов, принудительные работы. О масштабах и тяжести указанной меры наказания можно судить по следующему факту. Если в 1919 г., по нашим расчетам, в губерниях Поволжья на пособников дезертиров были наложены штрафы в размере не менее 9 550 000 млн. рублей, то в 1920 г. только за период с 1 января по 1 июня сумма наложенных штрафов по данной статье составила около 8 000 000 млн. рублей{623}.

В контексте рассматриваемой проблемы следует остановиться на таком крупнейшем событии крестьянского движения в Поволжье в годы Гражданской войны как мятеж Сапожкова. Это был второй — после выступления Миронова — мятеж крупного воинского соединения в Поволжье в указанный период. Кроме него в 1919–1921 гг. в регионе происходили и другие выступления частей Красной армии против политики большевиков. Но ни одно из них не могло сравниться по своим масштабам с сапожковским{624}. На примере мятежа Сапожкова можно понять причины провала попытки Миронова заручиться поддержкой крестьян. Движение Сапожкова, в отличие от выступления Миронова, оказалось продолжительным и эффективным с точки зрения противодействия военной силе карателей благодаря поддержке, которую ему оказало местное население. Эта поддержка объяснялась тем, что основной контингент дивизии Сапожкова составляли крестьяне — выходцы из тех мест, где действовал мятежный отряд. По своему социальному статусу он был однородным — крестьянским. Точно такой же была окружающая его среда — мужицкие селения. Отсюда и та помощь — материальная и моральная, которую получили сапожковцы от местного населения. Ничего подобного мы не наблюдали в ходе мироновского выступления. Мятеж Сапожкова, так же как и другие выступления дислоцированных на территории региона частей Красной армии, имел важные последствия для последующего хода событий. Именно из среды мятежных красных командиров вышли вожаки крестьянских повстанческих отрядов 1921 г. Среди них, например, сподвижник Сапожкова В.А. Серов — легендарная фигура в истории крестьянского движения в Поволжье в 1921–1922 гг.

В 1921–1922 гг. дезертирство и «зеленое движение» обретут новое качество и сольются в массовом повстанческом движении крестьянства.

Подводя итог, можно заключить, что анализ взаимоотношений крестьянства и Красной армии позволяет глубже понять как причины крестьянского движения в Поволжском регионе в годы Гражданской войны, так и его результаты. Пацифистские настроения крестьян не были следствием их антипатриотичности или антигосударственного поведения, они определялись вполне рациональными, здравыми соображениями, диктовались логикой жизни в условиях «военного коммунизма». В принципиальный для судьбы советской власти [так же как и для самих крестьян. — В. К.] момент эти соображения отошли на задний план, и крестьянство сделало выбор в пользу Советов.

Глава 4. ТРЕТИЙ ЭТАП КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ (ЛЕТО 1920 г. — ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА 1921 г.)

§ 1. Причины активизации крестьянского движения в регионе

Качественным отличием третьего этапа крестьянского движения стало его превращение в настоящую войну против действующего режима. В это время движение достигает своей кульминации. Если раньше стихия крестьянского протеста была неравномерной по времени и территории охвата, развивалась волнообразно, то со второй половины 1920 г. и всю первую половину 1921 г. она захватывает все районы Поволжья, развивается по нарастающей, приобретает форму массового партизанского повстанческого движения. Почти в каждом уголке действует вооруженный отряд («банда»), пользующийся поддержкой местного населения. На территории региона оперируют многочисленные вооруженные повстанческие соединения; они совершают глубокие рейды, стимулируя массовые волнения крестьян, страдающих от голода и хозяйственной разрухи. Среди наиболее значимых событий данного периода следует назвать: восстание Сапожкова на территории Самарской, Саратовской губерний, Уральской области (13 июля — 15 сентября 1920 г.); «Чебоксарское восстание» в Чувашской автономной области (18 января — 2 февраля 1921 г.); рейд повстанческого отряда Вакулина-Попова (январь-март 1921 г.) и др. Основными лозунгами движения являются: «Долой продразверстку, гражданскую войну», «Да здравствует вольная торговля, советы без коммунистов». Движение носит общекрестьянский характер. В нем активно участвуют все социальные группы крестьянства, в равной степени пострадавшие от политики «военного коммунизма». В этот период как никогда отчетливо проявился общекрестьянский характер протеста{625}.

Объективной основой превращения крестьянского движения в крестьянскую войну стало катастрофическое ухудшение состояния крестьянского хозяйства. В 1920–1921 гг. оно переживало глубочайший кризис. О его глубине можно судить по статистическим показателям, характеризующим основные параметры аграрного сектора экономики региона в указанный период, по сравнению с предшествующим (табл. 1–12 приложения 4).

Из данных, представленных в табл. 1 и 2, следует, что за период с 1916 г. по 1922 г. включительно численность сельского населения в Поволжье сократилась с 14,5 млн. до 10,3 млн. человек, т. е. более чем на 4 млн. человек, почти на 30%{626}. Данные табл. 3, 4, 5, 9 и 10 убедительно демонстрируют резкое падение сельскохозяйственного производства в регионе в рассматриваемый период. В частности, как видно из табл. 3, посевные площади в Поволжье, по сравнению с 1916 г., сократились в 1920 г. в среднем по региону на 25%, а в 1922 г. они составили всего 45%. Следует отметить, что сокращение посевных площадей происходило не только в абсолютных значениях, но и на душу населения (см. табл. 4). При этом надо вспомнить, что в 1918 г. крестьянский земельный фонд значительное вырос в результате передела помещичьих и частновладельческих земель (см. табл. 1). И если в 1918 г. регионе на душу сельского населения приходилось в среднем 87,4 десятины посева, то в 1921 г. они сократились до 55,2 десятин, а в 1922 г. — до 47 десятин. Таким образом, обеспеченность посевами на душу населения за указанный период сократилась почти в два раза. Приведенные в табл. 5 данные показывают, что наиболее резкое сокращение посевных площадей яровых культур произошло в зерновых губерниях Поволжья, ее традиционных житницах. Например, в Самарской и Саратовской губерниях за 1920–1921 гг. они уменьшились примерно вдвое.

Катастрофические изменения произошли и в животноводческой отрасли. Прежде всего в крестьянских хозяйствах резко сократилось поголовье рабочего скота. Так, в 1920 г. среднее поголовье рабочего скота в регионе по сравнению с 1916 г. уменьшилось на одну треть, а в 1922 г. оно составило к уровню 1916 г. всего 35%, т. е. упало почти в три раза (см. табл. 3). Особенно резким было сокращение поголовья рабочего скота в Саратовской и Самарской губерниях. Например, согласно данным табл. 8, к 1922 г. убыль рабочего скота, по сравнению с 1916/1917 сельскохозяйственным годом, составила в Саратовской губернии 71%, в Самарской губернии соответственно 68%. Поистине катастрофическим падение поголовья было в период с осени 1920 г. по весну 1922 г. В частности, как видно из данных, представленных в табл. 11, в Самарской губернии за это время вдвое сократилось поголовье рабочих лошадей и верблюдов и почти в три раза — волов. Кроме того, с апреля 1921 г. по начало зимы 1921–1922 гг. в крестьянских хозяйствах почти вдвое уменьшилось поголовье коров. Из таблицы 9 следует, что к началу 1922 г. в регионе почти 41% крестьянских хозяйств не имели рабочего скота.

В 1920 г. в Поволжье урожай зерновых культур был небывало низким (табл. 6–7). Например, в Саратовской губернии он оказался почти в два раза меньше низкого урожая 1917 г., а по сравнению со средними урожаями в губернии — почти в 5 раз. То же самое было характерно и для Самарской губернии, где урожай был собран совершенно мизерный, порядка 17 млн. пудов, в 7–10 раз меньше обычных средних урожаев (см. табл. 10).

Так что огромный дефицит зерна вполне закономерен. Данные об обеспеченности хлебом сельского населения Поволжья (табл. 7) свидетельствуют, что в большинстве губерний и автономий баланс продовольственного зерна был минусовым. В частности, на душу населения чистого остатка этого зерна или вообще не было, или он был смехотворно мал, значительно ниже минимальной нормы потребления. Это прямо указывает на голод, охвативший регион в 1921 г. В Поволжье в 1921–1922 гг., было официально признано голодающими 9 366 476 человек, то есть почти 100% всего сельского населения (табл. 12).

Каковы были причины столь резкого ухудшения экономической ситуации в поволжской деревне в 1920–1922 гг.? На наш взгляд, их было несколько, и все они действовали в комплексе. Так, важнейшей причиной, оказавшей негативное влияние на сельское хозяйство региона, были крайне неблагоприятные погодные условия в 1920 и 1921 гг. Регион два года подряд поражали сильнейшие засухи. Причем засуха 1921 г. была одной из самых страшных за всю его историю{627}. Вследствие этого недород зерновых хлебов в регионе был неизбежен. И он наступил со всеми обычными последствиями.

Другим фактором негативного влияния на крестьянское хозяйство была Гражданская война. Она оказалась обременительной для крестьян Поволжья, поскольку территория региона в течение 1918–1919 гг. была зоной боевых действий Красной и Белой армий.

Если засуху и Гражданскую войну можно с полной уверенностью отнести к факторам объективного характера, то другую важнейшую причину кризиса сельского хозяйства в 1920–1921 гг., на наш взгляд, следует считать субъективным фактором. Это аграрная и прежде всего продовольственная политика Советского государства{628}. Ее результатом явилось падение у крестьян заинтересованности в ведении своего хозяйства, что привело к сокращению посевов и поголовья скота до потребительской нормы. Кроме того, у крестьян в счет продразверстки были изъяты необходимые для их хозяйств запасы семенного зерна, так что они объективно не могли засеять находящиеся в их распоряжении посевные площади{629}. Так, например, в достаточно подробно проанализированном нами докладе Самарского губпродкомиссара Мяскова отмечалось, что линия Наркомпрода на уменьшение продовольственных и кормовых норм для крестьянских хозяйств неизбежно вела к сокращению посевов «ввиду израсходования крестьянами посевного материала на продовольствие»{630}. Работник Белебеевского уисполкома Титов на заседании 9 марта 1920 г. заключил, что «посевная площадь в настоящем году сохранится на 50% ввиду совершенного неурожая яровых»{631}.

Таким образом, продовольственная разверстка, как суть аграрной политики Советского государства в период Гражданской войны, стала главным фактором кризиса сельскохозяйственного производства в регионе в 1920–1921 гг. Однако ее следует рассматривать, как уже отмечалось нами, в комплексе с другими причинами. Она, несомненно, способствовала кризису сельского хозяйства в регионе на завершающей стадии Гражданской войны. Но все же не она как таковая стала причиной страшного голода 1921–1922 гг. в Поволжье. Она лишь усугубила общую ситуацию, придав ей особо драматический характер. В частности, из-за изъятий 1919–1920 гг. в крестьянских хозяйствах не осталось обычного страхового зерна на случай недорода. Однако голод наступил прежде всего вследствие крайне низкого урожая. В противном случае в регионе должна была бы повториться ситуация, подобная той, что наблюдалась после «чапанной войны» и «вилочного восстания», когда крестьяне, выступив против грабительской продразверстки, фактически сорвали ее и затем, после завершения восстания, не умирали от голода. В конце 1920 — начале 1921 гг. произошло то же самое. Крестьяне не захотели смириться с предложенной им участью: безропотно взирать, как власть вывозит из селений последний хлеб. Весь регион заполыхал огнем восстаний. Крестьяне таким образом надеялись сохранить имеющиеся в деревне запасы хлеба. Поэтому главный удар повстанцы наносили по складам продовольствия и семенного зерна, которые власть пыталась или вывезти за пределы региона, или сохранить для следующей посевной кампании. Но, к сожалению, из-за недорода зерновые ресурсы в регионе были чрезвычайно малы. И даже отчаянная борьба крестьян не могла коренным образом изменить ситуацию, хотя крестьянам и удалось добиться частичного успеха. Так, например, весной и летом 1921 г. в ходе крестьянских выступлений в Саратовской губернии, по официальным данным, было уничтожено более 7 млн. пудов хлебопродуктов, разграблен 21 склад с продовольствием и т. д.{632} В действительности эти 7 млн. пудов не были просто уничтожены. Они были вырваны крестьянами у государства и использованы на продовольственные нужды. Но это было ничтожное количество хлеба. Летом 1918–1919 гг. восставшим крестьянам удавалось отстоять гораздо большее количество зерна. Поэтому они и не умирали с голоду. В 1921–1922 гг. ситуация, как уже отмечалось, оказалась другой. Страшный недород погубил урожай.

Таким образом, сложившаяся в сельском хозяйстве Поволжья в конце 1920 — начале 1921 гг. экономическая ситуация придала особый драматизм крестьянской борьбе против государственной политики. Это была борьба за выживание в условиях наступавшего голода. Столкнувшись, как и в начале 1918 г., с обострением продовольственного положения в стране вследствие охватившей ее основные зерновые районы засухи, советы предприняли самые решительные меры для установления контроля над имеющимися в стране зерновыми запасами. На практике это проявилось в ужесточении продовольственной диктатуры. Применительно к Поволжью, так же, как и к другим зерновым районам страны, это означало ставку на насилие по отношению к крестьянству как основному держателю хлебных запасов. Действующими в регионе продотрядами хлеб в деревнях выгребался подчистую, не считались ни с какими нормами. Не случайно, например, поволжские немцы назвали последнюю советскую продразверстку 1920 г. «железной метлой»: военпродотряды «подмели все запасы зерна и продуктов у населения»{633}. На проходившей в феврале 1921 г. X Пензенской губпартконференций делегат Стерлин так описал последнюю хлебозаготовительную кампанию: «Я участвовал в этой кампании в помощь продоргану и скажу, что агитация не играла никакой роли, а в большинстве помогал штык. Тащили последние два пуда, а дети крестьян тащились за возом и плакали. Тащили последнюю овцу, и теперь у нас есть сведения, что многие едят желуди и мякину и есть смертельные случаи, а потому сейчас крестьянство совершенно обижено и настроено скверно»{634}.

Таким образом, активизация крестьянского движения в Поволжье во второй половине 1920 г. была обусловлена комплексом причин объективного и субъективного плана, среди которых определяющей стала продовольственная разверстка.

§ 2. Мятеж Сапожкова

Во второй половине 1920 г. крестьянское движение в Поволжье вступает в свою высшую стадию. Оно охватывает всю территорию региона и принимает форму вооруженного повстанчества. Его началом стал мятеж 2-й Туркестанской кавалерийской дивизии под командованием А.В. Сапожкова. Мятеж начался 13 июля в районе Бузулука, повстанцы действовали в Новоузенском, Бузулукском, Пугачевском уездах, в районе г. Уральска до начала сентября 1920 г. под лозунгами: «Долой комиссаров, примазавшуюся к советской власти белогвардейщину, диктатуру коммунистической партии, лжекоммунистов, генералов командиров и хищников продовольствия, продкомиссаров, старых спецов, золотопогонников, продовольственников, да здравствует свобода торговли и советская власть без коммунистов, да здравствует рабоче-крестьянская власть, III Коммунистический Интернационал, свободная торговля, мы против коммунистов, комиссаров, против продразверстки, мы за Ленина и 3-й Коминтерн, мы за Советы без коммунистов». Восставшие требовали перевыборов Советов, роспуска райпродкомов. За время восстания Сапожков организовал отряд силой 2000 сабель, 4 орудия, 8 пулеметов. В отряды Сапожкова было мобилизовано до 1300 крестьян{635}.

Мятеж регулярного соединения Красной армии под командованием заслуженного военачальника вызвал острую реакцию со стороны центральной власти. Прежде всего последовала незамедлительная реакция со стороны председателя РВСР Л.Д. Троцкого. 28 июля 1920 г. в ходе переговоров по прямому проводу с командующим Заволжского военного округа (ЗВО) К.А. Авксентьевским он распорядился: «Мятеж Сапожкова должен быть ликвидирован как можно скорее. Виновники сверху донизу должны быть беспощадно покараны. В подведомственном Вам районе возможны широкие кулацкие восстания. Предупредить их можно только дав незабываемый урок всем элементам, которые прямо или косвенно поддержали мятеж Сапожкова. Кара должна быть распространена не только на командный состав, но и на солдат. Если считаете полезным, выезжайте сами в район ликвидации мятежа. Полезно распространение воззваний самолетами в районе восстания. В этих воззваниях Вы могли бы сказать, что Вами получен приказ расстреливать всякого повстанца, захваченного с оружием в руках. Смягчение участи ожидает только добровольно сдавшихся с оружием»{636}. Спустя несколько дней, 1 августа 1920 г., Троцкий вновь телеграфировал Авксентьевскому о необходимости скорейшей ликвидации мятежа Сапожкова, обвинив его в непозволительной медлительности и «недостаточно внимательном и серьезном отношении к делу округа». При этом он дал конкретные указания: «Вам надлежит обратиться ко всем ближайшим ответственным партийным организациям с просьбой об отправке максимального числа партийных работников в экспедиционные войска. Все силы и средства округа должны быть направлены на ликвидацию авантюры. Ответственность возлагается на Вас и на всех ваших ближайших помощников»{637}. Одновременно Троцкий обратился с просьбой в ЦК РКП(б) дать местным партийным организациям директиву об отправке в распоряжение Авксентьевекого ряда «серьезных партийных работников для ликвидации авантюры Сапожкова»{638}.

Следует отметить, что у Троцкого были серьезные основания для недовольства действиями Авксентьевского: 29 июля 1920 г. он получил телеграмму от членов президиума Саратовского губкома РКП(б) Токина и Акимова. В ней сообщалось, что командующий округом Авксентьевский «пьянствует, поверяя ведение операций неблагонадежным членам реввоенсовета, спецам»{639}.

В этой связи чрезвычайно важными представляются документы, позволяющие несколько иначе взглянуть на обстоятельства рассматриваемого мятежа. Среди них — шифротелеграмма в ЦК партии — Крестинскому и Преображенскому, отправленная из Самары 27 июля 1920 г. ответственным работником Петуховым, телеграмма из Астрахани от 7 августа 1920 г. в ВЧК, ЦК РКП(б) Троцкому от политкома Израиловича и уполномоченного ЧК Самойлова, а также показания арестованного помощника начальника штаба дивизии по оперативной части Сапожкова — Е. Хорошилова. Так, в шифротелеграмме Петухова говорилось: «Был на ликвидации сапожковской авантюры. Приехав в штаб Заволжского Округа, Самару, нахожу необходимым поставить в известность ЦК партии о здешнем положении. Сапожков поднял бунт после отстранения его от командования за пьянство, он был прав, возмущаясь этим поступком, исходящим от командования Заволжского округа, ибо таковое во главе с Авксентьевским, Андерсом и другими само часто является даже на службу в штаб в невменяемом состоянии от опьянения. Дело с ликвидацией Сапожкова ухудшается, некоторые наши части начинают переходить на сторону Сапожкова, необходимо принять самые срочные меры. По некоторым версиям, я слышал, что если послать категорический приказ о сдаче Сапожкову за подписью тт. Ленина и Троцкого и в этом же приказе отозвать Авксентьевского и человек пять генштабистов из штаба округа: Андерса, Балтийского, Токаревского, Кирпичникова и Волкова, то Сапожков сдастся. Работал в Оренбурге, в военном совете и Чусоснабармом, заявляю, что с такими руководителями работать невозможно, доказательством моих слов — ряд восстаний, протест тридцати тысяч рабочих Оренбурга»{640}. Телеграмма от 7 августа 1920 г. астраханского политкома Израиловича и уполномоченного ЧК Самойлова гласила: «Восстание в Бузулуке кавдивизии Сапожкова требует основательного исследования с военной и политической стороны. По сведениям самарских товарищей, член губкома Милонов на собрании активных работников партии, профсоюзов выступил с декларацией о новой Октябрьской революции и косвенно тем самым оправдывал сапожковщину. Коммунисты особотдела приняли участие в движении. Бежавший начполитотдел флота сочувствует. Разведка Саратовской губчека доносит из Новоузенска: Начособотдела Трудармии выражал сочувствие, милоновская декларация встретила живое одобрение большого числа коммунистов. Милонов, не доверяя губкому, выехал в Бузулук расследовать. Губком послал секретных агентов следить за Милоновым. Члены Саратовского губкома, по их словам, Реввоенсовета 2-й Трудармии считают поведение Окрвоенкома Авксентьевского легкомысленным и видят в нем непосредственную причину движения. Авксентьевский и Сапожков — личные враги»{641}. Арестованный помощник начштаба сапожковской дивизии по оперативной части Е. Хорошилов в своих показаниях на допросе в Саратовской ЧК 7 августа 1920 г. сообщил: «Я нахожу, что те, от кого зависели все эти перемещения должностей, допустили огромную ошибку, что ударила по больному месту, и мне кажется, что не трогай Сапожкова, Зуброва и других, с которыми люди сжились в боях и невзгодах, Республика не потеряла бы бригаду солдат, рвущихся в бой, как один все, спаянных в одну семью сильной революционной дисциплиной, не потеряла бы миллионы, затраченные на формирование дивизии и не видела бы тех убытков, какие принесла эта ненужная бесцельная бойня. Штаб Заволжского военного округа ни разу не спросил: «Что вам надо?» — а только лишь пушками захотел говорить, ну и получилось то, чего можно было бы вполне избежать»{642}.

Из содержания приведенных документов видно, что Сапожков имел все основания для недовольства действиями вышестоящего начальства, поскольку они были действительно несправедливыми по отношению к нему. По сути дел, конфликт был спровоцирован командующим ЗВО Авксентьевским, избравшим в отношении заслуженного командира Красной армии излишне прямолинейное административное давление. Кроме того, они свидетельствуют о хотя и весьма проблематичной, но все же существовавшей альтернативе ликвидации мятежа без ставки на силовой вариант.

Однако центральная власть не пошла по этому пути и предпочла переговорам с Сапожковым решительные меры по отношению к мятежникам. 2 августа 1920 г. Ленин направил телеграмму в Уральск — ревкому Уральской области, президиуму Саратовского исполкома, Авксентьевскому и партийным органам Уральской и Саратовской губернии, — в которой указал: «Сапожкову удалось привлечь на свою сторону некоторые красноармейские части и часть кулацкого населения и в настоящее время он стремится пробиться на Новоузенск и далее, вероятно, к низовьям Волги и Урала. 1. Обязать все ревкомы и исполкомы оставаться на местах до последней возможности, энергично ведя агитацию против изменника…3. Установить самую тесную связь между подчиненными Вам ревкомами и исполкомами и воинскими отрядами.. 5. Пресекать в корне всякое проявление сочувствия и тем более содействие местного населения Сапожкову, используя всю полноту рев. власти в тех случаях, где содействие имело место, потребовать выдачу виновных главарей, от селений, лежащих на пути следования отрядов Сапожкова брать заложников, дабы предупредить возможность содействия»{643}.

В ответных телеграммах Ленину и Троцкому Авксентьевский проинформировал о принятых мерах, указывая при этом на необоснованность выдвинутых против него обвинений. Так, 3 августа 1920 г. в телеграмме Троцкому он сообщал, что против сапожковцев «брошены лучшие войсковые части» из Самары и Оренбурга, «аэропланом среди населения, войск противника разбросаны ранее составленные листовки», чтобы «не дать восставшим возможность распространить и усилить свое влияние на крестьянство», в Новоузенский уезд высланы «наиболее крепкие войска», среди расстрелянных, взятых в плен «главнейшие сотрудники Сапожкова — Воробьев, Клопов (начснаб)». В результате удалось предотвратить вспышку новых «кулацких восстаний» и сохранить от разграбления хлеба и другое продовольствие, собранное райпродкомом. Далее Авксентьевский отметил: «Начавшиеся против меня наветы и доносы… партработников и возникающее отсюда Ваше недоверие ко мне, сознаюсь, т. Троцкий, страшно тяготили меня… прошу или немедленно устранить меня от должности Комвойсками округа… или же поддержать мой авторитет… выслать авторитетную инспекцию для выяснения фактического положения»{644}. Об этом же шла речь в телеграмме Авксентьевского Ленину от 4 августа 1920 г.{645}

Для разгрома мятежа Сапожкова были привлечены все наиболее боеспособные части Заволжского военного округа. В общей сложности силы карательных отрядов насчитывали 12 362 штыка, 1659 сабель, 89 пулеметов, 46 орудий. Они почти в пять раз превосходили сапожковцев по численности живой силы, в 11 раз — по пулеметам и орудиям{646}.

Несмотря на это очевидное превосходство, Сапожков почти два месяца вел бои против карателей, умело маневрируя и уходя из-под удара их главных сил. Его тактика будет в полной мере использована в 1921 г., когда массовое повстанчество охватит регион. Каратели делали ставку на численное и огневое превосходство над противником и неотступное его преследование. Их главной целью было не дать Сапожкову оторваться и уйти в уральские степи. Чтобы быть в курсе его передвижений, они использовали данные агентурной разведки и показания пленных сапожковцев.

В историографическом обзоре мы приводили точку зрения С.А. Павлюченкова по поводу причин поражения восстания Сапожкова, которая заключается в следующем «Видавший виды поволжский мужичок занял осторожную позицию, стремясь столкнуть лбами сапожковцев с продовольственниками, чтобы отделаться и от тех, и от других»{647}. То есть, полагает Павлюченков, крестьяне не только не поддержали Сапожкова, но и негативно отнеслись к самому факту его мятежа и как бы со стороны наблюдали за схваткой.

На наш взгляд, подобное утверждение неверно. Прежде всего оно опровергается данными о численности мобилизованных Сапожковым крестьян. Как уже указывалось, в его отряды влилось порядка 1300 крестьян. О том каким образом происходила эта мобилизация, можно судить по следующим документам. В сводке Самарской губчека за 15–30 июля 1920 г. отмечалось, что объявленная в Бузулуке Сапожковым запись добровольцев проходила «с большим наплывом крестьян»{648}. В докладе уполномоченного РВС 2-й армии Марголина члену РВС армии Уайдлеру, датированном 31 июля 1920 г., констатировался факт притока «в его ряды многих дезертиров из пределов Пугачевского, Бузулукского и Новоузенского уездов, из коих Сапожков создал особую часть»{649}. В сводке Саратовской губчека за 15 июля — 2 августа 1920 г. сообщалось, что «Сапожков пользуется большой популярностью среди своих красноармейцев и среди крестьян Новоузенского уезда»{650}. В воспоминаниях о восстании Сапожкова начальника особого отдела Самарской губчека Картукова отмечался факт активного участия крестьян в качестве разведчиков Сапожкова{651}.

В то же время документы свидетельствуют и о другом. Так, уже упомянутый нами бывший помощник начштаба сапожковской дивизии Е. Хорошилов на допросе в губчека указал: «Отношение населения тех сел, где проходили сапожковские войска и где делались митинги, поражало своей осторожностью и молчаливостью. Сами крестьяне в откровенных разговорах говорили, что “вот вы сегодня уйдете, а нам отплачиваться за вас”, но, несмотря на это, все села выносили резолюции: мобилизовать на помощь Сапожкову мужчин от 18 до 45 лет, но желающих присоединиться нечем было вооружить, да и вообще-то запас патронов в армии Сапожкова был всего 9000 штук, кроме розданных на руки; запас снарядов был, пожалуй, еще меньше. Ревсоветом усиленно велась агитация, рассылались воззвания, которые крестьяне сами переписывали, передавали из села в село. Рассылались агенты для разведок, но большинство их, как мне известно, рвало воззвания и разбегалось по домам»{652}. Примерно об этом же говорится в другом использованном нами документе — докладе уполномоченного РВС 2-й армии Марголина, где автор отметил, что крестьяне не понимали «причин сапожковского выступления и его целей»{653}.

Данные источники, несмотря на их, казалось бы, однозначную оценку все же не могут изменить нашей позиции по поводу крестьянской поддержки движения Сапожкова. Крестьяне не могли негативно относиться к Сапожкову, поскольку его лозунги в полной мере отвечали их представлениям о причинах обрушившихся на них бед. Кроме того, сам лидер восстания и его сподвижники были выходцами из тех мест. Другое дело, что реальная ситуация, сложившаяся в заволжских деревнях летом 1920 г., создала объективные препятствия для более активного участия крестьян в сапожковском движении. И главным из них, на наш взгляд, была уборочная кампания, проходившая в особых условиях. Так, в вышеупомянутом докладе Марголина сообщалось: «Настроение крестьян… подавленное, ибо какие бы цели Сапожков не ставил, а мобилизация подвод, мобилизация лошадей нарушает мирный ход их жизни, отрывает их от страдной работы. Подавленность крестьянства еще усиливается полным неурожаем»{654}. Таким образом, главная причина крестьянской пассивности проистекала из-за занятости крестьян на полевых работах, требовавших особых усилий в связи с поразившей Поволжье засухой. Крестьяне спасали урожай и поэтому не могли отвлекаться на другие дела. Кроме того, они имели представление о силах, задействованных против повстанцев со стороны власти. Но главное состояло в том, что на момент мятежа крестьяне еще не находились в том тяжелейшем положении, которое станет фактом осенью 1920 г. Что же касается причин нежелания центральной власти пойти на переговоры с Сапожковым, то они очевидны. Сапожков покусился на основу аграрной политики Советского государства — продразверстку и сердцевину ее политической системы — монопольную власть Коммунистической партии. Учитывая фактор усиления военной угрозы в связи с событиями на Западном фронте и в Крыму, другая политическая линия правящего режима по отношению к мятежной дивизии вряд ли была возможна. В условиях военного времени мятеж должен быть подавлен.

Эта задача была выполнена лишь частично. 5 сентября 1920 г. в районе Ханской Ставки курсанты Оренбургской кавалерийской школы под командованием Тимошева настигли головной отряд сапожковцев и погнали его к озеру Бак-Баул. Там в ходе ожесточенного боя Сапожков был застрелен одним из курсантов{655}. Однако остальные отряды сапожковцев сохранили свое ядро. Такие части, как, например, под командованием ближайших сподвижников Сапожкова Серова и Усова в 1921 г. станут одними из самых многочисленных и активных повстанческих подразделений в Поволжье.

Таким образом, советской властью были разгромлены основные силы мятежной дивизии, но уничтожить весь повстанческий актив ей не удалось. Именно сапожковская программа станет знаменем многих крупных повстанческих соединений в регионе в конце 1920 первой половине 1921 гг.

§ 3. Подъем повстанческого движения: конец 1920 г. — первая половина 1921 г.

Осенью 1920 г. в Поволжье разворачивается мощное повстанческое движение. Его катализатором стал прорвавшийся с Дона отряд казаков под командованием К.Т. Вакулина. Так же, как когда-то Степан Разин, донской казак Вакулин со товарищи пришел на Волгу, чтобы поднять против власти обездоленное ею крестьянство. Это был второй за годы Гражданской войны рейд донских казаков с антиправительственными лозунгами в регионе. Первый, как мы помним, мироновский, в конце августа — в сентябре 1919 г. прошел незаметным для крестьян. Они не поддержали его. Теперь же ситуация изменилась. Бывший командир 23-го полка мироновской дивизии, кавалер ордена Красного Знамени Вакулин, прорвавшись в Поволжье со своим отрядом, оказался в самой гуще крестьянской массы, ненавидевшей власть вследствие своего тяжелейшего положения. В середине января 1921 г., под натиском советских войск, Вакулин перешел в пределы Саратовской губернии, затем, прорвав оборону красных, пытался проникнуть в Донскую область. Встретив отпор, его отряд двинулся на Камышин и захватил его 5 февраля, но был вынужден оставить 7 февраля. Переправившись на левый берег Волги, отряд Вакулина разделился на две части, одна из которых двинулась на север, другая — на юго-восток, угрожая движению на участке железной дороги Урбах — Астрахань. По пути следования вакулинцев вспыхивали многочисленные стихийные волнения крестьян{656}. После гибели Вакулина в бою у хутора Водянка 18 февраля 1921 г. во главе отряда встал его ближайший помощник Попов, под командованием которого повстанцы совершили глубокий рейд по уездам Саратовской губернии{657}. В это же время в западные уезды Саратовской губернии и Чембарский уезд Пензенской губернии прорываются крупные силы повстанцев во главе со своим вождем А.С. Антоновым{658}.

Таким образом, в конце 1920 — начале 1921 гг. ситуация для местных властей была крайне тяжелой. Вполне реальной виделась перспектива объединения Антонова с повстанческими силами Поволжья, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Советская власть впервые столкнулась не с отдельными локальными выступлениями или крупными восстаниями в территориально ограниченных зонах, а с широким повстанческим движением, охватившим регион в целом, ядро которого составляли вооруженные отряды под предводительством опытных командиров Красной армии (Вакулин, Серов, Усов и др.).

Какие же меры принимают местные и центральные органы для подавления крестьянского движения? Главную причину разрастания повстанчества губернские власти видят в отсутствии у них достаточных воинских сил, особенно кавалерии, для его подавления. Также, по их мнению, в успехах повстанцев были виновны военные власти, не способные организовать эффективное управление имеющимися в их распоряжении воинскими частями. На это постоянно указывалось в многочисленных телеграммах в Центр различных представителей местного руководства. Так, например, в сводке Саратовской губчека за 1–15 октября 1920 г. говорилось, что успех антоновцев в пограничных с Балашовским уездом селениях объяснялся отсутствием у советского командования кавалерии{659}. Командир батальона ЧК Карпов, действовавший в Чембарском уезде против антоновцев, во время разговора по прямому проводу с председателем Пензенской губчека Р.И. Аустриным 22 октября 1920 г. заявил, что Антонов смог прорваться в Пензенскую губернию из-за отсутствия «должного руководства отрядами», которыми руководят и из Пензы, и из Симбирска, отдавая противоречивые приказы, которые он должен согласовывать, вместо того, «чтобы действовать самостоятельно»{660}. В датированной 28 января 1921 г. шифрограмме из Пензы на имя Ленина, подписанной председателем губисполкома Л. X. Фридрихсоном, секретарем губкома РКП(б) А.И. Марьиным и председателем губчека Р.И. Аустриным, указывалось, что «затяжка» в ликвидации антоновщины была обусловлена «необъединенностью действий вооруженных сил Тамбовской и соседних губерний, которыми командуют три округа ВНУС»{661}.

Как следует из документов, обвинения гражданских властей в адрес военного командования вызывали у последних болезненную реакцию. Они не считали себя виновными в том, что борьба с бандитизмом на территории Поволжья так затянулась, и, в свою очередь, обвиняли руководство на местах в паникерстве, утверждая, что ситуация в регионе находится под их полным контролем. Показательна в этом плане телеграмма главкома РККА Каменева председателю РВСР Троцкому от 5 февраля 1921 г. Главком назвал не соответствующей действительности информацию саратовских руководителей о «наводнении губернии» «тысячными бандами» из Тамбовской губернии. В частности, он указал, что в налете на станцию Ртищево участвовали не более 100–150 «бандитов». При этом он отметил, что успехи повстанцев связаны с недостаточной стойкостью частей Заволжского округа, состоявших, в основном, из войск ВНУС, в которых местные власти не вели должной политико-воспитательной работы. Каменев попросил Троцкого походатайствовать перед Советом Труда и Обороны, чтобы местным властям было дано указание «не обращаться непосредственно в центр с оценкой военного положения, не всегда отвечающего действительности, а предварительно сноситься с ближайшим Окружным командованием»{662}.

Ушатом холодной воды для гражданских и военных властей стал захват 5 февраля 1921 г. отрядом Вакулина крупнейшего уездного города Саратовской губернии — Камышина. Произошло это вследствие отсутствия у командования ВНУС точных сведений о местонахождении и планах вакулинцев. В момент нападения повстанцев на Камышин его гарнизон был задействован в операции по отражению наступления в пределы Саратовской губернии антоновских отрядов, а части, преследующие Вакулина, вследствие плохой разведки и умелого маневра повстанцев находились совсем в другом месте{663}.

Камышинские события так же, как белебеевские в ходе «вилочного восстания», стали сильной встряской для центральной и местной властей, которые начинают принимать самые решительные действия для разгрома основных сил повстанцев. Прежде всего принимаются меры по разгрому отряда Вакулина. Ход операции против него находится под пристальным вниманием высшего военно-политического руководства страны.

Так, не ранее 10 февраля 1921 г. главком РККА Каменев направил специальное донесение председателю РВСР Троцкому «О принятых мерах по ликвидации в Заволжье банды Вакулина». В нем говорилось: «В целях воспрепятствования бандам Вакулина вторичного выхода на линию ж/д Урбах — Астрахань распоряжением командования Заволжского Округа в район станций Гмелинская-Паласовка — из Саратова, Уральска и Астрахани направлено около 1500 бойцов….Для окончательного уничтожения банды Вакулина 5 февраля мною отдано распоряжение о сформировании в 48 часов летучего отряда из отборных бойцов и лошадей 21-й кавдивизии в составе 1000 сабель, взвода артиллерии и батальона стрелков 22-й дивизии …Задача отряда, войдя в соприкосновение с бандой, вцепиться в нее и, не считаясь ни с какими расположениями и границами, уничтожить банду начисто»{664}. Одновременно в район действия вакулинского отряда направляются 4 бронепоезда и 1 бронелетучка{665}. В результате отряд Вакулина оказался в крайне тяжелом положении и вынужден был отступить. Как уже указывалось, Вакулин был убит в бою 18 февраля 1921 г.

Однако принятые меры оказались недостаточными. Ситуация в регионе еще больше обострилась в связи с начавшимся 14 марта 1921 г. территории Области Немцев Поволжья восстанием крестьян, недовольных продразверсткой и семенной кампанией{666}.

Массовые стихийные волнения голодающих крестьян охватили Аткарский и Балашовский уезды Саратовской губернии, а также другие районы Поволжья{667}. Повстанческий отряд под командованием Попова, заменившего убитого Вакулина, сумел оторваться от преследования и захватил 17 марта 1921 г. уездный город Хвалынск. К этому времени повстанческое движение достигло своей кульминации. Только по официальным данным на 1 марта 1921 г. на территории Поволжья действовали свыше 10 000 повстанцев (табл. 9 приложения 1). Число участников стихийных выступлений никем не подсчитано, но они исчислялись многими десятками тысяч. Кроме того, в середине марта 1921 г. в пределы Астраханской губернии вторгается крупный повстанческий отряд под командованием бывшего комбрига 1-й Конной армии Г.С. Маслакова{668}.

Так же как в ходе «чапанной войны», «вилочного восстания» и мятежа Сапожкова, в критической ситуации ход борьбы с крестьянским движением взял под свой непосредственный контроль Л.Д. Троцкий. Причем по прямому указанию В.И. Ленина. Так, на полученной из Астрахани телеграмме от 17 марта 1919 г. председатель Совнаркома наложил следующую резолюцию: «Т. Троцкий! Надо нажать изо всех сил и разбить Маслакова»{669}. В резолюции Ленина на другой, уже упоминавшейся телеграмме из Саратова от 19 марта 1921 г. также поручалось РВСР и лично Троцкому «заняться этим изо всех сил, иначе будет нам плохо»{670}.

Суть принятых военным командованием мер свелась к двум принципиальным моментам: во-первых, к увеличению численности войск, действующих против повстанцев, во-вторых, к укреплению их дисциплины и качественного состава. 23 марта 1921 г. в своей телеграмме в Реввоенсовет Республики за № 1695/оп главком Каменев сообщил, что на усиление войск Заволжского военного округа направлены: «27 стрелковая дивизия из Петрограда, участвовавшая во взятии Кронштадта, 4 бронепоезда — два с Кавказского и два с Западного фронтов, которые по одному направляются в Астрахань, Царицын, Саратов, Камышин». Кроме того, он проинформировал РВСР о возможности переброски в район Самары одной кавдивизии из Сибири{671}.

Высшим командованием были приняты решительные меры по укреплению дисциплины в карательных войсках. 17 марта 1921 г. этому вопросу было посвящено специальное заседание Комиссии по борьбе с бандитизмом. Оно постановило «Поручить т. Данилову [председателю комиссии. — В. К.] совместно с т. Менжинским [член коллегии ВЧК. — В. К.] представить к 20 марта ряд конкретных мер по фактическому пересмотру комсостава частей, ведущих борьбу с бандитизмом с точки зрения пригодности его для этих целей, а равно наметить порядок пополнения этих частей пригодным комсоставом. Обратить особое внимание на учет белого офицерства, находящегося в составе этих частей»{672}.

19 марта 1921 г. Троцкий направил телеграмму председателю Комиссии по борьбе с бандитизмом С.С. Данилову и копию Ленину, в которой предложил привлечь к борьбе с повстанческим движением партийные и советские организации Саратовской губернии. По его мнению, последние проявили себя в этом деле недостаточно активно и занимали пассивную позицию. Вместо того чтобы повышать морально-политический дух имеющихся в их распоряжении войск, местные руководители лишь жаловались на военное командование и требовали прислать новые подкрепления. Поэтому Троцкий предложил назначить при начальнике экспедиционных войск, действующих в пределах губернии, временного комиссара — члена губкома (или губисполкома) и возложить на него ответственность за поддержание надежности и боеспособности действующих против повстанцев частей{673}. Предложение Троцкого было поддержано Лениным. В резолюции на телеграмме Саратовского губисполкома и губкома РКП(б) от 19 марта 1921 г., полученной им, видимо, одновременно с вышеупомянутой телеграммой, было сказано: «Тов. Троцкий! Получил я Вашу бумагу по этому делу. Подтянуть местные организации необходимо…»{674}. 31 марта 1921 г. Оргбюро ЦК РКП(б) постановило поручить Учетно-распределительному отделу ЦК выделить до 300 коммунистов для усиления 27-й и 48-й дивизий, направленных в Саратовскую губернию для борьбы с бандитизмом{675}.

Таким образом, для борьбы с повстанческим движением в Поволжье военно-политическим руководством страны были выделены боеспособные части Красной армии и предприняты меры по укреплению дисциплины в действующих против повстанцев войсках. Оперативное руководство карательными отрядами контролировалось на самом высоком уровне. Для поддержания необходимого морально-политического духа в войсках были привлечены местные силы и коммунисты из других губерний страны.

Военное командование и местные власти применяли самые суровые меры против красноармейцев, перешедших на сторону повстанцев. Так, например, 24 марта 1921 г. Хвалынский военревком Саратовской губернии приговорил к расстрелу Ш.А. Бахтимирова и X. С. Умярова «за дезертирство и присоединение добровольно к бандам Попова», а также П.А. Сименяко и М.Г. Сименяко «за поступление в банды Попова и шпионаж»{676}.

Меняется тактика власти по отношению к крестьянам, арестованным за участие в крестьянских выступлениях. Если раньше, например, в период «чапанной войны» или «вилочного восстания» большинство арестованных крестьян амнистировались и отпускались по домам, то в первой половине 1921 г. подобные случаи были единичными. В условиях массового повстанческого движения отпускать находящихся в заключении повстанцев было нецелесообразно, поскольку наверняка большинство из них снова окажется в рядах «бандитов». В то же время в условиях голода весьма проблематичным становилось их тюремное содержание. Но все-таки определяющим фактором был первый. С помощью расстрелов власти хотели запугать крестьян, продемонстрировать им решимость идти в борьбе с повстанчеством до конца. Например, 29 марта 1921 г. губревком Области Немцев Поволжья постановил привести немедленно в исполнение приговор губревтрибунала от 6 февраля 1921 г. в отношении 5 крестьян, содержавшихся в концентрационном лагере за участие в восстании. Мотивировка постановления была следующей: «в настоящий момент крайне опасно держать в заключении лиц, уже высказавших свое отношение к соввласти и ее представителям»{677}. В то же время следует отметить, что власть не применяла огульных репрессий по отношению к крестьянам, участвовавшим в крестьянском движении. Это было невозможным в силу массовости движения. Поэтому использовалась традиционная тактика, применявшаяся и в ходе «чапанной войны», и в ходе «вилочного восстания», суть которой состояла в избирательном подходе к повстанцам. Так, например, разработанный саратовским руководством «Циркуляр ревкому коммунистического отряда», датированный 16 апреля 1921 г., предусматривал следующие меры к различным категориям крестьянства, принимавшим участие в повстанческом движении: «1) категория, участвовавшая в бандах, грабившая совхозы, коммуны, которые продолжают бродить с оружием в руках — уничтожать на месте; 2) крестьяне, насильно мобилизованные и сейчас много являются добровольно — следует использовать для агентурной работы и не применять репрессивных мер»{678}.

Для скорейшего разгрома основных сил повстанцев командованием карательных войск применяется следующая тактика. Летучие кавалерийские отряды, вооруженные пулеметами, бронеавтомобилями и легкой артиллерией, «зацепившись» за повстанческие отряды, неотступно преследуют их, не давая оторваться и распылиться на более мелкие группы. В ходе беспрерывных боев их пытаются вывести к железной дороге под артиллерийский и пулеметный огонь уже поджидающих их бронепоездов и бронелетучек. При этом особое внимание уделяется безопасности железнодорожных станций и перегонов. Все они охраняются постоянно курсирующими между станциями бронепоездами и бронелетучками, готовыми в любой момент отразить нападение повстанческого отряда и не дать ему пересечь железную дорогу. Именно благодаря такой тактике в Дергачевском районе в конце марта 1921 г. были разбиты основные силы повстанческих отрядов Аистова и Сарафанкина, а в начале апреля 1921 г. — отряда Попова{679}.

Следует отметить, что военное командование действовало решительно и бескомпромиссно, когда шла речь об успехе операции, нередко при этом вступая в конфликт с местными властями. В частности, учитывая опыт конца 1920 — начала 1921 гг., когда повстанцами оказались разбиты и большей частью уничтожены распыленные по селениям небольшие отряды ВОХР и милиции, оно отказывало просьбам местных властей выделить им воинские части для проведения тех или иных кампаний, если это влекло за собой ослабление основных сил, задействованных против «банд». В этой связи показателен доклад в ЦК РКП(б) П.Г. Смидовича, датированный не позднее 22 апреля 1921 г. В нем предлагалось заменить командование Заволжским военным округом по причине отказа его командующего Краевского «давать войска для охраны маршрутов из свежеприбывшей бригады», поскольку в таком случае войска окажутся распылены и не смогут эффективно бороться с повстанцами. Смидович был крайне возмущен подобной позицией Краевского, так как отсутствие должной охраны продовольственных маршрутов могло привести к гибели от рук повстанцев многих местных коммунистов. В своем докладе он заявил по этому поводу: «…в стратегическом отношении почти безоружное крестьянство объект ничтожный. С военной точки зрения, гибель десятков коммунистов на местах — явление малоценное, а политически неисчерпаемые последствия этого террора на местах военные люди как будто бы не подозревают»{680}.

Однако благодаря именно такой позиции военных стали возможны успехи в борьбе с повстанческим движением. Прибывшие в Поволжье регулярные части Красной армии, в том числе 27-я дивизия, имевшая опыт подавления кронштадского мятежа, сумели проявить себя с самой лучшей стороны. Они не пасовали перед повстанцами, как это делали до них отряды ВОХР-ВНУС, и в ходе боевых столкновений безжалостно уничтожали восставших. Так, например, во время боя, происшедшего 1 мая 1921 г., с одной из разделившихся групп отряда Попова у селений Грязнухи и Ягодного Камышинского уезда Саратовской губернии из 400 повстанцев было зарублено 270 человек, около 100 человек взяты в плен{681}. 7 июня 1921 г. в Дергачевском районе у озера Алтата Сор кавалерийским полком под командованием Редика были изрублены 300 повстанцев, в то время как собственные потери составили всего 2 человека ранеными{682}.

Столкнувшись с боеспособными кавалерийскими частями Красной армии и их новой тактикой, избежавшие полного разгрома повстанческие отряды распыляются на небольшие группы и уходят в заволжские степи. Так, например, в киргизские степи и на Уральск, в казачьи районы, были вынуждены отступить отряды повстанцев под командованием Аистова, Сафонова и Пятакова{683}.

В начале июня 1921 г. в Сердобском уезде Саратовской губернии, у селения Бутурлинки, был разбит крупный отряд антоновцев, который потерял в ходе боя около 1000 человек. Это был последний случай проникновения на территорию Поволжья антоновских отрядов{684}.

В рамках рассматриваемого периода следует кратко остановиться на сюжете об утерянных возможностях повстанцев, главная из которых — провал планов объединения в начале 1921 г. основных повстанческих сил: армии Антонова, отрядов Вакулина-Попова и Маслакова. На наш взгляд, подобная перспектива была неосуществима в принципе. Для ее реализации потребовалась бы совершенно гипотетическая ситуация, когда военно-политическое командование красных просто бы сидело сложа руки и смотрело, как антоновцы «братаются» с вакулинцами и маслаковцами. Этого не могло быть и не было. Основные отряды повстанцев находились под пристальным вниманием карательных войск, и их командованием предпринимались все меры, чтобы локализовать движение. Другое дело, что в отдельные моменты у него не было в распоряжении достаточных сил, чтобы противостоять повстанцам. Но это явление было временным. Из приведенных фактов хорошо видно, как оперативно сработали военные органы Советского государства: с помощью бронепоездов и свежих кавалерийских частей регулярной армии удалось переломить ситуацию. Думается, об этом же прекрасно знал и Антонов. Он понимал, что ему не на что надеяться в случае глубокого рейда по незнакомым местам Саратовской и Пензенской губерний, наводненных войсками и пронизанных ветками железнодорожных линий, по которым, в отличие от его кавалерии и пехоты, гораздо быстрее можно было маневрировать противостоящими ему отрядами карателей. В любом случае он разделил бы судьбу отряда Попова, загнанного на железнодорожное полотно под убийственный огонь бронепоездов. Таким образом, именно военная мощь Советского государства, многократное превосходство карательных войск в артиллерии и пулеметах, гибкая тактика военного командования, призвавшего на борьбу с повстанцами лучшие части Красной армии, делали невозможным создание повстанческих армий типа белогвардейских. С другой стороны, сказалась традиционная особенность любой крестьянской войны. Крестьяне оставались крестьянами. Они предпочитали воевать за свою деревню, рядом со своим хозяйством. Напомним, что на глубокие рейды в Поволжье оказались способными лишь донские казаки Вакулина и Маслакова. Остальные отряды, с чисто крестьянским составом, оперировали в определенных районах, как правило, связанных с ними родством.

Таким образом, в течение апреля-июня 1921 г. на территории Поволжья были разбиты наиболее крупные отряды повстанцев, включая отряд Вакулина-Попова. Разгром основных повстанческих сил был осуществлен регулярными частями Красной армии, прибывшими в регион по распоряжению высшего военно-политического руководства страны.

Одновременно также решительно были подавлены стихийные крестьянские восстания. Ставка на силовые методы борьбы с крестьянским движением была определяющей. В этой связи заслуживают особого внимания события так называемого «Чебоксарского восстания», одного из крупнейших крестьянских восстаний в регионе в 1921 г. Восстание вспыхнуло на почве недовольства крестьян принудительной ссыпкой семян в общественные амбары в период с 18 января по 2 февраля 1921 г. на территории Чувашской автономной области, затронув прилегающие к его эпицентру районы Татреспублики{685}. В подавлении восстания участвовали особые отряды ЧК, ВНУС, Запасной армии: около 1000 штыков, порядка 100 сабель, 18 пулеметов. В ходе его ликвидации карательными войсками были расстреляны до 1000 повстанцев (потери карателей составили около 150 человек убитыми и ранеными){686}.

Свидетельством коренного перелома в повстанческом движении, наступившего летом 1921 г., стали факты переговоров многих главарей повстанцев с представителями военного командования и ЧК о прекращении сопротивления и сдаче советской власти на выгодных для них условиях. Так, например, 21 июня 1921 г. в уездный центр Новоузенск Саратовской губернии прибыла делегация от отрядов Серова, Пятакова, Аистова и Маруси для ведения переговоров о добровольной сдаче{687}.

Таким образом, во второй половине 1921 г. повстанческое движение идет на спад. Основные его силы терпят поражение. Движение переходит в новую стадию развития, качественно иную по своему содержанию и целям.

Глава 5. КРЕСТЬЯНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ НА ЗАВЕРШАЮЩЕМ ЭТАПЕ: ЛЕТО 1921 г. — 1922 г.

§ 1. Разгром вооруженного повстанчества

Последний этап крестьянского движения в Поволжье, согласно предложенной нами периодизации, охватывает вторую половину 1921 г. и 1922 г. включительно. Его качественной характеристикой является постепенная трансформация повстанчества из движения, пользующегося поддержкой основной массы крестьянства, в движение немногочисленных вооруженных групп, потерявших эту поддержку и эволюционирующих в направлении уголовного бандитизма. Во второй половине 1922 г. эта трансформация становится необратимой. На территории Поволжья действуют отдельные «отряды непримиримых», называющие себя защитниками крестьянства, но в действительности мало соответствующие этому званию. Большинство же вооруженных групп — «осколки» повстанческих отрядов 1921 г. — скатываются на путь самоснабжения: грабежа и чистой уголовщины. В 1922 г. повстанчество теряет свою социальную базу, так как крестьянство добивается главной своей цели — свободы хозяйственной деятельности и уже не видит смысла в продолжении вооруженной борьбы с большевистской властью.

Как уже отмечалось, свидетельством коренного перелома в повстанческом движении, произошедшего летом 1921 г., стали факты переговоров главарей повстанцев с представителями военного командования и ЧК о прекращении сопротивления и добровольной сдаче. Тем не менее, крестьянское движение в регионе ликвидировано не было. Оно продолжалось и приобрело иной характер. Вместо крупных повстанческих отрядов повсеместно действуют мелкие партизанские группы, состоящие из нескольких десятков или сотен человек. Кроме того, остаются так называемые отряды «непримиримых», продолжающие борьбу под политическими лозунгами. Среди них особенно выделяется отряд под командованием бывшего участника сапожковского мятежа, одного из ближайших сподвижников А.В. Сапожкова В.А. Серова{688}.

Коренное изменение характера крестьянского движения было обусловлено не только фактом военного разгрома основных повстанческих сил, но и объективной социально-экономической ситуацией в регионе. Летом 1921 г., так же как и в 1920 г., Поволжье поразила засуха, может быть, одна из самых сильных за всю его историю{689}. Неурожай и последствия разорительной для крестьянского хозяйства продразверстки подорвали материальную базу повстанчества и действующих против него правительственных войск. Из-за отсутствия фуража и хлеба стало невозможным существование крупных повстанческих отрядов типа Вакулина-Попова. Точно так же было затруднительно содержание на территории региона многочисленных карательных войск. Их просто нечем было кормить. В условиях надвигающего голода главным объектом повстанчества стали пункты хранения зерна и другого продовольствия, сельскохозяйственные коммуны и кооперативные организации, также имеющие их запасы. Они подвергались нападениям со стороны мелких отрядов, действовавших в каждом уезде. Кроме того, глубоко в заволжских степях, ближе к Уральску, продолжали действовать остатки отрядов, разбитых карателями в первой половине 1921 г., осуществлявшие рейды к пунктам хранения продовольствия. В связи с этим в поволжских губерниях сохраняется военное положение, и власть предпринимает новые меры для окончательного разгрома крестьянского движения{690}. Главными из них стало создание института военных совещаний по борьбе с бандитизмом.

Такие совещания создаются на территории Заволжского военного округа согласно приказу командующего ЗВО Краевского от 21 июля 1921 г. Согласно приказу территория округа разбивается на три района, в каждом из которых создаются военные совещания под председательством командиров дислоцированных там воинских соединений. В частности, в первом районе, включившем в себя территории Саратовской, Царицынской, Астраханской губерний, а также Уральскую губернию с Гурьевским уездом и южную часть Самарской губернии, создание совещаний брал на себя сам командующий округом. Во втором районе, охватывающем территорию Самарской губернии, данная функция возлагалась на командира 126-й бригады ВНУС. В третьем районе, куда вошла территория Оренбургско-Тургайской губернии, она поручалась командиру 94-й бригады ВНУС{691}.

В приказе командующего ЗВО от 23 июля 1921 г. было дано подробное разъяснение, каким образом вверенным ему частям следует проводить в жизнь положение о военном совещании. Приказ содержит всесторонний анализ ситуации в регионе, тактики борьбы с повстанцами, определяет конкретные функции создаваемых военных совещаний. В частности, в нем говорилось, что «бандитизм» на территории округа в связи с неурожаем усилился, характер его изменился: вместо крупных соединений появились мелкие «банды» от 10–15 человек до 200–300. Захватывая все новые районы, вовлекая в свои ряды сочувственно относящееся к ним население, «банды» разрастаются и, распространяясь по территории, дробятся на мелкие единицы, увеличивая таким образом их общее количество. В связи с этим становилась неэффективной прежняя тактика борьбы с повстанцами, сводившаяся к преследованию каждой отдельной «банды», поскольку части распылялись, не достигая успеха. В приказе обращалось особое внимание на проблему связи. Действующие части, будучи малочисленными и оперируя на сравнительно обширной территории мелкими отрядами, не имели связи с соседними частями, не знали обстановки в соседних районах, следствием чего случались факты обстрела своих же частей, как, например, в районе Вольска, где вооруженный пароход обстрелял группу красноармейцев. Особенно слабой была связь с местными властями — как гражданскими, так и военными, из-за чего боевые действия были разрозненными и малоэффективными. В приказе обращалось внимание на ослабление общего руководства борьбой с бандитизмом, которое носило случайный, бессистемный характер. При этом указывалось, что наиболее слабым звеном являлась разведка. Отряды высылались по сведениям, часто не заслуживающим доверия, и затем возвращались обратно, напрасно израсходовав силы, «в то время как бандитизм появляется там, где его не ожидали, и опять начинается высылка уже измотанных частей». Для устранения всех этих недостатков и создаются военные совещания. В приказе говорилось, что их первоочередное внимание должно быть обращено на организацию разведки, особенно агентурной, через структуры ЧК. Кроме того, действенным средством борьбы им следует избрать институт заложничества: «Имея в виду, что бандитизм находит себе поддержку в определенных группах населения, необходимо эти очаги уничтожить, необходимо принять меры к изоляции заподозренных семей по постановлению Совета»{692}.

Согласно приказу, при штабе ЗВО учреждалось Окружное военное совещание по борьбе с бандитизмом. Кроме того, создавались областные, губернские и районные военные совещания. Их постановления следовало считать «безусловно обязательными для всех гражданских, партийных и военных органов на территории, где действительно совещание»{693}.

30 июля 1921 г. в Саратове состоялось совещание представителей созданных в губерниях Поволжья военных совещаний с целью разработки общего плана борьбы с бандитизмом на территории региона. Его участники, среди которых были представители военного командования округа, выявили следующие болевые точки. Во-первых, одной из главных причин слабой эффективности принимаемых мер была названа несогласованность между гражданскими властями и военным командованием. Не забыли указать на плохую организацию разведки, скудное продовольственное обеспечение частей, слабую политическую работу среди населения. Особое внимание на совещании было уделено вопросу о главарях повстанцев. По мнению большинства участников, к ним следовало применять общие правила амнистии, не выделяя их в особую категорию. В противном случае будет трудно ожидать эффективных результатов, поскольку именно главарь является цементирующим элементом любой «банды». Все эти моменты нашли отражение в итоговом постановлении{694}.

8 августа 1921 г. командующий Заволжским военным округом Д. Оськин направил главкому РВСР рапорт, в котором изложил содержание плана борьбы с бандитизмом на территории округа, выработанного с представителями военного командования согласно его приказу. В рапорте указывалось, что на момент его подготовки силы повстанцев на территории округа достигали 4000 человек, большинство из них оперировало в степях Уральской области, по обе стороны Урала и в Тургайской области. Для борьбы с повстанцами в распоряжении округа имелось 15–16 тысяч бойцов линейных войск и несколько тысяч милиционеров и бойцов ЧОН. Исходя из малочисленности войск, а также учитывая, «что степные пространства очень бедны водой, топливом и жильем», предлагалось отказаться от сплошной оккупации «бандитских районов» и кордонного расположения войск в вызывающих опасения населенных пунктах, поскольку не имеется возможности занимать эти пункты большими гарнизонами, а малые будут отданы «бандам на съедение», что приведет к снижению морального духа войск и населения, а также обеспечит противника оружием, особенно огнестрельными припасами. В этих условиях, по мнению командующего ЗВО, единственно возможным способом расположения сил «является занятие крупных административных пунктов, узловых пунктов на желдорогах и важнейших грунтовых дорогах и водных путях, обеспечивающих обладание важнейшими путями сообщения края». Предложенный им план предусматривал конкретные меры по борьбе с бандитизмом: «1. Разбить округ на три крупных района, поставив во главе начдива 27, комбригов 126 и 94. При каждом начальнике организовать районное совещание. Вменить в обязанность начальникам районов полную свободу выполнения оперативных планов и приурочить все силы и средства, даваемые местными властями и партийными органами. Начальники трех крупных районов делят свои районы на более мелкие; 2. Подчинить милицию и особые отряды в оперативном отношении начальникам районов; 3. Войска расположить в узловых пунктах на железных, водных и фунтовых путях; обеспечение безопасности путей и прилегающих к ним районов возложить на технические средства: бронепоезда, автобронемашины, грузовики с пулеметами и вооруженные пароходы. Живую силу держать в нескольких кулаках; 4. Организовать экспедиционные отряды из всех трех родов войск с придачей средств техники, дабы наносить внезапные молниеносные и уничтожающие удары бандам постоянного характера, совершающим по району свой обычный рейд… обратить особое внимание на устройство баз продовольствия и фуража и широкое использование верблюжьего транспорта, обратить усиленное внимание на изучение туземных способов добывания воды и топлива; 5. Организовать самую тщательную связь, [в том числе] связь аэропланами и гелиографами; 7. Организовать самую тщательную разведку района… Широко использовать тесный контакт с органами местной власти и партийными организациями для ведения активной агентурной разведки и контрразведки; 8. Милиции придавать пулеметы и части конницы, чтобы действия были решительными и уничтожающими. Быстрота и внезапность — более половины успеха; 9. При действиях против банд требовать нанесения первого удара, чтобы его не было необходимости повторять, т. е. так, чтобы он уничтожил противника. Вести самое энергичное и неотступное преследование конницы и категорически приказать — не гоняться за отдельными бандитами, если среди них нет популярного атамана. Наилучший способ полного уничтожения банды — это заставить ее выйти туда, где мы можем наилучшим образом использовать наши технические средства — бронепоезда и бронемашины»{695}.

Данные предложения были приняты главкомом и в течение двух недель дорабатывались штабом округа. Не ранее 17 августа 1921 г. эта работа была завершена. Итоговый документ получил название «План ведения борьбы с бандитами и бандитизмом в пределах ЗВО». Он вобрал в себя весь предшествующий опыт борьбы с повстанческим движением не только в регионе, но и в других районах страны, в том числе в Тамбовской губернии{696}. Кроме того, аналогичным по значимости документом является «Краткое наставление по ведению борьбы с бандитизмом на пассивных участках низовья Волги», разработанное командованием 27-й стрелковой дивизии в августе 1921 г. Поскольку изложенные в данных документах положения стали основополагающей инструкцией для войск, задействованных в регионе против повстанцев во второй половине 1921 — в 1922 гг., представляется целесообразным охарактеризовать их содержание, придерживаясь как можно точнее текста источника.

Согласно «Плану ведения борьбы с бандитами и бандитизмом в пределах ЗВО», основной целью войск округа являлось полное уничтожение бандитизма на его территории в кратчайший срок. Для этого следовало решить три главных задачи: «1. Воспрепятствовать бандиту формировать банды; 2. Обеспечить советскую власть на местах; 3. Обеспечить власти возможность выполнять возложенные на нее задачи». Эти задачи решались «занятием наиболее важных в военном, административном и экономическом отношениях пунктов, т. е. оккупацией районов». Оккупация должна была носить «характер постоянного пребывания войск на квартирах». Согласно плану вся территория ЗВО делилась на три района в соответствии с дислокацией основных воинских частей: «1) 27 стрелковой дивизии; 2) 126 отдельной стрелковой бригады и 3) 94 отдельной стрелковой бригады в разграничительных линиях, указанных в оперативных приказах войскам ЗВО». Во главе районов ставились соответствующие войсковые начальники и при них — «Совещания по борьбе с бандитизмом». Так, например, район дивизии разбивался на три участка по числу бригад и район «отдельной» и «не отдельной» бригады — на три полковых участка. При комбригах «отдельных и не отдельных» учреждались губернские совещания, при комполках — уездные. Полковые участки разбивались на отделы по числу батальонов, и при них организовывались совещания по борьбе с бандитизмом из представителей гражданской власти того отдела, который поручен ведению комбата. Войсковым начальникам, поставленным во главе районов, участков и отделов, подчинялись в оперативном отношении все находящиеся на вверенной им территории отряды особого назначения ЧК, отряды коммунистов и милиция. Руководство осуществлялось через соответствующее совещание, входящие в него представители местной гражданской власти и комитета партии должны были приложить все усилия «к возможно полному, без каких-либо трений, подчинению вышеупомянутых частей войсковому начальнику, который как единственно ответственное за ведение операций лицо должен требовать такового во что бы то ни стало». В плане были определены конкретные населенные пункты, подлежащие военной оккупации. Таким образом предполагалось воспрепятствовать «бандитам вить прочные гнезда на территории ЗВО», а также создавались условия для «правильного функционирования» местной власти. Кроме того, оккупация обеспечивала тылы «от разгрома бандитами», вследствие чего последние теряли доступ к источникам пополнения (особенно боеприпасами). В качестве важнейшей в плане ставилась задача «не допустить разложения» частей, действующих против повстанцев. Ее решение возлагалось на политотделы войск и на местных политработников, действующих через военные совещания. В данном контексте командованию карательных войск категорически запрещалось принимать в отряды «добровольцев из местных жителей» и вести боевые действия против повстанцев силами частей местного комплектования, «помня, что именно эти части особенно часто пополняли и вооружали бандитов (Вакулин — самый яркий пример для ЗВО)». Предложенная в плане тактика уничтожения крупных сил повстанцев (банд первой категории) сводилась к следующему: «1. Разработке плана операции в зависимости от имеющихся разведывательных данных и местных условий; 2. Организации экспедиционного отряда из частей трех родов войск с придачей средств боевой техники, причем части должны назначаться отнюдь не из гарнизонов оккупированных пунктов района, в котором нащупана банда; 3. Стремительному и по возможности скрытному наступлению с широкой разведкой впереди, на флангах и даже в тылу противника, ведя таковую также и разведывательными частями гарнизонов оккупированного района; 4. Громоподобному удару по банде, свобода маневрирования которой достаточно стеснена ее внутренним положением по отношению к пунктам, занятым гарнизонами района ее действий и нашими желдорогами с бронепоездами; 5. Неотступному и настойчивому преследованию не только с хвоста, но с флангов и наперерез до полного уничтожения банды и особенно ее атамана». Борьба с «бандами второй категории (банды, возникающие под влиянием причин случайного характера)» предусматривала меры иного характера. В частности, при получении сведений «о намечающемся возникновении в определенном районе банды» следовало «незамедлительно уничтожить ее зародыш». «Уничтожение банды в зародыше» было возможно лишь в том случае, если разведка в районах, участках и отделах будет поставлена на должную высоту Непосредственное уничтожение этих «банд» возлагалось планом на местные коммунистические отряды, отряды особого назначения и милицию. «Опутанному сетью коммунистических отрядов бандиту» следовало наносить «сильный и решительный удар», преследовать «банду» неотвязно и считать ее уничтоженной лишь тогда, «когда захвачен или убит ее организатор», — отмечалось в плане. В заключительной части оговаривалось, что предлагаемый план содержит лишь основные положения, и указывалось, что «все средства и способы хороши для того, чтобы добиться окончательного уничтожения бандитизма»{697}.

В «Кратком наставлении по ведению борьбы с бандитизмом на пассивных участках низовья Волги», составленном штабом 27-й дивизии, принявшей самое активное участие в разгроме повстанческих сил Поволжья в первой половине 1921 г., ранее, как указывалось нами, участвовавшей в ликвидации Кронштадского мятежа, говорилось, что, исходя из полученного опыта борьбы с бандитизмом, следует принять следующие меры по его окончательному искоренению:

«1. Прежде всего для подавления выдвижение на борьбу вполне безупречных в политическом отношении воинских соединений с твердыми, испытанными и искусными кадрами комсостава, не уступающими своими качествами духовными (находчивость, решительность, смелость, знание) бандитам. Положительное настроение части — первый залог успеха. Ненадежные, малоустойчивые части для операции лучше не привлекать, т. к. в этом случае бандиты достигают быстрого успеха, становятся дерзки до крайних пределов, захватывают в свои руки инициативу, что разлагающе действует на борющуюся часть;

В противовес тактическим действиям рейдовых банд, действующим воинским частям необходимо обладать максимумом подвижности;

Во время боя ни в коем случае не терять огневого соприкосновения с бандой до окончательного ее уничтожения или полнейшего разгрома. Хотя бы на это понадобилось и более продолжительное время (более недели);

Для обеспечения полного разгрома банд, преследуемых нашими частями, лучше высылать вперед — на вероятный путь отступающей банды другой отряд, как бы устроить ей ловушку или засаду, и тем самым принудить ее принять бой и не дать возможности ей рассеяться;

5. Должна быть полная согласованность действий с другими действующими нашими отрядами: необходимо бить ядро банды, а не преследовать мелкие единицы, распыляя свои части;

Между всеми отрядами, как действующими, так и находящимися в резерве, на охране, должна быть самая прочная связь, самая быстрая и точная ориентировка;

Необходимо обращать внимание на очаги, питающие банды (группы населения), каковые немедленно уничтожать;

Отряды располагать так, чтобы они могли бить банды во всех направлениях, имея в пункте расположения максимум отряда;

В районах, сильно удаленных от центра желдорог и важных путей, борьба с бандитизмом в первую очередь должна вестись в районах, прилегающих к ним, с целью не допускать развития там бандитизма;

Если обнаруженная банда местного образования и пассивна, то желательно оставить ее в покое, тщательно наблюдая за ней и, если возможно, агитируя за прекращение бандитизма, гарантируя участникам неприкосновенность в случае сдачи оружия и раскаяния;

В случае проявления бандой активности, грозящей существованию хозяйства, жизни совработников, кооперативов, желдороги и других жизненных центров уезда, принимать быстрые, решительные меры к локализации этой активности;

Должна быть сохранена система заложничества семей главарей с наилучшим обращением с заложниками, ухудшая его в связи с проявлением активности со стороны начальника шайки и освобождая их, если главарь раскаялся и вернулся к обычному труду;

Наилучшее обращение с перебежчиками и пленными, помня, что многих из них загнал в банду голод, а иногда и незаконные действия агентов местной власти. Только при вторичном пленении или в случае обнаружения за ними тяжких преступлений в отношении соввласти держать под строгим надзором и отдавать под суд, только при действительном установлении сопротивления — беспощадная расправа;

Отнюдь не допускать каких-либо дебоширств со стороны красноармейских частей в отношении местного населения. Сурово карать за малейшие проявления мародерства. Нужно раз навсегда усвоить всему комсоставу и красноармейцам, что население голодает, холодает, и поэтому весьма болезненно реагирует на подобные поступки Красной армии и агентов власти, и у него создается впечатление, что Красная армия и советская власть не защищает их, а наоборот, обирает;

С целью сохранения скрытности операций в донесениях не упоминать о своих намерениях на будущее, а сообщать лишь, когда задача начала выполняться и как идет ее выполнение. Сам приказ с заданием лучше посылать нарочным, а задачу шифром по телеграфу;

Части, действующие в соседстве, обязательно должны обмениваться своими распоряжениями и намерениями, чтобы не произошло несогласованных действий, а еще хуже, недоразумений вроде перестрелки между собой и т. п. При ведении борьбы с бандитизмом местным властям следует особенное внимание обратить на разведку агентурную и войсковую. Вследствие создавшихся условий в Поволжье в связи с неурожаем банды производят грабежи местных совхозов и прочих складов, дают возможность населению также заниматься самоснабжением, чем и привлекают его симпатии на свою сторону. Зачастую при опросе местного населения таковые, относясь сочувственно к бандитам или боясь мести с их стороны, дают ложные сведения и настолько разноречивого характера, что вывести какие-либо заключения невозможно. Вот почему на первом месте стоит вопрос об организации агентурной разведки средствами и силами местных органов власти, кои будут втянуты в борьбу по ликвидации бандитизма и восстаний. Только посылая своих людей, верных и преданных Соввласти и специально подготовленных по ведению тайной разведки в пункте, где предполагается восстание, в пункты, подлежащие вероятному захвату бандитами или уже занятые ими, можно путем тайной разведки более точно установить численность банд, главаря ее, деревни, относящиеся к бандам сочувственно, отдельных лиц, заинтересованных в продолжении существования бандитизма, намерения банд, вооружение, источники его пополнения и получения продфуража. В отношении ведения войсковой разведки надо помнить одно: раз установлены боевые соприкосновения с бандой, никогда не теряться. Исходя из соображения, что банды слишком подвижны, разведка главным образом должна вестись конницей. Подвижность банд ставит неотложным требование своевременности доставки разведкой сведений начальнику, высылавшему ее, или в соответствующий штаб к соседям для принятия тех или иных мер борьбы. Сведения, запоздавшие даже на одни сутки, теряют всякую ценность, вводят в заблуждение, а иногда вызывают совершенно ненужную и уже запоздавшую перегруппировку войсковых частей. При ведении борьбы с бандитизмом мелкими войсковыми соединениями охранение расположения ложится почти всегда на разведку, каковая должна вестись особенно тщательно, во избежание внезапных нападений. При движении обозов и расположения их на месте к таковым придавать непременно прикрытия, поступающие в распоряжение начальника обоза, каковой всецело отвечает за его сохранность. Полевые войска ведут борьбу в районах, где отмечаются крупные банды, проявляющие активность. Забота по ликвидации мелких банд на пассивных участках (в менее подверженных бандитизму уездах) должна ложиться всецело на уездную милицию и отряды особого назначения, а разведка — на политбюро. Для обеспечения успеха операций местных отрядов необходима гарантия содействия частей соседних участков (уездов), что может быть достигнуто только при своевременной информации и связи с войсковыми начальниками районов и ближайшими штабами полевых частей»{698}.

Согласно приказу Реввоенсовета Республики от 9 декабря 1921 г. за № 2792–483, борьба с бандитизмом на территории Поволжья возлагалась на органы ОГПУ «с привлечением в нужных случаях полевых войск». При этом оперативное руководство этой борьбой оставалось в руках военного командования, действующего в полном контакте с Окружным совещанием по борьбе с бандитизмом{699}.

Используя тактические приемы, разработанные командованием на основе предшествующего опыта борьбы с крестьянским движением, во второй половине 1921 г. части особого назначения уничтожили многие повстанческие отряды и вынудили оставшихся или рассеяться или сдаться власти. К 1 декабря 1921 г. на территории ЗВО, но агентурным данным, в отрядах повстанцев оставалось менее 800 человек, почти в двенадцать раз меньше, чем весной 1921 г. (табл. 13 приложения 2).

Борьба с крестьянским повстанчеством в Поволжье на завершающем его этапе находилась под постоянным контролем высших органов власти страны. Для ее успешного ведения в регион направлялись ответственные работники, имевшие большой опыт борьбы с крестьянским движением в других районах страны. В частности, 20 апреля 1922 г. президиум ВЦИК утвердил уполномоченным ВЦИК по борьбе с бандитизмом в губерниях Поволжья и Урала председателя Самарского губисполкома В.А. Антонова-Овсеенко [одного из руководителей подавления «антоновщины» в Тамбовской губернии. — В. К.]{700}. В «вопросах борьбы с бандитизмом» ему были обязаны подчиняться все «административные учреждения местной власти, органы ГПУ, военное командование» Симбирской, Саратовской, Самарской, Уральской и Области Немцев Поволжья{701}.

Кроме сугубо силовых действий против повстанцев были использованы и меры агитационно-пропагандистского характера. В частности, объявлялись месячники по борьбе с бандитизмом, недели добровольной явки «бандитов», в ходе которых явившимся с повинной членам «банд» гарантировалась личная неприкосновенность{702}. Практиковались воззвания к повстанцам от односельчан, призывавших их порвать с бандитизмом и вернуться к мирной жизни{703}.

О добровольной сдаче повстанцев широко писала местная пресса. Особенно большой резонанс имели публикации с сообщениями о сдаче властям наиболее известных повстанческих командиров. В частности, широко освещался факт добровольной сдачи одного из известнейших главарей поволжского повстанчества М. Пятакова. На эту тему в «Известиях» Саратовского губисполкома и губкома РКП(б) было опубликовано четыре заметки, в том числе покаянное письмо самого Пятакова. В нем крестьянский вожак заявил: «Восемь месяцев я предводительствовал бандитским отрядом… узнав о братском прощении… я сразу явился со своим отрядом и сдал оружие… Узнав о братской встрече и приеме моего отряда и получив мои письма, явились бывшие ранее под моим командованием отряды Рассохи и Шаповалова… Искренне сожалею о тех, еще не сдавшихся бандитах, надеюсь, что они в самом ближайшем времени тоже последуют моему примеру… Да здравствует всероссийские вожди пролетариата Ленин и Троцкий»{704}.

Наряду с силовыми и агитационно-пропагандистскими методами местные власти использовали и такой новый прием борьбы с повстанчеством как материальное вознаграждение населения и военнослужащих за поимку главарей повстанцев. В частности, за поимку Серова приказом командования ПРИВО за № 0037 была назначена награда в 2 млрд. рублей{705}.

К концу 1921 г. в развитии повстанческого движения произошел окончательный перелом. Основные его силы были разбиты. Остатки или добивались, или сдавались властям. Победу удалось одержать прежде всего при помощи силовых методов, на повстанчество была обрушена вся сила государственного репрессивного аппарата.

§ 2. Завершение крестьянского движения

Со второй половины 1921 г. повстанчествоа начинает постепенно терять социальную базу. Происходит это под воздействием трех взаимосвязанных между собой факторов. Первый из них уже охарактеризован нами. Это предпринятые государством силовые действия, физический разгром наиболее непримиримых повстанцев, их основных отрядов. Сформировавшаяся во второй половине 1921 г. государственная система борьбы с вооруженным повстанчеством не оставляла ему никаких шансов на успех. Два других фактора имели объективный и необратимый характер. Прежде всего, это страшный голод, обрушившийся на поволжскую деревню в конце 1921 — начале 1922 гг., из-за которого крестьяне просто физически не могли принять активное участие в восстании. И, во-вторых, переход к новой экономической политике, что ликвидировало почву для крестьянского недовольства. Оба эти фактора оказали решающее влияние на изменение политических настроений крестьянства.

О том насколько ужасным стал для крестьян Поволжья голод, свидетельствуют сводки ГПУ:

7–10 января 1922 г. Татреспублика: «На 1 января голодающих насчитывается 1 929 556 человек. Процент смертности увеличивается. В пяти кантонах за неделю умерли от голода 6535 человек, заболели 34 405 человек».

20 января. Самарская губерния. Госинфсводка № 6: «Голод дошел до ужасных размеров: крестьянство съело все суррогаты, кошек, собак, в данное время употребляют в пищу трупы мертвецов, вырывая их из могил. В Пугачевском и Бузулукском уездах обнаружены неоднократные случаи людоедства. Людоедство, по словам членов волисполкома Любимовки, принимает массовые формы. Людоеды изолируются».

27 марта. Царицынская губерния. Госинфсводка № 24: «Зарегистрировано несколько случаев людоедства. В феврале в Царицынском уезде умерли голодной смертью 1189 человек»{706}.

В этих условиях повстанцы объективно оказывались в безвыходной ситуации и, чтобы прокормить себя, должны были вставать на путь самоснабжения за счет голодающего крестьянства. Так и случилось. Уже осенью 1921 г. в губерниях Поволжья во многих селениях крестьяне не только не поддерживают повстанцев, но и выступают против них. Например, в Области немцев Поволжья в сентябре 1921 г. по инициативе крестьян создавались специальные комиссии по борьбе с бандитизмом, в задачу которых входила охрана селений от различных «банд». Источник сообщал, что крестьянами излавливались «целые бандитские шайки вместе с главарями»{707}.

В полной мере эта тенденция закрепилась в 1922 г. Госинфсводки ГПУ убедительно доказывают, что этот год стал годом завершения в Поволжье массового повстанческого движения под политическими лозунгами. Но антикоммунистические призывы повстанцев уже не привлекали крестьян. Как уже указывалось, с одной стороны, зажатые в тисках страшного голода, они не имели возможностей для материальной поддержки повстанчества, а с другой — не желали его поддерживать, после того как большевики отказались от политики «военного коммунизма» и перешли к нэпу.

В 1922 г. в регионе продолжали действовать разрозненные повстанческие группы, многие из которых представляли собой мелкие банды с уголовным оттенком, занимавшиеся грабежом населения. Среди повстанческих групп наиболее крупным и опасным был отряд под командованием бывшего командира Красной армии, сподвижника Сапожкова В.А. Серова. Все его попытки поднять крестьян против власти закончились провалом. В конечном итоге он, так же как и другие отряды, скатился на банальный грабеж. Насильственные изъятия у крестьян фуража и продовольствия лишь озлобляли сельское население и лишали движение поддержки. Поэтому к концу лета 1922 г. Серов так же, как и большинство повстанцев, осознавая бесперспективность борьбы с властью, добровольно сдался.

Вот некоторые факты из информационных материалов ГПУ-ЧОН-Красной армии, иллюстрирующие вышесказанное.

23 февраля. Саратовская губерния. Балашовский уезд: «За последние полгода бандитизм затих в уезде, и затих не только от военных поражений, но и потому, что потерял симпатии крестьянства. Одно из зараженных бандитизмом село — М. Шербедино, находящееся под властью бандитов несколько месяцев, в конце концов так материально и психически измучено бандитами, что возненавидело их. Бандитизм потерял свой ореол вообще во всех слоях общества и рассматривается теперь как сплошной разбой».

4 апреля. Самарская губерния. Госинфсводка № 26: «В Самарской губ. действует банда Серова численностью до 700 всадников, 300 подвод обоза. Банда в пути следования грабит население, уводит рабочий скот у крестьян… Лозунг — “Долой коммунистов!” Отношение крестьян к банде отрицательное».

6 июня. Саратовская губерния. Госинфсводка № 46: «Отмечается разложение банд. В банде Букуметова, находившейся в районе ст. Малоузенка, произошел раскол. Главарь банды убит, банда распалась на несколько частей. Среди последних отмечается стремление перейти на сторону советской власти».

1 апреля — 1 июля. Из обзора Разведуправления штаба РККА. ПРИВО: «Банда Серова…, деморализованная и подавленная неудачами и беспрерывным преследованием ее красными частями, …совершенно разложилась. Рядовые бандиты начали разбегаться и совершенно вышли из подчинения своим главарям….В середине мая банды Серова и Иванова, действуя самостоятельно, одна от другой, из Новоузенского у ушли в южном направлении, производя по пути своего движения грабежи скота и семян у жителей…. Среди рядовых бойцов банды неоднократно отмечалось тяготение к сдаче, чему препятствует исключительно лишь боязнь возможных репрессий со стороны соввласти. 13 мая добровольно сдался начштаба банды Серова — Буржаковский».

1 июля. Саратовская губерния. Бандсводка № 89: «По сведениям от 20 июня, отношение крестьян к серовским бандам враждебное. Крестьяне принимают активное участие в борьбе с бандитами».

22 августа. Саратовская губерния. Госинфсводка № 145 (419): «Телеграмма РОСТА № 150. Сдался главарь банды, оперировавшей в Заволжье больше двух лет, Серов. Сдача Серова произошла главным образом вследствие враждебного отношения крестьян к бандитизму»{708}.

1922 г. стал годом выхода поволжской деревни из голодного кризиса и хозяйственной разрухи, первых успехов новой экономической политики. Как свидетельствуют информационные материалы ГПУ, преодоление кризиса сопровождалось огромными трудностями. Главной задачей крестьян была подготовка к весеннему севу Семенного зерна катастрофически недоставало; обеспечить деревню семенами — это стало основным требованием крестьян к властям. Из госинфсводок ГПУ хорошо видно, как менялось настроение крестьян по отношению к Коммунистической партии и советской власти (от враждебного к лояльному) по мере поступления в деревню семенной ссуды и успешного проведения основных полевых работ. Именно хозяйственные результаты года стали решающим фактором политической стабилизации в регионе и прекращения там крестьянского движения. Сводки ГПУ демонстрируют динамику настроения крестьянства в 1922 г.

7–10 января 1922 г. Самарская губерния. Сводка ПП ВЧК № 3: «Настроение населения возбужденное. Отношение масс к коммунистам недоброжелательное вследствие того, что населению совершенно не дают помощи».

30 марта. Саратовская губерния. Госинфсводка № 26: «Настроение крестьян в связи с поступлением семматериалов несколько улучшается».

26 апреля. Марксштадская область. Госинфсводка № 302: «Настроение крестьян улучшается в связи с выдачей им яровых семян и фуража. Приступлено к полевым работам. За отсутствием лошадей запрягают коров, даже сами крестьяне, их жены и дети запрягаются в плуги, бороны».

28 апреля. Чувашская область. Госинфсводка № 34: «Посевкампания протекает успешно. По 24 апреля получены 918 763 пуд. семян, распределены 605 763 пуд.».

23 мая. Татреспублика. Госинфсводка № 1421: «Настроение крестьян улучшается вследствие получения семматериала, хороших всходов и снабжения продовольствием. Отношение крестьян к советской власти и РКП улучшается».

14 июня. Царицынская губерния. Госинфсводка № 47: «Настроение крестьян и отношение к советской власти и РКП удовлетворительное. Все внимание крестьян сосредоточено на сборе урожая».

4–20 июля. Область Немкоммуны. Госинфсводки № 64, 65, 66: «Настроение крестьян улучшается вследствие помощи, оказываемой компомголом и удовлетворительных видов на урожай… Отмечается стремление среди крестьян к увеличению посевплощади».

8 августа. Чувашская область. Госинфсводка № 53: «Настроение крестьян хорошее. Крестьяне заняты уборкой хлеба и подготовительной работой к засеву озимых полей».

8–11 августа. Саратовская губерния. Госинфсводка № 67,68: «Настроение крестьян и отношение их к советской власти и РКП удовлетворительное».

15–31 августа. Самарская губерния. Госинфсводка № 64: «Отношение крестьян к советской власти удовлетворительное. Материальное положение крестьян в связи со снятием урожая улучшилось».

26 сентября. Саратовская губерния. Госинфсводка № 67: «Отношение крестьян к советской власти хорошее»{709}.

Таким образом, 1922 г. стал временем завершения в Поволжье крестьянского движения в силу принципиальных изменений политических настроений крестьян, обусловленных новой экономической политикой и поддержкой государства крестьянских хозяйств в период посевной кампании.

* * *

Завершая характеристику основных этапов крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг., можно заключить, что оно прошло эволюцию от простейших форм стихийного протеста, ограниченного территориальными рамками одного или нескольких селений, до высших его проявлений: массовых восстаний в регионе в 1919–1920 гг. и вооруженного повстанчества 1921 г. В основе движения лежало недовольство крестьян политикой советской власти, прежде всего продовольственной.

В связи с этим нельзя не остановиться на проблеме иерархии ответственности местной и центральной власти за размах крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг. Буквально все документы советских, партийных, военных и чрезвычайных органов, в которых говорится о причинах крестьянских восстаний, содержат указания на вину местной власти. В свою очередь, последние утверждают, что восстания произошли по вине конкретных представителей советских органов власти, превысивших свои полномочия при проведении хозяйственно-политических кампаний. По сути дела, налицо стремление найти «стрелочника». Это подтверждается множеством примеров. В частности, «чапанное восстание», согласно телеграмме завполитотделом Восточного фронта Г.И. Теодоровича и члена РВС фронта С.И. Гусева Ленину и Свердлову от 17 марта 1919 г., «было подготовлено безобразной деятельностью местных организаций, как советских, так и партийных», которые «смотрели сквозь пальцы» на происходившие на местах «безобразия»: «пытки, обливания людей водой, замораживания и т. д.»{710} В свою очередь, губернские власти как будто бы впервые узнавали об этом и всю ответственность за крестьянское движение перекладывали на нижестоящих советских функционеров, обвиняя их во всех смертных грехах. Причем причины противозаконной деятельности искали в скрытом кулачестве и связях с белогвардейцами. Например, председатель Самарского губисполкома Л. Сокольский в своем докладе СНК от 13 мая 1919 г. о причинах крестьянского восстания в губернии писал: «Злоупотребления должностных лиц и насилия, чинимые в деревне, служили другой решающей причиной мартовских восстаний. Кулаки, пробираясь на ответственные должности волостных и сельских Советов, своим поведением сознательно подрывали советскую власть. Ими чинились незаконные поборы и реквизиции»{711}.

Документы свидетельствуют, что конкретные исполнители — «стрелочники» — были вынуждены заниматься очень трудной и «грязной работой». И в большинстве случаев выполняли они ее не из-за своих садистских наклонностей [хотя были среди них и такие типы. — В. К.], а в рамках той политики, которая проводилась государством. На принудительные, насильственные действия по отношению к крестьянству имелись соответствующие полномочия. И то, что многие представители власти переходили грань дозволенного, в большинстве случаев объяснялось безысходностью ситуации. Ну как иначе, без применения насилия, можно было, например, выполнять продразверстку 1919–1920 гг., когда у крестьян просто не было необходимых запасов хлеба! Или как нужно было по-другому бороться с дезертирством, если дезертир в деревне — каждый второй да еще оказывает вооруженное сопротивление! В этой связи весьма показательны показания арестованного за превышение полномочий командира реквизиционно-карательного отряда Н.А. Черемухина, действовавшего в правобережных уездах Саратовской губернии летом 1919 г. Приведем небольшой отрывок из этих показаний, данных следствию 9 октября 1919 г.: «27 июня бой с “зелеными” и восставшими крестьянами под Белой Малиновкой Балашовского уезда, я разбил их и решительными действиями (сжег 283 двора этого села), сразу ликвидировал восстание…Это обстоятельство обратило на меня внимание Центра, и я был назначен начальником укрепленного района Аркадак-Ртищево — Сердобск и командующим отрядами по очистке Саратовской губернии от банд, преимущественно кулаков и дезертиров. Мандат не мог точно и определенно очертить и перечислить цикл репрессий, предоставляя мне право расстрела… За время с 18 июля по 22 сентября расстреляно мною в уездах 130 человек… О расстрелах вообще я доводил до сведения т. Троцкого и т. Калинина, а также т. Крыленко и некоторых товарищей г. Саратова. Келейно ничего мною не делалось, и я считаю огромным преступлением скрывать характер своей работы от ответственных партийных работников»{712}.

По нашему мнению, главную ответственность за методы исполнения государственной политики в деревне несла центральная власть, поскольку именно она определяла ее конкретное содержание и механизмы реализации. Что же касается исполнителей-«стрелочников», то другого «человеческого материала» у нее просто не было. В тех конкретных условиях, которые сложились в деревне, власти на местах не могли действовать иным способом, кроме как насилием и принуждением.

Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. подавлялось всей мощью Советского государства. Предпринятые при этом властью действия свидетельствуют о том, что по своему размаху и ожесточенности оно не уступало крестьянскому движению в других регионах страны. Тот факт, что только с помощью регулярных частей Красной армии удавалось гасить крестьянский протест, позволяет утверждать, что действительно существовал наряду с основным фронтом Гражданской войны крестьянский фронт, где противостояние сторон имело столь же ожесточенный характер и такие же трагические последствия. Принимая во внимание усилия, направленные большевиками на борьбу с повстанцами, можно констатировать, что у крестьян не было никаких шансов устоять перед натиском репрессивной мощи государства. В то же время предпринятые меры свидетельствуют о прочности советской власти, ее гибкости, способности в полную силу использовать против непокорных крестьян все имеющиеся в ее распоряжении средства. На наш взгляд, выработанная советским военно-политическим руководством тактика борьбы с крестьянским повстанчеством в Поволжье в годы Гражданской войны была оптимальной, применимой в любой аналогичной ситуации, в любой стране мира.

В то же время, признавая решающим фактором подавления крестьянского движения в Поволжье военную силу Советского государства, следует отметить, что так было в период с 1918 г. по первую половину 1921 г. включительно. В последующий период решающими факторами стали политический и экономический. В итоге крестьянское движение завершилось не в результате силового давления государства, а под воздействием его новой политики.

РАЗДЕЛ III. КОЛИЧЕСТВЕННЫЕ И КАЧЕСТВЕННЫЕ ПОКАЗАТЕЛИ КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ В ПОВОЛЖЬЕ В 1918–1922 гг.

Глава 1. КОЛИЧЕСТВЕННЫЕ ПОКАЗАТЕЛИ КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ

§ 1. Официальная статистика крестьянских выступлений

Существует официальная статистика крестьянских выступлений в Поволжье в 1918–1921 гг., составленная по отчетным донесениям органов ВЧК-НКВД-Красной армии. В ходе фронтального просмотра информационных материалов данных ведомств нами обнаружены документы, содержащие подобную информацию. Имеющиеся в них сводные данные о динамике крестьянского движения в регионе в рассматриваемый период далеко не полны и нуждаются в уточнении{713}.

Об этом можно судить, например, по выявленным отчетам секретного отдела (СО) ВЧК и бюро печати Наркомата внутренних дел, содержащих сводные показатели по крестьянским восстаниям на территории Поволжья в 1918–1919 гг. Так, согласно данным, полученным СО ВЧК на основе информации губернских чрезвычайных комиссий, в 1918 г. на территории Поволжья (в Самарской, Симбирской, Саратовской, Пензенской, Казанской, Царицынской, Астраханской губерниях) было зафиксировано 48, а в 1919 г. — 34 крестьянских восстания{714}. По нашим расчетам, основанным на изученных материалах, в 1918 г. в Поволжье было отмечено не менее 104 крестьянских выступлений [без выступлений на территории Самарского Комуча. — В. К.], а в 1919 г. — не менее 73, т. е. почти в два раза больше, чем по данным ВЧК (табл. 7 настоящей главы).

Неточность официальных цифр, полученных по линии ВЧК, можно показать на примере годовых и месячных погубернских данных этого ведомства, основанных на информации местных губчека (табл. 1–3).

Таблица 1{715}

Восстания в Поволжье в 1918 г. (по данным секретного отдела ВЧК, основанных на отчетных материалах губчека)[2]

Губернии Количество восстаний Число жертв восстания при подавлении Число погибших в ходе восстания Расстреляно за восстание Расстреляно за призыв к восстанию Расстреляно за бандитизм Астраханская 3   386       Казанская 3 196 10 80     Пензенская 9 9 15 25 128 8 Саратовская 7   34 146 4 4 Симбирская 9 9 5   31   Самарская 10 5   49 9 6 Царицынская 7 10 7 39   16 Итого: 48 229 457 339 172 34

Таблица 2{716}

Восстания в Поволжье за период с 1 января по 1 мая 1919 г. (по данным секретного отдела ВЧК, основанных на отчетных материалах губчека)

Губернии Количество восстаний Число жертв восстания при подавлении Число погибших в ходе восстания Расстреляно за участие в восстании Расстреляно за призыв к восстанию Расстреляно за бандитизм Астраханская 2   53 203 16 5 Казанская 4 225 14       Пензенская           4 Самарская 1     6 26 2 1 Саратовская 4     8 3 4 Симбирская 2   2       Царицынская 2 3   23    

Таблица 3{717}

Статистические данные секретного отдела ВЧК о восстаниях в Поволжье за май-июнь 1919 г.

Губернии Всего восстаний Из них Кулацко-левоэсеровских Белогвардейских «Зеленых» Мобилизованных Расстреляно за участие в восстании Расстреляно за призыв к восстанию Казанская 5 4 1     11   Пензенская 2     1 1 10 14

Сравнительный анализ данных, приведенных в табл. 1 и выявленных нами материалов показал, что из поля зрения органов учета ВЧК выпали прежде всего «малые формы» крестьянского движения. Оказались учтены только «высшие формы» — вооруженные восстания, в ликвидации которых принимали участие губернские Ч.К. В остальных случаях крестьянские протесты не фиксировались. Например, не были учтены межобщинные конфликты из-за передела пахотной земли и других сельскохозяйственных угодий, распространенные в регионе в первой половине 1918 г. Кроме того, из поля зрения ВЧК выпали все выступления крестьян, закончившиеся бескровно, в ликвидации ЧК не участвовала. В то же время сама статистика вооруженных восстаний не отражает в полной мере данную форму крестьянского протеста.

Из содержания табл. 2–3 следует, что за период с января по июнь 1919 г. в Поволжье произошло 22 восстания, в ходе которых «за восстание», «призыв к восстанию» и «бандитизм» было расстреляно 333 человека. По нашим расчетам, в указанный период на территории региона было не менее 42 крестьянских выступлений, при подавлении которых власть в 21 случае использовала силу{718}. При этом только в марте 1919 г. во время операции по ликвидации «чапанного восстания», согласно приведенным в отчете командующего 4-й армии М.В. Фрунзе данным, карателями было убито не менее 1000 повстанцев. Кроме того, было расстреляно «свыше 600 главарей и кулаков»{719}. В это же время в Саратовской губернии только в Сердобском уезде в с. Бакуры карательный отряд расстрелял 60 человек, тогда как в сводной таблице за первое полугодие 1919 г. речь идет всего лишь о 15 расстрелянных повстанцах{720}.

Подобная ситуация характерна и для сводных данных наркомата внутренних дел. Так же как и ВЧК, наркомат собирал сведения о крестьянских восстаниях по своим каналам, в частности, от отделов управления губисполкомов, а также из местных и центральных периодических изданий, анализом которых занималось действовавшее при наркомате бюро печати. Затем выпускались специальные месячные и двухмесячные сводки и бюллетени под заголовками: «О кулацких восстаниях», «Сводка о столкновениях», «Из донесений с мест о контрреволюционных выступлениях и заговорах против советской власти» и т. п. Обратимся к данным источникам (табл. 4–6).

Таблица 4.{721}

Из сводок бюро печати НКВД о восстаниях в Поволжье в июле-декабре 1918 г.[3]

Губернии Июль Август Сентябрь Октябрь Ноябрь Декабрь Пензенская   4 3 1 4   Саратовская 2 6 6   4 1 Самарская   2 1     1 Астраханская   1       2 Симбирская     1       Казанская         1 1

Таблица 5.{722}

Из сводок бюро печати НКВД о столкновениях за июль-ноябрь 1918 г.

Губернии Июль Август Сентябрь-Октябрь Октябрь Ноябрь Пензенская 2 3 3   2 Казанская 2 5 1     Симбирская 1 1 4 2 1 Саратовская 2 7 1 1 2 Самарская   5 1 1 1 Астраханская       1  

Таблица 6.{723}

Оперативная сводка «Из донесений с мест о контрреволюционных выступлениях и заговорах против советской власти за январь и февраль месяцы 1919 г.»

Название губернии На почве чего произошло восстание Мероприятия власти Казанская Хлебная монополия Мятеж ликвидирован. Расстреляно 2, арестовано 7, убито несколько красноармейцев 1 Пензенская Продовольственная Мобилизация   1 1 Самарская   1 Убито 6 красноармейцев

Из содержания табл. 4–6 видно, что в них, так же как и в сводках ВЧК, получили отражение только факты крестьянских восстаний, а не всех форм крестьянского движения. Причем данные НКВД не совпадают с данными ВЧК. По линии СО ВЧК в 1918 г. было учтено 48 восстаний, бюро печати НКВД зафиксировало 41 восстание. То есть в сводках НКВД факты крестьянского движения отражены неполно.

Это доказывается и другими примерами. Так, в октябре 1918 г. в Саратовской губернии было зафиксировано три случая крестьянского протеста, в том числе два выступления, закончившихся расстрелами зачинщиков{724}. В табл. 4 данный факт не учтен, а в табл. 5 зафиксирован лишь один случай «столкновения». В ноябре 1918 г. в губерниях Поволжья не менее тринадцати раз использовались вооруженные силы для подавления крестьянских выступлений{725}. В табл. 5 таких случаев зарегистрировано всего восемь. В сводке НКВД «О контрреволюционных выступлениях и заговорах против советской власти за январь и февраль месяцы 1919 г.» (табл. 6) факты крестьянского протеста учтены на территории трех губерний Среднего Поволжья. По нашим сведениям, в этот период они имели место и в других губерниях региона. В частности, в Симбирской губернии — менее шести, в Саратовской — не менее двух{726}.

Несмотря на неполноту учета, сводки бюро печати НКВД являются важным источником для изучения основных аспектов крестьянских выступлений. В частности, в них можно найти сведения о составе участников выступлений, их причинах и результатах. Например, оценивая крестьянские восстания как кулацкие, сводки, тем не менее, содержат информацию, указывающую на смешанный состав повстанцев. Крестьянские выступления группируются на основе такого критерия как «от кого исходила агитация»: в одном случае повстанцев называют «кулаками», в другом — «крестьянами», «местными жителями» и т. д. (табл. 1 приложения 2).

Согласно данным, приведенным в табл. 1, в сводках НКВД из 41 зарегистрированного во второй половине 1918 г. восстания в Поволжье выделяются шесть восстаний чисто крестьянских по составу участников, четырнадцать — со смешанным составом и только семнадцать — кулацких. Это опровергает официальную трактовку характера крестьянского движения как кулацкого, поскольку даже информационные службы, столкнувшись с масштабностью крестьянского протеста, были вынуждены признать факт участия в нем разных групп крестьян, и отразить это в своих отчетах.

В этом контексте значительный интерес для исследователей представляют уже упомянутые «тематические сводки» Наркомата внутренних дел за 1918 г.: «О столкновениях на почве продовольственной и общей неурядицы», «О расстрелах по приговорам советской власти», «О расстрелах, произведенных противниками советской власти» и др. Прежде всего они подтверждают общекрестьянский характер движения, хотя и написаны языком официальной пропаганды. Содержащаяся в этих сводках информация позволяет судить о масштабах крестьянского недовольства продовольственной политикой большевиков, так как в них учтены факты вооруженных столкновений продотрядов, отрядов ВЧК и Красной армии с населением в ходе реализации закона о хлебной монополии, названы участники этих столкновений и число пострадавших с обеих сторон. Это дает возможность оценить не только масштабы движения, но и степень его ожесточенности (табл. 2–3 приложения 2).

Из приведенных в табл. 2 данных видно, что во второй половине 1918 г. в регионе было зафиксировано не менее 50 вооруженных стычек «на продовольственной почве и почве общей неурядицы». Столкновения имели место во всех губерниях Поволжья, что подтверждает единообразие причин крестьянского движения в различных его районах и свидетельствует о его размахе. Из 50 учтенных столкновений крестьянскими по составу участников было 16. Авторы сводок разделили их на кулацкие (12 случаев) и крестьянские (4 случая). Факт выделения в отдельную графу «крестьянских столкновений» весьма красноречив, поскольку еще раз опровергает официальный миф советской пропаганды о кулацком характере крестьянского движения.

На наш взгляд, как «крестьянские» можно определить выступления не только специально отмеченные, но и другие случаи «столкновений», приведенных в табл. 2. В частности, под это понятие вполне подходят столкновения с мобилизованными (1 случай) и толпой (4 случая). Кроме того, учитывая, что подавляющее большинство столкновений происходило «на продовольственной почве» и в ходе их пострадали красноармейцы, продотрядовцы и местные активисты, к ним правомерно отнести и большинство столкновений с так называемыми «контрреволюционными бандами», состоящими на 90% из крестьян. Таким образом, крестьянскими по составу участников станут уже не 16, а, как минимум, две трети учтенных органами НКВД случаев вооруженных столкновений «на продовольственной почве». Это еще раз подтверждает общекрестьянский характер движения.

В табл. 2–3 приложения 2 приведены данные, характеризующие потери сторон в ходе вооруженных столкновений в регионе во второй половине 1918 г. Из табл. 2 следует, что в данный период жертвами крестьянского насилия стали 120 представителей советской власти. Было ранено 17 продармейцев, 12 комиссаров и 8 красноармейцев, убито — 26 продармейцев, 19 красноармейцев, 17 членов исполкомов, 13 комиссаров, 8 активистов (агитаторов, агентов и т. д.). Всего от рук крестьян пострадало 120 человек, в том числе погибло 83 человека. По составу жертв хорошо просматриваются причины крестьянского недовольства. Наибольшее число убитых и раненых продармейцев, красноармейцев и комиссаров убедительно свидетельствует, что основной конфликт между властью и деревней шел по линии продовольственной политики и мобилизаций в Красную армию.

Данные табл. 3 характеризуют масштабы террора в регионе в 1918 г. Обе стороны стоили друг друга: на подвластной Самарскому Комучу территории было расстреляно 1991 человек, в советских губерниях Поволжья — 1555 человек. В то же время вызывают сомнения приведенные в таблице данные о числе расстрелянных кулаков: 55 человек из 1555, всего 3,5%. Они не соответствуют действительности. Реальные цифры расстрелянных крестьян скрываются за так называемыми «лицами не установленного социального положения», которых в табл. 3 числится 837 человек.

Чтобы доказать это, обратимся к содержанию табл. 1 настоящей главы и табл. 1 приложения 2. В табл. 1 главы приведены данные о числе расстрелянных за призыв к восстанию и участие в нем. То, что подавляющее большинство из них были крестьяне, однозначно следует из табл. 1 приложения 2, где дан анализ восстаний по составу участников. Согласно данным табл. 1, в 1918 г. в Поволжье за участие в восстаниях, призывы к нему, а также за бандитизм было расстреляно 545 человек. Поскольку это были участники крестьянских выступлений, вряд ли стоит сомневаться, что большинство из них являлось крестьянами.

Этот вывод подтверждается анализом статистических сведений о репрессиях по отношению к различным категориям населения, содержащихся в отчетах губернских чрезвычайных комиссий. Так, например, в итоговом отчете Пензенской губчека о деятельности в годы Гражданской войны указывается, что в 1918 г. ею были расстреляны «за участие в контрреволюции» 41 кулак и 49 крестьян. В табл. 3 приложения 2, составленной по данным бюро печати НКВД, речь идет всего лишь о 22 расстрелянных кулаках, т. е. информация не полная. Согласно отчету Пензенской губчека, число расстрелянных крестьян в 1918 г. составило 20% от общего числа расстрелянных{727}.

Сравнивая число погибших в ходе подавления крестьянского движения в регионе в 1918 г. с обеих сторон, можно констатировать, что на 83 представителей советской власти, убитых повстанцами на всей территории региона, только в одной Пензенской губернии приходится 90 расстрелянных крестьян.

При анализе статистических данных о динамике крестьянского движения в Поволжье в рассматриваемый период, содержащихся в информационных материалах ВЧК-ОГПУ-НКВД, нельзя не остановиться на таком ценнейшем источнике как отчеты губернских Ч.К. В них содержатся обобщенные сведения о репрессивной политике советской власти на территории губернии в отчетный период: о числе арестованных, расстрелянных, посаженных в концлагерь и т. д. Эти документы позволяют показать на микроуровне место крестьянского протеста в общем фронте «контрреволюционных сил», действовавших в губернии в годы Гражданской войны, и таким образом оценить, насколько серьезной была данная проблема для власти.

Возьмем для примера уже цитированный выше отчет Пензенской губчека, в частности, содержащиеся в нем сведения о динамике крестьянского движения в регионе (табл. 4–6, 8, 9 приложения 2).

Из приведенных в таблицах данных следует, что крестьяне являлись самой многочисленной в количественном отношении социальной группой, привлекавшейся к ответственности губернской Ч.К. Их больше всего арестовывали, расстреливали, заключали в тюрьму Именно их чаще, чем какую-либо другую категорию населения, привлекали к ответственности за участие «в контрреволюции» и «в восстании». Как видно из табл. 4, в 1918–1920 гг. крестьяне («кулаки» плюс «крестьяне») в общей массе арестантов губчека составлял почти 40%, а среди арестованных «по обвинению в контрреволюции» и «по обвинению в восстании» соответственно 34,2% и 77% (табл. 9). Каждый третий арестант в Пензенской губернской тюрьме был крестьянином (табл. 6). Среди расстрелянных доля крестьяне составляла в среднем за 1918–1920 гг. 25,5%. Но при этом следует учесть, что в 1919 и 1920 гг. в общей массе расстрелянных крестьян было почти половина, соответственно 43% и 46%. Губчека осободила почти 62% арестованных крестьян: 50, 2% — «кулаков», 63% — «крестьян» (табл. 7). Однако не следует забывать, что не в заключении осталось 830 человек, что значительно превосходило численность других категорий населения, оказавшихся объектом внимания чрезвычайной комиссии.

Изложенные факты, характерные и для других губерний Поволжья, красноречиво свидетельствуют о том, что «крестьянская проблематика» находилась в центре внимания органов ВЧК и была важнейшим направлением их работы. Они указывают на размах крестьянского движения, представлявшего наибольшую опасность для власти, по сравнению с другими антисоветскими силами, действовавшими в тылу Красной армии.

Как уже отмечалось, третий и четвертый этапы истории крестьянского движения в Поволжье, охватывающие период со второй половины 1920 по 1922 г. включительно, явились его кульминацией: в регионе развернулась настоящая крестьянская война. Ее организационной формой стало массовое повстанческое движение. На всей территории региона действовали крестьянские вооруженные отряды, применявшие партизанскую тактику рейдовой войны. Именно они, а не сами по себе крестьянские волнения в конкретных селениях стали главной проблемой власти. Поэтому начиная со второй половины 1920 г., органы, занимавшиеся учетом фактов крестьянского недовольства, переключают свое внимание на крестьянское повстанчество. По линии ВЧК-ОГПУ и Красной армии, непосредственно задействованных на «крестьянском фронте», собирается оперативная информация о численности «банд», районах их действия, главарях. При этом сведения о крестьянских выступлениях по-прежнему фиксируются на уровне отчетов губернских ЧК (бюллетеней, сводок), а также сводок секретного отдела ВЧК{728}. Но сводные статистические данные о крестьянских восстаниях за 1920–1922 гг., как это было в 1918–1919 гг., видимо, уже не составляются. Подобной информации в архивах мы не обнаружили. В то же время там широко представлены документы ВЧК-ОГПУ-Красной армии, содержащие оперативные сведения о повстанческом движении в Поволжье в указанный период, в том числе его количественные показатели. В частности, ценным источником является сводная таблица «Группировка и численность “банд”, действовавших на территории Приволжского военного округа в течение 1921 года», составленная в штабе РККА (табл. 13 приложения 2). Она дает наиболее полное представление о территории и масштабах повстанческого движения в Поволжье в 1921 г., поскольку составлена на основе оперативной информации агентуры ВЧК и командования воинских подразделений.

Содержащиеся в табл. 9 сведения указывают, что в 1921 г. эпицентры повстанческого движения в регионе были сосредоточены на Левобережье Волги. Численность повстанцев в момент его кульминации, в марте 1921 г., достигала более 10 000 человек. Наибольшей активностью отличались крестьянские отряды под командованием Попова, Пятакова, Аистова, Сарафанкина, Серова.

В данном случае речь идет о количественной характеристике высшей формы крестьянского движения на тот момент — вооруженного повстанчества. Что же касается других его форм, то о них, как уже сообщалось нами, аналогичной статистики заинтересованными учреждениями не велось. Между тем, в это время территория региона была охвачена массовыми стихийными волнениями крестьян на почве голода, ставшего следствием Гражданской войны и политики «военного коммунизма». Они также нуждаются в учете.

Подводя итог анализу имеющейся в нашем распоряжении информации о количественных показателях крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг., можно заключить, что она имеет большое значения для понимания его реальных масштабов. Прежде всего данная информация дает исчерпывающее представление о высших формах крестьянского противостояния власти: восстаниях и вооруженном повстанчестве. Но ими не исчерпывался крестьянский протест. Поэтому приведенная статистика нуждается в дополнении, в учете «малых форм» крестьянского движения: локальных стихийных выступлений, внутридеревенских и межобщинных конфликтов и т. п.

§ 2. Методика и результаты расчетов количественных показателей крестьянского движения

На основе анализа информационных материалов ВЧК-ОГПУ-Красной армии-НКВД, других выявленных документов, ранее опубликованных документальных сборников, монографий и статей нами получена целостная картина крестьянского движения в регионе в годы Гражданской войны, позволяющая определить его количественные параметры. Под последними мы понимаем количество выступлений, конкретные их причины и повод, число задействованных в них участников, территория, число жертв с той и другой стороны.

В историографии существуют следующие методики подсчетов крестьянских выступлений: 1. За единицу учета берется селение (имение), охваченное волнением; 2. Учитывается селение в сочетании с числом населения; 3. За единицу учета берутся факты проявления крестьянского движения; 4. Учитываются отдельно и факт, и количество селений, и людей в них; 5. Крестьянское движение учитывается по его формам. При учете количества крестьянских выступлений исследователи говорят об особой важности качественных показателей — остроте борьбы, уровне организованности, идеологичности протеста. Большинство авторов сходятся во мнении, что определяющим показателем при отборе, учете того или иного случая крестьянского выступления является факт противодействия ему со стороны власти. По-разному решается и проблема многоформных волнений: в зависимости от исторического периода в научный оборот вводятся те или иные формы, характерные для данного периода{729}.

При расчете количественных показателей крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг. за единицу учета брался факт крестьянского выступления, конкретное проявление крестьянского протеста в той или иной форме, в конкретном селении или более крупных административно-территориальных единицах (группе селений, волости, уезде), вызвавших реакцию и противодействие власти. Многоформные волнения (крупные восстания) учитывались только раз, с дальнейшим анализом по ходу исследования. Массовое повстанчество, рейдовая война повстанческих отрядов в 1920–1922 гг. учитывались по наиболее ярким фактам их активности в регионе (захват крупных населенных пунктов, решающие вооруженные столкновения, бои с частями специального назначения). При описании факта крестьянского движения определялись крайние даты события, губерния, место выступления (селение, волость, уезд, группы селений, волостей, уездов), формы выступления, его причины или повод, число участников, руководители — вожаки выступления, выдвинутые крестьянами лозунги и требования, применение вооруженной силы участниками выступления и властью, число жертв и пострадавших от него и в ходе ликвидации как с крестьянской стороны, так и с противоположной. Датировка события давалась та, которая указывалась в источнике. В случае отсутствия в документе точной даты выступления учитывалась дата составления документа, в котором сообщалось об этом событии.

Проблема количественного учета крестьянской активности в период Гражданской войны имеет свои особенности. Главные из них — разрозненность, противоречивость и неполнота сведений в официальных документах, обусловленные недостатками работы органов учета соответствующих ведомств. Как уже указывалось выше, фиксация фактов крестьянского противодействия большевистской власти шла по линии трех ведомств ВЧК-ОГПУ, Красной армии и НКВД. Наибольшей полнотой отличались сведения ВЧК — органа, непосредственно занимавшегося борьбой с крестьянским движением. Именно в них приводятся конкретные статистические данные о количестве крестьянских выступлений в конкретных губерниях за отчетный период. Кроме того, в сводках и информационных отчетах ВЧК содержится наиболее полная информация по отдельным крестьянским выступлениям{730}. Но и в них не всегда фиксировались истинные причины выступлений, повторялись штампы о кулацком характере движения, искажались названия селений и т. д. То же самое можно сказать о сводках военного ведомства и Наркомата внутренних дел. Они лишь фиксировали факты, но редко давали им развернутую характеристику, повторяя общие недостатки. Поэтому в такой ситуации единственным выходом для исследователя становится скрупулезный сбор информации из разных источников, их перепроверка и подача в такой форме, какая возможна в каждом конкретном случае.

Именно таким образом нами решалась проблема количественного учета крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг. В качестве единицы выступления был взят факт крестьянского противодействия власти. Критерием отбора являлось качественное содержание события. Поэтому в зависимости от обстоятельств за единицу учета бралось крестьянское выступление в одном селении, волости, уезде или сразу в нескольких. В частности, несколько выступлений учитывались как единичный факт крестьянского движения в том случае, если они были «звеньями одной цепи», т. е. вызваны общими причинами и организационно связаны. Это объясняет отсутствие прямой зависимости между количественными показателями и масштабностью крестьянского протеста. Например, крупные крестьянские восстания, охватывавшие сотни сел и деревень, не дробились в соответствии с количеством восставших селений, а учитывались как единичный факт. В то же время, выступление крестьян одного села фиксировалось в качестве единицы движения, если оно имело локальный характер и не оказало влияния на другие крестьянские выступления в волости, уезде, губернии. Исходя из данного обстоятельства, предложенная нами статистика должна рассматриваться в комплексе, с учетом качественного содержания каждого конкретного случая. В зависимости от полноты информации, выявленной в источниках, при учете каждого факта крестьянского движения устанавливалось конкретное селение, где оно происходило, если такой информации не было — то волость, уезд, губерния. Аналогичным образом решалась проблема полноты выявления таких количественных показателей, как число участников, жертв и др.

Руководствуясь охарактеризованной выше методикой учета крестьянской активности, мы смогли получили такие количественные показатели крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг.: количество и причины выступлений, формы движения, число участников (табл. 7–9 настоящей главы и табл. 10–11 приложения 1).

Таблица 7.{731}

Динамика крестьянского движения в Поволжье в 1918–1920 гг.

Губернии 1918 г.[4] 1919 г. 1920 г. Количество выступлений Количество выступлений Количество выступлений Самарская 14 15 27 Симбирская 14 8 10 Саратовская 35 17 31 Пензенская 27 16 11 Казанская 11 14 13 Уфимская     4 Астраханская 2 1   Царицынская 1   8 Область немцев Поволжья   2 4 Итого 104 73 108

Таблица 8.{732}

Формы крестьянского движения в Поволжье в 1918–1921 гг.

Формы движения 1918 г.[5] 1919 г. 1920 г. 1921 г. Итого Восстания 10 8 8 4 30 Волнения 87 47 58 66 257 Другие формы 7 18 42    

Таблица 9.{733}

Количество, причины и формы крестьянских выступлений на территории Самарского Комуча во второй половине 1918 г.

№ п/п Форма движения Причины Количество 1 Волнение Против мобилизации в Народную армию 19 2 Волнение Против власти Комуча 6 3 Волнение Против действий бывших помещиков по возврату захваченного у них крестьянами имущества, земли и т. п. 2 4 Другая форма (партиизанское движение) Против власти Комуча 2 5 Волнение Против восстановления земства 1 6 Восстание Против власти Комуча 1 7 Другая форма Крестьянский губернский съезд в Казани поддержал мятеж левых эсеров 1 8 Другая форма VI Самарский губернский крестьянский съезд против мобилизации 1 9 Другая форма (уездный крестьянский съезд) Против мобилизации в Народную армию 1 Итого: 34

В табл. 7 отсутствуют данные о динамике крестьянского движения в Поволжье в 1921–1922 гг. по причине того, что этот период качественно отличается от предшествующих. Это время крестьянской войны, принявшей форму массового повстанчества. В связи с этим мы рассматриваем действия повстанцев как факты, единицы крестьянского движения. Но поскольку, как это видно из табл. 9 приложения 1, повстанческие отряды оперировали на всей территории региона, количественно учесть все их операции, так же как и их последствия в плане влияния на крестьянство, весьма проблематично. Поэтому при анализе динамики крестьянского движения в данный период нами избран другой путь: были учтены только факты крестьянских восстаний и волнений в регионе как формы, поддающиеся учету (табл. 8).

По этой же причине не были включены в итоговую табл. 7 данные о крестьянских выступлениях на территории самарского Комуча. На наш взгляд, в данном случае речь идет о разных политических режимах, а следовательно, существенных различиях в ситуации на контролируемых ими территориях. Поэтому факты крестьянского движения в зоне власти Самарского Комуча выделены в отдельную таблицу

В табл. 13 приложения 1 не указаны причины крестьянских выступлений в регионе в 1921–1922 гг. Объясняется это тем, что в данный период все они проходили под лозунгом отмены продразверстки и в той или иной форме были связаны с тяжелейшим продовольственным положением, голодом, охватившим регион. Таким образом, продразверстка и голод — вот две основные причины крестьянского движения в этот период. Других причин фактически не было. Поэтому мы посчитали нецелесообразным воспроизводить в табл. 11 содержащиеся в документах ВЧК-ОГПУ-Красной армии различные интерпретации одних и тех же обстоятельств.

Из содержания табл. 7 видно, что в 1918 и 1920 гг. в регионе произошло больше крестьянских выступлений, чем в 1919 г. Однако следует учесть, что в 1919 г. регион потрясло одно из крупнейших в годы Гражданской войны крестьянских восстаний — «чапанная война», которое своими количественными характеристиками покрывает указанный «недобор». Кроме того, нельзя забывать, что в 1919 г. Поволжье оказалось в зоне активных фронтовых действий Красной армии с армиями Колчака и Деникина. Это не могло не повлиять на интенсивность крестьянского движения.

В табл. 8 представлены формы крестьянского протеста. Их количественные показатели не совпадают с приведенной выше статистикой крестьянских выступлений, составленной органами учета ВЧК-НКВД (см. табл. 1–3 настоящей главы). Напомним, что, согласно данным секретного отдела ВЧК, в Поволжье в 1918 г. было зарегистрировано 48 восстаний, в 1919 г. — 34. В табл. 8 речь идет всего лишь о 10 восстаниях в 1918 г. и в следующем. Подобное несоответствие объясняется принципиальным различием в подходах органов учета ВЧК-НКВД и автора настоящей монографии к определению понятия «восстание». Для ВЧК и НКВД восстаниями считались все случаи крестьянского протеста, сопровождавшиеся применением силы в ходе их подавления.

По нашему мнению, данный подход не совсем правомерен, поскольку в таком случае игнорируются масштабы явления и его качественная сторона: восстаниями считаются выступления крестьян одного села, локальные, закончившиеся в течение короткого времени без значительного числа пострадавших и одновременно выступления, более массовые по числу участников, более продолжительные по срокам и более ожесточенные по числу жертв с той и другой стороны. Исходя из данного факта, мы предлагаем следующую методику классификации крестьянских выступлений: выделение двух основных форм активного проявления крестьянством своего недовольства властью и собственным положением — восстание и волнение. Восстание — это более высокая, по сравнению с волнением, форма проявления крестьянского протеста. Оно отличается от волнения несколькими параметрами. Во-первых, восстание — более крупная форма. В нем принимает участие значительная масса населения, как правило, нескольких селений, волостей, уездов, губерний. Во-вторых, оно характеризуется высокой степенью ожесточенности, применением насилия с той и другой стороны. Для подавления восстания властью выделяются крупные (значительные) вооруженные силы (более сотни человек, пулеметы и т. д.), а не отдельные мелкие группы милиционеров, красноармейцев, продотрядовцев. В ходе восстания происходят серьезные вооруженные столкновения с карательными войсками, сопровождающиеся большим числом жертв, а не отдельными пострадавшими, как это бывает во время волнений. В-третьих, восстание имеет более высокую степень организации. Восставшие создают руководящие органы восстания, выпускают воззвания, обращения к населению и власти. В-четвертых, восстание оказывает влияние на соседние селения, вовлекая их в движение или стимулируя общее недовольство властью, которое проявится позднее в форме открытого выступления. Проще говоря, восстание не проходит незаметным для окружающих селений и оказывает на них прямое или опосредованное воздействие. В то же время восстание имеет много общего с волнением.

И восстание и волнение являются результатом стихийного протеста крестьянства. И то и другое многочисленны по составу участников, сопровождаются применением силы со стороны власти, оказывают воздействие на крестьян близлежащих селений. Однако все же восстание более крупная форма движения, имеющая другое качественное содержание.

Для волнения, на наш взгляд, подходит широко распространенное в дореволюционной литературе и в современной публицистике определение «бунт».

Его отличает от восстания более низкий уровень организации, власть уделяет волнению относительно меньше «внимания». Волнение внезапно начинается и быстро заканчивается. Оно не требует от власти больших усилий для ликвидации. Как правило, дело ограничивается посылкой агитаторов или небольших вооруженных «отрядов устрашения». Кроме того, волнения усмиряются своевременным удовлетворением властью выдвинутых в их ходе требований, оперативным устранением явных причин недовольства.

Исходя из предложенной методики, в табл. 11 приложения 2 дан перечень крестьянских выступлений, попадающих под определение «восстание». По нашему подсчету, в Поволжье в 1918–1921 гг. было не менее 30 крестьянских восстаний и 258 волнений{734}. Таким образом, часть зарегистрированных органами ВЧК восстаний в соответствии с нашей методикой перешло в категорию волнений, не потеряв при этом своего качественного содержания.

Следует заметить, что в общем списке оказались неравноценные по весу «чапанная война», «вилочное восстание» и восстания в отдельных селениях и уездах. В этом состоит главный недостаток предложенной системы учета, ибо она объединяет в единую цепь мелкие и крупные крестьянские восстания, затушевывая тем самым качественную сторону явления. С аналогичной проблемой мы сталкиваемся и при учете крестьянских волнений. Выходом из подобной ситуации может быть дробление крупных восстаний на сумму мелких, исходя из территориальной принадлежности. Такая методика в несколько раз увеличивает количество крестьянских выступлений и позволяет более полно их фиксировать в плане общего статистического учета всех фактов крестьянского движения в регионе в рассматриваемый период. Однако при этом мы упустим из виду качественную сторону движения, в ущерб ей мы получим голую статистику, мало что дающую для понимания сути проблемы! Поэтому, на наш взгляд, предложенный вариант является оптимальным: фиксировать и крупные, и мелкие крестьянские восстания как равноценные статистические единицы. Одновременно в рамках анализа масштабных крестьянских восстаний, выделенных в отдельные факты в силу их качественного отличия от остальных, необходимо охарактеризовать количественные параметры: число охваченных восстанием селений, число участников, жертвы конфликтующих сторон.

В табл. 8 и 9 имеется графа «Другие формы движения». В данном случае речь идет о формах крестьянского движения, не подпадающих под определения «восстание» и «волнение». К их числу мы отнесли такие проявления крестьянского недовольства политикой власти и своим положением: оппозиционные крестьянские сходы, волостные, уездные и губернские съезды; конфликты между общинами на почве передела пахотной земли и сельскохозяйственных угодий, а также по другим вопросам; противодействие волисполкомов мероприятиям советской власти; несанкционированные перевыборы местных Советов; коллективные письменные жалобы, приговоры; дезертирство вне открытых массовых выступлений; выпуск прокламаций, листовок антиправительственного содержания; мятежи воинских соединений в зоне крестьянского движения; отказы от выполнения государственных повинностей, не вылившиеся в открытые формы протеста; антиправительственная агитация религиозных сектантов и групп верующих; факты насилия по отношению к представителям власти, не вызвавшие открытых выступлений, и др. На наш взгляд, перечисленные формы крестьянского движения не могут игнорироваться исследователями, так как они являются более низкими формами протеста и характеризуют крестьянское недовольство властью и своим положением на другом, более низком уровне. Без их учета невозможно понять причин резких всплесков крестьянской активности в ходе массовых волнений и восстаний, причин их ожесточенности. Они были постоянно «тлеющими углями», могущими превратиться в костер при малейшем «дуновении»: ужесточении налогового пресса государства или его военно-мобилизационной политики.

В табл. 12 приложения 2 приведен перечень причин крестьянского движения в регионе в 1918–1920 гг. Следует отметить, что крупные крестьянские восстания («чапанная война», «вилочное восстание» и др.) были вызваны целым комплексом причин. В этом случае при составлении таблицы эти последние учитывались отдельно для своей группы. Например, чапанная война» в марте 1919 г. началась из-за недовольства крестьян продразверсткой, чрезвычайным налогом, возложенными на них властями трудовыми повинностями. Каждая из этих причин учитывалась в табл. 14 отдельно, в соответствующей графе. При учете причин более мелких крестьянских выступлений в качестве единицы мы брали главную среди них или непосредственный повод выступления, хотя нередко в ходе этих выступлений выявлялись и другие причины, на момент движения не являвшиеся основными.

Приведенный в табл. 12 перечень показывает, что крестьянское недовольство обусловливалось прежде всего продовольственной политикой власти, налогами и различными повинностями, мобилизацией в Красную армию. Кроме того, выступления происходили вследствие межобщинных конфликтов, а также и на религиозной почве. Взяв за 100% все выявленные нами факты крестьянского движения и данные табл. 11, можно определить процентное соотношение вышеназванных причин крестьянского протеста (табл. 10).

Таблица 10.{735}

Соотношение причин крестьянских выступлений в Поволжье в 1918–1920 гг.

Причины крестьянских выступлений … В %

1. Недовольство продовольственной политикой … 51,1

2. Мобилизация в Красную армию … 16

3. Недовольство политикой советской власти и РКП(б) … 14

4. Налоги и различные повинности (гужевая, трудовая) … 11,1

5. Межобщинные конфликты (земельные споры и т. п.) … 4,2

6. На религиозной почве … 4

В табл. 10 необходимо прокомментировать такую причину, как «недовольство политикой советской власти». Данная графа была введена, поскольку в сводках ВЧК-НКВД-Красной армии нередко лишь констатируется факт крестьянского выступления и при этом отсутствует его подробная характеристика. Указывается лишь, что данное выступление было «кулацким», «контрреволюционным», направленным против советской власти и коммунистической партии. Поскольку таких случаев оказалось немало, мы вынуждены были сгруппировать их в указанной рубрике. На наш взгляд, под эту формулировку подпадают основные причины крестьянского недовольства, превосходящие численно остальные. Поэтому крестьянские выступления на почве «недовольства советской властью и РКП(б)» можно считать дополнением к этим основным причинам.

Из содержания табл. 10 ясно следует, что в основе крестьянского движения лежали три фактора: первый — недовольство продовольственной политикой советской власти, второй — недовольство натуральными налогами и повинностями, третий — мобилизации в Красную армию. На них приходится около 80% всех выступлений, а учитывая высказанное выше положение о включении в эту группу выступлений на почве «недовольства советской властью и РКП(б)», — свыше 90%, т. е. подавляющее большинство. Остальные причины (межобщинные конфликты, столкновения на религиозной почве) составляют менее 10%. Подобная ситуация, как уже отмечалось, наблюдалась в 1921 г., когда все повстанческое движение проходило под лозунгом ликвидации продразверстки и требования свободы торговли. Таким образом, статистические данные полностью подтверждают наши выводы о том, что крестьянское движение в Поволжье в рассматриваемый период стало ответной реакцией на «военно-коммунистическую политику» Советского государства.

В табл. 9 дается характеристика количественных показателей крестьянского движения на территории Самарского Комуча. Она свидетельствует о 34 фактах проявления крестьянского недовольства его политикой. В сельских районах, оказавшихся под властью Комуча во второй половине 1918 г., произошло не менее 28 волнений крестьян и одно крупное восстание: 19 выступлений — на почве нежелания деревни защищать «учредиловцев» и 9 — против власти Комуча как таковой. Эти факты красноречиво говорят о негативном отношении крестьянства к данному политическому режиму

В «Хронике крестьянского движения в Поволжье», составленной нами по изученным источникам, приведены данные о числе участников учтенных выступлений{736}. К сожалению, эта информация в источниках крайне скупа, ее можно обнаружить лишь при изучении крупных крестьянских выступлений, и то она весьма противоречива: приводятся разные данные чисел участников. Что же касается мелких выступлений, то в подавляющем большинстве случаев такая информация отсутствует. Поэтому в «Хронике…» данный аспект отражен в той мере, в какой удалось его документально подтвердить.

Тем не менее, даже имеющаяся информация о числе участников, охваченных движением селений, волостей и уездов позволяет сделать вывод, что масштабы крестьянского протеста в регионе были велики. Например, в крупнейших восстаниях 1919–1920 гг. участвовали десятки, если не сотни тысяч крестьян, а в 1921 г. повстанческие отряды состояли из десятков тысяч человек. Поэтому мы в праве говорить о Поволжье как об одном из наиболее крупных центров крестьянского движения в России в рассматриваемый период. В пользу этого утверждения можно привести сравнительные данные о числе участников крестьянского движения в других районах Советской России. И в Тамбовской губернии, и в Западной Сибири, и на Украине они не отличались существенно от численности повстанцев в Поволжье. Например, численность участников Западно-Сибирского восстания 1921 г. составляла около 100 тысяч человек, армия «антоновцев» насчитывала несколько десятков тысяч (от 10 до 30 тысяч человек){737}. В Поволжье только в «чапанной войне» приняло участие свыше 100 тысяч крестьян, в ходе «вилочного восстания» армия повстанцев насчитывала до 30 тысяч человек{738}.

Подводя итог характеристике количественных показателей крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг., необходимо подчеркнуть, что полученные нами данные не являются окончательными. Они могут быть уточнены, дополнены на основе более углубленного анализа документов местных архивов. Но в целом, как нам кажется, они дают верное представление о динамике движения. На данный момент они определяют минимальный уровень количественных характеристик, который не может быть понижен и от которого с полной уверенностью может отталкиваться исследователь при дальнейшем изучении проблемы. В то же время вряд ли стоит ожидать принципиальных изменений. Речь может идти лишь об уточнении данных или другом подходе, иной методике расчетов. Основанием для подобного заключения является факт использования в настоящей работе оперативных и аналитических сводок ВЧК-ОГПУ-НКВД-Красной армии — источников, содержащих наиболее полную информацию по рассматриваемой теме.

Глава 2. ЛОЗУНГИ И ПРОГРАММНЫЕ ДОКУМЕНТЫ КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ

§ 1. «Крестьянский антикоммунизм и контрреволюционность»: характер движения

Нами выявлены документы, дающие возможность услышать голос крестьянина-повстанца и таким образом посмотреть на крестьянское движение в Поволжье глазами самих крестьян, акцентируя при этом внимание на ключевых аспектах проблемы: причинах движения и программных установках.

Речь идет о воззваниях, обращениях, приказах, декларациях, программах и других документах, относящихся к крупнейшим крестьянским восстаниям в Поволжье в 1918–1920 гг., а также к повстанческому движению 1921–1922 гг. Среди них — документы повстанческих органов «чапанной войны», «вилочного восстания», восстания Сапожкова, отрядов Вакулина-Попова, Серова и др. Они характеризуют крестьянскую позицию в моменты наивысшего подъема крестьянского движения и поэтому, на наш взгляд, являют своего рода «момент истины». В них в концентрированном виде изложены основные требования повстанцев к власти, дается крестьянское видение решения волнующих их проблем. В нашем распоряжении имеется 67 документов «крестьянского происхождения»: 15 воззваний, 10 обращений, 8 постановлений общих собраний (сходов), 6 сообщений, 6 приказов, 4 инструкции, 3 наказа (просьбы), 3 записи переговоров (телеграфных сообщений), 2 донесения, 2 объявления, 2 удостоверения повстанца, 2 декларации, 2 листовки, 1 программа, 1 письмо (табл. 1–4 приложения 3).

Наряду с документами повстанцев нами выявлены материалы «правительственной стороны», содержащие отдельные извлечения из повстанческих документов. Несмотря на все издержки этого вида источников, они называют конкретные крестьянские лозунги, а также освещают ход дискуссии между повстанцами и властью. Они чрезвычайно важны, так как позволяют проследить динамику политических настроений крестьянства, определить факторы, влиявшие на эти настроения. В основном это отчеты сотрудников губчека, ВОХР, командиров Красной армии, принимавших участие в подавлении крестьянских выступлений.

Содержание всего комплекса документов свидетельствует, что в 1918 г. причиной принудительных изъятий хлеба из деревни крестьяне считали Брестский мир и Гражданскую войну, виновниками которых, по их мнению, была партия большевиков. Поэтому они обвиняли коммунистов в обмане и в сокрытии от них правды о реальной ситуации в стране. Кроме того, в глазах крестьян коммунисты выступали зажимщиками свободы и гонителями веры, ведущими трудовое крестьянство к «полному краху». Они также не понимали и не принимали идею организации в деревне коммун. Типичными были следующие высказывания: «Советская власть отбирает хлеб у крестьян и снабжает им германцев», «благодаря большевикам и гражданской войне мы теперь оторваны от хлебородных окраин и испытываем голод», «хлебная монополия — это грабеж», «большевистским газетам верить трудовому крестьянству нельзя», «крестьяне большевиками обмануты, ввергнуты в рабство»{739}.

Эта мотивация крестьянского протеста в несколько новом звучании была воспроизведена и дополнена в ходе «чапанной войны». Нами выявлено 40 документов, авторами которых были повстанцы — «чапаны» и руководящие органы восстания (см. табл. 1 приложения 3). Приведем наиболее важные текстовые фрагменты, в которых говорится о причине восстания и содержатся крестьянские требования.

6 марта 1919 г. Ново-Девиченский волостной совет Сенгилеевского уезда Симбирской губернии, обращаясь к Усольскому волсовету о поддержке начавшегося в уезде восстания, указал, что в «Ново-Девиченской, Ягодинской, Бектяшинской волостях произошли восстания против отобрания от граждан хлеба и скота»{740}.

марта 1919 г. в своей телеграмме повстанцы из с. Ново-Девичье председателю Симбирского губисполкома М.А. Гимову заявили, что в селе «никакого кулацкого вооруженного восстания не было». Возник конфликт с инструктором т. Беловым «на почве неправильной реквизиции хлеба и скота, так как излишек хлеба и скота не был выяснен и учетные ведомости не были закончены, но т. Белов приступил к насильственной реквизиции». «Приветствуем советскую власть. Долой коммунистов, анархистов-насильников, которые действуют против декретов. Да здравствует советская власть на платформе Октябрьской революции. Волостная крестьянская организация». Так заканчивалась телеграмма{741}.

О том, что крестьяне Ставропольского уезда Самарской губернии восстали «против незаконных действий коммунистов, противоречащих указаниям Центра», шла речь в телеграмме повстанческой комендатуры Ставрополя повстанцам села Хрящевки того же уезда, датированной 8 марта 1919 г.{742}

Очень ясно и аргументированно крестьянская позиция изложена в крестьянских наказах и приговорах сельских сходов. Так, например, в принятом 8 марта 1919 г. на общем собрании граждан Нижне-Санчелеевской волости Мелекесского уезда Самарской губернии Наказе делегату, «назначенному для мирных переговоров» с карательным отрядом, записано: «1) Мы, крестьяне Нижне-Санчелеевской волости, вынуждены были восстать не против советской власти, но против коммунистических банд с грязным прошлым и настоящим, которые вместо истинных проповедей грабили и разоряли крестьянское население, ставили диктатуру и не входили в положение трудового крестьянства; 2) Мы, крестьяне, видя несправедливое действие коммунистов в том, что во все организации, как в советы, ставили кооптированных приспешников, не считаясь с мнением крестьян, и это им нужно для того, чтобы узнавать у крестьян, где имеются все существенные предметы, которые они через своих приспешников конфисковали и набивали свои карманы, превращая в свою собственность; 3) И если только не отберут право от коммунистов и не представят в распоряжение трудового крестьянства, то мы, крестьяне, вынуждены производить борьбу до последней капли крови; 4) Мы, крестьяне, требуем крестьянского самоуправления, как-то: участвовать в выборах и быть выбранными как в сельские, волостные, уездные, губернские и т. д. советы из крестьянского населения, но не только из одних рабочих и коммунистов; 5) Мы, крестьяне, посылаем несколько протестов против коммунистов, которые делали всевозможные пакости, но на наши протесты нам грозили арестом и расстрелом, не считаясь с выборными советами, так что наши советы находились под каблуком коммунистов»{743}. В наказе состоявшегося 13 марта 1919 г. общего собрания представителей населения Жигулевской волости отмечалось, что повстанческое движение вызвано «недоверием населения к тому составу Совета, которые избраны одною лишь частью населения». Отрицательное отношение к коммунистам объяснялось тем, что «в среде этой партии» оказались «лжекоммунисты», неправильно трактовавшие «декреты народных комиссаров». Требования крестьян к власти сводились к следующему: «Свободное избрание населением Советов. Даже известное количество представителей в уездные и губернские Совдепы от крестьянства. Даже возможность самому населению разбираться в обрядовой стороне религии, т. е. по желанию населения должны быть оставлены иконы как в школах, так и других общественных местах, преподавание Закона божьего не стеснять, а предоставить полную возможность проводить в жизнь § 13 РСФСР Конституции. Упразднение советских хозяйств». Наказ заканчивался утверждением, что «население стоит на платформе РСФСР»{744}.

Ясное представление о причинах «чапанной войны» и целях повстанцев дают также многочисленные воззвания и обращения руководящих органов. Среди них особое место занимают воззвания Ставропольского временного исполкома, Новодевиченского волисполкома, других повстанческих центров. Так, 10 марта 1919 г. «Известия Ставропольского исполкома» — печатный орган восстания — опубликовали воззвание Ставропольской комендатуры к красноармейцам. В нем говорилось: «Товарищи, братья-красноармейцы! Мы, восставшие труженики, кормильцы всего населения России, крестьяне — обращаемся к Вам с заявлением, что мы восстали не против советской власти, но восстали против диктатуры засилья коммунистов — тиранов и грабителей. Мы объявляем, что советская власть остается на местах. Советы не уничтожаются, но в советах должны быть выборные от населения лица, известные народу данной местности. Мы ни на шаг не отступаем от Конституции РСФСР и руководствуемся ею. Призываем Вас — братья-красноармейцы, примкнуть к нам, восставшим за справедливое дело, восставшим против засилья коммунистов»{745}. В воззвании «к гражданам и гражданкам» в вину коммунистам ставились «бесчинства и насилия над женщинами», а также притеснения в отношении православной церкви{746}. В воззвании начальника штаба повстанцев Кроха «К крестьянам всей России» говорилось, что восстание началось «против засилья и произвола тиранов, палачей коммунистов-анархистов, грабителей, которые прикрывались идеей коммунизма, присасывались к советской власти». В нем объявлялось, что советская власть остается на местах, советы не уничтожаются, «но в советах должны быть выборные лица, известные народу — честные, но не те присосавшиеся тираны, которые избивали население плетями, отбирали последнее, выбрасывали иконы и т. п.». Воззвание заканчивалось лозунгом «Да здравствует советская власть на платформе Октябрьской революции»{747}. Практически во всех документах повстанцев подчеркивается мысль о верности советской власти, о приверженности ее законам и Конституции. Например, в ходе переговоров по прямому проводу штаба повстанцев в селе Новодевичье с командованием карательного отряда крестьяне заявили: «Мы приветствуем советскую власть, и мы не идем против советской власти, мы восстали против произвола и насилия, чинимых на местах представителями советской власти. И мы не сложим оружия до тех пор, пока не будет упразднен этот кошмарный произвол коммунистов, анархистов, насильников. Да здравствует советская власть на платформе Октябрьской революции»{748}. Из содержания документов ясно видно, что в своих требованиях повстанцы-чапаны четко отделяют коммунизм от коммунистов, советы и советскую власть от коммунистической партии. Они подчеркивают, что восстание направлено не против советской власти и ее организационных структур на местах, а «против диктатуры засилья коммунистов» — «тиранов и грабителей». В их представлении настоящая советская власть — это власть на платформе Октябрьской революции, когда в советах находятся «выборные от населения лица, известные народу данной местности». Повстанцы разделяют идеи коммунизма и конкретных коммунистов, знакомых им по их деятельности на местах. Они называют их «лжекоммунистами», поскольку те не соответствуют данному званию. «Прикрываясь идеей коммунизма», они просто «присосались к советской власти» и представляли из себя «рвань духовную и физическую». Таким образом, крестьяне отделяли местную власть от центральной и сводили все свои проблемы к злоупотреблениям местных коммунистов, нарушавших советские законы и предававших идеалы Октября. Основываясь на изложенных фактах, можно ли назвать такую позицию антисоветской и контрреволюционной, а саму «чапанную войну» антикоммунистическим восстанием? На наш взгляд, нет. Что касается антисоветской направленности, то это не нуждается в комментариях, поскольку приведенные факты весьма убедительно проясняют крестьянскую позицию по данному вопросу Другое дело крестьянское отношение к коммунистам. Здесь очевиден их крайне негативный настрой, на первый взгляд свидетельствующий об антикоммунистической направленности крестьянского движения. Однако и в данном случае мы имеем все основания для того, чтобы не разделять эту весьма удобную позицию, и вот почему. Как хорошо видно из содержания повстанческих документов, отвергая коммунистов, крестьяне не выступали против коммунистической идеологии. С другой стороны, у крестьян не было веских оснований и для недовольства практическим осуществлением в их селениях идей коммунизма. В начале 1919 г. размах коммунистического строительства в аграрном секторе экономики региона был едва заметным. Коммуны создавались в единичных случаях, поэтому недовольство ими не могло стать причиной восстания. Изученные нами источники ограничивают масштабы крестьянского недовольства перспективой организации в их селе коммуны или существования таковых только на уровне словесного осуждения этой идеи и нежелания участвовать в данном деле. Поэтому антикоммунистическим «чапанное восстание» можно считать лишь в том смысле, что оно было направлено против действий местных коммунистов, проводивших в селениях грабительскую антикрестьянскую политику Этого, на наш взгляд, не достаточно, чтобы навесить на «чапанную войну» ярлык антикоммунистического восстания. Таковым его можно было бы назвать, если бы в ходе восстания открыто проявилось недовольство крестьян коммунистической идеологией и практикой коммунистического строительства. Как следует из приведенных выше документов, ничего подобного в них не наблюдалось. В целом можно заключить, что для самих повстанцев «чапанная война» — это народное восстание за очищение местных органов советской власти от дискредитировавших ее местных коммунистов. Таким образом, как и во второй половине 1918 — начале 1919 гг., шла не о разочаровании крестьян в коммунизме и советской власти, а об обмане их конкретными коммунистами, предавшими идеалы Октябрьской революции. Данный факт свидетельствовал об укреплении в сознании крестьян Поволжья мысли о «преданной коммунистами революции» и ответственности их за все беды и тяготы деревни. 1919 г. был годом, когда губернии региона находились в прифронтовой зоне, часть территории Поволжья стала театром военных действий, пережив наступление белых армий Колчака и Деникина. Данное обстоятельство сказалось на крестьянских настроениях, поскольку деревня в полной мере испытала на себе все тяготы военного времени. Поэтому в 1919 г. одним из самых распространенных лозунгов крестьянского движения становится требование: «Долой воину!»{749}

Понятно, что война крайне негативно влияла на деревню. На это прямо указывалось, например, в резолюции состоявшегося 11 октября 1919 г. Помарского волостного съезда Чебоксарского уезда Казанской губернии. В частности, она гласила: «Прекратить братоубийственную войну в виду полнейшего разорения крестьянского хозяйства»{750}.

Об антивоенных настроениях крестьян говорилось и в сводке контрразведывательного отделения штаба 3-й армии за 1–15 октября 1919 г.: «Крестьянское население измучено различными повинностями и постоем войсковых частей. У всех один вопрос — когда же всему этому конец?»{751}

В 1919 г. крестьянские настроения меняются: появляются два новых элемента, отсутствующие в предшествующий период, — падение интереса к хозяйственной деятельности и осознание факта происходящего на их глазах бюрократического перерождения большевистской партии и советской власти. Первый, как следует из документов, стал прямым следствием реквизиционной политики власти. «Не хотят сеять, говоря, что все равно отнимут, так что посевная площадь сократилась в несколько десятков раз», — сообщалось, например, в информационном бюллетене Политического управления РВСР за 20 июня — 1 июля 1919 г. о положении в Саратовской губернии{752}.

Второй элемент был неразрывно связан с первым. Причины хозяйственного упадка увязывались крестьянами с находившейся у власти коммунистической партией, губящей революцию и свободу. По их мнению, именно она несла ответственность за проникновение в советские учреждения «бывших буржуев». «Во всех учреждениях сидят буржуи» — таковы стали типичные разговоры в крестьянской среде по поводу свалившихся на них бед»{753}.

В качестве политического лозунга требование устранения «самодержавия комиссаров», «бюрократизма коммунистов, погубивших революцию», впервые было выдвинуто в конце августа — начале сентября 1919 г. в ходе рейда по уездам Пензенской и Саратовской губерний мятежного корпуса Ф.К. Миронова{754}. Затем это требование прозвучало в ходе октябрьских волнений крестьян Казанской губернии, выступивших против введенной властью помольной системы (принудительного сбора за право обмолота собранного урожая){755}.

В 1919 г. в крестьянской среде получает широкое распространение идея о замене большевиков коммунистами. В деревнях всерьез идут разговоры о том, что коммунисты — это не большевики, а комиссары, причем нередко из числа «бывших помещиков, офицеров, буржуазии». Одновременно начинают циркулировать соответствующие слухи. Например, согласно заявлению в Уфимский губком бывшего учителя Табынской школы Р.М. Натовского от 12 января 1920 г., в с. Табынске «упорно носятся слухи, что в Уфе всех коммунистов разогнали, и большевики стали у руля правления»{756}. Большевики для крестьян были персонажами положительными. С ними ассоциировался революционный период 1917 г., когда большевики прекратили войну и дали крестьянам землю. Коммунисты же расценивались на селе только в негативном плане: от них все беды и главная — антикрестьянская грабительская политика государства.

«Моментом истины» для понимания причин крестьянского протеста в регионе в конце 1919 — начале 1920 гг. стало «вилочное восстание», или восстание «Черного орла-земледельца» — одно из крупнейших крестьянских восстаний в России в годы Гражданской войны. В нашем распоряжении имеется 7 документов, авторами которых были повстанцы-«вилочники» (табл. 2 приложения 3). Кроме того, содержание крестьянских лозунгов установлено из документов советских учреждений, задействованных для подавления «вилочного восстания». По нашему мнению, они дают вполне исчерпывающее представление о причинах восстания и его целях. Охарактеризуем наиболее важные из них и таким образом посмотрим на восстание глазами его участников.

Так, в воззвании Центрального повстанческого штаба в Заинске, датированном, по нашему мнению, второй половиной февраля 1920 г., говорится, что крестьяне восстали под лозунгами «долой коммунистов» и «долой гражданскую войну»{757}. В приказе коменданта штаба Ермекеевской волости Шафикова Тарказанскому исполкому перечислены «лозунги восставшего народа»: «Да здравствует советская власть. Да здравствует Красная и Крестьянская армия. Да здравствует свободная торговля. Долой коммунистов»{758}. В инструкции штаба повстанцев «Как вести восстание» очень образно и емко выражена суть движения: «Лучше умереть сразу, чем дохнуть от голода и болезней»{759}.

В обращении штаба «Черного орла-земледельца» к гражданам с призывом к борьбе с коммунистами от 3 марта 1920 г. содержится и лозунг в поддержку «Российской Федеративной Республики и самоопределения народностей». Кроме того, в этом обращении в единой связке идут религии русских, мусульман и «других народностей»{760}. В связи с этим напомним, что важнейшей особенностью крестьянского движения в регионе в 1919–1922 гг. был многонациональный состав его участников, что было обусловлено спецификой Поволжья как одного из многонациональных районов России. Крестьянские выступления против «военно-коммунистической» политики большевиков отмечались в этот период во всех национальных районах Среднего и Нижнего Поволжья. И русские, и татарские, и чувашские, и мордовские села принимали участие в повстанческом движении. Между повстанцами не было вражды по национальному признаку.

Они единым фронтом выступали в защиту своих крестьянских интересов. При этом, как следует из анализа источников, в том числе обращения Центрального штаба «вилочников», в ходе этих выступлений крестьяне не выдвигали националистические лозунги, и в целом само крестьянское движение было свободно от национализма и религиозной нетерпимости. В«вилочном восстании», как уже указывалось ранее, основную массу повстанцев составляли татары и башкиры. Но наряду с ними в нем активно участвовали и крестьяне русских селений, находившихся в эпицентре движения. Кроме того, среди участников были немецкие и латышские колонисты. Преобладание мусульманского населения не отличало его принципиально по своим целям и механизму проведения от подобных выступлений русских крестьян. Крестьяне всех национальностей выступали под едиными лозунгами, поскольку у них был общий враг — антикрестьянская политика большевистской власти. В данном контексте следует рассматривать получившее широкое распространение в конце 1919 — начале 1920 гг. движение крестьян Бузулукского уезда Самарской губернии под лозунгом присоединения их селений к территории Ток-Чуранского кантона Башкирской республики. Это единственный факт в истории крестьянского движения в Поволжье, так или иначе связанный с проблемой национального строительства в регионе в годы Гражданской войны, когда крестьянство активно выражало свою позицию и оказывало влияние на этот процесс.

В декабре 1919 г. в приграничных с Ток-Чуранским кантоном чувашских селениях Боголюбской, Графской и Вознесенской волостей Бузулукского уезда началось стихийное движение крестьян под лозунгом присоединения к Башкирии. Поводом к нему стали слухи, которые распространяли в том числе и жители соседних башкирских деревень о том, что в Башкирии якобы «ни хлеб, ни скот отбирать не будут, как это делает советская власть в Российской республике», мол, разрешат вольную торговлю, и не будет коммунистов. В связи с этим в селениях устраивались собрания, на которых составляли письменные протоколы и списки желающих поступить в Башреспублику. Выбирали представителей и со всеми материалами о присоединении отправлялись в Ток-Чуранский кантон, где сообщали о своем решении его руководству{761}. Одновременно скрывавшиеся в селах дезертиры объявляли себя гражданами Башреспублики. Когда органы власти Самарской губернии осознали опасность этого движения, были приняты соответствующие меры: арестовали зачинщиков, урегулировали ситуацию с руководством Башкирии. При этом арестованные крестьяне пытались «разыграть национальную карту». В частности, как отметил в своем докладе в Самарский губисполком от 2 февраля 1920 г. представитель Наркомвоена БАССР при Реввоенсовете Туркестанского фронта М. Халиков, чуваши доказывали, «что по родству они очень близки к башкирам, изъясняются по-башкирски, а потому предпочитают для своей целесообразности жить вместе с башкирами, а не русскими». В то же время он указал, что причиной подобного развития событий стала «неинформированность населения Бузулукского уезда» «о башкирской автономии». Ситуация успокоилась, как только крестьяне убедились, что и в Башкирии, так же как и повсюду, советская власть проводит единую политику: взимает продразверстку, налагает натуральные повинности и т. д.{762}

Таким образом, мы видим, что реальная подоплека стремления крестьян Самарской губернии к вхождению в состав территории, контролируемой Башкирским ревкомом, была продиктована желанием освободиться от продразверстки и других государственных повинностей. Национальный момент при этом был лишь поводом.

Документы повстанцев-«вилочников» свидетельствуют, что мотивы крестьянского недовольства и цели движения остались прежними: устранение от власти коммунистов, сохранение советского строя. Об этом говорят лозунги восставших. Наряду с приведенными нами выявлены и другие, близкие им по содержанию: «Да здравствует советская власть, бей коммунистов», «Да здравствует Красная Армия», «Долой коммунистов», «Да здравствуют социал-демократы большевики», «Да здравствует советская власть с чернорабочими» и др. При этом сохраняется и прежняя традиция отделять местных коммунистов от центрального руководства Советской Республики. В этой связи характерным был лозунг: «Да здравствуют товарищи Ленин, Троцкий и советская власть». То, что эти политические фигуры рассматривались крестьянами в качестве деятелей, от которых зависела их жизнь в плане ее улучшения и увязывалось само существование советской власти, на наш взгляд, подтверждает следующий факт. По мнению делегатов состоявшейся 3 марта 1920 г. партийной конференции РКП(б) Белебеевского уезда Уфимской губернии, одной из причин восстания стал слух о том, что «т. Ленин убит, а Троцкий сбежал в Сибирь»{763}.

Так же как и в ходе «чапанной войны», повстанцы выступали за соблюдение демократических норм при формировании органов власти: «народное правительство, избранное тайным и равным для всех голосованием».

В то же время, как видно из анализа источников, на первый план выходят два лозунга: «Да здравствует свободная торговля» и «Долой гражданскую войну». Им созвучны лозунги: «Громи ссыпные пункты». «Долой выкачку хлеба», «Долой продотрядников», «Долой хлебную разверстку и трудовую повинность» и т. п. Их выдвижение свидетельствует о возросшем недовольстве крестьян «военно-коммунистической политикой» большевиков и продолжающейся Гражданской войной.

В целом можно констатировать, что «вилочное восстание» по своему характеру не было антисоветским и контрреволюционным. Неприятие коммунизма не выходило за рамки осуждения действий местной власти и в большинстве своем не распространялось на центральное руководство.

В крестьянском движении в Поволжье после «вилочного восстания» можно условно выделить два взаимосвязанных потока: первый — массовый стихийный протест, протекавший в форме спонтанных выступлений крестьян на почве недовольства своим положением, второй — вооруженное повстанчество, организованное в форме мобильных военизированных отрядов и групп, избравших тактику партизанской войны. В первом случае лозунги крестьянских выступлений, как правило, выдвигались стихийно и не являлись заранее подготовленными программными документами. Они выражались в устной форме и были актуальны в пределах охваченного волнением селения.

Совершенно иная ситуация наблюдалась во втором случае. Повстанческие отряды, совершавшие рейды по территории уездов, население которых «морально и материально» поддерживало их, были заинтересованы в соответствующей «идеологической подпитке». Поэтому руководство отрядов придавало большое значение агитационно-пропагандистской работе среди крестьян. Поскольку в организационном отношении повстанческие отряды воспроизводили структуры Красной армии, то по ее образу и подобию они создавали у себя специальные органы для ведения идеологической работы среди населения и личного состава. Например, в одном из крупнейших повстанческих соединений, действовавших в Поволжье в 1921–1922 гг., — отряде бывшего сподвижника Сапожкова В.А. Серова, существовал Отдел пропаганды, издававший и распространявший среди крестьян листовки и воззвания{764}. Аналогично складывалась ситуация и в других крупных повстанческих отрядах. В листовках и воззваниях повстанцы развернуто и аргументированно излагали причины и цели движения. Эти документы дают исчерпывающее представление о характере движения, о взглядах его руководителей на весь спектр волнующих крестьянство проблем.

В ходе массового стихийного движения, развернувшегося в регионе в 1920–1921 гг., крестьяне практически не оставили «эпистолярного наследия». Поэтому о его лозунгах, крестьянском восприятии существующей ситуации и перспективах ее развития мы можем судить на основе отрывочных сведений, содержащихся в документах институтов, задействованных на «крестьянском фронте»: ВЧК-ВОХР-Красной армии и др. Среди них наибольшую ценность представляют информационные материалы губчека-ВЧК. В них дается подробное описание крестьянских настроений, а также случаев стихийного крестьянского протеста, имевших место в регионе. Изучение оперативных и аналитических сводок губчека показало, что в 1920–1921 гг. рост крестьянского недовольства был обусловлен резким ухудшением общего положения деревни в результате усиления налогового пресса. В лозунгах, которые выдвигались в ходе прокатившихся по региону массовых стихийных крестьянских выступлений, а также в зафиксированных органами ВЧК многочисленных устных заявлениях крестьян присутствовали одни и те же сюжеты — обвинения в адрес коммунистов за политику продразверстки и непрекращающуюся Гражданскую войну, изматывающие крестьянское хозяйство. Причем так же как и в ходе «вилочного восстания» эти обвинения взаимосвязаны: крестьяне считают, что продразверстка обеспечивает коммунистам возможность продолжать Гражданскую войну, поэтому война и не заканчивается. Новым мотивом стало обвинение власти в намеренном и вполне осознанном характере антикрестьянской политики. Отсюда крайне резкий и нередко буквально пронизанный ненавистью характер крестьянских оценок и лозунгов. Так, в конце 1920 — начале 1921 гг. в деревнях прошел слух о намеренной организации коммунистами голода с целью уничтожения крестьянства как сословия. Впервые власть коммунистов крестьяне начинают сравнивать с новым крепостным правом. Показателем их неприязни и ненависти к политике коммунистов стали постоянно циркулирующие в селениях Поволжья разговоры о близкой кончине советской власти, гибели большевистских лидеров, всевозможных антикоммунистических восстаниях, якобы охвативших территорию региона и страны, белогвардейских заговорах, направленных на восстановление в России монархии и власти помещиков{765}.

В ходе массовых стихийных волнений крестьяне особо не акцентировали свое внимание на форме оптимального для них государственного устройства. Они прежде всего протестовали против конкретных действий местной власти и условий своего существования. Поэтому в ряде случаев лозунг «за Советы без коммунистов» выдвигался, а в ряде случаев — нет. Более того, в южных районах Царицынской и Саратовской губерний, в зоне проживания казачьего населения нередким был лозунг «Долой советы и советскую власть» (например, в июне-июле 1920 г. в калмыцких степях Манычевского улуса Царицынской губернии){766}. Также характерным был отказ крестьян от участия в перевыборах Советов, поскольку те уже не играли никакой роли в их судьбе. Ситуация зависела не от них, а от распоряжений вышестоящих органов советской власти, проводивших политику Центра. Например, в мае 1921 г. крестьяне нескольких сел Тетюшского кантона Татреспублики «категорически отказались от перевыборов сельсоветов, мотивируя ненадобностью таковых»{767}.

В целом можно заключить, что лозунги и цели стихийных выступлений крестьян Поволжья в 1920–1921 гг. не выходили за рамки уже сформировавшихся крестьянских представлений о виновниках своих бед и возможных путях изменения своего положения.

Особое значение для понимания крестьянского менталитета в кульминационный период крестьянской революции имеет анализ документов, исходивших из среды самой образованной и политически активной части крестьянства: руководителей повстанческих отрядов — бывших военнослужащих и командиров Красной армии. Именно крестьяне, одетые в солдатские шинели, стали в 1917–1918 гг. авангардом аграрной революции. Самые талантливые из них затем нашли применение своим способностям на военном поприще, выбившись в командиры не только мелких, но и крупных воинских соединений Красной армии. Первым из них был крестьянин Самарской губернии, участник 1-й мировой войны, подпоручик А.В. Сапожков. Возглавив отряды красноармейцев на Уральском и Южном фронтах, он добился в 1919 г. заметных успехов. К началу 1920 г. Сапожков уже был командующим кавалерийской дивизией, имеющим неплохие шансы на будущее. Тем не менее, он отказался от будущей карьеры и в июле 1920 г. поднял вверенную ему дивизию на мятеж против коммунистов. Это было второе, после мятежа Донского казачьего корпуса Ф.К. Миронова, выступление в Поволжье крупного воинского соединения против политики Советского государства, вызвавшее глубокую озабоченность его руководства.

Лозунги и программные установки сапожковцев явились выражением позиции самой сознательной части поволжского крестьянства, сражавшегося в рядах Красной армии за идеалы революции с самого начала Гражданской войны. В 1921 г. они будут воспроизведены и дополнены командирами наиболее крупных повстанческих отрядов, действовавших в Поволжье. Поэтому обратимся к содержанию основных документов сапожковского движения, отражающих его причины и цели.

А.В. Сапожков назвал свою восставшую дивизию «Армией Правды» и поэтому все воззвания, исходившие из агитационно-пропагандистского отдела мятежной дивизии, подписывались именно так. В нашем распоряжении три документа подобного рода — «Воззвание Реввоенсовета 1-й Армии “Правды”» ко всем трудящимся и красноармейцам» от 13 июля 1920 г., «Воззвание революционного военного совета Армии “Правды” ко всем жителям Новоузенского уезда и всей Российской республики» (18 августа 1920 г.) и «Воззвание Реввоенсовета штаба 1-й Армии “Правды” “Ко всему беднейшему, обиженному и угнетенному крестьянству и рабочему населению Российской Республики”» (август 1920 г.) (табл. 3 приложения 3). Они дают полное представление о том, какой виделась «настоящая правда» глазами сапожковцев.

Так, в воззвании от 13 июля 1920 г. указывалось, что сапожковцы восстали «против засевшей в советские учреждения буржуазии золотопогонников и лжекоммунистов», которые пишут крестьянам «грозные приказы, циркуляры и диктуют условия жизни»{768}.

В воззвании от 18 августа 1920 г. к жителям Новоузенского уезда и «всей Российской республики» в основном повторялись ключевые идеи первого воззвания. Речь шла о «лжекоммунистах», закабаливших крестьян, захвативших «народную власть» и установивших собственную диктатуру. Их вина состояла в том, что они «берут хлеб даже до последнего куска», «приняли всю буржуазию в партию», «допустили белогвардейцев-спецов ко власти», «закинули всех рабочих и крестьян за борт». В воззвании выдвигались лозунги: «Долой насилие, лжекоммунистов, диктатуру комиссаров, чистка всех советских учреждений от контрреволюционеров»{769}.

Приведенные извлечения из программных документов сапожковцев свидетельствуют о появлении в крестьянском сознании принципиально новых моментов. Если раньше, в период «чапанной войны» и «вилочного восстания» ответственность за невзгоды, свалившиеся на деревню, крестьяне возлагали на местных коммунистов, искажавших политику советской власти, то в данном случае виновными в своих страданиях сапожковцы считали всю коммунистическую партию, установившую в стране собственную диктатуру. Исключение делалось лишь для главного большевика — Ленина, который стоял как бы над всеми остальных коммунистами. Отсюда лозунг: «Мы за Ленина и III Интернационал»{770}. Восстание Сапожкова показало, что во второй половине 1920 г. в сознании передовой части поволжского крестьянства укоренилось представление о перерождении большевистской партии, предательстве идеалов Октябрьской революции «лжекоммунистами», не имеющими ничего общего с настоящими большевиками, давшими народу мир и землю. В крестьянском сознании окончательно утвердилась идея о захвате при попустительстве «лжекоммунистов» местных и центральных органов советской власти, особенно продкомов, бывшими буржуями, помещиками и «золотопогонниками». В этом смысле характерно сообщение информсводки Пензенской губчека за 15–30 ноября 1920 г. В ней указывалось: «Недовольны крестьяне очень тем, что за последнее время по учреждениям уж очень много населось везде бывших угнетателей крестьян. На мельницах и других предприятиях снова уселись их прежние владельцы и кулаки, которые по-прежнему диктуют и приказывают». По этой причине, отмечалось в сводке, на состоявшихся съездах представителей волисполкомов и их отделений крестьяне выразили обиду на то, что, хотя власть и называется рабочей и крестьянской, но, по существу, «всю власть в свои руки забрали по-прежнему кулаки, торговцы, помещики, чиновники и прочие, которые постепенно переворачивают власть советскую другой стороной, не дают оказывать местной власти свое влияние и свою инициативу»{771}.

Как видим, для сапожковцсв, как и для подавляющего большинства крестьян, подлинной советской власти уже не существовало. Она превратилась во власть нового класса — «лжекоммунистов» и советской бюрократии, существовавшей за счет безжалостной эксплуатации крестьянства. Этот новый класс обманул народ и единолично воспользовался плодами общей победы над контрреволюцией. Поэтому восстание Сапожкова, по сути, было движением в защиту подлинных идеалов революции, Октября, большевизма, советской власти, возрождение которых возможно лишь посредством «чистки всех советских учреждений от контрреволюции».

Следует отметить, что Сапожков, резко критикуя коммунистическую партию, отделял честных коммунистов от лжекоммунистов, называл их «прикрывшимися маской марксизма». Более того, его критика не касалась самого учения. В подтверждение этого можно напомнить лозунг сапожковцев: «Да здравствует III Коммунистический Интернационал»{772}. Антикоммунистической данная критика была лишь в смысле ее конкретной направленности — против стоящей у руля власти в России партии коммунистов.

Тактические лозунги сапожковцев были традиционными для крестьянского движения того периода, с привнесением в них собственной специфики: «Долой комиссаров, примазавшихся к советской власти белогвардейщину, диктатуру коммунистической партии, лжекоммунистов, генералов, командиров и хищников продовольствия, продкомиссаров, старых спецов, золотопогонников, продовольственников», «да здравствует свобода торговли и советская власть без коммунистов», «мы против коммунистов, комиссаров, продразверстки, за Советы без коммунистов»{773}.

Как уже отмечалось, идеи Сапожкова были восприняты повстанческим движением в Поволжье в 1921 г. В табл. 4 приложения 3 дан перечень документов, характеризующих причины и цели вооруженного повстанчества в регионе в период его наивысшего подъема. Среди них — воззвания и приказы двух крупнейших повстанческих отрядов, сыгравших исключительную роль в детонации крестьянского протеста в регионе — Вакулина-Попова и Серова. В.А. Серов — бывший сподвижник Сапожкова, уцелевший в ходе осенних боев с карательными частями Красной армии. К.Т. Вакулин — один из сподвижников легендарного командарма Ф.К. Миронова, первым заявившего об опасности бюрократического перерождения советской власти в ходе осеннего (1919) рейда по уездам Пензенской и Саратовской губерний. Под командованием Миронова Вакулин воевал в должности командира полка.

Программные документы отрядов Вакулина-Попова и Серова примерно одного и того же содержания. Учитывая особую роль этих отрядов в развитии крестьянского движения в регионе в 1921–1922 гг., приведем текст «Декларации Революционного Военного Совета и Командующего восставших групп Воли народа В.А. Серова», датированной январем 1921 г., как наиболее полно отражающий мотивы движения и уровень политического сознания поволжского повстанчества. Кроме того, ее положения повторяются в документах других крестьянских отрядов, перечисленных в табл. 4 (например, в «Декларации Революционного Военного Совета Пяти и командующего восставшими войсками Ф. Попова»).

Итак, декларация серовцев гласит:

«§1. Мы, члены Революционного Военного Совета и Командующий восставших групп Воли Народа, официально от имени восставшего народа заявляем, что диктатура пролетариата, три года разорявшая Россию, отменяется, и вся полнота власти передается иному народу без всяких подразделений на классы и партии.

§2. Все декреты, изданные Коммунистическим Правительством, урезывающие свободу, провозглашенную второй революцией 1917 г., отменяются, а принципы второй революции служат фундаментом в строительстве России.

§3. Восставшим народом не принимаются никакие назначения комиссаров, исходящие из центра, как нарушающие народоправство, и всякие распоряжения таковых не исполняются, а сами комиссары, добровольно не отказавшиеся от власти, объявляются вне закона.

§4. Все учреждения, как партийно-коммунистические, так же и профессиональные, взявшие в свои руки государственные функции, объявляются недействительными и вредными для Трудового Народа.

§5. Признавая за коммунизмом великое будущее, и идею его священной, новая Революционная власть не имеет в виду силу штыка противопоставить этой идее, а борется с насильниками-комиссарами, спекулировавшими на коммунизме, а также не признает и борется с принудительной государственной коммуной, считая, что увлечения всякого рода идеями — право всякого человека, и меньшинство не имеет права навязывать большинству народа свою волю.

§6. Политические партии, за исключением партии черносотенцев-монархистов, признаются новой революционной властью, причем их деятельность ограничивается политической парламентарностью и посягательство партий на захват государственной власти будут считаться узурпаторством и пресекаться самым беспощадным образом.

§7. Принимая во внимание, что буржуазно-черносотенская армия монархистов, воспользовавшись смутным революционным временем и усталостью русского народа, постарается захватить в свои грязные руки власть и поработить Трудовой Народ, то Революционный Военный Совет и Командующий заявляют, что даже малейшие попытки к таковому захвату будут пресекаться, не останавливаясь перед высшей мерой наказания — расстрелом.

§8. Не предрешая и не навязывая то или иное назначение будущей верховной власти Военный Совет и Командующий заявляют, что будут бороться со всеми попытками справа и слева навязать власть Народу, которая должна быть избрана по принципу всеобщего избирательного права.

§9. Разоренная трехлетним владычеством комиссаров и коммунистов Россия нуждается в интенсивном экономическом исправлении, а посему новая Революционная власть объявляет свободную торговлю, а в переходную ступень социалистической операции отменяет всякого рода государственную монополию на жизненные продукты и фабрикаты.

§10. Признавая мелкую частичную собственность в земельной, фабричной, заводской областях, новая власть будет бороться с крупным капиталом, допуская концентрацию капитала и земель только в руках артелей, созданных самим же народом.

§11. Признавая принцип самоопределения народностей и областей, новая власть при расширении базы своего влияния строго будет проводить в жизнь этот принцип и от всяких навязываний той или иной формы управления отказывается, предоставляя право решения самим народностям и областям.

§ 12. Одним из величайших преступлений коммунистической власти является отказ работать с демократией Европы, как то: Америкой и других, следствием чего была блокада и бойкот России и ее экономический упадок. Новая Революционная власть ставит ближайшей задачей завязать самые близкие сношения с упомянутыми демократическими государствами через посредство своих представителей социалистов, которых коммунистическая власть по принципу Николая Кровавого изгнала из своей родины, участие которых в строительстве России новая Революционная власть считает необходимым.

§13. Уставший от внешней и внутренней войны русский народ нуждается в прочном мире, и новая власть заявляет, что все усилия будут приложены к тому, чтобы достигнуть мирного соглашения со всеми враждебно относящимися к коммунистической власти государствами.

§14. Впредь до установления постоянной верховной власти Российской республике потребуются денежные знаки и обязательства, имеющие государственное значение. А потому все ранее и теперь существующие являются действительными и имеют хождение на территории, занимаемой восставшей группой.

§15. Принимая во внимание, что Коммунистическая власть своими террорами и зверскими расправами сильно запугала народ, новая власть предлагает всем сочувствующим и проводящим в жизнь настоящую декларацию избирать власть на местах по своему усмотрению, до особого распоряжения Верховной Власти»{774}.

В декларации подтверждается главная мысль программных документов Сапожкова о приверженности восставшего крестьянства идеалам Октябрьской революции, которые «служат фундаментом в строительстве России». При этом дается несколько иная трактовка ответственности коммунистов за отход от вышеупомянутых идеалов. Если в документах Сапожкова шла речь о коммунистической партии и Ленине, как фигуре, стоящей в глазах крестьян как бы над партией, то в документах повстанческого движения 1921 г. подобных формулировок не встретишь. Ленин рассматривается в общем ряду с остальными большевистскими лидерами. В декларации Серова вместо коммунистической партии вводится термин «коммунистическое правительство». Таким образом, к 1921 г. крестьянское сознание эволюционизировало от признания вины за отдельными коммунистами, затем партией в целом, за исключением вождей, к осознанию факта полного перерождения большевистской партии, включая ее руководство. Нами не выявлены лозунги, воззвания и другие документы, исходившие из крестьянской среды в указанный период, содержащие призывы «за Ленина», «за интернационал» и т. п.

Наряду с этой новацией в 1921 г. в документах повстанческого движения появляется мотив, отсутствовавший прежде, обусловленный вышеизложенными обстоятельствами. В декларациях Попова и Серова говорится о монархической угрозе и подчеркивается решимость повстанцев всеми силами ей противостоять. Отдельным пунктом в декларацию включено положение о запрете партии монархистов заниматься всякой политической деятельностью. Среди масс повстанцев на эту тему распространялось множество слухов.

На наш взгляд, это объясняется фактом осознания крестьянством перерождения советской власти, появления у ее руля «бывших буржуев и помещиков». А поскольку те всячески этой власти вредили, нетрудно было предугадать дальнейшие их шаги — восстановление монархии и помещичьего землевладения.

Во многих пунктах декларации Серова говорится о необходимости устранить введенные советской властью ограничения свободы хозяйственной деятельности. Прежде всего объявлялась свободная торговля, восстанавливалось право «мелкой частной собственности». Декларация провозглашала борьбу с «крупным капиталом», «допуская концентрацию капитала и земель только в руках артелей, созданных самим же народом». Это свидетельствовало о ее социалистической направленности. В документе говорилось о необходимости восстановления нормальных экономических отношений между Россией и зарубежными демократиями, оборванных по вине большевиков, а также «мирного соглашения со всеми враждебно относящимися к коммунистической власти государствами». Декларация провозглашала демократические принципы организации народной власти: «избирать власть на местах по своему усмотрению, до особого распоряжения Верховной Власти».

Так же, как и другие документы повстанцев, декларация пронизана ненавистью к коммунистам. Однако это не свидетельствует о ее антикоммунистическом характере. В документе специально оговаривается, что повстанцы признают за коммунизмом «великое будущее и идею его священной» и не собираются противопоставить этой идее «силу штыка». Они выступают против «спекуляций на коммунизме» «насильниками комиссарами», а также против «принудительной государственной коммуны». Таким образом, развивается идея, общая для всего крестьянского движения в годы Гражданской войны: коммунизм и коммунистическая партия — понятия разные.

В то же время необходимо указать, что в 1920–1921 гг. в Поволжье меняется отношение крестьян к действующим и насаждаемым сверху коммунам. Если раньше они, как правило, относились к ним спокойно и конфликтовали лишь в случае возникновения земельных споров, то в данный период ситуация изменилась. В условиях продразверстки и обременительных трудовых повинностей крестьяне увидели, что коммунары оказались в более привилегированном положении: с них не «драли три шкуры», оказывали материальную поддержку, не гоняли на выполнение подводной повинности. Например, в декабрьском (1921 г.) докладе начальника милиции Городищенского уезда Пензенской губернии в уездком отмечалось: «Везде и всюду задают вопросы: «Почему советская власть делает снисхождение состоящим в артелях, освобождают их от трудовой повинности и других обязанностей, а нам же, не состоящим в артелях и несущим трудповинность, не оказывают материальной и продовольственной помощи, а за трудовую повинность платили бы солью (несмотря на то, что некоторые сельсоветы государственную разверстку выполнили полностью)»{775}. Коммуны становятся объектом нападения со стороны повстанцев, а также в ходе стихийных волнений крестьян вследствие того, что там имелись запасы зерна, фуража и продовольствия. Таким образом, разгромы коммун происходили по вполне закономерным причинам: они пользовались привилегиями власти, поддерживались ею. Именно поэтому крестьяне выдвигают лозунг: «Громи коммуны, долой коммунию!»{776}.

Идеи, изложенные в декларации Серова, повторяются в агитационно-пропагандистских документах других повстанческих отрядов, действовавших в Поволжье в 1921–1922 гг. Так, например, в воззвании не установленного отряда повстанцев, датированного мартом 1921 г., говорится «о свободе, сведенной на нет коммунистами», образовавшими «равный дворянству» класс и давшими «остальным гражданам» лишь «угнетение и расстрел»{777}. В листовке «Первой народной армии Охранюка-Черского» [одного из активных повстанческих отрядов. — В. К.], датированной апрелем 1921 г., указывалось: «Боремся мы за социализм, чтобы у нас не было ни помещиков, ни банкиров, ни фабрикантов, а жили бы все своими вольными, спокойными и честными трудами. Каждый труженик, работая на фабрике или обрабатывая землю, пользуется частной вечной собственностью, все фабрики и заводы не принадлежат частным или отдельным лицам, а принадлежат Республике»{778}. Командир повстанческого отряда С.Н. Сарафанкин (Сарафанов) называет свои приказы «приказами по советской республике восставших войск»{779}. В воззвании другого, не менее известного командира заволжского повстанчества — Аистова к «трудовому казачеству» и «красноармейцам всей России», относящемся к апрелю 1921 г., акцентируется внимание на начавшейся в стране «ползучей контрреволюции», прикрываемой коммунистами{780}. Еще один крестьянский вожак, Ф. Котушков, в своем приказе по вверенным ему «отрядам восставших войск» от 1 июля 1921 г., объявляя благодарность партизанам, отличившимся в ходе пятичасового боя с карателями, заявил, что пролитая кровь «за священные идеи, воодушевляет нас все более и более на новые решительные действия с самозванцами и палачами коммунистами». «Самозванцами» он называет коммунистов по причине их несоответствия носимому званию{781}.

Таким образом, анализ выявленных лозунгов и документов крестьянского движения в Поволжье 1918–1922 гг. показывает, что по своему характеру это движение не было контрреволюционным и антисоветским. Об антикоммунизме крестьян можно говорить лишь в том смысле, что их движение было направлено против «военно-коммунистической политики» находящейся у власти коммунистической партии. Поэтому, на наш взгляд, использующаяся в историографии терминология — «антикоммунистическое движение», антикоммунистические восстания», «антикоммунистический протест» и т. д. применительно к крестьянству Поволжья не совсем точна. В ней смешиваются два ключевых понятия — коммунизм (социализм) как идеология и коммунизм как политика большевистской партии периода Гражданской войны.

То, что крестьяне сумели отделить коммунизм (социализм) от коммунистов — явление, на наш взгляд, вполне закономерное. Оно проистекает из глубинных основ крестьянского менталитета: общинного, коллективистского. Кроме того, оно свидетельствует о слабости процесса проникновения в крестьянское сознание рыночных идеалов, а следовательно, и идущего с пореформенного периода процесса раскрестьянивания деревни. Именно поэтому деревня оказалась восприимчива к идеям большевизма, провела свою революцию, основанную на уравнительных, «социалистических» принципах. В этой связи характерно отсутствие в документах повстанцев упоминаний о частной собственности на землю — важнейшем атрибуте рыночной, капиталистической системы. Для подавляющего большинства крестьянства вопрос о собственности на землю был бесповоротно решен: земля является всенародным достоянием, и право на нее имеет тот, кто на ней работает. Этот принцип очень близок социалистической идеологии, поскольку также основывается на уравнительных принципах. Таким образом, антикоммунизм в крестьянской среде не имел соответствующей материальной основы, что свидетельствовало о слабости процесса раскрестьянивания в поволжской деревне в предреволюционный период.

§ 2. Антисемитизм, монархизм и религиозный мотив в крестьянских выступлениях

Особое место среди известных исследователям документов «вилочников» занимает датированное 3 марта 1920 г. обращение штаба «Черного орла-земледельца» к гражданам с призывом к борьбе с коммунистами. В нем акцентируется внимание на таком аспекте движения как антисемитизм, малоизученном в историографии. В обращении говорилось о порабощении «многомиллионного народа земли русской жидами», которые «в дни большевизма» «хитроумно плели сеть крепостного рабства для крестьян»{782}. Таким образом, авторы обращения увязывали большевизм с антисемитизмом и видели в их симбиозе причину всех народных бед. В связи с этим возникает, на наш взгляд, важный вопрос — в какой мере подобная позиция находила почву в крестьянской среде, насколько сильны были антисемитские настроения среди крестьян Поволжья в годы Гражданской войны? Попытаемся ответить на этот вопрос, тем более, что именно в ходе «вилочного восстания» антисемитские настроения дали о себе знать в полный голос.

Произведя сплошной просмотр огромного комплекса архивных источников, мы учли все содержащиеся в них факты антисемитских проявлений среди поволжского крестьянства в 1918–1921 гг. В результате составлена следующая «хроника крестьянского антисемитизма» в регионе в эти годы:

14 ноября 1918 г. В ходе начавшегося в с. Лада Саранского уезда Пензенской губернии восстания на сельском митинге задавались «провокационные вопросы», как-то: «Почему у власти евреи, которые стесняют нашу православную веру?»{783}.

20 ноября 1918 г. В телеграмме из Пензы в Наркомат внутренних дел сообщалось, что во многих местностях Пензенской губернии «сильна антисемитская пропаганда»{784}.

9 декабря 1918 г. в с. Большая Глушица Пугачевского уезда Самарской губернии на митинге взбунтовавшихся призывников унтер-офицеров один из ораторов заявил: «Нами правят жиды, свободы у нас нет»{785}.

В марте 1919 г. военно-полевой суд дер. Карловка Усольской волости Сызранского уезда Симбирской губернии приговорил к расстрелу за участие в «чапанном восстании» Петра Обухова. В обвинительном заключении указывалось, что он призывал «убивать коммунистов, ибо они все из жидов»{786}.

В анкете Новодевиченского волисполкома Сенгилеевского уезда Симбирской губернии за 23 марта 1919 г. сообщалось о наличии среди лозунгов повстанцев-«чапанов» лозунга «долой коммунистов, комиссаров и евреев»{787}.

В заявлении бывшего учителя Табынской школы Р.М. Натовского в Уфимский губком от 12 января 1920 г. указывалось, что в с. Табынск ведется агитация под лозунгом: «Бей коммунистов и жидов»{788}.

20 февраля 1920 г. командир дислоцированной в Мензелинском уезде 30-й бригады ВОХР проинформировал командование, что в уезде распространяются листовки с призывом «Бей жидов и коммунистов, спасай Россию»{789}.

В сводке Самарского губернского военно-цензурного отделения за 1 января — 3 марта 1920 г. приведены следующие факты антисемитизма на территории губернии: в с. Кирпивка с 1 января разбрасывают воззвания, призывающие крестьян «проснуться» и обратить «острые штыки против коммунистов и жидов»; 9 января в с. Водная Логачевка Бузулукского уезда во время женского волнения звучали призывы: «Долой коммуну и жидов»; в Самаре 3 марта «в цирке арестовали двух клоунов за то, что они сказали: «Советская власть держится на мадьярских штыках, еврейских мозгах и русских дураках»{790}.

В двухнедельной информсводке Татчека за 15–31 октября 1920 г. сообщалось о подбрасывании в почтовые ящики неизвестными лицами писем и записок с лозунгами: «Долой жидов, долой войну». В них также говорилось: «Деревня наша вымирает от голода и холода, она без обуви и от города помощи ждать нельзя, жидов нет в очередях и хвостах, жиды скупают кур на базарах и толстеют, а вы стали их рабами»{791}.

Разведсводка Заволжского военного округа за 24 марта 1921 г. гласила: «Вольский район, по сведениям разведчика, бывшего под видом крестьянина среди банд, последние перепились и пьяные кричали: «Долой коммунистов — да здравствует советская власть без жидов, спасай Россию»{792}.

Других фактов проявлений антисемитизма в деревнях региона в рассматриваемый период нам установить не удалось. О чем это говорит? Учитывая масштабы повстанческого движения, данный факт позволяет утверждать, что антисемитские настроения крестьян не оказывали существенного влияния на интенсивность и географию крестьянского протеста, хотя и были одним из мотивов всех крупнейших крестьянских восстаний. Как следует из источников, в «иерархии причин крестьянских выступлений» антисемитизм находился на далеко не ведущих позициях, а лишь дополнял их и придавал им определенную эмоциональную окраску В частности, все изученные нами крестьянские выступления начинались не на почве антисемитизма, а в связи с другими обстоятельствами: продразверсткой, принудительными мобилизациями и т. д. В данном контексте становится понятным, почему в районе крестьянского движения не наблюдалось проявлений недовольства крестьян конкретными евреями. Происходило это потому, что в подавляющем большинстве случаев их там вообще не было. Нами установлены лишь три факта активного участия евреев в крестьянском движении в регионе. Так, 12 марта 1919 г. «Известия Ставропольского Исполкома» сообщили, что заведующий аптекарским магазином Н. Фрейер добровольно изъявил желание идти в Крестьянскую армию{793}. 13 марта 1919 г. председатель Симбирского губкома РКП(б) Иосиф Варейкис — еврей по национальности, принял участие в телеграфных переговорах с штабом повстанцев в с. Русская Бектяшка Сенгилеевского уезда{794}. Председатель РВСР Лев Троцкий оказался причастным ко всем крупнейшим крестьянским восстаниям в регионе. Он всегда находился в курсе событий, поскольку Поволжье в 1919–1920 гг. было одним из основных театров военных действий. Особенно значимой роль Троцкого была в трагические дни «чапанной войны». Нарком выступил инициатором создания специальной комиссии ВЦИК по расследованию обстоятельств этого восстания{795}. Нетрудно заметить, что в данном случае Троцкий действовал как политик, а не как еврей. В полной мере это относится и к другим евреям-большевикам — руководителям РКП(б), СНК и Красной армии.

Антисемитские настроения крестьян традиционно проистекали от их малограмотности. Но в условиях революции и Гражданской войны они подпитывались вполне реальными фактами из окружавшей их действительности. Прежде всего, в сознании крестьян укоренялось представление о непосредственной связи евреев с политикой «военного коммунизма». Оно основывалось на очевидных для них фактах — участия в работе центральных и местных органов большевистского государства многочисленных представителей данной нации. Например, наряду с вышеупомянутым председателем Симбирского губкома РКП(б) в 1919–1921 гг. И. Варейкисом, председателем другого губкома РКП(б) — Самарского был Валериан Куйбышев. По мнению крестьян, евреи якобы намеренно принимали законы против деревни. Подобные оценки недоказуемы в данной системе координат и обусловливаются лишь низким уровнем политической и общей культуры крестьян.

В целом можно заключить, что проведенное нами комплексное изучение источников дает основание для определения антисемитизма в крестьянском движение в Поволжье в 1918–1922 гг. как явления второстепенного значения. Его проявления, по сравнению с другими факторами крестьянского недовольства, были несущественными.

Следует отметить, что особенностью крестьянского движения в Поволжье в годы Гражданской войны было отсутствие монархических иллюзий, связанных с бывшей династией Романовых. Крестьяне продемонстрировали приверженность республиканской форме государственного устройства России. Что, на наш взгляд, было вполне закономерно. Обоснуем данное положение.

Напомним, что в 1861 г., после обнародования царского манифеста об освобождении крестьян от крепостного права, по всей России прокатилась волна крестьянских выступлений под царистскими лозунгами{796}.

Спустя чуть более полувека в тех же поволжских деревнях, поднявшихся против антикрестьянской «военно-коммунистической» политики большевиков, лишь однажды крестьянами был выдвинут лозунг восстановления монархии и власти Романовых. Произошло это в конце февраля — начале марта 1919 г. в Болыше-Азясьской волости Краснослободского уезда Пензенской губернии, где местная религиозная секта, воспользовавшись недовольством крестьян чрезвычайным налогом, организовала массовое шествие под монархическими лозугнгами{797}. События в Большом Азясе явились исключением в общей массе крестьянских восстаний в регионе в этот период. Спустя год, в 1920 г., в Поволжье также отмечен факт распространения в крестьянской среде монархических настроений, и опять же — в Краснослободском уезде и соседнем с ним Саранском уезде. Об этом сообщалось в информационной сводке Пензенской губчека за 16 мая — 15 августа 1920 г.: «Среди крестьян наблюдается недовольство властью… бывают и целые села, настроенные монархически». Данное обстоятельство объяснялось деятельностью в селениях монархической религиозной секты, «не имеющей никакого отношения к вооруженной и политической оппозиции советской власти»{798}. Других фактов, свидетельствующих о крестьянском монархизме, нами не установлено.

Таким образом, за какие-то шестьдесят лет поволжская деревня прошла путь от выступлений под лозунгом «Жизнь за царя» до признания республики как наиболее целесообразной формы государственного устройства. И в ходе «чапанной войны», и в «вилочном восстании», и в массовом повстанческом движении 1921 г. в программных документах восставших крестьян государственное устройство России определялось как республиканское. Подобная ситуация была характерна и для других регионов (например, Тамбовской губернии){799}.

Преодоление крестьянством монархических иллюзий в первые десятилетия XX века было объективным процессом, связанным с экономическим, демографическим и моральным кризисом, с проникновением рыночных отношений в крестьянские общества. Крестьянский антимонархизм явился вполне закономерной реакцией на неэффективность аграрной политики самодержавия начала XX века. Царское правительство оказалось неспособным справиться с нарастающим валом острых крестьянских проблем. Поистине роковым для судеб монархии стали неудачи России в русско-японской и Первой мировой войнах. Они окончательно подорвали авторитет царя в глазах крестьянства. В связи с этим можно напомнить, насколько вырос в стране авторитет И.В. Сталина после победы СССР над фашистской Германией. И поддерживался он в деревне прежде всего колхозниками фронтовиками, списавшими все прежние грехи и преступления генералиссимуса. Ничего подобного в рассматриваемый период в России не наблюдалось. Именно фронтовики, вернувшиеся с германской войны к своим разоренным хозяйствам, стали в 1917 г. застрельщиками и проводниками аграрной революции, затем, как уже указывалось, многие из них влились в повстанческое движение в качестве не только рядовых участников, но и командиров крестьянских отрядов. Естественно, что о последнем царе и монархии в целом у них оставались не самые лучшие воспоминания. Отсюда становится понятным антимонархизм поволжского повстанчества в 1918–1922 гг. Отдельные всплески монархических настроений наблюдались лишь среди сельского духовенства, иногда в ходе проповедей сетовавшего на отсутствие в России царя-батюшки, дескать, по этой причине и свалились на нее все беды.

Если Гражданская война и сложная продовольственная ситуация, как уже указывалось, были факторами объективного плана, стимулирующими крестьянское движение, то причиной, чисто субъективной, стала религиозная политика Советского государства. Принудительная передача светской власти традиционных институтов гражданского права, находившихся в ведении церкви, сопровождавшаяся нетактичными и оскорбительными действиями советских работников в адрес верующих, вызывала крестьянский протест. Крестьян возмущали насильственные действия власти по отношению к сельским священникам, пренебрежение к извечным традициям. Их недовольство религиозной политикой властей было постоянно действующим фактором. Крестьянские выступления на религиозной почве были распространенным явлением в истории крестьянского движения в Поволжье в рассматриваемый период. Лозунг «за веру христианскую и ислам» в той или иной форме звучал практически в ходе всех крупных крестьянский выступлений в регионе. Так, например, в ходе «чапанной войны» крестьяне требовали прекратить снятие икон в школах и возобновить преподавание там Закона Божьего{800}. На эту тему составлялись специальные приговоры сельских сходов{801}. И делали они это не случайно, поскольку столкнулись с крайним произволом представителей местной власти. Например, в докладе председателя Особой комиссии ВЦИК по ревизии Поволжья П.Г. Смидовича на заседании Сызранского укома РКП(б) 15 апреля 1919 г. приводились следующие факты: «Часто в уезде коммунисты входят в школу и начинают сами снимать с руганью иконы, так нельзя, пусть сами крестьяне снимут, а так вы ничего не добьетесь. Или входят в шапке и с папироской в зубах в церковь во время службы и требуют попа»{802}.

Крестьян возмущали самоуправные действия представителей местной власти в отношении сельских священников, а также традиционно сложившейся системы обучения сельских ребятишек, которая предусматривала знание «Закона Божьего» и соблюдение детьми религиозных традиций. Очень емко крестьянское недовольство «на религиозной почве» оказалось выражено в период «чапанной войны» в воззвании коменданта Ставропольского повстанческого исполкома Долинина «К православным гражданам России». Воззвание гласило: «Граждане! Настало время, православная Русь проснулась. Восстали крестьяне, мужики. Православные граждане, призываю к всеобщему восстанию, наш враг, который надругался над нашей православной верой, бежит. Откликнетесь и восставайте. Яко с нами Бог»{803}.

Аналогичные факты наблюдались и в ходе другого крупнейшего восстания — «вилочного». Особое возмущение крестьян вызвали действия местной власти по мобилизации сельских священников для выполнения трудовой повинности. Кроме того, в мусульманских селах крайне отрицательно была воспринята трудовая мобилизация женщин, поскольку, согласно магометанским канонам, женщины «без мужей не должны ходить в лес». Крестьяне возмущались передачей метрических книг из ведения церкви гражданской власти, вследствие чего регистрация их детей в советах нередко происходила так, как заблагорассудится активистам. Например, в одном из мусульманских селений Уфимской губернии новорожденный, которого родители назвали Харис, был зарегистрирован в совете как Борис{804}. Подобные факты нервировали крестьян и, как это было отмечено на состоявшемся 13 марта 1920 г. заседании ответственных работников Уфимской губернии, посвященном «вилочному восстанию», явились одной из его причин{805}.

* * *

В целом лозунги и программные документы крестьянского движения в Поволжье в указанный период и само движение можно, скорее, рассматривать как проявление антигосударственной позиции, обусловленной объективными условиями Гражданской войны и особенностями крестьянского менталитета. Будучи антигосударственным по своей объективной направленности, это движение никогда не было антисоветским, контрреволюционным и антикоммунистическим в смысле борьбы с данной идеологией. Главной его целью являлась борьба против разорявшей крестьянские хозяйства «военно-коммунистической политики» Советского государства. Именно таким увидели мы крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. глазами самих крестьян.

Глава 3. ДВИЖУЩИЕ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ

§ 1. «Сильные» и «слабые» в крестьянском движении

Как уже отмечалось, долгое время в отечественной историографии держался миф о «кулацком характере» крестьянских восстаний в Советской России в 1918–1921 гг. и безоговорочной поддержке беднотой политики большевиков. В работах советских историков доказывалось, что «кулацкие восстания» инспирировались антибольшевистскими силами (эсерами и агентами белых), опиравшимися на зажиточные слои деревни. Кулаки представали руководителями восстаний, а беднота — жертвой «кулацкого террора». Общепризнанным считался факт колебаний среднего крестьянства под влиянием «кулацкой пропаганды» и ошибок местных органов советской власти.

В данном контексте особый интерес представляет проблема движущих сил крестьянской революции, соотношение в них различных социальных групп крестьянства. В какой мере в рассматриваемый период крестьянство выступало единой, монолитной силой, и насколько были сильны в его среде противоречия, обусловленные идущим с пореформенного времени процессом раскрестьянивания? Какова была роль «сильных» (т. е. зажиточных крестьян — кулаков) и «слабых» (т. е. бедняцко-батрацкой части деревни) в происходивших тогда в деревне событиях? Попытаемся ответить на эти вопросы в рамках взятой для исследования темы и доказать общекрестьянский характер крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг.

Нами не ставится под сомнение факт наличия кулака в поволжской деревне в начале XX столетия. Об этом в историографии имеется достаточно сведений{806}. Процесс раскрестьянивания в поволжском регионе особенно активно шел в годы Столыпинской аграрной реформы. Однако, как известно, данный процесс был приостановлен в 1917 г. и в начале 1918 г. аграрной общинной революцией. Тем не менее, кулаки и бедняки остались в деревне и в годы Гражданской войны активно участвовали в крестьянском движении.

В начале 1918 г. в поволжской деревне развиваются два разновекторных процесса: деревня выступает единым монолитом в решении «общемирских проблем», и деревня раскалывается на два враждебных лагеря — бедноту и остальных крестьян (кулаков и середняков).

Как уже отмечалось в главе 1 (раздел 1) настоящего исследования, зимние и весенние месяцы 1918 г. были отмечены совместными выступлениями крестьян — вне зависимости от их социального статуса — в защиту общих интересов: в земельном вопросе в ходе конфликтных ситуаций с соседними общинами. Также деревня была единой при решении вопросов о снабжении села промышленными товарами и предметами первой необходимости. Об этом говорили крестьянские делегаты на волостных и уездных крестьянских съездах, а также на сельских сходах в ходе организации местных органов советской власти{807}. Крестьянское единство проявлялось и при отражении набегов на селения первых городских реквизиционных отрядов{808}.

Однако это единство было относительным. Как уже говорилось, с начала 1918 г. беднейшая часть крестьянства вследствие засухи 1917 г., а также общей хозяйственной разрухи в стране испытывала серьезные продовольственные трудности. Это обстоятельство стало объективным фактором раскола деревни и активизации другого вектора ее развития — внутри деревенской борьбы «сильных» со «слабыми».

Наряду с голодом другой объективной причиной внутренних конфликтов в деревне стали результаты общинной революции 1917 г., затронувшей интересы зажиточных слоев. Как известно, в ходе этой революции по решению большинства общинников ликвидировались столыпинские хутора и отруба. В 1918 г. последствия этих действий сказались на внутридеревенских отношениях, усугубив уже имеющийся раскол между «сильными» и «слабыми» на почве голода. Так, 19 февраля 1918 г. в направленном из Симбирска в ЦК РКП(б) письме местного большевика сообщалось: «Во многих местах губернии крестьяне… еще прошлым летом,… поровну разделили земли не только помещиков, но и земли крестьян и мелких собственников… в данное время получаются в огромном количестве сведения с мест, что сынки кулачков, возвращаясь из армии с ружьями и бомбами, начинают восстанавливать свои права. Имеющиеся запасы хлеба не выдают, отвечая вооруженным отпором»{809}. В дальнейшем именно бывшие столыпинские поселенцы-хуторяне и отрубники станут наиболее активной частью крестьянского движения против антикрестьянской политики власти.

Первая половина 1918 г. ознаменовалась борьбой «сильных» и «слабых» за право контроля над сельскими и волостными Советами. Зажиточные крестьяне, воспользовавшись недовольством большинства середняков действиями бедняцких Советов по реквизиции в деревне излишков хлеба, организуют массовые выступления против этих Советов, разгоняют их, подвергают насилию работавших там активистов. Вместо разогнанных создаются новые, «кулацкие советы». Подобные действия жестко пресекаются с помощью красногвардейских отрядов, направляемых уездными и губернскими органами советской власти{810}.

Жесткая позиция по отношению к зажиточному крестьянству во многом определяется официальной политикой большевиков. Столкнувшись с острейшей продовольственной проблемой в городах и промышленных центрах страны, власть стала решать ее путем раскола деревни. Была сделана ставка на «слабых» — деревенскую бедноту, которую считали способной оказать эффективную помощь реквизиционным отрядам рабочих. При этом советское руководство крайне настороженно относилось к остальным категориям крестьянства. Так, например, побывавший в двадцатых числах января 1918 г. в Петрограде председатель Саратовского губсовета В.П. Антонов-Саратовский вспоминал, что во время его встречи с председателем Совнаркома В.И. Лениным не успел он «открыть рта», как тот его сразу перебил и «назвал саратовских мужиков злым народом», который «может наделать много хлопот». При расставании глава Советского правительства напутствовал его: первое — обратить самое серьезное внимание на бедноту, второе — «добывать хлеб», «не останавливаясь ни перед чем»{811}. 27 марта 1918 г. Ленин в телеграмме проходящему в Пензе продовольственному съезду указал: «…единственно верным средством увеличения хлебных пайков является решение Совнаркома — реквизировать хлеб у кулаков и отдавать его городской и деревенской бедноте. Для этого нужно, чтобы беднота скорее и решительно вступала в ряды продовольственной армии, создаваемой Народным Комиссариатом продовольствия»{812}.

Оценивая в целом ситуацию в поволжской деревне в докомбедовский период, можно заключить, что, несмотря на острые противоречия и ярко выраженную ставку власти на бедноту, она развивалась в прежнем русле. Деревня сохраняла приверженность старым традициям, когда во главе общины стояли наиболее хозяйственные крестьяне. Управление общиной все еще оставалось в руках «сильных», которые, как могли, «отбивались» от притязаний на их хлеб и имущество со стороны маломощных односельчан, получивших поддержку власти{813}.

Комбедовский период, сопровождавшийся осуществлением советской властью с помощью деревенской бедноты хлебной монополии и других ее мероприятий, вызвал резкое недовольство не только зажиточных крестьян, но и подавляющего большинства середняков. Показателем этого стали многочисленные крестьянские выступления. Их анализ показывает, что именно зажиточные крестьяне являлись первоочередным объектом принудительных реквизиций. Об этом говорят, например, размеры наложенных на хозяйства штрафов и перечни имущества крестьян, конфискованного за различные противоправные действия. Так, в октябре 1918 г. в с. Муромка Пензенской губернии «на кулаков» за «спекуляцию хлебом» был наложен штраф в среднем по 1000 руб. на человека{814}. 20 ноября 1918 г. отрядом Казанской 4Kb окрестностях Арска за участие в восстании конфисковано и «сдано в распоряжение бедкомов» «2 фабрики валенных и одна кожевенная, одна паровая мельница, 28 подвод кож в сыром виде, 280 шапок»{815}.

Число участников крестьянских выступлений в комбедовский период противоречило их «кулацкому характеру», объявленному советской пропагандой. Например, 22 июня 1918 г. в с. Всеволодчино Саратовского уезда на съезд представителей 16 волостей съехалось более 2 тысяч крестьян{816}. Сами власти противоречили себе, приводя конкретные факты. Так, в ноябре 1918 г. чрезвычайная следственная комиссия предложила расстрелять за участие в «кулацком восстании» от 100 до 200 человек, а остальных, почти 16 000 сельчан, «пролетаризировать» — конфисковать излишки хлеба, скота и «другие богатства»{817}. О выступлении кулаков аж в 22 волостях Сердобского уезда Саратовской губернии сообщили 22 марта 1919 г. «Известия ЦИК»{818}.

Документы указывают на повсеместное «проникновение в Советы» кулаков в ходе перевыборной кампании волостных и сельских Советов в конце 1918 г. Они проникли в большинство Советов, используя «тактику хамелеона»{819}.

Бесперспективность политики «классового раскола» деревни стала особенно очевидной в ходе развернувшейся в губерниях Поволжья в конце 1918 — начале 1919 гг. кампании по сбору так называемого «чрезвычайного революционного налога».

30 октября 1918 г. ВЦИК принял декрет о единовременном чрезвычайном 10-миллиардном революционном налоге, целью которого был сбор средств на нужды советской власти, оказавшейся в тот период в крайне тяжелом положении{820}. Декрет о чрезвычайном революционном налоге был направлен прежде всего против кулака — зажиточного крестьянина, и имел целью укрепление позиций главной опоры советской власти в деревне — бедноты{821}.

Губернские и уездные власти направляли в сельскую местность инструкторов с отрядами красноармейцев, которые собирали бедноту и разъясняли, с кого и как должен браться чрезвычайный налог. При их участии создавались специальные сельские комиссии из бедноты. Начав при активной поддержке уездной и губернской власти сбор с односельчан чрезвычайного налога, сельские комиссии сразу же столкнулись с неразрешимой проблемой: в селе не было настоящих кулаков, подпадающих под эту категорию крестьян с точки зрения имеющихся у них материальных средств. Гражданская война, хозяйственная разруха, уравнительный земельный передел нивелировали социально-экономические различия между крестьянскими хозяйствами. Подавляющее большинство крестьян были середняками и бедняками. Те же, кто выделялись на общем фоне, имели самые незначительные хозяйственные и материальные преимущества. Поэтому закономерной реакцией на попытки сельских активистов собирать налог без учета данного обстоятельства стали многочисленные жалобы крестьян в вышестоящие советские органы, а также отказы от его сдачи по причине «отсутствия кулаков и спекулянтов» в их селении. Характерным в этом смысле является дело крестьян с. Чиндясы Старо-Захаркинской волости Петровского уезда Саратовской губернии.

22 января 1919 г. общее собрание граждан с. Чиндясы составило приговор в Петровский уездный финансовый отдел с просьбой сложить с селения наложенную на него сумму чрезвычайного налога в размере 100 000 руб. В приговоре сообщалось: «При всем нашем желании помочь Советской России мы, крестьяне, находимся в бедственном положении: ввиду голодовки в прошлом году платили по 100 и 120 рублей за пуд, ужасного пожара и падежа весной 1918 г. рогатого скота. Ввиду означенных несчастий наше общество было на краю гибели, так как урожай в прошлом году был ниже среднего, благодаря чему не в состоянии и те платить, которые не получили деньги за свои излишки»{822}. Финансовый отдел уисполкома установил критерии, по которым сельская комиссия по сбору налога определяла субъектов обложения и дала этому свою оценку: «Богатый» имеет предприятие: завод (дубильный, сельдевый), мельницу, или участок земли и продал много хлеба; «средний»: имеющий достаток без излишков; «бедный»: имеет лошадь, без коровы или имеет плохую корову, хлеба никогда до нового урожая не хватает. Учет производится предвзято; систематически, с арифметическими выкладками учета не производилось. Составляли список, оценивали имущество и разверстывали налог, зная лично всех граждан, на глаз, придерживаясь цифр, указанных в списках. Из 120 домохозяев по первому списку обложено 96. По исправлении волостным комитетом окончательно обложено 39. Из них богатеев — 9, средних — 29, бедных — 1. Некоторые обложены высоко, не по доходам. Из предложенного списка 50% налога не выплатят. Богатый элемент разорен контрибуцией. В два раза на Чиндясы было наложено 8500 рублей, причем излишки хлеба отбирались бесплатно. В июне 1918 г. в стихийном пожаре сгорело 96 домохозяйств. Погорели утварь, одежда и скот. Налог может быть собран в половинном размере. При репрессиях собирается полностью»{823}. Таким образом, комиссии пришла к выводу о невозможности сбора налога в силу объективных причин, противостоять которым могли лишь «репрессии».

С подобной ситуацией власти сталкивались повсеместно. По поволжским губерниям прокатилась волна сельских сходов, на которых постановляли, что налог нельзя выплатить из-за отсутствия для него соответствующей налогооблагаемой базы. При этом их поддержали многие члены сельских и волостных комиссий{824}. Например, в Городищенском уезде Пензенской губернии, по сообщению бюро печати НКВД: «Многие села, обсудив вопрос о налоге, отвечают в том смысле, что у них ни кулаков, ни спекулянтов не, и платить налог для них необязательно», население Казанской губернии не выполняло чрезвычайный налог «за неимением кулаков и спекулянтов»{825}.

Представители советских учреждений, непосредственно задействованных в ходе кампании по сбору чрезвычайного налога, приводили многочисленные факты несоблюдения при его сборе «классового принципа», сообщали о невозможности взыскания налога в полном объеме. В своих донесениях они сообщали факты вопиющего произвола и насилия со стороны местных властей по отношению к крестьянству Например, в с. Пилна Курмышского уезда Симбирской губернии комбед арестовал 40 «кулаков». Чтобы заставить заплатить налог, посадил их в холодную, через три дня шестеро заключенных были найдены замерзшими{826}. В аналитической справке Бюро печати НКВД «о причинах антисоветского движения на почве чрезвычайного налога» в период с 18 декабря 1918 г. по 18 января 1919 г. говорилось: «В некоторых губерниях раскладка налога проводится подушно, подворно, подесятинно. При этой системе вся тяжесть налога падает на заведомых бедняков. В Казанской губернии волостные Совдепы и комитеты решили разделить весь налог поровну на каждый дом»{827}.

Осознав невозможность соблюдения «классового принципа» при взыскании чрезвычайного налога, власти стали действовать исходя из здравого смысла — собирать налог с тех, кто его может заплатить. А поскольку большинство деревни составляли середняки, то именно они и стали основным объектом налогообложения. В этой связи типичным был приказ Сердобского уисполкома Саратовской губернии всем волостным и сельским исполкомам от 25 января 1919 г. В пункте 10 приказа указывалось: «Ввиду того, что во всех селениях заметны стремления возложений неимоверной суммы налога на бывших состоятельных плательщиков, фактически в некоторых случаях не в состоянии выдержать тяжести налога, предписывается привлечь к платежу все среднее крестьянство с повышением ставок и разверстанную волостной комиссией с каждого селения сумму налога взыскать полностью, не принимая во внимание никаких возражений о несостоятельности и тяжести налога»{828}.

Значение кампании по сбору чрезвычайного революционного налога состоит в том, что именно в ходе этой кампании крестьянство осознало лживость официальной пропаганды о привилегированном положении трудового крестьянства, по сравнению с «деревенской буржуазией». Рассуждения о «классовом подходе», опоре на бедноту в реальности вылились в огульное налогообложение всех и вся, без учета принадлежности его субъектов к представителям «сильных», или «слабых» слоев сельского населения. И те, и другие очутились в одной связке, и лишь узкий круг сельских активистов получил сиюминутную выгоду от политики «социального расслоения». Деревня начала осознавать, что для действующей власти она является всего лишь резервуаром, из которого та черпает ресурсы для самосохранения. Ответной реакцией на действия властей стало мощное крестьянское восстание — «чапанная война», в ходе которой окончательно утвердился общекрестьянский характер крестьянского движения. И «сильные» и «слабые» выступили единым фронтом против антикрестьянской политики Советского государства.

С первого же дня «чапанной войны» повстанцы заявили об общекрестьянском характере движения. Они выступили против признания восстания «кулацким мятежом» и отмели обвинения властей в «кулачестве». 7 марта 1919 г. из центра восстания с. Новодевичье была отправлена телеграмма в Симбирский губисполком следующею содержания: «Никакого кулацкого вооруженного восстания не было. Возник конфликт [с] инструктором тов. Беловым на почве неправильной реквизиции хлеба и скота, так как излишек хлеба и скота не был выяснен, и учетные ведомости не были закончены, но тов. Белов приступил к насильственной реквизиции»{829}.

В ходе переговоров по прямому проводу с секретарем Симбирского губкома РКП(б) И.М. Варейкисом командир повстанцев с. Русская Бектяшка Поручиков заявил: «У нас кулацких восстаний нет и не было, контрреволюционеров нет, [выступили] против неправильной реквизиции хлеба и скота, приветствуем партию большевиков и против них не идем, мы идем против насилия коммунистов, вообще же контрреволюции нет, мы идем против неправильной реквизиции хлеба и скота, кулацкого восстания нет, все крестьяне трудовики. Число восставших — все села и деревни»{830}.

Однако голос восставших крестьян не был услышан властью. Восстание заклеймили как «кулацкое», подготовленное «кулаками-колчаковцами и белогвардейцами»{831}.

Однако в документах «не для печати» представители советских органов, губчека и Красной армии рисовали совсем иную картину, противоречащую официальным заявлениям. Прежде всего они приводили конкретные цифры участников восстания. Так, например, 9 марта 1919 г. в телеграмме начальника Особого отдела штаба Восточного фронта Лазарева члену РВС фронта С.И. Гусеву сообщалось, что число восставших достигает 200 000 человек{832}. 12 марта 1919 г. военный следователь ОО РВС В.Ф. Стакс сослался на Сенгилеевского уездного военкома Кириллова, который назвал число 400 000 человек{833}. В докладе президиуму ВЦИК председателя Особой комиссии по ревизии Поволжья П.Г. Смидовича от 22 апреля 1919 г. число восставших определялось в пределах 100 000–150 000 человек{834}. Эти цифры не вяжутся с «кулацким характером» «чапанной войны».

Представители органов власти признавали факт участия середняков и бедняков в восстании, но объясняли его «кулацкой агитацией» или угрозами со стороны кулаков. Например, в указанном выше докладе Смидовича сообщалось, что «двигающиеся толпы состояли из крестьян пожилого возраста в чапанах с участием середняков и даже бедняков»{835}. В ходе разговора по прямому проводу начальника штаба войск ВЧК К.М. Валобуева с председателем Самарского губчрезвычкома Левитиным отмечались «случаи присоединения» к кулакам деревенской бедноты{836}.

Еще более откровенно о характере восстания говорили в своих отчетах работники советских учреждений, выезжавшие в его эпицентры. Например, агитатор Спирягин, работавший в Корсунском уезде Симбирской губернии, в своем докладе в губисполком от 27 марта 1919 г. и впоследствии воспроизведенном в донесении губчека от 9 мая председателю ВЧК Ф.Э. Дзержинскому сообщал: «Упрекать же повстанцев в кулачестве не приходится, так, крестьяне восставших селений в подавляющем большинстве по имущественному состоянию средняки, кулачков на каждое село в среднем не более 5–10 чел»{837}.

Таким образом, в ходе «чапаннои войны» в полной мере проявилась важнейшая черта всего крестьянского движения в Поволжье в годы Гражданской войны — его общекрестьянский характер.

Общекрестьянским протестом против «военно-коммунистической политики большевиков» стало и второе крупнейшее крестьянское восстание в Поволжье — «вилочное», или восстание «Черного орла-земледельца». Так же как и во время «чапаннои войны», его размах власть объясняла происками кулаков, белогвардейцев, «офицеров, перебежавших из колчаковского стана» и т. д.{838} Но в действительности оно проходило по тому же сценарию, что и «чапанная война». Огромное число восставших не соответствовало рамкам «кулацкого мятежа». Сами участники подавления восстания опровергали заявления официальной пропаганды. Приведем несколько примеров, подтверждающих данное заключение.

В своем выступлении 13 марта 1920 г. на заседании ответственных работников Уфимской губернии командующий карательными войсками, действующими на «вилочном фронте», Ю.А. Аплок назвал число вооруженных повстанцев-«вилочников»: 25 800 человек. О 30 000 участниках восстания шла речь в донесениях командиров оперативных групп, оперировавших в Чистопольском и Мензелинском уездах{839}. В докладе информационно-статистического отдела политуправления войск ВОХР Приуральского сектора в ЦК РКП(б) от 20 апреля 1920 г. указывалось: «В восстании участвует вся деревня: и бедняки, и середняки, и кулаки, и старые, и малые»{840}.

Очень важные аргументы в пользу общекрестьянского характера «вилочного восстания» содержатся в докладе члена коллегии Самарского губпродкома А.В. Зуева в Бугульминский уисполком о причинах восстания, датированном апрелем 1920 г. Как «старый продовольственник», А.В. Зуев заявил: «Прежде всего, конечно, возникает вопрос, какой характер носили крестьянские восстания, действительно ли они были «кулацкими», как отмечено в печати. На это я, по долгу революционной совести, не боясь упреков и осуждений, должен прямо сказать, — нет, это не происки кулаков, а стихийное движение широких трудовых крестьянских масс, выражающих недовольство и протест. Кулаки теперь явление довольно редкое в деревне; былое влияние их на население отошло в область преданий, только по старой привычке пугают ими обывателя, как детей букой, или ищут в них причины разных неудач»{841}.

Документы свидетельствуют, что эпицентры крестьянских восстаний находились в районах торгового земледелия и ремесла. Именно «богатые», «сильные» селения и волости, более развитые в экономическом отношении по сравнению с близлежащими, становились руководящими центрами восстаний. Например, с. Алексеевка Саратовского уезда Саратовской губернии, где в ноябре 1918 г. произошло вооруженное восстание, представляло собой «большое торговое кулацкое село с населением в 16 000 человек»{842}.

В ходе «чапанной войны» одним из центров восстания стало с. Новодевичье Сенгилеевского уезда Симбирской губернии. В докладе агитатора Н.Г. Петрова о восстании в Новодевиченской волости от 25 марта 1919 г. селу была дана следующая характеристика: «Село Новодевичье, 1000 дворов (1048), 8500 душ, в центре хлебного района, было торговым пунктом. 1918 г. укрепил «убеждение» в правильности «свободной торговли», так как путем продажи хлеба мешочникам открылся очень легкий путь наживы»{843}. В уже цитированных выше воспоминаниях Будылкина «Кулацкое восстание в Сызранском уезде» сообщалось, что другой центр «чапанной войны» — село Усинское было селением, где «в довоенное время значительная доля верхушки крестьянства занималась торговлей скотом»{844}. Члены Особой комиссии ВЦИК, направленной в Симбирскую губернию для выяснения обстоятельств «чапанной войны», неоднократно подчеркивали в своих материалах мысль о том, что ее причины проистекали из особой зажиточности крестьянства, преобладании среди населения «кулацкого элемента»{845}.

В «вилочном восстании», согласно докладу командующего 1-й группой карательных войск в Мензелинском уезде Горбунова в особый отдел Запасной армии от 8 апреля 1920 г., наиболее ожесточенные бои с повстанцами происходили в селениях Заинске, Шугане, Кармалах, Казанчах, Бакалах. По его словам, это были села, «богатые хлебом, скотом, медом, лесом»{846}.

То, что эпицентрами крестьянского движения в регионе стали «богатые села» — центры торгового земледелия и ремесла — явление вполне закономерное. Именно на «богатые села» обращалось первоочередное внимание власти при проведении различных реквизиций и трудовых повинностей, поскольку в них имелось то, что ей требовалось: значительное количество продовольствия и трудоспособного населения. Поэтому в ходе восстаний крестьяне из этих сел становились наиболее активными их участниками и своими действиями подталкивали (нередко насильно) к восстанию крестьян близлежащих селений. Именно «сильные села» инициировали в Поволжье в 1919–1920 гг. два крупнейших крестьянских восстания, равноценных по масштабам «антоновщине» и «махновщине» — «чапанную войну» и «вилочное восстание»: Новодевичье Сенгилеевского уезда Симбирской губернии и Новая Елань Мензелинского уезда Уфимской губернии.

Совместная борьба всех категорий крестьянского населения против антикрестьянской политики Советского государства стала фактом и в ходе «вилочного восстания», и в последующий период. И «сильные» и «слабые» в равной степени ощутили на себе жесточайший налоговый пресс. Продразверстка, трудовая повинность, различные платежи проводились властью без учета принадлежности крестьянского хозяйства к той или иной социальной группе. С подачи официальной пропаганды фактически все крестьянство стало рассматриваться как «сплошное кулачество». Об этом имеется огромное количество документальных свидетельств. Приведем некоторые из них.

О том, что сотрудники продовольственных органов «понимают крестьянство как сплошное кулачество» и действуют соответствующим образом: проводят поголовные обыски, отбирают последний пуд хлеба, «оставленного на прокормление семьи», — заявил в своем выступлении 30 января 1920 г. на заседании Белебеевского уисполкома Уфимской губернии председатель исполкома Антонов{847}. В двухнедельной информсводке ЧК Татреспублики за 1–15 ноября 1920 г. говорилось о положении в Чистопольском уезде, где крестьяне оказались обложены разверсткой «не по категориям, как-то: на кулаков, середняков и бедняков, а поровну»{848} и т. д.

О том, что при сборе продразверстки «классовый принцип» не соблюдался, и хлеб выгребали подчистую у всех, у кого он был, свидетельствовали непосредственные ее исполнители — работники продорганов, а также представители местного партийно-советского руководства. Так, например, 20 февраля 1921 г. на конференции Камышинской организации РКП(б) Саратовской губернии член укома Колесниченко сообщил: «Нам дали по продработе инструкцию, по которой мы отбирали хлеб, оставляли по 8 пудов, а вслед за нами шли другие продотряды и отбирали хлеб подчистую»{849}. На другой уездной партконференции, Аткарской, той же губернии, проходившей 21–24 февраля 1921 г., констатировался факт голода в уезде вследствие проведенной продразверстки, в ходе которой продотряды выкачивали хлеб «как хотели», не оставляя «никаких норм ни на людей, ни на лошадей»{850}. В кратких сведениях в ЦК РКП(б) об Области немцев Поволжья характеризовалась деятельность Тульского продотряда, который «собирал разверстку, не производя классового расслоения, обирая бедноту, красноармейские семьи, совершенно разоряя хозяйства, обрекая население на голодную смерть»{851}.

В 1920–1922 гг. большевистская пропаганда по-прежнему называла повстанческое движение «кулацким». Но при этом оговаривалось, что под влияние кулаков попала значительная часть среднего и даже беднейшего крестьянства — в силу их политической несознательности, а также «умелой работы кулачества, пролезшего в советские органы». Кроме того, все факты крестьянского неповиновения власти также относили на счет «влияния кулака», будоражившего крестьян-тружеников различными «провокационными слухами»{852}.

Однако причины крестьянского недовольства обусловливались не «кулацкой агитацией», и само повстанческое движение не было кулацким по своему составу. В 1920–1921 гг. его участниками было все деревенское население, в равной степени ощутившее на себе тяжесть «военно-коммунистической политики» Советов. В нашем распоряжении имеется немало документов, подтверждающих этот факт.

Так, 19 февраля 1921 г. в докладе Саратовскому губкому военком 226-го полка 26-й бригады ВНУС О.Ф. Игнатюк сообщал: «Существующие мероприятия со стороны нашего командования далеко не соответствуют своему назначению и не оправдывают цель действия. Бандиты района представляют из себя не что иное, как местное население»{853}. С интересным анализом социального состава «действующих банд» выступил 7 июля 1921 г. на собрании Балашовской организации РКП(б) Саратовской губернии ответственный секретарь у кома Веденяпин: «Бандиты по своему составу [делятся] на три группы: первая — 5–10% — крупная городская и деревенская буржуазия с примесью босяцкого и преступного элемента является идейной вдохновительницей бандитизма, его сливками… поставляет организаторов и комсостав бандитизма, ее нужно уничтожать беспощадно; вторая — 60–70% — беднота, которая при советской власти не сумела поднять свое благосостояние, а наоборот, ухудшила его до последней степени, не получив материальной и идейной помощи от соввласти. Многочисленная по составу, но не спаянная идейно, пошедшая в банды лишь для грабежа, насилия, нажития добра легким и скорым путем, эта группа неустойчива и распадется, если увидит, что Соввласть даст ему больше, чем бандитизм; третья — 35–20% — середняки, идейно разагитированные эсерами, думающие об Учредительном собрании и восстановлении хозяйственного и прочего порядка в России после свержения советской власти»{854}. Таким образом, официально признавался факт массового участия в вооруженном повстанчестве и «сильных», и «слабых» и середняков. Причем преобладающей группой являлось беднейшее крестьянство.

В то же время из выявленных нами документов следует, что большинство руководителей деревенских выступлений были не бедняки, а представители «сильной», зажиточной части деревни. И это было вполне закономерно. Именно зажиточные крестьяне пользовались в деревне наибольшим авторитетом в силу своего хозяйственного положения. Поскольку достаток, как правило, достигался огромным трудом многих поколений, не удивительно, что грабительская политика Советского государства вызывала у этой части крестьян наибольший протест и желание защитить себя и одновременно всю деревню от произвола. Что же касается командиров повстанческих отрядов, то здесь главным критерием отбора был военный опыт претендента. В подавляющем большинстве случаев их главари имели его. Они участвовали или в империалистической, или в гражданской войнах, а иногда и в той, и в другой. По своему социальному положению они относились к различным группам. Например, А.В. Сапожков, судя по всему, был выходцем из зажиточной семьи [в документах проходит как «сын кулака». — В. К.]{855}. Его помощник, командир бригады Ф.А. Зубарев, наоборот, происходил «из бедноты»{856}.

§ 2. Сельские Советы и крестьянское движение

Преобладание общедеревенских интересов над «классовыми» в ходе крестьянского движения в Поволжье в рассматриваемый период доказывается деятельностью сельских и волостных Советов. Как известно, именно беднота, «слабые», в первую очередь, были для советской власти основным источником пополнения кадров сельской администрации и главным проводником ее политики в деревне. Однако опыт крестьянского движения в Поволжье в 1918–1921 гг. свидетельствует, что эта цель не была достигнута. Сельские и волостные Советы не стали надежными проводниками политики «военного коммунизма» в деревне. В подавляющем большинстве случаев они оказались бессильными перед решимостью односельчан противостоять этой политике. Столкнувшись с общедеревенским протестом, Советы заняли, в лучшем случае для власти, пассивную, выжидательную позицию, в худшем — выступили, исходя из своих возможностей, в защиту общекрестьянских интересов. Поэтому история сельских органов власти в годы Гражданской войны — это история борьбы крестьян за право контроля над этими органами и их использования в своих интересах. Она — красноречивое свидетельство бесплодности попыток большевиков «расслоить крестьянство», установить тотальный контроль над деревней, сделать ее послушной и восприимчивой к их режиму. Кроме того, она убедительно свидетельствует об устойчивости общины и спаянности общинных интересов, возродившихся в результате «черного передела» 1917 — первой половины 1918 гг. По сути дела, сельские и волостные Советы превратились в рычаги исполнительной власти общины, стали проводником и защитником ее интересов перед натиском государства.

Выше уже шла речь о том, что в 1918 — начале 1919 гг. факт «кулацкого засилья» в сельских и волостных Советах стал общепризнанным вышестоящими органами Советского государства. Ставка на бедноту как надежного и стабильного союзника провалилась, поскольку деятельность комбедов, противоречащая интересам подавляющего большинства односельчан, вызвала мощный протест деревни. В результате большевистское руководство вынуждено было распустить их и реорганизовать в Советы. Таким образом, в послекомбедовский период Советы стали единственной формой официальной власти в деревне.

Как уже отмечалось, в своей кадровой политике большевики опирались прежде всего на деревенскую бедноту. Игнорируя мнение общества, ее двигали в Советы, одновременно перекрывая эту возможность для зажиточных крестьян. Тем самым нарушались веками сложившиеся традиции мирского самоуправления, предполагавшие избрание на руководящие должности наиболее достойных путем свободного волеизъявления всех дееспособных членов общины. На практике оказалось, однако, что только бедняцкого происхождения не достаточно для исполнения должностных обязанностей. У назначенцев не только не хватало жизненного опыта и профессионализма, но отсутствовали необходимые моральные качества. Впервые за свою многовековую историю поволжская деревня по вине государственной власти вынуждена была терпеть самодурство и нередко — дикое насилие, причем не от иноземных захватчиков, а от своих собственных односельчан, «записавшихся в большевики» и комитеты бедноты. Кратковременный комбедовский период полон многочисленных примеров «морального падения» оказавшихся у власти «слабых», попрания ими самых элементарных человеческих прав подвластного населения. Нами уже приводился вопиющий пример деятельности комбеда с. Пилна Курмышского уезда Симбирской губернии, где заморозили за невыполнение чрезвычайного революционного налога шестерых крестьян. Имеются и другие примеры, характеризующие моральный облик комбедовцев, в первую очередь заботившихся о своем собственном благополучии. Так, например, жители с. Саловки Пензенского уезда Пензенской губернии в своей жалобе в губисполком, датированной ноябрем 1918 г., сообщали, что члены организованного в селе комбеда в своих интересах «из пшена, собираемого гарнцами с дранок, находящихся под их контролем», вырабатывают муку, «мастерят блинки» для своего удовлетворения, «сплавляют понемножку пшено в Пензу», а на полученные деньги пьют{857}.

Факты подобного рода отмечались и в послекомбедовский период, однако произошли существенные изменения. Если в 1918 г. в комбедах наряду со шкурниками и аморальными элементами было немало идейных большевиков, как правило, с фронтовым опытом, искренне веривших в коммунизм, то теперь этот кадровый потенциал значительно иссяк. Большинство сельских коммунистов из бедноты ушли добровольцами на фронт или погибли в ходе крестьянских восстаний. Оставшиеся же уступали последним и в идейности, и в моральном плане. Но другого кадрового потенциала у советской власти не было. В подтверждение можно привести отрывок из информационной сводки Пензенской губчека за 16 мая — 15 августа 1920 г. В ней указывалось: «…на отношение крестьян к власти влияют также безобразия, творимые ответственными работниками. Деревне приходится утолять аппетиты примазавшихся к советской власти «комиссаров», которые, приезжая в деревню, чувствуют себя вдали от строгого взгляда своих парткомитетов и считают своим священным долгом сперва напиться пьяными, а потом следуют остальные прелести, как-то: насилование женщин, стрельба и пр. Подобного рода преступления, взяточничество, незаконные реквизиции всего того, что понравилось, процветают в уездах вовсю, и те репрессии, которые применяются, не помогают. Устраняя такой примазавшийся элемент, на их место ставят почти такой же, ибо людей неоткуда взять, все лучшее выкачано на фронт»{858}. Отсюда и те факты, о которых шла речь в письме секретаря Бакурского волкома РКП(б) Сердобского уезда Саратовской губернии И.П. Турунена в уком партии от 23 декабря 1920 г. Он сетовал, на «царящий вандализм и произвол в Бакурской волости, издевательство над неимущими, самогон, изнасилование девушек, грабеж в свою личную пользу, производимый ура работничками, поощряемыми Сердобским райпродкомом»{859}.

Главная причина охарактеризованных явлений заключалась в бесконтрольности представителей местной власти со стороны общины и вышестоящих органов. Оказавшись у руля сельского управления, не только «слабые», но и выходцы из других групп крестьянства вынуждены были играть по единым правилам, установленным для них сверху. Для уездного и губернского начальства главным в работе сельского и волостного Совета было выполнение заданий по продразверстке, гужевой повинности, различным налогам. При этом на них оказывалось сильнейшее давление: угрозы арестов, тюремного заключения и т. д. В этих условиях у местных работников оставалось мало пространства для маневра.. Они были вынуждены или «идти напролом», или занимать выжидательную позицию. В первом случае перед ними возникала вполне реальная угроза мести односельчан, во втором — опасность наказания со стороны вышестоящего начальства. Они «шли напролом», если чувствовали за собой надежную силовую поддержку, как правило, в виде продотряда, отрядов ЧК-ВОХР-Красной армии. В противном случае у них практически не было шансов добиться от односельчан выполнения непосильных для них государственных повинностей.

История крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг. — полна примеров жестокой мести крестьян сельским активистам за причиненные им беды. Причем в подавляющем большинстве случаев эта месть не была слепой и огульной. Убийства активистов и насилие над ними были связаны с личностью жертв, как правило, запятнавших себя участием в различных карательных акциях власти (конфискациях имущества односельчан, их избиениях, арестах и т. д.). Те же представители сельской администрации, которые не совершали указанных действий, отделывались или легким испугом, или незначительными наказаниями. Процедура определения степени виновности и меры наказания работникам местной власти очень точно описана в докладе председателя Аткарского уисполкома Саратовской губернии С. Горбунова в уком РКП(б) от 31 января 1921 г., посвященном пребыванию в с. Краишево Еланского района повстанческого отряда Вакулина. В центре села собрался сельских сход, на который повстанцами выводились арестованные ими активисты. Далее в докладе следующим образом описана процедура суда над ними.

Был зверски зарублен бывший военком Фирсов: «бандиты, держа его перед толпой, спрашивали “хорош?” В это время одна из гражданок, подойдя к Фирсову, крикнула: “Он у меня отобрал корову”». — Расстреляны агент Еланского райпродкома Фомин, милиционер 9-го района Януков (45 лет, член РКП)… председателя Краишевского волисполкома Ларцева: При голосовании голоса населения разделились на две части, одна говорила “хорош”, а другая “плохой”, в конце концов все население его одобрило. Восьмой Балявкин, Краишевский волвоенком, при голосовании населения за его смерть или жизнь к нему подошла женщина и стала просить холст материи, который он отобрал у ней за укрытие брата-дезертира, убит двумя пулями в спину… Тринадцатой расстреляна жена красноармейца, гражданка с. Грязнухи Ольга Федотова, являющаяся активной работницей по борьбе с дезертирством»{860}. Аналогичная процедура действовала и в ходе других крестьянских выступлений{861}.

Работники сельских и волостных Советов были не только жертвами крестьянской мести, но и основными действующими лицами в ходе массовых крестьянских выступлений. Советская форма организации власти сохранялась на территории крестьянского движения, использовалась повстанцами для проведения необходимых им мероприятий, становилась исполнительным органом восстания{862}.

В его ходе сельские и волостные Советы активно работали на благо восставшего народа. Например, 15 февраля 1920 г. в разговоре по прямому проводу военком Самарской губернии П. Ульянов обсуждал с комиссаром Приволжского военного округа П.А. Петряевым вопрос о том, что в Бугульминском уезде Самарской губернии «арестованы шпионы с мандатами волисполкомов Мензелинского уезда, которым поручено призвать население Бугульминского уезда присоединиться к восстанию против угнетателей большевиков»{863}. Южнее Волго-Бугульминской железной дороги, как отмечалось в телеграмме сводного карательного отряда от 19 февраля 1920 г., «большинству случаев к восстанию способствуют вновь создавшиеся и часть старых советов»{864}. В отчетном докладе в ЦК РКП(б) о деятельности Уфимского губкома партии за март 1920 г., датированном 22 апреля 1920 г., освещающем ход крестьянского восстания в Бирском уезде, сообщалось: «В отдельных селениях уезда восстания были вызваны исключительно благодаря тем приказам от «Штаба Черного орла» (так именовали себя восставшие), которые получались председателями сельсоветов и передавались ими в ближайшие деревни. Этими приказами, под личную ответственность, на председателя возлагалась обязанность мобилизовать мужское население в возрасте от 18 до 48 лет»{865}.

Документы свидетельствуют, что многие работники сельсоветов, независимо от их принадлежности к «слабым» или «сильным» крестьянам, имеющимися в их распоряжении средствами защищали интересы односельчан, включая собственные и интересы ближайших родственников. Они «тормозили выполнение продразверстки», «покрывали дезертиров», смотрели сквозь пальцы на нарушения крестьянами правил помола зерна, обращались в вышестоящие органы с ходатайствами о снижении размеров госпоставок продовольствия и налогов и т. д. Эти действия обусловливались не только стремлением воспользоваться должностным положением в интересах родственников и односельчан, но и чисто объективным обстоятельством: маломощным крестьянским хозяйствам было не под силу исполнять государственные повинности. Кроме того, объективно невозможно было реализовать на практике так называемый «классовый принцип». Никто лучше работников исполкомов сельских и волостных Советов не понимал его абсурдности в условиях всеобщего обнищания: в деревне не осталось не только «сильных» хозяйств, но и, по старым меркам, середняцких, составлявших самую многочисленную группу в общей массе крестьянских хозяйств. Здравый смысл, которому следовали работники сельских Советов, состоял в соблюдении баланса интересов сельского общества и своих собственных. Оптимальным вариантом было следование общинным традициям. Проще говоря, необходимо было советоваться с односельчанами, не совершать резких и непродуманных действий, ущемляющих их интересы, и в то лее время принимать решения, создающие видимость исполнения распоряжений власти. В подавляющем большинстве случаев они так и поступали. Например, разверстку накладывали «не по категориям», как требовалось, а поровну на всех. На гужевые работы направляли тех, кто мог и должен был ехать согласно очереди, намеренно нарушая при этом законы о льготах для семей красноармейцев и т. д.{866}

Особенно массовым противодействие сельских властей продразверстке стало осенью 1920 — в начале 1921 г. Осознавая угрозу надвигающегося на деревню голода и уже столкнувшись с первыми его проявлениями, они попытались предотвратить его, часто напрямую противодействуя продорганам. При этом нередко к работникам Советов присоединялись сельские коммунисты. Так, 20 ноября 1920 г. начальник милиции Хвалынского уезда Саратовской губернии сообщил, что в Павловском районе волостные и сельские исполкомы отказались от выполнения продразверстки и «намеревались создать восстание»{867}. Понимая, что главной причиной крестьянских бед является грабительская по своему характеру продовольственная разверстка, некоторые сельские и волостные Советы выступают инициаторами ее отмены. При их поддержке проходят беспартийные крестьянские конференции, выносящие соответствующие резолюции. Например, 16 марта 1921 г. президиум Керенского укома РКП(б) Пензенской губернии постановил распустить работавшую в уездном центре беспартийную конференцию, поскольку «все резолюции, предложенные коммунистами» были отклонены. По оценке укома, конференция представляла собой «сбор кулаков, спекулянтов и эсеров», которые принимали резолюции «с пожеланием вольной торговли, отказа от трудовой повинности и т. д.»{868}

В условиях развернувшегося в регионе повстанческого движения сельские власти фактически оказались на положении заложников. В его эпицентрах они перешли под контроль повстанцев, в остальных районах занимали выжидательную позицию и не проявляли активности в борьбе с повстанчеством. Например, в докладе Бугурусланской уездной организации РКП(б) о деятельности за период с 1 июля по 15 сентября 1921 г. отмечалось: «Прощупывание волисполкомов и сельсоветов нашими разведчиками доказало полную несостоятельность и неустойчивость членов волисполкомов и сельсоветов. Как только наши разведчики спросят, где находятся коммунисты и имеются ли таковые, сейчас же дают сведения и подталкивают к скорейшему уничтожению коммунистов»{869}.

Работники сельских и волостных Советов находились под постоянным прессом вышестоящих органов власти. Их арестовывали, подвергали другим мерам наказания за невыполнение возложенных на них обязанностей. Давление усилилось во второй половине 1920 г., когда власть столкнулась с ростом крестьянского сопротивления продразверстке. За ее невыполнение волостные и сельские Советы отдавали под суд «в полном составе»{870}. Строптивые сельские Советы распускались, и вместо них, по образу и подобию комбедов, создавались ревкомы{871}. Работники сельских органов власти подвергались избиениям и насилиям со стороны действующих в уездах продовольственных отрядов{872}.

Доминирование в рассматриваемый период общекрестьянских интересов не означало исчезновения внутридеревенских противоречий, здесь тлели угли «второй социальной войны». Наиболее ярко они полыхали в комбедовский период, когда значительная часть бедноты противопоставила себя сначала «сильным» крестьянам, а затем и всей деревне. В дальнейшем конфликт между «слабыми» и зажиточной частью деревни проявлялся в отношении к коммунистическому строительству. Крестьяне противодейвовали бедноте в ее стремлении выделиться из села и создать на общинных землях «трудовые артели». Например, весной 1920 г. в Кузнецком уезде Саратовской губернии «крестьянство восстало и не дало земли» односельчанам, решившим стать коммунарами. «И артель, — как указывалось в документе, — была вынуждена подать заявление о ликвидации»{873}. Случалось и обратное, когда деревенской бедноте при поддержке властей удавалось сломать сопротивление деревни и организовать коммуну{874}. Эти последние были для крестьян постоянным раздражающим фактором, и в ходе крестьянских выступлений, особенно повстанческого движения в 1921–1922 гг., часто подвергались разгрому.

Ситуация изменилась в связи с переходом к новой экономической политике. По мере восстановления крестьянского хозяйства возрождались и усиливались всегда существовавшие в деревне противоречия между ее полюсами. Воспользовавшись предоставленной нэпом экономической свободой, из общей массы «обессиленных» «военным коммунизмом» крестьянских хозяйств стали подниматься «новые сильные». Социальная структура деревни менялась и приобретала присущий рыночной экономике вид. В начальный период нэпа она имела «зачаточный характер», намечалась только тенденция, которая, однако, в корне меняла социально-экономическую и политическую ситуацию в деревне. «Новые сильные» и «новые слабые» постепенно становились фактом деревенской жизни. Это обстоятельство зафиксировали многочисленные источники. Так, например, в госинфсводке ГПУ за 8–11 августа 1922 г. сообщалось, что в Саратовской губернии «среди бедняков-крестьян наблюдается частичное недовольство вследствие закабаления их кулаками»{875}.

* * *

Исходя из вышеизложенного можно заключить, что крестьянское движение в Поволжье в рассматриваемый период было закономерной реакцией деревни на «военно-коммунистическую» политику Советского государства: ее несправедливый, с точки зрения крестьян, грабительский характер, выражавшийся в безэквивалентном обмене промышленной и сельскохозяйственной продукции методами государственного насилия. Эта политика в полной мере затронула все категории крестьянства: кулаков, середняков, бедняков. Поэтому вряд ли оправданно сравнивать степень недовольства этой политикой тех или иных его слоев. Масштабы крестьянского протеста, число участников восстаний опровергают миф о «кулацком характере» крестьянского движения. И «сильные» и «слабые» выступали единым фронтом в защиту общекрестьянских интересов перед произволом власти. Противоречия между «сильными» и «слабыми» не исчезли в годы Гражданской войны. Они лишь отошли на задний план перед более важной проблемой. Как только она была решена, все вернулось на круги своя.

Глава 4. КРЕСТЬЯНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ И ВНЕШНИЙ ФАКТОР

§ 1. Эсеры и крестьянское движение

Одним из актуальных аспектов рассматриваемой темы является проблема соотношения стихийности и сознательности в крестьянском движении: в какой мере это движение было фактом крестьянской самодеятельности, и насколько оно находилось под влиянием внешних сил. В итоге проблема сводится, как точно выразился английский исследователь Т. Шанин, к вопросу — кто кого вел?{876} В советской историографии ответ на этот вопрос был однозначным и не требующим серьезных доказательств: крестьян «вели эсеры и агенты белогвардейцев». Причем акцент делался на ведущей роли правых эсеров{877}.

Тамбовскими историками уже доказана абсурдность данных обвинений применительно к истории «антоновского движения» [см. главу 1 раздела 1. — В. К.]. Однако этого нельзя сказать относительно крестьянского движения в Поволжье. До сих пор в историографии отсутствуют серьезные публикации на эту тему Поэтому представляется целесообразным уделить ей особое внимание.

В ходе сплошного просмотра информационных материалов органов ВЧК-НКВД-Красной армии установлены следующие факты причастности эсеров к крестьянским выступлениям в регионе. В январе 1918 г. «во главе» крестьянского восстания в Кинель-Черкасской волости Самарской губернии стояли «правые эсеры Рязанов и М.Н. Ефремов»{878}. В середине августа 1918 г. одним из руководителей восстания в Чембарском уезде Пензенской губернии, которое поддержал местный гарнизон, назван левый эсер, уездвоенком Шильцев{879}. По сообщению Пензенской губчека, 16 ноября 1918 г. в с. Пятины Пятинской волости Саранского уезда руководителями крестьянского восстания были правые эсеры Лобанов («старый подпольный работник») и Козенкратус{880}. «Эсеровский след» прослеживается еще в трех случаях: первый — «участие правых эсеров с представителями местной буржуазии и кулаками» в нападении 14 мая 1918 г. на Алатырский уездный Совет и комитет большевиков Симбирской губернии; второй — «участие правых эсеров в Курмышском мятеже в сентябре 1918 г. (Симбирская губерния); третий — «провоцирование эсерами и кулаками кулацко-эсеровского восстания» в с. Лада Саранского уезда Пензенской губернии 14 ноября 1918 г.{881}

Таким образом, источники фиксируют шесть фактов причастности правых и левых эсеров к крестьянским выступлениям в Поволжье в 1918 г., в трех случаях подтвержденных. Между тем, по нашим данным, в 1918 г. в регионе произошло не менее ста четырех крестьянских выступлений (табл. 7 приложения 2).

В 1919 г. наибольший резонанс в Поволжье вызвала «чапанная война». Так же как и все остальные, это восстание получило оценку как кулацкое, спровоцированное контрреволюционерами — кулаками, эсерамии белогвардейцами. Какие конкретно при этом приводились факты и как это событие интерпретировали власти?

Об участии эсеров в «чапанной войне» шла речь на совместном заседании Самарского губисполкома, горисполкома, губкома и горкома РКП(б) 12 марта 1919 г. Член губисполкома Сокольский в своем докладе указал, что «причиной возникновения беспорядков послужила “контрреволюционная пропаганда кулаков и социалистов-соглашателей”». По мнению другого выступавшего, Мяскова, причиной восстания было «извращенное» решение земельного вопроса правыми эсерами, которые внушили крестьянам, «что землю у них хотят отобрать». Мысль о «несомненной роли» в восстании эсеров и меньшевиков высказал Леплевский. Более конкретным был член губисполкома Сухов: «…нельзя же сразу заставить людей изменить свое отношение к партиям, которые нанесли такой вред советской власти: социалистов-революционеров и меньшевиков. Мы пришли с эсерами к соглашению, но в уездах плохо разбираются в политической группировке и к деятелям этих партий относятся отрицательно»{882}.

12 марта 1919 г. председатель Сызранского ревкома Симбирской губернии Зирин в телеграмме во ВЦИК и Наркомат внутренних дел сообщал: «На пропуске кулацкого Усинского волисполкома установлены подписи председателя, бывшего прапорщика, военного руководителя и секретаря правых эсеров»{883}. Эта информация с небольшим дополнением была воспроизведена в телеграмме завполитотделом Восточного фронта Г.Т. Теодоровича и члена РВС фронта С.И. Гусева от 17 марта 1919 г. В.И. Ленину и Я.М. Свердлову. Дополнение состояло из фразы: «чувствуется присутствие левых эсеров»{884}.

14 марта 1919 г. сотрудник Самарской губчека Левитин в телеграмме в штаб войск ВЧК сообщил, что «идейными руководителями» восстания являются эсеры. По его сведениям, в районе Ставрополя удалось арестовать деятелей Учредительного собрания Курского и Жилинского{885}.

В политсводке Сызранского фронта от 14 марта 1919 г. значилось: «В некоторых местах организации восставших объединились под названием “Блок трудового крестьянства”, а в других — в “крестьянские секции”, во главе одной из которых — полковник Павлов»{886}.

Конкретные сведения о причастности к «чапанной войне» эсеров содержатся в докладе военного следователя Михалевского об итогах его поездки в район восстания. «Что касается организаторов восстания, то, как по признакам чисто формального характера, так и по тем средствам и “идейным” основаниям, которым удалось разобщить в психике крестьянина большевика от коммуниста, следует видеть опытную в подобных делах руку левых с-р. (в районе Сызрани, по устному заявлению участника ликвидации восстания тов. Кожина, — действовала так называемая “крестьянская секция”, и в частности “командиры крестьянской секции”….Социальное положение некоторых выясненных организаторов, а также тщательная, чисто военная подготовка некоторых “боевых участников восстания” (с. Соплевка — дозоры в снежных окопах, патрульная и разведовычная [так в тексте документа. — В. К.] служба) дает основание видеть рука об руку с левоэсерами военных агентов белогвардейских банд, действующих против нас на боевых фронтах»{887}.

15 апреля 1919 г. председатель Особой комиссии по ревизии Поволжья П.Г. Смидович в докладе на заседании Сызранского укома заявил, что в одном из центров восстания, в с. Новодевичье Сенгилеевского уезда Симбирской губернии «огромную роль» играл правый эсер Козин, а также «определенную роль» — левые эсеры{888}. Он же в своем итоговом докладе в президиум ВЦИК о результатах работы комиссии писал: «В самом ходе восстания крестьяне фактически склонились к позиции левых эсеров, влияние которых замечено на каждом шагу. Но застать их на данной контрреволюционной работе удалось только в с. Слободском Бугурусланского уезда. Из их ячейки партийной, состоящей из трех человек, арестована одна женщина»{889}. Имеются и другие свидетельства, по-иному освещающие роль эсеров в «чапанной войне». Так, например, 25 марта 1919 г. в политотдел Восточного фронта и Симбирской губком РКП(б) поступил доклад агитатора Н.Г. Петрова, посвященный анализу причин и хода восстания в Новодевиченской волости Сенгилеевского уезда. В нем содержалась отличная от данной Смидовичем оценка участия эсеров в восстании. «Из моих личных впечатлений, — докладывал Петров, — я выношу убеждение, что, несмотря на некоторое сходство событий 3–15 марта с левоэсеровскими восстаниями, здесь в Новодевичьем на какую-либо связь с левыми эсерами нет буквально ни одного указания. Возможно еще, что часть активных кулаков из округи была между собой в немой стачке, но приемы более организованной (партийной) борьбы им были чужды….инициативного ядра ни монархисты, ни левые эсеры не составляли. Вернее, инициативного ядра вообще не было, а события разразились и развивались совершенно стихийно»{890}.

Свидетельства причастности эсеров к «чапанной войне» отсутствуют и в анкетах и сведениях «о восстаниях», представленных в отделы управления исполкомами волостных Советов. В них сообщалось, что во вверенной им волости восстание было «чисто крестьянским», участия эсеров не отмечалось{891}.

Приведенные факты позволяют утверждать, что в «чапанной войне» принимали участие отдельные члены партии эсеров. Однако говорить о руководящей роли эсеров в восстании нет никаких оснований. Именно поэтому в итоговом докладе комиссии ВЦИК, специально созданной для расследования причин восстания, председатель вынужден был признать, что карательно-репрессивным органам советской власти лишь однажды удалось застать эсеров «на данной контрреволюционной работе». Причем застали их не в эпицентре «чапанной войны», а в Бугурусланском уезде, за сотни километров. Свидетельства с мест непосредственных участников событий — работников волостных Советов и ревкомов, на наш взгляд, звучат более убедительно, чем рассуждения представителей партийных и советских органов об «идейном влиянии» и контрреволюционной пропаганде эсеров.

Кроме «чапанной войны» «эсеровский след» прослеживается и в ходе последующих крестьянских выступлений в регионе. Так, например, 6 марта 1919 г. Сердобский уисполком Саратовской губернии указал на «заговор левых эсеров» как на одну из причин волнения в девяти волостях уезда{892}. Информационные сводки СО ВЧК за 21–30 сентября 1919 г. и за 1–7 ноября 1919 г. зафиксировали факты участия левых эсеров в восстании крестьян Чистопольского и Тетюшского уездов Казанской губернии{893}. В информационном бюллетене Особого отдела РВС Запасной армии за 2–4 октября 1919 г. сообщалось о члене партии левых эсеров Манееве, арестованном за участие «в мятеже Кугушской волости», а в аналогичном бюллетене за 23–25 октября 1919 г. — об аресте левых эсеров Гурихина и Лаврентьева{894}. Кроме левых, органы ВЧК установили участие «в агитации против помольной системы» в Казанской губернии и правых эсеров{895}. В частности, в д. Чулпаново Чистопольского уезда в ноябре 1919 г. была арестована правая эсерка, «инструкторша внешкольного образования» Соколова-Петрова{896}. Пензенская губчека неоднократно информировала Центр об оживлении работы правых эсеров в уездах губернии. В качестве профилактической меры губернскими ЧК практиковались принудительный учет всех бывших правых эсеров, постоянное наблюдение за их действиями{897}.

Как видно из содержания «Листка» — печатного органа ЦК ПСР, в 1919 г. Поволжье рассматривалось руководством партии в качестве одного из важнейших регионов для ведения политической работы в деревне{898}. Однако наряду с «чапанной войной» установлено участие правых и левых эсеров лишь в двух массовых крестьянских выступлениях в регионе — волнениях в марте 1919 г. в Сердобском уезде Саратовской губернии и в восстании против помольной системы в октябре-ноябре 1919 г. в Казанской губернии. Это участие было совершенно «автономным» и не связанным с центральными органами партии. Учитывая, что, по нашим расчетам, в 1919 г. в Поволжье произошло не менее 73 крестьянских выступлений, это участие выглядит не столь активным, как его пыталась представить советская пропаганда. В целом можно заключить, что в нашем распоряжении нет убедительных доказательств того, что крестьянский протест в регионе в 1919 г. был организован эсерами. В то же время мы не можем отрицать факта оживления их деятельности в поволжской деревне начиная со второй половины 1919 г.

1920 г. ознаменовался двумя принципиальными событиями — попытками создания в регионе ячеек крестьянского союза и новым крупнейшим крестьянским восстанием — восстанием «Черного орла» («вилочным восстанием»).

О первом из них информация крайне скупа. Известно лишь, что в январе 1920 г. в ряде уездов Самарской губернии эсеры, пользуясь крестьянским недовольством продразверсткой, попытались провести волостные крестьянские конференции для решения вопроса об объединении крестьян в «Крестьянский союз». Например, во второй половине января 1920 г. в с. Абдулино Бугурусланского уезда Самарской губернии на проходившем в райпродкоме расширенном районном совещании представителей волисполкомов по вопросу «ускорения продразверстки» большинством голосов было принято решение о создании «Крестьянского союза». Для решения организационных вопросов был сформирован актив. Источник не содержит конкретных указаний на участие в этих событиях эсеров, но констатирует, что они явились результатом «работы эсеровских деятелей»{899}. В с. Тимошкине инициативной группой была созвана волостная крестьянская конференция, на которую прибыли по 2–3 представителя от каждого населенного пункта (около 100 человек). Конференция обсуждала цели и задачи крестьянского союза, вопрос о выборах его волостного бюро и ревизионной комиссии. Один из делегатов, Шевченко, так обосновал необходимость союза: «Нам, землеробам, союз нужен, как рыбе вода, большевики защищают рабочих, а у нас, землеробов, берут, отнимают последний хлеб. [Поэтому необходимо] организовать объединение, которое бы стало на защиту именно крестьян-тружеников, о всех нуждах осведомляло бы правительство и требовало снисхождения и улучшения положения трудового крестьянства»{900}. В течение недели после завершения работы конференции в Крестьянский союз вступило значительное число крестьян, которые внесли членских взносов на несколько сот рублей. Однако деятельность союза продолжалась недолго. Прибывшие из Бугуруслана сотрудники губчека арестовали его руководителей{901}. Попытки создать в Поволжье ячейки Крестьянского союза эсеры предпринималии в начале 1921 г. в ходе уездных беспартийных крестьянских конференций. Однако все они распускались укомами РКП(б) как «сбор кулаков, спекулянтов и эсеров»{902}. Эсеры пытались вести агитацию за союз среди населения. Например, весной 1921 г. Пензенская губчека обнаружила у бывших левых эсеров воззвание с призывом создавать «производственные союзы трудового крестьянства», а также проект устава Союза трудового крестьянства{903}. Других фактов, характеризующих деятельность эсеров в данном направлении, не обнаружено.

Таким образом, в отличие от Тамбовской губернии, в Поволжье идея крестьянского союза не получила практического воплощения, хотя и пользовалась определенной популярностью в крестьянской среде. Причины этого, на наш взгляд, были обусловлены слабостью эсеровских позиций в деревне. В Поволжье эсеры находились в менее благоприятных условиях. В отличие от своих тамбовских коллег они имели отрицательный опыт политической деятельности в деревне. В 1918 г. крестьянство Поволжья смогло в полной мерс испытать на себе политику эсеровской учредиловщины. Поэтому для сознательной части деревни бывшие эсеры уже не являлись таким авторитетом, как, например, в той же Тамбовской губернии, где крестьяне не испытали на себе власти «Тамбовского комуча».

Относительно участия эсеров и представителей других партий в «вилочном восстании» ситуация выглядит следующим образом.

18 февраля 1920 г. в телеграмме председатель Казанского губисполкома И.И. Ходоровский сообщал В.И. Ленину о ходе восстания в Чистопольском уезде: «Установлено персональное участие эсеров, но организация пока не обнаружена, так как движение носит в общем характер крестьянского бунта»{904}. В следующей телеграмме Ленину от 26 февраля 1920 г. Ходоровский утверждал, что в восстании «принимали участие политические группы, партийность которых до сих пор точно не установлена, участие правых эсеров вне сомнения, имеются компрометирующие сведения революционных коммунистов»{905}. Конкретная информация о причастности к восстанию левых эсеров содержалась в докладе председателя Чистопольского уисполкома Н. Барышева, направленном в Казанский губисполком 3 марта 1920 г. В нем указывалось: «В Ново-Шешминске стоял повстанческий штаб. К деятелям штаба относились: Седов — бывший офицер, инструктор всеобуча, Иванов — левый эсер, Клементьев — левый эсер…. Восстание подготовлено контрреволюционной организацией в Мензелинском уезде, имела связи. Ее живые силы из дезертиров, красноармейцев, бывших офицеров, левых эсеров. Левые эсеры, которые давно группировались в Мензелинском уезде, где на этот счет имеются вполне благоприятные условия вследствие весьма слабой политической и всей другой работы в мензелинских партийных и советских органах»{906}. В докладе уполномоченного губчека и губкома РКП(б) И.А. Пучкова в коллегию Уфимской губчека, датированном не ранее 20 марта 1920 г., при анализе причин восстания в Мензелинском уезде отмечался факт выдвижения повстанцами лозунга «Да здравствует всенародное Учредительное собрание», что, по мнению Пучкова, свидетельствовало о несомненном участии в восстании «людей с определенной политической окраской»{907}. О выдвижении штабом «Черного орла» вышеупомянутого лозунга шла речь и в докладе командующего 1-й группой карательных войск в Мензелинском уезде Горбунова, направленном в Особый отдел Запасной армии 8 апреля 1920 г. Важным документом по рассматриваемому сюжету является докладная записка в секретный отдел ВЧК, видимо, одного из его сотрудников от 5 апреля 1920 г. В ней сообщалось: «…все товарищи, с которыми мне приходилось беседовать, выставляют как главную причину [восстания] недовольство продполитикой РСФСР, каждый в отдельности не придавал значения влиянию эсеров на движение восстания. Однако, суммируя показания, я убедился, что эсеровское влияние немаловажно. Среди арестованных немало эсеров. И Казань, и Самара, и Уфа, и Симбирск указывают на участие эсеров …Много комендантов и начштаба повстанцев были эсерами… Посещенные мною губчека очень мало сделали в области борьбы с эсерами, необходимо из ВЧК напомнить им о чрезвычайной важности организовать правильную разведку в эсеровских организациях»{908}. Конкретную информацию об участии в «вилочном восстании» левых эсеров содержит также доклад Уфимского губкома РКП(б), направленный в ВЧК 22 апреля 1920 г. В докладе отмечалось: «Происходившее восстание указывает на то, какую усердную работу вели левые эсеры в смысле агитации совместно с кулаками и благодаря чему умело подошли к мусульманскому населению. Так, например, они издали приказ об организации Башкирской республики, и большая часть населения в виду своей несознательности присоединилась к восставшим, отстаивать якобы “свои права”»{909}. Приведенные факты однозначно указывают на участие в восстании левых эсеров. Что же касается правых эсеров, то убедительных доказательств этого нет.

Имеющиеся в нашем распоряжении документы, на наш взгляд, не дают оснований для вывода о руководящей и организующей роли эсеров в «вилочном восстании». Во-первых, в них идет речь об участии левых эсеров на стадии самого восстания, фактов же, свидетельствующих о ведении подготовительной работы, не имеется. Скупые упоминания о некой контрреволюционной организации, действовавшей в Мензелинском уезде, ограничиваются лишь констатацией данного факта. Кроме того, так и не была обнаружена впоследствии упомянутая в телеграмме от 18 февраля 1920 г. Ходоровского Ленину некая организация эсеров. Подтвердился лишь указанный в телеграмме «стихийный характер бунта». Очень важным аргументом в пользу высказанного положения является упоминание в докладе сотрудника СО ВЧК от 5 апреля 1920 г. весьма характерного, на наш взгляд, факта — все представители местных органов советской власти, с которыми ему приходилось беседовать, «не придавали значения влиянию эсеров на движение восстания» и называли главной его причиной — «недовольство продполитикой РСФСР».

В 1920 г. кроме «вилочного восстания» упоминаний о причастности эсеров к фактам крестьянского неповиновения в источниках не так уж много. В частности, заслуживают внимания лишь три случая. В информационной сводке Саратовской губчека за 15 июля — 2 августа 1920 г. сообщалось о руководстве эсерами крестьянским восстанием в с. Перекопное Новоузенского уезда, происшедшем «на продовольственной почве». По сведениям губчека, эсеры якобы подтолкнули женщин выступить под лозунгом: «Не будет на фронте хлеба, не будет войны. Дайте нам мужей»{910}. В сводке Пензенской губчека за 15–30 сентября 1920 г. указывалось, что в Саранском уезде «имели место приговоры сельских сходов контрреволюционного характера в духе правоэсеровского толка»{911}. Кроме того, Пензенская губчека зафиксировала ведение «подпольной агитации левых эсеров» в Свинуховской волости Мокшанского уезда, которая состояла «в натравливании крестьян на советскую власть»{912}. Других фактов эсеровской активности в деревне в источниках не обнаружено. Между тем в 1920 г. в Поволжье произошло не менее 108 крестьянских выступлений (табл. 7 приложения 2).

Это свидетельствует об отсутствии в деревне активной работы эсеровских организаций и подтверждает вывод о стихийном характере крестьянского движения. Так, например, в «политическом отчете» отдела управления Аткарского уисполкома Саратовской губернии за октябрь 1920 г. отмечалось: «Во главе всякого рода волнений стоят по преимуществу кулаки, но каких-либо организованных контрреволюционных сил, стоящих за спиной темных масс, нет»{913}. В двухнедельной сводке Татчека о положении Татреспублики с 15 по 30 ноября 1920 г. в разделе «Политические партии» сообщалось: «В отношении уездов можно сказать, что поступившие материалы за отчетный период в большинстве своем свидетельствуют об отсутствии каких-либо организаций, за исключением разве отдельных личностей, за которыми установлено наблюдение и которые себя ничем не проявляют»{914}.

Особым событием в истории крестьянского движения в Поволжье в рассматриваемый период было сапожковское движение. Официальная пропаганда называла его кулацко-эсеровским мятежом, поскольку сам А.В. Сапожков являлся бывшим левым эсером. В его воззваниях и листовкам к крестьянам просматривается левоэсеровская идеология (см. главу 2 раздела 3). Но никаких свидетельств причастности эсеровских организаций к данному мятежу в нашем распоряжении не имеется, за исключением факта арестов органами ЧК правых эсеров, анархистов и меньшевиков в районе восстания{915}. Однако эти меры носили обычный профилактический характер. В ходе всех мятежей и восстаний и та, и другая сторона широко использовали институт заложничества. Следует сказать, что если большевистская власть называла Сапожкова эсером, то близкие ему люди, соратники и друзья думали иначе. Например, заведующий особым отделом 2-й Трудармии Нифанов называл Сапожкова «идейным анархистом»{916}.

Что касается участия в стихийных крестьянских выступлениях отдельных представителей партии эсеров, имеющиеся в нашем распоряжении документы содержат такую информацию, кроме того есть данные о выдвижении крестьянами некоторых селений эсеровских лозунгов. Так, 14 марта 1921 г. в рапорте начальника милиции Чувашской автономной области в Главное управление милиции сообщалось, что в селе Кармалах Цивильского уезда Старо-Тябердинской волости «гражданин Кузьма Григорьев является руководителем лево-эсеровской партии», а в самой деревне, «по слухам, имеется членов означенной партии — около ста человек»{917}. По информации Петровского завполитбюро, в связи с началом 2 марта 1921 г. в Саратове руководимого эсерами и меньшевиками «забастовочного движения в мастерских жел. дороги и крупнейших заводах города с требованием народовластия», «в некоторых местностях губернии и уездах произошли волнения крестьян, вылившиеся в повстанческий характер»{918}. Информационная сводка Симбирской губчека от И апреля 1921 г. сообщала, что в Покровской волости Симбирского уезда «раскрыта и ликвидирована организация местных кулаков и духовенства под названием “Подпольная организация Учредительного собрания”, ставившая себе целью поднятие крестьянских восстаний и свержение власти». Организация носила «местный характер», участия в ней «эсеровского элемента» установлено не было{919}. В общей массе крестьянских выступлений в регионе приведенные факты не являются значимыми. В подавляющем большинстве случаев в ходе стихийных волнений крестьяне не выдвигали эсеровских лозунгов так же, как и других антибольшевистских партий. Они вообще не думали об этом. Их волновало решение конкретных проблем, а не «большая политика». Появление упомянутых лозунгов, на наш взгляд, обусловливалось фактом проживания или пребывания в их селении бывших членов эсеровской партии, уже не имеющих никаких связей с действующими ее структурами. Поэтому говорить всерьез об «эсеровском следе» в массовых крестьянских волнениях в Поволжье в конце 1920 — в 1921 г. вряд ли обоснованно.

В сводках ЦК РКП(б) за 1921 г. «политический бандитизм» в Поволжье характеризовался как «правоэсеровский, отличающийся особым зверством и жестокостью»{920}. Во многих документах советских и военных органов также проводилась эта мысль. Например, 27 марта 1921 г. Чугунов — командир 115-й стрелковой бригады, действующей против повстанцев в Саратовской губернии, в телеграмме Ленину, Дзержинскому и Каменеву сообщил, что одной из причин роста «повстанческого движения крестьян» является «подстрекательство эсеров и меньшевиков»{921}.

Как уже указывалось, наиболее крупным повстанческим отрядом, действовавшим в регионе в начале 1921 г., был отряд Вакулина-Попова. Сам К.Т. Вакулин принадлежал в свое время к партии эсеров, но к моменту мятежа вверенного ему караульного батальона в ней уже не состоял. В то же время, как было отмечено в циркулярном письме секретаря Саратовского горкома РКП(б) Малецкого в Петровский уком партии от 26 января 1921 г., в его лозунгах эсеровская идеология «просвечивалась». Она находила свое отражение в поддержке вакулинцами «организации крестьянских союзов», а также идеи «диктатуры деревни». «Диктатура деревни» по вакулински — это власть, распределенная между рабочими и крестьянами «сообразно с количественным и хозяйственным весом трудящихся масс»{922}.

Влиянием идеологии дело и ограничилось. Причем это влияние исходило не от эсеровских организаций, действовавших в зоне повстанчества или в самих повстанческих отрядах, а от отдельных представителей партии, как правило, бывших эсеров, занимающих командные посты или рядовые должности в этих отрядах и не имеющих никакой организационной связи с руководящими центрами партии. Об этом очень точно сказано в итоговом отчете штаба Приволжского военного округа о развитии бандитизма в Заволжье в январе-марте 1921 г. «Повстанческое движение в Заволжье, — указывалось в отчете, — зародилось одновременно с Тамбовским около середины 1920 г. и своим возникновением обязано продовольственным затруднениям в связи с неурожаем. Подпольные эсеровские организации старались создать организованное движение, но в силу отсутствия способных руководителей, весьма низкого культурного уровня местного населения, повстанческое движение вылилось в форму чистого бандитизма без определенной политической окраски и все их попытки успехом не увенчались»{923}.

На наш взгляд, авторы отчета не совсем правы, указывая на отсутствие в Поволжье способных руководителей в повстанческом движении. Они были и не уступали по уровню «боевой и политической подготовки», например, лидерам антоновского движения. Среди них и Серов, и Попов, и ряд других повстанческих командиров. Другое дело, что влияние эсеров на повстанческое движение в регионе оказалось гораздо меньшим, чем в той же Тамбовской губернии. В частности, на территории Поволжья, находившейся в зоне действия наиболее крупных повстанческих отрядов, союзов трудового крестьянства не возникало. Предпринятые же попытки их организации на уровне волостных беспартийных конференций закончились безрезультатно, никакого эсеровского подполья в регионе создано не было.

Важнейшая причина подобной ситуации, на наш взгляд, связана с национальной спецификой региона. Так, например, в докладе Секретного отдела ВЧК о повстанческом движении в Советской России по состоянию на ноябрь 1920 г. отмечалось, что в Поволжском районе «проведение в жизнь принципов национальной советской политики, создание автономных единиц — Татреспублики, Чувашской, Марийской (Черемисской), Марксштадской и Калмыцкой — в значительной степени разрядило атмосферу, тем самым устраняя некоторые условия развития политического бандитизма»{924}. Ничего подобного не было в Тамбовской губернии, где население в основном было моноэтническим по составу, и его не сильно волновали национальные проблемы. В Поволжье эсерам пришлось столкнуться с многонациональным крестьянским населением, что не могло не наложить отпечаток на эффективность их работы. Факт создания национальных автономий в Поволжье не мог не сказаться на настроениях крестьян по отношению к партии эсеров и их абстрактному в данной ситуации лозунгу Учредительного собрания. Кроме того, у эсеров возникали организационные проблемы при работе с разноязычным крестьянским населением, особенно в кадровом вопросе. «Низкий культурный уровень» крестьян в национальных районах Поволжья — факт наследия самодержавной России, не подлежащий сомнению. Поэтому он ограничивал возможности эсеров, так же как и других партий, черпать в деревне нужные им кадры.

Другой важнейшей причиной, уже упоминавшейся нами, было наследие Самарского Комуча. Как ни в каком другом регионе Советской России, в Поволжье осознавалось политическое банкротство эсеров. Особенно ясно это видели крестьяне, получившие вместо обещанной свободы и демократии казачью плетку и реальную угрозу реставрации прежних порядков. Опыт Комуча не мог не сказаться самым негативным образом не только на крестьянстве, но и на членах партии эсеров. Кроме того, чисто в «техническом плане» в период Комуча многие эсеры или погибли, защищая его, или были вынуждены выехать за пределы региона. Если даже они и возвращались обратно, то установленный над ними контроль со стороны органов советской власти не давал им возможности активно заниматься политической деятельностью.

Сдерживающим фактором в деятельности эсеров в Поволжье было и то, что регион в течение почти 2,5 лет находился в прифронтовой и фронтовой зоне, что предполагало более активную борьбу с различными контрреволюционными организациями соответствующих специальных служб советской власти.

Исходя из вышеизложенного материала, необходимо сделать следующие выводы принципиального значения.

Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. в целом и отдельные его проявления не были результатом политической деятельности эсеров и других антибольшевистских партий. Оно развивалось стихийно под воздействием объективного фактора — Гражданской войны и субъективного — политики Советского государства.

Эсеры оказывали влияние на конкретные крестьянские выступления, принимая в них непосредственное участие в качестве руководителей или рядовых участников, передавая крестьянам свой опыт политической деятельности. Но сами выступления происходили не в силу этого участия, а по другим причинам.

В лозунгах и программных документах движения прослеживается «эсеровский след», но лишь в том смысле, что выдвигаемые эсерами идеи совпадали с крестьянским видением ситуации. Они просто придавали крестьянскому протесту необходимую форму

В ходе крестьянского движения в Поволжье в рассматриваемый период в вопросе участия эсеров в конкретных выступлениях в полной мере проявился крестьянский прагматизм и здравый смысл. Крестьяне были восприимчивы к эсеровским идеям и самой партии лишь тогда, когда они совпадали с их интересами. Поэтому в период Комуча крестьянство не поддержало эсеров, потому что их политика этим интересам противоречила. В дальнейшем, когда ситуация изменилась, поменялось и отношение крестьян к этой партии. Таким образом, крестьяне просто использовали эсеров в качестве «спецов», но ни в коей мере не шли за ними. Ведомыми были они.

Этот вывод очень убедительно иллюстрируется отношением крестьян к организованному большевиками летом 1922 г. эсеровскому процессу. Казалось бы, они должны были сочувствовать своим прежним союзникам и помощникам! Но документы свидетельствуют об обратном. По сообщению ГПУ, в июне 1922 г. в Царицынской губернии крестьянами многих сел выносились резолюции, «клеймящие позором партию эсеров»{925}. Возможно, что в данном случае речь идет о «заказных резолюциях». Но тогда бы информаторы ПТУ обязательно зафиксировали и факты сочувствия крестьян преданным суду руководителям эсеровской партии. Подобных фактов в информационных материалах ГПУ нами не установлено.

Участие в крестьянском движении принимали как правые, так и левые эсеры. Судя по документам, наибольшую активность проявили представители левых эсеров. Видимо, это связано опять же с наследием Самарского Комуча, где у власти стояли правые эсеры. Левые же эсеры «не запятнали себя» сотрудничеством с контрреволюцией. Кроме того, работая в местных органах советской власти на правах главного политического союзника большевиков, левые эсеры находились в более тесном контакте с крестьянской массой со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Другие оппозиционные большевикам партии практически не оказали никакого влияния на ход крестьянского движения в регионе.

В целом можно заключить, что миф большевистской пропаганды и советской историографии о руководящей роли эсеров в крестьянских восстаниях в Поволжье в годы Гражданской войны не получил документального подтверждения.

§ 2. Белое движение и крестьянство

Одним из пропагандистских штампов большевистской пропаганды периода Гражданской войны, а затем и советской историографии стало утверждение о причастности к крестьянским восстаниям на территории Советской России агентов белых армий. Предпринимались ли в действительности со стороны белых режимов реальные попытки как-то повлиять на настроения поволжских крестьян и крестьянское движение в регионе? Попытаемся ответить на эти вопросы.

Как уже отмечалось, территория Поволжья в течение двух лет была объектом притязаний белых армий. В 1918 г. на юге и юго-востоке региона шли бои с белоказачьей армией Краснова, на востоке — с Народной армией Комуча. В 1919 г. регион пережил два крупнейших наступления белых — мартовское армии Колчака и летнее генерала Деникина.

О влиянии белого движения на крестьянство Поволжья в 1918 г. и ответной реакции крестьянства на это влияние говорят следующие факты. Летом 1818 г., по сведениям Саратовской губчека, «по немецким колониям и русским селам ходило письмо донского казачества, отпечатанное типографским способом», с призывом к восстанию против советской власти{926}. 8 июля 1918 г. крестьяне с. Дворянское Сызранского уезда Симбирской губернии «свергнули Совет и отправили делегацию к белогвардейцам с просьбой о помощи»{927}. 15 июля 1918 г. политсводка РВС Восточного фронта зафиксировала факт белогвардейской агитации в Анниниковой волости Корсунского уезда Симбирской губернии: «помещики открыто призывали крестьян в ряды белой гвардии», а кулаки «возвращали солдат, отправляющихся для записи в Красную армию»{928}. Согласно сообщению органов военного контроля, в июле 1918 г. в Черкасской волости Казанской губернии, в районе 2-й армии, «появились белогвардейские агитаторы»{929}. О «наводнении» Саратовской губернии белогвардейцами, «ведущими агитацию против советской власти», говорилось в опубликованном в «Известиях ВЦИК» 25 августа 1918 г. бюллетене деятельности Чрезвычайных комиссий{930}. Белогвардейская агитация как одна из причин крестьянских восстаний в губерниях Поволжья была отмечена в датированной ноябрем 1918 г. докладной записке Бюро печати НКВД наркому внутренних дел Г.И. Петровскому В ней говорилось о девяти случаях белогвардейской агитации в уездах Пензенской губернии{931}. Об организации белогвардейцами вооруженных восстаний и восстановлении «темной массы крестьянства против советской власти» шла речь в приказе № 94 от 4 декабря 1918 г. президиума ВЧК губернским чрезвычайным комиссиям{932}.

Таковы установленные нами факты влияния белогвардейцев на крестьянство региона в рассматриваемый период. Они свидетельствуют, что это влияние было незначительным и малоэффективным. Судя по всему, на территории региона действительно распространялись некоторые агитационно-пропагандистские материалы белого движения, но приписывать им успех в крестьянской среде вряд ли оправданно. В приведенных примерах отсутствуют конкретные указания на деятельность агентов белогвардейцев. Думается, что это не случайно, поскольку они отсутствуют и в информационных отчетах губернских ЧК, по роду своей деятельности занимавшихся борьбой с белогвардейской агентурой. В то же время в этих отчетах содержится достаточно конкретного материала относительно действия белой агентуры в губернских городах и районах дислокации воинских соединений Красной армии. В вышеупомянутой докладной записке Бюро печати НКВД указывалось на девять случаев белогвардейской агитации в Пензенской губернии. В отчетах же губчека в вышестоящие органы за 1918 г. конкретная информация на эту тему ограничивалась фактом раскрытия в Пензе белогвардейской организации бывшего поручика Волосова-Семенова, готовившей в городе вооруженное восстание. Шестнадцать ее членов по приговору губчека были расстреляны{933}. Больше на территории губернии, охваченной в 1918 г. массовыми крестьянскими выступлениями, пензенские чекисты не обнаружили ни одного белогвардейского агента. Поэтому заявления представителей советских учреждений о причастности белогвардейцев к крестьянскому протесту были ни чем иным, как обычной пропагандой.

Что же касается симпатий к белым отдельных селений, то происходило это в силу разных обстоятельств. Во-первых, в 1918 г. на Востоке действовала Народная армия Комуча — под демократическими лозунгами и красным флагом. Отсюда и те иллюзии, которые могли испытывать крестьяне, находившиеся под жестким налоговым прессом. Во-вторых, симпатизировали белым казачьи селения, в силу общей сословной принадлежности к донскому или уральскому казачеству, мечтавшие сохранить казачьи привилегии. Основная же масса крестьянства занимала противоположную позицию.

Наряду с констатацией отсутствия в документах конкретной информации о деятельности в деревне белогвардейской агентуры вывод о незначительном и малоэффективном влиянии на крестьянство региона белого движения в 1918 г. подтверждается реальным отношением крестьян к идущим их «освобождать из большевистского рабства» белым армиям. В главе о «зеленых» нами приведено достаточно фактов поддержки крестьянами прифронтовых районов частей Красной армии, отражавших белое наступление. Получив кратковременный опыт пребывания под властью «учредиловской демократии» и атамана Краснова, осознав реальность угрозы возвращения помещиков, крестьяне шли добровольцами в Красную армию, добровольно выполняли возложенные на них государственные повинности{934}.

Весной 1919 г. в пределы Поволжья вторглась белогвардейская армия Верховного правителя России адмирала Колчака. В какой мере колчаковский режим учитывал крестьянский фактор в своей борьбе с большевиками?

Изучение документов колчаковской контрразведки, штаба Верховного Главнокомандующего и учреждений пропаганды при правительстве Колчака показало, что военные и гражданские власти колчаковщины располагали определенной информацией о ситуации в Поволжье, в том числе в поволжской деревне.

26 января 1919 г. в «Сведениях из печати для сообщения в роты Волжского корпуса I Волжской армии» отдела пропаганды штаба Волжской армии» указывалось: «Внутри России было восстание крестьян против большевистско-крестьянских коммун, которые управляют тираническим деспотизмом»{935}. О мартовских событиях в Поволжье говорилось в «Обзоре секретных сведений о противнике штаба Верховного Главнокомандующего с 15 по 31 марта 1919 г.», датированном 31 марта 1919 г. В частности, в разделе «Восстания в тылу» сообщалось: «Продолжают поступать сведения о массовых восстаниях крестьян и мобилизованных… в Пензенской, Рязанской, Владимирской, Вологодской, Самарской и других губерниях. Главной причиной служат невероятные поборы и налоги коммунистов и полное нежелание воевать»{936}. Об этом же шла речь в донесении разведки 2-го Оренбургского казачьего корпуса, датированном второй половиной 1919 г.{937}

Приведенные документы показывают, что колчаковцы были в курсе событий, происходивших в поволжской деревне накануне и в момент их наступления на Поволжье. Они использовали факты крестьянского недовольства большевистскими порядками для соответствующей агитационно-пропагандистской работы в частях своей армии, как минимум, наполовину состоявшей из крестьян.

В официальных заявлениях руководители колчаковского режима постоянно заявляли о своей озабоченности судьбами российского крестьянства. Особенно часто этот мотив звучал в частях действующей армии, как уже отмечалось, крестьянской по своему составу. Например, для воодушевления личного состава Волжского корпуса I Волжской армии, где служило немало крестьян Самарской, Саратовской и других поволжских губерний, в мае 1919 г. распространялся текст интервью бывшего премьера Временного правительства, князя Львова, находившегося в тот момент в Париже. Устами бывшего премьера и князя им обещалось, что «Россия станет крестьянской страной, которая будет процветать в свободе и порядке»{938}.

Однако реальность была иной. И это становится очевидным после анализа основных программных документов колчаковского режима по аграрно-крестьянскому вопросу Их содержание и процедура выработки позволяют судить о том, что же в действительности несла Белая армия на своих знаменах поволжскому крестьянству, уже испытавшему на себе и власть большевиков, и власть учредиловцев. В данном случае речь идет прежде всего о документах, относящихся к первой половине 1919 г., когда колчаковская армия двинулась в бывшую помещичью Россию. Именно они в наибольшей степени отвечают на поставленные нами вопросы.

Ключевым документом, дающим представление о концепции аграрной политики Колчака, ее перспективах в случае победы над большевиками является датированная 5 апреля 1919 г. докладная записка в Совет Министров министра земледелия Н. Петрова и управляющего Государственным земельным фондом «О направлении аграрной политики Правительства и основе этой политики».

Авторы «Записки…» признавали исключительную важность крестьянского вопроса для судьбы режима. Цель аграрной политики колчаковского правительства они определили в создании «крепких мелких трудовых хозяйств, владеющих землей на праве частной собственности и свободных от принудительной опеки общины». При этом авторы записки оговорились, что данная цель, по-видимому, «соответствует и настроению Правительства»{939}. Таким образом, в случае победы режима Колчака российскую деревню, включая поволжскую, ожидало «второе издание столыпинской аграрной реформы». В русле этой стратегической цели авторы записки признавали необходимость «изменения закона бывшего Временного Правительства от 12 июля 1917 г., почти безусловно запрещающего всякую куплю и продажу земли». Все сделки на землю следовало разрешить и осуществлять их «через контроль Государства в лице местных органов Министерства Земледелия»{940}.

Ключевым вопросом для разработчиков аграрной стратегии колчаковского режима, имеющим принципиальное значение для судеб миллионов российских крестьян, был вопрос о бывших частновладельческих землях, захваченных в ходе крестьянской революции. Сюда входили и бывшие помещичьи земли, и бывшие земли столыпинских хуторян и отрубников.

В записке указывалось, что бывшие хозяева занятых крестьянами частновладельческих земель должны были сохранить юридический статус над этими землями, т. е. оставаться их собственниками. В то же время фактические владельцы переходили в разряд арендаторов со всеми вытекающими отсюда последствиями. Подлежали безоговорочному отчуждению земли усадебные, мелкие трудовые и т. д. Не трудно предположить, что в данную категорию попадали все бывшие дворянские усадьбы и «образцовые хозяйства» столыпинских выделенцев{941}.

Если поставить себя на место крестьянина-середняка Самарской, Саратовской или Пензенской губерний и ознакомиться с текстом вышеупомянутой записки, то можно с уверенностью сказать, что крестьянин увидит, что он не является собственником своей земли, что за эту землю ему придется «тягаться» с бывшим владельцем и государством, что деревню ожидают новые землеустроительные комиссии и новые выделенцы на лучшие земли и т. д. И главное, что он поймет — новая власть — это «хорошо забытая старая власть», которая оказалась способной на все, кроме одной простой вещи — дать крестьянину то, что он хочет. Поэтому практическое осуществление изложенной в записке программы явилось бы не успокоением крестьянской России, а прямой дорогой к продолжению гражданской войны. Программа ориентировалась на «сильных», зажиточных крестьян, предусматривала разрушение общины. Учитывая, что эта политика уже обанкротилась в 1917 г., надеяться на ее успех можно было только при одном условии — силовом воздействии на крестьянство государственной власти. Так что программа министерства земледелия колчаковского правительства вряд ли могла удовлетворить интересы подавляющего большинства крестьян Поволжья.

Согласно принятым Советом министров 8 апреля 1919 г. Правилам «О порядке производства и сбора посевов в 1919 г. в местностях, освобожденных от советской власти» и утвержденного 13 апреля 1919 г.

Совмином колчаковского правительства положения «Об обращении во временное заведование правительственных органов земель, вышедших из фактического обладания их владельцев и поступивших в фактическое пользование земледельческого населения», частновладельческие земли, захваченные крестьянами, должны была перейти под юрисдикцию государства. Их дальнейшая судьба зависела от того законодательства, которое будет создано после победы над большевиками. Сохранялось право крестьян на выращенный урожай, но не гарантировалось право на продолжение пользования «захваченной землей». Оно могло быть получено лишь с согласия специально созданных государственных органов, а также в результате «полюбовной сделки» с бывшим хозяином этой земли. За право пользования землей устанавливался налог{942}. Опять же, поставив себя на место «крестьянина-захватчика», можно представить его реакцию. Она не могла быть положительной, поскольку эти правила, при всех их оговорках, лишали крестьян права свободного распоряжения землей, полученного от новой власти. Кроме того, они ставили крестьянина в подвешенное состояние, поскольку были временными, и дальнейшая судьба земли зависела от будущего законодательства. Можно только представить себе крестьянские думы по поводу того, какие законы могут написать для них победившие «баре» и «господа офицеры»!

Однако даже эти «Правила» не распространялись на всех крестьян. Они имели избирательный характер и не касались «лиц, являвшихся активными сторонниками так называемой советской власти»{943}. Что это могло означать на практике? Под определение «активный сторонник» советской власти подпадала значительная часть крестьянства, задействованная в сельских и волостных советских учреждениях. Также ими могли считаться военнослужащие Красной армии и их семьи. Кроме того, к этой категории можно было причислить и всех участников крестьянского движения 1917 г., когда громились помещичьи усадьбы, сселялись хутора, ликвидировались отруба и т. п., что объективно было на руку большевикам.

В целом, подводя итог анализу колчаковского законодательства по агарному вопросу, можно заключить, что оно не могло быть особо привлекательным для крестьян Поволжья, особенно проживавших в районах бывшего помещичьего землевладения. Неясность дальнейших перспектив полученной крестьянами в ходе революции земли, ставка на «сильное» крестьянство, разрушение общины, избирательный характер законодательства — все эти факты заставляют думать, что перспективы аграрной политики режима Колчака в поволжской деревне были далеко не радужными. Точно такими же оказались результаты практической деятельности колчаковских органов власти и армии на временно оккупированной территории Поволжья.

Как уже отмечалось, реальность военного времени заставляла обе противоборствующие стороны не особенно церемониться с крестьянством. И для красных и для белых деревня была главным источников людских, продовольственных и сырьевых ресурсов. Так было в период Самарского Комуча, то же самое произошло и в ходе весеннего наступления в Поволжье армии Колчака. Характерным примером, подтверждающим вышесказанное, является приказ № 102 командующего Западной армией генерал-лейтенанта Ханжина от 14 марта 1919 г. Поздравив население «с освобождением его от ига советской власти и насилия красноармейцев», колчаковский генерал приказывал ему «по первому требованию начальников гарнизона и комендантов доставлять для нужд армии необходимые перевозочные средства». Сельские правления, волостные и уездные земские и городские управы обязывались «оказывать войсковым частям полное содействие в расквартировании войск и в снабжении Армии продовольствием и фуражом». Заканчивался приказ совершенно другим тоном, чем начинался. «Освобожденному от ига советской власти» населению объявлялось, что «виновные в неисполнении настоящего приказа будут предаваться военно-полевому суду, а должностные лица привлекаться к законной ответственности»{944}. Таким образом, вместо насилия красноармейцев крестьянству Поволжья было уготовано новое насилие, примеры которого широко известны в литературе.

Мартовское наступление Колчака совпало с началом в прифронтовых губерниях региона массового крестьянского восстания — «чапанной войны». Данный факт стал определяющим в выдвинутом в адрес повстанцев обвинении в их связи с белогвардейщиной. С самых высоких трибун было заявлено о причастности агентов Колчака к кулацкому мятежу, о его приурочивании к моменту наступления колчаковской армии. В центральной и местной печати, а также в сообщениях, направляемых в ЦК РКП(б), ВЦИК и СНК различными должностными лицами говорилось о белогвардейских офицерах и генералах, руководивших восставшими крестьянами.

Так, 12 марта 1919 г. председатель Сызранского ревкома Симбирской губернии Зирин в телеграмме во ВЦИК и Наркомат внутренних дел передал информацию о том, что восставшими в с. Усинске крестьянами руководят генерал Бередичев и полковник, граф Орлов{945}. Это сообщение была продублировано в информационной сводке войск ВЧК за 14 марта 1919 г., а также в телеграмме председателя Самарского военревкома Сокольского наркому внутренних дел Г.И. Петровскому от 14 (15) марта 1919 г.{946} 17 марта 1919 г. она пошла по каналам политотдела РВС Восточного фронта председателю РВСР Л.Д. Троцкому, председателю СНК В.И. Ленину и председателю ВЦИК Я.М. Свердлову{947}. При этом, в отличие от вышеупомянутых телеграмм, она не была столь категорична. В частности, если в указанных телеграммах факт участия в восстании генерала Бередичева и графа Орлова был преподнесен как не вызывающий сомнения, то в телеграмме политотдела РВС делалась небольшая оговорка: информация о том, что эти офицеры, а также некий полковник Павлов руководили восстанием, была получена не от заслуживающих доверия источников, а из слухов, ходивших в районе восстания и зафиксированных агентурой ЧК.

Особым документом является докладная записка командующего 4-й армией Восточного фронта М.В. Фрунзе члену РВС ВФ И.Т. Смилге, Л.Д. Троцкому и В.И. Ленину, датированная 17 марта 1919 г. В ней командующий армией, отражающей колчаковское наступление, обратился к анализу обстоятельств «чапанной войны» в Самарской и Симбирской губерниях. Не приводя никаких доказательств, Фрунзе заявил, что руководители повстанцев «имели связь с колчаковцами, и ими восстание, несомненно, было приурочено к моменту решительного удара, подготовленного и нанесенного Колчаком в районе Уфа-Бирск»{948}.

Это утверждение было воспроизведено в материалах Особой комиссии ВЦИК по ревизии Поволжья. Например, в своем докладе на заседании Сызранского укома РКП(б) 15 апреля 1919 г. председатель комиссии П.Г. Смидович заявил: «Восстание подготавливалось в связи с колчаковским наступлением…Много здесь агентов Колчака»{949}. Еще более развернуто он изложил эту мысль в итоговом отчете комиссии о причинах «чапанной войны» в уездах Симбирской и Самарской губерний, направленном в президиум ВЦИК 22 апреля 1919 г. В отчете указывалось на «постоянную связь с колчаковским фронтом, откуда шли главные указания и выбран был, по-видимому, и момент начала восстания». Не приводя никаких конкретных фактов, Смидович заключил: «Ко времени возвращения красных здесь сплотились и окрепли кулацкие гнезда, не прерывавшие связи с белым фронтом. Есть признаки, что уже с осени шла подготовка к вооруженному восстанию ко времени наступления Колчака»{950}.

Обвинение повстанцев в белогвардейщине прозвучало 2 апреля 1919 г. на специально созванном заседании Симбирского губисполкома, посвященном «сенгилеевским событиям». Опять же, не утруждая себя поиском доказательств, участники заседания приняли следующую резолюцию: «Принимая во внимание контрреволюционные лозунги эсеров, которые выкидывались при контрреволюционном движении восставших, а также совпадение восстания с восстанием в Брянске, Самаре и Петрограде, обнаруживается общий план в связи с предпринятым внешним наступлением колчаковских и других войск. Выступление есть следствие задуманного по всей России контрреволюционного выступления»{951}. Подобные оценки тиражировались в многочисленных воззваниях и статьях, публиковавшихся в местной печати{952}.

Подытоживая, можно сделать вывод, что информация о причастности белого движения к «чапанной войне» неубедительна и не подкреплена серьезными аргументами. Из одного источника в другой переходит основанная на слухах история о графе Орлове и генерале Бередичеве. Авторы донесений из района восстания ссылаются на бывших офицеров царской армии и армии Комуча как на агентов Колчака. На заседаниях советских и партийных органов делаются бездоказательные заявления о наличии «белого следа» в крестьянских восстаниях.

Но из этого ряда однотипных документов выпадает донесение командующего 4-й армией Восточного фронта М.В. Фрунзе. Его заявление о наличии белой агентуры в повстанческой среде должно было бы заслуживать доверия, поскольку теоретически Фрунзе мог использовать данные армейской контрразведки и других специальных служб, занимавшихся борьбой со шпионами Колчака в прифронтовой зоне. Особенно актуальным это было в связи с начавшимся наступлением основных сил колчаковской армии.

Однако, на наш взгляд, Фрунзе, скорее всего, был введен в заблуждение должностными лицами, отвечавшими за сбор информации о шпионаже в прифронтовой зоне, которые в свою очередь получили непроверенные сведения от оперативных работников. О вероятности такой версии говорит содержание отчетов военных следователей, находившихся в ведении особого отдела Восточного фронта и направленных в район «чапанной войны» для расследования ее обстоятельств, а также сотрудников политотдела фронта, проводивших агитационно-пропагандистскую работу среди повстанцев. Так, например, в докладе военного следователя особого отдела Восточного фронта Михалевского о поездке в район Симбирск-Инза-Сызрань «для выяснения причин крестьянского восстания» отмечалась «тщательная, чисто военная подготовка некоторых «боевых участников восстания»; дозоры в снежных окопах, патрульная и разведывательная служба и т. д. Это дало ему основание «видеть рука об руку с левоэсерами военных агентов белогвардейских банд, действующих против нас на боевых фронтах». В подтверждение Михалевский привел один конкретный факт: участие в качестве организатора восстания в районе станций Майна, Вири, Чуфарово бывшего штабс-капитана И.П. Самойлова. Он также передал содержание ходивших по селениям слухов о руководителе «Сызранских восстаний» — графе Орлове, бывшем помещике Сызранского уезда, «принявшем новую личину — «представителя бедноты», переодетого в ободранный кафтан и лапти. Михалевский сослался и на «безымянных прапорщика и поручика, действовавших частью в с. Поповке»{953}. Об участии Самойлова в качестве руководителя в восстании в Сызранском уезде Симбирской губернии говорилось и в докладе сотрудника политотдела Восточного фронта Г. Смурова. По его словам, И.М. Самойлов был не штабс-капитаном, а бывшим подпоручиком, работавшим учителем в дер. Вязовка, в районе Инзы{954}.

Какова же в действительности была роль белогвардейских агентов в «чапанной войне»? В ходе анализа материалов колчаковской контрразведки нами не обнаружено ни одного факта ее активности в указанном направлении. Сюжет о крестьянских восстаниях вообще не затрагивался в ее оперативных документах. Все внимание спецслужб было сосредоточено на шпионаже в зоне дислокации воинских частей Красной армии, а также крупных железнодорожных узлах. Тот же результат дало изучение материалов особых отделов армий Восточного фронта, действовавших против Колчака в момент его наступления в Поволжье. Данные материалы содержат немало сведений о деятельности белогвардейской агентуры на территории региона. В частности, для выяснения и установления численности воинских частей Красной армии, находившихся в сельской местности, колчаковская разведка широко использовала не только опытных агентов, но и подростков — под видом нищих и беспризорников. При этом никаких указаний на причастность этой агентуры к конкретным крестьянским выступлениям в этих источниках не обнаружено.

В нашем распоряжении имеется лишь один документ, свидетельствующий о проявленном со стороны колчаковского режима интересе к поволжскому крестьянству в плане его использования для антибольшевистской борьбы. Это ходившее в январе 1919 г. по селениям Самарской губернии воззвание к крестьянам и красноармейцам командира 3-го Уральского корпуса конных стрелков, генерал-лейтенанта Голицына. В нем крестьян призывали «брать оружие и идти против большевиков», а красноармейцев — «не бояться сдаваться», так как их никто не расстреляет за вынужденную службу большевикам.

Воззвание разъясняло крестьянству вред, который принесли ему большевики и советская власть{955}. Других конкретных свидетельств причастности колчаковцев к крестьянскому движению в регионе в рассматриваемый период выявить не удалось.

Ситуация с мифическими личностями — графом Орловым и генералом Бередичевым была прояснена в докладе агитатора политотдела Восточного фронта Н.Г. Петрова, датированном 27 марта 1919 г. Основываясь на своих личных впечатлениях о поездке в эпицентр восстания — с. Новодевичье Сенгилеевского уезда Симбирской губернии, он сообщил в политотдел и особый отдел фронта факты, часть из которых уже приведена нами в предыдущем параграфе. Тем не менее, повторим их и дополним интересующей нас информацией. Итак, Н.Г. Петров заявил: «Возможно еще, что часть активных кулаков из округи была между собой в немой стачке, но приемы более организованной (партийной) борьбы им были чужды. К тому же убеждению меня приводит и совершенное отсутствие следов пребывания в Новодевичье посторонних лиц, все были исключительно из местных, вопреки всем газетным сообщениям о каком-то поручике (вероятно, смешивается фамилия Поручиковых), графе Орлове-Давыдове и т. д. Выдвинувшиеся во время восстания руководители Новодевиченского «Штаба» все были исключительно из местных людей»{956}. В данном контексте информацией для размышления может стать тот факт, что Фрунзе больше никогда не повторял высказанные им 17 марта 1919 г. в телеграмме в Центр утверждения о причастности агентов белых к «чапанной войне». Возможно, он изменил свое мнение под влиянием новых фактов, в том числе изложенных в приведенном нами докладе агитатора Петрова. С другой стороны, не исключено, что его телеграмма явилась «данью моде». Командарм следовал «общим правилам игры» и не придавал особого значения достоверности сообщаемой им информации. К 17 марта 1919 г. основные очаги «чапанной войны» были разгромлены. Опасность для фронта со стороны повстанцев миновала. Поэтому исходя из здравого смысла и политической целесообразности, переложить вину за мощнейшее крестьянское восстание на главных врагов советской власти было даже необходимо. В этом было особенно заинтересовано губернское руководство, которое понимало неизбежность серьезной ответственности за неспособность контролировать ситуацию в момент наступления Колчака. Многие губернские начальники входили в состав Реввоенсоветов армий и Восточного фронта. Поэтому корпоративные и политические интересы вполне могли доминировать в момент подготовки текста вышеупомянутой телеграммы. Заручившись авторитетом командарма, местное советское и партийное руководство убивало сразу двух зайцев: снимало с себя ответственность за восстание перед вышестоящими органами и получало серьезнейший аргумент для проведения в крестьянской среде агитационно-пропагандистской работы.

Что же касается бывших офицеров, принимавших участие в крестьянском восстании, то в этом ничего экстраординарного не было. В движении участвовало все мужское население, имеющее военный опыт. А таких, учитывая четырехлетнюю империалистическую войну и, как минимум, один год Гражданской войны, было большинство. И, естественно, что среди них оказалось немало не только бывших рядовых, но представителей младшего командного состава царской, Красной и Белой армий. Причем факт участия в восстании бывших офицеров высшего и даже среднего звена не подтвердился. Это свидетельствует о том, что его участниками были не бывшие помещики-офицеры колчаковской армии, вернувшиеся в свои бывшие имения [как, например, граф Орлов — бывший владелец Усольского имения в Сызранском уезде. — В. К.], а крестьяне, в силу своего сословного положения выслужившиеся лишь до младших офицерских чинов. Будучи офицерами Русской армии и в то же время оставаясь крестьянами по роду своей деятельности, они использовали свой армейский опыт, организуя повстанческие отряды сообразно правилам военного искусства{957}.

Летом 1919 г. по губерниям Поволжья прокатилась новая белогвардейская волна. Южные уезды Саратовской губернии, а также восточные уезды Царицынской оказались в зоне наступательных действий рвущихся к Москве казачьих отрядов генерала Мамонтова. Продвижение деникинской армии вглубь мужицкой России оказало сильнейшее воздействие на политические настроения крестьян Пензенской и других губерний Поволжья. Так же, как и в случае с колчаковским наступлением, мы не будем акцентировать внимание на общей негативной реакции крестьянства на режим Деникина. Об этом имеется достаточно фактов в главе 3 (раздел 1) настоящей книги. Поэтому основное внимание предполагается уделить конкретной деятельности деникинцев по стимулированию крестьянского движения в прифронтовых губерниях региона. В какой мере это влияло на характер и причины конкретных крестьянских выступлений?

О степени заинтересованности деникинского режима в крестьянской поддержке дает представления его аграрная политика. Ее суть, как показало изучение аграрного законодательства правительства Деникина, в принципе мало чем отличалась от колчаковской. Однако по сравнению с законодательными актами правительства Колчака она в гораздо большей степени учитывала интересы бывших землевладельцев. В выпущенном Деникиным в апреле 1919 г. «Манифесте по крестьянскому вопросу» утверждалось, что «этот коренной вопрос может решить только Учредительное собрание после того, как снова воцарятся мир и порядок». С учетом невозможности радикального изменения земельных отношений, на переходный период была поставлена задача принудительной конфискации земли. Поскольку конституция Добровольческой армии признавала неприкосновенность частной собственности, манифест обещал землевладельцам значительную компенсацию{958}.

Весной 1919 г. по указанию Главнокомандующего был создан специальный комитет для детальной разработки основных положений предстоящей аграрной реформы. Выработанный им план реформы предусматривал настолько высокий максимум размера земельных владений, что разделу подлежали лишь немногие частные владения. Землевладельцам, согласно данному плану, причиталась очень щедрая компенсация, так что они получили бы земли больше, чем крестьяне. В то же время в проекте содержалось требование незамедлительно вернуть все незаконно захваченные крестьянами земли. Деникин сознавал губительность политических последствий опубликования такого плана реформы и создал еще одну комиссию, которая посвятила несколько месяцев подготовке нового плана, который, впрочем, оказался не лучше первого{959}. Летом 1919 г. в момент наступления деникинской армии на Москву решался вопрос о судьбе урожая, выращенного на подконтрольных Добровольческой армии землях. В отличие от колчаковского решения оставить его фактическим владельцам, Главнокомандующий издал приказ о передаче бывшим владельцам земли одной трети этого урожая в качестве компенсации{960}.

Таким образом, аграрное законодательство Деникина, так же как и колчаковское, было малопривлекательным для крестьян. Оно делало их положение неопределенным, был ориентировано на защиту интересов прежних владельцев.

Содержание документов из фонда отдела пропаганды Особого совещания при Главнокомандующем Вооруженными силами Юга России о ситуации в оказавшихся под временной оккупацией уездах Воронежской, Курской и Царицынской губерний дают исчерпывающее представление о практическом применении этого аграрного законодательства. Кроме того, обнаруженные факты позволяют судить о крестьянской реакции на эту практику и деникинскую политику в целом.

Так, в политической сводке № 260 от 15 августа 1919 г. сообщалось, что в Царицынском уезде Царицынской губернии «случаи самовольной реквизиции скота и фуража» деникинскими частями «повлекли за собой упадок крестьянина»{961}. Об этом же говорилось в сводке от 20 августа 1919 г. Весьма показательна информация из политсводки отдела пропаганды за 23 августа 1919 г., относящаяся к крестьянскому населению Астраханского края — одного из районов Царицынской губернии. Она гласила: «Крестьяне в большинстве случаев вполне соглашаются с принципами, возвещенными декларацией генерала Деникина, находя их вполне справедливыми. Однако не всеми правильно понимается истинный смысл декларации. Так, например, многие крестьяне приходят к заключению, что вся земля перейдет к ним от помещиков. Последнее же обстоятельство может повлечь за собою впоследствии крупные осложнения»{962}.

В целом анализ теории и практики аграрной политики Деникина позволяет однозначно заключить, что ничего привлекательного в них, по сравнению с большевистскими порядками, для подавляющего большинства крестьян не было. И они это прекрасно осознавали, выразив свое отношение к очередным освободителям под белым флагом прекращением дезертирства и массовым вступлением в Красную армию в прифронтовых уездах, о чем шла речь в соответствующей главе книги.

Предпринимались ли со стороны деникинских спецслужб конкретные действия по стимулированию крестьянского недовольства большевистской властью в районах ожидаемого наступления деникинской армии? Так же как и в случае с колчаковским весенним наступлением, нам не удалось найти следов агентурной деятельности в сельской местности шпионов Деникина, находящихся там с целью организации крестьянских восстаний. В то же время изучение материалов губчека, особых отделов армий и деникинской контрразведки показало, что на территории прифронтовых губерний Поволжья деникинцы вели активную разведывательную работу. Так, например, летом 1919 г. пензенские чекисты совместно с сотрудниками Саратовской губчека провели операцию по ликвидации действовавших на территории губерний агентов деникинской и колчаковской разведок, передававших сведения о расположении, численности и боеспособности частей Красной армии. Шпионы разъезжали по подложным документам и пытались организовать диверсионные группы из числа «зеленых» для разрушения железнодорожного полотна и взрыва мостов. О серьезности организации свидетельствовал факт принадлежности к ней начальника снабжения 12-й бригады ВОХР, дислоцированной в Пензенской губернии. В еженедельных сводках СО ВЧК за сентябрь-октябрь 1919 г. содержится немало сведений о пресечении в Пензенской и Саратовской губерниях деятельности белогвардейских организаций «Возрождение России» и «Национальный центр». Однако никаких упоминаний о причастности подпольщиков к крестьянскому движению там не имеется{963}.

В изученных нами документах губчека, советских и партийных органов лишь в двух случаях удалось найти доказательства наличия «деникинского следа» в поволжской деревне. О первом идет речь в отчетном докладе Саратовского губисполкома о работе за время с 1 июня по 1 декабря 1919 г. Характеризуя ситуацию в прифронтовых уездах летом 1919 г., составители доклада указывали: «Положение было таково, что коммунисты должны были в Балашовском и Аткарском уездах прятаться в конопли, на ночь собираться в одну избу из-за боязни расправы… отдельные волости, например Болыде-Карайская, слали гонцов к Деникину с призывами к нему, белогвардейские офицеры вели чуть не открыто свою гнусную работу»{964}. О втором случае такой деятельности упоминается в информационном бюллетене Саратовской губчека за 5–7 сентября 1919 г., где сообщалось: «Во многих волостях Еланского района посажены старшины деникинским капитаном Гуркиным и существуют до сих пор вместо советов»{965}.

Следует отметить, что случай с Болыде-Карайской волостью, отправившей гонцов к Деникину, является единичным и, на наш взгляд, объясняется следующим обстоятельством. Летом 1919 г. в Балашовском, Сердобском, Аткарском и Петровском уездах Саратовской губернии действовал батальон особого Саратовского полка по борьбе с дезертирством под командованием Н.А. Черемухина. Кроме борьбы с дезертирством отряд Черемухина занимался реквизициями хлеба и скота в крестьянских хозяйствах, не выполнявших продразверстки и других обязательных повинностей. Действия отряда отличались особой жестокостью. За время с 18 июля по 22 сентября 1919 г. отряд Черемухина расстрелял 130 крестьян. По приказу Черемухина в ходе ликвидации движения «зеленых» в Балашовском уезде была сожжена огнем артиллерии деревня Малиновка (283 двора). В сообщении Саратовского губкома РКП(б) указывалось, что при этом в «огне погибло много дезертиров, погиб скот, погибла часть населения»{966}. На наш взгляд, отправка гонцов к Деникину из Больше-Карайской волости напрямую связана с результатами карательных акций отряда Черемухина. Столкнувшись с диким насилием и произволом, крестьяне вполне могли обратиться за помощью к деникинцам.

В этой связи хотелось бы напомнить одну характерную деталь, отмеченную в главе о «зеленом движении». Негативное отношение крестьян к белому движению в решающей степени определялось их практическим опытом. Самыми активными противниками белых становились те селения, которые в наибольшей степени пострадали от их грабежей и насилий. Точно так же было и в случае с красными. Остальные крестьяне, у которых, как говорится, «пронесло», вели себя пассивно до тех пор, пока и их не касалась сия беда. В этом проявилась одна из сущностных черт крестьянского движения: его ограниченность рамками селения, общинный эгоизм, нежелание «подставлять себя» без крайней надобности. Отсюда и наивная вера в доброту того или иного правителя до тех пор, пока на собственной шкуре крестьянин не испытывал эту «доброту».

Этим обстоятельством можно объяснить неожиданно проявившуюся у части саратовских и пензенский крестьян в момент наступления Деникина симпатию в адрес его «непосредственного начальника» адмирала Колчака. Причем агитаторами за Колчака стали побывавшие у него в плену красноармейцы и, судя по всему, бывшие учредиловцы! 30 июля 1919 г. в сводке информационного стола ВЧК при Наркомате внутренних дел сообщалось, что в Аткарском уезде «появляются пленные, отпускаемые Колчаком, которые рассказывают, что Колчак не за помещиков, а за крестьян». «Что он очень добрый, раздает землю и скотину и любит, когда Богу молятся, и не за монархию, а за Учредительное собрание». «Эти агитаторы Колчака имеют благодатную почву в деревнях благодаря неурядицам деревенской жизни» — отмечалось в сводке{967}. В сводке секретного отдела ВЧК за 1–8 августа 1919 г. указывалось, что в Чембарском уезде Пензенской губернии пользуется популярностью организация левых эсеров и меньшевиков, действующая под лозунгами: «Да здравствует Колчак и его Учредилка!»{968}. Подобные настроения имели место, как верно подметили органы ЧК, «благодаря неурядицам деревенской жизни». Крестьянам хотелось верить, что где-то есть Колчак, раздающий скотину и любящий, когда Богу молятся. В их жизни все было по-другому. Поэтому и этот случай, полагаем, можно списать на счет крестьянской неосведомленности. С деникинцами же ситуация была иной. Они были рядом, и образ их не был таким безоблачным, как далекого доброго Колчака.

Второй случай — с деникинским капитаном Гуркиным, так же как и первый, можно объяснить последствиями репрессивных действий продовольственных и других отрядов красных. Кроме того, не исключено, что сельские старшины действовали вместо Советов из-за страха крестьян перед успешно наступавшими белогвардейцами и в скором времени могли победить большевиков. С другой стороны, в данном факте нет ничего необычного, поскольку для крестьян, как видно из опыта Самарского Комуча и всей истории Гражданской войны, форма власти как таковая была не так уж важна, важнее было ее содержание. И в советы и в волостные управы они сажали «своих людей», способных защитить общедеревенские интересы.

Подводя итог «деникинскому периоду», можно сделать вывод, что никаких оснований говорить о причастности агентов Деникина к крестьянскому движению в Саратовской, Пензенской и Царицынской губерниях в 1919 г. нет.

Последним событием в истории крестьянского движения в регионе в годы Гражданской войны, в ходе которого был замечен «белогвардейский след», стало «вилочное восстание» в уездах Самарской, Казанской и Уфимской губерний в феврале — марте 1920 г. Все упоминания о нем исходили из одного лагеря — со стороны представителей советской власти, принимавших участие в подавлении восстания. Вот лишь некоторые, наиболее типичные факты. 17 февраля 1920 г. в телеграмме из Самары в ВЧК и штаб ВОХР председателя военревштаба П. Ульянова (председателя) сообщалось: «Восстанием руководит штабс-капитан Шумановский, определенный белогвардеец, именующий себя начальником штаба зеленой армии… Обнаружен большой шпионаж прошлого элемента»{969}. О полковнике Бурове как руководителе восстания в Бугульминском уезде шла речь в сводке оперштаба Военно-революционного комитета Самарской губернии от 18 февраля 1920 г.{970} Еще конкретнее о влиянии белогвардейщины на крестьянство было заявлено в приказе № 7 Самарского губвоенревштаба от 20 февраля 1920 г. В нем безапелляционно утверждалось, что «белогвардейцы, офицеры, перебежавшие из колчаковского стана на почве хлебной разверстки и пользуясь религиозно-национальными предрассудками мусульманского населения, подняли восстание»{971}. 5 марта 1920 г. командир 3-й группы карательных войск Чуйков в телеграмме командующему Запасной армии Республики Б.И. Гольдбергу указал на факт выступления повстанцев «под лозунгами Колчака»{972}. В донесениях командиров других карательных отрядов приводились конкретные фамилии лидеров повстанцев, которых называли «колчаковскими белогвардейцами» (Заки Валева (Вальева), Седова, братьев Нефедовых, Милодова и др.){973}. Заслуживают внимания сведения, содержащиеся в докладе командира 1-й группы карательных войск, действовавших в Мензелинском уезде Уфимской губернии, Горбунова, направленного 8 апреля 1920 г. в особый отдел Запасной армии. В докладе сообщалось, что в ходе восстания «особенно активным» был штаб в с. Заинек, начальником которого являлся житель д. Кара-Алчи Шимоновский, «46 лет, бывший офицер, колчаковец», вернувшийся из Сибири за несколько месяцев до восстания{974}.

Приведенные примеры говорят лишь о том, что в «вилочном восстании» принимали участие бывшие военнослужащие колчаковской армии. Этим и ограничивалась связь повстанцев с белым движением. Так же, как и в ходе «чапанной войны», крестьяне с военным опытом возглавили повстанческие отряды. То, что они занимали офицерские должности в армии Колчака, не дает никаких оснований считать их защитниками белой идеи и организаторами крестьянского восстания. Подобная постановка вопроса абсурдна, учитывая «наследие», которое оставил Колчак. Например, по сообщению политсводки Восточного фронта за 6 июня 1919 г., в Белебеевском уезде Уфимской губернии, ставшим впоследствии одним из эпицентров «вилочного восстания», белыми были угнаны у крестьян почти все лошади, в результате чего землю под картофель «пришлось вспахивать» лопатами{975}. То же самое произошло в Мензелинском, Бирском, Уфимском и других уездах, крестьяне которых под командованием бывших колчаковских офицеров поднялись на восстание в феврале-марте 1920 г.

«Пока белое дело не станет делом крестьян, успеха не будет. Кто сумеет борьбу против большевиков сделать борьбой за новую крестьянскую Россию, тот победит большевиков», — очень верно заметил один из самых непримиримых врагов советской власти Б.В. Савинков{976}. История крестьянского движения в Поволжье, одном из крупнейших аграрных регионов России, убедительно свидетельствует, что белое движение не могло стать и не стало делом крестьян. Крестьянское движение развивалось самостоятельно, по своим законам. И если белое дело оказывало на него влияние, то не в смысле его активизации, а, наоборот, ослабляя его. Для подавляющего большинства крестьян белая гвардия так и осталась призраком недалекого прошлого. В настоящем, как бы она не рядилась в тогу «защитницы крестьян», она выступала знаменем других сил, физиономия которых четко проявилась в период Комуча и проглядывалась в аграрном законодательстве белых правительств. Столыпинщина и судебные тяжбы с бывшими землевладельцами — вот что, в лучшем случае, ожидало крестьян Поволжья после победы Белого дела. Но и до этой победы они испытали его власть и ничего хорошего в ней, по сравнению с большевистской, не было. Та же политика реквизиций, принудительных государственных повинностей, с одной лишь оговоркой: земельный вопрос еще не решен и будет решаться после победы над большевиками. Именно поэтому белое движение не стало делом крестьян Поволжья.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В Гражданской войне в России важнейшую роль сыграло крестьянство — основная масса населения страны. Оно не осталось в стороне от этой великой драмы. Крестьяне непосредственно воевали в красных и белых армиях, несли возложенные на них государством тяготы военного времени. В наиболее яркой форме их участие в Гражданской войне проявилось в крестьянском повстанческом движении. О том, как это происходило в Поволжье, рассказано в настоящей книге.

Изложенный в ней материал позволяет сделать следующие выводы. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. — одна из самых трагических страниц Гражданской войны в России. Об этом свидетельствуют десятки тысяч погибших крестьян и представителей советской власти. Это движение явилось частью общероссийского крестьянского повстанчества. Оно имело единую с ним основу, причины и результаты. Так же как и по всей России, крестьянское повстанчество в Поволжье было вызвано комплексом причин объективного и субъективного характера. Главной из них была аграрная политика Советского государства, сводившаяся к принуждению и нередко насилию над деревней с целью заставить ее выполнять неизбежные в условиях Гражданской войны повинности, не считаясь при этом с интересами крестьян.

Характер аграрной политики большевиков определялся не только идеологией победившего режима, но и объективными причинами. В первую очередь это крайне тяжелая продовольственная ситуация в стране. Она досталась большевикам от прежних режимов (царского самодержавия и Временного правительства). Но еще больше положение усугубилось с началом Гражданской войны, когда в 1918 г. из-под контроля Советского правительства выпали такие традиционные житницы страны как Украина, Западная Сибирь и Юг России. В результате Поволжье превратилось в одну из основных продовольственных баз страны.

При этом в самом регионе ситуация с продовольственными ресурсами сложилась не совсем благоприятная. В начале 1918 г. из-за недорода предыдущего года в большинстве зернопроизводящих районов Поволжья не существовало излишков товарного хлеба. Данное обстоятельство сделало крайне болезненными для деревни любые изъятия продовольствия на нужды государства. Тем не менее, советская власть пошла на них летом 1918 г. из-за крайне тяжелой ситуации с обеспечением хлебом промышленных центров и городов. По этой же причине подобная политика в отношении деревни продолжалась и в последующие годы.

На практике для крестьянства Поволжья аграрная политика большевиков по обеспечению нужд Красной армии и городов вылилась в прямое насилие и грабеж. Изъятия зерна и продуктов в счет госпоставок осуществлялись на безэквивалентной основе, фактически бесплатно. Никакого справедливого обмена сельскохозяйственной продукции на промышленные товары не происходило. В этом же ряду причин — выпавшие на долю крестьян региона многочисленные тяготы самой Гражданской войны: принудительные мобилизации в Красную армию, реквизиции, подводная и другие повинности. Обрушившееся на деревню государственное насилие могло породить только насилие. В данном контексте ответная реакция крестьянства на «военно-коммунистическую политику» большевиков в форме повстанчества стала вполне закономерной. Таким образом, с 1918 г., так же как и в других регионах страны, подконтрольных большевикам, в Поволжье развернулось крестьянское повстанческое движение против аграрной политики советской власти, получившей чуть позже официальное название политики «военного коммунизма».

Объективный характер крестьянского противостояния с большевистской властью в регионе сохранялся на протяжении 1918–1919 гг. В этот период политика «военного коммунизма» большевиков была оправдана. Только с ее помощью они смогли мобилизовать подконтрольные им материальные и людские ресурсы для борьбы с белой контрреволюцией. Но в начале 1920 г., после разгрома красными основных сил белого движения ситуация изменилась. Политику «военного коммунизма», особенно продразверстку, следовало отменить. Именно в Поволжье в феврале-марте 1920 г. в ходе «вилочного восстания» выявилась вся глубина противоречий между крестьянством и большевиками по вопросу продразверстки. Но трагические уроки этого и других крестьянских восстаний не были учтены большевистской властью. Она и дальше продолжала гнуть прежнюю линию в деревне. В результате на почве недовольства продразверсткой крестьянское повстанчество усилилось и приобрело в регионе, так же как и по всей стране, в конце 1920 г. и в первой половине 1921 г. небывалый размах и еще более ожесточенный характер. Ответственность за это целиком лежит на большевистском руководстве.

На первый взгляд, крестьянское повстанчество в Поволжье в годы Гражданской войны имело явную антигосударственную направленность. Крестьяне вели себя «несознательно» с точки зрения всех властей, особенно большевистской, выступавшей «от имени народа» для защиты «его революционных завоеваний». Но своими действиями крестьяне не отрицали власть как таковую, и их выступления не были «бессмысленным и беспощадным» бунтом. Крестьянские восстания в рассматриваемый период были направлены против чрезмерных действий советской власти по принуждению крестьян к выполнению государственных повинностей, но не против самой этой власти как таковой. И парадокс состоял в том, что именно благодаря крестьянской позиции в Гражданской войне советская власть победила. Об этом свидетельствуют приведенные в книге факты, характеризующие содержание лозунгов и документов крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг., а также взаимоотношения крестьян с Красной армией и ее противниками.

Так, например, из содержания представленных в книге лозунгов и других программных документов повстанцев ясно видно, что крестьянское движение в регионе в 1918–1922 гг. не было антисоветским и антикоммунистическим. «Крестьянский антикоммунизм» проявлялся на уровне осуждений действий местной власти и в большинстве своем даже не распространялся на центральное руководство. При этом нередко крестьяне оговаривались, что за коммунизмом — «великое будущее», идею его они считали «священной» и не противопоставляли ей «силу штыка». Они лишь выступали против «спекуляций на коммунизме» «насильников комиссаров», «принудительной государственной коммуны». Для повстанцев коммунизм и коммунистическая партия — понятия разные. Такое понимание проистекало из глубинных основ менталитета крестьян Поволжья, в большинстве своем общинного и коллективистского. С другой стороны, оно свидетельствовало о недостаточном укоренении в крестьянском сознании рыночных идеалов, а следовательно, и идущего с пореформенного периода процесса раскрестьянивания поволжской деревни.

Не случайно поэтому в подавляющем большинстве случаев в 1917 г. в деревнях Поволжья «общинная революция» осуществилась на основе уравнительных, «социалистических» принципов. При этом она уничтожила основные достижения Столыпинской аграрной реформы. В этой связи не вызывает удивления отсутствие в документах повстанцев упоминаний о частной собственности на землю как программного лозунга крестьянского движения. Для подавляющего большинства крестьян вопрос о собственности на землю решался так: земля — это всенародное достояние, и право на нее имеет тот, кто на ней непосредственно работает. Как известно, данный принцип был законодательно закреплен в большевистских аграрных законах.

Крестьянское движение в Поволжье в годы Гражданской войны не было антикоммунистическим и антисоветским и потому, что крестьяне не подвергали сомнению результаты самой большевистской революции 1917 г., давшей им землю. Это особенно очевидно на примере отношения крестьян к Красной армии и белому движению. В книге показано, что крестьяне в основной своей массе не желали служить большевикам. Более того, «зеленое движение» было важным элементом крестьянского движения. Такая позиция крестьян определялась вполне рациональными, здравыми соображениями, логикой их реальной жизни в условиях «военного коммунизма». В то же время в принципиальные для судеб советской власти моменты эти соображения отходили на второй план. Крестьянская позиция по отношению к мобилизации в Красную армию менялась кардинальным образом в связи с возникновением реальной угрозы белой контрреволюции, страх перед которой перевешивал ненависть крестьян к «военно-коммунистическим порядкам» Советов.

При всех своих издержках советская власть не покушалась на главное завоевание Крестьянской революции — землю. От белых же крестьяне могли ожидать чего угодно, в том числе самого страшного для себя — реставрации помещичьего землевладения. И эта перспектива явно просматривалась в деятельности Самарского Комуча и аграрном законодательстве белых правительств. Столыпинщина и судебные тяжбы с бывшими землевладельцами — вот что в лучшем случае ожидало крестьян Поволжья после победы белых. Но уже и до этой победы они испробовали их власть. Она оказалась ничем не лучше, чем большевистская.

Наступательные действия Колчака, Деникина сопровождались той же политикой реквизиций, принудительных государственных повинностей, но лишь с одной оговоркой — земельный вопрос окончательно будет решаться после победы над большевиками. И решаться он будет явно не в пользу крестьян. Именно поэтому белое движение не стало делом крестьян Поволжья. Страх крестьян перед угрозой реставрации помещичьих порядков оказался сильнее их ненависти к большевистскому режиму, поскольку последний не покушался на главное их завоевание — землю. Поэтому они поддержали советскую власть в регионе в решающие моменты вооруженного противостояния красных и белых. В то же время поддержка крестьянством большевиков не была постоянной, она обусловливалась конкретной ситуацией — реальностью существования белой угрозы. Как только она ослабевала, ослабевала и крестьянская активность в данном направлении. И продолжение массового крестьянского движения в регионе в 1920–1921 гг. — яркое тому свидетельство. После разгрома Колчака и Деникина большевистское руководство не изменило своей аграрной политики, и как результат — новый подъем крестьянского повстанчества по всей стране, в том числе в Поволжье. Крестьянство терпело и поддерживало большевистский режим лишь до тех пор, пока он обеспечивал ему защиту от «внешней опасности».

На примере Самарского Комуча в книге показана обусловленность краха «демократической альтернативы» большевизму. Он был закономерен, потому что, в отличие от советской власти, Комуч оказался не способен организовать крестьян на выполнение основных государственных повинностей. Кроме того, и сами крестьяне не проявили должной активности в защите Комуча, поскольку он не сумел оградить их от насилия военщины и реваншистских поползновений бывших помещиков. По своему характеру политика Комуча мало чем отличались от действий большевиков, поэтому воспринималась в деревне без восторга. Опыт Комуча убедительно продемонстрировал иллюзорность крестьянских надежд укрыться от «государственного ока» и жить своей собственной, деревенской жизнью в отрыве от города и Гражданской войны. Остаться в стороне, не участвовать в схватке, пользоваться плодами революции в пределах своей деревни оказалось невозможно.

В книге рассмотрен также вопрос о влиянии на крестьянское движение в регионе в годы Гражданской войны антибольшевистских сил: политических партий и белого движения. Доказано, что крестьянские восстания в Поволжье в 1918–1922 гг. в основной своей массе происходили на собственной почве, и стихийный элемент доминировал в них. Они не были результатом деятельности эсеров и агентов белых. В то же время существовало несомненное идейное влияние эсеров на крестьян-повстанцев.

Эсеровский след» прослеживается в лозунгах и программных документах движения, но лишь в том смысле, что выдвигаемые эсерами идеи совпадали с крестьянским видением ситуации. Многие из эсеров принимали активное участие в повстанчестве на уровне руководителей, активистов движения, а также рядовых участников. Своей деятельностью они придали ему более организованный характер. Но не эсеры вели крестьян. Крестьянство выступало самостоятельной силой в противостоянии с государственной властью. Элементы организованности, проявившиеся в создании повстанческих органов власти и выпуске многочисленных воззваний, явились прежде всего результатом крестьянской самодеятельности, а не «партийного руководства» эсеров или других сил.

В ходе крестьянского движения в Поволжье в полной мере проявился крестьянский прагматизм и здравый смысл. В книге охарактеризован социальный состав участников повстанческого движения. События 1918–1921 гг. в Поволжье показали, что политика реквизиций и принудительных государственных повинностей в полной мере коснулась всех категорий крестьянства: кулаков, середняков, бедняков. Поэтому вряд ли оправдано говорить о различной степени недовольства этой политикой тех или иных его слоев. Масштабы крестьянского протеста, численность участников восстаний опровергают «кулацкий характер» крестьянского движения. И «сильные» и «слабые» выступали единым фронтом в защиту общекрестьянских интересов.

В настоящем исследовании охарактеризованы количественные и качественные показатели крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг. (количество выступлений, эпицентры, лозунги и программные документы повстанческого движения). Они свидетельствуют, что масштабы крестьянского протеста в регионе были велики, и само оно развивалось как самостоятельное явление, обусловленное крестьянской инициативой и самодеятельностью. Имеющаяся информация о числе участников, охваченных движением селений, волостей и уездов, позволяет говорить о Поволжье как об одном из наиболее крупных центров крестьянского движения в России в этот период. В пользу этого заключения указывают приведенные в книге сравнительные данные о числе участников крестьянских выступлений в других районах Советской России. Они демонстрируют, что по своему масштабу крестьянские восстания в регионе не уступали «антоновщине», «Западно-сибирскому восстанию» и другим выступлениям российского крестьянства против политики большевиков.

Крестьянское движение в Поволжье в годы Гражданской войны было органической частью общероссийского крестьянского протеста против политики большевиков. Но оно имело и свои региональные особенности. Во-первых, это многонациональный состав участников выступлений, определяемый спецификой Поволжья как традиционно многонационального региона России. В рассматриваемый период крестьянские выступления против политики советской власти происходили во всех национальных районах Среднего и Нижнего Поволжья. И русские, и татарские, и чувашские, и мордовские села принимали участие в повстанчестве. В ходе многочисленных восстаний между повстанцами различных национальностей не было вражды, крестьяне не выдвигали националистические лозунги, и в целом само крестьянское движение было свободно от идей национализма. И это было вполне закономерно, поскольку крестьянское недовольство имело в своей основе социальные, а не национальные проблемы.

Другой региональной особенностью повстанчества было более слабое влияние в деревне партии эсеров, по сравнению, например, с Тамбовской губернией. Меньшая активность эсеровской партии в крестьянском движении в Поволжье, по сравнению, например, с «антоновщиной», объясняется наличием у эсеров менее прочных связей в деревне и авторитета в крестьянской среде, чем на Тамбовщине, в силу наследия Самарского Комуча, когда эсеры показали свою политическую несостоятельность. В первую очередь речь идет о территории региона, находившегося под властью Комуча.

Описанные в книге методы борьбы с крестьянским движением в Поволжье в 1918–1922 гг. показали, что оно подавлялось всею мощью Советского государства. Тот факт, что только с помощью регулярных частей Красной армии удавалось гасить крестьянский протест, позволяет утверждать о действительно существовавшем наряду с основным фронтом Гражданской войны крестьянском фронте, где противостояние сторон имело столь же ожесточенный характер и такие же трагические последствия. Предпринятые Советским правительством меры по борьбе с крестьянским движением в Поволжье не дали крестьянам шансов выстоять перед натиском репрессивной машины государства, особенно после поражения белого движения в 1920 г. В то же время, хотя основные силы крестьянского повстанчества и были разгромлены, само движение завершилось не в результате военного разгрома, а вследствие перехода большевиков к новой экономической политике.

Эта политика в полной мере отвечала интересам крестьян и устраняла главную причину повстанчества — продразверстку. В этой связи, на наш взгляд, верен парадоксальный вывод В.П. Данилова о победе Крестьянской революции, несмотря на военный разгром крестьянского повстанчества. Он правомерен, поскольку в результате введения НЭПа крестьянин получил реальную возможность свободного хозяйствования на своей земле, хотя и на непродолжительный срок. Это право было закреплено за ним в 1922 г. в принятом советской властью Земельном кодексе. Фактически этим кодексом она законодательно поддержала лозунги и программу Крестьянской революции.

Проведенный в настоящей книге анализ взаимодействия крестьянства и большевиков в годы Гражданской войны на примере поволжского региона позволяет лучше понять не только причины победы последних над их политическими противниками, но и истоки утвердившегося в СССР спустя десятилетие сталинского режима. Прежде всего в Гражданской войне большевики получили очень важный опыт взаимодействия с крестьянством. Он подтвердил марксистскую доктрину о крестьянстве как «неудобном классе» для коммунистического эксперимента. Гражданская война показала большевикам ненадежный характер крестьянства как стратегического союзника. Отсюда и та подозрительность и неприязнь многих представителей большевистского руководства и государственного аппарата к крестьянству в последующие годы. В полной мере эти качества проявятся у сталинской бюрократии в начале 1930-х гг. при осуществлении политики «раскулачивания», а также в ходе принудительных хлебозаготовок 1931–1932 гг., приведших к голодомору тридцать третьего года.

В Гражданской войне отчетливо заявила о себе такая характерная черта нового режима как опора на насилие, которое становилось главным средством решения проблем. Масштабы государственного насилия против крестьянства были огромны. И в него оказалась вовлечена значительная часть советской и партийной бюрократии. Она активно участвовала в подавлении крестьянского повстанчества. Впоследствии ее руками и воспитанным советской властью на традициях Гражданской войны новым поколением бюрократии и будет осуществлена сталинская насильственная коллективизация.

Сам сталинизм в немалой степени обусловлен осознанием факта существования в СССР огромной массы враждебного сталинскому курсу крестьянского населения, способного подчиняться воле власти только под воздействием силы. Отсюда ставка на укрепление бюрократическо-репрессивного аппарата и проведение индустриальной модернизации, важнейшей частью которой стала коллективизация, осуществленная с его помощью. Таким образом, именно из-за противостояния крестьян и большевиков в Гражданской войне и его последствий в немалой степени вырастал сталинизм.

БИБЛИОГРАФИЯ ОСНОВНЫХ ПУБЛИКАЦИЙ ПО ИСТОРИИ КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ В СОВЕТСКОЙ РОССИИ В 1918–1922 гг.

Сборники документов

Документы свидетельствуют. 1920–1921 гг. / Авт.-сост. С.А. Овчинников, И.С. Овчинников. — Саратов, 1996.

Доржиев Д.Л. Крестьянские восстания и мятежи в Бурятии в 20–30-е годы (Хроника языком документов). — Улан-Удэ, 1993. — С. 4, 10, 82.

За советы без коммунистов: Крестьянское восстание в Тюменской губернии. 1921: Сб. документов / Сост. В.И. Шишкин. — Новосибирск: Сибирский хронограф, 2000. — 744 с.

Кабытов П.С., Курсков Н.А. Вторая русская революция: борьба за демократию на Средней Волге в исследованиях, документах и материалах (1917–1918 гг.). — Изд. 2-е, исправл. и дополн. — Самара: ООО «Офорт»; ГОУВПО «Самарский госуниверситет», 2005. — 308 с.

Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919–1921 гг. («Антоновщина»): Документы и материалы. — Тамбов, 1994. — 334 с.

Крестьянское движение в Поволжье. 1919–1922 гг.: Документы и материалы / Под ред. В. Данилова и Т. Шанина. — М.: РОССПЭН, 2002. — 944 с.

Крестьянское движение в Саратовской губернии: Сб. документов и материалов / Авт. сост. А. Рыбков. — Саратов: Изд-во «Надежда», 2003. — 88 с.

Крестьянское движение в Тамбовской губернии (1917–1918): Документы и материалы / Под ред. В. Данилова и Т. Шанина. — М.: РОССПЭН, 2003. — 480 с.

«Антоновщина». Крестьянское восстание в Тамбовской области в 1920–1921 гг.: Документы, материалы, воспоминания. — Тамбов, 2007. — 800 с.

Лагунов К.Я. Двадцать первый: Хроника Западно-Сибирского крестьянского восстания. — Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1991.

Нестор Махно. Крестьянское движение на Украине. 1918–1921: Документы и материалы / Под ред. В. Данилова и Т. Шанина. — М.: РОССПЭН,2006.-1000с.

Община в аграрной революции: Документы сельского схода о земельных отношениях в национальной деревне Поволжья (1918–1922 гг.) / Сост. А.А. Иванов. — Йошкар-Ола: Map. гос. ун-т, 2005. — 372 с.

Письма во власть. 1917–1927. Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям / Сост. А.Я. Лившиц, И.Б. Орлов. — М.: РОССПЭН, 1998. — 664 с.

Самарское Поволжье в XX веке. Документы и материалы. — Изд-во Самарского научного центра РАН; 2000. — 512 с.

Сибирская Вандея. Т. 1. 1919–1920 / Сост. В.И. Шишкин. — М., 2000.

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918–1939. Документы и материалы: В 4-х т. Т. 1. 1918–1922 гг. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1998. — 790 с.

Судебный процесс над социалистами-революционерами (июнь — август 1922 г.): Подготовка. Проведение. Итоги. Сборник документов / Сост. С.А. Красильников, К.Н. Морозов, И.В. Чубыкин. — М.: РОССПЭН, 2002. — 1007 с.

Филипп Миронов. (Тихий Дон в 1917–1921 гг.). Документы и материалы / Под ред. В. Данилова, Т. Шанина. — М., 1997. — 792 с.

Сочинения и воспоминания участников гражданской войны

Климушкин П.Д. История аграрного движения в Самарской губернии // Революция. 1917–1918 гг. в Самарской губернии. — Т. 1. — Сб. статей. — Самара, 1918.

Лацис (Судрабс) М.Я. Два года борьбы на внутреннем фронте: Популярный обзор двухгодичной деятельности чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности. — М., 1920. — С. 75.

Лелевич Г. (Могилевский Л.) В дни Самарской учредилки. — М.:1921.

Майский И.М. Демократическая контрреволюция // Красная новь. — 1922. № 4–6; — М., 1922; 1923. — № 1–3. — М., 1923.

Махно Н.И. Азбука анархиста. — М.: Вагриус, 2005. — 572 с.

Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918–1923. — М.: СП «PULCO», 1990. -207 с.

Окнинский А.Л. Два года среди крестьян. — М.: Русский путь, 1998. — 272 с.

Самарский Д. Партизаны Волги. Очерки и воспоминания бывшего партизана. — М.-Л., 1925.

Тухачевский М.Н. Борьба с контрреволюционными восстаниями // Война и революция. — 1926. — № 8.

Монографии и статьи отечественных авторов

Абрамов В.К. Мордовский народ (1897–1939). — Саранск, 1996.

Абрамовский Л. П., Панькин С.Н. «Голубая армия»: создание, борьба, разгром // Исторические чтения. Материалы научной региональной конференции Центра историко-культурного наследия г. Челябинска «Крушение царизма и гражданская война на Урале» (1997). — Челябинск: Центр историко-культурного наследия г. Челябинска, 1998. — С. 68–70.

Акульшин П. В., Пылькин В.А. Бунтующий пахарь. Крестьянское движение в Рязанской и Тамбовской губерниях в 1918–1921 гг. — Рязань: Ряз. обл. ин-т развития образования, 2000. — 142 с.

Акульшин П.В. Крестьянство и советская власть в Рязанской губернии в 1917–1920 гг. // Государственная власть и крестьянство в XX — начале XXI века: Сборник статей. Ч. 1. — Коломна: Коломенский гос. пед. институт, ч. 1, 2007. — С. 110–114.

Аншакова Ю.Ю. Формы и методы подавления крестьянских восстаний на территории Среднего Поволжья (1919–1920 гг.) // Самарский земский сборник: Сборник научных статей. Вып. 4. — Изд-во «Самарский университет», 1996. — С. 19

Аптекарь П.А. Крестьянская война // Военно-исторический журнал. — 1993.-№ 1–2.

Бакунин А.В. Большевики и крестьянство в первые годы советской власти (1917–1922 годы) // История крестьянства Урала и Сибири в годы гражданской войны: Тезисы докладов Всероссийской научной конференции, посвященной 75-летию Западно-Сибирского крестьянского восстания 1921года (21–28 мая 1996 г.). — Тюмень, 1996. — С. 5.

Баранов А.В. Повстанческое движение кубанских казаков на завершающем этапе гражданской войны. 1921–1922 // Академик П.В. Волобуев. Неопубликованные работы. Воспоминания. Статьи. — М., 2000.

Белокопытов В., Остроумов Я., Сафин М. Мензелинская быль. — Казань, 1970. — С. 5, 109–111, 137.

Белявская О.А. О морально-психологических качествах коммунистов, воевавших против повстанцев на тюменском севере в феврале-марте 1920 г. // История крестьянства Урала и Сибири в годы гражданской войны: Тезисы докладов Всероссийской научной конференции, посвященной 75-летию Западно-Сибирского крестьянского восстания 1921 года (21–28 мая, 1996 г.). — Тюмень, 1996. — С. 15.

Богданов М. Разгром западно-сибирского кулацко-эсеровского мятежа 1921 года. — Тюмень, Тюменск. кн. изд-во, 1961.

Бокарев Ю.П. «Умом Россию не понять»: поведение крестьян в революционную смуту // Революция и человек: социально-психологический аспект. — М., 1996. — С. 80–91.

Борисова Л., Виноградов В., Ивницкий А, Кондрашин В. Информационные материалы ВЧК-ОГПУ за 1918–1922 гг. как исторический источник // Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918–1939. Документы и материалы: В 4-х т. 1918–1922 гг. Т. 1.-М., 1998.

Булдаков В.П. От войны к революции: рождение «человека с ружьем» // Революция и человек: быт, нравы, поведение, мораль. М., 1997. С. 55–75.

Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1997. — 376 с.

Булкин А.В., Ящина Г.В. Антоновщина в Пензенском крае в 1921 году: военный и политический аспект // Россия — век XX. Итоги и проблемы: Материалы межвузовской научной конференции (Пензенск. гос. пед. ун-т им. В.Г. Белинского). 16–17 апреля 1998 г. — Пенза, 1998.-С. 21–24.

Васильев А.А. Продовольственная политика государства: политические уроки // Россия на рубеже веков: история и современность: Сборник докладов и тезисов Всероссийской научно-теоретической конференции 19 апреля 2002 г. / Саратовский государственный социально-экономический университет. — Саратов, 2002. — С. 135–138.

Васин Е. Бандитизм в Саратовской губернии. — Саратов, 1928.

Вещева О.Н. Продовольственный вопрос и крестьянство 1919–1921 гг. (На примере Ставропольского уезда Самарской губернии) // Историко-археологические изыскания: Сборник трудов молодых ученых. — Самара, 1996. — С. 37–44.

Войцекян А.И. В зеленом кольце. Очерки движения «зеленых» в Московской губернии в 1919 г. М.; Л., 1928. — 120 с.

Волковинский В.Н. Махно и его крах. — М., 1991. — С. 226.

Воробьев Н.Ю. Изменение политических настроений крестьянства при переходе от военного коммунизма к новой экономической политике (1920–1921 гг.) / АН СССР; Институт истории СССР. -М, 1990. — 12 с.

Вронский О.Г. Крестьянство и власть (1900–1923). — Тула: Рарус, 1993.

Вронский О. Г., Щагин Э.М. Большевистский режим и крестьянство России в 1917–1920 гг. // Власть и общественные организации России в 1-й трети XX столетия. — М.: МПГУ, 1994.

Вронский О.Г. Государственная власть России и крестьянская община в годы «великих потрясений» (1905–1917). — М., 2000.

Гарипов М. Крестьянские восстания в Башкортостане в 1918–1921 гг. // Ватандаш. — 1999. — № 3. — С. 162–165.

Голдин В.И. Россия в гражданской войне. Очерки новейшей историографии (вторая половина 1980-х — 90-е годы). — Архангельск: Изд-во «Боргес», 2000. — 280 с.

Голоса крестьян: Сельская Россия XX века в крестьянских мемуарах. М: Аспект Пресс, 1996. — 413 с.

Гуревич В. Крестьянское движение и организация крестьянства в период гражданской войны // Революционная Россия. — 1927. — № 57–58. — С. 32.

Гурьев Н. Чапанная война. — Сызрань, 1924. — 31 с.

Давыдов А.Ю. Нелегальное снабжение российского населения и власть. 1917–1921 гг.: Мешочники. — СПб.: Наука, 2002. — 341 с.

Данилов В.П. Аграрные реформы и аграрная революция в России // Великий незнакомец: крестьяне и фермеры в современном мире. Хрестоматия. — М.: Издательская группа «Прогресс» — «Прогресс — Академия», 1992. — С. 310–321.

Данилов В.П. Аграрные реформы и крестьянство России (1861–1994 гг.) // Формы сельскохозяйственного производства и государственное регулирование. XXIV сессия симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. — М: Изд-во МГПУ им. В.И. Ленина, 1995. — С. 3–23.

Данилов В.П. Крестьянская революция в России, 1902–1922 гг.// Крестьяне и власть. Материалы конф. / Тамбовск. гос. техн. ун-т, Московск. высш. шк. соц. и экон. наук. — М.-Тамбов, 1996. — С. 4–23.

Джунджузов С.В. Борьба с дезертирством в годы гражданской войны: обязанности и ответственность крестьянских обществ и их представителей в местных органах советской власти // Аграрное развитие и продовольственная политика России в XVIII–XX веках: проблемы источников и историографии. История и современность: сб. статей. — Оренбург: изд-во ОГПУ, 2007. — С. 228–234.

Дементьев В. Д, Самошкин В.В. Восстание крестьян на Тамбовщине в 1920–1921 гг. (Обзор материалов) // История СССР. — 1990.-№ 6.

Дмитриев П. Н., Куликов К.И. Мятеж в Ижевско-Боткинском районе. — Ижевск, 1992.

Доброноженко Г.Ф. ВЧК-ОГПУ о политических настроениях северного крестьянства 1921–1927 годы (По материалам информационных сводок ЧК-ОГПУ). — Сыктывкар, 1995. — С. 5.

Донков И.П. Антоновщина: замыслы и действительность. — М., 1977.

Дьячков В.Л. Предисловие // Соболева А.А. Крестьянское восстание в Тамбовской губернии (1920–1921 гг.): Библиогр. указ. — Тамбов, 1993.-С. 7–18.

Евгеньев П.К. Обелиск в Раифе. Докум. повесть. — Казань, 1969.

Есиков С А., Протасов Л.Г. «Антоновщина»: Новые подходы // Вопросы истории. -1992. — № 6–7. — С. 47–57.

Есиков С.А. Тамбовские эсеры в 1920 году // Общественно-политическая жизнь российской провинции. XX век. Тезисы докладов и сообщений межвузовской научной конференции. Июнь 1993. — Тамбов, 1993. — С. 40–42.

Есиков С.А., Канищев В.В. Антоновский нэп (Организация и деятельность «Союза трудового крестьянства» Тамбовской губернии, 1920–1921 гг.) // Отечественная история. — 1993. — № 4. — С. 60–72.

Есиков С.А., Канищев В.В. К вопросу о партийной принадлежности А.С. Антонова // Научная республиканская конференция «Политические партии. История. Современность». Тезисы докладов и сообщений. — Орел, 1994. — С. 196–199.

Есиков С.А., Канищев В.В. Специфика антигосударственного протеста крестьян (Тамбовская губерния 1861–1921 гг.) // Крестьяне и власть: Тезисы докладов и сообщений науч. конф. 7–8. 4.1995. — Тамбов, 1995.

Есиков С.А. Партия социалистов-революционеров и Тамбовское восстание 1920–1921 гг. // Общественно-политическая жизнь российской провинции. XX век. Вып. III. Материалы межвузовской научной конференции. Февраль 1997 г. — Тамбов, 1997. — С. 43–52.

Есиков С.А. Крестьянское хозяйство Тамбовской губернии в начале XX века (1900–1921 гг.). — Тамбов: Тамб. гос. техн. ун-т, 1998. — 108 с.

Есиков С.А. Тамбовское крестьянство в годы гражданской войны. Антоновщина (1918–1921 годы) // Аграрное развитие и продовольственная политика России в XVIII–XX веках: проблемы источников и историографии. История и современность: сб. статей. — Оренбург: изд-во ОГПУ, 2007. — С. 217–227.

Ефимов И.А. Борьба с контрреволюционными выступлениями в Мордовии — прифронтовом тылу Красной Армии Восточного фронта весной 1919 г. //Вопросы истории и археологии Мордовской АССР. — Саранск, 1972.

Журов Ю.В. Гражданская война в сибирской деревне. — Красноярск, 1986.

Журов Ю.В. Зажиточное крестьянство России в годы революции, гражданской войны и интервенции // Зажиточное крестьянство России в исторической ретроспективе (Землевладение, землепользование, производство, менталитет). XXVII сессия симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. Тезисы докладов и сообщений. Вологда, 12–16 сентября 2000 г. — М., 2000. — С. 147–150.

Иванов А.А. Опросные листы Отдела земельной статистики ЦСУ РСФСР 1922 г. как источник по истории аграрной революции в деревне Марийского края // Мир крестьянства Среднего Поволжья: итоги и стратегия исследований: материалы I Всероссийской (IX межрегиональной) конференции историков-аграрников Среднего Поволжья 12–13 мая 2006 г. / Отв. ред. Э.Л. Дубман. — Самара: Изд-во «Самарский университет», 2007. — С. 319–325.

Ильин Ю.А. Советская власть и крестьянство: к вопросу о механизме разрешения аграрных противоречий периода 1917–1920 годов // Тезисы докладов второй республиканской научной конференции «История Советской России: новые идеи, суждения». — Ч. 1. — Тюмень, 1993. — С. 51–53.

Ильин Ю.А. Советская власть и крестьянство верхнего Поволжья в деле строительства Красной Армии (лето 1918–1920 гг.) // Крестьянство и власть в России (1917–1994); Тезисы докладов и сообщений международной научной конференции. — Ростов-на-Дону, 1994.-С. 15.

История крестьянства Урала и Сибири в годы гражданской войны: Тезисы докладов Всероссийской научной конференции, посвященной 75-летию Западно-Сибирского крестьянского восстания 1921 года (21–28 мая 1996 г.). — Тюмень, 1996. — 73 с.

Кабанов В.В. Собирание и публикации в 20-х годах крестьянских воспоминаний об аграрной революции и гражданской войне в России // Археографический ежегодник за 1984 год. — М., 1986.

Кабанов В.В. Крестьянское хозяйство в условиях «военного коммунизма». — М., 1988.

Кабанов В.В. Влияние войн и революций на крестьянство // Революция и человек: социально-психологический аспект. — М.,1996. — С. 142–147.

Кабытов П.С, Козлов В.А., Литвак Б.Н. Русское крестьянство: этапы духовного освобождения. — М: Мысль, 1988. — С. 120, 121, 123.

Кабытов П.С. Крестьянские восстания // История Самарского Поволжья с древнейших времен до наших дней. XX век (1918–1998). — М.: Наука, 2000. — С. 65–74.

Кабытова Н.Н., Кабытов П.С. В огне гражданской войны (Самарская губерния в конце 1917–1920 годах). — Самара: Изд-во «Самарский университет», 1997. — 92 с.

Казаков А. Общие причины возникновения бандитизма и крестьянских восстаний // Красная Армия. Вестник военно-научного общества при военной академии. — № 9. — Декабрь 1921 г. — С. 21, 28, 33, 34, 35, 36.

Какурип Н.Е. Организация борьбы с бандитизмом по опыту Тамбовского и Витебского командований // Военная наука и революция. — 1922. — № 1. — С. 82–102.

Калягин А. В., Парамонов В.Н. «Третий путь» в гражданской войне (Опыт деятельности Самарского Комуча): Учебное пособие. — Самара, 1995. — С. 14.

Кознова И.Е. Прошлое как мобилизующий фактор крестьянского движения в 1919–1922 гг. // Самарский земский сборник. — 2006. — № 1–2 (13–14). -С. 181–188.

Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. — М.: Янус-К, 2001. — 544 с.

Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1919–1921 гг. // Крестьяне и власть; Материалы конференции. — М.-Тамбов, 1996.-С. 132–152.

Кондрашин В.В. Современные концепции аграрного развития: Даниэл Филд. «Повстанцы во имя царя»; Теодор Шанин. «Россия, 1905–1907; Революция как момент истины» (теоретический семинар) // Отечественная история. — 1996. — № 4. — С. 147–148.

Кондрашин В.В. Информационные материалы Пензенской губЧК о своей деятельности и положении в Пензенской губернии в годы гражданской войны//1918–1998.80 лет от ВЧК до ФСБ. Хроника событий. Очерки. Интервью. Фотодокументы. — Пенза, 1998. — С. 108–124.

Кондрашин В.В. Повстанцы во имя царя. Религиозно-монархическое восстание в селе Большой Азясь Краснослободского уезда // Краеведение. 1998. — № 1–2. — С. 89–94.

Кондрашин В.В. Документы повстанческого движения в Поволжье в годы гражданской войны // Исторические записки. Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 2. — Пенза, 1998. — С. 99–108.

Кондрашин В.В. О некоторых количественных и качественных характеристиках крестьянского движения в Поволжье в 1918 —

1921 гг. // Исторические записки. Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 3. — Пенза, 1999. — С. 99–105.

Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в годы гражданской войны: новые источники и подходы // Власть и общество. XX век: Сб. научных трудов. — М.-Тамбов: Изд-во ТГУ, 1999. — С. 241–254.

Кондрашин В.В. Крестьянская революция в Поволжье // Исторические записки. Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 4. — Пенза, 2000.-С. 179–186.

Кондрашин В.В. 1922-й год в советской деревне с точки зрения ГПУ // Исторические чтения на Лубянке. 1999 год. Отечественные спецслужбы в 1920–1930-х годах. — М.-Новгород, 2000. — С. 79–85.

Кондрашин В.В. Крестьянство и Самарский Комуч // Куда идет Россия?… Власть, общество, личность. Международный симпозиум. 17–18 января 2000 г. — М., 2000. — С. 122–128.

Кондрашин В.В. «Сильные» и «слабые» в крестьянских восстаниях 1918–1921 гг. (На материалах Поволжья) // Зажиточное крестьянство России в исторической ретроспективе. XXVII сессия симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. Тезисы докладов и сообщений. — М., 2000. — С. 150–154.

Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918-1922 гг. глазами повстанцев // История Отечества на рубеже веков: опыт, проблемы, пути, решения: Материалы межрегиональной научно-практической конференции. Оренбург, 28–29 марта 2001: В 3 ч. Ч. 2. — Оренбург, 2001. — С. 60–67.

Кондрашин В.В. Современная отечественная и зарубежная историография крестьянского движения в Поволжье в 1917–1922 гг. // Историки и история в меняющемся мире: Сб. статей. — Самара: Изд-во «НТЦ», 2003. — С. 117–132.

Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. // Россия сельская. XIX — начало XX века / Отв. ред. А.П. Корелин. — М.: РОССПЭН, 2004. — С. 331–361.

Кондрашин В.В. К вопросу о сущности махновского движения на Украине в 1918–1921 гг. // Государство и общество. Проблемы социально-политической и экономической истории России: сборник научных статей. — Вып. 3. — Пенза, 2005. — С. 189–203.

Кондрашин В.В. Махновщина и анархизм: к вопросу о крестьянской революции в России // Самарский земский сборник. — 2006. — №1–2 (13–14).-С. 161–169.

Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. // Государственная власть и крестьянство в XX — начале XXI века: Сборник статей. Ч. 1. — Коломна: Коломенский государственный педагогический институт, ч. 1, 2007. — С. 237–242.

Кондрашин В.В. Аграрная политика в России во второй половине XIX–XX века // Аграрное развитие и продовольственная политика России в XVIII–XX веках: проблемы источников и историографии: сб. статей. — Оренбург: Изд-во ОГПУ, 2007. — С. 133–139.

Кондрашин В.В. К вопросу об общем и особенном в крестьянском движении в России в первой четверти XX века // Наши мысли о России… Ученые анализируют, размышляют, предлагают: Материалы Всероссийской научно-теоретической конференции (11 апреля 2007 г.) / Отв. ред. А.А. Воротников. — Саратов: СГСЭУ, 2007. -С. 134–141.

Кондрашин В.В. «Крестьянская революция в России. 1902–1922 гг.»: научный проект и научная концепция (предварительные заметки) // Уральский исторический вестник. — 2008. — № 2. — С. 85–89.

Космачев К.Н. Комитеты бедноты как форма революционной власти в деревне (на материалах Смоленской губернии) // Сталинизм в российской провинции: смоленские архивные документы в прочтении зарубежных и российских историков. — Смоленск: СГПУ, 1999.-С. 84–91.

Коханец Л.А. Крестьянское движение в период «военного коммунизма» (на примере Мордовии) // Власть и общество: XX век / Отв. ред., сост. В.А. Юрченков. — Саранск, 2002. — Т. 1 (118). — С. 48–58.

Крестьянские восстания // Самарская летопись: Очерки истории Самарского края с древнейших времен до наших дней: В 3 кн. / Под ред. П.С. Кабытова, Л.В. Храмкова. — Книга третья. — Самара, 1997. — Кн. 3. — С. 64–77.

Крестьянские восстания в 1918 г. в Кунгурском уезде. — Кунгур, 1922.

Кубанин М. Махновщина: крестьянское движение в степной Украине в годы гражданской войны. — Л., 19/б/д. — С. 38, 44, 118, 143–144, 151, 186.

Кубанин М.И. Антисоветское крестьянское движение в годы гражданской войны (военного коммунизма) // На аграрном фронте. — 1926. — № 2. — С. 44.

Кульшарипов М.М. Восстание «Черный Орел» в Башкирии // Актуальные проблемы социально-политической истории советского общества. — Уфа, 1991. — С. 45.

Кульшарипов М.М. Башкирское национальное движение (1917–1921 гг.). — Уфа: Китап, 2000. — 368 с.

Куренышев А.А. Крестьянство России в период войны и революции 1917–1920 гг. (историографические аспекты) // Вопросы истории. — 1999. — № 4–5. С. 148–156.

Куренышев А.А. Всероссийский крестьянский союз. 1905–1930 гг. Мифы и реальность. — М.: АИРО-ХХ; СПб.: Дмитрий Буланин, 2004. — 336 с.

Курсков Н.А. Крестьяне и солдаты гарнизона: проблемы самоорганизации общества и власть Самарской губернии в 1917–1918 годах // Самарский земский сборник. — 2006. — № 1–2 (13–14).-С. 79–85.

Курышев Н.В. Крестьянство Западной Сибири в годы Гражданской войны: (Нравственные аспекты) // Из истории революций в России: Первая четверть XX века. — Томск, 1996. — Вып. 2.

Лабузов В. А., Сафонов Д.А. Оренбургская деревня на завершающем этапе гражданской войны (1920–1921 гг.) — Оренбург: ОГПУ, 2002.-136 с.

Лабузов В.А. Влияние гражданской войны и продразверсток 1919–1921 гг. на экономическое состояние крестьянских хозяйств Южного Урала// Уральский исторический вестник. — 2008. — № 2. — С. 40–47.

Леонидов Б. Эсеро-бандитизм в Тамбовской губернии и борьба с ним // Революция и война. — 1922. — № 14–15.

Литвин А. Л, Крах аграрной контрреволюции (1918–1919 гг.) // Вопросы историографии и источниковедения. Сборник IV. — Казань, 1969. — С. 168–204.

Литвин А.Л. Крестьянство Среднего Поволжья в годы гражданской войны. Учебное пособие к спецкурсу. Материалы. — Казань, 1972. — С. 195, 209, 297.

Литвин А.Л. Гирш Олькеницкий. — Казань, 1976.

Литвин А.Л. Советская историография гражданской войны в Поволжье // Крестьянство Среднего Поволжья в Октябрьской революции и гражданской войне. — Казань, 1988.

Лелевич Г. (Л. Могилевский). В дни Самарской учредилки. — М., 1921.

Лысихин Н.Ф. Разгром контрреволюционного мятежа на Средней Волге в 1919 г. // Краеведческие записки. Вып. 1. — Куйбышев, 1963.-С. 118–131.

Максимов В.А. Кулацкая революция и ижевское восстание (1918 г.).-Ижевск, 1933.

Мамонов В.Ф. Гибель русской Вандеи. Казачество Востока России в революции и гражданской войне. — Челябинск, 1994.

Магомедов Р.Р. Влияние продовольственной политики большевиков на характер гражданской войны на Южном Урале в 1918 году // Аграрное развитие и продовольственная политика России в XVIII–XX веках: проблемы источников и историографии.: сб. статей. — Оренбург: Изд-во ОГПУ, 2006. — С. 275–279.

Магомедов Р.Р. Продовольственная политика Советского государства в первые годы советской власти в оценке советской исторической науки // Аграрное развитие и продовольственная политика России в XVIII–XX веках: проблемы источников и историографии: сб. статей. — Оренбург: Изд-во ОГПУ, 2007. — С. 189–196.

Магомедов Р.Р. Оренбургская страница деятельности наркомпрода в годы гражданской войны (1919–1920 годы) // Аграрное развитие и продовольственная политика России в XVIII-XX веках: проблемы источников и историографии. История и современность: сб. статей. — Оренбург: Изд-во ОГПУ, 2007. — С. 210–216.

Марискин О.И. Государево тягло. Налогообложение крестьянства России во второй половине XIX — первой трети XX века (по материалам Среднего Поволжья). — Саранск: Изд-во Мордов. унта, 2004. — 240 с.

Медведев А.В. Дезертирство крестьян из Красной Армии и борьба с ним в годы гражданской войны // Дискуссионные вопросы российской истории. Материалы второй научно-практической конференции «Дискуссионные проблемы отечественной истории в вузовском и школьном курсах». — Арзамасский гос. пединститут, 1995. — С. 204–208.

Медведев В.Г. Белый режим под красным флагом (Поволжье, 1918). — Ульяновск: Изд-во СВНЦ, 1998.

Медведев Е.И. Гражданская война в Среднем Поволжье (1918–1919 гг.). — Изд-во Саратовского ун-та, 1974. — С. 201–202, 270–271, 277.

Мельник М. Правда о восстании: Кулацкое восстание в части Бугульминского уезда в феврале 1920 г. — Бугульма, 1920.

Метельский Н.К. Деревня Урала в условиях военного коммунизма (1919–1921 гг.). — Свердловск: Уро АН СССР, 1991. — С. 16.

Минеева Е.К. Аграрный вопрос в первые годы советской власти (на материалах мари, мордвы, чувашей) // Мир крестьянства Среднего Поволжья: итоги и стратегия исследований: материалы I Всероссийской (IX межрегиональной) конференции историков-аграрников Среднего Поволжья 12–13 мая 2006 г. / Отв. ред. Э.Л. Дубман. — Самара: Изд-во «Самарский университет», 2007. — С. 292–301.

Московкин В.В. Восстание крестьян в Западной Сибири в 1921 году // Вопросы истории. — 1998. — № 6. — С. 46–64.

Нарекай И.В. Жизнь в катастрофе: Будни населения Урала в 1917–1922 гг. — М.: РОССПЭН, 2001. — 632 с.

Носова Н.П. К вопросу о менталитете сибирского крестьянства в период гражданской войны // История крестьянства Урала и Сибири в годы гражданской войны: Тезисы докладов Всероссийской научной конференции, посвященной 75-летию Западно-Сибирского крестьянского восстания 1921 года (21–28 мая, 1996 г.). — Тюмень, 1996. — С. 43, 49.

Осипова Т.В. Обманутый класс // Родина. — 1990. — № 10. — С. 24–25.

Осипова Т.В. Крестьянский фронт в гражданской войне // Судьбы российского крестьянства. — М: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1996. — С. 90–161.

Осипова Т.В. Российское крестьянство в революции и гражданской войне. — М.: ООО Издательство «Стрелец», 2001. — 400 с.

Павлюченков С.А. Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа. — М.: Русское книгоиздательское товарищество, 1996.-299 с.

Павлюченков С.А. Военный коммунизм в России: власть и массы. — М.: Русское книгоиздательское товарищество, 1997. — 272 с.

Плотников И.Ф. Крестьянское восстание на Урале и Западной Сибири в 1921 г. // Летопись уральских деревень. Тезисы докладов региональной научно-практической конференции. — Екатеринбург: УрГСХА, 1995. — С. 131–134.

Поляков Ю.А. О политических настроениях крестьянства к концу гражданской войны // Октябрь и гражданская война в СССР. — М.: Наука, 1966. — С. 364–380.

Поляков Ю.А. Переход к нэпу и советское крестьянство. — М., 1967. С. 5, 204–207, 364–367, 370–372.

Посадский А.В. Саратовское крестьянство в условиях гражданской войны // Клио. — Санкт-Петербург, 1997. — № 3.

Посадский А.В. Крестьянство и власть: возможности диалога в 1918–1921 гг. (На материалах Саратовской губернии) // Клио. — Санкт-Петербург, 1999. — № 1.

Посадский А.В. Военно-политические аспекты самоорганизации российского крестьянства и власть в 1905–1945 годах. — Саратов: Изд-во «Научная книга», 2004. — 446 с.

Тишкина А.В. Продовольственная разверстка в губерниях Среднего Поволжья // Актуальные проблемы исторической науки: Межвузовский сборник научных трудов молодых ученых. Вып. 1. — Пенза, 2003.-С. 146–154.

Романенко В.В. Роль чекистов и воинов внутренних войск в ликвидации кулацких банд и белогвардейщины в Среднем Поволжье и Приуралье в 1920–1922 гг. // Научные труды Куйбышевского пед. ин-та. Вып. 160. Из истории Среднего Поволжья и Приуралья. Вып. 5. — Куйбышев, 1975. — С. 95, 96.

Российское крестьянство в гражданской войне // Проблемы политологии и политической истории. Вып. 4. (Историогр. обзор). — Саратов, 1994.

Саблин В.А. Хроника отчаяния и борьбы (Вологодская деревня в годы гражданской войны) // Вологда: Историко-краеведческий альманах. — Вологда, 1994. — Вып. 1. — С. 180–195.

Сайсанов Д.С. Крестьянские восстания в Царевококшайском уезде в 1918 году // Марийский археографический вестник. — 1995. — № 5. — С. 58–76.

Самошкин В.В. Александр Степанович Антонов // Вопросы истории. -1994. — № 2. — С. 66–76.

Сафонов Д.А. Крестьянское движение на Южном Урале. 1855–1922 гг. Хроника и историография. — Оренбург: «Оренбургская губерния, 1998. -308 с.

Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920–1921 гг. и Южный Урал. — Оренбург: «Оренбургская губерния», 1999. — С. 3–6, 38, 71,85–90,100,111,266–290.

Сафонов Д.А. Историография повстанчества начала 20-х гг. на Южном Урале // Очерки историографии оренбургской деревни. — Оренбург. Изд-во «Оренбургская губерния», 2005. — С. 256–279.

Семанов С.Н. Махно. Подлинная история. — М.: АСТ-ПРЕСС, 2001.-320 с.

Семанов С.Я. Нестор Махно. Вожак анархистов. Новое прочтение по новым материалам. — М.: «Вече», 2004. — 384 с.

Скобелкина Е.Б. Симбирские большевики в борьбе с кулацким мятежом весной 1919 года//Ученые записки Ульяновского гос. пед. ин-та. Серия общественных наук. — Т. 22. — Вып. 1. — Ульяновск, 1966.

Скориков А.И. Из истории повстанческого и дезертирского движения на территории Челябинской губернии в конце 1919 — начале 1921 гг. //Исторические чтения. «Крушение царизма и гражданская война на Урале» (1997). — Челябинск, 1998. — С. 59–62.

Соболева А.А. Крестьянское восстание в Тамбовской губернии (1920–1921 гг.). Библиографический указатель. — Тамбов, 1994.

Соколов Б. Обзор кулацких восстаний в Саратовской губернии // Годовщина социальной революции в Саратове. — Саратов, 1918.

Соколов К.И. «Зеленое движение» в Тверской губернии // Дни славянской письменности и культуры. — Тверь, 1997. — Вып. 3.

Солдаткин А.П. Мордовия в годы гражданской войны // Мордовия в 1917–1953 годах. Курс истории: учебное пособие. — Саранск, 2005. — С. 25–40.

Стариков С.В. Крестьянство и левые социалисты в Поволжье весной-летом 1918 г. (на материалах Самарской и Казанской губерний) // Крестьянство и власти в России в 1917–1994 гг. Тезисы докладов и сообщений межд. науч. конф. — Ростов-на-Дону, 1994. — С. 8–9.

Сумерин П. Комбеды в Пензенской губернии. — Пензен. кн. издво, 1960.

Суслов Ю.П. Социалистические партии и крестьянство Поволжья (октябрь 1917–1920). — Саратов, 1994.

Сухова О.А. «Революционный правовой чин» или к вопросу о мотивации социального поведения Российского крестьянства в 1917 году (по материалам Среднего Поволжья) // Историки и история в меняющемся мире: Сб. статей. — Самара: Изд-во «НТЦ», 2003. — С. 193–203.

Сухова О.А. «Общинная революция» в России: социальная психология и поведение крестьянства в первые десятилетия XX века (по материалам Среднего Поволжья). — Пенза: ПГПУ, 2007. — 374 с.

Сухова О.А. «Гибель богов» или крестьянская религиозность в условиях победы «общинной революции» (по материалам Среднего Поволжья) // Наши мысли о России…Ученые анализируют, размышляют, предлагают: Материалы Всероссийской научно-теоретической конференции (11 апреля 2007 г.) / Отв. ред. А.А. Воротников. — Саратов: СГСЭУ, 2007. — С. 154–161.

Таубин Р. Разгром кулацкого мятежа Сапожкова // Борьба классов. — 1934. — № 12. — С. 56–62.

Телицын В.Л. К вопросу о рынке, продразверстке и «военном коммунизме» // Аграрный рынок в историческом развитии. — Екатеринбург: УроРАН, 1996. — С. 215–216.

Телицин В.Л. Сквозь тернии «военного коммунизма»: крестьянское хозяйство Урала в 1917–1921 гг. — М, 1998. — 216 с.

Телицын В. Нестор Махно: Историческая хроника. — М: Олимп; Смоленск: Русич, 1998. — 448 с.

Телицын В.Л. Бунтующий землепашец: 1917–1920 гг. Пути историографической идентификации проблемы // Гражданская война в России: события, мнения, оценки / Сост. Е.Ю. Кораблева, В.Л. Телицын и др. — М., 2002. С. 579–596.

Телицын В.Л. «Бессмысленный и беспощадный»?… Феномен крестьянского бунтарства: 1917–1921 гг. — М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 2002. — 238 с.

Титов Ю.П. Борьба советского государства с контрреволюционными мятежами (конец 1920–1921 гг.) // Советское государство и право. — 1967. — № 5. — С. 85–89.

Тишкина А.В. Пензенские продовольственники в период становления новой власти (1917–1918 гг.) // Актуальные проблемы исторической науки: Межвузовский сборник научных трудов молодых ученых / Под общей ред. О.В. Ягова. — Вып. 2. — Пенза, 2005. — С. 290–297.

Толстникова Н.Н. Политические настроения нижегородского крестьянства (По материалам избирательной кампании по выборам в сельские Советы летом 1919 года // Записки краеведов. — Н. Новгород, 1991.-Вып. 9.

Третьяков Н.Г. О политических настроениях крестьянства на территории, охваченной Западно-Сибирским восстанием 1921 года // Тезисы докладов второй республиканской научной конференции «История Советской России: новые идеи, суждения». — Ч. 1. — Тюмень, 1993. — С. 56.

Третьяков Н.Г. Состав руководящих органов Западно-Сибирского восстания 1921 гг. // Гуманитарные науки в Сибири. — 1994. — №2. -С. 21–26.

Умнов А.С. Гражданское война и среднее крестьянство (1918–1920 гг.). Военное издательство Министерства обороны Союза ССР — М., 1959.

Устинкин С.В. Власть и общество в условиях гражданской войны // Отечественная история. — 1998. — № 3. — С. 92.

Фавицкий В. Зеленая армия в Черноморье // Пролетарская революция. — М.; Л., 1924. — Кн. 8–9.

Фатуева Н.В. Крестьянские волнения и восстания в Тамбовской губернии (1918–1921 гг.). — М., 1995. — С. 16, 196–198, 202.

Фатуева Н.В. Противостояние: кризис власти — трагедия народа. — Рязань: Русь, 1996. — 304 с.

Фельдман Д. Крестьянская война // Родина. — 1989. — № 10. — С. 52–57.

Фельштинский Ю.Г. Продовольственная политика большевиков в 1917–1920 гг. // Новый журнал. — 1985. — Кн. 158.

Фефелов С.В. Большевики и российская деревня весной — осенью 1919 года: (На материалах губерний Центрального Черноземья). — М., 1998.

Фефелов С.В. Большевистская власть и крестьянство, осень 1919 — весна 1921 гг. (По материалам Центрального Черноземья России). — М, 1999.

Футорянский Л.И. Продовольственная и аграрная политика двух властей. (1917–1920). — Оренбург, 1996.

Чернопицкий П.Г. Повстанческое движение крестьян и казаков Дона в 1920–1922 гг. // Известия высших учебных заведений Северо-Кавказского региона. — 1998. — № 3.

Чистов Б.Н. Крах чапанного мятежа // Волга. — 1974. — № 4. — С. 142–163.

Шадский О.Д. Зарубежная историография российского крестьянства и крестьянских движений в 1918–1921 годах: Историографический обзор. — Тамбов, 2000.

Шелестов Д.К. Из истории крестьянских восстаний в Западной Сибири осенью 1918 г. // Вестник МГУ. — 1954. — Вып. 1. — Серия общест. наук. — № 1.

Шибанов Н.Г. «Зеленая война»: Исторические очерки. — Челябинск, 1998.

Шишкин В.И. Антикоммунистическое вооруженное сопротивление в Сибири в 1920 г. (Численность и состав повстанцев) // Из истории революций в России: Первая четверть XX века. — Томск, 1996. — Вып. 2.

Шишкин В.Я. Сибирская Вандея: вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в 1920 году. — Новосибирск, 1997.

Шумов С. А, Андреев А.Р. Махновщина. — М.: Изд-во Эксмо, Изд-во Алгоритм, 2005. — 416 с.

Щетинов Б.А. Крушение мелкобуржуазной контрреволюции в Советской России (конец 1920–1921 гг.). — М., 1984.

Щелоков А.Б. К изучению политики деятелей советской власти в отношении уральского казачества (1919 г.) // Историки и история в меняющемся мире: Сб. статей. — Самара: Изд-во «НТЦ», 2003. — С. 213–220.

Юрченков В.А. Проблемы истории Гражданской войны в Среднем Поволжье в современной региональной историографии: поиски и решения // Мир крестьянства Среднего Поволжья: итоги и стратегия исследований: материалы I Всероссийской (IX межрегиональной) конференции историков-аграрников Среднего Поволжья 12–13 мая 2006 г. / Отв. редактор Э.Л. Дубман. — Самара: Изд-во «Самарский университет», 2007. — С. 17–20.

Якубова Л.М. Разгром кулацких мятежей в Среднем Поволжье в 1918 г. // Вопросы отечественной, зарубежной истории, литературоведения и языкознания. — Казань, 1981. — С. 51–55.

Якубова Л. Кулацкие мятежи и крестьянская война [1918–1920] // Татарстан. — 1992. — № 7/8.

Яркова Е.И. Крестьянские волнения в Красноуфимском уезде Екатеринбургской губернии в 1919–1920 гг. // Уральский исторический вестник. — 2008. — № 2. — С. 48–51.

Яров С.В. Крестьянские волнения на Северо-западе советской России в 1918–1919 гг. // Крестьяноведение. Теория. История. Современность. Ежегодник. 1996. — М.: Аспект Пресс, 1996. — С. 134–159.

Яров В.С. К вопросу об источниках и особенностях крестьянских восстаний на Северо-западе России в годы «военного коммунизма» // Северо-запад в аграрной истории России. — Калининград, 1997.

Яров С.В. Крестьянин как политик. Крестьянство северо-запада России в 1918–1919 гг.: политическое мышление и массовый протест. — С.-Петербург: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1999. — 168 с.

Монографии и статьи зарубежных авторов

Atkinson D. The End of Russian Land Commune. — Stanford. 1983. — P. 205.

Байрау Л. Янус в лаптях: Крестьяне в русской революции 1905–1917 гг. // Вопросы истории. — 1992. — № 1. — С. 19, 26.

Berk S. M. The Democratic Counterrevolution: Komuch and Civil War on the Volga // Canadian-American Slavic Studies. — 1973. — Vol. 7. — № 4. P. 443–459.

Бровкин В.Н. Россия в гражданской войне: власть и общественные силы // Вопросы истории. — № 5. — 1994. — С. 24–39.

Brovkin V. Behind the Front Lines of the Civil War: Political Parties and Social Movements in Russia, 1918–1922. — Princeton, 1994. — P. 411–412.

Вольф Р.Э. Крестьянские восстания // Великий незнакомец: крестьяне и фермеры в современном мире: Пер. с англ. — М: Издательская группа «Прогресс» — «Прогресс-Академия», 1992. — С. 294–304.

Graziosi A. The Great Soviet Peasant War. Bolshevics and Peasants, 1917–1933. Ukrainian Research Institute, Harvard University, 1996. — 79 с Грациози Л. Большевики и крестьяне на Украине, 1918–1919 годы. Очерк о большевизме, национал-социализмах и крестьянских движениях. — М.: «АИРО-ХХ», 1997. — 200 с.

Грациози А. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917–1933 / Пер. с англ. — М.: РОССПЭН, 2001. — 96 с.

Figes О. Peasant Russia, Civil War. The Volga countryside in Revolution (1917–1921). — Oxford, 1989.

Fitzpatrick S. The Russian Revolution. Oxford — N.Y., 1994.

Френкин М. Трагедия крестьянских восстаний в России (1918–1921 гг.). — Ierusalem: Leksikon, 1987. — С. 79, 81, 117.

Levin M. More Then One Piece is Missing from the Puzzle // Slavic Review. Vol. 44 (1985). — P. 243.

Levin M. The Civil War: Dynamics and Legasy // Party, State, and Society in Russian Civil War. Exploration in Social History. — Bloomington, Indianopolis, 1989. — P. 405.

Левин М. Гражданская война в России: движущие силы и наследие // История и историки. — М., 1990.

Левин М. Социальные аспекты гражданской войны в России // Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал: В 2 т. Т. 1. От вооруженного восстания в Петрограде до второй сверхдержавы мира // Под общ. ред. Ю.Н. Афанасьева. — М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1997. — С. 31, 34, 46–47.

Мэрфи А.О. Донском восстании в марте-июне 1919 г. // Возрождение казачества: история и современность. Сб. науч. статей к V Всероссийской (международной) научной конференции. Изд. 2-е, исправл. и доп. — Новочеркасск, 1995.

Ноув А. Военный коммунизм: почему, для чего? // Гражданская война в России. Перекресток мнений. — М., 1994.

Пайпс Р. Русская революция. Часть вторая. — М: РОССПЭН, 1994. — 584 с.

Пайпс Р. Россия при большевиках. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1997. — 662 с.

Radkey O.R.. The Unknoun Civil War in Soviet Russia. A Study of the Green Movement in the Tambov Region. 1920–1921. — Hoover Institution Press, Stanford, 1976. — 450 p.

Реши Д. Дж. Саратов от августа 1914 до августа 1991: Россия глазами американца. — Саратов, 1994.

Rieber A. Landed Property, State Athority and Civil War //Slavic Review, vol. 47(1988). — № 1. — P. 37.

Shanin T. The Awkward Class: Political Sociology of Peasantry in a Developing society: Russia 1919–1925. — Oxford, 1972.

Шанин Т. Революция как момент истины. Россия 1905–1907 гг. 1917–1922 гг. — М: «Весь Мир», 1997. — С. 200–287.

Stites R. Revolutionery Dreams, Utotion Visions and Experimental Life in the Russian Revolution. — N.Y., 1989. — P. 5.

Диссертации и авторефераты

Аншакова Ю.Ю. Крестьянские восстания в Среднем Поволжье в 1918–1920 гг. Дисс. канд. ист. наук. — Самара, 1998.

Вещева О.Н. Аграрная политика Советского государства в 1917–1927 годы (на материалах Самарской, Симбирской губерний). Автореф. дисс… канд. ист. наук. — Самара, 2000.

Гибадуллина Р.Н. Крестьянство Среднего Поволжья в годы гражданской войны. Отечественная историография. Дисс…. канд. ист. наук. — Казань, 1993.

Есиков С.А. Крестьянство Тамбовской губернии в начале XX века (1900–1921 гг.). Автореф. дисс… канд. ист. наук. — М., 1998.

Есикова М.М. Крестьянское хозяйство Тамбовской губернии в первое десятилетие советской власти (1918–1928 гг.). Дисс…. канд. ист. наук. — Тамбов, 2003.

Кананерова Е.Н. Международные проекты по агарной истории России (конец XIX — начало XX вв.). Автореф. дисс… канд. ист. наук. — Пенза, 2007.

Константинов С.И. Вооруженные формирования антибольшевистских правительств Поволжья, Урала и Сибири в годы гражданской войны. Дисс… докт. ист. наук. — Екатеринбург, 1998. — С. 127.

Корчагова М.Н. Проблемы аграрной революции в России 1917–1921 годов в англо-американской историографии. Дисс… докт. ист. наук. — М., 1994.

Кузнецов М.В. Крестьянство Саратовского Поволжья в годы гражданской войны (1917–1922). Автореф. дисс… канд. ист. наук. — Саратов, 2004.

Кукушкин В.Л. Социальный протест крестьянства Европейского севера России в 1918–1920-х гг. (на материалах Архангельской, Вологодской и Северо-Двинской губерний). Автореф. дисс… канд. ист. наук. — Вологда, 2002.

Лабузов В.А. Деревня Южного Урала в период новой экономической политики (1921–1927 гг.). Дисс…. канд. ист. наук. — Челябинск: ЧГПИ, 1995.

Лапандин В.А. Комитет членов Учредительного Собрания: структура власти и политическая деятельность. Дисс…. канд. ист. наук. — Самара, 1997.

Марискин О.И. Налогообложение крестьянства России во второй половине XIX — первой трети XX века (по материалам Среднего Поволжья). Дисс…. докт. ист. наук. — Саранск, 2004. — 240 с.

Медведев А.В. Большевики и неонародники в борьбе за крестьянство в годы гражданской войны (октябрь 1917–1920). Дисс…. докт. ист. наук. — Н. Новгород, 1994.

Медведев В.Г. Белое движение в Среднем Поволжье в 1918–1919 гг. Дисс…. канд. ист. наук. — Самара, 1995.

Михалев Г. Разгром кулацко-эсеровского мятежа в Тамбовской губернии. «Антоновщина». Автореф. дисс…. канд. ист. наук. — Тамбов, 1946.

Мякоткин А.А. Крестьянство и советская власть в 1921–1927 гг. (По материалам средневолжских губерний). Автореф. дисс…. канд. ист. наук. — Самара, 2002.

Погорелый Д.Н. Земельные комитеты Тамбовской губернии. 1917–1918 гг. Автореф. дисс…. канд. ист. наук. — Тамбов, 2002.

Поляков Р.Ю. Военно-мобилизационная работа местных органов военного управления в 1918 — начале 1919 годов (По материалам Пензенской губернии). Автореф. дисс… канд. ист. наук. — Пенза, 2003.

Посадский А.В. Социально-политические интересы крестьянства и их проявления в 1914–1921 гг. (На материалах Саратовского Поволжья). — Дисс…. канд. ист. наук. — Саратов, 1997. — С. 20–21.

Посадский А.В. Военно-политическая самоорганизация российского крестьянства в 1905–1945 годах. Дисс…. докт. ист. наук. — Саратов, 2004.

Рамазанов А.Г. Правосознание российского крестьянства в революционную эпоху. (На материалах Самарско-Симбирского Поволжья). — Дисс…. канд. ист. наук. — Самара, 1995.

Савельев С.И. Социальная политика Советского государства в деревне 1917 г. — начала 1930-х гг. (На материалах Нижнего Поволжья). Автореф. дисс…. докт. ист. наук. — Саратов, 2007.

Сафонов А.А. Крестьянская община Тамбовской губернии в 1917–1928 гг. (Социальные аспекты проблемы). — Автореф. дисс…. канд. ист. наук. — Воронеж, 1997.

Сафонов Д.А. Крестьянство и власть в эпоху реформ и революций; 1855–1922 гг. (На материалах Южного Урала). — Автореф. дисс…. докт. ист. наук. — М., 1999.

Сельцер Д.Г. Крестьянское движение в губерниях Черноземного Центра России (март 1917 — март 1918 гг.). — Автореф. дисс…. канд. ист. наук. — Тамбов, 1990.

Сухова О.А. Социальные представления и поведение российского крестьянства в начале XX века. 1902–1922 гг. (По материалам Среднего Поволжья). Автореф. дисс…. докт. ист. наук. — Самара, 2007.

Тишкина А.В. Продовольственная политика советской власти в 1917–1921 гг. (На материалах Среднего Поволжья). Автореф. дисс… канд. ист. наук. — Пенза, 2004.

Фатуева Н.В. Крестьянские волнения и восстания в Тамбовской губернии (1918–1921 гг.). Дисс… канд. ист. наук. М., 1995.

Федоров С.В. Крестьянство Тамбовской губернии в годы гражданской войны (1918–1921 гг.). Дисс…. канд. ист. наук. — М, 1997.

Шадский О.Г. Советская власть и крестьянство Тамбовской губернии (лето 1918 — лето 1920 гг.). «Предантоновщина». Дисс…. канд. ист. наук. — Тамбов, 2000.

Художественные произведения, публицистика

Абраменков С. Чрезвычайный налог. Почему восстали крестьяне весной 1919 года? // Слово Молодежи. 1990. 21 июля. № 8.

Абраменков С. «Чапанное восстание» // Волжские новости. 1990. №10.

Абраменков С. Как большевики крестьян обманули // Симбирский курьер. 1992. 10 марта.

Бобров Б. Там, в Заволжской степи // Красное Приволжье [г. Сызрань.] — 1987. — 18, 22 августа.

Веселый Артем. Чапаны. — Куйбышев, 1936.

Веселый Артем. Клюквин городок. Повесть // Россия, кровью умытая. — М: Худ. лит-ра, 1970. С. 339–392.

Ефимов В. «Чапанка» в нашем крае // Знамя Ильича. 1992. 5 ноября.

Земцов А. Трагедия крестьянских командиров // Нова [Царицынская]. 1991. №1.

Конев И.Н. Разгром «черной армии» // Волжский комсомолец. 1957. 25 сентября.

Коновалов В.А. Заметка над могилой расстрелянных // Огонек. 1996. № 46.

Коняев Н. Новоладожская Вандея // Новый журнал. 1995. № 3.

Кузичкин С. Восстание крестьян двух волостей Керенского уезда // Новая биржевая газета. 1996. 24 декабря. № 57.

Медведев Р.Е. Трудная весна 1918 г. // Волга. 1989. С. 160–169.

Моисеев Ю. Симбирский Робин Гуд // Симбирский курьер. 1991. № 54.

Мурзин Л. Трагедия «чапанного восстания» // Крестьянская правда. 1992. 2 июня.

Носков В. Крестьянский бунт в Ставропольском уезде. По рассказам и записям очевидцев // Ставрополь-на-Волге. 1991. 12 ноября.

Носков В.В. Правда и ложь о «чапанном» восстании //Крестьянская правда. 1992. 10 января.

Носков В.В. Алексей Долинин: заметки о «чапанном коменданте» Ставрополя // Крестьянская правда. 1992. 9, 14 мая.

Овсянников В. Конец банды Овсянкина // За коммунизм, [г. Тольятти.] 1987. 17 ноября.

Овсянников В. «Чапанка» // Ставрополь-на-Волге. 1991. 20 августа.

Павлюченков С.А. Почему вспыхнула «антоновщина»? Дополнительные штрихи к истории восстания // Неделя. 1989. № 44.

Смольянинов И. «Чапанное восстание»: листая страницы восстания // Коммунистическая новь. 1989. 23 марта.

Самошкин В.В. Мятеж; Антоновщина // Литературная Россия. 1991. 8 июня, 26 октября, 30 ноября.

Самошкин В.В. Эсер Александр Антонов //Литературная Россия. 1991. 2 августа.

Яковлев М. «Чапанка» // Самарская Лука. Литературно-публицистический сборник. Вып. 1. Куйбышевское кн. изд-во, 1989. С. 331–350.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1. ХРОНИКА КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ В ПОВОЛЖЬЕ В 1918–1922 гг.

1918 год

Январь. Самарская губ. Захват крестьянами Кинель-Черкасской вол. Самарского у. под руководством анархиста Попова и правых эсеров Рязанова и М.Н. Ефремова земли и имущества Тимашевского сахарного завода, провозглашение ими автономии. Подавлено вооруженным отрядом (в 20 человек), присланным из Самары губисполкомом (воспоминания бывшего секретаря Самарского губкома ВКП(б) М. Ефремова).{977}

15 января. Симбирская губ. Крестьянский уездный съезд в Сызрани принял резолюцию против СНК, в поддержку Учредительного собрания. В этот же день большевиками разогнана демонстрация в поддержку УС и город объявлен на осадном положении.{978}

17 января. Саратовская губ. В период антисоветского мятежа Комитета Спасения Родины в Хвалынске крестьяне Хвалынского у. оказали сопротивление юнкерам, пытавшимся противодействовать их попыткам захватить помещичьи земли.{979}

Январь. Самарская губ. Выступление крестьян (кулаков) с. Яблоневка Пугачевского у на почве недовольства хлебной монополией и действиями местной советской власти.{980}

Январь — февраль. Самарская губ. Волнение крестьян Пронькинской вол. Бузулукского у. на почве недовольства введенным местной властью налогом на покупку продовольствия; избиты активисты; вызван вооруженный отряд красной гвардии.{981}

Февраль. Самарская губ. В четырех селах Николаевского у. крестьянские выступления.{982}

Февраль. Саратовская губ. В с. Безлесное Балашовского у. крестьянское волнение на почве недовольства действиями местной красной гвардии; красногвардейцы «истреблены»; волнение ликвидировано вооруженной силой.{983}

Февраль. Симбирская губ. Крестьяне с. Старое Погорелово Корсунского у прогнали из села активистов-бедняков, попытавшихся реквизировать у односельчан излишки хлеба; по решению уездного Совета в село направлен вооруженный отряд, с помощью которого сопротивление крестьян было сломлено и хлеб был реквизирован.{984}

Март. Симбирская губ. Нападение крестьян на маршрутные продэшелоны на станциях Вешкайма и Глотовка.{985}

Март. Саратовская губ. Трудовая Коммуна немцев Поволжья. Вооруженный конфликт между немецким селом Шенталь и крестьянами близлежащих русских деревень. Повод: конфискация крестьянами с. Михайловка муки проезжавших через село крестьян с. Шенталь. После обстрела немцами приехавшей в Шенталь делегации для урегулирования возникших разногласий 223 дружинника захватили Шенталь, наложили на село контрибуцию, учинили грабеж. В ходе вооруженного конфликта с немецкой стороны пострадали 40 человек.{986}

Начало марта. Саратовская губ. Сопротивление крестьян Балтайской вол. принудительной мобилизации лошадей для Красной гвардии.{987}

Начало марта. Саратовская губ. Столкновение в с. Чернобулат между красногвардейцами и фронтовиками.{988}

Март. Саратовская губ. В с. Балтай волнение крестьян в связи с взиманием красногвардейцами контрибуции в пользу беднейших семейств; попытка создания Крестьянского союза.{989}

Март. Саратовская губ. В с. Журавлиха крестьянами разогнан Совет.{990}

Март. Саратовская губ. Волнения крестьян в Балаковском у. убиты военный комиссар Г.И. Чапаев и 4 красноармейца.{991}

1 апреля. Саратовская губ. Разогнан Карабулакский Совет по инициативе большинства жителей села Б. Карабулак.{992}

1–2 апреля. Саратовская губ. Выступления крестьян с. Палласовка и др. сел Новоузенского у, преимущественно немцев-колонистов, против местного Совета в связи с попыткой готовящейся реквизиции хлеба прибывшим из Саратова вооруженным отрядом. Крестьянская дружина арестовала Совет. 2 апреля была объявлена вольная торговля хлебом.{993}

15 апреля. Самарская губ. Николаевск. Крестьяне ряда волостей уезда подвергли расхищению бывшие помещичьи имения. Уездным Советом были направлены в села вооруженные отряды красной гвардии для возвращения расхищенного инвентаря и заселения жилых помещений имений семьями активистов и беднейших крестьян. На волости, не исполняющие распоряжений Совета, были наложены контрибуция и расходы на содержание карательного отряда.{994}

Не ранее 18 апреля. Пензенская губ. Выступление крестьян с. Гумны Краснослободского у. против реквизиции хлеба. Сельский сход постановил отказать прибывшему в село красногвардейскому отряду взять на учет имеющийся запас хлеба; вызван вооруженный отряд.{995}

22 апреля. Саратовская губ. Голицынское общество без всяких предупреждений захватило землю у Анютинского общества (400 десятин). Между селами произошло столкновение, урегулированное местной властью.{996}

Не ранее 22 апреля. Саратовская губ. Вооруженное столкновение на почве недовольства советской властью между красногвардейцами и жителями сел Норки и Рыбушинки Камышинского у.{997}

27 апреля. Саратовская губ. Выступление «подстрекаемых священником» крестьян Сухо-Карабулакской вол. против реквизиции излишков хлеба; разогнан волостной Совет.{998}

Апрель. Саратовская губ. Волнение крестьян с. Неверкино Кузнецкого у, выступивших против Кузнецкой Красной гвардии, осуществлявших в селе с помощью насилия реквизиции продовольствия. Конфликт улажен прибывшим из Саратова отрядом под командованием комиссара Степанова, который обезоружил красногвардейцев и расстрелял нескольких из них.{999}

Апрель. Симбирская губ. В Курмышском у. происходят конфликты между деревнями из-за леса: «Рубят без толку лес. Деревня идет на деревню. Были случаи кровавых столкновений».{1000}

Апрель. Пензенская губ. В Керенске (уездный центр) состоялся волостной митинг с требованием ликвидации Красной гвардии; введено военное положение, произведены аресты активных участников.{1001}

10–11 мая. Симбирская губ. В Сенгилее (уездном центре) массовое выступление населения против Совета и комитета партии большевиков; подавлено вооруженным отрядом, прибывшим из Симбирска.{1002}

14 мая. Симбирская губ. Нападение крестьян на уездный совет и комитет большевиков в Алатыре; создан повстанческий «временный комитет», взявший на себя власть в уезде; подавлено вооруженной силой.{1003}

Май. Пензенской губ. В двух селах Нижнеломовского у. столкновения между зажиточными крестьянами и беднотой; зажиточные крестьяне — «кулаки» удалены из Советов.{1004}

15 мая. Саратовская губ. Под влиянием агитации священника Столпина, привезшего сведения, что в Саратове свергнута советская власть, в с. Оркино Саратовского у. произошло выступление крестьян; разогнан Совет.{1005}

Не ранее 18 мая. Самарская губ. В Николаевском у нападения крестьян на волостные Советы, в ходе которых выносились приговоры о расстреле депутатов и в ряде случаев приводились в исполнение (с. Перелюб). В некоторых селах вместо разогнанных советов избирались старшины и старосты.{1006}

18 мая. Самарская губ. В с. Семеновке Николаевского у. волнение крестьян (1000) при поддержки казаков; убиты 100 активистов; при подавлении расстреляно 33 участника.{1007}

Май. Саратовская губ. Май 1918 г. Во многих селениях имеют место попытки крестьян разогнать Советы бедноты. Они пресекаются с помощью направления в данные селения вооруженных отрядов из соседних Советов.{1008}

Май. Самарская губ. Волнение крестьян с. Черновки Черновской вол. Бузулукского у. на почве недовольства насильственными действиями местных активистов во время сборов налогов и реквизиций продовольствия; убиты трое дружинников; волостной Совет поддержал крестьян; произведены аресты, в том числе членов волисполкома.{1009}

Май. Симбирская губ. Волнения крестьян в селениях Поповка, Тагай, Ключицы, Каменка и других на почве недовольства Советской властью; ликвидированы отрядами губЧК с помощью рабочих и деревенской бедноты.{1010}

Ранее 1 июня. Самарская губ. В Николаевском, Самарском и других уездах противодействие крестьян грабежам и насилиям красноармейских карательных отрядов, осуществляющих реквизиции продовольствия и имущества.{1011}

5 июня. Саратовская губ. Вооруженное сопротивление крестьян Барановской и Телятниковской волостей Хвалынского у. отряду красноармейцев, прибывшему для обмолота хлебов в счет выполнения хлебной монополии: жертвы среди восставших.{1012}

Не ранее 7 июня. Казанская губ. В Мамадышском у. на почве раздела земли конфликты между селениями.{1013}

Не ранее 7 июня. Казанская губ. Сопротивление крестьян с. Покровское проведению хлебной монополии; ликвидировано направлением в село вооруженного отряда, который реквизировал хлеб и арестовал зачинщиков.{1014}

Конец июня. Казанская губ. Вооруженное выступление в Рансовской пустыни крестьян окрестных деревень на почве слухов о закрытии монастыря в связи с размещением в нем приехавших туда чекистов; 5 советских активистов убиты; подавлено вооруженным отрядом.{1015}

Июнь. Пензенская губ. В значительной части волостей Мокшанского у. упразднены Советы и введены земства или волостные правления дореволюционного типа.{1016}

Июнь. Саратовская губ. В селах Балыклея и Пролейка, на станциях Александровской и Пичужинской Царицынского у. волнения крестьян на почве первой мобилизации в Красную армию.{1017}

Июнь. Саратовская губ. В с. Кривушино Балашовского у. противодействие крестьян мобилизации в Красную армию.{1018}

7 июля. Пензенская губ. Волнение крестьян с. Поим Чембарского у. в связи с созданием комбеда.{1019}

Не ранее 7 июля. Пензенская губ. Выступления крестьян против создания комбедов в Крюковской, Карсаевской, Мачинской, Чернышевской волостях Чембарского у.{1020}

Не ранее 8–15 июля. Симбирская губ. В уездном центре г. Корсуне волнение населения на почве мобилизации лошадей, аресты участников. Сопротивление крестьян с. Криуши Анниниковой вол. Корсунского у. и других селений данной волости мобилизации в Красную армию: насильственное возвращение крестьян, отправляющихся для записи в Красную армию.{1021}

19 июля. Симбирская губ. Сопротивление мобилизации в Новодевиченской и других волостях Сенгилеевского у. из-за опасений репрессий в случае прихода чехов.{1022}

Не ранее 19 июля. Пензенская губ. В с. Одоевское Инсарского у. на почве реквизиции вооруженное выступление крестьян; убийство активистов, подавлено.{1023}

21 июля. Пензенская губ. Волнение крестьян с. Степановка Городищенского у. в связи с насильственными действиями уездных дружинников по отношению к ним в ходе празднования в селе престольного праздника Казанской (избиения крестьян, конфискация рабочих лошадей); убит начальник городищенской уездной дружины К.С. Глухов и двое красных венгров-красногвардейцев; волнение ликвидировано вооруженным путем; зачинщики волнения арестованы.{1024}

Не ранее 22 июля. Казанская губ. В Клянчинской вол. Свияжского у. выступление крестьян против мобилизации в Красную армию при участии меньшевиков удалось; разогнан военный комиссариат, запрещено рассылать плакаты о мобилизации.{1025}

30 июля. Самарская губ. Сопротивление крестьян с. Матюши Мелекесского у. и окрестных селений мобилизации в Красную армию; движение возглавил священник с. Матюши; организован небольшой отряд и отправлен в Мелекес в помощь Народной армии Комуча.{1026}

31 июля. Казанская губ. В Мамадышском у сопротивление крестьян мобилизации в Красную армию.{1027}

Не ранее 8 июля — 3 августа. Симбирская губ. Сопротивление крестьян Сызранского у. мобилизации в Красную армию; отправляют в Сызрань делегатов, которые объявляют власти о нежелании крестьян служить в армии вследствие их беспартийности. Крестьяне с. Дворянское Сызранского у. свергли Совет и отправили делегацию к белочехам с просьбой о помощи.{1028}

Начало августа. Саратовская губ. Вооруженное восстание крестьян в М. Князевской, Крестовской, Невежинской, Гречне-Лукской, Б. Копенской и Ш. Карамышинской волостях Аткарского у. на почве недовольства реквизицией продовольствия и мобилизацией в Красную армию; разгром войсками восстания, аресты участников, расстрелы его руководителей и активистов.{1029}

Ранее 4 августа. Саратовская губ. Вооруженное выступление крестьян с. Нижняя Добринка на почве мобилизации и обложения комитетом бедноты контрибуцией зажиточных хозяйств; убит комиссар; вызван вооруженный отряд, арестовавший активистов волнения и расстрелявший его зачинщиков; ставка контрибуции была увеличена в 3 раза.{1030}

5 августа. Пензенская губ. Волнение крестьян с. Кучки Пензенского у. против продотряда и комбеда; восставшими убиты 7 продармейцев и 4 члена комбеда; ликвидировано отрядом губчека. Расстреляны 13 активных участников восстания, в том числе сельский священник.{1031}

5 августа. Казанская губ. Выступление крестьян с. Сюмси Сюмсинской вол. Малмыжского у. на почве реквизиции хлеба; вызван вооруженный отряд, применены пулеметы, со стороны карателей никто не пострадал, у повстанцев 4 человека убиты и 8 ранены.{1032}

5–12 августа. Царицынская губ. Вооруженное выступление в станице Александровской Царицынского у; подавлено.{1033}

Не ранее 8 августа. Казанская губ. В с. Норусово Ядринского у. антисоветское выступление крестьян; сход постановил распустить Совет и восстановить институт земских начальников и становых приставов.{1034}

Не ранее 8 августа. Саратовская губ. Волнение крестьян с. Малая Сердоба Петровского у. на почве недовольства политикой советской власти; на село наложена контрибуция в размере 500 000 руб.{1035}

15 августа. Пензенская губ. Волнение мобилизованных артиллеристов и кавалеристов в уездном центре Нижнем Ломове; около 2000 участников; избиты советские активисты, 1 человек убит; подавлено вооруженной силой; аресты активных участников.{1036}

17 августа. Самарская губ. Волнение крестьян Оленьевской вол.; нападение в районе ст. Студенец на продовольственный реквизиционный отряд; убиты 3 члена комбеда, 5 продармейцев.{1037}

19 августа. Пензенская губ. Вооруженное восстание гарнизона г. Чембара под руководством уездвоенкома, левого эсера Шильцева; дало толчок крестьянским выступлениям в близлежащих волостях Чембарского, Нижне-Ломовского и Керенского уездов; центр выступления — с. Волчий Враг Чембарского у; подавлено отрядом губчека.{1038}

22 августа. Саратовская губ. Волнение крестьян с. Балыклей Царицынского у. на почве недовольства политикой советской власти.{1039}

22 июня — август. Саратовская губ. Массовое восстание крестьян в губернии на почве недовольства хлебной монополией, принудительными реквизициями, мобилизацией в Красную армию в 20 волостях Вольского уезда, 5 — Хвалынского, 3 — Сердобского, 12 — Саратовского (в 12 верстах от Саратова), в немецких селениях Камышинского и Новоузенского уездов; в Саратовском у повстанцами захвачены пригородные железнодорожные станции Татищево, Курдюм и Разбойщина; подавлены частями губчека и Красной армии. В с. Всеволодчино Саратовского у. произошел съезд представителей 16 волостей, на который съехались более 2 тысяч крестьян; делегаты высказались за «учредилку»; в с. Ириновке организован штаб восстания во главе с бывшим членом земской управы. В 32 селах Баландинской вол. волнение крестьян на почве недовольства «беспрерывными реквизициями». Инициаторами движения выступили женщины. Для расследования обстоятельств крестьянского недовольства создана Особая следственная комиссия ЦИК.{1040}

28 августа. Саратовская губ. Балашовской ЧК арестован весь состав Падовского волисполкома за противодействие мероприятиям советской власти.{1041}

3 сентября. Пензенская губ. В Инсарском у. вооруженное противодействие крестьян обыску и реквизициям в Яковлевском женском монастыре Рузаевки, а также аресту проживающей помещицы Слепцовой, производимыми отрядом ЧК; убита сотрудница ЧК П.И. Путилова; 300 крестьян взяты в заложники, 5 крестьян расстреляно, на повстанцев наложена контрибуция в размере 50 000 рублей.{1042}

2–9 сентября. Пензенская губ. Волнение крестьян Волче-Вражской и Мачинской вол. Чембарского у на почве недовольства политикой большевистской власти.{1043}

2–9 сентября. Симбирская губ. «Курмышский мятеж» — восстание в Курмыше и близлежащих селениях на почве недовольства мобилизацией в Красную армию и политикой большевиков; в трех селах за участие в мятеже расстреляно 54 человека.{1044}

13 сентября. Пензенская губ. Выступление крестьян с. Александрова Лопуховской вол. Пензенского у. против комбеда; арестовано 10 зачинщиков; их имущество конфисковано.{1045}

Ранее 22 сентября. Саратовская губ. В течение восьми дней в немецких колониях восстание крестьян 12 селений на почве недовольства объявленной мобилизацией в Красную армию; переизбрание или ликвидация сельских Советов, убийства советских активистов (в дер. Таповке расстреляно 19 активистов); подавлено вооруженным отрядом ЧК, который разоружил деревни, восстановил разогнанные советы, переизбрал их и наложил контрибуцию на участников восстания в пользу убитых семейств бедняков, фонда комиссариата призрения, на устройство школ и больниц и т. д.; расстреляно 36 повстанцев, в том числе три бывших офицера и священник, принимавшие деятельное участие в восстании.{1046}

Ранее 22 сентября. Казанская губ. Волнение крестьян с. Троицкое Козмодемьяновского у под воздействием проповедей сельского священника Мясникова, призывавшего во время литургии с амвона к избиению большевиков.{1047}

Сентябрь. Казанской губ. В с. Большой Сундырь Козьмодемьяновского у. волнение крестьян на почве недовольства мобилизацией в Красную армию; разогнан Совет.{1048}

Сентябрь. Пензенская губ. В с. Ворона Нижне-Ломовского у. ликвидирована попытка восстания крестьян; произведены аресты, расстрелы зачинщиков, на их семьи наложена контрибуция.{1049}

Не ранее 2 октября. Саратовская губ. В с. Баланда сопротивление крестьян мобилизации в Красную армию.{1050}

5 октября. Саратовская губ. Сопротивление крестьян дер. Камзолки Сердобского у. реквизиционному продотряду; расстрелян крестьянин Парфен Колонтай за призыв к односельчанам свергнуть советскую власть и восстановить Учредительное собрание.{1051}

29 октября. Саратовская губ. Волнение мобилизованных в с. Промысловке Астраханского у; 9 зачинщиков расстреляны, образован комитет бедноты.{1052}

Ранее 3–4 ноября. Саратовская губ. Сопротивление крестьян дер. Арсентьевка Аткарского у. мобилизации в Красную армию; убита агитатор агитационно-вербовочного отдела Гертвит.{1053}

Ранее 5 ноября. Саратовской губ. Сопротивление некоторых волостей Хвалынского у мобилизации в Красную армию; отказ выполнять приказ о мобилизации; ликвидировано мирным путем с помощью высланных в селения агитаторов.{1054}

10 ноября. Пензенской губ. Крестьянское волнение в районе ст. Вернадовка; нападение на станцию с целью захвата оружия (захвачено 500 винтовок).{1055}

10–12 ноября. Пензенская губ. Восстание крестьян с. Мастиновка Пензенского у. в связи с насильственными действиями в селе продовольственного отряда, осуществлявшего реквизицию хлеба; продотряд разоружен; разгромлен Совет, военный комиссариат и комитет бедноты, арестованы некоторые коммунисты и члены Совета; к восставшим присоединился всеобуч; выпущено воззвание к крестьянам соседних сел с предложением присоединиться к восстанию; 12 ноября прибыл вооруженный отряд губчека численностью 30 человек с пулеметом; в ходе атаки на село убито 8 повстанцев, со стороны карателей потерь не было; восстановлен комбед, расстреляны инициаторы восстания С. Куликов, Н. Краснов, Т. Волин, остальные его участники арестованы.{1056}

12 ноября. Самарская губ. Волнения крестьян в Кандабулакской вол. Бугурусланского у. на почве недовольства реквизицией хлеба; послана карательная экспедиция; арестован священник Остроумов; на волость наложена контрибуция в размере 2000 руб. в пользу деревенской бедноты.{1057}

12–13 ноября. Саратовская губ. Восстание крестьян с. Алексеевка (Александровки) Саратовского у. в связи с действиями в селе продовольственного отряда; разгромлены волисполком и помещение компартии, захвачено оружие из военного комиссариата; убито 7 активистов и 1 ранен; организован вооруженный отряд для защиты села; призыв к соседним селениям присоединиться к восстанию; вызван карательный отряд, которым расстреляно двое повстанцев, арестованы инициаторы и активные участники восстания.{1058}

14–15 ноября. Пензенская губ. Восстание крестьян в с. Лада Саранского у. на почве недовольства действиями прибывшего в село Владимировского продотряда; поводом к восстанию стал слух о том, что отряд приехал закрывать церковь, отбирать иконы и весь хлеб; убиты политкомиссар продотряда Семенов, организатор комбеда, член ВКП(б) Лусс и 6 продармейцев; подавлено 15 ноября отрядом 1-го северного революционного полка; в ходе ликвидации ранено 4 красноармейца и командир полка Строев; арестовано 80 крестьян, взято 24 заложника, расстреляно 12 повстанцев, на село наложена контрибуция в размере 250 000 руб.{1059}

8–15 ноября. Пензенская губ. Волнение крестьян с. Черновка Пензенского у; отказ продотряду в выдаче нормы хлеба на лошадей; выступление против комбеда; оказано вооруженное сопротивление милиции при аресте зачинщиков волнения.{1060}

Не ранее 15 ноября. Симбирская губ. Противодействие крестьян в с. Кладбищи действиям власти; организован вооруженный отряд; инициаторы движения арестованы.{1061}

16 ноября. Пензенская губ. Волнение крестьян в Пятинской вол. Саранского у в связи с восстанием в с. Лада; созван митинг крестьян ближайших сел, на котором принято решение об оказании помощи ладинским крестьянам; захвачено оружие из волостного военного комиссариата и милиции; создан «Штаб крестьянской армии» и вооруженный отряд; ликвидировано отрядом губчека; жертв нет.{1062}

Не ранее 16 ноября. Саратовская губ. Волнение крестьян с. Базарный Карабулак; ликвидировано вооруженным отрядом.{1063}

17 ноября. Саратовская губ. Выступление крестьян в с. Чиндяево против проведения хлебной монополии и комбеда; вызван вооруженный отряд, аресты зачинщиков.{1064}

17–19 ноября. Саратовская губ. Столкновение крестьян Затолкинской вол. Сердобского у. с волостным комиссариатом; вызван вооруженный отряд; жертв нет.{1065}

10 ноября — начало декабря. Казанская губ. В 10 волостях Казанского у. (в Акташском, Дубъязском и Арском районах), части Мамадышского и Аркатовской, Черемшанской, Селеньгушской, Бетьковской и др. волостях Лаишевского у восстание крестьян при активном участии дезертиров под руководством Романичева; восставшими сформирован отряд численностью 300 человек, вооруженных винтовками и вилами; подавлено отрядом Казанской ЧК; при подавлении в Лаишевском у. расстреляно 10 повстанцев, арестовано 30, с советской стороны ранен 1 чекист, взято 10 возов оружия; в с. Шумково Лаишевского у. восстание дезертиров при активном участии крестьян; 14 ноября при ликвидации восстания в с. Балтаси использована артиллерия: сделано 4 выстрела шрапнелью по селу; при подавлении восстания в Арской вол. Казанского у убито 2 повстанца, 6 арестовано; с советской стороны потерь нет; всего в окрестностях Арска расстреляно 40 повстанцев, ранено 20, арестовано около 310 чел., отобрано разного оружия 500 единиц, потери карателей — убиты 4 красноармейца и военный комиссар; на селения, участвовавшие в восстании, наложена контрибуция в 4 000 000 руб. и 25 000 пудов хлебом, конфисковано 2 фабрики валенных и одна кожевенная, одна паровая мельница, 28 подвод кож в сыром виде, 280 шапок; все сдано в распоряжение комбедов.{1066}

Ранее 27 ноября. Пензенская губ. Выступление крестьян с. Бессоновки Пензенского у. против продотряда; требование повышения твердой цены на хлеб; вызван отряд; ликвидировано без жертв.{1067}

Конец ноября. Симбирская губ. Выступление крестьян с. Адашево Инсарского у против чрезвычайного налога.{1068}

4 декабря. Саратовская губ. Волнение крестьян с. Кресты Царицынского у. на почве недовольства чрезвычайным налогом; убит 1 активист.{1069}

6 декабря. Пензенская губ. В дер. Дмитриевка Андреевской вол. Нижне-Ломовского у. выступление крестьян против сбора чрезвычайного налога.{1070}

9 декабря. Самарская губ. Волнение мобилизованных унтер-офицеров в с. Большая Глушица Пугачевского у; выдвинуты лозунги в защиту православной церкви; вооруженное столкновение, со стороны восставших один человек убит и один ранен.{1071}

Не ранее 10 декабря. Симбирская губ. Волнение крестьян в Алатыре на почве недовольства политикой советской власти. РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 163. Л. 38 об.

Ранее 12 декабря. Пензенская губ. В продолжение месяца наблюдалось волнение среди мобилизованных красноармейцев в связи с недостатком обмундирования.{1072}

17–18 декабря. Астраханская губ. Волнения крестьян с. Средне-Погромное Царевского у. на почве неправильного распределения чрезвычайного налога; инициаторы — дезертиры с фронта.{1073}

Не ранее 22 декабря. Пензенская губ. Сопротивление крестьян селений Голицыно Голицынской вол. и Долгоруково Долгоруковской вол. Нижне-Ломовского у. сбору чрезвычайного налога; подавлено вооруженной силой; произведены аресты зачинщиков.{1074}

Декабрь. Саратовская губ. Волнение крестьян с. Привальное на почве недовольства политикой большевиков.{1075}

Декабрь. Пензенская губ. В Дурасовской, Чертковской и Еланской волостях Пензенского у. недовольство населения по поводу обложения чрезвычайным налогом. В Дурасовской вол. арестован председатель волкомиссии Лапшин, агитировавший против сбора чрезвычайного налога.{1076}

Декабрь. Пензенская губ. В с. Булаево Краснослободского у. священник Ф. Веселовский обвинен в выступлении против власти во время перевыборов сельского совета.{1077}

Декабрь. Самарская губ. В с. Богдашкино Мелекесского у. по инициативе сельского священника разогнан комбед; на священника наложена контрибуция.{1078}

Декабрь. Самарская губ. Волнения мобилизованных в селениях Котовка, Михайловка; митинги, переизбрание Совета; ликвидированы без жертв.{1079}

Декабрь. Астраханская губ. Волнения в селах Енотаевского и Астраханского уу. на почве взыскания чрезвычайного налога и изъятия излишков; агитация священников.{1080}

Конец декабря — начало января 1919 г. Казанская губ. Волнения крестьян в Лаишевском, Тетюшском, Спасском и Чистопольском уездах в связи с мобилизацией в Красную армию; в с. Шали Сенгилеевской вол. Лаишевского у. сопротивление крестьян мобилизации закончилось арестом участников (до 200 чел.). Волнения мобилизованных в Мензелинском, Бугульминском и Чистопольском уездах; требование от советов справок о том, что они не добровольцы, а мобилизованы насильно; в с. Кривоозерки Старо-Мокшинской вол. Чистопольского у. за отказ выдачи справок избит член волисполкома Семенов, а в Черемуховской слободе Н.-Шешминской вол. того же уезда организован вооруженный винтовками, револьверами, вилами и т. п. повстанческий отряд численностью в 500 человек, оказавший упорное сопротивление карательному отряду; к волнениям причастны эсеры.{1081} 

«Учредиловщина»: Самарский Комуч и крестьянство

Конец мая. Самарская губ. Крестьянские «эсеровские дружины» поддержали чехословацкий мятеж: захватили Тимашевский завод, установили охрану над мостом через Волгу.{1082}

Позднее 1 июня. Самарская губ. Крестьяне Пронькинской вол. оказали противодействие казачьему отряду: не выдали «большевиков» — «честных крестьян».{1083}

Июнь. Казанская губ. В Казани крестьянский губернский съезд поддержал мятеж Муравьева и левых эсеров.{1084}

8 июля. Самарская губ. Состоявшийся в с. Тимошкино Бугурусланского у. съезд крестьян 4 волостей принял решение об отказе от мобилизации в Народную армию. Прибывший в село отряд карателей разоружен. Тогда же, 8 июля, состоялся Самарский уездный крестьянский съезд, на котором делегаты Обшаровской, Елховской, Краснодомской, Екатерининской волостей поддержали решение Бугурусланского съезда.{1085}

14 июля. Самарская губ. В слободе Кинель-Черкассы Бугурусланского у сельский сход постановил не давать новобранцев в армию Комуча и потребовал освободить «арестованных комиссаров».{1086}

Середина июля. Самарская губ. Крестьяне с. Тимошкино Бугурусланского у обезоружили отряд под командованием офицера Народной армии, местного помещика Агеева, пытавшегося заставить крестьян вернуть отобранных у него в 1917 г. лошадей.{1087}

Вторая половина июля. Самарская губ. Крестьяне сел Старая Чесноковка, Пестравка (21 июля), Осоргино, Волчанка и др. Бугурусланского у. отказались от восстановления земств и выступили за сохранение Советов. В с. Пестравка для ликвидации противодействия крестьян введен вооруженный отряд Народной армии.{1088}

Ранее 19 июля. Самарская губ. Крестьяне 8 волостей организовали боевые дружины «Петропавловской республики», которая просуществовала в самом центре владений Комуча до 19 июля, когда была разгромлена отрядом казаков Дутова.{1089}

Ранее 25 июля. Симбирская губ. Крестьянские волнения на почве принудительной мобилизации в армию Комуча в семи волостях Сызранского у в районе Киштыма.{1090}

Не позднее 26 июля. Самарская губ. В районе г. Самара действуют партизанские отряды из крестьян, совершающие налеты на проезжающих белогвардейцев и чехов.{1091}

Ранее 26 июля. Самарская губ. В окружающих Самару деревнях оказывается противодействие мобилизации в Народную армию; принимаются резолюции: «Против братьев большевиков не идти, а идти только против германцев. В ряды белой гвардии не вступать».{1092}

Июль. Симбирская губ. В Цимбаевской вол. Буинского у. крестьяне оказали сопротивление при мобилизации в армию Комуча: аресты и расстрелы «зачинщиков». В с. Анненково Симбирского у. сход постановил «не давать в народную армию ни людей, ни лошадей». Из числа новобранцев Архангельской, Шамкинской и Помаевской волостей создан партизанский отряд, действовавший против Народной армии.{1093}

Ранее 1 августа. Самарская губ. Крестьяне селений Мордовский Бугуруслан, Пронькино Рождественской вол., с. Осоргино Святодуховской вол., селений Соковка и Богдановка Сок-Кармалинской вол., с. Русская Бокла и Красноярка Р. Боклинской вол. Бугурусланского у. отказались подчиниться приказу о мобилизации в Народную армию: зачинщики арестованы.{1094}

Ранее 2 августа. Самарская губ. Крестьяне с. Лещево Виловатской вол. Бузулукского у. отказались от мобилизации в армию Комуча, направив в депутацию в волостной центр с категоричным заявлением: «Убейте нас всех на месте, а буржуев защищать не пойдем».{1095}

Ранее 3 августа. Симбирская губ. В районе Сызрани противодействие крестьян мобилизации в Народную армию, к сопротивляющимся крестьянам «применяют плетку».{1096}

Ранее 6 августа. Саратовская губ. Крестьяне с. Шиповка Хвалынского у. отказались от мобилизации в армию Комуча.{1097}

6–7 августа. Саратовская губ. 6 августа на сельском сходе в с. Горюшкино Горюшкинской вол. Хвалынского у. принято решение созвать в Хвалынске очередной уездный крестьянский съезд для определения народной воли по поводу мобилизации а армию Комуча. 7 августа там же состоялось собрание представителей трех волостей, поддержавших данную идею.{1098}

26 августа. Саратовская губ. Сопротивление мобилизации в армию Комуча крестьян с. Горюши Хвалынского у; ликвидировано карательным отрядом угрозой расстрела села из орудия.{1099}

Август. Самарская губ. Волнения крестьян сел М. Балыкли и Старые Узеля Бугурусланского у. на почве недовольства политикой Комуча. Карательный отряд отступил, не сумев сломить сопротивление крестьян.{1100}

Июль-сентябрь. Самарская губ. Выступления крестьян Кинель-Черкасской, Подбельской и Сарбайской волостей Бугурусланского у. против власти Комуча; при подавлении «учредиловцы убили более 500 человек».{1101}

Начало августа. Самарская губ. Крестьяне с. Колывана Дубовоумятовской вол. Самарского у, «возмущенные контрибуцией и отобранием земли и урожая», отказались снабжать Комуч продовольствием. Отряд Народной армии (чехов) окружил село и расстрелял зачинщиков.{1102}

Ранее 9 сентября. Самарская губ. Сопротивление крестьян Лобазинской вол. мобилизации в армию Комуча; ликвидировано угрозой применения артиллерии.{1103}

Ранее 14 сентября. Самарская губ. Крестьяне Дубово-Уметской вол. Самарского у. оказали противодействие представителям власти Комуча: «разоружили и арестовали чинов милиции».{1104}

Не позднее 14 сентября. Самарская губ. Крестьяне с. Красная Речка Ставропольского у. оказывали противодействие власти Комуча.{1105}

15 сентября. Самарская губ. В с. Сорочинское Бузулукского у. выступление крестьян в связи с арестом «без всякого предъявления обвинения казачьим офицером (начальником местного гарнизона)» председателя фабрично-заводского комитета мельницы Бузулукского Союза кооператоров А.Я. Горзикова, его заместителя и нескольких работников кооперации. Оказалось безрезультатным из-за позиции казачьего отряда.{1106}

Ранее 16 сентября. Самарская губ. Крестьяне Завьяловской вол. Бугурусланского у. отказались от мобилизации в Народную армию.{1107}

17 сентября. Самарская губ. Дезертиры Народной армии Комуча под руководством новобранца из д. Низовка «Арсеньки» учинили погром в Елховской волостной Земской управе, захватив 80 винтовок.{1108}

Ранее 18 сентября. Самарская губ. Крестьяне Натальинской вол. оказали вооруженное сопротивление отряду Народной армии, проводившему мобилизацию в армию Комуча: убиты 1 крестьянин и 1 солдат Народной армии. Зачинщики арестованы и выпороты карателями. Население с. Воскресеновки Ивановской вол. Бугурусланского у также было перепорото чуть ли не поголовно карателями за противодействие мобилизации.{1109}

Ранее 19 сентября. Самарская губ. Крестьяне Погроминской вол. Бузулукского у оказали сопротивление мобилизации в Народную армию.{1110}

Ранее 19 сентября. Самарская губ. Крестьяне Миролюбовской, Кузьминской волостей, селения Обрышкино оказали противодействие мобилизации в Народную армию.{1111}

Ранее 20 сентября. Самарская губ. Крестьяне Ключевской вол. отказались от мобилизации в Народную армию; сопротивление сломлено отрядом казаков, расстрелявших двух новобранцев и перепоровших зачинщиков и родителей новобранцев.{1112}

15–23 сентября. Самарская губ. VI Самарский губернский крестьянский съезд в Самаре поддержал власть Комуча, но выступил с резкой критикой насилий, чинимых по отношению к ним военщиной в ходе принудительной мобилизации в Народную армию.{1113}

Июль-сентябрь. Самарская губ. Сопротивление мобилизации в армию Комуча в селениях Утевка, Большая Каменка и Хорошенькое Самарского у; ликвидировано отрядом казаков, который высек зачинщиков и расстрелял наиболее злостных из них.{1114}

Июль-сентябрь. Самарская губ. В селах Ольгино, Домашевки и Утевки Самарского у. действует «домашкинский партизанский отряд» (200 чел.), который совершает налеты на железнодорожные разъезды, пускает под откос поезда (в декабре 1918 г. влился в Чапаевскую дивизию, где из него был сформирован Домашкинский полк).{1115}

Июль-сентябрь. Самарская губ. Крестьяне с. Томышево сорвали мобилизацию в Народную армию, скрываясь в лесу от карателей.{1116}

1919 год

1–2 января. Саратовская губ. В Камышинском у. на почве мобилизации волнение немецких колонистов, подавленное отрядом ЧК.{1117}

2 января. Симбирская губ. Нежелание крестьян с. Тойст Батыревской вол. и ряда других селений Буинского у. выполнять чрезвычайный налог.{1118}

5 января. Симбирская губ. Общие собрания крестьян с. Тархан Тархановской вол. и дер. Мало-Батырево Батыревской вол. Буинского у. постановили не платить чрезвычайный налог «ввиду бедного населения».{1119}

3–7 января. Саратовской губ. (Трудовая коммуна немцев Поволжья). Волнение в с. Привальное на почве мобилизации; вызваны войска; вооруженное сопротивление.{1120}

Начало января. Астраханской губ. Недовольство в Царевском у. на почве мобилизации лошадей и изъятия у крестьян теплой одежды.{1121}

Конец января. Симбирская губ. В Кайбичевской вол. Ардатовского у. крестьяне отказались собирать чрезвычайный налог; противодействие ликвидировано вооруженным отрядом, применившим оружие.{1122}

Ранее 2 февраля. Пензенская губ. В дер. Керетино Краснослободского у конфликт на почве переизбрания Совета; старый Совет отказался сдать дела и излишки хлеба новому совету, который выполнял требования «общинников» и не хотел их наделять землей, так как они в период столыпинской реформы выделились на отруба и в результате впали в нищету; подавлено отрядом красноармейцев.{1123}

2–3 февраля. Саратовская губ. В Петровске волнения мобилизованных крестьян.{1124}

Январь-февраль. Пензенская губ. В двух волостях Пензенского у. на почве недовольства крестьян чрезвычайным налогом переизбраны местные Советы.{1125}

Февраль. Пензенская губ. В дер. Маховая Рахмановка Мордовско-Юновской вол. Краснослободского у. волнение в связи с попыткой произвести учет хлеба и продовольствия приехавшим агитатором, а также на почве недовольства чрезвычайным налогом.{1126}

Февраль. Казанская губ. В Матвеевской, Троховерской, Шербет ской волостях Спасского у. и Валбаевской вол. Ядринского у волнение крестьян на продовольственной почве; подавлено вооруженной силой, арестом и расстрелом зачинщиков.{1127}

15 февраля — 1 марта. Симбирская губ. В с. Шиловка Тушинской вол. волнение крестьян в связи со сбором чрезвычайного налога; ликвидировано вооруженной силой.{1128}

15 февраля — 1 марта. Симбирская губ. В с. Суровка Подкуровской вол. волнение на религиозной почве; выступление крестьян в Талызинской вол. Ардатовского у. на почве недовольства чрезвычайным налогом.{1129}

1 марта. Пензенская губ. Сельский сход с. Мертовщины принял приговор об освобождении крестьян, арестованных за выступление 16 февраля против коммунистов, которые во время выборов лишали их прав, использовали в своих интересах реквизированное продовольствие, скрывали от них декреты советской власти (в том числе письмо Троцкого к крестьянам), несправедливо раскладывали чрезвычайный налог.{1130}

1 марта. Пензенская губ. В с. Большой Азясь Краснослободского у крестьянское выступление под религиозно-монархическими лозунгами на почве недовольства сбором чрезвычайного налога и разделом земли (3000–4000 чел.); подготовлено сектантской организацией «Новый Израиль»; руководители движения — уроженец с. Большой Азясь Д. Фокин и келейница с. Покровского Н. Рыкова; шествие с белыми знаменами, портретами Николая II и Алексея, пением «Христос Воскресе», «святися, святися» и «Боже, царя храни»; ликвидировано вооруженным отрядом коммунистов из близлежащих селений; 63 участника движения ранено; 8–10 убито, 87 арестовано, 43 выслано в концлагерь в Пензу, расстрелян Д. Фокин.{1131}

3–5 марта. Саратовская губ. Отказ 9 волостей Сердобского у. выполнять чрезвычайный революционный налог и продразверстку; инициатор выступления В.И. Зеленов; в с. Бакуры в ходе волнения тяжело ранен начальник милиции Свиденков, убиты председатель уездисполкома Губин, тов. председателя Федулов и милиционер Мирзяев; ликвидировано вооруженной силой: в с. Бакуры расстреляно 60 крестьян.{1132}

Начало марта — 22 марта. Казанская губ. Восстание крестьян при активном участии дезертиров в Н.-Шешминской, Кутеминской, Седелькинской, Старо-Мокшинской, Ерыклинской волостях Чистопольского у. (центр — Ерыклинская вол.) на почве недовольства продразверсткой, чрезвычайным налогом и борьбой с самогоноварением; руководитель движения — дьякон Барсуков. В Архангельской слободе Н.-Шешминской вол. восставшими обезоружен продотряд численностью в 25 человек, двое продотрядников убиты. Восстания в пригородном Билярске. На тракте Лаишев — Чистополь вокруг с. Пестрецы повстанцами вырыты окопы и разрушен мост через р. Мешу. Участие в движении эсеров. В прифронтовых волостях Мензелинского и Бугульминского уездов (Сармановской, Актанышской, Альметьевской) восстания крестьян (татар) при активном участии дезертиров. Действовали партизанские отряды, которые уводили из селений лошадей и вывозили хлеб, чтобы не допустить их реквизиции в Красную армию, а также убивали отставших от частей при отступлении и раненых красноармейцев. В Тетюшинском у в с. Шонгута волнение крестьян в связи с учетом хлеба. В Абдинской и Сатышской волостях Мамадышского у крестьянские волнения на почве хлебной монополии ликвидированы вооруженным отрядом.{1133}

3–27 марта. Симбирская, Самарская губ. «Чапанная война» — массовое восстание крестьян на почве недовольства чрезвычайным революционным налогом, реквизиций продовольствия и скота, трудовой повинностью; численность участников восстания, по разным данным, от 50 до 150 тысяч чел.; в Симбирской губ. эпицентры восстания находились: в Новодевиченской, Русско-Бектяшинской, Горюшкинской, Собакинской, Теренгульской, Поповской волостях (Сенгилеевский у); в Аскульской, Усольской, Печерской, Усинской, Ст. Рачейской волостях (Сызранский у); в районе ж/д Симбирск — Инза (на линии ст. Чуфарово-Вешкайма), в с. Соплевка (Корсунский у); в районе Алатырь-Шиханы, селениях Ключах и Кандарат (Алатырский у); в Шугуровской и еще двух волостях (Ардатовский у); в Буинском у; в Самарской губ.: в уездном г. Ставрополе, селениях Бинарка, Ягодное, Хрящевка, Пискали, Еремкино, Федоровка, Узюково, Ново-Матюхино (Н. Матюшкино), Тимофеевское, Жигулевской вол. (Ставропольский у); Нижне-Санчелеевской вол., в селениях Изюково, Пискалы, Еремкино, Новая и Старая Бинарадка, Мусорка, Ташла, Белый Яр (Мелекесский у); в ряде волостей средней и южной части части Самарского у, (в районе ст. Обшаровки); в Кинель-Черкасском районе (на линии ст. Кротовка-Сергиевск), селения Сидоровка и Захаркино, Кабаново, Нижняя Козловка (Бугурусланский у); в ряде селений Бузулукского у, прилегающих к Кинель-Черкасскому району; в ряде селений Бугульминского у; лозунги восстания: «Да здравствует советская власть на платформе Октябрьской революции», «долой коммунистов и коммуны», «долой коммунистов, комиссаров и евреев», «за очистку советской власти от негодных элементов-большевиков», «да здравствует Учредительное собрание», «вся власть трудовому народу, долой засилье коммунистов, долой кровопролитие, да здравствуют Советы», «за веру православную»; подавлено частями Красной армии, ВЧК-ВОХР; при подавлении убито до 1000 повстанцев и расстреляно свыше 600 активистов восстания; потери советской стороны — до двухсот человек.{1134}

Не ранее 16 марта. Выступления казаков и крестьян в районе Богучара; Богучар объявлен на осадном положении.{1135}

Середина марта. Казанская губ. В Кисловской вол. Свияжского у. волнение на почве недовольства политикой большевиков; ликвидировано вооруженным отрядом.{1136}

17 марта. Пензенская губ. Волнение крестьян в районе ст. Асеевская Городищенского у. на почве недовольства чрезвычайным налогом.{1137}

22 марта. Пензенская губ. В дер. Аксеновка Саранского у. волнение крестьян на почве перевыборов совета и выкачки излишков хлеба.{1138}

Не ранее 23 марта. Пензенская губ. Волнение крестьян в с. Кутля, в районе Лунино, на почве недовольства чрезвычайным налогом и принудительными реквизициями.{1139}

Не ранее 24 марта. Пензенская губ. В Нижнеломовском у. волнения крестьян в связи с принудительной реквизицией хлеба.{1140}

Не ранее 25 марта. Самарская губ. В южной части Бузулукского у. крестьянское выступление на почве недовольства политикой большевиков при участии дезертиров 220 полка.{1141}

25 марта. Казанская губ. В дер. Мензели Арского кантона волнение крестьян в связи с попыткой продотряда реквизировать хлеб на базаре; ликвидировано с применением оружия, 1 крестьянин убит.{1142}

Не позднее 29 марта. Казанская губ. В Анатышской и Держинской волостях Лаишевского у. волнение дезертиров; подавлено вооруженным отрядом, арестом и расстрелом зачинщиков, арестовано 200 участников.{1143}

Не ранее 31 марта. Казанская губ. В Спасском уезде выступление под лозунгом: «Долой советскую власть, хлеба не возить!»; в с. Кавтоевка разоружены и разбиты продовольственники; восстание ликвидировано.{1144}

Март. Казанская губ. В Кошелеевской вол. Цивильского у волнения крестьян на почве недовольства политикой советской власти.{1145}

Апрель. Казанская губ. Волнение крестьян д. Черемиск-Кужеры Моркинской вол. Краснококшайского у. на почве переучета хлеба.{1146}

Не раннее 3 мая. Самарская губ. В с. Старополтавка воззвания об уничтожении коммунистов дезертирами.{1147}

Не раннее 3 мая. Самарская губ. В с. Брыковка Пугачевского у выступление крестьян против мобилизации.{1148}

15 мая. Саратовская губ. Крестьянские волнения в Аткарском у.{1149}

8–17 мая. Самарская губ. В районе станции Сорочинская, в 25 верстах к югу от станции, в селениях Ново-Киднельская, Благодарной, Грязно-Иртекское, Мустаевской, Мухранов, Мары-Ташлинские восстание (также восстание захватило Уральскую обл.); подавлено отрядами южной группы войск Восточного фронта.{1150}

18 мая. Саратовская губ. В Новоузенском у. выступление казаков против политики советской власти.{1151}

Май. Казанская губ. Волнения мобилизованных крестьян в Чистопольском у. (в Изгарской, Старо-Мокшинской, Ново-Шешминской вол., в дер.Чумаково, ел. Черемуеово, Чистополе); требование от власти удостоверений о том, что крестьяне шли в армию по принудительной мобилизации, а не добровольцами (Колчак с таковыми удостоверениями пленных не расстреливал); разгромы советов, ревкомов, волкомиссариатов; ликвидировано вооруженным путем; аресты и расстрелы зачинщиков.{1152}

10–11 июня. Саратовская губ. Вооруженное выступление крестьян и дезертиров в с. Бодаево Вольского у. против совета; ликвидировано отрядом ЧК и милицией.{1153}

20 июня. Саратовская губ. Крестьяне с. Козловка Петровского у. отказались сдать излишки хлеба и не допустили власть к их учету.{1154}

25 июня. Казанская губ. Мятеж Запасного мусульманского батальона в Казани; лозунги восставших: «Смерть жидам и коммунистам»; разгромлен районный клуб РКП(б).{1155}

19 июня — начало июля. Саратовская губ. В районе Романовки Балашовского у. по линии Тамбов-Балашов вспыхнуло восстание крестьян и дезертиров (зеленых); разобран повстанцами ж. д. путь Романовка-Таволжанка; 27 июня карателями сожжено с. Малиновка, сгорело 283 двора.{1156}

Июнь. Пензенская губ. Волнения дезертиров в селениях Нижне-Ломовского у; противодействие мобилизации; облавы на дезертиров; направление в села карательных отрядов. В с. Анзибей Грабовской вол. волнение крестьян в связи с мобилизацией.{1157}

10 июля. Пензенская губ. В с. Киниеве Трехсвятской вол. Инсарского у. столкновение крестьян с продотрядом: крестьяне отказались допустить его к проверке и ревизии.{1158}

1–15 июля. Самарская губ. В пределах Новоузенского у. восстание, вызванное прорвавшимися сквозь фронт отрядами казаков, к которым «примкнули кулаки и дезертиры». Подавляется соединенным отрядом местных частей и IV армии.{1159}

Ранее 28 июля. Симбирская губ. Волнение крестьян с. Кобелевка Алатырского у. против действий местной власти; убиты три коммуниста.{1160}

28 июля. Самарская губерния. В с. Васильевка Самарского у. волнение на почве недовольства политикой большевиков.{1161}

Ранее 30 июля. Самарская губ. Волнение дезертиров в районе Макаревки Пугачевского у.{1162}

6 августа. Пензенская губ. Отказ крестьян Ново-Кутлинской и Ломовской вол. Мокшанского у. от мобилизации в Красную армию; произошли беспорядки.{1163}

4–17 августа. Самарская губ. Восстание в 9 волостях Пугачевского у. на почве недовольства крестьян чрезмерными реквизициями продовольствия и подводной повинностью; среди лозунгов: «долой войну, реквизиции», «вся власть мозолистым рукам»; восставших насчитывалось до 2 тыс. человек.{1164}

18 августа. Пензенская губ. В Покровской слободе Керенского у крестьяне отказались от обработки полей красноармейцев. Крестьяне, отказавшиеся от работ, арестованы уездным исполкомом.{1165}

Август. Пензенская губ. В Чембарском у волнения крестьян «на почве аграрного вопроса» (Информационный листок НКВД. 20 августа 1919 г.){1166}

15 августа — 1 сентября. Казанская губ. В двух волостях Чистопольского у. среди мусульманского населения велась усиленная агитация организации «Ваисовских божьих воинов»; члены организации выступали против декрета советской власти об отделении церкви (мечети) от государства и школы от церкви (мечети) (отобрания у мулл метрических книг и т. д.), агитировали против службы мусульман в Красной армии, призывали их вступать в свою «зеленую армию».{1167}

24 августа — 4 сентября. Пензенская губ. Восстание донского корпуса Ф.К. Миронова в районе Саранска; повстанцы двинулись в направлении Балашовского у. Саратовской губ.; лозунги: «долой самодержавие комиссаров, бюрократизм коммунистов, погубивших революцию, зову всех любящих правду и подлинную свободу»; крестьяне в районе продвижения мятежного корпуса не откликнулись на призыв агитаторов-казаков поддержать их выступление.{1168}

Ранее 4 сентября. Казанская губ. В Чебоксарском у. неподчинение пяти волостей распоряжениям центра: отказ в подаче сведений о размерах посевной площади; волнение ликвидировано отрядом губчека при участии партийных работников; два крестьянина расстреляны, на 18 селений наложен штраф в 760 тыс. руб.{1169}

1–7 сентября. Область Немецкого Поволжья. Волнение крестьян вследствие бесчинств проходивших через область войсковых частей.{1170}

7 сентября. Саратовская губ. Волнение крестьян в с. Старый Мастяк Старо-Атлашевской вол. Хвалынского у на религиозной основе (недовольство крестьян запрещением советской властью учить Коран в школе); лозунги: «долой трудовую школу», «долой коммунистов и советскую власть».{1171}

Не ранее 8 сентября. Самарская губ. В дер. Михайловка нападение крестьян на Совет, благодаря сбежавшимся сторонникам власти (беднякам), нападение отбито и инцидент ликвидирован (Информационный листок НКВД).

11–13 сентября. Самарская губ. Недовольство крестьян Хрящинской и Ягодинской вол. Ставропольского у. распределением соли между гражданами, ссыпавшими хлеб.{1172}

Вторая половина сентября — начало октября. Самарская губ. В районе с. Перелюба Пугачевского у. восстание дезертиров («казацкое восстание»). Для подавления выслан отряд ВОХР (154 штыков, 40 сабель, 3 пулемета) и взвод Пугачевского комдезертир.{1173}

Не ранее 12 октября. Самарская губ. В с. Алексеевка Бузулукского у. (или Бугульминского у.) волнение крестьян при попытке милиции ликвидировать свободную торговлю скотом и хлебом произошли беспорядки.{1174}

15–22 октября. Симбирская губ. На почве реализации урожая в Бурундуновской и Рунгинской волостях Буинского у, в с. Кивать Сенгелеевского у, в селах Смысловка, Архангельское Сызранского у. столкновение крестьян с продотрядами; большинство восставших — татары, чуваши и мордва; зачинщики арестованы; в с. Протопоповке 1 крестьянин убит.{1175}

15–22 октября. Самарская губ. В с. Свежем Бузулукского у. «из-за угла» убит председатель Совета и коммунистической ячейки т. Вунтов.{1176}

15–22 октября. Саратовская губ. В районе Старой и Новой Полтавки Новоузенского у и с. Дурникино Балашовского у вооруженные столкновения с отрядами «зеленых».{1177}

15–22 октября. Астраханская губ. Нападение отряда «зеленых» (400 человек) на станцию Ашулук, испорчен жел. дор. путь.{1178}

23 октября. Симбирская губ. В Сенгилее в 493-м полку мятеж против политики ВКП(б) и тяжелых бытовых условий службы.{1179}

28 октября. Саратовская губ. Крестьяне с. Карловка Куракинской вол. Сердобского у отказались производить хлебную разверстку подворно под предлогом, что им не дают соли, стекла, керосина.{1180}

3 сентября — октябрь. Казанская губ. 3 сентября в Кутушской и Чебоксарско-Ленинской волостях Чистопольского у. на почве помольной системы началось восстание крестьян; ликвидировано 8 сентября отрядом ЧК при помощи коммунистов; арестованы 14 человек. Восстание перекинулось на Шеньшевскую вол. Краснококшайского у, Кушайскую вол. Чебоксарско-Ленинского у, Изгарскую, Ново-Шешминскую, Старо-Максимкинскую и Ерыклинскую волости Чистопольского у, Чебаевскую вол. Ядринского у, Шамбульническую вол. Тетюшского уезда, Елабужский у; 11 октября Помарский волостной съезд Чебоксарского у. постановил прекратить гражданскую войну («в виду полнейшего разорения крестьянского хозяйства») и не давать призывников в Красную армию. Кроме того, он принял постановления об отказе от помольных билетов («ввиду недостатка хлеба в волости»), о разрешении свободной торговли в пределах волости и др.; число восставших 5 тысяч человек; ликвидировано отрядами губчека; в с. Новые Челны со стороны восставших убиты и ранены 12 человек; восстание в Помарской вол. Чебоксарского у. ликвидировано без кровопролития; по всем волостям, где было восстание, арестовано 111 человек.{1181}

Октябрь. Саратовская губ. На юге Балашовского у. и в Новоузенском у. действуют партизанские отряды «зеленых»; в Малоузенской вол. (вблизи Новоузенска) до 600 вооруженных дезертиров, отказывающихся вступать в Красную армию по вероисповедным убеждениям.{1182}

Не ранее 28 октября. Саратовская губ. Волнения крестьян с. Барнуковка Вольского у. в связи с разделом земли, принадлежащей другому обществу: неподчинение местной власти, попытки учинить самосуд над ее представителями; ликвидировано губчека; 5 человек направлены в концентрационный лагерь.{1183}

1–7 ноября. Казанская губ. Крестьяне Ургаичинской вол. Чистопольского у. отказались исполнять проднаряды.{1184}

1–7 ноября. Казанская губ. В Малокирменской вол. Мамадышского у раскрыт заговор трех мусульманских деревень; разогнан волсовет, арестованы 19 человек.{1185}

20 ноября. Саратовская губ. В одном из татарских сел волнение; разгромлена школа; попытка покушения на совработника; 3 зачинщика восстания расстреляны.{1186}

28–30 ноября. Саратовская губ. В с. Акатная Маза Хвалынского у. под влиянием пацифистской агитации группы толстовцев крестьяне отказались сдавать хлеб власти.{1187}

22–30 ноября. Самарская губ. В с. Алексеевка Бугульминского у волнение крестьян из-за загона скота с базара во двор райпродкома «с целью прекращения спекуляции»; ликвидировано силами милиции.{1188}

Не ранее 30 ноября. Симбирская губ. В Тархановской вол. Курмыжского у восстание крестьян на почве недовольства разверсткой хлеба.{1189}

8 декабря. Саратовская губ. В с. Голяевка Сердобского у. крестьяне ворвались в кооператив и разобрали имеющуюся соль, оказав сопротивление отряду красноармейцев. Волнение ликвидировано отрядом 110-го батальона ВОХР без применения оружия. Арестовано 16 зачинщиков.{1190}

Не ранее 11 декабря. Пензенская губ. Выступление крестьян с. Саловка против продразверстки.{1191}

8–15 декабря. Уфимская губ. В Мензелинском у. волнение мобилизованных; ликвидировано вооруженным отрядом.{1192}

Декабрь. Самарская губ. В селениях Бузулукского у, граничащих с Башкирией, волнения крестьян под лозунгом вхождения в состав Башреспублики, так как там нет продразверстки.{1193}

Декабрь. Симбирская губ. В Сызранском у. оперирует отряд («банда») во главе с Мусортовым.{1194}

1920 год

3 января. Уфимская губ. В Семиостровской вол. Мензелинского у действуют отряды дезертиров.{1195}

1–7 января. Казанская губ. В Спасском у. неподчинение крестьян распоряжениям власти о гужевой повинности; крестьяне требовали удовлетворения предметами первой необходимости.{1196}

9 января. Самарская губ. Бузулукскийу. Женское волнение в с. Водная Логачевка под лозунгами: «Да здравствует советская власть, долой коммуну и жидов».{1197}

15 декабря — 11 января 1920. Уфимская губ. Движение «зеленых» в Златоустовском, Красноуфимском и Бирском уездах (500–600 участников); подавлено отрядом комдезертир 11 января 1920 г.{1198}

Ранее 12 января. Уфимская губ. В с. Табынка ведется агитация под лозунгами: «Бей коммунистов и жидов», «Да здравствуют большевики», распространяются слухи, что в Уфе всех коммунистов разогнали и большевики встали у руля правления. Избит крестьянами бывший учитель Табынской школы Р.М. Натовский, пытавшийся доказать им, что разницы между коммунистами и большевиками нет.{1199}

12 января. Уфимская губ. В д. Казылар-Кубово Белебеевского у. сопротивление крестьян продотряду при закрытии базара; убито трое продармейцев. В связи с закрытием базара в Казылар-Кубово крестьяне уезда отказываются сдавать хлеб в счет продразверстки. Ими выдвигаются требования о присоединении к Башкирии, где якобы продразверстка отменена.{1200}

9–13 января. Самарская губ. В Бузулукском у. в селениях, прилегающих к Башкирии, крестьяне отказываются выполнять повинности, проходят массовые митинги и собрания, на которых выносятся постановления о присоединении селений к Башкирии под предлогом того, что там вольная торговля, хлеб и скот на учет не берется, коммунистов нет и т. п.{1201}

Вторая половина января. Уфимская губ. Белебеевский у. На Усень-Ивановском заводе (название селения) сопротивление крестьян продотряду. Командиром продотряда Вовсе избит нагайкой 7-летний мальчик, не дававший выносить из дома реквизированную продармейцами тушу свиньи.{1202}

16–22 января. Пензенская губ. В ночь на 14 января 1920 г. в Покровской вол. Наровчатского у готовилось вооруженное восстание против власти на религиозной почве; губчека арестовано 12 человек.{1203}

16–31 января. Симбирская губ. На Ключицкую вол. Симбирского у. за пособничество дезертирам наложен штраф в 266 400 руб.{1204}

7 февраля — 20 марта. Казанская, Самарская, Уфимская губ. «Вилочное восстание» (Восстание «Черного орла», «Мензелинское восстание», «Бирско-Белебеевское восстание»). Главная причина восстания — недовольство продразверсткой. Восстание началось 7 февраля в с. Новая Елань Троицкой вол. Мензелинского у. Уфимской губ. на почве поголовного ареста крестьян продотрядом и содержания их в холодных помещениях. 7–26 февраля восстание («Мензелинское») охватило 33 волости Мензелинского, Чистопольского и Бугульминского уездов. 26 февраля основные очаги сопротивления в данном районе были ликвидированы, и с 29 февраля по 20 марта эпицентр восстания («Бирско-Белебеевское») находился в Белебеевском, Бирском и Уфимском уездах Уфимской губ. и восточной части Бугурусланского у. Самарской губ.

В Мензелинском у восстанием оказались охвачены следующие волости: Антанивская, Акташевская, Афонасовская, Багряшская, Старо-Кашировская, Новоспасская, Ерабашинская, Троицкая, Токмакская, Заинская, Языковская. В эпицентре восстания находились следующие селения: Амикеево, Акташ Верх., Абдулино, Буты, Бикулово, Байсарово, Беливское, Баканово, Баланы, В. Юшады, Гремячка, Дербедени, Заинек, Зюбаирово, Елховка, Кашаево, Кузайкино, Корчашкино, Кабан-Басрык, Караелга, Казакларово, Костеево, Ляки, Медведево, Матвеевка, Меллитамак, Карповки, Новая Елань, Нуркеево, Н. Челны, Ново-Мазино, Нагайбак, Нов. Усы, Нов. Малькени, Нов. Бишево, Ольгино, Останково, Сарсас-Таралы, Сухаревка, Тлянчи-Тамак, Тукаево, Тат. Азибей, Чайгуново, Шигаево, Шуганы, Языково и др.

В Бугульминском у. Самарской губ. восстание охватило такие волости: Кичуйскую, Шемшинскую, Черемшанскую, Урсалинскую, Старо-Кувакскую, Нижне-Чермилинскую, Кузайкинскую, Спиридоновскую, Альметьевскую, Мордово-Ивановскую, Мордово-Кармальскую, Каратаевскую, Микулинскую, Четырлинскую, Ново-Письмянскую, часть Глазовской и др. В его эпицентре находились селения: Нижн. Сухояши, Уразаево, Азнакаево, Кудашево, Татсуган, Тетьвили, Альферовка, Чумадурово, Большая Федоровка, Казембетово, Башимунча, Каминка, Монашкино, Иниковский поселок, Фаивка, Тимошево, Федоровка, Димитриевка, Тефелево, Обдовка, Зверевка, Байряки, Каклы-Елга, Челны (Чалпы) и др.

В Чистопольском у. Казанской губ. оказались охвачены восстанием 14 волостей (Ерыклинская, Ново-Шешлинская, Кутеминская и др., селения Суворовка, Аверьяновка, Каргалы и др.).

В Бирском у. Уфимской губ. восстание охватило 13 волостей. В его эпицентре были селения: Байсарово, Ивачево, Яркеево, Москово, Дюртели, Матвеевка, Исенбаево, Илишево, Московка, Ивановка, Топорнино Покровской волости и др.

В Белебеевском у Уфимской губ. восстанием было поражено 74 селения Аткаево-Бакалинской, Заинской, Найгалановской, Ивлевской, Ново-Юзеевской, Куручирской, Тюгеняковской, Нагаевской, Бакалинской, Чукады-Тамаковской и др. волостей, селения Байсарово, Сарлы и др.

Повстанцами были выдвинуты следующие лозунги: «Да здравствует советская власть, бей коммунистов», «Да здравствует Красная Армия», «Долой большевиков угнетателей», «Долой коммунистов», «Да здравствует вера в Бога», «Да здравствуют тт. Ленин, Троцкий и советская власть», «Громи ссыпные пункты», «Да здравствуют социал-демократы большевики», «Долой выкачку хлеба», «Бей жидов и коммунистов, спасай Россию», «Да здравствует Совет», «Да здравствует вольная торговля, свободные выборы», «Долой продотрядников», «Да здравствует свободная торговля», «Да здравствует советская власть с чернорабочими, да здравствует крестьянская власть», «Долой хлебную разверстку, долой трудовую повинность», «Долой гражданскую войну», «Да здравствует всенародное учредительное собрание», «Долой грамоту», «Долой коммуну, долой войну», «Долой русских учителей», «Бей советских работников».

Численность повстанческих орядов колебалась в пределах 26 000–30 000 чел. На вооружении у повстанцев было 1268 винтовок, 2 пулемета, 1 орудие (из которого не стреляли). Силы карателей составляли: 6700 штыков, 816 сабель, 63 пулемета, 6 орудий, 2 бомбомета, бронепоезд.

В селениях действовали повстанческие штабы и военные комендатуры, которыми проводилась, как правило, принудительная мобилизация мужского населения от 16 до 50 лет. В восстании приняли участие отдельные представители партии эсеров.

При подавлении восстания, по официальным данным, 1078 повстанцев было убито, 2400 ранено, 3235 взято в плен (из них дезертиров — 1863). Потери карательных отрядов составили: убитыми — 57, ранеными 166, пропавших без вести — 119. Кроме того, «найдены изуродованными трупы красноармейцев, ответственных работников 65».{1205}

13 февраля. Симбирская губ. В Корсунском у крестьянское волнение на почве недовольства продразверсткой и гужевой повинностью; ликвидировано отрядом ВОХР численностью 200 чел. «мирным путем».{1206}

14 февраля. Симбирская губ. В Сызранском у. отказ крестьян от сдачи причитающегося в счет продразверстки хлеба. Сопротивление ликвидировано отрядом ВОХР (200 чел.) без применения оружия.{1207}

21 февраля. Симбирская губ. В с. Протасьево Саранского у. вооруженное столкновение крестьян с продотрядом; ликвидировано 92-м б-ном ВОХР Приво.{1208}

22–28 февраля. Пензенская губ. В селениях Большая Ижмора и Ушинка Керенского у. восстание крестьян на почве проведения гужевой повинности (мобилизации подвод) (около 5000 участников); также в выступлении участвовали крестьяне с. Малой Ижморы, отголоски восстания наблюдались в селениях Ключи и Вяземке Керенского у; в Большой Ижморе повстанцами разоружен красноармейский отряд численностью 35 чел., отобраны пулеметы, убиты уполномоченный губпродкома Шуваев и командир отряда ВЧК Туманов, в с. Ушинке убита коммунистка, член уездного отряда по борьбе с дезертирством Терещенко; разграблен райпродком; повстанцами организован Объединенный союз волостей под председательством И.С. Ефремова и секретаря Кортунова; лозунг восстания — «Единение с Трудовой партией по борьбе за свободу»; ликвидировано отрядом ВОХР в составе 542 шт., 26 сабель, 3 пулемета; арестованы до 500 мятежников.{1209}

16–29 февраля. Самарская губ. На Логачевскую вол. Бузулукского у. наложен штраф в 350 000 руб. за пособничество дезертирам, 9 укрывателей оштрафованы на общую сумму в 42 480 руб.{1210}

16–29 февраля. Казанская губ. Выездной сессией трибунала за пособничество дезертирам наложен штраф на Кочуковскую волость в 327 000 руб., конфискованы 3 лошади и 1 корова, один укрыватель оштрафован на 5000 руб.{1211}

Февраль. Симбирская губ. Крестьяне с. Поповка Сенгилеевского у. отказались сдавать излишки хлеба в счет разверстки, выгнали из селения агента продкома. Противодействие сломлено отрядом ВОХР (40 чел.).{1212}

Январь-февраль. Самарская губ. В Бузулукском у. движение крестьян за переход в Башкирскую республику из-за отсутствия там продразверстки и трудовой повинности.{1213}

Январь-февраль. Самарская губ. В с. Кроховке Бузулукского у. волнение крестьян на продовольственной почве, ранен крестьянин.{1214}

24 февраля — 1 марта. Царицынская губ. Восстание дезертиров и партизан в Ленинском у; в северных селах и волостях уезда крестьяне отказываются являться на мобилизацию, выполнять подводную повинность, отчислять продовольственные продукты по нарядам губпродкома по религиозным мотивам (объясняя это тем, что все это идет на войну, а способствовать таковой они не намерены); выдвигаются лозунги «Долой войну, ни один на фронт ни шагу и да здравствует народный мир!»; произведены аресты 3 агитаторов.{1215}

1 марта. Пензенская губ. В с. Пачелма под влиянием восстания в селениях Большой Ижморе и других волнение крестьян на почве недовольства политикой советской власти.{1216}

27 февраля — 8 марта. Саратовская губ. В селениях Булаковка и Лопастевка, Вязовской, Улыбовской, Синодской и др. волостях Вольского у. сопротивление крестьян продотрядам, производящим засыпку хлеба; ликвидировано отрядом ВОХР в количестве 58 штыков.{1217}

1–8 марта. Саратовская губ. В Воскресенской и в некоторых других волостях Хвалынского у. волнения крестьян в связи с действиями продотрядов; ликвидированы направлением в мятежные селения отрядов ВОХР.{1218}

14–17 марта. Саратовская губ. Восстание крестьян в с. Дубровка Дубровской вол. Кузнецкого у. на религиозной почве; повод — попытка ареста священника; лозунги восстания — «Мы не против Совета, а священника не дадим, этот состав Совета переизбрать»; ликвидировано отрядом ВОХР численностью 120 чел., 14 участников выступления убиты и 4 ранены.{1219}

17–23 марта. Саратовская губ. Восстание крестьян в р-не ст. Урбах; центр восстания с. Александрова; восстанием охвачено 12 селений Марксштадского у; убиты райпродкомиссар, член УЧК и 1 красноармеец; ликвидировано отрядом 25-го б-на ВОХР.{1220}

15–22 марта. Саратовская губ. В некоторых волостях Аткарского и Новоузенского уездов уклонение крестьян от воинской и подводной повинностей по религиозным убеждениям.{1221}

22 марта. Саратовская губ. В селах Грязнуха и Голомойка Балашовского у. волнения женщин; требование повысить хлебную норму; взяты заложники.{1222}

10 апреля. Пензенская губ. Крестьяне с. Куликовки Рузаевского у. отказались от работ по погрузке семенного зерна на ссыпной пункт при ст. Хованщино.{1223}

10–16 апреля. Саратовская губ. В с. Питерка Новоузенского у. вооруженное восстание дезертиров — «зеленых» (500–600 чел.); лозунги восставших: «Долой войну», «Долой коммунистов», «Да здравствует анархия»; для подавления восстания выслан отряд 34-го б-на ВОХР, который разоружен восставшими.{1224}

18 апреля. Область Немцев Поволжья. В с. Остроговка Марксштадского у волнение жен красноармейцев; требование хлеба и мануфактуры из лавки; выбрали делегацию для поездки к райпродкомиссару; нападение на отряд по борьбе с дезертирами, приехавший в село; убийство двоих красноармейцев.{1225}

18 апреля. Саратовская губ. В с. Телятниково Сухо-Терешинской вол. Хвалынского у волнение крестьян на почве недовольства принудительной реквизицией хлеба продотрядом; ликвидировано вооруженным отрядом.{1226}

1–24 апреля. Пензенская губ. Сопротивление крестьян с. Ершово Чембарского у. отводу земли под Ершовскую группу совхоза из-за отсутствия у них лишней земли; арестовано 13 чел.{1227}

Апрель. Царицынская губ. В с. Успенка Ленинского у. волнение женщин в связи с принудительным отчуждением излишков нормированных продуктов продотрядом; ликвидировано продотрядом с помощью применения оружия.{1228}

Апрель. Царицынская губ. Вооруженный конфликт в с. Тундутово Черноярского у. между партизанами и местной властью.{1229}

Апрель. Царицынская губ. В селах Капустин Яр, Заплавное, Средняя Ахтуба, Безродное и Погромное Ленинского у неподчинение распоряжениям власти местных Советов.{1230}

14 мая. Самарская губ. В с. Васильевка Бузулукского у волнение крестьян на почве недовольства действиями продотряда, работавшего в селе по вывозке дров и изъятию излишков хлеба; ликвидировано с применением оружия, 8 чел. ранено и один убит.{1231}

23 мая. Область Немцев Поволжья. В селениях Розенталь и Гофенталь Марксштадского у. женское волнение; требование — вследствие засухи и плохих видов на урожай оставить хлеб и семена; ликвидировано вооруженным отрядом; в с. Гофенталь убита 1 женщина.{1232}

24 мая. Самарская губ. В Кичуйском районе Бугульминского у. действует отряд повстанцев (до 100 чел.) во главе с одним из руководителей «вилочного восстания» Борисовым, бежавшим из дома принудительных работ.{1233}

Не ранее 29 мая. Симбирская губ. В Сызранском районе налет вооруженной группы крестьян на ст. Кузоватово.{1234}

Не ранее 30 мая. Саратовская губ. В Николаевском районе, восточнее Камышина, отрядами повстанцев заняты и разгромлены 4 совхоза.{1235}

27 мая — 2 июня. Самарская губ. В Ягодинской и Хрящевской волостях Ставропольского у. действует отряд дезертиров под командой Долина.{1236}

Весна. Саратовская губ. В Кузнецком у. выступление крестьян против выделения земли артели; артель вынуждена подать заявление о своей ликвидации.{1237}

Не ранее 15 июня. Самарская губ. В Ставропольском у. невыполнение крестьянами продразверстки; появление вооруженных групп; значительный рост дезертирства; нападение вооруженной группы во главе с Овсянниковым и Жуковым на ж. д. ст. Мусорку.{1238}

Ранее 7 июня — 6 июля. Царицынская губ. В калмыцких степях Манычевского улуса (260 в. к югу от Царицына) в связи с объявлением мобилизации русского населения усилилось дезертирство; дезертиры объявляют себя зеленой армией и выдвигают лозунг «Долой Советы»; в районе Тундутова — Садового (90 в. южнее Царицына) отрядом ВОХР разбит оперировавший в районе повстанческий отряд; в 190 верстах южнее Царицына в калмыцких степях оперируют повстанцы (50 всадников); на левом берегу Волги в 10 верстах к югу от Царицына действует вооруженный отряд дезертиров (200 человек); в Ленинском у. в районе Балок, Бахлуши и Хары действуют отряды партизан и дезертиров под командой Носаева и Себинина численностью до 150 человек пехоты и 44 человек конницы; в Черноярском у партизаны и дезертиры частично ликвидированы; в Астраханском районе действует отряд дезертиров; в районе Улан-Урге оперирует отряд под командой бывшего жандармского офицера Акулова.{1239}

7 июля. Самарская губ. В с. Канаевка Пугачевского у выступление крестьян против насильственных действий продотряда и продкомиссара. Крестьянами арестованы и избиты райпродкомиссар с несколькими продотрядчиками. Ликвидировано отрядом губчека, арестованы 35 чел.{1240}

Ранее 9 июля. Саратовская губ. ВОХР. В Аткарском районе, в селах по р. Елани действуют отряды «зеленых».{1241}

6–12 июля. Саратовская губ. В с. Песчанка Казанчинской вол. Балашовского у. выступление крестьян против принудительной продразверстки; избиты продармейцы; в с. Смородино Камышинского у сожжен дом председателя ячейки РКП(б).{1242}

16–18 июля. Пензенская губ. Противодействие крестьян с. Бессоновки Пензенского у. продразверстке и мобилизации в Красную армию; ликвидировано вооруженным отрядом ВОХР.{1243}

15 июля — 2 августа. Саратовская губ. В с. Перекопное Новоузенского у. выступление на продовольственной почве; участники — преимущественно женщины; лозунги: «Не будет на фронте хлеба, не будет войны. Дайте нам мужей».{1244}

1–15 августа. Татреспублика. В Свияжском у. крестьяне избили партийных работников, принимавших участие в выкачке хлеба.{1245}

16 мая — 15 августа. Пензенская губ. В с. Танеевка Саранского у волнение крестьян на религиозной почве; повод — выселение местного священника из его дома под предлогом размещения там школы.{1246}

22 августа. Самарская губ. В Бузулукском у. действует отряд Морозова, состоящий из дезертиров (200 чел.).{1247}

15–30 августа. Самарская губ. Волнение среди крестьян на сходах на почве продовольственной разверстки.{1248}

Август. Саратовская губ. Волнение крестьян в с. Б. Копен Аткарского у; требование — производить помол хлеба на мельнице по 20 фунтов на едока в месяц; произведены аресты участников.{1249}

15 августа — 1 сентября. Саратовская губ. В с. Плетневка Вольского у. волнение крестьян на почве конфискации скота у семей дезертиров; ликвидировано бескровно.{1250}

Август — 8 сентября. Татреспублика и Уфимская губ. Действие в районе селений Заинек и Троицк Мензелинского у и в Чистопольском у. повстанческого отряда Медведева (100 вооруженных повстанцев, 1 пулемет); агитация против коммунистов, хлебной разверстки и войны с Польшей и Врангелем. В г. Спасск Казанской губ. восстание дезертиров под лозунгом: «Долой грабежи и насилие и смерть коммунистам» организовано при участии атамана Медведева.{1251}

4 сентября. Самарская губ. В с. Старая Маза Мелекесского у. волнение крестьян в связи с осуществлявшейся в селе продразверсткой; подавлено вооруженной силой, со стороны восставших — 1 убит и 5 ранено.{1252}

5–6 сентября. Самарская губ. Волнение в с. Мордовский Бугуруслан на почве хлебной разверстки (1000 человек); лозунги: «Долой разверстку, долой коммунистов, убить всех членов волисполкома, продагентов и продагитаторов. Не имеете права раскладывать разверстку и арестовывать членов Совета»; подавлено вооруженной силой без жертв с обеих сторон.{1253}

6–8 сентября. Царицынская губ. В с. Лозное Царицынского у. волнение крестьян на почве изъятия хлебных излишков под лозунгом «Долой отсюда грабителей, мы хлеба не дадим». Ликвидировано отрядом милиции без кровопролития. Арестовано 15 женщин — активисток выступления.{1254}

11 сентября. Самарская губ. В с. Троицкое волнение крестьян на почве недовольства продовольственной политикой власти; выдвинуты лозунги: «Долой разверстку, долой контроль с мельниц, долой перевозку продовольствия по твердым ценам, да здравствует вольная торговля».{1255}

13 сентября. Самарская губ. В Рождественской и Пюлигинской волостях Бугульминского у. волнение на почве недовольства продразверсткой; ликвидировано вооруженной силой без жертв.{1256}

14–15 сентября. Симбирская губ. Волнение крестьян на почве продразверстки, подавлено с применением оружия; 2 крестьян ранено.{1257}

14 сентября. Самарская губ. В дер. Ускино Таманской вол. Бузулукского у волнение женщин на почве недовольства продовольственным положением и продразверсткой.{1258}

13 июля — 15 сентября. Самарская, Саратовская губернии, Уральская обл., Царицынская губ. Движение Сапожкова; 13 июля в районе Бузулука мятеж 2-й Туркестанской кавалерийской дивизии под командованием А.В. Сапожкова; лозунги восстания: «Долой комиссаров, примазавшуюся к советской власти белогвардейщину, диктатуру коммунистической партии, лжекоммунистов, генералов командиров и хищников продовольствия, продкомиссаров, старых спецов, золотопогонников, продовольственников, да здравствует свобода торговли и советская власть без коммунистов, да здравствует рабоче-крестьянская власть, III Коммунистический Интернационал, свободная торговля, мы против коммунистов, комиссаров, против продразверстки, мы за Ленина и 3-й Коминтерн, мы за Советы без коммунистов»; восставшие требовали перевыборов Советов, роспуска райпродкомов; за время восстания Сапожков организовал отряд силой 2000 сабель, 4 орудия, 8 пулеметов; в отряды Сапожкова мобилизовано до 1300 крестьян; повстанцы действовали в Новоузенском, Бузулукском, Пугачевском уездах, в районе г. Уральска; всего на подавление мятежа было направлено свыше 7 тысяч бойцов Красной армии, ВЧК, ВОХР; основные силы повстанцев разбиты в начале сентября 1920 г.{1259}

1–15 сентября. Татреспублика. В Свияжском уезде в дер. Курочкино Шитданской вол. столкновение крестьян с продотрядом свияжского райпродкома; в Омарской и Троицко-Сикенесской волостях Мамадышского у. отказ крестьян принять государственную хлебную разверстку; ликвидированы с помощью взятия заложников; небольшие волнения среди деревенского населения на почве выполнения хлебной разверстки.{1260}

15 сентября. Саратовская губ. В селениях Балашовского у производятся аресты крестьян и объявление их заложниками за сочувствие Антонову.{1261}

17 сентября. Царицынская губ. В с. Липовка Цырицынского у. волнение крестьян в связи со сбором продразверстки.{1262}

1–16 сентября. Самарская губ. Волнение в Сок-Камалинской вол. Бугурусланского у на почве недовольства крестьян продразверсткой; подавлено отрядами ВОХР (533 бойца) без жертв с обеих сторон.{1263}

1–16 сентября. Самарская губ. Массовое расхищение хлеба крестьянами Любимовской, Ефимовской, Андреевской волостей Бузулукского у. при поддержке отрядов Сапожкова.{1264}

1–16 сентября. Самарская губ. В с. Федоровка Павловской вол. Бузулукского у. конфликт крестьян с местной властью на почве недовольства продовольственным положением и продразверсткой.{1265}

Не ранее 20 сентября. Саратовская губ. В Ахтубе религиозная секта субботников (100 чел.), руководствуясь религиозными соображениями, отказывалась выполнять повинности и идти служить в армию.{1266}

20 сентября. Самарская губ. Волнение в Натальинской вол. Самарского у. на почве выкачки хлеба: убит предволисполкома Медведев.{1267}

Не ранее 20 сентября. Саратовская губ. В Еланской и Елшанской волостях на почве хлебной разверстки недовольство крестьян советской властью за неснабжение предметами первой необходимости и высокие цены на предметы, получаемые из кооперативов.{1268}

24 сентября. Саратовская губ. В Саратове восстание в военном городке.{1269}

16–30 сентября. Самарская губ. В губернии при ликвидации крестьянских выступлений на почве продразверстки с применением оружия убито 2 крестьян, 4 ранено.{1270}

15–30 сентября. Пензенская губ. В Атемарской и Архангельско-Голицынской волостях Чембарского у. противодействие крестьян в выполнении продразверстки; аресты зачинщиков.{1271}

15–30 сентября. Пензенская губ. В Саранском у. приговоры сельских сходов против политики власти «в духе правоэсеровского толка».{1272}

15 сентября — 1 октября. Саратовская губ. В с. Перекопное Новоузенского у. женское волнение в связи с проведением хлебной разверстки; требования женщин — «Не дадим хлеба на фронт, скорее война кончится»; разогнана комиссия по учету хлеба, избиты два коммуниста; ликвидировано конной милицией с применением огнестрельного оружия; арестовано 33 чел.{1273}

15 сентября — 1 октября. Симбирская губ. Крестьяне сел Ардатово, Сияги и Барышская Слобода отказались выполнять хлебную разверстку; конфликт улажен вмешательством вооруженной силы; арестован сельсовет с. Сияги.{1274}

17 сентября — 1 октября. Самарская губ. В с. Владимировка Самарское у женское волнение (около 300 чел.); при поддержке мужчин женщинами разогнан волисполком, уничтожены списки, приготовленные на разверстку хлеба.{1275}

16 сентября — 1 октября. Самарская губ. В с. Бобровка Самарского у. отказ крестьян выполнять продразверстку (около 1000 человек); ликвидировано без кровопролития.{1276}

24 сентября — 1 октября. Татреспублика. В селах Лебедино и Ново-Спасское Спасского у, деревнях Гоголиха и Уштино Ширдановской вол. Свияжского кантона женские волнения в связи с проведением принудительной продразверстки под лозунгом «Хлеба не дадим»; ликвидированы отрядом ВОХР с помощью применения оружия, 37 зачинщиков арестованы.{1277}

6–7 октября. Саратовская губ. В Романовском районе антоновца-ми убито 9 продработников и разбит продотряд № 3. ГАРФ. Ф. 393. Оп. 23. Д. 33. Л. 15.

10 октября. Саратовская губ. В дер. Ершовке, видимо, Балашовского у женское волнение на продовольственной почве; ликвидировано арестами зачинщиц.{1278}

8–11 октября. Казанская губ. (Татреспублика). В с. Билярск Билярской вол. Чистопольского у. выступление крестьян против продразверстки; подавлено отрядом ВОХР; арестовано 25 чел.{1279}

12 октября. Самарская губ. В с. Алексеевка Бузулукского у сопротивление милиции при попытке ликвидировать свободную торговлю скотом и хлебом.{1280}

13 октября. Самарская губ. В районе с. Перелюба Пугачевского у выступление казаков; ликвидировано отрядом комдезертира.{1281}

12–13 октября. Симбирская губ. В с. Кочушево Ардатовского у в ночь с 12 на 13 октября произведено покушение на жизнь члена РВСР Широкова (выстрелом из револьвера через окно).{1282}

1–15 октября. Самарская губ. На почве недовольства продразверсткой были случаи крестьянских выступлений и расхищения хлеба.{1283}

1–15 октября. Саратовская губ. В районе с. Александрова выступление крестьян против продразверстки; ликвидировано с помощью применения оружия.{1284}

1–15 октября. Пензенская губ. Отказ ряда волостей Чембарского и Керенского уездов от выполнения продразверстки (селения Чембарского у, граничащие с Тамбовской губ., прекращали разверстку в связи с приближением отрядов Антонова, агенты которого призывали крестьян прекратить разверстку и выступить против власти); аресты волостных и сельских исполкомов, так как выступали за саботаж продразверстки.{1285}

10–15 октября. Область Немцев Поволжья. В Александер-Фельдском районе около ст. Налыкла волнение в четырех хуторах в связи с проведением продразверстки; вызвано действиями райпродкомиссара; райпродкомиссар отстранен от должности.{1286}

1–16 октября. Самарская губ. В с. Натальино Натальинской вол. Самарского у. восстание крестьян на почве недовольства продразверсткой; разогнан продотряд.{1287}

1–16 октября. Самарская губ. На ст. Мыльная Самаро-Златоустовской ж. д. повстанцами предпринята безрезультатная попытка разграбить стоявший нагруженный хлебом поезд, разогнаны вооруженным отрядом без жертв.{1288}

16 октября. Самарская губ. В селах Бабенцево, Усаклы и Дураковка Талинской вол. Бузулукского у. волнение крестьян на почве запрещения лесничеством женщинам, чьи родственники — красноармейцы, собирать в лесу желуди. Крестьяне требовали у властей хлеба. Ликвидировано мирным путем в тот же день без жертв.{1289}

Не ранее 21 октября. Саратовская губ. У ст. Елань, в районе сел Терновое-Волково-Лиходеевка-Хващина и Морецкие Хутора активные действия вооруженных отрядов «зеленых».{1290}

19–20 октября. Саратовская губ. В с. Осинов Гай Новоузенского у женское волнение, зачинщиками которого выступили остатки разбитых сапожковцев; причина — вывоз из деревни гарнцевого хлеба; ликвидировано с помощью направленного в село кавэскадрона.{1291}

Вторая половина октября. Саратовская губ. В с. Квасниковка (в 4 верстах от ст. Анисовка) Покровского у. восстание на почве реализации урожая. Повстанцами вытеснен из села находящийся там продотряд в составе 48 человек пехоты, трех кавалеристов и трех милиционеров. Восстание подавлено 108-м батальоном ВОХР.

27 октября. Саратовская губ. На хут. Моисеево Вотовской вол. Камышинского у. волнение на продовольственной почве; участники — семьи красноармейцев. Подавлено отрядом губчека, зачинщики арестованы.{1292}

16–31 октября. Самарская губ. В с. Баклановка Бузулукского у. толпа крестьян, собравшаяся у райпродкома, потребовала выдать хлеб голодающим семьям. Была разогнана вооруженным отрядом, арестовавшим зачинщиков выступления.{1293}

16–31 октября. Самарская губ. В с. Красовка Мартовской вол. Пугачевского у. волнение крестьян в связи с попыткой власти взять на учет запасы картофеля. Ликвидировано без жертв прибывшим в село вооруженным отрядом.{1294}

22–31 октября. Пензенская губ. Отряд Антонова в составе 1600 чел., 4 пулемета с обозом прорвался в Чембарский у. и побывал в районе сел Марьевки, Ершово, Ольшанки и Грязнухи; в зоне действия отрядов Антонова крестьяне прекратили выполнять продовольственную разверстку (Волче-Вражская вол.); отношение пензенских крестьян к Антонову негативное, так как антоновцы забирали у них лошадей, оставляя взамен своих, замученных сильными передвижениями, а также реквизировали продовольствие и теплую одежду.{1295}

31 октября. Симбирская губ. В с. Окулы Сызранского у крестьяне (400 чел.) выступили против сдачи хлеба в счет продразверстки; с криком: «Не дадим хлеба!» двинулись к райпродштабу; выступление ликвидировано без жертв.

Советская деревня глазами.{1296}

Октябрь. Саратовская губ. Аткарский у. В связи с выкачкой продовольствия с целью ее приостановки произошли женские выступления в Хвощинской, Богородской (с. Березовка), Невежинской (с. Атаевка) волостях; подавлены без жертв. 28 октября в с. Атаевке разоружены крестьянами 6 продармейцев и избиты женщинами. Милиция арестовала весь Атаевский совет и активистов выступления.{1297}

15 октября — 1 ноября. Симбирская и Пензенская губ. На границе Пензенской и Симбирской губерний действует отряд Ухачева общей численностью до 1500 чел., занимающийся грабежами.{1298}

2–3 ноября. Саратовская губ. В с. Воскресенское Вольского у. выступление на почве слуха о том, «что продотряд будет отбирать хлеб дочиста, не оставляя крестьянам и своей нормы». Крестьяне не допустили представителей власти до проверки имеющихся у них излишков хлеба; сопротивление сломлено продотрядом и милицией с помощью применения оружия, 2 крестьян убито.{1299}

Не позднее 8 ноября. Саратовская губ. В Хвалынском у на почве реквизиции хлеба происходят волнения крестьян, которые быстро ликвидируются, и продразверстка производится в исполнение.{1300}

13 ноября. Пензенская губ. Отряд антоновцев перешел из Балашовского у. на территорию Чембарского у.{1301}

15 октября — 15 ноября. Симбирская губ. В Горенской вол. Корсунского у. толпа крестьян (200 чел.) оказала сопротивление продотряду во время сбора продразверстки; волнение ликвидировано с применением оружия (дан залп поверх толпы).{1302}

15 октября — 15 ноября. Симбирская губ. В с. Никулино Сызранского у. за сокрытие хлеба (был зарыт в ямах) арестованы 24 чел.{1303}

1–15 ноября. Татреспублика. Свияжским политбюро арестован и предан суду священник с. Кургузы Свияжского у Гаврилов за агитацию среди крестьян против продразверстки.{1304}

Не позднее 1–16 ноября. Самарская губ. В Болыпе-Глушицкой, Духовницкой, Солянской и др. волостях Пугачевского у, в селах Таволожке, Малой Тарасовке, Богородском и в Добринской вол. Бугурусланского у. и ряде волостей Балаковского, Бузулукского уездов волнения крестьян на почве недовольства продразверсткой. Волнения происходят в форме массовых митингов у райпродкомов, где крестьянами выдвигаются требования прекращения разверстки и снабжения голодающего населения хлебом. Волнения ликвидируются прибывшими агитаторами, а в ряде случаев — вооруженными отрядами ВОХР и губчека, как правило, без жертв, путем арестов их инициаторов.{1305}

15–30 ноября. Пензенская губ. По данным губчека, в Пятинской вол. Саранского у. идет «систематическое накаливание крестьянских масс с целью вызвать восстание».{1306}

15–30 ноября. Татреспублика. В селениях Старо-Письмянка, Ново-Письмянка, Альметьево, Куакбаши, Кичуй, Андреевка, Чекан, Ростовка Бугульминского кантона крестьяне отказались ссыпать хлеб в счет разверстки.{1307}

15–30 ноября. Татреспублика. На границе Тетюшского кантона с Цивильским Чувобласти действуют повстанцы под левоэсеровским лозунгом.{1308}

15–30 ноября. Татреспублика. В Мамадышском кантоне волнения крестьян на почве сбора семян; зачинщики арестованы.{1309}

16 ноября — 1 декабря. Самарская губ. По данным губчека в указанный период в губернии «на почве трудного экономического состояния крестьянства в связи с продразверсткой, ввиду постигшего неурожая и неправильных разложений разверсток, грубых обращений продработников и милиции при выполнении разверсток» произошло около 15 волнений — большинство из них в Пугачевском и часть в Бугурусланском уездах, которые ликвидированы мирным путем без жертв.{1310}

16 ноября — 1 декабря. Область Немцев Поволжья. В с. Раскаты Марксштадского у. произведено вооруженное нападение на двух коммунистов-продовольственников, во время которого один из них был убит.{1311}

16 ноября — 1 декабря. Область Немцев Поволжья. В связи с выполнением продразверстки в отдельных селах Ровненского и Голо-Карамышского уездов были частичные и неорганизованные волнения, предпринимались попытки к восстанию. Все они ликвидированы уездными политбюро.{1312}

1–15 декабря. Татреспублика. Крестьянка с. Алексеевское Лаишевского кантона Аблинова, провозгласив себя угодницей Бога, в своих проповедях, пользующихся большим успехом у односельчан и крестьян окрестных селений, заявляла, что «сам Иисус не доволен советской властью и уже просит своего отца, чтобы тот водворил на земле соответствующий порядок». Там же, на почве недовольства действиями местной власти, готовилось восстание. Его инициаторы распространяли соответствующие прокламации. Зачинщики арестованы уполномоченным ПБ.{1313}

1–15 декабря. Татреспублика. В с. Елантово Старо-Шашлинской вол. Чистопольского кантона обнаружена прокламация с призывом к восстанию, назначенному на 15 декабря. По подозрению арестованы 9 человек — участников «вилочного восстания».{1314}

1–15 декабря. Татреспублика. На границе Мензелинского, Чистопольского, Бугульминского кантонов в районе дер. Альметьевой, в селениях Шуган, Кирсаново, Сухояш и Нагибак, а также на границе Белебеевского уезда Уфимской губернии в дер. Салихвой губчека раскрыт заговор, направленный на подготовку крестьянского восстания, аналогичного «вилочному восстанию».{1315}

1–15 декабря. Татреспублика. В Мензелинском у. действует отряд повстанцев под командованием Медведева — участника и одного из организаторов февральского «вилочного восстания».{1316}

19–20 декабря. Татреспублика. В с. Шонгутах Тетюшского кантона волнение крестьян на почве ссыпки семян в общественный амбар, которая рассматривалась ими как способ вывоза из села хлеба; избит уполномоченный райпродкома; ликвидировано отрядом ВНУС с применением оружия.{1317}

29 декабря. Татреспублика. В с. Матаки Спасского кантона волнения крестьян в связи с попыткой заставить их ссыпать семена в общественный амбар; избит предволсовета.{1318}

Декабрь. Пензенская губ. В.Н. Борнуковской вол. Городищенского у. производятся поджоги гумен и других построек семей коммунистов, стоящих у власти.{1319}

15 декабря 1920 г. — 1 января 1921 г. Саратовская губ. В с. Питерка Новоузенского у. крестьяне на почве подводной повинности отказались вывозить ссыпной хлеб на ж. д. станцию. Арестованы 3 женщины.{1320}

15 декабря 1920 г. — 1 января 1921 г. Саратовская губ. В селениях Грязнуха и Голомойка Камышинского у. выступление женщин с требованием к властям хлеба для их голодающих семейств. Ликвидировано взятием заложников.{1321}

Декабрь 1920 г. Самарская губ. Пугачевский у. В селениях Мосты, Тяглое Озеро и Михайло-Овсянка произошли женские волнения на почве недовольства конфискацией имущества за невыполнение разверстки, а также в связи с попыткой власти вывезти в счет продразверстки семена.{1322}

1921 год

Не позднее 1 января. К 1 января в Заволжье, в Камышинском, Дергачевском, Головокарамышинском, Новоузенском уездах действуют отряды повстанцев численностью 3100 чел. Среди них повстанческие отряды под командованием Сарафанкина, Аистова, Пятакова и др.{1323}

3 января. Саратовская губ. В с. Краишевка и Матишево Аткарского у. отрядом Вакулина расстреляны милиционеры, разграблено управление милиции.{1324}

Ранее 12 января. Симбирская губ. В селах Мордовский и Русский Тимрязан произошло крестьянское выступление под лозунгом: «Бей коммунистов, долой Советы».{1325}

12–13 января. Саратовская губ. В Камышинском у. в районе селения Лопуховка действует повстанческий отряд Бурлука (100 штыков, 150 сабель).{1326}

18 января — 2 февраля. Чувашская автономная Область. Татреспублика. «Чебоксарское восстание». Восстание произошло на почве недовольства крестьян принудительной ссыпкой семян в общественные амбары. Лозунги восстания: «Долой коммунистов», «Вооружение», «Автономия волости», «Установление власти старшин». В селениях организовались крестьянские штабы. Повстанцы убивали уполномоченных по проведению семкампании и коммунистов (убиты около 30 коммунистов), ликвидировали советы и избирали старшин. В движении принимали участие сельские священники. Крестьяне громили общественные амбары и делили хранившиеся там семена.

Число повстанцев доходило до 5500 чел. В Чебоксарском, Цивильском, Ядринском уездах восстание охватило волости: Никольскую, Яниковскую, Акулевскую (Акулинскую), Покровскую, Шаркистринскую, Качемуровскую, Янциковскую, Ново-Шутнеровскую, Больше-Андреевскую, Тоганашевскую, Чебоксарскую, Альвин-Касинскую, Посадско-Сотниковскую, Помьяловскую, Убеевскую, Воскресенскую, Помарскую, Тогашевскую, Шибильгинскую, Сотниковскую, Акозинскую, Чебоксарскую, Тогашевскую, Воскресенскую, Цивильскую, Шибилыневскую, Хармалинскую, Норусовскую, Кармалинскую, Тобурдановскую, Тебярдинскую, Янкершинскую, Янгильдинскую, Новомамеевскую, Муратовскую, Батыревскую, Кошелеевскую, Касинскую, Осакасинскую волости, Мариинский Посад. Эпицентры крестьянского движения находились в селениях: Акулевраси, Норусово, Бугусево, Убей, Большая Шатма, Шатма, Абашево, Яниково, Янциково, Шарокистры, Панклеи (Паклей), Кужмары, Шайталово, Кармалы, Чувашские Сормы (Чуваш Сорма), Верхута, Нижний Панклеи, Янгильдино, Новомамен, Янгельдино, Пшаки, Акрамово, Шуматово, Тараево, Торхины, Сирикорей и др. В Свияжском и Буинском кантонах Татреспублики восстание охватило волости: Больше-Балтаевскую, Ульяновскую, Тавзановскую, Яльчиковскую, Карлангалинскую, Шимкусовскую, Бурдановскую.

Движение, начавшееся в ночь с 18 на 19 января, в основном было подавлено 27 января. В подавлении восстания участвовали особые отряды ЧК, ВНУС, Запасной армии: около 1000 штыков, порядка 100 сабель, 18 пулеметов. Потери карателей составили около 150 чел. убитыми и ранеными. Точных данных потерь повстанцев не установлено.{1327}

19 января. Саратовская губ. Крестьяне сел Новое и Старшая Банхевка (близ Палассовки) поддержали повстанческий отряд Вакулина. Им роздано Вакулиным оружие и часть разграбленного продовольствия.

Не позднее 19 января. Саратовская губ. В Голо-Карамышском у. волнение крестьян в связи с появлением вооруженного отряда повстанцев.{1328}

20 января. Саратовская губ. 20 января повстанческий отряд Вакулина (1500 чел.) перешел Волгу севернее Камышина и двинулся в направлении железной дороги Урбах-Астрахань.{1329}

25 января. Самарская губ. В селениях Ивановка, Журавлиха, Таволжка Пугачевского у. восстание. В с. Ивановка организован повстанческий штаб из 3 человек и конотряд — 51 чел. В Журавлихе убиты 5 коммунистов и 1 милиционер, в Таволжке — 2 коммуниста.{1330}

Не позднее 28 января. Симбирская губ. В с. Шувашово Сенгилеевского у задержаны 6 участников «банды Ухачева».{1331}

15 января — 1 февраля. Саратовская губ. В селах Куриловка, Дмитриевка, Таловка Новоузенского у. волнение на почве голода и недовольства злоупотреблениями местных совработников и коммунистов. Крестьянами убит один совработник, замешанный в краже пособия для голодающих. Зачинщики арестованы. Движение прекратилось после оказания помощи укомпомголодом наиболее голодающим семьям (по 3 фунта хлеба).{1332}

Не позднее 1 февраля. К 1 февраля в Заволжье, в Пугачевском, Дергачевском, Камышинском, Краснокутском уездах, в районе Ханской ставки действуют отряды повстанцев под командованием Попова (2500 чел.), Сарафанкина (250 чел.), Аистова (180), Пятакова (700) и других, общей численностью 5620 штыков и сабель.{1333}

Ранее 2 февраля. Татреспублика. В Чистопольском кантоне 6 вооруженных бандитов произвели налет на д. Черемушку, совершили убийства и грабежи и скрылись в прилегающем к деревне лесу.{1334}

Не позднее 2 февраля. Симбирская губ. На почве голода возникло волнение в селах Тагай, Козловка, Подлесное (46 в. зап. Симбирска). Население обращалось в волсовет и райоперштаб с требованием «об удовлетворении хлебом». Прекращено путем агитации.{1335}

Не позднее 3 февраля. Симбирская губ. В с. Хвостиха Сенгилеевского у. женское волнение в связи с проведением семенной кампании. Женщины угрожали разбить амбары и разобрать хлеб, препятствовали выгонку из села подвод.{1336}

Ранее 5 февраля. Саратовская губ. В Камышинском у. в районе селений, лежащих вблизи с. Паревка, действует «крупная бандитская организация», агитирующая лозунгом: «Да здравствует Учредительное собрание».{1337}

1–3 февраля. Саратовская губ. Антоновцы под лозунгами «Да здравствует власть народа», «Да здравствует трудовое крестьянство», «Смерть коммунистам», численностью 8000–12000 чел. провели рейд по северной части Балашовского у, заняли 38 населенных пунктов. Активной поддержки крестьян антоновцы не получили.{1338}

15 февраля. Саратовская губ. Волнения демобилизованных в Еланском районе Аткарского у.{1339}

17 февраля. Саратовская губ. В бою 17 февраля убит Вакулин. Его сменил один из его помощников — Попов.{1340}

Ранее 18 февраля. Самарская губ. В.Н. Якушинской вол. волнение крестьян на почве недовольства сбором излишков продовольствия.{1341}

26 февраля. Самарская губ. В Пугачевском у, в районе с. Малая Таволжка, разбита «банда». Селения Каповка и Любимовка объявлены на военном положении. В районе с. Рахмановка действуют группы повстанцев. Повсеместно отмечаются факты истребления повстанцами советских работников и коммунистов.{1342}

28 февраля. Самарская губ. В северной части Бузулукского у. в Сорочинском районе, по линии ж/д Бузулук-Оренбург (72–87 верст сев. Пугачевска), в связи с осуществляющейся вывозкой хлеба волнение крестьян (активистов около 39 чел). В движении участвует население Андросовской и Марьевской волостей.{1343}

25 февраля — 2 марта. Саратовская губ. В Хвалынском у на почве голода некоторые села предпринимали попытки к восстанию, которые ликвидировались выдачей 14-фунтового пайка. В частности, была попытка к восстанию в Посельской вол. В Аткарском у. происходили собрания крестьян с требованием к власти об оказании продовольственной помощи. В Еланском районе демобилизованные крестьяне требовали отчета волсовета и совучреждений о проделанной ими работе в области продовольственного снабжения населения.{1344}

Не позднее 1 марта. В Заволжье, в Хвалынском, Пугачевском, Дергачевском, Головокарамышинском, Краснокутском, Камышинском уездах действуют отряды повстанцев под командованием Попова (6000 чел.), Сарафанкина и Аистова (600 чел.), Пятакова и Муравьева (2000 чел.) и других, общей численностью 10200–10300 повстанцев.{1345}

1 марта. Самарская губ. В Пугачевском у, в районе сел Пузаниха, Таволжанка и Повины сформирован повстанческий отряд в 300 штыков и 180 сабель, намеревающийся занять Пугачевск.{1346}

3 марта. Симбирская губ. В с. Чириково Сенгилеевского у. «обостренное настроение» на почве вывозки хлеба из сельских волостных амбаров.{1347}

1–4 марта. Самарская губ. В Бузулукском у крестьяне с. Павловки и других селений оказали сопротивление власти на ст. Богатое при попытке вывезти с элеватора заготовленное зерно. Волнение ликвидировано отрядом матросов.{1348}

4 марта. Самарская губ. В районе с. Безенчук волнение крестьян.{1349}

Не позднее 5 марта. Чувашская автономная область. В Чебоксарском у. убито 8 коммунистов. В Цивильском у. на сходе в с. Яниково Шоркистринской вол. убит милиционер.{1350}

7 марта. Саратовская губ. В Балашовском у. 1 рота 2-й бригады ВНУС (247 чел) с пулеметом целиком сдалась в плен повстанцам.{1351}

7–8 марта. Самарская губ. В Бузулукском у, в Ефимовской, Андреевской и других волостях крестьяне препятствуют вывозу хлеба со ссыпных пунктов. Волнения ведутся организованно, в них участвуют эсеры. На территории уезда объявлено военное положение.{1352}

Не позднее 8 марта. Самарская губ. В Пугачевском у. численность повстанцев достигает 5000 чел. пехоты и сабель, включая уральских и донских казаков. Повстанцами расстреляно 27 коммунистов.{1353}

Не позднее 8 марта. Самарская губ. Большая часть Самарской губ. охвачена повстанческим движением, благодаря которому фактически сорвана посевная кампания. В Самарском у, в районе Обшаровки, повстанцы разоружили два карательных отряда. В Пугачевском у. отряды повстанцев заняли деревни Канаевку, Масловку, Николаевку и др.{1354}

Не ранее 9 марта. Саратовская губ. В районе Золотовки и с. Лаптях волнение на почве выполнения продразверстки. Растащен заготовленный семенной хлеб. В с. Беловатке крестьянами убит председатель ревкома и разобран заготовленный хлеб. В Балашовском у. отряд Антонова (4000 чел. при 4 орудиях), двигающийся в направлении Сердобского у, занял с. Шепелевку.{1355}

11 марта. Пензенская губ. Отряд Антонова (3000 шт.) занял г. Чембар, повстанцы вошли в Пензенский у.{1356}

11 марта. Пензенская губ. В Барановской вол., на станции Ключики, крестьяне численностью 3 тысяч чел. окружили зернобанк с целью расхищения хлеба. По толпе дан залп, крестьяне отошли. Отряды Антонова ведут наступление в направлении на Пензу, Чембар, Белинскую и Студенец.{1357}

Не позднее 11 марта. Самарская губ. Пугачевский у. волнения в селениях Корнеевка и Николаевка.{1358}

7–12 марта. Саратовская губ. Волнение крестьян Барановской вол. Хвалынского у. Наступление повстанцев на ст. Ключики задержано продотрядом.{1359}

7–12 марта. Саратовская губ. В Сердобском у. антоновские отряды заняли Куцкановскую, Урусовскую, Сокольскую волости и селение Дурасовку, держат направление на Аткарский у. 9 марта антоновцы (5000 всадников, 4 орудия) обстреляли западную часть Сердобска, станцию и железнодорожный мост. 12 марта под личным командованием Антонова повстанцы безрезультатно штурмовали Сердобск. После неудачного штурма они направились в Чембар Пензенской губ.{1360}

12 марта. Саратовская губ. В с. Карбулак Саратовского у. волнение крестьян на почве недовольства произволом со стороны местной власти. Четырехтысячный митинг под белыми и черными флагами: на черном знамени начертана фамилия «честного человека, погибшего от костлявой руки убийцы коммуниста».{1361}

12 марта. Саратовская губ. Крестьяне Черебаевской, Красноярской и Ново-Осинской волостей Покровского у. разобрали хлеб с Черебаевского ссыпного пункта.{1362}

Не позднее 13 марта. Саратовская губ. В Балашовском у. антоновцы (80 чел.) заняли с. Сидоровку На границе Камышинского у, около с. Осиновки действует конный отряд повстанцев численностью 100 чел., который при участии местного населения громит продовольственные склады. В Дергачевском у отряды Сарафанкина и Яковлева разгромили коммуну «Серп и молот» и Селянский райпродком.{1363}

Не позднее 14 марта. Пензенская губ. В Керенском у был случай волнения на почве перераспределения имеющихся запасов хлеба для удовлетворения голодающих уездов. Некоторые волости в Саранском, Городищенском, Инсарском уездах отказались организовывать посевные комитеты. В Чембарском у. по инициативе предволисполкома крестьяне отказались выполнять госповинности.{1364}

17 марта. Саратовская губ. Отряд Попова занял уездный центр г. Хвалынск.{1365}

17 марта. Царицынская губ. В сельской местности происходят женские выступления на почве голода.{1366}

17 марта. Астраханская губ. В пределы губернии вошел повстанческий отряд Маслакова (при двух орудиях), оперировавший в Ставропольской губ. и Донобласти.{1367}

15–18 марта. Саратовская губ. В Аткарском у. волнения под лозунгами «Дайте хлеба и долой подводную повинность»: в волостях Даниловской, Б. Копенской (в с. Невежкино), Софьинской, Ш. Уступской, Таловской и Колокольцовской, в деревнях Славновке, Радушинке, М. Уступской вол., Кляновых Вершинах Таловской вол. и с. Упоровке разграблены хлебные общественные амбары, происходят голодные бунты; в 11 волостях Баландинского района крестьяне приступают к самовольному разбору хлеба из общественных амбаров; в волостях Ковыловской, Аткарской, Сосновской, Переездинской, Софьинской, Хвощинской отказываются от наряда по подвозке дров. В селах М. Князевка и Монастырское крестьяне находятся в тревожном состоянии и готовы к аналогичному выступлению. Волнения ликвидируются арестами зачинщиков и взятием заложников. В Славновке Широкоуступской вол. выступление крестьян подавлено с помощью применения оружия.{1368}

Не позднее 17–18марта. Саратовская губ. В с. Малой Мелике Балашовского у. волнение крестьян на почве голода.{1369}

11–19 марта. Царицынская губ. В районе ст. Липки, 120 в. юз. Камышина, действует кавотряд повстанцев под командованием Колесова (150 чел.), грабящий совхозяйства, отбирающий лошадей и производящий мобилизацию крестьян от 18 до 40 лет. 19 марта Колесов переправился на левый берег Волги для соединения с отрядами Носаева и Эркина. В районе ст. Кайсацкая и оз. Эльтон, уклоняясь от боя с советскими частями, повстанческие отряды производят налеты на совхозы и хутора.{1370}

Не позднее 19 марта. Саратовская губ. Губерния охвачена повстанческим движением. Крестьянские волнения происходят в Сердобском, Балашовском, Камышинском, Вольском, Дергачевском, Новоузенском, Хвалынском уездах.{1371}

19 марта. Саратовская губ. В Саратовском у крестьяне предъявили требование о выдаче собранного хлеба, в случае отказа грозят взять силой, такие же требования предъявили крестьяне еще двух уездов.{1372}

20 марта. Пензенская губ. В Нижне-Ломовском уезде в одной из волостей крестьяне воспрепятствовали отправке хлеба с госсыппункта. Сопротивление сломлено после ареста восьми подстрекателей.{1373}

Не позднее 20 марта. Саратовская губ. В Камышинском у. действует повстанческий отряд Новикова (3000 пеш. и кон.){1374}

Не позднее 21 марта. Царицынская губ. В 70–90 в. юго-зап. Камышина действует повстанческий отряд Колесова.{1375}

23 марта. Саратовская губ. В Балашовском у. наблюдается «брожение» среди крестьян.{1376}

23 марта. Саратовская губ. В с. Старое Чижково (40 в. юго-вост. Кузнецка) на почве агитации агентов Попова волнение крестьян.{1377}

Не позднее 23 марта. Астраханская губ. Отряд Маслакова, оперировавший в районе станицы Великокняжеская, прорвался через ж/д и в составе 2000 сабель двинулся в калмыцкие степи. 23 марта он разбит советскими частями в районе с. Рогули и, понеся большие потери, двинулся на восток в направлении калмыцких аулов.{1378}

Не позднее 24 марта. Саратовская губ. Попытки восстаний в районе Красного. В селениях Питерка и Морша крестьянами разграблены склады хлеба и семян.{1379}

24 марта. Татреспублика. В Мензелинском кантоне крестьяне вынесли приговор об отказе от выполнения семенной кампании.{1380}

23–26 марта. Саратовская губ. В Вольском районе действует отряд Попова (5000 штыков, 800 сабель), занявший селения Барнуковка, Царевщина, Новая Лопуховка, Садовка Гусиная Лапа, Липовка, Арбузовка. В Барнуковке разграблены зерновые амбары. Отряд Попова идет под лозунгами: «Долой коммунистов — да здравствует советская власть без жидов, спасай Россию».{1381}

Не позднее 26 марта. На территории ЗАВО действуют следующие наиболее активные повстанческие отряды: 1) Попова — Вольский район, 6000 штыков, 600 сабель, 20 пулеметов; 2) Сарафанкина и Аистова — Дергачевский район, 600 штыков; 3) Колесова — Царицынский район, около 100 чел.; 4) Носаева — Астраханский район, около 100 чел.; 5) Реввоенсовета пяти (Пятаков и Муравьев) — Голокарамышский район, до 3000 шт.; 6) местный отряд — Краснокутский район, около 1000 чел.; 7) местный отряд — Камышинский район, до 2000 чел. Итого 13 400 чел.{1382}

27 марта. Саратовская губ. В Дергачевском районе разбиты действовавшие там повстанческие отряды Аистова и Сарафанкина.{1383}

Не позднее 15 марта — 28 марта. Самарская губ. В Ставропольском, Бузулукском, Бугурусланском и других уездах волнения крестьян на почве голода, сопровождающиеся разгромами продбаз, ссыпных пунктов: в Сорочинском районе Бузулукского у. крестьяне селений Вознесенка, Яшкино, Грачевка, Петропавловка приняли меры к охране хлебных амбаров и оказали сопротивление продотрядам и местной власти при попытке вывоза из селений хлеба. Противодействие сломлено с помощью использования вооруженной силы. Крупные столкновения произошли в с. Кижзельки Вознесенской вол. и в Ефимовской вол. В с. Кижзельки было убито и ранено несколько крестьян.{1384}

29 марта. Саратовская губ. В Немецкой колонии Старые Ямы появился отряд повстанцев, который произвел мобилизацию граждан Новоузенска. В Дергачевском районе действует отряд Сафонова (около 400 чел.).{1385}

29 марта. Астраханская губ. В Узинском у. повстанцы проводят мобилизацию населения от 17 до 45 лет.{1386}

Не позднее 30 марта. Саратовская губ. В Сердобском у. в селах, где ссыпан семенной хлеб, крестьяне препятствовали вывозу его в другие села. В Хвалынском у. толпа крестьян (от 500 до 1000 чел.), собравшись у райисполкома, требовала обеспечить их минимумом хлеба. В Балашовском у крестьяне д. Нине Хазатинской вол. оказали сопротивление вывозу из селения ссыпанного в счет разверстки хлеба.{1387}

30 марта. Саратовская губ. В Саратовском районе на правом берегу Волги, в районе селений Чардык и Красный Каленок активно действует повстанческий отряд.{1388}

Не позднее 31 марта. Самарская губ. В Селянском районе Пугачевского у действуют отряды Сарафанкина и Сафонкина. По линии Уральской ж/д. повстанцами убито 80 коммунистов.{1389}

Не позднее 31 марта. Саратовская губ. В Аткарском у наблюдается скрытое возмущение крестьян из-за отсутствия семян. Существует угроза вторжения повстанцев из Камышинского у и восстания местного населения. В Камышинской вол. Камышинского у. крестьяне вместо разрешенных 5 ф. хлеба на едока самовольно захватили хлеб и распределили его по 11 ф. на едока, пытались захватить зернобанк, но были разогнаны с помощью вооруженной силы. Такие же явления назревают в Кизиревской вол. В Вольском у. разграбленный хлеб возвращается крестьянами обратно. В Покровском у. повстанческие отряды разбились на несколько частей, но действуют под общим руководством, разрушают совхозы и ссыпные пункты. В Балашовском у. повстанцы численностью 400 чел. конных разграбили коммуну «Братство и любовь».{1390}

Не позднее 1 апреля. Астраханская губ. Красному Куту угрожает опасность со стороны повстанческих отрядов. В Узинском у. повстанцами проводится мобилизация населения от 17 до 45 лет.{1391}

Не позднее 1 апреля. К 1 апреля в Заволжье, в Дергачевском, Ленинском, Оренбургском, Эльтонском районах и в районе Ханской Ставки действуют отряды повстанцев под командованием Пятакова (2100 чел.), Муравьева (300 чел.), Сарафанкина (600 чел.), Аистова (170 чел.), Охранюка (200 чел.), Шувалова (250 чел.), Колоба (250 чел.), Конорезова (130 чел.) и др., общей численностью 4020 штыков и сабель.{1392}

Ранее 2 апреля. Саратовская губ. В северной части Балашовского у. действует отряд повстанцев в 600–800 человек под названием Саратовского Партизанского Пограничного полка, в котором находятся и коммунисты.{1393}

Не позднее 3 апреля. Самарская губ. Распространяются слухи о восстании в соседних губерниях, о продналоге как о ловушке крестьян. В с. Чернореченском Самарского у. восстание крестьян на почве недовольства политикой власти под рук. «кулака» Зубарева, 20 чел. убито при подавлении, Зубарев арестован.{1394}

Не позднее 3 апреля. Самарская губ. В Балаковском у. в некоторых волостях были попытки к разграблению госсыппунктов.{1395}

Не позднее 5 апреля. Саратовская губ. В Камышинском у. ликвидировано крестьянское выступление в с. Верхне-Добринское.{1396}

Не позднее 5 апреля. Саратовская губ. В Дергачевском у. Каталинской вол. волнение на почве голода. Толпа крестьян собралась у исполкома с требованием хлеба, угрожая, в случае неудовлетворения взять его у совхозов.{1397}

Не позднее 5 апреля. Саратовская губ. В Балашовском уезде оперируют повстанческие отряды, уничтожающие совхозы и артели.{1398}

Не позднее 5 апреля. Саратовская губ. В Вольском у, в селениях Глоговка и Госьевка волнение на почве изъятия у крестьян разграбленного ими хлеба.{1399}

6 апреля. Царицынская губ. В уездах, за исключением Царицынского, повстанцы отбирают у крестьян семенной хлеб. В Николаевском и Ленинском уездах действует отряд численностью 100 человек, наступающий на хут. Ширяев. В ходе боя с советским отрядом он потерял 14 чел. убитыми, несколько — ранеными.{1400}

Не позднее 7 апреля. Татреспублика. В Бугульминском, Мензелинском и Буинском кантонах на продовольственной почве недовольство крестьян, проявляемое в форме требования хлеба у канткомов. Требования предъявляются группами, состоящими исключительно из женщин.{1401}

Не позднее 7 апреля — 11 апреля. Самарская губ. В некоторых волостях крестьяне растаскивают хлеб из общественных амбаров. В Пугачевском у на почве голода попытки самовольного захвата хлеба крестьянами, не имеющими семян. В Бузулукском у. на выборах в советы прошли зажиточные крестьяне («кулачество»), агитирующие против продналога.{1402}

11 апреля. Симбирская губ. В некоторых уездах среди крестьян недовольство переразверсткой, которое ликвидируется арестами зачинщиков. В Покровской вол. Симбирского у. раскрыта «Подпольная организация Учредительного собрания», состоявшая из крестьян и духовенства, ставившая целью поднятие крестьянских восстаний против власти коммунистов.{1403}

11 апреля. Саратовская губ. В Дергачевском районе бронепоезд обстрелял снарядами с. Степановку, где сосредоточились силы повстанцев.{1404}

11 апреля. Астраханская губ. Борьба с повстанческим движением затруднена отсутствием кавчастей.{1405}

12 апреля. Саратовская губ. В Камышинском у. возобновляется движение повстанцев. На территории Немцев Поволжья они потерпели крупное поражение у селений Усть-Залиха и Голый Карамыш. В Покровском у активные действия повстанческих отрядов в районе с. Ровное. Движение распространяется на правый берег Волги. В Балашовском у. в поселке Самовольное создан штаб для координации действующих в уезде отрядов повстанцев, среди которых отряд Колесникова численностью до 3000 чел.{1406}

12 апреля. Самарская губ. Восстание в Черемшанской крепости (80 в. з. Бугульмы) с целью захвата ссыппункта.{1407}

12–13 апреля. Саратовская губ. В Медведицком районе идут бои с отрядами повстанцев.{1408}

13 апреля. Татреспублика. В с. Алексеевское (30 в. юго.-з. Чистополя) на почве голода волнение крестьян (около 2000 чел.). Власти выдвинуто требование выдачи хлеба голодающим. Ликвидировано отрядом ВНУС путем ареста зачинщиков.{1409}

Не позднее 14 апреля. Самарская губ. В Пугачевском и Балаковском уездах повстанческие отряды грабят совхозы, вылавливают коммунистов и совработников, проводят мобилизацию крестьян.{1410}

14 апреля. Пензенская губ. В ряде уездов настроение крестьян под влиянием голода антисоветское. В Городищенском у. из-за полного отсутствия хлеба назревают голодные бунты.{1411}

14 апреля. Царицынская губ. В Ленинском у. действует повстанческий отряд Каталова, в который добровольно вступают местные крестьяне.{1412}

Не позднее 16 апреля. Татреспублика. В Спасском кантоне население Левашовской, Ромадановской, Алексеевской волостей пыталось самочинно разобрать семенной фонд. Конфликт улажен без применения репрессий. На почве недовольства своим положением крестьянами в дер. Отрады Рунчинской вол. Бугульминского кантона убит председатель совета.{1413}

18 апреля. Симбирская губ. В уездах имеют место факты расхищения крестьянами зерна со ссыппунктов.{1414}

14 марта — 18 апреля. Трудовая Коммуна Немцев Поволжья, Саратовская губ. 14 марта на почве голода, недовольства продразверсткой и семенной кампанией началось крестьянское восстание в Ровенском, Марксштадском уездах — в районах Камышинского Плеса, желдороги Красный Кут — Астрахань, Новоузенска, Малоузенска, Красного Кута, Марксштадта. Оно охватило окружающие Ровное русские села (Золотое, Шоробаево, Иловатку, Какурнаевку, Красный Яр, Хомутовку), затем перекинулось в Марксштадский у. (селения Шанкушновка, Александровское, Воробьево, Звонарев Куст, Пятаково, Тоекомуровка). К движению присоединилось несколько немецких сел по левому берегу Волги (колонии Мариенталь, с. К. Отроговка, немецкие колонии в районе ст. Урбах), а также села Камышинского уезда (Дворянское и др.). Эпицентр движения — район Ровное-Золотое (100 в. южнее Саратова). Повстанцами в с. Ровное организован штаб «Революционных войск голодающих и угнетенных крестьян» с комвойсками Анно, начштаба Чернышевым. Штаб держал непосредственную связь с восставшими районами, снабжал их огнеприпасами и оружием, брошенными отрядом Вакулина во время его операций в этих районах. Повстанцы растаскивали семенное зерно с госсыппунктов: в г. Малоузенске восставшие вывезли хлеб со станции. Все советы указанных районов были разогнаны, вместо них в каждой деревне организована ревпятерка, военсекция и комендатуры сел, которые имеющимися силами вели разведку и держали связь с восставшими деревнями, проводили мобилизацию граждан от 18 до 50 лет. В трех уездах в районе Баронска происходили женские выступления на почве голода и в связи с отправкой со ссыппунктов маршрутных поездов с хлебом. В некоторых селах Голокормильского у, а также в селениях Розенфельд, Александров Гай, Н. Тарлык, Вейценфельде в ходе женских волнений разграблены райпродкомские склады. В с. Благодатное крестьяне выступили с требованиями хлеба, мануфактуры, открытия маслобоек, отказа от вывоза из селений ссыпанного семенного зерна и т. д. В Неймариентальском поселке произошло восстание крестьян на почве недовольства насильственными действиями в ходе сбора продразверстки райпродкомиссара, а также закрытия в поселке школы, где преподавался немецкий язык. Аналогичное выступление с участием дезертиров (около 100 штыков) имело место в с. Выселковке. В Покровском у повстанцы заняли Красный Кут и повели наступление на жел. дор. станцию, но оно было отбито советскими частями. Восставшие крестьяне пытались послать делегацию к саратовским рабочим для поддержки их движения. Активно развивалось повстанческое движение в Краснокутском районе: в д. Савинке отряд повстанцев (100 шт.,150 сабель) расстрелял 38 коммунистов и совработников, среди которых были женщины; в д. Дьяковке (15 в. с/з. Лепехинская) действовал штаб повстанцев, выпустивший приказ о мобилизации граждан от 17 до 35 лет. Западнее Камышина действовали повстанцы численностью 140 чел., состоящие из остатков отряда Вакулина и присоединившихся к ним немцев. В Александровской вол. Камышинского у. произошло волнение на продовольственной почве. Отряд губчека (100 штыков) взял в заложники 135 крестьян. Ликвидировано восстание с использованием военной силы.{1415}

18 апреля. Саратовская губ. В с. Телятниково Сухо-Терешинской вол. Хвалынского у. крестьянское волнение, вызванное изъятием у них спрятанного хлеба. Ликвидировано с помощью применения оружия.{1416}

Не позднее 20 апреля. Самарская губ. В с. Августовка, близ Большой Глушицы, восстал кавдивизион под ком. Охранюка (120 кав. при 8 пулеметах).{1417}

Не позднее 22 апреля. Саратовская губ. В Дергачевском у в районе Мальцева разбит повстанческий отряд Лапина (100 сабель), изрублено 80 повстанцев. В районе ст. Кометовки повстанцы обезоруживают части ВНУС, ж/д милицию, расстреливают железнодорожников, грабят грузы.{1418}

22 апреля. Самарская губ. В Пугачевском у. действуют отряды Сарафанкина и Сафонова, которые совершают налеты на села и деревни, расстреливают коммунистов и уводят с собой крестьянских девиц.{1419}

22 апреля. Татреспублика. В районе ст. Оброчная-Уживка крестьянами поврежден ж. д. путь.{1420}

22 апреля. Пензенская губ. В Чембарском у население двух сел самовольно разобрало семена из общественных амбаров. В уезде действует повстанческий отряд Селянского, который громит сельсоветы и винные заводы, нарушает телефоно-телеграфную связь. Отдельные группы повстанцев передвигаются под видом нищих и ищущих заработка, снабжены фальшивыми документами.{1421}

Не позднее 24 апреля. Астраханская губ. В губернии действует объединенный отряд Носаева, Колесова, Пятакова (4000 чел.), грозящий прервать сообщение с центром и тем самым сорвать в начале рыбной путины навигацию, от которой зависит вывоз нефти, соли, рыбы. 24 апреля в районе Александрова Гая при занятии Таловки произошел бой советского отряда с объединенными силами повстанцев, в результате которого последние были разбиты, потеряв 200–250 чел. убитыми.{1422}

24 апреля. Саратовская губ. В Камышинском районе самарская группа поповцев вела бои в районе Карамышовки (30 в. с/з. Золотое). 24 апреля в Дергачевском районе отряд Сафонова занял ст. Семиглавый Map.{1423}

25 апреля. Саратовская губ. Крестьяне с. Александровское Софьинской вол. самовольно разобрали находящийся в общественном амбаре хлеб на продовольственные нужды.{1424}

Не позднее 26 апреля. Коммуна Немцев Поволжья. На территории Коммуны действуют мелкие повстанческие группы.{1425}

25 апреля. Саратовская губ. В Аткарском районе у д. Н. Мессер советскими частями настигнута и разбита самарская группа поповцев (100 чел. пленных, в том числе командир повстанцев Еремеев и комкавдивизиона).{1426}

Не позднее 26 апреля. Саратовская губ. В Балашовском у. действует отряд повстанцев в 900 человек, которые агитируют за Учредительное собрание. В Еланском районе оперирует отряд в 200 человек.{1427}

Не позднее 1 мая. К 1 мая в Заволжье, в Уральском, Сломихинском, Оренбургском, Ленинском, Лбищенском районах, в районе Ханской Ставки действуют отряды повстанцев под командованием Пятакова (1800 чел.), Аистова (150 чел.), Сафонова (250 чел.), Сарафанкина (500 чел.), Охранюка (350 чел.), Шувалова (180 чел.), Носаева (150 чел.), Усова (150 чел.) и др., общей численностью 4070 штыков и сабель.{1428}

Не позднее 1 мая. Пензенская губ. Усилился бандитизм в Чембарском и Городищенском уу. За неделю разграблено 4 винзавода, 1 совхоз, в Городищенском у похищено 20 000 аршин мануфактуры. В некоторых селениях имели место факты самовольного раздела населением семян госфонда и разгон сельсоветов. Губчека арестовано 200 чел.{1429}

15 апреля — 1 мая. Саратовская губ. В 10 волостях Петровского у обостренное настроение крестьянства на почве голода и отсутствия семян. В 4 волостях ожидаются вспышки восстания.{1430}

25 апреля — май. Самарская губ. В районе Илекского городка оперирует отряд Охранюка (200 сабель, 300 пехоты) под лозунгом: «Да здравствует советская власть с вольной торговлей, долой насильников коммунистов». Повстанцами арестовываются коммунисты и предаются суду общества.{1431}

Не позднее 1 мая. Саратовская губ. В Барановской вол. Вольского у. волнение на почве голода. В Камышинском и Петровском уездах действуют остатки отряда Попова.{1432}

3 мая. Астраханская губ. В Астраханском районе, в районе Ремонтной-Валуевки, разбит отряд Маслакова, убито 80 повстанцев.{1433}

Не позднее 5 мая. Саратовская губ. На территорию губернии вторгся отряд Антонова, но был разбит; остатки отряда Попова оперируют в районе Елани.{1434}

4–7 мая. Самарская губ. Взбунтовался 436-й полк. Кавалерия полка направилась к Уральску для соединения с отрядом Сарафанкина, пехота — к Сафонову.{1435}

7 мая. Саратовская губ. В Балашовском, Аткарском и Камышинском уу. действуют повстанческие отряды, вторгшиеся из Воронежской губ.{1436}

Не позднее 9 мая. Марийская обл. Наблюдается сильное волнение крестьянского населения вследствие голода и недосева, грозящее перейти в разгром ссыпных пунктов.{1437}

7 мая — 10 мая. Царицынская губ. Отряд Попова окончательно разбит советскими частями. Активно действует отряд Носаева. Силы повстанцев достигают 2 тыс. человек. Преимущественно киргизская кавалерия.{1438}

7–10 мая. Симбирская губ. В 18 селениях Ново-Николаевской вол. Симбирского у. крестьянами расхищалось семенное зерно из общественных амбаров и немедленно засевалось. Зачинщики привлечены к ответственности, сельсоветами проведены активные обыски в целях обнаружения расхищенного зерна.{1439}

9–10 мая. Самарская губ. Вследствие недостатка продовольствия нередки выступления населения с требованием у волисполкомов хлеба.{1440}

Не позднее 13–16 мая. Саратовская губ. В Дергачах и Дергачевском у. назревает восстание вследствие неурожая. В уезде оперируют мелкие группы повстанцев под руководством Пятакова, Сафонова, Сарафанкина, Аистова, а также остатки разбитого отряда Попова. 16 мая под хутором Хоботовым, в 15 в. от г. Дергачи, повстанцы разбиты частями сибирской кавбригады.{1441}

Ранее 17 мая. Саратовская губ. Имеют место случаи волнений крестьян на почве голода. Крестьяне толпами собирается к ревкомам, требуя хлеба. В Балашовском, Вольском и Камышинском уездах действуют остатки отряда Попова (160 чел.). В Дергачевском и Новоузенском уездах отряд Серова (120 всадников) грабит ссыпные пункты. Из д. Клевки серовцами угнано до 100 лошадей. В районе ст. Озинки действует отряд Сафонова и Сарафанкина (2000 пехоты, 700 конных).{1442}

18–21 мая. Симбирская губ. 18 мая в Сызранском у, в трех селах Жедринской вол., крестьянами самовольно разобрано из общественных амбаров 3538 пудов зерна. В с. Ананьино была сорвана попытка волисполкома вывезти из села 400 пудов зерна. В с. Жигулях произошло нападение на продотряд № 3, в ходе которого был убит один продармеец. В Симбирском у. толпа крестьян численностью 500 чел. попыталась разграбить ссыпной пункт, но была разогнана вооруженной охраной, применившей оружие.{1443}

21 мая. Пензенская губ. В Чембарском у. появился конный отряд повстанцев численностью 300 чел.{1444}

22 мая. Саратовская губ. В с. Ахтубы Аткарского у. крестьянами разграблен хлеб из общественных амбаров, на почве недостатка продовольствия вспыхнуло восстание в с. Сосновка Вольского у. Повстанческие отряды из северных уездов Вольского и Кузнецкого уездов численностью до 225 чел. продвинулись в Саратовский у, держат направление на Базарный Карабулак. В Кузнецком у. действует отряд в 200 человек. Повстанцы оперируют в Сердобском и Петровском уездах, стремятся к объединению.{1445}

Не позднее 23 мая. Царицынская губ. В губернии действуют отряды Носаева, Маслакова, Попова и др. Отряд Носаева произвел несколько налетов на села в районе г. Ленинска. Отряд Маслакова численностью до 900 чел. оперирует в Калмыцкой степи, уничтожая совхозы.{1446}

24 мая. Пензенская губ. В Чембарском у, на границе с Сердобским у, появился повстанческий отряд численностью сто всадников и занял селения Голодяевка и Завиваловка. В Кузнецком у повстанцами занят лес Узенского лесничества. Повстанцы именуют себя «Марусиным отрядом» и ждут прихода подкрепления из Петровского уезда.{1447}

Не позднее 25 мая. Самарская губ. На правом берегу Волги в с. Маркваши-Бахилово Ставропольского у. действует вооруженный отряд Андреева, численностью 100 чел., который имеет три моторные лодки с пулеметом на каждой из них.{1448}

19–26 мая. Саратовская губ. Объединились повстанческие отряды Сарафанкина, Сафонова, Аистова и Пятакова. Численность соединенных отрядов достигла 3 тыс. человек. В Дергачевском и Новоузенском уездах действует отряд Серова численностью около 2 тыс. человек, в Вольском уезде — отряд Рожкова до 250 человек. На территорию губернии перешел из Пензенской губ. один из отрядов Антонова. Отряд Антонова находится в Сердобском у, в с. Трудолюбовка.{1449}

27 мая. Марийская обл. В Арбурском кантоне брожение среди крестьян на почве голода, недосева. Ликвидировано частичным удовлетворением населения семенным материалом.{1450}

28 мая. Саратовская губ. В Дергачевском у, в районе Чалыкла, разбит отряд Сафонова и Сарафанкина.{1451}

6–31 мая. Татреспублика. В Лаишевском, Мамадышском, Арском, Спасском, Мензелинском, Буинском, Тетюшском, Чистопольском кантонах на почве голода, недостачи семфонда общим явлением стали скопления толп голодающих крестьян около сельсоветов, продорганов, а также грабежи ссыппунктов и продамбаров. В Тетюшском кантоне несколько сел категорически отказались от перевыборов сельсоветов, мотивируя отказ ненадобностью таковых. Крестьяне пытались учинить самосуд над ответственными работниками. Волнение ликвидировано вызванным из Казани вооруженным отрядом ЧК. В этом же кантоне крестьяне вырыли труп коммуниста из земли и забили в рот покойника кол, чтобы подобным образом вымолить у Бога дождь. В Шуманской и Арберской волостях Арского кантона крестьяне самостоятельно распределили излишки семян и отказались выполнять маслянично-яичную разверстку, избив милиционера. Образован ревком. В Билярской вол. Чистопольского кантона объявлено осадное положение. Меры к выяснению подстрекателей приняты, аресты во избежание конфликтов на волостном и кантонном съезде не производились. Маробчека отправила 40 кавалеристов в дер. Клюково Мензелинского кантона. Конфликты ликвидированы без применения репрессивных мер.{1452}

Не позднее 31 мая. Самарская губ. В Ставропольском у. действуют мелкие группы повстанцев.{1453}

Май. Заволжье. Повстанческие силы объединились и свелись в две группы: 1) Новикова, включавшую в себя отряды Аистова, Пятакова, Сафонова, Сарафанкина, Пименова, Колобы и др. (всего до 6000 бойцов), действующую в районе ж/д Покровск-Уральск и 2) Маслова, включавшую в себя отряды Шувалова, Хлынова, Конорезова, Белухина и др. (до 3000 чел.), действующую в районе ж/д линии Урбах-Астрахань и по левому берегу Волги. Но после первых же столкновений с красными частями эти группы распыляются и в дальнейшем действуют самостоятельными мелкими единицами, изредка и ненадолго объединяясь под командой наиболее предприимчивых командиров — Пятакова, Серова, Сарафанкина и Носаева.{1454}

Не позднее 1 июня. К 1 июня в Заволжье, в Уральском, Ленинском, Пугачевском, Белебеевском, Оренбургском, Лбищенском, Сломихинском районах и в районе Ханской Ставки действуют отряды повстанцев под командованием Аистова (300 чел.), Сафонова (350 чел.), Сарафанкина и Носаева (3000 чел.), Пятакова (450 чел.), Люшнева (200 чел.), Усова (150 чел.) общей численностью 6000 штыков и сабель.{1455}

Не позднее 2 июня. Коммуна Немцев Поволжья. На территории Немкоммуны появился повстанческий отряд в 200 сабель. Там же оперирует отряд Сарафанова. Из степей Александро-Гайского района прибыл отряд Сарафанкина при двух орудиях с пулеметами, который мобилизует крестьян и лошадей, занимается грабежами. Местные воинские части сопротивления повстанцам не оказывают.{1456}

25 мая — 2 июня. Саратовская губ. Появились мелкие группы повстанцев в Пугачевском у.{1457}

30 мая — 2 июня. Астраханская губ. В уездах действует несколько мелких повстанческих отрядов, терроризирующих крестьян и тормозящих обработку полей. В уездах, охваченных повстанчеством, советские учреждения не работают. Отмечены случаи поддержки повстанцев членами сельсоветов.{1458}

Не позднее 3 июня. Пензенская губ. В некоторых местах население, не дожидаясь выдачи семенного зерна, расхищает собранное в общественных амбарах.{1459}

Не позднее 3 июня. Татреспублика. Крестьяне препятствуют перевозке хлеба в голодающие пункты и отказываются возвращать разграбленный хлеб. Наиболее бескомпромиссную позицию занимают демобилизованные крестьяне.{1460}

1–4 июня. Саратовская губ. Развиваются крестьянские волнения, в Петровском у. разграблено 8000 пудов хлеба. Отряд Антонова (2000 чел.) действует в Сердобском у. Часть антоновцев откололась и продвигается через Балашовский у. в Аткарский. 1–2 июня в ходе боевых действий советскими частями уничтожено и расстреляно 1000 повстанцев. 2 июня в Вольском районе разбит соединенный отряд Серова и Далматова, численностью 700 чел. конных и 600 пехоты. В заволжских уездах крупные операции соединившихся отрядов Серова и Пятакова (2000 чел.){1461}

6–7 июня. Саратовская губ. В Новоузенском районе, у хут. Карташево, настигнут и рассеян советскими частями отряд Пятакова; 7 июня в Дергачевском районе, у озера Алтата Сор, кавполком под командой Редика изрублено 300 повстанцев. Советские потери составили 2 раненых.{1462}

8–9 июня. Пензенская губ. В Инсарском у. на почве голода волнения крестьян, особенно демобилизованных из Красной армии, хозяйства которых за время службы пришли в упадок.{1463}

4–15 июня. Симбирская губ. Учащаются попытки разграбления ссыппунктов, общественных амбаров и обозов с хлебом. В Сенгилеевской вол. голодные волнения. В уезды, находящиеся под угрозой голодного бунта, командированы члены губкома, губисполкома и губчека. Особенно неудовлетворительно настроение демобилизованных красноармейцев. Крестьянами направляются делегации в несколько сот человек в города с просьбой о хлебе. Направлена делегация в Центр.{1464}

9–15 июня. Саратовская губ. В губернии учащаются голодные волнения. В Саратовском у. крестьянами разграблен совхоз. Отряды Антонова численностью 2 тыс. человек, двигаясь в Пензенскую губернию, оставили всюду по пути мелкие группы, часть которых продвинулась в Вольский и Саратовский уезды. В Дергачевском у. действует отряд Сарафанкина численностью 600 человек. Крупные повстанческие отряды разбились на мелкие группы по 50–70 чел., которые терпят поражение и добровольно сдаются в плен вместе с главарями (например, отряды Шалака и Пименова).{1465}

Не позднее 15 июня. Самарская губ. В районе ст. Брады разбит крупный отряд повстанцев (550 чел.).{1466}

Ранее 3 — не позднее 17 июня. Симбирская губ. В деревне имеют место поджоги домов коммунистов в качестве мести за политику партии и их действия в период хозяйственных кампаний.{1467}

Не позднее 21 июня. Саратовская губ. В Новоузенск прибыла делегация от отрядов Серова, Пятакова, Аистова, Маруси для ведения переговоров о добровольной сдаче власти.{1468}

Не позднее 21 июня. Самарская губ. В губернии имели место факты разгромов ссыппунктов.{1469}

Ранее 21 — не позднее 27 июня. Немкоммуна. Повстанчество приобретает уголовный характер. Действовавший на территории Немкоммуны отряд Пятакова ушел в киргизские степи. В Ровенском у. добровольно сдались повстанцы (150 чел.) под командой Макарова и Грошева.{1470}

Ранее 26 — не позднее 27 июня. Татреспублика. В Татарии недовольство крестьян своим тяжелейшим продовольственным положением проявляется в форме разгромов ссыпных пунктов, продамбаров и продтранспортов.{1471}

28–30 июня. Саратовская губ. В Сломихинском районе боевые столкновения советских частей с отрядом Сарафанкина. Аналогичные действия имели место в Новоузенском, Хвалынском и Николаевском районах.{1472}

28–30 июня. Пензенская губ. В районе ст. Лунино появился отряд Антонова. Мокшанский у. объявлен на военном положении.{1473}

Не позднее 1 июля. К 1 июля в Заволжье, в Камышинском, Ленинском, Николаевском, Дергачевском, Сломихинском, Колмыковском, Лбищенском, Уральском, Абдулинском, Оренбургском, Темирском, Орском районах действуют отряды повстанцев под командованием Разнополова (300 чел.), Носаева и Маслова (60 чел.), Пятакова, Еркина (270 чел.), Шувалова, Серова (70 чел.), Киселева (500 чел.), Сарафанкина (280 чел.), Васильева (250 чел.), Петрякова (250 чел.), Лешнева (300 чел.), Усова (150 чел.), Сафонова (150 чел.), Аистова (250 чел.), Жеребятникова (200 чел.), Охранюка (400 чел.) и др., общей численностью 5500 штыков и сабель.{1474}

Ранее 23 июня — не позднее 7 июля. Марийская Автономная Область. В ряде мест на почве тяжелого продположения, недостатка продовольствия наблюдались волнения крестьян. Среди крестьян получают распространение мелкий бандитизм, грабежи на ж/д и т. д.{1475}

Начало июля. Самарская губ. В Бугурусланском у, в пределах Абдулинского района, появились повстанцы («черные шайки») из Оренбургской губ., действующие под лозунгом: «Бей коммунистов, громи коммуны, трудовые артели и совхозы».{1476}

1–7 июля. Саратовская, Царицынская, Самарская, Астраханская губ. 1 июля в Бузулукском районе в ходе боя рассеян отряд повстанцев (200 чел.). 2 июля в Новоузенском у. бой советских частей с отрядом Пятакова, 4 июля в Уральском районе — Аистова, 7 июля в Эльтонском районе, у Ханской Ставки — с отрядом Носаева.{1477}

1–7 июля. Симбирская губ. В губернии получает распространение самовольный покос крестьянами государственных лугов.{1478}

13 июля. Астраханская губ. В губернии продолжаются операции против повстанцев. В с. Карповка повстанцами ограблен кооператив и сожжен дом сельсовета. При отступлении ими разрушен участок ж. д. пути и телефонные сети.{1479}

9–19 июля. Симбирская губ. При выборе в советы среди крестьян наблюдается желание вытеснить коммунистов из советов.{1480}

9–19 июля. Самарская губ. Ввиду усиливающегося бандитизма Бугуруслан объявлен на военном положении.{1481}

9–19 июля. Саратовская губ. Установлено движение отряда Носаева по направлению на Красный Яр. Повстанческие группы действуют в Балашовском у.{1482}

9–19 июля. Царицынская губ. В губернии оперируют отряды Маслакова (в 19 в. с/з. Нижне-Чирская), Носаева (район Ханской Ставки). 10 июля в районе с. Царево-Никольское разбит отряд Усова численностью 100 сабель.{1483}

9–22 июля. Татреспублика. В Бугульминском кантоне, в Абдулинском районе, действует отряд повстанцев под командованием «генерала» Желтякова численностью 500–800 чел., состоящий из казаков и дезертиров. Действует под лозунгом: «Долой советы, да здравствует Учредительное собрание». Повстанцами разрушен ж. д. путь, пущен под откос поезд, громятся совхозы, уничтожается советско-партийный актив (зарублены 8 коммунистов и убито 85 совработников). В районе с. Ютаза население готовится к разграблению ссыппунктов. Появившиеся в Абдулинском районе повстанцы разбились на партизанские отряды и действуют по границе Бугурусланского кантона. При налете на селения они не оставляют за собой никакой власти. Повстанцы носят черную повязку на рукаве, обмундирование красное. Для борьбы с повстанчеством в районе его распространения созданы ревкомы.{1484}

21–22 июля. Самарская губ. В Ставропольском у. отрядом ВЧК разбит отряд Овсянкина, Овсянкин убит.{1485}

22 июля. Татреспублика. На почве голода в Кускаевской вол. Мензелинского кантона крестьянами разграблена мельница.{1486}

19–23 июля. Саратовская губ. В Дергачевском у продолжают оперировать мелкие отряды, которые нападают на совхозы, уводят лошадей и скот. В Новоузенском у. действуют отряды Еркина и Пятакова. Отрядом Пятакова сожжен хутор; дезертиры и повстанцы начинают добровольно являться в волисполкомы и сдаваться власти.{1487}

Не позднее 23 июля. Немкоммуна. В северо-восточной части Маркс штадского кантона действуют группы повстанцев.{1488}

Не позднее 23 июля. Царицынская губ. В Ленинском у оперирует отряд Некрасова.{1489}

Не позднее 27 июля. Самарская губ. В Балаковском у. действует отряд Серова и Далматова (150 чел.), в Мелекесском у Лебяженской вол. — отряд из местных крестьян, в том числе бывший начальник раймилиции. В районе Бугульмы Бугурусланского и Белебеевского уу. оперируют 4 отряда повстанцев, во главе которых стоят князь Оболенский и Попов. Командиром кавалерийских отрядов является Коршун (800 чел., в т. ч. 500 кав.). Повстанцы уничтожают совхозы и коммунистов, грабят население.{1490}

29 июля. Татреспублика. В сельской местности наблюдается усиленная работа евангелистов-христиан, распространяющих свое влияние на русское население и «инородцев».{1491}

23–31 июля. Саратовская губ. В Александро-Гайском районе повстанцами на участке Джаныбек — Кайсацкая обстрелян пассажирский поезд. В Николаевском районе отряд Серова (70 чел.) совершил налет на охрану железнодорожного моста у разъезда Екулилова.{1492}

Июнь-июль. Заволжье. Ликвидированы наиболее активно действующие повстанческие отряды: Охранюка, Петрякова, Усова, Сафонова, Сарафанкина, Маслова, Носаева, Еркина и др.{1493}

Не позднее 1 августа. К 1 августа в Заволжье, в Пугачевском, Камышинском, Ленинском, Уральском, Сломихинском, Оренбургском районах и в районе Ханской Ставки действуют отряды повстанцев под командованием Серова (150 чел.), Далматова (100 чел.), Люшнева (100 чел.), Пятакова (500 чел.), Носаева, Еркина и Шуваева (270 чел.), Петрякова и Васильева (400 чел.), Сафонова и Сарафанкина (500 чел.), Усова (150 чел.), Охранюка (200 чел.) и др., общей численностью 2670 штыков и сабель.{1494}

Август. Самарская губ. В районе с. Семиглавый Map разбит отряд Гурьева, в районе Илецкого городка — отряд Жеребятникова, в районе Ханской Ставки — отряд Донского, в Стерлитамакском районе — отряд Габитова (14 августа Габитов убит), в Новоузенском районе — отряд Серова (27 августа). 29 августа.{1495}

Август. Чувашская обл. В Ядринском у. действует группа под руководством дезертира Миноркина.{1496}

Август. Царицынская губ. В губернии ведутся переговоры с командирами повстанческих отрядов о сдаче и одновременно военные операции по их обезвреживанию (напр., отряд Кочубея).{1497}

Август. Саратовская губ. Брожение в крестьянской среде в связи с началом сбора продналога. Столкновения с повстанцами в Кузнецком и Балашовском уездах. В Покровском у. повстанцами обстрелян пассажирский поезд № 6, мелкие банды грабят население. В районе Вольска на левом берегу Волги действует отряд численностью 2000 чел. В Золотовском районе оперирует отряд Пятакова.{1498}

9 августа. Самарская губ. Солянскому волревкому Пугачевского у. сдались 25 повстанцев.{1499}

11–12 августа. Немкоммуна. В восточном районе Марксштадского у. повстанцы грабят совхозы, население, ведут усиленную агитацию против советской власти. В Ровенском районе (в районе ст. Полтавка) оперирует отряд Пятакова (180–200 сабель); в Сорочинском районе — Сарафанкина (500–600 сабель).{1500}

Ранее 17 августа. Саратовская губ. В Покровском у. повстанцами разграблена Костычевская опытная станция.{1501}

13–19 августа. Самарская губ. В Пугачевском, Балаковском, Бузулукском уездах оперируют мелкие повстанческие отряды, среди которых наиболее активно оперирующий в Бузулукском у. отряд Сарафанкина (200 сабель). Одновременно развивается мелкий уголовный бандитизм.{1502}

Не позднее 24 августа. Пензенская губ. В Чембарском и Рузаевском уездах были случаи отказа крестьян сдавать продналог.{1503}

15–25 августа. Самарская губ. 15 августа настигнут отряд Сарафанкина в Бузулукском районе (в 15 в. ю/з. Покровска). В результате боя повстанцы потеряли 175 чел. убитыми, остатки бежали. В Пугачевском у. отряд Сарафанкина был разбит бронеотрядом. В уездах при содействии крестьян происходит ликвидация мелких отрядов повстанцев.{1504}

31 августа. Саратовская губ. В Хвалынском у, в районе Вольск-Колояр, действует отряд численностью около 20 человек под лозунгом «Бей коммунистов, милицию, грабь ссыппункты и кооперативы».{1505}

31 августа. Астраханская губ. В районе с. Старая Ивановка оперирует отряд, который мобилизует в окрестных деревнях лошадей.{1506}

Март-август. Саратовская губ. В ходе повстанческого движения в губернии было уничтожено более 7 млн. пудов хлебопродуктов, разграблен 21 склад с продовольствием. В результате военных действий с обеих сторон погибло более 1000 человек.{1507}

Не позднее 1 сентября. К 1 сентября в Заволжье, в Пугачевском, Бузулукском, Темирском, Уральском, Вольском, Хвалынском, Царицынском, Новоузенском, Сломихинском, Эльтонском районах действуют отряды повстанцев под командованием Горина (135 чел.), Бурова (70 чел.), Сарафанкина (400 чел.), Обаимова (30 чел.), Донского (30 чел.), Пятакова (200 чел.), Серова (200 чел.), Киселева (100 чел.), Шувалова (100 чел.), Носаева и Еркина и др., общей численностью 1950 чел.{1508}

Сентябрь. Саратовская, Самарская, Царицынская губ. В Вольском у. действует отряд Песикова (1000 чел.), в Камышинском у. — Шувалова (100 чел.), Пятакова (300 сабель), в Новоузенском у. и Лбищенском районе — Серова (200 сабель), в Пугачевском и Бузулукском уездах — отряды Усова (40 сабель), Горина и Бурова (150–250 сабель), в Николаевском у. — Шувалова, Пятакова, Еркина и Носаева (150 сабель), в Ленинском у. — Некрасова (50 чел.), в Сломихинском районе — Катушкова (50 чел.) и Мартынова (100 чел.), в Новохоперском районе — Сычева. Повстанцы грабят совхозы, продовольственные склады, крестьянские хозяйства (отряд Серова забрал у крестьян 100 баранов, угнал в уральские степи до 700 голов скота).{1509}

Не позднее 1 сентября. Самарская губ. В Пугачевском у. группируются повстанческие отряды под командой Аистова, Сарафанкина, Девяткина. 3 сентября отряд Девяткина захватил Николаевск.{1510}

Ранее 4 сентября. Саратовская губ. В районе Марксштадского у. разбит отряд Серова численностью 120 чел. Его остатки численностью 25 всадников с женами в седлах, без обоза бежали в степь.{1511}

1–5 сентября. Самарская губ. Ввиду операции повстанцев объявлен на военном положении г. Пугачев и на осадном селение Троцк.{1512}

6 сентября. Самарская губ. В Пугачевском районе близ с. Журавлиха разбит отряд Девяткина, Девяткин убит.{1513}

7 сентября. Саратовская губ. В Калмыцкую Балку (80 в. ю. Камышина) прибыли представители из отрядов Носа Ева, Зречкина, Салохина и Маслова для переговоров о сдаче.{1514}

7–8 сентября. Самарская губ. В Бузулукском у, в районе Россоши, рассеяны отряды Горина и Бурова.{1515}

10 сентября. Самарская губ. В Пугачевском у разбит отряд Башкирина (Чепаева).{1516}

Не позднее 11 сентября. Царицынская губ. Крестьяне Семенковской вол. Хоперского округа отказались переизбирать Совет и выполнять продналог, заявив, что они подчиняются «бандиту» Моторовгину.{1517}

14 сентября. Самарская губ. Огрбюро Самгубревкома РКП(б) объявило месячник по борьбе с бандитизмом.{1518}

15 сентября. Саратовская губ. В Александро-Гайском районе объединенные отряды Серова, Сарафанкина, Матросова, Катушкова и Мартынова общей численностью свыше 400 хорошо вооруженных конных под командованием Серова заняли ст. Сломихинская, но 16 сентября после боя отошли в с/в направлении.{1519}

18 сентября. Самарская губ. Разбит отряд Горина (100 сабель), убит помошник Горина Шуров.{1520}

19 сентября. Самарская губ. В районе с. Б. Глушица, 110 в. с/в Пугачевска, кавотрядом пойман видный командир повстанцев Аистов.{1521}

20 сентября. Самарская губ. В Пугачевском у, в райне Грачев, разбит отряд Бурова, Буров убит.{1522}

22 сентября. Царицынская губ. В Ленинском районе отряд местной молодежи на хут. Репин уничтожил банду Луценко (18 чел.). Другая банда на хут. Кузмичевка, узнав о гибели Луценко, связала главаря и помощника и доставила их на хут. Репин.{1523}

Сентябрь. Царицынская губ. В Маньковской вол. ожидается восстание казаков под руководством приехавшего курсанта Кубарева.{1524}

Не позднее 23 сентября. Марийская обл. В районе Марково оперирует отряд Ромашки численностью 16 человек. Повстанцами убиты два милиционера, захвачены винтовки и патроны. Местные крестьяне снабжают повстанцев продовольствием.{1525}

25 сентября. Саратовская губ. В губернии действуют мелкие шайки бандитов, занимаются грабежом. В некоторых местах крестьяне организуют отряды для защиты от бандитов.{1526}

27 сентября. Самарская губ. В Бузулукском уезде оперирует отряд, цель которого — сорвать посевкампанию.{1527}

23–29 сентября. Саратовская, Самарская губ. В Ленинском районе добровольно сдался главарь повстанцев Некрасов с 7 членами своего отряда. В Камышинском районе по инициативе повстанцев шли переговоры о сдаче отряда Шувалова. Заключено перемирие с отрядом Еркина. Повстанцы желают сдаваться, но боятся расстрела. Наибольшая активность мелких повстанческих групп проявилась в низовьях Волги.{1528}

Не позднее 1 октября. К 1 октября в Заволжье, в Пугачевском, Бузулукском, Актюбинском, Николаевском, Ленинском, Баскунчакском, Новоузенском, Калмыковском районах действуют отряды повстанцев под командованием Бойко (50 чел.), Горина (100 чел.), Усова (65 чел.), Ромашина (30 чел.), Глазнова (80 чел.), Шувалова (100 чел.), Рогачева (80 чел.), Пятакова (300 чел.), Зельмана (35 чел.), Носаева (80 чел.), Катушкова (30 чел.), Серова (200 чел.) общей численностью 1250 чел.{1529}

3 октября. Саратовская губ. Действующий в Краснокутском у отряд Серова (200 чел.) совершил налет на коммуну имени 3-го Интернационала, уведено 65 голов рогатого скота и 170 овец.{1530}

Не позднее 4 октября. Немкоммуна. В районе ст. Палласовка действует отряд Зельмана и Платонова (800 чел.). Под видом беженцев были случаи переправы повстанцев через Волгу с целью налета на пристань Хомутинка, чтобы захватить из баржи семенную рожь.{1531}

Не позднее 5 октября. Саратовская губ. В Покровском у. крестьяне окружили управление милиции, покрывавшее бандитов, обезоружили и избили милиционеров. Для охраны от уголовного бандитизма крестьяне организовались по «десятидворкам».{1532}

5 октября 1921 г. Самарская губ. В Пугачевском у разгромлен отряд Башкирина и Чепаева. В районе Перелюб-Квилаг действует отряд Сарафанкина (150 человек), в районе Борового Гая — неизвестный отряд численностью 68 сабель, в Бузулукском у — Кожурова, Воруна, Бойко. Повстанцы преследуют цель сорвать посевную кампанию.{1533}

Не позднее 5 октября. Самарская губ. В Черниговской вол. Пугачевского у. крестьянами организован отряд для борьбы с бандитизмом, который содержится за их счет.{1534}

6 октября. Саратовская губ. В Новоузенском у. объединились отряды Серова, Пятакова, Маслова, Носаева, Еркина, Шувалова и др. общей численностью около 800 сабель и 200 штыков при 5 пулеметах.{1535}

Не позднее 13 октября. Царицынская губ. Среди повстанцев Ленинского и Николаевского уездов стремление к объединению. На хут. Конопатова состоялось заседание командиров партизанских отрядов, избран головной отряд для связи с селами и мелкими отрядами. Создан отряд «Комитет по ликвидации коммунизма» во главе с бывшим офицером.{1536}

4–14 октября. Саратовская губ. В Краснокутском и Новоузенском уездах боевые действия советских частей против объединенных повстанческих отрядов Серова, Пятакова, Маслова, Еркина и Шаповалова.{1537}

Не позднее 20 октября. Астраханская губ. В районе станции Полдоска произошло объединение повстанческих отрядов Серова и Пятакова. Численность объединенного отряда составила 800 сабель.{1538}

23 октября. Саратовская губ. В Краснокутском районе объединенный отряд Пятакова, Чугунова и Чупрыкина (400 чел.) пытался безуспешно захватить ст. Кайсацкая.{1539}

24 октября. Самарская губ. Отряд Горина занял крупный населенный пункт Пугачевского у. — ст. Перелюб.{1540}

23–26 октября. Царицынская губ. В Ленинском у. оперируют отряды Лысенко (50 сабель), Смирнова (25 сабель), Рогалева (70 сабель), Дубовченко, Балтышева (200 чел.), Еркина, в Хоперском округе — Фомина (140 сабель), Кондрашова (40 сабель), в Николаевском у. — Пятакова.{1541}

26 октября. Самарская губ. Вследствие усиливающегося мелкого уголовного бандитизма губерния объявлена на военном положении.{1542}

Вторая половина октября. Царицынская губ. В Ленинском у. добровольно сдался сельсовету Елтонской вол. отряд Еркина. РГАСП{1543}И.

29 октября. Саратовская губ. В ночь на 29 октября скрылся в неизвестном направлении сдавшийся добровольно командир повстанческого отряда Еркин.{1544}

31 октября. Самарская губ. В Самарском районе в с. Сергиевке обнаружен отряд повстанцев численностью 100 сабель.{1545}

Вторая половина октября. Немкоммуна. В районе ст. Палласовка действует отряд (70 чел.). В районе Красного Яра активизируются мелкие бандитские шайки.{1546}

Последние числа октября. Лбищенский район. Произошло объединение отрядов Серова, Катушкова, Горина и Чапаева общей численностью до 500 сабель при 5 пулеметах.{1547}

Октябрь. Татреспублика. В Бугульминском кантоне крестьянами убит сотрудник политбюро.{1548}

Октябрь. Марийская обл. В селениях ведется агитация против продналога, который поступает слабо, отмечены желания отдельных лиц организовать правые группировки.{1549}

Не позднее 1ноября. К 1 ноября в Заволжье, в Пугачевском, Эльтонском, Орском, Ленинском, Николаевском, Уральском, Лбищенском, Сломихинском районах действуют отряды повстанцев под командованием Еркина (30 чел.), Горина и Сарафанкина (200 чел.), Чепаева (45 чел.), Глазнова, Золотарева (210 чел.), Сахарова, Дубовченко (340 чел.), Рогачева, Копейкина, Подмосковного (300 чел.), Пятакова, Чупринина (150 чел.), Чугунова (45 чел.), Ромазина (35 чел.), Обаимова (150 чел.), Катушкова (340 чел.), Серова и др. общей численностью 1815 штыков и сабель.{1550}

Ноябрь. Татреспублика. В сельской местности действуют мелкие «грабительские шайки».{1551}

Ноябрь. Симбирская губ. В Сенгилевском у. оперирует отряд Ильичева.{1552}

Ноябрь. Самарская губ. В Пугачевском у. оперируют объединенные отряды Матросова и Клушкова, в районе Перелюба — Горина, Сарафанкина, Мухина, Чепаева и Широкова, в Дергачевском районе — Серова.{1553}

Ноябрь. Самарская губ. В районе г. Пугачевск действуют объединенные отряды Серова, Горина и Чепаева.{1554}

Ноябрь. Саратовская губ. В Покровском у. оперировавший в районе Красного Яра отряд Мещерякова добровольно сдался власти (12 чел.). В Краснокутском районе на хут. Калашниково (ю/з. Палласовки) захвачен командир повстанцев Федосеенко вместе со своим отрядом.{1555}

Ноябрь. Царицынская губ. В губернии оперируют отряды Пятакова, Чугунова, Рогачева, Серова, Дубченко, Волгыжева, Алешина, Еркина, Кондратьева, Смирнова, Фомина, Кусманова и Копейкина, Шаповалова, Морозова численностью 50–300 сабель каждый.{1556}

Ноябрь. Саратовская губ. В Ольшанской вол. Сердобского у. ученики, подстрекаемые учителями, срывали революционные плакаты и требовали внести в школу иконы.{1557}

2 ноября. Саратовская губ. Балаковский уком принял решение об объявлении с 4 ноября города и уезда на военном положении ввиду участившихся краж и грабежей в городе и уезде.{1558}

1–5 ноября. Царицынская, Саратовская губ. В губерниях наблюдается усиление бандитизма. Оперируют отряды Пятакова и Серова (600 чел. при шести пулеметах), Чугунова, Чуприна и Емелина (150 сабель). Общее число повстанцев в Царицынской губернии насчитывает 1 тыс. человек. Кроме крупных отрядов оперируют мелкие группы из восьми-десяти человек. 5 ноября в Николаевском районе произошел бой советских частей с отрядом Пятакова (65 сабель).{1559}

5 ноября. В районе озер Джиты-Куль и Чалкар Игиз-Каре (155 в. вост. Орска) разгромлен отряд Глазкова.{1560}

8 ноября. Сдался соввласти помощник Пятакова Зельман, предложивший свои услуги по борьбе с бандитизмом по детально разработанному им плану.{1561}

11 ноября. Астраханская губ. 11 ноября бежал ранее сдавшийся командир повстанцев Еркин.

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2625. Л. 36, 56.

11 ноября. Самарская губ. Произошло объединение повстанческих отрядов Серова, Катушкова и Горина (500 сабель).{1562}

13–14 ноября. Самарская губ. 13 ноября отряд Серова совместно с отрядами Горина и Чепаева (700 чел.) занял уездный город Пугачевск, где произвели ограбление районных складов совнархоза, отдела народного образования, губкожи и губпродсамгуба, испортили телеграф в уездвоенкомате, политбюро и т. д. В ходе боя в районе Давыдовки (5 в. ю/в Пугачевска) повстанцы потеряли 70 чел. убитыми и ранеными (в т. ч. убит Чепаев) и отступили. Но были настигнуты советскими частями 14 ноября в районе с. Порубежка и разбиты.{1563}

8–14 ноября. Саратовская, Царицынская губ. 8 ноября отряд Фомина численностью в 100 сабель при двух пулеметах заняла хутор Песчаный (30 верст юго-западнее ст-и Раслонинской). В том же районе появился отряд в 15 сабель неизвестного командования. В Покровском у все хутора очищены от бандитизма. В Николаевском у вследствие усилившегося бандитизма коммунисты объявлены на казарменном положении.{1564}

15 ноября. Царицынская (Астраханская) губ. В районе ст. Кайсацкая бой с объединенным отрядом Чугунова, Шаповалова и Чупрунина, во время которого убит Чугунов.{1565}

25 ноября. Саратовская губ. В районе с. Савинка сдался соввласти командир повстанческого отряда Тимофеев с 8 «бандитами».{1566}

26 ноября. Саратовская губ. На ст. Палласовка сдался Пятаков со своим отрядом (140 сабель). В письме о мотивах подобного решения Пятаков заявил о желании «вместе со своими товарищами отдаться всецело в распоряжение республики» и дал клятву «загладить свои несознательные преступные деяния своим честным и энергичным трудом». Он обратился с призывом к повстанцам прекратить сопротивление и выразил надежду, что «остальные партизаны: астраханские и уральские» последуют его примеру, «ибо они тоже сознали несправедливость в своих деяниях».{1567}

27 ноября. Саратовская губ. В районе Франкрейх (20 в. с/з ст. Палласовки) пойман главарь повстанцев Сигорев.{1568}

10–27 ноября. Самарская губ. В районе хутора Холмяка действует отряд Горина, в районе станции Безенчук — неизвестный отряд численностью 700 человек. Советские части продолжали преследование объединившихся отрядов Серова, Ратушкова, Горина и Иванаева.{1569}

28 ноября. Саратовская губ. В Савинке сдался повстанческий отряд под командованием Солохина (46 сабель).{1570}

29 ноября. Саратовская губ. В Савинке сдались соввласти бывшие ранее под командованием Пятакова отряды Рассохина и Шаповалова (31 чел.).{1571}

Не позднее 1 декабря. К 1 декабря в Заволжье, в Дергачевском, Лбищенском, Новоузенском, Николаевском, Эльтонском, Ленинском районах действуют отряды повстанцев под командованием Иванова (60 чел.), Серова (50 чел.), Тогусбаева (60 чел.), Пятакова (150 чел.), Тимофеева (60 чел.), Чупринина, Шаповалова, Кусманова, Чугунова и Копейкина (120) и др. общей численностью 720 штыков и сабель.{1572}

Декабрь. Царицынская губ. В Урюпинском и Усть-Медведицком районах оперирует отряд Фомина, в Ленинском у. — отряд Усманова и неизвестный отряд численностью в 180 сабель.{1573}

2 декабря. Саратовская губ. Сдался власти один из отрядов Пятакова («вторая банда») численностью 70 чел. с оружием.{1574}

6 декабря. Саратовская губ. Новоузенскийрайон. Добровольно сдавшийся соввласти Пятаков отправлен на ст. Палласовка для ведения переговоров о прекращении сопротивления с представителями повстанческих отрядов Чугунова и Чупрыгина и др., оперирующих в районах Николаевского и Ленинского уездов.{1575}

7 декабря. Царицынская губ. Объединенные отряды Серова, Катушкова, Горина, Чапаева, Ратушкова, Иванаева численностью до 700 сабель при 8 пулеметах пытались захватить Калмыковск. Но, будучи отбиты красными частями, понеся потери, отступили на форпост Гребенщиковский.{1576}

Ранее 9 декабря. Саратовская губ. После сдачи Пятакова власти изъявили желание прекратить борьбу и «сдаться на милость» такие командиры повстанческих отрядов, как Чупрынин, Болтышев, Портянкин и Чугунов.{1577}

10 декабря. На ст. Кайсацкая сложил оружие отряд Болтышева (20 сабель).{1578}

12 декабря. Саратовская губ. На ст. Палласовка сдались отряды Чугунова, Чуприна (убит в бою 11 ноября), Журавлева и Алешина общей численностью 80 сабель.{1579}

15 декабря. Саратовская губ. На ст. Палласовка сдались 24 повстанца во главе со своим главарем Виздоевым.{1580}

17 декабря. На ст. Кайсацкая и Палласовка сдались отряды Еркина (21 чел.), Копейкина (10 чел.), Юдина.{1581}

16–18 декабря. Уральская обл. (Царицынская губ.). Действующий в Гурьевском у Серов произвел мобилизацию в свой отряд казаков форп. Орловский, Зеленовский, Тополинский, Баксаевский и Яманхалинский. Отряд Серова (600 сабель при 8 пулеметах) дважды пытался взять г. Гурьев, но был отбит и, потеряв 150 чел. убитыми, отошел в с/з. направлении.{1582}

20 декабря. Уральский район. Отряды Катушкова и Горина (200 сабель) отделились от Серова и ушли в западном направлении.{1583}

21 декабря. Царицынская губ. В Усть-Медведицком у, в районе ст. Арчеда (15 в. южнее ст.Арчеда), нанесено тяжелое поражение отряду Фомина.{1584}

Ранее 23 декабря. Татреспублика. В Лаишеве толпа крестьян собралась у здания кантисполкома с требованием продовольствия. Выступление ликвидировано отрядом особого назначения.{1585}

1922 год

Не позднее 1 января. К 1 января в Заволжье, в Ленинском районе оперируют отряды Рогачева, Смирнова, Лапчинского, Гребенькова и др. (около 80 сабель), в Эльтонском — отряд Дубовченко (60 сабель), Сломихинском — Тогусбаева (60 сабель), Калмыковском — Серова, Катушкова, Горина и Иванаева (600 чел.), Астраханском — Корнилова (100 чел.). Кроме них, в Заволжье действуют мелкие отряды местного происхождения: в районе хут. Фомина отряд Лысенко, в Николаевской вол. — Мизюркина. Наиболее активно действующим отрядом в Заволжье является «банда» Серова (около 300 чел.) Общая численность повстанцев на территории ПриВО достигает 900 чел.{1586}

1 октября 1921 г. — 1 января 1922 г. В данный период на территории Приволжского военного округа добровольно сдалось соввласти около 400 повстанцев.{1587}

Январь. Царицынская губ. Калмыковский район. В форпосте Гребенщиковский (130 в. сев. Гурьева) нанесено тяжелое поражение объединенному отряду Серова. В ходе боя повстанцы потеряли 108 чел. убитыми.{1588}

Не позднее 5 января. Астраханская губ. В Астраханском районе действует отряд Сычева (200 чел.), в районе Зимней Ставки — объединенный отряд полковника Корнилова и Петрова (100 сабель). 3 января отряд Сычева в районе острова Б. Лоханский (120 в. ю/з. Астрахани) попытался захватить Воскресенские промыслы. Потеряв 60 чел. убитыми, повстанцы захватили пристань Логань.{1589}

3–8 января. Царицынская губ. На станции Кайсацкая начались переговоры о сдаче отрядов повстанцев под командованием Тугузбаева, Брызгунова, Подмосковского и Казачка.{1590}

Не позднее 5 января. Царицынская губ. В Красноармейском у. действуют отряды Рогачева и Быкова, в Ленинском — Гребенкова.{1591}

10 января. Царицынская губ. Отряд 32 батальона ВЧК направлен в Собачий Хутор (10 в. зап. Заплавное) для выселения жителей как пособников бандитизма.{1592}

13 января. Саратовская губ. В губернии происходит добровольная сдача власти участников повстанческого движения.{1593}

13 января. Астраханская губ. Астраханский район. Отряд Сычева (200 сабель) совершил нападение на с. Бирюзанское (180 в. ю/з. Астрахани).{1594}

15 января. Царицынская губ. Отряд Фомина совершил налет на Ивановскую коммуну.{1595}

Ранее 16 января. Татреспублика. Группы голодных крестьян осаждают волисполкомы с требованием открыть столовые для взрослых.{1596}

18 января. Уральский район. Отряд Серова (300 сабель при 5 пулеметах) занял укр. Уильское. Повстанцам сдался взвод Актюбинской отдельной роты ВЧК (27 шт.), в течение трех дней державший осаду укрепгородка.{1597}

21 января. Пензенская губ. В районе Нижнего Ломова оперирует «банда», на ликвидацию которой направлен отряд 20-го батальона ВЧК.{1598}

22 января. Царицынская губ. На ст. Кайсацкой (100 в. вост. Николаевска) комиссии по ликвидации бандитизма сдались вместе со своими отрядами Дубовиченко, Подмосковский, Шуваловов, Филатов, Чернигин. Всего — 65 сабель.{1599}

23 января. Астраханская губ. У с. Бирюзянская (при устье реки Кума) без боя сдался отряд Сычева.{1600}

26 января. Уральский район. В результате проведенных по телеграфу переговоров с Уральском о сдаче находящегося в укр. Уильское отряда Серова соввласти между сторонами были заключены следующие предварительные условия: «Прекращение военных действий на две недели, сдача оружия, свобода личности и выбор местожительства с оставлением по одной лошади на каждого сдавшегося повстанца».{1601}

28 января. Уральская обл. Отряд Тогусбаева, действовавший в Сломихинском районе, уничтожен ЧОН у аула Корсак (30–35 в от с. Таловка). 27 повстанцев убито, в том числе Тогусбаев.{1602}

Февраль. Уральский район. Ведутся переговоры с Серовым о его сдаче соввласти. Находящийся в укр. Уильское Серов выпустил «Декларацию Революционного Военного Совета и командующего группой “Воля народа” и нескольких прокламаций агитационного характера. Серовым произведены перевыборы сельских и волостных исполкомов Уильского и Темирского уездов, в районах Кара-Тюба и Ново-Алексеевский (110 в ю/в. Илецка) проведена принудительная разверстка продовольствия и фуража.{1603}

Ранее 10 февраля. Саратовская губ. В Новоузенском у. в связи с голодом произошло кратковременное волнение крестьян, в ходе которого восставшие избивали совпартработников. Ликвидировано выдачей крестьянам хлеба по 3 фунта на человека и арестом зачинщиков.{1604}

11 февраля. Царицынская губ. Советскими частями уничтожены остатки отряда Кусманова (20 чел.), двигающиеся по тракту Ханская Ставка — Алачинская — Н. Казанка.{1605}

1–13 февраля. Царицынская губ. Отряд Фомина (70 сабель) действует в Николаевском у, в районе хуторов Верхнее, Балаклей и Николаевский, в Усть-Хоперском у, а также в Царицынском и Камышинском районах. Повстанцы забирают у крестьян хлеб и подводы.{1606}

Ранее 17 февраля. Саратовская губ. В с. Куриловке волнение крестьян на почве голода (до 1 тыс. человек). Ликвидировано арестами его инициаторов.{1607}

18 февраля. Царицынская губ. В районе с. Лапкино (60 в. сев. озера Баскунчак) захвачены остатки отряда Морозова.{1608}

25–26 февраля. Саратовская губ. Вольск объявлен на военном положении в связи с развивающимся уголовным бандитизмом.{1609}

27 февраля. Уральский район. Отряд Серова выбит советскими частями из укр. Уильское и отступил в северном направлении, терроризируя на пути движения местное население, отбирая у него скот и фураж.{1610}

Февраль. Симбирская губ. Во время перевыборов сельских советов в Корсунском и Ардатовском уездах крестьяне выступали резко отрицательно в отношении коммунистов. В с. Вырапаевке Симбирского у. собрание прихожан постановило ходатайствовать перед ВЦИК об отчуждении монастырских капиталов для помощи голодающих.{1611}

Февраль. Самарская губ. Желдорога объявлена на военном положении в связи с продолжающимся хищением продгрузов.{1612}

Не позднее 6 марта. Царицынская губ. В с. Дубовке Ленинского у имело место открытое выступление голодающих. Церковный совет Ленинского у. постановил отдать церковные ценности (20 ф. церковного серебра) в пользу голодающих. Крестьяне поддержали данное постановление.{1613}

8 марта. Царицынская губ. Ранее сдавшиеся командиры повстанческих отрядов Подмосковский, Лованов, Рожков и Малдовин «вновь ушли в банды».{1614}

Не позднее 20 марта. Царицынская губ. В степях Николаевского и Ленинского уездов действуют несколько мелких «бандитских шаек». Отряд Фомина, оперировавший в северном районе, под давлением советских частей ушел на запад, в Бобровский у. Воронежской губернии. Вследствие усиления мелкого уголовного бандитизма губерния находится на военном положении.{1615}

20 марта. Царицынская губ. На Царицынском участке, около хут. Мазайка, появился отряд численностью в 300 сабель с намерением прорваться к линии ж. д.{1616}

5–22 марта. Отряд Серова (до 1400 сабель) оперировал в Илецком и Уральском районах, отбиваясь от преследующих его советских частей. 10 марта, сосредоточившись у с. Красноярская, он принял бой с ЧОН, в результате которого потерял до 300 чел. убитыми и ранеными.{1617}

Не позднее 29 марта. Самарская губ. Отряд Серова (2000 сабель) перешел из Уральской губ. в Бузулукский у с целью «навербовать комсостав и увеличить численность банды».{1618}

Март. Татреспублика. В Буйнакском кантоне крестьяне на почве недовольства действиями местной власти самостоятельно произвели перевыборы советов. Имело место открытое выступление крестьян во главе с председателем сельсовета с требованием продовольственной помощи от волисполкома.{1619}

Март. Татреспублика. В районе Бугульмы разбит отряд Зорина.{1620}

Март. Самарская губ. В районе с. Сорочинская действует отряд повстанцев, в основном из киргизов, численностью 700 чел., прорывающийся к ж/д с целью захвата семгрузов и продовольствия.{1621}

Март. Симбирская губ. Для борьбы с массовыми хищениями семгрузов постановлением губкома и губисполкома организована чрезвычайная тройка с правом расправы вплоть до расстрела. В связи с разгулом бандитизма объявлен на военном положении г. Сызрань.{1622}

Март. Пензенская губ. Продолжается успешная ликвидация мелких «бандшаек», действующих на территории Керенского, Чембарского и Нижне-Ломовского уездов.{1623}

К 1 апрелю. Царицынская губ. На территории губернии действуют отряды И. Бойченко (8 чел.), Михаила Донского (в районе Бородинское (40 в. западнее Илецкого Городка), «Первая Атаманская дивизия Серова (20 пехоты, 200 конных, 11 пулеметов» (район Уральска, на тракте Ханская Ставка — Н. Казанка).{1624}

Не позднее 4 апреля. Пензенская губ. Губерния объявлена на военном положении вследствие усиленного развития уголовного бандитизма. При губисполкоме организована особая тройка по борьбе с бандитизмом. Губревтрибуналу предложено организовать выездные сессии для срочного разбора «бандитских дел». Губисполкомом возбуждено ходатайство перед ВЦИК о разрешении в течение четырех месяцев не пропускать кассационных жалоб приговоренных к расстрелу за уголовный бандитизм.{1625}

3–7 апреля. Самарская, Царицынская губ. В губерниях под лозунгом «Долой коммунистов» действует отряд Серова (до 700 всадников, 300 подвод обоза), который по пути следования грабит население, уводит рабочий скот у крестьян. 3 апреля отряд Серова при переходе ж/д Шипово-Переметная, на участке Шипово-Деркул (Уральский район) потерпел поражение от преследующего его советского отряда. В ходе боя убито и ранено 200 повстанцев. 4 апреля Серов настигнут в районе Ширяевской и вновь потерпел поражение, потеряв 20 чел. убитыми и 31 ранеными. С 3 по 7 апреля убито 400 серовцев, более 350 чел. взято в плен.{1626}

8–9 апреля. Уральская губ. Отряд Серова (150 сабель) перешел из Самарской губ. в Уральскую обл. и действует на Покровском участке, в 17 в. от ст. Питерка.{1627}

Середина апреля. Уральская губ. В районе хуторов Джангиз-Кузук (60 в. зап. Лбищенска) состоялось совещание командиров повстанческих отрядов (Серова, Иванова, Киреева, Буржаковского (начштаба Серова), Землянского, Мятресова, Долматова, Колчака и др.), на котором было принято решение о координации действий.{1628}

15 апреля. В районе Лбищенска чоном разбит отряд Подлипалина.{1629}

Не позднее 23 апреля. Саратовская губ. Покровский кавэскадрон ЧОН настиг и разбил один из отрядов Серова под командованием Киселева в районе форпоста Кожераховский при его переходе через ж/д, Киселев убит. Некоторые группы Серова оперируют в Дергачевском и Новоузенском уездах, где производят разграбление семматериала, чем вызывают недовольство крестьян.{1630}

27 апреля. Саратовская губ. В районе с. Дергачи бой отряда ЧОН с основным отрядом Серова.{1631}

Апрель. Саратовская губ. В районе селений Разливы-Чижинские чоном был рассеян ранее находившийся в подчинении Серова отряд Киреева, после чего Киреев с его остатками вернулся к Серову.{1632}

Апрель. Всего на территории ПриВО и КССР действуют 4 повстанческих отряда — 240 бойцов при 11 пулеметов.{1633}

Апрель. Марийская обл. В уездном центре Краснококшайске верующие не дали комиссии по изъятию ценностей изъять их в церкви Вознесения.{1634}

Апрель. Саратовская губ. Работа комиссии по изъятию ценностей временно приостановлена для выяснения положения: часть духовенства и коллективов верующих старается скрыть ценности.{1635}

Апрель. Саратовская губ. В Новоузенском у в нескольких волостях во главе советов стоят «кулацкие элементы», ведущие агитацию за восстание. Крестьяне подстрекаются не ездить за семенами и продовольствием.{1636}

Апрель. Самарская губ. В Пугачевском у. действует повстанческий отряд.{1637}

Апрель. Чувашская обл. В Мариинском посаде имел место конфликт на почве изъятия церковных ценностей: собрание верующих приняло резолюцию против изъятия.{1638}

Не позднее 2 мая. Саратовская губ. В Новоузенском у отряд Серова разграбил коллективное хозяйство Чернова и захватив семзерно. В Дергачевском и Новоузенском уездах Серов и Иванов распространяют воззвания к крестьянам с призывом вступать в их отряды. На границе Новоузенского уезда появились повстанцы-киргизы под командованием Букумбетова.{1639}

4 мая. Астраханская губ. Налет неизвестного отряда на ст. Старая Полтавка с целью расхищения грузов АРА.{1640}

5 мая. Марксштадская обл. (Коммуна Немцев Поволжья). В Палласовском кантоне оперируют мелкие банды, приходящие из Астраханских степей, которые избивают крестьян, отнимая у них имущество. Крестьянами организуются артели для борьбы с бандитами. В Ровенском у. банды уходят в Астраханские степи.{1641}

Ранее 8 мая. Саратовская губ. Комиссия по ликвидации банд Саратовского губотдела ГПУ вела переговоры с Серовым о сдаче власти. Условием своей сдачи Серов выдвинул освобождение пленных повстанцев. Переговоры успеха не имели. После нескольких заседаний комиссии, ведшихся отдельно от полевого командования, продолжавшего боевые действия против повстанцев, члены комиссии были захвачены Серовым в плен.{1642}

8 мая. После безрезультативных переговоров о сдаче в с. Алтата Серов и его помощник Иванов возобновили свои действия против власти.{1643}

9 мая. Саратовская губ. В Новоузенском у. (в районе с. Старая Полтавка и хут. Франгрехт) оперирует отряд Елисеева, состоящий из уральских и донских казаков.{1644}

11 мая. Саратовская губ. На хут. Трипая Серов (30 в. от ст. Малоузенск) присоединился к батальону 241-го полка для ведения переговоров о сдаче соввласти.{1645}

Не позднее 12 мая. Самарская губ. В Пугачевском уезде в районе с. Белаши и Бузулукском уездах действуют банды уголовного характера (50 чел.), состоящие из местных крестьян, занимающиеся грабежом у населения семян, продовольствия и т. п.{1646}

12–13 мая. Саратовская губ. В районе ст. Титовка нанесено поражение отряду Иванова.{1647}

12–13 мая. Саратовская губ. В районе Перекопная в с. Васильевка попали в плен к повстанцам 14 человек «красной разведки». В районе ст. Красный Кут оперирует неизвестный отряд (150 всадников), который при переходе железнодорожного полотна Алгайской линии был обстрелян артиллерийским огнем бронепоезда.{1648}

13 мая. Саратовская губ. Добровольно сдался власти начштаба отряда Серова Буржаковский.{1649}

8 мая — первая половина мая. 8 мая в Александро-Гайском районе чоном нанесено поражение отряду Имангалеева (60–70 чел.), затем в 80 в. сев. Ханской Ставки он был окончательно уничтожен.{1650}

16 мая. Царицынская губ. В районе ст. Ремонтное оперирует отряд Сычева численностью 500 сабель при двух пулеметах.{1651}

Не позднее 19 мая. Пензенская губ. В Поливановской вол. Керенского у. конфликты между крестьянами и коллективами. В волости создан ревком, порядок восстановлен.{1652}

18–24 мая. Саратовская, Самарская губ. В Новоузенском и Бузулукском уездах ЧОН совместно с частями РККА и ГПУ вели непрерывное преследование отряда Иванова, который, избегая столкновений, стремился пройти в район Б. Глушицы для соединения с повстанческими отрядами Горина, Лоскутова, Кирова и Касаткина (до 300 чел.).{1653}

8 мая — 30 мая. Саратовская губ., Марксштадская обл. (Коммуна Немцев Поволжья). В Новоузенском у, в Эльтонском районе, в Марксштадской обл. оперируют отряды Серова (150 чел.) и Иванова, ведущие бои с преследующими их частями особого назначения, стремясь к объединению своих сил. Повстанцы разграбили склады АРА. В середине мая отряды Серова и Иванова, действуя самостоятельно одна от другой, из Новоузенского у. ушли в южном направлении, производя по пути своего движения грабежи скота и семян у жителей. 20 мая отряд Серова занял с боем с. Н. Казанка, потеряв при этом в бою командиров повстанцев Колчака и Землянского, а также до 20 чел. рядовых бойцов. Затем под давлением советских частей он вынужден был отойти по бездорожью на 80 верст восточнее Н. Казанки, откуда, повернув в северо-западном направлении, вернулся обратно в Новоузенский у. Отряд Иванова в районе с. Таловка (40 в. южнее Александрова Гая) был сильно потрепан красными частями. Оставшиеся от отряда 10 чел. в районе с. Сломихинская, перейдя через р. Большой Узень, направилась в Новоузенский у.{1654}

30 мая. Самарская губ. В районе хут. Царевич действует отряд под командой казака Бородина (112 чел.), состоящий из киргизов, малороссов и казаков. Отряд захватил ст. Сорочинская.{1655}

30 мая. Самарская губ. В Бузулукском у. произошло объединение отрядов Горина, Кулова и Лоскутова.{1656}

Апрель-май. В Заволжье основные силы повстанцев, дробясь и вновь объединяясь, действовали в районе станций Алтата — Римско-Корсаковка — Урбах — Фриденфельд — Новоузенск — Шильная Балка и в поселках по р. Малый Узень от Петропавловки (25 в. ю/з. Новоузенска) до Ново-Троицкого (20 в. ю/з. ст. Ершов) по р. Еруслан, отбирая от жителей посевной материал, хлеб и последний скот, а также грабя совхозы.{1657}

Май. Коммуна Немцев Поволжья. В Ровенском у. верующие отказываются добровольно сдавать церковные ценности из-за необходимости использования их для богослужения.{1658}

Май. Симбирская губ. В Алатырском у. имели место два случая выступления крестьян против принудительного изъятия церковных ценностей.{1659}

Май. Пензенская губ. Вооруженное столкновение в Мокшанском у. между селами Михайловка и Чертково на почве раздела земли.{1660}

Май. Пензенская губ. В связи с арестом священнослужителей поступает масса заявлений верующих об их освобождении. Среди верующих крестьян волнение в связи с арестом в г. Пензе епископа Владимира. Во время богослужения раздавались крики, приветствующие патриарха Тихона.{1661}

Май. Пензенская губ. В связи с распространением слухов о высоких налогах на скот отмечаются случаи его продажи и уничтожения.{1662}

Май. Татреспублика. В Мамадышском кантоне крестьянами убит коммунист, заведующий столовой за то, что собрал с них полную норму продразверстки, вследствие чего в кантоне наступил голод.{1663}

1 июня. Немкоммуна. Состоялось междуведомственное совещание при областном отделе управления по вопросу об организации крестьянских дружин для борьбы с бандами. Решено дать крестьянам необходимое снаряжение, продовольствие и оружие, подчинить дружины командирам боевых отрядов на местах. От крестьян поступают многочисленные заявления в кантисполкомы и сельсоветы о желании вести борьбу с бандитами.{1664}

Ранее 4 июня. Царицынская губ. В Ленинском у. ю.-в. озера Эльтон действовал отряд Еркина. Во время одного из столкновений с чоном отряд был разбит, а Еркин убит.{1665}

30 мая — 6 июня. Саратовская губ. В Дергачевском у в районе селений Лиленфельд, Семеновка, Макаровка действует отряд Иванова, грабящий крестьян. Взамен отобранного имущества населению выдаются бумажки со штампом «Воля Народа».{1666}

6 июня. Саратовская губ. Отряд Фомина занял хут. Лукашев (в 6 в. от ст. Мануиловка).{1667}

6 июня. Саратовская губ. В Новоузенском уезде произошло объединение отрядов Серова, Горина и Иванова.{1668}

Не позднее 6 июня. Саратовская губ. В районе ст. Шипово оперирует отряд Катушкова и отряд Серова численностью 80 сабель.{1669}

Не позднее 6 июня. Саратовская губ. В отряде Букуметова, оперирующего в районе ст. Малоузенка, произошел раскол: Букуметов убит, отряд распался на несколько частей. Среди повстанцев отмечается стремление перейти на сторону соввласти.{1670}

Не позднее 6 июня. Саратовская губ. В Балашовском у ликвидирована группа антоновцев.{1671}

7 июня. Царицынская губ. Отряд Журавлева, намеревавшийся соединиться с отрядом Еркина, после столкновения с чоном ушел в северном направлении от станций Палласовка и Кайсацкая.{1672}

Не позднее 7 июня. Самарская губ. В 60 в. ю.-з. г. Пугачева отряд повстанцев численностью 200 сабель держит направление на Солянку, намериваясь соединиться с отрядом Серова (40 сабель), действующим в Краснокутском районе (в районе с. Курское). В Шуровском районе (в 25 в. вост. ст. Озинки) оперирует неизвестный отряд (60 сабель), в Самарском районе (в районе с. Порубинка) — отряд (150 чел.).{1673}

Не позднее 14 июня. Симбирская губ. В с. Кладбище Алатырского у. бандитами разграблен ссыпной пункт, избит товарищ председатель сельсовета.{1674}

Не позднее 20 июня. Саратовская губ. ОГПУ отмечает «полное разложение банды Серова и стремление большинства бандитов перейти на сторону советской власти». В Новоузенском и Пугачевском уездах оперируют отряды Фомичева (Пименова), Иванова, Еркина, Галочкина, Журавлева. В Новоузенском у. в районе ст. Джаныбек (Эльтонский район) захвачен в плен и убит командир повстанческого отряда Еркин.{1675}

Июнь. Самарская губ. Отряд Горина (40 чел.) оперировал в северо-восточной части Пугачевского у в районе Б. Глушица, отбирая у жителей посевной материал и лошадей. В Бузулукском районе действуют отряды Лоскутова и Бородина.{1676}

Не позднее 27 июня. Самарская губ. Повстанческие отряды, оперировавшие на территории губернии, рассеяны советскими частями, и уцелевшие от разгрома ушли за пределы губернии.{1677}

Июнь. Саратовская губ. Новоузенский у. В течение июня отряды Серова и Иванова, объединяясь и вновь действуя самостоятельно, стараясь ускользнуть от преследования красных частей, совершили несколько переходов по уезду (Дергачевский, Николаевский, Сломихинский районы). 21 июня настигнутые в 85 в. ю/з. Уральска объединенные отряды Серова и Иванова разделились и стали действовать самостоятельно. 26 июня Серов (25 сабель), перейдя линию ж/д. в районе ст. Ершов, двинулся в южном направлении, а отколовшийся от него в районе ст. Шипово отряд Иванова (7 чел.) двинулся на север. 28 июня отряд Серова, настигнутый в районе ст. Римско--Корсаковка, побросав много скота и продовольствия, продвигался в юго-восточном направлении и, вновь настигнутый в районе 12 в. ю/в. с. Закревский, разделившись на несколько мелких отрядов, разными путями отошел на юг и юго-восток. Отряд Иванова (40 сабель) оперировал в Сломихинском районе, в районе Александрова Гая, ст. Семиглавый Map.{1678}

Июнь. Пензенская губ. В Пензенском у. распространен мелкий уголовный бандитизм у, отмечено появление банд в Кузнецком районе.{1679}

Июнь. Татреспублика. За агитацию против изъятия церковных ценностей арестован священник с. Кутум Бугульминского кантона.{1680}

Июнь. Астраханская губ. В Астраханском районе действуют группы повстанцев.{1681}

Июнь. Самарская губ. В Пугачевском у. крестьяне вступили в вооруженную борьбу с бандитами.{1682}

Не позднее 20 июня. Саратовская губ. Отношение крестьян к серовским отрядам (7 мелких отрядов) враждебное. Они принимают участие в борьбе с бандитами. В Аткарском у. отмечается появление отрядов Химечева и Чекунова, перешедших сюда из Донобласти.{1683}

1 июля. Уральский район.Сдгтся соввласти один из помощников Серова Катушков.{1684}

4 июля. Саратовская губ. В Дергачевском районе в 25 в. сев. ст. Чалыкла после нанесенного удара чона сдался отряд Горина (50 сабель).{1685}

Не позднее 14 июля. Царицынская губ. В Николаевском у. оперирует отряд повстанцев, ведущей агитацию против продналога. Отряд называет себя проэсеровским.{1686}

14 июля. Сдался один из сподвижников Серова атаман Касаткин.{1687}

15 июля. В 12 в. сев. Уральска захвачен один из помощников Серова Огородников.{1688}

16 июля. Уральская губ. ГПУ установлен полный развал серовского отряда. Сам Серов склонен вести переговоры о сдаче. Отношение населения к повстанцам, за малым исключением, враждебное.{1689}

15–18 июля. Самарская губ. В Бузулукском у захвачен отряд Лоскутова.{1690}

23 июля. Саратовская губ. В 30 в. с/з. Сломихинская захвачен ординарец Серова.{1691}

Июль. Симбирская губ. В с. Ждамировка Алатырского у. избиты предуисполкома и предволсовета, арестованы 42 крестьянина.{1692}

Июль. Царицынская губ. В связи с предстоящим сбором продналога и уборкой урожая активизировалась деятельность повстанческих групп, агитирующих против продналога.{1693}

Июль. Саратовская губ. В 40 в. с/в. Новоузенска рассеян чоном объединенный отряд Серова и Долматова.{1694}

Июль. В Лбищенском районе захвачен командир повстанческого отряда Митрясов.{1695}

Июль. Саратовская губ. В Камышинском районе оперирует отряд Чикунова (бывшего сотника в отряде Вакулина-Попова), в районе Орлов Гай — отряд Долматова.{1696}

Июль. В Калмыковском районе чоном разбит неизвестный отряд повстанцев, потерявший 20 чел. убитыми.{1697}

Июль. Заволжье. Сдался власти один из сподвижников Серова, командир повстанческого отряда Мазанов, а также — еще один атаман Кирилин с 29 повстанцами.{1698}

Июль. Саратовская, Пензенская губ. В Новоузенском и Чембарском районах оперируют мелкие банды.{1699}

4 августа. Саратовская губ. Полный разгром чоном отряда Серова.{1700}

14 августа. Саратовская губ. Прибыл в Орлов Гай и добровольно сдался власти бывший предреввоенсовета отряда Серова Долматов.{1701}

15 августа. Саратовская губ. В Новоузенском районе, в Орлов Гае соввласти добровольно сдался Серов.{1702}

Август. Заволжье. Соввласти добровольно сдались командиры повстанческих отрядов Долматов и Яковлев.{1703}

Август-сентябрь. Пензенская губ. В районе ст. Титово действует банда из дезертиров и местных крестьян (7 чел.). 4 сентября она совершила налет на ст. Толковка (20 в. ю/з. Н. Ломова), сожгла школу и убила 4 чел.{1704}

Август-сентябрь. Астраханская губ. В Астраханском районе оперируют бандитские шайки, отбирающие у рыбаков улов.{1705}

Не позднее 25 сентября. Немкоммуна. В Красном Куте иве. Таловка ГПУ обнаружены две группировки (40 чел.), подозревающиеся в принадлежности к правоэсеровской организации.{1706}

Сентябрь-октябрь. Самарская губ. В Пугачевском у. отмечены действия мелких уголовных банд.{1707}

Октябрь. На территории ПриВО отмечалось лишь несколько случаев действия мелких бандитских шаек местного происхождения (в Пензенской губ.), которые частью рассеяны, частью ликвидированы ЧОН.{1708}

Декабрь. Саратовская губ. В Балашовском, Дергачевском, Сердобском уездах развитие уголовного бандитизма. Отношение крестьян враждебное.{1709}

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

Таблица 1

Состав участников крестьянского движения в Поволжье в 1918 г., по данным недельных сводок бюро печати НКВД «О восстаниях»{1710}

Сводка за… Губернии Количество восстаний Состав участников Июль Саратовская 2 кулаки Август Саратовская 1 казаки 2 крестьяне 2 кулаки 1 всякого рода к-ры (белогвардейцы и пр.) Самарская 2 кулаки 1 крестьяне Пензенская 1 кулаки 3 всякого рода к-ры (белогвардейцы и пр.) Астраханская 1 местные жители Сентябрь Пензенская 1 кулаки, всякого рода к-ры 2 кулаки Симбирская 1 всякого рода к-ры, правые эсеры Саратовская 3 кулаки 1 белогвардейцы 1 рабочие 1 кулаки, белогвардейцы, духовенство, мобилизованные Самарская 1 кулаки, казаки Октябрь Пензенская 1 белогвардейцы Ноябрь Пензенская 2 кулаки 2 крестьяне, белогвардейцы Саратовская 1 крестьяне 2 кулаки 1 всякого рода к-ры Казанская 1 крестьяне, кулаки Декабрь Казанская 1 крестьяне, кулаки, воинские части, дезертиры, анархисты Самарская 1 крестьяне Саратовская 1 крестьяне Астраханская 1 кулаки

Таблица 2

Столкновения на продовольственной почве и почве «общей неурядицы» в губерниях Поволжья в июле-декабре 1918 г. (по данным сводок НКВД){1711}

Столкновения с: Количество столкновений С советской стороны ранено погибло Саратовская губерния Толпой 1 3 комиссара, 4 красноармейца, 17 продотрядовцев 9 членов исполкома, 8 красноармейцев грабителями 1 Крестьянами 1 Контррев. бандами 4 кулаками 6 Самарская губерния Крестьянами 2 8 комиссаров, 4 красноармейца 1 комиссар, 2 члена исполкома, 2 агитатора, 2 агента власти, 3 красноармейца, 8 продотрядовцев Со всякого рода контрреволюцией 2 Контррев. бандами 6 Симбирская губерния Кулаками 1 1 комиссар 1 агент, 3 члена исполкома, 6 красноармейцев, 8 комиссаров Мобилизованными 1 Толпой 1 Контррев. бандами 2 Со всякого рода контрреволюцией 4 Пензенская губерния Красноармейцами 1   1 активист, 1 агитатор, 2 агента, 2 красноармейца, 3 члена исполкома, 4 комиссара, 18 продотрядовцев Толпой 1 Крестьянами 1 Грабителями и преступными элементами 2 Контррев. бандами 2 Кулаками 3 Казанская губерния Толпой 1   1 член исполкома, 14 красноармейцев Кулаками 2 Контррев. бандами 3 Астраханская губерния Контррев. бандами 2   1 агитатор, 2 члена исполкома 1

Таблица 3

Количество расстрелов в губерниях Поволжья во второй половине 1918 г. (по данным сводок НКВД) (человек){1712}

Губернии Расстреляно по приговорам советской власти Расстреляно противниками советской власти Самарская 33 кулака, 80 лиц не установленного социального положения 170 красноармейцев и матросов, 4 партработника, 1 коммунист, 1350 рабочих, 336 неизвестных лиц Симбирская 83 лица не установленного социального положения, 659 белогвардейцев, 1 священник 1 активист, 10 красноармейцев и матросов, 5 неизвестных лиц Казанская 22 лица не установленного социального положения 34 красноармейца и матроса, 24 неизвестных лица Саратовская 174 лица не установленного социального положения 53 красноармейца Пензенская 478 лиц не установленного социального положения, 22 кулака, 3 священника 3 неизвестных лица

Таблица 4

Со дня организации Пензенской губернской чрезвычайной комиссии всего арестовано (человек){1713}

Из числа 1918 г. 1919 г. 1920 г. Итого Буржуазии 329 400 46 775 Бывших офицеров 191 47 7 245 Анархистов — 1 — 1 Духовенства 35 26 8 59 Мещан 198 81 121 400 Кулаков 147 36,2% 74 38% 6 48,4% 227 39,2% Крестьян 728 695 516 1939 Рабочих 62 116 300 478 Коммунистов 10 1 27 38 Сотрудников ЧК 7 22 9 38 Царских слуг 408 55 — 463 Социальное положение не выяснено 300 508 39 847 Итого: 2415 2026 1079 5520

Таблица 5.

Со дня организации Пензенской губернской чрезвычайной комиссии всего расстреляны (человек){1714}

Из числа 1918 г. 1919 г. 1920 г. Итого Буржуазии 69 19 — 88 Бывших офицеров 79 2 1 82 Анархистов — — — — Духовенства 14 — — 14 Мещан 17 — 6 23 Кулаков 41 20,1% 9 43%   46% 50 25,5% Крестьян 49 38 12 99 Рабочих 3 2 7 12 Коммунистов 1 — — 1 Сотрудников ЧК 1 1 — 2 Царских слуг 89 6 — 95 Социальное положение не выяснено 86 33 — 118 Итого: 448 110 26 584

Таблица 6.

Со дня организации Пензенской губернской чрезвычайной комиссии всего (человек){1715}

а) заключены в тюрьму

Из числа 1918 г. 1919 г. 1920 г. Итого Буржуазии 109 41 1 151 Бывших офицеров 2 — 2 4 Анархистов — — — — Духовенства 6 1 — 7 Мещан 51 1 8 60 Кулаков 26 31,6% 6 40,2% — 3,3% 32 34,3% Крестьян 112 68 1 181 Рабочих 5 14 11 30 Коммунистов 2 1 1 4 Сотрудников ЧК 1 2 — 3 Царских слуг 59 2 — 61 Социальное положение не выяснено 64 18 6 88 Итого: 437 184 30 621

б) заключены в лагерь принудительных работ

Из числа 1918 г. 1919 г. 1920 г. Итого Буржуазии 1 48 11 60 Духовенства — — 6 6 Мещан 1 3 12 16 Крестьян 1 (16,6%) 4 (3,9%) 14 (16%) 19 (9,7%) Рабочих 1 6 24 31 Коммунистов 1 — 5 6 Сотрудников ЧК — 1 4 5 Царских слуг — 5 — 5 Социальное положение не выяснено 1 35 12 48 Итого: 6 102 88 196

Таблица 7.

Динамика крестьянского движения в Поволжье в 1918–1920 гг.{1716}

Губернии 1918 г.[6] 1919 г. 1920 г. количество выступлении количество выступлений количество выступлений Самарская 14 15 27 Симбирская 14 8 10 Саратовская 35 17 31 Пензенская 27 16 11 Казанская 11 14 13 Уфимская — — 4 Астраханская 2 1 — Царицынская 1 — 8 Область немцев Поволжья — 2 4 Итого 104 73 108

Таблица 8.

Со дня организации Пензенской губернской чрезвычайной комиссии всего освобождены (человек){1717}

Категории Число освобожденных % к общему числу арестованных Буржуазии 637 82,2 Офицеров 154 63,0 Анархистов 1 100,0 Духовенства 49 83,0 Мещан 277 69,2 Кулаков 114 50,2 (61,6%) Крестьян 1222 63,0 Рабочих 249 53,0 Коммунистов 20 53,0 Сотрудников ЧК 22 58,0 Царских слуг 352 76,0 Социальное положение не выяснено 696 82,2 Итого: 3793 68,7

Таблица 9.{1718}

Арестованные Пензенской губернской ЧК по составу преступления разбиваются следующим образом

а) по обвинению в контрреволюции (человек)

Из числа 1918 г. 1919 г. 1920 г. Итого Буржуазии 103 176 19 298 Бывших офицеров 179 43 3 225 Анархистов — 1 — 1 Духовенства 24 15 8 47 Мещан 57 18 10 85 Кулаков 59 27,5 % 31 44,6 % 1 34 % 91 34,2 % Крестьян 279 331 47 657 Рабочих 17 22 51 90 Коммунистов 4 1 2 7 Сотрудников ЧК — 1 — 1 Царских слуг 406 44 — 450 Социальное положение не выяснено 102 129 1 232 Итого: 1229 812 142 2184

б) по обвинению в участии в восстании (человек)

Из числа 1918 г. 1919 г. 1920 г. Итого Буржуазии 5 — — 5 Офицеров — — 2 2 Духовенства 1 2 — 3 Кулаков 27 15 14 56 Крестьян 41 (55,4%) 101 (81%) 102 (85,6%) 244 (77%) Рабочих — — — 1 Социальное положение не выяснено — 7 — 7 Итого: 74 125 119 318

Таблица 10.

Количество, причины и формы крестьянских выступлений на территории Самарского Комуча во второй половине 1918 г.{1719}

№ Форма движения Причины Количество выступлений 1 Волнение Против мобилизации в Народную армию 19 2 Волнение Против власти Комуча 6 3 Волнение Против действий бывших помещиков по возврату захваченного у них крестьянами имущества, земли и т. п. 2 4 Другая форма (партизанское движение) Против власти Комуча 2 5 Волнение Против восстановления земства 1 6 Восстание Против власти Комуча 1 7 Другая форма Крестьянский съезд в Казани поддержал мятеж левых эсеров против власти большевиков 1 8 Другая форма VI Самарский губернский крестьянский съезд против мобилизации крестьян в Народную армию 1 9 Другая форма (уездный крестьянский съезд) Против мобилизации в Народную армию 1 Всего: 34

Таблица 11.

Крестьянские восстания в Поволжье в 1918–1921 гг.{1720}

1918 г.

1. Восстание крестьян 40 волостей Саратовского, Сердобского, Вольского, Хвалынского уездов Саратовской губ. (22 июня — август)

2. Восстание 6 волостей Аткарского у Саратовской губ. (начало августа)

3. Восстание в с. Кучки и 5 волостях Пензенского у Пензенской губ. (5 августа — первая половина августа)

4. Восстание в близлежащих к г. Чембару волостях Чембарского, Нижне-Ломовского и Керенского уездов Пензенской губ. (19 августа — август)

5. Курмышский мятеж» — восстание в Симбирской губ. (2–9 сентября)

6. Восстание в 12 селениях Трудовой Коммуны Немцев Поволжья (сентябрь)

7. Восстание в с. Мастиновка Пензенского у. Пензенской губ. (10–12 ноября)

8. Восстание в с. Алексеевка Саратовского у. Саратовской губ. (12–13 ноября)

9. Восстание в с. Лада Саранского у Пензенской губ. (14–15 ноября)

10. Восстание в 10 волостях Казанского у, части Мамадышского и Лаишевского уездов Казанской губ. (10 ноября-ноябрь)

1919 г.

11. Восстание в 4 волостях Спасского и Ядринского уездов Казанской губ. (февраль)]

12. Восстание в Чистопольском, Бугульминском, Мамадышском у. Казанской губернии (начало марта — 22 марта)

13. Чапанная война» в 6 уездах Симбирской губ. и 5 Самарской губ. (3–27 марта)

14. Восстание «зеленых» в Балашовском и Аткарском уездах Саратовской губ. (19 июня — начало июля)

15. Восстание в Новузенском у. Самарской губ. (1–15 июля)

16. Восстание в 9 волостях Пугачевского у. Самарской губ. (4–17 августа)

17. «Казацкое восстание» в районе с. Перелюб Пугачевского у. Самарской губ. 1 (вторая половина сентября — начало октября)

18. Восстание на почве помольной системы в Чистопольском, Красно-Кокшайском, Чебоксарско-Ленинском, Тетюшском уездах Казанской губ. (3 сентября — октябрь)

1920 г.

19. «Больше-Ижморское восстание» в Керенском у. Пензенской губ. (22–28 февраля)

20. Восстание «зеленых» в Ленинском у Царицынской губ. (24 февраля —1 марта)

21. Восстание «Черного орла» («вилочное восстание», «бирско-белебеевское») в Бугульминском у Самарской губ., Мензелинском, Бирском, Белебеевском Уфимской губ., Чистопольском Казанской губ. (7 февраля — 20 марта)

22. Восстание в с. Дубровке Кузнецкого у. Саратовской губ. (14–17 марта)

23. Восстание в районе ст. Урбах Саратовской губ. (17–23 марта)

24. Восстание «зеленых» в с. Питерка Новоузенского у. Саратовской губ. (10–16 апреля)

25. Восстание Сапожкова (13 июля-15 сентября)

26. Восстание в с. Квасниковка Покровского у. Саратовской губ. (вторая половина октября)

1921 год

27. Чебоксарское восстание» в Чувашской автономной области (18 января — 2 февраля)

28. Восстание в Пугачевском у. Самарской губ. (25 января)

29. Восстание в Черемшанской крепости Самарской губ. (12 апреля)

30. Восстание в Области немцев Поволжья и на юге Саратовской губ. (14 марта — 18 апреля)

Таблица 12.{1721}

Причины учтенных крестьянских выступлений в Поволжье в 1918–1920 гг.

(№. Причины, указанные в документах ВЧК-НКВД-РККА … Количество выступлений)

а) в 1918 г.

1. Против учета и реквизиций хлеба, хлебной монополии … 23

2. На почве недовольства советской властью и РКП(б) … 19

3. На почве недовольства мобилизацией в Красную армию … 26

4. На почве недовольства деятельностью комбедов, бедноты … 12

5. На почве раздела земли и угодий между общинами, против действий власти по возвращению расхищенного помещичьего имущества и т. д. … 7

6. На почве недовольства «чрезвычайным революционным налогом» … 6

7. На религиозной основе (закрытия монастырей, реквизиции имущества церкви и т. д.) … 3

8. Против мобилизации лошадей в Красную армию … 2

9. В защиту разогнанного большевиками Учредительного собрания … 1

б) 1919 г.

1. На почве учета, реквизиции хлеба, «реализации урожая», недовольства продразверсткой и «борьбой с самогоноварением», хлебной монополией, против продналогов … 21

2. На почве недовольства «чрезвычайным революционным налогом» … 11

3. На почве недовольства мобилизацией в Красную армию … 8

4. Против политики советской власти и РКП(б) … 8

5. Против мобилизации-реквизиции лошадей в Красную армию … 3

6. Против реквизиций излишков хлеба и перевыборов Совета … 3

7. На религиозной почве … 3

8. На почве недовольства снабжением солью … 2

9. Против бесчинства проходящих воинских частей … 1

10. «Из-за загона скота с базара во двор райпродкома» … 1

11. Против помольной системы … 1

12. Против принудительной обработки полей семьям красноармейцев …

13. На почве недовольства учетом посевной площади … 1

14. На почве недовольства подводной повинностью … 1

15. В связи с разделом земли между обществами … 1

1920 г.

1. На почве хлебной разверстки (продразверстки), реализации урожая, изъятия хлебных излишков, против продотрядов, выкачки хлеба, голода и т. п. … 62

2. На почве недовольства гужевой (подводной) повинностью … 4

3. На религиозной почве … 4

4. На почве недовольства принудительным сбором семян в общественные амбары и вывозом семян из деревни … 4

5. На почве недовольства репрессивными действиями власти в отношении укрывателей дезертиров … 4

6. Против мобилизации в Красную армию … 3

7. На почве земельных споров с артелями, совхозами … 3

8. Против политики советской власти и РКП(б) … 2

9. Против закрытия базара, попыток ликвидировать свободную торговлю скотом и хлебом … 2

10. За присоединение к Башкирии … 2

11. В связи с попыткой власти взять на учет запасы картофеля … 1

12. Против запрета производить помол на мельнице … 1

13. На почве запрещения лесничеством женам и родственницам красноармейцев собирать желуди в лесу … 1

Таблица 13.

Группировка и численность «банд», действовавших на территории Приволжского военного округа в течение 1921 г.{1722}

Месяц Руководитель банды Район обнаружения Время Последняя численность Примечания 1 января Вакулин Камышинск 3/1 1500 шт. и саб. убит 17/II Сарафанкин и Аистов Дергачевский 21/1 300 чел. Пятаков Голокарамышский 18/1 1000 мелк. банды Новоузенский   300 Итого к 1 января 3100 чел. 1 февраля Попов Пугачевский 21/II 2500   Сарафанкин Дергачевский 17/II 250 Аистов     180 Пятаков Ханская Ставка 8/II 700 мест. банд. Краснокутский   400 нев. банд. Камышинский 15/II 1000 Итого к 1 февраля 5620 чел. 1 марта Попов Хвалынcкий 29/II 6000   Сарафанкин и Аистов Пугачевский 28/II 600 Пятаков и Муравьев Голокарамышский 17/II 2000 мест. банд. Краснокутский 23/II 600 нев. банд. Камышинский   1000 Итого к 1 марта 10 200 чел. 1 апреля Пятаков Ханская Ставка 7/III 2100   Муравьев Ханская Ставка   300 Сарафанкин Дергачевский   600 Аистов     170 Охранюк Оренбургский 11/III 200 Шувалов Ленинский 13/III 250 Колоба   14/III 250 Конорезов Эльтонский 20/III 130 Итого к 1 апреля 4020 чел. 1 мая Пятаков Ленинский 8/4 1800   Аистов Уральский   150 Сафонов Уральский   250 Сарафанкин Сломихинский 10/4 500 1 мая Охранюк Оренбургский 12/4 350   Шувалов Ленинский 14/4 180 Носаев Ленинский   150 Усов Уральский 18/4 150 нев. банд. Ханская Ставка 19/4 400 мел к. банд. Лбищенский   150 Итого к 1 мая 4070 чел. 1 июня Аистов Уральский   300   Сафонов     350 Сарафанкин и Носаев Сломихинский   3000 Пятаков Ленинский   450 Люшнев Пугачевский 4/5 200 Усов Уральский 8/5 150 нев. банд. Белебейский 11/5 500 Охранюк Оренбургский 18/5 700 мелк. банд Лбищенский 28/5 150 Итого к 1 июня 6000 чел. 1 июля Разнополое Камышинский 19/6 300   Носаев и Маслов Ленинский 21/6 60 Пятаков Колмыковский     Еркин Николаевский 16/6 270 Шувалов       нев. банд.   24/6 50 Серов Дергачевский 19/6 70 нев. банд. Сломихинский 12/6 300 Киселев Колмыковский 15/6 500 нев. банды Абищенский 16/6 600 Сарафанкин   18/6 280 Васильев   11/6 250 Петряков   11/6 250 Лешнев Уральский 12/6 300 Усов     150 Сафонов     150 Аистов     250 Жеребятников     200 нев. банды Оренбургский 19/6 70     20/6 50   Абдулинский 4/6 100   Темирский 20/6 300     20/6 400 Охранюк Орский 25/6 400 Итого к 1 июля 5500 чел. 1 августа Серов Пугачевский 8/7 150   Далматов     100 Лгошнев     100 Пятаков Камышинский 12/7 500 Носаев и Еркин Ленинский 13/7 270 Шуваев       нев. банд. Ханская Ставка   300 Петряков и Васильев Уральский   400 Сафонов и Сарафанкин Сломихинский 18/7 500 Усов Оренбургский 21/7 150 Охранкж   23/7 200 Итого к 1 августа 2670 чел. 1 сентября Горин Пугачевский 18/8 135   нев. банд.   19/8 70 Буров   24/8 70 Сарафанкин   27/8 400 Обаимов Бузулукский 20/8 30 нев. банд.   25/8 50   Темирский 7/8 200 Донской Уральский 12/8 30 невыяснен. Вольский 25/8 25     30/8 100     31/8 30   Хвалынский 24/8 90   Царицынский 15/8 20 Пятаков Новоузенский 20/8 200 Серов   22/8 200 Киселев Сломихинский 25/8 100 Шувалов Эльтонский 12/8 100 Носаев и Еркин   20/8 100 Итого к 1 сентября 1950 чел. 1 октября Бойко Пугачевский 18/9 50   Горин     100   Усов Бузулукский 13/9 65 убит 21/9 Ромашин   30/9 30   Глазнов Актюбинский 26/9 80   Шувалов Николаевский 23/9 100   Рогачев Ленинский 25/9 80   невыяснен. Баскунчакский 21/9 100   Пятаков Новоузенский 26/9 300   Зельман     35   Носаев   17/9 80   Катушков Калмыковский 20/9 30   Серов Новоузенский 27/9 200   Итого к 1 октября 1250 чел. 1 ноября Еркин Эльтонский 3/10 30 сдался в первых числах ноября. Горин и Сарафанкин Пугачевский 25/10 200   Чепаев Орский 23/10 45 Глазнов       Золотарев Ленинский 25/10 210 Сахаров       Дубовченко   23/10 340 Рогачев       Копейкин       Подмосковный Николаевский 25/10 300 Пятаков       Чупринин     150 Чугунов Уральский 24/10 45 Ромазин     35 Обаимов Лбищенский 20/10 150 Катушков, Серов Сломихинский 20/10 340 Итого к 1 ноября 1518 чел. 1 декабря Иванов Лбищенский 8/11 60   Серов Дергачевский 8/11 50 Тогусбаев Новоузенский 2/11 60 Пятаков Николаевский 25/11 150 сдался 6/ XII Тимофеев   25/11 60   Чупринин       Шаповалов       Кусманов       Чугунов и Копейкин Эльтонский 25/11 120 мелк. банды Ленинский   220 Итого к 1 декабря 720

ПРИЛОЖЕНИЕ 3

Таблица 1.

Документы повстанцев-«чапанов» (март 1919 г.){1723}

№ Дата Вид документа Автор 1 6.03. Обращение повстанческого Ново-Девиченского волостного совета Сенгилеевского уезда Симбирской губ. к Усольскому волостному совету о поддержке начавшегося в уезде восстания крестьян Председатель 2 7.03. Телеграмма повстанцев из с. Ново-Девичье председателю Симбирского губисполкома М.А. Гимову с предложением уладить конфликт мирным путем Волостная крестьянская организация 3 7.03. Сообщение по прямому проводу повстанцев села Хрящевки Ставропольского уезда Самарской губ. коменданту г. Ставрополя Голосову о предъявлении ультиматума командованием батальона ВЧК   4 8.03. Наказ от Нижне-Санчелеевской волости Мелекесского уезда, данный делегату Якову Ивановичу Никишину, назначенному для мирных переговоров и о выяснении общего крестьянского восстания Нижне-Санчелеевский волостной совет 5 8.03. Донесение командования повстанцев из села Хрящевки в Ставрополь об отражении атаки «красных» Председатель Прытков 6 8.03. Обращение комендатуры Ставрополя к повстанцам села Хрящевки в связи с возможными мирными переговорами   7 8.03. Сообщение повстанцев села Ягодного Ставропольского уезда в Ставрополь о положении в районе восстания   8 8.03. Просьба Тимофеевского сельского совета Никольской волости Ставропольского уезда к коменданту Ставрополя о выделении оружия Военрук, Тимофеевский сельский совет Никольской волости Ставропольского уезда 9 8.03. Обращение Ново-Санчелеевского волостного совета в Ставрополь о помощи в связи с наступлением отрядов коммунистов на село Курумоч Военрук Спиридонов 10 8.03. Обращение правления профессионального Союза объединенных рабочих Ставрополя к коменданту Долинину в связи с восстанием в уезде Председатель Союза, секретарь, члены 11   Обращение штаба повстанцев к крестьянам Начальник штаба Крох 12   Обращение штаба повстанцев к гражданам   13   Воззвание от «Трудовой крестьянской рабочей рукомозолистой партизанской армии» Авторы Я.А. и И.С. Королевы 14 8.03. Донесение Нижне-Санчелеевского волостного совета в Ставропольский революционный штаб о ходе восстания и о волнении в частях Красной армии За военрука Юртаев 15 9.03. Протокол экстренного собрания Совета производственных союзов и членов правления Союза служащих Ставропольского района о поддержке профсоюзами политических лозунгов восставших крестьян   16 9.03. Официальное сообщение в прессе о сформировании временного исполкома Ставрополя Предисполкома Плохотников 17 9.03. Постановление Ставропольского временного исполкома о защите советской власти Председатель Плохотников, товарищ председателя Иванов, секретарь Рязанцев 18 9.03. Приказ № 1 Ставропольского временного исполкома о возвращении народного имущества, расхищенного в учреждениях города, и недопустимости грабежей и насилий над семьями красноармейцев и коммунистов Исполком 19 10.03. Воззвания комендатуры Ставрополя № 84 — «К красноармейцам» Подписали: комендант г. Ставрополя Долинин, заместитель Белоусов, помощник А. Жилинский 20   Воззвания комендатуры Ставрополя «К гражданам» Комендант г. Ставрополя 21   Воззвания комендатуры Ставрополя «К православным гражданам России» Комендант Долинин 22 8–10.03. Приказы № 1–4, 11–15 повстанческой комендатуры Ставрополя Комендант г. Ставрополя Долинин 23 10.03. Постановление Ставропольского временного исполкома о первоочередных задачах повстанческой власти   24 10.03. Обращение исполкома Усинского волсовета к Борминскому сельсовету с призывом присоединиться к восставшим   25 11.03. Постановление Ставропольского Совета рабочих и крестьянских депутатов о поддержке политической платформы исполкома и действиях народной власти   26 8–12.03. Объявления повстанческой комендатуры Ставрополя Комендант г. Ставрополя Долинин 27 11.03. Удостоверение повстанца, делегированного в Ставрополь за оружием Узюковский сельский Совет рабочих и крестьянских депутатов 28 12.03. Воззвание повстанцев к крестьянам, интеллигенции, всем гражданам советской России   29 12.03. Воззвание Ставропольского исполкома Совета рабочих и крестьянских депутатов к населению Ставрополя и уезда Исполком 30 12.03. Постановление Ставропольского временного исполкома о посылке делегации для мирных переговоров с коммунистами и создании военного совета при исполкоме   31 12.03. Объявление военного совета исполкома Ставрополя   32 12.03. Удостоверение солдат повстанцев Квартальный староста Шохин 33 12.03. «Вести с фронта» (сообщение в «Известиях Ставропольского исполкома»)   34 12.03. «Доброволец» (сообщение в «Известиях Ставропольского исполкома»)   35 12.03. Сообщения из повстанческих сел в комендатуру Ставрополя коменданту Долинину Деньгин (из села Ягодное); Высельский волостной штаб Крестьянской армии начальник штаба Булынкин; из села Хрящевка военрук Прытков 36 13.03. Из записи переговоров по прямому проводу комиссара штаба 4-й армии Быховского и командира карательного отряда Самарского рабочего полка Буйлова из с. Усолье со штабом повстанцев в с. Новодевичье   37 13.03. Наказ представителей населения Жигулевской волости Сызранскому исполкому «на предмет осведомления о причинах восстания народа и в целях избежания излишнего кровопролития   38 13.03. Запись переговоров по прямому проводу председателя Сенгилеевского исполкома Еремеева с представителем штаба повстанцев в с. Русская Бекгяшка Поручиковым М. Поручиковов; председатель губисполкома Гимов; Варейкис — секретарь Симбирского губисполкома, секретарь Карпухин 39 19.03. Решение общего собрания граждан села Самайкино Сызранского уезда о присоединении к восстанию волостей и постановление Томышевского сельсовета о нежелательности восстания для среднего и беднейшего крестьянства   40 20.03. Постановление общего собрания граждан Усть-Уренской волости Карсунского уезда Симбирской губ. о текущем моменте С. Ешвиков (председатель)

Таблица 2.

Документы повстанцев-«вилочников» (февраль-март 1920 г.){1724}

№ Дата Вид документа Автор 1 26.02. «Народное письмо» Алькеевского штаба повстанцев с призывом к крестьянам о присоединении к восстанию, разъяснением его целей и первоочередных действий по их успешному осуществлению Ибрагимов (комендант), Мухаматша Фахретдинов, волостной комендант Габдулгавий 2 Не позднее февраля — марта Инструкция штаба повстанцев «Как вести восстание» Штаб повстанцев 3 Не позднее февраля — марта Воззвание центрального повстанческого штаба Центральный повстанческий штаб 4 2.03. Инструкция штаба повстанцев по организации боевых сил «Армии Черного орла» Подлинную подписал начальник штаба Терехов 5 3.03. Обращение штаба «Черного Орла» к гражданам с призывом бороться с коммунистами Штаб Черного Орла-Земледельца 6 Не позднее февраля — марта Инструкция центрального штаба повстанцев «Как организовать власть?» Центральный штаб повстанцев 7 Март Приказ коменданта штаба Ермекеевской волости Шафикова Тарказанскому исполкому о присоединении к повстанцам Товарищ комендант Шафиков

Таблица 3.

Документы «сапожковцев» (июль-август 1920 г.){1725}

№ Дата Вид документа Автор 1 13.07. Воззвание Реввоенсовета 1-й Армии «Правды» ко всем трудящимся и красноармейцам Реввоенсовет 1-й Армии «Правды» 2 18.08. Воззвание революционного военного совета Армии «Правды» ко всем жителям Новоузенского уезда и всей Российской республики Реввоенсовет 1-й Армии «Правды» 3 Август Воззвание Реввоенсовета штаба 1-й Армии «Правды» «Ко всему беднейшему, обиженному и угнетенному крестьянству и рабочему населению Российской Республики» Реввоенсовет Штарма 1-й Армии «Правды»

Таблица 4.[7]

Документы повстанческого движения в Поволжье в 1921 г.{1726}

№ Дата Вид документа Автор 1 Январь Декларация Революционного Военного Совета и Командующего восставших групп «Воли Народа» В. Серова Командующий восставших групп «Воли народа» Серов, председатель Реввоенсовета Долматов, члены: Турсенин, Землянский, Горин, Митрясов 2 Январь Листовка «Пример, достойный подражания» армии «Воли Наро да» Реввоенсовет группы восставших войск «Воли Народа» 3 17.03. Приказ № 1 по гарнизону г. Хвалынска Саратовской губернии командующего восставшими войсками Ф. Попова Командующий восставшими войсками Ф. Попов, начштаба Чекунов 4 Не ранее 17 марта Из Декларации Революционного Военного Совета Пяти и командующего восставшими войсками Ф. Попова Ком. восс. войсками Ф. Попов, председатель РВС Пяти И. Шкуратов; дружинники-члены; Матцев, Кузнецов, секретарь Кабанов 5 Не ранее 17 марта Воззвание агитационного отдела армии Попова к населению Агитационный отдел 6 Март Воззвание повстанцев к крестьянам   7 б/д Программа губернского комитета СТК Тамбовский губернский комитет Союза трудового крестьянства 8 б/д Обращение районного комитета Союза трудового крестьянства к мобилизованным крестьянам Районный комитет 9 б/д Инструкция районного комитета Союза трудового крестьянства об организации волостных и сельских комитетов и их обязанностей Районный комитет Союза трудового крестьянства 10 Апрель Листовка первой народной революционной армии Охранюка-Черского Начальник первого революционного конного отряда 11 Апрель Воззвание Аистова «К трудовому казачеству, гражданам красноармейцам, всей России» Командир отряда восставших войск Аистов 12 Апрель Приказ Сарафанова (Сарафанкина) «по советской республике восставших войск» Комполка Савинов, Комполка Сарафанов, Адьютант Яковлев 13 Не позднее 11 июня Письмо командира повстанцев С.М. Лисунову об условиях прекращения вооруженного сопротивления власти   14 1 июля Приказ № 22 Ф. Котушкова по соединенным отрядам восставших войск и народа Командующий отрядами Ф. Котушков, пред. Рев. Воен. Совета Киселев, Гуров (член РВС) 15 Июль Воззвание Ф. Котушкова к «коммунистам и красноармейцам» Командующий отрядом Ф. Котушков; пред. Рев. воен. Совета Киселев; члены: В. Паршин, Иванов

ПРИЛОЖЕНИЕ 4

Таблица 1.

Численность населения Поволжья в 1916 г. (в тыс. чел.){1727}

Губернии Категории населения сельское всего Астраханская 1275,5 1480,8 Казанская 2649,1 2935,0 Пензенская 1765,2 1967,5 Самарская 3703,6 3986,7 Саратовская 2877,2 3463,2 Симбирская 1952,8 2136,8 Итого: 14 443,4 15 970,0

Таблица 2.

Численность сельского населения Поволжья в 1922 г.{1728}

(Губернии и автономии … Сельское население)

Самарская … 2 343 837

Симбирская … 1 481 494

Пензенская … 1 595 174

Саратовская … 2 628 367

Марксштадская … 419 042

Астраханская … 267 482

Царицынская … 391 590

Чувашская АО … 362 436

Марийская АО … 529 959

Татреспублика … 1 096 125

Таблица 3.

Динамика посевных площадей и поголовья рабочего скота в Поволжье в 1916–1922 гг.{1729}

Губернии и автономии Посевная площадь в тыс. дес. Количество рабочего скота в тыс. голов 1916 г. 1920 г. 1922 г. 1916 г. 1920 г. 1922 г. Симбирская 1184,0 922,0 360,0 228,0 200,0 98,0 100% 75% 31% 100% 87% 43% Саратовская 3226,0 2188,0 1740,0 685,0 510,0 216,0 100% 68% 54% 100% 75% 42% Самарская 2770,0 2216,0 860,0 669,0 500,0 216,0 100% 79% 31% 100% 75% 33% Уфимская 1619,0 1165,0 803,0 530,0 408,0 216,0 100% 72% 49% 100% 77% 41% Татреспублика 2174,0 1774,0 1131,0 509,0 397,0 173,0 100% 82% 52% 100% 79% 34% Немкоммуна 458,0 330,0 240,0 144,0 115,0 35,0 100% 72% 52% 100% 80% 24% Чувашская АО 510,0 365,0 263,0 154,0 123,0 53,0 100% 72% 51% 100% 80% 34%

Таблица 4.

Динамика посевных площадей в губерниях и автономиях Поволжья в 1920–1922 гг.{1730}

Губернии и автономии Сельское население в 1922 г. (в тыс. чел.) Площадь посева полевых культур (в тыс. дес.) На 100 душ сельского населения посева (в дес.) годы годы 1920 1921 1922 1918 1920 1921 1922 Астраханская 285,0 80,4 64,7 58,4 68,0 30,3 22,7 20,5 Самарская 2040,2 1901,5 1319,4 874,4 125,2 93,2 64,6 67,1 Саратовская 2514,8 2288,3 1635,4 1608,0 95,7 91 64,9 67,1 Симбирская 1511,9 929,3 791,2 523,3 78,9 61,0 52,3 36,2 Царицынская 1032,6 1074,3 840,8 723,5 160,3 104,0 61,4 70,0 Татреспублика 2657,3 1773,9 1354,4 830,2 74,2 66,5 50,7 31,1 Немкоммуна 419,0 568,0 210,6 240,2 95,7 90,3 50,1 57,3 Чувашская АО 784,8 360,4 360,6 307,3 53,0 48,6 48,6 39,1 Марийская АО 387,0 280,6 230,0 141,4 62,2 59,2 50,2 36,5

Таблица 5.

Площадь засева ярового клина в губерниях и автономиях Поволжья в 1920–1921 гг. (в тыс. дес.){1731}

Губернии и автономии 1920 г. 1921 г. В % к прошедшему году Астраханская 49,5 60,9 123 Самарская 517,4 825,8 54,4 Саратовская 345,4 739,9 55,0 Симбирская 456,1 346,0 75,9 Царицынская 862,0 588,5 76,0 Чувашская АО 186,8 186,8 100,0 Татреспублика 941,8 846,4 90,0 Немкоммуна 409,0 80,5 19,7 Марийская АО 93,7 93,7 100,0

Таблица 6.

Зерновой баланс в губерниях и автономиях Поволжья по итогам 1920 г. (в тыс. пудах){1732}

Губернии и автономии Валовый урожай Обсеменение Потребление Итог + избыток, — недостаток Самарская 16531 7334 34492 41876 -25345 Симбирская 16310 5320 21619 26939 -10629 Пензенская 19011 8435 22535 28970 -9959 Саратовская 27236 8755 39397 48152 -20916 Царицынская 8529 1593 5516 7109 + 1420 Марксштадская 6315 2413 5867 8280 -1965 Чувашская АО 5348 1181 7054 8235 -2887 Марийская АО 2538 646 7166 7752 -5214 Татарская АССР 25664 9825 40393 50218 -24564

Таблица 7.

Обеспеченность хлебом сельского населения Поволжья в 1921 г. (по материалам ЦСУ){1733}

Губернии и автономии Население Площадь посева зерновых хлебов (в тыс. дес.) Валовый сбор зерновых хлебов с десятины (в пудах) Чистый остаток на душу сельского населения сельское всего Самарская 2486,0 2821,0 1282,7 5,5 -0,1 Саратовская 2629,0 3065,0 1367,7 13,4 3,8 Симбирская 1436,0 1643,0 736,1 10,8 1,7 Царицынская 1019,0 1199,0 847,3 8,4 3,6 Астраханская 244,0 387,0 66,7 5,7 1,0 Немкоммуна 419,0 454,0 179,0 1,8 -1,2 Чувашская АО 738,0 758,0 334,4 6,5 -1,8 Татреспублика 2638,0 2886,0 1321,0 6,3 -0,4 Марийская АО 290,0 300,0 224,9 6,1 -4,1

Таблица 8.

Сравнительная таблица поголовья рабочего скота в губерниях Поволжья в 1916/17 г., 1920/21 г., к весне 1922 г. (по данным НКЗ){1734}

Губернии Число голов рабочего скота % убыли к 1922 г. по сравнению с 1916/1917 гг. 1916/17 г. 1920/21 г. к весне 1922 г. Саратовская 709 710 317 293 201 222 71 Самарская 669 812 291819 216 583 68

Таблица 9.

Количество беспосевных и без рабочего скота хозяйств в Поволжье к началу 1922 г.{1735}

Губернии, автономии Всего хозяйств Без рабочего скота Без посева В % к общему числу хозяйств без рабочего скота без посева Самарская 365 530 210 395 39 854 57,5 10,6 Саратовская 436 885 153 289 37 363 34,8 8,5 Симбирская 245 136 129 108 7639 52,7 3,1 Царицынская 228 612 36 206 25 910 15,8 11,4 Немкоммуна 76 600 26 800 6500 34,9 8,5 Татарская АССР 443 509 261 876 21962 59,0 4,9 Чувашская АО 154 679 68 947 2210 44,5 1,4 Марийская АО 74 163 23 034 1650 31,0 2,2

Таблица 10.

Динамика посевных площадей и валовых сборов зерновых хлебов в Самарской губ. в 1913–1921 гг.{1736}

Годы Посевная площадь (в дес.) Валовых сбор (в тыс. пуд.) 1913 2 877 000 169 148,2 1914 2 762 400 99 645,0 1915 2 908 964 150 875,5 1916 2 561525 76 433,9 1917 2 878 725 41 928,9 1918 Сведений нет Сведений нет 1919 22 55 534 51 102,2 1920 2 096 236 17 102,7 1921 1 646 168 11387 344

Таблица 11.

Поголовье рабочих лошадей, крупного рогатого скота, верблюдов в Самарской губернии осенью 1920 г. — весной 1921 г.{1737}

Время Рабочих лошадей Волов Верблюдов Коров Осень 1920 г. 531 437 12 702 10 119 Сведений нет К февралю 1920 г. 409 909 12 066 7865 Сведений нет К 1 апреля 1921 г. 409 942 9887 7345 400 506 К началу зимы 1921–1922 г. 267 326 4483 4900 268 596

Таблица 12.

Численность фактически голодающего населения в губерниях и автономиях Поволжья, объявленных голодающими (по данным Компоследгола НКЗ){1738}

Астраханская … 33 000

Царицынская … 492 722

Саратовская … 1 383 690

Самарская … 2 482 254

Симбирская … 1364 331

Немкоммуна … 254 525

Татрес публика … 2 200 000

Чувашская АО … 773 093

Марийская АО … 382 861

Итого: … 9 366 476

ПРИЛОЖЕНИЕ 5

Таблица 1.

Исполнение призыва в Красную армию в губерниях Поволжья родившихся в 1886–1900 гг. на 15 июля 1919 г. (человек){1739}

Губернии Состояло на учете Явилось на призывные пункты Не явилось без уважительных причин Всего дезертировало и не явилось без уважительной причины Поймано и явилось добровольно с 1 февраля по 15 июля Осталось не пойманных дезертиров Казанская 131 194 117416 11943 12 986 15 542 2356 Симбирская 43 333 23 424 1578 1578 10 288 8710 Саратовская 159 940 141 480 8161 10 110 14 466 4356 Астраханская 13 968 13 744 219 219 3444 3225 Пензенская 94 038 82 915 10 098 11537 13628 2091 Самарская 85 079 65 289 2845 2845 33 662 30 817 Царицынская 10 035 10032         Итого: 537 587 454 300   39 275 92 047 52 575

Таблица 2.{1740}

Губернии Результаты призыва Всего задержано дезертиров Дезертиров в % к состоявшим на учете Дезертиров в % к призванным на службу состояло на учете явилось на 15 июля принято Казанская 131 194 117416 102 704 35 834 27,3 35 Симбирская 43 333 23 424 21191 19 204 44,3 90 Саратовская 159 940 141 480 106 717 48 057 30 45 Астраханская 13 968 13 744 10 561 5296 38 50 Пензенская 94 038 82 915 51728 37 597 40 73 Самарская 85 079 65 289 54 861 57 215 67,2 104,3 Царицынская 10 035 10 032 8622 1017 10,1 12 Итого: 537 587 454 300 356 384 204 220 38 57,3

Таблица 3.

Число задержанных дезертиров в губерниях Поволжья в 1919 г.{1741}

Губернии Месяцы Казанская Самарская Саратовская Пензенская Симбирская Царицынская Астраханская Итого Всего задержано Февраль 1130 [8] 450       600 2180 Март 912 3053 2362   102   50 6479 Апрель 1459 4803 975   1725   1100 10 062 Май 4209 10 380 3137 3979 2667 1017 1420 26 809 Июнь 4241 7580 4339 5780 2402     24 342 Июль 5085 8573 3366 5638 1311     23 973 Август 4325   6615 8690 2277   150 22 057 Сентябрь 2625   8731   2845   793 14 994 Октябрь 2144 3994 4797 6719 623   730 19 007 Ноябрь 1531 8143 3814 4266 3017     20 771 Декабрь 8173 10689 9471 2525 2235   453 33 546 Итого: 35 834 57 215 48 057 37 597 19 204 1017 5296 204 220

Таблица 4.

Число добровольно явившихся дезертиров в губерниях Поволжья в апреле — декабре 1919 г.{1742}

Губернии Месяц Казанская Самарская Саратовская Пензенская Симбирская Астраханская Апрель [9] 742 3393       Май   3365 3203 437 2081 274 Июнь 2826 4764 3006 4609 1415   Июль 3243 5088 1990 4408 696   Август 1789   1095 4035 1259 122 Сентябрь 799   7207   1246 456 Октябрь 1627 1826 2636 2535 548 243 Ноябрь 741 3603 1514 1721 1562   Декабрь 5182 5223 3584 523 975 243 Итого: 16 207 24 611 27 628 18 268 9782 1338

Таблица 5.

Ежемесячная динамика дезертирства в Поволжье в 1919 г.{1743}

Май Губернии Задержано Добровольно явилось Предано суду Казанская 4209 Сведений нет 205 Симбирская 2667 2081   Самарская 10 380 3365 429 Саратовская 3137 3203   Астраханская 1420 274 148 Царицынская 1017 Сведений нет   Пензенская 3979 437  

Продолжение табл. 5

Июнь Губернии Всего задержано Добровольно явилось Задержано в ходе облав Предано суду Расстреляно Казанская 4241 2826 662     Симбирская 2402 1415 231 2 2 Пензенская 5784 4609 1092 63 3 Саратовская 4339 3006 1220 199 4 Самарская 7580 4764 1996 173 4 Июль Губернии Дезертировало из частей округа Всего задержано Добровольно явилось Задержано в ходе облав Предано суду Расстреляно Казанская 1060 5085 3243 1842   2 Пензенская 998 5638 4408 1039     Самарская 667 8573 5088 3137 82 3 Саратовская 841 3366 1990 1152     Симбирская Сведений нет 1311 696 534 7   Август Губернии Дезертировало из частей округа Всего задержано Добровольно явилось Задержано в ходе облав Предано суду Казанская 4325 1789 1266 37   Симбирская 2277 1259 645 186   Пензенская 8690 4035 4496 52 14 Саратовская 6615 1095 Сведений нет     Астраханская 150 122 Сведений нет     Сентябрь Губернии Дезертировало из частей округа Всего задержано Добровольно явилось Задержано входе облав Предано суду Казанская 109 2565 799 1208 18 Симбирская 812 2845 1246 1017 147 Саратовская 2915 8731 7207 1168   Астраханская 429 793 456 174 21 Октябрь Губернии Задержано Добровольно явилось Казанская 2144 1627 Симбирская 623 548 Самарская 3994 1826 Саратовская 4797 2636 Астраханская 730 243 Пензенская 6719 2535 Ноябрь Губернии Всего задержано Добровольно явилось Задержано в ходе облав Предано суду Симбирская 3017 1562 1128 38 Казанская 1531 741 678 100 Пензенская 4266 1721 2545 18 Самарская 8143 3603 3251   Саратовская 3814 1514 2300 12 Декабрь Губернии Всего задержано Добровольно явилось Задержано в ходе облав Задержано на ж. д. Задержано другими способами Предано суду Расстреляно Симбирская 2235 975 824 16 420 138   Казанская 8173 5182 1013 42 1247 17   Пензенская 2525 523 1911 46 45 44   Самарская 10 689 5223 4015 95 365 42 1 Саратовская 9471 3584 4275 Св. нет Св. нет 57 3 Астраханская 453 243 Св.нет 18 152   2

Таблица 6.

Процентное соотношение числа задержанных и добровольно явившихся дезертиров в 1919 г. в губерниях Поволжья[10]

Губернии Задержанные Добровольно явившиеся Казанская 55 45 Симбирская 49 51 Саратовская 43 57 Астраханская 74,7 25,3 Пензенская 52 48 Самарская 57 43

Таблица 7.

Процентное соотношение задержанных и добровольно явившихся дезертиров в губерниях Поволжья в апреле-декабре 1919 г. (в %){1744}

Губернии Месяц Казанская Самарская Саратовская Пензенская Симбирская Астраханскаяя 1 2 1 2 1 2 1 2 1 2 1 2 Апрель     46 54 65 35             Май     76 24 49 51 90 10 56 44 84 16 Июнь 33 67 37 63 30 70 20 80 41 59     Июль 36 64 41 59 41 59 22 78 47 53     Август 59 41     83 17 54 46 45 55 19 81 Сентябрь 69 31     18 82     56 44 43 57 Октябрь 67 43 69 31 65 35 73 27 53 47 75 25 Ноябрь 52 48 56 44 60 40 60 40 48 52     Декабрь 37 63 62 38     79 21 56 44    

Таблица 8.[11]

Предано суду и расстреляно дезертиров в губерниях Поволжья в 1919 г.{1745}

Месяц Всего задержано Добровольно явилось В %к задержанным Предано суду В %к задержанным Расстреляно В % к задержанным Май 26 809 9360 35 782 3 Июнь 24 342 16 620 68,2 435 2 13 0,05 Июль 23 973 15 425 64,3 89 0,4 5 0,02 Август 22 057 8300 38 275 1,2 14 0,1 Сентябрь 14 994 9708 65 186 1,2 Ноябрь 20 771 9141 44 168 1 Декабрь 33 546 15 730 47 298 1 5 0,01 Итого: 166 492 84 284 52 2233 1,4 5 0,04

Таблица 9.

Из оперативной сводки № 15 штаба Приволжского сектора ВОХР о борьбе с дезертирством в апреле 1919 г. на территории Самарской губернии{1746}

8–15 апреля 23–30 апреля Дезертировало из частей губернии 77 452 Всего зарегистрировано дезертиров 637 1452 Из них: по слабой воле 567 1126 злостных 70 329 добровольно явилось 334 408 Задержано 303 1077 Из них: облавами 267 509 на жел. дороге 12 175 другими способами 24 393 Передано дезертиров военкоматам под расписки 480 546 Направлены в запасные части 36 88 Направлены на фронт 2 4 Ожидает вынесения приговоров 68 145 Рассмотрено дел злостных дезертиров губкомдезертиром 101 128 Отправлено во врачебную комиссию 75 686 Забраковано комиссией 47 134 Штрафные части 76 33! Принудительные работы 43 Условный приговор 2 Произведено облав 6 8 Конфисковано наделов и имущества у дезертиров и укрывателей 1

Таблица 10.

Из оперативной сводки № 15 штаба Приволжского сектора ВОХР о борьбе с дезертирством в апреле 1919 г. на территории Саратовской губернии{1747}

1–7 апреля 8–15 апреля 23–30 апреля Дезертировало из частей губернии 1123 1815 1802 Всего зарегистрировано дезертиров 2548 1690 3169 Из них: по слабой воле 2331 1478 2605 злостных 217 212 564 добровольно явилось 1193 574 1626 Задержано 1355 1543 Из них: облавами 819 839 1007 па железной дороге 66 47 109 другими способами 47 230 427 Передано дезертиров военкоматам под расписки 1676 1120 2974 Направлены в запасные части 648 443 1414 Направлены на фронт 825 677 1560 Ожидает вынесения приговоров 78 150 583 Рассмотрено дел злостных дезертиров губкомдезертиром 150 212 314 Отправлено во врачебную комиссию 511 570 276 Забраковано комиссией 353 391 195 Вынесено приговоров 163 275 Из них: тюремное заключение 6 5 концентрационный лагерь 23 1 штрафные части 88 209 268 принудительные работы 29 2 2 условный приговор 21 Произведено облав 36 27 34 Конфисковано наделов и имущества у дезертиров и укрывателей 82 51 35 Оштрафовано укрывателей и семей дезертиров 10 98 29 Привлечено к суду должностных лиц за попустительство дезертирам 16 3 3

Таблица 11.

Из оперативной сводки штаба Саратовского сектора ВОХР о борьбе с дезертирством за период с 24 декабря 1919 г. по 7 января 1920 г. на территории Саратовской губернии{1748}

24–31 декабря 1–7 января Дезертировало из частей губернии 952 295 Всего зарегистрировано дезертиров 2 24 Из них: по слабой воле 2035 754 злостных 8 добровольно явилось 945 250 Задержано 1090 512 Из них: облавами 384 317 на железной дороге 202 45 другими способами 904 150 Направлены в свои части 205 6 Направлены в запасные части 1940 848 Направлены в мобилизационный пункт 166 350 Предано суду 8 Отправлены на фронт 445 Штрафные части 65 Конфисковано имущества у дезертиров и укрывателей 2 Оштрафовано укрывателей и семей дезертиров 48

Таблица 12.

Наложены штрафы за пособничество дезертирам на селения Саратовской губернии в апреле 1919 г.{1749}

(Селения … Сумма штрафа (в руб.))

Дмитриевка … 250 000

Кряжим … 250 000

Свинухинское общество … 100 000

Могилки … 200 000

Иловатка … 500 000

Верхнее Аблязово … 130 000

Демино … 200 000

Роковка … 17 возов соломы

Наскафтым (Кузнецкий у) … 30 000

Арапино (Кузнецкий у) … 20 000

Чаадаевка (Кузнецкий у) … 300 000

Нижняя Елюзань (Кузнецкий у) … 50 000

Никольское общество Шибсколепешинской вол. (Аткарский у) … 80 000

Ивановская вол. (Саратовский у) … 770 000

Ягодно-Полянская вол. … 2 000 000

Таблица 13.

Наложены штрафы за пособничество дезертирам на селения Саратовской губернии с 24 по 31 декабря 1919 г.{1750}

(Селения … Сумма штрафа (в руб.))

Чардым (Саратовский у.) … 200 000

Елшанка (Саратовский у.) … 150 000

Новый Сокур (Саратовский у.) … 150 000

Никольское общество (Сердобский у.) … 20 000

Таблица 14.

Динамика дезертирства в губерниях Поволжья в январе-марте 1920 г.{1751}

Январь Губернии Всего задержано Добровольно явилось Задержано в ходе облав Предано суду Всего задержано Симбирская 1302 753 298 33 5 Казанская 5790 3752 840 31 1 Пензенская 10716 9212 1069 34 Самарская 4679 1843 2035 90 12 Саратовская 4623 2365 1298 258 2 1–15 марта Губернии Всего задержано Добровольно явилось Задержано 1 в ходе облав Симбирская 1857 1349 508 Казанская 2652 1594 1058 Пензенская 2318 1867 451 Самарская 5619 Сведений нет Сведений нет Саратовская 2756 2739 17

Таблица 15.

Из оперативной сводки № 12 штаба Приволжского сектора ВОХР о борьбе с дезертирством в период с 15 декабря по 1 февраля 1920 г. на территории Царицынской губернии{1752}

Всего зарегистрировано дезертиров … 407

Задержано … 365

Отправлено в мобилизационный отдел … 76

Отправлено в штрафные батальоны … 179

Отправлено на пересыльный пункт … 21

Отправлено в особый отдел … 37

Отправлено в лазарет … 1

Освобождено по разным причинам … 3

Состоит под арестом … 84

Таблица 16.

Из оперативной сводки № 12 штаба Приволжского сектора ВОХР о борьбе с дезертирством в марте 1920 г. на территории Пензенской губернии{1753}

Пензенская Саратовская Казанская Самарская Симбирская 1-31 марта 24-31 марта Дезертировало из частей губернии 1491 996 657 446 684 Всего зарегистрировано дезертиров 4831 2405 1191 4769 Из них: по слабой воле 3794 2310 606 4292 759 злостных 1037 75 585 477 249 добровольно явилось 1769 1072 670 2663 546 Задержано 3062 1313 2106 Из них: облавами 2254 617 141 728 207 на железной дороге 19 275 37 573 15 другими способами 789 421 343 805 240 Передано дезертиров военкоматам под расписки 1980 2032 1186 2483 661 Направлено в запасные части 2509 138 223 381 661 В части, подчиненные фронтам и армиям 1196 327 6 Ожидает вынесения приговоров 1156 69 511 645 58 Рассмотрено дел злостных дезертиров губкомдезертиром 259 61 546 20 214 Отправлено во врачебную комиссию 2340 449 190 1311 110 Забраковано комиссией 2613 93 147 441 110 Вынесено приговоров 392 Из них: тюремн. закл. 100 8 2 концентрационный лагерь 7 штрафные части 221 35 146 68 202 на фронт 394 принудительным работам 12 4 21 9 условный приговор 51 2 1 Рассмотрено дел трибуналом и числится дел 343 8 11 112 Произведено облав 200 50 57 22 7 Конфисковано наделов у дезертиров и укрывателей 27 48 2 12 1 Конфисковано имущества у дезертиров и укрывателей 22 Привлечено укрывателей к общественным работам 16 1 5 Привлечено к суду должностных лиц за попустительство 6 5 2

Таблица 17.

Наложены штрафы за пособничество дезертирам на селения Пензенской губернии в марте 1920 г.{1754}

Селения … Сумма штрафа (в руб.)

Ельниковская вол. … 500 000

Большие Верхи … 150 000

Елизаветинская … 50 000

Дурасовская … 450 000

Старотолковская … 1 000 000

Тезиковская … 500 000

Зубовская … 100 000

Кочелаевская … 300 000

Шадымская … 400 000

Голицынская … 300 000

Долгоруковская … 400 000

Нижнеломовская … 500 000

Ельниковская … 500 000

Каремшинская … 150 000

* * *

Примечания

1

В конце 1980 — начале 1990-х годов в российских архивах было практически ликвидировано секретное хранение материалов дореволюционного периода. Государственный архивный фонд удвоился — к 93 миллионам дел прибавилось еще 100 миллионов в результате передачи на государственное хранение в центре и на местах бывших архивов КПСС и КГБ. (См.: Кондрашин В.В. Плюсы и минусы современного исторического краеведения в России // Отечественная культура и развитие краеведения: Тезисы докладов Всероссийской научной конференции. 26–27 июня 2000 г. Пенза, 2000. С. 87).

(обратно)

2

Пустые графы в столбцах табл. 1–3 означают отсутствие информации или указанных фактов на территории губернии.

(обратно)

3

В свободных столбцах табл. 4 и 5 сведений нет по причине их отсутствия в источнике.

(обратно)

4

За 1918 г. не учтены факты крестьянского движения на территории Самарского Комуча.

(обратно)

5

За 1918 г. не учтены факты крестьянского движения на территории Самарского Комуча (табл. 9).

(обратно)

6

За 1918 г. не учтены факты крестьянского движения на территории Самарского Комуча (об этом. см. табл. 9 данного приложения 1).

(обратно)

7

В таблицы не вошли два документа, тематически относящихся к другим событиям; Воззвание Штаба 1-й Крестьянской армии Пятинской волости Саранского уезда Пензенской губернии от 16 ноября 1918 г. (Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 309); Постановление Помарского волостного съезда Чебоксарского уезда Казанской губернии от 11 октября 1919 г. против гражданской войны и помольных билетов (ЦХИДНИТ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 309. Л. 278–279).

(обратно)

8

Свободные ячейки означают, что сведений о задержанных дезертирах нами не установлено.

(обратно)

9

Свободные ячейки означают, что сведений о задержанных дезертирах нами не установлено.

(обратно)

10

Составлено по данным табл. 1–4.

(обратно)

11

Автором установлены данные по Казанской, Пензенской, Самарской, Саратовской, Симбирской, Астраханской губерниям за указанный период.

(обратно)

Ссылки

1

См.: Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919–1921 гг. («Антоновщина»): Документы и материалы. Тамбов, 1994. Сб.

(обратно)

2

См.: Кондрашин В.В. Реплика // Куда идет Россия?.. Кризис институциональных систем: век, десятилетие, год. 1999. Международный симпозиум 15–16 января 1999. М, 1999. С. 103–108.

(обратно)

3

См.: Кондрашин В.В. Голод 1932–1933 годов: трагедия российской деревни. М, 2008.

(обратно)

4

О проектах подробнее см. в главе первой книги. Автор являлся ответственным составителем следующих сборников документов, выполненных в рамках проекта: «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918–1939. Документы и материалы: В 4-х т. / Т. 1. 1918–1922 гг. М., 1998; «Филипп Миронов (Тихий Дон в 1917–1921 гг.). Документы и материалы. М., 1997», «Крестьянское движение в Поволжье. 1919–1922 гг.: Документы и материалы. М., 2002»; «Нестор Махно. Крестьянское движение на Украине. 1918–1921: Документы и материалы. М., 2006».

(обратно)

5

Об этом можно судить по весьма основательной аналитической статье В.Л. Телицына «Бунтующий землепашец: 1917–1920 гг.: Пути историографической идентификации проблемы // Гражданская война в России: события, мнения, оценки. М., 2002. С. 579-596.

(обратно)

6

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 9.

(обратно)

7

Он же. Т. 42. С. 362–363; Т. 50. С. 154.

(обратно)

8

Он же. Т. 37. С. 39.

(обратно)

9

Соколов Б. Обзор кулацких восстаний в Саратовской губернии // Годовщина социалистической революции в Саратове. Саратов, 1918.

(обратно)

10

См., напр.: Попробовали и… сорвалось (кулацкий мятеж в Ставропольском и Мелекесском районах) // Красная Армия [Самара]. 1919. №2.

(обратно)

11

См., напр.: Как достается хлеб: Доклад уполномоченного ВЦИК по реализации урожая 1919 г. в Симбирской губернии т. Кагановича. М. 1920.

(обратно)

12

См.: Орлов Н. Продовольственная работа советской власти. Девять месяцев продовольственной работы советской власти. Изд-е Народного комиссариата продовольствия. М., 1918. С. 360–361.

(обратно)

13

См., напр.: Баскин Г.И. Состояние производительных сил и тенденции их развития в разных отраслях народного хозяйства Самарской губернии. Самара, 1918; Перцов В.В. Очерк статистики и экономики Казанской губернии. Казань, 1919; Хрящева А.Н. Крестьянство в войне и революции: Статистическо-экономические очерки. М., 1921 и др.

(обратно)

14

Лацис (Судрабс) М.Я. Два года борьбы на внутреннем фронте: Популярный обзор двухгодичной деятельности чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности. М., 1920. С. 75.

(обратно)

15

Там же.

(обратно)

16

См: Какурин Н.Е. Как сражалась революция. М.-Л., 1926. Т. 2. С. 158.

(обратно)

17

См. напр.: Мельник М. Правда о восстании: Кулацкое восстание в части Бугульминского уезда в феврале 1920 г. Бугульма, 1920; 10 лет Октября. Издание Алатырского райкома ВКП(б) и райисполкома г. Алатырь, 1927; Кутяков И.С. Чапаевым по Уральским степям. М.-Л., 1928 и др.

(обратно)

18

Казаков А. Общие причины возникновения бандитизма и крестьянских восстаний // Красная Армия. Вестник военно-научного общества при военной академии. № 9. Декабрь 1921 г. С. 21.

(обратно)

19

Там же. С. 28, 33.

(обратно)

20

Там же. С. 34.

(обратно)

21

Там же. С. 36.

(обратно)

22

См.: Сборник трудов военно-научного общества при военной академии. М., 1922. Кн. 3. С. 42.

(обратно)

23

См.: Покровский М.Н. Контрреволюция за 4 года. М., 1922. С. 4.

(обратно)

24

Кригман Л. Пролетарская революция в деревне. М., 1929. С. 6–9.

(обратно)

25

См.: Гурьев Н.В. Чапанная война. Сызрань, 1924. С. 19–31, 51.

(обратно)

26

См.: Руднев В. Около земли // Современные записки. 1924. Кн. XVIII. С. 358–359, 364–367, 372.

(обратно)

27

Анишев А.И. Очерки истории гражданской войны 1917–1920. Л., 1925. С. 127, 132–133, 186–188, 190–191, 219–228.

(обратно)

28

См.: Кубанин М.И. Антисоветское крестьянское движение в годы гражданской войны (военного коммунизма) // На аграрном фронте. 1926. № 2. С. 44.

(обратно)

29

Он же. Махновщина: крестьянское движение в степной Украине в годы гражданской войны. Л., 19/б/д. С. 38, 44.

(обратно)

30

Там же. С. 44.

(обратно)

31

Он же. Антисоветское крестьянское движение в годы гражданской войны (военного коммунизма). С. 44.

(обратно)

32

См.: Оликов С. Дезертирство в Красной Армии и борьба с ним. Л., 1926. С. 13–14.

(обратно)

33

Там же. С. 69.

(обратно)

34

Там же. С. 70–71.

(обратно)

35

См.: Мовчин Н. Комплектование Красной Армии. Л., 1926. С. 138.

(обратно)

36

См.: Колесников И.А. Военные действия на территории Самарской губернии в 1918–1921 годах. Самара, 1927. С. 19.

(обратно)

37

См.: Владимирова В. Год службы социалистов капиталистам. Очерки по истории контрреволюции в 1918 году. М.-Л., 1927. С. 339.

(обратно)

38

См.: Борьба за Казань: Сборник материалов о чехо-учредительной интервенции в 1918 г. № 1. Казань, 1924. С. 116.

(обратно)

39

См., напр.: Гражданская война. М., 1928. Т. 2. С. 9.

(обратно)

40

Колесников И.А. Указ. соч. С. 43–50.

(обратно)

41

См.: Тальнов Б. Краткие очерки первых четырех лет пролетарской революции в Бугурусланском округе (1917–1920 гг.). Бугуруслан, 1929. С. 28.

(обратно)

42

См., напр.: Васин Е. Бандитизм в Саратовской губернии. Саратов, 1928 и др.

(обратно)

43

См.: Об аграрном движении 1917 г., о крестьянских съездах, о Самарской губпродколлегии. Россия. Учредительное собрание (1918). Воззвание Комитета членов Учредительного собрания. Самара, 1918.

(обратно)

44

См.: Четыре месяца учредиловщины. Ист.-лит. сборник. Самара, 1919.

(обратно)

45

См.: Климушкин П.Д. История аграрного движения в Самарской губернии // Революция 1917–1918 гг. в Самарской губернии: Сб. статей. Самара, 1918.

(обратно)

46

Он же. Чехословацкое выступление. «Волжское движение» и образование директории. Рукопись. Прага, 1925. С. 41.

(обратно)

47

См.: Лелевич Г. (Могилевский Л.). В дни Самарской учредилки. М., 1921. С. 7–8.

(обратно)

48

См.: Майский И.М. Демократическая контрреволюция // Красная новь. М., 1922. № 4–6; 1923. № 1–3.

(обратно)

49

Он же. Красная новь. М., 1922. № 6. С. 164.

(обратно)

50

Там же. С. 165.

(обратно)

51

См.: Девятый совет партии и его резолюции (июнь 1919, Москва). Париж, 1920. С. 9–11,15, 18–27.

(обратно)

52

См.: Революционная Россия. Прага. 1921. № 7. С. 31; № 14–15. С. 12.

(обратно)

53

См.: Гуревич В. Крестьянское движение и организация крестьянства в период гражданской войны // Революционная Россия. 1927. № 57–58. С. 32.

(обратно)

54

См.: Генерал Чечек. От Пензы до Урала // Воля России. Прага, 1928. № 8–9.

(обратно)

55

См.: Белов В. Белая печать. Ее идеология, роль, значение и деятельность. Пг., 1922. С. 55.

(обратно)

56

См.: Краткий курс истории ВКП(б). М., 1937.

(обратно)

57

См.: Таубин Р. Разгром кулацкого мятежа Сапожкова // Борьба классов. 1934. № 12. С. 56–62.

(обратно)

58

Там же. С. 36, 57–58.

(обратно)

59

Он же. Из истории борьбы с меньшевистской и эсеро-кулацкой контрреволюцией в период гражданской войны в бывшей Саратовской губернии // Ученые записки Саратовского гос. ун-та им. Н.Г. Чернышевского. Т. 1 (XVI). Вып. 1. 1939. С. 22.

(обратно)

60

Мухарямов М.К. Из истории иностранной военной интервенции и гражданской войны на территории Татарии (1918–1920 гг.). Казань, 1954; Спирин Л.М. Разгром армии Колчака. М., 1957; Соколов С.А. Борьба за хлеб в Саратовском Поволжье в 1918 г. // Из истории Великой Октябрьской революции и социалистического строительства. Саратов, 1958; Умнов А.С. Гражданская война и среднее крестьянство (1918–1920 гг.). Военное издательство Министерства обороны Союза ССР. М., 1959 и др.

(обратно)

61

См.: Троцкий В.В. 1919 год в Средневолжском крае. (Хроника революционных событий). М.-Самара, 1934. С. 91–114,295–302; Он же, Демидов А.Д. 1920 год в средневолжском крае (хроника событий). М.-Самара, 1934.

(обратно)

62

См.: М.В. Фрунзе на фронтах гражданской войны. М., 1941.

(обратно)

63

См. напр.: Гражданская война на Волге в 1918 году. Прага, 1930. Сб. первый; Вишняк М.В. Всероссийское Учредительное собрание. Париж: Современные записки. 1932.

(обратно)

64

См., напр.: Гармиза В.В. Рабочие Среднего Поволжья в борьбе с Самарской Учредилкой // Исторические записки. Т. 53. М., 1955; Басин С.Г. Комуч в Самаре в 1918 году //Ученые записки Куйбышевского государ. пед. ин-та им. В.В. Куйбышева. Вып. 18. Куйбышев, 1957.

(обратно)

65

См., напр.: Боевое прошлое. Воспоминания. Куйбышев, 1958; Самарская губерния в годы гражданской войны. Документы и материалы. Куйбышев, 1958; Саратовская партийная организация в годы гражданской войны. Документы и материалы. 1918–1920 гг. Саратов, 1958; Симбирская губерния в годы гражданской войны (май 1918 — март 1919 г.). Сборник документов. Т. 1. Ульяновск, 1958 и др.

(обратно)

66

См.: Данилов В.П. Некоторые итоги научной сессии по истории советской деревни // Вопросы истории. 1962. № 2; Он же. По поводу так называемого третьего этапа аграрной революции (Ответ Ю.А. Полякову) //Вопросы истории. 1962. № 9; Он же. Основные итоги и направления изучения истории советского крестьянства // Проблемы аграрной истории советского общества // Материалы научной конференции 9–12 июня 1969 г. М., 1971.

(обратно)

67

См.: Трифонов И.Я. Классы и классовая борьба в СССР в начале нэпа (1921–1923 гг.) //Борьба с вооруженной кулацкой контрреволюцией. М., 1964. Ч. 1.

(обратно)

68

Там же. С. 112–113.

(обратно)

69

Трифонов И.Я. Классы и классовая борьба в СССР в начале нэпа (1921–1923 гг.). С. 57.

(обратно)

70

Там же. С. 105.

(обратно)

71

Там же. С. 98.

(обратно)

72

См.: Поляков Ю.Л. О политических настроениях крестьянства к концу гражданской войны // Октябрь и гражданская война в СССР. М., 1966. С. 364, 365, 367, 371, 372.

(обратно)

73

Он же. С. 364–365.

(обратно)

74

См.: Кабытов П.С., Козлов В.А., Литвак Б.Н. Русское крестьянство: этапы духовного освобождения. М., 1988. С. 120–121, 123.

(обратно)

75

См.: Голинков Д.Л. Крушение антисоветского подполья в СССР: В 2-х кн. М, 1986. С. 93, 96, 97, 99.

(обратно)

76

См.: История советского крестьянства: В 5-ти т. Т. 1. Крестьянство в первое десятилетие советской власти. 1917–1927. М., 1986. Т. 1. С. 72, 114, 152–155.

(обратно)

77

См., напр.: Симбирская губерния в годы гражданской войны (март 1919 г. — декабрь 1920 г.): Сборник документов. Ульяновск, 1960; Внутренние войска Советской республики. 1917–1922 гг. Документы и материалы. М., 1972; Губчека: Сборник документов и материалов из истории Саратовской губернской чрезвычайной комиссии, 1917–1921 гг. Саратов: Приволж. кн. изд-во, 1980; М.В. Фрунзе на Восточном фронте: Сборник документов. Куйбышев, 1985 и др.

(обратно)

78

См.: За власть советов: Сборник воспоминаний участников: В 2-х т. 1918–1922. Т. 2. Март 1919 — февраль 1920. М., 1961; Были пламенных лет… Рассказывают участники гражданской войны в Самарской губернии… 1917–1920 гг. Куйбышевск. кн. изд-во, 1963; Фурманов Д.М. Чапаев. Красный десант. Мятеж. Л., 1967; Зверев А.Г. Записки министра. М., 1973; Веселый Артем. Россия, кровью умытая. М., 1970 и др.

(обратно)

79

См., напр.: Першин Я.Я. Аграрная революция в России. М., 1966. Т. 2. Кн. 2; Щагин Э.М. Октябрьская революция в деревне восточных окраин России (1917 — лето 1918 гг.) М., 1974; Он же. Аграрно-крестьянские проблемы истории Великой Октябрьской социалистической революции в современной советской историографии // Проблемы историографии и источниковедения истории трех российских революций. Межвуз. сб. науч. трудов. М., 1987; Он же, Тюкавкин В.Г. Крестьянство России в период трех революций. М., 1987; Кабытов П.С. Поволжская деревня накануне Февральской буржуазно-демократической революции (Предпосылки и ход столыпинской аграрной реформы 1907–1914 гг.): Учебное пособие по курсу «История Среднего Поволжья». Куйбышев, 1977; Он же. Аграрные отношения в Поволжье в период империализма. Саратов, 1982; Анфимов А.М. Экономическое положение и классовая борьба крестьян Европейской России. 1881–1904 гг. М., 1984; Кабытова Н.Н. Крестьянские съезды Среднего Поволжья о программе социально-экономических преобразований накануне Великого Октября // Социально-экономическое развитие Поволжья в XIX — начале XX века: Межвуз. сб. статей. Куйбышев, 1986; Сенчакова Л.Т. Крестьянское движение в революции 1905–1907 гг. М., 1989 и др.

(обратно)

80

См., напр.: Соколов С.А. Революция и хлеб. Из истории советской продовольственной политики в 1917–1918 гг. Изд-во Саратов, унта, 1967; Спирин Л.М. Классы и партии в гражданской войне в России. М., 1968; Гармиза В.В. Крушение эсеровских правительств. М., 1970; Давыдов М.И. Борьба за хлеб. Продовольственная политика Коммунистической партии и Советского государства в годы гражданской войны (1917–1920). М., 1971; Сшрижков Ю.К. Продовольственные отряды в годы гражданской войны и иностранной интервенции. 1917–1921. М., 1973; Гражданская война в Поволжье. Казань, 1974; Точеный Д.С. Банкротство мелкобуржуазных партийных организаций в Поволжье (1917–1922 гг.). Саратов, 1982; Крестьянство Поволжья в Октябрьской революции и гражданской войне. Куйбышев, 1983; Романенко В.В. Деятельность ЧК и войск внутренней охраны в первые годы советской власти // Крестьянство Поволжья в Октябрьской революции и гражданской войне: Межвуз. сборник. Куйбышев, 1983; Кабанов В.В. Крестьянское хозяйство в условиях «военного коммунизма». М., 1988; Поляков Ю.А. Советская страна после окончания гражданской войны. М., 1986; Молодцыгин М.А. Рабоче-крестьянский союз. 1918–1920. М.,1987 др.

(обратно)

81

Аминев 3. А. Октябрьская социалистическая революция и гражданская война в Башкирии (1917–1919 гг.). Уфа, 1966; Андрианов Н. А., Толстяков К.А. Становление и упрочение власти Советов в Татарии. Казань, 1967; Афанасьев А.В. Красная гвардия Нижнего Поволжья в борьбе за советскую власть. Саратов, 1978; Белокопытов В., Остроумов Я., Сафин М. Мензелинская быль. Казань, 1970; Васьковский О. Советы Саратовской губернии в борьбе за организацию тыла в период первого и второго походов Антанты. Автореф. дисс… канд. ист. наук. Саратов, 1983; Великий Октябрь и гражданская война в Поволжье: Межвуз. сб. научн. тр. Куйбышев: КПРИ, 1968; Воробьева В.Я. Крах меньшевистской контрреволюции Поволжья и Сибири в гражданской войне и интервенции. Автореф. дис.канд. ист. наук. М., 1970; Танеев Р.Г. Советы и ревком Башкирии в годы гражданской войны (по материалам Уфимской губернии). Автореф. дисс… канд. ист. наук. Уфа,1961; Танеев Р.Т. Советы Башкирии в 1919–1920 годах. Уфа, 1961; Гражданская война в Поволжье. Казань, 1974; Грачев Е. Страницы истории. Борьба за власть Советов в г. Бугульме и Бугульминском уезде в 1917–1920 г. Казань, 1965; Губчека: Сборник документов и материалов из истории Саратовской губернской чрезвычайной комиссии, 1917–1921 гг. Саратов: Приволж. кн. изд-во, 1980; Дудченко Н.В. Партия большевиков в борьбе за среднее крестьянство в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны 1918–1919 гг. (По материалам Среднего Поволжья). Дисс… канд. ист. наук. М., 1970; Евгеньев П.К. Обелиск в Раифе. Документальная повесть. Казань, 1969; Ефимов И.А. Борьба с контрреволюционными выступлениями в Мордовии — прифронтовом тылу Красной Армии Восточного фронта весной 1919 г. //Вопросы истории и археологии Мордовской АССР. Саранск, 1972; Красильникова К. М. Особенности осуществления продовольственной политики партии в Симбирской губернии в 1919 г. //Ученые записки Ульяновского пед. ин-та. Серия общественных наук. Т. XXII. Вып. 1. Ульяновск, 1966; она же. Борьба за хлеб в Среднем Поволжье в период гражданской войны и военной интервенции. Автореф. дисс… канд. ист. наук. Куйбышев, 1968; Крестьянство Поволжья в Октябрьской революции и гражданской войне. Куйбышев, 1983; Литвин А.Л. Крах аграрной контрреволюции (1918–1919 гг.) // Вопросы историографии и источниковедения. Сборник IV. Казань, 1969. С. 168–204; Он же. Крестьянство Среднего Поволжья в годы гражданской войны. Материалы: Учебное пособие к спецкурсу. Казань, 1972; Он же. Гирш Олькеницкий. Казань, 1976; Литвин А. Л., Мухарямов М.К. Решающий рубеж. Казань, 1978; Литвин А. Л., Панюков В. Н., Титов Л.Н. Защищая революцию: чекисты Татарии в первые годы советской власти. 1917–1922 гг. Казань, 1980; Литвин А.Л. «Дело сдать в архив…» (Разгром антисов. подполья в Татарии в 1917–1920 гг.) Казань: Татарское кн. изд-во, 1986; Лысихин Н.Ф. Разгром контрреволюционного мятежа на Средней Волге в 1919 г. // Краеведческие записки. Вып. 1. Куйбышев, 1963. С. 118–131; Медведев В.К. Поволжская деревня в период комбедов. Саратов, 1966; Медведев Е.И. Гражданская война в Среднем Поволжье (1918–1919). Изд-во Саратовского ун-та, 1974; Морозов В.Ф. Переписка В.И. Ленина с Пензенскими большевиками в 1918 г. // История СССР 1962. № 4. С. 100–112; Мухарямов М.К. Из истории иностранной военной интервенции и гражданской войны на территории Татарии (1918–1920 гг.). Казань, 1954. С. 71, 129; Очерки истории Башкирской АССР.Т. II. (Советский период). Уфа, 1966. С. 137–139; Очерки истории Ульяновской организации КПСС. Приволж. кн. изд-во, 1964; Очерки истории партийной организации Татарии. Казань, 1973; Очерки истории Пензенской организации КПСС. Саратов, 1983; Очерки истории Ульяновской организации КПСС. Саратов, 1977; Очерки истории Куйбышевской организации КПСС. Куйбышев, 1983; Попов Ф.Г. 1918 год в Самарской губернии. Куйбышев, 1972; Он же. 1919 год в Самарской губернии. Куйбышев, 1974; Он же. 1920 год в Самарской губернии: Хроника событий. Куйбышев, 1977; Романенко В.В. Роль чекистов и воинов внутренних войск в ликвидации кулацких банд и белогвардейщины в Среднем Поволжье и Приуралье в 1920–1922 гг. // Научные труды Куйбышевского пед. ин-та. Вып. 160. Из истории Среднего Поволжья и Приуралья. Вып. 5. Куйбышев, 1975. С. 95,96; Он же. Деятельность ЧК и войск внутренней охраны в первые годы Советской власти // Крестьянство Поволжья в Октябрьской революции и гражданской войне: Межвуз. сборник. Куйбышев, 1983. С. 100–104; Он же. В борьбе с контрреволюцией (из истории создания Чрезвычайных комиссий Поволжья и Урала в 1918–1922 гг.). Саратов, 1985. С. 82; Романов М.И. Средне-волжские партийные организации в гражданской войне (1918–1919). Йошкар-Ола, 1966. С. 262–264; Савин О. Ленин и Пензенский край. Саратов, 1980. С. 106–107, 143. Самарская губерния в годы гражданской войны. Документы и материалы. Куйбышев, 1958; Саратовская партийная организация в годы гражданской войны. Документы и материалы. 1918–1920 гг. Саратов, 1958; Симбирская губерния в годы гражданской войны (май 1918 — март 1919 г.): Сборник документов. Т. 1. Ульяновск, кн. изд-во, 1958. С. 37–53; Симбирская губерния в 1918–1920 гг.: Сборник воспоминаний. Ульяновск, кн. изд-во, 1958. С. 342–356, 380–384, 390–394, 403–406; Симбирская губерния в годы гражданской войны (март 1919 г. — декабрь 1920 г.): Сборник документов. Т. 2. Ульяновск, кн. изд-во, 1960; Скобелкина Е.Б. Симбирские большевики в борьбе с кулацким мятежом весной 1919 года // Ученые записки Ульяновского государственного педагогического института. Серия общественных наук. Т. 22. Вып. 1. Ульяновск, 1966; она же. Борьба партии большевиков против мелкобуржуазной контрреволюции в 1918–1919 гг. (по материалам Симбирской губернии). Автореф. дисс.канд. ист. наук. Воронеж, 1967; Су мерин П.Г. Комбеды Пензенской губернии. Пенза, 1960; Он же. Роль комбедов в борьбе за хлеб (по материалам Пензенской губернии) // Вопросы истории Среднего Поволжья: Ученые записки Пензенского пед-та. Саратов, 1965. Вып. 13; Сытое Л. Пензенская организация РКП(б) в период военной интервенции и гражданской войны (лето 1918 г. — 1920 г.). Пензенское кн. изд-во, 1960. С. 43–45; Тагиров И.Р. В борьбе за власть Советов. Казань, 1977; Он же. Из истории борьбы партии большевиков против националистической контрреволюции в годы гражданской войны // Защита завоеваний социалистической революции. М., 1986; Тулузаков В.Ф. Мобилизация людских и материальных ресурсов Среднего Поволжья на борьбу с армиями Колчака в январе — июле 1919 года. Автореф. дисс… канд. ист. наук. Казань, 1981; Фиге М.М. Боевая слава войск Поволжья. Из истории образования Приволжского военного округа и боевой деятельности войск Поволжья в годы гражданской войны. Куйбышев, 1965; Фомин В.И. Новодевичье. Краткая история села // Краеведческие записки. Куйбышев, 1971; Чистов Б.Н. Крах чапанного мятежа // Волга. 1974. № 4; Якубова Л.М. Разгром кулацких мятежей в Среднем Поволжье в 1918 г. // Вопросы отечественной, зарубежной истории, литературоведения и языкознания. Казань, 1981. С. 51–55; она же. Ликвидация контрреволюционных сил в Среднем Поволжье в 1918–1922 годы (На материалах Казанской, Самарской и Симбирской губерний). Автореф. дисс…. канд. ист. наук. Казань, 1982 и др.

(обратно)

82

Белокопытов В., Остроумов Я., Сафин М. Мензелинская быль. Казань, 1970; Евгенъев П.К. Обелиск в Раифе. Документальная повесть. Казань, 1969; Ефимов И.А. Борьба с контрреволюционными выступлениями в Мордовии — прифронтовом тылу Красной Армии Восточного фронта весной 1919 г. // Вопросы истории и археологии Мордовской АССР. Саранск, 1972; Литвин А.Л. Крах аграрной контрреволюции (1918–1919 гг.) // Вопросы историографии и источниковедения. Сборник IV. Казань, 1969. С. 168–204; Он же. Крестьянство Среднего Поволжья в годы гражданской войны. Материалы: Учебное пособие к спецкурсу. Казань, 1972; Он же. Гирш Олькеницкий. Казань, 1976; Лысихин Н.Ф. Разгром контрреволюционного мятежа на Средней Волге в 1919 г. // Краеведческие записки. Выпуск 1. Куйбышев, 1963. С. 118–131; Романенко В.В. Роль чекистов и воинов внутренних войск в ликвидации кулацких банд и белогвардейщины в Среднем Поволжье и Приуралье в 1920–1922 гг. // Научные труды Куйбышевского пед. инта. Вып. 160. Из истории Среднего Поволжья и Приуралья. Вып. 5. Куйбышев, 1975. С. 95, 96; Скобелкина Е.Б. Симбирские большевики в борьбе с кулацким мятежом весной 1919 года // Ученые записки Ульяновского государственного педагогического института. Серия общественных наук. Т. 22. Вып. 1. Ульяновск, 1966; она же. Борьба партии большевиков против мелкобуржуазной контрреволюции в 1918–1919 гг. (по материалам Симбирской губернии). Автореф. дисс..канд. ист. наук. Воронеж, 1967; Чистов Б.Н. Крах чапанного мятежа // Волга. 1974. № 4; Якубова Л.М. Разгром кулацких мятежей в Среднем Поволжье в 1918 г. // Вопросы отечественной, зарубежной истории, литературоведения и языкознания. Казань, 1981. С. 51–55; она же. Ликвидация контрреволюционных сил в Среднем Поволжье 1918–1922 годы (На материалах Казанской, Самарской и Симбирской губерний). Автореф. дисс…. канд. ист. наук. Казань, 1982 и др.

(обратно)

83

См.: Литвин А.Л. Крестьянство Среднего Поволжья в годы гражданской войны. С. 195, 209, 297; об этом же см.: «Дело сдать в архив…» (Разгром антисов. подполья в Татарии в 1917–1920 гг.) Казань, 1986; С. 110, 135.

(обратно)

84

Об организации проектов и их научных результатах см.: Мякиньков С.И. Презентация международных научных проектов по истории российского крестьянства XX века // Крестьяноведение. Теория. История. Современность. Ученые записки. 1999. М., 1999. С. 299–306; Кондрашин В.В. Историко-социологические исследования российских деревень // Особенности российского земледелия и проблемы расселения: Материалы XXVI сессии Симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. Тамбов: Изд-во Тамб. гос. техн. ун-та, 2000. С. 229–240; Тархова Н.С. История крестьянства в российских документальных публикациях за последние 15 лет // History of Russian Peasantry in 20th Century (volume 2). Tokyo, 2004. P. 118–138; Данилов В.П. Историки в социологическом исследовании российской деревни 1990–1994 гг. // 93 миллионам дел прибавилось еще 100 миллионов в результате передачи на государственное хранение в центре и на местах бывших архивов КПСС и КГБ. (См.: Кондрашин В.В. Плюсы и минусы современного исторического краеведения в России // Отечественная культура и развитие краеведения: Тезисы докладов Всероссийской научной конференции. 26–27 июня 2000 г. Пенза, 2000. С. 87. Рефлексивное крестьяноведение: Десятилетие исследований сельской России / Под ред. Т. Шанина, А. Никулина, В. Данилова. М.: «МВШСЭН», «РОССПЭН», 2002. С. 124, 136–140; Фадеева О., Никулин А. Исследования и исследователи: замыслы, проекты, результаты, люди (1999–2001 гг.) // Там же. С. 111; Кондрашин В.В. «Крестьянская революция в России. 1902–1922 гг.»: научный проект и научная концепция (предварительные заметки) // Уральский исторический вестник. 2008. № 2. С. 85–89 и др.

(обратно)

85

См.: Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919–1921 гг. «Антоновщина». Документы и материалы / Под ред. В.П. Данилова и Т. Шанина. Тамбов, 1994. 334 с; Филипп Миронов (Тихий Дон в 1917–1921 гг.). Документы и материалы / Под редакцией В. Данилова, Т. Шанина. М., 1997. 792 с; Крестьянское движение в Поволжье. 1919–1922 гг.: Документы и материалы / Под ред. В. Данилова и Т. Шанина. М.: «РОССПЭН», 2002. 944 с; Крестьянское движение в Тамбовской губернии (1917–1918): Документы и материалы / Под ред. В. Данилова, Т. Шанина. М.: «РОССПЭН», 2003. 480 с; Нестор Махно. Крестьянское движение на Украине. 1918–1921: Документы и материалы / Под редакцией В. Данилова, Т. Шанина. М.: «РОССПЭН», 2006. 1000 с; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918–1939. Документы и материалы: В 4-х т. / Т. 1.1918–1922 гг. / Под ред. А. Береловича, B. Данилова. М.: «РОССПЭН», 1998. 864 с.

(обратно)

86

См., напр.: Шишкин В.И. Сибирская Вандея: вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в 1920 году; Бернштам М. Стороны в гражданской войне 1917–1922 гг. С. 17, 19, 24 и др.

(обратно)

87

См., напр.: Моисеев Ю. Симбирский Робин Гуд // Симбирский курьер. 1991. № 54.

(обратно)

88

См.: Анфимов А.М. Вылцан М.А. Российский кулак: реальная фигура или идеологический миф? // Новые страницы истории Отечества: Межвузовский сборник научных трудов. Пенза, 1992. C. 143–149.

(обратно)

89

См.: Голдин В.И. Россия в гражданской войне. Очерки новейшей историографии (вторая половина 1980-х — 90-е годы). Архангельск, 2000. С. 119.

(обратно)

90

Там же. С. 122.

(обратно)

91

См.: Данилов В., Шанин Т. Научно-исследовательский проект «Крестьянская революция в России. 1902–1922 гг.» (Вместо предисловия) // Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919–1921 гг. «Аптоновщина». Документы и материалы. Тамбов, 1994. С. 5–6. О данной концепции см. подробнее: Кондрашин В.В. Крестьянская революция в России: 1902–1922 гг. // Россия — век XX. Итоги и проблемы: Материалы межвузовской научной конференции (16–17 апреля 1998 г.) Пенза, 1998. С. 11–12. Данилов В.П. Аграрные реформы и крестьянство России (18611994 гг.) // Формы сельскохозяйственного производства и государственное регулирование. XXIV сессия симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. М., 1995. С. 3–10.

(обратно)

92

Там же. С. 10; Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919–1921 гг. («Антоновщина»): Документы и материалы. С. 6.

(обратно)

93

Там же. Данилов В.П. Падение советского общества: коллапс, институциональный кризис или термидорианский переворот? // Куда идет Россия?… Кризис институциональных систем: Век, десятилетие, год. М., 1999. С. 13.

(обратно)

94

См.: Осипова Т.В. Крестьянский фронт в гражданской войне // Судьбы российского крестьянства. М, 1995. С. 90–161; Она же. Российское крестьянство в революции и гражданской войне. М., 2001.

(обратно)

95

Она же. Крестьянский фронт в гражданской войне // Судьбы российского крестьянства. С. 90–97.

(обратно)

96

Там же. С. 123, 137.

(обратно)

97

См.: Павлюченков С.А. Военный коммунизм в России: власть и массы. М., 1997. С. 110–111.

(обратно)

98

См.: Кабанов В.В. Слухи как исторический источник // Труды Историко-архивного института. М., 1996. Т. 33. С. 153.

(обратно)

99

См.: Павлюченков С.А. Военный коммунизм в России: власть и массы. С. 71, 112–113, 135, 138–139.

(обратно)

100

Он же. Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа. М., 1996. С. 256–257.

(обратно)

101

См., напр.: Самошкин В.В. Александр Степанович Антонов. С. 6676; Телицын В. Нестор Махно. Историческая хроника. М., 1998; Савченко В.А. Авантюристы гражданской войны. Историческое расследование. М., 2000 и др.

(обратно)

102

См.: Волковинский В.Н. Махно и его крах. М., 1991.

(обратно)

103

Там же. С. 226.

(обратно)

104

См.: Нестор Махно. Крестьянское движение на Украине. 1918–1921: Документы и материалы. М., 2006.

(обратно)

105

См.: Самошкин В.В. Александр Степанович Антонов.

(обратно)

106

Телицын В.Л. Бунтующий землепашец: 1917–1920 гг. // Гражданская война в России: события, мнения, оценки. М., 2002. С. 591.

(обратно)

107

См.: Есиков С.А. Крестьянство Тамбовской губернии в начале XX века (1900–1921 гг.) // Автореф. дисс…. докт. ист. наук. М., 1998; Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. // Автореф. дисс…. докт. ист. наук. Самара, 2001; Тархова Н.С. Красная Армия и коллективизация советской деревни. 1928–1933 гг. // Автореф. дисс…. докт. ист. наук. Саратов, 2006.

(обратно)

108

Есиков С.А. Крестьянское землевладение и землепользование в Тамбовской губернии в пореформенное время (1861–1905 гг.). Историко-правовое исследование. С.-Петербург: «Нестор», 2007.

(обратно)

109

См.: Дементьев В. Д., Самошкин В.В. Восстание крестьян на Тамбовщине в 1920–1921 гг.: Обзор литературы // История СССР. 1990. № 6. С. 100–102; Дьячков В.Л. Предисловие // Соболева А.А. Крестьянское восстание в Тамбовской губернии (1920–1921 гг.): Библиогр. указ. Тамбов, 1993; Дьячков В. Л., Есиков С. А., Канищев В. В., Протасов Л.Г. Крестьяне и власть (опыт регионального изучения) // Менталитет и аграрное развитие России (XIX–XX вв.): Материалы Международной конференции. 14–15 июня 1994. М., 1996; Есиков С. А., Протасов Л.Г. «Антоновщина»: Новые подходы // Вопросы истории. 1992. № 6–7; Есиков С.А. Тамбовские эсеры в 1920 году // Общественно-политическая жизнь российской провинции. XX век: Тезисы докладов и сообщений межвузовской научной конференции. Июнь 1993. Тамбов, 1993; Есиков С. А, Канищев В.В. Антоновский нэп. (Организация и деятельность «Союза трудового крестьянства» Тамбовской губернии, 1920–1921 гг.)//Отечественная история. 1993. № 4; они же. К вопросу о партийной принадлежности А.С. Антонова // Научная республиканская конференция «Политические партии. История. Современность»: Тезисы докладов и сообщений. Орел, 1994; они же. Специфика антигосударственного протеста крестьян (Тамбовская губерния 1861–1921 гг.) //Крестьяне и власть: Тезисы докладов и сообщений науч. конф. 7–8. 4. 1995. Тамбов, 1995; Есиков С.А. Новые источники по истории «антоновщины» — крестьянского повстанческого движения в Тамбовкой губернии в 1920–1921 гг. //Актуальные проблемы археографии, источниковедения и историографии: Материалы к Всероссийской научной конференции, посвященной 50-летию Победы в Великой Отечественной войне. Вологда, 1995; Он же. Партия социалистов-революционеров и Тамбовское восстание 1920–1921 гг. // Общественно-политическая жизнь российской провинции. XX век. Вып. III. Материалы межвузовской научной конференции. Февраль 1997 г. Тамбов, 1997; Он же. Крестьянское хозяйство Тамбовской губернии в начале XX века (1900–1921 гг.). Тамбов, 1998; Он же. Крестьянство Тамбовской губернии в начале XX века (1900–1921 гг.) Дисс…. докт. ист. наук. М., 1998; Он же. Крестьянское производство в Тамбовской губернии в годы революции и гражданской войны (1917–1921 гг.) // Тамбовское крестьянство: от капитализма к социализму (вторая половина XIX — начало XX вв.). Сборник научных статей. Вып. 2. Тамбов, 1998. С. 99–114; Он же. Октябрьская революция и земельный вопрос // Октябрь 1917 года: разлом и связь времен. Материалы научной конференции (ноябрь 1997 г.) Тамбов, 1998. С. 18–19; Канищев В. В., Мещеряков Ю.В. Анатомия одного мятежа (Тамбовское восстание 17–19 июня 1918 г.). Тамбов, 1995; Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919–1921 гг. («Антоновщина»): Документы и материалы / Интерцентр; Гос. архив Тамбовской обл. и др. Тамбов, 1994; Крестьянское движение в Тамбовской губернии (1917–1918): Документы и материалы / Отв. ред. В. Данилов. М., 2003; Самошкин В.В. Александр Степанович Антонов // Вопросы истории. 1994. № 2; Фатуева Н.В. Крестьянские волнения и восстания в Тамбовской губернии (1918–1921 гг.). М., 1995; она же. Противостояние: кризис власти — трагедия народа. Рязань, 1996; Федоров С.В. Крестьянское восстание в Тамбовской губернии 1920–1921 гг. Современная историография // Тамбовское крестьянство: от капитализма к социализму (вторая половина XIX — начало XX вв.): Сборник научных статей. Вып. 2. Тамбов, 1998; Он же. Крестьянство Тамбовской губернии в годы гражданской войны (1918–1921 гг.). Автореф. дисс… канд. ист. наук. М., 2000; Шадский О.Г. Советская власть и крестьянство Тамбовской губернии (лето 1918 — лето 1920) «Предантоновщина». Автореф… дис. канд ист. наук. Тамбов, 2000 и др.

(обратно)

110

См.: Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919–1921 гг. «Антоновщина». Документы и материалы / Под ред. В.П. Данилова и Т. Шанина. Тамбов, 1994.

(обратно)

111

См.: «Антоновщина». Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1920–1921 гг.. Документы, материалы, воспоминания. Тамбов, 2007.

(обратно)

112

См. напр.: Самошкин В.В. Александр Степанович Антонов //Вопросы истории. 1994. № 2; Есиков С.А., Протасов Л.Г. «Антоновщина»: Новые подходы // Вопросы истории. 1992. № 6–7; Есиков С.А., Канищев В.В. Антоновский нэп (Организация и деятельность «Союза трудового крестьянства» Тамбовской губернии, 1920–1921 гг.) // Отечественная история. 1994. № 4; Дьячков В. Л., Есиков С.А., Канищев В. В., Протасов Л.Г. Крестьяне и власть (опыт регионального изучения) //Менталитет и аграрное развитие России (XIX–XX вв.): Материалы Международной конференции. 14–15 июня 1994. М., 1996; Федоров С.В. Крестьянское восстание в Тамбовской губернии 1920–1921 гг. Современная историография. Автореф. дисс…. канд. ист. наук. М., 2000 и др.

(обратно)

113

См.: Есиков С.А. Крестьянское хозяйство Тамбовской губернии в начале XX века (1900–1921 гг.). Тамбов, 1998.

(обратно)

114

См.: Самошкин В.В. Александр Степанович Антонов. С. 66–76; Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919–1921гг. («Антоновщина»): Документы и материалы. С. 264–302; «Антоновщина». Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1920–1921 гг. Документы, материалы, воспоминания. Тамбов, 2007.

(обратно)

115

См.: Дьячков В.Л. Предисловие // Соболева А.А. Крестьянское восстание в Тамбовской губернии (1920–1921 гг.): Библиогр. указ. Тамбов, 1993. С. 17–18.

(обратно)

116

См.: Есиков С.А., Канищев В.В. Антоновский нэп (Организация и деятельность «Союза трудового крестьянства» Тамбовской губернии. 1920–1921 гг. С. 29.

(обратно)

117

См.: Есиков С.А., Протасов Л.Г. «Антоновщина»: Новые подходы. С. 47–57; Есиков С.А., Канищев В.В. Антоновский нэп (Организация и деятельность «Союза трудового крестьянства» Тамбовской губернии, 1920–1921 гг.). С. 30; Они же. К вопросу о партийной принадлежности А.С. Антонова //Научная республиканская конференция «Политические партии. История. Современность»: Тезисы докладов и сообщений. Орел, 1994. С. 196–199.

(обратно)

118

См., напр.: Фатуева Н.В. Противостояние: кризис власти — трагедия народа. Рязань, 1996; Акульшин П.В., Пылькин В.А. Бунтующий пахарь. Крестьянское движение в Рязанской и Тамбовской губерниях в 1918–1921 гг. Рязань, 2000.

(обратно)

119

См. об этом подробнее: Сафонов Д.А. Историографии повстанчества начала 20-х годов на Южном Урале // Очерки историографии оренбургской истории. Оренбург, 2005. С. 256–279. А также: История крестьянства Урала и Сибири в годы гражданской войны: Тезисы докладов Всероссийской научной конференции, посвященной 75-летию Западно-Сибирского крестьянского восстания 1921 года (21–28 мая 1996 г.). Тюмень, 1996; Абрамовский А. Я., Панькин С.Н. «Голубая армия»: создание, борьба, разгром // Исторические чтения: Материалы научной региональной конференции Центра историко-культурного наследия г. Челябинска «Крушение царизма и гражданская война на Урале» (1997). Челябинск, 1998; Кульшарипов М.М. Восстание «Черный орел» в Башкирии // Актуальные проблемы социально-политической истории советского общества. Уфа, 1991; Лабузов В.А. Деревня Южного Урала в период новой экономической политики (1921–1927 гг.). Дисс… канд. ист. наук. Челябинск, 1995; Метельский Н.К. Деревня Урала в условиях военного коммунизма (1919–1921 гг.). Свердловск, 1991; Плотников И.Ф. Крестьянское восстание на Урале и Западной Сибири в 1921 г. //Летопись уральских деревень: Тезисы докладов региональной научно-практической конференции. Екатеринбург, 1995; Сафонов Д.А. Крестьянское движение на Южном Урале. 1855–1922 гг. Хроника и историография. Оренбург, 1998; Он же. Великая крестьянская война 1920–1921 гг. и Южный Урал. Оренбург, 1999; Телицын В.Л. К вопросу о рынке, продразверстке и «военном коммунизме» // Аграрный рынок в историческом развитии. Екатеринбург, 1996; Он же. Сквозь тернии «военного коммунизма»: крестьянское хозяйство Урала в 1917–1921 гг. М., 1998; Фупгорянский Л. И., Лабузов В.А. Крестьянское хозяйство Оренбуржья в годы новой экономической политики. Оренбург, 1994; Они же. Из истории Оренбургского края в период восстановления (1921–1927 гг.). Оренбург, 1997 и др.

(обратно)

120

См.: Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920–1921 гг. и Южный Урал. Оренбург, 1999; Он же. Великая крестьянская война 1920–1921 гг. и Южный Урал. Хроника и историография. Оренбург, 1999.

(обратно)

121

Он же. Крестьянское движение на Южном Урале. 1855–1922 гг. Хроника и историография. С. 3, 23.

(обратно)

122

Он же. Великая крестьянская война 1920–1921 гг. и Южный Урал. С. 3–5.

(обратно)

123

Там же. С. 38, 71.

(обратно)

124

Там же. С. 3.

(обратно)

125

Там же. С. 85–90.

(обратно)

126

Сафонов Д.А. Крестьянское движение на Южном Урале. 18551922 гг. Хроника и историография. С. 100.

(обратно)

127

См.: Graziosi A. The Great Soviet Peasant War. Bolshevics and Peasants, 1917–1933. Ukrainian Research Institute, Harvard University, 1996.

(обратно)

128

См.: Лабузов В.А. Деревня Южного Урала в период новой экономической политики (1921–1927 гг.). С. 62,177. Дисс.канд. ист. наук. Челябинск, 1995: Лабузов В. А., Сафонов Д.А. Оренбургская деревня на завершающем этапе гражданской войны (1920–1921 гг.). Оренбург, 2002.

(обратно)

129

См.: Фупгорянский Л. И., Лабузов В.А. Крестьянское хозяйство Оренбуржья в годы новой экономической политики. Оренбург, 1994. С. 20, 22.

(обратно)

130

См.: Яров С.В. Крестьянские волнения на Северо-Западе советской России в 1918–1919 гг. // Крестьяноведение. Теория. История. Современность: Ежегодник. 1996. С. 134–159; Он же. Крестьянин как политик. Крестьянство северо-запада России в 1918—1919 гг.: политическое мышление и массовый протест. С.-Петербург, 1999.

(обратно)

131

Там же. С. 68.

(обратно)

132

Там же. С. 67.

(обратно)

133

Там же.

(обратно)

134

См.: Доброноженко Г.Ф. ВЧК-ОГПУ о политических настроениях северного крестьянства. 1921–1927 годы. (По материалам информационных сводок ЧК-ОГПУ). Сыктывкар, 1995. С. 5.

(обратно)

135

Саблин В.А. Хроника отчаяния и борьбы (Вологодская деревня в годы гражданской войны) //Вологда: Историко-краеведческий альманах. Вологда, 1994. Вып. 1.

(обратно)

136

Кукушкин В.Л. Социальный протест крестьянства Европейского Севера России в 1918–1920-х гг. (на материалах Архангельской, Вологодской и Северо-Двинской губерний) // Автореф. дисс … канд. ист. наук. Екатеринбург, 1998.

(обратно)

137

Там же. С. 11, 16.

(обратно)

138

См.: История крестьянства Урала и Сибири в годы гражданской войны: Тезисы докладов Всероссийской научной конференции, посвященной 75-летию Западно-Сибирского крестьянского восстания 1921 года (21–28 мая 1996 г.). Тюмень, 1996; Бакунин А.В. Большевики и крестьянство в первые годы советской власти (1917–1922 годы) // История крестьянства Урала и Сибири в годы гражданской войны: Тезисы докладов Всероссийской научной конференции, посвященной 75-летию Западно-Сибирского крестьянского восстания 1921 года (21–28 мая 1996 г.). Тюмень, 1996; Белявская О.А. О морально-психологических качествах коммунистов, воевавших против повстанцев на тюменском севере в феврале-марте 1920 г. // История крестьянства Урала и Сибири в годы гражданской войны: Тезисы докладов Всероссийской научной конференции, посвященной 75-летию Западно-Сибирского крестьянского восстания 1921 года (21–28 мая 1996 г.); Лагунов К.Я. Двадцать первый: Хроника Западно-Сибирского крестьянского восстания. Свердловск, 1991; Московкин В.В. Восстание крестьян в Западной Сибири в 1921 году // Вопросы истории. 1998. № 6; Носова Н.П. К вопросу о менталитете сибирского крестьянства в период гражданской войны // История крестьянства Урала и Сибири в годы гражданской войны: Тезисы докладов Всероссийской научной конференции, посвященной 75-летию Западно-Сибирского крестьянского восстания 1921 года (21–28 мая 1996 г.); Третьяков Н.Г. О политических настроениях крестьянства на территории, охваченной Западно-Сибирским восстанием 1921 года //Тезисы докладов второй республиканской научной конференции «История Советской России: новые идеи, суждения». Ч. 1. Тюмень, 1993; Он же. Состав руководящих органов Западно-Сибирского восстания 1921 гг. // Гуманитарные науки в Сибири. 1994. № 2; Шишкин В.И. Сибирская Вандея: вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в 1920 году Новосибирск, 1997 и др.

(обратно)

139

См.: История крестьянства Урала и Сибири в годы гражданской войны: Тезисы докладов Всероссийской научной конференции, посвященной 75-летию Западно-Сибирского крестьянского восстания 1921 года (21–28 мая 1996 г.).

(обратно)

140

Там же. С. 43.

(обратно)

141

Там же. С. 21–26.

(обратно)

142

См.: Московкин В.В. Указ. соч. С. 63.

(обратно)

143

Там же.

(обратно)

144

См.: Шишкин В.И. Указ. соч.

(обратно)

145

См., напр.: Виноградов С.В. Мелкотоварное крестьянское хозяйство Поволжья в 20-е годы. М., 1998. Глава 1. «Поволжье в 1921 г.: «крестьянская Вандея».

(обратно)

146

См., напр.: Абраменков С. «Чапанное восстание» //Волжские новости. 1990. № 10; Он же. Чрезвычайный налог. Почему восстали крестьяне весной 1919 года? // Слово молодежи. 1990. 21 июля. № 8; Он же. Чрезвычайный налог. Почему восстали крестьяне весной 1919 года// Волга. 1990. № 5. С. 112–127; Он же. Как большевики крестьян обманули // Симбирский курьер. 1992. 10 марта; Ефимов В. «Чапанка» в нашем крае //Знамя Ильича. 1992. 5 ноября; Коновалов В.А. Никто не хотел умирать // Вестник Сердобска. 1991. № 4; Он же. Заметка над могилой расстрелянных // Огонек. 1996. № 46; Мещеряков Г. «Правда и ложь» о чапанном восстании // Крестьянская правда. 1992. 31 января; Моисеев Ю. Симбирский Робин Гуд // Симбирский курьер. 1991. № 54; Мурзин Л. Трагедия «чапанного восстания» // Крестьянская правда. 1992. 2 июня; Носков В. Крестьянский бунт в Ставропольском уезде. По рассказам и записям очевидцев //Ставрополь-на-Волге. 1991. 12 ноября; Он же. Алексей Долинин: заметки о «чапанном коменданте» Ставрополя // Крестьянская правда. 1992. 9, 14 мая; Овсянников В. «Чапанка» // Ставрополь-на-Волге. 1991. 20 августа; Осипова Т.В. Обманутый класс // Родина. 1990. № 10; Попов В. Хлеб под большевиками // Новый мир. 1997. № 8. С. 176–177; Самошкин В.В. Мятеж: Антоновщина //Литературная Россия. 1991. 8 июня, 26 октября, 30 ноября; Он же. Самошкин В.В. Эсер Александр Антонов //Литературная Россия. 1991.2 августа; Смольянинов И. «Чапанное восстание»: листая страницы восстания // Коммунистическая новь. 1989. 23 марта; Яковлев М. «Чапанка» //Самарская Лука: Литературно-публицистический сборник. Вып. 1. Куйбышевское кн. изд-во, 1989. С. 331–350 и др.

(обратно)

147

См.: Василий Владимирович Кураев (об одном из тех, кто был уничтожен). М., 1997. С.С. 101–118, 115, 118–119.

(обратно)

148

См.: Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 19181939 гг. Документы и материалы: В 4-х т. / Т. 1. 1918–1922 гг.; Крестьянское движение в Поволжье. 1919–1922 гг.: Документы и материалы. М., 2002.

(обратно)

149

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918–1939 гг. Документы и материалы. Т. 1. С. 54–57.

(обратно)

150

Там же. Док. № 77, 139 и др.

(обратно)

151

Крестьянское движение в Поволжье. 1919–1922 гг.: Документы и материалы. См. док. № 81–88, 94, 95 и др.

(обратно)

152

Там же. См. док. № 63–173 и др.

(обратно)

153

Там же. С. 9.

(обратно)

154

Самарское Поволжье в XX веке. Документы и материалы / Главный редактор П.С. Кабытов. Издательство Самарского научного центра РАН, 2000; Крестьянское движение в Саратовской губернии: Сборник документов и материалов / Автор-составитель А.Г. Рыбков. Саратов, 2003.

(обратно)

155

Там же. С. 64–137, 146–149, 169–196, 204–207, 212–225.

(обратно)

156

См.: Вторая русская революция: борьба за демократию на Средней Волге в исследованиях, документах и материалах (1917–1918). Самара: Изд-во «Самарский университет», 2002.

(обратно)

157

См.: Кабытов П.С., Курсков Н.А. Самарское земство, земельные комитеты и подготовка аграрной реформы в 1917 году. // Вестник Самарского государственного университета. Гуманитарный выпуск. 2001. № 3 (21). Самара, 2001. С. 42–64; Они же. Вторая русская революция: борьба за демократию на Средней Волге в исследованиях, документах и материалах (1917–1918).

(обратно)

158

См.: Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919–1921 гг. («Антоновщина»): Документы и материалы. Тамбов, 1994. С. 8.

(обратно)

159

Кабытов П.С., Курсков Н.А. Вторая русская революция: борьба за демократию на Средней Волге в исследованиях, документах и материалах (1917–1918). С. 73.

(обратно)

160

Там же. С. 6.

(обратно)

161

Кабытова Н.Н. Власть и общество российской провинции в революции 1917 года. Учебное пособие. Самара, 2002.

(обратно)

162

См.: Левин М. Режимы и исторические процессы в России в XX в. // Куда идет Россия?.. Социальная трансформация постсоветского пространства / Под общ. ред. Т.II. Заславской. М., 1996. С. 6.

(обратно)

163

Там же. С. 485–486.

(обратно)

164

См.: Калягин А. В., Парамонов В.Н. «Третий путь» в гражданской войне (Опыт деятельности Самарского Комуча). Учебное пособие. Самара, 1995. С. 14; Гусев К., Чернов М. Штрихи к политическому портрету. М., 1999. С. 143–144.)

(обратно)

165

Медведев В.Г. Белый режим под красным флагом (Поволжье, 1918). Ульяновск, 1998. С. 35.

(обратно)

166

См.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. М., 2001. С. 149–174.

(обратно)

167

См.: Марискин О.И. Государево тягло. Налогообложение крестьянства России во второй половине XIX — первой трети XX века (по материалам Среднего Поволжья). Саранск, 2004. С. 139–179.

(обратно)

168

Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. С. 250–274.

(обратно)

169

См.: Нестор Махно. Крестьянское движение на Украине в 1919–1921 гг. Документы и материалы. М.: РОССПЭН, 2000. — 1000 с.

(обратно)

170

См. об этом подробнее: Кондрашин В.В. Махновщина: крестьянское движение в Украине в 1918–1921 годах // История российского крестьянства XX века: сб. статей / Под ред. X. Окуды. Токио: Изд-во Токийского ун-та, 2006. С. 153–192.

(обратно)

171

Стариков С.В. Крестьянство и левые социалисты в Поволжье весной-летом 1918 г. (на материалах Самарской и Казанской губерний) // Крестьянство и власти в России в 1917–1994 гг.: Тезисы докладов и сообщений межд. науч. конф. Ростов-на-Дону, 1994. С. 8–9; Он же. Казанские левые эсеры и продовольственный вопрос (март 1917 — июль 1918 гг.) // Марийский археографический вестник. 1995. № 5. С. 57–58; Он же. Политическая борьба в Поволжье: левые социалисты в 1917–1918 гг. Йошкар-Ола, 1996. С. 3.

(обратно)

172

Вещева О.Н. Продовольственный вопрос и крестьянство 1919–1921 гг. (На примере Ставропольского уезда Самарской губернии) // Историко-археологические изыскания: Сборник трудов молодых ученых. Самара, 1996. С. 37–44.

(обратно)

173

См.: История Башкортостана (1917–1990 гг.). Уфа, 1997. С. 89.

(обратно)

174

Сайсанов Д.С. Крестьянские восстания в Царевококшайском уезде в 1918 году // Марийский археографический вестник. 1995. №5. С. 69–70.

(обратно)

175

См.: Посадский А.В. Социально-политические интересы крестьянства и их проявления в 1914–1921 гг. (на материалах Саратовского Поволжья) // Дисс… канд. ист. наук. Саратов, 1997; Он же. Военно-политическая самоорганизация российского крестьянства в 1905–1945 годах // Дисс…. докт. ист. наук. Саратов, 2004; Аншакова Ю.Ю. Крестьянские восстания в Среднем Поволжье в 1918–1920 гг. // Дисс…. канд. ист. наук. Самара, 1998; Коханец А.А. Крестьянское движение в период «военного коммунизма» (на примере Мордовии) // Власть и общество: XX век. Научные труды. Саранск, 2002. Т. 1. С. 48–58; Кузнецов М.В. Крестьянство Саратовского Поволжья в годы Гражданской войны // Дисс…. канд. ист. наук. Саратов, 2004.

(обратно)

176

Посадский А.В. Социально-политические интересы крестьянства и их проявления в 1914–1921 гг. (на материалах Саратовского Поволжья) // Автореф. дисс…. канд. ист. наук. С. 20–21.

(обратно)

177

Он же. Военно-политические аспекты самоорганизации российского крестьянства и власть в 1905–1945 годах. Саратов, 2004.

(обратно)

178

Аншакова Ю.Ю. Крестьянские восстания в Среднем Поволжье в 1918–1920 гг. Автореф. дисс…. канд. ист. наук. Самара, 1998. С. 17–18.

(обратно)

179

Кузнецов М.В. Крестьянство Саратовского Поволжья в годы Гражданской войны // Автореф. дисс…. канд. ист. наук. С. 23.

(обратно)

180

См.: Крестьянское движение в Поволжье. 1919–1922 гг.: Документы и материалы. Док. № 13, 29, 81, 86, 90, 308 и др.; Кондрашин В.В. Указ. соч. С. 469–470.

(обратно)

181

См., напр.: Булкин А. В., Яшина Г.В. Антоновщина в Пензенском крае в 1921 году: военный и политический аспект // Россия — век XX. Итоги и проблемы: Материалы межвузовской научной конференции (Пензенск. гос. пед. университет им. В.Г. Белинского. 16–17 апреля 1998 г. Пенза, 1998. С. 21–22; Булкин А.В. Органы государственной безопасности Пензенской губернии (1918–1928). Пенза, 2008. С. 72–100, 121–125; Виноградов С.В. Мелкотоварное крестьянское хозяйство Поволжья в 20-е годы. М., 1998. С. 3; Медведев А.В. Большевики и неонародники в борьбе за крестьянство в годы гражданской войны (октябрь 1917–1920 гг.). Дисс…. докт. ист. наук. Н. Новгород, 1994. С. 17, 280–281, 379, 457–458, 497, 553–554, 635, 674; Суслов Ю.П. Социалистические партии и крестьянство Поволжья. Саратов, 1994. С. 32–33, 60–61.

(обратно)

182

См.: Белая гвардия. № 6. М.: «Посев», 2002. С. 145–148, 152–154.

(обратно)

183

См.: Крестьянское движение в Поволжье. 1919–1922 гг.: Документы и материалы. Док. №81, 439, 582.

(обратно)

184

Там же. С. 18, док. № 233–238, 245–246, 257, 268, 273–274.

(обратно)

185

См.: Ильин Ю.А. Советская власть и крестьянство верхнего Поволжья в деле строительства Красной Армии (лето 1918–1920 гг.) // Крестьянство и власть в России (1917–1994). Тезисы докладов и сообщений международной научной конференции. Ростов-на-Дону, 1994. С. 15.

(обратно)

186

Поляков Р.Ю. Военно-мобилизационная работа органов военного управления в 1918 — начале 1919 годов (По материалам Пензенской области). Автореф. дисс…. канд. ист. наук. Пенза, 2003. С. 22.

(обратно)

187

Кузнецов М.В. Крестьянство Саратовского Поволжья в годы Гражданской войны // Автореф. дисс…. канд. ист. наук. С. 23.

(обратно)

188

См.: Крестьянское движение в Поволжье. 1919–1922 гг.: Документы и материалы. Док. № 114, 116, 118, 124–128 и др.

(обратно)

189

Стариков С.В. Политическая борьба в Поволжье: левые социалисты в 1917–1918 гг. Йошкар-Ола, 1996.

(обратно)

190

См.: Крестьянское движение в Поволжье. 1919–1922 гг.: Документы и материалы. Док. № 174, 179, 180, 187.

(обратно)

191

См.: Кондрашин В.В. Указ. соч. С. 234–250.

(обратно)

192

См.: Крестьянское движение в Поволжье. 1919–1922 гг.: Документы и материалы. Док. № 350.

(обратно)

193

Там же. С. 17.

(обратно)

194

См.: Кондрашин В.В. Указ. соч. С. 330–357.

(обратно)

195

См.: Лагунов К.Я. Двадцать первый: Хроника Западно-Сибирского крестьянского восстания; Доржиев Д.Л. Крестьянские восстания и мятежи в Бурятии в 20–30-е годы (Хроника языком документов).

(обратно)

196

См.: Сухова О.А. Социальные представления и поведение российского крестьянства в начале XX века. 1902–1922 гг. (По материалам Среднего Поволжья) // Автореф. дисс…. докт. ист. наук. Самара, 2007. С. 43–45; Она же. «Общинная революция» в России: социальная психология и поведение крестьянства в первые десятилетия XX века (по материалам Среднего Поволжья). Пенза: ПГПУ, 2007.

(обратно)

197

См.: Кабанов В.В. Крестьянская община и кооперация России XX века. М., 1997. С. 116, 118.

(обратно)

198

Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. С. 105, 108,112.

(обратно)

199

Там же. С. 113, 118.

(обратно)

200

См. Телицын В.Л. «Бессмысленный и беспощадный»? Феномен крестьянского бунтарства 1917–1921 годов». М., 2003.

(обратно)

201

Там же. С. 317.

(обратно)

202

См.: Лавров В.М. «Крестьянский парламент» России (Всероссийские съезды Советов крестьянских депутатов в 1917–1918 годах). М., 1996. С. 6, 9, 229.

(обратно)

203

Куренышев А.А. Всероссийский крестьянский союз. 1905–1930 гг. Мифы и реальность. М., 2004.

(обратно)

204

Журавлев В.В. Проблемы земельной собственности в зеркале Государственной Думы России // Собственнность на землю в России: История и современность. М., 2002. С. 297–347.

(обратно)

205

См.: Шадский О.Д. Зарубежная историография российского крестьянства и крестьянских движений в 1918–1921 годах: Историографический обзор. Тамбов, 2000; о вкладе зарубежных историков в изучение периода гражданской войны в Поволжье см. также: Литвин А. Л., Скибинская С.Б. Современная англо-американская историография гражданской войны в Поволжье. Изд-во Казанского ун-та, 1990; Корчагова М.Н. Проблемы аграрной революции в России 1917–1921 годов в англо-американской историографии. Автореф. дисс… докт. ист. наук. М., 1994 и др.

(обратно)

206

См.: Atkinson D. The End of Russian Land Commune. Stanford. 1983; Байрау Л. Янус в лаптях: крестьяне в русской революции 1905–1917 гг. //Вопросы истории. 1992. № 1; Боффа Дж. История Советского Союза. Т. 1. От революции до второй мировой войны. Ленин и Сталин. 1917–1941 гг. / Пер. с итал. И.Б. Левина. 2-е изд. М., 1994. С. 123, 124, 154; Brovkin, V. N. Behind the Front Lines of the Civil War. Political Parties and Social Movements in Russia, 1918–1922. Princeton, 1994; Brovkin V. N Он же. Россия в гражданской войне: власть и общественные силы //Вопросы истории. № 5. 1994. С. 24–39; Lynne V. Peasent Rebels Under Stalin. Collectivization and the Culture of Peasent Resistence. Oxford, 1996; Верт Н. История Советского государства. 1990–1991 / Пер. с фр. 2-е изд. М., 1998. С. 130, 136–137; Вольф Р.Э. Крестьянские восстания // Великий незнакомец: крестьяне и фермеры в современном мире / Пер. с англ. М, 1992. С. 294–295, 302–303; Геллер М.Я., Некрич А.М. «Утопия у власти: История Советского Союза с 1917 года до наших дней: В 3-х кн. Кн. 1. Социализм в одной стране. М., 1995; Геллер М., Некрич А. Утопия у власти. М., 2000. С. 49–51; Figes О. Peasant Russia, Civil War: the Volga Countryside in Revolution (1917–1921). Oxford, 1989; Fitzpatrick, S. The Russian Revolution. Oxford, N.Y., 1994; Френкин М.С. Трагедия крестьянских восстаний в России, 1918–1921 гг. Иерусалим, 1987; Haimson L. «The Problem of Social Identities in Early Twentieth Centuary Russia» // Slavic Review. Vol. 47, no. 1. 1988. P. 1–21; Holquist P. A. Russian Vendee: the practice of revolutionary politics in the Don countryside, 1917–1921. Columbia University, 1995; Holquist P. A. «Conduct merciless mass terror». Decossackization on the Don, 1919 // Cahiers du Monde Russe. Vol. 38 (1–2), Janvier — juin 1997; Graziosi A. The Great Soviet Peasant War. Bolshevics and Peasants, 1917–1933. Ukrainian Research Institute, Harvard University, 1996; GraziosiA. Большевики и крестьяне на Украине, 1918–1919 годы. Очерк о большевизме, национал-социализмах и крестьянских движениях. М., 1997; Карр Э. История Советской России. Кн. 1. Том 1, 2. Большевистская революция. 1917–1923 / Пер. с англ. М., 1990. С. 613; Landis E. С. Anti-Bolshevism and the Origins of the Antonov Movement: the Tambov Countryside Through Revolution and Civil War. Cambridge, 1998; Levin M. More Then One Piece is Missing from the Puzzle // Slavic Review. Vol. 44 (1985). P. 243; Levin M. The Civil War: Dynamics and Legasy. // Party, State, and Society in Russian Civil War. Exploration in Social History. Bloomington; Indianopolis. 1989. P. 405; Levin M. Гражданская война в России: движущие силы и наследие // История и историки. М., 1990; Levin M. Russia (USSR in Historical Motion: an Essay Interpretation // The Russian Review. V. 50. Nr. 3. July 1991. P. 251–265; Levin M. Гражданская война: динамика и наследие // Гражданская война в России: перекресток мнений. М., 1994; Levin M. Режимы и исторические процессы в России XX в. // Куда идет Россия? Социальная трансформация постсоветского пространства. М., 1996. С. 6; Levin M. Деревенское бытие: нравы, верования, обычаи // Крестьяноведение. Теория. История. Современность: Ежегодник. 1997. М., 1997. С. 84–127; Levin M. Социальные аспекты гражданской войны в России // Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал: В 2 т. Т. 1. От вооруженного восстания в Петрограде до второй сверхдержавы мира. М., 1997; Lih L. Т. Bread and Russia, 1914–1921. Berkely, 1990; Лонг Д. Поволжские немцы и голод в начале 20-х годов // История России. Диалог российских и американских историков: Материалы российско-американской научной конференции (Саратов, 18–22 мая 1992 г.). Изд-во Саратовского ун-та, 1994. С. 129–130; Льюис Э. Введение новых форм экономических отношений в Саратовской губернии (1921–1923) // История России. Диалог российских и американских историков: Материалы российско-американской научной конференции (Саратов, 18–22 мая 1992 г.). Изд-во Саратовского ун-та, 1994. С. 110–111; Matte Sa. The Economic Organization of War Communism, 1918–1921. Cambridge, 1985; Мэрфи А.О. Донском восстании в марте-июне 1919 г. // Возрождение казачества: история и современность: Сб. науч. статей к V Всероссийской (международной) научной конференции. Изд. 2-е, исправл. и доп. Новочеркасск, 1995; Пайпс Р. Русская революция. Часть вторая. М., 1994. С. 401,434; Пайпс Р. Россия при большевиках. М., 1997. С. 118, 164; Radkey O. H. The Unknown Civil War in Soviet Russia. A Study of the Green Movement in the Tambov Region 1920–1921. Stanford, 1976; Рейли Д. Дж. Саратов и губерния в 1917 году: события, партии, люди. Саратов, 1994; Реши Д. Дж. Саратов от августа 1914 до августа 1991: Россия глазами американца. Саратов, 1994; The Trotsky Papers. 1917–1922. V 1. 1964. London. The HaGUE Paris. Dok. 157. P. 304; Shanin T. The Awkward Class. Political Sociology of Peasantry in a Developing Society: Russia, 1910–1925. Oxford, 1972; Шанин Т. Революция как момент истины. Россия 1905–1907 гг. — 1917–1922 гг. /Пер. с англ. М., 1997; Шанин Т. Четыре с половиной аграрных программы Ленина: крестьяне, интерпретаторы Маркса, русская революция // Крестьяноведение. Теория. История. Современность: Ученые записки. 1999. М., 1999.

(обратно)

207

См.: Figes О. Указ. соч. Р. 9.

(обратно)

208

Levi, M. Russia. USSR in Historical Motion: an Essay Interpretation // The Russian Review. V. 50. Nr. 3. July 1991. P. 251–265.

(обратно)

209

Он же. Социальные аспекты гражданской войны в России // Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал: В 2 т. Т. 1. От вооруженного восстания в Петрограде до второй сверхдержавы мира. М., 1997. С. 46–47.

(обратно)

210

См.: Левин М. Деревенское бытие: нравы, верования, обычаи // Крестьяноведение. Теория. История. Современность. Ежегодник. 1997. М., 1997. С. 119.

(обратно)

211

См. об этом подробнее: Кананерова Е.Н. Международные научные проекты по аграрной истории России (конец XX — начало XXI вв.) // Автореф. дисс…. канд. ист. наук. Пенза, 2007.

(обратно)

212

Shanin Т. The Awkward Class. Political Sociology of Peasantry in a Developing Society: Russia, 1910–1925; Шанин Т. Революция как момент истины. Россия 1905–1907 гг. — 1917–1922 гг.

(обратно)

213

Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 19181922 гг. М., 2001. С. 45.

(обратно)

214

Шанин Т. Четыре с половиной аграрных программы Ленина: крестьяне, интерпретаторы Маркса, русская революция // Крестьяноведение. Теория. История. Современность. Ученые записки. 1999. М., 1999. С. 51, 53.

(обратно)

215

Грациози А. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917–1933 / Пер. с англ. — М.: РОССПЭН, 2001.

(обратно)

216

Там же. С. 11.

(обратно)

217

См.: Нестор Махно. Крестьянское движение на Украине. 19181921: Документы и материалы. М.: «РОССПЭН», 2006.

(обратно)

218

См.: Лонг Д. Поволжские немцы и голод в начале 20-х годов // История России. Диалог российских и американских историков: Материалы российско-американской научной конференции (Саратов, 18–22 мая 1992 г.). Изд-во Саратовского ун-та, 1994. С. 129–130. Там же. Льюис Э. Введение новых форм экономических отношений в Саратовской губернии (1921–1923). С. 110–111. См.: Вольнов И. Огонь и воды. Куйбышев, 1990. См.: Веселый Артем. Чапаны. Куйбышевское издательство, 1936; он же. Россия, кровью умытая. Волгоград, 1986. С. 421–438. См.: Фурманов Д. Чапаев. М., 1928.

(обратно)

219

См.: Борисова Л., Виноградов В., Ивницкий А., Кондрашин В. Информационные материалы ВЧК-ОГПУ за 1918–1922 гг. как исторический источник // Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД.Т. 1. С. 23–53; Кондрашин В. В., Тархова Н.С. Адресаты сводок ВЧК-ОГПУ в 1918–1922 гг. / Там же. С. 718–728. См.: Усенко А.Г. Психология социального протеста в России XVII–XVIII веков. Тверь, 1994. Ч. 1. С. 7–8.

(обратно)

220

См.: Вольнов И. Огонь и воды. Куйбышев, 1990.

(обратно)

221

См.: Веселый Артем. Чапаны. Куйбышевское издательство, 1936; он же. Россия, кровью умытая. Волгоград, 1986. С. 421-438.

(обратно)

222

См.: Фурманов Д. Чапаев. М., 1928.

(обратно)

223

См.: Борисова Л., Виноградов В., Ивницкий А., Кондрагиин В. Информационные материалы ВЧК-ОГПУ за 1918-1922 гг. как исто рический источник // Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ НКВД. Т. 1. С. 23-53; Кондрашин В. В., Тархова Н. С. Адресаты сводок ВЧК-ОГПУ в 1918-1922 гг. / Там же. С. 718-728.

(обратно)

224

См.: Усенко А. Г. Психология социального протеста в России XVII—XVIII веков. Тверь, 1994. Ч. 1. С. 7-8.

(обратно)

225

См.: Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. С. 102–119 и др.

(обратно)

226

См.: Бабиков И.И. Крестьянское движение в Саратовской губернии в 90-х годах XIX века // Ученые записки. Т. 66. СГУ им. Н.Г. Чернышевского. Саратов, 1958. С. 62.

(обратно)

227

Там же. С. 72–73.

(обратно)

228

Он же. Крестьянское движение в Саратовской губернии накануне первой русской революции // Ученые записки. Т. LV. СГУ им. Н.Г. Чернышевского. Саратов, 1956. С. 209. См.: Косенко М.Я. Из истории проведения столыпинской аграрной реформы в Саратовской губернии // Ученые записки. Выпуск XXII. СГУ им. Н.Г. Чернышевского. Саратов, 1956. С. 194–195.

(обратно)

229

См.: Крестьянские наказы Самарской губернии (Опыт собирания материалов русской революции). Самара, 1906. С. 5.

(обратно)

230

Там же. С. 10.

(обратно)

231

См.: Шанин Т. Революция как момент истины. Россия 1905–1907 гг. — 1917–1922 гг. М., 1997. С. 200–287.

(обратно)

232

См.: Косенко М.Я. Из истории проведения столыпинской аграрной реформы в Саратовской губернии // Ученые записки. Вып XXII. СГУ им. Н.Г. Чернышевского. Саратов, 1956. С. 178–180; История СССР. 1981. № 1. С. 38–39.

(обратно)

233

Быкова В. А., Коновалова Г.А. Столыпинская аграрная реформа и некоторые проблемы ее реализации в Саратовской губернии // Российский исторический журнал. 1994. № 1. С. 65.

(обратно)

234

См.: Косенко М.Я. Указ. соч. С. 194–195.

(обратно)

235

См.: Кабытова Н.Н. Наказы крестьян Самарской губернии Учредительному собранию // Самарский краевед. 3995. Вып. 4. С. 128.

(обратно)

236

См.: Смирнов А.С. Крестьянские съезды Пензенской губернии в 1917 году // История СССР. 1967. № 3. С. 18–29; Овруцкая С.Ш. Провал попыток эсеров сдержать крестьянское движение осенью 1917 г. (по материалам Саратовской губернии) // Поволжский край. 1975. Вып. 3. С. 89–99 и др.

(обратно)

237

См.: Протасов Л.Г. Всероссийское Учредительное собрание: история рождения и гибели. М., 1997. С. 363–365.

(обратно)

238

См.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в годы гражданской войны: новые источники и подходы // Власть и общество России. XX век: Сб. научных трудов. М.-Тамбов, 1999. С. 251–252.

(обратно)

239

См.: Кабытова Н.Н. Указ. соч. С. 133.

(обратно)

240

См. напр., рассуждения на эту тему: Осипова Т.И. Крестьянский фронт в гражданской войне //Судьбы российского крестьянства. М., 1996. С. 93.

(обратно)

241

Родзянко М.В. Крушение империи. Харьков, 1990. С. 258.

(обратно)

242

Известия Народного Комиссариата по продовольствию. 1918. №4–5. С. 9; №20–21. С. 41.

(обратно)

243

Кондратьев Н.Д. По пути к голоду // Избр. соч. М., 1993. С. 355.

(обратно)

244

Геллер М., Некрич А. Утопия у власти. М., 2000. С. 49–51.

(обратно)

245

Орлов Я. Девять месяцев советской власти. М., 1918. С. 281–282.

(обратно)

246

Бюллетень Саратовского губпродкома. 1918. № 2. С. 6–9.

(обратно)

247

Российский государственный архив экономики (далее — РГАЭ). Ф. 1943. Оп. 4. Д. 116. Л. 7.

(обратно)

248

Государственный архив Российской Федерации (далее — ГАРФ). Ф. 393. Оп. 4. Д. 14. Л. 179, 181,183.

(обратно)

249

Орлов Н. Указ. соч. С. 281–282,285.

(обратно)

250

Российский государственный архив социально-политической истории (далее — РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 14. Д. 23. Л. 141.

(обратно)

251

РГАЭ. Ф. 1943. Оп.1. Д. 299. Л. 3.

(обратно)

252

Там же. Ф. 478. Оп. 1. Д. 2108. Л. 300.

(обратно)

253

РГАЭ. Ф. 478. Оп. 2. Д. 5. Л. 162.

(обратно)

254

Там же. Оп. 1. Д. 2108. Л. 101.

(обратно)

255

Декреты советской власти. Т. 2. М., 1959. С. 264–266.

(обратно)

256

РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 3. Д. 223. Л. 42, 47, 51, 60–61.

(обратно)

257

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 20. Л. 96.

(обратно)

258

Там же. Д. 14. Л. 128.

(обратно)

259

РГВА.Ф. 8. Оп. 1. Д. 344. Л. 40.

(обратно)

260

Там же. Л. 70 об.

(обратно)

261

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 19. Л. 20–21.

(обратно)

262

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 34. Л. 130.

(обратно)

263

Там же. Д. 35. Л. 10.

(обратно)

264

Там же. Д. 16. Л. 262–263.

(обратно)

265

Государственный архив Саратовской области (далее — ГАСО). Ф.Р. 521. Оп. 1. Д. 58. Л. 27, 28.

(обратно)

266

РГВА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 44. Л. 19 об.; Самарский государственный архив социально-политической истории (далее — СГАСПИ). Ф. 3500. Оп. 1. Д. 4. Л. 5; РГВА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 44. Л. 19 об.

(обратно)

267

РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 138. Л. 6; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 69. Л. 9; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918–1939. Документы и материалы: В 4-х т. 1918–1922 гг. М., 1998. Т. 1. С. 60.

(обратно)

268

РГВА. Ф. 8. Оп. Г.Д. 344. Л. 92; ГАСО.Ф. Р. 314. Оп. 1. Д. 52. Л. 2626 об.

(обратно)

269

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 30. Л. 35.

(обратно)

270

ГАСО. Ф. Р. 521. Оп. 1. Д. 181. Л. 41–41об.

(обратно)

271

СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 318. Л. 27; Умнов А.С. Гражданское война и среднее крестьянство (1918–1920 гг.). Военное издательство Министерства обороны Союза ССР. М, 1959. С. 39; Гнутов М.А. 1918 год на родине Ленина. Саратов, 1987. С. 14; Посадский А.В. Саратовское крестьянство в условиях гражданской войны // Клио. 1997. № 3. Санкт-Петербург. С. 170.

(обратно)

272

Центральный государственный архив Республики Мордовия (далее — ЦГАРМ. Ф. Р. 37. Оп. 1. Д. 26. Л. 61; ГАСО. Ф. Р. 521. Оп. 1. Д. 181. Л. 100–102; Посадский А.В. Указ. соч. С. 170.

(обратно)

273

ГАСО. Ф. 521. Оп. 1. Д. 181. Л. 89–92.

(обратно)

274

Там же. Л. 23, 88, 146; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 30. Л. 35. Гнутов М.А. 1918 год на родине Ленина. С. 21; Известия Саратовского Совета РКК и КД и РИК. 1918. №122. 22 июня.

(обратно)

275

РГВА. Ф. 10. Оп. 1.Д. 121. Л. 33–34.

(обратно)

276

РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 3. Д. 288. Л. 484.

(обратно)

277

Там же. Оп. 11. Д. 20. Л. 45.

(обратно)

278

РГАЭ. Ф. 1943. On. 11. Д. 19. Л. 26–27; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 24; Сумерип П. Комбеды в Пензенской губернии. Пензен. кн. изд-во, 1960. С. 21, 23; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУНКВД.Т. 1.С. 306–307.

(обратно)

279

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 21. Л. 12; Д. 27. Л. 110; Д. 29. Л. 173, 210, 224 об.; Д. 35. Л. 106; Д. 71. Л. 12, 70, 74; РГВА. Ф. 6. Оп. 10. Д. 9. Л. 28; Ф. 16011. Оп. 1. Д. 2. Л. 36; Центр документации новейшей истории Саратовской области (далее — ЦДНИСО). Ф. 200. Оп. 1. Д. 5. Л. 5–7об.; Центр хранения и изучения документации новейшей истории Татарстана (далее — ЦХИДНИТ). Ф. 36. Оп. 1. Д. 306 а. Л. 83; Архив Управления ФСБ по Пензенской области. Отчет Пензенской губчека о деятельности со дня организации по 1 сентября 1920 г. Л. 11; Известия ВЦИК. 1918. 25 августа. № 183; Еженедельник чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией. 1918. № 1. С. 23–24. 22 сентября; Сумерин П. Комбеды в Пензенской губернии. С. 21, 23–24; Топаз С.Е. Некоторые вопросы захвата власти Советами и подавления ими сопротивления эксплуататоров в первый год советской власти (По материалам бывшей Саратовской губернии и некоторым данным других районов страны). Ашхабад, 1962. С. 153,154; Саградьян М.О. Осуществление ленинского декрета о земле в Саратовской губернии. Изд-во Саратов, ун-та, 1966. С. 64; Хроника революционных событий в Саратовском Поволжье 1917–1918 гг. / Отв. ред. Г.А. Герасименко. Саратов, 1968. С. 310–311; Губчека: Сборник документов и материалов из истории Саратовской губернской чрезвычайной комиссии, 1917–1921 гг. /Сост.: Н.И. Шабанов, Н.А. Макаров. Саратов: Приволж. кн. изд-во, 1980. С. 12; Казанская губернская чрезвычайная комиссия. 1917–1922: Сборник документов и материалов. Казань, 1989. С. 67–68; Советская деревня глазами ВЧКОГПУ-НКВД.Т. 1. С. 82, 85–86, 105–107, 306–308.

(обратно)

280

ГАСО. Ф. Р 521. Оп. 1. Д. 181. Л. 112.

(обратно)

281

Хроника революционных событий в Саратовском Поволжье 19171918 гг. / Отв. ред. Г.А. Герасименко. Саратов, 1968. С. 310–311.

(обратно)

282

ЦДНИСО. Ф. 200. Оп. 1. Д. 5. Л. 5–7 об.; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 97 об.; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918–1939. Документы и материалы: В 4-х т. 1918–1922 гг. М., 1998. Т. 1.С. 85–85.

(обратно)

283

Демократическая газета. 1991. Ноябрь. № 21; Латышев А.Г. Рассекреченный Ленин. М., 1996. С. 57.

(обратно)

284

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 143–144, 148, 156, 161; Биохроника. Т. 6. С. 47. В.И. Ленин. Неизвестные документы. 1891–1922 гг. М., 1999. С. 246.

(обратно)

285

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т 1. С 307.

(обратно)

286

Василий Владимирович Кураев (…об одном из тех, кто был уничтожен). М., 1997. С. 118.

(обратно)

287

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 238 об.; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 4. Д. 57. Л. 48–48 об.

(обратно)

288

Хроника революционных событий в Саратовском Поволжье 1917–1918 гг. Саратов, 1968. С. 321.

(обратно)

289

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. НО; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 82.

(обратно)

290

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 29. Л. 118 об.

(обратно)

291

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 309–310.

(обратно)

292

ЦДНИСО. Ф. 200. Оп. 1. Д. 5. Л. 30–30 об.

(обратно)

293

Попов Ф. Чехословацкий мятеж и Самарская Учредилка. Куйбышевское изд-во, 1937. С. 40.

(обратно)

294

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 4. Д. 23. Л. 14.

(обратно)

295

Там же. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2451. Л. 1 об.

(обратно)

296

Кабанов В.В. Слухи как исторический источник // Труды Историко-архивного института. М., 1996. Т. 33. С. 153–154.

(обратно)

297

Лелевич Г. (Л. Могилевский). В дни Самарской учредилки. М., 1921. С. 8.

(обратно)

298

ГАРФ. Ф. Р. 1248. Оп. 1. Д. 28. Л. 5.

(обратно)

299

Там же. Ф.Р. 749. Оп. 1. Д. 51. Л. 38 об.

(обратно)

300

Там же. Д. 30. Л. 1 а; Д. 51. Л. 1 а.

(обратно)

301

Там же. Ф. Р. 5881. Оп. 2. Д. 403. Л. 12–16.

(обратно)

302

Там же. Ф. Р. 749. Оп. 1. Д. 16. Л. 8 об.-9 об.

(обратно)

303

Там же. Д. 3. Л. 1.

(обратно)

304

Там же. Д. 1. Л. 15 об.

(обратно)

305

Там же. Л. 27.

(обратно)

306

Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 339.

(обратно)

307

ГАРФ. Ф.Р. 749. Оп. 1. Д. 1. Л. 28 об. — 29.

(обратно)

308

Лапандин В.А. Комитет членов Учредительного Собрания: структура власти и политическая деятельность. Дисс… канд. ист. наук. Самара, 1997. С. 205.

(обратно)

309

Вестник Комуча. 1918. 3 августа. № 22.

(обратно)

310

ГАРФ. Ф. Р. 5881. Оп. 2. Д. 404. Л. 5.

(обратно)

311

РГВА. Ф. 40218. Оп. 1. Д. 275. Л. 24–24 об.

(обратно)

312

Вечерняя заря. Самара. 1918. 12 июля; Попов Ф. Чехословацкий мятеж и Самарская Учредилка. С. 170–171.

(обратно)

313

ГАРФ. Ф. Р. 5881. Оп. 2. Д. 403. Л. 116.

(обратно)

314

Волжское слово. 1918. 21 сентября; Приволжская правда. 1918. 21 сентября.

(обратно)

315

Там же.

(обратно)

316

Документы по истории гражданской войны. Т. 1. С. 340.

(обратно)

317

Приволжская правда. Самара. 3918. 20 сентября.

(обратно)

318

Попов Ф.Г. За власть Советов. Разгром Самарской Учредилки. Куйбышевское кн. изд-во, 1959. С. 134.

(обратно)

319

Вестник Комуча. 1918. № 60. 19 сентября.

(обратно)

320

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 344. Л. 109.

(обратно)

321

Там же. Ф. 106. Оп. 7. Д. 56. Л. 65.

(обратно)

322

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 128 об.

(обратно)

323

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 7. Л. 2.

(обратно)

324

Вечерняя заря. Самара. 1918. 18 июня.

(обратно)

325

РГВА. Ф. 40218, Оп. 1. Д. 275. Л. 115 об.

(обратно)

326

Там же. Ф. 106. Оп. 7. Д. 56. Л. 77 об.; Калягин А. В., Парамонов В.Н. Указ. соч. С. 15.

(обратно)

327

Правда. 1918. 25 июля.

(обратно)

328

Калягин А. В., Парамонов В.Н. Указ. соч. С. 15.

(обратно)

329

РГВА. Ф. 39548. Оп. 1. Д. 23. Л. 1–9.

(обратно)

330

Вестник Комуча. 1918. 3 августа. № 22.

(обратно)

331

Калягин А. В., Парамонов В.Н. Указ. соч. С. 16.

(обратно)

332

Вечерняя заря. 1918. 29 августа.

(обратно)

333

Вечерняя заря. 10 сентября.

(обратно)

334

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 128 об.

(обратно)

335

Константинов С.И. Вооруженные формирования антибольшевистских правительств Поволжья, Урала и Сибири в годы гражданской войны. Дисс…. докт. ист. наук. Екатеринбург, 1998. С. 127.

(обратно)

336

ГАРФ. Ф. Р. 5881. Оп. 2. Д. 404. Л. 7.

(обратно)

337

Колесников И.А. Военные действия на территории Самарской губернии в 1918–1921 годах. Самара, 1927. С. 19.

(обратно)

338

ГАРФ. Ф. 749. Оп. 1. Д. 16. Л. 13.

(обратно)

339

Попов Ф. Чехословацкий мятеж и Самарская Учредилка. С. 175.

(обратно)

340

ГАРФ. Ф. 749. Оп. 1. Д. 33. Л. 1.

(обратно)

341

Там же. Д. 51. Л. 134 об.

(обратно)

342

Медведев В.Г. Белый режим под красным флагом (Поволжье, 1918). Ульяновск, 1998. С. 53, 60.

(обратно)

343

Там же. С. 22; Кондрагиин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в годы гражданской войны: Новые источники и подходы // Власть и общество России. XX век. Сб. научных трудов. М.-Тамбов, С. 247.

(обратно)

344

РГВА. Ф. 40218. Оп. 1. Д. 9. Л. 34–35.

(обратно)

345

Уфимская жизнь. 1918. 16 августа.

(обратно)

346

Попов Ф. Чехословацкий мятеж и Самарская Учредилка. С. 181.

(обратно)

347

Там же. С. 181–182; Вестник Комуча. 1918. № 48. 5 сентября.

(обратно)

348

РГВА. Ф. 39548. Оп. 1. Д. 18. Л. 234–236.

(обратно)

349

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 91.

(обратно)

350

Попов Ф. Чехословацкий мятеж и Самарская Учредилка. С. 136.

(обратно)

351

Вестник Комуча. 1918. 21 августа.

(обратно)

352

Там же. 20 сентября. № 61.

(обратно)

353

Калягин А В., Парамонов В.Н. Указ. соч. С. 12.

(обратно)

354

Там же. С.21.

(обратно)

355

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 56. Л. 70.

(обратно)

356

Там же. Ф. 10. Оп. 1. Д. 64. Л. 119.

(обратно)

357

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918–1939. Документы и материалы. В 4-х т. 1918–1922 гг. М, 1998. Т. 1. С. 307309. Т. 1.С. 76.

(обратно)

358

Попов Ф. Чехословацкий мятеж. Самарская учредилка. С. 184.

(обратно)

359

Вестник Комуча. 1918. 21 сентября. № 62.

(обратно)

360

Там же. 19 сентября. № 60.

(обратно)

361

Попов Ф. Чехословацкий мятеж. Самарская Учредилка. С. 184.

(обратно)

362

Там же. С. 185.

(обратно)

363

Он же. За власть Советов. Разгром Самарской Учредилки. С. 142.

(обратно)

364

Попов Ф. Чехословацкий мятеж и Самарская Учредилка. С. 185186.

(обратно)

365

Там же. С. 182.

(обратно)

366

Там же. С. 185–186; Волжский день. 1918. № 80. 20 сентября.

(обратно)

367

ГАРФ. Ф. Р. 749. Оп. 1. Д. 27. Л. 24 об.; Д. 51. Л. 38, 40.

(обратно)

368

Там же. Д. 51. Л. 38, 40.

(обратно)

369

Там же. Л. 39 об.

(обратно)

370

Там же. Л. 39–40.

(обратно)

371

Там же. Л. 40 об.

(обратно)

372

Ф. Р. 5881. Оп. 2. Д. 403. Л. 147, 149.

(обратно)

373

РГВА. Ф. 40218. Оп. 1. Д. 275. Л. 153–153 об.

(обратно)

374

См.: Кабанов В.В. Крестьянское хозяйство в условиях военного коммунизма. М., 1988. С. 181.

(обратно)

375

См.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1919-1921 гг. // Крестьяне и власть: Материалы конф. / Тамбовск. гос. техн. ун-т, Московск. высш. шк. соц. и экон. наук. М.-Тамбов, 1996. С. 133–134.

(обратно)

376

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 38. Л. 18,47.

(обратно)

377

Там же. Ф. 184. Оп. 9. Д. 5. Л. 47–47 об.

(обратно)

378

РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 9321. Л. 1,2.

(обратно)

379

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 13. Л. 33 об.

(обратно)

380

Там же. Ф. 10. Оп. 1. Д. 37. Л. 6.

(обратно)

381

РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 9321. Л. 1, 2.

(обратно)

382

Государственный архив Самарской губернии [далее — ГАСамО, так как ГАСО — Государственный архив Саратовской области. — В.К.]. Ф.81. Оп. 1.Д.7.Л.ЗЗ.

(обратно)

383

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 13. Д. 428. Л. 237–238.

(обратно)

384

ГАСам О. Ф. 81. Оп. 1. Д. 7. Л. 33–34.

(обратно)

385

Государственный архив Ульяновской области (далее — ГАУО). Ф.Р. 200. Оп. 2. Д. 271. Л. 90.

(обратно)

386

Государственный архив Пензенской области (далее — ГАПО). Ф.Р. 1897. Оп. 1. Д. 79. Л. 18.

(обратно)

387

РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 2. Д. 8913. Л. 1–1 об.

(обратно)

388

ГАРФ. Ф. 130. Оп. 3. Д. 363. Л. 55–56.

(обратно)

389

Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. М, 2001. С. 379–380.

(обратно)

390

Там же. С. 378–380.

(обратно)

391

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 13. Д. 580. Л. 125об.; ГАПО. Ф.Р. 1897. Оп. 1. Д. 1245. Л. 51–51 об.

(обратно)

392

РГВА. Ф. 32015. Оп. I. Д. 68. Л. 34–35,42, 57об. — 58 об.

(обратно)

393

Центральный архив Федеральной службы безопасности РФ (далее — ЦА ФСБ). Ф. 1. Оп. 3. Д. 204. Л. 15.

(обратно)

394

СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 292. Л. 1.

(обратно)

395

РГВА. Ф. 32015. Оп. 1. Д. 68. Л. 177.

(обратно)

396

Там же. Л. 181.

(обратно)

397

Там же. Ф. 184. Оп. 9. Д. 5. Л. 26–26 об.

(обратно)

398

Там же. Л. 28–28 об.

(обратно)

399

Там же.

(обратно)

400

Там же. Ф. 32015. Оп. 1. Д. 68. Л. 115.

(обратно)

401

Там же. Л. 116.

(обратно)

402

Там же. Ф. 184. Оп. 9. Д. 5. Л. 34–34 об.

(обратно)

403

Там же. Л. 16–18.

(обратно)

404

Там же. Ф. 106. Оп. 7. Д. 34. Л. 62.

(обратно)

405

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 13. Д. 428. Л. 310, 312, 320; РГВА. Ф. 2540. Оп. 1. Д. 4. Л. 31–32; М.В. Фрунзе на фронтах гражданской войны: Сборник документов. М, 1941. С. 76.

(обратно)

406

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 13. Л. 105.

(обратно)

407

ГАСам О. Ф. 81. Оп. 1. Д. 231. Л. 13–14.

(обратно)

408

Гурьев Н. Чапанная война. Сызрань, 1924. С. 10; СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 292. Л. 72–76.

(обратно)

409

РГВА. Ф. 32015. Оп. 1. Д. 68. Л. 130.

(обратно)

410

Там же. Л. 175–175 об.

(обратно)

411

ГАУО.Ф. Р. 125. Оп. 1. Д. 10. Л. 33–33 об.

(обратно)

412

Коммуна. 1919. 20 марта. № 81.

(обратно)

413

Гурьев Н. Указ. соч. С. 8.

(обратно)

414

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 63. Л. 103.

(обратно)

415

Гурьев Н. Указ. соч. С. 10.

(обратно)

416

РГВА. Ф. 2540. Оп. 1. Д. 4. Л. 31–32; М.В. Фрунзе на фронтах гражданской войны: Сборник документов. С. 77–78.

(обратно)

417

Мордовия в период упрочения советской власти и гражданской войне. Документы и материалы. Саранск, 1959. С. 256.

(обратно)

418

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 65. Л. 24–26.

(обратно)

419

Гурьев Н. Указ. соч. С. 8.

(обратно)

420

ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 94. Д. 64. Л. 93–101.

(обратно)

421

ГАУО.Ф. Р. 394. Оп. 1. Д. 4. Л. 99.

(обратно)

422

Троцкий Л. Как защищалась революция. Т. 2. Кн. 2. Тысяча девятьсот двадцатый год. М, 1924. С. 240–241.

(обратно)

423

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 13. Л. 4.

(обратно)

424

РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 8936. Л. 1.

(обратно)

425

The Trotsky Papers. 1917–1922. V 1. 1964. London. The HaGUE Paris. Dok. 157. P. 304.

(обратно)

426

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 109. Д. 21. Л. 176.

(обратно)

427

Там же. Л. 177.

(обратно)

428

The Trotsky Papers. Doc. 161. P. 310.

(обратно)

429

Там же. Doc. 165. P. 318.

(обратно)

430

Симбирская губерния в годы гражданской войны (март 1919 г. — декабрь 1920 г.): Сб. док. Т. 2. С. 51–52.

(обратно)

431

ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 94. Д. 64. Л. 79–79 об.

(обратно)

432

Там же. Л. 81.

(обратно)

433

Троцкий Л. Как вооружалась революция (на военной работе). Т. 2. Кн. 1. Тысяча девятьсот девятнадцатый год. М., 1924. С. 325.

(обратно)

434

Там же. С. 640–641.

(обратно)

435

ГАСам О. Ф. 81. Оп. 1. Д. 10. Л. 74 об. — 75.

(обратно)

436

Известия ВЦИК. 1919. 26 апреля. № 88 (640); ГАРФ. Ф. 393. Оп. 13. Д. 431. Л. 71.

(обратно)

437

РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 9321. Л. 1, 2.

(обратно)

438

Там же. Ф. 17. Оп. 65. Д. 65. Л. 24–26; Поспеловский Д.В. Русская православная церковь в XX веке. М. 1995. С. 51, 446.

(обратно)

439

Собрание узаконений и распоряжений рабочего и крестьянского правительства. 1917–1918 гг.: Сборник важнейших декретов. № 1–90. М., 1919. С. 101.

(обратно)

440

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 65. Л. 24–26.

(обратно)

441

См.: Очерки по истории Башкирской АССР.Т. II. Советский период. Уфа, 1966. С. 146.

(обратно)

442

РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 3. Д. 694. Л. 51.

(обратно)

443

См.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1919-1921 гг. // Крестьяне и власть. С. 137–138.

(обратно)

444

РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 3. Д. 694. Л. 30.

(обратно)

445

Там же. Л. 40.

(обратно)

446

Там же. Л. 41.

(обратно)

447

Там же.

(обратно)

448

Там же. Л. 37; Ф. 478. Оп. 1. Д. 2108. Л. 101.

(обратно)

449

Источник: РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 3. Д. 694. Л. 41

(обратно)

450

Там же. Ф. 1943. Оп. 3. Д. 694. Л. 47.

(обратно)

451

Там же. Л. 51.

(обратно)

452

СГАСПИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 289. Л. 10–10 об.

(обратно)

453

Там же. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 294. Л. 7–7 об.

(обратно)

454

Там же. Л. 4.

(обратно)

455

ЦХИДНИТ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 369 а. Л. 29–33.

(обратно)

456

Центральный государственный архив общественных объединений Республики Башкортостан (далее ЦГАОО РБ). Ф. 1832. Оп. 4. Д. 306. Л. 39–58.

(обратно)

457

СГАСПИ. Ф. 1432. Оп. 1. Д. 1а. Л. 110.

(обратно)

458

РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 3. Д. 694. Л. 3 об.

(обратно)

459

Там же. Л. 4.

(обратно)

460

ЦХИДНИТ. Ф. 3999. Оп. 1. Д. 36. Л. 6; Центральный государственный архив Республики Башкортостан (далее ЦГИА РБ). Ф. Р. 107. Оп. 1. Д. 5. Л. 59–60об., 69–70об.; ЦГАОО РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 204. Л. 37–38; Ф. 1832. Оп. 4. Д. 306. Л. 26–31.

(обратно)

461

Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918 —1922 гг. С. 387–388.

(обратно)

462

Там же. С. 388–389.

(обратно)

463

Там же. С. 389.

(обратно)

464

Там же.

(обратно)

465

ЦГАОО РБ. Ф. 1832. Оп. 4. Д. 306. Л. 59.

(обратно)

466

РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 618. Л. 6–9.

(обратно)

467

ЦГИАРБ. Ф. l.On. 3. Д. 83. Л. 121–121 об.

(обратно)

468

РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 618. Л. 18.

(обратно)

469

ЦХИДНИТ. Ф. 1442. Оп. 1. Д. 40. Л. 5.

(обратно)

470

Там же. Ф. 36. Оп. 1. Д. 30. Л. 106.

(обратно)

471

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 234.

(обратно)

472

СГАСПИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 266. Л. 47–47 об.

(обратно)

473

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 62. Л. 1.

(обратно)

474

Исхаков С.М. 3. Валидов; пребывание у власти // Отечественная история. 1997. № 6. С. 63.

(обратно)

475

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 62. Л. 1.

(обратно)

476

РГВА. Ф. 6. Оп. 12. Д. 87. Л. 8–10.

(обратно)

477

ГАСам О. Ф. 81. Оп. 1. Д. 328. Л. 5.

(обратно)

478

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 19. Л. 32.

(обратно)

479

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 246.

(обратно)

480

ЦГИА РБ. Ф. Р. 1. Оп. 3. Д. 83. Л. 22; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 483. Л. 41 а.

(обратно)

481

РГВА. Ф. 5. Оп. 1. Д. 159. Л. 32.

(обратно)

482

Там же. Ф. 6. Оп. 12. Д. 87. Л. 18.

(обратно)

483

ЦГИА РБ. Ф. Р. 1. Оп. 3. Д. 83. Л. 8.

(обратно)

484

Там же. Л.24. Д21–121об.; СГАСГТИ. Ф.1. Оп.1. Д.189. Л.8; Ф. 3500. Оп. 1. Д. 294. Л. 8; РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 618. Л. 27–28.

(обратно)

485

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 63. Л. 13.

(обратно)

486

Там же. Л. 17–18.

(обратно)

487

См. подроб.: Кульшарипов М.М. 3. Валидов и образование Башкирской Автономной Советской Республики (1917–1920 гг.). Уфа, 1992.

(обратно)

488

ЦГИА РБ. Ф. Р. 1. Оп. 3. Д. 83. Л. 17.

(обратно)

489

РГВА. Ф. 212. Оп. 3. Д. 31. Л. 23.

(обратно)

490

Там же. Д.30. Л.2.

(обратно)

491

ЦГИА РБ. Ф. Р. 954. Оп. 1. Д. 96. Л. 121.

(обратно)

492

РГВА. Ф. 212. Оп. 3. Д. 68 а. Л. 59–59 об.

(обратно)

493

ЦГАООРБ. Ф. 1832. Оп. 2. Д. 155. Л. 21.

(обратно)

494

РГВА. Ф. 212. Оп. 3. Д. 100. Л. 203.

(обратно)

495

Там же. Д. 68. Л. 32–35.

(обратно)

496

ЦГАОО РБ. Ф. 1832. Оп. 4. Д. 306. Л. 39–58.

(обратно)

497

РГВА. Ф. 212. Оп. 3. Д. 29. Л. 115.

(обратно)

498

ЦГА РТ.Ф. Р. 823. Оп. 2. Д. 4. Л. 3–4.

(обратно)

499

РГВА. Ф. 212. Оп. 3. Д. 29. Л. 54–54 об.

(обратно)

500

Там же. Л. 55–55 об.

(обратно)

501

Там же. Д. 33. Л. 35–35 об.

(обратно)

502

Там же. Д. 55. Л. 10–10 об.

(обратно)

503

Там же. Л. 78–80.

(обратно)

504

Там же. Л. 76–76 об.

(обратно)

505

Там же. Л. 68.

(обратно)

506

ЦГИА РБ. Ф. Р. 954. Оп. 1. Д. 96. Л. 371–371 об.

(обратно)

507

РГВА. Ф. 212. Оп. 3. Д. 68. Л. 26.

(обратно)

508

ЦХИДНИТ. Ф. 8233. Д. 2–10205. Т. 2. Л. 32.

(обратно)

509

РГВА. Ф. 212. Оп. 1. Д. 32. Л. 134–135.

(обратно)

510

Яхонтов А.Ю. Интернационалисты в рядах Пензенской губЧК в годы гражданской войны // 80 лет от ВЧК до ФСБ. Хроника событий. Очерки. Интервью. Фотодокументы. Пенза, 1998. С. 126–127.

(обратно)

511

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп.4. Д. 38. Л. 15.

(обратно)

512

Там же. Д. 62. Л. 11.

(обратно)

513

ЦХИДНИТ. Ф. 8233. Д. 2–10205. Т. 1. Л. 99.

(обратно)

514

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 81. Д. 56. Л. 1.

(обратно)

515

ЦГАОО РБ. Ф. 1832. Оп. 4. Д. 306. Л. 14.

(обратно)

516

РГВА. Ф. 212. Оп. 1. Д. 32. Л. 134–135.

(обратно)

517

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 483. Л. 44.

(обратно)

518

ЦГАРТ Ф.Р. 137. Оп. 1. Д. 437. Л. 58.

(обратно)

519

ЦГАОО РБ. Ф. 1832. Оп. 4. Д. 306. Л. 56.

(обратно)

520

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 483. Л. 44.

(обратно)

521

ЦГА РТ. Ф. Р. 137. Оп. 1. Д. 437. Л. 58.

(обратно)

522

ЦГАОО РБ. Ф. 1832. Оп. 4. Д. 306. Л. 94.

(обратно)

523

См.: Троцкий Л. Сочинения. Т. XVII. Ч. 2. М, Л., 1926. С. 543–544; Данилов В.П. Мы начинаем познавать Троцкого / послесловие к публикации из книги Пьера Бруэ «Троцкий» // ЭКО. 1990. № 1. С. 50–51.

(обратно)

524

См.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. С. 381–385.

(обратно)

525

Центральный государственный архив Советской Армии. Путеводитель: В 2-х т. Т. II. East View Publications, 1993. С. 453, 454, 456.

(обратно)

526

Декреты советской власти. Т. 2. С. 334–335.

(обратно)

527

Съезды Советов в документах. М., 1959. Т. 2. С. 70–84.

(обратно)

528

РГВА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 635. Л. 45.

(обратно)

529

Там же. Д. 283. Л. 5.

(обратно)

530

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 24. Л. 129.

(обратно)

531

РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 303. Л. 49–49 об.; Ф. 106. Оп. 2. Д. 4. Л. 106; Оп. 7. Д. 24. Л. 10.

(обратно)

532

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 122.

(обратно)

533

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 21. Л. 34; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 13. Д. 580. Л. 45.

(обратно)

534

Там же. Ф. 6. Оп. 10. Д. 9. Л. 28.

(обратно)

535

См. об этом: Осипова Т.В. Крестьянский фронт в гражданской войне. С. 109–113.

(обратно)

536

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 73. Л. 184.

(обратно)

537

РГВА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 64. Л. 169 об.; Ф. 106. Оп. 7. Д. 20. Л. 7.

(обратно)

538

РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 303. Л. 71.

(обратно)

539

ГАСО. Ф. Р. 521. Оп. 1. Д. 68. Л. 81.

(обратно)

540

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 170. Л. 317 об.

(обратно)

541

Там же. Ф. 8. Оп. 1. Д. 73. Л. 184.

(обратно)

542

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 29. Л. 30 об.

(обратно)

543

РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 303. Л. 43.

(обратно)

544

Там же. Ф. 8. Оп. 1. Д. 307. Л. 137.

(обратно)

545

Там же. Л. 184.

(обратно)

546

Там же. Ф. 10. Оп. 1. Д. 66. Л. 76 об., 104 об.

(обратно)

547

Там же. Ф. 8. Оп. 1. Д. 155. Л. 16.

(обратно)

548

Филипп Миронов. (Тихий Дон в 1917–1921 гг.). Документы и материалы. М., 1997. С. 10.

(обратно)

549

РГВА. Ф. 39499. Оп. 1. Д. 110. Л. 45 об.

(обратно)

550

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 749.

(обратно)

551

История советского крестьянства. Т. 1. С. 131; РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 73. Л. 11.

(обратно)

552

РГВА. Ф. 6. Оп. 12. Д. 62. Л. 5, 5 об., 10.

(обратно)

553

Там же. Ф. 10. Оп. 1. Д. 465. Л. 5 об.

(обратно)

554

Там же. Ф. 254. Оп. 1. Д. 4. Л. 238–238 об.; Ф. 6. Оп. 12. Д. 17. Л. 151.

(обратно)

555

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 51. Изд-е 5-е. М., 1978. С. 7.

(обратно)

556

Кондрашин В.В. Самарский Комуч и крестьянство // Куда идет Россия?.. Власть, общество, личность. М., 2000. С. 125.

(обратно)

557

РГВА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 451. Л. 5.

(обратно)

558

ГАПО.Ф. Р. 1897. Оп. 1. Д. 78. Л. 230.

(обратно)

559

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 1. Д. 51. Л. 134.

(обратно)

560

РГВА. Ф. 6. Оп. 12. Д. 17. Л. 236 об., 285 об.

(обратно)

561

Там же. Ф. 254. Оп. 1. Д. 4. Л. 21.

(обратно)

562

ГАПО.Ф. Р. 2. Оп. 4. Д. 107. Л. 145–147; ГАСам О. Ф. 138. Оп. 1. Д. 4. Л. 34.

(обратно)

563

РГВА. Ф. 6. Оп. 12. Д. 17. Л. 44.

(обратно)

564

Там же. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 574. Л. 294–294 об.

(обратно)

565

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 3. Д. 191. Л. 105 об.

(обратно)

566

РГВА. Ф. 110. Оп. 1. Д. 2. Л. 109.

(обратно)

567

Там же. Ф. П.О. Оп. 1. Д.2.Л. 110–111об.; Ф. 17535. Оп. 1. Д. 119. Л. 115; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 477. Л. 53; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 224, 251.

(обратно)

568

РГВА Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 51.

(обратно)

569

Там же.

(обратно)

570

Там же. Ф. 17535. Оп. 1. Д. 119. Л. 58 об.

(обратно)

571

ГАПО. Ф. Р. 1897. Оп. 1. Д. 78. Л. 229.

(обратно)

572

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 3. Д. 62. Л. 45 а-45 е.

(обратно)

573

ГАПО. Ф. Р. 1897. Оп. 1. Д. 82. Л. 126–126 б.

(обратно)

574

ЦДНИСО. Ф. 27. Оп. 1. Д. 63. Л. 15–15 об.

(обратно)

575

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 65. Л. 55.

(обратно)

576

РГВА. Ф. 6. Оп. 12. Д. 17. Л. 103 об.

(обратно)

577

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 3060. Л. 2.

(обратно)

578

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 3. Д. 93. Л. 5 д.

(обратно)

579

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 120. Л. 87.

(обратно)

580

Там же. Л. 34,101–10 1об., 103, 108, 116, 121 об., 127–127 об.; Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 45, 47, 69–69 об., 201–201 об.; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 3. Д. 191. Л. 105 об., 107.

(обратно)

581

РГВА. Ф. 254. Оп. 1. Д. 4. Л. 290; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 3. Д. 93. Л. 5 д.

(обратно)

582

РГВА. Ф. 32015. Оп. 1. Д. 162. Л. 1.

(обратно)

583

Там же. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 69.

(обратно)

584

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 3. Д. 62. Л. 45 а-45 е.

(обратно)

585

ГАПО. Ф. Р. 1897. Оп. 1. Д. 79. Л. 54–54 об.

(обратно)

586

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 3. Д. 62. Л. 45 а-45 е.

(обратно)

587

ГАПО. Ф. Р. 1897. Оп. 1. Д. 92. Л. 58

(обратно)

588

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 120. Л. 76 об.

(обратно)

589

Там же. Л. 78.

(обратно)

590

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 184.

(обратно)

591

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 163. Л. 85.

(обратно)

592

Там же. Ф. 6. Оп. 12. Д. 17. Л. 188 об.

(обратно)

593

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 175.

(обратно)

594

Там же. С. 182.

(обратно)

595

Там же. С. 209.

(обратно)

596

Там же. С. 202.

(обратно)

597

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 151. Л. 509–509 об.

(обратно)

598

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 194.

(обратно)

599

Там же. С. 206.

(обратно)

600

Там же. С. 182.

(обратно)

601

Там же. С. 209.

(обратно)

602

Там же.

(обратно)

603

См.: Филипп Миронов. (Тихий Дон в 1917–1921 гг.). С. 332, 346-347.

(обратно)

604

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 167–168; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 478. Л. 3.

(обратно)

605

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 109. Д. 61. Л. 9.

(обратно)

606

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 386. Л. 66 об.

(обратно)

607

Там же. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 154.

(обратно)

608

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 218. Л. 46 об.

(обратно)

609

РГВА. Ф. Н.О. Оп. 1. Д. 2. Л. 132 об.

(обратно)

610

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 123. Л. 36.

(обратно)

611

Там же. Д. 218. Л. 19 об.

(обратно)

612

Там же. Л. 4 об.

(обратно)

613

РГАСПИ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 477. Л. 53.

(обратно)

614

РГВА. Ф. 212. Оп. 3. Д. 100. Л. 154.

(обратно)

615

Там же. Ф. 4. Оп. 1. Д. 20. Л. 96, 109; Д. 124. Л. 124.

(обратно)

616

История советского крестьянства. Т. 1. М., 1986. С. 141.

(обратно)

617

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 218. Л. 44 об.

(обратно)

618

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 386. Л. 66 об.

(обратно)

619

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 218. Л. 4 об.

(обратно)

620

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 24.

(обратно)

621

ГАПО (Отдел общественно-политических фондов). Ф. 36. Оп. 1. Д. 301. Л. 3.

(обратно)

622

РГАСПИ. Ф.17. Оп.13. Д. 859. Л.13.

(обратно)

623

РГВА. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 69 об., 158,200–200 об., 250–250 об.; Ф. 33987. Оп. 1. Д. 120. Л. 125 об., 127–127 об., 131 об., 139 об.-141; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 218. Л. 47.

(обратно)

624

РГВА. Ф. 6. Оп. 12. Д. 99. Л. 1; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 425.

(обратно)

625

См.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. С. 395–420.

(обратно)

626

Данные за 1916 г. см.: Морозов С.Д. Население Поволжья на рубеже XIX–XX веков. М., 1996. С. 13.

(обратно)

627

Засухи в СССР, их происхождение, повторяемость и влияние на урожай. Л., 1958. С. 45, 50; Бучинский И.Е. Засухи и суховеи. Л., 1976. С. 47; Козельцева В. Ф., Педь Д.А. Данные об атмосферной засушливости по станциям западной части территории СССР (май-август 1900–1979 гг.). М., 1985. С. 3–9, 36–37, 49.

(обратно)

628

См., напр.: Кабанов В.В. Крестьянское хозяйство в условиях военного коммунизма.

(обратно)

629

ГАСам О. Ф. 81. Оп. 1. Д. 7.Л. 36.

(обратно)

630

РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 3. Д. 694. Л. 42.

(обратно)

631

СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 294. Л. 4.

(обратно)

632

Известия Саратовского губисполкома и губкома РКП(б). 1922. 7 июля.

(обратно)

633

Лонг Д. Поволжские немцы и голод в начале 20-х годов // История России: Диалог российских и американских историков. Материалы российско-американской научной конференции (г. Саратов, 18–22 мая 1992 г.). Изд-во Саратовского университета, 1994. С. 129.

(обратно)

634

ГАПО (ОФОПО). Ф. 36. Оп. 1. Д. 300. Л. 15.

(обратно)

635

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 222. Л. 16 об., 73об.-74; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 109. Д. 117. Л. 2, 11–11об.; РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 20. Л. 6 об.; Ф. 5. Оп. 1. Д. 170. Л. 91, 97 об.; ГАСО. Ф. Р. 521. Оп. 1. Д. 567. Л. 1–2; ЦДНИСО. Ф. 27. Оп. 1. Д. 534. Л. 12–12 об., 1516; СГАСПИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 89. Л. 89–89 об.; Ф. 3500. Оп. 1. Д. 295. Л. 6–11; Аншакова Ю.Ю. Формы и методы подавления крестьянских восстаний на территории Среднего Поволжья (19191920 гг.) // Самарский земский сборник: Сборник научных статей. Вып. 4. Изд-во «Самарский университет», 1996. С. 19; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 278–279, 281, 301, 303–304, 326.

(обратно)

636

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 109. Д. 117. Л. 4.

(обратно)

637

Там же. Л. 6.

(обратно)

638

Там же. Л. 7.

(обратно)

639

Там же. Л. 5–5 об.

(обратно)

640

Там же. Л. 2.

(обратно)

641

Там же. Л. 33.

(обратно)

642

ЦДНИСО. Ф. 27. Оп. 1. Д. 534. Л. 15–16.

(обратно)

643

РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 14894. Л. 1–2.

(обратно)

644

Там же. Ф. 17. Оп. 109. Д. 117. Л. 11–11 об.

(обратно)

645

Там же. Л. 10.

(обратно)

646

РГВА. Ф. 25872. Оп. 1. Д. 836.

(обратно)

647

Павлюченков С.А. Крестьянский Брест, или предистория большевистского НЭПа. М., 1996. С. 256–257.

(обратно)

648

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 301.

(обратно)

649

ГАСО. Ф. Р. 521. Оп. 1. Д. 567. Л. 1–2.

(обратно)

650

ЦА ФСБ Р.Ф. Ф.1. Оп. 4. Д. 222. Л. 73 об.-74; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 281.

(обратно)

651

СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 295. Л. 1–2.

(обратно)

652

ЦДНИСО. Ф. 27. Оп. 1. Д. 534. Л. 15–16.

(обратно)

653

ГАСО. Ф. Р. 521. Оп. 1. Д. 567. Л. 1–2.

(обратно)

654

Там же.

(обратно)

655

Зверев А.Г. Записки министра. М., 1973. С. 34.

(обратно)

656

Внутренние войска Советской республики. 1917–1922. Документы и материалы. М., 1972. С. 584, 587, 596, 599–603; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1С. 785.

(обратно)

657

ЦАФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 307. Л. 1.

(обратно)

658

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 163. Л. 61; Д. 218. Л. 31–33 об.; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 92; ГАПО. Ф.Р. 2. Оп. 4. Д. 148. Л. 117; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 31. Д. 54. Л. 7 об.; ЦДНИСО. Ф. 10. Оп. 1. Д. 235. Л. 4–7.

(обратно)

659

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 163. Л. 61.

(обратно)

660

ГАПО. Ф. Р. 2. Оп. 4. Д. 148. Л. 117.

(обратно)

661

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 109. Д. 87. Л. 17.

(обратно)

662

Там же. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2426. Л. 51–52.

(обратно)

663

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 53.

(обратно)

664

Там же.Л.48–48об.

(обратно)

665

Там же. Л. 39–39 об.; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 18–22.

(обратно)

666

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 307. Л. 3,6,8; Д. 385. Л. 45; РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 107. Л. 15–15 об.; Д. 535. Л. 68–71; Д. 561. Л. 182, 223, 276276 об., 293, 296–298, 310; Ф. 184. Оп. 9. Д. 18. Л. 12–13 об., 1818 об.; РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 62. Л. 238; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 54; Д. 2619. Л. 141; Ф.17. Оп. 13. Д. 594. Л. 7; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 395, 396, 401, 408.

(обратно)

667

См.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918-1922 гг. С. 408–410.

(обратно)

668

РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 26129. Л. 1–2; РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 535. Л. 71.

(обратно)

669

РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 26129. Л. 2.

(обратно)

670

The Trotsky Papers 1917–1922. V. I. 1964. Mouton and Co. The HaGUE Paris. Dok. 165. P. 408.

(обратно)

671

Там же. P. 428.

(обратно)

672

Там же.

(обратно)

673

Там же. Р. 410–412.

(обратно)

674

Там же. Р. 408.

(обратно)

675

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 112. Д. 145. Л. 30.

(обратно)

676

ГАСО. Ф. Р. 456. Оп. 1. Д. 596. Л. 5.

(обратно)

677

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 594. Л. 5.

(обратно)

678

ГАСО. Ф. Р. 456. Оп. 1. Д. 679. Л. 70–71.

(обратно)

679

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 107. Л. 15–15 об.

(обратно)

680

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 109. Л. 151. Л. 2.

(обратно)

681

Там же. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 82.

(обратно)

682

Известия Саратовского губисполкома и губкома РКП(б). 1921. 12 июня.

(обратно)

683

Там же.

(обратно)

684

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 92.

(обратно)

685

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 428. Л. 183; РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 39–39 об.; Д. 600. Л. 2, 3–3 об., 5, 6, 12–12 об., 13–14, 15, 1624 об., 26–28 об., 31–32, 33–33 об., 35–36 об., 37, 42–42 об., 44, 58; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 178. Л. 31–32.

(обратно)

686

РГАСПИ. Ф.17. Оп. 13. Д. 1278. Л. 8.

(обратно)

687

Там же. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 98.

(обратно)

688

РГВА Ф. 25889. Оп. 3. Д. 11. Л. 20, 23; См.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. С. 425–448.

(обратно)

689

См.: Козельцева В. А., Педь Р.В. Засухи в Поволжье. М, 1984. С. 35.

(обратно)

690

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 1622. Л. 14.

(обратно)

691

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 88.

(обратно)

692

Там же. Л. 89–90 об.

(обратно)

693

Там же. Л. 90 об.

(обратно)

694

Там же. Л. 65–67.

(обратно)

695

Там же. Л. 69–70 об.

(обратно)

696

Там же. Ф. 4. Оп. 1. Д. 29. Л. 159.

(обратно)

697

Там же. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 3–6.

(обратно)

698

ЦДНИСО. Ф. 104. Оп. 1. Д. 139. Л. 106 об.-107 об.

(обратно)

699

РГВА. Ф. 33988. Оп. 1. Д. 477. Л. 245.

(обратно)

700

Там же. Ф. 25889. Оп. 3. Д. 141. Л. И.

(обратно)

701

Там же. Л. 12.

(обратно)

702

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 846. Л. 152.

(обратно)

703

ЦДНИСО. Ф. 86. Оп. 1. Д. 69. Л. 20–20 об.

(обратно)

704

Известия Саратовского губисполкома и губкома РКП(б). 1921. 14 декабря.

(обратно)

705

ЦДНИСО. Ф. 86. Оп. 1. Д. 69. Л. 111.

(обратно)

706

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 555–556, 562, 568, 572–573, 581, 595, 598, 599–600.

(обратно)

707

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 596. Л. 3.

(обратно)

708

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 601, 614, 621, 626, 640, 645, 649, 653, 674; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 485. Л. 56; РГАСПИ. Ф. 5. О.П. 1. Д. 2506. Л. 30,89–90; РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 422. Л. 337; Д. 492. Л. 124 об., 399 об.; ЦДНИСО. Ф. 10. Оп. 1. Д. 433. Л. 4 об.

(обратно)

709

Кондрашин В.В. 1922-й год в советской деревне с точки зрения ГПУ // Исторические чтения на Лубянке. 1999 год. Отечественные спецслужбы в 1920–1930-х годах. М.-Великий Новгород, 2000. С. 83–84.

(обратно)

710

РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 2. Д. 8913. Л. 1–1 об.

(обратно)

711

ГАРФ. Ф. 130. Оп. 3. Д. 363. Л. 56.

(обратно)

712

ГАСО. Ф. Р. 521. Оп. 1. Д. 445. Л. 4–5 об.

(обратно)

713

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 3055.

(обратно)

714

См.: Кондрашин В.В. О некоторых количественных и качественных характеристиках крестьянского движения в Поволжье в 1918–1921 гг. Межвузов, сборник науч. трудов. Вып. 3. Пенза, 1999. С. 112–113.

(обратно)

715

Источник: РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 3053. Л. 1.

(обратно)

716

Источник: РГАСПИ.Ф. 5. Оп. 1. Д. 3504. Л. 1–2; Д. 3060. Л. 1–2.

(обратно)

717

Источник: РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 3056. Л. 1–2.

(обратно)

718

См.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 19181922 гг. М., 2001. С. 377–382.

(обратно)

719

РГВА. Ф. 254. Оп. 1. Д. 4. Л. 31–32.

(обратно)

720

ГАПО. Ф. Р. 1897. Оп. 1. Д. 1245. Л. 51–51 об.

(обратно)

721

Источник: ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 41. Л. 8; 19об.; Д. 51. Л. 25об., 31, 48, 54об.

(обратно)

722

Источник: ГАРФ.Ф. 393. Оп. 4. Д. 51. Л. 77в, 78–80, 82,90; Д. 53. Л. 40.

(обратно)

723

Источник: ГАРФ.Ф. 393. Он. 4. Д. 51. Л. 67 об.

(обратно)

724

См.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 19181922 гг. С. 368–369.

(обратно)

725

Там же. С. 369–371.

(обратно)

726

Там же. С. 377–378.

(обратно)

727

См.: Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918–1939. Документы и материалы. В 4-х т. Т. 1. 1918–1922 гг. М., 1998. С. 313.

(обратно)

728

Там же. С. 345,349–350.

(обратно)

729

См.: Сафонов Д.А. Крестьянское движение на Южном Урале. 1855–1922 гг. Хроника и историография. Оренбург, 1998. С. 3845.

(обратно)

730

См.: Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1.

(обратно)

731

Источник: Составлено по материалам «Хроники крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг.» (см.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. М., 2001. С. 360–403).

(обратно)

732

Источник: Составлено по материалам «Хроники крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг.» (см.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. М., 2001. С. 360–435).

(обратно)

733

Источник: Составлено по материалам «Хроники крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг.» (см.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. М., 2001. С. 373–376).

(обратно)

734

Их краткую характеристику см.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. М, 2001. С. 360–435.

(обратно)

735

Источник: Составлено на основе /данных табл. 7 настоящей главы и табл. 12 приложения 2.

(обратно)

736

См.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 19181922 гг. С. 360–449.

(обратно)

737

Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919–1921 гг. («Антоновщина»): Документы и материалы. Тамбов, 1994. С. 77, 105, 117, 128, 140, 144, 223; Московкин В.В. Восстание крестьян в Западной Сибири в 1921 году // Вопросы истории. 1998. № 6. С. 53.

(обратно)

738

Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. С. 379, 389.

(обратно)

739

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918–1939. Документы и материалы. В 4-х т. Т. 1. 1918–1922 гг. М., 1998. Т. 1. С. 307–309; РГВА. Ф. 106. Оп. 2. Д. 11. Л. 39–39 об.; Оп. 7. Д. 21. Л. 56; Центр документации новейшей истории Ульяновской области (далее — ЦДНИУО). Ф. 7. Оп. 1. Д. 29. Л. 1; ГАУО.Ф. Р. 200. Оп. 1. Д.З.Л. 12–12 об.

(обратно)

740

СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 293. Л. 4.

(обратно)

741

РГВА. Ф. 184. Оп. 9. Д. 5. Л. 47–47 об.

(обратно)

742

СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 293. Л. 4 а.

(обратно)

743

ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 94. Д. 64. Л. 110.

(обратно)

744

РГВА. Ф. 32015. Оп. 1. Д. 68. Л. 127–128.

(обратно)

745

Троцкий В. 1919 год в Средне-Волжском крае. // Хроника революционных событий. М.-Самара, 1932. С. 295–296.

(обратно)

746

СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 293. Л. 50.

(обратно)

747

ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 94. Д. 64. Л. 83.

(обратно)

748

РГВА. Ф. 184. Оп. 9. Д. 5. Л. 28–29 об.

(обратно)

749

Исторический архив. 1958. № 5. С. 152; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 60. Л. 201.

(обратно)

750

ЦХИДНИТ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 309. Л. 278–279.

(обратно)

751

РГВА. Ф. 39624. Оп. 1. Д. 108. Л. 10.

(обратно)

752

Там же. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 211. Л. 155 об.

(обратно)

753

Там же.

(обратно)

754

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 478. Л. 4.

(обратно)

755

ЦХИДНИТ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 309. Л. 279.

(обратно)

756

ЦГАОО РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 131. Л. 8.

(обратно)

757

ЦХИДНИТ Ф. 36. Оп. 1. Д. 302. Л. 345.

(обратно)

758

ЦГАОО РБ. Ф. 1832. Оп. 4. Д. 305. Л. 6, 7; РГВА. Ф. П.О. Оп. 3. Д. 267. Л. 2 об.

(обратно)

759

ЦХИДНИТ Ф. 36. Оп. 1. Д. 302. Л. 344.

(обратно)

760

Там же. Л. 342–343.

(обратно)

761

РГВА. Ф. Н.О. Оп. 1. Д. 2. Л. 69 а.

(обратно)

762

РГВА. Ф. 110. Оп. 1. Д. 2. Л. 104–105.

(обратно)

763

ЦГАОО РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 204. Л. 64–64 об.

(обратно)

764

РГАСПИ Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 58.

(обратно)

765

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 23. Д. 35. Л. 2–2 об.; РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 18. Л. 340; Ф. 17542. Оп. 1. Д. 60. Л. 26, 33; ЦГА РТ Ф.Р. 128. Оп. 13. Д. 2. Л. 14–16; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 191. Л. 56, 58–58 об.; Д. 218. Л. 44–46; Д. 221. Л. 21–22, 30–30 об.; ГАПО-ООПФ.Ф. 523. Оп. 1. Д. 23. Л. 3, 5, 6; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 354, 362.

(обратно)

766

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 20. Л. 81 об.; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 273.

(обратно)

767

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2620. Л. 80, 128, 131, 135; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 115. Л. 13–14,16–20; ЦГА РТ. Ф. Р. 128. Оп. 1. Д. 57. Л. 438–439.

(обратно)

768

Центр документации новейшей истории Саратовской области (далее — ЦДНИСО). Ф. 27. Оп. 1. Д. 534. Л. 12–12 об.

(обратно)

769

РГВА. Ф. 25872. Оп. 1. Д. 771. Л. 10–10 об.

(обратно)

770

См.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. М., 2001. С. 396.

(обратно)

771

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 362.

(обратно)

772

Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. С. 396.

(обратно)

773

Там же.

(обратно)

774

Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920–1921 гг. и Южный Урал. Оренбург, 1999. С. 275–277.

(обратно)

775

ГАПО-ООПФ. Ф. 523. Оп. 1. Д. 23. Л. 3.

(обратно)

776

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 846. Л. 167; Д. 848. Л. 34–35.

(обратно)

777

ЦДНИСО. Ф. 27. Оп. 2. Д. 326. Л. 5.

(обратно)

778

Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920–1921 гг. и Южный Урал. С. 278–279.

(обратно)

779

Там же. С. 289.

(обратно)

780

Там же. С. 288.

(обратно)

781

Там же. С. 289.

(обратно)

782

ЦХИДНИТ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 302. Л. 342–343.

(обратно)

783

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 307–308.

(обратно)

784

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 71. Л. 77.

(обратно)

785

РГВА. Ф. 106 Оп. 2. Д. 11. Л. 39–39 об.

(обратно)

786

ГАУО.Ф. Р. 215. Оп. 1. Д. 10. Л. 49–49 об.

(обратно)

787

Там же. Ф. Р. 200. Оп. 1. Д. 3. Л. 144; Ф.Р. 394. Оп. 1. Д. 4. Л. 8282 об.

(обратно)

788

ЦГАОО РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 131. Л. 8.

(обратно)

789

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 19. Л. 33 ж.

(обратно)

790

СГАСПИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 266. Л. 96–98.

(обратно)

791

ЦАФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 191. Л. 44.

(обратно)

792

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 561. Л. 182.

(обратно)

793

ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 94. Д. 64. Л. 86.

(обратно)

794

РГВА. Ф. 184. Оп. 9. Д. 5. Л. 17 об.-18.

(обратно)

795

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 109. Д. 21. Л. 176.

(обратно)

796

Отечественная история. 1996. № 3. С. 147.

(обратно)

797

Кондрашин В.В. Повстанцы во имя царя. Религиозно-монархическое восстание в селе Большой Азясь Краснослободского уезда // Краеведение. Пенза, 1998. № 1–2. С. 89–94.

(обратно)

798

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 218. Л. 60–63.

(обратно)

799

См.: Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919-1921 гг. («Антоновщина»); Документы и материалы. Тамбов, 1994. С. 293.

(обратно)

800

РГВА. Ф. 2540. Оп. 1. Д. 4. Л. 31–32; М.В. Фрунзе на фронтах гражданской войны; Сборник документов. М., 1941. С. 76–78.

(обратно)

801

РГАСПИ. Ф. 170. Оп. 6. Д. 303. Л. 16–17 об.

(обратно)

802

Там же. Ф. 17. Оп. 65. Д. 65. Л. 24–26.

(обратно)

803

СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 293. Л. 5.

(обратно)

804

Симбирская губерния в годы гражданской войны (март 1919 г. — декабрь 1920 г.): Сб. док. Т. 2. Ульян, кн. из-во, 1960. С. 51–52.

(обратно)

805

СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 292. Л. 1.

(обратно)

806

См., напр.: Кабытов П.С. Поволжская деревня накануне Февральской буржуазно-демократической революции (Предпосылки, ход и итоги аграрной столыпинской реформы, 1907–1914). Куйбышев, 1977.

(обратно)

807

РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 138. Л. 26; Советская деревня глазами ВЧКОГПУ-НКВД. 1918–1939. Документы и материалы: В 4-х т. 1918–1922 гг. М., 1998. Т. 1. С. 67.

(обратно)

808

ГАСО. Ф. Р. 521. Оп. 1. Д. 181. Л. 89–92; ЦГАРМ. Ф. Р. 37. Оп. 1. Д. 26. Л. 61.

(обратно)

809

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 4. Д. 23. Л. 107.

(обратно)

810

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 14. Л. 383; Д. 24. Л. 88; РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 344. Л. 50; ГАСО. Ф. Р. 521. Оп. 1. Д. 181. Л. 112.

(обратно)

811

Антонов-Саратовский. Отблески бесед с Ильичей // Пролетарская революция. 1924. № 3 (26). С. 183–184.

(обратно)

812

РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 1. Д. 299. Л. 31–31 об.

(обратно)

813

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 344. Л. 130; Ф. 10. Оп. 1. Д. 240. Л. 149; РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 11. Д. 20. Л. 83 об.; Кутяков И.С. Чапаевым по Уральским степям. М. -Л., 1928. С. 143.

(обратно)

814

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 29. Л. 148 об.

(обратно)

815

РГВА. Ф. 6. Оп. 10. Д. 9. Л. 28.

(обратно)

816

Саградъян М.О. Осуществление ленинского декрета о земле в Саратовской губернии. Изд-во Саратов, ун-та, 1966. С. 64.

(обратно)

817

РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 11. Д. 21. Л. 9–10 об.

(обратно)

818

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 13. Д. 580. Л. 125 об.

(обратно)

819

Там же. Д. 428. Л. 304–308.

(обратно)

820

Декреты советской власти. М., 1964. Т. III. С. 467.

(обратно)

821

Известия Симбирского губернского Совета рабочих и крестьянских депутатов. 7 марта. 1919.

(обратно)

822

ГАСО. Ф. P. 1. Оп. 1. Д. 3. Л. 10.

(обратно)

823

Там же. Л. 10 об.

(обратно)

824

ГАПО. Ф. Р. 2. Оп. 4. Д. 115. Л. 42.

(обратно)

825

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 29. Л. 275 об.; ЦДНИУО.Ф. 1. Оп. 1. Д. 98. Л. 36, 62.

(обратно)

826

ГАУО.Ф. Р. 200. Оп. 2. Д. 271. Л. 90.

(обратно)

827

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 64. Л. 55.

(обратно)

828

ГАПО. Ф. Р. 1897. Оп. 1. Д. 79. Л. 20–20 об.

(обратно)

829

РГВА. Ф. 184. Оп. 9. Д. 5. Л. 47–47 об.

(обратно)

830

Там же. Л. 16–17 об.

(обратно)

831

Коммуна. 1919. 14 марта; Известия Симбирского губернского Совета рабочих и крестьянских депутатов. 1919. 14 марта; СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 292. Л. 1.

(обратно)

832

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 13. Л. 78.

(обратно)

833

ГАСам О. Ф. 81. Оп. 1. Д. 231. Л. 1–2

(обратно)

834

ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 94. Д. 64. Л. 73–76 об.

(обратно)

835

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 65. Л. 24–26.

(обратно)

836

Там же. Оп. 66. Д. 68. Л. 4 об.-5.

(обратно)

837

РГВА. Ф.106. Оп. 7. Д. 13. Л. 37; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 13. Д. 428. Л. 237238.

(обратно)

838

ЦХИДНИТ Ф. 1442. Оп. 1. Д. 40. Л. 4.

(обратно)

839

РГВА. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1884. Л. 158–159.

(обратно)

840

РГАСПИ. Ф.17. Оп. 11. Д. 19. Л. 56–59.

(обратно)

841

СГАСПИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 289. Л. 10–10 об.

(обратно)

842

РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 11. Д. 21. Л. 9–10.

(обратно)

843

ГАУО.Ф. Р. 200. Оп. 1. Д. 3. Л. 143–146 об.

(обратно)

844

СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 292. Л. 26.

(обратно)

845

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 65. Л. 24–26; Ф. 170. Оп. 6. Д. 303. Л. 1617 об.

(обратно)

846

ЦХИДНИТ. Ф. 8233. Д. 2–10205. Т. 1. Л. 355.

(обратно)

847

ЦГАОО РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 204. Л. 37–38.

(обратно)

848

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 191. Л. 50.

(обратно)

849

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 879. Л. 4 об.

(обратно)

850

Там же. Д. 874. Л. 7–8.

(обратно)

851

Там же. Д. 595. Л. 45.

(обратно)

852

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 361.

(обратно)

853

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 869. Л. 11.

(обратно)

854

Там же. Д. 876. Л. 163 об.

(обратно)

855

Зверев А.Г. Записки министра. М., 1973. С. 29.

(обратно)

856

ЦДНИСО. Ф. 27. Оп. 1. Д. 534. Л. 15–16.

(обратно)

857

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 29. Л. 293.

(обратно)

858

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 283284.

(обратно)

859

ГАПО-ООПФ. Ф. 385. Оп. 1. Д. 194. Л. 6.

(обратно)

860

ЦДНИСО. Ф. 200. Оп. 1. Д. 320. Л. 5–5 об.

(обратно)

861

ГАУО. Ф. Р. 394. Оп. 1. Д. 4. Л. 150–150 об.

(обратно)

862

СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 292. Л. 1.

(обратно)

863

ГАРФ. Ф. 130. Оп. 4. Д. 412. Л. 11 об.

(обратно)

864

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 62. Л. 6.

(обратно)

865

ЦГАОО РБ. Ф. 1832. Оп. 4. Д. 306. Л. 74.

(обратно)

866

РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 3. Д. 694. Л. 65; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 23. Д. 33. Л. 10.

(обратно)

867

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 23. Д. 33. Л. 59.

(обратно)

868

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 719. Л. 32.

(обратно)

869

Там же. Д. 846. Л. 167.

(обратно)

870

ГАСО. Ф. Р. 456. Оп. 1. Д. 299. Л. 28–28 об.

(обратно)

871

ЦДНИСО. Ф. 86. Оп. 1. Д. 30. Л. 9.

(обратно)

872

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 595. Л. 45.

(обратно)

873

ГАСО. Ф. Р. 221. Оп. 1. Д. 139. Л. 1 об.

(обратно)

874

ГАПО. Ф. Р. 2. Оп. 4. Д. 148. Л. 21–22.

(обратно)

875

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 672.

(обратно)

876

См.: Шанин Т. Революция как момент истины. Россия 1905–1907 гг. 1917–1922 гг. С. 227.

(обратно)

877

См.: Политические партии России. Конец XIX — первая треть XX века: Энциклопедия. М., 1996. С. 450.

(обратно)

878

ГАСам О. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 4. Л. 5.

(обратно)

879

Архив Управления ФСБ по Пензенской области. Отчет Пензенской губчека о деятельности со дня организации по 1 сентября 1920 г. Л. И.

(обратно)

880

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 309.

(обратно)

881

Гнутов М.А. 1918 год на родине Ленина. Саратов; Ульяновск, 1987. С. 21; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 307–308; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 41. Л. 21 об.; РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 21. Л. 12.

(обратно)

882

ГАСам О. Ф. 81. Оп. 1. Д. 7. Л. 33–36 об.

(обратно)

883

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 13. Л. 8.

(обратно)

884

РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 2. Д. 8913. Л. 1–1 об.

(обратно)

885

Там же. Ф. 17. Оп. 66. Д. 68. Л. 4 об.-5.

(обратно)

886

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 21. Л. 219.

(обратно)

887

Там же. Д. 13. Л. 25–26.

(обратно)

888

РГАСПИ. Ф. 170. Оп. 6. Д. 303. Л. 16–17 об.

(обратно)

889

Там же. Ф. 17. Оп. 65. Д. 65. Л. 24–26.

(обратно)

890

ГАУО. Ф. Р. 200. Оп. 1. Д. 3. Л. 143–146 об.

(обратно)

891

Там же. Ф.Р. 394. Оп. 1. Д. 4. Л. 100, 101–103 об.

(обратно)

892

ГАПО. Ф. Р. 1897. Оп. 1. Д. 1192. Л. 38.

(обратно)

893

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 192, 213.

(обратно)

894

Там же. С. 206; РГВА. Ф. 32015. Оп. 1. Д. 162. Л. 23.

(обратно)

895

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 213.

(обратно)

896

РГВА. Ф. 32015. Оп. 1. Д. 162. Л. 46.

(обратно)

897

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 219–220.

(обратно)

898

Там же. С. 176.

(обратно)

899

СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 294. Л. 15–17.

(обратно)

900

Там же.

(обратно)

901

Там же. Л. 17.

(обратно)

902

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 719. Л. 32.

(обратно)

903

РГВА. Ф. 7. Оп. 1. Д. 180. Л. 332.

(обратно)

904

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 38. Л. 7–7 об.

(обратно)

905

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 56. Л. 1.

(обратно)

906

ЦГА РТ Ф.Р. 823. Оп. 2. Д. 4. Л. 3–4.

(обратно)

907

ЦГАОО РБ. Ф. 1832. Оп. 4. Д. 306. Л. 26–31.

(обратно)

908

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2560. Л. 38.

(обратно)

909

ЦГАОО РБ. Ф. 1832. Оп. 4. Д. 306. Л. 78.

(обратно)

910

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 222. Л. 73 об.

(обратно)

911

Там же. Д. 218. Л. 46.

(обратно)

912

Там же. Л. 60–63.

(обратно)

913

ГАСО. Ф. Р. 456. Оп. 1. Д. 329. Л. 124–126.

(обратно)

914

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 191. Л. 6.

(обратно)

915

Там же. Д. 222. Л. 73 об.-74.

(обратно)

916

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 281.

(обратно)

917

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 31. Д. 23. Л. 14.

(обратно)

918

ЦДНИСО. Ф. 88. Оп. 1. Д. 228. Л. 68–68 об.

(обратно)

919

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 110. Л. 3; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2619. Л. 122.

(обратно)

920

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 11. Д. 55. Л. 7.

(обратно)

921

Там же. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2560. Л. 90.

(обратно)

922

ПДНИСО Ф. 88. Оп. 1. Д. 288. Л. 7–7 об.

(обратно)

923

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 29. Л. 157.

(обратно)

924

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 370.

(обратно)

925

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2633. Л. 59,123.

(обратно)

926

Губчека: Сборник документов и материалов из истории Саратовской губернской чрезвычайной комиссии, 1917–1921 гг. Саратов, 1980. С. 12.

(обратно)

927

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 2. Л. 87, 88.

(обратно)

928

Там же. Оп. 2. Д. 23. Л. 73.

(обратно)

929

Там же. Ф. 10. Оп. 1. Д. 58. Л. 1 об.

(обратно)

930

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. ПО; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 82.

(обратно)

931

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 51. Л. 46–46 об.

(обратно)

932

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 106.

(обратно)

933

Кондрашин В.В. Информационные материалы Пензенской губЧК о своей деятельности и положении в Пензенской губернии в годы гражданской войны // 1918–1998. 80 лет от ВЧК до ФСБ. Хроника событий. Очерки. Интервью. Фотодокументы. Пенза, 1998. С. 113.

(обратно)

934

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д.307. Л. 137,184; Ф. 10. Оп.1. Д. 58. Л. 4; Д. 67. Л. 15; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 17. Л. 56 об.

(обратно)

935

РГВА. Ф. 39500. Оп. 1. Д. 57. Л. 8.

(обратно)

936

Там же. Ф. 39499. Оп. 1. Д. ПО.Л. 42.

(обратно)

937

Там же. Л. 50 об.

(обратно)

938

Там же. Ф. 39500. Оп. 1. Д. 57. Л. 123 об.

(обратно)

939

ГАРФ. Ф. 176. Оп. 5. Д. 1122. Л. 2–3, 4 об.

(обратно)

940

Там же. Л. 6.

(обратно)

941

Там же. Л. 5 об.

(обратно)

942

Там же. Д. 1123. Л. 23–25 об.; Д. 1146. Л. 5–6.

(обратно)

943

Там же. Д. 1148. Л. 3.

(обратно)

944

РГВА. Ф. 39624. Оп. 1. Д. 145. Л. 2 об.

(обратно)

945

Там же. Ф. 106. Оп. 7. Д. 13. Л. 8.

(обратно)

946

СГАСПИ. Ф. 138. Оп. 1. Д. 4. Л. 34.

(обратно)

947

РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 2. Д. 8913. Л. 1–1 об.

(обратно)

948

РГВА. Ф. 2540. Оп. 1. Д. 4. Л. 31–32; М.В. Фрунзе на фронтах гражданской войны: Сборник документов. М., 1941. С. 76–78.

(обратно)

949

РГАСПИ. Ф. 170. Оп. 6. Д. 303. Л. 16–17 об.

(обратно)

950

Там же. Ф. 17. Оп. 65. Д. 65. Л. 24–26.

(обратно)

951

Симбирская губерния в годы гражданской войны (март 1919 г. — декабрь 1920 г.): Сб. док. Т. 2. Ульян, кн. из-во, 1960. С. 51–52.

(обратно)

952

СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 292. Л. 1.

(обратно)

953

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 13. Л. 25–26 об.

(обратно)

954

Там же. Л. 64–66.

(обратно)

955

СГАСПИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 266. Л. 60–60 об.

(обратно)

956

ГАУО. Ф. Р. 200. Оп. 1. Д. 3. Л. 145 об.

(обратно)

957

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 13. Л. 36.

(обратно)

958

Кенез П. Идеология белого движения // Гражданская война в России: перекресток мнений. М, 1994. С.101.

(обратно)

959

Там же.

(обратно)

960

ГАРФ. Ф. 440. Оп. 1. Д. 34 а. Л. 282.

(обратно)

961

Там же. Л. 224–225.

(обратно)

962

Там же. Л. 278.

(обратно)

963

Кондрашин В.В. Информационные материалы Пензенской губЧК о своей деятельности и положении в Пензенской губернии в годы гражданской войны. С. 113.

(обратно)

964

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 61. Л. 146–147.

(обратно)

965

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 478. Л. 3; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД С. 167–168.

(обратно)

966

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 61. Л. 207; ГАСО. Ф. Р. 521. Оп. 1. Д. 402. Л. 99–99 об.; Д. 445. Л. 4–5 об., 79.

(обратно)

967

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 51. Л. 146–146 об.

(обратно)

968

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 163.

(обратно)

969

Там же. С. 235.

(обратно)

970

ГАСам О. Ф. 81. Оп. 1. Д. 328. Л. 5.

(обратно)

971

ЦХИДНИТ. Ф. 1442. Оп. 1. Д. 40. Л. 4.

(обратно)

972

РГВА. Ф. 212. Оп. 3. Д. 29. Л. 54–54 об.

(обратно)

973

Там же. Д. 100. Л. 154.

(обратно)

974

ЦХИДНИТ. Ф. 8233. Д. 2–10205. Т. 1. Л. 353–355.

(обратно)

975

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 21. Л. 322.

(обратно)

976

Савинков Б.В. Накануне новой революции. Варшава, 1921. С. 24.

(обратно)

977

ГАСам О. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 4. Л. 5.

(обратно)

978

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 4. Д. 23. Л. 14.

(обратно)

979

РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 138. Л. 6; ГАРФ.Ф. 393. Оп. 4. Д. 69. Л. 9; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918–1939. Документы и материалы: В 4-х т. 1918–1922 гг. М., 1998. Т. 1. С. 60.

(обратно)

980

Антонов-Саратовский. Отблески бесед с Ильичем // Пролетарская революция. 1924. № 3(26). С. 25.

(обратно)

981

ГАСам О. Ф. 3500. Оп.1. Д. 318. Л. 27.

(обратно)

982

Суслов Ю.П. Крестьянство и власть. Осуществление аграрной политики в сельском Поволжье (1917–1920 гг.) // Вопросы крестьяноведения. Вып. II. Саратов, 1996. С. 16.

(обратно)

983

Посадский А.В. Саратовское крестьянство в условиях гражданской войны // Клио. 1997. № 3. С.-Петербург. С. 170.

(обратно)

984

Умнов А.С. Гражданское война и среднее крестьянство (1918–1920 гг.). Военное издательство Министерства обороны Союза ССР. М., 1959. С. 39; Гнутов М.А. 1918 год на родине Ленина. Саратов, 1987. С. 14.

(обратно)

985

Гнутов М.А. 1918 год на родине Ленина. С. 14.

(обратно)

986

ГАСО. Ф. Р. 521. Оп. 1. Д. 181. Л. 41–41 об.

(обратно)

987

Посадский А.В. Саратовское крестьянство в условиях гражданской войны. С. 170.

(обратно)

988

Посадский А.В. Саратовское крестьянство в условиях гражданской войны. С. 170.

(обратно)

989

Посадский А.В. Саратовское крестьянство в условиях гражданской войны. С. 170.

(обратно)

990

Посадский А.В. Саратовское крестьянство в условиях гражданской войны. С. 170.

(обратно)

991

Суслов Ю.П. Крестьянство и власть. Осуществление аграрной политики в сельском Поволжье (1917–1920 гг.). С. 16.

(обратно)

992

ГАСО. Ф. 521. Оп. 1. Д. 181. Л. 23, 88.

(обратно)

993

ГАСО. Ф. 521. Оп. 1. Д. 181. Л. 89–92.

(обратно)

994

РГВА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 44. Л. 19 об.

(обратно)

995

ЦГА РМ. Ф. Р. 37. Оп. 1. Д. 26. Л. 61.

(обратно)

996

ГАСО. Ф. Р. 314. Оп. 1. Д. 52. Л. 26–26 об.

(обратно)

997

ГАСО. Ф. Р. 314. Оп. 1. Д. 61. Л. 31–32.

(обратно)

998

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 24.

(обратно)

999

ГАСО. Ф. Р. 521. Оп. 1. Д. 181. Л. 100–102.

(обратно)

1000

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 30. Л. 30 об.

(обратно)

1001

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 30. Л. 35.

(обратно)

1002

Гнутов М.А. 1918 год на родине Ленина. С. 21.

(обратно)

1003

Гнутов М.А. 1918 год на родине Ленина. С. 21.

(обратно)

1004

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 344. Л. 50.

(обратно)

1005

ГАСО. Ф. Р. 521. Оп. 1. Д. 181. Л. 146; Известия Саратовского Совета РКК и КД и РИК. 1918. № 122. 22 июня.

(обратно)

1006

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 24. Л. 88.

(обратно)

1007

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 344. Л. 79 об.

(обратно)

1008

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 14. Л. 383.

(обратно)

1009

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 23. Л. 51.

(обратно)

1010

Гнутов М.А. 1918 год на родине Ленина. С. 19.

(обратно)

1011

Вестник Комуча. 1918. 21 сентября. № 62.

(обратно)

1012

ГАСО. Ф. 521. Оп. 1. Д. 202. Л. 34–34 об.

(обратно)

1013

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 344. Л. 92.

(обратно)

1014

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 344. Л. 92.

(обратно)

1015

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 24. Л. 238.

(обратно)

1016

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 35. Л. 86.

(обратно)

1017

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 3. Д. 344. Л. 35.

(обратно)

1018

Посадский А.В. Саратовское крестьянство в условиях гражданской войны. С. 171.

(обратно)

1019

Сумерин П. Комбеды в Пензенской губернии. Пензен. кн. изд-во, 1960. С. 23.

(обратно)

1020

Сумерин П. Комбеды в Пензенской губернии. С. 23.

(обратно)

1021

РГВА. Ф. 106. Оп. 2. Д. 23. Л. 73; Оп. 7. Д. 2. Л. 88.

(обратно)

1022

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 20. Л. 7.

(обратно)

1023

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 35. Л. 141.

(обратно)

1024

Малая Родина. № 1. Степановка, 2000. С. 8–11.

(обратно)

1025

РГВА. Ф. 106. Оп. 2. Д. 23. Л. 89.

(обратно)

1026

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 24. Л. 260.

(обратно)

1027

РГВА. Ф. 106. Оп. 2. Д. 4. Л. 103.

(обратно)

1028

РГВА. Ф. 106. Оп. 2. Д. 4. Л. 108; Оп. 7. Д. 2. Л. 87.

(обратно)

1029

ЦДНИСО.Ф. 200. Оп. 1. Д. 5. Л. 5–7 об.

(обратно)

1030

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 97 об.

(обратно)

1031

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД.Т. 1. С. 306–307; Сумерин П. Комбеды в Пензенской губернии. С. 21.

(обратно)

1032

РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 11. Д. 19. Л. 26–27.

(обратно)

1033

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 24; Д. 41. Л. 12.

(обратно)

1034

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 24.

(обратно)

1035

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 17. Л. 35.

(обратно)

1036

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 122.

(обратно)

1037

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 87 об.

(обратно)

1038

Архив Управления ФСБ по Пензенской области. Отчет Пензенской губчека о деятельности со дня организации по 1 сентября 1920 г. Л. И; Сумерин П.Г. Комбеды в Пензенской губернии. С.23–24.

(обратно)

1039

РГВА. Ф. 8. Оп.1. Д. 194. Л. 35.

(обратно)

1040

Известия ВЦИК. 1918. 25 августа. № 183; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 110; Д. 35. Л. 106; Д. 71. Л. 12; Топаз С.Е. Некоторые вопросы захвата власти Советами и подавления ими сопротивления эксплуататоров в первый год советской власти (По материалам бывшей Саратовской губернии и некоторым данным других районов страны). Ашхабад, 1962. С. 153,154; Саградьян М.О. Осуществление ленинского декрета о земле в Саратовской губернии. Изд-во Саратов, ун-та, 1966. С. 64; Хроника революционных событий в Саратовском Поволжье 1917–1918 гг. / Отв.ред. Г.А. Герасименко. Саратов, 1968. С. 310–311; Губчека: Сборник документов и материалов из истории Саратовской губернской чрезвычайной комиссии, 1917–1921 гг. / Сост.: Н.И. Шабанов, Н.А. Макаров. Саратов: Приволж. кн. изд-во, 1980. С. 12; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 82.

(обратно)

1041

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 111 об.

(обратно)

1042

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 238 об.; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 4. Д. 57. Л. 48–48 об.; РГВА. Ф. 39499. Оп. 1. Д. ПО.Л. 68.

(обратно)

1043

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 41. Л. 21 об.

(обратно)

1044

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 95. Л. 207; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 236 об.; Д. 41. Л. 21 об.

(обратно)

1045

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 227 об.

(обратно)

1046

Еженедельник чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией. 1918. № 1. С. 23–24. 22 сентября; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 85–86.

(обратно)

1047

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 221 об.

(обратно)

1048

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 24. Л. 10.

(обратно)

1049

Сумерин П. Комбеды в Пензенской губернии. С. 29–30.

(обратно)

1050

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 29. Л. 66.

(обратно)

1051

РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 11. Д. 20. Л. 189.

(обратно)

1052

ЦДНИСО.Ф. 27. Оп. 1. Д. 22. Л. 2.

(обратно)

1053

РГВА. Ф.8. Оп. 1. Д. 170. Л.46.

(обратно)

1054

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 170. Л. 50 об.

(обратно)

1055

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 29. Л. 187, 255.

(обратно)

1056

ГАПО.Ф. Р. 390. Оп. 1а. Д. 8. Л. 43; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 309–310.

(обратно)

1057

РГВА. Ф. 10. Оп. 1.Д. 119.Л. 19.

(обратно)

1058

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 29. Л. 207–207 об.; РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 11. Д. 21. Л. 9–10 об.; ГАСО. Ф. Р. 456. Оп. 1. Д. 84. Л. 2–2 об.

(обратно)

1059

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 29. Л. 210 ,224 об.; Д. 71. Л. 74; РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 21. Л. 12; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 307–308.

(обратно)

1060

ГАПО. Ф. Р. 390. Оп. 1а. Д. 8. Л. 43.

(обратно)

1061

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 29. Л. 156.

(обратно)

1062

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 309.

(обратно)

1063

РГВА. Ф.6. Оп. 10. Д.9. Л. 15.

(обратно)

1064

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 30. Л. 166 об. — 167.

(обратно)

1065

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 307. Л. 267.

(обратно)

1066

РГВА. Ф. 6. On. 10. Д. 9. Л. 28; Ф. 16011. Оп. 1. Д. 2. Л. 36; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 29. Л. 173; Д. 71. Л. 70; ЦХИДНИТ.Ф. 36. Оп. 1. Д. 306 а. Л. 83; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 105–107; Казанская губернская чрезвычайная комиссия. 1917–1922: Сборник документов и материалов. Казань, 1989. С. 67–68.

(обратно)

1067

РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 3. Д. 210. Л. 329.

(обратно)

1068

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 64. Л. 49–50.

(обратно)

1069

Известия Саратовского губисполкома, Саратовского Совета Р.К.К.Д. 1918. № 278. 28 декабря.

(обратно)

1070

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 64. Л. 49.

(обратно)

1071

РГВА. Ф. 106. Оп. 2. Д.11. Л. 39–39 об.; Оп. 7. Д. 21. Л. 34.

(обратно)

1072

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 170. Л. 214.

(обратно)

1073

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 170. Л. 308 об.

(обратно)

1074

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 64. Л. 49.

(обратно)

1075

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 51. Л. 54 об.

(обратно)

1076

ГАПО. Ф. Р. 2. Оп. 4. Д. 115. Л. 42.

(обратно)

1077

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 2. Д. 7106. Л. 62–62 об.

(обратно)

1078

РГВА. Ф. 106. Оп. 2. Д. 11. Л. 24.

(обратно)

1079

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 21. Л. 56.

(обратно)

1080

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 192. Л. 17, 22.

(обратно)

1081

ЦХИДНИТ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 306 а. Л. 83; Д. 322. Л. 196–197; Д. 306 а. Л. 84.

(обратно)

1082

Лелевич Г. (Л. Могилевский). В дни Самарской учредилки. М., 1921. С. 8.

(обратно)

1083

Г. Лелевич (Л. Могилевский). В дни Самарской учредилки. С. 36–37.

(обратно)

1084

Попов Ф. Чехословацкий мятеж и Самарская Учредилка. Куйбышевское из-во, 1937. С. 116.

(обратно)

1085

Попов Ф.Г. За власть Советов. Разгром Самарской Учредиловки. Куйбышевск. книжн. из-во, 1959. С. 141–142.

(обратно)

1086

РГВА. Ф. 40218. Оп. 1. Д. 275. Л. 115.

(обратно)

1087

Попов Ф. Чехословацкий мятеж и Самарская Учредилка. С. 170.

(обратно)

1088

Калягин А. В., Парамонов В.Н. «Третий путь» в гражданской войне (Опыт деятельности самарского комуча). Учебное пособие. Самара, 1995. С. 21.

(обратно)

1089

Калягин А. В., Парамонов В.Н. «Третий путь» в гражданской войне (Опыт деятельности самарского комуча). С. 12.

(обратно)

1090

РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 56. Л. 70.

(обратно)

1091

РГВА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 64. Л. 119.

(обратно)

1092

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 76.

(обратно)

1093

Попов Ф. Чехословацкий мятеж и Самарская учредилка. С. 176.

(обратно)

1094

ГАРФ. Ф. 749. Оп. 1. Д. 51. Л. 38–40.

(обратно)

1095

РГВА. Ф. 39551. Оп. 1. Д. 40. Л. 29.

(обратно)

1096

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 157. Л. 1 об., 7.

(обратно)

1097

ГАРФ. Ф. 669. Оп. 1. Д. 3. Л. 21.

(обратно)

1098

ГАРФ. Ф. 669. Оп. 1. Д. 3. Л. 28–28 об.

(обратно)

1099

РГВА. Ф. 39548. Оп. 1. Д. 18. Л. 234–236.

(обратно)

1100

Попов Ф. Чехословацкий мятеж и Самарская Учредилка. С. 179.

(обратно)

1101

Медведев Е.И. Гражданская война в Среднем Поволжье (1918–1919 гг.). Самара, 1974. С. 124.

(обратно)

1102

Попов Ф. Чехословацкий мятеж и Самарская учредилка. С. 187; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 27. Л. 212 об.

(обратно)

1103

Вестник Комуча. № 58. 17 сентября.

(обратно)

1104

РГВА. Ф. 40218. Оп. 1. Д. 276. Л. 179 об-180.

(обратно)

1105

РГВА. Ф. 40218. Оп. 1. Д. 128. Л. 89.

(обратно)

1106

Лелеет Г. (Л. Могилевскш). В дни Самарской учредилки. С. 31.

(обратно)

1107

За власть Советов. Разгром Самарской Учредиловки. С. 143.

(обратно)

1108

РГВА. Ф. 40218. Оп. 1. Д. 275. Л. 52.

(обратно)

1109

Вестник Комуча. 1918. 18 сентября; Попов Ф. Чехословацкий мятеж и Самарская Учредилка. С. 136.

(обратно)

1110

Вестник Комуча. 1918. № 60. 19 сентября.

(обратно)

1111

Вестник Комуча. 1918. № 60. 19 сентября.

(обратно)

1112

Вестник Комуча. 1918. 20 сентября. № 61.

(обратно)

1113

РГВА. Ф. 40218. Оп. 1. Д. 275. Л. 170; Кондрашин В.В. Самарский Комуч и крестьянство // Куда идет Россия?… Власть, общество, личность. М., 2000. С. 124.

(обратно)

1114

Попов Ф. Чехословацкий мятеж и Самарская учредилка. С. 176–179.

(обратно)

1115

Попов Ф. Чехословацкий мятеж и Самарская учредилка. С. 176–179.

(обратно)

1116

РГВА. Ф.8. Оп. 1.Д. 155.Л. 16.

(обратно)

1117

РГВА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 451. Л. 14.

(обратно)

1118

ЦДНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 98. Л. 34, 36, 40.

(обратно)

1119

ЦДНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 98. Л. 54, 60, 62.

(обратно)

1120

ГАСО. Ф. Р. 521. Оп. 1. Д. 444. Л. 49.

(обратно)

1121

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 170. Л. 298 об.

(обратно)

1122

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 13. Д. 428. Л. 322.

(обратно)

1123

ГАПО. Ф. Р. 2. Оп. 1. Д. 422. Л. 595–595 об.

(обратно)

1124

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 3. Д. 344. Л. 35–35 об.

(обратно)

1125

ГАПО. Ф. Р 2. Оп. 4. Д. 115. Л. 31, 32.

(обратно)

1126

ГАПО. Ф. Р. 473. Оп. 6. Д. 19. Л. 1–2.

(обратно)

1127

ЦХИДНИТ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 322. Л. 196–197.

(обратно)

1128

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 13. Д. 428. Л. 263, 270, 271.

(обратно)

1129

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 13. Д. 428. Л. 270–271.

(обратно)

1130

ГАПО. Ф. Р. 473. Оп. 4 а. Д. 165. Л. 20–23.

(обратно)

1131

ЦА ФСБ.Ф. 1. Оп. 3. Д. 205. Л. 21; ГАПО. Ф. Р. 2. Оп. 1. Д. 422. Л. 630 об.-631; Оп. 4. Д. 107. Л. 117–118, 123, 130; ГАПО-ООПФ.Ф. 36. Оп. 1. Д. 74. Л. 39–41; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1С. 310–311.

(обратно)

1132

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 13. Д. 580. Л. 125 об.; ГАПО. Ф. Р. 1897. Оп. 1. Д. 85. Л. 42–43; Д. 1192. Л. 38; Д. 1245. Л. 51–51об., 62; Известия ВЦИК и ЦИК. 1919. 22 марта. № 62.

(обратно)

1133

ЦХИДНИТ. Ф. 33. Оп. 4. Д. 6. Л. 200; Ф. 36. Оп. 1. Д. 306 а. Л. 85–86; Д. 322. Л. 196–197; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 66. Д. 68. Л. 10.

(обратно)

1134

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 13. Д. 428. Л. 304–308; Ф. 1235. Оп. 94. Д. 64. Л. 73–76 об, ПО; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 65. Л. 24–26; Оп. 66. Д. 68. Л. 4 об-5, 7–7 об., 9, 11–12; РГВА. Ф. 106. Оп. 7. Д. 13. Л. 12, 78; Д. 34. Л. 7; Ф. 184. Оп. 9. Д. 5. Л. 28–28 об., 47–47 об.; Ф. 2540. Оп. 1. Д. 4. Л. 31–32; Ф. 32015. Оп. 1. Д. 68. Л. 112, 116; Ф. 33987. Оп. 3. Д. 32. Л. 13–14; ГАСам О. Ф. 81. Оп. 1. Д. 231. Л. 12–13; Ф. 3500. Оп. 1. Д. 292. Л. 72–76; Д. 293; ГАУО.Ф. Р. 200. Оп. 1. Д. 3. Л. 143–146 об.; Ф.Р. 394. Оп. 1. Д. 4. Л. 69; ЦДНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 99. Л. 23; Тольятинский филиал ГАСам О. Ф. Р. 263. Оп. 1. Д. 30. Л. 25–26 об.; М.В. Фрунзе на фронтах гражданской войны: Сборник документов. М., 1941. С. 76–78.; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 124–125, 128.

(обратно)

1135

РГВА. Ф. 8. Оп. 1. Д. 160. Л. 88 об.

(обратно)

1136

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 13. Д. 133. Л. 2.

(обратно)

1137

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 66. Д. 68. Л. 10.

(обратно)

1138

ГАПО. Ф. Р. 473. Оп. 6. Д. 15. Л. 9–9 об.

(обратно)

1139

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 66. Д. 68. Л. 11–12; РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 32. Л. 13; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 124–125.

(обратно)

1140

РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 32. Л. 14.

(обратно)

1141

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 128.

(обратно)

1142

ЦГА РТ. Ф. Р. 526. Оп. 3. Д. 243. Л. 2–5.

(обратно)

1143

ЦХИДНИТ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 322. Л. 196–197; Правда. 1919. 29 марта.

(обратно)

1144

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 128.

(обратно)

1145

ЦХИДНИТ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 322. Л. 196–197.

(обратно)

1146

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 13. Д. 580. Л. 182 об.

(обратно)

1147

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 3. Д. 204. Л. 39.

(обратно)

1148

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 3. Д. 204. Л. 39.

(обратно)

1149

РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 32. Л. 42.

(обратно)

1150

М.В. Фрунзе на фронтах гражданской войны: Сборник документов. М., 1941. С. 155–157; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 130; Из истории гражданской войны в СССР: Сборник документов. В 3 т. Т. 2. М, 1961. С. 185–187.

(обратно)

1151

РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 32. Л. 45.

(обратно)

1152

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 13. Д. 576. Л. 33; ЦХИДНИТ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 322. Л. 196–197; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 135.

(обратно)

1153

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 139.

(обратно)

1154

ГАСО. Ф. Р. 521. Оп. 1. Д. 402. Л. 99.

(обратно)

1155

Казанская губернская чрезвычайная комиссия. 1917–1922: Сборник документов и материалов. С. 94.

(обратно)

1156

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 61. Л. 69,207; РГВА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 465. Л. 3; Ф. 33987. Оп. 3. Д. 32. Л. 98.

(обратно)

1157

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 148; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 51. Л. 149–149 об.; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 66. Д. 68. Л. 42; ГАПО-ООПФ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 104. Л. 2, 3; Ф. 76. Оп. 1. Д. 8. Л. 20.

(обратно)

1158

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 163; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 66. Д. 68. Л. 42–42 об.

(обратно)

1159

РГВА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 484. Л. 37.

(обратно)

1160

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 159.

(обратно)

1161

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С.160.

(обратно)

1162

РГВА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 465. Л. 45 об.

(обратно)

1163

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 86. Д. 68. Л. 42.

(обратно)

1164

РГВА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 457. Л. 110; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 60. Л. 201.

(обратно)

1165

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 183.

(обратно)

1166

ГАПО-ООПФ. Ф. 56. Оп. 1. Д. 33. Л. 9–9 об.

(обратно)

1167

Казанская губернская чрезвычайная комиссия. 1917–1922: Сборник документов и материалов. С. 99–100.

(обратно)

1168

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 478. Л. 4; РГВА. Ф. 6. Оп. 12. Д. 13. Л. 228 об.; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 167.

(обратно)

1169

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 181.

(обратно)

1170

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 3. Д. 191. Л. 70–71.

(обратно)

1171

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 478. Л. 18.

(обратно)

1172

РГВА. Ф. 32015. Оп. 1. Д. 20. Л. 16 об.; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 169.

(обратно)

1173

РГВА. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 42; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 211.

(обратно)

1174

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 3. Д. 204. Л. 120; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 212, 223.

(обратно)

1175

РГВА. Ф. 6. Оп. 12. Д. 17. Л. 464 об.; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 67. Д. 163. Л. 2; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 210, 214.

(обратно)

1176

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 210.

(обратно)

1177

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 210.

(обратно)

1178

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 211.

(обратно)

1179

РГВА. Ф. 6. Оп. 12. Д. 17. Л. 464 об.

(обратно)

1180

ГАПО. Ф. Р. 1900. Оп. 1. Д. 48. Л. 43.

(обратно)

1181

РГВА. Ф. 32015. Оп. 1. Д. 162. Л. 12, 20–20 об.; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 67. Д. 163. Л. 2; ЦХИДНИТ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 309. Л. 278–279; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 192, 205, 215.

(обратно)

1182

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 61. Л. 171.

(обратно)

1183

ЦДНИСО.Ф. 19. Оп. 1. Д. 12. Л. 29, 30 об.

(обратно)

1184

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 213.

(обратно)

1185

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 214.

(обратно)

1186

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 218.

(обратно)

1187

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 478. Л. 29 об.

(обратно)

1188

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 3. Д. 204. Л. 120.

(обратно)

1189

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 223.

(обратно)

1190

ЦА ФСБ.Ф. 1. Оп. 4. Д. 477. Л. 6–7; РГВА. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 67.

(обратно)

1191

ГАПО-ООПФ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 76. Л. 164–164 об.

(обратно)

1192

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 221.

(обратно)

1193

РГВА. Ф. 110. Оп. 1. Д. 2. Л. 69 а.

(обратно)

1194

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 123. Л. 9.

(обратно)

1195

РГВА. Ф.4. Оп. 1.Д. 19. Л. 1,4.

(обратно)

1196

ЦА ФСБ.Ф. 1. Оп. 4. Д. 123. Л. 26 об.; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 233.

(обратно)

1197

ГАСам О. Ф. 1. Оп. 1. Д. 266. Л. 96–98.

(обратно)

1198

РГВА. Ф. 212. Оп. 1. Д. 50. Л. 8–9.

(обратно)

1199

ЦГАОО РБ.Ф. 1. Оп. 1. Д. 131. Л. 8.

(обратно)

1200

ЦГАОО РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 204. Л. 19–20 об., 23–24.

(обратно)

1201

РГВА. Ф. П.О. Оп. 1. Д. 2. Л. 104–105.

(обратно)

1202

ЦГИА РБ. Ф. Р. 270. Оп. 1. Д. 3. Л. 16–17.

(обратно)

1203

ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 123. Л. 27.

(обратно)

1204

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 120. Л. 140.

(обратно)

1205

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. С. 234–236, 245; РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 19. Л. 33; Д. 20. Л. 561об.; Ф. 5. Оп. 1. Д. 67. Л. 82; Д. 159. Л. 32; Ф. 6. Оп. 12. Д. 101. Л. 17; Ф.И. Оп. 3. Д. 275. Л. 131; Ф. 42. Оп. 1. Д. 1884. Л. 88, 133, 158,159; Ф. П.О. Оп. 3. Д. 275. Л. 62, 171; Ф. 212. Оп. 1. Д. 31. Л. 10; Оп. 3. Д. 68 а. Л. 22–22 об., 26, 59–59 об.; Д. 72. Л. 90; Д. 100. Л. 56, 158; Ф. 33987. Оп. 1. Д. 298. Л. 482; Д. 333. Л. 18; Д. 391. Л. 8 об.; РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 35. Д. 618. Л. 6–9, 21; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 38. Л. 4, 7–7 об., 15; Д. 77. Л. 4–4 об.; ГАСам О. Ф. 1. Оп. 1. Д. 189. Л. 8; Д. 266. Л. 47–47 об.; Д. 289. Л. 24–24об.; Ф. 3500 Оп. 1. Д. 294. Л. 13–14об.; ЦГА РТ. Ф. Р. 137. Оп. 1. Д. 437. Л. 16; Ф.Р. 823. Оп. 2. Д. 4. Л. 3–4; ЦХИДНИТ. Ф. 1442. Оп. 1. Д. 40. Л. 5; ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 3. Д. 83. Л. 24; ЦГАОО РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 204. Л. 60–61; Ф. 1832. Оп. 2. Д. 155. Л. 21,100–101 об.; Оп. 4. Д. 305. Л. 82; Д. 306. Л. 14, 26–31, 39–58.

(обратно)

1206

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 19. Л. 31; Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 158.

(обратно)

1207

РГВА. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 158.

(обратно)

1208

РГВА. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 129.

(обратно)

1209

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 468. Л. 103–105, 118; РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 20. Л. 82, 849 об.; ГАПО. Ф. Р 2. Оп. 4. Д. 153. Л. 71 об.-72; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 243–244.

(обратно)

1210

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 120. Л. 139 об.

(обратно)

1211

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 120. Л. 139 об.

(обратно)

1212

РГВА. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 158.

(обратно)

1213

ГАСам О. Ф. 1. Оп. 1. Д. 89. Л. 91–91 об.

(обратно)

1214

ГАСам О. Ф. 1. Оп. 1. Д. 89. Л. 91 об.

(обратно)

1215

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 251–252.

(обратно)

1216

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 468. Л. 117; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 244.

(обратно)

1217

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 477. Л. 49 б, 49 в.

(обратно)

1218

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 477. Л. 49 б, 49 в.

(обратно)

1219

ГАПО. Ф. Р. 1521. Оп. 1. Д. 32. Л. 26–26 об.

(обратно)

1220

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 19. Л. 72; Д. 20. Л. 562; Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 158 об. — 159.

(обратно)

1221

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 477. Л. 53 об.; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 253.

(обратно)

1222

ГАСО. Ф. Р. 456. Оп. 1. Д. 400. Л. 69.

(обратно)

1223

ГАПО. Ф. Р. 2. Оп. 1. Д. 669. Л. 13.

(обратно)

1224

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 23. Д. 35. Л. 2–2 об.; РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 19. Л. 76 об.; Ф. 6. Оп. 12. Д. 99. Л. 1; Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 185–187; Ф. 184. Оп. 9. Д. 13. Л. 22; ЦДНИСО.Ф. 27. Оп. 1. Д. 533. Л. 4.

(обратно)

1225

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2618. Л. 1–12.

(обратно)

1226

ГАСО. Ф. Р. 456. Оп. 1. Д. 400. Л. 215–215 об.

(обратно)

1227

ГАПО. Ф. Р. 2. Оп. 4. Д. 148. Л. 21–22.

(обратно)

1228

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 151. Л. 557 об.

(обратно)

1229

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 151. Л. 557 об.

(обратно)

1230

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 151. Л. 558 об.

(обратно)

1231

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 23. Д. 35. Л. 9; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2618. Л. 12.

(обратно)

1232

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2618. Л. 1–12.

(обратно)

1233

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 23. Д. 35. Л. 10.

(обратно)

1234

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 20. Л. 103.

(обратно)

1235

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 20. Л. 130.

(обратно)

1236

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 476. Л. 1.

(обратно)

1237

ГАСО. Ф. Р. 221. Оп. 1. Д. 139. Л. 1об.

(обратно)

1238

РГВА. Ф.4. Оп. 1. Д. 20. Л. 77.

(обратно)

1239

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 20. Л. 81об.; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 601. Л. 50 об., 63; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 273.

(обратно)

1240

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 475. Л. 43; РГАЭ. Ф. 1943. Оп. 11. Д. 473. Л. 15.

(обратно)

1241

РГВА. Ф.5. Оп. 1.Д. 170.Л.73.

(обратно)

1242

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 222. Л. 69 об.

(обратно)

1243

ГАПО. Ф. Р. 2. Оп. 1. Д. 669. Л. 835–835 об.

(обратно)

1244

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 222. Л. 73 об.; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 281.

(обратно)

1245

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 191. Л. 2.

(обратно)

1246

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 218. Л. 60–63.

(обратно)

1247

РГВА. Ф.4. Оп. 1. Д. 20. Л. 28.

(обратно)

1248

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 162. Л. 64/14.

(обратно)

1249

РГВА. Ф. 17535. Оп. 1. Д. 119. Л. 24.

(обратно)

1250

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 162. Л. 52/14.

(обратно)

1251

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 18. Л. 340; Ф. 17542. Оп. 1. Д. 60. Л. 33; ЦГА Р.Т. Ф.Р. 128. Оп. 13. Д.2. Л. 14–16.

(обратно)

1252

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 221. Л. 22.

(обратно)

1253

РГВА. Ф. 17542. Оп. 1. Д. 60. Л. 26; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 163. Л. 53/11.

(обратно)

1254

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 23. Д. 33. Л. 10, 20; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 346.

(обратно)

1255

ЦА ФСБ Р.Ф. Ф.1. Оп. 4. Д. 163. Л. 53/11; Д. 221. Л. 21.

(обратно)

1256

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 163. Л. 53/11; Д. 221. Л. 21–22.

(обратно)

1257

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 18. Л. 340.

(обратно)

1258

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 221. Л. 21–22.

(обратно)

1259

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 222. Л. 16 об., 73 об.-74; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 109. Д. 117. Л. 2,11–11 об.; РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 20. Л. 6 об.; Ф. 5. Оп. 1. Д. 170. Л. 91, 97 об.; ГАСО. Ф. Р. 521. Оп. 1. Д. 567. Л. 1–2; ЦДНИСО.Ф. 27. Оп. 1. Д. 534. Л. 12–12 об., 15–16; ГАСам О. Ф. 1. Оп. 1. Д. 89. Л. 89–89 об.; Ф. 3500. Оп. 1. Д. 295. Л. 6–11; Аншакова Ю.Ю. Формы и методы подавления крестьянских восстаний на территории Среднего Поволжья (1919–1920 гг.) //Самарский земский сборник: Сборник научных статей. Вып. 4. Изд-во «Самарский университет»,1996. С. 19; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 278–279, 281, 301, 303–304, 326.

(обратно)

1260

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 162. Л. 64/14; Д. 191. Л. 25 об.

(обратно)

1261

ЦДНИСО.Ф. 27. Оп. 1. Д. 732. Л. 1.

(обратно)

1262

АРФ. Ф. 393. Оп. 23. Д. 33. Л. 10.

(обратно)

1263

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 163. Л. 61; Д. 221. Л. 21.

(обратно)

1264

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 221. Л. 21–22.

(обратно)

1265

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 221. Л. 22.

(обратно)

1266

РГВА. Ф. 17535. Оп. 1. Д. 119. Л. 115.

(обратно)

1267

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 221. Л. 18.

(обратно)

1268

РГВА. Ф. 17535. Оп. 1. Д. 119. Л. 115.

(обратно)

1269

РГВА. Ф.4. Оп. 1.Д. 18. Л. 113.

(обратно)

1270

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 163. Л. 61.

(обратно)

1271

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 218. Л. 44–46.

(обратно)

1272

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 218. Л. 46.

(обратно)

1273

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 222. Л. 14–14 об.

(обратно)

1274

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 163. Л. 53/11; Д. 224. Л. 14 об.-15.

(обратно)

1275

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 164. Л. 1 м; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 358.

(обратно)

1276

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 221. Л. 18.

(обратно)

1277

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 23. Д. 33. Л. 10 об.-11; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 224. Л. 30–30 об., 31 об.

(обратно)

1278

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 163. Л. 61.

(обратно)

1279

РГВА. Ф. 17542. Оп. 1. Д. 60. Л. 60–60 об.; Ф. 4. Оп. 1. Д. 18. Л. 63 об.

(обратно)

1280

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 123. Л. 50 а; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 350.

(обратно)

1281

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 123. Л. 50 а; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 350.

(обратно)

1282

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 354.

(обратно)

1283

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 163. Л. 53/2.

(обратно)

1284

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 18. Л. 67 об.

(обратно)

1285

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 218. Л. 39,42.

(обратно)

1286

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 163. Л. 53/11; Д. 205. Л. 7 а, 7 б.

(обратно)

1287

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 221. Л. 9.

(обратно)

1288

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 221. Л. 9.

(обратно)

1289

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 221. Л. 14.

(обратно)

1290

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 163. Л. 61.

(обратно)

1291

ГАСО. Ф. Р. 523. Оп. 4. Д. 40. Л. 86–87.

(обратно)

1292

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 23. Д. 35. Л. 50, 53.

(обратно)

1293

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 221. Л. 14–14 об.

(обратно)

1294

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 221. Л. 14–14 об.

(обратно)

1295

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 218. Л. 31 об.-32; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 31. Д. 54. Л. 7 об.; ГАПО. Ф. Р. 2. Оп. 4. Д. 148. Л. 117; Д. 154. Л. 85–85 об.; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 349.

(обратно)

1296

ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 353.

(обратно)

1297

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 23. Д. 35. Л. 51; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 222. Л. 49; ГАСО. Ф. Р 456. Оп. 1. Д. 329. Л. 124–126.

(обратно)

1298

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 218. Л. 35; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 349.

(обратно)

1299

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 222. Л. 53; ГАСО. Ф. Р. 456. Оп. 1. Д. 400. Л. 18–18 об.

(обратно)

1300

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 23. Д. 33. Л. 59; Оп. 31. Д. 54. Л. И.

(обратно)

1301

ГАСО. Ф. Р. 456. Оп. 1. Д. 400. Л. 9–9 об.

(обратно)

1302

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 353.

(обратно)

1303

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 353.

(обратно)

1304

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 191. Л. 51.

(обратно)

1305

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 221. Л. 6.

(обратно)

1306

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 218. Л.19.

(обратно)

1307

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 218. Л. 63 об.

(обратно)

1308

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 218. Л. 64.

(обратно)

1309

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 191. Л. 65 об.

(обратно)

1310

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 221. Л. 2.

(обратно)

1311

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 359.

(обратно)

1312

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 360.

(обратно)

1313

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 191. Л. 56, 58.

(обратно)

1314

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 191. Л. 58 об.

(обратно)

1315

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 191. Л. 58 об.-59.

(обратно)

1316

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 191. Л. 58 об.-59.

(обратно)

1317

ЦГА РТ. Ф. Р. 823. Оп. 2. Д. 3. Л. 4–5.

(обратно)

1318

ЦГА РТ. Ф. Р. 823. Оп. 2. Д. 3. Л. 6.

(обратно)

1319

ГАПО-ООПФ. Ф. 523. Оп. 1. Д. 23. Л. 3.

(обратно)

1320

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 222. Л. 67 ж.

(обратно)

1321

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 222. Л. 67 ж.

(обратно)

1322

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 22. Д. 290. Л. 58.

(обратно)

1323

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 21 об., 23–24.

(обратно)

1324

ЦДНИСО.Ф. 200. Оп. 1. Д. 297. Л. 11–11 об.; Д. 320. Л. 5–5 об.

(обратно)

1325

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 600. Л. 1.

(обратно)

1326

ГАСО. Ф. Р. 456. Оп. 1. Д. 400. Л. 54.

(обратно)

1327

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 428. Л. 183; РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 39–39 об.; Д. 600. Л. 2, 3–3 об., 5, 6, 12–12 об., 13–14, 15, 16–24 об., 26–28 об., 31–32, 33–33 об., 35–36 об., 37, 42–42 об., 44, 58; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 178. Л. 31–32.

(обратно)

1328

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 598. Л. 5.

(обратно)

1329

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 16–17 об.

(обратно)

1330

ЦДНИСО.Ф. 86. Оп. 1. Д. 61. Л. 4.

(обратно)

1331

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 600. Л. 27.

(обратно)

1332

ЦДНИСО. Ф. 27. Оп. 2. Д. 815. Л. 10 об.

(обратно)

1333

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 23–24.

(обратно)

1334

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 600. Л. 37.

(обратно)

1335

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 600. Л. 37 об.

(обратно)

1336

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 600. Л. 38 об.

(обратно)

1337

ГАСО. Ф. Р 456. Оп. 1. Д. 663. Л. 5.

(обратно)

1338

ЦДНИСО.Ф. 10. Оп. 1. Д. 235. Л. 4–7.

(обратно)

1339

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 874. Л. 21.

(обратно)

1340

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 16–17 об.

(обратно)

1341

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 853. Л. 26–26 об.

(обратно)

1342

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 385. Л. 1–4; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 388.

(обратно)

1343

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 561. Л. 18.

(обратно)

1344

ГАСО. Ф. Р. 456. Оп. 1. Д. 678. Л. 76 об.

(обратно)

1345

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 21 об., 23–24.

(обратно)

1346

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 561. Л. 21–21 об.

(обратно)

1347

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 600. Л. 99.

(обратно)

1348

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 855. Л. 111.

(обратно)

1349

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 561. Л. 43.

(обратно)

1350

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 31. Д. 55. Л. 9.

(обратно)

1351

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2619. Л. 23.

(обратно)

1352

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 855. Л. 26, 28.

(обратно)

1353

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2619. Л. 11.

(обратно)

1354

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 384. Л. 9–12.

(обратно)

1355

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 384. Л. 9–12; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 387–388.

(обратно)

1356

ГАПО. Ф. Р. 1. Оп. 1. Д. 209. Л. 13.

(обратно)

1357

РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 63. Л. 238.

(обратно)

1358

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 385. Л. 1–4; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 388.

(обратно)

1359

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 385. Л. 1–4; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 389, 391.

(обратно)

1360

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 385. Л. 4; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 391.

(обратно)

1361

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 384. Л. 14; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 392.

(обратно)

1362

РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 62. Л. 238.

(обратно)

1363

РГВА. Ф. 33988. Оп. 2. Д. 33. Л. 169 об.; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 391.

(обратно)

1364

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 391.

(обратно)

1365

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 38.

(обратно)

1366

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 384. Л. 21–23.

(обратно)

1367

РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 26129. Л. 1–2.

(обратно)

1368

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 874. Л. 86; ГАСО. Ф. Р. 456. Оп. 1. Д. 678. Л. 163–163 об.

(обратно)

1369

ГАСО. Ф. Р. 456. Оп. 1. Д. 678. Л. 212.

(обратно)

1370

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 535. Л. 70.

(обратно)

1371

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 561. Л. 310; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 561. Л. 310; ГАСО. Ф. Р. 456. Оп. 1. Д. 678. Л. 163–163 об., 212.

(обратно)

1372

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 384. Л. 21.

(обратно)

1373

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 393.

(обратно)

1374

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 40.

(обратно)

1375

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 41.

(обратно)

1376

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 395.

(обратно)

1377

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 561. Л. 222.

(обратно)

1378

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 535. Л. 71.

(обратно)

1379

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 535. Л. 27–28; Д. 561. Л. 182.

(обратно)

1380

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 397.

(обратно)

1381

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 561. Л. 182, 222.

(обратно)

1382

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 44–44 об.

(обратно)

1383

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 29. Л. 158–158 об.; Ф. 7. Оп. 2. Д. 107. Л. 15–15 об.; Д. 561. Л. 296–298.

(обратно)

1384

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2619. Л. 71–72; Ф. 17. Оп. 13. Д. 855. Л. 111; РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 535. Л. 27; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 31. Д. 55. Л. 61; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 401.

(обратно)

1385

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 561. Л. 252.

(обратно)

1386

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 401.

(обратно)

1387

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2619. Л. 65.

(обратно)

1388

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 561. Л. 276–276 об.

(обратно)

1389

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2619. Л. 71–72.

(обратно)

1390

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 399.

(обратно)

1391

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2619. Л. 84.

(обратно)

1392

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 23–24.

(обратно)

1393

ЦДНИСО.Ф. 88. Оп. 1. Д. 228. Л. 68–68 об.

(обратно)

1394

РГВА. Ф. 7. Оп. 1. Д. 180. Л. 254–254 об.; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2619. Л. 45.

(обратно)

1395

РГВА. Ф. 7. Оп. 1. Д. 180. Л. 254–254 об.

(обратно)

1396

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 408.

(обратно)

1397

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 408.

(обратно)

1398

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 408.

(обратно)

1399

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 408.

(обратно)

1400

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 408.

(обратно)

1401

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 406.

(обратно)

1402

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 106, 109; Д. 2619. Л. 122.

(обратно)

1403

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 110. Л. 3.

(обратно)

1404

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 307. Л. 11.

(обратно)

1405

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2619. Л. 123.

(обратно)

1406

РГВА. Ф. 7. Оп. 1. Д. 180. Л. 175.

(обратно)

1407

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 602. Л. 8.

(обратно)

1408

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 62, 63.

(обратно)

1409

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 602. Л. 8.

(обратно)

1410

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 412–413.

(обратно)

1411

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2619. Л. 128.

(обратно)

1412

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2619. Л. 129.

(обратно)

1413

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 115. Л. 7.

(обратно)

1414

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2619. Л. 141; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. ПО.Л. 5; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 414.

(обратно)

1415

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 307. Л. 3, 6,8; Д. 385. Л.45; РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 107. Л. 15–15 об.; Д. 535. Л. 68–71; Д. 561. Л. 182, 223, 276–276 об., 293, 296–298, 310; Ф. 184. Оп. 9. Д. 18. Л. 12–13 об., 18–18 об.; РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 62. Л. 238; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 54; Д. 2619. Л. 141; Ф. 17. Оп. 13. Д. 594. Л. 7; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 395, 396, 401, 408.

(обратно)

1416

ГАСО. Ф. Р. 456. Оп. 1. Д. 400. Л. 215–215 об.

(обратно)

1417

РГВА. Ф.7. Оп.1. Д.180. Л.279; РГАСПИ. Ф.5. Оп.1. Д.2619. Л.147; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 415–416.

(обратно)

1418

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 17 Д. 2476. Л. 71; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2619. Л. 153; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 419.

(обратно)

1419

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2619. Л. 153; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 419.

(обратно)

1420

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2619. Л. 152; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 419.

(обратно)

1421

РГАСПИ. Ф. 5. On. 1. Д. 2619. Л. 153; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 419.

(обратно)

1422

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 78; Д. 2560. Л. 91.

(обратно)

1423

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 74, 75.

(обратно)

1424

ГАСО. Ф. Р. 456. Оп. 1. Д. 675. Л. 253.

(обратно)

1425

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 421.

(обратно)

1426

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 76.

(обратно)

1427

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 419–420.

(обратно)

1428

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 23–24.

(обратно)

1429

РГВА. Ф. 7. Оп. 1. Д. 180. Л. 332.

(обратно)

1430

ЦДНИСО. Ф. 88. Оп. 1. Д. 233. Л. 8.

(обратно)

1431

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 848. Л. 5, 18; РГВА. Ф. 7. Оп. 1. Д. 180. Л. 289.

(обратно)

1432

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 869. Л. 54.

(обратно)

1433

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 83, 85; Д. 2620. Л. 37.

(обратно)

1434

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2620. Л. 23; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 424–425.

(обратно)

1435

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 425.

(обратно)

1436

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 425.

(обратно)

1437

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 433.

(обратно)

1438

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 425, 430.

(обратно)

1439

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 110. Л. 11; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 425, 430.

(обратно)

1440

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2620. Л. 50; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 430.

(обратно)

1441

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2620. Л. 60; Известия Саратовского Совета Раб. и Крест, депутатов. 1921. 12 июня. № 129.

(обратно)

1442

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2620. Л. 73.

(обратно)

1443

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. НО.Л. 13, 16; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2620. Л. 80.

(обратно)

1444

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 440.

(обратно)

1445

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 611. Л. 35; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 442.

(обратно)

1446

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2620. Л. 90; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 440, 442.

(обратно)

1447

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 31. Д. 55. Л. 83.

(обратно)

1448

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 611. Л. 30.

(обратно)

1449

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2620. Л. 116, 121, 122; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 439–440,442,445.

(обратно)

1450

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 115. Л. 19.

(обратно)

1451

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 90.

(обратно)

1452

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2620. Л. 80, 128, 131, 135; ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 115. Л. 13–14, 16–20; ЦГА РТ. Ф. Р. 128. Оп. 1. Д. 57. Л. 438–439; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 427, 437.

(обратно)

1453

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2620. Л. 128, 131, 135.

(обратно)

1454

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 29. Л. 158 об.-159.

(обратно)

1455

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 29. Л. 158 об.-159; Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 21 об., 23–24.

(обратно)

1456

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2620. Л. 128, 131, 135; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 450.

(обратно)

1457

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 450.

(обратно)

1458

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 450.

(обратно)

1459

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2620. Л. 149.

(обратно)

1460

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2620. Л. 149.

(обратно)

1461

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 92; Д. 2620. Л. 150.

(обратно)

1462

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 94; Известия Саратов. Совета Раб. и Кр. деп. 1921. № 129. 12 июня.

(обратно)

1463

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2621. Л. 19.

(обратно)

1464

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2621. Л. 4, 42.

(обратно)

1465

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2621. Л. 28, 36, 42; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 453.

(обратно)

1466

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2621. Л. 51.

(обратно)

1467

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2620. Л. 149; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 457.

(обратно)

1468

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 98.

(обратно)

1469

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2621. Л. 89.

(обратно)

1470

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 96; Д. 2621. Л. 70.

(обратно)

1471

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 56, 92; Д. 2621. Л. 8, 42.

(обратно)

1472

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 105, 108.

(обратно)

1473

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2621. Л. 111.

(обратно)

1474

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 23–24.

(обратно)

1475

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2621. Л. 122–123; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 458.

(обратно)

1476

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 846. Л. 167; Д. 848. Л. 34–35.

(обратно)

1477

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 110–112, 116.

(обратно)

1478

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2621. Л. 122.

(обратно)

1479

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2622. Л. 23; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 466.

(обратно)

1480

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 4; Д. 2623. Л. 24.

(обратно)

1481

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 14.

(обратно)

1482

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2622. Л. 28; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 465.

(обратно)

1483

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 119–120.

(обратно)

1484

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 535. Л. 144 ,146; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 44.

(обратно)

1485

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 535. Л. 154–154 об.

(обратно)

1486

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2621. Л. 88; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 471.

(обратно)

1487

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 127; Д. 2621. Л. 131; Д. 2622. Л. 55; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 470, 473.

(обратно)

1488

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2622. Л. 50.

(обратно)

1489

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 129.

(обратно)

1490

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 535. Л. 154–154 об.; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 848. Л. 5, 18.

(обратно)

1491

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 475.

(обратно)

1492

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 134–135.

(обратно)

1493

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 29. Л. 158 об.-159.

(обратно)

1494

РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 29. Л. 158 об.-159; Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 23–24; Ф. 33987. Оп. 3. Д. 63. Л. 293 об.

(обратно)

1495

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 147, 168,170; Д. 2623. Л. 75, 148.

(обратно)

1496

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2623. Л. 123.

(обратно)

1497

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 75, 147; Д. 2623. Л. ПО.

(обратно)

1498

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2622. Л. 5, 21, 30, 135.

(обратно)

1499

ЦДНИСО.Ф. 86. Оп. 1. Д. 60. Л. 20–21об.; Д. 69. Л. 20–20 об.

(обратно)

1500

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 15; РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 63. Л. 403 об.; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 482.

(обратно)

1501

Известия Саратовского Совета раб. и кр. деп. 1921. № 184.

(обратно)

1502

РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 63. Л. 415 об., 421; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2623. Л. 15, 48; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 482.

(обратно)

1503

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 486.

(обратно)

1504

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 147,158; Д. 2622. Л. 75; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 489.

(обратно)

1505

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 31. Д. 55. Л. 177.

(обратно)

1506

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 494.

(обратно)

1507

Саратовские известия. 1922. 7 июля.

(обратно)

1508

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 23–24.

(обратно)

1509

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 174, 177; Д. 2623. Л. 123; РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 63. Л. 516, 517 об., 539 об.-540, 545–545 об., 560, 584; Д. 64. Л. 526; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 497, 500.

(обратно)

1510

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 174; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. T.I. C.491.

(обратно)

1511

Известия Саратовского Совета Р. и Кр. Деп. губисполкома и губкома РКП(б). 1921. 4 сентября. № 199.

(обратно)

1512

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 494.

(обратно)

1513

РГАСПИ. Ф. 5. Оп.1. Д. 2476. Л. 177.

(обратно)

1514

РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 63. Л. 524.

(обратно)

1515

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 182.

(обратно)

1516

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 189.

(обратно)

1517

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2623. Л. 125; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 497.

(обратно)

1518

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 846. Л. 152.

(обратно)

1519

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 123.

(обратно)

1520

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 197.

(обратно)

1521

РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 63. Л. 586 об., 608 об.; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 191.

(обратно)

1522

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 197.

(обратно)

1523

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 198.

(обратно)

1524

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2623. Л. 125.

(обратно)

1525

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2623; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С.501.

(обратно)

1526

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 500.

(обратно)

1527

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 502.

(обратно)

1528

РГВА Ф. 33987. Оп. 3. Д. 63. Л. 608 об.; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2623. Л. 98.

(обратно)

1529

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 23–24.

(обратно)

1530

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 203.

(обратно)

1531

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2624. Л. 9, 55.

(обратно)

1532

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 869. Л. 34, 37.

(обратно)

1533

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2624. Л. 15,55; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 505.

(обратно)

1534

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 848. Л. 5, 18.

(обратно)

1535

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 30.

(обратно)

1536

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2624. Л. 52.

(обратно)

1537

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 100, 204, 206, 214, 223, 226.

(обратно)

1538

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2624. Л. 88; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 513.

(обратно)

1539

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 229.

(обратно)

1540

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 225.

(обратно)

1541

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2624. Л. 103, 108, 126; Д. 2476. Л. 222; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 517.

(обратно)

1542

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2624. Л. 87, 124.

(обратно)

1543

Ф. 5. Оп. 1. Д. 2624. Л. 126.

(обратно)

1544

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2625. Л. 55; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С.532.

(обратно)

1545

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 521.

(обратно)

1546

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2624. Л. 9, 55.

(обратно)

1547

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 30.

(обратно)

1548

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2624. Л. 125.

(обратно)

1549

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2624. Л. 46–48.

(обратно)

1550

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 23–24.

(обратно)

1551

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2625. Л. 17, 36.

(обратно)

1552

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2625. Л. 38.

(обратно)

1553

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 249; Д. 2625. Л.147.

(обратно)

1554

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 1об.

(обратно)

1555

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2624. Л. 148, 228.

(обратно)

1556

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2625. Л. 36, 96, 120; Д. 2476. Л. 245, 249.

(обратно)

1557

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2625. Л. 16.

(обратно)

1558

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 852. Л. 70.

(обратно)

1559

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 237; Д. 2624. Л. 112, 148; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 523.

(обратно)

1560

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 30.

(обратно)

1561

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 30.

(обратно)

1562

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 228.

(обратно)

1563

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 241, 242,243; Д. 2506. Л. 30; Ф. 17. Оп. 13. Д. 919. Л. 131.

(обратно)

1564

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 532.

(обратно)

1565

РГАСПИ. Ф. 5 Оп. 1. Д. 2476. Л. 247.

(обратно)

1566

РГАСПИ. Ф. 5. Д. 2506. Л. 30.

(обратно)

1567

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 270; Д. 2506. Л. 30; Д. 2626. Л. 68; Известия Саратовского Совета Р. и Кр.Д. губ. и губкома. 1921. 14 декабря. № 283.

(обратно)

1568

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 30.

(обратно)

1569

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 231; Д. 2625. Л. 55, 71; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 532, 534.

(обратно)

1570

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 30; Д. 2626. Л. 26.

(обратно)

1571

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 30; Д. 2626. Л. 26; Известия Саратовского Совета Р. и Кр.Д. губ. и губкома. 1921. 14 декабря. № 283.

(обратно)

1572

РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 23–24.

(обратно)

1573

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 265, 281; Д. 2626. Л. 92.

(обратно)

1574

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2626. Л. 26; Известия Саратовского Совета Р. и Кр.Д. губ. и губкома. 1921. 6 декабря. № 276.

(обратно)

1575

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 264.

(обратно)

1576

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 275, 277; Д. 2506. Л. 31.

(обратно)

1577

Известия Саратовского Совета Р. и Кр.Д. губ. и губкома. 1921. 9 декабря № 279.

(обратно)

1578

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 31.

(обратно)

1579

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 31.

(обратно)

1580

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 31.

(обратно)

1581

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 31; Д. 2626. Л. 121.

(обратно)

1582

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 275, 277; Д. 2506. Л. 30, 57.

(обратно)

1583

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2626. Л.102.

(обратно)

1584

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2476. Л. 281, 283.

(обратно)

1585

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 1050. Л. 89.

(обратно)

1586

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 30; РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 29. Л. 159–160; Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 1 об.

(обратно)

1587

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 30.

(обратно)

1588

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 13, 15.

(обратно)

1589

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 25; Д. 2506. Л. 58; Д. 2627. Л. 39; РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 20.

(обратно)

1590

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2627. Л. 34; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 554.

(обратно)

1591

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2627. Л. 52; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 555.

(обратно)

1592

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 21.

(обратно)

1593

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2627. Л. 83.

(обратно)

1594

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 25 а.

(обратно)

1595

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 25; Д. 2627. Л. 52.

(обратно)

1596

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 561.

(обратно)

1597

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 75; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 57.

(обратно)

1598

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 44.

(обратно)

1599

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2628. Л. 39; Д. 2506. Л. 58; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 570.

(обратно)

1600

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 58.

(обратно)

1601

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 57.

(обратно)

1602

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 35; Д. 2506. Л. 58.

(обратно)

1603

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 32; Д. 2506. Л. 57.

(обратно)

1604

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2628. Л. 74; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 572–573.

(обратно)

1605

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 54; Д. 2506. Л. 58.

(обратно)

1606

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 33, 34, 36; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 570.

(обратно)

1607

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2628. Л. 105; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 574.

(обратно)

1608

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 54.

(обратно)

1609

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2628. Л. 136.

(обратно)

1610

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 64; Д. 2560. Л. 57.

(обратно)

1611

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2628. Л. 88.

(обратно)

1612

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2628. Л. 87.

(обратно)

1613

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2629. Л. 50; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 581.

(обратно)

1614

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2629. Л. 99; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 585.

(обратно)

1615

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 588.

(обратно)

1616

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2630. Л. 52; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 590.

(обратно)

1617

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 68, 72, 81, 84, 89; Д. 2506. Л. 57.

(обратно)

1618

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2630. Л. 22; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 598.

(обратно)

1619

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2629. Л. 50–51.

(обратно)

1620

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2630. Л. 72.

(обратно)

1621

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2630. Л. 94.

(обратно)

1622

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2630. Л. 13, 68.

(обратно)

1623

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 124 об.

(обратно)

1624

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 58, 70.

(обратно)

1625

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2631. Л. 50; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 601.

(обратно)

1626

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 101, 102, 103, 111; Д. 2506. Л. 89; Д. 2631. Л. 48; Л. 93–94, 96–97; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 601.

(обратно)

1627

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2631. Л. 150, 168,171.

(обратно)

1628

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 90.

(обратно)

1629

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 90.

(обратно)

1630

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 90; РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 153, 216 об.; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 614.

(обратно)

1631

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 114–119.

(обратно)

1632

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 90.

(обратно)

1633

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 58.

(обратно)

1634

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2631. Л. 6, 114.

(обратно)

1635

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2631. Л. 40.

(обратно)

1636

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2631. Л. 120.

(обратно)

1637

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 153.

(обратно)

1638

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2631. Л. 62, 142.

(обратно)

1639

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2632. Л. 8, 18, 65, 77, 86; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 621.

(обратно)

1640

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2633. Л. 40, 65.

(обратно)

1641

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2632. Л. 85, 109; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 621.

(обратно)

1642

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 90; Д. 2632. Л. 107, 135, 156; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 622.

(обратно)

1643

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 206 об.

(обратно)

1644

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2632. Л. 135; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 624.

(обратно)

1645

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2632. Л. 107,135,156; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 622, 627.

(обратно)

1646

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2632. Л. 41,75; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 626.

(обратно)

1647

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 627.

(обратно)

1648

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 627.

(обратно)

1649

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 90.

(обратно)

1650

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 133, 136.

(обратно)

1651

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2633. Л. 8; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 627.

(обратно)

1652

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2632. Л. 54; Д. 2633. Л. 102; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 631.

(обратно)

1653

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 206 об.

(обратно)

1654

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 123, 129, 131, 138, 141, 143; Д. 2633. Л. 67.

(обратно)

1655

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2926. Л. 34; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 640.

(обратно)

1656

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2926. Л. 34; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 640.

(обратно)

1657

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 90.

(обратно)

1658

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2632. Л. 109; Д. 2633. Л. 29.

(обратно)

1659

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2632. Л. 41

(обратно)

1660

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2632. Л. 121.

(обратно)

1661

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2633. Л. 54, 76.

(обратно)

1662

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2633. Л. 102.

(обратно)

1663

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2632. Л. 75.

(обратно)

1664

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2634. Л. 40.

(обратно)

1665

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2634. Л. 60; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 642.

(обратно)

1666

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2634. Л. 75; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 640.

(обратно)

1667

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2634. Л. 85; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 643.

(обратно)

1668

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 246 об.

(обратно)

1669

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 90; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 640.

(обратно)

1670

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2634. Л. 85; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 640.

(обратно)

1671

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 640.

(обратно)

1672

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2634. Л. 60; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 643.

(обратно)

1673

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 640.

(обратно)

1674

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2635. Л. 7; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 645.

(обратно)

1675

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 150, 166, 168; Д. 2635. Л. 86; РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 246 об.; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 649.

(обратно)

1676

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2506. Л. 90; Д. 2480. Л. 147,150.

(обратно)

1677

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2635. Л. 126; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 650.

(обратно)

1678

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 68, 152, 160, 164–167, 170–171, 174, 176–177; Д. 2506. Л. 90; РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 246 об.

(обратно)

1679

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2634. Л. 81.

(обратно)

1680

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2634. Л. 74.

(обратно)

1681

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2635. Л. 7.

(обратно)

1682

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2634. Л. 75.

(обратно)

1683

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2636. Л. 38; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 653.

(обратно)

1684

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 186.

(обратно)

1685

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 188; РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 296об.

(обратно)

1686

Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 661.

(обратно)

1687

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 211.

(обратно)

1688

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 204.

(обратно)

1689

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2637. Л. 74.

(обратно)

1690

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 198; Д. 2637. Л. 83.

(обратно)

1691

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 208.

(обратно)

1692

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2637. Л. 8.

(обратно)

1693

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2637. Л. 50.

(обратно)

1694

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 211.

(обратно)

1695

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 193.

(обратно)

1696

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 178, 208, 217, 221; РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 296 об.

(обратно)

1697

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 296 об.

(обратно)

1698

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 296 об.

(обратно)

1699

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 296 об.

(обратно)

1700

РГАСПИ. Ф. 5. Оп.1. Д. 2639. Л. 50.

(обратно)

1701

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 227.

(обратно)

1702

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2480. Л. 231; Д. 2640. Л. 70; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 674.

(обратно)

1703

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 422. Л. 337.

(обратно)

1704

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2639. Л. 1.

(обратно)

1705

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2639. Л. 4; Д. 2640. Л. 16.

(обратно)

1706

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2642. Л. 108.

(обратно)

1707

РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2646. Л. 17.

(обратно)

1708

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 492. Л. 399 об.

(обратно)

1709

ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 485. Л. 72.

(обратно)

1710

Источник: ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 51. Л. 8, 12, 13 об., 15, 19 об., 21 об., 23 об., 25 об., 28 об., 31–32, 38 об., 40 об., 42 об., 44 об., 48, 52–53, 54 об.

(обратно)

1711

Источник: ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 51. Л. 75–80, 82, 84–88, 90–95, 97 об., 98 об., 102; Д. 53. Л. 40.

(обратно)

1712

Источник: ГАРФ. Ф. 393. Оп. 4. Д. 51. Л. 99–104, 106–112.

(обратно)

1713

Источник: Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 313.

(обратно)

1714

Источник: Советская деревня глазами ВЧКОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 313.

(обратно)

1715

Источник: Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 314.

(обратно)

1716

Источник: Составлено по материалам «Хроники крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг.» (см. приложение 1).

(обратно)

1717

Источник: Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 315.

(обратно)

1718

Источник: Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 1. С. 315–316.

(обратно)

1719

Источник: Таблица составлена по материалам «Хроники крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг.» (приложение 1).

(обратно)

1720

Источник: Составлено по материалам «Хроники крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг.» (см.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. М, 2001. С. 360–435).

(обратно)

1721

Источник: Составлено по материалам «Хроники крестьянского движения в Поволжье в 1918–1922 гг.» (см.: Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. М., 2001. С. 360–403).

(обратно)

1722

Источник: РГВА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 524. Л. 23–24.

(обратно)

1723

Источник: РГВА. Ф. 184. Оп. 9. Д. 5. Л.26–26об, 28–29об., 34–34об., 47–47об.; Ф. 106. Оп. 7. Д. 13. Л. 115; Ф. 1235. Оп. 94. Д. 64. Л. 83, 84–84об., 86–86 об., 104, 110; СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 293. Л. За, 4а, 49, 51, 53, 46, 47а, 48, 50, 54, 54а, 55, 56, 57, 57а, 58, 58а, 59, 59а-60, 61а; Троцкий В.. 1919 год в Средне-Волжском крае // Хроника революционных событий. Москва-Самара, 1932. С. 279, 295–298.

(обратно)

1724

Источник: ЦГАОО РБ. Ф. 1832. Оп. 4. Д. 305. Л. 6, 7, 97, 98; ЦХИДНИТ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 302. Л. 342–345; ЦХИДНИТ. Ф. 8233. Д. 2–10205. Т. 1. Л. 713; СГАСПИ. Ф. 3500. Оп. 1. Д. 294. Л. 11.

(обратно)

1725

Источник: ЦДНИСО.Ф. 27. Оп. 1. Д. 534. Л. 12–12 об. Д. 4; РГВА. Ф. 25872. Оп. 1. Д. 771. Л. 10–10об.

(обратно)

1726

Источник: ЦДНИОО.Ф. 1. Оп. 1. Д. 233. Л. 103; Д. 234. Л. 101 об.-102, 170–170 об.; Д. 360. Л. 28–29 об.; ЦДНИСО.Ф. 27. Оп. 2. Д. 307. Л. 105–106 об.; Д. 326. Л. 1, 4–5, 13, 18, 27, 34–34об.; Сафонов Д.А. Великая крестьянская война 1920–1921 гг. и Южный Урал. Оренбург. 1999. С. 275–279, 288–290.

(обратно)

1727

Источник: Морозов С.Д. Население Поволжья на рубеже XIX–XX веков. М, 1996. С. 13.

(обратно)

1728

Источник: РГАЭ. Ф. 478. Он. 1. Д. 2110. Л. 1.

(обратно)

1729

Источник: РГАЭ. Ф. 478. Оп. 1. Д. 2117. Л. 103.

(обратно)

1730

Источник: РГАЭ. Ф. 478. Оп.1. Д. 2109. Л. 43.

(обратно)

1731

Источник: РГАЭ. Ф. 478. Оп. 1. Д. 2109. Л. 26.

(обратно)

1732

Источник: РГАЭ. Ф. 478. Оп. 1. Д. 2117. Л. 122.

(обратно)

1733

Источник: РГАЭ. Ф. 478. Оп. 1. Д. 2109. Л. 25.

(обратно)

1734

Источник: РГАЭ. Ф. 478. Оп. 1. Д. 2117. Л. 60 об.

(обратно)

1735

Источник: РГАЭ. Ф. 478. Оп. 1. Д. 2110. Л. 12.

(обратно)

1736

Источник: РГАЭ. Ф. 478. Оп. 1. Д. 2108. Л.101.

(обратно)

1737

Источник: РГАЭ. Ф. 478. Оп. 1. Д. 2108. Л. 294 об.

(обратно)

1738

Источник: РГАЭ. Ф. 478. Оп. 1. Д. 2110. Л. 6.

(обратно)

1739

Источник: РГВА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 635. Л. 45.

(обратно)

1740

Источник. РГВА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 635. Л. 45.

(обратно)

1741

Источник: РГВА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 484. Л. 42; Д. 635. Л. 45, 51; Ф. 33987. Оп. 1. Д. 120. Л. 34, 54, 65, 72, 75, 83, 106, III, 115, 120, 172, 200 об.; Д. 196. Л. 148; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2452. Л. 18; Ф. 17. Оп. 65. Д 125. Л. 8,10.

(обратно)

1742

Источник: РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 120. Л. 34, 54, 65, 72, 75, 83, 106, III, 115,120, 172, 200 об.; Д. 196. Л. 148; Ф. 10. Оп. 1. Д. 484. Л. 42; Д. 635. Л. 45,51; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2452. Л. 18; Ф. 17. Оп. 65. Д. 125. Л. 8, 10.

(обратно)

1743

Источник: РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 120. Л. 34, 54, 65, 72, 75, 83, 106, 111, 115, 120, 172, 200об.; Д. 196. Л. 148; Ф. 10. Оп. 1. Д. 484. Л. 42; Д. 635. Л. 45, 51; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2452. Л. 18; Ф. 17. Оп. 65. Д. 125. Л. 8, 10.

(обратно)

1744

Источник: РГВА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 635. Л. 45, 51; Ф. 33987. Оп. 1. Д. 120. Л. 72, 75, 83, 106, III, 115, 120, 124, 130, 134, 141, 172, 200 об.; Д. 196. Л. 148; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 65. Д. 125. Л. 10; Оп. 109. Д. 61. Л. 9.

(обратно)

1745

Источник: РГВА. Ф. 42. Он. 1. Д. 1874. Л. 201–201 об.

(обратно)

1746

Источник: РГВА. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 201–201об.

(обратно)

1747

Источник: РГВА. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 69–69 об.

(обратно)

1748

Источник: РГВА. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 201–201об.

(обратно)

1749

Источник: РГВА. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 69 об.

(обратно)

1750

Источник: РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 120. Л. 124, 130, 142 об.

(обратно)

1751

Источник: РГВА. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 158 об.

(обратно)

1752

Источник: РГВА. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 158 об.

(обратно)

1753

Источник: РГВА. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 200–200 об. 572

(обратно)

1754

Источник: РГВА. Ф. 42. Оп. 1. Д. 1874. Л. 158, 200 об.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

РАЗДЕЛ I. ИСТОРИОГРАФИЯ. ИСТОЧНИКИ. МЕТОДОЛОГИЯ

  Глава 1. ИСТОРИОГРАФИЯ

  Глава 2. ИСТОЧНИКИ. МЕТОДОЛОГИЯ

РАЗДЕЛ II. ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ В ПОВОЛЖЬЕ В 1918–1922 гг.

  Глава 1. ПЕРВЫЙ ЭТАП КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ: 1918 г.

    § 1. Неизбежность конфликта крестьянства с Советским государством

    § 2. Крестьянские выступления на подконтрольной советской власти территории

    § 3. Крестьянство и Самарский Комуч

  Глава 2. ВТОРОЙ ЭТАП КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ (1919 г. — весна 1920 г.)

    § 1. «Чапанная война» и весенние выступления

    § 2. «Вилочное восстание»

  Глава 3. КРЕСТЬЯНСТВО И КРАСНАЯ АРМИЯ: «ЗЕЛЕНОЕ ДВИЖЕНИЕ»

    § 1. Причины и начало «зеленого движения»

    § 2. Дезертирство и «зеленое движение» в 1919–1920 гг.

  Глава 4. ТРЕТИЙ ЭТАП КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ (ЛЕТО 1920 г. — ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА 1921 г.)

    § 1. Причины активизации крестьянского движения в регионе

    § 2. Мятеж Сапожкова

    § 3. Подъем повстанческого движения: конец 1920 г. — первая половина 1921 г.

  Глава 5. КРЕСТЬЯНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ НА ЗАВЕРШАЮЩЕМ ЭТАПЕ: ЛЕТО 1921 г. — 1922 г.

    § 1. Разгром вооруженного повстанчества

    § 2. Завершение крестьянского движения

РАЗДЕЛ III. КОЛИЧЕСТВЕННЫЕ И КАЧЕСТВЕННЫЕ ПОКАЗАТЕЛИ КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ В ПОВОЛЖЬЕ В 1918–1922 гг.

  Глава 1. КОЛИЧЕСТВЕННЫЕ ПОКАЗАТЕЛИ КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ

    § 1. Официальная статистика крестьянских выступлений

    § 2. Методика и результаты расчетов количественных показателей крестьянского движения

  Глава 2. ЛОЗУНГИ И ПРОГРАММНЫЕ ДОКУМЕНТЫ КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ

    § 1. «Крестьянский антикоммунизм и контрреволюционность»: характер движения

    § 2. Антисемитизм, монархизм и религиозный мотив в крестьянских выступлениях

  Глава 3. ДВИЖУЩИЕ СИЛЫ КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ

    § 1. «Сильные» и «слабые» в крестьянском движении

    § 2. Сельские Советы и крестьянское движение

  Глава 4. КРЕСТЬЯНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ И ВНЕШНИЙ ФАКТОР

    § 1. Эсеры и крестьянское движение

    § 2. Белое движение и крестьянство

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

БИБЛИОГРАФИЯ ОСНОВНЫХ ПУБЛИКАЦИЙ ПО ИСТОРИИ КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ В СОВЕТСКОЙ РОССИИ В 1918–1922 гг.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1. ХРОНИКА КРЕСТЬЯНСКОГО ДВИЖЕНИЯ В ПОВОЛЖЬЕ В 1918–1922 гг.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

ПРИЛОЖЕНИЕ 3

ПРИЛОЖЕНИЕ 4

ПРИЛОЖЕНИЕ 5 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg