«Легенды темной стороны Москвы»

Легенды темной стороны Москвы (fb2) - Легенды темной стороны Москвы 1740K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Матвей Гречко

Гречко Матвей Легенды темной стороны Москвы

Вступление

Что есть Москва? Нерезиновая… Дефолт-сити… Гигантский мегаполис, один из самых дорогих городов мира… Древняя столица с огромной историей…

Обычно старинные города принято сравнивать со слоёным пирогом. Но к Москве это сравнение не подходит совершенно, Москва — это фарш! Здесь разные эпохи, века и даже тысячелетия нарублены мелко-мелко и перемешаны так, что, не сходя с места, можно видеть древние курганы, любоваться романтической средневековой церковной архитектурой и слышать индустриальный шум, доносящийся с завода — свидетеля промышленного подъёма 1913 года.

Если дом, по выражению архитектора Ле Корбюзье, — это машина для жилья, то Москва — огромный комбинат, который работает, работает непрерывно, денно и нощно вот уже многие сотни лет. И его мощности постоянно приумножаются и совершенствуются.

Здесь в тесном контакте друг с другом, бок о бок проживает невероятное множество людей. Всем им нужны кров, пища, вода, одежда. За ними нужно регулярно убирать отходы жизнедеятельности и мусор вообще. Надо дать возможность народиться новым поколениям, обучить их, затем использовать их рабочую силу, чтобы приумножать богатство города, обустроить «мастерские для ремонта повреждённых деталей» — то есть больницы и места, где люди, уже окончательно потерявшие здоровье, могли бы дожить свой век, — богадельни. И, конечно, надо дать возможность этим людям удовлетворить свои духовные потребности: выстроить храмы, музеи, театры, парки, места гуляний и всевозможных развлечений. Так уж повелось, что именно эта последняя составляющая всех многочисленных функций города наиболее освещена в разнообразных исследованиях и путеводителях.

Второй несправедливостью по отношению к городу является то, что все путеводители акцентируют внимания лишь на его центре, совсем забывая про окраины, словно там нет ничего интересного. А это совсем не соответствует истине — что мы и берёмся доказать! Да, центр Москвы дивен, прекрасен, таинственен! Он перенасыщен историей и красотой, и о каждом районе Москвы внутри Садового кольца можно написать по объёмистой книге. Без сомнения, по мере удаления от центра города концентрация исторических памятников и разнообразных примечательных мест стремительно падает — но никогда не приближается к нулю. Если в центре города буквально каждый уцелевший старый дом несёт в себе историю, то на её окраинах от одного интересного места до другого нужно добираться на транспорте.

Но как бы ни были велики расстояния, мы с вами постараемся пройти всю Москву, придерживаясь маршрутов древних дорог. Конечно, повествуя о городе, опоясанном МКАД, придётся многим жертвовать, ведь поездки в разные концы Москвы сравнимы с путешествиями в другой город, а чтобы рассказать о малопосещаемых окраинах, нельзя надолго задерживаться в центре.

В силу того что в России самым распространённым строительным материалом было дерево, очень многие средневековые постройки не дожили до наших дней. Нет, их злостно не сносили — их просто разобрали за ветхостью. Теперь только странно звучащие названия улиц и переулков напоминают о седой старине, о живших здесь задолго до нас людях, которые этот город создавали и украшали. Их причудливые судьбы займут немало места в этой книге.

Поговорим мы и о делах былых времён, порой столь страшных, что жильцы современных домов могу призадуматься: а только ли соседи повинны в странных ночных стуках, тревожащих их по ночам.

Откуда произошло название города?

Название Москва, по легенде, произошло от имени библейского Мосоха — внука Ноя и жены его Квы. Согласно сказанию, потомками Мосоха были заселены земли от Вислы до самого Белого озера.

Историки говорят иначе: корень «моек» в праславянском языке означал «топкий», «мокрый», и междуречье Яузы и Москвы-реки — действительно топкая низменность.

Есть и ещё одна гипотеза, что слово Москва — происходит от марийского moskaj — медведица.

План Москвы

Планировка Москвы — радиально-кольцевая. Это значит, что город окружают концентрические окружности — улицы, образовавшиеся на месте старых крепостных стен, а во все стороны лучами расходятся проспекты и шоссе — почти совпадая с маршрутами старинных проезжих трактов: Владимирского, Стромынского, Серпуховского, Старого Калужского…

Традиционно при описании московских достопримечательностей указывают, в черте какой городской стены они находились бы, будь эти стены целы. Таких исторических колец пять. Внутреннее, древнейшее кольцо — это Кремлевская стена. Сейчас трудно даже представить, что сей крошечный пятачок с башнями некогда являлся большим городом-крепостью.

Второе кольцо — это практически разрушенная стена Китай-города, её остатки можно увидеть рядом с одним из выходов с одноимённой станции метро. А ведь всего сто лет назад эта стена ещё сохранялась вдоль Старой и Новой площадей, опоясывая центр города!

Третье — бульварное кольцо, возникшее на месте стен Белого города, разобранных при Екатерине Второй.

Четвёртое — это Садовое кольцо на месте Земляного вала начала XIX века.

Пятое кольцо проходит по Камер-Коллежскому Валу. Там тоже была земляная насыпь, о которой до сих пор напоминают названия улиц — Хамовнический Вал, Богородский Вал, Олений Вал, Сокольнический Вал и другие. В насыпи были сделаны ворота — таможенные заставы: Серпуховская, Рогожская, Миусская… Сам вал сохранился только в одном месте — на границе Хамовников и Лужников. Выйдя со станции метро «Спортивная» и направляясь на стадион, вы можете пройти под этим высоким валом, по которому проходила Окружная железная дорога, бывшая официальной границей Москвы.

В конце 1930-х возник проект МКАД. Планировали строительство долго, долго готовились… а потом выстроили дорогу спешно, по упрощённому варианту летом 1941 года — как стратегическую. Спустя всего десять лет уже потребовалась первая её реконструкция, вторая состоялась в 1990-е.

Ещё в 1970-е казалось, что МКАД — это где-то далеко за городом. Между автодорогой и собственно городом тянулись поля и пустыри. Теперь же город не умещается в её пределах, выплёскивается наружу. К столице примыкают «протуберанцы» и эксклавы — так называют города или посёлки за пределами МКАД, административно считающиеся Москвой. Город продолжает расти: в ближайшее время Москва расширится ещё больше чем на 160 тысяч гектаров в юго-западном направлении, поднявшись с одиннадцатого на шестое место в рейтинге крупнейших городов мира.

Можно ли в одной небольшой книге описать сей непомерно огромный мегаполис? Наверное, нет. Но всё же попытаемся!

Экскурсия № 1 От Садового кольца до МКАДа

Хотя одним из условий, которые поставил себе автор, было не задерживаться надолго в центре города (об этих местах и без того написана масса книг!), но всё же первую экскурсию по Москве лучше начать из самой её середины. Сейчас мы попытаемся повторить маршрут, которым следовали русские цари, направляясь из Кремля в свои загородные дворцы. Следуя их путём, мы будем отвлекаться на сооружения более поздние, но не менее интересные.

Выйдем со станции метро «Китай-город» к памятнику героям Плевны и Политехническому музею.

Оглядимся вокруг: позади нас Варварка, Ильинка и Никольская улица ведут к Красной площади и Кремлю. Там мавзолей Ленина, Исторический музей, Покровский собор — символы Москвы.

Кремль, то есть крепость, укреплённое место площадью почти тридцать гектаров, расположен на Боровицком холме, на левом берегу Москвы-реки при впадении в неё уже давно забранной в трубу Неглинки. Это древнейшая часть Москвы, где люди живут начиная с бронзового века — второго тысячелетия до нашей эры. В летописях Москва упоминается впервые в 1147 году: «Москва рекше, то есть Кучков». Кучков — потому что жил здесь боярин Степан Иванович Кучка. Тогда это было ещё просто укреплённое поселение, окружённое земляным валом с частоколом наверху и рвом с водой. Таких поселений на территории Москвы было немало: подобное обнаружили в Филёвском парке, в Капотне… Желающие увидеть воочию, как всё выглядело, могут наведаться в подмосковный город Дмитров, где похожий кремль восстановлен.

Несмотря на древность Кремля, сейчас самый старинный московский храм не в нём. Вернее, он был там — до 1933 года, но был снесён по приказу Сталина, и первенство перешло к другой церкви. Исторический анекдот говорит, что «вождь народов», проезжая по Кремлю, увидел сложенные рядом с храмом дрова и распорядился: «Какая мерзость! Убрать немедля!» Сопровождающие его лица не решились уточнить, что именно убрать: дрова или храм, и на всякий случай убрали и то и другое.

Всего в Кремле большевиками было уничтожено 17 церквей. Дошедшие до нас крепостные стены относятся к концу XV века, соборы и дворцы — к XVI, XVII, XIX и XX векам; в стенах Кремля выстроены 20 башен, самая высокая из них — Троицкая.

С середины XIII века Кремль стал резиденцией московских князей и был таковой вплоть до реформ Петра Первого. Но и поздние коронации российских императоров проходили именно в Кремле.

Несмотря на это, до 1918 года Кремль всегда был открытой территорией. Потом на долгие годы его закрыли, и лишь с 1955-го часть его площадей стала парком и музеем под открытым небом. Однако наплыва посетителей не последовало: очень долгое время большая часть москвичей опасалась приближаться к главной правительственной резиденции.

Квартал между Красной и Старой площадями ныне отдан администрации президента и обнесён высоким металлическим забором — дабы простой люд не мешал.

Некогда по Китайгородскому проезду шла стена с воротами — Варварскими, Ильинскими… Её остатки сохранились лишь у другого выхода с этой же станции метро, а на старых открытках можно видеть, как прекрасен был въезд на Никольскую улицу, отмеченный высокой башней и церковью. Теперь ничего этого нет: Китайская стена была снесена в 1934 году. В этом месте вообще перестроено и снесено очень многое, например, в 1960-е уничтожили знаменитую Шиповскую крепость — дом убогих Императорского человеколюбивого общества. Он стоял там, где теперь установлен Соловецкий камень.

Чудаковатый генерал Шипов, прославившийся своей доблестью, был личностью яркой и экстравагантной. Он даже участвовал в одном из декабристских обществ, но избежал наказания: учли его былые заслуги перед Отечеством. В конце жизни он углубился в науки, задумался о душе и выстроил приют для «сирых и убогих», который в скором времени заселили самые натуральные отморозки. Для строительства Шипов (вероятно не случайно) выбрал место, где в екатерининские времена стоял дом, в котором помещалась типография репрессированного масона и просветителя Николая Новикова. Здесь он печатал свои произведения, пока не был арестован Тайной канцелярией.

По словам Гиляровского, в Шиповской крепости проживали беглые крепостные, мелкие воры, нищие, сбежавшие от родителей и хозяев дети. Это была одна категория. Вторая — намного опаснее: «люди мрачные, молчаливые», «опытные разбойники, дезертиры и беглые с каторги», «их работа пахнет кровью». У полиции не хватало сил справиться с этой напастью, и район в целом считался очень опасным.

Рядом со специфической богадельней раскинулся Толкучий рынок, тоже описанный Гиляровский, очень грязный и криминальный. Окружающие переулки заселяли в основном люди бедные. Ведь сто лет назад эти места не считались ни богатыми, ни престижными! Напротив, именно тут начиналась страшная Хитровка. Это был целый район-притон, скопище подпольных трактиров и борделей, проституток разного возраста, скупщиков краденого. Всё это тянулось отсюда почти до нынешней станции метро «Курская». Отвратительное, гибельное место!

Другое название этой местности — Кулишки. Словесники возводят его этимологию то к куличам, то к кошелям, но наверняка всем сразу на память приходит популярное выражение «у чёрта на Кулишках», а это говорит о многом.

Нельзя сказать, что царское правительство не делало ничего, чтобы благоустроить этот район, разогнать смрад. Несколько церквей в округе, музей и памятник-часовня тому свидетельство.

Памятник героям Плевны

Осада и взятие болгарского города Плевны — один из самых кровавых эпизодов Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Он описан во многих романах, в частности, Борисом Акуниным в «Турецком гамбите». 125-тысячное русско-румынское войско заперло в осаждённом городе турецкую армию под командованием маршала Осман-паши. Осада была очень длительной, русские и румыны трижды штурмовали город, но безрезультатно, несмотря на то что в Плевне уже свирепствовали голод и болезни. В конце концов турки попытались прорваться к реке, и в решающей битве их измождённое войско было разгромлено. Но и среди российских гренадёров потери были велики! Поэтому десять лет спустя по инициативе Русского археологического общества и офицеров и солдат Гренадёрского корпуса был сооружён в их память этот памятник-часовня. Архитектором её был знаменитый Владимир Иосифович Шервуд.

Чугунный шатёр на низком постаменте венчает крест. Детали собраны с идеальной точностью — на поверхности не видно ни единого шва. Боковые грани памятника украшены горельефами: крестьянин, благословляющий сына-гренадёра перед походом; злобный янычар с кинжалом, выхватывающий младенца из рук матери-болгарки; гренадёр, берущий в плен турецкого солдата; раненый русский воин, последним усилием срывающий цепи с женщины, олицетворяющей Болгарию. На гранях шатра надписи: «Гренадёры своим товарищам, павшим в славном бою под Плевной 28 ноября 1877 г.», «В память войны с Турцией 1877–1878 годов» и перечень основных сражений — «Плевна, Карс, Аладжа, Хаджи-Вали». Перед памятником — чугунные тумбы с надписями: «В пользу увечных гренадёр и их семейств», на них стояли кружки для пожертвований, при большевиках превращённые в урны для мусора.

В интерьере часовни, отделанном красочными изразцами, помещались живописные образа святых и бронзовые плиты с именами погибших. К сожалению, при советской власти часовня была разорена, сверху её покрыли консервирующим составом, из-за которого она выглядела чёрной, монолитной. Зато сейчас всё восстановлено.

Политехнический музей

Политехническая выставка 1872 года была посвящена двухсотлетнему юбилею со дня рождения Петра Первого. На выставке собрали всё то, чем мог бы гордиться царь-плотник: были представлены промышленность, сельское хозяйство, военное дело и многое другое. В организации принимали участие всевозможные общества, коих в России было очень много: они играли примерно ту же роль, которую в Британии традиционно исполняли клубы, объединяя по интересам людей примерно одного круга. В данном случае основную инициативу проявило ИОЛЕАЭ — Императорское общество любителей естествознания, антропологии и этнографии. Финансирование выставки в основном производилось из частных средств, на пожертвования. Основным жертвователем стал купец Пётр Ионович Губонин — миллионер, получивший дворянство за свой вклад. Он же, кстати, много пожертвовал и на храм Христа Спасителя. Этот человек, не получивший почти никакого образования, сумел стать одним из богатейших людей России и много сделал для страны и города. Недаром при возведении во дворянство ему был дан девиз: «Не себе, а Родине».

Экспонаты разместили в Манеже (там экспонировались действующие машины), в многочисленных временных павильонах в Александровском саду, на Москве-реке и набережной (пароходы и всё, что с ними связано), и на Варварской площади. Кроме того, на выставке был исторический раздел, посвящённый Петровской эпохе. Всего экспонатов было более 12 тысяч, они были разделены на 25 разделов.

К месту проведения выставки от Брестского (Белорусского) вокзала по Тверской вела специальная временная линия конки, освещались павильоны газом — для этого был сооружён небольшой заводик. Для развлечения публики работал театр, Пётр Ильич Чайковский написал специально по этому случаю кантату «В память 200-летия рождения Петра Великого». Даже своя газета выходила. В общем, размах был огромен!

И, конечно, после окончания выставки стал вопрос: куда девать все эти с таким трудом собранные бесценные экспонаты? Принято было соломоново решение: сделать выставку постоянной, создав в столице два новых музея — Политехнический и Исторический.

Хоть затея стоила очень дорого, но правительство не поскупилось: только на Политехнический музей Думой было выделено полмиллиона рублей и земельный участок, тоже имеющий значительную цену.

Если присмотреться, легко заметить, что здание музея, хотя и выдержано в одном стиле, состоит из трёх разных по декору частей: центральной и правого и левого крыла. Центр был готов уже к 1877 году — его успел закончить архитектор Монигетти, строивший также и царский дворец в Ливадии. Музей стал его последним трудом: во время строительства он заболел и вскоре умер. Северное и южное крыло строили сразу несколько архитекторов. Всего строительство заняло около тридцати лет. Теперь музею предстоит масштабная реконструкция, грозящая полностью исказить его первоначальный вид.

При музее был создан лекторий, который сразу стал очень популярным местом для диспутов и поэтических вечеров. Здесь выступали Владимир Маяковский, Давид Бурлюк, Иван Бунин, Андрей Белый, Велемир Хлебников, Сергей Есенин, Анатолий Мариенгоф, Валерий Брюсов. Традиция продолжилась и в советское время: в лектории читали свои стихи Николай Заболоцкий, Александр Твардовский, Эдуард Багрицкий, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Булат Окуджава… Бывали здесь и учёные: нобелевский лауреат Илья Мечников, академики Николай Вавилов, Александр Ферсман, Николай Зелинский, Нильс Бор.

С этим местом связано множество историй, здесь разыгрался кульминационный эпизод одной любовной драмы-«треугольника»: Нина Петровская и два соперничавших поэта — Андрей Белый и Валерий Брюсов. Это была нелепая, трагичная и в чём-то смешная история, завязанная на аффектации и страстях Серебряного века. Главной жертвой в ней оказалась дама — «жена, облечённая в Солнце», как её прозывали, муза двух гениев, ставшая прототипом Ренаты из брюсовского «Огненного ангела».

Девушка из хорошей семьи Нина Петровская получила совершенно обычное для тех лет воспитание и образование: гимназия, зубоврачебные курсы, манеры… Она не блистала ни красотой, ни какими-то особыми дарованиями, но стремилась ко многому. У влёкшись литературой, Нина пробовала писать сама и принялась посещать литературные салоны — и Нину «накрыло».

В. Ходасевич: «Нина Петровская не была хороша собой. Но в 1903 году она была молода — это много. Была «довольноумна», как сказал Блок, была «чувствительна», как сказали бы о ней, живи она столетием раньше. Главное же — очень умела „попадать в тон”. Она тотчас стала объектом любовей».

Её первой страстью стал Андрей Белый — талант, красавец, умница, кумир многих (его музей-квартира находится на Старом Арбате) Нина влюбилась не на шутку, и первое время казалось, что её привязанность взаимна. Но слишком много было вокруг соперниц, завистников, и заурядная, по сути, дочка чиновника не выдержала конкуренции — Белый бросил её, продолжив воспевать некую абстрактную сущность — Прекрасную Даму.

Желая отомстить любовнику и не переставая его любить, Нина завела роман с его главным соперником и полной противоположностью — Валерием Брюсовым. Он жил тогда на Цветном бульваре в доме № 22 — в нём теперь какой-то банк.

Если Андрей Белый носил напоказ тяжелый чёрный крест, то Брюсов, напротив, занимался оккультизмом, спиритизмом и чёрной магией. В те годы подобными вещами увлекались многие, проводя у себя на квартире самые настоящие чёрные мессы, во всём копируя обряды средневековых колдунов.

Трудно сказать, верил ли сам Брюсов в магию (он был слишком умён и циничен), но юная Нина поверила, вбив себе в голову, что действительно отдала свою душу во власть тёмных сил. Впрочем, возможно так оно и было: Брюсов, принимавший наркотики, подсадил на морфий и Нину.

В. Ходасевич: «Она хотела верить в своё ведовство. Она была истеричкой, и это, быть может, особенно привлекало Брюсова… он ведь знал, что в «великий век ведовства» ведьмами почитались и сами себя почитали — истерички. Если ведьмы XVI столетия «в свете науки» оказались истеричками, то в XX веке Брюсову стоило попытаться превратить истеричку в ведьму».

Но превращения не произошло: любовь Андрея Белого Нина не вернула. Тогда она попыталась прибегнуть к другим средствам. Весной 1905 года в малой аудитории Политехнического музея Белый читал лекцию. В антракте Петровская подошла к нему и выстрелила в упор из подаренного Брюсовым браунинга. Револьвер дал осечку; его тут же выхватили из её рук. Нина не сопротивлялась. Много позже, вспоминая о Белом, она бросила: «Бог с ним. Ведь, по правде сказать, я уже убила его тогда, в музее».

Но мира в её душе не наступило, и дальнейшая судьба этой женщины представляет собой скольжение по наклонной — вниз, в пропасть. Роман с Брюсовым длился семь лет и лёг в основу, пожалуй, самого известного произведения писателя — романа «Огненный ангел», повествующего о судьбе колдуньи, предавшейся дьяволу и схваченной инквизицией. За это время Нина окончательно пристрастилась к морфию и к вину. Пытаясь выбраться из этой ямы, она бежала из Москвы, уехала в Париж, где скиталась по нищенским отелям.

Женщина была лишена средств к существованию, из-за наркотиков и алкоголя совершенно не могла работать. Она голодала, побиралась, предпринимая попытки то самоубийства (выбросилась из окна гостиницы и осталась хромой), то «найти себя» — приняла католичество. Старые знакомые — Ходасевич, Горький — жалели её, давали денег, пытались найти ей работу, но Нинины разум и здоровье были уже окончательно разрушены. В конце концов несчастная всё же покончила с собой, засунув голову в газовую духовку.

Напротив музея в массиве застройки — храм Георгия Победоносца в Старых Лучниках XVII века. В 1930-е годы он был закрыт, настоятель храма осужден и расстрелян, остальные служители сосланы в Семипалатинск, а само здание стало общежитием НКВД. Но теперь это снова действующий храм.

Мы с вами спускаемся в подземный переход и выходим на Маросейку. Справа и слева — масса интереснейших переулков. Да и прямо по курсу тоже примечательных мест хоть отбавляй — церкви, усадьбы, доходные дома… Дом № 17, украшенный многочисленными статуями и обильной лепниной, сразу бросается в глаза — это особняк генерал-фельдмаршала Румянцева-Задунайского, командовавшего русскими войсками в турецкой войне.

Справа примыкает Спасоглинищевский переулок, дом № 8 одно время занимала газета «Советский спорт»; в 1935 году сюда поселили сотрудников Палеонтологического института, переведённых из Ленинграда. Среди них была семья И. А. Ефремова — будущего писателя-фантаста. Здесь он жил до 1962 года. Дом № 10 — Московская хоральная синагога, выстроенная в 1885 году. Если по этому переулку пройти до конца, то выйдешь к улице Солянке и как раз попадёшь в район Хитровки. Там стоит страшный Ивановский монастырь, некогда превращённый в тюрьму для знатных узниц.

Следующий — Старосадский переулок, здесь сразу бросается в глаза Лютеранская церковь Петра и Павла. Дом № 11, строение 1, — православный храм Святого Владимира в Старых Садех.

Но по самой Маросейке мы не пойдём — хотя улица очень интересная, сейчас мы немного поплутаем переулками, усложним маршрут: обидно пропускать такие интересные места.

Здесь многое было разрушено в 1930-е годы: монастырь Иоанна Златоуста, церковь Николая Чудотворца в Столпах. Но кое-что сохранилось, например, дом купцов Лазаревых (ныне посольство Армении), палаты бояр Протопоповых XVII века — музей света в Армянском переулке. Там можно посмотреть старинные лампы — масляные, керосиновые, газовые — как комнатные, так и уличные. Это маленький частный музей, но устроители постарались сделать его привлекательным.

Ещё дальше влево проходят Малая Лубянка и параллельно ей — Милютинский переулок. Высокое здание телеграфного общества в Милютинском видно издалека, некогда оно была самым высоким зданием в Москве. За ним прячется католический собор св. Людовика, выстроенный в середине XIX века по проекту знаменитого архитектора Жилярди на месте более старого — деревянного — храма. В соборе во время мессы звучит орган, иногда в выходные проводятся концерты органной музыки.

С Армянского сворачиваем в Сверчков переулок, ранее называвшийся Малый Успенский по храму Успения на Покровке, впоследствии уничтоженному. Этот храм был выстроен в конце XVII века зодчим Петром Потаповым (соседний переулок назван в его честь) на деньги купца Ивана Матвеевича Сверчкова, жившего рядом. Церковь эта в нарышкинском стиле восхищала Бартоломео Растрелли и Василия Баженова. Даже Наполеон приказал выставить около неё охрану, чтобы спасти от разграбления. А в середине 1930-х её варварски разрушили под предлогом расширения тротуара. Теперь на её месте пустырь.

Палаты Сверчковых сохранились, причём стоят они на ещё более раннем — лет на сто — фундаменте. Это ярко-красный двухэтажный дом. В уже несуществующей церкви был похоронен весь их род. Род Сверчковых то ли прервался, то ли они обеднели, но в 1705 году палаты перешли к стольнику Алмазову. Затем они несколько раз меняли хозяев, среди которых были даже кондитеры Абрикосовы (другой их особняк — напротив под номером 5), теперь здесь Дом народного творчества.

Дом № 3 в Сверчковом переулке в 1862 году купил купец-старообрядец, меценат Козьма Терентьевич Солдатёнков для своей гражданской жены, француженки Клемансо Дебуи.

Козьма Терентьевич Солдатёнков (1818–1901), купец первой гильдии, потомственный почётный гражданин, академик петербургской Академии художеств, коммерции советник, был вторым сыном зажиточного купца-старообрядца из Рогожской общины (где мы непременно побываем). Терентий Солдатёнков воспитывал сыновей в строгости, в благочестии, учил азам предпринимательства и торговли, а вот о просвещении почти не заботился: никаких иностранных языков Козьма Терентьевич не выучил и даже русской грамоте был обучен не лучшим образом. Однако это не помешало ему всю жизнь тянуться к прекрасному и войти в историю как меценат и покровитель искусств.

Достигнув совершеннолетия, Козьма получил от отца стартовый капитал и сумел его приумножить. Спустя несколько лет, посчитав, что заработал достаточно и имеет право на отпуск, Козьма Терентьевич отправился за границу и в этом путешествии свёл знакомство с Николаем Петровичем Боткиным, сыном известного чайного магната. В отличие от Солдатёнковых, дети Боткиных получили прекрасное образование; и Николай Петрович мог считаться экспертом в области изящных искусств. Он уже неоднократно бывал за границей и с радостью принялся приобщать неискушённого нового знакомого ко всем радостям жизни. К его чести надо сказать, что радости эти были не только того свойства, что первыми приходят на ум, но и вполне утончённые: Боткин познакомил Солдатёнкова со многими русскими художниками, жившими и работавшими во Франции и Италии, и научил отличать хорошую живопись. Солдатёнков оказался понятливым учеником и охотно принялся собирать свою коллекцию картин, покупая произведения Брюллова, Иванова, Перова, Федотова, Левитана, Тропинина… Особую часть собрания составляли древние иконы. Принялся он и за книги, причём увлёкся серьёзной литературой, собрал обширную библиотеку и даже основал собственное издательство. В частности, «Отцы и дети» Тургенева впервые были изданы именно Солдатёнковым.

Коллекции размещались неподалеку отсюда в доме Солдатёнкова на Мясницкой улице (№ 37). Этот особняк, выстроенный на фундаменте XVII века, Солдатёнков расширил, разместив коллекцию в залах «Помпейская», «Византийская», «Античная», «Мавританская», «Светёлка». Позднее Солдатёнков перевёз все ценности в Кунцево, где купил старинное имение Нарышкиных.

И тут мы подходим к истории особняка в Сверчковом переулке. Козьма Терентьевич принадлежал к Рогожской общине старообрядцев и, стало быть, жену должен был выбрать себе из невест своего же круга. Но он быстро понял, что ни одна из воспитанных «по-старому» девиц не будет с ним счастлива, а он не будет счастлив с ней. Каков же выход? Мучить себя и избранницу обременительным браком? Разве мог пойти на такое человек, издававший Тургенева и Белинского, знакомый с Чеховым и Толстым, Герценом и Огарёвым? Выход был найден: модный в те времена гражданский брак. Козьма Терентьевич выписал из Парижа красавицу француженку Клемане Дюбуи и подарил ей этот самый дом (тогда он был одноэтажным, верх пристроили много позднее) с садиком, а также изрядный капиталец, позволивший записать Клемане Карловну купчихой второй гильдии. Жили они долго и счастливо, хотя Клемане почти не говорила по-русски, а Козьма Терентьевич совершенно не знал французского. Клемане родила Козьме Терентьевичу сына, ставшего по желанию отца писателем. Иван Ильич Мясницкий (отчество дано по имени крёстного отца, а фамилия-псевдоним — по названию улицы, где стоял особняк Солдатёнкова) стал автором множества юмористических рассказов, выдержавших по несколько изданий. О них с похвалой отзывался сам Чехов!

Но история жизни — красивой жизни! — Козьмы Солдатёнкова была бы неполной без упоминания о его благотворительности. Он помогал многим музеям, в частности Румянцевскому, Музею изящных искусств Ивана Цветаева. Солдатёнков был учредителем двух московских богаделен: на Рогожском старообрядческом кладбище и на Мещанской улице. Жертвовал он и на дома призрения вдов и сирот, дома призрения душевнобольных, на стипендии студентам и гимназистам.

После кончины Солдатёнкова огромные его средства отошли городу, а оплакивала его, без преувеличения, вся столица. Около 2 млн рублей были выделены на строительство в Москве бесплатной больницы «для всех бедных без различия званий, сословий и религий». Участок для неё отвели на Ходынском поле, при советской власти эта больница была переименована в Боткинскую (в начале 1990-х годов в её дворе установили памятник-бюст основателю). Свыше миллиона рублей были пожертвованы на создание в Москве ремесленного училища, которое было названо именем мецената. Остальные средства пошли на содержание социальных учреждений и поддержку малоимущих крестьян.

Свою коллекцию русской живописи и скульптур, а также библиотеку Солдатёнков завещал Румянцевскому музею (к сожалению, после его ликвидации коллекции разбросали по самым разным музеям и библиотекам). Значительная часть икон была отписана Покровскому собору Рогожского кладбища.

Продолжим ещё немного тему богаделен и богоугодных заведений. Дом № 2/11 в Сверчковом переулке был выстроен на месте старинной усадьбы, много раз переходившей из рук в руки. Её хозяевами значились Милославские, Дмитриевы-Мамоновы, Волконские, Гагарины. В 1810 году дом купила госпожа Тютчева — мать будущего поэта, и здесь Фёдор Тютчев провёл детство и юность. В доме Тютчевых в январе 1926 года был арестован декабрист Якушкин.

В 1831 году Тютчевы продали дом попечительству о бедных духовного звания, которое устроило в нём богадельню на деньги, пожертвованные генералом Александром Захарьевичем Горихвостовым, героем войны 1812 года. В его честь богадельню так и прозвали — горихвостовской. В 1911 году старый дом снесли, выстроив тот, что мы видим сейчас. Богадельня уцелела и при советской власти стала называться домом соцобеспечения имени Некрасова. Именно она описана в романе Ильфа и Петрова «12 стульев».

Рядом — Потаповский переулок, где находится самый старый жилой дом Москвы — № 6: он принял первых жителей в 1825 году. Дом № 6 — палаты Гурьевых — очень сильно пострадал при недавнем пожаре. Его подвалы относятся ещё к XVIII веку, но это не является гарантией, что дом в ближайшее время не снесут, чтобы выстроить на его месте «элитное жильё».

Со Сверчкова переулка попадаем в Архангельский, ведущий к Чистым прудам, — полюбоваться на знаменитую Меншикову башню, легендарный масонский храм. Масоны, таинственные вольные каменщики, будут встречаться нам снова и снова. Это движение, возникло в Европе в XVIII веке; его название происходит от французского franc-macon— вольный каменщик: возможно, их «прародителями» были средневековые ремесленные корпорации. Однако более популярна и романтична версия, что масоны — это спасшиеся от гонений тамплиеры, рыцари-храмовники. И действительно, многое в обычаях масонов роднит их со средневековыми рыцарскими орденами.

Масонство существует в форме лож — небольших групп численностью до 50 человек. Над мелкими местными ложами главенствует Великая Ложа — обычно в каждой стране своя.

Какой-то своей особой религии у масонов не было, допускалось любое вероисповедание, и русские масоны были в основном православными христианами. Мало того, многие церковные иерархи были членами масонских лож, например митрополит Платон (1737–1812) — человек высокой нравственности.

Идеи масонов были наиболее близки к просветителям, мечтавшим о создании нового общества — «нового храма». Поэтому их символами стали мастерок, циркуль, отвес и фартук — предметы, используемые в строительстве.

Ещё одним распространенным масонским символом является «Лучезарная Дельта», она же «Глаз Гора», она же «Всевидящее око», треугольник в лучах восходящего солнца. Символ происходит ещё из Древнего Египта. С XVIII века архитекторы-масоны изображали его даже на фасадах церквей (например, Казанского собора в Петербурге), обозначая неусыпно следящую за людскими делами святую Троицу.

Но не всё так гладко! Масоны стремились к некому высшему знанию и стремились соблюдать баланс добра и зла в мире, отсюда их повышенный интерес к оккультизму и кабалистике — вещам, запретным для христианина.

Первым русским масоном считается Яков Вилимович Брюс — друг и сподвижник Петра Первого, председатель ложи Нептуна — первой масонской ложи в России. Другим членом ложи Нептуна был Александр Меншиков, чья усадьба стояла на Мясницкой, на том месте, где теперь Главпочтамт. Усадьба не сохранилась, хотя дом № 4 по Чистопрудному бульвару может произвести впечатление очень старой постройки, но это всего лишь стилизация — Дом призрения заслуженных престарелых членов почтово-телеграфного ведомства. Рядом с усадьбой Меншиков выстроил церковь с высокой колокольней, со свойственной этому царскому фавориту кичливостью, решив превзойти Ивана Великого.

Идея оказалась плохой: вода близко, кругом деревянная застройка. Высокая башня с 30-метровым металлическим шпилем играла роль громоотвода — в башню постоянно била молния, вызывая испуг и кривотолки суеверных людей: проклятое место! В 1723 году пожар полностью уничтожил всю её верхнюю часть. Так, обезглавленной, башня простояла пятьдесят лет, пока её не выкупил масон Измайлов, который отреставрировал храм и частично перестроил, приспособив церковь Архангела Гавриила под место проведения масонских собраний. Внутри и снаружи церковь была заново декорирована с использованием не совсем обычной для христианства символики.

Лишь в 1863 году здание было снова восстановлено как храм. Тогда же по распоряжению митрополита Филарета была уничтожена вся его внутренняя отделка — стёрты масонские символы и изречения. Снаружи здания символика показалась церковникам не столь вызывающей, и частично декор пощадили. Но даже в переделанном виде башня производит странное и несколько зловещее впечатление: обилие книг и свитков в лепнине, головы серафимов с закрытыми глазами, кажутся закрытыми глаза и у Христа — над одним из входов, над другим — ангел, указывающий одним крылом вниз, другим — вверх; ветки дуба, падуба и оливы… Словно перед нами книга, из которой стёрта часть строк, а оставшиеся — не разобрать. Таинственное, мистическое место!

Чистые пруды

Немного об окружающих домах: угловой дом № 1 принадлежал купцу Гусятникову и уцелел во время пожара 1812 года. В доме № За жила актриса Гликерия Федотова — любимая актриса Островского.

Дом № 14 по Чистопрудному бульвару поражает своей красотой: весь его фасад украшен изображениями фантастических животных, скопированных со средневековых книжных миниатюр. Это доходный дом, принадлежавший расположенной рядом церкви Троицы на Грязех, выстроенный в 1908–1909 годах, памятник «национального» модерна. Изначально он был четырёхэтажный, а верх был достроен уже после войны, но с соблюдением стиля.

С прудами связана легенда об основании Москвы — и страшноватая, надо сказать: якобы Москва возникла на крови, то есть на месте жестокого и несправедливого убийства. Жил здесь в XII веке боярин Степан Иванович Кучка. Одна из его усадеб стояла именно здесь, на прудах. Она была достаточно хорошо укреплена, почти также, как Кремль: её окружала земляная насыпь, частокол и ров. Род Кучковичей был очень богат, почти ничем не уступая Владимирским и Суздальским князьям, и это, само собой, не могло не вызвать их зависть. По легенде, когда князь Юрий Долгорукий проезжал через эти места, боярин Кучка встретил его, однако, как показалось князю, не оказал ему надлежащих почестей. И тогда князь приказал зарезать боярина.

Легенда подробно описывает, как убийцы настигли Кучку, но тому удалось их обмануть и спрятаться в густых зарослях. Однако сорока выдала его своим стрёкотом, и злодеи, обнаружив несчастного, добили его. Заметили, что в Москве практически нет сорок? По той же легенде, Кучка, умирая, проклял эту птицу — вот с тех пор она и не залетает в наш город.

Мёртвое тело убийцы кинули в пруды, которые с тех пор стали называться Погаными. Детей Кучки князь оставил в живых, пожалев их красоту и молодость.

Спустя несколько лет Юрий Долгорукий умер — после обеда у другого боярина, такого же знатного и богатого, как Кучка: видать тот не стал дожидаться, пока и его обвинят в недостаточном уважении, и первым нанёс удар. Смерть сына Юрия, Андрея Боголюбского (он был прозван так по своей резиденции в селе Боголюбово Владимирской области), предание тоже связывается с Кучковичами: дочь Кучки Улита, ставшая женой Андрея, с братьями и с неким ключником Анбалом Ясином злодейски умертвила своего мужа, мстя за отца.

В этой истории, как и в любой легенде, много нестыковок: историки обращают внимание, что к моменту смерти Андрей был уже женат второй раз — на совсем другой женщине осетинского происхождения. Именно её приближённым и был тот ключник со странно звучащим именем — Анбал Ясин, с которым мы ещё встретимся, изучая Москву.

Как бы то ни было, но с тех пор Поганые пруды москвичи не любили и никогда не рассматривали их как водоем, откуда можно было бы брать воду. Напротив, эти пруды могут служить иллюстрацией того, чем была в древности канализация: в них сливались всевозможные нечистоты и даже отходы с боен. Со временем пруды превратились в зловонную грязную лужу. Вычистил их тоже Александр Данилович Меншиков при строительстве усадьбы. И тогда же они были переименованы в Чистые пруды.

И вот тут мы подбираемся к ещё одной, совсем не романтической теме наших экскурсий — истории канализации и водопровода. Ведь в масштабах огромного мегаполиса проблема приобретает глобальный характер, и было бы неправильно, гуляя по Москве, любоваться лишь на её красоты, оставляя без внимания вопросы чистоты и гигиены.

Первые попытки рытья каналов для отвода сточных вод в Москве относятся ещё к XIV веку: тогда был прорыт канал из Кремля к Неглинке для спуска нечистот. Но и после на протяжении нескольких столетий проблема чистоты улиц и дворов в городах стояла очень остро: лишённые канализации города попросту воняли. Да воняли так, что ямщики, подъезжая к Москве, отмечали близость города не глазами, а носом: «Москвой повеяло!» — говорили они, принюхиваясь.

Пётр Первый издал указ «О наблюдении чистоты в Москве и о наказании за выбрасывание сору и всякого помёту на улицы и переулки». «Весь мусор, навоз и мертвечину» полагалось возить за Земляной Вал, «в дальние места» и засыпать землёй. Нарушителей карали жестоко: «за первый привод бить батоги, за другой бить батоги ж да пени имать по пять рублей, за третий привод бить кнутом да пени имать по десять рублей». (Тогда это были очень большие деньги.)

Но, несмотря на суровость, указ этот соблюдался плохо, Екатерина Вторая повторила запрет, но и это не исправило положения. Законопослушные москвичи собирали нечистоты в выгребных ямах, откуда их вычерпывали золотари-ассенизаторы и в кадках вывозили подальше за город. Но золотарям надо было платить, поэтому несознательные горожане то и дело норовили вывалить мусор куда-нибудь, подальше от глаз, или прорыть под домом каналец, чтобы спускать всю грязь в близлежащую реку. Так были совершенно загублены Неглинка и Самотёка, изрядно загажена Москва-река. Реки превратились в зловонные сточные канавы — потому их и убирали в трубы, превращая в естественную клоаку.

В 1874 году в Московскую городскую думу инженером М. А. Поповым впервые были представлены «проектные начертания канализации Москвы», которые долго обсуждались, но так и не были утверждены. Прокладка канализационной сети началась лишь в 1893-м по проекту инженера В. Д. Кастальского. Но то была лишь первая очередь — с тех пор канализация строится и расширяется постоянно, а сегодня её общая длина равна расстоянию от Москвы до Новосибирска.

На пересечении Покровки с Чистопрудным бульваром стоит приземистый двухэтажный дом. Это гостиница, выстроенная по приказу Павла Первого архитектором Стасовым.

Рядом под № 19 — доходный дом хлеботорговца Ф. С. Рахманова, который был выстроен как раз, когда подходило к концу строительство первой очереди канализации, т. е. в самом конце XIX века. Сбоку — неприметная дверь, по довольно крутой лесенке можно спуститься в… самый старый туалет в Москве. Вход в него не с самой Покровки, а с проулка с правой стороны. Это единственный сохранившийся и до сих пор действующий из десяти «ретирад» (тогдашнее название публичного туалета) и 3 8 писсуаров, открытых при городском голове Николае Алексееве. Указать их местонахождение москвичам и гостям столицы помогали дворники — это вменялось им в обязанность. Но в справочниках рекомендовалось «поелику возможно уклоняться от посещения ретирад, так как указанные места по большей части неопрятны», а «оправляться в третьеразрядных гостиницах, дав предварительно швейцару или коридорному на чай».

Напротив дом № 22 — бывшая усадьба купцов Боткиных.

По улице ходят троллейбусы 25 и 45, трамвай «Аннушка», маршрут которого проходит по исторической части города.

С Чистых прудов мы выходим на Покровку. Как уже говорилось, с XVII века это была «царская дорога», по которой государь ездил в свои сёла: Покровское-Рубцово, Преображенское и Измайловское. Дорогу полагалось поддерживать в хорошем состоянии, и её даже замостили брёвнами, а в конце XVIII в. — булыжником.

Однако около Поганых прудов всегда была непролазная грязь: тут из прудов вытекала речушка Рачка, которая впадала в Москву-реку чуть выше устья Яузы, у Москворецкой набережной. Мало того что через неё нечистоты попадали в главную реку города, так она ещё и регулярно разливалась, затапливая всё вокруг. На берегу Рачки стоит церковь, носящая говорящее название — Троицы на Грязех. В 1741 г. Рачка разлилась особенно сильно и подмыла её фундамент. Тогда наконец власти спохватились и срочно поручили архитектору Ухтомскому заключить зловредную речушку в трубу. В советское время был сооружён новый коллектор, и русло реки было изменено — теперь она впадает в реку Яузу вблизи Яузского моста. Между Хохловским и Колпачным переулком можно проследить заметную впадину — старое русло Рачки. Порой она напоминает о себе неприятным образом. Так, несколько лет назад на Яузской улице образовался провал — причиной его, как выяснилось, стало обрушение этого коллектора.

Церковь, которую Рачка всё время подмывала, потом много раз перестраивалась и дошла до нас в полуразрушенном виде: без купола и колокольни. Её окружает старинная, по большей части двухэтажная застройка.

Здесь — по Бульварному кольцу — как раз проходила стена Белого города и стояли Покровские ворота, давшие название площади. За ними простирались слободы:

Барашевская (барашами назывались слуги, ответственные за возведение походных шатров), Садовая и Казённая. Тут было много каретных, хлебных и овощных лавок. Товары из них, а также грузы с Курского вокзала в центр города возили именно по Покровке.

Дальше по Покровке сохранились две интересные церкви — Воскресения Словущего и Введения во храм.

Храмы Воскресения Словущего строились на Руси в память Обновления храма Воскресения Господня в Иерусалиме. Поскольку оригинальный храм был воздвигнут на месте реальных исторических событий, то, по воззрению христиан, он не мог быть повторен в других местах. Поэтому храмы Воскресения за пределами Иерусалима строились во имя Воскресения Словущего, то есть праздника освящения иерусалимского храма в 355 году при Константине Великом. В Москве существует несколько таких храмов, и один из них — по адресу Покровка, 26. Церковь известна с 1620 года, но здание, руины которого дожили до нашего времени, было возведено в 1734 году предположительно архитектором Мордвиновым. Теперь этот дом с трудом можно принять за церковь: купол и колокольня снесены, а в сохранившихся помещениях, напоминающих по плану корабль, обосновалось ГУВД Московской области.

До 1934 года купол его высокой колокольни был украшен золочёной короной, выточенной из дерева. Говорили, что когда-то в этой церкви венчались влюбленные брат и сестра, не ведавшие о своём родстве. Когда священник повел их вокруг аналоя, брачные венцы внезапно сорвались у них с головы, вылетели из окна и опустились на церковный купол. Так было предотвращено кровосмешение.

Другое предание связывает эту церковь и её необычный купол с именем императрицы Елизаветы Петровны и со стоящим неподалеку на правой стороне Покровки дворцом в бело-голубых тонах, который порой называют Зимним дворцом в миниатюре, или, намного смешнее и непонятнее, — «дом-комод». Он был выстроен в середине XVIII века при Елизавете Петровне. Часто его архитектором называют Дмитрия Ухтомского, но это не доказано. Первым хозяином дома был граф Апраксин, знаменитый своими победами в войне с Фридрихом Великим, затем — князь Трубецкой, а потом домом владел Московский университет, в нём была организована 4-я мужская гимназия. Учились в ней многие известные люди — будущий создатель аэродинамики H. Е. Жуковский, театральный режиссер К. С. Станиславский, философ Владимир Соловьев… После революции тут оборудовали общежитие, теперь это многоквартирный дом. Интересно, что вплоть до 1950 года в доме было печное отопление.

Таковы факты, но старинное предание говорит иначе. Мол, дом этот Елизавета Петровна подарила своему тайному мужу графу Алексею Разумовскому, и в этом же доме они справили свадьбу. А венчание происходило в соседней церкви — Воскресения Словущего. И на куполе церкви находился настоящий брачный венец императрицы.

Но так, конечно, быть не могло: «дом-комод» построен намного позже предполагаемой даты их свадьбы, Разумовский тут никогда не жил, а тайное венчание произошло совсем в другом месте. В ответ любители легенд приводят один тоже полулегендарный эпизод, якобы произошедший именно в этом доме на Покровке. Мол, после вступления Екатерины II на престол её фаворит Григорий Орлов стал настаивать на морганатическом браке, в качестве примера указывая на Елизавету и Разумовского. Тогда Екатерина отправила к Разумовскому на Покровку канцлера Воронцова с указом, в котором ему давался титул высочества как законному супругу покойной государыни. Разумовский вынул из потайного ларца брачные документы, показал их канцлеру и тут же бросил в топившийся камин, прибавив: «Я не был ничем более, как верным рабом её величества, покойной императрицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями превыше заслуг моих… Теперь вы видите, что у меня нет никаких прав на этот титул».

Но, легенды — легендами, а тайн у Зимнего дворца в миниатюре предостаточно. Существует подземный ход между Воскресенской церковью и дворцом. Примечательно, что ведёт он куда-то дальше, вероятнее всего, к Меншиковой башне. Для чего мог служить этот ход — то ли для проведения тайных масонских собраний, то ли для сокрытия от глаз любопытных романа императрицы? Вопросов больше, чем ответов.

Пройдя дальше по Барашевскому переулку, мы выходим к ещё одному храму — Введения во Храм Пресвятой Богородицы в Барашах. Он был выстроен на рубеже XVII и XVIII веков в стиле московского барокко. Чем он только не был в советские времена: складом, заводом, общежитием… Только чудо, не иначе, спасло церковь от сноса. Но, конечно, всё внутреннее убранство было разграблено. По воспоминаниям очевидцев, в 1948 году зачем-то принялись пробивать стену и нашли три ниши, а в них — скелеты с золотыми крестами и золотыми венцами. Тут же приехали сотрудники НКВД и забрали все драгоценности, а кости попросту выкинули.

Барашевский переулок выходит на небольшую Лялину площадь, названную так по имени домовладельца красавца ротмистра, тоже пользовавшегося расположением императрицы Елизаветы. Затем по старинному Лялиному переулку, мимо дома № 20, где жил изобретатель дуговой лампы Павел Яблочков, выйдем снова на Покровку.

Однако прежде чем двигаться дальше, стоит рассказать подробнее о Яблочкове и его изобретении. «Свеча Яблочкова» работала по тому же принципу, что нынешняя дуговая сварка. Собственно, именно эти свечи и подсказали изобретателю сварки Николаю Бернадосу его идею. Это теперь детям запрещают смотреть на электросварку, а раньше такие свечи использовали в качестве осветительных приборов. Свеча представляла собой два стержня, разделённых изоляционной прокладкой из каолина — глины. Каждый из стержней зажимался в отдельной клемме, на верхних концах зажигался дуговой разряд, и пламя дуги ярко светило, постепенно сжигая угли и испаряя изоляционный материал. Добавление различных металлических солей позволяло менять окраску пламени, делая его не столь мертвенным. В 1876 году эти свечи произвели триумф на выставке в Лондоне, свечёй заинтересовались во всём мире, и в течение нескольких последующих лет предприятие Яблочкова давало постоянную прибыль. Его свечи горели в Париже, в Лондоне, в Берлине, в Мадриде, в Риме и даже в королевских дворцах Персии и Камбоджи. Это был настоящий триумф!

К сожалению, длился он недолго: спустя несколько лет свечи уступили место лампам накаливания. Но Яблочков продолжал работать, и его вклад в электротехнику неоценим. Когда в конце жизни он решил выкупить все свои патенты, то общая их стоимость превысила миллион!

И коли уж в нашей экскурсии мы поминаем масонов, то укажем, что в Париже Павел Николаевич был посвящён в члены ложи, а позднее стал её Досточтимым Мастером.

Дом на углу Лялиного переулка и Покровки — № 38 тоже связан с именем любвеобильной Елисавет. Один из владельцев дома князь Михаил Владимирович Голицын (сын городского головы) написал: «Дом наш на Покровке… был выстроен около 1780 года дядей моего прадеда Иваном Ивановичем Шуваловым, известным фаворитом императрицы Елизаветы Петровны, покинувшим двор при воцарении Екатерины Второй и вернувшимся из чужих краев лишь в конце 1770-х годов. Говорят, что он не знал, как его примет императрица за его приверженность Петру Третьему, и решил, как большинство опальных и старых вельмож, поселиться в Москве».

Однако опасения Шувалова не подтвердились: мудрая Екатерина старое вспоминать не стала и сделала Ивана Ивановича обер-камергером. Он остался в Петербурге, а московский дом подарил племяннику — Фёдору Николаевичу Голицыну, куратору Московского университета. Дом этот прославился после страшного пламени 1812 года — он уцелел в пожарище, получив прозвище «несгораемый».

Иногда этот дом называют домом «Пиковой дамы», но это неверно: «Усатая Венера» Наталья Петровна Голицына, урожденная Чернышова, относилась к другой ветви Голицыных и жила в Петербурге, на Малой Морской.

Особняк очень красив и гармоничен, богатыми и нарядными были и его интерьеры. Сохранились воспоминания одного из Голицыных, описавшего семейный быт. В этом роскошном здании не было ни водопровода, ни канализации. За водой приходилось ходить к ближайшему водоразборному фонтану (о них будет подробный разговор), а все нечистоты сливались в выгребную яму, откуда их откачивал золотарь. Во дворе дома был колодец, но вода в нём была очень нечистой и использовалась лишь для «технических нужд».

Отсюда уже рукой подать до Садового кольца. В самом конце улицы высится одинокая колокольня, оставшаяся от снесенного храма Иоанна Предтечи в Казённой слободе (1772). За кольцом Покровка переходит в Старую Басманную и дорога идёт в Басманную и Немецкую слободы. Именно там и даже дальше располагались царские дворцы.

Некоторые историки утверждают, что путевой дворец великого князя Василия Третьего (отца Ивана Грозного) до сих пор сохранился на Старой Басманной улице. Это дом № 15 — усадьба Голицыных. Оказывается, при строительстве усадьбы в XVIII веке зодчие не стали разрушать более древнюю постройку, стоявшую на этом месте, а лишь перестроили её и дополнили. К сожалению, внешне сейчас это трудно определить: дворец арендуют частные лица, которые не пускают никого внутрь, а над его фасадом так поработали современные маляры, что распознать былой облик трудновато. Но, говорят, что там в подвалах сохранилась белокаменная кладка XVI века.

По направлению к ближайшей станции метро — «Красным воротам» — лежат места столь интересные, что есть смысл отвлечься на них.

От Покровки идём по улице Чаплыгина (бывший Машков переулок), где в доме № 1А жил основоположник гидро- и аэродинамики, в честь которого и переименована улица. Дом украшен фигурами пухлых амуров мертвенно-серого цвета, производящих несколько странное впечатление. Уже в наше время к дому пристроен забавный особнячок — «дом-яйцо», вызывающим у москвичем самые противоречивые чувства: от неприятия до восторга.

Позади нас в стороне остались улица Машкова и Фурманный переулок, названный так, потому что здесь был извозчичий двор, а «фурман» в переводе с немецкого — извозчик. На этом же дворе стояли и пожарные повозки с трубами-насосами, почему переулок иногда называли Трубным.

Большой Харитоньевский переулок — одно из мест в Москве, связанных с жизнью Александра Пушкина. Церковь Харитона Исповедника — единственная в Москве во имя этого святого, по нему и назван переулок — была снесена в 1935 году. Некогда тут располагалась обширная дворцовая Огородная слобода — т. е. огороды, снабжавшие дворец свежими овощами и зеленью. С того времени сохранился Юсуповский дворец, известный как каменные палаты дьяка Алексея Волкова, предыдущего владельца (комплекс домов № 13–21), в которых ныне размещается Академия сельскохозяйственных наук. Несмотря на ряд перестроек, здания в целом сохранили облик XVII века, и многие декоративные украшения — частично подлинные, а частично повторяющие старые. Не поленитесь обойти главный дом (№ 21) — со двора он более изукрашен, нежели с улицы.

В 1727 г. Пётр II пожаловал дворец «за службу» князю Г. Д. Юсупову, потомку ногайских ханов. Этот подарок Юсуповы ценили и никому не передаривали и не продавали. Палаты оставались их собственностью почти двести лет, хотя во второй половине XIX века князья тут уже не жили, отдав помещения под работный дом.

Внук подполковника, Н. Б. Юсупов, был очень богатым и хорошо образованным человеком, это ему А. С. Пушкин посвятил стихотворение «К вельможе». Ему принадлежали великолепная библиотека, картинная галерея, собрание превосходных статуй и свой театр (он занимал дом № 24). В его дом съезжались не только вельможи, но и даровитые художники и учёные. Здесь часто давались балы, спектакли и устраивались музыкальные и литературные вечера.

Рядом с двором князя Б. Г. Юсупова, ближе к Садовому кольцу, стоял двор канцлера графа А. П. Бестужева-Рюмина. Напротив тесных старинных палат, на другой стороне переулка, располагался большой трёхэтажный каменный дом, тоже принадлежавший Юсуповым и возведённый специально для устройства праздников и приёма гостей. Возле него был разбит обширный регулярный парк в версальском стиле. Там часто гулял маленький Саша Пушкин, позже написавший:

… И часто я украдкой убегал В великолепный мрак чужого сада, Под свод искусственный порфирных скал. Там нежила меня дерев прохлада; (…) Любил я светлых вод и листьев шум, И белые в тени дерев кумиры, И в ликах их печать недвижных дум…

Пушкины часто переезжали из дома дом, но переулок не покидали. Они жили то в доме Волковых (№ 2), то снимали флигель дома Юсуповых, то в доме графа Санти (№ 8) (в 1803–1807 гг.), то чуть поодаль, на углу Мальцева (ныне Малого Козловского) переулка в доме князя Ф. С. Одоевского (отца писателя).

В 1812 г. почти все деревянные дома сгорели. Сгорел и знаменитый Юсупов сад. А вот старинные палаты устояли перед безжалостным пламенем. После пожара всё вокруг застроили деревянными домами, один из них простоял очень долго, застав даже XX век (теперь на месте этого дома сквер). Это ветхое жилище людская молва прозвала «Ларинским домом», предполагая, что именно его имел в виду Пушкин, описывая приезд Татьяны Лариной в Москву:

…Вот уж по Тверской Возок несётся чрез ухабы. (…) В сей утомительной прогулке Проходит час-другой, и вот У Харитонья в переулке Возок пред домом у ворот Остановился. К старой тётке, Четвёртый год больной в чахотке, Они приехали…

На самом же деле этот дом принадлежал Ершову, считающемуся автором сказки «Конёк-Горбунок». Почему «считающемуся»? Да не всё так просто с этой сказкой! Уж больно она походит на пушкинские, а сам Ершов впоследствии ни разу не написал хоть что-нибудь даже близко приближающегося к этому творению. Пушкин часто был сильно стеснён в средствах и вынужден был порой скрывать свои доходы от кредиторов. Изучив тексты и отношения двух поэтов, литературоведы выдвинули версию, что настоящим автором «Конька-Горбунка» является Александр Сергеевич, а Ершов был всего лишь подставным лицом, чьё имя использовали по договоренности, чтобы все гонорары не ушли на оплату долгов.

В этом же переулке находится усадьба Сухово-Кобылиных (дом № 17).

Имя Александра Васильевича Сухово-Кобылина известно и в связи с его замечательными комедиями, и из-за его причастности к громкому преступлению (убийству своей возлюбленной). Но те драматические события разыгрались в других домах, там, где писатель пребывал намного позже (об этом ещё будет сказано), а в этой усадьбе прошла его юность — и тоже не без инцидентов.

Учителем юного Александра и его сестры Елизаветы был молодой профессор Московского университета Николай Иванович Надеждин. Между ним и Елизаветой вспыхнул роман: она была в восторге от его образованности и эрудиции, он считал её самой талантливой своей ученицей. Однако между молодыми людьми стояло серьёзное препятствие: Елизавета была столбовой дворянкой, а Надеждин — сыном сельского священника. Сухово-Кобылины выступили категорически против этого брака. Елизавета даже пыталась бежать с любимым, но эта попытка провалилась, а её возмущённый брат вызвал Надеждина на дуэль. Надеждин отказался, заявив, что раз в силу своего недворянского происхождения недостоин стать мужем Елизаветы, то и стреляться с её братом ему не должно. Взбешённый таким ответом Сухово-Кобылин потребовал, чтобы Надеждин убирался вон из Москвы, грозя, что иначе пристрелит дерзкого поповича, даже если за то ему будет Сибирь. В сложившихся условиях Николай Иванович предпочёл уволиться и уехать в путешествие за границу.

Елизавету выдали замуж за французского графа Салиас-де-Турнемир. Как скоро выяснилось, знатность рода была его единственным достоинством. Супруги прожили вместе восемь лет, а потом за участие в дуэли граф был выслан из России. Уехал он один, оставив жену с тремя детьми «соломенной вдовой».

Оставшись одна, Елизавета Васильевна стала вести вполне эмансипированную жизнь: увлеклась литературой, стала публиковаться и устроила в своём доме салон, который посещали Тургенев, Огарёв, Грановский, Боткин, Лесков…

Можно закончить маршрут здесь: по большому Козловскому и Боярскому переулкам пройти к станции метро «Красные ворота» на Садовом кольце. К метро выходит и Хоромный тупик — это современное название, данное большевиками, так как улица упиралась в хоромы Юсуповых. Старое название — Трёхсвятительский тупик, по церкви Трёх Святителей Вселенских. Тут есть ещё один дом, связанный с именем Пушкина. Это дом № 4, принадлежавший Авдотье Елагиной. Теперь он заперт на территории НИИ электромеханики. Да и в сам тупик не пройдёшь из-за всегда запертых ворот.

Авдотья Петровна Елагина считалась женщиной умной, красивой и очень оригинальной. Славянофилка, она ненавидела Петра Первого, так как приходилась родственницей Лопухиным, и в силу этого отвергала многие его нововведения. В её доме, прозванном «Елагинской республикой», встречались Е. Баратынский, П. Вяземский, М. Погодин, П. Чаадаев. Н. Гоголь, А. Герцен, Аксаковы, Т. Грановский. После возвращения из Михайловского здесь стал бывать А. С. Пушкин. Одно время у Елагиных жил известный поэт H. М. Языков. Погодин писал: «Вечера, живые и весёлые, следовали один за другим у Елагиных и Киреевских, за Красными воротами».

Экскурсия № 2 По местам исчезнувших дворцов

Выйдем со станции метро «Красные ворота».

Увы, от самих ворот осталось только название. На самом деле они изначально были белыми, а эпитет «красные» означал «красивые». Со временем название «Красные» стало восприниматься в прямом смысле, и в конце XIX в. ворота действительно покрасили в красный цвет. В конце 1920-х годов их снесли, несмотря на то что против разрушения памятника высказывались многие: комиссия «Старая Москва», Академия наук, знаменитый реставратор Пётр Барановский, академик Щусев…

На внешней стороне Садового кольца — высотный дом. Трогательная табличка на нём извещает, что он выстроен на том самом месте, где некогда стоял дом, в котором родился Михаил Лермонтов.

От высотки на Красных воротах лучами расходятся две улицы: Каланчёвская и Новая Басманная. Можно выбрать любую из них. Сейчас, совершая виртуальное путешествие, мы отправимся по следам уже несуществующих дворцов. Для этого нам нужно пройти по Каланчёвской улице.

Перед высотным домом — дом № 11 — небольшое здание печально знаменитого Басманного народного суда. Он «прославился» тем, что тут проходили многие сомнительные процессы, критикуемые правозащитниками и здесь, и за рубежом, — в частности, по делу Михаила Ходорковского. С лёгкой руки журналистов выражение «басманный суд» или «басманное правосудие» стало нарицательным.

Далее по Каланчёвской улице в доме № 43 — ещё один суд — Мещанский, утвердивший приговор Ходорковскому. У этого места страшная слава: в подвалах здания в 1930-е годы происходили массовые расстрелы.

Мы пройдём до железнодорожной станции Каланчёвская Алексеевской соединительной ветки. Тут когда-то стоял путевой царский дворец с высокой башней — каланчёй — отсюда и название. Но и здание станции очень красиво — это бывший «царский павильон» — домик в псевдорусском стиле, специально построенный для отдыха семьи Николая Второго. Царская семья отдыхала тут несколько раз. Весной 1912 года, когда император приехал в Москву на открытие памятника своему отцу на Пречистенке, каланчёвскую платформу по всей длине выстлали коврами, белой и красной расцветки; на клумбах из цветов составили царский вензель и герб России. Внутри павильон задрапировали тканями, золотыми кистями. На платформе в несколько рядов стоял почётный караул и хор.

Сейчас в павильоне — кассы и зал ожидания для пассажиров пригородного сообщения.

Рядом ещё одна специфическая достопримечательность — туалет 1949 года постройки. Это то ли третий, то ли четвёртый по старине действующий туалет в Москве (старее только на Покровке, на Девичьем поле и на Ленинградском шоссе — мы там побываем), поэтому есть люди, добивающиеся, чтобы неказистое здание объявили памятником истории. В нём действительно почти ничего не изменилось за шестьдесят с лишним лет, разве только деньги теперь берут за вход.

С Каланчёвки под мостом выходим на площадь трёх вокзалов: Ленинградского, Ярославского и Казанского. Каждый из них — памятник архитектуры. Ленинградский, он же Николаевский и Октябрьский, — это самый старый вокзал России. Вернее, один из двух самых старых: в 1840-е годы два совершенно одинаковых здания были возведены в Москве и в Санкт-Петербурге — с двух концов проложенной железной дороги — первой в России, выстроенной, по выражению Некрасова, «на русских косточках». Сейчас здание расширено и частично перестроено, но его первоначальные очертания всё же проглядываются.

К Казанскому вокзалу примыкает ДК железнодорожников. Считается, что именно этот Дом культуры описали Ильф и Петров как выстроенный на брильянты из стула.

Между вокзалами уходит широкая шумная улица Краснопрудная — Русаковская — Стромынка — Преображенская — Большая Черкизовская — Щёлковское шоссе. Это старая Стромынская дорога, в одной своей части сохранившая историческое название. Она была известна ещё со времён удельных князей. Весьма вероятно, что это по ней к боярину Кучке в несчастливый час приехал князь Юрий, ведь именно эта дорога соединяла Москву и города Юрьев-Польский, Суздаль (где тоже есть улица Стромынка) и Владимир-на-Клязьме. А название своё она получила по имени одного из многочисленных сёл, через которых проходила, — села Стромынь.

Ближайшее к нам старинное село называлось Красное. Отсюда и Красносельские улицы, а Краснопрудная улица названа так из-за большого пруда, который здесь когда-то был. Он располагался между современными Ярославским вокзалом и Верхней Красносельской улицей, а засыпали его в начале XX века. Давным-давно возле него проходили языческие «русалии», празднества, сохранявшиеся даже в середине XVI века: «Сходятся там мужи, жёны и девицы на ночное плещевание и бесчисленный говор, и на бесовские песни, и на плясание, и на скакание, и егда нощь мимо ходит, тогда к реце идут с воплем и кричанием, аки беси».

Тогда там располагалась большая дворцовая слобода, сначала состоявшая из крестьян и ремесленников, постепенно богатевших и писавшихся уже купцами. Однако в следующем столетии Красное Село оказалось в самом эпицентре Смуты: через него в Москву прибыли посланцы Лжедмитрия Первого, с восторгом принятые красносельчанами, а вот сторонники Лжедмитрия Второго, Тушинского вора, Красное Село сожгли.

При Романовых слобода вновь отстроилась, и тогда в Красном Селе была возведена деревянная церковь Воздвижения Честного Животворящего Креста Господня, в самом конце XVII века заменённая каменной. Процветало село и при Петре Первом, любившем устраивать потехи на священном для язычников пруду: морские бои в миниатюре и фейерверки. Такие праздники проводились в честь взятия Азова в 1697 году и победного Ништадского мира в январе 1722 года.

А на месте нынешнего Ленинградского вокзала стоял Артиллерийский полевой двор. Этот двор просуществовал долго, аж до 1812 года, когда боеприпасы взорвались от огня. Взрыв был слышен за десятки верст.

После того как было принято решение возвести храм Христа Спасителя, в Красное Село, по личному решению Николая Первого, был изгнан с Чертолья, с Остоженки, старинный Алексеевский монастырь — самый старый женский монастырь в Москве. Монахини переезжали, мягко говоря, не добровольно. Существует предание, что игуменья, покидая старый монастырь, даже бросила: «Быть сему месту пусту!» — предсказывая, что не простоит долго новый храм. Поэтому, чтобы задобрить разгневанных сестёр, для постройки Ново-Алексеевского монастыря привлекли самых лучших архитекторов. Михаил Дормедонтович Быковский возвёл Алексеевскую церковь с двумя приделами, силуэт и декор которой во многом повторяли архитектуру храма Христа Спасителя, не нынешнего, а того, настоящего. Церковь окружало огромное кладбище, ставшее гордостью и главным источником доходов монастыря. Сёстры даже отвели часть монастырских огородов, дававших им пропитание, под цветы — чтобы украшать ими надгробия. Хоронили там людей известных и богатых, и их родные не скупились платить за хороший уход за могилами.

На кладбище высились богатые усыпальницы Шустовых, производивших лучший коньяк; кондитеров Абрикосовых, купцов Алексеевых. Упокоились там многие литераторы: историк А. Ф. Вельтман, поэт А. М. Жемчужников (один из создателей Козьмы Пруткова); издатель «Московских ведомостей» М. Н. Катков… Увы, ни одна из могил не сохранилась: в 1920-е годы и кладбище, и монастырь были ликвидированы. Родственникам даже не позволили перезахоронить прах «царских сатрапов». Воспоминания очевидцев доносят отвратительные подробности этой варварской акции: так, например, над черепом Каткова откровенно надругались, вставив в челюсти папиросу. Надгробия пошли «на нужды народного хозяйства»: гранит — на бордюрный камень и облицовочную плитку, мрамор — на гравий, а чугунные ограды — на переплавку. Предполагалось, что здесь пройдёт магистраль, которая будет соединять стадион имени Сталина с Дворцом Советов, который планировали возвести на месте взорванного храма Христа Спасителя. Но этим планам свершиться было не суждено. Теперь по бывшему кладбищу, прямо по костям, проходит Третье транспортное кольцо и 2-й Красносельский переулок.

Всехсвятскую церковь (Красносельский переулок, 7) в советское время занимал сначала архив, потом завод по производству зонтиков, но теперь храм возвращён церкви. А вот Крестовоздвиженской повезло меньше: церковь обезглавили и присоединили к зданию Института рыбного хозяйства и океанографии (Верхняя Красносельская, 17). Монастырские стены снесены. Надстроенный келейный корпус отдан под дом престарелых.

Неудивительно, что среди погребённых на Алексеевском кладбище были Абрикосовы, ведь их кондитерская фабрика стояла совсем рядом, на Верхней Красносельской. Работает она и по сей день, но под другим именем — кондитерская фабрика имени П. А. Бабаева. Рядом на Малой Красносельской сохранился их особняк в стиле модерн.

Пётр Бабаев к конфетам никакого отношения не имел: был он слесарем Сокольнических трамвайных мастерских, членом ВКП(б) и погиб от руки белогвардейца. Работал он неподалеку, вот его имя и досталось фабрике, основал которую человек с истинно кондитерской фамилией — Абрикосов.

Родоначальник Абрикосовых был крепостным крестьянином. Звали его Степан Николаев, и отличался он редким умением готовить десерты. Степану повезло: барыня его была женщиной мудрой и даже просвещённой, держать столь редкого умельца в деревне не стала и охотно отпустила в город на оброк.

Степан накопил денег не только для того, чтобы выкупиться самому из крепостной зависимости, но и вызволить семью. Летом 1804 года у него уже была своя маленькая семейная мастерская, а в старости Степан Николаев сумел записаться уже не крестьянином, а купцом. И тут надо было уже подумать о фамилии, ведь Николаев — лишь сокращённое отчество, как полагалось для представителей низших сословий. Но первым Абрикосовым стал сын Степана, Иван, в 1814 году. Возникла фамилия из-за созвучия двух слов: оброк и абрикос. Ведь крестьянин был отпущен в город по оброку, торговал абрикосами, варил из них конфитюр…

Семейная история была далеко не гладкой: в середине XIX века Абрикосовы даже разорились и были вынуждены признать себя банкротами. Однако сын Ивана Алексей сумел возродить семейный бизнес: со временем его стали называть шоколадным королем России. Немногие могли конкурировать с Абрикосовыми — только товарищество Эйнема (ныне фабрика «Красный Октябрь») да ещё, наверное, кондитерская фабрика Сиу.

С именем Абрикосовых связано ещё одно весьма важное для Москвы заведение — родильный дом. Жена Алексея Ивановича, Агриппина Абрикосова, произвела на свет 22 ребёнка (выжило 17). И это притом что она активно помогала мужу в делах. На её имя была записана почти вся семейная недвижимость: купцы часто записывали большую часть имущества на жён и детей, дабы уберечь его от распродажи при возможном банкротстве.

Кроме того, Агриппина Алексеевна активно занималась благотворительностью. В конце 1889 года её стараниями на Миусской улице были открыты «бесплатный родильный приют и женская лечебница с постоянными кроватями А. А. Абрикосовой». За год через приют проходило более 200 рожениц, и детская смертность и смерть при родах были здесь очень низкие по тем временам — один процент. По сей день этот роддом является одним из лучших в Москве. После революции ему дали имя Надежды Крупской, у которой детей не было вообще. В 1994 году ему было возвращено историческое имя, и теперь это — городской родильный дом № 6 имени А. А. Абрикосовой.

После Третьего транспортного кольца Краснопрудная улица меняет название на Русаковскую и далее — на Стромынку. Самое примечательное сооружение Русаковской — полицейская и пожарная часть со смотровой каланчёй (Русаковская ул., 26) почти у самой Стромынской площади. Это вторая по времени постройки после Сущёвской из сохранившихся в Москве пожарных каланчей. В часть вёл Преображенский водопровод, сооружённый инженером Зиминым, что позволяло пожарным всегда иметь достаточно воды для тушения пожаров. Сейчас в здании размещается Управление Главной пожарной службы Восточного административного округа и пожарная часть № 12.

Конечно, Стромынская дорога слишком длинна, чтобы пройти её пешком. Щадя свои ноги, можно воспользоваться любым наземным транспортом, например 41-м автобусом, спуститься в метро или, подсократив маршрут, — железнодорожной веткой, и от Казанского вокзала доехать до станции Электрозаводская.

От станции метро «Сокольники»

В этом месте наложились друг на друга два временных пласта: век Алексея Михайловича и XIX век — промышленного подъёма. Названия улиц напоминают о царских охотничьих забавах, а сохранившиеся строения за малым исключением — о богатых купцах-благотворителях, строивших здесь больницы и богадельни.

Оглядимся вокруг: широкая аллея ведёт к парку Сокольники — остаткам царских охотничьих угодий. По левую сторону от неё между улицами Маленковской и Сокольничьей слободкой некогда находилась одна из усадеб графа Брюса.

Позади нас на площади — церковь Воскресения Христова — двухэтажный храм в стиле модерн с девятью куполами. Его алтарная часть обращена на юг — в сторону Палестины, земной родины Христа. Таково было желание руководившего строительством протоиерея Иоанна Кедрова, ставшего первым настоятелем храма. Позже Кедров был репрессирован и погиб в лагерях. Но сам храм никогда не закрывался! Сюда переносили почитаемые святыни из других разрушаемых храмов: из Страстного монастыря, с Варварских ворот Китай-города, из Пантелеймоновской афонской часовни. Многие иконы и по сей день хранятся именно здесь. В храме Воскресения Христова в Сокольниках очень хорошая акустика, поэтому в нём часто пели солисты Большого театра.

В доме № 7 на Сокольнической площади располагались театр «Тиволи» и кинематограф с популярным названием «Луч». Ныне здесь Дом молодёжи. От Сокольнической площади по парку проходит Богородское шоссе, названное так по имени села, уже вошедшего в черту Москвы.

Немного пройдём по Стромынке — до её пересечения с улицей Матросская Тишина. Это примерно полтора километра. Вокруг есть что посмотреть!

ДК имени Русакова (Стромынка, 6) — одна из самых известных построек архитектора-конструктивиста Константина Степановича Мельникова, возведённая в 1929 году. Это здание ни за что не перепутаешь с окружающими: три его верхние аудитории выступают наружу в виде объёмных консолей. Смотрится это очень оригинально и даже несколько шокирующе. Дом культуры имени И. В. Русакова включён в списки объектов истории и культуры, охраняемых ЮНЕСКО.

Недалеко, на 3-й Рыбинской улице, несколько в стороне, есть ещё один ДК — тоже Мельникова. Это клуб фабрики «Буревестник».

Чуть поодаль, за стадионом братьев Знаменских, заметно высокое, напоминающее лютеранскую кирху здание диспетчерского пункта № 6 преобразовательных подстанций Мосгортранса (2-я Боевская, 6). На самом деле кирхой оно никогда не было: в нём с 1912 года размещается электроподстанция, питающая городскую трамвайную сеть.

Целый комплекс старинных зданий в «русском стиле» из красного кирпича (Стромынка, 7) — это Бахрушинская больница (ныне городская клиническая больница № 33 имени профессора А. А. Остроумова). Бахрушинская — потому что возведена была на деньги (450 тысяч рублей!), пожертвованные братьями Бахрушиными на строительство больницы на 200 человек для бесплатного лечения хронических больных. В больницу принимались на лечение лица «всякого звания и состояния, преимущественно из недостаточных».

В 1895 году в больнице открыт небольшой родильный приют на 8 коек, а в 1903 году на территории больницы построен первый для Москвы родильный дом. В 1911 году Бахрушинская больница стала учебной базой Высших женских курсов по госпитальной хирургии и терапии. Сегодня эта больница представляет собой огромный многопрофильный лечебный комплекс.

На противоположной, чётной стороне, улицы — Дом призрения имени братьев Боевых (Московский городской научно-практический центр борьбы с туберкулёзом) (Стромынка, 10). Его выстроили в конце XIX века на деньги почётного гражданина Николая Ивановича Боева. Комплекс включал богадельню на 300 мест, домовый храм Николая Чудотворца и два дома дешёвых квартир на 60 бедных семей. В 1926 году Боевская богадельня перепрофилирована в туберкулёзное отделение при больнице имени профессора А. А. Остроумова.

От Стромынки влево отходит улица Короленко. На ней сохранились здания Александровского отделения Ермаковской богадельни (Короленко, 2). Построено отделение было на средства Флора Яковлевича Ермакова, происходившего из крестьян Коломенского уезда Московской губернии. От отца он унаследовал небольшую ситценабивную фабрику, развил это дело и составил состояние в несколько миллионов рублей. Около 1880 года Флор Яковлевич закрыл фабрику и посвятил себя благотворительности. На его миллионы в Москве устроили две громадные богадельни для крестьян обоего пола православного вероисповедания. Первое (Мариинское) отделение богадельни на 500 человек находилось за Трёхгорной заставой (Шмитовский проезд, 29), второе — на 520 человек — Александровское — здесь, в Сокольниках.

Кроме этого, Ермаков жертвовал сотни тысяч рублей на различные благотворительные учреждения, раздавал ежедневно деньги на устройство храмов и монастырей, на бесплатные обеды для нищих (ежедневно кормил около 1000 человек). В его доме имели приют до 200 монашек, прибывающих в Москву из женских монастырей за сборами. При богадельне в Сокольниках были построены два обширных храма, в одном из них — Троицы Живоначальной — был погребён в 1895 году Флор Ермаков. В 1934 году этот храм закрыли, его верхний этаж снесли, а нижний сейчас перестроен и превращён в мастерскую некоего Порфирыча — об этом гласит надпись масляной краской на воротах. Хотя, возможно, эту надпись сделали из других побуждений, имея в виду одного крайне неприятного и корыстного персонажа из романа Глеба Успенского.

На той же улице — Коронационное убежище для неизлечимо больных (Короленко, 3). В 1895 году накануне коронации Николая Второго Городская дума постановила соорудить ещё одно «убежище для неимущих» в память «Священного Коронования». Участок напротив Ермаковской богадельни подходил как нельзя лучше. В проекте были предусмотрены для взрослых — мастерские, для детей — учебные классы, игровая комната. Рядом с парком, разбитом ещё при прежних владельцах участка, отвели место для обширного огорода, возделывать который должны были сами жители убежища. На закладку первого камня прибыла августейшая чета. Призреваемых в Коронационном убежище вначале было 200 человек, но число их постоянно увеличивалось и скоро перевалило за триста. В 1923 году церковь при убежище была закрыта, главы и шатёр колокольни сломаны. В настоящее время здесь располагается Центральный научно-исследовательский кожно-венерологический институт (ЦНИКВИ).

Во дворах домов чётной стороны улицы — большой пруд, называемый Егерским. Легенда гласит, что в нём утонул некий егерь, влюбившийся во фрейлину императрицы Екатерины Второй, приезжавшей сюда поохотиться. Вначале ветреная фрейлина ответила на его чувства, но «курортный роман» закончился, и она снова уехала в Петербург. С горя егерь запил и утопился.

Перпендикулярно улице Короленко идёт Колодезная улица, названная так в начале XIX века по находившемуся здесь большому городскому колодцу — одному из последних чистых колодцев Москвы. В 1868 году Городская дума купила этот колодец, а в 1872-м устроила возле него водокачку. Преображенский водопровод (выстроенный инженером Зиминым) имел протяженность более трёх километров и обеспечивал водой весь восток Москвы. В сутки водокачка давала до 35 тысяч вёдер. Разобрали водокачку лишь в 1925 году.

К Колодезной улице примыкает одноимённый переулок. Его делит пополам Сокольническая линия метро, и пешеходам приходится проходить по подземному переходу. Старое название переулка — Переведёновский, по переведёновцам — москвичам, бежавшим из города во время чумы 1770–1771 гг. и по возвращении переведённым из старых мест жительства туда, где им выделили землю.

В середине XVII века на пологом правом берегу Яузы царь построил деревянные хоромы — охотничий «потешный» дворец. Новое село поначалу не имело названия, и только когда здесь был выстроен храм Преображения, вся местность был названа селом Преображенским. Усадьба «потешного» царского дворца была ограничена с востока Яузой, с севера — опушкой Оленьей рощи, с запада — проездом от Соколиной рощи на Стромынку. С юга от дворца находился Святой колодец — уже описанный чистый источник питьевой воды. Царь выезжал в «потешный» дворец ежегодно в мае, охотился и подолгу жил здесь. В 1672 году в Преображенском рядом с дворцом выстроен придворный театр («комедийная хоромина»); театральные представления проходили с 1672 по 1676 год и продолжились в начале XVIII века.

Одна из просек в Сокольниках и стадион рядом носят название Ширяевы: по преданию, любимый сокол царя Алексея Михайловича Ширяй, бросившись на свою жертву, не рассчитал удара и разбился насмерть.

После смерти Алексея Михайловича село Преображенское стало местом неофициальной ссылки царицы Натальи Кирилловны с малолетним царевичем Петром. Здесь Пётр в 1683 году завёл свои потешные полки и построил «потешный городок» — крепость Прешбург (Пресбург).

Ни Прешбург, ни дворец Алексея Михайловича, конечно, не сохранились, и уже в XIX веке тут всё было застроено частными домами. Городская управа выкупила участок, выстроив тут работный дом или Дом трудолюбия, куда свозили нищих, захваченных полицией, и занимали их каким-то трудом. Работали те в мастерских, на огородах, а зимой — в оранжереях. Было и подростковое отделение, которое в 1914 году было переведено в особое здание и преобразовано в приют имени доктора Фёдора Петровича Гааза — филантропа и правозащитника. От всего большого приюта сохранились один корпус, выходящий на соседнюю улицу Олений Вал, (246) и храм Иоанна Предтечи. Этот храм был заложен в 1915 году, а сумму на строительство пожертвовала почётная гражданка госпожа Титова, потерявшая мужа и сына и желавшая почтить их память. Церковь была очень большая: тут одновременно могло молиться до 800 человек. В 1917 году храм был освящён, а в 1923-м — закрыт, купола снесли, фреску над входом сбили и разместили тут заводские цеха. Храм был возвращён церкви лишь в 1997 году.

За Оленьим Валом начинается парк Сокольники. Одна из его просек носит название Майской, но вовсе не в честь маёвок! Считается, что прорубить её приказал Пётр Первый, чтобы проводить тут майские гулянья. В день праздника весны 1 мая и по воскресеньям каждое лето на Майской аллее накрывали столы, расставляли вина, закуски, всякую снедь, и начиналось застолье. Большинство приглашённых составляли немцы — из Немецкой слободы. От этого Сокольническая роща долгое время звалась Немецкие столы. На этой просеке тоже есть храм — святителя Тихона Задонского на Ширяевом поле — это редчайший образец московского деревянного зодчества середины XIX века, чудом уцелевший.

В конце XVII века Пётр построил новый Преображенский дворец на противоположном — левом берегу Яузы, а старый дворец с тех пор использовался как путевой, пока совсем не обветшал. Ново-Преображенский дворец Петра I стоял недалеко от Преображенской улицы, на высоком левом берегу реки Яузы, между ней и современной Электрозаводской улицей. Стоял он на возвышенности и потому назывался также Нагорным дворцом. Хотя современные люди вряд ли посчитали бы дом Петра — «дворцом»: царь-реформатор был крайне неприхотлив и даже аскетичен в быту. Даже иностранцы скептически морщились: «дворец» этот был «деревянный, в один только ярус, с такими низкими комнатами и до того углублён в землю, что высокорослый мужчина, стоя у порога, без труда достанет кровли».

Неподалеку от дворца находилась Съезжая изба — орган полицейского сыска. Следы старых строений находятся и поодаль, на улице Бухвостова, но обычно её относят в то место, где на Преображенской улице находится дом № 6.

Даже в начале XIX века исследователи могли видеть остатки этих строений «на покатом холме, у коего извивается Яуза… На левой стороне, ехавши от заставы, на горе… на той стороне речки и моста, против Екатерининской богадельни». Считается, что именно здесь, а не на Красной площади, как изобразил Суриков, «были пытки и казни»; здесь стояли виселицы, здесь рубили головы мятежным стрельцам.

Старая Стромынская дорога убегает дальше — через петровскую Преображенскую слободу в село Черкизово — митрополичью дачу.

Название Черкизово происходит от имени ордынского царевича Серкиза, перешедшего на сторону русских и после крещения ставшего Иваном Серкизовым. Сын его Андрей был на Куликовом поле воеводой Коломенского полка и погиб в бою с Мамаем. У Андрея Серкизова (Черкизова) был сын Иван, среди вотчин которого было и это подмосковное сельцо. Иван продал это сельцо другому крещеному татарину — Илье Озакову, который выстроил в Черкизово на берегу речки Сосенки первую церковь — Ильи Пророка, конечно, деревянную и до наших дней не дошедшую. Стоящая на его месте новая Ильинская церковь выстроена в конце XVII века. Так сельцо — то есть простое поселение без церкви, стало селом — с церковью. Илья, хотя и был татарином, входил в число слуг митрополита Алексия — одного из вдохновителей Куликовской битвы (о нём будет рассказано особо). Именно к митрополиту и перешло Черкизово, и он сделал село своей летней резиденцией. С тех пор за ним закрепилось название митрополичья дача.

В настоящее время основная часть Сосенки заключена в трубу, и всё, что от неё осталось, — это Черкизовский пруд, на берегу которого по-прежнему возвышается Ильинская церковь, уже каменная. Она окружена кладбищем, очень древним, скорее всего, существовавшим ещё во времена Куликовской битвы! Среди относительно новых могил есть одна, заслуживающая особого внимания: это погребение юродивого, пациента психиатрической клиники Ивана Корейши. Врачи считали его неизлечимым больным, а толпы визитёров — святым и ясновидящим. Действительно, предсказания Корейши сбывались очень часто.

Слева от Щёлковского шоссе — село Богородское (туда ведёт Богородское шоссе). Его самая большая достопримечательность — деревянный храм Преображения Господня (Краснобогатырская, 17), освящённый в 1880 году. А в 1913-м здесь произошло страшное злодеяние: были зверски убиты две старушки, вдова местного священника и её сестра. Даже видавший виды начальник Московской сыскной полиции Аркадий Францевич Кошко годы спустя с ужасом вспоминал об увиденном:

«Картина этого… убийства была особенно кошмарна. Жертвы жили в Богородском, в старом церковном домике. Одна из них была вдовой местного священника. Вместе с ней проживала её сестра-старушка.

Обе женщины не только были убиты, но подверглись ещё перед смертью утончённейшей пытке. Вид их трупов леденил кровь: поломанные кости, вырезанные груди, обугленные пятки — говорили о перенесённых ими чудовищных истязаниях. Всё в доме было перевернуто вверх дном. Всё, что можно было унести, — унесено. Словом, та же картина ограбления дочиста, столь знакомая мне по ряду других происшедших недавно случаев. Тут же при доме на дворе валялись трупы двух отравленных собак».

Это было одно из страшных дел убийцы-садиста Сашки-Семинариста, буквально терроризировавшего в те годы Москву. «Грабежи… следовали один за другим, с промежутками в неделю-две и носили несомненные общие признаки: жертвы обирались дочиста (часто до белья включительно), убивались всегда каким-нибудь колющим оружием», — вспоминал Кошко. Вся московская полиция была поставлена на ноги, но успех принесли не облавы, а скрупулёзный анализ всех деталей убийств, проведённый Кошко. Он пришёл к выводу, что в Москве орудует шайка, руководит которой человек молодой, весьма образованный и начисто лишённый моральных принципов, — весьма распространённый в те годы тип «нигилиста». Поиски велись очень долго, но преступники неминуемо рано или поздно в чём-то ошибаются. Так случилось и на этот раз: за Драгомиловской заставой они не добили одного из ограбленных, а тот успел ранить одного из нападавших. По его описанию и потому, что раненый неминуемо должен был обратиться к лекарю, удалось схватить одного из убийц. Главаря своего они боялись до смерти, но всё же выдали его. На допросах Сашка вёл себя нагло: «Я такой же интеллигент, как и вы», — заявил он следователю на первом допросе. «Ты не интеллигент, а убийца и изверг рода человеческого!» — с презрением ответил Кошко.

«Сашка был приговорён судом к повешению, но по амнистии, последовавшей к романовскому юбилею, наказание ему было смягчено до 20 лет каторжных работ. Февральская революция освободила Сашку, пожелавшего якобы отправиться на фронт. На самом деле Сашка явился в Москву, где и принялся за прежнее. Он не забыл свести счёты со слесарем и «мясницким учеником», убив их обоих. Большевикам Сашка чем-то не угодил и был ими расстрелян в 1920 году, в Москве», — заключает свой рассказ Кошко.

Щёлковское шоссе проходит по жилым районам между огромными парками — Измайловским и Лосиным островом. Минуя известный питомник Сиреневый сад, районы Измайлово и Гольяново, оно ведёт в город Щёлково, связанный со знаменитой детективной драмой — «Живой труп». Хоть это уже не Москва, но всё же история достойна рассказа, пусть и очень краткого.

Женщина, ставшая прототипом толстовской героини, Екатерина Павловна Симон, совсем молодой вышла замуж за дворянина Николая Гимера. Брак этот оказался крайне неудачным: Гимер оказался алкоголиком. Даже рождение сына не могло спасти семью. Поэтому Екатерина ушла от мужа и, отдав сына на воспитание родственникам, устроилась на курсы акушерок. Жила она очень бедно, снимая дешёвую комнатушку в одном из подвалов Хитровки. По окончании курсов Екатерина устроилась акушеркой в больнице при фабрике товарищества мануфактур «Людвиг Рабенек» в Щелково. Сына она смогла взять к себе.

Её муж, сознавая свой недуг, дал согласие на развод, но в те времена венчаная пара не могла быть разведена без одобрения Московской духовной консистории, а этого согласия получено не было. Для Екатерины это было ударом, ведь к тому времени у неё уже был другой жених — служащий ткацкой фабрики Степан Иванович Чистов. Тогда и родился в голове у Екатерины Павловны хитрый план — уговорить мужа инсценировать самоубийство. Самому Гимеру к тому времени всё уже было совершенно безразлично, лишь бы ему выплачивали небольшое содержание — на водку, а там — трава не расти. Под диктовку жены он написал «предсмертную записку», оставил пальто с документами у проруби на заледеневшей Москве-реке, а сам, переодевшись в другое, уехал из Москвы.

Спустя несколько дней Екатерина отправилась в Якиманскую полицейскую часть, где предъявила «предсмертное письмо» Гимера. Поначалу всё шло по плану: оставленное «самоубийцей» пальто не украли нищие, его нашёл околоточный надзиратель и принёс в часть. Вскоре нашёлся и подходящий труп, выловленный из Москвы-реки. Несмотря на некоторое несоответствие деталей, Екатерина поспешила опознать тело и получила «вдовий паспорт», позволивший ей вступить в новый брак. В январе 1896 года Екатерина обвенчалась со своим возлюбленным в Никольской церкви села Жегалова (церковь сохранилась).

Но разве можно доверять алкоголику? Быстро пропив все полученные от супруги деньги, Гимер принялся её шантажировать. Платить она отказалась, и тогда Гимер явился в полицию, представив все доказательства мошенничества и сговора. Екатерину Павловну обвинили в двоебрачии, Николая Гимера — в пособничестве. Первоначальный приговор был предельно жесток: суд постановил лишить бывших супругов дворянства, сослать их в Енисейскую губернию на пять лет, и даже после этого ещё в течение четырнадцати лет они не имели права появляться в крупных городах. Однако в дело вмешался знаменитый адвокат Анатолий Фёдорович Кони и добился не только смягчения приговора, но и развода для четы Гимеров. Екатерина Павловна провела в тюрьме только три месяца, работая там в больнице, а выйдя на свободу, смогла вернуться в Щёлково к любящему мужу — новому мужу.

Дело это подробно освещалось в прессе, недостающие подробности рассказал Льву Толстому председатель Московского окружного суда, однако публикация пьесы была отложена по просьбе сына Екатерины Николая, который умолял не бередить душевные раны его матери. Алкоголик Гимер тоже явился в дом к Толстому, умоляя писателя дать ему хоть какую-нибудь работу. К тому времени он совершенно спился и обнищал. Толстой согласился помочь с условием, что тот бросит пить. Гимер пообещал — и сдержал слово. Он прожил ещё несколько лет.

Драма «Живой труп» была опубликована лишь в 1911 году после смерти писателя и быстро заняла ведущее место в репертуарах сотен театров по всей России. Семье Чистовых, уже разбогатевших, ставших солидными заводчиками-мыловарами, это радости не принесло: посещения падких на сенсации журналистов расстраивали Екатерину Павловну, доводя до слёз. С 1911 по 1930 год, пока Екатерина Павловна была ещё жива, на экранах синематографов появились четыре экранизации романа (в 1911, 1916, 1918 и 1929 годах). Умерла она в 1930 году, по некоторым сведениям, покончив с собой из страха перед репрессиями: её сын был арестован.

На берегу Яузы

Свернём на улицу Матросская Тишина. Названа она по Матросскому богадельному дому, существовавшему здесь примерно с 1771 года и мимо которого запрещено было ездить громыхающим телегам. Поэтому улица действительно была тихой, жили здесь вышедшие на покой увечные матросы — вот вам и название.

На углу Стромынки и Матросской Тишины стоит МГУПИ — Московский государственный университет приборостроения и информатики. Выстроен он на том самом месте, где некогда и располагался Екатерининский богадельный дом (Стромынка, 20).

В конце XVII века Пётр Первый основал на этом месте Хамовный двор — полотняную фабрику, где делали парусину для русского флота. От этого строения сохранилось два корпуса — северный и западный. Они принадлежат МГУПИ, образуя угол здания, выходящий к Стромынке.

В 1785 году в зданиях фабрики разместился Екатерининский богадельный дом. Тогда были построены восточный и южный корпуса, замкнувшие каре. Во дворе богадельни стоит полуразрушенное круглое здание с пятью куполами, похожее на церковь. На самом деле это оригинальные старинные погреба.

Следующие строения по этой же улице — Преображенская психиатрическая больница (Матросская Тишина, 20). Это первая специализированная психиатрическая больница в Москве, выстроенная в 1802 году. Построен доллгауз (от немецкого «tollhaus» — дом для сумасшедших) был по проекту того же архитектора, что строил и Екатерининскую богадельню, — Ивана Селихова, ученика Матвея Казакова. Дом скорби был рассчитан на 80 больных, причём у каждого — отдельные покои. В богадельне было три отделения — для излечимых, неизлечимых и выздоравливающих. В конце XIX века здание расширили на средства жертвователей, в том числе купцов Алексеевых и их родственников Бостанжогло.

Одним из пациентов Преображенской больницы был юродивый и предсказатель Иван Яковлевич Корейша (1783–1861 гг.), в медицинской карте которого значилось: «Причины болезни — неистовые занятия религиозными книгами. Болезнь совершенно неизлечима». Он прожил здесь сорок четыре года. За советом к нему обращались не только мещане, но и государственные чиновники, находившие в бормотании больного ответы на беспокоившие их вопросы. Толкователи, всегда находившиеся при Корейше, помогали расшифровать и понять его околёсицу. У стен больницы собирались толпы желающих узнать своё будущее, на его «сеансы» продавались билеты, а сбор за визиты составлял до 500–700 рублей в месяц и обеспечивал благосостояние всего заведения. «Если бы не Иван Яковлевич, не знаю, как бы сводили концы с концами», — говаривал главврач больницы.

Тюрьма Матросская Тишина. Следственный изолятор № 1 (дом № 18) был основан в 1775 году императрицей Екатериной II как «смирительный дом для предерзостных». Сейчас бы такое заведение назвали вытрезвителем: сюда предполагалось помещать буянов и пьяниц для смирения. Постепенно заведение превратилось в исправительный дом, а потом — в исправительную тюрьму.

Туберкулёзная клиническая больница № 7 (дом № 13) сооружена в 1903 году на средства городского управления по проекту архитектора А. И. Роопа. В 1903 году построена больничная церковь иконы Божией Матери «Утоли моя печали». Церковь была закрыта в 1922 году, и в здании разместился морг.

В 1905 году центральные мастерские московского трамвая перенесли с Миусской площади в Сокольнический трамвайный парк. Так возникли Сокольнические трамвайные ремонтные мастерские (дом № 15/17). Потом стоянка трамваев была перенесена ближе к Яузе, где возник Новосокольнический парк (трамвайное депо имени И. В. Русакова), а мастерские превратились в завод, не только ремонтирующий, но и выпускающий подвижной состав для городского транспорта.

С правой стороны на улицу выходят два длинных трёхэтажных корпуса Сокольнических казарм (№ 10), построенные в 70-е годы XIX века. Первоначально в них размещался сапёрный батальон, поэтому казармы назывались также Сапёрными. На другой стороне улицы — церковь Благовещения Пресвятой Богородицы при Сапёрных казармах. Она предназначалась для солдат и офицеров. Церковь не действует, со здания снята вся священная атрибутика, но алтарная часть сохранилась. Помещение принадлежит Московской восточной таможне.

К набережной Яузы от улицы Матросская Тишина отходит Дворцово-Рубцовская улица. Называется она так, потому что в XVI веке на этом месте в селе Рубцово стоял дворец царя Михаила Фёдоровича. Он выходил на Яузу, и набережная раньше так и называлась — Дворцовой, теперь она Русаковская. Именно здесь Михаил Фёдорович жил после восшествия на престол, ведь Кремль был сильно разрушен в боях с поляками. Дворец был окружён прекрасным садом с благоухающими розами, рядом по велению Михаила Фёдоровича соорудили церковь в честь Покрова Богородицы, отчего село стало называться Покровским.

На месте дворца сейчас Русаковская больница. Её основание связано с печальной историей семьи фон Дервиз. Павел Григорьевич фон Дервиз, железнодорожный магнат, был человеком очень богатым, но сильным здоровьем не отличался: наследственный туберкулёз свёл в могилу его сына Володю, затем дочь, а горе добило и самого главу семьи. Уже тяжело больной предприниматель пожертвовал городу капитал в 40 тысяч рублей на постройку детской больницы на 180 мест, причём по желанию жертвователя 100 мест в больнице должны были навсегда остаться бесплатными для детей-сирот и детей бедных родителей. Больница, названная Владимирской (в честь скончавшегося наследника), открылась в 1876 году; тогда она считалась образцовой не только в Москве, но и во всей России. Пять лет спустя на средства вдовы Дервиза в больнице был возведён храм во имя святой Троицы, где был устроен семейный склеп фон Дервизов. Этот храм в древнерусском стиле и сегодня стоит во дворе больницы, он действующий, но внутренняя его отделка — богатая и искусная — утрачена.

С Матросской Тишины мы попадаем на улицу Николая Гастелло (старые названия — 3-я Сокольническая улица, Сапёрная улица и Матросский тупик). Неподалеку отсюда жил и учился Герой Советского Союза; на этой улице стоит ему памятник. Здесь частично сохранилась старинная застройка, в том числе деревянный усадебный дом № 5 — красивое одноэтажное деревянное здание с резными деталями. Увы, земелька в этом районе нынче дорога, и никто не поручится, что дом простоит долго.

От улицы Гастелло в обе стороны отходят Сокольнические улицы — сейчас их пять, а раньше было двенадцать. На 2-й Сокольнической примечательно здание городских Сокольнических женского и мужского начальных училищ имени А. С. Пушкина (ныне Центр образования им. А. С. Пушкина), открытых в 1904 году; решение об их открытии наряду с другими городскими начальными училищами имени А. С. Пушкина было принято Московской городской думой в ознаменование столетия со дня рождения поэта в 1899 году. Организатором и первым попечителем мужского училища был сын А. С. Пушкина генерал Александр Александрович Пушкин (1833–1914 гг.), и именно в ней учился Николай Гастелло.

На соседней 3-й Сокольнической улице — Дом бесплатных квартир купчихи Э. К. Рахмановой (№ 5). Рахмановы были богатейшими купцами-старообрядцами и известными благотворителями.

Ближайшие станции — «Электрозаводская» — метро и железнодорожная.

Здесь стоит Покровский дворец Елизаветы Петровны (дом № 44) и — за железной дорогой — церковь Михаила Фёдоровича (ул. Бакунинская, 83). Церковь имеет звонницу и два придела — царевича Димитрия и св. Сергия Радонежского. Этот храм строился сразу в камне при личном надзоре молодого царя — первого из Романовых. Здесь молился он сам и вся царская семья, здесь служил молебны его отец — патриарх Филарет. Можно сказать, этот храм — первый выстроенный в России по окончании Смуты. Он считается памятником русской воинской славы и символом возрождения Отечества. Стоит он буквально в нескольких метрах от железнодорожного полотна, а напротив — в такой же близости и от железной дороги высится царский дворец.

Село Покровское уже пришло в запустение, когда при Анне Иоанновне сюда отправили в негласную ссылку молодую прекрасную цесаревну Елизавету Петровну.

В 1770-х годах в сборниках стало печататься стихотворение:

Во селе, селе Покровском Серед улицы большой, Разыгралась-расплясалась Красна девица-душа, Красна девица-душа, Авдотьюшка хороша…

— с указанием, что оно является «сочинением знаменитой россиянки, воспетой Ломоносовым». При советской власти это таинственное указание сменилось кратким: «слова народные». Хотя многие исследователи, в том числе поэт Державин, историк Бантыш-Каменский и даже Пушкин, подтверждали авторство российской государыни — Елизаветы Петровны.

Да, русская императрица действительно писала стихи и по праву может считаться одной из первых русских поэтесс. Здесь же, в Покровском, Елизаветой было создано ещё одно стихотворение, не очень умелое (поэтические правила только зарождались), но искреннее и трогательное.

Я не в своей мочи огнь утушить, Сердцем я болею, да чем пособить, Что всегда разлучно и без тебя скучно, Легче б тя не знати, нежель так страдати Всегда по тебе.

Его адресат известен — это Алексей Яковлевич Шубин, по одним сведениям, прапорщик лейб-гвардии Семёновского полка, по другим — унтер-офицер Преображенского. Эти полки стояли здесь неподалеку, в Семёновской и Преображенской слободах. Сейчас даже памятник им поставили общий — немудрено, что полки и двести лет назад путали.

По воспоминаниям современников, Алексей Шубин был очень красив, и поначалу именно этим понравился молодой цесаревне. Сентиментальные историки девятнадцатого века писали, что Елизавета предалась своему чувству со всем пылом молодости, со всем упоением страсти и даже предполагала сочетаться с Шубиным браком.

Однако императрица Анна Иоанновна не доверяла ни Елизавете, ни её жениху. Она не могла не замечать, что Елизавета слишком сблизилась с гвардейцами: крестила у них детей, бывала на свадьбах; солдат-именинник приходил к ней, по старому обычаю, с именинным пирогом и получал от неё подарки и чарку анисовки. Елизавета и сама с удовольствием выпивала за здоровье именинника.

«Принцесса Елисавета, дочь Петра I и царицы Екатерины, такая красавица, каких я никогда не видывал. Цвет лица её удивителен, глаза пламенные, рот совершенный, шея белейшая и удивительный стан. Она высокого роста и чрезвычайна жива. Танцует хорошо и ездит верхом без малейшего страха»,

— писал о ней испанский посол.

Гвардейские солдаты любили цесаревну, называли её матушкой и поговаривали, что ей, дочери Петра Великого, «не сиротой плакаться», а следовало бы на престоле сидеть. Всё это дошло до Анны, и по её приказу Шубин был арестован, долго томился в тюремной камере, а потом был отправлен на Камчатку и обвенчан там против воли с камчадалкой. Под страхом смерти ему было запрещено называть кому-либо своё имя.

Прошло десять лет, Анна Иоанновна умерла, её наследники брауншвейгские на престоле не удержались, а Елизавета, совершив государственный переворот, взошла на престол, принадлежавший ей по праву рождения. Теперь её сердце было отдано другому, но даже за 10 лет разлуки она не забыла своего прежнего возлюбленного и тут же отправила людей на его поиски.

Более года посланный колесил по всей Камчатке, спрашивая, нет ли где Шубина, но не мог ничего разузнать. Однажды, разговорясь с арестантами, посланный упомянул имя императрицы Елизаветы Петровны, но те не поверили, что она царствует. В доказательство ему пришлось предъявить документы с её именем и печатью. И только тогда один из ссыльных признался, что он и есть Шубин.

«За невинное претерпение» в марте 1743 года Шубин был произведён в генерал-майоры и получил Александровскую ленту и богатые вотчины. Камчатская ссылка расстроила его здоровье, он предался набожности, занялся науками и в 1744 году попросил увольнения со службы. Получив отставку, Шубин поселился в своём имении, где и умер в 1765 году, на три года пережив Елизавету.

В конце 1730-х годов дворец, где жила Елизавета, уже совсем ветхий и старый, сгорел.

Она немедленно приказала отстроить его заново и даже лично приезжала проследить за ходом работ, теперь уже в сопровождении нового фаворита — Разумовского. С тех пор дворец ещё не раз горел, перестраивался — последний раз в XIX веке, — но всё же дошёл до наших дней и даже сохранил черты своего старого облика. С 1992 года здесь находится Научно-исследовательский институт реставрации. Трёхэтажное краснокирпичное здание рядом с дворцом отношения к нему не имеет. Оно намного более позднее (1913 год) и принадлежало Покровской общине сестёр милосердия (ул. Гастелло, 42).

Купцы-старообрядцы

Если пройти прямо по Бакунинской улице, под мостом, миновав Яузу, можно выйти к Басманной слободе и продолжить экскурсию по сохранившимся дворцам. Но Бакунинская улица довольно длинная, да и в историческом отношении малопримечательная, а рядом со станцией метро «Электрозаводская» есть немало интересного. Поэтому на время стоит вынырнуть из Петровской эпохи и перенестись в чуть более поздние времена.

Станция «Электрозаводская» названа по существующему заводу. Его готическое здание было спроектировано в середине 1910-х годов для рижского товарищества русско-французских заводов, эвакуировавшего предприятие из Риги (это было начало Первой мировой, и промышленники боялись оккупации), тогда же в Москву был перенесён завод «Каучук».

Изначально здание завода было задумано как подобие средневекового замка с окнами-розами и высокими башнями, но из-за войны проект был урезан и сохранил архитектурные изыски только со стороны главного входа.

Раньше здесь находился «прачечный пруд» — на запруженной по всему течению реке Хапиловке, по большей части заключённой в трубу ещё при Павле Первом. Теперь на месте пруда узкая площадь Журавлёва, больше похожая на обычную улицу. На площади — несколько купеческих домой характерной архитектуры. Наиболее значительными предпринимателями здесь были купцы-старообрядцы Носовы из Преображенской общины. Их фабрика — это дом № 1 по Малой Семёновской улице, фактически находится тут же, на площади. Жили Носовы тоже рядом — дом № 126 по Лаврентьевской улице, ныне Электрозаводской.

Основатели фабрики братья Носовы самостоятельно заниматься ткацким и красильным делом стали в 1829 г., основав на берегу Хапиловского пруда фабрику, выпускавшую драдедамовые платки — т. е. довольно дешёвые платки из тонкого сукна, очень популярные в то время. Именно такой носила бедняжка Сонечка Мармеладова. Братья сами ткали, красили и сушили платки, а жёны украшали их бахромой. Позднее фабрика стала выпускать более качественные толстые и крепкие сукна — армейское, кавказское (из такого шили черкески)…

Главой дела в продолжение многих лет был Василий Дмитриевич Носов. Это он выстроил здесь первый дом. Сын Носова, Василий Васильевич женился на красавице Евфимии Рябушинской, девушке хотя и воспитанной в старой вере, но образованной и несколько взбалмошной. Тогда и решил старый Василий Дмитриевич отселиться, оставив старый дом молодым. Наверное, втайне желая утереть нос не в меру изысканной невестке, он пригласил известного архитектора Кекушева, мастера стиля модерн (именно он раньше строил носовскую фабрику, старообрядческую больницу и дома купцам Грачёвым, тоже старообрядцам), и сделал заказ, выбрав проект из заграничного журнала. Особняк вышел на славу: со всеми достижениями комфорта, водяным отоплением, горячей и холодной водой. Вместе с тем дом строился не каменный, а деревянный — так пожелал хозяин, считая дерево более здоровым материалом. Дом был разделён на две половины: нижнюю, мужскую, где жил сам Носов и его прислуга, и женскую, где располагалась его сестра и женская прислуга.

Сейчас дом занимает филиал Российской юношеской государственной библиотеки, и туда можно зайти, интерьеры частично сохранились. Порой там проводятся концерты классической музыки.

Не желая отставать от свёкра, Евфимия Павловна устроила у себя художественный салон, куда приглашались модные литераторы и художники. Красавица госпожа Носова любила живопись, по примеру отца собирала картины, а её портреты охотно писали художники. Она пригласила молодого архитектора Жолтовского перестроить большой зал, собиралась заказать Серову его роспись, но художник умер, не успев закончить дело. После революции Носовым пришлось эмигрировать, бросив всё. Евфимия Павловна уехала в Рим и дожила там до преклонных лет. Её дом стал сначала краеведческим музеем, потом яслями… Сейчас его занимает банк.

Купцы Носовы принадлежали к Преображенской старообрядческой общине и много жертвовали на её храмы. На деньги купцов Носова и Хлудова построена, в частности, колокольня монастыря, сохранившаяся до сих пор. Архитектору Кекушеву принадлежит проект здания общинной больницы (сейчас там помещается туберкулезный диспансер).

По Малой Семёновской и улице Девятая Рота (на обеих сохранились остатки старой застройки) выходим на Преображенский Вал, соединяющий станции метро «Преображенская площадь» и «Семёновская». Именно здесь находятся Преображенская староверческая слобода и Никольский единоверческий монастырь (некогда он тоже принадлежал староверам).

Ныне Преображенская староверческая община очень закрытая, она объединяет староверов-беспоповцев, или феодосийцев, которых многие считают сектантами. Сами они себя именуют древлеправославными христианами, иже священства не приемлющими, т. е. не признающими никаких священников и, следовательно, совершаемых ими таинств: по их мнению, в мир уже пришёл антихрист, настали последние времена и благодать священства прервалась. Крещение и исповедь у них совершаются выборными мирянами, а по вопросам брака существует разделение: на приемлющих и неприемлющих брак, ведь таинство брака тоже совершает священник. Одним из наиболее значимых проповедников, не приемлющих брак, был Феодосий Васильев. Его последователи и создали в 1771 году (после чумы) Преображенскую общину. Однако жить без семьи или же во грехе никому не хотелось, и постепенно даже феодосийцы склонились к тому, чтобы брак признать, причём порой даже брак, совершённый никонианским священником. На территорию этой общины вас не пустят ни под каким видом: она обнесена высокой стеной и совершенно закрыта для посторонних. Можно обойти её вокруг и пройти по старому Преображенскому кладбищу — тоже ранее старообрядческому, но теперь ставшему общим. Тут сохранилось много старинных надгробий и часовен.

Преображенское кладбище находится примерно в равной удаленности от двух станций метро — «Преображенской площади» и «Семёновской». Обе они названы в честь петровских полков.

Бункер Сталина

Недалеко от станции метро «Черкизовская» по адресу Советская улица, 20, расположен ещё один «дворец», не то чтобы исчезнувший, но надёжно законспирированный. Это бункер, предназначавшийся для Иосифа Сталина. Его вырыли под так и недостроенным стадионом на территории Измайловского лесопарка. Ныне там музей, который можно посетить, предварительно заказав экскурсию, а полное название объекта звучит как «Запасной командный пункт Верховного Главнокомандующего Красной Армии И. В. Сталина периода Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.»

Многочисленные витрины с портретами соседствуют с уцелевшими предметами меблировки. Сохранился и кабинет Иосифа Сталина, скромный, как он любил, почти аскетичный. На стене висит карта с отметками боевых действий. Карту можно в любой момент закрыть занавесками. В таком занавешенном положении большую часть времени находились все карты на командных пунктах во время войны. Их открывали только по необходимости — таково было требование секретности.

Конечно, посетителей пускают далеко не во все помещения подземного «дворца», а ведь общая площадь бункера — 135 тыс. кв. метров. К нему подходят два подземных тоннеля; один — для автомобилей, считается, что длина его 17 километров и ведёт он к Кремлю, причём подземные ворота тоннеля располагаются под Спасскими воротами. Сейчас тоннель почти полностью засыпан, сотрудниками музея было отрыто метров сто его протяжённости. Второй тоннель якобы ведёт к ближайшей линии метро.

Экскурсия № 3. Дорогой Петра

У «Красных ворот», через сквер от высотки, на углу Новой Басманной и Садового кольца, высится серое и довольно уродливое здание Министерства путей сообщения. Говорят, что стоит оно на том месте, где находилась любимая Петром «аустерия» — трактир, куда любил заворачивать молодой царь, чтобы пропустить рюмочку шнапса. Историки архитектуры утверждают, что под неприглядной серой оболочкой скрывается совсем иное строение — запасный дворец, выстроенный по распоряжению Елизаветы Петровны. Здесь хранились царские запасы, предназначенные для других жилых дворцов, расположенных неподалеку.

Потом часть помещений была отдана под квартиры дворцовых служащих и военных, другая часть — под учреждения. В конце XIX века здание было передано московскому дворянству «с целью помещения в нём учреждаемого Дворянством Института благородных девиц имени Императрицы Екатерины II».

После революции благородным девицам пришлось покинуть институт, а занявшие его чиновники Народного комиссариата путей сообщения обратились к архитектору И. Фомину с предложением перестроить здание. Рушить тот ничего не стал, а просто одел дворец в новый архитектурный кожух — якобы в форме паровоза.

Русские цари обычно ездили в свои загородные дворцы по Старой Басманной улице. Пётр Первый изменил обычай: он любил сделать крюк и завернуть на Новую Басманную, в упомянутую «аустерию».

Есть три распространённые версии, объяснявшие, чем занимались жители слободы и почему она стала называться Басманной. По одной — здесь жили пекари, выпекавшие хлеб с особыми клеймами, чтобы не подделали. Клейма назывались «басмы», а хлеб — «басманом». По другой — здесь жили кожевники и оружейники, а название происходит от глагола «басмить», т. е. выделывать чернёные узоры на металле или коже. А путеводитель 1833 года утверждал, что пошло это название от Басманова, «любимца и наперсника царя Иоанна Грозного», чья усадьба располагалась в этих местах.

Жил ли тут Басманов на самом деле, неизвестно: весь окружающий район, за редким исключением, был обустроен при Петре Первом. В начале Новой Басманной улицы стоит церковь Петра и Павла на Новой Басманной. Строивший её архитектор Зарудный указал, что чертёж основного здания был им изготовлен «по данному собственной его величества руки рисунку». Строили церковь долго, более десяти лет из-за запрета на каменное строительство в Москве: весь камень шёл в Петербург. Её лаконичные формы явно напоминают постройки Петропавловской крепости в Петербурге. Колокольня более поздняя, уже елизаветинских времён; она намного пышнее и вычурнее.

Внутри храма сохранились старинная лестница и настенные росписи на темы апокалипсиса в притворе верхней церкви. С восточной стороны участок обрамляет белокаменная ограда с замечательной кованой решёткой в стиле барокко середины XVIII века. Она перенесена сюда из другой, разрушенной при Хрущёве церкви Спаса на Большой Спасской улице. Петропавловскую не снесли, отдав её обновленцам и Богословской академии А. И. Введенского. Обновленцами назывались сторонники религиозного течения, существовавшего внутри РПЦ в 1920–1940-е годы. Их задачей было приспособить церковь к изменившимся после революции условиям, а одним из принципов — лояльность по отношению к Советскому государству, доходящая до отождествления коммунизма и христианства. Но этот компромисс успеха не имел, и со смертью в 1946 году его лидера Александра Введенского умерло и движение. Церковь закрыли ещё раньше — в середине 1930-х гг. на шестьдесят лет.

В Басманной слободе селились иноземные офицеры, а на Бауманской улице даже сохранилось здание казарм XVIII века (№ 61), позже отданное под почту. После перевода столицы на Неву иностранные офицеры покинули слободу, продав свои дома купцам. Те постепенно богатели, и теперь вся улица застроена красивейшими особняками XVII и XIX веков. Есть среди них очень богатые (например, № 13, 16, 22, 23) и скромные деревянные (№ 19) — последний, кстати, подлинный домик XIX века, продержавшийся уже больше двухсот пятидесяти лет. Некоторые дома на Новой Басманной приписывают архитектору Матвею Казакову — № 9/2–4; и дом № 12, принадлежавший Плещеевым. Но это спорно. В доме № 29 располагалась полицейская часть. А на усадьбу купца Стахеева (№ 14) все обычно обращают внимание не только из-за строгой элегантности самого дома, но и из-за чудной статуи-светильника во дворе.

Много домов здесь принадлежало Демидовым (о них напоминает название — Большой Демидовский переулок). Дом № 26 на Новой Басманной (нынешняя Басманная больница) принадлежал сначала им, а потом был продан князьям Голицыным.

Поселились тут и купцы Мальцевы, которых можно назвать королями русского хрусталя. На Новой Басманной им принадлежали дома № 28 и 31, первый украшен оригинальными уродливыми масками.

Первый мальцевский завод был основан в конце царствования Петра близ Можайска. В конце сороковых годов XVIII века правительство забеспокоилось об экологии: стекольное производство требовало массы топлива и леса вокруг безжалостно вырубались. Тогда Мальцевым пришлось перенести производство в Орловскую губернию. Но и с можайским заводом они схитрили: не остановили его сразу, а стали возить топливо из-под Орла (эта лазейка в законе была), оттянув таким образом закрытие завода почти на десять лет.

В 1755 году Мальцевы основали свой третий по счёту завод, самый известный — в селе Микулино на реке Гусь Владимирской губернии. Ныне там город Гусь-Хрустальный.

Район Басманных улиц благоустраивался, и вот уже и знатные люди не чурались приобретать здесь недвижимость: ведь земля была намного дешевле. Князь А. Б. Куракин поступил очень умно, для начала она выстроил в память о покойном отце в непрестижном районе богадельню для увечных воинов (дома № 4–6 сразу за МПС), а уж затем — обширный дворец, архитектором которого, вероятно, был Родион Казаков (брат Матвея Казакова). Богадельня, выстроенная в 1742 году, дошла до нас изрядно перестроенной, храм при ней разрушили. Она считается первым в России частным благотворительным заведением.

Князь Александр Борисович Куракин — щёголь и дамский угодник — был безмерно богат, его прозвали «бриллиантовым», потому что он появлялся на балах в костюме, усыпанном алмазными украшениями. На его камзоле, а также на нижнем белье все пуговицы были брильянтовые, одеяние дополняли ордена: звёзды — Андреевская и Чёрного Орла, кресты — Александровский и Мальтийский на шее, Анненский в петлице, из крупных солитеров. Кроме этого он обыкновенно надевал сверх кафтана голубую ленту с бриллиантовым крестом, а на правое плечо — эполет, бриллиантовый или жемчужный. Даже пряжки на туфлях и на шляпе князь носил алмазные. Ходил анекдот, что однажды, играя в карты у императрицы, Куракин открыл табакерку и заметил, что перстень на его пальце совсем к ней не подходит, а сама табакерка не соответствует всему костюму. Волнение его было настолько сильно, что он с крупными картами проиграл игру.

Однако не следует считать князя глупым фанфароном: несмотря на своё чрезмерное щегольство, он был умным политиком и очень мужественным человеком, участвовал в заключении Тильзитского мира, был послом в Париже при дворе Наполеона. Там произошёл трагический случай, на балу во дворце по случаю бракосочетания Наполеона I с эрцгерцогиней Марией-Луизой вспыхнул пожар. Тогда погибло около 20 человек. Куракин оставался до последнего в огромной, объятой пламенем зале, выводя особ прекрасного пола, — дамы в пышных юбках поневоле могли выйти только гуськом. Не столь галантные кавалеры в страхе за собственные жизни сбили князя с ног и даже прошлись по нему. Вытащить бесчувственное тело князя было крайне трудно: украшения на его мундире раскалились так сильно, что обжигали тех, кто пытался оказать ему помощь. Другие под видом оказания помощи сдирали с мундира брильянты — всего уворовав на сумму около 70 тысяч франков. Куракин сильно обгорел, у него совсем не осталось волос, было изуродовано лицо, ноги и руки были раздуты и покрыты ранами, на одной руке кожа слезла как перчатка. От последствий ожогов князь так и не оправился до конца жизни и был вынужден уйти в отставку.

После кончины Куракина дворец, слишком дорогой для содержания, наследники сдавали в наём — для проведения балов. Затем его продали казне и перестроили под Землемерное училище, позднее ставшее Межевым институтом, первым директором института был будущий писатель-славянофил Аксаков, автор «Аленького цветочка». Теперь это Университет инженерной экологии.

Вслед за Куракиным в слободу въехали Головины, Голицыны, Трубецкие, одно время в приходе церкви Николы в Покровском жил А. В. Суворов. Дом № 27 принадлежал графу Николаю Семёновичу Мордвинову, академику, государственному деятелю, известному англоману и масону, кавалеру ордена Андрея Первозванного. Он был в числе тех, кого декабристы в случае победы предполагали ввести в состав нового правительства, и, единственный из членов Верховного уголовного суда, Мордвинов отказался подписать им смертный приговор. В этом его доме долгое время квартировал историк Карамзин и здесь писал некоторые главы знаменитой «Истории государства Российского».

Почти параллельно Новой Басманной проходит Новорязанская улица, выйти на неё можно, пройдя через короткий 1-й Басманный переулок. На Новорязанской — образцы промышленной архитектуры начала XX столетия. № 12 — дом правления Московско-Рязанской железной дороги, № 23 — комплекс зданий Рязанского трамвайного парка (1910–1911 гг), № 27 — более поздний гараж для грузовых машин, памятник русского авангарда, выстроенный по проекту Константина Мельникова и Владимира Шухова во второй половине 1920-х годов. В нём впервые было предложено ставить машины не строго перпендикулярно стене, а чуть наискось — парковаться водителям стало намного легче.

На чётной стороне Новой Басманной улицы арка отмечает вход в сад Баумана, созданный в 1920-м на месте сразу нескольких усадебных садов. Через него можно пройти на улицу Старая Басманная. Недалеко от сада — уцелевшие строения владения № 20: главный дом, дом с антресолями, корпуса служб, декоративный грот. В этой усадьбе жил философ П. Я. Чаадаев, объявленный сумасшедшим. Его посещали А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, А. И. Герцен, И. С. Тургенев и др. В этом доме он и умер, отпевали Чаадаева в Петропавловском храме. В предвоенные годы здесь была устроена Промышленная академия, где учились, в частности, жена Сталина Надежда Аллилуева и Никита Сергеевич Хрущёв.

На Старой Басманной тоже много примечательностей: строения № 15 — уже упоминавшаяся усадьба Голицыных, где под оболочкой XVIII столетия скрывается дворец XVI века. На углу Токмакова переулка стоял дом тётки Пушкина — Анны Львовны, но его снесли в 1930-е годы. Совсем рядом, тоже на углу Токмакова переулка, — дом № 30, где жил и работал художник Фёдор Степанович Рокотов. Дом № 23 принадлежал декабристу Муравьёву-Апостолу. № 11 — дом правления Московско-Курской и Нижегородско-Муромской железных дорог, выстроенный в самом конце XIX века; № 15 к. 1, — доходный дом в стиле модерн, принадлежал персидскому подданному; № 20 к. 1, — дом кооператива «Бауманский строитель», начало 1930-х гг. Ранее на этом месте стояла табачно-гильзовая фабрика Бостанжогло — деда по матери городского головы Николая Алексеева. Во дворах между Старой Басманной, 20, и Гороховским переулком сохранилась деревянная старомосковская застройка. Самым крупным строением на Старой Басманной является пышный храм Никиты Мученика елизаветинских времён (архитектор Д. В. Ухтомский).

Новая и Старая Басманные улицы сходятся на площади Разгуляй. Таинственная площадь: вы не найдёте в справочниках ни одного почтового адреса с ней связанного. Ни один дом из стоящих здесь не пронумерован по «площади Разгуляй» — а лишь по окружающим улицам. Старая застройка здесь по большей части снесена ради возведения здания райсовета — типичной советской архитектуры. Из-за этого Разгуляй совершенно потерял свой вид, и даже площадью не выглядит. Предполагают, что знаменитый кабак, в честь которого назвали площадь, был в доме № 38, на углу Доброслободской улицы. Однако есть и мнение, что кабаков тут было много — почти в каждом доме, и все они — с не самой хорошей репутацией. В этом доме сейчас ресторан «Ёлки-палки» и отличный ирландский паб. Так что традиции соблюдаются!

Рядом с пабом — неказистый деревянный домишко № 36 — в 1820-х годах здесь жил Василий Львович Пушкин, дядя поэта. Ещё ему принадлежал несохранившийся дом на месте нынешнего № 28. В сентябре 1826 г. к дяде на Старую Басманную приезжал Александр Пушкин.

Через улицу, Доброслободскую, высится большая красная усадьба Мусиных-Пушкиных (№ 2/1), печально знаменитая тем, что именно здесь во время пожара 1812 года сгорел рукописный список «Слова о полку Игореве». Усадьба была выстроена Матвеем Казаковым на месте более старой постройки, на её фундаменте. Владельцем того старого, уже несуществующего дома молва упорно называет Якова Вилимовича Брюса — первого русского учёного, а в представлении суеверных людей — чернокнижника и колдуна. Об этом месте ходили страшные байки: что раздаются из подпола чьи-то стоны, мелькает зловещий огонь в выбитых окнах, что призрак покойного хозяина бродит тут по ночам и бормочет заклинания на непонятном наречии… Чтобы выстроить здесь усадьбу, нужно было быть или совсем лишённым суеверий человеком (такие встречались в XVIII веке), либо уповать на то, что дух верного слуги и друга Петра Первого не причинит вреда верноподданным слугам новой императрицы.

Дом имеет своеобразное украшение на фасаде, напоминающее крышку гроба. На самом деле это — солнечные часы, но ось, которая должна была отбрасывать тень-стрелку, давно утрачена.

Когда-то имение Мусиных-Пушкиных занимало почти половину улицы по чётной стороне. Тут было несколько деревянных домов, луга, сад, пруд и даже речка Чечёра, с деревянным Ехаловым мостом. Это забавное словечко было искажением от Елохово — названия окрестного сельца, которое в свою очередь произошло от слова ольха: эти кустарники в изобилии росли в заболоченной местности.

Постепенно пустоши застроили, сначала деревянными, потом каменными домами. Через Разгуляй и далее по современной Бакунинской, а тогда — Немецкой улице ездили в село Рубцово-Покровское цари, улицу должно было содержать в порядке. Елоховская была замощена булыжником, освещалась масляными фонарями, с 1860-х годов — керосиновыми, а потом электрическими. В середине XIX века здесь пустили от Лубянки к Покровскому мосту через Яузу у нынешней Электрозаводской «линейку». «Линейкой» назывался первый вид городского общественного транспорта в Москве: колёсные экипажи — летом, сани — зимой, курсировавшие от центра города к его заставам, а летом и далее. Рассчитаны они были на 6–10 пассажиров, сидели люди лицом к тротуару. В каждой линейке были кучер и кондуктор.

По Спартаковской доходим до Елоховского собора. Церковь Богоявления в Елохове (Богоявленский патриарший собор) в 1702 году значилась новой, но от того храма сохранились лишь трапезная и колокольня: в середине XIX века его перестроили в стиле позднего ампира. В 1799 году в ней крестили будущего поэта Александра Пушкина; судя по церковной записи, Пушкин родился в доме, стоявшем на месте здания нынешней школы № 40.

Спартаковская улица переходит в Бакунинскую, перпендикулярно здесь её пересекает Бауманская улица. Та её часть, что идёт налево, — бывший Девкин переулок. Забавное название, не так ли? Есть две версии, как оно возникло, — прозаическая и романтическая. Прозаическая гласит, что тут были мануфактуры, производившие ленты, нитки, тесьму и прочую дребедень, потребную для женских рукоделий. Работали на предприятиях преимущественно женщины — девки. Вот переулок так и назвали. Но есть и другая версия! В Девкин переулок легенда селит полюбовницу Петра Первого — Анну Моне, в дом № 16. Ну а кто же она, как не девка? И, кстати, древняя двухэтажная палата, хоть и с новыми пристройками, но сохранилась. Может, в одно из её окошек и вправду лазил русский царь к своей зазнобе?

Хотя — вряд ли. Постройки более поздние, но, возможно, на старых фундаментах, Они относятся уже к бывшему здесь цинковальному заводу. В XVIII веке тут поселились старообрядцы-предприниматели, и большая часть домов вокруг принадлежала им. Старообрядцы несколько раз обращались в Городскую думу с просьбой изменить неблагозвучное название переулка, но тщетно. Теперь о них напоминает одинокая красавица колокольня храма св. Екатерины (Бауманская, 18), выстроенная по образу колокольни в Рогожском посёлке. Одинокой она стала после слома моленной в доме купца Карасёва и части корпусов его цинковального завода. Приземистые здания красного кирпича в глубине двора — остатки этого завода и бань. Раньше колокольня была намного красивее, но в её стенах остались проломы от снятых большевиками колоколов, золотисто-сиреневую керамику с первого яруса выломали в 1990-е, а теперь стала осыпаться и «лемеховая» черепица с трёх глав.

На нечётной стороне улицы стоит особняком четырёхэтажный доходный дом (№ 23), явный образец стиля модерн, напоминающий старинный замок. Его автор — архитектор Мазырин, владельцем значился «крестьянин Фролов», то есть переселившийся из деревни негильдейский купец. В доме № 28, типичном доходном доме конца XIX века, с 1878 года жил основоположник гидро- и аэромеханики Николай Егорович Жуковский. По правую руку, на углу Бауманской и Бакунинской — дом № 33/2 — жилой дом богатейших купцов Рахмановых. Старинные дома № 36 и 38 приписываются Матвею Казакову. На месте дома № 58 бельмом выпирают новые строения, а раньше здесь находился «Дом Щапова» — первое самостоятельное творение знаменитого архитектора Фёдора Шехтеля. В 1995 году здание было передано некоему ООО «на реконструкцию» и снесено.

Владение № 47/1 — пустая площадка. На этом месте находился Бауманский, или Басманный, рынок с красивым стеклянным куполом, сооружённый в 1970-е годы. В феврале 2006-го купол рухнул, погребя под собой множество людей. 56 погибших, 32 раненых — таков был итог трагедии. Комиссия установила, что крыша здания рынка обрушилась из-за обрыва одного из тросов, на которых она держалась. А сам обрыв стал следствием нескольких причин, среди которых были коррозия и внеплановая перестройка здания, — в нём был возведён внутренний круговой балкон, который затем перегрузили товаром. Проектировал Басманный рынок тот же инженер, который создал проект рухнувшего аквапарка Трансвааль, — Нодар Канчели. Обвинений ему предъявлено не было, причиной трагедии назвали «грубые нарушения правил эксплуатации здания». Впрочем, заслуг у инженера много: он сконструировал купол храма Христа Спасителя и торговый комплекс на Манежной площади. После трагедий Канчели продолжил работать и, в частности, занимался реконструкцией Большого театра.

Жуткую проплешину обрамляют два переулка — Посланников и Старокирочный. Название первого традиция связывает с жившим здесь прусским посланником, приехавшим в Россию в конце царствования Петра Первого, Акселем фон Мардефельдом. Он оставил едкие, ироничные мемуары о нравах при дворе императрицы Елизаветы. Однако некоторые историки спорят, доказывая, что его дом был вовсе не здесь, а на Немецкой ул. в районе дома № 57.

Со Старокирочным — та же путаница. По одним сведениям, здесь была старая лютеранская кирха, сгоревшая в 1812 году, и названием своим переулок обязан ей. По другим, здесь стоял первый в России завод по производству этилового спирта, и название восходит к слову «кирять». Что ж: и кирха, и завод не выдумка, они действительно существовали, так что каждый может выбрать себе версию по вкусу. Заводские строения сохранились — это владение № 5, теперь там одна из контор ОАО «Мосхимфармпрепараты».

Мы свернули в Старокирочный переулок, чуть не дойдя до Денисовского, называющегося так по имени владельца бывших там бань на ручье Кукуй, за ним — Гарднеровский переулок, напоминающий о Френсисе Гарднере, обрусевшем англичанине, владельце первого в России фарфорового завода, существовавшего до Кузнецовского, в XVIII веке. Ныне его изделия — коллекционная редкость!

Но вернёмся к Старокирочному. Мы уже вспоминали красавицу немку Анну Монс; теперь, забыв о полуразвалившихся домишках в Девкином переулке, можно с большей долей вероятности утверждать, что жила она здесь, рядом со старой кирхой, в доме № 6. Впрочем, оба адреса могут быть верными: один — место жительства её родителей, второй — дом, что Пётр подарил ей.

Aннa Иоганновна Монс была дочерью купца-виноторговца из немецкой слободы. Пётр так влюбился в неё, что даже подумывал жениться. Он осыпал Анну и её родителей подарками, жаловал её родню имениями. Страсть не ослабевала до 1704 года, когда он неожиданно уличил свою милую в измене. Последовала страшная сцена, во время которой Пётр чуть не убил неверную возлюбленную. Следующие два года она находилась под строжайшим домашним арестом, и поначалу ей даже запрещали посещать церковь. Одновременно Пётр завёл процесс о взяточничестве родственников Анны. Но постепенно гнев угас, ив 1711 году Пётр разрешил ещё не старой Анне выйти за прусского посла. В этом браке родилось двое детей.

Старокирочный переулок выходит на Лефортовскую площадь, названную так по имени друга Петра Первого Франца Лефорта. Прежде чем рассказать о нём, обратим внимание на строгое и элегантное здание Лефортовской полицейской части (№ 13) XVIII–XIX веков, оно находится на стыке переулка с Лефортовской площадью. Здесь же, на площади, а формально на Второй Бауманской улице стоит Лефортовский дворец, одно из самых загадочных и несчастливых зданий в Москве. Он был возведён по приказу Петра в качестве подарка Лефорту.

Франц Яковлевич Лефорт (1655–1699), по всеобщему мнению, был человеком большого ума, хорошо знающим состояние Европы и приятным в обхождении. Именно он приобщил молодого царя ко всему западному. В его доме Пётр «начал с дамами иноземскими обходиться и амур начал первый быть к одной дочери купеческой», там он «научился танцовать по-польски»; освоил фехтование и верховую езду, выучил иностранные языки. Пётр считал Лефорта своим другом и назначил его генерал-адмиралом.

Архитектором дворца был переучившийся печник, «каменных зданий художник» Дмитрий Аксамитов. Он был действительно талантливым и умелым человеком, царь остался очень доволен его работой, после отправив Аксамитова в один из самых прославленных монастырей — Киево-Печёрский — строить ограду с башнями и церковь. Мастер и там справился с заданием.

Строительство дворца завершилось в 1698 году. Дворец, выходивший фасадом на Яузу, выглядел необычно, в нём сочетались старинные русские мотивы и западные формы. Народ специально приезжал из разных мест любоваться на это здание — об этом хвастливо писал в письме брату довольный таким щедрым подарком Франц Лефорт. Приёмный зал площадью свыше 300 квадратных метров с потолком высотой 10 метров мог одновременно вместить полторы тысячи гостей. Вокруг был разбит парк с прудами, в которые запустили рыбу, в роще гуляли лани. Прекрасно было и внутреннее убранство: стены обили гобеленами, парчой и даже кожей; комнаты украшали дорогая мебель и множество замысловатых и красивых вещиц: статуи, макеты кораблей, поделки в китайском стиле…

Новоселье справили пышно и весело, с танцами, фейерверком… Разгорячённые и захмелевшие гости забыли, что на дворе только февраль — месяц студёный и коварный. Во время гуляний сорокапятилетний Лефорт простудился — и через три недели его не стало. Ни прекрасный уход, ни лучшие врачи, ни тем более такие ухищрения, как музыканты, присланные молодым царем, чтобы больной не печалился, — ничего не помогло.

С тех пор довольно долгое время во дворце никто постоянно не жил, он использовался как место проведения праздников, знаменитых петровских ассамблей и кощунственных «всешутейших и всепьянейших соборов». Председательствовал на них Никита Зотов — «всешумнейший и всешутейший патриарх московский, кокуйский и всея Яузы». Ручей Кокуй протекал здесь рядом — помните Денисовские бани в одноимённом переулке? При Зотове состоял конклав из дюжины отъявленных пьяниц и обжор обоего пола. Обычно их называют игуменами, стесняясь выговорить настоящее слово, которым прозывал этих людей Пётр — «хуйгумены». Особыми членами «собора» были женщины-«монахуйни». Высшим женским считался титул «княжна-игуменья», до 1717 года ею бессменно была Дарья Гавриловна Ржевская (разбитная весёлая старуха, мать одной из любовниц Петра), потом на короткое время должность заняла Анастасия Петровна Голицына, которую Пётр прозвал «дочка-бочка» из-за огромного количества спиртного, которое она могла выпить, не свалившись. Даже прилизанные приукрашенные портреты не могут скрыть, каким одутловатым и испитым было лицо этой женщины. Голицына продержалась недолго: её привлекли по делу царевича Алексея, признали виновной и били батогами. Однако «дочку-бочку» это не сломило, и уже через несколько лет она сумела вернуть расположение царя.

Пётр сам сочинил устав всешутейшего собора, в котором первой заповедью его членов было названо напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми. У шутов были свои облачения и песнопения, пародирующие церковные обряды. Как в древней церкви спрашивали крещаемого: «Веруеши ли?», так в этом соборе новопринимаемому члену задавали вопрос: «Пиеши ли?» Трезвых отлучали от всех кабаков в государстве, пьяноборцев предавали анафеме.

Часто на святочной неделе Пётр собирал огромную компанию — человек двести, обряженных в вывернутые наизнанку полушубки и страшные маски, и ночами напролёт катался на санях по Москве. Во главе процессии стоял шутовской патриарх — с жезлом и в жестяной митре. Он благословлял преклонявших перед ним колена гостей, осеняя их сложенными накрест двумя чубуками, подобно тому, как делают архиереи в церкви. Хозяева домов, удостоенных посещением этих гостей, обязаны были угощать их и одаривать деньгами.

Эти пьяные и кощунственные забавы послужили одной из причин возникновения легенд о царе-самозванце, царе-антихристе. Петра объявляли сыном немки и «Лаферта», говорили о том, что в «Стекольном царстве» (Стокгольме) настоящего государя похитили и, посадив в бочку, пустили в море, а заместо него прислали «немчину». Или того хуже: раскольники толковали священные книги, вычитывая, что Антихрист родится от недоброй связи от жены скверной и девицы мнимой, и вспоминали о том, что Пётр родился от второй жены, по старообрядческим представлениям — незаконной.

В 1706 году Пётр подарил Лефортовский дворец Александру Меншикову, его собственный, в Семёновской слободе, — сгорел. Меншиков принялся достраивать здание, пригласив архитектора-итальянца. Тот, к счастью, не тронул старое здание, а просто окружил его квадратом из двухэтажных флигелей, соединённых с главным корпусом переходами. Второй этаж был жилым, а первый — хозяйственным; дворец стал намного комфортнее и удобнее.

Меншиков владел дворцом двадцать лет. Он пережил Петра, возвёл на престол его любимую, но неграмотную супругу Екатерину, после её смерти — внука Петра, сына казнённого царевича Алексея. Этого царственного мальчика-подростка он планировал женить на своей дочери Марии, но честолюбивым планам не было суждено свершиться. Из-за интриг завистников Меншиков потерял власть, был сослан, а дворец конфисковали в казну.

В недолгое царствование Петра Второго Алексеевича статус столицы был вновь возвращён Москве, а императорский двор располагался в Лефортовском и соседнем Головинском (позднее переименованном в Екатерининский) дворцах. Головинский стоит на противоположном берегу Яузы.

Сам мальчик-император жил в Лефортовском, покинув его лишь ненадолго, на несколько месяцев, — после смерти своей любимой старшей сестры. Как и при его деде, во дворце проходили многочисленные попойки. К юному императору были приставлены два «воспитателя», которые должны были учить его наукам и государственному управлению. Один из них, немец Остерман, старался выполнять свои обязанности, а второй — из старинного княжеского рода Долгоруковых — принялся потакать самым дурным наклонностям коронованного ребёнка и нарочно его спаивал. В этом ему помогал сын Иван, «красивый молодой человек и живого характера», который сумел стать лучшим другом юного монарха.

"Долгорукие не упустили воспользоваться этою привязанностью и стали во главе всех дел…»

— писал современник.

Это было не трудно: царь-подросток не имел ни опыта, ни образования. Из-за опалы и казни отца Пётр Великий мало уделял внимания внуку. Его растили сначала две «мамки» из Немецкой слободы, а затем гувернёры, которые из всех наук лучше всего обучили мальчика татарским ругательствам, за что и были самолично биты его царственным дедом. Впрочем, вполне возможно, что виноваты были не только учителя, а унаследованные маленьким Петром фамильные дурные качества: упрямство и самодурство. Его старшая сестра, великая княжна Наталья Алексеевна, воспитывалась также, однако в отличие от брата выросла очень умной и образованной девушкой. К сожалению, как и брат, она рано умерла.

«…Государь знает свою неограниченную власть и не желает исправляться. Он действует исключительно по своему усмотрению, следуя лишь советам своих фаворитов»,

— замечал австрийский посол в России.

Пётр Второй обожал охоту и посвящал ей всё свободное время, забывая о занятиях и государственных делах. Но не очень сильному физически мальчику явно не по силам было рыскать по полям и лесам по несколько дней кряду. Результатом стали болезни: корь, затем тяжёлая простуда — горячка, как называли тогда грипп. Долгоруковы забеспокоились, но не о здоровье Петра, а о собственном благополучии. Чтобы упрочить свою власть, они решили срочно женить императора на сестре Ивана Екатерине. Правда, девушка уже была помолвлена с другим, но кого волновали её чувства?

Незадолго до дня назначенной свадьбы в Лефортовском дворце произошёл случай, воспринятый народом как роковое предзнаменование: «государыня-невеста» в новой карете въезжала во дворец. Кичливые Долгоруковы постарались изукрасить экипаж как можно богаче, а наверху установили императорскую корону. Однако высоту кареты не рассчитали, и вызолоченная корона оказалась выше, чем арка ворот. Корона зацепилась, упала и разбилась на множество кусков. «Свадьбе не бывать!» — закричали в народе.

Так и случилось: сразу после пышных празднеств по случаю нового 1730 года император вновь заболел, на этот раз очень серьёзно — это была чёрная оспа. Нет, приговором эта болезнь не считалась: врачи XVIII столетия уже достаточно поднаторели в её лечении и большая часть больных выживала. Однако организм юного царя был ослаблен беспорядочной жизнью, и это создавало дополнительную опасность.

Поначалу казалось, что лекари справились: жар спал и юноша пошёл на поправку. А затем случилось непоправимое: молодой и глупый государь, не привыкший соблюдать режим и прислушиваться к мнению старших, встал с постели и открыл у себя окно, решив полюбоваться на замёрзшую Яузу и подышать свежим воздухом. В результате он простыл, последовали осложнения, и в конце месяца, ровно в день предполагаемой свадьбы, он умер.

Всё это случилось здесь, в Лефортовском дворце, положив начало эпохе «дворцовых переворотов», или «царству женщин». Затем последовали новые интриги, коронование нового государя, ссылка Долгоруковых — они поплатились за свою жадность и беспринципность.

Избранная государыня Анна Иоанновна, племянница Петра Первого, приехала в Лефортово со стороны Измайлова, в том дворце она ожидала официальной торжественной встречи. В Лефортово она разорвала подписанные ею ещё в Голштинии «Кондиции» — условия, ограничивающие царскую власть, и стала самодержавной государыней. Здесь она жила со своим фаворитом и тайным мужем Бироном, приказав выстроить на другом берегу Яузы Анненгоф — парк увеселений наподобие Петергофа. Ныне от него сохранились лишь руины. Любимой забавой императрицы было стрелять из ружья по уткам, водившимся там в изобилии и до сих пор ещё полностью не изведённым.

В конце царствования Анны Лефортовский дворец горел и после был сильно перестроен. После смерти Анны Иоанновны постоянно в нём никто больше не жил, но императрица Елизавета Петровна частенько останавливалась здесь, посещая Москву. Порой дворец использовался как резиденция иностранных послов, в 1770-е годы — как чумной карантин… При пожаре 1812 года дворец был сильно повреждён. Долгое время он был заброшен, теперь в нём располагаются два архива — военно-исторический и звукозаписи. Их сотрудники утверждают, что порой в пустых комнатах бывшей царской резиденции слышатся звуки барочной музыки, чей-то смех, шелест кринолинов…

Слободской дворец

Соседний дворец, обычно называемый Слободским, начал строить в середине XVIII века канцлер Бестужев-Рюмин для себя, чтобы удобно расположиться по соседству с государыней Елизаветой Петровной, коли той случится жить во дворце Лефортовском. Закончить строительство он не успел: попал в опалу и отправился в ссылку. Дворец конфисковали, и в конце 1760-х Екатерина Вторая подарила его своему фавориту — графу Григорию Орлову. Тому подарок был не очень нужен (и без него дворцов хватало!), и жил он там мало. Здание начало разрушаться. Его даже планировали разобрать, но Екатерина распорядилась иначе, передарив дворец Александру Андреевичу Безбородко. Умный рачительный Безбородко был полной противоположностью безалаберному Орлову, он сразу же принялся за ремонт и привлёк для этого лучших мастеров — Кваренги, Казакова, Баженова. Рядом выстроили церковь, сгоревшую в 1812-м, и два деревянных дворца — Жёлтый и Марлинский.

Затем дворец вновь отошёл в казну, там бывали Павел Первый и Александр Первый. В начале войны 1812 года в залах дворца разыгрались драматические события: в патриотическом порыве московские дворяне и купцы начали сбор денег на содержание армии. После войны пострадавший от пожара Слободской дворец был восстановлен и перестроен для новых целей: теперь в нём открыли училище для мальчиков-сирот. Теперь здесь Московский государственный технический университет имени Н. Э. Баумана. Имя университет получил потому, что в 1905 году, после убийства Николая Баумана, гроб с его телом стоял в главном зале дворца. В 1963 году перед зданием тогда ещё училища поставили Бауману памятник (скульптор А. П. Шлыков).

По Второй Бауманской улице мы выходим на улицу Радио. В доме № 17 некогда располагалась лютеранская кирха св. Михаила, «новая кирха», потому соседний переулок — Новокирочный. Именно в этой церкви был похоронен Яков Брюс, но она до нас не дошла: в 1928 году её закрыли и передали ЦАГИ. Отчего-то ученики Николая Егоровича Жуковского решили, что старое здания им страшно мешает, и отправили соответствующее письмо в правительство. Поступило разрешение на снос. Кирху взорвали и, не ограничившись этим, вырыли на её месте котлован глубиной 8 метров. Что искали — «черную книгу», философский камень?

Дом № 10 — многократно перестраивавшаяся усадьба, которой последовательно владели Фёдор Ромодановский, Головкины, Демидовы. С 1825 года здание передали Елизаветинскому институту, входившему в число учебных заведений, опекаемых императрицей Марией Фёдоровной, ныне это Московский государственный областной университет.

По улице Радио пройдём к реке и перейдём её по Лефортовскому мосту. Он был выстроен специально, чтобы облегчить сообщение между двумя дворцами — Лефортовским и Головинским, поэтому его иногда называют Дворцовым. К сожалению, основная достопримечательность Заяузья — Екатерининский (он же Головинский) дворец (1-й Краснокурсантский проезд, 3/5) — находится в ведении военных и для нас недосягаем. Взглянуть на роскошное здание можно только издали, через забор. Причём сразу оговоримся, что то, что мы видим, — не оригинальная постройка, а результат ремонта и перестройки после пожара 1812 года. Тогда дворец был отделан в стиле классицизма. Впрочем, его принадлежность военным достаточно исторична: хоть Екатерина Вторая и строила его для себя, но её сын Павел, ненавидевший мать, сразу по воцарении отвёл уже законченное строение под казармы, дополнив дворец обширным плацем.

Можно углубиться в Лефортовский парк, осмотрев остатки Анненгофа — парка, который приказала для себя и своего тайного фаворита и фактического супруга Эрнста-Иоганна Бирона разбить старательная, но непопулярная императрица. Деревянные сооружения времён её царствования, конечно, не сохранились. Зато сохранилась регулярная планировка — главные аллеи, Головинский пруд и Крестовый пруд, у которого находится ныне полуразрушенный «Грот» конца XVIII века (каменная подпорная стенка с колоннами и нишами). Беседка поблизости из другого времени, она была выстроена в начале XX века.

Отсюда недалеко до Введенского кладбища — нужно только свернуть на Госпитальный Вал. Кладбище это не православное — немецкое, то есть предназначенное для иностранцев: когда-то на Руси «немцами» называли всех иноземцев, не говоривших по-русски, то есть немых. Многие обитатели немецкой слободы нашли на нём последнее упокоение: шотландец генерал Патрик Гордон, сподвижник Петра Первого, его друг Франц Лефорт. Позднее — немец Фердинанд Теодор фон Эйнем, чья национализированная фабрика была переименована в «Красный Октябрь». Одно из самых почитаемых захоронений — могила Фёдора Петровича Гааза, «святого доктора», радевшего о нищих и убогих, о заключённых в тюрьмах и о беспризорных детях. На ограде могилы Гааза укреплены настоящие кандалы: это облегчённая модель, которой после долгих требований Гааза заменили старые, двадцатифунтовые, в которых прежде этапировали ссыльных.

Похоронены на этом кладбище и французы: гвардейцы Наполеона и лётчики из эскадрильи «Нормандия-Неман». Также здесь находится братская могила немецких солдат, погибших во время Первой мировой войны.

Тем, кто не любит кладбища и не хочет заканчивать прогулку на печальной ноте, стоит пройти пешком по Красноказарменной набережной либо дворами мимо церкви Троицы Живоначальной, расположенной у Салтыкова моста, — эта церковь, выстроенная в начале XIX века, принадлежала единоверческой общине — старообрядцам, вступившим с РПЦ в компромисс: они совершали богослужения по дониконовскому чину, но подчинялись официальной церковной власти. Потом идти мимо старого здания завода «Кристалл» на Самокатной улице (старинного завода, основанного в 1901 году как Московский казённый винный склад), добрести до парка «Имени 1 мая» — посмотреть Сыромятнический гидроузел. Это эффектное речное сооружение по плану обводнения Москвы выстроили в 1940 году на месте бывшего Золоторожского моста — насыпали искусственный остров и устроили плотину и шлюз, чтобы предупреждать наводнения во время весенних паводков и ливней. Плотина обеспечивает перепад уровней воды на Яузе до 4 м.

Если вы устали, то здесь можно сесть на трамвай № 45 и доехать до ст. м. «Бауманская», трамваем № 43 — до «Авиамоторной», автобусами № 125, 730 — до ст. м. «Площадь Ильича», «Римская».

Ну а если силы есть, то имеет смысл перейти Яузу по пешеходному Таможенному мосту и пройтись по Нижней Сыромятнической улице до станции метро «Курская». Слева будут видны башни Андроникова монастыря, который мы посмотрим в следующий раз.

Вокруг «Курской» — район старой промышленной архитектуры. Владение № 11 по Н. Сыромятнической ул. — это корпуса старинной чаеразвесочной фабрики «Торгово-промышленное товарищество преемник Алексея Губкина А. Кузнецов и К». В 4-м Сыромятническом переулке располагается известный клуб и выставочный зал Винзавода, где часто проводятся интересные мероприятия. У самой станции метро «Курская» в Нижнем Сусальном переулке в 1868 году близ путей Курско-Нижегородской железной дороги был построен Московский газовый завод. Газ тогда использовался для освещения, и его развозили по домам в баллонах. Здания завода сохранились, теперь там много необычных магазинов, как сейчас принято говорить — концептуальных.

И ещё один царский дворец — Измайлово!

От станций метро «Курская», «Бауманская», «Электрозаводская» можно доехать до Измайлова, ставшего популярным местом для проведения выходного дня.

Иван Грозный пожаловал измайловские охотничьи угодья младшему брату царицы Анастасии Никите Захарьину-Юрьеву. После избрания Михаила Романова на царство Измайлово перешло в казну, а его сын Алексей Михайлович приказал выстроить здесь дворец. Да не просто дворец, а целый город, включавший обширные поля, сады и огороды, льняную мануфактуру, стекольный завод, скотные дворы и птичники, пасеку, 3 7 прудов с рыбой, 7 мельниц, винокурни и маслобойни.

На измайловских полях произрастали новые сорта пшеницы, в садах росли диковинные фруктовые деревья: грецкий орех, венгерские груши и др. Тут пытались выращивать даже тутовые деревья и виноград, в оранжереях — арбузы и дыни.

Здесь устраивали театральные представления, разыгрывали «шутейные пьесы», о которых камер-юнкер Берхгольц написал: «Сцена была устроена весьма не дурно, но костюмы актёров не отличались изяществом». Центром всего этого роскошества была царская дворцовая усадьба, выстроенная на искусственно созданном острове. Лишь малая её часть сохранилась до наших дней — Парадные ворота, Мостовая башня и один из храмов. Что-то обветшало и рухнуло само, а дивную церковь Иосафа царевича Индийского снесли в 1930-е годы.

Сохранился украшенный изразцами Игната Максимова и Степана Полубеса собор Покрова Пресвятой Богородицы. По преданию, в праздники в соборе Покрова служил св. Дмитрий Ростовский, а на клиросе храма читал молодой Пётр I.

Молодой царь, любивший церковное пение и сам обладавший прекрасным голосом и слухом, действительно часто бывал в Измайлово. Здесь, в амбаре старого Льняного двора, юный Пётр нашёл английский ботик, которому суждено было стать «дедушкой русского флота». Теперь этот ботик хранится в Петербурге, в галерее, окружающей домик Петра I.

Здесь тогда ещё не царь, и всего лишь царевич Пётр плавал на ботике сначала по Измайловским прудам, а потом по Яузе. В предисловии к Морскому уставу (1720 г.) сам Пётр рассказывал об этом так:

«…Случилось нам быть в Измайлово на Льняном дворе и, гуляя по амбарам, где лежали остатки вегцей дому деда Никиты Ивановича Романова, между которыми увидел я судно иностранное, спросил стреченного Франца (Тиммермана), что это за судно. Он сказал, что это бот английский. Я спросил, где его употребляют. Он сказал, что при кораблях для езды и возки. Я паки спросил: какое преимущество имеет пред нашими суднами (понеже видел его образом и крепостью лучше наших)? Он мне сказал, что он ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветра; которое слово меня в великое удивление привело и якобы неимоверно. Потом я его паки спросил: есть ли такой человек, который бы его починил и сей ход мне показал. Он сказал мне, что есть. То я с великою радостью сие услышал, велел его сыскать. И вышеречённый Франц сыскал голландца Карштен Бранта, который призван при отце моём в компании морских людей для делания морских судов на Каспийское море, который оный бот починил и сделал машт и парусы и на Яузе при мне лавировал, что мне паче удивительно и зело любо стало…»

Из старинных зданий в Измайлово сохранилась Николаевская военная богадельня на четыреста человек, выстроенная по приказу Николая Первого. С приходом к власти большевиков инвалидов сначала перестали кормить, а потом и вовсе выгнали, превратив богадельню в жилой «Рабочий городок имени Баумана», где в коммунальных квартирах проживало почти три тысячи жильцов. Храм Покрова Божией Матери был закрыт, кресты с него сбиты. В нём располагался архив НКВД, после — овощной склад.

По соседству со стариной выстроен кремль-новодел — культурно-развлекательный комплекс со множеством музеев и аттракционов.

Стоит заглянуть и на измайловский блошиный рынок, где можно купить всё — от редкого антиквариата до дешёвых китайских сувениров.

Экскурсия № 4 Что такое Заяузье?

Выйдем из метро на станции «Таганская» и оглядимся: шумная несуразная площадь с разношерстной застройкой, разбегающиеся во все стороны улицы, знаменитый театр, торговый центр, гудящий тоннель и множество машин. Некогда здесь проходил окружавший столицу Земляной вал — высокая насыпь с частоколом, защищающая горожан от набегов. В насыпи через определённые промежутки были проделаны проходы, к которым сходились проезжие дороги. Тут стояла стража, проверявшая купцов и путешественников и собиравшая таможенные пошлины.

При Борисе Годунове на этом месте были возведены большие каменные ворота — Таганские, к которым подходили сразу два тракта — Владимирский и Коломенский. Считается, что и ворота, и окружающий район, и сама площадь получили название по Таганской слободе: здесь жили ремесленники, изготавливавшие подставки для котлов в виде железного треножника с кругом наверху, называвшиеся таганами. Это татарское слово, их вообще в топонимике Москвы сохранилось много: Ордынка (орда, сброд), Балчуг (балка, овраг)… Существует мнение, что в географии слово «таган» имеет другое значение — «гора, холм, вершина». А Таганская площадь действительно венчает один из семи холмов, на которых, по легенде, построена Москва.

Ближе к центру города лежит старинное урочище Болвановка. Прямо за вестибюлем метро сохранилась церковь Николая Чудотворца на Болвановке (Верхняя Радищевская, 20). Одна легенда гласит, что некогда в древности на месте церкви стоял каменный идол — болван, а на месте языческого капища построили церковь. Другие — что идол действительно был, но изображал вовсе не языческого бога, а всего-навсего татарского хана. Действительно, именно здесь заканчивалась дорога, шедшая в Москву из Рязани и Орды, и где-то неподалеку перед привезёнными из Орды войлочными изображениями ханов — «болванами» — московские князья давали присягу перед татарскими послами. Есть и менее романтические предположения, что в XVII веке здесь находилась ремесленная Болвановская слобода, жители которой делали из дерева шляпные болванки.

Каменный храм Николая Чудотворца, сохранившийся до наших дней, не самый первый: его выстроили уже в петровские времена, но выглядит сооружение весьма архаично. Дело в том, что его архитектор — Осип Старцев петровские реформы воспринял в штыки. Но с царской волей не поспоришь, и открыто выражать своё недовольство он боялся, довольствуясь тем, что принялся отвергать все нововведения в архитектуре, предпочитая работать в стиле традиционного «московского барокко». Его церковь Николы на Болвановке даже иногда называют последней средневековой постройкой старой Москвы. Первоначально она выглядела ещё более «древней»: церковь украшал старорусский белокаменный декор, растрескавшийся и отвалившийся при пожаре в середине XVIII века.

Около 1920 года храм был закрыт, разорён и отдан под учреждения, а четверть века спустя в конце войны при строительстве станции метро «Таганская» была предпринята попытка вовсе его разрушить. Успели снести главы и верхушку колокольни, затем внезапно храму был присвоен статус «памятника архитектуры», и его принялись восстанавливать, не вернув лишь кресты на куполах.

Верхняя Радищевская (ранее В. Болвановская) уходит вниз, к Яузе. Там, где Яуза впадает в Москву-реку, красуется сталинский высотный дом. Некогда на том самом месте располагались гончарные мастерские: их специально выселили за Яузу, боясь пожаров. На доме много мемориальных досок в память о проживавших там знаменитых людях, но главной его достопримечательностью является кинотеатр «Иллюзион», где показывают старые фильмы из коллекции Госфильмофонда. В фойе — небольшой музей со старыми афишами, вырезками из газет и портретами давно забытых звёзд, тут же — чистенький буфет в стиле 1950-х годов.

Швивая горка — откуда такое странное название? Существует несколько объяснений: здесь располагался грязный завшивленный квартал либо рынок подержанных вещей — «блошиный», «вшивый» — и на самом деле горка вшивая. Через неё проходила дорога в Хиву, или, как её тогда называли, Шиву; здесь жили портные (швецы); на горке в изобилии росла сорная трава — ушь, и горку называли ушивой.

Как уже говорилось, гончарные и кузнечные производства, грозившие частыми пожарами, были изгнаны за реку Яузу, где образовались Котельническая и Гончарная слободы. Мастерские были обнаружены и, к счастью, изучены перед их уничтожением в конце 1940-х годов при рытье котлована высотного дома.

Не доходя до конца Верхней Радищевки, свернём налево, на Гончарную улицу, полюбоваться на храм Никиты Мученика на Швивой горке — подворье Афонского Пантелеймонова монастыря (№ 4–6). Судя по надписи на вкладной плите, существующий каменный храм был построен в 1595 году «московским торговым человеком Саввой Емельяновым, сыном Вагиным», но цокольный этаж храма, одностолпный подклет — ещё более древний. Там сохранилась кладка из мелкого «алевизовского» кирпича, который был введён в практику строительства на Руси итальянским архитектором Алевизом Новым (Алоизио Ламберти да Монтаньяна) из Милана, возводившим в 1505–1509 гг. Архангельский собор Московского Кремля. Так что, по всей видимости, Савва Вагин строил здание не с нуля, а перестраивал ранее существовавшее. В честь Саввы пролегающий рядом переулок был назван Вагиным, но купцу не повезло: из-за ошибки переписчика буква «г» сменилась на «т» и теперь переулок известен как Ватин.

В 1936 году храм был закрыт, и поступило распоряжение о его сносе. Успели разрушить ворота и ограду, но, к счастью, произошёл тот редчайший случай, когда помогло вмешательство общественности: деятели искусств выступали в печати и писали письма «на самый верх» и сумели-таки отстоять храм. Его отреставрировали и передали… студии «Диафильм». До середины 1990-х годов эта церковь служила складом.

Вокруг храма осталось старое кладбище кузнецов-оружейников, их останки были обнаружены в 1950-е годы.

До 1917 года в Москве было 846 храмов, а к 1980-м годам их осталось лишь 353, причём действовало только 67, а прочие занимали разные учреждения. В 30-х годах XX века был запрещён колокольный звон, колокола снимали и отправляли на переплавку. Храмы целенаправленно взрывали в годы Великой Отечественной войны, считая, что они могут служить ориентирами для врага. Снос церквей продолжался до середины 1980-х годов.

Неподалеку по Гончарной улице — скромный, серого цвета двухэтажный дом № 17. Это бывший дом призрения на сто человек купеческого и мещанского сословия православного вероисповедания, основанный купцами Мазуриными.

В наших прогулках звучало и ещё прозвучит немало фамилий промышленников, предпринимателей, купцов, поработавших на благо Первопрестольной. Многие из них занимали значительные должности, избирались гласными Городской думы и даже городскими головами, т. е. мэрами нашего города.

Городской голова — это выборное должностное лицо, возглавляющее городское самоуправление. Не надо путать городского голову с градоначальником, осуществлявшим надзор за городом. Должность головы была введена указом Екатерины Второй. Первым городским головой стал князь Вяземский, генерал-прокурор Сената, руководивший также Тайной экспедицией, фактический начальник страшного кнутобойца Шешковского. Зато уже второй городской голова принадлежал к третьему сословию — им стал именитый гражданин, коллежский асессор Демид Демидович Мещанинов, владевший в числе прочего Адищевской бумажной мануфактурой. Эта фабрика пережила века и ныне известна каждому: вспомните аккуратные незаменимые рулончики с надписями «54 метра», «Островская Стандарт», «Квартал», «Дёшево, надолго», «Ажур». Да, именно туалетная бумага! Основанная купцом Данилой Земским в 1752 году в селе Адищево Костромской области, фабрика много раз меняла владельцев, но работать не переставала.

Городские головы избирались сначала на три, потом на четыре года, всего за сто пятьдесят лет их сменилось сорок четыре человека — должность была отменена после 1917 года. Алексей Алексеевич Мазурин был восемнадцатым по счёту городским головой.

Купцы Мазурины перебрались в Москву в XVIII столетии из Серпухова, славившегося своими полотняными мануфактурами. Поселились братья в Замоскворечье, в приходе церкви Михаила Архангела в Овчинниках (она сохранилась), и старший записался купцом третьей гильдии. Это было немало, ведь существовало ещё и негильдейское купечество, и таких было большинство. А спустя тридцать пять лет младший брат Алексей Алексеевич Мазурин, уже купец первой гильдии, стал городским головой — мэром Москвы. Кроме того, он получил статус потомственного почётного гражданина. По инициативе Мазурина началось строительство биржи и 1-й Градской больницы, в которой «все бедные и неимущие обоего пола люди принимаемы и лечены будут безденежно», при нём было завершено восстановление Гостиного Двора, пострадавшего во время пожара 1812 года. Много сделали Мазурины и для развития подмосковного города Реутова, где располагалась их бумагопрядильная фабрика, — село, в котором в середине XIX века было 13 дворов, к началу XX столетия стало рабочим посёлком с тремя тысячами жителей. На средства Мазурина там были сооружены больница и школа.

Завидуя небывалому взлёту Мазуриных, недоброжелатели сложили легенду, что Алексей Мазурин обманул доверившегося ему купца-грека и присвоил его драгоценности, а когда император Николай I повелел ему торжественно поклясться в своей невиновности, преступил Божьи законы и перед лицом священника и народа солгал. За это якобы весь род Мазуриных был проклят до седьмого колена. В чём сказалось проклятие — вопрос особый: судьбы и дела Мазуриных складывались вполне успешно. О предании вспомнили намного позже, уже в 1990-е годы, когда в особняке, некогда принадлежавшем Мазуриным, стали арендовать площади всевозможные ОАО и ЗАО. «Лопались» они довольно часто, только из-за проклятия ли?

Мазурины состояли в родстве с Третьяковыми, Боткиными, Голиковыми и даже графами Шереметевыми. В их числе были библиофилы, меценаты, художники, спортсмены. Так, прекрасная коллекция книг и гравюр Фёдора Фёдоровича ныне находится в Российском государственном архиве древних актов. Митрофан Сергеевич занимался коневодством: его кабинет был уставлен более чем сотней призовых кубков. Его сын Константин пробовал себя в физике, математике, филологии, писал стихи, увлекался музыкой, а в конце жизни, потрясённый смертью любимой жены при родах, поступил на медицинский факультет и стал гинекологом. Брат Митрофана, Алексей Сергеевич, прославился как фотограф и художник: его работы экспонировались на российских и международных выставках, публиковались в лучших иллюстрированных журналах. Николай Алексеевич Мазурин прославился как благотворитель: именно на его средства был сооружён этот дом призрения и неподалеку отсюда (мы туда ещё дойдём), на улице Большая Алексеевская (ныне Александра Солженицына) — дом бесплатных квартир. Это было выдающееся по тем временам сооружение. Оно было выстроено на территории городской усадьбы Морозовой: главный корпус был сохранён, но флигели полностью перестроены. Всего комплекс включал 157 однотипных квартир, в каждой из которых были прихожая и две комнаты со встроенными шкафами. Кухни были общими для нескольких квартир, их главным достоинством считался водопровод с горячей водой. На первом этаже находились баня, прачечная, а также ясли и начальная школа. Теперь это здание принадлежит институту, занимающемуся проблемами синтеза белка.

Старинная застройка Швивой горки полностью выгорела в 1812 году, а потом на старых фундаментах построили новые дома, и почти все они сохранились до наших дней, лишь только дома № 3, 5, 12и34 относятся уже к эпохе модерна, остальные же — одно-, двухэтажные жилые дома и усадьбы века XIX. На стене дома № 38 — мемориальная доска: в «лихие 1990-е» тут произошла перестрелка, унёсшая жизни троих милиционеров.

По Гончарной улице мы пойдём назад, до храма Успения Пресвятой Богородицы в Гончарах. К сожалению, главный слободской храм был разрушен в 1932 году, несмотря на то что он считался памятником Смутному времени и был украшен изразцами, изготовленными самими слобожанами, с изображением сцен обороны Троице-Сергиева монастыря от поляков. А вот второй слободской храм уцелел: это как раз церковь Успения Богородицы «в Гончарах, в Спасской слободе» XVII–XVIII веков. Она тоже украшена великолепными многоцветными изразцами: фризом и большим панно с изображением четырёх евангелистов. Изготовил их известный мастер Степан Полубес, живший неподалёку от храма. Родом Полубес был из города Мстиславля, из Беларуси, а в Россию был вывезен взявшим город князем Трубецким. Известно, что даже самому царю понравились печные изразцы Полубеса, и мастер поступил в дворцовое ведомство. Он работал в Воскресенском и Солотчинском монастырях, фриз его работы украшает церковь Григория Неокесарийского на Полянке, большие панно — храм Покрова Богородицы в Измайлово.

Через шумную площадь переходим на другую сторону. Отсюда веером расходятся улицы: Большие Каменщики, Воронцовская, Марксистская, Таганская. Район вокруг очень интересен, и сюда мы ещё вернёмся. Сейчас же пересечём Марксистскую улицу (ранее Пустую из-за окружавших её пустырей) и попадём на Таганскую улицу (ранее Семёновскую), изрядно перестроенную. Пойдя по ней до конца, мы бы вышли к Покровскому женскому монастырю, где хранятся мощи св. Матроны.

От монастыря уже рукой подать до Абельмановской заставы. За ней Таганская улица переходит в Нижегородскую — это всё части старой Рязанской дороги. Улица ведёт к Калитниковскому кладбищу (одному из тех, что были созданы по распоряжению Григория Орлова в 1771 году) и одноименному пруду, Калитниковскому — по Ивану Калите — ему принадлежали тамошние земли. А пруд образовался, потому что здесь брали глину для кирпичей, потребных строителям Кремля. По крайней мере, так говорит легенда. На Калитниковском кладбище нашёл свой последний приют митрополит Александр Введенский — лидер обновленцев.

Прямо перед нами — детский парк имени Прямикова. Наверное, это один из самых старых парков столицы: ещё в XVIII веке здесь был вокзал, освещаемый факелами. Тогда слово «вокзал» означало увеселительное место с музыкой, по В. И. Далю — «гульбище, где обычно бывает музыка». Окружающие его переулки — Большой и Малый Вокзальные в 1919 году были переименованы в Факельные.

Слева парк огибает Товарищеский переулок. В начале XIX в. он назывался Чёртовым. Поселившиеся здесь старообрядцы, избегая «чёрного слова», добились замены названия на Дурной. Потом они перебрались дальше от города — в Рогожскую и Преображенскую общины.

В этом переулке, на его правой стороне, находилась первая русская керамическая фабрика, основанная в 1724 году купцом Афанасием Гребенщиковым, сын которого, Иван, разработал технику производства тонкой майолики и фарфора.

В этом же переулке провели детство два крупных русских художника — братья Сергей и Константин Коровины, их деду принадлежал дом № 24, где они родились и выросли. В начале переулка находится кирпичное здание школы — бывшей женской гимназии. Самый красивый дом — № 8 в стиле модерн. Он облицован в центре керамическим кирпичом белого цвета, а по краям — тёмно-зелёного, карнизы украшены позолоченными венками. Это дом купчихи Лаптевой (1909). Долгое время в здании размещалась редакция журнала «Наука и религия».

За парком располагались две слободы — чёрная тягловая Алексеевская, названная так из-за церкви св. Алексея, и Рогожская-Ямская, где жили ямщики. Отсюда удобно было добираться в село Рогожь, ныне город Ногинск. До постройки железной дороги слобода процветала.

Пройдя по Товарищескому переулку, сворачиваем левее и выходим на улицу с громким названием «Улица Александра Солженицына». Некогда она носила имя Большая Алексеевская, потом её переименовали в Большую Коммунистическую, а в 1990-е прозвали Малой Капиталистической. Это одна из немногих улиц Москвы, в целом сохранившая застройку XVIII–XIX веков. Встречается здесь и стиль модерн, (дома № 14 и 36). Очень эффектен выстроенный в стиле классицизма храм св. Мартина Исповедника, начала XIX века, архитектор Родион Казаков.

Дом № 9, строение 1, — это городская усадьба Полежаевых-Зубовых, XVIII–XIX веков. Теперь там концертный зал. Купцы отец и сын — Василий Павлович и Павел Васильевич Зубовы были известны не только как предприниматели и торговцы, но и как коллекционеры. Василий Зубов собирал смычковые инструменты, очень любил музыку и отдал сына учиться играть на скрипке. Тот овладел этим искусством, но красильное производство, которым владела семья Зубовых, требовало знания химии, поэтому молодой человек поступил на естественное отделение Московского университета. Долгие годы он работал на предприятии отца, но потом оставил бизнес и ещё около 20 лет занимался наукой в лабораториях университета. Научные труды Зубова не потеряли своего значения до сих пор.

В конце жизни Павел Зубов увлёкся нумизматикой и стал крупным собирателем монет, медалей, жетонов, приобретая их, где только мог: на блошиных рынках, у «чёрных археологов», у других коллекционеров. Особенно его интересовала Азия, коллекция Зубова включала большой набор мусульманских и сасанидских монет. Поговаривали, что коллекция Зубова больше, чем собрания Эрмитажа, Берлинского и Парижского музеев, вместе взятые. Хранилась она именно здесь, в доме № 9. А в начале 1920-х, уже после смерти Зубова (он был похоронен неподалеку, на кладбище Спасо-Андроникова монастыря), его родственники передали Историческому музею 200 тысяч монет в 14 шкафах. Коллекция смычковых инструментов тоже перешла государству.

Но пройдём по улице дальше и вспомним купцов Мазуриных. Именно здесь находится выстроенный на их средства дом бесплатных квартир (№ 27). Здание, как уже упоминалось, занимает Институт синтеза искусственного белка. В 1990-е годы помещение арендовало несколько коммерческих фирм, но все они неизменно разорялись. Раздосадованные предприниматели грешили на проклятие рода Мазуриных: дескать, греческий купец проклял всякую коммерцию, связанную с именем Мазуриных, и покуда здесь были бесплатные квартиры, всё шло хорошо, а любой бизнес обречён на провал.

Соседний дом (№ 29) тоже замечателен своей историей. Это усадьба другого городского головы — не менее харизматичного и энергичного Николая Александровича Алексеева. Порой даже можно услышать версию, что прежнее название улицы связано с его фамилией, хотя, конечно, оно восходит к старинному имени слободы. Кроме того, именно в этом доме родился К. С. Станиславский, происходивший из рода знаменитых купцов и одно время работавший директором фабрики.

Купцы Алексеевы

Происходят Алексеевы из крестьян Ярославской губернии, основоположником рода считается Алексей Петров (1724–1775), женатый на дочери конюха графа П. Б.

Шереметева. Он переселился в Москву и значился в списках московского купечества с 1746 года, торгуя вместе с сыновьями в серебряном ряду. Трое его внуков развили семейное дело. Товарищество «Владимир Алексеев» работало по хлопку и шерсти. У них были хлопкоочистительные заводы и шерстомойни. Они разводили коней и овец, в том числе мериносовых. Семье принадлежали крупнейшая в России золотоканительная фабрика в Москве, торговые фирмы, меднопрокатный и кабельный заводы. Алексеев был не просто богатым человеком, а одним из крупнейших московских капиталистов. Но этим дело не ограничивалось! Как уже говорилось, к клану Алексеевых принадлежал великий русский актёр и режиссер Константин Сергеевич Станиславский, основные дела вёл его брат Владимир Сергеевич, тоже большой знаток искусства; третий брат, Борис Сергеевич, был членом Общества искусства и литературы. Не подкачали и сёстры: Мария Сергеевна Оленина-Лонг — певица, Анна Сергеевна Штекер (Алеева) и Зинаида Сергеевна Соколова — актрисы.

Кроме того, Алексеевы дали Москве двух градоначальников: Александра Васильевича (1840–1841) и Николая Александровича (1881–1893). Николай особенно знаменит: двадцати пяти лет от роду он был избран гласным Московской городской думы, а в тридцать два стал городским головой и проработал на этом месте три срока. Алексеев построил десять больниц, тридцать училищ, прекрасно оснащенные скотобойни — «одно из грандиознейших сооружений этого рода во всём мире», такие жизненно важные для большого города системы, как водопровод и канализация. Он проложил первые метры московского асфальта, разбил множество скверов и бульваров. Именно ему, душеприказчику С. М. Третьякова (которому жена Алексеева приходилась племянницей), москвичи обязаны открытием Третьяковской галереи.

Известнейшая психиатрическая больница в Москве — «Кащенко», «Канатчикова дача» — тоже была выстроена стараниями Алексеева, на собранные им пожертвования, и носит его имя. Говорили, что однажды к Алексееву пришёл один богатый купец и сказал: «Поклонись мне в ноги при всех, и я дам миллион на больницу». Алексеев, ни слова не говоря, поклонился. Изумлённый купец тут же выложил деньги.

Алексеев не собирался покидать своего поста и готовился к четвёртым выборам, но в самый день выборов, 9 марта 1893 года, в здании им же построенной Думы (здание через Иверские ворота от Исторического музея) он был смертельно ранен выстрелом в упор. Убийца был пойман и на суде признан сумасшедшим. Мотивы убийства не ясны, скорее всего, дело было в личной мелкой обиде: грек по матери, страстный, артистичный Алексеев умел резко осадить собеседника, высмеять, унизить.

А. В. Амфитеатров, популярнейший писатель и публицист того времени, говорил после гибели Алексеева, что с ним, в масштабах Москвы, повторится та же история, какой Екатерина Вторая характеризовала значение Петра Великого для России. При каждом новом начинании императрица приказывала изучить архивы: не задумывал ли чего-либо в этом роде Пётр, и каждый раз выяснялось, что, действительно, задумывал и планировал. «Так и с Алексеевым, — предсказывал Амфитеатров, — долго ещё москвичи при каждом своём дельном общественном предприятии будут натыкаться на имя этого человека».

После трагической смерти городского головы Дума ассигновала двести тысяч рублей на благотворительные учреждения его имени. А предпринимательскую и филантропическую деятельность Николая Александровича продолжила его вдова Александра Владимировна: сыновей у супругов не было, и по завещанию огромное состояние мужа перешло ей. Александра Владимировна, урождённая Коншина, не побоялась заступить на мужнино место и стала директором правления товарищества «В. Алексеев». В память о муже она сделала одно из самых крупных пожертвований за всю историю Москвы. На её средства были устроены корпус и лечебные мастерские в Алексеевской психиатрической больнице, пятьдесят тысяч рублей выделено на пособия бедным купеческим вдовам, открыт приют на шестьдесят восемь девочек-сирот при Пресненском попечительстве о бедных. Александра Владимировна пережила мужа на десять лет и скончалась в 1903 году, завещав Москве почти полтора миллиона рублей.

По улице Александра Солженицына мы дойдём до Андроньевской площади. Здесь она смыкается с Николоямской улицей и Костомаровским переулком. На их пересечении стоит храм преподобного Сергия Радонежского (Троицы Живоначальной) в Рогожской слободе, что в Гонной. Рядом — храм святителя Алексия Московского, напротив, через площадь, на холме — Спасо-Андроников монастырь. Всё здесь напоминает о переломном для русской истории моменте — Куликовской битве.

Сергий Радонежский (в миру Варфоломей Кириллович) — русский церковный и политический деятель, причисленный к лику святых. Один из самых любимых русских святых: именно он благословил русское войско перед Куликовской битвой.

Родился он под Ростовом, но вся семья была вынуждена покинуть обжитое место после жестокого подавления Иваном Калитой антиордынского восстания и перебраться в город Радонеж. Решив стать монахом, Сергий передал свою долю наследства младшему брату и вместе со старшим основал Троице-Сергиев монастырь, где потом стал игуменом. Монастырь быстро разбогател, а игумен Сергий сделался доверенным лицом московских князей и духовником Дмитрия Донского (тот приходился внуком разорившему Ростов Ивану Калите, но св. Сергий сумел превозмочь личную обиду). Он был умелым дипломатом и всеми силами предотвращал междоусобицы, внушая удельным князьям, что не они враги друг другу, а у всех у них общий враг — Орда.

Храм в его честь на Николоямской улице был построен в стиле ампир в 1818 году на средства статского советника Г. П. Смольянского, пожертвовавшего на строительство почти всё своё состояние. Позднее храм реконструировали, достроив трёхъярусную колокольню. Его интерьеры были богато расписаны и украшены: после революции большевики вывезли из храма более пяти пудов серебряной утвари. При храме пел замечательный хор слепых, один из лучших в Москве.

Храм был закрыт в 1938 году. Большая часть икон и церковное убранство были уничтожены, всё это рубили топорами во дворе и сжигали. В костёр были отправлены церковные книги и бесценные ноты для слепых.

Рядом на пересечении улицы Станиславского и Николоямской — храм святителя Алексия Московского и бывшее здание богадельни: здесь было две слободы, и у каждой — свой храм. Вот и вышло, что две церкви стояли напротив друг друга, практически через улицу.

Митрополит Алексий, единомышленник Сергия Радонежского, тоже лицо вполне реальное. Был он сыном боярина Фёдора Бяконта, а вот мирское его имя назвать с уверенностью нельзя: в некоторых записях это Елевферий, в других — Симеон. Возможно, путаница обусловлена тем, что он ушёл в монастырь очень рано — не достигнув и двадцати лет.

Но, несмотря на монашество, жизнь Алексия была весьма бурной: он участвовал в переговорах, в дипломатических интригах, противостоял литовцам и ордынцам, даже однажды был взять литовцами в плен и бежал. Несколько раз он посещал Орду — с риском для жизни, но каждый раз ему удавалось выторговать лучшие условия для Москвы и обойти другие удельные княжества.

После смерти Ивана Красного именно Алексий стал опекуном и воспитателем его малолетнего сына Дмитрия, будущего Дмитрия Донского. Он сделал всё, чтобы Дмитрию Ивановичу достался ярлык на великое княжение, до конца жизни поддерживал князя московского, а до Куликовской битвы не дожил всего два года.

Тогдашний митрополит Феогност считал Алексия своим преемником и даже направил об этом письмо в Константинополь. И вот тут завертелась интрига, приведшая в конце концов к строительству Спасо-Андроникова монастыря. Тверские князья прочили на митрополичий престол другого кандидата — Романа, сына тверского боярина. Они также отправили письмо в Константинополь и сделали это чуть раньше. И так случилось, что утверждены были обе кандидатуры, то ли из-за бюрократической ошибки, то ли намеренно, чтобы вызвать междоусобицу. Желая отстоять свою власть, в 1353 году Алексий отправился в Константинополь, где провёл около года. Но одной поездки оказалось мало: ведь и Роман тоже съездил в Константинополь, и тоже получил утверждение. Поэтому в 1355 или 1356 году Алексий снова едет в Константинополь для решения спора. В результате русская митрополия оказалась разделённой надвое: Алексий остался митрополитом «всея Руси», а Роману достались литовские и волынские епархии с центром в Киеве.

На обратном пути из Константинополя корабль Алексия попал в жестокую бурю на Чёрном море. Алексий усердно молился и дал обет: если он спасётся, то построит в Москве церковь в честь того святого, в день поминовения которого он достигнет бухты Золотой Рог. День пришёлся на празднование Спаса Нерукотворного.

В 1360 году митрополит Алексий исполнил обет: на берегу реки Яузы он основал храм и монастырь в честь Спаса Нерукотворного. В строительстве ему помогал ученик Сергия Радонежского Андроник, ставший первым игуменом монастыря и тоже причисленный к лику святых, потому монастырь называется Спасо-Андрониковым. Один из притоков Яузы прозвали Золотым Рожком в память о черноморской бухте, а позднее одна из близлежащих московских улиц стала называться Золоторожским валом. Ну а церковь св. Алексея, по преданию, была построена на том месте, где стояла палатка митрополита, наблюдавшего за строительством. Правда, возвели её намного позже, в XVII веке, деревянную, а существующий ныне храм — при императрице Елизавете Петровне (архитектор Ухтомский).

Всего в Москве Алексий основал четыре новых монастыря: Чудов, Андроников, Алексеевский и Симонов. В Чудовом монастыре его и похоронили, а в 1448 году он был канонизирован. Ныне мощи святителя Алексия хранятся в Свято-Богоявленском Елоховском соборе в Москве.

В интерьере Спасского собора, считающегося самым древним зданием Москвы, уцелели фрагменты фресок, выполненных в начале XV века Андреем Рублевым. К сожалению, именно фрагменты, так как большая часть росписей была уничтожена пожаром в XVIII веке. Предположительно великий русский иконописец был похоронен в этом же монастыре, но точное местоположение его могилы неизвестно. Монастырские стены и большая часть построек относятся к XVIII–XIX векам.

Монастырь закрыт в 1918 году; на его территории, наряду с Ивановским и Новоспасским монастырями, располагался до 1922 года один из первых концентрационных лагерей ВЧК. После тут были колония для беспризорников и общежитие для рабочих. В конце 1920-х срыли кладбище, где были похоронены Андрей Рублёв, воины, погибшие во время Северной и Отечественной войн, актёр Волков, основатель русского театра, представители многих дворянских и купеческих родов.

Возрождение монастыря началось после Великой Отечественной войны, когда выяснилось, что после сноса храма Спаса на Бору Спасский собор Андроникова монастыря остался самым древним зданием в Москве. Указом Никиты Хрущёва монастырь стал Музеем Андрея Рублева. В 1989 году Спасский собор был освящен и в нем снова начались богослужения. В 1993 году под престолом собора обнаружили неизвестное захоронение, которое пока не идентифицировано. Многие желают видеть в нём останки Андрея Рублёва и Даниила Чёрного.

От Андроникова монастыря мы вернёмся на красивую, но шумную улицу Сергия Радонежского, бывшую Воронью. Здесь тоже много всего интересного, но уж чересчур загруженное движение и много выхлопов.

Дом № 25 — часовня «Проща» Спасо-Андроникова. Её построили в XVI веке на месте прощания Сергия Радонежского с игуменом Андроником. Но то здание не сохранилось, нынешнее было возведено на средства купца Александрова в 1889–1890 гг. В 1929 году часовню закрыли, а здание отдали Союзу безбожников завода «Серп и молот». Потом здесь размещался магазин, затем мастерская.

А неподалеку, в доме № 15, в 1882 году купец первой гильдии Роман Романович (Фридрих Карл) Кёлер открыл первую в России фармацевтическую фабрику. Она выпускала различные капли, настойки, мази, порошки, экстракты, пластыри, перевязочные средства, аптечки… Это было смелое новаторство, так как прежде все лекарства изготавливались непосредственно в аптеках, а Кёлер поставил дело на поток, на промышленные рельсы, создав мощную конкуренцию своему прежнему работодателю — Феррейну, владельцу сети аптек и большого огорода лекарственных растений.

Кёлер увлекался идеями земской медицины, разработал проект сельской лечебницы с амбулаторией, хирургическим кабинетом и аптекой, который получил диплом и золотую медаль Московской политехнической выставки. Продукция предприятия Кёлера была удостоена высших наград и на других российских и международных выставках.

Умер Кёлер за десять лет до революции, после 1917 года его предприятия были национализированы и стали частью ОАО «Мосхимфармпрепараты» им. Н. А. Семашко.

Теперь свернём на тихую и приятную Школьную улицу — она стала одной из первых пешеходных зон в Москве. В прошлом — это 1-я Рогожская улица, центральная улица Рогожской слободы, а современное название было ей дано в 1923 году, причём неизвестно, была ли тут на самом деле школа или её только планировали построить. В первой половине XIX века вся улица состояла из постоялых дворов, в которых останавливались все обозы, проходившие по Владимирскому и Рязанскому трактам. Дома эти сохранились, они имеют сходное строение — два этажа и обязательные ворота для лошадей. Ни один из них сам по себе не является «памятником истории», но все вместе… Все вместе они обладают значительной ценностью. Ещё в 1990-е годы улица была отреставрирована и теперь носит название памятника истории и культуры «Ансамбль Рогожской ямской слободы».

По ней мы выйдем на Рогожскую площадь на Камер-Коллежском валу. В 1740 году здесь прошла таможенная граница Москвы. Здесь до сих пор сохранился камень с надписью «От Москвы две версты», поднятый на постамент. Нынешняя площадь возникла после объединения двух старых — Сенной (там торговали сеном) и площади Рогожской Заставы.

В прежние времена от Рогожской Заставы пролегали три дороги: печально знаменитый Владимирский тракт (теперь шоссе Энтузиастов), он ведёт в Ногинск и далее — во Владимир; Носовихинский тракт, проходивший через Перово и Носовиху в Павловский Посад, и Коломенский — через Люберцы и Бронницы до Коломны и дальше на Рязань.

Дон-дон, дон-дон, слышен звон кандальный… Дон-дон, дон-дон, путь сибирский дальний…

— пелось в старинной песне о Владимирском тракте. Современное название дороги дал Луначарский в память об энтузиастах — революционерах, желавших изменить мир. Закованные в цепи узники, плохо одетые, больные, шли по нему пешком во Владимирскую пересыльную тюрьму и дальше, дальше, в Сибирь. Многие, не добредая до цели, находили покой тут же, на обочине дорог. И хотя тела их полагалось довозить до кладбищ, на практике это выполнялось далеко не всегда. Сколько безымянных, забытых могил осталось вдоль нынешнего шоссе Энтузиастов, трудно даже представить. Говорят, что на разных участках шоссе (и в черте города, и за МКАД) на трассе не раз видели страшного бородатого мужика, смахивающего на бомжа: бродит тяжело, «будто цепь за собой волочит», и норовит остановить проезжающий транспорт. Легенда гласит, что это призрак разбойника-каторжанина, загубившего более ста душ и сгинувшего на этапе «без покаяния и погребения». Теперь совестью мучается: остановит машину и просит: «Простите меня, люди добрые!» Доведётся повстречать, быстренько отвечайте: «Бог простит!» — и уносите ноги…

Рядом — железнодорожная платформа, на которой начинается действие поэмы «Москва — Петушки». Названа она в честь некогда процветавшего, а ныне умирающего завода «Серп и молот» — Московского металлургического завода, чьим главным пайщиком (по сути, владельцем) был Юлий Петрович Гужон, французский подданный, страстный автомобилист, богатейший предприниматель и бессменный председатель Московского общества заводчиков и фабрикантов.

Гужон был убежденным капиталистом и эксплуататором, благотворительность считал злом и открыто высказывал свои взгляды. Он подсчитал, что в США при 10-часовом рабочем дне — 305 рабочих дней в году, а в России из-за религиозных праздников — только 275. Вывод? Увеличить продолжительность рабочего дня. На его заводе был низок уровень механизации и высок травматизм, поэтому завод называли «костоломным». «Чем ниже уровень умственного развития страны и её граждан, — писал Гужон, — тем менее продуктивен их труд и тем более ограничены их жизненные потребности», намекая на то, что иностранцы заведомо превосходят русских по этим параметрам. И как следствие, он призывал русское правительство привлекать иностранный капитал для развития страны.

В результате его репутация в России оставляла желать лучшего. В 1914 он даже подвергся аресту, но вскоре был освобождён. Выводов Гужон не сделал ив 1918 году был убит — на своей собственной даче в Ялте солдатами и офицерами белой добровольческой армии. Виновные не понесли наказание.

Уставшие могут здесь и закончить путешествие, спустившись на станции метро «Римская» или «Площадь Ильича», и удовольствоваться простым рассказом о том, что лежит дальше — к окраинам и за пределами города — вдоль железной дороги.

Железнодорожная ветка Горьковского (Нижегородского) направления была второй по счёту в России. Сейчас она начинается с Курского вокзала, а в 1861-м брала начало с Нижегородского, деревянного и неудобного, который располагался на пересечении улиц Рогожский Вал и Нижегородской. В 1950-х годах остатки вокзала и пути к нему были разобраны. Эта ветка ведет в Балашиху, где есть две интереснейшие усадьбы — Горенки и Пехра-Яковлевское.

Горенки в XVIII веке принадлежали Алексею Григорьевичу Долгорукову — тому самому, что пытался женить юного императора Петра Второго на своей дочери Екатерине. Замысел не удался, и Долгоруков был отправлен в ссылку, а усадьба досталась Алексею Разумовскому, тайному супругу императрицы Елизаветы Петровны. Разумовские владели усадьбой более восьмидесяти лет, создав там великолепный ботанический сад. Затем Горенки несколько раз разметали владельцев, которые далеко не всегда заботились о сохранении тамошних красот, однако и сейчас усадьба признана памятником федерального значения.

Пехра-Яковлевское связано с именами столбовых дворян Сукиных, князей Голицыных, Нарышкиных… В настоящее время она принадлежит Российскому государственному аграрному заочному университету. Там тоже сохранились постройки XVIII столетия, хоть и не полностью.

Чуть дальше, «в тридцати верстах от Москвы» по Владимирскому тракту, граф А. К. Толстой поселил страшную вампиршу — бригадиршу Сугробину. Некогда там, в районе города Старая Купавна, действительно существовало село Ведьмин Угол. Возможно, именно это и натолкнуло писателя на мысль. А может, дело в том, что по этой же ветке недолог путь в Монино — где до сих пор сохранилась усадьба чернокнижника Я. В. Брюса.

Ещё дальше по этой же ветке — город Железнодорожный, бывшая станция Обираловка. Именно здесь кинулась под поезд героиня Льва Толстого Анна Каренина! Те места всегда считались нехорошими. Даже название Обираловка возникло из-за того, что основным занятием местных жителей было воровство: они обирали как несчастных ссыльных, которых гнали по этапу в Сибирь, подчас просто раздевая их; так и зажиточных купцов, вёзших свои товары в Москву. Грабили и на Владимирской, и Носовихинской дорогах, проходивших через дремучий лес. Владимирка шла опушкою, а Носовиха — по самой чаще.

Сейчас Обираловка — город Железнодорожный тоже далеко не благополучен: в июле 2011 г. «Новая газета» писала, что «это единственный, наверное, в мире город, в котором свыше 120 тысяч населения, где нет не то что кинотеатра, нет даже роддома, а весь бизнес принадлежит семье мэра».

В состав Железнодорожного вошли две исторические деревни: Саввино и Кучино. Саввино названо в честь Саввы Морозова — знаменитого предпринимателя. Там стоит зайти в храм Преображения Господня, знаменитый своим фаянсовым иконостасом (фабрики Кузнецова), и взглянуть на сохранившуюся от хлопкопрядильной мануфактуры Морозовых электростанцию. А в Кучино некогда действовал, финансируемый Рябушинским, аэродинамический институт, где проводил свои первые опыты Жуковский. Рядом со станцией сохранился деревянный дом с мезонином — Музей писателя и поэта Андрея Белого. Дальше, к югу от платформы, в излучине реки, печально высятся развалины Турецкого павильона усадьбы Троицкое-Кайнарджи, построенного в честь побед графа Румянцева-Задунайского. Некогда там принимали саму императрицу Екатерину Вторую.

Наша следующая остановка — Рогожская слобода и кладбище: побывать там лучше до 17.00, потом кладбище закрывают. Самый подходящий вариант проезда — от Серпа до платформы Калитники и затем пешком через железнодорожные пути до улицы Рогожский посёлок. До входа в общину выйдет примерно 700 метров. Можно не пользоваться электричкой и сесть на любой транспорт, идущий по шоссе Энтузиастов (подходит маршрутка 567 м), или просто пройти пешком. Официальный адрес этого места — ул. Рогожский посёлок, 29. Справочники говорят, что от станций метро «Римская» и «Авиамоторная» туда можно дойти пешком, от станции метро «Марксистская» — доехать автобусом (маршруты 51 и 169), от «Таганской»-кольцевой — троллейбусами № 63, 26, 16.

Кто такие раскольники?

Раскол православной церкви произошёл в России в середине XVII в. Патриарх Никон в политических целях провёл реформу, приблизив русские обряды к греческим: в частности, он заменил двоеперстие троеперстием, во время церковных служб «аллилуйя» стали произносить не дважды, а трижды и т. д. Но вариант, принятый им за правило, был признан таковым далеко не всеми. Протопопы Аввакум, Даниил, Иван Неронов посчитали, что как раз греческий вариант ошибочен, а «древлее благочиние» сохранила именно русская церковь. Однако нововведения были одобрены церковными соборами и царём Алексеем Михайловичем, и Никон принялся проводить их в жизнь, часто насильно. В ответ Аввакум и Даниил подали царю записку, доказывая, что внесение исправлений по греческим образцам оскверняет истинную веру. Царь не внял их доводам, и, как бы сейчас сказали, «на местах» у них нашлось много сторонников. Начались репрессии.

Священники-старообрядцы проповедовали о наступлении «последнего времени», о воцарении в мире Антихриста, которому поклонились царь и патриарх. Само собой, такие речи не могли остаться без наказания. Церковный собор 1666 года предал старообрядцев анафеме как еретиков. В ответ часть староверов бежала в Сибирь, часть приняла участие в восстании Степана Разина, некоторые предпочитали запираться в скитах, часто сгоравших вместе со своими обитателями. Между никонианцами и старообрядцами до сих пор идёт спор, кто был виновником этих страшных казней. Старообрядцы утверждают, что каратели намеренно поджигали церкви и дома раскольников, официальная же версия гласит, что те жгли сами себя. Однако протопоп Аввакум действительно был сожжён на костре в Пустозёрске, а боярыня Феодосия Прокопьевна Морозова заморена голодом в тюремной камере.

Сейчас старообрядцев обычно делят на два течения — поповцев (или беглопоповцев, так как они принимают священников, перешедших к ним из официальной церкви), и беспоповцев, или феодосийцев, о которых мы уже говорили.

В отличие от Преображенской общины на территорию Рогожской вы войдёте свободно. Некоторые формальности придётся соблюсти, если вы захотите осмотреть внутри храм (женщинам надеть юбки и платки, мужчинам — длинные брюки и рубашки с длинными рукавами), но оно того стоит!

Рогожская община возникла после страшной чумы, разразившейся в Москве в начале 1770-х годов. Старые кладбища в черте города не могли вместить умерших и становились источниками смертельной заразы. Прибывший в Москву для борьбы с чумой граф Григорий Орлов заложил несколько новых кладбищ — поначалу как братские могилы с часовнями для отпевания. В их числе было и Рогожское — для старообрядцев. При нём были устроены карантин и больница. В начале XX века ещё сохранялся ветхий обелиск, поставленный на общей «моровой могиле» со стихотворным описанием чумы и её жутких симптомов:

«В числе множества удручающих смертных скорбей Моровая язва свирепее всех поедает людей. Не щадит она младенцев, ни юношей цветущих лет, И самым древним старцам от неё пощады нет. Сия величайшая в мире на человечество напасть Издревле ужаснее браней наводит собой страсть, Хотя не всегда одинаково в людях тоя действие бывает, Но равно всех определениях лютостью своею убивает. Болящие чувствуют начало похуждения, Великие во всех членах расслабления. Руки и ноги у них так дрожали, Что подобно пьяным, шатаясь, упадали, Притом озноб и головную боль они ощущали, А внутренность их воспаления и жажда возмущали. Многие, обременялся жестокими рвотами И несносными судорожными ломотами, Затем изнурялись с большим резом и поносом, А иногда оказывались и кровотеченья носом. Все таковые следствия последних сил лишали И на другой день поражаемых нещадно умерщвляли»

Когда эпидемия закончилась, близ кладбища были выстроены два храма — летний и зимний, со временем были возведены богадельни, дома для причта, больница (на пожертвования Саввы Морозова), училище, сиротский дом, женские монастыри и даже приют для душевнобольных женщин. Постепенно образовался целый старообрядческий посёлок, занимавший около 25 гектаров и обнесённый высокой бревенчатой стеной с одними воротами. К середине XIX века там жило уже более полутора тысяч человек.

Покровский собор — главный кафедральный храм Рогожской старообрядческой общины — был сооружен выдающимся русским зодчим Матвеем Фёдоровичем Казаковым в стиле классицизма. Храм планировалось сделать ещё больше, но тогда бы он превзошёл размерами Успенский собор Кремля, чего власти не могли потерпеть. Было приказано «впуски для алтаря отломать», вместо пяти глав «сделать план с одной главой и крестом», «унизить» и «убавить» шпиль. В результате переделок пропорции храма получились несоразмерными, однако он всё равно вышел очень большим, а его внутреннее убранство впечатляло и старообрядцев, и тех, кто с ними боролся: стены и своды были расписаны в древнерусском стиле, храм украшали огромные подсвечники, лампады, паникадила. В соборе хранилось богатейшее собрание старинных русских икон XIII–XVII вв., часть из которых сохранилась. В большие праздники этот огромный храм едва вмещал богомольцев, съезжавшихся со всех концов Москвы. «Перед древними иконами в драгоценных ризах, блистающих золотом и камениями, зажигались пудовые свечи, служба шла чинно со всем соблюдением устава, на клиросе пел по-старинному хороший хор певчих».

При Екатерине II и Александре I старообрядческий культ не подвергался преследованиям, а вот император Николай Первый занял другую позицию: старообрядцам было запрещено принимать священников, переходящих от официальной церкви, а в 1856 году алтари Покровского собора были запечатаны. Сквозь стены иконостаса и царские врата был пропущен толстый шнур с печатями, не позволявший проникнуть внутрь. Таким образом храм превратился в простую часовню, и в нём нельзя было провести литургию. Другой храм Рождества был обращён в единоверческий.

Однако, по некоторым сведениям, старообрядцы всё же тайно обошли запрет, а помог им в этом уже к тому времени покойный атаман Матвей Иванович Платов, герой войны 1812 года, исповедовавший старую веру. Матвей Иванович возил с собой в походы полотняную церковь, т. е. церковь-палатку, и держал при себе священника для совершения богослужений. По изгнании Наполеона из Москвы атаман Платов подарил свою походную полотняную церковь Рогожскому кладбищу, а начальник столицы дал им разрешение служить в этой церкви обедни. Пятнадцать лет их служили открыто, а после запечатывания алтарей полотняная церковь атамана Платова стала единственной возможностью для старообрядцев провести литургию — хотя и в глубокой тайне. Теперь в память об атамане и его подарке рядом с храмом установлен памятный крест.

Так продолжалось пятьдесят лет. Только 17 апреля 1905 года на основании царского манифеста о веротерпимости рогожские алтари были распечатаны и в храмах вновь возобновилась литургия, правда, ненадолго. К середине 1930-х годов почти все московские старообрядческие храмы были закрыты, но в Покровском соборе в отличие от остальных храмов Рогожского кладбища богослужения не прекращались, хотя были попытки отобрать храм и превратить его в театр.

За храмом — пруд, раньше вода в нём была очень чистой, здесь не купались и не стирали. На особом помосте была устроена деревянная часовенка «Иордань», в которой святили воду три раза в год.

Перед Покровским храмом возвышается белоснежная колокольня. Её фасад украшают изображения сказочных райских птиц: Сирина, Алконоста и Гамаюна, высота её — 80 метров, что лишь на 1 метр ниже Ивана Великого. Стройную башню хорошо видно с Третьего транспортного кольца. Выглядит она очень старой, но на самом деле это модерн. Колокольня возведена в 1907–1910 годах архитектором Фёдором Горностаевым на средства богатых старообрядцев-предпринимателей.

В 1933 году церковь Воскресения Христова была закрыта, книги и рукописи передали в Библиотеку имени Ленина, колокола сняли и отправили на переплавку. Здание колокольни использовалось под склад. В войну от взрыва пострадали паперть и нижняя часть колокольни, но сооружение устояло, и в 1947 году колокольня была передана старообрядческой архиепископии.

Самый старый храм общины ныне единоверческий. Это храм Николая Мирликийского, выстроенный спустя пять лет после страшной эпидемии на месте той первой деревянной часовни. Среди старообрядцев было очень много людей богатых и деятельных, это Морозовы, Кузнецовы, Пуговкины, Рябушинские, Солдатёнковы… Они не жалели средств для украшения своих храмов, тратили огромные деньги на покупку редких старинных икон и книг. Октябрьская революция положила конец «золотому веку» старообрядчества. В 1928 году с колокольни сбросили колокола, закрыли и наполовину разрушили храм Рождества Христова, загадили пруды: их объявили рассадником малярии и свозили в него с городских предприятий мазут и всяческий мусор, превратив пруд в свалку.

Прилегающее кладбище тоже сильно разорено. До революции на нём хоронили только староверов, стояли родовые усыпальницы Кузнецовых, Мельниковых, Морозовых, Рахмановых, Рябушинских, Рязановых, Свешниковых, Солдатёнковых… Все они были разрушены, а мрамор вывезен для строительства метро. Сохранилась лишь часовня Морозовых — каслинского литья. Самое большое варварство совершено с братской могилой умерших от чумы: её взорвали и на этом месте построили… детские ясли, которые проработали аж до 1970-х годов!

Отдельный участок кладбища — архиерейская усыпальница — ряды белых восьмиконечных крестов и пять чёрных саркофагов, расположенных за старинной металлической оградой, — это особо почитаемое место. Под саркофагами покоятся старообрядческие архиепископы.

И. А. Бунин «Чистый понедельник»:

«Это знаменитое раскольничье кладбище. Допетровская Русь! Хоронили их архиепископа. И вот представьте себе: гроб — дубовая колода, как в древности, золотая парча, будто кованая, лик усопшего закрыт белым «воздухом», шитым крупной чёрной вязью, — красота и ужас. А у гроба диаконы с рипи дами и трикириями… Так вот: диаконы — да какие! Пересеет и Ослябя! И на двух клиросах два хора, тоже всё Пересветы: высокие, могучие, в длинных чёрных кафтанах, поют, перекликаясь, — то один хор, то другой, — и все в унисон, и не по нотам, а по «крюкам». А могила была внутри выложена блестящими еловыми ветвями, а на дворе мороз, солнце, слепит снег…»

В западной части кладбища, почти у самой его стены вдоль Старообрядческой улицы, была вырыта огромная яма. В конце 1930-х и в 1940-е годы на кладбище часто приезжали машины с закрашенными окнами: они свозили сюда трупы расстрелянных. Тела сваливали в эту яму, присыпая слоем песка. Так повторялось много-много раз. В том страшном захоронении покоятся тысячи неизвестных людей.

В северной дальней части кладбища — братские могилы воинов, погибших во время Великой Отечественной войны.

В 1990-е годы кладбище и остатки незастроенной территории посёлка вернули старообрядцам, был разработан проект реконструкции историко-архитектурного ансамбля Рогожского кладбища и Рогожской слободы. Средняя общеобразовательная школа по соседству — № 459 (Подъёмная ул., 1/4) — здание старообрядческого богословско-учительского института. Первым директором института был отец известного историка академика Б. А. Рыбакова, а председателем попечительского совета — С. П. Рябушинский.

С Подьёмной улицы, прямо от школы до станции метро «Авиамоторная» ходят автобусы 759 и 805. Рядом с метро на Авиамоторной улице располагается район Дангауэровка — уникальный жилой квартал, почти нетронутым сохранившийся с эпохи конструктивизма. В 1869 году недалеко от Владимирки был основан котельный и литейный завод Дангауэра и Кайзера, после революции — «Котлоаппарат», а затем «Компрессор». Во время войны именно там выпускались легендарные «Катюши».

До революции Дангауэровка считалась убогой рабочей окраиной, проект её новой застройки трест «Мосстрой» представил в конце 1920-х годов. Это должен был быть показательный, образцовый посёлок, «соцгородок». Впоследствии возникали новые проекты, в первоначальный вносились изменения… Строительство шло около двадцати лет, и в результате возник этот памятник советского «арт-деко»: жилые дома, пожарная каланча, бани, дом культуры, «Американский дом» — предназначенный для американских специалистов, комплекс бывшей Школы конной милиции и памятник Ленину, установленный в 1929 году.

Автобусы № 759, 805 хороши тем, что ими, не спускаясь в метро, можно доехать прямо до интересующих нас мест. Это всего 11 минут езды — 2 остановки (ост. Шепелюгинский пер.) Но можно воспользоваться и подземкой и начать следующий этап пути от станции «Перово», пройтись немного пешком и поговорить об окружающем районе. Места тут необычные! Ведь Перово — это родина леших. Именно с перовских болот они разбредались по всей стране. Существует старинная то ли пословица, то ли заклинание: «Как леший перовский зовёт куликовского в гости, к родительской кости» — то есть на место, где похоронены родители, на Родину. Эта поговорка была настолько известной ещё в XIX веке, что Владимир Даль включил её в свой толковый словарь.

Но бояться леших не стоит — ведь это заботливые духи леса, защитники зверей и птиц.

Описывают леших как заросших бородой мужичков с маленькими рожками на голове, иногда принимающих облик медведя, волка, филина или старого дерева. В подчинении у лешего множество мелких духов. Например, Аука, который передразнивает путников и сбивает их с пути. А есть ещё Цветич, Пчелич, Ягодич и Моховик, который живёт во мху и отвечает за благородные грибы.

На углу Зелёного проспекта и Перовской улицы сохранились остатки домов Немецкой слободы — тёмно-красного цвета с лепными гирляндами, довольно интересные по архитектуре. Но никаких легенд о них не ходит, местные жители побаиваются другого дома на Перовской — современного, панельного (не будем уточнять его номер). Считается, что селиться в нём очень опасно для молодых мужчин — не живут они в нём долго: кто от инфаркта умирает, кто от несчастного случая, кто ещё от какой болезни, хотя раньше на здоровье и не жаловались…

Психологи утверждают, что имеет место не более чем цепь совпадений, объединённых обычным человеческим страхом. А вот экстрасенсы заявляют другое: мол, дом стоит на краю старинного деревенского кладбища, как раз под роковым подъездом находится могила девушки-самоубийцы. Она погибла триста лет назад от несчастной любви и яда и похоронена была без отпевания. Из-за неутоленной жажды любви её неуспокоенная душа стремится получить энергию от мужчин, преимущественно от молодых. Вот в чём причина этих смертей.

Но есть в Перово и другие достопримечательности: здесь жили актёры Александр Трофимов (Ришелье из «Трёх мушкетёров»), Савелий Крамаров (его вечно грязные белые «жигули»-шалуны так и норовили украсить какой-нибудь надписью), Ирина Муравьёва, телеведущие Ангелина Вовк (тётя Лина из «Спокойной ночи, малыши!») и Иван Демидов, Жанна Фриске, музыканты Анатолий Крупнов и Хэнк, ударник из группы «Чудо-Юдо».

На улице Мастеровой в доме № 11а жил знаменитый футболист Эдуард Стрельцов. На улице Металлургов когда-то жила популярная группа «Комбинация», и там же, в подъезде этого дома, убили их продюсера. В Детской школе искусств № 1 имени Римского-Корсакова училась Кристина Орбакайте, а её прославленная мать, говорят, вела там пение. Дом ветеранов сцены им. А. А. Яблочкиной находится по адресу: шоссе Энтузиастов, д. 88. Там доживали свои дни многие великие актёры, в том числе Рина Зелёная. А кроме того, в Перово находится единственный памятник в Москве погибшим в Афганистане!

По улице Сергея Лазо дойдём до Перовского парка. На первый взгляд вокруг нас — обычный спальный район, ничем не примечательный. Кинотеатр «Владивосток», квадратный пруд перед ним, детские площадки, мамаши с колясками и притулившаяся с краю парка церквушка. Очень красивая церквушка, если присмотреться! Да и пруд — глубокий, настоящий пруд, а не мелкий современный бассейн с монетками на дне. Парк красивый, деревья старые… Мы находимся на месте усадьбы, сменившей множество владельцев, — среди них можно назвать князей Татевых, Куракиных, Воротынских, Голицыных… Именно при П. А. Голицыне в 1690–1705 гг. в селе были построены первая значительная усадьба и Знаменская церковь — изящное здание, украшенное белокаменной резьбой, — она перед нами. А барский дом стоял на том самом месте, где нынче кинотеатр. Пруд — тоже исторический, а детский парк — остатки старинного усадебного парка.

В 1732 году усадьба Перово перешла к одному из самых таинственных и загадочных людей Петровской эпохи — Якову Вилимовичу Брюсу, представителю знатного шотландского рода, перебравшегося в Россию в середине XVII столетия. Он участвовал во многих войнах, был награждён орденом Андрея Первозванного, занимал должности сенатора, президента Берг- и Мануфактур-коллегий. Брюс был одним из самых образованных людей России, естествоиспытателем, астрономом, картографом, переводчиком, коллекционером и издателем. Его библиотека насчитывала более полутора тысяч томов, а собрание всевозможных редкостей легло в основу Кунсткамеры.

Брюс, увлекаясь асторологией, открыл в Сухаревой башне первую в России обсерваторию при Навигацкой школе, что отразилось в издании знаменитых «Брюсовых календарей». Народная молва приписывала Брюсу славу чернокнижника и чародея. Об усадебном пруде рассказывают, что однажды, принимая гостей в жаркий летний день, Брюс его заморозил, так что гости могли кататься на коньках. Однажды он представил гостям служанку-робота, сделанную из цветов, собранных тут же, в парке. Она улыбалась, танцевала, разносила напитки — только не могла говорить. В конце вечера Брюс вынул у неё из волос заколку — и девушка рассыпалась, словно букет. Ему приписывали то, что он вырастил гомункулуса в реторте, и ещё массу разных чудес.

Брюс владел Перово около десяти лет, а после его смерти племянник продал имение в казну. Дочь Петра Первого императрица Елизавета Петровна подарила усадьбу своему тайному супругу Алексею Разумовскому.

Елизавета Петровна, вторая дочь Петра Первого и Екатерины, правила Россией двадцать лет. По общему мнению, она была весёлой, добродушной, несколько капризной и вспыльчивой, зато отходчивой. Больше всего на свете она любила светские развлечения: балы, танцы, охоту, маскарады. Слыла первой красавицей своего времени, любила наряжаться, делала это со вкусом и изяществом, лучше всех танцевала, писала стихи. Но за показным легкомыслием скрывался здравый рассудок.

Ни Пётр Первый, ни Екатерина не успели выдать её замуж, а с воцарением Анны отношение к принцессе переменилось: теперь уже русский двор был совсем не заинтересован в её замужестве. Когда в 1741 году она, совершив государственный переворот, вошла на престол, ей уже было за тридцать. К тому времени она уже несколько раз любила — и теряла возлюбленных. Наиболее длительной привязанностью и морганатическим супругом весёлой императрицы стал Алексей Григорьевич Разумовский — сын малоросского казака, церковный певчий, возведённый своей царственной возлюбленной «из грязи в князи». Мемуаристы приводят подслушанный кем-то разговор, когда Разумовский с горечью произнёс: «Лиза, ты можешь сделать из меня что хочешь, но ты никогда не заставишь других считаться со мной серьёзно, хотя бы как с простым поручиком». И действительно, его не считали ни умным, ни способным к делам, язвительно называли «ночным императором», однако признавали, что в благодетельницу свою влюблён безумно. Видимо, именно это было главным для Елизаветы, которая буквально осыпала своего любовника милостями: должности, титулы, воинские звания, награды… Имение Перово стало одним из таких дорогих подарков. По преданию, именно тут, в прекрасной маленькой церкви на краю парка, Елизавета вступила в тайный брак с Алексеем Григорьевичем, обвенчавшись с ним в 1742 году. С этого времени императрица часто делала этой церкви богатые подарки, в том числе вышитые ею самой жемчугом и драгоценными камнями ризы. Конечно, ничего этого не сохранилось. Не сохранился и выстроенный Елизаветой дворец, где она проводила время со своим тайным мужем. Зато ещё можно разглядеть очертания аллей в парке, где они вместе гуляли.

В связи с тайным браком Елизаветы Петровны и Разумовского ходили многочисленные слухи об их детях, получивших прозвище князей Таракановых, но об этом позже.

Сейчас же мы, пройдя через один из проходов под железной дорогой, углубимся в парк Кусково. Мы направляемся к главному дворцу и одновременно получаем удовольствие, гуляя по лесопарку. Предупреждение: гулять по парку лучше большой компанией! Совсем недавно в соседних Вешняках поймали вора, насильника и убийцу, промышлявшего как раз тут — в лесопарке.

Некогда при въезде в Кусково со стороны Перова стоял деревянный столб с надписью, приглашавшей посетителей Кускова «веселиться, как кому угодно, в доме и в саду». Парк и дворец изначально задумывались не столько для жизни, сколько для развлечений.

Кусково — это вотчина графов Шереметевых. «Куском» Пётр Борисович Шереметев называл свои земли, клином врезавшиеся в земли князя Черкасского: тут были дом, главный пруд, сад и село. Но потом Шереметев женился на единственной дочери соседа, и все окрестные угодья перешли к нему в качестве приданого жены. Для молодой жены он выстроил роскошный дворец по плану самого модного тогда французского архитектора. Месье Валли сам никогда не приезжал в Россию, но охотно присылал русским вельможам свои проекты.

Дом имел до 20 различных покоев. В одном покое стены были из цельных венецианских зеркал, в другом — отделаны малахитом, в третьем — обиты драгоценными гобеленами, в четвёртом — художественно разрисованы стены и потолки. Всюду были античные бронзы, статуи, фарфор, яшмовые вазы, имелись большая картинная галерея, огромная библиотека и оружейная палата; в последней было редкое собрание древнего и нового оружия и, между прочим, седло Карла XII, доставшееся вместе с его конём графу Борису Петровичу Шереметеву в качестве военного трофея.

Сад при доме разведён после чумы 1772 года. Работы по его обустройству дали возможность пропитаться голодавшему тогда народу. Сад занимал 22 десятины земли. В нём было 17 прудов с гондолами, каскадами, фонтанами и водопадами, карусели, руины, китайские, итальянские и голландские домики, маяки, гроты, подъёмные мосты. В голландском домике все стены были выложены изразцами, рядом — эрмитаж, «жилище отшельника», на самом деле служивший местом торжественных обедов. Прекрасен павильон «грот»: все его стены и потолки выложены перламутром и раковинами; четыре статуи изображают времена года, около стены лежит громадная кость мамонта. В Итальянском домике стены дубовые с позолотой, потолки раскрашены превосходными рисунками, картины на стенах прекрасной работы. Кусковская оранжерея имеет массу дорогих цветов и деревьев. Шереметев содержал зверинец и коллекцию редких птиц. В прудах водилась рыба: из озера под названием Локасино неводом вылавливали за раз по две тысячи карасей.

Из всего этого роскошества уцелели несколько павильонов, 60 различных мраморных мифологических фигур, обелиск в память визита императрицы, одна колонна и подъёмный мост, около которого до сих пор стоят шесть пушек, — трофеи Полтавской битвы, подаренные Петром I графу Шереметеву.

Главной примечательностью Кускова считался театр. На него не жалели ни времени, ни средств, гордясь пышностью убранства и изяществом постановок. Спектакли давали два раза в неделю — по четвергам и воскресеньям. Все празднества в Кусково отличались необыкновенной пышностью; порой число гуляющих посетителей доходило до 50 тысяч, а званых гостей по билетам приглашали до двух тысяч человек. Часто здесь бывала и сама Екатерина Вторая, многие князья и принцы, однажды Кусково посетил австрийский император Иосиф. Каждый раз к приезду венценосных особ строили триумфальные арки, давались спектакли, представления на воде.

Последний визит императрицы состоялся за год до смерти старого графа Петра Борисовича. Конечно, устройство праздника было уже ему не по силам, этим занимался его сын, Николай Петрович, и справился отлично. На озере был разыгран морской бой с двадцатипушечным кораблём, к большому дому вела галерея живых картин: здесь стояли попарно жители и слуги Кускова с корзинами цветов, девушки в белых платьях и венках рассыпали букеты по пути. Через большой сад хозяин провёл царицу в английский сад и лабиринт, где при вечернем солнце показывал свои прихотливые сооружения и редкости, а после повёл её в театр, где давали оперу «Самнитские браки» и балет. В этой опере участвовала юная фаворитка молодого графа — Прасковья Жемчугова. Екатерине очень понравился спектакль: она допустила всех артистов к руке, а красавице Параше подарила даже перстень со своей руки. Стол графа в тот день был сервирован золотой посудой на шестьдесят персон. На этом празднике бесчисленные толпы народа гуляли целую ночь.

В дальнейшем императрица в Кусково уже не бывала: репутация молодого графа, унаследовавшего имение, оставляла желать лучшего. Нет, он не был развратным гулякой (это бы никого не удивило), просто он жил со своей крепостной как с законной супругой, сделав крепостную девку хозяйкой в своём доме. Современному человеку трудно понять, что именно так шокировало современников. Ну крепостная… Ну крестьянка… Но ведь молода, хороша собой, манерам обучена… Да и вообще, кому какое дело? Не понять нам, какая пропасть на самом деле разделяла сиятельного графа и дочку деревенского кузнеца. Этого поначалу не осознал и Джакомо Казанова, посетивший Россию, а поняв, не преминул воспользоваться «прелестями» крепостного права. Он описал, как за сто рублей купил у родителей юную крестьяночку, «лёгкую и стройную, как козочка». Отец красотки запросил сто рублей, так как девочка была «ещё нетронутая».

— А если я ему заплачу эту сумму? — поинтересовался обескураженный Казанова.

— Тогда она станет вашей и вы вольны поступать с ней, как вам будет угодно, только не можете лишить её жизни.

— А если она не захочет мне повиноваться?

— Этого не должно быть, но если вдруг случится, вы можете её беспощадно наказать.

— А сколько я должен платить ей в месяц?

— Ничего, раз вы будете её кормить и поить, отпускать в баню по субботам и в церковь по воскресеньям.

Когда дело было обговорено, Казанове сообщили, что он должен лично убедиться в «нетронутости скорлупы», ибо было условлено, что он приобретает невинную девицу. Причём и родители, и сама девушка на этом настаивали.

Прожив с красоткой несколько месяцев, Казанова продал её другому. Девушка не противилась, только настаивала, чтобы он взял с покупателя большую сумму: ведь она выучилась многому.

И вот теперь представьте, что воспитанная в таких условиях девушка становится избранницей графа, его единственной любовью на всю жизнь!

К тому же Шереметев знатен и очень богат. Безумно, невероятно, сказочно богат! Он один из самых завидных женихов России. Но кому же достанутся все его несметные богатства? Отпрыскам крепостной девки? И это в то время, когда у московского и петербуржского дворянства полно дочерей на выданье? Мало кто мог с этим смириться.

«Она заставила меня попрать светское предубеждение в рассуждении знатности рода и избрать её моею супругою», — много лет спустя писал Шереметев сыну.

Прасковья в сложенной ею самою песне так описала их первую встречу:

«Вечор поздно из лесочка Я коров домой гнала, Вниз спустилась к ручеёчку, Близ зелёного лужка. Вижу — едет барин с поля На буланой лошади, Две собачки впереди, Два лакея позади…»

Восхищённый девической красотой, барин обещал: «…Ты со вечера — крестьянка, Завтра — будешь госпожа». Но на самом деле супругою Прасковья стала далеко не сразу, перед этим влюблённым пришлось пройти много испытаний.

Молодой граф Николай Петрович ещё при жизни своего отца приметил красивую крестьянскую девочку Парашу Ковалёву, дочь горбатого кузнеца (коваля). Она показалась ему очень артистичной, да и пела хорошо. Граф взял её из отцовского дома и приставил к ней учителей музыки и актёрского мастерства — самых лучших учителей, известных актрис и певиц. Уроки пения ей давала знаменитая Елизавета Сандунова, муж которой, комический актер, уйдя со сцены, стал владельцем популярных бань.

Со временем Параша, сделалась лучшим украшением Кусковского театра. Уже в 11 лет она дебютировала в маленькой роли под псевдонимом Горбунова. «Если бы ангел сошёл с небес, если бы гром и молния ударили разом, я был бы менее поражён», — писал молодой Шереметев о её выступлении. На следующий год Прасковья вышла на сцену Жемчуговой — граф придумал сменить неблагозвучные крестьянские фамилии своих актрис на псевдонимы, образованные от названий драгоценных камней — Бирюзова, Гранатова.

В 1788 году умер старый Шереметев. Николай любил отца, и потеря явилась для него настоящим горем, а утешением сумела стать Прасковья. Граф нашёл в ней «украшенный добродетелью разум, искренность и человеколюбие, постоянство и верность, и усерднейшее богопочитание», признаваясь, что эти душевные качества пленили его больше, чем её красота.

По легенде, однажды Шереметев заметил, что его любовь подозрительно часто стала исчезать из дома по утрам, и он решил её выследить. Оказалось, Прасковья тайком ездила на Сухаревку, где толпились нищие, чтобы подать им милостыню. И тогда граф, уступая просьбе своей подруги, решил построить на Сухаревке странноприимный дом, отдав под богоугодное заведение свои огороды.

Но добрые дела не могли погасить людскую зависть, и Ковалёву продолжали травить не только аристократы, но и бывшие подруги и односельчане. Однажды на прогулке её окружили дети и завопили: «Где здесь живет кузнечиха, где здесь кузница и есть ли дети у кузнеца?!» Чтобы оградить любимую от подобных выходок, граф оставил «злобное Кусково» и переехал жить сначала в Останкино, а потом в Петербург. Но из-за сырого тамошнего климата у Прасковьи обострилась чахотка, и она стала терять голос. Отчаявшись, граф закрыл свой театр, повыдавав всех актрис замуж. Твёрдо решив жениться, он дал семье Ковалёвых вольную и приказал изготовить поддельные документы о происхождении Прасковьи из рода польских дворян Ковалевских.

Любовники обвенчались тайно в ноябре 1801 года в храме Симеона Столпника на Поварской. Помнит красавицу Прасковью и угловой дом с колоннадой на Воздвиженке, по преданию, построенный Василием Баженовым. После венчания Шереметевы уехали в Петербург, и больше Прасковья в Москву не вернулась. Прасковья прожила ещё полтора года, успев подарить мужу наследника. Но не прошло и месяца после родов, как она умерла. Ходили слухи, что барыню-крестьянку из зависти отравили дворовые графа, но это маловероятно: её сгубил туберкулёз. Тогда Шереметев, наконец, решился открыто объявить о своей женитьбе, написав письмо императору. Он просил признать сына законным наследником титула и фамильного состояния. Император ответил коротко: «Граф Шереметев властен жениться когда угодно и на ком хочет». Прасковью похоронили в фамильном склепе Шереметевых в Александро-Невской лавре. После её кончины Николай Петрович долго болел и так и не оправился полностью. Он пережил жену на 6 лет, посвятив эти годы благотворительности.

К графскому дворцу со стороны Кусковского лесопарка примыкает старое кладбище, давно закрытое для захоронений. На нём нашли свой последний приют ещё жители XVI века, а стоящая рядом с кладбищем церковь тоже связана с родом Шереметевых. Её возвёл двоюродный прадед Петра Николаевича Фёдор Иванович Шереметев, один из семи бояр, составивших в Смутное время знаменитую Семибоярщину. Это был очень талантливый государственный деятель и образованный человек, собравший огромную библиотеку.

Успенская церковь была возведена им по обету уже в старости, незадолго до того, как он принял решение уйти в монастырь. Этот храм сейчас выглядит несколько эклектично: главная церковь имеет шатровую крышу — так строили в сороковых годах XVII века, а боковые приделы — с куполами: их простроили спустя пятнадцать лет уже после указа патриарха Никона, требовавшего, чтобы «… главы б на тех приделах были круглые, а не островерхие». Шатровая архитектура ассоциировалась у него с раскольниками.

В течение более чем 300-летней истории Успенской церкви её несколько раз реставрировали изнутри и снаружи: на одном из участков внешней стены во время последней реставрации было обнаружено двенадцать слоёв краски.

Экскурсия № 5 Против течения

Вспомним о Николае Шереметеве и крепостной крестьянке Параше снова. Выйдем из метро на Сухаревской площади и оглядимся. В центр города ведёт Сретенка, к МКАД — проспект Мира, некогда Мещанская улица, переходящий в Ярославское шоссе; а в обе стороны, вправо и влево — никогда не затихающее Садовое кольцо, образовавшееся на месте Земляного вала, насыпанного в конце XVI века по повелению Бориса Годунова после нашествия татар. Поверх вала (диаметром около 16 км) шёл высокий дубовый частокол, а снаружи — ров с водой. Местность внутри вала стала называться Земляным городом.

Рядом с церковью — платформа Вешняки Казанского направления.

Со временем Земляной вал перестал быть оборонительным сооружением и превратился в таможенную границу города: к его воротам съезжались купцы и платили таможенные сборы за въезд. Некоторым было проще тут же быстро перепродать свой товар и вернуться домой, поэтому у городских ворот возникли рынки. Вот и здесь на Сухаревке был большой рынок. Сюда, как уже было сказано, подавать милостыню нищим приезжала из Останкино Прасковья Жемчугова: набожная женщина стыдилась того, что живёт с любимым невенчанной и таким образом замаливала «грех». Вероятнее всего, молилась она как раз в местной церкви Троицы в Листах.

К тому времени частокола здесь уже и не было: он совсем разрушился, и власти не спешили его восстанавливать. Пожар 1812 года довершил дело, уничтожив окружающую деревянную застройку. Остатки вала снесли после войны, ров засыпали, создав широкую кольцевую улицу, которую замостили булыжником. По обе стороны мостовой домовладельцы были обязаны обустроить красивые палисадники — отсюда и название Садовое кольцо. Проект этот был реализован по всему левому берегу Москвы-реки, а в Замоскворечье — нет. Поэтому тамошняя часть кольца называется иначе, по-старому — Земляной вал.

В 1870-х по кольцу были проложены пути для конки, которую в 1912 году сменили трамваи на электрической тяге. После их заменили троллейбусы, вместо номера обозначенные литерой «Б»: красной — в одну сторону, чёрной — в другую.

Название улицы Сретенка происходит от церковнославянского слова «сретать», что означает встречать, повстречать, идти навстречу. По легенде, на Сретенке, на том месте, где был заложен Сретенский мужской монастырь, москвичи в конце XIV века торжественно встретили чудотворную икону Божьей Матери. Потом именно по Сретенке пролегал путь паломников в Троице-Сергиеву лавру. Сретенка была главной московской улицей до XVIII века, когда уступила первенство Тверской.

Район Сретенки — торгово-ремесленный, купеческий. Здесь никогда не было ни одной дворянской усадьбы, ни одного богатого магазина, зато до сих пор полно мелких магазинчиков и лавок. О том, кто здесь жил, говорят названия переулков: Печатников, Колокольников, Пушкарёв, Мясной… Переулки идут параллельно друг другу с очень небольшими промежутками — через два двора, чтобы в каждый двор могли заезжать подводы.

В месте примыкания Сретенки к Сухаревской площади — церковь Троицы Живоначальной в Листах. Храм построен стрельцами и освящён в 1661 году известным патриархом Никоном. Название в «листах» пошло от живших вблизи печатников, которые изготовляли лубочные картинки и продавали около церкви Троицы, увешивая её ограду этими листами.

Храм был закрыт в 1930-е годы, купола снесены, колокольня разобрана. В 1990-е его вновь освятили и восстановили.

Сухаревская площадь и сейчас красива, а некогда была ещё краше: в центре площади высилась 60-метровая Сухарева башня, замечательный памятник петровского барокко. Построена башня была в конце XVII века, а имя своё получила от стрелецкого полковника Сухарева, чей полк квартировал в округе. После башню отдали под навигацкую школу. Здесь были классные комнаты, «рапирный зал», где обучали фехтованию, и обсерватория. В обсерватории работал уже упомянутый Яков Вилимович Брюс, проходили там и совещания Нептунова общества — тайного совета Петра, и первой русской масонской ложи, куда входили Пётр I, Брюс, Лефорт, Голицын, Меншиков, Шереметев. Но к русским масонам мы ещё вернёмся неоднократно.

Невежественные люди, плохо понимая, чем именно они там занимаются, сочиняли сказки: мол, творят они дела дерзкие, нечестивые. Сидит у Брюса там в клетке ручной дракон, и Брюс с царём на нём по ночам летают. А в большой колбе растит колдун гомункулуса — искусственного человека: в коллекции Брюса, поступившей потом в Кунсткамеру, действительно были заспиртованные зародыши, видимо, это и послужило основой истории. А ещё, мол, у колдуна есть философский камень, обращающий любые металлы в золото, а в тайнике в стене — волшебная Чёрная книга, в которой хранятся ответы на все тайны мира. Ещё есть у него Соломонова печать, дающая власть над демонами, и волшебное зеркало, как в сказке про Белоснежку…

И, по всей видимости, именно эти досужие вымыслы и погубили в конце концов красавицу башню: по приказу Сталина она была разобрана, кирпичик за кирпичиком: не взорвана, а именно разобрана, словно и впрямь большевики что-то искали. Чёрную книгу? Философский камень?

Если стать спиной к Сретенке, то храм Троицы останется по левую руку, а справа, через сквер, будет красивый, с эффектной мансардой дом № 12, доходный дом Миансаровой, построенный 1908–1912 годах архитектором Родионовым, мастером московского модерна.

Напротив — величественное здание больницы, знаменитый Склиф, или, если правильно — Московский городской научно-исследовательский институт скорой помощи имени Николая Васильевича Склифосовского, профессора, автора многочисленных трудов по военно-полевой хирургии брюшной полости. Эта больница ведёт свою историю от странноприимного дома, основанного Николаем Петровичем Шереметевым по просьбе сердобольной Прасковьи в 1803 году (это было более чем актуально, ведь именно здесь проходил путь паломников, многие из которых шли просить именно об исцелении от болезней). Уже после смерти Параши в 1810 году он был перестроен и расширен. Дом состоял из больницы на 50 мест для «страждущих от недугов» и приюта на 25 девочек-сирот. Это было одно из первых учреждений в России по оказанию медицинской помощи беднейшим слоям населения и по призрению сирот и бездомных.

На своде купола больничной церкви был изображён ангелочек с пальмовой ветвью и колосьями (символ добродетели) — это был портрет маленького сына графа Дмитрия Николаевича. Рядом — ангел с бубном, его мать Прасковья Жемчугова. Эта фреска Доменико Скотти чудом сохранилась.

Обратите внимание на фриз над главным входом в больничное здание: золотой треугольник в лучах восходящего солнца. Это так называемое «всевидящее око» — пожалуй, самый известный масонский символ. Да, Николай Петрович был видным масоном, ведь ещё его дедушка состоял в ложе Нептуна!

На Сухаревской площади сто лет назад располагался водоразборный фонтан, из которого жители Москвы носили в дома воду. Именно отсюда, от уже несуществующего фонтана, мы начнём свой путь «против течения», исследуя места, где некогда проходил первый московский водопровод.

Перейдя через площадь по подземному переходу, двинемся по проспекту Мира. С XII в. тут проходила дорога на Ярославль, вдоль которой стояли сёла Алексеевское, Ростокино, Леоново и др. В конце XVII в. в начале современного проспекта Мира возникла Мещанская слобода. Первый слева дом — бывший трактир Романова, выстроенный после пожара 1812 года на старинном фундаменте, сразу за ним — красивый необычный дом, украшенный фигурами грифонов (архитектор академик Загорский). Во дворе дома до сих пор можно увидеть трёхэтажный дом с остатками классического декора. Это остатки допожарной застройки Москвы, они принадлежали купцам Евреиновым, прародителем которых был некий бедный еврейский мальчик, взятый в плен во время русско-польских войн конца XVII века и проданный какому-то торговцу. По царскому указу ему удалось обрести свободу, он разбогател, и его потомки значились уже купцами первой гильдии.

Во второй половине XIX века старые палаты превратили в доходный дом, тут в одной из квартир проходили собрания «нечаевцев» — революционеров, террористов и убийц.

Следующий дом принадлежал чаеторговцам Перловым, владельцам известного магазина на Мясницкой и ещё восьмидесяти с лишним магазинов по всей России. За этим домом — тоже остатки совсем старых построек, усадьбы дворян Соймоновых, давших России крупных государственных деятелей и учёных. Если войти с улицы Гиляровского во двор дома № 7–9, то можно увидеть остатки дворового флигеля и барского дома.

Большинство других домов по обеим сторонам проспекта Мира — в стиле модерн. Исключение составляет дом № 16, принадлежавший купцу Долгову. Его архитектором считается Василий Баженов, но оригинальное здание было перестроено в 1838 году. Издали заметен храм-часовня, честь Собора Дивеевских святых, украшенная великолепной мозаикой, изображающей Серафима Саровского. Это современная работа сделала бы честь даже старым мастерам. За ним следует современное стеклянное здание — вход в парк в Аптекарский огород, учреждённый ещё по приказу Петра Первого в 1706 году. Аптекарский огород — название историческое: при Петре тут действительно был огород лекарственных растений, и нынешние работники об этом не забывают, продолжая их разводить. Это совсем небольшой ботанический сад — филиал Ботанического сада биологического факультета МГУ, однако здесь имеется всё: и пруд, и оранжереи, и обвитые лианами перголы, и масса редких растений. Даже стрекозы и бабочки летом встречаются. Только диву даёшься, как всё это умудрились разместить на таком сравнительно небольшом земельном участке!

Следом за парком, чуть не доходя до метро, дом № 30 — образец арт-деко, с эффектным крыльцом. Это Дом-музей поэта Валерия Брюсова. Сюда в 1910 году он переехал со Страстного бульвара. К этому времени его самый знаменитый роман «Огненный ангел» уже был издан и принёс Брюсову славу и богатство. Его бывшая любовница Нина Петровская, как мы уже писали, погибала в Париже от тоски и морфия, а сам Валерий Брюсов женился и даже имел новую любовницу — юную поэтессу Надежду Львову.

Но занятий чёрной магией он не оставил. На первом этаже музея в реконструированном кабинете писателя в отдельном шкафчике хранятся собранные им труды по этому предмету. Не оставил писатель и наркотики, постепенно перейдя с морфия на героин. Впрочем, в те годы ещё не знали всей страшной опасности этого яда.

Его супруга Иоанна Матвеевна Рунт — в прошлом гувернантка его сестёр — была Брюсову верной спутницей, она мирилась со всеми его изменами, с его самовлюблённостью, наркозависимостью и странными выходками и пережила мужа на сорок лет.

К сожалению, госпожа Львова такой стойкостью не отличалась и продолжила список женщин, погубленных поэтом. Из-за глупой размолвки со своим любовником она покончила с собой, не дожив и до двадцати четырёх лет.

Брюсов умер в 1924 году, а его жена приложила все силы, чтобы создать в доме музей. Первый этаж посвящён именно Брюсову, второй — другим поэтам и художникам Серебряного века.

Про этот особняк, равно как и про дом на Цветном, ходят легенды, поддерживаемые даже научными работниками, знатоками творчества Брюсова: его призрак порой видят рядом с особняком, гуляющим по соседнему парку, или иногда — по бульвару. В первые годы после смерти писатель мог заглянуть к своим прижизненным друзьям и даже позировал одной художнице, не успевшей закончить портрет поэта при его жизни. Вреда призрак никому не причиняет, ни о чём никого не молит, не жалуется на адские страдания — просто гуляет, совсем как живой.

Слева, параллельно проспекту Мира, проходят улицы Гиляровского, Щепкина и Мещанская улица. Некогда все они, как и сам проспект Мира, были Мещанскими:

Гиляровского — Второй, Щепкина — Третьей, а та, что теперь просто Мещанская, — Четвёртой. Далее, ещё левее, начинается печально знаменитая Марьина Роща — квартал трактиров и борделей, прибежище мошенников и бандитов.

Дом на улице Мещанской № 13 — бывшая богадельня, одна из многих, что были основаны купцом и меценатом старообрядцем Козьмой Солдатёнковым, с которым мы уже встречались, гуляя по Москве. Он выделил и обустроил здание, стал пожизненным попечителем этого дома призрения. Богадельня была рассчитана на 100 постоянных жителей Москвы и заезжих «всех сословий и исповеданий, но преимущественно из бывших дворовых людей». Фасад дома украшала надпись: «Богадельня коммерции советника Козьмы Терентьевича Солдатёнкова в память 19 февраля 1861 года». Благотворитель понимал, что самое тяжёлое положение именно у простых дворовых людей, например, лакеев, дворецких, не имевших специальности. С горя они принимались воровать и оседали как раз в Марьиной Роще — соседнем криминальном районе.

Рядом с богадельней Мещанскую пересекает переулок Васнецова, названный по имени великого русского художника, жившего здесь. Постарайтесь оказаться тут не в понедельник, день выходной для большинства музеев, и посетить этот прелестный особнячок. Проект дома более ста лет назад Васнецов Апполинарий Михайлович создал сам, он задумал выстроить дворец царя Берендея, как его изображают на иллюстрациях к сказкам. Бревенчатое здание в первую же зиму показало себя слишком холодным, и тогда его оштукатурили. В таком виде, вкупе с большей частью тенистого двора, со всеми хозяйственными пристройками, с нетронутыми интерьерами и коллекцией картин, дом художника дошёл до наших дней. Осмотр его занимает не более получаса, но впечатление оставляет незабываемое.

От музея Васнецова рукой подать до Екатерининского сада и спорткомплекса «Олимпийский». Его и гостиницу рядом выстроили к Олимпиаде 1980 года, тогда сооружения казались грандиозными! Мало кто переживал, что при этом был вчистую снесён целый старинный квартал.

Перед комплексом — площадь с церковью святителя митрополита Филиппа Колычева, злодейски задушенного опричником, палачом Малютой Скуратовым по приказу Ивана Грозного в Тверском монастыре. В конце XVI века мощи Филиппа перевезли в Соловецкий монастырь, игуменом которого он был. Именно там и тогда его стали почитать как святого. А в середине XVII века при царе Алексее Михайловиче святитель Филипп почитался уже повсеместно, и его мощи были торжественно перевезены в Москву — в Успенский собор. Место было выбрано не случайно: ведь именно там некогда по приказу Ивана Грозного опричники сорвали с митрополита торжественные одежды. Рака Филиппа была покрыта серебром, это серебро при разорении Москвы украли французы, но потом Кутузов лично распорядился выделить 50 фунтов из серебра, отбитого у французов, на восстановление раки.

Церковь, около которой мы сейчас стоим, была возведена на том месте, где царь и митрополит Московский Никон торжественно встретили святые мощи. Деревянную часовню тут возвели через несколько лет после события, а в конце века её перестроили в камне. В 1777–1788 годы здание было отремонтировано и достроено знаменитым архитектором Матвеем Казаковым. К слову сказать — масоном. О его принадлежности к ложе свидетельствует круглая ротонда с колоннами и четырьмя фризами — любимый масонами символ целостности мира.

Параллельно проспекту Мира к Рижской площади идёт улица Щепкина, за довольно высоким доходным домом в стиле модерн прячется небольшая деревянная усадебка — это Дом-музей русского актёра Михаила Семёновича Щепкина, выходца из крепостных крестьян, ставшего любимцем всей России. Это настоящий старинный дом из обтёсанных брёвен и обшитый вагонкой, выстроенный ещё до войны с Наполеоном и уцелевший при московском пожаре. Ещё большим чудом кажется то, что в 1990-е годы, несмотря на все происки дельцов-проходимцев, этот уникальный дом не сгорел «случайно», не был снесён, чтобы на освободившемся земельном участке выстроить очередной торговый центр, а усилиями сотрудников Музея им. Бахрушина был отреставрирован и наполнен экспонатами. Во дворе старинной усадьбы планируется воссоздать сад — каким он мог быть сто пятьдесят лет назад.

Обойдя воняющий горелым маслом Макдоналдс, мы снова выходим на Мещанскую — проспект Мира. Здесь рядом, отдельно от прочей застройки, стоят два особняка конца XIX века, это дома № 41 и 43. Первый — с эффектными атлантами, поддерживающими небольшой балкончик, — принадлежал королю русского фарфора, поставщику двора Е.И.В., старообрядцу, награждённому двумя орденами — Станислава и Анны — Матвею Сидоровичу Кузнецову. Крест на месте его разрушенного большевиками склепа мы видели на Рогожском кладбище, а торговый дом фарфора находился на Мясницкой (№ 8). Проект был выполнен Иваном Сергеевичем, обычно занимавшимся разработкой дизайна фарфора, скульптуры на фасаде — работы скульптора Сергея Тимофеевича Коненкова. Соседний особняк — Н. В. Кузнецовой — творение прославленного архитектора Фёдора Шехтеля, но он надстроен и перестроен.

Завод товарищества Кузнецова был основан в начале тридцатых годов XIX века в пустоши Дулево, и благодаря этому заводу пустошь сделалась сначала процветающим посёлком, а затем городом. На заводах Кузнецова трудилось много тысяч рабочих (в основном старообрядцы), продукция его заводов получала дипломы и медали на международных промышленных выставках, в том числе Гран-при на знаменитейшей выставке рубежа веков в Париже. Спрос на этот фарфор был огромен — его экспортировали более чем в десяток стран, и почти в каждой русской семье имелись какие-то вещицы этого завода. Кузнецовы расширяли свой бизнес, приобретали новые фабрики — в Будах под Харьковом, в Риге, однако завод в Дулево оставался самым крупным.

В старообрядческих церквах особым спросом пользовались фаянсовые иконостасы, главки, кресты, подсвечники, киоты, рамки к иконам.

Порой эти предметы приобретали и единоверческие храмы — уж больно они были хороши!

После 1917 года завод Кузнецова был национализирован и продолжает работать до сих пор.

Сейчас мы находимся у станции метро «Проспект Мира», отсюда можно пойти несколькими путями: можно спуститься метро и доехать до станции «Алексеевской» или до «Рижской» — а там сесть на автобус № 714; можно прогуляться по улицам Гиляровского или Щепкина, а можно выбрать самый длинный кружной путь, захватив Марьину Рощу. Это довольно длительный маршрут, большой крюк, уводящий нас в сторону от «осевой линии» — пути старого московского водопровода.

Пройдя насквозь Екатерининский парк, начинающийся сразу за Олимпийским спорткомплексом, выходим на Суворовскую площадь. Здесь находится станция метро «Достоевская».

Перед нами огромное, величественное пятиконечное здание Театра Российской (изначально Советской) армии. Наверное, это самый эффектный образец сталинского ампира. В разные стороны разбегаются улицы: Дурова (бывшая Божедомка), Самотёчная, Селезнёвская, Достоевского, Красной Армии… Некогда здесь протекала речка Самотёка, приток Неглинки. Потом её убрали в трубу, и от реки осталась лишь вереница прудов в красивом Екатерининском парке с утками и лебедями. От площади его отделяет Дом офицеров — бывшая усадьба Салтыковых, затем — Екатерининского института. Его центральная часть построена в конце 70-х годов XVIII века по проекту Дмитрия Васильевича Ухтомского — архитектора из старинного княжеского рода, Рюриковича (!), окончившего навигацкую школу в Сухаревой башне, учителя Матвея Казакова (он же строил церковь Никиты Мученика и Лефортовский дворец). В начале XIX века здание было перестроено при участии архитектора Жилярди.

Мы с вами двинемся по Самотёчной улице, оставив слева забавное сооружение, украшенное фигурами животных, — знаменитый уголок Дурова, детский театр зверей, где выступают дрессированные мыши, вороны, еноты и даже дикобразы. Эта традиция — выбирать для выступлений необычных животных — пошла с основателя династии Дуровых, Анатолия Леонидовича. Надо сказать, что поначалу его нововведения воспринимались публикой далеко не однозначно. В записках молодого Чехова сохранилась довольно скептическая заметка, иллюстрирующая, как один гений может не понять и не принять другого:

«Вниманию психиатров. В Москве водится некий Анатолий Дуров, молодой человек, выдающий себя за «известного» клоуна. Где кучка людей, там и он, кривляющийся и ломающий дурака. И сей незначительный Дуров — как бы вы думали? — неожиданно оказывается величайшим человеком на… очень малые дела. Нынешним летом он занимался необыкновенным делом — дрессировал гуся. Говорят, занятие его увенчалось полным успехом. Гусь стал умён, как та свинья, которую клоун Танти продал купцам за 2000 р. и которую купцы (своя своих не познаша!) съели. Интересно бы знать, какой физиологический процесс имел место в мозгах Дурова и гуся, когда первый целое лето надоедал второму, а второй с недоумением глядел в глаза первого, словно вопрошая:

«Что с вами, молодой человек?!»

Направо от Самотёчной отходит Делегатская улица (на ней находится музей декоративноприкладного искусства), от неё тоже направо — 1-й Самотёчный переулок. Дом № 17 по нему — «Типография акционерного общества «Огонёк» — «лежачий небоскрёб» конструктивиста, авангардиста Эля Лисицкого, или, если хотите, Лазаря Мордуховича Лисицкого. Это единственный его осуществлённый архитектурный проект. До 1938 года в этом здании действительно располагалась типография журнала «Огонёк», но после ареста его главного редактора здание передали НКВД. Комплекс зданий до сих пор принадлежит ФСБ и считается «режимным объектом», потому посмотреть его можно только из-за забора. Типография пострадала от пожара в 2008 году, и весьма вероятно, что скоро его не станет.

По 2-му Щемиловскому переулку и через детский парк выходим на Селезнёвскую улицу с обильно сохранившейся старой застройкой. Это особнячки, многоквартирные доходные дома, т. е. дома, которые специально строили, чтобы сдавать в них квартиры внаём и получать доход. Дом № 11 — здание Сущёвской полицейской части, выстроенное в середине XIX века. Часть совмещала полицейские и пожарные функции, поэтому здание дополняла высокая каланча — самая старая в Москве.

Дом № 15 — это комплекс старинных Селезнёвских бань. Возникли они ещё в XVIII веке, воду для бань брали из находящихся рядом Неглиненских прудов, располагавшихся в верхнем течении одноимённой реки. Один из этих прудов сохранился до наших дней на чётной стороне улицы. Фасадная часть состоит из двух корпусов, каждый со своим входом, правый предназначался для простонародья, левый — для знатных посетителей.

Обогнув старинный особняк, свернём в переулок Достоевского, он выходил к Мариинской больнице для бедных, выстроенной в самом начале XIX века и находившейся в ведомстве вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, супруги Павла Первого. В этой больнице работал отец великого писателя, и именно здесь родился и провёл детство Фёдор Михайлович. Дом № 2 по улице Достоевского — музей-квартира писателя, а дом № 4 — сохранившееся, хоть и расстроенное здание больницы.

В самом начале переулка Достоевского влево отходит переулок Чернышевского (бывший Мариинский), где тоже сохранилась прелестнейшая старинная каменная и даже деревянная застройка.

Наша следующая цель — улица Образцова, МИИТ и Бахметьевский гараж. Улица названа в честь академика Владимира Николаевича Образцова, преподававшего в путейском институте. Он жил здесь в особняке № 12. Среди его многочисленных заслуг — устройство так называемых детских железных дорог, обучающего тренажёра, во всём копирующего обыкновенные взрослые железные дороги, только лишь намного меньшего по размеру и часто не электрифицированного — из соображений безопасности. На таких дорогах даже по-настоящему перевозили пассажиров. В 1930–1950-е годы такие дороги были в большой моде, они позволяли обучить подростков, дать им ценную востребованную специальность. Сейчас под Москвой осталась только одна дорога — в Кратово. Любовь к детям у Образцовых была в крови: ведь сын академика — знаменитый кукольник Образцов, чей театр расположен неподалеку на Садовом кольце.

Путейский институт — это МИИТ (Московский институт инженеров транспорта), он же Университет путей сообщения — эффектное старинное здание № 15.

В советских учебниках можно прочесть, что, мол, Россия была страной аграрной и неразвитой, «лапотной». А вместе с тем к концу XIX века по всей огромной империи раскинулась сеть железных дорог, строилась Транссибирская магистраль, через широкие сибирские реки перекидывали мосты… А учебных заведений, которые готовили бы требующиеся промышленности кадры, было очень мало: Санкт-Петербургский путейский институт да Московское императорское техническое училище (современная Бауманка). Основная часть российских высших учебных заведений была ориентирована на так называемое классическое образование: детей дворян учили языкам (живым и мёртвым), античной поэзии, музыке, ораторскому искусству, истории, политике… Предполагалось, что затем они станут советниками, посланниками, дипломатами, — профессии инженеров, строителей, проектировщиков считались низменными, негодными для благородных. Без сомнения, такой снобистский подход уже давно не соответствовал духу времени, и всё больше молодых людей отправлялось учиться за границу. Поэтому Министерство путей сообщения внесло в правительство предложение о создании ещё одного высшего учебного заведения, которое готовило бы инженеров для нужд ведомства, — в Москве.

В Московском инженерном училище преподавались высшая математика, начертательная геометрия, топография и геодезия, механика теоретическая, строительная и прикладная, физическая геология, гражданская архитектура, строительное искусство, законоведение, черчение. Учиться в нём было непросто: так, в первый год из 60 зачисленных к экзаменам допустили только 55; из них успешно выдержали испытания лишь 35 студентов, а из несдавших к переэкзаменовке допустили всего 11. Так же строго дело обстояло и в следующие годы: порой число окончивших 3 курса не превышало 7–10 % поступивших. Впрочем, им предоставлялся четвёртый год, во время которого они могли подтянуть «хвосты». Впоследствии, учтя слишком большую нагрузку, срок обучения увеличили до пяти лет.

Первоначально училище разместилось на Тверской — в том доме, где нынче Елисеевский магазин. Но это, конечно, было лишь временным помещением, все понимали, что нужно строить своё здание. Подходящий участок нашли среди пустошей бывшей Переяславской слободы на Бахметьевской улице. Утверждённый проект в общих чертах воспроизводил здание Высшей технической школы в Берлине: большой продолговатый прямоугольник с тремя внутренними дворами. Фасад украшали барельефы, изображавшие достижения инженерии — паровоз, пароход. Зимой 1898–1899 гг. училище уже смогло переехать в собственное здание. В нём было устроено электроосвещение, водопровод и канализация, а во дворе имелась собственная электростанция. Постройка здания училища с оборудованием обошлась казне более чем в миллион рублей.

Среди многочисленных замечательных учёных, связавших свои жизни с МИИТом, хотелось бы отметить одного, возможно, не самого значимого, человека, однако очень много сделавшего для Москвы. Это профессор Лавр Дмитриевич Проскуряков, заведующий лабораторией строительных материалов. Мы уже привыкли, что через Москву-реку перекинуты в изобилии мосты — мощные, с треугольными стальными фермами. Они прослужили уже сто лет, и прослужат ещё столько же, и ещё пол-столько, да четверть столько… Все они выстроены по проекту Лавра Дмитриевича. Мосты на Транссибе — тоже многие его, в том числе Енисейский — второй по длине в Европе (после Квиленбургского моста через реку Лек). Модель такого моста, экспонированная на Всемирной парижской выставке в 1900 г., была удостоена золотой медали. А спустя 13 лет благодаря труду выпускников путейских институтов Россия заняла на Всемирной выставке в Париже третье место, уступив лишь Германии и США. Вот вам и «аграрная страна»!

ДК МИИТа в Новосущёвском переулке построен намного позже основного здания в 1936 году, и это образец конструктивизма, хоть имя архитектора неизвестно. В разные годы в нём выступали: Леонид Утёсов, Эдди Рознер, Иван Семёнович Козловский, Святослав Рихтер, Ирина Архипова, Елена Образцова, Мстислав Ростропович, Артур Эйзен, Марис Лиепа, Аркадий Райкин, ансамбль им. Александрова, ансамбль «Берёзка», ансамбль Игоря Моисеева…

Здание № 19а по Бахметьевской… — извините, по улице Образцова — Бахметьевский гараж. В данный момент в нём находится Центр современной культуры «Гараж». Вот здесь имя архитектора покрыто неувядаемой славой — это Константин Мельников.

Константин Степанович Мельников (1890–1974) получил огромную известность в 1930-е годы, но после 1936 года фактически был отлучён от профессии. Он считался одним из лидеров авангарда, но всегда спорил с конструктивистами. Именно он проектировал первый саркофаг для Мавзолея Ленина, и в то же время его жестоко критиковали за формализм. Последняя его постройка датируется 1936 годом, а 1990-й ЮНЕСКО объявила Годом Мельникова, по результатам опроса членов Российской академии архитектуры, он занял первое место среди выдающихся отечественных архитекторов XX века и третье — в мировом списке. Вот такие противоречия в судьбе!

Родом Мельников был из крестьян, его отец получил место в хозяйственной части первого в России высшего сельскохозяйственного учебного заведения — Петровской лесной и земледельческой академии. Это на Тимирязевской улице (мы там ещё побываем). Местом рождения великого архитектора стала «Соломенная сторожка» — барак с соломенной крышей, где жили сторожа академии. Улица до сих пор носит это забавное название.

Когда мальчику было семь лет, его семья переехала в деревню Лихоборы. Константин окончил церковно-приходскую школу; его любимым предметом было рисование, и мальчика отдали в икононописную мастерскую, но продержался он там лишь неделю: затосковал. Но затем ему улыбнулась удача: знакомая молочница рассказала о талантливом ребёнке знаменитому инженеру Владимиру Чаплину — в его дом она носила молоко. Тот заинтересовался и, посмотрев рисунки Кости, позволил ему заниматься с учительницей своих детей, чтобы сдать экзамены в Училище ваяния и зодчества. Претендентов было 270 человек, зачисленных — одиннадцать, и Мельников среди них. Окончание училища совпало по времени с Октябрьской революцией.

Работать он начал ещё в годы учёбы: проектировал фасады завода АМО (ЗиЛа); временный павильон «Махорка» для выставки — он напоминал футуристическое сооружение из немого фильма; советский павильон на выставке в Париже; Ново-Сухаревский рынок — его трапециевидная полуразрушенная контора затерялась на пятачке между Большим Сухаревским переулком, Трубной улицей и Садово-Сухаревской.

«Золотым периодом» своего творчества сам Мельников считал вторую половину 1920-х и начало 1930-х годов. Он в массе строил клубы, гаражи и жилые дома, вызывая у одних восторг, у других — зависть и неприятие. Так, лидер конструктивистов Моисей Гинзбург считал творчество Мельникова позёрством, «формализмом», чуждым истинно социалистическому искусству (сохранившийся дом Гинзбурга мы ещё посмотрим). С утверждением «сталинского ампира» Мельников и вовсе остался не у дел. Он жил в Кривоарбатском переулке, в уникальном цилиндрическом особняке, построенном по его собственному проекту, продолжал преподавать. В 1960-е годы о нём снова вспомнили, присвоив докторскую степень — без защиты диссертации, однако его проект Дворца Советов забраковали. Умер великий архитектор в возрасте 85 лет. По завещанию его сына дом Мельникова должен быть превращён в музей.

Здание гаража сразу выделяется тем, что в плане оно не прямоугольное, а имеет форму параллелограмма. И это не случайно! Так же как и в гараже на Новорязанской улице, место для парковки расчерчено не «по квадратам», а чуть наискось, что позволило резко сократить трудности и помехи при занятии автомобилями своих мест. Не нужно было маневрировать и двигаться задним ходом. Парковались в этом гараже не легковушки, а больше сотни автобусов! Все четыре фасада здания решены по-разному, в зависимости от их функций.

Перегородок внутри Бахметьевского гаража нет, несмотря на то что его площадь — около восьми с половиной тысяч метров. Крышу, простоявшую уже более восьмидесяти лет и исправно выдерживающую непогоду, снег, изменения условий эксплуатации, сконструировал великий российский инженер Владимир Григорьевич Шухов.

Имя Владимира Григорьевича Шухова ничуть не менее славно: именно Шухов создал сетчатые оболочки — несущие строительные конструкции, без которых немыслим современный хай-тек. Современники называли его «русским Эдисоном», ныне он официально включён в перечень ста лучших инженеров всех времён и народов.

Отец Владимира Шухова был военным инженером и часто переезжал, поэтому в одиннадцать лет мальчика отдали в Московское императорское техническое училище на казённый кошт, т. е. в пансион на полное государственное содержание. Училище он окончил с золотой медалью. Дальнейшую жизнь Шухова определила поездка в США, в Филадельфию, на всемирную промышленную выставку. Там он познакомился с русским эмигрантом Александром Вениаминовичем Бари — предпринимателем, ставшим ему на всю жизнь компаньоном и лучшим другом. Говорят, что дружба несовместима с общим бизнесом, но в данном случае отношения Шухова и Бари служат тому опровержением. До самой смерти Бари они работали вместе, осуществив массу полезнейших проектов. Это Шуховская башня на Шаболовке, строительство первых нефтепроводов, нефте- и газохранилищ и речных наливных танкеров, изобретение трубчатых наливных котлов, строительство нового московского водопровода — уже упомянутого нами в разговоре о городском голове Алексееве, — и ещё многое другое.

Неподалеку есть ещё один гараж работы Мельникова, его адрес — Сущёвский вал, 33. Чтобы полюбоваться этим памятником конструктивизма, надо пройти с полкилометра по улице Образцова до Третьего транспортного кольца и посмотреть на другую его сторону чуть левее. Фасад дома настолько эффектен, что вы сразу поймёте, о каком здании идёт речь.

На чётной стороне Сущёвки — ещё один памятник конструктивизма — универмаг «Марьинский» (дом № 46, стр. 1), он был построен в конце 1920-х годов архитектором Яковлевым.

Но вернёмся чуть назад по улице Образцова. От неё отходит 2-й Вышеславцев переулок. Здесь разместилась синагога (№ 5 а) — чуть ли не единственное культовое сооружение, выстроенное при советской власти в 1926 году.

До революции рядом располагалось Лазаревское кладбище, от которого сохранилась только церковь Сошествия Святаго Духа. Большая часть кладбища ныне превращена в парк; автор этих строк помнит, как в детстве пытался разобрать полустёртые письмена на уцелевших надгробиях. Вторая церковь в этом парке — новая, армянская.

Марьина Роща — место с традиционно плохой репутацией. Ещё в XVIII веке здесь были немецкое кладбище и первый в России морг для криминальных трупов, чтобы недалеко возить: ведь кругом в большом количестве стояли трактиры, где пьяные драки с плачевным исходом были не редкость. Порой преступления совершались и не по пьяни, а с коварным худым умыслом. Так, начальник московской полиции Кошко приводит историю о местном трактире «Европа». Его владелец, человек далеко не бедный, задумал свой трактир продать и договорился сразу с двумя покупателями. Первого покупателя — рабочего с большой семьей, всю жизнь копившего на безбедную старость, — он убил. Причём зарезал всю его семью, всех маленьких детей, прямо в кроватках. Всего жертв было девять, но брат главы семьи умер не сразу и перед смертью успел пробормотать «Европа». Этого для следователей было достаточно: выяснив намерение убитого купить недвижимость, установив, с кем он разговаривал, куда ездил, они нашли злодея. Это дело получило название «Убийство в Ипатьевском переулке» (рядом со Старой площадью) — именно там находился дом несчастного рабочего.

Не менее страшное преступление, хотя и с меньшим числом жертв, произошло прямо здесь, у храма. В 1914–1917 гг. в нём служил священник Скворцов Николай Алексеевич, оставшийся у прихожан в памяти как образованный и добрый человек, знаток церковной старины, автор трудов по археологии.

Летом 1917 года отец Николай собирал средства для устройства детского приюта.

Видимо, узнав об этом, ночью в дом священника ворвались грабители. Они не знали, что как раз накануне тот сдал деньги в банк. Отец Николай вышел на крыльцо, пытаясь объяснить бандитам, что денег нет, но был зарублен топором. Выбежавшую на шум его жену тоже убили на месте. В доме находились взрослые дочери и маленькая внучка отца Николая. Проснувшись и поняв, что в доме грабители, старшая дочь Лидия стала стрелять в них из револьвера, — да, времена были такие, что даже в доме священника было оружие. В ответ принялись палить и бандиты, но ни одна пуля не попала в цель. Сёстры закрылись в спальне, злодеи попытались ворваться и туда, но дверь устояла. Чтобы поднять шум и привлечь внимание, женщины принялись стрелять в окно, — бандиты испугались и бежали. Но скрыться им не удалось: ведь их стала разыскивать не только полиция, но и сами прихожане. В конце концов их выдали свои же. Убийцы были арестованы и, несмотря на революцию, под амнистию они не попали. Их судили уже новые власти и расстреляли.

После революции трактиры превратились в воровские малины, а кладбищенские склепы — в склады краденого. К 193 0-м годам стало ясно, что иначе, как уничтожив всё, с местной преступностью не справиться. И тогда было решено попросту снести и питейные заведения, и кладбищенские постройки. Надо признать, что этот акт вандализма был в некоторой степени оправдан. Однако полностью цели он не достиг: после Отечественной войны малины в Марьиной Роще расцвели снова и потребовались новые рейды и новые чистки. Сейчас это вполне приличный район сталинской застройки, либо кирпичной, либо блочной.

За парком начинается Трифоновская улица. Чтобы дать отдых ногам, можно воспользоваться автобусами 0 или 19 или же маршруткой 319 м. Если двигаться по ней к проспекту Мира, то с правой стороны будет обширная площадь больницы — МОНИКИ (Московский областной научно-исследовательский клинический институт) — огромный разнопрофильный комплекс, где лечат самые разнообразные заболевания. Помните, мы упоминали морг для криминальных трупов? По сути — судебно-медицинскую лабораторию, где проводились вскрытия и устанавливались причины смерти. Там медики XVIII века нарабатывали знания по анатомии. Потом, в 1772 году во время эпидемии чумы, здесь был учреждён карантин — противочумной и противооспенный. В 1776 году по указу Екатерины Второй чумные бараки были перестроены и превращены в больницу — Старо-Екатерининскую — на 150 коек. Здесь не только лечили, но и готовили новых врачей, и постепенно по всей Москве стали открываться отделения, а потом новые больницы — Ново-Екатерининская, Басманная, Яузская, Преображенская… В 1820 году здесь стали принимать на работу женщин в качестве медсестёр, а с 1871-го — обучать фельдшериц. В настоящее же время здесь только профессоров более сотни!

Нас интересует здание с официальным адресом: Трифоновская улица, 38. Это храм святого мученика и чудотворца Трифона, что в Напрудной слободе, — один из самых маленьких, красивых и древних храмов в Москве. Его возведение относят к 1492 году. По легенде, он построен одним из опричников Ивана Грозного: тот упустил царского сокола и, понимая, что головы ему не сносить, стал молиться святому Трифону, которого почитал особо, прося помочь найти птицу, обещая построить церковь на том месте, где найдёт сокола. Сокол нашёлся — около пруда, и обещание было выполнено. Пруд давно пересох, однако успел дать имя сначала деревне, потом слободе, а теперь переулку, проходящему параллельно Трифоновской улице.

Трифоновская улица пересекает улицу Гиляровского. На углу высится дом оригинальной архитектуры — богадельня Гаврилы Солодовникова. История жизни этого миллионера столь печальна и поучительна (особенно в сравнении с тем же Козьмой Солдатёнковым), что имеет смысл рассказать её.

Среди московских миллионеров, пожалуй, самым богатым был Гаврила Гаврилович Солодовников — купец первой гильдии, мануфактур-советник, потомственный почётный гражданин, акционер Общества Московско-Казанской железной дороги, нескольких банков, владелец большого количества недвижимости и земли. И этот человек, несмотря на свои миллионы, был самым ненавидимым и презираемым в Москве. Причиной стала его феноменальная патологическая скупость, о которой ходили анекдоты. Рассказывали, что, приходя в трактир, он требовал всегда вчерашней каши, потому что была она самым дешёвым блюдом, практически дармовым. Что на своей коляске он поставил более комфортные резиновые шины лишь на задние колеса, не желая заботиться о кучере. Что он не гнушался тем, чтобы украсть яблоко у разносчика, коли тот зазевается. Что жил он в убогом домишке в Гусятниковом переулке (не сохранился), среди потёртой мебели с прорванной обивкой, так как жалел денег на новую. Солодовников выстроил театр — нынешний театр оперетты, — но так сэкономил на внутренней отделке, что комиссия отказалась подписать акт о приёмке, посчитав здание пожароопасным. И правильно: через несколько лет «солодовниковский сарай» почти весь выгорел, пришлось перестраивать.

Гиляровский, рассказывая о Сандуновских банях, тоже не мог не упомянуть скупость Солодовникова: тот никогда не спрашивал у парильщиков, сколько что стоит, а совал всегда двугривенный — минимальную сумму. Те в ответ дразнили его храппаидолом и ругали почём свет.

Даже обычаи купеческой честности, твёрдого слова купеческого были к Солодовникову неприменимы: он без всякого зазрения совести мог отказаться от сделки, обмануть, перебежать другим дорогу…

Форменным посмешищем сделался Солодовников после одного громкого судебного разбирательства. В те годы в моде был гражданский брак, и многие купцы имели постоянных любовниц — женщин изящных, красивых, милых, опытных в любви, но никак не подходящих в законные супруги. Любовницей Солодовникова была некая госпожа Куколевская, он прожил с ней много лет и прижил нескольких детей. Потом миллионер бросил постаревшую Куколевскую, лишив её всякого содержания. Та подала на бывшего сожителя в суд, требуя денег на воспитание детей.

Солодовников повёл себя, по общему мнению, мелочно и гадко. Он представил на суд все счета, по которым платил за неё (всё сохранил!), перечень подарков, которые ей дарил, и доказывал, что она ему и так дорого стоила. Его адвокат, знаменитый Лохвицкий (отец не менее известной поэтессы), в запале заявил: «Раз г-жа Куколевская жила в незаконном сожительстве, какие же у неё доказательства, что дети от Солодовникова?» Увы, эффект был совершенно не тот, на который рассчитывал адвокат: зал обомлел, а потом взорвался хохотом. Этот перл цитировали в прессе, а в кафешантанах распевали частушки о «папаше». Эта кличка приклеилась к Солодовникову на всю жизнь.

Анекдоты, впрочем, весьма близкие к реальности, ходили и про его роскошный магазин — Солодовниковский пассаж, стоявший между универсальным магазином «Мюр и Мюрилиз» (ныне ЦУМ) и Кузнецким мостом, на том месте, где сейчас сквер. В 1941 году в пассаж попала немецкая бомба.

Влас Дорошевич:

«Построил пассаж — помещения прямо за грош сдаёт. «Мне больших денег не надо. Был бы маленький доходец». Торговцы и накинулись. Магазины устроили — великолепие. Публика стеной валит. А Гаврил Гаврилыч по пассажику разгуливает и замечает: к кому сколько публики. А как пришёл срок контрактам, он и говорит: «Ну-с, публику к месту приучили, очень вам признателен. Теперь по этому случаю вы, вместо 2 тысяч будете платить шесть. А вы вместо трёх и все десять». Попались, голубчики, в ловушку. Он их и облупливает. Стонут!»

А когда захотелось Солодовникову стать почётным гражданином и статским советником, то пришлось волей-неволей тратить деньги на благотворительность, ведь эти привилегии просто так не давались. Надо было прийти в Городскую думу и задать вопрос: какая помощь нужна городу? Спросившему рассказывали, какие больницы или учебные заведения требуются Москве сейчас, он брал на себя обязательство построить что-либо из описанного, а в качестве награды получал почётное звание. Но скрягу-Солодовникова, «папашу», здесь встретили особо, заявив, что никакие больницы Москве не требуются, всего в избытке, а нет только клиники венерических болезней. Возмутился Гаврила Гаврилович: чего это ему «стыдную» больницу строить предлагают — отказался. Прошло время, пришёл он во второй раз — и то же самое. Ив третий — опять. Понял тогда Гаврила Гаврилович, что нет у него другого выхода, и построил великолепную клинику, оборудовав роскошное здание по самому последнему слову тогдашней науки и техники. Только просил имя своё этой больнице не присваивать, — город согласился. Ныне это Клиника кожных и венерических болезней МГМУ (Первого московского государственного медицинского университета им. И. М. Сеченова) на Большой Пироговской.

Став действительным статским советником, Гаврила Солодовников продолжал жить так же как раньше: питаясь вчерашней кашей, экономя на всём, попрекая родных каждым куском хлеба…

Даже смерть его стала анекдотом: говорили, что за гробом миллионера ехали пустые кареты. Их специально наняли наследники, понимавшие, что никто не придёт проводить в последний путь старого скрягу, и стыдившиеся этого.

И вот пришло время вскрывать завещание Солодовникова — и оно как громом поразило Москву. Старшему сыну он отписал триста тысяч, другому — сто, по пятьдесят — двадцать— десять тысяч сёстрам родным и двоюродным, всю родню упомянул, никого не забыл. А потом следовало главное: «36 моих миллионов разделить на три равные части и отдать на нужды народа». 12 миллионов — на устройство женских гимназий. 12 миллионов — в ведение земств для устройства профессиональных школ. 12 миллионов — на постройку дешёвых квартир для бедных, чтоб стоимость квадратной сажени не превышала трёх рублей в год. Преимущество же в найме этих квартир дать бывшим приказчикам Солодовниковского пассажа.

Вот такая жизнь и такая смерть. Одно только подпортило картину: детей своих Гаврила Гаврилович воспитал такими же скупцами, каким был сам, и отдавать папашины миллионы им ох как не хотелось. Чтобы акции не упали в цене, купец предусмотрел пятнадцатилетний срок постепенной их продажи и продажи всей своей недвижимости. Вот и тянул сын Солодовникова до последнего, всё доказывал, что продавать ничего не выгодно… Умер Гаврила Гаврилович в 1903 году, а спустя пятнадцать лет грянула революция, и вся недвижимость Солодовниковых, все предприятия были национализированы. Что сталось с сыном купца Петром Гавриловичем, точно не известно: то ли уехал за границу, то ли подался в управдомы…

А в упомянутой богадельне много лет спустя произошла жутковатая история, не уступающая многим киноужастикам. У дома дешёвых квартир было два крыла — для одиноких и для семейных. Различались они площадью квартир и назывались «Независимый гражданин» и «Красный ромб». Оба крыла были спланированы по принципу общежития — с коридорной системой. В «гражданине» комнаты-клетушки были всего лишь два на четыре метра, но зато с четырёхметровыми потолками: от потолка «два двадцать» у тогдашнего архитектора мог и приступ случиться. В «ромбе» — комнаты были побольше: четыре на четыре метра, с такими же потолками. Кухни и туалеты — общие на этаж.

После революции в каждую комнату-одиночку впихнули по семье — в порядке «уплотнения». Изобретательные граждане соорудили в своих жилищах антресоли и спальные места устроили там, как на верхней полке в поезде. Так и жили вплоть до 1965 года, когда дом решено было расселить и отдать под учреждения.

Тогда к участковому милиционеру явилась старушка и жалобным голоском попросила документ о смерти своей сестры, умершей ещё в 1943 году, во время войны. Оставшейся в живых сестрице было до того одиноко, что она не стала заявлять о кончине своей ближайшей родственницы, а оставила её тело дома. Покойница была худенькой (время-то было голодное), комната хорошо проветривалась — и произошла естественная мумификация. Высохший трупик милиционер обнаружил в кресле у окна.

Поначалу делу был дан ход, старушку обвинили в мошенничестве: ведь все эти годы она продолжала получать сестрину пенсию. К счастью, прокурор оказался человеком вменяемым и замял дело, отправив «мошенницу» в дом престарелых. Покойнице повезло меньше: похорон она так и не дождалась, тело передали в музей судебной медицины.

Но что-то мы загрустили! Выйдем на просторную Рижскую площадь и развеемся.

Слева — Рижский, или Виндавский (самое первое название), вокзал. Цветистое здание в псевдорусском стиле с обильными лепными украшениями почему-то выглядит не аляповатым, а наоборот, очень стильным. Вокзал этот тихий, поезда приходят редко, и, попав на перрон, чувствуешь себя, словно на захолустном полустанке. При вокзале — два музея: железнодорожный внутри здания и музей старых паровозов под открытым небом.

Прямо по ходу — Рижский мост. Он красив и очень широк. Чтобы построить его, пришлось снести две прекрасные водонапорные башни в стиле новой готики — это была часть водопровода, построенного при Николае Алексееве фирмой Александра Бари. Здесь, на Рижской, слева под мостом на Водопроводном переулке сохранилась от водопровода старая постройка (без номера) — красивая, хоть и сильно разрушенная башенка из тёмно-красного кирпича. Вторая похожая башня, причём большего размера и в лучшем состоянии — с другой стороны, там, где платформа Рижская.

Водопровод этот, конечно, намного более старый — при Алексееве его не строили, а реконструировали, перестраивали. О том, как он был заложен, есть легенда. Начинается она вполне канонически: государыня императрица Екатерина Вторая отправилась на богомолье в Троице-Сергиеву лавру. Жарко было, и государыне захотелось пить, а воды её нерадивые приближённые припасти забыли. Такое, впрочем, могло иметь место: великая царица была очень незлобива и легко спускала подобные оплошности. Как на зло, на пути не встречалось чистых колодцев, лишь в селе Старые Мытищи крестьянин поднёс ей кувшин с чистой родниковой водицей. Напившись, Екатерина Алексеевна заинтересовалась, откуда здесь берут такую вкусную воду, и ей указали на ключ, недавно появившийся от удара молнии. Вода била из земли фонтаном до трёх метров. Этот ключ так и называли — Громовым. Государыня повелела источник охранять, соорудив на этом месте часовню и фонтан.

К тому времени москвичи очень страдали от дурной воды — все реки были уже сильно загрязнены. Принималось много законов и запретов засорять реки, но это мало помогало: развивающаяся промышленность губила воду. В большинстве колодцев вода была не только жёсткой и невкусной, но и попросту вредной. Более-менее здоровой вода оставалась лишь в трёх колодцах: Андроньевском, Трёхгорном и Преображенском. Все три были платными и недешёвыми, фактически хорошая вода шла по цене кваса. Ну а эпидемия чумы в 1770-е показала, что московская вода не только невкусна, но и опасна.

28 июля 1779 года Екатерина II поручила «генерал-поручику Бауэру произвесть в действо водяные работы для пользы престольного нашего города Москвы». Громовой ключ подходил идеально: Мытищи находятся на гораздо более высокой отметке, чем Москва, и вода оттуда могла идти самотёком. Но даже и при таких благоприятствующих условиях сооружение обещало быть по тем временам грандиозным — около 20 верст (16 км). Оно включало подземные галереи и акведуки. Через каждые 200 м были устроены смотровые колодцы, чтобы можно было следить за исправностью водотока и его очисткой. Вода подавалась на Сухаревскую, Самотёчную и Трубную площади — там были сооружены водоразборные фонтаны. Фонтан на Сухаревке разрушен. В столице уцелело всего два старых водоразборных фонтана: Петровский (на современной Театральной площади) и Никольский, раньше находившийся на Лубянке, а теперь перенесённый в Нескучный сад. Автором обоих был скульптор Витали.

Строительство Мытищинского водопровода продолжалось 25 лет, и 28 октября 1804 года он был открыт. Этот день Московский водопровод считает своим профессиональным праздником — днём рождения.

Увы, довольно скоро возникли проблемы: при строительстве использовалось дерево, оно начало гнить, да и в кирпиче появились трещины. Спустя всего десять лет качество воды уже сильно испортилось, теперь москвичи брали воду из фонтанов «только по совершенной нужде».

К 1830 году водопровод реконструировали, кирпичные водоводы были заменены чугунными, а самотёчная система — водонапорной, для чего в селе Алексеевском была поставлена насосная станция с двумя паровыми машинами. Эта станция и есть наша следующая остановка. Прямо к ней нас доставит 714-й троллейбус, который останавливается напротив вестибюля станции метро «Рижская».

Переехали мост — и смотрим направо: перпендикулярно проспекту вбок уходит короткий переулок, ранее вполне логично называвшийся Кладбищенским, а потом переименованный в Дроболитейный. Он ведёт к одному из старейших московских кладбищ — Пятницкому. Это одно из тех, что были заложены во время чумы 1770-х годов. Здесь две церкви и много старинных могил и погребено множество знаменитых людей: декабристы Якушкин, Раич, Артамонов; профессора Грановский, Чижевский, Герье… «отец русской водки» и известный благотворитель Смирнов… Кованая часовня отмечает могилу главнокомандующего графа Фёдора Ростопчина, отвечавшего за эвакуацию населения Москвы в 1812 году и допустившего её пожар. Рядом лежит его невестка Евдокия Ростопчина, поэтесса и светская львица, прожившая весьма бурную жизнь. Эффектный памятник из чёрного мрамора и светло-серого гранита — место упокоения советского поэта Бориса Слуцкого. Здесь лежат Александр Афанасьев — собиратель русских сказок, поэтесса Раиса Кудашева — автор песни «В лесу родилась ёлочка», поэт Иван Суриков, чьи строки «Вот моя деревня, вот мой дом родной…» дети заучивают в школе. На этом кладбище упокоились великий актёр Михаил Щепкин и последний премьер-министр СССР Валентин Павлов — автор крайне непопулярной денежной реформы. Кладбище с историей, что и говорить!

Но троллейбус быстро проедет мимо и свернет в Кулаков переулок, затем на Третью Мытищинскую и на Ново-Алексеевскую улицы, слева останется высокое здание 70-х годов, облицованное голубой плиткой. Это современный завод «Водоприбор», а направо — целый комплекс из тёмно-красного кирпича — старинная Алексеевская водокачка. Эта станция гнала воду в водонапорные резервуары на Сухаревой башне, а оттуда вода уже направлялась по трубам к городским фонтанам на Сухаревой, Лубянской, Театральной, Воскресенской и Варварской площадях. Во дворе самой водокачки можно видеть такой же фонтан, водоразборный.

Город наконец получил чистую воду, и радости москвичей не было предела. Поэт Языков даже написал по этому случаю стихи, их выгравировали на часовне в Мытищах:

Отобедав сытной пищей, Град Москва, водою нищий, Знойной жаждой был томим; Боги сжалились над ним: Над долиной, где Мытищи, Смеркла неба синева; Вдруг удар громовой тучи Грянул в дол, — и ключ кипучий Покатился… Пей, Москва!

Сознавая ценность водопровода для города, всё его оборудование регулярно ремонтировали и обновляли — в 1850-е годы (ремонтом руководил инженер Дельвиг, двоюродный брат друга Пушкина) и в конце XIX века, при Алексееве, когда водопровод фактически выстроили заново. Этот новый проект разработал инженер Николай Петрович Зимин, посвятивший московской воде всю жизнь (он и до того строил водопроводы — в частности, Преображенский, от одноимённого колодца). Для решения некоторых вопросов привлекался Николай Егорович Жуковский. Именно на Алексеевской водокачке он проводил опыты по предотвращению разрывов водопроводных труб, вылившиеся в работу «О гидравлическом ударе в водопроводных трубах». Техническое воплощение было поручено фирме Бари, до того строившей нефтепроводы. Новая система строилась 5 лет и начала действовать в 1892 году. Мощность мытищинского водопровода увеличилась до 43 тыс. кубометров в сутки, но теперь даже этого было недостаточно, и Зимин продолжил искать другие источники воды — и успешно решил эту задачу.

В мае 1937 года была запущена Сталинская (ныне Восточная) водопроводная станция, а в 1952-м — Северная. Туда поступает волжская вода — по системе водохранилищ и каналов.

На юго-запад Москвы подаётся вода из Можайского, Рузского, Озернинского, Истринского водохранилищ. Москворецкая вода очищается на Рублёвской и Западной (1964 г.) водопроводных станциях. После 1962 года мытищинская вода больше в Москву не подаётся.

У Алексеевской водокачки можно погулять по окрестным дворикам — они красивы и благоустроены. На территорию водокачки проход запрещён — это охраняемая территория. Со стороны видна высокая труба — она описана в романе фантаста Лукьяненко «Черновик» как портал в иное измерение.

За водокачкой — сильно руинированная церковь, возведённая на пожертвования Бахрушина, и полуразрушенные здания детского приюта при церкви. Миновав их, можно выйти к железной дороге и пройти в зелёную зону отдыха — к Путяевским прудам. Прогуливаясь вдоль них, можно добраться до Ростокинского проезда. По правую руку на Ростокинском проезде — старые постройки. Там до сих пор работает центр юннатов, уцелевший с 1930-х годов, когда такие вещи были в большой моде.

Проходящая рядом железнодорожная ветка ведёт к бывшему городу Бабушкину, теперь ставшему районом Москвы. Приезжая туда, ощущаешь себя так, словно перенёсся во времени — в конец 193 0-х. Дома с полукруглыми окнами и арками могут служить отличной декорацией для какого-нибудь фильма. По этой ветке поезда идут и в Мытищи (откуда и поступала вода), дальше — в Софрино, в Сергиев Посад и в Александров. Есть на линии и разобранные ответвления, и станции-призраки.

Если же вы устали, то водокачкой лучше полюбоваться из окна — и доехать до конечной 714-го, затем по улице Бориса Галушкина пройти чуть более восьмисот метров до пересечения с улицей Ярославской и свернуть направо — к Ростокинскому акведуку.

«Самая лучшая постройка в Москве — несомненно, Ростокинский водопровод, он с виду лёгок, как перо, — восхищалась Екатерина II, — к тому же он весьма прочен».

Изначально акведуков было пять: два в Мытищах, на Ярославском шоссе через Яузу, у Джамгаровских прудов и Ростокинский. Часть из них обрушилась сама, Джамгаровский — у самой МКАД — был варварски разобран уже в двухтысячные, а Ростокинский уцелел. Он был отреставрирован и стал символом Северо-Восточного округа.

Вдоль Яузы был разбит прекрасный парк, где высажено множество рябин и облепиховых деревьев, чтобы дать корм гнездящимся на реке мелким птичкам. Дальше от центра идет улица Бажова, где смешались новые дома, сталинские пятиэтажки и сохранилось здание старинной городской управы.

Но вернёмся на проспект Мира, здесь — сплошные достопримечательности! Памятник «Рабочий и колхозница» наиболее заметен. Рядом с ним — трамвайное депо имени Баумана, превращённое в депо для монорельса. Ради этого был изгнан на улицу музей общественного транспорта, в котором сохранялись старые трамваи и даже вагон конки. Теперь эти экспонаты гниют под открытым небом.

На нашей стороне улицы, неподалеку — неказистое маленькое здание. Однако и оно — памятник — одно из уцелевших творений архитектора Гинзбурга — типичный образец правильного конструктивизма. Ничего лишнего, никаких прикрас — всё только необходимое. К сожалению, Гинзбург был очень стеснён в средствах и строил из самых дешёвых материалов, поэтому все его творения ныне разрушаются. Это — ещё в приличном состоянии.

За ним — мощный «дом Жолтовского», любимого архитектора Иосифа Сталина. Следующий дом — 1975 года постройки — получил прозвание «дом на ножках», этот необычный проект брежневских времён получил золотую медаль на выставке в Париже.

Ближайшая станция метро здесь — «ВДНХ», действует также и монорельсовая дорога.

Экскурсия № 6 Куда уходит вода?

Выйдя из метро на станции «Таганская»-радиальная, пройдём к улице Большие Каменщики. Параллельно ей проходит улица Малые Каменщики. Обе улицы называются так, потому что здесь жили каменщики, вызванные в 1642 году царём для перестройки деревянного Новоспасского монастыря.

Нас интересуют владения 16 и 18 по Малым Каменщикам. Четыре корпуса дома № 18-обычные постсталинские жилые пятиэтажки, дом № 16 — более примечательной архитектуры, с элементами неоготики, из тёмно-красного кирпича, его занимают офисы. Это единственное строение, уцелевшее от знаменитой Центральной Таганской пересыльной тюрьмы, о которой спето: «Таганка — все ночи, полные огня…». Да, именно так: в российских тюрьмах не гасят на ночь свет. Другая связанная с тюрьмой песня — «Смело, товарищи, в ногу!». Слова, положив их на мотив старой студенческой песни, написал революционный поэт Леонид Радин (кстати, ученик Менделеева).

В Таганке в разные годы сидели профессиональные революционеры Николай Бауман и Леонид Красин, писатель Леонид Андреев (его сестра, актриса, была любовницей Саввы Морозова, который тоже как-то провёл в этой тюрьме более пяти месяцев), философ Павел Флоренский, Луначарский, многие жертвы произвола Берии, после войны — генерал Власов и его солдаты, потом знаменитый целитель Порфирий Иванов. Именно в Таганке был создан первый в России словарь воровской лексики «Блатная музыка. Жаргон тюрьмы», составленный осуждённым за мошенничество авантюристом Василием Трахтенбергом. Он лёг в основу всех последующих аналогичных словарей.

Известное слово «баланда», обозначающее тюремную похлёбку, тоже происходит отсюда, история его возникновения довольно страшная. Легенда рассказывает, что некогда в Таганской тюрьме был повар по фамилии Баландин. Готовил он очень плохо и бессовестно воровал продукты. Однажды урки взбунтовались и сварили в котле этого Баландина, живьём. Отсюда и пошло — баланда.

Взорвали старинную тюрьму в 1958 году, выстроив на её месте жилые корпуса и детский садик. А в 1998 году над Москвой пронёсся ураган, вырывавший с корнем из земли деревья. Жители района потом рассказывали, что в образовавшихся ямах можно было различить кости, очень похожие на человеческие: здесь, на территории тюрьмы, не только приводили в исполнение приговоры, но часто и тайно хоронили тела убитых.

Свернем с Каменщиков в переулок Маяковского — бывший Гендриков. Дом № 15/13 — двухэтажный особняк XIX в. В нём в 1920-х гг. жило семейство Брик — Лиля и Ося. У них в гостях часто бывал поэт Владимир Маяковский, отсюда его и выносили хоронить.

Лиля Брик происходила из хорошей семьи с неплохим достатком. Её отец, Урия Каган, был присяжным поверенным при Московской судебной палате, увлекался литературой. Мать получила музыкальное образование.

Дочерей в семье Каганов было две: старшая Лиля и младшая Эльза, будущая французская писательница Эльза Триоле и жена Луи Арагона. Родители их обожали и старались дать девочкам всё самое лучшее. После гимназии Лиля поступила на математический факультет Высших женских курсов, потом в Московский архитектурный институт, какое-то время в Мюнхене она хотела стать скульптором, потом увлеклась балетом… Однако не знания влекли юную Лилю, а любовь. Первой жертвой Лилиных чар пал её собственный дядя (он даже мечтал жениться на племяннице), вторым был учитель музыки — и, как следствие романа и неопытности, — неудачный аборт, лишивший её способности иметь детей. Затем ещё несколько лет Лиля продолжала порхать и очаровывать мужчин, а в 22 года вдруг вышла замуж за скромного «положительного» молодого человека — Осипа Брика. Спустя два года её младшая сестра Эльза привела в родительский дом влюбленного в неё поэта — Маяковского. И завертелось!

Лиля Брик:

«Я любила, люблю и буду любить Осю больше, чем брата, больше, чем мужа, больше, чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах, ни в какой литературе… Эта любовь не мешала моей любви к Володе. Наоборот: возможно, что если бы не Ося, я любила бы Володю не так сильно. Я не могла не любить Володю, если его так любил Ося».

Судьба подарила Лиле встречи со многими выдающимися литераторами XX века: Борисом Пастернаком, Виктором Шкловским, Велемиром Хлебниковым, Давидом Бурлюком, Василием Каменским, Николаем Асеевым, Алексеем Максимовичем Горьким. Она снималась в кино, позировала фотографам и художникам, но то ли музой, то ли злым гением стала лишь для Маяковского, который даже подарил Лиле кольцо с её инициалами — буквами Л.Ю.Б. (переиначивая отчество), расположенными таким образом, что они образовывали бесконечное «люблю-люблю-люблю…».

Весной 1918 года Лиля и Маяковский снялись в главных ролях в киноленте по сценарию Маяковского «Закованная фильмой». Она играла балерину, сошедшую с экрана в реальный мир; он — очеловечившего её художника. Примерно с этого времени Маяковский и Брики стали жить вместе, втроём. Они открыто называли себя семьёй. Строится множество предположений, какими же были взаимоотношения в этом треугольнике. Осипа Брика считают то гомосексуалистом, влюблённым в Маяковского; то вуайеристом, с наслаждением наблюдавшим за любовными играми своей жены; то видят в нём сутенёра, предпочитавшего не работать, а жить на содержании у любовника своей жены. Но это всё домыслы, правды не знает никто. Брики и Маяковский переезжали с места на место, подчас ютясь в крошечных комнатушках — «двенадцать квадратных аршин жилья», а в Гендриковом переулке поселились лишь в 1926 году. Там Лиля создала литературный салон, где кроме поэтов и писателей часто бывали и работники НКВД.

Говоря о доме в Гендриковом переулке, Борис Пастернак заметил, что «квартира Бриков была, в сущности, отделением московской милиции». Среди посетителей салона был чекист Яня — Агранов, подлинное имя которого было Яков Саулович Сорендзон, возглавлявший отдел, занимающийся надзором за интеллигенцией. Его не без оснований обвиняли в гибели многих известных русских учёных и литераторов, в том числе поэта Николая Гумилёва.

Эмансипированная Лиля блистала и заводила многочисленные романы. Брик терпел всё безропотно, а Маяковский ревновал, на что Лиля со смехом замечала: «Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи». И действительно, это были годы, необычайно плодотворные для поэта в творческом отношении. Он неплохо зарабатывал, щедро одаривал своих друзей и родных, причём львиная доля доставалась самой Лиле.

Но самая пылкая страсть не может длиться долго. Последовало охлаждение. В Париже Маяковский встретил Татьяну Яковлеву, после расставания с ней — Веронику Полонскую, актрису, жену Михаила Яншина, которую даже уговаривал развестись. А вот в творческом плане последовали неудачи: критики в штыки приняли его последние стихи, вышло несколько разгромных статей.

М. Яншин:

«Все, кто мог, лягал [его] копытом. Все лягали. И друзья, все, кто мог: рядом с ним не было ни одного человека. Вообще ни одного. Так вообще не бывает».

Не желая терпеть унизительную для неё ситуацию, красавица Лиля уехала в Берлин.

Потом она всю жизнь корила себя за это: «Если бы я была рядом, Володя бы остался жив», — повторяла она.

14 апреля 1930 года в 10.15 утра Маяковский покончил с собой выстрелом в сердце из револьвера, причём в барабане был всего один патрон, остальные гнёзда были пусты. Это произошло не здесь, а в доме № 3 по Лубянскому проезду в квартире № 12. Что это было — самоубийство, тщательно спланированное убийство или желание сыграть с судьбой в «русскую рулетку»? Вряд ли есть смысл строить предположения, хотя бы из уважения к последней воле поэта: «В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил».

23 июля 1930 года вышло правительственное постановление о наследниках Маяковского. Ими были признаны Лиля Брик, мать и две его сестры. Лиля также получила и половину авторских прав, то есть, по сути, была признана супругой поэта. Именно она занималась изданием его собрания сочинений.

После смерти Осипа Лиля ещё дважды выходила замуж, много работала, занимаясь литературой и скульптурой. Её домашний салон на Кутузовском в 1960-е гг. был заметным центром московской культурной жизни. Там бывали Андрей Вознесенский, Майя Плисецкая, Родион Щедрин… Но, видно, радости всё это ей не приносило: Лиля покончила с собой в августе 1978 г. на даче в Переделкино, приняв смертельную дозу снотворного. Она посчитала, что своей физической беспомощностью (у неё был перелом шейки бедра) обременяет близких. Могилы Лили Брик не существует: её прах был развеян по ветру недалеко от Звенигорода. На том месте установили камень — валун с надписью «ЛЮБ».

Новоспасский монастырь

Вскоре после переулка Маяковского улица Большие Каменщики переходит в Новоспасский проезд, названный по Новоспасскому монастырю, находящемуся неподалеку. Основан монастырь был в конце XV века при князе Иване Третьем, считается, что он лично присутствовал при закладке Преображенского собора. Почти сразу же монастырь стал местом погребения знатных боярских родов. В XVII веке в нём были устроены тюрьмы для преступников и еретиков. По ложному обвинению в ереси здесь содержался настоятель Троице-Сергиевой лавры преподобный Дионисий, лишённый права священнослужения и отлучённый от Церкви. Его пытались умертвить голодом и дымом, но вмешательство иерусалимского патриарха Феофана IV и патриарха Филарета Романова прекратило его заточение, и Дионисий был оправдан.

Кроме того, монастырь был крепостью, защищавшей Москву от врагов, он сильно пострадал в Смутное время и сразу после вступления на престол Михаила Романова был обнесён каменной стеной вместо прежней деревянной. Сюда были вызваны каменщики, которые образовали слободу вблизи монастыря. Следом за стеной они принялись возводить в монастыре и другие сооружения, и вскоре весь монастырь стал каменным.

В монастырь приезжали молиться царь Фёодор Алексеевич, царевна София, Пётр и Иоанн Алексеевичи, Елизавета Петровна. В 300-летие дома Романовых Новоспасский монастырь посетил император Николай Второй.

В 1918 году Новоспасский монастырь был закрыт и превращён в концентрационный лагерь. Был уничтожен монастырский некрополь, занимавший 2/3 территории обители, где покоились видные деятели государства Российского и Церкви, а также многие жертвы страшной чумы 1771 года. Монастырь вообще собирались взорвать, но помешала этому начавшаяся Великая Отечественная война.

Восстановление монастыря началось в 1960-е годы; после открытого письма Павла Корина в нём создаётся Музей истории и современной практики реставрационного дела в СССР. В начале 1990-х музей был выселен, а монастырь передали Русской православной церкви.

Неподалеку располагается Крутицкое подворье — исторический памятник, основанный в XIII веке сначала как монастырь, а затем как резиденция епископов Сарских и Подонских; расположен на пересечении Крутицкой улицы и Первого Крутицкого переулка. Его главный храм — Собор Успения Пресвятой Богородицы высотой почти 30 метров построен зодчим Осипом Старцевым в самом начале XVQI века (он же возвёл храм Николы на Болвановке, у станции метро «Таганская»), В Смутное время, когда кремлёвские соборы были захвачены поляками, крутицкий Малый Успенский собор фактически стал главным православным храмом Москвы. Собор этот сильно выгорел в 1812 году, так что его даже приказали разобрать и отдать под казармы. Решение было отменено после вмешательства духовенства, уже после вскрытия склепов крутицких епископов. Ремонт занял более тридцати лет.

Крутицкий теремок и Воскресенские переходы, соединяющие палаты и собор, тоже созданы Старцевым. Теремок и Святые ворота сплошь облицованы многоцветными изразцами, считающимися работой Степана Полубеса. Словами трудно описать их красоту: глубокий изумрудный тон облицовки, всевозможные узоры, колонны, увитые виноградными лозами, — терем выглядит поистине сказочным.

Чуть позднее были возведены Набережные палаты, храм Воскресения Словущего, Митрополичьи палаты и Корпус митрополичьих приказов. Всю эту красоту органично оправляют деревянные дома XIX века, сохранившиеся на Крутицкой улице.

Крутицы были местом заточения протопопа Аввакума перед судом.

Служба в Успенском соборе прекратилась в середине 1920-х годов, утварь была разграблена, а фрески замазаны. Вся территория подворья была отдана во власть военных (возможно, именно здесь некоторое время содержался Лаврентий Берия после ареста). Воскресенскую церковь перестроили под казармы, а на старом кладбище разместили футбольную площадку. К счастью, подворье не успели разрушить, а после войны его реставрацией занялся замечательный учёный Пётр Дмитриевич Барановский. Но только в середине 1960-х Крутицкие палаты были признаны музейным объектом. Параллельно с восстановительными работами в зданиях продолжали обитать различные военные и гражданские службы (часть Крутиц использовалась как гауптвахта вплоть до 1996 года).

Здесь же в Крутицах расположен ещё один музей, из другого времени. Это Главная насосная станция, выстроенная в 1898 году, — Музей воды, открытый в 1993 году. Он находится в ведении «Мосводоканала» и состоит из двух разделов: исторического и технического. В музее есть макет кремлевского водопровода XVII века и копии указов Екатерины Второй, запрещавшей вываливать в реки нечистоты. В музее рассказывается об инженерах, посвятивших жизнь обустройству комфортной жизни в городе, представлены чертежи очистных сооружений, какими они были раньше и сейчас, показан весь путь, который проходит природная вода, прежде чем попасть в квартиры москвичей и на предприятия, а затем после использования возвратиться в природу. В Москве планируется открыть второй музей воды — на северо-востоке близ Ростокинского акведука.

Симонов монастырь и церковь Рождества Богородицы в старом Симоново

Очень скоро Новоспасский проезд переходит в Симоновский Вал, из-за Симонова монастыря, ныне полуразрушенного. Он был основан учеником преподобного Сергия Радонежского Фёдором (ставшим епископом Ростовским) за десять лет до Куликовской битвы, в 1370 году на том месте, где ныне находится церковь Рождества Богородицы — древний одноглавый храм, в котором похоронены иноки-воины Пересвет и Ослябя. Название своё монастырь получил по имени инока Симона, в миру — боярина Ховрина, пожертвовавшего землю монастырю. За год до Куликовской битвы монастырь был перенесён на новое место, неподалеку от прежнего, и тогда же была заложена церковь Успения Божией Матери, она была взорвана большевиками. Всего на территории монастыря, окружённого стеной с двенадцатью башнями, находились 6 церквей с 11 престолами и высокая колокольня (архитектор К. А. Тон).

В 1920-е годы монастырь был упразднён и все его храмы, один за другим, закрыты. В ночь на 21 января 1930 г., в 6-ю годовщину смерти В. И. Ленина, собор Симонова монастыря и стены вокруг него были взорваны. Было уничтожено и кладбище, где были похоронены многие князья и бояре, «великий князь» Симеон Бекбулатович, крещёный татарин, прихотью Ивана Грозного несколько лет считавшийся владыкой Руси, в более позднее время — поэт Веневитинов, писатель Аксаков, композитор Алябьев…

От огромного комплекса сохранились остатки крепостных стен, один храм, три башни, три корпуса и часть келий. Но даже и эти руины производят величественны! Особенно поражает солодежня — пятиэтажный дом XVI–XVII веков. Это здание предназначалось для хранения монастырских продовольственных запасов. Вблизи Симоновской обители сохранился вырытый самим преподобным Сергием пруд, обсаженный берёзами и обнесённый валом.

Чуть поодаль от монастыря, на территории завода «Динамо», стоит одинокая церковь Рождества Богородицы. При большевиках в ней располагался какой-то цех. Станки стояли прямо на надгробиях героев Куликовской битвы Александра Пересвета и Андрея Осляби, о которых детям рассказывали в школах. Эти дети вырастали, шли работать на завод и без всякого зазрения совести ступали по древним надгробиям.

Однако церковь не сломали, и теперь она снова действует. Дошедшее до наших дней здание выстроено в начале XVI века на фундаменте более древней церкви, современницы великой битвы.

На месте разорённого кладбища теперь высится Дворец культуры ЗИЛа, творение архитекторов братьев Весниных (Восточная ул., 4). Клуб, выстроенный в стиле конструктивизма, сильно пострадал от бомбёжки во время войны. Его отремонтировали, но без соблюдения авторской стилистики. В 1960-е годы провели вторую реконструкцию, которая в значительной степени восстановила первоначальный облик этого здания, но всё же с некоторыми поправками: строители, обученные во времена «проклятого царизма», обладали несравненно более высокой квалификацией, чем их коллеги 70-х годов XX века, поэтому многие детали просто не удалось повторить.

Дом культуры на соседней улице — «Московский подшипник» (ул. Мельникова, 7) в архитектурном отношении ничем не примечателен. Он помнит о страшном теракте на мюзикле «Норд-Ост», унёсшем жизни многих людей.

Восточная улица выводит нас к станции метро «Автозаводская». Двести лет назад здесь были рощи и луга, а между двумя выходами из метро — небольшой пруд, Лисьин. Писатель и историк Карамзин переименовал его в Лизин, придумав трогательную и печальную повесть о бедной девушке Лизе, брошенной неверным возлюбленным и утопившейся с горя в этом пруду.

Отсюда рукой подать до Третьего транспортного кольца. В этом месте оно идёт бок о бок с Окружной железной дорогой. На его внешней стороне между Южнопортовой улицей и Волгоградским проспектом, на 1-м Угрешском проезде, непосредственно у съезда на Волгоградский проспект, видная старая архитектура — это железнодорожная станция Кожухово.

По другую сторону кольца на 5-й Кожуховской улице до 1970 года работала Кожуховская станция аэрации — очистительные сооружения, путём многочисленных фильтров устранявшие все загрязнения из сточных вод перед тем, как слить их в Москву-реку.

Мы продолжим наше путешествие на юг Москвы, следуя за прихотливыми изгибами Москвы-реки. Нагатинская пойма (природный парк-заповедник, где, по утверждениям некоторых, до сих пор в заводях щуки водятся) — её минуем под землёй на метро. Коломенское, Царицыно, Люблино, Марьино, Печатники… Они могут отлично проиллюстрировать нехитрую истину, что Москва — город контрастов!

Коломенское

Любимое село царя Алексея Михайловича, раскинувшееся среди яблоневых садов над Москвой-рекой. Основано оно, согласно преданию, бежавшими от Батыя жителями города Коломны. Село стало вотчиной московских великих князей, затем царей, и все они приложили немало сил и средств для его украшения. Василий Третий выстроил здесь знаменитую шатровую церковь Вознесения. Его сын Иван Грозный построил в соседнем селе Дьяково церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи. Но больше всего любил Коломенское царь Алексей Михайлович. Он возвёл здесь великолепный деревянный дворец, имевший 270 помещений, несколько более мелких каменных дворцов и церквей.

В Коломенском любил бывать и его сын Пётр: на Кожуховском поле он устраивал свои «потешные бои».

В советские времена Коломенскому повезло: уже в начале 1920-х годов село объявили музеем, его директором стал знаменитый историк архитектуры и реставратор Пётр Дмитриевич Барановский. Он не только сохранил всё уцелевшее, но по его инициативе сюда стали свозить старинные деревянные строения из других областей России. Так в Коломенское перекочевала последняя из хозяйственных построек села Преображенского, домик Петра Первого из Архангельска, башня из Сумского острога. Сейчас можно встретить разные, подчас нелицеприятные оценки такого переноса, но Пётр Дмитриевич руководствовался тем, что, останься эти строения на своих местах, их непременно снесли бы. Учитывая реалии того времени, оспорить это трудно.

Продолжая традиции Барановского, уже в наши дни на новом месте воссоздали разобранный при Екатерине Второй дворец Алексея Михайловича. Строительство велось по чертежам, сделанным при разборке оригинального дворца, но технологию строительства не соблюли: внутри все конструкции монолитные, железобетонные, лишь покрытые затем брёвнами.

Но кроме этого на территории Коломенского много настоящих, подлинных памятников. Это дивной красоты церковь Вознесения, церковь Георгия Победоносца с колокольней, трапезная, водовзводная башня — говоря современным языком, водонапорная, с неё подавалась вода в государев двор. Здесь сохранились разнообразные палаты, крепостные стены и ворота — Передние и Задние. Передние ворота служили парадным въездом. Они состоят из четырёх ярусов и завершаются башней-колокольней, украшенной двуглавым орлом. На втором этаже помещается Органная палата, где во времена Алексея Михайловича находился специальный механизм, приводивший в движение фигуры львов, стоявших внизу. Они вращали глазами, поднимали лапы и издавали рёв. Теперь львы в музее, а чудесный механизм, увы, уже не работает.

Гулять в Коломенском приятно в любое время года, но особенно хорош его парк весной и осенью. Весной — когда в полном цвету стоят великолепные сады, осенью — когда созревают яблоки, удивительно вкусные и сочные.

Голосов овраг, протянувшийся с запада на восток, делит парк на две части. По одну его сторону — село Коломенское с его дворцами и церквами, по другую — Дьяково: остатки средневекового кладбища, одинокая церковь и роскошные плодоносящие яблоневые сады.

По дну оврага протекает безымянная речушка, через которую перекинуты изящные мостики. Предание утверждает, что образующие речку родники появились от следов копыт коня самого святого Георгия и вода в них целебная. Санэпидстанция это не подтверждает и воду из родников пить не рекомендует. На берегу речки лежат замысловатой формы валуны, всё та же древняя легенда говорит, что это окаменевшие кишки змия, поражённого Георгием.

Название — Голосов овраг — скорее всего является искажением имени Волос или Велес.

Так звали языческого бога, покровительствовавшего домашним животным. Любители мистики утверждают, что этот овраг служил древним капищем, а странные валуны — алтарями. Нижний из камней называют «Гусем». Считается, что он покровительствовал мужчинам, даруя воинам силу и удачу в бою. Верхний — «Девичий камень». Он, соответственно, приносит счастье прекрасной половине человечества. То, что выяснили археологи, вполне сопрягается с легендами о Велесовом овраге: поселения людей в этих местах очень и очень древние. Наверняка многим приходилось встречать выражение «дьяковская культура» — эта археологическая культура была названа по Дьякову городищу в Коломенском. Его раскопки начались в 1864 году и продолжались более пятидесяти лет. Основным занятием дьяковцев было скотоводство, причём в основном разводили они не коров или свиней, а лошадей — на мясо. Дьяковцы много охотились — за несколько веков до нашей эры все окрестности были покрыты густым лесом. Они умели огородничать, обрабатывая мотыгами плодородные пойменные луга, а вот сеять просо, ячмень и пшеницу эти люди научились много позже.

Дьяковцы жили родовым строем. Каждый род, состоявший из нескольких больших семей, жил в особом городище. Следы такого городища были обнаружены на вершине холма.

Но на этом таинственные истории, связанные с Коломенским, не кончаются. О непонятных и необъяснимых происшествиях в Голосовом овраге ходит много легенд. Самая ранняя относится к XVII веку: в 1621 году у ворот царского дворца в Коломенском неожиданно появился небольшой отряд татарских конников. Их тут же пленили стрельцы, охранявшие ворота. На допросе выяснились удивительные вещи: татары утверждали, что они — люди хана Девлет-Гирея, пытавшегося захватить Москву за пятьдесят лет до описываемых событий. Они говорили, что их отряд был разбит и, уходя от преследования, спустился в Голосов овраг, окутанный необычным зеленоватым туманом. Проведя там, как им казалось, несколько минут, они выбрались на высокое место — и попали в руки к стрельцам. Царь Михаил Фёдорович лично заинтересовался произошедшим, но проведённое по его приказу дознание не уличило татар во лжи. Их оружие и экипировка тоже казались сильно устаревшими, соответствующими именно середине XVI века.

Вторая мистическая история зафиксирована полицейскими документами XIX века.

Двое крестьян, Архип Кузьмин и Иван Бочкарёв, возвращаясь ночью домой из соседней деревни, решили сократить дорогу и пройти через затянутый туманом Голосов овраг. Там с ними произошло странное: они рассказывали, что встретили заросших шерстью людей, объяснявшихся с ними знаками. Через несколько минут крестьяне вышли из тумана и продолжили путь домой, но, когда они пришли в родную деревню, оказалось, что прошло уже два десятилетия, их жёны постарели, дети выросли. В дело вмешалась полиция. По настоянию следователей в овраге провели эксперимент, в ходе которого один из путешественников во времени снова растворился в тумане и назад уже не вернулся.

Заросших шерстью людей в овраге встречали и позднее, одна из таких историй была зафиксирована в газетах 1926 года: «заросшего шерстью дикаря» ростом более двух метров увидел совершавший обход милиционер.

Царицыно

Ещё один прекрасный парк и царский дворец.

Местность, получившая позднее красивое название Царицыно, называлась раньше Чёрная Грязь и считалась пустошью. Такой неприглядный, чёрный, грязный вид она приобрела после Смутного времени, когда здесь выгорело абсолютно всё. Лишь в ходе тщательных археологических раскопок выяснилось, что в XVI веке здесь стояла богатая усадьба, принадлежавшая супруге царя Фёдора Иоанновича — царице Ирине. Роскошный каскад прудов сохранился именно с тех времён.

Потом эти земли принадлежали Голицыным, после их опалы — Кантемирам. Вокруг усадьбы были разбиты роскошные сады, пленившие императрицу Екатерину Вторую, которая выкупила поместье и приказала выстроить в этом месте дворец.

Дворец — временный, летний, деревянный — был построен за короткое время, и Екатерина с удовольствием провела тут лето в обществе своего фаворита князя Потёмкина.

Упадок Царицыно начался с желания его приукрасить, довести до совершенства. После успешного окончания русско-турецкой войны в моду вошёл новый стиль — мавританская готика. Обрадованная победой императрица заказала своему придворному архитектору Василию Баженову выстроить новый дворец — богаче и роскошней прежнего.

Зодчий с энтузиазмом принялся за работу, ещё не подозревая, что она станет концом его карьеры. Он запланировал строительство целого городка из пяти дворцов и целой россыпи построек для придворных и их прислуги, а также просто развлекательных павильонов. Почти все внутренние помещения царицынских построек Баженов проектировал со сводчатыми потолками в соответствии со стилистикой здания.

И вот настал особый день: императрица приехала осматривать почти законченный дворец. Она прибыла в сопровождении немногочисленной свиты окольными путями, минуя главные подъезды, так как была напугана слухами о возможном покушении, — полюбоваться задуманными Баженовым величественными дальними перспективами и раскрытием царицынских фасадов императрице в результате не довелось. Осмотр самих построек длился недолго. Екатерина II, нигде не задерживаясь, прошла лишь приёмные залы на втором этаже главного дворца и осмотрела парадную анфиладу, а также аванзалы; побывала в боковом корпусе, где располагались её жилые покои. Вердикт императрицы после беглого осмотра был суров: деньги на строительство затрачены понапрасну, лестницы узки, потолки тяжелы, комнаты и будуары тесны, залы, будто погреба, темны. Екатерина приказала снести дворец до основания и представить ей новый проект. Такое поведение было совсем необычно для этой всегда спокойной и доброй государыни. Все, видевшие её гнев, были совершенно обескуражены, сам Баженов глубочайше подавлен. Видимо, понимая это, Екатерина заставила себя смягчиться и допустила к руке его плачущую жену и детей, выдавив напоследок несколько ласковых слов.

Трудно предположить, что чрезвычайно талантливый и опытный архитектор мог так грубо просчитаться в пропорциях. Существует легенда, не подкреплённая никакими документами, но объясняющая причины царского недовольства.

Современник писал, что «не только в высших кругах общества, но и даже в народе была тогда молва, что якобинцы и франкмасоны умыслили отравить государыню. Говорили о существовании заговора, «управляемого якобинцами из Парижа». Исполнение цареубийственного замысла было непосредственно связано с Царицыном и возложено на архитектора Баженова. Ловушка была устроена в спальне: под огромной кроватью императрицы находилась вторая такая же, соединённая с первой поворачивающейся осью. Верхняя кровать была тяжелее, но устойчивость конструкции придавал не слишком прочный штырь, фиксирующий верхнюю кровать на месте. Когда довольно грузная и тучная государыня легла бы почивать, то первые часы никто бы ничего не заметил. А потом от её движений штырь должен был сломаться, а двойная кровать перевернуться на 180 градусов, так что более тяжёлая её половина оказалась бы внизу, теперь сама надёжно фиксируя устройство. А императрица провалилась бы в каменный мешок, где если бы не погибла сразу от удара, то скончалась бы через несколько дней от голода и жажды.

Легенда говорит, что всё было выполнено Баженовым в точности. Толстые плиты, из которых было сделано смертоносное ложе, глушили любые звуки. Но архитектор не смог стать убийцей и сам признался во всём Екатерине. За свою честность он поплатился отставкой и ссылкой. Участь остальных заговорщиков была тяжелее: именно с этого момента и начались репрессии против русских масонов.

Прекрасный дворец был разрушен, а потом вновь возведён архитектором Казаковым по почти такому же проекту, но уже без ловушки. Матвей Казаков сохранил и многочисленные масонские символы, впечатанные Баженовым в стены царицынских построек. Недаром Царицыно нередко именуют «архитектурным справочником» масонской символики, видя зашифрованные послания не только в декоре, но даже в самой планировке здания и его пропорциях. Теперь перед дворцом на всеобщее обозрение выставлены макеты обоих дворцов — баженовского и казаковского: посетителям предлагается найти «десять отличий».

Однако второй раз строительство шло очень медленно: Екатерина уже потеряла интерес к царицынскому дворцу и выделяла деньги неохотно. Частично финансирование взял на себя Григорий Потёмкин: он тоже был уже частью прошлого Екатерины, увлекавшейся под старость юными кавалергардами, и, возможно, пытался таким образом вернуть её привязанность или напомнить самому себе об ушедших счастливых временах. Но Потёмкин скоропостижно умер, в 1796 году от инсульта умерла Екатерина Вторая. К этому моменту строительство Большого царицынского дворца было завершено лишь вчерне, здание было покрыто временной крышей, в нём шли отделочные работы. Новому императору Павлу Первому дворец не понравился — и его забросили. Уже в начале XIX века постройки стали разрушаться, превращаясь в руины.

Так это прекрасное, но несчастливое сооружение и достояло до наших дней, пока, наконец, в конце XX — начале XXI веков весь комплекс не был капитально отреставрирован. До сих пор не угасают споры, явилась ли эта реставрация злом или благом для Царицыно. Маститые историки и архитекторы пытаются доказать, что достройка, по сути, уничтожила памятник, так как при этом радикально изменилось восприятие сооружения.

Может быть. Однако если кому и милей заросшие полынью и крапивой загаженные развалины, то это их дело. Большинство же москвичей теперь с большим удовольствием прогуливается в вычищенном, облагороженном парке, кормит уток и лебедей, посещает разнообразные выставки и концерты, которые регулярно проводятся в воссозданном дворце.

Напротив, на другом берегу реки нас ждёт странное сочетание: комфортабельные современные районы Люблино, Марьино и действующие станции аэрации; старинные усадьбы и пропахшая меркаптаном Капотня. (Проехать в те места можно по двум другим веткам метро до станций «Люблино» (чуть в стороне) или «Волжская» — или «Кузьминки», последняя удобнее всего.)

Здесь вдоль течения реки Чурилихи тянется старинный парк и до сих пор стоят две старинные усадьбы: Люблино — Дурасовых и Кузьминки — Строгановых. Дворцы, как сейчас принято говорить, в шаговой доступности друг от друга, приятная прогулка по парку от одного к другому займёт около полутора часов.

Кузьминки

Пётр I, отобрав эту пустошь вместе с мельницей у Симонова монастыря, пожаловал её в вотчину своему любимцу, «именитому человеку», позже возведённому в баронское достоинство, Григорию Дмитриевичу Строганову (1656–1714) «за верную службу и помощь в оснащении флота и армии». Уже после его смерти вдова Строганова Васса выстроила здесь большую деревянную усадьбу и церковь Влахернской иконы Божьей Матери. По ней их имение получило новое название — село Влахернское. Есть свидетельства, что, возвращаясь из похода в Персию, в этом месте останавливался Пётр Первый.

С Вассой связана история, сильно отдающая мистикой. Дело в том, что Васса Строганова умирала несколько раз — дважды или трижды, но даже после своей второй смерти умудрялась переписываться с императрицей Екатериной Первой и была пожалована ею во фрейлины.

В церковных книгах храма Петра и Павла у Яузских ворот (недалеко от кинотеатра «Иллюзион») есть запись о том, что на третьей неделе Великого поста в 1693 году патриарх Адриан отпевал супругу «именитого человека» Вассу Строганову, урождённую княжну Мещерскую. А в записях известного историка Москвы А. А. Мартынова, скрупулёзно копировавшего надписи на надгробиях уже уничтоженного кладбища при той же церкви, дата другая: «Строганова Васса Ивановна, жена именитого человека Григория Дмитриевича Строганова, дочь князя Ивана Ивановича Мещерского жила 38 лет 5 месяцев 5 дней, в супружестве жила 20 лет, умерла против 16 марта 7231 года с среды на четверг 3-й недели Великого поста, в 7 часу ночи». В переводе на современное летоисчисление год её смерти — 1723-й.

А в следующем, 1724 году Васса писала императрице Екатерине Первой: «Пожалованы мы… в комнаты государыни цесаревны. А я, раба ваша, не сведома, каким порядком себя между прочими вести; также и сыновья мои чину никакого не имеют, а указом Вашего Величества всему гражданству определены разные чины и места по своим рангам, чтоб всяк между собою своё достоинство ведал. Просим, дабы я пожалована была местом, а дети мои чинами ради происходящего всенародного торжества…» Ошибки в дате быть не может, так как в письме упоминается «всенародное торжество», то есть коронация Екатерины.

Существует и портрет этой таинственной женщины работы Романа Никитина.

Изображена она в стилизованном под петровскую моду русском платье и в высоком головной уборе, напоминающем кокошник. На груди — портрет Петра Первого. В каталоге Русского музея портрет этот обозначен несколько странно: Васса (Мария) Строганова.

Как так может быть? Историки нашли объяснение: Григорий Дмитриевич Строганов был женат дважды. Первая жена Васса Ивановна Мещерская, вторая — Мария Яковлевна Новосильцева — именно она писала императрице в 1724 году и после этого прожила ещё десять лет. Васса же умерла относительно рано, в 1693 году, то есть в 7201-м по старинному русскому исчислению, а копируя полустертые буквы надгробий, историк Мартынов попросту ошибся в одной цифре, прибавив ей тридцать лет жизни.

Итак — тайны нет? Может быть, но, прежде чем быть разгаданной, эта история вдохновила писателя А. К. Толстого на написание повести «Упырь», а именно Васса стала прототипом страшной бригадирши Сугробиной — вампирши.

Четверть века спустя внучка Григория Дмитриевича Строганова и таинственной Вассы-Марии вышла замуж за князя Михаила Михайловича Голицына. В качестве приданого Голицыну досталось, помимо городского дома в Москве, чугунно-литейных заводов на Урале, соляных варниц, древних документов, икон и картинной галереи, также и село Влахернское.

Голицын постарался приукрасить поместье как можно лучше. При нём были перестроены церковь, главный дом, конный и скотный дворы. Был создан ландшафтный парк с экзотическими деревьями — некоторые из них дожили до наших дней. В центре парка была вырублена знаменитая звезда из двенадцати лучей-просек. Это огромная клумба обведена круглой дорожкой, а от неё отходят 12 дорог-лучей, символизировавших месяцы года (сейчас их осталось только 10). Каждая дорога была декорирована соответственно времени года.

Его сын любил поместье не меньше: тут появились колоннады и беседки, пристань сложной конфигурации, Липовая аллея, висячий мост, оранжерея, Ванный домик и Египетский павильон.

На собственных чугунно-литейных заводах князя были изготовлены для Кузьминок ажурные литые скамейки, обелиск императору Петру Первому, ворота, тумбы с двойными цепями, фонари и жирандоли удивительных форм, памятники императрице Марии Фёдоровне и императору Николаю I, ограды, фигуры львов и грифонов на воротах.

От былой роскоши сохранилось довольно много — за исключением главного дома, сгоревшего в двадцатые. На его месте был тогда же построен институт экспериментальной физиологии, имитирующий дворец в стиле классицизма.

Флигели дворца сохранились и недавно отреставрированы. Сохранились и ворота усадьбы с великолепными чугунными фонарями в виде грифонов (выходят на улицу Скрябина), ограда с чугунными львами. Прекраснейшая церковь Влахернской богоматери перед въездом в усадьбу зимой и по ночам — сказочно подсвечивается. Уцелели почти все службы, которые сейчас занимают разные организации, включая музей усадьбы Кузьминки. Отреставрирован и переоборудован в музей Конный двор с Музыкальным павильоном и парными конями Клодта. Несколько зданий построены заново — Кузница, Ванный павильон, Мельничный домик; несколько остаются в руинированном состоянии — Скотный двор, Оранжерея, знаменитый Египетский павильон — на самом деле кухня, оформленная в египетском стиле. В парке восстановлены гроты, мостики, летом на прудах работает лодочная станция. Парк очень большой, в английском пейзажном стиле, преимущественно запущенный, но с системой искусственных прудов, прогулка вокруг которых способна занять только два-три часа. Около Кузьминского парка есть свежепостроенная «Усадьба Деда Мороза», предназначенная для проведения детских утренников, — несколько деревянных домиков и скульптур.

Но есть в этом парке среди множества старинных построек одна, пользующаяся мрачноватой славой «заброшки». На территории старинной усадьбы с 1918 по 2003 год располагался Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной ветеринарии. В 2003 году НИИ переехал на Рязанский проспект, а его бывшие здания перешли в собственность кузьминского музея-усадьбы. Однако до сих пор эти здания не отремонтированы, в них по-прежнему много всевозможных банок и склянок с неизвестным и небезопасным содержимым, вызывающих повышенный интерес сталкеров. Считается, что заброшенная лаборатория охраняется, она действительно огорожена забором с колючей проволокой, но в заборе много дыр и никаких охранников там не видать. Известно совершенно точно, что в этой лаборатории проводились опыты с радиоактивными и ядовитыми веществами, а вот как утилизировались отходы, где хоронили трупы лабораторных животных, неизвестно. Учитывая страшную нищету, в которой пребывал институт в 1990-е годы, вряд ли их вывозили далеко. Нижний этаж «заброшки» ушёл под землю, пол и стены здания очень хрупкие и могут рухнуть в любой момент. Но опасность не отпугивает, а привлекает разнообразных любителей экстрима.

В трёх километрах от Кузьминок на той же речке Чурилихе на Летней улице находитсяЛюблино (ближайшая станция метро «Волжская»).

Принадлежали эти земли сначала Годуновым, потом — Прозоровским. Одна из версий происхождения названия говорит, что один из Прозоровских был женат на красавице незнатного происхождения. То ли её звали Любовью, то ли любил он её очень сильно — вот так и назвали поместье. По крайней мере, точно известно одно: ко второй половине XVIII века, когда подобные пасторальные названия только вошли в моду, Люблино уже было Люблином.

На рубеже XVIII–XIX веков Люблино было приобретено отставным бригадиром, масоном и розенкрейцером Николаем Александровичем Дурасовым, выстроившим на берегу пруда усадьбу, сохранившуюся до наших дней. Её архитектором считается Иван Еготов — ученик Казакова и тоже, конечно же, масон. Почему «конечно»? Да потому, что архитектура главного дома может служить доказательством принадлежности к тайной ложе её хозяина и строителя. Главное здание выстроено в форме креста — центральный зал-ротонду окружают четыре симметричных зала, вписанных в круг — открытую колоннаду. Над центром — небольшая главка-купол. Таким образом, план дома точно повторяет эмблему ордена розенкрейцеров — крест, вписанный в круг с розой в центре.

Для непосвященных говорилось, что Дурасов увековечил в здании полученный им крест Святой Анны. В ансамбле усадьбы был театр, дом для актёров, театральная школа, оранжерея из десяти залов, где росли финики, апельсины и ананасы, и конный двор. Плафон и интерьеры усадьбы выполнены Доменико Скотти.

Крепостной театр Дурасова считался одним из лучших в России. В нём было занято около сотни крепостных артистов, представления шли два раза в неделю. Здесь давали как драматические пьесы, так и балет, и оперу. Публику обносили подносами с фруктами, сладостями, мороженым, лимонадом, чаем и другими напитками. Залы и веранды украшались цветами, в комнатах воскуривали благовония.

Современники сравнивали хозяина с восточным сатрапом, имея в виду его образ жизни, любовь к роскоши и самодурство. Последний приём состоялся в Люблино весной 1818 года в честь визита императрицы Марии Фёдоровны. Летом того же года Дурасов неожиданно умер от случайного заражения крови.

Во второй половине XIX века усадьба пришла в упадок: многие здания были переделаны под дачи, оранжереи превратились в многоквартирный дом. Смерч 1904 года уничтожил старинный парк.

В 1918 году всё это было национализировано, усадьба использовалась под школу, отделение милиции, дом культуры, в годы войны — под жильё. Во второй XX века её занимали различные институты, а в 1990-е годы главный дом попал в частные руки. Сейчас там музей и концертный зал.

Граничащие с усадьбой районы редко упоминаются в путеводителях о Москве, а ведь и о них есть что рассказать! Станции аэрации, поля орошения и фильтрации — это, конечно, совсем не то, что дивные дворцы Царицыно. Но ведь и они нужны, и у них своя история, и без этих предприятий город Москва жить не может.

До конца XIX века канализационная система для бытовых стоков отсутствовала; нечистоты вывозились на свалки ассенизаторами. Первая городская система бытовой канализации была запущена в Москве в 1898 году. Она состояла из 262 км канализационной сети, Глав ной насосной станции, Люблинского канала и полей орошения. Эта система в 1911 году получила золотую медаль на выставке в Брюсселе.

Люблинские поля фильтрации — это первые сооружения для очистки сточных вод, созданные на месте Чагинского болота. В их создании принял участие известный почвовед и луговед Василий Робертович Вильямс. Перед тем как быть сброшенными в реку, сточные воды очищались, проходя сквозь песок и сквозь болотный ил. Эта гениальная задумка стала предтечей современных методов биологической очистки стоков.

Поначалу Люблинские поля работали как поля орошения — на них выращивали овощи, злаки, плодовые и декоративные деревья и кустарники, технические культуры и т. п., используя полуочищенные сточные воды как удобрение.

К 1914 году эти поля стали уж слишком удобренными, даже ядовитыми, и от земледелия отказались, превратив их просто в поля фильтрации. В 1937 они перестали использоваться — здесь выстроили и мощную Люблинскую станцию аэрации, то есть высушивания всех отфильтрованных отходов.

Названия улиц — Нижние и Верхние Поля напоминают о некогда бывшем здесь обширном хозяйстве. Там ещё кое-где сохранились остатки старых построек, связанных с канализацией, например водонапорная башня, которая находится на улице Нижние Поля между домами 21 и 27.

С середины 1970-х годов на бывших люблинских отстойниках стали селиться птицы, иногда им даже удавалось выводить птенцов. А в конце семидесятых здесь стали строить дома.

Рядом — район Марьино, выстроенный на бывшем Сукином болоте (т. е. принадлежавшем боярину Сукину) — бывшей городской свалке, признанной пригодной для строительства ещё перед Первой мировой войной. Здесь же располагались знаменитые бойни, выстроенные в 1888 году при Алексееве.

В 1907–1912 годах в рамках второй очереди проекта были созданы новые поля — около станции Люберцы с подачей сточных вод с главной насосной станции по загородному Люберецкому каналу. В 1960-х их заменили Люберецкой станцией аэрации. Десятью годами ранее стала работать Курьяновская станция аэрации (1-й Курьяновский пр., 15), выстроенная руками заключённых. Это предприятие, без которого город Москва обойтись не может никак, в то же время является бедой для жителей окрестных районов.

Станция эта огромна: её площадь составляет 380 гектаров, производительность превышает три миллиона кубометров в сутки! Очистка сточных вод — дело сложное, фильтров используется очень много: решётки, песколовки, отстойники, аэротенки… В последние, конечные отстойники традиционно запускают рыбу: если живёт и не болеет — значит, воду можно спускать в Москву-реку.

Первичные же отстойники страшноваты: в них регулярно находят тела убиенных. Согласно статистике, за первые десять лет XXI века оттуда было выловлено 14 тел. Следователи объясняют данный факт тем, что преступники часто избавляются от трупов самым лёгким способом, сбросив их в канализационный колодец, откуда, соответственно, тела попадают по трубам на очистные станции. Из-за этого станция снискала славу гиблого, проклятого места. Местные жители кличут её ещё курьяновским филиалом Аль-Каиды — из-за ужасной вони, которую она распространяет вокруг.

Совсем рядом со станцией — место благостное: Николо-Перервинский монастырь.

Название Перервинский, по преданию, связано с тем, что некогда протекавшая у стен монастыря с западной стороны Москва-река внезапно прервала своё течение и, сделав крутой поворот, направилась к селу Коломенскому. Основан монастырь был в XV веке, но в Смутное время был полностью разорён и в конце XVII века начал отстраиваться заново. Тогда были построены собор святителя Николая Чудотворца и надвратный храм Толгской иконы Божией Матери. В 1812-м в монастыре размещались французские войска, которые тоже изрядно повредили монастырские строения, и в XIX веке его снова ремонтировали.

В конце 1920-х монастырь был закрыт, хотя в одном из храмов богослужения совершались вплоть до сороковых годов. Затем и с него снесли купол и передали заводу железобетонных изделий, другие помещения — фабрике игрушек.

Монастырь вернули Церкви в 1993 году, теперь здесь патриаршее подворье. Монастырь этот выглядит очень эффектно, но из-за соседства со станцией аэрации мало посещаем туристами. Как живётся там священнослужителям, даже подумать страшно.

Есть на юге Москвы ещё одно вонючее место — Капотня. Но там аромат другой — газа меркаптана, по утверждению технологов, безвредного. Название старинного села происходит от слова «коптить» — здесь коптили рыбу, которая в изобилии водилась в Москве-реке. Первое упоминание сельца Капотня (Капотненского) встречается в духовной грамоте, датированной временем князя Ивана Калиты. С первой половины XV века сельцо принадлежало уже не князьям, а Николо-Угрешскому монастырю, располагающемуся в современном городе Дзержинском в 2 километрах от МКАД. Монастырь хорошо видно с Кольца.

В монастырских книгах сохранилось описание восстания крестьян Капотни, доведённых до отчаяния различными поборами. Игумен Илларион приказал арестовать и заковать «неплательщиков», но их односельчане ворвались в монастырь огромной толпой и всех освободили. Даже когда к монастырю были присланы солдаты, крестьяне не смирились и, вооружившись дубинами, дали им отпор. А потом ещё и жалобу написали на имя императрицы Елизаветы. То был самый конец её царствования, Елизавета болела, шла война, и ей было не до крестьянских проблем. Спустя десять лет, по указу Екатерины Второй все земли монастырей были объявлены государственной собственностью.

Самая древняя часть Капотни — кладбище. Не могилы, а его самая высокая часть: то, что осталось от первого укреплённого поселения, окружённого частоколом и валами подобно изначальному варианту Московского Кремля. Поселение и кладбище существовали ещё с языческих времён. Старые байки говорят, что даже в дохристианские времена порой творились тут странные вещи: если жена сильно тосковала по умершему мужу, то он мог к ней с этого кладбища вернуться и даже в сношение вступить, и ребёнка зачать. Только разродиться таким младенцем женщина не могла: чаще сразу умирала, а иные по много лет до самой смерти беременные ходили.

В середине XVII века рядом с Капотненским кладбищем была построена деревянная церковь, заменённая в 1789 году каменным храмом, освящённым во имя Рождества Пресвятой Богородицы. Он дошёл до наших дней, но в сильно перестроенном виде: его реконструировали в конце XIX века, а потом в начале XX — после страшного урагана 1904 года.

Этот ураган буквально стёр с лица земли несколько деревень: Чагино, Рязанцево, Алексеевку. Смерч не только повалил избы, но и буквально разобрал все строения на брёвнышки. Теперь на том месте, где стояла особо пострадавшая деревня — Чагино, — нефтеперерабатывающий завод. Он работает с 1938 года и, несмотря на свою нужность и полезность, отравляет всё вокруг. Из-за МНПЗ Капотня — один из самых неблагоприятных районов по части экологии. Может, поэтому в советское время именно здесь располагалось общежитие, куда выселяли злостных неплательщиков жилищно-коммунальных услуг.

На другом берегу Москвы-реки — район Братеево. Он простирается от реки до роскошного Бирюлевского лесопарка. По легенде, Братеево было названо так после эпидемии чумы 1771 года: хворь погубила всех местных жителей, кроме двух братьев.

Эти места издавна славились садами и огородами, именно отсюда в Москву везли картофель, свёклу, морковь, ягоды — в основном малину. Борисовские пруды изобиловали рыбой, рядом с ними из земли били источники с чистой питьевой водой. Эти пруды — самое низкое место в Москве. Ниже всего стоит дом № 42 на улице Борисовские Пруды: его фундамент расположен не выше 120 метров над уровнем моря.

В 1960 г. село Братеево вошло в состав города как административная единица, а плодороднейшие поля отдали… под городскую свалку, которая просуществовала до 1990-х годов.

В Братеево археологи обнаружили множество языческих курганов вятичей. Такие же курганы есть и в соседних районах — Царицыно, Орехово-Борисово, Шипилово, Зябликово, Чертаново… К сожалению, многие из них полностью уничтожены жилой застройкой, а в Братеево — сохранились!

Вятичи жили небольшими посёлками (до пяти семей), расположенными примерно в полукилометре друг от друга. Они возделывали землю, разводили скот и домашнюю птицу. До принятия христианства они сжигали умерших, а затем стали просто класть труп на землю и насыпать сверху курган. Вместе с умершим хоронили горшки с едой, его личные вещи, украшения (подчас очень тонкой работы), но почти никогда — оружие: вятичи ни с кем не вели войн. Учёные сумели восстановить облик тех людей — среднего роста, темноволосые.

По преданию, в одном из курганов похоронен не человек, а змей, дракон, убитый ударом молнии. Долго пришлось трудиться древним вятичам, чтобы похоронить его огромную тушу, и всё время, пока змей оставался непогребённым, шёл проливной дождь, грозивший погубить все их посевы.

Экскурсия № 7 По графским развалинам — усадьбы севера Москвы

Эта «парковая» экскурсия, подходящая для жаркого дня, начнётся от станции метро «Свиблово», хотя первая усадьба в нашем маршруте называется «Медведково». Она расположена на ул. Заповедной (вл. 52) и добраться до неё удобнее по Кольской улице, перейдя по мосту через Яузу. (Можно воспользоваться автобусами № 61, 628, ост. «Ул. Заповедная»; или от ст. м. «Бабушкинская», авт. 605, 238, 174, ост. «Полярная ул.»)

Первое упоминание о селе Медведково встречается в писцовой книге как о «старинной вотчине» князей Пожарских, а название села, вероятнее всего, происходит от прозвища первого князя из рода Пожарских — Медведь.

В начале XVII века вся окрестная местность принадлежала князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому, возглавившему Нижегородское ополчение в Смутное время. Это ему и «гражданину Минину», т. е. простому купцу, стоит памятник на Красной площади.

Сейчас можно встретить утверждения, что на самом деле князь Пожарский не сыграл в судьбе России значимой роли, а вся его слава — не более чем пропаганда. Отчасти Дмитрий Михайлович сам посеял зёрна этого сомнения, сказав однажды публично: «Был бы у нас такой столп, как князь Василий Васильевич Голицын, все бы его держались, а я к такому великому делу не придался мимо его; меня ныне к этому делу приневолили бояре и вся земля». Правду сказал Пожарский: не мог князь Голицын тогда ополчение возглавить, так как был он в это время в Польше, у короля Сигизмунда — просил его сына, королевича Владислава, быть царём на Руси. Вот и пришлось за освобождение родной земли браться человеку мягкому, не очень решительному и весьма богобоязненному.

Именно таким был Дмитрий Михайлович, которого вполне можно причислить к интеллигентам того времени: уже в девять лет он читал и писал настолько хорошо, что сумел под диктовку умирающего отца составить и подписать «духовную грамоту» — завещание, достаточно сложный документ. В пятнадцать он поступил на государеву службу, став «стряпчим с платьем», т. е. вел записи, получая в качестве жалованья одежду, а в двадцать с небольшим уже удостоился чина стольника. Неплохую карьеру сделала и его вдовая мать Ефросинья Фёдоровна (женщина умная и образованная), ставшая сначала боярыней у дочери царя Ксении, а затем верховной боярыней у самой царицы Марии Григорьевны Годуновой. После падения Годуновых она немедленно ушла в монастырь.

В отличие от матери Пожарский удержался при дворе и после убийства несчастного царя Фёдора Борисовича, и после воцарения Лжедмитрия Первого, и после его смерти и избрания на царство Василия Ивановича Шуйского. Тогда ещё все было относительно мирно, но с появлением Тушинского вора — Лжедмитрия Второго — отряды литовцев, поляков, да и русских бандитов принялись грабить и разорять страну. Царь Шуйский пытался организовать борьбу против нового самозванца и непрошеных гостей, мобилизовав все имеющиеся у него средства. Отправился воевать и Дмитрий Пожарский, «многую службу и дородство показалъ, голодъ и во всёмъ оскуденье и всякую осадную нужду терпелъ многое время, а на воровскую прелесть и смуту ни на которую ни покусился, стоялъ в твёрдости разума своего крепко и непоколебимо безо всякия шатости». И, действительно, Пожарский ни разу не изменил своему долгу, никогда не был уличён в измене, подлоге или казнокрадстве. При этом он отличался мягким характером и добротой и был неплохим дипломатом. И совсем не случайно, что когда нижегородцы стали искать военачальника для второго народного ополчения, то остановились единодушно на кандидатуре князя Пожарского.

Можно встретить обвинения, что идти на бой с поляками Пожарский опасался: его войско двигалось медленно, военачальник однажды даже свернул с дороги, чтобы в Суздале поклониться гробам своих предков. Критиканы забывают о том, что в начале похода Пожарский был болен, он ещё не оправился от раны, недавно полученной в бою. Рана была тяжёлой: из-за неё он до конца жизни часто болел.

При приближении большого русского войска многие из бояр и казачьих атаманов, ранее присягнувшие самозванцу, вспомнили о патриотическом долге и перешли на сторону Пожарского. Так поступил и князь Трубецкой, для убедительности отбивший у поляков весь собранный ими на зиму провиант. Это ускорило участь польского гарнизона: через два месяца голод принудил его сдаться. 4 ноября, в праздник Покрова Богородицы, польское войско покинуло Кремль.

И Трубецкой, и Пожарский, и другие участники народного ополчения были награждены вновь избранным царём Михаилом Фёдоровичем по заслугам. Новый царь возвёл Пожарского из стольников в бояре и одарил вотчинами и деньгами. Тогда Дмитрий Михайлович поставил в своём родном Медведково первую церковь, деревянную, а в 1634 году возвёл каменную. Это было связано с трагическим событием в жизни князя: умер его любимый сын Фёдор. Эта церковь стала одним из последних одношатровых храмов, строительство которых как «не соответствующих церковному чину» было запрещено патриархом Никоном в 1652 г. Сейчас церковь кажется ниже, чем была задумана: культурный слой вокруг здания составляет около метра. В церкви сохранились старинные кованые двери, к сожалению, зачем-то замазанные краской; окружает её большое старое кладбище.

Род Пожарских прервался, и Медведково в конце XVII века перешло к приближённому царевны Софьи князю Василию Васильевичу Голицыну, женатому на сестре последнего Пожарского. Этот всесильный боярин лишился всего после низвержения Софьи и был отправлен в ссылку. Медведково досталось Нарышкиным, затем — князьям Черкасским. В конце XIX века село превратилось в дачное место, где проводили лето в том числе поэт Валерий Брюсов, художники Константин Коровин, Михаил Врубель.

Свиблово

До следующей усадьбы идти больше километра по парку вдоль реки. Нам нужно перейти речку Чермянку — один из многочисленных притоков Яузы. Частично речка убрана в коллектор, но кое-где ещё течёт по поверхности, хотя воды её сильно загрязнены. Через Чермянку и Яузу перекинуты мостики.

Усадьба Свиблово расположена по адресу: Лазоревый проезд, 13–15. Название селу предположительно досталось от имени Фёдора Андреевича Свиблы, воеводы Дмитрия Донского, принимавшего участие в постройке первых каменных укреплений Москвы. «Свиблый», «швиблый» в просторечии означало шепелявый.

К 1620 году Свиблово становится владением стольника Льва Афанасьевича Плещеева, а после безвременной кончины последней представительницы этой ветви рода Свиблово переходит к её дяде — К. А. Нарышкину, владевшему соседним Медведково, якобы по «устному завещанию» покойной. Кирилл Нарышкин построил здесь кирпичный дом, солодовенный завод, поварню, людские покои и церковь. Благо рабочей силы было в избытке: к строительству были привлечены пленные шведы. Многие из них нашли свой последний приют на кладбище в Свиблово. Оно располагалось близ домов 22 и 13 по Лазоревому проезду. По воспоминаниям старожилов, на могильных плитах были выгравированы руны и молитвы… богу Одину: скандинавы так до конца и не стали христианами.

Один из колоколов Троицкой церкви в усадьбе, звонивший по всей округе, был трофейным шведским, привезённым с Северной войны. Голштинский камер-юнкер Берхгольц, побывав в Свиблово, записал в дневнике, что в новых палатах Нарышкина много добра, «награбленного в Лифляндии, где он так нехристиански свирепствовал, когда сжёг Нарву и Дерпт. Даже разукрашенные рамы его свибловского дома сохраняли имена и гербы тех немецких баронов, из чьих замков были взяты».

Но недолго роскошествовал Нарышкин в Свиблово: Плещеевым удалось отсудить имение обратно, и, выезжая, Кирилл Алексеевич приказал увезти отсюда всё, что можно, вплоть до дверных ручек.

Плещеевы не имели средств восстановить имение и стали сдавать его под дачи, а потом и вовсе продали.

В 1801 году в Свиблово снимал летом дачу H. М. Карамзин — «прекрасный сельский домик и в прекрасных местах». Тогда Карамзин только что женился и был очень счастлив. К сожалению, его милая и добрая жена вскоре умерла, её сгубил туберкулез. Она успела подарить мужу дочь, и Карамзин и дальше продолжал проводить лето в Свиблово, где маленькой девочке было намного лучше, чем в городе. Здесь он написал повесть «Марфа-посадница, или Покорение Новгорода», более десятка статей и очерков, задумал и даже начал писать «Историю государства Российского».

Но подлинный расцвет Свиблово наступил несколькими годами позже, когда деревню купил Иван Петрович Кожевников — предприниматель, сын чаеторговца. Приобрел он и соседнее Леоново.

Иван Петрович устроил здесь суконную фабрику, выписав из Англии самое лучшее оборудование. Фабрика считалась образцовой, и даже император Александр I выразил желание посетить её и остался очень доволен, пожаловав купцу орден Святой Анны третьей степени. Сопровождавший императора генерал-адъютант записал в дневнике: «Вчера, 29 июля, мы были на суконной фабрике мануфактур-советника Кожевникова; на фабрике ежедневно работает 3000 человек, и выделывается сукна 300 000 аршин различных доброт, некоторые не уступают иностранным. Фабрика и дом хозяина построены на живописном месте; Яуза обвивается вокруг зданий».

Усадьба стоит на одном берегу реки, а фабрика располагалась на другом, в районе нынешней Сельскохозяйственной улицы, там и теперь промзона, запущенная и страшноватая. В доме № 29 был корпус ткацких станков, в доме № 32 — контора, в доме № 36 — корпус для «машины Берта», т. е. парового двигателя, сконструированного Чарльзом Бердом (1766–1843), петербуржским инженером и изобретателем шотландского происхождения.

К визиту императора Кожевников тщательно готовился и устроил ради этого целый праздник, доставивший и гостям, и хозяину немало удовольствия. С тех пор разбогатевший купчина принялся устраивать в Свиблово пиры и гулянья регулярно. Он даже надстроил усадебный дом, приспособив его для приёма гостей. Пиры, которые Кожевников давал в Свиблово, современники называли не иначе как лукулловскими, застолья сопровождались музыкой, катаниями на тройках, фейерверками и другими развлечениями. Даже название своей деревни он изменил с неблагозвучного Свиблово на Свирлово, от слова «свирель».

Здесь бывали и выступали московский знаменитый трагический актёр Павел Мочалов, танцовщица Акулина Медведева и её дочь, драматическая актриса Надежда Медведева, ученица Щепкина, а также знаменитая цыганская певица Стёша — Степанида Сидоровна Солдатова. Её слава была столь велика, что, по легенде, сам Наполеон, взяв Москву, разыскивал цыганку, чтобы она ему спела. Но не нашёл: Стёша уехала из города в Ярославль. Итальянская прима Анжелика Каталани, гастролировавшая в России, услышав пение Стёши, так растрогалась, что обняла цыганку и даже подарила ей шаль. Именно об этом эпизоде Пушкин написал:

Не отвергай смиренной дани, Внемли с улыбкой голос мой, Как мимоездом Каталани Цыганке внемлет кочевой…

Увлёкшись развлечениями, Кожевников запустил дела на фабрике и в 1830-е годы почти разорился. К тому же, едва достигнув сорокалетия, умерла Стёша, а без неё праздники были уже не те. Купец был вынужден распродавать и сдавать в аренду свои земли более удачливым промышленникам. А. С. Пушкин писал: «Роговая музыка не гремит в рощах Свирлова и Останкина; плошки и цветные фонари не освещают английских дорожек, ныне заросших травою, а бывало уставленных миртовыми и померанцевыми деревьями».

В 1890-е годы историк Москвы Кондратьев увидел в Свиблово лишь «остатки когда-то хорошо распланированного сада» и «покинутое кладбище», на котором попадались надмогильные плиты с «немецкими» надписями. Сейчас в усадьбе отреставрированы церковь, два каменных флигеля и усадебный дом (вторая половина XVIII–XIX веков). В пойме реки Яузы остались два пруда. В 1994 году усадьбе Свиблово был присвоен статус патриаршего подворья Русской православной церкви.

В 1970-е годы в Свиблово решили провести метро и построить автовокзал, обслуживающий автобусы северных направлений. Станцию метро «Свиблово» украсили гербами древних городов Русского Севера. А вокзал почему-то строить не стали.

Именно в Свиблово снимали фильм «Операция «Ы» и другие приключения Шурика», эпизод на стройке, где Шурик воспитывал непутёвого Федю. Ещё здесь снимали «Ночной дозор» и другие фильмы. Энтузиасты любят бродить по району с фотоаппаратом, выискивая киношную натуру и сравнивая её с кадрами из фильмов.

Чтобы попасть в Леоново, надо перейти через железнодорожное полотно действующей части Московской окружной дороги. Выстроили её в конце XIX века для грузовых и пассажирских поездов по проекту победившего в конкурсе Петра Рашевского. Регулярное движение поездов открылось лишь в 1908 году, в сутки проходило четыре поезда.

Железнодорожное кольцо длиной более пятидесяти километров опоясало город, оно шло лесами, болотами, проходило по районам фабрик и заводов и по дачной местности. По повелению императора Николая Второго дорога должна была иметь «сообразный первопрестольной столице вид», и строители приняли все меры к её украшению: были построены 17 вокзалов из красного кирпича с белой отделкой, а также дома для персонала станций, столовые, казармы, кузницы, мастерские. При строительстве дороги было пробито несколько тоннелей и сооружены мосты — чудо инженерной мысли того времени. Многие из них служат до сих пор, обозначая границы города первой половины XX века. Часть путей и сейчас в порядке, и по ним ходят грузовые составы, часть — разобрана. Уже давно в московском правительстве обсуждаются планы отремонтировать эту старую дорогу и наладить систему пассажирских перевозок, но пока всё остается лишь на бумаге. Если Окружную всё же решат воскресить, то от станции метро «Ботанический сад» до станции метро «Владыкино» можно будет добраться минуты за три и без всяких пересадок (кстати, там, у Владыкино, сохранился целый комплекс впечатляющих станционных построек более чем столетней давности). А до «Перово»… ну минут за десять.

За Окружной дорогой почти сразу начинается «Парк будущего», на самом деле — остатки старинной усадьбы Леоново. С XVII века это село принадлежало князьям Хованским. Стояла здесь скромная деревянная церковь, но в 1722 году её неожиданно заменили каменной. Сохранился исторический анекдот, объясняющий повод для строительства леоновской церкви. Как-то князь Василий Петрович Хованский пригласил к себе гостей. После того как все крепко выпили, собутыльники уложили своего мертвецки пьяного товарища, гвардейского унтер-офицера князя Долгорукова в гроб, отнесли в церковь, где и отпели. Наутро его обнаружил в храме священник. Пётр I, узнав об этом от вице-канцлера Шафирова, приговорил было всех участников попойки к смерти, но впоследствии заменил её телесным наказанием в своём присутствии. Во искупление греха Хованский обязался выстроить новое здание храма в своей подмосковной усадьбе.

В 1767 году Леоново купил знаменитый промышленник-оружейник Павел Григорьевич Демидов и занялся обустройством усадьбы. Именно он разбил парк и насадил сосны, ели, выписанные издалека кедры, лиственницы и пихты.

Под конец жизни Демидов тяжело заболел нервным расстройством. Он проводил по несколько часов в парке в совершенном одиночестве. Малейший шум его беспокоил, даже голоса птиц и лягушек, поэтому крепостным вменялось в обязанность отлавливать несчастных пернатых и земноводных. Барин не мог выносить и звона колоколов церкви, и по его ходатайству храм Ризоположения закрыли.

В грозную пору 1812 г. в усадебных постройках Леоново разместился отряд французских драгун, лошадей устроили в церкви. Потом полуразрушенную усадьбу выкупил Иван Петрович Кожевников. В настоящее время от села и усадьбы Леоново сохранились церковь, несколько усадебных сооружений (ул. Докукина, 17–22), старинный пруд, старые липы, дубы.

В сороковые-роковые по парку проходила линия обороны, здесь до сих пор различимы выкопанные доты, откуда велась артиллерийская стрельба по вражеской авиации.

Продолжая прогулку, нужно перейти улицу Вильгельма Пика, пройти по парку, перебраться на другой берег Яузы и со стороны Сельскохозяйственной улицы, следуя руслу речки Каменки, войти на территорию ВДНХ около прудов. Каменка теперь по большей части заключена в трубу, а раньше в районе Марфино в её пойме находились обширные заливные луга. Память о них сохранилась в названии одной из улиц — Кашенкин Луг — искажение оттого, что лет двести назад какой-то писарь ошибся, перепутав буковки Ш и М.

Можно сократить экскурсию и, как вариант, пройти по улицам Вильгельма Пика и Эйзенштейна мимо знаменитого ВГИКА, полюбовавшись довольно интересным памятником его выпускникам, установленный прямо на ступеньках института, а затем добраться до старого трамвайного депо, превращенного в конечную станцию монорельса.

Но если день жаркий, то дышащие прохладой пруды намного привлекательнее. Пройдя вдоль них, а потом миновав массивные ворота постройки 1950-х годов, через Ботанический сад мы выйдем в район Марфино — прямиком к НИИ автоматики (Ботаническая улица, 25). Высокий главный корпус сейчас заслоняет всё остальное, а тут есть о чём поговорить.

В XVII веке деревня Марфино принадлежала Богоявленскому монастырю, расположенному в самом центре Москвы, на Никольской. В 1885 году на деньги монастыря в Марфино был открыт Александро-Марфинский детский приют с начальной школой. Туда принимали мальчиков-сирот и сыновей небогатых священников, обучая их столярному и переплётному ремеслу, пению и игре на скрипке.

После 1917 года подобные заведения стали считаться ненужными, и училище было закрыто, а его здание превращено… в шарашку — секретное КБ, где работали заключённые. Причём эта шарашка — именно та, которую описал Солженицын в романе «В круге первом».

Александр Солженицын:

«Вы спрашиваете, что такое шарашка? Шарашку придумал, если хотите, Данте. Он разрывался — куда ему поместить античных мудрецов? Долг христианина повелевал кинуть этих язычников в ад. Но совесть возрожденца не могла примириться, чтобы светлоумных мужей смешать с прочими грешниками и обречь телесным пыткам. И Данте придумал для них в аду особое место».

Русский религиозный философ Димитрий Панин (1911–1987), изображённый Солженицыным под именем Дмитрия Сологдина, вспоминал: «Шарашка, куда поздно вечером в октябре сорок седьмого привезли меня и Трушлякова, находилась на окраине Москвы, рядом с Останкинским парком, в помещении бывшей духовной семинарии». Александр Солженицын добавлял: «Шарашка названа была Марфинской по деревне Марфино, когда-то здесь бывшей, но давно уже включённой в городскую черту. В старое здание подмосковной семинарии, загодя обнесённое колючей проволокой, привезли полтора десятка зеков, вызванных из лагерей».

«Зона» просуществовала здесь до 1953 года, а в 1955-м бывшее предприятие п/я 37 переименовали в Научно-исследовательский институт автоматики. Среди его разработок знаменитые «вертушки» — телефоны спецсвязи для высшего руководства страны и даже так называемый ядерный чемоданчик. Теперь шарашка скрыта во дворе НИИ — за забором и более новыми высокими корпусами, но всё же с некоторых точек она просматривается: это здание старинной архитектуры с полукруглым выступом — приютской церковью «Утоли моя печали».

Теперь нужно взять чуть левее и, снова углубившись в парк (так приятнее), дойти до усадьбы Останкино. По пути мы минуем конюшни и детско-юношескую школу верховой езды. Хлебом лошадей просят не кормить: у них от этого животы болят, а вот яблочком, морковкой и капустой — пожалуйста.

Рядом с усадьбой Останкино сохранились парк и домовая церковь — ныне подворье Оптиной пустыни.

Сюда, в Останкино, влюблённый граф Шереметев увёз крепостную актрису Парашу Жемчугову. Именно для неё он выстроил этот дворец и театр, похожий на расписную шкатулку. (В нём и сейчас дают чудесные спектакли и концерты.) Для Параши он разбил парк с кедровой рощей: кедровый воздух полезен при больных лёгких, а у Параши была чахотка. Одно плохо: роскошный дворец с великолепными залами был холодным. Жить тут можно было только летом.

Напротив дворца возвышается телебашня, построенная в середине 1960-х годов. Её высота 540 метров, она обеспечивает прямую передачу телевизионных программ в радиусе около 120 км (ранее все трансляции велись с Шаболовки).

Считается, что силуэт башни был придуман конструктором Никитиным, когда он рассматривал букет лилий. Перевёрнутый цветок и стал прообразом башни. У лилии 6 лепестков. Никитин решил, что это слишком много, и сократил число опор до четырёх, а его коллеги не поверили, что опор достаточно, и в результате их у башни десять. Останкинская башня в настоящее время является пятым по высоте существующим сооружением в мире и самым высоким — в Европе. Кроме технических служб на башне на отметке 325 метров находится ресторан «Седьмое небо» на 288 мест, а над рестораном — смотровая площадка.

В августе 2000 года в башне произошёл сильный пожар. Очаг возгорания находился на высоте 460 м. Полностью выгорели 3 этажа, но башня не рухнула, устояла, хотя от высокой температуры лопнули несколько десятков тросов, обеспечивающих преднапряжение бетонной конструкции. Впоследствии тросы были восстановлены.

При пожаре погибли три человека: лифтёр, слесарь и один пожарный. Они пытались подняться на высоту огня на единственном работающем лифте, а он рухнул с высоты более двухсот метров. Да, во время пожара лифтами пользоваться запрещено категорически, но когда речь идёт о высоте 200–400 метров, то это единственная возможность быстро подняться наверх. Все погибшие посмертно награждены орденом Мужества.

Как полагается, по факту пожара было заведено уголовное дело. Следствие велось долго, причём выяснились интересные подробности: например, системой пожаротушения был оборудован только ресторан, но причину пожара и его виновников так точно и не определили.

Телебашня уже полностью восстановлена, ресторан работает, и на башне проводятся экскурсии, правда, допускают туда не всех и только при наличии паспорта: маленьким детям, старикам и беременным женщинам вход воспрещён. Считается, что этим людям подъём на скоростном лифте может повредить.

Но вернёмся к усадьбам. На монорельсе доедем до железнодорожной и станции метро «Тимирязевская» и там пройдём примерно 400 метров перпендикулярно Дмитровскому шоссе до улицы Костякова, или парка «Дубки». Здесь проходит трамвайная линия (маршрут № 27). Сто лет назад на этой линии, тогда ещё парового трамвая, работал кондуктором будущий знаменитый литератор, певец русской природы Константин Георгиевич Паустовский. До сих пор сохранился старинный павильон паровичка на Красностуденческом проезде. Он был построен ещё в конце XIX века, реконструировался в 1926-м, в 1980-х и в 1990-х годах после пожаров. Каждый раз его восстанавливали в прежнем виде.

Здесь очень зелёная местность: небольшой, но красивый парк «Дубки» с прудом, через Тимирязевскую улицу — огромный лесопарк Сельскохозяйственной академии. Южнее его — проезд со смешным названием — Соломенная Сторожка. Некогда тут стоял крытый соломой дом сторожей, охранявших угодья первого в России высшего сельскохозяйственного учебного заведения — Петровской лесной и земледельческой академии (ныне Российский государственный аграрный университет — МСХА имени Тимирязева). Дом был разобран в послевоенные годы. Родившийся в этом доме архитектор Константин Мельников вспоминал, что сторожку окружал глухой забор, а во дворе находились дровяной сарай, стойло для лошадей и колодец. Была тут и церковь, выстроенная по проекту архитектора Шехтеля. В 1960-е годы церковь разрушили, а в конце 1990-х восстановили по тем же чертежам, но уже на другом месте (Ивановская ул., 3).

В 1870-х годах в Петровской академии учился Владимир Короленко, в одной неоконченной повести он написал: «Заведение это, с дорогими выпуклыми стёклами, с «дворцом», с музеями, лабораториями и парком, раскинулось над широким прудом…»

Всё это роскошество в основном сохранилось до наших дней, окружают его участки с одноэтажными домиками — остатки старого дачного посёлка.

Петровско-Разумовское можно посмотреть, не выходя из трамвая, а можно выйти и погулять в лесу. А лес тут такой, что даже не верится, что нас окружает мегаполис! Сохранились поля, выгоны для скота, старинная архитектура учебных корпусов академии…

Эта пустошь на речке Жабенке исстари принадлежала великим князьям и русским царям.

В числе её владельцев были Иван Калита, Василий Шуйский… Ну а затем пустошь перешла к Нарышкиным, и бабушка Петра Первого, радуясь рождению внука, приказала возвести здесь церковь святых Петра и Павла. Отсюда и пошло название Петровское.

Храм не сохранился, на его месте — памятник Вильямсу, первому директору академии в советское время.

Вторая часть названия — Разумовское прибавилась уже при Елизавете Петровне, подарившей земли графу Кириллу Григорьевичу, брату её тайного мужа. Он потрудился устроить здесь модный парк, чтобы не стыдно было принимать государыню, коли изволит пожаловать. Жабенку перекрыли каскадом плотин и образовались пруды, известные ныне как Академические, или Большие Садовые. Парк был обустроен в регулярном французском стиле. Центральная аллея, ведущая от пруда к дворцу, пересекается симметрично проложенными поперечными и диагональными дорожками. Верхняя терраса отделена специальной стенкой, на пилонах ограждения которой при Разумовских стояли несохранившиеся бюсты римских императоров. На другой террасе, уже в наше время, были установлены перенесённые из городской усадьбы Разумовских четыре аллегорические скульптуры «Времена года». При Разумовском в местном саду начались народные гулянья, но в сад пускали только тех, кто был прилично одет.

Усадьба Разумовского, по выражению современников, скорее походила на город, чем на дачу: это было время расцвета Петровско-Разумовского. Строил её известный петербургский архитектор Филипп Кокоринов. Но от его дворца до нас, кроме садового грота, дошёл лишь корпус скотного двора и фундамент, на котором в середине XIX века Николай Бенуа возвёл дворец в стиле барокко. Это именно там «дорогие выпуклые стёкла» и часы с колоколом.

Окружают старинный корпус более поздние здания циркумференций — попросту, студенческих общежитий. В их дворе — небольшой скверик, где установлен памятник Клименту Аркадьевичу Тимирязеву, он преподавал в академии с 1872 по 1894 год, а одно время и жил на её территории, что было типично для того времени. Его деревянный дом находился на въезде на территорию академии со стороны центра, но, к сожалению, до нашего времени не дошёл. Зато сохранился дом, в котором жил первый садовник академии, чьё имя теперь носит дендрологический сад — Роберт Иванович Шрёдер. На левом здании бывших общежитий — мемориальная доска напоминает о том, что здесь жил в годы учёбы в академии знаменитый русский писатель Короленко.

Граф Разумовский передал имение своему сыну Льву Кирилловичу, владельцу и знаменитого дома на Тверской, где потом открылся Английский клуб, а теперь находится Музей политической истории России. В 30 лет от роду, получив генеральский чин, Лев Кириллович отказался от дальнейшей карьеры и вышел в отставку.

С именем молодого графа Разумовского и этой усадьбой связана одна замечательная любовная история. Граф без памяти влюбился в княгиню Марию Григорьевну Голицыну, урождённую Вяземскую. Муж молодой женщины, Александр Николаевич Голицын, полный тёзка и дальний родственник главы Министерства духовных дел, был человеком беспутным и грубым. Несметно богатый, он умудрился просадить всё своё огромное состояние. Жену он одевал роскошно, но ходили слухи, что временами он бил её.

Лев Кириллович, узнав об истязаниях, поначалу хотел вызвать князя на дуэль, но потом выбрал оружие иное: он сошёлся с ним за игорным столом. Игра длилась всю ночь, и удача была на стороне Разумовского. В итоге Разумовский выиграл у Голицына всё, фактически разорив его. Тогда и состоялась финальная заключительная партия. Лев Кириллович предложил ему поставить на кон жену в обмен на всё, что он в ту ночь выиграл у Голицына. Князь поначалу отказался, но в ответ Разумовский заявил, что в таком случае покидает его гостеприимный дом и завтра пришлёт за своим выигрышем. Понимая, что он не сможет выплатить всё сполна, Голицын остановил графа и согласился продолжить игру. Карты были розданы, и Голицын снова проиграл. В ту ночь Лев Кириллович уехал из дома Голицыных, забрав с собой Марию Григорьевну, весь остальной свой выигрыш он оставил князю.

Трудно описать, какой из всего этого вышел скандал! Даже ненавидевшая мужа Мария Григорьевна была глубоко оскорблена тем, что её разыграли в карты, словно собаку или лошадь, или, на худой конец, крепостную девку. Шокирующую историю обсуждали в Москве и Петербурге, огласка помогла Голицыным оформить развод: услышав о произошедшем, патриарх пришёл в ужас от надругательства над таинством брака и лично развёл супругов. После этого Мария Григорьевна и Лев Кириллович обвенчались, но оба оказались в положении отверженных светом. Особенно незавидным было положение Марии Григорьевны: свет не мог ей простить, что вместо того чтобы удалиться в монастырь и там оплакивать свою участь, она живёт с новым супругом и живёт счастливо.

На помощь пришёл сам император Александр Первый. На больших светских балах Разумовские появляться не могли, они посещали только маленькие семейные праздники с танцами. На один из таких праздников в доме Кочубеев неожиданно прибыл государь и, демонстративно пройдя через весь зал, пригласил Марию Григорьевну на танец, причём обратился к ней по титулу второго мужа: графиня. Это положило конец отверженности влюблённой пары.

Мария Григорьевна и Лев Кириллович прожили вместе шестнадцать лет, детей у них не было. И они взяли в семью воспитанника и двух воспитанниц (шептались, будто это были внебрачные дети Разумовского). Граф Лев Кириллович умер в 1818 году, его супруга пережила мужа на 47 лет. Под конец жизни она, как и оба её мужа, пристрастилась к азартным играм. Считается, что история их любви легла в основу поэмы Лермонтова «Тамбовская казначейша».

Наполеоновские войска не обошли стороной Петровско-Разумовское: в нём расположилась на постой конная армия маршала Нея. А в середине XIX века поместье выкупила казна — для учреждения академии. Но даже это мирное учебное заведение не стало гарантией покоя на землях Петровско-Раумовского!

Осенью 1869 года Россию потрясло убийство, совершённое в парке Петровской академии. Тогда группа террористов-революционеров «Народная расправа», созданная нигилистом Сергеем Нечаевым, убила одного из своих членов — студента академии Иванова, обвинив его в предательстве: тот отказался слепо и беспрекословно повиноваться лидеру и заявил о выходе из организации. Иванова заманили в парковый грот, долго душили, потом выстрелили в голову и сбросили тело в пруд. И грот, и пруд сохранились. Грот — это старинное парковое сооружение ещё времён Кирилла Разумовского, откуда гости усадьбы могли любоваться панорамой прудов и окрестностей. Грот этот пережил два с половиной столетия и дошёл до нас почти в первозданном виде.

Обнаружить убийц помогла роковая случайность: Нечаев, потерявший там шапку, впотьмах надел шапку убитого (подписанную на подкладке), что стало уликой для полиции.

В память злодейски убитого студента один из местных проездов назвали Ивановским. Сам же Нечаев успел бежать за границу, откуда в 1872 году был выдан Швейцарией как уголовный преступник. На родине его приговорили к пожизненному заключению в Петропавловской крепости. Нечаев просидел там 10 лет, сделал безуспешную попытку бежать и умер от цинги и водянки 21 ноября 1882 года — день в день с убийством Иванова спустя 13 лет. Эти события легли в основу романа Ф. М. Достоевского «Бесы».

В местном парке любили гулять А. Н. Островский, М. Ермолова, М. Пришвин, В. Гиляровский, Лев Толстой, Андрей Белый. Чехов ездил сюда не только на пикники, но и ловить бабочек, а студенты — фанаты знаменитого писателя — подкарауливали своего кумира, мешая его отдыху.

Художник И. И. Шишкин написал здесь картину «Пруд в старом парке». А Ходасевич, описывая в стихах скучное заседание, мечтал:

А уж если сны приснятся, То пускай в них повторятся Детства давние года: Снег на дворике московском Иль — в Петровском-Разумовском Пар над зеркалом пруда.

Есть на Тимирязевской улице и ещё одна примечательность, только с первого взгляда её можно и не заметить. Это дом № 33, расположенный позади префектуры района, так называемый «Музей скульптора Вучетича». Почему «так называемый»? Да потому, что от музея есть одно название и экспонаты, а самого музея нет. За забором видны скульптуры: огромная голова Ленина, копия Родины-матери… Только посмотреть их ближе нельзя: там частный дом, в котором действительно некогда жил и работал Вучетич.

Гулять по парку приятно, но можно посмотреть ещё несколько усадебных строений.

На Лобненской улице, 5а в 1930-е годы одно из усадебных зданий служило Домом культуры. В нём в 1941 году формировалось ополчение нескольких районов города. Ныне дом полуразрушен.

Другому усадебному строению, на Череповецкой улице, 36, повезло больше — в нём расположен Музей художника Васильева (после афёры с наследием художника и поджогом здания теперь это Центр славянской культуры имени Константина Васильева).

На пересечении Алтуфьевского шоссе и МКАД высится церковь Воздвижения Креста Господня, она в хорошем состоянии. Рядом — усадебный дом (Алтуфьевское шоссе, вл. 147–149). Он стоит на очень раннем фундаменте, но свой современный вид приобрёл лишь в середине XIX века. Последним владельцем Алтуфьево до 1917 был нефтяной промышленник Г. М. Лианозов; именем этого семейства до сих пор называется район, в котором расположена усадьба. Там же сохранились парк и старинная пивоварня.

Но, по мнению автора, влюбленного в готику, более интересна усадьба Михалково. Отсюда до неё можно доехать на 27-м трамвае до Коптевской улицы и там перейти через Окружную железную дорогу к Головинским прудам, это менее семисот метров.

Нам откроются красно-кирпичные строения, образующие круг. Сейчас пройти внутрь нельзя: усадьбу кто-то выкупил, и там ведётся неведомое строительство. Чем оно обернётся, добром или лихом, — посмотрим. А пока давайте вспомним мудрую государыню Екатерину Вторую Алексеевну и её верную подругу и президента Академии наук Екатерину Романовну Дашкову. Отправляясь в заграничное путешествие, последняя взяла себе вымышленную фамилию, назвавшись госпожой Михалковой. На это имя Екатерина Романовна имела полное право: ведь деревня Михалково принадлежала её семье уже более полвека. Деревня располагалась здесь, вокруг прудов, усадьба же возникла позже.

В 1764 году Дашкова продала деревню графу Петру Панину (отцу знаменитого интригана Никиты Панина), который и выстроил здесь красивейшие здания, выбрав модный в то время стиль — готику.

Пётр Панин, переселившись в Москву, почитал себя несправедливо обиженным Екатериной Второй: он успешно действовал в русско-турецкой войне, взял крепость Бендеры, сумел переговорами склонить окрестных татар признать над собой власть России. За эти подвиги Панин был награждён орденом — Георгием 1-й степени! Это было немало, но граф ожидал чего-то большего — искренней благодарности, личных знаков внимания. Однако императрица была недовольна большими потерями русской армии и приняла самого Панина довольно сухо. Уязвлённый, он подал в отставку и переселился в Москву, как раз сюда, в Михалково. И тут же принялся за перестройку усадьбы. Кто был архитектором, точно неизвестно, но, по мнению многих, им вполне мог быть Василий Баженов. Задачей ему Панин поставил отразить память о покорённой им крепости Бендеры. Оттого усадьба и напоминает мавританский замок, обнесённый высокой крепостной стеной.

Парк вокруг был разбит в «английском вкусе» — с лужайками, группами деревьев и с большим прудом, в округе водились волки, олени, лисы и зайцы, на которых граф с большим удовольствием охотился. В парке были устроены оранжереи, где росли абрикосы, персики, груши, виноград. Никаких доходов владельцу всё это не приносило, а содержалось исключительно ради его удовольствия. Часто устраивались праздники и приёмы, поэтому хозяин нередко называл имение Весёлым (такие переименования в ту пору были приняты). Среди многочисленных гостей в Михалкове нередко бывал писатель Денис Фонвизин, автор комедии «Недоросль», в молодости служивший секретарём у брата Петра, Никиты Ивановича.

Тщеславный и самовлюблённый Панин постоянно жаловался на то, как недооценены его заслуги, как нехорошо отнеслась к нему императрица. Его слова недоброжелатели передали Екатерине Второй, и та страшно возмутилась, назвав Панина «себе персональным оскорбителем» и «дерзким болтуном». Неизвестно, чем бы всё могло закончиться для дерзкого царедворца, но тут началась крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачёва и военные таланты Панина вновь оказались востребованы. Подавив восстание, он некоторое время жил в Петербурге, а потом снова вышел в отставку, уже по возрасту. Умер Панин, на три года пережив императрицу.

Его сын, Никита Петрович, один из организаторов убийства императора Павла Первого, в Михалково жить не стал. В 1803 году он продал имение своему соседу, а тот перепродал его бывшему крепостному графа Шереметева купцу Дмитрию Ефимовичу Грачёву, занимавшемуся производством ситца. С тех пор в Михалково всегда была только фабрика, менявшая владельцев. В 1860-е годы её выкупило товарищество «Иокиш», принадлежавшее обрусевшим немцам. Это были крупнейшие производители сукна в России. На их фабриках вырабатывалось сукно для офицерского и солдатского обмундирования, сукно ворсованное всех цветов, бильярдное сукно, драдедам, трико, твид… Из сукна этой фирмы шилось обмундирование для Донского и Уральского казачьих войск. Ткани отличались высоким качеством, фирма не раз удостаивалась права изображать государственный герб на своих вывесках, ярлыках и рекламе. В 1916 г. владельцами товарищества стали богачи Н. А. Второв и Н. Т. Каштанов. В 1919 г. предприятия товарищества «Иокиш» национализировали и они стали называться «Тонкосуконной фабрикой имени Петра Алексеева» (Михалковская ул., 48). Но суконное производство погубило красивейшую усадьбу: центральный дом был разрушен, остальные корпуса подчинены нуждам производства. Часть стен разобрали. Пруд, некогда кишевший рыбой, загрязнили фабричные отходы. Однако, даже несмотря на все эти переделки, Михалково до сих пор производит чарующее впечатление.

По выгнутому мостику можно перейти на другой берег и прогуляться вдоль большого пруда. Теперь мы совсем близко к Кронштадтскому бульвару, где несколько лет назад произошла драка со смертельным для спартаковского болельщика исходом. Она стала отправной точкой для массовых выступлений москвичей, протестующих против разгула преступности и попустительства властей.

Вдалеке виднеется одинокая стройная башня. Это колокольня, уцелевшая от некогда богатого Головинского монастыря.

Одна из владелиц соседнего Михалкову села Головина — Варвара Ильинична Головина была женщиной очень религиозной и любила привечать у себя богомольцев. По её разрешению в селе поселилось несколько молодых женщин, образовавших религиозную общину. Головина построила для них двухэтажное здание, в котором нижний этаж занимали послушницы, а в верхнем была устроена домовая Спасская церковь. Её начинания поддержал богатый купец Николай Игнатьевич Сидоров. Он принялся скупать здесь землю и выстроил на ней сначала богадельню, потом церковь. В 1886 году монашеская община получила статус Казанского Головинского монастыря, в котором тогда было всего 30 насельниц.

На деньги купцов монастырь постепенно расстраивался, его окружила каменная ограда, для деревенских детей учредили школу. За пределами монастыря находились гостиница для паломников и скотный двор. К началу Первой мировой войны здесь жило уже 150 монахинь!

Увы, в 1920-е годы ничего этого не стало. До наших дней дошла лишь колокольня, которая недавно была реставрирована и превращена в часовню.

Оставив слева Головинское кладбище, где среди прочих похоронена актриса Валентина Серова, доходим до Кронштадтского бульвара. Отсюда до станции метро «Водный стадион» ходят автобусы 72 и 123 и маршрутки 8 м, 595 м, 639 м, 65 м, 72 м.

Экскурсия № 8 «Вдоль по Питерской»

«Вдоль по Питерской, по Тверской-Ямской…» — помните народную песню? Ныне Питерская называется Ленинградским проспектом, именно о нём и пойдёт речь. И начнём прогулку от самого центра города — с Манежной площади, оставив позади Кремль и Александровский сад.

Рядом с Кремлём находится здание Исторического музея, соединённого Иверскими воротами с другим зданием в таком же стиле — бывшим зданием Московской городской думы, выстроенным при городском голове Алексееве.

Рядом — Манежная площадь, названная так по зданию Манежа, построенного Августином Бетанкуром после окончания войны 1812 года для верховой выездки и военной муштры. Там мог свободно маневрировать целый пехотный полк — 2 тысячи человек. Уникальные деревянные фермы, опиравшиеся только на наружные стены, перекрывали зал шириной в 45 метров. Всё это после пожара 2004 года восстановлено не было, несмотря на то что сохранились точные обмеры всей внутренней конструкции здания.

На Манежную площадь выходят старые здания Московского университета, основанного в 1755 году по инициативе Михаила Васильевича Ломоносова и графа И. И. Шувалова. Тогда в университете были образованы 3 факультета: философский, юридический и медицинский. Причём все студенты начинали обучение на философском факультете, где получали фундаментальную гуманитарную подготовку, и только потом выбирали специальность.

Мы с вами уже неоднократно вспоминали о масонах, Московский университет тоже связан с этой загадочной организацией: многие студенты вовлекались в ложи именно там.

Двинемся вперёд по левой стороне Тверской улицы. Первое здание — гостиница «Националы), оно было построено в начале XX века и оснащено самым современным оборудованием: были установлены лифты, телефоны, ватерклозеты и ванны. В 1980-х годах здание было отреставрировано и является самой дорогой и престижной гостиницей столицы.

Следующий дом — тоже гостиница, «Интурист», тоже безумно дорогая, но современная. Можно по-разному оценивать её архитектуру, но, без сомнения, нынешнее относительно низкое здание всё же лучше, чем 22-этажный панельный уродец, стоявший здесь в советское время.

В обе стороны от Тверской отходят переулки, и каждый — с историей! В Георгиевском переулке сохранились палаты князей Троекуровых с подклетом XVI века и Малый Манеж — первая мощная российская электростанция, выстроенная в 1888 году на территории старинного Георгиевского монастыря, разрушенного войсками Наполеона. Её оборудование включало 6 паровых котлов и 4 паровые машины. Здесь вырабатывался постоянный ток напряжением 120 вольт, который поступал к абонентам по подземным кабелям. Она проработала всего десять лет, потом на Раушской набережной была построена Центральная электростанция, а Георгиевская упразднена и превращена в зал для собраний. В декабре 1908 года здесь прошёл II Всероссийский электротехнический съезд, где впервые был представлен сенсационный «беспроволочный телеграф» А. С. Попова.

Газетный переулок называется так, потому что здесь находилась типография Московского университета, где печатались «Московские ведомости».

Брюсов переулок назван не в честь самого знаменитого колдуна, но его племянника, жившего здесь в усадьбе, стоявшей на месте дома № 2/14, то есть в самом дальнем от Тверской конце переулка. Предполагается, что строения 8 и 9 сохранились с тех времен. А вот дом напротив, т. н. палаты Арсаланова, — точно средневековый.

Переулок буквально напичкан историческими местам зданиями: церковь Воскресения Словущего (№ 15/2), в которой венчалась Марина Цветаева; дом № 7, где жили певицы Нежданова и Обухова, знаменитый БАМ Марк Рейзен, тенор Козловский, балерина Лепешинская, скульптор Шадр и другие знаменитости, жилой дом артистов МХАТа (№ 12), где жили Мейерхольд и Зинаида Райх (сейчас открыт Музей-квартира В.Э. Мейерхольда)… Здесь спустя 24 дня после ареста великого режиссёра его жена и любимая актриса была зверски убита неизвестными лицами: ей нанесли множество ножевых ранений. Злодеи приходили именно, чтобы убить, они ничего не тронули в квартире, ничего не украли. Похоронили Райх на Ваганьковском кладбище, на похороны почти никто не пришёл — боялись.

И это далеко не всё! В доме № 21 квартиру снимал драматург Сухово-Кобылин. Трудно поверить, но этот дом когда-то стоял на углу Тверской улицы. В годы сталинской реконструкции он вместе с другими домами переехал в глубину квартала. На самом деле драматург всего лишь поселил в этом доходном доме графа Гудовича свою любовницу — француженку Луизу Симон-Деманш, а сам жил на Страстном бульваре. Жениться он не обещал: она ему не ровня, но женщина имела съёмную квартиру, магазин, в котором торговала шампанским и водкой (благодаря чему писалась купчихой), в её распоряжении было несколько крепостных Сухово-Кобылина. Впрочем, дела она вела без особенного успеха, больше рассчитывая на содержание, назначенное ей знатным любовником. И всё было хорошо, пока Александр Васильевич не повстречал другую — прелестницу из высшего света Надежду Нарышкину. Разве могла стареющая купчиха тягаться с великосветской красавицей? Луиза плакала, страдала, ревновала, устраивала сцены, порой публично, срывала зло на крепостных… но поделать ничего не могла. Казалось, ей придётся вернуться во Францию, несолоно хлебавши, но судьба распорядилась иначе.

9 ноября 1850 года пристав Пресненской части доложил г-ну обер-полицмейстеру, что за Пресненской заставой на Ходынском поле найдено мёртвое тело женщины неизвестного звания. У несчастной было перерезано горло. В протоколе записали: «На вид лет ей около 35, росту среднего, волосы русые, коса распущена, глаза закрыты, само тело в замороженном состоянии. С правой стороны тела в снегу виден след саней. По следам конских копыт видно, что таковые были от Москвы…» Вскоре выяснилось, что убитая — Луиза Симон-Деманш…

О любовном треугольнике знали многие, и общественное мнение было почти единодушно: отставная любовница мешала, вот Сухово-Кобылин её и убил. Помните, он же грозил смертью поповичу, осмелившемуся посвататься к его сестре!

Но одно дело сплетни, а совсем другое — следствие. Сначала по подозрению в убийстве были арестованы крепостные Сухово-Кобылина, отданные им в услужение Луизе, — повар, кучер и две горничные. А спустя несколько дней арестовали самого Александра Васильевича и к тому же произвели в его доме на Страстном бульваре обыск, обнаружив на лестнице кровавые пятна да ещё массу любовных писем бедной Луизы, где она упрекала его в измене. Казалось, всё это ясно говорило о его виновности. К такому же заключению пришли и полицейские, прибегнув к прямому давлению: Сухово-Кобылину устроили одиннадцатичасовой допрос, в ходе которого обер-полицмейстер предупредил его, чтобы он не медлил с чистосердечным признанием, так как упорство может привести к аресту его близких. Но так как обвиняемый сознаваться не спешил, его заперли в камере, рядом «с ворами, пьяной чернью и безнравственными женщинами, оглашавшими жуткими криками здание… тюрьмы…» Потом снова следовали допросы, и снова длительное заключение в одиночке… Так тянулось полгода, пока Сухово-Кобылин не подал императору записку о противозаконных действиях следователей. А так как был он всё же родовит и небеден, то откровенного произвола полицейские себе позволить не могли, что, однако, не мешало им вымогать взятку в 30 тысяч рублей за освобождение и прекращение дела. И взятка эта была им дана.

Тут же выяснилось, что арестованные крепостные дали показания, признавшись в убийстве хозяйки: мол, обидевшись на грубое обращение, кучер с поваром задушили Луизу подушкой и забили утюгом, пока та не перестала дышать. Потом крепостные девки одели покойницу, а мужики вывезли её на пустырь. Опасаясь, чтоб не ожила, один из них для верности перерезал ей горло. Кажется, всё ясно? Но не тут-то было: на суде, после каторжного приговора, все слуги разом заявили, что признания были у них выбиты, а они ни в чём не виноваты. Квартальный надзиратель кормил их солёной селёдкой, а пить не давал. Когда этого оказалось мало, он подтягивал допрашиваемых на блоках к потолку, словно на дыбе, и требовал признания. Не выдержав издевательств, они себя оговорили. Суд к их словам прислушался, жестокий приговор отменили, а палача — квартального надзирателя самого лишили прав состояния.

Значит, снова Сухово-Кобылин? Всё же убийца — он? И несчастного опять берут под стражу, и он проводит за решёткой ещё девять месяцев. Только после письма его матери к императрице было признано, что никаких веских улик против него нет, и настрадавшегося драматурга отпустили. Отпустили — но не оправдали! «Оставлен в подозрении» — таков был заключительный вердикт, и до сих пор ведутся жаркие споры, совместимы ли гений и злодейство. Сам же Александр Васильевич до конца жизни продолжал настаивать на своей невиновности, а его трилогия — «Свадьба Кречинского», «Дело», «Смерть Тарелкина» — во многом автобиографична.

Впоследствии он ещё дважды женился, но оба раза молодые женщины, не прожив в супружестве и года, умирали. Оба раза медики засвидетельствовали естественную смерть.

Следующий — Вознесенский переулок выделяется благодаря непривычной для Москвы англиканской церкви св. Андрея.

К концу XIX века британских подданных в Москве было довольно много, и вместо старой тесной часовни они решили выстроить для себя достойную церковь. Собрали пожертвования и заказали проект популярному архитектору Нилу Фриману. Тот отправил в Москву план типичной английской церкви в стиле викторианской готики. Проект понравился всем, и в 1882 году началось строительство, длившееся два года. Церковь освятили в честь св. Андрея — покровителя Шотландии: шотландцев в Москве было больше, чем англичан. И даже ангелы на барельефах держат в руках чертополох — символ Шотландии.

Рядом с ангелами на стенах церкви можно разглядеть следы от пуль: в октябре 1917 года, когда большевики шли на штурм дома губернатора на Тверской (ныне мэрия), в башне церкви была установлена пулемётная вышка. Потом церковь использовали как склад, а в 1960-е здание было переделано в студию фирмы «Мелодия». Здесь записывались Шостакович и Ростропович, Пугачёва и Антонов. В 1994 году во время визита королевы Елизаветы II президент Ельцин пообещал вернуть здание верующим, но передача задержалась на целых пять лет.

По четвергам и воскресным дням здесь проходят прекрасные концерты, жаль только, что орган в церкви теперь цифровой. Настоящий, 1885 года, был в советское время уничтожен.

В Леонтьевском переулка в доме № 7 когда-то располагался Кустарный музей Саввы Морозова. Левая часть здания действительно относится к середине XVIII века, а к правой пристроено «древнерусское крыльцо» — стилизация эпохи модерна. Соседний дом (№ 9) принадлежал Николаю Алексееву — городскому голову. Его двоюродный брат, Константин Сергеевич Станиславский, жил рядом — в домах № 2а и № 6. Один из них снесли, в другом теперь музей выдающегося режиссёра.

Дом № 12 выделяется лепным декором в древнерусском стиле, в его флигеле одно время жил путешественник Николай Миклухо-Маклай. А дом № 26/2 относится к допожарной застройке: в нём размещался французский театр, который удостоил своим посещением сам Наполеон.

Миновав здание мэрии Москвы и памятник Юрию Долгорукому на другой стороне улицы и продолжая детективную тему, мы заглянем в Малый Гнездниковский переулок. Здесь, на пересечении с Большим Гнездниковским находилась контора Московской сыскной полиции, её начальник Аркадий Францевич Кошко оставил замечательные мемуары, сравнимые по увлекательности с хорошим детективом. Многое он описал: и кражи, и убийства, и мошенничества… Одно из самых запутанных дел началось как раз на Тверской-Ямской: мошенник Андрей Гилевич застраховал свою жизнь на крупную сумму, потом подобрал похожего на него внешне студента, убил его и попытался получить страховую компенсацию. Подвело его то, что жертвой стал не первый «похожий студент», а второй: первому удалось сбежать, и в полиции он рассказал эту странную и запутанную историю, которой поверил поначалу только сам Кошко.

С Малого Гнездниковского сворачиваем в Большой Гнездниковский, большую часть которого занимает огромный десятиэтажный доходный дом малогабаритных квартир. Это «Дом Нирнзее», выстроенный в 1912 году и тогда считавшийся самым высоким жилым домом в Москве. Его даже прозвали «тучерезом». На крыше дома разместились кафе и садик для прогулок, а в подвале — знаменитый театр миниатюр «Летучая мышь». Первая мировая война, начавшаяся буквально через год после постройки «тучереза», заставила Нирнзее дом продать, причём намного дешевле, чем он стоил. Покупателем стал Дмитрий Леонович Рубинштейн — банкир, масон, большой друг Григория Распутина и вообще личность одиозная.

Здание числилось за Рубинштейном вплоть до 1918 г., до начала национализации недвижимости. В июле 1918 г. «Дом Нирнзее» оказался в эпицентре левоэсеровского мятежа: из-за своей высоты он был очень удобной позицией. Но мятеж был подавлен.

После национализации дом назвали 4-м домом Моссовета и переделали в дом-коммуну. Изменились понятия о том, сколько места требуется одному человеку: теперь здесь жили не одинокие холостяки, как раньше, а целые семьи. Открылись ясли и детский сад, были телефонизированы квартиры. На крыше появились новый сквер и игровая площадка. В 1920-е гг. восстановили ресторан, назвав его «Кафе-столовая «Крыша». В открытом и закрытом залах крутили кино. На крыше разместились 2 коротковолновые радиостанции, были установлены геодезические приборы. На первых этажах в разные годы размещались редакции популярных журналов и книжных издательств. Уже в наши дни на крыше этого дома снимались эпизоды фильмов Саввы Кулиша «Сказки… сказки… сказки старого Арбата», Эльдара Рязанова «Служебный роман», Карена Шахназарова «Курьер».

Среди жильцов 4-го дома Моссовета появились деятели новой власти, представители творческой интеллигенции — Шейнин, Чуковский, Таиров, Бурлюк. Жил здесь и генеральный прокурор А. Я. Вышинский. Он поселился на 7-м этаже, и в порядке вещей было для него «заглянуть» к матери расшалившегося мальчишки и пообещать отправить её сына в лагерь. Обещания свои он держал: в лагерях сгинула примерно треть жильцов.

Переходя Пушкинскую площадь, можно горько вздохнуть о разрушенном Страстном монастыре и «Доме Фамусова». Он стоял на месте нынешнего серого корпуса редакции газеты «Известия» и принадлежал М. И. Римской-Корсаковой. Её невестка — Софья Алексеевна Грибоедова, кузина писателя, вероятнее всего, послужила прототипом Софии в пьесе «Горе от ума». В доме часто бывали многие писатели того времени, в 1826–1829 годах посещал это семейство А. С. Пушкин, он намеревался вывести его в «Романе на Кавказских водах». В 1835 году здесь жил издатель журнала «Телеграф» и приложения к нему «Молва» Н. И. Надеждин, близким помощником которого был В. Г. Белинский. Дом снесли уже при Брежневе, в 1970-е годы.

Местом масонских собраний был Английский клуб (дом № 21). Украшают ворота тёмно-красного дворца странные беззубые львы. Ныне в здании — Музей революции (теперь Музей современной истории России), где сохранились прежние интерьеры. До того как сталь клубом, здание принадлежало графу Разумовскому. Именно сюда Лев Кириллович привёз перепуганную Марию Григорьевну после того, как выиграл её у законного супруга, а уж потом они вместе отправились в Петровско-Разумовское, подальше от сплетен.

После Садового кольца улица меняет название на Тверскую-Ямскую, 1-ю. Застройка на ней большей частью сталинских времён, хотя сохранились некоторые старые доходные дома.

Названа эта улица (и некоторые соседние) по Тверской ямской слободе, появившейся ещё при Иване Грозном. Жившие здесь ямщики обеспечивали сообщение сначала с Тверью и далее — с Санкт-Петербургом. После строительства в 1870 году Белорусского (тогда Смоленского) вокзала их промысел стал неактуален.

Добравшись до площади Белорусского вокзала, мы оказываемся как раз на уровне Камер-Коллежского вала, два столетия назад определявшего границу Москвы.

Площадь Белорусского вокзала

В 1860-х на деньги смоленских купцов началось строительство однопутной железной дороги Смоленск — Москва. Затем её продлили — на Брест и Варшаву. В 1871 году на Брестском тогда вокзале Леонидом Кекушевым был выстроен деревянный павильон, напоминающий старинный теремок. Он был очень красив, но дерево — неподходящий для большого вокзала материал. Новое здание в псевдорусском стиле было построено инженером Иваном Струковым в 1912 году. Два величественных корпуса вокзала сходятся под тупым углом и создают иллюзию окружности, обрамляя площадь.

На Белорусском вокзале встречали лётчиков Валерия Чкалова и Михаила Громова, героев-папанинцев, исследователей Северного полюса. Здесь снимали фильмы «Белорусский вокзал», «Летят журавли» и «Сибирский цирюльник».

К площади Белорусского вокзала (Смоленского, Брестского, Александровского, Балтийского — это всё его названия!) сходятся улицы: Грузинский Вал, Бутырский Вал, Лесная и 1-я Тверская-Ямская. А за Камер-Коллежским валом начинается Ленинградский проспект.

Почти параллельно шумному Ленинградскому проспекту пройдём по Скаковой улице — с лошадьми тут связано многое, не только ипподром по левую руку от нас. Дом № 22 украшен изображениями лошадиных подков — это пожарная часть в составе старинных конюшен Манташева. Сами конюшни — чуть дальше, на Скаковой аллее (дом № 3). Здания в стиле венского барокко построены в 1914–1916 годах по проекту братьев Весниных, позже предложивших один из проектов неосуществлённого Дворца Советов. В 1930-х годах здесь располагался гараж Москоммунхоза, ныне — театр балета Касаткиной-Василёва.

Основателем династии Мантышевых был уроженец Тифлиса Александр Иванович Манташянц, сын статского советника армянского происхождения. В 1899 году в Баку он основал нефтепромышленное и торговое общество «А. И. Манташев и Кº», впоследствии стал акционером ряда мировых нефтяных компаний (в том числе «Товарищества нефтяного производства братьев Нобель»), участвовал в строительстве первого российского нефтепровода, осуществлённого фирмой Бари. Отдельные участки этого нефтепровода эксплуатируются до сих пор, хотя уже обветшали и пропускают нефть, отравляя Волгу.

Дела своего отца продолжил Левон Манташев, хорошо известный в коневодческой среде коннозаводчик и владелец скаковых лошадей. У него было более 200 чистокровных лошадей. В начале XX века в России равняться с Манташевым могли только коннозаводчики Лазаревы из Тифлиса. Особняк Манташева, позже проданный им Сергею Николаевичу Коншину, находится неподалеку, на Ленинградском проспекте (№ 21).

Район всё больше заселялся, здесь уже стали строить и промышленные предприятия, проложили линию конки, а позднее — трамвая. Большой комплекс зданий красного кирпича (№ 11) — это как раз одна из фабрик, возникших здесь полтора столетия назад, — кондитерская фабрика товарищества «А. Сиу и Кº», ныне — «Большевик». Фасад её выходит на Ленинградский проспект. Она была основана в 1855 году французом Адольфом Сиу и выпускала очень разную продукцию: от печенья и пирожных до мыла и косметики. Торговый дом «А. Сиу и Кº» имел сеть фирменных магазинов в Москве, Петербурге, Киеве и Варшаве.

В доме № 7 на Скаковой аллее некогда собиралось Московское скаковое общество, то есть общество любителей скачек. Архитектор дома — Иван Жолтовский; этот изящный павильон стал его первой постройкой, а полвека спустя уже маститого архитектора пригласили перестраивать повреждённый пожаром ипподром. Недавно в здании скакового общества располагалось управление Военно-морского флота, но, по последней информации, здание кем-то выкуплено, и теперь его судьба неизвестна.

Слева — ипподром, необычное, овальной формы здание, выстроенное в конце XIX века и реконструированное в 1950-е годы академиком Жолтовским. Однако история его много длиннее.

Граф Алексей Орлов (приближённый императрицы Екатерины Второй и брат её фаворита Григория) устраивал зимние конские бега на берегу Москвы-реки напротив Кремля. А летом конные состязания проводились часто здесь. Участвовали в них не только аристократы, местные ямщики тоже могли посоревноваться в быстроте своих лошадок.

Но именно графу Орлову Россия обязана появлением знаменитой породы — орловских рысаков. И хотя умер он за четверть века до открытия ипподрома, его основателем традиция часто называет графа Алексея Григорьевича.

Первый ипподром в южной части Ходынского поля начали строить по указу Сената весной 1834 года на 122 десятинах земли, и через пять месяцев состоялся первый заезд. К тому времени уже существовало «Общество охотников рысистого бега», самые старые члены которого ещё могли помнить бега, которые устраивал граф Орлов. Именно бега, а не скачки! Разница велика: во время скачек лошадью управляет жокей, сидя на ней верхом, или точнее — стоя на стременах; а в бегах обычно участвуют рысаки, то есть лошади, способные бежать резвой, быстрой рысью. (На Западе есть ещё бега для иноходцев.) Бегут рысаки, впряжённые в качалки — лёгкие двухколесные экипажи, в которых сидят наездники. На соревнованиях у рысака допускается несколько темпов галопа. Если темпов больше положенного, лошадь дисквалифицируется. Ведь рысаки изначально выводились не для состязаний, а как идеальные лошади для экипажей. Поэтому так и ценилась их ровная, но быстрая рысь, без толчков и рывков. Названия соседних улиц, проезда и аллеи — Беговые — напоминают о старинном обществе.

Сорок лет спустя после основания ипподрома его секретарь Лазарев увидел за границей тотализатор и пришёл в такой восторг, что поспешил устроить нечто подобное дома. Новинка очень быстро захватила умы и кошельки москвичей, и, хотя не затихали споры о моральной стороне дела, азарт победил: стали делать ставки на победителей и в России.

Почти за два столетия существования ипподрома он лишь дважды прерывал свою работу: с 1917-го по 1921 год и с 1941-го по 1943-й. Такой историей можно гордиться! Даже сейчас там работают потомственные конюхи и наездники, чьи фамилии можно увидеть в списках работников начала XX века!

Среди завсегдатаев бегов тоже есть свои старожилы. Некоторые из них хорошо разбираются в лошадях, действуют по науке, выбирая, на кого ставить. Другие ставят на лошадей со счастливым номером или с красиво звучащей кличкой — и подчас это работает! А ещё есть верная примета: нужно найти человека, впервые попавшего на ипподром, и попросить его сделать ставку за тебя в кассе тотализатора, или, наоборот, по своему мнению ставить его деньги. Говорят, новичкам гарантированно везёт.

К Беговой улице примыкает 2-й Боткинский проезд, здесь стоят и до сих пор служат людям корпуса больницы Солдатёнкова, переименованной в Боткинскую. На углу Беговой улицы и Ленинградского проспекта стоит примечательное сооружение (Ленинградский проспект, 31, стр. 9). Это Царский павильон XV Всероссийской торгово-промышленной и художественной выставки 1882 года. Выставка должна была состояться ещё в 1875 году, но тогда выяснилось, что мировые сообщества больше интересует выставка в Филадельфии в 1876-м, а потом была парижская в 1878 году, и решили было московскую проводить в 1881-м, но случилось страшное: от рук террористов погиб император, царь-освободитель Александр Второй. Конечно, ни о каком веселье и речи быть не могло, и выставку отсрочили ещё на год. Длилась она более четырёх месяцев, за это время её посетили свыше миллиона человек.

Масштабы выставки потребовали большого свободного пространства, и Ходынское поле подходило идеально: места много, от центра недалеко, железная дорога близко и проложена линия конки. Да к тому же рядом — Петровский парк (Ленинградский пр., 40), хорошо подходящий для отдыха после осмотра выставки.

А посмотреть было что! Общее количество участников чуть-чуть не достигло шести тысяч, колоссальная экспозиция была разбита на 14 отделов, в числе которых были машинный, кустарный, сельский, художественный… Здесь экспонировались произведения таких замечательных русских художников, как Антокольский, Брюллов, Васнецов, Верещагин, Иванов, Крамской, Куинджи, Репин, Поленов… Конечно, в один павильон всё не вошло, и в 1882 году помещений здесь было намного больше (всего выставка занимала 30 гектаров). К тому же участникам смотра предоставлялось право «выставлять свои произведения в особых пристройках, вне выставочных зданий», при условии, что все пристройки будут возведены по общему плану и согласованы с управлением выставкой.

Главной достопримечательностью выставки стало центральное здание (диаметр 298 м, площадь 35 000 кв. м.), доминировавшее над всем комплексом. Оно представляло собой восемь трёхнефных павильонов, расположенных звездой, т. е. в радиальных направлениях, и соединённых между собой двумя концентрическими галереями, образующими большой центральный и восемь маленьких дворов. С двух сторон к главному зданию примыкали почти одинаковые павильоны, в одном из которых размещался машинный отдел, а в других — художественный и учебный. Все три здания были собраны из однотипных трёхпролётных металлических рам.

Кроме центрального здания с галереями и примыкающими павильонами выставочным комитетом было построено ещё девять главных, или, как их тогда называли, «казённых» павильонов. К ним относился и Императорский павильон, который не выполнял экспозиционных функций, а предназначался для «отдохновения высочайших особ» и был закрыт для посетителей.

Помимо экспозиционных сооружений выставочный комплекс включал ряд зданий, необходимых для его нормального функционирования: железнодорожный вокзал, концертный зал более чем на две тысячи мест, ресторан, трактир, павильон администрации и экспертов, пожарное депо и другие вспомогательные постройки. В большинстве своём они отличались оригинальной архитектурой. Впервые на территории выставки была проложена электрическая железная дорога, её построила известная фирма «Сименс и Гальске».

Промышленники и купцы, осознавая большое значение выставки для рекламы своих изделий, стремились экспонировать продукцию в собственных павильонах, поражавших богатством отделки. Среди тридцати шести частных сооружений выделялись павильоны производителя вод и вин Ланина, владельца фарфоровых заводов Кузнецова, кондитера Абрикосова. Водочный фабрикант, поставщик императорского двора Штритер построил свой стенд в виде триумфальных ворот, составленных из бутылок водки. Большим успехом пользовалась экспозиция косметической фабрики «Брокар и Кº» — фонтан с одеколоном. Эта фирма была награждена золотой медалью.

Стенд фармацевта Келлера украшали статуи Эскулапа и Меркурия, выполненные из гипса, применяемого для медицинских повязок. А главным украшением стенда Златоустовского оружейного завода стал огромный двуглавый орёл, собранный из знаменитых сабель.

Кроме того, на выставке выступали известнейшие исполнители и музыкальные коллективы. Серию концертов дал симфонический оркестр под управлением А. Г. Рубинштейна. В период работы выставки издавались еженедельный журнал «Колокольчик» и ежедневная газета.

Центральный павильон Всероссийской промышленно-художественной выставки 1882 года простоял на Ходынке до 1895 года, и всё это время в нём устраивались различные экспозиции. А потом было решено здание разобрать и перевезти в Нижний Новгород на Всероссийскую выставку 1896 года. Предполагалось, что перенос этого павильона даст экономию около 300 тысяч рублей. Однако, как показал опыт, «ожидавшейся экономии не удалось соблюсти совсем или в надлежащей мере, а Москва лишена была полезного и, можно сказать, необходимого ей здания для различных выставок».

На Ленинградском проспекте (№ 33, стр. 1) до сих пор функционирует один из самых старых туалетов в Москве (второй или третий), 1937 года постройки.

Перейдём на другую сторону Ленинградки. Здесь было много увеселительных заведений — казино и рестораны: «Эльдорадо», «Аполло» и, конечно, «Яр» (№ 32/2), здание которого сильно видоизменено.

Генерал и сенатор Башилов, одним из первых приобретший здесь землю под дачу, сделал это не потому, что нуждался в загородном жилье, а чтобы прорекламировать новое перспективное дачное место. Его примеру последовали многие, и вскоре усадьбы протянулись вдоль границы с Петровским парком, образовав улицу Башиловку (теперь Марины Расковой), и по Бутырскому проезду (теперь улица Нижняя Масловка). Тогда Башилов свой загородный дом сдал в аренду под ресторации, и сюда переехал с Кузнецкого знаменитый ресторан «Яр», принадлежавший французу Транкилю Яру. Любители хорошо поесть приезжали к «Яру» регулярно. Помните: «Эй, ямщик, гони-ка к «Яру»…» — это сюда. Ну а ямщика, скорее всего, залавливали на Тверской-Ямской.

Ещё большую популярность его заведение приобрело после того, как Транквиль Яр пригласил для выступлений цыганский хор Ильи Соколова. Здесь пели знаменитые цыганские певицы Олимпиада Фёдорова (Пиша) и Варвара Панина (Васильева). В числе посетителей «Яра» были адвокат Плевако, писатели Чехов, Горький, Куприн, промышленники Савва Морозов и Сергей Коншин, Фёдор Шаляпин и даже «старец» Григорий Распутин.

В 1895 году «Яр» приобрёл Алексей Акимович Судаков, который распорядился перестроить здание в стиле модерн с модными тогда гранёными куполами, арочными окнами и монументальными металлическими светильниками. Но новое здание радовало хозяина недолго: после 1917 года ресторан закрыли, а самого Судакова арестовали. То здание, что мы видим сейчас, — это результат перестройки 1952 года — гостиница «Советская» с одноимённым рестораном. Продолжая старую традицию, в одном из залов ресторана находится театр «Ромэн».

Уже говорилось, что начиная с середины XIX века в этом районе стали появляться первые промышленные предприятия. Открылась табачная фабрика «Габай» (после 1912 года — «Ява», 3-я ул. Ямского Поля, 18). Теперь этому вредному производству грозит закрытие: слишком много жилья рядом.

В конце XIX века немецким слесарем Юлием Александровичем Меллером был основан завод «Дуке» (ул. Правды, 8). Поначалу завод производил велосипеды, затем мотоциклы, дрезины, аэросани… а в 1909 году здесь был собран первый аэроплан. Его сборкой руководил инженер Евграфов, испытателем был знаменитый лётчик Уточкин. Уже год спустя «Дуке» добивается правительственного заказа и становится главным производителем самолётов в России. После 1917 года предприятие стало первым государственным авиационным заводом. Новые цеха строились на Ходынском поле, рядом с аэродромом.

В 1924 году Петроградское шоссе было переименовано в Ленинградское. В северной части Ямского Поля развернулось строительство огромнейшей типографии, печатавшей, в частности, газету «Правда» (бывшая 3-я улица Ямского Поля была переименована в улицу Правды в её честь). Типографию окружили жилые дома, детский сад, оздоровительный комплекс… Теперь это издательство «Пресса».

К промышленному району примыкает уже упоминавшийся Петровский парк. В 1774 году после народных гуляний на Ходынском поле в честь успешного завершения русско-турецкой войны Екатерина Вторая заказала Матвею Казакову строительство каменного дворца на Петербургском тракте в стиле мавританской готики. Земли под строительство были куплены у Высокопетровского монастыря.

Замок должен был напоминать взятые русскими турецкие крепости. Строительство велось семь лет, и сама Екатерина успела побывать здесь только один раз. По легенде, императрица отослала личную свиту и караул и осталась во дворце «под охраной своего народа», что привело к его массовому стечению и послужило причиной давки. Десять лет спустя тут отдыхал перед коронацией её сын — Павел Первый. С той поры дворец стал постоянным местом отдыха русских императоров, приезжавших в Москву венчаться на царство.

В 1812 году в замке располагалась ставка Наполеона Бонапарта. «Отселе, в думы погружён, глядел на грозный пламень он», — написал об этом Пушкин.

В ходе восстановления Москвы после страшного пожарища было решено территорию у Петровского дворца превратить в парк. Для этого вырыли пруд (ныне засыпанный), построили плотины, обсадили деревьями три аллеи, лучами расходящиеся от дворца, вымостили дорогу до Камер-Коллежского вала. В те годы парк был намного больше, чем сейчас. Здесь располагались Петровский летний театр, здание для концертов, качели, беседки, бильярдные, купальни, кофейни. По соседству — популярные рестораны: «Яр», «Стрельна». Несохранившаяся «Стрельна» изумляла посетителей своим огромным зимним садом с мощными тропическими деревьями, лианами и фонтанами. Окружали сад дачи, которых стало так много, что Николай Второй даже запретил раздавать парковые земли под строительство.

После 1917-го многое было разрушено, а парк стал одним из мест проведения расстрелов. В сентябре 1918 года здесь было казнено более восьмидесяти человек, среди которых были бывшие министры, члены Государственной думы, священники…

Теперь большую часть парка занимает стадион «Динамо».

От него мы пройдём в парк и издали — ближе не подойти — полюбуемся на роскошный псевдоготический дворец. Теперь его отобрали у академии Жуковского и планируют превратить в роскошный отель. Сделают под замком парковку, пробурят в перекрытиях шахты для лифтов… То, чего не совершили войска Наполеона, довершат современные вандалы.

С другой стороны дворца прямо в парке — вилла Николая Павловича Рябушинского (брата красавицы Евфимии, вышедшей замуж за Носова) «Чёрный лебедь» (Нарышкинская аллея, 5, стр. 1), выкупленная после его разорения Левоном Манташевым. Вензель коннозаводчика и владельца бакинских нефтепромыслов по сей день красуется на фронтоне здания, занятого теперь каким-то СПА-центром. Вилла была построена известным московским архитектором Владимиром Адамовичем в 1907–1910 годах, через несколько лет она сгорела и была восстановлена. При пожаре погибла и значительная часть коллекции картин, собранной владельцем.

Эта роскошная дача стала одной из последних дорогих забав Рябушинского, в конце концов разорившегося. И немудрено: вся мебель для этого дома изготавливалась по спецзаказу и была украшена логотипом в виде чёрного лебедя, такой же знак был на всей посуде и столовом серебре… Сад украшали кадки с пальмами и другими экзотическими растениями. Поговаривали даже, что однажды Рябушинский привёз к себе на виллу живого леопарда и посадил на цепь, словно собаку. Добавьте к этому карты, тотализатор, молоденьких актрис, роскошные приёмы…. Спустя несколько лет Рябушинский был вынужден продать большую часть своей коллекции картин, а потом и саму виллу.

Николай Бенуа:

«Я не мог не проникнуться симпатией и своего рода почтением к этому купчику-меценату, изо всех сил пытающемуся выползти из того состояния, которое было ему определено классом, средой, воспитанием, и проникнуть в некую «духовную зону», представляющуюся ему несравненно более возвышенной и светлой».

После революции Рябушинский эмигрировал и, благодаря своему огромному опыту, накопленному во время страстного собирательства и общения с художниками, сумел открыть в Париже антикварный магазин — и преуспел. Прежнего богатства он не вернул, но и, в отличие от многих других эмигрантов, нужды не знал.

Рядом, на улице 8 марта (№ 1) — психиатрическая лечебница доктора Усольцева (больница там до сих пор).

Врач-психиатр из Костромы Фёдор Арсеньевич Усольцев пытался в корне изменить подход к лечению душевных болезней: не запирать больных, не сажать их на цепь, а наоборот, всеми силами создать впечатление, что человек свободен и просто находится у доктора в гостях. И надо сказать, временами это удавалось. «Весь строй лечебницы приноровлен к условиям обычной семейной жизни», — писали в газетах. Недаром, несмотря на высокую плату (150 рублей в месяц за «санаторию» против всего трёх рублей, которые брали в государственных больницах), отбоя от пациентов не было.

В 1904 году в клинику доставили пациента в столь буйном состоянии, что его с трудом могли удержать четверо санитаров. Фёдор Арсеньевич потом напишет в своих воспоминаниях: «Я видел его на крайних ступенях возбуждения и спутанности, болезненного подъёма чувства и мысли, головокружительной быстроты идей, когда телесные средства не поспевали за их несущимся вихрем. И он всё-таки творил. Он покрывал стены своего домика фантастическими и, казалось, нелепыми линиями и красками. Он лепил из глины и всего, что попадало под руку, чудовищно-нелепые фигуры. Но стоило прислушаться к его речам, вникнуть в них, — и нелепость, казалось, исчезала. Были понятны эти обрывки, не поспевавшие за своим неудержимо несущимся, но ярким образом». Этим необычным пациентом был Михаил Врубель. Многие связывают развитие его болезни с картиной «Демон поверженный», которую автор никак не мог закончить. Михаил Александрович уже давно наблюдался у профессора Сербского, а к Усольцеву попал по рекомендации профессора «для завершения лечения». Жена и сестра поселились неподалеку на даче, таким образом Михаил Александрович мог их ежедневно навещать. Лечение дало свои плоды, состояние Врубеля улучшилось настолько, что осенью 1904 года он вместе с женой решился уехать в Петербург. Но спустя год снова попал к доктору Усольцеву.

За время пребывания в лечебнице Усольцева Врубелем было создано множество работ, в том числе и портрет доктора, на котором художник написал «Дорогому и многоуважаемому Фёдору Арсеньевичу от воскресшего М. Врубеля». По эскизам Врубеля («Врубель поразительно рисовал орнамент, ниоткуда никогда не заимствуя, всегда свой». — К. Коровин) Фёдором Шехтелем была создана ограда санатория.

Увы, в 1906 году Врубель ослеп, а в 1910-м умер в психиатрической лечебнице в Киеве.

Судьба доктора Усольцева тоже была не слишком радостна: душевная болезнь обнаружилась у его жены и дочери. Но Усольцев продолжал работать и во время Первой мировой войны, и после революции. Фёдор Арсеньевич под конец жизни, как и его знаменитый пациент, потерял зрение. Умер доктор Усольцев в 1947 году, а больница существует и по сей день — в старинном здании. Осенью 2007 года был большой скандал из-за самовольного решения руководства больницы заменить созданную Шехтелем ограду, внесённую в списки памятников архитектуры Москвы, обычной металлической. Работы уже начались, но сбежавшиеся местные жители заставили прекратить вандализм.

С тех пор забор так и стоит частично деревянным, частично железным. Самой примечательной частью ограды считаются ворота — «Сказочные», они оказались как раз на стыке новой и старой частей забора. В двух местах в ограду встроены стены зданий, оформленных в том же «сказочном» стиле. В их стенах сделаны углубления, в которых когда-то были закреплены изразцы, подобные древнерусским. Может быть, такие, как украшают стены и ограду расположенной невдалеке церкви Митрофания Воронежского.

Неподалеку от больницы — Благовещенская церковь (угол Дворцовой и Нарышкинской аллей). Она была сооружена в 1844–1847 гг. на средства местной дачницы Анны Дмитриевны Нарышкиной после того, как она в один год похоронила единственную дочь и внучку. На месте домика, где умерла девочка, по проекту архитектора Фёдора Рихтера и построили эту церковь.

Далее на выходе из парка на Красноармейской улице дом № 1 — здание упоминавшегося ресторана «Эльдорадо», дом № 4 — ресторана «Аполло». На улице много старых домов и не всегда понятно, чем они были «до того».

Тут нам лучше выйти на Ленинградское шоссе и сесть на маршрутку или троллейбус (тут ходят маршрутки 12 м, 370 м, 43 м, 453 м, 456 м, 462 м и троллейбусы 12, 43, 6, 70, 82, 86), так мы сократим путь и сможем полюбоваться из окна на старое и новое здания аэровокзалов (Ленинградское шоссе, № 37 и 41.), а также на старинный доходный дом, первого советского панельного дома с ажурными вставками и смешного «дом-сороконожки» брежневских времён. Пересчитывали: ног действительно сорок!

«Ажурный дом» на Ленинградском проспекте был построен в 1941 году по проекту Андрея Бурова как образец стандартного дома для советских граждан. Узорчатые решётки, отлитые по эскизам художника Владимира Фаворского, прикрывают кухонные лоджии. Однако в серию этот проект так и не пошёл.

Между станциями метро «Аэропорт» и «Сокол» раскинулся Чапаевский парк, за ним видны башни «Триумф-паласа». Это самые высокие квартиры в Москве, несмотря на то, что дом стоит не на холме, а в долине реки Ходынки, но имеет 57 жилых этажей. Таким образом, пентхаусы оказались на высоте 355 метров над уровнем моря.

После станции метро «Сокол» «Питерская» раздваивается на Ленинградское и Волоколамское шоссе, обрамляя парк Покровское-Стрешнево (Покровское-Глебово), где ещё сохраняется гибнущая усадьба.

Ленинградка проходит вдоль Химкинского водохранилища, где стоят на приколе корабли и даже подводная лодка «Новосибирский комсомолец». Это не муляжи, а самые настоящие боевые корабли. Подводная лодка проходила службу с 1981 года в боевом составе 4-й краснознамённой эскадры подводных лодок Северного флота. Её построили на заводе «Красное Сормово» в Нижнем Новгороде. Она совершала боевые походы в Средиземное море и Атлантический океан, бывала у побережья Африки и в Баренцевом море. Списали её в 1998-м, и лодка вместе со сторожевым кораблём «Дружный» была выкуплена московскими властями в качестве экспонатов будущего музея истории отечественного флота и кораблестроения. Но место, где их можно было бы поставить на прикол, искали очень долго и лишь поздней осенью 2003 года остановились на Химкинском водохранилище.

В интерьере подводной лодки многое изменено. Самое большое несоответствие реальности — проёмы в переборках между отсеками лодки для того, чтобы инвалиды на колясках смогли посетить этот музей. Полностью сохранены шесть торпедных аппаратов, а также часть мин и торпед. Центральный пост управления лодкой превращён в экспозиционный зал, в котором посетители смогут познакомиться с условиями жизни экипажа. Только зимой вас в рубку не пустят: там обледеневают ступени и можно поскользнуться.

Музей Военно-морского флота постепенно пополняет свои фонды. В конце августа 2007 года из Дагестана были доставлены экраноплан «Орлёнок» и десантный штурмовой катер «Скат» на воздушной подушке.

Неподалеку — ещё одна старинная усадьба — Грачёвка (Клинская ул., 2). От станции метро «Речной вокзал» до парка Грачёво можно доехать автобусом или с Ленинградского вокзала до платформы Ховрино.

Музея там нет, усадьбу занимает больница, но само здание в хорошем состоянии. Своими очертаниями оно многим напоминает игорный дом в Монте-Карло, и это не случайно.

Несмотря на то что обживаться Ховрино стало в XV веке, дом этот сравнительно новый: он был построен в самом конце XIX века купцами-старообрядцами Грачёвыми. С ними мы уже встречались, когда посещали Михалково (до него от Грачёвки около трёх километров, от станции метро «Водный стадион» можно доехать автобусом № 123). Их мануфактуры приносили стабильную прибыль. Грачёвы богатели и сумели выкупить ещё и Ховрино после длинной череды владельцев аристократов, среди которых были и Шереметевы, и Столыпины, и Голицыны. Грачёвы сразу переименовали усадьбу, дав ей своё имя, и пригласили знаменитого Льва Кекушева выстроить им новый дом. Этот архитектор очень хорошо был известен в среде старообрядцев, он много строил и для Рогожской, и для Преображенской общин, но для Грачёвки он создал только проект, а строительство вёл другой архитектор — Кайзер. Усадьба состояла из главного дома, хозяйственного флигеля, конюшни и каретного сарая. Строения обильно украшает лепнина, башенки, купола и прочие архитектурные изыски. Дом окружён парком — более старым.

На территории парка есть место для любителей ужастиков — Ховринская заброшенная больница. На одной из стен больницы написано: «Больница эта — край чудес, зашёл в неё и там исчез». С этим местом связано множество страшных историй.

Это одна из самых известных «заброшек» столицы. Огромное строение необычной планировки, в виде треугольного креста с разветвлениями на концах, ещё не будучи завершённым, стало уходить под землю: сэкономили на геологоразведке. Вот и превратилось красивое здание вместо больницы в тренажёр для сталкеров. Так обычно называют людей, которые готовы, рискуя жизнью, обследовать всевозможные заброшенные строения, как наземные, так и подземные. Они проникают внутрь таких строений через «залазы» — потайные ходы, подкопы, позволяющие проникнуть на объект в обход постов охраны. «Залазы» постоянно меняются: старые «запаливаются» (то есть их обнаруживает охрана и заделывает), а новые прокапываются, разведываются. Хотя, с точки зрения сталкеров, Ховринка — не самое привлекательное место, так как здание не было сдано в пользование и внутри нет «хабара» — всего того, что не прикручено и не привинчено, а потому может быть вынесено. Из-за незаконченности стройки в некоторых местах отсутствуют фрагменты стен и межэтажные перекрытия. Здание, особенно верхние его этажи, полностью покрыты граффити. Подвалы затоплены.

Зато оно идеально для тренировок туристов-экстремалов и промышленных альпинистов. Но бывали здесь сборища и похуже, например сатанистов. В их глазах это здание очень привлекательно: оно выстроено на месте старого кладбища, а по форме напоминает знак «биологическая опасность» — если взглянуть на фотографии со спутников.

Секта, облюбовавшая Ховринку, называлась «Немостор». Утверждают, что здесь они проводили свои кровавые ритуалы и чёрные мессы, и поэтому в окружающих районах стали пропадать собаки, кошки, а потом и люди. Естественно, это не могло не привлечь внимания стражей порядка: милиция утроила на сектантов облаву. Их планировалось окружить, арестовать — и действовать дальше в рамках закона. Но что-то пошло не так! Вместо того чтобы выйти из «заброшки» и сдаться, сатанисты забаррикадировались в подвале, а потом раздалось два взрыва, заваливших выходы из него. Очень скоро после этого туннель затопило грунтовыми водами. Прибывшие спасатели живых не обнаружили и смогли извлечь даже далеко не все трупы.

Возможно, что вся история целиком — выдумка. Но за ней последовали другие, не менее страшные: какой-то студент покончил с собой, спрыгнув в одну из лифтовых шахт. В другую шахту упала некая бедная старушка, отыскивавшаяся там свою потерявшуюся собачку. Когда-то в здание больницы забежал расшалившийся ребёнок — и исчез навсегда. Потом целая группа подростков, решив поиграть в сатанизм, забралась в здание — назад вышло всего трое. Да, там временами слышится детский плач, чьи-то стоны и вздохи, там видят светящиеся силуэты и зловещие тени…

Проверять, так ли это, вряд ли стоит: здание охраняется милицией и без специальной подготовки пробраться туда затруднительно.

Экскурсия № 9 По следам Тушинского вора

Рижская площадь — красивая и суматошная. От неё отходят три железнодорожные ветки: спрятанная позади рынка станция Ржевская — это одна из станций Алексеевской соединительной ветки, проложенной в начале XX века от Курского до Белорусского вокзалов. Рядом — платформа Рижская Ленинградского направления, т. е. относящаяся к самой первой Николаевской железной дороге (в промзоне затерялся Николаевский тупик, названный в честь Николаевской ж/д). С другой стороны площади — Рижский вокзал. У великолепного здания вокзала за решётчатой оградой — музей старинных паровозов, которыми можно полюбоваться и даже совершить экскурсию на старом паровозе в депо.

Отсюда на электричке по старой Московско-Виндавской железной дороге возвращаемся в Покровское-Стрешнево. Доехать туда можно также от станций метро «Войковская» или «Щукинская».

В развилке между Волоколамским и Ленинградским шоссе, на левом берегу Химкинского водохранилища, много исторических мест. Некогда, возможно миллионы лет назад, сюда упал огромный метеорит, образовав гигантский кратер — Сходненский ковш. А самое древнее поселение на этом месте возникло ещё в палеолите: здесь, в Тушино, во время раскопок были обнаружены череп неандертальца и кости мамонта.

Довольно любопытно происхождение названия Тушино: эти земли некогда принадлежали очень толстому боярину, которого так и прозвали — Туша. Особую роль сыграло Тушино в русской истории начала XVII века. Именно здесь, на высоком холме за селом Тушином (близ впадения Сходни в Москву-реку), во время бурных событий Смутного времени расположил свой знаменитый Тушинский лагерь самозванец Лжедимитрий II.

Убийцы, порешившие Лжедмитрия I, переусердствовали: труп был столь сильно изуродован, что опознать его было невозможно. Поэтому почти сразу стали плодиться слухи, что царь не погиб, а в очередной раз «чудесным образом спасся». И очередной самозванец не замедлил явиться! Настоящее имя Лжедмитрия II неизвестно, впервые он объявился в 1607 г. в городе Путивле, где сразу открыто и объявил себя царём. Впрочем, по легенде, у него и выбора особо не было: он был схвачен как лазутчик, и не миновать бы самозванцу виселицы, если бы не сообразил он крикнуть громко, что он-де спасшийся государь. Путивльцы упали к его ногам и закричали: «Виноваты, государь, не узнали тебя, помилуй нас!».

Почти сразу же под знамёна самозванца стали стекаться войска: это были и русские, и украинские, и донские атаманы, и польские паны. Даже многие бояре и князья пришли к нему. Примкнули к войску и скрывавшиеся от правосудия преступники, и просто случайные люди, «молодцы», которым не важно было, за кого воевать, лишь бы иметь возможность пограбить. Никто из них не верил, что царь настоящий, и авторитета он не имел никакого. «Димитрий» даже пару раз пытался убежать, но его оба раза ловили и принуждали снова играть взятую роль. С отчаяния он запил горькую.

Вернулась к «супругу» и Марина Мнишек, не по своей воле, а по настоянию отца (тот получил огромную взятку от самозванца за то, что уговорил дочь опознать «мужа»). Часть пути её даже везли под охраной, как пленницу.

В Тушино, в долине реки Сходни, самозванец обосновался не сразу. Вначале он продвинулся дальше, почти до современной станции Сокол, и расположился на пустоши, носившей название Подъёлки. Войско царя Шуйского стояло в селе Новое Ваганьково (там, где теперь одноимённое кладбище). Летом 1608 года Шуйскому удалось оттеснить «Димитрия» с пустоши Подъёлки за речку Химку. Теперь на месте пустоши большой лесопарк Покровское-Стрешнево и одноимённая усадьба. Речка Химка протекает по северной оконечности парка. Именно с этого парка мы и начнём экскурсию.

Все постройки на территории усадьбы намного более поздние, большая часть из них относится к XIX веку, когда имение принадлежало Стрешневым и Глебовым, то есть начиная с середины XVIII века. Официально здание в аварийном состоянии, находится на реставрации, но фактически всё намного печальнее…

Генерал-аншеф Пётр Иванович Стрешнев первым начал благоустраивать имение, он выстроил здесь каменную церковь, дошедшую до наших дней в несколько переделанном виде, и возвёл каменный дом в стиле елизаветинского барокко. Из девяти детей Петра Ивановича выжила лишь одна дочь — Елизавета. Пётр Иванович любил её без меры и без меры баловал, вырастив деспотичной, властной и капризной. Через год после смерти отца она вышла замуж за вдовца с ребёнком Фёдора Ивановича Глебова, мотивировав это тем, что её избранник — единственный человек, над которым она сможет властвовать, не теряя к нему уважения.

И действительно, муж обожал Елизавету Петровну, всячески стараясь её ублажать и потакая всем её прихотям. Усадьбу он превратил в парк развлечений, выстроив изящные павильоны, оранжереи и зверинец, где содержались олени, бараны, козы и масса редких птиц. Слава имения была столь велика, что в 1775 году сама императрица Екатерина Вторая посетила его.

После смерти мужа Елизавета Петровна продолжила украшать поместье, сделав предметом культа своё родство с императорами: царь Михаил Фёдорович Романов был женат на одной из Стрешневых. Она стремилась поддерживать репутацию образованной и прогрессивной дамы и потому охотно приобретала разнообразные новинки вроде телескопов и микроскопов.

Часть своих земель Глебова-Стрешнева распорядилась отдать под дачи. Один из домиков снимал историк Николай Михайлович Карамзин, здесь он работал над «Историей государства Российского». Дачи эти просуществовали очень долго, много лет спустя здесь жило семейство врача А. Е. Берса, в гости к которому часто наведывался молодой писатель граф Лев Николаевич Толстой. Спустя шесть лет он женился на дочери Берсов Софье.

После смерти Елизаветы Петровны имение перешло к её внучатой племяннице Евгении Фёдоровне, носившей уже тройную фамилию Шаховская-Глебова-Стрешнева. Именно она и решила возвести неоготическую крепость, которую можно видеть сейчас. Вышло красиво, но, по воспоминаниям Софьи Толстой, везде была видна злоба хозяйки: пройти внутрь ограды можно было только по билету, «всё огорожено проволокой колючей, везде злые сторожа, и гулять можно только по пыльным, большим дорогам».

Дальнюю часть парка, что была за речкой Химкой и называлась Иваньково, хозяйка постепенно распродавала дачникам, желающим построить там свои виллы: здесь жили художник Виктор Сомов и писатель Алексей Толстой; после революции — Инесса Арманд. Некоторые из домиков сохранились, и они весьма оригинальной архитектуры. Сейчас Покровское-Глебово-Стрешнево объявлено заповедной зоной. Имение закрыто для посещений, так как там «проводится реставрация», но в прекрасном парке гулять можно долго. На северо-западе его сохранился чистый родник «Царевна-Лебедь», из которого, по уверениям местных жителей, можно брать воду.

Речку Химку перейдём по одному из мостиков и, минуя дачный посёлок, направимся к Иваньковскому шлюзу на канале имени Москвы, он же канал Москва — Волга. Канал тожественно открыли летом 1937-го. Сейчас здесь очень красиво, но история этих мест более чем мрачная: строился канал буквально «на костях», ведь работали на нём узники ГУЛАГа, а если точнее, его отделения — Дмитровлага. Измученные, голодные люди, лишённые тёплой одежды и зачастую специальной техники, должны были выкапывать котлован для будущего канала. И это несмотря на дожди, на мороз. Многие погибали просто от голода и слабости, замерзали насмерть. Их тела грузили на тележки — «грабарки» и увозили, чтобы свалить в общую могилу. После пуска канала бывшие лагерные бараки ещё долго использовались под жильё; последним напоминанием о лагерях долго оставалась вышка, теперь снесённая.?

Перейдя канал, мы окажемся в тех местах, где четыре столетия назад разбил свой лагерь Лжедмитрий II. Лагерь этот был огромен, скорее даже город, а не лагерь. Его защищали земляные валы с башнями и воротами. К зиме 1609 года тушинское войско превышало пятьдесят тысяч человек. В лагере были выстроены деревянные дома, чеканились монеты, сюда приезжали купцы, и сам собой возник оживлённый торг. Центр лагеря был там, где сейчас Волоколамка пересекается с МКАД. Царский дворец — деревянный, несохранившийся — стоял на возвышенности, называвшейся с тех пор Царикова гора. О ней напоминает Цариков переулок, примерно в километре от МКАД он связывает Пятницкое шоссе и Новотушинский проспект. Здесь же рядом, на берегу реки Сходни, был расположен Спасо-Преображенский монастырь с некоторыми каменными строениями, оказавшийся в эпицентре событий.

Домов не хватало, и вокруг лагеря были вырыты землянки. Польские молодцы из Тушинского лагеря грабили окрестные селенья, они хватали там жён и девиц, привозили их в лагерь и отпускали не иначе, как за деньги. Игра в карты и кости, драки и убийства были здесь обычным времяпровождением. Дразня православных, поляки развлекались и тем, что загоняли в церкви скот, кормили собак в алтарях и шили себе штаны из священнических риз. Конечно, такое поведение войска никак не вязалось с тем, что во главе его — настоящий Димитрий, и со временем из Тушина начался отток людей. Почти верное дело оказалось проиграно по вине самого самозванца и его окружения. Понимая, что не сегодня-завтра его могут зарезать, Тушинский вор переоделся в крестьянское платье и бежал из табора в Калугу, бросив жену.

Бежал из Тушина и Юрий Мнишек, сразу как только получил обещанные деньги. Дочку он бросил фактически на произвол судьбы. У Марины ещё были друзья, хотя бы гетман Сапега, уговаривавший её вернуться домой и обещавший обеспечить ей охрану и транспорт. Но, отвергнутая самым близким человеком — отцом, оскорблённая Марина выбрала гибельный путь: «.. Кого Бог раз осиял блеском царского величия, тот не потеряет этого блеска никогда, так как солнце не потеряет блеска оттого, что его закрывает скоропреходящее облако», — упрямо твердила она.

Между тем в Тушинском лагере начались междоусобицы. Марине неоднократно приходилось выходить к войску и слёзно уговаривать людей не покидать её. В середине февраля она, наконец, сбежала из Тушина, переодевшись в мужское платье и взяв с собой лишь верную служанку и сотни три казаков. Сбежала она вовремя: Тушинский лагерь был сожжён весной 1610 года. В этих местах не раз проводились раскопки, и они подтвердили верность летописных сказаний: в начале XVII века здесь действительно бушевал страшный пожар, не оставивший ничего, только выгоревшую пустошь. Развалины монастыря сохранялись ещё долго, около них несколькими годами позже разбил лагерь и королевич Владислав, претендовавший на русский престол. Во время пожара от монастыря уцелела лишь одна каменная церковь Спаса-Преображения, давшая название окружившему её поселению, оно так и называлось — Спас. До наших дней церковь не сохранилась: в конце XIX века её фундамент подмыло изменившееся течение Сходни, и она рухнула. Находилась она близ современной железнодорожной платформы «Трикотажная». Но под землей артефактов осталось довольно много, археологи часто находили там сабли, копья, ядра и стрелы, а также пули, топоры и монеты — всё со следами огня.

Марина приехала в Калугу к «вору», теперь «Калужскому вору», но того вскоре убили свои же люди. Беременная Марина с факелом в руке бегала по улицам Калуги, рвала на себе волосы и одежду, с плачем молила о мщении. Но мало кто ей посочувствовал. Судьба этой женщины была печальна: она ещё долго мыкалась по России, была схвачена, потеряла своего малолетнего сына, удавленного по приказу царя, и сама умерла в заточении.

После этих страшных событий Тушино долго оправлялось, спустя пятнадцать лет оно числилось сельцом (то есть не имело своей церкви), где было всего 36 дворов. Первая церковь, деревянная, появилась только сто лет спустя. Теперь самая старая церковь здесь — это храм Покрова Пресвятой Богородицы на улице Саломеи Нерис (1670-е годы).

Постепенно Тушино росло, заселялось, отстраивалось, и со временем страшное прошлое забылось, а его жители освоили весьма прибыльное ремесло — вязание. Поначалу женщины вязали чулки на дому, потом здесь стали строиться мануфактуры и фабрики. Купцы стали выкупать мельницы и перестраивать их под двигатели для станков, отчего крестьянам стало негде молоть хлеб, и они даже жаловались императору. Но жалоба не помогла: фабрики всё строились и строились, а с открытием железной дороги их стало ещё больше. Постепенно крестьяне смирились, а Тушинская чулочная фабрика (бывший завод «Проводник», переведённый сюда из Риги вскоре после начала Первой мировой войны) работает до сих пор.

Есть в Тушино и другая достопримечательность, чьё название прочно ассоциируется с авиацией и с аббревиатурой Осоавихим. Здесь в 1929 году была создана первая лётная школа, через год около железной дороги был построен планерный завод, а ещё через год, западнее деревни Захарково, возник аэродром, занявший около двухсот гектаров между Москвой-рекой и Волоколамским шоссе. Судьба многих отечественных авиаторов начиналась именно здесь — это Чкалов, Громов, Коккинаки, Анохин, Ильюшин, Яковлев. Именно поэтому многие улицы в Тушино носят «авиационные» имена: проспект Стратонавтов (в память о погибших в 1934 году трёх советских стратонавтах, установивших на стратостате «Осоавиахим-1» мировой рекорд по высоте, до 1964 года — Железнодорожная улица; Лётная улица, улица Циолковского (существует с 1934 года, на этой улице находилось общежитие, в котором жили первые советские стратонавты), Планерная улица (по которой названа и станция метро «Планерная»).

Но не только светлая память осталась об авиации в Тушино. Здесь работала и одна из сталинских «шарашек» — закрытых КБ, где использовался труд заключённых. В 1932 году к северу от железной дороги был построен самолётостроительный завод (ныне Тушинский машиностроительный завод), а в следующем году — авиамоторный (Московское машиностороительное предприятие им. Чернышёва). Рядом с заводами возводятся бараки для рабочих и возникает «шарага». Руководил ею заключенный А. А. Шумилин — бывший начальник опытного завода Центрального НИИ авиационного моторостроения. В 1938 г. сюда перевели ещё одну группу заключённых и создали ОКБ-82 НКВД СССР при авиазаводе № 82, насчитывающее более 100 человек, главным конструктором которого был Алексей Чаромский, а одним из работников — Борис Стечкин. Группа эта работала над созданием дизельного авиационного двигателя, вдвое превосходящего по мощности все известные в то время двигатели.

Отправимся к Сходненскому ковшу — древнему метеоритному кратеру глубиной 40 метров. На самом его краю расположена усадьба Братцево, её парк рассечён надвое МКАД. На северо-восток от усадьбы вплоть до XX века тянулся лесной массив, часть которого ещё сохранилась как Алёшкинский лес. В том лесу, порой в сумерках, встречают призрака, прозванного Чёрным монахом: закутанная в тёмное одеяние фигура неторопливо движется по одной из аллей. Видят призрак всегда издалека, и пока ещё вреда он никому не причинил.

В настоящее время усадьба значится по Светлогорскому проезду, а место, где стояло село Спасское, возникшее рядом с разрушенным Спасо-Преображенским монастырём, — по улице Героев-Панфиловцев; между ними лежит улица Саломеи Нерис, ведущая к мосту через Сходню. На углу улиц Саломеи Нерис и Братцевской стоит часовня и памятный знак: здесь летом 2000 года разбился на вертолёте известный офтальмолог Святослав Фёдоров.

Во второй половине XVII века Братцевым владел боярин Богдан Хитрово, известный как основатель Симбирска. При нём были поставлены двор боярский с хозяйственными пристройками, дворы крепостных крестьян и две мельницы на реке Сходне. Им же построена сохранившаяся каменная церковь Покрова Пресвятой Богородицы. Потир, дискос и вкладная книга боярина Хитрово из этой церкви с 1924 г. хранятся в Оружейной палате. В старом описании сказано, что церковь была украшена изразцовым полихромным фризом и керамическими фигурами херувимов в кокошниках здания, эти херувимы частично сохранились.

После смерти Хитрово Братцево отошло к Нарышкиным, у которых его выкупил граф Александр Сергеевич Строганов как отступное при своём скандальном разводе. Дело в том, что его супруга Екатерина Петровна вызвала повышенный интерес у молодого человека Ивана Николаевича Римского-Корсакова (дальнего родственника композитора), бывшего фаворита императрицы Екатерины Второй. Он отличался дивной красотой и столь же дивными глупостью и невежеством, то есть идеально подходил на роль «флигель-адъютанта». К тому же он неплохо играл на скрипке, императрице нравилось.

Существует анекдот, что, получив в подарок от государыни дом, Римский-Корсаков занялся его обстановкой и пожелал составить библиотеку, а для этого послал за книгопродавцем. На вопрос последнего, какие книги ему нужны, он ответил: «Ну, знаете, большие тома внизу, а маленькие книжки вверху — как у Её Величества».

Однако уже через год Екатерина жестоко разочаровалась: она застала своего фаворита в объятиях графини Прасковьи Брюс и немедленно удалила обоих от двора. Корсаков сильно опечалился: оказывается, ему было приятно общество умной, сильной, образованной женщины. Пытаясь утешиться, он завёл роман с графиней Екатериной Петровной Строгановой (урождённой Трубецкой), которая была его старше на 10 лет. Роман этот закончился её разводом, причём Строганов выделил бывшей супруге дом, деньги и имение Братцево. В нём она и поселилась со своим молодым любовником, с которым так и не обвенчалась, но от которого родила сына и двух дочерей. Корсаков очень любил жену и восхищался ею, несмотря на то что к старости она «лишилась движения ног».

Считается, что именно эта трогательная пара и приказала перестроить старый деревянный дом, который значится в более ранних описаниях усадьбы (скорее всего, тот, старый сгорел во время войны с Наполеоном). Архитектором считают Андрея Никифоровича Воронихина. До настоящего времени сохранились двухэтажный главный дом (крестообразный, с портиком и увенчанный бельведером с куполом); 10-колонная беседка-ротонда «Миловид» («храм Екатерины II»), флигель и парк английского (пейзажного) типа. Сохранившиеся ампирные росписи сделаны несколько позже, в 1830–1840-х годах.

Дети Строгановой и Римского-Корсакова считались незаконнорождёнными и носили фамилию Ладомирские, поэтому они получили Братцево не по завещанию, а по дарственной, оформленной их отцом незадолго до смерти.

Сын их Василий Николаевич Ладомирский женился на княжне Софье Фёдоровне Гагариной. В Братцево часто бывала и даже жила её мать, Прасковья Юрьевна Гагарина (урождённая Трубецкая) — женщина харизматичная и яркая. Считается, что это о ней написал Грибоедов, лишь изменив имя:

Татьяна Юрьевна!!! Известная, — притом, Чиновные и должностные Все ей друзья и все родные; К Татьяне Юрьевне хоть раз бы съездить вам…

Но Грибоедов зря посмеивался: жизнь этой женщины была полна удивительных перипетий и испытаний, которые она с честью выдерживала. Первым её мужем был генерал-майор Фёдор Сергеевич Гагарин. Во время русско-турецкой войны она последовала за супругом в Яссы, где скоро вызвала скандал, отвесив пощёчину светлейшему князю Потёмкину за некую допущенную им вольность. К чести князя, надо сказать, что он никак не отомстил ни вспыльчивой даме, ни её перепуганному мужу. К сожалению, вскоре Гагарина овдовела: её муж был убит во время польского восстания весной 1794 года, а саму княгиню заключили в тюрьму, где она находилась полгода — до взятия Варшавы Суворовым. Это было крайне жестоко и бесчеловечно, ведь молодая женщина была беременна. Именно там, в тюрьме, она и родила дочь Софью — будущую владелицу Братцево.

После гибели мужа Прасковья Юрьевна долгое время вдовствовала, по выражению Ф. Ф. Вигеля, «долго отвергала всякие утешения, в серьге носила землю с могилы мужа своего; но вместе с твёрдостию имела необычайные, можно сказать, невиданные живость и весёлость характера; раз предавшись удовольствиям света, она не переставала им следовать».

Уже будучи за сорок, княгиня снова поразила светское общество: она поднялась в воздух на воздушном шаре, став таким образом одной из первых русских воздухоплавательниц. Именно одной из первых, так как газеты того времени упоминают фамилию и другой женщины, совершившей этот опасный трюк.

В 1803 году в Россию прибыл также один из первых аэронавтов Андре-Жак Гарнерен. За рубежом полёты на воздушных шарах проходили уже довольно давно, а в России они были запрещены ещё Екатериной Второй, посчитавшей «забаву» опасной. Её внук Александр Первый снял запрет и разрешил Гарнерену подниматься на аэростате перед петербургской и московской публикой. Первый полёт состоялся в Петербурге в июне 1803 года. Месяц спустя к изобретателю присоединился русский генерал — шестидесятилетний князь Львов. Весной следующего года в гондолу отважилась войти женщина — некая госпожа Тушенинова. А уже в следующем 1805-м месье Гарнерен несколько раз поднимался в воздух в Москве в Нескучном саду и брал с собой желающих из публики.

Источники упрямо твердят, что Гагарина поднялась в воздух в 1803 году, хотя возможна тут и ошибка на два года. Пролетев над Москвой, её шар опустился в усадьбе Остафьево, в восьми километрах к югу от Москвы, принадлежавшей Вяземским. За приземлением с восторгом наблюдал одиннадцатилетний мальчик — будущий поэт Пётр Андреевич Вяземский. Спустя много лет он женился на второй дочери отважной княгини Вере и долго хранил у себя в имении тот воздушный шар, считая приземление Гагариной самым ярким событием в истории Остафьево.

Уже в пожилом возрасте Гагарина второй раз вышла замуж, как все считали, по расчёту, за отставного кавалергардского полковника Петра Юрьевича Кологривова, характеризовавшегося современниками как человек крайне недалекий. Однако, будучи лишён светской приятности, он умело вёл дела и сумел поправить пошатнувшееся благосостояние Гагариных. Именно ему передала Братцево его овдовевшая падчерица, и здесь доживала свой век её мать — отчаянная Прасковья Юрьевна.

В шестидесятых годах XIX века в Братцево на даче жил Шишкин, здесь им была написана картина «Полдень. Окрестности Москвы», купленная Третьяковым для галереи.

Последним владельцем Братцева был директор Исторического музея князь Николай Сергеевич Щербатов. При нём были построены водонапорная башня, сохранившаяся до сих пор, каретно-ремонтные сараи (ныне гаражи), устроено телефонное сообщение с Москвой, открыта начальная церковно-приходская школа (1888).

После революции усадьбу национализировали, в ней располагались то ясли, то школа, то институт прикладной ботаники, чьим директором был Вавилов. В 1930-е годы по настоянию Отто Юльевича Шмидта усадьбу переделали в Дом отдыха и перестроили. В 1960-е МКАД рассекла Братцево пополам, усадьба сохраняется, а деревню снесли, построив на её месте больницу. В настоящий момент в усадьбе проводятся реставрационные работы и благоустройство территории. Именно здесь снимались многие сцены сериала «Бедная Настя»: Братцево исполнило роль поместья барона Корфа.

Экскурсия № 10 От Новослободской к Пресне

Начнём прогулку от станции метро «Менделеевская». Улица Новослободская получила название от лесных складов и рынка, располагавшихся здесь в XIX веке. Она ведёт от станции метро «Новослободская» до станции метро «Савёловская», и на этом коротком отрезке располагаются несколько примечательных сооружений. Если заглянуть во двор дома № 45, то ничего, кроме мрачной неприступной стены, вы не увидите.

Неудивительно, ведь здесь расположена Бутырская тюрьма, одна из самых древних и мрачных тюрем столицы! Её старое здание было спроектировано архитектором Матвеем Казаковым. Ежегодно через её стены проходило до 30 тысяч человек, среди которых были террорист Иван Каляев, революционер-старообрядец Николай Шмидт (погибший в тюремных стенах при невыясненных обстоятельствах), матросы с восставшего крейсера «Очаков» и даже поэт Владимир Маяковский. Среди известных заключённых Бутырки — Варлам Шаламов, Осип Мандельштам, Сергей Королёв, Александр Солженицын, Евгения Гинзбург, Борис Фомин, Владимир Гусинский, Сергей Магницкий, погибший в её стенах.

А самой первой «звездой», знаменитостью, побывавшей в стенах Бутырки, стал бунтовщик Емельян Пугачёв. В январе 1775 года его до казни держали в подвале башни закованным в цепи. Башня эта и её подвалы сохранились до наших дней, говорят, что именно здесь в 1930-е годы приводили в исполнение смертные приговоры. После трупы сжигали в специальном контейнере, а пепел развеивали по ветру. От охранников тюрьмы и жителей окрестных домов порой можно услышать рассказы о привидениях, бродящих здесь по ночам.

Свернём на Лесную улицу, и через несколько домов на трёхэтажном домике можно заметить примечательную вывеску «Каландадзе, оптовая торговля кавказскими фруктами». Это не магазин, это музей — «Подпольная типография 1905–1906 гг.» (Лесная ул., 55). В этом доходном доме, принадлежавшем купцу Кузьме Колупаеву, действительно находилась законспирированная тайная типография, а магазин служил прикрытием. В подвале дома, под складом магазина, была вырыта крохотная пещерка, отрытая в стенке колодца для стока грунтовых вод. В этой пещерке размещался портативный печатный станок — «американка». Магазин был открыт на имя Мириана Каландадзе — портового грузчика из Батуми, имевшего опыт в торговле и «чистую» репутацию. Никакого бизнеса на самом деле не велось, магазин был убыточен: с Кавказа фрукты привозили помалу и нерегулярно, так что если бы полиция вздумала разобраться в торговых делах Каландадзе, всё быстро выплыло бы наружу. Однако подпольная типография действовала весьма успешно — полиция так и не сумела её обнаружить, несмотря на то что полицейская часть располагалась буквально рядом, на противоположной стороне улицы, а возле самого дома был пост городового. Проработав год, типография была ликвидирована, а магазин-прикрытие закрылся. Музей на этом месте был открыт в 1924 году, причём его организаторами стали в основном те же самые люди, что некогда здесь работали.

Музей этот совсем маленький, но достаточно интересный: две комнатки, кухня и подвал. Интерьеры помещений полностью восстановлены и хорошо иллюстрируют условия жизни и быта небогатых москвичей. А жили они, надо признать, достаточно аскетично и тесно. В двух крошечных помещениях умещается русская печка и разнообразная утварь — стол, полки с посудой, кровати, сундуки, детская колыбелька, швейная машинка, самовар… Кроме того, вас поведут в подвал и разрешат заглянуть в колодец, где до сих пор стоит тот самый печатный станок.

Чуть дальше на другой стороне улицы сохраняется Миусский троллейбусный парк. Он был построен ещё в 1874 году как парк конки. В начале XX века он был переоборудован для электрического трамвая и затем ещё несколько раз перестраивался при участии видных инженеров, в том числе В. Шухова.

На Лесной улице располагается и Дом культуры имени Зуева — эффектное здание в стиле конструктивизма (Зуев был слесарем, участником событий 1905 года). Его автор — архитектор Илья Голосов одно время сотрудничал с Мельниковым, и тут ясно видно влияние его стиля: эффектной осью, на которую словно нанизаны остальные части здания, служит крупная остеклённая колонна.

Жилой дом № 8, выстроенный в 1930-е годы, пользуется мрачной и несколько скандальной славой. В этом доме жила и в 2006 году была убита (точно в день рождения В. В. Путина) журналист «Новой газеты» и правозащитник Анна Политковская, занимавшаяся преступлениями военных во время войны в Чечне.

В месте смыкания Лесной улицы и Бутырского Вала, у самой площади, стоит величественный храм в стиле раннего новгородского зодчества, поэтому с первого взгляда он может показаться очень древним, хотя на самом деле возведён в начале XX века, а освящён лишь в 1921 году. Храм этот старообрядческий и был построен на деньги уже знакомых нам купцов Рахмановых и на их земельном участке. Позднее к Рахмановым присоединились и другие жертвователи.

Службы в храме продолжались всего 14 лет: в 1935 году он был закрыт. Позже в нём разместилась мастерская скульптора С. М. Орлова. Именно здесь он работал над памятником, который стоит напротив мэрии на Тверской. Лишь в середине 1990-х храм снова отдали верующим.

Выйдя по Лесной на Белорусскую площадь, сворачиваем или на Грузинский Вал и потом по Малой Грузинской, или по Большой Грузинской с Тверской-Ямской идём к Баррикадной. По пути с Большой Грузинской минуем Тишинскую площадь, где ещё лет пятнадцать назад размещался популярный блошиный рынок, на котором можно было купить милейшие раритеты образца 1930–1940-х годов.

Большая Грузинская улица получила название в начале XVIII века, когда от турецких захватчиков в гостеприимную Москву переселился грузинский царь Вахтанг VI с сыновьями. Пётр II подарил грузинам земли за Земляным городом. Дворец царя Вахтанга стоял на месте нынешних домов № 15 и 17. Теперь там мастерская Зураба Церетели.

Грузины возвели здесь храм великомученика Георгия Победоносца в Грузинах (Большая Грузинская ул., 1), а в конце века перестроили его в камне. Богослужение велось на грузинском языке. В конце XIX века выстроили новый храм, а старый сделали трапезной; надстроили колокольню. В этом храме в 1866 году был крещён поэт Вячеслав Иванов. В 1928 году храм был закрыт, а его здание перестроено, но не разрушено. Богатую церковную библиотеку то ли растащили, то ли пустили на растопку. В 1991 году часть помещений была возвращена верующим.

На этой же улице в доме № 4/6 находится Музей Владимира Даля — создателя «Толкового словаря живаго великорусскаго языка». Похоронен Владимир Иванович Даль был тоже на Пресне, на Ваганьковском кладбище. К сожалению, дом, в котором жил Даль, закрыт другими домами, с улицы его не видно.

На соседней Зоологической улице находится ещё один мемориальный дом — художника Василия Дмитриевича Поленова (Зоологическая ул., 13). В 1915 году он приобрёл здесь участок земли и по своему проекту построил Дом театрального просвещения, который любовно называл «театральной лабораторией на всю Россию»: ведь Поленов не только писал пейзажи, он был театральным художником и даже заведовал постановочной частью в Московской русской частной опере Саввы Мамонтова. Сейчас в доме находится Государственный центр современного искусства.

Неподалеку на Малой Грузинской в усадьбе купца Щукина помещается Государственный биологический музей им. К. А. Тимирязева (Малая Грузинская ул., 15), открытый в 1923 году. На этой же улице — римско-католический храм Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии, выстроенный в готическом стиле в 1903 году. Вечерами там часто бывают великолепные концерты.

Пресненские пруды

Михаил Николаевич Загоскин:

«Я никогда не мог назваться богатым человеком, однако ж было время, что и у меня был каменный дом на Никитской, что и я не понимал, как может порядочный человек жить за Пресненскими прудами в каком-нибудь кривом переулке, в глуши, где каждый проезжающий экипаж обращает на себя всеобщее внимание».

Эти пруды (согласно справочнику начала XIX века, их было 24 (!), теперь осталось намного меньше) образовались вдоль течения речки Пресни, давным-давно убранной в коллектор. Подземная речка пересекает Петровский парк, течёт вдоль железной дороги, под Малой Грузинской улицей и впадает в Москву-реку рядом с Новоарбатским мостом. Возле Белого дома до сих пор сохранился Горбатый мостик (официальное название — Мост имени 1905 года) через уже не существующий проток реки Пресни. Он стал популярным местом проведения разнообразных митингов и пикетов.

Два из сохранившихся пруда находятся на территории Московского зоопарка, созданного в 1864 году Русским императорским обществом акклиматизации животных и растений. Бедным животным сильно не повезло во время обеих русских революций — 1905 и 1917 годов — зоопарк оказался в центре уличных боев. Тогда очень многие животные погибли, погибли и все рыбы, так как здание Аквариума было разрушено и все ёмкости разбиты. Сгорела библиотека зоопарка. Зато потом почти всё восстановили, и зоопарк продолжал работать даже в годы Великой Отечественной войны. В 1990-х его реконструировали, и сейчас это очень приятное место для прогулок с детьми.

Шумный Новинский бульвар был назван так в честь Навинского монастыря, упразднённого Екатериной Второй. Поэтому, строго говоря, бульвар должен был зваться не Новинским, а Навинским — монастырь был освящён в честь Иисуса Навина.

Сейчас здесь машины, машины и современная застройка, а некогда Фёдор Иванович Шаляпин приобрёл здесь дом, польстившись именно на прекрасный сад, где росли яблоки, груши, малина и смородина. Дом сохранился (№ 25), не так давно в нём был создан музей. Шаляпин жил там с 1910-го по 1922 год, до эмиграции. В гостях у певца бывали К. Коровин, М. Горький, Л. Андреев, И. Бунин, художники братья В. и А. Васнецовы, А. Головин, композитор С. Рахманинов. В годы Первой мировой войны в одном из флигелей Шаляпин обустроил госпиталь.

За домом Шаляпина медленно, но верно разрушается детище уже другой эпохи — жилой дом Наркомфина, предназначенный для сотрудников Народного комиссариата финансов СССР — одно из творений архитекторов М. Гинзбурга и И. Милиниса. Это практическое воплощение идеи дома-коммуны с полностью обобществлённым бытом. Он был выстроен из самых дешёвых материалов: в те годы экономили на всём. Сорок восемь квартир без кухонь — вместо них в доме был целый пищеблок, где еду готовили сразу для всех по графику как в санатории, без привычных ванных комнат — вместо них душевые кабинки. Зато в доме были спортзал, детский сад, прачечная и даже лифты. На крыше дома располагались 2 элитных пентхауса — для наркомов. Но коммунальное житьё-бытьё не задалось: большинство жителей, вместо того чтобы питаться в столовой, разбирало еду себе по комнатам. Затем дом «уплотнили», превратив и без того тесные квартирки в коммуналки. Потом выявились проблемы: плохой бетон, некачественная штукатурка… И вот уже много лет дом Гинзбурга заколочен и дышит на ладан.

По Конюшковской улице (здесь располагались монастырские конюшни) мимо кинотеатра «Баррикады» — старейшего кинематографа Москвы (он был открыт в 1907-м и назывался «Гранд Плезир»), уже упоминавшегося Горбатого моста и одну из сталинских высоток — т. н. дом авиаторов: 24 этажа, высота с башней и шпилем — 156 метров, мы пройдём в Пресненский парк. Он расположен на том месте, где некогда стояла фабрика Николая Шмита, уничтоженная во время боёв в революцию 1905–1907 годов. До Белого дома доходить не будем, посмотрим на него издали.

К Конюшковской улице примыкает Большой Девятинский переулок, на его смыкании с Новинским бульваром находится храм Девяти Мучеников Кизических, давший название переулку. Девять мучеников — это девять проповедников, в конце III века нашей эры пришедших в город Кизик в Малой Азии и там замученных. В народе этот храм прозвали «расстрельным», здесь находили свой конец мученики уже нового времени: в 1930-е годы храм сделался местом исполнения приговоров. Трудно даже подсчитать, сколько людей было здесь убито, не будет преувеличением сказать, что вся земля под храмом пропитана их кровью. Ныне храм действующий, его прихожане говорят, что в нём постоянно мироточат и плачут иконы.

История храма включает много примечательных событий. Дошедшее до нас здание было выстроено в правление Анны Иоанновны, а до того храм был деревянным, и ту деревянную церковь часто посещал Пётр Первый. Он очень любил церковное пение и сам часто пел в хоре: у первого российского императора были прекрасный слух и красивый тенор.

Неподалёку от храма жило семейство Грибоедовых, именно здесь крестили младенца — будущего автора «Горя от ума», служили молебны о его благополучном возвращении с войны и отпевали его мать.

Другим известным прихожанином храма был композитор Александр Александрович Алябьев — участник войны 1812 года, принимавший участие во взятии Дрездена, Лейпцига и Парижа. Он вышел в отставку в чине подполковника с полным пенсионом и некоторое время благоденствовал. Подвела Алябьева любовь к карточным играм. Нет, он не проигрался в пух и прах, всё было иначе. Беда подстерегала героя на Серпуховской дороге, где в одном из постоялых дворов поселился белгородский помещик Тимофей Миронович Времев. Злая судьба привела Времева в дом Алябьева, где он вместе с хозяином и другими гостями сел играть в карты и поначалу проигрывал, а потом вдруг много выиграл. Только честно ли? Раздосадованный Алябьев решил, что нет, и в гневе ударил гостя под дых, а силы удара не рассчитал: спустя несколько дней, уже вернувшись к себе, в трактир, Времев скончался. Алябьева обвинили в убийстве. Три года провёл композитор в тюрьме и именно там написал свой самый знаменитый романс — «Соловей».

После освобождения он жил недалеко от храма на Новинском бульваре в доме № 7 (он сгорел в 1997 году) под надзором полиции и в нём же умер. Похоронен Алябьев в Симоновом монастыре в родовой усыпальнице, ныне разрушенной.

Дойдём до Пресненского детского парка. До 1905 года здесь стояла мебельная фабрика Николая Павловича Шмита, купца, старообрядца, родственника Морозовых и революционера.

Николай Павлович Шмит был наследником богатейших московских фабрикантов. Огромное состояние сколотил его прадед Матвей Шмит, выстроивший в Москве в 1817 году мебельную фабрику: город обустраивался после пожара и мебель шла нарасхват. Дед Николая Александр добился подрядов на изготовление мебели для вокзалов первой российской железной дороги. Это было и прибыльно, и почётно. Его сын Павел отстроил новые фабричные корпуса и женился на богатейшей невесте — Вере Викуловне Морозовой. Супруга родила ему четверых детей, из которых Николай был старшим. Увы, никто из наследников не проявил деловых способностей, и в своём завещании Павел Александрович указал фабрику продать, а деньги распределить между всеми детьми. Но быстро этого сделать не удалось: стоящего покупателя не нашли, и тогда на помощь Николаю пришёл его двоюродный дед Савва Тимофеевич Морозов. Эта дружба стала для Николая роковой: фабрикант-миллионер, меценат Морозов был известен ещё и тем, что спонсировал подпольщиков-революционеров. Он познакомил с ними и своего внучатого племянника.

Дружба с подпольщиками погубила и самого Савву Тимофеевича: у него развилось тяжёлое душевное заболевание. Родные отправили его на отдых во Францию, в Канны, а спустя короткое время его труп с пулей в сердце нашли в гостиничной постели. Историки до сих пор спорят, было это самоубийством либо убийством. Известно, что в день смерти Морозова в Каннах видели Леонида Красина, руководившего «боевой технической группой при ЦК РСДРП», то есть отрядом большевистских боевиков. А более половины из 100 тысяч рублей, на которые была застрахована жизнь Морозова, получил именно Красин.

Но Николай Шмит продолжал большевикам доверять и находился всецело под их влиянием. Это влияние распространялось и на младших сестер Николая, одна из которых даже фиктивно вышла замуж, чтобы получить свою долю наследства и передать её РСДРП. Члены этой партии формально числились работниками мебельной фабрики, получали заработную плату, но если и появлялись на рабочих местах, то совсем не за тем, чтобы изготавливать мебель. Они учили молодых рабочих кидать пока ещё муляжные бомбы и стрелять. А потом из-за границы тайно привезли партию оружия, раздали его рабочим, и те принялись нападать на полицейских и грабить окрестные магазины. Потом отдельные выступления и стачки слились в одну, и зимой 1905-го в Москве уже шли настоящие бои.

Поначалу главным штабом служило училище Фидлера (Покровка, 31). 9 декабря 1905 г. там собралось около 150 боевиков, а также гимназистов и студентов. Училище окружили войска под командованием ротмистра Рахманинова (родного брата композитора). Они предъявили ультиматум о сдаче, а потом начали обстрел. Через три часа дружинники сдались. Сам педагог Фидлер был арестован, но потом выпущен и уехал за границу.

Но бои не прекратились, наоборот, именно взятие этого училища историки считают моментом перехода к вооружённому восстанию. Тогда 60-летний генерал-губернатор Москвы Дубасов ввёл комендантский час и обратился за помощью в Санкт-Петербург. Царь направил на усмирение беспорядка 2 тысячи офицеров и солдат лейб-гвардии Семёновского полка. Бои шли на Бронных улицах и на Арбате. Войска теснили повстанцев, которые переместились именно к мебельной фабрике Шмита, превращённой в арсенал, типографию, лазарет для живых повстанцев и морг для павших.

Все эти дни сам Николай Шмит и две его младшие сестры составляли штаб дружины. Правда, находились они не на фабрике, а в съёмной квартире на Новинском бульваре (на месте нынешнего дома № 14). Там Николая и арестовали 17 декабря 1905 года. В тот же день фабрика и соседний особняк Шмитов сгорели дотла. Сгорела и стоявшая рядом богадельня.

Из старых на (Баррикадной) Кудринской улице осталось здание бывшей Пресненской полицейской части (№ 4), которое и сейчас занимают пожарные и милиция.

Максим Горький:

«Из окна её (камеры. — М. Г.) Шмит видел, как горела его, разрушенная снарядами и разграбляемая солдатами, фабрика. Рядом с домом полиции находился вдовий дом, — это здание, наполненное искалеченными старухами, было расстреляно храбрым воинством, несмотря на мольбы старух. Шмит видел истребление старух, и, разумеется, такая картина не могла укрепить его нервы».

Вдовий дом (Баррикадная ул., 2) сохранился. Это красивое здание с портиком и колоннами недалеко от сталинской высотки. Оно было построено в середине XVIII века и одно время принадлежало генерал-аншефу Александру Ивановичу Глебову, попавшему в опалу из-за женитьбы на собственной экономке. Потом здание выкупила казна, и здесь устроили сначала «Александровский институт» для девиц, а потом «Вдовий дом» — приют для «бедных и помощи достойных вдов, которые остались по смерти мужей в военной и гражданской службе Российской Империи». В 1812 году в его стенах был госпиталь. Во время пожара 1812 года здесь погибло, по разным сведениям, от 300 до 700 русских солдат, раненных на Бородинском поле. После здание было капитально перестроено архитектором Доменико Жилярди. Ныне здесь находится Российская медицинская академия после-дипломного образования, а в подвалах — пивной ресторан.

Рочдельская улица дальше переходит в Мантулинскую, там находился Даниловский сахарный завод, ныне — ОАО Краснопресненский сахарорафинадный завод имени Мантулина). Туда приволокли двоих рабочих с мебельной фабрики и на глазах у Шмита расстреляли. Согласно протоколу допроса, после этого Шмит дал первые признательные показания.

Максим Горький:

«Допрос… длился почты беспрерывно для Шмита, при постоянной смене чиновников, в течение 8 дней. Спать Шмиту не давали. Когда он начинал дремать, то караулившие его городовые кричали: «А, ты спать захотел?!», — и толкали его кулаками в бока, трясли за ворот».

Так были выбиты показания, но на суде Николай Шмит от них отказался. Его снова допрашивали, и он снова в чём-то сознался — и снова отказался от своих слов на суде. Николай Шмит просидел в Таганке, а затем в одиночной камере в Пугачёвской башне Бутырской тюрьмы почти 14 месяцев. Там он переболел тифом. Сёстры и другие родственники добивались его освобождения под залог, но всего за день до выхода на свободу, утром 13 февраля 1907 года, Шмита нашли мёртвым.

По официальной версии, страдавший психическим расстройством юноша совершил самоубийство, вскрыв себе вены припрятанным осколком стекла. Коммунисты утверждали, что Шмита по приказу охраны убили в тюрьме уголовники. Мол, тюремные власти не желали, чтобы близко знакомый с Максимом Горьким страдалец Шмит рассказал писателю об их беззакониях.

Но есть и третья версия: Шмита убили сами большевики. Ведь, как и его родственник Савва Морозов, юноша завещал большевикам большую часть полученного им наследства Викулы Морозова. И действительно: наследство Николая Шмита досталось не его родным, а отошло РСДРП: сёстры Шмит добровольно отказались от своих долей, а 18-летнему Алексею после долгих препирательств выделили всего 17 тысяч рублей.

По некоторым подсчётам, итоговая сумма составила не менее 280 тыс. рублей. Эпоха нищеты для большевиков осталась позади. Крупская в своих «Воспоминаниях» не случайно отметила: «В это время большевики получили прочную материальную базу».

Сёстры Шмит продолжали жить со своими мужьями-революционерами, их судьбы кажутся вполне счастливыми: у обеих были дети, а одна из сестёр приходится бабушкой народной артистке РСФСР Татьяне Лавровой.

На месте сгоревшей дотла фабрики Шмита на Пресне до начала 1920-х гг. был пустырь, и только потом там обустроили парк.

Проходящий неподалеку Шмитовский проезд не имеет к Шмиту прямого отношения: раньше он назвался Смитовским по имени фабриканта британского подданного Смита, имевшего здесь гвоздильный заводик. До конца 1990-х гг. в его корпусах располагался завод «Пролетарский труд», который производил проволоку, шурупы, заклёпки, дюбели, гвозди и т. д. В 1922 году в названии проезда поменяли одну букву, связав его с именем владельца мебельной фабрики.

Пересечём Пресненский детский и по переулкам Капранова и Верхнему Предтеченскому пройдём к храму Рождества Иоанна Предтечи на Пресне (Малый Предтеченский пер., 2) полюбоваться на росписи, принадлежащие кисти В. М. Васнецова и его учеников. Он применил в этом храме и технику мозаики из подцвеченного стекла.

Эта церковь была основана в 1685 году, тогда она была деревянной. Первый каменный храм построили в 1734 году, а спустя семьдесят с лишним лет, в начале XIX века, расширили и дополнили высокой колокольней. Этот храм не закрывался, и всё внутреннее убранство в нём конца XIX века. Запрестольный образ придела Иоанна Воина «Поклонение волхвов» является воспроизведением аналогичной композиции В. П. Верещагина из храма Христа Спасителя.

Рядом в Большом Предтеченском переулке в доме (№ 4), в котором в 1917 году находились Пресненский райком РСДРП(б) и Военно-революционный комитет Пресненского Совета рабочих и солдатских депутатов, расположен Историко-мемориальный музей «Пресня».

В параллельном Нововаганьковском переулке стоит дом математика и астронома Перевощикова (№ 5). Это небольшое строение с первым каменным и вторым деревянным этажами. В нём на казённой квартире при обсерватории Московского университета жил Дмитрий Матвеевич Перевощиков, большой друг и поклонник Николая Васильевича Гоголя, актёра Щепкина и писателя Аксакова.

По соседству красуется храм святителя Николая Мирликийского на Трёх Горах (№ 9), который также порой называют «церковью Николы на курьей ножке». В 1695 году здесь возвели деревянную церковь, а при Екатерине Второй — каменную. С конца 1920-х по 1990 год в здании храма размещался Дом пионеров имени Павлика Морозова.

Теперь по Среднему Трёхгорному переулку отправимся на Рочдельскую улицу, к Трёхгорной мануфактуре. К счастью, Николай Шмит был всё же «белой вороной» среди купцов. Большинство людей этого класса честно укрепляли экономику страны, а не финансировали террористов. «Трёхгорка» — одна из тех фабрик, что пережили века, её продукция популярна и сегодня. А история у фабрики длинная!

В июле 1799 года московский купец Василий Иванович Прохоров и его компаньон Фёдор Иванович Резанов (сейчас его бы назвали технологом) договорились выстроить в Москве ситценабивную мануфактуру. Основатели фабрики, как и большинство московского купечества, вышли из крестьянской среды. Прохоровы принадлежали к монастырским крестьянам Троице-Сергиевой лавры. В 1764 году, когда у монастырей были отобраны вотчины, они освободились от крепостной зависимости и переехали в Москву на постоянное жительство, занявшись пивоварением. Однако монастырское прошлое сказывалось, ведь винопитие — грех, как же было молиться об успехе предприятия?

Фёдор Иванович Резанов был сыном пахотного солдата. Он рано лишился отца и нанялся на одну из ситценабивных фабрик. Здесь он выучился грамоте и сумел разобраться во всех тонкостях производства. Но ни средств, ни связей не имел. Зато всё это имелось у Прохорова, и их знакомство стало знаковым. Они дали друг другу слово работать вместе пять лет и девять частей прибыли делить пополам, а десятую часть отдавать Резанову за его знания и умения.

Предприниматели сняли помещения за речкой Пресней во владениях князей Хованских. В то время хлопковые ткани были в России редкостью, лидировал по-прежнему лён. Существовала и ещё одна трудность: почти невозможно было найти знающих это дело рабочих. Пришлось нанимать необученных людей и самолично учить их всем специальностям. Но уже спустя несколько лет предприятие дало прибыль, и в 1803 году Прохоров продал пивоварню и переехал с семьёй на Пресню.

Фабрика Прохорова и Резанова при нашествии французов пострадала менее, нежели другие московские фабрики. Немалую роль тут сыграло то, что сам Прохоров вместе со старшим сыном остался в Москве, чтобы спасти дело от разорения. Но к этому времени между компаньонами уже накопились разногласия, и по выходе французов из Москвы они начали раздел предприятия, который завершился к 1820 году. Всё было решено честно, и никто не остался в обиде.

В 1830-х годах фабрика Прохоровых была крупнейшей в Москве, она резко выделялась среди конкурентов качеством и красотой рисунков персидского характера. Производства модернизируются. Прохоровы используют паровые машины и удобное дешёвое топливо — торф, который сами добывают на Бутырском болоте у истока речки Пресни.

В декабре 1877 года на Прохоровской мануфактуре произошёл сильнейший пожар, все фабричные корпуса, расположенные по берегу Москвы-реки, полностью сгорели. В пламени погибли и машины, и товары. Но уже в 1879 году на том же месте началось строительство новых каменных зданий фабрики, а из Англии прибыли закупленные станки.

В 1905 году фабрике угрожала не меньшая опасность, чем при нашествии французов. На некоторый срок прохоровские фабрики были остановлены, но так как основная часть рабочих обиды на своих хозяев не держала и была заинтересована в том, чтобы снова начать работать, то всё удалось довольно быстро восстановить.

Во время Первой мировой войны Прохоровы организовали три лазарета, для чего уступили один из своих домов, часть больницы и одно из общежитий. Кроме того, товарищество взяло на себя заботу о семьях, из которых кормильцы были призваны на войну. Прохоровская мануфактура первой в России начала производство гигроскопической ваты, необходимой для перевязок, выполняла заказы на непромокаемое платочное полотно.

После Октября 1917 года, когда к власти пришли большевики, фабрика была национализирована. Многие из потомков семьи Прохоровых разделили участь заключённых ГУЛАГа. Но фабрика не закрылась! Она продолжала работать и во время Великой Отечественной, в том числе выпуская ткань для солдатского обмундирования.

Рочдельская улица переходит в Мантулинскую (ранее Студенецкую), там находился Даниловский сахарный завод, ныне — ОАО Краснопресненский сахарорафинадный завод имени Мантулина (Фёдор Михайлович Мантулин [1878–1905] — большевик, рабочий Даниловского трёхгорного сахарного завода, организатор и руководитель заводской боевой дружины в дни Декабрьского вооружённого восстания 1905 года. Был расстрелян царскими войсками во дворе завода).

Усадьба Студенец

Немного отдохнём от фабрик, но продолжим тему войны 1812 года.

Миновав деловой центр (Краснопресненская наб., 12) — эффектное современное здание, пройдём к Краснопресненским прудам и остаткам старинной усадьбы «Студенец» (Мантулинская ул., вл. 5). На рубеже XVII–XVIII веков здесь располагался загородный дворец Матвея Петровича Гагарина — сибирского воеводы и коменданта Москвы. В 1721 году, обвинённый в намерении отделить Сибирь от России и создать собственное королевство, Гагарин был схвачен, пытан и повешен. После казни Пётр I устроил издевательский поминальный обед, куда заставил прийти всех, включая родственников казнённого. Играл оркестр, на лугу устроили пушечный салют.

Труп Гагарина с виселицы снять не разрешили, он провисел там, по различным слухам, от семи месяцев до трёх лет. Затем всё же его похоронили в фамильной усыпальнице в сельце Сенницы Озёрского района. Все его обширные поместья, включая Пресненское, были конфискованы, но Анна Иоанновна возвратила усадьбу его сыну Андрею Матвеевичу. Тот обустроил здесь сад «в голландском стиле» — с искусственными каналами, симметрично расположенными островами и прудами.

С 1804 года усадьбой владел граф Ф. А. Толстой, после 1812 года её получила в приданое жена московского генерал-губернатора Арсения Андреевича Закревского Аграфена Фёдоровна, урождённая графиня Толстая. Дачу Закревских посещали именитые гости: опальный генерал А. П. Ермолов, поэты Пушкин, Баратынский, Вяземский, поэт и партизан Денис Давыдов. Достопримечательностью Студенца считались пруды правильной прямоугольной формы, соединённые между собой деревянными мостиками. На каждом острове среди деревьев стоял памятник какому-нибудь знаменитому полководцу, проявившему себя во время Отечественной войны: М. Каменскому, М. Барклаю-де-Толли, А. П. Ермолову, П. Волконскому и др.

В 1834 году усадьбу выкупил камергер Высочайшего двора H. Н. Демидов. Он ещё более приукрасил сад, высадив редкие деревья и кустарники и устроив школу садоводства. В середине XIX века на прудах проходили популярные в купеческой среде гулянья в Духов день. От старого усадебного парка сохранились живописные пруды с островами, часть из которых была засыпана в советское время. Недавно вместо старых были выстроены новые мосты в стиле ампир, по старым фотографиям восстановлены ворота. Скульптур полководцев в парке не осталось, здание усадьбы тоже полностью разрушено.

Ближайшее метро тут — станция «Выставочная», но можно пройти и к другой ветке — к «Улице 1905 года», прогулявшись по скверу, где установлены сразу три скульптуры, в том числе творение скульптора Ивана Шадра «Булыжник — орудие пролетариата». Здесь — копия, подлинник хранится в Третьяковской галерее, но там, оторванный от «естественной среды», он производит не столь сильное впечатление. Раньше на гранитной стене позади памятника была надпись: «Подвиг пресненских рабочих не пропал даром. Их жертвы были не напрасны. Ленин». Теперь стенка за скульптурой разукрашена граффити, земля вокруг замусорена.

От станции метро «Улица 1905 года» около пятисот метров по Большой Декабрьской улице до главного входа на Ваганьковское кладбище — одного из тех, что были заложены Григорием Орловым в 1771 году. Название Ваганьково перекликается со словом «ваганты» — бродячие певцы, они действительно селились здесь во времена Михаила Фёдоровича. За два с лишним века своего существования кладбище превратилось в некрополь-музей: здесь похоронено очень много знаменитостей как былых времён, так и совсем недавнего прошлого. Сергей Есенин, Владимир Высоцкий, Булат Окуджава, Олег Даль вспоминаются первыми. У их могил всегда есть люди. Поклонники трагически погибшего певца и актёра Игоря Талькова тоже до сих пор навещают его могилу. Не забыты журналисты Владислав Листьев и Владимир Ворошилов, актеры — Александр Абдулов, Георгий Вицин, Эраст Гарин, Михаил Глузский, Андрей Миронов, Татьяна Окуневская, Михаил Пуговкин, Зинаида Райх, Виталий Соломин, Анатолий Солоницын, Сергей Столяров, Зоя Фёдорова, Леонид Филатов… Помнят футболиста Эдуарда Стрельцова, хоккеиста Валерия Харламова, фигуристку Людмилу Пахомову…

Многие художники, чьи картины можно видеть в залах Третьяковской галереи, упокоились здесь: Алексей Саврасов, Аристарх Лентулов, Василий Суриков, Василий Тропинин и Василий Пукирев. Нашли здесь последний приют хорошо знакомый нам архитектор Фёдор Шехтель, учёный Климент Тимирязев, революционер Николай Бауман, артист балета Марис Лиепа, адвокат Фёдор Плевако, основатель театрального музея Алексей Бахрушин, владелец сети булочных Иван Филиппов. Список можно продолжать долго-долго; москвичи охотно гуляют по этому кладбищу, читая на надгробных плитах знакомые имена и фамилии, благодарят ушедших за подаренные ими людям минуты радости и счастья.

Серебряный Бор

Далее, по направлению к МКАД, лежит район безусловно уникальный. Это Серебряный Бор — конгломерат рек, речушек, озёр и болот, сформировавшийся более двухсот лет назад, после прекращения работ на серебряных рудниках. Ближайшие станции метро — «Крылатское», «Строгино», «Щукинская», «Октябрьское Поле». Но от каждой станции нужно ещё ехать наземным транспортом.

Там чистый воздух и отличные пляжи. И действительно можно купаться летом. Но и любители старины найдут для себя интерес! В Серебряном Бору сохранились две уникальные церкви. На правом берегу Москвы-реки, на Карамышевской набережной (№ 15) — храм Троицы Живоначальной в Хорошёве. Эта церковь построена в конце XVI века по приказу Бориса Годунова и немногих, переживших Смутное время.

Предполагают, что её архитектором был Фёдор Конь.

Церковь стоит прямо напротив кооператива «Речник», который не так давно пытались снести, выбросив жителей на улицу. Рядом, через канал — искусственный остров и район Хорошёво-Мневники.

Вторая церковь — за рекой, в селе Троице-Лыково. Село досталось Ивану Кирилловичу Нарышкину в качестве приданого Прасковьи Алексеевны Лыковой, тогда и началось возведение нового храма Пресвятой Троицы. По преданию, камень в основание храма был заложен Петром I в знак уважения дяди. Считается, что архитектором был Яков Бухвостов. Это дивный образец нарышкинского барокко.

С 1749 г. имение перешло к Разумовским, при них здесь был разбит регулярный парк и выстроена усадьба. Нынешний кирпичный усадебный дом был построен, вероятно, при следующих хозяевах, Бутурлиных.

Во время войны 1812 года храм был разорён вместе с усадьбой, из него вывезли множество ценностей, позднее возвращённых партизанами, которые неподалеку отбили у французов награбленное. Не вернулось только старинное серебряное паникадило, которое распилили на куски; взамен утраченного император Александр I прислал новое бронзовое с хрустальными подвесками.

В 1933 году храм был закрыт, но менее чем через десять лет, в 1941 г., во время войны академик Подключников занялся обмерами уникального памятника. Многое сейчас при реставрации храма делается с использованием его обмеров.

В этих местах был ещё один храм — деревянный, очень старинный «клетского типа». Избежав пожаров, он простоял до 1937 года, бережно охраняемый хозяевами Троице-Лыкова, в особенности последним владельцем, богатым купцом Карзинкиным. В интерьере церкви сохранялось даже первоначальное убранство начала XVII века. Но в 1937 г., когда закрыли новую, построенную рядом каменную Успенскую церковь и устроили в ней клуб, сельские молодые активисты, возмущённые тем, что в клуб ходит мало народа, а в церковь значительно больше, тайно ночью подожгли уникальный памятник деревянной архитектуры. Сейчас планируется восстановление храма на сохранившемся и открытом недавно фундаменте.

Ещё одной достопримечательностью района считается Бездонное озеро, про которое ходит много легенд: мол, дна там нет, под водой скрываются пещеры, ведущие невесть куда… Ни одна из этих баек не соответствует действительности, на самом деле «озеро» — не более чем карьер, образовавшийся после выборки бедной серебряной руды, максимальная глубина его — 8 метров.

Интересно летом побывать и в соседнем Крылатском, на Гребном канале, где в тёплое время года проводятся соревнования по гребле.

Экскурсия № 11 Окрестности Старой Смоленской дороги — не только Наполеон!

Помните, как в старом фильме актёр, исполнявший роль фельдмаршала Кутузова, планировавшего вызвать голод в неприятельских войсках, пафосно произносил: «Мы заставим Наполеона отступать по Старой Смоленской дороге, уже ограбленной французскими солдатами…»?

Начиналась эта дорога у Смоленской площади, потом шла вдоль Кутузовского проспекта, а затем — по Можайскому шоссе. Две арки — старинная Триумфальная и новая, на въезде на шоссе напоминают о славном прошлом. Другое свидетельство — Дорогомиловское кладбище, где нашли последний приют воины, погибшие в Бородинском сражении, было варварски снесено ради постройки престижных жилых кварталов.

По этим местам постоянно проводятся экскурсии, на которых подробно рассказывается о событиях 1812 года. Бородино, Мамоново, Троекурово, Поклонная гора, Дорогомилово — эти места помнят Наполеона. Но помнят они и многое другое!

Начнём наш путь от Киевского вокзала.

Решение о строительстве Киевского (Брянского) вокзала было принято в год столетия Бородинской битвы, ведь железнодорожная ветка должна была вести как раз к местам былых сражений. Чтобы сделать вокзал более доступным, специально рядом с ним был выстроен Бородинский мост (перестроенный в 1950-е годы).

Перекрытия залов вокзала сконструировал уже знакомый нам инженер Владимир Шухов. Залы в стиле неоклассицизма украшали скульптуры Сергея Алёшина и росписи Фёдора Рерберга на темы войны 1812 года. Пассажирские платформы вокзала были перекрыты мощным арочным навесом, тоже спроектированным Шуховым. Первый поезд от этих платформ отошёл уже после революции, в начале 1918 года. Вокзал перестраивался дважды: во время войны и в 2000-х годах. Последняя перестройка несколько изменила вид величественных шуховских перекрытий.

Как нетрудно предположить, от Киевского вокзала мы отправимся «навстречу Наполеону», а кроме того, немного познакомимся с масонами конца XVIII — начала XIX веков.

С Киевского вокзала доедем на пригородном поезде до станции Очаково к церкви, где был похоронен самый видный русский масон. Звали его Иоганн Егорович (Григорьевич) Шварц Уж больно нехорошо расположена эта церковь в наши дни: кругом унылые промзоны. А ведь некогда там были живописные сёла и вереница усадеб.

Как ни странно, название Очаково не связано со взятием одноимённой крепости, оно более старое, хотя тоже тюркского происхождения. Очак, то есть очаг, печь — таково значение слова. Но что за печи, что за пожары бушевали здесь, нам неизвестно.

Бывшую усадьбу Очаково обозначает лишь одна сохранившаяся церковь — прямо рядом с железнодорожной платформой, тоже старинной. История церкви связана с одним крайне неприятным происшествием с молодым князем Яковом Ивановичем Лобановым-Ростовским. «Прославился» он тем, что в 1688 г. ездил на разбой по Троицкой дороге к урочищу у Красной Сосны (современная улица Красной Сосны недалеко от ВДНХ). Он грабил мужиков, которые везли государю собранные подати. «И тех мужиков они разбили, и казну взяли себе, и двух человек мужиков убили до смерти». Князь и его подельщики были арестованы и приговорены к смерти, но после долгих слёзных просьб его тётушки — «мамки», то есть няни молодых царей Ивана и Петра, наказание смягчили, заменив битьём кнутом нещадно и большим штрафом. В советские времена этот случай комментировали всегда одинаково: вот оно — правосудие для власть имущих. Но поставьте себя на место молодого царя и представьте, что ваша старая няня валяется у вас в ногах и рыдает… Как тут было не пойти навстречу? Очевидно, была наложена и церковная епитимья, либо сам князь в знак раскаяния принялся строить первую церковь в Очаково — деревянную. После наложенных штрафов денег у него на большее не осталось.

Каменная церковь, дошедшая до наших дней, была выстроена здесь на полвека позже, когда Очаково принадлежало президенту Берг-коллегии Михаилу Степановичу Опочинину. Храм в барочном стиле представляет собой четырёхугольное помещение с гранёной апсидой — алтарным выступом. Небольшая трапезная соединяет храм с колокольней. Резные карнизы и подоконники сделаны из белого камня.

В 1781 году Очаково покупает ректор Московского университета, поэт Михаил Матвеевич Херасков, который поселяется здесь вместе со своим сводным братом Николаем Никитичем Трубецким. Жизнь усадьбы преображается: сюда, недалеко от Москвы, приезжают многие гости. Сообразуясь с духом времени, Херасков и Трубецкой построили в Очаково всевозможные декоративные сооружения — гроты, беседки, павильоны. Здесь часто собирался масонский кружок. Частым его гостем был ординарный профессор Московского университета и глава ордена розенкрейцеров Иван Георгиевич Шварц (1751–1784). Несмотря на то что этот человек прожил всего тридцать три года, он занимал несколько значимых должностей и имел учёные степени. А его роль для русского масонства сами масоны считали исключительной.

Шварц был ближайшим другой Новикова, которого он оценил ещё из-за границы и ради которого приехал в Россию, приняв предложение сделаться домашним учителем в Могилево. Имя русского журналиста и издателя после выхода в свет «Древней Российской Вивлиофики» было хорошо известно на Западе.

При первой же возможности Шварц выехал ненадолго в Москву, где был принят князем Трубецким в масонскую ложу. Тогда он впервые встретился с Новиковым. «Однажды, — писал тот, — пришёл ко мне немчик, с которым я, поговоря, сделался всю жизнь до самой его смерти неразлучным».

Возвратившись в Могилёв, Шварц учредил ложу и там, а в 1779 году переехал на постоянное жительство в Москву, где получил место лектора немецкого языка при университете. К этому времени он уже довольно прилично говорил по-русски и постоянно совершенствовался в языке. Его лекции пользовались большой популярностью. Он быстро обзавёлся связями и стал вращаться в исключительно интеллектуальном обществе: поэт Херасков, князья Трубецкие, С. И. Гамалея, И. В. Лопухин и, конечно, Н. И. Новиков.

Русские масонские ложи той эпохи были подчинены шведским, что, естественно, русскую аристократию, стремившуюся к самостоятельности, не устраивало. Первым шагом стала учреждённая Трубецким тайная сиентическая ложа «Гармония», в которую входило всего восемь человек, в том числе Шварц При ней — для воспитания молодёжи в духе масонских идей — были созданы Педагогическая и Переводческая семинарии. Располагались они в доме рядом с Меншиковой башней (в этом же доме жил и сам Шварц). Переведённую масонскую литературу печатала типография Новикова. Переговоры за границей вёл Шварц — как немцу ему было легче добиться понимания. И благодаря его активности европейские масоны признали независимость провинции (так называется территориальное объединение масонских лож) России от Швеции. При этом сам Шварц стал чуть ли не диктатором московских масонов.

Кроме того, именно Шварц привёз в Россию розенкрейцерство — теософскую систему для «немногих избранных», к которой, однако, примкнуло большинство лож Германии, члены которых разочаровались в тамплиерстве. Сам Шварц говорил, что «тайны розенкрейцерства ведут кратчайшим путём к познанию Бога, природы и человека, что орден требует, чтобы всякий его член делался лучшим христианином, гражданином и семьянином, чем был прежде…», и заверял, что в ордене нет ничего против верховной власти. Однако не все этому верили.

Бурная масонская деятельность шла во вред университетским делам Шварца. Многие в университете считали, что Шварц пренебрегает работой, а его лекции есть не что иное, как опасная масонская пропаганда. В то же время перегрузки плохо сказывались на его здоровье. Поэтому Шварц был вынужден сначала перейти в «почётные профессора», а потом и вовсе выйти в отставку.

Мистик Шварц занимался оккультными науками, кабалистикой, хиромантией и магией. В то же время его отличала крайняя религиозность: «науки без христианства во зло и смертный яд обращаются» и предельная мизантропия: «человек в настоящее время гнилой и вонючий сосуд, наполненный всякой мерзостью». Энтузиазм Шварца постепенно перешёл в фанатизм. Жизнь его походила на жизнь аскета. Шварц «был рассеян и даже, когда решал важные вопросы, видно было, что он думает совершенно о другом. Суровый, сумрачный, очень строгий, он никогда не смеялся, и даже улыбка его бывала принуждённа и неестественна. Голос его был повелительный, брови всегда сдвинуты», — вспоминал о нём современник. Он всё больше болел. Переезд из города в село Очаково, в усадьбу князя Трубецкого, не помог. Умер Шварц 17 февраля 1784 г. и был похоронен с большим торжеством по обряду православной церкви в храме села Очаково прямо против алтаря. Кладбище не сохранилось, на его месте соорудили цеха Стройкомбината. Но церковь Дмитрия Ростоцкого стоит до сих пор (ул. Генерала Дорохова, 17). Вокруг храма сохраняется островок зелени — остаток чудесного парка князя Трубецкого и река — на этом отрезке не убранная в коллектор.

Примерно через пятьсот метров в сторону МКАД улица Генерала Дорохова пересекается с Рябиновой улицей. По ней ходят автобусы № 252, 610, 779 и маршрутка № 554 м, 753 м, 575 м — в сторону реки Сетуни, минуя рощу, скрывающую старое Троекуровское и Кунцевское кладбища.

Лет двести назад на берегу реки Сетуни между этими двумя кладбищами стояла усадьба Троекурово-Хорошёво. От неё сохранились лишь церковь 1704 года постройки (Николая Чудотворца, весьма странной архитектуры: она больше всего напоминает лужковский ампир) и роскошный парк.

Изначально владельцами села были Годуновы, затем оно перешло Троекуровым. Борис Иванович в XVII веке поставил здесь церковь во имя Николая Чудотворца и митрополита Алексия. Потом имение перешло в руки Салтыковых. При них было закончено строительство колокольни, разбит парк и выкопаны пруды. Предполагают, что именно это село было описано Пушкиным в романе «Дубровский», и старожилы ещё в 1950-е годы показывали дуб с дуплом, через который Маша и Дубровский обменивались письмами.

Это предположение основано не только на совпадении названий: родственникам поэта принадлежала соседняя усадьба — Большая Сетунь, и Александр Сергеевич здесь бывал.

От Большой Сетуни по другую сторону Можайского шоссе сохранился особняк на улице Маршала Толбухина (№ 3). После войны он, будучи ещё в подмосковном городке, был подарен маршалу под дачу. Окружает дом старинный парк и дома «сталинской» постройки. Среди них обращают на себя внимание № 11, к. 1, и 13, к. 1. Существует легенда, что эти два полукруглых дома были построены как часть «серпа и молота». Если посмотреть на спутниковую карту, то в очертании этих домов, действительно, можно увидеть серп. От постройки молота отказались, вовремя сообразив, что рядом располагается Всесоюзный институт лёгких сплавов, а эта эмблема стала бы слишком хорошим ориентиром для вражеских самолётов. Один из полукруглых домов (№ 11, к. 1) был капитально реконструирован. Дом 13, корпус 1, был снесён, а на его месте построена многоэтажка, в целом сохранившая полукруглую форму.

Село Троекурово вошло в историю ещё и потому, что утром 2 сентября 1812 года здесь остановился лагерем Наполеон. В полдень к нему приехал маршал Мюрат, командовавший авангардом французских войск, и передал императору Франции, что дорога на Москву свободна и можно выступать. Вскоре французы были на Поклонной горе, где намеревались получить ключи от Москвы. Прождав напрасно и получив донесения, что город оставлен не только русскими войсками, но и большинством жителей, Наполеон двинулся к Дорогомиловской заставе, а уже оттуда, перейдя реку, — в Кремль, который ему пришлось довольно быстро покинуть из-за дыма пожаров и перебраться в Петровский замок.

В 1858–1862 годах в усадьбе Троекурово жил Иван Иванович Лажечников, написавший исторический роман «Ледяной дом». Писатель поставил здесь мельницу и сосновый барский дом, простоявший более века. После революции в бывшем имении построили кожевенный завод, просуществовавший до конца XX века. В 1960 году усадьба Троекурово стала частью Москвы.

За Троекурово примерно в двух километрах от МКАД в Сколково планируется строительство Футурополиса — города будущего, где, как в Кремниевой долине в США, разместятся компании, осваивающие самые новые прогрессивные технологии — ядерные, космические, «нано». Этот город будущего будет располагаться между Сколковским и Одинцовским шоссе и занимать территорию около четырёхсот гектаров. Там предполагается использовать «возобновляемую модель» обеспечения ресурсов, при которой отходы не уходят из города, а полностью утилизируются на месте. Кроме того, планируют широко использовать новые источники энергии — солнечные батареи и очищенную дождевую воду. Солнечные батареи предполагается разместить прямо на стенах зданий, чтобы они сами себя обеспечивали энергией. Вот такая фантастика. Посмотрим, вдруг сбудется!

Вернёмся на Рябиновую улицу, где она пересекается с Верейской, по ней в нужную нам сторону вдоль русла Сетуни идут автобусы 622, 16, 104, 198, 732 и маршрутка 473 м.

Чуть южнее того места, где Аминьевское шоссе (оно названо так по уже не существующей деревне) пересекается с Верейской улицей, примерно в полукилометре от Сетуни, с правой стороны высится огромное зловещее здание — недострой. Это — заброшенный аквапарк (Аминьевское ш., 23). Его история начинается в конце 1990-х годов: тогда в преддверии Всемирных юношеских игр был разработан проект роскошного увеселительного и оздоровительного центра с пятью бассейнами, водными горками, кафе, лечебными и физкультурными центрами и помещениями для офисов. Была выстроена примерно половина, когда работы внезапно остановились. Почему? Ответа на этот вопрос нет. Теперь разрушающийся заброшенный аквапарк находится в плохом состоянии, он стал приютом бомжей и сталкеров. Внутри здания аквапарка можно увидеть множество комнат, большое количество недостроенных лестниц и центральный бассейн, который весной заполняется талыми водами. Здание охраняется, но многочисленные граффити на его стенах ясно говорят о том, что желающие туда проникают. Имели место и несчастные случаи. Здание несколько раз перепродавали, но ни один из покупателей так и не начал там никаких работ. Зато это подходящее место для съёмок антиутопий и сериалов о крутых парнях, например телесериала «Бригада».

И вот перед нами речка Сетунь. Здесь можно осмотреть окрестности, они того стоят. Сетунь некогда считалась живописной и была окружена усадьбами и дачами. Потом на её берегах стала развиваться промышленность, строились заводы и фабрики, и речку загадили, превратив в сточную канаву. В 1990-е годы была проделана гигантская работа по очистке её русла, извлечены тонны мусора, в том числе такие неприятные, как человеческие кости и кузова машин явно с криминальных дел. Зато теперь в реке снова водится рыба, а по берегам протянулись парки. Здесь много родников, есть заболоченные участки, а есть рощицы и луга. Растут сосны, ели, липы, берёзы, редкие и охраняемые растения — ландыши, ирисы, колокольчики. Даже животные появились: кроты, белки, горностаи, ласки и зайцы. На территории заказника гнездятся дрозды и снегири, из редких птиц — ястреб тетеревятник, коростель, жаворонок.

К памятникам архитектуры, расположенным вдоль Сетуни, относятся уже описанная усадьба князей Троекуровых, две церкви XVII века на Троекуровском и Кунцевском кладбищах и краснокирпичная Спаса Нерукотворного на Сетуни. Ближе к центру города на Мосфильмовской улице — церковь Живоначальной Троицы в Троицком-Голенищеве (1644–1645 гг.). В 1930-е годы здесь снимали некоторые сцены фильма «Иван Грозный».

Местным жителям удобно и то, что эта узкая полоска зелени и воды от МКАД до Воробьёвых гор разделяет жилую и промышленную зоны. А промышленность начала развиваться в этих местах ещё в конце XIX века, после прокладки железной дороги. С тех пор фабрики росли здесь, как грибы, — по изготовлению брезента и ремней, клеёночно-кожевенная, суконная. Купчиха С. Ф. Сакс организовала полукустарное шерстоткацкое производство. Ткани её были хороши — гладкие, с жаккардовым узором. Производство развивалось, вскоре она смогла построить на берегу Сетуни два четырёхэтажных корпуса, рабочую казарму, дом управления в два этажа и одноэтажные кирпичные здания для котельной и машинного зала. В целях охраны окружающей среды отработанные воды красильного отделения поступали в прудоотстойник, а в реку попадали только после колодца с коксовым фильтром. Теперь бывшая фабрика Сакс — Московское производственное камвольное объединение «Октябрь», расположенное на улице Петра Алексеева близ места пересечения Рябиновой улицы и Можайского шоссе.

На другом берегу Сетуни на нынешней Верейской улице Российско-бельгийское товарищество патронных заводов построило заводик по производству патронов, теперь это Московский радиотехнический завод (МРТЗ), известный производством телевизоров марки «Юность».

Между рекой Сетунью и Можайским шоссе располагался центр города Кунцево. Это было популярное дачное место, здесь жили и работали историки H. М. Карамзин, Т. Н. Грановский, писатели Л. Н. Толстой, И. С. Тургенев, художники А. К. Саврасов, В. Г. Перов, И. Н. Крамской. В Кунцево также находилась дача основателя Третьяковской галереи П. М. Третьякова. Бывал там и композитор П. И. Чайковский. О своей поездке в Кунцево 29 сентября 1867 г. композитор писал: «Прелестное место… между прочим, записал там с голоса одной крестьянки превосходную песню». Песня эта — «Соловушка» — впоследствии была использована им в ряде музыкальных произведений.

Центральной улицей города считался проезд Загорского, где до сих пор сохранились два деревянных дома (д. 10, д. 23). В 1918–1920 гг. в Кунцево несколько раз приезжал Ленин и выступал на даче банкира Юнкера (проезд Загорского, 23) с речами перед рабочими. К середине 1970-х гг. большая часть дачной застройки была ликвидирована, уцелело ещё несколько домов по улице Петра Алексеева, некоторые дома по Тюльпанной улице и улице Козлова, где нет даже асфальтового покрытия.

До Парка Победы на Поклонной горе (конечной точки нашего пути) вдоль Сетуни — более трёх километров. На маршрутке или на автобусе № 688 можно добраться до станции метро «Кунцевская» или до одноимённой старинной железнодорожной станции — в семидесятых годах XIX века в Кунцево прошла Александровская (ныне Белорусская) железная дорога.

По этой Арбатско-Покровской ветке метро можно доехать до станции «Строгино» и провести вторую половину дня в Серебряном Бору. Но и здесь вокруг масса хороших мест. Это ландшафтный заказник «Крылатские холмы», Гребной канал и огромный Филёвский парк, протянувшийся вдоль Москвы-реки. Эти лесные массивы очень древние, ещё царь Алексей Михайлович любил охотиться в них. Парки (Филёвский парк включает в себя череду парков) изобилуют дубами, которыми восхищался ещё знаток природы Тимирязев. Там любили гулять Маяковский, Есенин, Багрицкий.

Оставив Кунцево, Крылатское и Гребной канал в стороне, мы двинемся по Филёвскому парку вдоль Москвы-реки к центру города в сторону Новозаводской улицы. На западной окраине кунцевского парка, на возвышенности между двумя оврагами находится Кунцевское городище, «Проклятое место». Люди жили здесь с VI века до нашей эры. Они разводили скот, ловили в реке рыбу, охотились, сажали огороды. Они умели обращаться с цветными металлами, изготавливали инструменты и украшения. Археологи говорят, что здесь жил патриархальный род — 50–60 человек. Холм был укреплён по периметру частоколами и тремя земляными валами со рвами глубиной до 5 метров, — сохранились они до настоящего времени и террасы на склонах, остатки разных построек. В центре городища находился большой бревенчатый дом с открытым очагом в средней части — общественное здание. Жилые дома располагались по краю площадки. Отдельные семьи составляли одну общину, единую патриархальную семью, ведущую общее хозяйство. Следом языческой культуры вплоть до начала XX века оставалась каменная баба — языческий идол. Баба стояла прежде посредине полуострова в дупле вяза, затем была перенесена в барский сад. Когда-то в городище проводились раскопки, а сейчас там, увы, копают в основном «чёрные археологи».

В XIII–XVI веках на холме Кунцевского городища стояла церковь Покрова Богородицы, что на Городище, окружённая кладбищем. Всё это было разорено в годы Смуты (здесь были и полки гетмана Жолкевского, и королевича Владислава). Но в народе говорят иначе: существует легенда, согласно которой церковь в одну ночь ушла под землю. Считается, что до сих пор тут порой ночами слышится колокольный звон. Вот потому это место часто зовут «проклятым». Оно изображено на картине А. К. Саврасова «Осенний лес. Кунцево. (Проклятое место)», 1872.

Противоположный берег Москвы-реки — на самом деле остров. Искусственный остров, образовавшийся после постройки Карамышевского спрямления и гидроузла — водоподъёмной бетонной плотины с пятью пролётами, перекрываемыми стальными затворами, гидроэлектростанцией и судоходным шлюзом.

Всё это было прорыто и построено в 1937 году по плану обводнения Москвы. Предполагалось, что в столице будет создана целая сеть речного транспорта (свободного от пробок!) и Москва станет подобием Венеции. Были прорыты каналы Хорошёвское спрямление и Карамышевское спрямление с красивыми шлюзами (они продолжают канал имени Москвы), но большая часть плана так и не была реализована. А ведь такие грандиозные проекты: сделать Яузу судоходной (об этом напоминает Сыромятнический гидроузел), соединить её Северным каналом с Москвой-рекой, прорыть Восточный, Дорогомиловский и Лужнецкий каналы…

В результате всех осуществлённых обводнений многие полуострова, образованные извилистым течением Москвы-реки, превратились в самые настоящие острова. Район улицы Нижние Мневники — один из них. Но любоваться там нечем: это отделённый от остального города водой заброшенный пустырь. Существование его тем более парадоксально, что вокруг — престижные, развитые районы.

На острове до сих пор сохраняется самая настоящая деревня Терехово, где стоят деревянные дома, улицы незамощены, а из транспорта действуют только один автобус № 38 и один троллейбус № 19. Вот уже много лет обсуждаются проекты реконструкции этой территории, но сдвигов пока нет. Туда ведёт единственная улица — Нижние Мневники, которая пересекает остров насквозь.

Есть и ещё одна связанная с островом проблема: земля там отравлена. Некогда местность была цветущей и чистой, в Москве-реке водились налимы, как их тогда называли — мени, а уху из этой рыбы — мнёвой. Местные крестьяне поставляли налимов к царскому столу.

Даже постройка красильно-отделочной фабрики купца Кузнецова не оторвала большую часть населения от земледелия и рыбной ловли. А после революции фабричные корпуса отдали заводу «Галалит», производившему этот самый галалит — казеиновую пластмассу, имитирующую слоновую кость. Это было очень вредное производство, медленно убивавшее не только своих работников, но и всё вокруг. Но это мало кого волновало в те годы и не помешало отдать соседние поля под посевы колхоза «Всходы».

В 1948–1953 гг. трест Особстрой (позднее Главмосстрой) построил на острове шесть жилых домов. Впрочем, не нужно думать, что это были добротные «сталинки», скорее, качество строительства соответствовало временным баракам. В 1960-е строительство продолжилось — трёхэтажные дома, общежития, ясли. Была налажена переправа через реку, телефонная связь, оборудованы пляжи, тут же был водозабор из артезианской скважины.

Теперь ничего этого нет, или почти ничего. Посёлок Главмосстроя был расселён в 1990-е, в деревне Терехово запрещено новое строительство, впрочем, запрет соблюдается не строго и дома дореволюционной постройки соседствуют с щитовыми домиками и вполне благоустроенными коттеджами. Долго ли деревня просуществует — неизвестно, так как периодически власти вспоминают про заброшенный остров и принимаются там либо что-то активно сносить, либо вяло строить. Так, в 2010 году были снесены корпуса завода «Галалит» и практически все дома заводского посёлка.

Местные пустоши стали автодромом для байкеров. На острове расположен известный байкерский клуб «Секстон», выстроенный самими байкерами на месте автосвалки. «Ночные волки» (так они себя называют) воплотили здесь свои постапокалиптические фантазии и увлечение древними сагами. Многие просто без ума от этого места, а вот людям, далёким от байкерской субкультуры, посещение клуба далеко не всегда доставляет удовольствие.

Кроме клуба на острове строится аквапарк, окружающую территорию пытаются озеленить и благоустроить, рядом на берегу работает довольно дорогой ресторан. А вокруг — ничего, лишь автосервисы, пустоши, заборы и брошенные домишки! На пустошах живут своры собак, на которых «вешают» порой обнаруживаемые в тех местах трупы. Собаки там, надо сказать, продвинутые: умеют пользоваться холодным и огнестрельным оружием. Так что гулять там не стоит.

Но продолжим нашу прогулку по Филёвскому парку.

После стрелецкого бунта Кунцево с соседними Филями отошло Нарышкиным, которые возвели здесь дворец, церковь и парк, украшенный беломраморными статуями. Дворец был перестроен через сто лет, церковь стоит до сих пор, а одна из статуй, «Плутон, похищающий Прозерпину», сохранялась вплоть до начала 1990-х гг., потом её варварски уничтожили, разобрав на части. При Нарышкиных Кунцево посещали императрица Екатерина Вторая и прусский король.

Род Нарышкиных владел Кунцево ровно 175 лет, а в 1865 году они продали кунцевское имение уже знакомому нам Козьме Солдатёнкову, в нём он жил последние свои годы и здесь же умер. То здание тоже не сохранилось, оно сгорело в 1970-е годы и позже было восстановлено с сохранением общих очертаний, но в камне. Потомки Козьмы Терентьевича владели имением до 1917 года и уже перед самой революцией построили там новую церковь Знамения в византийском стиле, которую закрыли (но не разрушили!) в 1932 году. Она находится на Большой Филёвской улице (№ 65).

Огромный парк неожиданно обрывается, упираясь в глухой забор. Лишь узкая полоса зелени тянется вдоль реки, ведя в уединенный жилой район на Филевском бульваре, с трёх сторон отделённый от мира рекой, а с четвёртой — секретным КБ. Это Государственный космический научно-производственный центр имени Хруничева, где конструируют тяжёлые ракеты-носители, способные вынести в космос 20 тонн груза!

Между парком и КБ проходит Новозаводская улица. На ней среди зелени расположен ДК имени Горбунова (№ 27) — образец конструктивизма и одна из самых известных московских концертных площадок. На пересечении Новозаводской с Большой Филевской улицей есть ещё одна церковь — Покрова в Филях, ажурная красавица в стиле нарышкинского барокко.

В конце XVII века село, ранее принадлежавшее боярам Мстиславским и Милославским, перешло к родственникам Петра I князьям Нарышкиным. Лев Кириллович Нарышкин, дядя Петра I, в девяностых годах XVII века возвёл в селе новую церковь. Её облик — кружевной, необычный для Москвы — положил начало новому стилю — нарышкинскому барокко.

Общий проект составлял сам заказчик, а реальное воплощение этой фантазии, скорее всего, осуществил Яков Бухвостов. Он был родом из крепостных крестьян боярина Татищева, известно о нём очень мало, знаем только лишь возведённые им великолепные храмы. Замечательно то, что все дошедшие до нас церкви Бухвостова практически не были перестроены, — настолько совершенны их форма и инженерное воплощение. Сохранились договоры, в которых сам Бухвостов давал «гарантийный срок» своим зданиям — двадцать лет, но прошло уже в десять раз больше, а храмы стоят! Это стены и башни Новоиерусалимского монастыря под Москвой; Спасская церковь в селе Уборы близ Перхушково; Успенский кафедральный собор в Переяславле-Рязанском (нынешняя Рязань); уже виденный нами храм Троицы в Троице-Лыково в Серебряном Бору и предположительно церкви Бориса и Глеба в Зюзино и Покрова в Филях, около которой мы стоим.

Церковь построена «иже под колоколы», то есть одно здание совмещает в себе и церковь, и колокольню. В церкви два храма: тёплый нижний и неотапливаемый верхний. В честь иконы Покрова освящён нижний храм, а верхний — в честь Спаса Нерукотворного Образа. Эту икону прижимал к груди Лев Кириллович Нарышкин во время стрелецкого бунта, пока прятался в покоях своей сестры-царицы. И бунтовщики его не обнаружили.

Вся церковь покрыта, словно пеной, изящными узорчатыми украшениями. Широкие наличники с колонками на окнах, колонки на углах четверика и восьмериков, резные фронтоны — «петушиные гребешки» придают зданию воздушность.

Внутреннее убранство церкви не уступает внешнему: интерьер обильно украшен деревянной резьбой, росписями и трофейными витражами — их Пётр привез в подарок своему дяде после взятия Нарвы.

Церковь Покрова в Филях пострадала во время войны 1812 года и чуть было не погибла в советское время: это место было запланировано местным руководством для постройки гастронома. Во время Великой Отечественной войны в храм попало несколько зажигательных бомб. Реставрация тянулась вплоть до 1980-х годов, потом здесь открыли музей. Теперь в нижнем храме проводятся богослужения.

Итак, мы сделали огромный круг и вернулись почти туда же, откуда начали. Рядом — Триумфальная арка и музеи, посвященные войне 1812 года: «Кутузовская изба» и Панорама Бородинской битвы.

Триумфальная арка первоначально стояла у Тверской заставы — на площади Белорусского вокзала. В 1930-е её разобрали (этим руководил академик Щусев), но не уничтожили и в 1960-е годы восстановили на новом месте — на Кутузовском проспекте. Это единственные сохранившиеся Триумфальные ворота в Москве.

Чугунные фигуры русских витязей, украшающие арку, были выполнены скульпторами Витали и Тимофеевым по рисункам Осипа Бове. Первоначально на арке была укреплена плита с надписью на русском и латинском языках: «Благословенной памяти Александра I, воздвигшаго из пепла и украсившаго многими памятниками отеческаго попечения первопрестольный град сей, во время нашествия галлов и с ними двадесяти языков, лета 1812 огню преданный, 1826». В советское время надпись изменили: «Сии Триумфальные ворота заложены в знак воспоминания торжества российских воинов в 1814 году и возобновления сооружением великолепных памятников и зданий первопрестольного града Москвы, разрушенного в 1812 году нашествием галлов и с ними двунадесяти языков».

После Бородинского сражения русская армия отступила к Москве, остановившись в деревне Фили. Там в избе крестьянина Михаила Фролова состоялся военный совет, на котором решилась судьба Первопрестольной. Генералы обсуждали, давать противнику ещё одно сражение или сдать Москву. Кутузов настоял на своём, и Москва была оставлена. Решение для фельдмаршала было крайне тяжёлым, хотя он и убеждал соратников, что Москва станет для Наполеона западнёй — губкой, которая всосёт его войско. Тогда он казался уверенным в себе, а ночью адъютанты слышали его плач.

Дальнейшие события показали, что решение было принято правильно: сохранив армию, Кутузов не только смог изгнать неприятеля из России, но и преследовать его в Европе. Спустя два года русская армия взяла Париж, но сам Кутузов до этого момента не дожил.

Изба, в которой проходил военный совет, получила в народе название «Кутузовской», посмотреть её нередко заезжали путешествующие по России любители старины. Семья Фроловых продолжала жить в ней, подзарабатывая рассказами о былом.

Спустя сорок лет после окончания войны владелец деревни, один из Нарышкиных, решил переселить своих крестьян ближе к своему родовому имению, расположенному в селе Покровском. Их избы разбирались и перевозились на новое место. Все — кроме Кутузовской! Нарышкин распорядился сделать в ней ремонт, оставить на своих местах вещи и мебель, которыми пользовались Кутузов и представители его штаба, а двор обнести небольшим валом и канавой. В избе Нарышкин поселил отставного солдата-инвалида, назначив ему небольшое содержание и поручив быть смотрителем и сторожем при своеобразном музее.

Лет десять всё было хорошо, а потом старый солдат умер, и изба осталась без присмотра. Её несколько раз грабили, а потом в избе случился пожар. Удалось спасти лишь несколько икон, в том числе архистратига Михаила, и скамью, на которой во время совета сидел Кутузов. Судьба исторической избы взволновала общественность, Городская дума не могла остаться безучастной, а Козьма Терентьевич Солдатёнков даже предложил Нарышкину выкупить у него памятник. Аристократу стало стыдно, и он передал участок с обгорелым строением городу за символическую сумму — 200 рублей. Эти деньги Нарышкин пожертвовал на сооружение памятника Кутузову.

Восстановление избы началось далеко не сразу — как обычно, всё упиралось в отсутствие финансов. Помогли офицеры Гренадёрского корпуса и Общество хоругвеносцев храма Христа Спасителя, представившее свой проект. Это не была точная копия избы крестьянина Фролова, но постройка, довольно близкая к оригиналу. Его одобрили, и к осени 1877 года строительство было завершено. Этот «новодел» сохранился до наших дней, сейчас рядом с ним развёрнут целый музейный комплекс, центром которого стала Бородинская панорама, созданная художником Францем Рубо в 1912 году. Здание, где размещается эта уникальная картина, конечно, намного более позднее. Да и само полотно дошло до нас лишь частично: оно много лет пролежало свёрнутым, и вся верхняя часть холста попросту сгнила. Реставрация картины заняла десять лет, многие её части пришлось дописывать заново. Открылся музей лишь в 1965 году и сразу стал популярным. Но спустя всего лишь два года в зале вспыхнул пожар — и потребовалась новая реставрация, на этот раз она заняла всего лишь несколько месяцев.

Парк на Поклонной горе — одна из наиболее спорных достопримечательностей столицы. Дело в том, что горы как таковой теперь нет: её срыли, уничтожив место стоянки Наполеона и заодно — несколько древних славянских могильников. Теперь здесь мемориал памяти погибших в войне 1941–1945 годов.

Экскурсия № 12 От центра — к Хамовникам

Как они жили? Все те люди, чьи дела, добрые и дурные, мы разбирали на протяжении наших прогулок? Как жили купцы-миллионеры, как жили люди бедные или среднего достатка?

Увы, каменные стены сохраняются неплохо, интерьеры же квартир подвержены изменениям куда больше. Далеко не все «дома-музеи» могут действительно донести дух ушедшего времени, однако есть среди них и удачные. Несколько таких сосредоточено в районе станции метро «Арбатская»…

Прилегающий район — Ваганьковский холм плавно переходит в низину Чертолье (изначально Черторье). Это ближе к станции метро «Кропоткинская». Давным-давно здесь протекал ручей Черторый: он каждую весну разливался, превращая пойму в непроходимое месиво с глубокими оврагами, словно чёрт рыл.

В XIV веке на холме стоял дворец великой княжны литовской Софьи Витовтовны, жены Василия I, сына Дмитрия Донского. Её праправнук Иван IV Васильевич, прозванный Грозным, включил Старое Ваганьково в обширный Опричный двор, а на холме расположил свою загородную усадьбу. Сюда царю было удобно ездить из Кремля, а главному пыточнику, Малюте Скуратову — из своих палат, располагавшихся на месте серого Дома на набережной. Частично его дом сохранился — уцелел нижний этаж, подклет, на котором новое здание — красное с белой лепниной — воздвиг в 165 7 году думный дьяк Аверкий Кириллов, первый царский ботаник. Рядом он построил церковь Николы на Берсеневке и разбил прекраснейшие сады. Погиб Аверкий при стрелецком бунте в 1682 году: ворвалась в его дом чернь и зарубила хозяина.

По легенде, и под домом Аверкия Кириллова, и здесь, в Чертолье, сохранились древние подвалы с прикованными к стенам скелетами замученных Малютой и Грозным невинных людей. Часть подвалов была обнаружена в начале 1930-х годов, когда сносили храм Христа Спасителя. Газеты писали, что был даже обнаружен склеп самого Малюты с надгробной плитой.

Набожный царь Алексей Михайлович, стесняясь нехорошего, связанного с чертями, названия и помня о страшном прошлом этого района, усердно возводил здесь монастыри и церкви. Главная улица стала называться Пречистенкой, — к ней мы выйдем, но несколько кружным путём. Именно на Пречистенке, в Калабуховском доме (№ 24), Михаил Афанасьевич Булгаков поселил профессора Преображенского.

При Василии Третьем здесь стояли усадьбы князей Кашина, Черкасского, Пожарского… Здесь был основан большой монастырь — Крестовоздвиженский, упразднённый в 1814 году и окончательно разрушенный при большевиках. До конца 1970-х годов сохранялись одни из ворот, стоявшие по проспекту Калинина. При строительстве перехода их тоже снесли; причём при рытье тоннеля был вскрыт культурный слой с древними гробами, старыми фундаментами, остатками вещей, — всё это сгребли в кучу экскаватором без исследования и вывезли на свалку.

Церковь в начале Нового Арбата не имела отношения к монастырю. Это храм Симеона Столпника, выстроенный при царе Фёдоре Алексеевиче, старшем брате Петра Первого, умном, образованном, но тяжело больном правителе. Именно в этой церкви граф Шереметев обвенчался с крестьянкой Ковалёвой.

При Грозном Воздвиженка оказалась в опричнине, и царь переехал жить во дворец князя Михаила Темрюковича. В XVII веке здесь жили бояре Стрешневы, Нарышкины, Милославские, на землях которых выстроили Аптекарский приказ, часть его зданий сохранилась в Староваганьковском переулке (№ 25). Этот государственный орган ведал полковой и дворцовой медицинской службой, организацией лечения. Он контролировал деятельность врачей и аптекарей. Жили здесь и бояре Морозовы — Борис Иванович и его брат Глеб с супругой, Феодосией Прокопьевной, старообрядческой святой, уморенной голодом в монастыре в Боровске.

Прошли века, и здесь поселились другие Морозовы — и тоже старообрядцы. Притчей во языцех у москвичей стал особняк в мавританском стиле Арсения Абрамовича Морозова, двоюродного брата знаменитого Саввы. Это совершенно необычное для Москвы сооружение напоминало дворцы юга Испании и Португалии. Поначалу оно мало кому понравилось, говорили даже что Варвара Алексеевна, мать Арсения, женщина умная, благотворительница меценатка, узрев новый дом своего сына, произнесла: «Раньше одна я знала, что ты дурак, а теперь вся Москва будет знать!»

В чём-то она была права: Арсений Морозов прожил в своём роскошном доме всего несколько лет. Потом, на спор, он сам себе прострелил ногу и умер от заражения крови.

Теперь роскошный особняк используется для проведения встреч правительственных делегаций.

Прямо за вычурным особняком — многоэтажный, нарочито простой дом в стиле конструктивизма. Это — Дом Моссельпрома. Начали его строить ещё до революции, в 1912 году. Но то ли заказчик слишком сильно пытался сэкономить на материалах, то ли архитектор оказался неумелым, но уже почти возведённое здание начало рушиться. Пришлось перестраивать — а тут началась Первая мировая война, и в результате здание достроили лишь к 1925 году. И сразу же прозвали «первым советским небоскрёбом». Стены дома были изукрашены по эскизам Родченко и его супруги художницы Степановой: здесь рекламировались конфеты «Мишка косолапый» и папиросы «Герцеговина Флор», а с Воздвиженки хорошо просматривался слоган, сочинённый Маяковским: «Нигде кроме, как в Моссельпроме».

Другим фасадом здание выходит в Кисловские переулки. В них многое утрачено: на месте практически полностью уничтоженного в 1930-е гг. женского Никитского монастыря теперь Никитская электроподстанция метро (Б. Никитская, 7/10) От монастыря сохранился лишь один келейный корпус (Б. Кисловский пер., 10). Дом синодальных композиторов (Средний Кисловский пер., 4, стр. 2) с трудом удалось отстоять, а двухэтажные домишки полуторавековой давности снесены, и теперь на их месте «элитное жильё», население которого не знает, что дома их выстроены на месте, где свершилось страшное и во многом курьёзное преступление. Курьёзность его в том, что убийца почти полностью повторил действия героя романа «Преступление и наказания», причём совпали даже детали!

Трагедия произошла в январе 1866 года, когда в «Русском вестнике» были напечатаны первые главы романа «Преступление и наказание». В доходном доме Шелягина прописался отставной капитан Попов, подавшийся в ростовщики. Прислуживала ему некая Мария Нордман. Имена этих людей остались бы совершенно неизвестными, если бы не их жуткая смерть: точно так же, как старуху-процентщицу и её сестру Лизавету в романе Достоевского, их обоих зарубил топором студент по фамилии Данилов. Точно так же, как Раскольников, Данилов поначалу хотел убить одного только ростовщика, но вернувшаяся из аптеки Мария Нордман, так же как Лизавета у Достоевского, застала убийцу и тоже погибла от его руки. Это невероятное сходство двух преступлений — реального и вымышленного — стало причиной того, что на протяжении целого года московские газеты писали о ходе следствия и судебного процесса. Данилова изловили, вина его была доказана, а приговор гласил: девять лет каторжных работ.

Рецензент газеты «Русский инвалид» А. С. Суворин писал:

«Странное дело: незадолго до появления «Преступления и наказания» в Москве совершено убийство, почти такое же, какое описывает г-н Достоевский, и также молодым образованным человеком. Мы говорим об убийстве Попова и служанки его Нордман, — убийстве, подробности которого читатели недавно имели случай читать. Раскольников убивает старуху, потом Лизавету, которая нечаянно входит в незапертую дверь. Данилов убил Попова, потом Нордман, которая вернулась из аптеки, войдя также в незапертую дверь. Если вы сравните роман с этим действительным происшествием, болезненность Раскольникова бросится в глаза ещё ярче. Убийца Попова и Нордман вёл себя вовсе не так, как вёл себя Раскольников, и тотчас после преступления, и во время следствия. Честная, добрая природа Раскольникова постоянно проявлялась сквозь болезненную рефлексию и давила её почти против его воли, внутренний голос заставил Раскольникова принести повинную, хотя он всячески старался уверить себя, что он совершил вовсе не преступление, а чуть ли не доброе дело. Убийца Попова и Нордман сплетает невероятные происшествия, отличается хладнокровием и лжёт в самые торжественные минуты. Тут не было никакой давящей рефлексии, никакой ideе fixe, а просто такое же чёрное дело, как и все дела подобного рода».

Проходящий рядом Никитский бульвар был назван так по некогда располагавшемуся рядом упомянутому уже Никитскому монастырю. На месте владения № 6 на бульваре проплешиной зияет убогая автостоянка: ещё в конце XX века здесь был дом, нижние этажи которого относились в веку XVIII. Но его снесли.

Обратим внимание на то, что сохранилось! В доме № 12 располагается Музей Востока, а на противоположной стороне в доме № 7 — Музей Н. В. Гоголя. Дом не был его собственным, Гоголь лишь снимал квартиру в усадьбе графа Толстого. В этом доме в комнатах первого этажа Гоголь писал второй том «Мёртвых душ» и здесь же его сжёг — за 10 дней до смерти. Во дворе установлен памятник писателю работы скульптора Андреева. Тут Гоголь настоящий — небольшого роста, сутулый, сомневающийся, а вовсе не тот уверенный в себе «городничий», каким его представляет другой монумент — на площади — сталинских времён.

По Никитскому бульвару мы пройдём до площади Никитских ворот. Здесь рядом сразу три музея, говорящих о жизни, быте людей старого времени. На Спиридоновке, утратившей завещавшую улице своё имя церковь, осталось множество прекрасных особняков. В начале улицы, совсем рядом с церковью, где Александр Пушкин венчался с Натали Гончаровой, — особняк купцов Рябушинских (№ 2/6). Официально он называется Музеем Горького: действительно, по возвращении с Капри «буревестник революции» получил право в нём жить. К сожалению, в доме уничтожен уникальный камин работы Шехтеля… Зато сохранились великолепные витражи, лепнина и мебель в стиле модерн.

В соседней с Рябушинскими усадьбе жил писатель Алексей Николаевич Толстой. Здесь тоже сохранились интерьеры, а в одной из комнат в углу дивана сиротливо съёжилась кукла Буратино, исполнявшая главную роль в старом-старом фильме.

В доме № 17 — особняк Саввы Морозова, сейчас это приёмная МИД России.

На Тверском бульваре Дом-музей актрисы Ермоловой (№ 11), — розовое оконное стекло до сих пор помечает её комнаты. Розоватый свет молодит, и стареющая звезда русской сцены прибегала к этой нехитрой уловке.

По Большой Бронной можно дойти до старейшей в Москве синагоги (№ 6). Её в 90-е годы XIX века выстроил на собственные деньги купец-еврей Лазарь Соломонович Поляков, известный железнодорожный подрядчик, промышленник, банкир и меценат. Здание было спроектировано известным архитектором Чичаговым, у него красивый фасад в мавританском стиле. Примечательно, что эту первую в Москве синагогу сразу же обнесли оградой, а в самом здании предусмотрели подземный ход для спасения молящихся в случае возможных погромов. В 1930-е гг. храм закрыли, несколько раввинов и канторов были репрессированы, а в 1990-е вернули верующим, но с тех пор уже несколько раз синагогу пытались взорвать.

Через несколько строений Большую Бронную пересекает Сытинский переулок, получивший своё имя из-за неприметного деревянного домика под номером 5: в нём жил знаменитый издатель и просветитель Иван Дмитриевич Сытин, владелец огромной сети книжных магазинов. После революции всё было национализировано, но Сытин репрессиям не подвергся, а продолжал работать в культурной сфере. Жить он переехал на Тверскую, и теперь в его квартире (Тверская ул., 12/2, кв. 274) — музей.

Но вернёмся к Малой Бронной и дойдём по ней до Патриарших прудов — одного из самых таинственных мест Москвы, где начинается действие романа Булгакова «Мастер и Маргарита». Примечательно оно хотя бы тем, что сквер до сих пор зовётся «пруды», хотя пруд всего один. Летом здесь зелено и свежо.

Гуляя дальше, будем внимательно смотреть по сторонам: красот вокруг много! Это и доходные дома, и особняки. Двинемся по переулку Ермолаевскому. Дом № 28/15 — это собственный дом архитектора Фёдора Шехтеля, выстроенный по его проекту. Теперь там посольство Уругвая. № 10 и 25 — два доходных дома известного нам Нирнзее. Пройдём по Вспольному, Скарятинскому переулкам, пересечём Малую и Большую Никитские.

В Мерзляковском переулке, дом № 1, жил композитор Александр Скрябин.

Особенно богат стариной Хлебный переулок. Самый старый дом Хлебного переулка — № 2/3, строения 3–5, — усадьба ротмистра Камынина, или усадьба купцов Забелиных. Ротмистр выстроил этот дом в середине XVIII века, а после пожара 1812 года руины приобрёл купец Забелин и перестроил усадьбу в стиле ампир. Следующий по старине дом № 6а — деревянный одноэтажный: ему почти двести лет. В этом доме жили композитор Кочетов и историк Грановский…. Дом считается памятником архитектуры.

Дом № 15 — особняк купца первой гильдии Владимира Назаровича Грибова — стилизация начала XX века под ампир с портиком и чугунными львами. Сейчас в нём резиденция посла Бельгии, говорят, что внутри сохранилось всё убранство. В доходном доме № 19 жил врач-психиатр Пётр Ганнушкин, а в послереволюционные годы на 5-м этаже дома находилась конспиративная квартира британского разведчика Локкарта. Там, где ныне располагается Российская академия музыки (РАМ) имени Гнесиных (официальный адрес: Поварская, 32), когда-то стояла церковь св. Бориса и Глеба.

Дом № 18/6 на углу Малого Ржевского переулка — собственный дом архитектора Соловьёва, спроектированный им же. Здание прихотливое, асимметричное, его фасад выложен модной в те годы изразцовой плиткой. В оформлении можно заметить изображения сов, летучих мышей и диких кошек. Раньше тут было посольство Грузии, а после разрыва дипотношений в здании — дипломатическая миссия Швейцарии.

Не менее эффектен неоготический особняк сибирского золотопромышленника И. И. Некрасова (№ 20/3), которому принадлежал и соседний дом. У него два равнозначных фасада, между которыми вырастает застеклённый многогранник, — наподобие крыши ГУМа. Теперь здесь резиденция посла Чили.

Одноэтажный особняк с флигелями и палисадником в стиле ампир (№ 28) примечателен не архитектурой, а жильцами: в этом доме провели последние годы жизни композитор Алексей Верстовский и его жена, бывшая крепостная актриса Надежда Васильевна Верстовская (Репина). Она была дочерью театрального музыканта из столыпинских крепостных, училась в театральном училище и вошла в состав императорской труппы (тогда дирекция императорских театров выкупила её из крепостной зависимости). По выражению Виссариона Белинского, Репина-Верстовская вся была огонь, страсть, трепет, дикое упоение. Она слыла любимицей московской публики, блистала в водевилях и мольеровских комедиях. В тридцать два года актриса покинула сцену и вышла замуж.

Перейдя Поварскую улицу, по Трубниковскому или Борисоглебскому переулкам выйдем на Новый Арбат. Пересекаем его и углубляемся в переулки.

Старопесковская площадь, особняк богача Второва. Ныне резиденция посла США

Неоклассический особняк был построен в 1910-х годах для мультимиллионера, «русского Моргана» Николая Александровича Второва. Он стал последним представителем династии купцов Второвых, приехавших в Москву из Иркутска. Второвы занимались торговлей мануфактурным товаром, пушниной, золотом, текстилем, чаем… Им принадлежала недвижимость по всей России. Немало обогатила их и Первая мировая: они по выгодным для себя ценам выкупали заводы и фабрики, принадлежавшие раньше немцам, производили оружие, гранаты… По оценкам прессы, годовая прибыль Н. А. Второва в 1916–1917 годах составляла 100–150 млн руб.

Н. А. Второв был застрелен в мае 1918 года в своём кабинете в «Деловом Дворе» (по другим источникам, в своём доме). Убийцы не были найдены. Похоронили Второва на кладбище Скорбященского монастыря в районе станции метро «Новослободская». В 1930-е гг. монастырь был уничтожен, уцелело лишь несколько полуразрушенных зданий. Одно из них — основание колокольни — видели все, кому доводилось проезжать по Дмитровке, — оно далеко выступает за «красную линию», подходя к самой кромке тротуара.

До 1933 года в национализированном особняке жил Георгий Чичерин, потом его отдали под резиденцию послу США, пристроив зал для приёмов и танцев.

С именем Второва связано ещё одно место — первый российский деловой центр на Славянской площади (№ 2). Здание сохранилось.

От Старопесковской по Карманицкому переулку, минуя станцию метро «Смоленская», выходим на «офонаревший» Арбат, где всегда полно гуляющих и уличных музыкантов.

На нём много разнообразных кафе, где можно посидеть, подкрепиться и отдохнуть. За Арбатом начинаются знаменитые арбатские переулки, о которых можно писать отдельную объёмистую книгу. Заблудившись в их хитросплетении, немудрено провести здесь целый день.

Совсем недалеко — круглый дом Мельникова в Кривоарбатском переулке (№ 12). Он был построен в конце 1920-х годов самим великим архитектором для себя и своей семьи. Внешне дом очень необычен: он состоит из двух совмещённых цилиндров, сплошь покрытых шестиугольными оконцами. Несмотря на такой фантастический внешний вид, внутри дом очень удобен и жить в нём было приятно. Жаль только, что почва под домом просела и он нуждается в ремонте, а из-за не до конца определённого статуса этого строения дело затягивается.

Примыкающий к Кривоарбатскому Плотников переулок знаменит другим не менее странным домом. Он стоит в самом его конце, на углу с Малым Могильцевым. Примечателен дом тем, что по всему его фризу изображены великие русские писатели, закутанные в длинные полотнища, напоминающие простыни, и обнимающиеся с полуодетыми женщинами. Каких только легенд не ходило про этот дом! Одни говорили, что в нём был дом терпимости, популярный среди российской богемы. Другие утверждали, что всё намного скромнее и в особнячке были всего лишь бани… Официальная версия такова: этот фриз предназначался для Музея изящных искусств на Волхонке и назывался «Шествие на Парнас». Однако, когда Иван Цветаев узрел сиё художество, то отверг его категорически. Долгое время барельефы лежали невостребованными, а потом нашли место в арбатском переулке.

Вернёмся на Смоленскую площадь.

В небеса уходят шпили высотного здания МИД в одну сторону убегает уже знакомый нам Новинский бульвар, в другую — Смоленский бульвар, хотя никаких насаждений здесь уже нет и в помине. На Арбате торгуют матрёшками и цветастыми платками, крошечный сквер на Смоленской-Сенной не спасает от шума и гари множества машин. Через Москву-реку Бородинский мост ведёт к Киевскому вокзалу.

Мы с вами свернём домами № 7 и 5 на улицу Плющиху — старинную, но изрядно перестроенную. Название — Плющиха — возникло из-за кабака Плющева, открытого в XVII веке в начале улицы. По соседству жили царские мастера-оружейники — вот вам и Ружейный переулок. Конюшие обосновались там, где нынче Новоконюшенный переулок, а конский навоз свозили в овраг, откуда его дождями смывало в реку, — это современные Вражские переулки. Набережная — Ростовская, потому что здесь располагалось подворье ростовского архиерея.

Не на самой набережной, а чуть в глубине стоит дом № 11. Владельцем его был некий Щербачёв, не оставивший по себе памяти, а вот жильцы в этом доме селились весьма примечательные. В 1837-м в каменном доме, отгороженном от улицы высоким забором, на год обосновалась семья Толстых, их сыну Льву шёл тогда восьмой год. В этом доме семейство ждало несчастье: умер отец писателя. Толстые поменяли место жительства, перебравшись в Большой Каковинский переулок. Вскоре дом снял профессор Александр Осипович Армфельд, педагог и медик. В гостях у него бывали Аксаков, Погодин, Гоголь… Сейчас в этом доме ГАИ.

В районе Плющихи жили многие именитые личности: поэт Афанасий Фет, художники Сергей Иванов и Сергей Малютин, писатель Иван Лажечников… Между Вторым Ростовским и Смоленской улицей жил художник Алексей Саврасов. В Ружейном переулке — поэт Алексей Плещеев и философ Иван Ильин. Ни один из этих домов не сохранился. Ружейный переулок полностью перестроен, из старой застройки остался лишь дом № 2 — дивной красы, в русском стиле. Его построил в 1814 году архитектор Исаков.

В Долгом переулке жил знаменитый нейрохирург Николай Бурденко, сейчас улица переименована в его честь; на ней сохранились очаровательные деревянные дома двухсотлетней давности.

В примыкающем к Бурденко Земледельческом переулке в доме № 9 жил художник Илья Ефимович Репин. А в большом неоготическом доходном доме № 8/1 после начала Первой мировой поселился вернувшийся из Германии Василий Кандинский. Его жена вспоминала, что их квартира имела маленькую башню, в которую можно было попасть по винтовой лестнице. А из окон этой башенки открывался великолепный вид на Кремль. Этот вид запечатлён на нескольких картинах Кандинского.

На самой Плющихе сохранился доходный дом (№ 20), в нём жил знаменитый художник Василий Суриков.

В доме № 31 провела свои последние годы вернувшаяся из ссылки Анна Тимирёва, во втором замужестве Книпер, возлюбленная адмирала Колчака. Она работала на киностудии консультантом по этикету. Тут же жила её сестра художница Елена Сафонова.

Дом № 62 принадлежал профессору-гинекологу Владимиру Снегирёву, считающемуся основоположником этого направления в советской медицине.

Дом № 64 — это ДК «Каучук» — творение уже известного нам Константина Мельникова.

Параллельно Плющихе вдоль набережной проходит 7-й Ростовский переулок. Большую его часть занимает Дом архитекторов (№ 5) — роскошный образец сталинского ампира, творение архитектора Щусева. Он выстроен полукругом с двумя крыльями. Некогда этот полукруг огибал церковь Благовещения на Бережках XVII века, потом церковь снесли. А в соседнем доме (№ 11) жил поэт Владислав Ходасевич, он в стихотворении «Музыка» (1920) писал об уничтоженной церкви:

Всю ночь мела метель, но утро ясно. Ещё воскресная по телу бродит лень, У Благовещенья на Бережках обедня Ещё не отошла. Я выхожу во двор. Как мало все: и домик, и дымок, Завившийся над крышей…

По Плющихе выйдем к скверу Девичьего Поля — старинному месту девичьих гуляний, где до чумы 1770-х годов действовал театр. Сейчас здесь несколько памятников, фонтан, который считают замаскированным воздухозаборником глубоких подвалов Военной академии имени Фрунзе (через проезд Девичьего Поля), и туалет, претендующий на звание самого старого в Москве. Можно найти утверждения, что этот кирпичный павильончик был возведён ещё в семидесятых годах XIX века, хотя официальными данными Мосводоканала это не подтверждается.

Менее чем в четырёхстах метрах, на улице Льва Толстого, напротив храма святителя Николая в Хамовниках XVII века — музей писателя (№ 21). В двухэтажном особняке с живописным воссозданным садом он жил здесь с семьёй почти двадцать лет. В музее много подлинных вещей, здесь Толстым было написано более ста произведений, в том числе повести «Холстомер», «Смерть Ивана Ильича», «Крейцерова соната» и др.

Рядом, между этой улицей и улицей Тимура Фрунзе, бывшим Тёплым переулком, названным так из-за работавших там бань, располагалась Шёлкопрядильная фабрика Жиро. Великий писатель упомянул её в статье «Рабство нашего времени» как пример чудовищного обращения с рабочими. Этот Жиро вообще порядочностью не отличался и в конце концов попался на попытке слить в Москву-реку ядовитые отходы и на подделке чужих тканей. Его выслали из России.

После революции фабрику национализировали и переименовали в «Красную Розу» в честь Розы Люксембург. В советские времена от шёлка фабрика перешла на дешёвые ацетатные ткани, а теперь и вовсе закрыта и превращена в очередной «деловой центр».

Вернёмся к Девичьему Полю и, прежде чем обратно перейти через Большую Пироговку, подойдём к дому № 13 — это бывший сиротский приют имени Мазурина, с этим купеческим родом мы уже с вами встречались. Сейчас его занимает посольство Вьетнама.

Перейдя Пироговку и завернув за храм Архистратига Михаила, выйдем на Погодинскую улицу, ведущую, как и Большая Пироговская, к Новодевичьему монастырю. Дом № 12а выделяется из общего ряда — это знаменитая Погодинская изба, часть разбомблённой во время войны большой усадьбы, принадлежавшей историку Михаилу Павловичу Погодину.

Изба была подарена Погодину купцом-старообрядцем Василием Кокоревым, меценатом и благотворителем, разбогатевшим, однако, на продаже самой дешёвой водки. Зато потом он сделал для города так много, что неблагородное начало его карьеры всеми позабылось: им были возведены богадельни, лечебницы… У Кокорева была даже своя галерея в Трёхсвятительском переулке, куда приходили заниматься (бесплатно!) многие даровитые студенты-художники. Подаренная им Погодину изба-игрушка стала служить «древлехранилищем», где коллекционер хранил исторические реликвии. Здесь же собирались его друзья-славянофилы.

По Абрикосовскому переулку, названному в честь врача-патологоанатома, работавшего в 1-м медицинском институте, снова дойдём до Большой Пироговской улицы. На ней масса красивых зданий, в основном клиник или учебных заведений. Но есть и здание заводской архитектуры (№ 27) — бывший казённый винный склад, затем — завод «Электролуч», а ныне — бизнес-центр.

По Пироговке, как уже говорилось, можно дойти до Новодевичьего монастыря, который в советское время, при сохранении действующего в нём храма, был филиалом Исторического музея. По монастырю и прилегающему кладбищу проводятся экскурсии. (Ближайшая станция метро — «Спортивная».)

Но мы с Пироговской свернём на Трубецкую улицу. И вскоре перед нами парк — усадьба Трубецких в Хамовниках. Увы, насладиться стариной не получится: оригинальное деревянное здание усадьбы было уничтожено в 2007 году в плановом порядке: напуганное пожаром московское начальство распорядилось «восстановить дом в несгораемых материалах», поэтому уникальную усадьбу разобрали и воздвигли бетонный новодел.

На углу парка — станция метро «Фрунзенская», встроенная в здание Московского дворца молодежи — развлекательного комплекса (Комсомольский пр., 28), где, в частности, даются самые популярные мюзиклы.

Перейдя Комсомольский проспект по скверу или по 1-й Фрунзенской улице, доходим до Фрунзенской набережной с впечатляющей сталинской застройкой и идём до Андреевского моста через Москву-реку (старый Андреевский железнодорожный мост в 1999 году передвинут вниз по течению реки в связи со строительством Третьего транспортного кольца и реконструирован в пешеходный). Кстати, всё это время мы гуляли по полуострову, образованному излучиной реки.

На другом берегу — Нескучный сад, старейший парк Москвы. Отсюда можно на выбор предложить два маршрута. Первый — самый комфортный: сесть на речной трамвайчик и прокатиться по реке, полюбоваться на высотное здание университета и на парк Воробьёвы горы.

Второй — вдоль русла реки, по паркам. По ним мы и пройдём.

Перейдя мост, слева от нас будет ЦПКиО им. Горького, основанный в конце 1920-х гг. на том месте, где в 1923 году проходила Всероссийская сельскохозяйственная и кустарно-промышленная выставка — предшественница ВДНХ. Планировку парка разработал Константин Мельников.

До выставки на этом месте была свалка, до неё — огороды, а ещё раньше — самое древнее в Москве мусульманское кладбище. Частично оно «заползало» на территорию современного Горного университета (Ленинский проспект, 6). Помимо прочих обстоятельств это кладбище вошло в историю тем, что на нём, или непосредственно рядом с ним, татары захоронили останки казнённого «еретика» и бунтовщика Степана Разина, чьё тело они выкрали с Лобного места.

Справа — Нескучный сад. В 1756 году сын известного уральского промышленника Прокопий Акинфиевич Демидов, тогда ещё за чертой города, разбил на берегу реки парк, который уступами спускался к самой воде. Были посажены плодовые деревья и кустарники и около 2000 видов растений. В оранжереях росли деревья и растения, привезённые из южных стран. Из Голландии и Англии завезли редких птиц и животных. «Сей сад не только не имеет себе подобного в России, но и со многими, в других государствах славными ботаническими садами сравнён быть может как редкостью, так и множеством содержащихся в нём растений», — писал Паллас, известный учёный-ботаник. Некоторые деревья дожили до наших дней.

В саду существовал Зелёный театр, кулисами и декорациями которого служила живая природа. «Зал» вмещал 1500 человек, сцену устроили на большой лужайке. Вокруг неё амфитеатром располагались ложи, внутри сделали партер и соорудили галёрку. Место это было популярным среди московской творческой интеллигенции того времени, здесь бывали Пушкин, Островский, Лермонтов, Нащокин, Тургенев… Увы, театр не сохранился.

Соседние имения принадлежали Голицыным, Орловым, Трубецким. От усадьбы Трубецкого до нас дошёл Охотничий домик, где нынче проходит викторина «Что? Где? Когда?».

Из всех людей, владевших Нескучным, наиболее знаменит Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский (1737–1807/1808), генерал-аншеф, граф и один из предполагаемых убийц императора Петра Третьего. Как и его брат Григорий, Алексей Орлов не получил хорошего воспитания и образования: он не знал иностранных языков, а его дурные манеры шокировали придворных дам. Однако, несмотря на это, он пользовался большим влиянием и уважением при дворе, интересовался наукой, покровительствовал М. Ломоносову и Д. И. Фонвизину, состоял в переписке с Ж.-Ж. Руссо. Был одним из основателей Вольного экономического общества. Был он и талантливым полководцем: разработал план военной операции против Турции в Средиземном море. Командовал русской эскадрой в Чесменском бою и после победы получил право присоединить к фамилии наименование Чесменский.

Алексей Орлов разводил здесь своих знаменитых рысаков и отстроил для них роскошный манеж, а зимой на льду реки проводил бега. Сюда, в Нескучное, часто приезжал его брат Григорий, бывший фаворит Екатерины Второй. Здесь, в Нескучном, он, уже тяжело больной, окончил свои дни.

Григорий Григорьевич Орлов отличался высоким ростом, силой, красотой и отвагой. Постоянно участвовал в кутежах и кулачных боях; прославился своими любовными похождениями. Этим он и привлёк внимание молодой императрицы, стал её любовником и одним из организаторов государственного переворота, в ходе которого погиб император Пётр Третий, а на престол взошла Екатерина Вторая. Она тут же возвела своего фаворита в чин генерал-адъютанта и главнокомандующего сухопутными силами. Лет десять Григорий Орлов был всесилен. Он изменял царственной любовнице напропалую, императрица долго мирилась с этим, а потом вдруг решительно прекратила их связь, отослав Орлова подальше. Тот пытался самовольно вернуться, писал ей письма с мольбами и угрозами, но Екатерина оставалась непреклонна. Она даже выставила заставы на пути из Москвы в Петербург, чтобы не дать Орлову приехать. В то же время Екатерина написала ему несколько писем, где сдержанно и спокойно объяснила, что былого не вернёшь, и просила смириться. Орлов смирился.

В 1776 году он обвенчался со своей юной кузиной Екатериной Николаевной Зиновьевой (об этом его романе мы ещё поговорим). На момент свадьбы невесте было всего тринадцать лет. Синод возмутился и даже настаивал на разводе, но Екатерина это решение не утвердила, более того: наградила его супругу орденом св. Екатерины и сделала её статс-дамой.

Увы, счастья у Орловых не было: жена его заболела чахоткой и в 1782 году умерла. От горя он повредился рассудком и спустя год тоже умер. Екатерина, узнав о его кончине, не просто расстроилось, она слегла от горя, и придворный лекарь даже был вынужден пустить ей кровь, хотя обычно императрица редко пользовалась его услугами, предпочитая «бабкины средства». Всё же Орлов был отцом двух её детей: сына Алексея Бобринского (1762–1813) и дочери Натальи Алексеевой (1758–1808), в замужестве Буксгевден.

При графах Орловых в саду было построено несколько деревянных беседок и два каменных павильона. Сохранились Летний и обгоревший в 2003 году Ванный домики у Елисаветинского пруда и грот. Сохранились и декоративные мостики через пруды. Среди них особо примечателен трёхпролётный каменный арочный мост. Считается, что если влюблённые пройдут по нему, взявшись за руки, и поцелуются, то будут они жить вместе долго и счастливо до самой смерти. На некоторых кирпичах арочного моста можно заметить клеймо «Н. Я», что означает, что они изготавливались неподалёку — в Черёмушках, где владельцем кирпичных заводов был Николай Васильевич Якунчиков.

После смерти Орлова имение досталось его дочери, но та была слишком религиозна и мало заботилась о земном. Имение пришло в упадок и стало приютом для кочевых цыган.

В начале XIX века почти все усадьбы были куплены дворцовым ведомством. Центром ансамбля стал особняк Демидова, а название всему парку досталось от имения князя Трубецкого — Нескучное. Часть земель пошла для строительства больниц — 1-й Градской и Голицынской (в их бывшей усадьбе), а также Мещанского училища. А другую часть Николай I преподнёс своей жене, которую очень любил, назвав в её честь центральный дворец Александрийским (царицу звали Александрой Фёдоровной). Довольная царица принялась за обустройство: приказала соорудить корпуса для фрейлин, для кавалеров, чайные домики и манеж.

Сейчас в здании дворца располагается Президиум РАН (Ленинский проспект, 14), а в здании Орловского конного манежа — Минералогический музей РАН. Каменные парадные ворота Нескучного дворца украшены скульптурными группами, символизирующими изобилие (скульптор — Витали, 1846 г.).

Перед дворцом стоит фонтан, тоже работы Витали. Это часть московского водопровода — один из водоразборных фонтанов: он «переехал» сюда в 1936 году с Лубянской площади.

Напротив дворцовых помещений, на другой стороне Ленинского проспекта, расположен целый комплекс зданий, напоминающих дворец. Когда-то они были Медведниковской и Рахмановской богадельнями и больницей. После революции 1917 года весь комплекс стал Пятой Градской больницей, а с 1992 года — больницей, носящей имя святителя Алексия, митрополита Московского, и недавно полностью переданной Русской православной церкви.

Купцы Медведниковы перебрались в Москву из Иркутска. Они вели оптовую торговлю с Китаем и Аляской: ввозили из Поднебесной чай и ткани, обменивали у индейцев-алеутов разные материалы на меха и золото. Там купцы считались известными благотворителями: в Иркутске ими были устроены сиротопитательное заведение (приют) и банк, проценты из которого шли на поддержание этого детского приюта.

К 1850-м годам супруги Александра Ксенофонтовна и Иван Логгинович Медведниковы перебрались в Москву. В 1884 году Иван Медведников умер, а его вдова все средства стала употреблять на добрые дела: выстроила в Иркутске больницу, близ Звенигорода открыла приют для престарелого духовенства и церковь Казанской иконы Божией Матери — там и похоронили Александру Ксенофонтовну. По её завещанию всё состояние — более 5 миллионов рублей — должно было быть истрачено на благотворительность в Москве и в Иркутске. Построено было много, в частности, гимназия в Староконюшенном переулке, действующая и поныне. Больница и богадельня напротив Нескучного предназначались для лиц «христианского вероисповедания, без различия звания, пола, возраста».

Открылась больница в 1903 году.

Архитектор Сергей Соловьёв придерживался древнерусского стиля, он придал фасадам декор псковских храмов. Над входами были укреплены мозаичные изображения св.

Георгия Победоносца — покровителя Москвы. Мозаики выполнили ученики Строгановского училища. Они же изготовили резные металлические детали — флагодержатели, кронштейны водостоков и карнизов, кресты. Керамические плитки и диски для оформления стен были выполнены на знаменитом гончарном заводе Саввы Мамонтова «Абрамцево».

В 1908 году известные брат с сестрой Иван и Агния Рахмановы, купцы-старообрядцы, в память о своих сёстрах Александре и Эмилии и по их воле оставили Москве капитал в 133 тысячи рублей для строительства богадельни «для эпилептиков и идиотов», «к какому бы вероисповеданию они ни принадлежали». Двухэтажное здание было возведено также С. Соловьёвым в 1908–1909 годах рядом с медведниковской богадельней и имело отдельный вход.

Купцы Рахмановы занимались торговлей хлебом, лесом, пряжей. Слава благотворителей закрепилась за этой семьёй ещё с конца XVIII века: на средства Рахмановых были построены старообрядческая школа, дом бесплатных квартир, приют.

Содержание 60 больных в этой богадельне обходилось в 15 тысяч рублей в год (т. е. по 250 рублей на человека). Это было очень много! Больных хорошо кормили, присматривали за ними квалифицированные медицинские сёстры. Больные получали на обеды и ужины чечевичную кашу, щи, борщи, жаркое, варенец, сыр, овощи. Утром пили молоко или кисель, ели каши.

После революции богадельни были ликвидированы, а их помещения отданы под 5-ю Градскую больницу. Часовни и храмы закрыли и частично разрушили.

Но в 1992 году правительство Москвы передало больничный комплекс Московской патриархии. Ныне оба храма — Святителя Алексея и Тихвинской иконы — действуют.

За Нескучным садом на Андреевской набережной — Андреевский монастырь. Он был основан в XVI веке в честь великомученика Андрея Стратилата — героического римского военачальника, погибшего из-за козней завистников. Эта обитель, наряду с Новодевичьим, Донским и Свято-Даниловым монастырями-сторожами, образовывала южное защитное кольцо Москвы.

Сейчас монастырь не действует, хотя уцелевшие строения вернули церкви: здесь патриаршее подворье, а в помещениях бывшей богадельни — Синодальная библиотека. Из архитектурных памятников до нас дошли две церкви конца XVII века, колокольня середины XVIII века и корпуса богадельни.

Ещё одно имение — «Мамонова дача» — находится в непосредственной близости от Андреевского монастыря. Несмотря на то что сам дом выстроил князь Долгорукий, а затем его перестроил князь Юсупов, закрепилось за поместьем название по имени самого экстравагантного владельца — сумасшедшего графа Матвея Александровича Дмитриева-Мамонова, масона, розенкрейцера, пытавшегося учредить в России собственный орден. Здесь он жил тридцать лет и умер в 1863 году от страшных ожогов, уронив огонь из трубки на облитое одеколоном платье — то ли случайно, то ли нарочно… После этого имение перешло к одному из его дальних родственников.

Матвей был сыном адъютанта Потёмкина Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова, удостоившегося чести на краткий срок стать фаворитом императрицы Екатерины Второй.

Екатерина считала его очень способным и даже привлекла к литературной деятельности: под её руководством Мамонов написал несколько пьес на французском. Он стал играть некоторую роль при дворе, участвовал в беседах императрицы с разными сановниками… Словом, всё складывалось отлично, но это «отлично» разрушил сам Александр Матвеевич, погнавшись «за юбкой» — фрейлиной княжной Щербатовой. Императрица застала их с поличным. Наказание было изощрённым: Екатерина простила влюблённых и тут же благословила их брак. А затем, подарив Дмитриеву-Мамонову на свадьбу 100 тыс. руб. и свыше 2200 душ крестьян, удалила его от двора.

Дмитриев-Мамонов был вынужден уехать в Москву, где сильно тосковал. По замечанию Головкина: «Он был ни тем, ни сем, и ничем-либо вообще; у него было лишь одно развлечение — изводить свою жену, которую он без конца обвинял в том, что она является виновницей его полного ничтожества». Стоит ли удивляться, что их сын вырос, мягко говоря, с неустойчивой психикой?

Поначалу карьера Матвея Александровича складывалась успешно: служил в московском Сенате, отличился в сражениях войны 1812 года. Был храбр, сформировал за свой счёт конный полк — да только полк этот оказался совершенно необузданным, и по личному повелению императора после войны его расформировали. Мамонов вернулся в Москву и присоединился к кружку «недовольных», став членом масонской ложи. Но и там его что-то не устроило, и тогда Матвей Александрович организовал «Орден рыцарей русского креста». Вошло в него человек восемь мистиков, не больше. Просуществовал орден недолго, не выдержав конкуренции с «Союзом спасения». Ну а после восстания декабристов Дмитриева-Мамонова освидетельствовали медики и признали сумасшедшим, — это не было политическим заказом, он действительно к тому времени уже был психически болен. Безумец поселился в своём тогда ещё загородном имении и нашёл здесь свой страшный конец.

В 1883 году усадьбу с торгов купил Ф. Ф. Ноев, садовод-промышленник, владелец лучших магазинов города Москвы. В связи с этим в XIX веке Мамонова дача получила и второе имя — Ноева. В 1910 году её выкупила казна для устройства общественного парка. В 1943 году Мамонову дачу передали Институту химической физики РАН, которым руководил академик H. Н. Семёнов. Институт занимает «дачу» до сих пор.

Ближайшая станция метро — «Ленинский проспект». Чтобы дойти до неё, нужно выйти из парка и пересечь Ленинский проспект — магистраль со сталинской застройкой и несколькими «домами Жолтовского». Перед тем как спускаться под землю, можно немного оглядеться по сторонам.

В XIX веке район по другую сторону от Ленинского проспекта можно было назвать районом благотворительных учреждений. От Калужской площади к медведниковским и рахмановским богадельням вереницей тянулись многочисленные заведения, основанные на средства меценатов.

Здесь же недалеко находятся и до сих пор действуют и два известнейших монастыря — Данилов и Донской.

На углу Донской улицы и улицы Ак. Петровского сохранилась церковь Ризоположения на Донской, прихожанином которой были и Орлов-Чесменский, и несчастный Мамонов. Здесь их и отпевали.

В XIX веке на местности, прилегающей к храму, возникло несколько довольно крупных промышленных предприятий, в их числе — механический завод Бромлея (впоследствии станкостроительный завод «Красный пролетарий»). Начался он с мастерской по изготовлению и ремонту пил, молотков, серпов и кос, которую открыли на Щипке братья Эдуард и Фридрих Бромлеи из Ганновера. Дела шли так успешно, что уже в 1864 году Бромлеи приобрели десять гектаров парков с постройками напротив Нескучного и выстроили там новые заводские корпуса. Чугунные и железные колонны для трибун Московского ипподрома, арматура для музея изящных искусств, оборудование для московского водопровода и водопроводов ещё 29 городов, — всё это было произведено здесь. В ноябре 1918 года предприятие было национализировано, с 1922 г. это завод «Красный пролетарий».

Рядом проходит знакомая нам Окружная железная дорога, ближайшая станция на ней — Канатчиково. Немного к востоку от неё проходит Канатчиковский проезд. Он переходит в 4-й Загородный проезд и пересекается с Загородным шоссе. С другой стороны треугольник очерчивает Третье транспортное кольцо. В этом треугольнике расположена Канатчикова дача, или психиатрическая больница № 1 имени Н. А. Алексеева, в прошлом — «Кащенко». Она стала второй в Москве психиатрической больницей — после Преображенской. В больничном музее вывешен список жертвователей, есть среди них и тот купчина, что потребовал в ножки себе поклониться.

Вернёмся к Москве-реке и дойдём до метромоста со станцией метро «Воробьёвы горы». Станция имеет два выхода. Первый ведёт на территорию Лужников, а около второго находится ещё одна страшноватая достопримечательность. Это заброшенный подъёмник — эскалатор длиной 90 метров, ведущий на верх Воробьёвых гор. Внешне он выглядит как ряд остеклённых террас. В 1983 году началась реконструкция станции метро, и подъёмник закрыли. То ли денег не хватило на его восстановление (но в бетоне до сих пор нет трещин), то ли побоялись оползней — неизвестно. За двадцать лет бездействия эскалатор превратился в развалины. Строение состоит из собственно подъёмника и служебных помещений, где теперь ютятся бомжи и гуляют сталкеры.

Четырёхугольник с углами у станций метро «Добрынинская», «Октябрьская», «Ленинский проспект», «Тульская» и со станцией метро «Шаболовская» в центре просто набит всяческими примечательностями! Здесь башня Шухова, старейшее трамвайное депо, Донской и Данилов монастыри. Кладбища — Донское, Даниловское и его мусульманский участок. Здания фабрики Брокара на Мытной улице (№ 17) и церковь с несчастливой судьбой на улице Хавской… Очень-очень много всего! И это всё лучше оставить на другой день, а сейчас от «Воробьёвых гор» по этой Сокольнической ветке метро доедем до района Тропарёво-Никулино (станция метро «Юго-Западная»).

Тропарёво-Никулино — один из самых престижных районов Москвы. В Средние века он был вотчиной боярина и воеводы Микулы Васильевича Вельяминова, друга и родственника Дмитрия Донского, погибшего в Куликовской битве. Отсюда и название — Никулино. Тело погибшего героя не было найдено, возможно, в сече его изрубили столь сильно, что труп нельзя было опознать, а может быть, Микула утонул в реке. В «Задонщине» описывается, как встретила весть о гибели своего мужа Мария: «Жена Микулы Васильевича Марья рано поутру плакала на забралах стен московских, так причитая: «О, Дон, Дон, быстрая река, прорыла ты каменные горы и течёшь в землю Половецкую. Принеси на своих волнах моего господина Микулу Васильевича ко мне!».

Другая часть названия — Тропарёво происходит предположительно от прозвища жившего в конце XVI века боярина Ивана Михайловича Тропаря. Он служил митрополиту московскому и хорошо пел, исполняя праздничные молитвенные песнопения — тропари. Иван Михайлович выстроил здесь первый деревянный храм, посвящённый чуду архистратига Михаила. Нынешняя церковь Михаила Архангела в Тропарёво (пр. Вернадского, вл. 90), пятиглавый каменный храм с трапезной и шатровой колокольней, был построен в конце XVII века. Храм был закрыт в 1939 году и вновь освящён 23 февраля 1989 г. За храмом установлены памятный крест и мемориал с именами жителей села Тропарёво, погибшими в Великую Отечественную войну.

Одним из градообразующих этапов в истории Тропарёво-Никулино стала московская Олимпиада 1980 г.: здесь выстроили огромную Олимпийскую деревню, ставшую потом жилым районом.

Недалеко от храма высится один из самых знаменитых недостроев Москвы — «Синий зуб» (пр. Вернадского, 82). Он же — бизнес-центр «Зенит». Другие названия — «Кристалл», «Айсберг» и «Ледышка».

«Синий зуб» представляет собой облицованное синим стеклом здание высотой в 22 этажа и общей площадью 100 тысяч квадратных метров. Одно время здесь планировалось построить учебно-деловой центр, затем отель, потом парк развлечений… Но строительство так и не окончили. Теперь «Синий зуб» считается крайне опасным местом для любых посетителей из-за открытых лифтовых шахт и торчащей из стен арматуры. Известны как минимум несколько смертельных несчастных случаев, произошедших в «Синем зубе»: молодые люди, желая поиграть в романтику, оступались и падали с большой высоты; другие намеренно приходили покончить с собой. Ранее рядом со зданием стоял подъёмный кран, с него тоже прыгали. Теперь кран демонтировали.

«Зуб» уже много лет выставлен на продажу, но пока покупателей не находится. Здесь уже разбито множество стёкол, стены разрисованы, а всё, что можно украсть, давно разворовано.

Экскурсия № 13 Замоскворечье и далее

Начнём путь от станции метро «Новокузнецкая». Вестибюль этой станции выстроен точно на том месте, где некогда стояла прекраснейшая церковь Прасковеи Пятницы, особо почитаемой купцами святой. Эта церковь и дала название проходящей рядом улице. Если пойти по ней в одну сторону, то придём к гостинице «Балчуг», к одному из зданий Центрального банка России, а далее через мост — к Кремлю и собору Василия Блаженного. В другую — минуя много старинных домов, домов с историей, придём к музею Бахрушина и Павелецкому вокзалу.

Вокруг — старинные районы. Здесь нет необходимости пользоваться автобусами и маршрутками, делать по несколько пересадок, чтобы добраться от места до места.

Наоборот, нам придётся себя ограничивать, чтобы не утонуть в «интересностях». В Замоскворечье сконцентрированы многие сокровища Москвы: Третьяковская галерея, упомянутый Театральный музей имени А. А. Бахрушина, Дом-музей А. Н. Островского, Дом-музей С. А. Есенина, чудной красоты храм в Кадашах с высокой колокольней-свечой. К Кадашам с Пятницкой ведёт кривой Черниговский переулок с двумя дивными церквушками XVII века и старинными палатами.

Дома в Кадашах за редким исключением выстроены в XVII веке, но потом последующими ремонтами им был придан внешний облик зданий XIX века: ведь обитатели этих домов старались следовать моде. Из-за этого нынешнее московское правительство посчитало возможным игнорировать их древность, и многие здания были снесены: Кадашевская набережная теперь полностью новодел, бельмом выделяющийся из остальной застройки.

Через Водоотводный канал, на острове — кинотеатр «Ударник», сквер со скульптурами Шемякина и печально знаменитый Дом на набережной, лидер по числу репрессированных жильцов. За ним прячутся сказочные палаты Аверкия Кириллова и давно остановленная кондитерская фабрика «Эйнем» — «Красный Октябрь», а ведь ещё в конце XX века от неё в округе всегда пленительно пахло шоколадом.

Чуден, прекрасен центр Москвы и гулять здесь можно бесконечно, но мы двинемся в другую сторону!

На Пятницкой улице сохранилось много старины: дома № 33, 42, 44, 46 стояли при жизни певца Замоскворечья Александра Николаевича Островского. Помнит его и храм св. Климента (Пятницкая, 28/7), связанный с воцарением Елизаветы Петровны. В ночь на 8 декабря ею был совершён государственный переворот, а 8 декабря — день памяти святого Климента, третьего по счёту епископа города Рима, жившего до разделения христианской церкви на православную и католическую. В Петербурге этот день был отмечен закладкой собора Преображения в Преображенском полку, а в Москве канцлер Елизаветы Бестужев-Рюмин решил перестроить соседний с его домом обветшавший Климентовский храм. Строительство очень сильно затянулось и было завершено лишь в 1774 г. уже после опалы и смерти канцлера.

В 1930-е гг. храм закрыли, но его передали Государственной библиотеке имени Ленина, и благодаря этому внутреннее убранство не было уничтожено: сохранился редкой красоты и оригинальный деревянный резной с позолотой иконостас со скульптурами. В стенах трапезной остались части старого храма XVII века.

Мимо храма от Большой Татарской улицы к Большой Ордынке, пересекая Пятницкую, проходит Климентовский переулок. Как нетрудно догадаться, Большая Татарская названа так потому, что в этом районе издавна жили татары. Пересекает её Большой Толмачёвский переулок — «толмач» по-старорусски значит переводчик. Есть в Замоскворечье и своя Болвановка, напоминающая о татаро-монгольском иге. Там стоит храм Спаса Преображения. Считается, что выстроен он именно на том месте, где в 1465 году великий князь Иван III разбил и втоптал в землю ханскую басму.

На Большой Татарской, на пересечении её со Старым Толмачёвским переулком, во дворе дома № 3, сохранилась Московская историческая мечеть (Б. Татарская, 28) — старейшая мечеть в Москве. Построена она была на рубеже XVIII–XIX веков во дворе переводчика Иностранной коллегии князя Суламита-мурзы Симинея, а после эпидемии чумы, когда большинство её прихожан, в том числе и сам князь, умерли, здание продали купцу Щукину. Старое здание сгорело в 1812 году, а четыре года спустя купцы-мусульмане подали прошение построить новую мечеть, но получили отказ. Они не сдались и через несколько лет добились-таки своего, при условии, что мечеть не будет иметь снаружи ни малейшего признака мечети. Минарет и купол разрешили возвести лишь в 1880 году. В 1939-м мечеть закрыли, а имама расстреляли. Мечеть вновь действует с 1993-го.

Почти напротив Старого Толмачевского в противоположную от Пятницкой сторону идёт Голиковский переулок, ведущий к Малой Ордынке, туда мы и направимся. Ведь для большинства из нас Замоскворечье — это прежде всего Островский. Александр Николаевич здесь родился, вырос, и действие большинства его пьес происходит именно в Замоскворечье. Он любил этот район и любил русское купечество, несмотря на то что изображал его подчас весьма сатирически. На Малой Ордынке, тоже в изобилии, сохранилась одно- и двухэтажная застройка XIX века. Конечно, мы не можем увидеть все эти домики такими, какими они были во времена великого драматурга.

Подойдём к дому (М. Ордынка, № 9/1), где прошли детство и юность Островского. После рождения сына семья переселилась на первый этаж двухэтажного дома причта во дворе уничтоженной в 1930-е гг. церкви Покрова Богородицы в Голиках. Во времена Островского в Замоскворечье всего было 67 церквей. Теперь осталось только 40, причём многие в руинах.

Дом, где провёл детство Островский, прямо скажем — не богатый: невысокий, с маленькими окнами — чтобы не уходило тепло, с низкими потолками — такие комнаты проще обогревать. Однако внутри очень уютно. В доме действует музей.

Фасадом дом выходит на улицу, а вход со двора. Раньше здесь было множество всевозможных пристроечек, чуланчиков, порой — курятников, обязательно — собачьих конур. Отец писателя был сыном священника, окончил Костромскую семинарию, а затем Московскую духовную академию, однако выбрал не духовную стезю, а стал практиковать как судебный стряпчий; дослужился до чина титулярного советника и получил дворянство. Мать, Любовь Ивановна Саввина, дочь пономаря, умерла, когда Александру шёл восьмой год. Из одиннадцати её детей выжило четверо. Через пять лет после смерти матери отец женился второй раз — на обрусевшей шведке Эмилии фон Тесин. Она почитала себя женщиной светской и плебейское Замоскворечье не жаловала. Наверное, слегка высокомерное, ироничное отношение Островского к купцам — от мачехи. Зато она постаралась дать своим приёмным детям самое лучшее образование и не жалела денег на учителей. Александр Николаевич знал шесть европейских языков (сравните с купцами-меценатами, которым всю жизнь приходилось навёрстывать упущенное в детстве, ведь учили их только писать да деньги считать!).

Юность Островского вполне можно назвать беспутной: из университета его выгнали «за непонятое наук», занятиям он предпочитал Печкинскую кофейню, погребок Зайцева у Каменного моста и театр. Конечно, его отец не мог потерпеть такого времяпрепровождения и определил сына на мелкую должность сначала в Совестной суд, а потом в Коммерческий. Работа Островскому понравилась: «Что ни дело — то комедия!» — отзывался о ней он, записывая в тетрадочку будущие сюжеты. Литературная слава Островского началась со скандала: его пьесы, которые сейчас воспринимаются как свидетельство горячей любви к русскому купечеству, самим купцам казались очень обидными. Особенно комедия «Свои люди — сочтёмся!», явно написанная по следам одного из судебных дел. По сюжету богатый купец переводит всё имущество на зятя и дочь, чтобы объявить себя банкротом и не платить долги, а те обманывают его. В общем, мошенник на мошеннике. Купцы восприняли пьесу как оскорбление всего их сословия и даже пожаловалось «начальству»; в результате автор был уволен со службы и отдан под надзор полиции, а пьеса — запрещена.

Дом Островского — не единственная примечательность Голиковского переулка. Здесь сохранилась уникальная деревянная усадьба дворянина Константина Критцкого — дом с мезонином, построенный в 1820-х гг. и до сих пор вполне крепкий. Теперь в нём часто проводятся концерты.

Малая Ордынка и Большая Ордынка идут параллельно друг другу. Многие дома одним фасадом выходят на Большую, а другим — на Малую Ордынку. Улицы эти были названы так то ли потому, что здесь проходила дорога в Орду, то ли из-за того, что здесь жили люди, в обязанности которых входило отвозить в Орду дань, или же селились сами ордынцы. Большая Ордынка изначально шла от Балчуга в сторону современной Зацепской площади и продолжалась Коломенской дорогой (современная Дубининская улица). После Смутного времени местоположение улицы изменилось, и теперь Ордынка ведёт строго на юг. Пройдём по ней. Здесь сохранились храмы св. Николая в Пыжах XVII века, названный так по имени полковника Богдана Пыжова, выстроившего первый храм на этом месте, и Иверской иконы Божьей Матери на Всполье; палаты XVII–XVIII веков, гимназии для купеческих детей, городские усадьбы, доходные дома.

Дом № 17 — это усадьба купца Куманина. Считается, что именно в этот дом Фёдор Михайлович Достоевский поселил Парфёна Рогожина. В правом корпусе этой усадьбы в квартире писателя Ардова, приезжая в Москву, в 1938–1966 годах подолгу жила и работала Анна Ахматова, памятник ей по рисунку Модильяни стоит во дворе дома. В начале июля 1941 года здесь произошла её единственная встреча с Мариной Цветаевой. К Ахматовой приходили её сын Лев Гумилёв, Фаина Раневская, Марк Шагал. На доме установлена мемориальная доска.

Дом № 21 — усадьба купца Долгова, приписывается Василию Баженову, родственнику Долговых. К сожалению, последующие перестройки изменили первоначальный вид здания. Считается, что Баженов проектировал и соседний храм иконы Божьей Матери «Всех скорбящих радость».

Дом № 22 был передан в 1871 г. Московскому епархиальному ведомству купцом Давыдом Ивановичем Хлудовым. В нём вначале располагалось Московское епархиальное училище иконописи и ремёсел; а потом — Мариинское женское епархиальное училище, куда принимали девочек 10–12-летнего возраста. Преимуществом пользовались дочери священнослужителей. Обучение продолжалось 6 лет. Девушки получали звание домашней учительницы и право работать в должности учительниц церковно-приходских и народных школ. После революции в здании училища была открыта школа красных коммунаров, затем рабфак. В настоящее время здание занимает Межгосударственный авиационный комитет.

Дом № 25 — первая в Москве автоматическая телефонная станция. В части здания действует музей, открытый накануне столетия Московской городской телефонной сети, где можно увидеть коллекцию старых телефонных аппаратов.

В 1877 году Александр Белл получил патент на телефон; его фирма принялась строить телефонные сети по всему миру, и в России тоже: в Петербурге, Москве, Варшаве, Одессе и Риге. Первая ручная телефонная станция в Москве открылась в доме купца Попова (Кузнецкий мост, 6), тогда сеть охватывала 800 номеров — в основном конторы. Частных абонентов было всего 246 человек — все очень богатые люди. Николай Гумилёв, восхищаясь новинкой, написал в 1918 году в стихотворении «Телефон»:

Неожиданный и смелый Женский голос в телефоне, — Сколько сладостных гармоний В этом голосе без тела!

Тогда это воспринималось не как насущная потребность, а как игра, развлечение.

Но телефонная сеть развивалась, и к 1917 году в ней было уже 232 тысячи номеров! А к 1922 г. сеть сократилась почти втрое и составила всего 89 тысяч номеров. Декретом Совета Народных Комиссаров, подписанным В. И. Лениным 13 июля 1918 г. «О пользовании московскими городскими телефонами», была организована специальная комиссия, которая занималась распределением телефонов между потребителями. В первую очередь обеспечивались советские учреждения и предприятия. У частных лиц квартирные телефоны сохранялись в исключительных случаях и с обязательным предоставлением возможности пользоваться аппаратом всем проживающим в том же доме. На окраинах жители «приписывались» к ближайшему телефону, получая через местные Советы особые карточки на право пользования им.

Как работала телефонная сеть тех лет, мы хорошо знаем по фильмам о революции, где абонент выкрикивает: «Барышня! Барышня! Мне Смольный!» Бедная барышня должна была помнить фамилии и имена тысяч абонентов и соединять звонившего с нужным адресом, вручную втыкая штекер в огромном табло со множеством контактов. На эту работу принимали лишь высоких девушек с длинными руками, иначе им было не дотянуться до верхних углов этого табло. Работа была утомительной, напряжённой, девушки быстро уставали и часто ошибались. А порой ошибки случались намеренно: Алман Строуджер, владелец похоронного бюро в городе Канзас-Сити, терпел убытки при получении заказов по телефону, так как мужем одной из телефонисток был владелец другой конкурирующей похоронной компании, к которой эта телефонистка и направляла все звонки безутешных родственников. Возмущённый Строуджер поклялся навсегда избавить общество от зловредных телефонисток и изобрел автоматический телефонный коммутатор.

Первая автоматическая АТС в Советской России была пробной, открылась она в Ростове-на-Дону, К 10-й годовщине Октября заработали автоматические станции и в Москве — первая на Большой Ордынке, потом на Бакунинской, на 3-й Тверской-Ямской и на Арбате. Их здания были построены из монолитных железобетонных конструкций в стиле конструктивизма. Здания телефонных станций были однотипны, имели по четыре этажа: на первом размещались обширный вестибюль, междугородная переговорная, телеграф и зал почтовых операций, на втором — административные помещения; третий и четвёртый этажи предназначались для аппаратуры. Открывали станции очень торжественно, демонстрируя их как большое достижение советской власти и не акцентируя внимание на том, что вся начинка произведена зарубежной фирмой Сименс-Гальске.

Осматривая АТС, стоит обратить внимание и на более позднюю пристройку к основному зданию: она украшена современными, но от этого не менее искусными мозаиками с изображением разрушенных церквей Замоскворечья.

Замечательны строения под номером 34: здесь девяносто лет назад великая княгиня Елизавета Фёдоровна, позже причисленная к лику святых сестра императрицы и вдова московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича Романова, убитого террористами, основала Марфо-Мариинскую обитель сестёр милосердия. Сюда принимались православные женщины от 21 до 45 лет. Они не давали монашеских обетов, не облачались в чёрное, могли выходить в мир, спокойно покинуть обитель и выйти замуж. Так, художник Павел Корин, работая над росписью храма, полюбил одну из сестёр и женился на ней.

В обители на Ордынке были устроены две церкви, часовня, бесплатные больница, аптека, амбулатория, столовая, воскресная школа, приют для девочек-сирот и библиотека. На наружной стене обители висел ящик, куда бросали записки с просьбами о помощи, и таких просьб поступало до 12 тысяч в год. Обитель просуществовала до 1926 года, потом сестёр выселили, в соборном храме обители открылся городской кинотеатр, потом дом санитарного просвещения, а в церкви — амбулатория.

Дом № 41/24 — особняк М. Д. Карповой, в девичестве Морозовой, был куплен Тимофеем Саввичем Морозовым для вышедшей замуж старшей дочери. Анна Тимофеевна и её сын, продолжая морозовские традиции, пригласили украсить своё жилище самых лучших мастеров: неоклассициста Ивана Кузнецова, мастера русского модерна Фёдора Шехтеля. Те превратили особняк в настоящее произведение искусства.

Но послереволюционная судьба особняка оказалась весьма печальной. Коллекцию картин растащили по музеям. Библиотеку в 5000 томов реквизировали. Панно Конёнкова «Пиршество», висевшее над камином, передали в Третьяковку. Лепнину сбили, камины уничтожили. Но в 1990-х гг. дом выкупило некое ЗАО — и это тот редчайший случай, когда покупатель выполнил все условия по научной реставрации памятника. Жаль только, что на восстановленные интерьеры можно полюбоваться лишь на фотографиях: посторонним вход внутрь запрещён.

Дом № 47 — Александро-Мариинскоеучилище, а ныне — Педагогический колледж № 1 имени К. Д. Ушинского. Это представительная двухэтажная постройка в русском стиле с чугунными навесами над входами.

Дальше по улице — ещё несколько усадеб, среди которых есть и деревянные, но оштукатуренные. Одну из них занимает посольство Чувашской Республики. Попадаются здесь городские усадьбы с лавками на первых этажах и небольшими фабриками во дворах. Точно таким был в конце улицы и дом купца Викторсона (№ 66) — деревянный, одноэтажный, с мезонином, антресолями и каменным нежилым подвалом. Викторсон открыл в своём саду небольшую фабрику по производству папиросных гильз, где трудилось более шестидесяти человек. Такое использование усадебных владений было типичным для Замоскворечья: купцам было невыгодно покупать отдельную землю для фабрики, они предпочитали рационально использовать свои жилые участки и непосредственно контролировать производство. Производство находилось рядом с главным усадебным домом, в двухэтажном флигеле. Энергию для фабрики вырабатывал электрический двигатель. В настоящее время строения занимают посольства Исламской Республики Мавритания и Кубы.

Филиал Малого театра занимает здание № 69, это бывший Замоскворецкий театр Петра Струйского — актёра, режиссёра и антрепренёра. Церковь неподалеку — Св. Екатерины, что на Всполье, возведена по обету Екатерины II. Часть ограды — с двуглавыми орлами и аннинскими коронами — более старая, выкованная в 1730-х годах: её передали из Кремля.

В 1920-е гг. царские символы сбили, но теперь они реставрированы.

Последний дом на Ордынке (№ 74) выходит центральным фасадом на Серпуховскую площадь, а боковыми — на улицы Большая Полянка и Большая Ордынка. В 1880 году эту усадьбу приобрёл провизор Карл Августович Феррейн, открывший здесь свою аптеку. В 1913 году владельцем здания стал Владимир Карлович Феррейн, магистр в области фармации, числившийся купцом 1-й гильдии. Он сумел достойно продолжить дело отца, и аптеки Феррейна считались лучшими в Москве. Феррейнам принадлежали обширные поля, где выращивались лекарственные растения, из которых и делали медикаменты. Примечательно, что аптека существует в этом здании и по сей день.

И вот мы на Серпуховской площади. Здесь смыкаются улицы Большая Полянка, Большая Ордынка и Пятницкая. В семистах метрах от нас к востоку — музей Бахрушина (ул. Бахрушина, 31/12). На Павелецком вокзале — музей железнодорожного транспорта, где выставлен траурный поезд В. И. Ленина. Восточнее Пятницкой улицы в доме № 28/5/71 — старинная типография, принадлежавшая известнейшему книгоиздателю Ивану Дмитриевичу Сытину. Построена она была по проекту архитектора Адольфа Эрихсона и инженера Владимира Шухова. На углу Люсиновской улицы и Коровьего Вала — кинотеатр «Буревестник», работа знаменитого Жолтовского. Сейчас кинотеатр не действует.

В обе стороны от площади бежит Валовая улица, возникшая при реконструкции Москвы после пожара 1812 года. Это часть Садового кольца, но в отличие от севера Москвы садов здесь не разбивали, потому названия улиц напоминают о существовавшем здесь Земляном вале. Здесь находились одни из ворот, и вокруг них образовался рынок, где торговали всякой снедью. Застройка улицы производилась в 1940–1950 годах.

Здесь, на площади, начиналась дорога на Серпухов, эта древняя дорога не сохранилась, но её очертания можно проследить в современных улицах. Придерживаясь её маршрута, мы перейдём Валовую улицу и направимся от центра в район более бедного и более промышленного Замоскворечья — по Люсиновской. «Красот» здесь немного, но места по-своему интересные. Небогатые хозяева окрестных владений строили преимущественно утилитарные постройки, архитектурных изысков не было. Чаще всего это одно-, двухэтажные дома, каменные, деревянные или полукаменные — первый этаж кирпичный, второй — деревянный. Вокруг — сараи, навесы, заборы… Типичное лицо московской окраины XIX — начала XX веков.

Из этой массы выделяется городская усадьба П. П. Игнатьевой — Н. А. Белкина (Люсиновская, 8) в самом начале улицы. Напротив — храм Вознесения Господня за Серпуховскими воротами. В конце XVII века этот участок земли для строительства церкви предоставил Данилов монастырь, и там довольно быстро выстроили деревянный храм. Каменная церковь строилась на средства царевича Алексея Петровича (опального сына Петра Первого), но при его жизни успели освятить лишь нижний храм. После ареста и смерти царевича деньги перестали поступать, и строительство остановилось. Лишь в июле 1762 года церковь была окончена и освящена. В 1830-х-1840-х гг. храм подвергся значительным перестройкам, в 1929-м был закрыт.

Совсем рядом — станция метро «Серпуховская». От неё перпендикулярно Большой Серпуховской улице идёт Стремянный переулок, упирающийся в Дубининскую улицу, напротив их соединения стоит храм Флора и Лавра на Зацепе (Дубининская, 9, стр. 1). Эти святые — покровители лошадей и, следовательно, ямщиков — а здесь как раз располагалась одна из ямских слобод.

К югу от Стремянного переулка отходит улица Щипок. Здесь, на таможенной заставе, щипали, общипывали торговцев, приезжавших в Москву с возами товаров. После страшного пожара 1812 года Щипок застраивался медленно, здесь было немного домов и много огородов. До конца XIX века улица была одно-, двухэтажной застройки (именно таков № 18 — старейший каменный дом на Щипке), и лишь в начале XX века появился первый пятиэтажный доходный дом. На Щипке до сих пор сохраняется уникальное строение — бедный одноэтажный деревянный дом (№ 3). На современный взгляд — лачуга, но именно в таких домах жило большинство москвичей на окраинах.

Лишь три дома на Щипке включёны в городской реестр памятников. Поэтому здания, выходящие на Щипок, постепенно сносятся, идут на «реконструкцию». А пока обратите внимание на здания № 6/8, к. 4, — это бывшая богадельня, одна их тех, что были построены по завещанию Гаврилы Солодовникова, и на № 22 — бывший мель-завод (мукомольный, завод-мельница) «Новая Победа», которому уже 130 лет.

Люсиновскую пересекает улица Павла Андреева — бывший Арсеньевский переулок. На углу его и Мытной улицы — парфюмерная фабрика «Новая Заря» — бывшая Брокара.

Наверное, нет в России человека, который не знал бы продукцию фабрики «Новая Заря» — мыло, одеколоны, шампуни, духи… Человека, создавшего это производство, звали Генрих Брокар, он был французом по происхождению и до конца жизни говорил по-русски с заметным акцентом. Приехал он в Россию с вполне определённой целью — сделать состояние. По его собственным словам, страну нашу он никогда не любил и, выезжая за границу (из России), чувствовал себя так, словно, сняв грязную сорочку, надевал чистую. Но, несмотря на это, в России он прожил всю жизнь, тут он женился, тут было его дело и тут он собрал большую разнообразную коллекцию всевозможного антиквариата. Его, уже разбогатевшего, много раз спрашивали: почему он не уедет во Францию насовсем, цель ведь достигнута, но Брокар отшучивался: помирать вернусь на Родину. Так и случилось: он скоропостижно умер, отправившись на курорт в Канны.

Начал Брокар своё парфюмерное дело с мыла: он сумел завоевать огромную, но никем до той поры не освоенную нишу — простолюдинов. До Брокара простой люд в России вообще мылом не пользовался, употребляли щёлок, то есть настой древесной золы, самым лучшим почитая берёзовый. Городская беднота если и покупала мыло, то такое, о котором пословица ходила «Мыло — черно, зато моет бело». Брокар сумел так организовать производство, что его мыло «Народное» и выглядело бело, и пахло приятно, и стоило всего одну копейку за штуку. Теперь даже небогатый крестьянин или рабочий мог подарить своей жене или матери изящный «сувенир» от Брокара, чтобы бедная работница или крестьянка хоть на миг почувствовала себя барыней. Хотя, конечно, копейка в XIX веке и сейчас — это две большие разницы!

Вторым популярнейшим мылом стало «Детское» — с отпечатанными на нём буквами русского алфавита. Мамы обрели возможность совмещать приятное с полезным: купать детей и одновременно изучать с ними грамоту. А совсем маленьким детям нравилось мыло «Шаром», его можно было катать, как мячик.

Другим популярным брокаровским продуктом стала помада, но не та, которой красят губы, а та, которой мазали волосы. Сейчас показалось бы странным нарочно жирнить свой кудри, а сто с лишним лет назад, когда люди мылись в лучшем случае раз в неделю, это было вполне логичным. Ведь волосы естественным образом салились и издавали неприятный запах, поэтому их сразу смазывали отдушенным жиром, это облегчало укладку и позволяло скрыть то, что голова давно не мыта.

Брокар придумал объединять помаду, одеколон, мыло в набор — несколько продуктов с одним запахом и в красивой упаковке. Стоил такой набор дешевле, чем три продукта по отдельности, и это повышало спрос.

На Всероссийской выставке 1882 года, как мы уже упоминали, Брокар устроил себе такую рекламу, что долго Москва говорила только о нём: целый фонтан из одеколона! Посетители выставки норовили налить этого одеколона в принесённые с собой пузырьки, окунуть в фонтан платок, а некоторые даже пиджаки мочили!

Когда Москву посетила дочь императора Александра II Мария Александровна, герцогиня Эдинбургская, приглашённый на приём Брокар преподнёс ей диковинный букет: все цветы в нём были из воска и каждый пах так, как полагается пахнуть живому цветку. Молодая женщина была в таком восторге, что сделала парфюмера своим личным поставщиком. Теперь уже и светские львицы не обязательно выписывали духи из Парижа, а вполне могли купить брокаровскую «Персидскую сирень» со ставшим очень модным тяжёлым приторным ароматом.

Поначалу Брокар варил мыло в помещении бывших конюшен рядом с фабрикой «Красная Роза», но с расширением производства отстроил собственную фабрику — на углу Мытной улицы и Арсеньевского переулка. Здания сохранились, но после национализации производства фабрику зачем-то выселили из исторического здания, переведя в соседнее. Однако душистую продукция она выпускает до сих пор и зачастую по старым брокаровским рецептам.

Мытная улица у Серпуховской заставы смыкается с Люсиновской, Большой Серпуховской и Подольским шоссе.

Главная достопримечательность Б. Серпуховской и примыкающей к ней Павловской улицы — богоугодные заведения. Земля здесь была относительно дёшева, вот благотворители и выбирали эти места. В 1896 году открылся дом призрения купчихи Татьяны Гурьевой, пожертвовавшей более трёхсот тысяч рублей на это благое дело.

Теперь в здании — ожоговый центр Института хирургии имени А. В. Вишневского (№ 27). Рядом — принадлежащее этому же институту и сильно перестроенное здание Третьяковской богадельни для слабоумных. Средства на его строительство и содержание оставил П. М. Третьяков: его сын Михаил оказался душевнобольным. В оригинале богадельня была очень красива, она напоминала Псковский кремль.

На Большой Серпуховской, 31, находилось общежитие братьев Ляпиных для студентов университета и учеников училища живописи и ваяния — перестроенный склад.

Но самой первой больницей, выстроенной на Серпуховской, стала Павловская. С её постройкой связана весьма драматическая история: когда Екатерина Вторая приехала в Москву для коронации, вместе с ней был наследник престола, маленький Павел, который внезапно заболел. Екатерина очень разволновалась и дала обет в церкви, если наследник выздоровеет, обязательно построить в Москве больницу и церковь. Церковь, в Замоскворечье, мы уже видели, а больница — здесь.

Под больницу отвели усадьбу бригадира А. И. Глебова с обширным парком и прудами, но с довольно ветхими строениями. Глебов не мог отказаться от сделки, так как к тому времени был должен казне более двухсот тысяч рублей. Все строения усадьбы были отремонтированы, и уже осенью 1763 года начался приём больных. Тогда здесь было всего лишь 25 кроватей. В объявлении об открытии больницы говорилось: «.. Неимущие люди мужеска и женска пола как лекарствами и призрением, так пищею, платьем, бельём и всем прочим содержанием довольствованы будут из собственной, определённой от Его Высочества, на суммы, не требуя от них платежа ни за что, как в продолжение болезни их там, так и по излечении». О числе принятых и выбывших больных положено было доводить до всеобщего сведения сообщением в газетах. А чтобы не забывалось событие, ставшее причиной возникновения этой больницы, была отчеканена медаль с изображением будущего царя и надписью: «Свобождаясь сам от болезней, о больных помышляет».

Однако уже через год выяснилось, что помещений не хватает, а простого ремонта старой усадьбы было недостаточно: здания нуждаются в перестройке. Больницу перестраивали много раз, сохранившееся главное здание стало последним творением великого Матвея Казакова. Правда, архитектор прожил ещё много лет. Дело было в другом: Казакова обвинили в растрате. На самом деле вина престарелого архитектора заключалась лишь в том, что он недостаточно бдительно проконтролировал одного из недобросовестных смотрителей, но разбирательство и суд подорвали его уже не слишком крепкое здоровье, и Казаков подал в отставку и уехал в Рязань. Там он умер, получив страшное известие о пожаре в Москве.

Больница строилась и после, и теперь это огромный сложный комплекс, состоящий из 30 корпусов, раскинувшихся на территории в 13 га. Здесь трудились многие врачи, вошедшие в историю медицины, в том числе доктор Гааз, сделавший своим девизом слова «Спешите делать добро!».

Фёдор Петрович Гааз (1780–1853), настоящее имя Фридрих Иосиф, родился на юге Германии в семье аптекаря, сумевшего дать детям хорошее образование. Гааз учился в католической церковной школе, потом в Йенском университете изучал математику и философию, а затем в Венском университете окончил курс медицины, специализируясь на глазных болезнях. Успешно вылечив находившегося в Вене русского вельможу Репнина, Гааз по приглашению благодарного пациента отправился с ним в Россию и с 1802-го поселился в Москве, быстро приобретя известность и практику. Назначенный в 1807-м главным врачом Павловской больницы, Гааз в свободное время лечил больных в богадельнях, приютах, за что был награждён Владимирским крестом 4-й степени, которым очень гордился.

В качестве военного врача Гааз участвовал и в войне 1812 года, был под Парижем, а после окончания войны вышел в отставку и отправился на родину. Но там ему быстро стало скучно, и он снова вернулся в Россию, которую успел полюбить всей душой. Фёдор Петрович поселился в Москве и, занимаясь частной практикой, стал одним из известнейших врачей и очень богатым человеком, обладал огромным домом на Кузнецком мосту и роскошным выездом — каретой, запряжённой четвёркой белоснежных рысаков. В подмосковном Тишкове (Пушкинский район) Гааз купил имение в 100 душ крепостных и устроил там суконную фабрику.

Жизнь его круто изменилась в 1825 г., когда он был назначен главным врачом московских тюрем, а в Бутырской пересыльной тюрьме вспыхнула эпидемия тифа. Условия, в которых содержались заключённые, ужаснули Гааза. С этого момента и до самой смерти он посвятил себя одному делу: по возможности облегчить жизнь заключённых и особенно попавших в тюрьмы детей. Он добился облегчения веса кандалов, того, что их стали изнутри обшивать мешковиной; по его настоянию колонны ссыльных, отправляемых из Москвы в Сибирь, перестали приковывать к железному пруту.

По его настоянию Бутырка была перестроена в соответствии с требованиями гигиены и санитарии. В 1836 году на пожертвования, собранные Гаазом, была устроена при пересыльной тюрьме школа для арестантских детей. Детищем Гааза стали Старо-Екатерининская больница для чернорабочих и Полицейская больница в Малом Казённом переулке. Он принимал туда и бесприютных больных, подбираемых на улицах города.

Кроме того, Гааз добровольно брал на себя обязанность ходатая по делам, когда видел осуждённых безвинно или нуждающихся в снисхождении. Однажды ему довелось поспорить на эту тему с самим митрополитом Филаретом, которому изрядно надоели постоянные просьбы Гааза.

— Вы всё говорите, Фёдор Петрович, — возмущался митрополит, — о невинно осуждённых, но таких нет! Если человек подвергнут каре, значит, есть за ним вина.

— Да вы забыли о Христе, владыка?! — вспылил Гааз.

Окружающие притихли, ожидая гневного ответа митрополита, но тот после минутного молчания смиренно произнёс:

— Нет, Фёдор Петрович, не я забыл о Христе, а, видно, Христос меня оставил. — И, поклонившись, вышел.

На благотворительность ушло всё имущество богатого Гааза, и когда нужно было его хоронить, то пришлось это сделать за счёт полиции. В последний путь Фёдора Петровича Гааза провожали до 20 тысяч москвичей всех сословий и состояний. До самого Введенского кладбища в Лефортово гроб несли на руках. А в московской тюрьме была зажжена лампада перед иконой, приобретённой на скудные гроши арестантов. Могила Гааза на Введенском кладбище в Лефортово сохранилась до наших дней.

Ф. П. Гааз:

«До последней степени оскорбительно видеть, сколь много старання прилагается держать букву закона, когда хотят отказать в справедливости!»

В районе улицы Павла Андреева к Большой Серпуховской и Павловской улицам примыкает сквер. Рядом в Партийном переулке находится Московский электромеханический завод имени В. И. Ленина (бывший Михельсона), а в самом этом сквере 30 августа 1918 года произошло покушение на «вождя мирового пролетариата». Считается, что стреляла в него Фанни Ефимовна Каплан (Ройдман), молодая анархистка и террористка.

Впрочем, несмотря на то что Фанни не достигла и тридцати лет, послужной список у неё был богатый: ещё семнадцатилетней она участвовала в организации теракта, но бомба взорвалась раньше в номере гостиницы, тяжело ранив саму Фанни. Из-за этого она почти полностью потеряла зрение. Потом она много лечилась, причём одним из помогавших ей врачей был Дмитрий Ульянов, но лечение позволяло Фанни лишь избегнуть полной слепоты. Читать или заниматься рукоделием она не могла, но на улицах ориентировалась. Как полуслепая женщина могла стрелять и попасть в цель, до сих пор остаётся загадкой, и многие обоснованно сомневаются в правдивости официальной версии о её причастности к событию. Однако согласно протоколам допросов, Каплан во всём призналась. Она была расстреляна лично комендантом Кремля Мальковым в присутствии пролетарского поэта Демьяна Бедного. Её труп запихнули в железную бочку, облили бензином и сожгли.

В сквере стоят два памятника, один — Ленину, а другой — простой камень-обелиск с памятной надписью, москвичи называют его памятником Фанни Каплан.

На заводе есть музей, но он расположен в здании заводоуправления с пропускным режимом, и его экспозиция посвящена не покушению, а истории самого завода. Она содержит документы, макеты, образцы изделий и др. Заводу есть чем гордиться: именно на нём впервые были изготовлены ракетные снаряды для установок залпового огня — катюши.

Павловская улица переходит в Подольское шоссе. Его старое название — Александровский плац и Александровский проезд: между шоссе и Серпуховской до сих пор сохранились старинные Александровские казармы, позже переименованные в Чернышёвские по имени красноармейца Чернышёва, погибшего здесь на посту во время пожара. Раньше тут располагались 5-й Киевский и 6-й Таврический гренадёрские полки, потом — школа прапорщиков. На территории казарм снимался старый фильм «Солдат Иван Бровкин».

Сразу за казармами — сквер. Оттуда хорошо виден «Торговый дом «Даниловский», он же Московско-Ленинский универмаг на Люсиновской — один из старейших универмагов города Москвы, открывшийся в 1936 году. Двери универмага не закрывались и в годы войны: днём работники предприятия обслуживали покупателей, а ночью дежурили на крыше здания, оберегая его от зажигательных бомб.

Мытная, Люсиновская и Подольское шоссе смыкаются у Серпуховской заставы. Вот мы с вами и у Камер-Коллежского вала! Ближайшая станция метро — «Тульская». Рядом с ней находится панельный дом (Б. Тульская, 2) полукилометровой длины и высотой 50 метров. Как его только не называют: лежачий небоскрёб, дом-корабль, дом атомщиков, дом холостяков!..

Изначально этот дом был белым и действительно напоминал большой круизный лайнер. Сейчас он грязно-серый и вызывает ассоциации с какой-нибудь мрачноватой антиутопией. Про него ходит много разных баек: что в доме преимущественно однокомнатые квартиры, которые давали холостякам, что строили его инженеры — специалисты по атомным реакторам, и благодаря их расчётам дом выстоит даже при ядерном ударе. Последнее не хотелось бы проверять!

Рядом с круглым Даниловским рынком начинается зелёный Серпуховской Вал, в другую сторону — Даниловский Вал, обе улицы ведут к монастырям — Донскому и Даниловскому, до последнего менее пятисот метров.

Данилов монастырь был основан в конце XIII века московским князем Даниилом, младшим сыном Александра Невского, в честь своего небесного покровителя Даниила Столпника. Перед смертью князь Даниил постригся тут в монахи и был тут же похоронен. Его мощи долгое время сохранялись в церкви Воскресения Словущего, но после её закрытия захоронение было утеряно.

Монастырь этот то «оскудевал», то вновь возрождался благодаря заботам великих князей и царей. Иван Грозный много жертвовал на монастырь, но в Смутное время Данилов монастырь был почти полностью разрушен: здесь неподалеку произошло сражение войск Шуйского с войсками Ивана Болотникова и «царевича Петра», на самом деле самозванца Илейко Муромца. После победы Шуйского Болотников был сослан в Архангельскую область, ослеплён и утоплен в проруби, а Илейко Муромца повесили здесь, рядом с монастырём. Был он человеком сильным, а шея у него была очень толстая и жилистая, потому верёвка никак не могла его удавить. Тогда палач добил Илейку ударом дубины.

Разоряли монастырь и французы в 1812 году, а большевики в 1918-м его закрыли. В 1930-е в нём был устроен концлагерь для детей «врагов народа», расстрелянных на Бутовском полигоне. Дети часто болели и многие из них умирали, их хоронили в общей могиле у стены. Теперь на этом месте часовня.

На территории монастыря сохранились храмы и другие сооружения XVII–XIX веков, а монастырский некрополь снесён полностью, и лишь некоторые останки (Гоголя, Рубинштейна, Языкова и пр.) были эксгумированы и перенесены на новое место — в Новодевичий монастырь. При этом часть костей разворовали сами переносящие — в качестве сувениров.

На Даниловском кладбище есть отгороженный участок — мусульманский. Он был выделен для похорон в 1771 году и очень долгое время являлся единственным местом погребения мусульман.

До Донского монастыря — подалее, больше километра. Двигаясь по Серпуховскому Валу обратите внимание на разрушающуюся церковь на углу Хавской улицы. Более ста лет назад она была выстроена старообрядцами на собранные пожертвования, потом храм закрыли, а здание национализировали. В 1990-е гг. его выкупил некий предприниматель, ничего не зная об истории церкви, и собирался преподнести в подарок РПЦ. Однако патриарх вполне обоснованно отказался принимать такой дар: ведь храм этот никогда никонианцам не принадлежал. Вопрос остался открытым. Перейдёт ли храм в руки лиц, чьи единоверцы некогда возвели эту церковь, или здание рухнет окончательно — одному Богу известно.

Донской монастырь был основан больным и богомольным сыном Ивана Грозного царём Фёдором Иоанновичем. При нём был сооружён Малый собор монастыря в честь Донской иконы Божией Матери. В Смутное время он был разорён и восстановлен очень не скоро, однако царь Алексей Михайлович уже мог приезжать сюда на богомолье. При его детях здесь были возведены новые каменные храмы и каменная стена с двенадцатью башнями.

Во время страшной чумы 1771 года в Донском монастыре произошло страшное событие, которое и послужило причиной срочного приезда в город Григория Орлова и принятия им жёстких мер. У Варварских ворот монастыря находилась икона Боголюбской Божьей Матери, считавшаяся чудотворной. Невежественные люди — больные и здоровые — целовали её, надеясь получить исцеление от болезни или избежать заражения. Но никакого чуда не происходило, напротив, сама икона стала источником страшной заразы, поэтому архиепископ Амбросий приказал убрать её и целование икон запретить. Психология черни в XVIII и XX веках различалась мало: «власти скрывают», «власти нарочно травят народ» — и сейчас частенько можно услышать подобное. Вот и тогда «народ» решил, что власти нарочно устроили чуму и специально убрали иконы, чтобы не дать людям избежать горя. Начался бунт, чернь ворвалась в монастырь и буквально растерзала Амбросия, пытавшегося увещевать толпу. После этого в Москву были введены войска во главе с графом Орловым, зачинщики беспорядков были выявлены и повешены на Красной площади.

В течение всего XVIII века монастырь продолжал расстраиваться, здесь возникло кладбище, считавшееся богатым и престижным. Помимо представителей княжеских фамилий на нём были похоронены историки Бантыш-Каменский и Ключевский, архитектор Шервуд, философ Чаадаев, поэты Одоевский и Майков, «отец русской авиации» Жуковский. Есть здесь и братские захоронения жертв репрессий: Блюхера, Тухачевского, Якира, Мейерхольда и участников Белого движения: атамана Семёнова, генералов Краснова, Шкуро — после войны 1941–1945 годов эти люди были обвинены в сотрудничестве с фашизмом, осуждены и повешены. На кладбище до сих пор погребают видных деятелей науки и культуры, так, в 2008 году на нём нашёл последний приют Александр Солженицын.

После революции монастырь был закрыт, возвратил его церкви (так же как и Данилов монастырь) Леонид Ильич Брежнев.

Ближайшая станция метро — «Шаболовская», выходя на одноимённую улицу, прямо от метро хорошо видна Шуховская телебашня — «гиперболоид» инженера Шухова. Очень долгое время её изображение считалось эмблемой советского телевидения. Башня работает до сих пор: многие теле- и радиопрограммы транслируются именно отсюда. Особенно эффектна башня по вечерам, когда её конструкции красиво подсвечиваются.

Экскурсия № 14 «Венок усадеб» на юге Москвы

Юго-запад Москвы некогда был хорошо обжитым и красивым районом, изобиловавшим дворянскими усадьбами: историки насчитали 16 дворцов, большинство из которых ныне разрушены до основания. Имение Троицкое-Черёмушки исчезло полностью, в нём было два храма — оба снесены. Теперь примерно на этом месте находится двор жилых домов № 2 и 4 по Большой Черёмушкинской улице (на углу с улицей Шверника). Исчезли Большое и Малое Голубино, о них напоминает лишь название автобусной остановки на МКАД. Огромные дворцово-парковые ансамбли существовали в Коньково и в оставшемся ныне за МКАД селе Булатниково. Увы, от них почти ничего не осталось. Или совсем ничего. Та же судьба постигла село Богородское-Воронино. Остатки его усадебного парка на пересечении Ленинского проспекта и улицы Островитянова зажаты современными зданиями. Там ещё можно различить старинные аллеи, о более поздней эпохе, о войне напоминает полуразрушенный дот. Снесена и усадьба Шаболово, а ведь ещё в 1950-е гг. старинный барский дом и неоготические башни были целы. Но теперь ничего этого нет, лишь небольшие остатки парка в южной части Новочерёмушкинской улицы отмечают место, где находилась эта усадьба.

То, что всё же ещё сохранилось, это по большей части лишь руины, остатки былой роскоши — последнее прибежище русской истории. Но и их стоит посмотреть, ведь земля помнит долго. Только расстояния между примечательными местами здесь большие, и нам придётся то и дело спускаться в метро или пользоваться наземным транспортом.

Начнём прогулку у станции метро «Профсоюзная». Примерно в километре к востоку — усадьба Черёмушкинское-Знаменское. Чтобы туда добраться, нужно пройти пешком метров четыреста и сесть на любой из трамваев (№ 22 или 26), идущих по улице Кржижановского до Большой Черёмушкинской. Усадьба цела!

За три столетия Черёмушки несколько раз меняли владельцев. Это были Прозоровские, Голицыны, Меншиковы и купцы Якунчиковы.

Князь Прозоровский — доверенное лицо царя Алексея Михайловича, воспитатель его малолетних сыновей. Имений у Прозоровского было много и среди них — Черёмушки, где он показывался не слишком часто, хотя о прибыльности хозяйства заботился.

После смерти князя Черёмушки отошли его дочери Анастасии Петровне Голицыной. С этой весёлой дамой мы уже встречались: это она значилась князь-игуменьей всешутейшего собора Петра Первого. Именно здесь, в Черёмушках, она залечивала раны, нанесённые ей батогами, здесь провела два года в ссылке и сюда удалилась на покой в старости.

Сын её, Пётр Иванович Голицын, провёл в Черёмушках большую часть жизни. Имение это он любил и сделал много, чтобы его приукрасить. Понравилось даже самой государыне Елизавете Петровне, дважды с большим удовольствием посетившей Голицына. В записках современников есть намёки, что именно в Черёмушках у стареющей Елисавет завязался роман с молодым Шуваловым.

Потомки Фёдора Ивановича — у него было семеро детей — имение продали. И досталось оно генерал-майору Сергею Александровичу Меншикову, внуку знаменитого фаворита Петра Первого. Именно при Меншикове была возведена большая часть построек в Черёмушках, сохранившихся до наших дней. Благоустроил он и парк, объединив каскад прудов в один огромный пруд.

Но род Меншиковых пресёкся, а Черёмушки выкупили купцы Якунчиковы. Помните клейма «Н. Я.» на кирпичах построек в Нескучном саду? Кирпичи эти именно с заводов этих самых Якунчиковых.

Поначалу купцы использовали старинную усадьбу в основном для промышленных нужд: обстроили всё вокруг кирпичными заводами, сдавали усадебные постройки под дачи, вместо фиников в оранжереях выращивали огурцы и помидоры… Усадьба пришла в запустение. Но затем дело поправилось, ведь Якунчиковы были не только очень богатыми людьми, но и людьми образованными: они любили музыку, театр, вращались в интеллектуальной среде. Довольно скоро они сами стали заботиться о Черёмушках как о месте, где можно принять гостей. На музыкальные вечера у Якунчиковых собиралось изысканное общество, бывал там даже композитор Рубинштейн. Их дочь Мария Васильевна стала известной художницей, на некоторых её полотнах запечатлены уголки усадьбы. Так продолжалось до революции. Потом Якунчиковы эмигрировали, а в Черёмушках, по местной легенде, поселился Лев Троцкий.

Сейчас там располагается два научных института, разделённых проезжей частью. Институт гельминтологии имени академика К. И. Скрябина разместился на бывшем конном дворе, Институт теоретической и экспериментальной физики имени А. И. Алиханова расположен в основной части усадьбы.

При институте гельминтологии действует музей с жутковатыми экспонатами — всевозможными паразитами. Его цель — убедить нас, что нет таких тканей в человеческом теле, куда бы ни проникли эти вредные твари. В музей часто водят школьников и студентов.

От следующей станции метро по этой же ветке — «Новые Черёмушки» на маршрутке № 616 удобно добраться до Воронцовского парка. Или от станции метро «Проспект Вернадского» на автобусах № 246, 616, 721.

Там уцелело дольно много построек в стиле неоготики, — очень вероятно, что в их строительстве участвовал Василий Баженов. Своё название усадьба получила по имени первых владельцев — бояр Воронцовых, но дошедшие до нас прекрасные готические башни и «крепостные стены» были сооружены позже, в конце XVIII века, когда усадьбой владел генерал-фельдмаршал Николай Васильевич Репнин. Судьба дала этому человеку всё: успехи, победы, должности, награды, любящую и любимую жену, не дав только сына. И после его смерти имение перешло к родственникам Репниных — Волконским.

Во время Отечественной войны 1812 года в Воронцово для борьбы с наполеоновскими войсками был предпринят интересный, хотя и не завершённый инженерный проект: здесь пытались соорудить большой воздушный шар, чтобы сбрасывать с него бомбы на вражеские позиции. К сожалению, закончить работы не успели: французы подошли слишком быстро, и недостроенный шар пришлось на подводах вывозить в Нижний Новгород, а гондолу сжечь. Но французы проведали о секретном строительстве! Обнаружив остатки гондолы и досадуя на то, что им не достался воздушный шар, они расстреляли многих жителей села, а имение сожгли.

После войны имение продали действительному тайному советнику Сергею Ильичу Муханову, и потом усадьба часто меняла владельцев. В 1920-е гг. в парке располагалась биостанция, а затем — свиносовхоз, первоначально находившийся в ведении ОГПУ-НКВД. Лишь в 1960-е годы парк признали памятником архитектуры. Теперь большая часть построек восстановлена. Вход в парк свободный, однако в ночное время ворота закрываются. На территории парка официально действует запрет на распитие спиртных напитков, включая пиво.

Недалеко от станции метро «Беляево» на Профсоюзной улице (№ 116) стоит красивейшая церковь в стиле нарышкинского барокко. Это всё, что осталось от некогда богатейшего имения Сергиевское-Коньково. Раньше здесь были берёзовая роща с правильными аллеями, деревенское кладбище, древние языческие курганы и большой барский дом. Среди хозяев села — Толочаевы, Голицыны, Бабарыкины, почётные граждане купцы Ирошниковы. Все они много строили, но использовали исключительно дерево, считавшееся более здоровым материалом. Каменной была лишь церковь, она одна и уцелела. Теперь церковь — Троицкая, а в XVII столетии её освятили во имя преподобного Сергия Радонежского: по преданию, он останавливался здесь на ночлег. Ещё в XX веке гости Сергиевского могли видеть на стенах церкви следы от французских пуль, оставшиеся с 1812 года.

Недалеко от станции метро «Коньково» сохранились остатки регулярного парка другой усадьбы — Коньково-Троицкое: это русло пересохшей речки, большой пруд, аллеи и овраги. До сих пор здесь можно найти остатки дотов, откуда велась стрельба из зенитных орудий, но это уже из другой эпохи. По территории бывшего имения проходят улицы Островитянова, Введенского, академика Капицы, Профсоюзная.

Селений в этих местах было несколько, и одно из них звалось Бесово — считалось, что его жители промышляют колдовством. Андрей Ильич Безобразов, царский стольник, в последние годы правления царевны Софьи попал в опалу. Пытаясь сохранить ускользающую милость, он обратился за помощью к колдунам из деревни Бесово. Последовал донос. Пойманные колдуны не замедлили признаться в ворожбе, связанной с царским именем. Воевода Безобразов был возвращён в Москву, допрошен «с пристрастием» и казнён; жену его насильно отправили в отдалённый монастырь; а Коньково досталось Гавриле Ивановичу Головкину — родственнику и приближённому Петра I. Новый владелец отличался завидным прилежанием в хозяйственных делах, которое иной раз граничило со скупостью и расчётливостью, что пошло Коньково на пользу. Сын Головкина унаследовал Коньково, но недолго владел им: свершился государственный переворот, и новая императрица Елизавета объявила Головкиных преступниками. Коньково досталось Воронцовым, в нём провела детство Екатерина Романовна Воронцова-Дашкова. Здесь давались балы и маскарады, и есть свидетельства, что имение как-то посетила сама Екатерина Вторая.

После смерти мужа, в 1767 году, вдова Михаила Воронцова продала Коньково госпоже Зиновьевой, дочери известного русского кораблестроителя Наума Сенявина и супруге генерал-полицмейстера. Та прожила в нём всего шесть лет, но успела оставить по себе страшную память: жестокая и скорая на расправу помещица не слишком отличалась от своей соседки по имению знаменитой Салтычихи. В историю она вошла под прозвищем Наумиха. Была она хоть и злой, но не слишком рачительной хозяйкой: имение при ней пришло в упадок.

Братья Орловы, приходившиеся Наумихе племянниками, часто гостили у неё. В Москве любили Орловых: в 1771 году Григорий правильными мерами сумел остановить чуму, а Алексей разводил лучших в России рысаков. Даже когда Григорий лишился нежной привязанности императрицы, это не изменило отношения к нему москвичей. Но сам Григорий Григорьевич переживал охлаждение Екатерины Второй долго: несмотря на все свои измены, он действительно любил её. Потом к нему пришла новая любовь, шокирующая, а в глазах современного читателя даже преступная: предметом её стала тринадцатилетняя Катенька Зиновьева, дочка Наумихи. Это к ней он стремился в Коньково, её навещал, с ней гулял в дошедшем до нас регулярном парке. Когда Наумиха умерла, Григорий сделал предложение юной Кате. Та ответила согласием. Стали готовиться к свадьбе, и слухи об этом дошли до императрицы. Неизвестно, что она чувствовала — ревность или облегчение, но поступила Екатерина Вторая вот как: она выкупила уже изрядно запущенное Коньково у Кати Зиновьевой за довольно большую сумму. Таким образом, из небогатой девочки Катя сразу превратилась в хорошо обеспеченную и завидную невесту, и более богатство Орлова не влияло на её решение. Но свадьба всё же состоялась и привела всех в ужас: жених с невестой находились в близком родстве, да к тому же возраст новобрачной слишком уж нежный. И тут снова вмешалась Екатерина и признала новую семью своего бывшего любовника. Увы, счастье Орловых было недолгим: в 1781 году E. Н. Орлова-Зиновьева умерла от чахотки. Не перенеся этого, Григорий Орлов помешался, остаток дней он прожил в Нескучном под опекой брата.

Следующая станция метро — «Тёплый Стан». Здесь бок о бок располагалось несколько усадеб, самая знаменитая — печально знаменитая — Троицкое, она же посёлок Мосрентген: здесь располагается завод рентгеновской техники. Находится она сразу за МКАД, от «Тёплого Стана» туда ходят автобус и маршрутка.

Некогда владели этим селом бояре Шакловитые, а после казни Фёдора Шакловитого, предводителя стрелецкого войска, доверенного царевны Софьи Алексеевны и одного из главных участников бунта, имение отошло к главному дознатчику по делу Автоному Иванову. Тот был человеком крайне деятельным: возглавлял сразу три приказа, на свои средства создал драгунский полк, а на пустоши по обеим сторонам Калужской дороги поселил людей и соорудил постоялые дворы. Так возникла деревня Тёплый Стан. В соседнем селении Автоном Иванов построил каменную церковь во имя Живоначальной Троицы, и по храму деревня стала называться Троицким.

У Автонома был один сын Николай и три внучки, одну из них звали Дарьей. Вышла она за ротмистра Глеба Алексеевича Салтыкова и стала таким образом Дарьей Николаевной Салтыковой — Салтычихой.

Недолго пробыла Дарья замужем, но успела родить двоих сыновей. Она овдовела в двадцать шесть лет. Современные психологи говорят, что именно это несчастье пагубно повлияло на характер Дарьи Николаевны. Первое время после кончины мужа помещица вела себя как подобает вдове: растила детей, ездила на богомолье, жертвовала на храмы… То же продолжилось и потом, но с некоторыми добавлениями: Дарья принялась немилосердно мучить своих крепостных. Это не было редкостью для того времени: сечь крепостных по любому поводу и даже без оного — ради развлечения было в обычае у русских помещиков, но большинство их ограничивалось лишь поркой, не доводя дело до фатальных последствий. А Дарья стала убийцей, причём убийцей серийной. В распоряжении Салтычихи находилось около 600 крепостных крестьян, 138 из них были замучены насмерть. Среди жертв Салтыковой фигурировали преимущественно женщины.

Крепостные Салтыковой в период с 1756 по 1762 г. подали двадцать одну жалобу на свою госпожу, но ни разу делу не был дан ход. Все жалобы застревали в низших инстанциях, а Дарья откупалась от проверяющих, свидетели предпочитали молчать, молчал даже местный священник: ведь барыня охотно и много жертвовала на храм. Всех доносивших либо отправляли в ссылку, либо они погибали.

В 1762 году в Петербурге свершился государственный переворот: свергнув с престола и убив руками братьев Орловых своего глуповатого мужа, на престол взошла Екатерина Вторая. Короноваться по древней традиции она приехала в Москву. В ту пору новоиспечённая царица очень хотела показать себя истинной матерью народа. Двое беглых крепостных Савелий Мартынов и Ермолай Ильин сумели пробиться к государыне-матушке и подать жалобу лично ей. Они оба потеряли своих жён по вине Салтычихи и теперь умоляли матушку-императрицу не выдавать их помещице и прекратить бесчинства. Екатерина вняла их мольбам и назначила действительно независимое расследование, которое продлилось полтора года. Подозрительных смертей и таинственных исчезновений крепостных в поместье Салтычихи было вдоволь. Доказать точно удалось 38 убийств (36 женщин и двое мужчин), 26 посчитали доказанными не вполне.

Неоднократно к помещице поступали горничными молодые крепкие девушки и недели через две умирали. У Ермолая Ильина, конюха, донёсшего на свою хозяйку, погибли одна за другой три жены. Первой была Катерина Семёнова. Салтычихе показалось, что та не слишком чисто вымыла пол, барыня приказала сечь её батогами и плетьми до смерти. Судьба второй, Федосьи Артамоновой, была практически такой же, с разницей в два года. А через год истязательница убила и третью жену Ермолая, которую он жалел особенно сильно, так как та была тихой и очень красивой. На этот раз причина гнева оказалась неизвестной. По словам свидетелей, помещица набросилась на девушку и начала собственноручно избивать её сначала кулаками, потом скалкой, потом поленом, пока не забила насмерть.

Салтычиха любила вырывать своим жертвам волосы с корнем — она была столь сильна, что могла повыдергать буквально все волосы; она жгла им уши щипцами для завивки, а одну из несчастных приказала похоронить заживо.

В особую статью следователи вынесли обвинение в покушении на убийство дворянина Николая Андреевича Тютчева. Он был любовником Дарьи Салтыковой, но потом её бросил и женился на другой. Дважды Салтычиха изготавливала кустарные бомбы, желая подорвать новобрачных, но оба раза дело разлаживалось из-за того, что злобную помещицу предавали собственные крестьяне, не желавшие участвовать в убийстве «благородного».

Приговор Дарье Салтыковой вынесла сама Екатерина Вторая, назвавшая убийцу «уродом рода человеческого». Её лишили дворянства и всех привилегий и заперли в подвальной камере Ивановского монастыря на Кулишках, запретив какое бы то ни было общение с людьми и лишив даже света, только на время приема пищи ей выдавали крохотный огарок. После 11 лет такого заключения наказание было смягчено, и ещё 22 года Салтычиха провела в камере с окном. Покаяться она отказалась.

Ивановский монастырь сохранился (на углу Хохловского, Старосадского и Малого Ивановского переулков в пяти минутах от станции метро «Китай-город»), но камеры Салтычихи вы там не найдёте: все строения того времени сгорели в 1812 году. Потом обитель восстановила на свои деньги Елизавета Алексеевна Макарова-Зубачёва, дочь городского головы купца Мазурина.

Большая часть имений Дарьи Салтыковой перешла к её двум сыновьям, отданным под опеку. Троицкое продали, владельцами его стали Тютчевы — родственники того самого капитана Тютчева, неверного любовника Салтычихи, и предки великого русского поэта Фёдора Тютчева. Здесь поэт провёл свои детские и юношеские годы вплоть до отъезда на дипломатическую службу за границу в 1821 году. Мальчик был вундеркиндом: он очень много читал — Горация, Вергилия, уединяясь с томиком где-нибудь на живописном пригорке в ближайшей роще.

Барского дома уже нет. До нас дошла церковь, перестроенная в начале XIX века, но всё же сохранившая свои первоначальные очертания, часть парка и половина из каскада прудов.

От станции метро «Тёплый Стан» пешком можно дойти до Палеонтологического музея — одного из лучших музеев столицы. Там очень нравится детям: гигантские скелеты динозавров экспонируются так, что кажется вот-вот оживут, а большие пространства между витринами позволяют малышам свободно бегать и не чувствовать себя скованно.

Сразу за музеем вглубь лесопарка уходит Санаторная аллея. Пройдя по ней до конца, мы попадём в усадьбу Узкое, там сохранилось многое. До усадьбы можно доехать и от станции метро «Тульская» или «Чертановская» на маршрутке.

Первыми владельцами усадьбы были бояре Стрешневы. В самом конце XVII века Тихон Стрешнев построил здесь храм Казанской иконы Божьей Матери. Потом здесь жили князья Голицыны, Трубецкие, граф П. А. Толстой и другие. В 1812 году квартировал Наполеон. К сожалению, его приближённые отнеслись к усадьбе без уважения: многое было разграблено и повреждено.

Теперь в Узком санаторий, а часть построек объявлена музеем. В частности, это комнаты, где в 1900 году провёл последние дни своей жизни и умер русский христианский философ Владимир Соловьёв, гостя у своего друга князя Трубецкого.

Последние станции по этой, Калужско-Рижской ветке метро — «Ясенево» и «Новоясеневская». Поверху их соединяет Новоясеневский проспект — самая высокая точка столицы. Здесь стоят типовые панельные дома в 16 этажей, и жильцы верхних квартир находятся на высоте 286 метров над уровнем моря. Увы, они не чемпионы: современные небоскрёбы, даже построенные в низинах, возносятся намного выше. В самом конце проспекта, наполовину углублённое в Битцевский лес, сохранилось старинное имение.

Название Ясенево кажется мирным, успокаивающим, наводя на мысль о тихо шумящей ясеневой роще. Но на самом деле история этого топонима куда более мрачная! Помните Анбала Ясина, коварного ключника, одного из убийц Андрея Боголюбского? Ясенево считалось его вотчиной и именно от имени Ясин получило своё название.

После казни Ясина Ясенево отошло в казну московских великих князей, а потом царей. В конце XVII века юный Пётр Первый пожаловал Ясенево своему тестю боярину Лопухину. Когда Пётр охладел к своей первой супруге, Евдокии Лопухиной, он перестал благоволить и к её родственникам. Владелец Ясенево был привлечён к суду по делу царевича Алексея и казнён. При конфискации имущество описали, и эта опись ярко показывает, каким был быт русского дворянства того времени. В усадьбе Ясенево было много хозяйственных построек, а посередине двора — небольшой цветник. Двухэтажный господский дом был построен из соснового и елового леса и крыт тёсом на четыре ската.

В нём кроме сеней и чуланов находилось семь комнат: две в верхнем и пять в нижнем этажах. Лишь некоторые окна были стеклянными, часть — слюдяными, а другие и вовсе затянуты белёным полотном. Мебель состояла как из простых лавок, так и из обитых кожей, явно привезённых с Запада стульев, иконы соседствовали с «фряжскими печатными листами», т. е. гравюрами.

Сын царевича Алексея, мальчик-император Пётр Второй вернул Ясенево сыновьям казнённого Лопухина. Те выстроили новый каменный дом и новую каменную церковь во имя св. Петра и Павла, молясь о здравии Петра Второго. К несчастью, молитвы не оказали действия — юноша-император прожил недолго.

Потом в силу разных обстоятельств Ясенево вновь отошло в казну — и вновь вернулось к Лопухиным: Анна Петровна Лопухина удостоилась особого внимания императора Павла Первого. Он считал её своей «дамой сердца» и всячески одаривал. В числе царских подарков оказалось и имение Ясенево. Потом Анна вышла замуж за князя Гагарина, а Павел был убит заговорщиками. Анна пережила его всего лишь на четыре года, а её безутешный супруг впал в тоску и заперся в Ясенево, предпочитая человеческому общество животных и лишь иногда выбираясь на собрания масонских лож, в которых он состоял. Излечила его от чёрной меланхолии вторая жена — балерина Мария Спиридонова.

В следующем поколении Гагариных снова ждал мезальянс: на этот раз княжна Наталия Ивановна сбежала с приглашённым в Ясенево итальянским художником Сальватором Тончи. Он был старше супруги на двадцать лет и считал себя атеистом, но ради неё без колебаний согласился принять православие.

Примерно в то же время в Ясенево свершился ещё один брак: в местной церкви обвенчались граф Николай Ильич Толстой и княжна Мария Николаевна Волконская. Одним из сыновей, рождённых в этом семействе, стал великий писатель Лев Николаевич Толстой.

В Ясенево был прекрасный обширный сад с плодовыми и декоративными деревьями и оранжереями. Владельцы Ясенево сумели и своих крестьян приохотить к садоводству: те принялись возделывать не рожь и овёс, а клубнику лучших сортов, малину, смородину и прочее, а на обширных пространствах вместо выпасов устроили яблоневые, грушевые и вишнёвые сады. Урожай они отвозили на рынки в Москву и очень выгодно продавали.

После революции все эти сады были организованы в совхоз.

Барский дом сгорел в 1924 году, в 1970-х гг. на его месте выстроили малоудачный новодел. Картинная галерея (где были и произведения любвеобильного Тончи) была вывезена, а частично разворована. Старинная конюшня до сих пор используется по своему назначению. Небольшой участок рядом с ней огорожен для верховой езды.

По другую сторону Битцевского леса проходила Старая Серпуховская дорога, от которой ныне остались лишь следы. В этих местах намного меньше было усадеб, да и те не сохранились: Бирюлёво (в конце улицы Красного Маяка, ст. м. «Пражская»), Красное (улица Днепропетровская, ст. м. «Южная»)… Теперь только вековые дубы напоминают о них, да порой церкви. Такова церковь Бориса и Глеба в Зюзино (ул. Перекопская,7) примерно в километре от станций метро «Севастопольская» или «Каховская».

Храм Бориса и Глеба необычайно красив! Это тоже нарышкинское барокко, и церковь традиционно приписывают зодчему Бухвостову. Заказчиком был князь Пётр Прозоровский. Но строил он не на пустом месте! В начале XVII века Зюзино принадлежало боярам Морозовым. Супруг знаменитой боярыни Феодосии Прокопьевны Глеб Иванович Морозов и воздвиг здесь первый ещё деревянный храм. Только об этом никонианцы вспоминать не любят. После опалы Морозовых Зюзино стало принадлежать Прозоровским, и те заменили деревянную церковь на каменную.

Перпендикулярная Перекопской Керченская улица одним концом упирается в овраг речки Котловки. Рядом — яблоневый сад купца Коробкова. К сожалению, он закрыт для посещений: официально там питомник, но на деле сад сильно запущен. Гулять можно лишь в прилегающем овраге вдоль русла речки Котловки.

Очень обидно, что не сохранилась усадьба художника-баталиста Василия Верещагина. Он выстроил в полутора километрах от деревни Нижние Котлы на нынешней Нагатинской улице на высоком холме двухэтажный бревенчатый дом, который сам называл «избушкой на курьей ножке». К зданию примыкала кухня, а в соседних постройках располагались конюшня, дом для слуг и баня. Во дворе усадьбы были огороды. Отсюда Верещагин отправился в своё последнее путешествие в Японию, где погиб во время взрыва броненосца «Петропавловск» в Порт-Артуре. После его смерти усадьбу продали на слом одному из местных фабрикантов. К тому времени район из дачного окончательно превратился в промышленный.

Не сохранилась и усадьба купцов французского происхождения Катуар. Они обосновались здесь в 1870-е годы. Основные заводы семейства Катуар по производству керамической плитки были сосредоточены к северу от Москвы (потому одна из железнодорожных станций Савёловского направления и получила своё название), а здесь они открыли шёлкокрутильную фабрику, выстроили дом и проложили шоссе, которое стало называться Катуаровским, а в 1940-х годах было переименовано в Нагорную улицу.

На месте нынешнего пересечения Севастопольского и Нахимовского проспектов в 1889-м на пожертвованной купцом первой гильдии Львом Ивановичем Катуаром земле была выстроена больница, названная Шаболовской (Севастопольский пр., 24). К началу XX века она стала большим многопрофильным комплексом, одним из лучших в Москве. Закрыли её в 1960-х гг., но два каменных корпуса сохранились, в них разместились другие учреждения. У перекрёстка медленно погибают последние сосны из парка, что окружал лечебницу.

Старых зданий в этих районах Москвы — раз, два и обчёлся. В основном это остатки станционных построек (например, Бирюлёво-Товарная) или заводские цеха: со второй половины XIX века район развивался как промышленный и считался очень неблагополучным, даже криминальным. А ведь некогда именно в этих местах происходили одни из самых бурных событий русской истории!

Здесь в конце XVI века русские войска сражались с войсками крымского хана, в начале XVII в. царь Василий Шуйский разбил наголову крестьянского вождя Ивана Болотникова. Поэтому в советское время тут появилась Болотниковская улица. Потом сюда наведывались войска многих самозванцев-Димитриев, и грабили, грабили… Местность была совершенно разорена.

В середине семидесятых годов XVQI века по Старой Серпуховской дороге в Москву возвращался с победой фельдмаршал Румянцев-Задунайский, в его честь здесь были выстроены триумфальные арки, одна из них располагалась возле деревеньки Нижние Котлы, теперь о ней напоминает лишь железнодорожная станция.

В районе Нижних Котлов действовал кирпичный завод торгового дома Помеловых, второй кирпичный завод инженера Верховского оставил по себе память в виде названия улицы — Кирпичные Выемки. Были здесь лако-красильные фабрики М. Залёткиной и И. Гвоздёва, позже открылась кожевенно-сыромятная фабрика Зайцева и хлопко-отбельная фабрика К. Вебера, выкупленная и перепрофилированная потом «Товариществом В. К. Феррейн» — крупнейшей фармацевтической фирмой, чьи поля с лекарственными растениями располагались неподалёку. На пересечении Варшавского шоссе и МКАД сохранились корпуса старинной фабрики по производству валенок.

Были здесь и деревни — Старая Битца (35-й километр МКАД), Верхние Котлы (станция метро «Нагорная»), деревня Аннино, село Покровское… На месте последнего сохранилось самое древнее сооружение района — храм Покрова Пресвятой Богородицы на Городне, выстроенный ещё при Петре Первом. Он находится рядом с железнодорожной станцией Покровская на улице Подольских курсантов в двух километрах от станции метро «Пражская».

Второй по возрасту храм — маленький, одноглавый, освящённый во имя Николы Чудотворца, безжалостно снесли в 1930-е гг. Он стоял на Электролитном проезде, а вокруг храма было кладбище. Потом там выстроили цеха Котловского электролитного завода: здесь переплавляли колокола, снятые с колоколен московских церквей. Теперь и завода нет, здесь — жилые дома.

Старая Серпуховская дорога шла примерно по Варшавскому шоссе, а затем уходила чуть в сторону к Чертановской улице и вела дальше через лесопарк (там остался заброшенный военный городок). Даже сейчас энтузиасты-историки умудряются найти её следы — это старые просеки и аллеи. Примерно придерживаясь её старого маршрута, мы с вами двинемся от Севастопольского проспекта по направлению к МКАД. Поначалу дорога почти совпадала с нынешним Варшавским шоссе, но шоссе сворачивает к востоку, а дорога шла прямо на юг примерно там, где теперь проходит Чертановская улица. Улица обрывается — а дорога шла через лесопарк дальше.

Как часто бывает, по обеим сторонам проезжего тракта один за другим стояли постоялые дворы и питейные заведения и гуляло там много людей, разных и часто лихих. Где-то здесь в Кирпичных Выемках, то есть в ямах, образовывавшихся от того, что брали глину для производства кирпича, прятал награбленное страшный злодей и убийца Сенька-Семинарист. А на 17-й версте находились почтовая станция и при ней постоялый двор рангом повыше. Именно там скоропостижно скончался помещик Времев, в чьём убийстве обвинили Алябьева.

Но не только древности делают московские районы интересными, времена совсем от нас недалекие тоже были более чем богаты событиями, оставившими свой след. Чуть севернее современной станции метро «Южная», в районе между домами № 7 по Чертановской улице и № 10 по Кировоградской, с начала Великой Отечественной войны до 1949 года был военный аэродром. Потом аэродром передали ДОСААФ и использовали как учебный. Взлётная полоса располагалась на месте нынешнего сквера. В октябре 1941 года там пытался приземлиться и разбился наш подбитый самолёт. На этом месте поставлен памятник.

Далее по Чертановской улице — парк 50-летия Победы, в нём сохранился дот времён войны, из него вели заградительный огонь. На месте пересечения Варшавского шоссе с улицей Газопровод в 1941 году стояло несколько зениток.

На пересечении улицы Академика Янгеля и Варшавского шоссе до начала 2011 года сохранялась бывшая казарма (её снесли). Хотя на доме был выложен кирпичом год постройки — 1952, местные жители утверждают, что казармы эти были с довоенных лет и местная воинская часть охраняла небо Москвы от налётов.

Западнее станции метро «Аннино» в лесопарке есть затопленный бункер ВВС, а рядом — так называемый Хрулёв пруд: говорят, что когда-то в нём утонул некто по фамилии Хрулёв.

Почти параллельно Чертановской улице идёт Павелецкое направление железной дороги. Недалеко от платформы Чертаново на берегу ручья в 1950-е гг. археологи раскопали курган — древнюю могилу богатой женщины из племени вятичей. Это было очень богатое погребение! Сорокалетняя супруга древнего вождя лежала на подстилке из бересты в яме глубиной всего полметра, но зато над ямой был насыпан высокий холм. Рядом с погребённой стояли горшки с угольками и остатками пищи — так было принято у язычников. На покойнице были серебряные серьги — «заграничной работы», то есть привезённые из самого Киева, шейная гривна из скрученных в жгут бронзовых посеребрённых проволочек, бусы из белого горного хрусталя и красного сердолика, витые браслеты и шесть нарядных перстней. По обе стороны головы лежали серебряные подвески, височные кольца: слева — четыре, справа — три. Раньше историки думали, что такие кольца носили нанизанными на ленту, обёрнутую вокруг головы, но недавно, когда к исследованиям привлекли специалистов по судебной медицине, установили, что на дужках этих колец сохранились микроскопические частицы кожи — кожи уха. Иными словами, популярное нынче многократное прокалывание ушей и унизывание их разнообразными серёжками вовсе не изобретение последних лет, а традиция тысячелетней давности, причём исконно русская.

Таких курганов много в этой части Москвы, в каждом из них — одно или два погребения. Некоторые исследователи видят в этом проявление жуткого древнего обычая: убивать жену вместе с мужем. Однако нет никаких указаний, что второе погребение было проведено одновременно с первым: пережившую супругу могли просто положить рядом с близким ему человеком. Сделать это было нетрудно, благо умерших хоронили почти на уровне земли.

Очень живописная речка с забавным названием Язвенка ограничивает Битцевский лес. Увы, прекрасный Битцевский лес до сих пор вызывает у многих людей довольно мрачные ассоциации: здесь около пяти лет орудовал один из самых страшных убийц, получивший даже особое прозвище Битцевский маньяк. Потом он был пойман и приговорён к пожизненному заключению. На самом деле его звали Александр Пичушкин. Жил он неподалёку, в Зюзино, на улице Херсонской. Возможно, катализатором, запустившим эту страшную цепочку зверств, стала черепно-мозговая травма, которую он получил в детстве, упав с качелей. Кумиром Пичушкина был Андрей Чикатило — каннибал, убийца, пожиравший тела своих жертв. Будущий маньяк читал о нём, собирал его фотографии, а в 18 лет впервые убил сам. Потом он убивал ещё и ещё, заманивая жертвы в Битцевский лес под разными предлогами, а иногда просто подкарауливая незнакомых людей и забивая их молотком. Поначалу он выбирал алкоголиков, наркоманов, бомжей, то есть людей, по его мнению, не имевших права на жизнь. Потом переключился на своих знакомых, решив что «убивать того, кого знаешь, особенно приятно». Он собирался убить не менее 64 человек — по числу клеток на шахматной доске, однако поймали его после 52-й жертвы (троим из этого числа удалось выжить). Конечно, тут может идти речь лишь о тех людях, чьи смерти были официально зафиксированы. В основном жертвами подсудимого были мужчины, и всего три женщины. Свою вину он признал, но ни в чём не раскаялся и твёрдо заявил, что при первой же возможности начнёт убивать снова. Дай бог, чтобы она ему никогда не представилась. Сейчас маньяк отбывает пожизненный срок в колонии особого режима.

И вот мы у МКАД. Прямо перед МКАД на Варшавском шоссе — станция метро «Аннино», а следующая конечная «Бульвар Дмитрия Донского» — уже за МКАД. К западу от последней — усадьба Знаменское-Садки, а восточнее — старинная усадьба Феррейнов. Обе они сохранились и используются научными институтами.

Усадьба Знаменское-Садки находится в глубине старинного Экологического парка. Из известных семей, владевших Садками более-менее длительное время, можно назвать Ладыженских, Урусовых, Трубецких и Катковых. Это отсюда М. Н. Волконская отправилась в Ясенево венчаться. Дошедший до нас дом с пристройками был сооружён уже в конце XVIII века. Первый этаж — кирпичный, второй — деревянный, отштукатуренный. Церковь Знамения в стиле елизаветинского барокко, давшая название поместью, до нас не дошла. Скотный и конный дворы были значительно перестроены уже в XX веке. Рядом с господским домом сохранился один из двух деревянных флигелей. Попасть на территорию усадьбы можно по предварительной договорённости с администрацией парка или заказав экскурсию.

Усадьба аптекарей Феррейнов находится неподалеку от железнодорожной станции Битца. Теперь это Ботанический сад ВИЛАР — хорошее место отдыха, только туда пускают лишь по билетам, которые нужно заказывать заранее. Усадьба состояла из двух больших зимних дач (Жёлтой и Белой), нескольких малых летних, конюшни, мельницы, бани и других хозяйственных построек. В Жёлтой даче находился зимний сад со многими экзотическими южными растениями. Вокруг дач располагались оранжереи, плодовые сады, плантации лекарственных растений. Искусственная плотина, устроенная на реке Битце, образовывала большой пруд с островом посередине. А вокруг, с истинно немецкой тщательностью и педантичностью, был разбит прекрасный парк.

Ещё дальше от МКАД начинается район Бутово, рядом с ним уцелели усадьбы Суханово (ныне дом отдыха), которой владели Стрешневы, Мамонтовы и Волконские, и Остафьево, принадлежавшая князьям Вяземским, это здесь приземлилась на воздушном шаре бесстрашная княгиня Гагарина.

В километре от Суханово у деревни Расторгуево — старинный мужской монастырь. К западу от станции Бутово — экспериментальная железная дорога, к востоку — страшный Бутовский полигон — это крупнейшее в Москве и Подмосковье место массовых казней.

В середине 1930 гг. в преддверии массовых расстрелов хозяйственное управление НКВД озаботилось поисками мест для спецзахоронений. Под Москвой таких зон было выделено три: в районе посёлка Бутово, на территории совхоза «Коммунарка» и вблизи Люберец. Последняя держалась как резервная и, скорее всего, не была использована.

Расположен полигон на территории старинной усадьбы Дрожжино, принадлежавшей Ивану Зимину, известному коннозаводчику. В 1930-е гг. конный завод был закрыт, а конюшни переоборудованы под тюремные помещения. На подводах из соседней Екатерининской пустыни, где разместилась политическая Сухановская тюрьма, сюда привозили заключённых.

Жителям окрестных деревень сообщили, что на полигоне будут производиться учебные стрельбы. И поначалу звуки выстрелов никого не удивляли, но потом люди стали догадываться, что на полигоне творится нечто ужасное: к выстрелам примешивались чьи-то вопли и мольбы о помощи. Говорить об этом боялись.

Всего на Бутовском полигоне было казнено более 20 тысяч человек. Среди них были заключённые Дмитлага, чиновники из госучреждений, священники (из них более трёхсот канонизировано), люди «неправильной» национальности — евреи, немцы… Здесь нашли свой конец Председатель 2-й Государственной Думы Ф. А. Головин, московский губернатор, впоследствии шеф жандармов В. Ф. Джунковский, его адъютант и друг генерал В. С. Гадон, правнук Кутузова и одновременно родственник Тухачевского, профессор церковного пения М. Н. Хитрово-Крамской, правнучка Салтыкова-Щедрина Т. Н. Гладыревская, один из первых русских лётчиков H. Н. Данилевский, член экспедиции О. Ю. Шмидта Я. В. Брезин, представители русских дворянских родов: Ростопчины, Тучковы, Гагарины, Шаховские, Оболенские, Бибиковы, Голицыны… Особую группу расстрелянных в Бутово представляют инвалиды. В начале 1938 г. началась тайная кампания по «изъятию» инвалидов из тюрем и лагерей: не хватало места для вновь арестованных. Их расстреливали только за то, что они неспособны к физическому труду.

В середине 1950-х гг. Бутовский полигон обнесли высоким деревянным забором. Территория эта строго охранялась. Кроме чекистов, здесь никто не бывал. Впервые ворота полигона открылись для родственников погибших 7 июня 1993 г. Осенью того же года была установлена мемориальная плита.

В августе 1997 г. здесь были произведены археологические раскопки: вскрыли лишь небольшой участок рва, однако то, что открылось глазам исследователей, не поддаётся описанию. Вповалку, вперемешку, как в скотомогильнике, лежали расстрелянные люди. Всего рвов тринадцать, а сколько там убитых — страшно представить!

Чтобы не заканчивать экскурсию на столь трагичной ноте, нужно проехать в Южное Бутово. Рядом с ним расположена уникальная экспериментальная железная дорога, принадлежащая институту железнодорожного транспорта. Она состоит из тридцати исследовательских лабораторий, трёх электрифицированных кольцевых путей и пункта управления. Здесь с 1932 года испытывают новые модели вагонов, тепловозов и электровозов и разнообразного оборудования. Внутри кольца находится деревня Новокурьяново, а на южной части кольца — макет железнодорожной станции, построенный специально для съёмок фильмов и рекламных роликов.

Заключение

Итак, удалось ли нам посмотреть всю Москву? Всё же — нет: пропустили мы очень и очень много! И дело не только в центре города, который мы упомянули лишь вскользь. Наверняка жители многих других районов справедливо упрекнут автора в том, что он не затронул что-то невероятно интересное. Да, это так, mea culpa (моя вина). Правильнее будет сказать, что мы только начали прогулку, ухватив лишь малую частицу из чудес, красот, парадоксов и страшилок, которые может преподнести этот замечательный город — одновременно ненавидимый и любимый своими жителями.

Список использованной литературы

Арсеньев Б.В. Москва и Куликовская битва. М. 2005.

Баганова М. Русская история в сплетнях. М. 2009.

Гиляровский. Москва и москвичи. М. 2005.

Забелин И. История города Москвы. М. 2008.

Загоскин. Москва и москвичи. М. 1848.

Коробко М.Ю. Москва усадебная. Путеводитель. М. 2005.

Коробко М.Ю. Усадебное ожерелье юго-запада Москвы. М. 1996.

Крылов И.Ф. Были и легенды криминалистики. Л. 1987.

Кондратьев И.К. Седая старина Москвы. М. 1997.

Кошко А.Ф. Очерки уголовного мира царской России. М. 1992.

Литературные экскурсии по Москве. М. 1948.

Муравьев В. Старая Москва в легендах и преданиях. М. 2011.

Полунина H., Фролов А. Коллекционеры старой Москвы. М. 1997.

Рахматуллин Р. Облюбование Москвы. М. 2009.

Романюк С.К. По землям московских сёл и слобод. М. 1998.

Сахаров В. Русское масонство в портретах. М. 2004.

Сытин П.В. Откуда произошли названия улиц Москвы. М. 1959.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. 1911–1916.

Оглавление

Вступление

Экскурсия № 1 От Садового кольца до МКАДа

  Памятник героям Плевны

  Политехнический музей

  Чистые пруды

Экскурсия № 2 По местам исчезнувших дворцов

  От станции метро «Сокольники»

  На берегу Яузы

  Купцы-старообрядцы

  Бункер Сталина

Экскурсия № 3. Дорогой Петра

  Слободской дворец

  И ещё один царский дворец — Измайлово!

Экскурсия № 4 Что такое Заяузье?

  Купцы Алексеевы

  Кто такие раскольники?

Экскурсия № 5 Против течения

Экскурсия № 6 Куда уходит вода?

  Новоспасский монастырь

  Симонов монастырь и церковь Рождества Богородицы в старом Симоново

  Коломенское

  Царицыно

  Кузьминки

Экскурсия № 7 По графским развалинам — усадьбы севера Москвы

Свиблово

Экскурсия № 8 «Вдоль по Питерской»

  Площадь Белорусского вокзала

Экскурсия № 9 По следам Тушинского вора

Экскурсия № 10 От Новослободской к Пресне

  Пресненские пруды

  Усадьба Студенец

  Серебряный Бор

Экскурсия № 11 Окрестности Старой Смоленской дороги — не только Наполеон!

Экскурсия № 12 От центра — к Хамовникам

  Старопесковская площадь, особняк богача Второва. Ныне резиденция посла США

Экскурсия № 13 Замоскворечье и далее

Экскурсия № 14 «Венок усадеб» на юге Москвы

Заключение

Список использованной литературы Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg