«История одного лагеря (Вятлаг)»

История одного лагеря (Вятлаг) (fb2) - История одного лагеря (Вятлаг) 1095K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Арсентьевич Бердинских

Виктор Аркадьевич Бердинских История одного лагеря (Вятлаг)

А я ушаночку поглубже натяну

И в свое прошлое с тоскою загляну,

Слезу… смахну!

Тайком тихонечко вздохну…

Г.Жаров. Ушаночка.

Отчизне мы не судьи.

Иосиф Бродский

ОБЩИЙ ВЗГЛЯД НА ИСТОРИЮ СОВЕТСКИХ ЛАГЕРЕЙ (вместо введения)

В конце 1980-х — начале 1990-х годов в нашей стране впервые появилась открытая информация по истории советских так называемых исправительно-трудовых лагерей — ГУЛАГа. Почти вся эта литература /очерки, журнальные статьи, сборники воспоминаний/ имела мемуарный характер. Это, как правило, — воспоминания бывших узников ГУЛАГа, отличающиеся повышенной эмоциональностью и субъективно-чувственным отношением к теме повествования. Нередко, впрочем, гулаговские мемуары имеют и аналитическую нацеленность: бывшие заключенные пытаются в художественно-публицистической форме осмыслить феномен советско-сталинских лагерей. Таковы лучшие на сегодня книги в этом жанре: произведения А.Солженицына, В.Шаламова, О.Волкова, Д.Панина, Л.Разгона и некоторых других авторов.

Что же касается научных работ по рассматриваемой проблеме, то ученые до настоящего времени, по сути дела, даже не приступили к исследованию как истории ГУЛАГа в целом, так и отдельных (территориальных) лагерных комплексов в частности. Продолжается период собирания и обработки информации, поиска, изучения и публикации источников, постановки проблемы в общем ее виде. Условно этот период можно назвать накопительным.

Но на необходимом научно-историческом уровне феномен ГУЛАГа — как несущей опоры, экономического и политического столпа советско-сталинского режима и неотъемлемой составляющей Тоталитарной Системы — еще не осмысливается. До сих пор нет сколько-нибудь серьезных исторических разработок ни по одному из крупных лагерных комплексов 1930-х — 1950-х годов. Причины этого — и в недостаточном промежутке времени, прошедшего с начала гласности, и в сохраняющейся (вопреки всем нововведениям) закрытости для историков основной массы архивных источников, находящихся в ведомственных документохранилищах МВД. Объективности ради, следует отметить, что открыт для исследователей (в значительной своей части) центральный архив ГУЛАГа (Государственный Архив России, фонд 9414). Однако архивы многих территориальных гулаговских объединений (комплексов) — а их насчитывалось в 1940-е — 1950-е годы более 50 — частично уничтожены в ходе неоднократного "реформирования" лагерной системы, а остатки этих архивов (огромный невостребованный пока наукой массив документальных источников) по-прежнему хранятся в комплексах уголовно-исполнительных учреждений МВД, существующих, в большинстве своем, на базе прежних сталинских ИТЛ, и доступ к этим архивам, в силу целого ряда причин, в том числе и охранительно-бюрократического свойства, в последнее время все еще не стал достаточно открытым для научных изысканий. К счастью, значительная часть архива Вятлага НКВД (затем — МВД) СССР сохранилась и, благодаря доброжелательному содействию руководства и работников аппарата управления учреждения К-231, стала основной источниковой базой настоящего исследования.

***

Главное управление лагерями (ГУЛАГ) — одна из профилирующих административно-организационных структур в системе НКВД (МВД) СССР, орган непосредственного руководства всеми репрессивно-исполнительными учреждениями Советского Союза. Основой же и становым хребтом гулаговской империи являлось (и остается до сих пор) так называемое "управление ИТЛ", то есть территориальное объединение лагерей и других карательно-исполнительных подразделений (до нескольких десятков структурных единиц) или лагерный комплекс.

Организация "исправительно-трудовых" лагерей в России началась одновременно со становлением советской власти. В частности, Ф.Дзержинский прямо ставил задачу заниматься "организацией принудительного труда (каторжных работ) — лагерей, с колонизацией незаселенных мест и с железной дисциплиной. Мест и пространства у нас достаточно."

Постепенно советское руководство, создавая и апробируя невиданный в мировой пенитенциарной практике вид лагерей, определило для себя и для них три основные задачи: 1/ изолировать реальных и потенциальных врагов режима (а также просто недовольных им); 2/ занять этих людей "общественно полезным" трудом (проще говоря — не позволить им даром есть хлеб); 3/ колонизировать остро необходимые для развития промышленности (прежде всего — военно-промышленного комплекса) регионы, куда, в силу их специфики (север, тайга, тундра, степи с неблагоприятным климатом и т. п.), вольнонаемных работников, как говорится, и калачом не заманишь.

11 июля 1929 года Совнарком СССР принял постановление, которым возложил на ОГПУ СССР задачу развития хозяйственной жизни наименее доступных для освоения и вместе с тем обладающих огромными естественными богатствами окраин Советского Союза "посредством использования труда изолируемых опасных элементов".

При ОГПУ было создано Главное управление трудовых лагерей и трудовых поселений, которому подчинялись ИТЛ.

Постепенно, все более входя во вкус использования дармовой рабочей силы, кремлевские бонзы сочли крайне уместным и целесообразным "в интересах индустриализации страны" законодательно подогнать систему принудительного лагерного труда под нужды планово-социалистической, а по сути — сверхмилитаризированной экономики. Известно, что именно заключенные сооружали крупнейшие заводы и железные дороги, каналы и электростанции — ни одна значительная стройка первых и последующих пятилеток не обошлась без зековского труда (от Комсомольска-на-Амуре и Магнитки — вплоть до КАМАЗа и БАМа). Организуются специализированные гулаговские управления, занимавшиеся железнодорожным строительством, лесной и тяжелой промышленностью, другими важнейшими отраслями экономики Советского Союза. Лагерная экономика с начала 1930-х годов становится ведущей опорой советской системы хозяйствования, на чем, в сущности, и держалась сталинская модель социализма. Неслучайно поэтому, что все важнейшие для жизнедеятельности лагерей вопросы решались не иначе как постановлениями ЦК ВКП/б/ (затем — КПСС) и Совнаркома /Совета Министров/ СССР — нередко совместными.

Первым детищем ГУЛАГа стало Управление северных лагерей особого назначения (УСЛОН ОГПУ), созданное 5 августа 1929 года, с центром в Сольвычегодске. Сюда относились Ухтинский, Котласский, Сыктывкарский и другие северные ИТЛ. По данным С.Кузьмина, чье исследование "Лагерники" является одним из первых научных подступов к гулаговской теме, в УСЛОНе на 2 октября 1930 года числились 22.000 заключенных. Это — эмбрион будущей гигантской лагерной сети. Технология функционирования создаваемой карательной системы закладывалась по-сталински, то есть в предельно простом виде: в машину, именуемую ГУЛАГом, на входе помещались для переработки определенные порции человеческого материала (из своего народа, но не исключались и другие "этнические варианты") — и машина, поглощая и перемалывая людей, выдавала вместо них на выходе столь необходимую "делу строительства социализма" продукцию — руду, золото, лес… И чем больше человеческого материала на входе в эту машину, тем, соответственно, выше объемы выхода из нее упомянутых "ценностей".

При этом определилась и еще одна новация, также немыслимая доселе в тысячелетнем тюремном опыте, но крайне важная для понимания механизма и сущности советской лагерной системы. Она заключалась в том, что перед ОГПУ (а затем и перед его преемниками) была поставлена задача снять с государственного бюджета бремя расходов на содержание осужденных посредством перевода лагерей на самоокупаемость. Таким образом, советские лагеря стали гигантскими хозяйственными предприятиями, основанными на принудительном (рабском) и дармовом труде заключенных. Человек в этих лагерях становился никем и ничем — "исполнителем программы" на гулаговско-канцелярском сленге, а в сущности — прахом, пылью, горсткой удобрения для "прекрасных садов будущего", которые, как фарисейски обещала советская пропаганда, расцветут в грядущем "социалистическом раю".

Но при такой ситуации ГУЛАГ постоянно испытывал недостаток значительных и все более возрастающих объемов грубой рабочей силы — квалифицированный труд там практически не требовался. Прежние "источники комплектования": враги и недоброжелатели режима, социально чуждые новой власти (бывшие дворяне и белогвардейцы, меньшевики, эсеры и другие либерально-критикантствующие интеллигенты) дать такого рода рабочую силу не могли. И тогда секира государственного террора обрушилась на "социально близких" — крестьян и рабочих: эти люди хорошо знакомы с лопатой, киркой, пилой и тачкой, физически покрепче, а потому и подольше "вытягивали" в лагерях. Лагерный молох стал питаться уже не десятками тысяч, а миллионами жизней и стремительно вырос в самое влиятельное и мощное хозяйственное ведомство страны.

После создания в 1934 году единого Наркомата внутренних дел (НКВД СССР), объединившего под своим прямым началом все карательные органы, существует и единый ГУЛАГ, вобрав в себя все лагеря, колонии и тюрьмы страны. При этом лагерное ведомство продолжает разрастаться и решает все более многообразные задачи хозяйственного строительства. Если на 1 января 1936 года в ИТЛ содержались 839.406 человек, то на 1 января 1938 года — 996.367 человек, а на 1 января 1939 года — уже 1.317.195 человек.

***

Гигантской строительной площадке 1930-х годов под наименованием "СССР" требовалось огромное количество древесины и пиломатериалов. Гражданская лесная отрасль с такими объемами спроса не справлялась. И выход был найден: 12 августа 1937 года СНК СССР своим постановлением обязал наркома внутренних дел Н.И.Ежова организовать "для нужд народного хозяйства и оборонной промышленности" 7 лесозаготовительных ИТЛ.

Дело это на первых порах пошло чисто по-российски — с огромным скрипом: неразбериха, полный произвол властей на местах, колоссальные злоупотребления и бесцельное, бездумное уничтожение людей во вновь и наспех созданных лагерях…

Производственные плановые задания не выполнялись. Сотрудники спивались и зверели на дальних лагпунктах, оторванных от внешнего мира и затерянных в глухой тайге. Неформальными хозяевами положения (уверенно и все в большей степени) становились уголовники.

Но руководство страны и НКВД жестко проводит в жизнь принятое решение. В соответствии с ним создаются (постепенно развертывая свои структуры) Вятский (исследованию которого и посвящена эта книга), Усольский, Онежский, Каргопольский, Северо-Уральский, Ивдельский и Унженский исправительно-трудовые лагеря. До 1 октября 1937 года в каждый из них предписано завезти (как минимум) по 5.000 заключенных с целью проведения подготовительных работ для приема в дальнейшем не менее 15.000 человек в каждый ИТЛ. Главная задача: с 1 января 1938 года приступить к основным работам по лесозаготовкам (С.Кузьмин. Указ. соч.).

Отводится и необходимая лесосырьевая база. Так, Вятскому ИТЛ она выделяется первоначально (май 1938 года) на площади 551.864 гектара (территория Кировской и Пермской областей, а также Коми АССР на водоразделе рек Камы и Вычегды) с ликвидным запасом древесины в 49.886.200 кубометров, а затем (октябрь 1938 года) эти нормативы пересматриваются в сторону увеличения: площадь — 1.157.600 гектаров, ликвидный запас — 70.043.000 кубометров. Срок эксплуатации (по разным вариантам) — от 40 до 100 с лишним лет.

Такова (в общих чертах) предыстория создания на северо-востоке нашего края одного из рядовых лесных территориальных комплексов ГУЛАГа — Вятского исправительно-трудового лагеря НКВД СССР (п/я 231), или Вятлага.

***

1940-е — начало 1950-х годов — это "звездный час" гулаговской империи, время ее наивысшего размаха и мощи. Государство в государстве — она жила и действовала по своим законам и порядкам, искаженно, как в кривом зеркале, повторяющем черты Большого мира — так называемой вольной жизни, где, на самом-то деле, несвободы было во многих отношениях не меньше, а даже больше, нежели в лагерях.

Что же представляла из себя эта империя в момент своего расцвета и накануне неизбежного краха, ибо этот чудовищный монстр, взращенный искусственно сталинскими алхимиками от политики, в нормальных естественных условиях существовать не может (во всяком случае — не должен)?

Главная задача руководства ГУЛАГа сразу же после неимоверно тяжелой для народа войны — увеличение "емкости" лагерей. Над этой проблемой и бьются тогдашние высшие гулаговские и министерские чины — исполняющий обязанности начальника Главка генерал Г.П.Добрынин и курирующий его заместитель министра внутренних дел генерал В.В.Чернышев. По данным МВД, на 1-е января 1946 года плановая емкость ИТЛ и колоний составляла 1.248.332 человека, а содержались там 1.448.034 человека. В марте того же года по плану из тюрем в лагеря должна была поступить очередная месячная "порция" — 60.577 человек. Таким образом, выражаясь гулаговским канцеляритом, — "перелимит" вырастал до цифры в 328.227 человек. Но, хотя лагеря и переполнены, план приема новых партий заключенных спускается сверху на места неукоснительно. Территориальные комплексы-гиганты ГУЛАГа "укомплектованы контингентом" более чем основательно: Севвостоклаг — фактически наличествует 139.575 заключенных при плановой наполняемости в 91.915 человек; Воркутлаг — соответственно 77.795 и 50.706 человек; Норильсклаг — 55.000 и 38.500. Даже в "карликовом" (по гулаговским масштабам) Шурлаге содержится 2.324 заключенных при лимите мест в 1.140 единиц.

Для нас представляют особый интерес ИТЛ, объединенные Управлением лагерей лесной промышленности (УЛЛП) ГУЛАГа. В докладной начальника Главка (Документ № 1) все они перед нами как на ладони (речь идет о фактическом наличии заключенных по состоянию на 1-е января 1946 года):

Вятлаг (Киров. обл.) — 16.179 чел.;

Востураллаг (Свердл. обл.) — 16.624 чел.;

Ивдельлаг (Свердл. обл.) — 22.874 чел.;

Каргопольлаг (Архангел. обл.) — 18.484 чел.;

Краслаг (Красноярск. край) — 23.680 чел.;

Ныроблаг (Перм. обл.) — 18.927 чел.;

Севураллаг (Свердл. обл.) — 17.264 чел.;

Унжлаг (Коми АССР) — 24.937 чел.;

Усольлаг (Перм. обл.) — 20.634 чел.;

Устьвымлаг (Коми АССР) — 18.228 чел.

Из приведенных данных видно, что по группе лесных лагерей реальная наполняемость заключенными составила 197.831 человек (плановый норматив — 165.293 человека). При этом московское начальство запланировало для лесных ИТЛ увеличение "контингента" еще на 38.660 человек.

Подведем итоги (с учетом корректировки министерских цифр, вытекающей из докладной начальника ГУЛАГа): по шести специализированным управлениям лагерного Главка (УИТЛК с наполняемостью в 592.387 чел.;

Главпромстрой — 151.179 чел.;

ГУЛЖДС — 144.118 чел.;

ГУЛГМП — 179.512 чел.;

УИТК — 128.769 чел.;

УЛЛП — о нем уже сказано отдельно) имелось на 1-е января 1946 года 1.548.611 заключенных при плановом лимите 1.248.332. По каким-то (неведомым нам) причинам в эту скрупулезную гулаговскую статистику не вошли Бамлаг и несколько лагпунктов, предназначенных для содержания военнопленных (что, впрочем, оговорено в примечании к упомянутой докладной).

В лагерном ведомстве была заведена своеобразная (и оказавшаяся весьма кстати для исследователей его истории) практика: при смене начальника Главка уходящий с поста сдавал вновь назначенному на него (как в старину, прежний управляющий поместьем — своему преемнику) ГУЛАГ, что называется, "со всеми потрохами" — с "начинкой" из людей и имущества. Такого рода акты "приема-сдачи" (а они практиковались при смене начальства и в территориальных управлениях) дают мгновенный срез лагерной системы в масштабах всей страны.

Обратимся к "Акту передачи ГУЛАГа" от бывшего начальника Главка, генерал-лейтенанта В.Г.Наседкина, вновь назначенному на эту должность приказом министра внутренних дел СССР от 2 сентября 1947 года генерал-майору Г.П.Добрынину.

Как явствует из этого многостраничного документа, в центральном аппарате ГУЛАГа, коим впрямую и руководит его начальник, состоят 507 человек, из них — 390 офицеров (некоторые последующие данные "Акта…" приводятся по состоянию на 1-е января 1947 года). Иначе говоря, налицо (по численности) полнокровный штаб даже не армии "контингента заключенных", а целого корпуса, или даже фронта. С кем вот только война-то ведется? — С собственным народом?! Работников периферийных органов и подразделений насчитывается 292.919 человек (это — офицеры, стрелки охраны, вольнонаемные служащие и рабочие). Среди них — 11 генералов и 23.674 офицера. Отметим, что как и до войны, специальные звания и чины в системе НКВД-МВД и госбезопасности были отнюдь не равны общеармейским, но шли на несколько рангов выше. Так, лейтенант госбезопасности (один из примеров — начальник Вятлага Н.С.Левинсон) мог управлять лагерем в 20 с лишним тысяч зеков.

По состоянию на 1-е сентября 1947 года контингент заключенных ГУЛАГа размещен в 54 лагерях (ИТЛ), 79 колониях (ИТК) и 57 пересыльных тюрьмах. Но хозяйство расширяется и в стадии организации — еще 13 лагерей и 29 колоний.

По политическим "мотивам" репрессированы 31,7 процента заключенных, остальные — осуждены по уголовным (так называемым — бытовым) статьям. При этом значительная часть "бытовиков" сидит за мелкие "хищения социалистической собственности", по пресловутому "указу о колосках" ("семь восьмых"), другим многочисленным и аналогичным Указам Президиума Верховного Совета СССР, подзаконным и просто административным актам — зачастую и регулярно по ним препровождались в лагеря сотни тысяч по сути неповинных людей. 634.739 человек осуждены к исправительно-трудовым работам без лишения свободы, но они также являются неотъемлемой составной частью контингента лагерного Главка, а, значит, отходят к его новому хозяину. Вместе с ними численность "спецнаселения" ГУЛАГа достигает уже 2.027.107 человек. Десятую часть "контингента" ИТЛ (10,8 процента) составляют так называемые "бесконвойники" (расконвоированные заключенные, или, применяя гулаговский новояз, — "з/к з/к, пользующиеся правом передвижения без конвоя"). Из 3.497 лагерных зон 80 процентов соответствуют весьма непритязательным требованиям инструкции 1943 года по части их обустройства и эксплуатации.

Существует в лагерях (как и на "воле") и своя собственная агентурно-осведомительная сеть. В ней состоят 9.958 резидентов, 3.904 агента и 64.905 осведомителей. Кроме того, развернута так называемая "противопобеговая" агентурная сеть в количестве 60.225 человек.

Послевоенный голод, естественно, не мог не сказаться и на интендантском снабжении ИТЛ. Так, годовая потребность лагерей в картофеле и овощах удовлетворена лишь на 70 процентов (до планового норматива, предусматривающего обеспечение продуктами по минимуму — "на выживание", недостает 209.500 тонн). Еще хуже выполнены заявки ГУЛАГа на вещевое довольствие (в том числе одежду) — всего на 30 процентов. Если всю эту "нехватку" перевести на хлопчатобумажную ткань, то она составила бы 35.000.000 метров — пол-России можно одеть…

А между тем производственный план (по валу) за 8 месяцев 1947 года выполнен Главком аж на 109 процентов — и это (в глазах московских властей) главный и определяющий положительный показатель работы лагерного ведомства. Неплохо обстоят и финансовые дела ГУЛАГа (а оно, как мы помним, является хозрасчетной структурой). На 1 августа 1947 года у него фактически имеется оборотных средств на сумму 1.706.000 рублей при плане 1.654.500 рублей. Планирование, впрочем, здесь (как и по другим переделам) осуществлялось по общепринятому советскому принципу — от достигнутого, но одно несомненно: хронически голодные и почти буквально "голые и босые" зеки все-таки работали (и неплохо!), в результате чего лагерное хозяйство Союза переходит от одного управителя к последующему вполне прибыльным.

Чтобы конкретнее представить себе и глубже понять жизнедеятельность ГУЛАГа как "народнохозяйственного ведомства", обратимся к еще одному документу — справке о состоянии работы этого Главка за 1946 год. Отметим, что в колониях и лагерях (в дальнейшем условимся их не подразделять, поскольку разницы по сути функционирования между ними практически не имелось) содержится (в общем составе "контингента"): мужчин — 79,5 процента, женщин — соответственно 20,5 процента. Заболеваемость лагнаселения за 1946 год составила 8,69 процента (против 9,87 процента в 1945 году). Смертность снизилась до 0,16 процента против 0,46 процента за предыдущий год. Безусловно, не всем этим "лукавым" цифрам можно доверять: ведь лагерные статистики (а среди них немало было и заключенных, в том числе — "политических", с добротным специальным образованием и солидным бухгалтерским опытом) выводили свою отчетность, ориентируясь на плановые показатели, искусно сводя в бумагах концы с концами, и такая "эстафета" взаимного "квалифицированного вранья" проходила по всем этапам-инстанциям — снизу вверх и сверху вниз…

Но вернемся к справке ГУЛАГа за 1946 год. Средняя жилая площадь на одного заключенного (при норме — 2,0 квадратных метра): в лагерях — 1,7 квадратных метра, в пересыльных тюрьмах — менее 1 квадратного метра. За год зафиксировано попыток побега из-под стражи — 8.091, задержано бежавших — 5.370 человек.

В лагерях — все, как на "воле": читаются политдоклады, ставятся концерты и даже спектакли (причем — музыкальные), выпускаются стенгазеты и многотиражки и, конечно же, "изучаются произведения классиков марксизма". 93,9 процента "исполнителей программы" привлечены к соцсоревнованию (хотя, что любопытно, при этом число выполняющих нормы выработки составило среди них по итогам 1946 лишь 83,6 процента, и это — большой шаг вперед, поскольку в предыдущем, 1945 году, таковых было еще меньше — всего-то 64,7 процента).

Реализация выделенных правительством фондов на продукты питания в 1946 году проходила "в общем и целом" удовлетворительно — в лагеря отгружено более 700.000 тонн продовольствия. Однако запасов там нет, даже минимально-нормативных: все прямо "с колес" идет в дело. А вот вещевого довольствия выделено всего 25–30 процентов от потребностей (и это — при регулярном поступлении новых гигантских этапов). В результаты участились факты массовых невыводов и невыходов на работу "контингента" по причине его "раздетости и разутости". Это уже, по мнению лагерного начальства, более чем серьезно: под угрозой производственная программа, а за ее срыв и в Кремле, и на Лубянке по головке не погладят… И тут гулаговские мудрецы изобретают очередной, чисто советский, иезуитский прием — развертывается бурная деятельность по привлечению в лагеря (разумеется, под соответствующим пропагандистским прикрытием) денежных средств, одежды и продуктов от родственников заключенных. Проще говоря, посаженного государством за решетку (зачастую — безвинно) человека и без того обездоленная семья должна с "воли" еще и обувать, и одевать, и кормить! И одевали, и кормили — психологически операция была просчитана безукоризненно и реализовывалась вполне успешно. Сухая гулаговская статистика свидетельствует: только за 1946 год в лагеря поступили 4.276.000 посылок-передач. "Однако, — отмечает высшее лагерное начальство, — поступление их следует признать недостаточным. Нужно ставить вопрос о распространении права получения посылок на все лагеря МВД". Следует особо отметить, что, в полном соответствии с правилами советского "зазеркалья", о самых, казалось бы, невероятных, диких и антигуманных вещах в ГУЛАГе говорили на особом новоязе — спокойном деловом канцелярите. Свой стиль мышления (советский брался как базовый), свой менталитет, тип собственного поведения и отношения к другим людям — были выработаны в недрах этого ведомства и пронизывали его.

Главный принцип деятельности ГУЛАГа — плановость во всем, прежде всего — в обеспечении рабочей силой "особых строек" и других хозяйственных объектов МВД. В свою очередь, плановое поступление заключенных с целью возмещения их "естественной убыли" (по окончанию сроков "наказания" или в связи со смертностью) обеспечивается, подкрепляется и аргументируются соответствующими постановлениями ЦК партии и правительства. Перед нами документ, озаглавленный как "Расчет наличия заключенных на 1952 год (без особых лагерей)" и подписанный 11 февраля 1952 года очередным начальником ГУЛАГа генерал-лейтенантом И.И.Долгих (к слову — бывшим начальником Вятлага в 1939–1941 годах). Расчет этот составлен так уверенно, как будто речь в нем идет о каком-то рядовом хозяйственном мероприятии: ну, скажем, — уборке яровых… Генерал Долгих не сомневается, что "новые поступления заключенных в 1952 году ожидаются в количестве 600.000 человек, или в среднем 50.000 человек в месяц, вместо 53.000 ежемесячного поступления в 1951 году". Текущая убыль заключенных в 1952 году предположительно должна составить 493.500 человек, или в среднем 41.400 человек в месяц. Следовательно, приход превышает расход, что и требуется для ритмичной работы ведомства. Ну а планы на "посадку" очередных сотен тысяч "исполнителей программы" уже спущены. "Таким образом, — подводит итоги генерал Долгих, — предполагаемое наличие контингентов в 1952 году составит 2.358.000 человек, которые и заложены в плане 1952 года".

В завершение предварительных заметок перед детальным освещением заявленной основной темы — еще одно "лирическое", но, на наш взгляд, совершенно необходимое отступление.

Мы до сих пор еще не осознали колоссального влияния гулаговской империи на все стороны жизни нашего общества. Взаимопроникновение "зоны и воли" шло на протяжении всего советского периода нашей истории, но именно в 1950-е годы лагерная субкультура, созданная за четыре предшествующие десятилетия, выплеснулась широко и далеко за "колючку" и проникла во все без исключения социальные слои: от элиты до самых низов. "Интеллигенция поет блатные песни, поет она не песни Красной Пресни", — точно подметил Е.Евтушенко в начале 60-х годов. Привычки и навыки миллионов сформировались под гулаговской "сенью", причем многие (если не большинство) и не подозревали, откуда взялось это влияние. Опосредовано ГУЛАГ повлиял на каждого из нас, во всех поколениях, на все стороны нашего общественного бытия (экономику, политику, идеологию, культуру, житейскую философию и межчеловеческие отношения). И было бы верхом легкомыслия не замечать (тем более — игнорировать) неослабевающее присутствие этого влияния в современной нам действительности.

Пол-страны, весело и беззаботно фрондируя в "оттепельные" годы, повторяло вслед за В.Высоцким, испытывая радостную эйфорию от непонятных, пришедших из лагерной "фени" словосочетаний и не особенно вникая в их подлинный смысл: "Свой человек я был у скокарей, свой человек — у щипачей; и гражданин начальник Токарев из-за меня не спал ночей…" Мода на "лагерный душок", "зековскую романтику" — в повадках, в одежде, в общении — породила в 60-е годы в советской культуре многообразные подражания "под блатное", созданные зачастую людьми талантливыми, но, за редкими исключениями, и не "нюхавшими" лагерей. "Оттепель", внезапно выпустив "на свободу" сотни тысяч бывших зеков, "привила вирусы" лагерной субкультуры всему обществу, породила ее "пандемию", очаги которой отнюдь не притушены и по сей день. Пышно расцвело и набирает все новые ипостаси мифотворчество о лагерях и лагерной жизни. Верили (и верят) самым невероятным вещам, слухам и легендам. И для этого были и наличествуют веские основания: в "зоне" действительно возможно почти все, что рядовому обывателю не пригрезится и в самых кошмарных снах… К тому же — прочно, наглухо — захлопнулись обитые оцинкованным железом двери лагерных архивов. Более того — власти, осознавая чудовищность содеянного ими в прошлом, сразу после смерти "отца всех народов" принялись "заметать следы", пачками, кипами, тоннами уничтожая "опасные", по их разумению, архивные документы.

Вот всего лишь одно (косвенное, впрочем, ибо прятать "концы в воду" наши "граждане-начальники" умели и умеют) свидетельство этого преднамеренного варварства — приказ по Вятскому ИТЛ от 5 февраля 1954 года (Документ № 2, цитируется в извлечениях):

"Во исполнение приказа Министра внутренних дел СССР, Министра юстиции СССР и Генерального прокурора СССР от 4 января 1954 года за № 04/01/4с,

ПРИКАЗЫВАЮ:

1/ Произвести уничтожение приказов НКВД, НКГБ и Прокурора СССР, отмененных приказом МВД СССР, Министра юстиции СССР и Генерального прокурора СССР от 4 января 1954 года за № 04/01/4с;

2/ По уничтожению приказов создать Комиссию в составе 3 человек…;

3/ Акт об уничтожении приказов представить мне на утверждение не позднее 5 февраля 1954 года…"

Такая вот срочность: все, что три сверхсолидных центральных ведомства наработали за десятилетия "кропотливого труда" — уничтожить в один день и доложить… И можно не сомневаться — приказ был выполнен со всем тщанием. А сколько их было — таких и подобных им приказов!?… Результат налицо: достоверных исторических источников по истории ГУЛАГа остро не хватает. Главный, стержневой корень гулаговской империи, ее основное звено — территориальный лагерный комплекс (ИТЛ) — на сегодня практически не изучен вовсе. А без детального, скрупулезного исследования истории отдельного такого лагеря не понять и феномен рабства в XX веке, и, в конечном счете, — историю Советской России.

Обратимся же к "анналам" одного, отдельно взятого, среднего (по своим параметрам и размерам) "исправительно-трудового лагеря", обозначенного короткой аббревиатурой — ВЯТЛАГ.

Глава I. Вятлаг в истории ГУЛАГа

Начала и концы там жизнь от взора прячет.

Покойник там незрим, как тот, кто только зачат.

Иосиф Бродский а/ Начало (1938–1941 годы)

В этой главе мы коснемся лишь немногих характерных черт и особенностей, присущих каждому из выделенных нами этапов истории Вятлага. Нам важно иметь общее представление о лагере. Детальный анализ лагерной экономики и жизни содержат другие главы. Наглядно иллюстрируют жизнь Вятского ИТЛ и его подразделений того времени приложенные к подразделам документы.

Вятлаг развертывался в 1937-38 годах в непроходимой тайге на северо-востоке Кировской области (Вятского края) как один из семи лесозаготовительных лагерей страны. В "контингенте" недостатка не было. В начале 1930-х годов закончилась прокладка ширококолейной железной дороги на дистанции "Яр-Фосфоритная". Затем лагерь развивал свою паучью сеть самостоятельно, протягивая щупальца дорог, продвигая, подобно канцерогенному образованию, свои метастазы (вахтовые участки, подкомандировки, лагпункты и отделения) все дальше на север. Довоенный период — это время становления Вятлага.

Осенью 1937 года власти поселка Рудничного в Кайском (ныне — Верхнекамском) районе получили приказ выделить помещения для временного обустройства управления крупным исправительно-трудовым лагерем — Вятлагом, а также для расквартирования семей его работников. Первые лагпункты ставились возле вновь построенной железной дороги зимой 1937/38 годов, причем некоторые — в палаточном варианте. Лагерники-первопроходцы, которым, по скупому зековскому счастью, повезло пережить эту зиму, рассказывали, что в морозные ночи (а для этих северных краев холода и за минус-40 не редкость) волосы примерзали к стенкам палаток.

После завершения периода организационного развертывания структуры лагеря приказом по Наркомату внутренних дел от 5 февраля 1938 года № 020 создается Управление Вятского ИТЛ — и эта дата может считаться хронологическим пунктом отсчета истории Вятлага. Первым начальником Управления Вятского исправительно-трудового лагеря НКВД СССР (таково официальное наименование) назначается капитан госбезопасности Г.С.Непомнящий. Судя по всему, на первом — организационном — этапе существования Вятлага немало было неразберихи, бестолковой жестокости и безудержной анархии. И первому начальнику Вятлага далеко не всегда удавалось справиться с обстановкой: производственные планы 1938 и 1939 годов сорваны, ситуацию усугубили страшные (по оценке самих лагерников — катастрофические) лесные пожары летом и особенно — в сентябре 1938 года. Не замедлили последовать оргмеры: "новой метлой" (то бишь Л.П.Берией, только что назначенным на пост наркома внутренних дел СССР) Г.С.Непомнящий был снят с должности "за непринятие мер по тушению лесных пожаров". Но "свято место пусто не бывает": очередным начальником Управления Вятлага утверждается матерый чекист-сибиряк Иван Иванович Долгих (подробный рассказ о нем — в пятой главе), при коем во всю ширь развернулось "особое строительство стратегического объекта № 4 НКВД СССР" (ныне — Кайский целлюлозный завод в поселке Созимском Верхнекамского района) и возведение так называемого "Соцгородка" (в настоящем — поселок Лесной).

От станции Фосфоритной в дремучую глубь кайских и коми-пермяцких лесов потянулась Гайно-Кайская железная дорога (ГКЖД) — ныне подъездной путь Учреждения К-231. Станции Верхнекамская (с разъездом Южный), Нырмыч, Заводская и Лесная появились на карте Вятлага за каких-нибудь полтора-два года. А вот место расположения его "столицы", определенное гулаговскими проектировщиками, очевидно, по карте, "на глазок", выбрано (применительно к общепринятым градостроительным, да и просто — хозяйским, мужицким меркам) так, что хуже не придумаешь — прямо посреди огромных непроходимых болот: глухое бездорожье, плотные зудящие тучи комарья и мошкары, постоянная сырость и повышенная влажность — все эти и другие таежные "прелести" изводили обитателей поселка и окружающих его зон. Но здесь присутствовала и своя — чекистская — логика: такая "болотная изоляция" служила надежным противопобеговым препятствием для самых отчаянных зеков (подкопа не пророешь и далеко "по мхам" не уйдешь), и это обстоятельство вполне компенсировало (по лагерным критериям, разумеется) все бытовые неудобицы, обусловленные недостатками геоположения "Соцгородка". Удручало местных жителей и "контингент" также отсутствие в округе нормальной питьевой воды (эта проблема "кочует" из десятилетия в десятилетие и не снята до сих пор — не сцецмашинами же ее возить, как это практиковалось кое-кем из вятлаговской верхушки в разные периоды истории лагеря). Впрочем, "на заре" Вятлага о подобных "мелочах" просто не задумывались, оставляли "за скобками", не обращали на них внимания. Главное и в "пожарном порядке" (скорей-скорей!) — "план", "кубометр", "лес — стране", а все остальное (в том числе — люди и их нужды) — потом, перетерпит, переждет… Ходили приглушенные разговоры, что Вятлаг развертывается на водоразделе двух речных систем (Вятско-Камской и Северо-Двинской) и это, мол, неспроста: собираются рыть грандиозный канал и соединять реки, текущие на юг, с реками, впадающими в Белое море… Почва для таких слухов была, но достоверно известно другое: одной из целей организации Вятлага и ГКЖД первоначально ставилось обеспечение древесиной действительно проектировавшегося строительства крупного гидроэнергетического узла на реке Вычегде (юго-восток Коми). Этот проект также не был осуществлен (то ли руки не дошли, а скорее всего — война помешала), следствием чего (в определенной степени) и является нынешний ощутимый дефицит энергоснабжения в регионе. Что же касается затеи с "перебросом рек", то она вновь возродилась на рубеже 70-80-х годов, но затем пришли "иные времена"…

Вернемся, однако, к Вятлагу довоенных лет. По свидетельству его ветерана, Павла Тимофеевича Ожегина, в 1938 году вблизи станции Лесной строится крупный лесозавод, а параллельно с ним — "Соцгородок", будущий поселок Лесной, — центр, "столица" Вятского ИТЛ. Сюда осенью 1939 года официально перевели из поселка Рудничного Управление Вятлага, а еще через год по Гайно-Кайской железной дороге начались платные пассажирские перевозки: от станции Лесной до станции Верхнекамской и обратно древний паровозишко таскал пару-тройку не менее дряхлых "классных" (пассажирских) вагонов, списанных НКПС, но отремонтированных руками зеков и пущенных по "сшитой на живую нитку" вятлаговской ветке.

На станции Заводской по одну сторону железной дороги в августе 1940 года завершено строительство "завода № 4" (Кайский целлюлозный завод — КЦЗ), а по другую ее сторону — сооружен второй по номеру и значимости в Вятлаге лесозавод. Лес для этих заводов поставлялся по узкоколейной железной дороге (УЖД) из четырех лагпунктов ("четырех Нырмычей" — по названиям мест дислокации).

Вблизи станции Лесной для обслуживания производственных нужд Вятлага построили механические мастерские (ЦПВММ-ЦПВРМ), которые занимались ремонтом паровозов, вагонов и другой техники, а в каких-то двухстах метрах от них, по противоположную (левую) сторону железной дороги, на берегу болотной речки Созим раскинул свои "владения" 1-й, так называемый Комендантский лагпункт, впоследствии — 5-й ОЛП, самый вместительный по числу наполняемости "контингентом".

Ежегодно на карте Вятлага появлялись все новые и новые "спецобъекты", к которым протягивались основная железнодорожная магистраль и ее ответвления. Лагпункты и ОЛПы (6-й, 7-й, 8-й… и так далее — до 57-го по официальной порядковой нумерации), как грибы после дождя, вырастали сначала в кайской тайге, а когда вырубили ее основные запасы, — принялись за валку лесов в Пермской области и в Коми. На север от станции Лесной появились станции и разъезды Брусничная, Има, Октябрьская, Мень, Турунья, Кажимка, Пелес, Черная, Бадья, Чабис, Нюмыд, Крутоборка, которые обслуживали лагерные подразделения. Причем одни лагпункты, изведя в округе лес, закрывались, а во вновь отведенных для гулаговского "освоения" лесных массивах развертывались очередные палаточно-барачные поселения, куда перемещался "контингент" и переводился персонал.

Внутри Вятлага (в целях " организационного обеспечения оперативного управления подразделениями") создавались отделения (локально-территориальные объединения) лагерей. Например: 1-му отделению с центром в поселке Созимском подчинялись 4 лагпункта (те самые — "четыре Нырмыча"); 2-му отделению с центром в поселке Заречном (северо-восточное предместье поселка Лесного) — 3 лагпункта с подкомандировками (вахтовыми и сельскохозяйственными участками); 12-му отделению с центром в селе Нижняя Турунья (Койгородский район Коми Республики) — 3 лагпункта (так называемые "три Вислянки") и т. д.

Постепенно разрастался, обустраивался и административный центр Вятлага — поселок Лесной. Правда, в первые полтора десятилетия своего существования вид он имел в общем-то непрезентабельный. Это было сравнительно небольшое селение сплошь деревянной (за исключением здания для хранения учетной документации и архивов — спецотдела) застройки: деревянное, покрашенное "тюремной" зеленой краской помещение железнодорожного вокзала с прилегающим деревянным же перроном встречало приезжих; от него к центру поселка вела улица Вокзальная, на протяжении нескольких сотен метров замощенная опять-таки деревянными, вертикально поставленными тюльками-платами… Кстати, в ту пору можно было наблюдать, как по этой древесно-брусчатой улице к вокзалу лихо подкатывали в шикарных пролетках, запряженных холеными жеребцами и управляемых особо подобранными зеками-кучерами, высокие лагерные чины, чтобы встретить своих родственников или важных персон из "центра" или области…

Слева от дороги по Вокзальной улице тянулся высокий сплошной тесовый забор с колючей проволокой поверху: за ним располагались различные базы лагерного обеспечения (торгового, интендантского, технического). Справа — дощатые тротуары, брусковые дома барачного типа со штакетниковыми палисадниками и скудной растительностью в них. Вплоть до середины 50-х годов на окраине этой улицы можно было видеть и такие экзотические для наших краев жилые помещения как юрты (обитали здесь в основном немцы-спецпоселенцы и другие представители "низших каст" вятлаговского населения). В центре поселка — площадь с памятником В.И.Ленину: это оригинальное изваяние "вождя мирового пролетариата" — из светло-серебристого металла, с привычно распростертой в "светлое будущее" призывно-указующей десницей — сооружено на том месте, где первоначально находилась скульптура "Чекист с овчаркой", умельцами-зеками из художественно-промышленной мастерской Вятлага по проекту и под руководством профессионального скульптора Ф.Ф.Лаврова, отбывавшего срок за "контрреволюционную деятельность" (статья 58 УК РСФСР 1926 года). Площадь окружали: с юга — Дом культуры, с запада — три 2-этажных дома Управления лагерем, а с востока — 2-этажные жилые дома с некоторыми деталями европейского, готического стиля (башенки на крышах, высокие, крутые скаты, необычная внутренняя планировка и т. п.). Существует предание, что проектировщиками и строителями этих зданий были советские немцы из Поволжья и германские военнопленные, однако такого рода утверждения нельзя признать достоверными: документально подтвержденный срок сооружения всех этих построек — 1939-й — 1940-й годы, а первый массовый этап с немцами (из Луганской области Украины) прибыл в Вятлаг лишь в октябре 1941 года; военнопленных же (немцев и граждан некоторых союзных Германии государств) начали размещать в Вятлаге еще позднее (в 1943–1944 годах). Так что к вятлаговской "архитектуре" самых первых лет существования лагеря эти категории "контингента" отношения иметь не могут. Скорее всего, существовал какой-то спущенный сверху проект типовой застройки лагерных поселений, а уж как в него попали "элементы готического стиля" — сие только гулаговским "мудрецам" ведомо…

Основными структурными звеньями, на которые, собственно, и делился Вятлаг, являлись лагерные пункты (лагпункты — л/п, ОЛП). Все они (напрямую или через отделения) подчинялись Управлению, находившемуся в "Центральном поселке" ("Соцгородок", поселок Лесной). Обустройство этих подразделений было делом строго регламентированным, отработанным и налаженным до мельчайших деталей: руками "контингента" на небольшом пространстве вырубалась тайга, жилая зона обносилась забором с колючей проволокой, запретной зоной, сторожевыми вышками по углам, контрольно-пропускным пунктом (КПП) — вахтой; внутри зоны сооружались сначала палатки, а затем — бревенчатые либо щитосборные бараки для зеков и помещения для различных лагерных служб (в том числе и в первую очередь — штрафной изолятор — ШИЗО). Помимо этого, на лагпункте предписывалось иметь казарму для охраны, помещение для конторы (штаба), жилые дома для сотрудников, объекты "соцкультбыта" (клуб, магазин, баню, пекарню и т. п.) и, непременно, — производственную зону, где и "трудоиспользовался контингент"… Ну и, само собою разумеется, с первых же дней — в любое время года, при любой погоде, любой ценой — "план, план и еще раз план"! Все остальное — второстепенно, вторично, в том числе — и судьбы людские…

Первым (хронологически) известным нам документом в истории Вятлага является протокол от 16 февраля 1937 года заседания партгруппы (из 4-х человек) Гайно-Кайского строительства. Участники заседания ходатайствуют перед райкомом о создании у них официальной уставной партячейки. Это и есть не что иное как эмбрион, стремительно развившийся всего через несколько месяцев в Политотдел Вятлага — наиболее влиятельную и могущественную внутрилагерную структуру, выходившую напрямую на обком партии и политотдел ГУЛАГа и непосредственно подчиненную только им. В таежной глуши, судя по политдонесениям и партотчетам, оперативно и в привычных для всей страны казенно-бюрократических формах налаживается "идеологическая" работа. Так, в 1937 году здесь 8 раз в месяц проводится партучеба для коммунистов, 3 раза в месяц — комсомольская политучеба, 3 раза в месяц — собрания партгруппы, 2 раза — комсомольские и 3 раза — профсоюзные собрания. Помимо этого непременно и регулярно проходят производственно-технические совещания, собрания ИТР, членов добровольных обществ (коих в те времена существовало великое множество), женского актива и т. д. и т. п. Спрашивается, откуда же бралось время на основную работу да и на все остальное в жизни — не менее значимое: семейные и домашние дела, учебу, досуг, отдых?.. Невольно напрашивается вывод, что значительная часть "доложенных" мероприятий проводилась просто для "галочки" — наспех и формально, а то и совсем не "имела места быть" (кроме как на бумаге)…

В реальности жизнь была куда менее пристойной, чем она рисуется в партийных реляциях: в медвежьем вятлаговском углу, среди дикой северной природы, на удалении в сотни километров от ближайших "огней большого города" царили на первых порах невероятная грубость в человеческих взаимоотношениях, беспробудное пьянство в быту и полная анархия в делах. Из раздраженных замечаний рядовых коммунистов на отчетном (по итогам работы за 1938 год) партийном собрании можно уловить общую лагерную атмосферу тех первых лет: "Много прогулов — людям дают арест, а они там отдыхают. Отпуска дают не ударникам, а лодырям. Начальник АХО (Административно-хозяйственного отдела) Дарин — подхалим перед начальством"; — "Начальник 8 лагпункта Волков инструктирует стрелков (охраны) бить заключенных — я считаю это неправильно. Начальник 2 лагпункта Степанов имеет связь с заключенной"; — "Зарплату стрелкам ВОХР задерживают"; — "Товарищ Непомнящий себя выгораживает (видимо, речь идет о невыполнении плана 1938 года — В.Б.), а он груб с работниками, ругань слышится часто"; — "В санотделе неблагополучно, во главе отдела стоит подхалим тов. Егоров. Не случайно — пьянство, разврат. Егоров изготовил вино и в порядке подхалимства разослал его по квартирам начальникам. Надо вести борьбу с половой распущенностью, которая имеет место среди руководителей-коммунистов (Фишер и другие). А таких случаев у нас много и с ними не ведется решительной борьбы"; — "У нас зэка наполовину 58-ая статья, враги, поэтому нужно особенно к ним подходить".

Записи эти еще не приглажены политотделовскими "редакторами" (как в будущем — протоколы партсобраний и активов) и поэтому до нас дошел живой искренний голос не очень образованных, порой и просто малограмотных, но истово преданных своему "чекистскому долгу" сотрудников. Представитель военизированной охраны (ВОХР) Трубачев, в частности, заявил на этом собрании (и в его словах хорошо различимы отголоски времени "большой чистки" и "ежовых рукавиц"): "Наш лагерь организован вредительски. Бытовые условия охраны плохи. Непомнящий (начальник Управления) тоже не обращал внимания на улучшение бытовых условий. Режим контрреволюционерам в лагере не создан. Работа ведется не планово. Люди сидят ночами, но можно за 8-10 часов сделать больше. Малолетки (заключенные) бегут, у них чесотка, нет работы для них."

В резолюции по докладу начальника Управления Г.С.Непомнящего партийное собрание (как водится — закрытое) постановило: "…1. Основная политическая задача лагеря — обеспечение режима, выполнена неудовлетворительно, т. к. за 1938 год бежало 538 человек, из которых 33 человека остались незадержанными. 2. Слабое руководство производством со стороны тов. Непомнящего, который не сумел очистить аппарат от чуждых и сомнительных элементов, насаженных бывшим вредительским руководством лагеря… 5. При наличии возможностей производственный план не выполнен по всем видам работы: по лесозаготовкам — план 700.000 фестметров выполнен на 99,1 %; по вывозке — план 620.000 фестметров выполнен на 83,3 %; по гражданскому строительству — план 224 т. кв. м выполнен на 66,7 %; раб. сила группы "А" — 67,8 % (по плану — 70 %)… Низкая производительность труда: по заготовкам плановая норма — 3,8 фестметра, выполнение — 2,86 фестметра; по вывозке — норма 8,86 фестметра, выполнение — 7,92 фестметра…"

Особого внимания заслуживает следующая констатация: несмотря на невыполнение производственных заданий, перерасход рабочей силы против плана составил 187.335 человеко-дней. Другими словами, решали задачи "основного производства", не щадя заключенных, заставляя их работать гораздо больше того времени, что предписывалось гулаговскими (отнюдь не санаторными) нормативами.

А объемы поставленных перед Вятлагом производственных задач росли в геометрической прогрессии: в 1939 году лагерь должен был заготовить уже 1.800.000 фестметров (плотных кубометров) древесины и столько же ее вывезти.

Между тем, на многих лагпунктах, поработив остальных осужденных, все более нагло диктовали свою волю начальству профессионалы-уголовники. Впрочем, то, что вытворяли порой сами "граждане начальники", мало чем отличалось от уголовного беспредела. Так, начальник 8 лагпункта Волков, выступая в марте 1939 года на собрании партийного актива, простодушно заметил: "У нас на 8 л/п план выполняется плохо, я сам не знаю, почему. Лагпункт у нас состоит из штрафников-бандитов, хулиганов, с которыми работать тяжело. Были у нас представители Управления тт. Алферов, Середа, которые физически издевались над заключенными, заставляли их выполнять тяжелую работу, раздевали заключенных догола и на снегу".

Однако многих партактивистов лагеря гораздо больше интересовали на этом собрании другие вопросы: "Был ли на съезде (XVIII съезде ВКП/б/) тов. Ежов? Кто выступал от НКВД? Ежов выводился из состава ЦК ВКП/б/ до съезда или нет?" Смена наркома внутренних дел стала событием первостепенной важности для управленцев лагеря и затмила все остальное: многие предчувствовали изменение курса и опасались угодить впросак — тогда ведь легко можно было лишиться удобного кресла в теплом кабинете, мгновенно сменив его на тюремную камеру.

За примерами недалеко ходить: первый начальник производственного отдела Вятлага Ксандров (а с ним заодно — ряд других сотрудников) незадолго до того был арестован по стандартному обвинению: "вредитель и враг народа". Но завершилось собрание актива, как и положено, дежурно-ритуальной и единодушной славословицей-заклинанием: "Да здравствует наш друг и учитель, наш вождь товарищ Сталин!"

Лагерь, как любое злокачественное образование, рос быстро. Вместе с ним набирала вес и его партийная организация. К апрелю 1939 года в ней значились 92 человека (64 члена партии и 28 кандидатов) — 7 процентов от всего состава сотрудников и охраны Вятлага. А к 1-му января 1941 года на учете в политотделе состоят уже 240 человек. Приглядимся к этим людям попристальнее — ведь они представляют собой руководящую прослойку, элиту, служебное ядро Вятлага. Так вот: лишь пятеро из них имеют высшее образование (в том числе — трое врачей); с неполным высшим образованием — также 5 человек; с законченным средним — 18; с неполным средним — 40; с начальным образованием — 148 человек; считаются грамотными, но не имеют начального образования — 24 человека. Из приведенных данных можно сделать вывод: основная масса лагерного актива (а значит — и аппаратно-управленческий скелет ГУЛАГа в целом) — это малограмотные послушные исполнители решений вышестоящего начальства, склонность к рефлексии в этой среде явно отсутствовала. Добавим, что из 240 партийцев-вятлаговцев образца 1941 года этнических русских — 185 человек, украинцев — 19, белорусов — 13, евреев — 6, представителей других национальностей — 17 человек.

Разумеется, в сумятице лагерной жизни встречались и сотрудники, "не горевшие" на службе, тяготившиеся тем делом, которое выпало на их долю. Не только как курьез конца 1930-х годов, когда порой еще "резали" начальству прямо в глаза неудобную для него "правду-матку", воспринимается сегодня такая-вот, например, партийная характеристика, датированная 21-м августа 1939 года и составленная не на какого-нибудь там рядового "вертухая", а на инструктора политотдела, члена ВКП/б/ Новосельцева Михаила Александровича: "… За время пребывания в п/о Вятлага тов. Новосельцев показал себя только с отрицательной стороны. В партийной жизни участия не принимал. Замкнут. Безынициативен. За время пребывания в п/о Вятлага на партийных собраниях не выступал ни разу. В политических вопросах разбирается слабо. Над повышением своего полит. уровня не работает…Не является примером в работе и в быту. На протяжении всего времени работы в Вятлаге проявлял недовольство работой в лагере, заявляя "в лагере буду работать тогда, когда у меня не будет партбилета". Большой нытик. К поручаемой ему работе относится безответственно. Груб, участия в общественной жизни не принимает. За безответственность в работе и нежелание работать в лагерях и систематическое нытье из органов НКВД уволен".

Что ж, действительно, по нравам тех времен с такой характеристикой место не в партийном органе, а на "цугундере". Вместе с тем, мы имеем перед собой и выразительную иллюстрацию этих самых нравов, процветавшей уже тогда атмосферы всеобщей энкаведешной подозрительности, доносительства и подсиживания: все находились "под колпаком" — друг у друга, у начальства, у партаппарата, сексотов-профессионалов и соглядатаев-доброхотов… Этот постоянный гнет беспощадно давил, гнул, ломал людей, превращая их души в пустой серый жмых, шлак, гниль… Выдерживали этот пресс немногие — единицы.

В свою очередь, гнетущая моральная атмосфера не могла не сказаться (и самым пагубным образом) на служебных делах, в том числе — на состоянии "основного производства". Производственный план 1939 года Вятским ИТЛ по основным показателям выполнен не был. А это грозило большими неприятностями для лагерного руководства: ведь с него, по большому счету, требовалось прежде всего безусловное исполнение "производственной программы". За все прочее (в том числе — рост преступности, осложнение оперативной обстановки, различные ЧП в зонах и т. п.) могли просто "пожурить", а то и простить. Но срывы в производственных делах не прощались — никому, никогда, ни в одном из лагерей страны. Вятлаг же план 1939 года по лесозаготовкам выполнил лишь на 84,3 процента: добыто 1.913.400 фестметров древесины вместо запланированных 2.230.000 фестметров. Обратим внимание: по сравнению с 1938-м годом план существенно увеличен. И это — реальное выражение специфически советского подхода к планированию (от достигнутого с увеличением), в полной мере характерного и для гулаговского начальства. Такой подход ставил перед непосредственными исполнителями спущенных сверху нереальных плановых показателей заведомо невыполнимые задачи, обрекал их на неизбежную неудачу или на фальсификацию отчетных данных во избежание серьезных "неприятностей и оргвыводов".

Отсюда — типичные для всех лесных ИТЛ и для Вятлага в частности следующие основные параметры выполнения плановых производственных нормативов (по отчетным данным за 1939 год): лесовывозка — 80,7 процента (1.660.000 фестметров), разделка древесины — 45 процентов (375.000 фестметров), лесопиление — 68 процентов (95.000 фестметров), шпалопиление — 102 процента, использование рабсилы — 71 процент (при плане — 73 процента).

Тяжелейший труд заключенных на таежном лесоповале практически никакой механизации не претерпевал. Валили деревья до середины 50-х годов ручными лучковыми пилами, как правило, по пояс в снегу или по колено в болотной жиже. Трелевали и вывозили хлысты на лошадях (в 1939 году гужевая вывозка составляла 70 процентов общего объема). Укладывали лес в огромные штабеля на биржах и грузили его в вагоны также вручную. Долго на таких работах даже физически крепкие люди не выдерживали, пополняя ряды инвалидов и доходяг, так называемой "слабосилки". Разумеется, и сами заключенные шли на всяческие ухищрения для того, чтобы "остаться на зоне", уклониться от "общих работ" и прежде всего — на лесоповале. Зимой 1939/1940 годов в Вятлаге ежедневно не работали 600–700 человек из основной (рабочей) группы. Начальник политотдела на партсобрании 20 февраля 1940 года говорил об этом (со своей, понятно, "колокольни") следующее: "… Несмотря на раздутые штаты на л/п и в Управлении, число неработающих в лагере заключенных с каждым днем возрастает: это отказчики, разутые, раздетые, промотчики и по другим причинам. Нужно с этой вакханалией в срочном порядке покончить и наладить нашу работу только для пользы дела нашего лагеря".

Впрочем, поток новых заключенных шел в лесные лагеря непрерывно, стоимость рабсилы все более девальвировалась и людей здесь ценили по самым низким ставкам, во всяком случае заботились о них гораздо меньше, чем о лошадях. В самом деле, просматривая книги приказов по Вятлагу за 1939–1940 годы, постоянно "натыкаешься" на требования о бережливом отношении к "гужевому фонду", борьбе с заболеваемостью лошадей, улучшении питания конепоголовья. Так, в одном из приказов начальника Вятского ИТЛ (март 1940 года) читаем: "… Отношение к сохранению гужсилы в лагере нетерпимо преступно, когда за полугодие убыло 205 лошадей от травм на производстве и виновные за это не наказаны". Что ж, лошадей действительно плохо кормят, поят, чистят и лечат (да и как может быть иначе — ведь все вокруг не свое, а значит — ничего не жаль), но плана-то без них не сделаешь и взамен павших (так же регулярно, как новых зэков) не получишь, так что гужпоголовье, безусловно, нужно беречь… Только вот приказа о бережливом отношении к "поголовью заключенных" почему-то так и не удалось обнаружить — ни одного…

Производственный уклон в деятельности советских ИТЛ приносил плачевные результаты и в той сфере, которая, по установленным во всем мире стандартам и нормам, является приоритетом для пенитенциарной системы: неукоснительное исполнение судебных приговоров в части уголовных наказаний в виде лишения свободы, обеспечение режима отбывания наказаний и личной безопасности заключенных. На примере вятлаговских реальностей мы наблюдаем нечто совсем иное. В частности, не меньше, чем от лагерного начальства, абсолютно бесправные зеки-"политики" и "бытовики" страдали от засилья так называемых "цветных" — преступников-рецидивистов, профессионалов уголовного мира. Мрачную картину бандитского беспредела в зонах лагеря живописует решение Политотдела Вятлага от 22 апреля 1940 года "О режиме содержания заключенных" (Документ № 3, цитируется в извлечениях):

"… 1. В ночь с 20 на 21 мая на 1 лагпункте группа заключенных бандитов, пользуясь наличием в зоне производственного инвентаря, инструментов и железных прутьев в механических мастерских, вооружившись топорами, ломами, лопатами и разными инструментами, сделала налет на контору, терроризируя остальное лагнаселение. Остальные заключенные в целях самозащиты также вооружились разными предметами, лагадминистрация и военизированная охрана вместо принятия решительных мер, растерялась. Только по прибытию курсантов ВОХР беспорядки были ликвидированы.

2. Дисциплина среди заключенных отсутствует: бандитские налеты, хулиганство, воровство, картежная игра, половое сожительство имеют место на всех лагерных пунктах. На подкомандировке 6 л/п был убит комендант, на 9 л/п убит лесоруб, работающий стахановскими методами труда. На 7 л/п заключенный Тонян с другими заключенными в апреле и мае 3 раза совершал вооруженные ограбления. Заключенные Семидов и Новиков нанесли ножевые ранения и ограбили заключенного Валжева; заключенные Багин, Шитов, Рожков, Савинов совершили попытку группового изнасилования в бараке заключенной Прасенюк и избили ее. На 1 л/п был нанесен удар котелком по голове командиру дивизиона тов. Коломийцеву.

Однако администрация л/п и судебно-следственные органы не принимают решительных мер к бандитам, нарушающим лагерный режим.

3… Производственные инструменты продолжают храниться в зонах. Обысков подвод и заключенных, проходящих через вахту, не производится, что дает возможность проносить в зону запрещенные предметы, а заключенным, пытающимся совершить побег, проносить с собой одежду и продукты питания и даже холодное оружие (кинжалы, ножи).

4. В подразделениях ВОХР не организована надлежащая охрана заключенных. На 7 л/п ворота в зону не запирались. На 3 л/п были случаи, когда один стрелок конвоировал по 300 человек. Многие начальники лагпунктов зачастую расконвоируют заключенных без учета совершенных ими преступлений, производственной необходимости и склонности к побегу.

5. Вольнонаемные работники нарушают лагерный режим, используют заключенных в личных целях: мытье полов, стирка белья и т. п., предоставляют заключенным продукты, заимствуют деньги у заключенных и даже сожительствуют с заключенными, избивают заключенных…"

Ничего не скажешь — картина действительно ужасная. Есть, однако, во всей этой политотделовской "филиппике" и хорошо скрытая, но тем не менее — вполне ощутимая примесь фарисейства: ведь ни для кого в вятлаговском (как, впрочем, и гулаговском) руководстве не являлось секретом, что администрация лагпунктов использовала (в силу основополагающих принципов существования всей советской лагерной системы) уголовников как "социально близких" режиму людей именно в качестве орудия принуждения и надзора по отношению к остальной массе заключенных, и прежде всего — в роли надсмотрщиков за выполнением ими производственных заданий. За это и приходилось расплачиваться утратой контроля над зоной со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Подлинным бичом лагеря можно назвать хищения: при знакомстве с архивными документами создается впечатление, что тащили все и все, что могли. Фиксировалось, надо полагать, лишь немногое: при вопиющей бесхозяйственности и слабо налаженном учете немалые "концы" благополучно прятались "в воду". Но (даже по официальным данным) Вятлаг только за 1939 год потерял от хищений товаро-материальных ценностей на сумму 700.000 рублей. Общесоветский безалаберный и сверхзатратный механизм хозяйствования проявлялся в лагерных условиях во всей своей "стерильной чистоте". Заместитель начальника Вятлага по режиму Борисов на партсобрании 5 мая 1940 года отмечал: "…Качество работ везде неудовлетворительное. Перерасход по строительству очень большой. Имеет место большое очковтирательство, а коммунисты молчат. На Дымном болоте заготовили 150 тонн сена, вывезли 50 тонн — остальное погибло. С продовольствием у нас очень плохо, а у нас сгноено 4.080 тонн картошки…"

Вятлаг не представлял собой исключения в системе ГУЛАГа: примерно такая же ситуация наблюдалась и в других ИТЛ и она становилась, на взгляд из Москвы, все более нетерпимой (не из-за внезапного "приступа гуманизма" по отношению к "контингенту", а по соображениям все тех же "интересов основного производства"). Так или иначе, но в 1940 году руководство НКВД предпринимает очередную попытку "стабилизировать положение в лесных лагерях Севера". И (в определенной мере) это удается. Как "новый метод управления" широко используются личные детально прочерченные руководящие наркомовские директивы начальникам лагерей.

В качестве примера — выдержка из телеграммы ГУЛАГа, поступившей в Управление Вятского ИТЛ 3 марта 1940 года (Документ № 4):

— "… В целях безусловного выполнения плана первого квартала по лесным работам Нарком товарищ Берия приказал под Вашу личную ответственность обеспечить: первое — ежедневный вывод на основные лесные работы людей — 81 процент, лошадей — 80 процентов, автотракторного парка — 70 процентов; втрое — к первому марта довести ежедневное выполнение в тысячах кубометров заготовки — 6; вывозки — 6…"

Далее в телеграмме подробно прописаны вопросы организации работы бригад, улучшения строительства и содержания дорог. Отмечены лучшие и худшие руководители лагерей (первые — награждены и премированы, вторые — сняты с работы и понижены в должностях). Метод "кнута и пряника" применяется и к заключенным: за хорошую работу рекомендовано шире применять к ним досрочное освобождение и сокращение сроков отбывания наказания. Устанавливаются поощрительные премии: лучшим ИТЛ — 50.000 рублей (первая) и 25.000 рублей (вторая); лучшим лагпунктам соответственно — по 15.000 и 10.000 рублей.

Следует заметить, что установленные НКВД и указанные в телеграмме показатели по выводу заключенных на "лесные работы" являлись совершенно несостоятельными и ни в одном ИТЛ на всем протяжении 1940-х — 1950-х годов ни разу не были достигнуты. Вообще многие гулаговские плановые установки не подкреплялись объективными расчетами, были нереальными изначально. Поэтому на местах (как "встречное движение") возникает и не спадает волна приписок и искажений в отчетах: лагеря-то "на краю земли", пойди — проверь это "квалифицированное вранье". И потом — любая проверка тоже смотрит лишь бумаги, да и те, как правило, "вскользь", а бумага — она, как известно, все терпит…

Но, как бы там ни было, план 1940 года Вятлаг выполнил — на 112 процентов, "дав народному хозяйству" 1.208.000 кубометров древесины. Правда, достигнут этот "успех" был не столько умением, сколько числом: перерасход рабочей силы (по данным Управления лагерем) в зимний сезон 1940-41 годов составил 27,5 процента. Заключенных в лесные ИТЛ поставляли в избытке, а там их эксплуатировали нещадно, быстро и безжалостно выжимая из свежей рабсилы все ее соки. А вот денег на "исполнителей программы" при такой потогонной системе старались тратить поменьше: только в 1940 году Вятлаг имел экономию в сумме 2.952.000 рублей за счет снижения сметной стоимости содержания "контингента". Секрет прост: заключенных скуднее, чем положено по нормам и сметам, кормили, хуже одевали и содержали. И это не возбранялось — лишь бы с планами "основного производства" все было "в ажуре"…

В приказе по НКВД СССР от 31 августа 1940 года Вятлаг назван в числе "лучших лесных лагерей страны": из этого можно предположить, что в других ИТЛ дела обстояли совсем плохо. Управление лагерями лесной промышленности ГУЛАГа НКВД СССР в приказе от 15 ноября 1940 года отмечало: "… Лесная промышленность — одна из ведущих отраслей народного хозяйства СССР. Однако большинство лагерей производственные планы не выполняют".

Вятлаг в это "большинство" уже не входил. Хотя проблем у руководства Управления лагерем меньше не стало. Одна из самых злободневных и постоянных — острый недостаток квалифицированного вольнонаемного персонала. Плановая наполняемость Вятлага на 1941 год составляла 18.950 заключенных группы "А" (работающих), положенность гужпоголовья — 3.800 лошадей, штатная численность вольнонаемного состава — 2.652 единицы. Фактически перед войной имелось лишь 1.689 вольнонаемных работников, а 963 вакансии по этой категории должностей пришлось замещать заключенными. Такая ситуация вполне объяснима: мало кто по доброй воле "рвался" на работу в Вятлаг, а среди тех, кто попадал сюда в силу каких-то жизненных обстоятельств, преобладало стремление как можно быстрее покончить с этим эпизодом в своей биографии. Отсюда и высокий уровень текучести кадров: так, с 1 января 1940 года по 1 июня 1941 года учтено принятых по вольному найму на работу в лагерь — 751 человек, уволенных — 581 человек (согласимся, что такая людская "чехарда" напоминает не солидное учреждение, а скорее — проходной двор). Отметим также, что в это время уже действовали драконовские меры против "самовольного" ухода с работы, введенные известными Указами Президиума Верховного Совета СССР.

Несмотря на все эти "огрехи", Вятлаг, по мнению гулаговского руководства, стал к середине 1941 года одним из лучших, едва ли не "образцовых" лесных лагерей страны, поскольку стабильно и уверенно выполнял плановые показатели "основного производства". Все остальные "индикаторы" деятельности ИТЛ — смертность заключенных, хищения, побеги, убийства и другие преступления в зонах — все это было второстепенным по сравнению с Его Величеством Планом. Второй (хронологически) начальник Управления Вятского ИТЛ орденоносец И.И.Долгих "пошел на повышение" и убыл из лагеря.

А вскоре условия жизни и работы как вольнонаемного состава, так и "контингента" Вятлага кардинально изменились — началась Великая Отечественная война…

Документальное приложение.

Документ № 5.

Распорядок дня на лагерных пунктах и подкомандировках

Вятлага НКВД СССР

Все л/пункты, 5 л/пункт исключая 5-й 1-й развод 2-й развод Подъем 5 ч.30 м. 5ч. 6 ч. Подача завтрак 5 ч.45 м.- 6 ч.40 м. 5ч.15 м.-5-40 6 ч.15 м.-6ч.45 Развод 6 ч.45 м.- 7 ч. 5ч.45 м.-6ч. 6 ч.45 м.-7ч. Дневной перерыв на производстве 13-14чч. 11 ч.30–12 ч.30 13-14чч. Конец работы 19 ч. 17 ч.30 м. 19 ч. Подача обеда работающим в зоне 19 ч.-19 ч.30 м. 5ч. 19 ч.-19 ч.30 Подача обеда остальным по мере возвращения 19 ч.30 м.-20 ч.30 18 ч.-18 ч.30 19 ч.30–20 ч.30 Отбой 22 ч. 22 ч. 22 ч.

29. IV.1941 г.

Документ № 6.

ПРИКАЗ

по Управлению Вятского исправительно-трудового лагеря НКВД СССР № 375 от 29 сентября 1938 г. пос. Рудники Содержание: О состоянии рабочих помещений Управления и о дисциплине среди з/к з/к.

Отмечаю абсолютно недопустимое состояние помещения Управления лагеря: захламленность комнат и корридоров ненужными предметами, грязь, запущенность уборных и т. п.

Совершенно недопустимым считаю такое положение, когда з/к з/к, работающие в Управлении остаются на ночлег в рабочих кабинетах.

В ночь на 27/IX во многих комнатах Управления обнаружены з/к з/к спящими на столах, при чем в качестве подушек использовываются дела и др. посторонние предметы.

Вследствие отсутствия дисциплины среди з/к з/к, работающих в Управлении наблюдается развязность, разболтанность и в большинстве случаев безделье.

В течение рабочего дня и ночью наблюдается безпрерывное хождение и толкучка по корридорам и в комнатах.

В рабочих комнатах, на столах процветает неряшливость и безкультурье.

За уборкой помещения и рабочих комнат никто не следит, уборщицы з/к з/к предоставлены сами себе. Ящики столов и шкафы не закрываются, благодаря чему нет гарантии от пропажи переписки и канц. принадлежностей.

Комендатура не ведет наблюдения за посетителями Управления и столовой, нарушена система пропусков в здание Управления, вследствие чего в Управление проникают посторонние лица без всякой надобности.

Около здания Управления постоянная толкучка.

У многих работников благодаря общего упадка дисциплины притупилось всякое чувство борьбы за элементарные навыки культуры.

Все это создает общее впечатление Управления харчевки и заезжего двора, но отнюдь не рабочего места, культурного советского учреждения.

Работники Управления совершенно забыли, что этим самым они культивизируют неряшливость и безкультурье среди работников периферийного аппарата, посещающих Управление у которых мы требуем чистоту и опрятность не только для в/н состава, но и заключенных. ‹…›

Считая такое положение в дальнейшем совершенно нетерпимым,

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Начальнику АХО тов. ШАРИНУ в 3-х дневный срок привести в надлежащее состояние помещение и рабочие комнаты Управления лагеря.

Обеспечить рабочие комнаты и корридоры плевательницами и ящиками для бумаги.

2. Коменданту Управления установить пропускную систему в здание Управления.

Дежурство по комендатуре перевести в место, обеспечивающее наблюдение за посетителями Управления.

3. Начальнику АХО тов. ШАРИНУ выделить постоянного работника для наблюдения за зданиями Управления лагеря.

Последнему, дежурному коменданту и ответственному дежурному по Управлению вменить в обязанность наблюдение за работой уборщиц в здании Управления.

Обеспечить сохранность дел и канцпринадлежностей.

4. ПРЕДУПРЕДИТЬ Начальников отделов у которых работают з/к з/к, что они несут полную ответственность не только за работу, но и за поведение з/к з/к в Управлении.

Зам. Начальника Управления

ВЯТЛАГ" а НКВД СССР

Капитан Госуд. Безопас.: /Ф И Ш Е Р/

Архив Учреждения К-231,д.№ 1,л.1.

Документ № 7.

ПРИКАЗ

по Управлению Вятского исправительно-трудового лагеря НКВД СССР № 6 от 7 января 1939 г. пос. Рудничный

Отмечены случаи, когда отдельные, Начальники л/п л/п и другие в/н в/н работники проявляют в обращении с заключенными, в том числе адм. техперсоналом, грубость и площадную брань.

ПРИМЕРОМ такого обращения может служить Начальник 7-го лагерного пункта ГУЛИН, который в разговоре с прибывшим на 7-й лагпункт в командировку инженером ОЖДС з/к — ПИФИЕВЫМ, допустил сплошные матерные ругательства и оскорбляющие выражения.

Считая подобное поведение в/н в/н работников недопустимым, позорящим органы НКВД, -

ПРИКАЗЫВАЮ:

Предупредить всех в/н в/н работников Управления и лагпунктов, что впредь за подобное поведение виновных буду строго наказывать.

Начальник Управления

ВЯТЛАГ" а НКВД СССР: /НЕПОМНЯЩИЙ/

Архив Учреждения К-231,д.№ 3,л.10.

Документ № 8.

ПРИКАЗ

по Управлению Вятского исправительно-трудового лагеря НКВД СССР № 45 от 20 января 1939 г. пос. Рудницкий Содержание: О коммунально-бытовом состоянии 1-го лагпункта.

Произведенным обследованием коммунально-бытового состояния жилых и служебных помещений 1-го лагпункта установлено: -

Полезная площадь бараков и палаток несоответствует контингенту з/к з/к содержащих на лагпункте, вследствии чего наблюдается чрезмерная перегруженность бараков и палаток.

В бараках и палатках нет должной чистоты, полы грязные, печи ободранные, под нарами постоянно хранятся дрова, у выходов и на дверях грязная наледица, а во круг бараков и палаток целые поля желтой наледицы образовавшейся от испражнения з/к. з/к.

Несмотря на то, что железные печки в палатках безпрерывно топятся и сжигается масса дров, в палатках и бараках была низкая температура, это говорит за то, что отепление бараков и палаток недостаточное.

В имеющихся для хранения кипяченой воды ушатах, ни в одном помещении этой воды не было, а была вода некипяченая которую з/к. з/к. и употребляют, (вопреки имеющемуся категорическому запрещению.)

Мусорные ящики и уборные переполнены нечистотами и по данной справке комендантом з/к. Морским ежедневно неочищаются.

В кипятильнике и разделочном помещении кухни з/к. на полах, стенах грязь и лед. Кроме этого в разделочной устроены нары где постоянно проживают работающие на кухне.

Помещение амбулатории стационара несоответствует требуемым условиям, имеются недостатки в белье, полотенцах, и других предметах стационарного обихода. Полной изоляции стационара от комнаты ожидания для больных нет, что угрожает занесению в стационар заразных болезней.

Отмечая безответственное отношение Начальника л/п и коменданта к коммунально-бытовым вопросам л/пункта,

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Начальнику Лагпункта тов. КУРБАТОВУ в 3-х дневный срок привести в надлежащий порядок жилые и служебные помещения л/п. и содержать их в чистоте.

2. В декадный срок переоборудовать каркасы всех палаток с таким расчетом чтобы последние были теплыми и светлыми. ‹…›

8. В соответствии настоящего приказа Начальнику КВО т. МОСКВИНУ и Начальнику Санотдела т. ЕГОРОВУ по своей линии дать всем л/п. указания и развернуть культурно-воспитательную и санпросветработу среди всего населения, з/к. находящихся на лагпунктах ‹…›

Начальник Управления

ВЯТЛАГ" а НКВД СССР: /НЕПОМНЯЩИЙ/

Архив Учреждения К-231,д.№ 3,л.21–23.

Документ № 9.

ПРИКАЗ

по Управлению Вятского исправительно-трудового лагеря НКВД СССР № 452 от 14 ноября 1938 г. пос. Рудники Содержание: О преступлениях, вскрытых во 2-м взводе 4-го дивизиона ВОХР.

В ноябре м-це с.г. /3 отделом Вятлага/ во 2-м взводе 4-го д-на Отряда ВОХР вскрыты факты связи отдельных лиц Начсостава и стрелков с з/к з/к, грубейшего нарушения революционной законности, очковтирательства, подхалимства, зажима критики и самокритики.

Командир 2-го взвода ГУРОВ, его помощник ТКАЛИЧ, стрелки СМИРНОВ, ДАНИЛИН систематически избивали з/к з/к.

В июле м-це с.г. стрелками взвода совершено убийство 2-х з/к при спровоцированном ими побеге. ГУРОВ и ТКАЛИЧ присваивали себе вещи з/к з/к, ГУРОВ понуждал к сожительству з/к з/к женщин. Командир взвода ГУРОВ в порядке приказания запретил стрелкам писать о чем бы то ни было высшему командованию, он нагло заявил на общем собрании взвода "если кто Вас будет спрашивать, как дела во взводе, вы отвечайте все хорошо".

Стрелков, которые выступали с критикой о незаконных действиях ГУРОВА он немедленно изымал из взвода.

ГУРОВ систематически давал командиру и политруку дивизиона очковтирательские сведения о состоянии службы и политической подготовки.

Положение, когда шайка проходимцев в лице ГУРОВА, ТКАЛИЧ, СМИРНОВА и ДАНИЛИНА в течении долгого времени творила безнаказанно свои гнусные дела, объясняется крайне слабым руководством взводом со стороны командира дивизиона ПОРТЯНКИНА, политрука МЕЛЬНИК и крайней запущенности партийно-политической работы во взводе.

Командир дивизиона ПОРТЯНКИН зная о зажиме критики ГУРОВЫМ, имея жалобы на ГУРОВА от стрелков, не принимал мер к ГУРОВУ и давал очковтирательские оценки работе ГУРОВА, представлял его к наградам, считал примерным и т. д.

Приезжавший во взвод из отряда инструктор политработы ГАЛУЗИН бюрократически подошел к своей обязанности проверки состояния взвода, дал отличную оценку взводу и тем самым ввел в заблуждение командование отряда.

Начальник отряда РАТНИКОВ и комиссар отряда ТРУБАЧЕВ, непроводя личного контроля службы, боевой и политической подготовки подразделений, не сумели своевременно вскрыть бездеятельности командира див-на ПОРТЯНКИНА и политрука МЕЛЬНИК, не сумели обеспечить такой постановки партийно-политической работы в д-не, когда действия проходимца ГУРОВА и др. были бы немедленно разоблачены стрелками, мл. Начсоставом.

В данной обстановке ГУРОВ и др. были разоблачены и арестованы помимо командования и политаппарата отряда.

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Командира взвода ГУРОВА, помкомвзвода ТКАЛИЧ, стрелков: СМИРНОВА и ДАНИЛИНА /от работы отстранить/ и предать суду.

2. Командира д-на ПОРТЯНКИНА как не справившегося с работой, проводившего очковтирательство — от работы отстранить, дело о нем передать для следствия 3-му Отделу.

3. Политрука МЕЛЬНИК за развал партийно-политической работы в д-не, арестовать на пять суток и перевести на низшую должность.

4. Инструктору политработы т. ГАЛУЗИНУ за чиновничье бюрократическое отношение, к проверке работы взвода объявить строгий выговор.

5. Начальнику отряда РАТНИКОВУ и комиссару отряда ТРУБАЧЕВУ за слабое руководство отрядом — объявить строгий выговор.

6. Вр. нач. отряда т. МАТУШКИНУ и комиссару отряда ТРУБАЧЕВУ принять необходимые меры по укреплению кадрами и улучшению партийно-политической работы и боевой подготовки в 4-м дивизионе в декадный срок.

7. Нач. Отряда в декадный срок изъять всю обслугу из з/к з/к в подразделениях и в штабе отряда, а также с получением пополнения изъять из отряда всех стрелков из з/к з/к.

Настоящий приказ в 7-ми дневный срок Нач. и комиссару отряда проработать во всех подразделениях отряда с командно-политическим составом, мл. начсоставом и в/н стрелками.

Начальник Управления

ВЯТЛАГ" а НКВД СССР: /НЕПОМНЯЩИЙ/

Архив Учреждения К-231,д.№ 1,л.25.

б/ Вятлаг военного времени (1941–1945 годы)

Внутренняя структура Вятского ИТЛ в начале войны отчетливо прослеживается по датированному 23-м июля 1941 года "Акту о принятии Вятлага НКВД СССР лейтенантом госбезопасности Левинсоном Н.С. от Долгих И.И.". Новый хозяин получил в "наследство" от уходящего достаточно упорядоченный комплекс из 12 лагпунктов, расположенных по линии своей собственной железнодорожной ветки (ГКЖД) на протяжении 45-ти километров. В составе Управления ИТЛ — 19 балансовых подразделений, из коих 3 переведены на внешний хозрасчет, а остальные 16 находятся на внутреннем хозрасчете. По состоянию на момент передачи, списочное "лагерное население" насчитывает 19.650 заключенных. При штатной положенности в 2.058 вольнонаемных работников фактически их значится 1.662 человека. Некомплект охраны (378 штатных единиц) частично возмещен "самоохранниками" из числа "контингента" (по свидетельствам и воспоминаниям, последние проявляли гораздо больше лютости к своим солагерникам, нежели штатные надзиратели). В общем числе "лагнаселения" мужчин — 17.890, остальные (соответственно) — женщины. Кстати говоря, лагерь изначально создавался для совместного "обоеполого" содержания, мужские и женские "подзоны", сектора и бараки были вполне "взаимопроникаемы" для заключенных с целью, выражаясь на их языке, "обмена мнениями" по вполне понятным "вопросам". Ну а мужская часть лагадминистрации имела в этом плане самые "широкие возможности", могла обзаводиться (и обзаводилась нередко) целыми гаремами из вятлаговских невольниц. Надо сказать, что отнюдь не брезговали "зековской клубничкой" и наиболее разбитные ее любительницы из вольнонаемного персонала… Конечно, случались и подлинные человеческие драмы: ведь "тянули срока" люди в основном молодые и так понятна их неутоленная жажда жизни, любви, красоты… Сколько же глубоких искренних чувств, страстно любящих сердец, светлых надежд раздавила, разбила, сгубила немилосердная гулаговская душедробилка — никакой сверхсовременной научной методе не по силам найти хотя бы приблизительно точный ответ на этот вопрос. Впрочем, это уже из других сфер человековедения, мы же вернемся к более прозаическим вещам.

Забегая вперед, отметим, что производственный план 1941 года (еще по инерции мирного времени) Вятлаг успешно освоил. Основные параметры плана и его выполнения можно представить по следующей таблице (Документ № 10):

План Выполнение Процент (тысяч кубометров) Заготовка 600 985 164 Подвозка 530 530 100 Вывозка 850 1029 121 Лесопиление 90 104 116 Шпалопиление (тыс. шт.) 200 214 107 Разделка балансов(т. ф/м) 60 61 101 Разделка дров 500 325 65

Понятный и особый интерес для нас представляют показатели "трудоиспользования" (специфически гулаговский термин) заключенных. Весь "контингент" в ИТЛ подразделялся на три основные группы — "А", "Б" и "В". К первой из них относились заключенные, годные (по состоянию здоровья) к тяжелому и "средне-тяжелому" физическому труду, то есть, отбросив канцелярские эвфемизмы, к работам на лесоповале. Ко второй — годные только к легкому физическому труду. И к третьей — инвалиды, а также неработающие больные. Так вот: одна из важнейших гулаговских плановых цифр — это количество заключенных группы "А": ее стремились сделать как можно больше. Однако и в мирное время ее реальный уровень выше 70–73 процентов редко когда поднимался. Группа "В" насчитывала в Вятлаге на 15 июля 1941 года 937 человек (7,15 процента от списочного состава рабсилы), но вскоре количество "забалансовых инвалидов", которые (по мнению начальства) "даром едят лагерный хлеб" и портят отчетную статистику, увеличится многократно. И мало кто из этих "доходяг" переживет страшный 1942-й год…

К "работающей слабосилке" (термин из упомянутого "Акта…" и других вятлаговских документов), то есть к группе "Б", отнесены 3.774 человека (28,8 процента). Таким образом, группа "А" ("рабочая") в начале войны составляла чуть более двух третей — 70,65 процента. Отчетный показатель смертности среди заключенных Вятлага за первую половину 1941 года — 220 человек: в сравнении с грядущим повальным мором — это мизер. Лагерники, по данным санотдела Управления (САНО), болели в основном цингой, гриппом и пеллагрой. Количество травм на производстве сопоставимо с "клинической" смертностью — 165 случаев за январь-июнь того же года.

Не менее важны для нас и сведения о наполняемости подразделений Вятлага, о распределении мужчин и женщин в составе заключенных, количестве инвалидов среди них. Все это наглядно "вырисовывается" из таблицы (Документ № 11), приводимой в одном из приложений к "Акту…" (общая численность заключенных здесь несколько меньше, поскольку зафиксирована по состоянию на 15 июля 1941 года, то есть без учета "движения контингента" за последующую неделю):

Наименование л/п Мужчин Женщин Всего Из них инвалидов Мужчин Женщин 1 лагпункт 1.188 161 1.349 249 36 2 лагпункт 1.130 46 1.176 301 13 3 лагпункт 1.340 70 1.410 243 25 4 лагпункт 1.356 165 1.521 1.124 131 5 лагпункт 2.625 191 2.816 347 23 6 лагпункт 1.497 74 1.571 264 44 7 лагпункт 3.071 103 3.174 35 5 8 лагпункт 1.148 76 1.224 98 25 9 лагпункт 2.066 99 2.165 239 6 10 лагпункт 1.286 61 1.347 364 11 11 лагпункт 350 79 429 68 46 Зуевский с/х 833 581 1.414 255 43 Итого 17.890 1.706 19.596 3.587 408

Война обернулась в буквальном смысле смертельной катастрофой для значительной части заключенных Вятлага: голодный 1942-й год пережила едва ли половина из них. Немалая часть трудоспособных лагерников (осужденных по "легким бытовым" статьям) была мобилизована в РККА и пополнила собой шеренги печально знаменитых и заведомо обреченных штрафных батальонов. В опустевший Вятлаг, не способный выполнять "производственную программу", срочно "этапировали" из Сибири и Казахстана несколько тысяч немцев-"трудармейцев", подвергнутых в августе-сентябре 1941 года внесудебным репрессиям в АССР немцев Поволжья и других регионах "компактного проживания" и выселенных в "места отдаленные". Вятлаговской судьбе этих людей посвящен особый раздел данной книги.

Определенное представление о Вятском ИТЛ, переживавшем самое тяжелое свое время, дает "Акт передачи Вятлага НКВД СССР от капитана госбезопасности Левинсона Н.С. полковнику Кухтикову А.Д." (4 января 1944 года). Данные этого документа вполне сопоставляются с аналогичным актом 1941 года.

Итак, к началу 1944 года Вятлаг состоит из семи ОЛП (отдельных лагпунктов) и одного лесозаготовительного отделения (ЛЗО), объединяющих 22 подразделения и расположенных на ветке Гайно-Кайской железной дороги. Внутри этих подразделений имеются два "совхоза", десять лагпунктов и столько же подкомандировок. Зуевский совхоз с 1-го декабря 1943 года передан в ведение Кировского областного управления НКВД.

Из 15-ти подразделений с самостоятельным балансом находятся на внешнем хозрасчете по-прежнему 3, на внутреннем хозрасчете — 12. Лагнаселение существенно сократилось: приток "свежей крови" сведен к минимуму — люди нужны везде (на фронте и в тылу) и государство временно ограничило масштабы пополнения "истребительных лагерей" (чаще со скамьи подсудимых отправляют на "позиции" — "искупать вину кровью"). На 1-е января 1944 года в Вятлаге содержатся 11.979 заключенных, из них женщин — 3.076, а также около четырех тысяч (точнее — 3.891 человек) "трудмобилизованных" немцев (в том числе 947 женщин). Общий списочный состав "контингента" — 15.870 человек. Отметим, что положение немцев-трудармейцев в лагере даже несколько хуже, чем у "просто заключенных", значительно выше среди так называемых "нацменов" и смертность, но по формальным параметрам (как и еще одна категория — "следственные" из числа интернированных прибалтов и луганских /ворошиловградских/ немцев) они проходят по лагерным учетам отдельной строкой, поскольку юридически не являются осужденными. Отсюда и некоторые "экзотические" нюансы их лагерного бытия: скажем, этническим немцам высочайше позволено сохранять в своих рядах партийную и комсомольскую организации, которые, кстати, в "свободное время" (это при минимально 12-часовом рабочем дне!) обязаны были проводить всю диктуемую политотделом "идеологическую работу" (и проводили — да еще как! — чисто по-немецки, организованно, пунктуально и, разумеется,"на высоком идейном-политическом уровне").

Очередные этапы с "контингентом" прибывали в ИТЛ и отправлялись из него строго по нарядам ГУЛАГа, "маневрирование" рабочей силой осуществлялось под бдительным контролем НКВД. За 1941–1943 годы в Вятлаг доставлено свыше 40.000 заключенных и более 8.000 "мобилизованных" немцев. Часть из них позднее "переправили" в другие ИТЛ или в штрафные батальоны (так, крупнейший этап, насчитывавший около 1.500 человек, в июле 1942 года "ушел" на Урал, в Усольлаг, а затем — в августе-сентябре — еще 500 заключенных передали по мобилизации в ряды РККА). Основная же масса лагерников осталась в кайских болотах и многие (очень многие!) нашли последний приют на здешних убогих околозоновских погостах… Но об этом — речь впереди. А сейчас обратимся вновь к сухим статистическим выкладкам.

Плановые производственные показатели Вятлага 1943-го и 1944-го годов вполне сопоставимы: заготовка древесины (соответственно) 630.000 и 620.000 кубометров; вывозка — 660.000 и 650.000 кубометров (в связи с безнадежным провалом плана 1943 года задания на следующий год лагерю — правда, чисто символически — уменьшили, хотя, надо сказать, примерно с такими же объемами 1942 года и теми же ресурсами Вятлаг справился успешно). Помимо привычного сортимента (круглого леса, пиломатериалов и дров) лагерю в военную пору доводятся задания по выпуску оборонной продукции — спецтары, авиабруска, авиапланки, ружболванок и др. В духе истинно советских традиций искусственно поддерживается и нагнетается атмосфера трудового соперничества ("социалистического соревнования") между лесными ИТЛ, причем каждый лагерь, наряду с участием, так сказать, в "общекомандном" состязании, имеет еще и конкретного напарника, с которым "соревнуется" напрямую: таковым партнером-соперником для Вятского ИТЛ в годы войны был Унжлаг. И в этом "единоборстве" Вятлаг на этапе 1943 года занимал отнюдь не лидирующие позиции.

Группа "В" (то есть численность неработающего "контингента") составляла в Вятском лагере на 1 января 1944 года 2.385 человек (24,4 процента списочного состав) и увеличилась по сравнению с 1941-м годом более чем в 3 раза. Инвалидов, годных только к легкому физическому труду, — 3.489 человек, или 29,3 процента. Умерли за вторую половину 1943 года в целом по лагерю 1.524 человека — каждый десятый из содержащегося списочного "контингента". Каждый пятый лагерник — 2.435 человек, состоящих на учете САНО, — поражен дистрофией. Кстати, среди немцев-"трудармейцев" группа "В" еще значительнее — 1.385 человек, или 34,4 процента (так что "идеологическая работа" в этом плане помогает слабо).

Жизнь лагерного населения в годы войны ухудшилась по всем параметрам — и весьма существенно. Администрацией, с подачи из центра, предпринимается комплекс хаотических, мало продуманных и не связанных друг с другом мер, направленных на ужесточение режима: повышается уровень изоляции заключенных, усиливается охрана, изымаются репродукторы, запрещаются получение газет, свидания и переписка с родственниками, отменяется освобождение лиц, отбывших лагерный срок, еще более удлиняется рабочий день и соответственно увеличиваются нормы выработки для обессилевших, голодных и полураздетых людей. Административный беспредел затрагивает не только заключенных: с 10 ноября 1941 года приказом начальника Управления рабочий день для сотрудников аппарата увеличен на 3 часа: все обязаны, помимо основного рабочего времени, "приходить на службу с 9 до 12 часов вечера". Впрочем, становится все более очевидным, что такие драконовские методы себя исчерпали и сама жизнь выдвигает на первый план как альтернативу чекистам-изуверам новый тип руководителей — умелых хозяйственников, понимающих, что путь к обеспечению производственных успехов лежит через определенное изменение отношения к "рабсиле" в сторону (хотя бы относительной) гуманизации. Не случайно, надо полагать, назначение на "первый пост" в Вятском ИТЛ полковника А.Д.Кухтикова, ранее возглавлявшего Политотдел лагеря. И это — отнюдь не редкий для ГУЛАГа военных лет случай превращения бывшего политотдельца в рачительного и деловитого хозяйственника.

Но все это — впереди, а пока Вятлаг изнемогает от чекистско-бюрократического головотяпства. Начальник Управления Н.С.Левинсон, выступая на собрании партактива в феврале 1943 года (на исходе самой трудной для лагеря военной зимы), назвал самые острые, с его точки зрения, проблемы Вятлага. Бытовые условия многих заключенных, — констатирует Н.С.Левинсон, — очень плохи: нет света, тепла, сушилок, бань, матрасов на нарах. "Использование рабочей силы на большинстве лагерных пунктов, — клеймит он своих подчиненных, — просто варварское". Людей заставляют работать до 16-ти часов в сутки, при том, что организуется все лагерное производство по-прежнему на основе примитивного физического труда — вручную, без соблюдения элементарных санитарных норм и правил техники безопасности. Продукты разворовываются прямо со складов и кухонь, так что и без того урезанный государством паек рядовые лагерники получают еще более "похудевшим". Из-за "разутости и раздетости" чуть ли не повседневными являются случаи массового "обморожения" заключенных на производстве. Начальники лагпунктов не задумываясь водворяют в ШИЗО (штрафные изоляторы) целые бригады, не оформляя при этом никакой документации. Повсеместны факты избиений заключенных представителями лагадминистрации. "Прокуратура лагеря как блюстительница революционной законности бездействует", — патетически возглашает Н.С.Левинсон. И прокуратура действительно существовала в Вятлаге лишь номинально, хотя иначе и быть не могло — ведь она (так же как и "собственный" лагерный суд) являлась чисто декоративным, "карманным" органом, повязанным лагерной администрацией и штампующим любые, даже откровенно противозаконные ее решения.

Левинсон не зря "метал громы и молнии": прожженный аппаратчик, чекист до мозга костей, он чувствовал, что над ним сгущаются тучи. И действительно — на следующем (апрельском) собрании партактива ИТЛ ситуация накалилась уже для самого Ноя Соломоновича. По итогам "соцсоревнования" за первый квартал 1943 года Вятлаг оказался на последнем месте среди лесных ИТЛ, не выполнив план "по всем статьям". На собрание актива прибыл "сам" тогдашний секретарь Кировского обкома ВКП/б/ В.Лукьянов, который устроил в лагере настоящий "аврал". Для этого партийный босс имел веские основания: Вятлаг поставлял (и в немалых объемах — только за зиму 1942–1943 годов 140.000 кубометров) дрова для электростанций области, которые, в свою очередь, снабжали энергией военные заводы, так что в стабильной работе лагерного "основного производства" Лукьянов был кровно заинтересован. Между тем, ознакомившись с положение дел на месте, он пришел к выводу, который и огласил на собрании партактива: на основных работах в лагере занято не более 10–15 процентов людей. Заверения Левинсона в том, что такое положение будет срочно исправлено и "лагерь даст план", Лукьянов не принял. Назревали "оргвыводы".

Чекисты отчетливо понимали это и, опасаясь лишиться пригретых мест в далеком тылу и оказаться на фронте, "рвали и метали". Однако кардинально переломить ситуацию к лучшему в 1943 году им все-таки не удалось. Результат, в общем-то закономерный: свирепое администрирование, жестокая потогонная система выводили из строя и людей и лошадей — за 1943 год голодом и непосильной работой загубили 75 процентов конского поголовья (о лагерной "рабсиле" — разговор особый). Нередко говорили тогда на самых разных совещаниях и собраниях о "варварском отношении к лошадям и антимеханизаторских настроениях", однако средства механизации (станки, тракторы, лесопилки) по-прежнему простаивали: малограмотное лагпунктовское начальство по привычке больше полагалось на ручной зековский труд, "оснащенный" лишь пилой и топором, а при таком подходе к делу ждать иных результатов, кроме плачевных, и не приходилось. В "центре" (НКВД и ГУЛАГе) делают из сложившейся ситуации свои выводы, которые, впрочем, "новизной не блещут": усиливается и без того сверхжесткая централизация управления — работу лагерей вновь берет под свой личный контроль "железный сталинский нарком". Н.С.Левинсон, выступая в июле 1943 года перед партактивом Вятлага, укоряет своих подчиненных: "Тов. Берия приказал, чтобы в первую очередь в лесных лагерях укомплектовывались основные работы. Он определил точно количество людей, которых наш лагерь должен выставлять на основные работы, а наши начальники лагподразделений до сих пор приказ тов. Берия не выполняют". Как видим, даже наркомовский контроль перестал "срабатывать", и тому были вполне конкретные причины. Катастрофически не хватало "рабсилы" для основного производства: например, на 13-ом ОЛПе требовалось по группе "А" не менее 1.700 человек, а в наличии имелась только половина, причем без каких-либо перспектив увеличения "рабочего контингента". В мае 1943 года туда прибыл крупный этап из Курской области (2.002 человека, в том числе 1.600 подследственных), но в этой массе более трети (791 человек) — тяжело больных (дистрофия, сыпной тиф), а 1.057 человек — ограниченно пригодны к труду и определены в группу "В".

Примерно такое же положение наблюдалось и на других ОЛПах Вятлага. И оно ставило лагадминистрацию перед мучительными "коллизиями": переизбыток "дефектного контингента" мог обернуться угрозой для дальнейшей чекистской карьеры — именно так "чувствовали" ситуацию "граждане-начальники" и принимали "соответствующие меры". В разгар голода в лагере (январь 1943 года) начальник 13-го ЛЗО Авруцкий говорил на очередном управленческом совещании: "Мы имеем 100 процентов рабочей силы, а программы не выполняем, так как группа "В" катастрофически растет. Если бы те продукты, которые даются группе "В", дать здоровому контингенту, — мы бы не имели группы "В" и выполнили бы программу. Есть и саботажники, есть и просто ослабевшие люди. Если мы и дальше будем так работать, то через месяц мы не будем иметь рабочей силы. Положение с рабочим фондом катастрофическое".

Ясно и определенно выраженное Авруцким стремление "освободиться" от инвалидов и "слабосилки" — "лишних ртов"- начальники лагпунктов вполне могли реализовать (и реализовывали) на практике. Впрочем, физически полноценных "исполнителей программы" на некоторых лагподразделениях почти и не осталось. Так, начальник 3-го ОЛПа Попов на том же совещании объявил, что у него "из 900 человек — 300 больных, 300 инвалидов и 150 малолетних заключенных". "Кому же выполнять план?" — взывает Попов, как можно предположить, к президиуму совещания.

Но эти риторические восклицания получают жесткий отпор со стороны руководства Управления. В частности, критикуя работу оперчекистского отдела по итогам 1942 года, начальник ИТЛ в "разносном" стиле обрушивается на своих "сыскарей": "Совершенно не реагировали на антимеханизаторские настроения. Не привлечен к ответственности ни один хозяйственник за факты нечеловеческого отношения к рабочей силе, в результате чего большое количество заключенных и трудармейцев вышли из строя и перешли в группу "В". И начальника Управления никак нельзя обвинить в "сгущении красок": уже в феврале того же 1943 года группа "В" в Вятлаге составила 6.500 человек — около половины(!) лагнаселения (и это не считая инвалидов). Начальник политотдела (на своем "партийно-специфическом" языке) также "укорял" лагпунктовское руководство: "Вы варварски относитесь к рабочему фонду! Несмотря на приказ заместителя наркома тов. Круглова, некоторые начальники лагпунктов не дают заключенным 8-часового отдыха. Многие работают по нескольку суток без отдыха". Комментарии, думается, излишни…

В такой ситуации, начиная с 1943 года, в Вятлаг на основные работы (лесоповал, вывозку, разделку и погрузку древесины) принудительно направляются значительные массы мобилизованных колхозников из Кайского и других районов области. Это был, естественно, лишь временный, "пожарный" выход из положения: ведь в ГУЛАГе (как и по всей стране — в военные и другие годы) проблемы накапливались гораздо быстрее, чем решались.

Но вот что любопытно: несмотря на колоссальную тяжесть военного лихолетья, рядовые работники лагеря (и "вольные" и заключенные) вели себя в эти годы гораздо раскрепощеннее, в большей степени ощущая себя людьми, чем до войны. Безусловно, играла в этом свою (и не последнюю) роль крайне обострившаяся нехватка кадров: только за первые полтора года войны (июль 1941-го — декабрь 1942-го) из лагеря призвано на военную службу около 1.500 сотрудников и стрелков охраны. "Люди почувствовали, что они незаменимы, а отсюда — недисциплинированность," — выговаривало в январе 1943 года лагерное начальство командованию военизированной охраны (ВОХР).

Попутно — несколько данных об этой (немаловажной) лагерной службе. В ее штатах на 1942-й год — 1.699 человек с фондом месячной зарплаты 408.072 рубля. Тяжесть военного времени коснулась и сотрудников ВОХР: в 1942 году на военный заем "подписались" более 1.600 (точнее — 1.621) командиров и стрелков охраны на общую сумму 546.936 рублей, а это (ни много ни мало) 134 процента от месячного фонда зарплаты, о чем с гордостью рапортуют политотдельцы. Кстати, общая сумма "подписки" работников Вятлага на оборонный заем 1942-го года — 2.290.795 рублей, или 117 процентов к месячному фонду зарплаты. Собирали также деньги (и немалые, в том числе — среди заключенных и "трудармейцев") на эскадрилью новых самолетов "Лаврентий Берия", спроектированных в "спецшарашках" и построенных руками все тех же зеков на "номерных" заводах НКВД.

Отряд военизированной охраны Вятлага состоял из 6 дивизионов и 3 отдельных взводов. Комплектование подразделений ВОХР в военные годы производилось в основном за счет призывников старших возрастов, негодных к строевой службе. Так, из 1.090 стрелков пополнения 1942-го года вообще не служили в армии — 568, неграмотны — 131, малограмотны — 758.

Общая численность охраны лагеря в 1941–1942 годах по сравнению с мирным временем увеличена в два раза: гулаговское начальство опасалось массовых беспорядков в зонах. Но уже в 1944–1945 годах фактически вернулись к довоенным штатам.

За 1943 год личный состав ВОХР (примерно полторы тысячи "штыков") обновился на 40 процентов: физически полноценных стрелков отправили на фронт (частично), а также в заградотряды, конвойные и другие войсковые "спецподразделения" НКВД, а образовавшиеся вакансии заместили инвалидами войны и "перестарками".

Одно из закономерных следствий: снижение качественного уровня охраны — только за январь-май 1943 года допущено 125 случаев побегов из-под надзора. А "уходили во мхи и во льды" заключенные, как правило, от полной безысходности и отчаяния. Оперуполномоченный 6-го ОЛПа Гороховский (на этом лагподразделении "концентрировались" беглецы-рецидивисты) заявил на одном из собраний: "Большинство побегов у меня из режимных бригад. Условия для заключенных в этих режимных бригадах созданы нечеловеческие. Заключенных заставляют работать по 16–20 часов в сутки. Бытовые условия для них созданы нечеловеческие и на следствии беглецы показывают, что единственный выход в дальнейшей жизни — это совершить побег".

К розыску и задержанию бежавших лагерников активно привлекалось местное население: в 16 районах Кировской области создано в годы войны 120 "групп содействия" общим числом 1.192 человека. За поимку и сдачу беглецов "добровольно содействующие" получали вознаграждение продовольствием и, надо сказать, этот горький хлеб они отрабатывали на совесть: в 1941 году не задержано всего семеро из 279 сбежавших от вятлаговской охраны заключенных, в 1943 году — также 7 из 256-ти. Непосредственно же стрелкам ВОХР за предотвращение или ликвидацию побега полагалась премия, а затем — и дополнительный отпуск, и это порой вводило в искушение имитировать, инсценировать, а то и спровоцировать попытку "ухода из-под конвоя", "нарушения запретной зоны" и т. п. Иногда подобные "спектакли" разоблачались, а их "постановщики" карались отправкой на фронт, но зачастую такое кровавое "лицедейство" вполне сходило с рук…

Командир одного из дивизионов ВОХР, оправдываясь за провалы подчиненного подразделения, заявлял в конце мая 1943 года, что это связано с нехваткой стрелков (1 конвоир приходится на 60 заключенных, при норме — 1 к 15-ти), а кроме того "контингент в лагере сильно изменился. Если раньше было очень много бытовиков, то сейчас остался почти один рецидив и многие из них склонны к побегу". Все, о чем поведал командир ВОХР, действительно имело место, но это — лишь полуправда. Обобщая, можно сказать, что и в годы войны извечный тюремный антагонизм ("стража-узник") в советских лагерях (Вятлаг — отнюдь не исключение) проявлялся в присущих гулаговской системе крайних и бесчеловечных формах.

Еще одна (и существенная) сторона вятлаговского бытия заключалась в том, что этот лагерный затерянный в таежном океане "материк" вынужден был (и пытался) обеспечивать себя продовольствие (прежде всего — овощами и картофелем) — и это в суровых даже для Вятского края климатических условиях, на болотистых, кислых и бедных кайских почвах… По сути, Вятлаг представлял собой неуклюжий симбиоз "леспромхоза с колхозом": помимо небольшого числа специализированных лагпунктов-сельхозов, плановые задания по производству сельхозпродукции, посевным площадям и сбору урожая доводились до всех без исключения ОЛПов и ЛЗО. За сельхозработы отвечал лично первый заместитель начальника Управления, он же по должности — "главный чекист" лагеря. О масштабах этих работ дают некоторое представление следующие данные: на 17 июня 1943 года в целом по Вятлагу посевы зерновых, посадки картофеля, корнеплодов и овощей заняли 2.651 гектар (95 процентов к плану). При таких объемах, казалось бы, подсобное хозяйство могло (и существенно) в голодные военные годы "подпитать" продуктами не только администрацию, но и "контингент". Однако дела в лагерном "сельском хозяйстве" велись так же, как и всюду, — чисто по-советски, "через пень колоду": вспахать-засеять, чтобы отчитаться о выполнении плана, а там — хоть трава не расти…

Отсюда — и результаты. На конец сентября 1942 года скосили травостои на площади 6.788 гектаров (около 140 процентов к заданию), а вот сена застоговали только 68 процентов от запланированных объемов (4.568 тонн). Аналогичная картина и по другим переделам сельхозработ: выполняли планы не по урожаю, а "по площадям". Картофеля накопали в том же году лишь 1.140 тонн (при плане — 5.814), овощей собрали 475 тонн (план — 1.634), зерна намолотили 625 тонн (план — 2.404). Правда, уборка полностью завершилась позднее — в октябре — и окончательные итоги несколько "подросли", но до установленных планом все-таки далеко не дотянули…

Другая вечная забота вятлаговцев — и администрации и "контингента" — формулировалась коротко и всякий раз тревожно: "как пережить очередную зиму?" Хотя готовиться к новому "холодному сезону" начинали еще с весны, завершалась эта "подготовка", как водится, авральным порядком и на авось. Уже в июле 1943 года Политотдел Вятлага (а он всегда функционировал на правах райкома партии) слушает вопрос "О подготовке лагеря к зиме". Работа в этом направлении признается неудовлетворительной: из 140 жилых бараков отремонтированы лишь 47; из больничных стационаров и амбулаторий (общим числом — 51) — только 16; из 160 домов для вольнонаемного состава — всего 38; из 23 казарм ВОХР — 5; из 32 кухонь и столовых — 8 и т. д. Отсутствует и необходимый запас топлива, в том числе — дров: как заведено на Руси — "сапожник без сапог". А ведь первые заморозки здесь случаются уже в начале августа, в сентябре появляются и "белые мухи"… Словом, лагерь входил в зиму 1942–1943 годов совершенно не готовым к ней, что и обернулось в дальнейшем самыми ужасными последствиями, прежде всего — для "контингента".

Бедственное положение и на транспорте: паровозный парк за первые годы войны предельно изношен. Средний пробег на каждый локомотив составил в 1942 году 102.000 километров против 40.000 по норме. Возросло число аварий на железной дороге — сходов вагонов и составов с пути, загораний паровозов и т. п. А любой серьезный срыв в работе "железки" грозил для Вятлага параличом всей его жизнедеятельности: нарушалась единственная устойчивая связь с "Большой Землей", обрывалась и без того тонкая "привязка" к жизни страны, а главное (по крайней мере — для лагерного руководства) сбивался жестко контролируемый из "Центра" график вывозки древесины, ее поставок народному хозяйству. Поэтому для ликвидации прорывов на ГКЖД бросали все силы и средства, в ущерб остальным, пусть и самым насущным, делам и нуждам.

Между тем, эти нужды "криком кричали" из всех вятлаговских углов. Нищета, скудость во всем пронизывают лагерную жизнь, делают ее еще более убогой, серой, бездуховной. На весь огромный лагерь в 1942 году Кировский обком партии выделил следующий лимит периодической печати (значительно "урезанный" по сравнению с предыдущим, 1941-м годом): "Правда" — 50 экземпляров, "Известия" — 10, "Комсомольская правда" — 8, "Кировская правда" — 400 экземпляров. То есть сведения о жизни "большого мира", в том числе и о событиях на фронте, вятлаговцы получали в основном из слухов и примитивных "политинформаций", проводившихся полуграмотными партийцами и работниками "культурно-воспитательных частей" (КВЧ). Правда, со 2 февраля 1943 года по решению Политотдела ГУЛАГа для лесных лагерей начала издаваться газета "Лес — стране" (за год вышло 36 номеров), а затем организуется выпуск собственных "многотиражек" в каждом ИТЛ. Но содержательный уровень всех этих изданий не слишком уж отличался (в лучшую сторону) от того, что представляла собой партийно-пропагандистская работа в целом: максимум трескучей штампованно-лозунговой пропаганды при минимуме достоверной информации.

Вместе с тем нельзя не заметить, что в военные годы поубавилось "давление" на сотрудников со стороны политотдела Вятлага: меньше стало фанфаронства, "политучебы", всевозможных собраний и заседаний. Хотя с "партийного крючка" старались не отпускать никого, и число выговоров "по партийной линии" за аморальное поведение и "бытовое разложение", за пьянство и "запрещенные интимные связи с заключенными" не уменьшалось. Впрочем, "партийные выволочки" мало кого останавливали и пьянство "процветало" — буйно и повсеместно, среди всех категорий лагерных работников, независимо от чинов и званий. Любопытно в этой связи "покаянное" объяснение, которое представил на заседании партбюро оперуполномоченный Григорьев, обвиняемый в том, что он в служебное время пьянствовал с "иногородними" колхозниками и кучером-трудармейцем (немцем): "14 марта (1943 года) я выехал в деревню Сысола, где встретился с политруком Смолиным, который пригласил меня выпить бражки. Поехали мы с ним в деревню Куницыно, где встретили двух женщин — Вагину и Масленникову, с которыми вместе выпили. Достали балалайку, девушки танцевали. В комнату, где мы находились, заходили колхозницы. Кучер, немец-трудармеец, находился в другом помещении. Я сознаю, что допустил нетактичный поступок, выпил бражки со Смолиным и двумя женщинами".

И вот что показательно: "журили" Григорьева на партбюро не за пьянство как таковое, а за то, что он, так сказать, "утратил революционную бдительность", позволил себе "расслабиться" с рядовыми колхозниками и (основной "криминал") — с подопечным-трудмобилизованным. Но закончилось "персональное дело" для пьяницы-оперативника, в общем-то, благополучно: учитывая, что Григорьев "хороший работник", хотя и "сжился с руководством лагпункта", партбюро вынесло ему даже не выговор, а предупреждение — пей, дескать, да знай, когда, как и с кем (вне службы, "втихаря" и со "своими").

В заключение рассказа о Вятлаге военной поры — еще несколько характерных штрихов его облика тех лет.

Женские бараки в зонах по-прежнему не имеют "глухой" изоляции от мужских, так что нравы во взаимоотношениях "лиц противоположных полов" остаются достаточно "свободными": от неприкрытой скабрезности до своеобразного лагерного романтизма. Для администрации заключенные — и бесплатная прислуга, и нередко "дублеры" на службе, "тянущие" основную производственную ношу. По ночам из-за нехватки электроэнергии и отсутствия керосина как жилые зоны, так и рабочие объекты и складские помещения зачастую не освещаются, отсюда — "обилие" краж.

Хронический недуг Вятлага — очковтирательство и приписки (завышение в отчетах объемов проделанной работы). Начальство сплошь и рядом это устраивало: план, хотя и на бумаге, но "выполняется". Однако не всегда такое "лукавство" сходило с рук: за выполнение плана 1942 года капитану госбезопасности начальнику Вятлага Н.С.Левинсону преподнесли к празднику (7-му ноября) орден Боевого Красного Знамени, а за срыв производственной программы 1943 года — перевели с понижением в другой ИТЛ, с меньшим объемом — не все фиктивные цифры "проходили", нужны были и реальные тысячи и тысячи кубометров отгруженной древесины. А вот здесь очень "выручали" пожары и другие стихийные бедствия, которые "помогали" прятать следы приписок, в том числе — значащиеся только на бумаге, но фактически не произведенные объемы продукции. Наличествовали и другие "крючкотворские" уловки для того, чтобы безболезненно "улучшить", "подтянуть" реальные результаты работы лагеря поближе к плановым показателям: ну, скажем, в 1942 году, с целью "снижения процента смертности заключенных" начальники лагпунктов принялись в массовом порядке "актировать" (то есть формально, на бумаге освобождать) доходяг, которым жить оставалось от силы день-два. Умирали эти бедняги "вольными", порой и не подозревая об этом, и тем самым "вносили свой последний вклад" в улучшение вятлаговских отчетных данных…

Происходят и некоторые изменения в топонимике Вятлага. Поселок при железнодорожной станции Лесная, где располагалось Управление лагеря, как уже говорилось, долгое время (в духе 30-х годов) именовался "Соцгородок" — название банальное и достаточно типичное для гулаговских территориальных центров. И вот новым начальником Вятского ИТЛ полковником А.Д.Кухтиковым издается 24 июня 1944 года приказ № 510 (Документ № 12):

"…Содержание: О наименовании поселка Вятлага НКВД.

Существующее ныне нарицательное название "Соцгородок" — на территории которого расположено Управление лагеря — изменить и впредь именовать — поселок Лесной Вятлага НКВД СССР".

Так, без особых формальностей, и состоялось именаречение ныне существующего поселка Лесного. Впрочем, как мы увидим в последующем, отнюдь не только до этого "доходили руки" у деловитого и хозяйственного полковника Кухтикова, при котором Вятлаг и встретил завершение войны. А затем в одряхлевших было жилах таежного лагеря вновь заструилась "свежая кровь" — бесконечные этапы с "рабочей" силой нарастающим потоком пошли в вятлаговские ворота…

ПРИЛОЖЕНИЕ. Биографический очерк. Восстание Дмитрия Панина

Вятлаг в войну и после нее прошло немало знаменитых людей России. Об одном из них мы и расскажем.

Дмитрий Михайлович Панин (1911–1987) был продолжателем той достойной русской традиции одиноких и самостоятельных мыслителей, что были во все времена: в Новгороде и Тобольске, Пскове и Москве, Перми и Нижнем… Умы, самостоятельно ищущие свой путь в этом мире, конструирующие его своей, выстраданной логикой, — достойны уважения и осмысления. И уж тем более в нашем людоедском XX веке, когда воистину люди в России жили, "под ногами не чуя страны". Но мысль, распластанная по земле, развеянная, казалось бы, лагерной пылью, — жила. Как ни странно — именно в ГУЛАГе многие политзаключенные получили возможность в 1920-е — 1950-е годы получить широкое представление о мире, толику образованности — а самое главное — в многодневных (а не многолетних ли?!) жарких спорах, дискуссиях, обмене личным опытом — попытаться переосмыслить судьбу человека в мире, судьбу России, перетряхнуть розово-оптимистические идиллии дореволюционной интеллигенции о народе-богоносце. Философы и писатели, сформированные-переогромленные лагерем… Увы, большинство их погибло в лагерях, превратилось в лагерную пыль, как миллионы их товарищей по несчастью. Вернуться на волю, высказаться честно и свободно довелось очень немногим. Мы их помним и чтим: В.Шаламов, А.Солженицын, О.Волков… — эти имена у всех на слуху.

Менее известен, хотя (с моей точки зрения) не менее любопытен духовный опыт Дмитрия Панина — оригинального инженера, самобытного философа и мыслителя, глубоко и искренне верующего христианина. Его книги — "Держава созидателей", "Мир-маятник", "Вселенная глазами современного человека" опубликованы во Франции (где он жил и работал с 1972 года) и нам практически неизвестны. А жаль… Это — плоды зрелого и оригинального ума. Чистое вино мысли… В опубликованных в России записках Панина ("Лубянка — Экибастуз" /лагерные записки/". М., 1991) в отличие от множества других мемуаров гулаговцев мы видим, что автор философски осмыслил лагерную жизнь — как новый для себя космос. Чего только стоит такое, например, его утверждение? "После первых месяцев лагеря я пришел к окончательному выводу, что мир заключенных отображает советскую действительность; она же повторяет во многом жизнь за колючей проволокой… Заключенные берут все, что можно пронести в зону или сожрать на месте, а на воле многие тащат с работы то, что плохо лежит…, нельзя винить за это людей, живущих в таком обществе". Таким образом, лагерь представляется ему гигантской тюрьмой в тюрьме, со своими законами и основами бытия, которыми, кстати, Панин, как прирожденный лидер, овладел весьма неплохо.

Потомок старинного русского дворянского рода, Дмитрий Михайлович даже в лагере (естественно, в относительно спокойные периоды бытия) был очень красив и хорош собой. Близко знавший его А.Солженицын, выведший его под фамилией Сологдина в своем романе "В круге первом", писал: "Лицо Сологдина, собранное, худощавое, со светлой курчавящейся бородкой и короткими светлыми усами чем-то напоминало лик Александра Невского". Немножко ниже, повторяясь, подтверждал: "С белокурой бородкой, с ясными глазами, высоким лбом, прямыми чертами древнерусского витязя, Сологдин был неестественно, до неприличия хорош собой". Мне довелось увидеть лагерную фотографию Панина (в следственном деле 1943 года — анфас и профиль) и я подтверждаю это. Благородством и духовностью веет от облика этого человека.

В романе Солженицына отчетливо видно изумление и удивление автора — его некоторое любование (с оттенком, впрочем, в иных местах романа плохо скрытой иронии и едкой насмешки) яркой и оригинальной личностью Сологдина-Панина: "Он (Сологдин — В.Б.) был ничтожный бесправный раб. Он сидел уже двенадцать лет, но из-за второго лагерного срока конца тюрьме для него не предвиделось… Сологдин прошел чердынские (неточность — вятские) леса, воркутинские шахты, два следствия — полгода и год, с бессонницей, изматыванием сил и соков тела. Давно уже было затоптано в грязь его имя и его будущность. Имущество его было — подержанные ватные брюки и брезентовая рабочая куртка… Дышать свежим воздухом он мог только в определенные часы, разрешаемые тюремным начальством.

И был нерушимый покой в его душе. Глаза сверкали как у юноши. Распахнутая на морозце грудь вздымалась от полноты бытия".

Впрочем, в своих записках Панин также с большой симпатией и несколько по-опекунски описал Солженицына времен "шарашки" и Особлага.

Значительная часть мемуаров Панина (более трети объема книги) посвящена пребыванию автора в Вятлаге. Панин был в Вятлаге с 28 августа 1941 года до 1945 года. Будучи хорошим инженером, он работал в механических мастерских 5-го ОЛПа (отдельного лагпункта) Вятлага НКВД СССР (так официально именовался лагерь).

Именно в Вятлаге в 1943–1944 годах было создано второе следственное дело Панина — а это одиннадцатимесячная тюрьма, допросы, новый срок и полная дистрофия, выжил после которой Дмитрий Михайлович только чудом. Панин (и 27 его подельщиков) обвинялись в подготовке к вооруженному восстанию и побегу из лагеря — это расстрел или 10 лет лагерей.

Очевидно, что следователям очень хотелось (по образцам 1937 года) создать нечто очень громкое, получить за свою усердную работу причитающиеся дивиденды. Трехтомное следственное дело, впрочем, сохранилось. И мы можем сравнить впечатления Панина, записанные им на склоне дней в мемуарах, с кровавой вязью допросов, очных ставок и признаний подследственных.

"На следствии, — писал Панин, — я не скрывал свои взгляды. Я знал, что если расстрел наш состоится, то я умру с сознанием, что, возможно, будущий историк скажет спасибо, когда в ворохе лжи и глупых выдумок наткнется на искреннее мнение человека той эпохи". Час пробил. И следственное дело Панина в руках историков. Оправдались ли его надежды? Думаю, что нет. Однако — начнем по порядку.

19 марта 1943 года в одну ночь, в лучших чекистских традициях, как иронизировал Панин, чекисты Вятлага (а так они, кстати, назывались на вполне законных основаниях, т. к. были сотрудниками оперчекистского отдела) произвели на нескольких лагпунктах аресты 28 заключенных. Поводом для ареста, по мнению Панина, послужила неразумная болтовня одного из участников подготовки к побегу Павла Александровича Салмина. "Несомненно, Салмин трепал языком сверх меры, — писал впоследствии Дмитрий Михайлович, — хотя я и не обвиняю его в провокации. Иногда мне даже казалось, что он "травит баланду" с целью сшибить себе лишнюю пайку и талон на обед. Ужасно то, что он своей болтовней запутал многих людей и потом всех назвал на следствии".

Трехтомное дело действительно открывается обильными и пространными материалами допросов Салмина. Нам сложно представить себе живую атмосферу этих допросов. Но очевидно, что Салмин просто раскололся и начал говорить много лишнего — того, о чем его и не спрашивали. Очевидно, что с явной подачи следователя звучат такие слова его признания: "Мне хочется предотвратить еще большие подозрения и излишние аресты. Поэтому из соображений практической целесообразности (ох сколько людей эта чеканная формула подвела под монастырь — В.Б.) я решил дать исчерпывающие показания по делу и назвать всех людей, причастных к антисоветской повстанческой деятельности, но до сего времени скрывавшихся мною".

Показания Салмина — зто труд двух человек: заключенного и следователя. Причем следователь подскажет, намекнет, проведет нужную мысль и необходимую формулировку. Отчетливо видно, что Салмин сотрудничает со следователем. Первым — в списке четырех человек, выданных Салминым на этом допросе, — стоит "Панин Дмитрий Михайлович — инженер-механик, осужденный по ст.58–10 УК к 5 годам лишения свободы, работавший в механических мастерских в качестве начальника отдела технического контроля. Из общения с Паниным я знал, что он враждебно настроен к советскому строю и к мероприятиям Советской власти". В последующих показаниях Салмин рассказал, что в сентябре 1942 года, общаясь с Паниным, он узнал о подготовке им группового побега из лагеря (в составе группы из 5 человек — заключенных пятого ОЛПа). Во время другого своего приезда в мехмастерские Салмин, по его словам, устроил настоящее совещание этой группы в инструментальном цехе, где изложил свой план восстания заключенных всего лагеря. Участники вполне справедливо посомневались в реальности этого проекта и настаивали на своем варианте группового невооруженного побега. Материалов Салмин дал очень много, недаром впоследствии Панин назвал его "романистом" и бойкотировал на пути из лагеря уже после следствия.

С этими показаниями следствие и обрушилось на Панина. Поставив дело Панина вторым после Салмина в томе, чекисты ясно показали этим, что считают его важным и опасным лидером заговора. Но если в деле Салмина более 160 страниц текста и документов, то в деле Панина чуть более 20.

Его поведение на следствии кардинально отличалось от поведения Салмина. На первом же допросе он полностью все отрицал. Это была глубоко продуманная и достойная линия поведения уверенного в себе человека. В деле, кстати, хранится и выписка из постановления Особого совещания при НКВД от 15 марта 1941 года, по которой Панин получил 5 лет лишения свободы (считая срок с 18 июля 1040 года — с момента ареста). Показательно, что допросы Панина ведет капитан госбезопасности Романенков — заместитель начальника оперчекистского отдела Вятлага. Отмечу, что система званий в НКВД была иной, чем в армии, и звание капитана госбезопасности примерно соответствовало армейскому полковнику.

Оставив в покое несговорчивого Панина, в значимости которого чекисты прекрасно разобрались, следователи сосредоточились на более податливых. Как писал впоследствии Дмитрий Михайлович, анализируя опыт следствия: "Чекисты, создавая абсолютно вымышленные дела, запутывали людей, которые под давлением "неопровержимых улик" из арсенала "Вышинского-Берия" давали искренние и чистосердечные показания".

Более месяца (с марта по май) Панина вообще не допрашивали, накапливая против него материал. В протоколе допроса от 5 мая 1943 года читаем:

"Вопрос: Следствием установлено, что вы проводили активную антисоветскую, повстанческую деятельность в лагере. Намерены ли вы дать правдивые показания по этому вопросу?

Ответ: Я все время даю следствию совершенно правдивые показания о том, что никакой антисоветской деятельностью в лагере не занимался. В данное время могу повторить лишь то же самое.

Вопрос: В антисоветской повстанческой деятельности вы уличаетесь показаниями ряда лиц, проходящих по этому делу в качестве обвиняемых, в том числе показаниями Салмина и Сучкова, которые вам зачитываются. Намерены ли вы и дальше скрывать свою преступную деятельность?

Ответ: Зачитанные мне показания Салмина и Сучкова являются сплошной выдумкой, и я не верю, чтобы они могли давать подобные показания."

Заключенных во время следствия просто ломали. Панин вспоминал про начальника следственного отдела Вятлага Курбатова: "Это он, якобы чужими руками, подводил нас к расстрелу; держал меня все одиннадцать месяцев с уркаганами, настоял на продлении следствия после первого приговора и по этапу отправил на смерть наиболее ему неугодных".

Обложенный показаниями своих подельщиков, как волк в загоне, Панин принял продуманное решение — отмести обвинения в организации восстания и признать участие в подготовке побега. "В июле 1942 года, — показал он, наконец, на следствии, — в связи с переводом механических мастерских на 5-й лагпункт я тоже был переведен вместе с ними туда же. Здесь, на 5-м лагпункте, я снова встретил Сучкова (своего однодельца 1940 года — В.Б.) и наше общение с ним стало регулярным. В процессе обмена мнениями мы установили, что ввиду продолжавшейся войны продовольственное положение в стране с каждым днем будет ухудшаться, а положение заключенных в связи с этим к зиме 1942–1943 года станет критическим. Оба мы пришли к выводу, что если на зиму мы останемся в лагере, то неизбежно от недостатка продуктов питания умрем. Единственным выходом для спасения своей жизни мы считали побег из лагеря".

Мысль вполне здравая, учитывая, что предыдущей зимой 1941–1942 годов от голода и непосильного труда на лесоповале вымерло не менее половины заключенных Вятлага.

Затушевывая расстрельный для себя прожект вооруженного восстания, Панин рассказал о проделанной практический подготовке к побегу. При этом он не выходил за рамки информации, уже выданной следователю Салминым и Сучковым — двумя "романистами" этого следствия. С показаниями именно Салмина и Сучкова, данными против него, следователь предварительно ознакомил Панина. Опираясь на уже известные следствию факты, Панин и сообщил: "Для совершения побега нами было сделано следующее: Сучков заготовил до 15 килограмм муки, по несколько килограмм гороха и сухарей. Он же достал административную карту Кировской области. Лично я достал котелок, один или два мешка и изготовил компас. В части подбора людей для побега мною было проделано следующее: в конце августа 1942 года я склонил на побег из лагеря мастера механических мастерских з/к Заморуева Василия Александровича, осужденного по ст.58 УК РСФСР. Я долго убеждал Заморуева в безвыходности его положения и в необходимости совершения побега из лагеря и наконец, после нескольких бесед, мне удалось его уговорить. Заморуев согласился с нами бежать. Совершение побега мы наметили на 6 сентября 1942 года, причем условились встретиться втроем на ж.д. линии между станцией Лесной и совхозом 5 лагпункта, откуда направиться в лес и держать маршрут на город Киров.

В назначенный день мы с Заморуевым явились в условленное место, но Сучков почему-то задержался и в условленное время не явился, поэтому мы с Заморуевым возвратились в мастерские и побег был отложен до 20 сентября. 20 сентября 1942 г. Сучков сообщил, что заготовленные им для побега продукты питания исчезли, поэтому побег из лагеря нам снова пришлось отложить.

После этого я стал обрабатывать на побег из лагеря местного жителя з/к Бажина Александра, работавшего в механических мастерских в качестве слесаря лекальщика. Бажин изъявил согласие бежать с нами из лагеря и в свою очередь предложил привлечь к побегу его приятеля фрезеровщика Михуткина Михаила. Я возражал против привлечения к побегу Михуткина, мотивируя это отсутствием у последнего пропуска, что приведет к быстрому обнаружению его побега военизированной охраной (заключенные, не имеющие пропусков, регулярно проверялись охраной — В.Б.), а следовательно и к провалу организуемого побега. Бажин не соглашался с моими доводами, а впоследствии он поставил непременным условием своего побега обязательное участие в нем Михуткина".

В общем, насколько можно судить, дальше разговоров и неудачных практических приготовлений дело не пошло. Оно вскоре умерло бы в памяти причастных к нему заключенных, отчетливо сознававших, что болтать об этом в лагере, наводненном доносчиками, смертельно опасно, если бы не Салмин. Панин был знаком с ним с конца 1941 года, вел довольно откровенные беседы о многом. "Поэтому, когда осенью 1942 г. он приехал в командировку на 5 л/пункт, я при встрече с ним сразу же информировал его о подготовленном мною групповом побеге из лагеря и предложил ему бежать вместе с нами. Салмин в беседе со мной наедине выразил свое согласие бежать из лагеря, однако вечером этого же дня, когда в помещении инструменталки мехмастерских собрались участники подготовлявшегося побега Заморуев, Бажин, Михуткин и я, Салмин стал возражать против простого побега, доказывая невозможность побега без оружия. Салмин заявил, что невооруженных беглецов может задержать всякий случайный стрелок охраны или любой активист населенного пункта. Поэтому Салмин предлагал совершить вооруженный побег, а оружие отобрать у стрелка охраны, несшего службу по охране механических мастерских, а также у стрелков, конвоировавших бригады заключенных мимо механических мастерских. На этом же совещании, развивая свою мысль дальше, Салмин выдвинул идею вооруженного восстания заключенных всего лагеря. При этом Салмин изложил следующий план восстания заключенных:

На 1 лагпункте подготовленные Салминым решительные люди из числа заключенных захватывают оружие в военизированной охране, ими освобождаются все заключенные этого лагпункта, прерывается телефонная связь с другими подразделениями лагеря, захватывается ж.д. транспорт, на поездах повстанцы следуют на другие лагпункты, где, по мнению Салмина, к восстанию присоединяются все заключенные, восстание охватывает весь лагерь, на месте создается власть из восставших заключенных, а для борьбы против частей НКВД создаются соответствующие войсковые соединения из повстанцев. Излагая этот план, Салмин убеждал присутствовавших в том, что на 1 лагпункте им уже все подготовлено к восстанию. Я и Заморуев доказывали невозможность организации восстания в лагере, но Салмин настаивал на своем. В связи с такими разногласиями, на совещании к определенному решению мы не пришли.

После этого Салмин, приезжая в командировки на 5 лагпункт, в беседах со мной наедине пытался склонить меня на участие в восстании, и в одной из бесед по этому вопросу я высказал ему свое недовольство тем, что вместо действия мы много занимаемся разговорами, и заявил ему, что время кончать с разговорами и начинать действовать, а когда они начнут на 1 лагпункте и придут в 5 лагпункт, то мы к ним присоединимся.

Вопрос: Склоняя Салмина на активные действия, вы имели в виду восстание?

Ответ: Я имел в виду получить от Салмина определенный ответ — будет у них восстание или нет, а если оно будет, то когда именно, чтобы в день восстания воспользоваться замешательством администрации лагеря, совершить побег из лагеря в составе подготовленной мной группы.

Вопрос: Вы дали Салмину согласие присоединиться к подготовлявшемуся им восстанию в момент, когда повстанцы прибудут на 5 лагпункт. Почему же вы сейчас скрываете свои повстанческие намерения?

Ответ: Я говорил Салмину, чтобы он перестал заниматься разговорами и начинал действовать, но присоединяться к восстанию не обещал".

Следователям очень хотелось раздуть болтовню Салмина о восстании, как серьезный практический план большой тайной организации заключенных, где серым кардиналом — мозгом восстания — им виделся именно Панин. С целью дожать Панина с ним было проведено несколько очных ставок с сознавшимися во всем и расписавшими все, как надо следователям, однодельцами. Вся механика и техника чекистской работы тех лет отчетливо проявилась на этом следствии. Панин писал на склоне лет в мемуарах: "Мои отказы отвечать на допросах привели к серии очных ставок, на которых тени людей, доведенных почти до состояния невменяемости, изобличали меня в выдуманных чекистами преступлениях. Я чувствовал себя на спектакле китайских силуэтов: тени людей, тени преступлений. Но так или иначе, на бумаге обвиняемый оказывался опутанным какой-то паутиной, невзирая на несогласие. Стряпня выглядела неубедительной и жалкой, но в тридцать седьмом такого материала хватило бы для расстрела целого лагпункта…"

В 1943 году с расстрелами полегчало. Не потому, что режим стал человечнее. А потому, что приток свежей рабсилы (воистину рабской) в лагеря сильно сократился по сравнению с мирным временем. А лагнаселение (официальный термин тех лет) сильно сокращалось из-за огромной смертности и отправки на фронт части неполитических заключенных. Производственный план между тем с лагерного начальства требовали жестоко. Подставлять свою голову никому не хотелось. Система была жестока и к своим и к чужим.

10 июля 1943 года была проведена очная ставка Панина с Салминым. В начале текста протокола идет трафаретная, но обязательная фраза, что оба подследственных "друг друга хорошо знают и в ссоре между собой не состояли". В первом же вопросе Салмину капитан Романенков четко дал ему главную установку этой очной ставки.

"Вопрос Салмину: На допросе 19 мая сего года вы показали об антисоветской деятельности сидящего здесь Панина Дмитрия Михайловича и о ваших поручениях ему по антисоветской повстанческой деятельности. Повторите свои показания в этой части.

Ответ: Мои показания от 19 мая с/г в отношении Панина Дмитрия Михайловича я полностью подтверждаю и в его присутствии заявляю, что в конце 1941 и в начале 1942 г. он в беседах со мной неоднократно высказывал свое враждебное отношение к Советской власти. Панин считал, что постоянными спутниками Советской власти будут: недостаток продовольствия и недоедание населения, низкая производительность труда, отсталость в области науки и искусства. С Паниным мы весьма часто вели беседы на разные темы антисоветского характера, он неоднократно высказывал свои намерения о совершении побега из лагеря, склоняя меня совершить побег вместе с ним. Я же, создавая антисоветскую, повстанческую организацию в лагере, хотел во что бы то ни стало привлечь Панина для участия в восстании, изложил ему свои повстанческие взгляды на одном совещании повстанческой группы 5 лагпункта осенью 1942 года в присутствии Бажина, Заморуева и Михуткина. Я изложил подробный план организации восстания в лагере. Панин, в принципе, был согласен принять участие в восстании, но считал это дело более трудным и был за групповой побег из лагеря.

В октябре 1942 года я находился в командировке на лагпункте и перед своим отъездом по окончании командировки я встретился с Паниным около центральных механических мастерских. И в беседе с ним заявил, что руководство восстанием он должен взять на себя. Одновременно я дал ему указания, как практически организовать восстание, как расставить своих людей, чтобы обеспечить успех восстания. Я же обещал Панину после успешного восстания на 1 лагпункте захватить ж-д. состав и вместе с повстанцами приехать к нему на помощь. Панин не возражал против моего предложения, но поставил передо мной условие, чтобы я как можно больше набрал повстанцев на 1 лагпункте, чтобы можно было оказать ему (Панину) более эффективную помощь в случае организованного сопротивления на 5 лагпункте со стороны охраны и вольнонаемного состава лагеря. Здесь же Панин спросил у меня, кто будет возглавлять восстание в масштабе лагеря, причем он высказал отрицательное мнение о названном мной одним из руководителей восстания — Леймере Георгии Людвиговиче, как о человеке нерешительном и трусливом".

Панин подтвердил показания Салмина лишь в той части, "что в беседах со мной он действительно излагал свой план организации восстания в лагере и на 5 лагпункте. Бесед по этому вопросу у нас с ним было много и я допускаю, что он делал мне предложение возглавить восстание на 5 лагпункте, но оно мною принято не было, так как я настаивал на групповом побеге из лагеря и склонял на это Салмина".

Твердая, хорошо продуманная линия поведения Панина дала свои плоды, и Салмин вынужден был снять некоторые свои очень опасные утверждения. Это нашло отражение в протоколе очной ставки. Салмин вынужден был уточнить, что "совещание в механической мастерской происходило всего один раз, поэтому правильнее будет записать не "на одном из совещаний", а просто "на совещании", и поскольку присутствовавшие на совещании лица повстанческой группы собой тогда еще не представляли, правильнее будет записать не "повстанческой группы", а просто "группы"…"

Панин, как прирожденный лидер, мог своим авторитетом повести за собой многих. На очной ставке Панина с А.М.Бажиным 11 июля 1943 года последний дал против него такие показания: "Сидящий здесь Панин Д.М. принадлежал к числу руководящего состава контрреволюционной повстанческой организации. Данный вывод я делаю потому, что он (Панин) проводил вербовку новых лиц в повстанческую организацию и неоднократно пытался вовлечь в нее лично меня. В начале октября 1942 года Панин вызвал меня к себе в кабинет по служебному делу (для проверки измерительных калибров)… Я ему ответил, что Салмин говорил со мною о повстанческой организации и о восстании в лагере… Панин говорил, что участники этой организации на всех лагерных пунктах, уговаривал меня примкнуть. Говорил, что намечено поднять вооруженное восстание одновременно на 1 и 5 лагерных пунктах, где повстанцы в первую очередь нападут на военизированную охрану, личный состав которой будет уничтожен. После захвата оружия повстанцы лагпункта возьмут в свои руки ж.д. транспорт и на паровозах двинутся на 5 лагпункт. По словам Панина, захватив телеграф, штаб охраны, оперчекистский отдел — далее действуют сообразно обстоятельствам. На второй или третий день после этого он говорил, что если вооруженное восстание не удастся, то придется бежать отсюда небольшой группой и я, как местный житель, принесу большую пользу в качестве проводника. Во время этой беседы Панин еще раз предупредил меня, что если эта тайна будет мной разглашена, то я буду убит". Панин в ответ подтвердил лишь то, что "изложил ему план восстания в лагере, но сам отрицательно относился к восстанию…" А "угроз с моей стороны не было. Бажина я неоднократно склонял на побег из лагеря и в этом принимал на себя ответственность в полной мере".

И эта очная ставка была, несомненно, выиграна Паниным. Во многом благодаря его твердости в отстаивании нюансов и смысловых оттенков слов, постороннему глазу этот пухлый трехтомник следствия представляется шитым белыми нитками, грубой и откровенной фальсификацией усердствующих лагерных чекистов, тоскующих по довоенным временам больших "вредительских" организаций и массовых расправ. Особое совещание при НКВД СССР дало на основании этой "стряпни" всем участникам заговора только по 5 лет. Следователи восприняли такой маленький срок, как личное оскорбление и добились пересмотра дела, получив для этого дополнительные показания Салмина и Сучкова (основных "романистов" следствия). В результате большинство из 28 подследственных (в том числе и Панин) получили новые десятилетние сроки. Лишь 5 из группы, даже и не слыхавшие о побеге, получили 5-летние сроки. Только один из 28-ми умер в тюрьме. Это было даже странно, поскольку 11 месяцев следствия (с 19 марта 1943 года по 19 февраля 1944 года) все они провели в лагерных тюрьмах и изоляторах.

На допросах Панин действительно вел себя, судя по документам, очень спокойно и с большим достоинством, не раз переходя в наступление и не скрывая своего неприятия существующего режима. Так, на допросе 21 мая 1943 года ему был задан вопрос: "Следствию известно, что по своим политическим убеждениям вы являетесь монархистом. Подтверждаете ли вы это?

Ответ: Каких-либо законченных убеждений в этой части у меня не имеется, но иногда в своих рассуждениях я склонялся к монархизму, ибо считал, что Русское государство было бы наиболее устроенным, жизнь людей наиболее стабильной именно при монархическом строе. Я отрицательно относился к Советскому строю и в антисоветском духе высказывался об отдельных мероприятиях Советской власти. Мои конкретные высказывания в этой части я припомнить не могу.

Вопрос: До вашего заключения в лагерь вы проживали в гор. Москве. К какой монархической организации вы принадлежали там?

Ответ: В Москве я к ни к какой монархической организации не принадлежал".

Даже по неполным, частичным записям протоколов мы отчетливо видим, что вятлаговские чекисты схватку с Паниным проиграли.

В тяжелейших испытаниях тюрьмы и следствия, дистрофии и голода он проявил себя настоящим лагерным зубром и вожаком, спасшим своих товарищей от расстрельной статьи. Отмечу, что духовных сил на то, чтобы продержаться, надо было очень много. Протокол допроса Панина 21 мая 1943 года состоит из двух (!) неполных машинописных страничек. Но в начале протокола мы читаем: "Допрос начат в 9 часов. Закончен в 18 часов". Таким образом, здесь лишь ничтожная часть говоренного. Какую паутину хитросплетения и лжи могли здесь нагромоздить чекисты, изолируя заключенных друг от друга, играя с ними в кошки-мышки?! Панин предпочел играть в свою игру. И именно это было настоящим восстанием Дмитрия Панина против гулаговской системы. Восстанием, в отличие от мифического проекта, инкриминируемого ему в вину, выигранным Паниным.

Внутреняя свобода, поразившая Солженицына в Сологдине, была приобретена тяжким и мучительным переосмыслением лагерного опыта. Человек даже в лагере может стать внутренне свободным. Именно в этом заключается оправдание Сологдина. Дух может одолеть даже сверхмощную систему насилия и террора. Отправленный после следствия и тюрьмы умирать в барак, Панин чудом выжил и воскрес почти из мертвых; но чудо было в нем самом — его дух. Вся последующая деятельность глубоко верующего блестящего мыслителя Дмитрия Михайловича Панина опиралась на эту самостоятельно обретенную им духовную основу.

Документальное приложение

Документ № 13.

НОРМА

выдачи хлеба в исправительно-трудовых лагерях и колониях НКВД СССР

Выдача хлеба заключенным производится (на 1 человека в день в граммах): а) % выработки производственных Количество выдаваемого хлеба норм На основных На остальных тяжелых основных работах работах Вырабатывающие до 50 % 400 300 Вырабатывающие от 50 до 80 % 500 400 Вырабатывающие от 80 до 180 % 600 500 Вырабатывающие от 100 до 125 % 700 600 Вырабатывающие от 125 % и выше 800 700 б) Заключенным-рекордистам при выполнении производственных норм от 200 % и выше, на основных тяжелых работах — 900 граммов, на основных остальных работах — 800 граммов. в) Заключенным, занятым на вспомогательных работах и хозобслуге на нормированных работах: вырабатывающие до 50 % установ. норм 300 граммов

— " — от 50 до 80 % установ. норм 350 граммов

— " — от 80 до 100 % установ. норм 400 граммов

— " — от 100 до 130 % установ. норм 500 граммов

— " — от 130 и выше установ. норм 600 граммов г) Бригадирам и десятникам (освобожденным) при выполнении производственных заданий в руководимых ими бригадах свыше 100 % — 700 гр. д) Заключенным, находящимся в оздоровительно-профилактических пунктах — 600 граммов ‹…› з) Административному персоналу, в том числе: счетно-бухгалтерскому, средне-медицинскому персоналу, кульпросветработникам, складским работникам, хозобслуге, подсобной рабочей силе на основных ненормированных работах — 500 граммов. и) Инвалидам не работающим, а также заключенным, находящимся под следствием — 400 граммов.

Зам. нач. ГУЛАГа НКВД Союза ССР капитан Госбезопасности /Усиевич/

Согласен: Нач. ГУЛАГа НКВД Союза ССР ст. майор Госбезопасности /Наседкин/

Документ № 14.

" " октября 1941 г.

Норма № 5 штрафного пайка для довольствия заключенных в исправительно-трудовых лагерях и колониях НКВД СССР

(на 1 человека в день в граммах)

Наименование продуктов Колич. Примечание 1. Хлеб ржаной 300 2. Мука подболточная 5 3. Крупа — макароны 20 4. Рыба рыбопродукты 25 5. Жиры 3 6. Картофель — овощи 250 7. Соль 7

По означенной норме довольствуются: а) заключенные, отказывающиеся от работы. б) симулянты, не вырабатывающие производственных заданий, при наличии справки об этом медперсонала. в) заключенные, находящиеся в штрафных изоляторах без вывода на работу.

Примечания: 1. Заключенным, содержащимся в карцерах, выдается 300 граммов хлеба в сутки и кипяток, и один раз в три дня жидкая горячая пища по норме № 5.

2. При выводе на работу заключенных, содержащихся в штрафных изоляторах, таковые довольствие получают по фактической выработке.

Зам. нач. ГУЛАГа НКВД Союза ССР капитан Госбезопасности /Усиевич/

Согласен: Нач. ГУЛАГа НКВД Союза ССР ст. майор Госбезопасности /Наседкин/

в/ Расцвет ГУЛАГа (1946–1953 годы)

Заключенные Страны Советов и до войны — в 1930-е годы — не представляли реальной опасности для режима. Вместе с тем, нарочито создаваемые и методично поддерживаемые тяжелейшие условия содержания, жизни и быта лагерного "контингента" свидетельствуют, в частности, и о том, что власти постоянно испытывали если и не страх, то вполне определенное (и небезосновательное) беспокойство по поводу пределов "лояльности" узников тюрем и лагерей, как, впрочем, и всего остального "собственного" народа. Сразу после войны все "режимные гайки" в ИТЛ закручиваются до предела. Однако ситуация в лагерях (по целому ряду причин) становится все менее управляемой. В значительной степени послевоенный приток в гулаговские узилища состоял из военнопленных-красноармейцев, перемещенных "прямехонько" из нацистских "кацетов" в "родные советские лагеря", а также вывезенных из Центральной и Западной Европы оказавшихся там (в силу разных обстоятельств) советских граждан (одни — угодили под фашистскую "трудмобилизацию", другие — сотрудничали с оккупантами и вместе с ними ушли за границу).

Вспоминает Петр Федотович Лещенко, в молодости — машинист паровоза в Бресте, а затем — учитель одной из вятлаговских ШРМ:

"Судьба! По всему пути в 2.000 километров от Красноярска до Дудинки растянулись зоны гулаговского "Архипелага": его "учреждения" (К-100 и т. п.) распустили свои щупальцы по обоим берегам Енисея, его притокам — Ангаре и другим. Вот теперь-то стало ясно, куда деваются пассажиры прибывающих ежедневно (по 2 раза в сутки) поездов "Берлин-Брест". Восемь лет (с 1947-го года) я жил в Бресте и видел "процесс перегрузки" людей из узкоколейных (по европейскому стандарту) вагонов-"столыпиных" в наши советские ширококолейные "телятники-краснухи". Казалось, что всю Германию арестовали и вывозят к нам, в СССР. Причем, очень часто видел, как два наших амбала-держиморды волокут (да-да! — именно волокут!) какого-нибудь еле живого старика, схватив его под мышки: конвоиры идут и довольно резво, а их жертва ног не переставляет — отнялись, безжизненно волокутся ноги… Думалось, что весь Союз уже заполнен лагерями, ан нет: "мест отдаленных" — и по Енисею, и по Лене, и далее в Сибири — хватает без счета и без меры… Видел, как перегружали два вагона с женщинами, ушедшими с отступающими немцами в Германию и там арестованными: через грудь и спину наискось у них были черные ленты с белой надписью "За измену Родине и мужу". Рассказывал мне Виктор Р. на "Волнушке" (таежном лагпункте) о женских зонах для "власовок" (так их звали в лагерях) в Казахстане. Говорил Виктор, что их всех стерилизовали — всех до единой…

Здесь же, в Бресте, однажды среди бела дня вели колонну (то ли власовцев, то ли казаков) из тюрьмы на вокзал — в особом "оформлении": по всей длине колонны и поперек нее протянуты цепи, проходившие через наручники всех конвоируемых, то есть каждый узник шел как бы со всех сторон окруженный цепью. Улица от тюрьмы до вокзала прямая, охранников вокруг колонны больше, чем зэков, да еще десяток овчарок с ними… К чему такая "демонстрация силы" НКВД? Кого хотели этим устрашить?.. При выходе на главную улицу колонна запела какую-то песню. Что за песня? — никогда ни до, ни после ее не слыхал… Ни крики конвоя, ни стрельба вверх не смогли заглушить эту песню, и пели ее узники на всем пути — "от и до"… Что это были за люди — не знаю, но по их одежде можно было понять, что отнюдь не "простые сошки". В лагерной России для всех нашлось место — и для "винтиков" и для "винтов". Каторжная Русь — она ведь необъятная, и бараков в ней хватало (и хватит) с избытком…"

Сотнями тысяч "пошли" после войны в лагеря и так называемые "повторники", то есть люди, уже когда-либо отсидевшие: как правило, это были политзаключенные — "контрики", "58-я статья". Их направляли на отдельные или специальные лагпункты с более строгим режимом и до предела (даже по гулаговским меркам) ограничивали в правах. Отбывших свой "срок наказания" либо оставляли в тех же самых лагерях "до особого распоряжения", либо отправляли в ссылку в "места, еще более отдаленные", — в Сибирь и на Крайний Север. Таким нехитрым способом, по замыслу властей, предполагалось (в том числе — репрессиями за "контрреволюционные преступления") обеспечить максимально полную изоляцию "инакомыслящих" или даже склонных к "инакомыслию" от общественной и политической жизни страны.

Между тем уголовники в лагерях совершенно обнаглели, особенно — после Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 года об отмене смертной казни. В зонах начался настоящий уголовный террор, породивший свирепые междоусобицы между воровскими группировками разных "мастей". Государство же своими мерами (излюбленная из них — Указы Президиума Верховного Совета) загоняло под стражу все новые и новые сотни тысяч людей. Два совершенно беспрецедентных таких Указа от 4 июня 1947 года: "Об усилении уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества" и "Об усилении уголовной ответственности за хищение личного имущества граждан" — дали ГУЛАГу пополнение и "задел контингента" на много лет вперед.

В разоренной и нищей стране, где государство присвоило себе все, — эти Указы означали тотальный террор против всех работающих граждан. Даже репрессии 1936–1938 годов дали меньше заключенных лагерной империи, чем два названных Указа. Отметим, что осуждавшиеся в соответствии с ними люди проходили по гулаговской статистике как уголовники (то есть — не политзаключенные), хотя, подобно осужденным по Закону "о колосках" 1932 года (печально известные "семь восьмых"), а также по другим столь же варварским "законодательным актам", на самом деле конечно же "уголовным элементом" не являлись. Власть изощренно "изобретала" новые категории зеков с той целью, чтобы ГУЛАГ "не безлюдел".

Бывший заключенный П.Л. так рассуждает по этому поводу:

"Проследив историю существования советских тюрем и лагерей, четко прослеживается цепочка, состоящая из "контриков", "белых", "нэпманов", "кулаков", "подкулачников", "врагов народа", "изменников", "власовцев", узников 1947-го и 1949-го годов и т. д. Все эти "разряды" соответствуют определенному периоду 70-летней каторги советского народа. Каждый период отличался своим "пиком" и спадом, но есть (только один) "безволновый" — это период после Указа 1947 года. Он является "ведущим" среди всех остальных. Даже репрессии 1930–1934 годов — ничто по сравнению с послевоенными Указами о хищении социалистической собственности (обратите внимание — "хищение", а не "воровство"). Если всех, упрятанных в ГУЛАГ за "хищения", назвать ворами, то поистине окажется, что Россия — страна воров, несунов, хапуг. А кто же, спрашивается, подготовил почву для такого "расцвета" воровства? К примеру, у меня случайно разбилось стекло в квартире — где его взять? Нигде в округе оно не продается — что делать? Тут два варианта: или выставить стекло у соседа, или (что более приемлемо) — идти на стройку (а в поселке всегда что-нибудь да строится) и просить стекольщика (либо сторожа) украсть и отдать кусок стекла за бутылку-две (в зависимости от размера). Тот крадет, несет и "магарыч" берет… А в результате — мы оба можем попасть на лагерные нары."

Ужесточающие карательный режим меры властей "сыпались, как из рога изобилия". С 17 апреля 1943 года, например, в стране (опять-таки Указом Президиума Верховного Совета) введена каторга в "отношении немецко-фашистских злодеев, шпионов, изменников Родины". Режим для этой категории лагнаселения устанавливался гораздо более суровый: усиливался надзор, на час удлинялся рабочий день, сокращался один выходной день в месяц. Основная часть каторжан — политзаключенные: на 1 сентября 1945 года их на каторге 57.000 человек, а уголовников — лишь 3.000 человек. Более 21.000 каторжников — инвалиды и "слабосилка", годные лишь к легкому труду. Для сравнения: в 1916 году на "царской" каторге в России значилось 28.600 человек.

В 1948 году всех политзаключенных в очередной раз "перетряхивают" и часть из них отправляют во вновь созданные "особлаги" — лагеря особого режима. Поскольку руководство ГУЛАГа в центре и на местах уже не могло справится с засильем уголовников, для них с 1948 года учреждаются отдельные лагпункты (ОЛПы) строгого режима. Однако (и закономерно) они вскоре становятся совершенно неуправляемыми. Доходило до того, что лагадминистрация просто боялась в них появляться. В апреле 1951 года министр внутренних дел С.Круглов приказал дела об убийствах или покушениях на жизнь сотрудников ИТЛ передавать на рассмотрение военных трибуналов, которым предписывалось "привлекать" совершивших эти уголовные преступления по "политической" статье — 58-8 (террор) с назначением "высшей меры наказания"-расстрела (подчеркнем, что убийств заключенными своих солагерников это не касалось). 13 января 1953 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР "О мерах по усилению борьбы с особо злостными проявлениями бандитизма среди заключенных в ИТЛ". Но "социально близкие" (то есть уголовный мир) уже "повалили" Советскую власть в лагерях и отдавать свое "верховенство" не собирались. ГУЛАГ стал неуправляемым изнутри. О перипетиях этой борьбы за власть в лагерях повествуется в 6-й главе книги.

Вернемся, однако, к первым послевоенным годам. Без такой мощной экономической опоры режима, как ГУЛАГ, сталинское руководство не мыслило восстановления "народного хозяйства" страны, выполнения "плана 4-ой пятилетки". Это было время, когда ГУЛАГ вновь стали "закармливать" дармовой и бесправной "рабсилой". В полной мере это относится и к Вятлагу.

По "Докладной записке о состоянии Вятского ИТЛ на 1947 год" мы отчетливо можем представить его структуру. Лагерь дислоцируется в 350 километрах от областного центра (города Кирова) и в 52 километрах — от райцентра (села Кай). Управлению ИТЛ подчинено 15 отдельных лагпунктов (ОЛПов), 5 лагпунктов и 6 подкомандировок — всего 26 лагподразделений. Из них: лесозаготовительных — 11, деревоперерабатывающих (в том числе — новое веяние — производящих ширпотреб) — 3, сельскохозяйственных — 7, больничных (так называемых "сангородков") — 2. Главное производство для лагеря — лесопромышленное (заготовка древесины, ее первичная переработка и отгрузка-отправка по железной дороге). На 1 января 1947 года в Вятлаге содержится: заключенных — 16.499; военнопленных — 2.793 (немцы, австрийцы, румыны, венгры, итальянцы, размещены и трудоиспользуются отдельно от заключенных); спецпоселенцев — 1.612; всего — 20.904 человека. За 1947 год в лагерь прибыли 13.775 заключенных, убыли — 9.549 человек (заключенных — 5.437, военнопленных — 2.793, спецпоселенцев — 1.319). Как видим, значительная убыль "контингента" с избытком перекрывается еще более "весомым" его новым поступлением: на 1 января 1948 года списочный состав "лагнаселения" достигает уже 25.130 человек (24.837 заключенных и 293 спецпоселенца). Вместе с тем, как свидетельствуют те же учетные данные, за 1947 год лагерный "контингент" обновился почти на две трети. Иными словами: ГУЛАГ становится "проходным двором". С людьми "не церемонились", и физическое состояние вновь прибывшего из тюрем и других ИТЛ пополнения было, мягко говоря, "неважным". Лагерному "основному производству" требовались "исполнители программы", пригодные к тяжелому физическому труду и, в первую очередь, на лесоповале, а таковых в новом пополнении значилось всего лишь 1,7 (!) процента. Остальной вновь прибывший в лагерь "люд" (с "производственной" точки зрения) представлял собой картину удручающую: годные к физическому труду средней тяжести — 23,6 процента; пригодные к легкому физическому труду — 52 процента; годные к легкому индивидуальному труду — 12,4 процента; инвалиды, вообще непригодные к физическому труду, — 10,4 процента. Физические силы нации истощены тяжелейшей войной и голодом 1946–1947 годов, а, кроме того, и тюремный режим "здоровья не добавлял"… Отметим также, что примерно 20 процентов лагерного пополнения составляли уроженцы южных регионов страны. "Южане", как сетуют вятлаговские начальники, "тяжело переносят суровый климат севера". Этот "контингент" (по той же оценке) "является нестойким, быстро слабеет, деградирует и теряет трудоспособность". Гибель его представляется руководству Вятлага "неизбежной".

Конечно, были в 1947 году и те, кому повезло освободиться из лагеря: таких насчитывается 3.971 человек. Основная их часть "выпущена на свободу" в связи с окончанием срока наказания, однако 500 человек — это "актированные" больные и инвалиды, которых просто "списали" из лагеря, чтобы они своей "неизбежной" гибелью не "портили" отчетную статистику.

Приведем еще несколько данных к демографической характеристике вятлаговского "контингента" (по состоянию на 1 января 1948 года). В общем числе заключенных (24.837 человек) наличествует: мужчин — 19.367, женщин — 5.470. Годных к труду на производстве (тяжелому, среднему и легкому) — около 60 процентов от всего состава "контингента" (учтем при этом, что 36 процентов из них пригодны именно к легкому труду). Вятлаг, как и другие лагеря страны, переполнен инвалидами: их 28,6 процента (то есть более четверти) от всех заключенных. Это, как правило, "оконченные" доходяги, полностью не способные трудиться и обреченные на смерть (чаще всего — скорую). А на их место приходили другие бедолаги — лагерный "конвейер" по "производству" и "утилизации" инвалидов "работал" бесперебойно…

Крайне интересен и важен для нас "постатейный" срез "лагнаселения", его уголовно-криминальные характеристики. Они убеждают, прежде всего, в том, что уголовников-профессионалов("воров", "блатных" и близких к ним категорий-"мастей"), столь "грозных" для администрации и других заключенных, в Вятлаге образца 1947 года, в общем-то, не так уж и много — 868 человек. Более детальный анализ постатейного состава заключенных, содержавшихся в Вятском ИТЛ на 1 марта 1948 года, приведен в нижеследующей таблице (Документ № 15), в начале которой перечисляются "политические" составы обвинений, затем — общеуголовные, по мере "снижения" их "тяжести"):

Составы обвинений Общее число Процент заключенных 1. За измену Родине, террор и террористические намерения 4.332 17,4 2. За контрреволюцию, саботаж и вредительство 1.790 7,0 3. За участие в антисоветских заговорах 840 3,5 4. За политбандитизм 363 1,5 5. За антисоветскую агитацию 2.068 8,0 6. За прочие контрреволюционные преступления 278 1,1 Итого осужденных за контрреволюционную деятельность 9.619 38,5 7. За вооруженный разбой и бандитизм 2.026 8,0 8. Воры-рецидивисты 868 3,5 9. Имущественные преступления ст.162-178 3.390 13,5 10. Скотокрады 390 1,5 11. Воинские преступления 1.058 4,0 12. По Закону от 7.08.1932 г. 1.008 4,0 13. За должностные хозяйств. преступления 1.347 5,5 14. По Указу от 26.12.1941 г. 832 3,5 15. По Указу от 4.06.1947 г. 2.192 8,5 16. Прочие преступления 2.112 8,0 Итого осужденных за уголовные преступления 15.218 61,8

Что представляла собой в этот период жилищно-бытовая "инфраструктура" Вятлага? Для ответа на этот вопрос вновь обратимся к докладной о состоянии Вятского ИТЛ за 1947 год. Итак, в лагере имелось в то время: жилых бараков — 177, кухонь — 24, столовых — 19, пекарен — 22, стационарных лечебных помещений — 55, дезокамер — 23. Жилая площадь бараков составляла 33.000 кв. метров, то есть на одного заключенного ее приходилось 1,5 кв. метра (при среднегулаговской норме — 2 "квадрата"). Такая "уплотненность" являлась (помимо всего прочего) следствием значительного превышения лимита наполняемости лагеря ("лимита мест" в нем): плановый норматив — 17.740, фактическое наличие — почти 25.000 заключенных. Вятлаг переполнен почти в полтора раза, и такое положение было тогда характерным для всех без исключения лагерей страны.

Бараки в зонах оборудованы нарами вагонной системы и сушилками для одежды (последнее для работающих на лесоповале было жизненно необходимым). В 1948 году планировалось построить еще 4.000 кв. метров лагерной "жилой площади". Сооруженные авральным методом бараки быстро ветшали — их необходимо было постоянно ремонтировать, но руки до этого, как правило, не доходили. Здания каркасного типа (постройки 1938–1939 годов) совершенно обветшали и прохудились: при нередких в зимнюю пору 40-градусных морозах не заболеть, находясь в этих лагерных "апартаментах", было мудрено.

Что касается интендантского обеспечения, то хлебопродукты и крупяные изделия Вятлаг (по нарядам Управления снабжения ГУЛАГа) получал в 1947 году бесперебойно, а вот вместо жиров (по указанию сверху) в рацион заключенных включили жмых. Калорийность пищи крайне низка. К тому же, продовольствие для лагерников завозилось неравномерно, так что крупы порой приходилось заменять овощами, мясо — рыбой и так далее (все это, разумеется, в сторону удешевления, а значит — ухудшения).

Вещевого довольствия, то есть одежды для заключенных, тоже явно недостаточно. Так, обеспеченность "контингента" на 1 января 1948 года составляла (к нормативной потребности): телогрейками — на 66 процентов, валенками — на 60, обувью летней — на 45, одеялами — на 62, простынями — на 14, матрацами — на 41, платьями женскими — на 27 процентов. И улучшения не предвиделось: все было тотально централизовано и расписано на годы вперед — ни одна наволочка без наряда ГУЛАГа в Вятлаг попасть не могла.

Медико-санитарное состояние лагеря оценивалось вятлаговским руководством как сложное, поскольку (цитируем "Докладную записку…") "острый недостаток вещдовольствия (половина заключенных раздета и разута — В.Б.) в течение всего 1947 года вызвал рост деградации лагерного населения и понижение его физического профиля". То есть, другими словами, даже прежде здоровые заключенные (коих, как мы знаем, среди вновь прибывших в Вятлаг имелось не так уж и много) в "спартанских" лагерных условиях самым ускоренным образом превращались в недужных доходяг. Выражаясь людоедским канцеляритом ГУЛАГа, "забалансовый контингент заключенных" на 1 марта 1947 года насчитывал 4.089 человек — это инвалиды, непригодные к какому-либо труду. Ясно, что они "тянут лагерную статистику назад" и руководство Вятлага стремится любыми путями избавиться от этой "обузы" — ведь и без того при плане "основного производства", рассчитанном на 17.500 полноценных работников, фактически их имелось в лагере лишь 15.606 человек (90 процентов), да и те — "ухудшенного качества".

Вследствие высокой заболеваемости "рабсилы" соответственно велики и потери рабочего времени: в течение всего 1947 года ежемесячно признавались больными (помещались на стационарное лечение либо амбулаторно "обслуживались" лагпунктовскими "эскулапами") от 6,0 до 7,5 процента заключенных (и есть все основания полагать, что реальное число больных гораздо более значительно). Наивысший уровень заболеваемости приходится на март, наиболее низкий — на сентябрь-октябрь. За 1947 год в лагере умерли 490 заключенных, из них от болезней — 391, в том числе от туберкулеза — 181, от дистрофии — 22, от воспаления легких — 57, от сердечно-сосудистых заболеваний — 64, от бытовых травм — 35, от производственных травм — 20 человек.

Завершим повествование о лагерном населении Вятского ИТЛ 1947 года еще несколькими немаловажными сведениями:

Расконвоированных заключенных в лагере — около 3.000 человек (11,7 процента общего списочного состава): это (в основном) "бытовики" (1.661 человек), а также "политические" с относительно "легкими" статьями (58–10, 58–11) — 554 человека. По данным на конец года, выполняют и перевыполняют производственные нормы 64 процента от общего числа работающих заключенных, не выполняют норм — соответственно 36 процентов. Зафиксировано за тот же год 4.612 случаев отказов от выхода на работу. Это — крайне болезненная проблема для лагерной администрации: за такие "ЧП" с нее "строго спрашивали", и не без оснований: ведь производственный план Вятлага после войны увеличен (и существенно) — если задание по заготовке леса составляло в 1946 году 900.000 кубометров, то на 1947 год его "нарастили" до 1.190.000 кубометров. Отсюда — жесткие и систематические "накачки" за "нерациональное и неэффективное использование рабочей силы" (на фоне, впрочем, как мы можем заключить из предыдущего анализа, совершенно варварского к той же "рабсиле" отношения).

Рассказ о Вятлаге 1947 года, конечно же, был бы неполон без сведений (хотя бы кратких) о его вольнонаемном персонале.

Начнем с военизированной охраны лагеря. В ней к началу 1948 года служат 682 человека. Среди них 47 офицеров, а также 14 сержантов, занимающих офицерские должности. Самоохрана (из числа заключенных) составляет 717 человек. Вакантными по должностям личного состава ВОХР остаются 188 штатных единиц (и это дает повод для заключения, что дела с комплектованием службы охраны в Вятлаге обстоят "туго"). Посему лагерное начальство проявляет об охранниках особую заботу, применяя к ним "различные формы морального и материального стимулирования". Вольнонаемных стрелков охраны награждают (в основном) за пресечение и ликвидацию побегов: помимо благодарности, могут премировать часами, суконным отрезом или каким-то другим "ценным подарком". В вятлаговский дом отдыха на реке Каме направлены (в порядке поощрения) в 1947 году 53 сотрудника ВОХР. Начальство "уделяет внимание" и бытовым нуждам подчиненных: учитывая, что 378 стрелков и командиров охраны имеют семьи, лагерная администрация выделила им по 10 соток земли под посадку картофеля. Впрочем, взыскания, наложенные на охранников за дисциплинарные проступки, не менее разнообразны. Вчитаемся в отчет за 1947 год:

"Капитан Барышников 30/V-47 г., при ликвидации вооруженного побега проявил трусость, в результате этого не выполнил порученного ему задания, за что был понижен до должности командира взвода.

Надзиратель 3 ОЛП Лапин А.Я. за связь с заключенными и нарушение революционной законности уволен из органов МВД.

Инструктор СРС (служебно-розыскных собак — В.Б.) старшина Упадышев М.П. при ликвидации вооруженного побега расстрелял 4-х преступников при наличии закона об отмене смертной казни в СССР, за что и приговорен к 9-ти годам ИТЛ.

Ст. надзиратель 15 ОЛП Осокин П.Т. имел интимную связь с заключенной женщиной, за что был арестован на 5 суток.

Командир взвода мл. лейтенант Майборода за систематическую пьянку, хулиганство, плохую работу с личным составом взвода уволен из органов МВД за невозможностью дальнейшего использования.

Стрелок Онегов А.П. за опоздание из очередного отпуска без уважительных причин был арестован на 20 суток".

Как видим, нравственно-психологическая атмосфера в подразделениях ВОХР была отнюдь не на "высоте предъявляемых требований" (хотя и сами эти требования зачастую имели лишь формальный, начетнический, двусмысленный характер).

Разумеется, военизированная охрана являлась важной, но лишь одной из составных частей всего лагерного персонала. А его штаты в послевоенные годы заметно "раздулись". На 1 января 1947 года Вятлагу полагалось по штатному расписанию уже 4.710 единиц вольнонаемного состава. Фактически замещена лишь 2.381 должность, а некомплект "перекрывается" апробированным способом — из бездонных резервуаров "контингента", среди которого имеются люди самых разных специальностей, в том числе и тех, что на лесоповале не требуются. Так, 1.463 недоукомплектованных должности вольнонаемного персонала замещены спецпоселенцами (значительная часть из них — этнические немцы, прекрасные работники). Заключенными "перекрыты" 678 вакансий по административным и хозяйственным должностям. Однако и такими "неординарными" мерами залатать все бреши в "кадровом обеспечении" лагеря не удается: популярность службы здесь в послевоенные годы еще более падает и набрать на нее "добровольцев" становится делом очень непростым…

***

В октябре 1949 года зафиксирован "пик" наполняемости Вятлага — 28.000 заключенных: видимо, на "Большой Земле" так широко "раскинули сети", что и без того переполненный ГУЛАГ начинал "трещать по всем швам"…

Между тем, сталинская эпоха медленно, но неудержимо шла к своему завершению. На рубеже 1953–1954 годов ГУЛАГ уже находился в преддверии глубокого системного кризиса — "пик расцвета" позади, дальше идти некуда…

Подробному анализу этого периода посвящена 6-я глава книги, а пока обозначим лишь общие контуры облика Вятлага тех лет.

По состоянию на 10 марта 1954 года в лагере содержатся 21.935 заключенных, из них мужчин — 19.811, женщин — 2.124. Как видим, число женщин значительно уменьшилось, и это вполне объяснимо — на лесоповале требовалась мужская рабсила, ее и "поставляли" в ИТЛ. Инвалидов в лагере — 2.058 человек (по сравнению с "черными" голодными временами конца 40-х годов — это, по гулаговским "эталонам", вполне "приемлемая" цифра).

Какова постатейная характеристика тогдашнего вятлаговского "контингента"? Ответ на этот вопрос находим в общелагерном отчете за 1953 год (Документ № 16, данные по состоянию на 10 марта 1954 года):

Составы обвинений Общее число заключенных 1. За контрреволюционные преступления 5.500 2. За побеги по ст. 58 п. 14 290 3. За бандитизм, разбой, грабежи и умышленные убийства 2.536 4. По Указу от 4.06.1947 г. "Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества" 5.894 5. По тому же Указу "Об усилению охраны личной собственности граждан" 5.266 6. По Закону от 7.08.1932 г. ("О колосках") 191 7. По другим статьям 2.258

Прежде всего отметим определенное сокращение численности политзаключенных (репрессированных по статьям 58 и 59 действовавшего тогда Уголовного кодекса РСФСР и аналогичным статьям уголовного законодательства других союзных республик), а также то обстоятельство, что основными "кормильцами" ГУЛАГа в это время являются два Указа ПВС СССР от 4 июня 1947 года (в просторечии — "четыре шестых"). Антикрестьянский Закон от 7 августа 1932 года ("о колосках" или "семь восьмых") еще действовал, но число репрессированных по его "установкам" и оставшихся в живых заключенных сравнительно невелико: кровавая жатва на этом "поле" уже позади — сотни тысяч российских землеробов "прошли" по этому людоедскому "закону" в лагеря и в небытие в предшествующие 1930-е — 1940-е годы…

Теперь рассмотрим состав "контингента" Вятлага по длительности сроков заключения (эти, как и последующие в данной подглаве, показатели приводятся по состоянию на 10 марта 1954 года):

Продолжительность Число заключенных сроков заключения от 1 года до 3 лет 1.069 от 3 до 5 лет 4.961 от 5 до 10 лет 10.304 от 10 до 15 лет 1.057 от 15 до 20 лет 1.085 свыше 20 лет 3.439

Таким образом, основная масса лагерников имеет сроки заключения продолжительностью от 5 до 10 лет. А поскольку "десятка" была тогда своеобразным гулаговским "стандартом", можно с уверенностью предположить, что группа "обладателей" именно такой "меры наказания" наиболее многочисленна. Впрочем, в конце 40-х годов советские судебные и внесудебные органы "помалу не давали" — из опасения перед обвинением в "попустительстве врагам Родины" старались по всем вариантам обвинений "паять" максимальные сроки "исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ)". Свидетельство тому — значительная величина группы "большесрочников" — приговоренных к 20-ти и более годам лишения свободы. На "излете" сталинщины "пошла волна" осуждения на 25 лет да еще с "плюсом" — последующим поражением в гражданских правах…

Внимательно исследуем и возрастной состав заключенных:

Возраст Число заключенных от 18 до 25 лет 7.867 от 25 до 30 лет 7.625 от 35 до 45 лет 4.188 от 45 до 50 лет 1.340 от 50 до 60 лет 844 свыше 60 лет 71

Итак, преобладающая часть заключенных — это молодые (в возрасте до 35 лет) мужчины, в расцвете своих физических сил, что как раз и требуется в лесном лагере. Число лагерников в возрасте от 35 до 45 лет сравнительно невелико, а старше 50 лет — вообще ничтожно. Причина, думается, проста: людям в этом возрасте (в силу психофизиологических его особенностей) гораздо сложнее адаптироваться к условиям лагерного "бытия". В обстановке постоянной полузвериной борьбы за выживание они (нестарые еще люди) быстрее "выматывались", физически и нравственно истощались, "доходили до ручки" и погибали…

Еще один ракурс нашего взгляда на проблему: попробуем статистически определить, как использовалась в Вятлаге квалифицированная рабочая сила, в избытке поступавшая туда из всех "градов и весей" необъятной страны "Советов". Для этого обратимся к нижеследующим данным:

Всего в наличии специалистов и квалифицированной рабсилы 4.433 чел.

Используются: а) Инженеры всех специальностей 83 чел. из них по прямой специальности 51 чел. на общих работах 16 чел. больных 6 чел. б) Техники всех специальностей 127 чел. из них по прямой специальности и близких к ней 83 чел. на общих работах 43 чел. больных 1 чел. в) Бухгалтерско-оперативный учет 409 чел. из них по прямой и близкой специальности 262 чел. на общих работах 140 чел. больных 7 чел. г) Другие специальности 3.648 чел. на прямых и близких к ним 1.559 чел. на общих работах 1.907 чел. больных 182 чел.

Подведем итог: в значительных количествах лагерю нужны были лишь инженеры, техники и счетно-бухгалтерские работники (и это понятно — хозяйство-то очень большое), но даже их использовали не более чем на 2/3 от имеющегося потенциала. Специалисты же других профессий в основном "тянули лямку" на общих работах: а ведь на их образование и обучение государство в свое время затратило немалые средства — и вот теперь все это с безумной легкостью "выбрасывается на ветер" (заодно с искореженными человеческими судьбами и загубленными жизнями). Заметим также, что 4/5 лагнаселения составляют люди, вообще не имеющие какой-либо специальности и квалификации: можно предположить, что это и есть так называемая "рабоче-крестьянская масса". В целом же состав лагнаселения зеркально (хотя и с известной степенью "кривизны") отражает социальную структуру советского общества: ведь "выдергивали" в лагеря людей из всех его слоев, стараясь даже соблюдать при этом некие количественные пропорции (как и принимая в партию, между прочим).

Посмотрим далее и на то, как подразделялся вятлаговский "контингент" по предполагаемым срокам освобождения:

Год предполагаемого Число заключенных освобождения 1954 1.686 1955 2.642 1956 2.950 Последующие годы 14.657

Резюмируем: подавляющему большинству узников Вятлага (глядя на вещи с "позиций" марта 1954 года) еще "сидеть да сидеть", а лагерю тем самым гарантирована перспектива обеспеченности рабочей силой на годы и годы вперед…

Между тем, Вятлаг живет общей со всей Советской страной жизнью: голосуют на очередных "всенародных" выборах (только вольнонаемные, конечно, и, разумеется, при полном "единодушии" и "100-процентной явке"), проводят праздничные демонстрации, организуют подписку на Госзаем (150 процентов к месячной зарплате), на партийную периодическую печать, "широко развертывают" соцсоревнование (с почти 100-процентным "охватом" работающих, в том числе — и заключенных), ведут и всю остальную многообразную "общественно-политическую" работу (как правило, смертельно скучную по форме и убого-примитивную по содержанию).

Процветает здесь и "родимый" бюрократизм, причем в самых жутких своих проявлениях: деловая корреспонденция из Управления в ОЛПы, расположенные в каких-нибудь 20–40 километрах, "тащится" порой по 20 суток…

С прежним размахом продолжаются в лагере повсеместные воровство, хищения и взятки. Когда, например, в 1947 году в "лучших чекистских традициях" единовременно во всех продскладах Вятлага (21 учетная единица), столовых для "контингента" (их — 33), пекарнях (их — 18) и других местах хранения продовольствия была проведена внезапная проверка, то почти везде обнаружили незафиксированные излишки провианта, а кроме того — "вскрыли" факты обвешивания, пользования поддельными гирями, неверными весами и многое другое. Объяснения начальников лагпунктов по поводу того, что судимые за хищения люди занимают у них материально-ответственные должности, — часто анекдотичны. Так, начальник 3-го ОЛПа, где убытки за 1947 год составили 2.600.000 рублей, "простодушно" заявил: "Мы знаем, что заключенный Витман — жулик, но он работает экспедитором, так как отдел кадров не обеспечил нас кадрами".

За взятку в Вятлаге "можно было многое", вплоть до освобождения на свободу до срока. Лишь один из примеров такого рода: на 2-м ОЛПе "актировали" (то есть освободили по состоянию здоровья как "забалансовых инвалидов") в 1947 году 16 человек. Десять из них — действительно доходяги, а вот остальная шестерка — вполне здоровые уголовники-"блатари".

Нравы руководства лагпунктов открыто аморальны. На 5-ой партконференции Вятлага (февраль 1948 года, присутствуют делегаты от 472 коммунистов лагеря) можно было услышать следующие характеристики на секретарей первичных парторганизаций: "Бывший секретарь парторганизации Губин — расхититель, его так и не привлекли к партийной ответственности… Бывший секретарь парторганизации Штогрин пошел воровать сено, причем был убит помогавший ему заключенный. Штогрин не был наказан… Бывший секретарь парторганизации Князев — пьяница, разложившийся человек… Бывший секретарь парторганизации Ефимов — пустозвон. Об этом знали все, в том числе и политотдел… Помощником начальника политотдела работал Шубин, который разложился в быту…"

Нередки случаи, когда молодых женщин и девушек за "интимные связи с заключенными" исключают из комсомола и увольняют с работы.

Впрочем, в официальных отчетах и донесениях — все "в границах нормы", а особо "откровенные" выступления в прениях при их последующем редактировании "приглаживаются" или не приводятся в протоколах вообще. По отчетам — коммунисты и комсомольцы Вятлага "усиленно изучают" в кружках системы политучебы "Краткий курс истории ВКП/б/" и "Биографию товарища Сталина"; в 23-х первичных парторганизациях лагеря за 1948 год прошло 368 собраний; на всех ОЛПах выпущено 700 номеров стенгазет и проведено 268 киносеансов; в центральной библиотеке — 20.900 книг (из них художественных — 7.400, политических — 8.500); на территории, подведомственной Вятскому ИТЛ, действуют 4 школы (одна средняя и три начальные) с 600 учениками; обильно "развернута наглядная агитация" — стены административных помещений и лагерных бараков пестрят лозунгами и плакатами… А вот того, что происходит за этими стенами, внутри них, начальство как-будто не замечает (или не хочет замечать)… Между тем, взрыв внутри лагерных стен (и внутри ГУЛАГа в целом) давно назрел: прежде безгласная "рабсила" не желает больше жить по-скотски и "горбатиться" по-рабски…

Документальное приложение.

Документ № 17.

Дислокация Вятского ИТЛ НКВД СССР

(по состоянию на 1-е марта 1947 года) № Наименование Местонахождение Направление Програм- Число по подразделения деятельности ма на подразд. пор. 1947 г. подчин. (тыс. кбм) штабн. рук-ву

1 3 ОЛП ст. М.Созим лесозаготовка 165 5

2 5 ОЛП ст. Лесная лесозаготовка 16 —

3 6 ОЛП ст. Брусничная лесозаготовка 40 —

4 9 ОЛП ж.д. ветка Мурис лесозаготовка 130 —

5 12 ОЛП ж.д. ветка № 15 лесозаготовка 122 —

6 13 ОЛП ст. Раздельная лесозаготовка 120 4

7 15 ОЛП ж.д. ветка № 10 лесозаготовка 140 2

8 16 ОЛП Гидаевская ж.д. ветка лесозаготовка 170 —

9 17 ОЛП ст. Има лесозаготовка 110 —

10 18 ОЛП ж.д. ветка № 7 лесозаготовка 142 —

11 2 лагпункт ст. Сорда ширпотреб —

12 4 лагпункт 24 км ж.д. центр. больница —

13 7 лагпункт 34 км ж.д. ширпотреб 7000 т.р.

14 8 лагпункт Кайская ж.д. ветка № 5 ширпотреб —

15 Совхоз № 1 ст. Лесная с/хоз-во 119 га

16 Совхоз № 2 ст. Старцево с/хоз-во 169 га 1

17 Совхоз № 3 Камская ж.д. ветка с/хоз-во 353 га 1

18 Совхоз № 4 ст. Фаленки с/хоз-во 967 га 1

Документ № 18.

Карточка учета движения заключенных по ГУЛАГу в целом за 1949 год.

ГУЛАГ Лагеря Колонии в целом Списочный состав на 31.XII.1949 г. 2.561.351 1.416.300 1.145.051 Прибыло всего 2.033.591 655.822 1.377.759 В том числе из тюрем вновь осужденных 1.010.123 88.235 921.888 из лагерей 686.522 564.800 121.722 из бегов 2.618 1.733 885 ошибочно снято из списочного состава 1.176 980 196 Убыло всего 1.828.925 455.823 1.373.042 В том числе освобождено 678.405 178.449 499.956 умерло 29.706 15.739 13.966 бежало 4.842 2.583 2.259 в лагеря 721.011 239.762 481.250 ошибочно принято на списочный состав 3.613 2.908 705 в тюрьмы 59.458 16.344 43.114 транзит 371.890 98 371.792

Документ № 19.

ПРИКАЗ

по Управлению Вятского исправительно-трудового лагеря МВД СССР 4 июня 1946 г. № 009 пос. Лесной. Содержание: О вооруженном нападении группы бандитов в штрафном изоля торе 15 ОЛП.

Переведенные из штрафного изолятора 7 лагерного пункта в штрафной изолятор 15 лагпункта заключенные бандиты-рецидив Шариков Иван Прокофьевич, Ермилов Александр Иванович, Белов он же Цыбин Андрей Николаевич и Смирнов Валентин Иванович, вооружившись ножами произвели организованное нападение на начальника изолятора заключенного Азина Анатолия Сергеевича и убили его.

Они же пытались совершить вооруженное нападение на работников охраны, но применением оружия были ранены.

У указанных бандитов, содержавшихся в изоляторе, изъято было 6 ножей финок большого размера и два топора.

Произведенным предварительным расследованием установлено, что вооруженное нападение бандитов имело место благодаря преступному отношению работников надзорсостава к исполнению своих служебных обязанностей, потери всякой бдительности и передоверия особо опасных преступников заключенным.

При отправке указанных бандитов из штрафизолятора 7 ОЛП начальник надзоргруппы Кощеев зная о том, что у бандитов хранятся ножи, проявил трусость и обыска не произвел.

При прибытии их на 15 ОЛП и водворение в штраф-изолятор начальник надзоргруппы Рыбаловлев и ст. надзиратель Прокошев обыск бандитов также не произвели.

Воспользовавшись этой безпечностью, расхлябанностью со стороны надзорсостава, бандиты сумели пронести в изолятор ножи и топоры и произвести вооруженное нападение.

Начальники лагпунктов Смолин и Стяжкин самоустранились от руководства и контроля за вверенным им надзорсоставом, который фактически был предоставлен самому себе.

ПРИКАЗЫВАЮ:

За допущенную преступную беспечность, потерю всякой бдительности в деле охраны и режима государственных преступников

1/ Начальнику 7 лагпункта Смолину и 15 ОЛП Стяжкину объявить выговор и предупредить их, что если они впредь допустят беспечность в отношении их основной работы — укрепления режима, они будут сняты с работы и понижены в должности.

2/ Начальникам надзоргрупп — Кощеева и Рыбаловлева арестовать на 15 суток каждого с содержанием на гауптвахте с последующим понижением в должности,

3/ Старшего надзирателя Прокошева арестовать на 10 суток с содержанием на гауптвахте‹…›

Начальник Управления

ВЯТЛАГ" а МВД СССР полковник /КУХТИКОВ/

г/ Вятлаг в эпоху "Оттепели" (1954–1961 годы)

Постсталинское партийно-государственное руководство сразу же начало с квазиобновленческих "экспериментов" в области управления страной, и одним из первых "полигонов" этой "модернизации" явился ставший взрывоопасным ГУЛАГ. В соответствии с постановлением Совета Министров СССР от 18 марта 1953 года (обратим внимание на дату — не прошло и двух недель после смерти Сталина) хозяйственная деятельность лагерей лесной промышленности МВД СССР передавалась в ведение Министерства лесной и бумажной промышленности, а оперативное управление ИТЛ — Министерству юстиции. Таким образом, на базе каждого лесного лагеря создавалось два полнокровных управления (в Вятлаге — "Вятспецлес" и Вятский ИТЛ) со штатом, пропорционально (то есть почти 1:2) превышающим прежний. По административной вертикали "Вятспецлес" (условно говоря — производственный сектор) подчинялся "Главспецлесу" Минлесбумпрома, а Управление Вятского ИТЛ (лагерно-режимный сектор) — по-прежнему ГУЛАГу, действовавшему теперь "под крылом" Минюста. В мае 1953 года "раздвоенное" вятлаговское начальство соответствующими "двуглавыми" совместными приказами оформило это разделение функций, а также имущества и персонала. Дело, впрочем, как у крыловского квартета, от всех этих "новаций" не улучшилось, а результаты их оказались обратными ожидаемым: двойная неразбериха, "спаренный" бюрократизм, благодатный климат для безответственности в центре и на местах практически парализовали работу лагеря. Так что "недолго музыка играла": через некоторое (и весьма непродолжительное) время все вернулось "на круги своя" — система "двойного руководства" уголовно-исполнительной системой была ликвидирована. Перестав опасаться всемогущества Берии и убрав его людей из карательно-силовых структур, Хрущев уже в начале 1954 года вернул ГУЛАГ "целиком и полностью" в лоно МВД. Начальник Управления Вятского ИТЛ своим приказом от 2 февраля 1954 года, не без плохо скрытого удовлетворения, довел до сведения своих подчиненных, что согласно постановлению Совета Министров СССР все лагеря, колонии, пересыльные тюрьмы, детские учреждения, учебные заведения, входящие в состав ГУЛАГа, вновь передаются из Министерства юстиции в Министерство внутренних дел СССР. Вот так, "сотрясением воздуха", и завершилась первая в послесталинское время попытка "перестройки" советского "лагерного Архипелага". И надо сказать, что у противников этой "перестройки" имелись достаточно весомые аргументы. Череда непродуманных, огульных амнистий, "обвальные" послабления в режиме содержания взбудоражили тюрьмы и зоны: по ним прокатилась волна массовых неповиновений и бунтов заключенных (о крупнейшем из них в Вятлаге, случившемся зимой 1954 года, — подробный рассказ в 6-ой главе). Разнузданный бандитизм уголовников, растерянность в 1953–1954 годах гулаговских и местных начальников, общая неуверенность в завтрашнем дне — все это нашло яркое отражение в каждом лесном лагере.

Присмотримся же к Вятлагу этого периода — краткой эпохи "торжествующей оттепели", когда предпринятые сверху законодательные и нормативные нововведения в известной мере (а кое в чем — и весьма ощутимо) изменили уклад лагерной жизни, хотя в основе своей (с точки зрения политики, экономики и идеологии) ГУЛАГ, все его подразделения и каждое из них в отдельности оставались тем же, чем они являлись в 30-е и 40-е годы.

Итак, на 1 декабря 1957 года в Вятском ИТЛ содержатся 23.327 заключенных (их, правда, все чаще называют осужденными), из коих мужчин — 21.462, женщин — 1.865. В лагере находится по-прежнему в основном молодежь, подраставшая и возмужавшая в годы войны, великих нехваток всего и вся: 18-23-летние составляют почти половину лагнаселения — 9.264 человека. Впервые осуждены — 7.006 человек, а вот судимых неоднократно ("рецидивистов") почти в два с половиной раза больше — 16.321 человек. Осужденных за действительно опасные уголовные преступления в общем-то не так уж и много: за бандитизм — 393 человека, за разбой и грабеж — 2.533 человека, за умышленные убийства — 839 человек. Весьма значительна категория попавших в ИТЛ из сферы производства и торговли: за хищения соцсобственности в особо крупных размерах (свыше 25.000 рублей) сидят 4.500 человек. Сроки наказания у трети (31 процента) лагнаселения более чем солидные — от 10 до 25 лет.

Налицо изменения в лагерном режиме — весьма существенные и в сторону его гуманизации. Панацеей от многих криминальных бед тогда предполагалось дифференцированное ("постатейное") содержание заключенных, при котором осужденные по "тяжким" уголовным статьям размещаются и "трудоиспользуются" отдельно, в строгой изоляции от тех, кто осужден впервые и по "легким" статьям. Таким методом, как рассчитывали в высоких гулаговских кабинетах, удастся профилактировать "случайно оступившихся" людей или молодых преступников от превращения их в "неисправимо уголовный элемент". По этим вопросам 25 октября 1956 года издается специальное совместное постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР. И, как было заведено, на местах приняли его к "неуклонному руководству и исполнению". В "свете этого постановления" все заключенные в Вятлаге были "распределены" по 22 подразделениям общего режима, 9 — облегченного, 4 — строгого и 3 — специального режима. Кроме того, возможность проживания с семьями "за зоной" получили 970 человек, а право "хождения без конвоя" — 3.300 человек. Таким образом, для трети заключенных лагерный режим был значительно облегчен.

Враждующие друг с другом группировки уголовников разных мастей ("воры", "суки" и прочие) частично "укрощены" — идет работа по их дальнейшему "разложению" и "умиротворению". Заключенные в 1950-е годы уже получают зарплату, а не "премвознаграждение". Деньги, конечно, небольшие да и вычитают из них львиную долю: 50 процентов — за содержание ("начальнику") плюс все положенные налоги, а также другие выплаты… Но тех скромных остаточных сумм, которые выдаюся заключенным на руки, все-таки хватает для того, чтобы чуть-чуть "скрасить" лагерную жизнь. С другой стороны, это порождает кучу новых проблем и дополнительную головную боль для администрации: возникновение "общака" (дань, собираемая уголовной верхушкой со всех лагерников), буйный всплеск массового пьянства и спекуляции спиртным и многие другие "горькие ягодки" перестроечных "цветочков". Кстати, водочной спекуляцией "не брезговали" надзиратели и "отдельные представители" лагадминистрации, что, в общем-то, объяснимо: слишком уж велик соблазн — в середине 50-х годов бутылка "светлой" стоила в зоне 125 рублей (в пять раз дороже, чем на "воле"). Результаты — самые плачевные: в 1956 году среди заключенных лагеря зафиксировано 4.526 пьянок, 1.076 случаев хулиганства и драк (в реальности, надо понимать, всех этих и других, напрямую связанных с пьянством, чрезвычайных происшествий было, естественно, намного больше). Для того, чтобы изъять у заключенных наличные деньги, уменьшить криминальность, вызванную их свободным оборотом в зонах, гулаговские "мудрецы" ввели с 1957 года безналичный расчет в лагерях (в Вятлаге эта очередная "новация" внедрена в мае 1957 года). С этой поры заключенным было дозволено "отовариваться" только в лагерном ларьке — и нигде более…

Есть определенные перемены и в организации "основного производства": прежняя гулаговская система работы, где главным структурным низовым производственным подразделением была бригада, а первой фигурой — солагерник-бригадир ("бугор"), заменяется новой, состоящей из так называемых отрядов, руководимых назначаемыми администрацией вольнонаемными сотрудниками (начальниками). На момент реорганизации в Вятлаге создается 154 таких отряда, в которых укомплектованы персоналом 98 должностей их начальников.

Более широким и разнообразным становится перечень применяемых к заключенным мер наказания: выговор, водворение в ШИЗО, перевод на более строгий режим или в тюрьму, лишение свиданий, передач, переписки, права пользоваться личными деньгами и (самое чувствительное) — отмена ранее начисленных зачетов рабочих дней, сокращавших лагерный срок и являвшихся в руках администрации одновременно и "кнутом" и "пряником" — действенным стимулом "побуждения" рядовых зеков-"мужиков" к сверхнапряженному труду.

А труд этот по своему характеру и содержанию сколько-нибудь серьезных изменений не претерпел. Работают в лагере по старинке: только за январь-сентябрь 1957 года отмечено 1.503 случая травм на производстве, из них 7 — со смертельным исходом. Отказчиков от работы ежедневно насчитывается примерно по 450 человек. Но в целом отчетные показатели по трудовому использованию осужденных в Вятском ИТЛ близки к гулаговским нормативам. Вот как эти показатели выглядят в отчете Вятлага за 1956 год (Документ № 20):

Наименование показателей План Факт Используемые на оплач. работах(группа "А") 15.743 17.294 % к списочному составу 70,8 70,5 Используемые в хозобслуге (группа "Б") 2.655 2.752 % к списочному составу 11,9 11,9 Неработающие по болезни (группа "В") 1.434 1.257 % к списочному составу 6,5 5,4 Неиспользуемые на работах по разным причинам (группа "Г") 1.268 1.221 % к списочному составу 5,7 5,2

В конце 50-х годов политотдел Вятлага "выдвинул и развил" новый почин — обучение заключенных в специально создаваемых для этого при зонах вечерних "школах рабочей молодежи". На реализации этой идеи можно было заработать неплохую репутацию в глазах московского начальства, и посему "школьная эпидемия" стремительно охватила все вятлаговские ОЛПы. Петр Лещенко, организатор одной из таких школ (сам, к слову, в то время заключенный) так вспоминает 1956-й год:

"Идею открытия школы подхватил политотдел Управления во главе с полковником Строгановым. Подумать только — "врагов народа" (а таковыми считались все зеки без исключения) будут учить да еще и в лагерях! По тем временам это была своего рода революция. Школа на Комендантском ОЛПе (центральном в Вятлаге) должна была стать одной из первых в гулаговской империи. Меня вызвал в КВЧ (культурно-воспитательную часть) старший лейтенант Набок, которого буду помнить до гробовой доски. Он был фронтовик, по основной специальности, по-моему, фельдшер — здесь я могу ошибиться, но за то, что он не был "бериевцем", ручаюсь. Позднее он дослужился до начальника лаготделения и в чине полковника уволился на пенсию, уехав в Свердловск (ныне Екатеринбург). Он не был "размазней", но не являлся и "зверем-чекистом", каких было в то время (в том числе и в Вятлаге) — "море". Старшему лейтенанту Набоку хотелось, чтобы я попробовал себя в роли организатора школьного коллектива (учащихся и учителей) из числа заключенных…

Тяга последних к учебе тогда была удивительной. В помещение, что нам отдали под учебные классы, по вечерам было "не протолкнуться": пришлось отбирать кандидатов в учащиеся по конкурсу — среди заключенных было очень много малограмотных, а то и вообще неграмотных. Учителей мне "рекомендовали" подбирать из числа осужденных по "бытовым" статьям УК: "политические", как было мне сказано, — "ненадежны"… 1 сентября 1956 года средняя школа Комендантского ОЛПа Вятлага (со всеми ее классами — от 1-го до 10-го) открылась. Занятия в ней проходили с 19.00 до 23.15 (при общем отбое в зоне в 22.00). Первый опыт "привился": в 1957 году открылась школа на лесозаводе № 2, а затем "школьная эпидемия" распространилась по всем подразделениям Вятлага, и, по советскому обыкновению, была доведена до полного абсурда — стали "организовывать" школы и там, где учить было некому, негде и не на чем…"

Добавим к воспоминаниям ветерана Вятлага: в "школьном эксперименте" наглядно проявились "новые времена" и "новые веяния", ограниченные жесткими рамками оставшихся по сути своей прежними политических, экономических и идеологических устоев государства, что делало все попытки "обновления" частных его фрагментов противоречивыми, половинчатыми, обреченными на формализацию и конечную неудачу.

При всех ветрах, ветерках и "сквозняках" перемен жизнь Вятлага продолжалась своим исконным порядком. Серия амнистий, затронувших (в основном) "бытовиков", "малосрочников" и (в меньшей степени) "политических", "вымыла" из лагеря значительную часть "контингента": за 1956 год освободились 9.000, а за одиннадцать месяцев 1957 года — 7.859 человек. Но эти "потери" тут же восполнялись новыми поступлениями "исполнителей программы" — этапы шли со всех концов "Союза нерушимого республик свободных" ритмичной и нескончаемой чередой… А вот перед нежданно обретшими "свободу" возникали свои, новые и зачастую неразрешимые проблемы. Более половины освободившихся из Вятлага (в 1956 году — свыше 5.000 человек) не имели никакой специальности. Немалая часть из них вынуждена "становиться на причал" в Лесном и другим прилагерных поселках. Администрации это, с одной стороны, и "на руку": набрать кадры на стороне (особенно так называемого младшего обслуживающего и технического персонала) — дело хлопотное: многие вольнонаемные работники сразу же после истечения срока договора или вербовки уезжают "куда подальше" от глухих таежных кайских болот. И людей можно понять: им требуется уже не просто работа, но и хотя бы минимально обустроенная социальная инфраструктура — школы, детсадики, квартиры с элементарными удобствами… Обратимся вновь к воспоминаниям П.Ф.Лещенко, посвященным второй половине 50-х годов:

"Пришлось ограничения на прописку бывших лагерников на территории Вятлага снять и разрешить им проживание при своих бывших "казематах"-зонах — в поселках для начальства и "вольняшек". Среди заключенных было много различных специалистов, без которых производство сразу бы остановилось — мастера леса, прорабы строек, механики, экономисты-бухгалтеры, товароведы и т. п. В бериевские времена многих бывших лагерников удерживали запретом выезда за "границы" Вятлага. И таких "невыездных" было немало, в первую очередь — это высланные сюда из Поволжья немцы, которые составляли весомую долю среди "обслуживавших" лагерь специалистов самых разных категорий…"

С квалифицированными кадрами в Вятлаге дела обстояли действительно "из рук вон": например, в 1956 году при полагавшихся по штату 92 врачах наличествовали только 29, а общий "некомплект" вольнонаемного персонала составил 489 человек (в их числе по должностям инженеров и техников — 47). Нельзя сказать, что вятлаговское руководство не "чувствовало" ситуацию и не предпринимало в связи с ней "соответствующих мер". Усиливается "массово-политическая" работа: политотдел лагеря начинает издавать для вольнонаемных газету "Призыв" (несколько ранее было организовано издание многотиражки для заключенных "Лес-стране" периодичностью 3 номера в месяц и тиражом 2.500 экземпляров). "Укрепляется общественный актив": в партийной организации лагеря на учете уже около 900 человек, в комсомольской — около 2.000, в профсоюзной — около 5.000.

Однако на моральном климате в окололагерных поселениях все эти "достижения" ощутимым образом не сказываются: картинки повседневного быта сотрудников по-прежнему выдержаны в мрачно-сером алкогольном колорите. Пьянство остается у вольнонаемных главной причиной многочисленных, массовых нарушений дисциплины и других "негативных проявлений": так, на 26-м лагпункте, празднуя 40-летие Октября, надзиратели перепились и учинили между собой коллективную драку, избив одного из своих сослуживцев до "потери сознания".

Но все "прорехи" в изрядно проржавевшем корпусе Вятлага удачно маскируются победными реляциями о производственных делах: они, в силу стечения ряда обстоятельств, в это время "пошли в гору", выглядят (по отчетным данным) вполне "прилично" и по этим статьям "основной деятельности" Вятский ИТЛ вновь становится "флагманом" лесных лагерей страны. Впрочем, как оказалось, ненадолго…

К началу 60-х годов "запал" хрущевской "оттепели" заметно выдохся. И лагерники вскоре ощутили это на себе: вновь началось "закручивание гаек" в местах лишения свободы. В частности, отменили трудовые зачеты. Такое случалось и в прежние времена, но затем "статус-кво" восстанавливали — и правильно делали: ведь, как уже отмечалось, эти зачеты являлись для заключенных "целебным зельем", "живой водой", "иконой", на которую они молились днем и ночью. "Вкалывая на полную катушку", "вылезая из кожи" для перевыполнения плановых норм, можно было за день такой "ударной" работы "заслужить" два-три дня приближения к вожделенной "свободе". Правда, этой "льготой" вовсю пользовались и принципиально не работающие "блатные", перекупая "зачеты" у солагерников-"мужиков" или даже у "начальников". С этим злом, конечно же, надо было бороться, но выбрали для его "профилактики" самое простое решение: отменить "зачеты" вообще, то есть "с водой выплеснули и ребенка", разрушив один из мощнейших побудительных стимулов для заключенных к высокопроизводительному труду. Вслед за этим у лагерников изъяли "гражданскую" одежду, часы, ввели (из соображений "гигиены") обязательную и поголовную стрижку "под ноль"… Про отмену обращения в зонах наличных денег уже говорилось. Добавим лишь, что отныне осужденным дозволялось использовать только "лагерную валюту" — талоны или "боны", пригодные для "отоваривания" лишь в убогом местном ларьке. Существенно (с 8-10-ти до 5-ти килограммов) "урезан" вес разрешенных посылок "с воли", причем получить такую посылку теперь можно не чаще чем один раз в 3 месяца. Значительно уменьшился размер и ухудшился рацион питания в лагерных столовых. Введение отрядной системы способствовало усилению тотального контроля над заключенными, их "закрепощения" на производстве и в быту. Таким образом, "демократические веяния" в ГУЛАГе (и вне его) к середине 60-х годов исчезли "как сон, как утренний туман"…

В целом же система контрреформ вернула лагеря к жестко-полицейскому типу управления их жизнедеятельностью. Вероятно, последним "дуновением" хрущевской "либерализации" явилось массовое освобождение в 1959–1961 годах всех (почти без исключения) "контрреволюционеров" — жертв трагически известной 58-ой статьи. Лагеря практически полностью "очистились" от политзаключенных (затем их стали "размещать" в особых тюрьмах, специализированных колониях и психбольницах). Впрочем, период 1960-х годов находится уже за хронологическими рамками настоящего исследования, а более детальному анализу процессов, происходивших в Вятлаге в "эпоху оттепели", посвящена 7-я глава.

Завершая этот краткий обзор, подчеркнем, что ГУЛАГ в 1930-е — 1950-е годы не только представлял собой важнейший инструмент сталинской внутренней политики, но и являлся одним из ее экономических столпов, а также наглядной моделью всей советской системы "хозяйствования". "Секретам" лагерной "экономики" и посвящена следующая глава нашей книги.

Глава II. Лагерная экономика

Историческая правда часто скрыта не в научных трактатах, а в бухгал терских книгах.

Люсьен Февр, историк

а/ Его Величество План

Начиная с 1926 года, когда по РСФСР были осуждены 1.215.000 человек (из коих 50,8 процента — к принудительным работам), труд заключенных превратился в "лакомый кусок" для разных советских наркоматов, ведомств, хозяйственных организаций и они принялись плотоядно, взахлеб увеличивать свои заявки на "рабсилу" от НКВД. Арон Сольц, старый большевик и влиятельный руководитель ЦКК, не понимая стратегической подоплеки такого "поветрия", вразрез с "общей линией", наивно "предостерегал": "Мы караем за любой пустяк… В итоге наши места заключения переполнены трудящимися… НКЮст и НКВД держат курс на превращение наших мест заключения в коммерческие предприятия и в увлечении этим упускают из виду классовые интересы нашей юстиции".

Однако высшее советское партийно-государственное руководство делало все вполне осознанно, по-своему логично и последовательно. Когда "истощились" резервы "социально чуждых элементов", принялись массовым порядком (целыми слоями и группами) "загонять" в места лишения свободы представителей "социально близких" классов — рабочих и крестьян. Уже с 1931 года ГУЛАГ стал монопольным "хозяином" огромного контингента спецпереселенцев (жертв "раскулачивания") и всесильным, в масштабах всей страны торговцем фантастически дешевой рабочей силой. Отношение к последней нельзя характеризовать иначе как совершенно варварское: от четверти до трети депортированных крестьян погибли. Нам ясно, почему это произошло: на гигантских и малых стройках "сталинских пятилеток" царил тяжкий, на измор физический труд (нередко — бессмысленный и бесцельный), свирепствовали голод и эпидемии, полностью отсутствовала даже примитивная социально-бытовая инфраструктура. Таким образом, еще в 1930-е годы физический труд в лагерях сознательно был превращен в мощное орудие сталинского террора — средство массового уничтожения людей. Ну а в послевоенное время отношение властей к заключенным как к "дармовой" и бессловесной рабочей силе, которую можно, при минимуме условий для поддержания ее в трудоспособном состоянии, эксплуатировать где и сколько угодно, приобрело уже всеобщий и системный характер. Что бы там ни говорили адвокаты "реального социализма", труд заключенных в ГУЛАГе — это рабский принудительный труд и никакие "гуманистические новации" в системе, формах и размерах его оплаты в 1950-е и последующие годы не изменили "первородной" ипостаси этого труда. Основа его — внеэкономическое принуждение. ГУЛАГ (по исходному замыслу и его реальному воплощению) — это "заповедник" рабства в СССР. Вместе с тем, лагерное "хозяйство" — еще и неотъемлемая часть всей "социалистической экономики". Рабовладение в XX веке (в советской его модели) имеет свои специфические особенности. Раскрытие (с известной степенью приближения) экономической сущности гулаговского феномена и является целью этой главы.

Если в эпоху античности раб, как правило, — человек чужой в окружающем его мире (захвачен во время войны с враждебным государством либо куплен и вывезен из другой страны), то в СССР заключенный — гражданин своей державы, как вбивала ему в голову сервильная пропаганда, — "хозяин необъятной Родины своей". Де-юре он, после окончания лагерного срока, возвращался в общество, хотя и с заметно "подрезанными" личными и гражданскими правами, но де-факто уже никогда не мог полностью "вжиться" в социум: внутренне это был уже безнадежно сломленный человек. Этот синдром внутренней личностной неполноценности, психология и философия рабства, сформированная и привитая в ГУЛАГе, концентрировалась и культивировалась там, а затем расползалась по всей стране Советов, где, по утверждению "кремлевского горца", жить "вольно дышащему" человеку становилось все "лучше и веселей"…

Конечная цель как античного, так и советского рабовладения однозначна — в оптимально короткий срок (15–20 лет) "выжать" из человека все его жизненные соки, после чего — выбросить, как негодную ветошь. В Древней Греции раб считался вещью — "говорящим орудием", но уже в Древнем Риме за рабами признали право именоваться людьми. В Советском же Союзе зеков-рабов вновь превратили в простейшее "орудие" для того, что лицемерно преподносилось как "построение социализма", а если абстрагироваться от трескучих пропагандистских "наворотов", — в безотказное материальное средство для решения хозяйственных задач, конечной целью которых являлось не удовлетворение насущных и разумных человеческих потребностей, повышение благосостояния народа, а обслуживание безумных геополитических и кастовых, "шкурнических" интересов военно-феодального государства в лице его партийно-бюрократической номенклатуры. В результате ГУЛАГ стал едва ли не самым изощренным по разработанности плановых показателей ведомством страны. При этом утопизм и прожектерство сюрреалистически сочетались с маниакальным пристрастием к статистике, потрясающим прагматизмом и деловитостью.

В отчете Вятлага за 1939 год (косноязычно по стилю, но по смыслу очень точно) сказано: "Годовой итог хозяйственной деятельности лагеря совершенно неудовлетворителен и основной причиной невыполнения вполне реального плана и больших потерь объясняются тем, что система хозяйственного руководства сверху донизу не была поставлена на основы хозяйственного роста, что естественно привело к невыполнению плана, убыточной работе и чудовищной распущенности большинства хозяйственных работников в деле рационального использования рабочей силы, создания культурно-бытовых условий для рабочих, когда с их стороны не проявляется ни малейшей инициативы по введению простейшей механизации".

Советское рабовладение по-сатрапски сверхжестоко в отношении к заключенному, фактическая ценность жизни которого была сведена к ничтожно малым величинам. И это вполне объяснимо: "резервуар" рабсилы постоянно пополнялся, а неистощимый источник всегда находился под рукой — им являлся собственный народ. КПД зековского труда крайне низок, но зато (во всяком случае — на первый взгляд) — этот труд соблазнительно дешев, потому-то лагеря и стали ведущей осью советского "хозмеханизма". Требование перевести ИТЛ "на хозрасчет", как мы помним, выдвигалось еще в предвоенные годы и в значительной мере было реализовано, хотя запутанная система расчетных показателей в свирепо административной и жестко плановой советской экономике делает "социалистический хозрасчет" явлением уникальным в мировой практике, "виртуальным" по своей сути, существовавшим лишь в хорошо подкармливавшемся "воображении" горе-теоретиков от "политэкономии социализма" да в "лукавой" цифири официальных бухгалтерских отчетов.

Планирование осуществлялось по всем направлениям лагерной деятельности: от состава и содержания заключенных и персонала до расходов на канцелярские принадлежности. Но стержнем, которому все подчинено в этой жесткой системе директивных показателей, оставалось одно — количество выпущенной продукции: лагерь прежде всего обязан выполнять "производственную программу", то есть — "давать план по валу". Сама структура показателей в лагерных отчетах имеет сугубо хозяйственную направленность: хорошо или плохо "сработали" лесной ИТЛ и (соответственно) его руководство, определялось в верхах НКВД-МВД и ГУЛАГа сообразно единственному и непреложному критерию: выполнил этот лагерь план (декады, месяца, квартала, полугодия, года) по заготовке, вывозке, разделке, отгрузке древесины, а также по производству пиломатериалов или нет. Разумеется, и количество заключенных, пригодных к тяжелому физическому труду, и уровень их заболеваемости и смертности, качество питания, число отказов от работы, правонарушений и побегов и т. п. — все это (в той или иной мере) напрямую влияло на производственные дела, а потому за все эти вещи тоже (и довольно жестко) "спрашивали". Но приоритетом оставалось выполнение "плана по валу": все остальное могли "понять и простить", невыполнение годовой "производственной программы" — никому и никогда. При этом планирование на последующие годы осуществлялось от "достигнутого" и, как правило, с увеличением заданий, порою — довольно резким.

В довоенных бухгалтерских отчетах Вятлага мы видим постоянную экономию по основным нормативам расходных статей: на содержание заключенных, зарплату вольнонаемному персоналу, интендантское обеспечение и т. д.

Однако в кривом зеркале гулаговской статистики "рентабельность" лагеря отнюдь не обязательно означала его "самоокупаемость", хотя формально-показушное "стремление" к этому прослеживается. В акте приема-передачи Вятского ИТЛ от 23 июля 1941 года в завершении раздела о его финансовом состоянии не без чиновничьего бахвальства констатируется: "Рентабельность работы лагеря за первое полугодие (1941 года — В.Б.) дала возможность перевести в УЛЛП (Управление лагерей лесной промышленности ГУЛАГа — В.Б.), отказавшись от государственной дотации, 1.000.000 рублей, имея систематически в остатке расчетного счета лагеря от 2.000.000 до 2.500.000 рублей".

Все основные статьи сметы по содержанию заключенных за обозначенный период также "имеют экономию": не берегли тогда лишь лишь пот и кровь "контингента".

Но рассмотрим эти статьи расходов Вятлага более "подробно".

Документ № 21.

Выполнение сметы по содержанию заключенных Вятлага за первое полугодие 1941 года

Наименование По На По На Экономия, Пере смете, ч/день, отчету, ч/день, т. руб. расход, т. руб. руб. т.руб. руб. т.руб.

Административноуправленческие расходы л/п 970–758 — 212 — в т. ч. зарплата в/н персонала — — 209 —

ВОХР (охрана) 3.482 — 2.873–609 — в т. ч. зарплата — — 207 —

Продовольствие з/к з/к 6.507 — 5.548–959 — в т. ч. продукты — — 446 —

Вещевое довольствие 2.312 — 2.226 — 86 —

Медсанрасходы 1.241 — 1.158 — 84 –

Культрасходы 238–237 — 1 —

Коммун. — быт. расходы 942–722 — 220 —

Фин. помощь з/к з/к 43–43 — -

Итого 15.725 5,51 13.564 4,76 2.161 — Стоимость отработанного ч/дня — 9,02 — 7,22 —

Как видим, "экономили" на всем — в том числе и на вольнонаемном персонале, жизнь которого в дикой тайге и без того была материально убогой и духовно примитивной. Скупой, как известно, платит трижды, и ГУЛАГ, строя лагерные поселки на "скорую руку", из недолговечных материалов и с недопустимо низким качеством, затем платил за это сторицей — хронической нехваткой специалистов, постоянно высокой текучестью кадров и т. д. и т. п. Зато довоенные показатели расходов лагеря радовали "глаз начальства".

Документ № 22.

Выполнение сметы административно-управленческих расходов за первое полугодие 1941 года

(тыс. рублей)

План на отчетный период Фактические расходы Экономия Основная и дополнительная зарплата 943,5 802,9 72,4 Стоимость трудоиспользования з/к з/к – 68,2 – Начисления на зарплату 28,2 18,4 9,8 Подъемные 27,4 19,4 8,0 Обмундирование 31,5 15,4 16,1 Командировки 57,2 43,9 13,3 Канц., контор. и связь 85,9 71,7 14,2 Содержание зданий и инвентаря 95,1 79,6 15,5 Транспорт 25,2 14,8 10,4 Пожарная охрана 25,0 22,6 2,4 Прочие 10,0 10,0 - Итого 1.329,0 1.166,9 162,1

Обратим внимание: стоимость "трудоиспользования" заключенных фактически равна нулю. Принудительный зековский труд считается дармовым, хотя на самом деле, разумеется, таковым не является. Этот труд "обеспечивается" (а по сути — паразитируется) огромной аппаратно-руководящей машиной НКВД-ГУЛАГа-ИТЛ. Безжалостно (и зачастую — совершенно беспричинно) "выдернутые" из нормальной "вольной" жизни люди (среди них — немало специалистов высокой квалификации, небесполезных для "народного хозяйства", испытывающего постоянный "голод" на грамотных, умелых и добросовестных работников) уже самим фактом своего внезапного исчезновения из структуры производства приносили невосполнимые потери экономике страны. Однако эти огромные убытки высшим советским руководством в расчет близоруко не принимались, хотя они, вполне возможно, на несколько порядков перекрывали "прибыль" от использования тех же самых несчастных, "без вины виноватых" перед сталинским режимом людей на лесоповале или на вспомогательных лагерных работах. Прямолинейность и примитивность гулаговских методов хозяйствования, ориентация системы управления на "вчера", а не на "завтра" обрекали эту систему на низкую экономическую эффективность, предопределяли ее неизбежный крах в будущем.

В полной мере это относится к социально-экономическим аспектам лагерной жизнедеятельности.

Социально-бытовая инфраструктура лесных ИТЛ финансировалась в первые (да и в последующие годы) их существования ничтожными (по сравнению с самыми элементарными потребностями) суммами, которые, впрочем, и осваивались далеко не всегда — по известному "остаточному принципу".

Это подтверждает следующая таблица:

Документ № 23.

Выполнение сметы целевых расходов Вятлага

(1-я половина 1941 года, тыс. рублей) Наименование статей За 1-е полугодие Фактические расходы

1941 г. по смете с начала года

Подготовка кадров в/н состава 65,0 13,1

Просвещение: детсад-интернат 35,0 36,0

Пионерлагерь 26,0 0,1

Содержание актированных инвалидов 2.983,0 2.775,0

Здравоохранение (больница, поликлиника, детясли в/н, з/к) 314,0 266,6

Партполитработа 29,0 28,4

Лесное хозяйство 155,0 36,6

Пенсионный фонд 150,0 128,7

Итого 3.717,0 3.284,7

Экономия 432.000 рублей.

Гулаговская сиюминутная "экономия" не имеет ничего общего с реальной бережливостью, рачительностью, государственным подходом к делу — это крохоборство Плюшкина. Отметим, что основная статья расходов в приведенной выше таблице — "содержание актированных инвалидов". Ничего удивительного в этом нет: значительная часть заключенных в условиях советских лагерей постоянно и неизбежно превращалась в доходяг, не способных к какому-либо труду и медленно умиравших. Существование такого типа рабов у любого практичного владельца-хозяина алогично: их надо либо кормить и лечить, либо освобождать — и последнее обходится дешевле. Но система ГУЛАГа не желала ни кормить, ни лечить, ни освобождать своих узников: содержание доходяг просто вносили в плановую смету и оно становилось "законной" расходной статьей бюджета ИТЛ. Официальные планы и отчеты уродливо фиксировали все аномалии лагерного бытия, когда-то, где-то и спонтанно возникшие, и превращали их в "законные" и обязательные атрибуты функционирования (в том числе — в хозяйственной сфере) любого ИТЛ, каждого его подразделения.

Любопытно, что война, принеся в лагеря, с одной стороны, голод, холод и, как следствие, — колоссальную смертность заключенных, добавив немало дополнительных нелепостей в лагерную обыденность, в том числе — повышенную дозу организованного садизма, с другой стороны, все-таки заставила и более высоко ценить если не головы, то хотя бы руки "контингента" — как главный источник гулаговской "прибыли". Безусловно, такой поворот не имеет никакого отношения к категориям гуманности. Все объясняется вполне прозаически — острой нехваткой рабочей силы. Но вот что показательно: рядовые лагерники вполне "оправдывали" даже такого рода "заботу" — своим каторжным трудом они и в невыносимо тяжелых военно-лагерных условиях практически на всех переделах выполняли производственные задания, причем как по объемным, так и качественным показателям.

Рассмотрим, к примеру, основные показатели выполнения заключенными Вятлага плановых нормативов производительности труда за 1943 год.

Документ № 24.

Наименование работ Плановая норма Фактическое Процент

(кбм) выполн.(кбм) выполнения Заготовка

Основные работы 2,70 2,67 98,9

Комплексная 2,18 2,29 105,1 Подвозка

Конная 6,40 3,67 57,4

Ручная 4,00 5,35 133,8

Комплексная 4,10 4,20 102,5 Вывозка

Механизированная — 2,14 -

Гужевая по р/д 3,92 4,40 112,3

– "- по о/д 1,98 3,11 157,1

Ручная — 3,80 -

Комплексная 2,10 1,94 92,4

Разделка на биржах 2,17 2,45 112,9

Шпалопиление 1,14 0,85 74,6

Лесопиление 1,10 1,03 93,6

Итак, по отчетным данным за 1943 год, заключенные Вятлага выполнили плановые нормативы производительности труда на заготовке леса (около 3 кубометров в день), на подвозке (трелевке), вывозке и разделке заготовленной древесины. Причем заморенные лошади (гужсила) "плана не давали", а вот не менее измордованные люди ("исполнители программы") свои производственные задания выполняли и перевыполняли. Любопытно, правда, было бы знать, сколько в этих отчетах "заряжено туфты", то есть приписок на всех стадиях производства — от бригады до Управления. Ведь, если верить приведенным цифрам, то получается, скажем, что на трелевке один заключенный (при среднем расстоянии подвозки в 40–50 метров) вручную "тянул" в полтора раза больше лошади. Несомненно, однако, что лагерников в военные годы эксплуатировали гораздо интенсивнее: эта фантастически дешевая "рабсила" пришлась в лихолетье как нельзя кстати и казалась государственно-партийной номенклатуре чрезвычайно выгодной (во всяком случае — более выгодной, чем в условиях мирного времени). Цена этим "администраторским иллюзиям" известна, и в лагерях она проявилась с предельной наглядностью.

Обратимся к обобщающим экономическим показателям, характеризующим себестоимость работ и продукции "основного производства" Вятлага за тот же 1943-й год (данные на 1 декабря).

Документ № 25.

Наименование Объем Стоимость по Фактические Результаты фаз и работ выпол- плановым ценам затраты нения за 11 Едини- Всего На На Пере- Эконо мес., цы(руб.) выпуска единицу весь расход мия тыс. (т.р.) (руб.) выпуск (т.р.) (т.р.) ф/м (т.р.)

Заготовка 555,0 7,55 4190,0 8,48 4705,0 515,0 —

Подвозка конная 39,0 7,62 297,0 12,36 482,0 185,0 — "

— ручная 92,0 4,40 405,0 2,65 244,0 — 161,0

Итого по подвозке 131,0 5,36 702,0 5,54 726,0 24,0 —

Вывозка тракторная 1,0 93,00 93,0 93,00 93,0 — -"

— автомаш. 3,0 81,67 245,0 81,67 245,0 — -"

— конная по р/д 398,0 9,70 3861,0 12,67 5043,0 1182,0 — "

— конная по о/д 132,0 14,64 1932,0 18,42 2431,0 499,0 —

Выноска ручная 46,0 3,37 155,0 3,37 155,0 —

Итого по вывозке 580,0 10,84 6286,0 13,74 7967,0 1681,0 —

Разделка 382,0 7,28 2781,0 7,38 2819,0 38,0 -

Всего фабричнозаводская стоимость — 13959,0 — 16217,0 2258,0 —

Погрузка 818,0 3,33 2724,0 4,26 3482,0 758,0 —

Перевозка 828,0 3,52 2879,0 4,21 3487,0 608,0 —

Прочие коммерческие расходы — 1678,0 — 2073,0 395,0 -

Всего коммерческая себестоимость продукции лесоэксплуатации- 21240,0 — 25259,0 4019,0 —

Лесопиление 41,0 59,32 2432,0 64,59 2648,0 216,0 —

Шпалопиление 9,0 56,78 511,0 54,22 488,0 — 23,0

Всего по основному производству — 24183,0 — 28395,0 4212,0 -

Таким образом, в 1943 году себестоимость единицы продукции (кубометра древесины), произведенной в Вятлаге, существенно превысила плановые установки (8 рублей 48 копеек против 7 рублей 55 копеек). При этом, в частности, ручная подвозка (трелевка) леса обходилась в 5 раз дешевле конной: то есть "гужсила" (лошадь), а также любая техника для лагеря убыточны. А вот рабский труд заключенных — выгоден, и причем лишь в том случае, если он "рафинированно" ручной, самый примитивный, оснащенный только пилой-лучком, топором, лопатой, кайлом…

Отметим далее, что стоимость всей произведенной в Вятском ИТЛ за 11 месяцев 1943 года продукции составила 13.959.000 рублей, а фактические затрачено — 16.217.000 рублей. В целом же все коммерческие затраты по "основному производству" превысили плановые нормативы на 4.000.000 рублей.

Финансисты из Управления "объяснили" этот перерасход факторами, "не зависящими от лагадминистрации": не предусмотренными планом дополнительными расходами на оборудование лагерей для военнопленных, занижением в гулаговских сметах стоимости содержания заключенных в сравнении с реальными затратами (на местах таким немудреным образом пытались "просветить" и "поправить" московских плановиков), высокой ценой обустройства и содержания лесовозных дорог и т. д.

Между тем в 1943 году запасы древесины на лесобиржах были полностью вычерпаны, в дело пошли даже тронутые гнилью штабеля, заложенные на дальних делянках в 1938–1940 годах и своевременно не вывезенные — в силу разных обстоятельств, в том числе — заурядной бесхозяйственности. Но и этих "резервов" все-таки не хватило для того, чтобы перекрыть все финансовые бреши. По сравнению с мирной первой половиной 1941 года не выполнены в том же 1943 году все плановые показатели сметы содержания заключенных: по всем статьям имеется пусть не очень существенный, но явно выраженный перерасход.

Документ № 26.

Выполнение сметы по содержанию заключенных за 11 месяцев 1943 года

(в тыс. рублей) Наименование По смете на Фактические Экономия Перерасход расходов фактическое расходы число человеко-дней

Расходы на управление 1.466,4 1.564,4 — 98,0

ВОХР (охрана) 4.888,0 5.716,4 — 828,4

Продовольствие 7.038,7 6.842,5 196,2 —

Вещевое довольствие 3.078,4 3.494,8 — 415,4

Коммунальнобытовые расходы 1.270,0 1.628,8 — 358,8

Медобслуживание 3.177,2 4.497,3–1.320,1

Культобслуживание 244,4 288,2 — 43,8

Всего 21.164,1 24.032,4 196,2 3.064,5

На 1 чел. — день

(рублей) 4,33 4,92 —

Добавим к приведенной таблице еще одну статистическую выкладку: содержание одного заключенного обходилось Вятлагу ежедневно почти в 5 рублей (при положенности — 4 рубля 33 копейки). Очевидно, что в тяжелейших условиях войны обнищавшие родственники также не могли существенно "подпитывать" лагерников посылками с продовольствием и одеждой. Отсюда и страшный результат — резкий рост заболеваемости и смертности "контингента" по причине дистрофии и пеллагры.

***

В послевоенные годы, в период восстановления страны, когда древесина стала еще более потребна "народному хозяйству", лесные лагеря, слегка видоизменив свою структуру, оставались по-прежнему громадными полигонами бесплатного зековского труда, который (в реальном выражении) в силу неумолимой экономической логики обходился "родной Советской державе" все дороже и дороже. Попробуем проследить эту тенденцию на конкретике Вятлага.

Плановые производственные задания лагерю ощутимо выросли: так, установленный объем заготовки и вывозки леса в 1947 году достиг 1.160.000 кубометров — в полтора раза больше соответствующих показателей военных лет. В бухгалтерском отчете Вятского ИТЛ за 1947 год отмечено: "Для выполнения этих основных и прочих планируемых работ лагерь должен был иметь следующие основные ресурсы: рабочий фонд 16.632 человека, лошадей списочных 1.683 головы, автомашин 28, тракторов 19, паровозов узкой колеи 2, мотовозов узкой колеи 4". Как видим, планируемое количество техники по-прежнему ничтожно: ее не любили и "ломали" заключенные и, по известным причинам, терпеть не могло лагерное начальство, особенно в "низовых" лесных подразделениях. На партсобраниях руководители и аппаратчики Управления постоянно и гневно клеймили "антимеханизаторские настроения" администрации лагпунктов, но последней привычнее и удобнее представлялось иметь дело с "живой рабсилой", которой, надо сказать, "лагерное основное производство" в то время просто "перекармливали".

Обратим внимание на состав лагнаселения (Документ № 27):

1/I-1947 г. 1/I-1948 г. Вольнонаемный состав 2.381 2.416 Спецпоселенцы 1.663 298 Военнопленные 2.793 – Заключенные 16.499 24.837 Итого 23.336 27.551

К январю 1948 года контингент военнопленных был из Вятлага полностью вывезен. Состав заключенных за 1947 год обновился на 68 процентов. Однако эти обстоятельства, при всех связанных с ними проблемах, не привели к параличу или приостановке производства: примитивнейший физический труд на лесоповале не требовал сколько-нибудь основательного обучения или специальной подготовки. Впрочем, пригодной к тяжелому и средней тяжести труду в лесном лагере была лишь четвертая часть вновь поступающей "рабсилы". В цитировавшемся выше вятлаговском бухгалтерском отчете многозначительно констатируется по этому поводу: "Располагая контингентом низкой физической категорийности, лагерь ставил перед собой в качестве одной из центральных задач — оздоровление и восстановление трудоспособности контингента. Однако работа лагеря в этой области встречала большие трудности вследствие недостатков в продовольственном обеспечении заключенных, в особенности в части жиров и мяса. Недостаток этих продуктов компенсировался совершенно неполноценными заменителями — жмыхом и низкокачественной рыбой".

Казалось бы, все ясно и понятно: если из общего числа заключенных лишь четверть (причем "недокормленная", "раздетая и разутая") пригодна для "обычной" работы на лесоповале, то стоимость содержания остальных трех четвертей физически не способных к труду лагерников ложится на эту меньшую часть, тем самым повышая интенсивность и одновременно сокращая сроки ее эксплуатации — круг замыкается. Самое любопытное, однако, заключается в том, что и в данной ситуации лесные лагеря продолжали "почти нормально" функционировать: сохраняла, видимо, вопреки всем объективным фактам, свою притягательность "кремлевская иллюзия" о баснословной "дешевизне" зековского труда…

В невероятной, абсурдной системе советского "планирования" послевоенных лет, когда рубль фактически не работал (все в стране принадлежит государству и, вследствие этого, ничто не продается и не покупается, а просто "перекладывается из кармана в карман"), важнее всего — "дать плановую цифру". Планы "костенели и дряхлели", перекрещивались, рушились друг на друга, способны были запутать, "сбить с катушек" любого сверхквалифицированного экономиста-теоретика и самого опытного хозяйственника-практика. Ну а в местных "планах" здравый смысл и логика отсутствовали уже по определению. "Высший государственный интерес" усматривался и прослеживался только сверху, внизу же в него надлежало просто и слепо верить — как в некоего новоявленного языческого бога.

В бухгалтерских отчетах появляются совершенно несообразные, дикие для цивилизованной экономики, но типичные для всей советской системы "хозяйствования" показатели. Вот один из них — так называемый "плановый убыток". Попытаемся "разобраться" с этим показателем-мутантом на примере Вятлага. В 1947 году лагерь продавал лес "на сторону" по цене 16 рублей 85 копеек за кубометр, то есть ниже себестоимости на 1 рубль 31 копейку. Обобщенные итоги такой "коммерции" зафиксированы в нижеследующей таблице (в первой графе — плановые параметры убытков Вятлага на 1947 год, во второй графе — фактические результаты того же года):

Документ № 28.

Наименование Убыток (тыс. рублей)

По плану Фактически 1. От реализации продукции 31.132 30.822

2. ____________________

"____________________

пилопродукции 845 85

3. ____________________

"____________________

шпалопродукции — 80

4. ____________________

"____________________

спецукупорки 276 -

5. ____________________

"____________________

проч. промпрод. 102 85

6. ____________________

"____________________

ширпотреба —

7. ____________________

"____________________

с/х продукции 1.612 142

8. ____________________

"____________________

контр. работ 980 1.248

9. ____________________

"____________________

работ и услуг — 71

10. ____________________

"____________________

матер. ценнос. — 181

11. ____________________

"____________________

тов. и прод. об. —

12. ____________________

"____________________

спецсортим. — 159

Итого 34.946 32.873

Таким образом, за счет сокращения "планового убытка" (продавая продукцию в ущерб себе, но строго по установленным сверху ценам) лагерь получил "прибыли" на сумму чуть более 2.000.000 рублей. Как это можно понять? В системе рациональной экономики — это нонсенс, абракадабра, бюрократический "бумажный фокус". Но таковым как раз и являлось "планирование советской экономики", при котором "невероятное делалось очевидным" и при всей своей плановой убыточности лесные лагеря приносили "народному хозяйству" огромную "прибыль".

Документальное приложение

Документ № 29.

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА

к бюджетному годовому бухгалтерскому отчету Вятлага МВД СССР за 1950 год.

I. ОБЩИЕ СВЕДЕНИЯ

Лагерное хозяйство Вятлага МВД выделено на самостоятельный баланс с 1 января 1950 года.

Контингент заключенных, работающих на оплачиваемых работах, переведен на систему заработной платы с 01.07.1950 г.

Заключенные, занятые на внутрилагерном обслуживании, переведены на заработную плату с 01.08.1950 г.

Перевод заключенных на новую систему оплаты труда осуществлен в соответствии с приказом МВД СССР № 00273-1950 года.

II. ТРУДОВОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ

Трудовое использование контингента заключенных за 1950 год характеризуется следующими данными:

1. Численность работающих з/к з/к на оплачиваемых работах за год составила 65,2 % к общей численности всего контингента при плане — 64,9 %. С учетом самоохраны фактическое использование достигает 68,5 %, или больше на 3,6 % (самоохрана в плане не предусмотрена).

2. Численность заключенных, занятых на внутрилагерном обслуживании, включая самоохрану, составила 14,7 % при плане 11,7 %. Самоохрана в плане 1950 года не предусмотрена, а фактически в самоохране использовалось 924 человека, что составляет 3,6 %. Это превышение численности лимита обусловлено независящими от лагеря причинами, так как лагерь вынужден был использовать самоохрану ввиду недокомплекта личного состава ВСО. Таким образом, фактически на внутрилагерном обслуживании было занято 11,1 %, или ниже плана на 0,6 % (11,7 % — 11,1 %).

3. На оплачиваемых работах было использовано 71,9 % балансового контингента при плане 72,6 %. С учетом самоохраны использование возрастает до 75,5 %.

Следовательно, лагерь использовал на оплачиваемых работах на 2,9 % больше, чем предусматривалось планом.

4. Численность неработающих заключенных составила 11,6 % при плане 12,9 %, или ниже плана на 1,3 %.

5. Численность по группе "Г" составила 1,8 % при плане 2,8 %. Численность забалансового контингента против плана сокращена на 1 % (план — 10,6 %, фактически — 9,6 %).

Выполнение плановых заданий по использованию контингента заключенных за второе полугодие характеризуется следующими данными: а) на оплачиваемых работах было занято 69,9 % балансового контингента при плане 73,6 %. Такое положение явилось следствием того, что во втором полугодии в самоохране использовалось 1120 з/к з/к ввиду недокомплекта личного состава ВСО.

Так как в плане самоохрана не предусмотрена, то указанное обстоятельство снизило фактический процент использования по гр."А" на 4,3 %. Таким образом, фактически в гр."А" во втором полугодии было использовано 74,2 %; б) на внутрилагерном обслуживании использовалось, исключая самоохрану, 11 % при плане 11,7 %; в) численность неработающих по болезни составила 12,6 % при плане 11,9 %.

Превышение лимита по этой группе вызвано тем, что лагерь во втором полугодии в составе прибывших этапов получил значительное количество ослабленного контингента, который был помещен в пункты профилактического отдыха для оздоровления. Превышение лимита по госпитализированным больным и амбулаторно освобожденным не допущено. Лимит по гр."Г" не превышен.

На основании изложенного необходимо сделать вывод, что плановое задание по трудовому использованию во втором полугодии, несмотря на значительное повышение задания по группе "А", лагерем выполнено.

III. ИСПОЛНЕНИЕ СМЕТЫ ПО ДОХОДАМ И РАСХОДАМ

Расходы по содержанию лагеря за 1950 год составили 147.945 тыс. руб., или 14 руб.32 коп. на ч/день при сметных ассигнованиях в сумме 142.097 тыс. руб. — 15 руб.30 коп. на ч/день на плановую численность контингента. Превышение фактических затрат против сметных обусловлено тем, что в лагере фактическая средне-списочная численность з/к з/к была больше плановой на 2904 человека (план — 25453 чел., фактически — 28357 человек).

Фактически, следовательно, по содержанию лагеря достигнута экономия, составившая на списочный ч/день 0-98, а на весь списочный состав — 10.410 тыс. руб.

Отклонения от сметных ассигнований по отдельным статьям сметы объясняются следующими причинами: по ст.1–2 — экономия по денежному содержанию в сумме 1.908 тыс. руб. и путевому довольствию 744 тыс. руб. явилась следствием недокомплекта штата в/н работниками и офицерским составом; по ст.4 — по хозяйственным и канцелярским расходам недоиспользование ассигнований в сумме 524 тыс. руб. образовалось в результате экономного расходования средств; по ст.7 — экономия по питанию контингента в сумме 3.486 тыс. руб. образовалась за счет… отклонений, полученных при переработке зерна. Внутрилагерное этапирование заключенных в отчетном году было значительно сокращено по сравнению с плановыми назначениями, следствием чего явилась крупная экономия средств по данной статье сметы; по ст.8 — на протяжении всего 1950 года штат военизированной охраны был значительно недоукомплектован в/н работника ми и восполнялся самоохраной, что и обусловило экономию по питанию в сумме 2.438 тыс. руб.; по ст.7-б — превышение расходов по вещевому обслуживанию против ассигнований на 3.608 тыс. руб. вызвано в пределах 445 тыс. руб. отнесением на эту статью зарплаты контингента, начисленной во второй половине 1950 года и не предусмотренной сметой по литеру "б" ст.7, а в остальной части — тем, что выдаваемое в носку вещевое довольствие заключенным, работающим на основных работах, подвергается износу ранее установленного табельного срока нос ки, причем себестоимость приобретаемого вещдовольствия дороже номенклатурных цен, заложенных в смету; по ст.7-в — фиксированный в отчете перерасход по коммунально-бытовому обслуживанию в сумме 305 тыс. руб. фактически не имеет места. По этой статье, напротив, имеется экономия, так как в нее включена зарплата з/к з/к в сумме

1.256 тыс. руб., не предусмотренная по литеру "в" ст.7; по ст.7 — по медико-санитарному и культурно-воспитательному об литер д-е служиванию заключенных незначительный перерасход явился также следствием отнесения зарплаты контингента, не предусмотренной в этих литерах сметы; по ст.14 — с разрешения ГУЛЛП МВД СССР… была произведена закупка вооружения сверх сметных ассигнований, в силу чего и образовался перерасход в сумме 190 тыс. руб.; по ст.15 — в целях оказания скорой помощи, лагерь в 1950 году содержал одну дрезину, расходы по которой отнесены на эту статью; по ст.19 — легковой транспорт и служебно-розыскные собаки содержались в минимальном количестве, меньше установленных норм, причем стоимость содержания как коне-дня, так и одной собаки в день была ниже плановой, однако, несмотря на это, ассигнование превышено на 345 тыс. руб. Сметных ассигнований на эту цель было явно недостаточно; по ст.20 — расходы по вещдовольствию личного состава военизированной охраны превысили сметные ассигнования на 722 тыс. руб. Следует отметить, что на протяжении всего 1950 года в лагере имелся недокомплект штата ВСО офицерским и в/н составом. Выдача обмундирования производилась строго по установленному табелю. Ввиду этого превышение сметных ассигнований по этой статье явилось следствием недостаточности ассигнований; по ст.3-д — по смете содержания детских учреждений в 1950 году предусматривалось содержание 162 ребенка матерей з/к з/к, стоимость содержания которых определялась 865 тыс. руб., или 5,3 тыс. руб. на одного ребенка в год.

Фактически же в отчетном году детей было 206 чел. и расходы по их содержанию составили 1.158 тыс. руб., или 5,6 тыс. руб. на одного ребенка в год. Таким образом, перерасход на фактическую численность детей составляет 60 тыс. руб.

Все эти факторы обусловили перерасход 300 руб. на содержание одного ребенка в год.

Указанный перерасход вызван одновременно досрочным освобождением матерей в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР.

Доходы лагеря за 1950 год от предоставления рабочей силы составили 125.301 тыс. руб. при плане — 115.313 тыс. руб. — 108 %. План по доходам перевыполнен на 9.988 тыс. руб., или 8,6 %.

Перевыполнение плана по доходам достигнуто благодаря поставлению на работы основной деятельности значительно большей численности з/к з/к, чем это было предусмотрено планом (фактически было занято 18487 человек при плане 16510 человек). Что касается выработки на один отработанный ч/день, то она фактически составила — 21 руб.48 коп. при плане — 22 руб.60 коп., или ниже плановой выработки на 1 руб.12 коп. На все количество отработанных человеко-дней недовыполнение составит — 6.537 тыс. руб. Недовыполнение плана по выработке на отработанный ч/день по существу всецело обусловлено недоиспользованием плановых ассигнований по сезонной премии-надбавке, экономия по которой в лесоэксплуатации составила за год 6.446 тыс. руб. Эта экономия сезонной премии-надбавки возникла по следующим двум обстоятельствам:

1. В силу низкой производительности труда на лесозаготовках в первом полугодии (91,7 %), причем такая производительность труда была во второй половине осенне-зимнего сезона (I кв.), что значительно снизило размеры сезонной премии-надбавки и отрицательно повлияло на выполнение плана по доходам на отработанный ч/день.

2. При определении плановых ассигнований по сезонной премии-надбавке на каждого работающего в лесоэксплуатации на сезон предусматривалось 15 % ч/норм. Фактически же выработка составила значительно меньшее число человеко-норм на каждого работающего з/к, что объясняется низкой производительностью труда в первом полугодии и известной текучестью работающих.

Необходимо отметить, что доходы второго полугодия по сравнению с первым полугодием возросли на 9.191 тыс. руб., или — 11,5 %. Значительный рост доходов во втором полугодии обусловлен ростом производительности труда в связи с переводом заключенных с 1.07.1950 года на систему заработной платы. Если в первом полугодии комплексная производительность труда в лесоэксплуатации составила только 91,7 %, то во втором полугодии она достигла 116,4 % плана, или возросла по сравнению с первым полугодием на 24,7 %.

Доходы лагеря, включая подоходный налог и полученную дотацию на покрытие плановых убытков за 1950 г., составили 149.410 тыс. руб. и превышают расходы по содержанию на 1.465 тыс. руб.

б/ Сколько стоит "рабсила"?

Лагерная система основана на насилии и принуждении, а посему изначально враждебна любому профессионализму, в том числе — проявлению квалифицированного подхода к организации производства. Умственный труд, собственно, работой в лагере и не считается. Те, кому повезло устроиться на так называемых "интеллигентских" должностях, выражаясь лагерным языком, "придуриваются", а не работают: ведь работа — это лишь "грубый и зримый" физический труд. В основу лагерной "экономики" заложена бригадная форма организации труда, а по сути — система круговой поруки, когда из-за плохой работы одного страдают все члены бригады и поэтому они вынуждены следить друг за другом, "подгонять" сами себя (при желании и с известным допуском можно увидеть в этом некое подобие дореволюционной русской крестьянской общины). Экономическая система советских лагерей, созданная в 1920-е — 1930-е годы, оказалась совершенно косной и неспособной к изменениям. Лагерному начальству было удобно и даже комфортно ничего не менять в этой системе десятилетиями. При жесточайшем централизме все команды в ней шли только сверху и на любую из этих команд дозволялся лишь однозначный ответ: "Есть! Будет исполнено!" Толковые и разворотливые начальники ИТЛ и лагподразделений, разумеется, создавали собственные "внутренние" резервы, запасы производственных мощностей и продукции — на тот случай, чтобы, если потребует вышестоящее руководство, выполнить любую его команду. При этом, однако, далеко вперед без нужды (продвижение по службе, очередная звезда на погоны или генеральские лампасы на брюки) не высовывались, обоснованно полагая, что перевыполнение планов чревато серьезными последствиями — на следующий год это перевыполнение вполне может стать уже основным планом… По аналогичным, собственно, соображениям любой стахановец и рационализатор (коих усиленно возносила политпропаганда в ту эпоху соцсоревнования и шумных починов) в своей бригаде воспринимался ее "бугром" как смутьян, подрывающий авторитет "старшого", копающий под него яму… "Искоса" смотрели на "передовиков производства" и собригадники: из-за одного "стахановца" завтра всем могли урезать расценки и поднять нормы… Поэтому, в частности, не приживалась в лагере любая (даже простейшая) механизация: с ней конкурировал (и до определенного срока — вполне успешно) "почти бесплатный" рабский зековский труд.

Лагерная "экономика" абсурдна и с гуманистической точки зрения: ведь заключенные сами строят для себя зоны, тюрьмы, в определенной мере сами сторожат друг друга, то есть вынуждены действовать, как правило, вопреки собственным глубинным интересам, против своей личности. Совершенно естественны для лагеря, как подчеркивает экономист Л.С.Трус (бывший политзаключенный), не добросовестный профессиональный труд, а сознательная постоянная ориентация на брак, "видимость работы". Не зря среди лагерников высоко ценились именно те должности в зоне и на производстве, где можно "гнать туфту". Несомненно, политзаключенные (в массе своей) относились к труду гораздо ответственнее и добросовестнее, нежели "бытовики" (хотя та самая "туфта" не обошла стороной и "пятьдесят восьмую статью"). Уголовники же в лучшем случае лишь имитировали "пахоту", создавали видимость работы. Отсюда — ориентация партийно-бюрократического государства (особенно — в послевоенные годы) на "привлечение" в места лишения свободы выходцев из "нормальных" слоев советских трудящихся, способных добросовестно работать и в лагерях. В дальнейшем эта система "из-под-палочного" лагерного труда принесла свои естественные и ядовитые плоды: отвращение к принудительной работе выплеснулось из лагерей в обычную жизнь и стало нормой поведения миллионов советских граждан в сфере "социалистического общественного производства".

Нельзя сказать, что в ГУЛАГе не понимали и не принимали простой истины: людей надо заинтересовать в том, чтобы они лучше, качественнее и производительнее работали. Вопрос в другом: как это сделать в конкретных лагерных условиях? До введения в начале 50-х годов заработной платы для заключенных пытались "развернуть" среди них "соцсоревнование", "выдвигая и пестуя" на лесоповале "стахановцев-маяков", за которыми ("по идее") должны были "тянуться" остальные "исполнители программы". Однако "соревнование" осталось бумажным блефом: реальных стимулов к усиленному труду у лагерников не было. Да и быть не могло: ни льготные санаторно-курортные путевки, ни благоустроенные квартиры, ни государственные награды, ни досрочное освобождение за "ударный" труд заключенным "не положены". Единственное (помимо ничего не дающих "моральных стимулов"), что могла сделать лагерная администрация, — увеличить размер пайка для "ударников". Но зековская поговорка очень точно подметила: "Убивает большая пайка, а не маленькая". Все верно: за "большую пайку" надо тяжко "горбатить", непропорционально много работать. Так не лучше ли поменьше есть, но и поменьше "вкалывать" — зато проживешь подольше! Правда, иногда громогласными обещаниями высокого начальства (типа: "Достроим дорогу /канал-завод-объект и т. п./ — всех освободим!") удавалось-таки (и значительно) поднять на короткий срок производительность труда в отдельно взятых лагерях: даже никому и ничему не верящие, прокаленные лагерем "до косточек" самые опытные заключенные работали тогда аврально — ведь каждый узник живет инстинктивной надеждой на чудо досрочного освобождения. И тем более горькими бывали последующие разочарования: "пахали" все, а освобождались единицы "избранных"…

Реальным и действенным стимулом к высокопроизводительному труду заключенных стала в 1950-е годы зачетная система. За этим стоял точный психологический расчет: ведь самый эффективный "манок" для заключенного, как уже говорилось, — это возможность досрочного освобождения. Кроме того, жизнь для каждого лагерника становилась (пусть в какой-то малости, полуиллюзорно) самоуправляемой, он получал шанс сам распорядиться своей судьбой. Имела эта система и свои теневые стороны. Первыми (причем — в "самые сжатые сроки") освобождались "авторитетные" уголовники — на них "ишачили" (или продавали им свой труд) рядовые зеки. В лагерях приобрели небывалую "популярность" самые тяжелые работы, где зачетные надбавки за перевыполнение норм были выше (например, на лесоповале). Еще более распространенным стало пренебрежение требованиями техники безопасности на производстве… Впрочем, государство, "поиграв" с системой зачетов, в конце концов (к 1960-м годам) ее отменило. Закономерен вопрос: почему? Дело, вероятно (и прежде всего), в том, что советскому государству просто не нужен был производительный труд заключенных в лагерях. Логика рассуждений здесь такова: пусть сидят подольше и тянут свою рабскую лямку там, где назначат и прикажут. В лагерях потребно живое, но бессловесное орудие труда, а не самоуправляемый (хоть в чем-то) индивид.

Вполне правомерен в связи с этим вывод исследователя Л.С.Труса: "Бесперспективна, безвыходна любая лагерная экономика — и гитлеровская и сталинская. И там и тут человек ни во что не ценился. Но, может быть, наша, не уступая гитлеровской по жестокости, еще дальше отошла от здравого смысла. Поэтому любое стимулирование, какими бы "благородными жестами" оно ни сопровождалось, либо не оказывало на работников никакого воздействия, либо вело в тупик".

В конечном счете для любого государства важнее всего одно — сколько стоит рабочая сила? Для советского партийно-бюрократического государства им же самим сделанный баснословно дешевым труд заключенных стал той "золотой жилой", над которой оно "тряслось", как скупец над заветным сундуком, десятилетиями оберегая этот источник своих сомнительных "барышей" от малейших изменений и новых веяний. Жадность затмевала здесь все, даже здравый смысл. И было от чего: ведь (если обратиться уже к 1980-м годам) "нормальный" рабочий (оплата труда, обустройство, содержание социальной сферы и т. д.) обходился государству в районах Сибири и Крайнего Севера в 20.000 рублей ежегодно, а заключенный, довольствующийся плановыми 2-мя квадратными метрами жилья и ничтожной зарплатой, — всего-то навсего в 1.000 рублей. Разница кардинальная — двадцатикратная. При такой прибыли (вспомним классиков) капитал (и как видим — не только он) готов на любые преступления, хотя бы и под страхом виселицы.

Главным индикатором "рентабельности" (а следовательно и прибыльности) ГУЛАГа считался показатель стоимости отработанного человеко-дня заключенного.

Рассмотрим этот показатель применительно к Вятлагу 1946 года.

Документ № 30.

Стоимость отработанного человеко-дня заключенных и военнопленных Вятлага за 1946 год

(без премвознаграждения)

Лагподразделения- Прочие Ширпотреб Сельское Итого производства — хозяйство и АПТ и хозяйства

П Количество 1.079 1.008 330 252 2.669 л отработанных а человеко-дней н (тысяч)

Стоимость 13–15 11-59 8-70 8-70 11–59 н человеко-дня а (рублей)

Процент к 113,3 100,0 75,1 75,1 100,0 г среднему по о лагерю д Сумма 14.188 11.683 2.871 2.192 30.934

(тысяч рублей)

О Количество 1.075 1.488 214 478 3.255 т отработанных ч человеко-дней е (тысяч) т Стоимость 12–30 11-31 9-67 8-54 11–11 человеко-дня з (рублей) а Процент к 110,7 101,8 83,2 76,8 100,0 среднему по г лагерю о

Сумма 13.220 16.822 2.027 4.032 36.161 д (тысяч рублей)

Итак, за год в Вятлаге "контингентом" отработано более 3.250.000 человеко-дней, что намного превышает плановый норматив. Вот и весь "секрет полишинеля": зачем, спрашивается, ломать голову над технико-экономическими средствами повышения производительности труда, когда все можно сделать гораздо проще — заставить зеков "вкалывать" ежедневно на час-другой дольше. Идем далее: при цене одного человеко-дня более 11 рублей начислено "премвознаграждения" лагерникам (о зарплате тогда еще и речи не велось) почти в 10 раз меньше — всего лишь по 1 рублю 20 копеек "на душу". "Прочувствуем" эту колоссальную разницу — именно в связи с ней труд заключенных и являлся неиссякаемой "золотой жилой" для сталинско-советского государства. Сравним вышеприведенную таблицу с нижеследующей и отчетливо увидим, что вятлаговское начальство платило своим "подопечным" (за отработанный человеко-день) даже меньше, чем дозволялось общегулаговскими плановыми нормативами.

Документ № 31.

Начисление премвознаграждения за отработанный человеко-день заключенным и военнопленным Вятлага за 1946 год

Лагподразделения — Прочие Ширпотреб Сельское Итого производства — хозяйство и АПТ и хозяйства

П Количество 1.079 1.008 330 252 2.669 л отработанных а человеко-дней н (тысяч)

Стоимость 1-73 1-46 0-92 1-00 1-46 н человеко-дня а (рублей)

Процент к 118,2 100,0 61,6 68,5 100,0 г среднему по о лагерю д Сумма 1.887 1.472 297 252 3.888

(тысяч рублей)

О Количество 1.075 1.488 214 478 3.255 т отработанных ч человеко-дней е (тысяч) т Стоимость 1-44 1-16 0-97 0-92 1-20 человеко-дня з (рублей) а Процент к 120,0 96,6 80,8 76,7 100,0 среднему по г лагерю о Сумма 1.517 1.723 209 439 3.918 д (тысяч рублей)

Теперь проследуем еще по одному кругу той дьявольски изощренной конструкции, которую мы (с предельной степенью условности) называем лагерной "экономикой".

"Доходы" лагерей формировались прежде всего за счет "продажи" государству произведенной продукции (леса, руды, сельхозпродуктов, промтоваров и других изделий). Согласно общему счету прибылей и убытков Вятского ИТЛ прибыль этого лесного лагеря за 1945 составила 3.285.000 рублей, убытки — 16.610.000 рублей; за 1946 год соответственно — 6.654.000 и 18.792.000 рублей. Государство планово выделяло лагерю дотацию, чтобы "покрыть разницу" между приведенными суммами. И вот вам еще один "парадокс": такого рода многомиллионные дотации тем не менее не были этому самому государству в тягость, поскольку реального убытка при этом оно не несло. Так, по плану 1946 года государственная дотация Вятлагу по реализованной продукции составила 14.045.000 рублей, а сам лагерь получил 14.300.000 рублей, то есть несколько больше, так как производственный план был чуть-чуть перевыполнен, а дотировался каждый кубометр произведенной продукции (который, как мы знаем, продавался в убыток лагерю — ниже себестоимости).

Поставим еще один конкретный вопрос: каковы же основные статьи расходов по содержанию заключенных? В общем виде ответ сводится к следующему: прежде всего — это зарплата вольнонаемному составу (управленцам, чекистам, охране и т. д.), то есть всем тем, кто "командует" "контингентом" и "сторожит" его. Во-вторых, — это стоимость питания для заключенных. В-третьих, — затраты на вещевое довольствие (все лагнаселение, а также личный состав ИТЛ надо одевать за "казенный счет", обеспечивать постельным бельем, другим "мягким и жестким" инвентарем и т. п.). В-четвертых, лагерников и обслуживающий их персонал нужно лечить, а значит — содержать санчасти, медпункты, аптеки с соответствующими кадрами. В-пятых, необходимы затраты на содержание и ремонт так называемых инженерно-технических сооружений и объектов — лагерных ограждений ("зон", вышек, вахт), дорог и подъездных путей, жилых помещений (бараков для заключенных, домов для вольнонаемных сотрудников, казарм для охраны), социальной инфраструктуры и прочее. Подробную калькуляцию всех этих расходов мы наглядно можем представить по нижеприведенной таблице.

Документ № 32.

Расходы по содержанию заключенных и военнопленных Вятлага за 1946 год

(тыс. рублей) Наименование статей Всего на состав В том числе фактически расхода

По плано- Фактически — По управлению — По ВОХР По прод. По обслуживанию — По ком. — По медицинскому — По КВО вым нор- обслуживанию — живанию бытовому мам ванию вещдовольствием — обслужи

Зарплата основная и дополнительная вольнонаемного состава 9.992 8.803 3.880 4.377 167 19 18 332 10

Денежные поощрения, использованные по группе "Б" 362 546 178 80 61 53 85 86 3

Содержание и износ зданий, сооружений, ограждений, инвентаря и др. 4.774 4.979 469 606 944 85 2.343 425 107

Разъезды и содержание легкового транспорта 808 557 267 257 — — 31 2

Канцелярские, почтово-телеграфные расходы и спецсвязь 382 446 197 113 — 65 19 52

Продовольственные продукты 19.043 24.671 — 1.635 17.999 — 5.037 —

Износ и текущий ремонт вещдовольствия, белья и больничных принадлежностей 4.799 6.480 — — 6.225–255 —

Внутренний транспорт 732 898 20 106 535 22 164 51 —

Спецрасходы 239 472–330 — — 1 141

Недостачи, промоты, хищения материальных ценностей по вине заключенных — 58 — 33 93 2 —

Прочие расходы 2.207 2.108 414 967 174 38 109 387 19

ВСЕГО 43.338 49.902 5.425 8.471 19.913 6.349 2.786 6.624 334

Удорожание продовольствия — 7.543–565 5.588 — 1.390 —

Стоимость списочного ч/дня (в рублях):

а) по плановым нормативам 6-90 — 0-93 1-30 2-46 0-80 0-38 0-98 0-05

в т. ч.зарплата вольнонаемного состава 1-59 1-41 0-685 0-79 0-03 0-004 0-002 0-075 0-00

б) фактически — 7-94 0-86 1-35 3-17 1-01 0-44 1-05 0-06

Удорожание на 1 ч/день — 1-20 — 0-09 0-89 — 0-22 0-01

Из общей суммы расходов отнесено на статьи:

На весь состав (тыс. рублей) На 1 списочный ч/день(рублей)

По план. нормам Фактически По план. нормам Фактически

Содержание актированных (неработающих) инвалидов 4.195 4.178 5-52 5-52

Содержание неработающих в оздоровительно-профилактических пунктах (в/пленные и з/к з/к) 1.794 1.638 6-90 6-36

Итак, государству в 1946 году содержание одного заключенного в Вятлаге обходилось ежедневно в сумму около 8 рублей. Много это или мало? Думается: ничтожно мало. Вятлаговское начальство строго ориентировалось на плановые показатели, общая система которых была нацелена на то, чтобы, "сведя концы с концами", сделать содержание заключенных "самоокупаемым", "безубыточным", а проще говоря — ничего не стоящим государству. Такой вот каннибальский "хозрасчет": заключенный должен сам себя и свой "родимый" лагерь полностью кормить, одевать и обувать, то есть содержать, давая при этом еще и полезную "народному хозяйству" продукцию по назначенным этим же государством ценам. Именно в этом заключалась стратегическая установка высшего руководства страны, НКВД-МВД и ГУЛАГа.

Отметим, что по совершенно полным данным, общая стоимость одного отработанного человеко-дня в Вятлаге в 1946 году составила 12 рублей 31 копейку (при плане — 13 рублей 5 копеек), то есть, казалось бы, лагерь вполне успешно справлялся с решением поставленной сверху задачи "обеспечения самосодержания контингента".

Напомним, однако, что госдотация Вятлагу за 1946 год составила ни мало ни много 13.000.000 рублей: все ценообразование в кривом зеркале советской "экономики" производилось "шиворот-навыворот", так что прорехи "латались" волевыми и произвольными "переливаниями" средств центрально-чиновничьими ведомствами, "перекладыванием пустых фишек" из правого кармана в левый — владелец от этого (в лице высшей партийно-бюрократической номенклатуры) не менялся и ничего не терял. Теряли страна, народ, конкретный "простой советский" человек… Подобно крепостной мануфактуре XVIII века, лагерь трудом подневольных работников производил то, что "потребно барину", а таковым здесь являлось партийно-советское государство. Оно полностью и безраздельно владело и распоряжалось гулаговской "рабсилой", почти не тратясь на ее подготовку, покупку (оплату) и содержание, беззастенчиво используя ее для реализации любых своих (даже самых безумных) хозяйственных "проектов и экспериментов".

Документальное приложение

Документ " 33.

БУХГАЛТЕРСКИЙ ОТЧЕТ

Вятлага НКВД СССР по основной деятельности за 1944 год.

ОБЩИЕ СВЕДЕНИЯ

СОСТАВ ЛАГЕРЯ (на 01.01.1945 г.):

1. Отдельные лагпункты (ОЛП) — 11 в т. ч. лесозаготовительные (л/з) — 5

2. Лесозаготовительные отряды (ЛЗО) с контингентом мобилизованных немцев (м/н) — 1 в т. ч. л/з — 1

3. Неотдельные лагпункты, входящие в состав ОЛП и ЛЗО — 10 в т. ч. л/з — 6

4. Временные спецкомандировки — 7

ИТОГО ОТДЕЛЬНЫХ ПОДРАЗДЕЛЕНИЙ — 29

I. СОСТАВ РАБОТАЮЩИХ КОНТИНГЕНТОВ

Всего 1-й 2-й 3-й 3-й 4-й Без кате- кате- кате- кате- кате- кате гории гории гории гории, гории гории подле жащие труду

1. Заключенные

по сост. на 01.01.44 11.979 371 898 4.648 — 3.523 2.539 — "- на 01.01.45 13.140 968 2.940 5.293 1.063 2.677 209

2. Мобилизованные немцы

— "- на 01.01.44 3.891 252 373 1.730 — 89 1.447

— "- на 01.01.45 2.907 213 1.140 1.314 72 99 69

И Т О Г О

— "- на 01.01.44 15.870 623 1.271 6.378 — 3.612 3.986

— "- на 01.01.45 16.047 1.171 4.080 6.607 1.135 2.776 278

В п р о ц е н т а х 100 7,3 25,5 41,2 17 17,3 1,7

Помимо своих лагерных контингентов, Вятлаг использовал в 1944 году рабочую силу военнопленных, предоставлявшуюся Вятлагу со стороны лагеря № 101.

Для размещения военнопленных лагерю № 101 выделено 6 подразделений с общей полезной жилой площадью 7,6 тысяч кв. метров, обеспечивающей нормальное размещение до 4.000 человек.

Опыт годичной работы показал, что рабочая сила военнопленных не может служить твердой базой для основной производственной работы Вятлага.

В первом квартале 1944 года, несмотря на 100-процентное насыщение военнопленными всех переданных лагерю № 101 подразделений, средний выход военнопленных на работы Вятлага определялся в 400 человек, во втором квартале — 700 человек, в третьем — 1.460 человек, а к декабрю вновь упал до 450 человек.

Совершенно очевидно, что такой неустойчивый выход людей на работу не мог создать базы нормальной производственной деятельности.

При этом производительность труда военнопленных на основных работах составляла 30–40 процентов от действующих норм.

II. ВЫПОЛНЕНИЕ ПРОИЗВОДСТВЕННОЙ ПРОГРАММЫ

Производственная программа Вятлага, утвержденная на 1944 год, выполнена по всему комплексу основных работ на 135 процентов, а именно: Фазы производства Плановая П л а н О т ч е т Процент цена Коли- Сумма Коли- Сумма выпол 1 кбм чество (тысяч чество (тысяч нения

(руб.) (т. кбм) руб.) (т. кбм) руб.)

ЗАГОТОВКА 7,96 620 4.935 928 7.387 149,6

Подвозка конная 10,87 150 1.555 172 1.784 114,6

— "- ручная 3,54 50 177 119 421 237,6

ИТОГО ПО ПОДВОЗКЕ 8,66 200 1.732 291 2.205 127,3

Вывозка по р/д 10,94 450 4.923 533 5.831 118,4

-"- по о/д 15,42 100 1.542 204 3.146 204

-"- по УЖД 9,15 90 823 138 1.263 153,3

-"- тракторная — — 1 24

— "- автомоб. 34,6 10 346 5 173 50

-"- ручная — — 67 186 -

ИТОГО ПО ВЫВОЗКЕ 11,74 650 7.634 948 10.623 139,1

Разделка балансов 19,2 60 1.150 56 1.075 93,3

-"- рудстойки 13,52 25 338 34 460 136

-"- дров 6,5 200 1.300 250 1.625 125

ИТОГО ПО РАЗДЕЛКЕ 9,79 285 2.790 340 3.160 113,3

Шпалы (тыс. штук) 45,41 80 363 100,7 457 125,8

Шпальная вырезка 60,57 1,1 70 0,6 38 54,2

-"- горбыль 27,7 1,4 54 2,1 81 150

ИТОГО ПО

ШПАЛОПИЛЕНИЮ 46,38 10,5 487 12,6 576 118,3

ЛЕСОПИЛЕНИЕ 54,1 60 3.246 93 5.031 155

ВСЕГО — 23.967 — 32.372 135

Выполнение плана в 1944 году достигнуто не только в части общих объемных заданий, но также и по всем важнейшим сортиментным заданиям, в первую очередь — по специальным сортиментам (на 110,0 процента) и по качественным пиломатериалам — на 114,0 процента.

В 1944 году значительно двинуто вперед дело механизации основного производства — фактический объем мехвывозки в 1944 году увеличен по сравнению с 1943-м годом в 9 раз.

ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТЬ ТРУДА

Состояние производительности труда на основном производстве характеризуется следующими данными:

Выработка на одного рабочего

(в неизменных ценах 1926–1927 гг.):

Фактически в 1943 году — 2.181 руб.;

По плану на 1944 год — 2.354 руб.;

Фактически за 1944 год — 2.468 руб.

Фактическая выработка на одного рабочего в 1944 году составила к 1943 году 113 процентов и к плану 1944 года — 104,6 процента.

Показатели выполнения комплексных плановых норм по отдельным видам работ характеризуются следующими показателями:

На человеко — день (кбм)

План Фактически

ЗАГОТОВКА 2,37 2,32

ПОДВОЗКА 3,2 3,36

ВЫВОЗКА по р/д 2,52 1,94

– "- по о/д 1,85 1,41

– "- ручная — 4,7

Мехвывозка 2,88 2,72

РАЗДЕЛКА 2,29 2,69

ЛЕСОПИЛЕНИЕ 1 1,4

ШПАЛОПИЛЕНИЕ 1,1 0,94

СПЕЦТАРА 0,21 0,34

ТЕСКА ружболванки (штук) 10,3 11

— "- ствольной накладки (штук) 26 125

Клещевая болванка (пар) 2,12 2,64

По комплексу перечисленных работ на фактически выполненный их объем требовалось по плановым нормам 1.182.000 человеко-дней и 164.500 коне-дней.

Фактически затрачено 1.227.000 человеко-дней и 114.600 коне-дней, или плановые нормы рабочей силой выполнены по комплексу всех работ на 96,3 процента, лошадьми плановые нормы на вывозке и подвозке выполнены на 143 процента.

Привлечение к выполнению основных работ лагеря контингента военнопленных значительно снизило общие показатели производительности труда, т. к. военнопленные никогда действующих норм не вырабатывали.

В качестве иллюстрации влияния рабочей силы военнопленных на уровень производительности труда можно привести следующие фазы работ:

Плановые нормы Фактич. выполн.

(кбм) (кбм)

ЗАГОТОВКА:

— по контингенту Вятлага 2,37 2,68

— по военнопленным 2,37 1,03

И т о г о 2,37 2,32

РАЗДЕЛКА:

— по контингенту Вятлага 2,29 2,78

— по военнопленным 2,29 1,74

И т о г о 2,29 2,69

При исключении всех объемов выполнения выполнения военнопленными и соответственно затрат рабсилы, выполнение плановых норм по указанным выше работам составит 100,6 процента.

III. СЕБЕСТОИМОСТЬ ПРОДУКЦИИ

Выполнение плана себестоимости продукции лесоэксплуатации за 1944 год характеризуется следующими данными:

ВСЕГО ПЛАНОВАЯ ФАБРИЧНО-ЗАВОДСКАЯ СТОИМОСТЬ выполненного объема работ по лесоэксплуатации, пересчитанная на фактические способы транспортировки, составляет 23.541.000 руб. при фактических затратах в 22.396.000 руб., или экономия выразилась в сумме 1.145.000 руб.

ПО РАБСИЛЕ:

При отклонении по производительности труда от среднесписочных плановых норм экономия составила 339.000 руб.; а) По ВОЛЬНОНАЕМНЫМ РАБОЧИМ, МОБИЛИЗОВАННЫМ НЕМЦАМ И СПЕЦКОНТИНГЕНТУ (СПЕЦПЕРЕСЕЛЕНЦАМ): плановая потребность — 320.000 ч/дней, фактический расход — 322.000 ч/дней, перерасходовано — 2.000 ч/дней, при плановой стоимости одного ч/дня 11 руб.20 коп. перерасходовано 22.000 руб.; б) По рабсиле ЗАКЛЮЧЕННЫХ: плановая потребность — 616.000 ч/дней, фактический расход — 467.000 ч/дней, сэкономлено — 29.000 ч/дней, при плановой стоимости одного ч/дня 12 руб.44 коп. экономия составила 361.000 руб.;

От изменения себестоимости отработанного ч/дня перерасход составил 507.000 руб., в том числе: а) по ВОЛЬНОНАЕМНОМУ СОСТАВУ, МОБИЛИЗОВАННЫМ НЕМЦАМ И СПЕЦПЕРЕСЕЛЕНЦАМ: перерасход на 1 ч/день — 4 руб.25 коп. (по плану — 11 руб.20 коп., фактическая средняя зарплата — 15 руб.45 коп.), а на фактическое количество отработанных дней (189.000) перерасход составил 803.000 руб.; б) по контингенту ВОЕННОПЛЕННЫХ экономия составила 3 руб.43 коп. на ч/день (плановая стоимость [ч/дня — В.Б.] вольнонаемного рабочего — 11 руб.20 коп., фактический средний заработок военнопленного — 7 руб.77 коп.), а на фактическое количество отработанных ч/дней (135.000) экономия выразилась в сумме 462.000 руб.; в) по рабсиле ЗАКЛЮЧЕННЫХ удорожание стоимости отработанного ч/дня составило 0 руб.34 коп. (по плану — 12 руб.44 коп., фактическая стоимость — 12 руб.78 коп.), а на все количество отработанных ч/дней (487.000) перерасход — 168.000 руб.

ОБЩИЙ ПЕРЕРАСХОД ПО РАБОЧЕЙ СИЛЕ составил 168.000 рублей.

Снижение стоимости одного отработанного ч/дня по рабсиле лагеря военнопленных — на 3 руб.43 коп. против плановой средней зарплаты вольнонаемных контингентов лагеря — объясняется весьма низкой производительностью труда этой рабочей силы по причине неуплотненного рабочего дня, а также неприспособленностью этого контингента к лесозаготовительным работам и климатическим условиям Кировской области, особенно в осенне-зимний период.

Кроме того, Вятлаг оказывать влияние на работу этого контингента в сторону повышения производительности труда не имел возможности по причине специфических особенностей охранения его на производстве работ.

Удорожание стоимости отработанного ч/дня заключенных объясняется перерасходом по смете содержания, а также и наличием перерасхода по премиальному фонду, а именно: стоимость списочного ч/дня по плану — 5 руб.56 коп., фактический расход выразился в 5 руб.84 коп.; премиальный фонд по плану на ч/день — 1 руб.62 коп., фактический расход денежного поощрения выразился в 2 руб.30 коп.

Перерасход по денежному поощрению на 1 ч/день объясняется перевыполнением плановых норм контингентом заключенных на 6,0 процента.

Удорожание стоимости списочного ч/дня, а также денежного поощрения перекрыто в значительной части достигнутым улучшением трудоиспользования: вместо планового процента по группе "А" (вывод на оплачиваемые работы) 68,0 фактический процент использования составил 71,8.

ОБЩАЯ ЭКОНОМИЯ ПО ВСЕМ ОСНОВНЫМ ВИДАМ ПРОДУКЦИИ за 1944 год составила:

Лесоэксплуатация +3.901.000 руб.;

Лесопиление + 900.000 руб.;

Шпалопиление — 31.000 руб.;

Спецтара + 620.000 руб.;

Спецсортименты + 310.000 руб.;

И Т О Г О +5.600.000 руб.

Снижение себестоимости продукции против плана выразилось в 11,5 процента и против себестоимости 1943 года — 11,0 процента.

В состав себестоимости продукции включены непроизводительные расходы и потери, в том числе:

— от недостач и пересортицы продукции — 414.000 руб.;

— от уплаты штрафов, пени и неустоек — 809.000 руб.

В то же время получено в счет погашения штрафов и неустоек 1.334.000 руб., то есть получено штрафов больше, чем уплачено, на 525.000 руб.

Таким образом, коммерческие расходы по непроизводительным расходам и доходам дали превышение доходов на сумму 111.000 рублей, что уменьшило коммерческую себестоимость товарной продукции.

Коммерческая себестоимость товарной продукции

Количество Затраты товарной Фактически По плану(пересчит.) продукции

Всего На 1 ф/м

Всего На 1 ф/м

(тыс. ф/м) (т. руб.) (руб.) (т. руб.) (руб.)

ЗАГОТОВКА 935 6.835 7,31 7.443 7,96

ТРЕЛЕВКА конная 169 1.372 8,12 1.753 10,37

-"- ручная 115 304 2,64 407 3,54

ИТОГО по трелевке 284 1.676 5,9 2.160 7,65

ВЫВОЗКА по УЖД 136 1.137 8,36 1.244 9,15

-"- тракторами 1 24 24 35 34,6

-"- а/машинами 5 367 73,4 173 34,6

-"-м/транспортом

(всего) 142 1.528 10,76 1.452 10,22

-"-конная по р/д 525 5.833 11,11 5.744 10,94 — "-

— "- по о/д 202 3.274 16,21 3.115 15,42

-"-к/транспортом

(всего) 727 9.107 12,52 8.859 12,18

-"- ручная

(на тачках) 66 183 2,77 183 2,77

ИТОГО по вывозке 935 10.818 11,53 10.494 11,22

РАЗДЕЛКА деловой 340 2.939 8,64 3.329 9,79

ВСЕГО по разделке 935 22.268 23,8 23.426 25,05

КОММЕРЧЕСКИЕ РАСХОДЫ

Погрузка 725 2.959 4,8 3.408 4,7

Перевозка 725 5.369 7,45 5.989 8,26

Прочие комм. расходы — 1.845 1,97 1.925 2,06

ИТОГО по комм. расходам 935 10.173 10,28 11.322 12,11

ПОЛНАЯ КОММЕРЧЕСКАЯ СТОИМОСТЬ 935 32.441 34,69 34.748 37,16

СОКРАЩЕНИЕ К ПЛАНУ:

— по общей сумме затрат — 2.307.000 руб.;

— по затратам на 1 ф/м — 2 руб.47 коп.

СМЕТНО-БЮДЖЕТНЫЕ РАСХОДЫ

А. Расходы по содержанию контингента заключенных

(в тыс. рублей)

По Фактически плановым нормам

Зарплата основного и дополнительного вольнонаемного состава 5.674 5.54

Денежное поощрение, используемое по группе "Б" (хозобслуга) 225 370

Содержание зданий, лагоборудования, инвентаря, инструментов и др. предметов 2.826 3.039

Разъезды и содержание легкового транспорта 161 199

Канцелярские, почтово-телеграфные расходы и спецсвязь 189 173

Продовольственные продукты 13.49 13.496 в т. ч. а) стоимость премблюда — 704 б)

— "- доп. пайка(за счет фонда нач. лагеря) — 2.27

Износ и текущий ремонт вещдовольствия, белья и больничных принадлежностей 2.939 3.612

Внутренний транспорт по переброске мат. ценностей и осн. средств 423 631

Спецрасходы (по ВОХР, медобслуживанию и КВО/культ. — восп. работе) 67 70

Недостачи, промоты и хищения мат. ценностей по вине з/к з/к

– Прочие расходы 1.284 1.534

ВСЕГО 27.278 28.654

В т. ч. невозмещаемые расходы по этапированию — 86 СТОИМОСТЬ 1 СПИСОЧНОГО Ч/ДНЯ (в рублях) 5,56 5,84

Из общей суммы расходов отнесено на статьи:

Всего (тыс. руб.) На 1 спис. ч/д(руб.)

По плану Фактич. По плану Фактич.

Содержание актированных (неработающих) инвалидов 4.782 4.473 4,45 4,16

Содержание этапируемых в др. лагеря за время подготовки к этапу — —

Контингент в пересыльных тюрьмах — —

Межобластные больницы — —

Содержание неработающих в оздоровит. — профилактических пунктах 300 300 5,56 5,56

Отдых и карантин поступивших в составе этапов — —

ИТОГО отнесено 5.082 4.773 4,5 4,23

Списано на т/использование з/к 22.196 23.881 —

СТОИМОСТЬ 1 ОТРАБОТАННОГО Ч/ДНЯ — 10,47 9,91

Денежное поощрение — 1,28 1,62

Общий перерасход лагерной сметы за 1944 год составил 1.376.000 руб., в т. ч.:

— ПО ПРОДОВОЛЬСТВЕННОМУ ОБСЛУЖИВАНИЮ: на 189.000 руб. перерасход произошел потому, что за истекший год для снабжения лагеря были получены дорогостоящие продукты, консервы мясные импортные, яичный порошок, сухие овощи и т. д.

Указываемые продукты выдавались по существующим эквивалентам взамен заложенных в смете продуктов, благодаря чему стоимость фактически выданных лагерю продуктов обошлась на 1.010.000 руб. дороже сметных цен.

Таким образом, лагерь недорасходовал по статье "Продовольствие" 821.000 руб., или 16,5 коп. на списочный ч/день.

— ПО ОБСЛУЖИВАНИЮ ВЕЩДОВОЛЬСТВИЕМ: перерасход в сумме 732.000 руб. произошел благодаря тому, что на протяжении 1944 года лагерь вещдовольствием в своей основной массе снабжался за счет воинского утиля, который требовал значительных затрат на свое восстановление, а, кроме того, в носке совершенно не практичен, очень часто должен ремонтироваться, что и привело к перерасходу.

— Перерасход по КОМБЫТОБСЛУЖИВАНИЮ в сумме 388.000 руб. объясняется повышенными расходами в связи с приказом НКВД № 640 и повышенным расходованием топлива в связи с тем, что из-за отсутствия оконного стекла в жилых помещениях лагеря в своей основе окна одинарные.

— Незначительная экономия по АДМУПРАВЛЕНЧЕСКИМ РАСХОДАМ объясняется недокомплектом вольнонаемного персонала и заменой его составом заключенных.

Б. Административно — управленческие расходы

(в тыс. рублей)

Наименование статей План Фактически

Основная и дополнительная зарплата 1.992 1.998

Стоимость трудоиспользования заключенных 45 61

Начисления на зарплату 50 45

Подъемные при перемещении 25 29

Командировочные 120 131

Конторские, почтово-телегр. расходы и связь 141 147

Содержание транспорта 35 55

-"- зданий 120 138

Пожарная охрана 44 44

Спецрасходы и пр. 60 45

ИТОГО 2.632 2.693

Численность персонала 237 231

Фактический расход фонда заработной платы в сумме 2.059.000 руб. против сметы в 2.037.000 руб. имеет перерасход 22.000 руб. вследствие выплаты сотрудникам Управления лагеря непредусмотренной сметой премии в сумме 47.000 руб. за выполнение плана по АФБ (авиафанерным балансам — В.Б.) и авиасосне, на основании Постановления ГКО, с учетом же этого фактора фонд зарплаты за 1944 год дает экономию — 25.000 руб.

Имеющийся перерасход по статье расходов по командировкам в 11.000 руб. получился вследствие необходимости несколько повышенных разъездов работников лагеря в связи с перевыполнением производственных планов лагерем в 1944 году.

Этим же обстоятельством объясняется перерасход по смете содержания легкового транспорта Управления в сумме 20.000 руб.

Имеющийся перерасход в 18.000 руб. по содержанию зданий был вызван необходимостью повышенного ремонта и оборудования всех зданий Управления лагеря, а также значительного улучшения их коммунального содержания (отопление, освещение, уборка, очистка и т. д.).

В. Цеховые расходы

(в тыс. рублей)

Наименование статей Смета Факти- Пере- Эконо чески расход мия

Зарплата с начислениями 1.976 1.827–149

Трудоиспользование заключенных 1.206 1.187 — 19

Командировки 25 62 37 —

Подъемные 10 10 —

Конторские и почтово-телеграф. расходы 35 28 — 7

Связь 75 85 10 —

Содержание осн. средств 200 161 — 39

Текущий ремонт 215 124 — 91

Амортизация осн. средств 118 140 22 —

Износ малоценн. инвентаря 140 164 24 —

Легковой транспорт 50 58 8 —

Пожарная охрана 520 563 43 —

Охрана труда 40 33 — 7

Транспортные расходы 137 135 — 2

Вербовка рабсилы и освободившихся з/к 830 709–121

Продовольствие и обмундирование ВОХР 144 45–95

Прочие расходы 69 165 96

— Непроизвод. расходы — 154 154 -

ИТОГО 5.790 5.650 394 534

По цеховым расходам достигнута экономия в сумме 140.000 руб.

Перерасход по статье командировок в сумме 37.000 руб. объясняется необходимостью командирования в соответствии с указаниями по Наркомату мобилизованных немцев за посылками для этого контингента, что сметой предусмотрено не было.

Перерасход по прочим расходам относится в основном к расходам по доставке пищи на производство в сумме 57.000 руб., что также сметой не было предусмотрено.

Непроизводственные расходы в сумме 154.000 руб. состоят, в частности, на 138.000 руб. из-за порчи лесопродукции, находящейся в зоне затопления еще с 1938 года, при строительстве Особого завода № 4 (Кайского целлюлозного завода — В.Б.).

‹…›

IX. ФИНАНСОВОЕ СОСТОЯНИЕ ЛАГЕРЯ

Финансовое положение лагеря на 01.01.1945 г. характеризуется нижеследующими данными:

АКТИВ:

Основные средства — 34.964.000 руб.;

Целевые расходы — 2.787.000 руб.;

Убытки — 15.506.000 руб.;

Перерасход по целевым расходам — 168.000 руб.;

Норматив оборотных средств — 28.752.000 руб.;

Итого — 77.187.000 руб.

ПАССИВ:

Фонд хозяйства — 76.061.000 руб.;

Устойчивые пассивы — 200.000 руб.;

Недостаток оборотных средств — 926.000 руб.;

Итого — 77.187.000 руб.

Дебиторская задолженность — 22.000 руб.;

Кредиторская задолженность — 114.000 руб.

НОРМИРУЕМЫЕ СРЕДСТВА

Фактический остаток нормируемых средств на 01.01.1945 г. составляет 25.524.000 руб.

БАНКОВСКИЙ КРЕДИТ

Из отпущенных на IV квартал 1944 года лимитов (5.004.000 руб.) свободные лимиты в сумме 2.100.000 руб. отозваны.

Из оставшихся свободных лимитов (2.904.000 руб.) освоено 2.504.000 руб., или 86,2 процента.

в/ Лагерь как единый хозяйственный организм

Большое хозяйство лесного лагеря сталинской поры являлось по сути цельной замкнутой самодостаточной системой. Здесь не только производили основную продукцию (ради чего, собственно, ИТЛ и были созданы), но и сеяли-жали-косили, выращивали скотопоголовье, ремонтировали технику, шили одежду, тачали обувь, мастерили мебель, лечили больных, "готовили" рационализаторов, "организовывали" досуг людей, ставили концерты и спектакли, показывали кинофильмы и т. д. и т. п. Короче говоря, этот автономный мирок представлял собой микрокосм всей советской жизни, где "правили бал" и "задавали тон" чекисты, а "царем и богом" был "первый барин"- начальник Управления лагерем. Отсюда — и своеобразие нравов, быта, уклада лагерной жизни. Как любое крупное советское предприятие, Вятлаг был постоянно перегружен хозяйственными проблемами, многие из которых в условиях "реального социализма" не имели решения по определению.

Изменения в организации производства, внедрение технологических новшеств, достижений технического прогресса часто не улучшали условия труда заключенных, не "развязывали" экономические "головоломки", а напротив — усугубляли и еще более "запутывали" их. О некоторых таких проблемах лагерной "экономики" и пойдет речь в настоящем разделе.

В советской стране в целом, а в лагерях в особенности, применение техники ничуть не сокращало и не облегчало физический труд, а наоборот — увеличивало его объем и интенсивность (при новой пилораме стремительно вырастало число грузчиков и т. п.). Рабочие-профессионалы высокого класса ("золотые руки") при этом вовсе не требовались — нужна была масса обезличенных работяг-середняков. В повести Е.Федорова "Жареный петух" (о лесном лагере конца 40-х годов) один из персонажей — зек-интеллектуал Краснов (неомарксист) вещает: "Лагерь рентабелен, самоокупаем, экономически прибылен. Это самый могучий и мобильный способ ведения хозяйства в XX веке". Что ж, такие бредовые гимны рабскому труду (а они раздаются и сегодня), не способны опровергнуть очевидного: подневольный труд во второй половине XX века сам доказал свою экономическую несостоятельность и бесперспективность, а результаты его массового применения вопиюще свидетельствуют — рабство (внеэкономическое принуждение) и техническая цивилизация антагонистично враждебны друг другу.

Мы имеем возможность (на статистическом материале 1959–1960 годов — апогея "оттепели") сравнить продуктивность труда (примерно в одних и тех же условиях) заключенного Вятлага и работника "гражданского" леспромхоза. Итак, в Ужгинском леспромхозе (Койгородский район Коми АССР) комплексная выработка достигла за 1960-й год 700 кубометров лесопродукции на одного рабочего при себестоимости кубометра в 54 рубля и уровне выхода деловой древесины — 84 процента. В Вятлаге же (за 1959-й год) выработка на одного рабочего лесозаготовок составила лишь 240,5 кубометра (при плане — 238,9 кубометра), то есть в 2,5 раза меньше, чем в обычном ЛПХ, при значительно большей стоимости одного кубометра — 67 рублей 54 копейки. Да и выход деловой древесины в лагерном производстве намного ниже — всего 70 процентов.

Но государству нужны были прежде всего огромные объемы валовой продукции ("больше, больше и больше — любой ценой!"), так что лагерные методы хозяйствования затратную "экономику" вполне устраивали.

Правда, в 50-е годы, "в целях повышения уровня производительности труда", была предпринята попытка насытить лесные лагеря техникой, но это оказалось очередной бессмыслицей: принудительный труд не "поддавался" механизации просто в силу первородной своей специфики — "рожденному ползать" летать (за редкими исключениями, которые лишь подтверждают общее правило) все-таки не дано. Инстинктивная враждебность всего лагнаселения (и администрации и заключенных) к техническим новшествам и модернизации производства отчетливо прослеживается в следующих данных: в 1957 году трактора и автомашины в Вятлаге использовались лишь на 50 процентов (при нормативе — 80 процентов), простаивая на ремонте из-за отсутствия запасных частей либо необходимых специалистов. И хотя начальство определяло плановые сроки ремонта механизмов, эти графики постоянно срывались. Из имевшихся в 1955 году в лагере 554 электропил использовались только 254, из наличествовавших 112 тракторов работали в лесу лишь 55, из 127 автомашин задействовались в основном производстве всего 48. А ведь тогда в вятлаговских штатах значились более 200 дипломированных вольнонаемных инженеров и техников: куда же, спрашивается, "направлялась" их "творческая мысль" в этом "отстойнике" рабского труда? Ответ тривиален: как правило, от этих специалистов требовали не применения своих профессиональных знаний и навыков, а исполнения роли "контролеров-надсмотрщиков" над заключенными на производстве, и тут уж не до "технического прогресса": день прошел, "за план отчитался" — ну и Аллах с ним! В результате удельный вес ручного труда в лагере не сокращался, более того — упрямо проявлял тенденцию роста. Так, если, например, в 1955 году механизмами было погружено 20 процентов всего объема отправленной по железной дороге древесины (остальное "катали" вручную), то в 1956 году — 19,1 процента, в 1957-м — 17,7 процента, а в 1958 году — лишь 11,5 процента. Динамика вполне показательная. Впрочем, здесь (как и в других отраслях лагерного производства) мы должны учесть определенную "поправку" на колоссальные объемы приписок. Дело в том, что нормы при ручных работах совсем иные (гораздо меньшие) нежели при механизированных, и "освоив" вагоны с помощью техники, мастера и бригадиры зачастую оформляли это как "ручную" погрузку, "выполняя" таким образом планы и получая соответствующий "навар" к зарплате.

С 1930-х годов ИТЛ законсервировали, в сущности, все свои основные показатели, характеризующие эффективность труда: они в принципе не были способны к какому-либо поступательному движению, развитию, прогрессу в этом направлении. Лишь один пример: рост производительности труда в 1954 году по отношению к 1940 году составил в Вятлаге лишь 1,7 процента, а к уровню 1950 года — 6,4 процента — то есть в послевоенную пятилетку результативность труда в лагере была ниже довоенной. Между тем, в 1954 году по сравнению с 1950 годом техническая вооруженность (в расчете на 1.000 кубометров древесины) выросла здесь на 70 процентов. И все-таки в общем объеме всех трудовых затрат вспомогательные работы (а они, как правило и в основном, производились вручную) составляли в первой половине 50-х годов до 70 процентов.

Еще одна характерная черта лагерного производства — это постоянные авралы, штурмовщина и неритмичность работы с вытекающими отсюда моральными и сугубо материальными последствиями. В 1058 году общая сумма предъявленных Вятлагу штрафов составила 1.133.000 рублей, из них: за невыполнение планов поставки древесины (неритмичность работы) — 259.000 рублей, за нарушение ГОСТов (низкое качество продукции) — 253.000 рублей, за недогруз вагонов — 204.000 рублей, за лесонарушения — 221.000 рублей.

Организация подневольного труда — дело довольно сложное: заключенный не желает работать изначально. Но если он "отлынивает" от труда, его просто перестают "нормально" кормить (в прямом соответствии с постулатом — "бытие определяет сознание"). Логическая цепочка рассуждений лагадминистрации по этому поводу такова: заставить "зека" работать можно лишь под страхом голода, а работать производительно и качественно — "приманив" его повышенной "пайкой". На практике это выглядело следующим образом: не работаешь — получаешь "пайку" меньше нормы, работаешь — питаешься "по норме", перевыполняешь производственные задания — ешь больше и сытнее рядовых солагерников, не "даешь плана" — теряешь право на дополнительную "шамовку"… То есть "стимулирование" к труду основано на физиологии, инстинктах, безусловных рефлексах — людей превращают в быдло, рабочий скот. Система примитивно проста и, надо признать, достаточно действенна. Тем не менее число отказчиков от работы на протяжении десятилетий сохранялось в Вятлаге на стабильно высоком уровне. За 1953 год, например, ежедневно в лагере "не трудоиспользовались" (не выходили на работу) 1.732 заключенных — почти каждый десятый из списочного состава "рабочей силы". В том числе: находящихся в ШИЗО — 350 человек, отказчиков от работы (по разным причинам) — 537, не обеспеченных работой — 475. Приплюсуем сюда инвалидов, а также временно освобожденных от работы (число их весьма значительно), лагерников, занятых в хозобслуге (группа "Б"), вольнонаемную "надстройку" лагеря — и увидим, что один работник-заключенный на "основном производстве" обязан был "кормить" 7 человек (совсем как мужик в известной русской басне). Это еще одно подтверждение предопределенно низкой эффективности и непродуктивности структуры лагерного производства: она дееспособна только при известных форс-мажорных обстоятельствах, в условиях войны, нищеты и разрухи, когда, под прикрытием пропагандистского словоблудия, можно подневольного работника почти не кормить, а вольнонаемному — почти не платить.

Как еще одна насмешка над здравым смыслом воспринимаются в этой связи гулаговские отчеты о "рационализации" производства. Рационализаторское движение, старательно пестуемое политаппаратом, в лагерных условиях не могло прижиться просто "по естеству". И если в 1952 году в Вятлаге зафиксировано 377 рацпредложений с экономическим эффектом в 1.303.000 рублей, то в 1953 году — уже только 235 (679.000 рублей), а в 1954 году — всего лишь 127 (618.000 рублей).

Обращает на себя внимание следующий факт: немалая часть "рацпредложений" проходила по железнодорожному отделу Вятлага и подведомственой ему ГКЖД. Это было крупное транспортное предприятие, обслуживавшее в 1955 году 150-километровый подъездной путь, имевшее на своем балансе парк из 33 паровозов и 419 вагонов и решавшее ключевую для лагеря производственную задачу — по вывозке леса и поставке древесины "народному хозяйству". Между тем, вопреки всем отчетным "красотам" по поводу успехов в "рационализации" производства, дела на транспорте шли все хуже: если в 1951 году средняя скорость движения поездов на ГКЖД составляла 50 километров в час, то в 1955 году она упала почти на треть — до 35 километров.

Ничего удивительного нет и в том, что в 50-е годы шел непрерывный рост себестоимости товарной продукции лагеря. "Процветали" приписки объемов выполненных работ (о чем все знали, но молчали), хищническая "добыча" леса, когда огромные штабеля древесных хлыстов (прошедших по отчетам о "выполнении планов") оставались невывезенными — гнить на таежных делянах. Размеры "отходов" производства достигали чудовищной величины: на большинстве лагпунктов в брак отсортировывалась, например, даже та древесина, которая "не воспринималась" (из-за ее чрезмерного диаметра) пилорамами.

Бывший сотрудник (офицер) Вятлага вспоминает о начале 50-х годов: "Конечно, были в основном приписки объемов невыполненных работ, торговля лесом (его продажа одной бригадой — другой, чтобы иметь 121 процент выработки и получить зачеты 1:3), недогруз железнодорожных вагонов, за что поступало довольно много рекламаций от получателей. Некоторыми работниками, особенно техническим персоналом из бывших заключенных, допускались поборы, запрещенные связи, пронос в зону запрещенных предметов (водка, чай, продукты), получение от родственников заключенных, приезжающих на свидание, взяток, получение посылок с продуктами — часть отдавали заключенным, часть оставляли себе. Имели место умышленные поджоги как на производстве, так и в жилых зонах. Одни поджигали, проиграв в карты, другие — в знак протеста против общей системы и с целью попасть на тюремный режим. Много было загораний из-за небрежного обращения с огнем, особенно в летнее время и при сжигании порубочных остатков. Были умышленные поджоги и для сокрытия приписок".

А вот с какой болью и накалом говорит об организации производства в Вятлаге 50-х годов его бывший заключенный: "Главной мерой трудового воспитания заключенных были ШИЗО и карцер в нем. Не вышел (опоздал) на развод — выводят за зону в 40-градусный мороз, очертят запретку "метр x метр" и держат без костра, пока не превратишься в "сосульку", а затем связывают ноги, цепляют за веревку к лошадке, на которой сидит "гражданин-начальник", и — галопом в оцепление волоком. Что останется от "отказчика" — не касается ни "гражданина-начальника", ни "лепилы-врача" — никого. Не важно, что после этого путешествия ты наработаешь. Главно — 100-процентный выход на работу. Воспитание, развлечение и т. п. — вот оно. Все "бериевские" времена единственный вид соревнования — борьба за ДП (дополнительный паек) к повседневной баланде из гнилой брюквы, капусты, картошки, свеклы с пылинками чумизы, проса, сои. Борьба за ДП перерастала в гонку, сопровождавшуюся драками, ссорами, убийствами. ДП представлял собой одну-две "котлеты" граммов по 100 из гнилой конины да граммов 100 хлеба, который назвать хлебом не повернется язык. За ДП люди (заключенные) гробили свое здоровье, надрываясь при выполнении и перевыполнении норм, за 200–300 граммов добавки, а что доставалось не выполнявшим норму?"

Это частное свидетельство еще раз подтверждает общий вывод: единственно "действенным" методом организации труда заключенных и всего производства в советских лагерях всегда являлись насилие и принуждение. Заключенных (под страхом физической расправы, голода, лишения мизерных льгот) заставляли работать гораздо дольше, чем предусматривалось официальным лагерным распорядком, — по 9-10-11 часов в сутки, использовали там, где (по нормативам) они работать вообще не должны. Мотивация стандартна: "план спишет все (если, конечно, сумеешь его "дать")". Так, например, в 1947 году Вятлаг был переполнен инвалидами, непригодными ни к какому труду: их насчитывалось 6.872 из общего списочного состава "контингента" в 24.516 человек. В управленческом отчете причина столь значительного числа инвалидов в лагере объяснялась с предельной лаконичностью: "Увеличение роста забалансового контингента произошло частично за счет пополнения рабочей силы извне и частично вследствие использования III категории заключенных на работах I и II категории труда". Другими словами: способных (по мнению медкомиссии лагеря) лишь к легкому труду заключенных "бросали" на тяжелые основные работы (лесоповал), где они и "доходили" окончательно…

Любопытно, что немцы и другие военнопленные, лагерь для которых находился в ведении Вятского ИТЛ в 1944–1947 годах, "трудоиспользовались" на основных работах куда более "аккуратно" и "осторожно". В отчете Вятлага за 1944 год на сей счет прямо говорилось: "Опыт годичной работы показал, что рабочая сила военнопленных не может служить сколько-нибудь твердой базой для основной производственной работы Вятлага, как по весьма резким колебаниям количества выходов на работу — от 400 до 1.460 человек, так и по весьма низкой производительности труда военнопленных". Таким образом, еще в военную пору гулаговское начальство отчетливо поняло: на "чужаках" "далеко не уедешь", следовательно — нужно больше "рекрутировать" в лагеря "своих", уж их-то можно заставить "вкалывать" где-угодно и сколько потребно, а с "рабочей силой военнопленных" лагерное "основное производство" просто-напросто рухнет.

***

До сих пор мы вели речь о той сфере лагерного хозяйства, которая официально именуется "основным производством", и убедились в его полной экономической несостоятельности. Но не менее убыточными были и (развиваемые в соответствии с директивами ГУЛАГа) так называемые вспомогательные и дополнительные производства в лагерях. Прежде всего это касается сельского хозяйства и производства "ширпотреба" — товаров первой необходимости. В середине 1948 года на собрании партактива Вятского ИТЛ констатировалось, что убытки лагеря от производства "ширпотреба" составили 4.000.000 рублей (сумма очень значительная по тем временам). На подсобных производствах (как и в основном хозяйстве) многое творилось "наперекосяк" — как будто нарочно во вред делу. Так, типография лагеря получила заказ нарезать кубики (для детских игрушек-"раскладушек") размером 40 x 40 миллиметров каждый. Таких кубиков изготовили аж 35.000 штук. Однако, когда пришли литографские рисунки к ним (для наклеивания), выяснилось, что требуемый (по ГОСТу) размер кубиков — 38 x 38 миллиметров. Пришлось все переделывать. Для цеха "ширпотреба" поставили фанеру на изготовление шкатулок. Но половина этой фанеры оказалась столь низкого качества, что сгодилась лишь на топливо. Словом, "хозяйствовали" по-советски: с большим размахом и непомерными убытками.

Скошенное сено не управлялись доставить к фермам из-за бездорожья и оно (сено) "благополучно" гноилось, а по весне сжигалось в скирдах. Лесобиржи завалены лесом, но он вовремя не вывозится, и для того, чтобы "разгрести" потом эти "завалы", требуется немалое количество дополнительного труда — опять потери! Промышленные и продовольственные товары для многотысячного лагеря приобретались зачастую неопытными людьми (или просто жуликами) на колоссальные суммы, но оказывались заведомо непригодными к употреблению. Продукты, одежда, обувь для заключенных отличались, как правило, крайне низким качеством. Огромное количество всякого добра портилось, списывалось и уничтожалось. А сколько этого самого "народного добра" откровенно и беззастенчиво разворовывалось?! — Считать — не пересчитать!..

Особого сюжета заслуживает подсобное сельское хозяйство Вятлага. Оно было "широко развернуто" здесь, как и в других лесных лагерях, по прямому указанию центра, в заболоченной северной тайге, на неплодородных землях, а потому — заранее обречено на убыточность. В конце 1946 года в Управлении лагеря подсчитали, что только совхоз № 4 принес (с момента своего основания) Вятлагу 15.000.000 рублей убытка. Урожайный (в целом) 1944 год подсобное сельское хозяйство лагеря завершило с убытками на сумму около 2.000.000 рублей. Это ли не еще один (и убедительный) довод в доказательство нерентабельности принудительного труда, в том числе — в земледелии.

Советская гигантомания (применительно к лагерному подсобному сельскому хозяйству) предполагала освоение огромных площадей (и это — на землях, которые необходимо раскорчевывать, мелиорировать, известковать и т. д.), для чего требовались колоссальные вложения средств и труда. При этом, в почвенно-климатических условиях "авантюрного земледелия", риск не получить ожидаемую отдачу почти всегда превышал вероятность приемлемого урожая — "плодоносила" вятлаговская "нива" с превеликими потугами и нищенской скудостью. Планы производства почти всех видов сельхозпродукции хронически не выполнялись. Во вполне благоприятном (по погодным условиям) 1958 году урожайность зерновых составила лишь 71 процент к плану, картофеля — 60 процентов, и только капуста "уродилась" на все 100 процентов. Планы по мясному и молочному животноводству (вполне, кстати, "посильные") также не выполнены. В этом же году лагерю (точнее — его сельхозподразделениям) "доводился" план ярового сева на площади 3.080 гектаров, из коих под зерновые — 1.350, картофель — 310, овощи — 65, силосные культуры — 100, однолетние травы (в основном, для конепоголовья) — 1.135 гектаров. По плану надлежало получить следующий урожай: картофеля — 6.000 тонн, капусты — 1.400, овощей — 265, зернофуража — 2.025 тонн. Планировалось также заготовить 7.300 тонн сена, заложить 2.300 тонн силоса, получить 12.986 центнеров молока (по 3.015 литров — от одной коровы) и 1.039 центнеров мяса. Так вот: из всего этого перечня удалось выполнить (как уже говорилось) лишь плановое задание по выращиванию капусты.

А ведь помимо специализированных сельскохозяйственных лагпунктов (четырех сельхозов /или совхозов/, "трудоиспользовались" на которых в 50-е годы в основном заключенные-женщины — до 600 человек), относительно небольшие планы по сельхозпроизводству (подсобным хозяйствам) доводились также каждому лесопромышленному подразделению. Ну а там "сельские дела" не шли вообще. Так, в том же 1958 году начальник одного из лагпунктов Канцер "посадил" (вблизи своего подразделения) 2 тонны картофеля, а "собрал" всего 500 килограммов. Начальник другого (7-го) ОЛПа был значительно "удачливей": "рассадил" 30 тонн картофеля, а "собрал" — 30.

В пору "хрущевской оттепели" в Вятлаге (причем, не только по жестким указаниям ГУЛАГа) значительно расширили сельхозугодья, пытались даже (по общему "поветрию") выращивать кукурузу. 25 октября 1959 года, по завершению удачного урожайного года, в поселке Лесном открылась "сельхозвыставка" Вятского ИТЛ, на которой все "аграрно-лагерные" достижения были "наглядно отражены". Из представленных на выставке "аргументов и фактов" явствовало, что если в 1953 году сельхозпосевы составляли площадь в 3.356 гектаров, то в 1959 году — 5.167 гектаров.

1-ый совхоз засеял при этом: картофелем — 30 гектаров, турнепсом — 8, овсом — 18 и викоовсяной смесью — 48 гектаров.

2-ой совхоз: посевы картофеля — 115 гектаров, капусты — 15, зерновых — 372 гектара.

В 3-м сельхозе: картофеля — 60 гектаров, капусты — 12,5 гектара, зерновых — 831 гектар (кстати, именно на этом подразделении, "откликнувшись на призыв партии", заняли 2 гектара под "царицу полей", включая тощие и кислые кайские суглинки, — кукурузу).

4-ый сельхоз ("Фаленки"), расположенный не на общей территории дислокации лагеря, а значительно южнее, отвел под картофель 14 гектаров, под капусту — 6, под рожь — 32, под овес (на корм для рабочих лошадей) — 150 гектаров. Даже при больничном лагпункте посадили 32 гектара картофеля. Валовой сбор в подсобном сельском хозяйстве Вятлага в 1959 году составил: картофеля — около 6.000 тонн, овощей — чуть больше 2.100 тонн, зерна — 2.200 тонн. Грубых кормов (в основном они предназначались для лошадей) заготовлено 7.500 тонн (против 5.000 тонн в 1953 году). Заметим, что лагерь начал полностью обеспечивать свои потребности в грубых кормах только с 1957 года. До этого ежегодно завозилась примерно треть необходимых кормов, и в зимний период скот держали (как и заключенных) на "голодном пайке". Здесь, как и везде, неукоснительно соблюдался главный закон лагерной жизни — нормирование всего и во всем.

Подсобное хозяйство Вятлага имеет в 1959 году: коров — 417 (при плане — 422), свиней — 2.164 (при плане — 1.309), из коих свиноматок — 202. О свиньях здесь проявляли особую заботу как об основном источнике обеспечения лагеря мясом. Кроме того, содержали 5.000 кур и 348 пчелосемей. Велик вклад в становление и развитие вятлаговского сельского хозяйства содержавшихся здесь до 1957 года немцев-"трудармейцев" (затем — спецпоселенцев), чье трудолюбие и хлеборобское умение проявлялись даже в самых тяжелых условиях. Вместе с тем, при всех "достижениях" по увеличению валового производства лагерной сельхозпродукции, себестоимость ее страшно высока — в несколько раз выше, чем в "гражданских" сельхозпредприятиях средней полосы России. Но задача "полного самообеспечения лагерей сельхозпродукцией" слишком "мила сердцу" высшего гулаговского начальства, так что с затратами оно не считается. Еще один (и весьма примечательный) факт: с "легкой подачи" руководства ГУЛАГа и по инициативе тогдашнего начальника Вятлага полковника А.Д.Кухтикова решили "серьезно заняться" садоводством (выращиванием яблонь, ягодных кустарников — садовой смородины, малины, крыжовника и т. д.). Яблони в этих суровых таежных краях (при зимах с нередкими минусовыми температурами в 30–40 градусов) регулярно вымерзали, но их с несгибаемым большевистским упрямством сажают вновь — "и на Марсе будут яблони цвести, а уж в Вятлаге — тем более!" В 1946 году получили первый урожай яблок — целых 7 штук. В 1947 году собрали уже 12 килограммов, в 1949 году — 30, а в 1959 году — аж 14 центнеров. Но яблочки-то получались почти буквально "золотые" — по объему трудовых затрат, а следовательно и себестоимости… Хотя, кто с этим считался в лагерях? — Раз есть план "по яблоням" и выделены соответствующие средства, будем выполнять и "осваивать" — во что бы то ни стало и любой ценой…

Впрочем, урожайность и по тем культурам, которые мало-мальски могли расти на этих скудных землях и в этом суровом климате, не очень-то отличались от нищенских средних показателей колхозов Кировской области. Так, в 1949 году зерновые в лагере дали лишь по 10 центнеров "на круг", картофель — 178, овощи — 127, корнеплоды — 266 центнеров с гектара.

При полном отсутствии заинтересованности работников-заключенных в высоких результатах своего труда можно лишь удивляться тому, что здесь вообще что-то "вырастало". Создается впечатление, что и сама администрация вятлаговских сельхозов (ее руководяще-чекистская верхушка) не слишком-то радела о судьбе урожаев, уровне надоев, привесов и прочих подобных вещах. К чему все эти хлопоты: жалованье и без того идет, стаж службы течет, а "в случае чего" — "дальше Кая не пошлют"…

Секретарь парторганизации Управления Вятлага Филиппов в начале 1952 года "сетовал" на очередном собрании: "Сельхозы соревнуются, но ходом соревнования не занимаются ни политотдел, ни райком Союза. Ранее при политотделе имелось переходящее красное знамя для сельхозлагпунктов. В настоящий период это знамя утеряно. По постановлению Совета Министров 50 процентов должны идти в директорский фонд, но у нас это не осуществляется. Прибыль от сельского хозяйства в 1951 году более 2.000.000 рублей, но ни копейки лагпункты не получили в этот фонд. Не создается заинтересованность работающих". Глас вопиющего в пустыне! Но вот что любопытно: при реальной огромной убыточности подсобного сельского хозяйства лагеря, оно, в соответствии с плановыми нормативами и отчетными цифрами, могло (на бумаге) показывать и "прибыль". О некоторых секретах этого лагерно-бухгалтерского умения "превращать невероятное в очевидное" мы уже говорили, а здесь видим еще одно подтверждение всеобщности такого рода манипуляций "лукавыми цифрами".

Ясно выраженная тенденция лагерной "экономики" к патриархальщине, "самообеспечению" (частично — заключенных, а в основном — лагерного начальства) основными продуктами питания (мясом, молоком, овощами и даже, как мы видели, фруктами) — это, в определенной мере, попытка возврата к средневековью, к натуральному хозяйству. В гулаговской "экономике" самовозрождались и целенаправленно реанимировались самые отсталые и примитивные формы хозяйствования. Особенно впечатляет при этом постоянная оглядка на русскую крестьянскую общину (мир) с ее круговой порукой и совместно используемой тягловой силой.

Было бы заблуждением думать, что высшее руководство страны не осознавало этого. Во всяком случае, первый секретарь Кировского обкома КПСС А.П.Пчеляков, выступая 1 апреля 1960 года на собрании партийного актива Вятского ИТЛ, заявил: "У вас в лагере 30 тысяч человек, а дают 5–6 тысяч кубов в сутки. Это, товарищи, золотой лес, но государство пока вынуждено с этим мириться…У вас аппарат раздут до невозможности. Беда в том, что начальство Вятлага годами привыкло к барству, бесконтрольности, легкой жизни — так и воспитывает свои кадры". Отметим: это было короткое время, когда Кировский совнархоз финансировал Вятский ИТЛ. Но времена эти скоро закончились и никаких кардинальных изменений в структурные принципы лагерного хозяйствования не внесли. А.П.Пчеляков (возглавлявший область еще с 1952 года) отчетливо видел, что время лесных лагерей прошло. Он (не без доли коммунистического утопизма) объявил на собрании партактива сотрудникам Вятлага: "Вполне понятно, что заключенных будет все меньше и меньше. Здесь года через два перейдем полностью на вольнонаемный состав и лагерь ликвидируем. Но для этого надо создавать базу — построить жилье и прочее. Чем быстрее мы это сделаем — тем лучше".

Главная беда руководства Вятлага, по мнению первого секретаря обкома партии, заключается в том, что оно плохо знает экономику. Добавим: весьма вероятно, что в системе ГУЛАГа хорошее знание экономики скорее вредило, чем помогало службе.

***

Завершая обзор основных черт лагерной "экономики", еще раз выделим следующее (в соответствии с выводами С.Кузьмина в его исследовании "Лагерники"): рабский характер труда заключенных в советских лагерях 1930-х — 1950-х годов определялся (с политической стороны) диктатурой сталинского типа, нацеленной на подавление любого инакомыслия (даже в потенции) во всех без исключения слоях общества, а со стороны экономической — усиленной (на износ) эксплуатацией основной массы лагерного "контингента" в районах, непригодных для добровольного проживания населения. Освоение этих территорий шло ценой колоссальных жертв всего "советского" народа и огромных физических лишений и тягот заключенных. Сталинско-советский режим при этом лишь примитивно использовал только мускульную энергию как мужчин, так и женщин. После эпохи "великих строек" и войны такая модель использования труда лагерников стала (окончательно и очевидно) экономически неэффективной. Но очередные волны политического террора в конце 1940-х — начале 1950-х годов по-прежнему "гнали" заключенных в ГУЛАГ с превышением всех плановых норм. Системный кризис и экономический упадок гулаговской "империи" связан с неприемлемостью в середине XX столетия классического типа рабства, ненужностью, бессмысленностью и отрицательной хозяйственной результативностью применения в огромных масштабах грубого физического подневольного труда, в том числе и прежде всего — труда заключенных.

В условиях сталинско-советского режима любой гражданин (от дворника до министра) мог в любой момент стать рабом государства, внезапно лишиться всех прав, имущества, жилья, репутации — и быть брошенным на лесоповал (под "зеленый расстрел" — как это называли в лагерях) или в рудники (под "сухой расстрел"). Непредсказуемость и неожиданность сталинских репрессий действительно парализовывали мышление и волю всех слоев "советского" общества — то, в чем нет внутренней логики, понять невозможно.

В отличие от античного раба, "простой советский заключенный" формально бесплатен: он взялся "ниоткуда" — из общества, где НКВД-МВД могли "набирать" в рабский "контингент" для своего "основного производства" кого угодно и сколько угодно. К тому же, бывший лагерник (при оптимальном "раскладе" судьбы) "возвращается" в общество ("исправленным и перевоспитанным"). Поэтому стоимость заключенного — есть цена его физической силы. Но государство, торгуя собственными гражданами в царстве "плановой экономики" (этапный вагон "зеков" — за десяток-другой кубометров пиломатериалов, или за пару-другую тракторов либо автомобилей, или за цистерну "солярки", или за партию запчастей и т. п.), тем самым ставит себя вне этического и правового пространства. А ведь и в эпоху античности рабы стоили довольно дорого: так (при относительно низких ценах на рынках "живого товара") в древней Дакии (II век нашей эры) 6-летняя девочка-рабыня обходилась покупателю в 205 денариев, 15-летний мальчик-раб — в 600 денариев, квалифицированный раб-ремесленник — от 750 до 2.000 денариев. Отметим, что ягненок стоил тогда 3,6 денария, поросенок — 5 денариев, литр вина — 1,85 денария. Таким образом, по рыночной цене за мальчика-раба можно было приобрести 166 ягнят, или 120 поросят, или 320 литров вина. Так что покупка раба являлась серьезным вложением капитала, что предопределяло и соответствующее отношение владельца к "живому товару" — к нему относились, во всяком случае, не хуже, чем к скотине…

Рабство XX века стало явлением, экономически гораздо более отсталым, чем античное рабство. Сталинско-советское государство безнадежно "продешевило", исключив товарно-денежные отношения из системы реально существовавшей латентной работорговли. Подготовив высококвалифицированную "рабсилу", оно использовало ее в лагерной хозяйственной системе крайне примитивно и узко функционально: "человек-пила", "человек-тачка", "человек-топор". Мы видим здесь попытку интенсивной физической нагрузкой "до дна" и в короткий срок "вычерпать" всю жизненную энергию человека — своего рода "социальный вампиризм". В гулаговской "империи" и в ее "провинциях" господствовала номенклатурно-бюрократическая психология временщиков: "здесь и сейчас, а там — хоть потоп." Эти особенности политики и практики ГУЛАГа очень умело использовал уголовный мир, приспособившийся к системе лагерей и сосуществовавший с ней в симбиозе. В определенном смысле слова, хозяйственная система ГУЛАГа, теоретически основанная на социалистических идеях и принципах, воплощалась на практике в формах и методах, присущих временам патриархального рабства. В конечном же счете именно эти формы и методы стали стержнем, основой и сутью лагерной "экономики".

Глава III. Мир заключенных

Нам ни к чему сюжеты и интриги,

Про все мы знаем — все, чего ни дашь.

Я, например, на свете лучшей книгой

Считаю кодекс Уголовный наш.

Вы вдумайтесь в простые эти строки…

Что нам романы всех времен и стран?

В них есть бараки, длинные, как сроки,

Скандалы, драки, карты и обман.

Владимир Высоцкий. Песня про Уголовный кодекс.

а/ Лагпункт как среда обитания

Лагерь ("зона", "тюрьма") — понятие общее и глобальное. Это — огромный мир, внутри которого заключенный живет в одном определенном "уголке", "пересекая пространство" строго по воле "граждан-начальников". А непосредственным местом проживания и работы заключенного, средой его обитания, которую он знает "как свои пять пальцев", является конкретное лагерное подразделение (лагпункт), где находятся жилое (барак, секция, нары) и рабочее место заключенного (в производственном цехе, на лесной делянке, строительной площадке и т. д.). Присмотримся же внимательно ("лицом к лицу") к этой среде обитания, причем — глазами очевидцев, тех, кто имел к ней самое прямое отношение. Для начала — воспоминания одного из ветеранов Вятлага (поступил туда на службу в 1951 году и начал ее младшим офицером в КВЧ штрафного 22-го ОЛПа — для "ссученных"):

"В жилой зоне размещались 4 барака с 4-мя секциями в каждом (в секции проживали побригадно по 40–50 человек, в каждой секции было радио), клуб-столовая с кухней, хлеборезкой, кипятильней, а также библиотекой, где хранились реквизиты для художественной самодеятельности, музыкальные инструменты и настольные игры. В жилой зоне также размещались баня, сушилка, выносные туалеты, волейбольная площадка. "Жилая зона" обносилась сплошным деревянным забором высотой до 3-х метров (из подтоварника), с внутренней стороны забора — КСП (контрольно-следовая полоса), на расстоянии 50–70 метров — вышки для часовых, с внешней стороны ограждения (в наиболее уязвимых местах) — блокпосты (для караульных собак). Окна бараков зарешечены, двери обиты жестью, нары — двухъярусные, сплошные, с накрепко закрепленными досками. На ночь в секцию заносилась "параша", двери закрывались на замок, перед этим в каждой секции надзирателями проводилась проверка наличия осужденных. Все помещения строились капитально, из бревен или из бруса. Отопление печное, из коридора.

К зоне строгого режима примыкала так называемая "хоззона" с общим режимом содержания, отгороженная сплошным забором, позже, с 1954 года, — и с простреливаемым коридором. В "хоззоне" помещения были оборудованы двухъярусными нарами-"вагонками", в секции проживали по 15–20 человек (обычно — бригада), на ночь бараки не закрывались. Содержавшиеся здесь заключенные имели право свободно перемещаться по "зоне", чаще писать письма, получать посылки и свидания. Они работали на лесоповале, погрузке леса в железнодорожные вагоны и в хозобслуге (по обслуживанию "спецзоны"). Здесь же размещались штаб подразделения, санчасть, сапожная и портновская мастерские и другие хозслужбы, выгорожен ШИЗО (штрафной изолятор).

Распорядок дня для осужденных: подъем — в 6.00, туалет, завтрак, в 7.00 — развод на работу. После развода — ежедневная проверка осужденных, оставшихся в зоне, работа с отказчиками… Для работающих обед готовили на производстве. После возвращения с работы — ужин, решение личных вопросов, дел и в 22.00 — отбой.

Личный состав охраны жил в казарме из бруса, где был штаб роты, помещения для отдыха, ружейный парк, столовая, ленкомната. Начсостав жил в рубленых и брусковых домах, расположенных метрах в 500-х от жилой "зоны". Имелись магазин, начальная школа, гостиница. Плохо, что не было воды, ее привозили в цистерне с речки за 6 километров.

Коллектив начсостава состоял из начальника ОЛПа, его заместителя, технорука, начальников оперчасти, спецчасти, медслужбы, КВЧ (культурно-воспитательной части), ЧИС (части интендантского снабжения), МТС (материально-технического снабжения), пожарный части. Пекарню, подстанцию и электростанцию, инструменталку обслуживали заключенные. На узле связи — вольнонаемные женщины. Рабочий день начсостава начинался, как правило, в 6.00 — с подъема или развода — и продолжался до 20.00–22.00 с перерывом на 2–3 часа днем. Подавляющее большинство начальников ОЛПов были фронтовиками, да и начальники частей тоже. Так, начальником 22-го ОЛПа в 1951–1953 годах был полковник Клешинов Е.М., закончивший войну, если мне не изменяет память, начальником разведки армии. После войны работал заместителем начальника УНКВД Мурманской области, но за недостойное поведение в пьяном виде (будучи в командировке в Москве) понижен в должности и переведен в Вятлаг.

Было организовано строительное отделение с 4-мя строительными участками. Начальником стройотделения в то время работал Авдеев, начальниками участков — Могильников и Мартынчик (все трое — бывшие заключенные). Строительное отделение имело экскаваторы, мотовозы, бульдозеры и другую технику. Вот они (строители) и закладывали первоначальную базу ОЛПов: возводили один-два барака, ограждали "зону", сооружали один-два дома в поселке для охраны и начсостава. После этого на "лагточку" привозили (приводили) заключенных планируемого подразделения, которые заготавливали лес и достраивали из него жилую "зону" и поселок.

В спецзоне осужденные спали на тюфяках, набитых соломой или ватой, на сплошных нарах, под замком, простыней не было. В каждой секции назначался дневальный, обеспечивающий чистоту — с ежедневной помывкой пола. Он же носил вещи в сушилку и из нее, обеспечивал секцию кипяченой водой, отвечал за порядок. Так как должности дневальных считались "теплыми", то назначенные на них заключенные свои обязанности старались выполнять добросовестно. Раз в 10 дней — помывка в бане со сменой белья и его прожаркой. Одежда традиционная: летом — хлопчатобумажные куртка, брюки и картуз. Зимой выдавались ватные брюки, телогрейка, бушлат. На ноги: летом — кирзовые сапоги (некоторым — резиновые "чуни"), зимой — валенки. В "хоззоне" разрешалась носка своих вещей. Ремонт одежды и обуви производился в местной мастерской, как правило, в ночное время, чтобы к началу рабочего дня все было отремонтировано…"

Таков — несколько бесстрастный, отрешенный — взгляд на "зону" со стороны сотрудника лагеря, младшего офицера, добросовестно служившего и, в силу этого, считавшего, что заключенные должны жить и работать так, как требуют гулаговские инструкции.

С точки же зрения лагерника, страсти и бури, бушевавшие в лагпунктовском мирке, были воистину шекспировскими. Расплатой за ошибку могла стать собственная жизнь. Поэтому в рассказе бывшего заключенного, попавшего в начале 50-х годов сразу с этапа на штрафной 6-й ОЛП ("Волнушка"), бесстрастности нет. Эмоциональный накал его повествования не может не захватить:

"В ноябре, когда мы подъехали к "Волнушке", стояли морозы за минус 30 градусов. Выгрузили нас где-то в час ночи из открытой машины в снег по колено и прямо положили в него. Добрая половина заключенных была в легкой одежде и обуви. Лежа в снегу, я обратил внимание, что мой сосед (я его не знал) обут в тапочки и уже отморозил пальцы. Отдал ему байковое одеяло, которое я захватил из автомашины, так как был арестован прямо из нее (за автоаварию).

Стригли нас на улице (на таком морозе), при свете фонарей зоны оцепления. Поскольку прибыли 2 машины (человек 80), то стрижка шла до утра. Вряд ли кто не отморозил ног, рук, щек. Запустили в "зону". После ворот стоит сплошной коридор зэков, которые, осматривая входящих и видя у некоторых чемодан или подходящую одежду, вытягивали их из колонны и уводили в свои бараки, чтобы отобрать у них понравившиеся вещи. Правда, за одежду давали "сменку" — тряпье, чтобы не остался голым, так как завтра — на повал леса. В "зоне" было около 600 зэков, из них половина "воров" и их "шестерок". Главарем был Колька "Стальной" — "вожак зоны", "вор в законе". "Зоной" командовал он — "вор", а не ее официальный начальник капитан Мартьянов, замполит Карелин (по кличке "Пушок") и начальник охраны капитан Арись. Выйти из "зоны" без команды "Стального" — Боже упаси! Иначе — нож в брюхо. В "зоне" человек под сто — "гомосексуалы", или "петухи" (в основном — изнасилованы, морально и физически уничтожены). Остальная масса контингента — "мужики". В "зоне" существовала столовая, в которой не было не было ни одной ложки или миски. Они имелись только у "воров" и у "петухов" (у последних — с дырками на каждой миске и ложке). "Мужики" питались, кто из чего приспособится. Меня выручала банка пластмассовая с надписью "800 лет Москве", которую я берег как зеницу ока весь срок "штрафняка". Сразу же в день прибытия началась поименная приемка у начальника ОЛПа. Вызывали каждого отдельно. Опрос: фамилия, имя, отчество, статья, срок, начало его и конец. Главным был вопрос о специальности. Мой ответ: "инженер-электрик", — их ошеломил (а "их" было человек 15, то есть все руководство ОЛПа). Оказалось, что ОЛП уже несколько дней (5–7) не работал. На лесосеке испортился выпрямитель тока, а валку леса вручную заменили несколько месяцев назад на валку электропилами К-5. И вот случилось ЧП — "зона" из-за неисправности выпрямителя не работает. В то время это грозило даже начальнику "зоны" чрезвычайными неприятностями — вплоть до увольнения из МВД и осуждения.

До десяти раз меня переспросили, не вру ли я, называя свою специальность? Технорук "зоны", политический заключенный Филипп Ал-ч, отбывавший после 10 лет "отсидки" ссылку при "Волнушке", сказал мне: "Если не врешь, что ты электрик, то я не обижу тебя." Это и решило мою участь, ибо назавтра я выдержал "экзамен на зрелость" в холодном вятском лесу. Утром 4 автоматчика и огромная овчарка сопровождали меня на лесосеку в 40-градусный мороз. Пешком (километров 5–6) дошли до лесосеки, и я обнаружил тот злополучный выпрямитель, каких никогда и "глазом не видел". У меня не было даже пассатижей, не говоря о каком-либо другом инструменте. Дали какие-то кусачки, разжег костер, приехало начальство вчерашнее, и я, под их удивление, включил эту машину, и пилы заработали. С того момента по Вятлагу полетела обо мне слава как о "выдающемся электрике".

В бараке меня поселили на верхних нарах в углу секции. Это место считалось "центровым", так как не было рядом соседа, вверху теплее спать и секция из самых малых — где-то человек на 20. Я принадлежал к "малосрочникам" (10 лет). Основная партия — 25-летники с "рогами" и без них. "Рога" — это "довесок" к основному сроку в виде ссылки и поражения в правах. В секции из 20-ти человек "малосрочников" было 2–3. Общего срока в секции на всех — более 400 годиков…"

Как видим, взгляд заключенного изнутри лагпункта серьезно отличается от взгляда "снаружи" — вольнонаемного сотрудника. Людьми в лагере управляли страсти, эмоции, чувства, инстинкты. Голод, страх, ненависть — основные из них. Человека в "зоне" могли невзлюбить и изуродовать по ничтожному, надуманному кем-то из своих же солагерников поводу. Могли приговорить на "сходе" к смерти или проиграть в карты кого-то из "неприглянувшихся" лагпунктовских начальников либо просто "третьего-пятого-десятого" из тех, кто войдет в барак (секцию). На лагпунктах лесного лагеря верховодили уголовники — "блатные". Основная же масса заключенных — это "мужики", люди, исправно работавшие и "тянувшие тягло", чьим трудом "кормились" и начальство и уголовная верхушка.

Присмотримся же к бытовой стороне жизни простого работяги-лагерника — "мужика". Вот как она предстает перед нами по свидетельству одного из бывших вольнонаемных сотрудников Вятлага:

"Жили заключенные в больших длинных бараках, разделенных, как правило, на две секции. В каждой секции стояли в два ряда двухъярусные нары для сна. На каждых нарах — по четыре места: по два вверху и внизу. Между нарами у окна — тумбочка на двоих заключенных. У входа в секцию — печь-"голландка". Если ее ставили в середине секции, то тепло от нее равномерно распределялось в помещении. Иногда где-то в уголке при входе отгораживался закуток для дневального. Как правило, обычная ("малая") бригада занимала одну секцию, а укрупненная — весь барак.

До шестидесятых годов заключенному разрешалось при себе иметь "гражданскую" одежду и при возвращении с работы он мог в нее переодеться. После того, как запретили использование в "зонах" наличных денег (конец 50-х годов), была изъята и "вольная" одежда. Она была сдана в каптерку личных вещей, и только при освобождении заключенный мог ее получить вновь. Все заключенные были одеты в лагерную "вещевку": нижнее белье (кальсоны и рубашка), черная хлопчатобумажная курточка, такие же брюки, кирзовые сапоги с портянками, телогрейка, а в зимнее время — бушлат (та же телогрейка, только удлиненная).

Подъем "трубили", а чаще — били молотом по подвешенному рельсу в шесть часов утра. На туалет, прием пищи и сбор отводились два часа. В восемь часов — развод. В это время вохровский конвой пофамильно принимал из "отстойника" каждого заключенного под свою охрану и побригадно вел (вез) на объект работы — в производственную зону. Это могли быть лесосека, шпалолесозавод, мастерские, лесобиржа и т. д. В восемнадцать часов — съем с работы, сбор на КПП (контрольно-пропускном пункте), проверка наличия заключенных и конвоирование их в жилую "зону". Затем — туалет, ужин и свободное время. В 23 часа — отбой ко сну. Наибольшую часть времени заключенные проводили на работе. Там же они обедали. Если сюда добавить просмотр кинофильмов, концерты художественной самодеятельности, организуемые культчастью (КВЧ), то окажется, что условий для свободного времяпрепровождения у заключенного нет. Через каждые десять дней — баня. Там заключенный сдавал свое грязное нижнее белье, а также курточку и брюки и получал от банщика чистые носильные принадлежности. Естественно, такой порядок мог и нарушаться — все зависело от руководства лагпункта.

Фактически заключенный в своем личном распоряжении имел: спальное место с постельным бельем, зубную щетку, пасту (порошок), мыло, полотенце и книги, не запрещенные для чтения в "зоне". Жизнь лагерника регламентировалась по часам и минутам. Он, как раб, должен трудиться там, куда его направит администрация лагпункта, делать то, что ему велят. Желание заключенного редко учитывалось при определении профиля его работы.

Если лагерник нарушал режим содержания (играл в карты, появлялся в "зоне" после отбоя, переходил из одного барака в другой, отказывался от работы и т. п.), то к нему применялись меры административного воздействия (от предупреждения, выговора, лишения права переписки, свиданий, получения посылок и передач до водворения в штрафной изолятор — с выводом либо без вывода на работу). К чему только ни прибегали отдельные тунеядцы, чтобы не идти на работу: одни натирали солью в подмышках, чтобы поднять температуру тела и получить в медсанчасти освобождение от труда; другие (так называемые "мастырщики") делали искусственные флегмоны; третьи ("глотатали шпаг") заглатывали различные предметы — ложки, зубные щетки, "якоря" и т. д.; четвертые ("членовредители") рубили себе пальцы, руки, наносили другие травмы и увечья… Тех, кто заглотил какой-либо предмет или совершил членовредительство (самокалечение), увозили на 16-й ОЛП — в центральную больницу для заключенных, где им делали операции по извлечению проглоченных предметов и проводили курс лечения. Все это время "пациенты", разумеется, не работали — "кантовались", по лагерному выражению.

Чтобы как-то предупредить такого рода явления, лагадминистрация водворяла "членовредителей" и "мастырщиков" (после их излечения) в штрафной изолятор. Нередко "членовредители" привлекались и к уголовной ответственности (по статье 58–14 УК — "за саботаж"). К ним ("саботажникам") приравнивались и тоже привлекались к уголовной ответственности отказчики от работы.

Оплата труда лагерников производилась по специальной сетке (тарифу) и по расценкам, которые были значительно ниже нормативов для вольнонаемных работников. Из заработка заключенного производились удержания за питание и вещдовольствие. Многие обязаны были платить по исполнительным листам: алименты, возмещение материального ущерба и т. п. И получалось так, что после произведенных удержаний у этой категории заключенных не оставалось денег на самое необходимое: курево, туалетные и письменные принадлежности, не говоря уже о приобретении продуктов питания…"

А вот как "воспринимал" течение своего рабочего дня на лесоповале рядовой лагерник:

"Промзона" — это квартал леса размером "километр на километр", огражденный от остальной тайги просеками шириной до 50 метров. Летом в пределах отчетливой видимости по периметру стоят вышки с часовыми (обычно "чучмеками" — узбеками, туркменами и т. п.), а зимой по просеке вокруг "зоны" прокладывается лыжня, по которой регулярно (через 15–25 минут) проходит наряд из 2-3-х охранников, обследующих "запретку" на предмет ее нарушения. При запуске в "зону" всех заключенных пересчитывают, как и при выходе из нее. Работают "от темна до темна". В обед — один час на прием баланды, которая в лесу варилась более "темная" (появлялись крупинки перловки, ячки, пшена). С наступлением темноты — "съем". Все бригадники волокутся к выходу на вахту. Пяти-десятиразовый пересчет наличия заключенных. "Пошел!", "ложись!", "стой!" — мат и все остальное "по заказу"… Главным исполнителем этого издевательства был начальник конвоя старший сержант Коростелев. Видел я "держиморд", но ничего подобного этому не встречал. Упорно говорили, что он — фронтовик, лишившийся детородного органа в результате ранения. Поэтому, видимо, его ярость выливалась на крепких, рослых мужчин из числа заключенных.

Дни зимы и весна прошли в непрерывной работе. Выходных не было. "Прогуляли несколько дней из-за морозов (было минус 40 градусов) — отрабатывайте!" Жизнь совсем потеряла свой смысл: поспал — и снова туда же, в лес. Приближалась весна. Погода стала еще более противной — сырость, дожди, слякоть… За ночь рабочая "спецуха" не успевала высохнуть в сушилках, и работяги не вылезали из полумокрой одежды…"

Да, о сухом воздухе в Вятлаге можно было лишь мечтать: кругом — сплошные болота, а от них — постоянный влажный смрад и до костей пронизывающая холодная сырость. "Болотный дьявол" при жизни лишал лагерника здоровья и сил, но и после смерти не давал покоя его праху: весной и дождливым летом бездонная жижа, вспучиваясь, изрыгала на поверхность все из своего "нутра", а зимой полутораметровая мерзлота не давала вырыть могилу достаточной глубины, чтобы по-людски захоронить покойников… Воистину — "места, отринутые Богом, смердящие угодья Сатаны…"

Серьезнейшее дело (порой — вопрос жизни и смерти) для заключенного — обувь. Вот что вспоминают на сей счет очевидцы:

"Вятлаг до 1954 года носил так называемые ЧТЗ (что-то наподобие лаптей, низом для которых служили обрезки от покрышек автошин). Ни о какой "сухости ног", ни о тепле, разумеется, не могло быть и речи. Да и какая "сухость", если кругом — болото, болото, болото… Оно вогнало в могилу огромное число строителей "светлого будущего". Основная масса мучеников 30-50-х годов костедробительной системы НКВД-МГБ-МВД ушла из жизни до 60-х лет. Поэтому нет воспоминаний — некому вспоминать! Ноги, годами "согреваемые" в ЧТЗ, отказывали в ходьбе, за единственным, разве что, исключением — в могилу…

"Сменкой" ЧТЗ стали в войну и после нее бурки — стеганные "обувки" в виде валенок. Но это — не валенки: низ этой "обуви" требовал жесткой подшивки, так как любой острый сучок мог пробить обычную подошву насквозь — отсюда ранения ног и, как следствие, обвинения заключенным в "членовредительстве", новые сроки вплоть до расстрелов (а сколько расстреляли?!). Обстоятельства с ношением бурок заставили "изобрести" вулканизацию подошв под бурки и валенки, поступавшие после войны как "б/у" (бывшие в употреблении) со складов Минобороны. Под эти "б/у" приваривали резиновые подошвы фабрично-заводского изготовления и получали так называемые "вулканы". Носил я и то и другое, то есть и бурки и "вулканы". Только к зиме 1953–1954 годов стали выдавать валенки новые — солдатские. Ботинки из кирзы и такие же сапоги шились для Вятлага тут же, в собственных мастерских…"

Еще одна "бытовая" грань жизни лагеря — это постоянная борьба с "носителями антисанитарии": вшами, клопами, тараканами, мышами, крысами и прочей "зоонечистью". Свидетельство очевидца:

"Весь послебериевский период во всех "зонах" не было широких эпидемий (кроме гриппа), связанных, как обычно, с этими видами "скота". В любой "зоне" борьба с ними идет настоящая: случай вшивости (хотя бы у одного заключенного) и — сплошная прожарка всей одежды (и верхней и нижней), дезинфекция, дезинсекция и т. д. Для борьбы с крысами существует при медицинском отделе Управления специальная бригада, систематически (хотя и с небольшими успехами) обрабатывающая "зоны" дератопрепаратами. Крыс везде в лагере — "пруд пруди". Не говоря о тараканах, которых заключенные-строители порой нарочно приносят из "зоны" во вновь сооружаемые помещения. Не успели, например, открыть новое терапевтическое отделение больницы, а в нем тараканов — тьма. Что есть, то есть, а вот "нашествия вшей" — нет. Кстати, и времена "бериевщины" тоже не отличались "выдающейся завшивленностью". Хотя и тогда, кроме прожарки и бани, других средств борьбы с нею не существовало…"

Отметим, впрочем, что в книге приказов по Вятскому ИТЛ за 1945 год неоднократно отмечается "большая завшивленность заключенных". Так что обозначенная проблема никогда не теряла в Вятлаге (как и в других лесных лагерях) своей актуальности.

Заключенный одного из таких лагерей конца 1940-х годов писатель Е.Федоров считает, что больше всего "обитатели" "зон" страдали от клопов. Вот его красочное описание этой "напасти":

"Я и Краснов лежим на нарах в 23-м бараке, на верхотуре гнездимся. Я наблюдаю за несусветной армадой клопов, что хаотично движется по потолку. Сколько же их! Чертова погибель! Эти гнусные твари имеют разум, и препорядочный!..Барачные нары — это остров. Они на штырях стоят, а каждый из штырей умно, хитро помещен в консервную банку с водой. За такие нары не жаль и Сталинскую премию…Но со всех сторон к некоторой точке потолка движется войско клопов, а там, с этой точки, клопы пикируют на заколдованные, научные нары гениальных умельцев. Дождь из клопов! Без промаха осыпают…"

Не меньшей бедой, впрочем, был и холод в бараках. В том же 1945-м году отмечено, что температура зимой в барачных секциях — от 12 до 16 градусов (совсем "не жарко" для вымотанных тяжелым физическим трудом, продрогших и промокших людей да еще при полуголодной "пайке")…

Как и в любом большом коллективе, для создания своего "микромирка" заключенные в лагере объединялись, группировались — с учетом сходных интересов, увлечений, общего интеллектуального уровня, характера, по "землячеству", национальной принадлежности и т. д., в том числе — и в целях обеспечения личной безопасности. "Заводилась дружба" и на основе совместного приготовления пищи, чая, и нередко — гомосексуального полового влечения. Вражда, возникавшая по причине споров и разногласий между такими "неформальными" группировками, иногда доходила до поножовщины или изгнания более слабых из "зоны" на вахту (КПП), откуда последних обычно водворяли временно в ШИЗО (изолировали), а затем отправляли в другое подразделение.

Наличие (либо отсутствие) "кореша-друга-напарника" в лагере — это для заключенного порой дело жизни или смерти. Приведем очень образное воспоминание об этом одного из бывших лагерников:

"Вся система лагерей была направлена на превращение огромных масс людей в лагерную пыль, и спастись удалось тем, кому помог Господь. На ручном повале каждый старался подобрать напарника по себе — и по силе, и по духу, а это очень важно. Нытик подбирал себе нытика, и они чаще всего уходили в небытие напару. Хлюпик выбирал хлюпика, а сильные духом подбирали себе подобных и чаще всего выживали, если их просто чисто физически не уничтожали чекисты или их пособники — ворье со своими приблудами… Повал леса "лучками" заменился электропилами "ВАКОП". Это — 2-метровая рама-шина с цепью и электромотором, таскаемая за двусторонние ручки двумя пильщиками. Этот "механизм" загнал в могилу не одну сотню несчастных бригадников, так как махина была тяжелая, а нормы резко загнули вверх. За невыполнение плана — уменьшение пайка, бригадный ШИЗО и т. п. Только электропилы К-5, К-6 и бензопилы чуть-чуть облегчили (в прямом смысле) нагрузку на руки заключенных…"

Попытаемся более детально представить себе один день на лагерном лесоповале с помощью свидетелей-очевидцев. Вот как это виделось глазами вольнонаемного сотрудника Вятлага:

"Развод на работу — в 7 часов. До мастерского участка (при расстоянии менее 5-ти километров) ходили пешком, строем по 4–6 человек в ряд, под конвоем обычно 2-х солдат с собакой. По прибытию на мастерский участок бригады расходились по своим рабочим местам. Лес валили лучковыми пилами. В 1951–1952 годах начали внедряться электропилы "ВАКОП" весом по 12 килограммов каждая, но вальщики от них отказывались и в доказательство своей правоты соревновались, кто быстрее спилит дерево — "ВАКОПом" или "лучком", и в большинстве случаев победителем выходил последний — "лучок"… Помню, бригадиры-вальщики Авчиев (аварец по национальности) и его друг Чернов имели лучковые пилы, нарезанные из патефонной пружины. Заканчивая работу, снимали со станка полотно пилы, скручивали и хранили в нагрудном кармане. В мороз до минус 20-ти градусов работали голыми до пояса или только в рубашке. Выполняли норму на 200 процентов и выше, что неоднократно проверялось при хронометраже. Оба освободились по амнистии в 1953 году… Вывозка леса в сортиментах на нижний склад производилась на лошадях, зимой — по "ледянке" (залитой льдом трассе), летом — по декавильной дороге (вместо рельсов по трассе параллельно укладываются бревна из подтоварника и по ним движутся специальные тележки, оборудованные колесами с вогнутыми ободами). Возчики были постоянными, за каждым из них закреплялась конкретная лошадь.

На мастерском участке, под навесом, была организована кухня-столовая. Съем заключенных и их сбор в "отстойник" проходил по ударам в кусок рельса. Охрана зимой осуществлялась по лыжне ("запретке"), ее проверяли раза 3–4 за день. Летом участок огораживали забором, солдаты находились на вышках. Как правило, заключенные, имеющие большой срок и "склонные к побегу" (по данным оперчасти), на заготовку леса не брались. В "отстойнике" (огороженная жердями территория 30x30 метров) проверялось, все ли заключенные собрались. Затем они конвоировались в жилую "зону". Перед запуском в "зону" проводился надзирателями обыск ("шмон") на предмет изъятия запрещенных предметов (ножи, заточки, пики, топоры и т. п.). Но такая проверка проводилась чисто формально…

Следует заметить, что вытаскивание бревен (трелевка), их погрузка на тележки — все делалось вручную, труд довольно тяжелый. За свою работу заключенные получали как деньгами, так и (временами) — по безналичному расчету, талонами. На деньги они могли купить в ларьке "зоны" курево, спички, печенье, пряники, зубную щетку и прочие мелочи…

До 1952 года основным инструментом на валке леса был "лучок" (ручная лучковая пила), постепенно вытесненный электропилами К-5, для чего по мастерским участкам проводились временные электролинии (два провода — высокое и низкое напряжение).

Но отдельные вальщики, как уже говорилось, упорно сопротивлялись, считая, что "лучком" работать легче и быстрее (некоторые мотористы-"лучкисты" перекрывали нормы выработки в 2 раза). К 1954 году "лучок" "вышел из употребления". Постепенно и трелевка стала проводиться только тракторами. Валка (до последнего времени) осуществлялась бензопилами "Дружба" и "Тайга", не требующими подводки электролиний и более облегченными. Конная вывозка леса была ликвидирована в 1961 году, а лошади (сотни голов) по указанию обкома КПСС отправлены на "мясокомбинат", чем внесли "значительный вклад" в награждение Кировской области орденом Ленина (за "успехи" в животноводстве)…

Система трудовых зачетов, введенная в ИТЛ в самом начале 1930-х годов, затем периодически отменяемая и вновь восстанавливаемая гулаговским начальством, успешно функционировала вплоть до 1960-х годов. При выполнении нормы на 121 процент и выше срок наказания засчитывался заключенному (в 50-е годы) как 1:3, то есть один день работы — за три дня "отсидки"… Производительность труда у "рекордистов", конечно, росла, но в больших объемах имелись и приписки невыполненных работ, "торговля" лесом между бригадами, прочие злоупотребления. В первую очередь "зачеты" шли "блатной" верхушке лагпункта…"

К этому подробному рассказу очевидца можно лишь добавить, что о "конкретике" работы на лагерном лесоповале (до 1953 года) говорить крайне сложно — из-за практически полного отсутствия живых участников этого каторжного "производственного процесса". Не зря в лагерях называли лесоповал "зеленым расстрелом": нормы тогда были очень велики и трудно выполнимы даже для физически могучих мужчин-гигантов. Ведь чем "габаритнее" и сильнее человек — тем больше ему нужно пищи и тем быстрее (при лагерном "довольствии") "валили" его дистрофия, пеллагра, цинга, дизентерия…

Отметим также, что не только время создания таежных лагерей, но и последующие десятилетия их существования — это эпоха (особенно до 1960-х годов) варварского отношения к лесу: сплошной хищнической его вырубки, без соблюдения каких-либо лесозащитных, природо- и водоохранных технологических правил. Рубили "что получше", "как удобнее" и "где выгоднее". Лозунг "Лес — стране!" демагогически оправдывал все. К тому же любой новый лагерный начальник-"варяг" субъективно был несравненно более заинтересован в "генеральских лампасах" и дальнейшем продвижении по службе, чем в развитии производственной и социальной инфраструктуры ИТЛ, наведении порядка в лесном хозяйстве. Сверхзадача — "дать план сегодня", "получить свое завтра", а там — "хоть потоп"…

Ну а после того, как лагпункт "выбирал" деловой лес в округе, его закрывали и расформировывали — в порядке, обратном процессу его создания. Иногда дело с закрытием затягивалось — слишком велики затраты на обустройство нового лагподразделения. Тогда заключенных возили к местам работы, причем на очень дальние расстояния (за десятки километров от жилой "зоны"). А поскольку бесхозяйственность и неразбериха, в чем мы убедились, — неотъемлемые черты лагерной жизни, то (помимо чисто экономического ущерба от такой "транспортировки" людей) это превращалось в настоящую пытку для заключенных. Вслушаемся в то, как живописуют этот путь сами бывшие лагерники, претерпевавшие его в Вятлаге минимум дважды в день:

"А сколько физических мук приносят "контингенту" такие путешествия на "корабле" — так называются грузовые машины с большими кузовами, в которых в передней части (у кабины) выгораживается решеткой место для конвоя, а остальное "пространство" битком наполняется заключенными. Кузов не имеет крыши и лавок для сидения: всю дорогу заключенный вынужден проводить или "на корточках" (попробуй — высиди!), или — на полу, что тоже "не мед".

Поскольку в Вятлаге дороги почти везде лежневые (выложены из деревянных пластин или отесанных бревен) и езда по ним представляет один из самых акробатических и опасных видов движения, то случаев съезда с лежневки — несчетное количество, особенно в непогоду. Движение, конечно, "однониточное", то есть пока одни машины идут в лес, другие (едущие им навстречу) ждут на разъезде — как на одноколейной железной дороге. А поскольку кто-то непременно "заваливается" с лежневки, его нужно вновь "ставить" на нее: ждут дежурный трактор или кран, иногда за десятки километров, и "доставка" в "зону" чаще всего заканчивается в 2–3 часа ночи, а ведь в 6 часов — уже подъем и развод на работу. О каких "воспитательных действиях" тут можно говорить? — Быстрее заглотить баланду — и в постель… И что важно: весь путь — под открытым небом, без крыши. Если дождь или снег, — все льется и сыплется за ворот или на бушлат, который все мокрее и сырее, а к утру не высыхает — вновь на себя всю подогретую, но влажную одежду, для новой "промочки". Только в лесу у костра она чуть-чуть подсохнет, но никогда и нигде не просыхает по-настоящему…"

Что ж, в ГУЛАГе в полной мере практически проявлял себя известный теоретический постулат о "бытии, определяющем сознание". Самым непосредственным образом это относится и к той сфере, которую мы рискнем назвать "лагерной этикой". Здесь сложился очень своеобразный комплекс норм поведения, присущий не только заключенным, но, в определенной мере, и вольнонаемным работникам — ведь обе эти части лагерного населения живут в своеобразном симбиозе. И "лагерной этикой", вольно или невольно, пропитывался каждый, кто имел отношение к "зоне" (заключенный-"бытовик" или "политический", охранник или надзиратель, воспитатель или инженер). В основе этого поведенческого комплекса лежит философия уголовного мира, наиболее удачно приспособившегося к жизни в лагерях. Попытка (на наш взгляд, весьма удачная) системной характеристики этого лагерного феномена предпринята уже упоминавшимся экономистом Л.С.Трусом и (в обобщенном виде) сводится к следующему:

1) Главной чертой поведенческого комплекса ГУЛАГа, по мнению Л.С.Труса, является отвращение к труду. Поэтому большим личным достижением и заслугой считается устройство на должностях, не требующих физического труда, — в конторе, дневальным и пр.

2) Бесхозяйственность, упоминавшаяся выше, — это норма существования в "зоне", так как в основе лагерной "экономики" лежит расточительство всего: человеческих жизней, времени, труда, продукции, материальных ценностей — "ничего не жаль! гори все синим пламенем!"

3) Существенная особенность мировоззрения лагерников — ориентация на "здесь и теперь". Завтра будут другой лагерь, другой лагпункт, другой барак, другая камера, другой бригадир и начальник. Важно только сиюминутное состояние: стоять-сидеть-лежать, молчать, работать, есть, спать. О будущем (как и о прошлом) лучше не думать, а то сойдешь с ума.

4) Не менее важная черта жизни в ГУЛАГе — повседневное жульничество: приписки, халтура, "туфта", взаимный и всесторонний обман. Изначальный смысл его — облегчить непосильный труд, но затем ложь (в большом и малом) становится внутренней необходимостью и нормой жизни. Об этом все знают, но без повсеместной и повседневной "туфты" выжить в "зоне" невозможно.

5) Непременная черта поведения в "зоне" — цинизм. Он проник во все мельчайшие поры лагерной жизни: во взаимоотношения, манеры, облик, речь заключенных. Лагерные заповеди (о них речь впереди) вобрали в себя все худшее, темное, грязное, что есть в человеке.

6) Подозрительность и враждебность к любой инициативе. Начальство видит в последней проявление индивидуальности и независимости личности, а личность в лагере не нужна, более того — она опасна для системы, значит — ее (личность) следует стереть в "порошок", в "пыль". "Рядовые" же заключенные видят в преследовании "выскочек" и "умников" способ выслужиться перед начальством.

7) Нетерпимость к любым проявлениям человеческого достоинства. В условиях лагеря подобные проявления — это вызов, бунт или дерзость, которыми другие заключенные могут воспользоваться в своих целях. Поэтому в "зонах" негласно, подспудно культивируется и осуществляется моральное расчеловечивание, "освобождение" основной массы лагерников от норм жизни в цивилизованном обществе.

8) Ядро "этического комплекса" ГУЛАГа — зоологический эгоизм. Каждый — сам за себя. Любые сантименты в отношениях между людьми здесь быстро исчезают. Лагерные заповеди, которыми руководствовался всякий выживший заключенный, как раз и гласят: а) "Лучше недоесть, чем переработать!" б) "Падающего — подтолкни!" в) "Умри ты сегодня, а я подожду до завтра!"

9) Наконец, основа "гулаговского комплекса" — культ грубой силы. Все в лагере убеждены, что только силовое решение возникающих проблем и споров по-настоящему эффективно.

Все эти элементы "лагерного поведенческого комплекса" со временем просочились в советскую действительность, растворились в ней, стали неотъемлемыми ее компонентами в самых разных проявлениях: в повседневной жизни, быту, работе миллионов людей. Ведь внутри- и внелагерный советский Мир — это единое целое, "сотворенное" одними и теми же "ваятелями", по единому "замыслу", из одного и того же "человеческого материала".

***

Вся жизнь заключенного в обозреваемый нами период протекала внутри бригады.

Е.Федоров в своей повести "Жареный петух" иронически замечает по этому поводу:

"Население лагеря разбито на бригады. Во главе бригады — бригадир. Он физически не работает, а следит за дисциплиной в бригаде, погоняло. Бригадир назначается лагерной администрацией. Крепкий, хороший бригадир — это клад. Он, конечно, понуждает к работе ленивых и нерадивых, а таких очень много в каждой бригаде (зэк не любит упираться, хитер и лукав), но и кормит бригаду. От него зависит, хорошо ли закрыт наряд, а значит, сколько перепадет бригаде дополнительных мисок каши. В критические минуты бригадир сам встает на ответственный горячий участок…, примером заражает, захватывает, увлекает вечно сонных бригадников…"

По мысли писателя, "бригада имеет прямое сходство с русской общиной, которую боготворили как славянофилы, так и Герцен… В лагерной бригаде больше общности между ее членами, чем в миру, в крестьянской общине, и, пожалуй, она даже напоминает семью: большую, трудовую, патриархальную семью — бригадники повязаны друг с другом не одним производством, но… всем бытом, всей жизнью".

Издеваясь над лагерной структурой, Е.Федоров заключает, что ОЛП нерукотворен, но формы его сложились не стихийно — это осуществленный идеал социализма.

В Вятлаге (как и в других лагерях) бригадирами часто назначались матерые уголовники. Так, в 1950 году на 19-м ОЛПе бригадир Коржуненко избивал заключенных, заставил их облить на тридцатиградусном морозе одного из своих солагерников. А на 10-м ОЛПе (уже в 1955 году) начальник этого лагпункта назначил бригадиром глухонемого заключенного из числа уголовной "верхушки". Руководство Вятлага с наигранным удивлением "интересовалось": как же начальник "инструктировал" такого "бригадира" и как последний "руководил" своей бригадой?

К политзаключенным, которых в лагерном обиходе до войны звали "контрреволюционерами" или "контриками", а после войны — "фашистами", отношение в ГУЛАГе было (по понятным причинам) "специфическое": их "не рекомендовалось" (а временами — попросту запрещалось) назначать на многие (прежде всего — "теплые") должности. Как правило, это были люди, безвинно пострадавшие и не считавшие труд зазорным. И все же — как заставить работать этих "контриков-фашистов", если у многих из них (особенно в послевоенный период) сроки наказания составляли по 25 лет да еще с "довеском"? Испытанный метод — "подмешать" к "политикам" немного уголовников и назначить последних бригадирами. Уголовники, сами не работая, "добивались" (прямым насилием) рабского повиновения бригадников (чтобы они "горбатили, не разгибая спины"), отнимали у них часть продуктов и вещей из посылок и передач, забирали лучшие порции в столовой, изымали деньги для "общака"…

Свидетельство очевидца:

"…Политзаключенных ("58-я статья" и "социально вредные элементы" — "СВЭ") считали более опасными преступниками, чем уголовников, и до 1953 года держали на особом, более жестком режиме. Сроки у них часто были большие… К середине 50-х годов только на Комендантском ОЛПе "политиков" было человек 300 (всего же в 1940-е — начале 1950-х годов репрессированные по "политическим" мотивам составляли чуть более трети лагнаселения Вятского ИТЛ — В.Б.). Они занимали 21-й, 22-й и 23-й бараки в северо-восточном углу "зоны" (раздельное размещение заключенных по статьям уже реализовывалось — В.Б.)… В это время на Комендантском лагпункте "политические" уже не подчинялись "ворам". Три барака "ка-эров" были отделены от общей "зоны" забором из жердей высотой 3–4 метра. В заборе была калитка, и у нее круглые сутки дежурил вахтер из их же ("пятьдесят восьмой") числа… Работали "политические", как правило, лучше и в быту жили чище. В бараках у них был идеальный порядок, курение внутри секций запрещено, введена сменная обувь. В тумбочках свободно лежали деньги, продукты, и не было случаев воровства… По мнению начальства того периода (первая половина 50-х годов — В.Б.), "политики" отличались высокой организованностью, сплоченностью, стабильной работой, почти полным отсутствием нарушений. В основной массе они в это время были уже бесконвойниками, а другие работали вместе с "бытовиками", то есть деления на производстве на "политических" и "уголовных" не было. Но если для выполнения плана, скажем, выходной объявлялся рабочим днем, то были случаи коллективного отказа "пятьдесят восьмой" от работы: они ("политики") уже реально ощущали свою силу и жили в ожидании амнистии…"

И все же уголовная "система ценностей", ущербная криминальная психология пронизывали все поры и структуры лагеря: бригады, цеха, отделы, службы и прочее. Реальным выражением этого являлось всесилие лагерной "теневой экономики". Бригадир (формально или неформально) чаще всего делил бригаду на три "звена". В первом — физически самые сильные лагерники, выполнявшие наиболее тяжелую работу, поэтому их "прикармливали", выделяли "ДП", "темную" баланду и т. п. Сюда же "определялась" "блатная верхушка" бригады. Поддерживал "бугор" и "середняков", выделяя их во второе "звено". Ну а в третью "группу" "сбрасывали" неумех ("асфальт тротуаровичей"), доходяг ("баклажан помидоровичей") и проштрафившихся солагерников… Так вот: любое перемещение заключенного на другое место работы обязательно сопровождалось взяткой. У бригадира — свой фонд (он "дает", ему "дают"). "Давали и брали" водкой, спиртом, хорошей едой, деньгами, женщинами… (Заметим, что даже сам этот "взяткопрейскурант" зеркально отражает лагерную "иерархию приоритетов". К чему стремился любой заключенный в своей повседневной жизни? Предмет его постоянной зависти и вожделений — хорошая и обильная ("от пуза") еда, добротная одежда, спиртное и женщины. А спрос, как известно, рождает соответствующее предложение…). Бригадиры, нарядчики, руководители лагподразделений и их структур — все и всем платили, глубже и глубже погрязая и запутываясь в этой системе круговой поруки. "Теневая экономика", как и на "воле", укрепляла горизонтальные связи и ослабляла официальную власть в лагерях. Поэтому не так уж всесилен "кум" (оперуполномоченный) — он не может "сделать" ни большую "пайку", ни "придурочную" работу, от него вообще (применительно к глубинным интересам лагерника) мало что зависит. Это только на первый взгляд кажется, что всем в "зоне" управляет "начальство в погонах" — оно, по сути, очень далеко от повседневной жизни заключенных. Власть формальных начальников зачастую иллюзорна и эфемерна. Реально делами в лагерях распоряжаются неформальные лидеры, зачастую — из числа самих же заключенных. Люди эти — разные, но "авторитетными" и страшными для солагерников их делает абсолютная, практически ничем и никем не ограниченная власть над жизнями других заключенных. Впрочем, сами оставаясь (по своему менталитету и юридическому статусу) рабами, они являются только "калифами на час" — в любой момент их лагерная "карьера" может прерваться, ибо вечно враждующие группировки внутри "зоны" ведут "перманентную" войну — не на жизнь, а на смерть…

Ну а цена жизни "рядового" заключенного "не тянет и на копейку" — смерть разгуливает всегда неподалеку. Так, в 1950-м году на 21-м ОЛПе "приблатненные" в жилой "зоне" задушили 2-х солагерников, а на производстве убили 3-х человек. "Бандитские проявления вражды между заключенными", — так квалифицировало эти и многочисленные подобные случаи вятлаговское начальство. Невысоко ценилась жизнь лагерника и солдатами охраны, и техноруками на производстве. В 1951 году солдат Разгильдяев без всяких на то оснований из нагана застрелил заключенного. Дело, правда, приобрело огласку, и охранник получил два года исправительно-трудовых работ. Техника безопасности не соблюдалась совершенно, и в том же 1951 году только за два первых месяца в Вятлаге зафиксировано 137 травм на производстве, из коих 9 — со смертельным исходом.

Еще одна неотъемлемая черта лагерной жизни — повальное "стукачество". Уже в 20-е годы руководство ОГПУ ставило задачу иметь среди заключенных в лагерях не менее 25 процентов доносчиков. В 1930-1940-е годы эта "плановая" установка уменьшилась до 10 процентов. Но об "успехах" и неудачах в этом деле судить сложно, поскольку оперчекистские архивы, где сосредоточены списки лагерных "стукачей" и "шептунов", отчеты оперуполномоченных ("кумовьев") о работе с "агентурой", закрыты намертво. Ориентируясь по некоторым косвенным источникам, можно лишь предположить, что гулаговские чекисты (официально — во всяком случае) вполне укладывались в "плановый" 10-процентный "норматив". Безусловно, "прослушивались и простукивались" все лагерные структуры. Вот любопытные данные по эвакогоспиталям в Кировской области: к 1 июня 1942 года на ее территории размещены 53 госпиталя с 29.106 ранеными, среди которых находились 9 резидентов и 95 осведомителей соответствующих "органов". Советский образ жизни предусматривал "прощупывание" и фиксацию настроений, разговоров людей во всех слоях общества. Один из бывших заключенных Вятлага так — с гневом, но метко и образно — пишет об этом:

"Вся система (советская — В.Б.) — тупая, как сибирский валенок. Она способна держаться только на лжи, подлогах, тайном и явном надзоре, подслушивании и на любой подлости. Особенно это сконцентрировано в лагерях, где в каждом можно увидеть подлеца. И не потому, что все заключенные подлецы, а потому, что из каждого система старается сделать мерзавца — доносителя и "стукача", используя все имеющиеся в ее распоряжении средства и способы. По крайней мере, каждый попавший в тюрьму или "зону" заключенный подвергается обработке иезуитскими методами вербовки. Используют и кнут, и пряник, лесть и угрозы. И горе "клюнувшему" на них — ты продал душу Дьяволу! "Стукачи" в "зоне" чаще всего рано или поздно "засвечиваются", и удел их — нож под ребро…"

Другой бывший заключенный Вятлага (с воспоминаниями которого о прибытии на лагпункт "Волнушка" мы уже знакомы) так рассказывает о предпринятой к нему попытке вербовки:

"Режим был зверский. Главным гнетом были "воры". С первого дня пребывания в "зоне" этапников по вечерам стали вызывать к "куму" (оперуполномоченному 1-го отдела Вятлага). Вызвал "кум" и меня. Ласковый, скользкий, обтекаемый… Играя на том, что автоавария, за которую я осужден (10 лет ИТЛ и 3 года поражения в правах), не является "позорной" (это не разбой, убийство и прочее), он предложил мне "стукачество", фискальство. Я вежливо отказался и не подписал предложение "кума". На листе с записями его вопросов и моих ответов "кум" оставил четверть бумаги чистой, а внизу поставил "галочку" — для моей подписи. Я перечеркнул чистую часть листа огромным знаком "Z" ("зэт") и расписался. "Кум" взревел матюгами, но в изолятор я не попал… Каково же было мое удивление, когда после возвращения в барак меня никто не тронул и пальцем, хотя некоторых били (после "визита" к "куму") смертным боем. Дело в том, что под кабинет "кума" был сделан подкоп и "шестерка" воровская дословно слышал разговоры "кума" с заключенными и подробно передавал их содержание "ворам". Итог: согласился доносить — смертное избиение или нож, не согласился — без последствий…"

Конечно, этот рассказ, как и любое "мемуарное" повествование на "лагерную" тему, следует воспринимать с известной мерой осторожности. Думается, что (в значительной массе случаев) лагерному начальству удавалось своих "сексотов" (секретных сотрудников) оберегать и сохранять. И все же для последних всегда существовала альтернатива двурушничества, "служения двум господам", работы на обе стороны непримиримого лагерного противостояния, а порой — и довольно тонкой провокации. Бывший сотрудник (офицер) Вятлага рассуждает об этом явлении следующим образом: "Для эффективной работы (лагадминистрации — В.Б.) имелись осведомители ("стукачи"). Их фамилии держались в секрете. Среди "стукачей" были и приспособленцы, провокаторы, с которыми работу приходилось прекращать. Через сеть осведомителей в лагере было предотвращено много преступлений, в том числе побегов и нападений на лагадминистрацию…" Цель оправдывает любые средства — вот "основополагающий" принцип и смысл деятельности лагерных чекистов.

***

Свободное время заключенных (имелось ли оно? — отдельный вопрос) должна была "организовывать" курировавшаяся политотделом ИТЛ служба культурно-воспитательной работы (в отдельно взятом лагпункте — культурно-воспитательная часть — КВЧ). В обязанности этой службы входила также "мобилизация контингента на выполнение производственной программы". Отзывы и мнения о деятельности "культвоспитателей" в "зонах" (как и о многом другом, что там "имело место быть") отнюдь не однозначнны.

Так, один из бывших заключенных Вятлага считает, что "до 1953–1954 годов в "зонах" ни о каких развлечениях не могло быть и речи. Жили по образу тяглой скотины и спали на сырых досках под замком — вот суровые будни быта. Лишь бы выжить, лишь бы поесть, лишь бы чем-нибудь набить живот… Ни о каких кино, театрах и концертах никто из числа "контингента" и не подозревал. Все было поставлено на выживание и только на выживание. Все "развлечения" были только у "блатных" — карты, игры "под интерес" и прочее…"

В реальности кинофильмы, концерты, спектакли, конечно же, были, хотя не так уж часто (по той простой причине, что далеко не во всех "зонах" имелись элементарно необходимые условия для таких "мероприятий).

Писатель Е.Федоров вспоминает, что у них в "зоне" (на рубеже 40-50-х годов) раз в месяц "крутили кино". Изредка выступала лагерная "культбригада". Значительная часть ее концертных номеров посвящалась критике тех заключенных, кто "отлынивал от работы" — "темнил", "мастырил", "филонил".

"В десять часов вечера, — иронически пишет Е.Федоров, — замирает жизнь: отбой, о чем зэки оповещаются троекратным ударом по рельсу, подвешенному на столбе около КВЧ. Одновременно в бараке вам угрожающе подмигнет лампочка. Радио после отбоя отключается, и все мы, зэки, одновременно и дружно задаем храпака. Игры, чтение, тары-бары (беседы-разговоры) после отбоя наказуются, изолятор запросто можно словить. Надзиратели зорко следят, чтобы во время, отведенное под сон, наш брат зэк не куролесил…"

Талантов и творческих личностей в "зонах" (в том числе и в Вятлаге) всегда было немало, но в первые "гулаговские" годы возможностей использовать свои дарования и профессиональные артистические навыки у заключенных актеров, музыкантов, художников практически не имелось. Перелом произошел в середине 1940-х годов: тогда по лагерям пошла "мода" на организацию при политотделах ИТЛ своеобразных "придворных" артистических трупп, а иногда — и настоящих профессиональных "крепостных театров". Не миновала это "чекистско-барское" увлечение и Вятлаг. С легкой руки и по приказу все того же "неугомонного" начальника Управления Вятского ИТЛ полковника А.Д.Кухтикова с 9 февраля 1944 года в этом лесном лагере был создан свой собственный театр. Смета его содержания на десять месяцев 1944 года в доходной части составила 232.000 рублей, а в расходной — 187.000 рублей (лагерное начальство внимательно следило, чтобы театр, как и любое иное хозяйственное подразделение, не приносил убытков). В "театре Вятлага" в разное время играли профессиональные актеры — Т.К.Окуневская, М.Г.Снегова, Н.С.Баранова, А.В.Касапов, С.В.Рацевич. Хореографами были Ф.Ф.Бруземан, М.А.Сульер, Ф.О.Келлер. Композиторы П.А.Русаков (Поль Марсель), Р.Э.Пятс писали музыку к спектаклям и постановкам. И многие-многие другие артисты, музыканты, режиссеры из числа заключенных и спецпоселенцев работали в "театре Вятлага". Причем на время репетиций, спектаклей и концертов их привозили в клуб под конвоем.

Театром были поставлены оперетты "Баядера", "Веселая вдова", "Цыганский барон", "Свадьба в Малиновке", множество драматических спектаклей, сотни концертов. В 50-е годы театр преобразовали в "центральную агитбригаду", дававшую (в том числе — непосредственно в "зонах") концерты для заключенных. Один-два раза в год "культбригада" посещала с "гастрольными представлениями" каждый ОЛП — ездили в "своем" пассажирском вагоне, со "своим" реквизитом и, разумеется, со "своей охраной".

Известная киноактриса Т.Окуневская в мемуарах "Татьянин день" так вспоминает свою лагерную "артистическую работу" в 1950 году:

"Культбригада готовит программу, и это ее рай: мужчин привозят в женскую зону на репетицию, и у кого-то появляется хоть какая-то личная жизнь. А когда программа готова, их возят по всем лагпунктам — и это их ад. Они ночуют на вахтах, в столовых, на полу, где попало, таская на себе весь скарб — костюмы, инструменты… От культбригады впечатление тягостное: замученные, несчастные люди, держится более или менее молодежь. Даже под страхом смерти интеллигенция в лагере не может не сплетничать, не завидовать, не устраиваться получше за счет других. Контакты с начальством — это заискивание, подхалимство — все то же, что обязаны проделывать "придурки" за благополучие в зоне…"

Конечно же, элемент творчества при рабском "зековском" состоянии артиста очень слаб. Татьяна Окуневская, сильная личность и внимательный аналитик, вспоминает, что за всю свою лагерную "артистическую деятельность" творческий порыв лишь однажды выплеснулся у нее — на концерте в дальнем лагпункте:

"Здесь город, огромный, разбросанный город каторжников, трудящихся с утра до ночи, раздетых, голодных, холодных, и ничего, кроме надежды на свободу, у них нет. Рабы. Как же здесь уцелеть психически?! Как не превратиться в животное?! В лагере добро и зло сконцентрированы, сплющены…

Лагерь самый-самый дальний, огромный, пурга метет уже три дня, мы еле добрались… Зрители тихо, спокойно входят в зал, выбриты, приодеты. При моем появлении встали и начали аплодировать, и так же мгновенно упала тишина, за окнами воет вьюга.

Запела, и вдруг две тысячи сердец забились вместе с моим… дышат вместе со мной… у нас одна душа… Это и есть вдохновение. Впервые. Может никогда не повториться. Не прийти. Земного такого счастья не бывает. "Землянка". У мужчин текут по щекам слезы, тишина жгучая, пурга ревет… Передо мной фронтовики, смотревшие в глаза смерти. Сильные, молодые, цвет нации. Если открыть ворота, то строем выйдет полк от рядовых до командиров, до полковников. Они потребовали, чтобы быть вместе без уголовников, без блатных, и за это валят по две нормы леса…"

Здесь точно подмечено, что находившиеся в лагере фронтовики уже не являлись "бессловесным тяглом": их сложнее морально раздавить, превратить в рабов. Личностное начало — инициатива, чувство собственного достоинства — в этих людях, прошедших через огонь и кровь Великой Войны, обострено до предела. И все же — есть в этом рассказе популярной актрисы явственный элемент лагерной легенды, мифа. Ведь лагерь в сущности — это большое ухо: здесь живут слухами и любят сочинять романтически приподнятые мелодрамы, которые увлекательно рассказывают вечерами ("тискают `романы") специалисты этого дела.

Кстати, важное место в жизни заключенных занимало и "печатное слово" — книги и периодика (особенно — во времена "оттепели"). По данным политотдела Вятлага, в 1951 году на 32-х подразделениях лагеря имелись 42 библиотеки для "сидельцев". Общий книжный фонд составлял около 40.000 экземпляров (правда, почти половина из них — политическая и техническая литература). Каждый второй заключенный значился библиотечным читателем. Кроме того, тогда выписывалось для лагерников 1.637 комплектов газет и 326 журнальных экземпляров. Согласимся, это немало, даже на 20.000 человек "контингента"…

Вторая половина 50-х годов — это краткий "расцвет" художественной самодеятельности в лагерях. Так, на упоминавшемся уже 22-м ОЛПе Вятлага в это время в ней участвовало около 30 человек. Музыкальным руководителем был заключенный Пищальников, окончивший Бакинскую консерваторию по классу фортепьяно ("сидел" он по 58-й статье — будучи в плену у немцев, поставил для них концерт). В лагерной самодеятельности Пильщиков играл на аккордеоне. Солист-вокалист — заключенный Немарцев (осужден по Указу "четыре шестых" — от 4 июня 1947 года) — в "зоне" работал портным. Были неплохие исполнители на струнных инструментах, певцы, чтецы, хор, модная в то время клоунада. В репертуаре, утверждаемом КВЧ, обязательное и значительное место отводилось "материалам на местные темы" — отражающим "жизнь ОЛПа"…

Тогда же, при временном смягчении лагерного режима, в некоторые "зоны" разрешали даже выписывать наложенным платежом любые музыкальные инструменты. Этим воспользовались, например, заключенные Комендантского (центрального) ОЛПа Вятлага. Здесь имелось в "зоне" немало баянов, аккордеонов, гитар. Широкую известность в Вятлаге приобрел местный оркестр духовых инструментов. Заключенные, бывшие на "воле" музыкантами-профессионалами, сумели поставить и самодеятельность лагпункта на вполне приличный, невиданный (и неслыханный) в здешних местах уровень. Музыка в этот период заполняла "свободное время" у сотен лагерников. Однако уже в 1959 году вятлаговскому начальству "показалось", что со "всей этой зековской самодеятельностью" оно "перегнуло палку" и почти все музыкальные инструменты у заключенных Комендантского ОЛПа изъяли, оставив 3–4 баяна на всю "зону" (3.500 человек).

***

Делом "здравоохранения" в лагере ведала также особая служба, возглавлял которую санотдел (САНО) Управления ИТЛ. В 50-е годы, согласно штатному расписанию, в этом отделе, кроме его начальника, значились врач-инспектор, снабженец и два санитарных врача (санэпидемстанция — СЭС). В самом поселке Лесном функционировала поликлиника с больницей — для лечения начсостава (офицеров и солдат), вольнонаемных работников, членов семей сотрудников лагеря. Заключенным медицинская помощь оказывалась в санчастях, которые имелись в каждом ОЛПе. Там же лагерники получали освобождение от работы по болезни или направление на ОП ("отдых производственный") на несколько дней. Тяжело больные "сидельцы" лечились на 16-м ОЛПе — в центральной больнице (ЦБ) для заключенных, куда недужных, включая "саморубов-членовредителей", доставляли специальным вагоном ("вагонзаком") или санитарной дрезиной "скорой помощи". Располагалась ЦБ первоначально в 50 километрах к северу от Лесного, а затем — в нескольких километрах южнее от него, в поселении Полевой-2. На больничном ОЛПе имелись хирургическое отделение с операционными, двухэтажный туберкулезный корпус, кожвенерологический стационар, психиатрическое, инфекционное и терапевтическое отделения, а кроме этого — пересыльный пункт ("пересылка"), "хозбарак" и ШИЗО. Врачами (в большинстве своем) в 50-е годы уже работали вольнонаемные специалисты либо освободившиеся из лагеря, но не имевшие права выезда за пределы Вятлага, а также немцы-спецпоселенцы, приписанные в 1946 году к спецкомендатуре Кировского областного УМВД. В конце 40-х и начале 50-х годов находились среди вятлаговских медиков и те, кто был причастен к шумным процессам по делам "кремлевских врачей".

Пациент-заключенный 50-х годов так вспоминает о своих лагерных целителях:

"О медиках 16-го больничного кто-нибудь напишет много доброго. Как специалисты-врачи, как люди-человеки они заслуживают сердечной похвалы людской. Сразу же после 1953-го года разрешили "комиссовку" — списание (освобождение) по болезни больных заключенных. Скольким же они (больничные врачи) продлили жизнь на "воле" или хотя бы позволили умереть не в "советских Бухенвальдах"! Отношение врачей к лагерникам было человеческое, если последние действительно болели и не вели себя с медиками по-скотски. Не повернется язык говорить худого, если этого не было. Часто, очень часто врачи стремились дать отдохнуть работягам-доходягам перед отправкой их на лесоповал: если видели, что выписываемый из больницы опять "дойдет до ручки", ему назначали повторное лечение в стационаре или санчасти при лагпункте. Попадались, конечно, и среди врачей подлецы, однако таких все же были единицы, это не массовое явление. Чаще всего — это врачи-женщины, обиженные мужиками, природой или судьбой. Но это — единицы. Основная масса лагерных врачей — подвижники Божьей милостью, человеколюбы…"

Немало было в вятлаговской "больничке" пациентов с рублеными ранами — "саморубов" (заключенный сам наносил себе удар топором по руке, чтобы не работать и попасть на "стационар", — передохнуть там от каторжного труда на лесоповале для многих представлялось единственным спасением).

Случались и вещи самые невероятные. Вот лишь несколько фактов из "обычных" будней ЦБ (конец 50-х годов): один заключенный "разжевал и съел" электролампочку, другой — проглотил целую партию домино, третий — ложку и вилку. Особенно распространенным было "употребление" так называемых "якорей": клубок проволоки с выступающими острыми концами и привязанной суровой ниткой заглатывался вместе с хлебной мякотью, в желудке этот мякиш рассасывался и обнажившаяся острая проволока при подергивании за прикрепленную к "якорю" нитку вызывала кровавую рвоту. Таких "якористов" срочно отправляли на хирургическую операцию и "проделывали" ее без всякого снисхождения и милосердия…

Были среди лагерных врачей специалисты высочайшей квалификации — воистину "золотые руки". До сих пор добром поминают местные жители замечательных хирургов, кандидатов медицинских наук Михаила Эдуардовича Утцаля (политзаключенный, осужден по статье 58–10 — за "антисоветскую агитацию"), Эдуарда Ивановича Кальмбаха (немец-спецпоселенц), заведующую хирургическим отделением, фронтового военврача Анну Куприяновну Купчину, гинеколога Льва Николаевича Ментвида и многих других. В составе медиков, как и других специалистов Вятлага, немало было (о чем уже говорилось) этнических немцев — из Поволжья, Украины, Причерноморья…

Порой вятлаговские врачи творили настоящие чудеса. Вот какой случай припоминает один из заключенных Вятлага середины 50-х годов:

"Работал тогда в центральной больнице хирург Иван Владимирович, молодой — лет около 30-ти, вятский, кажется, из Яранска. Сбил на своей машине старуху — и получил 3 года. Жил в "зоне", в бараке хозобслуги… Однажды привезли сюда (в ЦБ) с "севера" заключенного-грузина с топором в голове — посчитали, что покойник, и поместили в морг. Иван Владимирович в ту ночь был дежурным врачом. Зачем-то ему понадобилось зайти в морг, где этот грузин лежал. И тут он (Иван Владимирович) обнаружил, что "зверь"-то (по-лагерному так называли всех кавказцев) еще живой. Созвонился хирург с начальником больницы, попросил разрешения прооперировать полуживого-полумертвого — и к утру вынул у него топор из головы, очистил череп от осколков и "тронутого" мозгового вещества (а его набралось граммов 200)… Самое удивительное, что у этого грузина-счастливчика — выходца с того света — ни один орган не парализовало. Я сам видел потом его в больнице: мужик лет под тридцать, через голову (ровно посередине) — огромный шрам, но уже без повязки, почти заживший, а из одной ранки, как паста из тюбика, выжимается белое-белое вещество. Мужчина разговаривал, смеялся и ходил по палате…"

Действительно, хирургам в Вятлаге работы всегда хватало с избытком. Были у них и незаурядные профессиональные успехи и достижения, однако многие из них так и остались неизвестными для общественности и медицинской науки… Кстати, очевидец, фрагмент воспоминаний которого приведен выше, считает, что, по его многолетним наблюдениям, в "зонах" минимум 30 процентов их "обитателей" нуждаются в лечении от "дебильности, если только она поддается лечению". И надо сказать, что это наблюдение подтверждается современными психодиагностическими исследованиями (правда, процент психопатологических отклонений называется гораздо более значительный).

Завершая обзор лагерной системы "медицинского обслуживания" отметим, что в нее входили также Дом ребенка (для младенцев женщин-заключенных — в "зонах" Вятлага ежегодно появлялось на свет несколько десятков новорожденных) и свой Дом отдыха…

***

Таковы (в самом общем виде) основные элементы структуры Вятлага 40-х — 50-х годов.

Он всегда являлся сугубо секретным объектом и в официальных документах (а также на почтовых адресах) обозначался под кодовым наименованием — "почтовый ящик (п/я) 231". Лишь в конце 1968 года Вятлагу подобрали более нейтральный, безлико-казенный "псевдоним" — "Учреждение К-231", но еще долгое время (вплоть до середины 80-х годов) и он оставался "непечатным": применяли разные "эвфемизмы" (в основном — с "производственным уклоном", что, в общем-то, наиболее адекватно отвечало сути вещей) — "Лесновский лесокомбинат", "предприятие п. Лесной" и т. п…

Теперь, имея определенное представление о внешних параметрах "лагерной среды обитания", попытаемся мысленно "проникнуть" в ее "содержимое", представить себе внутреннюю структуру, "пневмосферу" мира заключенных.

б/ "Блатной мир"

По меткому замечанию ветерана Вятлага П.Т.Ожегина, "в лагере существовала своя, образно выражаясь, классовая структура". Наиболее многочисленным "классом" в ней были "мужики", то есть работяги, заключенные-сдельщики. Это они валили и пилили лес, строили "зоны" и жилые поселки, выращивали сельхозпродукцию и делали многое другое, на чем держалось все лагерное хозяйство.

"Доходягами" называли истощенных до крайности заключенных, которые не могли трудиться. Потеря веса у них составляла более 30 процентов. В основном они умирали от дистрофии.

"Придурками" именовались заключенные, работавшие в хозобслуге лагеря: дневальными, хлеборезами, поварами, конторщиками, сушильщиками, нарядчиками… Они имели возможность дополнительного питания (естественно, за счет "работяг"), сотрудничали (в определенной мере) с лагадминистрацией и от них порой (особенно — от нарядчиков) многое зависело в судьбе рядового лагерника.

Особую "касту" в лагере составляли "блатные" и "воры". Лидеры их называли себя "ворами в законе" и, в соответствии с неписанным "воровским кодексом", не работали (это запрещалось, считалось, применяя их жаргон, "западло"), но прекрасно жили за счет труда все тех же "мужиков-работяг". "Воры" становились полными вершителями судеб заключенных, если им удавалось взять верх в "зоне". Вокруг этих "паханов" вертелись "шестерки", прислуживавшие своим хозяевам и готовые на все по их команде. Высшим "органом управления" у "блатных" являлась "сходка": что она решит — так тому и быть в "зоне". Неотъемлемые черты "блатарей" — эгоизм и жестокость. В жизни их интересовали лишь деньги, "шмотки", карты, спиртное, женщины — то, что (при существовавших тогда внутрилагерных порядках) "воровские авторитеты" всегда имели. Самой большой страстью блатных является игра в карты "под интерес". Играли нередко целыми сутками (работали-то за них "мужики") — самозабвенно, азартно — до иступления. Карты мастерили из тетрадей, книг, журналов, газет, даже из хлеба — из всего, что имелось под рукой. Зачастую проигрывали все: "пайку", деньги, одежду — и продолжали играть в долг, оставаясь в буквальном смысле голыми. Картежная игра в лагере запрещена и нарушителей строго наказывали, вплоть до водворения в ШИЗО, но это мало кого останавливало. Проигравшийся мог (по указанию выигравшего) отрубить себе кисть руки, нанести увечье другому, совершить убийство.

На 21-м ОЛПе в 1954 году "начальник режима" (заместитель начальника лагпункта) зафиксировал такой случай: "Воровские неписанные законы соблюдались четко. Невыполнение их могло стоить жизни. Вот пример. Один из "воров" проигрался в карты в долг. По-лагерному — "засадил фуфло". А это "ворам" было не положено. "Пахан" собрал "сход", на котором проигравшегося "вора" предупредили и дали ему срок для расчета. Подошло время — он расчитаться не смог. Вечером перед отбоем пришел "исполнитель", вызвал с нар должника. Тот понял, за чем он пришел, и спросил: "Ну что, резать пришел? Давай — режь здесь!" Но "исполнитель" указал ему на туалетную комнату, где "обвиняемый" подставил ему под нож свою грудь и погиб, по-"воровски" искупив свою "вину"…

После войны многие матерые "блатари" отошли от "воровских традиций": соглашались на "сотрудничество" с лагадминистрацией, не отказывались от работы и т. п. Некоторые, нарушая "воровской кодекс", совершали новые преступления: убийства, поджоги и прочее, а затем "выбрасывались в запретку" или "прятались на вахту" (КПП) и просили изолировать их в ШИЗО, становясь, таким образом, "ссученными"… Между этими двумя уголовными группировками ("ворами" и "суками") в конце 40-х — начале 50-х годов развернулась в лагерях настоящая война — на взаимоистребление. В ту "зону", где верховодили "ортодоксы" — "законные воры", "ренегатам" — "ссученным" ("сукам") доступа не было. И — наоборот. Поэтому их старались "разделить", изолировать друг от друга, распределить "по мастям" на разные лагпункты. Впрочем, "воровская" инфраструктура, пронизывавшая все подразделения Вятлага, оказывалась небесполезной (а порой и необходимой) для лагерного начальства. Пример: летом 1955 года на 17-й ОЛП вместе с "воровским" этапом прибыл один из "ссученных воров". Он "замаскировался" и решил отомстить своим "смертельным врагам": накормил их кошачьим мясом, а потом "выбросился" на КПП и выдал "кумовьям" всю "блатную" верхушку "зоны" — 18 "воров", которых незамедлительно перевели на другой ОЛП (более строгого режима)… Однако на месте "профилактированных" лагерными чекистами тут же, как грибы после дождя, в "зоне" появлялись новые "воровские авторитеты" — и уголовный "беспредел" продолжался…

Бывший сотрудник вятлаговского штрафного лагпункта (для "ссученных воров") припоминает массу случаев членовредительства среди них (как правило — с целью невыхода на работу):

"Резали себе вены, пришивали к телу пуговицы, глотали так называемые "якоря", один даже прибил гвоздями к чурке свою мошонку… Была масса "отказчиков" от работы каждый день. Работать с ними было очень тяжело. "Отказчиков" направляли в лес на отдельный объект (делянку), но они там только жгли костры ("грелись"), а если и делали вид, что работают, то нарочно оставляли на лесоповале очень высокие пни, за что нас лесники потом штрафовали немилосердно… Главный инженер лагпункта настоял, чтобы я эту "неработь" из леса убрал. Следующая попытка заключалась в том, чтобы использовать "отказчиков" на ремонте дорог в жилом поселке для вольнонаемных. Следуя под конвоем, они (заключенные) вдруг остановились у железнодорожной станции. Двое разделись догола, оставшись буквально "в чем мать родила", а всю свою одежду сожгли. На следующий день за поселком (на освобожденном от рельсов железнодорожном полотне) эти же "бузотеры" выкопали яму, несколько человек влезли в нее и запели "Варяга"…

С "ворами в законе" я общался мало. Те, кого знал, — в основном выдержанные, знающие себе цену личности, не вступающие в конфликт с администрацией, прилично одевающиеся, занимающие в бараке, столовой, клубе лучшие места. "Авторитеты" нарушений режима не допускали, но работать не работали — их "обрабатывали" другие. Вокруг "воров" крутились "шестерки". Отличием "воров в законе" в 1952–1957 годах было ношение на голове шапок с хромовым верхом, брюк с напуском на сапоги, а на шее — кашне, шарф. Обязательный атрибут — наколки (татуировка).

Были примеры, когда администрация заигрывала с "авторитетами" из "воров", чтобы поддерживать в "зоне" определенный порядок и "мобилизовать" заключенных на выполнение плана. "Воры", как правило, имели постоянную связь с другими ОЛПами, даже — с другими лагерями, используя для этого перемещения осужденных. Важные вопросы "воровской жизни" обсуждались коллегиально, на "сходках". Принятые на них решения обязательны для всех в "зонах", кого эти решения затрагивают…"

По мнению другого старожила Вятлага (из числа реабилитированных политзаключенных), создание уголовной властной инфраструктуры в лагерях — во многом дело рук самих чекистов. Вот его доводы в подтверждение этой (весьма распространенной, кстати говоря) точки зрения:

"Из рассказов уголовников, сидевших в тюрьмах в 1925–1935 годах, известно, что в то время ни о каких "блатных" группировках не было и речи. Они (эти группировки) все созданы НКВД в середине 30-х годов по принципу "кнута и пряника": "разделяй и властвуй!" Это — порождение ОГПУ-НКВД для облегчения управления огромными массами заключенных… Мой знакомый — дядя Вася — был уголовником с 1927 года. Он помнит, что до 1930-х годов среди "уркаганов" не было никакого деления. При Ягоде, с начала 1930-х годов, лагерные оперативники стали усиливать нажим на сотрудничество "урок" с чекистами. В личных делах заключенных появились особые отметки о принадлежности к той или иной группировке, первой и главной среди которых были "воры". Потом появились "суки" — это "воры", отошедшие от "воровских правил"…

Еще не так давно при приходе нового этапа в "зону" лагпунктовский начальник режима публично объявлял на "вахте": "Зона воровская (или — "Зона сучья"), другие "масти" — выходи!" И выходили. Их отправляли на другие подразделения — по "масти". "Зоны" были "мужичьи" (не подчинявшиеся никакой группировке), "воровские", "сучьи", "ломом подпоясанные", "один на льдине", "красная шапочка" и многие-многие другие. Любая "зона" имела своего главаря в виде "вора в законе" или "авторитета". Ниже их были прихлебатели, прилипалы этих "паханов". Их зовут "свои ребята". Это — кандидаты-стажеры на звание "воров в законе", если, конечно, они "удостоятся чести" присвоения такого "звания", что бывало не так уж часто. Отбор производился очень строгий: кандидат на это звание не должен быть "запачкан" пребыванием в "пионерии" и комсомоле, работой по найму, учебой в вузе… Ему дозволялось быть "щипачом", то есть заниматься только карманными кражами — и никаким другими (они во внимание не принимались)… Во все времена (до 1953 года) "вор в законе" не работал и не должен был работать. Бывали случаи наполнения отдельных лагпунктов "ворами" процентов на 80–90 — не работать всем уже было нельзя. Тогда внесли некоторые видоизменения в "воровские правила": допускалась возможность работы "воров", но не на "придурочных" (близких к начальству) должностях (нарядчик, культорг, "лепило"-медик), а на "подхвате" — в хозобслуге, сапожником, столяром, санитаром, кладовщиком, хлеборезом…"

Бытует и такое мнение, что, уничтожив руками "блатных" в 1930-е — начале 1940-х годов значительную часть "контрреволюционеров" в "зонах", "стратеги" из НКВД на втором этапе целенаправленно раздували в лагерях вражду между различными "воровскими" группировками с целью их само- или взаимоистребления. Версия, конечно, привлекательная (особенно для самих чекистов — как весомое доказательство их "профессионализма", умения "влиять на процессы в преступной среде"), но она не выдерживает "критики реальностью". В главе, посвященной событиям в Вятлаге 1953–1954 годов, мы отчетливо увидим, что официальная гулаговская власть в это время оказалась просто парализованной, передав уголовному миру лагерные "зоны" под его безраздельное начало…

Впрочем, неформальный контроль криминальной "элиты" над местами заключения, исходя из имеющихся объективных данных, был установлен гораздо раньше.

В конце 1940-х — начале 1950-х годов "воровская верхушка" в "зонах" ворочала огромными деньгами, поскольку все заключенные обязаны были отдавать четверть своей мизерной "зарплаты" (и любых других "доходов") в "воровской общак". В результате сформировался солидный капитал, который подпитывал всю теневую лагерную "экономику". Как нам уже известно, в 1959 году выдачу заключенным наличных денег прекратили и ввели "боны". Но это ненадолго обескуражило неформальных хозяев в "зонах". "Противоядие" нашли простое и безотказное: "собирали" у лагерников "боны", приобретали на них в лагпунктовских ларьках легальный товар (допустим, часы), "сдавали" его через подкупленных "посредников" в магазин для вольнонаемных — и получали "живые" деньги. Практиковались и другие способы обналичивания "лагерной валюты" — почтовые переводы, например…

Это полновластие уголовной верхушки во внутрилагерных делах отчетливо видели все заключенные. И не только они. Вспоминает бывший сотрудник — офицер 16-го лагпункта Вятлага:

"В марте 1953 года я и заместитель командира роты охраны капитан Мищенков дежурили на мастерском участке 16-го глубинного лагпункта. Сидели на штабеле бревен, разговаривали. К нам подошел выпивший осужденный, молодой парень, и стал доказывать, что хозяин в "зоне" — "вор": "Скажет "мужику", что травинка (он выдернул — для "наглядности" — из росшей у штабеля травы одну былинку) — это топор, и "мужик" должен подтвердить, что "да — это топор"… В это время к нам подошли двое осужденных, извинились за "навязчивость" их "друга" и увели его с собой. Но минут через 10 этот "друг" появился вновь и опять начал доказывать, что он — "порядочный вор"… Дело было перед "съемом". Захмелевшего "говоруна" подобрали те же двое солагерников и держали его под руки в общей колонне на всем пути следования в "жилую зону". Ну а через 10 минут после запуска колонны в лагерь труп этого "порядочного вора" за ноги притащили к "вахте" (КПП) и тут же вышел с окровавленными руками его "якобы убийца"… В ходе дальнейшего следствия выяснилось, что убивали-то совсем другие, а подставному "мокрушнику" (убийце) под угрозой смерти предложили "взять дело на себя"…

Следует особо отметить, что несмотря на все суровые "административно-профилактические" меры, в "зоны" широко, в массовых масштабах (особенно в 50-е годы) проникали водка, одеколон, чай и другие так называемые "запрещенные вещи". В "оттепель" заметнее стали распространяться и наркотики, в основном — анаша. Только за 1956 год обнаружено при обысках у заключенных, а также изъято у спекулянтов: водки — 944 литра, морфия — 50 ампул, анаши — более 3-х килограммов. Для некоторых вольнонаемных сотрудников продажа лагерникам спиртного, его суррогатов, а также наркосодержащих продуктов (прежде всего — чая) являлась, выражаясь современным языком, сверхприбыльным бизнесом. И, заметим, не таким уж рискованным: привлечено к ответственности за спекуляцию в том же 1956 году только 18 человек — механизм "круговой поруки" и теневой лагерный капитал "срабатывали четко"…

Конечно же, вятлаговское начальство на всех совещаниях и других директивных "форумах" постоянно "отмечало" и "указывало", что в лагподразделениях сплошь и рядом "нарушается" принятое 17 мая 1951 года постановление Совета Министров СССР "О запрещении торговли водкой, ликеро-водочными изделиями, вином виноградным и плодово-ягодным, коньяком и пивом на территории военных городков и лагерей".

Однако обуздать "зеленого змия", свирепствовавшего в "зонах" и вокруг них, все эти увещевания не могли.

Всего один пример: в феврале 1957 года в небольшой магазинчик для вольнонаемных на 35-м лагпункте завезли более 1.000 литров водки и вина (и это при полном отсутствии в данном "торговом заведении" простейших вещей, остро необходимых людям, живущим "у черта на куличках", — продуктов, промтоваров, белья, одежды и т. п.). Понятно, что спиртное отсюда множеством способов и самым "оперативным" образом "потекло" в "зону" — к "блатным". Рядовой лагерник не мог позволить себе "побаловаться светленькой", не говоря уже о хорошем вине или коньяке, а вот "ворье" имело "это удовольствие" по первому желанию и в любом количестве.

Наивные новички-сотрудники в своих выступлениях на собраниях партхозактива ИТЛ недоумевали: почему "отрицательно характеризующимся заключенным" начисляются иногда трудовые зачеты даже за время пребывания в ШИЗО или нахождения в больнице? Но вскоре и они (уточним — многие из них) сами убеждались во всесилии "жидкой валюты" во внутрилагерных делах…

Основой лагерного быта для многих "блатных" долгие годы являлись (и остаются по сию пору) употребление "чифира" (крепко, до черноты — пачка на кружку — заваренного чая) и курение анаши (по-лагерному — "план", "травка" — продукт цветения конопли; последнее — вековая традиция в Средней Азии, откуда "планокурение" и "пошло" в "воровской мир", а затем — в лагеря). Не годы — многие столетия (в общей сложности) — отсидели "за чай" заключенные (включая и Вятлаг) в БУРах и ШИЗО, а "такса" здесь суровая: обнаруженная при обыске щепотка чая "стоит" 10 суток "штрафняка"… Но "охота пуще неволи": мало кто из прошедших через лесные лагеря (в том числе — и в недавние годы) имеет "нормальные" сердце и печень: основная причина — злоупотребление "зековским бальзамом"… Ну и кроме того — "чифирение" и курение "травки" входили (как непременный атрибут) в ритуал "воровских сходок"…

В гнетуще-аморальной лагерной "пневмосфере" профессиональные уголовники чувствовали себя "как рыба в воде". Нельзя не согласиться с писателем Сергеем Снеговым, на себе ощутившим изуверскую тяжесть сталинских лагерей: нужно различать в общей массе их невольных обитателей тех заключенных, что "угодили" за решетку по так называемым "бытовым" статьям Уголовного кодекса или по бесчеловечно жестоким Указам Президиума Верховного Совета. Это — вполне "нормальные" люди, для которых криминал не является профессиональной деятельностью, не потерявшие связей с временно утраченной "волей": с родителями, женами, детьми… Но не эти "сидельцы", хотя их было большинство, создавали "погоду" в лагерях — в силу целого ряда обстоятельств они представляли собой запуганную, боязливую, робко покорную любому силовому давлению массу. И внутри этой инертной человеческой субстанции, как вирус в питательном бульоне, наливались соками неформальные уголовные группировки, состоявшие из настоящих бандитов — тех, что жили преступлениями, не имели отягощающих их моральных обязательств, кроме установленных "воровским кодексом", семейных связей (они не женились, а "подженивались") и т. п. Попадая в очередной раз на тюремные нары, они громко бахвалились: "Прибыл из "отпуска"! Кому лагерь злой, кому — дом родной!" Многие из них чувствовали себя в "зоне" лучше, чем на "воле": здесь — постоянная крыша над головой, "пайка" идет, в баню водят… А самое главное — это эйфория власти над себе подобными, "серыми людишками" из нижестоящих в лагерной иерархии "зеков": уж тут-то есть где развернуться самым диким страстям, низменным желаниям, животным инстинктам…

Эта "криминальная власть" имела под собой (помимо финансовых) и другие, не менее материальные основания. Еще раз вспомним "классику": "Всякая власть лишь тогда что-нибудь стоит, если она способна защищаться…" Проще говоря: "Винтовка рождает власть." Ну а если адаптировать эти "умозаключения" к лагерным условиям: "Хозяин за "зоной" — "человек с ружьем", хозяин в "зоне" — "человек с ножом". Обзавестись же оружием (ножом, "заточкой", "пикой", топором и т. п.) в лесном лагере для "блатных" не составляло проблем: только за вторую половину 1944-го (относительно "спокойного") года во время обысков в вятлаговских "зонах" было изъято: топоров — 82, "пик" — 41, ножей — 186, железа разного (из коего лагерные "умельцы" и мастерили "колюще-режущие предметы") — 96 килограммов, костылей и гвоздей — 115 килограммов. И это только "верхушка" того "айсберга", что представлял из себя "боевой арсенал" криминальных группировок в лагерях.

Стоит ли после этого удивляться, что "разборки" внутри "зон" — драки, поножовщина, убийства, смертельные избиения заключенных, вооруженные нападения на "представителей администрации" — были "заурядным явлением" во все годы существования лесных лагерей.

Как закономерное следствие этого, "оперативная обстановка" в подразделениях ИТЛ всегда отличалась повышенной напряженностью. Так, в 1951 году (в общем-то еще не выходившем "из ряда вон" по криминогенным показателям) в Вятлаге зафиксированы следующие нарушения заключенными "режима содержания": проявлений бандитизма — 17 (убиты 15 человек, ранены — 4), случаев отказов от работы — 2.681, "промотов" вещимущества — 431, гомосексуального "сожительства" — 217, хулиганства — 304, побегов — 24 (бежавших — 40 человек), попыток к побегу — 25 (при участии 48 заключенных). В том же году на оперучете состояли (как "склонные к побегу") — 1.397 человек.

Следует отметить, что лагерное начальство ставило "борьбу с побегами" на один уровень с "профилактикой отказов от работы" и уделяло этой "борьбе" первостепенное внимание. Конечно, побег из "зоны" (тем более — лесной) — это всегда авантюра с минимальными шансами на успех. "Уйти к зеленому прокурору" из дальних таежных лесов и болот мудрено: ведь только железная дорога связывала эти края с "большим миром" и она достаточно строго контролировалась. В немногочисленных поселениях и деревнях лагерной округи на беглецов "охотились" добровольцы из числа местных жителей: ловили и "сдавали" их, получая при этом премию (как за пушного зверя). Множество бежавших сгинуло в болотах, умерло от голода, заплутав без карты и компаса в дремучих кайских лесах, погибло от пуль розыскных групп (если оказывали сопротивление или не могли, обессилев, идти "своим ходом" назад — в лагерь). Побег из-под стражи квалифицировался как "контрреволюционный саботаж" (статья 58–14 УК РСФСР), наказывался в судебном порядке с применением самых суровых мер — вплоть до "вышки" (расстрела), и собственный "спецлагсуд" на эту последнюю меру не скупился.

И тем не менее — побеги не прекращались: возможность "персонального помилования", реализации сладкой мечты о "воле" грели душу отчаявшегося и разуверившегося лагерника, подвигали его на смертельно авантюрный шаг…

Чаще всего "уходили в бега" уголовники. Приведем воспоминание о таком ("почти удачном") побеге из Вятлага (середина 1950-х годов):

"Одного малюсенького паренька вынесли из "жилой зоны" под видом продуктов в мешке, а при "съеме" этот паренек в общей толпе бригадников вернулся в "зону". Готовый же к побегу "зэк" Юрка по кличке "Бакинский" дождался ухода конвоя из "производственной зоны" и ушел в побег. Его хватились после ночного (поименного) пересчета, но "Бакинский" был уже далеко… Через неделю его поймали уже под Кировым — при переходе железнодорожного моста. Мост оказался охраняемым…"

Были побеги с подкопами, с перестрелкой (когда, отняв у охранников оружие, "побегушники" при задержании "оборонялись" до последнего патрона). Нашумел в свое время дерзкий побег заключенного-финна, который (при преследовании его) "уложил" более десятка солдат-"вохровцев".

Надо сказать, что охрана зачастую "чудес героизма" при ликвидации побегов вовсе не демонстрировала.

Документальное свидетельство: 9 июля 1950 года с 15-го ОЛПа бежали 7 заключенных. Но выставленная на ликвидацию побега розыскная группа вместо поиска беглецов организовала пьянку в деревне Куницыно, в результате чего пьяный солдат Баранов застрелил своего сослуживца Распутько. Вторая розыскная группа потеряла служебную собаку (как выяснилось впоследствии — ее "зарубили" беглецы) и также вернулась без результата…

Политзаключенные совершали побеги крайне редко: подавляющее большинство "пятьдесят восьмой" твердо верили в конечное "торжество советской власти", в ее "справедливость", были убеждены в своей правоте и невиновности, ждали смерти Сталина и амнистии. В наивных бесхитростных стихах провинциального журналиста Семена Милосердова (1921–1988), угодившего в лесной лагерь прямо со студенческой скамьи, эти настроения откровенно "обнажены":

"Медвежатники" и "скокари" Захватили в "зоне" власть: — Эй вы, сталинские соколы, Или с нами вам — не в "масть"? Возле нар сижу и верю я, Что не знал Он ничего Про разбой кровавый Берии И опричнину его, И что банду ненавистную Он прижмет — держи ответ! Мы сидим и ждем амнистию, А ее все нет и нет…

Крайне сложная, постоянно взрывоопасная внутрилагерная обстановка требовала (по мнению гулаговского и местного начальства) соответствующих (то есть сверхжестких) мер "дисциплинарного воздействия" на заключенных. В реальности эта установка воплощалась в драконовски-карательной так называемой "дисциплинарной практике".

Основным, наиболее "популярным" у лагерных начальников видом наказания, которым они "щедро", не задумываясь "одаривали" (или — по-лагерному — "охавячивали") заключенных по любому поводу, являлось водворение в штрафной изолятор (ШИЗО). Это на самом деле — очень тяжелое наказание: потерять здоровье в неотапливаемом "штрафняке", находясь там без пищи и отдыха, можно в считанные дни. "ШИЗО без вывода на работу" (а значит — "кормежка" через день и "пустой баландой") — это туберкулез, болезни желудка, печени… Сплошь и рядом "загоняли" в БУРы (бараки усиленного режима) и в ШИЗО целыми бригадами — за невыполнение производственных заданий, "плохое поведение" и т. д. Только в третьем квартале 1951 года через это наказание "пропущены" 1.698 человек — за год так можно было пересажать треть, а то и половину всего "контингента" (что, в общем-то, и происходило в действительности).

Объективности ради (и отдавая должное изобретательности гулаговского "нормотворчества") следует признать, что перечень применяемых к заключенным мер наказания в общем-то однообразием не страдает: в той или иной (иногда облегченной форме) они "затрагивали" почти всех лагерников (по присловью — "был бы человек, а наказание найдется…"). Так, за 1957 год дисциплинарным взысканиям подвергнуты 17.895 заключенных Вятского ИТЛ, то есть практически весь среднесписочный состав "контингента"… И все-таки преобладающей мерой наказания оставался "отдых на штрафняке".

Татьяна Окуневская с ужасом рассказывает про барак усиленного режима (БУР) в женской "зоне":

"Страшнее БУРа нет ничего, в нем всех "несвоих" превращают в "нелюдей"… Это фактически лагерная тюрьма, ужасная, там царят уголовницы, бандитки, грязь, вонь, холод, голод, но оттуда можно за взятку выкупить: оказывается, взятки берут не только свои в "зоне", а и начальство, вплоть до высшего…"

Более всего Окуневскую удручало в лагерной жизни то, что общие ее правила были законами подлости, коварства, ненависти, зла. Бывшая узница ГУЛАГа, злой судьбой заброшенная и в Вятлаг, пишет далее:

"Я вывернута наизнанку. Не знаю, как смогу пережить все, что вижу, — людей, взаимоотношения, страсти, взятки, борьбу за доходные места, за места, на которых можно выжить, за кусок хлеба — пауки в банке, только в банке побеждает сильнейший, а здесь хитрейший, подлейший. Микроскопия большой жизни, но там, за проволокой, все это распластано по планете, там можно обойти, не соприкасаться, здесь сконцентрировано…"

Нельзя, говоря о бытовой стороне лагерной жизни, пройти и мимо темы, которая затрагивает самые скорбные обстоятельства: смерть человека в "зоне" и все, что этому сопутствует… В Вятлаге завершили свой жизненный путь многие тысячи заключенных: самых разных по происхождению, национальности, составам обвинений… Общими для них стали лагерная судьба и место последнего пристанища.

Повествует один из старожилов вятлаговских мест:

"Вятлаг перенес два главных "мора": две "черные" зимы — 1941–1942 и 1946–1947 годов… Летом спасал от голодной смерти "иван-чай", а зимой — спасения нет, "могила"… Главными "проводниками" на "тот свет" были голод и холод, цинга и пеллагра…

Характерной особенностью Вятлага тех лет являлось отсутствие "зековских" кладбищ-могильников: хоронили лагерников там, где они умирали — по пути на лесоповал или с лесоповала… Любой кювет или углубление в почве становились "могилой", и ни у кого сейчас не вызывают особого удивления, смущения или каких-то неприятных эмоций найденные в земле (или на земле) человеческие кости. Поистине — на костях стоит Вятлаг… Хоронили заключенных (в массе своей) — голыми и без гробов: в актах о погребении, хранящихся в личных делах в архиве спецотдела лагеря, так и помечали — "похоронен по III-й категории, в рубахе и кальсонах"…

Только после смерти Тирана (Сталина — В.Б.) появились на вятлаговской земле специальные кладбища для заключенных. Первое (северное) — на месте бывшего расположения больничного лагпункта (в 50 километрах севернее "Соцгородка"), второе (южное) — там, где сейчас находится передислоцированная центральная лагерная больница (4 километра к югу от поселка Лесного). Это южное кладбище размещено в одном километре от "больнички" — через железную дорогу, на бугорке (так называемой "Марьиной горке"). Хоронят теперь в гробах и одежде. На левой ноге трупа крепится (привязывается на голень) бирка с номером личного дела осужденного. Если на похороны приезжают родные и привозят одежду, покойника обряжают в "цивильный костюм".

Раньше при похоронах такую одежду "выводили из строя" (полосовали на лоскуты лезвием безопасной бритвы) — во избежание попыток разграбления могил своими же солагерниками-бесконвойниками или местными тунеядцами из бывших заключенных (такие случаи бывали — раздевали покойников и меняли их одежду на водку, чай и т. п.). Сейчас одежду на захороняемых не "полосуют". Более того — родственникам (при их желании) разрешено увозить тела умерших "зеков" для захоронения на "большой земле", причем часть расходов возмещает Вятлаг…

Вся процедура захоронения совершается бесконвойными заключенными ("пропускниками"). Присутствие священника на "зековских" похоронах — случай исключительный…

При "бериевщине" о смерти заключенного никто не сообщал его семье до конца "срока наказания": умершему могли продолжать приходить посылки, письма и т. д. А после окончания "срока" о покойнике просто "забывали", в ЗАГС о его смерти не сообщали (хотя это положено делать по закону), на запросы о его судьбе могли не отвечать… Вследствие этого многие из лагерных покойников юридически-то пока не умерли — продолжают числиться "живыми мертвыми душами"…

Ну и самое неприглядное связано с тем, что грунтовые воды в здешних болотистых местах подходят очень близко, а грунт — плывун. Так что "зарывают" бедолаг прямо в болотную "кашу" — лишь бы закопать… Края такие, что и на "вечный покой" здесь по-человечески не уйдешь…"

***

Подводя итоги этого подраздела, хотелось бы еще раз подчеркнуть, что лагерный мир во многом жил с 1930-х годов (и живет до настоящего времени) по неписаным установлениям "воровских законов".

И дело здесь не столько в том, что эти "законы" адекватно, точно регулировали внутрилагерную жизнь в условиях тоталитарного насилия.

Суть, думается, все-таки в другом.

Сам по себе лагерь (как производственный организм и хозяйственный субъект) нужен был для того, чтобы заставить основную массу подневольных людей ("исполнителей производственной программы") работать не только по внешнему, официальному принуждению, но и при внутренней системе насилия и угнетения.

"Блатной мир" чутко уловил этот "социальный заказ" и смог создать такую систему, без которой вся структура лагерей (в ее первозданном и мало изменившемся за прошедшие десятилетия качестве) функционировать не в состоянии.

И пока так называемые уголовно-исполнительные учреждения (преемники советских ИТЛ) остаются по существу своему хозяйственными субъектами с применением принудительного подневольного труда и жесткой централизацией управления их производственной деятельностью, неформальная власть уголовного мира в них будет незыблема.

в/ Мужчина и женщина в лагере

Сложная, деликатная и болезненная тема — взаимоотношения мужчин и женщин в советских "местах лишения свободы". Существовали лагеря сугубо "мужские", наличествовали и "зоны" с жесткой изоляцией от внешнего мира содержавшихся в них женщин. Вятлаг же был, как уже говорилось, "совместным" лагерем, где в большинстве лагпунктов имелись как "мужские", так и "женские" бараки. Правда, численность женской части "контингента" всегда и значительно уступала мужскому лагнаселению. Последних женщин-лагерниц вывезли из Вятского ИТЛ лишь в 1959 году.

Природные половые инстинкты заключенных (и мужчин, и женщин), неестественно долго сдерживаемые, в относительно благополучные и "сытые" времена выплескивались в самых неуправляемых и диких формах. Отсюда и масса перверсий, извращений, широко распространенный мужской (педерастия) и женский (лесбиянство) гомосексуализм. У лагерника хватает времени на "сексуальные фантазии", поэтому он архиизобретателен и хитер в попытках достижения их вожделенной реализации.

Писатель Евгений Федоров, подробно "прорисовывая" совместную ("совмещенную") "зону" конца 1940-х годов, остроумно ироничен:

"Новенький забор, запах свежего теса. Забор отделяет мужскую "зону" от женской. Почему-то в одном месте забора доски всегда оторваны — дыра. Каждую неделю дыру зашивают, но она вновь и вновь, как по щучьему велению, образуется на прежнем месте. Доски не держатся здесь, сами собой отлетают… Если бы ты, читатель, туда нацелил изголодавшийся, тоскливый глаз, то увидел бы, как там в некотором отдалении с ленивой грацией куриных хищниц шастают зэчки, бабье… Им под тридцать, а в общем кто их разберет, тучногрудые, донельзя широкобедрые, сдобные, перезрелые халды, лахудры, кикиморы, как в песне: "Моя милка сто пудов, не боится верблюдов"… Я бы рискнул назвать их цветущими женщинами… Там за забором для Краснова (друга автора повести — В.Б.) зряшный, несуществующий мир. К тому же эти фефелистые тетки блудливы, неразборчивы, как кошки: каждую ночь меняют "мужей"… Впрочем были и постоянные привязанности: "лагерные жены" — "шалашовки"…"

Более "философски" смотрит на проблему другой писатель-"гулаговед" — Сергей Снегов, который считает, что женская профессия, названная древнейшей, была не только первой из человеческих "специальностей", но и самой живучей. Формально в Стране Советов за нее, то бишь за проституцию, не преследовали, но фактически "активистками-ударницами" столь "полезного" в "зонах" ремесла до предела "забивали" лесные лагеря. И немалую часть женского "лагконтингента" составляли именно проститутки-профессионалки, вовсю "совершенствовавшие" в "совместных зонах" (и в прилегающих к ним поселениях) свою "квалификацию"…

Конечно же, в этом утверждении С.Снегова, как и во всяком обобщении, присутствует некоторая доля преувеличения, но применительно к лагерным реалиям она не столь уж велика.

К "обмену мнениями" по известному поводу неудержимо "тянулись" в "зонах" все, кто еще не утратил вкуса к жизни: мужчины стремились проникнуть в "женскую локалку", женщины охотно "рвались" им навстречу…

Вот как "иллюстрирует" эту "скользкую" тему сотрудник (младший офицер) Вятлага начала 1950-х годов:

"В "жилую зону" на кобылах не заезжали… В поселках были случаи (со стороны заключенных-бесконвойников — имеющих право "свободного" передвижения) скотоложества с козами, даже с курами…

Вятлаговский 22-й ОЛП имел "женскую" подкомандировку № 23 (в 5–6 километрах от "штабного" подразделения). Женщины там трудоиспользовались на всех работах, в том числе на заготовке леса. Ну а лагадминистрация (за исключением медфельдшера и инспектора спецчасти) была сплошь мужской. Работал лагпункт устойчиво, мастерский участок находился близко, "зона" небольшая (всего на 3 барака), чистая, имелись в ней штаб, столовая, баня, комнаты гигиены. Надо сказать, что вообще для "женских зон" (а мне приходилось "бывать" в них по делам службы ежемесячно) характерны относительная опрятность и уют в барачных секциях. Кстати, на 23-й подкомандировке была и неплохая самодеятельность… Однако в открытую, без стеснения некоторые лагерницы занимались лесбиянской любовью. Женщины, "игравшие роль" мужчин (так называемые "коблы", "коблухи", "володи"), одевались и стриглись по-мужски, у них даже голоса менялись — грубели… Имела место и ревность… Во время проверок ("шмона") жилых помещений в "зонах" (на предмет обнаружения запрещенных вещей) в большом количестве изымали мешочки, набитые кашей, и другие самодельные "приспособления" (фаллоимитаторы — по-современному) для удовлетворения женщинами своих сексуальных потребностей. Многие откровенно и навязчиво "предлагали себя" солдатам и надзирателям — прямо на производстве. Между прочим, именно на "связи с осужденной" закончилась карьера начальника этого ОЛПа — был уволен. Среди заключенных-женщин (так же, как и среди мужчин) выделялись "сильные личности", которые захватывали лидерство в "зоне" и пользовались определенным авторитетом. Основная же масса женского "контингента" просто отбывала свой лагерный срок, ни во что не вмешиваясь…"

Для "граждан-начальников" и вольнонаемных сотрудников женщины-заключенные (в силу их бесправия и доступности) постоянно являлись сексуально-притягательным "объектом". Правда, официально "интимные связи" с лагерницами строго воспрещались и жестко пресекались: немало вятлаговских служилых мужиков попортили себе карьеру, "споткнувшись" на этих "грехах". Никого, впрочем, эта опасность не отпугивала.

И, разумеется, "женская тема" занимала совершенно особое место при вечерних разговорах в "мужских" бараках. Ведь еда и женщины — "жратва и бабы" (мы уже говорили об этом) — две "вечные темы" для заключенных.

Обратимся вновь к повести Е.Федорова "Жареный петух", где репродуцирован один такой типичный "барачный разговор":

"Стали говорить, что вот де ежели пошарить да пошукать в темных лабиринтах женской души, то на поверку окажется, что всякая баба с детства мечту лелеет о "трамвае", но страшится: осудят. Еще и страшатся нас, оголтелых, попадешь в лапы — не уйдешь живой, заездят. Набросятся, как волки голодные. Получается: и хочется, и колется, мама не велит…

Другие заблагорассудили, что бабу вообще нельзя замучить до смерти, что она так великолепно одарена природою, что может "этим делом" заниматься всегда, а если она вам отказывает, то лишь из вредности, чтобы досадить, отомстить. Но с этим мнением не соглашались. Знаем случай. В лагере были. Ставили "на хор", начинали "трамвай"… На поверку оказывается, что смертельно опасный рубеж, гибель — не за горами…"

Секс — в самых примитивных, животных, а нередко извращенных, противоестественных формах — специфичен для лагеря и неотъемлем от него: точно так же, как ложь и насилие, страх и голод.

Известный нам уже писатель С.Снегов, долгосрочник "сталинских дач", вспоминает:

"Три зверя грызли меня ежедневно беспощадными пастями, меня сжигали три жестоких страсти…: тоска по воле, тоска по женщине, тоска по жратве…"

Ну и просто "раблезианским" колоритом (в гулаговской интерпретации) пронизаны приводимые ниже воспоминания бывшего "сидельца" Вятлага середины 1950-х годов.

Впрочем, к ним необходим минимальный предварительный комментарий: 1940-е — 1950-е годы — это период активного насаждения "соцсоревнования" в лагерях, в том числе, разумеется, и в Вятлаге. А одной из форм поощрения производственников, "по-стахановски" перекрывавших трудовые нормы, являлось право участия в общелагерном слете "передовиков соревнования", который с провинциальной помпезностью и обычной советской показухой проводился в "Соцгородке" — центральном поселке Лесном. В реальности же это сугубо официальное "политическое мероприятие" превращалось в некое фантасмагорически непотребное действо, достойное пера Оруэлла, кисти Брейгеля или Босха…

Предоставим, однако, слово очевидцу:

"По поселку идет под звуки бравурного марша духового оркестра колонна людей (заключенных) в "вольной" одежде (тогда еще ее, как и длинные волосы, не запрещали), окруженная плотным кольцом конвоя с собаками на поводках. Гремит оркестр, рычат собаки, матерится охрана, а комендант поселка Голобородько с пистолетом ТТ в руке мечется вокруг этой колонны. Толпы ребятишек бегут рядом, взрослые столпились на придорожных тротуарах: в Лесном, "столице" Вятлага, — праздник… Дом культуры окружен солдатами, "передовики" запускаются в него, как в "зону", — по счету… Слет начался. Идет "официальная часть". Все начальство Управления здесь — доклады, выступления, решения, резолюции… А тем временем по всему ДК, начиная с подвалов и кончая чердаками, происходит "могучая случка" мужчин и женщин, годами "не касавшихся" друг друга, — именно "случка", поскольку мужчин раз в десять больше…

И такое "приложение" к этому "мероприятию" было запланировано, с расчетом продумано: ведь после него "бригадник" на лесоповале будет "лезть из кожи", чтобы вновь попасть на этот "слет"… Для женщин же главным было забеременеть: это давало хотя и слабую, но все-таки надежду на полную "свободу" по амнистии или, по крайней мере, — на временное освобождение от тяжкого физического труда…

Во время слета обязательно показывают спектакль, концерт, кинофильмы, работает буфет — и так весь день до вечера. А потом — опять колонна, "столыпинско-сталинский" вагон, этап на "свой родной" лагпункт…"

Не нужно думать, что во взаимоотношениях мужчин и женщин в лагерях напрочь отсутствовали лирика, искренние, глубокие чувства… Бывали случаи страстной, совершенно романтической любви — до самозабвения, "до гроба"… Но бесчеловечность общей ситуации, окружающей обстановки накладывали на все свой гибельный отпечаток, отравляли души, иссушали сердца, разбивали последние надежды…

Женские судьбы в лагере тяжки, а нередко — немилосердно жестоки…

В связи с этим — еще один сюжет на "школьно-лагерную" тему. Как мы уже говорили, в разгар "хрущевской оттепели" стало модой устройство вечерних школ для заключенных. Открыли такую школу и в "женской зоне". И вот что вспоминает о своем первом уроке в ней бывший ее учитель (мужчина):

"Перед занятиями нас, мужиков-учителей, вызвали в политотдел и строго предупредили о "недопустимости связей с заключенными женщинами". Мол, "эти пройдохи присосутся к вам незаметно, невзначай", "бойтесь, чтоб не изнасиловали эти ведьмы" и прочее (заметим, что случаи группового изнасилования лагерницами мужчин в некоторых "женских зонах" действительно имелись — В.Б.)…

Зашел в класс. В небольшой комнате — негде зернышку упасть. По классному журналу числились 15 человек, а передо мной их — около 40… Поздоровался — они все в знак приветствия встали, затем вновь сели… Стола для учителя нет — не поместился. Положил журнал на первую парту и стал проводить перекличку… Вижу: на первом ряду, буквально передо мной, сидит молодая женщина — лет 25-ти, с крупной золотистой, обвитой вокруг головы косой… О лице ее говорить не буду — я был сражен, словно током прошибло… Еще меня поразило ее имя — Ульяна. Это — имя моей мамы… Словом — "втюхался" по уши! И это — в первый миг моего первого учительского урока!..

Неучащихся (лишних) я попросил удалиться, но они взмолились: "Не выгоняйте, дайте полюбоваться мужчиной, годами ведь вас не видим!.." И действительно, весь начсостав этой "зоны" был женским, мужик всего один, да и тот — начальник лагпункта… Я согласился с присутствием посторонних, и надо сказать, что такой идеальной тишины в классе у меня потом никогда не было… Моих уроков по расписанию в тот день значилось сразу два, но мои "соглядательницы" не ушли — ни одна. Для них это было "в кайф"… Что эти несчастные, обиженные людьми и судьбой женщины думали в те минуты школьных уроков — Бог их знает, но я чувствовал себя как бы связанным — каждое мое движение находилось под неусыпным прицелом 40 пар женских глаз. Я понимал это и ощущение было, скажу вам, не из приятных…

Некоторое время спустя зашел я в спецчасть — посмотреть личное дело Ули. Узнал: украинка, лагерный срок — 25 лет, отсидела из них 6… Муж женился на другой, двое ребятишек "перебиваются" с бабушкой… Сидит за "хищение соцсобственности в особо крупных размерах", "склонна к побегу"…

Я решил с ней побеседовать. И вот краткое изложение ее бесхитростного рассказа о себе: после окончания техникума советской торговли, молодую комсомолку, не проработавшую и года продавцом, "выдвинули" заведовать секцией. А через 3 месяца ревизия — и астрономическая недостача. Подставили! Финал — скорый суд, "четвертак", этап, лагерь… Что мог я сказать этой женщине, чем утешить?..

В 1959 году женские лагпункты Вятлага расформировали. Приехала, как водится, комиссия из центра, "рассмотрели дела" и с учетом их содержимого приняли "соответствующие решения" — кого-то отпустили на "волю", кого-то вывезли на ткацкие фабрики (то ли в Иваново, то ли в Подмосковье)… Вместе с остальными отправили из местного лагеря и Ульяну…

Но злодейка-судьба уготовила-таки нам еще одну встречу. И где бы вы думали? В мужской "зоне"… Причем Уля сама туда "ходила"…

Впрочем, обо всем по порядку…

В тот злополучный день я исполнял обязанности дежурного по лесоводу № 1 (мужчин-учителей изредка "привлекали" к этому делу, так сказать, "добровольно-принудительно"). И вот ночью, а точнее — часов в 5 утра, приходит ко мне бригадир и просит помощи — умирает, говорит, баба в заводской котельной… Господи, что за "баба"? откуда?.. Я побежал в котельную, а там, за колосниками топок (самое теплое место), в луже крови лежала… Ульяна — заключенные, как это у них называлось, пропустили ее через "трамвай" ("использовали" группой в "очередь")… Женщина была без памяти, бредила… Вызвали "скорую", Ульяну спасли…"

Остается лишь добавить к этому драматическому повествованию, что случаи, когда женщины сами "навещали" мужские "зоны" (за деньги, еду, "цацки" или даже бесплатно — ради "удовольствия"), не были редкостью. А нравы в лагере крутые, и тех "искательниц приключений", кто "награждал" сексуальных партнеров-лагерников "дурной болезнью", наказывали безжалостно, иногда подвергали своеобразному "аутодафе" — связывали и бросали в жарко разведенный костер…

Ну и на самом дне лагерного "мужского сообщества" находились так называемые "опущенные" (или "обиженники") — пассивные гомосексуалисты. В "зонах" их именуют "петухами", "козлами", "женивой", "машами", "красными косыночками", "девочками", "дешевками", "маргаритками" и другими презрительно-оскорбительными (по преимуществу — "дамскими") кличками (фантазия лагерных "острословов" тут поистине безгранична). Судьба этих людей в лагере ужасна: ни один "порядочный" заключенный не поздоровается с "опущенником" за руку, не возьмет из его рук курево или пищу, не сядет с ним за один обеденный стол и на одну скамью в клубе, не ляжет рядом на барачных или "столыпинских" нарах, не пойдет с ним в баню, не будет работать в одной бригаде и т. д. Считалось чуть ли не "престижным", составляющим предмет особой "блатной" доблести и гордости, "использование" этих несчастных, но страшным, несмываемым позором — любое "неделовое" общение с ними. Для "обиженки" нет нормального спального места в бараке (оно "отводится" где-нибудь в самом дальнем и грязном углу, а то и в сушилке, кочегарке или — летом — просто на "улице")… Фактически — это изгои, "парии" в лагерном "мире", люди, совершенно забитые, действительно обиженные и опущенные на самое темное дно человеческих отношений, — каста неприкасаемых.

Очевидец замечает:

"В основной массе они ("опущенные" — В.Б.) были когда-то изнасилованы, чаще всего — за карточный проигрыш. Для начала вовлекают "баклана-шпингалета-пацана" в игру, дают выиграть, а затем обыгрывают и насилуют группой "выигравших"… Или сначала "подкармливают", а потом уговорами, угрозами или силой заставляют согласиться "на один разок"… И все — никаких тебе прав, никакой защиты! Отныне и навечно — ты "петух"! Кто захочет тебя обидеть — обижает, пожелает изнасиловать — насилует. Короче говоря, — ты изгой, и это твой крест до гроба…"

***

Завершим этот непростой раздел нашего "экскурса" в лагерный мир следующим коротким резюме.

Проблемы "секса в неволе" еще ждут своих исследователей.

И дело не только в известной "экзотике" темы, потрясающей изощренности множества специфических "операций" и приспособлений для удовлетворения долговременно сдерживаемых естественных потребностей и получения при этом максимально возможной физиологической и эмоциональной (сенсорной) компенсации.

Гораздо более важна социально-психологическая сторона этих отношений, невероятно сложная, чрезвычайно запутанная и выходящая (по своему влиянию и своим последствиям) далеко за пределы уголовной среды.

Здесь — обширное "поле деятельности" не только для адептов школы Фрейда (сексологов, психоаналитиков и т. п.), но и объект для глубоких социально-психологических изысканий и обобщений…

г/ Язык лагерных символов

1920-е — 1930-е годы в истории "Страны Советов" — эпоха господства политической фразы и символов, порожденных "Великой революцией". В определенном смысле "слово" стало важнее "дела", сильнее жизни, приоритетнее экономики. Миллионы людей искренне стремились "превратить 5 в 4", искали и уничтожали "врагов народа", жили "историческими решениями" и "пламенными лозунгами" пленумов ЦК и партийных съездов. "Слово партии и государства" превратилось в вектор бытия всего народа.

К этому социальному феномену с полным на то основанием следует отнести и символику ГУЛАГа. Лагерный канцелярит ("новояз"), система команд и приказов с их квазиромантической патетикой и псевдореволюционным пафосом "перековки" миллионов, эмблематика, фалеристика и ономастика органов НКВД-ГБ — все это области, совершенно не изученные на сегодня, обладающие колоссальным объемом исторического подтекста, смысловой "тайнописью", куда нам пока ход закрыт…

Отражением в кривом зеркале ГУЛАГа общего для всей страны синдрома "виртуализации действительности" является и символика мира заключенных: с острохарактерным стилем лагерных поделок (что мастерились для себя, "родных и знакомых"), специфичной иерархией "блатных" татуировок, особым лексиконом, а также рядом других знаковых систем. В настоящем исследовании мы коснемся в основном лишь проблем лагерного языка — так называемой "фени".

Отметим, что эта тема изучалась специалистами МВД, но в прикладном смысле, для сугубо ведомственных целей, а изданные в свое время практические словари предназначались "для служебного пользования", то есть приравнивались, по сути, к секретным документам.

Между тем лагерная лексика несет в себе отнюдь не узкоутилитарные функции: в ней сконцентрированы философия, мировоззрение, нравственные установки и, без преувеличения, социальные ориентиры уголовной субкультуры, сформировавшейся, возьмем на себя смелость такого утверждения, во вполне определенную и немалозначимую страту нашего общества.

Основу лагерного языка составил воровской жаргон 1920-х годов, которым некогда так увлекались отечественные поэты-конструктивисты (например, Илья Сельвинский). Эта "лексическая система" предназначалась для "кодирования" криминальной "профессиональной" информации, чтобы в нее не смогли "внедриться" посторонние. Именно поэтому "воровской" жаргон перегружен специфическими, чисто "цеховыми" терминами.

В своем замечательном очерке "Язык, который ненавидит" не раз уже цитировавшийся нами писатель С.Снегов делает вывод, что "блатной" язык — это речь ненависти, презрения, недоброжелательства. Он (этот язык) обслуживает вражду, а не дружбу, выражает вечное подозрение, страх предательства, ужас наказания, Этот язык пессимистичен, он уверен, что вокруг — все мерзавцы и ни один человек не заслуживает хорошего отношения…

"Блатной" жаргон действительно крайне скуден по своему содержанию, и тем не менее он на протяжении многих десятилетий "подпитывал" обиходную речь населения Советского Союза (в основном, конечно, русскоговорящих, но отнюдь не только их). Сотни тысяч возвращавшихся из лагерей сограждан вносили свой (и заметный) "вклад" в язык миллионов. Элементы "фени" становились устойчивой "модой" для молодежи и интеллигенции (очередной "пик" этой "моды" мы, безусловно, переживаем в настоящее время). Какая-то часть "блатного" лексикона прочно утвердилась в общем языке, что-то "вымылось" из него, но присутствие "фени" в нашем повседневном общении остается прочным, становится все более заметным фактом "изящной словесности" и последовательно "корректирует" литературно-лексические нормы…

Каковы же принципы "структурирования", строительства "блатного" жаргона? Попробуем определить их тезисно, в максимально сжатом виде. Прежде всего отметим, что хотя слова русской речи здесь переиначиваются, но делается это не хаотично, а системно.

Главный принцип "кодирования" — вещность и частность.

Главная методологическая установка — "принцип оскорбления".

Основная функция — информативность: в этом "языке" нет мышления, он не дает возможностей для "интеллектуальной" беседы.

Словарный запас "фени" создан уголовным миром, как мы уже говорили, для обеспечения безопасного взаимообмена информацией в присутствии посторонних людей — "нежелательных" либо несведущих ("не ботающих по фене"). В качестве "наглядного пособия" приведем образец рассказа "вора" своим "коллегам":

"Канаю на бон, зырю — угол, разбиваю… У, блин! Кишки, прохаря, котлы!.."

На слух непосвященного — абракадабра, не так ли? А теперь — дословный перевод:

"Иду на вокзал, вижу — чемодан, вскрываю… У, б…! Тряпье, сапоги, часы!.."

Новичка в "зоне" определяют и по манерам поведения, и по сюжетам татуировок, но прежде всего — по разговору ("трепу"). Наиболее употребительные в уголовном среде понятия имеют множество жаргонных обозначений. Например, выражение "говорить неправду" в переводе на "феню" может звучать так: "трепездонить", "толкать фуфло", "темнить", "вешать лапшу на уши", "крутить луну", "толкать телегу", "потереть уши", "закосить словами"…

По наблюдению П.Т.Ожегина, "урка" не скажет "украл" или "ограбил". Для этого он использует жаргонизмы: "прихватил", "ковырнул", "наколол", "липонул": "ковырнул" кассу, "наколол раззяву"… Деньги также имеют свои обозначения: "лавешки", "дубы", "драхмы", "бабули", "гульдены", "алтушки", "башки", "башли", "барыш", "бабки", "бонаши", "капуста"… По-своему называются на "фене" купюры и разменные монеты: один рубль — "дуб", десятирублевая ассигнация — "декашка", сторублевка — "кусок" или "косая", миллион — "лимон" и т. д. Нож по-"блатному" именуется "пером", пистолет — "игрушка", "пушка", "машинка", "зажигалка", "керогаз", "вольер", "бирка", а патроны к нему — "пчелы", "орехи", "горючее", "маслята"… Так что если в "зоне" мелькнет "слушок", что кто-то имеет "керогаз, заправленный маслятами", — это вовсе не "кулинарная" шутка, а серьезный сигнал для администрации: кто-то из заключенных "обзавелся" пистолетом с патронами — нужно принимать срочные "оперативно-профилактические" меры…

"Блатари" не скажут: "убили человека". Они "замаскируют" эту фразу выражениями "одели в деревянный бушлат", "грохнули", "расписали", "поставили куранты"… Если сказано: "Грохнули по лобашу, а он и хвост откинул," — следует понимать, что кого-то ударили по голове и убили…

Если один "урка" говорит другому: "Фильтруй базар!" — это значит: "Попридержи язык, следи за своей речью!" Вопрос: "По фене ботаешь?" — "в переводе" означает: "Говоришь ли на "блатном" языке?"…

Мы ранее уже пытались ответить на вопрос о том, с какой целью создавался и употребляется уголовниками "блатной" жаргон. Вряд ли стоит принимать здесь в расчет какие-то принципиальные "идейно-концептуальные" соображения, попытку выделиться в некое сообщество под девизом: "своя "зона" — свой мир — свой язык". Все гораздо проще и прагматичнее.

Во-первых, владение "феней" — это определенный внешний признак, по которому сразу можно отличить "своего брата-блатаря", "урку", "цветного" (то есть человека своего криминального круга — "своей масти") среди "чужих" — "фраеров", "мужиков" и т. п.

Во-вторых, коверкая общепринятый язык, применяя "феню", уголовники тем самым ограждают себя "словесным туманом" от окружающих, чтобы скрыть от них (при необходимости) истинное содержание разговора (беседы) между собой. Прежде всего это (в условиях лагеря) необходимо, если в присутствии представителей администрации, охраны или просто "нежелательных" людей возникает нужда переговорить ("покалякать", "перетрекать") о каких-то очень серьезных и "конфиденциальных" вещах: о подготовке к побегу, например. В последнем случае может прозвучать: "Перепрыгнем баркас, замочим жабу и прихватим игрушку!" — и дай Бог, чтобы присутствующий при этом разговоре сотрудник или стрелок охраны понял: замышляется преодолеть "запретку" и забор лагпункта, убить часового и забрать у него оружие…

Ну а в-третьих, "ботать по фене", вести разговор на "блатном" своем "птичьем" языке считалось (и считается) в уголовной (и, заметим, отнюдь не только в уголовной) среде своего рода "шиком", "хорошим тоном" ("а ля бонтон"), так же, как и умение виртуозно, вычурно, со всевозможными и немыслимыми вариациями демонстрировать неисчерпаемые, бездонные запасы русской ненормативной лексики, проще говоря — "баловаться" отборным ("от души") отечественным матом…

Отметим, что, как правило, у многих "лексем" "блатного" жаргона имеются свои прототипы в реальной жизни.

Пример "навскидку": хулиганов (которых среди осужденных всегда с избытком) сами лагерники уничижительно называют "бакланами" (хулиганить — "бакланить"). Какова же "этимология" этого жаргонизма? Оказывается когда-то на Дону был такой атаман Бакланов, который славился своей несдержанностью и рукоприкладством. Его-то фамилия и перешла в "феню", "закрепилась" в ней, но уже как собирательное, нарицательное понятие.

Другой пример: "трекало" ("пустомеля", "болтун", "пустобрех") — эта "фенечка" происходит от названия инструмента, с которым в старину ходили сторожить но ночам жители юга России и Украины, охраняя покой своих хуторов и станиц. Инструмент самый немудрящий: доска с ручкой, внизу которой на веревке (либо на ремешке) приспособлено "било" — гайка или камушек. При движении ручки "било" ударяет то по одной, то по другой стороне дощечки, и производит трескучий дробный звук — нечто вроде "трекания". Так это приспособление и называлось — "трекало"…

И такого рода примеров можно привести немало.

Но это уже выходит за рамки избранной нами темы.

Подчеркнем еще раз: "феня" — профессиональный жаргон "блатного" мира — вырос на почве нормативного языка. Но он создан и используется со строго определенными целями — как "прикрытие" от внешнего мира и, одновременно, как вербально-знаковая система общения внутри своей маргинальной социальной страты с очень низким образовательным уровнем, крайне узким культурным кругозором и почти полным отсутствием цивилизованных духовных потребностей.

К явлениям этого же порядка относится и выработанная в уголовной среде на протяжении долгого времени еще одна — изобразительно-знаковая, криптографическая — система. Мы имеем в виду своеобразную и специфичную для лагерей традицию татуировки ("наколки"). Это тоже — своеобразная система отличительных знаков в криминальной среде, средство внешней "идентификации" заключенных в лагерной иерархии.

Технология нанесения татуировки предельно проста и до последнего времени в лагерных условиях каких-либо новаций не претерпела: игла — тушь — немного терпения — и "все дела"…

А вот что касается манеры исполнения и содержания "наколок" — тут спектр чрезвычайно широк: от подлинных художественных шедевров — до примитивной порнографии, от замысловатых орнаментов — до банальных надписей-цитат из "блатного" фольклора… Здесь все определяется фантазией и мастерством исполнителя, а также вкусом, прихотями и (в немалой степени) болеустойчивостью "заказчика". Но есть в этом деле одно непреложное правило: "наколка" должна четко и достоверно отражать, к какой категории ("масти") лагерного сообщества относится ее владелец. Именно по содержанию, сюжету, символике татуировки можно практически безошибочно определить, когда и за что посажен человек, к какой "блатной" группировке он принадлежит, каковы его внутренний мир, жизненные устремления, цели, намерения (нередко на самых "обозримых" местах "пропечатывается", скажем, клятва отомстить тем, кто "заложил" или "продал" и т. п)… "Наколки" у гомосексуалиста иные, нежели у наркоманов, у насильника они не совпадают с "росписью" убийц, у "цветных" — отличны от рисунков на теле у простого работяги — "мужика" и т. д. Например, "паук в путине" означает наркомана, "гладиатор" — хулигана, "крест" — карманного вора…

Обратимся вновь к воспоминаниям ветерана Вятлага П.Ф.Лещенко (речь в них идет о середине 1950-х годов):

"…На "Волнушке" с наступлением тепла, пока не взбесились мошкара и гнус, многие заключенные старались при любой возможности (в том числе на работе) "погреть косточки" на чахлом северном солнышке и "подзагореть", раздеваясь при этом до пояса, а то и более… Я обратил внимание на изобилие и качество татуировок на телах. Просто диву даешься, каково художественное мастерство тех, кто творил эти шедевры… Причем преобладали изображения русалок и "ангелов-амуров" на руках, монастырей — на спине (там же часто "помещали" почему-то мавзолей-усыпальницу "вождя мирового пролетариата"), но самое странное — это обилие нагрудных "портретов" Ленина и Сталина (первый — на правой стороне груди, второй — на левой)… Ходила по "зонам" легенда, что где-то в какой-то "расстрельной" тюрьме одного "вора", приговоренного к "высшей мере", оставили в живых только потому, что у него на груди — "прямо над сердцем" — была "наколка" с портретом "Усатого" ("Усатый", "Ус", "Зверь", "Пахан", "Трубка", "Гуталин" — лагерные прозвища Сталина)…

Вместо "саморуба" (с целью отдохнуть в "больничке") иные лагерники наносили на лоб, лицо, веки татуировки с крамольными надписями типа "раб КПСС", "сын Вятлага" и т. п. Такие "наколки" вырезали вместе с кожей прямо в медпунктах "зон" — и без какой-либо "анестезии"… Встречались "зеки-долгосрочники" с "богатым" уголовным прошлым, у которых чуть ли не каждый сантиметр кожи на теле, включая интимные места, был покрыт татуировкой…

Делали "наколки", естественно, и заключенным женщинам. По преимуществу это были эротические рисунки на спине, груди, других местах. Бывали и "нейтральные" сюжеты: например, летящий с трамплина лыжник — гигантская "композиция" через всю спину…"

Вся эта "живопись", как и любая лагерная символика, значима, информативна. Но истинное ее смысловое содержание закодировано и предназначено лишь для круга "посвященных" — "своих" людей из "блатного мира".

д/ Лагерные судьбы

…Деревянные, грубо сколоченные стеллажи — до потолка и во всю длину холодного просторного помещения — битком набиты невзрачными, порядком потрепанными канцелярскими папками. Одни — совсем тонкие, в несколько страниц, другие — помассивнее и потолще… На нескольких стеллажах сбоку прикреплены бумажки с надписями красным карандашом: "58-я статья"… "Спецпоселенцы"… Это — ведомственный архив Учреждения К-231 с "личными делами" тех заключенных, что умерли, погибли, сгинули в Вятлаге на протяжении всех шестидесяти лет его существования ("дела" остальных бывших лагерников, за исключением бежавших и не возвращенных в "зону", через определенное соответствующими инструкциями время списываются "по акту" и уничтожаются "путем сжигания", а документы на тех, кто переводится в другие "места лишения свободы", вместе с заключенными "уходят по этапу"). Многие тысячи архивных папок, и в каждой из них — последнее (а нередко и единственное) свидетельство о чьей-то искалеченной, до срока оборвавшейся человеческой жизни…

Что же содержалось в таком "личном деле" того несчастного, кто злой волею судьбы либо по собственной вине оказывался здесь, в лагере? Обратимся к конкретным архивным материалам, повествующим о конкретном бывшем заключенном Вятлага. Тонкая стандартная серая папка — "Личное дело з/к Копытина М.П.". Внешне — ничего примечательного. Но открываем обветшавшую обложку — и перед нами трагическая судьба необычного, незаурядного, по всей видимости, человека. Начинается "дело" небольшой бумажкой, озаглавленной так — "Выписка из протокола Особого Совещания при Народном Комиссаре Внутренних Дел СССР". Внизу — факсимильная подпись секретаря… Это — страшная, кровавая "бумага". Именно она и решила судьбу Копытина М.П., как и несчетного круга его товарищей по несчастью. Их ведь даже не судили очно — "приговоры" выносились ОСО НКВД либо местными территориальными "тройками" "заглазно", целыми списками, в которых зачастую — сразу десятки, а то и сотни фамилий. "Обвиняемых" никто не защищал, они и сами-то, как правило, отсутствовали на процедуре своей гражданской казни… Через какое-то время (иногда уже в лагере) их знакомили с "приговором" и заставляли расписываться на его обороте. При отказе заключенного от такой "расписки" проблем не возникало — тогда прикладывал руку (и не только к бумаге) тот сотрудник НКВД, который этот приговор "подсудимому" оглашал или кто-то из "коллег-чекистов". У некоторых заключенных (в основном — у так называемых "бытовиков") вместо этих бумажек мог быть "настоящий" приговор (постановление) суда или военного трибунала. Но для "политических" (или "контрреволюционных") "личных дел" наличие такого рода документов — явление, мягко говоря, нехарактерное… Словом, сверхмощная машина террора действовала без перебоев и не особо утруждая себя соблюдением юридических формальностей…

Но вернемся к открытой перед нами подшивке документов, именуемой "личным делом заключенного". Итак — Копытин Михаил Петрович, дореволюционный интеллигент, заместитель председателя Госплана Туркменской ССР, участвовал в гражданской войне на стороне "белых", работал в правительстве Колчака (кстати, никогда этого не скрывал). В 1937 году его, естественно, "повязали"… Перелистывая первые страницы "дела", мы видим "учетную карточку" заключенного Копытина — с "порядковым" лагерным номером, краткими биографическими данными, особыми приметами, перечислением близких родственников, указанием адреса последнего местожительства… Необычно в "деле" Копытина то, что здесь наличествуют сразу два документа, по которым Михаил Петрович был осужден: наряду с упомянутой выпиской из протокола ОСО НКВД СССР от 26 апреля 1940 года имеется еще выписка из протокола предшествующего по времени заседания "тройки" НКВД Туркменской ССР ("Слушали…, постановили: Копытина Михаила Петровича заключить в ИТЛ сроком на десять лет, считая срок с 25.VII.37 г…"). Очевидно, что Копытин пытался обжаловать решение "туркменской тройки" в центральных инстанциях и это принесло (на волне показушной бериевской "оттепели") некоторый результат: "тяжелую" статью 58–11 ("контрреволюционная деятельность" — "КРД") заменили на более "легкую" — 58–10 ("антисоветская агитация" — "АСА").

Далее в "личном деле Копытина М.П." имеются: постановление об избрании меры пресечения; лист с отпечатками пальцев обеих рук; сопроводительное письмо в тюрьму; медицинская карточка; служебные записки по тюрьме; протокол личного обыска; ордер на допрос; сопроводительные письма (при переводе из одной тюрьмы в другую); квитанция на изъятые при аресте личные вещи; отказ в удовлетворении кассационной жалобы; вятлаговская характеристика; донос тюремного "шептуна" о "перестукивании з/к Копытина с лицами в соседней камере"; формуляр к "личному делу"; протокол "медицинского освидетельствования инвалида Копытина М.П."; фотографии "з/к Копытина" (в профиль и анфас); справки по "личному делу" и в завершении — "Акт о смерти" и "Акт погребения" (умер Копытин М.П. от дистрофии в преддверии войны). Вот и все, что осталось от человека на грешной земле… Сколько таких судеб пресеклось в свирепую полосу "ежовщины" и "бериевщины"? Люди с глубокими культурными корнями, отличные профессионалы в своей сфере деятельности, но чуждые новой власти в силу их "непролетарского" происхождения, погибали за фикцию, за неугодную строчку в анкете — в каннибальских условиях лесного лагеря они, в большинстве своем, были обречены…

Отмечались, впрочем, редчайшие случаи, когда некоторые "уникумы" (как правило, уголовники — социальным происхождением "из рабочих и крестьян") проводили в лагерях всю свою жизнь.

Бывший начальник вятлаговского 22-го ОЛПа вспоминает:

"Один из заключенных (фамилию не помню) впервые сел за мелкое воровство в 1913 году. К 1952 году он совершил более 20 побегов, но только однажды добрался до Москвы и был задержан на вокзале. За каждый побег ему давали дополнительный срок наказания. В 1954 году он должен был освободиться в возрасте около 65 лет. Родственников растерял, жизни на "гражданке" не представлял. Здоровье и возраст давали о себе знать. Боялся освобождения и в разговорах неоднократно заявлял, что намерен совершить новое преступление, чтобы продлить срок и остаться в лагере…"

Случались истории и прямо-таки анекдотические, если не сказать — трагикомические. Нищая и голодная жизнь в советском колхозе послевоенной поры была настолько убогой и нестерпимой, что отбывший на 26-ом ОЛПе Вятлага свой "срок наказания" за "хищение общественного имущества" рядовой удмуртский колхозник заключенный Н. при освобождении из лагеря в 1951 году "упросил" оставить его работать там же при "зоне" по вольному найму (хозвозчиком на лагпункте). По словам Н., он только здесь, в лагере, увидел, что такое простыня и нормальная еда… И ему (в порядке исключения) пошли навстречу. Он обосновался в лесном прилагерном поселке, привез сюда из родной удмуртской деревни жену с детьми… Но "идиллия" продолжалась недолго: через некоторое время Н. "попался" при попытке "провезти в "зону" водку ухищренным способом" и, как положено, тут же был уволен и выселен за "пределы Вятлага"…

"Лагерный отпечаток" на судьбе человека оставался (так или иначе) навсегда — "на всю оставшуюся жизнь". ГУЛАГ постоянно воспроизводил сам себя, формировал и расширял преступность в советском обществе. Человек, единожды попавший в лагерные "жернова", очень часто (более чем в одной трети случаев) обречен был вернуться в "зону". Значительная масса людей, когда-либо осужденных (уголовников-"бытовиков") вновь попадала в "места заключения" по тем же самым или еще более тяжким статьям УК. Ну а молодежь, пройдя в тюрьмах и лагерях жесткую и основательную "воровскую школу", в значительной массе своей превращалась в закоренелых преступников-профессионалов…

Рецидивной преступности в немалой (а нередко — определяющей) степени способствовала сама система отношений государства, местных властей и общества к бывшим заключенным: ограничения (часто — абсурдные) для проживания в крупных городах ("за 101-й километром" и т. п.), искусственные трудности с устройством на работу и получением жилья, семейные проблемы, становившиеся крайне болезненными или просто неразрешимыми за время гигантских сроков "отсидки" на лагерных "дачах", нескрываемо негативное, предубежденное отношение милицейских начальников по месту жительства и хозяйственных администраторов на предприятиях к прописке и приему на работу лиц с "подмоченной репутацией"…

Уголовный мир получил также мощную "подпитку" из среды крестьянства, разоренного в годы "раскулачивания" и повального голода на Украине и в Поволжье, жертв массового принудительного переселения целых народов, когда десятки тысяч сирот стали беспризорниками и вынуждены были, чтобы выжить, кормиться мелким воровством и другими криминальными "промыслами". Как мы знаем, тяжесть меры наказания (даже за ничтожные проступки) в советском обществе была несоизмерима с истинной виной "правонарушителя". А попав в "исправительно-трудовой лагерь", пройдя там "уголовные университеты", человек "освобождался" от своих обычных естественных привязанностей, ожесточался до звериного состояния и "на грош не ценил" ни своей, ни (тем более) чужой жизни. Лагеря стали своеобразным местом концентрации, передачи и распространения "воровского" опыта, повышения уголовной квалификации, рассадником криминальных порядков, правил, обычаев, норм поведения. Даже в том случае, если человек сам не становился уголовником, он, сталкиваясь с этим миром, невольно заражался его миазмами, "оттачивал" об него свою душу…

Рассказывает П.Ф.Лещенко:

"Как-то в 1958 году по делам школы захожу в кабинет начальника ОЛПа, а у него на приеме — огромного роста и великанских размеров "зэк". Начальник спрашивает: "Чем будешь заниматься, уйдя на "волю"?" Он отвечает: "Буду получать пенсию у ЧК. Я же всю жизнь проработал на них." Оказывается, что этот "гулливер" сидит уже 33 года. Такого я еще не встречал. Вот его история. Молодой парень-костромич на гулянке (или на свадьбе) кого-то избил. Дело обычное по тем временам и в тех краях. Ему дали срок (3 года) и отправили на лесоповал в Кай. Тогда в лагерях еще не было ни "воров", ни других "мастей". Но тут в одном бараке у "работяги" украли деньги, и сход лагерников решил избрать "тройку", которой поручили сделать повальный обыск. В "тройку" выбрали и этого великана-костромича. Когда обыск был проведен, подозрение пало на одного "мужика". Его "приперли к стенке": "Признавайся — или нож!" "Мужик" взмолился и указал, что ворованные деньги зашиты в хлястике бушлата, владельцем которого является как раз один из участников той самой "уполномоченной тройки": "мужик", мол, видел, как "троечник" зашивал их. Хлястик вспороли — деньги там. Наш "герой" (фамилия его — Соколов) схватил нож и зарезал владельца бушлата. Суд — 10 лет. И "загудел" Соколов по кайским "санаториям" НКВД. Досиживал 13 лет. В одной из "зон" назначили его заведующим столовой. К этому времени в "зоне" уже появились "авторитеты", потребовавшее готовить им ("ворам") еду отдельно от "общего котла", от чего Соколов решительно отказался. Тогда они ("ворье") решили зарезать "строптивца-фраера". И как-то рано утром группа "приблатненной" шпаны "прижала" Соколова к котлам, а он схватил первого попавшегося из "резаков", поднял его вверх и опустил головою в котел кипящей каши… Снова суд — еще 10 лет. И так далее…"

Особенно трудна, поистине трагична судьба в Вятлаге жителей южных и прибалтийских республик СССР: Кавказа, Средней Азии, Латвии, Эстонии (а среди них, как сейчас выясняется, оказалось немало уроженцев и подданных зарубежных государств — Афганистана, Ирана, Турции, Греции, Италии, Австрии, Венгрии, Румынии, Германии, Китая…). Морозы, сырость, крайне неблагоприятный климат, постоянный голод делали свое черное дело: порождали массовый туберкулез, дистрофию, пеллагру, а это предопределяло чудовищно высокий уровень смертности (например, по самым "осторожным" предварительным данным, он составлял среди прибалтов — латышей и эстонцев, водворенных в Вятлаг в июле-декабре 1941 года, — от 60 до 70 процентов). Повествуя о 1930-х — 1950-х годах, когда в лагерях "обретал" самый разный "контингент": от дворника — до академика, от колхозного конюха — до известного генерала, от сапожника-кустаря — до союзного наркома, — очевидцы вспоминают множество самых поразительных историй об удивительных человеческих судьбах. Встречались и среди вятлаговских "сидельцев" люди по-настоящему интересные — оригинальные, европейски образованные, представлявшие цвет изводимой под корень "старой" отечественной интеллигенции. И очень многие из них нашли здесь, на болотистых прилагерных погостах, свой мученический вечный покой…

Кроме греющей душу мечты о "воле", каждый узник живет еще верой в то, что его (именно его!) осудили незаконно (или "не совсем законно"). Отсюда — нескончаемый поток писем и жалоб во все доступные и мыслимые "инстанции": от местного лагерного прокурора — до Генерального секретаря ООН… Но лишь на волне "хрущевской оттепели" (да и то отнюдь не часто) все эти "послания" приносили какие-то результаты… Хотя невинно "сидевших" людей в лагерях (Вятлаг — не исключение) всегда хватало (помимо "политических", "нацменов", "следственных" и т. п.). В основном, это те, кто был осужден огульно, по судебному головотяпству, чиновничьему равнодушию и, как правило, — за чужие преступления.

Обратимся вновь к воспоминаниям Петра Федотовича Лещенко, через вечернюю школу которого прошло немало людей с невероятными и яркими судьбами:

"Помню, заходит ко мне человек, внешне похожий на орангутанга. Голова его представляла собой какой-то черный шар, на котором различались только нос, губы и глаза, все остальное — шевелюра и борода. Назвался он, по-моему, Булудяном. Армянин. По-русски изъясняется очень туго, ни бельмеса не понимает и просит записать его в школу для изучения русского языка: "Хочу знать этот язык. Без него очень трудно. Без него бежать из турмы (тюрьмы) нельзя…"

И вот что он рассказал. Сидел этот кавказец на вятлаговском "севере" — кажется, на ОЛПе "Кажимка". Этот лагпункт в то время был самым северным в Вятлаге — примерно в 80 километрах от Лесного. Срок — 25 лет, за якобы убийство женщины с ребенком. У нашего героя были доказательства отсутствия на месте убийства в момент его совершения — он вообще, по его словам, находился тогда в другом городе… Но "самый справедливый в мире" советский суд не принял во внимание доводы об алиби и "влепил" ему по УК на полную "катушку"…

На лесоповале этот бедолага день за днем "обрабатывал" разговорами (что строго запрещалось лагерными инструкциями) постового на вышке оцепления (он оказался тоже кавказцем), добился своего и, улучив момент, поднырнул под эту вышку — ушел к "таежному прокурору", то есть в побег, к которому долго и тщательно готовился — один, не доверяя никому. Припас спички, немного сухариков, нож, сменные ботинки — словом, экипировался основательно… За день он ушел от "мастерского" участка довольно далеко — насколько смог уйти за светлый период суток. Когда его "недосчитались" на "съеме", время уже ушло. Тогда для поимки беглецов еще не применяли вертолетов и догонять "ушедшего" посылали солдат с собаками, так называемых проводников…

Главным козырем у нашего "абрека" было то, что он ушел не на юг, как это делало подавляющее большинство беглецов, а направился на незаселенный север, в сторону Котласа, до которого он шел около 6 месяцев. Нужно понять, что претерпел он за эти полгода — один на один с суровой природой, без одежды и пищи. Воды, правда, было вдоволь…

Где-то под Котласом беглец забрался в "товарняк" и, не раз меняя попутные составы, добрался до Армении. Заметим: все это — без знания языка. Понятно, что на Кавказе его давно подстерегала ЧК, но ждали и родные, которые упрятали горемыку в горах, вылечили от простуды, выходили, раздобыли поддельные документы… С ними-то, а также с кунаком-переводчиком наш "джигит" и направился в Москву — "искать правду". Невероятно, но факт: друзья пробились на прием к тогдашнему секретарю Президиума Верховного Совета СССР Георгадзе, который чуть не сиганул в окно с перепугу, когда узнал (с их же слов), что фамилия в паспорте просителя ложная, что он беглец из лагеря и т. д. Через полчаса в кабинет Георгадзе были приглашены Генеральный прокурор и Министр внутренних дел, которые, выслушав рассказ переводчика, заявили, что его (беглеца) на "волю" не отпустят, а "отэтапируют" туда, где он сидел до побега, но при этом "дадут указание" проверить судебное дело, а заодно установить, не совершил ли он во время "бегов" новых преступлений… И вот он в зоне Комендантского ОЛПа да еще с просьбой о приеме в школу: "Без русского — трудно!"

В "зону", откуда бежал, его не отправили — во избежание "экцессов" и террора со стороны тамошней администрации: прежнее-то начальство сняли, но и новое не пощадило бы беглеца…

А научить Булудяна русскому языку так и не удалось. Я закрепил за ним отдельного учителя — из числа добровольцев, но занятия закончились с отправкой бывшего беглеца по литеру "В", что значит — "за пределы Вятлага"…

Месяцев через 5–6 в школу на мое имя пришло письмо с фотографией "путешественника" с молодой женой: его оправдали по суду… А действительный убийца безбедно жил на "воле", в то время как совершенно невинный человек "тянул срок" в на зоне"…"

Подобная романтически красивая история да еще с такой счастливой развязкой — исключение. В реальности помиловать, а тем более оправдать кого-либо (при всей его очевидной невиновности) представлялось делом трудности громадной — практически непреодолимой. Здесь, разумеется, мы не касаемся амнистии и реабилитации политзаключенных в 50-е годы: вначале — строго индивидуальной (по ходатайствам отдельных влиятельных, приближенных к "высшим сферам" лиц), а затем — массовой и тотальной. Редкие случаи помилования прошли по лагерям после выхода в свет книги С.Смирнова "Брестская крепость": оказалось, что некоторые ее герои, считавшиеся погибшими, не сгинули в фашистских душегубках, а "благополучно переместились" из них в советские лагеря — со сроками-"тяжеловесами". Объективности ради надо сказать, что изредка среди наших отчаянных пограничников встречались в лесных "зонах" и осужденные (уже после войны) за уголовные преступления…

Известно, что многие советские граждане, в силу разных обстоятельств оказавшиеся в военные годы на территории европейских стран, были затем вывезены оттуда и пополнили "контингент" сталинских лагерей. Судьба некоторых — сюжет для толстого авантюрного романа.

Вот свидетельство об одном из них (рассказ ветерана Вятлага).

"…Фамилию этого человека мало кто знал, а кличка "Сеньор" была его "визитной карточкой" — ее знали везде. "Сеньор" пользовался славой и уважением среди заключенных, где бы он ни был. Во-первых, — полная "катушка" срока, во-вторых, — судьба, "окутанная мраком", а в-третьих… Впрочем, вот что я слышал: частично — от самого "Сеньора", а еще больше — от других.

В первый день войны его, учащегося Минского техникума, уроженца недавно присоединенной к СССР Западной Белоруссии, отпустили "на каникулы" — было не до студентов. На четвертый день немцы захватили Минск, а "студент" встретил их на полпути к родному дому: "Хальт! Хенде хох! Кто есть такой?.." Обыскали и нашли "страшный компромат" — комсомольский билет. Поставили к "стенке" — к забору. Спас Сашу (настоящее имя "Сеньора") проезжавший мимо на машине какой-то немецкий генерал, и "студента" отправили в нацистский лагерь для военнопленных. Затем — лагеря в Германии, побеги, поимки… В Бухенвальде (на допросе после очередного побега) лишился глаза — эсэсовец выбил его рукояткой пистолета…

Где-то в 1943-м, при бомбежке завода, на котором работали узники, Саша (с несколькими товарищами по несчастью) вновь сбежал и после долгих мытарств добрался до Швейцарии. Тут беглецы "очухались" и стали заниматься "очищением" кладовых, погребов и сараев у добропорядочных швейцарцев. "Не брезговали" и автомашинами, что придавало им мобильности и маневренности. "Набралось" и оружия, причем — до отвала. Отряд разросся — за счет "прибывших" со всей Германии беглых военнопленных. Его налеты (сначала на небольшие, а затем — и на крупные поселения) стали серьезно тревожить местных жителей, которые — через свои власти — обратились к немцам с просьбой о защите от грабителей. "Фрицы" выделили специальные отряды для поимки "экспроприаторов", и те вынуждены были уйти из Швейцарии в соседнюю Италию. А там их с радостью приняли в свои ряды партизаны. Вновь прибывшие "камарадо" оказались "лихими парнями" и после нескольких удачно проведенных боевых операций превратились чуть ли не в национальных героев Италии…

Саша здесь удачно устроил и личные дела: хоть и одноглазый, а приглянулся-таки одной итальяночке, которая к тому же приходилась дочерью местного дельца-промышленника (по здешним меркам, далеко не самой большой руки — владел всего какими-то двумя фабриками, но на жизнь не жаловался и на "приданое" для дочки, надо думать, не поскупился). Вскоре у молодой черты родился первенец — девочка. Закончилась война — и еще одна дочка появилась. Словом — живи, Саша, да радуйся, тем более, что и тесть с тещей были к нему вполне благосклонны, но…

Вскоре после войны прибыли в Италию (как и в другие европейские страны) специальные советские комиссии с целью возвращения рассеянных в годы лихолетья по всему свету сограждан. Навестили эти "миссионеры" и тот городок, где обосновался Саша со своей семьей — молодой женой и двумя дочерьми. Пригласили на беседу. Начали "капать на мозги": "Родина-мать зовет!.. Куда и зачем тебе Италия?.. Ты же не предатель, не "власовец", вины на тебе никакой нет…" и т. д. и т. п. И клюнул Сашок на эту "мякину"… Жена уговаривала его остаться, а когда убедилась, что все ее слова бесполезны, ехать сама и везти с собой дочерей наотрез отказалась. Договорились так: если все будет хорошо, Саша напишет ей и она приедет к нему… Всех "клюнувших" собрали в Неаполе, погрузили (под тысячу человек) на теплоход — и вперед, на долгожданную Родину. У многих (в том числе и у Саши) чуть ли не по вагону разного барахла. Провоз, как и обещали, бесплатный… Доплыли до Одессы: там — торжественная встреча, посадили на машины ("вещи привезут позже, не беспокойтесь…"). Ну а из машин "выгрузили" прямо… в лагерь, всех — до единого (вещи, понятно, — тю-тю!). Правда, лагерь не для заключенных, а "фильтрационный", для проверки и "сортировки": "петушков — к петушкам, гребешки — к гребешкам"…

Прошел год с лишним: в лагере — непрерывные ночные допросы, следователи-чекисты грубы, свирепы, безжалостны… Ждать тут более нечего. И Саша вспомнил свою "забугорную вольницу": ноги в руки — и "дал тягу" на родимую Беларусь. А там оружия в лесах — хоть пруд пруди. Нашлись дружки, создали небольшой летучий "партизанский" отряд и принялись "бомбить" местную милицию. Заезжают в райцентр, где их никто не ждет: "Хенде хох!" Аммонала и динамита — навалом: подкладывают его под отделение милиции — ух! — и здание "летит на воздух". "Ментов" отпускали по домам (их, как служителей власти, не трогали). Потом быстренько "сворачивались", а назавтра появлялись уже в другом месте — километров за 200–300… За неуловимой бандой новоявленных "лесных братьев" гонялись всем составом МВД и ГБ республики, пока не окружили в одном из городишек Западной Белоруссии. Разгорелся настоящий бой: "братья" забаррикадировались, отстреливались до последнего, уложили из "мусоров" человек под 20… Но и сами потеряли половину отряда (мужиков 10) и, оставшись без патронов и гранат, сдались…

Осудили их без "высшей меры" — в стране тогда действовало вето на смертную казнь (был такой короткий период после войны). И "поплыл" Саня по лагерям, как дерьмо по Енисею, — со сроком на "полную катушку" да еще "по рогам" и "по ногам", то есть без права проживания в Белоруссии после "отсидки"… Последнее, кстати, представляет собой "чистый образец" советского административно-полицейского маразма: в Белоруссии бывшему лагернику жить запрещено, а в России, на Украине и т. д. — можно. Чудеса в решете!.. Помните, как у А.Н.Островского: "В Сибирь?! Да и там люди живут…"? Так оно и произошло с Сашкой…

Повстречались мы с ним недавно: "оттрубил" он свои 18 с лишним годков и освободился по двум третям "отсиженного" (существует такое "установление" в ИТК — Исправительно-трудовом кодексе). Сейчас уехал "на юга", а где-то в солнечной Италии теперь уже, надо понимать, далеко не молодая донна все ждет-не дождется весточки от своего незабвенного "Сеньора-Саши" о том, что он "неплохо устроился" на горячо любимой им Родине… Судьбы, судьбы — слезы, слезы — горе, горе… — и все это на наши головы, на долю "простых" советских людей…"

Нужно отчетливо представлять себе, что советско-сталинское государство, вся его властная система безжалостно жестоки не только к своим политическим противникам (подлинным и мнимым, реальным и вымышленным), но и к своему народу в целом. Ведь именно этот народ страдал на каторжном лесоповале и погибал от дистрофии в лагерных "больничках"…

Сотни тысяч крестьян и рабочих были брошены за "колючку" сталинских "зон" по "закону семь восьмых" (Постановление ЦИК и СНК СССР (закон) от 7 августа 1932 года "Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной социалистической собственности"). В соответствии с этим людоедским "законом" за горсть собранных на колхозном поле колосков (оставленных "под снег" после уборки) можно было "схлопотать" до 10 лет лагерей…

Миллионы рабочих, служащих, крестьян (так называемых "указников") оказались на таежных лагерных "дачах" по другим, не менее драконовским, чем пресловутый "закон о колосках", Указам Президиума Верховного Совета СССР:

— от 10 декабря 1940 года ("о малолетках") — об уголовной ответственности несовершеннолетних с 12-летнего возраста;

— от 26 июня 1940 года ("о прогулах");

— от 10 августа 1940 года — об ответственности за мелкие кражи и хулиганство;

— от 28 декабря 1940 года ("о фезеушниках") — об ответственности за самовольный уход молодежи из ремесленных школ…

Ранее мы уже говорили о двух наиболее кровожадных сталинских Указах от 4 июня 1947 года ("четыре шестых") — об уголовной ответственности за хищения государственного, общественного и личного имущества граждан…

И это — отнюдь не полный перечень тех "законодательно-репрессивных" актов (всего их, помимо Уголовного кодекса, — около 20), которыми обосновывалось и обеспечивалось существование ГУЛАГа.

Тотальная регламентация всех сфер жизни человека в стране "победившего социализма": имущественной, производственной, общественной, семейной, личной, духовной и даже интимной — делала государство всевластным и неподотчетным хозяином огромного массива своих граждан, имеющим ничем и никем не ограниченное право миловать (изредка), но чаще всего — наказывать, карать, казнить…

При этом жестокость кары, наказания, репрессии сплошь и рядом не соответствовала характеру, содержанию, типу "прегрешения", а была направлена на то, чтобы просто растоптать в человеке личность, индивидуальность, превратить его, по излюбленному в кремлевских верхах выражению, в "лагерную пыль"…

Обратимся для подтверждения сказанного к некоторым "вятлаговским судьбам".

Свидетельство очевидца:

"…Григорий К-ца, старший лейтенант, окончил с отличием КВАУ в городе Киеве. Воевал безупречно. После войны служил в Германии — порученцем в штабе. Однажды на машине с шофером вез какой-то секретный пакет и по пути подсадил (хотя это строжайше запрещалось) стоящих на обочине и голосующих девиц. Через несколько километров пути две эти "пассажирки" мгновенно и одновременно накинули удавки на сидящих впереди военных. Задыхающийся К-ца сумел все-таки применить оружие и "уложил" обеих налетчиц. Но за "грубое нарушение инструкции" получил "под завязку" — 25 лет! Отсидел из них 19, зачеты к тому времени "пропали". Освободившись, спился и умер в одиночестве. А ведь красавец был, обладал блестящим, светлым умом. Спрашивается: за что, к чему с такой немилосердной жестокостью обошлись с этим человеком?.."

Суровость насаждаемых в стране официальных фарисейско-пуританских нравственных догм привела в лагеря великое множество молодежи.

Пример: Сергей Ш. из Глазова "нагулял" с одной девицей ребеночка, а женился на другой. И вот первая его "подруга" при 9-месячном ребенке подала в суд заявление на "обманщика", обвинив его в "изнасиловании". Суд "разобрался" с Сергеем быстро и круто — и "отбухал" в Вятлаге глазовский "донжуан" свой "червончик" от звонка до звонка… И подобных этому трагически абсурдных случаев было немало.

Кстати, как раз по одному из такого типа "дел" угодил в Вятлаг знаменитый футболист Эдуард Стрельцов. Как свидетельствуют очевидцы, он прибыл на Комендатский ОЛП летом 1959 года — огромный парень с большой сеткой футбольных мячей. Окончил в "зоне" 8-й класс и перешел в 9-й. Работал заключенный Стрельцов в центральных ремонтных мастерских дворником, а значился слесарем. Начальство лагеря оберегало его, как могло…

Вспоминает бывший вятлаговский школьный учитель:

"Стрельцов-футболист — это одно, а Стрельцов-человек — это совершенно другое…

Как-то его повезли на слет передовиков производства в Лесной, записав в оркестр балалаечников, — чтобы показать лагерным "стахановцам". После "официальной части" крутили фильм со спортивным киножурналом — об игре наших футболистов, кажется, в Осло с участием Стрельцова. По ходу игры диктор-комментатор кричит: "Стрельцов, где Стрельцов?.." Весь зал в ответ заорал: "Он здесь, в Вятлаге, на Комендантском!"…

Именно с тех пор получил распространение маловразумительный сегодня для нас (по своему происхождению) термин "хулиганство". Между тем он очень широко трактовался сталинскими судами (и это наследие не изжито до сих пор): под него можно подвести все, что мало-мальски выходит за рамки рутинной действительности, в том числе и прежде всего — озорство, далеко не всегда, согласимся, безвредное для окружающих. Но там, где представлялось вполне приемлемым и достаточным ограничиться мерами административного или общественного воздействия, предпочитали тяжелую дубину уголовной кары, то есть — "лишение свободы"… В результате не тысячи действительно злостных нарушителей общественного порядка, а десятки (если не сотни) тысяч случайно "оступившихся" или без всякого злого умысла "согрешивших" людей попадали в лагеря и многие из них навсегда погрязали в "криминальной трясине". Среди них встречались самые разные человеческие типы: одни сидели "за дело", сами того не отрицая, другие — "по глупости", а третьи — за пустяки. Бывают ведь люди, которые не могут жить без "выкрутасов", шуток, розыгрышей, порой настолько увлекаясь этим, что не задумываются о последствиях, иногда весьма плачевных, для объектов их "остроумия"…

Вот история одного такого "чудака", который, в силу своего характера, действительно "накуролесил" на статью УК, хотя был и остался в общем-то вполне добропорядочным и правопослушным человеком.

Впрочем, обратимся к свидетельству очевидца:

"…Где-то к 1959-му году в "зоне" приказали снять все висевшие в бараках портреты "вождей" (Ленина, Ворошилова и прочих), а также писателей. Заходит как-то в барак комиссия во главе с младшим лейтенантом Ильиным (лагерная кличка "Дупель-пусто", а в "зоне" умели очень точно "припечатать" кличкой любого человека — и солагерника и "начальника", понимаете?). Дневальный начинает рапортовать: "Гражданин начальник!.." Но "Дупель" обрывает его криком: "Портреты вождей снять!!" Дело-то в том, что на стене в секции висел портрет Мичурина… А дневальным (по-лагерному "шнырем") в бараке был ленинградец Женька Федотов — "ходячий комок" смеха. Он (Женька) и отвечает "Дупелю": "Гражданин начальник, это же Мичурин!" "И поэтов — тоже!!!" — гремит в ответ еще одна команда Ильина… Ну как же такую ситуацию не "смаковать" потом в бараке, разыгрывая ее в лицах?..

А Женька Федотов, мальчишкой переживший блокаду, "погорел" по своей дурости. Приехал он как-то к родственникам в Белоруссию. И однажды, шагая по шоссе из Могилева, "проголосовал" попутному грузовику и сел в кузов, где уже находились трое мужчин, по виду — евреи. Разговорились. Попутчики интересуются у Женьки: "Кто, откуда, куда идешь?" Тот решил пошутить: мол, лежал в "психушке" Могилева (там расположен всебелорусский психодиспансер)… Собеседники насторожились: "Ну а как дела сейчас?.." Женька в ответ: "Хорошо, но подчас бывают приступы…" "Вижу, — рассказывал он потом, — отодвигаются от меня и косятся. Дай, думаю, припугну… Через некоторое время, встав в позу приготовившейся к прыжку рыси, изобразив "зверскую рожу" и растопырив пальцы рук, как когти, с криком пошел на мужиков. Они, понятно, "перетрухнули" и сиганули из кузова мчавшейся на полной скорости машины… Один — насмерть, другие двое — попереломали руки-ноги…" А для Женьки в итоге — 15 лет лагерей. В приговоре записали: "Федотов на почве хулиганских побуждений сказал попутчикам, что он душевнобольной, и, сделав сумасшедшее выражение лица, с криком бросился на следующих с ним 3-х мужчин, что вызвало у них ужас и…" Вся "зона" знала Женьку и его "хулиганские" наклонности. Был он дневальным 17-го "школьного" барака и не мог жить без выкрутасов…"

Немало в 1950-е — 1960-е годы было в лагерях и тех, кого тогда называли "расхитителями социалистической собственности", а сейчас величают "инициативными бизнесменами".

Например, киевлянин Ефим Семенович — бывший заведующий мастерской по пошиву рабочей одежды. Преступление его состояло в том, что он в целях наживы "укорачивал" на 1–2 сантиметра длину каждой телогрейки и на 1,5–2 сантиметра — каждой рукавицы. А учитывая многотысячные партии заказов на эти "изделия", барыш набегал солидный… За него "впаяли" киевскому "предпринимателю" и срок соответствующий — 25 лет ("четвертную"). В "зоне" он заведовал баней…

Попадали в лагеря и взяточники (чиновники во все времена, включая "сталинские", не были безгрешными и "мимо рук" свое не пропускали…). Пример: москвич Ко-ов, срок — 25 лет. Работал в Москве начальником ЖЭКа. Немало квартир продал "налево". При аресте у него изъяли тысячи золотых монет царской чеканки, несколько килограммов золота, около миллиона "новых" (1962 год) рублей наличными (зашиты в матрас) и более 3 миллионов рублей — со сберкнижки на предъявителя (все это — данные из приговора). Судя по всему, своей "прибылью" Ко-ов "честно делился" с влиятельными покровителями: ордера на проданные квартиры утверждались в высоких инстанциях, что, как наивно полагал "комбинатор", если и не снимало с него полностью ответственности, то, по крайней мере, создавало надежную "крышу"…

А попался этот "предтеча" нынешних "риэлторов" на "пустяке".

По его собственному рассказу, дело было так:

"…Приходит ко мне "свой человек" из ОБХСС и говорит: "Завязывай, надоело рвать анонимки на тебя!"… Но как "завяжешь", если вчера принесли 20 тысяч, а сегодня — 30? Тогда ОБХСС подсылает ко мне одну "генеральскую вдову" с "мечеными" деньгами — 15 тысяч рублей. Встречу с этой "вдовушкой" я назначил на 10 утра в служебном кабинете, а под окном "дежурил" мой брат на своей машине. "Вдова" пришла точно. Ей — ордер на стол, мне — деньги в пакете… Старуха ордер в руки — и за дверь, а я пакет — в форточку, брату. Тот благополучно "смылся". А тут и "обэхаэсэсники" без стука ворвались в кабинет — с ордером на мой арест и обыск. Но — увы!.. Привели старуху-"вдову": "Где деньги? — Я отдала! — Где же они?!.." Обыскали ее — нет ничего… Чудеса да и только! Я "возмущаюсь", угрожаю жалобами в ЦК… Тогда поехали ко мне на квартиру, ну а там и нашли все указанное в приговоре… "Где взял? — Недавно умерла тетка жены, оставила наследство…"

Получил Ко-ов, как уже говорилось, максимальный срок — "четвертак", но через пару лет его "укоротили" — по "пересмотру дела", затем еще раз убавили — по амнистии… Деньги и высокие покровители всегда играли свою роль (причем — отнюдь не эпизодическую) и очень помогали (если, разумеется, имелись в наличии) человеку в "зоне"…

И все же основная часть "уголовного-бандитского элемента" находилась в лагерях за "ординарные" преступления — воровство, разбой, насилие, мошенничество, фарцовку… Были здесь и "мастера" высокого класса в своем деле — "криминальные" и просто таланты…

Вот что вспоминает (как о тех, так и о других) уже хорошо известный нам П.Ф.Лещенко:

"…Жора Р-в, мастер "золотые руки" (рука-то, правда, при деле всего одна, вторая, искалеченная, висела безжизненной плетью). И вот этой одной рукой Жорка умудрялся… рисовать деньги. Причем делал это не красками, пастой или карандашом, о обыкновенной швейной иглой… "Технология" у него была такая: он брал 3 картонки (обложки от книг), в двух прорезал "окна" по размеру изготовляемой купюры. Затем из папиросной бумаги сам, по известному лишь ему способу, готовил копирку. Цветов копировки было столько же, сколько оттенков на банкноте. В "окне" верхней картонки закреплялась собственно "денежка", на второй рамочке помещалась копировка, а на третьей — чистый лист бумаги, основа для "изготовляемой" купюры. Очень быстрыми движениями иглы Женька "чиркал" по линиям "оригинала", перенося их на "копию". Процесс "рисования" одной стороны банкноты занимал 2–3 часа, при этом копировки менялись неоднократно… Но развернуться Жорке не дали — "кладонули", как в "зоне" говорят… Куда он потом задевался, что стало с ним — не знаю, но думаю — легкой судьбы у него не было…

…А сколько перебывало здесь (в "зоне") мастеров-умельцев по изготовлению затейливых резных шкатулок, декоративных кухонных наборов, портсигаров, курительных трубок, шахмат и досок к ним, инкрустированных разными породами дерева!.. Сколько было сделано этими умельцами для лагерной школы (да разве только для нее?) столов, табуретов, шкафов, другой мебели и различных наглядных пособий, которые ничуть не уступали "физприборовским"…

Помнится, после запуска первого искусственного спутника Земли заключенный Махмудов сделал для нашего физкабинета его озвученную модель: вокруг глобуса по орбите движется "спутник" и дает сигналы — "пи-пи-пи…" Когда я показал эту модель на техническом совете кировского завода "Физприбор", все там были поражены. Но известие, что это дело рук заключенного, всех как-то сразу "охладило"…

Надо вам сказать, что механические цеха всех лагподразделений "специализировались" и на "левой" продукции: производстве охотничьих и кухонных ножей, "финок", "перьев" с выбрасывающимися лезвиями, пистолетов-зажигалок и даже огнестрельного оружия — от стреляющих авторучек до вполне боеспособных "шпалеров"… Вплоть до недавнего времени по маршруту "Лесная-Киров" курсировали "челноки"-скупщики: здесь они "приобретали" — оптом и за бесценок всю эту "не вполне законную" продукцию, а там — продавали поштучно и за кругленькие суммы.

Не последними "потребителями" подпольной лагерной "продукции" являются надзиратели-вохровцы и местные "чекисты", которые (кто — за пачку сигарет, а кто — просто из-за "ни-и-зя!", то есть "за бесплатно") забирают себе зековские поделки, пропивают их (также — за бесценок), "дарят" в качестве сувениров "родным-близким" или преподносят "нужным" людям (в основном московскому "проверяюще-курирующему" начальству) в форме замаскированных взяток…

Короче говоря, — "криминал в квадрате".

А если бы все это умение и мастерство самородков-лагерников направить во благо и на пользу!.."

"Зона", ее уклад и порядки, разумеется, "развивают" прежде всего "специфические способности", необходимые для выживания в этой сугубо "конкретной" среде. А в лагере появляются порой самые неожиданные потребности, которые порождают спрос на столь же "оригинальные" услуги. Так, например, однажды пошла по "зонам" своеобразная "мода" на регистрацию браков. А раз возник спрос — тут же, в полном соответствии с вездесущими законами рынка, появляется и предложение…

Очевидец вспоминает:

"…Сидел в одной из вятлаговских "зон" некий Колька, работавший на "воле" начальником почтового вагона по линии "Москва-Дальний Восток". Этот Коля долгие годы "очищал" ценные пакеты с… кинобилетами, которые печатались тогда только в Москве, а затем рассылались из Центра и развозились почтовыми вагонами по всем областям и регионам СССР. Во всех "точках" у Коли была "резидентура", занимавшаяся "сбытом" краденных билетов. В конце концов все это закончилось для него 25-летним сроком… А у Николая — "золотые руки": 2–3 часа — и он "выдаст" тебе удостоверение хоть "китайского императора", со всеми печатями, штампами и другими "причиндалами"… В это время как раз и возник в "зоне" спрос на свидетельства о заключении браков с "заочницами". Так вот — приносят Коле паспорт "законной жены" (то бишь одной из таких "заочниц"), он делает то, что от него требуется, и через 3–5 часов фиктивной новоявленной "супруге" передают ее "ксиву" и выправленный по всем правилам документ о том, что имярек (она) и имярек (он, кто-то из лагерников) зарегистрировали несколько лет назад, там-то и там-то "законный брак", что у них имеются "общие дети" и т. п. И все дела: с такой "железной" бумагой "супруги" предъявляют свое "законное право" на "свиданку" и, как правило, получают ее… Надо заметить, что Коля вел себя при этом весьма благородно: за всю "работу" брал или 100 рублей наличными или 150 "бонами", что было вполне "по-божески"… "Прогорел" Коля "по-черному" — "кладонули" его "звонари" лагерному "куму"… Судить не судили (не деньги все-таки "рисовал"), а 2 года "накинули" — за подделку документов… Но до этого "женил" Коля лагерную "братву" лет 6, и за это людское и мужицкое счастье, полученное благодаря сотворенным им "ксивам", спасибо ему душевное, если жив, а коли нет — добрая память!..

Вообще-то тяга к "фармазонству", к фальшивомонетничеству в уголовной среде неистребима: кое-кто ухитрялся изготовлять фальшивые деньги даже в "зоне"… В свое время прошумела по Вятлагу история, героем которой стал заключенный Виктор М. Этот "мастер" умудрялся "рисовать" бумажные деньги так искусно, что только в Лесновском отделении Госбанка сумели обнаружить "сработанную" им и сданную одним из лагерных надзирателей в поселковый магазин липовую "собаку" (сотенную купюру). "Вертухая" этого Виктор "отфаловал" сам: тот "клюнул" на его "зекер" (предложение брать "витьковские бабки" и приносить за это водку "пол-напол", то есть взял "сотенную" — тащи "водяры" на "полтинник", а остальное — забирай себе)… И все "катило" — до того момента, пока новая "сторублевка" не "засветилась". "Докопались" сначала до "попки" (надзирателя), а затем и до Виктора. Он на суде не отпирался, не отказывался от факта изготовления им данной конкретной банкноты, но пояснял, что сделал ее на спор — "в пику" оппоненту-солагернику, который усомнился в его, Виктора, возможностях и способностях… В доказательство того, что у него, Виктора, не было никакого злого умысла, он прямо в зале заседания предложил "почтеннейшему суду" повнимательнее рассмотреть "вещественное доказательство". Принесли сильную лупу — и через нее прочитали на купюре надпись, которую не "углядели" даже эксперты в Госбанке: "Для лагерных спекулянтов"… Что и говорить — шутка не последнего разряда! "Свое" Виктор получил — "довесок" к сроку в два года. А не будь той надписи — могли "накатить" и "червонец", если не больше… Так что и в "зоне" чувство юмора — не самое бесполезное дело…"

В послевоенные годы некоторых лагерников — бывших фронтовиков, как это ни парадоксально, подводили именно приобретенные в боевых условиях и унаследованные в мирной жизни отвага и удаль, храбрость и безоглядная солдатская простота.

Перед нами — одна из таких трагических историй, в центре которой — судьба заключенного Вятлага, бывшего пилота тяжелого бомбардировщика. Слово — очевидцу:

"…Их полк участвовал в бомбардировках Берлина. Командовал этим соединением полковник Преображенский. Базировались на острове в Балтийском море. Самолеты "тихоходные" да еще с максимальной нагрузкой бомб и горючего, а путь до Берлина неблизкий, так что вылетали задолго до ночи. Шли постоянно над морем, на меридиане Берлина — круто на юг, прямая бомбардировка "логова" (без разворота и захода на город), а "порожняком" — разворот на север, до моря и затем — на восток, домой… Нагрузка была солидной, и летному составу выдавали ("для подъема и удержания тонуса") по 300 граммов коньяку… Прошла пара-другая вылетов, и кто-то из экипажа предложил "новшество": "употреблять" пайковой коньяк не всем сразу, а в очередь — в нынешний полет пьют "всю долю" двое из экипажа, в следующий — другие и т. д. Сказано — сделано… В очередном полете, "приняв свою меру", стрелок-радист решил "отдохнуть" и залез "покемарить" в бомбоотсек, другие члены экипажа про него "забыли" и при бомбежке столицы "рейха" сбросили вместе с "боекомплектом"… Спохватились уже где-то при подлете к родным берегам… "На счастье", неизвестно откуда взявшийся "мессер" поджег их самолет. Дело происходило над морем, сесть удалось с большим трудом — на какое-то прибрежное болото. При этом потеряли еще одного своего товарища, остались втроем… Попали сначала к польским партизанам, потом — к белорусским. При переходе через линию фронта погиб еще один военлет… Оставшиеся в живых (герой этой истории и его напарник) договорились: на предстоящем и неизбежном после возвращения к своим расследовании неуклонно "гнуть" версию, что при аварийной посадке "бомбовоза" погибли двое сослуживцев, в том числе и стрелок… Так и поступили. Альтернативы, как говорится, не было: иначе — трибунал, СМЕРШ, лагерь и прочие "удовольствия"… Но "легенда" сработала. А дальше — вновь полеты, затем — конец войны, "дембель".

И опять полеты — на Востоке, командиром гражданского корабля, вывозившего золото на материк с приисков Магадана и Якутии. И вот здесь-то бывший боевой пилот незаметно для себя попал в тенета мафии. Предложили ему перевозить "левый груз" по цене 1.000 рублей за килограмм (совсем "не слабо" по тем временам). Согласился — возил. Вскоре — надоело. Решили они экипажем взять очередной груз "для себя" — не пойдут же "браконьеры"-добытчики в милицию… И взяли пилоты "без расчета" с мафией очередную "левую" партию золота… Но "браконьеры", когда "припухли" сами, заодно "заложили" из мести и "обидевших" их "летунов". Ну и "впаял" суд последним по "четвертной" каждому… Командир, Петр Иванович, о своем золотишке молчал, как могила. А спрятал он его (закопал) где-то в Подмосковье. Ясно, что ЧК "пасла" Петра под колпаком, выжидала, логично предполагая, что рано или поздно придет он за своим "кладом". С "понтом" (нарочно, намеренно) "амнистировали" бывшего летчика — "пересмотрели" дело, "сократили" срок наполовину — до 12,5 лет. Короче говоря, через 6 годков ("амнистия" плюс "зачеты") Петр "освободился" — и прямиком к припрятанному золотишку… Тут его и "сцапали", и оказался он с 17-ю годами нового срока в "любимой" вятлаговской "пятерке" — 5-м лагпункте… Вот так-то бывает…"

***

Завершая наше краткое обозрение лагерных судеб, с сожалением отметим, что, пожалуй, самая большая сложность при изучении истории советских лагерей — ее конкретики на первичном горизонте, личностном уровне — проистекает из крайней скудости воспоминаний рядовых заключенных: не представителей партийной, хозяйственной и военной номенклатуры, известных артистов, писателей, ученых 1930-х — 1950-х годов, а именно — рядовых "гулаговцев". Их мемуары — письменные и устные — для воссоздания объективной картины лагерной жизни представляли бы чрезвычайную ценность. Но в основной своей массе бывшие лагерники (даже если они угодили в "зону" по случайному или фиктивному поводу) молчат, словно "прокаженные".

И тому есть достаточно убедительные причины. Эти люди по-прежнему носят в себе инфицированный им в ГУЛАГе страх перед властями, перед общественным мнением. Ведь в государственных и других официальных структурах до сих пор бытует однозначное и одиозное мнение: если человек когда-то "сидел", значит — не без вины, значит — "не без греха" он и сейчас. При этом мало кого интересуют детали: за что "сидел" имярек, как освободился, что представляет из себя сегодня — как индивидуальность, как личность. Клеймо "лагерника", "зэка" — довлеет над таким человеком (если он не бывший политзаключенный, ныне официально реабилитированный) как вечное проклятие, как тяжелая нравственная ноша до конца его дней…

Сотни тысяч замордованных, походя разбитых человеческих судеб.

И серая "четвертушка" плотного полукартона — архивная учетная карточка заключенного, хранящаяся в спецотделе любого лагеря, — реальное подтверждение этого вечного проклятия, а нередко и единственное (в связи с массовым уничтожением личных дел) напоминание о чьей-то несостоявшейся жизни, изуродованной судьбе…

е/ Немцы в Вятлаге

Нашла свое отражение в Вятлаге и трагедия целого народа — этнических российских (советских) немцев.

Прологом этой трагедии послужил известный Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года "О переселении немцев, проживающих в районе Поволжья". За ним последовала целая серия такого же рода "актов", круто, с бесцеремонной и совершенно немотивированной жестокостью преломивших судьбу почти полуторамиллионного немецкого населения, проживавшего в течение без малого двух столетий в самых различных регионах страны — от Прибалтики до Дальнего Востока, от Мурманска до Ашхабада…

Первый "немецкий этап" пришел в Вятлаг 20 октября 1941 года — с ним были доставлены из Ворошиловградской тюрьмы (Украина, нынешний город Луганск) несколько сот "лиц немецкой национальности" (в основном — рядовых шахтеров и колхозников), репрессированных в начале сентября того же 41-го года во внесудебном порядке за "контрреволюционную деятельность" и получивших в "зоне" статус "подследственных". "Суд" оказался на удивление "нескорым" — приговоры последовали только через год. Но многие (более половины) из "луганских этапников-немцев" этого "не дождались" — погибли от голода, холода и болезней в страшную зиму 1941–1942 годов…

В соответствии с упомянутым Указом ПВС СССР в сентябре 1941 года было ликвидировано "под корень" национальное административно-территориальное образование — АССР немцев Поволжья, где компактно проживало около четверти всей внутрисоветской немецкой общины. Десятки тысяч немецких семей в "самые сжатые сроки" (за считанные сутки) подверглись принудительному выселению в отдаленные и малообжитые районы Западной Сибири и Казахстана. Вскоре к ним "присоединились" соплеменники из других мест (Причерноморья, Кавказа, Украины и т. д.).

Как мы знаем из предыдущего повествования, к началу 1942 года "владения" ГУЛАГа заметно "обезлюдели" — возникла острая нехватка "рабочей силы". И тогда на самом высоком кремлевском уровне решили "снять" эту проблему за счет выселенных отечественных немцев: их объявили "трудмобилизованными", призвали через военкоматы в "трудармию" (мужчин — в январе-марте, женщин — в конце 1942 года), вновь посадили в эшелоны-"краснухи" — и пошли "фрицы" (этап за этапом) в лесные лагеря, в том числе и в Вятлаг…

Как все это происходило в реальности?

Воздержимся от комментариев и обратимся к документальным свидетельствам той поры.

В адресованном 26 сентября 1942 года Центру спецдонесении начальника УНКВД по Кировской области капитана госбезопасности Шустина сообщается: "…По информации начальника оперчекистского отдела Вятлага НКВД известно, что в начале февраля 1942 года из Барнаула и Красноярска в распоряжение Вятлага будут поступать строительные колонны из немцев в количестве 7.000 человек. Лагерь для приема указанного количества немцев не подготовлен. Помещение для размещения колонн в лагере имеется, но совершенно нет постельной принадлежности, обмундирования и не имеется никаких запасов продуктов питания. Изыскать все это на месте возможностей нет… Руководству Вятлага совершенно неизвестен режим содержания немцев, охраны и трудового использования…"

Как видим, к приему "трудмобилизованных" в Вятлаге, мягко говоря, "не были готовы". Кроме того, зима 1942 года — это время самого лютого голода в истории лагеря, когда, по некоторым данным, погибло более трети находившихся здесь заключенных. И вот изнуренные тяжким, почти месячной продолжительности этапом вновь прибывшие немцы оказываются в положении "лишних ртов", для которых в местах их "трудоиспользования" не имеется ни сколько-нибудь "подходящего" жилья, ни продовольствия, ни одежды…

Расплывчатым и неясным (вплоть до конца войны) оставалось и правовое положение "трудармейцев": их нельзя было содержать как заключенных, поскольку (официально) они не были осуждены в персональном порядке — ни суды, ни трибуналы, ни "особые совещания", ни какие-либо другие "уполномоченные" органы не рассматривали их "дела", не предъявляли обвинений и т. п., — да для этого попросту не существовало юридических оснований. Вся "правовая база" для изоляции и принудительного "трудоиспользования" этих людей основывалась на нескольких параноидально-волюнтаристских Указах и постановлениях, априори (по единственному критерию — принадлежности к немецкой национальности) обвинивших целый народ в "предполагаемо-возможных" его "преступных намерениях". По сути это был вопиющий факт геноцида — и, как известно, далеко не единственный в советской истории…

После недолгих колебаний в ГУЛАГе избрали по отношению к "контингенту немцев" самое "простое" решение: формально не считать их заключенными, а фактически "приравнять" (по организации режима и внутреннего распорядка) к остальному лагнаселению. В реальности же положение немцев (сразу после доставки их в лесные лагеря) — по условиям содержания, жизни, быта, работы — было даже значительно хуже, чем у заключенных. Это отчетливо прослеживается по более высоким, чем в среднем по лагерю, статистическим показателям смертности и заболеваемости, а также численности инвалидов среди "трудмобилизованных" в Вятском ИТЛ периода 1942–1945 годов.

В вятлаговском архиве тоненькие серо-голубые "папочки" с личными делами умерших немцев-"трудармейцев" (коих около двух тысяч) размещены на отдельном, самом удаленном стеллаже. В подавляющем большинстве таких "дел" — лишь несколько страничек. Как правило, это — личная анкета, медкарта, характеристика, какие-то заявления и справки, акты о смерти и погребении — и все…

Между тем, по данным политотдела Вятлага (отнюдь не исчерпывающим), с февраля 1942-го по 1 июля 1944 года в лагерь "поступили" 8.207 немцев-"трудармейцев". За это же время убыли 5.283 человека, в том числе: умерли — 1.428, осуждены — 365, этапированы в другие ИТЛ — 823, демобилизованы (в основном — по болезни с "безнадежным" диагнозом) — 1.581, бежали — 7, находятся в "отпуске" (для лечения или по семейным обстоятельствам) — 1.079 человек. Из общего числа немцев (3.891 человек на 1 января 1944 года): мужчин — 2.944, женщин — 947. Основная часть "трудмобилизованных" содержалась компактно, большими группами: на 1-м лагпункте 6-го ОЛПа — 1.167 человек (самый значительный среди других вятлаговских подразделений "контингент" этой категории), на 13-м ОЛПе, совхозе № 2, а также на 12-м и 14-м ЛЗО. На 1 июля 1944 года численность немцев в лагере сократилась до 2.924 человек (без учета "отпускников"). Состояние здоровья подавляющего большинства из них (и это вынуждены признать даже лагерные медики) — ужасающее: основная масса поражена такими болезнями, как воспаление легких, туберкулез, алиментарная дистрофия…

У многих из этих ни в чем не повинных перед своей истинной Родиной людей при выселении из отчих мест, многотысячекилометровом этапировании, принудительной "трудмобилизации" поломали личную жизнь, раскололи, разбросали семьи. Их родные и близкие (глубокие старики-родители, малолетние дети и инвалиды, которые по возрасту или состоянию здоровья не могли быть использованы на тяжелых лагерных работах) остались в Сибири и Казахстане — причем нередко без всяких средств к существованию, не имея специальности, не владея в достаточной степени русским языком… Нельзя без волнения читать многочисленные слезные письма (как самих "вятлаговских" немцев, так и их "сибирско-казахстанских" родственников) с просьбами, ходатайствами, униженно умоляющими о разрешении вернуться к своим родителям, супругам, детям, "воссоединиться" или хотя бы "повидаться" с ними…

Приведем (из множества подобных) один такой человеческий документ: заявление вятлаговского медфельдшера Александра Карловича Шефера, где кратко изложена трагическая история — "путь крестный" — лишь одной рядовой немецкой семьи.

Вчитаемся в эти строки (Документ № 34, приводится по оригиналу, без каких-либо исправлений):

Депутату президиума Верховного Со вета — Прокурору СССР тов. Горошенину от мобилизованного Шефер Ал-др Карлович

Заявление.

Прошу Вашего распоряжения о демобилизации мне к семье в Красноярский край, Идринский р-н.

Я родился в 1923 г. в село Беттингер, Саратовская область, по национальности немец. Родители были колхозники. Окончил семилетку в селе. Потом поступил в Марксштадтский медтехникум. В 1941 г. окончил техникум. В этом же году всех немцев выселили по указу Верховного Совета. Мы попали в Красноярский край, семья в составе: отец, мать, я и сестра. Брат был в действующей армии под Смоленском. Потом демобилизовался и сейчас находится в г. Копейск, в труд. армии. В январе 1942 г. я и отец были мобилизованы в труд. армию — Вятлаг М.В.Д., где я работал медфельдшером. В конце 1945 г. отец демобилизовался по возрасту (55 лет) и болезни. Приехал он к семье в Красноярский край и через два месяца умер. Я работал в Вятлаге до июня 1946 г. Потом меня направили в совхоз № 4 Вятлага М.В.Д., который находится 300 км от Вятлага, ст. Фаленки Кировской области, в качестве начальника сан-части, где я и работаю в настоящее время. Дома у меня осталась мать и сестра. Мать сейчас тяжело больная — болеет туберкулезом легких и ей 54 года. Сестра — инвалид — паралич ноги. Обе не работоспособные и нуждаются в физической и материальной помощи, а мне отсюда им помочь нет возможности. В том, что это действительно так, приложу копии справок, полученных мною от матери.

Поэтому я очень прошу Ваше вмешательство отпустить меня к семье для помощи, меня воспитали, а я им помочь не могу. Уже шестой год от них. Прошу в моей просьбе не отказать.

Адрес мой: Кировская обл. станция Фаленки совхоз № 4 Вятлага М.В.Д. Шефер Александру Карловичу.

25/II 47 г.

…Судя по всему, на свое заявление Александр Карлович положительного ответа не получил: был оставлен на спецпоселении в Вятлаге, работал медфельдшером на 2-ом ОЛПе (поселок Сорда), "освобожден" (снят с учета спецпоселения) на "общих основаниях" — в 1955 году, без права выезда к прежнему (до выселения) месту жительства…

Надо сказать, что после войны правовое положение немцев в лагерях стало более определенным: их официально перевели в категорию "спецпоселенцев", передали в ведение так называемых "спецкомендатур", находившихся в подчинении территориальных управленческих структур МВД. Но и в это время (вплоть до конца 1955 года) этнические немцы в основной массе оставались юридически "неполноценными" гражданами родной страны, существенно ограниченными в своих личных и политических правах. Высшей и непререкаемой властью для них являлся местный "комендант УМВД", который вел учет спецпоселенцев, ежемесячно регистрировал ("отмечал") их — при обязательной личной явке к нему, давал (при удостоверенной необходимости) разрешение на выезд "за пределы территории поселения", творил "суд и расправу" — "карал и миловал"…

Кстати говоря, неподалеку от Вятлага в ту пору находились на территории бывшего Кайского района еще несколько "спецпоселений": в селе Ожмегово, где жили бывшие "раскулаченные", в поселке Рудничном, куда были "прикреплены" татары, немцы, "раскулаченные", а также бывшие заключенные, лишенные после освобождения из лагеря права выезда в родные места и в центральные районы страны. Немало было в этих местах и ссыльных…

Особая (и пока совершенно закрытая для исследования — по причине "таинственного" исчезновения документов) тема — военнопленные в Вятлаге. Между тем здесь их содержалось (по данным на 1-е марта 1947 года, то есть накануне "перевода" в другие, еще более "отдаленные" места): всего — 1.841 человек, в том числе немцев — 1.393, румын — 222, венгров — 142, австрийцев — 64. На четырех вятлаговских таежных погостах (по сведениям международной организации "Военные мемориалы") захоронены 809 военнопленных, из них граждан Германии — 544, Румынии — 114, Венгрии — 97, Австрии — 39, Италии — 15…

Но вернемся к повествованию о судьбе немцев в Вятлаге.

Советскую действительность можно понять, лишь применяя к ней категории оруэлловских антиутопий. Одним из подтверждений тому может служить хотя бы следующий факт: среди интернированных отечественных немцев сохранялись и активно действовали…партийная и комсомольская организации(!). "Благодаря" этому, за 1942 год парторганизация Вятлага количественно выросла в 2,5 раза: на 1-е января на учете в политотделе Вятского ИТЛ состояли 122 члена ВКП(б) и 113 кандидатов, а во вновь прибывших в начале 1942 года "немецких" этапах "оказалось" 228 членов партии и 110 кандидатов. Впрочем, прием "лиц немецкой национальности" в кандидаты, а также из кандидатов в члены партии был (по указанию "сверху") в годы войны прекращен, поэтому все немцы-кандидаты в "партийцы" имели к 1943 году просроченный "испытательный" стаж. Не наблюдалось и "роста партийной прослойки" среди "трудармейцев". Некоторые из немцев-коммунистов пытались скрыть свою партийную принадлежность, не вставали на учет в Вятлаге, прятали партбилеты и учетные карточки. Но с мест прежнего пребывания поступала "соответствующая информация" в парткомиссию политотдела — и тогда следовала тягостная процедура "партийного разбирательства"…

На 1-е января 1944 года среди 446 комсомольцев Вятлага — 182 "лучших представителя немецкой молодежи". Из 16-ти первичных комсомольских организаций лагеря — 4 состоят только из молодых немцев-"трудармейцев".

Разумеется, политотдел "развертывает" среди "трудмобилизованных" привычно-формальную "партполитработу": регулярно проводятся партийные и комсомольские собрания, заседания бюро и комитетов, где "клеймят позором" отстающих и хвалят передовиков производства, изучают "исторические речи и труды товарища Сталина" и "героическую жизнь Зои Космодемьянской", принимают "повышенные соцобязательства", исключают из партии и комсомола за "аморальное поведение" и "контрреволюционные настроения"… Кстати, протоколы многих партсобраний сохранились в архиве политотдела Вятлага.

В октябре 1942 года "в целях проведения массовой культработы среди мобилизованных трудармейцев и поднятия производительности" приказом начальника Управления 10 наиболее "благонадежных" немцев-партийцев назначены "инструкторами по политработе" на 8-ом, 9-ом, 12-ом, 13-ом и 14-ом ЛЗО с окладом по 400 рублей в месяц каждому.

Следует подчеркнуть, что и без всей этой "идеологической обработки" в подавляющем большинстве своем немцы-"трудармейцы" (естественно, те из них, кто физически был способен трудиться, у кого еще оставались на это силы) работали не за страх, а за совесть. И очень многие после освобождения получили возможность профессионального роста, заслуженного восхождения по ступеням служебной лестницы в Вятлаге.

Большим уважением, например, пользовался в лагере Александр Адамович Кисснер — начальник железнодорожного отделения, кандидат технических наук, блестящий профессионал и умелый организатор.

Длительное время успешно руководил отделом главного механика Управления Михаил Тевлевич Вуль.

А музыкального руководителя Дома культуры поселка Лесного — Константина Андреевича Кунстмана и его супругу Дору Андреевну Кунстман — хорошо помнит не одно поколение местных жителей…

Вместе с тем лагерные условия жизни, быта, производства разлагающе действовали и на определенную часть немцев. Среди них формировалась прослойка "льготников": мастера, бригадиры, партактивисты… Именно среди этих лиц чаще всего наблюдались проявления противоправного и безнравственного поведения, бесчеловечного отношения к своим товарищам по несчастью.

За 1946 год из партии исключены 23 немца-"спецпоселенца": часть из них — за "антисоветскую агитацию" (термин весьма "расплывчатый", под который можно было "подогнать" любой откровенный разговор о тогдашней реальной жизни), часть — за утерю партдокументов, а некоторые — за действительно серьезные проступки: хищение продуктов, "очковтирательство" (приписки невыполненных работ)…

Так, в ноябре 1946 года из партии исключен Д.Ф.Финк, который (здесь и далее мы цитируем материалы парткомиссии политотдела Вятлага) " работая бригадиром-десятником, затем мастером 12 ЛЗО, в течение 2 лет использовал свое служебное положение в личных корыстных целях: брал у трудармейцев деньги, продукты, обещая им за это легкую работу, запугивая их тем, что, если они не будут выполнять его требования, он переведет их в лесоповальную бригаду, заставлял трудармейцев готовить себе обед, чистить его одежду и обувь. Избивал трудармейцев, если они его ослушивались. Кроме того, Финк, имея в Красноярском крае жену и детей, никакой помощи жене не оказывал, вел себя недостойно в быту…" Когда же этого негодяя исключили из партии, он "запугивал трудармейцев, заставлял их писать в парткомиссию письма, опровергающие факты обвинения и сам лично написал заявление такого содержания от имени одного из членов партии…"

Отметим: ничего "экстраординарного" в данном конкретном случае нет: такова "норма поведения" бригадира в "зоне", и Финк просто "хорошо вписался" в существующую поведенческую модель для лиц его "лагерного ранга".

В конце 1943 года из партии исключили двух немцев-бригадиров: за то, что они "систематически занимались припиской непроведенных работ, в результате чего при инвентаризации по этой подкомандировке оказалась недостача древесины около 27 тысяч фестметров…" Хотя все знали, что без приписок в то голодное время изнуренным лагерникам и "трудармейцам" "вытянуть норму" на производстве было физически невозможно. Но для "зарядки туфты" необходимы специфический опыт и умение "прятать концы в воду", а такими "навыками" эти двое, очевидно, овладеть не смогли…

Впрочем, основная масса полученных "трудармейцами" партвзысканий следует за "прегрешения" обычные и, по лагерным стандартам, просто заурядные.

Так, Карлу Генриховичу Арнгольду (1907 года рождения) вынесен выговор за то, что он "ночью ушел с работы и спрятался в конюшне". "Обвиняемый" пояснил, что он "был болен, но врач его от работы не освободил" (добавим: оный "казус" имел место в мае 1942 года — в период повальных болезней и дистрофии в лагере, а недужному "партийцу Арнгольду" инкриминировалось, наряду с прочим, еще и то, что он "нормы выполняет лишь на 20–25 процентов…").

"За спекуляцию хлебом" исключен из "кандидатов ВКП(б)" Эвальд Эмильевич Пенно. Допущенный им "криминал" состоял в том, что он "продал одну пайку хлеба весом 1 килограмм 50 граммов за 100 тысяч рублей". Сам Пенно "это подтверждает и просит оставить его в рядах партии…" Просьбу, как видим, оставили без удовлетворения…

Непростой вопрос — отношение этнических немцев к нацистскому нашествию, к ходу военных действий на советско-германском фронте. Вполне вероятно, что некоторые из "трудармейцев" (как и определенная часть заключенных) видели в победе Германии возможность своего освобождения от унизительного лагерного состояния. Даже в 1944–1945 годах имелись случаи исключения из партии нескольких "трудмобилизованных" за "пораженческую антисоветскую агитацию", за "саботаж" и "призывы плохо работать".

Но есть все основания полагать, что далее разговоров (обычных по тому времени) дело все-таки не шло. А учитывая крайне тяжелое положение этих людей, можно лишь удивляться тому (документально удостоверенному) обстоятельству, что их "отсев" из "партийных рядов" был столь незначителен: за три года (1942-й — начало 1945-го) из партии исключены 49 немцев (32 члена ВКП/б/ и 17 кандидатов). Несмотря на все перенесенные страдания и унижения, доверие "советских немцев" к своей "социалистической Родине" полностью не истощилось. Однако лагерные чекисты и их агентура "не дремали", ухитряясь "сплести дело" из самого заурядного "бытового трепа".

4 марта 1945 года начальник политотдела Вятлага старший лейтенант госбезопасности Суворов на III партконференции лагеря возглашал: "…Среди партийных организаций мобилизованных трудармейцев немцев вскрыта контрреволюционная фашистская организация, которая ставила своей целью распространение клеветнических ложных сведений на жизнь нашей страны…" Конечно же, и сам Суворов, и большинство тех, кто ему внимал, знали и понимали, что все это — не более чем трескучая демагогия, пустая болтовня, предназначенная для ушей вышестоящего гулаговского начальства — в качестве "весомого доказательства" "неусыпного бдения" вятлаговских чекистов и руководства Управления лагерем.

Действительно достоверным можно признать лишь один-единственный случай активного целенаправленного "антисоветского" противодействия, да и он являлся чисто индивидуальным актом: член ВКП(б) Роммих, заведующий инструментальной мастерской 13-го ОЛПа, "систематически сознательно производил порчу лучковых пил", делая это "нелегально посредством сжигания их (пил) в печи хлебопекарни, после чего пилы были очень мягкие и на производстве быстро тупели…" Таким "методом" Роммих испортил около 200 "лучков", а в результате "лесорубы не выполняли производственные задания…" Но, повторим, это был единственный и уникальный в своем роде факт среди всей многотысячной массы отечественных немцев, прошедших за годы войны через вятлаговские узилища…

По всей видимости, не существовало "национальных проблем" и во взаимоотношениях "трудмобилизованных" немцев с другими лагерниками. Условия сосуществования — жизни, быта, труда — "сплавливали", "синтезировали" разнородную и "разношерстную" (по многим параметрам — национальным, социальным, интеллектуальным) "рабсилу" ГУЛАГа в единую человеческую массу — людское лагерное сообщество. Вполне естественно полагать, что в нем проявлялись и настоящая мужская дружба, и любовь… Но эти самые чистые и нормальные человеческие проявления очень часто наталкивались на жестоко антигуманную реальность сталинских лагерей.

Так, 11 июля 1944 года на очередном комсомольском собрании немок (подкомандировка "Юрта") с юношеским максимализмом обсуждалось "персональное дело члена ВЛКСМ Эйрих Эльзы Карловны, 1917 года рождения, служащей, немки, с неполным средним образованием…" Секретарь доложила собранию, что "товарищ Эйрих, как всем известно, нарушила комсомольскую дисциплину в связи с тем, что она имела сожительство с заключенным Ивановым Иваном Александровичем, осужденным по статье 58–10 (за "антисоветскую агитацию" — В.Б.). Несмотря на неоднократные предупреждения, товарищ Эйрих продолжает сожительство. Таким людям нет места в рядах ВЛКСМ…" По гулаговским "уставам", интимная связь комсомолки с заключенным — вещь совершенно недопустимая, а сожительство с "контрреволюционером" — предосудительно вдвойне, поскольку такое "дело" приобретает уже "политическую окраску"… Впрочем, сама "обвиняемая" ничего и не отрицала, никак не защищалась, но и в "грехе" своем не раскаялась, а посему была "благополучно" исключена из "рядов ленинского комсомола"…

После "освобождения" ("снятия с учета спецпоселения") в 1955–1956 годах многие немцы вынужденно "осели" в вятлаговских таежных пристанищах (возвращаться им было некуда — путь на "малую родину" перекрыл тот же самый "освободительный" Указ Президиума Верховного Совета СССР от 13 декабря 1955 года).

Наиболее многочисленная "немецкая колония" образовалась в поселке Созимском. Здесь прежние "трудармейцы" работали (уже в качестве вольнонаемных) в основном на железной дороге и на Кайском целлюлозном заводе (бывшей "особой стройке НКВД № 4"). И совсем не случайно ту часть поселка, в которой они обосновались (по-немецки обстоятельно, добротно, "умеренно и аккуратно"), называли "Малым Берлином"…

Итак, лишь в 1956 году с немцев сняли ограничения в свободном передвижении (в границах страны), но паспорта им выдали еще позже, и только в 1972 году "милостиво разрешили" вернуться на жительство в родные места, откуда они были с бесцеремонной жестокостью выселены в военные годы…

Достоверная история отечественных немцев — этнической общности, целого народа, безжалостно раскиданного по лагерям, диким степям, безбрежной тундре и глухим таежным лесам, — еще не написана. Права (в полном их объеме) и государственность этнических немцев не восстановлены до сих пор…

***

Завершим настоящую главу нашей книги самыми краткими выводами:

Мир заключенных в ГУЛАГе — мир жестокий и беспощадный — был сформирован "по образу и подобию" советско-сталинской действительности, ее "теории" и практики.

Чрезмерная концентрация здесь, в лагерях, ненависти, лжи, коварства, подлости, запредельно низкая цена человеческой жизни — все это во многом вызвано, обусловлено и обеспечено потогонной системой использования "рабочей силы", наличием мощной и всеохватывающей инфраструктуры преступного ("блатного") сообщества.

Это сообщество превратилось из предполагаемого объекта воздействия советской уголовно-исполнительной системы в субъект, воздействующий на нее, и, в весьма определенной и наглядной мере, гарантирующий стабильность ее функционирования как структуры не столько правоприменительной, сколько производственно-хозяйственной (по своим реальным, а не декларируемым, целям и задачам).

Документальное приложение.

Документ № 35.

Секретно

Экз.№____________________

ПРИЛОЖЕНИЕ № 1

К ДОГОВОРУ ВЯТЛАГ" а И ВЯТСПЕЦЛЕСА от 15 ноября 1953 года

Административные, жилые, коммунально-бытовые, санитарно-культурные и другие сооружения и инженерное оборудование, предоставляемое Вятспецлесом в пользование Лагеря.

I. ПО УПРАВЛЕНИЮ ЛАГЕРЯ

1. Здание Управления лагеря (дом № 10 по ул. Ленина).

2. Больница в/н состава со всеми помещениями при ней.

3. Аптекобаза.

4. Аптека.

5. Специальные лагподразделения строгого режима (21, 22 и 13) с лимитом наполнения, установленным ГУЛАГом.

6. Следственный изолятор.

7. Штаб охраны.

8. Комендантский взвод.

9. Склад и мастерские ВСО.

10. Центральный питомник собак.

11. Детсады и детясли.

12. Здание Спецотдела.

13. Конюшня.

II. ПО ЛАГЕРНЫМ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯМ

1. Общие жилые бараки для спецконтингента из расчета 1,8 кв. метров на одного человека.

Улучшенные общежития для размещения инженерно-технического персонала и хорошо работающего контингента, из расчета 2,5–3,0 кв. метров на одного человека.

В каждом жилом бараке сушилки для сушки одежды и обуви, умывальные комнаты.

Допускается размещение сушилки в отдельном помещении вне жилого барака.

2. Камера хранения личных вещей спецконтингента из расчета 0,3 куб. м на одного человека.

3. Ремонтно-пошивочная мастерская.

4. Стационар для больных из расчета 3 % от списочного состава спецконтингента лагподразделения, с площадью палат в среднем не менее 3-х кв. метров на одного больного.

Инфекционный корпус, хирургическое, терапевтическое и другие отделения.

Морг.

Прачечная и кухня для обслуживания стационара на его площади.

Комплекс эти сооружений отгораживается от общей жилой части зоны забором из колючей проволоки. (При строительстве новых лагподразделений).

5. Амбулатория из расчета ежедневного приема больных в количестве 5–6% от общей численности контингента лагподразделения.

6. Общий пищеблок (гарантийного питания), обеденный зал с единовременной пропускной способностью не менее 50 % списочного состава контингента лагподразделения.

Хоздвор пищеблока отгораживается дощатым забором (при строительстве новых лагподразделений). На территории его размещаются помойница с мусорным ящиком поверху.

7. Кухня-столовая и буфет платного питания для спецконтингента.

8. Кухня для личного приготовления питания.

9. Клуб в подразделении с лимитом наполнения свыше 1000 человек спецконтингента, в лагподразделениях с наполнением менее 1000 человек под клуб используется обеденный зал столовой гарантийного питания.

10. Кубовая для приготовления кипятка.

11. Помещение для приема и хранения почтовых отправлений (писем, посылок).

12. Магазин в подразделении с лимитом наполнения не менее 1000 человек и ларек в остальных подразделениях.

13. Банно-прачечный блок типа санпропускника из расчета полной санитарной обработки спецконтингента не реже 3-х раз в месяц при работе бани не более 5–6 часов в сутки.

Прачечная из расчета стирки 8 кг белья в месяц в среднем на одного человека, при работе ее ежесуточно не более 8 часов.

14. Продовольственная и вещевая каптерка.

15. Штрафной изолятор (ШИЗО), отгороженный сплошным дощатым забором высотой не менее 4 метра, с козырьками в 3–4 нити колючей проволоки поверху забора.

16. Уборные из расчета 1 очко на 20 человек. Рядом с каждой уборной помойница с мусорным ящиком поверху (дно мусорного ящика решетчатое).

17. Пожарные водоемы из расчета 200 куб. метров запаса воды на подразделение с лимитом до 1000 человек.

18. Специальное помещение (комната) гигиены, родильное отделение и дом младенца в женском лагерном подразделении.

III. ПО ГОРОДКУ ВСО, ОБЩИМ СКЛАДАМ И СООРУЖЕНИЯМ ЛАГПОДРАЗДЕЛЕНИЙ

1. Помещения для казарменного размещения личного состава военизированной охраны лагподразделения из расчета не менее 4 кв. метров жилой площади на одного человека, а также помещения для служебно-бытового обслуживания охраны (комната для умывания, сушилка для одежды и обуви, комната для чистки оружия, комната для чистки обуви и одежды и комната для канцелярии взвода).

2. Штаб военизированной стрелковой охраны, с количеством служебных комнат, исходя из штата подразделения ВСО.

3. Помещение для культпросветработы и классных занятий из расчета 1 комната (50 кв. метров) на 50 человек.

4. Пищеблок (кухня-столовая) с единовременной вместимостью обеденного зала 50 % всего личного состава городка ВСО.

5. Камера хранения личных вещей из расчета 0,4–0,5 куб. метров на одного человека.

6. Амбулатория для медицинского осмотра в/состава и работников ВСО и изолятор для больных.

7. Продовольственная и вещевая каптерки для обеспечения текущих нужд охраны.

8. Гауптвахта из расчета содержания 2–3% личного состава дивизиона, отряда ВСО.

9. Помещение с зарешетчатыми окнами для хранения оружия, боеприпасов, обтирочно-смазочных материалов и для ремонта оружия.

10. Спортивная площадка (турник, брусья, конь с ручками, кольца, канат, наклонная лестница, деревянные рамы для хворостных чучел, 200-метровая полоса препятствий).

11. Ледник для ВСО и вольнонаемного состава.

12. Баня-прачечная для охраны и вольнонаемного состава лагпункта.

13. Вольеры для служебных собак, кухня для приготовления им пищи, собаковязи, помещения для хранения скоропортящихся продуктов, ветамбулатория, ветизолятор для больных собак из расчета 10 % к общему наличию служебных собак, родильное помещение и щенятник, кладовая для специнвентаря, спортгородок для тренировки служебных собак.

Территория, на которой расположены помещения служебных собак, отгораживаются сплошным деревянным забором высотой 2 метра.

14. Уборные из расчета 1 очко на 20 человек, помойница с мусорным ящиком поверху (дно ящика решетчатое).

15. Квартиры для всего начальствующего и вольнонаемного состава лагеря и охраны.

16. Клуб при численности личного состава, начальствующего и вольнонаемного состава лагерного подразделения более 500 человек.

17. Конюшня и склад для фуража.

18. Пожарное депо (сарай) для хранения противопожарного имущества.

19. Пожарные водоемы.

20. Хлебопекарня.

21. Отгороженная от городка ВСО площадка для хранения топлива и разделки дров. Помещения для хранения инвентаря.

22. Стрельбище, оборудованное земляным валом, наблюдательной вышкой высотой 5 метров, помещение для хранения мишенного оборудования (по необходимости) и блиндажами.

IV. ПО ИНЖЕНЕРНОМУ ОБОРУДОВАНИЮ ЖИЛЫХ И ПРОИЗВОДСТВЕННЫХ ЗОН

1. Зона правильной прямоугольной формы, состоящая из внутренней, предупредительной и запретной частей.

На территории внутренней части зоны размещаются все внутрилагерные (производственные) постройки. К границам этой части зоны с внешней стороны примыкает предупредительная часть шириной 5 метров. Далее идет запретная часть шириной 20–30 метров.

Предупредительная и запретная части зоны расчищаются и планируются.

2. С внешней стороны предупредительная часть зоны ограждается основным забором.

В лагподразделениях общего режима, расположенных в республиканских, областных, краевых и районных центрах, вблизи действующих железнодорожных и автомобильных магистралей, станций и пристаней, забор делается сплошным деревянным высотой 3 метра с козырьком из колючей проволоки в 4–5 нитей и укладкой в подземной части продольной жерди на глубине 20 см.

В остальных случаях для оборудования зон лагподразделений общего режима можно применять проволочный забор высотой 3 метра в 13 нитей колючей проволоки с козырьком в 4–5 нитей поверху забора и двумя диагональными нитями в каждом пролете между стойками.

Для оборудования жилых зон лагподразделений строгого режима применять усиленный жердевой или "Тульский" проволочный забор.

Усиленный жердевой забор строится высотой 3 метра с козырьками из колючей проволоки по 4–5 нитей по обе стороны забора дополнительной привязкой жердей к верхней прожилине проволокой и заглублением их нижних концов к земле на 50 см.

"Тульский" проволочный забор кроме вертикальной сетки, состоящей из 10 горизонтальных и через каждый 0,5 погонных метра вертикальных нитей, имеет по обе стороны козырьки по 4 нити и патровые сети по 6 нитей колючей проволоки, проложенных по проволочным оттяжкам. Общая высота "Тульского" забора с козырьком — 2,5 метра.

С внутренней стороны предупредительная часть зоны ограждается предупредительным забором высотой 1,25-1,5 метра.

Предупредительный забор может быть из жердей или четырех нитей колючей проволоки.

Все внутрилагерные (производственные) постройки размещаются от предупредительного забора на расстоянии 15–20 метров.

Ограждение запретной части зоны оборудуется в 1–2 нити колючей проволоки.

С целью усиления ограждений, в запретной части зоны устраиваются надолбы и другие сооружения.

При использовании спецконтингента на лесоразработках для их охраны в лесном массиве делаются просеки шириной: а) в лагподразделениях общего режима: летом — 15 м; а) в лагподразделениях усиленного режима: летом — 20 метров; а) в лагподразделениях строгого режима: летом — 25 метров.

В летнее время посредине просеки устанавливается изгородь высотой 2 метра из жердей с сучьями длиной 20–30 метров. На линии изгороди устанавливаются наблюдательные вышки.

В зимнее время для охраны лесных мастерских участков организуются лыжницы (вместо разрубки просек) с расчисткой зон видимости и прохода.

Подступы к просеке на расстоянии 15 метров очищаются от кустарника, валежника и порубочных остатков.

3. Для пропуска людей и транспорта в зону, по числу пунктов пропуска строятся вахты, состоящие из контрольной площадки для осмотра транспорта и помещения вахты.

В помещении вахты оборудуются проходной коридор, комната вахтера и комната караула (конвоя).

В жилых зонах, где предполагается свидание спецконтингента с родственниками, в помещении вахты дополнительно оборудуются комнаты:

— ожиданий свиданий и приема передач;

— хранения передач;

— выдачи передач;

— свиданий;

— обыска спецконтингента, прибывшего на свидание.

Все окна вахты заделываются прочными металлическими решетками, входные двери на вахту из зоны обшиваются листовым или укрепляются полосовым железом, и оборудуются механические запоры дверей вахты.

Контрольная площадка для осмотра транспорта размерами 6х13 метров огораживается проволочным забором высотой 2,5–3 метра и имеет двое ворот: внешние — сплошные деревянные, внутренние — решетчатые или из колючей проволоки, натянутой по деревянному каркасу.

Перед внешними воротами устанавливается прочный шлагбаум.

4. По углам зоны устанавливаются наблюдательные вышки. Расстояние между двумя соседними вышками не более 200 м.

Документ № 36.

ПЕРЕЧЕНЬ

ОСНОВНЫХ РАБОТ ДЛЯ ЗАКЛЮЧЕННЫХ ВЯТЛАГА

(1942 год)

1. Лесорубы/вальщики, раскряжовщики, обрубщики

2. Рабочие, занятые на постройке лесовозных дорог

3. Трелевка леса (ручная, конная)

4. Возчики леса

5. Навальщики и свальщики

6. Разделка древесины и колка дров вручную и на механизмах

7. Подноска и подкатка древесины

8. Штабелевка и укатка древесины

9. Погрузка и разгрузка древесины в ж.д. вагоны

10. Кочегары

11. Кузнецы, ковали, молотобойцы, слесаря, токари, фрезеровщики

12. Плотники на всех строительных работах кроме ремонтных

13. Машинисты

14. Котельщики и промывальщики

15. Трактористы и их помощники

16. Шоферы

17. Медники, лудильщики, формовщики

18. Аккумуляторщики

19. Мотористы двигателей внутр. сгорания

20. Регулировщики

21. Комлевые и вершинные навальщики

22. Свальщики шпал

23. Податчики сырья к станку

24. Отвозчики шпал

25. Укладчики пило, шпал, горбылей и вырезок

26. Сторцовщики шпал

27. Обрезчики

28. Сортировщики с перекладкой леса и пиломатериалов

29. Землекопы

30. Укладчики рельс и шпал

31. Каменщики

32. Печники

33. Столяры

34. Маляры

35. Кровельщики

36. Бондари

37. Электро- и газосварка

38. Пильщики на продольных станках

39. Машинисты поездные

40. Пом. машиниста

41. Штукатуры

42. Грузчики

43. Электромонтеры

44. Монтеры связи

45. Составители поездов

46. Пекари

47. Прачки

48. Рабочие мельницы

49. Рабочие кирпичного завода

50. Рабочие по выделке кожи

51. Раздирщики автопокрышек

52. Рабочие у плуга (распашка) и культиватора

53. Нарезка и возобновление поливных борозд и оросителей окучни ков

54. Работа у барабана молотилки (барабанщик)

55. Укладка мешков с зерном в штабеля

56. Вязка снопов хлеба

57. Подача снопов, сена, соломы на воз

58. Укладка сена на стогу

59. Ручная косьба

60. Ручной посев минеральных удобрений и подкормка

61. Копка ям, траншей и котлованов

62. Рытье канав при осушении

63. Раскорчевка

64. Копка мерзлой земли для парников

65. Очистка парников от снега, льда, навоза и земли

66. Машинисты на молотьбе

67. Вулканизатор

68. Термист-цементировщик

69. Подноска питьевой воды на с/х работах

70. Заготовка газгенчурки

71. Прессовка сена

72. Кондуктора жел. дорог

73. Гончары

Начальник Управления Вятлага НКВД

Лейтенант Госбезопасности (ЛЕВИНСОН)

ПЕРЕЧЕНЬ

ПРОЧИХ ОСНОВНЫХ РАБОТ

1. Инструментальщики на лесозаготовках

2. Пилоставы

3. Конюхи

4. Шорники

5. Работники изыскательских партий: дорожных, отвод лесосеки, клеймение спецдревесины

6. Рабочие по ремонту и содержанию паровозов

7. Стрелочники

8. Стекольщики ОКСа

9. Жестянщики

10. Все сельхозработы, не вошедшие в перечень тяжелых и вспомога тельных работ

11. Рабочие по содержанию и ремонту пути

12. Рабочие ЦПФ и в/н. пошивочной мастерской

13. Окорка древесины

14. Сборка сучьев

15. Ремонт и содержание лесовозных дорог

16. Санно-ремонтно-обозные мастерские

17. Рабочие ящичного цеха (по изготовлению спецтары)

Начальник Управления Вятлага НКВД

Лейтенант Госбезопасности (ЛЕВИНСОН)

Документ № 37.

ПЕРЕЧЕНЬ

ВСПОМОГАТЕЛЬНЫХ РАБОТ

1. Маркировка древесины

2. Расчистка бирж

3. Уборка отходов л/завода

4. Очистка лесосек старой заготовки

5. Стекольщики на ремонтных работах

6. Весовщики

7. Возчики хоз. работ

8. Рабочие хоз. работ (дровоколы зоны)

9. Смазчики

10. Портные, сапожники ОЛП и ЛЗО

11. Рыбаки

12. Рабочие ширпотреба

13. Шлифование

14. Прикатывание

15. Работа у лошади, при блоке на скирдовании соломы/погонщики

16. Разборка букетов картофеля

17. Оправка после окучивания

18. Прорывка и прореживание всходов техн. культур, огородных кор неплодов

19. Ручная полка в рядках пропашных, зерновых и др. культур

20. Уборка сорняков и сжигание

21. Сортовая полка

22. Ворошение и сгребание сена

23. Сгребание силосной массы

24. Укрытие ям, траншей и буртов

25. Пинцеровка, пасынкование, вершкование и подвязка высадков

26. Срезка высадков

27. Ручной сбор колосьев

28. Весенняя очистка полей после снегозадержания (сбор щитов, ку лис и прочих)

29. Уборка полей от корней/высадок и других полевых остатков

30. Раскладка приманок при борьбе с с/х вредителями

31. Ручной сбор с/х вредителей и стряхивание долгоносиков

32. Борьба с грызунами вылавливанием

33. Накладка и свалка ловчих колец

34. Расстановка корытец для ловли мотыльков

35. Заготовка тростника для матов и плетение матов

36. Плетение корзин

Начальник Управления Вятлага НКВД

Лейтенант Госбезопасности (ЛЕВИНСОН)

Документ № 38.

ОБ ОХРАНЕ ИМУЩЕСТВА ГОСУДАРСТВЕННЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ, КОЛХОЗОВ И КООПЕРАЦИИ И УКРЕПЛЕНИИ ОБЩЕСТВЕННОЙ (СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ) СОБСТВЕННОСТИ

Постановление ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г.

(СЗ СССР 1932 г. № 62, ст. 360)

За последнее время участились жалобы рабочих и колхозников на хищение (воровство) грузов на железнодорожном и водном транспорте и хищения (воровство) кооперативного и колхозного имущества со стороны хулиганствующих и вообще противообщественных элементов. Равным образом участились жалобы на насилия и угрозы кулацких элементов в отношении колхозников, не желающих выйти из колхозов и честно и самоотверженно работающих на укрепление последних.

ЦИК и СНК Союза ССР считают, что общественная собственность (государственная, колхозная, кооперативная) является основой советского строя, она священна и неприкосновенна, и люди, покушающиеся на общественную собственность, должны быть рассматриваемы как враги народа, ввиду чего решительная борьба с расхитителями общественного имущества является первейшей обязанностью органов советской власти.

Исходя из этих соображений и идя навстречу требованиям рабочих и колхозников, ЦИК и СНК Союза СССР постановляют:

I

1. Приравнять по своему значению грузы на железнодорожном и водном транспорте к имуществу государственному и всемерно усилить охрану этих грузов.

2. Применять в качестве меры судебной репрессии за хищения грузов на железнодорожном и водном транспорте высшую меру социальной защиты — расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией имущества.

3. Не применять амнистии к преступникам, осужденным по делам о хищении грузов на транспорте.

II

1. Приравнять по своему значению имущество колхозов и кооперативов (урожай на полях, общественные запасы, скот, кооперативные склады и магазины и т. п.) к имуществу государственному и всемерно усилить охрану этого имущества от расхищения.

2. Применять в качестве меры судебной репрессии за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты — расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества.

3. Не применять амнистии к преступникам, осужденным по делам о хищении колхозного и кооперативного имущества.

III

1. Повести решительную борьбу с теми противообщественными кулацко-капиталистическими элементами, которые применяют насилия и угрозы или проповедуют применение насилия и угроз к колхозникам с целью заставить последних выйти из колхоза, с целью насильственного разрушения колхоза. Приравнять эти преступления к государственным преступлениям.

2. Применять в качестве меры судебной репрессии по делам об охране колхозов и колхозников от насилий и угроз со стороны кулацких и других противообщественных элементов лишение свободы от 5 до 10 лет с заключением в концентрационный лагерь.

3. Не применять амнистии к преступникам, осужденным по этим делам.

Документ № 39.

О ПЕРЕХОДЕ НА ВОСЬМИЧАСОВОЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ, НА СЕМИДНЕВНУЮ РАБОЧУЮ НЕДЕЛЮ И О ЗАПРЕЩЕНИИ САМОВОЛЬНОГО УХОДА РАБОЧИХ И СЛУЖАЩИХ С ПРЕДПРИЯТИЙ И УЧРЕЖДЕНИЙ

Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г.

("Ведомости Верховного Совета СССР", 1940 г., № 20)

Согласно представления Всесоюзного Центрального Совета Профессиональных Союзов СССР — Президиум Верховного Совета СССР постановляет:

1. Увеличить продолжительность рабочего дня рабочих и служащих во всех государственных, кооперативных и общественных предприятиях и учреждениях: с семи до восьми часов — на предприятиях с семичасовым рабочим днем; с шести до семи часов — на работах с шестичасовым рабочим днем, за исключением профессий с вредными условиями труда, по спискам, утвержденным СНК СССР; с шести до восьми часов — для служащих учреждений; с шести до восьми часов — для лиц, достигших 16-ти лет.

2. Перевести во всех государственных, кооперативных и общественных предприятиях и учреждениях работу с шестидневки на семидневную рабочую неделю, считая седьмой день недели — воскресенье — днем отдыха.

3. Запретить самовольный уход рабочих и служащих из государственных, кооперативных и общественных предприятий и учреждений, а также самовольный переход с одного предприятия на другое или из одного учреждения в другое.

Уход с предприятия и учреждения, или переход с одного предприятия на другое и из одного учреждения в другое может разрешить только директор предприятия или начальник учреждения.

4. Установить, что директор предприятия и начальник учреждения имеет право и обязан дать разрешение на уход рабочего и служащего с предприятия или из учреждения в следующих случаях: а) когда рабочий, работница или служащий согласно заключению врачебно-трудовой экспертной комиссии не может выполнять прежнюю работу вследствие болезни или инвалидности, а администрация не может предоставить ему другую подходящую работу в том же предприятии или учреждении, или когда пенсионер, которому назначена пенсия по старости, желает оставить работу; б) когда рабочий, работница или служащий должен прекратить работу в связи с зачислением его в высшее или среднее специальное учебное заведение.

Отпуска работницам и женщинам служащим по беременности и родам сохраняются в соответствии с действующим законодательством.

5. Установить, что рабочие и служащие, самовольно ушедшие из государственных, кооперативных и общественных предприятий или учреждений, предаются суду и по приговору народного суда подвергаются тюремному заключению сроком от двух месяцев до четырех месяцев.

Установить, что за прогул без уважительных причин рабочие и служащие государственных, кооперативных и общественных предприятий и учреждений предаются суду и по приговору народного суда караются исправительно-трудовыми работами по месту работы на срок до шести месяцев с удержанием из заработной платы до 25 %.

В связи с этим отменить обязательное увольнение за прогул без уважительных причин.

Предложить народным судам все дела, указанные в настоящей статье, рассматривать не более, чем в пятидневный срок и приговоры по этим делам приводить в исполнение немедленно.

6. Установить, что директора предприятий и начальники учреждений за уклонение от предания суду лиц, виновных в самовольном уходе с предприятия и из учреждения, и лиц, виновных в прогулах без уважительных причин, — привлекаются к судебной ответственности.

Установить также, что директора предприятий и начальники учреждений, принявшие на работу укрывающихся от закона лиц, самовольно ушедших с предприятий и из учреждений, подвергаются судебной ответственности.

7. Настоящий Указ входит в силу с 27 июня 1940 г.

Документ № 40.

ОБ ОТВЕТСТВЕННОСТИ УЧАЩИХСЯ РЕМЕСЛЕННЫХ, ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫХ УЧИЛИЩ И ШКОЛ ФЗО ЗА НАРУШЕНИЕ ДИСЦИПЛИНЫ И ЗА САМОВОЛЬНЫЙ УХОД ИЗ УЧИЛИЩА (ШКОЛЫ)

Указ Президиума Верховного Совета СССР от 10 декабря 1940 г.

("Ведомости Верховного Совета СССР", 1941 г., № 1)

Учащиеся ремесленных, железнодорожных училищ и школ ФЗО за самовольный уход из училища (школы), а также за систематическое и грубое нарушение школьной дисциплины, повлекшее исключение из училища (школы), подвергаются по приговору суда заключению в трудовые колонии сроком до одного года.

Документ № 41.

ДИРЕКТИВА

О ВЫСЕЛЕНИИ СОЦИАЛЬНО ЧУЖДОГО ЭЛЕМЕНТА ИЗ РЕСПУБЛИК ПРИБАЛТИКИ, ЗАПАДНОЙ УКРАИНЫ, ЗАПАДНОЙ БЕЛОРУССИИ И МОЛДАВИИ

Основа: Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 14 мая 1941 г.

Категории лиц, подлежащие выселению по этой директиве: а) активные члены контрреволюционных организаций и члены их семей;

2) бывшие жандармы, охранники, руководящий состав полиции, тюрем и рядовые полицейские и тюремщики при наличии компрматериалов;

3) бывшие крупные помещики, торговцы (с годовым оборотом свыше 150 тыс. лат.); бывшие фабриканты (с годовым оборотом свыше 200 тыс. лат.) и крупные чиновники бывших буржуазных правительств, вместе с членами их семей;

4) бывшие офицеры, в отношении которых имеются компрматериалы (в том числе и те, которые служили в территориальных корпусах Красной Армии);

5) члены семей участников контрреволюционных организаций, осужденных к высшей мере наказания, а также скрывающихся и перешедших на нелегальное положение;

6) лица, прибывшие по репатриации из Германии, а также уехавшие из Латвии в Германию, при наличии в отношении их компрматериалов;

7) бежавшие из бывшей Польши, отказавшиеся принять советское гражданство;

8) уголовный элемент, продолжающий заниматься преступной деятельностью;

9) проститутки, зарегистрированные в полиции, занимающиеся прежней деятельностью.

Документ № 42.

О ПЕРЕСЕЛЕНИИ НЕМЦЕВ, ПРОЖИВАЮЩИХ В РАЙОНЕ ПОВОЛЖЬЯ

Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 г.

По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, заселенных немцами Поволжья.

О наличии такого большого количества диверсантов и шпионов среди немцев Поволжья никто из немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям не сообщал, — следовательно, немецкое население районов Поволжья скрывает в своей среде врагов Советского Народа и Советской Власти.

В случае, если произойдут диверсионные акты, затеянные по указке из Германии немецкими диверсантами и шпионами в Республике немцев Поволжья или в прилегающих районах, случится кровопролитие, и Советское Правительство по законам военного времени будет вынуждено принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья.

Во избежание таких нежелательных явлений и для предупреждения серьезных кровопролитий Президиум Верховного Совета СССР признал необходимым переселить все немецкое население, проживающее в районах Поволжья, в другие районы с тем, чтобы переселяемые были наделены землей и чтобы им была оказана государственная помощь по устройству в новых районах.

Для расселения выделены изобилующие пахотной землей районы Новосибирской и Омской областей, Алтайского края, Казахстана и другие соседние местности.

В связи с этим Государственному Комитету Обороны предписано срочно произвести переселение всех немцев Поволжья и наделить переселяемых немцев Поволжья землей и угодьями в новых районах.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

М.Калинин

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

А.Горкин

Документ № 43.

О ДОПОЛНИТЕЛЬНОЙ МОБИЛИЗАЦИИ НЕМЦЕВ ДЛЯ НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА СССР

Постановление Государственного Комитета Обороны СССР от 7 октября 1942 г.

(Извлечения)

1. Дополнительно мобилизовать в рабочие колонны на все время войны всех немцев мужчин в возрасте 15–16 лет и 51–55 лет включительно, годных к физическому труду, как переселенных из центральных областей СССР и Республики немцев Поволжья в пределы Казахской ССР и восточных областей РСФСР, так и проживающих в других областях, краях и республиках Советского Союза.

2. Одновременно провести мобилизацию в рабочие колонны на все время войны женщин-немок в возрасте от 16 до 45 лет включительно.

Освободить от мобилизации женщин-немок беременных и имеющих детей в возрасте до 3 лет.

3. Имеющиеся дети старше 3-летнего возраста передаются на воспитание остальным членам данной семьи. При отсутствии других членов семьи, кроме мобилизованных, дети передаются на воспитание ближайшим родственникам или немецким колхозам.

Обязать местные Советы народных депутатов трудящихся принять меры к устройству остающихся без родителей детей мобилизуемых немцев…

‹…›

6. Установить уголовную ответственность немцев как за неявку по мобилизации на призывные или сборные пункты, так и за самовольное оставление работы или дезертирство из рабочих колонн…

Документ № 44.

ОБ УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ХИЩЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО И ОБЩЕСТВЕННОГО ИМУЩЕСТВА

Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г.

В целях установления единства законодательства об уголовной ответственности за хищения государственного и общественного имущества и усиления борьбы с этими преступлениями, — Президиум Верховного Совета СССР п о с т а н о в л я е т:

1. Кража, присвоение, растрата или иное хищение государственного имущества — карается заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от семи до десяти лет с конфискацией имущества или без конфискации.

2. Хищение государственного имущества, совершаемое повторно, а равно совершаемое организованной группой (шайкой) или в крупных размерах, — карается заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от десяти до двадцати пяти лет с конфискацией имущества.

3. Кража, присвоение, растрата или иное хищение колхозного, кооперативного или иного общественного имущества — карается заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от пяти до восьми лет с конфискацией имущества или без конфискации.

4. Хищение колхозного, кооперативного или иного общественного имущества, совершаемое повторно, а равно совершаемое организованной группой (шайкой) или в крупных размерах, — карается заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от восьми до двадцати лет с конфискацией имущества.

5. Недонесение органам власти о достоверно известном готовящемся или совершенном хищении государственного или общественного имущества, предусмотренном статьями 2 и 4 настоящего Указа, — карается лишением свободы на срок от двух до трех лет или ссылкой на срок от пяти до семи лет.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

Н.Шверник

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

А.Горкин

***

ОБ УСИЛЕНИИ ОХРАНЫ ЛИЧНОЙ СОБСТВЕННОСТИ ГРАЖДАН

Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г.

В целях усиления охраны личной собственности граждан, Президиум Верховного Совета СССР п о с т а н о в л я е т:

1. Кража, то есть тайное или открытое хищение личного имущества граждан — карается заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от пяти до шести лет.

Кража, совершенная воровской шайкой или повторно, — карается заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от шести до десяти лет.

2. Разбой, то есть нападение с целью завладения чужим имуществом, соединенное с насилием или угрозой применения насилия, — карается заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества.

Разбой, соединенный с насилием, опасным для жизни и здоровья потерпевшего, или с угрозой смертью или тяжким телесным повреждением, а равно совершенный шайкой либо повторно, — карается заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от пятнадцати до двадцати лет с конфискацией имущества.

3. Недонесение органам власти о достоверно известном готовящемся или совершенном разбое — карается лишением свободы на срок от одного года до двух лет или ссылкой на срок от четырех до пяти лет.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

Н.Шверник

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

А.Горкин

Документ № 45.

Копия

ПРИГОВОР

Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики

От 7-го декабря 1939 года. Выездная сессия Омского Областного Суда в составе: Председательствующего ЕРМАКОВОЙ Народных заседателей Никулина и Ильченко С участием прокурора Кошарова Адвоката в лице Поспелова При секретаре Токаревой

Рассмотрев в закрытом судебном заседании дело по обвинению: Конвецкого Федора Ивановича с 1878 года рождения, женат, детей имеет

____________________

человек, б/партийный, неграмотный, несудимый, по национальности белорус, место рождения Австрия, село Творельное, район Сенок, с 1916 г. проживает в СССР, постоянное место жительства село Красивое, того же сельсовета, Маслянского района, Омской области, соц. положение член колхоза — "Пламя" служил в Австрийской армии с 1914 года по 1916, активно участвовал в бандитском Ишимском восстании 1931 года, репрессированных-раскулаченных родственников нет, а за границей родственники в Австрии проживают.

Преступление, предусмотренное ст.58 п.10 ч.1 УК РСФСР. Предворительным следствием выслушав объяснение подсудимого и показания свидетелей, мнение сторон СУД НАХОДИТ УСТАНОВЛЕННЫМ: Подсудимый Конвецкий систематически среди колхозников колхоза "Пламя" проводил контрреволюционную агитацию в 1937 году в сельсовете в присутствии секретаря сельского совета и председателя клеветал на руководителей партии и правительства подтверждают на суде свидетель Лумпов и на предворительном следствии Боцмановский /л.д. № 136/.

В 1936 году в мае месяце в клубе на собрании открыто выступал против существующего строя, клеветал на руководителей партии и правительства, подтверждают свидетели: Цыганков, Иванов и другие.

В 1938 году в мае месяце на собрании бригады № 1 дважды публично выступал с клеветой на существующий строй и печать, подтверждают свидетели: Иванищев, Симаков Павел и др. в 1937 году в ноябре на общем собрании так-же проводил контрреволюционную агитацию, подтверждает Гордеев и другие. В 1938 году в феврале месяце в квартире колхозницы Шепелевой восхвалял жизнь трудящихся в капиталистических странах, клеветал на существующий строй, подтверждают свидетели: Шевелев и Симаков. Подсудимый виновным себя не признал, но не отрицает всех этих фактов, но говорил якобы он не так. Суд находит, виновность доказанной по ст.58–10 ч.1 УК РСФСР. Руководствуясь со ст.319–320 УПК. -

ПРИГОВОРИЛ:

По ст.58–10 ч.1 УК Конвецкого Федора Ивановича подвергнуть мере наказания к 7-ми годам лишения свободы. По ст.31 п. А УК поразить политических избирательных прав на 5-ть лет. Меру пресечения изменить немедленно заключить под стражу.

Согласно ст.29 УК зачесть предворительное заключение 1 день за 1 день с 9-го мая 1938 года по 6-е июня 39 года, в срок приговора.

Взыскать согласно Государственного порядка от 2/XI-39 года, в пользу Ишимской Консультации Адвокатов с подсудимого 150 рублей /с его хозяйства/.

Приговор окончательный, но может быть согласно ст.400 УПК обжалованный в 72-х часовой срок от момента вручения копии приговора в Верховный Суд РСФСР.

П.П. Председательствующий — Ермакова

Народные заседатели: Никулин и Ильченко ВЕРНО: Пред. Выездн. Сессии Омского областного суда

ЕРМАКОВА

Документ № 46.

ПРИКАЗ

по Управлению Вятского Исправительно-Трудового Лагеря НКВД СОДЕРЖАНИЕ: Объявление приговоров Суда о лагерном бандитизме и побегах. 31 июля 1939 г. № 537 Пос. Рудничный.

Некоторая Часть заключенных Лагеря, забыв о том, что только честной, хорошей работой они могут загладить свои преступления и стать в ряды полноправных граждан нашей великой родины ведут преступную деятельность в лагере, систематически нарушая лагерный режим, уклоняясь от работы, занимаясь ограблением лагерного населения, избиениями заключенных и наконец пытались уклониться от дальнейшего отбывания наказания путем совершения побегов.

Судебная Коллегия Кировского Областного Суда рассмотрев с 19–28 июля с/г. дела о таких заключенных П Р И Г О В О Р И Л А:

За лагерный бандитизм: 1. МАЗАНОВА Петра Алексеевича и 2. БЕДУ Герасима Ивановича К ВЫСШЕЙ МЕРЕ НАКАЗАНИЯ — РАССТРЕЛУ.

3. СЫЧЕВ Федор Алексеевич, 4. ГАЙДАК Борис Иванович, 5. ПЕТРЕНКО Владимир Алексеевич, 6. ВАСИЛЬКОВ Николай Павлович, 7. АЛДОШКИН Семен Акимович за бандитизм и

_за побеги из лагеря.: з/к з/к 1. ЯКОВИТОВ И.П., 2. СОРОКИН К.Т.,

3. ТРЖЕСКАЛ В.И., 4. АНИЩЕНКО М.Е., 5. КАСПЕРСКИЙ М.Н., 6. ПЕТРОВ И.М., 7. АБЛИЯСОВ Ф.Г., 8. ТОРОПОВ А.А., 9. САМЕДОВ Г.К., 10. БАГИРОВ Г.А., 11. ГУСЕВ Н.Е., 12. КИРПИЧЕВ В.В., 13. ЛЫСЕНКО И.Н., 14. ТИХОНОВ М.М., 15. МАТВЕЕВ А.Б., 16. ГАЛКИН Н.Ф., 17. РУБАНОВСКИЙ А.А., 18. МЕТЛИЦКИЙ П.Я., 19. ШИШКОВ А.Д., 20. ПОРШЕНКОВ Н.А., 21. ИВАНОВ М.А., 22. ПОЛКОВ В.С., 23. НАТКИН С.В., 24. ГАСПАРЯН В.Р., 25. МОРДОВЦЕВ С.С., 26. БОБРОВ В.С., 27. БАДЕНКО В.К. и КАСПЕРСКИЙ Н.С. ПРИГОВОРЕНЫ СУДОМ к ТЮРЕМНОМУ ЗАКЛЮЧЕНИЮ на СРОКИ 8-10 лет.

Объявляя настоящие приговоры, -

ПРИКАЗЫВАЮ:

Всем нач. л/п НАСТОЯЩИЙ ПРИКАЗ ЛИЧНО ОБЪЯВИТЬ заключенным на разводах, при объявлении приказа предупредить всех заключенных о том, что всякое нарушение лагерного режима или попытки к побегу повлекут за собой самые суровые меры уголовной ответственности.

НАЧАЛЬНИК УПРАВЛЕНИЯ ВЯТЛАГА НКВД (ДОЛГИХ)

Архив Учреждения К-231,д.3,л.62

Документ № 47.

ПРИКАЗ

по Управлению Вятского Исправительно-Трудового Лагеря НКВД СССР 23 августа 1939 г. № 611 пос. Рудничный. Содержание: О порядке трудоиспользования несовершеннолетних з/к з/к.

ГУЛАГом НКВД СССР даны конкретные директивные указания о порядке содержания трудоиспользования несовершеннолетних заключенных, а так-же проведения среди них культурно-воспитательной работы.

Несмотря на это до настоящего времени со стороны Нач-ков л.п. где содержатся несовершеннолетние з/к з/к непринято ни каких мер в отношении создания для них нормальных бытовых условий, охватом учебой и правильного трудоиспользования.

При личном посещении 4-го л/п, где содержится основная масса несовершеннолетних з/к з/к, мною установлено целый ряд безобразий, нарушений указания центра.

Нормальные бытовые условия не созданы: в бараках тесно, грязно, постельные принадлежности отсутствуют, культвоспит-работа среди малолетних отсутствует, трудоиспользование их производится неправильно, вместо установленных 6 часов работы для малолетних, последние работают 8 часов.

Нач-к 4-го л/п тов. КАТАРГИН вопросом о создании бытовых условий для малолетних з/к з/к и правильным их трудоиспользованием не занимался.

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Нач-ку 4-го л/п тов. КАТАРГИНУ за нарушение порядка содержания и неправильное трудоиспользование з/к з/к объявить ВЫГОВОР.

2. ВРИД нач. КВО тов. ГОСТИЩИНУ немедленно выехать на 4-й л/п для организации культурного обслуживания несовершеннолетних заключенных, укрепления среди них культурно-воспитательной работы, выделив для этой цели пригодных воспитателей из числа вольно-наемного состава по норме 1-го воспитателя на 75 з/к.

Начальнику КВО выделить одного инспектора в аппарате, которому вменить в обязанность непосредственное руководство и помощь на местах по работе с несовершеннолетними.

3. Нач-ку Отдела Снабжения немедленно командировать инспектора на 4-й л/п для организации питания несовершеннолетних з/к з/к по нормам ГУЛАГ" а.

4. Нач-ку л/п тов. КАТАРГИНУ совместно с представителями Управления выделить для несовершеннолетних з/к з/к лучшие бараки и создать в них надлежащие бытовые условия, обеспечив полностью постельными принадлежностями и необходимым вещ довольствием.

5. Труд использование малолетних з/к з/к организовать в мастерских и подсобных цехах л/п.

Нач-ку Планового отдела спустить на л/п, где содержатся несовершеннолетние з/к з/к, лимит для обучения их в порядке бригадного ученичества.

Впредь категорически запрещаю использовать на работе малолетних заключенных сверх установленных 6 часов работы в день.

ЗАМ.НАЧ. УПРАВЛЕНИЯ ВЯТЛАГА НКВД

капитан Госбезопасности (БОРИСОВ)

Архив Учреждения К-231,д.3,л.85

Документ № 48.

ПРИКАЗ

по Управлению Вятского Исправительно-Трудового Лагеря НКВД СССР СОДЕРЖАНИЕ: Об отдаче под суд заключенных 11-го лагпункта. № 918 от 13-го декабря 1939 г. Пос. Рудничный.

Начиная с сентября месяца 1939 года заключенные 11-го лагпункта систематически, организованно не выходили на работу при выводе организовали вооруженные сопротивления, нанесением побоев лагобслуге и даже лагадминистрации, занимались грабежем лагнаселения, картежной игрой, чем терроризировали лагнаселение и дезорганизовали производство.

Инициаторами и организаторами этого явились заключенные:

1. КАДЫШЕВ Ал-др Яковлевич, осужд. как СВЭ на 3 года,

2. МОИСЕЕВ Иван Сергеевич, осужд. по ст.162 как СОЭ на 5 л.

3. ПАВЛОВ-НАУМОВ Петр Иванович, осужд. по ст. 74, 7-35

4. ГАВРИЛОВ Василий Мих., осужд. как СВЭ на 5 лет.

5. СОШНИКОВ Иван Ал-дрович, осужд. по ст.74-ч. II-я на 4 г.

6. МИХАЙЛОВ Виктор Ал-рович, осужден как СВЭ на 5 л.

7. БЕЛОВ Ал-др Михайлович, осужд. как СВЭ на 3 года.

Соучастниками и непосредственными злостными нарушителями лагрежима являлись заключенные:

1. ПЕНЯГИН Ал-др Константинович.

2. РУСИНОВ Конст. Васильевич.

3. РОМАНЕНКОВ Иван Петрович.

4. ВОЛКОВ Яков Кузьмич.

5. АНДРЕЕВ Анатолий Сергеевич.

6. ХАЛЧАН Мирон Адамович.

7. ПЕЧЕРКИН Сергей Конст.

Вышеупомянутые заключенные помимо ежедневных групповых отказов от работы оказывали сопротивление лагадминистрации вплоть до нанесения побоев, издеваются над работающими заключенными, как например:

7/X-39 г. з/к КАДЫШЕВ нанес несколько ударов начальнику отряда заключенному ЮРЬЕВУ, пом. коменданту з/к СОКОЛОВУ.

28/X-39 г. незаконно получил хлеб и продталоны на бригаду № 7 — 30 пайков.

4/XII-39 г. организовано ограбили и избили из вновь прибывшего этапа з/к НЮКТЮРИ М.И.

4/XII-39 г. вооружившись двумя топорами не впускали в барак к себе для вывода на работу.

28/XI-39 г. похищен чемодан с вещами у з/к Ефимава и целый ряд отдельных аналогичных фактов.

Исходя из вышеизложенного,

ПРИКАЗЫВАЮ:

Инициаторов и особо злостных бандитских элементов заключенных

1. КАДЫШЕВА Ал-дра Яковлевича,

2. МОИСЕЕВА Ивана Сергеевича,

3. ПАВЛОВА-НАУМОВА Петра Ивановича,

4. ГАВРИЛОВА Василия Михайловича,

5. СОШНИКОВА Ивана Ал-дровича,

6. МИХАЙЛОВА Виктора Ал-дровича,

7. БЕЛОВА Ал-дра Михайловича

ОТДАТЬ ПОД СУД, а их соучастников, заключенных:

1. ПЕНЯГИНА Ал-дра Конст.

2. РУСИНОВА Конст. Васил.

3. РОМАНЕНКО Ивана Петровича

4. ВОЛКОВА Якова Кузьмича

5. АНДРЕЕВА Анатол. Серг.

6. ХАЛЧАН Мирона Адамовича

7. ПЕЧЕРКИНА Сергея Константиновича

ПЕРЕВЕСТИ НА 8-й ЛАГПУНКТ, водворив их в ШИЗО по ДВАДЦАТЬ суток каждого с выводом на работу.

Заключенных:

1. КРАМАРЕНКО Ал-дра Ивановича

2. КУЗНЕЦОВА Михаила Федоровича

ВОДВОРИТЬ В ШИЗО по ДЕСЯТЬ суток каждого при 11-м лагпункте с выводом на общие работы.

Предупредить, что за повторение подобных случаев будут привлечены к уголовной ответственности и остальные по ст.59-3 УК РСФСР за бандитизм.

Приказ объявить на разводах среди всех заключенных.

ЗАМ.НАЧ. УПРАВЛЕНИЯ ВЯТЛАГА НКВД

капитан Госбезопасности (БОРИСОВ)

Архив Учреждения К-231,д.3,л.233-234

Документ № 49.

ПРИКАЗ

по Управлению Вятского Исправительно-Трудового Лагеря НКВД СССР СОДЕРЖАНИЕ: О привлечении к ответственности заключенных за саботаж и членовредительство в исправительно-трудовых лагерях 20 декабря 1939 г. пос. РУДНИЧНЫЙ

Объявляю приказ НАРОДНОГО КОМИССАРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР от 2/XII-1939 года. № 800.

В южном лагере НКВД на Дальнем Востоке группа заключенных, с целью саботажа и срыва производственного плана работ лагеря — организовала систематические отказы и невыходы на работу.

Как установлено следствием, только за один квартал 1939 года заключенные КИРСАНОВ и ДЕМИН вовсе не выходили на работу, з/к КОВАЛЕВ не выходил на работу 82 дня, ТУМАНИН и ТКАЧ по 80 дней и т. д.

Во избежание водворения их в режимную колонну и получения штрафного пайка, участники группы, по инициативе КОВАЛЕВА, искусственно вызывали флегмоны, направляясь для лечения в лазарет.

В результате организованного саботажа, помимо срыва производственного плана, строительству нанесен большой ущерб.

Судебная коллегия Верховного суда Бурят-монгольской АССР, рассмотрев 23 сентября с.г. дело по обвинению этой группы в преступлениях предусмотренных ст.16-58-14 УК РСФСР, приговорила:

КОВАЛЕВА и СИЛАЕВА — к высшей мере наказания — расстрелу.

КИРСАНОВА, ДРАЖИНА, ПОПОВА, КОПЫТОВА, САМОХВАЛОВА, РОМАНОВА, ДЕМИНА, ДУДИНА, ТКАЧА, ЛЫСЕНКО, ТУМАНИНА, САВИЧЕВА — к десяти годам каждого.

ПРИКАЗЫВАЮ:

Начальникам управлений лагерей и исправительно-трудовых колоний НКВД объявить настоящий приказ заключенным и разъяснить им, что в предь за отказ от работы — саботаж и умышленное членовредительство будут привлекаться не только сами отказчики и членовредители, но и лица склоняющие других заключенных на эти преступления.

ЗАМЕСТИТЕЛЬ НАРОДНОГО КОМИССАРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР КОМДИВ /ЧЕРНЫШЕВ/

ПРИКАЗЫВАЮ:

Настоящий приказ объявить всем заключенным на поверках и разводах.

НАЧАЛЬНИК УПРАВЛЕНИЯ ВЯТЛАГА НКВД СССР (ДОЛГИХ)

НАЧ.ОТДЕЛА РЕЖИМА ВЯТЛАГА НКВД СССР (АРТАМОНОВ)

БИОГРАФИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ

ПОЭТ ИЗ ВЯТЛАГА

Борис Алексеевич Чичибабин как поэт пришел ко всероссийскому читателю лишь на излете перестройки. В 1990–1991 годах были изданы два больших собрания его стихов (сборник "Колокол" — М.,1991; сборник "Мои шестидесятые" — Киев,1990).

"В чинном шелесте читален или так, для разговорца,

Глухо имя Чичибабин, нет такого стихотворца," — с горечью писал он на склоне дней. Между тем в вышедших сборниках перед нами предстал поэт яркий, зрелый, кристально честный и самобытный. Воистину его бокал невелик, но он пьет из своего стакана. Судьба этого недавно ушедшего из жизни поэта не может не поражать нас, людей, в общем-то привыкших к необычным коллизиям россиян в XX веке. В своей стихотворной автобиографии Борис Алексеевич написал о своей людоедской эпохе:

"Поэты были большие, лучшие. Одних — убили, других — замучили. Их стих богатый, во взорах молнии. А я — бухгалтер, чтоб вы запомнили… "…" Тружусь послушно, не лезу в графы я. Тюрьма да служба — вся биография".

И это не унижение от гордыни или самолюбия — это предельная честность человека перед самим собой. Как же сложилась судьба этого человека? Почему поэт (поэт от младых ногтей), действительно был бухгалтером (точнее скажем, вынужден был стать бухгалтером)?

Борис Алексеевич Полушин (Чичибабин — это его поэтический псевдоним, фамилия матери; впрочем и Полушин — это фамилия усыновившего его отчима) родился в 1923 году в Кременчуге на Украине, в 1940 году он окончил школу в г. Чугуеве. С 1942 года, будучи призван, служил в авиационных частях Закавказского фронта. После демобилизации в 1945 году поступил в Харьковский университет на филологический факультет.

Но уже в июне 1946 года (как и многие другие талантливые и неординарные ребята в эту послевоенную волну репрессий) был арестован. Как он пишет в автобиографии: "Когда меня спрашивают: за что? — я отвечаю: ни за что, как и многие в те времена. Вероятно, кто-то передал кому-то мои стихи… Разговоры, болтовня, стихи… "За антисоветскую агитацию" — как было сказано в приговоре Особого совещания, меня осудили на 5 лет, по тем временам срок смехотворный. Все пять лет полностью отсидел — Вятлаг — и вышел еще при жизни Сталина, в 1951 году".

Вятлаг (да и тюремное заключение) не могли не повлиять на личность поэта, всю его последующую судьбу. Лагерь выковал Бориса Алексеевича, и удивительное для многих его жесткое, бескомпромиссное поведение в конце 1960-х — 1970-х годы не понять без учета лагерного опыта человека.

"В моей дневной одышке, в моей ночи бессонной мне вечно снятся вышки над лагерною зоной".

Мне удалось недавно побывать в тех местах на севере Кировской области. Огромные болота, глухие леса — заключенные на лесоповале. Удалось и ознакомиться с небольшой карточкой на плотной бумаге — в сущности именно она и стала поводом для этой статьи…

Какую же биографическую информацию о поэте мы можем извлечь из его личной учетной карточки? Во-первых, отметим, что лагерное личное дело Б.А.Полушина № 109761 уничтожено в мае 1968 года. Что это — совпадение или определенная зависимость от бурных событий Пражской весны? В гулаговской империи ничего так просто не делалось, даже в постсталинские времена. А Борис Чичибабин в это время (1966–1973 годы) был еще членом Союза писателей СССР. В 1968 году (еще, видимо, по инерции) вышла его последняя книжка перед долгой полосой забвения, точнее замалчивания по указке властей опального поэта, осмелившегося писать не такие, как надо власти, стихи. Дальше идут трафаретные пункты: фамилия, имя, отчество — Полушин Борис Алексеевич; год рождения — 1923; место рождения — г. Кременчуг Полтавской области; социальное происхождение — прочерк; национальность — русский; подданство — СССР; образование — 1-й курс университета; бывшая партийность — беспартийный; профессия — нет; кем осужден — Особым совещанием при МВД СССР; когда — 22.02.1947 г., статья 58–10, срок 5 лет; начало срока — 17.06.1946 г. (судя по всему — это дата ареста); конец срока — 17.06.1951 г.; когда и откуда прибыл — 31.03.1948 г. из тюрьмы г. Москвы; где находится — 2 отдельный лагпункт; освобожден — 15.06.1951 г. по отбытии срока; когда и куда убыл — 16.06.1951 г., Харьковская обл., г. Чугуев.

Эта скупая информация очень существенна для написания биографии поэта. Более 1,5 лет он находился в тюрьмах. Вовсе не случайно напишет Борис Алексеевич впоследствии, размышляя о значимости в своем творчестве лагерного опыта:

"Я б не сложил и пары слов, когда б судьбы мирской горнило моих висков не опалило, души моей не потрясло".

Окончив бухгалтерские курсы после лагеря (о продолжении учебы в университете нечего было и думать), Борис Чичибабин основную часть своей трудовой жизни проработал бухгалтером в троллейбусном парке. Особенно эта профессия пригодилась ему после исключения из Союза писателей в 1973 году за самиздатовские стихи, ходившие по рукам.

Впрочем, самыми трудными годами своей жизни он в автобиографии называет не лагерные годы, а первые годы после возвращения из лагеря. Это тоже было трудное испытание, закал личности.

С полным правом поэт написал о себе:

"Я груз небытия вкусил своим горбом: Смертельна соль воды, смертельна горечь хлеба, — Но к жизни возвращен обыденным добром — Деревьями земли и облаками неба".

Поэт Борис Чичибабин обрел свою землю, свой голос, выстроил свою судьбу — и все это сделал достойно. Он умер 15 декабря 1994 года. Мир его праху.

В.БЕРДИНСКИХ.

("Вятский край")

ЗАГАДОЧНЫЙ ПОЛЬ МАРСЕЛЬ

В марте 1951 года по делам службы мне пришлось побывать в столице Вятлага — поселке Лесном Кайского (ныне Верхнекамского) района. Когда со всеми делами было покончено, знакомый работник политотдела Управления лагеря Лисакович предложил сходить в Дом культуры, где в это время давала концерт для сотрудников Учреждения культбригада заключенных.

— У нас тут можно увидеть и услышать не только заслуженных, но и народных артистов, композиторов и исполнителей высокого класса, — с гордостью похвастался Лисакович. Он же провел меня в зрительный зал. Концерт уже начался. На нас зашикали. Я счел за благо скорей сесть на свободное место.

В это время на сцену размеренными шагами вышел мужчина лет тридцати пяти в черном фраке, белой рубашке или манишке, черный галстук бабочкой украшал его грудь. Каштановые волосы ежиком. Он, чуть наклонив туловище к залу, произнес:

— Уважаемые зрители, я вам спою романс "Дружба", который написал композитор Русаков Павел Александрович, в конце тридцатых годов руководитель нашей культбригады, мой незабвенный друг и учитель — Поль Марсель. Итак, романс "Дружба" на слова Алексеева.

Трепетные пальцы пианиста бойко пробежали по клавишам инструмента, и зал заполнила чарующая мелодия, а "ежик во фраке" запел так, что его чистый приятный голос проник во все уголки зала и выплеснулся на улицу:

Я встретил вас с улыбкой тайной, Безмерно рад увидеть вновь, Пусть наша встреча была случайной, Но не случайно вспыхнула любовь. Веселья час и час разлуки Готов делить с тобой всегда. Давай пожмем друг другу руки, И в дальний путь на долгие года…

Артист спел еще несколько песен Русакова на слова коллег-заключенных, но они как-то прошли мимо, не затронули души, не запомнились ни слова, ни мелодия. Романс "Дружба" настолько врезался в мою память, что я невольно на досуге начинал напевать:

Когда простым и нежным взором Ласкаешь ты меня, мой друг, Необычайным цветным узором Земля и небо вспыхивают вдруг. Веселья час и час разлуки…

Еще запомнились слова: "Поль Марсель" — сочинитель музыки. Что это — имя, отчество или фамилия, а может быть, псевдоним композитора?

Мне захотелось приобрести пластинку с прекрасным романсом, но он, как и автор, был под запретом. Спустя несколько лет совершенно случайно я увидел на прилавке магазина пластинку с полюбившимся романсом. Мелодия и слова были те же, но на пластинке значилось, что музыка какого-то В.Сидорова.

Кто же на самом деле сочинил музыку к романсу "Дружба"?

Для меня это было тайной за семью печатями многие годы. И вот 26 мая 1993 года в "Российской газете" появилась статья "Возвращенная "Дружба". Ее автор поэт Алексеев подтвердил, что музыку к упомянутому романсу написал композитор Павел Александрович Русаков, что его псевдоним Поль Марсель, а стихи сочинил он, Алексеев. В статье упоминается, что Русаков был судим и отбывал меру наказания неподалеку от районного центра села Кай Кировской области, где якобы затерялись его следы. Значит, Русаков находился в Вятлаге? Но какова его дальнейшая судьба? Неужели Русаков стал одной из жертв Вятлага?

По многочисленным моим запросам и ответам на них в Учреждение К-231, соответствующие органы Москвы, Казахстана, Ленинграда удалось установить, что Русаков Поль Марсель (Павел Александрович), 1908 года рождения, украинец, уроженец города Марселя (Франция), проживал в городе Ленинграде, за принадлежность к антисоветской организации по постановлению тройки УНКВД Лениградской области от 20 ноября 1937 года заключен в исправительно-трудовой лагерь сроком на 10 лет. Отбывал наказание в Вятлаге. Как талантливому музыканту и незаурядному организатору политотделом лагеря ему было поручено возглавить центральную культбригаду заключенных, которая давала концерты как для осужденных, так и для сотрудников охраны лагеря. Находясь в заключении, руководя культбригадой, Русаков имел некоторые поблажки от руководства, получал зарплату и мог материально поддерживать семью, свободное же время использовал на творчество. В лагере он пытается закончить ораторию "Стенька Разин" на слова В.Каменского, которую он начал еще на воле, пишет ряд песен и романсов, маршей и других произведений. Часть из написанного исполнялась артистами культбригады, некоторые произведения композитор передавал на волю через свою жену, приезжавшую на свидания.

С началом Великой Отечественной войны стране понадобился лес. Всех заключенных, кто мало-мальски был способен трудиться физически, направили на лесоповал. Перевели на дальний лагпункт, вручили топор да лучковую пилу и Русакову, чтобы валить кайские леса. После тяжелой, изнурительной работы было не до творчества, не до песен, если учесть при этом еще скудный военный паек заключенного.

Поль Марсель не пропал в вятском лагере, как это утверждается в упомянутой статье "Российской газеты". От звонка до звонка он "оттянул" срок заключения — 10 лет.

В январе 1947 года ворота зоны открылись перед Русаковым на волю. Но свобода оказалась иллюзорной: композитор был направлен на вечное поселение в Казахстан, в город Джамбул. И вот ответ из соответствующих органов Казахстана: дела Русакова в архивах нет, сведений о нем не имеется.

Если акын Джамбул поднялся из народа, чтобы своим творчеством осветить казахские степи, то композитор Поль Марсель Русаков, сосланный туда, затерялся в них, канул в вечность, и лишь его чудесный романс будет жить.

П.ОЖЕГИН

("Вести",1994,14 октября).

АДЪЮТАНТ Г.К.ЖУКОВА

В "Воспоминаниях и размышлениях" Г.К.Жукова есть такая фраза: 12 февраля 1944 года неожиданно заболел гриппом. Приняв лекарство, уснул крепким сном. Вдруг мой генерал-адъютант Леонид Михайлович Минюк изо всех сил старается меня разбудить. Спрашиваю, в чем дело?

— Звонит товарищ Сталин.

Минюк? Где и при каких обстоятельствах встречалась мне эта фамилия? Так и не мог вспомнить, когда читал книгу.

На днях прочитал письмо Маршала Советского Союза Г.К.Жукова, адресованное Первому секретарю ЦК КПСС Н.С.Хрущеву и члену Президиума ЦК КПСС А.И.Микояну. На письме гриф "секретно". В нем он пишет: "В 1946 году под руководством Абакумова и Берия на меня было сфабриковано клеветническое дело. Тогда меня обвинили в нелояльном отношении к Сталину.

Берия и Абакумов шли дальше и пугали Сталина наличием у Жукова бонапартистских тенденций и что я очень опасный для него человек.

При фабриковании на меня дела был арестован ряд моих сослуживцев — генералов и офицеров, в том числе бывший член военсовета 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант Телегин К.П., бывшие мои адъютанты и порученцы генералы Минюк, Филатов, Варейников, Семочкин и другие.

Всех их физически принуждали дать показания на меня и о наличии "военного заговора" во главе с маршалом Жуковым.

Но с арестом самого Абакумова это дело провалилось".

И мне вспомнился эпизод из личной жизни.

Было это в начале 50-х годов. Служил я тогда в охране на 6-м ОЛПе (отдельный лагерный пункт) Вятлага. Однажды командир взвода по фамилии Красноперов вызывает меня и назначает старшим по конвоированию бригады заключенных, которая работала в цехе ширпотреба. Тут же добавил, что направляет меня с этой бригадой, так как, по его мнению, я наиболее грамотный и, дескать, сумею найти подход к заключенным.

Что это за заключенные, почему к ним необходим особый подход? Лейтенант так и не объяснил.

На следующий день мне, кроме винтовки с 4 патронами, вручили картотеку на членов бригады — мешочек с карточками, на которых написаны установочные данные зеков.

Первым значился Стратанович — начальник цеха. Это был сухонький, невысокого роста инвалид. Ходил на деревяшке, которую сам же смастерил из тюльки. Одни говорили, что ногу у него "отстегнул Гитлер", другие — потерял на производстве. Когда я заходил к нему с проверкой, то неизменно заставал его за письменным столом: то он вычерчивал на бумаге табуретку, то платяной шкаф, то сервант, то еще какую-то мебель. Делал он это тщательно и аккуратно.

Бригадиром был также из заключенных по фамилии Лыков. Грубоватый, с лоснящейся физиономией. Начальство считало, что бригаду он держит в руках, а поэтому соответствовал должности. Бригада подобрана из таких, которые не побегут.

Когда я назвал фамилию Минюка при перекличке, из группы вышел лет пятидесяти-пятидесяти пяти зек среднего роста и по-военному ответил: "Минюк Леонид Федорович, 1900 года рождения, осужден военной коллегией Верховного суда СССР 1 ноября 1951 года по статье пятьдесят восемь-десять УК РСФСР на десять лет лишения свободы. Начало срока 31 декабря 1947 года, конец срока 31 декабря 1957 года."

Содержание статьи я знал. Это антисоветская пропаганда и агитация. А вот кому и за что ее дают, мне было безразлично. Дают, значит, есть за что.

Хотя Минюк был в лагерной одежде, во всем его поведении, походке, выправке, в манере говорить, держаться с людьми чувствовалась подготовка военного человека.

Перед тем, как вести бригаду от вахты жилой зоны до цеха ширпотреба, а это, примерно, метров 300–400, я предупредил:

— Бригада, слушай мою команду! Идти в строю, не растягиваться и не разговаривать. Шаг влево, шаг вправо считается побегом — стреляю без предупреждения. Ша-агом марш!

При этих словах 30 человек, одетых во все черное (телогрейки, брюки, курточки, кирзовые сапоги), и сами они какие-то почерневшие, замусоленные, начинали марш-бросок из жилой зоны в производственную, чтобы там пилить, строгать, сколачивать, полировать, красить мебель. Одним словом, выпускать продукцию и тем самым становиться на путь исправления. Трудом искупить свою вину. Была ли она у них? Сидит, значит, виновен.

Однажды только я успел войти к начальнику цеха, как туда вошел и Минюк за какими-то чертежами. При его появлении Стратанович встал из-за стола, по-военному вытянулся и почтительным поклоном приветствовал вошедшего. Мне это показалось странным: начальник цеха как-то уж слишком доброжелательно приветствовал и говорил с подчиненным, даже заискивал. Когда Минюк вышел, я начал буквально распекать Стратановича за низкопоклонство перед подчиненными.

— Но это же Минюк, — оправдывался он.

— Ну и что! Он контрик, рядовой заключенный, а ты начальник цеха. Каждый горшок должен знать свой шесток, — безапелляционно отрубил я.

Тогда не принято было обращаться к заключенному на "вы". Нам, солдатам, чуть ли не каждый день на разводе наш лейтенант талдычил:

— Вы сотрудники органов НКВД. Каждый из вас выше на голову любого гражданского, не говоря уже о заключенных.

Любопытство у меня взяло верх, и я спросил у Стратановича о Минюке.

Теперь наступила его очередь удивляться моей некомпетентности, а может, и глупости. Он поднял палец и со значением и почтительным уважением ответил:

— Порученец самого Жукова!

— Какого еще Жукова?

— Георгия Константиновича, Маршала Советского Союза, замечательного полководца Красной Армии в период Великой Отечественной войны, Героя… — начал перечислять заслуги Жукова.

— Ну а Минюк-то тут при чем? Он же был на побегушках у маршала!

— Гражданин начальник. Порученец, ординарец при командующем фронтом — это не "мальчик на побегушках", а заметная фигура в армии. Минюк же Леонид Федорович имеет воинское звание генерал-лейтенанта, — на торжественной ноте закончил Стратанович.

Самому мне не удалось поговорить с тем несомненно интересным человеком. Я приглядывался к Леониду Федоровичу, хотелось иногда спросить о его службе у Жукова, узнать, какой он — прославленный полководец. Но, памятуя о том, что всякие неслужебные разговоры конвоира с заключенным запрещены, а иное расценивалось как недозволенная связь, разговор с Минюком не состоялся. Возможно, Минюк рассказал бы многое о себе и Г.К.Жукове, о том, как четыре года велось следствие, как все эти годы пытались выколотить из него показания по дискредитации знаменитого полководца и, конечно же, услышать бы о том, как попал в Вятлаг.

Немного времени ходил Минюк с бригадой сколачивать табуретки. Как благонадежного вскоре его расконвоировали, то есть в пределах поселка он мог ходить без конвоя, и назначили в местную пожарную часть. При пожарке было общежитие, куда поселили Леонида Федоровича и где он находился под надзором начальника пожарной части. Парадокс заключался в том, что рядовой солдат конвоировал, а старшина, начальник пожарной части Мильков, командовал генералом. Здесь Минюк служил до 2 августа 1953 года, добросовестно выполняя обязанности пожарного бойца. Осенью 1953 года его отправили во внутреннюю тюрьму Москвы, откуда он вскоре был освобожден по реабилитирующим основаниям.

Надо полагать, Г.К.Жуков товарищей по оружию в беде не оставил.

П.ОЖЕГИН

("Кировская правда").

ИНЖЕНЕР КБ ТУПОЛЕВА

Жора Леймер с детства любил строить, конструировать. Среди сверстников он отличался любознательностью и трудолюбием. Эти черты характера сохранились и тогда, когда он стал взрослым парнем. Родился он в 1903 году в городе Балашове Саратовской области. Окончил Кубанский политехникум, а затем Московский авиационный институт и получил профессию инженера-механика. Пытливый ум, тяга к конструированию привели Георгия Людвиговича в группу А.Н.Туполева при ОТБ на заводе № 156 ЦАГИ. Здесь инженер Леймер вместе с другими членами коллектива-туполевцами работал над созданием пикирующего бомбардировщика ТУ-2 для Красной Армии.

А.И.Шахурин в книге "Крылья Победы" пишет: "Центральный аэрогидродинамический институт был во многом детищем Туполева. Это он сумел в свое время войти в правительство и доказать, что затраты на содержание этого гиганта окупятся. Последующее время подтвердило правильность предложения Андрея Николаевича".

Работы над бомбардировщиком близились к завершению, а в планах конструкторского бюро уже была новая модель — ТУ-4. В авиационной промышленности появилась новая отрасль — самолетная радиоэлектроника. Оснащение радиолокационным оборудованием нового самолета А.Н.Туполева стало значительным явлением в авиации. Но это произошло позднее, и без Леймера.

24 ноября 1937 года конструктор был арестован, обвинен в контрреволюционной деятельности, по постановлению Особого совещания при НКВД СССР от 2 февраля 1938 года лишен свободы на 10 лет и отправлен в Ивдельлаг Свердловской области.

В Ивдельлаге Леймер, как и большинство заключенных, использовался на лесозаготовках — рубил лес. Намахавшись за день топором, он рад был добрести до нар и завалиться спать. Тут уж не до умственного труда. Лишь в редкие минуты отдыха он обращался к бумаге, чтобы написать очередную жалобу в вышестоящие инстанции с просьбой о пересмотре его дела. Лесоруб, маркировщик, бригадир — вот его должности в лагере. Несколько позже его переводят в производственный отдел управления лагеря, где он отдался творческому труду — работал над "собственным изобретением", как сказано в служебной характеристике. Производственные задания выполнял и перевыполнял, однако в зачете рабочих дней и сокращении срока наказания ему отказано.

Считая себя неправильно осужденным, Леймер неоднократно обращался с заявлениями, письмами, просьбами о помиловании, пересмотре дела к наркому внутренних дел СССР, прокурору СССР, в Президиум Верховного Совета СССР, лично к И.В.Сталину, но все его просьбы оставлены без удовлетворения. Правда, один раз у Леймера появилась маленькая надежда: его перевели в спецтюрьму ГУГБ в распоряжение особого технического бюро НКВД СССР, а затем в Бутырскую тюрьму, где пытались проверить его дело и жалобу. Но вскоре эта надежда рухнула. На его жалобу пришел отказ, а самого Леймера отправили в Вятлаг. Было это 24 июля 1941 года.

В Вятлаге Георгий Людвигович был назначен инженером-плановиком центральных механических мастерских первого отдельного лагерного пункта, а затем заместителем начальника этих мастерских. Занимая столь высокий пост, обладая незаурядными организаторскими способностями, Леймер внес много рационализаторских предложений по облегчению труда и совершенствованию производства.

Шла война, и пытливый инженер-конструктор не мог не думать о совершенствовании вооружения Красной Армии. Вот что он пишет начальнику политотдела Вятлага 15 апреля 1942 года: "В тяжелые дни, переживаемые Родиной, в дни Великой Отечественной войны, я используюсь не по специальности, а долг и совесть каждого из нас — помогать стране всеми силами и знаниями. Я прошу Вас помочь мне вернуться на оборонную работу".

Леймер в лагере по своей инициативе создает и представляет в Наркомат Военно-Морского Флота СССР изобретение "Торпеда двойного действия". К сожалению, не удалось установить, было ли использовано его изобретение на практике.

В крайне тяжелых условиях военного времени Г.Л.Леймер, Д.М.Панин и еще несколько инженеров из числа заключенных и вольнонаемных в центральных механических мастерских Вятлага сконструировали и наладили выпуск хвостовиков сухопутных мин. Для фронта было отправлено несколько десятков тысяч этих изделий.

Отмечая "горение" на работе Леймера, руководство 1-го ОЛПа возбудило ходатайство перед управлением лагеря о его условно-досрочном освобождении. В характеристике отмечалось: "К работе относится не только честно и добросовестно, но и с любовью к порученному делу, проявляя инициативу и творческую энергию. За время своей работы, не считаясь со временем, а руководствуясь только необходимостью решения производственных вопросов, помогает своими знаниями и опытом, честно и с добросовестностью. В быту ведет себя скромно. Пользуется почти с момента прибытия круглосуточным управленческим пропуском". Последнее обстоятельство следует пояснить. Только особенно проверенным заключенным выдавался управленческий пропуск, который давал право круглосуточно ходить без конвоя по территории лагеря.

Руководство Вятлага в ходатайстве отказало, наложив на бумаге витиеватую резолюцию: "Воздержаться".

Нет, не везло Леймеру в жизни. На воле хотел конструировать самолеты, а его отправили под конвоем за колючую проволоку на 10 лет. В лагере работал как проклятый, добивался побыстрее выйти на свободу, а ему не только отказали в условно-досрочном освобождении, но и лишили положенных зачетов. Пытался доказать свою невиновность, писал жалобы, а его за это арестовали на 10 суток, чтобы не смел жаловаться на "органы".

Сейчас доподлинно неизвестно, почему Леймер стремился из лагеря попасть в ОТБ НКВД СССР, где начальником был майор госбезопасности Кравченко, к которому он обращался с письмами лично, умолял взять к себе, но путь туда заключенному Леймеру был заказан. Возможно, он и в местах лишения свободы хотел заниматься любимым делом — конструированием воздушных судов.

Судьба оказалась слишком жестокой к Леймеру. В конце 1942 года Георгий Людвигович заболел воспалением легких и умер на лагерных нарах, не нажив ни капитала, ни громкого имени.

В.ВЕРЕМЬЕВ, П.ОЖЕГИН

("Кировская правда",1997,2 апреля).

ГРАФИНЯ ОБОЛЕНСКАЯ

Очень интересная особа жила рядом с нашим домом. Это ссыльная графиня Оболенская-Волконская. Она проживала в фанзе (да, да! — китайской), а затем — в развалюхе. Личность этой старухи заслуживает особого рассказа. У нее в фанзе стояло пианино, игре на котором она обучала детей всех "мандаринов" Вятлага. Учила она и моего сына, хотя я был далек от этой элиты. Учеба сынишки и привела меня к более близкому знакомству с графиней.

Она жила одна, без семьи, а со своими домочадцами (но под другой фамилией — Теслав) в том же поселке Лесном жил ее родной брат. Больших по габаритам, чем эти брат и сестра, людей в поселке не было. Он — выше двух метров ростом, и сестричка тоже. А по ширине оба — таких параметров, что далеко не в каждую дверь могли пройти. И тот, и другая — инженеры-строители дореволюционной еще выучки, по происхождению — чистокровные поволжские немцы, до войны жили в Ростове-на-Дону. Она участвовала в строительстве и реконструкции железной дороги Ростов-Сочи. В 1941 году ее арестовали прямо в институте, не дали взять (по ее словам) и трусиков. Как стояла, так и "взяли". В одном "промахнулись" чекисты — не "замели" вместе с ней ни ее 14-летнего сына, ни ее мать. Мужа — графа Оболенского — уничтожили раньше, где-то в начале 30-х годов. Привезли Александру Карловну (так звали графиню) в Вятлаг, на "Соцгородок", поселили в фанзе, где жили несколько семей таких же горемык по общей беде. В лагеря (за колючую проволоку) их не водворяли, но надзор был чекистский: только в туалет дозволялось без спросу. О судьбах сына, матери и брата графиня ничего не знала и до 1953 года не могла знать. На ее письма всем "вождям" ответ один: "Сиди, старая, пока не увезли туда, где Макар телят не пас…" Обращалась она и в Международный Красный Крест. Но все эти ее письма, разумеется, никуда не отправлялись, а складывались в ее досье в Кировском "сером доме".

И так продолжалось до 70-х годов. Но вот где-то в середине 70-х приходит ко мне на квартиру Александра Карловна с кипой бумаг и рассказывает, что к ней приезжал человек из КГБ и объявил, что Международный Красный Крест нашел ее сына, живущего в Западной Германии.

Как оказалось, вступившие осенью 1941-го в Ростов-на-Дону гитлеровцы сразу стали брать на учет местных немцев, цыган, евреев и коммунистов. Первых (при поспешном отступлении в том же году) они забрали с собой, а всех остальных расстреляли. Обратите внимание: германцев гонит в шею Красная Армия, а они беспокоятся о своих "единокровках". Это не "советские власти", которые оставили захватчикам пол-России, а при ее освобождении вменили в вину населению "нахождение на оккупированной территории" — ведь только недавно этот "пункт" был исключен из карточек учета граждан "Страны Советов"…

Так вот, во время отступления с немцами мать Александры Карловны где-то умерла, а несовершеннолетнего сына определили в один из детских домов на "исторической родине" — в Германии. Из детдома мальчонку усыновила одинокая богатая бездетная немка и дала ему фамилию Мюллер-Оболенский. По оставленной фамилии отца-матери и удалось найти его…

Тот же самый кегебист сказал Оболенской, что ей разрешается переписка с сыном, и этому старая женщина-мать обрадовалась больше всего. Списались. Пришли письма из Германии, и вот Александра Карловна — с ворохом бумаг. Оказалось, что это — анкеты на выезд в Германию (тогда еще — Западную). Причем условия таковы: выезд или насовсем, навсегда, или только на 6 месяцев. Вызов же прислала администрация западногерманского города (кажется, Халле) — от имени города, а не родного сына, который побоялся "ехать к Советам"…

П.Ф.ЛЕЩЕНКО.

ГЛАВА IV. МИР ВОЛЬНОНАЕМНЫХ

Жизнь вольных заключенные смотрят как кинофильм — то драму, то коми ческую, то видовую картину. Просто другой мир.

Варлам Шаламов, "Колымские рассказы".

Весьма своеобразным отражением всей советской действительности в кривом зеркале ГУЛАГа был и мир вольнонаемных работников лагеря: управленцев, администрации подразделений, охраны, служащих…

Вятлаг, эта (по сути) самодостаточная, изолированная территориально-административная автономия, имел в наличии (как государство в государстве) почти все необходимое для осуществления своих "специфических" функций: практически не ограниченное в правах и полномочиях начальство, подчинявшееся непосредственно "центру" (Москве), свою прокуратуру, свой спецлагсуд (постоянную специальную судебную коллегию Кировского областного суда), свой политотдел (на правах райкома), свою железную дорогу, свой жилищный фонд, свою торговую сеть (магазины, столовые, ларьки, склады, пекарни и т. п.), свои клубы, газеты, типографию, швейные и сапожные мастерские, больницы, школы и детсады… — перечислять здесь можно очень долго.

До пяти тысяч вольнонаемных работников Вятского ИТЛ (в период его "расцвета") обеспечивали общее руководство (Управление лагеря), политико-воспитательную работу (политотдел и КВО-КВЧ), охрану заключенных (ВОХР-ВСО), надзор за ними (оперчекистский отдел), лечение (раздельно) персонала и "контингента" (санотдел-САНО) и многое другое.

Весь "гражданский сектор" лагерного "вольного населения" (помимо штатно-номенклатурных сотрудников) можно (с известной мерой условности) подразделить на несколько категорий: члены семей начсостава (немалая по численности группа жен и детей); специалисты-выпускники вузов и техникумов (прибыв в Вятлаг по направлению, они здесь, как правило, надолго не задерживались); завербованные специалисты так называемых "ведущих рабочих профессий" (машинисты паровозов, автоводители, механизаторы и т. п.); колхозники-переселенцы из близлежащих регионов; бывшие заключенные, оставшиеся (по разным обстоятельствам) для работы в лагере "по вольному найму"…

Жены сотрудников в основном (из-за отсутствия других вариантов) трудоустраивались на таких немаловажных и необходимых в лагере (да и в любой иной производственной структуре) должностях, как бухгалтера, экономисты, нормировщики, а также в специальных (учетно-распределительных — УРЧ), санитарных, интендантских, торговых частях и т. д. Работали (чаще всего) не по своему выбору, а по необходимости (для пополнения семейного бюджета, сохранения трудового стажа и т. д.).

Но нелюбимая, случайная и часто малознакомая и недостаточно профессионально освоенная работа, да еще в специфических лагерных условиях, под постоянным многоуровневым контролем ("под колпаком") — это тяжелая психологическая нагрузка. Очень многие не справлялись с ней и не приживались. Свидетельство тому — постоянный и значительный отток из лагеря не только молодых специалистов, по закону обязанных отработать несколько лет после института (или техникума) в лагере и в основном уезжавших на "большую землю" сразу же по окончании "крепостного срока", но и завербованных "контрактников", людей поживших, опытных и, в общем-то, представлявших себе, куда они едут, кому и на каких условиях "душу продают"… Так, за 1958 год приняты на работу в Вятлаг 843 человека, а уволены — 703. Между тем, к началу того же года в лагере не хватало 30 бухгалтеров, 47 врачей, 74 начальников отрядов (младших офицеров). Следует заметить, что хроническая нехватка вольнонаемных специалистов — это общее явление для всей советской лагерной системы, "благополучно" перекочевавшее, кстати говоря, и в наши дни…

Вятлаг, словно мягким, но плотным "санитарным кордоном", был окружен поселениями местных жителей, северными селами и деревнями, которые "впитывали", как губка, немалое количество лагерного имущества, продовольствия, одежды. Кайские "аборигены" часто трудоустраивались в лагере — в основном на низших производственно-технических и снабженческих должностях. Но имелась и другая, теневая сторона этой ситуации: убогие верхнекамские и коми-пермяцкие поселения постоянно страдали от соседства с "зонами" — бесконвойные заключенные нередко учиняли там драки, грабежи, насилия…

Мало чем отличалась (в лучшую сторону) и обыденность в самих прилагерных поселениях. По меткому наблюдению очевидца, "вся обстановка и поведение людей по обе стороны забора не отличалась высокой нравственностью, жизнь продолжалась по своим неписаным законам". В поселках для персонала обязательным "соцкультобъектом" был клуб, где раз-другой в месяц "крутили" кино. Политотделом всячески поощрялась "рациональная организация досуга" — художественная самодеятельность, занятия спортом. Почти каждая семья обзаводилась "прикухонным" хозяйством (и порой весьма солидным): огородом, "парничками-теплячками", всяческой живностью… Мужчины увлекались охотой-рыбалкой: лоси и медведи забредали прямо "под окна" лагпунктовские поселений (особенно в первые годы их существования). Женщины активно занимались летом-осенью сбором и заготовкой ягод и грибов, благо — и тех и других в окружающей тайге изобилие…

Среди сотрудников преобладали русские. Немало (как и везде в "органах" и Советской Армии) было украинцев и белорусов. Представителей других национальностей (евреев, татар, удмуртов, кавказцев) насчитывались единицы.

Крайне низким (вплоть до 1950-х годов) оставался общеобразовательный уровень начсостава и лагерного персонала в целом. Так, на VIII-й партконференции Вятлага (начало 50-х годов), где присутствовала вся "кадровая элита" лагеря, из 141 делегата (136 мужчин и 5 женщин, 131 человек — из "лиц руководящего состава") высшее образование имели только 8, незаконченное высшее — 5, среднее — 21, неполное среднее — 41, низшее — 56 сотрудников.

Интерес представляет и национальный состав вятлаговских партактивистов: русских среди них — 111, украинцев — 17, белорусов — 8, евреев — 3, удмуртов, осетин, поляков — по одному.

139 делегатов партконференции награждены орденами и медалями (многие — фронтовыми, некоторые — за выслугу в "органах", в том числе — в лагерях).

Судя по составу этого высшего лагерного форума, именно такие люди — беспрекословные исполнители, а никак не думающие, рефлексирующие личности — нужны были (в качестве "кадрового" ядра, фундамента и каркаса) всей гулаговской системе.

Как пишет заключенный Вятлага конца 1940-х годов Израиль Мазус: "Само по себе начальство лагеря жестоким не назовешь. Все же основное назначение лагерей сугубо производственное".

Эта постоянная, жесткая, некрофильская нацеленность (во времена заключенного Мазуса, до и после них) всей лагерной системы на обезличенный выпуск "основной продукции", а не на гуманную, животворную (в изначальной сущности своей) цель "перевоспитания" преступников (говоря словами М.Горького — их "перековки"), выжигала из этой системы душу, превращая (говоря уже словами Л.Берии) "в лагерную пыль" не только тех, кто был объектом ее карательного воздействия, но и тех, кто являлся неотъемлемой ее функциональной составной частью — начальствующий состав и вольнонаемных работников.

Условия жизни — службы, работы, быта — в этой системе отличались бесчеловечной жестокостью.

Один из бывших офицеров Вятлага, прослуживший там более 20 лет, с горечью пишет:

"Те, кто работает с заключенными, совершают гражданский подвиг. Некоторые десятками лет видят одно и то же. Постоянно подвергают свою жизнь опасности, получают оскорбления. А специфический лагерный запах пропитывает все насквозь…"

И в этих словах есть свой резон, своя личная выстраданная правда.

Вместе с тем, лагерная система, как чудовище, пожирающее своих детей, подминала под себя человека, раскрепощала порой в нем самые черные стороны его личности, которые при других, более благоприятных обстоятельствах "спали бы в нем вечным сном"… Это наглядно проявлялось среди личного состава всех лагерных служб и подразделений.

Обратимся для примера к одной из важнейших структур ИТЛ — службе надзора и охраны.

На протяжении 1940-х — 1950-х годов ее штатная и фактическая численность включала в себя несколько десятков надзирателей-сверхсрочников и несколько сот срочнослужащих стрелков-вохровцев. Так, в 1944 году в службе военизированной охраны (ВОХР) Вятлага значилось 978 сотрудников, распределенных по нескольким дивизионам, которые, в свою очередь, дробились на роты и взводы.

По функциональным задачам личный состав охраны "специализировался" следующим образом (в процентах от общей численности): конвой на производстве — 55, охрана жилых "зон" — 27, внутренний наряд — 6, оперативный розыск — 6, охрана складов — 5.

Впрочем, начальники лагпунктов беспрестанно и "в один голос" жаловались на "нехватку конвоя": по их мнению, одного охранника на 15–20 заключенных (как это установлено гулаговскими нормативами) — "явно недостаточно".

Рядовой состав стрелков охраны — это солдаты срочной службы, в основном — кавказских и среднеазиатских национальностей, ограниченно годные к армейской службе. Многие из них плохо владели (либо вообще не владели) русским языком, были малограмотными или просто неграмотными.

Кстати, вплоть до конца 50-х годов в лагере продолжала применяться и самоохрана, формировавшаяся из заключенных-"бытовиков" с небольшими сроками, и эти лагерные "капо" (как уже говорилось) несли свою "службу" гораздо ревностнее и свирепее своих вохровских "коллег"…

Поскольку немалая часть заключенных "поставлялась" в Вятлаг также из регионов Кавказа и Средней Азии, то нередко между земляками (охранниками и охраняемыми) устанавливались "неформальные связи", складывались своеобразные этнические группировки, приносившие немало забот лагадминистрации и дававшие обширное поле деятельности для "кумовьев"-оперативников, прокуратуры и местного спецлагсуда.

Среди младшего начальствующего состава ВОХР (сержантов и старшин) в послевоенные годы имелось много бывших фронтовиков, "списанных" из регулярных частей после ранения либо по болезни (ограниченно годных к службе).

Существенное кадровое пополнение лагерь получил и в лице бывших армейских офицеров, переведенных в "органы" из общевойсковых частей после окончания войны и в связи с сокращением численности Вооруженных Сил.

Приведем в качестве иллюстрации воспоминания одного из ветеранов Вятлага, относящиеся к 1953 году:

"…После прорыва на Орловско-Курской дуге в конце июля 1943 года мы двигались к Днепру. К нам прибыл новый комбат. Старый был ранен. Рассказывали мне, что новый комбат (по фамилии Охапкин) был командиром батальона еще в гражданскую войну. На остановке к ночлегу я сидел на завалинке хаты, играл в гармошку-хромку. Смотрю, ко мне подходит пожилой человек (ему было 56 лет) с гвардейскими усами и спрашивает: "Ты, паря, откуда?" Я ответил, что вятский. А он в ответ: "То-то я слышу, что игра-то наша". Затем вопросы: "С какого района? Какого сельского совета? Из какой деревни? Чей ты?.." Потом сказал, что знает моего отца. Сам-то Охапкин был из Цепелей Халтуринского района. До войны работал в ОСОВИАХИМе — от военкомата по подготовке призывников. В его батальоне я был командиром пулеметного взвода, а затем командовал пулеметной ротой. Он был очень храбрым человеком. Ходил в атаку вместе с солдатами, увлекая их своим примером. За бои при Днепре (на одном из плацдармов) его наградили орденом. Вскоре после форсирования Днепра его назначили заместителем командира полка по тылу… Под Винницей меня ранили, а после госпиталя я попал на 2-й Белорусский фронт. Там с Охапкиным я больше не встречался… И вот через 10 лет встретились мы в Вятлаге. Он — начальник лагпункта Нырмыч-1, а я — начальник 25-го лагпункта. Как о начальнике, на 1-м Нырмыче об Охапкине отзывались очень хорошо…"

Это, так сказать, пример положительный.

Но бывали, конечно же, среди лагпунктовских начальников и карьеристы, и взяточники, и пьяницы, и просто люди, не способные к руководящей работе. Иногда они фактически устранялись от непосредственного управления "зоной", негласно передоверяя свои полномочия неформальным лидерам из числа персонала или даже заключенных.

Всего лишь один пример такого рода (из ряда ему подобных), преданный огласке на очередном собрании партактива Вятлага в 1954 году:

…За начальника лагпункта Харапова значительную часть деловых бумаг готовили "приближенные" им заключенные. Сам Харапов только подписывал эти бумаги, зачастую и не читая их. И вот однажды за его подписью в Управление ИТЛ поступило представление о помиловании двух "передовиков производства — рекордистов-заключенных, отличающихся примерным поведением"… Представление благополучно "ушло" в Москву, а через несколько дней в Управление поступили подписанные тем же самым Хараповым бумаги о переводе представленных к помилованию "стахановцев" на тюремный режим — "как главарей уголовно-бандитствующего элемента на лагпункте, которые не работают сами и разлагают дисциплину"…

Многие номенклатурно-руководящие работники лагеря не были готовы управлять другими людьми в силу своих личных качеств: недостаточной общеобразовательной и специальной подготовки, примитивного мышления, ограниченного кругозора, низкого культурного уровня и т. д.

Правда кое-кто, искренне и честно признавая свою "профнепригодность" (касается это, впрочем, только должностей младшего начсостава) в послевоенные годы выходил из партии, обосновывая этот (архисерьезный по тем временам) шаг своей малограмотностью…

Так, 31 января 1953 года парткомиссия при политотделе Вятлага исключила из кандидатов в члены КПСС надзирателя 5-го отдельного лагпункта Пьянкова Егора Петровича, 1914 года рождения, из крестьян, образование — 1 класс.

Пьянков был принят кандидатом в члены партии еще в 1944 году на фронте. Имел боевые награды — ордена и медали. После войны служил в Вятлаге. Как зафиксировано в протоколе парткомиссии, "…на протяжении 8 лет Пьянков не повышал свой общеобразовательный и политический уровень. В массово-политической работе участия не принимал. С сентября 1952 года перестал посещать партсобрания, мотивируя это своей малограмотностью… За отрыв от партийной организации и политическую отсталость из кандидатов в члены партии исключить…"

Ясно, что те сотрудники, которые стремились устроить свою "лагерную карьеру", действовали не в пример бесхитростному кайскому мужику Пьянкову: для них членство в партии, а затем активное участие в "массово-политической работе" (регулярных и бесконечных собраниях, занятиях в системе "партучебы" и т. д. и т. п.) являлось не только первоочередной жизненной целью, но и непременным условием продвижения вверх по служебной лестнице. Общеизвестно, что беспартийный в "органах" (как и во всей советской номенклатуре, а в лагерной системе — тем более) не мог рассчитывать даже на самую низкую руководящую должность.

Безусловно, это предполагало и повышенную степень риска для каждого, кто входил в круг управленческой номенклатуры: ведь он постоянно находился как бы под двойным контролирующим "колпаком" — и административным, и партийным. "Оскоромиться", попасть в разряд "грешников" в этой системе было делом элементарным — у каждого имелись свои "слабости", каждый чувствовал себя на "крючке" и заранее был готов к "покаянию перед партией".

Ну а если кто-то действительно допускал нечто предосудительное, механизм неотвратимой ответственности обрушивался на него всей своей свинцовой тяжестью и бездушной жестокостью. Это испытали на себе многие (если не большинство) из руководящих работников лагеря. Помимо системы служебных дисциплинарных взысканий (выговор, снижение в должности, арест на несколько суток и т. п.) существовала и целая гамма партийных наказаний, вплоть до исключения из партии, что, как правило, не только влекло за собой снятие с занимаемой должности, но и ставило крест на всей дальнейшей "чекистской" карьере.

В этой связи несомненный интерес представляет анализ партийно-дисциплинарной практики, сведения о которой мы находим в архивных материалах политотдела Вятлага.

Обратимся к документам парткомиссии при политотделе за произвольно избранный (1945-й) год и попробуем установить, за что же коммунистов-работников лагеря привлекали к партийной ответственности (исключали из партии или объявляли строгие выговоры с занесением в учетную карточку)?

Показательны сами "обвинительные" формулировки: "…преступно-халатное отношение к своим обязанностям;…систематическое хищение продуктов питания;…самовольный выезд из лагеря;…злоупотребление служебным положением;…очковтирательство (приписки — В.Б.);…рукоприкладство;…нарушение трудовой дисциплины;…утеря партдокументов;…связь с заключенными;…отрыв от партии…"

Думается, что такого рода проступки характерны (в той или иной мере) для преобладающей части вольнонаемных работников лагеря. Неподотчетность и безответственность за многие свои распоряжения и действия, официально (письменно) не фиксируемые, порождали у должностных лиц (офицеров) лагеря свою особую психологию — вседозволенности и самоуправства.

В свою очередь, рабски бесправное состояние большинства заключенных перед лицом лагерного начальства непроизвольно вело к снятию любых моральных запретов, отменяло общечеловеческие нормы отношений как с той, так и с другой стороны.

Один из ветеранов Вятлага приводит следующий пример:

"…Начальником 22-го ОЛПа в 1953 году приехал подполковник Кольчинский. В один из вечеров к нему в кабинет ворвались 8 уголовников, воткнули в стол ножи и, угрожая убийством, заставили начальника плясать на столе под балалайку — издевались. Продержав под ножами около часа, ушли. Кольчинский, получив такую психическую травму, из органов МВД уволился, не дослужив до пенсии…"

Впрочем (как уже отмечалось) рядовой охранник мог застрелить заключенного (спровоцировав попытку побега, вынудив лагерника выйти за "запретку" — на обочину дороги при этапировании, за границу делянки в лесу и т. п.), а начальник лагпункта способен был и без стрельбы превратить целую бригаду подневольных производственников в безнадежных доходяг, водворив их (без какой-либо серьезной мотивации) на неограниченное время в ШИЗО без вывода на работу…

Администраторскому беспределу лагерного начальства всех уровней напрямую содействовала порождавшая бесконтрольность и безответственность строжайшая засекреченность всей письменной информации и служебной документации в ГУЛАГе. Составить объективную картину какого-либо события в лагере, получить объемное представление о каком-то интересующем вас предмете, свести "концы с концами" в многочисленных и противоречащих друг другу справках, отчетах, докладных записках — крайне затруднительно даже человеку, имеющему определенный допуск к гулаговским секретам. Все дело в том, что они (эти секреты) рассредоточены по необозримому потоку бумаг, огорожены непроходимым частоколом канцелярских грифов и параграфов, а многие, по всей видимости, просто уничтожены: временем или (чаще и скорее всего) — сверхбдительными чиновниками-"чекистами"…

Но вернемся в среду вольнонаемных сотрудников Вятлага 1940-х — 1950-х годов.

Критичность, рефлексия среди работников лагеря (как и в армии, да и в других советских силовых структурах) искоренялась напрочь: хорош лишь тот подчиненный, который во всем и беспрекословно согласен с начальством…

Разумеется, встречались и среди вятлаговских начальников люди вполне порядочные, добросовестные, честные, умные, деловитые, инициативные. И все-таки куда чаще к власти дорывались личности весьма недалекие, ограниченные, морально ущербные, по-хамски грубые, нечистые на руку, а то и откровенные хапуги. От социального происхождения, национальности, образования, основной специальности и других внешних анкетных атрибутов здесь мало что зависело.

Напрямую это относится и к сфере так называемой политико-воспитательной работы — ПВР, которую непосредственно курировал политотдел лагеря.

Вспоминая "бериевские времена", один бывший заключенный Вятлага так (в самых неприглядных тонах) характеризует эту работу и ее "организаторов" — политаппарат и его сотрудников:

"…Главная цель "воспитания" в "зоне" — заставить забыть о том, что ты, каторжанин, был когда-то человеком. Теперь ты — нуль, никто, букашка, винтик, "лагерная пыль". Все "воспитание" в лагерях велось через политотделы. Во главе политотдела Вятлага всегда стоял начальник в ранге не ниже полковника: Орлов, Строганов, Лобовиков, Фефелов… Известно, что "партия — наш рулевой", а "рулили"-то ею далеко не "идеалы", особенно в бериевских застенках.

Пример: уже в "оттепель" приходит как-то в "зону" Комендантского лагпункта инструктор политотдела майор Золотько. Увидел в школе стенгазету на стене, прочитал и приказал снять. Спрашиваем: а в чем дело? Оказывается, прочел этот горе-майор известные слова Гете ("Лишь тот достоин чести и свободы, кто каждый день идет за них на бой") и сделал вывод: "Да это же прямой призыв к побегу!" Ни больше и ни меньше! Как говорится — и смех и грех… Но ведь тысячи человеческих судеб самым конкретным образом — ежедневно, ежечасно — зависели от таких вот политдуболомов, хотя бы и потому, что на любой характеристике, выдаваемой заключенному для приложения к ходатайству о помиловании (или по какому-то иному запросу), подпись политотдельца всегда ставилась второй, то есть была "окончательно удостоверяющей". Скажет такой политотделовский майор: "Ни-и-зя-я!" — и никто спорить с ним не станет, иначе вопрос тут же могут перевести в "идеологическую плоскость"… А несчастный лагерник годами будет зря надеяться на лучшую участь и ждать "помиловки" до конца беспроглядного своего срока…

Политотдел и его аппарат на подразделениях (политчасти) занимались пустопорожней работой: оформляли "наглядную агитацию", организовывали "соцсоревнование" и т. д. и т. п. Итог всего этого — чистейшая "туфта", "мартышкин труд". В "зоне" есть такие выражения — "понт" (видимость чего-то), "работать с понтом" (имитировать работу). Так вот, вся "деятельность" политотделов — это не что иное, как самый натуральный лагерный "понт"…"

Конечно же, в приведенной тираде преобладают пафос, гнев, эмоции, перехлестывающие за рамки строгой объективности, есть некоторые фактические и хронологические неточности. Но нельзя отказать ее автору в точности отдельных личных наблюдений и в правоте выводов, оплаченных долгими годами пребывания "по ту сторону" колючей проволоки…

Очень несладкой, с точки зрения того же очевидца, была и доля жен начсостава лагеря.

Вновь обратимся к первоисточнику:

"…По 15–20 лет прожили они (жены сотрудников — В.Б.) в основном на лагпунктах — "глубинках" и ОЛПах. А это значит: в глухой тайге, рядом с "зоной", 5-10 домиков (чаще всего так называемых "финских" — щитосборных, или, по-лагерному, — "щито-щелевых"), где проживают семейные сотрудники — начальство и другие "чины" из администрации. Дети-ученики из далеких лагпунктов свезены в интернат при средней школе в Лесном, и жены-матери живут, как правило, с мужьями наедине. Оторванность от мира (в прямом смысле этого слова), опротивевшие (и дома и на работе) одни и те же "морды" соседей и соседок доводят до самоотупления. Надо сказать, что в своем подавляющем большинстве лагерные офицеры женились на "грамотных" — учительницах, врачах, экономистах, бухгалтерах, которые работали в штабных конторах лагпунктов. И "варясь" годами в одной и той же "каше" из соседей и сослуживцев, эти женщины очень быстро теряли внешний лоск, становились (даже если не были таковыми изначально) скрягами, сплетницами, алкоголичками… Отвести женскую душу ("подгульнуть") негде, да и не с кем. С заключенными — не укрыться, не уйти от сверхбдительных и "придирчивых" глаз, а "вольные" мужики-холостяки — или все "заняты", или уже "ни на что этакое не годятся"… К тому же и быт-то ведь — без каких-либо "удобств": мороз зимой — за 50 градусов, а отхожее место — на открытом всем ветрам дворе, так что туалет "выносной" — в ведре и т. п. Все это делает жизнь и мужчин и женщин в прилагерных поселениях одинаково нестерпимой. За многие годы встречал здесь единицы умниц, подвижниц, действительно достойных уважения. Но это редкость, основная же масса вятлаговских "дам" — расфуфыренные "дупель-пусто". Интеллекта — ноль, амбиций — море! По отношению к заключенным они — "неприступная крепость" (во всяком случае — с виду), в любой момент сумеют одернуть тебя, показать твое "истинное место": они — все, а ты — ничто, изгой, пыль, мразь!.."

В поселке Лесном — "столице Вятлага" — на так называемой "Барской" улице стояли относительно благоустроенные и (по местным условиям) даже комфортабельные (с центральным отоплением, водопроводом и канализацией) дома для руководства и аппарата Управления лагеря. Вместе с тем, за все блага в этой системе приходилось расплачиваться дополнительной ценой: здесь, в центральном штабе Вятлага, "догляд" за сотрудниками осуществлялся куда более "тщательный", чем на удаленных подразделениях и лагпунктах. Контролировались не только дела и поступки, но и разговоры.

Так, в приказе начальника Управления от 10 апреля 1942 года в частности читаем:

"…Отдельные сотрудники в рабочее время ведут даже с заключенными беседы, не относящиеся к делу:

…2) в общем отделении ООС (отдел общего снабжения — В.Б.) тов. Колесова и тов. Шпаковская проверяли ведомость и одновременно вели разговоры с заключенным бухгалтером отделения связи Казанцевым, которому никакого дела до них не было;

…4) Во время исполнения служебных обязанностей дежурные коменданты Управления ведут разговоры с сотрудниками лагеря по вопросам, не относящимся к работе, и занимаются читкой художественной литературы…"

Этим же приказом запрещалось сотрудникам Управления оставлять свои рабочие места без разрешения начальников соответствующих отделов.

Думается, однако, что такие и подобные им "драконовские меры" действовали слабо. Природу русского человека, его страсть к обсуждению чужих дел и судеб перебороть невозможно.

Впрочем, так же невозможно (тем более — в условиях лагеря) "извести" повсеместные кражи, хищения (в лагерях это очень метко называют "крысятничеством"), почти рефлекторную тягу "вольняшки" к "обогащению" за счет "зека" (хотя какое уж там "обогащение" — нищий у нищего последнее отнимает…).

Обратимся к еще одному приказу по Управлению Вятлага — от 24 октября 1941 года № 409.

Цитируем (Документ № 50):

"…Вольнонаемный состав лагеря провел огромную работу по оформлению прибывших к нам в лагерь прибалтийских этапов. Однако отдельные работники, допущенные к оформлению этих этапов, занялись мародерством и присваивали себе изымаемые у заключенных и запрещенные к хранению в зоне предметы. Произведенным обыском у старшего (неточность в тексте: "главного" — В.Б.) бухгалтера ООС РЫТЬКО Эдмунда Антоновича были обнаружены следующие вещи заключенных:

1) Часы золотые… 1 шт.

2) машины для правки бритв — 2 шт.

3) Авторучек… 6 шт.

4) Бритв безопасных… 2 шт.

5) Карт игральных…. 8 колод

6) Портфель кожаный… 1 шт.

7) Зонтик… 1 шт.

8) Туфель дамских…. 2 пары и другие предметы…"

Таким образом, получалось, что бухгалтер-интендант (должностное лицо и, кстати, сам бывший заключенный, получивший пять лет по Указу "семь восьмых" и прошедший через Новосибирский и Дмитровский лагеря) присвоил себе вещи, которые и без того (так или иначе, но неминуемо) "ушли" бы от лагерников (заметим: для подследственных — не осужденных еще! — прибалтов все эти "шмотки" составляли порой единственный и последний шанс приобрести жизненно необходимый кусок хлеба — в самом буквальном смысле…).

Отдадим должное вятлаговскому начальству: в данном конкретном случае "справедливость восторжествовала" — бухгалтер-"крысятник" был уволен, а оперчекистскому отделу приказали привлечь Рытько к уголовной ответственности. Он был осужден лагспецсудом и получил три года — отбывал их сначала здесь же, в Вятлаге, а затем отправлен "на перековку" в ОИТК УНКВД Кировской области.

Но похищенные Рытько вещи их владельцам, надо понимать, так и не вернули…

Несомненно также, что спорадические, "одноразовые" меры по "борьбе с хищениями" мало кого пугали в условиях ужасающей бедности, беспросветной всеобщей нищеты и тотального, хронического дефицита во всем, что относилось к элементарным потребностям нормального человеческого бытия…

Теперь — еще один "поворот темы".

В те времена, когда почти пол-России сидело в лагерях, естественно, и у многих сотрудников имелись родственники (близкие или дальние), не миновавшие необъятной гулаговской паутины, осужденные за действительные или надуманные преступления. А это ложилось несмываемым черным пятном на биографию и анкету, намертво тормозило продвижение по службе.

Понятно, что люди стремились скрыть такие "неприглядные" факты. Но нередко, особенно при вступлении в партию, "доброжелатели" раскапывали такого рода компромат и предъявляли его на "суд товарищей". А уж "товарищи" не упускали шанса продемонстрировать свою "партийную принципиальность" и "большевистскую бдительность"…

Так, 28 января 1949 года партийцы Управления Вятлага на очередном своем собрании рассматривали вопрос о приеме из кандидатов в члены ВКП(б) сотрудницы отдела кадров Васильевой В.Я.

Поначалу сотоварищи охарактеризовали ее как "умелого и хорошего работника", а вот затем последовали те самые "принципиальные" вопросы (цитируем протокол собрания):

"…1) Где находится ваш старший брат?

Ответ: Не знаю. Знаю, что был осужден.

2) За что привлекался к суду и осужден отец мужа?

Ответ: Слышала, что за невыполнение твердого задания.

3) Где были во время войны ваши родственники и были ли в оккупации?

Ответ: В оккупации не были.

4) Почему не сказали в своем выступлении о судимости мужа?

Ответ: Я просто выпустила из виду…"

В итоге (при 62-х голосах "за" и 9-ти "против") постановили:

"…За неоткровенность перед партийным собранием и скрытие судимости мужа кандидату партии Васильевой В.Я. в приеме в члены ВКП(б) отказать…"

Что ж, такова большевистская мораль: перед партией не может быть никаких, даже самых сокровенных, интимных тайн, перед ней нужно безо всяких нравственных колебаний "внутренне разоблачаться", выворачивать себя наизнанку — ведь она "роднее матери и отца", не говоря уже об остальных родственниках, значит — и любить ее следует преданнее и горячее…

И конечно же, все проходившие в стране политические кампании (борьба с "троцкистами", "формалистами", "морганистами-вейсманистами" и т. д. и т. п.) получали свое надлежащее отражение в ходе вятлаговских собраний, заседаний, митингов…

Всего один пример: весной 1949 года в школе поселка Лесного (585 учащихся, из них неуспевающих — 94, то есть без малого шестая часть) распространены и "обсуждены" материалы о борьбе с "космополитами", а также печально знаменитый доклад академика Лысенко. Казалось бы, какое дело полуголодным, полубеспризорным, полуприблатненным вятлаговским пацанам до всех этих "биолого-генетических разборок"? А вот поди ж ты — и клеймят, и осуждают…

Нельзя не признать, что система тотального "промывания мозгов" — в условиях лагерного интеллектуального и эмоционального голода (своего рода массовой, говоря языком психологов, сенсорной депривации), крайне ограниченной информации о реалиях жизни на "большой земле", низкого уровня критичности и образованности подавляющего большинства сотрудников — была достаточно эффективной.

На вятлаговских партийных и общественных "форумах" царит чистейший (совершенно по Оруэллу) политический новояз — общепринятые советские штампы. Ложь и лицемерие в публичных высказываниях стали неотъемлемой чертой поведения любого сотрудника — вне зависимости от его ранга и чина.

В качестве примера обратимся к еще одному "экспонату" из обширной "коллекции" архивных документов политотдела Вятлага.

В феврале 1949 года на собрании коммунистов Управления рассматривалось "персональное дело" члена партии с 1943 года Макаревича Степана Степановича. "Грех" его заключался в том, что при вступлении в партию он скрыл, что происходит из семьи зажиточного крестьянина, "облагавшегося твердым заданием", а также "утаил" судимость старшего брата: справку из сельсовета по этим "обстоятельствам" Макаревич взял липовую. Один из сотрудников лагеря был специально командирован по этим делам в Белоруссию, на родину Макаревича, — для "объективной проверки фактов на месте".

После долгих дебатов собрание решило: поскольку сам Макаревич "…понял свою вину и к тому же фактически вырос в нашей парторганизации за 10 лет работы в Вятлаге, к работе относится добросовестно — оставить в партии, объявив строгий выговор с занесением в учетную карточку…" При этом все-таки один из партийцев, "клеймивших позором" своего коллегу, веско произнес: "Большевики так себя не ведут!"…

А в своем заключительном "обвиняемый" истово кается в том, что "…допустил большую политическую ошибку и совершил преступление перед партией…" Он слезно просит оставить его в партии, клятвенно обещает искупить "…свою вину перед партией и Родиной своим честным трудом…"

Это разительно напоминает какой-то языческий ритуал, где все слова и действия заранее предопределены. И только некое грубое нарушение общепринятых правил может изменить ход предначертанных событий…

Впрочем (позволим себе еще раз повторить это) к любым "грехам" в советско-гулаговской системе относились снисходительно, если при всех прочих "привходящих обстоятельствах" успешно решалась "главная задача" — выполнялся производственный план.

Пример: в начале 1948 года политотделом Вятлага рассматривалось очередное "персональное дело". Обратимся к протоколу заседания парткомиссии:

"…Член ВКП(б) тов. Шолин, работая начальником лагпункта, использовал заключенных на посадке и обработке огорода, неоднократно брал с пекарни хлеб, из ларька брал продукты без денег, задолжал в ларек около 2.000 рублей. Шолин занялся спекуляцией, изготовил гармонь в мастерской лагпункта, за которую уплатил 282 рубля, а продал эту гармонь помкомвзвода за 860 рублей и литр водки… Шолин занимался пьянством и неоднократно являлся на работу в пьяном виде…"

Перечисленное вне всякого сомнения свидетельствует о том, что этот "гражданин-начальник" вел себя на "вверенном" ему лагпункте, как помещик в личной усадьбе, карая и милуя по своему усмотрению.

Но подвергли Шолина партийному остракизму (строгий выговор с "занесением") и затем сняли с должности не за барское самодурство, а за невыполнение плана, присовокупив (в качестве "канцелярского гарнира") добросовестно зафиксированный и регулярно представляемый в Управление лагпунктовским оперуполномоченным "мелочно-бытовой" компромат.

И такого рода "процедуры" отнюдь не являлись редкостью…

Еще одна непременная грань лагпунктовской жизни — постоянные свары между начальниками.

Далеко не последнюю роль здесь играли "командирские жены", старательно подливавшие масла в огонь этой "неугасающей войны".

Так, в начале 1948 года член партии Панькова Вера Николаевна отправила на имя начальника Управления Вятлага письмо (якобы от "группы заключенных"), в котором она (вновь цитируем материалы парткомиссии) "…всячески клеветала на коммунистов и угрожала убийством начальника ОЛПа. При этом она (Панькова) всячески восхваляла своего мужа, заместителя начальника ОЛПа…"

Примеров такого рода ссор, скандалов, интриг и "карьерных подсидок" можно приводить превеликое множество. В очень узком, замкнутом, ограниченном, душном мирке-"междусобойчике" сотрудников лагпункта взаимная вражда и ненависть вспыхивали внезапно, стихийно, порой совершенно немотивированно, без сколько-нибудь серьезного повода, но разгорались ярким, жарким пламенем, а потом могли дотлевать десятилетиями…

"Белыми воронами" выглядели на этом фоне люди честные, добросовестные, деловые (в самом положительном значении этого слова). Таковые здесь просто не требовались: необходимо было уметь "не высовываться", играть по общим правилам. В противном случае приходилось также платить свою (и немалую) цену.

Приглядимся к еще одной реальной человеческой судьбе в вятлаговском ее преломлении.

20 ноября 1939 года в политотдел лагеря обратился кандидат ВКП(б) Ефим Петрович Жильцов, инспектор 2-го отдела Управления.

Протестуя против несправедливого, по его мнению, перевода на нижестоящую должность, он, в частности, писал:

"…На перевалочной базе 5-го ОЛПа имелось без движения 2 тысячи посылок, не считая 1.000 посылок на почте, плюс ежедневное поступление 180–200 штук…"

Вспомним о том, что родственники заключенных пытались спасти этими посылками своих близких, оказавшихся в лагерях в эпоху великого террора. Работники же базы (до назначения туда начальником Жильцова) просто не вручали значительную часть этих посылок адресатам, фиктивно показывая их в отчетных документах как освобожденных или умерших.

Жильцов быстро навел порядок на "вверенном участке", составил на базе общую картотеку и раздал все посылки по назначению — их адресатам, то есть лагерникам.

И на этом карьера Жильцова закончилась.

Вместо него новым начальником базы, негодует Жильцов в своем заявлении, "назначен беспартийный — бывший судимый".

"…Разве так указывал тов. Сталин на XVIII съезде ВКП(б) о подбо ре кадров и обращении с работниками?" — обиженно вопрошает "отставной" заявитель, а затем продолжает:

"…Я имею семью и семью нетрудоспособную. Я должен жить, как все живут в свободной советской стране, и работать, как имеющий право на труд. Надо поднимать дух работника, помогать в его работе, а не убивать, что ты не способен. Из моей зарплаты в 450 рублей более 100 рублей идет на удержания: культ. и подоходный налоги, членские взносы и 60 рублей по подписке на займ. На руки приходится получать примерно 325 рублей. Из этой суммы я должен содержать семью: одеть, обуть. Со времени организации лагеря я не могу получить более удобной квартиры. Нахожусь в маленькой комнате (3 человека), тесно, нет воздуха. Эта комната служит гостиной, столовой, спальней и кухней. Нет печи, пища приготавливается на примусе и керосинке. Смрад — это приходится все вдыхать. Можно ли после этого чувствовать себя здоровым? Вот отношение к кандидату партии. Ни один секретарь парткома не вызвал меня к себе, не поговорил со мной, не указал, какие за мной имеются ошибки, чтобы я мог их исправить, а это очень важно для кандидата ВКП(б). Это письмо я написал, как в родную семью, где его обсудят и дадут свое заключение…"

Как видим, "молодой коммунист" Жильцов вполне овладел социальной демагогией своего времени и готов на все, лишь бы вернуться на прежнее "хлебное" место.

А почтово-посылочная служба (ППС) лагеря всегда была "лакомой синекурой", причем как для сотрудников, так и для заключенных. И оказавшись на ней, старались извлечь из этой удачи максимум возможного. В ноябре 1948 года, например, установлено, что на 3-ем ОЛПе работники этой службы (из числа заключенных) "изобрели" следующий немудреный "бизнес": они отклеивали марки с писем, шедших солагерникам, ставили поддельный штамп "доплатное" и брали по рублю при вручении каждой "весточки", естественно, делясь при этом барышом со своими вольнонаемными покровителями…

Весьма распространенным среди сотрудников лагеря был и еще один нечистоплотный прием. Состоял он в том, чтобы в каких-то затруднительных (скользких либо сомнительных) ситуациях "подставить", "использовать" заключенных, а потом (в случае неудачи) на них же свалить всю вину и, следовательно, — ответственность.

Уже не раз цитировавшийся нами экономист и бывший политзаключенный Л.С.Трус так рассуждает по этому поводу:

"…Ни один вольнонаемный специалист предприятий, обслуживаемых лагерями, не выполнял сам свои обязанности. Все вместо них делали заключенные — за хлеб, за табак, за другую ничтожную "натуральную" плату. Причем, заключенные были еще и благодарны тем, кто их так эксплуатировал. За одно то, что тебя хоть на несколько часов вытащили из "общих" работ, дали вместо кайла, лома — карандаш, отвертку, позволили побыть в тепле… А если зэка официально оформят на "постоянную работу" дневальным или истопником, чтобы он выполнял функции начальника участка, мастера, счетовода, плановика, диспетчера — да неужели он… станет возмущаться?.."

Иметь заключенного-"арапа", фактически выполняющего "черновые", "рутинные" должностные обязанности своего непосредственного начальника — являлось своеобразным лагерным "шиком", атрибутом и показателем престижа. В этом мире рабов считалось унизительным (с точки зрения "вольного" человека) делать свою работу самому.

Такое "делегирование" собственных обязанностей перенималось, как эстафета, и заключенными. Например, лагерник, фактически выполнявший работу бухгалтера, но формально числившийся дневальным, естественно, сам не "дневалил" (не топил печи, не убирал в бараке и т. п.) — он "приводил" другого заключенного, который, в свою очередь, перекладывал самые "неприятные", "грязные" обязанности своего "дневальства" (уборку туалета, скажем) на третьего солагерника и т. д.

"Эстафета рабства" охватывала всех в ГУЛАГе — и рабов, и "рабовладельцев"…

Как уже отмечалось ранее, постоянная, остро болезненная проблема для лагерного начальства — беспробудное, тотальное, всеобщее пьянство подчиненных.

При разборе такого рода "пьяных" дел (как правило, на заседаниях партбюро или на партсобраниях) обвиняемые могли выбирать и занимать лишь одну из двух позиций.

Первая — все категорически и напрочь отрицать, вторая — признаваться, слезно каяться, бить себя в грудь и клятвенно обещать "исправиться".

Так, в июне 1940 года на очередном партсобрании "обсуждался" оперуполномоченный Бучихин.

Обвиняли его в том, что он приходил пьяным на работу, утерял секретный документ, а "…взамен сделал новый, но дата не сошлась…" Числились за Бучихиным, причем во множестве, и другие "грехи". Но на собрании он категорически заявил:

"…Систематически я пьянствовал, (но) коверкота не присваивал, ремней для себя бесплатно не делал. Секретные документы хранил в несгораемом ящике…"

Конечно, такого рода "жесткая" линия имела шансы на успех лишь в случае поддержки "наверху". Гораздо употребительнее и надежнее была другая "метода": "чистосердечно" признать свою вину и дать клятву "в корне изменить свое поведение".

Именно так и поступил 23 января 1950 года на партсобрании 3-го ОЛПа вохровец Комаров.

Обвиняли его в "антипартийном поведении", которое выразилось в том, что он избивал жену и систематически пьянствовал. Ранее Комаров уже имел взыскания за нарушения воинской дисциплины.

В своем объяснении "герой" партсобрания заявил буквально следующее:

"…Я своей жены не избивал, а только взял ее за волосы. Я, хотя и был выпивши, после того, как мне сказали, чтобы я прекратил, я пошел, куда меня повели, и отсидел на гауптвахте 10 суток. 21 декабря я выпил много — граммов 700 и в нетрезвом виде пошел в надзорку, а оттуда — в зону. Пил я один, но что было потом, я не помню. За эту пьянку я получил 5 суток ареста. С женой сейчас не живу, с ней не был зарегистрирован. Она сейчас вышла замуж за другого. Он — надзиратель…"

"Товарищи по партии" гневно "клеймили" Комарова также за "халатное отношение к работе", за "связь с женщинами-заключенными" и за сокрытие (после перевода в Вятлаг) в течение 9-ти месяцев своих партийных учетных документов ("чтобы не платить партвзносы")…

Но за все это по совокупности Комаров получил лишь строгий выговор с занесением в учетную карточку: наказание умеренное, свидетельствующее о явном сочувствии "товарищей".

Когда же "товарищи" не "сочувствовали", то они вспоминали провинившемуся все самые малейшие его "прегрешения" против "коммунистической морали", вставляли "каждое лыко в строку".

Это и произошло 20 февраля 1949 года — при обсуждении на партсобрании "персонального дела" Петра Соловьева.

Состав "обвинения": Соловьев "…пригласил к себе на квартиру только что освободившуюся Шуляченко Ольгу, а утром дал последней 100 рублей на дорогу…"

Ну а помимо этого (главного) "преступления" Соловьеву припомнили, что он не присутствовал без уважительных причин на одном партсобрании осенью предыдущего (1948-го) года, "…вызывающе ведет себя по отношению к секретарю партбюро, говоря: "Тебя только могила исправит"… и вообще — "…нечестно признал свои ошибки…"

Так что "каяться перед партией" и унижаться перед "товарищами" следовало, действительно, как говорится, "изо всех сил"…

Спиться, "сойти с круга", потерять человеческий облик в этом окололагерном мирке сотрудник мог стремительно и безвозвратно.

Выступая в январе 1949 года на "партийной разборке" очередного случая пьянства, допущенного заместителем начальника 2-го отдела Управления Вятлага А.И.Силенковым (образование низшее), один из его сослуживцев лапидарно выразил общее мнение:

"…Я Силенкова знаю с момента его прибытия в Вятлаг. Сначала он вел себя хорошо. Потом он стал появляться в нетрезвом виде. Хотя он и не безобразничает — смотреть просто неудобно, очень нехороший вид. К тому же — коммунист, офицер, и надо знать, где и с кем выпить, и знать, когда… А вы, товарищ Силенков, дали слово товарищу Дидоренко (начальнику Управления — В.Б.) не пить, но его не выполнили…"

Партия и ее наместник на вятлаговской земле — политотдел — выступали не только в роли Цербера, но и "хранителя семейных устоев" ("Весты в чекистском мундире"), что, кстати говоря, при наличии женских "зон" было делом весьма и весьма хлопотным.

Семейные дебоши ("жен гоняют и бьют"), супружеские измены, интимные связи с заключенными ("гуляют направо и налево") — явления повсеместные и обыденные. Разумеется, на глубинных лагпунктах и подкомандировках (вдали от глаз начальства) всего "этого" гораздо больше, чем в "центральном" поселке.

Ударялись в пьянство и разгул иногда целыми подразделениями.

Так, в январе 1948 года командир взвода охраны А.Князев организовал среди подчиненного "личного состава" такую "оргию", что все вохровцы упились до бесчувствия, потеряли взводную гармонь и были не в состоянии нести службу на "боевых постах" — пришлось замещать их самоохранниками из заключенных…

Впрочем, Татьяна Окуневская в своих воспоминаниях говорит о пьянстве среди лагерной охраны даже с некоторой долей сострадания:

"…Вохровцы почти всегда пьяные, даже на вахте… Говорят, что вологодский конвой самый тупой и жестокий. А какими же им быть: звериная жизнь, хуже, чем в зоне. Грязный поселок, контингент женщин из тех, кто освободился или нет выезда отсюда. Они с ними сходятся, те их спаивают неизвестно чем, были случаи отравления, и так изо дня в день — кольцо…"

Для деградации, обесчеловечивания личности сотрудника на таежных лагпунктах имелись все условия. Ссоры, конфликты (по службе и в быту) тянулись годами. Зачастую в служебных коллективах складывалась очень тяжелая психологическая атмосфера.

Приведем лишь одну лаконичную иллюстрацию.

Недовольный отчетом секретаря партбюро 3-го ОЛПа коммунист-сотрудник этого подразделения заявил на собрании в марте 1953 года:

"…Доклад построен на склоках. Меня пьяным никто не видел, а сам товарищ Корзоватых (секретарь партбюро — В.Б.) пьет, и пьет безобразно…"

На этом лагпункте начальник и партсекретарь находились в состоянии "перманентной" войны: "партлидер" попытался "поставить" свою жену заведующей детсадом, сместив "командирскую супругу" с этой должности. Начальник ОЛПа, в свою очередь, отказал Корзоватых в переезде на новую квартиру — и пошло-поехало, "нашла коса на камень", разгорелась лютая личная вражда, вовлекая в свою "орбиту" почти всех сослуживцев и односельчан…

Надо сказать, что в общем-то жены большой "моральной обузы" для начальства не составляли: им легко изменяли, их бросали при первой возможности, а "возвращались в семью", как правило, лишь под серьезным внешним давлением, в частности — под угрозой исключения из партии, что, как мы знаем, означало крах служебной карьеры.

Вот как на VI-ой партконференции Вятлага (1949-й год) председатель парткомиссии представил одну такую (и довольно типичную) "семейную" историю:

"…Член ВКП(б) Лобанов, начальник ОЛПа, имея семью, жену и троих детей, решил жениться на молодой. Он соблазнил комсомолку Милютину, работавшую на ОЛПе начальником санчасти, и женился на ней, бросив семью.

На партийном собрании Лобанов из членов ВКП(б) был исключен. Но, поскольку Лобанов понял допущенную ошибку и вернулся к семье, парткомиссия, разбирая дело Лобанова, нашла возможным оставить его в рядах ВКП(б), объявив ему выговор с занесением в учетную карточку…"

Неотъемлемые черты поведения вольнонаемных сотрудников лагеря — ханжество и лицемерие, обусловленные целым сводом неписаных правил поведения в этом специфическом и жутковатом людском конгломерате: "грешить — греши, но оставайся в семье"; "греши так, чтобы никто тебя не видел и не слышал"…

Но всеобщая атмосфера взаимного недоброжелательства, подглядывания, подслушивания, доносительства делали сохранение тайны в "интимных" вопросах вещью "за пределами возможного"…

Молодые женщины, попав (по распределению или вербовке) в лагерь (в это "море" истосковавшихся по "прекрасному полу" мужчин), иногда просто "шли по рукам".

Так, в мае 1945 года комсомольская организация 8-го ОЛПа исключила из рядов ВЛКСМ Бряузову А.С., "…которая, работая секретарем на лагпункте, установила интимную связь с заключенным Дарченко, осужденным за измену Родине, Азой В., осужденным по статье 58–10, с освобожденными по директиве № 185 Васиным, Сахач; пьянствовала с заключенными…"

В начале 1945 года с 5-го ОЛПа сообщили о побеге одного из заключенных, а ночью его обнаружили (вместе с Бряузовой) в соседнем лесу…

О некоторых высших руководителях Управления и политотдела лагеря ходили тогда упорные слухи, что они держат целые гаремы из женщин-заключенных. Подтвердить достоверность этих слухов или опровергнуть их в настоящее время не представляется возможным. Однако вполне допустимо предположить, что никаких проблем в части "удовлетворения мужских потребностей" (при соблюдении вышеприведенных "неписаных правил" и, разумеется, наличии известных физиологических потенций) у этих "граждан-начальников", как и у подчиненных им коллег, не возникало…

Повсеместно в обращении с заключенными (да и с сослуживцами, особенно — стоящими на более низких ступенях служебной лестницы) сотрудники любого уровня (от стрелка охраны и надзирателя до начальника Управления) употребляли мат и грубую брань.

Были, правда, попытки бороться с этим (вспомним приказ первого начальника Вятлага Г.С.Непомнящего от 7 января 1939 года — см. документальное приложение к главе I, Документ № 3). Но такие меры — лишь редкое (если не единственное) явление в истории лагеря.

Как мы знаем, Непомнящий вскоре был снят с должности, а "идейная романтика" ветеранов ВЧК-ОГПУ "дзержинского замеса и закала" сменилась "новой линией", которую с зубодробительной жесткостью и беспощадным прагматизмом "проводила в жизнь" заступившая на "гулаговскую вахту" бериевская "команда"…

Вспоминает заключенный Вятлага 1950-х годов:

"…Как не рассказать о "главном мяснике" Вятлага подполковнике Верещагине, кровавые оргии которого приводили в изумление даже бывалых чекистов!.. Верещагин наводил жуть своими "выступлениями" во время инспекторских поездок по "зонам". Визит его всегда начинался с посещения ШИЗО (штрафного изолятора). Начиналось зверское избиение находящихся в нем заключенных. Избиение проводили надзиратели или палачи из его (Верещагина) свиты. Таким рьяным исполнителем "идей" Верещагина был старшина Болтунов Виктор, мирненько живущий сейчас в Волгограде. Он (Болтунов) хвалился перед своими сослуживцами, что сбивает любого заключенного с ног одним ударом. И горе тому, кто не падал от первого удара Болтунова: будет бить до тех пор, что тот (избиваемый) уже не поднимется. Сколько выбито зубов у лагерников, переломленных зверскими ударами Болтунова!..

Другим кровососом, "сподвижником" Виктора (Болтунова) на Комендантском лагпункте был "Вилка" — сержант, у которого не было 3-х средних пальцев. Кузьмин, кажется, его фамилия. Рассказывают, что рука "воров" достала-таки его где-то в Карелии…

А однофамильцы Гилевы, измывавшиеся над недужными заключенными на 16-ом больничном лагпункте?!.

Жив еще пока и знаменитый проводник собак, принесший из "розыска" 64 пары ушей беглецов: уши ценятся — пенсия у него высокая, хотя он все-таки жалуется, что мало, дескать, платят…"

А сколько вольнонаемных сотрудников просто сгинуло, пропало, погибло в тяжкой, тлетворной лагерной круговерти, постепенно опускаясь, спиваясь, теряя должности, звания, семью, да и жизнь?..

Очень типична в этом смысле судьба лейтенанта внутренней службы Василия Никифоровича Надеева, 1915 года рождения, выходца из крестьян деревни Табачная Свечинского района Кировской области, образование низшее, бывшего сотрудником Вятского ИТЛ в 1939–1951 и в 1953–1957 годах.

Вятлаг, где Надеев служил почти с самого его основания — командиром отделения, взвода, дивизиона ВОХР (1939–1947 годы), заместителем начальника, а затем и начальником 3-го ОЛПа (1947–1950 годы), — полностью сформировал этого человека и подмял его под себя.

Ничем особенным на службе, даже будучи начальником ОЛПа, Надеев себя не проявлял: "хозяин" как "хозяин" — в "меру" неграмотный, исполнительный и безалаберный одновременно. Не дурак выпить (за пьянки неоднократно "обсуждался" на партбюро), любитель "побаловаться" с заключенными женского пола, а иногда — и кулаками помахать… Впрочем, все это — в пределах "допустимой" для лагерного начальства "нормы"…

И все же в марте 1950 года Надеев на чем-то (говоря языком "зоны") "прокололся". Видимо, кто-то "настучал" на "конкурента-соперника" или "обидевшего хозяина", и (по официальной версии — за "должностной проступок") Надеева понизили в чине — сослали начальствовать на глубинный лагпункт при 18-ом ОЛПе (март 1950-февраль 1951 годов).

Главных, действительных причин этой "опалы" мы не знаем — они на бумагах в личном деле не фиксировались, шли по "оперативным каналам". Но несомненно, что Василий был уже "на крючке" у "кумовьев", хотя образа жизни своей (пьянки-гулянки и прочее) не менял, что и кончилось для него очень печально: Надеев вновь снят с должности и в мае 1951 года осужден военным трибуналом по пункту "а" статьи 193-17 и части 2 статьи 74 тогдашнего УК РСФСР (за злоупотребление властью, хулиганство, склонение к сожительству заключенных-женщин, рукоприкладство к осужденным, недостойное поведение в общественных местах) к 6 годам лишения свободы.

Отбывал срок наказания бывший "чекист" в одном из уральских лагерей (п/я № 35, станция Асбест), освободился по амнистии в 1953 году.

Как истинный "питомец" Вятлага, Надеев после освобождения вернулся в "родной" лагерь, работал здесь (в качестве вольнонаемного) начальником глубинного лагпункта (май 1953-апрель 1954 годов), директором лесозавода № 3 (апрель 1954-январь 1956 годов), заведующим производством на том же лесозаводе (июль 1956-апрель 1957 годов).

"Потихоньку" спивался. Жена бросила. Остался один. И финал — 19 апреля 1957 года в 13 часов бывший лейтенант Надеев повесился на бельевом шнуре в сарае возле барака, где обретался "горьким бобылем"…

Можно назвать это рядовым случаем.

Но признаем право на существование и для другой точки зрения: в этом локальном эпизоде вятлаговской истории отразилась трагедия судеб целого поколения малограмотных лагерных начальников первичного звена — "выдвиженцев из народа", опьяненных своей незаслуженной, нежданно обретенной властью, развращенных ею, использованных в качестве безотказных исполнителей и раздавленных гулаговской системой.

К этому остается лишь добавить, что жизнь в лагере и возле него не скучна и не бедна событиями, но она безрадостна и тяжка.

Вырваться подавляющему большинству людей из этого воистину дьявольского круга — дело непосильное.

Лагерь — намертво, навсегда — "отформовал" их по своим нечеловеческим, запредельным меркам…

ГЛАВА V. "ГРАЖДАНЕ-НАЧАЛЬНИКИ"

Тюрьма есть ремесло окаянное, и для скорбного дела сего зело ист ребны люди твердые, добрые, весе лые.

Петр I.

Где теперь крикуны и начальники?

Отшумели и сгинули смолоду…

А молчальники вышли в начальники,

Потому что молчание — золото.

Александр Галич,

"Старательский вальсок".

У каждого были причины свои:

Одни — ради семьи.

Другие — ради корыстных причин:

Звание, должность, чин…

И Бог — усталый древний старик,

Прячущийся в облаках,

Был заменен одним из своих

В хромовых сапогах.

Б.Слуцкий.

(Гулаговские карьеры)

Пожалуй, только в лагере, в этом изолированном микрокосме, можно наиболее глубоко постичь суть и смысл советско-сталинской политической системы, проникнуть мыслью в самую ее сердцевину. Нам и сейчас не до конца понятны механизм этой системы, технология управления бесправными человеческими массами. Как могла сравнительно небольшая группа администраторов-номенклатурщиков в лагерях заставить беспрекословно починяться себе многие тысячи людей? Видимо, все дело в продуманной и отлаженной управленческой структуре, идеально выстроенной властной пирамиде, наверху которой есть место только для одного — начальника, "хозяина". Вне зависимости от своих личных качеств, начальник ИТЛ приобретает (в глазах безраздельно зависящего от него лагнаселения) харизматический ореол, черты мифической личности. Его скромные добродетели и способности (так же, как и отрицательные черты характера) гипертрофируются, приобретая чуть ли не вселенский масштаб.

Вместе с тем, по образному замечанию одной бывшей политзаключенной с огромным "гулаговским стажем", лагерь — это хитроумное изощренное приспособление, чтобы ставить людям ловушки, используя все их слабости и достоинства. Это — ловушка на "живца", на человека, причем любого человека — как заключенного, так и "вольного". С учетом этого обстоятельства, начальник лагеря еще более несвободен в своих действиях, чем заключенный-бригадир с дальней "зоны"-подкомандировки. В этой "ловушке" человек выворачивается наизнанку, ставится в такое безвыходное положение, когда он неминуемо должен совершить какую-то подлость, "преступить" запретную нравственную черту. А "преступив", он оказывается на "крючке", неважно у кого — вышестоящего начальства, подчиненных, женщин, своей больной совести… "Все против всех" — таков основополагающий неписанный закон лагерного бытия. Трясина лжи, лицемерия, предательства постепенно засасывает человека: сделав один шаг, неизбежно приходится делать второй, и здесь в силу вступают простые правила жестокой игры, любое отступление от которых чревато смертью — моральной, а то и физической…

Любой начальник ИТЛ головой своей отвечает за порядок в лагере и выполнение им производственного плана. Но чаще всего сил и способностей хватает только на одну из этих задач. К тому же двойственная (по сути) роль советских лагерей (как институтов "наказания и перевоспитания" и как производственных структур одновременно) делает эти задачи заведомо невыполнимыми, порождает ситуацию "сшибки": ведь первая функция по определению вступает в непримиримо острый конфликт со второй. Тем самым существенно подрывается формальное всевластие начальника лагеря. Не будет далеким от истины утверждение, что в реальности этот внешне всесильный лагерный бонза в большей степени зависит от "духом и телом" принадлежащего ему среднестатистического "исполнителя программы", чем последний от своего "хозяина".

Рычаги влияния заключенных на лагадминистрацию, как правило, недооцениваются, а они очень весомы и ощутимы. В обыденной практике лагерное начальство любого уровня (в том числе самого высшего) вынуждено вступать в негласные договорные отношения с подвластным "контингентом", особенно — с его уголовной "элитой". А поскольку система внеэкономического принуждения к труду порочна, ненадежна, нестабильна изначально, она предопределяет непрочность, постоянную зыбкость положения казалось бы всемогущего начальника Управления лагеря: можно, например, успешно выполнять "производственную программу" пять лет подряд, но на шестой год внезапно "проштрафиться" — и "загреметь" с должностным понижением в какой-нибудь еще более отдаленный, маленький или просто "агонизирующий" ИТЛ…

И все же (пусть крайне редко) некоторые "самородки" умело овладевали искусством карьеры в НКВД-МВД, нащупывали реальные рычаги воздействия на гулаговское начальство, в меру своего разумения находили для себя формулу удачного практического применения законов лагерной "политики и экономики". Попытаемся на конкретных судьбах таких "удачников" — начальников Вятлага 1930-х — 1950-х годов — рассмотреть все особенности, предпосылки и повороты их служебной карьеры. Здесь имеют значение любой (даже самый мелкий) биографический факт, незначительная пометка в послужных документах. В определенном смысле, большинству из этих людей просто повезло, ибо множеству их коллег (не менее опытных и более профессионально подготовленных) судьба уготовила другую участь — быть перемолотыми безжалостной машиной НКВД в лагерную пыль…

Итак, обратимся (в порядке хронологии) к архивным личным делам начальников Управления Вятского ИТЛ НКВД-МВД СССР 1930-х — 1950-х годов.

Григорий Самойлович Непомнящий

Начальник Управления Вятлага с 8 марта 1938 года по 17 марта 1939 года.

Это самый тяжелый (исключая первые годы войны) период в истории лагеря — время его создания. Все приходилось начинать с нуля: прием и размещение осужденных, подбор кадров, строительство лагпунктов и прилегающих к ним поселений для сотрудников, производственное освоение местности в тайге, прокладку железной дороги… Как уже говорилось, впоследствии эту магистраль (от станции Верхнекамской до села Усть-Кулом на реке Вычегде в Республике Коми) длиной около 260 километров планировалось, видимо, использовать для осуществления проекта "поворота северных рек". На Вычегде и Печоре намечалось возведение плотин с электростанциями. Однако проект еще до войны был признан "порочным" и вместо него решили начать "особое строительство НКВД № 4" — сооружение Кайского целлюлозного завода (ныне — поселок Созимский Верхнекамского района).

Анархии и беспорядка в это время в лагере "хватало через край". Заключенных тогда не жалели: их поступало предостаточно — волна ежовского "большого террора" еще не сменилась чахлой бериевской "оттепелью". В лагере — масса политзаключенных: "каэров", СЧЭ, СВЭ, СОЭ, — осужденных за "контрреволюционную деятельность" и как "социально-чуждые", "социально-вредные" и "социально-опасные" элементы. Вместе с тем, заключенные в новом лагере (в связи с отсутствием обустроенных "зон") еще не были в полной мере взяты в "ежовые рукавицы"… Попытки как-то упорядочить эту "первородную" гулаговскую стихию, порождаемую регулярно прибывающими прямо в тайгу переполненными этапами-"краснухами", а также собранными со всего Союза вольнонаемными сотрудниками (в значительной своей массе — чем-то "проштрафившимися" на прежних местах службы) достаточно четко прослеживаются в дошедших до нас приказах первого начальника Вятлага.

Карьеры в ту пору делались быстро, всходили вверх круто, но часто в один миг рушились, рассыпались, пропадали в никуда.

Нечто подобное произошло и с Г.С.Непомнящим.

В марте 1939 года он был снят с должности: по одним сведениям, — за "непринятие мер" во время (и по ликвидации последствий) грандиозных лесных пожаров, бушевавших в этих кайских краях в сентябре 1938 года; по другим предположениям, Григорий Самойлович стал одной из жертв послеежовской чистки в НКВД, предпринятой новым наркомом Л.П.Берией. Во всяком случае, Г.С.Непомнящий убыл из Вятлага "в неизвестном направлении", а почти все документы, содержащие сведения о первом "хозяине" Вятлага (в том числе его личное дело, значительная часть подписанных им приказов, распоряжений, отчетов и других официальных бумаг), из доступных нам архивов таинственным образом "исчезли"… Вполне возможно, что следы судьбы Г.С.Непомнящего скрыты в "тайнохранилищах" другого (не менее известного, чем НКВД-МВД) ведомства… Но пока обнаружить их не удалось…

Иван Иванович Долгих

Начальник Управления Вятского ИТЛ с 27 марта 1939 года по 23 июля 1941 года.

С этим человеком, сделавшим самую большую (среди "хозяев" Вятлага) карьеру в НКВД-МВД (в начале 1950-х годов — генерал-лейтенант, начальник ГУЛАГа), есть резон познакомиться как можно ближе (тем более, что для этого имеются возможности — архивное личное дело И.И.Долгих сохранилось).

Для начала обратимся к его послужному списку.

Иван Иванович Долгих родился 13 июля 1896 года в городе Барнауле, русский, по социальному происхождению — из рабочих (по другим данным — сын мелкого прасола-скототорговца). Член РКП(б) с 1 января 1920 года, то есть еще с гражданской войны. В реестре важных для карьеры в "органах" анкетных данных обращает на себя внимание один "скользкий" факт, зафиксированный в автобиографии И.И.Долгих: "…Состоял левым эсером 7–8 месяцев в 1918 году в городе Барнауле. Вышел из партии левых эсеров по идейным соображениям и перешел в РКП(б)…" Впрочем, абсолютно безупречные послужные списки всегда вызывают (и не без оснований) сомнения в их достоверности, так что эта "ложка дегтя", вполне возможно, в данном конкретном случае была и небесполезной (по "тактическим", так сказать, соображениям). Образование И.И.Долгих получил только общее начальное (и это вполне согласуется со множеством орфографических ошибок в исполненных его рукой резолюциях и анкетах — "Кольчак", "тюрма" и пр., с полным отсутствием в них знаков препинания и т. д.). Основные специальности, приобретенные еще до революции, — жестянщик, маляр, овчинник. Специального чекистского образования не имеет. Правда, в 1925 году окончил высшую стрелково-тактическую школу "Выстрел".

Иностранными языками не владеет. Под судом, следствием и за границей не был. Как отмечено в подлиннике автобиографии: "…Колебаний в проведении линии партии не было, в оппозициях и антипартийных группировках не участвовал…"

Отец нашего героя умер в 1910 году, а мать спустя год выехала в Харбин (Китай), откуда уже не вернулась. Работать Иван Долгих начал с одиннадцати лет — в 1907 году в кустарных мастерских родного города. В 1915 году призван на воинскую службу, отправлен на фронт боевых действий, дослужился до чина фельдфебеля. Воевал храбро и награжден Георгиевским крестом 4-й и 3-й степени. Демобилизован в ноябре 1917 года. С декабря 1917 года по май 1918 года в Барнауле работал жестянщиком "…на дому у разных торговцев…" В Красную Армию вступил добровольно в 1918 году. Воевал в партизанских отрядах Алтайского края против белочехов и колчаковцев и сделал заметную военную карьеру: начальник партизанского отряда, член Военного совета Алтайского фронта. Был и некоторый вынужденный перерыв в его военной службе: с октября 1918 года по март 1919 года (после ареста колчаковской контрразведкой) находился в барнаульской тюрьме, с марта же по октябрь 1919 года вновь работал жестянщиком. Несомненно, бросаются в глаза определенные нестыковки, путаница в жизненных перипетиях Ивана Ивановича в этот период его биографии, но ведь и сама по себе гражданская война — это взрыв анархии, бестолковщины, неразберихи, партизанщины… С октября 1919 года военная карьера И.И.Долгих стала непрерывно восходящей: командир учебной роты, затем — батальона 2-го стрелкового полка Западно-Сибирской стрелковой бригады, а чуть позже — командир того же полка. Участвовал в боях против Врангеля, награжден золотыми часами от Сибирского ревкома.

Храбрый, лихой боец, овладевший организаторскими навыками, сумел выбиться наверх в бурное время гражданской войны и не затеряться в "общей массе" после ее окончания, когда началось сокращение регулярной армии. В 1921–1922 годах И.И.Долгих командовал (под непосредственным руководством ОГПУ и "в тесном контакте" с ним) дивизионом ЧОН на родном Алтае, "разбирался" с разного рода бандами. Воевал, судя по всему, вновь храбро, инициативно, за что награжден боевым оружием от коллегии ОГПУ, а также орденом Красного Знамени (1922 год).

После учебы в школе "Выстрел" (октябрь 1924 года — август 1925 года) и безуспешных поисков места в армии, уволен из РККА в бессрочный отпуск и перешел на службу в органы внутренних дел: возвращаться к работе жестянщика заслуженному командиру полка, по понятным причинам, не хотелось, а помимо храбрости и организаторских способностей, очевидно, были в нем задатки и администратора-тюремщика.

Именно здесь, в "органах", началась новая карьера И.И.Долгих, увенчавшаяся в конце концов высшей должностью в ГУЛАГе. С декабря 1926 года по сентябрь 1928 года он — начальник исправительно-трудового дома города Барнаула, затем — начальник административного отдела Барнаульского окрисполкома (сентябрь 1928 года — август 1930 года).

В тяжкую пору раскулачивания Иван Иванович на новом "участке работы" — начальник отдела трудовых поселений УНКВД по Западно-Сибирскому краю (август 1930 года — март 1938 года). "Плоды" сталинской коллективизации — десятки тысяч семей "раскулаченных" крестьян — широким потоком "поступали" прямо во вверенные ему подразделения.

Каким-то образом И.И.Долгих удалось (несмотря на известные "закавыки" в биографии) пережить тотальную ежовскую кадровую перетряску в НКВД, уцелеть и даже остаться на свободе. Но на излете "ежовщины" он все же вынужден покинуть "пригретое" место (возможно, это связано и с изменением статуса спецпоселений, преобразованием части из них в исправительно-трудовые лагеря) и перейти (с некоторым понижением) на должность заместитель начальника Управления Краслага — Красноярского ИТЛ НКВД (город Канск).

Отсюда, уже с повышением, И.И.Долгих переведен в Вятлаг — на освободившееся место "проштрафившегося" Г.С.Непомнящего.

Организационный период в Вятлаге к тому времени заканчивался, и круто взявшийся за дела, по сравнению со своим предшественником более жесткий как "хозяин", Иван Иванович уже вскоре после переезда в Верхнекамье ("п/я 231") награжден за "отличное и досрочное выполнение правительственного задания по строительству особых объектов промышленности" (ввод в действие Кайского целлюлозного завода) медалью "За трудовое отличие". Награда, заметим, не столь уж высокая, поскольку, очевидно, в Москве все-таки учли, что завод построен в основном под руководством Г.С.Непомнящего…

Кстати, И.И.Долгих прибыл в Вятлаг с "дисциплинарным шлейфом" — строгим выговором с "предупреждением по партлинии" за "необеспечение строительства в Краслаге", "преподнесенным" политотделом Красноярского ИТЛ Ивану Ивановичу "на посошок", в марте 1939 года, то есть накануне его отъезда к новому месту службы. Интриги и закулисные комбинации в ГУЛАГе были всегда в чести. Но И.И.Долгих, видимо, спасало наличие какого-то влиятельного покровительства в "верхушке" НКВД: во всяком случае, ровно через год выговор с Ивана Ивановича (по его рапорту в руководство Наркомата) снят распоряжением заместителя наркома комдива Чернышова…

Именно при И.И.Долгих завершено формирование организационной структуры и административного центра Вятлага. 7 апреля 1939 года началось строительство "соцгородка" (будущего поселка Лесного), куда штаб лагеря и переехал из поселка Рудничного зимой (официально — 6 декабря) того же года (окончательно переезд завершился уже в следующем году).

Летом 1940 года в "соцгородке" сданы несколько деревянных двухэтажных административных зданий, жилых домов причудливой архитектуры (сохранившихся до наших дней и поныне находящихся в эксплуатации), а также около десятка барачных построек для размещения сотрудников лагеря. Возведены дом культуры, стадион, больница для вольнонаемных и "сангородок" для "контингента": в "светлом социалистическом городе будущего", который строили заключенные, все эти "объекты" предусматривались типовыми планами.

В октябре 1939 года организовано подсобное сельское хозяйство ("сельхозы"), которое так пригодилось (в большей степени — лагерному руководству, в меньшей мере — простым сотрудникам и заключенным) в голодные военные и первые послевоенные годы.

Тогда же начаты регулярные пассажирские перевозки по Гайнско-Кайской железной дороге — подъездному пути Вятлага…

К середине 1941 года в Вятском ИТЛ исправно функционировали 12 лагпунктов с числом заключенных чуть менее 20.000 человек, стабильно дававших стране "большой лес". Лагерь твердо (как производственный объект) встал на "собственные ноги".

А Иван Иванович Долгих вскоре после начала войны (в июле 1941 года) был переведен начальником в другой, более крупный лесной лагерь: по некоторым данным — в Ивдельский ИТЛ (Ивдельлаг, Свердловская область).

Семейное положение Ивана Ивановича, если судить по анкете, вполне благополучное. Жена, Мария Степановна, родилась в 1903 году в Тамбове. В анкете указано, что по происхождению она — из семьи крестьянина-бедняка, окончила лишь три класса приходской школы. Как и у многих жителей страны (в чем-то благодаря "стараниям" и самого И.И.Долгих) у Марии Степановны имелись репрессированные родственники: дядя, Никита Емельянович Сенников, осужден в 1938 году ("за что — не знаю, связи не имею…"); тетка, Анастасия Емельяновна Хомякова, в 1937 году исключена из рядов ВКП(б) (с ней, разумеется, Мария Степановна также "связи не имеет…").

Анкета на М.С.Долгих оформлялась в отделе кадров Вятлага при ее поступлении на работу в аппарат Управления лагеря. В заявлении Марии Степановны (адресованном собственному мужу) говорится: "…Прошу принять меня на работу по Вашему усмотрению…" И с 22 февраля 1940 года она была назначена на "непыльную" должность — заведующей культбазой культурно-воспитательного отдела (КВО) Управления с окладом 600 рублей. Но проработала здесь Мария Степановна недолго — до июля того же года, а затем уволилась "по собственному желанию"… В предыдущие годы она также в основном была домохозяйкой, проработав лишь краткое время (в начале 1930-х годов) в приемной 4-го секретаря крайкома ВКП(б) в Новосибирске…

В семье Долгих лишь одна дочь — Вера, родившаяся в 1920 году в Тамбове. Поскольку Иван Иванович в это время "махал шашкой" на Алтае и к тамбовским местам и населявшим их юным прелестницам "прямого отношения", надо думать, не имел, вполне допустимо предположить, что Вера являлась для него приемной дочерью…

Таким образом, по анкетным данным Иван Иванович Долгих почти идеально подходил для выдвижения на любую должность в советской управленческой системе: рабоче-крестьянское происхождение, русский, лихой партизан с боевыми наградами за гражданскую войну, член партии с 1920 года, примерный семьянин, исполнительный организатор лагерного хозяйства… И все же этого явно недостаточно для "большой карьеры". Видимо, полезные и надежные связи в ГУЛАГе, неформальная поддержка в Наркомате внутренних дел существенно помогали жить и работать этому крутому лагерному "хозяину" с общим трехклассным образованием. Да и сам он, надо думать, к рубежу 1940-х — 1950-х годов кардинально изменился по сравнению со временами своей бурной молодости, приобретя столь необходимые для службы в ГУЛАГе специфические навыки и качества…

Ной Соломонович Левинсон

Начальник Управления Вятлага с 23 июля 1941 года по 4 января 1944 года.

В среднем кадровом звене НКВД того периода находилось немало "лиц еврейской национальности", поэтому (наряду со всем прочим) биография Н.С.Левинсона представляет особый интерес, как образец удачно и умело выстроенной карьеры представителя целого этнического слоя российского населения — тех самых "местечковых жителей", для которых до октябрьского переворота путь на государственную службу (а тем более — в правоохранительные структуры) был наглухо закрыт.

Ной Соломонович Левинсон родился 13 сентября 1901 года в местечке Глуск Бобруйского уезда Минской губернии в семье мелкого торговца (затем — "счетного работника"). Еврей. Окончил начальную школу (еврейский хедер) в 1914 году, дивизионную партшколу в городе Борисове (1921 год), вечерний комвуз.

Основная профессия — машинист-наливщик минеральных вод. Начало трудового пути: мальчик частного магазина в Киеве (июнь 1915 года — август 1916 года), мальчик 1-ой еврейской больницы в Екатеринославе (август 1916 года — июль 1917 года), чернорабочий, наливщик минводы заводов Мнушкина в Гомеле (август 1917 года — апрель 1920 года). Как видим, довольно обычный пролог биографии выходца из рядовой, многодетной и, по-видимому, ниже среднего достатка еврейской семьи.

В 1920 году проживал на территории, оккупированной белополяками. Имелись и родственники за границей: брат Борис — в Америке с 1907 года, брат жены Абрам — в Палестине с 1913 года. Все эти факты расценивались в "органах" как "серьезные минусы" в анкетных данных…

С мая 1920 года по июнь 1921 года Н.С.Левинсон — красноармеец заградотряда 4-ой дивизии Западного фронта. Участвовал в боевых действиях на польском направлении. В июле-декабре 1921 года — курсант дивизионной партшколы № 4 в городе Борисове. В органах ОГПУ-НКВД — с декабря 1921 года (достаточно раннее и вполне осознанное решение 20-летнего молодого человека). Поначалу служил больше по "политической части": уполномоченный особого отдела 4-го дивизиона в Борисове (декабрь 1921 года — ноябрь 1922 года), политрук роты 19-го Богучанского полка ВОГПУ в Смоленске (ноябрь-декабрь 1922 года), начальник клуба 29-го дивизиона ВОГПУ в Гомеле (1923–1924 годы), политрук дивизиона 1-го полка ВОГПУ в Смоленске (1924–1925 годы)…

Обращает на себя внимание калейдоскопическое мелькание невысоких и в чем-то равнозначных должностей, хотя и с постоянной тенденцией повышения в ранге. Нет резких взлетов и крутых падений, реализуется постепенное, но надежное и восходящее продвижение "кадрового службиста" по избранной им стезе…

С 1925-го по 1929 год Н.С.Левинсон — старший уполномоченный Смоленского губотдела ОГПУ, а в лихолетье коллективизации трудится в "глубинке" (в том числе, надо полагать, и на ниве "раскулачивания") — начальником СПО (следственных подразделений) окружных отделов ОГПУ в городах Ржеве, Клинцы и Брянске (1929–1934 годы). Затем Ной Соломонович вновь возвращается в столь полюбившийся ему Смоленск, где в 1934–1937 годах служит начальником отделения СПО УНКВД Западной области. Таким образом, наш герой вырос в работника НКВД областного масштаба, и в октябре 1937 года — феврале 1939 года (в самую жестокую пору "ежовщины") мы видим его в должности заместителя начальника 4-го отделения, а затем — начальника АХО (административно-хозяйственного отдела) УНКВД Орловской области.

Отъезд из обжитого Смоленска в незнакомый Орел был (в обстановке тотальных репрессий и почти полной смены кадров НКВД) вполне разумным и оправданным решением. Но, видимо, и там ситуация непредсказуемо быстро накалялась, и Левинсон переводится на более "спокойную" службу — в ГУЛАГ. В феврале 1939 года — июне 1941 года он занимает пост заместителя начальника Управления одного из крупнейших территориальных лагерных комплексов — Беломоро-Балтийского комбината НКВД СССР (город Медвежьегорск Карело-Финской ССР), откуда и направляется (с повышением) на службу в Вятлаг в должности уже самостоятельного "хозяина" — начальника Управления ИТЛ.

Примечательно, что на всех предыдущих должностях чины (специальные звания) доставались Н.С.Левинсону с заметным запозданием: в Вятлаг он прибыл лишь лейтенантом госбезопасности. Безусловно, по тем временам и это немалый сан (не ниже майора в РККА), но ведь подчиненные-то Левинсона (например, начальники политотдела и отдела кадров) имели звания старших лейтенантов, а его первый заместитель вообще являлся аж капитаном госбезопасности. Впрочем, такого рода назначения — из "массовки" на первые роли — перспективных и честолюбивых "выдвиженцев" были в те годы постоянной составляющей гулаговской кадровой политики и практики: ценились не опыт и звания назначенца, а его способность резко подмять под себя весь многотысячный лагерь и с первых же дней управления им "обеспечить стабильное выполнение плана основного производства"… Очевидно, руководству ГУЛАГа представлялось, что Н.С.Левинсон обладает именно такой хваткой…

В определенной мере этот выбор оправдался, и к завершению своей непродолжительной службы в Вятлаге Н.С.Левинсон — уже капитан госбезопасности (кстати говоря, в таких же чинах ходили тогда многие руководители лагерной системы — начальники политотделов, кадровых и оперативно-чекистских служб и т. п.). Своим стремительным внеочередным повышением в звании Ной Соломонович обязан выполнению и перевыполнению опустевшим Вятлагом производственного плана 1942 года: к 25-ой октябрьской годовщине начальник Вятского ИТЛ — "маяка лесных лагерей страны" — награжден орденом Боевого Красного Знамени, а приказом по НКВД от 2 февраля 1943 года ему присвоено внеочередное звание капитана госбезопасности…

В период успешной деятельности Н.С.Левинсона на высшем лагерном посту политотдел Вятлага составил на него характеристику (вероятнее всего — для представления к очередному спецзванию).

Прочтем внимательно этот типичный документ того времени, характеризующий эпоху в целом, ГУЛАГ — в частности, но в очень малой степени — самого Н.С.Левинсона (Документ № 51):

Характеристика на начальника Управления Вятлага НКВД СССР

Левинсона Ноя Соломоновича.

Левинсон Н.С., 1901 года рождения, уроженец местечка Глуск Минской губернии, сын служащего, член ВКП(б) с 1921 года, партийный билет № 2022104, еврей, имеет низшее образование, не судим. Производственная деятельность (см. справку). Тов. Левинсон работает в качестве начальника Управления Вятлага НКВД, с выполняемой им работой справляется, обеспечил руководство производственной деятельностью лагеря, в результате чего лагерь перевыполнил производственный план мая-июня месяцев с.г. и по оценке зам. наркома Внутренних дел лагерь отнесен к числу передовых лагерей лесной промышленности; обеспечил в лагере государственную безопасность. Руководит аппаратом умело и пользуется в коллективе авторитетом.

Участвует в партийной жизни, политически грамотен, систематически работает над повышением своего идейно-политического уровня по первоисточникам классиков марксизма.

Настоящая характеристика утверждена заседанием партбюро 17.07.1942 г.

Секретарь парторганизации

Управления Вятлага (Анферов)

Подпись секретаря первичной парт. организации Управления Вятлага НКВД тов. Анферова заверяю:

Начальник Политотдела лейтенант Госбезопасности (Колков)

Обратим внимание, что даже названия руководящих органов лагеря (в силу иерархического мышления, обожествляющего начальство) упоминались тогда только с прописной буквы (Управление, Политотдел, Госбезопасность и т. д.)…

В первые и самые тяжелые военные годы Вятлаг (как и другие лесные лагеря и территориальные комплексы ГУЛАГа) под руководством Н.С.Левинсона мобилизовал значительную часть своего населения на фронт. Так, в 1941–1943 годах из лагеря были отправлены в РККА около 600 вольнонаемных работников, более 1.200 стрелков военизированной охраны (ВОХР) и свыше 400 заключенных. Ушел, кстати, добровольцем на фронт и 18-летний сын Ноя Соломоновича — Эмиль Левинсон (1924 года рождения)… За этот же период в Вятлаг прибыли и обустроены здесь около 350 сотрудников и членов их семей, эвакуированных (в основном) из Ленинграда с областью, Карелии (ББК НКВД) и Прибалтики…

Но, как мы знаем, в зиму 1942–1943 годов "контингент" вверенного Левинсону лагеря оказался совершенно без запасов продовольствия и одежды, по вятлаговским "зонам" прошел голодный мор: есть все основания полагать, что зимой и весной 1943 года погибло около половины среднесписочного состава "лагнаселения"… Все это, вкупе с провальным невыполнением лагерем "производственной программы" 1943 года, завело в тупик и личную карьеру Н.С.Левинсона: по приказу "Наркомвнудел тов. Берия" от 28 декабря 1943 года он "откомандировывается в распоряжение отдела кадров ГУЛАГа…" Как известно, за план тогда отвечали (в прямом смысле) головой, и вполне допустимо констатировать, что понижение в должности не было самой большой из возможных неприятностей… Словом, Ною Соломоновичу, подобно его библейскому тезке, вновь удалось удержаться на плаву…

Возвращаясь к деталям биографии Н.С.Левинсона, нельзя не отметить, что за предшествующий вятлаговскому эпизоду период своей службы в ОГПУ-НКВД он имел регалии весьма специфические: 14 декабря 1927 года награжден Смоленским губисполкомом "как верный преданный чекист" револьвером системы "Маузер"; в 1932 году Брянским горсоветом "за беспощадную борьбу с контрреволюцией" удостоен точно такой же награды. В том же году и с такой же формулировкой ОГПУ наградило "верного чекиста" револьвером системы "Наган"… Весь этот арсенал предназначался, очевидно, для еще более "беспощадной борьбы с врагами народа" — и Ной Соломонович "старался, как только мог"…

"Отличился" он и в кровавом 1937 году: награжден оргкомитетом ВЦИК по Орловской области (за заслуги в борьбе с "врагами народа") — фотоаппаратом "Лейка". На излете "большого террора" приказом по НКВД от 9 мая 1938 года (подписанным уже впавшим в немилость наркомом Н.И.Ежовым) "за успешную работу" Н.С.Левинсон отмечен высоко ценимым в "органах" знаком "Почетного чекиста" ("Почетного работника ВЧК-ОГПУ-НКВД"). Так что эпоха "ежовщины" определенно помогла Ною Соломоновичу вывести свою карьеру на качественно новый, более высокий уровень. А для достижения своих карьерных целей этот начальник Вятлага, судя по всему, крови и жизней людских не жалел…

Небезынтересны для нас и данные о составе семьи Ноя Соломоновича.

Его жена, Галина Марковна, также работала в Вятлаге. Ее личное дело сохранилось, и мы имеем возможность ознакомиться с основными вехами ее биографии. Родилась Галина Марковна в 1902 году в деревне Князевка Минской губернии, еврейка, беспартийная, окончила в 1921 году 7 классов гимназии в городе Червене и в 1931 году — двухлетнюю школу медсестер в Смоленске. По профессии — медсестра. В отличие от своей предшественницы (жены И.И.Долгих) Галина Марковна почти все 1930-е годы трудилась по специальности: в аптеке, секретарем в медтехникуме, медсестрой в больнице. "На иждивении мужа" (как домохозяйка) находилась лишь короткое время, проживая в Медвежьегорске (1939–1940 годы). В Вятлаге (1942–1943 годы) она работала медсестрой поликлиники для вольнонаемных, а с 13 августа 1943 года до своего убытия из лагеря в сентябре 1944 года временно исполняла обязанности начальника поликлиники и больницы Управления ИТЛ. 7 сентября 1944 года откомандирована из Вятлага в распоряжение начальника Усольлага (город Соликамск). Очевидно, ее "выписал" переведенный туда муж. Получила ли Галина Марковна в новом месте жительства руководящую должность, сказать затруднительно: дальнейшая ее (как и самого Н.С.Левинсона) судьба нам пока неведома…

В 1941–1944 годах работала в Вятлаге и незамужняя сестра Н.С.Левинсона — Ева Соломоновна. До своей эвакуации из Москвы (после ранения во время налета немецкой авиации) — инженер-металлург (с высшим образованием), а в Вятлаге — начальник ОТК центральных механических мастерских.

Кстати, из анкеты Евы Соломоновны (составленной в 1943 году) мы можем узнать, что у Н.С.Левинсона имелись 3 сестры и 4 брата. Старший брат — Борис — жил (как нам уже известно) в США; старшая сестра — домохозяйка; брат Лазарь — врач госпиталя в Средней Азии, член партии; брат Мордухай мобилизован в РККА; брат Роман работает на военном заводе в Москве…

Таким образом, из 8 питомцев семьи Левинсонов службу в "органах" избрал для себя лишь один — Ной…

Алексей Демьянович Кухтиков

Начальник Управления Вятлага НКВД СССР с 4 января 1944 года по 17 января 1947 года.

Согласно лагерной устной традиции и многочисленным легендам, полковник Кухтиков — лучший (если не идеальный) "хозяин" Вятского ИТЛ за все годы его существования. И данное обстоятельство побуждает нас более внимательно приглядеться к этой — действительно неординарной — личности.

Родился Алексей Демьянович Кухтиков 27 февраля 1904 года в деревне Дубровка Смоленского района Смоленской области в семье рабочего, умершего в 1905 году, и прачки. Русский. Образование (как и у его предшественников на вятлаговском "троне") — низшее (в 1917 году окончил двухклассное училище в селе Винлярово Смоленской губернии). Пополнял свой "багаж знаний" Алексей Демьянович на всевозможных курсах, коих прошел немало: 1927 год — школа младшего комсостава дивизии особого назначения ОГПУ (Москва); 1930 год — Ленинградские военно-политические курсы имени Энгельса; 1931 год — курсы комиссаров войск НКВД. Разумеется, образование все эти курсы давали фрагментарное и специфическое, но развивали у слушателей способности к социальной демагогии, что, в общем-то, и являлось "хлебом" политработников.

В качестве своей основной профессии А.Д.Кухтиков так и указывает в анкете-автобиографии — "партийный и хозяйственный работник".

А начинал Алексей Демьянович трудовой путь в 11-летнем возрасте, в родной деревне — пастухом, а затем (после 1917 года) продолжил его как сельхозрабочий совхоза. Действительную службу проходил в должности надзирателя тюрьмы ОГПУ в Москве (1923–1924 годы). По переезде в Подмосковье (в 1925–1926 годах) вышел (благодаря уже тогда, видимо, проявившимся задаткам способного организатора) в "профлидеры" — председатель рабочкома совхоза "Собакино" Московской области. Далее следуют первые подходы к ступеням будущей чекистской карьеры: служба красноармейцем в дивизионе ОГПУ и учеба в школе младшего комсостава дивизии имени Дзержинского в Москве (1927 год). Именно тогда, в период острой внутрипартийной борьбы, А.Д.Кухтиков вступил в ВКП(б), причем (примем это как свидетельство не по годам зрелого благоразумия) "колебаний в проведении линии партии" не имел, "участия в оппозиции" не принимал.

Ну а потом (не без влияния "чисто пролетарского происхождения" и "незапятнанных" анкетных данных) Алексей Демьянович уверенно продвигается по службе в качестве политработника внутренних войск ОГПУ-НКВД: инструктор политотдела, помощник командира по политчасти в Архангельском дивизионе ВОГПУ, в управлении войск НКВД на Северном Кавказе (Пятигорск) и в "отчей" дивизии имени Дзержинского в Москве (1936–1938 годы).

Именно из "Дзержинки" его карьера и перешла на "гулаговскую" стезю: в августе 1938 года батальонный комиссар Кухтиков назначается начальником политотдела одного из вновь созданных лесных ИТЛ — Вятлага. В 1941–1942 годах он — начальник политотдела Ухтижемлага (Коми АССР), а в 1942-1944-ом — начальник политотдела Воркутлага. Это — медленное, но поступательное возвышение: Воркутлаг находился в качественно иной "весовой категории", чем два предыдущих лагеря. Здесь, в Воркуте, кстати, А.Д.Кухтиков получил служебный чин полковника, поскольку его прежнее воинское политзвание (полковой комиссар) не "вписывалось" в "табель о рангах" лагерной системы НКВД.

Постепенно, в значительной мере благодаря собственной энергии, организаторским данным, инициативности и трудоспособности, Алексей Демьянович становится профессиональным функционером НКВД, руководящим гулаговским работником высокого класса. Одна из наиболее ярких особенностей стиля его деятельности в качестве начальника лагеря — стремление охватить все (от бытовых мелочей до глобальных проблем) и умение при этом не утопать в текущих делах, а каким-то образом направлять их в единое русло, в "общую струю". Вероятно, он представлял собой искомый гулаговским руководством образец лагерного "хозяина", целиком поглощенного "основным производством" и обустройством "зон" и поселений, отрешившегося от личных эмоций, в меру щадящего заключенных как "исполнителей программы", то есть ту самую реальную "рабсилу", без которой невозможно выполнение "государственного плана".

Помимо этого, судьба А.Д.Кухтиков являла собой тот нечастый случай, когда из кадрового политработника сформировался ас-хозяйственник. Как правило, подобные "переходы" на первые управленческо-административные роли оборачивались плачевными последствиями: либо для самого "политвыдвиженца", либо — для лагеря и его населения. Алексей Демьянович сумел нарушить эту устоявшуюся в ГУЛАГе (да и не только в нем) "традицию"…

Примечательно, что и все имевшиеся у него государственные награды А.Д.Кухтиков получил в лесных лагерях: 1939 год (наряду с И.И.Долгих) — медаль "За трудовое отличие" (за "отличную и досрочную стройку особого завода № 4" в Вятлаге); 1943 год — орден Красной Звезды (за строительство Заполярного угольного бассейна в Воркутлаге); 1945 год — второй орден Красной Звезды ("за успешное выполнение заданий правительства по лесозаготовке и оборонной продукции").

В оформленном Кировским УНКВД представлении к награждению полковника Кухтикова А.Д. очередным орденом Красной Звезды (1945 год) читаем (Документ № 52):

"…Тов. Кухтиков имеет достаточный опыт руководящей работы, хорошо знаком со всеми отраслями лагерной системы. За период работы в прошлом характеризуется положительно. С января 1944 года, работая начальником Управления Вятлага НКВД, показал себя способным, энергичным и настойчивым руководящим работником. Может мобилизовать коллектив на выполнение задач, стоящих перед Управлением лагеря. Пользуется среди подчиненных должным авторитетом. За хорошие показатели в работе Вятлагу присвоено звание передового предприятия НКВД СССР. Политически развит. В партийной жизни коллектива принимает активное участие…"

Получив в начале 1944 года в "наследство" от Н.С.Левинсона лагерь в довольно тяжелом состоянии, А.Д.Кухтиков, принимая жесткие меры, проявляя недюжинную хозяйственную разворотливость, сумел значительно поднять фактические объемы "основного производства", укрепить порядок в "зонах" и служебную дисциплину среди сотрудников, а самое главное — до возможного минимума сократить смертность и заболеваемость среди "контингентов" в Вятлаге.

Алексея Демьяновича, действительно, "хватало" на все: от проведения масштабных "кампаний" по борьбе с грызунами и "всеобщего сбора" ягод и грибов в тайге, детально и скрупулезно прописанных инструкций о "правилах пользования общественными туалетами" и приказов о "режиме выпаса личных коз" — до организации музыкально-драматического театра, укомплектованного профессиональными актерами, певцами, музыкантами, художниками из числа (в основном) заключенных и немцев-"трудармейцев".

Именно А.Д.Кухтиков присвоил "столице" Вятлага (июнь 1944 года) ее нынешнее название (поселок Лесной). Под его непосредственным кураторством созданы в Вятском ИТЛ дом отдыха для вольнонаемных работников, дом младенца, дом техники, художественно-промышленный цех, организованы постоянно действующие выставки продукции лагерного сельского хозяйства и товаров "ширпотреба" (от лаптей до музыкальных инструментов), завершены электрификация и радиофикация всех лагподразделений. Лично Алексей Демьянович инициировал развитие в глухой верхнекамской тайге тепличного овощеводства (вплоть до выращивания дынь и арбузов), садоводства, цветоводства и пчеловодства. Можно (с понятной долей условности) сказать, что при А.Д.Кухтикове поселок Лесной превратился в гулаговский "островок цивилизации" среди бескрайних кайских болот…

Как правило, с уходом лидеров такого типа (на личностях коих все и держится) значительная часть их инициатив и начинаний рассыпается в прах либо влачит жалкое существование, постепенно уходит в небытие. Так произошло и со многим из того, что успел задумать и осуществить в Вятлаге А.Д.Кухтиков. Но его многообразная и успешная деятельность здесь не осталась без внимания и должной оценки со стороны руководства ГУЛАГа, и приказом по МВД СССР от 8 января 1947 года полковник Кухтиков А.Д. был назначен начальником одного из крупнейших и важнейших территориальных комплексов ИТЛ — Воркуто-Печорского лагеря (Коми АССР). Возможно, при этом назначении учитывалось и доброе (для гулаговского руководства) впечатление, которое А.Д.Кухтиков оставил своей службой в качестве начальника политотдела Воркутпечлага в 1942–1943 годах…

Прибегнув к некоторым сопоставлениям, мы получаем основания для следующих выводов: если И.И.Долгих запечатлелся в истории Вятлага как организатор лагерного хозяйства "любой ценой", а Н.С.Левинсон — как "начальник-чекист" (в негативно-нарицательном понимании этого определения — "холодная голова, ледяное сердце и длинные, с крепкими кулаками руки"), то А.Д.Кухтиков — это тип рачительного руководителя-прагматика, "практического идеалиста", гулаговского "хозяина" уже послевоенного склада, отчетливо понимающего (исходя из чисто деловых соображений), что для успешного решения задач "основного производства" необходимо и социальную лагерную инфраструктуру масштабно развивать, и заключенных (как основную рабочую силу) беречь не менее, чем конское поголовье…

Можно предположить, что Алексей Демьянович был также хорошим семьянином. В сентябре 1938 года в Вятлаг с ним прибыли: жена — Мария Александровна (1916 года рождения, грузинка по национальности, бухгалтер по профессии) и трое детей — Галина (1931 года рождения), Надежда (1934 года рождения) и Александр (1937 года рождения). Вскоре (1939 год) здесь, в Вятлаге, родился еще один сын — Валерий. Судя по датам и месту рождения (Архангельск) дочерей и обстоятельствам заключения брака с Марией Александровной (Пятигорск, 1936 год), — это вторая жена Алексея Демьяновича, а старшие его дети — от первого брака. Вместе с семейством А.Д.Кухтикова в Вятлаг прибыла и его мать — Анна Васильевна (1875 года рождения). Видимо, она помогала вести хозяйство и воспитывать четверых детей.

Судьба же ее сына, нашедшего для себя жизненную стезю и своего рода "поэзию" в ведении лагерного хозяйства, заслуживает, вне всякого сомнения, дальнейшего и более детального изучения.

Сергей Акимович Дидоренко

Начальник Управления Вятского ИТЛ МВД СССР с 8 февраля 1947 года по 6 июля 1954 года.

Родился в 1902 году в городе Ахтырке Харьковской губернии в семье рабочего-переплетчика. Украинец. Основная профессия — литейщик. Образование — низшее. Окончил 3 класса приходской школы в Харькове, курсы НКВД и вечернюю совпартшколу в Луганске (1929 год). Трудиться Сергей Акимович начал в Харькове — с 1916 года чернорабочим, а затем — учеником литейщика (по май 1918 года).

До призыва в армию С.А.Дидоренко работал рассыльным в Харьковском продкомитете общества потребителей (1918–1920 годы), а служить он попал в части ВЧК-ОГПУ, в "органах" которых и "закрепился" — сначала на должности экспедитора фельдкорпуса ГПУ в Харькове (1923–1924 годы), потом — фельдъегеря (1924–1927 годы).

В дальнейшем Сергей Акимович — медленно, но верно — "продвигается" именно по этой "чекистско-связисткой" стезе: начальник экспедиции окружного отдела ГПУ в Луганске, начальник отделения связи Кировского окротдела ГПУ Одесской области (1927–1930 годы).

Наконец, пройдя все низовые ступени служебной лестницы, С.А.Дидоренко "вырос" до начальника отдела связи Черниговского областного управления НКВД (1936–1938 годы).

Отметим, что на протяжении всего этого времени служба нашего героя проходила на родной ему Украине…

Именно в Чернигове (в 1938 году) его, наконец, приняли в партию. Вероятно, продолжительное время (с начала 1930-х годов) С.А.Дидоренко состоял кандидатом ВКП(б) — в ту пору на несколько лет прием из кандидатов в члены партии был закрыт.

Впрочем, имелось в анкете Сергея Акимовича и такое "черное пятно", с которым (по чекистским канонам) пробиться наверх представлялось практически невозможным: сестра его жены в 1918 году была расстреляна в Конотопе органами ЧК за "контрреволюционную деятельность"…

Но расширение ГУЛАГа в 1938 году потребовало массового пополнения вольнонаемных сотрудников для вновь создаваемых лагерей. И прослуживший в ВЧК-ОГПУ-НКВД уже 17 лет С.А.Дидоренко показался (в этих обстоятельствах) наркоматовскому начальству достаточно подходящей, "проверенной" кандидатурой. В мае 1938 года он направляется в распоряжение ГУЛАГа НКВД СССР и сразу попадает в систему лесных лагерей: служит (до сентября 1938 года) заместителем начальника строительства целлюлозного завода № 2 в Каргопольлаге (Архангельская область), начальником Воложского отделения того же лагеря, а затем — заместителем начальника Управления Каргопольлага (сентябрь 1939-март 1947 года).

Этот, судя по всему, неконфликтный, спокойный, несколько даже апатичный, не проявлявший больших личных амбиций "вечный" заместитель умел ладить со всеми сменявшими друг друга начальниками лагеря и поэтому вполне "устраивал" их. Сергей Акимович никогда не подвизался на "первых служебных ролях", но определенные честолюбивые замыслы у него, надо думать, все-таки в глубине души имелись, и предложенная ему в 1947 году должность самостоятельного "хозяина" Вятлага — лагеря, бывшего тогда на хорошем счету в ГУЛАГе, обухоженного стараниями предыдущего начальника (А.Д.Кухтикова), — пришлась как нельзя к стати…

Чины на лагерной службе С.А.Дидоренко получал исправно и без каких-либо проблем: в 1942 году ему присвоено звание старшего лейтенанта госбезопасности, в 1943 году — майора, в 1945 году — подполковника, а после четырех лет "начальствования" в Вятлаге — полковника внутренней службы (1951 год). Полагались в гулаговской системе и государственные награды (естественно, при условии "выполнения производственного плана"). Так вот, С.А.Дидоренко отмечен орденами Ленина, Красного Знамени, Знак Почета (в основном — "за выслугу лет" в органах НКВД-МВД)…

Жена Сергея Акимовича — Мария Николаевна (1900 года рождения) была, как видим, несколько старше своего супруга.

В семье один сын — Вадим, 1925 года рождения, фронтовик, пошедший по отцовской стезе: окончив в 1946 году Свердловскую школу СМЕРШа, он через некоторое время перешел в лагерную систему, в 1949–1950 годах служил в Вятлаге, а затем — в других северных ИТЛ…

По складу своего человеческого характера и по стилю работы С.А.Дидоренко — не созидатель и не реформатор, а квалифицированный, но заурядный исполнитель. Да и возможности для самостоятельной инициативы у него, видимо, были крайне ограничены. Вятлаг при нем продолжал функционировать на базе, заложенной в предшествующие годы: все двигалось по наезженной колее…

Между тем, к концу 1940-х годов ощутимее стали проявляться симптомы кризиса "империи" ГУЛАГа: ее начинало "лихорадить", и чем далее — тем болезненнее. Уголовно-бандитская верхушка все увереннее прибирала к своим рукам властные нити управления лагпунктами, контроль над "зонами". Невиданные масштабы приобрели бандитизм, массовые неповиновения среди заключенных, отказы от работы, захваты заложников, побеги… Смерть Сталина и последовавшие за ней "кремлевские рокировки" вызвали раскол и смятение в руководстве МВД и ГУЛАГа.

Вятлаг также не миновал этого "разброда и шатания": здесь тоже начались волнения и открытые бунты заключенных. Управлять лагерем в такое "смутное", стремительно меняющееся время для полковника С.А.Дидоренко становилось делом все более затруднительным, выходящим за "уровень его некомпетентности": требовались новые подходы, нестандартные решения, смелые свежие инициативы, а их у руководителей многих лагерей (опытных "зубров", поседевших на гулаговской службе) не имелось, да и (по определению) быть не могло… По всей видимости, С.А.Дидоренко стал жертвой этой "патовой" ситуации: он так и не сумел "подстроиться" к новым временам, новым веяниям, новым требованиям…

Неудачная попытка "реформирования" ГУЛАГа, перестройки всей лагерной системы в апреле 1953 года (раздел структуры ИТЛ на две части, передача их одновременно в Минюст и Минлеспром) привела к окончательной утрате контроля над обстановкой в "зонах". С.А.Дидоренко, став начальником доверенной ему "половины" Вятлага (Вятспецлеса Минлесбумпрома), отчетливо (на своем уровне) видел неразрешимость, тупиковость создавшегося положения. К тому же, по злой иронии судьбы, он "был настигнут" специфично лагерным недугом — туберкулезом легких, направлен на лечение в Центральный госпиталь МВД (Москва, весна 1954 года), а затем подал рапорт об отставке.

С 6 июля 1954 года полковник Дидоренко С.А. уволен из органов МВД по болезни.

И эта преждевременная отставка лагерного чекиста-руководителя старой школы и "сталинского закала" во многом закономерна — начиналась "Оттепель"…

Кузьма Александрович Огородников

Начальник Управления Вятского ИТЛ Министерства юстиции СССР с 9 октября 1953 года по 23 февраля 1954 года.

Родился в 1898 году в деревне Швыри Нолинского уезда Вятской губернии, в многодетной (13 дочерей и сыновей) семье крестьянина-батрака. Русский. Образование низшее. Окончил приходскую школу, двухклассное училище (1913 год), Кировскую школу НКВД (в 1940 году, объем учебной программы — 100 часов). Основная профессия — письмоводитель. Трудиться начал разнорабочим, плотником (1914–1916 годы) на Урале, в городах Лысьве и Туринске.

В 1917–1918 годах — на военной службе в городе Златоусте. В 1918–1922 годах — военный переписчик, командир отделения в РККА. Участвовал в боевых действиях против Колчака, ранен в левую руку. Демобилизован по ранению и болезни (туберкулез).

Затем продвигался по низшим ступеням карьеры в "волостном масштабе": делопроизводитель военкомата на родине, в Нолинском уезде, уполномоченный ЗАГСа в отчей волости (1922–1924 годы), кассир, заведующий отделом образования и, наконец, — председатель Александровского волисполкома.

С 1929 года — на службе в органах ОГПУ-НКВД: помощник уполномоченного ИНФО Нолинского окружного отдела ОГПУ (1929 год); райуполномоченный ОГПУ по Кильмезскому району (1930–1932 годы — в самый разгар "раскулачивания"); оперуполномоченный секретно-политического отдела Вятского оперсектора ОГПУ; начальник Зюздинского райотдела ОГПУ-НКВД (1933–1935 годы). В дальнейшем (до августа 1940 года) продолжает руководить различными районными отделами НКВД: Шабалинским, Малмыжским, Котельничским…

Судя по материалам архивного личного дела, К.А.Огородников — типичный работник районного масштаба, старательно исполняющий все инструкции, планы и директивы по борьбе с "врагами народа". "Классовое чутье", "непримиримость к социально-чуждым элементам" у него "хорошо развиты", так что начальству иногда даже приходилось сдерживать его чрезмерную "чекистскую рьяность": в 1935 году, например, был подвергнут 15-суточному аресту "за недопустимые методы следствия". Впоследствии, когда применение "методов физического воздействия" к "врагам народа" было официально санкционировано, проблем в этом плане у Кузьмы Александровича уже не возникало.

После эпохи "больших чисток" он пошел "на повышение": помощник по оперативным делам, заместитель начальника УНКВД по Кировской области (1940–1941 годы), начальник тюремного отдела УНКВД (1941–1944 годы), вновь заместитель начальника УНКВД по Кировской области (1944–1947 годы).

Снят с последней должности за "отказ выехать на службу в другую область" и (как "проштрафившийся") направлен в систему ГУЛАГа: с января 1948 года по апрель 1953 года — заместитель начальника Управления Вятского ИТЛ. После разделения в 1953 году лагеря на две части исполнял (очень короткое время — с апреля по октябрь) обязанности начальника Управления Вятского ИТЛ Министерства юстиции СССР.

Подполковник внутренней службы К.А.Огородников имел звание "Почетного чекиста" — в 1937 году отмечен знаком "Почетный работник ВЧК-ОГПУ-НКВД".

Все остальные награды (кроме ордена "Знак Почета", врученного Кузьме Александровичу в 1943 году за "образцовое выполнение заданий правительства" в период Отечественной войны) получены им "автоматически" — по истечении определенного срока службы в НКВД-МВД ("за выслугу лет"): 1945 год — орден Красной Звезды; 1946 год — орден Красного Знамени; 1952 год — орден Ленина.

Женат Кузьма Александрович дважды, вторая жена моложе его на десять лет. Имеет 6 детей: двое из них — от первого, а четверо — от второго брака.

Есть в послужной анкете К.А.Огородникова, образцового выходца из "рабоче-крестьянской среды", и заметные "родимые пятна".

Брат его второй жены, находясь в плену, поступил в РОА, за что был осужден.

В период обострения ситуации в Вятлаге подполковник Огородников неоднократно подвергался дисциплинарным взысканиям: в июне 1950 года от заместителя министра внутренних дел "заработал" 10 суток гауптвахты за "невыполнение приказа МВД СССР, в результате чего в лагере возникли беспорядки"; в сентябре 1953 года ему объявлен министром юстиции СССР выговор за "неудовлетворительную организацию режима содержания заключенных, недостаточный контроль за работой Управления".

"Довятлаговские" служебные характеристики на "почетного чекиста" пестрят негативными оценками:

— "…Политически подготовлен недостаточно. К глубокому изучению курса истории ВКП(б) не приступил. Из произведений Ленина-Сталина глубоко также ничего не читал. Дал обещание отставание в этой части ликвидировать в ближайшее время…" (28 мая 1939 года);

— "…Имеет низкую общеобразовательную подготовку, чувствуется недостаток общекультурного кругозора, что мешает ему на ответственной руководящей должности…" (10 февраля 1942 года);

— "…За последнее время состояние здоровья тов. Огородникова резко ухудшилось, что отражается на его работе. Раздражителен, иной раз бывает груб с подчиненными, повышением своего идейно-политического уровня не занимается — в результате чего полностью обеспечить возложенные на него обязанности не может. При вызове в Управление кадров МВД СССР заявил, что выезжать из Кировской области не может ввиду слабого состояния здоровья. В связи с этим считаем необходимым подполковника Огородникова как не обеспечивающего руководства порученным участком работы от занимаемой должности освободить с оставлением его в распоряжении УМВД Кировской области…" (22 ноября 1947 года).

Полковничье звание К.А.Огородникову так и не присвоили, даже в Вятлаге, где требования к кадрам (в силу их хронического дефицита) всегда были несколько "принижены".

Но с начальником здешнего Управления (С.А.Дидоренко) "опальному" подполковнику Огородникову удалось сработаться, и служебные характеристики его "вятлаговских лет" вполне "благополучны":

— "…Тов. Огородников проявил себя с положительной стороны. Уделяет достаточно внимания вопросам улучшения быта заключенных. Лагерь закончил подготовку к зиме, обеспечен зимним вещдовольствием. Созданы нормальные условия для контингентов. Лагерь находится в социально-бытовом отношении в удовлетворительном состоянии, что способствовало выполнению государственного плана по лесозаготовке и вывозке леса в 1948 году… Физический профиль контингента продолжает оставаться на низком уровне. I и II категории (так называемые "рабочие" — В.Б.) составляют всего 28,5 процента…" (26 января 1949 года).

И все же к 1954 году становится предельно очевидным, что К.А.Огородников не в состоянии руководить лагерем.

А в мае 1954 года подведен официальный итог его вятлаговской деятельности:

"…В течение 6 лет руководящей работы в системе ИТЛ Огородников зарекомендовал себя хорошим администратором и организатором, умеющим мобилизовать личный состав на выполнение поставленных перед лагерем задач. Однако вследствие слабого состояния здоровья (инвалид III группы) и преклонного возраста (56 лет) в его работе имели место недостатки…"

В марте 1954 года (в связи с "попятным" объединением Вятского ИТЛ и Вятспецлеса Минлесбумпрома СССР) подполковник внутренней службы Огородников К.А., как "имеющий слабое здоровье и преклонный возраст", оставлен "за штатом", а с 14 июля того же года уволен из органов МВД по болезни…

Достаточно характерный финал "чекистской" карьеры сотрудника ОГПУ-НКВД районного масштаба, попавшего после больших кадровых чисток в "органах" конца 1930-х годов в областной аппарат НКВД-МВД, "проштрафившегося" и завершившего свою службу в ГУЛАГе…

Владимир Никитович Мартыненко

Начальник Управления Вятского ИТЛ МВД СССР с 1 марта 1954 года по 1 февраля 1955 года.

Родился в 1905 году в Пятигорске в семье рабочего-каменщика. Русский. Образование низшее. Окончил приходскую школу (1917 год), шестимесячные оперкурсы ОГПУ в Ростове (1933 год), межкраевую школу НКВД в Ставрополе (учебная программа — 100 часов). Основная профессия — кожевник. Член компартии с 1928 года.

Прошел типичный для сотрудника "органов" волны 1930-х годов "предварительный" жизненный путь: рабочий, безработный, мастер кожзавода (1918–1927 годы), затем действительная военная служба в родном Пятигорске (1927–1929 годы).

Сущность мироощущения и мировоззрения таких "рабоче-крестьянских детей" с горькой проницательностью и убийственной точностью сформулировал поэт Б.Слуцкий:

Деревенский мальчик, с детства знавший, что почем, в особенности лихо, прогнанный с парадного хоть взашей, с черного пролезет тихо.

Что ему престиж? Ведь засуха высушила насухо полсемьи, а он доголодал, дотянул до урожая, а начальству возражая, он давно б, конечно, дубу дал.

…Что ему? Он самолично видел тот рожон и знает: не попрешь.

Свиньи съели. Бог, конечно, выдал.

И до зернышка сгорела рожь.

…Надо позабыть все то, что надо.

Надо помнить то, что повелят.

Надо, если надо, и хвостом и словом повилять.

…Станет стукачом и палачом для другого горемыки, потому что лебеду и жмыхи ел и точно знает, что почем.

Очевидно, Владимир Никитович тоже с "младых ногтей" и крепко усвоил это самое "что почем": во всяком случае, он, демобилизовавшись из армии и проработав некоторое время массовиком-инструктором пятигорской конторы Союзкино, поступил (после соответствующей "негласной стажировки") на службу не куда-нибудь, а в ОГПУ.

И началась (шаг за шагом, ступенька за ступенькой) его извилистая, но постепенно восходящая "чекистская стезя": начальник экспедиции отделения фельдсвязи Прикумского райотдела ОГПУ, помощник уполномоченного Георгиевского райотдела ОГПУ на Ставрополье (1931–1933 годы), затем — уполномоченный по обслуживанию спецпоселенцев райотдела ОГПУ, заместитель по оперативной части начальника политотдела овцеводческого совхоза "Советское руно" в селе Ипатово и (на той же должности) — в селе Петровском (1933–1936 годы).

В этот период В.Н.Мартыненко активно участвовал в ликвидации вооруженных выступлений "контрреволюционно настроенных" крестьян, в выселении "раскулаченных" из Прикумского и Георгиевского районов. Награжден за эти "подвиги" от имени местных властей грамотами и часами. "Преданность делу революции" была доказана, и карьера В.Н.Мартыненко выходит на новый, более высокий "виток": сотрудник для особых поручений спецгруппы оперотдела УНКВД города Ростова-на-Дону (Азово-Черноморский край), оперуполномоченный, начальник Минводского райотдела НКВД (1936–1941 годы).

Осенью 1941 года Владимир Никитович переходит на работу в систему ГУЛАГа: заместитель начальника отдела исправительно-трудовых колоний УНКВД Ставропольского края (сентябрь 1941-июль 1943 года), начальник отдела ИТК-ИТЛ, помощник начальника УНКВД по Краснодарскому краю (1943–1951 годы).

Дальнейшая служба В.Н.Мартыненко проходила исключительно в лагерях: заместитель по лагерю и общим вопросам начальника СМУ № 47 (п/я 29) и Строительства № 565 в городах Москве и Дмитрове (1951–1953 годы); начальник Управления Восточно-Уральского ИТЛ (город Тавда Свердловской области, 1953–1954 годы).

С последней должности он и переводится в Вятлаг — также "хозяином", но в лагерь "поскромнее масштабом"…

Награды свои Владимир Никитович стяжал (в основном) за "выслугу лет" в НКВД-МВД: орден Красной Звезды (1945 год), орден Красного Знамени (1951 год), орден Ленина (1954 год).

Последнее и окончательное полученное им специальное звание — подполковник внутренней службы.

Ну а "заработанные" за его "чекистскую карьеру" дисциплинарные взыскания типичны для всех сотрудников "органов" того времени и такого уровня: 1929 год — выговор за "выпивку"; 1934 год — арест на 15 суток за "пьянство и учинение дебоша со стрельбой"; 1947 год — выговор за "отсутствие надлежащего контроля за деятельностью торгового отделения, за допущение непропорционального распределения промтоваров", а также предупреждение за "неудовлетворительное состояние пересылочных тюрем".

Женат, имел двух сыновей — 1931-го и 1933 годов рождения.

И (как у многих других его коллег) существенная "доза компромата" в служебную анкету В.Н.Мартыненко попала именно со стороны родственников супруги. Ее сестра в 1948 году была арестована, а затем осуждена по части 1 статьи 58 (за "измену Родине") на 8 лет лагерей. Имел судимость и тесть Владимира Никитовича…

Профессиональное "кредо", стиль работы и поведения чекиста Мартыненко вполне согласуются с нормами, принятыми тогда в "органах".

Одно из свидетельств тому — вынесенное 27 марта 1940 года оперуполномоченным при Особоуполномоченном УНКВД по Орджоникидзевскому (Ставропольскому) краю младшим лейтенантом госбезопасности Сулейкиным постановление по заявлению арестованного А.П.Головко.

Цитируем (Документ № 53):

"…В своих жалобах на имя Председателя Верховного Совета СССР и Особоуполномоченного УНКВД Головко А.П. указывает о том, что будучи арестован Моздокским РО НКВД в 1937 году, на допросах подвергался жестоким избиениям прикладами винтовки, бутылками, сапогами и другими предметами, а для того, чтобы не было слышно криков, ему тряпками затыкали рот, а также надевали на голову корзину.

В избиении принимали участие Алиманов, Мартыненко, Каминский и Колюжный.

В своем объяснении Мартыненко не отрицает факта нанесения ударов рукой Головко и указывает, что когда он вошел в кабинет Алиманова, Головко действительно стоял в углу с надетой на голову корзиной и подвергался избиению со стороны Алиманова, Каминского и командира взвода Харьковской пограншколы. В этом же избиении принимал участие и он — Мартыненко и что инициатором избиения он не является.

Других материалов, кроме заявления Головко, об избиении Мартыненко арестованных нет.

Алиманов В.Т. за мародерство в 1939 году осужден к 3 годам ИТЛ.

На основании изложенного постановил:

Следственную переписку в отношении Мартыненко дальнейшим производством прекратить…"

Такого рода документы наглядно рисуют общую картину нравов в НКВД даже в период "бериевской оттепели", когда жалобы, подобные той, что написал неизвестный нам А.П.Головко, иногда все-таки рассматривались, проверялись и "запускались" в следственное производство…

Как руководитель колоний и тюрем в "краевом масштабе" В.Н.Мартыненко, по всей видимости, значился у вышестоящего начальства "середнячком", которого следует чаще "подстегивать", чем поощрять. Впрочем, в документах по результатам проверок его деятельности на этом поприще ничего особенного (имея в виду "недочеты и упущения" в сравнении с общим состоянием дел в стране и в гулаговской системе в частности) мы не находим.

Обратимся к одному из этих документов, датированному 24-м декабря 1948 года.

Итак, к концу того года возглавляемое В.Н.Мартыненко Управление исправительно-трудовых лагерей и колоний Краснодарского края имело в своем составе 16 колоний и одну пересылочную тюрьму. Производственный план 11 месяцев 1948 года недовыполнен этим Управлением на 5,2 процента (на 1.123.000 рублей по себестоимости продукции). План финансовых накоплений исполнен только на 50 процентов. По мнению проверяющих, "…режим и охрана поставлены неудовлетворительно — все еще продолжаются побеги заключенных, которые слабо ликвидируются…" Условия содержания "контингента" также "не на высоте": "…большое количество заключенных не обеспечены нательным бельем, многие не имеют верхней одежды и теплой одежды…"

В не менее "запущенном состоянии" работа с кадрами: велика их "текучесть", особенно в колониях…

Весьма интересны и выводы о "стиле работы тов. Мартыненко", основанные, надо полагать, на "оперативных материалах и донесениях": под "колпаком" ("спецконтролем") находился тогда руководитель любого ранга в НКВД-МВД.

"Приговор" комиссии разносно категоричен:

"…Тов. Мартыненко склонен больше администрировать, чем руководить подчиненным ему составом и организовывать последний на выполнение заданий. Во взаимоотношениях с подчиненным составом не уравновешен. Много уделяет внимания различным хозяйственным работам, упуская при этом главное в работе. Не только допускает в своем присутствии разговоры подчиненных о трудностях в работе, которые якобы нельзя преодолеть и которые порождают серьезные недочеты, но и сам часами проводит такие разговоры, вместо мобилизации всех сил и средств на безусловное, точное и своевременное выполнение возложенных задач на УИТЛиК. Дисциплина работников УИТЛиК слаба. Не создал среди подчиненных ему атмосферу нетерпимости ко всякого рода отрицательным проявлениям и недочетам в работе.

Одним из наиболее серьезных недочетов в работе тов. Мартыненко является плохой контроль за работой подчиненных.

Над повышением своего идейно-политического уровня тов. Мартыненко работает мало и не систематически.

Все это привело к вышеописанным показателям в работе, к тому, что МВД СССР работу УИТЛиК в целом считает неудовлетворительной и тов. Мартыненко строго предупрежден…"

В дальнейшем общая ситуация в кубанских лагерях и колониях развивалась для В.Н.Мартыненко все более неблагоприятно. Переломить такой ход событий он не смог, и в конце концов (в соответствии с заключением Управления кадров МВД СССР от 6 июля 1951 года) было принято решение "…освободить подполковника Мартыненко Владимира Никитовича от должности начальника УИТЛиК УМВД как не обеспечившего руководство порученным участком работы…" Заметим, что и на последующих "участках" оценочные формулировки такого типа ("в силу недостаточных знаний, условий строительства с работой справляется слабо" и т. п.) регулярно "пополняют" материалы личного дела подполковника Мартыненко.

Тем примечательнее "метаморфозы", произошедшие в его служебных характеристиках после прибытия в дальний Вятлаг и в период кратковременного (менее года) пребывания на посту "хозяина" этого лагеря. Сам тон этих документов разительно "преображается". Так, политотдел Вятлага в августе 1954 года (через 5 месяцев после приезда В.Н.Мартыненко в Лесной) "сочиняет" на своего нового лагерного "шефа" (при представлении его к очередному ордену) не характеристику, а "парадный" панегирик:

"…Тов. Мартыненко за период работы в Вятском ИТЛ МВД проявил себя способным руководителем и хорошим организатором.

За последнее время в лагере значительно улучшилась дисциплина и порядок, проведен целый ряд мероприятий по укреплению режима и улучшению использования труда спецконтингента, что положительно сказалось на выполнение производственного плана.

Требовательный к себе и подчиненным, скромный в быту.

Проявляет необходимую заботу об улучшении культурно-бытовых условий работников…"

Впрочем, когда вскоре оказалось, что новый начальник Управления вынужденно (по болезни — тяжелая форма сахарного диабета) уходит в отставку, тональность политотделовских оценок его деятельности меняется коренным образом.

Приведем выдержку из партийно-служебной аттестации на того же В.Н.Мартыненко, составленной тем же самым Вятским политотделом, но уже в феврале 1955 года, то есть спустя всего полгода после предыдущего хвалебного "славословия":

"…Необходимо отметить, что в работе тов. Мартыненко имели место существенные недостатки. В лагере имели место бандпроявления и побеги заключенных, программа по заготовке древесины за 1954 год полностью не выполнена.

Общее образование тов. Мартыненко низкое, часто болеет.

Согласно заключению ЦВЭК МВД признан инвалидом 3-ей группы…"

Итог закономерен: с 19 февраля 1955 года В.Н.Мартыненко уволен из органов МВД по болезни…

Поколение ветеранов-выдвиженцев 1930-х годов сходило со сцены в ГУЛАГе.

"На смену" заступали люди иной формации — "орлята", учившиеся "летать" и получившие "путевку в жизнь" уже в 1940-х годах, — фронтовых, "свинцовых", "роковых"…

***

Завершим настоящую главу некоторыми краткими выводами.

В биографиях всех начальников Вятлага 1930-х — 1940-х годов немало общего.

Вполне допустимо предположить, что при "отборе" сотрудников в "органы" и последующем продвижении кадров по службе в ОГПУ-НКВД существовали некие обязательные стандарты: "безупречное рабоче-крестьянское происхождение" (причем "пролетарская генеалогия" ценилась выше, а среди крестьянских детей предпочтение отдавалось выходцам из сельской бедноты); минимальное образование (приходская школа, а затем — различные "курсы" в РККА-ОГПУ-НКВД); рабочая профессия, приобретенная в далекой юности и давно позабытая, но с гордостью зафиксированная в послужных анкетах как "основная"; "коренная" национальность (основная часть начальников лагеря — русские, "этнические девиации" — еврей, украинец, — единичны).

"Переход" в органы ВЧК-ОГПУ некоторые совершили после гражданской войны, участниками коей они являлись, с командных должностей в РККА, в условиях резкого сокращения регулярных вооруженных сил (пополнять собой армию безработных этим людям, понятное дело, вовсе "не улыбалось").

Молодежь 1900-х годов рождения "пополняла ряды чекистов" (в 1920-х годах) чаще всего после действительной воинской службы в частях ОГПУ (нередким при этом было предварительное негласное сотрудничество с "органами" на протяжении нескольких лет).

В период "коллективизации", когда "объем работ" ОГПУ значительно увеличился и штаты сотрудников соответственно "разрослись", эта "плеяда", исполняя службу "не за страх, а за совесть", выдвинулась в низовом районном звене.

Во времена "ежовщины" эти "выдвиженцы" исправно и усердно "проводили в жизнь" плановые "установки" по "обезвреживанию врагов народа" и инструкции по обращению с ними.

Массовые аресты руководителей территориальных (республиканских, краевых и областных) управлений НКВД, масштабное расширение ГУЛАГа в конце 1930-х годов предоставили "кадрам среднего звена" возможности для ускоренного карьерного роста.

Вместе с тем, нередко перевод на службу в лесные лагеря (даже на должность всесильного "хозяина" ИТЛ) после войны становится мерой "мягкого наказания" для отдельных "проштрафившихся" руководящих работников НКВД-МВД краевого и областного уровня. При постоянно сверхвысокой текучести кадров в лесных лагерях туда отправляли из территориальных структур НКВД-МВД чаще всего людей с "изъянами", находившихся под угрозой увольнения из "органов" вообще.

В 1940-е — 1950-е годы чекистов-ветеранов, "идейных борцов-строителей социализма" образца 1920-1930-х годов, сменяют в руководстве лагерями матерые хозяйственники-администраторы. Это связано как с тотальным обюрокрачиванием всей структуры НКВД-МВД, так и с особенностями работы ИТЛ, считавшихся в системе "плановой социалистической экономики" стабильно "прибыльным производством".

Между тем, нарастание внутренних противоречий в гулаговской системе конца 1940-х годов делает невозможным ведение хозяйства и использование "рабсилы" по старинке. А в период кризиса ГУЛАГа начала 1950-х годов стандартный тип начальника территориального лагерного комплекса, сформированный в недрах НКВД за предыдущие десятилетия (плохо образованный, малокультурный, не умеющий стратегически, по-государственному мыслить, но жестокий и волевой, управляющий методами грубого насилия и голого администрирования) — оказывается бессильным изменить или хотя бы нормализовать взорвавшуюся ситуацию. В условиях острой борьбы за власть в высшем руководстве страны, полной растерянности в верхних эшелонах МВД и ГУЛАГа начинается пора "судорожных экспериментов", еще более ухудшивших общую обстановку в лагерях.

Старое поколение "хозяев" лесных ИТЛ уходит со сцены.

Матерых энкавэдешных профессионалов с богатым "репрессивно-карательным" опытом 1930-х годов сменяет молодежь, прошедшая через фронт, с боевой закалкой, "обновившая" личный состав лагерей в конце или после войны и занимавшая (до поры до времени) второстепенные должности.

Однако, как это ни парадоксально, "молодые хозяева" нередко еще в меньшей мере, чем "могикане" старшего поколения гулаговцев, оказывались в состоянии "овладеть" кризисной ситуацией в лагерях.

Начинает все более осознаваться острая необходимость коренных изменений в подходах к руководству уголовно-исполнительной системой страны, в том числе — к подбору и подготовке для нее управленческих кадров.

Теме системного кризиса ГУЛАГа 1950-х годов и посвящена следующая глава нашей книги.

ГЛАВА VI. 1953-й ГОД: КРИЗИС ИМПЕРИИ ЛАГЕРЕЙ

…А этот ж Гений всех времен,

Лучший друг навеки!

Все стоим, ревмя ревем,

И вохровцы, и зэки.

Но тут шарахнули запал,

Применили санкции, -

Я упал, и Он упал,

Завалил полстанции…

Александр Галич,

"Поэма о Сталине".

а/ Смерть вождя

Сталинская империя, в целом очень крепко сколоченная, намертво скрепленная кровью и потом миллионов, имела и уязвимые места. Одним из них являлась лагерная система. ГУЛАГ образца 1930-х — 1940-х годов во многом держался на "харизме" Сталина, режиме его личной власти, обожествлении "вождя и учителя", слепой вере в любое его слово и дело.

После смерти "отца народов" у многих словно пелена спала с глаз, вырвалось из-под спуда и стремительно нарастало критическое отношение к действительности. Империя, подобно голому королю, внезапно предстала перед своими подданными без пышной словесной мишуры — в язвах и рубище… В лагерях многие ждали после кончины "лучшего друга советских заключенных" кардинальных изменений.

Один из вятлаговских старожилов вспоминает: "…В день смерти Сталина всю "зону" вывели на плац, и замполит огласил, что умер "величайший, виднейший, мудрейший…" Чего ожидало начальство, не знаю, но толпа рявкнула: "Ура!!!" Полетели вверх камалайки с голов. Люди обнимались, смеялись, целовались. Чекисты озверели… Все ждали свободы, а Берия выпустил карманников и бандюг…" Думается, однако, что и среди заключенных многие искренне скорбели о смерти "кремлевского горца": они ведь выросли с его именем, воспитывались на нем… Но и эти люди, как и все в стране и ГУЛАГе, надеялись на перемены к лучшему — в жизни народа и в своей личной судьбе. Политические заключенные (в основной массе) иллюзий относительно личности Сталина не питали.

Татьяна Окуневская рассказывает: "…Сквозь свист ветра из единственного репродуктора долетают клочья разорванных слов, я вросла в трап, ноги отнялись: "…здоров…Иосиф…Виссар…ухудши… Лави (заключенная — В.Б.) бежит ко мне: выиграли жизнь. Царский подарок к 8-му марта. Пятое. Объявляют о смерти вождя. На митинг не вывели. Чего-то побоялись. Торжество в лагере настоящее: где открытое, где тайное, поздравляют друг друга. "59-й" барак (осужденные за бандитизм — В.Б.) вывалился на трап, бросают шапки в воздух, проорали "Ура!" Странно, они-то ведь действительно убивали и грабили и к вождю относились даже как бы хорошо… Лагерь бытовой, чему же этим людям радоваться. Все это интересно и страшновато…"

Действительно, 59-я статья УК РСФСР 1926 года — это очень тяжкая кара, она предусматривала срок заключения на "полную катушку" (25 лет) да еще с "довеском" (до 5 лет). И уголовники-рецидивисты всемерно старались избежать осуждения по этой статье, "уклониться" от нее, но в конце концов (при пятой-шестой и т. д. "ходке") неминуемо попадали в ее сети…

Со смертью Сталина ГУЛАГ забурлил. Во многом именно восставшая "империя лагерей" — всесоюзной забастовкой политзаключенных весной-летом 1953 года, чередой восстаний и бунтов в "зонах" в 1954–1955 годах — явилась одним из "первоисточников" и "катализаторов" процесса "оттепели". С вышедшим из повиновения ГУЛАГом нельзя было не считаться: потенциал его производственных мощностей в пору "расцвета" составлял никак не менее 10 процентов общесоюзного объема, а вместе с инфраструктурными отраслями вполне возможно доходил и до трети. Лагерная система превратилась в "адскую машину" под режимом власти. На эту угрозу необходимо было как-то отвечать, что-то практически предпринимать для ее нейтрализации. Однако конкретных ответов на вопросы "как быть?" и "что делать?" ни в Кремле, ни на Старой площади, ни на Лубянке не знали и долго не находили. Началась полоса суматошных и сомнительных экспериментов…

С кем же "экспериментировали" послесталинские власти? Кто находился к 1954 году в советских "местах лишения свободы"? На 1 апреля этого года в ГУЛАГе (оговоримся, что немалое число подследственных, осужденных и репрессированных в административном порядке числилось также за другими тюремно-лагерными ведомствами) содержались 1.360.303 "единиц списочного состава контингента", из которых 448.344 человек — треть всего "лагнаселения" — составляли "пятьдесят восьмая статья", то есть политзаключенные в "чистом виде". Но жертвы сталинского режима — это еще и сотни тысяч "указников" и "бытовиков", многие из которых пострадали по надуманным обвинениям или за сущие пустяки. В условиях советско-сталинского "правопорядка" и "правосудия" грань между профессиональными уголовниками (ворами, грабителями, убийцами) и "оступившимися" добропорядочными гражданами ("несунами", "растратчиками", "неосторожниками", "абортницами" и т. п.) была преднамеренно юридически размыта и практически устранена.

Из общего числа гулаговского "контингента" осуждены: за бандитизм, разбой и умышленные убийства — 190.301 человек; за кражи, хищения и другие "имущественные" уголовные преступления — 490.503; за хулиганство — 95.425; за должностные, хозяйственные и прочие преступления — 135.730 человек. Политзаключенные за период "оттепели" покинули (в основном) лагеря: с 1954-го по 1959-й год их "удельный вес" в ГУЛАГе сократился с одной трети до 1,2 процента, а общая численность составляла на 1 апреля 1959 года лишь 11.027 человек (в большинстве своем — это "власовцы", "бандеровцы" и лица, "сотрудничавшие с немецко-фашистскими властями на оккупированных территориях" в годы войны). Но лагерная система по-прежнему требовала огромных резервов "исполнителей программы" — "рабсилы". А посему значительно возрос поток направляемых в ГУЛАГ "указников".

К той же дате (1 апреля 1959 года) из 980.000 человек "лагнаселения" более 507.000 составляли люди, осужденные по двум "знаменитым" Указам Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года. В два раза увеличилось число лагерников, осужденных за хулиганство.

Первой и уродливой "ласточкой оттепели" для ГУЛАГа явилась так называемая "бериевская амнистия" (по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года). Существует предположение (на наш взгляд, не лишенное оснований), что всесильный в ту пору Л.П.Берия "разыграл" эту "комбинацию с амнистией" в своих личных интересах, дабы приобрести мощный "козырь" в сложной политической борьбе, развернувшейся тогда среди "наследников Сталина"… Как бы там ни было, но в результате сотни тысяч уголовников и "бытовиков" получили вожделенную свободу — и страна содрогнулась от накопленной ими в лагерях ярости и злобы…

Татьяна Окуневская вспоминает, что из соседнего в "зоне", где она находилась, "59-го" барака ушла на свободу по амнистии чуть ли не половина его "обитателей" — "блатных"… Так что уголовники знали, чему радовались, когда кричали "Ура!" в день смерти "Хозяина"…

По отнюдь не окончательным данным ("История СССР", 1991, № 5, с.153), за неполные двенадцать месяцев (апрель 1953-го-март 1954 года) в порядке реализации "бериевской амнистии" убыли из "мест заключения" 1.207.738 человек — число чрезмерно великое (вполне сопоставимое с общим количеством "подопечного спецконтингента" всей нынешней российской уголовно-исполнительной системы)…

Обратимся к материалам Вятлага. В соответствии с Указом об амнистии, уже к 13 мая 1953 года из лагеря освобождены 9.377 человек (около половины списочного состава заключенных). Отправлены 9 эшелонов с амнистированными (остался последний — 500 человек). Возглавлял каждый такой эшелон специально назначенный сотрудник-офицер. Освобождаемым выдавались денежное и вещевое довольствие, продукты питания, облигации госзаймов (на которые уходила значительная часть их лагерной зарплаты). "На посошок" бывшим заключенным читалась лекция — "Великая жизненная сила советского строя"… 850 амнистированных "изъявили желание" остаться на работе в лесной промышленности: ехать им, видимо, было просто некуда… По амнистии (среди прочих лагерников) освобождены: больные и престарелые — 661 человек (администрация с облегчением сняла этот "балласт" со своей шеи, поскольку он основательно "портил" статистику в отчетах по "трудоиспользованию"), а также 442 женщины, беременные или имеющие детей в возрасте до 10 лет…

Бывшая вятлаговская политзаключенная Наталья Семпер вспоминает о тех временах следующее: "…Амнистия! Все всполошились, но коснулась она не всех, лишь "уголовных" да "указников" и только тех из "пятьдесят восьмой", у кого срок — пять лет… При массовом освобождении баб на Четвертом (4-м лагпункте — В.Б.) им "выдали на руки" их "незаконный приплод". Близ станции Верхнекамской поезд на минутку остановился в поле — и что же? Бывшие лагерницы побросали своих младенцев и малышей на насыпь и уехали "налегке". Детей обнаружили путеобходчики, собрали и вернули на Четвертый — в ясли и в детдом. Такова "блатная" материнская любовь… Освобождение тысяч "уголовных" (по милости Берии) привело к взрыву преступности по всей стране, докатившемуся и до Москвы, зато "опасные враги", такие, как Анна, Женя и прочие (вятлаговские подруги Н.Семпер — В.Б.) остались под стражей…"

Заметим: значительная часть уголовщины, бушевавшей в городах и весях страны после своего освобождения по "бериевской амнистии", довольно скоро вернулась назад — в лагеря. Однако режимные "гайки" и "обручи" здесь уже заметно и как-то "разом" ослабли. Время "Великого Страха" заканчивалось. Лагерное начальство пребывало в растерянности и неопределенности. В "зонах" распоясались уголовники. "Блатной мир" перехватывал нити управления лагпунктами, выпавшие из ослабевших рук деморализованной власти. Все увереннее возвышали голос и безответные прежде рядовые вольнонаемные сотрудники. Вскрылись во всей своей неприглядности тщательно и на протяжении долгих лет "замазывавшиеся" язвы лагерной жизни. О них заговорили открыто и нелицеприятно…

б/ Прения на двух партактивах и одной конференции

Вторым по значимости (после мартовской /1953 года/ амнистии) и столь же скороспелым плодом постсталинских "новаций" в ГУЛАГе явилось разделение в территориальных лесных ИТЛ производственного и лагерно-режимного "секторов" на две "автономные" бюрократические структуры.

В приказе министра лесной и бумажной промышленности СССР от 16 апреля 1953 года № 7-ПСС (регламентировавшем порядок приема сферы производства от лесных лагерей страны) в частности предписывалось (Документ № 54, цитируется с извлечениями):

"…В связи с передачей по Постановлению Совета Министров Союза ССР от 18 марта 1953 года хозяйственной деятельности лагерей лесной промышленности МВД СССР в ведение Министерства лесной и бумажной промышленности СССР приказываю:

1. Организовать нижеследующие специальные лесозаготовительные управления, входящие в состав Главного специального управления "Главспецлес" Минлесбумпрома СССР:

…Вятское специальное лесозаготовительное управление "Вятспецлес" с дислокацией в пос. Лесное Кировской области…

…4. Установить, что в состав специального лесозаготовительного управления входят производственные отделения, пункты и участки (лесозаготовительные, сельскохозяйственные, сплавные, железнодорожные, строительные, ширпотреба и т. д.). Количество подразделений каждого специального лесозаготовительного управления определяется в соответствии с производственной программой и утверждается Главным специальным управлением "Главспецлес"…"

Таким образом, теперь "Главспецлес" должен был (на "контрагентских" началах) "рассчитываться" с территориальными ИТЛ за предоставляемую ими для производственных нужд "рабочую силу", то есть — за "трудовое использование" заключенных. Сам же ГУЛАГ (со всем своим огромным хозяйством и многотысячным "населением") передавался с апреля 1953 года из МВД в ведение Министерства юстиции СССР. Но, как уже упоминалось нами ранее, и этот "административный эксперимент" провалился целиком и полностью, внеся лишь дополнительную неразбериху и сумятицу в состояние дел на местах. И уже с февраля следующего 1954 года все вернулось на круги своя: ГУЛАГ вновь и в "полном объеме" возвратили в состав МВД, а "раздвоение" территориальных ИТЛ (на "производство" и "лагерь") аннулировали. Вятлаг тоже (как и прежде) стал единым административным организмом. Однако и все старые его недуги, и вновь приобретенные "болячки" к этому времени обострились до предела.

Ситуация в "зонах" явно выходила из-под контроля начальства на всех уровнях: в глухих таежных подкомандировках и лагпунктах, в масштабах территориальных управлений и ГУЛАГа в целом. Угрожающие симптомы этого наглядно и рельефно просматриваются во всех отчетах Вятского ИТЛ за 1953 год. Основное и главное (по гулаговским критериям): производственный план второго квартала выполнили только семь лаготделений из 14-ти. Фикцией становится лагерный режим. Увеличилось число побегов из-под конвоя и попыток "уклонения от отбывания наказания". Усилилось вымогательство бригадиров, произвол "блатной верхушки" в "зонах": у рядовых лагерников почти "подчистую" отбирают деньги, посылки, продукты и пр. Растет число убийств заключенных уголовниками. Враждующие "блатные" группировки, ведущие между собой борьбу не на жизнь, а на смерть, не изолированы друг от друга. На одном из лагпунктов между двумя такими группировками прошли настоящие бои, в ходе которых 9 человек убиты и более 20 — ранены. Это привело к коллективному отказу от работы всех "производственников" ОЛПа. Такого рода "солидарные" акции стали распространенным и мощным средством в борьбе заключенных с лагадминистрацией.

А инициативу в этой "войне" взяла в свои руки "уголовно-бандитская верхушка". На многих лагпунктах, прежде всего — на "штрафных" (7-м, 19-м, 21-м, 22-м), где сосредоточены "воры в законе" и "ссученные", они пытаются спровоцировать силовые действия охраны (вплоть до применения оружия) против заключенных. Когда это удается, в ответ начинаются массовые неповиновения ("бунты", "беспредел"): вся "зона" (как, например, на 6-м, 8-м, 10-м и других лагпунктах) не выходит на работу и требует прибытия "высшего начальства". "Начальство" прибывает, "разбирается на месте", "зачинщиков" изымают из "зоны" и отправляют на тюремный режим, но все эти полумеры в сущности ничего не дают. Обстановка в целом продолжает оставаться угрожающе накаленной: достаточно небольшой мелочи-"искры" — и вновь вспыхивает очередной "пожар" ("буза", "волынка")…

Не ощущая над собой карающей длани "Вождя", совершенно распустилась охрана лагеря, насчитывавшая в это время 126 офицеров и более 1.600 рядовых стрелков. Дисциплина упала до небывало низкого уровня: только за второй квартал 1953 года среди вохровцев зафиксированы 156 проступков, в основном — "самоволки", воровство, пьянство, в том числе на посту.

Приведем лишь краткое извлечение из множества примеров такого рода "нарушений", отмеченных в вятлаговских документах той поры:

— "…На 18-м ОЛПе офицеры пьянствуют вместе с солдатами; трое офицеров сняты со своих должностей за пьянство и моральное разложение…";

— "…Есть жены офицеров (перечислены фамилии — В.Б.), которые своим поведением отрицательно действуют на воспитание личного состава (то есть просто "пошли по рукам" — В.Б.)…";

— "…19 июля 1953 года солдаты 1-го дивизиона устроили поножовщину с жителями поселка завода № 4…";

— "…На 7-м лагпункте солдат-вожатый собаки утерял по пьянке наган с семью патронами; его (наган — В.Б.) нашел заключенный, осужденный по статье 59-3 (за бандитизм — В.Б.) на 25 лет, и сдал оперуполномоченному…";

— "…В конце марта 1953 года стрелок Смирнов вместе с самоохранником, конвоируя заключенных на работу, устроили грандиозную пьянку на деньги заключенных; перепились все, после чего заключенные принесли стрелка Смирнова, имевшего при себе автомат, в подразделение…"

Разумеется, по всем этим "фактам" лагерное руководство принимало "соответствующие меры", делало жесткие "оргвыводы" (в частности, снято со своих постов все командование дивизиона военизированной охраны), однако в лучшую сторону обстановка не изменилась…

Ну а политотделом Вятлага проводится рутинная и неизменная при всех поворотах жизни "организаторская и пропагандистская" работа. Так, в связи с "разоблачением врага народа и партии Берия" организуются "политинформации", "беседы", "читки материалов" газеты "Правда", собрание партийного актива лагеря (118 участников), а затем — собрания коммунистов, комсомольцев и "беспартийного актива" во всех подразделениях.

На собрании парторганизации 2-го лагпункта ее секретарь Туев завершил свою речь так: "…Мы благодарим Президиум ЦК КПСС за своевременное разоблачение Берия…" Следует понимать, что лет 10 назад, видимо, "разоблачать" было "еще рановато"…

Но на собрании партийного актива Вятлага 25 июля 1953 года, в повестке дня которого значился вопрос "Об антипартийных, антигосударственных действиях Берия", после обычной политической трескотни, предписанной "сверху" (руководители Управления и политотдела зачитывали тексты принятых "Центром" как всегда "исторических" постановлений и директив) люди всколыхнулись всерьез и по-настоящему "отверзли уста свои": начались "прения" не по "бумажке" и не "по службе", а "по душе" — о том, что наболело, о чем думают и что чувствуют многие… Смелости выступающим прибавило присутствие в президиуме собрания высокого московского "гостя" — генерала Бочкова, начальника Управления охраны ГУЛАГа.

Прислушаемся же к тому, что накипело и накопилось у сотрудников лагеря на крутом переломе в их жизни и в судьбе всей страны.

Оперуполномоченный 8-го ОЛПа Адагамов заявил: "…В Вятлаге стало душно, повисли грозовые тучи. Зэки 21-го лагпункта ("воры") дали знать о себе на все подразделения. Они требуют отстранения оперработников, начальников подразделений, а завтра они могут сказать о снятии руководства Управления и так далее…"

Другой выступающий отметил, что начальник политотдела в своем докладе ни слова не сказал о самых "больных местах" в лагере: "…Заключенные спят на голых досках, нет продуктов в "зонах", многие из них превратились в клоповник, уголовно-бандитствующий элемент в лагере от отдельных бандпроявлений перешел к организованным массовым неповиновениям с выставлением политических требований, а вы, товарищ Дергаусов (начальник политотдела — В.Б.) этого раньше не разгадали…"

"Столичный гость" (генерал Бочков) поддержал полемический настрой представителей лагпунктов и "обрушил огонь" своей критики на руководство ИТЛ. По его мнению, причина многих "недостатков" в Вятлаге кроется в том, что "…стиль руководства у товарища Огородникова (начальника Управления — В.Б.) и его заместителей очень порочный. Руководство лагеря взяло на себя все, вплоть до мелочи и отстранило от руководства подразделениями начальников отделов…"

Начальник оперативно-режимного отдела Управления Дыбцын констатировал, что "…лагерная обслуга ряда подразделений целиком состоит из бандитского элемента, который вымогает деньги и продукты у солагерников, что приводит к недовольству заключенных…" На взгляд "главного чекиста" Вятлага, "…бригадиры 6-го ОЛПа — все бандиты. Они отбирали у работающих заключенных деньги, посылки, продукты и прочее. Оперуполномоченный не принял никаких мер. И как следствие, заключенные решили избавиться от этих бандитов сами — они выгнали их из "зоны"…"

Впрочем, июльское собрание партактива, призвав в своем решении коммунистов Вятского ИТЛ "еще теснее сплотиться вокруг ЦК КПСС и отдать все силы великому делу строительства коммунизма" и слегка "выпустив пар недовольства", по сути ничуть не изменило к лучшему общую ситуацию в лагере.

Во второй половине 1953 года эта ситуация продолжала обостряться. И на собрании партактива 19 декабря главным был уже конкретный и животрепещущий вопрос — "О состоянии и мерах улучшения режима в лагере". Протокол этого собрания напоминает сводку боевых действий. Производство во многих "зонах" дезорганизовано. Волна убийств солагерников бандитствующими "блатарями" не спадает, перерастая в настоящий уголовный террор: за год "ворами" и их "шестерками" (во время "волнений") убиты 62 заключенных. И все это — несмотря на амнистию, по которой многие лидеры "блатного мира" ушли на "волю" (в сентябре-ноябре 1953 года только через Комендантский ОЛП ежемесячно освобождались по 300 человек). Усилился также размах спекуляции водкой, "…которой в "зонах" торгуют без всякой совести…" "Активизировались" и политзаключенные. На лагпункте "Березовка" (где "каэров" — большинство) они потребовали "амнистии для 58-й статьи". На 13-м лагпункте "взбунтовались" (массовое неповиновение) и около месяца не выходили на работу заключенные омского этапа. Все чаще лагерниками применяются чисто политические методы борьбы, к которым прибегают и некоторые уголовники: в частности, объявил голодовку "авторитетный на зоне" рецидивист Пайков (о нем — особый рассказ впереди)…

На декабрьском собрании актива его участники рвутся к трибуне, выступающих много. Причем осмеливаются они уже и на критику московских "гостей".

Заместитель начальника 3-го лаготделения Понин заявил "открытым текстом": "…С пребыванием у нас комиссии ГУЛАГа, в частности, товарищей Кобулова, Бочкова, Ванюкова, Величко, положение с режимом в лагере не изменилось, а, наоборот, — ухудшилось…" По утверждению Понина, "…в центральную больницу Вятлага (16-й ОЛП — В.Б.) направляют не больных, а здоровых заключенных — по требованию уголовной верхушки. В больнице они взяли все хозяйственные точки под свой контроль, диктуют свою волю врачам и заставляют последних писать нужные им заключения…"

По мнению другого участника "прений", "…содержание заключенных в ШИЗО не дает уже эффекта, так как многих в ШИЗО снабжают из "зоны" всем необходимым. А убыток лагерю от этого за 1953 год составил 1.000.000 рублей…"

Следующий оратор отмечает, что "…отдельные преступники, ввиду слабости начальствующего состава на местах, едут на любой лагпункт, куда им хочется. Таким образом, идет координация действий блатного мира в масштабах лагеря…"

Через голову непосредственного лагпунктовского начальства уголовной "верхушке" удается воздействовать и на некоторых руководящих работников Управления. Так, секретарь парторганизации 5-го отделения Куликов в своем выступлении сообщил, что "…товарищ Верещагин (заместитель начальника оперативно-режимного отдела — В.Б.), будучи в командировке на ОЛПе, вместо помощи поставил бригадиром заключенного Смирнова — соучастника убийства, хотя тот по-прежнему принадлежит к "ворам". Теперь Смирнов заявляет, что "меня назначил Верещагин и только он сместит меня с бригадиров"…"

Надо сказать, что откровенное головотяпство "граждан-начальников" всех уровней доставляло Вятлагу немало бед. На собрании был приведен следующий вопиющий факт: группу заключенных (так называемых "ссученных") с 13-го лагпункта "перебросили" на 7-е подразделение (к "ворам"). А между этими "мастями", как известно, полыхала смертельная вражда. В результате сразу по прибытии "сук" в "воровскую зону" началось побоище, при котором 3 человека убиты и 9 ранены. "Сучий" этап вновь "перебросили" — теперь уже на 19-й лагпункт. Однако и здесь верховодили "воры". "Суки" отказались войти в "зону", и весь этап пришлось "закрыть" в штрафной барак. Но "аборигены" лагпункта взбунтовались и предъявили ультиматум: вывести "пришельцев" на "разборку". Последние же забаррикадировались в ШИЗО и, в свою очередь, потребовали "отправки" из враждебной им "зоны". Растерявшаяся администрация бездействовала. Кончилось это тем, что вся "зона" во главе с "блатными" ринулась 12 июля на штурм "штрафняка". Завязалась кровавая свара, в ходе которой 9 заключенных погибли и многие получили ранения различной степени тяжести… По заключению управленческого руководства, этот и подобные ему "инциденты" становятся возможными потому, что "…работники лагпунктов из-за боязни не заходят в "зону" и не работают с заключенными…"

Начальник отдела режима и оперработы Вятлага Галузин выразился по-чекистски жестко и безапелляционно: "…Я работаю 10 лет в системе ГУЛАГа: 9 лет — на Севере, на юге — в Баку, Орле, Донбассе, Москве, в полузакрытых и открытых тюрьмах, в "зачетных" и "незачетных", но такого безобразия я еще нигде не встречал…" Особый гнев "старшего кума" лагеря вызывает то обстоятельство, что "…заключенные нигде не работают положенные 9 часов. Вольнонаемные приходят на работу позже, чем заключенные, значит "вычитается" час с утра. Обед — в разное время, значит — минус еще час…" По мнению Галузина, "…много просиживает заключенных в "зонах", не практикуются аккордные работы, в результате чего — огромная себестоимость по содержанию одного человеко-дня…"

А по реплике еще одного оратора-"активиста", "…зэки уже командуют администрацией…"

Мнение "центра" по обсуждавшимся вопросам огласил в своем "резюмирующем слове" представитель ГУЛАГа, заявив: "…Корень зла в том, что заключенные не сдержатся постатейно…" Как мы знаем, именно в этом виделась из Москвы "панацея" от всех лагерных бед, ее директивно насаждали по всей гулаговской "империи", но результат получали скорее обратный ожидаемому, в том числе — и в Вятлаге…

Лагерь действительно напоминал бурлящий котел, и "дискуссия" на декабрьском собрании партактива лишь приподняла завесу над реальным положением дел, которое прежде приукрашивалось и лакировалось. Однако всерьез подготовиться к выступлениям в прениях на такого рода "форумах" сотрудники не могли — собрания актива назначались спонтанно, по мере надобности или по указанию сверху, зачастую на "сборы" отводились лишь день-другой, а то и несколько часов. Несколько иные возможности предоставляли общелагерные партконференции, к которым готовились более тщательно: и те, кто "отчитывался" на них (политотдел, парткомиссия), и те, кто "принимал" эти "отчеты" — делегаты-коммунисты подразделений.

Тем больший интерес для нас представляют материалы состоявшейся 4–5 октября 1953 года IX-ой партконференции Вятлага. Дебаты на ней развернулись бурные и весьма содержательные. Это — первая в Вятлаге партконференция после смерти "Вождя и Учителя". Процесс "десталинизации" — пусть медленно, тяжело, "со скрипом" — но все-таки пошел, и мы уже слышим на этом очередном ритуальном "партмероприятии" голос униженного большинства вольнонаемных сотрудников. В определенном смысле — это "бунт на коленях" против сталинской системы тотального принуждения и "слепо-глухо-немого" молчания нижестоящих как главного принципа руководства всей страной и лагерями в особенности. Конечно, коренные и "врожденные" пороки этой системы не осознавались делегатами конференции с должной отчетливостью и глубиной. Однако веяние "оттепели" уже многим "развязало языки", и подобно мозаике, внеплановые стихийные выступления участников этого собрания по, казалось бы, частным, мелким, но в действительности — наиболее острым и болезненным для них вопросам жизни и службы — создают общую картину лагеря: без чиновничьих прикрас и бюрократического "макияжа".

Впрочем, проследим ход этой партконференции по отраженному в ее протоколе порядку.

Доклад начальника политотдела Дергаусова начинается, как и положено, общими фразами ("решения съезда и пленумов — в жизнь!") и цитатами из "классиков марксизма". Затем кратко "обрисованы" общие задачи лагеря — "выполнение производственного плана и борьба с нарушениями режима"… А нарушений этих, между тем, очень много: за 9 месяцев 1953 года в ИТЛ имели место 57 побегов (при участии 85-ти заключенных) и 25 случаев бандитских проявлений (десятки убитых). Всего же зафиксированы за это время 13.383 случая всевозможных нарушений лагерниками "режима содержания": от игры в карты и сна самоохранников на посту — до тягчайших проступков и чрезвычайных происшествий. К последним причислены 4 "волынки", несколько случаев "массового неповиновения" и "отказов от работы" целых "зон", что угрожало срывом выполнения "плановых заданий", а посему такого рода "инциденты" отнесены к "ЧП первого разряда". Оперативно-режимная работа в целом, по оценке политотдела, находится в "запущенном" состоянии, о чем свидетельствуют, кроме побегов, 3 случая "неправильного" применения оружия с 4-мя человеческими жертвами.

"Удручает" политработников и повсеместная неустроенность быта заключенных, причем даже там, где для "устранения недостатков" не требуется каких-то "дополнительных" средств: массовая "завшивленность и заклопленность" в "зонах", нехватка мисок и ложек, отсутствие на нарах матрасов (уж чего-чего, а дефицита соломы и древесных стружек для набивки последних лагерь никогда не испытывал…)

Многие "провалы" в обеспечении лагерного порядка предопределяются крайне низким качеством охраны. Здесь тоже — "сплошные проблемы". Личный состав ВОХР комплектуется по "остаточному принципу" — из худшей части призывников: 12 процентов рядовых стрелков — азбучно неграмотны; из остальных имеют низшее образование — 85 процентов, неполное среднее — 10, среднее — только 5 процентов. Значительно выросло количество совершаемых "вохровцами" нарушений дисциплины: сон на посту, пьянки, хулиганство, грубость, "самоволки"…

Случались и трагикомические истории. Так, 15 августа 1953 года в зону оцепления 21-го лагпункта забрел медведь. Часовой на вышке, увидев "таежного пришельца", бросил "наблюдение за объектом" и открыл по "косолапому" пальбу на "поражение"… Смотреть на убитого зверя сбежались и лагерники и конвоиры. И воспользовавшись этим переполохом, один из заключенных совершил побег… Такова она — северная лагерная "экзотика"!

Но вернемся к "отчетному докладу" начальника политотдела. Как отмечено в нем, широко распространены в подразделениях избиения заключенных. Жизнь лагерника охранники "не ставят ни в грош". С трибуны конференции был поведан такой "эпизод": "…Бригадир Смирнов, пользуясь беспечностью конвоя, ушел в 3 часа из-под конвоя и вернулся в бригаду в 6 часов вечера пьяный. Пытался оказать сопротивление начальнику надзирательской службы. В это время, выйдя с вахты, солдат Михайлов без всяких на то оснований произвел в заключенного Смирнова два выстрела из нагана. В то же время по Смирнову произвел выстрел конвоир Беляков. Таким образом, бригадир Смирнов был незаконно расстрелян…" Остается предположить, что бригадир этот "сидел в печенках" у охранников и они не упустили случая свести с ним счеты…

Продолжая свой доклад, начальник политотдела отметил, что работа Вятлага вызывает "серьезную озабоченность" и "недовольство" у московского руководства, значится "на плохом счету в ГУЛАГе", поэтому в 1953 году в лагере почти "безвыездно" находятся разного рода комиссии из "Центра". Польза от таких "руководящих визитов" практически нулевая: во всяком случае, лучше работать вятлаговцы от этого не стали. Наглядный пример: только в спецотделе Управления "скопили" 4.500 зековских жалоб и заявлений, которые не рассматривались 2 месяца…

Ну а для "амортизации" закончил начальник политотдела свой "отчет" перечнем "некоторых достижений": "…На учете в парторганизации 502 коммуниста…В лагере — 18 кинопередвижек, ими только за полгода дано 2.886 киносеансов (3–4 сеанса в месяц в каждом подразделении)… В библиотеке лагеря — 20.500 книг…"

В общем, доклад "сработан" по старым шаблонам: "недостатки — достижения", "лучшие — худшие", "худшие" должны "подтянуться" и "выполнить исторические решения последних пленумов ЦК"…

Иных "вариантов" выхода из кризиса не усматривается и в выступлении на конференции начальника Управления лагеря К.А.Огородникова: подборка разнородных фактов при полном отсутствии анализа ситуации, постановки реальных проблем и поиска путей их решения.

Администратор-"наместник" Огородников смотрит на вверенную ему "вотчину" прежде всего со своей — хозяйственной "колокольни": "…План 9-ти месяцев не выполнен…Ежедневно лагерь недодает 10 процентов рабочих на производство (из-за болезней, содержания в ШИЗО, отсутствия охраны)…Число больных "производственников" очень велико (значительно превышает "плановые нормативы"): в июне — 10,5 процента, в июле-августе — 9,5 процента от списочного состава "контингента"…Недопустимо "раздута" численность заключенных, занятых в хозобслуге лагеря (на "теплых местах", а не на "лесоповале"), — 2.681 человек (при плане — 2.053 человека)…Четверть "бригадников" не выполняет плановые производственные нормы…Грязь и антисанитария в быту…Политико-воспитательной работы во многих лагпунктах не ведется вовсе (заключенные отданы сами себе)…"

Такие "признания" начальника ИТЛ свидетельствуют о фактически полной утрате им рычагов управления лагерем, контроля над заключенными и влияния на них. Служебное "кредо" подполковника Огородникова, квинтэссенция тупиковой гулаговской философии, исчерпывающе емко отражены в "ударной" фразе его выступления: "…Перед нами партией и правительством поставлена одна задача — выполнять государственный план, и с нас это потребуют…" По мнению К.А.Огородникова, препятствует успешному решению этой задачи и предопределяет обострение кризиса в лагере (помимо плохой политико-воспитательной работы) то обстоятельство, что в Вятлаг "…с 1952 года по нарядам ГУЛАГа завозится контингент с лагерей и строек, судимый за бандитизм. Всего завезено 2.535 человек. До амнистии их распределяли по всем лагпунктам…" Эти-то "уголовно-бандитствующие элементы", по убеждению начальника ИТЛ, и "…взорвали мирную обстановку в лагере. Теперь ставится задача собрать их всех на один лагпункт, чтобы они не разлагали лагерь…"

Заметим (в порядке реплики): поступление новых "исполнителей программы" в Вятлаг шло в 1953 году в "штатно-плановом режиме": на четвертый квартал намечалось (по нарядам ГУЛАГа) прибытие 5.000 (!) человек, и лагерь (как мы знаем) их получил, другое дело, что эта "свежая кровь" оказалась не менее "буйной" и самым пагубным образом сказалась на одряхлевших лагерных "венах"…

Как и положено "первому начальнику", в конце своей речи К.А.Огородников "ставит перед коллективом" очередные задачи: "…Выполнить государственный план лесозаготовок и финансовый план на 4-й квартал в объеме 32.000.000 рублей (в дотации от государства лагерю пока отказали — В.Б.)…"

Среди ближайших и неотложных задач названы также: "…Заготовка овощей в объеме 1.870 тонн (к октябрю имелись только 280 тонн — В.Б.)

…Строительство центрального изолятора и пересыльного пункта…" И на этом "постановка задач" исчерпывается… Согласимся: "негусто", если учитывать всю сложность переживаемого лагерем момента.

Мало чем (в содержательном плане) отличались от того, что вещалось с трибуны вятлаговскими руководителями, и выступления присутствовавших на конференции кировских и московских "гостей".

Представитель Кировского обкома КПСС, поддержав "общий критический настрой" делегатов, перечислил те недостатки, о которых он услышал в прениях: "…Заключенным не выдают заработанных ими денег, у них плохая одежда и обувь…Санитарное состояние лагеря очень скверное

…Десятая часть контингента поражена болезнями…" Посетовал: "…Раньше лагерь (Вятлаг — В.Б.) 3 года держал переходящее Красное Знамя Совета Министров, перевыполнял государственный план, а сейчас этого нет…" Попенял: "…Следует искоренять недостатки и вновь возвращаться в ряд маяков…"

Представитель ГУЛАГа, дотошно и прилежно перечислив "серьезные недостатки и упущения в руководстве лагерем", присовокупил к этому "критическую оценку" трений между двумя управлениями (Вятлага и Вятспецлеса), "…из-за чего страдает план…"

В общем: дежурные фразы, протокольно-огульная критика, не содержащая никакого конструктивного начала демагогия…

Но всколыхнувшаяся масса рядовых делегатов конференции смело ринулась на ее трибуну с безоглядно-критическими обличениями как своего непосредственного, так и вышестоящего начальства.

Партгрупорг 13-го лагпункта Бородавкин заявил (сразу же после доклада Дергаусова): "…В течение нескольких лет при проведении собраний и активов президиум рекомендуется списком, состоящим из одних и тех же руководящих товарищей. Этот постоянный президиум так руководит активом, что низовым работникам не представляется возможности выступить. Такой порядок считаю организованным зажимом критики…"

По мнению Бородавкина, причины беспорядков ("бунтов") в лагере нельзя объяснять только плохой работой сотрудников подразделений. Эти причины коренятся в следующем: "…1) Непродуманные, бессистемные переброски заключенных внутри лагеря, контингент оказался перемешан, и виноват в этом отдел режима и оперработы; 2) В течение 3-х месяцев заключенным не выдавали с лицевых счетов их личные деньги и в течение 2-х месяцев — зарплату, это накалило обстановку; 3) На лагпунктах заключенные не обеспечиваются доброкачественным питанием, овощи заменены бобами, в результате заключенных длительное время кормили почти водой, притом в то время, когда у них отсутствовали личные деньги; 4) Подбор кадров в лагере идет не по принципу политических и деловых качеств работников, а по принципу: кто ближе к начальству, тому в первую очередь и присваиваются звания, даются руководящие должности и квартиры; 5) В массовых беспорядках, которые происходили в последнее время в лагере, повинны в основном руководители Управления, так как ни один вопрос, связанный с перебросками заключенных, их питанием, личными делами и зарплатой, не разрешается своевременно начальником Управления лагеря и начальниками отделов…"

Тон этой критики поддержали другие выступающие, своими конкретными примерами подтверждая всю остроту сложившейся в лагере ситуации.

Командир дивизиона охраны Лукин сообщил: "…Солдаты работают много — по 14–15 часов, что является крайне ненормальным и создает недовольство личного состава. Возникает ряд нарушений устава конвойно-караульной службы. Дивизион имеет 1.900 неиспользованных выходных дней. Конвоиры тратят много времени (как и заключенные) на дорогу из жилой зоны в производственную. На ряде лагпунктов лес вблизи полностью вырублен…"

Секретарь парторганизации 1-го ОЛПа Иванов (после обычных дежурных фраз о политучебе) отметил, что главная для подразделения проблема — жилищно-бытовая: "…20 семей сотрудников не имеют квартир. Работники живут в канцеляриях, кладовых. Санчасти для вольнонаемных тоже нет. Бани нет. В торговой сети нет самого минимума товаров…" (Добавим: в целом по Вятскому ИТЛ на день проведения конференции остро нуждались в получении жилья 160 семей работников лагеря).

Бюрократическую волокиту и неразбериху осудил начальник 2-го лаготделения Андросов: "…7-й лагпункт был закрыт приказом с июля из-за отсутствия фронта работ, но он существует и в октябре. 180 заключенных не выводятся на работу 4 месяца… Детей сотрудников в школу не возят… Среди завербованных много завшивленных…"

Такова неприкрашенная лагерная реальность: тяжкий быт, распоясавшиеся бандиты в "зонах", хамски-деспотическое отношение начальства, зажим любой критики и инициативы снизу — все это удел лагпунктовских сотрудников.

Председатель "спецлагсуда" Вятлага Глазунов констатировал, что "…снабжение в лагере скверное, а отношение к людям безобразное. Очереди за хлебом даже в центральном поселке (Лесном — В.Б.)…"

Начальник 10-го лаготделения Акамочкин, отметив, что "…работа санитарного отдела осуществляется безобразно…", сделал принципиальный вывод: "…Планирование работы по производству Управление совершенно не ведет…"

И с этим трудно не согласиться: дела в лагере двигались "по наезженной колее" — никакой перспективы руководство ИТЛ не видело и не намечало. Довлел все тот же принцип временщиков-администраторов: "Здесь и сейчас, а там и потом — гори все "синим пламенем"!"…

Но вернемся к прениям на партконференции.

Сотрудник 6-го лагпункта Шепенин заявил на ней, что "…массовый беспорядок 11-го июля на 19-м лагпункте возник из-за взяточничества и нецелесообразной переброски людей. Представители Управления, приехавшие на лагпункт, вместо помощи занялись пьянкой…"

Начальник передового по всем показателям лагпункта Дерябин, не без гонора отчитавшись, что во вверенном ему подразделении "…производительность труда заключенных составила 110 процентов, вывод на работу — 81 процент, заработок — 30 рублей 30 копеек, а план в целом выполнен на 102 процента…", вместе с тем и "посетовал": "…Заключенные ездят на работу за 7 километров. Транспорт подают всегда с большим опозданием, в результате чего рабочий день составляет не 9, а 14–16 часов (у конвоиров — так же). На лагпункт не завезли ни мяса, ни овощей, ни других продуктов питания. Нет одежды, поэтому велика заболеваемость заключенных. Оперуполномоченный Хомяков (секретарь парторганизации лагпункта — В.Б.) пьянствует и не занимается своей работой…"

Нельзя не отметить, что язык некоторых выступлений просто уникален по своей беспомощности (ничего удивительного в этом нет: "докладчики"-то, как правило, только с начальным, а нередко — и с низшим образованием).

Приведем лишь один из множества рассыпанных по страницам протокола партконференции "ораторских перлов":

"…Старший оперуполномоченный 7-го лаготделения тов. Букин и начальник надзорслужбы Савцов пьянствуют во время служебных обязанностей. После того, как они были разобраны на партийном собрании и предупреждены, они сразу же после собрания запьянствовали…"

Впрочем, если отвлечься от формы выражения и перейти к сути поднятой процитированным "оратором" проблемы (кромешного пьянства среди сотрудников), то нет никаких оснований "усомнится" в том, что и этот тяжкий недуг остается для Вятлага более чем "актуальным".

Зачастую управленческое руководство "прикрывает" своих личных друзей и "верных помощников" в случае совершения ими служебных проступков. В результате нередко спивается лагадминистрация целых подразделений.

Так, секретарь парторганизации 5-го лаготделения Куликов в своем выступлении доложил, что сотрудника 17-го лагпункта Шрамченко "…нужно было исключить из партии за пьянство и обогащение, но его спас заместитель начальника политотдела Ждан…" А в итоге "…Шрамченко окончательно разложил администрацию лагпункта: Кургузов (начальник лагпункта — В.Б.) и Васильев (его заместитель — В.Б.) окончательно спились, а Терешков и Тарасов (руководящие работники прокуратуры Вятлага — В.Б.) смирились с этим…"

Своего рода смысловым обобщением дискуссии на партконференции можно, на наш взгляд, считать выступление заместителя начальника отдела режима и оперработы Управления Дыбцына. По его мнению, два главных события 1953 года парализовали нормальную работу ИТЛ: амнистия по Указу от 27 марта и разделение лагеря на два Управления. По амнистии из лагеря освободилось много заключенных с "легкими" статьями и остался "тяжелый контингент", а два Управления (после их разделения) "…стали решать стоящие перед ними задачи не с точки зрения государства, а с точки зрения узковедомственной, заниматься бумажной перепиской, не руководя практически по существу. В некоторых отделениях администрация не ходит в "зону" и не занимается с контингентом, в результате чего сложилась такая обстановка, когда не мы руководим заключенными, а заключенные руководят нами…"

Последний вывод принципиально важен. Лагерная бюрократия напрочь устранилась от решения вновь возникающих проблем, пустив все на самотек: "…На места высылается много приказов, которые в большинстве случаев не выполняются…"

Ничему не учат лагерное руководство и чрезвычайные происшествия.

Так, в январе 1953 года на 21-м лагпункте (штрафная "воровская зона") произошли массовые беспорядки. Должных объективных выводов из этого ЧП сделано не было, реальных изменений на лагпункте не произошло. Результат: спустя всего полгода, в июне, на том же самом лагпункте — вновь "буза"…

"Подводя черту" под тремя вятлаговскими "партдискуссиями" 1953 года, подчеркнем: они подтвердили, что начальный "послесталинский" период принес в лагерь немало новых забот и тревог: это — и амнистирование большого числа заключенных, и демобилизация значительной части личного состава ВОХР, и реорганизация (разделение) структуры Управления, и "стихия пожаров"…

Но все же самой серьезной проблемой и угрозой для лагеря оставались "бунты" и "массовые неповиновения" заключенных. Именно по этой причине комиссии ГУЛАГа весь год, сменяя одна другую, не "оставляли Вятлаг своим присутствием"…

в/ Бунташное время

Что такое — массовое неповиновение ("буза", "бунт") заключенных в "зоне"? Рассмотрим "поконкретнее" это причудливое явление, ставшее обыденностью в советских лагерях 1953–1955 годов. По существу — это стачка, солидарный отказ лагерников от работы с выдвижением определенных требований (так сказать, ультиматума) к администрации. Как правило, в таких случаях на лагпункт прибывает "высокое начальство" — из Управления лагеря, а иногда — из области или даже из Москвы.

Вот как "раскрывается" механизм возникновения такого рода ЧП (на примере 21-го ОЛПа — "зоны" строгого режима с 1950 года) в докладной записке политотдела Вятлага, направленной 31 марта 1953 года в политотдел ГУЛАГа.

Неблагополучная обстановка в этой "зоне" сложилась не сразу и не вдруг. Цитируем документ:

"…Более 300 заключенных-рецидивистов, развращенных уголовной романтикой, неоднократно осужденных за бандитизм, убийство и тяжкие преступления, были сконцентрированы на 21-м ОЛПе. Эти заключенные с первых дней своего пребывания в лагере под разными предлогами уклонялись от работы, вымогали посылки у работающих заключенных, отбирали у них деньги. Именно они стали совершать террористические акты против неугодных им бригадиров, десятников и других работников низового звена, игнорировали все мероприятия…, создав тем самым напряженное положение в подразделении…"

Это напряжение неуклонно нарастало. "Персонифицированным" объектом полного неприятия со стороны лагерников стал лейтенант Шиврин (заместитель начальника 21-го ОЛПа, а ранее — заместитель начальника 15-го лагподразделения, являвшегося до 1950 года "зоной" строгого режима). Начались враждебные и провокационные действия "блатных", направленные лично против начальника ОЛПа и его заместителя. Последние, в свою очередь, отвечали жесткими мерами, "нашла коса на камень" и разгорелась настоящая "холодная война", которая (в накаленной до предела обстановке) грозила перерасти в "горячую", — достаточно было любого, самого незначительного предлога…

И за таковым дело не стало. 14 января 1953 года во время развода заключенные 57-й режимной бригады в ответ "…на требование надзорсостава выйти некоторым из строя…" оказали Шиврину и Прохорову (начальнику ОЛПа) "физическое сопротивление". Надо полагать, что и требование "выйти из строя" сопровождалось определенными "физическими действиями": Шиврин славился огромной силой и любил ее применять. Во всяком случае, вряд ли заключенные осмелились бы развязать драку по своей инициативе… Так или иначе — произошла "стычка", начальник лагпункта дал команду применить оружие, в результате чего четверо заключенных были ранены.

Это и послужило поводом для массового неповиновения: вся "зона" отказалась от выхода на работу и с 15-го по 20-е января "бастовала". На место происшествия сразу же выехали начальник Управления Вятлага С.А.Дидоренко, начальник Управления МВД по Кировской области Сафонов и прокурор лагеря Тарасов. В заключении служебного расследования по данному "инциденту" зафиксировано, что "…массовое неповиновение спровоцировала группа уголовников-рецидивистов…"

Но это — лишь часть правды. Безусловно, последние (уголовные "авторитеты") полностью направляли весь ход конфликта, но и основная масса лагерников участвовала в этом противостоянии на стороне "блатных" отнюдь не подневольно. Постоянное нервное напряжение, долгое время копившееся в "зоне", разрядилось синдромом "криминальной толпы", своеобразным массовым психозом, всеобщей истерией, которые обладают значительным инерционным потенциалом: для их преодоления и возвращения ситуации к "добунташному" состоянию требуется довольно продолжительное время — как правило, несколько месяцев…

Неслучайно в конце того же месяца (январь 1953 года) часть заключенных этой же 21-й "зоны", воспользовавшись случаем неправильного применения оружия со стороны ефрейтора Мегерьяна против бригады № 46, "нарушившей порядок движения", вновь пыталась отказаться от работы. Чтобы не допустить повторного "ЧП", на лагпункт прибыл лично начальник политотдела Вятлага: что-то "разъяснил", что-то пообещал — и "уладил дело миром".

Но уже через месяц — 28 февраля — заключенные 21-го ОЛПа опять активно протестуют против действий лагадминистрации — вывода "производственников" на работу в наручниках (в соответствии с приказом МВД СССР № 001516-1948 г.) и требуют "прибытия руководства и прокурора Вятлага". Последние прибыли, и конфликт удалось разрешить компромиссом…

Еще через две недели — 18 марта — при попытке к побегу с лесобиржи того же 21-го ОЛПа задержаны 3 заключенных. Охрана при этом стреляла в воздух, но служебная собака (не без попустительства проводника) так "истрепала" одного из беглецов (буквально рвала его на части), что он своими воплями "переполошил" всю округу. Лагерники, находившиеся в это время на бирже, бросили работу и ринулись к "вахте" с криками: "Требуем прекратить издевательство над нами!" Охрана открыла предупредительный огонь. Заключенные разошлись, но после обеда на работу идти отказались.

Отметим, что такая форма протеста ("отказ от работы") стала (и это скоро осознали во всех "зонах" лагеря) эффективнейшим методом давления на администрацию и действенным способом борьбы заключенных за свои права. Это подтверждается, в частности, теми мерами, которые воспоследовали "по факту чрезвычайного происшествия от 18 марта": хотя беглецов и отдали под суд, но и охранников, виновных в "неправильном поведении при задержании" тоже пришлось-таки привлечь к ответственности.

Однако коренным образом стабилизировать обстановку в "зоне" по-прежнему не удавалось. Более того: на лагпункте стремительно росло число убийств заключенных — правящая уголовная группировка такими "крутыми" методами наказывала "отступников", "непокорных" и "стукачей".

Руководство лагеря было вынуждено прибегнуть к самым "радикальным" мерам. Пришлось "перетряхнуть" весь 21-й ОЛП — целиком заменили надзорсостав (убрали ненавистных лагерникам "вертухаев"); обновили личный состав охраны (вражда заключенных с предшественниками-вохровцами часто имела личностную основу); назначили новое руководство лагадминистрации; "блатных", возглавлявших "саботаж" (Бахрова, Григорьяна, Гренникова и других), отправили на "тюремный режим"; некоторых "активистов-бузотеров" (64 человека) изолировали от общей массы лагерников в штрафном бараке; пересмотрели все дела заключенных и 200 человек перевели на "общий режим" в другие лагпункты… "Мятежный" 21-й ОЛП фактически расформировали, но "бунташная зараза" разнеслась по всему лагерю.

Волна "неповиновения" набирала силу…

Нельзя не обратить внимание на то, что "аналитические выводы", "методические рекомендации" и "практические предложения" разного рода комиссий (как местных, так и гулаговских) по "фактам чрезвычайных происшествий" страшно далеки от реальности, а потому — изначально неэффективны.

Ровным счетом ничего не дали (и не могли дать) для "перелома" ситуации на том же 21-м ОЛПе проведенные в "зоне" собрания, обсуждения, беседы, "слеты передовиков", завоз сюда 200 книг и другие проведенные политаппаратом "дополнительные мероприятия воспитательного характера"…

В числе же "руководящих указаний" (комиссии МВД-ГУЛАГа во главе с небезызвестным генерал-лейтенантом Кобуловым) особый упор делался на "необходимость изжить картежную игру" в лагере. "Идея" сия совсем уж из области "административного прожектерства", ибо воплотить ее в жизнь не удавалось никогда, никому и ни в одной "зоне" ГУЛАГа. К слову: только во время одного повального обыска, проведенного на 21-м лагпункте 10 марта 1953 года, изъято 40 "библий" (карточных колод). И можно не сомневаться: этот "ущерб" был восполнен "в самые сжатые сроки"…

Бесплодными оказались и попытки улучшить лагерный быт на 21-м ОЛПе: "разгрузили" бараки, произвели в них внутреннюю побелку, завезли 100 новых одеял, "подбросили" продуктов в ларек "зоны"… Но и это рвение хозяйственных служб не принесло желаемого "конечного результата"…

Не понимая сути происходящего, лагерное начальство мыслит и действует шаблонно, по привычке пытаясь перевести дело в "идеологическую плоскость", то есть обвинить во всех бедах "врагов народа" — политзаключенных.

Так, 17 февраля все того же 1953 года на лесобирже 21-го ОЛПа заключенный-уголовник Рябов зарубил топором бригадира Щупляка ("пятьдесят восьмая статья"), и начальник лагпункта получил суровый нагоняй из Управления, а также 5 суток домашнего ареста, поскольку "…руководством Управления лагеря еще до убийства давалось распоряжение лагпункту о вывозе всех осужденных за контрреволюционные преступления, но начальник ОЛПа это распоряжение не выполнил до сих пор. И под предлогом "незаменимых" содержит в ОЛПе 10 человек заключенных, осужденных за контрреволюционные преступления…"

Согласимся, логика здесь, мягко говоря, странная — виноват тот, кого убили… К тому же, не могли ведь в Управлении не знать, что на многих лагпунктах (и 21-й ОЛП — отнюдь не исключение) "политические" были действительно незаменимыми людьми на производстве: на их плечах — знаниях и опыте — держался практически весь низовой хозяйственно-распорядительный и учетный механизм, без которого "дать план" физически невозможно. Поэтому "контриков" из этой категории в известной мере "оберегали", "придерживали", создавали для них (по мере возможности) улучшенные бытовые условия. Ясно, что все это далеко не "индифферентно" воспринималось "блатным кублом", и "политики" нередко оказывались в положении "между двумя жерновами" — со всеми вытекающими отсюда последствиями…

К началу 1954 года "забастовочная стихия" охватила уже всю лагерную систему страны. В объявленном приказом МВД СССР от 30 марта 1954 года закрытом постановлении ЦК КПСС от 12 марта того же года отмечалось, что исправительно-трудовые лагеря "…неудовлетворительно выполняют задачу по перевоспитанию заключенных, слабо организуют их трудовое использование и приобщение к полезному труду, вследствие чего в лагерях происходят массовые беспорядки…" Однако констатируя эти и подобные факты, все-таки, судя по всему, в руководстве страны, партии и МВД не только не понимали, что происходит в "зонах", но и не знали, что же делать с ними дальше…

Между тем "сопротивление" в лагерях приобретало все более организованные формы. Это отчетливо видели руководители территориальных гулаговских комплексов. В докладной записке, направленной 21 апреля 1954 года начальнику ГУЛАГа генерал-лейтенанту И.И.Долгих и начальнику Управления лагерей лесной промышленности М.М.Тимофееву, руководством Вятлага предпринимается попытка анализа развития ситуации в лагере за предшествующий год. В этом документе отмечается, в частности, что "…уголовно-бандитствующий элемент от разрозненных намерений перешел к действиям более организованным, и они в ряде случаев стали приобретать явно политическую окраску. Причем элемент этот стал организовываться между собой путем установления преступных связей между заключенными большинства лагерных подразделений Вятлага МВД…"

В лагере нарастает "вал убийств" со стороны уголовников, затерроризировавших основную массу заключенных: если за январь-сентябрь 1953 года были убиты 27 человек, то за последние три месяца того же года — 30 человек, а за I-й квартал 1954 года убиты 30 заключенных и двое ранены. Если за январь-июнь 1953 года в лагере имел место лишь один случай "массового неповиновения" (невыход на работу 800 заключенных на протяжении 5 дней), то в следующем полугодии "волынки" и "беспорядки" прошли уже в 11-ти "зонах" (при участии 2.500 лагерников), а в первом квартале 1954 года зафиксированы еще 11 такого рода ЧП, причем в гораздо более массовом виде — с участием 3.600 заключенных.

В вятлаговской "докладной" выражается опасение, что летом 1954 года ситуация может окончательно выйти из-под контроля. И более всего пугает лагерные власти возможность объединения уголовников и "политических".

Вновь цитируем текст документа:

"…Из поступивших за последнее время агентурных материалов устанавливается, что заключенные-авторитеты из числа активного уголовно-бандитствующего элемента, будучи озлоблены в связи с ликвидацией массовых беспорядков, имевших место в ряде лагерных подразделений ВЯТСКОГО ИТЛ, высказывают весной и летом 1954 года (намерение — В.Б.) организовывать на территории ВЯТСКОГО ИТЛ всеобщее неповиновение заключенных, пожары лесных массивов и жилых зон лагерных пунктов и этим самым создать условия для массовых побегов из лагеря. Характерным является то обстоятельство, что заключенные, осужденные за контрреволюционные преступления, всячески поддерживают такие действия уголовно-бандитствующего элемента, причем эта часть заключенных в своих суждениях призывает к активным действиям против существующего строя…

Следует отметить такой факт, что заключенные, осужденные за антисоветскую деятельность, высказывают идею о том, что массовые беспорядки в лагерях могут привлечь внимание иностранных государств и что последние могут прийти к ним на помощь…"

В предположении, что все происходящие в лагерях события инспирируются со стороны "классового противника", "…ибо по своей враждебности при таких обстоятельствах уголовно-бандитствующий элемент может явиться прямой находкой для вражеских разведок…", зримо проявляется сталинско-ежовско-бериевская школа: "ищи прежде всего внешнего врага и его пособников и принимай меры — незамедлительные и беспощадные".

Но эти старые и проверенные "рецепты" в новых условиях уже не срабатывают.

Пример: в 1953 году оформлены и отправлены из Вятлага на "тюремный режим" 300 заключенных, за январь-апрель 1954 года — еще 750 человек. В основном, это — "воровской контингент", неформальная уголовная "элита" лагеря. Однако и такие "сверхкрутые" меры не принесли по сути дела ничего, поскольку подобный же "контингент" вновь поступал в "зоны" — регулярно и в нарастающем количестве: за период с января 1953 года по апрель 1954 года в Вятлаг доставлены 11.800 заключенных, из коих 35 процентов неоднократно судимы и отнесены к "…преступной среде из числа уголовно-бандитского элемента…" Ясно, что положение в лагере от этого отнюдь не стабилизировалось, напротив — оно еще более ухудшилось, ибо на место своих ("родных") "уркаганов", с которыми все-таки можно было как-то "договориться", прибыли матерые бандиты самого разного "окраса", ведущие с администрацией и друг с другом настоящую и непримиримую войну — не на жизнь, а на смерть. Да и само по себе "оформление на тюремный режим" только на некоторое время "изымало" пресловутый "уголовно-бандитствующий элемент" из данного конкретного ИТЛ: затем "блатных" возвращали на прежнее "место отбывания наказания" и они продолжали здесь "качать права" — с удвоенной озлобленностью и лютостью.

В подтверждение сказанному приведем краткие характеристики лишь некоторых "уголовных лидеров" Вятлага первой половины 1950-х годов (цитируется по "докладной" Вятлага от 21 апреля 1954 года):

"…1. КОНЫШЕВ И.У., 1924 года рождения, судим 4 раза за кражи, ограбления и лагерный бандитизм, последний раз сроком на 25 лет…

КОНЫШЕВ, будучи в одном из лагерей и содержась там на строгом режиме, нарушал лагерный режим, за что в 1951 году водворен на тюремный режим сроком на 1 год, будучи в тюрьме, за нарушение тюремного режима срок содержания был продлен еще на один год. В 1953 году за истечением срока пребывания на тюремном режиме КОНЫШЕВ этапирован в ВЯТЛАГ. По прибытии в ВЯТЛАГ КОНЫШЕВ открыто заявил лагерной администрации, что он является "честным авторитетным вором и прибыл в ВЯТЛАГ для наведения должного воровского порядка".

За короткий срок пребывания в ВЯТЛАГе КОНЫШЕВ, сгруппировав вокруг себя уголовно-бандитствующий элемент, организовал их и создавал массовые беспорядки и неповиновение лагерной администрации, что сопровождалось избиением и угрозами последних, за что КОНЫШЕВ 5 февраля 1954 года водворен на тюремный режим.

2. ВОРОБЬЕВ С.Е., 1922 года рождения, судим 3 раза за вооруженный разбой и бандитизм, последний раз сроком на 25 лет.

ВОРОБЬЕВ в 1951 году из Печерского ИТЛ за вооруженный грабеж водворялся на тюремный режим сроком на 1 год. В 1952 году из ВЯТСКОГО ИТЛ ВОРОБЬЕВ вторично за аналогичные действия водворен на тюремный режим. По отбытии срока пребывания на тюремном режиме ВОРОБЬЕВ был возвращен в ВЯТЛАГ в конце 1953 года, где принимал участие в различных волынках, устраиваемых заключенными. За это 31 января 1954 года водворен в третий раз на тюремный режим.

3. КОЧУРЕНКО И.Н., 1932 года рождения, судим дважды за кражи и бандитизм, последний раз сроком на 25 лет.

КОЧУРЕНКО в 1951 году из Каргопольского ИТЛ за бандитские проявления водворялся на 1 год на тюремный режим. По истечении срока пребывания прибыл в ВЯТЛАГ, откуда за аналогичные действия в том же году вновь водворялся на тюремный режим на тот же срок. Прибыв в 1953 году в ВЯТЛАГ МВД, КОЧУРЕНКО пытался убить одного заключенного и оказывал сопротивление и неподчинение надзорсоставу, за что 13 февраля 1954 года третий раз отправлен в тюрьму сроком на 1 год…"

Отметим: все перечисленные "уголовные авторитеты" — это молодые люди, прошедшие "полный курс" лагерных "университетов". А "блатной мир" Вятлага в это время пестр и многообразен: "воры в законе", "суки" (уголовники, отошедшие от "воровских традиций"), "беспредельщики", "махновцы", "шахтерские галоши с цветочком", "белые валенки", "красные шапочки" и прочие. Все враждуют со всеми. Основные и антагонистические соперники — "воры" и "суки". Выделялись (по силе и влиянию) среди остальных "мастей" и "беспредельщики"…

Лесновские чекисты в своем донесении московскому начальству высказывают предположение, что такое "многоцветие" уголовных группировок в "зонах" возникло "…под воздействием враждебных советской власти элементов, которые, хорошо изучив воровской элемент в местах заключения, целенаправленно готовят новых авторитетов из числа молодых возрастов заключенных…"

"Может быть, идейные вдохновители этих течений были в свое время на оккупированной территории или даже за границей?" — задают риторический вопрос вятлаговские "пенологи-аналитики".

Для нас весьма интересен следующий (далеко не бесспорный) вывод авторов цитируемой "докладной": "…Если в прошлое время между заключенными, осужденными за контрреволюционные преступления, с одной стороны, и с другой — осужденными за уголовно-бандитские действия, лежала определенная грань, то в настоящее время этой грани, как видно из имеющихся материалов, не существует, и уголовно-бандитствующий элемент идет на тесное сближение…"

Панацею от всех этих бед вятлаговское руководство видит в разрешении начсоставу ношения табельного оружия в "жилых зонах", а также в предоставлении права на ввод туда (в случае нужды) войсковых подразделений без санкции союзного МВД.

Обосновывается это на следующих "живых примерах" (вновь обращаемся к "докладной" от 21 апреля 1954 года):

"…Существующим положением запрещен вход в жилые зоны лагерных пунктов начальствующему составу с кобурным огнестрельным оружием. Приказом МВД № 001516-48 года регламентирован порядок применения оружия в специальных лагерных подразделениях строгого режима (50–51), однако при таком противоречии начальствующий и надзирательский состав в жилых зонах при явном нападении заключенных лишен возможности отражать нападение. За последнее время участились случаи открытых нападений заключенных из числа бандитствующего элемента на руководящий состав. Таким нападениям дважды подвергался начальник 29 лагпункта капитан Шполенский. Последний раз случай имел место 7 марта 1954 года, когда группа заключенных напала на него в его служебном кабинете, угрожали убийством, нанесли побои и под силой угроз увели из кабинета в барак, где продолжали избивать. Аналогичный случай имел место 24 марта 1954 года на 19 лагерном пункте, когда группа уголовников в жилой зоне напала на оперуполномоченного лейтенанта Петруша и под силой угроз принуждали его открыть ШИЗО для расправы там с враждующими заключенными. Петруша удалось от них убежать под вышку часового за внутреннюю предупредительную зону.

При таком положении, когда руководящий состав, входя в зону без оружия, бесспорно становится бессильным при явном нападении предпринять решительные меры,… заключенные, пользуясь этим, совершают свои враждебные действия.

То же самое следует сказать по вопросу ввода вооруженной силы организованным порядком в жилые зоны при массовых неповиновениях заключенных и беспорядках с их стороны. Когда с 5 по 14 июля 1953 года заключенные 21 лагерного пункта запретили вход в жилую зону лагерной администрации, организовав там беспорядки и неповиновение…, но так как к ним не было применено силы принуждения, они не могли длительное время оказывать сопротивление.

Другой случай более с худшими последствиями, когда с 6 по 16 января 1954 года на Комендантском лагерном пункте по существу длилась осада этого лагпункта, а не пресечение лагерных беспорядков и благодаря тому, что на разрешение вопроса с вышестоящими инстанциями о вводе вооруженной силы потребовалось 10 дней, за это время уголовно-бандитствующий элемент, помимо нанесенного крупного материального ущерба, убил 13 честно работающих заключенных, вообще не принадлежавших ни к одной из враждебных сторон…"

Когда же в МВД было принято решение, дана соответствующая санкция и "…вооруженная сила введена в жилую зону Комендантского лагерного пункта, — констатируется далее в вятлаговской "докладной", — то на проведение всей операции потребовалось не более одного часа…"

О последнем "бунте", когда за тот самый "час" перестреляли уйму народа, стоит поговорить отдельно: это апогей противостояния между "блатным миром" Вятлага и его властями…

Итак, к концу 1953 года на центральном ("столичном") лагпункте Вятлага (Комендантском) власть сосредоточилась в руках "воров", которые управляли "зоной" изнутри. Работающие заключенные ("мужики") были ими затерроризированы: отдавали им деньги, посылки, продукты и т. д. Процветала картежная игра… На рубеже 1953–1954 годов в ШИЗО этой "зоны" содержалась группа "уголовно-бандитских элементов", ответственных за организацию "неповиновения" на 19-м и 21-м лагпунктах. Они имели постоянную связь с местными "воровскими авторитетами" и поддерживались ими. Вскоре часть этих "штрафников" амнистировали, они осели в Комендантской "зоне", а один из них был даже назначен бригадиром.

Рядом с "жилой зоной" (в одном ограждении) располагалась "центральная тюрьма" Вятлага (транзитно-пересыльный пункт — ТПП). Здесь содержались лагерники, находившиеся под следствием. Сюда ("на пересылку") прибывали "иногородние" этапы, которые затем "распределялись" по всем лагпунктам. Тут же временно находились осужденные лагерным "спецсудом" — перед отправкой их в "закрытые тюрьмы" страны или к "местам приведения в исполнение высшей меры наказания" (на расстрел — в тюрьмы Кирова, Горького и других городов). Обстановка на ТПП была (как и во всем лагере) довольно накаленная — из-за обострения вражды между различными "цветными" группировками ("стороны" потеряли по несколько человек убитыми).

По свидетельству П.Ф.Лещенко, поводом для "бунта" в январе 1954 года послужил следующий случай: сидевший на ТПП "расстрельный" рецидивист Соболев "сфаловал" (упросил за деньги) одного из надзирателей провести его в "жилую зону", что продажный "вертухай" и сделал. Соболев же поднял "по тревоге" всех "воров" Комендантского лагпункта, которые "на ножах" выгнали из него всех сотрудников — "начальников" и надзирателей, учинили расправу с "придурками-нарядчиками". Затем забаррикадировались в "жилой зоне", захватили находившуюся здесь штабную контору, вскрыли сейф оперуполномоченного ("кума") и, обнаружив там списки его агентов ("стукачей"), одних из этих несчастных "подняли на пики" (зарезали финками), других — повесили, третьих — "разделали" на пилораме, "подавая" их туда привязанными к бревнам. "Блатные" же при этом стояли вокруг и хохотали — невероятная, дикая, изощренная жестокость, неотъемлемо присущая, впрочем, "элите" уголовного мира…

В "зоне" воцарился хаос. Уговоры и увещевания лагадминистрации результатов не принесли. Местными силами и средствами подавить "бунт" не удалось… "Блатные" насильно сгоняли "мужиков" на массовые сходки-митинги, а сами стояли за спинами работяг с ножами, заточками и пиками… Приехала затребованная "бунтовщиками" московская комиссия, представители которой через громкоговорители призывали "…прекратить забастовку и выходить из зоны"… Для "пресечения бунта" в Лесной прибыл из Управления ГУЛАГа генерал-лейтенант В.М.Бочков (тот самый, кстати, который чуть позже — в мае 1954 года — руководил подавлением знаменитого восстания заключенных в Кенгире — Степлаг, Казахстан)…

После этого было решено приступить к действиям по "чрезвычайному варианту". К "зоне", изначально оцепленной солдатами охраны лагеря, дополнительно "подтянули" роту автоматчиков-чоновцев. В ограждении "зоны" протаранили проходы для того, чтобы "нейтральные" заключенные могли ее покинуть. Во всеуслышание объявили, что желающие сохранить свою жизнь должны через эти проходы выйти из "зоны" на лед расположенного рядом пруда. Кое-кому из заключенных удалось туда пробраться, но изнутри ограждения проходы охранялись "блатными" с ножами и пиками: попробуй — выйди!..

16 января, в назначенный ультиматумом час, уголовники взяли заложниками "работяг" и погнали их перед собой на автоматчиков. Накал страстей и ненависти с обеих сторон достиг запредельного уровня. Автоматчики по команде ринулись на штурм и ворвались в "зону", расстреливая все движущееся впереди. Уцелевших и легкораненых лагерников выгоняли на лед околозоновского пруда. При 30-градусном морозе эти бедолаги лежали, не смея шевельнуться, чтобы не получить пулю в затылок. Зачинщики "бунта" расстреливались на месте…

Сведения о количестве убитых и раненых во время этой карательной акции — самые разные: от нескольких десятков (по данным лагерной администрации) до нескольких сот человек (по не менее апокрифичным свидетельствам очевидцев). Во всяком случае, крови пролито немало, и эта тема требует дополнительного исследования, привлечения и изучения соответствующих документов…

Особого упоминания заслуживает настоящий подвиг, который совершил во время штурма Комендантской "зоны" 16 января 1954 года старший лейтенант внутренней службы инспектор КВЧ (культурно-воспитательной части) Александр Иванович Корзоватых. Бывший фронтовик, инвалид, потерявший на войне руку, он в разгар штурма подбежал ко второму от вахты бараку, где жила опекаемая им культбригада, и с пистолетом в руке встал на пути опьяневших от крови солдат, не допустил расправы над ни в чем неповинными артистами. Культбригада, благодаря мужеству Александра Ивановича, была спасена, но вскоре после бунта ее все же расформировали…

По итогам и урокам январских (1954 года) событий вятлаговское и лагпунктовское начальство основательно "перетрясли", многих наказали "за непринятие мер по предотвращению бунта". Все силы Управление лагеря бросило на кампанию по "разобщению преступных группировок в зонах". Сделали попытку развезти враждующие "масти" уголовников на различные лагпункты — как можно дальше друг от друга.

Провели кардинальную "чистку" кадров. Уволили наиболее коррумпированных сотрудников: за 1954 год "в порядке очищения" лагерь "освободился" от 32 человек. Многие из них в свое время были присланы в Вятлаг (как в "отстойник") из территориальных органов МВД, где они уже скомпроментировали себя ранее, а некоторые увольнялись из "органов" по два-три раза…

Однако и обновленное лагерное начальство, в массе своей имевшее нередко 2–3 класса образования и множество взысканий, не могло обеспечить "надлежащий контроль во вверенных подразделениях".

В результате весь 1954 год прошел очень неспокойно. В частности, на 16-м лагпункте вся "зона" голодала 4 дня, выдвигая свои требования к администрации. Инициаторами и руководителями этой акции были "блатные" (7 человек).

На 21-м лагпункте трое заключенных совершили побег через подкоп длиной 110 метров. Об этом подкопе знали начальник подразделения и начальник надзорслужбы, но никаких мер не приняли. После побега не могли в течение трех дней выяснить даже фамилию одного из "беглецов".

Еще хуже обстояли дела на 29-м лагпункте, где начальство в "зоне" и вовсе не показывалось: она по существу полностью находилась в руках "блатной" верхушки, державшей всех лагерников "под ножами" — в страхе и покорности. Заключенные здесь вовсю варили самогон и пьянствовали. Девять человек совершили групповой побег, но администрация подразделения узнала об этом только после того, как "беглецов" начали задерживать за пределами лагеря…

Всего же за первую половину 1954 года из Вятлага совершены 29 побегов (с числом участников — 61) и предприняты 55 попыток к побегу (при участии 92 заключенных), причем 22 бежавших не были задержаны даже два месяца спустя после "ухода" из мест лишения свободы…

Гулаговское руководство, находясь словно витязь на распутье, в 1954 году так и не определило для себя (и для подчиненных) конкретного и последовательного направления своих дальнейших действий.

Заместитель министра внутренних дел СССР С.Е.Егоров на собрании вятлаговского партактива 12 мая 1954 года вынужден был признать:

"…Перестройка в ГУЛАГе идет крайне медленно. Мы еще не разобрались до конца в наших лагерях. И поэтому в лагерях продолжает активно действовать бандитский элемент. Однако решительных мер к изоляции не принимаем, ибо зачастую мы их не знаем…"

И конечно же, крайне странное (если не шокирующее) впечатление на сидевших в зале "лагерных зубров" произвели следующие "откровения" высокого московского "гостя":

"…[Необходимо] создать условия для жизни и работы заключенных, не ущемлять их права. Мы обязаны предоставить им право слушать радио, смотреть кино, читать газеты, вовремя и качественно накормить, провести разъяснительную работу о задачах труда. Необходимо разъяснить, что именно через труд можно себя перевоспитать…"

Такое "прекраснодушие" закаленные в сталинско-бериевских "горнилах" вятлаговские чекисты-ветераны скорее всего сочли просто новой "барской блажью".

Между тем в политической атмосфере страны уже ощутимо веяло приближающейся "оттепелью". Но либералы-утописты, пришедшие к руководству МВД на смену "команде Берии", судя по всему, действительно не имели сколько-нибудь последовательного и ясного представления о том, что же делать с ГУЛАГом. Стратегии преобразования лагерной системы у них просто не было.

Впрочем, утописты имелись тогда и среди заключенных…

г/ Утопия Ильи Пайкова

Для некоторых (очень и очень немногих) заключенных лагерь (узилище, ад земной) стал тем не менее, каким бы кощунственным на первый взгляд ни показалось это утверждение, своеобразной школой внутреннего духовного саморазвития, серьезных и порой мучительных размышлений о себе, о своей жизни, о судьбах своей страны… Свежий ветер "оттепели" породил в Вятлаге своего "барачного философа", "лагерного Сен-Симона" — Илью Михайловича Пайкова, сочинившего целый трактат об истоках, корнях и составных частях "воровского закона" в советских лагерях, о глубинных причинах засилья уголовников в гулаговских тюрьмах и "зонах", а также о возможных (по мнению автора) путях преобразования отечественной пенитенциарной системы.

Илья Михайлович, лагерник "со стажем", тертый калач и стреляный воробей, но субъективно — искренний патриот и неравнодушный гражданин своей страны, на собственный страх и риск решил поделиться с высшим государственным руководством личным богатейшим и специфическим опытом в тюремных делах, дабы помочь правительству (в качестве знатока проблемы и "добровольного эксперта") в поисках путей ее решения. "…Не один год лежал я около воров на нарах и прочувствовал их метод воспитания," — так аргументирует И.М.Пайков свое право на предпринятый им шаг.

Несомненно, он отчетливо видит и глубоко понимает причины кризиса советской лагерной системы, хотя, конечно же, в его суждениях немало и поверхностно-наивного: взгляд "из-за решетки" на все эти проблемы так же односторонен, как и взгляд "с вышки"… Отношение к "ворам" и "воровскому закону" у Ильи Пайкова двойственное: с одной стороны, он обвиняет "блатных" в растлении молодежи в лагерях и в том, что они живут, паразитируя на "работягах"; с другой стороны, Пайков сочувствует "уголовным авторитетам" (не случайно "воры" называют его "понимающим"), пытается если и не оправдать, то, по меньшей мере, обосновать возникновение "воровского закона" в 1930 году при помощи стереотипных пропагандистских штампов о влиянии "врагов народа"…

Вместе с тем, объясняя сложившийся в лагерях миропорядок тем, что он удобен всем (кроме "работяг"): "ворам", местному начальству и московским министрам — Пайков поднимается до глобальных обобщений и прозрений, причем многие из них удивительно точны и актуальны. Он, в частности, считает, что советская лагерная система в ее современном виде не реформируема (она сама воспроизводит преступность в стране), поэтому ее надо полностью сломать, а на этом месте построить, как он говорит, "колонии коммунистического воспитания (ККВ)". Там будут царить "коммунистический закон и справедливость, совершенное равенство и братство"…

Пайков детально расписал обязанности сотрудников таких колоний.

Лейтмотив его размышлений и предложений сводится к следующему: сейчас лагеря забиты людьми неповинными (при этом политзаключенных Пайков к числу последних сознательно и убежденно не относит и в свой анализ не включает), а при введении сформулированного им метода (ККВ) и при "…правильном руководстве и хорошей организации все воры будут настоящими советскими людьми…"

Превосходное знание механизмов лагерной жизни, ее внутренних пружин и врожденных пороков, а также несомненный природный аналитический склад ума и очевидная философская одаренность позволили Илье Пайкову создать один из самых ярких и убедительных документов о кризисе советской лагерной системы 1953–1954 годов.

Кто же он — Илья Михайлович Пайков?

В оформленной на него учетно-распределительным (специальным) отделом Вятлага карточке заключенного зафиксировано следующее: родился в 1922 году в городе Калинине (Тверь). Без определенного места жительства. Образование низшее (о чем, кстати, свидетельствует стиль его "трактата"). Профессии нет. Русский. Арестован 4 июня 1951 года в городе Симферополе. Осужден Крымским облсудом 7 сентября 1951 года по пункту 3 статьи 59 УК РСФСР и по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года на 15 лет лишения свободы и 5 лет поражения в правах. Конец срока — 4 июня 1966 года… Как уже говорилось, 59-я статья тогдашнего УК — кара сверхтяжелая, применяли ее часто к уже неоднократно судимым за "бандитизм, организацию вооруженных банд и участие в них… или нападения на советские и частные учреждения или отдельных граждан…" Статья эта действовала с 1927-го по 1961-й год и предусматривала лишение свободы на срок от 3-х лет и более (с конфискацией имущества) до "высшей меры социальной защиты — расстрела". Впрочем, малых сроков по 59-й статье не давали… Так что есть основания предполагать, что Пайков был осужден (скорее всего) за грабеж…

Определенно, Илья Михайлович — целиком и полностью человек уголовно-криминального мира и отнюдь не заурядный его представитель, хотя формально в ранг "вора в законе" возведен не был. Личность явно колоритная. Профессионал в своей области. "Говорящая" лагерная фамилия (Пайков — от слова "пайка") у него, по всей видимости, не первая и не единственная… Доставлен в Вятлаг 26 июня 1953 года из пересыльной Харьковской тюрьмы. За два года нахождения в этом лагере "побывал" на шести подразделениях. 20 мая 1955 года этапирован (вместе с личным делом) в Востураллаг (город Тавда Свердловской области) — в "родственный" лесной ИТЛ. О причинах сейчас можно лишь догадываться: то ли это его личная "охота к перемене мест", то ли вятлаговское начальство постаралось избавиться от "философствующего" лагерника, не вписывавшегося в общую систему… К месту будет добавить: во время пребывания в Вятлаге Пайков не раз учинял голодовки, что свидетельствует как о его знакомстве с "политическими", так и об определенной "политизации" некоторых (пусть редчайших) индивидуумов из уголовного мира…

17 марта 1954 года И.М.Пайков передал вятлаговскому начальству адресованный министру внутренних дел СССР "трактат о реформировании лагерной системы", выразив при этом настоятельную просьбу направить сей "труд" по назначению и сообщить ему (Пайкову) о получении адресатом упомянутого "послания".

Как ни удивительно, эта просьба была удовлетворена. "Трактат" Пайкова был перепечатан машинописью и отправлен заместителю министра внутренних дел Егорову, курировавшему ГУЛАГ. Вполне возможно, что Егорову вручили эти бумаги при его личном приезде в Вятлаг в мае 1954 года. Во всяком случае, официальный ответ из МВД о получении "трактата" и вручении его адресату был получен и сообщен Илье Пайкову, о чем последний и расписался на бланке карточки-уведомления.

Более того: в сопроводительном письме из Москвы спрашивалось — нет ли у Пайкова еще каких-либо предложений по обозначенным вопросам? Невероятно, но факт: в "Центре" заинтересовались мнением рядового заключенного! Можно лишь предполагать, насколько шатким представляли свое положение эти высшие гулаговские начальники, если они цеплялись даже за соломинку, протянутую лагерником-рецидивистом!..

Скорее всего, сами руководители МВД так и не могли найти убедительных вариантов ответа на вопрос: что же делать с ГУЛАГом, превратившимся в пороховую бочку под политическим режимом в стране? Все понимали, что необходимы срочные и действенные меры, но никто их отчетливо не представлял: масштаб проблем, с коими соприкоснулись власти предержащие, ошеломил их, и вплоть до 1956 года они продолжали лихорадочные поиски выходов из этого тупика.

Так что "трактат" Ильи Пайкова пришелся вовремя и "ко двору". Разумеется, вряд ли он оказал какое-то прямое воздействие на ход мыслей "стратегов от МВД", но то, что они "бились" именно над проблемами, затронутыми и вскрытыми рядовым заключенным Пайковым, — несомненно.

Обратимся же собственно к тексту "трактата" И.М.Пайкова. Прочтем его внимательно и скрупулезно. Эта работа уникальна, ибо сотворена "знатоком-практиком" с лагерно-барачных нар. Любая, даже самая мельчайшая деталь здесь драгоценна для характеристики эпохи сталинско-советских лагерей.

Прислушаемся к живому голосу из 1954 года (стиль автора сохранен полностью).

Документ № 55.

МИНИСТРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР

гор. Москва

От заключенного ПАЙКОВА Ильи Михай ловича, осужденного Областным судом города СИМФЕРОПОЛЬ, по ст. 59-3-17, сроком на 15 лет. Начало срока 4 июня 1951 года. Уроженец города Калинина, 1922 года рождения, находящегося: Кировская область, Кайский район, п/о Волосница, п/я № 231/17.

Прошу Вас рассмотреть мое предложение о воспитании уголовного преступного элемента.

Как размножается уголовно-преступный элемент?

На сколько категорий разделяются воры?

Что такое воровской закон?

Что такое воры законники?

Воры законники строго соблюдают воровской закон. И если вор делает лишний шаг, который явно по воровскому закону считается подлостью, того вора приговаривают к смерти и режут.

Воровской закон очень жесток. И каждый вор строго соблюдает основные правила неписаного закона. В этот закон вор врастает с малых лет. Выпущен воровской закон в 1930 году. В то время высылали кулаков в отдаленные места Советского Союза. Кулачье избирало себе вымышленную фамилию и становилось на путь уголовных преступлений. А теперь только вводятся дополнительные указы для укрепления воровского закона. Воры уголовники по рангам не распределяются. Звание вора — это самое достойное звание в преступном уголовном мире. Каждый вор за свое имя готов в любую минуту отдать жизнь. Все вопросы жизни воры разрешают путем общих собраний. Большинство голосов утверждает новый дополнительный указ.

Что по воровскому закону воспрещается вору:

1. Служить в рядах Красной Армии.

2. Принимать участие в собраниях и голосованиях.

3. Добровольно идти на фронт.

4. Выдавать на следствии своих товарищей.

5. Проигрывать в карты, не имея наличных денег.

6. Работать на каких бы ни было работах.

И если вор нарушил одно из основных правил, такого вора судят товарищеским судом. Собираются воры в один барак, кои находятся в ОЛП, и рассматривают материал преступления вора. Если же все воры сошлись в одном мнении путем расследования, то тут же выносят нарушителю приговор. Воровской суд один — или простить, или зарезать. Если выносят приговор зарезать, то тут же избирают более достойного вора для исполнения приговора.

Приговоренный к смерти вор становится руки по швам, по команде "смирно". Исполнитель мгновенно наносит три-четыре удара в сердце, чтобы провинившийся вор мог умереть без мучения.

Лозунг вора как на свободе, так и в лагерях: жить за счет рабочего и множить свои ряды для того, чтобы в заключении всюду была власть воров.

Дальше идет вторая категория воров, именуемая суками. Суками называются те воры, кои были когда-то в коммунах, те, кто был в исправительно-трудовых колониях в активе, те, кто в годы войны был на фронте в регулярных частях.

Все эти люди именуются суками за то, что нарушили воровской закон. И теперь воры и суки враждуют между собой. Хоть закон у них один и тот же. Разница в том, что сука имеет право работать на любых работах.

Третья категория воров. Этих называют махновцами, махновцы не признают ни один закон.

Пример: приезжают махновцы в ОЛП, узнают, кто держит верх: воры или суки, за того и они. Лозунг тот же: жить за счет рабочего.

И последняя категория — это рабочие, колхозники и т. д. Лица совершили первичные преступления. Они признают Закон Советской Конституции, честно работают и скорей вернутся домой.

Это я вкратце описал всех видов преступников, исключая статью 58, и каждого их стремление.

А теперь опишу, что порождает преступников.

В нашей стране очень много воров рецидива и ежедневно количество воров-законников увеличивается в два-три раза. Несмотря на Указ от 1947 года. Надо сказать, что воры все молодежь. Почему же они стали воры?

Стихия войны и голода не могла породить столько уголовного элемента, ибо эти воры шагают по своим законам. Всем известно, что воры не рождаются. Кто же их делает ворами? Сломать все очень легко, а сделать это крайне трудно.

Первичные виновники в зарождении воровства.

Первичными виновниками в зарождении воровства являются добрые родители. С малых лет отец и мать, тети или дяди посылают малыша совершать преступление. Родители считают это бытовой мелочью, но это и есть форма уродования своего ребенка.

Пример: добрые родители посылают малыша поискать дров, угля, кирпичиков, извести и т. д., а чаще на базар с корзинкой намести около приезжающих сена. Но ведь город не лес, а базар не травяное поле. В городах ничего не валяется, что бы можно было собирать. Малыш ходит и ищет, делая приятное своим родителям, то на базаре, то на товарных разгрузочных станциях.

Вот почему 90 % (большинство) из уголовного преступного мира — жители города.

Скоро форма искания меняет цвет. Малыш видит, что всякую эту мелочь такие же, как он, искатели попросту воруют. Малыш тоже начинает воровать. Родители видят, что сын украл три полена дров и нет, чтобы его отправить обратно, так они еще поощряют, дают деньги и называют сына умницей.

Проходит год, второй. Юноша утерял всякий страх к воровству. Теперь малыш имеет право быть в кино, в саду, в цирке и на базаре. Когда юноша приходит домой, это не суть важно, главное, что пришел.

Наконец, юноша отыскивает товарищей, да чище, чем сам, и тут же начинаются совместные поиски. Рынок сбыта добрых родителей его не удовлетворяет, и вся эта мелочь не покрывает его расходов. Теперь малыши сообразили и ватагой 6–7 человек обворовали ларек или киоску. Малышей судят, так как их преступление считается сугубо серьезным. Родители воют, называют сына подлецом и уродиной, тысячи проклятий на неповинную голову. Дальше малыша судят и отправляют в исправительно-трудовую колонию на срок по решению суда.

Малыши прибывают в колонию, и тут-то они видят то, что не знали раньше. Старшие колонисты, 2–3 раза судимые, начинают обучать первичных: играть в карты, изъясняться на воровском жаргоне, пить лак, политуру и т. д. А самое страшное: в банях воспринимают у старших форму онанизма, хотя его возраст не выделяет сперму, но юноша говорит — "хорошо щекочет". Пожалуйста, способ онанизма делает юношу нервозным и вообще парализует все положительные качества.

Воспитатель — это просто точка для того, чтобы получать зарплату. А хотя бы воспитатель выворачивался наизнанку, одинаково бесполезно, потому что там есть опытные и испорченные воры. Они передают всю пошлость первичным. Когда в погребе загнивает картофель, хозяйка гнилую кладет в отдельный ящик. И тут так же. Юношу первыми покалечили мать и отец, а удар полный малыш получает в колонии.

Разве можно в одной колонии содержать вора с первично попавшим юношей? Конечно, нет. Закон жизни говорит о том, что плохое воспринимается скорей, чем хорошее. Наступает день освобождения. Малыш прибывает домой оторви и брось. В карты играет, курит, ругается и все на воровском жаргоне. И вот на своей улице начинает хвастать своим товарищам тем, что его научила колония, а потом совершает вторичное преступление и за собой тянет непорочных юношей. Их судят и отправляют получать аттестат вора в исправительно-трудовую колонию. Такая колония разлагает юношей и из года в год кует новый молодой уголовный мир. Вот где жизнь развития уголовного элемента.

Я был в 34 лагере в г. Днепродзержинск, работал бригадиром режимной бригады. В мою бригаду поступили из детских колоний подростки. Ни один из 50 человек не был похож на человека. Я их расспрашивал, и они мне рассказали все, о чем я Вам описываю.

В лагере наш начальник не знал, куда этих подростков деть. Кто их такими сделал? Ведь малыши не имели своих мыслей, они только учились жить, понимать жизнь, а их научили пошлости. А потом на судах прокуроры кричат: "враг народа, изменник Родины, мешает строить коммунизм". А следовало подумать, в какой школе его учили этому.

Коммунисты уравновешенные и то сколько их сидело со мной в тюрьме г. Симферополь: директора трестов, заводов и т. д. Их двадцать лет учило государство и они же стали свое государство грабить.

И опять логика: сознательному коммунисту за 200–300 тысяч выносят приговор 10, 15, 20 и 25 лет, а малышу за 100 рублей как несозревшему дают 15–20 лет.

Малыша судить не следует. Надо спрашивать, не как малыши ватагой обокрали ларек, а почему они обокрали. И в первую голову судить отца и мать. Если малыши нанесли государству ущерб на 3 тысячи, оштрафовать их родственников на 10 тысяч, тогда отцы и матери потеряют желание посылать сына на поиски с детства. А коптить в тюрьме дело примитивное. А уж если иметь исправительно-трудовую колонию, так надо показать, что колония исправляет, а не разлагает. Поставили туда Тишку да Микишку, вот они засели на шею государству и благодарят судьбу, что она их награждает.

Разве можно содержать вора трижды судимого, разложенного родителями и колонией, совместно с тем, кто первый раз отправляется на суд. Да и вообще форму такого исправления пора прикрыть, так как колония не оправдывает своего имени. У профессора учится врач, у врача фельдшер. Такое воспитание увеличивает преступность в три раза.

Я в данный момент нахожусь в заключении в исправительно-трудовом лагере Вятлаг, 5-е отделение 17 ОЛП. Этот лагерь и другие лагеря можно назвать лагерем рабства и пролития крови.

Попробую описать Вам все серьезности лагеря.

У нас в 17 ОЛПе находится 500 человек, из них подростков 33, 34 и 35 года рождения около 60 человек. Этот молодняк случайно совершил преступление по ст. 74, 192, 142, 143, 169, 182, 59-3 и Указ 2–1, 2–2 (по УК РСФСР 1926 года и Указу ПВС СССР от 4 июня 1947 года соответственно: за хулиганство, нарушение паспортного режима, причинение умышленных тяжких и легких телесных повреждений, мошенничество, незаконное хранение оружия, бандитизм, разбой, грабеж, хищения имущества — В.Б.). Все они не имеют представления, что такое воровской закон, и весь этот молодняк до заключения работал на заводах или учился в техникумах и ремесленных училищах. Все жители города. Ни один из них не имеет понятия, что такое примитивный, тяжелый физический труд. Такой труд вначале кажется очень страшным, пока его не освоишь.

Воры, пользуясь этим, начинают часть из них опекать, т. е. отдают приказ бригадирам, чтобы их опекаемых работать не заставляли. Что же воры преследуют за цель? Часть из этих жертв делают своими женами и используют в задний проход, выбирая самых молодых и красивых. У этих беззащитных подростков вскоре образуется в заднем проходе нарост. Но это не беда — в нашем лагере есть 16 ОЛП сангородок. Врачи этим несчастным молодым, но погибшим "людям" делают операцию, вроде женщинам после аборта скоблежку. Попробуйте сделать запрос в ОЛП 16. Вам врачи опишут, как развит садизм.

Других подростков воры учат всем подлостям, кои присущи в воровском мире. Вскоре дают им звание вора, берут с каждого из них клятву в любую минуту отдать свою жизнь за воровскую идею. Таким путем каждый из вновь поступающих в воровскую жизнь вооружается финским ножом. Кстати, у нас на 17 ОЛП кузница и слесарная мастерская готовят холодное оружие для воров со скоростью реактивного самолета.

Третьих подростков они кормят, лелеют для взрывчатки. Таких, когда воры режут кого-либо из рабочих за неподчинение воровского закона, они и посылают в тюрьму за убитых ворами рабочих.

Опишу, на какие средства воры содержат весь этот молодняк. В 1948 году 5-го марта вышел дополнительный указ воровского закона для заключенных, кои содержатся в местах заключения Советского Союза:

1. Каждый заключенный обязан ежемесячно из своей зарплаты вносить в воровскую кассу 25 %.

2. Каждый заключенный, получающий от родственников посылки и денежные переводы, обязан приносить к ворам 50 %.

3. Заключенные, имеющие шерстяные личные вещи, по первому требованию должны отдавать ворам.

4. Из продуктов, кои завозятся на кухню для всего ОЛП, заведующий и повара обязаны самое лучшее отдавать ворам.

5. Заключенные врачи и фельдшера обязаны выделять для воров медикаменты, в коих содержится наркотия.

6. Все заключенные должны выполнять любое требование воров безоговорочно.

7. В случае неподчинения воровскому закону главари приговариваются к смертной казни.

Что и практикуется на сегодняшний день, и будет так. В октябре месяце 1953 года у нас на 17 ОЛПе были зверски зарезаны нарядчик ОЛП и рабочий-расконвоированный за нарушение воровского указа. В декабре этого же года были казнены еще два рабочих. Воры за убийство не отвечают. Воры посылают свой опекаемый молодняк встать перед судом за несовершенное ими убийство во имя воровской идеи. А если подросток расскажет всю правду, начальство его отправляет на другой ОЛП, а там его зарежут. А суд может заменить расстрел 25-ю годами. Сколько заключенных рабочих режут у нас в Вятлаге ежедневно, страшно говорить!

Вот это ежедневное кровопролитие рабочего класса, грабежи и насилия над рабочими заставляют думать, что советской власти нет.

Все, начиная от начальника управления до надзорсостава, знают об этом, видят это, но мер принять не могут. Вначале сочувственно делали глубокий вздох, а теперь сроднились с этим кровопролитием и считают, что так должно быть.

И что им тревожиться? Суды судят: одних зарежут, других на их место привезут. Вот и логика: одних рабочих воры режут, других используют в задний проход, третьих посылают на суд за убийство, четвертых делают ворами. Живут, режут и грабят. Вот вам исправительно-трудовой лагерь. Вот такие подростки освобождаются, имея звание вора. А в лагерь попал за хулиганство. Освободится и с воли захватит за собой честных людей.

Я говорил руководству, ведь они все коммунисты. Они говорят: "Видим и знаем, не только мы, и министры знают". Это выходит: да здравствует вор! да погибнет рабочий! Ежов, Берия со своей бандой сознательно допускали террор, чтобы как можно сильнее обозлить народ. А кто же теперь допускает в советской стране неслыханную бойню рабочего класса? Да как такой лагерь называть исправительным? Вот что и кто делает уголовный элемент.

А сегодня воры стали демонстрировать забастовки. У нас в 17 ОЛПе провели четыре забастовки. Пришли воры в барак к рабочим и заявили: "Если хоть один выйдет на работу, значит из всех рабочих будут зарезаны бригадиры". И ни один рабочий на работу не вышел. Что делать рабочему? Он говорит: жалуешься, но помощи-то нет! Рабочий думает освободиться и вернуться в свою семью, а сейчас теряет надежду на освобождение. Ложиться спать и думает: зарежут или нет?

Я много раз беседовал с достойными ворами. Я назову их по кличкам: Старуха, Красюк, Крылатый, Конь и т. д. Вот что я от них услышал. "Что нам делать? Ворами мы не родились. Нас колония и лагеря сделали ворами, а теперь посадили пожизненно, превратив нас в животных. Хотят, чтобы мы только работали. Лишили на 15, 20, 25 лет женщин. Почему, говорят, нас не кастрировали. Хотят, чтобы мы получили паралич от онанизма? Хватит, мы, говорят воры, тоже стали не дураки, работать мы не работали и в жизни не будем, а во всех лагерях путем ножа утвердим власть воров. Видишь, говорят, в 17 ОЛПе нас всего 10 воров, а смотри сколько около нас 32, 33, 34, 35 года рождения, мы им всем дадим звание воров. Одних будем использовать вместо женщин, другие будут выполнять приказ вора. Мы, говорят, будем плодить воров, ибо нашему правительству это на руку". Коля (Красюк) мне говорит: "Посмотри, Илья, мне 35 лет. Из них я просидел 20 лет в тюрьмах и лагерях. Разве я вор? День на воле, год в тюрьме. Видишь, меня уже сделали горбатым, потому что не видел женщину, только и знал онанизм. Или используешь лошадь, козу, свинью и только в задний проход. В какой книге ты видел подобную историю? Расстрел сто крат лучше".

Я работал художественным руководителем самодеятельности, так воры часто со мной беседовали как с понимающим. Сегодня воры имеют большое состояние на жизнь. У нас в 17 ОЛП ежемесячно собирают с рабочих положенную дань — 20–25 тысяч рублей и 90-100 посылок. И кухня всего ОЛП у них в руках. Вот на что воры содержат молодняк.

Что делать? До каких пор рабочий будет обливаться кровью? Когда, наконец, умрут все формы насилия и садизма? Неужели это есть настоящее исправление? Если так будет еще 10–15 лет, то воры увеличат преступно-уголовный мир в 3 раза. Хорошо, если б вор работал, но ведь он презирает труд и живет потом трудящихся.

Какие качества у вора положительные?

Когда наше правительство открывало шайки вредителей: Троцкого, Пятакова, Ягоды, Ежова рукавицы и последний Берия, воры говорили: "Эти паразиты ковали из нас преступников, чинили террор". Очень хорошо, что 58 статью содержат отдельно. Будь они сейчас вместе — их бы резали без разбора.

Также воры презирают тех, кто в годы войны изменил Родине и предавал своих рабочих фашистам. Они все вспоминают довоенное время, а главное водку 12 руб. за 1 литр. Указ 1947 года тоже относят за счет войны.

Я ворам сказал: как же, говорю, Вы презираете 58 статью, если Вы сами бастуете? Это как по-вашему? Так воры говорят: мы бастуем против бюрократов, которые задерживают зарплату. Я говорю: так вы не работаете? Воры говорят: если мы будем работать, то мы будем рабочие, а не воры.

Правительство очень уважают, но вот Шверника за указы не любят, говорят: "Дедушка Калинин так бы не сделал". Ученых людей тоже уважают. Только против того ученого, кто придумал, что человек должен работать.

Какие они ни воры законники, а все же свой народ. Свою Родину любят. Не раз я смотрел с ними кинофильмы. Так если видят, что фашисты издеваются, каждый вор щупает рукоять ножа. Со стороны думаешь: сейчас бросятся и изрежут экран. Но когда наступают наши войска или партизаны, то, простите, вся торжественная тишина нарушается, кричат одно: "Бей гадов!" Это излюбленное слово воров. Очень не любят заграничные фильмы.

Смотрите, какой грязью они обросли! И все-таки остались в сердце советскими людьми. Вора с детства приучили к воровскому закону. Он врос в свой закон. Вор видит явно, что он гибнет, но оказать сопротивление трудно, ибо воровской закон не распадается. Очень боятся трудностей, ибо с малых лет привык к готовому куску хлеба. Такими их сделали, а воры делают такими других в колониях и лагерях. Но из них можно очень легко сделать не только честных, но и патриотов своей Родины.

Зачем исправлять трудом рабочего? Ведь он случайно совершил преступление. Рабочий с детства воспитан в труде. Вся жизнь рабочего непосредственно связана с трудом, значит рабочих надо держать отдельно от воров, сук и махновцев. Рабочий увеличит производительность труда в 2 раза. Рабочий будет трижды счастлив заботой правительства.

Вглядитесь, что делается сейчас: ни одно правило внутреннего распорядка не выполняется, и все нарушители остаются безнаказанно в ОЛП 17 и всюду так. Постоянная пьянка, картежная игра всю ночь до утра. Ни отбоя, ни подъема не существует — свой закон. Рабочий хочет спать, ибо ему надо завтра работать, а воры пьют водку, пляшут и поют. А руководство мер принять не в силах. Попробуй посади вора в карцер — и завтра же будет забастовка. Гнилой картофель убирают от здорового не ради прихоти хозяина.

Вот это все я описал вкратце, но если описать все подробности, боюсь, меня сочтут сумасшедшим.

Метод воспитания совершеннолетних уголовников: воров, сук и т. д.

1. Создать при каждом лагере ККВ, т. е. колонии коммунистического воспитания. Ни одна такая колония не должна жить за счет государства.

2. Дать указание народным судам СССР: для преступников вторичных попаданий на скамью подсудимых за кражу выносить приговор один — до полного исправления в ККВ. Если преступление заслуживает высших мер наказания — к расстрелу.

3. Министерству внутренних дел СССР выпустить приказ для начальников: следственных и осужденных в тюрьмах воров-законников, сук и махновцев содержать отдельно от рабочего.

4. Во всех движениях этапирования содержать воров, сук и махновцев в отдельных вагонах от рабочего, ибо в тюрьмах воры отбирают у каждого рабочего 50 % передач и вещи. Во время этапирования грабят попросту рабочего.

5. Для осужденных воров, находящихся в исправительно-трудовых лагерях СССР, вынести указ: за грабежи, убийства и издевательство над рабочими содержать воров, сук и т. д. в ККВ до исправления.

6. В каждом подразделении лагерей отделить от рабочих воров, сук и махновцев. Таким путем главная нить размножения уголовного элемента умрет. Насилия над рабочим тоже закончатся.

7. При каждом управлении лагерей открыть ККВ и содержать воров по мастям, иначе они за ночь проглотят друг друга. Не больше 750 человек в каждом.

8. При каждом управлении лагерей есть ОЛП, в коих не живут. Вот эти пустующие ОЛП и занять ворами. Усилить охрану и зачитать ворам указ правительства, что ни один вор не попадет на свободу, не пройдя ККВ. И пусть воры месяц или два посидят отдельно от рабочих. Лишить сразу посылок и т. д. Прежде, чем брать в ККВ, зачитать все установленные правила ККВ и принимать по желанию. Прежде чем доставить вора в колонию, взять с него подпись, "что он обязуется подчиняться всем прочитанным требованиям руководства ККВ".

Сразу воры в такую колонию не пойдут. Начнут совещаться и путем совещания решат пойти, так как каждый из них будет знать, что пришло время жить за счет своего труда.

1. У каждого поступившего в ККВ во время санобработки должны изыматься все личные вещи от постели до шнурков и содержаться в складе за зоной.

2. Вся колония воспитанников должна быть разбита на звенья по 25 человек.

3. Заработную плату воспретить, ларьки, буфеты и т. д., посылки от родственников как продуктовые, так и вещевые, денежные переводы воспретить. Таким путем умрет картежная игра и жадность к чужому, спиртному и наркотии.

4. Свидание с родственниками разрешать по усмотрению начальника ККВ. Каждого из приезжающих знакомить с порядком свидания. За передачу денег, спиртных напитков и наркотических веществ — штраф до 500 руб.

5. Установить 8-часовой рабочий день.

6. Открыть курсы шоферов, трактористов, комбайнеров и механиков без отрыва от производства.

7. Ликвидировать безграмотность без отрыва от производства.

8. Доставить духовой музыкальный инструмент и обучать только тех, кто имеет физические недостатки.

9. Приучить каждого воспитанника читать художественную литературу в порядке приказа — 12 книг в год. Разрешить художественную самодеятельность, демонстрировать каждое воскресенье фильмы. Работники ККВ обязаны знать, что читает воспитанник, и спросить, читал ли он или просто книга лежала в тумбочке.

10. Ежемесячно проводить собрания для изжития неполадок. Это, к сожалению, отсутствует. Проводить лекции разных наклонностей, а главное разъяснять, что книга является наукой жизни.

11. Воспретить для кухни выдачу натурального чая. Сахар выдавать ежедневно во время принятия пищи в столовой.

12. Столовая должна быть столовой, а не конюшней, как сегодня в лагерях.

13. На работу, в кино, на собрание и столовую строго водить под строем, чего сегодня нет.

14. Обмундировать всех воспитанников одного цвета, обеспечить сменными спецовками для занятиях на курсах. Выходные дни и свидания с родственниками — все заносить в арматурную книжку.

15. Разрешить переписку с родственниками: 3 письма в месяц. Обеспечить табаком, спичками, конвертами, марками и бумагой для писем. Зубной порошок и щетки, носовые платки — установить срок пользования.

16. Улучшить питание по сравнению с исправительно-трудовым лагерем на 40–50 %, учитывая, что воспитанник лишен зарплаты и помощи от родственников. При условии, если будет выполняться план государства. В хлебных изделиях не ограничивать. Дни советских праздников отмечать хорошим обедом и кондитерскими изделиями.

17. За курение в общежитиях и других культурно-общественных местах, за игру в карты и другие азартные игры, за пререкание и т. д. наказывать от внеочередных нарядов до 7 суток ШИЗО.

18. За отказ от работы, членовредительство, промоты казенных вещей лиц, имеющих три постановления, изолировать сроком от 1 до 6-ти месяцев, обеспечив только гарантийным пайком. ШИЗО должно быть вне зоны. Все дармоедство должна оплачивать ККВ — так и объявить воспитанникам ККВ.

19. Воры, суки и махновцы должны быть отобраны по своим рангам, чтобы никто не мог жить за счет чужого труда. А сами воры все равны.

20. Дневальство в общежитиях должно чередоваться.

21. Звенья, взявшие первенство по дисциплине и производительности труда в течение года, должны поощряться медалями отличника. Курсанты, сдавшие экзамен на отлично, должны поощряться медалью отличника. Курсанты, сдавшие экзамен на отлично, должны поощряться медалью "За отличную учебу", если дисциплина не будет хромать. Выносить благодарности. Организовать ежемесячное соревнование по дисциплине, производительности и чистоте общежития. Не успокаиваться на достигнутом, не отпускать режим, ибо человек может захандрить.

22. Каждый воспитанник обязан выполнять приказ начальника безоговорочно.

23. Приветствовать как руководство ККВ, так и администрацию ККВ.

24. В случае совершенного убийства убийцу только расстреливать как террориста и врага народа. Приговор приводить в исполнение при ККВ, но за зоной, чтобы потом послать воспитанников похоронить. А они расскажут другим, иначе вор — скептик. Вот у нас часто зачитывают приказы расстрела, но все воры говорят: "Чепуха, это просто припугивают".

25. В каждом звене сделать два полузвена по 12 человек с полузвеньевыми, Но как звеньевой, так и полузвеньевой от работы не освобождаются. Воспретить переброску из звена в звено до полного освобождения.

26. К каждым двум звеньям прикрепить одного надзирателя до полного исправления.

Обязанности надзирателя:

1. С вечера узнать объемы работы.

2. Рабочие сведения держать при себе. Сделать описание выполненной работы. Проверять, чтобы десятники не надували вверенных им воспитанников, и сдавать после окончания работы рапортички нормировочные. Повседневно проверять вверенные надзирателю звенья.

3. Ежедневно читать газету своим воспитанникам. Составлять журнал на квартал для вверенных ему воспитанников и ежедневно вносить каждому из них отметку проведенного дня.

4. На каждый месяц завести в общежитии открытый журнал и после отбоя прийти и поставить в каждую графу красным карандашом 3, 4 или 5, чтоб каждый воспитанник знал, как он провел день.

5. Завести открытый стенной журнал для дневальных и заносить отметку чистоты в общежитии.

6. Завести журнал на квартал и отмечать в нем нарушения каждого воспитанника до самой мелочи.

7. С окончанием квартала сдавать журналы начальнику КПЧ. Культсекция из надзирателей и учителей должна рассматривать журнал и каждому воспитаннику вынести среднюю квартальную отметку.

8. Установить дежурство по кухне и столовой из надзорсостава.

9. Не злоупотреблять своим положением, требовать дисциплину и быть дисциплинированному. Ни в коем разе не являться в пределах ККВ в нетрезвом виде.

10. Надзиратели-воспитатели не должны относиться к надзоргруппе ККВ. Надзиратель должен непосредственно быть в распоряжении начальника КПЧ ККВ. А дежурные надзиратели по ККВ, так же, как и в исправительно-трудовом лагере, должны подчиняться начальнику надзоргруппы.

Каждый надзиратель-воспитатель должен знать, что он не дежурит по ККВ, а делает настоящих людей. Должен помнить, что партия и правительство доверили 50 человек. А раз партия — значит вся советская страна. Весь советский народ.

11. Увеличить зарплату по сравнению с дежурным надзирателем на 40–50 %.

12. За досрочное выполнение государственного плана каждый квартал выплачивать премию как руководству, так и надзирателям-воспитателям.

Обслуга ККВ.

1. Повара как общей, так и стационарной кухни, должны быть вольнонаемными.

2. Лица, занимающие подотчетные должности, должны быть вольнонаемным составом.

3. Врачи и фельдшера — вольнонаемные. Принятие медикаментов строго в присутствии фельдшера. Кабинеты, где содержатся медикаменты и медицинский инструмент, должны убираться вольнонаемной уборщицей, а иначе оттуда потянут все: и шприцы, и наркотию, и отраву. Воспитанники должны быть только санитарами.

Ни один воспитанник не должен работать по пропуску. Срок исправления не меньше и не больше 3-х лет. В течение трех лет каждый воспитанник врастет в повседневный труд, дисциплину, а значит и повысится культурный уровень.

За три года все колонисты будут иметь специальности. Книги откроют им то, чего они не знали. Воры вообще не читают не только книг, но и газет, говорят: "Не нашего ума дело". Обучать воспитанника так, чтобы он был шофер, а не просто любитель, чтобы он завтра мог быть мотоциклистом и танкистом. Еще много собак смотрит в телескоп на наше знамя и богатые земли.

Все лишние единицы по сравнению с исправительно-трудовыми лагерями должны оплачиваться ККВ. А если дать вору деньги, это значит дел не будет: начнутся пьянки, наркотизм, картежная игра, а значит вражда и поножовщина. Точно так посылки и денежные переводы. В Красной Армии служат и трудней в сто крат, но обходятся без посылок и хорошо.

Вот такие ККВ со своими правами навсегда разрушат воровской закон, как не нужное в нашей стране гнилое здание.

Все, что воспрещалось вору по закону, то будет разрешаться по закону ККВ.

Освобождать из ККВ должна особая комиссия и только лиц, имеющих по всем отраслям отличные и хорошие трехгодичные отметки. Ниже хороших задерживать от 6 до 12 месяцев.

Ежемесячно отчислять 25 % заработка в общую кассу ККВ с каждого воспитанника. А весь остальной заработок должен идти на улучшение питания и все, что необходимо для воспитанника.

Освобождать из ККВ в назначенные предприятия, где требуется имеющаяся у воспитанников специальность, чтобы по приезду его прописали и обеспечили работой и жилплощадью.

На ту сумму, какая будет отчисляться в общую кассу ККВ к дню освобождения, обеспечить рабочей спецовкой, две пары белья, постелью, выходным, хотя бы суконным, костюмом, ботинками или туфлями, верхней рубашкой. Смотря по денежным средствам (сбережениям) выдавать на руки не меньше 500 руб.

Руководство ККВ в день освобождения за хорошее и правильное воспитание награждать орденами и медалями.

При правильном руководстве и хорошей организации при полном желании все воры будут настоящими советскими людьми. Будут благодарить правительство и в любую минуту, если будет надо, отдадут свою жизнь во имя Родины.

Ведь все эти воры с детства вросли в свой закон, а воровской закон очень жесток. За малейший проступок вора резали. Но они советские люди, выросли в советской стране. Разве они повинны в том, что близорукость отцов и матерей делала из них воров? Разве они повинны в том, что колония и лагерь давали им аттестат вора? А если кто хотел устроить свою жизнь, то его не прописывали, давали 24 часа.

Все это делали враги со злым умыслом, а теперь их всех можно исправить только такими методами, которые я описал. Я уверен, что при таком воспитании через 10 лет уголовно-преступный мир уменьшится на 90 %. Я изучил воров до мельчайших комплектов. Не один год я лежал около их и очень много и долго я думал над методом их воспитания. Сочинение Макаренко я просто прорабатывал. Макаренко сам признает, что педагогическое воспитание — вещь совершенно лишняя, не дающая положительных результатов в воспитании. Макаренко сказал, чтобы никто не писал педагогические поэмы, а написал деловую книгу "Методика коммунистического воспитания".

Сделайте опыт хотя бы в одном лагере, и я уверен, что этот метод даст положительные результаты. Главное, чтобы ни один не освободился до полного исправления. Но этот метод для малышей не пойдет. Если будет надо, я напишу, как воспитывать несовершеннолетних. Да при такой обстановке очень тяжело думать и писать.

Прошу Вас меньше реагировать на мою статью, ибо мне не дали того, что надо было дать. Я не грабил, не убивал и не нанес государству ущерба. С плеча можно было отредактировать мой приговор.

Я вам описал всю истину, что творится в советских исправительно-трудовых лагерях, и предложил свои услуги.

Но несмотря на то, что я в заключении, но я думаю о завтрашнем дне, как каждый советский гражданин.

Как только получите мой материал, прошу: сообщите мне по моему адресу, чтоб я знал, что увидите все.

Написано восемь листов, шестнадцать страниц. Сдано 17/1-1954 года

Пайков

В качестве послесловия к приведенному документу ограничимся кратким комментарием.

Цель "труда" И.М.Пайкова, смысл предпринятого им анализа "воровского закона" (в первой части "записки") и предложений по созданию "колоний коммунистического воспитания" (во второй половине "трактата") — однозначны: "лагерный философ" считает необходимым и возможным (в рамках сформулированного им "метода") уничтожить власть "блатного мира" в ГУЛАГе и создать "благоустроенные советские колонии". Корень зла существующей лагерной системы лежит (по мнению Пайкова) именно в наличии и функционировании "воровского закона", который надо "разрушить до основания" как "ненужное нашей стране гнилое здание". Безусловно, не может не обратить на себя внимания и не вызвать уважения искренность тона автора, его личная убежденность в жизнеспособности и реалистичности того, что он предлагает.

Отметим также, что присутствующая в "трактате" И.М.Пайкова идея раздельного содержания в ИТЛ "блатных" по "мастям", а остальных заключенных — по "статьям" нашла свое реальное применение в советской уголовно-исполнительной практике 1950-х — 1960-х годов. Гулаговские власти просто не могли не воспринять этой "новации", поскольку об этом говорили тогда многие…

Вместе с тем, главное предложение Пайкова (о "колониях коммунистического воспитания" — ККВ) представляет собой по сути не более чем один из утопических проектов эпохи казарменного социализма. Ведь если поставить вопрос: а чем (в сущности) является замысленная Пайковым "коммунистическая колония"? — то ответ лежит на поверхности. Он приведен самим автором: это — "идеальная" тюрьма строгого режима, где у заключенного "отчуждена" любая, даже самая мелкая "личная собственность" — вплоть до шнурков на обуви, зато он (заключенный) будет "обязан прочитать в год 12 книг"… Мелочная регламентация, строжайший надзор, ежедневные оценки за поведение и работу — все это (и многое другое в том же духе) должно (по "идее" Пайкова) перевоспитать "вора" всего лишь за какие-нибудь 3 года… Согласимся, есть в этом нечто, до жути напоминающее "тюремную модель", порожденную изощренно-мрачной фантазией Ф.Кафки в его известном рассказе (1914 года) с предельно конкретным названием — "В исправительной колонии"…

Наконец, при всем своем богатом жизненном опыте Илья Пайков не смог привести сколько-нибудь убедительных вариантов решения главной задачи советских лагерей: заставить заключенного "эффективно работать" при наличии только внеэкономических рычагов принуждения к труду… Вот почему "коммунистическая утопия" Ильи Пайкова в общем-то осталась невостребованной властями предержащими — людьми сугубо прагматичными, напрочь лишенными иллюзий по поводу воспитательных целей советских "мест лишения свободы".

Тем не менее, "трактат-утопия" И.М.Пайкова — характернейший и интереснейший документ своей эпохи. С его помощью мы получаем возможность окунуться в атмосферу системного кризиса ГУЛАГа, периода беспомощности ранее всемогущей лагадминистрации и фактического всевластия в "зонах" формально бесправных "воров в законе", постоянного и "расширенного" воспроизводства советской лагерной системой уголовно-криминального элемента, взаимосвязи-взаимозависимости гулаговских властей, поставленных перед необходимостью выполнения хозяйственных планов, и "блатного мира", реально контролировавшего состояние и функционирование производственной сферы в ИТЛ.

Но (как мы установили ранее) сущностным, базовым, определяющим и первостепенным в ГУЛАГе являлась не идеология, а экономика: не "режим", а "производство", не "исправление и воспитание", а "выполнение государственного плана", не "человек как мера всех вещей" (по расхожему постулату теоретического социализма), а именно "вещный мир" — прозаические "кубометр", "тонна", "штука", "рубль", ради получения которых человек в "зоне" просто "расчеловечивался", низводился до уровня "исполнителя программы" — "говорящего орудия", "рабочей скотины"…

При таких "исходных параметрах" любые проекты "реальной гуманизации" этой системы стоят (в практическом измерении) не более той бумаги, на которой они начертаны…

Документальное приложение.

Документ № 56.

Начальнику ГУЛАГа МВД СССР

Генерал-лейтенанту тов. ДОЛГИХ гор. Москва

По существу фактов изложенных в выписке из справки Вятспецлеса докладываю:

1. О нападении на начальника отделения Спецлеса Хомутова заключенного Коваленко, фактически было так:

12/VIII-1953 года группа заключенных 5 лаготделения вместе с бригадиром заключенным Коваленко, обратилась на производстве к начальнику отделения Хомутову с просьбой о пересмотре норм на погрузку дров. На обращение заключенных тов. Хомутов ответил: "О больших нормах пишите в Москву, а я с Вами разговаривать не хочу" и нанес ряд оскорблений заключенному Коваленко и другим, вследствие чего между ними возникла взаимная ругань.

Во время скандала Хомутов толкнул стоявшего на штабеле дров заключенного Коваленко, который упал.

После этого Коваленко бросился к Хомутову, но сами заключенные члены бригады его не допустили.

За грубое обращение с Хомутовым 13/VIII-53 года Коваленко водворен в ШИЗО на 5 суток.

По данному случаю 1 отделом проведено расследование и копия заключения 12/XI-53 года № 3/02416 направлена в ГУЛАГ генерал-майору тов. Окуневу и начальнику Управления Вятспецлеса.

2. О невыходе заключенных на работу в ноябре месяце 1953 года по лагпункту 5 отделения "Березовка".

2/XI-1953 года на лагпункте 5 отделения "Березовка" группа заключенных, осужденных в основном за измену Родине, используя создавшееся затруднение с выплатой зарплаты заключенным, ненормальности в обеспечении вещевым довольствием и санитарном обслуживании — организовали заключенных лагерного пункта на оказание массового неповиновения лагерной администрации и не вышли на работу 593 человека.

Принятыми мерами их претензии были удовлетворены и ненормальности устранены, но на второй день обратно отказались выйти на работу и выдвинули совершенно новые требования, которые сводились к тому, чтобы на осужденных за антисоветскую деятельность распространили указ об амнистии от 27 марта 1953 года. В результате чего не вышли 3/XI-53 г. 613 человек и 4/XI-53 года 653 человека.

Из числа наиболее активных организаторов являлись заключенные: Новиков Н.А. — мастер леса, Бобр М.Н. — бригадир, Холомеев П.Я. — бригадир, Коршунов М.Т., Козырев З.Т., Кислонин В.В., Черкасов Г.А. и другие.

На всех организаторов и их пособников массового неповиновения оформлены материалы для направления их на тюремный режим, часть из которых уже отправлена.

По данному случаю проводилось расследование 1 отделом и Вам доложено 11/XI-53 года нашим № 1-002409.

Кроме того на этом же лагпункте под предлогом выходного дня не вышли на работу 29/XI-53 года 488 человек.

3. 19 ноября 1953 года заключенный комендантского лагпункта Китаев, используя право бесконвойного хождения, зашел в столовую 2 отделения в пьяном состоянии, учинил дебош и нанес несколько ударов вольнонаемному шоферу Кузьменко.

Китаев за данный случай и другие нарушения законвоирован и оформляется для содержания на тюремном режиме.

4. В сообщении Спецлеса указывается, что на лагпункте (отделения Нырмыч) в течение сентября, октября и ноября месяцев ежедневно не выводилось 150–200 человек здорового контингента заключенных и что на этом лагпункте с мая месяца не функционирует штрафной изолятор.

По данному случаю докладываю, что в сентябре не выводилось ежедневно из числа заключенных, подлежащих выводу на работу, в среднем 79 человек, из них отказчиков 18 человек, непредоставление работы хозорганом 50 человек и по другим причинам 11 человек.

В октябре 106 человек, из них: отказчиков 68 человек, непредоставление работы 17 человек, отсутствие конвоя 13 человек и по другим причинам 8 человек.

В ноябре 112 человек из них: отказчиков 31 человек, непредоставление работы 35 человек, отсутствие конвоя 30 человек, необмундированность 6 человек и по другим причинам 10 человек.

Штрафной изолятор на лагпункте Нырмыч-1 очень ветхий, для содержания уголовно-бандитствующего элемента не годится, при систематическом текущем ремонте в нем все время содержались административно наказанные и следственные арестованные кроме мая месяца 1953 года.

В декабря месяце при организации капитального ремонта штрафизолятора на лагпункте Нырмыч 1, заключенные отказались выполнять эту работу, ссылаясь на угрозы и боясь мести со стороны уголовно-бандитствующего элемента.

5. По сообщению Вятспецлеса в зоне 29 лагпункта царит произвол: режутся, дерутся и пьянствуют заключенные. Вновь отстроенный в декабре месяце штрафной изолятор разломан.

На лагпункте 29 имели место частные выпивки заключенных, особенно на производстве, куда водку проносили вольнонаемные работники Спецлеса, как например: в январе месяце 1954 года инспектор по технике безопасности Кузнецов принес в контору Спецлеса водку и пиво, где вместе с заключенными бригады № 5 распили.

В 1953 году на лагпункте было 4 убийства заключенных, из которых 3 случая с сентября 1953 года по январь 1954 года.

Штрафной изолятор на 29 лагпункте непригодный для содержания заключенных ввиду недостроенности…

[5 марта 1954 года]

Документ № 57.

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

начальнику ГУЛАГа МВД СССР от 21.04.1954 г.

(Извлечение)

‹…›

Практические организационные предложения

1. Организовать в системе ГУЛАГа в лагерях, подведомственных ГУЛЛПу МВД СССР, специальные лагеря для концентрации в них заключенных, отбывших установленный срок содержания на тюремном режиме, а также лиц, причисляющих себя к тем или иным враждующим сторонам.

Укомплектовать такие специальные лагеря лучшими офицерскими кадрами и более усиленной охраной.

2. Лишить право начальников тюрем без согласования с соответствующим Прокурором досрочного освобождения с тюремного режима лиц, не заслуживающих такого поощрения, и в случае продолжения нарушения ими тюремного режима производить продление в установленном порядке.

3. Производить комплектование лагерных подразделений в ИТЛ общего и усиленного режима в основном по принципу их поведения в лагерях, а не с учетом статейных признаков (за исключением лиц, осужденных за контрреволюционные преступления).

4. Представить право входа в жилые зоны строгого и усиленного режима начальствующему составу (начальникам лагерных пунктов, оперработникам и начальникам надзорслужб) с личным кабурным оружием, регламентировав порядок применения такового в необходимых случаях.

5. Представить право руководству Управления лагеря при массовых неповиновениях заключенных и беспорядков ввода вооруженной силы в жилые зоны лагерных подразделений, по строго разработанному плану, согласованному с прокурором ЛАГу, как воздействие для наведения порядка.

6. В целях избежания огульного подхода к водворению на строгий режим к осужденным из числа бывших амнистированных в 1953 году, применять эту меру к неоднократно судимым, соблюдая индивидуальный подход.

7. В целях поощрения заключенных, содержащихся в лагподразделениях строгого режима, разрешить им пользоваться ларьковыми товарами по наличному расчету, выдавая им в неделю один раз на руки деньги в сумме не более 25 рублей.

8. В целях ведения более глубокой агентурно-оперативной работы, по своевременному вскрытию преступных замыслов со стороны заключенных из числа враждебных и уголовно-бандитствующего элемента, считать целесообразным ныне существующий 1-й отдел разделить на два самостоятельных отдела:

1) Оперативный отдел с задачами ведения чисто агентурно-оперативной работы среди заключенных и вольнонаемных работников лагеря.

2) Отдел Режима с задачами выполнения режимных функций.

9. Для высвобождения оперативного состава от ведения несвойственных им дел (крупные хищения, бандитизм, изнасилования) усилить аппарат Прокуратуры лагеря следовательским составом, возложив на них ведение подобного рода дел.

10. Улучшить материальное положение оперативного состава лагерей, приравняв их к офицерскому составу…

‹…›

Документ № 58.

Заместителю министра внутренних дел СССР

Генерал-майору тов. Егорову С.Е.

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

Бригада в составе сотрудников ГУЛЛП: инженер-майора тов. Иванова А.П. — руководитель бригады и инженер-майора тов. Корнилина М.Е., сотрудников ГУЛАГа: подполковника тов. Дорошенко Н.А. и капитана тов. Чепелева М.Н. и сотрудника Свердловского ОУВС ГУВСа майора Докучаева М.С., за время своего пребывания в Вятлаге с 1 по 30 сентября 1954 года в целях проверки состояния и оказания помощи в устранении недостатков и в выполнении производственного плана неоднократно выезжала в отстающие по выполнению плана лагерные пункты 1-го, 2-го, 8-го, 9-го и 10-го лагерных отделений.

При всестороннем и детальном изучении состояния 1, 2, 7 "Волнушки", 16 Глубинного, 19, 22, 21, 24, 25 лагерных пунктов, бригадой МВД установлено:

1. Жилые, коммунальные, культурно-бытовые помещения для заключенных находятся в неудовлетворительном состоянии и не отвечают требованиям приказов МВД № 0506–1947 года, № 0164–1949 года и новому положению содержания заключенных, одобренному Советом Министров СССР. Помещения не отремонтированы, окна не застеклены, жесткого инвентаря в бараках не хватает, постельные принадлежности загрязнены, заклопленность и завшивленность на лагпунктах 16 "Больничный", 22 и 25. Жилые зоны, уборные, кухни, бани, прачечные и столовые содержатся в антисанитарном состоянии.

Капитальный и текущий ремонт помещений и общая подготовка лагерных подразделений к зиме не закончены и до приезда бригады МВД производилось недопустимо медленными темпами.

Помещений, оборудованных для личных свиданий заключенных с родственниками, предусмотренных новым положением, не имеется и строительство их не производится.

2. Вследствие бесконтрольности, нераспорядительности и неоперативности начальников лагподразделений и работников отдела интендантского снабжения управления и лагподразделений, при удовлетворительной обеспеченности лагеря вещевым довольствием (за исключением нательного белья) и продовольственными продуктами допускается неправильное использование одежды, обуви, постельных принадлежностей и плохая организация питания заключенных. Уголовно-бандитствующий элемент и хозобслуга безнаказанно самовольно пользуются лучшим (1-го срока) обмундированием, постельными принадлежностями и преимущественным питанием за счет значительного ухудшения продвещдовольствия работающего большинства заключенных.

Своевременный и качественный ремонт вещевого имущества не организован, вследствие чего фактические сроки носки его сокращаются и заключенные ходят в рваной одежде и обуви.

Дежурство по пищеблокам лиц начальствующего и вольнонаемного состава не установлено. Продукты с кухни расхищались уголовно-бандитствующим элементом. Медицинский контроль за санитарным состоянием пищеблоков и качеством продуктов и снятие проб не производились. Повара в большинстве своем — ставленники уголовно-бандитствующей части заключенных.

При наличии собственного железнодорожного транспорта в сентябре сего года свежее мясо, отправленное с центральной базы ОИС, находилось в пути 7–8 суток и поступило в лагподразделения в испорченном виде.

3. Для нормального торгового обслуживания заключенных лагерь крайне недостаточно получает фондов на продовольственные и промышленные товары, а также имеет большой недокомплект штата начальников и инспекторов торговой части (13 человек). Вследствие этого наблюдаются частые перебои в торговле для заключенных махоркой, папиросами низших сортов, сахаром, конфетами, животными жирами, почтовой бумагой, конвертами, иголками и другими предметами первой необходимости. Полное отсутствие в продаже х/б костюмов, трикотажных свитеров, белья, дешевой обуви, на которые имеется большой спрос со стороны заключенных. Дополнительное платное питание организовано совершенно неудовлетворительно (кроме рублевых пончиков ничего не готовилось).

4. Культурно-просветительная работа, техническая пропаганда и учеба среди заключенных находится на чрезвычайно низком уровне. Доклады и лекции не читаются. Кино-картины демонстрируются не регулярно и поздно ночью. Газеты, журналы до заключенных не доходят. На производственных объектах культурно-просветительные работники не бывают и наглядная агитация (лозунги и призывы) отсутствует.

Предусмотренные новым положением среди заключенных советы актива не организованы, спорт-городки и площадки не строятся. Систематическая техническая учеба, слеты и обмен опытом передовиков и новаторов производства, а также социалистическое соревнование не организованы.

5. Запущенность оперативно-режимной работы. Отсутствие надзора за поведением и работой заключенных на производстве. Отсутствие учета и регистрации в формулярах и личных делах заключенных — случаев нарушения ими режима, поощрений и наказаний. Лагадминистрация не проводит индивидуальных бесед с отказчиками и другими нарушителями режима; не выясняет, не устанавливает и не устраняет причин нарушений режима.

Вследствие этого имелась засоренность контингента лагпунктов уголовно-бандитствующим элементом, который не работает и живет за счет ограбления работающих заключенных; наблюдаются среди заключенных повседневные случаи пьянства на производстве и в жилых зонах, дебоширства и низкий уровень трудовой дисциплины.

Содержание большинства заключенных на строгом режиме без надлежащих постановлений и не соответствующих этому наказанию.

6. Нерациональное использование охраны, нарушение личным составом ВСО воинской и производственной дисциплины — самовольное снятие рабочих бригад, заключенных и целых оцеплений на 1–2 часа раньше установленного срока.

7. Слабая служебная дисциплина, безответственность, несоответствие своему назначению, материальная незаинтересованность, отсутствие требовательности к себе и подчиненным лицам среди личного начальствующего состава лагподразделений.

8. По производству — низкое трудовое использование заключенных; низкая производительность труда; перерасход рабочей силы на подсобно-вспомогательных работах и недовыставление на основные работы. Поточно-комплексные бригады лесорубов не организованы. Правильной организации учета и оплаты труда заключенных нет. Нерациональная разделка хлыстов, неправильная маркировка, сжигание на кострах и расход деловой древесины на временные вспомогательные сооружения на лесосеках. Плохое строительство и содержание лесовозных дорог и трелевочных волоков. Неравномерная обеспеченность работ пильным кабелем. Отсутствие на мастерских участках и при гаражах резервных механизмов. Простой механизмов и гужа вследствие плохой организации погрузочно-разгрузочных работ на лесосеке и нижних складах (21 л/п).

Вышеперечисленные недостатки в состоянии лагеря являются следствием неудовлетворительной работы в целом всего аппарата управления и Политотдела и в частности их руководителей (тт. Мартыненко, Дергаусов, Иванов, Герус), которые до сих пор не перестроили свою работу в духе требований Партии и Правительства, не осуществляют личного живого контроля, исполнения своих распоряжений и приказов МВД, инспектирования, руководства в лагподразделениях, не привлекают к административной и партийной ответственности нерадивых и не поощряют старательных работников, недостаточно часто выезжают на места, неглубоко изучают состояние и причины плохой работы лагпунктов и не оказывают им достаточной помощи. Невероятно большое количество времени расходуется руководящим составом Управления на совещания и заседания, на разбор, составление и подпись разного рода бумаг, документов, мероприятий, распоряжений и приказов своих и вышестоящих инстанций.

Большая часть руководящих работников управления при выездах в командировку на лагподразделения проявляет недисциплинированность и бездеятельность. Свидетельством этому являются следующие возмутительные факты: из числа работников, командированных в составе бригад на неблагополучные по состоянию и выполнению графика лагподразделения, для оказания практической помощи, с 7/IX на срок до выправления положения, ст. лейтенант т. Мочалов (нач. ОТК) выехал с опозданием на 4 дня без уважительной причины, а на второй день самовольно вернулся домой на выходной день и выехал опять только в понедельник среди дня.

Старший инспектор торготдела капитан т. Логинов, инженер КЭО ст. лейтенант т. Шовенко и начальник планового отдела ст. лейтенант т. Уваров также через два дня после выезда — 11/IX, самовольно приехали домой на выходной день. Весь состав командированных бригад в количестве 18 человек через 3, 5, 8 дней после выезда под разным предлогом, кто по разрешению, кто без разрешения руководителей управления вернулся из командировки, не выполнив до конца порученного задания.

После совещания, состоявшегося 18/IX, на котором отчитывались возвратившиеся из командировки перед И.О. начальника лагеря т. Герусом, было принято решение о немедленном выезде обратно в лагподразделения всех вернувшихся, никто не выехал. Таким образом задание осталось невыполненным.

Согласно решения Политотдела 24/IX-54 года были командированы в лагподразделения сроком до 1 октября с/года для разъяснения обращения ЦК КПСС к лесозаготовителям от 2/IX-54 года 13 человек ответработников управления, из них: главный механик т. Вуль и начальник ПТО майор т. Парамонов (по болезни) вовсе не выехали в командировку, а начальник ОК подполковник т. Ильин, секретарь партийной комиссии лейтенант т. Малыгин, начальник торготдела ст. лейтенант т. Макаревич, зам. начальника ОИС капитан т. Фишман и инспектор штаба ВСО т. Чунин провели только партийные собрания на лаготделениях и через день вернулись домой на выходной день, не доведя обращения ЦК КПСС до заключенных и не организовав среди них соцсоревнования.

В силу указанного, безответственного "гастролерства", недаром после того, как за время с 28 марта по сентябрь 1954 года в 9-е лагерное отделение по командировочным удостоверениям было совершено 93 человеко-выезда работников управления с общим пребыванием там в количестве 708 человеко-дней, не считая выездов руководителей лагеря, которые будто бы выезжают без командировочных удостоверений (что вполне вероятно — с возвратом в тот же день), состояние лагпунктов этого отделения доведено до развала.

Руководители лагеря и Политотдела за проявление недисциплинированности, бездеятельности и безответственности работников управления не привлекают к административной и партийной ответственности.

Наряду с проверкой состояния члены бригады МВД непосредственно в лагподразделениях проводили инспектирование, давали практические конкретные указания в деле устранения обнаруженных недостатков, проводили общие собрания заключенных, групповые и индивидуальные собеседования с ними, разъяснение нового положения, постановлений и решений Партии и Правительства по вопросам лесной промышленности.

Организованы и произведены на лагподразделениях общего режима выявление, оформление, изъятие и концентрация уголовно-бандитствующего элемента на лагпунктах строгого режима, всего в количестве… человек. Организовано и проводится при участии прокуратуры проверка соответствия и правильности документального оформления содержания заключенных на строгом режиме, в результате чего выявлено… человек, подлежащих выводу со строгого на общий режим.

Несколько улучшено вещевое и продовольственное снабжение заключенных, торговое обслуживание их.

Произведена генеральная санитарная обработка контингента и жилых помещений на лагпунктах, где имели место вшивость и клопы. Усилен ремонт помещений и производство других подготовительных работ к зиме.

На 19 и 23 лагпунктах укомплектованы поточно-комплексные лесорубочные бригады на базе тракторов КТ-12. Организовано два новых мастерских лесозаготовительных участка на 4 и 19 лагерных пунктах. Улучшено строительство и содержание дорог и волоков на лесосеках. Уменьшена порча на кострах и расход деловой древесины на временные сооружения.

Приказами начальника Управления № 0599 от 13/IX с/г за недостатки в работе наложено взыскание на руководящий состав 10-го отделения, а по приказу № 397 от 14/X с/г снято и заменено новым руководство 9 отделения, за развал работы лагподразделений. Также заменено руководство 19 лагпункта.

Несмотря на то, что И.О. начальника управления лагеря тов. Герус и зам. начальника управления по производству т. Иванов на все замечания и сигналы членов бригады по вопросам устранения недостатков реагировали с оперативной активностью, все же бригада МВД вместе с руководством лагеря в течение сентября не могла добиться полного устранения всех обнаруженных недостатков и выполнить свое задание в деле обеспечения установленного суточного графика заготовки и вывозки древесины вследствие неудовлетворительной работы Политотдела, аппарата Управления и лагерных подразделений.

Предложения

Для коренного улучшения состояния лагеря со стороны МВД, ГУЛАГа и ГУЛЛП необходимо:

1. Укрепить руководство Управления и Политотдела лагеря.

2. Устранить ненормальное положение и разницу в оплате за звание начальствующего административного состава лагерных подразделений в сравнении с ВСО, имеющих равные условия работы, жизни и одинаковую ответственность за содержание, режим и охрану заключенных.

3. Ускорить проведение в жизнь нового положения о содержании заключенных в части установления 8-часового рабочего дня вместо существующего 9 и 10-часового. Это мероприятие за счет интенсификации повысит производительность труда заключенных.

4. Ускорить составление и высылку в лагеря положения МВД о советах актива заключенных.

5. Ускорить разработку проектов и отпуск средств и материальных фондов на строительство помещений для личных свиданий и спортивных городков на каждом лагпункте, согласно новому положению о содержании заключенных.

6. Незамедлительно выделить и отгрузить 6000 кв. метров оконного стекла и 3500 пог. метров электрического шнура, необходимых для окончания подготовки лагеря к зиме.

7. Разрешить вопрос отпуска заключенным обмундирования и постельных принадлежностей за наличный расчет (для желающих), это мероприятие обеспечит сохранность и более продолжительные сроки носки одежды и обуви заключенным.

8. Ускорить выделение и отгрузку материалов для строительства Центрального следственного изолятора, перечисленных в шифртелеграмме Вятлага № 68 от 21 сентября 1954 года.

Для обеспечения успешного выполнения производственного плана 4-го квартала 1954 года и 1-го квартала 1955 года выделить Вятлагу:

Узкоколейных паровозов для Нырмычской УЖД — 2 штуки

— " — " — "- Вислянской УЖД — 3 — " -

— " — мотовозов — 4 — " -

— " — рельсов (ускорить отгрузку) — 750 тонн

Дизельных электростанций по 200 кв — 2 штуки

Пильного кабеля — 20 километров

Преобразователей частоты тока — 15 штук

Трансформаторов 10/0,4 мощн. 20–50 квт — 10 штук

Алюминиевого провода А-16 (натур. вес) — 3 тонны

Провода Ж-35 — 30 тонн

Изоляторов ША-10 — 3000 штук

Для перевозки заключенных на объекты работ и обратно, в целях сокращения времени на пеший проход, удлинения рабочего дня и интенсификации труда:

Автомобилей или автобусов — 30 штук

Крытых вагонов широкой колеи — 15 штук

Крытых вагонов узкой колеи — 15 штук

Для обеспечения плана капитального строительства ускорить отгрузку занаряженного 92 тонны цемента.

9. Обязать ГУВС занарядить и отгрузить лагерю недостающее для зимнего обеспечения контингента вещдовольствие: шапок 5000 шт., полупальто ватных 3000 штук, телогреек ватных 4000 штук, нательного белья 10 тыс. пар и портянок зимних 20000 пар.

А также выделить и ускорить отгрузку в 4-м квартале 1954 г. дополнительных торговых фондов для заключенных: мяса 30 тонн, консервов мясных 100 туб, колбасных изделий 30 тонн, масла животного 15 тонн, сахара 50 тонн, кондитерских изделий 40 тонн, сыра 10 тонн.

Промтоваров: х/б костюмов и сорочек верхних на 500 тыс. руб., трикотажных изделий на 150 тыс. руб., носков мужских на 50 тыс. рублей, сапог кирзовых 10000 пар, ботинок 5000 пар…

[30.09.1954 г.]

ГЛАВА VII. "ОТТЕПЕЛЬ" В ЛЕСНОМ ЛАГЕРЕ

Лагерь — отрицательный опыт, отрицательная школа, растление для всех — для начальников и заключенных, конвоиров и зрителей, прохожих и читателей беллетристики.

Варлам Шаламов.

Одна из глобальных проблем, "ребром" вставшая перед постсталинским советским руководством, — дальнейшая судьба политзаключенных. После смерти "Вождя и Учителя" в первую очередь освободили и реабилитировали отдельных конкретных (знаменитых и именитых) политиков, хозяйственников, военных, деятелей науки и культуры, их жен и детей (тех, чьи родственники имели доступ в Кремль), а также лиц, осужденных группами по широко известным делам: "врачей", "неомарксистов" и так далее. А вот что делать с основной массой "болтунов" и "контрреволюционеров" ("пятьдесят восьмой статьей") — этого не знал никто и в 1954 году, и позднее — вплоть до 1956 года.

Нужна была гигантская антисталинская "подвижка" Хрущева на XX съезде КПСС, чтобы массовая амнистия и реабилитация политзаключенных "разгрузила" ГУЛАГ, "опустошила" его от наиболее работоспособной части лагнаселения, на плечах которой в основном держалось "выполнение производственной программы". Созданные после XX партсъезда комиссии Президиума Верховного Совета СССР, приезжавшие прямо в лагеря, в считанные недели рассмотрели дела многих тысяч политзаключенных.

Делалось это по-советски — формально: человека вызывали на заседание комиссии и после пятиминутной беседы освобождали. Прежде списками и огульно "осуждали" (приговаривали к ссылке, лагерям, расстрелу), теперь так же поспешно амнистировали. И то, и другое совершалось "тройками": раньше — при НКВД, теперь — при Президиуме Верховного Совета (правда, в последнем случае бюрократический "маховик" крутился в обратную сторону)…

Таких массовых амнистий "политическим" на протяжении второй половины 1950-х годов было несколько, но большинству очевидцев особенно запала в память амнистия 1957 года.

Вспоминает один из сотрудников (офицеров) Вятлага той поры:

"…При амнистии в 1957 году каждого зэка рассматривала комиссия из представителей областной администрации и облпрокуратуры. Почти все осужденные были освобождены, даже награжденные немецкими орденами и медалями. И лишь единицы были этапированы в Мордовскую АССР для дальнейшего отбывания наказания…"

Другой очевидец (бывший заключенный) "интерпретирует" эти события по-своему — с ноткой понятной зависти и некоторого недоброжелательства к "политическим", именуя их "фашистами":

"…К зиме 1956–1957 годов по "зоне" пошли слухи (а их всегда там было и есть "навалом") о приезде комиссии Верховного Совета СССР или РСФСР.

Еще в 1955 году канцлер Германии, так называемой ФРГ, Аденауэр приехал в Москву и договорился о вывозе из советских лагерей не только военнопленных немцев, но и военных преступников, осужденных за содеянные преступления и злодеяния на временно оккупированных территориях СССР.

Кажется, 15 сентября 1956 года вышел Указ об амнистии всем немцам и их пособникам из населения нашей страны (полицаям, бургомистрам, старостам и т. д.). Среди "фашистов" местной "зоны" таких было немало…

И вот комиссия прибыла зимой. Политзаключенных вызывали по спискам за "зону". Помню, говорили, что в комиссии был первый секретарь Кировского обкома Пчеляков, секретарь Президиума Верховного Совета РСФСР Смирнов и другие. Возвращаясь с такого приема, "фашисты" были удивлены тем, что главной целью комиссии было признание вины по приговору ОСО ("особого совещания при НКВД СССР" — В.Б.), трибуналов и других. Если заключенный не отрицал вины, то комиссия выносила вердикт: "Домой!", а если вина отрицалась заключенным, то ему говорили: "Идите, подумайте. Мы вызовем Вас" (обращались только на "Вы")…"

Вероятно, очевидцы (за давностью лет) несколько ошибаются в хронологии и относят к 1957 году события более поздние — 1959 года: лагерь, как мы уже говорили, всегда представлял собой одно "большое ухо", так что информация здесь в многократном ее пересказе мифологизировалась и видоизменялась самым причудливым образом…

И все же главной "помиловкой" для политзаключенных, порядком "обезлюдившей" Вятлаг, "вычистившей" из него "контрреволюционеров" и "фашистов", явилась амнистия, объявленная Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 августа 1959 года. После работы комиссий (в соответствии с этим Указом) в лагере практически не осталось политзаключенных.

В 1959 году из Вятлага всего освобождены 8.618 человек — более трети лагнаселения. Отметим, что некоторая часть заключенных, осужденных по "политическим" статьям, принадлежала и к "уголовному миру": за нападения на сотрудников лагеря, побеги, "уклонение от работы" и т. п. им в 1940-е годы могли инкриминировать "контрреволюционный террор", "саботаж" с последующим повторным осуждением по "тяжелым" (8-му и 14-му) пунктам 58-й статьи УК. Тем не менее, после амнистии в "зонах" лагеря остались (в основном) "уголовно-бандитствующие элементы", "бытовики" и "хулиганы"…

В связи с этим на XV-й партконференции Вятлага (декабрь 1959 года) с понятной тревогой отмечалось: "…После работы комиссий по исполнению этого (от 14 августа 1959 года — В.Б.) Указа в лагере останется наиболее тяжелый контингент…" Пришлось даже сократить (полностью ликвидировать) несколько опустевших лагпунктов. Правда, нет худа без добра: личным составом ликвидированных лагпунктов "доукомплектовали" оставшиеся подразделения…

Очень много лагерников продолжало освобождаться (по Указу от 14 августа 1959 года) и в 1960 году: на 1 марта этого года в Вятском ИТЛ МВД СССР остались 13.683 заключенных, в том числе занятых на "основных работах" — 9.800 человек.

Четыре женские "зоны" Вятлага также заметно "запустели": чуть позднее их вообще закрыли, а не попавший под амнистию "контингент" вывезли в другие лагеря (в основном — на Урал).

Совершенно обезлюдели школы для заключенных: "политические" составляли немалую часть учащихся, причем относились к занятиям прилежно и добросовестно…

Но самое главное — амнистия политзаключенным буквально сокрушила на какой-то период лагерное производство: план первого квартала 1960 года по вывозке древесины Вятлаг выполнил лишь на 66 процентов, а общую производственную программу того же года — только на 80 процентов. Такого глубокого провала не наблюдалось со времен войны…

Начальник 34-го ОЛПа Шишкин, выражая, очевидно, общее мнение лагпунктовских руководителей, так пытался на собрании партактива Вятлага 10 сентября 1960 года объяснить причины этого "срыва":

"…Контингент полностью обновился. ОЛП по внешности не изменился, но по внутренности он полностью другой. Причем контингент очень тяжелый. Но коллектив не пал духом, прилагает все усилия на выполнение стоящих перед ним задач…"

Между тем, лагерь целиком и полностью превратился в "уголовную зону". Очень высока преступность: нападения на представителей администрации, умышленные истребление оборудования и порча механизмов, поджоги, кражи, побеги… Непомерно много случаев картежной игры, употребления спиртного и наркотиков, отказов от работы (последних только за восемь месяцев 1960 года учтено 23.616)…

"Труд в "зоне" не перевоспитывает", — с горечью осознавали новички-вольнонаемные сотрудники. Ветераны службы в лагере убедились в этом уже давно… Тем не менее идея "перевоспитания преступника трудом" оставалась доминирующей в советской исправительно-трудовой системе на протяжении всех последующих лет. На эту "идею" определенным образом сработало некоторое снижение общего уровня преступности в стране в 1960-е годы.

Однако в начале этого десятилетия (возможно, и вследствие массовых освобождений из лагерей, причем — не только политзаключенных) преступность в большинстве регионов резко выросла: так, в РСФСР общее число преступлений увеличилось в 1960 году (по сравнению с 1959 годом) на 5,4 процента, при этом умышленных убийств — на 22 процента, тяжких телесных повреждений — на 31 процент, разбойных нападений — на 47 процентов. Показательно, что лишь половина всех преступлений совершена ранее судимыми.

Непосредственно же в лагерях в конце 1950-х — начале 1960-х годов администрация (в соответствии со "стратегической линией" руководства МВД и ГУЛАГа) проводила курс на "разобщение и изоляцию бандитских группировок". Удавалось это далеко не всегда, поскольку роль "блатной" верхушки в "зонах" оставалась по-прежнему достаточно весомой.

В подтверждение — живописный рассказ бывшего заключенного — учителя (с 1957 года) одной из вятлаговских школ для заключенных, повествующий об очередной "бузе" на Комендантском лагпункте:

"…Кончился учебный год. Провели еще один выпуск. Построили еще одно здание для школы. Растем! Весь учебный год шел ритмично, если не считать бунта 4 ноября 1957 года.

Партия и правительство по указке ЦК взяли курс на "ликвидацию" группировок в лагерях. Особый упор делался на искоренение "воров", которые на определенном этапе (в 1930–1950 годы) выполнили свою кровавую миссию по уничтожению "врагов народа": читайте Шаламова, Солженицына и других лагероописателей, повторять не буду…

А вышеупомянутый бунт был спровоцирован самими чекистами. Комендантский лагпункт был "воровским", и для любого этапа, идущего в "зону", объявляли: "Зона воровская". Кто боялся "воров", в "зону" не заходил. Таких вели в изолятор, а затем отправляли на другой лагпункт, если он не "воровской". Чтобы уничтожить "воров" в "зоне" (именно уничтожить), начальство сформировало на 4-м ОЛПе ("сучьем") этап человек в 200, которые должны были, как предполагалось, зайдя в "пятерку" (Комендантский лагпункт — В.Б.), вырезать там "воров" и их приспешников…

Как бы там ни было, но к вечеру 4-го ноября у главной вахты снаружи стоял этап "сук", а внутри против них была вся "зона", поднятая "ворами": попробуй не выйти из барака — нож в "бочину"…

Главное, что учителей школы пропустили через вахту беспрепятственно… Но с наступлением темноты погас свет в "зоне", в том числе и в школе. Директор, завуч, а с ними и еще 8 женщин-учителей нежданно-негаданно оказались "в плену". Посланец "главного вора" вызвал меня и сказал: "Не бойся за женщин и вольных мужиков — их никто не тронет. А выйдут они из зоны, когда разрешу…" Об этом я доложил моим коллегам. О чем они все, бедные, думали — Бог знает…

Света нет, в "зоне" все ломается для вооружения. Все палисадники разворотили и (в отместку администрации) стали громить два барака, в которых находились кабинеты начальства. В одном из них был обнаружен начальник режима (заместитель начальника лагпункта по режиму и оперработе — В.Б.) капитан Коршунов Антон Федотович — личность, которую "не обойдешь" и не забудешь, побывавши в те времена в этой "зоне". Коршунов, как и все начальники, имел в "зоне" персональную "кликуху" — "Мишаня". Что она обозначала, я не знаю. Но уверен, что 90 процентов лагерников не ведали фамилии начальника режима, а вот "Мишаню" знал в "зоне" каждый. Главной особенностью этого "Мишани" был живот, напоминающий 100-литровую (да, да! — именно столитровую!) бочку и начинающийся прямо от горла. Разумеется, что при такой "талии" нагнуться "Мишаня" не мог и потому всегда злился на стройных мужиков. Еще одна особенность "Мишани" — он знал всех заключенных в лицо, по имени и отчеству. При приеме нового этапа "Мишаня" узнавал тех, кто когда-либо был в "Комендантской зоне" — хоть год, хоть пять-десять лет назад… Была у "Мишани" и еще одна "причуда". Я не говорю об "изысканной" его матерщине (а из пяти слов у него четыре с половиной составляла "ненормативная лексика" — отборный, с русским "взлетом", чудный мат!)… Но не это "красило" режимника-"Мишаню". Как заведено, утром — из "зоны", а вечером — в "зону" тянулся поток "бесконвойников". Известно, что главный соблазн и "грех" для них — выпивка. И вот "Мишаня" стоит на вахте, а мимо него идут "бесконвойники" в "зону". Заметив выпившего заключенного, "Мишаня" подзывает его к себе. Следует стереотипное обращение-вопрос: "Сколько, сука, выпил?" Чаще всего зэк "отпирается", отрицает даже сам факт выпивки. В этом случае "Мишаня" выносит приговор: "Пятнадцать суток с выводом на работу!" ("С выводом" — это значит, что в ШИЗО будут кормить ежедневно, хотя и по "урезанной" норме, а "без вывода" — это "голодный паек", кормежка через день). Предположим, "Мишаня" спрашивает о том же (на "предмет" выпивки) другого бесконвойника и слышит в ответ: "Гражданин начальник, помню — выпил три стакана ("четыре", "пять" и т. д. — количество выпитого тут не играет решающей роли) и больше не помню!" Реакция "Мишани": "Иди, сука, в барак, чтобы я твоего духу не слышал! Пришлю проверить!" Вывод всех заключенных: "Мишане" не ври!..

Так вот этого самого "Мишаню" разъяренные зэки и принялись "метелить", но не смертным боем — скорее для "острастки". Ну а тот кричит: "Суки, за что бьете "Мишаню"? Лучшего не найдете, падлы!.." Изрядно помяв "Мишане" бока, его все же отпустили — живым… Спустя пару часов, вывели нетронутыми из "зоны" и учителей… А вот "суки" в "зону" так и не были допущены — иначе быть бы кровушке. Правда, "зона" была окружена войсками с пулеметами, но январь 1954-го не повторился — "оттепель", хотя и для виду…

Однако уже к 1958 году стало чувствоваться, что вновь приближаются "холода": в "зонах" запретили ношение часов, приказали стричься наголо. Затем наложили запрет на "вольную" одежду: подконвойные лагерники и до этого на "производство" ходили в "казенных" робах, а теперь не появись в "вольняжке" и в "жилой зоне" — велено сдать ее на склад или (с разрешения начальства) отослать домой…

Но самым страшным ударом была для заключенных отмена "трудовых зачетов" в конце 1959 года. Вот тебе, бабушка, и "оттепель"!.. Не так грустна и обидна была сама эта отмена, как то, что пропали и все ранее заработанные зачеты: ведь по ним люди мечтали и старались приблизить день своего освобождения, и вдруг — все в "тарары"!.."

В этом прочувствованном тексте, где история лагеря "грубо и зримо" отложилась в годах жизни конкретного человека, мы отчетливо видим, что "оттепель" наглядно проявилась и в Вятлаге. Изменились (внешне и внутренне) заключенные. У части вольнонаемных сотрудников "проснулась" ощутимая тяга к повышению образования (для "общего развития", в интересах служебной карьеры и т. д.): офицеры в некоторых "зонах" поголовно пошли в вечерние средние школы, а многие представители лагадминистрации (в том числе управленческой) срочно на склоне лет обзаводились "заочными" дипломами о специальном и даже о высшем образовании (юридическом, педагогическом, экономическом), в результате некоторые из них ушли на пенсию полковниками…

Во второй половине 1950-х годов изменился и состав охраны лагеря (прежде всего — солдат-срочников). В 1956–1959 годах главной "головной болью" руководства Вятлага стало так называемое "московское пополнение" войсковых конвойных подразделений: в лагерь начали приходить на службу стрелки-новобранцы, призванные из центральных регионов России (Москва, Горький и т. п.), то есть (в основном) русские, а не кавказцы и жители Средней Азии, как было в прежние годы. Эти "земляки-славяне" видели в заключенных почти своих братьев: ведь основная масса призывников состояла из "детей войны", "безотцовщины", питомцев труднейших послевоенных лет. Многие прошли жестокую школу жизни: с вынужденным (от нищеты и голода) мелким воровством, с не уступающими (по крутости) "воровскому закону" обычаями и нравами улично-дворовой тусовки — с ее остервенелыми разборками-драками, поножовщиной, пьянками, хулиганством, постоянным и тесным соприкосновением с уголовным миром. Бог миловал — они не попали в тюрьмы и лагеря в качестве заключенных, но и оказавшись там в прямо противоположном статусе (охранников и надзирателей), официальную пропаганду о "врагах народа" воспринимали "средне" — без всякого почтения, она "отваливалась" от этих рано повзрослевших и уже поднаторевших в жизни мальчишек, как чужеродная короста. Участились случаи "братания" стрелков-охранников и заключенных. Иногда бригада лагерников-производственников после съема с работы "своим ходом" направлялась в "жилую зону" и при этом просто вела под "белы руки" пьяных конвоиров, а заодно несла и их оружие. Бригаду могли за это водворить в ШИЗО, а конвоиров — отправить на гауптвахту, но такого рода случаи повторялись с устойчивой регулярностью.

Вовсе не случайно по количеству побегов Вятский ИТЛ в 1959 году занял первое место среди всех лесных лагерей СССР. И гулаговское начальство увидело выход из создавшегося положения в возобновлении набора во внутренние войска кавказцев и среднеазиатов (на лагерном жаргоне — "зверей").

***

В основном же функции лагерей оставались в эпоху "оттепели" теми же, что и в предыдущие, и в последующие годы.

Эти функции четко обозначены на XI партконференции Вятлага (ноябрь 1955 года) представителем ГУЛЛПа (Главного управления лагерей лесной промышленности МВД СССР) Новиковым:

"…Как известно, Вятлаг выполняет одновременно две задачи: первая — изоляция преступников, их воспитание, перевоспитание и приобщение заключенных к общественно-полезному труду. Эта задача имеет важнейшее государственное значение. Вторая — обеспечение выполнения государственного плана производства…"

Но главным критерием эффективности работы лагеря по-прежнему служило последнее — выполнение плановых производственных показателей.

Петр Федотович Лещенко образно говорит об этом в своих воспоминаниях:

"…Вятлаг во всем ГУЛАГе считался "всесоюзным штрафняком". Проезд на территорию лагеря со станции Верхнекамская дозволялся строго по пропускам. Строительные бригады прокладывали железную дорогу дальше — на Север. Заготовка леса шла вовсю. Груженые древесиной составы (десятки вагонов и платформ в каждом) отправлялись один за другим. Особенно спешили попасть "на сдачу" Горьковской железной дороге — к 18 часам на станцию Верхнекамскую… А в пропорции с нарастающими объемами добываемых и отправляемых "кубиков" леса соответственно увеличивались (в количестве и размерах) звезды на погонах лагерного начальства…"

Что же касается конкретных данных, характеризующих состояние и деятельность лагеря в этот период, то они выглядят следующим образом.

На 1 января 1960 года в Вятлаге — 45 лагпунктов, а в них — 17.775 заключенных.

Все лагнаселение "рассортировано" на несколько уголовно-криминальных категорий. Так, из общего числа вятлаговских подразделений имелись: 15 лагпунктов общего режима, в которых содержались 10.238 заключенных, осужденных за тяжкие преступления; 6 лагпунктов общего режима с 1.965 заключенными, осужденными за "менее опасные преступления"; 17 лагпунктов облегченного режима, в коих — 2.389 заключенных; 7 лагпунктов строгого режима, где — 2.594 заключенных.

Расконвоированных лагерников (большая "барская" льгота, как мы знаем) — 1.149, а проживающих за "зоной" (самая великая тогдашняя "милость" лагадминистрации по отношению к заключенному) — 70 человек.

Изменился и социальный состав лагнаселения: в определенной мере, он стал более четко отражать демографическую структуру городских низов советского общества, в том числе — по образовательному уровню.

Известно, что в годы войны (как, впрочем, и до нее) учиться довелось далеко не всем гражданам "страны всеобщей грамотности", поэтому среди вятлаговских заключенных в 1956 году — 508 неграмотных и 2.056 малограмотных (половина из которых, правда, привлечена к обучению в лагпунктовских вечерних школах и "ликбезах")…

Хозяйственные дела двигались по "наезженной колее": лесозаготовки простирались все дальше на Север, хищнически сметая столетние хвойные, в том числе водоохранные, леса…

Существенно не менялись и производственные проблемы.

Среди них — высокий травматизм, что вполне закономерно при полном пренебрежении элементарными требованиями техники безопасности, здоровьем и жизнями заключенных: только за первую половину 1957 года в Вятлаге зарегистрированы 203 случая производственного травматизма (семь из них — со смертельным исходом).

С каждым годом "ширится размах социалистического соревнования", организуемого и регламентируемого (с неизменным формализмом и пустозвонством) политотделом и его аппаратом на местах. А это "соревнование" нуждалось в своих "маяках", и поскольку среди общей массы лагерников всегда имелись люди работящие, полностью выкладывавшиеся на производстве (в силу разных обстоятельств, но прежде всего — за высокие "трудовые зачеты"), то таких "маяков" находили, возносили и поощряли.

Вот имена некоторых из них, отмеченных к 40-летию советской власти (ноябрь 1957 года):

— Иван Назаренко, заключенный 29-го ОЛПа, осужден за хулиганство и причинение умышленных тяжких телесных повреждений (по пункту 2 статьи 74 и статье 142 УК РСФСР 1926 года), срок — 8 лет; окончил в лагере курсы трактористов; за "ударный труд" начислено 1.110 зачетов рабочих дней и, таким образом, срок наказания сокращен на 3 года и 3 месяца;

— Николай Викулов, заключенный 24-го ОЛПа, осужден по статье 136 (за умышленное убийство), срок — 10 лет; погрузчик железнодорожных вагонов; "имеет ежемесячную производительность труда 130 процентов, не нарушает лагерный режим и дисциплину"; начислено 2.014 зачетов рабочих дней, срок наказания сокращен на 5 лет и 6 месяцев…

Безусловно, начисление зачетов — лакомый кусок, и лагерное начальство играло с желающими получить его, "как хотело": нередки случаи волокиты, искажений учета, взяточничества, подлогов в этом деле.

"Навести порядок с зачетами!" — такое требование звучало на всех собраниях лагерного партхозактива, тем более, что МВД требовало тогда начисления и объявления зачетов регулярно — два раза в месяц.

Однако все эти требования и указания на местах порой принимали к сведению — и только…

Крайне острыми оставались и проблемы оплаты труда заключенных, а также контроля за оборотом денежной наличности в "зонах".

Дело в том, что при ежемесячном получении заключенными наличных денег (до 1960 года эта выплата называлась "премвознаграждением", а затем — зарплатой) до огромных сумм выросли нелегальные лагерные "кассы" — так называемый "воровской общак".

В 1958 году средний заработок заключенного (на один отработанный человеко-день) составил по Вятлагу 26 рублей 29 копеек (при плане 25 рублей 71 копейка). Но это — показатель "номинального" заработка, из которого производилось бесчисленное множество официальных вычетов. В результате в начале 1950-х годов, например, заключенные нередко получали "на руки" лишь по 30 рублей в месяц. В 1958 году начальником Управления поставлена задача "довести среднемесячный заработок заключенного не менее чем до 100 рублей"…

Но даже четверть этой мизерной реальной зарплаты всех "сидельцев" Вятлага, шедшая "блатному миру" (а иногда обязательная "дань" в "общак" поднималась и выше), — достигала (в сумме) миллионов "старых" (до 1961 года) рублей.

Отнюдь не лишены достоверности воспоминания очевидца о том, как при нем из Вятлага в другие места России потаенно отправляли почтовые посылки, набитые сторублевками…

Чтобы перекрыть основные каналы пополнения "общака", искоренить практику "взимания" уголовной верхушкой "дани" с рядовых "исполнителей программы", с 1 мая 1957 года все подразделения Вятлага были переведены на систему безналичного расчета с заключенными. Отныне последним выдаются не "живые" деньги, а их "заменители" — "боны", реализовать которые можно только в местном лагерном ларьке…

Хотели-то, вроде бы, "как лучше", а получилось (опять-таки) "как всегда": в проигрыше вновь оказались бесправные лагерники-"мужики", чей реальный заработок стал еще меньше.

"Блатные" же вскоре нашли выход из положения: они обналичивали "боны", скупая в ларьках дорогие товары (в основном — наручные часы), а затем вновь сдавая их в магазин, но уже за "живые бабки" — рубли…

Не преминули извлечь свой (и немалый) барыш из всех этих "финансовых затей" и изрядно нагрели на них руки вятлаговские "коробейники".

В 1958 году на одном из собраний партийного актива ИТЛ упоминалось, что торговая служба просто "безобразничает": завезли в лагерь 14.500 флаконов одеколона (это при провозглашении "сухого закона") и 3.500 наручных часов (что буквально "разлагает режим").

Начальник Управления подытожил: "…Деньги из обращения у заключенных изъяты, но количество пьянок не уменьшилось…"

Один из очевидцев так воспроизводит нехитрую "технологию" этих торговых "бизнес-операций":

"…В ларек "зоны" приходили "бонщицы", которые тут же выписывали "боны"-квитанции. На них ларечница сразу же и выдает товар, разрешенный к продаже… Пока не было ограничений по сумме выписки "бонов", "воры" брали в "общак" этими "бонами", а на них получали товар. Этим товаром могла быть любая ценность, имевшаяся в магазине за "зоной", филиалом которого был ларек. А поскольку "бонов" в "общаке" набиралось много, то на эти большие суммы требовалось и соответствующее количество товара. Самым удобным "эквивалентом" явились часы. Ларечница (не без выгоды для себя) завозила в "зону" 200–300 штук часов, за которые "ворье" отдавало определенную сумму "бонов". Часы ларечница опять "забирала" в магазин, в вновь привозила деньги… На следующий месяц — опять собираются "боны", привозятся часы, которые затем возвращаются в магазин, а в "зону" доставляются деньги и так далее… Все довольны, все "имеют свое": "воры" — "наличку", торговля — дополнительную выручку, ларечница — "жирный навар"…

Но случались и "проколы". Поскольку часы были упакованы в коробочки, а коробочки — в пачки, то их (часы) практически никто не проверял, а только пересчитывали "штуками"… И вот как-то продавщица одного из лагпунктовских магазинов "невзначай" продала пару часов какой-то посторонней (приехавшей на свидание) гражданке, а они (часы) оказались пустыми (без механизмов): кто-то из "воров" вынул изо всех часов их "начинку" (так что "купля-продажа" в этом случае шла по варианту "пусто на пусто"). Женщина с этими "пустыми" часами — в вятлаговскую прокуратуру, но… "ворон ворону глаз не выклюнет"… А "воров"-"потрошителей" часов зарезали где-то на "севере": считалось и считается страшным грехом посягательство на "общак"…"

***

Возвращаясь к обозрению хозяйственных дел лагеря, необходимо отметить, что период до массовой амнистии политзаключенным (1956–1959 годы) — это время стабильного выполнения Вятлагом производственных планов и заданий. Так, за 10 месяцев 1958 года "программа основного производства" освоена на 103 процента, в том числе по вывозке деловой древесины — на 107, по лесопилению — на 112, по шпалопилению — на 104 процента. Даже вывод заключенных на оплачиваемые работы (показатель, который хронически недотягивал до норматива) в указанный период 1958 года составил 73,8 процента (вместо 71,4 процента по плану).

В конце 1950-х годов внедрена так называемая отрядная система: вместо бригад в "зонах" созданы 126 отрядов.

Примерно к 1955 году почти прекратилась ручная валка леса — появились электро- и бензопилы. Повсеместно стала внедряться механизированная трелевка хлыстов. Увеличивалось количество техники в лагере: если в 1950 году в лесу работали 66 автомашин и 27 трелевочных тракторов, то в 1955 году — уже соответственно 125 автомобилей и 167 тракторов, техническая вооруженность (в расчете на 1.000 кубометров заготовленной древесины) возросла в 1950–1954 годах на 70 процентов.

Впрочем, ручного труда было еще очень много: например, на погрузке вагонов всю "механизацию" по-прежнему составляли багры, веревки да руки лагерников. Даже в 1958 году вручную грузили до 85 процентов леса. Сплошь вручную производились и все вспомогательные работы (а они составляли в лагере 60–70 процентов общих трудозатрат)…

Как результат — производительность труда практически не повышалась: за тот же период (с 1950-го по 1954 год) ее рост составил лишь 6,4 процента, а по сравнению с 1940 годом — всего 1,7 процента (иными словами — в послевоенное время эффективность работы "исполнителей программы" была даже ниже, чем накануне войны).

Не принесла ожидаемого и попытка перевода ИТЛ на режим работы без государственных дотаций. Себестоимость кубометра добываемой в Вятлаге древесины оставалась очень высокой (по плановому нормативу 1958 года — 53 рубля 29 копеек). Впрочем, в иррациональной, противоестественной, казуистической системе советской экономики формально прибыльными считались даже фактически убыточные лесные лагеря…

Тем не менее планируемые для Вятского ИТЛ объемы производства возрастали с каждым годом: задание по лесозаготовкам на 1960 год достигло 1.500.000 кубометров деловой древесины. На семилетку (1959–1965 годы) общий объем валовой продукции предусмотрен в сумме 1.838.000.000 рублей. Но гигантизм этих планов оказался лагерю явно не по силам…

***

Между тем, гулаговская система по-прежнему воспроизводила самое себя: если в 1957 году неоднократно судимых (рецидивистов) в Вятлаге насчитывалось 53 процента от общего числа заключенных, то в 1959 году (после амнистии "политическим") — уже 61,4 процента.

Лагерные нравы и обычаи заключенные переносили в "вольную" или "полувольную" жизнь. Немало лагерников освобождалось с ограничением выезда за пределы региона "отбывания наказания", оседало в близлежащих населенных пунктах. Это нередко приводило к самым печальным, а порой и трагическим последствиям.

Об одном из множества таких событий рассказывает в своих воспоминаниях бывший следователь И.Д.Чупрынов.

Осенью 1957 года в далеком лесном поселке Камский Кайского (ныне Верхнекамского) района, на спецпоселении, где абсолютное большинство обитателей составляли освободившиеся вятлаговские заключенные (в основном — "власовцы"), произошли массовые беспорядки, сопровождавшиеся погромами и убийствами.

Трупы нескольких убитых жителей (с привязанными камнями) сбросили на дно реки Камы. Спустя несколько недель, один из этих трупов "выловили" у соседнего поселка, где находился собственный милицейский участок, и только тогда возбудили уголовное дело.

Расследовавший его И.Д.Чупрынов отмечает:

"…Сложность в расследовании дела заключалась в отдаленности (более 100 километров) от райцентра (села Лойно — В.Б.), отсутствии оперативной помощи, а также еще и в том, что в среде бывших заключенных сложились особые порядки: одни только приказывали, другие только прислужничали (шестерки). А третьи гнули спины и выполняли приказы первых двух "каст". Все друг друга боялись, никто и ни с кем в контакты не вступал и никто об этом преступлении рассказывать не хотел. Каждый житель поселка от явки на допрос уклонялся, а принудительно доставленные участковым милиционером Кривоноговым давали заведомо ложные показания.

Забегая вперед, сообщу, что по этому делу привлечено к ответственности, кажется, 25 человек, в том числе и бывший участковый уполномоченный райотдела милиции Кривоногов, который, как установлено расследованием, принял активное участие в массовых беспорядках, выразившееся в том, что своим табельным пистолетом в присутствии большой пьяной разъяренной толпы народа наносил удары пострадавшим, тем самым поощряя толпу на бесчинства и жестокость.

Всеми этими массовыми беспорядками, погромами и убийствами руководил бывший командир батальона Красной Армии, а затем командир батальона "власовской" армии, майор, который в день совершения массовых беспорядков был комендантом поселка Камский и входил в элиту "касты". С целью расправы с неугодными ему лицами, в день получки заработной платы и всеобщей пьянки приближенным лицам он заявил, что его якобы проиграли в карты и хотят убить. Поэтому предложил им опередить эти события. Небольшая кучка бывших "зэков" быстро обросла толпой пьяных разъяренных лиц, и начались погромы и убийства. Они ходили от дома к дому, на своем пути всех избивали, вырывали с косяками окна и двери в домах, выбрасывали за руки и за ноги на улицу укрывшихся там и жестоко убивали. Конкретно лиц, с которыми надо было расправиться, толпе называл указанный майор…"

Конечно, в условиях города такого рода "полная консервация" лагерных порядков была гораздо менее возможна, но отдельные элементы "тюремного" быта, "блатного" поведения и мировоззрения широко проникали не только в низшие, но и во все другие слои советского общества.

В те годы "зачастили" с "визитами" в "зоны" так называемые "заочницы" — "невесты" или "подруги".

П.Ф.Лещенко вспоминает, что однажды в Вятлаг в роли такой "заочницы" приезжала даже депутат Верховного Совета РСФСР. И сделала доброе дело: взяла характеристики на своего "избранника" (с лагерным сроком в 25 лет), а также на двух его "корешей". Через два месяца после отъезда депутата-"заочницы" всех троих амнистировали…

"…Чудеса в решете, — едко замечает Петр Федотович, — как просто человека посадить ("намотать срок") и как просто человека выпустить, если прикосновен к механизму власти!.."

Десятилетия "большого террора", когда "сажали" всех подряд и ни за что, произвели в умах и душах советских людей глубокий переворот: стыд за противоправное деяние, боязнь уголовного наказания и тюрьмы утрачены. Общественное осуждение криминала также почти отсутствует: раньше в иной деревне (если, скажем, прадед отсидел неделю в арестантской за неуплату налога), так всю семью лет сто "колодниками" звали. Ныне же какого-нибудь мелкого воришку после выхода из "зоны" встречают чуть ли не как "героя космоса"…

Нельзя, конечно, не учитывать и послевоенную демографическую ситуацию в стране: мужчин на "воле" тогда осталось не так уж много, вот и потянулись женщины к лагерникам — каким-никаким, а мужикам…

С "заочницами" (а "движение" это началось как раз в пору "оттепели") связаны сотни историй: самых разных, порой — забавных, а чаще — не очень…

Об одной из них уже повествовалось на страницах нашей книги — в главе III-й. Напомним: для получения (на 3–5 суток, с правом проживания в специальной отдельной комнате) личного свидания с женщиной необходимо было, чтобы заключенный состоял с нею в официальном (зарегистрированном) браке. И вот нашелся (в конце 1950-х годов) на Комендантской "зоне" Вятлага один заключенный-"умелец", который (за умеренную плату) так ловко "ставил" в паспорта приезжих гражданок самодельные "брачные" штампы, что не отличишь от подлинных, и таким образом "осчастливил" не один десяток человек…

Надо сказать, что при всеобщем российском ротозействе-головотяпстве пресловутая "политическая бдительность" и в лагере чаще всего на поверку являлась не более чем декларируемой формальностью.

В декабре 1958 года, например, в жилой "зоне" 19-го ОЛПа красовался внушительный транспарант: "Лучший сучкоруб Зубарев выполняет нормы на 136 процентов. Берите с него пример!" Между тем этот самый Зубарев еще в июле ушел "в бега", причем — "с концами", "без следа"… Так что пример "сучкоруба-передовика" многим солагерникам, несомненно, представлялся весьма убедительным, но совершенно в ином смысле, нежели тот, который имели в виду "вдохновители и организаторы" упомянутой "наглядной агитации"…

Примерно в то же самое время (в условиях тотального и жесточайшего засекречивания любой информации о лагере) прямо возле 1-го дома Управления ИТЛ в поселке Лесном размещалась "Доска показателей соцсоревнования" среди лагпунктов, на которой вся дислокация подразделений Вятлага раскрывалась, как на ладони…

***

Нельзя не заметить и существенных изменений в составе персонала ИТЛ: постепенно лагерь наполнялся качественно новыми кадрами вольнонаемных работников. Если в 1953 году среди них имелись лишь 100 сотрудников с высшим и средним специальным образованием, то в 1958 году таковых насчитывалось уже 450 человек. За это пятилетие в Вятлаг прибыли около 800 молодых специалистов, которые, впрочем, как мы знаем, долго здесь не задерживались: зарплата невелика, а условия работы и быта — каторжные (фельдшер, например, получал ежемесячно в 1957 году от 690 до 730 "дореформенных" рублей, врач — чуть более 1.000 рублей).

Тем не менее в 1959 году из 164-х участников XV-й партконференции Вятлага ("элиты" лагеря) имели высшее образование — 19 человек, незаконченное высшее — 7, среднее — 51, неполное среднее — 74, начальное — 22 человека. В сравнении с соответствующими показателями 1940-х годов — сдвиги явные и положительные.

Понятный интерес для нас представляет и "расклад" руководящей верхушки лагеря по партийному стажу. Обратимся к протоколу последующей, XVI-й партконференции (1960 год): вступили в партию до 1930 года — 4 делегата; в период с 1931 по 1940 год — 18 человек; с 1941 по 1950 год — 98; с 1951 по 1960 год — 65 человек. Таким образом, мы имеем основания для вывода, что в это время делами в лагере вершили преимущественно представители поколения, "сделавшего карьеру" в 1940-е годы, то есть — практики "сталинско-бериевской школы". Хрущевские "откровения" и "разоблачения" многие из них душой не приняли, но "упираться" и открыто "оппонировать" новым властям ради каких-то "отвлеченных идей" не намеревались…

В целом же "кадровая ситуация" в Вятлаге (укомплектованность персоналом, социально-бытовые условия, состояние законности и дисциплины среди вольнонаемных сотрудников и т. д.) кардинальных изменений (в сторону оптимизации) не претерпела: текучесть кадров — высокая, условия жизни — отвратительные, моральный климат — с явными симптомами патологии…

Почти то же самое можно сказать и об обстановке в "зонах" лагеря.

Правда, быт заключенных в конце 1950-х годов стал несколько более разнообразным: непосредственная угроза голодной смерти отошла в прошлое, и у людей появилась возможность подумать (кроме хлеба насущного) и о чем-то "ином"… Для многих (прежде всего — уголовников) самой распространенной формой "проведения досуга" оставалась картежная игра, но среди значительной части остальных осужденных заметно увеличился спрос на книжный фонд лагерных библиотек. В бараках (практически повсеместно) имелись радиорепродукторы. Регулярно (два раза в месяц) на лагпункты приезжали кинопередвижки, демонстрировались отечественные (в основном) фильмы…

Имелись в некоторых "зонах" и свои, отличные от других лагпунктов, повальные увлечения и "хобби": ведь заключенному времени не жаль — оно у него "казенное" (по лагерному присловью — "зэк спит, а срок идет"), поэтому лагерник способен затратить уйму сил и времени для корпения над какой-нибудь вычурной, "заковыристой" безделушкой, а потом просто "презентовать" ее товарищу по бараку или "загнать" спекулянту-"вольняшке" либо "попке"-надзирателю за бутылку спиртного…

В одном из "северных" вятлаговских ОЛПов большой популярностью среди политзаключенных пользовались тетради-альбомы со стихами, переписанными, как правило, бисерно-мелким почерком.

Заглянем в один из таких "альбомов": его сумел сохранить после освобождения из лагеря по амнистии в 1959 году бывший политзаключенный Вятлага (дело, безусловно, рисковое — ведь в случае обнаружения подобного лагерного "самиздата" его владелец мог легко "схлопотать" лет 5-10 дополнительной отсидки, поскольку содержащиеся в этом рукописном сборнике поэтические антисталинские "опусы" имеют, конечно же, откровенно антисоветский "запал").

В этой "антологии" собраны и отдельные стихи, и произведения более крупного формата. Среди последних — очень известные тогда в лагерях поэмы — "XIX партсъезд", "Советский рубль", "Пасха — Христос Воскрес" и другие. Подпольная лагерная поэзия — специфический жанр. Ее политический пафос в период "оттепели" одухотворен идеями "возврата к Ленину", "социализма с человеческим лицом"…

Многие стихи, в силу особенностей эпохи, безымянны. Одно из таких анонимных четверостиший вполне могло бы стать эпиграфом к истории любого советско-сталинского лагеря:

…Нет славных дел, нет героизма, Нет легендарных эпопей, Осталось иго коммунизма В архипелаге лагерей.

Но это — редкий пример тотального отрицания системы. Гораздо чаще политзаключенные ратовали за "реформирование" и "улучшение социализма". В большинстве своем они верили в "правду Ильича", а все невзгоды относили лично к Сталину. Они и не помышляли о кардинальном изменении политического строя в стране.

Отражением этих взглядов можно (в известной степени) считать ходившую по рукам в "зонах" в нескольких вариантах поэму "XIX партсъезд". Авторство ее приписывалось некоему Бушу (поволжскому немцу). Поэма предвосхищает политический запал "оттепели" и, судя по всему, написана накануне смерти Сталина.

Перед нами — фрагмент одного из вариантов этого литературного памятника гулаговской эпохи:

…Как хороша вечерняя столица, Как ярко светят тысячи огней, И поневоле сердце станет биться, Когда взглянешь на старый Мавзолей. Проснись, Ильич, взгляни на наше счастье, Прослушай XIX партсъезд, Как мы живем под игом самовластья, Как много завоевано побед. Взгляни на сцену, там поют артисты, В литературу — тоже не забудь, Но только за железные советские кулисы, Родной Ильич, не вздумай заглянуть. Там тяжело, там мучаются люди, Не та там жизнь, что ты нам завещал, Там нет святых советских правосудий, Там жизнь штыков, насилья и кандал. От тяжкого труда согнулись спины, Кровавые мозоли на руках, Живут по быту тягловой скотины И спят под пломбой на сырых досках. Их черным хлебом кормят недосыта, Одеты в рваных лоскутах, Дорога в жизнь им навсегда закрыта, Спасет их чудо иль Аллах. На ихних трупах все Дворцы Советов, Войска и пушки, армия и флот, О них не пишут в книгах и газетах И не хотят, чтоб знал о них народ. На ихних спинах тысячи каналов, Мостов, дорог: их строили зэка, На ихних шеях жены генералов Одеты в бархат, золото, шелка. Ильич, Ильич, за то ли ты боролся, Чтобы рабочий гнулся в три дуги, За черный хлеб слезою умывался И целовал чекистам сапоги? Чтобы терпел насилье, горе, муки, Чтоб жизнь свою проклял он три раза, Чтобы рубил он собственные руки И в двадцать лет травил себе глаза?.. Взгляни, Ильич, как здесь живут чекисты, Чужою славой украшая грудь, Но только за железные кулисы, Родной Ильич, не вздумай заглянуть…

Розовый "советский идеализм" у многих лагерников в "зоне" исчезал.

Попавший в Вятлаг за "хулиганку" (с его слов — заступился за безбилетную старуху, которую выталкивал из вагона милиционер, и получил за это 3,5 года) железнодорожник Николай Палкин в связи с событиями 1956 года в Венгрии написал стихотворение "Милая Россия", в котором прощание с "просоветскими иллюзиями" запечатлено в предельно категоричной форме:

…Россия милая, страна советская, Страна жестокости и нищеты, Ты так же нищая, как в век Радищева, И, как при Палкине, жандарм Европы ты. С утра и до ночи в нужде и в голоде В колхозном мечется мужик ярме, За граммы мусора покорней лошади, А непокорные гниют в тюрьме. Ты, власть советская, на лжи построена, ЦК — инструктор твой, ЦК — судья. Свобода совести в цепях закована, Движенью разума грозит статья. Партийной критикой таланты глушатся, Кровь премий сталинских бездарность пьет, Идейным уровнем искусство рушится, А Русь по-прежнему и пляшет, и поет…

Впрочем, основной массе заключенных были чужды такого рода "радикальные" умствования: все (или почти все) лагерники (в том числе имевшие "пятьдесят восьмую статью"), как мы уже отмечали, свято верили "в Ильича", а гнет "начальников" и мучения свои относили даже не к Сталину персонально, а к "врагам народа", "пробравшимся во власть"…

Существовали, правда, и другие, более оригинальные точки зрения на всю эту проблематику: так, один из немногих доживших до наших дней узников-ветеранов Вятлага, человек искренне и глубоко верующий, считал ранее и убежден сегодня, что "…Ленин-Сталин-Гитлер проявились в XX веке от Бога, как напоминание о Божьем Суде…"

Особенности психологии и мировоззрения народа в "переломную" эпоху — здесь есть над чем поразмышлять…

Ну а с пресечением "оттепели" (середина 1960-х годов) началась новая полоса истории Вятлага и лагерной системы в целом. Хотя (в основе своей) сталинско-советская модель этой системы продолжала (и продолжает, с некоторыми "либеральными" модификациями) существовать до наших дней.

Коренной ломки того, что мы называем "гулаговской империей", не произошло…

ГЛАВА VIII. ВЯТЛАГ В ДОКУМЕНТАХ (вместо заключения)

…И сух был хлеб его, и прост ночлег,

Но все народы перед ним — во прахе.

Вот он стоит — счастливый человек,

Родившийся в смирительной рубахе.

Александр Галич. Горестная ода счастливому человеку.

Есть старая примета для освобождающихся заключенных: уходя из "зоны", ни за что не оборачиваться и ничего "лагерного" не уносить с собой — иначе вернешься обратно… Россия вновь на историческом повороте, в "крутой ломке". Эпоха ГУЛАГа, тяжкое наследие сталинско-советских лагерей наложили на всех нас свой отпечаток, даже если мы сами этого не осознаем. Гулаговская кровь течет в жилах всего российского народа. И наверное, стоит это осмыслить, чтобы многое понять в нашем настоящем и предвидеть в будущей судьбе страны.

Прав замечательный русский мыслитель Г.П.Федотов: все исторически обоснованные процессы русской жизни протекают с такой разрушительной яростью, с таким "запросом", что и под конец не знаешь, через столетия не знаешь, что это — к жизни или смерти…

Феномен ГУЛАГа нами еще не раскрыт и не понят: слишком много чувств, эмоций связано с этой эпохой у пишущих, говорящих, размышляющих о ней. Между тем, тайна "нового рабства" — внеэкономического принуждения людей к труду в XX веке, в условиях "индустриального" общества — эта едва ли не самая большая, "головоломная" загадка и важнейшая проблема новейшей отечественной и мировой истории.

Постигнув механику, архитектонику "лагерной жизни", мы совершенно по-иному, под другим углом зрения увидим всю историю Советского Союза. Ведь существовало (и существует) неразрывное единство внутри- и внелагерного миров: они строились по единому замыслу, одними и теми же "творцами", на базе общего мировоззрения и однозначных ценностных ориентаций. Наконец, в устойчивую систему-симбиоз (где существование одной части немыслимо без другой) окончательно скрепляют эти миры нерасторжимые, десятилетиями складывавшиеся экономические связи…

Из документов, представленных в настоящей главе нашей книги, мы получаем отчетливое представление о каркасе гулаговской жизни, о законах функционирования отдельного территориального лагерного комплекса. Эти документы самоценны и могут служить для самостоятельного чтения, позволяющего более наглядно представить, а значит — и глубже понять "узлы и агрегаты" гулаговской "машины"…

Конечно, к проблематике ГУЛАГа вплотную примыкают и такие (еще совершенно не изученные) темы, как история тюрем в Советском Союзе (а ведь только в 1947 году через них прошли 1.761.938 человек), периоды "раскулачивания" и массового голода, "крестный путь" так называемых "трудармейцев" и "спецпоселенцев", "ссыльных", "высланных", "выселенных", "репатриированных"… Все это — миллионы человеческих жизней, загубленных "большим террором", помимо ГУЛАГа: в том же 1947 году одних "спецпоселенцев" в стране насчитывалось 2.753.356 человек (из них 1.224.931 — этнические немцы).

До сих пор не изучены, не исследованы досконально, не прослежены по архивным документам и судьбы множества "неполноправных", униженных и дискриминированных категорий советского общества, наиболее массовой из которых являлось "колхозное крестьянство" — самый многочисленный "класс" советского общества.

Сталинский ГУЛАГ (в "рафинированном", первозданном своем обличьи) канул в прошлое: многие лагеря запустели, заросли лесом…

"Побывавший" (не по собственной воле) в Вятлаге поэт-лагерник Семен Милосердов в одном из своих стихотворений ("Вышки рухнули…") так подытожил "хрущевскую" амнистию:

Вышки рухнули. Бараки Утонули в полумраке. Сквозняки — во все концы… Где, барак, твои жильцы? Где строители канала? Многих стройка доконала. Кто под шпалы, кто — в канал, Многих он с землей смешал… Скрип незапертых ворот. Ветер проволоку рвет. Лагерей пустых жильцы, Сквозняки — во все концы…

Сквозняки из лагерей, впрочем, легко проникали в душу каждого советского человека. Поэтому лагерная жизнь для нас — не область "потустороннего", не зыбкая мгла истории, не тайна "за семью печатями", а нечто, хотя и отстраненно страшное, но реальное, присутствующее рядом — на расстоянии вытянутой руки, маячащее на пороге нашего дома…

Так прочтем же документы Вятлага — "острова гулаговской империи" — как свидетельство истории нашего не ушедшего "Вчера", как избранные страницы энциклопедии лагерной жизни — неотъемлемой части этого "Вчера", близкого и понятного каждому…

Документальное приложение.

Документ № 59.

АКТ

о состоянии кадров Вятлага НКВД СССР по состоянию на 1-е июля 1941 года.

По Управлению Лагеря и объектам непосредственно подчиненным отделам Управления

1. Положено по штату 631 чел.

2. Фактически состоит 377 чел.

Из них: а) членов ВКП(б) 47 чел. б) кандидатов ВКП(б) 7 чел. в) комсомольцев 54 чел. г) беспартийных 269 чел.

Итого: 377 чел.

По образованию: а) высшее 15 чел. б) незаконченное высшее 12 чел. в) среднее 64 чел. г) неполное среднее 77 чел. д) низшее 209 чел.

Итого: 377 чел.

Возрастной состав: а) до 20 лет 35 чел. б) от 21 до 30 150 чел. в) от 31 до 40 лет 116 чел. г) от 41 до 50 лет 63 чел. д) от 51 и старше 13 чел.

Итого: 377 чел.

Стаж работы в органах НКВД: а) до 1 года 129 чел. б) от 1 года до 3-х лет 180 чел. в) от 4 до 6 лет 39 чел. г) от 7 лет и выше 29 чел.

Итого: 377 чел.

Продолжительность пребывания в последней занимаемой должности: а) до 1 года 191 чел. б) от 1 года до 3-х лет 168 чел. в) от 4 лет и выше 18 чел.

Итого: 377 чел.

По лагподразделениям:

Положено по штату 468 чел.

Фактически 327 чел.

Из них: членов ВКП(б) 35 чел. кандидатов ВКП(б) 22 чел. комсомольцев 93 чел. беспартийных 177 чел.

Итого: 327 чел.

По образованию: а) высшее 6 чел. б) незаконченное высшее нет в) среднее 36 чел. г) неполное среднее 91 чел. д) низшее 194 чел.

Итого: 327 чел.

По возрасту: а) до 20 лет 44 чел. б) от 21 до 30 лет 171 чел. в) от 31 до 40 лет 77 чел. г) от 41 до 50 лет 26 чел. д) от 51 и выше 9 чел.

Итого: 327 чел.

Стаж работы в НКВД: а) до 1 года 123 чел. б) от 1 года до 3-х лет 158 чел. в) от 4 до 6 лет 35 чел. г) от 7 лет и выше 11 чел.

Итого: 327 чел.

Продолжительность пребывания в последней занимаемой должности: а) до 1 года 216 чел. б) от 1 года до 3 лет 107 чел. в) от 4 и выше 4 чел.

Итого: 327 чел.

Военизированная охрана:

Положено по штату 938 чел.

Фактически 866 чел.

Из них: а) членов ВКП(б) 14 чел. б) кандидатов ВКП(б) 34 чел. в) комсомольцев 236 чел. г) беспартийных 582 чел.

Итого: 866 чел.

По образованию: а) высшее нет б) незаконченное высшее — " в) среднее 5 чел. г) неполное среднее 88 чел. д) низшее 773 чел.

Итого: 866 чел.

По возрасту: а) до 20 лет нет б) от 21 до 30 лет 722 чел. в) от 31 до 40 лет 143 — " г) от 41 до 50 лет 1 чел.

Итого: 866 чел.

По стажу работы в органах НКВД: а) до 1 года 359 чел. б) от 1 года до 3-х лет 277 чел. в) от 4 до 6 лет 115 чел. г) от 6 лет и выше 15 чел.

Итого: 866 чел.

Продолжительность пребывания в последней занимаемой должности: а) до 1 года 528 чел. б) от 1 года до 3-х лет 281 — " в) от 4 лет и выше 57 чел.

Итого: 866 чел.

По пожарной охране:

Положено по штату: 120 чел.

Фактически 32 чел.

Из них: членов ВКП(б) 2 чел. кандидатов ВКП(б) 1 чел. комсомольцев 10 чел. беспартийных 19 чел.

Итого: 32 чел.

По образованию: а) высшее нет б) незаконченное высшее 1 чел. в) среднее 3 — " г) неполное среднее 3 — " д) низшее 25 — " Итого: 32 чел.

По возрасту: а) до 20 лет нет б) от 21 до 30 лет 10 чел. в) от 31 до 40 лет 19 — " г) от 41 до 50 лет 2 — " д) от 51 и выше 1 — "-.

Итого: 32 чел.

Стаж работы в органах НКВД: а) до 1 года 9 чел. б) от 1 года до 3-х лет 10 — " в) от 4 до 6 лет 5 — " г) от 7 лет и выше 8 — " Итого: 32 чел.

Продолжительность работы в данной должности: а) до 1 года 27 чел. б) от 1 года до 3-х лет 5 чел.

Итого: 32 чел.

Всего:

Положено по штату 2058 чел.

Фактически 1602 чел.

Из них: членов ВКП(б) 98 чел. кандидатов 64 чел. комсомольцев 392 чел. беспартийных 1047 чел.

По образованию: а) высшее 22 чел. б) незаконченное высшее 13 — " в) среднее 107 — " г) неполное среднее 259 — " д) низшее 1201 — " По возрасту: а) до 20 лет 79 чел. б) от 21 до 30 лет 1053 — " в) от 31 до 40 лет 255 — " г) от 41 до 50 лет 92 — " д) от 51 и выше 23 — " По стажу работы в органах НКВД: а) до 1 года 731 чел. б) от 1 года до 3 лет 614 — " в) от 4 до 6 лет 194 — " г) от 7 лет и выше 63 — " Продолжительность пребывания в данной должности: а) до 1 года 962 чел. б) от 1 до 3 лет 561 — " в) от 4 лет и выше 79 — " ‹…›

Начальник О/К ВЯТЛАГ" а НКВД ст. лейтенант Госбезопасности (КУЗНЕЦОВ)

Документ № 60.

ПРИЛОЖЕНИЕ

к акту сдачи и приема Лагеря

По военизированной охране на 17/VII-41 года а) Укомплектование.

Лагнаселения насчитывается около 20000 человек. Для охраны этого количества заключенных из расчета 6 % требуется охраны 1200 чел. вместе с комполитсоставом и обслугой.

В/охраны имеется 822 человека. Недокомплект 378 чел. в/охраны восполняется частичным привлечением к работе в/н. сотрудников и самоохранников из числа заключенных, осужденных по бытовым статьям с небольшим остатком срока согласно распоряжения ГУЛАГ" а. Заключенные службу в охране несут как подсобники без оружия на второстепенных постах. Поставлен вопрос перед Кировским Облвоенкоматом о передаче в в/охрану военнообязанных старших возрастов, ранее приписанных к ВЯТЛАГ" у для пополнения некомплекта. За первое полугодие имело место грубых нарушений дисциплины: — 27 чел. осуждены за нарушение Указа от 26/VI-40 и 4 человека за нарушение Указа от 10/VII-40 г. Имел место один случай самоубийства на почве связи с заключенной женщиной. Остается еще высокий процент нарушения дисциплины в первом квартале. Состояние дисциплины резко улучшилось с июня месяца с.г.

По состоянию на 10-е июля парткомсомольская прослойка составляет 44,53 %, из них коммунистов имеется 71 чел., комсомольцев 316 человек.

Политико-моральное состояние в/охраны здоровое. Несмотря на большой некомплект, служебную перегрузку не было отрицательных политических настроений со стороны личного состава в/охраны. Имеющиеся в прошлом недочеты в работе в/охраны изжиты.

Службу В/охрана несет бдительно, за исключением отдельных лиц, допустивших побеги, сны на постах, уход с поста. За 1941 год было побегов 31, каковые ликвидированы полностью. При ликвидации побегов один заключенный был убит, оружие применено правильно. На 17/VII-с.г. в бегах нет ни одного заключенного. б) Состояние вооружения:

Боевым оружием и б/припасами в/охрана по наличию в/охраны обеспечена. Ощущается недостаток имущества ПВХО.

Для хранения оружия и боеприпасов имеется артсклад и погреб-землянка для хранения детонаторов-гранат.

Склады обнесены колючей проволокой, рвами. Карпомещение имеет телефонную связь и сигнализацию. Установлено по зоне прожекторное освещение. Артсклады обеспечены противопожарным оборудованием, — водоемами, запасными противопожарными ямами. в) Жилбытовое состояние:

Личный состав Военной охраны размещен на лагпунктах в казармах, а семейные в домах лагеря. В связи с увеличением количества заключенных и охраны и переводом В/охраны на казарменное положение ощущается недостаток жилфонда, а в особенности для семейных. Питанием В/охрана и зарплатой обеспечивается бесперебойно. г) Состояние зон лагпунктов и режима:

На всех лагпунктах установлены зоны из колючей проволоки. Состояние зон удовлетворительное. Переоборудованы вахты, облегчающие контроль прохода заключенных, обыски и безопасность вахтеров. Освещение зон с наступлением темных ночей требует усиления и ремонта. Режим содержания заключенных улучшился. Обыски ранее проводились 1–2 раза в месяц. В настоящее время требуется производить обыска 2 раза в неделю, но на лагпунктах еще эти требования полностью не выполняются.

Начальник в/охраны ВЯТЛАГ" а

НКВД СССР (ПЕТРАШЕВИЧ)

Документ № 61.

АКТ

7 июня 1947 года. Поселок Лесной ВЯТЛАГ МВД СССР

Настоящий акт составлен в том, что на основании приказа Министра Внутренних Дел СССР № 185 исполняющий обязанности начальника Управления Вятлага МВД майор тов. Шубин сдал, а вновь назначенный подполковник тов. Дидоренко принял управление Вятским исправительно-трудовым лагерем МВД, причем состояние лагеря, его производственной и хозяйственной деятельности характеризуется следующими данными.

1. Дислокация

(См. Документ № 17).

Кроме того, лагерь имеет работы за пределами своих лагподразделений, где преимущественно используется контингент спецпоселенцев-немцев. К таким работам относятся прессовка, вывозка и отгрузка сена, заготовленного в сезон 1946 года за пределами лагеря в районах 6 разъезда, Фаленок, Ардашей, Халтурина, подрядные работы по строительству вокзала на ст. Яр Пермской ж.д. и работы по благоустройству вокзала ст. Киров Горьковской ж.д.

К числу промышленных предприятий, имеющихся на 1/III-47 г. относятся: лесозавод № 1 (двухрамный РЛБ) с тарным и деревообрабатывающим цехами, силовой станцией и механическими мастерскими, лесозавод однорамный РПШ при 16 ОЛП, шпалорезная установка при 6 ОЛП, гидролизно-дрожжевой завод ООС, Центральные ремонтно-механические мастерские, Центральная пошивочная фабрика ООС, лесохимзавод ширпотреба, кожзавод ОТС, Мелькомбинат ООС, махорочная фабрика ООС.

На 1/III все предприятия действуют, кроме гидролизно-дрожжевого завода.

Из всего числа подразделений, предприятий и хозяйств лагеря действуют на самостоятельном балансе 23, из них два на внешнем хозрасчете: ОКС и совхоз № 4 в Фаленках, остальные 21 хозяйства находятся на внутреннем хозрасчете.

2. Контингенты и трудоиспользование.

По состоянию на 1/III-47 г. лагнаселение Вятлага по списочному составу составляет: а) заключенных — 19081 чел. в т. ч. женщин — 3745 чел. б) военнопленных — 1841 чел. в) спецпоселенцев — 780 чел.

Физический категорийный профиль заключенных по состоянию на 1/III-47 г. составляет:

Челов. В % Треб. по В % к итогу год. плану к итогу

1 категория 761 4 2928 16,3

2 категория 4284 22,4 4116 22,9

3 категория 8185 42,9 7199 40

3 кат. инд. труд 2526 13,2 1502 8,9

4 категория 3325 17,5 2100 11,9

Итого: 19081 100 17945 100

Военнопленные — 1841 человек преимущественно нерабочий контингент, находятся в Вятлаге в ожидании отправки по нарядам МВД.

Из наличия спецпоселенцев — 314 человек закреплены за Вятлагом (согласно разрешения начальника УЛЛП), остальные подлежат этапированию и увольнению.

Состояние трудового использования заключенных характеризуется следующим (в %%):

Факт. на 1/III По плану на 1947 г.

Группа А 70,7 79,6

— " — Б 13,2 9,9 в т. ч. хозобслуга 10,3 9,9

Группа В 14,2 10,0

— " — Г 1,9 0,5

В группу "В" на 1/III входят, кроме стационарно больных и амбулаторно освобожденных 960 человек зачисленных в длительные оздоровительные пункты. Численность этого контингента в годовом плане — 600 человек.

Забалансовый контингент заключенных составляет 4089 чел., из коих 3285 инвалидов IV категории и 767 человек, содержащихся на пересыльных пунктах.

По состоянию на 1 марта обеспеченность Вятлага рабочей силой по рабочему фонду составляет: по плану 17500 фактич. 15606 в %% 89,3

3. Состояние гужтранспорта.

Списочный состав конского поголовья составляет на 1/III — 1492 головы, из которых 1317 голов взрослых и 175 голов молодняка.

По упитанности и категорийности лошади распределяются следующим образом:

По категориям По упитанности 1 2 3 4 б/к Хор. Сред. Н/сред. Истощ. 16 59 214 786 242 68 698 684 42

Конский состав на 50,7 % состоит из анемохроников. Кроме того, конский состав 2 и 4 совхозов и 15 ОЛП поставлен в карантинные условия, вследствие неблагополучия его по инфекционной анемии. Среди анемохроников имеется заболевание эпизоотическим лимфангоитом — значится явно больных 2 головы и 30 голов переболевших, сконцентрированных на 7 л/п. Массовых заболеваний чесоткой нет, но единичные случаи имеют место.

По состоянию на 1/III имеется конюшен стандарт. 32 шт. — 1430 к/мест, конюшен врем. типа 6 — 85 к/мест, ветизоляторов 6 — 60 к/мест, конемоек — 20 шт. — 110 к/мест, кормокухонь 21 шт.

Обозом и упряжью лагерь обеспечен, за исключением двухребордных тележек для летней вывозки. Требуется пополнение 200 тележек. Имеющаяся упряжь сильно изношена, требует частичной замены.

На 1/III обеспеченность лагеря гужсилой составляет: по плану — 1650 гол. фактич. рабоч. лошад. — 1317 гол. кроме того раб. волов — 198 гол. в т. ч. двухлетки 54 головы.

4. Наличие и техническое состояние механизмов и ремонтно-механической базы.

В хозяйстве лагеря на 1/III-с/г. имеются:

I. Электростанций.

Всего 25, в том числе: а) локомобилей — 16, б) тракторных двигателей — 9, электрогенераторов — 27, установленная мощность эл. генераторов — 1150 кв.

Все тракторные эл. станции работают на газогенераторном древесном топливе, а локомобили — на дровах и отходах лесопиления.

Все локомобили и тракторные двигатели, а также эл. генераторы в 1946 году прошли капитальные и средние ремонты. В текущем году ряд деталей локомобильных и тракторных двигателей потребуют замены в периоды капитальных ремонтов машин.

II. Механизированный транспорт: автомобилей грузовых имеется 26, из них газогенераторных — 10. В числе списочных автомашин имеется 5 машин негодных, подлежащих списанию.

Исправных ходовых машин имеется 15, в ремонте и в ожидании ремонта 5.

Тракторов имеется всего 19 единиц, из них: а) в Кайском районе 8 тракторов. Все они газогенераторные, из них утвержденных ГУЛЛПом к списанию (выбракованные) — 6 тракторов.

Эти выбракованные тракторы к весеннему севу с/г и для летних с/х работ поставлены в ЦРММ на капитальный восстановительный ремонт. Затраты на восстановительный ремонт их составляют ориентировочно — 180 тыс. руб. б) в Фаленском районе (совхоз № 4) — 11 тракторов.

III. Механизированный транспорт УЖД.

1. На 3 ОЛП имеется два у/к паровоза типа 159. Паровоз № 45 в январе мес. с/г прошел в ЦРММ подъемочный ремонт с заменой паровозным скатом бандажей. Второй паровоз № 94 прошел средний ремонт в феврале мес. с/г, но требует замены бандажей.

Вагонов у/к 3 ОЛП имеет всего 36 единиц. Весь вагонный парк требует капитального ремонта с заменой на 80 % вагонных скатов. Капремонт задерживается из-за отсутствия запчастей.

Из расчета наличия 2-х паровозов для нормальной эксплуатации УЖД недостает 24 платформы.

2. У/к мотовозов в хозяйстве лагеря имеется 4 шт. и арендованных у соседних предприятий 3 шт. (Два взяты без моторов у Рудников и один у завода № 4). Исправных, находящихся в эксплуатации на УЖД 18 ОЛП, имеется 4 мотовоза. У/к тележек на УЖД 18 ОЛП имеется — 68 единиц, все они в удовлетворительном состоянии.

IV. Промышленное оборудование (отечественное).

Всего 192 единицы…

Документ № 62.

АКТ

по приему и передаче Лагеря на 1 января 1954 г.

По Вятскому ИТЛ МЮ СССР

I. ПО КАДРАМ

а) По штату

Общая численность 4443 единиц в том числе:

1. Лагерный сектор 1130 — "- 2. Оперативный состав 59 — "- 3. Надзорсостав 330 — "- 4. Военизированная стрелковая охрана 2487 — "- в т. ч. за счет Вятспецлеса 727 чел. б) Подсобные предприятия и учреждения (больница, типография, детские и другие учреждения) 279 чел. в) Обслуга ВСО 158 — " 2. Фактическая численность на 1/III-1954 года 3670 чел.

В том числе:

1. Лагерный сектор 715 — " Недокомплект лагерного сектора 415 — " 2. Оперативный состав 55 — " Недокомплект 4 — " 3. Надзирательский состав 352 — " 4. Военизированная стрелковая охрана 2214 — " в т. ч. за счет Вятспецлеса 454 — " 5. Подсобные предприятия 217 — " Недокомплект 62 — " 6. Вольнонаемной обслуги ВСО 117 — " Партийно-комсомольская прослойка кадров по вольнонаемному составу в целом по лагерю составляет 42 %, по аппарату Управления 85,5 %.

2. КУЛЬТУРНО-ВОСПИТАТЕЛЬНАЯ РАБОТА

I. Штат работников

По штату Фактич. Недокомпл.

Начальник 1 — 1

Начальников 10 9 1

Ст.инспекторов 4 4 -

Инспекторов 29 16 13

Редакторов 1 1 -

Литработников 1 — 1

Итого: 46 31 15

По состоянию на 15/III-54 года для обслуживания лагерного контингента имеется культинвентарь:

1. Баянов — 60 шт.

2. Аккордеонов — 8 шт.

3. Патефонов — 81 шт.

4. Гармоник — 37 шт.

5. Гитар — 113 шт.

6. Мандолин — 106 шт.

7. Балалаек — 172 шт.

8. Скрипок — 31 шт.

9. Шашек — 645 пар.

10. Шахмат — 882 парт.

11. Домино — 900 пар.

12. Репродукторов — 600 шт.

На 1/I-1954 года имеется и работает 18 кинопередвижек, которые за 1953 год дали 3033 киносеанса.

С 1/I по 10/III-1954 года указанными кинопередвижками дано 1302 киносеанса, что составляет 4–5 киносеансов в месяц на каждом лагерном подразделении.

В феврале месяце 1954 года получено дополнительно еще две кинопередвижки, которые будут введены в эксплуатацию в апреле месяце.

Литературы для контингента насчитывается 28 тыс. экз., что соответствует табельной положенности. Кроме того выписано газет и журналов разных назначений для заключенных 1648 экз.

Для радиообслуживания контингента приобретено 13 радиоприемников.

В настоящее время требуется дополнительно 300 репродукторов для замены старых, вышедших из строя.

Необходимо переоборудовать 10 радиотрансляционных узлов, мощность которых не соответствует количественному составу.

3. КОММУНАЛЬНО-БЫТОВОЕ СОСТОЯНИЕ

В пользовании лагеря по состоянию на 10/III-54 года имелось: жилой площади 41826 кв. метров, которая состоит из 235 бараков, 5 землянок, 2 палаток и одной юрты.

На одного человека жилой площади приходится 1,9 м 52 0, в том числе по лаготделениям:

1-е лаготделение

1. л/п Нырмыч 1 3 м 52

2. л/п Нырмыч 2 0,9 м 52

3. л/п Нырмыч 3 2,3 м 52

4. л/п Лесозавод № 2 2 м 52

5. л/п Сорда 1,3 м 52

2-е лаготделение

1. л/п № 1 глубинный 1,5 м 52

2. л/п № 2 Волнушка 1,7 м 52

3. л/п № 7 2 м 52

3-е лаготделение

1. л/п Комендантский 2,4 м 52

2. л/п с/х № 1 1,8 м 52

3. л/п № 4 1,8 м 52

4-е лаготделение

1. л/п № 18 головной 1,9 м 52

2. л/п № 18 глубинный 1,7 м 52

3. л/п № 6 2,6 м 52

4. Пересылка 3,2 м 52

5-е лаготделение

1. л/п № 17 головной 2,1 м 52

2. л/п № 17 глубинный 1,7 м 52

3. л/п № 13 общая зона 2,3 м 52

4. л/п № 13 пересылка 1,9 м 52

6-е лаготделение

1. л/п № 19 1,6 м 52

7-е лаготделение

1. л/п № 16 1,3 м 52

2. л/п № 16 глубинный 1,7 м 52

3. л/п № 22 общего режима 1,5 м 52

4. л/п № 22 строгого режима 1,3 м 52

5. л/п № 23 2,5 м 52

6. л/п № 24 -

8-е лаготделение

1. л/п № 21 общая зона 2,7 м 52

2. л/п № 21 строгого режима -

3. л/п № 25 2,1 м 52

10-е лаготделение

1. л/п № 30 2 м 52

2. л/п № 26 1,9 м 52

3. л/п № 26 глубинный 0,7 м 52

11-е лаготделение

1. л/п № 29 2,2 м 52

2. л/п Кажимка 2,1 м 52

3. л/п № 31 1,3 м 52

4. л/п № 35 1,5 м 52

с/х лаготделение № 2 2 м 52

с/х лаготделение № 3 2,3 м 52

с/х лаготделение № 4 2,1 м 52

Лечебной площади — 5685 кв. метров.

Из общего количества жилых бараков требуют капитального ремонта 62 барака.

Из 39 лечебных зданий требуют капитального ремонта 18 зданий.

Коммунально-бытовые здания (бани, прачечные, сушилки и вещкаптерки) требуют капитального ремонта 36 зданий.

Жестким инвентарем лагерные подразделения обеспечены в процентах в следующем количестве:

1-е лагерное отделение — 76%

2-е — "- "- 117%

3-е — "- "- 100%

4-е — "- "- 102%

5-е — "- "- 96%

6-е — "- "- 100%

7-е — "- "- 75%

8-е — "- "- 53%

10-е — "- "- 100%

11-е — "- "- 100 % с/х-2 — "- "- 100 % с/х-3 — "- "- 107 % с/х-4 — "- "- 107%

Средний процент равен 95.

Состояние штрафных изоляторов в лагерных подразделениях:

1-е лаготделение л/п Лесозавод № 2 — ШИЗО требует капитального ремонта л/п Нырмыч № 1 — ШИЗО в непригодном состоянии л/п — "- № 2 — ШИЗО требует капитального ремонта л/п — "- № 3 — ШИЗО требует капитального ремонта

2-е лаготделение л/п № 1 глубинный — ШИЗО требует капитального ремонта л/п № 2 Волнушка — ШИЗО недооборудовано л/п № 7 — ШИЗО в непригодном состоянии

3-е лаготделение л/п Комендантский — ШИЗО требует капитального ремонта л/п с/х № 1 — ШИЗО недооборудовано л/п № 4 — ШИЗО пришло в негодность

4-е лаготделение л/п № 18 — ШИЗО в непригодном состоянии л/п № 18 Глубинный — ШИЗО требует капитального ремонта л/п № 6 — ШИЗО в непригодном состоянии

СОСТАВ КОНТИНГЕНТА

По состоянию на 10/III-54 года в лагере всего содержится 21935 человек, в том числе 19811 мужчин и 2124 женщины.

Из общего количества заключенных:

1-й категории труда 12422 человека

2-й категории труда 7455 человек

Инвалидов 2058 человек

Заключенные, содержащиеся в лагере по составу преступления, представляют: а) осужденных за контрреволюционные преступления 5500 человек б) осужденных за побеги по статье

58-14 УК 290 человек в) осужденных за бандитизм, разбой, грабежи и умышленные убийства 2536 человек г) осужденных по Указу от 4/VI-47 г. об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества 5894 человека

По тому же Указу об усилении охраны личной собственности граждан 5266 человек д) осужденных по Закону от 7/VIII-32 г. 191 человек е) осужденных за другие преступления 2258 человек

Личные дела заключенных хранятся при Спецотделе Управления, в специально оборудованных шкафах, количество личных дел соответствует количеству заключенных, содержащихся в лагере. б) По срокам осуждения

От 1 года до 3-х лет — 1069 чел.

От 3 лет до 5 лет — 4961 чел.

От 5 лет до 10 лет — 10324 чел.

От 10 до 15 лет — 1057 чел.

От 15 до 20 лет — 1085 чел.

И свыше 20 лет — 3439 чел. в) По возрастному составу осужденных

От 18 до 25 лет — 7867 чел.

От 25 до 35 лет — 7625 чел.

От 35 до 45 лет — 4188 чел.

От 45 до 50 лет — 1340 чел.

От 50 до 60 лет — 844 чел.

И старше 60 лет — 71 чел. г) По срокам освобождения

Освобождаются: в 1954 году — 1.686 чел. в 1955 году — 2.642 чел. в 1956 году — 2.950 чел. и в последующие годы — 14.657 чел.

По данным личных дел и решений квалификационных комиссий, из общего количества заключенных в лагере содержится специалистов и квалифицированной рабочей силы — 4.433 чел., которые используются: а) Инженеры всех специальностей — 83 чел. из них по прямой специальности — 51 чел. на общих работах — 16 чел. больных — 6 чел. б) Техники всех специальностей — 127 чел. из них по прямой специальн. и близких к ней — 83 чел. на общих работах — 43 чел. больных — 1 чел. в) Бухгалтерско-оперативный учет — 409 чел. из них по прямой и близкой к ним специальности — 262 чел. на общих работах — 140 чел. больных — 7 чел. и другие специальности

Всего — 3648 чел. на прямых и близких к ним — 1559 чел. на общих работах — 1907 чел. больных — 182 чел.

ТРУДОВОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ЗАКЛЮЧЕННЫХ

№ Наименование 1953 год Январь-февраль п.п. 1954 года

По плану Факт По плану Факт

1 Используются на оплачиваемых работах 18439 16626 13412

2 Использ. в аппарате, самоохране, хоз обслуге и на других работах лагеря 2840 2932 2492

3 Неработающих по болезни

Всего 1970 2221 1498

4 Неиспользуемые на работах по разным причинам 602 936 2497

5 Прочие неработающие: всего 1793 2142 2017

Всего списочного состава: 25698 24847 21816

В процентах по разделам:

1. 71,9 66,9

2. 11,0 11,8

3. 7,7 8,9

4. 2,4 3,8

5. 7,0 8,6

Итого 100,0 100,0

МЕДИКО-САНИТАРНОЕ СОСТОЯНИЕ ЛАГЕРЯ

На день передачи лагеря физическое состояние контингента составляет:

I категории — 12334 чел.

II категории — 7518 чел.

Инвалидов — 2017 чел.

Всего — 21869 чел.

Инфекционных заболеваний нет.

Необходимыми медикаментами, перевязочными средствами лагерь обеспечен в достаточном количестве.

Для обслуживания заключенных лагерь имеет две больницы и дом младенца, которые дислоцируются:

1. На 16 лагпункте мужская больница на — 300 коек

2. На 4 лагпункте женская больница на — 100 коек

3. На 4 лагпункте дом младенца на 450–500 детей, в котором в настоящее время размещено 75 детей.

На 1 марта 1954 года недостает вольнонаемных медицинских работников по лагерю:

1. Врачей — 15

2. Фельдшеров — 11

3. Рентгенотехников — 2

4. Медсестер — 27

5. Зубных врачей — 2

В настоящее время указанные медицинские должности укомплектованы медперсоналом из заключенных.

Для обслуживания вольнонаемного состава и военнослужащих имеется больница и поликлиника на 105 коек.

Больница имеет в своем составе отделения: хирургическое, терапевтическое, туберкулезное, родильное и детское.

На протяжении прошедшего 1953 года и двух месяцев 1954 года работа поликлиники протекала со значительным напряжением.

Поликлинический прием в среднем ежедневно достигает до 150 человек, к тому же наряду с больными ежедневно подвергаются осмотру десятки лиц вновь оформляющихся на работу, работники пищевых предприятий, сотрудники транспортного отдела и другие.

Помещение поликлиники для такого масштаба работы тесно. Кабинетов недостаточно по количеству и они недостаточны по размеру. Ожидальным залом для больных служит узкий темный коридор. Комната регистратуры совершенно не отвечает своему назначению. Физио- и рентгеноаппаратура изношена и требует обновления. Назрел вопрос о строительстве здания для поликлиники.

ВОЕНИЗИРОВАННАЯ ОХРАНА ЛАГЕРЯ

В январе с/года руководством лагеря, политотделом и штабом ВСО проведен ряд практических мероприятий, направленных на укрепление службы, дисциплины и политико-морального состояния охраны. В результате, за последний месяц (февраль) дисциплина и политико-моральное состояние личного состава значительно улучшились. Если в январе было 73 случая нарушений, то в феврале — 45.

Улучшилась и политико-воспитательная работа. Во всех подразделениях регулярно проводятся политические занятия, политинформации и беседы. Командиры и политработники больше стали уделять внимания организации отдыха личному составу в выходные дни. Обновляется наглядная агитация в комнатах политпросветработы.

Одним из важнейших недостатков в подразделениях охраны является то, что в ряде подразделений плохо дело с обеспечением музыкального инструмента и особенно с обеспечением радио. Нет репродукторов — это в 7-м и 11-м дивизионах.

Отсутствие извести, вследствие чего во многих подразделениях охраны (4 дивизион и др.) казармы не побелены.

ПО РЕЖИМУ, ИЗОЛЯЦИИ И ОХРАНЕ ЗАКЛЮЧЕННЫХ

1. Режим содержания, изоляция и охрана заключенных находятся в запущенном состоянии и не отвечают требованиям приказов МВД СССР № 0191–1947 года по содержанию заключенных на общем режиме и № 001516-1948 года по содержанию заключенных на строгом режиме: а) работа по размещению заключенных по статейному признаку и раздельному содержанию враждующих групп — не закончена, со всеми вредными от этого последствиями; б) в большинстве лагподразделений общего и усиленного режима заключенные, занимающиеся грабежами и бандитизмом, не выявляются и остаются безнаказанными (не привлекаются к ответственности и не оформляются для содержания в подразделениях строгого режима); в) необходимый материал на уголовно-бандитствующий элемент, содержащийся в подразделениях строгого режима, продолжающий нарушать правила внутреннего распорядка и занимающийся кражами и ограблениями других заключенных, для направления в тюрьмы, для содержания его на тюремном режиме — не оформлен.

2. На день приема лагеря в штрафных изоляторах содержится более 150 человек заключенных, на которых отсутствуют материалы, являющиеся основанием для их содержания, таким образом не установлены причины содержания указанного количества заключенных в ШИЗО.

3. Заключенные, находящиеся на строгом режиме, не оформлены содержанием на этот вид режима протоколами и поэтому дела на них требуют немедленного пересмотра.

4. Большинство заключенных не острижены, так на 19 лагпункте 8-го лаготделения, где содержится около 850 человек, подстрижено не более 50–60 человек. Аналогичное положение и в других лагерных пунктах.

5. Хозобслуга засорена уголовно-бандитствующим элементом, чем грубо нарушен приказ МВД СССР № 0482–1949 года. К товарно-материальным ценностям допущены з/к, не внушающие доверия и осужденные за растраты, хищения и мошенничество.

6. В нарушение приказа МВД № 00749-51 года в качестве бригадиров используются бандиты и воры-рецидивисты.

7. Территории жилых зон лагерных пунктов засорены острорежущими предметами (обрывками проволоки, кусками железа, железными обручами и т. д.), могущими быть использованными заключенными в преступных целях.

8. Дисциплина среди заключенных стоит на низком уровне. При посещении жилых помещений дневальные бараков не докладывают, не приветствуют начальствующий состав. При разговоре с ними с мест не встают и ведут себя развязно и нагло. Не редки случаи, когда заключенные из числа уголовно-бандитствующего элемента в лагерных подразделениях устанавливают свои порядки, назначают нарядчиков, бригадиров и хозобслугу из своей среды, как это было установлено в 16, 19, 29 и других лагерных пунктах…

Настоящий акт составлен в 3-х экземплярах:

1-й экз. ГУЛЛП МВД СССР.

2-й экз. ГУЛАГу МВД СССР.

3-й экз. Управлению Вятлага МВД СССР.

П р и л о ж е н и я к А к т у:

1) Передаточный баланс Вятского ИТЛ на 1/I-54 года по основной деятельности с валютой 34458 тыс. рублей.

2) Передаточный баланс Вятского ИТЛ на 1/I-54 года по лагерному хозяйству с валютой 44555 тыс. рублей.

Документ № 63.

АКТЫ

проверки состояния кладбищ лагеря № 101 поселок Лесное, Кайского р-на, Кировской области

АКТ

1950 года, сентября, 29 дня, Мы нижеподписавшиеся — комиссия в составе представителей: от Управления МВД по Кировской области ст. лейтенанта СЮТКИНА А.П., от Вятского ИТЛ "К" МВД мл. л-та и/с БАЖАНОВА В.П., и лейтенанта НОСКОВА П.С., составили настоящий акт в том, что в период с 22-го по 29 сентября с/года произвели проверку состояния кладбищ по захоронению военнопленных бывшего лагеря военнопленных № 101 МВД СССР, дислоцировавшегося на территории Вятлаг" а МВД СССР.

Путем выезда на места установлено следующее:

1. Кладбище 1-го лаготделения лагеря военнопленных № 101 МВД (в данное время расположен 3 ОЛП Вятлаг" а) находится на 24 клм. ст. М.Созим, Гайно-Кайской железной дороги, на расстоянии 1400 метров от зоны ОЛП, в северо-восточном направлении. Под кладбище занята площадь размером 60х20 м, местность болотистая, заросшая мелким кустарником. Захоронение трупов произведено в беспорядочном порядке, опознавательные знаки частично заменены новыми, но на некоторых могилах их нет. Холмики могил сравнялись с землей, несколько могил имеют провалы до 40 см в глубину, а на одной из могилы — гроб уже погнивший находится на поверхности земли. Кладбище, хотя и огорожено, но на последнее попадает скот.

2. Кладбище 2-го лаготделения лагеря военнопленных № 101 МВД (в данное время подкомандировка № 3 ОЛП № 4 Вятлаг" а) находится от ст. М.Созим 24 клм. по бывшей разобранной ж.д. на расстоянии 9 клм. в северном направлении, от зоны подкомандировки 800 метров в юго-восточном направлении. Под кладбище занята площадь размером 100х40 м, местность возвышенная, заросшая молодым лесом и кустарником. Захоронение произведено в квадратном порядке, опознавательные знаки частично погнили, холмики могил разрушены. Обнаружен один гроб на поверхности земли. Изгородь разрушена и в период нашего пребывания на кладбище находился скот.

3. Кладбище 3-го лаготделения лагеря военнопленных № 101 МВД (в данное время расположен 17 ОЛП Вятлаг" а МВД) находится на 54 клм. ст. Има, на расстоянии 560 метров от ж.д. в восточном направлении от зоны ОЛП. Под кладбище занята площадь размером 115х80 метров, местность возвышенная, заросшая лесом. Могилы расположены беспорядочно и полностью сравнялись с землей, опознавательные знаки сохранились на незначительном количестве могил, само кладбище захламлено сваленным лесом (валежник). Изгородь новая и вполне соответствует существующим требованиям.

4. Кладбище подкомандировки 3 лаготделения лагеря военнопленных № 101 МВД (бывш.9 ОЛП Вятлаг" а МВД) находится на расстоянии от ж.д. станции Мурис в восточном направлении по бывшей разобранной железной дороге на расстоянии 9-ти километров и по лежневой дороге через 17 ОЛП — 5 клм. Под кладбище занята площадь размером 50х50 м, местность возвышенная, частично заросшая мелким кустарником. Кладбище не огорожено, холмики сравнялись с землей, опознавательных знаков нет.

Документации о захоронении военнопленных на данных кладбищах при Вятлаг" е МВД не имеется.

5. Лагерные отделения №№ 4 и 7 лагеря военнопленных № 101 МВД были расположены от лаготделения № 2 на расстоянии 7 клм. каждый и произведенной проверкой кладбищ на данных л/отделениях не установлено.

АКТ

1950 года, сентября, 30 дня, мы нижеподписавшиеся, с одной стороны — представитель УМВД Кировской области ст. лейтенант тов. СЮТКИН и с другой — председатель Рудниковского поселкового Совета, Кайского р-на, Кировской области т. ГОРШКОВ, составили настоящий акт о нижеследующем:

Рудниковский Поселковый Совет принимает под сохранность кладбища бывш. лагеря в/пленных № 101 МВД СССР, находящихся на трассе Гайно-Кайской ж.д., а именно:

1. Кладбище 1-го лаготделения ст. М.Созим, 24 клм., в северо-восточном направлении, на расстоянии 1400 метров от зоны ОЛП № 3. Размер кладбища 60х20 метров. Кладбище огорожено.

2. Кладбище 2-го лаготделения, находится от ст. М.Созим в северном направлении по бывш. разобранной ж.д. на расстоянии 9-ти километров, а от зоны 800 метрах юго-восточного направления. Размер кладбища 100х40 метров. Кладбище огорожено.

3. Кладбище 3-го лаготделения ст. Има, 54 клм., расстояние от ж.д. в восточном направлении 560 метров от зоны. Размер кладбища 115х70 метров. Кладбище огорожено.

4. Кладбище подкомандировка 3 лаготделения, находится от жел. дорожной станции Мурис в восточном направлении по бывш. разобранной жел. дороге, на расстоянии 9-ти километров и по лежневой дороге через 17 ОЛП — 5 километров. Размер кладбища 50х50 метров. Кладбище огорожено.

О чем и составлен настоящий акт в 3-х экземплярах.

Сдал: ПРЕДСТАВИТЕЛЬ УМВД ПО КИРОВСКОЙ ОБЛАСТИ СТ.ЛЕЙТЕНАНТ — СЮТКИН

Принял: ПРЕДСЕДАТЕЛЬ РУДНИКОВСКОГО ПОСЕЛКОВОГО СОВЕТА — ГОРШКОВ МП

Верно: Ст. пом. начальника отделения 3 отдела

ОСВ МВД СССР — лейтенант (ПРОШИН)

20 октября 1950 г.

Исполн. Прошин,3 экз. карт.3389.

Документ № 64.

ДИСЛОКАЦИЯ

кладбищ военнопленных Второй мировой войны в Кировской области № № Местонахождение Дата Похоронено военнопленных ла- лаге- функ-

Всего В том числе геря рного цио- Авс- Вен- Ита- Нем- Румы отде- ниро- трий- гры лья- цы ны ления вания цы нцы 101 1 Ст. М.Созим 1943 141 10 16… 86 25

Гайнокайской ж.д.

2 — "- 1943 357 17 50 9 219 55

3 Ст. Има 1943 201 7 13 1 168 8

3 Ст. Мурис 1943 123 5 18 1 71 26 307 1,2,3,7 Ст. Скопино, 1944-49 125 17 45… 61…

К.-Чепецкого р-на

4 г. Киров, 1945-48 141 5 64… 62 7 п."Сельмаш"

6 д. Крутиха 1946-47 3 — … 3…

Кировского р-на

8 Омутнинский р-н, 1945-48 32 3 26… 2… р-д 132 км

9 Пермятский с/с 1945-47 35 — 4… 31…

10 Каринский п/с, 1945-47 376 3 4… 369…

К.-Чепецкий р-н с/г 3007, п. Рудники 1944-48 3779 138 382 308 2261 553

3171 Кайского р-на с/г 1773 ст. Быстряги 1944-47 639 15 176 198 207 11 с/г 1952 ст. Оричи 1945-46 116 2 29–79 3 с/г 2074 п. Пинюг Подосино- 1943 1246 30 150 618 352 44 вского р-на с/г 3160, г. Халтурин 1944 119 4 11… 103…

3426

с/г 3169 п. Фаленки 1944-47 155 10 69… 65…

Фаленского р-на лагерь № 307 211 6 25 1 176… Всего кладбищ — 17, на них похоронено 7799 272 1082 1136 4311 737.

Документ № 65.

СПРАВКА

о состоянии оперативно-количественного и персонального учета заключенных, военнопленных и спецпоселенцев

ОУРЗ Вятлага МВД СССР на 1.03.1947 г.

‹…›

1. Наличие заключенных на 1.03 — 19081 чел. в т. ч. женщин — 3745 чел.

2. Наличие военнопленных — 1821 чел.

из них: немцев — 1393 чел. австрийцев — 64 чел. венгров — 141 чел. венгров-цыган — 1 чел. румын — 221 чел. румын-цыган — 1 чел.

3. Наличие спецпоселенцев

немцев — 437 чел. кулаков — 92 чел.

‹…› Нач. ОУРЗ лейтенант (БУРМИСТРОВ)

14.04.1947 г.

Документ № 66.

КОЛИЧЕСТВО

заключенных в лагерях и колониях ГУЛАГа НКВД (МВД) СССР

(до 1934 г. — ОГПУ)

Годы По состоянию на 1 января В лагерях В колониях Всего 1930 179.000 – 179.000 1931 212.000 – 212.000 1932 268.000 – 268.000 1933 334.300 – 334.000 1934 510.307 – 510.307 1935 725.483 240.259* 965.742 1936 839.406 457.088** 1.296.494 1937 820.881 375.488 1.196.369 1938 996.367 885.203 1.881.570 1939 1.317.195 355.243*** 1.672.438 1940 1.344.408 315.584 1.659.992 1941 1.500.524 429.205 1.929.729 1942 1.415.596 361.447 1.777.043 1943 983.974 500.208 1.484.182 1944 663.594 516.225 1.179.819 1945 715.505 745.171 1.460.677 1946 746.871 956.224 1.703.095 1947 808.839 912.704 1.721.543 1948 1.108.057 1.091.478 2.199.535 1949 1.216.361 1.140.324 2.356.685 1950 1.416.300 1.145.051 2.561.351 1951 1.533.767 994.379 2.528.146 1952 1.711.202 793.312 2.504.514 1953 1.727.970 740.554 2.468.524

* Только в тюрьмах.

** В тюрьмах и колониях.

*** Только в колониях.

Документ № 67.

КОЛИЧЕСТВО

осужденных за контрреволюционные преступления в лагерях ГУЛАГа НКВД (МВД) СССР

(58 статья)

Годы Количество % по всему составу лагерей 1934 135.190 26,5 1935 118.256 16,3 1936 105.849 12,6 1937 104.826 12,8 1938 185.324 18,6 1939 454.432 34,5 1940 444.999 33,1 1941 420.293 28,7 1942 407.988 29,6 1943 345.397 35,6 1944 268.861 40,7 1945 289.351 41,2 1946 333.883 59,2 1947 427.653 54,3 1948 416.156 38,0 1949 420.696 34,9 1950 578.912* 22,7 1951 475.976 31,0 1952 480.766 28,1 1953 465.256 26,9

* В лагерях и колониях ГУЛАГа.

Документ № 68.

СВЕДЕНИЯ

об освободившихся заключенных из исправительно-трудовых лагерей ГУЛАГа

Годы Освобождено 1934 147.972 1935 211.035 1936 369.544 1937 364.437 1938 279.966 1939 223.622 1940 316.825 1941 624.276 1942 509.538 1943 336.153 1944 152.131 1945 336.153 1946 115.700 1947 194.000 1948 261.148* 1949 178.449 1950 216.210 1951 254.269 1952 345.958 1953 937.352

* В лагерях и колониях ГУЛАГа

СВЕДЕНИЯ

о смертности среди лагерного населения ГУЛАГа

Годы Списочный состав Умерло за год на 1.01 Всего В %% к спис. составу 1934 510.307 26.295 5,2 1935 745.483 28.328 3,8 1936 839.406 20.595 2,5 1937 820.881 25.376 3,1 1938 996.367 90.546 9,1 1939 1.317.195 50.502 3,8 1940 1.344.408 46.665 3,5 1941 1.500.524 100.997 6,7 1942* 1.415.596 248.877 17,6 1943 983.974 166.967 17,0 1944 663.594 60.948 9,2 1945* 715.506 43.848 6,1 1946 600.897 18.154 3,0 1947 808.839 35.668 4,4

* Статистика неполная.

Документ № 69.

СПРАВКА

о численности осужденных за контрреволюционные преступления и бандитизм, содержащихся в лагерях и колониях МВД, по состоянию на 1.07.1946 г.

В лагерях В колониях Всего абс. % абс. % абс. %

Общее наличие осужденных 616.731 100 755.254 100 1.371.986 100

Из них за к/р преступления 354.568 57,5 162.024 21,4 516.592 37,6

В том числе: измена Родине(ст.58-1) 137.463 22,3 66.144 8,7 203.607 14,8

шпионаж(58-6) 12.405 2,0 3.094 0,4 15.499 1,1

терроризм 7.391 1,2 2.038 0,3 9.429 0,7

вредительство(58-7) 3.781 0,6 770 0,1 4.551 0,3

диверсии(58-9) 2.509 0,4 610 0,1 3.119 0,2

к/р саботаж(58–14) 26.411 4,3 4.533 0,6 30.944 2,3

участие в а/с заговоре (58-2,3,4,5,11) 26.099 4,2 10.833 1,4 36.932 2,7

а/с агитация(58–10) 85.652 13,9 56.396 7,5 142.048 10,4

полит. бандит. (58-2,5,9) 5.937 1,0 2.835 0,4 8.772 0,6

нелегальный переход границы 2.655 0,4 1.080 0,1 3.735 0,3

контрабанда 3.772 0,6 259 — 4.031 0,3

члены семей измен. Родине 1.012 0,1 457 0,1 1.469 0,1

социально опасные элементы 6.382 1,9 1.323 0,2 7.705 0,6

прочие к/р преступления 33.099 5,5 11.652 1,5 44.751 3,2

Начальник ОУРЗ ГУЛАГа МВД СССР подполковник Алешинский

Пом. начальника ОУРЗ ГУЛАГа МВД СССР Яцевич

29 августа 1946 г.

ВЕРХНЕКАМСКИЙ ФОСФОРИТНЫЙ РУДНИК ЗА 1939–1944 ГОДЫ

(Воспоминания)

Впервые я узнала о существовании поселка Рудничный, когда приехала по распределению института вместе с мужем на работу в Лесную среднюю школу. Но оказалось, что Лесная школа к августу 1939 года была недостроена.

Директор Рудничной школы Шабалин Григорий Алексеевич предложил работу в своей школе. Так с августа 1939 года я и мой муж Чудиновских Е.Е. стали учителями Рудничной средней школы. Дали мне уроки астрономии и физики в 10 классе и математику в 7 классе. Мужу — уроки биологии и географии в младших классах.

Поселили нас в бараке (дали комнату). Жизнь начиналась трудно. Питались мы в рабочей столовой. Это было очень дорого. Дома готовить не могли, т. к. не было продуктов и посуды. Комнату в бараке дали, а мебели никакой, и купить ее было негде. Первое время мы с мужем спали на полу, даже без матраца, сидели на окне, обедали на чемодане.

В школе нас пожалели — дали старый стол и два старых стула, в хозчасти рудоуправления дали кровать и матрац. Воду можно было брать на водокачке или из бочки, которую привозили к дому. Но надо было иметь ведро и жетон. Жетон на воду скоро удалось купить в домоуправлении, а вот с ведром дело оказалось сложнее. В местном магазине ведра не продавали. Пришлось купить большую банку повидла и из нее сделать ведро.

Что Вятская губерния — место ссылки, я теоретически знала, но на деле столкнулась с этим впервые. На поселке размещалось управление Вятлага. Ежедневно группы заключенных прибывали для распределения по лагпунктам и прибывали группы с лагпунктов — те, которых освобождали из заключения. Эти группы производили тяжелое впечатление.

Кроме того, в это лето 1939 года строилось второе здание школы. Строили заключенные. Их утром приводили на работу под конвоем (стрелки, собаки…) и уводили с работы под конвоем. Это тоже было нерадостное зрелище.

Потом я узнала, что на поселке много спецпереселенцев и административно ссыльных из разных городов и областей. (Муж — в тюрьме, "враг народа", семья — в ссылке). В школе работала зав. буфетом Колпакова Елена Александровна, административная (выселенная — В.Б.) из г. Ленинграда. Муж ее работал машинистом на электростанции, арестован. Семью — жену и сына выслали из Ленинграда в пос. Рудничный.

Сын Слава учился у меня в 7 классе. Жили мы в одном бараке. Все это сдружило нас. Елена Александровна была очень душевным, добрым человеком, и она позднее мне очень помогла жить, когда я осталась одна с маленькой дочкой. Елена Александровна и Слава нянчили девочку, когда у меня не было няни, а надо было идти на работу.

Некоторые учителя были тоже переселенцы или административно ссыльные (Егорушкин А.В. — математик, Евстигнеев Д.Ф., Окулевич Е.К., Захаров Н.А., Мошнина Т.В. и др.). В школе учились дети репрессированных родителей. Это тоже вызывало определенные трудности по учебе и по воспитанию. Некоторые дети по примеру родителей были отрицательно настроены ко всему советскому. Кроме того, некоторые дети вместе с родителями переезжали с поселка на поселок и имели перерыв в учебе. В классах были переростки, они создавали определенную обстановку в классе, не всегда хорошую. В моем 10 классе был ученик Ваня Моисеев, который был моложе меня только на 4 года. Я его очень стеснялась.

Вышло постановление правительства о призыве на военную службу учителей. Так, осенью 1940 года ушли служить учителя: Чудиновских Е.Е. — биолог, Смирнов П.С. — литератор, Бушмелев В.А. — историк, Сенников Н.В. — математик, Куманейкин К.И. — начальные классы. Дирекции школы пришлось перераспределять уроки между оставшимися учителями. Наша жизнь в какой-то степени осложнилась, нагрузки у учителей увеличились.

Я осталась одна с маленькой дочкой, не было няни. Иногда не знала, с кем ее оставить, чтобы идти на уроки в школу.

Когда шло присоединение к Советскому Союзу некоторых областей Белоруссии и Западной Украины, на Руднике появились ссыльные поляки и молдаване. Они говорили и одевались не по-нашему. Мы их разглядывали, удивлялись. Но на Руднике они долго не задерживались. Их быстро распределяли по лесным поселкам. Они стали работать на лесозаготовках. Более мы с ними не встречались.

1941 год. 22 июня началась Великая Отечественная война. Учителя были в отпусках. Я с дочкой гостила у бабушки в Юрьянском районе. Тут и услышала выступление В.М.Молотова о нападении немцев на Советский Союз. Пожилые женщины плакали, они хорошо знали, что это значит.

Меня это известие тоже очень взволновало. Мой [муж] служил на западной границе (около г. Минска) и мог попасть под бомбежку или обстрел в первые же дни. Я очень тревожилась о нем.

Вся страна была в тревоге. Что будет дальше? Хотелось верить, что это обычный пограничный инцидент и скоро все закончится. Но на деле все оказалось гораздо серьезнее. Отпуска всем отменили, все работающие должны были явиться на свои рабочие места. Заглянув на 2 дня к родителям в Верхошижемский район, я вернулась на Рудник.

В стране шла всеобщая мобилизация людей, техники, лошадей, повозок и т. д. В Верхошижемском районе мимо нашего дома непрерывным потоком шли подводы с мобилизованными.

Рудник встретил митингом. Около 400 мобилизованных и сотни провожающих. Смех, песни, слезы и наказы писать чаще письма и беречься от немецких пуль.

После этого на поселке стало тихо, но ненадолго. Мобилизовали учителей школы: Шабалина Г.А., Конурина И.М., Лебедева А.А. и др. Школа осиротела. Директором Рудничной школы стал Столбов Петр Михайлович.

Вскоре поступило распоряжение развернуть на поселке госпиталь. Срочно освобождались здания школы, бараки и другие большие дома. Школу перевели в барак. Жителей бараков расселили по другим домам. Я из барака переселилась в дом на улице Колхозной. В одной половине дома поселилась Окулевич Е.К. с семьей, а в другой учительница Мошнина Т.В. с семьей и я с дочкой.

Силами учащихся и учителей перенесли в барак школьное имущество: часть отправили в сарай, часть а барак. Учились в две смены, об учебных кабинетах не было и речи. Для физических приборов не было комнаты, отвели только угол на полу в учительской. Вот и все.

С питанием стало совсем плохо. Всем жителям поселка выдали хлебные карточки (400 г на служащего и иждивенца, 600 г на рабочего), по ним давали только хлеб, соль и спички, да и то в ограниченном количестве. В магазинах свободно ничего не продавали. Некоторые учителя, и я в том числе, меняли вещи на картошку. Нашими конкурентами были работники Вятлага. Они приносили мыло, селедку, керосин. Все это крестьяне брали охотно, а вот вещи (одежду) брали очень плохо. Иногда ничего не удавалось поменять.

Питались мы плохо. Никакого рынка на поселке не было. Чтобы что-то купить, надо было ходить по домам или узнавать через учеников, кто что может продать. Многие переселенцы имели свои дома, огороды и скот. Многие держали коз (на поляны гоняли два больших стада коз).

Но трудились мы честно. Опозданий и прогулов не было (за опоздание на 20 минут судили, давали принудработу на 6 месяцев с вычетом из зарплаты 25 %).

Учащиеся и учителя оборудовали госпиталь: расставили кровати, тумбочки, разнесли по палатам постельное белье, заправили кровати. На поселке появились новые врачи и мед. сестры. Вскоре появились и первые раненые красноармейцы. Их встречали очень радушно и помогали всем, чем могли. Дети готовили концерты и выступали перед ранеными.

Летом 1942 года, помню, школьники младших классов заготовляли грибы, ягоды, лекарственные травы. Сдавали все это на заготовительные пункты. За это им давали немного хлеба. Старшие школьники вместе с учителями работали в колхозах, помогали убирать урожай.

Фронтовые сводки были тревожные. Идут ожесточенные бои, сдан один город, затем второй… В огне вся европейская часть страны. Под обстрелом Москва, Украина, Северный Кавказ. Стали приходить письма с фронта и из госпиталей. Во многих семьях появились дети-сироты и вдовы.

Я от своего мужа за весь период войны не получила ни одной строчки. Позднее мне дали документ, что мой муж в июле 1941 года пропал без вести. Тогда назначили пенсию на дочку.

Вскоре на поселке появился еще один госпиталь — Рязанский. Советских раненых заменили военнопленные — немцы, итальянцы, румыны. Они не дружили между собой и их размещали в разных корпусах.

В 1942 году со Сталинградского фронта сразу с поля боя привезли пленных — зрелище было удручающее. Худые, грязные, в лохмотьях, вшивые, больные… Они привезли в поселок тиф — болели сами, заразили медсестер, через них и местное население. Было много умерших среди пленных, умерли некоторые и гражданские.

Очень тяжело переносили наши северные морозы итальянцы, их умерло от морозов очень много. Среди пленных были врачи и санитары. Они помогали русским врачам лечить пленных. Помню, пленный профессор итальянец помогал лечить и гражданских людей. Он делал операцию завучу школы Окулевич Е.К., когда она заболела. Навещал гражданских больных даже на квартирах. Ходил в сопровождении только медсестры, особой охраны не было.

Кормили пленных хорошо и лечили неплохо, многие вылечились. Кроме лекарств, давали отвары из хвои (против цинги), настои и вытяжки из лекарственных трав. Мы, откровенно говоря, им немножко завидовали (нам часто нечего было есть, а в хорошую погоду пленные немцы выходили на улицу и заедали свой обед хлебом).

Мы собирали грибы, головки клевера (из них вместе с картошкой пекли лепешки), щавель, прошлогоднюю картошку на полях. Отваривали травы — зонтичные трубчатые ветки и ели их с солью.

Часто к концу учебного дня техслужащие варили траву и угощали учителей. Если еще Анна Васильевна Кувайцева, жена завхоза, угостит козьим молочком, то ужин получался роскошный.

Картошка, что я собрала на своем огороде, почему-то начала портиться. Пришлось срочно ее перерабатывать, пропуская через мясорубку. Вымывали крахмал, а жмыхи запаривали и ели как кашу, особенно если удавалось заправить ее молоком. Во время зимней учительской конференции нас кормили брюквой. На первое — брюква с водой, на второе — пюре из брюквы.

В 1943 году Италия капитулировала. Пленных итальянцев увезли с поселка. Они, конечно, ликовали, распевали какие-то гимны, похоже, религиозные. У каждого на груди был крест, а в руках молитвенник.

Так тянулись дни за днями, в тревогах, огорчениях.

Трудные дни, военные дни…

Вера Васильевна Чудиновских.

ФЕНЯ

Словарь блатного говора

(жаргонных слов и выражений, употребляемых в устной и письменной речи уголовным элементом), собранный А.П.Рыловым в Учреждении К-231 в 1979–1987 годах

А

Абвер — оперативная часть колонии

Абиссинский налог — дача взятки

Агальцы — ключи

Академия — тюрьма

Алтушки — мелкие деньги

Амара — проститутка

Амба — безвыходное положение

Амбал — верзила

Аммонал — хлеб

Ампула — бутылка

Аппарат — такси

Арап — аферист

Аркан — обвинение

Армянская королева — пассивный педераст

Аршин — стакан

Атанда — опасность

Атас — общий сигнал тревоги

Ашманать — обворовать

Б

Бабай — дед

Бабать — выдать соучастника

Бабич — рубашка

Бабка — кольцо, перстень

Бабки, бабули — деньги

Бабочка — рубашка

Багажники — руки

Бадяга — пистолет

Базар — разговор

Базарило — врун

Базарить — говорить чепуху

Базар фильтруй — следи за речью

Базило — масло

Байданщик — вокзальный вор

Баки — часы

Баклан — хулиган, начинающий преступник

Бакланка — пропойца

Баклашка — кастрюля

Балабос — сало

Баландер — раздатчик пищи

Балда — сторож

Балдеть — находиться в хорошем настроении после приема спиртного, наркотиков

Балерина — приспособление для взлома сейфов

Балеха, балешник — вечеринка с проститутками

Балточка — базар, рынок, толкучка

Бамбары — часы, золотые вещи

Бан — вокзал

Бандер — содержатель притона

Бандерша — содержательница квартиры, где собираются преступники

Бани — часы

Банка — удар

Банки ставить — бить по животу ребром ладони

Банковать — что-либо делить, сбывать наркотики

Бановая — женщина легкого поведения, предлагающая свои услуги на вокзале

Бановой, бановый шпан, банщик — вокзальный вор

Барать — иметь половое сношение

Барахольщик — мелкий вор

Баруха — женщина, постоянно готовая к совершению полового акта

Барыга — скупщик краденого

Батарея — тюрьма

Бацать — плясать

Бацилла — передача осужденному

Бацильный — истощенный человек

Баш — доза наркотиков (анаши) на один прием

Башки — деньги

Баян — шприц для инъекции наркотиков

Бегать — воровать

Бегун — вошь, клоп

Бедка, бидка — проститутка

Бейбут — кинжал

Беляшка — опиум

Берданка — передача арестованному

Библия — карты игральные

Бич — бывший интеллигент

Бикса — девушка; опытная проститутка

Бирка — документ, паспорт

Бить по ширме — залезать в карман

Бить пролетку — бесцельно ходить

Блатная музыка — воровской жаргон

Блатовать — господствовать над преступным миром; склонять к прес туплению

Блатыкаться — научиться говорить на воровском жаргоне

Блатырь — конокрад; осведомитель из воров; скупщик (приемщик) краденого

Близец — наводка на преступление

Блуда — нож

Бобер — лицо с деньгами, объект преступного посягательства

Бодяжить — готовить пищу

Бока — часы

Бока скуржавые — часы серебряные

Бока фиксовые — часы золотые

Боксер — хулиган

Бол, болтика — игральные карты

Болеть — содержаться под стражей

Болтать по фене, ботать по фене — разговаривать на блатном жарго не

Борода — неудача

Бохарый — пьяный

Бочата — часы

Браслет — наручники

Бревно — человек

Брод — место скопления проституток (иногда — улица)

Бродвей — место сбора осужденных в ИТК; улица

Бросить в торбу — посадить в изолятор, в тюрьму

Брызгать — убегать от конвоя

Брюнетка — автозак

Бубан — булка, буханка хлеба

Буги — ноги

Бугор — бригадир; верховодящий в камере

Буза — неповиновение, бунт

Букет — человек, осужденный по нескольким статьям

Бумага — сотня рублей

Бур — помещение камерного типа

Бурить — играть в карты

Бусать на халявщину — пить на чужой счет

Бутиловка — толкучка

Бутить — разговаривать

Буфера — женские груди

В

Вакса — водка

Валетный — придурковатый

Вальнуть, вольнуть — зарезать, убить

Вархушка — удар

Васек — карманный вор

Вассер, вассир — опасность

Ваторга — огнестрельное оружие

Вафлер — пассивный партнер при мужеложстве

Вафля — мужской половой член

Ведьма — матрац

Век свободы не видать; сука буду — клятва преступника

Веник — больной венерической болезнью

Верзуха — заднее проходное отверстие

Вертеть — воровать

Вертильщик углов — поездной вор

Вертухай — надзиратель; человек на посту

Верха — верхние карманы

Верховой — чердачный вор

Верхушечник — карманный вор

Веселка — концерт

Весло — ложка

Веточка — палец

Ветренные — краденые вещи

Вешать лапшу — говорить неправду

Взлом лохматого сейфа — изнасилование

Взять бухаря — ограбить пьяного

Взять медведя — взломать несгораемый шкаф

Взять на анас — действовать притеснением

Взять на гоп-стоп — совершить вооруженное ограбление

Взять на красный галстук — зарезать

Взять на прихват — схватить за горло

Вколачивать баки — говорить неправду

Вложить — рассказать о преступлении начальству

Внутряк — внутренний замок

Водопад — вокзал

Волынка — огнестрельное оружие

Ворона — женщина

Воронок — автозак

Восьмерить — симулировать

В полусмерть укутался — все проиграл в карты

Впрягся — заступился

Врубиться — понять кого-либо

Вспрыгнул — попал в штрафной изолятор

Втереться — влезать в долги

Втыкать — работать

Втыкать марафет — нюхать кокаин

Вывеска — лицо

Выдра — тамбурный железнодорожный ключ

Вымолотить хату — обокрасть квартиру

Выпас — выследил

Вырвали — освободили из-под стражи

Вырубился — потерял сознание

Выскочил — отбыл срок наказания

Вытерка — проездной билет

Выходить на линию — разговаривать один на один

Вышак — высшая мера наказания (расстрел)

Вяжут — забирают

Вязы — челюсти

Г

Гад, лягавый, мент — сотрудник милиции

Гадость — наркотики

Газ — водка

Галечка — доза анаши на одну порцию

Гали — брюки военного образца

Галоша — презерватив

Галье, голье — деньги

Галюнок — кошелек

Гапон — милиционер

Гараж — тумбочка

Гасить — прятать

Гастролер — преступник, разъезжающий по разным городам с целью совершения преступления

Геморрой — неудача

Гитара — женский половой орган

Глаз — документ

Глазок — алмаз для вырезки стекла

Глотать веревку — употреблять наркотики

Глохни — говори потише

Глухарь — грабитель пьяных

Гнать тюльку — говорить неправду

Голенище — портфель

Голец — несовершеннолетний преступник

Голуби — белье на веревке

Голубятник — вор, крадущий белье и другие вещи с чердаков и вере вок

Гомик — гомосексуалист

Гонка — трамвай

Гопа — место продажи спиртного

Гоп-стоп — ограбление, разбой

Горбушка — хлеб

Гореть — попасться с поличным

Городушник — вор, похищающий товары с прилавков магазинов, база ров

Горчить, гужеваться — пить водку; веселиться

Готовить лыжи — собираться к побегу

Грабли — руки, пальцы

Грач — человек, не знающий, что дело имеет с ворами

Гроб — большая хозяйственная сумка

Грузчик — вор, взявший на себя чужое преступление

Грызуны — дети

Грязь — тушь для нанесения татуировки

Гудеть — пьянствовать

Гультик — ремень

Гультики — брюки

Гумазница — опустившаяся, спившаяся женщина

Гунька — телогрейка

Гусь — клиент проститутки, а также преступник, связанный с милицией

Д

Давать дубаря — умирать (иногда — мерзнуть)

Давить ливер — выслеживать

Давить маяк — ориентироваться на что-либо

Дармовое дело — верное дело

Дать винта — убежать от конвоя

Дать лапу — дать взятку

Дать наркоз — оглушить

Дать оборотку — избить нападавшего

Дать ума — избить кого-либо

Дача — передача, посылка

Даша — пассивный партнер при мужеложстве

Движок — должник; сердце человека

Двинуть по чердаку — ударить по голове

Девочка высшей (96-й) пробы — опытная проститутка

Деловой, деляга — общее название воров

Демон — человек, не связанный с преступным миром, но выдающий себя за такового

Денник — кража, совершенная днем

Дербанить — делить ворованное

Деревянное письмо — посылка

Держать — защищать соучастника

Держать мазу — ухаживать за девушкой

Держать разгон — идти на разбой

Держать садку — воровать на станции

Держать стойку — вызывающе вести себя; не сознаваться в совершен ном преступлении

Дешевка — мелкая воровка

Дешевый мир — люди, опасные для преступников

Дерни — уйди

Джага — нож

Дизик — дезертир

Доканать — добить

Доктор — защитник

Долушка — квартира воров, притон

Домушник — квартирный вор

Дох на хате — ночевал без прописки, скрывался от милиции

Дохнуть — спать

Доходяга — истощенный человек

Дошел — обессилел

Дразнилка — зеркало

Дрейфить — бояться

Дровежи, дрожжи — деньги

Дубак — часовой, сторож

Дубан — контролер

Дубарь — покойник

Дубаря врезать — быть при смерти

Дура — пистолет

Дурка — сумка

Дурь — наркотик

Дуть — доносить в милицию

Дуть в очко — совершать аногенитальный акт

Дух — пьяный человек

Душа, душник — грудь

Душник разобрать — разбить грудь

Дыхало, дыхло — легкие, нос, рот

Дьявол — лицо, выдающее себя за преступника, но не являющееся таковым

Е

Единоличник — лицо, ворующее в одиночку

Ежик — нож; вешалка

Елда — половой член

Елдарь — сожитель

Елочка — порядок

Ельня — общее название воров

Ерник — хитрый

Ж

Жаба — место появления женщин легкого поведения

Жабры — горло

Жавер — мужчина

Жало — нож

Железка — огнестрельное оружие

Железный фраер — трактор

Жена — пассивный педераст (иногда — подушка)

Жестянка — железная дорога

Жиган — удалой парень

Жилетка — приспособление для разрезания карманов

Жлоб — скупой человек

Жлобник — завистник

Жмур — труп

Жуй — овсяная каша

Жук — преступник

Жуковатый — человек из преступного мира

Жучка — воровка; женщина легкого поведения; преданная сожительница

Жучок — изворотливый

Жухать — врать

З

Заарапить — обмануть

Забарабать — арестовать, задержать

Заблатовать — подкупить, уговорить (иногда — обмануть)

Завалить — предать; убить

Заводиловка — воровской притон

Завязал — перестал воровать; прекратил связь с преступным миром

Завязал узелок — прекратил преступную деятельность

Загасил — спрятал

Загибаться — болеть, умирать

Задвинуть фуфло — проиграть несуществующие деньги, вещи

Заделать козу — подвести товарища

Заделать скачок — ограбить квартиру

Задок — старая судимость

Задрыга — женщина, не пользующаяся уважением воров

Зайчики — спички

Закалечить — ограбить пьяного

Закацали — надели наручники

Заколбасить — убить

Законтрить — совершить преступление

Закосить — заболеть

Залапать, заховать — арестовать

Залепил — совершил преступление

Залетный — вор, заехавший для совершения преступления из другой местности

Заливало — хвастун

Заловить приход — блаженствовать после приема наркотиков

Замазаться — проиграть (пропить) больше, чем имеешь

Замарьянил — познакомился

Замок — серьги

Замочить — убить

Замочить ноги — обнаружить себя

Замухерить — сообщить что-либо

Замял — скрыл

Заначить — спрятать

Заначка — место, где спрятано украденное

Запустить (задуть) дурака — совершить половой акт

Засмолить — застрелить

Затемнить — убить, ударив чем-либо по голове

Зафитилить — ударить в лицо

Зашухериться — попасться

Зеленый прокурор — побег из лагеря весной (летом)

Зелень — валюта

Землянуть — лишить воровских прав

Змея — вагон, поезд, трамвай

Зонтари — воры, совершающие кражи путем пролома потолка или разбора печной трубы

Зонтик — притон; крышка от параши

Зуб — ложка

Зуботычка — прокурор

Зухер — преступная сделка

Зяблик — трус

Зябок — старая судимость

И

Играть на рояле — дактилоскопироваться

Игрушка — пистолет

Идти на мокрую — совершать убийство

Идти на шальную — совершать кражу без заранее обдуманного плана

Икона — распорядок дня

Индюшка — чай

Инструмент — игральные карты; нож

Исповедь — допрос

Ишак — подхалим; внештатный работник

Ишачить — работать

К

Кабурка — камера в вытрезвителе

Кабурнеты — воры, совершающие кражи путем пролома стен, пола

Кабурщик — взломщик

Кадры делать — искать проституток

Кай, канн — конокрад; скупщик краденого

Кайф, кейфоза — доза наркотиков; состояние наркотического опьяне ния

Калган — голова

Калоотстойник — ящик для жалоб и заявлений осужденных

Канает на хвосте — кто-то следит

Канать, кандехать — идти

Кандей — карцер

Канителить, кацать — бить кого-либо

Кантоваться — притворяться, не работать

Капать — доносить в милицию

Капелла — организованная группа преступников

Карандаш — воровской ломик

Караулки — глаза

Картинки — порнографические фотографии; статьи Уголовного кодекса

Кататься — воровать на городском транспорте

Катать шары — подбирать обвинительный материал на кого-либо

Катька — пальто с большими карманами у воровок-городушниц

Кацы — ботинки

Качать права — отомстить, свести счеты

Качаться, кататься в киче — находиться под следствием

Кемель — фуражка

Кент, керя — друг, товарищ

Керосин — водка

Кешаль — передача арестованному

Кидать — грабить

Кильдым — притон воров, наркоманов

Кимарка — кровать

Кинул хвоста — умер

Кипиш — шум

Кича — дежурная часть милиции; карцер, тюрьма

Кичманить — сидеть в тюрьме

Кишки — проданные вещи

Клево — плохо

Кливер — галстук

Клифт — пиджак

Клоп — выключатель

Клык — золотой вставной зуб (коронка)

Клюкарь, клюкенник, клюкушник — вор, совершающий кражи из церквей

Кнацать — видеть, смотреть

Книток — квитанция

Кнут — подозрительный человек

Кобел — активная партнерша-лесбиянка

Коблиха — пассивная лесбиянка

Кодла — группа преступников

Кожа с бабками — кошелек с деньгами

Кожевник — кошелек

Кол — рубль

Колеса — ботинки

Колесики — наркотики в таблетках; часы

Колода — гроб

Кома — сто рублей

Композитор — чай

Конва — документы

Конверт — узел с вещами

Кони — сапоги

Контру заделать — совершить преступление

Кончик — гомосексуалист

Копилка — женский половой орган

Копыто — беглец

Корнеш — отец

Корочки — туфли

Корывка — мать

Косая — тысяча рублей

Косить — спекулировать

Костыли — ноги

Костыль — тюремный паек хлеба

Кость — симулянт

Кот — сутенер

Котлы — часы

Крабка — рука

Крабы — часы на металлическом браслете

Крантик — смерть за измену своим

Красная шапочка — бывший солдат

Краснуха — вор по товарным вагонам

Красючка — девушка приятной наружности

Крутиловка — облава

Крутить шарманку — отвлекать

Крысятник — осужденный, совершающий мелкие кражи в местах лишения свободы

Крючок — милиционер

Ксива — письмо, записка

Ксивы ломать — проверять документы

Кукушка — постовой

Кум — оперативный работник

Курва — проститутка

Курок — тайник

Кусочник — мелкий вор; нищий

Куток — воровская кампания

Куток сучий — камера-одиночка

Куш — хорошая добыча, большая сумма денег

Л

Лабаз — магазин

Лава, латки — деньги

Лайба, лейба — шприц для введения наркотиков

Лакмовка, лакшовка — проститутка, пользующаяся успехом

Лакшить — играть в карты

Лапа — взятка

Лапти сплел — убежал

Ласкать — воровать

Лафа — хорошая жизнь

Лахи — верхняя одежда

Лепень — костюм, пиджак

Лепило — врач

Лепить — врать следователю

Лепить горбатого — выдавать себя за другого, врать

Летка — кража

Линять — убегать

Литер — офицер в форме

Лобаст — продовольственный ларек

Лопари — сандалеты

Лопух — неопытный вор; человек, которого можно обмануть

Лупа — лампочка

Луша — простынь

Люды — воры

Люська — лицо, занимающееся мужеложством

Лягавый — милиционер

Лягаш — сотрудник милиции; доносчик

Лягнуть — выдать соучастника

Лягушка — подушка; троллейбус

Лярва — проститутка, неразборчивая в связях

М

Маза — верховодство; главенство; заступничество друг за друга; поддержка товарищей в разговоре

Мазировать — защищать

Майдан — поезд

Макар — неизвестный преступник

Макасы — сапоги

Макитра — голова

Макленуть — обменяться

Малина — воровской притон

Мальчик — отмычка

Малявка — записка

Мандра — хлеб

Мантель — плащ

Мантулить — работать

Мама — женщина-главарь преступной шайки

Мара, маруха — любовница; проститутка

Маркоташки — женские груди

Марку держать — воровать в городском транспорте

Марочка — носовой платок

Маршал — бригадир в колонии

Маршрутник — поездной вор

Марьяна — молодая женщина, девушка

Масел — притесняемый в камере

Маслины — патроны

Массовать — отбирать

Мастер — вор высокой квалификации

Мастырка — искусственно созданная (ложная) болезнь

Масть — настроение; уголовная каста

Матурить — прорезать карманы

Матуха — мать

Мацать — щупать

Маяк — условный знак; фонарь

Маячить — уговаривать

Медвежатник — взломщик сейфов

Медвежонок — сейф

Медвежья лапа — инструмент для взлома сейфа

Мелодия — милиция

Менжеваться — быть в нерешительности

Меняться наездниками — групповое сожительство с последующей сме ной партнеров

Мертвец — пьяный

Мессер — нож

Метла — дневальный штрафного изолятора; язык

Механша — содержательница квартиры

Микстура — огнестрельное оружие

Митрополит — председательствующий на собрании

Мобать — допрашивать

Мойка — лезвие бритвы

Мойщики — воры, совершающие кражи вещей и денег у спящих пассажи ров

Моква — дождь

Мокрое дело, мокруха — убийство

Мокрушник, мокрятник — убийца

Мокрый грант — грабеж с кровопролитием

Молитва — правило

Мостка — обойма для патронов

Мотать душу — допрашивать

Мотор — такси

Мотороллер — осужденный, у которого в половой член вставлены шарики

Мотыль — худой человек

Мошка — матрац

Мужик — работяга в колонии

Мурло — лицо

Мусор — милиционер

Мутный — непонятный человек

Мыло — неудача, бесполезное дело

Мыши — карманные воры, совершающие кражи в метро

Мясник — лицо, совершившее убийство с особой жестокостью

Н

Наблатыкаться — научиться говорить на жаргоне преступников

Наблындить — наворовать, натаскать

Набухариться, набухаться — напиться

Набушмаченный фраер — хорошо знающий воровскую жизнь, ее законы

Наварить (поймать) на конец — заболеть венерической болезнью

Наводить макли — обмениваться

Нагрудный чердак — нагрудный карман

Надыбать — обнаружить

Накидыш — финский нож, кинжал

Наколка — наводка на преступление; татуировка

Накнохать — увидеть что-либо (кого-либо)

Накрыть — задержать на месте преступления

Намыливаться — дактилоскопироваться

Наниматели квартир — воры, проникающие в квартиры под предлогом снятия жилплощади

Наплести веревки — наговорить лишнего

Наплести лапти — уйти от конвоя

Насадить — похитить

Наседка — камерный агент

Насунул галье — украл деньги

Нахрапом — насильно

Нашкодить — убить

Небо — потолок

Невестка — подушка

Невхипиш — осторожно

Не кантуйся (не контуйся) — не ври

Не крути панты — не приставай

Не питюкай — молчи

Ништяк — хорошо

Нищало — корзинка с вещами

Ночник — кража ночью

Нырять — воровать без намеченного плана

О

Обвиниловка — обвинительное заключение

Обжать, обмыть — обворовать, обобрать, обокрасть

Обзовись — поклянись

Оборваться — убежать

Обработать — совершить преступление

Обставить — обыграть

Обшманать — обыскать

Огольцы — пальцы рук

Оказачить — отнять

Окно — задний карман брюк

Окопаться — замолчать

Окрутить — задержать, поймать

Окунуть — посадить в тюрьму

Окусываться — оглядываться

Опарафинить — обозвать нецензурно

Оперсос — оперативный работник

Оправилы — документы

Определить с бутором — задержать с краденым

Орехи — патроны

Оритка — письмо

Оркан — разоблачение

Отваливай — уходи

Отвернул — взял мимоходом

Отвернул угол — похитил чемодан

Отводить — обманывать

Отжать внутряк — отпереть внутренний замок

Отколоться — отойти

Откыркаться — отговориться

Отмазал — выручил

Отмазаться — отыграть проигранное

Отначить — отнять; скрыть

Отоварить — ударить

Отонда — опасность, спасайся

Отопнулся — освободился

Отхарить — изнасиловать

Отыграться — отомстить

Охмуряться — сердиться

Охнарик — окурок

Охотиться за духом — ограбить пьяного

Охотник — оперработник

Очко — заднее проходное отверстие; окно; форточка

Очко рвать — выслуживаться перед администрацией колонии

П

Падать — спать

Падло — работник милиции

Панты — взятка

Папа — начальник отряда в колонии

Папка, попка — милиционер; надзиратель

Парадка, парадняк, парадуха — парадная дверь

Парамыга — рама

Параша — ложный слух

Парижанин — приезжий из сельской местности

Париться, припухать — находиться под стражей, содержаться в заключении

Партак — татуировка

Паруса — стены

Паутина, паутинка — цепочка для часов

Паутину снять — похитить белье

Пахан — главарь шайки; отец; содержатель притона

Пахарь — хороший человек

Пельмени — уши

Пентюх — пять рублей

Перековаться — переодеть обувь

Перекопаться, перетыриться — переодеться

Перекупить, перетырить — передать деньги другому сообщнику

Перо, перышко — финский нож, кинжал

Петушок — пять рублей

Петь — доносить в милицию

Печник — активный педераст

Пидорка, пидорастка — кепка осужденного

Пиковина — нож

Пират — оперработник

Писака — карманный вор, совершающий кражу путем разреза кармана (сумки)

Писалка, писка, письмо — бритва

Пишки — вольная одежда

Платформа — стол

Плевальник — рот

Плетануть — убежать

Плетень — обманщик

Плюнуть — застрелить

Повенчать — осудить

Повесить галстук — удавить

Повязать — арестовать

Погорчить — попить водки; повеселиться

Подбить клинья — войти в доверие

Подельник — соучастник

Подковать стиры — сделать метки на картах

Подкрамсать — ограбить

Подлипало — работник милиции

Подмазывать — подкупать

Подмастырить — подготовить

Подогрев — поддержка продуктами

Подрывать — бежать

Подтыривать — помогать красть

Подхвост — помощь

Пожар — предупреждение об опасности; беда; гибель

Позвонить в хаверу — разбить стекло в квартире

Позорник — неоправдавший доверия

Показухи — ордена и медали

Поканал — пошел

Поколоться — признаться в чем-либо

Покумок — инспектор оперчасти

Покупка — обман

Полуцветной — работник уголовного розыска

Помазуха — масло

Помарать — убить

Помараться — совершить половой акт

По музыке ходить — заниматься воровством

Помыть — взять (украсть) у спящего (на глазах)

Понт — неправда; хитрость (уловка) воров, отвлекающих внимание людей

По огонькам ходить — совершать кражи вечером

Поп — заместитель начальника колонии по политико-воспитательной работе

Попутать — задержать, изобличить в совершенном преступлении

Поросенок — бумажник, кошелек

Портяночник — мелкий вор

Порчила, портач — неопытный вор

Посалить — порезать

По соне ботать — уметь воровать

Поставить на хор — изнасиловать группой

Посунул дудку — украл оружие

По тихой — кража через открытые окна, двери

Потварить — изнасиловать

Потолок — нагрудный карман

Потянуть локш — ничего не получить

Пофартило — повезло

По фене ботать (курсать) — говорить на воровском жаргоне

Прелки — рот

Приблуда — нож, кинжал

Приковаться — прописаться

Прилуниться — зайти в ресторан

Припаять — осудить

Приправа — бритва

Припухнуть — быть задержанным

Пристяжь — окружение (свита) воров

Притаранить — принести

Притырить — прикрыть

Прихват — грабеж, налет

Прихериться — притвориться пьяным, спящим

Прицеп — вещевой мешок

Причалиться — сидеть в тюрьме

Причандалы — вещи, обувь, одежда

Пришмотить — убить

Продать — выдать соучастника, донести

Проколка — прописка

Пропулить — продать краденое

Прохоря — сапоги

Птюха — пайка хлеба

Пули — деньги

Пулить — воровать

Пустить коня — наладить связь в камерах через окно

Пустить парашу — пустить ложный слух

Пуха, пушка — пистолет

Пчелки — патроны, пули

Пыхтеть — содержаться в тюрьме

Р

Работать — совершать преступление

Работу вымолотить — обворовать квартиру

Разбей понт — разойдись

Разбить лопатник — осмотреть содержимое кошелька

Раздербанить — разделить добычу

Раздрючить — ограбить, раздеть

Размагнититься — совершить половой акт

Размандорить, размыть, раскатать — нанести ножевое ранение, раз резать

Рай — притон

Ракло — босяк

Раковая шейка или окунек — дежурная милицейская машина

Расколоться — признаться

Раскоцать дурку — совершить кражу из хозяйственной сумки

Расписуха — рубашка

Расхумариться — принять дозу наркотиков

Расцвела розочка — первые признаки венерической болезни

Рвать когти — убегать

Редиска — двуличный человек

Резец — наводка на преступление

Резина — презерватив

Решка — решетка в камере

Рикша — тюрьма

Рисовать — пометить игральные карты

Робот — дверь

Рог, рогатик — колхозник

Рог зоны — председатель совета воспитателей

Рогомет — осужденный, обменивающий вещи на наркотики

Рубильник, румпель — нос

Ругняк — голова; фуражка

Рухнуть — понять

Рыженькая — десять рублей

Рыжики — деньги-золото

Рябчик — тельняшка

Ряженка — водка

С

Саксон — кинжал, нож

Самовар — питьевой бачок

Сапог — сотрудник милиции

Сара, сармаг — деньги

Сарай — автобус, троллейбус

Сармак — доля

Сбацать — сплясать

Сблатоваться — стать своим для преступников

Свалехаться — влюбиться

Свалил — убежал

Светить — стоять на страже

Светиться — показаться

Свечка — винтовка

Свистнуть — украсть

Свисток — собака

Свистульки — патроны, пули

Святцы — игральные карты

Сгореть — попасться

Сдать кореша — выдать соучастника

Сделать начисто — убить

Сдрейфил — струсил

Сдрючить — ограбить

Сексот — осведомитель (секретный сотрудник)

Селедка — галстук

Семья — группа осужденных

Сено — табак

Сережка, серьга — замок

Сесть на иглу — стать наркоманом

Сесть на якорь — попасть в тюрьму

Сжечь — выдать соучастника

Сидка — арест

Сидор — сумка

Скамеечник — конокрад

Скамейка — лошадь

Скачок — кража, ограбление, разбой

Скокарь — вор по магазинам

Скорлупа — стекло в раме

Скрипуха — корзина

Скрутить — арестовать

Скулить — высказывать обиду

Скурвиться — предать; разлюбить

Слам — дружба

Слизать — получить удар по лицу

Слинять — уйти

Слоны — ключи, отмычки

Смести — арестовать

Смола — махорка

Смолить — курить

Снегирь — милиционер в форме

Собака, собачка — замок; кольцо; сторублевка

Солнышко — лампочка

Соловей — милиционер, тюремный надзиратель

Соломка — чай

Сонник — потерпевший

Сопатка — нос

Сопля — навесной замок, цепочка на двери

Соска — женщина-миньетчица

Спалился — задержан на месте преступления

Спелись — сговорились

Спечься — получить срок

Списать в расход — убить

Справилы — документы

Ссучиться — связаться с работниками милиции

Ставить пику — резать

Станок — кровать, место для сна

Стекольщик — вор-форточник

Стирки — карты

Стойка — защитник

Стойло — камера

Стоп с прихватом — вооруженный разбой, налет

Стремя — пост наблюдения воров во время кражи

Стучать — доносить в милицию

Сука — вор, изменивший воровским законам

Сумка — место заключения, тюрьма

Сухая — кража без насилия

Сучья будка (сучий куток) — камера-одиночка

Сходянка в малине — сборище преступников на квартире

Сыграть в ящик — умереть

Сыграть на рояле — отпечатать пальцы (дактилоскопироваться)

Сявка — мелкий воришка

Т

Табор — притон

Танк — наглый человек; штрафной изолятор

Тараканить — бежать из-под следствия

Таранить — принимать наркотики; тащить

Тарочки — папиросы

Тачка — такси

Тельщик — скупщик краденого

Темнить — говорить ложь, вводить в заблуждение

Темное — краденое

Темную устроить — избить, накрыв голову мешком, одеялом

Тимяк — три рубля

Тишка — работник уголовного розыска

Тихарь — работник милиции, переодетый в гражданскую одежду

Тихушники — квартирные воры

Толчок — унитаз

Тормози — задержи потерпевшего

Тошниловка — закусочная, пивная, столовая

Травить — врать, говорить неправду

Требуха — живот

Трубка — огнестрельное оружие

Трюм — штрафной изолятор

Туз — уборщик туалета

Туман — ничего не понимающий человек

Туча — базар, толкучка

Тушануть — толкнуть

Тушевать — создавать давку

Тыква — голова

Тына — преступница

Тырить — красть

Тюха — хлеб

Тягало — скандал

Тяжеловес, тяжеляк — убийца

У

Убрать — совершить убийство

Угол — чемодан

Уголовка — уголовный розыск

Урвал клок — совершил неудачную кражу

Урка — авторитет в уголовном мире

Уркаган — вор, уголовник-рецидивист

Утрянка — рассвет

Утюг — человек, занимающийся крупными кражами с убийствами

Уши — инородное тело, вшитое в кожу мужского полового члена

Ф

Фаза — квартира

Фазан — афера, обман

Фалует — уговаривает, упрашивает

Фанера — деньги

Фаныч — чайник

Фармазон, фармазонщик — мошенник, сбывающий фальшивые деньги

(ценности)

Фарт — удача

Фарцовщик — скупщик краденого

Фары — глаза

Фиалка — урна

Фига — сотрудник милиции

Фигура — пистолет

Фики — деньги

Фикса — золотой зуб

Филин — милиционер, тюремный надзиратель

Флейш — работник милиции

Фомка — лом, ломик

Форей — крестьянин

Фофан — слабоумный

Фрей — неопытный вор (иногда — лагерный интеллигент)

Фуфлыжник — человек, имеющий долг

Фуцан — мужской половой орган

Фуцик — предатель

Х

Хабара — доля, пай

Хава, хавло — рот

Хавать — принимать пищу, есть

Хавира — воровской притон

Хавырка — женский половой орган

Хаза, хазовка, хата — воровской притон

Хайни — глотни

Халява — проститутка низшего пошиба

Хам — мужской половой член

Хана — плохое дело

Харить — иметь половое сношение

Хариус, хатун — дом

Хахаль — любовник

Хевра — компания

Хезник — уборная

Хипиш — скандал, шум

Хлебало — рот

Ходка — судимость

Хозяин — начальник колонии (иногда — главарь преступной группы)

Хозяйка — половая щетка

Холить — иметь половое сношение

Хомут посадить — заразиться венерической болезнью в результате педерастии

Хорек — засоня

Хорошо устроился — проигрался

Хруст — рубль

Хуна — девушка легкого поведения

Ц

Царги — руки

Цветной — работник милиции

Цветные — люди, занимающиеся всеми видами преступлений

Цемус — очень хороший

Центряк — отличная, ценная вещь

Цепура — цепочка для часов

Цимбала — гитара

Цинк — сигнал

Цихнар — чай

Цырлы — колени; пальцы

Ч

Чакает, чапает — идет, уходит

Чалиться — отбывать срок

Чалка — тюрьма

Червонец — осужденный к десяти годам лишения свободы

Чернуха — ложь

Черпуны — часы

Черт — лицо, не связанное с преступным миром, но выдающее себя за таковое

Чесать лохматого — врать, хвастать

Чефирить, чифирить — употреблять чефир (чифир, чифирь) сверхкреп кий отвар чая

Чешуя — белье

Чирикать — говорить

Чистоган — деньги

Чичи — глаза

Чмырь — пьяница

Чувиха — близко знакомая женщина (не из числа уголовного элемента)

Чурка — глупый человек

Чухануть — совершить акт мужеложства

Чушка — морально опустившийся человек

Ш

Шабить — курить анашу

Шавка — доносчик

Шайба — деньги

Шалава, шмара — женщина легкого поведения

Шалман, шанхай — закусочная; притон

Шестерка — двурушный человек (а также и лицо, делающее услуги во рам)

Ширкнуться — принять наркотик путем инъекции

Ширмачи — воры-карманники; обманщики; халтурщики

Ширши — карты

Шкеры — брюки

Шкет — подросток

Шкеточка — рубашка

Шлифоваться — подхалимничать

Шлюмки — миски

Шлюпарь — активный педераст

Шмальнуть, шмольнуть — убить

Шмель — кошелек

Шмон — обыск

Шнурковаться — прятаться

Шнырь — дежурный по камере

Шоколадник — растратчик

Шпаги — карты

Шпалер, шпалка — пистолет

Шпидагус — пассивный педераст

Шпора — игла для нанесения татуировок

Штемп, штимп — сотрудник милиции

Штеркать — принимать пищу, есть

Штокарило — убийца

Штопорилка — грабитель

Штрик — старик

Штрунья — старуха

Шуба — сигнал тревоги

Шузни — туфли

Шухер — предупреждение об опасности

Шушваль — разменная монета

Шушора — осужденный, доедающий остатки пищи

Щ

Щебенка — соль

Щемить — притеснять кого-либо

Щипач — карманный вор

Щипчики — штиблеты

Щупать ноги — готовиться к побегу

Э

Экзамен — суд

Экспедиция — оперативные группа

Эмигрировать — совершить побег из колонии

Ю

Юзонуть — убегать

Юрцы — кровать, место для сна

Я

Яма — притон; место хранения краденого

Ямщик — скупщик краденого; содержатель притона

Янтарь — вино

Ярмо надеть — признаться в преступлении

Ящик — гроб; посылка

Оглавление

ОБЩИЙ ВЗГЛЯД НА ИСТОРИЮ СОВЕТСКИХ ЛАГЕРЕЙ (вместо введения)

Глава I. Вятлаг в истории ГУЛАГа

  б/ Вятлаг военного времени (1941–1945 годы)

  ПРИЛОЖЕНИЕ. Биографический очерк. Восстание Дмитрия Панина

  Документальное приложение

  в/ Расцвет ГУЛАГа (1946–1953 годы)

  г/ Вятлаг в эпоху "Оттепели" (1954–1961 годы)

Глава II. Лагерная экономика

  а/ Его Величество План

  б/ Сколько стоит "рабсила"?

  в/ Лагерь как единый хозяйственный организм

Глава III. Мир заключенных

  а/ Лагпункт как среда обитания

  б/ "Блатной мир"

  в/ Мужчина и женщина в лагере

  г/ Язык лагерных символов

  д/ Лагерные судьбы

  е/ Немцы в Вятлаге

  Документальное приложение.

  БИОГРАФИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ

    ПОЭТ ИЗ ВЯТЛАГА

    В.БЕРДИНСКИХ.

    П.ОЖЕГИН

    П.ОЖЕГИН

    В.ВЕРЕМЬЕВ, П.ОЖЕГИН

ГЛАВА IV. МИР ВОЛЬНОНАЕМНЫХ

ГЛАВА V. "ГРАЖДАНЕ-НАЧАЛЬНИКИ"

ГЛАВА VI. 1953-й ГОД: КРИЗИС ИМПЕРИИ ЛАГЕРЕЙ

  а/ Смерть вождя

  б/ Прения на двух партактивах и одной конференции

  в/ Бунташное время

  г/ Утопия Ильи Пайкова

ГЛАВА VII. "ОТТЕПЕЛЬ" В ЛЕСНОМ ЛАГЕРЕ

ГЛАВА VIII. ВЯТЛАГ В ДОКУМЕНТАХ (вместо заключения)

  Документальное приложение.

  ВЕРХНЕКАМСКИЙ ФОСФОРИТНЫЙ РУДНИК ЗА 1939–1944 ГОДЫ

ФЕНЯ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg