««Пятая колонна» Древней Руси»

«Пятая колонна» Древней Руси (fb2) - «Пятая колонна» Древней Руси [История в предательствах и интригах] 1435K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Валерий Евгеньевич Шамбаров

Валерий Шамбаров «Пятая колонна» Древней Руси. История в предательствах и интригах

© Шамбаров В.Е., 2015

© ООО «ТД Алгоритм», 2016

От автора

Термин «пятая колонна» родился в 1936 г., в период гражданской войны в Испании. Генерал Мола (по другой версии – генерал Варела) заявил, что наступление на Мадрид ведется четырьмя колоннами, но в самом Мадриде существует пятая, которая в решающий момент ударит в спину защитникам. Это выражение попало в газету «Нью-Йорк Таймс», обрело широкую известность. Словосочетание «пятая колонна» оказалось запоминающимся и эффектным, превратилось в устойчивый фразеологизм. В годы Второй мировой войны «пятой колонной» стали называть сторонников нацистов, действующих в различных странах.

Впоследствии термин приобрел обобщенное значение – некие внутренние силы, сочувствующие и помогающие внешним врагам. Но обычно данное понятие относят к новейшим временам. Хотя такое ограничение оказывается чисто условным. Если рассмотреть историю нашей страны, то и в самом далеком прошлом можно найти фигуры, которые жертвовали интересами своей страны и народа. Ради личных амбиций и выгод подыгрывали чужеземцам и иноверцам. То есть вполне соответствовали понятию «пятой колонны».

Клубок первый Святополк Окаянный

Предательство существовало среди людей с древнейших времен. Примеры мы можем найти и в Ветхом Завете, и в мифологии разных народов, и в исторических источниках. Люди изменяли своим царям, начальникам, покровителям, родственникам. Бывало и так, что изменяли всему своему народу. Иногда из корыстных соображений – пускай покоряют твоих соплеменников, но лично ты погреешь на этом руки или окажешься в привилегированном положении. Хотя случалось, что изменяли и без всякой корысти. Заражались чужой культурой, обычаями. Считали их более престижными, чем родные, и ради этого перекидывались к иностранцам.

В VI в. до н. э. в Скифии даже один из царей, Скил, увлекся иноземными нравами и модами. Он повадился ездить в греческую колонию Борисфениду. Подолгу оставался жить там, построил себе в городе дворец. Эллинская культура совершенно пленила его, он одевался в греческую одежду, завел жену-гречанку. Открыто заявлял, что образ жизни эллинов для него милее и привлекательнее, чем традиции его народа. Скил изменил и верованиям скифов, приносил жертвы в храмах Борисфениды, участвовал в чужих религиозных обрядах. Но однажды скифы узнали, что их царь в торжествах Диониса прыгает и беснуется в процессиях вакхантов. Вся страна восстала, Скила свергли и убили.

Впоследствии римская и византийская дипломатия очень хорошо научилась выискивать подходящие кандидатуры среди сарматских, германских, славянских вождей, переманивать их на свою сторону – кого лестью, кого подарками, кого политическими выгодами, обещаниями поддержки. Такими способами неоднократно организовывались заговоры против гуннского царя Аттилы. Император Маврикий в пособии по воинскому искусству, «Стратегиконе», откровенно поучал, как привлекать к себе и обрабатывать славянских «царьков», ссорить их между собой.

Однако выискивать и разбирать все предательства в отечественной истории было бы, наверное, просто нереально. Мы начнем с периода Киевской Руси. Периода вполне «исторического», достаточно полно освещенного и русскими летописями, и зарубежными хрониками. И первой яркой фигурой, которая попадает в поле нашего внимания, оказывается князь Святополк по прозвищу Окаянный. Впрочем, способности по части измены у него были наследственными. Такие качества проявил уже отец князя, Ярополк.

В 969 г. великий воин и государь Руси Святослав Игоревич отправлялся на Балканы. В Киеве он оставил княжить малолетнего сына Ярополка, в Древлянской земле – Олега, в Новгороде – побочного сына Владимира. Наследником никто из них не назначался. Великое княжение Святослав оставлял за собой, он лишь намеревался перенести столицу на Дунай. Но в войне с византийцами он понес тяжелые потери. Начались переговоры. С русской стороны их вел воевода Свенельд, с греческой – глава внешнеполитического ведомства епископ Феофил. Был заключен договор, согласно которому русские обязались уйти на родину. Но за это они сохраняли выход к морю, увозили несметные трофеи, греки выплачивали им субсидии, замаскированную дань. Также обязались способствовать, чтобы печенеги, византийские союзники, пропустили Святослава по Днепру.

Реальность стала иной. Тот же епископ Феофил ездил к печенегам и фактически оповестил их – русских осталось мало, они везут несметную добычу. Обрадованные печенеги не скрывали, что обязательно нападут. Сообщать об этом Святославу греки не стали. Ну а русский государь отправил Свенельда с конной дружиной степным путем. Сам плыл на лодках с пешими ратниками – везли раненных, больных, огромные богатства. Начали подниматься по Днепру и обнаружили: возле речных порогов поджидают орды степняков. У поредевших отрядов шансов пробиться не было. Вернулись к устью реки.

Зазимовали на Белобережье – Кинбурнской косе, в рыбачьих землянках. Голодали, бедствовали, умирали. Ждали подмоги из Киева, Свенельд должен был прислать ее.

Но воевода предал. В Киеве сидел князем Ярополк, ему было 10–11 лет. При мальчике-князе привыкли хозяйничать бояре, и Святополк легко нашел с ними общий язык. Кстати, можно вспомнить, что главный мастер византийских интриг, епископ Феофил, вел переговоры именно со Свенельдом. А потом поехал к печенегам… Случайное ли совпадение? Нет, не верится в такие случайности.

Ярополка воевода захватил под свое влияние. Каким образом, мы не знаем, но фактически мальчик согласился на переворот. Русские воины бедствовали на Белобережье, умирали от болезней, а помощи не было. По весне, измученные и ослабевшие, решили идти на прорыв. Все еще надеялись, что теперь-то киевляне ударят навстречу, расчистят путь. Нет, не было киевлян. Свенельд и Ярополк не прислали их. А печенеги схитрили. Сделали вид, будто отступили от порогов, а то как бы Святослав не ушел по морю к другим берегам. Но, когда русичи разгрузили ладьи и стали перетаскивать их волоком в обход порогов, налетело вражье воинство. В последней отчаянной рубке сложили головы и сам князь, и все его верные воины.

Ярополк оказался узурпатором, да еще и отцеубийцей. От его имени правили Свенельд и киевская верхушка. Другие сыновья Святослава тоже были еще детьми. Олегу исполнилось лет 9-10, Владимиру и того меньше. Но приставленные к ним бояре киевского правительства не признали. Переворот не одобрило и большинство народа, в его памяти Святослав остался эпическим героем, победителем хазар и греков. В результате Русь раскололась. Западные и северные земли приняли сторону Олега. Ему подчинился и брат Владимир, то есть новгородцы, чью позицию символизировал Владимир.

Чтобы удержаться, Свенельд искал поддержку среди врагов Руси. Подтолкнул Ярополка заключить союз с печенегами. Князь наводил дружбу с непосредственными убийцами его отца! Да какая разница, если помощь степняков может понадобиться против древлян, новгородцев, против братьев? Альянс с печенегами никак не мог состояться без благословения Византии. Но императора Цимисхия новая власть в Киеве вполне удовлетворяла. А Свенельд предпринимал меры для дальнейшего сближения с Константинополем. Когда Ярополк подрос, временщик женил его якобы на пленной греческой монахине. Хотя Святослав и Свенельд, заключая мир, возвратили всех пленных византийцам. Смело можно предположить, что монахиня (на Руси ее назвали Преслава) являлась шпионкой. Она была значительно старше мужа, могла регулировать его. При ней во дворце появились другие греческие соглядатаи.

В 977 г. Свенельд и Ярополк нанесли внезапный удар по соперникам. Брат князя Олег был разгромлен и погиб. Владимир и его дядя Добрыня вынуждены были бежать за море. Но решающей оказалась позиция простого народа. Когда Свенельд умер, Владимир возвратился на родину. Выяснилось, что его ждали. Новгородцы, кривичи, чудь, весь сразу же приняли его сторону. Потом к нему начали переходить другие племена и города. Поход на Киев в 980 г. обошелся вообще без боев. А Ярополк боялся даже остаться в собственной столице, не доверял подданным. Сбежал в крепость Родню, был осажден.

Приближенный Варяжко советовал Ярополку: «Не ходи, государь, к брату, ты погибнешь. Оставь Русь на время и собери войско в земле печенегов». Как видим, последним верным слугой князя был иноземец, и даже бежать ему было некуда, кроме как к печенегам, навести на Русь кочевников! Но другой советник, Блуд, уговорил князя сдаваться. Он поехал к брату, и поджидавшие в сенях наемники-варяги пронзили его мечами.

Казнили его по закону, как соучастника переворота, отцеубийцу, братоубийцу? Уже позже, при Ярославе Мудром, «Русская правда» в первой статье гласила: «Кто убьет человека, тому родственники убитого мстят за смерть смертию». Владимир исполнил закон. А жена Ярополка Преслава в это время была беременной, и победитель включил ее в число своих жен. Это было не извращением, не проявлением похоти, а тоже по закону. Ведь супруга не отвечала за преступления мужа, и государь поступил, как требовало языческое славянское право – брат наследует вдову брата. С гречанкой он не жил как с супругой (она была старше Владимира лет на 12–15), но принял в семью, содержал наравне с другими женами и признал своим ее сына Святополка. На Руси таких детей называли «сыновьями двух отцов».

Миновало несколько лет, и в 988 г. Св. Равноапостольный великий князь Владимир Святославич утвердил в Киеве христианство. При этом вступил в брак с византийской царевной Анной. Но у него было уже несколько языческих жен и родившихся от них детей. Их требовалось удалить, и государь поступил так же, как его отец: назначил сыновьям уделы. А матерей разослал вместе с детьми. При этом восьмилетнему Святополку и Преславе достался Туров, земля племени дреговичей.

Можно отметить, что государь отнюдь не обидел приемного сына. Его удел был обширным и плодородным, охватывал южную часть Белоруссии. Княжество было куда более благоустроенным, чем глухомань Суздаля или Ростова, в 1006 г. здесь была учреждена самостоятельная епархия. Кроме Турова, во владения Святополка попали города Пинск, Брест. Но рядом со Святополком находилась его мать. Уж она-то теплых чувств к Владимиру никогда не питала. Пока жили в Киеве, приходилось придерживать язык. А в Турове мать и ее окружение обрабатывали Святополка по полной программе.

Что ж, русские умельцы строили чудесные хоромы – светлые, жизнерадостные, украшали их затейливой резьбой. Таким был и туровский дворец. Но наполняли его злоба и ненависть. Святополку вдалбливали, как узурпатор-дядя коварно сверг и убил его отца. Какое блестящее положение он занимал бы при Ярополке – первенец, наследник! Святополку перевалило за 30, однако мать цепко держала его под своим влиянием, даже не позволяла жениться. Для истинного наследника киевского престола любая боярская дочка выглядела неподходящей партией…

А по соседству лежала Польша. Там правил король Болеслав Храбрый, могущественный и крайне воинственный. Он покорил Чехию, громил немцев, литовцев, полабских славян – лужичан и лютичей. Лютичи и чехи объединились с германским императором Генрихом II, дали отпор. Тогда Болеслав обратился к св. Владимиру. Предложил союз против немцев и посватался его к дочери Предславе. Нет, русский государь отказался. Он не хотел вступать в совершенно ненужную войну, а дочку и просто пожалел – Болеслав был уже стариком. А по комплекции чрезвычайно толстым, он даже передвигался с трудом. Залезть в седло ему помогали слуги.

Зато воевать он готов был с кем угодно, без разницы! Отказом он оскорбился. Немедленно заключил мир с той же самой Германией, с которой только что дрался, и в 1013 г. полез на Русь. Однако богатыри у св. Владимира были крепкими, дружины спаянными и отлично обученными. Полякам сразу же крепко всыпали, и Болеслав в скором времени смекнул, что он, пожалуй, погорячился. Заюлил, предложил в переговоры. Св. Владимир был совсем не против прекратить драку: не он ее начал. Условились с соседом обставить мир попрочнее, по-родственному, и свадьба все-таки состоялась. Но уже не короля и молоденькой княжны. Теперь Болеслав предложил выдать собственную дочку от первого брака за туровского князя Святополка. Договор подписали, молодых обвенчали. Как водится, попировали, попели, поплясали.

Хотя у Болеслава храбрость отнюдь не сочеталась с честностью и благородством. На самом деле, его ход был мастерски рассчитанной диверсией. О настроениях Святополка он отлично знал, жили-то рядом. К невесте прилагался духовник. Причем не простой, а королевский, колобжегский епископ Рейнберн. Когда отгремели торжества и гости разъехались, он от имени Болеслава выложил Святополку далеко идущие предложения. Не пора ли князю отделиться от ненавистного дяди? Перейти под руку любезного тестя? Разумеется, вместе с Туровским княжеством. Заодно и веру сменить, перекинуться под эгиду римского папы. В общем, выстрел был нацелен точно. Попал в «яблочко». Святополк загорелся.

Но ведь и Владимир Красно Солнышко находился у власти не первый день. Плохим он был бы государем, если бы не знал: в Турове очень и очень неладно. Плохим был бы государем, если б не присматривал через верных людей за Святополком и его окружением. Вызреть заговору он не позволил. Как только открылось, что «сын двух отцов» подговаривает ближних бояр изменить, Владимир рассудил, что его отцовские обязанности к приемышу исчерпаны. Дружинники нагрянули внезапно и арестовали теплую компанию. Привезли в Киев, королевну устроили деликатно, при дворе. А Святополка с Рейнберном определили туда, где и положено находиться предателям, – в темницу. Епископ такого потрясения не перенес, в тюрьме скончался.

Казалось, спокойствие на Руси наладилось, ан нет… Подал голос Новгород. Город богатый, край обширный, и подать он платил немалую – 3000 гривен серебра в год. Треть шла на содержание местного князя и его дружины, две трети отправлялись в Киев. Новгородские бояре давно роптали, а надо ли платить? На ком стоит вся Русь, как не на новгородцах? Разве не Новгород призвал Рюрика, шел на Киев под знаменами Вещего Олега, возвел на киевский престол самого Владимира? И где же благодарность?

Правил здесь сын государя Ярослав, позже он получит прозвище Мудрого. Он был молодым, горячим. Возглавлял новгородцев в победоносной войне против шведов, женился на шведской принцессе Ингигерде. Местные бояре подзуживали князя. Столица и без того купается в роскоши, неужто сами не нашли бы, куда деньги девать? Храмы и дворцы отгрохали бы не хуже киевских! Ярославу их доводы показались резонными. В 1014 г. он отписал отцу, что дани присылать не будет.

Владимир рассердился. Пригрозил ослушнику, что приведет его к порядку силой. Но нашла коса на камень. Гнев отца Ярослав расценил как незаслуженный, в свою очередь завелся. Да ему и стыдно было бы отступить – перед новгородцами, перед молодой супругой. Отрезал: не будем платить и все. Строптивость зашкалила через край, и св. Владимир велел собирать войско. Намеревался ли он сражаться против сына? Факты показывают, что нет. Он отлично знал, что кашу заварили новгородские бояре, жалевшие свои кошельки. Знал и другое: эти бояре тоже не захотят войны. Ведь при осаде могли погибнуть их дома, богатства, разорялись бы их села.

Они пытались лишь припугнуть, выторговать поблажки. Схватки с печенегами научили киевлян мгновенно поднимать полки. Государь имел возможность выступить сразу же, по удобной зимней дороге. Но рать собиралась и толкалась в Киеве всю зиму и весну… Владимир давал Новгороду время одуматься. Бояре осознают, что он не уступит, закинут удочки для переговоров.

Но измена Святополка и выходка Ярослава заставили великого князя задуматься о другом… Сыновей у него было много, от разных матерей, разного воспитания. Но ведь формально старшим числился Святополк! Хотя в ту эпоху наследником становился не обязательно старший сын. В Германии преемника королей и императоров выбирал съезд князей, а в Византии и Болгарии монархи сами определяли преемников. Нередко греческие и немецкие императоры еще при жизни короновали наследников, назначали их соправителями, чтобы передача власти прошла без потрясений.

Владимир решил поступить аналогично. Он вызвал к себе сына от жены-болгарки, Бориса, правившего в далеком Ростове. Именно ему великий князь намечал оставить престол. Пускай будет рядом, входит в хитросплетения киевской политики, приучается к государственным масштабам. А бояре, войско, другие сыновья пускай привыкают, что вот он, будущий правитель. Борис приехал радостный, одухотворенный. Соскучился по отцу, по родным, по красивым киевским храмам. Воевать с Ярославом Борис и подавно не был настроен, относился к нему с уважением. Да и вообще евангельское сознание Бориса не вмещало, что можно скрестить оружие с родным братом. Он же не враг Руси, не чужеземец!

За Ярослава заступалась перед отцом и дочка Предслава. Она дружила со старшим братом, переписывалась с ним. Мало ли с кем не бывает – погорячился, советники попутали. Великий князь размышлял, как лучше ликвидировать конфликт. Если войско выступит, новгородцы в любом случае пойдут на попятную. Тут-то Ярослав сам поймет, чего стоят их подзуживания. Да и миролюбивый Борис поможет усовестить брата. Можно будет пойти и на уступки новгородцам, но не сразу. Выждать, чтобы поклонились, повинились… Воплотить эти замыслы государь не успел.

Ход дальнейших событий показывает, что заговор стал сплетаться в самом Киеве. Основу его составило столичное боярство. В великой и могущественной державе, собранной стараниями св. Владимира, оно тоже усиливалось, богатело. Наследственные угодья дополнялись наградами и новыми пожалованиями от государя. Но сильная централизованная власть, которую утверждал великий князь, стесняла и раздражала аристократов. Не лучше ли жить, как на Западе? Как польские паны или венгерские бароны? Бояре не забыли, как их отцы при слабеньком Ярополке заправляли всей страной. Сейчас в тюрьме сидел его сын…

Приезд св. Бориса и разговоры, что он будет провозглашен наследником, подстегнули изменников. Великий князь был еще совсем не стар, ему едва перевалило за пятьдесят. Здоровье у него было отменное, ни разу и нигде не упоминалось о его болезнях, он постоянно бывал в походах, на коне. А весной 1015 г. внезапно расхворался. Была ли вызвана его болезнь естественными причинами? В этом можно усомниться. Уж как-то все слишком «своевременно» сложилось.

Крамольникам было необходимо удалить из Киева собравшуюся армию, и поступило ложное донесение о нападении печенегов. Инспирировать его не составило труда: среди заговорщиков состоял главный воевода Владимира, Волчий Хвост. Государь поручил войско св. Борису – вот ему и первое поручение в роли «правой руки» отца. Подчеркнем: состояние великого князя в этот момент не вызывало никаких опасений. В противном случае разве сын оставил бы его? Но едва армия ушла, самочувствие св. Владимира резко ухудшилось. 15 июля Креститель Руси предал душу Господу…

Заговорщики разыграли первый в истории киевский «майдан». Вывели толпы собственных слуг, овладели столицей. Из тюрьмы выпустили Святополка и посадили на престол. Законностью себя никто не утруждал, дело решали кулаки, ножи и луженые глотки. От киевлян волеизъявление св. Владимира скрыли, а от остальной страны скрыли даже факт его смерти. Святополк первым делом принялся раздавать казну, накопленную приемным отцом, расплачивался со сторонниками, вербовал новых. Св. Борис бесцельно проблуждал по степям и возвращался назад. Неожиданно узнал о перевороте, предатели-воеводы увели от него полки, а Святополк Окаянный прислал убийц. Он решил избавиться от всех сводных братьев. Другой отряд настиг и прикончил Святослава Древлянского, пытавшегося скрыться за границей. Св. Глеба выманили из Мурома. Сообщили не о смерти, а о болезни отца. Когда он помчался в Киев, убийцы поджидали на дороге.

Но Ярославу Мудрому сестра Предслава сумела переслать письмо о том, что произошло в столице. А исход противостояния очередной раз решили не бояре, не знать. Решила позиция русского простонародья. Оно еще не знало обо всех деталях злодеяний, но душой почувствовало, на чьей стороне правда. Новгородцы в это время как раз разругались с Ярославом, восстали против него. Однако услышали о перевороте и решили отбросить прежние счеты. Собирали деньги, вооружались. А Святополк Окаянный был все-таки неглупым человеком. Он отдавал себе отчет: народ не на его стороне. Наступать на Новгород он даже не пытался. Для обороны заключил союз извечными врагами Руси, с печенегами. Св. Владимир воевал с ними четверть века, и замириться никак не удавалось. Зато у узурпатора затруднений не возникло. Приходите, друзья дорогие!

Обе стороны сошлись поздней осенью 1016 г. на Днепре у Любеча. Холодная река разделяла противников. Киевлян было значительно больше, и к тому же у них были профессиональные воины – дружины столичных бояр, печенеги. Ярослав привел вооруженных простолюдинов. Над ними насмехались, воевода Волчий Хвост ездил по берегу и орал: «Эй вы, плотники, зачем пришли сюда со своим хромым князем?». Но многие киевские дружинники сочувствовали Ярославу, пересылались и подсказывали, куда лучше ударить. А Святополк силился возбудить симпатии воинов к себе, подогреть боевой пыл иными средствами. Крепко поил их каждый вечер.

Новгородцы постановили: любого струсившего считать изменником и убивать. Переправились ночью и оттолкнули лодки, сами себе отрезая путь к отступлению. Обвязали головы платками, чтобы различить в темноте своих, и навалились на пьяный стан. Засверкали топоры и мечи. Разгром был полным… Святополк в панике удрал в Польшу, бросил жену в Киеве. А столица, лишившись такого князя, даже не думала сопротивляться. Ярослав вступил в Киев. Организовал поиск и захоронение мощей святых страстотерпцев Бориса и Глеба.

Хотя борьба отнюдь не завершилась. Святополк прискакал к Болеславу Храброму, просил подсобить. Расплатился щедро. Подмахнул договор, отдававший Польше Червонную Русь. То есть Прикарпатье. Там были месторождения соли. В средние века – продукт очень дорогой, без соли нельзя было заготовить впрок мясо, сало, рыбу. Поэтому Прикарпатье очень интересовало и короля, и его финансистов, польских евреев. Правда, поначалу Болеслав не мог помочь зятю. Он был занят очередной войной с германским императором. А тот оценил ситуацию, направил посольство к Ярославу Мудрому, заключил с ним союз. Но реализовать его не успели и не сумели. Поляки навалились на немцев, разбили их вдребезги. Император принял все условия, которые ему продиктовали. Не только отдал несколько областей, но и отрекся от дружбы с русскими. Наоборот, выделил отряд германских рыцарей для похода на Киев.

Кроме немцев, Болеслав позвал венгров, а Святополк пригласил печенегов. В 1018 г. огромная рать хлынула на восток. В Киеве тоже действовали сторонники сбежавшего князя. Кто-то устроил поджог, причем целенаправленный, фортификационных сооружений. Сильнейший пожар уничтожил уничтожил часть стен и башен. А для Ярослава столь массированное вторжение стало неожиданным. Он спешно собрал ратников, встретил врага на берегах Буга. Но Болеслав был опытнейшим воином, он схитрил. Встал лагерем, начал строить мост. Ярослав счел, что пока все идет отлично, он выигрывал время, к нему успеют подтянуться отряды из отдаленных городов. А русские витязи видели: пока строительство не завершено, можно расслабиться. Но река на летней жаре обмелела, король велел скрытно промерить глубину. Выбрав подходящий момент, ринулся вброд.

Наши воины даже не успели изготовиться. Лавина врагов расшвыряла их. Ярослава спасли прикрывшие его дружинники и быстрота коня. Но на верность столичного боярства ему рассчитывать не приходилось, он помчался на север. Добрался до Новгорода лишь с четырьмя спутниками. Он был разбит не только физически, но и морально. Была ли у него надежда одолеть объединенные силы Святополка, поляков, печенегов? Казалось, что остается лишь эмигрировать. Он велел готовить ладьи, плыть к родственникам жены, шведам. Но вздыбились новгородцы. Ладьи они демонстративно изрубили и объявили: «Мы хотим и можем еще противиться Болеславу. У тебя нет казны – возьми все, что имеем». Ввели дополнительный налог, снаряжали ратников.

А Южная Русь очутилась во власти победителей. Города, видя бесчисленные полчища и не надеясь на подмогу, сдавались. Лишь один оказал сопротивление, его взяли приступом, всех жителей от мала до велика Болеслав продал в рабство. В Киеве сгоревшие стены еще не восстановили, а бояре изменили. Убеждали население, что пришли «освободители». 14 августа городская верхушка торжественно встретила Болеслава и Святополка, принесла присягу братоубийце. Начались репрессии. Хватали противников Святополка и тех, кто выдвинулся при Ярославе, казнили, обращали в неволю. В руках захватчиков оказались и сестры Ярослава, Предслава и Доброгнева. Раскрылась история, как Предслава помогала брату, и Болеслав придумал для нее особую кару. Сделал своей наложницей. Недавно св. Владимир отказал королю в сватовстве, теперь княжну силой уложили под королевскую тушу.

Но… Святополк и его сторонники получили совсем не то, чего хотели. Потому что Болеславу очень понравилась богатая и красивая русская столица. Куда лучше, чем польские городишки и сырые, прокопченные факелами замки. Имело ли смысл довольствоваться Прикарпатьем? В его распоряжение попало куда больше. На словах король признавал зятя «законным» князем, но на деле перестал с ним считаться. Уходить он теперь не собирался. Попросту оккупировал Киев и окрестные города, развернув откровенный грабеж. Обчищал казну, храмы.

Рядовые поляки вели себя аналогично. Они же были победителями! По дворам трещали взламываемые сундуки и двери кладовых, визжали убиваемые свиньи, мычали коровы, кудахтали куры. Насиловали девок и молодух. Против меча не попрешь! Но мечами запугивали днем, а ночью поляки засыпали, и русичи взялись за ножи. На улицах обнаружились трупы. Кто, как? А никто не знает. От ночи к ночи убитых становились все больше. Поляков очень радушно принимали киевские евреи, скупали у них награбленную добычу и русских рабов. Но и на евреев нашла напасть, их дома начали поджигать.

А Святополку вообще с двух сторон припекло. С одной – король, перехвативший у него власть. С другой – нарастающая русская ярость. Князю показалось, что он придумал выход. Шепнул приближенным, пускай распускают слухи, будто он сам борется против поляков. Но приближенные у него были под стать господину, сразу заложили Болеславу. Тот возмутился столь черной неблагодарностью. А польское войско таяло, и король счел за лучшее все-таки распрощаться с Киевом.

Из города выполз огромный обоз. Увозили такие богатства, каких в Польше отродясь не видели. Болеслав уводил пленных, забрал с собой двух княжон: юную Доброгневу, самую младшую из дочерей св. Владимира, и растоптанную Предславу. Но и столичные изменники сообразили, что дела у Святополка совсем тухлые. Некоторые надеялись выкрутиться перед Ярославом. А те, у кого рыло было совсем запачкано, присоединились к королю, уезжали с семьями, возами барахла навсегда. От Руси поляки отчленили те районы, которые надеялись удержать – Прикарпатье и Волынь. Болеслав наметил границу по Бугу, разместив гарнизоны западнее этой реки.

Что же касается Святополка Окаянного, то теперь он остался совсем без опоры. Его попыткам примазаться к партизанской войне киевляне не поверили. Проклинали князя, притащившего на их головы вражескую орду. Когда на юг выступил Ярослав с новгородцами, сражаться за Святополка не пожелал никто. Он бросил Киев и скрылся. Ярослав вошел в город без боя, и его встречали с искренней радостью.

Хотя его соперник все еще не угомонился. Он снова гнал коней к врагам Руси – на этот раз к печенегам. У него больше не было ни денег, ни ценностей, но он мог расплатиться подданными! Степняки получат право набрать сколько угодно русских невольников! Агитировал Святополк хорошо, в поход поднялись все орды. Известия об угрожающем движении в степи поступили в пограничные крепости, донеслись в Киев. Ярослав успел собрать большое войско, встал на р. Альте. На том же самом месте, где убийцы настигли св. Бориса.

Степь почернела от выплеснувшейся конницы. Летописцы отмечали, что массы неприятелей надвинулись, как сплошной дремучий лес, такого количества печенегов русичи еще ни разу не видели. Но против них стояли плечом к плечу новгородцы, киевляне, белгородцы, переяславцы, черниговцы, смоляне. Сейчас они стояли не для драки за власть, а закрыли собою Русь. А Ярослав напомнил и о том, что именно с этого места началась цепочка подлости и злодеяний. Воззвал: «Кровь невинного брата моего вопиет ко Всевышнему».

Рати столкнулись так, что содрогнулась земля. Стрелы затеняли солнце, как тучки, и выпадали стальными дождями. Хрустели копья и кости, противники секлись мечами, схватывались в смертельных объятиях и душили друг друга. Трижды битва выдыхалась сама собой. Измученные противники расходились или падали без сил. Но, переведя дыхание, похлебав нагревшейся на солнце воды, схватывались снова. Лишь к вечеру печенеги дрогнули, начали пятиться – и сломались, покатились прочь…

Святополк с несколькими слугами ускользнул на запад. От перенесенных стрессов его парализовало, он не мог сидеть на коне. Его привезли к Бресту – городу его прежнего княжества. Но князь был уже не в себе. Ему чудилась погоня, мерещилось, что его настигают. Он в ужасе озирался, запрещал останавливаться, приказывал ехать дальше. Но куда? К Болеславу было уже нельзя, тесть отличался злопамятностью. Да и вообще, кому он был нужен, проигравший и ни на что больше не годный князек? Двинулись в сторону Чехии глухими лесными дорогами. Где-то по пути Святополк Окаянный скончался.

Сестру Доброгневу Ярослав Мудрый сумел вызволить. Обменял на вдову Святополка, дочь польского короля. Судьба Предславы неизвестна. То ли она сгинула на чужбине, то ли вернулась вместе с Доброгневой, но отреклась от мира и удалилась в монастырь.

Клубок второй Зигзаги Изяслава Ярославича

Наверное, стоит сделать уточнение. В прошлой главе мы выделили личность Святополка Окаянного, но ведь он никогда не достиг бы таких успехов в «окаянстве», если бы его не выдвигала и не подпирала мощная пятая колонна, киевская знать. Разумеется, особой любви к Святополку они не испытывали, их интересовали лишь собственные выгоды. Но когда на трон взошел Ярослав Мудрый, боярской касте пришлось умерить свои аппетиты. Великий князь не зря носил свое прозвище. Он по примеру отца укреплял централизованную власть. Во главу угла Ярослав ставил национальные интересы и проводил строго национальную политику. Невзирая на противодействие Византии, добился поставления русского митрополита Илариона. С крамольниками не церемонился, отправлял в ссылки и тюрьмы, после неоднократных предупреждений посадил даже брата, Судислава Псковского.

Держава расширялась, расцветал Киев. Возрастал и авторитет Руси на международной арене. Породниться с великим князем считали честью короли Франции, Норвегии, Дании, германские князья и сам византийский император. А недавнюю соперницу, Польшу, после смерти Болеслава Храброго разодрали смуты. Теперь уже не поляки силились сажать своих ставленников на русский престол. Наоборот, наши войска гуляли по Польше и возводили своих кандидатов на ее трон. Возвратили угнанных в плен киевлян, награбленные ценности. Очередной польский король Казимир был несказанно рад, что Ярослав согласился поддержать его. За это возвратил захваченное Прикарпатье, союз скрепили двойным браком. Король женился на сестре Ярослава, а свою сестру Гертруду выдал за сына великого князя Изяслава.

Наследником Мудрого должен был стать его старший сын, Владимир. Но он умер раньше отца. Остальные же дети оказались очень не похожими друг на друга. Изяслав вырос слабовольным, бесхарактерным. Святослав был его противоположностью – широкая натура русского богатыря, умел и повоевать, и от души попировать. Всеволод – взвешенный, рассудительный, начитанный, но мягкий, миролюбивый. Он был любимцем отца, последние годы постоянно находился рядом с ним. Вячеслав и Игорь были еще юными, на самостоятельную роль пока не годились.

Можно было передать трон Святославу или Всеволоду, минуя Изяслава, но Ярослав Мудрый опасался ссор и усобиц. А ведь все были родными, он каждого помнил ребенком, держал на руках, радовался первым шагам. Он решил никого не обижать, придумал систему лествицы, то есть лестницы. Установил иерархию городов – Киев, Чернигов, Переяславль, Смоленск, Владимир-Волынский. Русь остается общим владением Ярославичей, они получают города по старшинству. Киевский князь – великий, ему подчиняются младшие, но важнейшие вопросы решают сообща. Умрет Киевский великий князь – его заменяет черниговский, и остальные князья сдвигаются по «лествице» на более высокие престолы. Когда умрут все братья, таким же образом правят их дети. Сперва Киев достается сыновьям старшего, за ними идут сыновья второго по рангу, потом третьего… Кстати, наши с вами края, северная Русь, вообще считалась второстепенными. Земли по Оке, Рязань и Муром, добавили к Чернигову, а Курск, Ростов и Суздаль стали «довеском» к Переяславлю.

В 1054 г. Ярослав Мудрый отошел в мир иной, великим князем стал Изяслав. Вот тут-то оживились столичные бояре. Они получили как раз такого государя, о котором мечтали! Этот не прижмет, не будет держать в узде. Изяславом вертела его жена, полька Гертруда, а с ней бояре довольно легко нашли общий язык. Она мечтала о блеске, старалась обеспечить будущее собственных детей. Столичные вельможи выражали полную готовность подыгрывать ей, стали лучшими друзьями. Изяслава тесно обсели тысяцкий Коснячко, Перенит, Никифор, Чудин, вместе с Гертрудой принялись регулировать великого князя.

Тут как тут очутились евреи. Выделяли деньги на пышное строительство дворцов, на любые прихоти. Проторили дорожку к Гертруде, подмазались к ней подарками. А за ссуды великий князь расплачивался подрядами, льготами, привилегиями. Отдуваться приходилось простонародью. Увеличивались подати. Облагали так, чтобы хватило всем – в казну, боярам, евреям, чиновникам. Вельможи из окружения Изяслава прибирали к рукам села, деревеньки. Крестьяне, еще вчера вольные, вдруг оказывались боярскими.

Подсуетились и греки: после смерти митрополита Илариона заплели интриги, и Изяслав порушил начинания Ярослава по созданию национальной церкви. Снова позвал византийцев. Это вызвало конфликт вокруг Киево-Печерского монастыря. Теперь именно он стал вторым русским церковным центром в противовес византийской митрополии. К тому же преподобный Антоний Печерский смело обличал беззакония и злоупотребления властей. Преподобный Феодосий Печерский вступал в споры о вере с иудеями, и доходило до того, что ему грозили смертью (в православной стране!).

А великий князь Изяслав по наветам своих приближенных и евреев додумался до того, чтобы вообще разогнать монастырь. Что ж, монахи взяли иконы и зашагали в Чернигов, во владения Святослава. Ужаснулись не вельможи, не бояре. Ужаснулась Гертруда. Она вспомнила, что в Польше смута началась как раз с гонений на православных монахов. Надавила на мужа, напугала его. Тот переполошился, послал гонцов догонять монахов и извиняться. Отношение к Печерскому монастырю резко изменил, принялся задабривать обитель. Делал крупные вклады, сам принялся регулярно туда ездить. Особенно тронули его беседы с преподобным Феодосием. Изяслав умилялся и каялся, вместе с преподобным молился, садился за скудную монастырскую трапезу…

Но система лествицы начала давать сбои. Сперва умерли младшие братья Ярославичи, Вячеслав и Игорь. А Изяславу с Гертрудой, конечно же, хотелось расширить собственный удел, обеспечить своих детей. При поддержке греческого духовенства и бояр закон о наследовании был подтасован. Не по духу, а по формальным признакам. Было установлено: если князь не занимал киевского стола, то его дети становятся изгоями. Они выбывают из лествицы, лишаются права наследования. «Ступенечки» власти их больше не касаются. Они могут получить уделы только от полноправных родственников, если будут служить им в качестве вассалов. Для Изяслава поправка в законах стала очень выгодной. Владения покойных братьев, Смоленск и Волынь, перешли к нему как выморочные.

Но подрастающие изгои, ясное дело, остались недовольны. Начались междоусобные конфликты. К ним добавились и другие войны. А в Полоцке правил троюродный брат Ярославичей, Всеслав. Он почувствовал, что Русь явно ослабевает, и принялся откровенно разбойничать. Напал и пограбил Новгород, окрестности Пскова. Правда, Ярославичи выступили на него вместе. Несколько раз громили его, разоряли его города, и Всеслав запросил мириться. Однако советники подсказали Изяславу, благоразумно ли отпускать его? Опять же Полоцкое княжество будет не лишним.

Великий князь согласился на переговоры с противником. Целовал крест, что не причинит ему зла. Но когда Всеслав приехал, клятва была нарушена. Его схватили и бросили в киевскую тюрьму. Преподобный Антоний Печерский обличал, что совершен великий грех, предрекал кару. А между тем прокатившиеся войны усугубили напряжение в Киеве. Государь и его вельможи постарались переложить все издержки на простой народ. А захваченные трофеи придворная верхушка поделила между собой. Рядовым не досталось ничего. Семьи раненых и убитых не получили никаких компенсаций, и киевляне зароптали.

Но в это же время произошла грандиозная передвижка в южных степях. Печенегов разбили половцы. Прежние хозяева степных пастбищ отступали, перетекали на Балканы. А возле русских границ появились новые соседи, многочисленные, энергичные, агрессивные. В 1068 г. они впервые нахлынули на наши земли. Братья Святослав Черниговский и Всеволод Переяславский привели дружины к великому князю. Поскакали побыстрее, без пехоты. Но масса половцев опрокинула их отряды и обратила в бегство. Степняки принялись разорять окрестности Киева, жгли деревни. Народ забурлил на улицах. Требовал выдать оружие, чтобы прогнать врага. Но… бояре боялись вооружать людей. Знали, насколько они озлоблены против городской верхушки. Как бы не повернули копья и мечи против обидчиков!

Киевляне поняли, почему не созывают ополчение, и это стало последней каплей. Город восстал. Кричали: зачем нужен такой князь? Кто-то вспомнил, что имеется другой князь, Всеслав – сидит в тюрьме. Его пленили обманом, это придало ему ореол невинной жертвы. Толпа бездумно ринулась освобождать Всеслава, Изяслав успел удрать из Киева.

Кстати, в это же время второй брат, Святослав, повел себя иначе. Он-то с жителями Чернигова не конфликтовал. Вооружил горожан, вывел в поле 3 тыс. ратников, пехота ощетинилась копьями. Отбросила орду из 12 тыс. половцев, оттеснила в реку и потопила. В результате положение установилось своеобразное. В Чернигове оставался править Святослав, в Переяславле Всеволод, а в Киеве теперь сидел полоцкий самозванец! Однако братья отлично знали, что в мятеже виноват сам Изяслав. Поэтому подавлять его даже не пытались. Сам напакостил, сам и разгребай.

Ну а Изяслав отправился вовсе не к младшим братьям. Он поехал в Польшу. К своему племяннику и брату жены Болеславу II Смелому. Молил выручить, вернуть на трон. Хотя поляки никогда бесплатно не помогали. Однако Изяслава это ничуть не смутило. Он предложил такую же плату, как когда-то Святополк Окаянный – богатое Прикарпатье с соляными копями, железными и свинцовыми рудниками. При подобном раскладе вопрос решился мгновенно, и польская армия выступила на Киев.

Причем князюшка, выбранный киевлянами, оказался настолько же ненадежным, как большинство выборных властителей. Образ защитника простонародья выдумали те, кто сажал его на престол. Теперь эти сказки лопнули, как мыльный пузырь. Рисковать ради повстанцев Всеславу было абсолютно незачем. Вывел киевское ополчение в поле, а ночью сбежал от поденных, ускакал к себе в Полоцк. Только тогда мятежники отрезвели. Взвыли, спохватились каяться. Послали делегации к Святославу и Всеволоду. Просили заступиться, чтобы Изяслав не отомстил. Что ж, братья не отказались выступить посредниками. Заключили компромиссный договор: Киев покоряется без боя великому князю, но и он простит горожан. На престол он вернется только со своей дружиной, а чужеземцев удалит. Обе стороны приняли этот вариант, целовали крест.

Но Изяслав опять солгал. В Киев пустил впереди себя сына Мстислава, который никаких клятв не давал. Он казнил 70 предводителей восстания, многих ослепил и побросал в тюрьмы. А без поляков великий князь чувствовал себя слишком неуверенно, вступил в город с полками Болеслава. Договаривался, чтобы тот не уходил, обещал взять на содержание его войско. Хотя повторилась такая же история, как полвека назад, у Святополка Окаянного и прадеда нынешнего польского короля. Оккупанты грабили и насильничали, а русские взялись их резать по ночам. Болеслав обиделся, поругался с Изяславом. Понимание ситуации у них оказалось разное. Великий князь полагал, что чужеземцы должны обеспечивать его безопасность, а Болеслав возмущался, почему Изяслав не обеспечивает безопасность его громил. Собрал тех, кого еще не зарезали, и увел на родину.

Тут уж задергался великий князь. Киевлян он снова озлобил, да и братья были не в восторге от случившегося. Изяслав начал выкручиваться. Заюлил перед братьями, решил купить их поддержку. Ради этого уступил изрядную часть своих владений – Новгород, Смоленск. Но ведь и убытков терпеть не хотелось! Вместо утраченных областей великий князь задумал прихватить для своих детишек Полоцк. Поставил братьям условие – возобновить войну против сбежавшего Всеслава. Дескать, он источник всех бед и смут.

В 1069 г. войско во второй раз выступило в Белоруссию. Осадило и взяло Полоцк, его великий князь отдал сыну Мстиславу. Однако намеченные комбинации очень быстро поехали наперекосяк. Мстислав уже показал свой нрав расправами в Киеве. Аналогично повел себя и в Полоцке. Он быстро умер при неясных обстоятельствах, и великий князь отдал княжество второму сыну, Святополку. Хотя второй был не лучше старшего. Жестокий, жадный, похотливый. Для таких князей и их дружинников Полоцкое княжество было лишь добычей. Вели себя как интервенты, грабили, притесняли жителей, тащили на забаву женщин. Но партизанская война в Белоруссии была еще опаснее, чем в Киеве. Всеслава поймать никто не мог, он после каждого поражения скрывался, а народ поднимался против захватчиков. Из чащобы летели стрелы, нападали неуловимые отряды. Киевляне безнадежно завязли.

А на западе обозначился еще один фронт. Польский Болеслав напомнил о договоре – отдать Прикарпатье. Выполнить обещания Изяслав никак не мог. Что сказали бы подданные и братья, если бы он начал разбазаривать русские земли? Он увильнул от исполнения обязательств, и Болеслав начал войну. Изяслав выступил против него лично, но был позорно разбит. Поляки сожгли Брест, силой захватили города Червонной Руси. Снова пришлось обращаться к родственникам, войну против Болеслава возглавил племянник, Владимир Мономах – он среди Рюриковичей зарекомендовал себя лучшим полководцем, отобрал у врага утраченные владения.

Ну а всеми этими неурядицами, в свою очередь, пользовались половцы. Киевские дружины погибали в Белоруссии, а степняки совсем разгулялись и опустошали окрестности Киева. Но и Белоруссия была потеряна, оттуда пришлось уйти. В народе закипало возмущение. Поговаривали, не прогнать ли Изяслава? Не заменить ли его Святославом Черниговским? Он-то защищает подданных от внешних врагов, не позволяет хищничать ни приближенным, ни евреям. Крестьяне, горожане, воины, монахи, стали уходить из Киева в Чернигов.

Но подтолкнул события сам Изяслав. Теперь он завидовал братьям, злился на них. А если не удалось овладеть Полоцким княжеством, то государь придумал головоломный поворот: в 1073 г. вступил в переговоры с вчерашним врагом, Всеславом Полоцким. Предлагал заключить союз против собственных братьев, Святослава и Всеволода, а в случае победы сулил отдать Смоленск.

Да не тут-то было. От Изяслава уже отшатнулись собственные бояре. Они-то чувствовали, что ситуация в Киеве грозит новым восстанием. Недавно чернь громила их дворы, повторять не хотелось. Чтобы предотвратить взрыв, они задумали пригласить популярного Святослава, а переговорами с Полоцком великий князь сам подставился. Бояре сразу донесли об этом в Чернигов. Святослава предательство возмутило глубочайшим образом. Он позвал из Переяславля Всеволода, предъявил факты: вот, мол, полюбуйся. Сколько уже бед и глупостей натворил Изяслав, мы с тобой терпели, как-то сглаживали. Ну и дождались благодарности, он на нас злоумышляет.

На сборы братьям много времени не понадобилось, они подняли полки и повели к Киеву. Великий князь в панике запер ворота, но Святослав и Всеволод не собирались штурмовать город. Встали рядом и объявили старшему: он лишается великого княжения и может убираться куда хочет. А столичные жители уже забурлили, вооружались, кричали за Святослава. Видя, что деваться некуда, Изяслав сдался. Его не торопили. Он несколько дней грузил обоз, казну, богатства и покатил по наезженной дорожке к западной границе. Опять сунулся в Польшу к Болеславу II. Но король помнил, как Изяслав обманул его с прикарпатскими городами. В компенсацию за прошлые расходы отобрал большую часть казны великого князя и выгнал его вон.

От поляков Изяслав отправился к германскому императору Генриху IV. С поклоном вручил то, что уберег от поляков – золотые и серебряные сосуды, деньги. А для большего веса добавил родную страну. Пообещал признать себя вассалом Германии, платить дань, если поможет сесть на престоле. Идти на Русь для Генриха было никак не с руки, на пути лежали Польша, Венгрия. Император решил хотя бы попугать русских. В Киев явились немецкие послы, требовали вернуть трон Изяславу, стращая войной. Но Святослава их демарши, разумеется, не впечатлили. Как, интересно, Генрих думает воевать? Издалека мечом махать? Великий князь радушно угостил послов, выделил щедрые подарки и отправил домой. Делегаты доложили императору, что с таким могущественным государем враждовать не стоит, и в целом немцы остались довольны. От одного князя что-то получили, от другого получили, а на большее рассчитывать не приходилось.

Тогда Изяслав и его супруга послали сына Ярополка в Рим. Он от имени отца целовал туфлю у папы Григория VII, отдавал Русь под его верховную власть, выражал готовность сменить веру на католическую. Нетрудно понять, что папа был в полнейшем восторге. Эдакая держава сама шла к нему в руки! Ярополк принес присягу ему на верность, и в 1075 г. Григорий направил к Изяславу посольство, «утвердил» его на киевском княжении как своего вассала. Отписал в Польшу. Указывал Болеславу, что грабить изгнанников нехорошо, приказывал помочь. Правда, сперва Болеславу было совсем не до папских пожеланий. Его лупили в хвост и в гриву немцы и чехи! Он воззвал о спасении как раз в Киев. Молил, чтобы Святослав его выручил. Подписали договор, Польша отказалась от поддержки Изяслава, ей на помощь двинулась армия Мономаха, раскидала чехов.

Святослав вообще проявил себя неплохим властителем. Вразумил половцев, Русь обрела долгожданный мир. Великий князь начал предпринимать меры по восстановлению справедливости. Народ полюбил его. Только Печерский монастырь не поступился строгой принципиальностью. Его игумен, преподобный Феодосий, обличал, что Святослав занял трон незаконно, нарушил братскую любовь. На литургиях по-прежнему поминал великим князем Изяслава, а новому властителю повторял: «Уступи престол старшему брату». Но Святослав умел уважать смелых и честных людей. Он стал приезжать к св. Феодосию, приглашать к себе во дворец.

Монахи давно уже задумывали вместо ветхого деревянного храма поставить большой, каменный. Святослав указал лучшее место для храма, выделил деньги на строительство. Мало того, сам взял лопату, копал канаву под фундамент. Преподобный Феодосий смягчался, начал поминать на службах Святослава, хотя и вторым, после Изяслава. Но из-за границы пришли потрясающие новости: Изяслав изменил православию и Руси! В 1074 г., лежа на смертном одре, св. Феодосий благословил Святослава и его сына Глеба. Но правление Святослава оказалось коротким. У него обнаружилась опухоль, и во время операции государь умер. И тогда-то польский Болеслав сразу забыл, как Святослав спасал его, выделил армию для Изяслава. Пускай Русь ослабеет в усобицах! А он выполнит папскую волю, да и украденную казну можно не возвращать! Изгнанник будет без того благодарен.

В это время на Руси великое княжение принял третий брат, Всеволод. Он вывел войско и встретил Изяслава у р. Горынь. Но спокойный и мягкий Всеволод был совсем не настроен драться с братом. Пригласил съехаться один на один и предложил: а чего нам делить-то? Обоим уже не так долго осталось жить, и перерезать друг друга на старости лет? Отправляй назад своих наемников, возвращайся в Киев и будь по-прежнему государем. Обнялись, плакали, клялись забыть прошлое.

Изяслав утвердился в Киеве, Всеволоду предоставил второй по рангу Чернигов. О своем обещании перейти в католицизм и подчинить Русь папе Римскому великий князь благоразумно не вспоминал. Но примирился он отнюдь не со всеми родственниками. Обидевший его Святослав умер, зато оставались его сыновья. Глеб правил в Новгороде, Олег – на Волыни, Роман – в Тмутаракани. Как пригодились бы эти уделы для самого Изяслава и его детей! Придворные крючкотворы покумекали и подтасовали к ним закон об изгоях. Если Святослав занимал киевский престол не по праву, то он его как бы вообще не занимал! Не был великим князем. Значит, его дети выбывают из лествицы, лишаются уделов.

Новгород Изяслав передал своему отпрыску Святополку. Глеб не стал дожидаться, пока его выгонят, ушел с экспедицией новгородцев на север и погиб в стычке с чудью. Хотя поговаривали, что его погубил Святополк, послал вдогон своих людей. Давыд, серенький и робкий, согласился прислуживать великому князю. У Олега отобрали Волынь. Но Роман в далекой Тмутаракани отказался повиноваться. К нему сбежал Олег, перебрался еще один князь-изгой, буйный Борис Вячеславович. Они тайно заслали гонцов в Чернигов, горожане до сих пор глубоко чтили Святослава, сочувствовали его сыновьям.

Кроме того, изгои наняли половцев. В 1078 г. русские князья Олег и Борис впервые сами навели на Русь «поганых». Князь Всеволод приказал собирать воинов, но черниговцы изменили ему. Он сумел вывести на бой лишь собственную дружину. Лавина неприятелей захлестнула ее. Большинство бояр и воинов полегли в рубке. Всеволод вырвался с небольшим отрядом, ускакал в Киев. Изяслав встретил его тепло и дружески. Обласкал, утешил, что не бросит в беде: «Если нам княжить в Русской земле, то обоим, если быть изгнанными, то вместе. Я положу за тебя свою голову».

Между тем орды половцев растеклись по земле, разоряли ее, набирали пленных и добычу. Изяслав мобилизовал киевлян и волынян. Владимир Мономах поднял на помощь отцу и дяде суздальцев и смолян. Их рати соединились под Переяславлем. Пошли к Чернигову, разгоняя половцев. Но и Олег с Борисом собрали массы степняков, привели отряды тмутараканской вольницы. Построились к битве. Изяслав и Всеволод уступили общее командование лучшему военачальнику, Мономаху. У изгоев командовал Борис. О переговорах он даже слышать не желал: разобьем великого князя, и вся Русь будет наша! Азартно скомандовал атаку.

Отборные киевские, смоленские, суздальские дружины смели противника одним таранным ударом. Борис скакал впереди своего воинства и погиб первым, нанизанный на копья и втоптанный в пыль сотнями копыт. Половцы и тмутараканцы покатились прочь. А престарелый Изяслав оставался со вторым эшелоном, с пехотой. Строил ее, ободрял, сам встал вместе с простыми ратниками. Пехота не понадобилась, конница обошлась без нее. Но один вражеский всадник, оторвавшийся от своих и ошалевший, выскочил откуда-то сбоку и сразил Изяслава копьем. Что ж, великий князь Изяслав Ярославич натворил в жизни немало ошибок и пакостей. Однако напоследок как будто старался искупить все плохое. Вступился за брата. Спасал подданных, очистив страну от нашествия степняков. Получил смертельную рану в строю рядовых ратников. В общем, Господь даровал ему неплохой финал. Но у Изяслава остались детишки…

Клубок третий Семейка Изяславичей

Изяслав погиб, и престол великого князя унаследовал его брат, Всеволод Ярославич. Следующими в «очереди», по закону Ярослава Мудрого, должны были идти дети Изяслава – Святополк и Ярополк. А уже после них – сын Всеволода, Владимир Мономах. Что ж, новый государь не обижал племянников. Сохранил за ними те же самые богатые уделы, которые дал им отец. За Святополком – Новгород. За Ярополком – весь запад Руси, Волынское и Туровское княжества.

А время выдалось напряженное. На Русь то и дело налетали половцы. Очень агрессивно вели себя князья-изгои, оставшиеся без уделов, откровенно разбойничали. Роман и Олег Святославичи угнездились в Тмутаракани. Давыд Игоревич грабил купцов на Днепре. Братья Ростиславичи – Рюрик, Володарь и Василько – попытались отобрать удел у Ярополка, захватили его стольный град Владимир-Волынский. Но великий князь защитил племянника, послал войско Мономаха, и тот выгнал авантюристов.

Всеволод был мудрым правителем. Он решил ликвидировать причину конфликтов – дать изгоям уделы, и они успокоятся. Рюрику, Володарю и Васильку выделил Прикарпатье. Давыд Игоревич получил Дорогобуж. Только Роман и Олег Святославичи не смирились, снова повели половцев на Русь. Однако великий князь приплатил ханам, они повернули назад. Изгои возмутились, протестовали, хотели все-таки воевать. Но они уже надоели половцам и иудейским купцам в Тмутаракани. Набрали долгов, а не возвращали, добычи не привозили. Зато торговлю с Русью перекрыли. Купцы отстегнули тем же половцам, степняки убили Романа, а Олега выдали в Византию. Правивший там император Никифор Вотаниат очень нуждался в дружбе с Киевом, поэтому отправил смутьяна в ссылку.

Ну а великий князь Всеволод пользовался затруднениями греков. Во второй раз он сумел добиться поставления русского митрополита Ефрема. А половцев несколько раз проучил Мономах, заставил замириться. Это был великолепный командир, человек чести и глубочайшей веры. Он выступал правой рукой отца, ближайшим помощником.

Изяславичи были другого поля ягодой. Новгород от правления Святополка оказался совсем не в восторге. Современники называли его «бык яр и лют». Жестокий, скупой, беспринципный. Доблестью не отличался, зато всячески преумножал свои личные достатки. Его отец благоволил к иудеям, Святополк завел с ними совсем тесную дружбу. Торговал через них, ссужал в рост деньги. Несмотря на зрелый возраст, он оставался неженатым. Еврейские друзья подсунули ему свою красивую соплеменницу. Князь держал ее как супругу, двоих сыновей от нее воспитывал как законных княжичей.

Что же касается Ярополка, то он уже имел опыт предательства. Ведь именно он ездил от отца в Рим, предлагал Русь папе и договаривался о переходе в католицизм. За помощь великого князя против изгоев он даже не подумал быть благодарным. С ним поселилась мать, полька Гертруда. После Киева Владимир-Волынский казался ей унижением. Мама с сыном озлобились и связались со своим родственником, польским королем. Совместно выработали тайный план. На первом этапе Ярополк должен был отделиться от Руси, и папа провозгласил бы его королем Волыни. А дальше Польша и Рим помогут ему прибрать к рукам остальную Русь. Снеслись со всеми, кто мог быть полезен: с братом Святополком, с киевскими боярами. Начали исподволь готовиться к войне.

Но у великого князя тоже нашлись сторонники, вовремя доложили. На Волынь прискакал Мономах с дружиной. Ярополк струсил. Бросил в Луцке мать, жену, велел своим городам обороняться, а сам улизнул в Польшу за подмогой. Но он явно переоценил собственный авторитет. Города его приказ исполнять не стали. Сопротивляться не спешили, открывали Мономаху ворота. Он без боя захватил семью изменника, все его имущество. А Ярополк даже за границей не получил поддержки. В данное время королю оказалось совершенно не до него: он неосмотрительно повздорил с немцами и с поморянами. Противники объединились и принялись лупить поляков. Ярополк потыкался туда-сюда, делать было нечего, и он отправил гонцов в Киев к великому князю. Каялся, извинялся, обещал впредь не безобразничать.

Всеволод Ярославич отнесся к нему по-христиански. Если племянник и впрямь просит прощения, можно забыть прошлое. Ярополку Изяславичу возвратили Волынь, вернули мать с женой. Хотя вскоре он погиб. Потому что примирением и прощением оказались недовольны братья Ростиславичи. Те самые изгои, которые и раньше претендовали на Волынь. В один прекрасный день Ярополка пронзил саблей слуга и ускакал к Рюрику Ростиславичу в Перемышль. Тот принял его, не отказал, чем навлек на себя естественные и весомые подозрения. Но разобраться с ними не успели. Вскорости Рюрик тоже умер, и тайна преступления оказалась похороненной вместе с ним.

Тем временем до киевского государя и Мономаха дошли сведения, что в заговоре был замешан брат убитого князя, Святополк. Да и новгородцы на него жаловались. Из Новгорода его свели, а удел покойного Ярополка разделили. Святополку отдали только Туровское княжество. А Волынь – вчерашнему изгою Давыду Игоревичу.

В 1093 г. великий князь Всеволод Ярославич скончался. Все ждали, что престол займет Мономах. Но… он отказался. По лествице первенство принадлежало Святополку Изяславичу! Второсортному туровскому князю, но православные убеждения Мономаха не позволили ему преступить закон. Впрочем, не исключено, что он взвесил возможные последствия. У Святополка вполне хватило бы ума связаться с поляками, у него хватало сторонников среди киевских бояр. Русь снова расколется в братоубийстве… Нет, Мономах не взял на себя такой грех. Он уступил власть двоюродному брату, по сути собственноручно возвел его на киевский трон, а сам уехал в Чернигов. Хотя даже самое начало правления Святополка II оказалось катастрофическим.

Прибыли послы половцы, подтвердить мир с новым государем. То есть повторно содрать за это солидные подарки. Подобные уловки считались обычными, но жадный Святополк возмутился. Не просто отказал, а велел кинуть послов в темницу. Это оказалось слишком опрометчиво. На Русь поднялась вся степь. Великий князь спохватился, он по своей скупости и дружину-то содержал небольшую, всего 800 воинов. Послов с извинениями выпустили, но было уже поздно. Орды хлынули на русские границы, осадили Торческ. На помощь великому князю пришел из Чернигова Мономах, из Переяславля его младший брат Ростислав. Но войск все равно было мало. В битве у Триполья враги захлестнули их. Дружина Святополка первая повернула прочь, открыла правый фланг. Русских прижали к реке Стугне, в бегстве многие тонули, в том числе князь Ростислав.

Половцы докатились до Киева. Великий князь пробовал дать сражение и снова был разбит, влетел в город с двумя дружинниками и запер ворота, бросив всю армию на уничтожение и плен. Взмолился о мире. Правда, даже в такой ситуации он нашел выход, чтобы не платить – женился на дочери хана Тугоркана. Заимел союзника, еще и получил приданое. Но беда не приходит одна.

Выше уже говорилось, что в Византии находился ссыльный князь Олег Святославич. В Константинополе произошел переворот, и власть захватил Алексей Комнин – ярый «западник» и враг Руси. Он понял, как пригодится Олег. Обласкал его, женил на аристократке Феофании Музалон и заключил тайный договор. Олег признал себя вассалом Византии, за это ему выделили корабли, солдат. Он внезапно высадился в Тмутаракани и захватил ее. Комнин помог и деньгами, Олег нанимал половцев. А Феофания ясно обозначила претензии супругов, она подписывалась «архонтесса Руси». Всей Руси! Разгром великого князя и Мономаха вдохновил их действовать. Олег двинулся на Русь, а с Византией расплатился за помощь – отдал ей Тмутараканское княжество.

На стороне Олега выступил брат Давыд, до сих пор он изображал себя лояльным, тихо правил в Смоленске. Присоединился третий их брат – Ярослав. С боярами Чернигова заблаговременно сговорились, и горожане изменили Мономаху. Но и великий князь даже не подумал выручить его! Он завидовал Мономаху, боялся его авторитета. А теперь порадовался, что двоюродный брат погибнет или ослабеет. У Мономаха оставалась всего сотня дружинников, и тем не менее он оборонял город восемь дней. Но защитники таяли, а половцы растеклись по окрестностям, жгли села и монастыри. Олег им не препятствовал, не хотел ссориться с союзниками. Мономах пощадил русских людей. Объявил: если его пропустят, он уходит. Проехал с семьей и горсткой воинов через неприятельские полчища, удалился в родовой Переяславль.

Теперь Святополк II близоруко считал себя в выигрыше: соперника можно не бояться. А любимчики великого князя пустились во все тяжкие, обирая народ. Еврейский квартал Киева расцвел еще более пышно, чем при Изяславе. Иудеи находились под особым покровительством государя, «отняли все промыслы у христиан и при Святополке имели великую свободу и власть, через что многие купцы и ремесленники разорились». Да и сам великий князь не стеснялся в способах наживы. Прежние государи даровали монополию на соляную торговлю Печерскому монастырю. Святополк отнял ее, принялся торговать солью через откупщиков. Его сын от еврейки-наложницы Мстислав зверскими пытками замучил до смерти монахов, святых преподобных Феодора и Василия: ему донесли, будто они нашли клад и скрывают.

В такой обстановке митрополит Ефрем вообще уехал, доживал век в Переяславле. К Мономаху перебирались многие горожане, воины, бояре. Но и Святополку II пришлось крепко задуматься. Раньше цепь княжеств представляла единую систему обороны от степняков. Сейчас она рухнула! Сила Мономаха была подорвана, а Святославичи были союзниками половцев, орды вторгались на Русь через Черниговское княжество! Они совершенно замучили киевские и переяславские земли. Тысячами угоняли людей, перепродавая крымским работорговцам. Причем родство великого князя с Тугорканом от набегов не спасало: тесть на владения Святополка не ходил, но другим ханам не препятствовал.

В 1095 г. двое вождей заявились со своими ордами к Переяславлю, принялись нагло вымогать дань. Мономах не выдержал. Перебил незваных гостей и позвал Святополка II ударить на врагов – идти прямо в степь. А тот уже стонал от убытков. Присоединился со своей ратью. В степях половцы чувствовали себя в полной безопасности, нападения не ждали. Князья погромили кочевья, захватили табуны и стада, освободили множество пленных. Мономах предложил созвать в Киеве съезд всех князей, объединиться для отпора хищникам.

Но не тут-то было. Черниговский Олег Святославич приглашение на съезд отверг, продолжал давать прибежище половцам: они оставались союзниками. Ему объявили: «Ты потому ни на поганых не ходишь, ни на совет к нам, что злоумышляешь против нас и поганым помогаешь – пусть Бог рассудит нас». Началась гражданская война. Великий князь и Мономах повели на Святославичей всю Русь. У Давыда отобрали Смоленск. За Олегом долго гонялись. Из Чернигова он бежал в Стародуб. Его осадили, и он целовал крест подчиниться. Но тут же нарушил клятву. Двинулся на окраину – на Муром, Суздаль, Ростов. Жег города, в бою погиб сын Мономаха Изяслав.

Но Олега несколько раз крепко разбили. А Мономах ради примирения согласился даже простить смерть сына. В 1097 г. в Любече состоялся общий съезд князей. Душой его стал не великий князь, а Мономах. Вместе целовали крест: «Да будет земля Русская общим для нас отечеством, а кто восстанет на брата, на того все восстанем». Чтобы на будущее предотвратить раздоры, касту изгоев упразднили. А систему наследования Ярослава Мудрого подкорректировали. Отныне только Киевский престол великого князя переходил по старшинству. А переходы по лествице из одного города в другой отменялись во избежание споров и претензий.

Постановили: «Каждый да держит отчину свою». Чем владели отцы, пусть владеют их дети. Святополку II отошли Киевская земля и Туров, Мономаху – Переяславль, Курск, Смоленск, Ростово-Суздальский край. Святославичи поделили то, что принадлежало их отцу – Чернигов, Новгород-Северский, Муром. За Давыдом Игоревичем осталась Волынь, за Володарем и Васильком Ростиславичами – Перемышль и Теребовль. Казалось, все утрясли! Можно жить душа в душу? Как бы не так!

Святополк II опять завидовал Мономаху и считал, что его обделили! Ведь Киев не был наследственным владением, детям он мог передать только Турово-Пинское княжество. А волынский Давыд Игоревич оказался не меньшим мерзавцем. Он косился на земли Василька Теребовльского, который собственным мечом отвоевал у поляков большое княжество. Давыд поскакал к великому князю и предложил тайный сговор. Устранить Василька, отдать Теребовль ему, Давыду, а он, усилившись чужими землями, станет союзником великого князя против Мономаха. Ударили по рукам.

Простодушный вояка Василько возвращался со съезда довольный: за ним, бывшим изгоем, закрепили его удел. Но его позвали в гости в Киев, схватили, и подручные Давыда Игоревича выкололи несчастному глаза. Отвезли на Волынь и бросили в темницу. Такого на Руси еще не бывало! Хладнокровное и подлое преступление всколыхнуло всю страну. Мономах, больше всех ратовавший за примирение, сейчас первым забил тревогу. Воззвал ко вчерашним врагам, Святославичам: «Нож ввержен в нас. Если этого не поправим, то большое зло явится среди нас». Они поняли, привели дружины.

Объединенная рать встала возле Киева. У великого князя потребовали дать ответ. Он струсил, заюлил. Сваливал вину на Давыда Игоревича, дескать, он оклеветал Василька, он ослепил. Его уличили во лжи: злодейство совершилось с ведома государя, в его городе. Святополк дергался так и эдак, намеревался вообще бежать, но его не пустило окружение. Он-то скроется, а как же их богатства? А митрополит Ефрем недавно умер, на его место приехал грек Николай. Он не видел особой беды в случившемся. В Византии подобные вещи проделывали сплошь и рядом. Зато подыграть великому князю было выгодно, он же отблагодарит. Митрополит рьяно вступился за него. В итоге договорились, что государя оставят в покое. Но пускай он сам ведет войско и наказывает Давыда.

Такое решение вылилось в безобразнейшую драку на Волыни. Узнав о киевской рати, Давыд Игоревич удрал в Польшу. Святополк II занял его княжество и… загорелся захватить его для себя. Посадил на Волыни княжить сына Мстислава. Но показалось мало! Вдобавок к Волыни великий князь разохотился прихватить богатое Прикарпатье! Дать его второму отпрыску от наложницы, Ярославу. Князь-то ослеп, беспомощный, почему же не наложить лапу на его собственность?

Хотя к этому времени ослепленного Василька успел освободить его брат Володарь, и они государя не испугались. Вывели свои полки. Слепой Василько перед битвой выехал вперед, поднял крест и кричал великому князю: «Видишь ли мстителя, клятвопреступник?.. Крест святой да будет нам судьею!». В кровопролитном сражении рать Святополка разнесли вдребезги.

Нет, даже теперь великий князь не угомонился. Ради вожделенных приобретений он ничуть не смутился позвать чужеземцев. Послал сына Ярослава к венгерскому королю Коломану, попросил о помощи. Тот согласился, и на Русь ворвались 40 тыс. мадьяр. Но… кое в чем просчитались. Потому что Коломан задумал овладеть Прикарпатьем вовсе не для Святополка. Присмотрел этот край для себя. С войском сразу же прибыли чиновники для местной администрации, приехали епископы перекрещивать русских в католицизм.

А сын киевского государя Ярослав Святополчич в полной мере пошел в отца и дедушку. Когда узнал, что король готовится завоевать русскую область, он ничуть не возражал. Просто постарался сохранить собственные интересы и посватался к дочке Коломана. Выразил готовность править Прикарпатьем не в качестве киевского, а в качестве венгерского подручного. Какая разница?

Однако в тяжелой ситуации Володарь с Васильком тоже нашли союзников. Из Польши вернулся Давыд Игоревич, так и не получивший за границей поддержки, и выяснилось, что ради спасения все-таки можно простить вину друг другу, даже ослепление. Князья объединились и позвали половцев. Кочевники налетели на венгров и сбросили их в реку Сан, большинство воинов Коломана вместе с епископами нашли здесь смерть. Завязались бои за Волынь, города переходили из рук в руки. В очередной осаде погиб сын великого князя Мстислав. В свое время, истязая киевских монахов, он протыкал их тела стрелой, и родилось поверье, что его сразила та самая стрела.

Конец этой вакханалии положил Мономах. По его настоянию в 1100 г. в Витичеве собрался второй съезд князей. Все прекрасно понимали: в бедствиях виноват Святополк II. Но ради примирения его делишки обошли молчанием. Оставили крайним только Давыда Игоревича. У него отобрали Волынь и передали неудачливому венгерскому союзнику, Ярославу Святополчичу. Давыду выделили несколько городов и запретили претендовать на большее.

Престиж Святополка II пал крайне низко. Он замыслил возвратить богатый Новгород, повелел обменять уделы. Предписал сыну Мономаха Мстиславу взять Волынь, разоренную войной, а в Новгород назначил своего Ярослава. Но к государю приехали новгородские послы и объявили: «Не хотим ни тебя, ни твоего сына». Великий князь разгневался, угрожал, а новгородцы лишь выразительно пожали плечами: «Если у твоего сына две головы, пусть приезжает». На такой аргумент возражать было нечем.

Теряя опору на Руси, Святополк по-прежнему искал ее среди иноземцев. Выдал дочерей за польского короля и венгерского королевича. А у самого великого князя умерла жена-половчанка, и он сумел договориться о женитьбе на родственнице византийского императора, Варваре. Правда, она была уже в солидном возрасте и красотой не отличалась. Но Святополк страшно гордился успехом. А расплачивался за него, признав утрату Тмутаракани. Мало того, согласившись числиться вассалом императора!

Впрочем, киевские иудеи постарались скрасить брак государя с пожилой гречанкой, у него появилась новая красавица-наложница. Святополк оказывал им полнейшее доверие, ставил чиновниками, финансистами, сборщиками налогов. Разоряя людей, ростовщики готовы были «выручить» их займами. Опутывали процентами, и вся семья продавалась в рабство. Из русской столицы отправлялись по Днепру корабли с русскими невольниками. А другие такие же корабли отчаливали из Херсонеса, пока на Руси кипели усобицы, степные хищники не сидели сложа руки, угоняли массы пленных.

Но Мономах остался верен себе. Против государя не выступал, зато организовал большую войну против половцев. Последовал ряд блестящих походов в степь. Русские рати доходили до Дона. Раскидали орды в полевых сражениях, захватили зимовья и городки, обескровив противников. Уцелевшие кочевники стали разбегаться подальше – на Терек, на Волгу. По всей стране звучало имя Мономаха, в нем видели героя и спасителя народа.

А в 1113 г. разболелся и умер Святополк II. Киевляне обратились к Мономаху. Кто, как не он, был достоин занять престол? Но он и впрямь был кристально честным человеком, ставил превыше всего христианские заповеди. Точно так же, как 20 лет назад, он отказался: по закону, за Святополком Изяславичем должны были идти Святославичи – Давыд Черниговский, Олег Северский, Ярослав Муромский. Однако народ представлял, что при слабеньком Давыде опять будет боярское засилье, а Олега помнили как заводчика смут. Город дружно взбурлил: «Святославичев не хотим!».

Ситуацией попытались воспользоваться любимчики покойного государя – евреи. Им-то было выгодно протащить сына Святополка, Ярослава Волынского! Они сохранят прежнее положение, доходы. Да ведь и сам Ярослав был наполовину их соплеменником! У иудеев национальность определяется по материнской линии. Когда-то в Хазарии иудейская купеческая община именно таким способом, через царских детей от евреек, сумела перехватить власть. Столичный тысяцкий Путята и другие вельможи, связанные с ростовщиками, засуетились. Развернули агитацию: не хотите Святославичей? Очень хорошо, давай Ярослава!

Но люди раскусили подоплеку их поползновений, и накопившуюся ненависть прорвало. Киевляне разбушевались, разнесли двор Путяты, ринулись на иудейский квартал. Купцы и ростовщики укрылись от народного гнева в каменной синагоге, а люди крушили их дома, разбивали двери бараков с невольниками. Мужики, девушки, дети, рассортированные и ожидающие продажи на чужбину, обнимали родных, плакали от счастья. Теперь уже и бояре, и духовенство в панике воззвали к Мономаху. Умоляли принять власть, иначе столица погибнет в погроме. Но и народ звал Мономаха.

Поколебавшись, он согласился. И стоило ему лишь приехать в Киев, как порядок восстановился сам собой. Горожане воодушевленно встречали князя. Знали: этот не даст в обиду, при нем будет справедливость! Святославичи признали главенство Мономаха, куда уж им было противиться желанию всей земли? А государь общих надежд не обманул. Тысяцкого и всю администрацию сразу сместил, на место Путяты назначил своего воеводу Ратибора. Долги киевлян евреям прощались, проданные в рабство освобождались.

Но Мономах решил ликвидировать болезненную проблему раз и навсегда. Он созвал на совещание князей и тысяцких из разных городов. Разговор был нелицеприятным: разоряя и закабаляя людей, ростовщики подрывали силы самих князей, силы государства. Постановили: иудеям покинуть пределы Руси. Они могли взять все имущество, но возвращаться не имели права. В противном случае они лишались покровительства закона. Правда, некоторые нашли способ выкрутиться – приняли крещение, хотя бы для видимости. Но государь утвердил закон, ограничивший произвол ростовщиков и проценты роста.

Под сильной властью Мономаха Русь наконец-то отдохнула от напастей. Наладился внутренний порядок. Половцы совсем присмирели. Кое-кто предпочел откочевать подальше. Остальные выражали готовность дружить и слушаться. Заключали союзы или вообще поступали к князьям на службу. Призадумались и другие вчерашние враги, меняли политику. Венгерский король Коломан рассудил, что захватить Прикарпатье уже не получится. Решил замириться и заслал сватов, взял в жены дочь великого князя Евфимию. А у зятя Коломана, Ярослава Волынского, умерла его венгерская жена. Он тоже надумал породниться с могущественным Мономахом, посватался к его внучке. Что ж, государь не возражал. Он искренне стремился сплотить различные княжеские ветви.

Но на Волыни, под крылышком Ярослава, собрались подручные его отца, лишившиеся в Киеве теплых мест и доходов. Собрались изгнанные евреи. В этом клубке варились обиды, подогревались амбиции, сплетались новые интриги. Ярослав с боярами и евреями взвесили шансы все-таки побороться за власть. У самих была кишка тонка, но забросили удочки тому же Коломану. Король заинтересовался. При таком раскладе можно было поживиться. Заключили договор, что венгры помогут возвести Ярослава на киевский престол, а за это он отстегнет Коломану Прикарпатье.

Иудейские купцы выделяли деньги, для них вообще открывалась блестящая перспектива – повторить сценарий Хазарии! На Руси у них будет «свой» государь! Но внутри дворца во Владимире-Волынском и внутри княжеской семьи сохранить тайну было трудно. Узнала жена Ярослава и сразу же сообщила своему деду Мономаху: затевается предательство. Государь встревожился, потребовал от Ярослава приехать в Киев для объяснений.

Нет, волынский князь объясняться испугался. Приглашение только подтолкнуло его, и они с Коломаном бросили открытый вызов. Способ выбрали грязный и оскорбительный, одновременно отослали к Мономаху своих жен, обвинили их в супружеской неверности. Причем королеву Евфимию выгнали из Венгрии беременной. Уж конечно, великий князь эдакой выходки не стерпел. Поднял рати со всей Руси, осадил Владимир-Волынский. А венгры… не появились. Коломан в это время заболел и скончался. Ярослав с нетерпением глядел с городских башен на запад. Его подданные роптали, что князь втянул их в беду, готовы были взбунтоваться. Пришлось сдаться.

Ярослав явился к грозному деду жены, ползал перед ним на коленях, клялся, что больше не будет. Великий князь попенял, но на первый раз простил. Жена вернулась к униженному супругу. Однако сын изменника и брат изменника оказались неисправимыми. Ведь по соседству жили не только венгры. Едва войска Мономаха удалились, как волынский князь погнал гонцов к польскому королю Болеславу Кривоустому. Заключили союз примерно на таких же условиях, как с покойным Коломаном. Поляки помогают и получают за это русские области. А жене Ярослав не удержался отомстить нагло и мелочно. Во второй раз выпроводил ее прочь.

Результат был вполне предсказуемым. Дороги от Киева на Волынь снова запылили под сапогами ратников и копытами государевых дружин. Не дожидаясь подхода русских полков, Ярослав ускакал в Польшу. А Болеслав Кривоустый показал себя честным союзником, договор исполнил. Как не исполнить, если выгодно! Прикарпатье предлагают! Да и иудейские толстосумы не скупились, готовы были отвалить любые суммы. Разве можно было упускать уникальную возможность, собственного претендента на престол? Деньги и приобретения соблазнили чехов. Болеслав с Ярославом позвали и нового венгерского короля Стефана. Он тоже откликнулся. В 1123 г. на Русь вторглась огромная армия – мадьяры, поляки, чехи.

Но от Ярослава отвернулись даже вчерашние подданные. Его столица, Владимир-Волынский, приняла нового князя, сына Мономаха Андрея, заперла ворота. А прежнего правителя и его чужеземных друзей приветствовала стрелами. Интервенты обложили город, готовились штурмовать. Ярослав торжественно пообещал защитникам, что предаст мучительной смерти всех жителей от мала до велика. Он прекрасно знал слабые места крепости, сам ездил на рекогносцировки с польскими и венгерскими начальниками, показывал, где удобнее атаковать.

Однако осажденные обратили внимание: раз за разом возле стен ездит князь с иностранцами. Ночью по веревке спустились воины, залегли во рву. Наутро Ярослав опять появился и приблизился к ним. Двое бойцов выскочили и проткнули его копьями. И все… Поляки, венгры, чехи озадачились. Приближалась рать старшего сына Мономаха Мстислава – а за что рисковать? Смыслом войны была поддержка Ярослава, расчеты на его «благодарность». Теперь смысл терялся. Неприятельская армия снялась и зашагала восвояси. Вот так пресекся род Изяславичей. А при этом рухнули планы превратить Русь в подобие Хазарии.

Клубок четвертый Изяслав II и загнивание Киева

Владимир Мономах был последним государем, который своим авторитетом и силой поддерживал единство Киевской Руси. В 1125 г. он преставился, и престол унаследовал сын – Мстислав Великий. Все привыкли, что он был правой рукой отца. Но его величие было уже мнимым, а его правление – инерцией правления Мономаха. Мстиславу не хватало мудрости отца, его высокой принципиальности. Опять набрали силу столичные вельможи. Они исподволь гнули свою линию. Не Мстислав руководил ими, а они склоняли Мстислава в нужную им сторону.

По старшинству за Мстиславом должны были идти его братья. Ярополк Переяславский, слабовольный и нерешительный, он был лишь подручным Мстислава. Вячеслав Туровский – слишком склонный к спиртному. В далекой Суздальской земле – идеалист и рыцарь Юрий Долгорукий. И храбрый воин Андрей Волынский. По законам Ярослава Мудрого следовало перераспределить уделы, передвинуть братьев на более престижные княжества. Но Мстиславу хотелось получше пристроить собственных сыновей, а их было пятеро.

Причем они отличались друг от друга еще более разительно, чем братья. Достаточно сказать, что старший, Всеволод-Гавриил, и третий по счету, Ростислав Набожной, были впоследствии причислены к лику святых. А второй, Изяслав – герой этой главы. Беспринципный, склочный, циничный. Мстислав Великий не добавил братьям почти ничего. А сыновьям дал Новгород, Полоцк, Смоленск. Вышгород, Курск. Накапливались обиды.

Между тем еще раньше законы о наследовании власти оказались нарушены. Мы уже рассказывали, как Мономаха призвала на престол вся Русская земля, чтобы восстановить справедливость, притушить восстания против знати и евреев. Формально больше прав на великое княжение имела другая ветвь князей – Чернигово-Северская. Но за пределами собственных владений их не любили, считали заводчиками междоусобиц. По своему политическому, моральному весу и военным силам они никак не могли тягаться с Мономахом, да и с Мстиславом Великим.

Но завязались склоки внутри этого семейства. На старшего в роду, Ярослава Черниговского, внезапно напал его племянник, дерзкий и честолюбивый Всеволод Ольгович Новгород-Северский. Перебил бояр и дружинников Ярослава, а его самого выгнал из Чернигова. Тот обратился за заступничеством к великому князю. Мстислав клялся обуздать разбойника. Но узурпатор щедро подмазал захваченными богатствами советников государя, кое-кого из духовенства. Они принялись убеждать Мстислава, что главное – избегать усобиц, и он простил Всеволода. Таким образом, на Руси был создан прецедент «права сильного», формировались центры будущих склок.

А в 1132 г. Мстислав Великий разболелся. На смертном одре он озаботился будущим сыновей. Ближайший наследник, брат Ярополк Владимирович, был явно слабоват для поста великого князя, и его уговорили заключить договор. Он получает престол, но за это будет продвигать детей Мстислава. А Мстиславичи, в свою очередь, станут его опорой. Такой договор вступал в откровенное противоречие с законами о наследовании. Но его поддержали киевские бояре. Ведь сами они при подобном раскладе удерживали за собой ключевые посты при дворе, доходы. В общем, разыграли, как по нотам. После смерти Мстислава возгордившийся Киев без всяких княжеских съездов провозгласил государем Ярополка.

Новый великий князь взялся выполнять договор, делить лучшие города среди Мстиславичей. Однако возмутился Юрий Долгорукий. Ростово-Суздальская земля, где он правил, считалась захудалой окраиной Руси, сюда посылали младших сыновей Переяславского княжеского дома. Со временем их переводили в более престижные княжества. А сейчас Долгорукого и его братьев оттесняли от Киева и от трона! Юрий несколько раз приходил на юг с дружинами. Мешал Мстиславичам занять Переяславль – третий по значению удел Руси. Закон был на его стороне. Но тут-то и вышел на историческую арену Изяслав Мстиславич.

Сперва ему достался богатый и обширный удел – Полоцкое и Минское княжества. Однако Изяслав так взялся выжимать местных жителей, что они восстали, выгнали его наместников и призвали другого князя из свергнутой полоцкой династии. Получить вместо белорусских городов Переяславское княжество ему не позволял Юрий Долгорукий. И дело было не только в Переяславле. Фактически Юрий требовал встать в законную очередь на трон, а Изяслав уже нацеливался лезть без очереди. Разозлился и задумал развернуть против дяди серьезную войну.

Отправился в Новгород. Там правил брат, Всеволод-Гавриил, но отказался затевать драку. Нет, Изяслава это не остановило. Он принялся возбуждать новгородцев через голову их князя. Взывал: защитите детей вашего любимого Мстислава Великого. Предлог выглядел благовидным, а пограбить хотелось многим. На вече постановили собирать войско. А надо вспомнить: вече в Новгороде было высшим органом власти. Всеволод-Гавриил вынужден был подчиниться и выполнять решение.

Горожане до того раскипятились, что арестовали даже митрополита, специально приехавшего предотвратить междоусобицу. И только Всеволод-Гавриил, которого обязали командовать против его воли, сумел сорвать войну. Нарочно повел полки медленно, рассчитал время, чтобы они завязли в осенней распутице. Пришлось вернуться. Нет, неудача не охладила пыл. Зимой выступили во второй поход на Суздаль. Но в первом бою дружины Долгорукого разбили новгородские авангарды, а Всеволод-Гавриил не подал им подкреплений и велел отступать. За это своевольный Новгород выгнал князя. Хотя его принял Псков. Там он до конца жизни правил мудро и справедливо. С Юрием Долгоруким установил дружбу. Как уже отмечалось, после кончины был причислен к лику святых.

В общем, первая авантюра Изяслава провалилась. Но она нарушила хрупкое равновесие на Руси! Забияка Всеволод Ольгович, захвативший Чернигов, до сих пор сидел тихо. Против клана Мономашичей выступать не рисковал. А теперь-то Мономашичи сцепились между собой! Всеволод обрадовался: почему бы не нацелиться и на Киев? Поднял родню, объявил: Мономашичи несправедливо владеют великокняжеским престолом! Ольговичи старше! Чтобы силенок было побольше, позвал половцев. Соединенное войско обрушилось на великого князя.

Государь Ярополк II не знал, за кого ухватиться. Налаживал испорченные отношения с братьями и племянниками, перетасовал и раздавал им города и земли, силясь обрести сторонников. Противникам города тоже раздавал, откупаясь после поражений. Стрессы подорвали его здоровье, в 1139 г. он отошел в мир иной. На престоле сел следующий брат, вечно нетрезвый Вячеслав Туровский. Едва отметил новоселье в Киеве, как узнал: черниговский Всеволод Ольгович ведет войско. Встал возле столицы, поджег предместье. Вячеслав даже сопротивляться не стал. Безропотно покинул дворец и уехал к себе в Туров. Там было куда спокойнее наливаться медовухой и пивом.

Великим князем провозгласил себя Всеволод II Ольгович. Но и Киев он постарался задобрить. Столичным боярам сохранил их высокие посты при дворе. К прежним имениям добавил новые. А для простолюдинов устроил массовые пиры, раздачи денег, подарков. Что ж, киевлянам подобный подход понравился. Перевороты оборачивались приятной стороной. Но против узурпатора, естественно, выступили Мономашичи. Гражданская война закрутилась по второму кругу.

Итог ее определила измена Изяслава Мстиславича. От покойного Ярополка за помощь в усобицах он уже получил Волынь. Теперь стал торговаться, что ему предложат обе противоборствующие стороны. Новый великий князь Всеволод II давал больше, и Изяслав переметнулся к нему. Породнился, выдав за овдовевшего Всеволода свою дочь, а за союз получил еще Переяславское княжество.

Их дуэт стал могучей силой. Противников подавили, заставили подчиниться. Власть узурпатора не признали лишь два князя – Юрий Долгорукий на северо-востоке и Владимирко Галицкий на юго-западе. Киевский государь и его тесть решили сперва покорить Прикарпатье. Изяслав очень кстати был женат на польской принцессе. Нашел и другого союзника на Западе – вторую свою дочь выдал за венгерского короля Гейзу. Позвали польских и мадьярских друзей помогать. Но Владимирко был великолепным воином, у него было много крепостей с каменными стенами, Всеволод Ольгович надолго завяз в этой войне.

А в 1146 г. он слег больным и стало ясно: не выкарабкается. Призвал к одру братьев, новгород-северских князей Игоря и Святослава. Игоря он оставлял наследником, просил позаботиться о своих детях. Но… сам же Всеволод II возвысил тестя, Изяслава Мстиславича! Вторым по могуществу лицом на Руси стал именно он, а не братья. Сейчас от него потребовали целовать крест, что он поддержит Игоря. О, такой тип, как Изяслав Мстиславич, готов был давать любые клятвы. Но имело ли смысл выполнять их? Для него альянс с Ольговичами был лишь ступенькой к вожделенному трону.

Теперь он совершил вторую измену. Приехал в Киев для целования креста Игорю, а сам завел тайные переговоры с киевскими боярами. Выработали условия, на которых столичная верхушка приведет его к власти. 1 августа Всеволод II преставился, и в самый день похорон бояре созвали вече, принялись раздувать возмущение властью покойного государя. Дескать, его чиновники обдирали народ, судили несправедливо. Правда, администрацией руководили эти же самые бояре! Ведь Всеволод II сохранил за киевскими тузами их посты. Но об этой «мелочи» умолчали, науськивали киевлян против «черниговцев». Народ взбунтовался, кинулся грабить их дворы. Новый государь Игорь II выслал дружинников усмирять беспорядки. Что и требовалось заговорщикам – посеять и разжечь среди черни ненависть к Ольговичам.

А тем временем Изяслав Мстиславич уже двинулся к Киеву с ратью. Братья Ольговичи вывели на битву киевское ополчение, но оно неожиданно перешло на сторону их противника. Игорь и Святослав с их дружинами очутились вдруг в окружении. Святослав сумел прорваться, но у Игоря II лошадь увязла в болоте. Ко всему прочему, у него были больные ноги, убежать он не смог. Его поймали, притащили к победителю. Так и кончилось его короткое княжение. Чем-чем, а великодушием Изяслав Мстиславович абсолютно не страдал. Игоря он заточил в темницу. Киевлян за предательство наградил: отдал им на разграбление дома чиновников и дружинников прошлого государя. Столичные бояре получили их села.

Несчастный Игорь оставался в тюрьме фактически ни за что. Только за то, что его назначили наследником. А верный друг у него нашелся лишь один – брат Святослав. Он начал поднимать на войну родственников во главе с Изяславом Давыдовичем Черниговским. Да уж куда там! Новый государь Изяслав II запросто обставил его. Тех же родственников он просто перекупил. Главе их клана, Изяславу Черниговскому, предложил отдать удел пленного Игоря – Новгород-Северский. Тот оказался падким до чужой собственности. Не только предал родных, а присоединился к великому князю. Два Изяслава, киевский и черниговский, вместе предъявили Святославу ультиматум: отречься от брата и отдать его княжество.

Нет, понятие чести на Руси еще не умерло. Святослав ответил: пожалуйста, возьмите хоть все владения и братовы, и мои, но освободите Игоря. Однако такой вариант не устраивал обоих Изяславов. Зачем выпускать из рук соперника? Святославу пригрозили оружием. Но он обратился… к Юрию Долгорукому. Ольгович к Мономашичу, недавнему врагу. Однако сейчас речь шла уже не о родстве, не о счетах между княжескими кланами. Обратился один благородный воин к другому благородному воину.

Что ж, Святослав не ошибся, Долгорукий сберег в себе лучшие качества русских князей. Он сохранил и величайшее миролюбие Мономаха, десять с лишним лет воздерживался от участия в усобицах. Его права Изяслав II тоже нарушил – обошел в системе наследования. Юрий даже это стерпел. Но откровенный разгул подлости и корысти возмутил его, и суздальский князь наконец-то сказал свое слово. Принял Святослава под покровительство, послал ему отряды.

На их стороне были Владимирко Галицкий, Византия, поддержала церковь. Но Изяслав II не остановился перед тем, чтобы отправить в темницу оппозиционных епископов. Устроил самочинный собор и велел духовенству избрать нового митрополита, Клима Смолятича. В общем-то, деятеля вполне достойного, монаха-схимника, настоящего подвижника. Но он был абсолютно далек от политики. Именно это устраивало государя, пускай молится и не мешает властвовать. На Галич Изяслав II натравил венгров, на Долгорукого – рязанских князей и языческое племя голядь, жившее на Протве.

А сам Изяслав II и его союзник Изяслав Черниговский с огромной ратью вступили в Северскую землю. Разоряли и грабили подчистую, не щадили даже церкви. Святослав пробовал вступить в переговоры – ему повторили прежнее требование, отречься от брата Игоря. Князь засел в Новгороде-Северском. Но и там зрела измена. Великий князь пересылался с местными боярами, им вовсе не улыбалось, что опустошаются их деревни, и они уговорили Святослава уйти. Сдали город победителям.

Изгнанный князь отступал по дремучим вятичским лесам. А государь подогрел рвение Изяслава Черниговского, трусливого и алчного. Отдал ему владения не только Игоря, но и Святослава – Путивльское княжество. Тот ринулся в погоню за двоюродным братом. Разослал среди вятичей воззвание: кто умертвит Святослава, получит вознаграждение.

Спас его Долгорукий. Выслал навстречу тысячу латников, и погоня сразу отвязалась. Святослав прорвался на территорию друга. Встретились в пограничном городишке Москве, именно с этим связано первое летописное упоминание нашей столицы 28 марта 1147 г. А по весне объединенное войско выступило на юг. Изяслав Черниговский сразу пождал хвост. Прислал посольство. Умолял: «Забудем прошедшее», отдавал обратно приобретенные области, выражал готовность вместе идти освобождать Игоря.

Но, пока разыгрывались эти события, князь-узник расхворался. Содержали его отвратительно, в сырой холодной темнице. Он чувствовал, что умирает, попросил принять монашеский постриг и схиму. Что ж, Изяслав II милостиво дозволил. После пострижения Игорь потерял сознание, восемь дней лежал как мертвый. Но потом вдруг очнулся, стал поправляться. От мира схимник полностью отошел, отдался молитвам. Тем не менее великий князь его не освободил. Держал под стражей в Федоровском монастыре, разрешал выходить только на церковные службы.

А тут дошли известия о наступлении Святослава и Долгорукого. Их вела высокая идея, спасение Игоря… не проще ли, если его не станет? Изяслав II разыграл хитро. Сам он с войсками покинул Киев, получался ни при чем. Но через несколько дней прислал грамоту. Клеймил Ольговичей как виновников всех бед. Бояре зачитали грамоту на вече, и подстрекатели забросили идею – один Ольгович сидит в Киеве! Отряды боярских слуг оказались наготове. Взвинчивая злобой народ, кинулись к монастырю. Игоря схватили в церкви во время Литургии. Замучили до смерти и бросили нагое тело на базаре.

На следующий день хоронили. Скромный чин погребения служил игумен Анания, чьим монахом был Игорь. Он не сдержал переполнявшей его горечи, воскликнул: «Горе живущим ныне! Горе веку суетному и сердцам жестоким!» – и небо потряс страшный удар грома. Это был приговор Киеву. Приговор Киевской Руси. Но горожане даже не смогли понять, что же они натворили. Убили невиновного? Пожимали плечами: виноваты не мы, виноваты Ольговичи. Зачем они хотели освободить брата? А у гробницы Игоря стали происходить исцеления, вскоре его причислили к лику святых. И те же горожане потянулись к нему вымаливать помощь…

Между тем Изяслав II проявил себя полководцем совсем не блестящим. Бестолково маневрировал, при переправе через Днепр по подтаявшему льду потопил пришедших к нему венгров. Но на интриги он был мастером. Наступление противников сорвал по старой схеме, натравил на Долгорукого новгородцев и смолян. Изяслава Черниговского великий князь застращал, снова пристегнул на свою сторону. А зимой 1148/49 г. на Ростово-Суздальскую землю выступили рати со всех сторон – из Новгорода, Смоленска, Чернигова, киевские дружины. Долгорукий не вывел в поле свои полки, не хотел губить воинов в братоубийственной сече. Юрий правильно рассчитал, что враги в его земле все равно не сумеют прочно зацепиться.

Они долго ждали друг друга, чтобы соединиться. Осаждать крупные города не рискнули: застрянешь под стенами, а тебя ударят по тылам. Разорили Углич, городки по Мологе, окрестности Ярославля. Приближалась весна, распутица, и рати повернули прочь, увозя награбленное. Изяслав II угнал огромные колонны пленных: похвастаться перед Киевом, засвидетельствовать «победу». Сколько из них не дошло? Сколько заболело и умерло в талых снегах, в весенней грязи, ночуя под открытым небом? История об этом умалчивает. Но летописцы зафиксировали, сколько дошло. В столицу привели 7 тыс. русских мужиков, баб, детей, измученных, грязных, в жалких лохмотьях. А народ приветствовал триумфатора. Чего ж не радоваться? Ведь не тебя гонят под насмешки и улюлюканье! А князюшка, глядишь, расщедрится ради праздника, угостит горожан, чтобы пуще любили его и радовались…

Великий князь торжествовал слишком рано. Он растрепал силы в бесцельном походе, а Долгорукий сохранил их. На юг двинулись полки суздальцев. Присоединился Святослав Ольгович, пришли половцы. Противники сошлись под Переяславлем. И все-таки Долгорукий не желал доводить до кровопролития. Надеялся обойтись демонстрацией силы. Он вступил в переговоры. Выдвинул условия, мягче которых трудно было придумать. Прощал все обиды, нападение на свое княжество, нарушение старшинства. Соглашался, чтобы Изяслав по-прежнему властвовал в Киеве. Требовал лишь достояние отца, Переяславль, да и то не для себя, а для кого-нибудь из сыновей, а Святославу Ольговичу вернуть отнятые владения Игоря.

Не тут-то было! Великий князь не только не согласился, он арестовал посла, приехавшего с этими предложениями. Ну а коли так, Юрий приказал… отступить. Долгорукий, как православный человек, не хотел брать на себя ответственность за погибших. Конечно, князю было горько и обидно, что вооруженная демонстрация не удалась. Но он решил: лучше уж пожертвовать отцовским наследством. На закате солнца 23 августа его воины начали отход. Но Изяслав II возликовал. Неприятель боится его, бежит! Скомандовал атаку…

Напоролся он крепко. Лавина его войск бросилась вперед. А суздальцы, увидев такое дело, остановились, ощетинились копьями. Отбросили врага и ломанули в контратаку. Сборная армия великого князя стойкости отнюдь не проявила. Изяслав Давыдович с черниговцами первым помчался наутек. Переяславский полк перешел на сторону своего законного князя Юрия. Киевскую дружину смяли и уничтожили. Не хотели мира, чего же церемониться? Изяслав II кое-как вырвался из рубки, примчался в столицу, созвал бояр, приказывал готовиться к осаде. Но городская верхушка рассудила иначе. При осаде и штурме пострадает их собственность, да и простонародье любит Юрия, того гляди взбунтуется.

Бояре настояли, чтобы государь уезжал. При этом обещали: как только выпадет подходящий случай, они подсобят государю избавиться от соперника. Заверили: «Вы же знаете, нам с Юрием не ужиться»; Долгорукий укреплял у себя сильную централизованную власть, боярам такое никак не подходило. Изяслав забрал своих приближенных и покатил на Волынь. Юрий с запозданием занял по праву принадлежащий ему трон великого князя. Народ встретил его ликованием, прослышал о справедливых порядках в Суздальской земле. А свое правление Долгорукий как раз и начал с восстановления справедливости. Выпустил из темниц епископа Нифонта Новгородского и других узников, заточенных его племянником. Освободил своих подданных, которых угнал враг. Возвратил Святославу Ольговичу наследство Игоря.

Юрий обратился ко всем князьям – в Смоленск, Чернигов, к Изяславу II на Волынь, готов был налаживать добрые отношения. Киевские бояре присягали ему на верность. Присягали, заведомо условившись ударить в спину. Такие вещи столичную знать уже не смущали. Почему бы не чмокнуть крест, если надо?.. Бояре-то прекрасно знали: Изяслав не смирится. Он и не смирился. Западные короли были у него в родственниках. Они отозвались дружно. Дело выглядело стоящим, благородным: пройтись по Руси, поживиться, получить в награду пару-тройку городов.

Венгерский Гейза прислал Изяславу 10 тыс. всадников, князь навербовал немецких наемников, а чешский Владислав и польский Болеслав Кудрявый самолично привели армии. Короли и князья веселились, пировали, Болеслав по католическому обряду посвящал изяславовых дружинников в рыцари. Изгнанный государь принципиальностью в Вере совсем не отличался, его западные друзья притащили на Русь своих епископов и священников. А войну считали приятной прогулкой: когда их полчища появятся под Киевом, неужели Долгорукий не испугается и не удерет?

Но Юрий выступил навстречу. Причем под его знаменами поднялась вся Русь. Короли занервничали, прогулка получалась не столь уж безобидной. Объявили, что выступают лишь посредниками. Что ж, Долгорукий дал им возможность выкрутиться. Поблагодарил, отправил подарки, но потребовал уйти: без вас разберемся. Изяслав II, оставшийся без чехов и поляков, все равно открыл боевые действия. Но его разбили, осадили в Луцке. Он вынужден был смириться, признал себя «виновным». А Юрий отнесся к племяннику милостиво. Сохранил ему Волынь, добавил еще и доходы с Новгорода.

Однако вокруг Долгорукого уже сорганизовался заговор. Киевские бояре на переговорах вдруг вспомнили его старшего брата, свергнутого пьянчужку Вячеслава Туровского! На него уже никто внимания не обращал. Теперь же бояре озаботились: законный претендент на престол именно он. Идею подхватили Изяслав Черниговский и тот же Изяслав II: ну конечно, он и есть законный! Долгорукий уже владел Киевом. Но крамольники знали его характер и рассчитали правильно. При такой постановке вопроса суздальский князь-идеалист даже не подумал спорить. Вячеслав и впрямь был старшим, и Юрий уступил. Взял себе только Переяславль, а Киев предоставил брату. Пожалуйста, вот тебе великое княжение…

Умиленный Вячеслав первым делом приказал выкатывать бочки киевлянам и сам прочно засел за накрытыми столами. Как и ожидалось, дела он пустил на полный самотек. Бояре спокойненько, без помех взялись готовить переворот в пользу Изяслава II. Но Долгорукий узнал, что замышляется. Он поспешил предотвратить беду. Свел Вячеслава с трона, посадил княжить в спокойном и почетном Вышгороде, а правление снова взял на себя. Хотя тем самым он подставился! Его обвинили в нарушении договора!

Изяслав II уже сформировал новое войско, призвал венгров и внезапно нагрянул к Киеву. Его сторонники в городе поджидали, подняли мятеж. Долгорукий бежал. Обрадовался было Вячеслав, прикатил в столицу: племянник-то вступился за него! Но ему без обиняков посоветовали убираться вон. Князь обиделся, нетрезво упирался, даже сел в сенях дворца и отказывался уходить. С ним не церемонились, вытащили силой.

Война покатилась туда-сюда. Простой народ чтил и поддерживал Юрия. Стоило ему привести войско, как крестьяне и горожане сами пригоняли лодки, перевозили его через Днепр, и Изяславу приходилось спасаться бегством. Но столичной знати и удельным князьям Долгорукий был совершенно не по шерсти. Его предавали, обманывали, не извещали о передвижениях врага, и в собственной стране он оказывался «слепым». А Изяслав посылал братьев и сыновей к венграм, приглашал иностранные полчища. Внезапно появлялся у стен Киева, в столице выступали заговорщики, и скрываться был вынужден Долгорукий.

Юрий был последним, кто старался возродить прошлую Русь, единую и могучую. Именно за это его любили простые люди. Но такой Руси больше не существовало. Бояре и князья были готовы драться только за собственные выгоды, подачки, за соблазн пограбить. Киевская чернь развратилась. Раньше она истребляла оккупантов, бунтовала против несправедливости. Сейчас бунтовала, когда ее подпоят и приплатят. Радостно приветствовала Юрия, а сразу вслед за этим восторженно встречала Изяслава с чужеземцами: каждый раз он устраивал праздники, выкатывал бочки меда, раздавал мелкие деньги, тешил подданных зрелищами венгерских рыцарских турниров. А если рыцари после турнира развлекутся, перепробуют чьих-то жен и дочерей, так это же мелочь, не убудет…

А в 1151 г. Изяслав II придумал выигрышный ход: позвал многократно выгнанного дядю Вячеслава и согласился признать его великим князем. Давай, мол, забудем все обиды, тебе первое место, а мне второе. Тот растрогался, заливался слезами, объявил племянника «сыном». Но «сын» четко оценивал истинные возможности «отца». Вячеслав на радостях взялся задавать пиры киевлянам, произносить перед ними задушевные речи – во хмелю это получалось очень прочувствованно. А реальная власть осталась у Изяслава и бояр. Зато народ сбили с толку, престол возвратили законному государю, Изяслав теперь выглядел бескорыстным поборником правды.

Решающая битва разыгралась под стенами Киева. На помощь Изяславу II явились его друзья – венгры, берендеи, черные клобуки, – жгли и грабили свои же монастыри и усадьбы вокруг столицы. Под его знамена перешло и большинство удельных князей. Юрий Долгорукий был разбит. Пытался отступать на запад, на соединение с Владимирком Галицким. Но его догнали и разгромили еще раз.

Юрий укрылся в Переяславле, и победители продиктовали ему условия: самому уйти в Суздаль, а уделы в Поднепровье, Переяславле и Городце оставить своим сыновьям. Но его обманули. Едва Долгорукий увел поредевшие дружины, города были захвачены, сыновей выгнали. Переяславль Изяслав II прибрал для себя, а Городец разрушил, сжег дома, церкви, срыл валы, и даже место перепахали как «проклятое».

Казалось, что власть Изяслава утвердилась. Вместе с королем Гейзой он растрепал союзника Юрия, Владимирка Галицкого. А потом Владимирко умер. Его юный сын Ярослав попытался примириться. Направил послов к великому князю, соглашался повиноваться ему, «как отцу», приводить по его приказам галицкие полки. Не тут-то было! Смерть Владимирка окрылила Изяслава II. Неужели трудно будет сокрушить мальчишку и забрать Галицию в полную собственность? Киевская рать с отрядами родственников хлынула на запад.

Но и галичане поднялись как один. Сшиблись у стен Теребовля. Рубили и давили друг друга целый день, измотались и разошлись. Великий князь был в шоке. Вместо ожидаемой легкой победы его войско катастрофически поредело. Опасались, что галичане на следующий день сами перейдут в атаку, и Изяслав II струсил, приказал отступить. В Галицкой земле его воины набрали изрядное количество пленных, но государь велел оставить только бояр, за которых можно получить выкуп. Всех остальных перерезать… Вот такое на Руси было впервые! Не в бою, не в пылу мятежа, а хладнокровно, по расчету, русский великий князь пустил под нож тысячи русских людей! Впрочем, Изяслав II всегда был близок с западными монархами, а в Европе подобное было не редкостью.

Изяслав II о совершенном злодеянии как-то и не задумывался. Не удалось Галичем овладеть, это и в самом деле казалось обидным. А возиться с пленными ему было, в общем-то, некогда. Он спешил на собственную свадьбу. Ему нашли на Кавказе и уже везли по Днепру редкостную красавицу, абазинскую княжну. Киев его ничуть не осудил. Какое там осуждать! Ведь предстояли новые торжества, гуляния и попойки – встреча князюшки из похода, встреча невесты, свадьба. А Изяслав подданных всегда жаловал, самолично посещал народные пиршества, поднимал кубок с простыми киевлянами. Можно ли не любить такого властителя?

Столичные летописцы его расхваливали, величали «господином добрым», «отцом», «благословенной отраслью доброго корня». И подобные славословия тоже были приговором Киевской Руси. Ее уже не было, она уже умерла, хотя и не осознавала этого, праздновала и веселилась… Но то ли проклятия убитых галичан настигли князя, то ли невеста оказалась слишком горячей для пожилого супруга, сразу после женитьбы он занемог и испустил дух.

Клубок пятый Русский исход и Мстислав Волынский

До XII в. Русской землей называли территорию нынешней Украины. Юрий Долгорукий обижался на племянников, что его пытаются «лишить доли в Русской земле». Его княжество, Ростово-Суздальское, именовалось вовсе не Русской, а «Залесской землей». Но усобицы, охватившие Южную Русь, были страшными. Князья предавали друг друга, опустошали владения соперников. Приводили с собой иноплеменников – половцев, венгров, поляков, торков, берендеев. Полыхали и рушились города, стирались с лица земли деревни. Воины вознаграждали себя добычей, угоняли караваны невольников. Гребли жирный гешефт работорговцы в Херсонесе, Керчи, Буде, Кракове…

Кстати, в это время в летописях впервые промелькнул термин «украина». Его относили к Переяславскому княжеству. Оно располагалось на левом берегу Днепра, на границе с половецкой степью. Когда-то оно было богатым, процветающим. Мы уже упоминали, что по своему значению оно числилось третьим после Киевского и Черниговского. Но в усобицах по его территории туда-сюда катались княжеские рати и степняки. Княжество совершенно разорили, и его начали называть «украиной», то есть окраиной.

А люди стали уходить. Причем уходили самые энергичные, умелые, трудолюбивые. Те, кто хотел мирно жить и работать. Сохраняли память о брошенной родине, приносили на новые места привычные названия. Появлялись города-двойники. Если южный Переяславль на реке Трубеж приходил в упадок, то на Оке возник Переяславль-Рязанский, на Клещином озере – Переяславль-Залесский, в каждом городе одна из речушек получила имя Трубеж. На юге был Кснятин, и на севере, у впадения Нерли в Волгу, построили Кснятин, на юге был Стародуб, и на Клязьме появился Стародуб. Страшному опустошению подверглось и Прикарпатье. Наряду с карпатским Галичем в заволжских лесах возник Галич-Мерьский, наряду с карпатским Звенигородом – Звенигород на Москве-реке.

Но жирел и Киев. Его никто не разорял! Наоборот, его задабривали, перед ним заискивали – претенденты на великокняжеский престол договаривались со столичными боярами, склоняли на свою сторону чернь. Поили ее, устраивали раздачи. Сюда стекалась добыча воинов, и богатели купцы, скупавшие ее. Возродился и заново расцвел иудейский квартал, ликвидированный Мономахом. Сменяющимся государям требовались деньги, они расплачивались уступками. Победители в междоусобных драках пригоняли на продажу пленных, работорговля снова стала в Киеве развитым и уважаемым промыслом.

После смерти Изяслява II преемника определили не князья, а киевские бояре. Пригласили из Смоленска его брата Ростислава Набожного. Но ограничили его власть, выставили целый список условий. Чтобы он сохранил главенство марионеточного дяди Вячеслава, сохранил прежнее положение и привилегии самих бояр, принес в этом присягу – не бояре князю, а князь им! Ростислав сперва согласился, но через пару месяцев, в начале 1155 г., Вячеслав слишком крепко посидел за столом, организм старика не выдержал, и он преставился.

А тут объявился и другой претендент на власть, Изяслав Давыдович Черниговский. В прежние времена он о Киеве даже мечтать не смел, пристраивался к тому, кто посильнее. Но сильные уходили из жизни, троном торговали бояре, почему было не попробовать? Он нанял тучи половцев, связался со столичной верхушкой. Платил щедро, обещания давал еще щедрее. Бояре оказались не против. Изяслав им оказался ближе, чем Ростислав Набожной: он был слишком честным и принципиальным. Оживились и удельные князья. Сын Изяслава II Мстислав Волынский, такой же склочный, как его отец, принялся торговаться: что ему отвалят за помощь в усобице?

Но Ростиславу Набожному все это было глубоко противно. Его уже достала грязная атмосфера в Киеве, ему были отвратительны интриги. Губить людей в очередной драке он не пожелал. Хочется сидеть на престоле – сидите. Ростислав отказался от великого княжения и уехал к себе в Смоленск. О, столица с восторгом встретила Изяслава III. Знать получила нужные ей пожалования, чернь – дармовое пойло. Вот только похмелье было неприятным. Как гром грянуло известие: идет Долгорукий!

Два года суздальский князь тихо сидел у себя в Залесье, но в начавшейся свистопляске встрепенулся… Причем Юрия неожиданно поддержал Ростислав Набожной. Раньше сражался против него по приказам старшего брата, а сейчас видел, что управлять страной достоин именно он, Долгорукий. Ростислав привел к нему смоленское войско, прибыл и старый друг – Святослав Ольгович с северцами. Изяславу III послали сказать: давай-ка, княже, освободи место. Он робко возражал: дескать, не сам занял престол, его киевляне возвели. Но сражаться кишка была тонка. Отправился назад в Чернигов, и 20 марта 1155 г. в Киев торжественно вступил Юрий Долгорукий.

Казалось, что сбываются его планы о возрождении единой Руси. Самые сильные князья признавали его. Только Мстислав Волынский противился, «веселился убийствами и враждою», сжег города на Горыни, но Юрий простил его ради общего примирения, оставил ему Волынь. Восстановил каноническое управление церковью, сместил неправомочно поставленного митрополита Клима Смолятича, из Константинополя прислали митрополита Константина, он благословил Юрия и проклял память Изяслава II.

И только старший сын Долгорукого, св. Андрей Боголюбский, оставался в тревоге. Он один из немногих понимал, насколько обманчив блеск разлагающегося Киева. Насколько чужды столице он сам и его отец. Чувствовал, что добром дело не кончится. Его тянуло уехать. Долгорукого поражали подобные мысли сына. Они же победили! Возвратили себе по праву высшее положение на Руси. И вдруг уехать? Это было совершенно дико. Он посадил Андрея княжить рядом с Киевом, в Вышгороде, быть помощником. Но тот укреплялся в мысли: надо уходить.

Толчок дал совершенно необычный случай. В Вышгороде, в женском монастыре находилась чудотворная икона Пресвятой Богородицы, по преданию написанная св. Евангелистом Лукой. Однажды обнаружили, что она стала выходить из киота. Ее возвращали на место, а наутро киот оказывался пустым, икона находилась отдельно. Андрей воспринял это как знак. Сама Пресвятая Богородица хочет уехать! Отпрашиваться у отца он больше не стал. Взял чудесный образ Божьей Матери, позвал всех желающих и в конце 1155 г. двинулся в дорогу.

Когда Долгорукий узнал о поступке сына, он «негодоваша на него велми», слал вслед гонцов, требовал одуматься. Но Андрей ехал дальше. По пути люди узнавали, куда направляется колонна, и многие тоже присоединялись. Там, в неведомых краях, наверное, будет лучше, а князь никому не отказывал. По бескрайним снегам, сквозь заносы и метели, на север тянулся огромный обоз. Колыхались в седлах воины, шагали монахи, священники, землепашцы, ремесленники. На повозках, среди нехитрого скарба сидели закутавшиеся жены с детишками. Это был Исход Руси. Сама Русь уходила на север, в новую Землю Обетованную. А во главе колонны везли на санях икону Пресвятой Богородицы – она вела народ за собой. Она и ее слуга – князь Андрей. Задумывался ли он, что становится русским Моисеем?.. Сама Владычица явилась Андрею во сне. Указала, что место Ее иконы во Владимире. Она и стала называться Владимирской.

Отец вскорости простил самовольный уход сына, но его дурные предчувствия, увы, оправдались. Долгорукий проявил себя очень хорошим властителем. Летописец уважительно отмечал, что при нем «тишина бысть». Два года мира и порядка казались для Южной Руси невероятным достижением! Но именно попытки государя установить порядок были знати поперек горла. Столичных хищников и изменников великий князь отстранил от высших постов, назначил своих доверенных суздальцев. Стоит ли удивляться, что местная знать настраивала киевлян против «чужих», сговаривались с врагами Юрия?

Два главных смутьяна, черниговский Изяслав Давыдович и Мстислав Волынский, заключили союз, втихаря собирали войско. Переворот разыграли как по нотам. В 1157 г. на пиру у боярина Петрилы Долгорукого отравили. Как только он умер, городская верхушка устроила погром, бросила чернь на дворцы, на дома «суздальцев». Приманка – лучше не придумаешь: грабь, режь, насилуй! Ох, разгулялись, оттянулись в полную волюшку! Прибарахлились, натешились, напились из дворцовых погребов. А всего через четыре дня в Киев вступала дружина Изяслава III Давыдовича. По дворам еще валялись растерзанные трупы, а горожан звали на торжества и угощения. Ох, любо, ох, весело!..

Известия о трагедии докатились до Залесья. Но Андрей не стал поднимать рать. Он поступил так, как до него не поступал никто. Созвал первый в истории Земский собор: духовенство, бояр, представителей Ростова, Суздаля, Владимира и других городов. А на соборе от всей своей земли он принял титул великого князя. Прежде на Руси великое княжение однозначно подразумевало обладание Киевом – Андрей одним махом перечеркнул традицию. Киевляне сажают на престол великих князей, так и пусть живут с ними. Андрей Боголюбский демонстративно отмежевался и от прежней столицы, и от всей прежней государственной системы. Он провозглашал рождение новой Руси – северной.

Начал отстраивать новую столицу, Владимир – большую и красивую. Князь недвусмысленно подчеркнул ту роль, которую готовил своему детищу. Речки во Владимире получили названия киевских – Лыбедь, Почайна, Ирпень. Наметив обводы валов и стен, Андрей по-киевски обозначил ворота – Золотые, Серебряные. А для привезенной чудотворной иконы приказал возводить великолепный собор Успения Божьей Матери. Как раз в честь Успения были освящены киевская Десятинная церковь, храм Печерского монастыря. Но и во Владимире возник монастырский Печерний городок. Андрей мечтал перенести во Владимир все лучшее из Киева, но отсечь худшее.

А юг приходил в упадок. Слабый и трусливый Изяслав III Давыдович пытался купить сторонников, раздавая им города. Но в результате остался с одним Киевом, и с государем совсем перестали считаться. Русь рассыпалась. Ближайшие и самый сильный союзник, Мстислав Волынский, изменил великому князю, прогнал из столицы. В дальнейших драках Изяслав III был убит. Но теперь уже и столичная верхушка смекнула, что надо найти более авторитетного правителя. Вторично пригласили на царство смоленского Ростислава Набожного.

Хотя смутьяны не переводились. Мстислав Волынский урвал огромные пожалования и от Изяслава III, и от Ростислава Набожного. Но ему казалось мало, он начал задираться с великим князем, примериваться к столичному трону. Зато с Андреем Боголюбским у Ростислава Набожного сложились отличные отношения, у них было много общего. Ростислав тоже порывался бросить Киев, хотел постричься в монахи, но митрополит и печерский игумен Прокопий уговаривали его остаться: честный Ростислав отдавал себя служению Руси, а что будет без него?

В это же время Северная Русь на глазах усиливалась и расцветала. По сути, произошло чудо. Совсем недавно Залесский край считался захудалым окраинным придатком страны, а всего за 5–7 лет он превратился в могучую державу, возвысился над прочими русскими землями. Так еще раз сбылись слова Священного Писания: «Камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла; это от Господа и есть дивно в глазах наших». «И кто упадет на этот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит».

Но добавились и международные интриги. Ведь Русь была тесно связана с Византией, структуры Церкви у них были едиными. А политика Византии резко менялась. Император Иоанн Комнин пытался опираться на союз с Русью. Он поддерживал Юрия Долгорукого, выдал за него замуж дочь Анну. Греческие митрополиты и епископы на Руси старались мирить усобицы. Но Иоанн умер, и престол занял его сын Мануил Комнин. Он был ярым западником. Широко принимал на службу иностранцев, давал им высокие посты при дворе, в армии, правительстве. Внедрил в стране западные моды, европейские законы и модели управления. Запустил в Византию итальянских купцов. Налоги отдал на откуп итальянцам и евреям.

Но и политику он повел европейскую. Западная Европа в это время разделилась на два враждующих лагеря. Гвельфы поддерживали верховенство римского папы, гибеллины – германского императора. Фридрих Барбаросса сражался с папой и его сторонниками за власть над Римом. Мануил, наоборот, принял сторону папы. Не только взялся оказывать ему военную и финансовую помощь, но и повел переговоры об объединении церквей. Соглашался подчинить Ватикану Константинопольскую патриархию, пожертвовать Православием, подправить церковные догматы и обряды. А за это папа должен был поддержать Мануила, чтобы он утвердился в Италии, расширил свою империю на другие европейские страны.

Он нацелился подмять Венгрию, проталкивал на престол греческих ставленников, вторгался с войсками, подкупал местных баронов. Но за Венгрией лежала Русь. А греки еще со времен св. Владимира числили киевских князей подданными императора! Конечно, такое подданство оставалось чисто формальным. Но в Византии о нем никогда не забывали. Если православные, если окормляются Константинопольской патриархией, значит, подданные.

Мануил вынашивал планы добиться уже не формального, а реального подчинения Киева. Сделал ставку на Мстислава Волынского. Этот честолюбец нацеливался на великое княжение и за помощь был готов на все. А кроме того, важнейшим орудием Византии оставалась церковь! Ростислава Набожного принялись окручивать исподтишка через греческое духовенство. Но появление на севере новой самостоятельной державы, Владимирского великого княжества, серьезно обеспокоило греков.

Константинопольская патриархия и киевский митрополит начали перестановки в церковных структурах. Под разными предлогами снимали русских епископов, заменяли греками. К Боголюбскому отправили нового епископа, Леона. Он оказался в большей степени агентом, чем служителем церкви. С ходу занялся конструированием заговора.

В Суздале жила вдова Долгорукого Анна Комнина – сестра императора Мануила. С ней были дети Василько, малолетние Михаил и Всеволод. К ней перебрались и некоторые дети Долгорукого от первой жены, Мстислав и Ростислав, потерявшие уделы в южных усобицах. Вся эта публика, оказавшаяся вокруг Анны, была недовольна Боголюбским. Утверждала, что Северная Русь по традиции должна принадлежать младшим наследникам. Или нужно ее поделить на всех родственников. Подобные настроения поддержала значительная часть бояр. С малолетними князьями им было бы куда удобнее, чем с Боголюбским. А епископ Леон стал двигателем заговора. Он взялся доказать, что Боголюбский не только узурпатор, но еще и нечестивец.

Это совпадало с общей линией Константинопольской патриархии. В свое время русские перенимали многие церковные обычаи от болгар, они кое в чем расходились с греческими. Например, пост по средам и пятницам смягчался, если попадал на великие праздники. После Пасхи и Рождества устанавливались «сплошные седмицы», без однодневных постов. У греков послаблений не дозволялось, в среду и пятницу строго постились в любом случае. Подобные различия вызывали споры еще в XI в., русскую практику постов отстаивал св. преподобный Феодосий Печерский. Но до конфликтов не доходило, расхождение-то было мелким. Если новообращенные русские приучались хоть как-то поститься, это уже было успехом. Ну а теперь сама патриархия не могла похвастаться принципиальностью, римскому папе она соглашалась уступить по всем пунктам. Зато Русскую церковь требовалось раздавить, и сплошные седмицы сочли подходящим предлогом, объявили «ересью».

В 1163 г. Рождество Христово приходилось на среду. Епископ был приглашен к Боголюбскому за праздничный стол, увидел мясные блюда и учинил скандал, обвинил князя во всех грехах. Анна с частью бояр, братья великого князя Василько и Мстислав неожиданно оказались поборниками строгих постов, выставляли Боголюбского еретиком. Однако серьезной поддержки они не получили, а раздуть смуту государь им не позволил. Действовал мягко, но решительно, просто выслал всех из своей державы.

У Боголюбского имелся собственный кандидат в епископы, священник Федор. Его послали к грекам для рукоположения. Но и Ростислав Набожной понимал, что в церкви неладно. В Киеве как раз скончался митрополит, и великий князь попросил поставить русского, Клима Смолятича. Разъяснял, что раньше его поставили неправильно, но вообще он вполне достойный кандидат. Послы Набожного и Боголюбского нашли императора Мануила Комнина в воинском лагере, он сражался с венграми. Сюда же приехал с жалобой изгнанный епископ Леон. Но императора их приезд поставил в крайне затруднительное положение. В условиях войны он никак не хотел ссориться с русскими. Поэтому признал Леона виноватым, а просьбы о поставлении Клима и Федора обещал выполнить. Дескать, скажет патриарху, и все будет нормально.

Это было заведомой ложью. Выполнять своих обещаний Мануил не собирался. Но Боголюбский окрылился. Федор действовал уже как нареченный епископ. Во Владимирской Руси ввели несколько новых праздников – 1 августа в честь победы над волжскими болгарами установили праздник в честь Всемилостивого Спаса и Пресвятой Богородицы. 1 (14) октября учредили праздник Покрова Пресвятой Богородицы. В Ростове нашли нетленные мощи св. мученика епископа Леонтия, убитого язычниками. Установили его почитание. Составлялись замечательные духовные произведения – Житие св. Леонтия, Сказание о чудесах Владимирской иконы Божьей Матери, Служба на Покров Пресвятой Богородицы, Слово похвально на Святый Покров. Во владимирских летописях и церковных службах отразилось то, чего не было в киевских: идея собирания Руси. Пресвятую Богородицу молили защитить людей своим Покровом «от стрел, летящих во тьме разделения нашего».

Но время шло, и Ростислав Набожной счел, что в Византии просто забыли о его просьбе насчет Клима Смолятича. В 1165 г. он направил в Константинополь повторное ходатайство. Но киевские послы встретили вдруг на Днепре нового митрополита – Иоанна, назначенного без всякого согласования с великим князем. Ростислав возмутился, протестовал, но к нему хором обратились и император, и патриарх. Оба рассыпались в извинениях, ссылались на случайные накладки и заверяли, что впредь такого не повторится. Хотя на самом деле, Иоанн прибыл с тайными полномочиями. Его нацелили на стратегическую задачу – разгромить русскую национальную церковь, целиком подчинить грекам.

Обычай смягчать в праздники посты по средам и пятницам новый митрополит официально заклеймил как «ересь». Праздники, введенные Боголюбским, отверг. Не признал даже прославления св. мученика Леонтия. Развернул яростную кампанию против Киево-Печерского монастыря. Епископа Леона полностью оправдал, направили обратно на Ростовскую кафедру. Первый наскок не удался, Боголюбский опять выгнал его. А в Киеве Русскую церковь взял под защиту Ростислав Набожной. Настоятель Печерского монастыря Прокопий был его наставником и другом, государь часто приглашал его во дворец вместе с монахами, мечтал самому принять постриг в его обители. Митрополиту пришлось притормозить нападки, а то как бы и его не выставили.

Но Ростислав был уже стариком. Жить ему оставалось недолго, к этому заблаговременно готовились. У столичной знати и митрополита интересы оказались общими, совместными усилиями они продвигали Мстислава Волынского, византийского ставленника. Обхаживали Набожного, доказывали: Мстислав самый сильный князь, если престол достанется другому, опять разразится война! Государю предлагали комбинации: Мстислава надо сделать наследником, а он в благодарность поддержит сыновей Набожного, даст им дополнительные города. В общем, уговорили.

В начале 1167 г. государь скончался. В Киеве объявили его «последнюю волю» и пригласили на трон Мстислава II. Правда, его знали на Руси далеко не с лучшей стороны. Напакостил он уже немало, у него нашлись противники. Но он призвал поляков и пришел в столицу с большим иноземным войском. А в качестве властителя Мстислав II проявил себя крайне алчным. Договоренности с покойным Ростиславом Набожным сразу похерил. Договаривался-то не он, а киевские бояре от его имени. Ожидаемых городов он Ростиславичам не дал. Мало того, нацелился отобрать их владения.

Организовал переворот в Новгороде, выгнал оттуда сына Набожного, Ростислава. Двоих других, Давыда и Рюрика, пригласил в гости в Киев, приготовив для них камеры в темнице. Среди киевских бояр нашлось двое честных, предупредили братьев. Но если не удалось захватить их подлостью, то Мстислав вознамерился воевать с ними. Однако у Ростиславичей имелся сильный покровитель – Андрей Боголюбский. Он остался верен памяти Набожного, открыто заявлял, что готов заменить отца его сыновьям.

Зато Мстислава II подпирала Византия, и она сказала свое слово. Умершего митрополита Иоанна сменил Константин, который повел себя еще более радикально, чем предшественник. Как бы и не заметил безобразий в Новгороде, беззаконий Мстислава II. Напротив, взялся оказывать ему всемерную поддержку. Но греческая церковь развернула вдруг мощную кампанию травли Боголюбского! Его обвиняли в ереси. Подключился сам патриарх Лука Хризоверг. Настаивал, чтобы Боголюбский принял изгнанного Леона, порвал с «самозванцем» Федором и отослал его на суд митрополита, а в противном случае угрожал Андрею и всей Владимирской земле… отлучением от церкви.

Вот тут уж было от чего опешить! Государя, который каждый свой шаг соизмерял с Православием, которого патриархия совсем недавно расхваливала за строительство храмов и монастырей, эта же патриархия готова была объявить вероотступником, отторгнуть от христианства понастроенные им города и храмы! Обдумав ситуацию, Боголюбский решил все-таки послать Федора в Киев. В конце концов, с приговором митрополита можно будет поспорить, найти сторонников среди русского духовенства. Да и насколько осмелится митрополит осудить священника, за которым стоит могущественный государь?

Но он осмелился. Ведь он тоже действовал не сам по себе, им руководили патриарх и император, его прикрывал Мстислав II! Имея такую опору, стоило ли опасаться Владимирского великого князя? Удар как раз и нацеливался именно по нему, по Боголюбскому. В Константинополе давно полагали, что он слишком занесся, его надо проучить и поставить на место. Над Федором устроили показательную расправу. Обвинили в самозванстве, ереси, вывалили кучу грубейшей лжи. А учреждение праздника Покрова, рассказы о том, как Пресвятая Богородица помогала Боголюбскому и его подданным, квалифицировали ни много ни мало как «хулу» на Царицу Небесную.

Мстислав II и митрополит отправили Федора в кандалах в Византию и подвергли мучительной казни. Это была еще одна пощечина Боголюбскому. Его подданного и приближенного покарали на территории империи руками греческого палача. Так кто настоящий властитель над Русью? Одновременно с расправой над Федором митрополит Константин взялся подчинять грекам Киев. Запретил службы в Печерском монастыре и отлучил от церкви игумена Прокопия – за «ересь», за русскую практику постов.

Православных подвижников отлучали и казнили, а в это же время в Киев ехала делегация римского папы Александра III! Византийского союзника! В начале 1169 г. великий князь Мстислав II и митрополит торжественно встретили миссию из Ватикана. Латиняне прибыли заключать союз! Русским предстояло послать войска в Европу, драться против Германии за интересы папы. Послов чествовали на пирах, митрополит двумя руками благословлял предприятие. Мстислав II уточнял: сколько приплатят союзники за русскую доблесть и кровь? Но столь многообещающие переговоры пришлось срочно свернуть. На Киев шло войско Боголюбского…

Владимирский государь был очень сдержанным человеком. Он оставил без ответа убийство отца, истребление суздальцев в Киеве. Но поругания Русской церкви он не стерпел. Командование полками он поручил сыну Мстиславу Андреевичу. Присоединились другие обиженные Мстиславом II. Собралась армия одиннадцати князей! А Киевский великий князь внезапно обнаружил, что друзей у него… нет. Греки и поляки были далековато, а князья, даже и не выступившие против него, защищать его не пожелали. Полки со всей Руси обложили столицу.

Киевляне были в общем-то спокойны. Они привыкли к собственному особому статусу: грабили и жгли другие города, а перед ними заискивали, их ублажали. Они даже не усердствовали оборонять свой город. Кому хочется схлопотать стрелу? Осаждающие, как обычно, вступят в переговоры со столичной верхушкой, определят, кому из князей править, на каких условиях… Но Андрей Боголюбский видел в Киеве не вожделенную цель, а уродливую химеру, соблазняющую Русь иллюзией величия, видел плацдарм чужеземцев. Он преднамеренно «опустил» Киев.

Мстислав Андреевич получил от отца четкие наставления, как ему действовать. Высмотрел слабые места, убедился в нерадивости защитников. На третий день осады, 8 марта 1169 г., отборный отряд неожиданным броском ворвался в город и открыл ворота. Мстислав II ускакал. А с Киевом сын Боголюбского поступил так же, как победители поступали с «обычными» городами, отдал его на трехдневное разграбление. Тут-то и проявилось, сколько же он напакостил остальной Руси, сколько обид накопилось на Киев у суздальцев, переяславцев, полочан, рязанцев, северцев. Набросились с огромным удовольствием.

Впрочем, гнев Боголюбского обрушился не на весь город. Печерский монастырь и дома некоторых граждан владимирские воеводы взяли под охрану. А остальные расплачивались за прежнюю сладкую жизнь. Победители набивали телеги и вьюки несметной добычей. Набирали сколько хочешь пленных. Разве не вы и не ваши близкие резали суздальцев, наживались на бедах других княжеств? Пировали за их счет, продавали и покупали чьих-то жен и детей, равнодушно взирали на пленных русских невольников? Так почему вы должны быть исключением? Попробуйте то же самое. С этим соглашались и летописцы, признавали, что Киев пострадал справедливо, за грехи его жителей и «митрополичью неправду».

Греческую митрополию Боголюбский наказал в первую очередь. Печерский монастырь княжеские дружинники оберегли, а митрополичьи церкви, Софийскую и Десятинную, целенаправленно разорили. Святотатцами себя не считали. Наоборот, храмы были для них уже оскверненными. Греки осквернили их ложью, лицемерием, нечистой политикой, вероотступничеством, под их сводами разыгрывали суд над Федором, отлучали печерских монахов. Из опоганенных церквей вывозили святыни, иконы, книги, утварь, снимали колокола. Митрополит Константин успел скрыться, но потрясения не перенес, вскоре преставился. А Боголюбский унизил Киев и иным образом. Он не взял город себе, не отдал его сыну, не пожелал даже приехать полюбоваться на павшую столицу. Он пренебрег Киевом. Собственной властью поставил княжить брата, Глеба Юрьевича Переяславского. Поставил как своего подручного, а государь на Руси отныне был один – во Владимире.

Нет, даже такая кара не принесла южной Руси мира и согласия. Мстислав II укрылся на Волыни, его поддержали как Византия, так и Рим. К нему пришла польская армия. Он принялся опустошать владения других князей, сторонников Боголюбского. А опозоренные и ограбленные киевляне не забыли, как вольготно им жилось при Мстиславе II. Когда его войско приблизилось к столице, взбудоражились, забунтовали. Глебу Юрьевичу пришлось быстренько покинуть город, и прежнего великого князя приняли с распростертыми объятиями.

Но поляки ушли домой, а Глеб соединился с друзьями и родственниками. Тут уж перетрусили князья, переметнувшиеся к Мстиславу II. Вступали в переговоры с более сильной стороной, выясняли, что им посулят за обратный переход. Мстислав II не рискнул вступать в битву, опять бросил Киев. Начал формировать на Волыни новую рать, опять договаривался с Польшей, однако в ходе подготовки заболел и умер. Так провалились первые потуги по внедрению в нашей стране церковной унии. Но стало проявляться зримое различие между «старой» Киевской Русью и обновленной Владимиро-Суздальской.

Клубок шестой Первые цареубийцы

В прошлых главах уже упоминалось, что северная Ростово-Суздальская земля долгое время считалась глухой окраиной Русской державы, и сюда обычно присылали младших княжичей. Подолгу они не задерживались. Когда подрастали, их переводили в более благоустроенные и более почетные уделы. А северный Залесский край подолгу жил вообще без князей. Настоящими хозяевами края считали себя бояре. Князья менялись, а бояре-то были местными. Они захватили лучшие земли, «работили сирот» – закрепощали крестьян. В своих владениях они были полновластными царьками, карали и миловали по собственному усмотрению.

Утверждению христианства бояре противились. Не желали раскошеливаться на строительство церквей, содержание священников. Опять же, священник начнет вмешиваться в дела боярина. Люди потянутся к нему с вопросами, жалобами. Нет уж, пускай остаются язычниками. Без посторонних глаз и ушей спокойнее. Бояре были потомками прежней родовой знати, и язычество поддерживало их авторитет. Ну а с княжеской администрацией возникали конфликты, и из-за этого в Залесье стало две столицы. Старейший город Ростов считался «боярским». А резиденция князей перенеслась в Суздаль.

Но Юрий Долгорукий задержался на севере. Братья и племянники оттеснили его из «очереди», не давали законных владений на юге. А правителем он был твердым, решительным. Начал брать Залесскую землю под контроль, наводить порядок. Бояре зароптали. Выражали протесты, устраивали недружественные выходки. Причем к «старой» ростовской знати присоединялась «новая» суздальская. Юрий даже еще раз переменил место жительства, переехал из Суздаля в Кидекшу. Оппозицию возглавил Степан Кучка, самый богатый и могущественный из бояр. Он отхватил внушительную область на Москве-реке и Клязьме, многочисленные «села и слободы красные». Город Москва принадлежал не князю, а ему. Пошлины на важнейшем торговом пути между Волгой и Днепром текли не в княжеский, а в боярский карман.

Конфликт копился долго и прорвался. Князь повелел прислать на службу сыновей Кучки, а тот ответил грубо и дерзко: не будет тебе моих сыновей. Это был открытый вызов. Бояре и без тебя сила, а кто ты без бояр? Смириться значило утратить власть. Юрий начал готовиться к войне. На Западе такое случалось сплошь и рядом, но на Руси еще не бывало, чтобы князь воевал против собственного боярина. Хотя Кучка был спокоен. Основу войска составляли боярские дружины, городские полки вели бояре-тысяцкие. Кто посмеет его тронуть? Но Юрий это тоже осознавал. Он не стал собирать рать. Подкараулил врага и нагрянул в Москву с одной лишь княжеской дружиной. Боярин и его воины опешили от неожиданности, но Кучка даже сейчас не особо встревожился. Ну посадят его в тюрьму? А за него поднимется вся верхушка Ростова и Суздаля.

Нет, Юрий ему даже опомниться не позволил. Изменник и бунтовщик поставил себя вне закона, князь с ходу вынес приговор, слуги вытащили боярина за крепостные стены и снесли голову… Известие о казни вогнало знать в шок и заставило поджать хвосты. Пожалуй, заноситься перед князем было слишком опасно. Но Юрий расправился лишь с одним наглецом и дал острастку другим. Враждовать со всей кастой он не желал. Сыновей Кучки принял ко двору, дал им высокие посты – получалось, что настоял на своем, чтобы Кучковичи служили ему. А на дочери казненного Улите он женил сына Андрея. Москва с окрестностями была не конфискована, а отошла к княжескому дому в качестве приданого. Юрий определил Андрею и персональный удел – Владимир. Вместе с Москвой важная дорога по Клязьме и Москве-реке попадала под управление наследника.

На юге разразились страшные усобицы, русские люди стали переселяться в Залесскую землю, она покрывалась новыми городами. И тем не менее Долгорукий считал свое княжение на севере временным. Он даже не организовывал постоянную администрацию. Сеть княжеских погостов (административных центров) с тиунами-чиновниками охватывала лишь берега Волги и центр удела, Суздальское ополье. А по остальной территории Долгорукий каждый год ездил в «полюдья». Так же, как в древние времена Вещего Олега или Игоря! Сам князь объезжал села, собирал подати, разбирал накопившиеся споры.

Впрочем, Юрий пребывал в уверенности, что тратить силы и средства на благоустройство лесного края попросту незачем. Все-таки настанет время, и он покинет здешнюю землю. Вроде бы так и случилось: в 1155 г. он сел на златой престол в Киеве. Как водится, перераспределил уделы и Залесскую землю предназначил опять традиционно младшим детям. В Суздале оставались его малолетние сыновья Михаил и Всеволод с матерью, греческой принцессой Анной.

Вот тут-то бояре оживились. Долгая и твердая рука Юрия покинула их. А детишками можно вертеть как угодно! Но эти замыслы и аппетиты очень некстати испортил св. Андрей Боголюбский. Ни с того ни с сего вернулся с чудотворной Владимирской иконой Божьей Матери! Привел новые партии переселенцев. А в 1157 г. Долгорукого отравили, и Андрей провозгласил себя великим князем… Мы уже рассказывали, какие водовороты интриг закрутились после этого. Шептались, что Долгорукий-то дал Андрею Вышгород, а Ростов и Суздаль – младшим, законные наследники в здешних краях они. Но Боголюбский сумел обойти эти противоречия. Он не собирался конфликтовать с братишками и мачехой. Оставил им Ростов и Суздаль: владейте своими уделами, пользуйтесь доходами. Однако великое княжение выше удельного, извольте подчиняться.

Андрей обосновался в том городе, который с юных лет принадлежал ему, – во Владимире.

Прежде на него не обращали внимания. Ростовчане и суздальцы его даже городом не признавали, считали «пригородом». Но Андрей превращал его в столицу не хуже Киева. Его отец пытался реанимировать Киевскую Русь. Боголюбский понял, что это уже невозможно. Поставил иную цель. Создавать на севере здоровое и жизнеспособное ядро, которое будет объединять вокруг себя распавшиеся русские осколки. Причем объединять на новых принципах – Православия и Самодержавия.

Примерно так было в Византии, однако единовластие в понимании св. Андрея отличалось от греческой модели. Константинополь породил монархию аристократическую. Боголюбский сделал своей опорой простой народ. И это было неслучайно. Именно простолюдины во все времена заинтересованы в сильной власти, способной защитить их и от внешних врагов, и от произвола внутренних хищников.

Он зазывал «мизинных», т. е. маленьких, людей «из всех земель». Они становились и строителями, и населением Владимира. Рабочих рук было предостаточно, трудолюбия и сноровки им было не занимать, великолепный город вырастал буквально на глазах. Князь очень полюбил и Боголюбово, где ему явилась Царица Небесная. Построил здесь свою личную резиденцию. Как раз от этого замка он получил прозвище Боголюбский. Правда, его звали и иначе – Боголюбивый. Звали заслуженно и справедливо. Его вера не ограничивалась строительством церквей и щедрыми пожертвованиями. Он много времени проводил на церковных службах, молился горячо и истово. Каждое утро вставал затемно, приходил в храм раньше священников, как смиренный служка, зажигал лампады.

В житейских удовольствиях Андрей был скромным и неприхотливым. Из забав, обычных для русской знати, сохранил только охоты. Они помогали поддерживать себя в физической форме, сплачивали приближенных, были тренировками для воинов. Но пиры с дружинниками, столь любезные большинству князей, Боголюбский не устраивал. Просиживать за столом, выслушивать хмельные здравицы, было для него глупо и неприятно. Он любил чтение, собрал изрядную библиотеку. Да и дел было невпроворот.

Приток людей во Владимир позволил ему реорганизовать армию. Ее основой стали не дружины аристократов, а полки «пешцев», городских ратников. А вместо бояр при нем впервые появились дворяне, они же «милостники». Они выдвигались из «низов» собственными способностями: отличившиеся рядовые воины, слуги, даже невольники. Милостники не имели богатств, земельных угодий. Они всем были обязаны князю, служили ему, а за это получали «милость» – коней, оружие, деревеньку-другую на прокормление. Они составили окружение Боголюбского, из них государь черпал кадры чиновников.

Именно св. Андрей стал устроителем Залесской земли. Основывал сеть погостов. Таким образом, княжеская власть брала под контроль глухие углы. Но эта же система служила утверждению христианства. На погостах, где жили чиновники и отряды слуг, строились первые церкви в сельской глубинке. (Кстати, в связи с этим слово «погост» впоследствии изменило значение. Ведь при церквях возникали и кладбища, чтобы хоронить людей в освященной земле, и в народе родилось выражение «понесли на погост». В начале XVII в. административная система погостов была упразднена, а слово сохранилось, стало обозначать кладбища.) Владимирская Русь быстро усиливалась, богатела. А в некоторых церковных службах титул Боголюбского уже заменялся словом «царь».

О клубке оппозиции государь знал, но не считал нужным пачкаться, трогать ее. Но, как уже упоминалось, подключились византийцы. В 1163 г. заговорщики во главе с епископом Леоном попытались раздуть большой скандал, выставить Боголюбского не просто узурпатором, а еще и еретиком. Но всех крамольников государь выслал вон. Вдова Долгорукого, принцесса Анна, уехала на родину, в Византию. С собой она повезла троих детей. Старшему из них, Васильку, император Мануил назначил во владение города на Дунае, присвоил никому не известному князьку титул «старейшиной русских князей»! Очевидно, надеялся использовать в собственных политических игрищах.

Однако младшие сыновья Анны повели себя неожиданно. Для них-то были родными русские просторы, русское небо. Русские мамки и дядьки рассказывали им сказки, богатырские былины. И один из мальчишек, который был постарше, Михаил, вообще отказался ехать за границу. Проезжая через Поднепровье, он отстал от матери и присоединился к сводному брату, Глебу Переяславскому. Взялся оборонять степную границу от половцев. Сформировал из удальцов собственную дружину, несколько раз был ранен, стал инвалидом. Но прославился как великолепный воин, настоящий богатырь, защитник от поганых.

А самого младшего сына, Всеволода, мать привезла в Византию восьмилетним ребенком. Его будущее выглядело вполне обеспеченным. Он приходился племянником императору! Почет, уважение, придворные чины, а там кто знает, как повернется судьба? Но мальчик, едва подрос, тоже сбежал! Странствовал по Европе. Гостил в Чехии при дворе германского императора Фридриха Барбароссы. Потом вернулся на Русь. Вместе с Михаилом стал защищать страну от степняков. Мать настраивала детей против Боголюбского, а Всеволод, наоборот, стал его сторонником. В 1169 г., когда Владимирский государь направил свои полки на разложившийся Киев, Всеволод со своей дружиной поучаствовал во взятии и разорении города.

Напомним, что, разгромив старую столицу, Боголюбский отдал ее Глебу Переяславскому. Но даже столь мощная взбучка и сосредоточение власти в руках братьев и союзников не принесли стране мира и успокоения. Киевские бояре привычно отравили Глеба, и усобицы полыхнули с новой силой. А Боголюбский в Поднепровье теперь пытался опираться на младших братьев – Михаила и Всеволода. Хотя они были еще слишком молоды, не имели должного веса: одному 20 лет, другому 18.

Северная Русь оставалась куда более благополучной. А князь Андрей постоянно ощущал покровительство самой Божьей Матери. Как ни удивительно, ему удавались все задумки! Росли города, быстро увеличивалось население. Его воеводы могли действовать отвратительно, терпеть поражения. Но войны все равно завершались в его пользу! Государь не мог сделать только одного: изменить окружающих его людей, научить их мыслить, как он сам. Он строил великую державу, нужную всем русским. А каждый в отдельности рвался только к собственным выгодам.

Ростовские и суздальские бояре затаились до времени, но князь, твердо поддерживающий закон и порядок, страшно им мешал. Современник писал о Боголюбском: «Всякий, держащийся добродетели, не может не иметь многих врагов». Андрей выдвигал незнатных людей, принимал на службу крещеных инородцев: болгар, евреев, кавказцев. Полагал, что они, обязанные своим положением государю, станут надежной опорой. Но они думали только о наживе. А крестились нередко ради карьеры, истинное Православие государя было им ненавистно: приходилось отстаивать с ним долгие службы, поститься, ограничивать житейские радости.

Боголюбский не желал лишних конфликтов ни с кем: ни со знатью, ни даже с греческой церковью. Киевскую митрополию он наказал, однако навязанного ему епископа Леона все-таки принял обратно. Другого-то не было. Только не хотел видеть этого проходимца, велел ему жить в Ростове, а во Владимире служило русское духовенство. Но Боголюбский сам пустил козла в огород, бояре снова начали группироваться вокруг епископа. А вдохновителем оппозиции стал сосед, князь Глеб Рязанский. Его княжество было совсем не маленьким, не бедным – земли были куда более плодородными, чем в Залесье. Но Глеб не обладал ни талантами, ни трудолюбием Андрея, не умел созидать и хозяйствовать. Зато он жгуче завидовал Боголюбскому, косился на красоту и богатство его городов.

А между тем родственников и единомышленников рядом с Андреем становилось все меньше. В походе на камских болгар заболел и умер ближайший помощник, сын Мстислав. В 1174 г. скончался верный брат Святослав Юрьевский. У Боголюбского оставалось еще двое сыновей. Георгий правил в Новгороде, ничем себя не проявил, серьезного авторитета не заслужил. При отце находился 20-летний Глеб. Он славился чистым и убежденным благочестием, горел возвышенной Верой и жил только ею. Отец начал готовить его в преемники, но и он в 1174 г. отошел в мир иной (впоследствии был признан святым).

Возле государя не осталось никого, кто мог бы подхватить и удержать власть! Глеб Рязанский пересылался с ростовской знатью, обещал военную помощь. Начали готовить «убивство Андреево… по научению Глебову». Круг заговорщиков составили бояре, придворные, главный воевода Борис Жидиславич, примкнула и вторая жена государя, при заключении мира он женился на болгарской царевне. Хотя ее-то увлекали не политические соблазны. Боголюбский был уже в летах, она нашла себе кавалера погорячее…

Государю поступали тревожные сигналы, но он «ни во что вменил слухи». Лишь к лету 1174 г. перед Андреем раскрылась страшная правда: вокруг него раскинулась сеть заговора, причем замешаны были самые высокопоставленные лица. Но одни слуги, искренние и добросовестные, начали расследование и докладывали великому князю об опасности. Другие в это же время предупредили крамольников. Борис Жидиславич и еще ряд разоблаченных сообщников благополучно упорхнули в Рязань.

Боголюбский стал остерегаться, запирать дверь в спальню, рядом с постелью клал меч, реликвию св. Бориса. Между тем следствие вскрыло новые имена, и в их числе оказался один из Кучковичей, ближайших бояр, братьев первой жены государя. Наконец-то Андрей решился на крайние меры, велел казнить предателя. Однако такое решение запоздало. Мало того, Боголюбский даже теперь повел себя слишком мягко. Доказательства касались только одного из Кучковичей, а его родных государь не стал трогать. Но в результате приговор даже не успели привести в исполнение. О нем пронюхал Яким Кучкович и «поспешил к братье своей, к злым советникам, как Иуда к евреям, стараясь угодить отцу своему сатане». Яким внушал: «Сегодня князь казнит одного, а завтра нас». Сколотили отряд из 20 человек – Яким и Петр Кучковичи, «жидовин Ефрем Моизич», ключник осетин Анбал, жена-болгарка…

Злодеи трусили. Чтобы побороть страх, отправились в погреб, напились крепкого меда. Стража знала убийц как высоких начальников, подпустила к себе, и ее без шума перерезали. Но зажигать свет боялись, как бы не перебудить весь дворец. Подкрались к спальне государя, постучались, кто-то назвался Прокопием, любимым слугой Андрея. Князь распознал обман, стал искать меч. Но Анбал заблаговременно вынес оружие, а заговорщики вышибли дверь. 63-летний князь дрался, как лев, сбил с ног первых нападающих, одного из них приняли за Боголюбского и проткнули мечами.

Но князь выдал себя голосом, кричал: «Бог отмстит вам мою кровь и мой хлеб». Его рубили, кололи. Потом кинулись наутек. А Боголюбский был еще жив. Полз по полу, даже спустился по винтовой лестнице. Убийцы услышали стоны, вернулись. Не нашли его в спальне и пришли в ужас: что с ними будет, если князь призовет людей? Запалили свечу и пошли по кровавому следу. Андрей укрылся в нише за колонной. Пересиливая чудовищную боль, он читал молитвы. Петр Кучкович отсек руку, поднятую для крестного знамения, и Боголюбский успел прошептать: «Господи! В руце Твои предаю дух мой!»…

Вот сейчас злодеи почувствовали себя уверенно. Ринулись грабить дворец. Нагой труп князя валялся в огороде, убийцы хотели кинуть его псам. Позаботился о нем лишь один человек, пришедший из Киева печерский монах Кузьма. Ему угрожали, запрещали брать тело, но Кузьма не дрогнул. Обличил и пристыдил Анбала, напомнил, сколько добра сделал ему государь. Ключник все-таки бросил монаху ковер и плащ. А вокруг царило полное безумие. Кто-то тащил украденные вещи, кто-то допивался до невменяемого состояния. Кузьма укрыл мертвого, сам понес в церковь. Но в ней заперлись перепуганные пьяные слуги, не открыли дверей, пришлось положить князя в притворе.

Когда весть о случившемся разнеслась по Владимирской земле, люди вскипели от возмущения – бояре и придворные убили их любимого князя! Принялись громить дома и усадьбы знати. Убийцы благоразумно не стали ждать, когда очередь дойдет до них. Нагрузили длинный обоз драгоценной добычей и удалились в Ростов. Знали, что там не осудят. Как можно осуждать, если даже епископ Леон был причастен к заговору! Свое отношение к убийству он продемонстрировал очень красноречиво: тело великого князя девять дней лежало без погребения.

Свой долг исполнил не епископ, а русское духовенство. Устроило крестный ход с Владимирской иконой Божьей Матери. Успокоило буйства. Останки государя принесли из Боголюбова во Владимир, погребли в построенном им Успенском соборе. Простые люди уже тогда начали почитать князя как святого, печерские монахи признавали страстотерпцем, писали его житие. Но Константинопольская патриархия крепко злобилась на него. Св. благоверный великий князь Андрей Боголюбский был канонизирован лишь в 1702 г., при Петре I.

Ну а в те времена, в 1174 г., едва похоронили государя, во Владимир явились ростовские и суздальские бояре с вооруженными дружинами, прибыло посольство Глеба Рязанского. Созвали вече и подняли вопрос: кого приглашать на престол? По закону, ближайшими наследниками были братья Боголюбского – Михаил и Всеволод. Владимирцы как раз и назвали их. Нет, бояре предложений от них даже слушать не желали. Заявляли, что Ростов и Суздаль – «старшие» города, а Владимир – их «пригород», его жители достойны быть лишь «каменщиками» и права голоса не имеют. Братья и сподвижники св. Андрея аристократов никак не устраивали. Они высказались за племянников государя – Мстислава и Ярополка Ростиславичей. Сереньких, бесцветных. Требовались именно такие.

Хотя сами князья, о которых кипели споры, еще не ведали о смерти Боголюбского.

Все четверо кандидатов – Михаил, Всеволод, Мстислав и Ярополк – пребывали в прекрасных отношениях между собой. Мало того, они вместе находились в гостях у Святослава Черниговского. И вдруг туда заявилось посольство ростовских бояр, призвало на престол Ростиславичей. Причем князья поначалу не поняли, что к чему. Обсудили вчетвером, по-родственному, и сошлись, что княжить-то надо старшему, Михаилу. Ростиславичи заверили, что уступают ему, и во Владимир отправились все вместе.

Бояре узнали об этом и схватились за головы. Послали вторую делегацию, она перехватила князей в Москве. Растолковала Ростиславичам ситуацию, тайком увезла их, и знать провозгласила великим князем Мстислава. Но и владимирцы не согласились с боярским решением. Они тоже прислали делегатов в Москву, привезли к себе братьев Боголюбского и объявили государем Михаила. Вот только править ему почти не довелось. К Владимиру сразу же нахлынуло войско Глеба Рязанского, ростовские и суздальские отряды. Обложили город, два месяца жгли села, забирали в плен крестьян. У осажденных кончилось продовольствие, и стало ясно: больше держаться нельзя. Князья Михаил и Всеволод сумели незаметно выскользнуть из кольца, а городу пришлось покориться.

Как выяснилось, организаторы заговора уже заранее распределили плоды победы. Державу Боголюбского они расчленили на две. Мстислава посадили в Ростове – знать получила марионеточного князя, о котором всегда мечтала. Спешила вознаградить себя за времена, когда Долгорукий и Боголюбский держали ее в узде. Расхватывала княжеские деревни, крепостила свободных крестьян, прибрала к рукам сбор податей и драла с людей три шкуры. А во Владимире князем поставили Ярополка, он стал марионеткой Глеба Рязанского. Его воины повели себя как оккупанты, грабили подчистую. В Рязань отправляли обозы с чужим добром, церковной утварью, вывезли даже чудотворную Владимирскую икону. Но Глеб не мешал наживаться и своему подручному, князю Ярополку, поучал его: нечего стесняться, бери, что плохо лежит.

Владимирцы не выдержали, снова направили посланцев к Михаилу. Писали: «Иди на престол Боголюбского, а ежели Ростов и Суздаль не захотят тебя, мы на все готовы и с Божьей помощью никому не уступим». Но Михаил с Всеволодом уже и сами готовились к войне. Собрали с южных кордонов свои дружины – небольшие, но это были матерые бойцы-пограничники, прошедшие огонь и воду. Помог Святослав Черниговский, выделил отряд. Да и владимирцы подняли ополчение. Правда, Михаилу было очень худо. Его мучили старые раны, искалеченная половцами нога болела и отказывала. Но он возглавил поход на носилках. Зато военачальником он был блестящим. Перехитрил и разметал неприятелей в боях.

15 июня 1175 г. Михаил торжественно вступил во Владимир. Люди радовались от всей души, встречали его как избавителя. Население Ростова и Суздаля тоже прислало делегацию, заверяло: «Мы твои душою и сердцем». Объясняло, что его врагами были только бояре. Мстислав удрал в Новгород, Ярополк – в Рязань. Глеб Рязанский сразу задергался и залебезил. Просил милосердия, прислал обратно Владимирскую икону и все вывезенные ценности. Ростовские и суздальские аристократы, конечно же, оставались врагами. Но, скрипя зубами, вынуждены были принести присягу на верность.

Михаил не тронул их. Он полагал, что важнее всего восстановить нормальное управление краем, а со временем конфликты сгладятся. Чтобы избежать столкновений, он даже своего брата Всеволода посадил княжить не в Ростове или Суздале, а в следующем по значению Переяславле-Залесском. Но на самом-то деле оппозиция просто… ждала. Здоровье Михаила так и не поправилось, ему становилось все хуже. А бояре отслеживали, как он себя чувствует. Великий князь был еще жив, а в Ростов тайком возвратился из Новгорода князь Мстислав Ростиславич, формировалось большое войско. 20 июня 1176 г. враги дождались своего часа. Михаил, прокняжив лишь год, отошел в мир иной.

Хотя теперь-то владимирцы знали цену времени, не дали себя опередить. Срочно вызвали из Переяславля Всеволода, он прискакал в столицу, и его приняли как законного государя. Однако и недруги времени не теряли. Прокатилась весть: из Ростова идет Мстислав с крупными силами. Всеволоду исполнилось всего 22 года, но на своем коротком веку он предостаточно поработал мечом. Тем не менее он, как и покойный брат, не желал проливать русской крови. Отписал Мстиславу, дескать, тебя призвали ростовские бояре, меня – «владимирцы, переяславцы и Бог». Вот и давай княжить, ты в Ростове, я во Владимире, а суздальцы пусть сами решат, «кого восхотят, то им и буди».

Мстислав было смутился, заколебался, но от него почти ничего не зависело. Бояре объявили своему князю: «Если ты мир дашь ему, то мы не даем». Да только и владимирцы не намеревались сдаваться, надевали кольчуги, опоясывались мечами. Сказали Всеволоду: ты же видишь, для них нет ничего святого. Еще не исполнилось 9 дней по кончине государя, а они жаждут именно крови. Так веди нас, княже, «если будем побеждены, то пусть возьмут ростовцы жен и детей наших!». В общем, люди прекрасно представляли, какую участь им готовят свои же русские бояре, остервенелые, рвущиеся отомстить за поражения. Будет погром, грабеж, победители будут резать мужчин, семьи поведут в рабство…

27 июля под Юрьевом «бысть сеча зла». Настолько злая, что такой еще не бывало «николи в Ростовской земле». Сшиблись сурово, на истребление. Но владимирские ратники навалились на врага твердо и упорно, неприятельские отряды не выдержали натиска, побежали. Некоторые видные бояре были убиты, остальных захватили в плен. На престоле утвердился Всеволод III. Он стал одним из самых талантливых и могущественных русских государей. В истории он получил прозвище Большое Гнездо.

Хотя война еще не завершилась. Часть бояр с князем Мстиславом сумела спастись, ускакала в Рязань. Там уже находились брат Мстислава Ярополк, изменник-воевода Борис Жидиславич. Теперь побитые ростовские аристократы объединились с ними и с Глебом Рязанским. А вдобавок позвали на Русь массы половцев. Эти полчища нахлынули на Владимирскую землю. Дотла сожгли Москву. Разорили Боголюбово, второй по значению в княжестве храм Рождества Пресвятой Богородицы, монастырь, а монахинь князь Глеб отдал половцам… Впрочем, он считал, что действует благопристойно, сам-то монахинь не насиловал, не продавал, предоставил это степнякам. Набезобразничали и по селам, истребляли крестьян, набирали невольников.

Но пока увлекались грабежами, подоспел Всеволод, перехватил врагов на р. Колокше. А полководцем он проявил себя отличным, не хуже Михаила. Разнес неприятельское воинство вдребезги. Все предводители попали в плен. Судьба их была различной. Глеб Рязанский причинил жителям Владимира слишком много зла. Они ворвались в темницу и растерзали князя. Его сына Глеба и своих племянников, Мстислава с Ярополком, Всеволод спас. Понимал: они стали игрушками в чужих руках. Утихомирил разбушевавшихся горожан и сумел отпустить узников.

Но Всеволод III проявил милосердие отнюдь не ко всем преступникам. Убийц Боголюбского он повелел разыскать. Кучковичи увезли с собой предостаточно драгоценностей, устроились припеваючи в ростовских владениях. С одним из них сожительствовала и княгиня-болгарка, из-за этого ее тоже стали называть Кучковной (и в некоторых источниках путали с первой женой государя). Но идиллии пришел конец. Всех цареубийц арестовали, зашили в коробах и утопили. Озеро, куда их кинули, стало с этого времени называться Поганым. Даже много веков спустя в нем не ловили рыбу, из него не брали воду, и в народе ходило поверье, будто в озере до сих пор плавают в замшелых коробах проклятые Кучковичи…

Клубок седьмой Галицкие бояре и Рюрик II

Киевскую Русь губил политический эгоизм. Модели западных «свобод» оказывались очень соблазнительными. Им завидовали, пытались копировать. Богатые торговые города – Новгород, Полоцк, Смоленск – были ничуть не против того, чтобы жить самостоятельно и загребать прибыли, как Венеция, Генуя, Бремен, Любек. В Европе граф или герцог набирал силу, и зачем ему было повиноваться королю? Не лучше ли повоевать с соседним герцогом, прихватить его земли? Примерно так же рассуждали русские удельные князья. А бояре, набирая вес, стремились к такому же положению, как у западных баронов, – регулировать властителей в свою пользу.

В предшествующих главах мы рассказывали, как вели себя киевские и ростовские бояре. Но подобные тенденции проявляли не только они. Особенным своевольством и гонором выделялись бояре Галича. Это княжество называли Червонной (красной) Русью, оно охватывало Прикарпатье и Карпаты, было очень богатым. Как уже упоминалось, здесь имелись месторождения соли, железа, свинца, издревле процветала металлургия, ремесленное производство. Через галицкие города проходили важные торговые пути, связывавшие Русь с Европой. А правила здесь побочная ветвь Рюриковичей, она не имела прав на великое княжение и в драках за Киев оставалась в стороне.

Княжеству это шло только на пользу. Впрочем, шла на пользу и сильная княжеская власть, которую установил и удерживал Владимирко Галицкий. В чем-то он был похож на своего современника, Юрия Долгорукого. Наводил порядок твердой рукой, не терпел крамольников. Червонная Русь укреплялась, богатела. Однако при этом жирели и бояре. Они жили по соседству с Венгрией, Польшей. Видели, как живут соседи, роднились с зарубежной знатью, ездили в гости. Перенимали обычаи, в том числе опыт интриг, измен.

Когда киевский трон захватил узурпатор, Всеволод II Ольгович, Владимирко Галицкий отказался повиноваться ему, вступил в союз с Долгоруким. Они подружились, и Юрий выдал дочку за сына Владимирко – Ярослава. Киевский великий князь пробовал покорить Прикарпатье силой, нашел себе союзников – венгров. Они-то всегда были готовы пограбить русские города. Но у Всеволода и его венгерских приятелей нашлись друзья и в самом Галиче. Их союзниками стали местные бояре. Единоличное правление Владимирка стояло им поперек горла. Они установили тайные связи с Киевом, принялись готовить переворот. Но простонародье сохраняло верность своему князю, о замыслах бояр стало известно, а Владимирко с предателями не церемонился. Вызревший мятеж он круто раздавил. Всех схваченных зачинщиков без долгих разговоров отправил на плаху или на виселицу.

Когда Всеволода II сменил на столичном троне Изяслав II, ситуацию это не изменило. Новый государь сохранил союз с венграми. А Юрий Долгорукий и Владимирко Галицкий оставались их противниками. В противовес венграм они заключили альянс с византийским императором Иоанном Комнином. А галицкие бояре продолжали исподтишка интриговать. Пробовали строить козни в пользу племянника Владимирко – Ивана. Но успеха они не добились. Разоблаченных изменников карали быстро и однозначно. А Ивану пришлось бежать, он околачивался в вольном городе Берладе на Днестре, набрал ватагу из всякого сброда и стал наемником. Бродил по Руси и готов был служить любому, кто заплатит.

В 1154 г. Владимирко скончался. Престол унаследовал его юный сын Ярослав. Мы уже рассказывали: он не только готов был примириться с киевским великим князем, но и повиноваться ему, «как отцу», быть «у стремени», приводить по его приказам галицкие полки. Однако Изяслав II выбрал совершенно другой вариант – захватить Галицию в полную собственность. Нахлынул с войсками, а когда его крепко побили, учинил дикую резню, велел перебить всех пленных. Кроме бояр, за которых можно получить выкуп. И не только выкуп – как раз с ними-то можно было договориться.

Правда, вскоре Изяслав II умер. Великим князем Киевским наконец-то стал друг – Юрий Долгорукий. Но вскоре его отравили, закрутились очередные драки за столичный трон. Сцепились Изяслав III, сынок Изяслава II, Мстислав Волынский. В Галиче это отразилось новыми заговорами – там замышляли посадить на княжение пройдоху Ивана Берладника. Переворот не получился, но и без того галицкое боярство при молодом Ярославе разгулялось вовсю. Вышло из-под контроля, наглело.

Принялось регулировать даже личную жизнь князя. Местная знать обрабатывала и втягивала в свои интриги его супругу, сына Владимира. Вельможи превратились в лучших друзей княгини, окручивали лестью и подарками. Приучали, что в доме и в княжестве хозяйкой должна быть она. Настраивали давить на мужа, вынуждать его соглашаться с решениями жены. Если не по-хорошему, то скандалами. Но сами решения, естественно, подсказывали бояре. Куда повернуть политику, на что потратить доходы, кому передать выгодные назначения, пожалования… Что же касается наследника, то «друзья» специально растлевали его. С юных лет приохотили выпивать, блудить с холопками. Заранее готовили на смену такого князя, которому ни до чего не будет дела, при котором будут заправлять они сами.

Ситуация дошла до полного разрыва в семье. Ярослав не выдержал такой жизни. Выслал прочь собственную жену и сына. Он полюбил простую девушку Анастасию, у них родился ребенок. Но однажды ночью во дворец вломились вооруженные бояре со слугами. Без всяких церемоний схватили князя и его любимую. На площади соорудили костер, и Анастасию сожгли. А Ярослава приволокли и заставили смотреть, как она корчится в огне, во что превращается. Любуйся, князюшка, послушай вопли, подыши гарью и запоминай, каково идти поперек боярской воли… Что ж, Ярослав Владимирович и впрямь запомнил кошмарную ночь. Однако вынес совсем не тот урок, на который рассчитывали убийцы. Он сделал вид, будто смирился. А на самом деле тайно подготовил надежных воинов. Всех оппозиционных бояр арестовали внезапно, одним махом. И всех казнили.

Результат стал впечатляющим. Галицкое княжество достигло своего расцвета. Ни один враг даже посягать на него не отваживался. А сам князь, избавившись от изменников, стал одним из самых могущественных на Руси. Он прославился как Ярослав Осмомысл – в «Слове о полку Игореве» воспевается, как он «подпирает горы Карпатские железными полками», заступил путь чужеземным королям, «затворил Дунаю ворота». Кстати, у него тоже было много общего с современником из Северной Руси, св. Андреем Боголюбским. Он выдвигал приближенных не по роду, а по способностям. Опирался на простонародье, и его «железные полки» формировались так же, как владимирские «пешцы».

Но после убийства Боголюбского северная Русь, Владимиро-Суздальская, тоже обвалилась в полосу междоусобиц. Напомним, победителем стал молодой брат Боголюбского Всеволод III – в историю он войдет как Всеволод Большое Гнездо. Его поддержало население Владимирщины. Ему оказал помощь князь Святослав Святославич Черниговский (когда-то его отца спасал Юрий Долгорукий, и он сам вместе с отцом выбирался через леса от врагов, нашел убежище в Москве). Эти встряски в значительной мере подорвали авторитет Владимирской державы. Всеволоду пришлось утверждать его заново.

Между тем продолжались драки за власть и в Южной Руси. За Киев сцепились Святослав Черниговский, Ярослав Луцкий и сыновья Ростислава Набожного – Давыд Смоленский и Рюрик Овручский. Пролив немало кровушки, кое-как достигли примирения. Черниговский князь и Ростиславичи совместными усилиями прогнали Ярослава Луцкого. А между собой договорились, что столица достанется Святославу, но он будет владеть Киевом с согласия Рюрика и Давыда, и только лично, а не наследственно.

Ну а когда Святослав Святославич Черниговский уселся в столице, он стал рассуждать по-своему. Он великий князь. Другие обязаны повиноваться ему. В том числе владимирский Всеволод. При Боголюбском было иначе, но его больше нет, и это время ушло. Теперь восстанавливается прежняя традиция. Центр русской державы будет один, он возвращается в Киев…

Вот только Всеволод отнюдь не спешил признавать главенство Святослава. И не спешил признавать первенство Киева. Наоборот, он осознал правоту Боголюбского: будущее принадлежит Северной Руси, а не Южной! Именно ее надо возвышать и укреплять, она станет собирать вокруг себя рассыпавшиеся и разобщенные княжества. Именно этим и занялся Всеволод. Вмешался в свары в Рязани, рассудил здешних князей, братьев Глебовичей – они признали владимирского государя своим покровителем. Прижал своевольных новгородцев. Перехватывал дорогу, по которой к ним поступал хлеб. Заставлял приглашать на княжение своих ставленников. Такая политика разозлила киевского властителя. Надо же, мальчишка вздумал стать новым Боголюбским! Если не хочет считаться со старшим, надо заставить. Святослав принялся действовать в пику Всеволоду. Подстрекал против него и рязанцев, и новгородцев. Завелся до того, что организовал поход.

Поднял и киевлян, и черниговцев, и северских, полоцких князей, зазвал половцев, новгородцев. Рать собралась огромная. Святослав настолько воодушевился, что вздумал заодно разделаться с другими конкурентами. Сдуру напал на Давыда Ростиславича Смоленского. С ним-то никакой войны не было, он просто выехал на охоту с семьей, и вдруг налетели воины Святослава! Давыд успел вскочить в лодку и удрать, но государь не слишком расстроился. Не получилось – так в следующий раз получится. По зимнему пути он повел свои полчища на север. Сожгли Дмитров и еще несколько городков по Верхней Волге.

Но Всеволод перехитрил, он сумел выиграть войну вообще без боев и без крови. Его армия встретила пришельцев на притоке Дубны реке Веле и позицию выбрала неприступную. Встала на горе, над отвесным обрывом, прикрытая глубокой долиной речки. Атаковать было самоубийством, переправляться и карабкаться по склонам под ливнями стрел. Владимирцы укрепились палисадами, засеками. Стояли-стояли и дождались оттепели. Киевляне, черниговцы, новгородцы и прочие их союзники завязли в морях грязи и талых сугробах, среди вскрывшихся и разлившихся речек. Бросили обозы, потеряли все имущество, ели лошадей. Промокли, измучились, болели, умирали, добрались до Новгорода в жалком виде…

А тем временем аукнулось глупое нападение на Давыда Смоленского. Пока барахтались в распутице, брат Давыда Рюрик захватил Киев. Ну а Всеволод III связался с Рюриком и Давыдом, заключил с ними союз. Святослав очутился в безвыходном положении, между молотом и наковальней. Ему ничего не оставалось делать, кроме как вступить в переговоры. И вот тут Всеволод сыграл мудро и дальновидно. Он не стал мстить за нашествие на свои владения. Не принял сторону Рюрика и Давыда Ростиславичей. Он занял позицию посредника между обеими враждующими группировками.

Свергнуть Святослава он не позволил, отблагодарил его за прошлую помощь. Настоял, чтобы ему возвратили Киев, титул великого князя. Но за такие уступки Святослав обязался ни на что больше не претендовать и даже города Киевского княжества отдавал Рюрику. В общем, Всеволод III рассудил всех и поставил себя выше всех. Отныне он выступал гарантом мира. Как Ростиславичи, так и Святослав с черниговскими и северскими родичами должны были уважать его. Негласно признавали высшей инстанцией, старались заручиться его расположением.

А главный-то выигрыш достался не только Всеволоду. Нет, выиграла и вздохнула с облегчением Русская земля. В княжеских раздорах на нее уже лезли все кому не лень. Половцы, литовцы, эстонцы, шведы. А по владимирским и муромским лесам шастали болгары с мордвой. Совместными усилиями всех врагов проучили, разогнали. Организовали походы и на половцев, и на эстонцев, и на болгар. Оставили крепкие зарубки: Русь сильна, и трогать ее не стоит. А поддерживали страну теперь два могущественных столпа. Владимирский государь Всеволод и Галицкий – Ярослав Осмомысл.

Но в 1187 г. установившееся было равновесие нарушилось. Ярослав Осмомысл скончался. А на его великолепное княжество нашлось сразу несколько претендентов. Сам Осмомысл назначил наследником Олега, сына от сожженной Анастасии. Но был еще Владимир, сын от первой жены. Был и родственник Роман Волынский, правивший по соседству. И вот здесь-то подняли голоса галицкие бояре. Почуяли волюшку и выступили на первый план. Вопрос, кому княжить, они вознамерились решать сами.

Роман Волынский их никак не устраивал. Он был таким же крутым, как Осмомысл, заставлял знать безоговорочно повиноваться себе. Абсолютно не устраивал их и Олег. Отцы и деды тех же бояр казнили его мать! Чего хорошего приходилось ожидать им от такого властителя. Аристократы закрутили заговор и устроили переворот. Олега свергли, а через некоторое время отравили. Посадили на престол Владимира Ярославича. Того самого, которого и прежде надеялись превратить в собственное послушное орудие. Сейчас опять принялись играть на его слабостях, усаживали за хмельные столы. Ко всему прочему, князь овдовел. Бояре вдохновились окрутить его, начали подсовывать в невесты собственных родственниц.

Однако даже Владимир не оправдал расчетов. В политике стал проявлять самостоятельность, не спешил идти на поводу у советников. Да и в личной жизни повел себя наперекор знати. Полюбил вдову священника и женился на ней. Аристократы чрезвычайно рассердились. Задумали проучить князя, как когда-то его отца. Явились вооруженной делегацией, предъявили ультиматум: Владимир должен выдать жену для сожжения, а себе выбрать другую, которую ему предложат. Однако князь с супругой и двумя детьми предпочел сбежать. Он поехал просить помощи у венгерского короля Белы III.

Что ж, сосед вошел в положение, охотно откликнулся. Лично возглавил рыцарей, повел через Карпаты вроде бы восстанавливать справедливость. Подошли к Галичу. Население не стало вооружаться против собственного князя. А с боярами король каким-то образом договорился. Город без боя открыл ворота. Но тут же выяснилось, что искренностью Бела III совершенно не отличался. На переговорах с боярами, судя по всему, обе стороны нашли общий язык. Когда войско вошло в Галич, король неожиданно сменил тон – Владимира с семьей арестовал, отправил в Венгрию и заточил в башню. А сам Бела принял титул «короля Галицкого». Венгры оккупировали княжество и хозяйничали совершенно бесцеремонно. Превращали православные храмы в конюшни, занимали дома, обчищали погреба, хватали прямо на улицах чьих-то жен себе в наложницы.

Нет, такого на Руси давно не бывало! Чужеземцы шутя отхватили солидный кусок русской земли. Да еще и какой жирный кусок! Князья всколыхнулись, заговорили, что надо бы идти освобождать. Но… пошел только Роман Волынский, и у него сил не хватило, он был разбит. А старшие князья, Святослав Киевский и Рюрик Белгородский, уперлись в вопрос: если Галич освободят, кому он достанется? Святослав соглашался, чтобы его взял Рюрик, но за это пускай отдаст Белгород, Овруч и еще ряд городов. Тот отказывался. Увязли в спорах, поход так и не состоялся.

Но в 1189 г. злосчастный узник Владимир Галицкий все-таки сумел удрать от венгров. Летом в башне было душно, ему сделали поблажку, поставили на верхней площадке шатер. Князь изрезал его, связал лоскуты, ночью спустился с башни и скрылся. Он объявился у германского императора Фридриха Барбароссы. Молил о помощи, а до принципиальности Владимиру Ярославичу оказалось ох как далеко! Он раздавал обещания расплатиться чем угодно. Выражал готовность признать себя вассалом Фридриха, платить ему дань в 2 тыс. гривен серебра, если подсобит вернуть княжество.

Впрочем, император такими посулами не прельстился. В данное время он был занят другими проблемами, и затевать войну с Венгрией ему было абсолютно не с руки. Но Фридрих вдруг узнал, что Владимир приходится племянником Всеволоду Большое Гнездо. А когда-то Всеволод, отчаянный мальчишка, сбежавший от матери из Византии, колесил со свитой по Европе и появлялся при дворе императора. Барбаросса помнил его. Знал и о том, каким могущественным государем стал Всеволод. С таким властителем император хотел дружить и ради этого оказал любезность.

Отписал к польскому королю Казимиру Справедливому, попросил поддержать Владимира. Тот с пожеланиями Барбароссы должен был считаться, а с венграми враждовал. Выделил войско, а тем временем оккупанты совершенно допекли галичан. Как только люди узнали, что идет их князь с поляками, они восстали, выгнали венгров прочь. Но и Владимиру после всего пережитого пришло время задуматься: кто его свергнет в следующий раз? Бояре? Венгры вернутся? Или поляки окажутся такими же «друзьями»?

Теперь и он вспомнил, что у него есть дядя, Всеволод III. Раньше Владимир не имел с ним ничего общего, не удосуживался связаться. А сейчас поклонился ему, умолял: «Будь моим отцом и государем, я Божий и твой со всем Галичем, желаю тебе повиноваться». Помогло, да еще как! Всеволод племянником не пренебрег. Известил не только русских князей, но даже и западных королей, что отныне Владимир Галицкий находится под его покровительством. Этого оказалось достаточно. Больше никто не рисковал трогать князя.

Постепенно, шаг за шагом Всеволод Большое Гнездо превращался в реального государя всей Руси. Киевский Святослав задумал было новую усобицу, нацелился отхватить часть смоленских владений. Но Рюрик и Давыд Ростиславичи обратились к Владимирскому великому князю, он грозно цыкнул, и Святослав мгновенно пошел на попятную, обещал не шалить. А в 1194 г. киевский государь скончался. Следующим по старшинству был его соперник, белгородский и овручский князь Рюрик Ростиславич. Но Всеволод III счел необходимым подчеркнуть, кто главный на Руси, из чьих рук получает власть новый киевский князь. Прислал в Киев своего уполномоченного, который и возвел его на престол.

Хотя Рюрик, склочный и неумный, столь откровенного «намека» не понял. Или сделал вид, будто не понимает. Попытался поставить себя независимо. Пускай Всеволод распоряжается у себя на севере, а Рюрик на юге! Принялся перетасовывать уделы, раздавать города. Но при этом со всеми перессорился. Даже с собственным зятем Романом Волынским. Рюрик пальцем о палец не ударил, чтобы помочь ему в войнах с венграми, в борьбе за Галич. Зато всячески регулировал Романа через дочь, пытался использовать как своего подручного. Переделы владений обидели и черниговских Ольговичей. Они доказывали: когда в Киеве властвовал представитель их клана, Святослав, то выделял компенсации соперникам. Пускай Рюрик тоже выделяет компенсации, пускай признает Киев не наследственным, а только личным приобретением.

Рюрик II отказал в грубой форме. Тогда Ольговичи позвали половцев, ворвались на Смоленщину. На их сторону перекинулся и Роман Волынский, вмешались полоцкие князья. Разгорелась общая месиловка. Утихомирил страсти только Всеволод Большое Гнездо. Стукнул кулаком по столу, поднял полки и повел к Чернигову. Дело даже не дошло до боя. Ольговичи мгновенно запросили мира. Освободили всех пленных, поклялись никогда впредь не покушаться на чужое. Свара погасла, тишина восстановилась… Но… даже такой властитель, как Всеволод, уже был не в состоянии склеить воедино осколки Руси. Они начали жить собственной узкой жизнью. Абсолютно не желали склеиваться. Киевский и смоленские князья совершенно не поняли целей Всеволода! Он-то ставил перед собой главную задачу – обеспечить мир. Именно это он и сделал.

Рюрик и его родственники воспринимали политическую картину совершенно иначе. Они-то полагали, что Всеволод выступил на их стороне как союзник. А коли так, считали само собой разумеющимся продолжить войну: пожечь и разграбить неприятельские города, обогатиться добычей, угнать побольше невольников, прибрать к рукам какие-нибудь земли. И вдруг Всеволод без них вступает в переговоры, подписывает мир! Рюрик оказался не в состоянии понять, что Владимирский государь становится выше схватки. Он отстаивает интересы вовсе не Рюрика, а Руси в целом. Киевский властитель разозлился настолько, что захватил несколько городов в Поднепровье, принадлежавших Всеволоду. Укусил глупо, по-мелочному, абы бросить вызов. Вот тебе власть на юге! Вот тебе повиновение!

Больше-то против Владимирского государя он ничего не сумел предпринять, руки были коротки. Зато рядом был Роман Волынский. Его союз с Ольговичами Рюрик квалифицировал как «измену». Не получилось погромить Черниговщину, ну так Рюрик позвал смоленских князей разорять Волынь… Но Роман обратился к… Всеволоду Большое Гнездо, попросил взять его под покровительство. Тот не отказал. И опять его окрика оказалось достаточно. Смоленск сразу же остерегся воевать, Владимирское княжество было у него под боком. А без родичей и Рюрику пришлось укоротить амбиции.

Что же касается Романа Волынского, то его шаг оказался чрезвычайно мудрым и выгодным. Подчинившись могущественному северному государю, он приобрел не только безопасность. В 1199 г. скончался Владимир Галицкий. Его сыновей венгры так и не выпустили, они умерли в заключении. Династия, шедшая от Володаря Галицкого, пресеклась, целое княжество осталось бесхозным. О, тут уж у многих глаза разгорелись. Бояре торжествовали: настало их время, они сами могли выбрать подходящего им властителя. Нет, не тут-то было! Ведь покойный Владимир передался под власть Всеволода Большое Гнездо «со всем Галичем». Он и распорядился выморочным имуществом. Передал его Роману Волынскому.

Для политики «склеивания Руси» получалось как нельзя лучше. Волынское княжество объединялось с Галицким и при этом признавало над собой старшинство Владимирского государя. Альянс Всеволода с Романом скреплял Русскую державу с юго-запада и северо-востока! И только галицкие бояре, едва лишь узнали, какой князь к ней едет, схватились за головы! Кого-кого, а решительного и твердого Романа они меньше всего мечтали видеть в своем городе. Вооружили ополчение, отправили посольство в Польшу. Королю Казимиру они поклонились богатыми дарами и объявили, что передаются в его подданство со всем княжеством.

Нет, не получилось! Авторитет Всеволода Большое Гнездо стоял настолько высоко, что и Казимир не захотел с ним ссориться. Он не забыл, как к нему приезжали послы из далекого, но могущественного Владимира, как заставили короля целовать крест – Галич не трогать. Бояр он отправил восвояси, а рядовые галичане не имели никаких причин отвергать Романа, открыли ему ворота. Он принял княжение, взялся наводить порядок в разболтавшихся новых владениях. Впрочем, аристократы остались верны себе. Активно ринулись закручивать интриги. Сносились с венграми, с Киевом.

А там их обращения попали на благодатную почву. Передача Галича Роману совершенно вывела из себя Рюрика. Ненавистному зятю достался эдакий пирог! От злости и зависти киевский великий князь утратил всякий здравый смысл, загорелся только одной целью – отобрать! Смоленские родичи прекратили помогать ему, ну так не беда, он нашел других союзников. Ради такой цели помирился с черниговскими склочниками Ольговичами! Даже забыл, что именно из-за них поссорился с Всеволодом Большое Гнездо! Какая мелочь! Кто старое помянет…

Сейчас ценным оказалось как раз то, из-за чего недавно ссорились – Ольговичи были не против что-нибудь хапнуть. Съехались с ними в Киеве, пировали, самозабвенно делили галицкие города. В успехе были уверены: вон сколько князей с дружинами, а галицкие заговорщики помогут. Но Роман отлично успел изучить повадки своих бояр. Он не собирался позволять, чтобы его свергли и убили. Князь образно говаривал: «Если хочешь есть мед, надо передавить пчел». Его верные слуги кушали хлеб не даром – присматривали за подозрительными. А всех бояр, уличенных в предательстве, князь без долгих разговоров захватил и казнил.

Он и с другими противниками действовал оперативно. Сформировал полки из простонародья, такие же, как были у Осмомысла. Стремительно повел их к Днепру. Тут-то и сказалось, что вздорного и безалаберного Рюрика II не любили даже его собственные подданные. Зато Роман заслуженно пользовался репутацией честного и справедливого князя. Города встречали его хлебом-солью, на его сторону перешли торки, берендеи, черные клобуки. Рюрик и Ольговичи еще поднимали тосты, делили шкуру неубитого медведя, как вдруг узнали: Роман у стен Киева! Успели запереться во внутренней крепости, но внешние укрепления киевляне оборонять не стали. Галицко-волынский князь вступил в столицу, и его враги очутились в ловушке. Пришлось сдаваться.

Роман заблаговременно связался со Всеволодом III, вместе с ним выработали условия, которые и продиктовали побежденным. Ольговичам приказали вернуться в свои уделы, Рюрику в Овруч. Но и Роман в Киеве не остался, посадил княжить двоюродного брата Ингваря Луцкого. Таким образом, значение киевского «златого престола» окончательно сводилось на нет. Древняя столица превращалась в рядовой город со второстепенным князем…

Хотя и в таком статусе она продержалась лишь год. Опозорившийся Рюрик и его союзники не находили себе места. Дали клятву смириться? Так это же ерунда, для подобных случаев существовала отговорка: вынужденная клятва недействительна. Все помыслы были заняты только одним – расквитаться, отомстить. Затаились, выжидали…

В конце 1203 г. Роман отправился в поход на половцев, и его противники сочли момент подходящим. Они, наоборот, наняли массы половцев и налетели на Киев. Захватили без сопротивления, и пошла вакханалия. При первом погроме Киева при Боголюбском была разорена лишь часть города, ограниченно и целенаправленно. Воины прошерстили кварталы столичной знати, купцов, евреев, вывезли богатства и святыни из греческих митрополичьих храмов, а большинство жителей не пострадало. Сейчас Рюрик объявил всех горожан «изменниками». То есть изменниками самому себе – и карал их.

Правда, поступить иначе он не мог. Ему же требовалось расплатиться с половцами. Подключились отряды Ольговичей: степняки тащат, а чем мы хуже? Разграбили церкви, даже погребальные одежды великих князей. Банды катились по улицам. Похватав ценное имущество, поджигали дома, чтобы выкурить попрятавшихся жителей. Сгоняли вместе и бедноту, и вчерашних сановников, и священников, и монахинь. Сортировали не по сословиям, а по физическому состоянию. Молодых и здоровых делили между собой, связывали в вереницы. А престарелых, недужных, полосовали саблей или ножом, чтоб не возиться.

Это было безумием, диким и… совершенно бессмысленным. Князья, предавшие город резне и пожарам, не приобрели ничегошеньки! Разве что урвали долю награбленного и самодовольно задирали носы: они защитили свою «честь», отомстили. Задерживаться в Киеве они боялись. Напакостив, трусливо разбежались кто куда. Но даже бахвалиться «победой» им довелось совсем недолго. О случившемся быстро узнал Всеволод III, из Галицко-Волынского княжества не замедлил выступить Роман.

Он осадил Рюрика в Овруче. Тесть не геройствовал, начал лебезить, просить прощения. Что ж, Всеволод Большое Гнездо и зять помиловали его, но наказание все-таки придумали. Вернули ему Киев! Иди-ка княжить над обезлюженным пепелищем. Смотри в глаза уцелевшим киевлянам, живи в разграбленном дворце, ходи молиться в ободранные и закопченные пожарами храмы. По настоянию победителей Рюрик расторг союз с Ольговичами, был вынужден вместе с Романом пойти на половцев, воевать со вчерашними друзьями, отбить у них хотя бы часть пленников, которых им отдал.

Однако с раскаянием у киевского князя было совсем туго. Он осознал лишь то, что его снова унижают! А тут и другие обиженные подвернулись – галицкие бояре. Потихоньку спелись с ними, сговаривались. И попались. Бдительному Роману о заговоре доложили, боярам он без промедления вынес смертные приговоры, а тестя, его жену и дочь, свою супругу, арестовал и постриг в монахи. Не хочешь восстанавливать погубленный город, так отмаливай. Великим князем Киевским Всеволод III назначил сына Рюрика и своего зятя, Ростислава. Но титул «великого князя Киевского» превратился уже в пустой звук, а сам Киев от погрома так и не оправился, покатился в упадок.

Клубок восьмой Как сдали Прибалтику

О героической борьбе с крестоносцами, утвердившимися в Прибалтике, конечно же, знают все. Но исторические источники обычно оставляют в тени: «псам-рыцарям» отдали эти края сами русские! Ведь племена Эстонии зависели от Новгородской республики, платили ей дань. А народы Латвии – летты, куры и ливы – были подданными полоцких князей. Некоторые русские князья правили в латышских уделах. Хотя наши предки придерживались правила, установленного еще во времена св. Владимира: в свою веру насильно не обращали, только добровольно. А прибалты в подавляющем большинстве креститься отказывались.

Но Западная Европа бурлила могучими силами. Количество феодалов умножалось от поколения к поколению. Потомкам рыцарей, баронов, графов не хватало владений, они выискивали, где бы прибрать еще. Сперва нацелились на Ближний Восток, благо нашлись красивые цели и лозунги – освободить от мусульман Гроб Господень. Но там европейцы завязли. Когда мусульмане поняли, что к ним пришли изверги и хищники, они стали сопротивляться отчаянно. Дорога была слишком далекой, климат тяжелым, рыцари во множестве погибали в боях, умирали от болезней.

Однако солидная добыча имелась и поближе – земли язычников. На них тоже можно было нацелить походы под «священными» лозунгами. В XII в. немцы, поляки, датчане навалились на Прибалтийскую Русь. На славянские княжества, расположенные по южному берегу Балтики (те самые княжества, откуда в свое время пришли Рюрик и его соратники). Здешние народы застряли в язычестве, оставались разобщенными. Они дрались доблестно, но неприятели по очереди давили ободритов, поморян, русов на острове Руяне-Буяне (Рюгене).

Местные племена враждовали и между собой. Поэтому лютичи и лужичане стали союзниками немцев. Воевали плечом к плечу, устанавливали торговые связи, получали пожалования и награды. При этом славянские князья, бояре, старейшины, начинали подстраиваться к германской знати. Меняли веру, язык. Постепенно превращались в немецких графов или баронов. А за ними со временем германизировались подданные. Их начинали называть уже не славянскими племенными этнонимами, а померанцами, бранденбуржцами, мекленбургцами, голштинцами, пруссаками…

В распоряжение немцев попали славянские порты на Балтике. Их корабли стали наведываться к берегам Латвии и Эстонии. Причаливали, торговали, присматривались. А в 1180-х годах папа Александр III прислал епископа Мейнгарда обращать ливов и латышей в латинскую веру. Епископ знал, чьими подданными являются местные племена. Он поехал в Полоцк к правившему там князю Владимиру. Попросил вполне законного позволения построить на Двине католический храм. А Владимир… запросто разрешил. Нет, он видел в своем поведении измены интересам Руси. Он просто считал себя человеком культурным, просвещенным, был не чужд европейских влияний. Епископ тоже был культурным, дипломатичным, признавал власть Полоцка. Что плохого, если он окрестит сколько-нибудь язычников?

Хотя сооружением церкви Мейнгард не ограничился. Он построил укрепленные поселки Укскюль и Дален, позвал переселенцев из Германии. Но крещение шло плохо. Ливы противились. Тогда Мейнгард и его преемник Бартольд обратились к папе с просьбой объявить крестовый поход. Получили согласие, и на Двину поехали рыцари. Однако даже в таком варианте толку было мало. Немцы громили деревни, побежденные платили выкуп, по условиям мира соглашались креститься. Но очень немногие воины выражали желание остаться в диких краях. Отчаливали на родину, а язычники тут же выгоняли священников и толпами лезли в реку: полагали, что таким образом «смывают» крещение.

Третий епископ, Альберт Буксгевден, привез войско на 23 кораблях и в 1200 г. заложил крепость Ригу. Там расположился постоянный гарнизон, а для наступления на прибалтов Альберт попросил у папы Иннокентия III учредить новый рыцарский орден. Ему дали устав ордена храмовников и назвали Меченосцами, рыцари нашивали на плащ изображения красного меча и креста. Орден угнездился в Риге, но полоцкие князья даже этому не препятствовали! У них нашлись гораздо более важные дела. Они водили дружины рубиться в русских усобицах. Там была княжеская «честь», вереницы пленных, добыча. Ну а епископ согласился числиться вассалом Полоцка, платил символическую дань, чего же еще требовать?

Но вскоре сами ливы обратились к князю – жаловались, что их завоевывают, просили защитить. Владимир Полоцкий с запозданием спохватился, что он слишком неосторожно пустил «гостей». Созвал сыновей и братьев с войсками, выступил к Риге. Однако ее успели как следует укрепить, рыцари засели прочно. А на выручку по приказу папы пришел флот датского короля Вольдемара II. Полочанам пришлось снять осаду и убраться. Организовали второй поход, но и он завершился без толку.

Ну а ливы после этого сделали вывод: немцы сильнее русских. Начали переходить в латинство. Епископ повел себя тонко и подыграл им, обласкал вождей. Дал понять, что примкнуть к рыцарям будет выгодно! Они окажутся избранным, привилегированным племенем, будут вместе с немцами покорять других. В лице ливов Орден получил мощную опору. От Риги немцы стали расширять владения.

В Кукейносе (Кокнесе) правил полоцкий князь Вячко (Вячеслав). В 1207 г. он ждал нападения литовцев, попросил у крестоносцев помощи. Они «помогли». Отряд пришел и захватил город, князя заковали в цепи. Епископ Альберт потребовал, чтобы Вячко признал себя вассалом Ордена, разместил в Кукейносе немецкий гарнизон. Тот был вынужден согласиться. Но выждал подходящий момент, напал на немцев, расположившихся в его городе. Кого-то перебил, кто-то сумел удрать. Однако на него выступил сам Альберт со всеми силами, Вячко зажег Кукейнос и ушел.

В крепости Герсик (Крустпилс) княжил еще один отпрыск полоцкого дома – Всеволод. В 1209 г. епископ внезапно налетел на него. Князь скрылся, крестоносцы разграбили и спалили город, жителей увели в плен, в том числе княгиню. Всеволод явился в Ригу, просил отпустить жену и подданных. Ему поставили условия: отдать княжество в дар Ордену, стать вассалом немцев и сообщать о замыслах русских. Всеволоду пришлось принять требования. Но выполнять их князь не собирался, начал договариваться с литовцами о союзе против крестоносцев. Епископ пронюхал, рыцари второй раз нагрянули в Герсик, и Всеволод был убит.

Погибали поодиночке. Помощи от других полоцких князей не получали. А новгородцы и псковичи подавно не вмешивались – это были не их владения. В то же самое время, когда немцы продвигались по Двине, псковский князь Владимир Мстиславич подружился с ними, выдал дочку за брата епископа. Правда, псковичам такое родство не понравилось, они выпроводили князя. Но Владимир Мстиславич не особо опечалился. Ушел к немцам и поступил к ним на службу.

Глава клана полоцких князей, престарелый Владимир, после долгих колебаний решил все-таки разобраться с Орденом, назначил переговоры епископу Альберту. Объявил, что немцы должны прекратить порабощение латышских земель, грозил не оставить от Риги камня на камне. Рыцари высокомерно отказались. Заспорили, обе делегации схватились за мечи, переговоры чуть не переросли в драку. Но русский родственник епископа Владимир Мстиславич встал между сторонами и не допустил столкновения. Он сумел найти подход к Владимиру Полоцкому, настолько убедительно расписал героизм рыцарей, их благое дело по освоению Прибалтики, что нерешительный полоцкий властитель раздумал воевать. Отказался от земель по Двине и сам подарил их Ордену!

Впрочем, епископ слишком скупо вознаградил перебежчика за столь важную услугу. Дал ему ничтожный удел, тот обиделся и вернулся на Русь. Ну и что же, не беда! У Владимира был брат – князь Новгорода. Знаменитый воин Мстислав Удалой. Он упросил псковичей, и германского прислужника приняли обратно на княжение.

А между тем немцы, оприходовав Латвию, полезли в Эстонию! Вот теперь-то озаботились новгородцы. Собрали 15 тыс. ратников, и Мстислав Удалой повел их проучить крестоносцев. Но… у них уже и в Новгороде нашлись друзья. Позаботились, предупредили, и немцы вовремя отступили в Ригу. Мстислав дошел до моря, рыцарей не обнаружил. Удали у него и впрямь хватало, зато с предусмотрительностью и дальновидностью было туго. Чтобы «не зря» ходить, вознаградить воинов, он погромил эстонцев, содрал большую дань. А эстонцы после этого метнулись к немцам – звали защищать от русских!

Хотя подобный выбор оказался крайне опрометчивым. Рыцари наступали медленно, но закрепляли каждый шаг. Приходит войско, заставляет людей креститься, и тут же строит замок и берет местность под контроль. «Крестить язычников» загорелся и датский король Вольдемар II, учредил собственный орден – Данеборгский. Его воины заложили крепости на острове Эзель (Сааремаа). На месте старого русского города Колывань возвели замок Ревель. Спохватились и шведы. Другие захватывают, а чем они хуже? Тоже высадились на острове Эзель. Что же касается обращения в христианство, то его рассматривали сугубо в политическом ключе: кто обратил, тот и покорил. Был даже случай, когда датчане узнали: эстонский старейшина уже принял крещение, но не от них, а от немцев. Бедолагу за это повесили.

Ну а новгородские бояре долгое время медлили. Ведь на войну пришлось бы раскошеливаться. А раскошеливаться в любом случае было неприятно. Забили тревогу лишь после того, как немцы взяли крепость Оденпе (Медвежью Голову). Она платила дань Новгороду, рыцари наложили лапу на чужие деньги! Подняли войско, а командовать поставили псковского Владимира Мстиславича – того самого, который был в родстве с рижским епископом. Он выступил к Оденпе, обложил город. На выручку поспешил сам магистр Ордена Вольквин. На русских он обрушился неожиданно, ночью. Крестоносцы порубили охранение, ворвались в лагерь.

Правда, князь Владимир проявил себя очень хорошим командиром. Сумел быстро навести порядок, построить воинов и дал немцам суровый отпор, многих положили на месте. Но магистр, получив взбучку, предложил переговоры, и выяснилось, что Владимир не забыл прошлой дружбы. Заключил договор, что рыцари платят выкуп, уходят из Оденпе, а новгородцы их не трогают. Расстались вполне по-приятельски. Хотя крестоносцы совершенно не собирались соблюдать договор. Едва князь увел рать, они вернулись.

Вскоре рыцарское войско появилось совсем рядом с границей. Новгород выслал другого князя, Всеволода Мстиславича. Он перехватил немцев на реке Эмбах (Эмайыги), разметал их и повернул домой. А крестоносцы не повернули. Получили подкрепления и овладели городом Юрьевом (Тарту). А ливов и латышей они принялись напускать на русские земли. Это получалось выгодно во всех отношениях. Прибалтов ссорили с русскими. Позволяли им пограбить: пускай ощутят, как хорошо жить в немецком подданстве. Часть добычи они отдадут хозяевам. А новгородцам такими набегами подсказывали: имеет ли смысл враждовать ли с Орденом? Или лучше поддаться ему?

Но в результате новгородцы разделились на партии. Патриотическая во главе с Твердиславичем доказывала: надо воевать серьезно. Для этого требовалось попросить поддержку у Владимирского государя Юрия Всеволодовича, призвать сильного князя. Лучшей кандидатурой являлся брат государя – Ярослав Всеволодович. Хотя другая партия во главе с посадником Водовиком выпячивала лозунги «свобод», на которые якобы покушались Владимирские великие князья. Ярослава клеймила «тираном». Его уже раньше изгоняли из Новгорода. Не только изгоняли, но сами ходили отстаивать «самостийность» и сводить счеты, остервенело рубились с владимирцами и суздальцами на Липице.

Все-таки немецкая угроза была реальностью. Пободавшись на вече, бояре выработали компромисс. К великому князю обратиться надо, но позвать не Ярослава, а кого-то другого. Не княжить, а просто помочь. Когда сделает свое дело, отправить восвояси. Что ж, Владимирский великий князь Юрий Всеволодович (впоследствии святой) не стал ворошить прошлое, откликнулся. Прислал полки под командованием еще одного брата – Святослава. Вместе с новгородцами они вторглись Латвию, подступили к замку Кесь (Цесис). Но немецкие замки были крепкими, взять его не смогли. Постояли и отступили. А когда рать Святослава зашагала на родину, рыцари опять кинули на новгородскую территорию ливов, латышей, эстонцев. Их банды появились возле Пскова и Новгорода, разоряли деревни, храмы. Такое дело понравилось литовцам. Они тоже ринулись в набеги.

И только тогда взяла верх патриотическая партия. Доказала: полумерами ограничиваться нельзя. На княжение позвали Ярослава Всеволодовича. Совсем недавно его объявляли злодеем и главным врагом Новгорода, а сейчас оказалось, что Ярослав не очень-то и враг. И не для всех он враг. Наоборот, самый подходящий князь, способный остановить немцев! Он не заставил себя ждать, приехал. Стремительными маневрами дружин расшвырял обнаглевших литовцев с латышами. Капитально взялся за подготовку большой войны с Орденом.

Условия для этого сложились самые подходящие. Немцы, датчане и шведы, поделив Эстонию, насаждали европейские порядки. Жители превращались в крепостных. А в ту пору крепостное право было жестоким. Феодал получал полную власть над крестьянами, мог казнить и миловать. Оброк и барщину определял по собственному усмотрению. Поначалу каждому хозяину требовалось строить замок, копать рвы, насыпать валы. Требовалось возводить дома, церкви. Но рыцарям нужен был провиант, нужно было содержать отряды слуг и закупать оружие. Значит, трудись до седьмого пота на стройке, еще и обрабатывай поля, огороды, отдавай скот, птицу, рыбу, молоко, шерсть, холсты. На работы крестьян выводили надсмотрщики из самих же крепостных, но получившие дубинки и право лупить односельчан. Общепризнанным в Европе было и право первой ночи, для безбрачных крестоносцев оно пришлось особенно кстати…

Нашлись и такие, кто пробовал не подчиняться, сопротивляться, но стены замков были удобны не только для обороны. Трупы строптивцев повисали высоко, всем видно. Однако ненависть копилась под спудом. В 1223 г. Швеция раскололась в междоусобице, и эстонцы этим воспользовались. В шведских владениях на о. Эзель полыхнуло восстание. С острова мятеж перекинулся на материк. Перерезав шведов, взялись за датчан, немцев. Вместо призыва от села к селу пересылали мечи, испачканные кровью – дескать, мы уже управились, настала ваша очередь. Уничтожив пришельцев, пели и плясали, женщины мыли и скребли дома, чтобы даже германского духа не осталось.

Но повстанцы понимали, что сил у рыцарей еще предостаточно. На помощь позвали русских. Князь Ярослав отреагировал немедленно, выслал отряды в Феллин (Вильянди), Юрьев, Оденпе. Для большого наступления обратился к старшему брату, и Юрий Всеволодович направил в Новгород 20 тыс. ратников. Ярослав с этой армией двинулся в Эстонию. Всюду его чествовали как освободителя, выдавали в оковах уцелевших немцев. От Юрьева князь наметил удар прямо на Ригу.

Но и противники опомнились. Орден Меченосцев и датский король договорились отложить взаимные счеты, объединиться «против русских и язычников». На реке Имре немецко-датское войско рассеяло плохо организованные толпы повстанцев. Эстонцы разбегались, принесли панику в Феллин, рыцари катились следом. Вместо Риги Ярослав повернул на выручку городу, но было уже поздно. Пользуясь разбродом, враг с ходу ворвался в Феллин. Всех захваченных русских, как хвастались рыцари, «повесили перед замком на страх другим русским». А когда появились княжеские полки, в крепости уже засел многочисленный германский гарнизон. Осада была безуспешной. Ярослав перенацелился на датчан, отправился к Ревелю, но и здесь простояли четыре недели без результатов. Иссякли запасы еды, воины устали, и князь отвел их к Новгороду.

Намеревался дать передышку и продолжить боевые действия, но не тут-то было. Неудачи подхлестнули «самостийную» партию бояр. Она принялась распускать слухи, что расположение владимирских полков вокруг города слишком опасно. Ярослав может покуситься на «свободу» Новгорода. Причем сами же бояре не упустили случая погреть руки. 20 тыс. ратников хотели есть, и толстосумы взвинтили цены на продукты. Зароптало простонародье, а городская верхушка на этом сыграла. Постановила на вече, чтобы отправить владимирцев по домам.

Ярослава «золотые пояса» начали было регулировать таким же образом, как привыкли обращаться с другими князьями. Не получилось. Он был не из тех, кому можно навязать роль мальчика на побегушках. Наоборот, силился навести в Новгороде хоть какой-то порядок. В общем, не поладили. На этот раз до конфликта не дошло, Ярослав просто махнул рукой на бояр и уехал прочь, а новгородцы вместо него призвали княжить 10-летнего мальчика Всеволода Юрьевича, сына Владимирского государя. Уж он-то бояр ни в чем не мог ограничить, они правили, как хотели.

Но и немцы с датчанами времени даром не теряли. Король Вольдемар II мобилизовывал своих подданных, епископ Альберт зазывал из Германии новых добровольцев. Корабли целыми толпами везли в Ригу нищее рыцарство, безземельных младших и побочных детей феодалов, авантюристов, разбойников. Горели или сдавались восставшие города. Пленных разделяли. Эстонских предводителей тащили на плахи, рядовых мятежников продавали в рабство, пороли. Из русских не щадили никого.

Враг побеждал, а новгородская верхушка спорила. Разумеется, бояре понимали, что мальчик-князь не сможет выправить ситуацию. Но и звать Ярослава с владимирцами не хотели. Благо, подвернулся полоцкий князь Вячко. Тот самый Вячко, у которого крестоносцы отняли латышский город Кукейнос. Родственники не пожелали делиться с ним владениями, он остался изгоем, скитался туда-сюда. А с немцами имел давние счеты и предложил услуги новгородцам. Они с радостью ухватились: есть князь, вот и прекрасно! Город Юрьев еще держался, и Вячко послали туда. Иди, обороняй!

Князь собрал отряд из 200 человек. Но с этой ничтожной горсткой Вячко сумел сделать очень много. Отразил рыцарей от Юрьева, взял под контроль восточную часть Эстонии, начал вылазки в районы, контролируемые немцами. К нему стекались эстонцы и латыши, еще желающие сражаться. Но и епископ Альберт быстро осознал, насколько опасен подобный центр притяжения. Собрал все войска: орденских рыцарей, датчан, горожан Риги, ополчение ливов и латышей. 15 августа 1224 г. эта лавина выкатилась к Юрьеву, принялась сооружать осадные орудия.

Отряд Вячко и местные жители отбивались отчаянно. Ждали, что к ним придут новгородцы. А они не пришли. Они спорили и митинговали. Наконец все же решили выступить. Немецкие сторонники в Новгороде сразу же сообщили об этом Альберту и магистру. Те озадачились: подоспеют новгородцы – придется снимать осаду. Выход нашли единственный: немедленно штурмовать. А князя Вячко заранее приговорили повесить на самом высоком дереве.

Защитники грудью встретили врагов. Несколько часов не позволяли взобраться на стены, сбрасывали с лестниц, поливали кипятком и смолой. Но кольцо обороны редело, и рыцари вломились в город. За ними хлынули латыши. Эти набросились на женщин, подростков, младенцев, принялись насильничать и резать всех подряд. Казнить Вячко немцы так и не сумели. Он и его соратники встали плечом к плечу, спина к спине и дрались до конца. Большинство пало мертвыми, раненых немцы оттащили на виселицу. Из русских жизнь сохранили только одному раненому воину-суздальцу, дали ему коня – пусть расскажет на родине о судьбе тех, кто противится Ордену.

Новгородцы тем временем успели дойти до Пскова. Узнали, что Юрьев пал, и остановились. Начали обсуждать по второму кругу: если город взят, зачем же дальше идти? А тут вдруг подоспело посольство от немцев. Епископ Альберт объявлял, что он… признает власть Новгорода над Юрьевом, прислал из своей казны несколько возов с деньгами – часть дани, которую Юрьев раньше выплачивал русским. По сути, крестоносцы откровенно покупали у новгородцев кровь и муки их соотечественников. А новгородцы почесали в головах и… согласились, заключили мир.

Почему бы и нет? Альберт подтвердил их номинальные права в Эстонии, не отказывается платить дань. Ссориться-то нет причин. Перебитые и казненные русские в большинстве были «чужими» для Новгорода – полочане, суздальцы. Стоило ли вспоминать о них? Кстати, можно сопоставить. В это же самое время монголы за перебитых купцов стирали с лица земли целые державы. За умерщвленных послов истребили русские рати на Калке. А новогородские бояре за мзду продавали и государственные интересы, и замученных русских. Стоит ли удивляться, какая держава взяла верх в последующем столкновении?

Впрочем, до него оставалось 14 лет. А пока немцы на руинах Юрьева и костях населения принялись строить крепость Дерпт. Морозной зимой их армия по льду переправилась на о. Эзель, подавила последние очаги эстонского сопротивления. Но и Новгороду вскоре пришлось переосмысливать ситуацию. Ведь за Эстонией лежали русские земли, а рыцари не намеревались останавливаться. О выплатах дани они больше не вспоминали. Вместо дани опять посыпались набеги латышских и эстонских отрядов. Робость и неуверенность новгородцев раззадорила литовцев. Они нахлынули, сожгли Старую Руссу, растеклись по окрестностям Пскова и Новгорода.

Тут уж республика забыла о прежних счетах. Воззвала к Ярославу Всеволодовичу. Умоляла о спасении. А Ярослав, грозный в боях, умел перешагивать через обиды. Он выступил без промедления. Литовцев наголову разгромил под Усвятом. Вступил в Новгород под победный звон колоколов и радостные крики народа, вел колонны пленных и освобожденных русских. Он уже заранее продумал меры, как противодействовать католическому наступлению. Ведь экспансия разворачивалась под знаменем «крещения язычников». За эстонцами должна была прийти очередь других подданных Руси, все еще остававшихся язычниками, карелов и ижоры. Князь постарался пресечь такую возможность, направил к ним своих священников: обратить в Православие и тем самым связать с русскими. Карелы уже видели, чем оборачивается крещение от немцев, и принимали православие добровольно.

А на 1228 г. Ярослав планировал нанести мощный удар по немцам. Великий князь снова прислал ему владимирские полки. Но… сразу же стало твориться непонятное. Партия посадника Водовика опять возбудила недовольство. На вече и на улицах люди зашумели, что появление войск подняло цены на продукты. Ярослав, в общем-то, и старался, чтобы полки надолго не задерживались. Поехал в Псков договориться о совместных действиях. Но его вообще не пустили в город! Закрыли перед носом ворота. Князь был удивлен и оскорблен. В полном соответствии с новгородскими законами обратился с жалобой к вечу, потребовал разобраться с псковской выходкой, судить виновных.

Однако Псков в ответ заключил союз с… Орденом! К нему на помощь явились отряды немцев, ливов и латышей. Князю Ярославу горожане прислали трескучее и вызывающее послание. Дескать, вы уже ходили на крестоносцев, ничего не добились, а отдуваться пришлось нам, нас за это разоряли набегами. Теперь «восстаете против нас, но мы готовы ополчиться». «Идите, лейте нашу кровь, вы не лучше поганых». И в это же время в Новгороде обстановка повернулась непредсказуемо! Вече неожиданно приняло сторону псковичей! Постановило, что Новгород воевать с Орденом не будет, пускай владимирское войско уходит восвояси.

Решению веча Ярослав обязан был подчиниться. Но и сам он после столь откровенного плевка мог ли оставаться князем? Впрочем, совсем бросить Новгород он не хотел. Надеялся, что республика еще одумается. Оставил княжить двух мальчиков-сыновей, Федора и Александра – будущего Невского, при них определил свиту верных бояр. Отправился в свой удел, в Переславль-Залесский. Вчерашнего спасителя и героя провожали злобой, улюлюканьем, а псковичи вдогон выгнали и собственных сограждан, которые выражали симпатии к Ярославу. Объявили: «Подите к своему князю, вы нам не братья».

Да и в Новгороде разгорелась буза. Изменническая партия набросилась крушить патриотическую!

Водовик лично убил Твердиславича, громили дома и дворы его сторонников. Их избивали, топили в Волхове, многие бежали кто куда. Детям в такой обстановке оставаться было опасно, опекуны сумели вывезти их из взбесившегося города, отправить к отцу…

Хотя на самом-то деле объяснение столь резкого поворота политики Новгорода было простым. В данный период Любек, Бремен и еще ряд германских городов сформировали обширный торговый и политический союз – Ганзу. В нее вступила и Рига. Но участием в подобной «всемирной торговой организации» чрезвычайно заинтересовались и русские толстосумы! Прикидывали, какие барыши это сулит. Еще с 1227 г. верхушка Новгорода, Пскова, Смоленска, Полоцка вела в Риге тайные переговоры с немцами. Причем стоит отметить: переговоры шли не только на торговые темы. На них прибыл полномочный посол папы римского, епископ моденский, и настроения русских западников были настолько обнадеживающими, что он сразу же известил об этом Рим.

Получив донесение от него, обрадованный папа Гонорий III обратился с посланием ко всем русским князьям, в том числе к «суздальскому королю» Юрию. Обещал им благоденствие «в объятиях латинской церкви», просил письменно выразить «добрую волю» на переход в католичество и призывал жить в мире и дружбе с «христианами ливонскими». Правда, «суздальский король» никакой доброй воли не выказал. Наоборот, выгнал из своих владений доминиканских проповедников.

Однако «золотые пояса» были настроены иначе. В том же 1228 г., когда Ярослав собирал рать на Орден, Смоленск и Полоцк заключили договоры с Рижским епископом и Ганзой, установили свободную торговлю, предоставили немцам огромные привилегии. А Новгороду и Пскову князь перешел дорожку! Когда от него удалось избавиться, партия Водовика сбросила маски, превратилась в явно пронемецкую. На княжение позвали молоденького черниговского князя Ростислава Михайловича. Он ничего не решал и никому не мешал. В 1230 г. Новгород и Псков вступили в Ганзу, заключили мир и союз с Рижским епископом и Орденом.

Их обласкали. В Новгороде разместилась одна из главных квартир Ганзы. Но… на самом-то деле республику на Волхове обвели вокруг пальца. Она стала неполноценным членом Ганзы. Чем-то вроде придатка. Такого придатка, из которого сосут прибыли. В Новгород нахлынули германские купцы, разрослись их подворья. А русских они на свои германские рынки пускать отнюдь не спешили. Плавания по Балтике прижали – древнее новгородское мореплавание и кораблестроение сошли на нет, сохранились только в былинах про славного Садко. Потомкам Садко немцы путешествия прикрыли. Пускай продают русские товары в Новгороде по заниженным ценам. А зарубежные им привезут и продадут втридорога… Обидно, убыточно? Зато сами авторы вступления в Ганзу оказались в выигрыше, посредническое серебро посыпалось в их кубышки. Больше их ничего не интересовало.

Клубок девятый Твердило Иванкович против св. Александра Невского

Представляло ли западничество опасность для Руси? Или было благом, как учат либералы? Однозначный ответ дает пример Византии, где императоры чересчур увлеклись европейскими влияниями. Вели переговоры с Римом об объединении церквей, перестраивали структуры управления и законы по западным образцам (и провинции стали распадаться, как графства и герцогства). Запустили в страну венецианских, генуэзских, пизанских купцов и финансистов, на помощь против мусульман пригласили крестоносцев. Но иноземцы вовсю откачивали национальные богатства, а Четвертый крестовый поход нацелился прямо на Константинополь, рыцари захватили его. Страну круто грабили, население обращали в крепостных и рабов, громили православные храмы, изгоняя или убивая священников. На Афоне приняли мученические венцы монахи, отказавшиеся перейти в латинство…

Тучи нависали и над Русью. На севере Эстонии угнездились датчане. В Риге – орден Меченосцев. Южнее еще один, не с красным, а с черным крестом на плащах. Польский герцог Конрад Мазовецкий побывал в крестовом походе, подружился с рыцарями Немецкого ордена. В Палестине этой организации приходилось туго, ее теснили и мусульмане, и конкуренты, французы с англичанами. А Конрад в своем герцогстве вел безуспешные войны со славянами-пруссами. Экспедиции против них кончались плачевно. Попробуй-ка достань их в дебрях и болотах! Конрад пригласил орден к себе: помогите одолеть язычников, а что завоюете, станет вашим. Крестоносцы заинтересовались, папа разрешил. Орден перебазировался на польскую землю и получил название Тевтонского.

Правда, пруссы отбивались упорно. Выводили общие ополчения. Наравне с мужчинами за оружие брались женщины. Но орден призвал пополнения из Германии, и действовал совсем не так, как поляки. Не отдельными экспедициями в чужие леса, а планомерным наступлением. Вышло ополчение? Очень хорошо. Чем больше язычников соберется в кучу, тем лучше. Массы человеческих тел не выдерживали ударов рыцарской «свиньи», кулаки бронированной конницы давили их. Всех, кто сопротивлялся, истребляли. Остальных крестили и закрепощали. Часть пруссов ушла на Русь, они поселились возле Гродно. Некоторые поступили на службу к Владимирскому государю, от них вели происхождение несколько боярских родов, в том числе Романовы.

Ну а Новгород и Псков, как рассказывалось в предыдущей главе, перенацелились дружить с орденом Меченосцев и Рижским епископом. «Немецкая» партия посадника Водовика разгулялась вовсю. Разгромила и разогнала патриотическую партию. Впрочем, стоит внести ясность, что новгородское западничество и республиканские порядки, столь красочно воспетые историками, оказывались благом отнюдь не для всех граждан. И даже не для большинства. Демократия всегда и везде была выгодной только для олигархов. Так было и в Новгороде. «Золотые пояса» кичились «свободами», однако на простолюдинов «свободы» не распространялись. Бояре обирали их, перекладывали на них подати и повинности. В судах оказывались правыми прихлебатели тех же бояр. Доходило до того, что часть новгородцев вообще бросили родину, отправились куда глаза глядят и основали отдельную республику на Вятке.

Что же касается альянса новгородских изменников и Ордена, то он оказался весьма агрессивным! Бояре не удовлетворились тем, что изгнали неугодного князя Ярослава Всеволодовича и получили вожделенный доступ в Ганзу. Или немцы их подталкивали, чтобы не удовлетворились. Новгородцы постановили воевать с Ярославом! И с его братом, великим князем Владимирским Юрием Всеволодовичем! На свой престол они пригласили сына Михаила Черниговского, Ростислава. А Михаилу объяснили: за столь великую честь, оказанную им, черниговцы обязаны отомстить за обиды, которые якобы нанес Новгороду Ярослав. Заверяли, что «тирана» Ярослава ненавидит население, поднимется как один.

Великий князь Юрий и митрополит Кирилл силились уладить миром столь непонятный и беспричинный, с их точки зрения, конфликт. Предлагали компромиссы. Куда там! Михаилу Черниговскому совсем задурили голову, он послал новгородцам свои отряды. В общем, в благодарность за ганзейские барыши заговорщики раздували на Руси гражданскую войну!

Но внезапно обнаружилось, что новгородское простонародье… любило Ярослава! Как только начальство объявило, что предстоит воевать против него, город взбурлил. Князя Ростислава Михайловича и посадника Водовика выгнали вон. А разбегаться теперь пришлось их сторонникам, чтобы не утопили. На княжение снова позвали Ярослава. Цвет «немецкой» партии попытался удержаться в Пскове. Когда князь прислал в город своих «суздальских» чиновников, их схватили и заточили по тюрьмам. Посадники и бояре принялись вооружать население. Обнадеживали, что Орден не бросит в беде, придет на помощь.

Ярослав сладил со смутьянами вообще без боя. Он перекрыл дороги к Пскову. В городе быстро стали дорожать продукты, жители приуныли и в конце концов одумались. Отправили к князю делегацию – мириться. Изменникам осталось убираться в орденские владения. К этому времени у немцев в Оденпе уже собралась изрядная русская колония. В ней имелся даже собственный князь Ярослав Владимирович. Причем у него-то никаких политических соображений не было. Он был балбесом, которому не досталось удела на Руси, и он не придумал ничего лучшего, как приткнуться к рыцарям.

Когда к нему посыпались новгородские и псковские эмигранты, он обрадовался. Взялся формировать из них войско, пополнил эстонцами. Вообразил, что для него нашлось настоящее княжеское дело – развязать драчку и отхватить приличный удел. Например, Псков. Нетрудно понять, что немцы его инициативу всемерно приветствовали. Подсобили деньгами, оружием, и князь непонятного статуса со своей бандой внезапным налетом захватил Изборск.

Лишь сейчас у псковичей окончательно открылись глаза. Дружба с Орденом оборачивалась вон какими «подарками»! Они настолько возмутились, что даже не стали ждать Ярослава с войсками. Сами двинулись к Изборску, а его жители тоже не горели желанием служить иноземцам. Пришельцы серьезной силы не представляли. Псковичи и изборяне повязали их и выдали Ярославу, авантюристов увезли в переславскую тюрьму. Но Орден кинул русских предателей лишь для пробы. К вторжению готовились сами рыцари. Стягивались к замкам Восточной Эстонии. Однако к Ярославу успели прийти владимирские полки, и он опередил врагов. В 1235 г. ворвался в Эстонию.

Крестоносцы поспешно выступили наперерез, и два войска столкнулись на реке Эмайыги. Князь разгромил немцев наголову, уцелевшие попрятались за стенами Дерпта-Юрьева и Оденпе. Русские обложили оба города. Орден запросил мира, соглашался на все условия, которые продиктовали им Ярослав и новгородцы. Пункты торговых договоров были сохранены, но немцы обязались платить дань, а от попыток вовлечь Новгород и Псков в политическую зависимость им пришлось отречься. После полученной трепки немцы рассудили, что более безопасно переключиться на вчерашних союзников, датчан. Крестоносцы обманом во время охоты захватили в плен датского короля Вольдемара II и заставили уступить Ордену его завоевания.

Одним из участников битвы на Эмайыги был юный сын Ярослава – Александр. Взрослеть ему довелось не по годам, учиться рядом с отцом, в походах и практических делах. А в 1236 г. великий князь Владимирский Юрий Всеволодович предпринял последнюю, уже запоздалую попытку объединить разодравшуюся Русь. Вступил в войну за Киев и Галич, отправил на юг армию с лучшим военачальником, братом Ярославом. В Новгороде отец оставил за себя Александра. Ему исполнилось всего 16 лет, хотя обстановка оставалась очень сложной.

Литовский вождь Миндовг сумел сплотить разрозненные племена. Они затерроризировали полоцкие княжества, нападали на Псковщину и Смоленщину. Но литовцы были врагами и для немцев, в 1236 г. Миндовг подкараулил в удобном месте главные силы Ордена и учинил побоище. Под литовскими мечами полегли великий магистр Вольквин, много рыцарей. Германское духовенство, знать, богатые города запаниковали: а если восстанут и переметнутся к Миндовгу эстонцы, латыши? Епископы, орденское руководство, богатые тузы Ганзы забили тревогу, обратились к папе Григорию IX и императору Фридриху II. Между собой монарх и первосвященник враждовали, но в данном вопросе оба откликнулись дружно и незамедлительно.

Был объявлен новый набор добровольцев в Прибалтику, а орден Меченосцев объединили с Тевтонским. Это была куда более грозная сила. К меченосцам стекался всякий сброд, в Латвии и Эстонии рыцари устраивались сами по себе, своевольничали. Тевтонские крестоносцы сохранили боевые традиции, выработанные в Палестине, прочно владели Пруссией, приобрели огромное влияние в Польше. Тевтонский великий магистр Герман фон Зальц пообещал, что отныне его новые подчиненные могут не опасаться литовцев и русских. Назначил к меченосцам нового магистра Андрея Вельвена, ввел устав тевтонских рыцарей, строго подтягивал дисциплину, вливал пополнения. Обновленный орден переоделся в тевтонскую форму с черным крестом и получил название Ливонского.

Но в это же время на Русь обрушился чудовищный удар с востока. В 1237 г. по Рязанщине и Владимирщине хлынули орды Батыя. Полки великого князя были далеко – ушли под Киев. Полыхали города, рушились княжества. Князь Александр в Новгороде получал отчаянные призывы от дяди Юрия. Рвался на выручку, но осторожные бояре осаживали его: с какими ратями лезть в мешанину на явную погибель? Вече постановило только обороняться. Князь вооружал горожан, рассылал их ремонтировать обветшалые укрепления. И вместе с ними не верил своему счастью, узнав, что Батый повернул прочь. Славили Господа за такое чудо, служили благодарственные молебны…

За себя-то благодарили, но приходили известия одно страшнее другого. Можно ли было свыкнуться с мыслью, что привычной и уютной Руси больше нет? Нет ни красавца Владимира, ни родного Переславля, нет родственников, друзей… К счастью, уцелел отец. Он благоразумно разминулся с возвращавшейся татарской ордой, прибыл во Владимир, принял осиротевший престол государя. «И бысть радость велика христианам». Еще бы не радоваться! С подданными снова был великий князь! Как раз такой, какой требовался в критической ситуации – энергичный, волевой.

Первым делом еще с дороги он разослал приказы погребать мертвецов, чтобы не допустить эпидемии. Пресек разбои и мародерство, восстанавливал администрацию. Очень пригодилось и сильное войско, вернувшееся с князем из Поднепровья. Литовцы катастрофу Руси оценили по-своему. Почему бы не попользоваться тем, что убереглось от татар? Захватили Смоленск. Но оказалось, что русских воинов списали со счетов слишком рано. Ярослав вышиб врагов прочь.

Хотя катастрофой решили воспользоваться не только литовцы. В азиатских городах и в ставке Батыя имелись католические агенты. Поэтому на западе заблаговременно узнали о нашествии. В декабре 1237 г., одновременно с татарским вторжением, папа Григорий IX провозгласил крестовый поход против язычников и русских… Ватикан деятельно взялся за организацию. Настоял, чтобы немцы помирились с датчанами. Орден противился, не желал делиться добычей, но Рим нажал на рыцарей. В 1238 г. в Стэнби было подписано соглашение, крестоносцы возвратили датскому королю часть Эстонии, а он выделял Ордену войска. Григорий IX подключил к крестовому походу и Швецию. Ее правитель ярл Биргер охотно откликнулся, папские проповедники принялись вербовать шведских воинов, гарантируя на том свете отпущение грехов, а на этом – русские земли и богатства.

Успех выглядел очевидным. Русь обескровлена татарами, неужели она посмеет и сумеет сопротивляться? Ко всему прочему, у западных завоевателей имелась козырная карта. «Пятая колонна» среди русских. Князь-перебежчик Ярослав Владимирович, пытавшийся овладеть Изборском и посидевший за это в тюрьме, был прощен и снова очутился у немцев. У него находили пристанище изгнанники и изменники. Через них крестоносцы установили связи с псковскими боярами, подкупали их, и в городе составилась сильная прогерманская группировка во главе с Твердилой Иванковичем. Такая же партия действовала в Новгороде. А нашествие Батыя давало западникам отличный повод для агитации! Согражданам доказывали, что надо отдаться Ордену или шведскому королю и они защитят от татар.

У князя Александра имелась своя разведка, он получал известия о нарастающей опасности. Заранее начал предпринимать меры, чтобы достойно встретить ее. В 1239 г. он поставил несколько укрепленных городков по р. Шелони. На берегах Финского залива и Невы учредил «морскую стражу». Наблюдение за подступами с моря несло местное племя ижорян. По численности оно было маленьким, но отличалось прочной дружбой с русскими. Предосторожности князя вполне оправдали себя. 7 июля 1240 г. старейшина ижорян Пелгусий (в крещении Филипп) заметил огромный шведский флот, приближавшийся к устью Невы.

Он сразу выслал гонца в Новгород. Сменяя лошадей, тот сумел к вечеру доскакать до Александра и доложил о вторжении. В подобных случаях предусматривалось поднимать городское ополчение, дружины новгородских бояр. Но для этого требовалось постановление веча. Оно, как обычно, будет спорить, вооружаться или нет? Идти навстречу врагу или отсиживаться в Новгороде? Когда решение будет принято, бояре вызовут своих воинов, разъехавшихся по деревням, начнут вооружаться городские ратники… Все это займет немало времени, а неприятель захватит Ладогу, получит в свое распоряжение укрепленный плацдарм…

Впрочем, Александр знал и другое. В Новгороде есть изменники. Никто не гарантирует, что вообще получится протащить решение о созыве ополчения! Противники начнут мешать, затягивать дело. Именно из-за этого князь предпочел обойтись без веча. Он поднял собственную дружину – 300 витязей. Кликнул добровольцев, их набралось около тысячи. Архиепископ Спиридон отслужил молебен, благословил бойцов, и князь произнес свои знаменитые слова: «Братья! Не в силе Бог, а в правде!». И без промедления на рассвете 8 июля отряд двинулся вперед.

Ну а Биргер не спешил. Потому что его удар и наступление немцев на Псков должны были начаться одновременно. Шведы чуть-чуть опередили союзников. Биргер знал об особенностях новгородского правления, горожане будут долго толковать да взвешивать. Знал о «пятой колонне», был уверен, она сыграет свою роль. Словом, спешить было некуда. Шведы выбрали на берегу Невы хорошую поляну. Расположились лагерем и отдыхали после морского путешествия, выгуливали привезенных лошадей. Александру Биргер направил высокомерное послание: «Выходи против меня, если можешь! Я уже здесь и пленяю землю твою».

Он никак не мог предположить, что князь, выступив с небольшими силами, не позволил «немецкой» партии помешать ему! А продвигался стремительно: пехота на лодках, конница берегом. Присоединили воинов ладожского гарнизона – ижорян. 15 июля полторы тысячи русских внезапно обрушились на врага. Не давали опомниться, нажимали, давили. Сам Биргер получил княжеский удар копьем в лицо. Свалился мертвым епископ, приехавший обращать русских в католицизм. Шведы начали отступать к кораблям. Урон они понесли огромный. Только трупами знатных воинов нагрузили два корабля, а на простых махнули рукой, бросили так. Под покровом темноты флот ушел восвояси…

На Руси в этот день появился новый выдающийся полководец. Александру исполнилось всего 20 лет, но его имя загремело по стране, и молва присвоила ему прозвище, звучавшее как титул – Александр Невский. Но при описании этих событий обычно упускаются важные детали. Молниеносный бросок на Неву и разгром шведов оказались исключительно своевременными! Выше уже отмечалось: Биргер действовал не сам по себе! Он должен был ударить вместе с немцами! Новгородскую землю намечали взять в «клещи». С севера шведы, с юга Орден. Попробуй-ка отбейся…

Как выяснилось, Биргер опередил крестоносцев всего на пару недель. Не успели новгородцы отпраздновать победу и отпеть павших героев, как гонцы на загнанных лошадях принесли вести о другом вторжении. У границ появился весь цвет орденских рыцарей, ополчение Дерпта, Феллина, Оденпе. Эта армия внезапно выплеснулась к Изборску, кинулась на штурм и овладела городом. При этом немцы «убивали или брали в плен всех, кто только осмеливался защищаться. Вопль и стоны раздавались по всей земле». Псковичи быстро вооружились, выступили против захватчиков. Рыцарская атака смяла их. Остались лежать бездыханными воевода Гаврила Гориславич и 800 ратников, их товарищи покатились назад.

Немцы погнались за ними, пытались ворваться в Псков. Горожане отбросили их. Рыцари подожгли посад, расположились возле стен. Они были каменными, взять не так-то просто. Но… в городе заправлял Твердило Иванкович с другими заговорщиками. Они настояли на переговорах с осаждающими. Посредником выступил князь-изменник Ярослав Владимирович, и в сентябре 1240 г. было подписано соглашение. Псков переходил в подданство Ордена. Детей «лучших» граждан забрали в заложники и отправили в Ригу. В город вошел немецкий гарнизон, а Твердило Иванкович получил должность германского наместника.

Расстояние от Новгорода до Пскова – 150 км. Князь Александр вполне успел бы прийти на выручку. Но… и в Новгороде заявили о себе «твердилы иванковичи». Случилось именно то, чего удалось избежать в кампании против Биргера. Но против Ордена дружиной и добровольцами никак нельзя было обойтись. Невский потребовал собирать большое войско, выделять деньги. Однако на вече «золотые пояса» с треском провалили его предложения. Запретили призывать владимирские полки, не позволили мобилизовывать новгородцев. Мало того, возбудили в городе волнения. В конце 1240 г. вместо похода на немцев Александру Невскому пришлось уехать в Переславль-Залесский. Точнее, его выгнали. Князя-победителя, только что уберегшего новгородские владения, выставили вон! Не угодил тузам, мешал им капитулировать…

Хотя вскоре крамольникам пришлось призадуматься. Немцы вовсе не намеревались делиться властью и богатствами с русской знатью. Считались с ней не больше, чем с эстонскими старейшинами. Они завоевывали страну только для себя. Орден назначил в Псков двух правителей-фохтов. Распоряжался не Твердило Иванкович, а они. Установили свои законы, драли с людей подати, гоняли на работы, сами карали непокорных, вешая на городских стенах. Торговлю захватили рижские купцы. Твердиле и прочим изменникам досталась всего лишь роль прислужников – обеспечивать исполнение приказаний начальства.

Новгородские «золотые пояса» забеспокоились. Они-то мечтали совсем не о таком положении. А простонародье оказалось сбитым с толка. Свои же бояре настроили его, что крестоносцы не враги, что война с ними не нужна. Между тем с Псковщины доходили кошмарные слухи! В деревнях появились новые чужеземные хозяева. Всех крестьян причисляли к рабам, убивали, насильничали.

Что ж, Орден полагал, что заигрывания с русскими уже можно отбросить. Прогнозы организаторов крестового похода сбывались. Ослабленная страна не оказала серьезного сопротивления, Псков заняли так легко! Известия об этом разносились по Германии, и в Прибалтику засобирались новые рыцари, ландскнехты-наемники, безземельные дети и племянники феодалов. Спешили не упустить шанс, пополнить пустые кошельки, разжиться владениями.

Зимой 1240/41 г. немцы пересекли русскую границу не только под Псковом, но и по берегу Финского залива. Здесь обитало финское племя вожан. Оно было настроено совсем иначе, чем верные ижоряне. Крестоносцы подкупили вождей, они перекинулись на сторону захватчиков, племя согласилось платить дань, и на месте погоста Копорье рыцари с помощью вожан отстроили сильную деревянную крепость. Теперь враг обтекал Новгород с севера и с юга. От Копорья и Пскова начались набеги. Отряды рыцарей и их вассалов захватили город Тесово, разграбили села по Луге. Отбирали у крестьян скот. Появлялись на дорогах в 30 верстах от Новгорода, грабили и убивали купцов.

В оккупированные районы прибыли латинские священники, принялись насильно перекрещивать русских. Папа Григорий IX уже раскатал губы, что Новгород у него в кармане. Заранее передал все новгородские земли в состав епархии Эзельского епископа Генриха. 13 апреля 1241 г. Генрих заключил с Орденом соглашение. Рыцари должны были отделять епископу сотую часть доходов с территорий и городов, которыми они овладеют, а остальное оставляли себе.

Выручить новгородцев мог только великий князь Ярослав. Сейчас-то многие бояре осознали: ошиблись! Надо защищаться! А те, кто полагал иначе, прикусили языки, иначе народ растерзает. Отправили послов к Владимирскому государю. Правда, «золотые пояса» попытались сделать хорошую мину при плохой игре. Чтобы не извиняться перед Александром Невским, просто попросили Ярослава прислать к ним князя. Надеялись, что он сам назначит Александра. Но Ярослав давно имел дела с Новгородом и маневры сразу раскусил. Он притворился, будто не понял истинной подоплеки посольства. Дал на княжение второго своего сына, Андрея. Ну а как же, ведь вы были недовольны Александром? Получите его брата.

Новгородцы сникли. Андрей-то им был без надобности. Помялись и снарядили куда более представительное посольство во главе с архиепископом Спиридоном. Просили персонально Александра. Признали, что были неправы, провинились перед князем. Но Александр был настоящим христианином и зла не держал. Речь шла о судьбах Руси, и он «не можаше терпети достояние отечества своего от неверных расхищаемо». Какие здесь могли быть личные обиды? Князь поставил только одно условие – предоставить ему на время войны всю полноту власти.

Приехал в Новгород, собрал ополчение. Самым опасным он считал северное направление. Шведы могли повторить высадку у Финского залива, соединиться с немцами у Копорья. Александр выступил немедленно. Неожиданно вынырнул у Копорья, с ходу скомандовал штурм, и вскоре новгородцы уже орудовали мечами внутри крепости, ошеломленные остатки гарнизона сдавались. Копорье разрушили до основания. Пленных немцев князь отпустил, «милостив бе был паче меры». Идите подобру-поздорову и больше на Русь не лезьте. Но милость Александра распространялась не на всех. Одно дело – неприятели-чужеземцы, а предатели – иное. Прощается ли иудин грех? Изменников из числа вожан и чуди, перешедших на службу к Ордену, князь велел повесить.

Но освободить с налета Псков Александр не рассчитывал. Здесь немцы устроились основательно, уже ждали удара. Невский испросил у отца владимирские полки, призвал подмогу из Мурома, Смоленска, Полоцка. Немцы в Пскове тоже не дремали, наращивали оборону. Однако князь действовал четко и грамотно. Одним махом разослал отряды и перекрыл все дороги к городу. К Пскову подошла его многочисленная рать, и времени на осаду не тратила. Враг как раз и рассчитывал, что о русском наступлении узнают в Эстонии и Риге, придут на помощь. Лестницы заготовили заранее, под прикрытием лучников бросились на приступ. А на защиту города вышли только рыцари и их слуги. Подневольные псковичи досыта напробовались орденской власти, сражаться за нее ни у кого желания не возникло.

Русские первой же атакой прорвали цепь воинов на стенах и башнях, в рубке полегли 70 рыцарей со своими оруженосцами и подручными. Горожане встречали освободителей хлебом-солью, слезами радости. К Александру привели шестерых орденских чиновников, управлявших Псковом. И опять князь показал, что его христианское милосердие далеко не безгранично. Это были не воины, взятые в бою, эти деятели приехали хозяйничать. А в свидетелях и пострадавших недостатка не было. Всплыли глумления над святынями, надругательства над женщинами, казни, грабежи. Всех шестерых Александр предал смерти, а бояр-изменников отправил для суда в Новгород.

Пока князь и его войско брали город, ватаги простых новгородских мужиков и псковские крестьяне очищали окрестную землю. Немцы уже раздавали деревни феодалам, некоторых война застигла в приобретенных селах, другие прислали доверенных слуг. Участь их была печальной, народ побивал всех подряд. Но Александр понимал, что главная схватка еще впереди. Он приказал псковичам, чтобы тоже собирали ополчение. После германских безобразий город откликнулся единодушно, боеспособные мужчины рвались расквитаться с крестоносцами и занимали место в строю. С пополненной ратью князь вступил в Эстонию, принялся разорять неприятельскую территорию.

Но и Орден уже готовил сокрушительный контрудар, поднял рыцарей, отряды ливов, латышей, эстонцев, на подмогу подоспели датчане. Причем с Александром заведомо решили расправиться, как с защитником Юрьева Вячко. Рассуждали, что убили смелого князя, и Эстония досталась крестоносцам. Нужно и этого князя прикончить, тогда падет Русь. Как известно, решающая схватка произошла на Чудском озере, знаменитое Ледовое побоище.

Александр умело расположил подчиненных. Рыцарская «свинья», проломив строй, уткнулась в высокий заснеженный берег, завязла. А с флангов навалились отборные владимирские полки и конные дружины. Головное ядро лучших орденских рыцарей взяли в клещи и окружали. Стаскивали крестоносцев с коней, глушили топорами и булавами, разбивая шлемы вместе с черепами. Смешавшиеся неприятели начали откатываться. Их преследовали и долбили. Бегущую лавину целенаправленно загоняли на участок, где со дна били ключи, и лед был тонким. Под тяжестью тысяч людей в доспехах, сотен лошадей он стал трещать и ломаться…

Рыцарей погибло по одним источникам 400, по другим 500, а пеших ландскнехтов никто не считал, их тела валялись «на семи верстах». Это был невиданный разгром. Каждый рыцарь сам по себе являлся сильной боевой единицей, командиром отряда. Для сравнения можно отметить, что в 1214 г. в битве с французами при Бувине пало 70 германских рыцарей, и вся Европа заговорила о тяжелом поражении немцев. На Чудском озере произошло именно «побоище». В Пскове и Новгороде празднично трезвонили колокола. Св. благоверный князь Александр подвел красноречивый итог: «Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет земля Русская».

Немцы были в полном шоке. Магистр Тевтонского ордена Балк отправил датскому королю паническое послание, молил об экстренной помощи. Но Александр трезво оценивал, что бороться сейчас за Прибалтику Русь не в состоянии. Потрясение и панику врага он использовал, чтобы заключить прочный мир. За такое предложение немцы ухватились с радостью и облегчением. Они навеки отрекались от русских земель, уступили спорные районы. Пленных князь отпустил в обмен на псковских заложников.

Но с захваченными боярами-изменниками опять разговор был особым. Кстати сказать, даже с ними св. Александр обошелся достаточно милосердно. Персонально разобрался в вине каждого и приговорил к смерти лишь троих. Хотя новгородцев это не удовлетворило. Они перерешили по-своему и перевешали половину пленных псковских бояр.

Клубок десятый Даниил Галицкий

Сейчас его представляют национальным героем Украины, чуть ли не первым украинским властителем. Кем же он был, князь Даниил?.. В начале XIII в. на Руси выделялись два могучих «острова». На севере – Владимирское княжество, возвысившееся под властью Всеволода Большое Гнездо. На Юго-Западе – Галицкое и Волынское княжества. Самой яркой фигурой здесь был Роман Волынский. Мы уже рассказывали о нем. Великолепный военачальник, любимец народа. Правил он жестко, хроническим крамольникам, галицким боярам, спуску не давал. За измены сразу отправлял на казнь.

Роман признал себя вассалом Всеволода Большое Гнездо, и возникший альянс стал могучей силой. Главным заводчиком усобиц выступал тесть Романа, Рюрик II; как уже упоминалось, он дошел до того, что сдуру сжег собственную столицу. Его заставили постричься в монахи (вместе с ним Роман отправил в монастырь жену, через которую тесть строил заговоры). В Киеве посадили княжить сына Рюрика – Ростислава. Но самостоятельной роли он уже не играл, слушался старших. Казалось, что Русь объединяется.

Но в это время развернулась католическая экспансия. Крестоносцы утвердились в Прибалтике, в 1204 г. захватили Константинополь. В Ватикане проявляли повышенный интерес и к русским землям. Сразу же после падения Византии папа Иннокентий III прислал делегации к обоим великим князьям, в Киев и Владимир. Указывал, что Константинопольской патриархии больше нет, поэтому Русской церкви пришла пора переходить под эгиду Рима. И в той, и в другой столице ответы были близкими по сути – латинян послали подальше.

Однако папа не отчаивался. Князей на Руси было много. Можно было поискать более податливых. Возможность обработать Романа Волынского выглядела самой перспективной. Князь могущественный, влиятельный. А владения его на западе граничат с католическими странами. Посольство папы пожаловало к нему. За переход в латинство Иннокентий обещал сделать Романа королем, наделить городами, препоясать освященным мечом. Воюй против «еретиков», захватывай их владения, а Рим поможет. Роман без труда догадался, что его хотят охмурить и столкнуть с другими князьями. На упоминание о «священном мече» он достал из ножен свой и спросил: «Такой ли у папы? Пока ношу его при бедре, не нуждаюсь в ином, а города покупаю кровью, как деды наши, возвеличившие Русскую землю».

Получив такой ответ, папа убедился, что этот князь – твердый орешек. На лесть и обманы не поддается. Склонностей к предательству не проявляет. Оставалось сломить его силой, и Иннокентий натравил на Романа поляков. Он опять просчитался. Князь поднял свои железные полки, вдребезги разгромил врага, дошел до Вислы. Но ведь кроме воинского искусства существовали иные методы… Поляки запросили пощады, с ними заключили перемирие и начались переговоры. В перерыве между заседаниями Роман поехал на охоту, а в лесу ему устроили засаду. Напали и убили.

Это злодеяние перевернуло обстановку не только в Польше и на Волыни. Сразу развалилось сплочение, достигнутое на Руси. Из монастыря вырвался смутьян Рюрик II. Сын уступил ему Киев, быстренько заключили союзы с другими любителями усобиц, черниговскими князьями. Наследство убитого, Галич и Волынь, выглядело очень уж соблазнительным призом, киевские дружины с союзниками ринулись туда. Воспрянули и галицкие бояре. Не стало князя, прижимавшего их! После Романа осталась супруга Анна с двумя младенцами – Даниилом и Василием. Она поняла, что ее и детей либо убьют, либо выдадут, ведь она была второй женой князя, а первой дочь Рюрика. Анна с сыновьями сбежала.

Но и киевскому государю владения бывшего зятя не обломились. Кусок был слишком уж лакомым. В борьбу за него включились поляки, венгры. А местная знать ради собственных выгод предавала всех подряд, открывала чужеземцам ворота городов. Честь Руси поддержали было три новгород-северских князя: Роман, Владимир и Святослав. Они сумели одолеть и выгнать оккупантов. Пытались навести порядок, казнили предателей. Но против них выступили другие русские князья – волынские. Они не захотели, чтобы в их краях угнездились северские! Ради этого объединились с иностранцами. Братьев разгромили. Двое из них, Роман и Святослав, попали в плен, причем галицкие бояре выкупили их у венгров, истерзали и повесили.

А между тем вдова князя Романа Анна с детишками пряталась то у одних, то у других покровителей. Наконец, очутилась у венгерского короля Андрея. Он очень обрадовался, что к нему в руки попала столь выигрышная карта, и разыграл ее «классически». Объявил, что хочет восстановить на престоле маленького Даниила – законного наследника. Простонародье в Галиции и на Волыни в покойном князе души не чаяло, дружно поддержало. Города впускали княжичей с княгиней и с венгерскими отрядами. Но Андрей обманул. Когда княжество покорилось ему, он сослал Анну с детишками в захудалый Брест. Приобретенные владения разделил с польским королем. Себе забрал Галицию, а ему уступил Волынь.

Боярам подобный вариант очень понравился, они отлично спелись с интервентами. Но простому народу пришлось несладко. Андрей назначил наместником в Галиче Бенедикта Бора, которого прозвали «антихристом». Он выжимал из людей новые и новые поборы, к нему на блуд тащили даже монахинь. Они же «еретические»! А венгерский король рапортовал папе, что народ и князья галицкие, его подданные, желают присоединиться к римской церкви. Православного епископа и священников выгнали и силой начали обращать людей в латинство. Свои же галицкие бояре помогали удерживать народ в узде.

Выручать Прикарпатье никто и не думал. Князья, заварившие всю эту кашу, Рюрик Киевский и черниговский Всеволод Чермный, поссорились и сцепились между собой. Пригласили на подмогу половцев. А в результате все Поднепровье превратилось в поле боя. Соперники вышибали друг друга из Киева, разоряли, что под руку попадется. Только когда выдохлись, митрополит замирил их. Киев занял Всеволод Чермный.

Но и на севере Руси достигнутое могущество и единство пошло трещинами. Умер Всеволод Большое Гнездо. А новгородские бояре давно уже мечтали вырваться из-под власти Владимирских государей. Для этого они пригласили князя Мстислава Удалого из крошечного Торопца. Они не ошиблись. Мстислав был талантливым военным, но никудышным политиком. Политика его вообще не интересовала, он рвался к «рыцарским» подвигам. Благодаря ему Новгород сбросил зависимость от великих князей. Но Удалому стало «тесно» на севере. Он рвался помахать мечом в полную силушку.

В 1214 г. подвернулся подходящий повод: умер один из претендентов на Киевский престол, Рюрик II. А Мстислав приходился ему родственником. Набрал войско из новгородцев и смолян, двинулся на Днепр и выкинул из Киева Всеволода Чермного. Впрочем, Мстиславу в старой столице показалось тоже скучновато. Он посадил на престол Ингваря Луцкого, а сам нашел занятие поинтереснее, ввязался в драки за Галич. Там по-прежнему распоряжались чужеземцы. Но поляки смягчили оккупационную политику. Решили опереться на русских соглашателей. Объявили, что возвратят часть Волыни местным князьям, при условии, если они примут подданство Польше.

Вместо примирения это вызвало новые свары! Желающих предать нашлось гораздо больше, чем требовалось. За возвращаемые районы сцепились между собой луцкие, бельзские властители, подросшие дети Романа Волынского. И в эту мешанину вдруг свалился Мстислав Удалой. Венгров он разгромил, Галич у них отобрал. При этом торжественно венчался трофейной мадьярской короной и принял титул «царя галицкого».

Однако бесшабашную натуру Мстислава заносило «по-рыцарски». С такой «удалью», что дальше некуда! Ему полюбился храбрый сын Романа Волынского Даниил. Удалой пообещал, что заменит ему отца, выдал за него замуж свою дочку. Но другую дочь он сосватал за венгерского королевича Андрея. Отдал ему в приданое полдюжины русских городов. Жители были полном в шоке. Ведь их вроде освободили? И тут же подарили иностранцам! А польского герцога Лешко Мстислав считал своим другом, запретил выгонять поляков с Волыни. Широким жестом простил изменников-бояр, привлек их к своему двору.

Однако бояре привычно закручивали заговоры, а поляки и венгры были совсем не настроены на «рыцарство», объединялись против русских. Для подобных случаев у Мстислава нашелся еще один друг – половецкий хан Котян. Князь очень ценил его, женился вторым браком на ханской дочери. При нападениях католиков звал степняков и очередной раз демонстрировал свою удаль. Побитые западные «друзья» извинялись, предатели просили прощения и получали его, а довольные половецкие «друзья» возвращались в степь, не забыв прихватить побольше русских пленных.

Эти тесные связи Удалого с половцами втянули Русь и в более в серьезную беду. В 1223 г. из Закавказья вдруг вынырнули три неполных тумена монголов, 20 тыс. воинов. Принялись громить половецкие стойбища. Котян примчался к зятю, Мстиславу Удалому. Умолял выручить, доказывал, что сегодня пришельцы захватили половецкую землю, а завтра пойдут на русскую. Что ж, Удалой вдохновился. Предприятие было вполне в его духе. Благородно, по-рыцарски! Спасать тестя и друга, проучить неведомых пришельцев. Поднял всю Русь, собрали 80 тыс. бойцов! Монгольских послов убили, отправились закидывать неприятелей шапками.

Хотя разношерстная масса из отрядов различных князей была не армией, а толпой. Сплоченный монгольский кулак разнес ее. А Мстислав Удалой и Даниил Галицкий в побоище на Калке проявили себя весьма своеобразно. Лихо ринулись в атаку вместе с половцами, а киевскую и черниговскую рать даже не известили. Однако половцы первыми побежали, за ними пришлось удирать князьям с галицкой и волынской ратями. К ним пристроились некоторые другие князья. Остальных монголы окружили и истребили. Ну а пока их уничтожали, Мстислав Удалой, Даниил Галицкий и Владимир Смоленский прискакали к Днепру. Переправившись, велели в панике порубить ладьи, чтобы монголы не догнали их. Правда, монголы не умели плавать на ладьях, но князья об этом не подумали. Зато они обрекли на смерть своих соратников, отставших от них во время погони…

Приход монголов был лишь разведывательным рейдом. Они опустошили Левобережье Днепра, набрали огромную добычу и повернули обратно, исчезли на 14 лет. Но страшный урок ничему не научил русских властителей. На Калке полегло 9 князей, родственники набросились делить их владения, и вся Южная Русь опять передралась. Попытались воспользоваться и венгры. Их королевич Андрей (зять Удалого!) привел войско прибрать к рукам Галич. Правда, воинственный тесть крепко разгромил его, но… тут же натворил глупостей.

Ему было скучно заниматься хозяйством, управлять государством. Для него было достаточно «рыцарской» славы. Ему пришла фантазия оставить для личных нужд несколько городов, а Галич щедрым жестом подарить зятю Даниилу, которому, в общем-то, принадлежали законные права. Но всполошились галицкие бояре! Они не забыли, как отец Даниила прижимал к ногтю их касту. Подкатились к Удалому, доказывали, что Даниил – человек неблагодарный, не оценит подарка и возвысится над тестем. Иное дело – второй зять, венгерский Андрей. Вот он-то будет уважать тестя и повиноваться ему. Что ж, Удалому не было особой разницы. Просят за Андрея – пожалуйста. Столь же щедрым жестом подарил Галич Андрею! Вернул венграм! Туда опять хлынуло католическое духовенство, появился тот же самый «антихрист» Бенедикт Бор.

Нетрудно понять, что Даниил разругался с Удалым. Схлестнулись уже не с оккупантами, а друг с другом. Впрочем, вскорости тесть одумался. Раскаялся, пообещал Даниилу, что снова выгонит венгров. Передаст Галич все-таки ему. Но исполнить новые задумки уже не успел. Заболел и умер. А его смерть, в свою очередь, взбаламутила раздрай. Князья кинулись рубиться и резаться за наследство Удалого.

Пока он был жив, его все-таки побаивались. Не хотели связываться. А теперь ситуацией заинтересовались властители крупного ранга – Владимир Киевский и Михаил Черниговский. Оба забеспокоились, как бы все богатые владения не подчинил себе Даниил Галицкий. Если он настолько усилится, то начнет выдвигаться в лидеры Южной Руси. Оба государя, киевский и черниговский, объединили силы, опять пригласили половцев и ввязались в борьбу за западные области. На Правобережье Днепра, на Буге и Днестре, катались туда-сюда рати, дико и однообразно сшибались отряды.

Но князь Даниил был незаурядной личностью. В кольце многочисленных врагов он успешно выкручивался. Удержал Волынь. Сумел поколотить венгров, вернул родное Галицкое княжество. Причем опасения галицких бояр не оправдались. Даниил проявлял чрезвычайное великодушие. Пленного королевича Андрея по-благородному отпустил. Даже к предателям-боярам отнесся совсем не так, как его отец. Простил их, пытался наладить дружбу. Хотя тем самым он напакостил сам себе. Андрей сразу возобновил войну, а бояре по-прежнему изменяли.

Даниил Галицкий выигрывал битвы, устилал поля вражескими и русскими телами. Да что толку-то? После его побед бояре по ночам открывали ворота городов и впускали венгров. Самому князю приходилось спасаться бегством из его Галича. А княжество переходило из рук в руки. Вдобавок ко всему Даниил проявлял полнейшее легкомыслие в политике. Он зачем-то вмешался в польские усобицы. Подружился с герцогом Конрадом Мазовецким и его приятелями, крестоносцами Тевтонского ордена, поддерживал Конрада в борьбе за престол, водил дружины на чужбину сражаться за чужие интересы.

А потом повздорили между собой два его врага – Владимир Киевский и Михаил Черниговский. Владимир воззвал к Даниилу, пообещав за помощь ряд городов. Галицкий князь необдуманно согласился. Но черниговские князья с тучами половцев разбили его наголову. Овладели Киевом и нахлынули на запад – захватывать Галич. Местные бояре, как водится, предали. Когда Даниил узнал об измене, он предпочел в очередной раз сбежать из родовой столицы.

Он не нашел ничего лучшего, как отправиться к венграм. Еле-еле выпроводил их из своего княжества, а сейчас умолял помочь. За это согласился признать себя вассалом короля Белы IV. На торжествах коронации Даниил даже вел под уздцы его лошадь. Хотя вскоре выяснилось, что он унижался совершенно напрасно. Венгры взвесили ситуацию и рассудили, что для них будет выгоднее сохранить раздрай на Руси. Они поддержали не Даниила, а Михаила Черниговского. В Польше точно такую же позицию занял «друг» галицкого князя Конрад Мазовецкий. А «друзья»-крестоносцы вообще разохотились поживиться. Вторглись на Волынь, попытались оторвать от нее кусок пожирнее.

Ну а Даниил только после того, как прогорел с иностранцами, догадался обратиться к соотечественникам. К Владимирскому великому князю Юрию Всеволодовичу. И оказалось, что договориться-то можно! Даже очень легко. Государь согласился, что он поможет отбить Галич. А за это Киев достанется брату Юрия – Ярославу Всеволодовичу. В общем-то перспектива выглядела очень заманчивой. Во Владимире будет править Юрий, на Днепре – Ярослав, в Новгороде – его сын Александр, в Прикарпатье – Даниил. Русь объединялась!

В 1236 г. Ярослав Всеволодович повел владимирские полки на юг. Чернигов и Киев сразу же капитулировали. Но Михаил Черниговский не хотел отдавать богатый Галич, отбивался. А время для объединения Руси… истекло. Владимирская армия завязла в Прикарпатье, и как раз в это время, в 1237 г., нагрянули орды Батыя. Полыхали Рязань, Владимир, погиб великий князь Юрий…

Нет, даже и теперь должных выводов сделано не было. Татары покоряли нашу страну не одну неделю. Не месяц. Целых три года! Но за три года русские князья не смогли примириться между собой! Они продолжали разборки! Узнав о погроме родного княжества, Ярослав Всеволодович поднял владимирское войско и увел домой. Это окрылило черниговцев, они снова заняли Киев. А с венграми Михаил Черниговский заключил союз, сосватал за сына Ростислава дочь короля Белы.

Но ведь татары не удовлетворились Северной Русью. В 1239 г. они овладели Черниговом. А в Киев явилось посольство Батыя с предложением сдаться. Но у киевлян в последний раз вскипела их давняя столичная гордость. Забушевали на вече, оскорбились. Как посмели монголы обратиться к ним с таким предложением? Послов растерзали. Михаил Черниговский пробовал образумить подданных – его никто не слушал. После разорения Чернигова с его авторитетом вообще не считались, он лишился реальной силы. Но Михаил-то хорошо понял: убийством послов Киев подписал себе приговор. Бросил столицу и подался в Венгрию. Возможность спасения видели только оттуда, с запада.

Зато другие возбудились: освободился Киевский престол! Его поспешно занял смоленский Ростислав Мстиславич. Но это возмутило Даниила Галицкого. Почему в Киеве уселся второсортный князек? Даниил повел на него войско. Киевляне, уничтожив татарское посольство, о своем достоинстве больше не вспоминали. Пришел Ростислав – приняли безоговорочно. Пришел Даниил – опять не возражали. Ростислава он взял в плен, а титул великого князя Киевского принял сам. Но положение столицы было слишком опасным, Даниил это тоже осознавал. Назначил наместником тысяцкого Дмитра, а сам уехал.

Между тем в Венгрии беженцев приняли крайне нелюбезно. Половецкого хана Котяна вообще убили. А черниговские князья превратились в эмигрантов, растерявших владения. Королю Беле IV нищие родственники не требовались. Помолвку своей дочери с сыном Михаила Черниговского он расторг и отослал гостей на все четыре стороны. Князья сунулись в Польшу, но и там их отшили. И только тогда, в безвыходном положении, Михаил Черниговский надумал обратиться к соперникам – Даниилу Галицкому и его брату Васильку Волынскому.

Тут-то и выяснилось, что воевать им было… не из-за чего! Резались столько лет! А теперь Михаил раскаялся, попросил прощения, и Даниил согласился мириться, щедро поделился городами. Сыну черниговского князя Ростиславу отдал Луцк, самому Михаилу «навеки» уступил Киев, лично повез его сажать на престол. Но было уже поздно. К Киеву подходили татары. Тысяцкий Дмитр стойко оборонялся, но древняя столица была взята и уничтожена. Татарские орды хлынули к Карпатам. Города на их пути садились в осады, погибали. Сами по себе, без князей. Князья опять бежали за границу.

Михаил Черниговский выехал в Польшу, Даниил Галицкий – в Венгрию. Они еще цеплялись за надежду создать коалицию с чужеземцами, вместе остановить врага. Даниил предлагал союз Беле IV, сватал его дочь за сына Льва. Куда там! Бела прогнал князя так же, как перед этим Михаила. Нашествие Батыя даже обрадовало короля: пускай татары погромят Галицию и Волынь, а венгры потом наложат на них лапу. Но западные властители сурово ошиблись. Вслед за Русью лавины степняков покатились на них. Стирали с лица земли их армии, опустошали их страны.

А русские князья вернулись в мертвую пустыню. Даниил Галицкий и его брат Василько не смогли въехать ни в Брест, ни во Владимир-Волынский из-за смрада множества трупов. Михаил Черниговский приехал было в Киев, но и там жить было невозможно: там гнило куда больше тел, чем в Бресте. Хотя даже страшное бедствие не смогло изменить психологию крамольников и изменников! Рухнула страна, земля пропиталась кровью, а на развалинах городов и костях жертв возобновились свары! Галицкие бояре обрадовались, что власть Даниила подорвана, не пускали его в уцелевшие города. Расхватали княжеские владения, соляные промыслы, а на княжение позвали сына Михаила Черниговского Ростислава. Он был готов за власть слушаться кого угодно.

Но в городе Бакота засел печатник (канцлер) Даниила Кирилл, отразил от стен ростиславовых и боярских дружинников. А Даниил с братом Васильком собрали кого смогли под свои знамена и разгромили противников. Ростислав уже привычно скрылся в Венгрию. А там расклад успел измениться. Побитый Бела IV тоже вернулся в свою разоренную страну и решил все-таки сделать ставку на Ростислава, выдал за него дочку. Отец жениха, Михаил Черниговский, воодушевился, снова заявился в Венгрию. Уж конечно, родственник поможет!

Куда там! Старого черниговского князя ждало очередное горькое разочарование. Может быть, даже более горькое, чем прежние. Потому что для Белы IV его сын Ростислав требовался в качестве венгерской марионетки. А Михаил при таком раскладе был только помехой. При королевском дворе князя встретили оскорблениями и выпроводили, чтобы не путался под ногами. Он уехал в родной Чернигов, попытался защитить подданных от татарских сборщиков дани. Был вызван к Батыю, отказался пройти через языческие обряды и принял за это мученический венец.

Что ж, его сын Ростислав подобной принципиальностью отнюдь не отличался. Он запросто перекинулся в католицизм и под венгерскими знаменами пошел отбивать Галич. Коалиция собралась солидная – Бела IV, польский король Болеслав Стыдливый, на их стороне выступили галицкие бояре. Переход под эгиду Запада поддержал даже киевский митрополит Иосиф. Но и Даниил Галицкий сумел найти сильных союзников. К нему пришел враг Болеслава герцог Конрад Мазовецкий, литовский князь Миндовга. Сошлись под городом Ярославом и бились с крайней жестокостью. Даниил с большим трудом одержал верх…

Но тут-то прямо на поле сражения к нему явились гонцы от Батыя! Привезли всего два слова: «Дай Галич». Противиться у князя не осталось возможности. Изрядная часть его полков лежала мертвыми. Бежать в Венгрию или Польшу теперь было бессмысленно. Пришлось ехать к хану. Однако Батый умел быть и обходительным. Если один из самых сильных князей наконец-то склонил голову, зачем его отпугивать? Хан освободил Даниила от языческих ритуалов. Даниил признал себя слугой и данником хана, а за это сохранил власть над своим уделом.

Впрочем, Галицкому княжеству это пошло на пользу. Бела IV уже испытал, что такое татарское нашествие. Сразу заключил с Даниилом мир, выдал за его сына Льва младшую дочь. А другого зятя, Ростислава, заслал подальше, в Боснию, чтобы не раздражал соседей и их страшных покровителей. Положение Даниила упрочилось настолько, что он смог прогнать киевского митрополита Иосифа, замешанного в венгерских заговорах. Провел на митрополичий престол собственного печатника Кирилла.

Таким образом на Руси снова восстановились два относительно благополучных «острова». Северную Русь удержал от гибели Ярослав Всеволодович, после его смерти лидером выдвинулся сын, св. Александр Невский. На юго-западе утвердился Даниил Галицкий. Но политические линии этих князей оказались противоположными. Дело в том, что русскими землями по-прежнему интересовались католики. К св. Александру папа Иннокентий IV прислал кардиналов Гольда и Гемента. Уговаривал перейти в латинство, подружиться с крестоносцами, а за это Запад поможет сбросить татарское иго. Но князь, отразив натиск шведов и немцев, четко представлял истинную подоплеку римской дипломатии: подставить Русь, стравить ее с Ордой. А Запад приберет к рукам, что останется от нашей страны.

Александр ответил Иннокентию весьма красноречиво: «От Адама до потопа, от потопа до разделения языков, от разделения языков до начала Авраама, от Авраама до прохождения Израиля сквозь Красное море, от исхода сынов Израилевых до смерти царя Давида, от начала царства Соломона до Августа царя, от начала Августа и до Христова Рождества, от Рождества Христова до Страдания и Воскресения Господня, от Воскресения Его и до Восшествия на небеса, от Восшествия на небеса до царства Константинова, от начала царства Константинова до первого собора, от первого собора до седьмого все хорошо ведаем, а от вас учения не принимаем». Кстати, после этого ответа князь тяжело заболел, был на волосок от смерти. Историки подозревают отравление.

Даниилу и его брату Васильку в 1246 г. папский делегат Плано Карпини тоже закинул предложение – передаться под эгиду Рима. В отличие от св. Александра они клюнули. Завязалась интенсивная переписка с папой. Даниил вполне соглашался подчинить ему Русскую церковь, обсуждали лишь, на каких условиях. Иннокентий IV выражал готовность сохранить «обряды греческой веры», хотя и оговаривался: если они «не противны латинской». В Галич приехал папский легат. Подготовка альянса с католиками крайне возмутила митрополита Кирилла, а ведь он был ставленником Даниила, его бывшим канцлером! Настолько возмутила, что он в ужасе оставил своего князя, уехал во Владимир.

Союз Галиции и Волыни с Римом наталкивался только на одно препятствие. Иннокентий манил князя королевским титулом, Даниил же требовал «войска, а не венца». Никакого войска ему не присылали. Но… он все равно втянулся в политику Иннокентия IV. Вместе с Венгрией и Польшей влез в войну против папских врагов, германского императора и чехов. За что дрались и погибали русские воины в Германии, осталось неясным. В угоду папе и западным странам Даниил вместе с поляками и Тевтонским орденом обрушился на Литву. Совместными усилиями побили князя Миндовга и вынудили его принять крещение. Католическое! А помог его заставить православный Даниил!

Хотя для себя он видел другую выгоду: литовцы вступили в союз против татар! Еще одного единомышленника галицкий князь нашел в лице младшего брата св. Александра Невского – Андрея. По прихоти вздорной монгольской царицы Огюль-Каймыш он получил ярлык на Владимирское княжение (Александр получил ярлык на Киев, но жил в Новгороде). От старшего брата он очень отличался. Увлекся охотами и пирушками, государственные дела забросил. Чиновники хищничали, казна пустела, народ разорялся. Но князь винил не себя, а татар. Если бы не они, все обстояло бы иначе!

Даниил Галицкий нашел с ним общий язык, в 1250 г. они заключили тайный союз. Впрочем, тайна была шита белыми нитками. Андрей женился на дочке Даниила. За свадебными чарками князья и дружинники хвастливо болтали, как они разнесут «поганых». А у хана всюду имелись уши. Узнал дядя Андрея Святослав, тоже претендовавший на владимирский трон. Помчался в Орду доносить.

Правда, татары не смогли сразу же отреагировать, у них разразилась своя гражданская война. Партия Батыя победила, Огюль-Каймыш свергли и казнили. После этого и пришла пора разобраться с русскими князьями. В 1252 г. их вызвали в Сарай. Александр Невский выехал, Даниил Галицкий и Андрей отказались. Андрей объявил, что «лучше бегати», чем быть данником Батыя. Он даже покинул Владимир, чтобы не находиться в одном городе с татарским баскаком, перебрался в Переславль-Залесский. Сын Батыя Сартак расценил такие действия как мятеж, бросил армию полководца Неврюя. Она раздавила русское войско, разорила Переславль. Андрей удрал в Новгород, но там его отказались принять. Что ж, тогда князь подался к русским врагам: сперва к немцам, потом к шведам.

Александр приехал в Сарай, когда Неврюева рать уже выступила в поход. Предотвратить экспедицию он не мог. Но он сделал все, чтобы смягчить гнев Сартака. Действительно, по ордынским меркам погром Неврюя был весьма скромным, ограничился одним городом. А надежды дяди Святослава, что хан в благодарность за донос отдаст великое княжение ему, не оправдались. Сартак выдал ярлык понравившемуся ему Невскому.

Что же касается прогнозов св. князя Александра, к чему приведет альянс с Западом против Орды, то они в полной мере оправдались. Галиция и Волынь стали красноречивым примером этого. Поначалу они считали себя в выигрыше. Кичились, что «освободились» от зависимости. Папа Иннокентий IV прислал Даниилу королевскую корону. Князь официально признал папу «своим отцом», а за это посланник Ватикана короновал его, он стал «королем Галицким и Русским»! Одновременно Иннокентий объявил крестовый поход. Против татар и… русских.

В 1253 г. папская коалиция двинулась в наступление. Причем двинулась в весьма выразительном сочетании! На северном фланге – рыцари Ливонского Ордена. На южном – Даниил Галицкий с литовцами. Крестоносцы осадили Псков. Но псковичи еще не забыли оккупацию, изменников больше не нашлось, стойко отбивались. Да и новгородцы уже испробовали, что несут им незваные гости. Быстро подняли свои полки. Услышав об их приближении, крестоносцы предпочли быстренько отступить. Однако новгородцы не успокоились, в наказание за вторжение прошлись огнем и мечом по Эстонии, поколотили немцев возле Нарвы, и Орден запросил мира.

А на Даниила Галицкого Сартак направил рать Куремсы. Она была сборной из половцев, торков и русских. Даниил в полной мере проявил свои воинские таланты, неприятелей он разметал. Галицкие и волынские рати устремились в преследование. Занимали города по Бугу, двинулись на Киев. Но… Даниилу сообщили, что в тылу литовские союзники потрошат его собственные города! Пришлось возвращаться и вразумлять «друзей». Папа реальной помощи так и не оказал. Вся его помощь ограничилась письмами к венгерскому, польскому, чешскому, сербскому властителям с призывами «под знаменем креста» поддержать галичан. Нетрудно догадаться, что никто не откликнулся.

А Батый и Сартак на следующий год снарядили в Галицию новую армию. Уже не смешанное ополчение, а отборные войска. Командовал ими не заплывший жиром Куремса, а старый и опытный Бурундай. Он и хитрить умел как никто другой. О войне с Даниилом как будто «забыл». Привел войско и обратился к нему: «Желаю знать, друг ли ты хану или враг? Если друг, то иди с нами воевать Литву». Князь растерялся, задергался. Сообразил, что ему дают шанс выкрутиться, и лихорадочно ухватился за него. Послал войско под командованием брата Василия вместе с татарами. Литву перемесили, пожгли. Но тем самым был порушен союз с Миндовгом!

Через некоторое время Бурундай опять привел армию и в добрые отношения больше не играл. Велел князьям явиться к нему, как покорным данникам, уничтожить укрепления всех городов и выделить войско для похода в Польшу. Ослушаться его галицкие властители уже не решились. Население вышло трудиться в поте лица, ломало стены своих же крепостей. Галицкие и волынские полки выступили на Польшу. Их пускали в атаки впереди, под первые стрелы. Подступил к Сандомиру, переговоры с горожанами Бурундай поручил брату и сыну Даниила. Они договорились, что осажденные сдадут город в обмен на жизнь и безопасность. Сдали. А татары всех перерезали и перетопили в Висле. Вот и надейтесь после этого, галичане, на союз с Польшей! Напоследок Бурундай предупредил князей: отныне вы беззащитны. Хотите жить – сидите ровно, ведите себя смирно и платите дань.

Даниил еще пытался плести какую-то политику «Галицкого королевства», снова ездил в Венгрию, Польшу. Ни малейшего взаимопонимания он не нашел. Зато ослаблением Юго-Западной Руси соседи воспользовались в полной мере. На нее посыпались польские, литовские, венгерские нападения. Галицким князьям приходилось звать на помощь татар. Те, в свою очередь, совершали походы на Литву, Польшу, Венгрию. А по дороге грабили русские земли. Галиция и Волынь превратились в поле боя. Их разоряли обе стороны. Они захирели, покатились в упадок. В скором времени литовцы с поляками подмяли их и поделили между собой.

Таким образом, Даниила Галицкого и впрямь можно считать одним из основоположников современной «украинской» политики. Она ориентировалась на Запад, а привела к отделению, обособлению и чужеземному порабощению западных окраин Руси. Политика св. Александра Невского дала совершенно иные результаты. Удержала от распада и сформировала ядро для будущего возрождения России. Как учит нас Евангелие: «Всякое дерево познавется по плоду своему» (Лк, 6, 44).

Клубок одиннадцатый Когда подлость стала нормой

Великий князь Ярослав Всеволодович и его сын, св. Александр Невский, покорились Орде вынужденно. Смирялись, чтобы уберечь страну и народ. На Руси в это время стала популярной теория «Вавилонского пленения». Вспоминали Ветхий Завет: когда Иудея погрязла во грехах, Господь отдал ее под власть нечестивого царя. Пророки предупреждали, что противиться Божьему наказанию нельзя, его надо принимать со смирением. Но пленение не вечно, надо лишь преодолеть собственные грехи. Мера зла исполнится, и Вавилонское царство падет.

Хотя многие люди рассуждали гораздо проще: надо повыгоднее пристроиться к победителям. Они поступали в отряды баскаков, становились ханскими слугами, палачами. Меняли веру, без нее было удобнее. Можно было иметь нескольких жен, наложниц, не мучиться совестью, перерезая глотки соплеменникам. Св. мучеников Михаила Черниговского и его боярина Феодора казнил в Орде не татарин, а русский, некий Доман из Путивля. Государя Ярослава Всеволодовича, поехавшего на поклон в монгольскую столицу Каракорум, погубил клеветой его собственный боярин Федор Ярунович. Очевидно, хотел выслужиться. В Ярославль вместе со сборщиком налогов Тетямом явился монах-расстрига Зосима, отрекшийся от Христа и перешедший в ислам. Измывался над соотечественниками, кощунствовал, надругался над крестами и храмами. Правда, люди этого не выдержали, Зосиму убили и труп бросили на съедение псам и воронам.

А князья в прежние времена, повздорив из-за клочка земли или просто считая себя оскорбленными, хватались за мечи. Обиженные бояре плели заговоры. Теперь освоили другой способ, склочничали перед ханом. В Сарае собирались десятки соперников. Месяцами, а то и годами обивали пороги. Татары смекнули, какую выгоду из этого можно извлечь. Обирали тяжущиеся стороны, натравливали друг на друга: «Обычаи бо поганых виещуще вражду между братии, князей русских, и на себя большие дары взимаху».

До какой-либо законности было далеко. Например, Курское княжество делили между собой два родственника из Черниговского дома, Олег сидел в Рыльске, а Святослав в Липецке. Но сбор дани с Курской земли взял на откуп баскак, хивинец Ахмат. Он набрал банду из всякого сброда, откровенно грабил. Олег со Святославом пожаловались хану. Тот выделил отряд татар, банду разогнали, стан разбойника разорили. Но у него нашелся могущественный покровитель – темник Ногай. Он предоставил воинов Ахмату. Курское княжество погромили, 13 бояр казнили, их головы и руки Ахмат приказал возить повсюду для устрашения и объявлять: «Так будет всякому, кто дерзнет оскорбить баскака!».

Он принялся властвовать в княжестве как хозяин. Но князья уцелели. Олег отправился к хану, а Святослав начал партизанскую войну. Нападал на отряды Ахмата, убивал его подручных. Дело пошло так успешно, что сам баскак в ужасе сбежал. Но из Сарая вернулся Олег и… перепугался. Обвинил Святослава, что он провинился перед татарами! Опять помчался в Сарай и настучал на родственника: выгнал баскака, убивал его слуг! Хан вынес смертный приговор, удовлетворенный Олег вернулся и собственноручно прикончил родственника. Правда, ничего от этого не выиграл. Брат Святослава Александр отомстил. Налетел и перебил Олега с сыновьями. Потом поехал в Орду, подмазал, кого нужно, взятками и получил ярлык на Курское княжество.

Аналогичным образом повздорили брянские князья. Святослав Глебович выпроводил из города своего племянника Василия. Тот нажаловался в Орде, вернулся с татарами. Дядю одолел и прикончил, а при этом ордынцы подчистую разорили Брянск и Карачев. Часть жителей перерезали, других угнали в плен.

Северную Русь от подобных безобразий удерживал св. Александр Невский. С его авторитетом считались удельные князья. Считались и татары, не наглели. Но в 1263 г. земная жизнь государя оборвалась. Митрополит Кирилл объявил: «Зашло солнце земли Русской!». Никто сперва не понял его, и Кирилл пояснил сквозь сотрясавшие его рыдания: «Чада мои милые, знайте, что ныне благоверный князь великий Александр преставился!». Ответом ему был единодушный вопль: «Погибаем!..».

Действительно, для нашей страны это стало катастрофой. Великокняжеский престол должен был унаследовать брат Невского Андрей, но он тяжело болел и вскоре умер. Великим князем стал другой брат, Ярослав III Тверской. Он не обладал ни авторитетом, ни талантами Александра, и Северная Русь стала разваливаться так же, как южная. Уделы обосабливались. Князья на государя не слишком оглядывались. Он даже не стал переезжать во Владимир, продолжал жить в собственной Твери. Прежняя столица начала приходить в упадок.

Единственной силой, которая еще связывала распавшиеся русские земли, была Православная Церковь. Но и над ней нависла неожиданная угроза. Византийский император Михаил Палеолог сумел отбить у крестоносцев Константинополь. Но опасался, что Запад предпримет новый поход. Чтобы избежать этого, Михаил не додумался ни до чего лучшего, как поклониться папе. Назначил патриархом беспринципного Иоанна Векка, начались переговоры с латинянами. Император и патриарх одним махом сдали позиции по всем спорным вопросам, признали папское главенство, и в 1274 г. была заключена Лионская уния. Православные византийцы возмутились, отказывались признать ее. Но со своими подданными Палеолог вовсе не был таким сговорчивым, как с католиками. На недовольных обрушились страшные репрессии. Их тащили в тюрьмы, пытали, казнили. Карательные экспедиции были направлены на Афон и в другие крупные монастыри.

На Руси в защиту Православия выступил митрополит Кирилл. Он созвал во Владимире Собор, потребовал укреплять истинную Веру. Сарского епископа Феогноста направили в Византию, поручили провести переговоры с патриархом. Да какие там переговоры! В Константинополе епископу пришлось своими глазами увидеть, как на плахе слетали головы священников и монахов, пытавшихся отстоять Православие. Русь унии не приняла. Но при этом она очутилась в изоляции. Во всем мире не осталось никого, кто хотя бы посочувствовал ее страданиям.

Впрочем, в нашей стране имелся князь, способный заменить Невского – его 14-летний сын Дмитрий. Он княжил в Переславле-Залесском и Новгороде и был во многом похож на отца. Честный, глубоко верующий, настоящий патриот. Он унаследовал и полководческие способности Невского, отец уже посылал его командовать в походе на Дерпт. Но единство Руси, и без того хлипкое, окончательно рухнуло.

Как только не стало св. Александра, Новгород сразу вспомнил о его «тирании»! «Золотые пояса» зашумели, что князь ущемлял их самостоятельность! Отыгрались на сыне. Дмитрия выгнали и пригласили управлять Новгородом великого князя Ярослава Тверского. Но за это ему продиктовали список условий. Отказаться от единоличной власти, которой пользовался Невский, действовать только с согласия веча. Новгородцы мелочно регламентировали все права и доходы государя вплоть до отвода ему сенокосов и ловли рыбы для княжеского стола.

Но ведь Новгороду по-прежнему угрожали Орден и Дания! Немцам вроде бы всыпали, и новгородцы попытались разобраться с датчанами. Выступили на их эстонские владения, обложили крепость Раковор (Раквере). Не тут-то было, их отогнали. Тогда республика на Волхове запросила помощи у Ярослава III и других князей. Владимирский государь прислал двоих сыновей, привели полки Дмитрий Переяславский и Довмонт Псковский. В 1269 г. снова подступили к Раквору. Причем князья высоко оценивали способности Дмитрия Александровича, уступили ему общее командование.

Такое решение оказалось верным. Ливонский Орден заявлял о своем нейтралитете, но готовил русским ловушку – тайно собирал армию. Под Раквором на княжеское войско неожиданно обрушились все силы крестоносцев. Произошло «страшное побоище, какого не видели ни отцы, ни деды». Рыцарская конница смяла новгородский полк. Но Дмитрий и Довмонт умело руководили войсками, сумели переломить ход сражения. Погнали врага, «побивая, до города, в три пути, на семь верст, так что нельзя было и коню ступить из-за трупов».

Крестоносцы не угомонились. Переформировав армию, 18 тыс. немцев ворвались в русские пределы, сожгли Изборск, подвезли к Пскову множество осадных машин. Их отразил Довмонт. Привел свою дружину в соборный храм Св. Троицы, освятил меч на алтаре и бросился на вылазку. Сам магистр был ранен, его рыцарей растрепали. В течение десяти дней псковичи раз за разом контратаковали, не позволяли врагу приблизиться к крепостным стенам и подтащить машины. А потом неприятели узнали, что на выручку движутся новгородцы, предпочли убраться. Война набирала нешуточный размах. Сам великий князь Ярослав привел владимирские и тверские полки. Однако немцы и датчане понесли слишком серьезные потери, запросил мира, отдали русским все спорные районы.

Но едва лишь опасность миновала, выплеснулись совсем иные проблемы! Новгородцы поссорились с Ярославом III. Обвинили, что он нарушил условия, на которых ему уступили власть. Перечислили прегрешения: конфисковал двор одного из бояр, троих оштрафовал, княжеские птицеловы и звероловы выезжали за пределы отведенных им угодий. Объявили, что лишают великого князя своего престола и приглашают Дмитрия Переславского. Сын Невского не хотел вступать в конфликт с дядей, отказался. Однако новгородцы принялись бузить, что Ярославу они подчиняться все равно не будут. Митрополит Кирилл с трудом сумел предотвратить назревавшую междоусобную драку.

А в 1272 г. Ярослав III умер. На владимирский престол взошел еще один брат Невского – Василий Костромской. Вокруг Новгорода снова закипел спор. Городская верхушка затеяла переговоры сразу с двумя князьями – и с Василием Костромским, и с Дмитрием Переславским. Кто посулит более выгодные условия? Выбрали Дмитрия. Василий вспылил, поднял войска. Разорил Бежецк и Волок Ламский. После этого новгородцы рассудили: надо мириться с ним. Ведь через Бежецк и Волок Ламский в их неплодородные края подвозили хлеб. Передались от Дмитрия к Василию. Хотя эта война и жертвы оказались совершенно бессмысленными. Всего через четыре года Василий Костромской скончался, и Дмитрий Переславский унаследовал великокняжеский престол.

Новгород помнил победу под Раквором, признал Дмитрия своим князем. Довмонт Псковский был его другом. Два воина, два защитника Руси! Они породнились, сын Невского выдал за Довмонта свою дочь. Вместе готовились противостоять западным врагам. Дмитрий обратил внимание на уязвимое место новгородского края, побережье Финского залива и устье Невы. Уже сколько раз сюда лезли чужеземцы! Решил понадежнее прикрыть опасный участок, построить крепость Копорье. Распорядился возвести деревянный острог, намечал ставить каменные стены.

Однако его задумки оказались вдруг под угрозой. Новгород неожиданно и буйно встал на дыбы! А как же? Князь построит крепость, посадит в ней гарнизон, получит собственный плацдарм на новгородской земле! Глядишь, захочет взять ее под контроль, прижать «свободы»! Князю заявили, что он нарушил законы Новгорода, и строительство запретили. Когда дело касалось общерусских интересов, Дмитрий, как и его отец, умел быть жестким. Эгоизм «золотых поясов» возмутил его. Он уехал и вернулся с войском, начал разорять новгородские села. Не хотите слушаться добром – заставим. Горожане испугались, что им нанесут слишком крутые убытки. Дозволили возводить Копорье. Из-под палки дозволили, чтобы Дмитрий за его же счет прикрыл новгородские рубежи! Что ж, князь был доволен. Закипела работа.

Во внешней политике он твердо придерживался линии отца. Сосредоточил внимание на западных границах, а с Ордой старался поддерживать приемлемые отношения. Выражал хану почтение, посылал дань. Но от участия в татарских походах уклонялся. Не желал губить русских воинов за чужие интересы. Хотя другие князья эти принципы отбросили. Борис, Дмитрий и Константин Ростовские, Глеб и Михаил Белозерские, Федор Ярославский, смоленские властители очень охотно откликались на приглашения из Орды, водили туда дружины. Что им было до немцев, шведов, Новгорода? Княжество не их, а Дмитрия, пускай сам отдувается. А татары за службу разрешали брать добычу, пленных. Опять же, хан заметит верных слуг, это пригодится…

У св. Александра Невского, кроме Дмитрия и рано умерших Василия и Даниила-большого, было еще два сына – Андрей и Даниил. Когда не стало отца, оба были маленькими. Андрею при разделе наследства достался Городец на Волге. Мальчик вырос там под опекой нескольких бояр, с братом Дмитрием почти не общался и был совершенно не похож на него. Дерзкий, воинственный, но судьбы Руси его не занимали. Куда больше беспокоило, что княжество у него слишком маленькое.

Он завидовал брату, соседям. А где же взять другое? Русь давным-давно поделили. Чем же ему, Андрею, жить? Когда у него пойдут дети, что оставить им? Делить между ними единственный Городец? Но князь научился подрабатывать в Орде. Вместе с ростовскими и ярославскими родичами водил городецких воинов в татарские походы. Отправлялись на Кавказ, на Балканы, подавляли восставшую против ханской власти Болгарию. Возвращались довольные, с обозами награбленного барахла, гуртами чужого скота, вереницами баб и детей. Тут как тут были генуэзцы, предлагали услуги: зачем возиться с полоном, не лучше ли обратить в звонкую монету? Ну кто скажет, что Орда не ценит верных подданных?

Кроме того, Городец стоял на дороге из Сарая на Русь. Через удел Андрея постоянно ездили ордынские откупщики и чиновники, с ними заводили полезные знакомства. А городецкие бояре во главе с Семеном Тонгилиевичем подсказывали князю, что репутацию, заслуженную у татар, можно использовать. Подсидеть старшего брата и отобрать у него великое княжение. Правда, дело было незаконным даже с ордынской точки зрения. Да и как отреагирует митрополит? Но в 1281 г. святитель Кирилл отошел в мир иной. Русские иерархи сочли невозможным обращаться к еретическому Константинопольскому патриарху, и церковь осталась без митрополита.

Андрей и Семен Тонгилиевич сочли, что настал подходящий момент, поехали в Сарай. Позаботились поднакопить денег, засыпали взятками вельмож, доказывали, что князь будет куда лучшим исполнителем ханской воли, чем Дмитрий. Добились своего. Андрею дали ярлык на великое княжение, предоставили татарские отряды, чтобы посадить его на престол. Он привел ордынцев под Муром и вызвал к себе удельных князей уже в качестве государя. К нему сразу перекинулись его товарищи по ордынским походам – Федор Ярославский, ростовские князья. Но войско двинулось по русской земле, как по неприятельской.

Разграбило Муром, опустошило окрестности Владимира, Суздаля, Юрьева, Твери. Ханские отряды прочесывали и поджигали деревни, набирали пленных. Были забыты даже ордынские законы о неприкосновенности церкви. Татары обдирали храмы, монастыри, монахинь расхватывали на забаву. Князья закрывали на это глаза. Уж они-то знали обычаи ханского войска: воины сами добывают себе вознаграждение, иначе они служить не будут. Для русского населения этот ужас был совершенно неожиданным. Ведь ничто не предвещало нашествия. Прятались по лесам, но зима стояла морозная, многие замерзали. Защищаться осмелилась лишь столица Дмитрия – Переславль. Ее взяли приступом 19 декабря. Под Рождество Христово среди трупов и пожарищ Андрей дал пир татарским соратникам и отпустил их с богатыми трофеями.

А Дмитрий бежал в Новгород. Однако новгородцы вдруг встретили его вооруженными и объявили: «Стой, князь! Мы помним твои обиды. Иди, куда хочешь!». Мало того, они захватили казну великого князя, взяли в заложники его дочерей и бояр! Потребовали, чтобы он отказался от крепости Копорье. На помощь Дмитрию бросился его зять Довмонт. Он с небольшой дружиной ворвался в Ладогу. В этот город новгородцы отправили казну великого князя. Довмонт отбил ее, перевез в Копорье и засел в крепости. Но удержаться ему не дали. Новгород выслал целую армию, обложил Копорье, вынудил Довмонта с гарнизоном выйти. После этого великолепная твердыня была разрушена до основания. А новгородцы отправили посольство к Андрею, пригласили его на княжение. Правда, он не побеждал немцев, не защищал границы, а учинил на Руси катастрофу. Зато он не нарушал новгородских законов…

Пострадавшее население Переяславля, Суздаля, Владимира было совершенно иного мнения и Андрея знать не желало. Как только татары удалились, Дмитрий вернулся в родные места, и люди потекли к нему. У него стало собираться внушительное войско. Но совсем уж некстати вмешался еще один князь, Святослав Тверской. Он задумал собственную игру. Почему бы в раздорах двух братьев не урвать что-нибудь для себя? Он снесся с новгородцами. Привел на соединение с ними тверскую рать, вместе двинулись на Переславль. Объявляли, что хотят низложить и изгнать великого князя.

Дмитрий Переславский выступил навстречу. Но он не желал братоубийства. А его противники увидели большую армию и поостыли. Вступили в переговоры. Дмитрию предъявили требования: он должен отказаться от новгородского княжения, и Тверь отныне не будет подчиняться ему, станет независимой. Хочешь или не хочешь, пришлось согласиться. Потому что великий князь очутился между молотом и наковальней. Он уже знал, что Андрей снова поскакал в Орду. Там склочнику не отказали, опять дали подмогу. Едва Дмитрий успел замириться с Тверью и Новгородом, как по Владимирской земле во второй раз хлынули татары, грабя и убивая. Сражаться с ними Дмитрий не стал. Распустил войско и скрылся.

Но и в самой Орде происходили важные перемены. Умер хан Менгу-Тимур, и влиятельный темник Ногай посадил на престол свою марионетку, Туда-Менгу, захватив при нем полную власть. Отчаявшийся Дмитрий нашел выход – отправился прямо в ставку всемогущего темника. Ногай принял его. Продажных ордынских царедворцев он знал как облупленных, полученные через них ханские решения в грош не ставил. А Дмитрий ему понравился: не подхалим, не интриган, настоящий воин. Временщик не намерен был допускать явные безобразия в своем государстве, и даже войска не понадобилось. Ногай только цыкнул, и враги Дмитрия съежились.

Андрей безропотно уступил великое княжение и Новгород. Брат его простил, сохранил за ним Городецкий удел. Приговорил к смерти только заводчика смуты Семена Тонгилиевича. Боярин за свои услуги получил хорошее вознаграждение, наместничество в Костроме. А за что его казнят, он даже не понял. Говорил, что всего лишь верно служил своему государю. Сожженные города, десятки тысяч оборванных и искалеченных жизней как будто и не считались виной, о них Семен Тонгилиевич вообще не вспомнил.

Новгород пробовал упрямиться, величал своим князем Андрея. Но великий князь потребовал, чтобы сам Андрей вместе с ним выступил на смутьянов. Новгородцы узнали, что усмирять идет их собственный избранник, скисли. Без боя покорились Дмитрию, а за нанесенные обиды отдали ему Волок Ламский. В Твери князь Святослав умер, удел достался его брату Михаилу. Он также пробовал качать права, вспоминал об отделении от великого княжества. Но Дмитрий Александрович был умным политиком, двинул на Тверь ее вчерашних союзников – новгородцев. Снова удалось обойтись без братоубийства. Михаил смекнул, что все равно проиграет и еще с Новгородом поссорится. Отказался от независимости.

Государственный порядок вроде бы восстановился. Потеплели и отношения с Византией. После смерти Михаила Палеолога императором стал его сын Андроник, он расторг унию, сместил патриарха Иоанна Векка, заменив его горячим поборником Православия Иосифом. На Русь прибыл новый митрополит, грек Максим. Твери не пришлось пожалеть о примирении с великим князем. В 1285 г. на ее земли вторглись литовцы, но на помощь быстро пришли дмитровцы, москвичи, совместными силами неприятелям всыпали по первое число.

Хотя согласие между князьями было вынужденным и обманчивым, Андрей Городецкий не оставил мечту завладеть великим княжением. В 1285 г. он сговорился с одним из татарских царевичей, чтобы тот привел воинов и ударил с ним на старшего брата. Дмитрий об этом узнал и теперь-то действовал решительно. Приказал всем удельным князьям явиться со своими полками, на Андрея пошла многочисленная армия. Татарский царевич сталкиваться с ней поостерегся и убрался подобру-поздорову. Великий князь опять простил брата, но отправил в тюрьму его бояр-советников.

Русских людей удача окрылила. Они избежали очередного погрома! Выходит, они могут противостоять ордынцам?! Но и Дмитрий Александрович исподволь предпринимал шаги, чтобы ослабить басурманское иго. Он повторил Ногаю те же предложения, которые раньше высказывал Александр Невский: не надо посылать на Русь ханских сборщиков дани. Ее будет собирать великий князь и отправлять лично Ногаю. Темник согласился. Что ему было до сарайских чиновников и казны сарайского хана? Пусть богатства текут к нему. Зато каким благом это обернулось для Руси! Она избавилась от хищничества «данщиков», откупщиков и баскаков! Затерроризированные русские поднимали головы, в них просыпалось чувство собственного достоинства.

Но в это время обозначился внутренний раздрай в самой Орде. Хан Туда-Менгу царствовал недолго, отправился в мир иной. Ногай посадил вместо него на трон царевича Туля-Буги. Но ошибся. Тот не желал быть послушным орудием темника. Они рассорились, и царство раскололось. Ногай привлек в союзники другого царевича, Тохту. Совместными усилиями они свергли и убили Туля-Буги. Однако выяснилось, что и Тохте покровительство Ногая требовалось только временно, чтобы дорваться до власти. Он начал готовиться к борьбе с временщиком.

На самом-то деле для Руси сложились самый подходящие условия, чтобы вообще сбросить ордынскую зависимость! Да только Русь оказалась к этому не готова. Еще не заслужила своей свободы. Расколу в Орде князья немало порадовались. Но… додумались лишь до того, чтобы использовать ситуацию в собственных корыстных целях.

Андрея Городецкого прежние неудачи так и не образумили. В сообщники он привлек Федора Ярославского. Условились свергнуть Дмитрия и поделить его достояние. Андрей получит великое княжение, а Федору отдаст удел брата – Переславль. Дмитрий любил свою столицу, украшал и благоустраивал ее, так что город был завидной добычей, в Залесской земле его считали самым престижным после Владимира и самым богатым после Ростова. Заговорщики обрабатывали других удельных хозяйчиков. Внушали, что Дмитрий слишком усилился, помыкает родственниками, будто слугами: иди в поход, сдай дань. Если так дальше пойдет, вообще прижмет княжескую самостоятельность.

Андрей с Федором засобирались в Сарай к Тохте. Выложили хану, что Дмитрий – его враг, ставленник Ногая. Иное дело они, готовые поддержать царя. Тохта прикинул: вмешательство в русские распри выглядело заманчиво. Он наносил первый удар не по Ногаю, а по его вассалу. Лишал его союзника, лишал источника доходов. А сам Тохта приобретал помощников. Уж они-то вынуждены будут воевать на стороне покровителя. Кроме того, набег сулил богатую добычу, это повысит популярность Тохты, привлечет к нему татарских воинов. Хан предоставил Андрею и Федору большое войско во главе со своим братом Дюденем.

В 1293 г. оно покатилось на Русь. Удельные князья сразу отпали от Дмитрия, перекинулись к Андрею. Великому князю осталось только скрываться, он выехал в Псков к Довмонту. Жители Переяславля, не ожидая для себя ничего хорошего, бросили город и разбежались. Но крепко досталось и другим городам, по катастрофическим последствиям летописцы сравнивали Дюденеву рать с Батыевой. Татары начали с Мурома, потом была очередь Владимира, Суздаля, Юрьева, Углича, Дмитрова.

Никто не сопротивлялся, но конница врывалась в ворота, как в атаку. По улицам растекался вопль ужаса. Распалившиеся воины рубили очутившихся на пути. Лезли по дворам, торопливо рвали одежду с баб и девок. Другие выворачивали сундуки, кладовые, собирали толпы невольников. О неприкосновенности Церкви опять никто не вспоминал. В обозные телеги набивали оклады икон, украшенные переплеты книг. Во Владимирском соборе выломали даже медный пол. Дюденева рать как раз и настроилась вволю пограбить. Разорила 14 городов. Какая разница, поддерживали они Дмитрия или нет? Погромили города, которые вообще не были подвластны владимирскому великому князю, – рязанскую Коломну, смоленский Можайск.

Князь Михаил Тверской не был другом Дмитрия, а во время нашествия находился в Сарае, отправился поклониться Тохте. Но это и показалось соблазнительным: князь в отлучке, Тверь беззащитна. Татары двинулись к ней. Но Михаил успел примчаться домой. К нему стекались тысячи беженцев из соседних районов. Князь ободрил всех, вооружил. Ордынцы узнали, что могут получить отпор, и передумали. Повернули на новгородские земли, захватили Волок Ламский. Но Новгород прислал делегацию с изрядными подарками для Дюденя, а Андрея заверил, что всегда мечтал иметь его своим князем. Да и рать уже пресытилась разгулом, была перегружена добычей, обозом пленных. Дюдень выступил в обратный путь.

Великий князь, переждав бурю в Пскове, хотел возвратиться в Переяславль. Знал, что народ встанет за него. Но доехать ему не позволили. Андрей с новгородскими боярами караулил брата на дорогах. Выследили возле Торжка и напали, перебили дружинников, захватили обоз с вещами и казной. Дмитрий с несколькими слугами вырвался, ускакал, куда кони вынесли – в Тверь. Потрясения лишили его сил, подорвали здоровье. Он расхворался, впал в депрессию. А молодой Михаил Тверской обрадовался нежданному гостю, принял с почестями и уважением. Но он отнюдь не желал, чтобы все было как прежде, чтобы Дмитрий снова сел на престоле. Хотя и к Андрею не испытывал ни малейших симпатий. Нет, Михаил старался для себя.

В это время авторитет тверского князя резко подскочил. Он не пустил Дюденя на свою землю, оборонил подданных! К нему потянулись переселенцы из поруганных городов и сел. А для дальнейшего возвышения Твери надо было ослабить обоих соперников. Михаил объявил, что берет великого князя под защиту, станет посредником в переговорах между братьями. Он помог выработать компромиссные условия. Пусть Дмитрий отречется от великокняжеской власти, а Волок Ламский вернет Новгороду. Андрей за это должен возвратить брату его наследственный удел, Переславль, и впредь не трогать. Сам же Михаил выступал благодетелем и для Новгорода, и для Дмитрия, гарантом мира.

Больной великий князь принял навязанные ему требования. Пришлось согласиться и Андрею, Дюденева рать вовсе не прибавила ему популярности на Руси, враждовать с Михаилом ему было нельзя. А Федор Ярославский отреагировал по-своему. Узнал, что князья предписывают ему выехать из Переславля, и напоследок… сжег город. Ни себе, так и не людям. Дмитрия Александровича как раз везли домой, и в дороге его встретило известие о гибели любимого Переславля. Очередного удара он не перенес. Ему стало совсем худо, он принял монашеский постриг и скончался. Он многое мог совершить, мог стать для Руси вторым Александром Невским. Но оказалось, что Невские Руси больше не нужны…

Впрочем, Господь не оставил нашу землю. Ведь у св. Александра Невского был еще один сын, Даниил. Самый младший, он родился за два года до смерти отца. Удел ему достался еще более скромненький, чем Андрею. По завещанию Невского он получил Москву, окраинный городок на границе со Смоленщиной и Рязанщиной. Он не лез в ссоры, в интриги. Не ездил в Орду хлопотать о ханских милостях, склочничать, судиться, каждый раз скармливая огромные суммы на подарки и взятки. Св. Даниил Московский всего этого избегал, амбиций не качал, за престижем не гнался. Он стал князем совершенно иного типа – созидателем. Он кропотливо и трудолюбиво взялся благоустраивать свое княжество. Среди хаоса, мрака, подлости и измен возникло крошечное здоровое зернышко. То самое зернышко, из которого вырастет Россия…

Клубок двенадцатый Как «западники» погубили Орду

По исторической литературе сейчас гуляет теория, будто никакого ордынского ига не было вообще. Будто на самом-то деле сложился взаимовыгодный симбиоз Орды и Руси. Кстати, это было бы логично. Под обобщенном именем «татар» перемешалось множество разнородных племен, спаянных суровой дисциплиной Ясы Чингисхана. Но завоеванная ими гигантская империя от Желтого моря до Балкан оказалась крайне непрочной. Она быстро стала распадаться на отдельные ханства. При этом кочевники, очутившиеся в разных странах, перенимали более высокую культуру покоренных народов. В царстве Хубилая – китайскую. В царстве Хулагидов – иранскую. В Джагатайском улусе – среднеазиатскую. Разумеется, это способствовало сближению с коренным населением.

Батый выбрал для себя западную окраину Монгольской империи, Золотую орду. Исходя из общих закономерностей, она должна была перенимать русскую культуру, самую высокую в здешнем регионе. Соответственно, сближаться с Русью. Однако этого почему-то не произошло. А период более-менее взаимовыгодного сосуществования Орды и Руси, на который обычно ссылались Л. Н. Гумилев и его последователи, был совсем коротким. Возобладали совсем другие процессы.

Чтобы разобраться в них, надо углубиться в прошлое еще на несколько столетий. Вспомнить, что в VII–X вв. на юге нынешней России раскинулась обширная держава – Хазарский каганат. Его столица Итиль в низовьях Волги стояла на перекрестке важнейших торговых путей, и в Хазарии набрала огромный вес купеческая группировка. В 808 г. она произвела переворот, захватила власть. Государственной религией стал иудаизм. А основными товарами, которые экспортировал каганат, были меха и рабы. Их можно было скупать у окрестных народов. Или взять бесплатно в виде дани. Хазары выбрали второй вариант. Они покорили Северный Кавказ, Поволжье, часть Крыма, подчинили славянские княжества северян, полян, вятичей, радимичей. Каганат стал главным поставщиком невольников на мировые рынки.

Противниками хазар выступили русские князья династии Рюриковичей. Борьба тянулась с переменным успехом. Наконец, в 965 г. Святослав Игоревич нанес по Хазарии смертельный удар. Город Итиль был стерт с лица земли. Уцелевшие хазары разбегались кто куда. Часть их передалась в подданство шаху Хорезма. Хотя шах им поставил условие – принять ислам. Конечно, многие принимали для видимости. Впрочем, в исламе существовали суфийские учения, очень далекие от ортодоксальной религии, приемлемые для каббалистов и прочих сектантов.

Другая часть хазарских купцов угнездилась в крымских и приазовских городах под крылышком Византии. Но свои промыслы они сохранили. Хорезмийцы контролировали важный участок Шелкового Пути – из Китая и Средней Азии к низовьям Волги. А дальше этот путь шел на Дон, к Азовскому и Черному морям – и к тем же хазарским компаньонам. Кроме того, иудейские колонии в Крыму удерживали «золотое дно» – работорговлю. Они скупали пленных у всех кочевников, клевавших Русь набегами: у печенегов, потом у половцев.

Но постепенно Византия захирела. Разорившиеся императоры запустили в страну итальянских купцов – генуэзцев и венецианцев. За долги или какие-то иные услуги им раздавали причерноморские города. В портах появились итальянские корабли, повезли здешние товары в Средиземное море. В это время нахлынули и татары. Хорезм попал под власть Золотой орды. Ее столица Сарай встала почти в тех же местах, где Итиль. На «перекрестке» Великого Шелкового пути, дорог по Волге, Дону. К ханской ставке потянулись хорезмийские купцы. Они оказались в очень выгодном положении. По законам Чингисхана купцы находились под покровительством властей, им обеспечивалась полная неприкосновенность. На востоке лежали еще два царства родственников Батыя: в Приаралье – Синяя Орда, в южной Сибири – Белая Орда. Через них пошли караваны в Монголию, Китай.

Завязались интенсивные контакты с колониями Венеции и Генуи. Стоит отметить, что итальянцы только управляли ими и обеспечивали морские перевозки. Под их покровительство перешли и переплелись с ними купеческие кланы, торговавшие здесь испокон веков. Достаточно обратить внимание на красноречивый факт: правитель венецианских колоний носил титул «консул Хазарии», а для управления генуэзскими колониями был создан особый орган «Оффициум Хазарие».

Связи этих колоний и Орды оказались чрезвычайно выгодными для обеих сторон. Ведь татары приводили из походов массы пленных. Но сами жили кочевым хозяйством, скотоводством, такое количество невольников им было совершенно не нужно. У генуэзцев и венецианцев имелся многочисленный флот, они готовы были покупать «живой товар» для перепродажи. В общем, договорились легко. Итальянские колонии признали номинальную зависимость от Орды, отстегивали ханам некоторую дань, а взамен получили сказочный источник прибылей.

Но в результате и сама Орда стала превращаться в подобие Хазарского каганата! Купеческая группировка приобрела в Сарае огромное влияние. А среди татарской знати формировалась партия, зависимая от иудейских и западных торгашей. Мурзы, вельможи, ханские советники кормились подачками олигархов. Соответственно, готовы были выполнять пожелания заказчиков.

Основатель Золотой Орды хан Батый и впрямь переосмыслил отношение к Руси, пытался сделать ее своей опорой. Ту же линию вел его сын и наследник Сартак. Подружился и даже побратался со св. Александром Невским, принял христианство – именно тогда мелькнул короткий период, когда между победителями и побежденными наладилось приемлемое сосуществование.

Однако толстосумов подобная политика никак не устраивала. Сартака отравили и на престол возвели брата Батыя, Берке. Он окончательно отделился от Монгольской империи. Хазарам и итальянцам до нее дела не было. Берке принял ислам, это было важно – оторвать хана от Руси, привязать к Хорезму. Мало того, религия властителя облегчала доступ на рынки Востока. Купцы выделяли Берке сколько угодно денег. Он смог вести войны за Закавказье, начал строить новую великолепную столицу, Сарай-Берке. А расплатиться было легко, кредиторы выпросили у хана самим собирать дань – на откуп.

Летописи сообщают, что в русских городах появились «бесермены и жиды» с собственными отрядами. Драли с людей три шкуры, «у кого денег нет, у того дитя возьмут, у кого дитяти нет, у того жену возьмут, у кого жены-то нет, того самого головой возьмут». Бесчинства довели людей до того, что в нескольких городах вспыхнули восстания, перебили откупщиков. От расправы Русь уберег св. Александр Невский. Он отправился к хану и сумел доказать, что виноваты сами хищники, ведь они разоряют подданных Берке. Уговорил отменить систему откупов, пускай дань собирает великий князь и отсылает в Сарай. Вполне возможно, что купцы отомстили св. Александру. Существует убедительная версия, что он был отравлен.

Как бы то ни было, теневые олигархи стали в Орде внушительной силой. Ханы, неугодные им, быстро расставались с троном и жизнью. А те, кого они поддерживали, возвышались. Одним из ставленников купцов стал темник Ногай. Его владениями были как раз причерноморские степи, с купцами он поддерживал теснейшие связи. В прошлой главе мы уже упоминали эту историю: Ногай набрал такую силу, что сам принялся сажать на престол собственных ставленников. Хотя он просчитался. Орда еще недостаточно разложилась, татары возмущались столь бесцеремонным обращением со священной ханской властью.

Очередная марионетка Ногая, хан Теля-Буги, выступил против покровителя. Темник пробовал схитрить. Привлек на свою сторону брата Туля-Буги – Тохту. Сбил этим с толку татар, хана свергли и зарезали. Но и Тохта изображал послушание лишь до тех пор, пока боролся за власть. А когда получил вожделенную ханскую власть, решил уничтожить всесильного временщика. Война закипела упорная и жестокая. Ногай был отличным полководцем, в первых сражениях громил сарайскую армию. Под его знаменами дралось много русских – с Волыни, Приднестровья, Поднепровья. Но и Тохта привлек русских. Выше рассказывалось, как он помог великому князю Андрею Городецкому свергнуть соперника – Дмитрия Переславского. Теперь Андрей расплачивался, повел в степи владимирские, ярославские, ростовские полки.

Кроме того, Тохта позвал на помощь сородичей с востока – из сибирской Белой Орды, приаральской Синей Орды. Ногай стал терпеть поражения, и купеческие группировки тут же изменили ему. Ведь для них выгоднее было иметь дело с Золотой Ордой – с теми, кто контролирует пути на восток. Финансирование темника пресеклось, по подсказкам купцов от него стали отпадать мурзы. В 1299 г. в упорной битве между Днепром и Днестром ордынцы смяли войско Ногая. В пылу схватки безвестный русский воин пробился к темнику и сразил его лихим ударом. Отрубленную голову понес хану, рассчитывая на награду. Однако Тохта был иного мнения. Ногай был его смертельным врагом, но как посмел русский раб понять руку на столь знатного татарина? Вместо награды воина казнили.

Но и Тохта не угодил ордынским купцам. Он взялся править в полном соответствии со степными традициями и кодексами чести. Если Белая и Синяя Орды помогли ему сокрушить Ногая, требовалось отблагодарить союзников. У ханов Белой и Синей Орд тоже имелись противники. Тохта посылал им войска. Начались затяжные войны в сибирских степях. Перекрыли дороги в Китай, нарушили торговлю, разоряли казну.

А Тохта, вдобавок ко всему, обратил внимание на колонии генуэзцев. Они давно «забыли» о первоначальных договоренностях с ханами. Платить дань прекратили, о зависимости не вспоминали. Города бесцеремонно прихватывали окрестные земли. Хан вздумал покорить их, привести к общему порядку для Золотой Орды. Прикидывал, что такая война будет очень выгодной. Генуэзские богатства наполнят казну, воины нагребут добычи, станут восхвалять удачливого хана. Он кинул полчища на Кафу (Феодосию), город был захвачен и порушен.

Но выгода получилась только с привычной ему точки зрения степного хищника. Ведь генуэзцы оставались главными партнерами ордынских олигархов! Хан опять подорвал их доходы. Этой войной он подписал себе приговор. Купцы принялись исподволь плести интриги, обрабатывали сына Тохты, Узбека. Он обратился в ислам, ему внушали неприязнь к язычникам. Вокруг него группировались вельможи и знать, связанные с сарайскими и генуэзскими толстосумами. В августе 1312 г. Тохту отравили. Официальным наследником считался его сын Ильбасмыш, но утвердиться на престоле ему не дали. Выступили заговорщики, Узбек убил брата и в январе 1313 г. провозгласил себя ханом.

У него-то купцы и финансисты превратились в главную опору. А ислам был провозглашен государственной религией. Часть знати возмутилась. Вспоминала Ясу Чингисхана, отказывалась переходить в «веру арабов». Но хан без долгих разговоров приказал казнить их. Впрочем, смена веры была лишь удобным предлогом для репрессий. Потому что татары в исламе не разбирались, принимали его чисто формально. Зато это была проверка на послушание Узбеку и хороший повод истребить оппозицию. Купеческая «западническая» партия уничтожала национальную, окружавшую Тохту. Лишились жизни 70 царевичей, многие эмиры.

Что ж, для купеческой группировки Узбек оказался идеальным властителем. Перед подданными и иностранцами он выступал ревностным мусульманином. Но при этом тесно подружился с католиками, переписывался с римским папой. В период его правления в самом Сарае возникло больше десятка латинских костелов и монастырей! Еще бы не дружить, если католики являлись главными торговыми партнерами Орды. Зато с Руси Узбек несколько раз повышал дань. В княжествах и городах копились недоимки. Чтобы взыскать их, хан отправлял «лютых послов» с отрядами, за долги они без счета набирали невольников. Если те или иные княжества провинились, неосторожно дали повод для царского гнева, на них бросали карательные рати – то на Тверь, то на Рязань, то на Смоленск. Живого товара пригоняли сколько угодно!

В целом же у Орды сложился симбиоз не с Русью, а с западными и еврейскими работорговцами. Золотая Орда в полной мере унаследовала роль Хазарии и вышла на уровень главного поставщика невольников на международные рынки. Генуэзские и венецианские флотилии десятками тысяч развозили их за моря. Великий гуманист Петрарка восторженно писал, что у него «сердце радуется» от изобилия дешевых русских рабов: дескать, куда ни пойдешь, «всюду слышна скифская речь».

Однако продавали их не только в Италию. Основные центры международной торговли в ту эпоху лежали в Палестине и Египте. Сюда выходили караванные и морские пути из Китая, Индии, Персии. Итальянцы дружили с властителями здешних стран, мамлюкскими султанами Египта, держали тут фактории. А в результате их корабли стали курсировать по треугольнику. В черноморских портах набирали полные трюмы рабов, везли на Ближний Восток и продавали. Выручку обращали в драгоценные камни, пряности, шелк и следовали в Западную Европу, где перец и гвоздика были на вес золота. Кстати, именно эти прибыли обеспечили расцвет итальянского Возрождения, капиталы первых крупных банковских домов Европы.

Для русских положение изменилось в лучшую сторону при сыне Узбека, Джанибеке. Он подружился с московскими князьями Иваном Калитой и его наследником Семеном Гордым. Уважал их, предоставлял льготы. А уж после того, как св. митрополит Алексий исцелил от тяжкого недуга и беснования любимую жену Джанибека, Тайдулу, он вообще стал благоволить к Московской Руси. В летописях его назвали «добрым царем». Зато хищничества и жульничества генуэзцев вызывали у Джанибека отвращение. Он очередной раз объявил войну западным партнерам. Осаждал Кафу. Даже применил бактериологическое оружие – велел катапультой забросить в город чумные трупы.

Но… итог стал точно таким же, как у хана Тохты. Вокруг Джанибека сформировался заговор. В походе на Кавказ хан внезапно разболелся. А наследнику Бердибеку придворные подсказали, что надо бы прикончить отца. Заодно и братьев… Однако Орда уже больше столетия сосала соки из окрестных народов! Гной и грязь копились, отравляя в первую очередь самих татар. Теперь эти гнойники прорвались. Пример переворота показался чрезвычайно соблазнительным. Сразу же нашлись другие желающие, и грянула «великая замятня». Недорезанные царевичи из династии Чингизидов кинулись свергать и убивать друг друга. Добавились самозванцы.

Мурзы приспособились предавать, перекидываться на сторону победителей. А в дополнение, вмешались сородичи с востока – татары Синей и Белой Орд. В зауральских степях они жили весьма бедно. До сих пор оставались язычниками, суровыми и неприхотливыми пастухами и воинами. Золотоордынцев они презирали. Считали, что те обабились и изнежились в своих городах. Но завидовали сказочным богатствам Золотой Орды! Свирепые восточные степняки нагрянули на Волгу. Несколько раз громили и грабили Сарай. Да ведь и самим хотелось пожить «красиво»! В роскоши, достатке, сплошных удовольствиях. Они заселялись в залитые кровью дворцы, пытались возродить царство.

Но столичные олигархи разбежались от постоянных встрясок, переворотов и резни. Кто-то переселился в Хорезм, кто-то к генуэзцам. А золотоордынцев объединил темник Мамай. Он, как и Ногай, начал сам ставить и менять марионеточных ханов. В XIV в. это получалось гораздо лучше, чем в XIII в. За ханов никто особо не заступался. Откуда брались, куда исчезали? Спорить с Мамаем не смели. Его владения раскинулись к западу от Волги. А основной его опорой стала та же группировка купцов – сарайских и генуэзских. Кстати, генуэзцы жестоко конкурировали с венецианцами, и Мамай поучаствовал в итальянских войнах. Выделил войска, помог своим союзникам отбить у Венеции Сугдею (Судак), Тану (Азов). За это и купцы ему помогали, давали деньги.

Но для Руси разыгравшиеся свары в Орде открыли путь к освобождению от басурманского ига. Московское правительство во главе с великим князем Дмитрием Ивановичем и святителем Алексием начало предпринимать шаги в этом направлении. Исподволь, постепенно, шаг за шагом, но целенаправленно и неуклонно. Власть Мамая над собой признавали, не отвергали. Но дань значительно снизили. «Лютых послов» и откупщиков на Русь не пускали, наглеть не дозволяли.

Что ж, Мамай-то был не дурак. Он без труда разобрался, куда клонится московская политика. А купеческая группировка поняла это еще лучше! Поток живого товара иссяк! Олигархи очутились в кризисе! И именно они настраивали Мамая ударить на Русь. Попытались, как прежде, посылать карательные экспедиции. Но этого оказалось недостаточно! Великий князь Дмитрий разгромил на Воже рать Бегича и Арапши. Однако генуэзские и хазарские толстосумы внушали Мамаю: оставлять Русь в покое нельзя. Она усиливается с каждым годом. Поэтому надо покорять ее заново, как при Батые.

Купцы выражали готовность выделить любые суммы. Тем самым они позволили темнику навербовать несметное войско. Предоставили и привезли генуэзскую пехоту, она считалась в Европе лучшей. Расходы оказывались более чем солидными, но ведь они должны были окупиться. Кредиторы получат рабов и добычу, Мамай за долги отдаст им на откуп сбор дани. Кроме того, генуэзцы рассчитывали получить монополии на торговлю русскими мехами, воском, урвать концессии на Севере. Но для русских Куликово поле стало тяжелым и страшным подвигом покаяния. Предки разделились, разрушили державу и отдали чужеземцам. Потомки объединились и искупили их грех своими муками и кровью, опрокинули врага.

Но в это же время вынырнул очередной соперник из восточных степей. Хан Синей и Белой орд Тохтамыш. Бороться с ним разбитый Мамай уже не мог. Точнее, неудачнику изменили золотоордынцы. У татар это становилось уже обычным, переходить к сильнейшему. Когда их начали строить к битве, они без особых проблем перетекли к Тохтамышу. Мамаю осталось только бежать к друзьям-генуэзцам, но кому был нужен проигравший? Несостоятельный должник? Нет, теперь купцам требовалось наводить мосты с победителем. Теперь поставки невольников ожидались от него. А прежним властителем легко пожертвовали. Убили.

Однако после переворота при дворе Тохтамыша утвердилась и принялась рулить эта же самая торговая группировка. Перехватила под влияние его приближенных. А хана принялась нацеливать на то же самое, что не удалось сделать Мамаю! Сокрушить Русь, привести ее к покорности! Впрочем, подстрекатели нашли единомышленников и помощников не только при ханском дворе. На самой Руси опять нашлась «пятая колонна». На этот раз в подобном качестве выступили тесть св. Дмитрия Донского, нижегородский князь Дмитрий-Фома, его дети Семен и Василий Кирдяпа, его брат Борис Городецкий.

Они-то на Куликовом поле не были. Нашли какую-то уважительную причину. Но после победы страшно завидовали св. Дмитрию. Возмущались, какой колоссальный авторитет он приобрел! Начал единовластно распоряжаться на Руси. Злобно перемывали ему кости: как он смеет помыкать другими князьями? Чем они сами хуже «Митьки»? Они роскошно встретили и одарили татарского посланника Ак-ходжу и состряпали донос. Дескать, они-то верные слуги хана, а враг татар, возгордившийся Дмитрий, настраивает подданных против Орды.

Тохтамыша обращение князей немало порадовало. Если заявили о себе одни изменники, то будут и другие. Ошибок Мамая хан не повторял. Не созывал вассалов, не вербовал наемников. Он в полной мере обеспечил тайну. О походе даже в ханской ставке знали немногие. Войско составилось только из татар – совместные силы Золотой, Синей и Белой Орд были вполне достаточными. Подняли их быстро, и сама армия была быстрой. Летом 1382 г. Тохтамыш выслал вверх по Волге специальные отряды, убивать всех русских купцов, их слуг, гребцов, чтобы не подали сигнал тревоги. А следом ураганом помчалась рать.

Надежды расколоть князей оправдались в полной мере. Борис Городецкий и сыновья Дмитрия-Фомы явились к хану, привели дружины. Подсказали удобные дороги, броды. А когда подступили к Москве, помогли взять неприступную крепость. Князья Кирдяпа и Семен выехали к воротам, объявили: хан готов мириться. Он привел войско не на москвичей, а только на князя Дмитрия. Тохтамыш милует город, не требует даже выкупа. Просит лишь встретить его с честью и дарами, поклониться, впустить посмотреть Москву.

Тут-то можно было призадуматься, как же отрекаться от государя? Как покоряться без его ведома? Стоит ли верить тем, кто передался врагу? Но св. Дмитрий Донской уехал собирать рать. А городское ополчение очень уж не хотело возобновлять битву. Татарам, наверное, не поверили бы. Но ведь «свои» русские князья целовали крест – ордынцы пощадят Москву. Защитники открыли ворота. На поклон басурманскому хану вышли с хоругвями, иконами, как на крестный ход. А на них набросились, кинулись резать. Город подожгли. Дмитрий Донской вернулся на пепелище, заваленное трупами. Распорядился погребать убитых, назначил по рублю за 80 тел. Вышло 300 руб. – 24 тыс. перерезанных. А в других городах, по селам? А скольких угнали?

Словом, купеческая группировка добилась своего. Массы полона опять переполнили генуэзские порты. Св. Дмитрий Донской вынужден был подтвердить полную покорность Орде, платить большую дань. Но эта же группировка «западников» погубила Орду! Дело в том, что давним покровителем и благодетелем Тохтамыша был властитель Средней Азии Тимур Тамерлан. Он создавал новую великую державу, завоевывал область за областью. Пустынные степи были ему не нужны, Тамерлан на них не претендовал. Ему было лишь важно, чтобы кочевники не совершали набегов на его города. Именно для этого он поддержал в татарских усобицах Тохтамыша. Принимал его, когда он терпел поражения. Выделял средства, войска. Рассчитывал: если у степняков будет царствовать друг, северная граница станет спокойной, можно будет сосредоточить силы для покорения других государств.

Тимур был последним властителем, кто пытался возродить величие исламского мира, погрязшего в пороках и приходящего в упадок. Наводил твердый порядок, сурово карал за ереси. Из голов педерастов складывал пирамиды. Но в период ордынской «великой замятни» Тамерлан прибрал под свою власть Хорезм. Местным купцам очень не нравилась дисциплина, которую устанавливал Тамерлан – строгий контроль, сбор налогов, преследование ересей и извращений. Нет, в составе Золотой Орды жилось куда вольготнее. А кроме того, из-за татарских усобиц сместились торговые пути из Китая. Они теперь пролегли южнее, через державу Тамерлана – через Бухару и Самарканд. Сарайская и итальянская группировки мечтали возвратить пути в прежнее русло. Но для этого требовалось разрушить среднеазиатские города!

В 1383 г. Хорезм неожиданно восстал против Тамерлана, перебил его чиновников и воинов, передавшись под власть Тохтамыша. Хан под влиянием своего окружения не отказался, принял. Тамерлан в данное время был занят другими предприятиями, не отреагировал. Но Тохтамыш даже не пытался как-то сгладить разрыв, договориться. Наоборот, он раздувал ссору! Бросил подданных в набеги на Закавказье, принадлежавшее Тимуру.

А в 1387 г. рать Тохтамыша, «бесчисленная, как капли дождя», вторглась в Среднюю Азию. Хорезм встретил ее восторженно, как «своих»! Предоставил отдых, продовольствие, и татары хлынули дальше, к Самарканду и Бухаре. Но эти города ни малейших симпатий к ордынцам не испытывали. Отчаянно оборонялись, а каменные стены были крепкими. Тем временем из Персии уже спешил Тамерлан с армией. Он жестоко разгромил непрошеных гостей. Поредевшие полчища Тохтамыша бежали. А Тимур сполна расквитался с мятежниками и крамольниками. Столицу Хорезма, Ургенч, он взял штурмом. Приказал сравнять с землей, а место перепахали и засеяли ячменем, чтобы о городе даже памяти не осталось.

Через несколько лет и для ордынцев пришла пора отвечать за все, что они напакостили. В 1391 г. Тамерлан выступил на север, на владения Тохтамыша. Хан принялся собирать всех подданных. Призвал и русские полки. И вот тут-то грамотно сыграл сын и преемник Дмитрия Донского – великий князь Василий I. Он не отказывал хану, выражал готовность выставить большую рать. Но… намекал, что усердие надо поощрить, подогреть весомой наградой. Тохтамыш в критическом положении был готов на все, московские бояре сумели выторговать в Сарае ярлыки на Муром, Мещеру, Тарусу и Нижний Новгород.

Хотя Нижний Новгород принадлежал тем же самым изменникам, которые недавно навели Тохтамыша на Москву! Но хану до них уже никакого дела не было! Он об «услугах» предателей давно забыл. Сейчас ему были нужнее московские полки, побеждавшие Мамая. С русскими его войско должно было удвоиться. Но русские-то не забыли. Не забыли московское пожарище, перерезанных отцов и братьев. Угнанных матерей и сестер. Миновало всего 9 лет! Василий I добросовестно принялся собирать войска, добросовестно выступил, но… не спешил. Лошадей не торопили и чуть-чуть опоздали к столкновению. В битве на притоке Волги р. Кондурче Тамерлан смял и рассеял ордынцев.

Казалось бы, после такой взбучки Тохтамыш должен угомониться и сидеть тихо. Тамерлан в этом нисколько не сомневался. Он без опаски перебросил войска на другие направления. Покорил Грузию, Армению и двинул победоносные полчища на Ближний Восток. Но… выше мы уже упоминали, именно там располагались главные перекрестки международной торговли! Их надо было спасти, мировые кланы финансовых и торговых воротил переполошились, забили тревогу. Требовалось отвлечь Тимура от Палестины и Египта. Отвлечь любой ценой!

Этой ценой как раз и стала Золотая Орда. Купеческая партия в Сарае развила бешеную активность. Убеждала Тохтамыша воевать. Убеждала настолько доходчиво, что он понял: отказываться нельзя. Иначе на троне появится более покладистый хан. Ну а купцы выражали готовность помочь, сыпали золото в любых количествах. Они выступили и дипломатами, был заключен союз с мамлюкскими султанами Египта.

А татарские тумены снова ворвались в Закавказье. Узнав об этом, Тамерлан был поражен. Поведение Тохтамыша выглядело совершенно глупым и нелепым. Тимур отписал ему: «С каким намерением ты, хан кипчакский, управляемый демоном гордости, вновь взялся за оружие?». Напомнил, что даже в собственном царстве он не смог укрыться от возмездия. Тем не менее Тимур предоставил ему выбор: «Хочешь ли ты мира, хочешь ли войны?». Но предупредил, что выбирать он может в последний раз, иначе «тебе не будет пощады».

И Тохтамыш все-таки засомневался, колебался. В самом деле, за что было воевать? Но подобные настроения пресекли его собственные эмиры. Они «оказали сопротивление, внесли смуту в это дело». Ведь заказывали музыку те, кто платили, а эмиры исполняли заказ. Мог ли хан противиться всей ордынской верхушке? Он не только отказал, а «написал грубые выражения». Таким образом, сконструированные механизмы сработали. Заказ был выполнен. Тимура действительно отвлекли от Ближнего Востока. Но сейчас он развернул на север всю свою мощь.

В 1395 г. армию Тохтамыша вдребезги разбили на Тереке. Однако теперь-то Тамерлан не довольствовался разгромом войск. Он принял решение совершенно опустошить державу врага. Его полчища, сметая все на своем пути, прошлись от Кавказа до Днепра. Потом повернули на северо-восток. Уничтожили Курск, Липецк, Елец, ведь русские считались вассалами Орды. На Москву Тамерлан не пошел. По преданию, Русь спасло чудо, горячие молитвы перед Владимирской иконой Божьей Матери, принесенной в это время в столицу.

Но от Ельца Тимур повернул в другую сторону, на юг, и здешние города Пресвятая Богородица не брала под защиту. Когда победоносная среднеазиатская армия подошла к Тане (Азову), разноплеменная купеческая колония – генуэзцы, венецианцы, евреи, арабы – попыталась договориться с Тамерланом. Выслала делегацию с богатыми подарками. Но он уже знал, кто натравливал на него татар. Изобразил переговоры, а сам послал воинов – будто прогуливаясь, они приблизились к воротам и ворвались в город. Его разорили и разрушили до основания, как Ургенч.

После этого армия круто прошлась по Крыму, по Северному Кавказу, а напоследок Тимур послал свои корпуса разграбить и разрушить Сарай и Астрахань. Удерживать здешние земли завоеватель не собирался. Он лишь наказывал врагов. Границу утвердил по Кавказскому хребту, а для татар стал назначать новых ханов, перебежавших на его сторону царевичей; ордынцы-то были многоженцами, и царевичей у них всегда было в избытке. Тохтамыш где-то прятался. Когда Тамерлан ушел, он появился снова. Пробовал возродить государство, собрать подданных. Но у него не было денег. Русь вообще прекратила платить дань. А вчерашние друзья генуэзцы… отвернулись от него. Так же, как в свое время от Ногая, от Мамая.

Да и могло ли быть иначе? Деловые интересы требовали наводить мосты со ставленниками Тамерлана – ханом Темир-Кутлугом и полководцем Едигеем. Они сидели в Сарае, были хозяевами дорог через ордынские степи и реки, от них ожидали поступлений пленников… Тохтамыш обиделся. Он-то был уверен, что купцы обязаны ему! Он добросовестно исполнял их указания, из-за этого пострадал и что получил вместо благодарности?

В 1397 г. рассерженный хан осадил Кафу. Но генуэзцы быстро прислали флот с подкреплениями. Подали весть и в Сарай. Изменившие мурзы подсказали Темир-Кутлугу и Едигею: Кафу надо выручать, вся Орда живет торговлей через нее. Новые властители поспешили в Крым, разнесли Тохтамыша в пух и прах. Он удрал в Литву, пробовал бороться за власть с помощью чужеземцев, но его песенка была спета. А Едигей стал очередным временщиком, силившимся править так же, как Ногай и Мамай. Опирался на итальянцев, менял на троне ханов. Но такого могущества, как предшественники, Едигей набрать не смог. Да и Орда уже не оправилась от понесенного разгрома. Стала разваливаться на части.

Клубок тринадцатый Спецоперация св. Дмитрия Донского

В прошлой главе мы уже говорили о св. благоверном князе Дмитрии Донском, вспоминали эпохальную Куликовскую битву. Но остается малоизвестным, что великому князю Дмитрию пришлось спасать Русь не только от татар. А само столкновение с Мамаем было спровоцировано предательством…

Чтобы разобраться в этих хитросплетениях, надо рассмотреть общую политическую обстановку в Восточной Европе. В XIII в. Русь оказалась зажатой между двумя могучими хищниками. Один был обожравшимся и дряхлеющим – Орда. Второй – энергичным и ненасытным – Литва. Она в полной мере воспользовалась распадом нашей страны. Присоединяла земли целыми княжествами. Шаг за шагом поглотила Полоцк, Витебск, Минск, Туров, Пинск, Волынь, Киев. Потом настал черед Чернигова, Брянска, Смоленска. Литовский властитель Ольгерд Гедиминович обозначил дальнейшие планы весьма откровенно, принял титул великого князя Литовского и Русского.

Как литовцы, так и татары опасались большой войны между собой: для обеих сторон она была бы слишком разорительной. И именно это равновесие позволяло держаться в относительной безопасности Московскому государству. Но положение оставалось зыбким, неустойчивым, и на Руси вовсю распространялись чужеземные влияния. Серьезным очагом нестабильности оставался Новгород. Местные бояре постоянно косились, не пора ли перекинуться под покровительство Литвы?

Склоки корежили Тверь. Здешнему княжескому дому досталось от татар очень круто. В Орде приняли страшную смерть четыре князя: Михаил Тверской, его сыновья Дмитрий и Александр, внук Федор. Но их потомки перессорились. Во главе княжества оказались младшие сыновья Михаила Тверского. Они прекратили давнее соперничество с Москвой, налаживали дружбу. Однако у казненного Александра осталась вдова Настасья, настраивала четверых детей против дядей, внушала, что Тверь должна принадлежать им. Писали жалобы хану, судились. На этом умело играл литовский Ольгерд. Он посватался к Настасье, женился на ее дочке Ульяне. Взялся поддерживать четверых братьев своей супруги. Правда, сторону Василия принимал московский великий князь. А главное – митрополит Московский и всея Руси.

Однако и в самой Москве были свои проблемы, начало заноситься боярство. Оно складывалось при св. Данииле Московском и Калите. К ним на службу перебиралась киевская, черниговская, смоленская, тверская знать. Князья возвышали достойных, жаловали землями, деревнями. Бояре набирали вес, а их дети уже пытались выступать самостоятельной силой. Так, ближним боярином Ивана Калиты был Протасий Вельяминов. Он занимал пост московского тысяцкого. Пост первостепенный: столичный градоначальник и судья, он представлял перед великим князем интересы всех москвичей, руководил ополчением. После Протасия тысяцким стал его сын Василий, ходил первым советником у великого князя Семена Гордого, даже породнился с ним. Выдал свою дочь Александру за брата государя, Ивана Красного.

На столь выгодной должности Вельяминов близко сошелся с ордынскими и генуэзскими купцами, участвовал в их делах, предоставлял льготы. Они тоже не обижали высокопоставленного партнера, в кубышку тысяцкого текли золотые ручейки. Правда, страдали русские купцы, но кто посмеет спорить с самим тысяцким, государевым родственником? Василий привыкал считать себя чуть ли не вторым великим князем, распоряжался на Москве единолично. Завершая земную жизнь, передал свой пост старшему из сыновей, Василию Васильевичу.

Но до Семена Гордого дошли жалобы на махинации Вельяминовых, да и их амбиции раздражали великого князя. Он показал семейству, что должность тысяцкого отнюдь не наследственная, передал ее Алексею Босоволкову по прозвищу Хвост. Не тут-то было! У нового доверенного боярина сразу же нашлось множество врагов, подмечали каждое его прегрешение. Густо доливали клеветы. До того накрутили государя, что он возвратил высокий пост Василию Вельяминову, а Босоволкова отстранил и даже приказал братьям, чтобы вообще не принимали на службу ни его, ни его детей.

В 1350-х годах на Русь обрушилось чудовищное бедствие. Чума. Вымирали целые города. Многие верили, что уже наступает конец света. Умерших простолюдинов никто не считал, но в Москве мор скосил митрополита Феогноста и великого князя Семена Гордого со всем его потомством. Престол достался его брату, Ивану II Красному. В правительственной верхушке это привело к довольно серьезным и неожиданным переменам. Иван по натуре был скромным, тихим, и тысяцкий Вельяминов возомнил, что станет при нем вообще всемогущим. Государь – его шурин! Кто, как не он, будет диктовать нужные решения? Вознаградит себя новыми пожалованиями, прибытками.

Но Иван Красный успел изучить брата жены далеко не с лучшей стороны. Он был не настолько скромным и тихим, чтобы позволять сесть себе на шею. Об истории с отставкой Алексея Босоволкова государь имел собственную информацию и убедился, что его оболгали. Амбиции Вельяминова он укоротил одним махом, отстранил его с поста тысяцкого и назначил Босоволкова. Хотя занимал он высокую должность совсем недолго. Утром 3 февраля 1356 г. его нашли на базаре убитым. Вычислить виновных не составляло труда, подозрения и улики указывали на Василия Вельяминова.

А государь оказался в затруднении. Взять боярина под белы ручки и карать по закону? Попробуй-ка тронь, хлопот не оберешься. За Вельяминовым стоял мощный клан родни, иноземные купцы, половина Москвы. Вопиющее преступление всколыхнуло и горожан. Москвичи забурлили. Шумели, что повторяется история Андрея Боголюбского. Что Босоволков, как и он, любил и опекал простых людей, и за это его угробили «сильные». Слишком сильные. Что ж, Иван Красный выбрал самый осторожный вариант. Выносить сор из избы и судить родственника не стал. Но Василию Вельяминову намекнули, чтобы покинул владения великого князя. Он собрал пожитки и укатил в Рязань, по тогдашним понятиям – за границу.

Впрочем, политический детектив этим отнюдь не завершился. Вскоре всю Восточную Европу всколыхнули перемены в Орде. Хана Джанибека, благоволившего к Москве, убил его сын Бердибек. Это значило, что всем русским князьям надо бросать дела, ехать в Сарай. Везти подношения новому хану и заново хлопотать о ярлыках. Делать вид, будто Бердибек вполне «законный», будто его горячо любят, уважают. Но для кого-то это был шанс изменить существующее положение, половить рыбку в мутной воде. Сразу засуетились соперники Москвы – суздальцы, тверичи, оживились новгородские бояре. Выдвигали другие кандидатуры на великое княжение.

Иван Красный и его бояре немедленно помчались в Сарай. Раздавали взятки. Обходили с визитами и дарами жен Бердибека, его любимцев. Все-таки добились своего. Удержали великое княжение. Однако в новом ханском окружении вдруг обнаружили знакомое лицо – изгнанника Вельяминова! Ордынские торгаши и ростовщики не забыли, какие услуги боярин оказывал им в Москве. Приютили, порекомендовали полезного человека сановникам Бердибека. А вельможи в разговорах с Иваном Красным прозрачно намекнули, что надо бы простить их друга. Разве можно было отказать? Боярин вернулся в Москву, был восстановлен в должности тысяцкого.

Митрополитом всея Руси в это время был поставлен св. Алексий. Вместе с Иваном Красным им снова и снова приходилось урегулировать тверские раздоры. Дети Настасьи развернули атаки на тихого и миролюбивого дядю, Василия Кашинского, занимавшего престол в Твери. Требовали от него переделить владения, а то и вообще уступить княжество. Ездили кляузничать в Сарай. Великий князь и митрополит защитили дядю, не дали в обиду. Но подключился и Ольгерд, ответил открытой враждой. Когда св. Алексий отправился в Киев окормлять южную паству, его там схватили и упрятали в темницу. Знайте, как задевать наших ставленников!

А в 1359 г. умер Иван Красный. Наследником остался сын Дмитрий. Будущий Донской, но тогда ему было 8 лет! Причем на роль регента выдвинулся не кто иной, как Василий Вельяминов. Дядя! Вот сейчас он развернулся в полную силу. Казна была в его распоряжении, на ключевые посты можно было назначить своих людей, и какое решение примут бояре, если Вельяминов против? Дров он наломал изрядно. В Орде произошел очередной переворот, Бердибека зарезал родственник, Кульпа. Его, в свою очередь, убил Науруз.

Князьям опять требовалось снаряжать посольства в Сарай, раздавать «многие дары хану и ханше, и князем ордынским». Однако Вельяминов поскупился. Не исключено, что он попросту погрел руки на деньгах и подарках, предназначенных для хана. Такое за боярином случалось. Но он рассчитывал, что много платить незачем, великое княжение без того останется за Москвой. Надеялся на поддержку давних сарайских друзей. Однако его друзей на месте не оказалось. Кому-то перерезали глотки в сумятице переворотов, кто-то сбежал. Его любезные толстосумы позапирали дома и лавки, подались на время подальше – в Хорезм, Тану, Кафу.

А в результате Москва вообще утратила великое княжение. Его перехватил суздальский и нижегородский властитель Дмитрий-Фома. Для литовского Ольгерда это стало великолепным подарком. Москва ослабела! На Тверь посыпались литовские набеги. Причем помощи она не получила. Вельяминов не считал нужным тратиться на походы, ссориться с Литвой. Василию Кашинскому племянники предъявили ультиматум, ему пришлось отдать треть своих владений.

Правда, Ольгерду все же пришлось освободить святителя Алексия: конфликт с православным духовенством был Литве совсем не с руки, и патриархия вмешалась. Митрополит вернулся в Москву. Оттеснил от руководства Вельяминова, возглавил правительство. Взял под покровительство юного Дмитрия, принялся воспитывать из него настоящего государя. А в Орде смуты не прекращались, грянула «великая замятня». Кандидаты на ханский престол остервенело резались за власть, держава стала разваливаться. Дипломаты св. Алексия сработали четко. У очередного скороспелого хана Амурата отспорили ярлык на великое княжение. В 1362 г., одним походом разогнав дружины соперника, Дмитрий был коронован во Владимире.

Но и бедствия не прекращались. В 1364 г. по Руси вторично прокатилась чума. Унесла сотни тысяч жертв. Московский государь потерял мать и брата. В Тверском княжестве эпидемия скосила вдовствующую княгиню Настасью и почти все ее семейство. Из четверых ее сыновей чума обошла лишь одного, Михаила, властителя городка Микулина. Но он оказался не менее склочным, чем его мать и братья, да еще и вместе взятые. Князь не забыл уроков матери: он был потомком великих князей Владимирских и по отцу, и по деду! Внук мученика Михаила Тверского! Кто, как не он, должен править в Твери? Сестра Ульяна была женой Ольгерда, это что-нибудь значило! Сам князь повадился гостить в Литве.

Ну а Ольгерд по-своему оценивал замятню в Орде. Сейчас она не сможет заступиться за подданных! На нее можно не оглядываться! Послам германского императора Ольгерд откровенно заявил: «Вся Русь должна принадлежать Литве» – и даже потребовал, чтобы крестоносцы Ливонского ордена отказались от «права на русских». А Тверь выглядела очень удобным плацдармом. Там по-прежнему правил Василий Кашинский. Племянник Михаил его презирал. Считал, что он изменил своему роду, стал прихлебателем Москвы. Посланцы Ольгерда привозили серебро. Михаил перетягивал на свою сторону дядиных бояр, дружинников. Внушал, что возвратит Твери былую славу, утрет нос москвичам!

Конфликт разгорелся из-за крошечного городишки Вертязина. Его хозяина, князя Семена, унесла чума. Василий Кашинский хотел отдать удельчик брату покойного Еремею, но вдруг против него взбунтовались собственные бояре, даже тверской епископ, постановили уступить Вертязин склочному Михаилу. Перепуганный Василий с обиженным Еремеем покатили в Москву. Обратились к митрополиту, к Дмитрию Ивановичу. Св. Алексий рассудил по закону, выморочный городок принадлежит Еремею. Но Михаил уже силой захватил Вертязин, уступать его отказался. Старенький князь Василий запросил военную помощь Москвы. Однако соперник дожидаться не стал, поскакал в Литву.

Ольгерд был доволен. Заварушка разыгралась в самое подходящее время. Тверь сама плыла в руки! И только ли Тверь? Михаил – законный претендент на золотой престол Владимирский. Перетряхнуть Москву, посадить родственника вместо Дмитрия, и Северная Русь скатится под литовское владычество! В 1367 г. Михаил вернулся на родину с чужеземной ратью. Осадил дядю, заставил его отречься от Твери, а Еремея от Вертязина.

Однако присяга, принесенная под угрозой, была недействительной. Едва литовская конница отправилась домой, обиженные князья снова покатили в Москву, подали жалобу. Великий князь и митрополит попробовали утрясти раздоры полюбовно. Взяли на себя роль посредников и пригласили Михаила на третейский суд. Он явился, но за ним стояла Литва! Михаила распирало от сознания своей силы. Настолько занесло, что он вообще обнаглел. Выплеснул на суде грязные оскорбления и угрозы, даже святитель Алексий не выдержал. Он и государь Дмитрий Иванович взяли Михаила и его бояр под стражу.

Правда, в темницу не сажали, устроили вполне прилично, по частным домам. Пускай остынут, одумаются. Он и впрямь одумался. Согласился на уступки. К тому же в Москву в это время приехали послы от Мамая. Татары вмешались в споры и расценили случившееся как самоуправство. Ведь юридически Тверь не подчинялась Москве, сносилась с ханами независимо от нее. Мамаевы послы потребовали освободить арестованных. Дескать, Дмитрий превысил свою власть, с тверскими тяжбами царь разберется сам. Кое-как утрясли компромиссное решение. Михаил остался великим князем Тверским, только спорный Вертязин отдал Еремею.

Но тот уже боялся родственника. Ясное дело, отыграется! Еремей объявил Дмитрию Ивановичу, что передается под его защиту. В Вертязин отправился московский наместник с воинами. Однако Михаила это еще больше разъярило. Он жаждал мстить и сорвался. Внезапно налетел на Вертязин. Московских людей перебил, а Еремея бросил в тюрьму. Но уж такого безобразия Дмитрий Иванович спустить никак не мог. Его полки опять выступили к Твери.

Однако Михаил по накатанной дорожке умчался в Литву. А Ольгерд уже ждал его. Предлог был отличным, почва подготовленной. Пора было сказать свое решающее слово! В ноябре 1368 г. на Русь вторглись литовские полчища. Присоединились вассалы – смоленские и брянские войска. Присоединился Михаил с тверичами. Попутно захватили Стародубское и Оболенское княжества, князей убили, земли и города прибрал Ольгерд. Хлынули на московскую территорию. Разгромили вышедшую против них рать, подступали к Можайску и самой Москве. Правда, штурмовать не отважились: буквально год назад Дмитрий Иванович успел отстроить новенькие каменный Кремль.

Зато литовцы подчистую опустошили окрестные земли. Вся западная часть московского княжества покрылась пятнами смрадной гари на местах сел и деревень. Пойманных людей убивали или угоняли, тысячи мужиков, баб, детей под понукания на русском и литовском языках брели на чужбину. А все, что не могли утащить или увести, уничтожали, предавали огню. Тверская дружина тоже набрала добра, пленных, стада скота. Ольгерд благосклонно разрешал: берите, не жалко. Князь Михаил торжественно въехал в Тверь. Неужели Дмитрий после подобной взбучки посмеет тронуть его? Пускай благодарит Бога, что удержался великим князем Владимирским. Пока удержался. А дальше Ольгерд еще разок подсобит, и посмотрим, удержится ли?

Но враги переоценили разгром москвичей. И недооценили укрепившуюся власть Дмитрия Ивановича, нарождающуюся спайку русских земель. Москве помогли суздальцы, нижегородцы, ярославцы, ростовцы, белозерцы, угличане. Она быстро преодолела последствия нашествия, формировала и вооружала новые полки. Уже следующим летом великий князь Дмитрий крепко наказал литовских вассалов и союзников, отправил рати на Смоленщину и Брянщину. Резали, жгли, грабили в московских владениях? Не обессудьте, долг платежом красен. Платили той же монетой. Чужое добро увозили? Прощайтесь со своим. Полон забирали? Идите-ка сами потрудитесь на нашей земле.

Дошел черед и до Твери. Правда, повторилась прошлогодняя история. Когда сапоги московских ратников запылили по дорогам, Михаил опять ускакал в Литву. А поздней осенью, едва подмерзла грязь, вторглись бесчисленные рати Ольгерда. Снова разоряли, подступали к Волоколамску и Москве. Впрочем, повторялось не все. На этот раз москвичи оказались готовыми. Попрятали пожитки, укрылись по крепостям и лесам. А потом вдруг обнаружились резервные корпуса московского государя. Начали очень грамотно заходить в тыл литовцам, отрезать обратную дорогу.

Вот теперь пришел черед призадуматься Ольгерду. Он вдруг стал очень вежливым, предложил вступить в переговоры. Что ж, Дмитрий не возражал. В результате было заключено перемирие на полгода, и уходили литовцы очень скромненько. Уже ни о каких грабежах речи не было. Как бы не дать повод нарушить перемирие, унести ноги подобру-поздорову!.. Но теперь оказался страшно разочарован тверской Михаил. Ведь он-то поверил, что Ольгерд всемогущий. Представлял, как Москва будет корчиться в пламени, как его станут возводить на великое княжение… А что в итоге? Коротенькая передышка. А потом еще раз бежать?

Но в 1370 г. донеслись важные новости из Орды. В междоусобицах выиграл Мамай. Захватил Сарай, посадил своего марионеточного хана. Вот тут-то Михаил окрылился: почему бы ему не переориентироваться, не найти других заступников? Он покатил уже не в Литву, а в Орду. Не скупился на подношения, влез в огромные долги к ростовщикам. Получит великое княжение – вернет. Если и денег не хватит, не беда. Способы известные: отдаст на откуп подати, промыслы, кредиторы с лихвой возвратят вложения русскими мехами, наберут по деревням белотелых рабынь.

В общем, получилось. Властитель Орды вручил Михаилу вожделенный великокняжеский ярлык. Вместе с ним поехал ханский посол Сары-ходжа. Приехав в Тверь, они разослали приказ всем князьям – явиться на коронацию во Владимир. Одно из посланий предназначалось для Москвы. То-то веселились, то-то хохотали Михаил и его бояре, воображали, как перекосится лицо Дмитрия, когда он прочитает!

Но дальше стало не до смеха. Московское правительство отреагировало спокойно, но жестко. Из Кремля тоже поскакали гонцы по уделам и городам, развозили приказ: всем «боярам и черным людям» предписывалось целовать крест «не даватися князю Михаилу Тверскому». По всей Руси люди получали по два противоположных указания, должны были выбрать. Они и выбрали. Выполняли повеление Дмитрия, а на повеление Михаила не отозвался никто. Зазвенело оружие, собирались армии.

А посла Сары-ходжу пригласили в Москву. Впрочем, и сам посол, и отправивший его Мамай были не глупыми людьми. Они вполне здраво оценивали реальный вес Москвы и Твери. Отлично понимали, кто настоящий властитель. Истинная цель демарша с передачей великокняжеского ярлыка Михаилу была более тонкой. Подразнить Дмитрия, как следует попугать его и привести к послушанию, а то он совсем отбился от рук, перестал платить дань. В Москве Сары-ходжа разъяснил, что от государя, по сути, требуется совсем немного – выразить покорность.

Уцелеть между двумя жерновами, Ордой и Литвой, шансов почти не было. Не с одними, так с другими требовалось как-то налаживать отношения. Поэтому Дмитрий Иванович счел за лучшее смириться. В 1371 г. он тоже нанес визит в Орду. Мамай встретил его чрезвычайно ласково. Для него прекращение русских усобиц выглядело весьма важным, чтобы возобновились выплаты «выхода». Да и литовцы представляли нешуточную угрозу, отбирали у него данников. Поэтому ярлык на великое княжение Мамай легко и охотно переоформил – передал Дмитрию.

Хотя и для Москвы подобный поворот стал выгодным. Ольгерд сразу же выразил готовность налаживать отношения, вступил в переговоры. Причем согласился признать Владимирское великое княжение «вотчиной», наследственным владением московских государей! А от покровительства Михаилу Литва отрекалась. Условились: если он опять начнет «пакостити в нашей вотчине», великий князь сам примет меры, а литовцам «за него ся не вступати».

Увы, достигнутый мир и спокойствие оказались слишком недолгими. В 1372 г. в Орде возобновилась резня, она развалилась на семь частей, дерущихся между собой. И Ольгерд сразу же совершил обратный поворот. Договоры для него никогда ничего не значили. Литовские и тверские отряды неожиданно обнаружились под Переславлем-Залесским. Опустошили окрестности, потом двинулись к Дмитрову, подступили к Торжку.

Для защиты этого города прислал ополченцев Новгород. Но 31 мая 1372 г. бронированные дружины литовцев смяли защитников. Они побежали. А Михаил заметил, что ветер дует им в спину, велел поджигать город. Занялось с треском, пламя потекло волной по высохшим бревнам домов, по заборам, сараям. Вопили люди, надрывалась погибающая скотина. Толпы бежали к речке Тверце, давили друг друга, тонули. Другие выскакивали навстречу победителям, напарывались на мечи и копья, кидались обратно в огонь. Победители издевались, насиловали женщин. Некоторые тверичи охотились за более ценными трофеями. Пожар пощадил каменные храмы, но их забили сотни трупов людей, задохнувшихся от дыма. Не без труда расчищали проходы в мертвых телах, срывали ризы, оклады икон. Это были русские – и тешились над русскими…

Впрочем, Торжок был приманкой. Литовцы ждали, что великий князь возмущенно кинется на разбойников. Покинет каменный Кремль – и именно этого караулил Ольгерд. Но нет, Дмитрий Иванович становился уже опытным военным. Не вышел. Не попался в ловушку. Противник ждал-ждал, и летом 1373 г. Ольгерд сам двинулся на Москву. Двинулся – и нарвался. Московская разведка точно определила и время и место, где появится враг. Под Любутском, рядом с Калугой, полки великого князя заранее развернулись к бою, встречным ударом опрокинули неприятельский авангард. Остатки передовой колонны побежали, заразили паникой идущих сзади. Они тоже покатились прочь. Ольгерд кое-как остановил их, но вступать в битву уже не рискнул. Возобновил переговоры и подтвердил мир. Литва отрекалась от агрессивных замыслов. За Михаилом сохранили Тверь, но он клялся никогда не претендовать на великое княжение, возвращал всю добычу и пленных.

Между тем в Орде снова набирал вес Мамай. Он взял под прочный контроль степи между Волгой и Днепром. В прошлой главе мы рассказывали, что его опорой оставалась международная купеческая группировка – сарайские торгаши и ростовщики гнездились теперь у партнеров, в черноморских генуэзских городах. А Мамай прикрывал их, поставлял живой товар на азовские и черноморские рынки. Друзья у него имелись и в Москве. Тысяцкий Василий Вельяминов по-прежнему поддерживал теплые отношения с теми же ордынскими торгашами. Через них проворачивал собственные дела. Доверенным лицом тысяцкого выступал Некомат – купец и проходимец неопределенной национальности.

А денежки и драгоценности Вельяминов любил страстно. Дошло даже до того, что на свадьбе великого князя Дмитрия он утащил подарок тестя – золотой пояс. Подменил на похожий, но поплоше и подешевле. Хотя мог бы и не воровать, он и так был богаче всех бояр. Сыновей женил на княжеских дочках, тешил самолюбие. Причем одному из них подарил тот самый краденый пояс, ничуть не смутился. Поползли нехорошие слухи, но государев дядя считал себя неуязвимым. Слишком важная фигура! В любом совете голос Вельяминова был третьим после великого князя и митрополита. В преемники себе тысяцкий готовил старшего сына Ивана. Когда отец состарился, Иван с Некоматом уже заправляли Москвой от его имени.

Но Дмитрию Ивановичу и святителю Алексию замашки боярина давно стояли поперек горла. Не забыли про убийство Босоволкова, не остались тайной и последующие махинации. Выходку с поясом государь по-христиански простил, смолчал, но… сколько можно терпеть? Однако и избавиться от Вельяминова было не так-то просто. Его приятели и партнеры входили сейчас в окружение Мамая, ссужали деньгами. Как его тронешь с такими заступниками? Тем не менее великий князь и митрополит тайно готовили свои шаги. В конце 1374 г. Василий Вельяминов умер, и тут-то Москву взбудоражила новость: на должность покойного… не назначен никто. Государь вообще упразднил пост тысяцкого. Часть полномочий взял на себя, а остальные передал новым чиновникам – учредил должности «московских наместников».

Ивана Вельяминова эти новшества просто оглушили. Он уже чувствовал себя тысяцким, продолжателем династии: прадеда, деда, отца. Ему принадлежало исключительное положение в государстве – и вдруг отняли! Низвели до уровня одного из бояр! Но и чужеземные купцы в Москве засуетились и задергались. Теперь слуги великого князя начнут проверять, что им дали законно, что незаконно… Некомат передавал их опасения Ивану, о чем-то шептались без лишних ушей, за закрытыми дверями.

А весной 1375 г. по столице пролетело еще одно ошеломляющее известие. Иван Вельяминов и Некомат сбежали! В принципе, боярин был человеком вольным, имел право уйти к любому князю. Но это осуществлялось официально, требовалось объявить об уходе, снять с себя присягу. Сын тысяцкого исчез тайно, и вскоре узнали, что удравшая парочка вынырнула в Твери. Что ж, князя Михаила провалы его авантюр ничему не научили. Он жил старыми обидами, несбывшимися грезами. Вельяминов и Некомат пришлись при его дворе очень кстати.

Изложили вызревший у них план. Достаточно простой, но до сих пор он не приходил Михаилу в голову. Не надо метаться между Литвой и Ордой. Нужно идти против Москвы одновременно с Литвой и с Ордой! Беглецы брали на себя договориться с Мамаем, а Михаил должен был еще разок побеспокоить Ольгерда. Князь заинтересовался, дело и впрямь выглядело реальным! Ни Литва, ни Орда в обиде не останутся, каждый урвет что-нибудь для себя. Увлекшиеся заговорщики самозабвенно делили шкуру московского медведя. Михаилу – великое княжение, Вельяминову быть при нем вторым человеком, Некомату и его компаньонам – монополии на меха, воск, мед, торговые и пушные концессии.

Времени не теряли, рванули в разные стороны. Князь, меняя по дороге коней, примчался в Вильно. Ольгерд, уже крупно обжегшийся, поначалу отнесся к шурину осторожно. Но неожиданный вариант объединить усилия с татарами показался ему любопытным. Пообещал: если и в самом деле это исполнится, он выделит войска. А Вельяминов с Некоматом скакали в ханскую ставку. С ходу кинулись к ордынским и генуэзским воротилам. В деловых кругах обоих хорошо знали, а обещания предоставить монополии на русские богатства, отдать на откуп статьи доходов и промыслы были очень весомыми аргументами. Путешественникам без малейшей задержки, даже без взяток и подарков, обеспечили аудиенцию у Мамая.

Впрочем, у Вельяминова имелись для него «подарки». Он с покойным отцом обретался возле государя, знал самые сокровенные замыслы, слышал разговоры в самом узком кругу. Все выложил перед Мамаем: как Дмитрий Иванович на словах признает подданство ханам, но на самом-то деле держит курс на независимость Руси. Мамай был вне себя от ярости. Тут же, не отходя от кассы, объявил, что лишает Дмитрия великокняжеского достоинства, велел выписать ярлык Михаилу. Вельяминов на радостях присвоил себе чин тысяцкого стольного города Владимира (такого чина на Руси никогда не существовало) и остался при ордынском дворе представителем тверского князя. А Некомат с ханским послом Ачи-ходжей сломя голову ринулся в обратную дорогу.

Михаил только-только успел вернуться из Литвы, как ему доложили: посланцы уже в Твери. Преподнесли драгоценный ярлык, а к нему особую грамоту. Сам Мамай ласково обращался к князю, заверил его, что поможет своему «верному улуснику» против презренного «Митьки». Вот уж взыграло сердце Михаила! Все исполнялось самым чудесным образом, и как быстро! Князь настолько поверил свалившемуся на него счастью, что даже ждать не стал. Мамай за него, Ольгерд за него, чего ждать? 14 июля 1375 г., в тот же самый день, когда встретил Некомата с послом, объявил Москве войну. Кликнул ратников седлать коней, грузиться в лодки…

Ох, поспешил Михаил Александрович! Потому что и Дмитрий Иванович медлить не стал. Разослал призывы собирать в Волоке Ламском войска. А удельные князья отреагировали точно так же, как пять лет назад. Михаила не поддержал никто. Клятвопреступник, пакостник, сколько раз наводил чужеземцев! Из разных городов выступали полки. Из Суздаля, Нижнего Новгорода, Ярославля, Мологи, Ростова, Стародуба, Белоозера. Примкнули даже мелкие властители, не входившие в великое княжество Владимирское, но понявшие, что надо держаться вместе с Москвой – Семен Оболенский, Роман Новосильский, Иван Тарусский.

Пошли против мамаевой воли. Пошли не ярославцы, новосильцы и москвичи – сказала свое слово Русь. Впервые за несколько веков! А Тверь противопоставила себя Руси. Как же ей было устоять? Ее окружили, взяли в осаду. Мамай попросту не успел отреагировать. Ольгерд сдержал слово, послал рать. Но литовские воеводы узнали, что у Твери стоит огромная армия. Предпочли не губить воинов, благоразумно повернули обратно. Михаилу пришлось сдаваться.

Он признал себя «молодшим братом» Дмитрия. То есть должен был отныне слушаться старшего. Обещал «блюсти» великое княжение – наследственную «вотчину» московских государей. В войнах выступать вместе. Причем в договор внесли пункт, который еще вчера показался бы самоубийственным. Против ордынцев! «А поидут на нас татарове или на тебе, битися нам с тобою с одного против них. Или мы поидеи на них, и тебе с нами с одного поити на них». Но после измены Вельяминова имело ли смысл хранить это в секрете? Великий князь впервые открытым текстом заявлял: Русь уже не та, что прежде. Отныне она будет давать отпор хищникам.

Но в ставке Мамая еще продолжал орудовать «владимирский тысяцкий» Иван Вельяминов. Именно при его участии вызревали и прорабатывались планы большой войны против Руси. Хотя Вельяминов подсказывал и другое – корень зла в «Митьке». Если устранить его, Русь развалится, и сладить с ней не составит труда. Что ж, Мамай не возражал, соглашался: действуй, тысяцкий. Если сумеешь, за нами не заржавеет.

Развязка этой истории наступила в 1378 г., после битвы на Воже. Войско Дмитрия Ивановича одержало блестящую победу над корпусом мурзы Бегича. В схватке пал сам Бегич, его подчиненные устлали трупами рязанские луга, уцелевшие бежали без оглядки. Побросали шатры, обозы, массу имущества. Обрели свободу тысячи пленников. Многие рабы татарских начальников и воинов тоже дождались наших воинов и обрели свободу. Среди них в неприятельском лагере попался человек в облачении священника. Вроде бы говорил по-нашему, но что-то в нем было чужое, не русское. Он показался подозрительным, его обыскали и нашли в мешке сушеные коренья, травы отнюдь не безвредного свойства. Незнакомца взяли в оборот. Он раскололся: послан Иваном Вельяминовым, должен был проникнуть к великому князю, извести его отравой и порчей.

Шпион многое рассказал: чем занимается в Орде изменник, какие проекты строит. В допросах выяснилось, что Вельяминов лелеял надежды перетянуть на свою сторону двоюродного брата Дмитрия, Владимира Андреевича Серпуховского. Пообещать ему престол, а за это он поможет подчинить страну Мамаю, исполнит условия Вельяминова и ордынских купцов. Для этого лжесвященник должен был установить с ним связи, забросить удочки…

Ясное дело, предатель мерил других по себе самому. Когда Владимир Андреевич узнал, какую роль ему прочили заговорщики, он был глубоко возмущен и оскорблен. С братом они жили душа в душу, подпирали друг друга! Но успокоились, обсудили с Дмитрием Ивановичем и задумались, а почему бы не сыграть? Разыграли сценарий, который сейчас назвали бы спецоперацией. В Орду к Вельяминову отправился гонец от Владимира Андреевича. Князь сообщал, что «поп» со смертоносными снадобьями добрался до него. Что в принципе он мог бы принять столь заманчивые предложения. Но для этого приглашал «владимирского тысяцкого» тайно приехать к себе в Серпухов. Пускай лично подтвердит, что Мамай поддержит его кандидатуру. Да и переворот пусть поможет сорганизовать, найти сообщников при дворе. В общем, выманили. Вельяминов явился в Серпухов, тут-то его и повязали.

Государь Дмитрий Иванович был довольно мягким человеком. Прощал оплошавших слуг, воевод. Прощал князей, выступавших против него. С кем не бывает, бес попутал. Ты простишь – и тебе Господь простит. Но прощать выродка, продающего Отечество, он не стал. При стечении московского люда бывшему первому боярину отрубили голову. Казнь осуществилась на Кучковом поле. Уж наверное, место выбрали неслучайно. Вспомнили про изменника боярина Кучку, казненного Юрием Долгоруким. Вспомнили Кучковичей, погубивших св. Андрея Боголюбского. Иуду отослали в достойную компанию.

Клубок четырнадцатый Как государь чуть не предал собственное государство

В Литве после смерти великого князя Ольгерда Гедиминовича начались суровые драки за власть. Ольгерд оставил трон любимому сыну Ягайле. Но он слишком благоволил полякам, а с Мамаем заключил союз, и его поход к Куликову полю обернулся позорным провалом. Его сверг дядя, Кейстут, предложил дружбу св. Дмитрию Донскому. Но Ягайлу поддержала католическая агентура. Он объявил, что хочет помириться с дядей, готов быть послушным вассалом. Устроил большой пир. А за столами подал знак, его слуги кинулись на приглашенных. Подгулявшего Кейстута и его бояр перерезали. На пир не явился сын дяди, Витовт, но его схватили и бросили в темницу.

Предсказать участь Витовта было не трудно. Однако в хитрости и коварстве он не уступал Ягайле. Жена заключенного Анна выпросила разрешение навещать мужа, приносить еду. Взяла с собой рослую служанку Елену. Стража не слишком интересовалась, чем занимались супруги в камере. А они приказали девке поменяться одеждой с мужем. Тюрьму покинула та же парочка – княгиня и холопка, накинувшая на голову капюшон. Когда подмена раскрылась, Витовт с женой уже скакали к прусской границе.

Витовт не отличался излишней чувствительностью. Спасшую его девушку подвергли страшным истязаниям и казнили, но что значила ее жизнь? Разменная монета! Князь явился к тевтонским крестоносцам, врагам Литвы. Попросил убежища и помощи. Правда, рыцари никогда не помогали бескорыстно. Но Витовт передал Ордену права на свой удел, Жмудь. Целая область стала еще одной разменной монетой.

Ну а победивший Ягайло побаивался соперников, да и русских – они самого Мамая сокрушили! Поспешил обратиться к Дмитрию Донскому. Подписал с ним союзный договор, сватал его дочку и даже признавал зависимость от него. При этом принял православное крещение и обязался окрестить подданных. Но в 1382 г. на Русь обрушилось нашествие Тохтамыша, была сожжена Москва. Дмитрий снова вынужден был платить дань Орде. Отправил в Сарай заложником сына Василия. Это крушение сразу же отразилось на литовской политике.

Вокруг Ягайлы снова взяла верх польская партия. Подсказывали: Москва рухнула, опасности не представляет и помощи оказать не может. Уговорили перечеркнуть договоренности с Дмитрием и посвататься не его дочери, а к польской королеве Ядвиге. Тогда сам он станет королем! Одновременно с политическими ориентирами круто переменились и религиозные. Ягайло обязался крестить подданных уже не в Православие, а в католицизм.

В 1385 г. была заключена Кревская уния, Польша и Литва объединились под одной короной. Ягайло перекрестился в католицизм, получил имя Владислава II и повел Ядвигу под венец. А крещение литовцев осуществляли по ускоренной программе. Собрали побольше священников. Добавили конвои надежных войск, чтобы крещаемые не разбежались и не взбунтовались. Строили целыми полками, кропили освященной водичкой и давали имена по полкам – в одном Петры, в другом Павлы.

Между тем московский государь св. Дмитрий Донской отнюдь не намеревался сохранять верность коварному Тохтамышу. Исподволь готовился сбросить иго и для этого организовал побег сыну из Орды. Верные купцы вывезли Василия из ханской ставки. Чтобы не перехватила погоня, его повезли не прямиком в Москву, а кружным путем – к Черному морю, потом кораблем до Молдавии. Дальше двинулись в объезд враждебной Литвы: через Венгрию, Чехию, Германию. В Пруссии 13-летнего московского наследника радушно встретил сидевший у крестоносцев Витовт. Ради такого гостя подзанял деньжат, обхаживал, угощал, развлекал.

Доверительно рассуждал, словно со взрослым, что враг Москвы – Ягайло. Если его выгнать, если власть достанется Витовту, Русь и Литва станут друзьями. Кто тогда устоит против их альянса? Орда? Поляки? Мальчик старался держаться солидно, поддакивал. А рядом с Витовтом мелькала расцветающая девушка. Лихо скакала и стреляла на охотах, задорно смеялась в играх, Василий ловил на себе ее взгляды. Витовт подбадривал: ну, как тебе моя Софья? Разве плохая невеста? Заживем одной семьей, и все напасти будут по колено! От застольных кубков вина и пива приятно кружилась юная голова. От девичьих взглядов и улыбок кружилась еще сильнее. Княжич покинул Пруссию, переполненный впечатлениями и искренними симпатиями к Витовту.

В Москву он возвратился в 1387 г. Государь встречал сына торжественно. Показывал народу – это его преемник. А сын рассказывал, что видел в Орде, в европейских странах, взахлеб передавал предложения Витовта. Конечно, Дмитрий Иванович отнесся к ним гораздо осторожнее, чем его отпрыск. Но здоровье государя ухудшалось, в мае 1389 г. он отошел в мир иной. 17-летний Василий I стал великим князем, мог принимать самостоятельные решения. Одним из первых его шагов стало посольство к Витовту для сватовства и заключения союза.

Для литовский изгнанников этот визит стал чудесным праздником. Будто в сказке, будто добрая фея прилетела! На московские предложения согласились с превеликой радостью. Еще бы не согласиться! За Софьей даже приданого не было. Опять занимали в долг, спешно перелицовывали наряды матери – хотя бы прилично предстать перед женихом. Отправили всего с несколькими служанками и с пустыми сундуками для видимости. Зато Витовт обстоятельно поговорил с дочерью, как вести себя с мужем, куда подправлять московскую политику.

Но и для Василия приезд невесты «из-за моря от немец» стал праздником. Она за три года превратилась в настоящую красавицу. Митрополит Киприан перекрестил ее по православному обряду. Свадьба была пышная, Василий хотел, чтобы вся Москва разделила его счастье. Впрочем, молодая государыня проявила себя вовсе не скромненькой куколкой, какой выглядела поначалу. Характер у нее был властный, жесткий. Проявилась и недюжинная деловая хватка. Она лично занялась хозяйством в вотчинах мужа и в подаренных ей селах. Давала распоряжения, проверяла отчеты старост.

Василий советовался с женой и по политическим делам. Он по-прежнему считал альянс с Литвой наилучшей перспективой, Софья укрепляла его в этой мысли. Их поддержал митрополит Киприан. Он много лет прожил в Литве, знал ее гораздо лучше, чем Русь. А предполагаемый союз отдавал под его начало паству обеих стран. В результате сформировалась «тройка», решавшая все ключевые вопросы. Старые бояре Дмитрия Донского утрачивали свое значение.

А в Литве углублялись неурядицы. Ягайло настолько увлекся внедрением католицизма, что уравнял православных с язычниками. Тем и другим запретил занимать государственные должности, вступать в браки с католиками. Двое вельмож отказались последовать примеру короля и перекинуться из Православия в латинство – обоих казнили. Ко двору Ягайлы хлынули поляки, король раздавал им ведущие должности в правительстве и войске, земли, города. Но это возмутило литовскую знать. Против короля взбунтовались даже его родные и двоюродные братья. Впрочем, они и между собой перессорились. Каждый силился отхватить власть и владения для себя. Литва развалилась на уделы.

В такой обстановке для Витовта его связи с Василием I оказались весомейшим козырем! Он стал тестем московского государя! Для каждого было очевидно: кто, как не он, самый надежный друг православных? И друг русских? А русские-то составляли большинство населения Литвы. Витовт провозгласил себя вождем антикатолической партии.

Правда, при более внимательном рассмотрении такая программа оказывалась шитой белыми нитками. Потому что войска Витовту выделил Тевтонский орден. Чтобы получить их, князь принял католицизм и подтвердил обязательства, что отвоеванную Жмудь отдаст крестоносцам. А денег на войну Витовт набрал у еврейских ростовщиков, пообещал расплатиться после победы. С отрядами крестоносцев он начал набеги на земли короля. Жгли, грабили. Добыча давала князю средства на жизнь, позволяла снарядить следующие вылазки. Эти набеги совершенно допекли Ягайлу. Но и другие родственники его тоже били. Король крутился так и эдак и наконец придумал выход – перетянуть Витовта на свою сторону.

Вступил с ним в тайные переговоры и предложил поделиться. Ягайло останется королем Польши, Витовт станет великим князем Литвы, но будет подчиняться королю. О, Витовта соглашение устраивало. Главное, ему отдавали Литву, а дальше видно будет. Хотя и Ягайло отчаянно хитрил. Ведь он отдавал то, что фактически ему не принадлежало. Стравливал партнера с мятежными удельными князьями. Но Витовта подобные трудности не смутили. Одного из двоюродных братьев, Скиргайлу, он выбрал в союзники. Называл его лучшим другом, посулил держать на втором месте после себя, дать самые богатые и престижные владения. Не забыл и старых приятелей – немецких рыцарей. А на еврейские деньги разжился новейшим оружием – артиллерией. Объединенными силами удельных властителей начали теснить.

Младший брат короля Свидригайло захватил значительную часть Белоруссии, готовил удар по Польше. Но Витовт разгромил его, послал в оковах королю. Однако владения забрал не для короля, а для себя. Точно так же, по одному, давил прочих родственников. Участь двоюродных братьев и племянников, посмевших встать на пути Витовта, была страшной. Вигнута он отравил, Коригайле отрубил голову, своего дядю Нариманта велел подвесить на дереве и расстрелять из луков, Корибута посадил в темницу. В Киеве правил еще один брат, Владимир Ольгердович, Витовт и Скиргайло заставили его убраться вон. Как раз Киевом и прилегающими областями победитель обещал расплатиться с «лучшим другом» Скиргайлой. Обещание он честно выполнил, но вскоре подослал к Скиргайле отравителей, а Киев отписал себе.

В итоге литовских усобиц победили двое самых коварных и жестоких претендентов – Ягайло и Витовт. Новый властитель Литвы реформировал законы. В Пруссии ему понравилось крепостное право, и Витовт внедрил его в своем государстве. Впоследствии австрийский дипломат Герберштейн описывал литовские порядки: «Народ жалок и угнетен… Ибо если кто в сопровождении слуг входит в жилище какого-нибудь поселянина, то ему можно безнаказанно творить что угодно, грабить и забирать необходимые для житейского употребления вещи и даже жестоко побить поселянина». «Со времен Витовта вплоть до наших дней они пребывают в настолько суровом рабстве, что если кто будет случайно осужден на смерть, то он обязан по приказу господина казнить сам себя и собственноручно себя повесить. Если же он откажется исполнить это, то его жестоко высекут, бесчеловечно истерзают и тем не менее повесят».

Но подобные формы крепостничества пришлись по нраву литовской знати, отныне Витовт мог рассчитывать на ее поддержку. А симпатии городов он заслуживал еще одним новшеством. Предоставлял им магдебургское право, которое видел и оценил в Германии. То есть выборное самоуправление. Ясное дело, предоставлял не за здорово живешь, а продавал за солидную мзду, пополняя казну. Причем выгоды получала не городская беднота, а богатые купцы. Но для них приобретенные права оказывались очень важными, теперь они могли заправлять городскими делами в собственное удовольствие. Ради этого не жалко было раскошелиться. Конечно же, и поддержать благодетеля.

Витовту надо было рассчитаться и с еврейскими ростовщиками. За время эмиграции и войны долги накопились ох какие увесистые! Но ростовщики соглашались списать неустойку, если государь примет их народ под покровительство. Что ж, Витовта столь выгодный вариант погашения кредитов отлично устраивал. Он издал особый закон о защите иудеев: «За увечье и убийство жида христианин отвечает так же, как за увечье и убийство человека благородного звания; за оскорбление жидовской школы полагается тяжкая пеня; если же христианин разгонит жидовское собрание, то, кроме наказания по закону, его имущество отбирается в казну. Наконец, если христианин обвинит жида в убийстве христианского младенца, то преступление должно быть засвидетельствовано тремя христианами и тремя жидами добрыми; если же свидетели объявят обвиненного жида невиновным, то обвинитель должен сам потерпеть такое наказание, какое предстояло обвиняемому». Евреи окрылились, обещали и дальше служить Витовту своими кошельками.

Но после завершения гражданской войны и покорения уделов великий князь Литовский стал оглядываться: куда бы еще приложить усилия? Что еще можно прибрать к рукам? А по соседству лежали русские земли. Смоленск уже признавал зависимость от Литвы. Но Витовт решил прибрать его в полную собственность. В 1395 г. привел войско. Налгал, что идет далеко – сразиться с Тимуром Тимерланом. Остановился возле Смоленска, пригласил в лагерь местных князей и бояр и арестовал их. А в Смоленск назначил собственных наместников. Армия, пришедшая с Витовтом, разделилась на несколько корпусов и ринулась захватывать мелкие княжества в верховьях Оки – Карачев, Мценск, Белев, Козельск.

Хотя эти княжества были союзниками Москвы и зависели от нее. Но московский государь Василий не выразил ни малейших протестов. Его мечта быть вместе с Литвой становилась реальностью! Могущественный тесть вышел к его границам. Теперь он надежно прикроет от Орды и от любых прочих врагов! Стоит ли с ним ссориться из-за нескольких клочков земли? Василий с женой и митрополитом Киприаном приехали к Витовту в Смоленск, поздравили с приобретением. Весело пировали – как радостно было чувствовать себя одной семьей! Попутно уточнили границы между двумя державами, и Витовт опять себя не обидел. Настоял, чтобы к нему отошли спорные города – Ржев и Великие Луки. А взамен кормил Василия старыми обещаниями – альянс с Литвой обеспечит Москве невиданные успехи!

Тревогу забил не ослепленный московский государь. Ужаснулся князь Олег Рязанский. Его собственному княжеству пока никто не угрожал, но он одним из первых увидел: смертельная опасность наползает на всю Русскую землю. Ее пожирают исподтишка, по кускам. Олег дал пристанище двоим смоленским князьям, сумевшим избежать плена, Юрию и Василию. Принимал других беженцев, формировал из них отряды. На Смоленщину полетели призывы подниматься против оккупантов, рязанцы и эмигранты выступили на войну. Но… вмешался вдруг московский Василий! Прислал ультиматум не задевать его тестя и друга. Сражаться на два фронта Олегу было никак не с руки. Пришлось отступить.

Зато Витовт возбужденно потирал руки. Олег сам подарил ему повод для войны! Полчища литовцев обрушились на Рязанщину. Катились шквалом смерти и огня. Кому повезло, не прирезали под горячую руку, угоняли в неволю. Подвергнув княжество «показательному» опустошению, Витовт вышел к Коломне, заехал в гости к Василию. Снова пировали, обменивались лучшими заверениями. За праздничными чарами Витовт поучал и подзуживал зятя: а ты-то чего стесняешься? Можешь, как и я, увеличивать свои владения, доходы. Например, отбери у Новгорода источник его богатства – Двинскую землю. Ты мне посодействовал с рязанцами, а с Новгородом я тебе помогу.

Василий клюнул. На Волхов поехало их совместное посольство. Вывалило кучу разнокалиберных обвинений, Москва объявила Новгороду войну. Василий направил отряды занимать пограничные города – и на Двину, приводить ее в подчинение великому князю. Новгородцы сперва пробовали ликвидировать конфликт традиционным путем. Прислали делегацию для переговоров. Соглашались уплатить требуемую дань, дополнительно внести выкуп за те или иные обиды. Но услышали, что великий князь хочет оставить за собой Двину!

Когда весть об этом долетела в Новгород, жители разъярились. Вооружилось многочисленное ополчение. Рати ринулись по лесным дорогам и рекам, пожгли Белозерск, Устюг, Галич. На Двине москвичей перебили. И вот тут-то открылось, что Витовт обвел Василия вокруг пальца! Он тайком успел сговориться с новгородскими боярами. Они объявили на вече: если Москва так сильно обижает, надо передаться под покровительство Литвы. Вече проголосовало «за», а Витовт отнюдь не отказался. Вступил в переговоры, на каких условиях республика перейдет под его власть.

Василий Дмитриевич схватился за голову. Наконец-то до него дошло: тесть облапошил его, как наивного ребенка! Нарочно поссорил со смолянами, рязанцами, новгородцами. Государь тоже поспешно снесся с Новгородом. Шел на уступки по всем пунктам, извинялся, каялся и все-таки добился своего. Большинство граждан республики на Волхове отнюдь не желали порывать с Москвой, заверения государя удовлетворили их. Город постановил мириться, вернуться к прежнему положению. Но теперь изобразил себя оскорбленным Витовт. Новгород просился под его власть? Просился. Почему же передумал? Получается, насмехался над ним? Потребовал от новгородцев покориться или воевать.

Впрочем, перед литовским государем неожиданно открылись куда более широкие перспективы. В Орде в это время свергли хана Тохтамыша. Он бежал к литовцам, получил от них помощь и одолел соперников. Но продержался совсем недолго, его снова побили. Тохтамыш опять ускакал на восток, и Витовт встретил его с распростертыми объятиями. Становилось ясно: ослабевший хан без литовцев властвовать не сможет. Будет целиком зависеть от них. Великий князь Литвы предложил договор: Тохтамышу подсобят, отвоюют для него Орду. Но за это Тохтамыш расплатится одним из своих улусов. Поможет захватить великое княжество Владимирское и Московское.

Хан принимал любые условия. Ему ли, изгнаннику, было торговаться? А Витовт тем более был удовлетворен. Теперь он проглотит Русь целиком. Мало того, орданский царек превратится в его вассала! Витовт будет распоряжаться судьбами всей Восточной Европы! Ради такого приза имело смысл напрячь все силы. Литовский государь взялся готовить грандиозный поход. Обратился к Ягайле. Очень заинтересовались католическая церковь, крестоносцы. Да и евреи тоже: куда, как не к ним, поплывет добыча, пленные?

При литовском дворе были и люди, симпатизирующие Москве. Передали великому князю о тайном договоре между Витовтом и Тохтамышем. Что ж, Василию Дмитриевичу было от чего ужаснуться. Замыслы тестя вырисовывались настолько отчетливо, что дальше некуда! Разрозненные части общего плана сходились воедино – Смоленск, верховские княжества, подкопы под Новгород, а дальше и владения зятя… Великий князь отправил к Витовту в качестве посла собственную жену. Может, хоть Софья умиротворит отца? Она и сама была глубоко встревожена. Выдавая ее замуж, отец наставлял, что ее задача – скрепить и удерживать союз. Но сейчас-то речь шла не о союзе! У Софьи был муж, она хотела, чтобы ее дети унаследовали великое княжение. А отец метился обездолить и ограбить ее семью!

Но Витовт встретил дочку в Смоленске и постарался превратить свидание в веселый праздник. Предоставил поскакать на охотах, которые она так любила, посидеть на пирах, полюбоваться на рыцарские турниры. А насчет цели посольства заверил, что не имеет никакого желания воевать с Василием. Другое дело, новгородцы, обманувшие его. Другое дело, рязанцы, они первыми начали. Василию надо всего лишь сидеть смирно, слушаться тестя, и для него все обойдется. В качестве подарка Софье и зятю Витовт преподнес несколько возов икон, которые литовцы награбили в Крыму. Ему-то, полуязычнику-полукатолику, православные иконы были без надобности. Впрочем, подарок был и с намеком. Молитесь, что вам еще остается?

Действительно, оставалось лишь молиться. Положение было отчаянным. Витовт широко извещал: он затеял войну против Орды, справедливую, освободительную. Под его знамена съезжались литовские и русские князья. Но в правящих кругах Литвы и Польши знали истинную цель войны. Ягайло передал в подчинение двоюродного брата польскую армию, Тевтонский орден выделил отборный корпус из 500 рыцарей. Собралось больше 100 тыс. воинов, много артиллерии. Но… не попустил Господь. 12 августа 1399 г. в битве на Ворскле хан Темир-Кутлуг и старый полководец Едигей вдребезги распотрошили эти полчища. Погибло две трети огромной армии.

Московская Русь не участвовала в войне, но получилось так, что главный выигрыш достался на ее долю! Она уцелела! А обе державы, грозившие стереть ее с лица земли, растеряли свои силы. Кто помог Руси? Кто помог, когда у нее оставалась единственная возможность – молиться? Но сейчас-то великий князь Василий счел необходимым собирать коалицию против Литвы. Вел переговоры, союзы скрепляли браками. Брат московского государя женился на дочери Юрия Смоленского. Двоюродный брат – на внучке Олега Рязанского.

И все-таки бедствия и обманы недостаточно образумили великого князя Василия I. Слишком уж яркими и впечатляющими оставались юношеские планы о союзе с Литвой. Равноправном, способном принести такую великую пользу! У московского государя еще сохранялись надежды образумить тестя. Но рязанцев и смоленских изгнанников Василий больше не останавливал. В 1401 г. их войско вступило на Смоленщину. Население встретило их восторженно. За шесть лет оккупации оно нахлебалось лиха: крестьян литовцы перевели в крепостное состояние, в городах появились евреи, подминая торговлю. Люди вооружались чем попало, присоединялись к русским князьям. Открыли ворота Смоленска.

Олег Рязанский уже состарился, болел, но в 1402 г. послал сыновей освобождать следующее княжество – Брянское. Однако и Витовт оправлялся от разгрома на Ворскле. Он обратился за поддержкой к Ягайле и тевтонам. Согласился принять тесную зависимость от Польши. Отказался от свободы вероисповеданий, которую провозглашал в своих владениях. Снова выразил готовность предоставить привилегии латинянам. За это король и крестоносцы выделили ему значительную подмогу.

Рязанское войско было разбито под Любутском. А на Смоленщине у Витовта нашлись союзники – бояре! Они-то при литовских порядках превращались в панов, получали крепостных в неограниченное пользование. Смоленск выдержал несколько вражеских осад, обстрелов из орудий, отбивал штурмы. Наконец, Витовт не выдержал, повелел отступить. Но князь Юрий уехал в Москву, доложить о нападении и попросить помощи. А бояре отправили гонца вдогонку за литовцами. Ночью открыли ворота и впустили их в Смоленск. Впрочем, изменники просчитались. Они-то надеялись получить княжество в собственное распоряжение. А Витовт рассудил, что изменившие одному хозяину запросто изменят и другому. Отобрал у них вотчины и на все руководящие посты назначил литовцев.

Ну а московский государь Василий I очередной раз завис в неприятном положении. Осторожничал-осторожничал, считал более выгодным сохранять нейтралитет – и доигрался. Упустил несколько лет, пока Литва зализывала раны. Теперь Витовт уже оправился от Ворсклы, действовал рука об руку с Ягайлой. Попробуй-ка задень его! Чтобы не давать поводов для ссоры, Василий I даже отказался принять на службу смоленских беженцев. Но нейтралитет уже не спасал. Амбиции Витовта снова разыгрались в полной мере.

Он уже нацелился на Рязанщину. Князь Федор Олегович, унаследовавший престол умершего отца, просил литовцев о мире. Но от него потребовали огромную дань в 2 тыс. руб. и добавили еще одно условие: Рязань должна признать себя вассалом Литвы. Витовт активизировал своих сторонников и в Новгороде. Они шумели на вече, что надо последовать примеру Смоленска, переходить к литовцам. А сам Витовт заключил договор с Ливонским орденом поделить русские земли – Литве отойдет Новгород, а крестоносцам Псков. В 1406 г. литовцы и немцы с двух сторон ворвались на Псковщину.

Псковичи отчаянно сопротивлялись, отправили посольство в Москву, умоляли защитить. К Василию I обратился и рязанский Федор Олегович. Напоминал о союзе, молил выручить. Но Федор Олегович нашел еще один выигрышный ход. С татарами, разодравшимися в своих междоусобицах, на Руси давно уже не считались. Но сейчас рязанский князь вспомнил старину, снова обратился в Сарай. Поклонился хану Шадибеку, заплатил дань, и ему привезли ханский ярлык.

А Василию Дмитриевичу, хочешь или не хочешь, приходилось делать однозначный выбор. Помочь Пскову и Рязани означало войну. Но если отказать им в помощи, пожертвовать ими вслед за Смоленском – это означало бы показать себя трусом и ничтожеством. Кто же впредь будет считаться с его властью, если сын Дмитрия Донского позволит растаскивать Русь чужеземцам?

Василий выбор сделал. Он послал войска и Федору, и псковичам. Рязанцев прикрыли. Крестоносцев выгнали. Появление по соседству московских полков сразу отрезвило и новгородских бояр. Настроения на вече шатнулись в обратную сторону: оставаться вместе с Москвой. Однако после этого следовало ждать сокрушающего удара Витовта, и Василий поступил точно так же, как Федор Рязанский. Отправил посольство к хану Шадибеку. Признавал, что по-прежнему готов быть данником Орды, а за это просил о защите.

Подобные меры оказались весьма своевременными. В 1407 г. из Литвы полетели устрашающие вести. Соглядатаи, друзья, путешественники сообщали, что Витовт поднимает бесчисленную армию. Самолично намеревается возглавить ее и цели не скрывает – объявил поход на Москву. Но к Василию Дмитриевичу прискакали и гонцы из Сарая. Шадибек и воевода Едигей немало порадовались, что великий князь наконец-то изъявил покорность. Уступать свой улус литовцам они не намеревались, выслали тумены поддержать русских.

Рати сошлись на речке Плаве под Тулой, и перед Витовтом открылась весьма неприятная картина. Рядом с полками зятя застилали поле тучи ордынской конницы. Литовский государь еще не забыл побоище на Ворскле, от сражения сразу отказался. Озаботился, как бы ему позволили уйти. Предложил переговоры. Что ж, Василий согласился. Он не хотел, чтобы в схватках гибли его воины, а татары задерживались в русских пределах. Поэтому перемирие удалось заключить довольно быстро. Литовская армия двинулась в обратную сторону – уходила поскорее, озиралась, не кинулись бы ордынцы в погоню. Словом, стыда нахлебалась по уши.

Но итоги похода не ограничились бесславным отступлением. Неудача нанесла колоссальный удар по авторитету Витовта. На полях под Тулой открылось, что он совсем не всемогущ. Москва вдруг проявила себя реальной силой, способной противостоять ему. А недовольных в самой Литве нашлось предостаточно. Местная знать возмущалась засильем поляков, православные – наступлением католиков. К великому князю Василию стали во множестве переезжать черниговские, стародубские, брянские, карачевские, козельские бояре, приводили слуг. Ехали и крестьяне – к своим, к единоверцам, понукали худых лошаденок, выталкивали телеги из колдобин разбитых дорог. Приехал даже брат Ягайлы – Свидригайло, его двоюродный брат Патрикий Наримантович. Василий принимал их, давал хорошие уделы. А в результате в Москву потянулась целая вереница литовских князей: Александр Нелюб, Федор Путивльский, Семен Перемышльский, Михаил Хотетовский, Урустай Минский. Приезжали с дружинами, с сотнями и тысячами бойцов. Приехал черниговский епископ Исаакий со всем клиром.

Между тем Витовт ничуть не отказался от своих планов. В 1408 г. он повторил поход на Москву. Собрал для этого еще более крупные силы. Призвал всех, кого только смог: литовцев, белорусов, киевлян, смолян, Ягайло прислал поляков, а Тевтонский орден корпус рыцарей. С армией московского государя встретились на берегах Угры, зазвенели сабли и запели стрелы в сшибках передовых отрядов. Но на этот раз Василий обошелся даже без татар. Войско у него было гораздо больше и лучше, чем в прошлом году. Причем над полками реяли стяги не только русских, но и литовских князей. Настроены были решительно, горели общим желанием всыпать пришельцам.

А войско Витовта, даром что огромное, оказалось рыхлым, разнородным. Поляки косо поглядывали на немцев, киевляне и смоляне роптали, сумрачно перешептывались. По вечерам и ночам у походных костров вдруг появлялись перебежчики, находили друзей и знакомых. Литовские воеводы докладывали: воины стали исчезать. Витовт не был безумцем, чтобы вступать в битву со столь ненадежными подчиненными. Приходилось подозрительно озираться даже на самых близких: может, они уже потихоньку замышляют передать трон Свидригайле?

Отступать тоже было опасно: вдруг погонятся. Литовскому государю ничего не осталось делать, кроме как мириться. Василий I отлично представлял, в какую лужу посадил тестя. Продиктовал собственные условия. Границей двух держав признавалась Угра. Витовт отдавал московскому государю Козельск, Перемышль, Любутск, обязался не претендовать на Псков. Впервые за четверть века русские попятили Литву. Здесь, на Угре, завершилось ее наступление на восток. Кончилось почти бескровно, но и бесславно.

Что ж, отношения нормализовались. В некоторых вопросах Литва и Москва соперничали. В других выступали заодно – это всегда получалось выгодным. И все-таки Литовская держава чуть не проглотила Русь! Со времени столкновения на Угре миновало 12 лет, и здоровье Василия Дмитриевича зашаталось. А старшему сыну, Василию Васильевичу, исполнилось всего 5 лет! Государь провозгласил его наследником, но тут же вздыбились родные братья – дяди княжича. Не желали признавать над собой молокососа и присягать ему. Дошло до открытых бунтов, смутьянов поддержали новгородцы. Кое-как примирились. Братья целовали крест служить наследнику. Но разве трудно было объявить, что присяга принесена по принуждению? А значит, недействительна. Василий Дмитриевич и Софья долго размышляли и взвешивали, каким образом избежать угрозы, и придумали. Обратиться к… Витовту.

Вроде бы противостояние давно отошло в прошлое. А маленький Василий как-никак был его внуком. Василий I составил завещание, поручив супругу и сына под опеку литовского властителя. Тот охотно согласился, поклялся «именем Божьим» оберегать и защищать их. И на закате жизни Василия Дмитриевича стал воплощаться тот самый союз, о котором он мечтал в юности! Вместе вразумляли татар, крестоносцев. В 1422 г. московская и тверская дружины появились в Пруссии, участвовали в осаде Кульма. Немцы отметили высокую выучку и отличное вооружение «великих русских», то бишь воинов Великой Руси. Именно так начали называть Московское государство, отличая от Литовской Руси. А Василия крестоносцы уважительно величали «королем Московским и императором Русским».

Но он совсем расхворался, в феврале 1425 г. скончался. Во главе государства оказался ребенок – Василий II, а наставниками при нем – мать и митрополит Фотий. В народе их не любили. Оба были иноземцами, а Софья Витовтовна прославилась своими аппетитами. Успела сколотить и накупить обширные владения, ее и муж не забыл, завещал «многие волости». И сразу оправдались самые худшие опасения. В оппозиции оказались дяди – Юрий Звенигородский и Галичский, Петр Дмитровский, Андрей Можайский и Белозерский, Константин Угличский. Старший в роду, Юрий, вообще отказался приехать в Москву и присягать племяннику. Какое-то время Софья Витовтовна пыталась бороться, как могла. Вела переговоры через митрополита, раскалывала дядей между собой, склоняла на свою сторону бояр. Но и это было слишком ненадежно, бояре высматривали и принюхивались, чья возьмет? Государыня попросила поддержки своего отца. Ведь он оставался официальным опекуном Василия II!

Зимой 1426/27 г. регентша собрала сына в дорогу, повезла в Вильно. Пускай дедушка посмотрит на внука, умилится… О, Витовт оценил подобный жест. К нему на поклон прибыл русский великий князь! Постарался получше принять дорогих гостей. Хотя умиляться и баловать внука старый волк не спешил. В его лапы приплыла роскошная добыча! На приемах и пирах Софью с Василием демонстративно сажали ниже Витовта. Спорить им было не время, терпели. Литовец милостиво заверял, что не даст их в обиду. Но за это перечеркнул прежние договоренности с покойным Василием I и предложил новый договор. Чтобы Василий II обязался не вступаться в псковские и новгородские дела. По сути, требовал отказаться от северо-западных владений! Мальчик подписал, куда было деваться?

А литовские рати уже врывались на Псковщину. Правда, жители отчаянно отбивались, остановили врага у стен крошечной крепости Опочка. Но псковичи узнали, что на Москву больше надеяться не приходится. Попросили Витовта замириться, готовы были заплатить выкуп. С деньгами в Пскове было негусто, наскребли 1450 руб. Но литовский государь согласился. Для него важен был прецедент – Псков платил ему дань, получался его подданным. Важно было и то, что Москва отреклась от помощи русским землям! Это надо было срочно использовать! Витовт предъявил ультиматумы Твери и Рязани. Потребовал заключить союз. Могли ли они противиться при подобном раскладе? Заключили. А текст договоров навязал Витовт. Тверской и рязанский князья признавали «старшим братом» уже не московского, а литовского государя. Московский проглотил, смолчал.

Дальше пришел черед Новгорода. На него тоже двинулись литовские войска. Здесь пришлось легче, чем с Псковом. В первой же крепости, Порхове, воеводой сидел давний друг Литвы – посадник Исаак Борецкий. Неприятели действовали совсем бестолково, при попытке начать бомбардировку у них разорвало самое большое орудие, перебило множество солдат. Но Борецкий на такие «мелочи» не отвлекался. Он с ходу объявил, что сопротивляться бесполезно, надо покоряться. На переговоры примчались другие сторонники Литвы во главе с архиепископом Евфимием. Литовский государь, видя их сговорчивость, стесняться не стал. Назначил уплатить огромную сумму – 16 тыс. рублей. Такой дани новгородцы никогда не платили ни татарам, ни московским государям. Но «золотые пояса» согласились. Утешали себя, что сбываются их давние чаяния, они наконец-то выскальзывали из-под власти Москвы.

Что же касается московского великого князя Василия II и его матери Софьи, то для них покровительство Литвы и в самом деле оказалось важным. Стоило Витовту только цыкнуть, как оппозиция сразу присмирела. Дяди больше не качали права, заключили соглашения с племянником, признав его «старшим братом». Но для Витовта выгоды стали куда более впечатляющими. Самые смелые его мечты сбывались! Русь поползла по швам, стягивалась под его руку: Псков, Новгород, Тверь, Рязань! А Москва теперь целиком зависела от него. Постепенно их будут поджимать, пережевывать, как случилось со Смоленском, Брянском, Черниговом. Чего же еще желать?

О, Витовту было чего желать. Оторваться от Польши, строить великую державу не для Ягайлы, а для себя! Но и эта мечта оказалась близкой к исполнению. Германский император Сигизмунд попал в крайне тяжелое положение. В Чехии он никак не мог сладить с восстанием гуситов, а Венгрии угрожали турки. Витовт подсуетился предложить Сигизмунду собственные услуги. В январе 1429 г. сам император пожаловал в Луцк, они встретились. Литовский государь выражал готовность направить свои полки хоть в Чехию, хоть против турок. А за это император должен всего лишь выполнить единственное пожелание. Сделать Витовта королем Литвы и Руси.

Сигизмунду идея понравилась. Но об их договоренности прознали поляки. Литва силилась отделиться от них! Принялись всячески мешать, кляузничать папе Римскому. Но подключились и дипломаты Сигизмунда, в Ватикане проблему утрясли, и папа Мартин V благословил новое королевство. А Ягайлу Витовт поставил перед выбором – согласие или война. Польскому королю пришлось смириться. В 1430 г. в Вильно был организован невиданный съезд. От папы и Сигизмунда к 80-летнему Витовту везли вожделенную корону, и он хотел, чтобы все видели его триумф.

Собрал правителей соседних стран. Прибыли Ягайло, магистр Тевтонского и ландмаршал Ливонского орденов, послы византийского императора. Для количества приехали один из татарских ханов и изгнанный господарь Валахии. Позвали и русских князей: московского, тверского, рязанского, одоевского. Никто не посмел ослушаться, 15-летний Василий II приехал с митрополитом Фотием. Им предстояло постоять в толпе приглашенных, поздравить. Хозяин позаботился, чтобы его гости не скучали. Рыцарские турниры сменялись охотами, накрывались столы для умопомрачительных пиров. Каждый день для этого отпускалось 700 бочек меда, на кухню привозили 700 быков, 1400 баранов, по сотне зубров, лосей и кабанов. Обжирались семь недель…

Но посланцев с драгоценным грузом не было. Как выяснилось, поляки все-таки помешали Витовту. Ягайло изображал, будто вместе со всеми ждет коронации, а дороги тайно были перекрыты польскими заставами. Они захватили корону и увезли в неизвестном направлении. Передали условный знак своему королю – операция удалась, и Ягайло ночью сбежал от двоюродного брата. А для старика Витовта удар оказался чудовищным. Казалось, что корона уже была на его голове, а она испарилась. С толпой высокопоставленных гостей литовец только осрамился на всю Европу. Он свалился больным, отпустил князей. Погуляли за его счет и поехали по домам, развозя его позор. Оправиться Витовт уже не сумел. Впал в депрессию, и вслед за гостями понеслась весть о его смерти. Литву разодрали новые гражданские войны. А в Москве больше не вспоминали о нескольких годах зависимости от чужеземного властителя.

Клубок пятнадцатый Косой и Шемяка

Когда великое княжение Московское оказалось в слабых детских ручонках Василия II, главным его соперником выступил дядя, Юрий Звенигородский и Галичский. В принципе, он был совсем неплохим человеком. Умел повоевать, лелеял христианскую веру, строил святые храмы, любил и пображничать от души, чтобы столы ломились, веселье плескалось, а боевые соратники и гости нахваливали радушного хозяина. Да и на престоле Юрий стал бы не худшей кандидатурой. Он не понимал только одного. Бросая вызов племяннику, он рушил сложившийся государственный порядок. Он рассуждал по-своему. Зачем нужен такой порядок, который его ущемляет?

Юрий вспомнил старый порядок наследования, не от отца к сыну, а от брата к брату. Поднял завещание собственного отца, Дмитрия Донского. Там прямо говорилось: в случае смерти Василия великое княжение переходит к нему, к Юрию. Хотя Донской составлял свою духовную грамоту, когда его сыновья были в юном возрасте и детей не имели даже в проектах. А у самого Юрия выросли три сына, очень не похожих друг на друга. Дмитрий Красный – честный, смирный, благочестивый, а Василий Косой и Дмитрий Шемяка – буйные и бессовестные. Их не устраивал никакой порядок: ни новый, ни старый. Они жаждали, чтобы отец захватил власть, а там и они дорвутся.

В прошлой главе уже отмечалось, что регентшей при мальчике-государе стала мать, Софья Витовтовна, и их положение оказалось очень шатким. Удельные князья, государевы родственники, колебались, к кому примкнуть? Ненадежным было и боярство. На первое место при дворе выдвинулся в это время Иван Всеволожский. По знатности он не уступал самому государю, происходил из Рюриковичей, из смоленских князей. Очень выгодно женился на внучке казненного изменника Ивана Вельяминова. Из опозоренной семьи, зато стал одним из самых богатых людей в Москве! От тестя, Микулы Вельяминова, боярин приобрел полезные связи среди ордынских и западных купцов. Поэтому слыл в правительстве самым умелым дипломатом. Теперь же он строил собственные комбинации – выдал дочку за старшего сына Юрия, Василия Косого. Произойдет переворот – он останется в выигрыше.

Софья отчаянно лавировала. Сдерживала Юрия с помощью митрополита Фотия, пугала его заступничеством могущественного литовского дедушки. Но в 1430 г. Витовт скончался, в 1431 г. преставился митрополит. Московское правительство пробовало воевать с мятежником. Но братья Юрия и бояре уклонялись от столкновений с ним. Ситуация зашла в тупик, и сам Юрий придумал обратиться на суд в Орду. У него там был приятель, мурза Тегиня, а русские князья уже давненько не ездили в Сарай. Неужели хан не оценит его покорность?

Но в дипломатии и интригах Юрий смыслил маловато. Он много болтал о своих замыслах, долго собирал деньги и подарки для хана. Софья обо всем узнала и забила тревогу. Государыня привлекла Всеволожского, знавшего в Орде все ходы и выходы. Что ж, боярин себе цену знал. Обещал, что ярлык для Василия II добудет. Но… Всеволожский приходился сватом Юрию Звенигородскому! За свои услуги он запросил очень высокую цену. Подсказал, что у него есть вторая дочь, хорошо бы выдать ее за государя. Софья была совсем не в восторге от подобного варианта. Если боярин станет тестем великого князя, вообще сядет ему на шею! Но другого подходящего исполнителя регентша не видела. В обтекаемых выражениях дала понять, что исполнит условие.

Всеволожский подхватил Василия II, помчался в Орду. У него там имелись свои люди. Успели прикатить раньше Юрия, и его вместе с Тегиней оклеветали. Обвинил в измене. Придворные отшатнулись от них. А на суде у хана Улу-Мухаммеда боярин умело подольстил. Не прибегая ни к каким доказательствам, объявил: дескать, Юрий хочет получить великое княжение «по мертвой грамоте отца своего», а Василий по твоей милости, ты «волен в своем улусе» пожаловать, кого хочешь. Хану настолько понравилась выраженная покорность, что он с ходу решил спор в пользу Василия.

Казалось, что конфликт исчерпан. Василий II возвращался в Москву великим князем, больше в его правах никто не мог усомниться. Но Всеволожский предъявил счет. Напомнил, что великому князю и его матери надо бы присылать сватов. Хотя Софья Витовтовна была настроена иначе. Позволять пронырливому боярину стать теневым правителем Руси она не намеревалась. Для Василия она уже присмотрела другую невесту – княжну Марию Боровскую.

А Всеволожский получил от ворот поворот и был вне себя от ярости. Он уже видел себя в роли временщика. Успел раззвонить по Москве, в Орде, генуэзцам, что скоро станет государевым тестем. А его сунули физиономией в грязь! Но у него уже имелся один зять – Василий Косой! Боярин решил: пускай Василий II и Софья пеняют на себя. В феврале 1433 г. оскорбленный вельможа сорвался из Москвы, ринулся объезжать всех, кого мог настроить против государя. Провел переговоры с Константином Угличским, Борисом Тверским. Примчался в Галич и извинился перед Юрием, мол, играл против тебя, но дело поправимое. Поучал: удар надо подготовить исподволь, без шума, чтобы никто до последнего момента ничего не знал.

В Москве и впрямь не подозревали, что заваривается крутая каша. Там веселились, Василий II вел под венец Марию Ярославну. Даже сыновья Юрия, Василий Косой с Шемякой, еще не знали о планах Всеволожского, приехали в столицу. Явились на свадьбу, а Косой надумал щегольнуть, надел золотой пояс. Кто мог подумать, что эта мелочь усугубит назревающий взрыв? Пояс был краденым! Его стащил у Дмитрия Донского его дядя – предатель Вельяминов! Передал сыну Микуле, а тот подарил зятю – Всеволожскому. От него пояс перешел к следующему зятю – Косому… Тот не ведал о происхождении вещи, но пояс опознали. Шепнули Софье. Она загорелась опозорить сына соперника, да и Всеволожского. Сорвала пояс с гостя, объявила: он носит ворованное.

Ошалевшие Косой и Шемяка вылетели вон, помчались к отцу. А Юрий уже собирал войско. Совершенно неожиданно его отряды обнаружились на подступах к Москве! Василий II не струсил, петушился перед молодой женой. Вооружил, кого наскоро смог поставить в строй – дворцовую челядь, купцов, ремесленников. Но на Клязьме профессиональные дружины разметали его ополченцев одной атакой. Василий успел забрать супругу, мать, поскакали куда глаза глядят. В Твери их не приняли, в Новгороде не приняли. Повернули назад, на Волгу, и в Костроме их поймали.

Но встал вопрос, что же делать с пленным великим князем? Всеволожский, Косой и Шемяка доказывали, что Василия надо умертвить. Или поступить, как это делали в Византии – ослепить или оскопить. Но большинство бояр не видело от Василия никакого зла, убивать или калечить безвинного юношу считали страшным грехом. Один из московских вельмож, перешедших к Юрию, Семен Морозов, подал совет освободить бывшего государя, дать ему удел, и пусть живет там. Что ж, Юрий был человеком верующим, благородным. Ненависти к племяннику он не испытывал. По старым законам о наследовании Василию как раз и полагалось стать удельным князем.

А коварного и скользкого Всеволожского Юрий успел оценить по достоинству и не любил, делать своим доверенным лицом не собирался. Морозов показался ему куда более порядочным. Уделом для Василия определили Коломну. Он был несказанно рад, что обошлось таким образом. Но в Москву понаехали звенигородские и галичские бояре. Принялись устраиваться поудобнее. Для этого кляузничали князю, что вокруг враги, а потом по его распоряжениям отбирали вотчины московской знати, дома. Дружинники вели себя как в оккупированном городе, грабили, хулиганили, насильничали. И москвичи потекли к «своему» князю, в Коломну. Снялись с места обиженные бояре, потом купцы, мастеровые. Вся Москва переезжала!

Столь массовый исход ошеломил Юрия и его сторонников. Они выиграли, но им оставалось править в мертвом городе! Новое правительство перессорилось. Всеволожский тоже задумал переметнуться к Василию. А Косой и Шемяка злились на Морозова, обвиняли, что он нарочно подыграл противникам. Подкараулили боярина и зарезали. Но тут же испугались отцовского гнева и сбежали. Юрий был потрясен. Он верил, что борется за правду. А на деле получилось другое: грабежи, пустая Москва, а его сыновья стали убийцами. Он обратился к Василию II и добровольно возвратил престол. Вернулся в Галич. А преступным сыновьям обязался не оказывать поддержки. Расплатился за все случившееся Всеволожский. Его приговорили к той же каре, которую он предлагал для Василия II. Заточили в тюрьму и ослепили.

Увы, раскаяния и голосов совести хватило ненадолго. Косой и Шемяка разбойничали, разорили Кострому. На них выслали войска, но они начали отступать по направлению к Галичу, поближе к отцу. Взмолились к нему, и старый вояка не выдержал. В опасности были его дети! Поднял свою рать, поймал в засаду и перебил отряды, гнавшиеся за его сыновьями. А тут уж, естественно, возмутился Василий II. Зимой 1433/34 гг. он лично повел армию на дядю. Штурмовать сильно укрепленный Галич не отважились, только разорили окрестности и ушли. Но это, в свою очередь, разъярило Юрия. Он решил мстить.

Государь возвратился из похода, распустил свое войско и вдруг узнал: теперь галичане с вятчанами идут на него! Опять лихорадочно скликал, кого смог, и под Ростовом опытный Юрий опять разметал его воинство. Василий II с единственным союзником, Иваном Можайским, кое-как ускакали от погони, а дорога на Москву осталась открытой. Но Юрий теперь действовал умнее, чем в прошлый раз. Он остановился на подступах к столице, завел переговоры. Заверил, что безобразия не повторялся. Боярам обещал сохранить их посты и вотчины. В результате Москва сама впустила его, выдала жену и мать Василия II. Юрий торжественно взошел на великое княжение.

Ну а государь снова метался по всей стране – то в Тверь, то в Новгород. Его отовсюду выпроваживали. Его товарищ, Иван Можайский, вскоре изменил. Снесся с Юрием, признал великим князем, и ему возвратили удел. Василий II решил пробраться в Орду, и соглядатаи обнаружили его в Нижнем Новгороде. Юрий мгновенно выслал Шемяку и Дмитрия Красного с дружинами. Но в мире действуют и иные силы. Гораздо более могущественные, чем князья и дружины, гораздо более быстрые, чем самые резвые кони. Братьев вдруг догнала весть, что их отец скончался. А старший сын Василий Косой, остававшийся в Москве с Юрием, недолго думая провозгласил великим князем себя!

Но Шемяка и Косой только вынужденно держались вместе. Они всегда соперничали, ненавидели друг друга! Сейчас Дмитрий Шемяка переполошился. Если брат утвердится на троне, то навсегда отпихнет его на обочину, в ряд удельных князей! Но ведь существовал законный государь, Василий II. В голове Шемяки нарисовалась любопытная комбинация: в союзе с Василием можно разделаться с Косым. А потом и Василия скинуть. Его уже два раза прогоняли, разве серьезный противник? Простодушному и честному Дмитрию Красному Шемяка внушил, что надо встать за правду. А потом братья обратились к ошеломленному Василию II, предлагая дружбу и престол.

Выступили вместе. Московские бояре и удельные князья сразу стали переходить на их сторону. Косому оставалось только сбежать. Воинскими талантами отца он не обладал, о принципах не задумывался, зато в буйстве мог переплюнуть любого. Ринулся со слугами куролесить по всей Руси. Собирал вокруг себя банды всякого сброда. В боях их легко громили. Но Косой налетал по-разбойничьи, сжег и разграбил Ржев, Вологду, подступил к богатому Устюгу. Горожане схитрили. Объявили, что сдаются, и открыли ворота. Но по сигналу набросились на незваных гостей, почти всех перебили или повязали.

И только сам Косой с несколькими соратниками ускользнул. Взял в деревнях лошадей, вынырнул под Галичем, заново принялся собирать добровольцев. Двинулся к Костроме и наткнулся на армию Василия II. Государь проявил великодушие. Предложил мир, прощение всех обид и прегрешений. Дал хорошие уделы. Косому – Звенигород и Дмитров, Шемяке – Углич, Красному – Галич. Но мир длился всего четыре месяца!

Заниматься хозяйством для Косого было не по нутру. Да и Шемяку абсолютно не устраивала тишина. Ему-то требовалось, чтобы в усобице погибли или Василий II, или брат, а лучше оба. А следующим кандидатом на престол будет он сам! Он подталкивал, науськивал Косого. Осенью 1435 г. тот сорвался с места. Помчался к отцовскому Галичу. Выгнал миролюбивого брата, Красного, а жители охотно потекли под его знамена. Они уже успели войти во вкус, что бить и грабить москвичей довольно выгодное занятие. Косой позвал вятскую вольницу и лесами проскользнул к Устюгу. Город успел закрыть ворота, но его окружили. Держали в блокаде девять недель.

Начался голод, а Косой целовал крест, что простит Устюг, если его впустят и заплатят выкуп. Но клятву он преступил, заведомо хотел отомстить за прошлый разгром своей банды. Войдя в город, учинил дикую расправу. Людей вешали, рубили на части, топили. Ватаги грабили, тешились с девками и молодками. Напоследок Устюг сожгли. В Москве о беде узнали с запозданием. Подняли рати. Шемяку на всякий случай арестовали – и не напрасно. Оказалось, что у него уже изготовилась к боевым действиям дружина в 500 всадников. Ее перехватить не успели, она ускакала к Косому.

Но государь и его воевода Иван Друцкий перехватили мятежников под Ростовом. Косой опять попытался использовать коварство, попросил о перемирии. Выждал, когда у государевых ратников притупилась бдительность, они стали расходиться по деревням за сеном и продовольствием. Тут-то Косой напал. Но Василий II и Друцкий сумели быстро созвать ядро армии, разбойника опрокинули встречным ударом. На этот раз ускользнуть он не сумел, изловили. Шемяку Василий II освободил. Он принес дополнительную присягу на верность, и ему возвратили удел. Но прощать Косого государь больше не намеревался. Позади было много перечеркнутых клятв, была трагедия Устюга. А насчет того, что делать со столь знатным преступником, уже существовал прецедент – приговор Всеволожскому. Косого заточили и ослепили.

Увы, в это время обострилась обстановка на южных границах. В Сарае Улу-Мухаммеда сверг Сеит-Ахмет. Проигравший хан с ордой верных ему воинов появился на Руси, захватил город Белев. Правда, он предлагал за предоставление убежища дружбу и союз. Но принять его – значило вызвать гнев и набеги со стороны нового хана. Василий II потребовал от пришельцев удалиться, а когда они отказались, выслал войско. Командовать поручил Шемяке и Красному. Показал, насколько доверяет им. Но военачальниками они оказались никудышными. По дороге ратники грабили свои же русские деревни, пьянствовали. Да и командиры себя не забывали, подчиненные тащили им скотину, мед, пиво. А разведку не вели.

Улу-Мухаммед выслал сильный корпус в обход. Сделал вид, что вступил в переговоры, и на русских неожиданно налетели сзади. Шемяка и Красный вскочили в седла и первыми понеслись прочь. Войско без командиров превратилось в стадо баранов, обезумевшее, мечущееся. Татары рубили его, словно развлекаясь. Летописцы назвали эту трагедию «белевщиной». Причем одна беда потащила за собой другие. Улу-Мухаммед, перебив русскую рать, в июне 1439 г. нагрянул к Москве, разграбил окрестности, сжег Коломну и ушел на восток, возобновил войну за престол.

После такого разгрома обнаглел Новгород. Рассудил, что Василий совсем беспомощный, на него можно не обращать внимания. В 1440 г. Новгород подписал соглашение с литовским государем Казимиром, переходил под его покровительство. Хотя «золотые пояса» просчитались. Государь бросил клич удельным князьям. А для них поход на Новгород выглядел крайне соблазнительным. Ведь на этот раз предстояло не подставляться под татарские стрелы, а всего лишь наказать строптивцев и при этом неплохо пограбить. Князья и бояре прибыли как один, вступили на новгородские земли. «Золотые пояса» смекнули, что с Казимиром они поторопились. Прислали архиепископа Евфимия подтверждать, что они подданные Москвы, а не Литвы, уплатили за провинность 8 тыс. рублей.

Но у государя рядом сидел скрытый враг – Шемяка. Его брат, Дмитрий Красный, умер, выросло его могущество: ему теперь принадлежали Углич, Галич, Руза, Ржев. Он ждал, вдруг умрет и государь? Шемяка оставался наследником. Однако в 1440 г. у Василия родился сын Иван, вскоре Мария опять забеременела. Ждать-то получалось нечего. Шемяка решил начать борьбу. Причем лучшим способом счел навести на соперника татар. Отправил делегатов в Сарай к хану Сеид-Ахмеду. Хлопотал о ярлыке на великое княжение, просил подсобить, а за это обещали увеличить дань с Руси. Правда, дело не выгорело. Хану угрожал свергнутый Улу-Мухаммед, а менять великого князя ему показалось неразумным. Василий II исправно платил дань, не принял сторону врага.

Вместо ярлыка о поползновениях Шемяки сообщили в Москву. Конечно, за измену следовало наказывать. Государь отправился с дружинами захватить смутьяна. Но у двоюродного брата имелись свои люди в Кремле, предупредили. Он успел удрать и начал войну. Разграбил и сжег великокняжеский Бежецк. Вызвал верных галичан, вятских разбойников, позвал желающих новгородцев.

У него нашелся союзник и среди удельных князей – Иван Можайский. Это был человек со странностями, коварный, жадный, болезненно жестокий. Засмотрелся, например, на красавицу-жену своего боярина Ивана Андреевича, домогался ее. Женщина не далась, пожаловалась мужу. Но князь посадил их в темницу, боярина казнил, а его супругу объявил ведьмой и сжег. К Шемяке Иван Можайский примчался сам, без приглашения. Вывалил кучу обид на Василия II и предложил действовать вместе. Однако рисковать жизнью и свободой он не намеревался. Он затеял другую игру – от Шемяки кинулся к Василию II и предложил сохранить верность, если ему добавят в удел богатый Суздаль. Великий князь согласился перекупить его, но в результате «приобрел» предателя.

А между тем Шемяка скрытно, лесными тропами приближался к Москве. Столкновение сумел предотвратить настоятель Троице-Сергиева монастыря Зиновий. Запретил мятежникам идти на столицу под угрозой проклятия. Рядовых воинов смутило его вмешательство. А Зиновий выступил посредником. Никто уже и не считал, в который раз возобновились переговоры, целовали крест. Шемяка сохранил удел, обязался не заводить больше интриги…

Но и государь совсем неслучайно проявил мягкость. Едва по Руси покатилась смута, оживились внешние враги. Польский и литовский король Казимир не забыл, что Новгород заключил с ним договор, он уже включил в свой титул добавку «государь новгородцев». Контакты возобновились, и «золотые пояса» протащили на вече решение, что отвергают власть Москвы. Казимир прислал к ним княжить своего двоюродного брата Иоанна Владимировича. А на русские порубежные области литовцы устроили набег.

Опасность обозначилась и с востока. Улу-Мухаммед вторично проиграл схватку за ханский трон. Снова появился у границ и ворвался в Нижний Новгород. Зимовал там. Но решил набрать побольше добычи. Выделил сыновьям Мамутеку и Якубу корпус всадников и послал их в глубинные, самые благополучные русские районы. Василий II тоже принялся скликать армию. Но Русь совсем разболталась! Дисциплина рухнула. Воинство собиралось медленно и слишком жиденькое. Можайский, верейский и боровский князья опоздали на месяц и воинов привели очень мало. Оставили их прикрывать собственные города: вдруг литовцы повторят набег? Шемяка заверял, что вот-вот появится, но вообще не пришел.

В результате русских набралось всего 1,5 тыс. Под Суздалем они сшиблись с 3,5 тыс. татар. Те притворно бросились в бегство, чтобы воины великого князя нарушили строй, а потом развернулись и захлестнули в кольцо. Кто-то вырвался, а Василия II оглушили и взяли в плен. Такой добычи татарские царевичи никак не чаяли! Сам великий князь! Чтобы сообщить об этом в Москву, сняли с Василия нательные кресты, послали в доказательство семье. В столице от эдаких доказательств началась паника. Войско погибло, государь в плену! Ждали: вот-вот налетит орда. Крестьяне и посадские сбегались в Кремль. А к одному бедствию добавилось другое. В Кремле, переполненном людьми, начался пожар. Заполыхали деревянные строения, трескались даже каменные стены. Погибающий народ силился выбраться из крепости, давился в воротах…

Василия привезли в Курмыш, где находился Улу-Мухаммед. Назначили цену за освобождение – платить дань ему, а не в Сарай и добавить крупный выкуп. Великий князь пытался спорить, отказываться, торговаться. Тогда Улу-Мухаммед отправил мурзу Бигича к Шемяке. О, галичский и угличский князь принял посла, будто ангела с неба. Двоюродный брат был в неволе, а ему преподносили на блюдечке великое княжение! Шемяка готов был на что угодно, принять подданство Улу-Мухаммеду, платить любую дань. Выражал лишь одно пожелание: чтобы Василий никогда не вернулся на родину. В общем, столковались. Обратно с Бигичем поехал шемякин дьяк Федор Дубенский.

Но и правительство Софьи Витовтовны не дремало. О переговорах Шемяки узнало. В Курмыш помчались лучшие дипломаты. Великому князю передали: Шемяка согласился, надо срочно идти на уступки, пока послы не вернулись. Василий II осознал, что ему грозит, резко изменил позицию. Быстро сторговались. Русь обязалась дать выкуп 5 тыс. рублей и выплачивать ежегодную дань – «со 100 голов 2 рубля». Внести такую сумму сразу правительство не могло. Сошлись на том, что великий князь предоставит в залог несколько городов и пустит туда татарских наместников, пока не погасит долг. Улу-Мухаммеда это удовлетворило, и он не стал ожидать ответа от Шемяки. Повернул дальше на восток и захватил Казань, основал там новое ханство.

На Руси славили чудесно спасшегося государя, но восторги очень быстро сменились ропотом. Выяснилось, что за спасение надо платить! Начался сбор дополнительной дани. А пока деньги не выплачены, надо было исполнять обязательство о залоге. Государь раздавал наместничества приехавшим с ним татарам. Тут уж возмутилась знать. У нее отбирали жирные куски! Именно этим воспользовался Шемяка. Его союзником опять стал Иван Можайский, ему пообещали роль второго лица в государстве и соправителя. Привлекли новгородцев, посулили еще более широкие «свободы». Втянули в заговор князя Бориса Тверского – он был не прочь чем-нибудь поживиться за счет Москвы.

Распространяли слухи, что Василий II продал Русь. А если не хотите платить, желаете вернуть теплые места, занятые татарами, надо поставить другого великого князя. Шемяка не был в плену, ничем не обязан Улу-Мухаммеду! Прежние сценарии поменяли, сейчас принялись готовить не войну, а переворот. Рядом с Москвой у Шемяки имелся собственный городок, Руза. Туда скрытно съезжались воины. А среди столичных бояр, духовенства, купцов, у заговорщиков имелось множество сообщников, они ограждали государя от нежелательных известий, отслеживали каждый его шаг. Подходящий момент выдался в феврале 1446 г. Василий II отправился на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. А среди ночи в Москву ворвался целый полк всадников. Взяли мать и беременную жену государя.

К Троице поскакал отряд Ивана Можайского, и Василия II захватили в плен. Хотя в суматохе забыли про его детей. Верные слуги сумели их спрятать, вывезли в имение их воспитателя, боярина Ряполовского. Ну а над государем в Москве устроили судилище. Выложили обвинения, что он слишком «любит» татар, отдал в кормления города и волости, осыпает «серебром и золотом христианским», а народ изнуряет податями. Обвинили и в ослеплении Василия Косого. Кстати, он был еще жив. Но ему не возвратили ни былого положения, ни его владений. Пострадавший бунтовщик вообще не появился при дворе Шемяки. Младшему брату не требовался старший. Узурпатор оставил Косого на положении заключенного, держал под охраной, разве что смягчил режим содержания.

Шемяка и многие бояре настаивали, что Василия II надо предать смерти. Против выступил Иван Можайский. Он опасался: если у партнера не будет противовеса, то союзник станет ему не нужен, и он отбросит достигнутые договоренности. Иное дело – ловить рыбку в мутной воде. Сказался и просчет подручных Шемяки, упустивших детей Василия. Если убить отца, кто-нибудь провозгласит государем сынишку. Под его знамена кинутся все недовольные. До поры до времени лучше было сохранить узнику жизнь, но обезвредить. Пускай станет заложником, но не сможет выступить соперником. Приговор вынесли – ослепить. В ночь на 17 февраля Василию II выкололи глаза. В народе его стали звать Василием Темным. Его сослали в Углич, личное «гнездо» Шемяки.

20 февраля Дмитрий Шемяка торжественно взошел на великое княжение. Специально подгадал к Масленице, устроил празднества для простонародья – пей, гуляй! Кто скажет, что новый государь хуже старого? Но дармовыми угощениями и подачками прельстились далеко не все. Шурин Василия II Василий Боровский, князь Семен Оболенский, Федор Басенок отказались служить узурпатору, уехали в Литву. А Ряполовский и Василий Оболенский с сыновьями Василия II засели в Муроме. Шемяка опасался, что они убегут в Казань, попросят помощи у хана Улу-Мухаммеда. Задумал выманить детей, обратился к рязанскому епископу Ионе. Обещал сделать его митрополитом, если доставит княжичей в Москву.

Однако Иона был честным и искренним служителем Бога. Согласился только после того, как Шемяка дал клятву, что он не причинит детям вреда, а их отца освободит, даст ему удел. Ряполовские с Оболенским тоже пребывали в неопределенном положении. Ведь было ясно, что держаться одним городом против всей страны бессмысленно. А хан поможет ли? Или выдаст Шемяке? Вмешательство епископа открывало хоть какой-то выход. Иона взял Ивана и Юрия «под епитрахиль», повез к новому великому князю. Тот облобызал племянников, изобразил слезы умиления. Отослал к отцу, а тайно отдал другой приказ. По дороге утопить в Волге.

Хотя он явно недооценил Иону. Епископ заподозрил неладное, вызвался провожать княжичей. Убийство пришлось отменить. Но клятву освободить узников и предоставить удел Шемяка пробовал спустить на тормозах. Иона этого также не оставил. Постоянно приходил во дворец, открыто укорял узурпатора: «Ты ввел меня во грех… Бог накажет тебя, если не выпустишь великого князя и не дашь ему обещанного удела». Объявил об этом прямо на Освященном Соборе, зароптали многие бояре, воеводы. Шемяке пришлось согласиться. Он взял с Василия Темного страшные клятвы не помышлять о возвращении власти, однако сам при этом опять солгал. Вместо настоящего удела дал слепому Вологду. Медвежий угол, где за ним должна была присматривать охрана. Сменил тюрьму на ссылку. Василий будет сидеть в глуши, а со временем страсти улягутся, о свергнутом государе начнут забывать, и он потихоньку исчезнет.

Но менялись и настроения на Руси. Полугодичного владычества Шемяки вполне хватило для этого. Подати не уменьшились. Суммы, предназначенные для выплат татарам, собирались теперь для Шемяки, а чиновники старались и для себя. Узурпатор повсюду расставил своих клевретов, галичских и угличских бояр. Они спешили обогатиться, грабили народ. Да и сам великий князь нашел отличный способ – притягивать к суду и разорять зажиточных хозяев. Не зря шемякин суд вошел в поговорку. Люди сравнивали и вспоминали, что при Василии II было лучше. Совсем не гладко, трудно, а все равно лучше. Был порядок, а сейчас он рушился… Шемяка поссорился со своим союзником Борисом Тверским. За поддержку заговора обещал отдать Ржев, уступить Новгород. Но Ржев удержал. И с богатым Новгородом расставаться не хотел. Отправил туда «поклонщиков» и заявил, что возвращает боярской республике все «вольности», которые ранее отобрали московские государи. Новгородцам подобный поклон очень понравился, они избрали Шемяку своим князем.

Но против него стал действовать святитель Иона. Открыто не выступал, чтобы не подвергать риску ссыльного Василия II с детьми. Но Иона замещал митрополита. В его распоряжении имелись нити и рычаги, недоступные Шемяке. Священники, игумены, монахи общались с боярами, воинами. Связались с Василием Темным. Воедино связывался грандиозный план. Едва добравшись до Вологды, свергнутый государь попросился съездить в знаменитый Кириллово-Белозерский монастырь. Дескать, дал обет, если выйдет из тюрьмы, совершить паломничество. Шемяка не возражал. Пускай кается, бьет поклоны, лишь бы о политике забыл. Но в это же время к Кирилловой обители устремились отряды бояр и детей боярских. Монахи были в курсе дела, принимали и размещали их. Ладьи с Василием Темным и его семьей причалили к монастырской пристани, и стражников тут же повязали.

В Москве ни о чем не подозревали, дороги к монастырю были перекрыты. Настоятель обители Трифон и святой старец Симон со всей братией разрешили Темного от подневольной клятвы врагу и благословили «поити на великое княжение на Москву». А слуги уже связались с Борисом Тверским. Он был обижен на Шемяку и оценивал ситуацию со своей точки зрения: пожалуй, инвалид на престоле будет для Твери предпочтительнее, чем непредсказуемый разбойник. Приглашал Василия к себе, обещал помощь. Тот приехал, заключили договор.

Борис оказал поддержку отнюдь не бескорыстно. Ему уступали Ржев. Кроме того, отныне числили не «младшим братом» Московского государя, а равным. А 7-летнего княжича Ивана обручили с тверской княжной Машей. Борис взвешивал, долго ли проживет искалеченный Василий? Державу унаследует сын, а тесть через дочку сможет влиять на него. Но за это государь получил тверское войско, артиллерию. Позвали эмигрантов из Литвы. Неожиданную помощь оказал казанский хан Улу-Мухаммед. Ведь Василий оставался его данником! Хан решил подсобить ему, отправил сыновей Касима и Якупа с конницей.

В Москве известия о побеге узника грянули, как гром средь ясного неба. Уезжал на богомолье, и на тебе – возник в Твери! Шемяка переполошился, скликал войска. Но он уже никому не доверял: ему доносили, что народ ждет законного государя. Узурпатор отослал в Галич свою семью, казну, отправил туда даже пушки с московских стен и святыни из храмов. Сам вывел рать к Волоколамску, но бояре и рядовые воины стали перебегать на сторону Василия II.

А Темный сделал мастерский ход. Выслал из Твери отряд Михаила Плещеева, всего сотню конников. Она обошла вражеские заставы и на Рождество влетела в Москву. Горожане во главе с Ионой восторженно встретили отряд. Чиновников Шемяки арестовали. Люди поздравляли друг друга с Рождеством Христовым и с победой законной власти. Тут же в храмах началась церемония присяги Василию II.

Шемяку обложили с трех сторон – Москва, Тверь и дружины эмигрантов. Он выскользнул по еще не занятой дороге на север. Его преследовали. Войско Темного взяло приступом Углич, другие города сдавались без боя. Василий II торжественно вернулся в столицу, его враги попрятались по северным лесам. Но государь хотел прекратить усобицы. Он по-христиански соглашался простить палачей. Оказавшись в безвыходной ситуации, в 1447 г. они приняли предложенные условия. Шемяка лишился Углича и Ржева, Иван Можайский – Козельска. Они целовали крест вернуть похищенную казну, церковные святыни и ценности, не замышлять зла на великого князя, подчиняться ему.

Хотя Новгороду пришлось сделать серьезные уступки. Государь не рискнул отменять «древние права», дарованные Шемякой – как бы своевольная республика не передалась к литовцам или даже к «другу» Борису Тверскому. Однако Шемяка даже теперь не успокоился. Как раз в это время произошел переворот в Казани, Улу-Мухаммеда убил его сын Мамутек, зарезал и нескольких братьев. А двое из них, Касим и Якуп, находились с отрядами на Руси, помогали Темному. Он принял татар на службу, определил им в удел Мещерский Городок на Оке – по имени царевича Городок получил название Касимова.

Шемяка увидел шанс сыграть на этом. Из московской казны он украл достаточно денег и вместо их возвращения собрал богатые подношения для Мамутека, отправил своих бояр в Казань. Заверял, что он готов служить хану, возвратить Русь в его подданство. Разумеется, когда станет великим князем. А Темный принял врагов Мамутека – значит, и сам враг для него. Василий II старался сохранить с Казанью мир, тоже отправил туда посольство с подарками. Но доносы опередили его. Мамутек был разъярен, велел заковать государевых делегатов в железа и бросить в темницу.

Осенью 1447 г. он послал свою конницу на Русь. Татары выжгли окрестности Мурома и Владимира. Но после всех встрясок и трагедий уровень дисциплины на Руси заметно подтянулся. Всего несколько лет назад государь с трудом наскреб против татар полторы тысячи воинов. Сейчас быстро поднялась внушительная армия, врагов перехватили и отбросили. Но от пленных узнали, кто навел их…

После этого святитель Иона созвал церковный Собор. Составили послание к Шемяке, его подписали пять епископов. Перечисляли преступления князя, повторно требовали возвратить государственные и церковные ценности, уличали, что он замышляет новые смуты. Собор предупреждал его, если он не одумается, «та хрестьянская кровь вся на тобе же будет», и угрожал отлучением от Церкви. Но куда там одуматься! Шемяка даже не ответил. Теперь он строил расчеты, что казанцы продолжат помогать ему, звал на войну новгородцев.

Однако Темный не стал ждать, пока двоюродный брат сговорится со всеми союзниками. В начале 1448 г. выступил на него. Сошлись на Волге, и Шемяка сразу же оценил: ему не одолеть. Однако и Василий еще раз проявил величайшее терпение, согласился мириться. Шемяка поклялся выполнить условия, предъявленные ему Собором, не желать «ни коего лиха князю великому и его детям, и всему великому княжению его, и отчине его». Однако очередную клятву ждала участь всех предыдущих – она осталась не выполненной. На западной границе заполыхали бои с литовцами, и разбойник воодушевился.

Великий князь отвлекся, почему бы не заварить кашу? Тайком вызвал Ивана Можайского. Тот не удержался, примчался со слугами и дружинниками. Объединив свои отряды, они скрытно, лесами, попытались подобраться к Костроме. Но ведь и Темный кое-чему учился. За смутьянами хорошо присматривали. Внезапности не получилось. В Костроме они получили крепкий отпор, а вскоре появился сам Василий II с большой армией. Причем государь взял в поход митрополита, епископов, священников. Меч и крест соединились для наказания клятвопреступника. Продажный Иван Можайский, как водится, заюлил и быстренько перекинулся к сильнейшим.

А Темный уже в который раз продемонстрировал, что готов миловать даже злейших врагов. За повторные клятвы Шемяку отпустили с миром. Но и великий князь со святителем кое-что пообещали упрямцу. Пообещали, что не намерены терпеть подобные выходки до бесконечности и отпускают его в последний раз. Впрочем, безнаказанность только избаловала Шемяку. Он внушил себе: Василий уклоняется от сражений, потому что трусит. Да и зачем соблюдать какие-то клятвы, если все обходится благополучно?

Галичский князь сразу же возобновил пересылки с Казанью, Новгородом, Вяткой. Но московское правительство было уже бдительным, отследило его письма. А Темный сдержал слово. Его армия выступила на Галич. В январе 1450 г. в кровопролитном сражении ополченцев Шемяки опрокинули. Сам он скрылся, а город сдался на милость Василия II. Государь лишил двоюродного брата его удела, забрал Галич под свою руку. Казалось бы, после этого смута должна завершиться, у Шемяки не стало главной его опоры, «почвы под ногами.

Но он два месяца где-то скитался по лесам и объявился в Новгороде. А здешние бояре не обманывались, что Темный только вынужденно подтвердил их «древние права», отказался от дани. Когда государь укрепится на престоле, поблажки кончатся. Значит, надо было пошатать его власть подольше да посильнее. Шемяку встретили торжественно, будто он был победителем. Признали его законным князем. Причем не галичским, даже не новгородским, а Московским и всея Руси! Утерли нос Василию II: кого хотим, того и величаем.

Однако сразу же возникли разногласия. Обозленного Шемяку тянуло подраться, а новгородским «золотым поясам» воевать совсем не хотелось. Нарушится торговля, московские ратники придут разорять села. Поспорив, нашли компромисс. Главной опорой великого князя на Севере был Устюг – перекресток меховой торговли, сбора пушнины. Но он был и главным конкурентом Новгорода. Пускай Шемяка сокрушит его, но не от лица новгородцев, а как бы от себя лично. Он получит в распоряжение немалые богатства, сможет ввязаться в следующие авантюры. Князю подсобили набрать ватагу людишек покруче, снарядиться.

Шемяка нашел союзников и среди лесных жителей – племя кокшаров, обитавшее на р. Кокшенге. Наобещал освободить от дани, поманил грабежами. Орава ушкуйников и кокшаров подобралась к Устюгу и внезапно вломилась в город. Буйные разбойнички перетряхивали дома. Хватали государевых чиновников, воинов, купцов, чем-либо не понравившихся горожан. Тащили к Шемяке, и князь «судил», «метал их в Сухону реку, вяжуче камение великое на шею». После Устюга его банды пытались овладеть Вологдой. Их отразили, но они бесчинствовали по окрестностям. Выгребали добро, жгли избы, ради забавы резали людям уши, носы, рубили руки и ноги. Бездомные, изнасилованные, изуродованные разбредались, умирали, просили пристанища в монастырях.

Многие несчастные укрылись в Глушицкой обители у св. Григория Пельшемского, рассказывали о кошмарах. Преподобный написал Шемяке, увещевал прекратить бесчинства. Но князя его обращение привело в бешенство, он велел схватить св. Григория и сбросил с высокого моста. Василия Темного на некоторое время отвлекли набеги татар, но в январе 1452 г. на Шемяку выступила большая рать. Разношерстные отряды мятежника разметали без всякого труда, покарали племя кокшаров. Но предводитель опять исчез в лесных чащобах и вынырнул в Новгороде.

Неизвестно, как долго продолжалась бы эта свистопляска, сколько еще жертв унесла бы. Но вмешались… женщины. Мать государя, Софья Витовтовна, оставалась «железной» дамой, строгой и властной. Она многое пережила: войны, нашествия, смерть мужа, плен и ослепление сына, сама побывала в ссылках. В почтенном возрасте сохраняла острый ум, твердую волю. Вмешивалась в политические дела, у нее имелся собственный штат надежных слуг – дипломатов, шпионов. Таким же образом свекровь воспитала невестку, великую княгиню Марию Ярославну.

Летом 1453 г. Софья слегла, готовилась отойти в мир иной. А лучший из ее агентов, дьяк Степан Бородатый, отправился в Новгород. Кто послал его? Решила ли Софья напоследок помочь сыну и Москве? Или действовала уже Мария, к которой перешли слуги свекрови? У нее с Шемякой были особые счеты. Она не забыла, как рожала в тюрьме младенца Андрея, как мучилась, не зная, долго ли будет прижимать к груди ребенка. Или завтра их запихнут в мешок и опустят в речную тину? Согласовали ли женщины свой шаг с Василием Темным? Или предприняли его на свой страх и риск? История об этом умалчивает.

Ну а Бородатый прекрасно знал новгородскую знать. Обратился к здешнему лидеру, посаднику Исааку Борецкому. Это был отнюдь не друг Москвы. Напротив, ярый сторонник Литвы и Шемяку поначалу поддержал. Но уже становилось ясно, что мятежник исчерпал свои возможности. Разбойник, не более того. Он стал помехой для всех. Не только для примирения с великим князем, но и для наведения мостов с королем Казимиром. Полезнее было от него избавиться. Бородатый через Борецкого нашел подходящего исполнителя из шемякиных бояр. Позвенел деньгами, поманил – не надоело ли скитаться по чужим углам и дебрям? Через боярина подкупили княжеского повара Поганку… Вдовствующая великая княгиня Софья Витовтовна 5 июля рассталась с бренным миром. А в Новгороде в этот же день Шемяке приготовили курицу с мышьяком. С отравой рассчитали не совсем точно – князь был крупным, здоровым, не сразу помер. Болел 12 дней, но все же скончался.

Что ж, Василия Темного вряд ли можно было обвинить, что он не старался по-христиански наладить отношения с двоюродным братом. Сколько раз прощал! Даже собственное ослепление простил. Не он сделал Шемяку врагом и изгнанником, отлучил от Церкви. И не митрополит отлучил! Брат отлучил сам себя, демонстративно преступил все обеты, постановления церковных соборов. Святитель Иона даже запретил поминать его в храмах, и большинство священников согласились с ним. Возразил лишь один игумен, св. Пафнутий Боровский, в своем монастыре велел молиться об упокоении души князя. Узнав об этом, св. Иона рассердился, вызвал игумена в Москву и даже заключил в темницу. Но св. Пафнутий добился, чтобы разбирательство было вынесено на публичный суд перед лицом великого князя. Смело и аргументированно оспаривал указание Ионы, и святитель признал, что был не прав, попросил у него прощения. Что бы ни натворил человек, но осудить или помиловать его душу, решает Всевышний. Не нам, грешным, определять Его волю…

Клубок шестнадцатый Уния и униаты

Мы уже рассказывали, насколько пагубными стали для Византийской империи увлечения «западничеством». Она разрушала сама себя. Ради эфемерных политических выгод и европейского «престижа» цари склонялись даже пожертвовать Православием. И даже нашествие крестоносцев не образумило их. В 1274 г. Михаил Палеолог заключил Лионскую унию. «Уния» значит «объединение». Но речь-то шла не об объединении, а о подчинении греческой церкви Римскому папе. Результаты оказались совершенно катастрофическими. Уния обернулась для империи внутренним раздраем и смутами, поссорила ее с Болгарией, Сербией, Русью. А европейцы помогать грекам даже не думали.

Сын Михаила Андроник II пробовал исправить то, что натворил отец, расторг унию. Но империя продолжала скатываться в упадок. Ее сотрясали то вражеские вторжения, то гражданские войны. А земли, опустошенные самими же византийцами, начали постепенно заселять турки. Сперва осваивали восточные окраины, потом переправились через Дарданеллы, стали по-хозяйски устраиваться на Балканах. Громили и покоряли местные народы. Но у византийцев воевать с ними оказалась уже кишка тонка. Они согласились числиться вассалами султана, платить дань, без сопротивления уступали те или иные районы – и захудалый греческий городишко Адрианополь превратился в процветающую султанскую столицу Эдирне.

Нет, потомки граждан великой и славной империи отнюдь не смирились с нынешним незавидным положением. Но на собственные силы больше не рассчитывали. Вели переговоры о помощи в Риме, в западных королевствах. При этом неоднократно поднимался вопрос о передаче Православной церкви под эгиду папы. Хотя реальные последствия подобных связей получались плачевными. Сговаривались-то против турок! Они узнавали. Колотили западных рыцарей, лезших на Балканы. Но доставалось и византийцам. Их прижимали все крепче, отбирали последние клочки земель.

В 1422 г. султан Мурад очередной раз осаждал Константинополь. Все-таки согласился помиловать за увеличение дани. Однако императора Иоанна VIII обретенное спасение не удовлетворило. Сегодня помиловали, а завтра? Он покатил с дипломатическим турне по Европе. Посетил Венгрию, Рим, Венецию, Милан, призывал спасать Византию. Папа Мартин V и германский император Сигизмунд в принципе не возражали. Но выставили прежнее условие – унию. Подписали соглашение, что католики в ближайшем будущем подготовит собор, и Иоанн VIII передаст им Православную церковь.

По ряду причин такой собор удалось созвать только в 1431 г. в Базеле. Туда прибыла делегация от Константинопольской патриархии, особенно выделялся игумен Исидор. Он был ярым сторонником унии, умел преподнести себя и даже лично подружился с папой Евгением IV. Но в Базеле разгорелся нешуточный спор среди самих католических иерархов. Чья власть выше – собора или папы? Ватикан утверждал второе. Епископам, заседавшим на соборе, хотелось первого. Заседали два года, запутались в богословских и юридических доводах, так и не договорились.

А вдобавок ко всему Чехию раздирала война с еретиками-гуситами. Их умеренное крыло, чашники, соглашалось подчиниться Риму и императору, если им сохранят автономную церковь с некоторыми особенностями. Предложения чашников собор все же разобрал и удовлетворил, это было слишком срочно – перетянуть на свою сторону часть чехов. Но за всеми этими делами до греков руки не дошли. Вопрос об унии отложили до следующего собора. Его заранее объявили «вселенским», внесли в повестку дня принятие заблудших православных в лоно католической церкви.

В Константинопольской патриархии сторонники унии уже занимали все ключевые посты. Грядущий переход под латинян видели само собой разумеющимся. Отголоски этих настроений стали проявляться и на Руси. В 1431 г. преставился митрополит Фотий, и подсуетились литовцы. Решили протолкнуть собственного кандидата, смоленского епископа Герасима. Греки его оценили с собственной точки зрения, он соглашался признать унию. Поэтому в Константинополе его утвердили сразу же.

Но в Москву он ехать не рискнул, оставался в Литве. Да и сан митрополита носил совсем недолго. Среди литовцев разразилась крутая междоусобица. Одному из соперников, бездарному пьянице Свидригайле, в 1435 г. донесли, что Герасим сносится с его врагом Сигизмундом. Недолго думая Свидригайло объявил митрополита изменником и приказал сжечь. Правда, тем самым он подписал приговор самому себе. Казнь Герасима ужаснула православное население Литвы, Белоруссии, Смоленщины. От Свидригайлы сразу же отпало большинство городов и князей. Ему осталось только бежать в Валахию, там он окончательно спился и завершил карьеру, зарабатывая на жизнь пастухом.

Но смерть Герасима развязала руки Московскому правительству. Из русских иерархов в данное время выделялся рязанский епископ Иона – мудрый, честный, благочестивый. Василий II созвал Освященный собор, и Иону сочли лучшим из кандидатов, снарядили для рукоположения в Византию. Однако в Константинополе делегатов огорошили известием, что митрополита для Руси уже поставили – грека Исидора. Послы возмущались: между патриархией и Москвой действовало соглашение не ставить митрополитов без воли великого князя. Однако греки разводили руками и извинялись: дескать, так уж получилось, в следующий раз учтем.

Хотя «ошибка» была совсем не случайной. Исидор был тем самым борцом за унию, который выделился на Базельском соборе. А теперь в Ферраре готовился новый собор. Исидору предназначалась особая роль – сформировать русскую делегацию и выступить там от имени Руси! В Москву он прикатил в 1437 г. О своих взглядах умолчал, сообщил только, что ему предстоит ехать в Италию. В нашей стране знали о замыслах унии, и Василий II засомневался, целесообразно ли участвовать в таком соборе? Однако митрополит настаивал: это указание самого патриарха! В конце концов государь уступил, выделил средства на поездку. Но на прощание напутствовал: «Нового и чуждого не приноси нам, мы того не примем!». Исидор клятвенно заверил: для того и едут, чтобы защищать Православие.

Собор в Ферраре открылся в 1438 г. очень пышно. Папа Евгений IV расстарался, чтобы уния выглядела его персональной победой. Взял на себя все расходы. Прислал в Константинополь собственные корабли, они доставили в Италию императора Иоанна VIII, патриарха Иосифа и 700 греческих священнослужителей с сопровождающими лицами. Хотя византийский царь был озадачен. Папа наобещал ему, что на соборе будут все европейские короли, и Евгений тут же, не отходя от кассы, поднимет их в крестовый поход на турок. На самом деле же деле Иоанн оказался в Ферраре единственным светским властителем. Он мечтал председательствовать на соборе, как когда-то Константин Великий – нет, даже и такой чести ему не предоставили. Председателем стал папа, а императора усадили ниже.

Впрочем, и надежды католиков не сбылись. Они-то раскатали губы, что православные быстренько сдадутся. Ведь патриархия специально подтасовывала делегатов. Однако на собор, невзирая на препоны и интриги, попали стойкие защитники Православия, их возглавил архиепископ Марк Эфесский. Он и примкнувшие к нему священники твердо отстаивали принципиальные вопросы, обличали латинян в ереси. Споры затягивались, и тут уж заскучал папа: делегаты кормились из его кармана! Евгений намекнул, что пора заканчивать, урезал грекам содержание. Они возмутились, могли разъехаться.

В щекотливой ситуации Ватикан выручили флорентийские банкиры Медичи. Согласились финансировать собор, но предъявили условие – перенести его во Флоренцию. Тогда и на их долю выпадут изрядные дивиденды. Их город прославится, с собравшимися иерархами можно провернуть хорошие сделки. В результате собор сменил место заседаний. А Медичи, кроме денег, готовы были предложить Евгению IV и другие услуги: камеры в тюрьмах, стражу. На православных развернулось суровое давление.

Император Иоанн VIII соглашался, что православных надо сломить любой ценой. Задача представлялась ему политической и стратегической. Ведь Византию, по его мнению, могли спасти только западные державы. А для того, чтобы они выступили, требовалась уния. Значит, сдать Православие надо было ради спасения империи! Лучшими помощниками Иоанна в данном отношении выступали Виссарион Никейский и митрополит Исидор. Безоглядно принимали все, что им навязывали.

Впрочем, латиняне поддерживали видимость приличий. Кое в чем уступали. Если вам, православным, не нравится сидеть в храмах, пожалуйста, стойте. А мы посидим. Не нравится органная музыка? Ладно, пойте как умеете. Если вы привыкли служить на квасных просфорах, служите. А мы тоже будем служить, как привыкли, на пресных облатках. Вы молитесь по-гречески и по-славянски – что ж, и это позволим. Но как и за кого молиться, определять будем мы. По основным пунктам, которые являлись камнями преткновения, католики ни малейших уступок не допускали.

Требовали признать, что Святой Дух исходит не только от Бога-Отца, но и от Сына. Не только Христос, но и Дева Мария родилась от непорочного зачатия (а значит, без первородного греха, как бы и не нуждаясь в Спасителе). Надо было принять и положение о чистилище между раем и адом. То есть, что бы ни натворил человек, за гробом можно очиститься. Наследники уплатят церкви побольше, купят индульгенции, и душа отправится в рай. Попутно подменялось и понятие, кто же возглавляет Церковь. Не Христос, как считается у православных, а папа – «наместник Христа». Непогрешимый. Его надо слушаться, ему надо верить, как самому Богу. Ну а Христа требовалось всего лишь «любить» время от времени. По мнению католических богословов, достаточно было «возлюбить» Его раз в пять лет.

Православные ужасались. Русский епископ Авраамий не хотел быть причастным к вероотступничеству, и по просьбе Исидора его заточили в темницу. Потерзали, помучили и силой заставили подписывать документы. Тверской боярин Фома и суздальский священник Симеон сбежали. Исидор объявил розыск. Папа и Медичи помогли ему поймать Симеона и заковать в железо. Аналогичным образом ломали греков. Хотя св. Марк Эфесский бежал более удачно, чем русские, отплыл на родину. Евгений IV и Иоанн VIII были крайне раздосадованы: св. Марк испортил им картину добровольного и единодушного слияния церквей. Но унию подписали и без него. 6 июля 1439 г. с помпой закрывали собор, зачитывали «Хартию соединения», служили совместную обедню на латыни и греческом.

Как выяснилось, за проданную веру Иоанн VIII получил не так уж много. Папа очень издержался при проведении собора и дал ему всего пару тысяч флоринов, 300 воинов и 2 корабля для охраны Константинополя. Куда щедрее насыпал обещания крестового похода. Греки умолили его еще об одной милости, чтобы католических паломников, едущих в Палестину, направляли транзитом через Константинополь. Глядишь, какие-нибудь денежки оставят. Евгений IV пошел навстречу. Желаете развивать туристический бизнес – так и быть, поддержим.

А заслуги Исидора на соборе Ватикан отметил. Папа произвел его в сан кардинала и «апостольского легата всех северных стран». В новом качестве он двинулся на Русь. Из Венгрии написал грамоты в епархии, извещал, что католическая церковь стала для всех «общей матерью». В Литве ему устроили пышную встречу. Часть священнослужителей вполне искренне обрадовалась: исполнялись их надежды уравняться в правах с латинянами. А в марте 1441 г. легат-митрополит явился в Москву. Привез ласковое письмо Евгения IV великому князю. Ну а как же, Русь уже перешла под владычество Рима!

Исидор наметил застолбить перемены на первом же богослужении. В Успенский собор шествовала процессия, перед митрополитом несли латинский крест и три серебряных булавы – знак достоинства легата. Русские удивились, но ждали, когда им объяснят необычные детали. А на Литургии Исидор вознес молитвы за папу Евгения, после службы велел зачитать постановление Флорентийского собора. Люди были ошарашены, «вся князи умолчаша, и бояре и иные мнози». Не смолчал лишь Василий II. Он-то с младых лет впитал дух Православия, его наставником был покойный митрополит Фотий. Великий князь отлично представлял, в чем смысл разногласий с латинянами, какие угрозы несет в себе уния.

В наступившей тишине грянул его гневный голос. Исидора он заклеймил «ересным прелестником», «лютым волком», лжепастырем и губителем душ. Велел арестовать его и сообщников, посадить в Чудов монастырь. Созвал Освященный собор, он рассмотрел флорентийские хартии и признал их незаконными. Начала вскрываться правда о том, что происходило в Ферраре и Флоренции, становилось ясно, что унию протаскивают ложью и насилием. Но персонально насчет Исидора великий князь оказался в затруднении. Все-таки митрополит, законно поставленный. Держать его в заключении – как отреагирует патриарх?

Отправили в Византию боярина Полуэктова с письмом, объясняли, что отнюдь не порывают отношений с патриархией, но Исидор впал в ересь, и русское духовенство просит дозволения избрать ему преемника. Однако поступили сведения, что вероотступником стал не один Исидор, а вся патриархия вместе с императором. Государь возвратил Полуэктова с дороги. В тупиковой ситуации с митрополитом Василий II нашел приемлемый выход. Исидору и его помощникам, Григорию Болгарину и Афанасию, негласно устроили побег. Великий князь распорядился не посылать погоню. Пускай катятся куда глаза глядят.

Трое униатов добрались до Твери, жаловались. Но… здешний князь Борис тоже чтил Православие. Беглецы из московской темницы угодили в тверскую. Хотя Борис получил на свою голову аналогичные заботы: что прикажете делать с узником митрополитом? Обратился в Москву, а оттуда ответили уклончиво. Это, мол, твои проблемы, сам и распутывайся. Наконец, Борис догадался. Устроил Исидору со спутниками еще один побег, они миновали литовскую границу. Католические паны и прелаты взяли их под опеку, помогли выехать в Рим. Лжепастырь и его ученики прибыли туда в ореоле мучеников, Исидора возвысили, он занял почетное место в кардинальском совете.

Ну а Русь семь лет прожила без митрополита. Очень непростых семь лет. Прокатились татарские нашествия, мятежи, усобицы. Был свергнут и ослеплен Василий II Темный. Только после возвращения на престол он сумел опять заняться церковными делами. Русской церкви надо было иметь полноценного предстоятеля. Номоканоном допускалось рукополагать митрополита без патриарха, по Апостольскому правилу, то есть собором епископов. Но Апостольское правило применяли в виде исключения. А традиция связывала Русь с Константинопольской патриархией. Ее привыкли считать высшей духовной инстанцией.

Сейчас предстояло перечеркнуть традицию. И все-таки отказаться от привычного было трудно. Духовенство, великий князь, его бояре и дьяки снова и снова изучали исторические хроники, труды отцов Церкви, правила, толкования. Мнения возникали разные. Даже весьма почитаемый игумен, св. Пафнутий Боровский, полагал, что без патриаршего поставления митрополит будет незаконным. Собор созвали только в конце 1448 г. Кандидат был единственным – Иона. Он уже зарекомендовал себя во главе Церкви, выступал незаменимым помощником государя.

Но собору пришлось подумать, как убедить священников и паству в необходимости преступить традицию. Вспомнили Апостольское правило, вспомнили и о том, что Иону уже посылали для поставления в Константинополь. Греки тогда сжульничали, навязали Исидора, но… пообещали считать Иону его преемником. Выходило, что патриархия хотя бы косвенно благословила его! Однако собор назвал и причину разрыва с Византией, обличил унию. 15 декабря святитель Иона был официально возведен в митрополичье достоинство.

Ну а для Византии уния не принесла ни малейших выгод. Крестовый поход, направленный для ее спасения, турки разгромили под Варной. Вероотступничество порвало связи Константинополя с русскими, его отвергли сербы, болгары, валахи, грузины. Антиохийский, Иерусалимский и Александрийский патриархи созвали в Иерусалиме собор, предали унию анафеме. Да и самих греков уния расколола. Подавляющее большинство священников и прихожан ее отвергали. Жители Константинополя перестали ходить в Софийский собор. В огромном пустом храме собирались лишь придворные и патриарший клир. А в других церквях флорентийским решениям не подчинились, служили по-прежнему.

После смерти Иоанна VIII престол унаследовал его брат, Константин XIII. Храбрый воин, но никудышный политик, он свято верил в помощь Запада. А торжества его коронации оказались испорченными. Греческое духовенство во главе с учениками св. Марка Эфесского Георгием Схоларием и Иоанном Евгеником потребовало от нового императора расторгнуть унию. Константин отказал. Тогда забурлили горожане. Хаяли вероотступников, угрожали униатскому патриарху Григорию Мелиссину. Патриарх перепугался и сбежал в Рим. А Константин не мог ни возвратить его, ни созвать собор для выборов преемника. Боялся, что столица восстанет, а собор вместо избрания главы церкви займется осуждением унии. На закате своих дней Византия осталась без патриарха.

А турок по-прежнему возмущали игры греков с западными державами. Когда султаном стал воинственный Мухаммед II, он решил: пора ликвидировать этот очаг постоянных интриг. В 1453 г. двинул свои полчища на Константинополь. Римский папа Николай V, сменивший Евгения IV, не оставлял попыток спасти греков. Точнее, спасал унию – она держалась только усилиями греческого царя. Но папа наскреб весьма скромную подмогу – 4 корабля и 900 наемников. Возглавил экспедицию неудавшийся митрополит всея Руси кардинал Исидор. В Константинополе он решился на то, на что не решался император. Отслужил в храме Св. Софии обедню вместе с католиками.

Это вызвало взрыв возмущения. Геннадий Схоларий выпустил воззвание: «Несчастные ромеи! Что вы смутились и удалились от Бога? Зачем понадеялись на франков?». Предрекал, что теперь-то Константинополь падет. Чернь разбушевалась. Горланила, что город спасут не чужеземцы, а сама Пресвятая Богородица, что Она никогда не оставляла Константинополь в беде. Но… греческие патриоты в XV в. были уже очень не похожими на своих предков. Стекались не каяться, не в храмы, а в кабаки. В честь Божьей Матери и Ее чудотворных икон поднимались… воодушевленные тосты. В винных парах ситуация казалась совсем не пропащей. Упивались под здравицы, что Заступница выручит.

Вооружаться тоже не спешили. Константин призвал в строй всех, способных носить оружие, даже монахов. В столице было 200 тыс. жителей и беженцев из окрестностей, но на пункты сбора явилось лишь 4973 человека. Услышав эту цифру, царь только застонал. К ополчению добавились тысяча наемников, отряды иностранных купцов со слугами – они намеревались защищать собственные дома и лавки. Для ополченцев не нашлось ни мечей, ни доспехов, им велели воевать копьями и камнями. Пушек было всего несколько штук, и их боялись ставить на стены, как бы укрепления не обвалились от сотрясений. Тем не менее защитники бились доблестно. Но они погибали, а заменить их было некем. 29 мая турки ворвались в византийскую столицу.

Кардинал Исидор переоделся рабом и сумел удрать, пробраться в генуэзскую Галату. А султан не стал разрушать захваченный город. Прекратил грабежи. Призвал уцелевших жителей возвращаться к мирному труду. В Константинополь он перенес свою столицу, принялся заново отстраивать ее. Султан повелел восстановить и патриархию. Разумеется, не из симпатий к Православию. Просто Мухаммед рассчитал, что патриархия поможет удерживать в повиновении христиан, отвратит их от влияний западных недругов. Султан созвал духовенство, сам назвал кандидата, Геннадия Схолария, и его избрали патриархом.

Катастрофа Константинополя наглядно подтвердила правоту Василия Темного, не поддавшегося на унию: пока Второй Рим держался Православия, Господь так или иначе оберегал его. Отступил от веры – все кончилось. Но что касается патриархии, то она стала подвластной уже не Византийской, а Османской империи. Патриарха фактически назначил Мухаммед. Можно ли было согласиться, чтобы Русская церковь зависела от султана? Василий II и русские иерархи пришли к выводу, что нельзя обращаться к такому патриарху за поставлением митрополита. Отправили туда посольство, просили утвердить право самим избирать предстоятеля церкви. Греки возмутились, они даже сейчас цеплялись за свою исключительность. Но и ссориться было не время: они ездили к русским выпрашивать милостыню. Патриархия попросту не ответила на запрос. Не осудила русскую автокефалию, но и не признала ее.

На Руси хватало и других проблем. После подавления мятежа Шемяки главной из них оставался Новгород. В период междоусобиц он совсем обнаглел. Василия Темного так и не признавал великим князем! Дани не платил, его наместников не принимал. Избрал на свое княжение Гребенку-Шуйского, потомка давнего предателя, нижегородского князя Кирдяпы (того самого, который помогал Тохтамышу захватить Москву). Не прекращались пересылки с литовским королем Казимиром.

В 1456 г. государь повелел собирать войско. В прежние времена этого бывало достаточно. Новгородцы обычно избегали большой войны. Сразу высылали делегации мириться. Но теперь покоряться не спешили. На вече постановили сражаться, вооружили 5 тыс. тяжелой конницы. Бахвалились, что всыплют москвичам, а там, глядишь, Казимир вмешается. Однако новгородское войско было рыхлым ополчением. А у государя служили профессионалы. Под Старой Руссой авангардный отряд Темного, всего 200 всадников под командой Стриги Оболенского и Федора Басенка столкнулись со всей новгородской армией. Принялись стрелять по лошадям, строй нарушился, сбился в кучу. Московский отряд отчаянно врубился в эту мешанину, и войско покатилось прочь. За ним гнались, секли саблями.

Полный разгром вогнал Новгород в шок. Охолонулись даже самые горячие головы. Отправили посольство к государю. Архиепископ Евфимий с боярами нашли его в селе Яжелбицы, и Темный продиктовал условия. Новгород отказался от «древних прав», подаренных Шемякой. Признавал себя наследственной «вотчиной» московских государей, обязался не сноситься без их ведома с иноземцами. Важнейшие документы отныне должны были скрепляться не новгородской, а великокняжеской печатью.

Но едва удалось утрясти политические неурядицы, как снова напомнили о себе религиозные. В Риме вдруг появился второй «патриарх Константинопольский». Этот титул получил не кто иной, как Исидор! К нему догадался обратиться король Казимир, он давно мечтал иметь собственную митрополию, отдельную от Москвы. Исидор отреагировал без промедления, выделил своего ученика Григория Болгарина – одного из тех, кто сидел с ним в московской и тверской тюрьмах. Папа Пий II рукоположил его в митрополиты Киевские и всея Руси. В 1458 г. униат прибыл в Литву. Король распорядился встретить его с максимальной помпой, православным епископам перейти под его начало. А в адрес святителя Ионы Пий II прислал грубейшую буллу, обзывал его «злочестивым сыном, отступником», ну и, конечно, самозванцем. Русская Церковь и великий князь в долгу не остались. Созвали Освященный собор и предали Григория Болгарина анафеме.

Хотя сразу же обнаружилось, насколько опасна игра, затеянная Казимиром. Новгородский архиепископ Евфимий и тверской епископ Моисей под разными предлогами уклонились от участия в соборе. Оставили за собой возможность сменить ориентацию. За Моисеем стоял Борис Тверской, под его покровительством епископ чувствовал себя в безопасности. А Евфимий вместе с Борецкими возглавлял пролитовскую партию. Создание новой митрополии они восприняли как знак: Казимир их не бросит! Договор с великим князем они сразу нарушили. Евфимий начал переписываться с Григорием Болгарином, а посадник Иван Щока поехал в Литву, и король прислал в Новгород своего князя Юрия Семеновича. Вечевики на радостях отдали ему под управление Ладогу, Копорье, Ям, Орешек, Старую Руссу.

Правда, Евфимий умер. На пост новгородского архиепископа Василий Темный и митрополит Иона сумели протолкнуть сторонника Москвы, его тоже звали Ионой. С его помощью литовского князя кое-как спровадили. А государь решил подтвердить свою власть вполне мирным образом – в 1460 г. приехал в Новгород на богомолье. Однако среди ночи были спровоцированы столкновения, горожан подняли вечевым колоколом: «москвичи наших бьют». Возбужденная толпа хлынула к резиденции Темного, подстрекатели призывали «великого князя убити с детьми». Архиепископ Иона с большим трудом остановил и образумил людей. Но виновных не нашли, провокацию свалили на разбойников.

А изменники были не только в Новгороде. Они обнаруживались в ближайшем окружении государя. Одним из них стал князь Иван Можайский – хронический подлец, соратник Шемяки, соучастник ослепления государя. Василий Темный искренне желал примирения, не только простил его, а даже увеличил удел. Нет, князь не образумился! Ведь после смерти Шемяки он оказался ближайшим родственником государя. Если бы вдруг каким-то образом не стало Василия II и его детей, законным претендентом на престол становился именно он! Ставка была слишком заманчивой, и Иван азартно начал новую игру. Его доверенный боярин Дубенский повел закулисные переговоры среди знати и попался. При допросах он сумел сбежать. А Иван Можайский, когда к нему направились государевы дружины, удрал в Литву.

Он явился к Казимиру, выставил себя ни больше ни меньше, как претендентом на московский престол. Предложил договор: если ему помогут сесть в Москве, он отступится от Новгорода и отдаст все спорные территории. Королю подобный вариант показался интересным. Сражаться с русскими он пока не мог, Польша и Литва увязли в войне с Тевтонским орденом. Но на будущее Можайский мог очень пригодиться. Тайное соглашение подписали, Казимир дал эмигранту большой и богатый удел – Брянщину. В Литву подался и сын Шемяки Иван. Его тоже не обидели. Определили в удел Новгород-Северский.

Одним из самых верных родственников Темного считался его шурин Василий Боровский. Когда государя свергли и ослепили, он уехал в Литву. Собирал в эмиграции недовольных Шемякой, а потом вернулся с отрядами, помогал Темному возвратить престол. Но за границей князь подцепил какую-то ересь. Впоследствии св. Иосиф Волоцкий называл его как одного из предшественников жидовствующих. В частности, он невзлюбил монастыри и монахов, начал притеснять их. В 1444 г. преподобный Пафнутий Боровский даже вынужден был уйти из обители. Основал новый монастырь в Суходоле, за пределами владений Василия. Но князь разгневался и послал слуг, чтобы сожгли этот монастырь.

На его землях располагался и Троице-Сергиев монастырь. С ним князь тоже ссорился, «не почиташа игумена и старцев». Настоятель, преподобный Мартиниан Белозерский, предпочел от этих дрязг уйти в северные леса, в Ферапонтов монастырь. Но его преемник, Вассиан Рыло, был слеплен из другого теста. Смиряться не стал, поднял скандал. Представил жалобы митрополиту и государю, просил заступиться. Летом 1456 г. боровского князя вызвали в Москву для объяснений и суда с монахами. Но при разбирательстве вскрылись иные факты – переписка с изменниками, еретические взгляды. Факты были настолько вопиющие, что Темный «монастырь взял в свое государство», а шурина взял под стражу и сослал в Углич. Но сын Иван и жена Боровского, услышав об аресте главы семьи, успели сбежать в Литву.

А весной 1461 г. расхворался митрополит Иона. Последнее благословение он послал государю «со всем православным христианством великой его державы». Перед Пасхой святитель преставился. И выяснилось, что в Литве и Риме уже ожидали этого! Готовили далеко идущую операцию. В Москву резво примчалось посольство Казимира. Король проявлял трогательную заботу о православных и уговаривал Темного ликвидировать раскол в церкви. Дескать, митрополит уже имеется, Григорий Болгарин, пускай он займет место Ионы. Русская церковь воссоединится, а общая митрополия будет способствовать союзу с Литвой.

Нет, государь на королевскую «любезность» не поддался. Святитель Иона сам выбрал преемника – архиепископа Ростовского Феодосия. Нового митрополита поставили так же, как Иону, без Константинополя и Рима, русским Освященным собором. Ох, какие же крепкие слова сотрясали воздух в Кракове, Вильно, Риме! Диверсия не удалась. Василий II очередной раз встал на пути латинян. Но после этого враги Православия пришли к выводу: надо устранить это препятствие. Избавиться от Темного.

Казимир и католическая церковь предпочли остаться в тени. Только вложили деньги, предоставили хороших специалистов. Один центр заговора имелся почти готовый – Новгород. Второй центр, за границей, возглавил Иван Боровский. Его отец Василий Ярославич по-прежнему находился в Угличе, содержали его хорошо. Но бояре и дети боярские из Боровского удела перешли на службу в Москву, сохранились и другие знакомства. Иван наводил с ними контакты, напоминал о верности «своим» князьям, сыпал щедрыми обещаниями. Он стал двигателем заговора, хотя подлинные режиссеры указали, что первенство ему придется уступить более знатному лицу – Ивану Можайскому. Соглашение об уступке земель Казимиру заключил он.

Впрочем, эмигранты между собой нашли общий язык. Разработали план. Их сторонники на Руси соберут отряд в Угличе, «некой хитростью» освободят Василия Ярославича. Новгород предоставит ему убежище, тем самым будет поднято знамя войны. Можайский и Боровский Иваны получат предлог выступить на помощь родственнику. Конечно, государь без особого труда раздавил бы их, но… Темного заведомо сбрасывали со счетов! Все проекты строились таким образом, будто государь и его наследники в нужный момент исчезнут. Для этого должно было сработать еще одно звено заговора, в Москве.

Сообщники закрепили письменным договором взаимные обязательства. Престол великого князя предназначался Ивану Можайскому. Спасенному Василию Боровскому возвращались прежние владения, к ним добавлялись Бежецк, Звенигород и Суходол. Для Ивана Боровского создавался новый удел, Суздаль и Дмитров. Расписали все до мелочей, как поделить великокняжескую казну, села, даже пленников, которые будут взяты в предстоящей усобице. Оговорили и грядущую политическую систему: отныне уделы должны были стать неприкосновенными, великий князь лишался права отбирать их и вмешиваться в дела удельных князей. Не оставались в накладе и покровители. Казимиру доставались Новгород и ряд приграничных городов. А Русская Церковь переходила к митрополиту Григорию…

Но большинство русских людей успели по достоинству оценить правление Василия II. Нашлись верные подданные, узнав о зреющей крамоле, сразу доложили о ней. Нескольких соучастников взяли. На допросах открылось, что гнездо измены существует в Новгороде. Темный обеспокоился, в январе 1462 г. отправил туда бояр Челядню, Белеутова и дьяка Степана Бородатого. Уличал новгородцев: они преступили крестное целование. Требовал объясниться, наказать виновных и подтвердить договор с Москвой.

Однако в Новгороде литовская партия уже ожидала скорого мятежа. Приезд государевых уполномоченных подтолкнул ее к открытому выступлению. «Золотые пояса» принялись подпаивать и поднимать горожан на бунт. Шумели, что Василий II покушается на их «вольности». В столкновениях пошли в ход камни и колья, смутьяны взяли верх. Постановили на вече: послать в Москву архиепископа Иону и предъявить ультиматум – если Темный желает, чтобы Новгород удержался под его властью, пусть возвратит «древние» права. Не берет дань, не вмешивается во внешние и внутренние дела. Архиепископ отказался от неблагодарной миссии, но и Новгород разорвал отношения с государем.

А тем временем в Москве всплыла на следствии страшная улика. Свой договор о разделе Руси эмигранты вздумали согласовать со ссыльным Василием Ярославичем. Отправили копию в Углич, но слуги великого князя уже были настороже и документ перехватили. Перед Василием II открылась полная картина предательства. Заговорщики кромсали страну на куски, жертвовали Православием! Нет, Темный не считал себя вправе прощать столь страшное преступление. Наоборот, решил показательно покарать злоумышленников. В феврале грянули казни. Крамольников били кнутом, отрубали руки и ноги, волокли по льду, привязав с лошадям, а потом обезглавливали. Священникам не велено было исповедовать и причащать их, ведь они предавали Отечество и веру. Князя Василия Ярославича перевели из Углича подальше, в Вологду, ужесточили режим заключения…

Но переловили не всех. У изменников имелись сообщники во дворце. Сразу после расправы великий князь свалился больным. Судя по всему, его отравили. Василий II не догадывался об этом. Вместе с придворными лекарями он поставил себе диагноз «сухотная болезнь», а для лечения применил одно из средств тогдашней медицины – прижигание спины горящим трутом. Вышло еще хуже, ожоги загноились. Очевидно, и яд делал свое дело. Вскоре государь почувствовал: ему не выздороветь. Он многое успел в своей жизни. Спас Православную Церковь. Спас страну, вытащил ее из хаоса.

27 марта 1462 г. нелегкая жизнь Василия Темного оборвалась. Государем стал Иван III. Он не устраивал никаких торжеств. Отец провозгласил его великим князем еще в 1448 г., и Иван рассудил, что давней церемонии достаточно. Был великим князем и остался великим князем, только уже без отца, один. В общем-то, было и не до торжеств. Он принял власть в очень напряженной обстановке, почти как в бою. Отец погиб, и сын брал командование на себя.

Грандиозный заговор еще не был раскрыт до конца, соучастники таились где-то рядом. Сохранились свидетельства этого, в богослужебной книге подмосковного Воскресенского монастыря возле записи о кончине Василия II какой-то злопыхатель приписал: «Июда душегубец, рок твой пришел». А для новгородских изменников смерть Темного послужила сигналом к действию. Их послы помчались к Казимиру, к Ивану Можайскому, Ивану Боровскому и Ивану Шемячичу, «золотые пояса» звали их «побороться» за Новгород. Эмигранты заверили, что готовы побороться.

Казалось, что страна разваливается. Взбунтовалась Вятка, ринулась грабить земли Устюга. Взбунтовался Псков, выгнал за злоупотребления наместника Владимира Ростовского. Оживились и татары, хлынули на Русь. А с запада полезли ливонские рыцари. Причем полезли на тот же Псков! Он позвал на помощь новгородцев, но куда там! В это же время Новгород сговаривался с Ливонским Орденом воевать против Москвы! Псковичам пришлось обращаться к великому князю, а новгородцы даже не пропускали посольство к нему. Однако вестники все-таки добрались к нему, били челом, каялись.

Иван III повел себя мудро. Попенял за бунт, но наместника сменил – назначил такого, какого просили сами псковичи. А на помощь к ним выслал свои полки. Немцы приняли к сведению: нет, Русь не развалилась. Поскорее убрались и возобновили мирный договор. Это остудило и новгородцев. В Москве переворота не случилось, новый государь был не слабее старого, и армия, колотившая их, никуда не делась. Прогнав немцев, стояла рядышком. «Золотые пояса» покряхтели и тоже отправили посольство к Ивану Васильевичу. Просить прощения, мириться.

Что ж, отец не напрасно готовил Ивана к роли государя. Те из бояр, кто понадеялся вольготно разойтись при нем, а то и прибрать его под контроль, крепко ошиблись. Он никому не позволил перехватить власть или отбиться от рук. Следствие о заговоре он возобновил, выявил еще нескольких крамольников. Самым заметным из них оказался Федор Басенок, один из лучших воевод отца. Увы, в те времена талантливые далеко не всегда были верными. Басенок был дружен с боровскими князьями, вот и соблазнился. Приговор был суровым. Воеводу ослепили и постригли в монахи. А тем самым Иван III недвусмысленно предупредил остальных бояр: щадить изменников он не собирается.

Клубок семнадцатый Марфа Борецкая и иже с ней

Борецкие были самой могущественной и богатой из боярских семей Новгорода. От нее зависели многие купцы, общины ремесленников. Ей принадлежали обширные вотчины. Угодья Борецких на Севере могли вместить несколько европейских государств. Кстати, им принадлежали и Соловецкие острова. Монахи-подвижники, строившие монастырь, приезжали в Новгород договариваться с землевладельцами. Но самих Борецких духовные подвиги не слишком интересовали, они были заняты земной политикой. Глава семейства, Исаак Борецкий, выступал главным сторонником перехода республики в состав Литвы. А когда он умер, пролитовскую партию возглавила его вдова Марфа с сыновьями Борисом и Федором.

Несколько раз казалось, что их планы близки к осуществлению, подписывались соответствующие соглашения с королем Казимиром, и он даже включил в свой титул добавку «государь новгородцев». Но и Москва не собиралась отдавать северо-западный край чужеземцам. А всерьез схватиться с ней у Литвы не получалось. Там бушевали собственные усобицы. А потом поляки и литовцы увязли в войне с Тевтонским орденом. Она оказалась тяжелой и затяжной, получила название Тринадцатилетней. Только в 1466 г. Казимир одолел крестоносцев. Отобрал у них значительные территории, урезанный Орден признал себя вассалом Польши.

У короля наконец-то освободились руки для борьбы за Новгород. Но долгая война с немцами истощила его казну, подорвала финансы. А кроме того, в полной мере выявила слабые стороны его державы – отвратительную дисциплину войск, своевольство панов. После победы среди литовцев поднималось возмущение, что выигрыш достался не им, а полякам. Против Казимира стала формироваться мощная оппозиция во главе с киевскими князьями Семеном и Михаилом Олельковичем. А Москва к этому времени преодолела свои междоусобицы, укреплялась власть Ивана III. Он успел сформировать многочисленную и сильную армию. Поэтому Казимир выражал готовность поддерживать мир. Но тайно принялся готовиться к столкновению. Направил послов в Сарай, к хану Большой Орды Ахмату, был заключен договор о дружбе и совместных действиях против русских.

Замыслам перехватить Новгород мешало еще одно серьезное препятствие, ведь Литва приняла унию. Великий князь и московская митрополия использовали это, разъясняли: переход к королю означает не только измену, но и вероотступничество. Бояре из партии Борецких не придавали значения подобной «молочи», вели переговоры с униатским митрополитом Григорием Болгарином. Но большинство священников, монахов, простонародье ни за что не пошли бы на такой шаг. Однако Казимир и католики придумали головокружительный финт. Григорий Болгарин вдруг объявил, что порывает отношения с Римом. Отправил письменное покаяние в Стамбул, в Константинопольскую патриархию – просился перейти под ее юрисдикцию.

Игра была шита белыми нитками. Кто помешает митрополиту после присоединения Новгорода перекинуться обратно? Неужели папа не отпустит грех? И неужели не папа благословил «отступничество»? Греческий патриарх Симеон проявил принципиальность и отказал. Но в 1470 г. он умер, его место занял карьерист и пройдоха Дионисий. Литовцы засыпали его подношениями. Он не только признал Григория митрополитом Литвы, а передал ему власть над остальными русскими епархиями! Патриарх отправил послов в Москву и Новгород. Требовал низложить митрополита всея Руси Филиппа и подчиниться переметчику.

При дворе Ивана III и среди русского духовенства это вызвало бурю негодования. Освященный собор постановил, что сам «турецкий» патриарх чужд Православию и его указания не имеют силы. Обратились к новгородцам, призывали их не поддаваться на увещевания из Литвы и Константинополя. Новгородский архиепископ Иона сохранил верность Московской митрополии и чужеземные интриги отверг. Но он был уже стар, расхворался…

А у Борецких методы конструирования беспорядков были хорошо отработаны. Подпоили «худых мужиков», подкупили бандитов, выпустили в толпу голосистых крикунов. Сторонников великого князя в городе насчитывалось больше, но противники были сорганизованы, заглушали их воплями, били. Дружно орали: «За короля хотим!». Вече приняло решение отдаться под защиту Казимира.

Но и Казимир был себе на уме. Он изобретал еще один хитроумный политический трюк, как одним выстрелом убить двух зайцев. А именно, разделаться с собственной оппозицией, с православными литовскими князьями. Придумал столкнуть их с Москвой! Пусть сцепятся, подорвут силы! А король выждет и вмешается попозже, с татарами. Киевский князь Семен Олелькович был слаб здоровьем, хворал. Главную опасность представлял его брат, Михаил Олелькович, и король неожиданно назначил его княжить в Новгород. Дескать, вы были недовольны, что лучшие пожалования достаются полякам? Берите, пользуйтесь!

Михаил Олелькович поддался на уловку, обрадовался. Брат будет сидеть в Киеве, он в Новгороде, прямо как властители Древней Руси! 8 ноября 1470 г. архиепископ Иона отошел в мир иной, а 11 ноября в Новгород въехал новый князь. Привел целый корпус воинов и слуг. Разыгрались и выборы нового архиепископа. Кандидатов было трое: ризничий Феофил, духовник покойного Ионы Варсонофий и его ключник Пимен – ставленник Борецких. Он помогал разжигать мятеж, проплачивал смутьянов и наемных агитаторов церковным серебром. Для собственной выборной кампании он опять запустил руку в казну архиепископа. Разумеется, ему помогали Борецкие.

Но духовенство очень не любило Пимена, а за процедурой жеребьевки внимательно наблюдало, не позволило подтасовать. Архиепископом стал Феофил, а он отнюдь не стремился отделяться от Москвы. Написал митрополиту и государю, просил разрешения приехать для поставления в сан. Иван III уже видел, как накаляется обстановка. Ответил подчеркнуто ласково. Хвалил Новгород, свою «отчину», что он обратился для рукоположения владыки в Москву, не нарушил порядок, установившийся «при всех великих князьях Московских, Володимирских и Новгорода Великого и всея Руси».

Однако партия Борецких использовала этот ответ для дальнейшего нагнетания страстей. Как государь посмел назвать их город «отчиной», посмел объединить в титуле Великий Новгород со «всей Русью»? Подзуживали, что за такие обиды надо воевать! Теперь их поведет в бой Михаил Олелькович, а дальше вмешаются Казимир, Ахмат. Князя Василия Гребенку Шуйского отправили на Двину – действовать против москвичей на севере.

Псков уговаривал новгородцев одуматься. Не тут-то было. Миротворцам не только отказали, а потребовали, чтобы псковичи тоже «против великого князя потягли». Зато крестоносцам Новгород предложил союз. В марте 1471 г. магистр Ливонского ордена фон Герзе огорошил Псков наглыми придирками, предъявил ультиматум: отдать несколько районов.

Архиепископа Феофила в Москву не пустили. Проигравший Пимен обвинял владыку в симпатиях к «врагу», домогался перевыборов и намеревался ехать на поставление не к Московскому митрополиту, а к Григорию Болгарину. По-прежнему швырял на подкуп церковные деньги, но люди Феофила как раз и поймали его на воровстве, взяли под стражу. Дело было не политическим, а чисто уголовным, Борецкие не смогли выгородить своего кандидата.

Но в это время реализовался другой коварный план Казимира. В Киеве скончался князь Семен Олелькович, а брат Михаил был далеко. Король попросту ликвидировал Киевский удел, назначил туда своего наместника, поляка Гаштольда. Киевляне не подчинились, возмущались, но их усмирили войсками и казнями. Михаил Олелькович наконец-то осознал, как его надули! Обратился к новгородским боярам, поддержит ли республика его борьбу за Киев? Но зачем Борецким был Киев и ссора с Казимиром? Князь и «золотые пояса» разругались. В марте 1471 г. Михаил уехал на родину, по дороге разграбил Старую Руссу и окрестные волости.

А посольство Новгорода во главе с Дмитрием Борецким покатило к Казимиру. Теперь-то король полагал, что уничтожил очаг внутренней оппозиции, и действовал более смело. Заключил договор, что берет Новгород под свою непосредственную власть, обязуется защищать от москвичей. Обещал сохранить «свободы», боярские привилегии и вотчины. Новгородцы за это соглашались принять литовских наместников, платить дань. Хотя Марфа Борецкая вынашивала и собственные планы. Интересовалась, не пришлет ли король наместником неженатого князя или пана? Марфа выйдет за него замуж, и установится дружное «совместное» правление.

Изменники были уверены, что у них в распоряжении имеется солидный запас времени. Наступало лето, а москвичи ходили на Новгород только зимой. Попробуй-ка провести армию через болота и многочисленные реки! Русские войска в течение лета были заняты на южных границах, прикрывали их от татар. А до зимы Казимир успеет изготовиться, сорганизуется с Ордой и Орденом… Но и в Москве осознали, что время работает на врагов. Чтобы татары не отвлекли, не ударили в тыл, против них устроили диверсию. Помогли снарядиться удальцам из Вятки, флотилия их лодок двинулась по Волге, неожиданно налетела на Сарай, пограбила и сожгла его. Хан Ахмат в бешенстве ловил дерзких смельчаков, ему стало не до набегов на Русь.

А тем временем государевы полки двинулись на запад. Иван III и святитель Филипп послали в Новгород увещевательные грамоты, в последний раз предупреждали: еще не поздно предотвратить кровопролитие, возвратиться в подданство законному государю и в лоно Русской Церкви. Многие новгородцы не желали сражаться с великим князем. Борецкие и их клика развернули мобилизацию насильно. «Которым бо не хотети поити к бою, тех разграбляху и избиваху, а иных в реку Волхов метаху». За верность государю решили покарать и Псков. Боярские дружины ворвались на его земли, выжгли Невережскую губу. Но развивать успехи новгородцам не позволили. На их территорию тремя колоннами вступила армия Ивана III.

Авангард Данилы Холмского и Федора Хромого, 5 тыс. всадников, занял Старую Руссу, город сопротивления не оказал. Отсюда воеводы повернули к реке Шелони, на выручку к псковичам. Но разведка доложила: на озере Ильмень появились флотилии, везут новгородские рати. 9 июля им позволили высадиться, тут же смяли атаками и порубили. А основная новгородская армия составила 40 тыс. пехоты и конницы. Ею командовали посадник Василий Казимир и Дмитрий Борецкий. Они наметили сперва разбить псковичей, а потом повернуть на московское войско. Но к псковичам продолжал движение и корпус Холмского. Противники обнаружили друг друга на Шелони. Два войска были разделены рекой, новгородцев было в восемь раз больше, и они считали себя в безопасности.

Однако на рассвете 14 июля московская конница вдруг ринулась через реку, «колюще и секуще их». Новгородские командиры растерялись, их подчиненные опешили, заметались. Хлынули в панике прочь. Их гнали и избивали. Предводители попали в плен, с ними взяли еще 2 тыс. ратников, а 12 тыс. осталось лежать на поле битвы. Обычно в средневековых войнах высокопоставленные пленные отделывались легко, за них отдувалась чернь. Иван III поступил наоборот. Показал, что воюет вовсе не с народом. Рядовых ополченцев отпустил по домам. Зато знатных недругов заточил по тюрьмам, а четверых бояр, подписавших договор с польским королем – Дмитрия Борецкого, Василия Селезнева, Еремея Сухощека и Киприана Арзубьева, – приговорил к смерти. Их тут же обезглавили.

В Новгороде пролитовская партия еще не сдалась, призывала обороняться. Сожгли посады вокруг города, раздавали людям оставшиеся копья и мечи, поставили на стенах пушки. Но Иван Васильевич не спешил осаждать крепость. Новые жертвы и ожесточение были совершенно ни к чему. Государь встал в Коростыни, в 50 верстах от Новгорода, и выжидал. Обстановка склонялась в его пользу. Пришли донесения с севера: двиняне отказались воевать за изменников, и отряд Гребенки Шуйского был разбит. Торжок, Порхов и прочие «младшие» города Новгородской земли открывали ворота великому князю, даже присылали ополченцев, чтобы действовать на его стороне. Сторонников Ивана Васильевича хватало и в Новгороде. Некий Упадыш с товарищами забил железом пять орудий. Его поймали, казнили, но у него было немало единомышленников.

В ожидании осады в город набились массы людей из сожженных посадов, окружающих сел. Цены на продукты взвинтились. Голодные горожане проклинали бояр, втянувших их в войну. Да и среди бояр охотников передаться к Литве становилось все меньше. Где она, Литва? А великий князь – вот он. Настроения на вече менялись, и, наконец, архиепископа послали для переговоров. Иван III запросил не так уж много. Почти полностью повторил условия прежних договоров. Новгород платил большую контрибуцию, подтверждал, что является «отчиной» великого князя. Обязался не принимать его врагов, «не отдатися никоторою хитростью ни за какого короля или великого князя», не приглашать литовских князей, не обращаться к литовскому митрополиту, ставить архиепископов только «в дому Пречистые на Москве». Кроме того, новгородцы признавали Ивана Васильевича высшей судебной инстанцией.

Государь не был злопамятным. Чествовал пирами не только своих воевод, но и новгородских делегатов. Если они образумились и принесли повинную, они больше не были врагами. Великий князь милостиво выслушивал просьбы архиепископа Феофила, по его ходатайству выпустил из тюрем заключенных бояр. Ну а зарубежным врагам впору было кусать локти. Операция против Новгорода заняла всего два месяца! Литва, Орда и немцы попросту не успели вмешаться.

Тем не менее ситуация в боярской республике на Волхове оставалась крайне нестабильной и нездоровой. Крамольники оказались битыми, их права урезали, с надеждами перекинуться к литовцам пришлось распрощаться. Но те же крамольники сохранили в Новгороде господствующее положение! Теперь они принялись отыгрываться на сторонниках Москвы. Обирали, штрафовали, запугивали «изменников». Для Новгорода такие «свободы» были вполне нормальными и обычными. Законы определяли бояре, они же контролировали, неужели «худые» мужичишки осмелятся противостоять им?

Несколько бояр вздумали отомстить псковичам, послали на них своих ключников с отрядами. Они напали на волость Гостятино, разоряли и жгли деревни. Хотя псковичи накрыли их на месте преступления, 65 человек поймали и перевешали. А в самом Новгороде симпатиями к великому князю отличались Славкова и Микитина улицы. Степенный посадник Ананьин и группа столь же высокопоставленных вельмож решили показать, кто хозяева в городе. Налетели и пограбили эти улицы, «людей многих до смерти перебили». Впредь будут знать, как перечить власть имущим.

«Молодшие» люди отлично понимали, что искать правду в суде бесполезно, там заседали сами обидчики. Но они обратились в Москву. Ведь они признали себя подданными Ивана Васильевича, целовали крест на верность ему. А в Москве-то понятия о справедливости были совсем иными. Именно эти понятия так тревожили поборников «свобод»! Государь выступал защитником Правды. Отвечал за это перед Богом. Держал в строгой узде и знать, и бояр, и чиновников. В данном случае Иван III тем более не обманул ожиданий, ведь пакостили и творили преступления его враги. Он откликнулся сразу же, после трагедии Славковой и Микитиной улиц миновало меньше месяца. В октябре 1475 г. великий князь оповестил, что выезжает в Новгород «миром», судить в своей вотчине.

Ивана Васильевича сопровождала внушительная свита: дьяки, подьячие, приставы, воины. А навстречу, прослышав об этом, хлынули «жалобники». Подавали челобитные о насилиях, злоупотреблениях. Их набралось ох как много! Сообщали о недавних обидах, вспоминали старые, когда пожаловаться было некому. В Новгороде государю, как водится, устроили пышную встречу. По улицам и площадям выстроилось население, звучали приветствия. Бояре соревновались друг с другом, зазывая государя на пиры.

Но отвлечь себя застольями и превратить свой визит в парадный он не позволил. На следующий день после приезда начал принимать просителей. Возле его резиденции толпились люди из Новгорода, из «пригородов», и картина вскрывалась совсем неприглядная: «Много зла в земле той, межи себе убийства и грабежи, и домов разорение от них напрасно, кой с которого сможаше». 25 ноября принесли жалобы жители Славковой и Микитиной улиц. Иван III заслушал обвиняемых, «проверил доказательства да жалобников оправил». Все подтверждалось: «и били, и грабили». Степенного посадника Ананьина, бояр Федора Борецкого, Богдана Осипова и Ивана Лошинского взяли под стражу и заковали в кандалы.

Безнаказанность «сильных» кончилась. Архиепископ Феофил и городская верхушка ходатайствовали о помиловании, но великий князь отказал. Ответил, что архиепископу хорошо известно, «колико от тех бояр и наперед сего лиха чинилось, а нынеча, что есть лиха в нашей отчине, то все от них чинится». Лиха и впрямь было немало. Осужденные были самыми активными деятелями пролитовской партии, крепко приложили руку к недавним смутам. Им простили политические преступления, но теперь они докатились до уголовных. Организаторов погрома отослали в московскую тюрьму. С рядовых соучастников и подручных государь взыскал штраф в 1,5 тыс. рублей и согласился отпустить на поруки архиепископа.

Но великий князь ни в коем случае не хотел, чтобы утверждение правды в Новгородской земле свелось к одноразовой поездке. Издал указ: отныне любой человек, не сумевший добиться справедливости у местных властей, может апеллировать в Москву, непосредственно к государю. Он назначил и срок для приема новгородцев – на Рождество Христово. Хотя этот шаг привел к новым серьезнейшим встряскам. Потому что теперь переполошилась даже та часть «золотых поясов», которая раньше была лояльной к Москве! Они-то полагали: в республике ничего особо не изменится. Иван Васильевич далеко, ему пошлют дань, он при случае окажет военную помощь. А в Новгороде всего лишь сменится руководство. Вместо партии Борецких высшие посты достанутся сторонникам великого князя, они будут ворочать делами так же бесконтрольно, как их конкуренты. Сейчас смекнули: государю не достаточно перестановок, он намерен положить конец засилью боярской касты.

Допускать такие перемены, разумеется, не хотелось. Городские тузы взялись исподволь ставить палки в колеса. Жалобщиков в Москву не пустили. Удерживали силой, угрожали. К Рождеству на суд государя не явился никто. Но ему доложили, что власти республики преднамеренно срывают указ, и Иван III послал в Новгород своих приставов взять просителей под защиту. Обиженных снова оказалось много. В феврале 1477 г. приставы доставили в столицу целый обоз челобитчиков и тех, кому предстояло отвечать. Остальных желающих новгородские бояре уже не смели останавливать. Несмотря на «вельми студеную зиму», к великому князю поехали «иные посадницы и житьи новгородцы, и поселяне, и черницы, и вдовы и вси преобижени». Это было небывалое паломничество! Паломничество за справедливостью. Впервые новгородские суды происходили не в родном городе, а в Москве, и жаждущие правды находили ее.

Ну а самые дальновидные из «золотых поясов» пришли к выводу: старый порядок рушится безвозвратно. Значит, надо было получше пристроиться в новой системе. Эта группа решила подольститься к Ивану III. Раньше во всех договорах, заключенных с Новгородом, великий князья выступали под титулом «господин». А весной архиепископ Феофил и примкнувшие к нему бояре прислали к Ивану Васильевичу Назара Подвойского и вечевого дьяка Захарию. Они представились послами от всего Новгорода и просили его именоваться «государем». Разница была существенной. По правовым нормам XV в. термин «государь» означал полную и безоговорочную власть. Как раз этого и добивался великий князь, шаг за шагом прижимая «свободы» республики.

Иван III согласился. Хотя он догадывался, что посланцы представляют отнюдь не весь Новгород. Направил туда своих уполномоченных – Федора Хромого, боярина Морозова и дьяка Долматова – «покрепити того, какова хотят государства», выработать условия договора, утвердить его на вече и привести новгородцев к присяге уже не «господину», а «государю». Однако визитом московской делегации воспользовалась другая часть бояр. Те, кто упрямо силился уберечь «свободы» и собственное особенное положение. Использовали старые отработанные методы. Выкатывали бочки с хмельным, в толпе появились подстрекатели.

Зашумели, что Назар Подвойский и Захария не имели никаких полномочий от веча, их заслали изменники, отдают Новгород в рабство. Народ взбудоражился, а боярские слуги и наемные убийцы были наготове, принесли на сходки топоры. Жертвы были намечены заранее. Их рубили, пластали на части даже трупы. Уцелевшие бояре, склонные подчиниться Москве, разбежались кто куда. Город очутился во власти непримиримых врагов Ивана Васильевича. На вече возражать им было некому. Московских послов не тронули, но передали им решение: великому князю отказывали в праве называться «государем» Новгорода, что-либо менять в устройстве республики и судить ее граждан в Москве. Боярское правительство соглашалось остаться в подданстве Ивана III, но за это требовало восстановить отношения «по старине». Намекало, что можно и поторговаться.

Впрочем, оно всего лишь тянуло время. Посланцы Марфы Борецкой и ее единомышленников мгновенно очутились при дворе Казимира. Били челом, что пора бы вступиться за Новгород во всеоружии. А союзник Казимира Ахмат как раз находился на вершине успехов – покорил Хорезм, Сибирское ханство. В Москву из Сарая явился посол Боючка, привез ультиматум: не только платить дань, но и самому Ивану III явиться «ко царю в Орду». Пускай поползает на коленях перед троном, тогда и будет по-настоящему уважать повелителя. В Новгороде узнали, что Ахмат откровенно придирается к великому князю. Окрылились надеждами, что враги навалятся на Москву с разных сторон.

В окружении Ивана Васильевича тоже осознавали, насколько опасен мятеж на Волхове. Но представляли и слабые стороны потенциальных противников. Были уверены, что Казимир далеко не сразу раскачается на войну. В Сарай снарядили делегацию, нагруженную подарками, чтобы отвлечь Ахмата переговорами. А другое посольство покатило в Крымское ханство предлагать союз против Литвы и Сарая. Государевы полки действовали по обычному летнему плану: каждый год они разворачивались на рубеже Оки и дежурили до поздней осени. Но в 1477 г., вместо того чтобы распустить по домам, им вдруг отдали другой приказ – выступать на Новгород.

Кроме собственных войск и отрядов удельных князей Иван III поднял ополчения городов. Не только для количества. Государь показывал изменникам: они бросили вызов всей Руси. Показывал и всей Руси: новгородцы предали ее, а не только великого князя. Это подействовало. От Новгорода сразу же отпали «младшие города», подвластные ему. Били челом Ивану III. А навстречу ему снова устремились потоки просителей. Но теперь к нему ехали не с жалобами и челобитными. Теперь потянулись люди, сбежавшие из Новгорода – бояре, купцы, ремесленники, просились служить государю.

Высылать рати для полевых сражений мятежники на этот раз не осмелились. Понимали: их войско сметут, а скорее всего, оно разбежится. Но упрямо цеплялись за последнюю соломинку, задумали садиться в осаду. Глядишь, москвичи измучаются торчать под стенами зимой. Померзнут, начнутся болезни, не выдержат и отступят. А дальше обозначатся какие-нибудь перемены, поможет Литва, выступит Орда. Однако Иван Васильевич бросил в стремительный рейд Передовой полк. Он не позволил новгородцам сжечь села и монастыри в окрестностях города, внезапным налетом захватил их.

А монастыри окружали Новгород кольцом. Осаждающие смогли устроиться в тепле, с относительными удобствами. Борецкая и ее сподвижники растерялись. На вече перессорились и пришли к традиционному решению. Поручили архиепископу Феофилу извиняться, торговаться об условиях мира. Для начала выработали «пакет» предложений: Новгород соглашается на титул «государя», соглашается числиться «отчиной» и платить дань. Но пускай и государь кое в чем уступит: освободит заключенных бояр и впредь не судит новгородцев в Москве. Когда об этих требованиях доложили Ивану III, он вообще отказался принять делегатов. Велел передать: Новгород сам навлек на себя войну, а для примирения необходимы совсем иные условия. Какие – пояснять не стал. Предоставил мятежникам подумать самим.

Между тем к Новгороду подтягивались полк за полком, размещались по монастырям. Перевес сил был подавляющим. Иван Васильевич вполне мог бы штурмовать. Но приступ обошелся бы немалой кровью, город сильно пострадал бы. Великий князь предпочел обойтись без спешки и без потерь. Половину ратников отправил собирать продовольствие и фураж, остальные закреплялись на позициях. Тем не менее новгородцы упорствовали. Правители взвинчивали их лозунгами «умереть за Святую Софию», «за старину», «за волю». Князь Василий Гребенка Шуйский организовывал оборону, через Волхов построили деревянную стену, чтобы осаждающие не ворвались по льду.

7 декабря вторично явились послы, предложили увеличить дань. Иван III снова ответил: он ждет совершенно иного. Делегаты просили указать, конкретно чего? Великий князь растолковал: он должен быть в Новгороде таким же государем, как у себя в Москве и в «Низовской земле». «Золотые пояса» ошалели, пробовали увильнуть, дескать, они не знают «низовских» порядков. Ну что ж, тогда Иван Васильевич продиктовал им: вечу не быть, вечевому колоколу не быть, посадникам не быть, распространить на территорию Новгорода московскую систему управления, а часть земельных владений должна отойти в казну. Он соглашался учесть некоторые пожелания: не переселять людей из Новгорода, сохранить вотчины их хозяевам. Но учитывал именно как просьбы, а не свою обязанность. Отныне все решения передавались в волю государя. Счел нужным – пошел навстречу. Не счел – вправе поступить иначе.

Подобные разъяснения вызвали в Новгороде взрыв споров. Почесав в головах, «золотые пояса» придумали очередную уловку. Объявили, что принимают почти все пункты. Однако настаивали: договор должен был заключен на равных. Новгород принесет присягу великому князю, а великий князь принесет присягу Новгороду. Это была западная практика, именно так строились отношения европейских королей с феодалами и городами. А потом можно было найти юридическую придирку, что государь нарушил какие-то обязательства, значит, и присяга ему недействительна. Но Иван Васильевич без труда раскусил подвох и отверг предложение. Еще раз подчеркнул: власть должна быть не договорной, а полной. Государь отвечает за свои дела только перед Богом, а не перед подданными.

Нет, именно такой вариант не устраивал зачинщиков смуты. Они снова взывали к народу. Взвинчивали до конца держаться за «свободу» против «рабства». Но в городе кончалось продовольствие, беднота голодала. Среди горожан и беженцев, замкнутых в пространстве стен, открылась какая-то эпидемия, косила людей. А когда установились зимние дороги, к государевым войскам подвезли отставшую артиллерию. Иван III решил подтолкнуть упрямцев. На крепость полетели ядра, сеяли панику. Защитники заметались, «иные хотящи битися с великим князем, а инии за великого князя хотяще задати. А тех болше, которые задатися хотят за великого князя». Уже и самые воинственные понимали: сопротивляться бессмысленно. 28 декабря новгородский командующий Гребенка Шуйский объявил: он складывает с себя крестное целование служить республике. Выехал из города и попросился на службу к Ивану III.

Это был конец. Дальнейшие переговоры пошли только о том, какие именно земли заберет государь. Излишних запросов он не предъявлял, постарался не задевать частных владельцев. В Новгороде роль государственных земель играли архиепископские, ведь и сам архиепископ выступал главой республики. Очень крупными землевладельцами были некоторые монастыри, «золотые пояса» за века надарили им такие угодья, что могли позавидовать иные князья. Иван III как раз и выбрал самое безболезненное решение, взял в казну половину владычных и монастырских волостей.

13 января 1478 г. новгородцы открыли ворота. Вечевой колокол сняли. Население принесло присягу на верность государю. Его чиновники прочистили архивы, изъяли договоры боярского правительства с польско-литовскими королями. Почти всех участников мятежа государь простил. Арестовал лишь главных организаторов – посадницу Марфу Борецкую, старосту Памфильева, Арбузьева и еще пятерых бояр. Их под стражей отправили в Москву по темницам. Вместо прежних органов власти были назначены наместники. Новгородская республика сливалась с Русской державой.

И все-таки… даже теперь покончить с крамолой не удалось. Едва государь покинул Новгород, среди местной знати возобновилось брожение. По тюрьмам упрятали всего восемь человек, остальные вышли сухими из воды. Выводы делали по-своему: они всего лишь поспешили! Надо было дождаться поддержки от короля. Перешептывались и злословили не только прощенные изменники. Многие из тех, кто держал сторону великого князя, тоже чувствовали себя обманутыми. Они-то рассчитывали самим дорваться до руководства в Новгороде, а вместо этого получили московскую власть. Архиепископу Феофилу обида вообще застила глаза. Всегда был лояльным к Ивану III, а у него отписали половину земель! Жалко было земель-то, жалко доходов. Дошел до того, что перенес свои обиды на политический уровень, «не хотяще… чтобы Новгород был за великим князем, но за королем или иным государем». Вокруг Феофила стал складываться новый заговор.

А с другой стороны, крушение Новгородской республики потрясло соседние государства. Казимир спохватился: упустил такой огромный и лакомый кусок! Озадачился хан Ахмат: Русь на глазах росла и усиливалась. Если не окоротить ее сейчас, как бы поздно не было. Начал складываться союз Польши с Литвой, Сарайской Орды, Казанского ханства и Ливонского ордена. Русь очутилась в окружении. Назревало решающее столкновение. Оно произойдет чуть позже, в 1480 г. Но к нему готовились все стороны. Готовились противники нашей страны, готовилась Русь. Готовились и изменники.

Группировка архиепископа Феофила в Новгороде втягивала в заговор все новых сообщников. Собирались по домам, обсуждали, как лучше действовать. Но далеко не всем среди новгородцев хотелось передаваться под владычество чужеземцев. Кто-то сообщил, слуги великого князя взялись присматривать, собирать факты. Осенью 1479 г. Ивану Васильевичу доложили, что в Новгороде зреет заговор, представили список участников, подробные сведения об их замыслах. И это накануне войны! Государь отреагировал без промедления. Он сам «миром» отправился в Новгород. Как оказалось, вовремя. В городе уже действовала многочисленная организация, в нее входили влиятельные лица. Узнав о визите великого князя, они догадались: едет по их души. Переполошили народ, запугивали, что всем грозит расправа. Раздули беспорядки и перед Иваном III затворили ворота.

Вместо визита «миром» пришлось остановиться на дороге и вызывать войско. Правда, обошлось без сражений. Одно лишь появление московских полков отрезвило новгородцев. Прошлая осада была слишком свежей в памяти, город предпочел впустить государя. Феофила и его сообщников арестовали «по росписи», кого брать, уже было известно. На этот раз государь обошелся с ними круто. Миловали неоднократно, и чем все оборачивалось? Ложью, нарушенными клятвами, многочисленными жертвами. Ну а коли так, гнездо измены надо было выкорчевать раз и навсегда. Архиепископа за «коромолу» заточили в Чудов монастырь, около 100 изобличенных заговорщиков были казнены.

Клубок восемнадцатый Жидовствующие и прочая ересь

В первые века нашей эры, когда по разным странам распространялось христианство, у него возник опасный антидвойник. Гностицизм. Его породили язычники. Нет, не те простодушные язычники, которые традиционно били поклоны перед истуканами, резали для них овец или коз. Была и другая категория – интеллектуалы, жрецы, философы. Примитивное идолопоклонство они оставляли в удел «темному» простонародью, а себя считали элитой. Верили, что в мифах и обрядах скрыта тайная мудрость, которая открывает путь к бессмертию, могуществу, власти. Для обретения этой мудрости проходили таинства Изиды, Кибелы, Вакха, Элиогабала, Орфические и Элевсинские мистерии, изучали древние сакральные культы Вавилона, Ближнего Востока.

К христианству гностики подошли аналогичным образом – вместо чистоты Веры отдавали приоритет собственному разуму. Искали скрытый смысл в текстах Священного Писания. Например, оперировали библейской легендой о «плоде познания», но Бог-Творец низводился до уровня «демиурга» – ремесленника, причем злого, раз он запретил людям трогать вожделенный плод. А благим началом выступал Змий. Поучали, что Христос появлялся на земле «в эфирном теле», это была лишь видимость. И появлялся он не для своей Крестной Жертвы, а для того, чтобы передать людям еще какие-то сокровенные знания. Разумеется, не всем людям, а избранным. Посвященным.

Гностицизм взаимодействовал не только с христианством, но и с другими религиями – зороастризмом, иудаизмом, исламом. А в результате возникали секты манихеев, маздакитов, каббалистов, карматов, исмаилитов, хуррамитов, павликиан, богумилов, катаров, вальденсов. Все они были деструктивными, претендовали на переустройство мира по собственному разумению. В VIII–IX вв. подобные сектанты взяли верх в Византии. Это проявилось в ереси иконоборчества, жесточайших преследованиях Православия, казнях священнослужителей, погромах монастырей.

В XII–XIII вв. по Южной Франции распространилась ересь альбигойцев, борьба с ней вылилась в затяжные и жесточайшие войны. А в период крестовых походов ересью заразился орден тамплиеров (храмовников). Он был создан для защиты храма Гроба Господня в Иерусалиме, но скатился до дьяволопоклонства, а под «храмом» стали пониматься тайные знания. Когда крестоносцев выгнали из Палестины и они очутились во Франции, сведения об их сатанинских обрядах дошли до властей, и король Филипп Красивый начал следствие. Магистра и прочих предводителей тамплиеров казнили, в 1313 г. орден был ликвидирован.

Но уцелевшие сектанты разбежались, часть их эмигрировала в Шотландию – положила там начало кружкам «вольных каменщиков». Сохранялись и тайные организации вальденсов, альбигойцев. Центрами ересей становились еврейские общины. В деньгах иудеев нуждались короли, герцоги, принцы, покровительствовали им. Еврейские гетто в европейских городах имели собственное управление, жили по своим законам, сюда не совались католическая церковь и инквизиция. Причем каббалисты с ортодоксальными иудеями не ссорились, сомкнулись вместе. Классический иудаизм приспособились воспринимать как религию для большинства, а каббалу – для избранных.

Из этих общин стала расползаться ересь, которую на Руси назвали «стригольниками». Она обнаружилась в Германии, Польше, Литве, на Балканах. Сектанты по-иудейски совершали обрезание, «стригли» себе крайнюю плоть. Перенимали «тайную мудрость» каббалистов, отрицали Св. Троицу, священников, иконы. Учили, что Христос еще не приходил, призывали не ходить в храмы. В 1380-х годах из Литвы ересь проникла в Псков, соблазнила многих православных. Отсюда проповедник Карп Стригольник отправился в Новгород, принялся открыто хулить церковь и втолковывать свое учение. Горожане оскорбились, Карпа и двоих его помощников утопили в Волхове.

Но митрополит Пимен растерялся. Никаких мер не предпринимал, расправы с богохульниками запретил. Поучал лишь не общаться со стригольниками. Ну и что? Они сами общались, с кем сочтут нужным. Из неудач сделали выводы, стали обходиться без громких уличных проповедей. Надежнее и безопаснее было втягивать людей в свои тенета по одному… Тревогу забил архиепископ Дионисий Суздальский. Он снесся с Константинополем, и патриарх, озабоченный успехами еретиков, назначил его своим уполномоченным. Архиепископ отправился в Новгород и Псков. Вместе с местным владыкой Алексием развернул кампанию против стригольников. Активистов пересажали, умело громили их в спорах, разоблачали перед людьми, в чем лгут стригольники, подготовили для этой работы толковых проповедников. Результаты сказались, ересь удалось придушить.

Однако в самой Русской Церкви в этот период были серьезные разногласия. Пимен добился своего поставления в митрополиты обманом, вместо духовника св. Дмитрия Донского Митяя, ехавшего к патриарху и умершего в дороге. А Дионисий понравился великому князю. Государь предложил ему возглавить Церковь и направил в Константинополь с просьбой о поставлении. Патриарх также оценил заслуги Дионисия в борьбе с еретиками. Вынес решение низложить Пимена, рукоположил нового кандидата. Но его обратный путь домой лежал через Киев. Власть там принадлежала врагам Православия и Руси – литовскому государю Ягайле и его брату Скиргайле. Еврейский купеческий квартал был большим, пользовался значительным влиянием. Существовала и секта стригольников. Кто-то науськал литовских правителей, Дионисия схватили и бросили в застенок. Через пару месяцев его не было в живых. Как он умер, навсегда сокрылось во мраке киевской тюрьмы.

Со стригольниками пришлось возиться долго. Уцелевшие ответвления секты находили в Пскове несколько десятилетия спустя. Но все-таки выловили. Ведь их было не так уж трудно опознать – по обрезанию. Между тем по Европе рождались новые ереси. Католическая церковь разлагалась, и это вызывало возмущение верующих. Появились сторонники реформ. В Англии начал свои проповеди Джон Уиклиф, и возникла секта лоллардов – «бормочущих молитвы». Они выступали против церковной собственности, отрицали святыни, да и саму церковную организацию. Бормочи молитвы, и этого достаточно.

Один из проповедников, Джон Болл, пошел дальше Уиклифа. Доказывал: если церковная власть не нужна, то светская и подавно лишняя. И богатых быть не должно, перед Богом все равны. Значит, надо и на земле установить общее равенство. В 1381 г. вспыхнуло восстание Уота Тайлера, и Болл стал идеологом мятежа. Призывал убивать всех, кто против равенства, грабить имущество и делить поровну. Восстание подавили. Но лолларды спровоцировали в Англии новые волнения и смуты. Они втянули под свое влияние даже короля, Ричарда II. Именно тогда, впечатлившись сектантскими теориями, король даровал большие права парламенту, позволил ему контролировать и утверждать бюджет, налоги, торжественно пообещал править, руководствуясь законами.

А в Праге поднял голос последователь Уиклифа, Ян Гус. В 1415 г. его осудили на соборе в Констанце и сожгли. Однако казнь популярного проповедника вызвала восстание в Чехии. Сторонники реформ объявили войну Риму и императору, истребляли католиков, громили храмы и монастыри, вторгались опустошительными рейдами в соседние страны. Но и сами гуситы понимали реформы по-разному, раскололись между собой. Выделились умеренные «чашники», требующие национальной церкви и причастия «под двумя видами», хлебом и вином, как у православных (у католиков вином причащаются лишь священники, а миряне – облатками). Радикальные табориты выдвигали лозунги, наподобие Джона Болла – долой Церковь, а заодно и светскую власть.

Вдобавок из Франции пришел некий Пикард, основал секты адамитов. Это было одно из древних гностических учений: еще на заре христианства философ Продик призывал в знак «чистоты» совершать богослужения нагишом, предаваться общим актам «любви». Чешские адамиты поучали, что надо вернуться ко временам Адама, до грехопадения. Селились коммунами, не признавали никакой собственности и ходили в чем мать родила. Христа называли «братом», поскольку «очистились от греха», стали «ангелами». После голых молений спаривались, кто с кем хочет, и дети считались общими. Эти секты оказались крайне соблазнительными, быстро росли. Но против адамитов чашники объединились с таборитами, истребляли их поголовно. А потом Базельский собор пошел на уступки чашникам, католики заключили с ними союз и перебили таборитов. В результате этих смут Чехия потеряла 1,5 млн человек, превратилась в разоренную пустыню.

Однако расправы отнюдь не привели к искоренению ересей. Наоборот, они множились. Ведь в Европе торжествовала эпоха Возрождения. Знать и толстосумы тянулись к роскоши, погрязали в чувственных удовольствиях. Христианской морали это никак не соответствовало. Требовалось нечто иное, оправдывающее разгульный образ жизни, стяжательство, поиск наслаждений. Поэтому христианскую веру оставляли для черни. А среди верхушки общества становились модными учения, где Богу отводилась роль «перводвигателя», а жизнью человека управляли «планеты», «стихии». Астрология признавалась истиной высшей инстанции. Без гороскопов не вступали в брак, не крестили детей, не начинали войн. Даже пираты не отправлялись в плавание без консультаций со «специалистами» в данной области.

Весьма популярной стала и алхимия. Роскошь требовала денег, и разыскивались рецепты, как добыть золото из подручных материалов. Нередко подобные опыты сопровождались ритуалами черной магии. А дамы, чтобы привлечь любовников или удачно выйти замуж, прибегали к приворотным средствам. И чем экзотичнее, тем они считались эффективнее. Для их приготовления использовались такие компоненты, как толченые зубы, волосы, глаза мертвецов, детские пуповины, истлевшая одежда из могил. Сходными средствами старались навести порчу на врагов. Как можно было бороться с этим, если гадателей и колдунов содержали римские папы, епископы, короли, могущественные магнаты?

Инквизиция и светские власти вылавливали и казнили радикальных сектантов, возмечтавших упразднить церковь и уравнять собственность. Развернулась и безобразнейшая охота на ведьм. По разным странам сжигали старух-знахарок, сотни оклеветанных и оговоренных женщин. Но в это же время во Флоренции при дворе Медичи открыто действовала «Платоновская академия», где обсуждались каббала и прочая «тайная мудрость». Прославился Джованни Пико делла Мирандола, признанный «крупнейшим итальянским философом» и составивший трактат «900 тезисов по философии, каббалистике и теологии». Книгу сочли явно еретической, автору грозил суд инквизиции, но за него заступился Лоренцо Медичи, правитель Флоренции и один из богатейших банкиров Европы – от философа сразу же отвязались.

Всевозможные сектанты не оставляли без внимания и нашу страну. Так, в начале правления Ивана III в Москву приехал весьма ученый иудей. Обратился к приближенным митрополита Феодосия, чтобы его окрестили. Разумеется, просьбу исполнили, нарекли Феодором. Своими знаниями он произвел огромное впечатление на митрополита, устроился в его канцелярии. Феодосий в это время развернул кампанию против малограмотных и плохо подготовленных священников. Устраивал для них экзамены. Тех, кого счел недостойными, «мучаше без милости», лишал священства, даже обращал в холопы.

Зато образованный Феодор вошел к нему в полное доверие, даже сумел убедить его, что славянский перевод Псалтири содержит неточности. Митрополит настолько высоко оценил специалиста, что поручил ему сделать новый перевод с еврейского. Эта работа была найдена в собрании рукописей Кирилло-Белозерского монастыря. Но она представляет собой перевод не Псалтири, а еврейской молитвенной книги «Махазор». Русский исследователь М. Н. Сперанский, изучивший находку, отметил, что «ни в одном псалме нет пророчеств о Христе», и пришел к выводу: «Феодор-жид, фанатически преданный иудейству, перевел вовсе не Псалтирь Давида, а молитвы иудейские, употребляемые при богослужении, в которых ярко просвечивает иудейская оппозиция учению о Троичности лиц Божества».

Примерно в это же время в Молдавии при дворе господаря Стефана Великого появился другой ученый иудей, Схария. Он очень понравился властителю, восхищал собеседников обширнейшими познаниями, приоткрывал перед ними каббалистические секреты, по-своему толковал Священное Писание. Рассказывал живо, умело. Беседами со Схарией увлеклись жена господаря, его дети, придворные. А супруга Стефана была киевской княжной, там правили ее братья – Семен и Михаил Олельковичи. Схария со своими друзьями ездил и в Киев. Там была большая и богатая еврейская колония. А к князьям они привезли рекомендательные письма от их сестры. Стали близкими и уважаемыми людьми, вошли в число самых доверенных лиц.

В прошлой главе мы рассказывали, как новгородская верхушка во главе с Марфой Борецкой решила отложиться от Москвы, передаться под власть Литвы, и в 1470 г. король Казимир прислал к ним князя Михаила Олельковича. В его свите «жидовин именем Схария» с несколькими товарищами прибыл в Новгород. Деятельность развернули весьма активную. Они были опытными вербовщиками, намечали слабых, любопытных, тщеславных. Прощупывали их разговорами, сеяли сомнения в христианской вере. Как бы по секрету приоткрывали «сокровенные» знания. Утверждали, что каббалисты обладают древней мудростью, дошедшей к ним от Моисея, имеют даже некую книгу, полученную Адамом от Бога, знают тайны природы, могут объяснять сны, предсказывать будущее, повелевать духами.

Поясняли, что доступно это не всем, а только самым умным и образованным. Собеседникам льстило – подбирали именно таких, кто мнил себя умнее всех. А постепенно, в несколько заходов, их просвещали, что Святые Таинства, посты, монашество, церковная организация, поклонение иконам бессмысленны и вредны. И вообще учение о Св. Троице неверно, Мессия в мир еще не приходил. Когда клиент «созревал», ему объявляли: дальнейшие тайны можно открыть только после отречения от прежней веры. Для этого надо было пройти обряд поругания святыни – растоптать или бросить в отхожее место икону, Св. Причастие.

Михаил Олелькович пробыл в Новгороде недолго, вскоре разругался с боярами и уехал назад. Но Схария успел обратить в ересь ряд учеников. Особенно рьяными оказались священники Алексий и Дионисий. Они настолько увлеклись, что Алексий взял себе имя Авраам, жену назвал Саррой. Хотел принять обрезание, но Схария знал о печальном опыте стригольников: сектантов было видно в любой бане. Обрезаться он запретил, разъяснил, что надо соблюдать строгую конспирацию, внешне не отделяться от православных. Потешаясь над верующими, Алексий и Дионисий во время службы исполняли в алтаре кощунственные пляски. Взялись соблазнять других. Так возникла ересь «жидовствующих».

Что ж, каббалисты прекрасно осознавали: после гибели Византии центр Православия перемещается на Русь. Они по-своему оценивали процессы объединения нашей страны. Строили прогнозы: достаточно прибрать под влияние правящую верхушку, и она поведет в нужную сторону весь народ. Православию придет конец. Русь станет оплотом еретиков, они получат в свое распоряжение мощную державу! Методы у сектантов были давно отработаны. Сперва следовало втянуть в свои сети высокопоставленных покровителей, это облегчало дальнейшую работу. Одной из таких фигур стал глава московского дипломатического ведомства дьяк Федор Курицын. Он неоднократно бывал за границей, сам стал «западником». Кто и как обработал дьяка, мы не знаем. Но результат известен, Курицына втянули в ересь. Вовлекли и нескольких других вельмож, в том числе боярина Ивана Патрикеева. Это был самый богатый из столичных бояр, признанный военачальник, а по материнской линии – двоюродный брат Ивана III.

Среди московского духовенства податливых поначалу не нашлось. Но буйная поросль взошла из зернышек, посеянных Схарией в Новгороде. В 1480 г. государь Иван Васильевич приехал туда расследовать заговор архиепископа Феофила, и тайные еретики, уже находившиеся рядом с ним, представили и расхвалили учеников Схарии, Алексия и Дионисия. Оба сумели показать себя учеными, благочестивыми. Великий князь в это время как раз был не в ладах с митрополитом Геронтием, хотел выдвинуть на ключевые посты таких священников, которые стали бы его личной опорой. Забрал в столицу понравившуюся ему парочку. С подачи придворных сектантов определил Алексия протоиереем в Успенский собор, а Дионисия – в Архангельский. В два главных кремлевских храма!

Сам великий князь был человеком довольно широких взглядов. Он не гнушался близким общением с иноземцами. Не разделял взглядов крайних консерваторов, видевших во влияниях из-за границы непременное зло. Но и «западником» не был, огульно хвататься за чужое не стремился. И тем более не допускал даже мысли об отступлении от Православия. Еретики знали, насколько прочны его убеждения, и даже не пытались сбить его с христианского пути. Но следовало позаботиться о том, кто сменит его на престоле. А наследник, Иван Молодой, оставался холостяком.

В 1482 г. ведомство Курицына доложило: у господаря Молдавии Стефана есть дочка-красавица Елена. Брак представлялся выигрышным со всех точек зрения, Стефан мог стать союзником против Литвы и Польши. Ивану Васильевичу перспективы понравились. Хотя о некоторых «мелочах» ему умолчали. Например, о том, что в семье молдавского господаря поработал тот же Схария. Сватать Елену Волошанку отправился Федор Курицын. Он все устроил. Со Стефаном заключили союз, в Москву привезли его дочку. Она и впрямь оказалась писаной красавицей. А о том, что она еретичка, будущему свекру и жениху было знать не обязательно.

Однако проблема наследования престола была непростой. Иван Молодой являлся сыном Ивана III от первой супруги, Марии Тверитянки. Но и вторая жена государя, греческая принцесса Софья Палеолог, родила уже троих детей – Василия, Юрия и Дмитрия. Они были младшими, зато родственниками византийских императоров, наследниками двуглавого орла в гербе… Чтобы расчистить дорогу будущим детям Елены, сектанты позаботились опорочить гречанку и ее потомство.

В 1483 г. У Ивана Молодого и его супруги родился сын Дмитрий. Иван Васильевич стал дедушкой. И тут-то враги Софьи разыграли интригу в духе романов Дюма, бриллиантовых подвесок из «Трех мушкетеров». Дело в том, что на Руси фамильные драгоценности государя и государыни не являлись частными вещами, они принадлежали казне. Они передавались из поколения в поколение, ими могли пользоваться, но не продавать и не раздавать на сторону. Софья подобных тонкостей попросту не знала. Муж подарил ей на свадьбу драгоценности покойной первой жены. Гречанка отдала кое-что из них в приданое племяннице, что-то сунула навязчивому брату. Погрели руки и другие. Серебряных дел мастера, обслуживавшие казну, и какой-то фрязин-итальянец воспользовались распоряжениями Софьи выдать драгоценности. Под этим прикрытием немало утащили для себя.

Недруги гречанки прознали о хищении. Надоумили Ивана III: надо бы наградить Елену за рождение внука. Например, подарить часть украшений, которые он раньше предназначил для жены. Великий князь согласился, и разразился скандал. Именно этих украшений в сокровищнице не оказалось… Впрочем, для Софьи Фоминичны обошлось моральной встряской. Государь разобрался, что она не имела понятия о русских обычаях. Однако жидовствующие не отчаивались: если в отношениях супругов возникла трещинка, и то хорошо. Со временем пригодится…

Но в 1487 г. ересь случайно раскрылась в Новгороде. Несколько пьяных сектантов повздорили, в потоках ругани грязно богохульствовали. Архиепископ Геннадий арестовал их и неожиданно обнаружил: перед ним еретики. Геннадий встревожился. Отослал их в Москву. Но реакция властей удивила архиепископа. В столице не придали делу серьезного значения. На напоминания отвечали пустыми отписками. Хотя ларчик открывался просто. Рядом с Иваном III находились его сноха Елена Волошанка, Патрикеевы, Курицын, в милость к государю вошел протоиерей Успенского собора Алексий-Авраам. Они подсказывали, что Геннадий увлекся пустяками. Мало ли что наболтали пьяные? Иван Васильевич не особо вникал в эти вопросы, у него хватало других дел.

Однако и новгородский владыка Геннадий не успокоился. Он обратился к епископу Нифонту Суздальскому. Просил как-то воздействовать на государя и митрополита. Посыпались ходатайства с разных сторон, и великого князя убедили: на ересь надо обратить внимание. Зимой 1488 г. созвали церковный собор. Вместе с епископами заседал сам Иван Васильевич, судили арестованных новгородцев, и троих из них признали еретиками – Григория, Ересима и Самсона. Но приближенные настроили государя, что не имеет смысла наказывать их слишком строго. Мало ли, наслушались от иноземцев! Сектантов били кнутом и отослали обратно в Новгород. Пускай Геннадий сам разбирается с ними, наставляет на путь истинный.

А в 1489 г. умер митрополит Геронтий. Иван Васильевич наметил на его место игумена Троице-Сергиева монастыря Паисия. Настоящего подвижника, аскета, мудрого советника. Однако такой митрополит никак не устраивал придворных сектантов. Они постарались правдами и неправдами провалить кандидатуру Паисия. И в это же время обозначилась еще одна фигура, мешавшая еретикам. Наследник, Иван Молодой. Он был уже опытным правителем, отличным военачальником. Но в Православии оставался твердым, обработать его через жену и вовлечь в ряды жидовствующих не получалось.

Возможно, что он стал подозревать жену в отклонениях от веры, был недоволен ее знакомствами. Но у Ивана Молодого был сынок Дмитрий. Если не станет отца, он окажется претендентом на престол… Как водилось на Руси, Дмитрий воспитывался при матери, Елена Волошанка и ее окружение внушали мальчику свои понятия о вере. Теперь ему исполнилось 6 лет. Пришла пора передать его с «женской» на «мужскую» половину дворца, новых воспитателей должен был подобрать отец…

Но зимой 1489/90 г. на Русь вернулось посольство из Италии. С ним прибыла группа специалистов, желающих поступить на службу – в их числе приехал «жидовин магистр Леон из Венеции». Он был лекарем и сразу стал указывать, что Иван Молодой страдает какой-то болезнью, «камчугой в ногах». Может быть, ревматизмом, застудился в походах. Леон горячо взялся убеждать государя, что излечит сына. Настолько горячо, что поставил в заклад собственную голову, «а не излечу аз, и ты веле меня казнити». Иван Васильевич поверил, приказал сыну подлечиться. Болезнь была отнюдь не смертельной, наследник нормально выполнял свои обязанности. Но лечение оказалось смертельным, 7 марта 1490 г. 32-летний Иван отошел в мир иной.

Великий князь, разумеется, казнил магистра, сам ставил такое условие. Но факты говорят, что Леон оказался лишь пешкой в чужой игре. Очень вовремя появился, вовремя навязал услуги. Кто-то специально вовлек его, внушил, насколько важно полечить Ивана. А в микстуры добавили иное зелье… Кто? Тайну спровадили в могилу вместе с Леоном. Но в первую очередь подозрение падало на государыню Софью! Она была не в ладах с Иваном Молодым, у нее подрастал 11-летний сын Василий. Неужели матери не хотелось, чтобы он стал наследником?

Государь провел скрупулезное расследование, но не выявил ни малейших зацепок, которые указывали бы на жену. Она осталась абсолютно чистой, ее положение при дворе не изменилось. И ни один из современников, даже откровенно враждебных Софье, не считал возможным бросить ей обвинение в убийстве пасынка. Но в его смерти были заинтересованы и еретики, кучкующиеся вокруг Елены Волошанки. Однако до поры до времени их мотивы были понятны только им самим, их никто не заподозрил.

И все-таки покоя им не было. В Новгороде владыка Геннадий попытался продолжать следствие над сектантами и узнал потрясающие сведения. Один из арестованных, Самсонка, признался, что у них имеются могущественные покровители в Москве, назвал дьяка Федора Курицына. А еретики в Новгороде почувствовали свою безнаказанность, откровенно наглели. Публично глумились над иконами, отказывались от Св. Причастия. Епископ хотел взять под стражу одного них, Захарию, но тот удрал в столицу и принялся рассылать клеветнические письма – называл еретиком самого Геннадия.

Владыка обратился в Москву, жаловался, что Курицын покрывает жидовствующих. Государь не поверил, это выглядело невероятным. Тогда Геннадий отправил послания архиепископу Ростовскому, епископам Суздальскому, Пермскому, Рязанскому, Сарскому, весьма уважаемым игуменам Иосифу Волоцкому, Нилу Сорскому и др., призывал защитить Православие. Они вступились, писали к великому князю. Только сейчас Иван III начал понимать: дело и впрямь неординарное. Хотя и сектанты не сидели сложа руки.

Борьба с ересью находилась в ведении митрополита, а его кафедра пустовала. На роль предстоятеля Церкви подбирали то одного, то другого претендента, а высокопоставленные сектанты старательно очерняли их. Наконец, добились своего, в августе 1490 г. протолкнули в митрополиты игумена Симонова монастыря Зосиму. А он уже был вовлечен в ересь. Собор против жидовствующих созвали через месяц после его избрания. Но самые крупные фигуры остались в тени. Курицын доказал великому князю, будто его оговорили. Имена Патрикеевых и Елены Волошанки вообще не звучали. Успенский протоиерей Алексий-Авраам умер. Перед судом предстали Захария, протопопы Дионисий, Гавриил и несколько их сообщников. Единомышленники предупредили их: если хотите жить, не проболтайтесь.

Они не проболтались, говорили только о себе. Митрополит Зосима притворно ужасался обвинениям, закатывал глаза. Св. Иосиф Волоцкий и ряд других священнослужителей требовали для отступников смертной казни. Но митрополит высказался против, да и великому князю советники внушали: можно ли казнить людей за духовные заблуждения? Вдруг еще покаются… Собор проклял ересь, но для персональных преступников ограничились гражданской казнью. Еретиков посадили на лошадей задом наперед, в вывороченной наизнанку одежде, на головы надели колпаки из бересты с надписью «се есть сатанино воинство». Провезли по улицам Новгорода, но сожгли не людей, а только колпаки. Осужденных разослали по монастырям.

Зато митрополит после этого развернул настоящую войну против верных служителей Церкви. Под разными предлогами снимал их с постов, заменял своими ставленниками. Свернул преследования сектантов, запрещал арестовывать их, наставлял: «Не должно злобиться на еретиков, пастыри духовные да проповедуют только мир». А исподтишка Зосима пытался отравлять Православие. Толковал его искаженно, находил якобы противоречия в Священном Писании. В частных разговорах вовсе отрицал Евангелие, учение апостолов и отцов Церкви, сеял сомнения в загробной жизни. Палаты митрополита превратились в своеобразный клуб. У него собирались сектанты, рекой лилось вино, велись антихристианские речи.

Но Зосима слишком осмелел. Через слуг, гостей, случайных свидетелей распространялись известия о его поведении. Поднимало голову возмущенное духовенство, загремел голос св. Иосифа Волоцкого. Он писал: «В великой Церкви Пресвятой Богородицы, сияющей, как второе солнце посреди всея Русской земли, на том святом престоле, где сидели святители и чудотворцы Петр и Алексий… ныне сидит скверный и злобный волк, одетый в одежду пастыря, саном святитель, а по воле своей Иуда и предатель, причастник бесам». «Ныне шипит тамо змий пагубный, изрыгая хулу на Господа и Его Матерь».

Жидовствующие силились оградить государя от таких разоблачений, преподносили как клевету. Но обвинения накапливались, подтверждались. Хоть и не сразу, Иван Васильевич спохватился. В 1494 г. Зосиму свели с престола. Правда, великий князь предпочел замять скандал. Людям объявили, будто митрополит добровольно ушел в монастырь, а в официальных документах указывали иную причину, будто его сняли за пьянство и нерадение о Церкви. Но его преемником епископы выдвинули настоятеля Троице-Сергиева монастыря Симона, ревностного православного. Св. Иосиф Волоцкий стал деятельным его помощником. Он написал трактат «Просветитель», подробно разобрав положения ереси, доказав ее крайнюю опасность.

Св. Иосиф понравился и государю, Иван III дозволил ему приходить ко двору в любое время. Лишь в одном пункте их мнения разошлись. Преподобный Иосиф убеждал вылавливать и немилосердно казнить еретиков, не принимать от них покаяния: мораль жидовствующих не только допускала, но и поощряла ложь. Великий князь полагал, что лжеучения надо искоренять более мягкими средствами. Иосиф Волоцкий настаивал на своем, а это раздражало государя. Он обрывал игумена, приказывал умолкнуть. Их встречи прекратились. Ну а сектанты затаились…

Между тем после смерти Ивана Молодого вопрос о наследовании престола оставался открытым. Старшим из сыновей государя стал Василий, родившийся от Софьи Фоминичны. Но был и внук Дмитрий, отпрыск Ивана Молодого. Государь до поры до времени не затруднял себя выбором. Одного сына он уже прочил в преемники, а Господь прибрал его! Отец присматривался к Василию, оставлял в Москве на время собственного отсутствия. Но в 1497 г. поступил чудовищный донос. Сообщалось, будто Василий готовит заговор. Дескать, он испугался, что престол достанется Дмитрию, задумал со своими сообщниками бежать в Вологду и на Белоозеро. Хочет захватить хранившуюся там казну государя, а с Дмитрием расправиться.

Обвинителями выступили Иван Патрикеев с сыновьями, зятем Семеном Ряполовским и еще несколькими боярами. Самые знатные, самые доверенные люди! Государь поручил им дальнейшее расследование, если они сумели что-то разузнать, пускай и разберутся до конца. Патрикеевы рьяно взялись за дело и подтвердили: заговор существует, в нем замешана жена государя, она приглашала к себе каких-то «баб с зелием». Не иначе, замышляла колдовство или отравление. Назвали соучастников – Афанасия Яропкина, Поярко Рунова, дьяка Федора Стромилова, Владимира Гусева, князя Ивана Палецкого, Щевия Скрябина, а с ними целый отряд детей боярских. Под пытками некоторые не выдерживали, признавались во всем, о чем их спрашивали. 27 декабря 1497 г. на льду Москвы-реки казнили шестерых: Яропкина и Рунова четвертовали, Стромилова, Гусева, Палецкого и Скрябина обезглавили. Баб-знахарок, лечивших великую княгиню, утопили ночью в проруби. Прочих уличенных детей боярских «в тюрьму пометали».

И все-таки Иван Васильевич сомневался насчет жены и сына. Неужели он настолько плохо знал собственную семью, проглядел эдаких злодеев? Что-то не сходилось, совесть была неспокойна. Государь знал, какие клубки подковерной борьбы завязываются при дворе. Сплести заговор могли не сами жена и сын, а их приближенные ради собственного возвышения. Во всяком случае, глава семьи обошелся с ними довольно мягко. Василия взял под домашний арест, «за приставы на его же дворе». Софью оставил в ее покоях, только не желал с ней видеться. Но эти события подтолкнули к выбору наследника.

В феврале 1498 г. Иван Васильевич устроил в Успенском соборе торжественную церемонию. Провозгласил внука Дмитрия соправителем, благословил «при себе и после себя великим княжением Владимирским и Московским». Возложил на него шапку Мономаха. Митрополит впервые назвал Ивана III «православным царем и самодержцем», а Дмитрию внушал, чтобы он слушался государя и деда. Великий князь тоже обратился к преемнику, поучал: «Люби правду и милость, и суд праведен».

Однако пожелание правды, милости и суда праведного оказалось для внука и его сторонников роковым. Правда в скором времени стала всплывать. Как, откуда? Об этом мы не знаем. При дворе тщательно затушевали подробности скандала. Какие-то сигналы поступили из-за рубежа. Известно, что Патрикеевы и Ряполовский ездили с посольством в Литву и что-то «высокоумничали». Возможно, сболтнули лишнего. Но и в Москве перед великим князем открылись какие-то новые факты. А в итоге в глазах государя стала складываться совершенно иная картина: весь заговор Василия – клевета!

Нет, Иван III еще не узнал о тайной организации еретиков. Преступление расценил только как дворцовую интригу: партия Елены Волошанки подвела мину под соперников. Но теперь виновных судил сам великий князь. За клевету по русским законам полагалось такое же наказание, под которое они подводили свои жертвы. Патрикеевых и Ряполовского Иван III приговорил к смерти. Но с ходатайствами за столь знатных особ выступил митрополит. А рядом с государем оставались еретики во главе с Курицыным, сокрушались: надо бы смягчить кару. Все-таки двоюродный брат и племянник!

Великий князь поддался. 5 января 1499 г. на Москве-реке, на том же месте, где казнили мнимых заговорщиков, отрубили голову одному лишь Ряполовскому. Патрикеевым объявили помилование. Главу их клана, Ивана, и старшего сына, Василия Косого, постригли в монахи. Одного отправили в Троице-Сергиев монастырь, второго – в Кирилло-Белозерский. Младший сын, Иван Патрикеев, бояре Василий Ромодановский и Андрей Коробов отделались заключением.

В семье Ивана Васильевича положение переменилось в обратную сторону. Он отдалил от себя Дмитрия и Елену Волошанку. Полностью примирился с супругой, а Василия освободил, пожаловал ему титул государя и великого князя. Сын не обманывал его ожиданий, выступал умным и деятельным помощником. Прежний кандидат в наследники, внук Дмитрий, отодвинулся в тень. В дипломатических документах его упоминали на шестом месте после государя и сыновей от Софьи.

Но вновь зашевелились жидовствующие. Теперь они действовали тоньше, использовали для очернительства Церкви реальные недостатки в тех или иных храмах и монастырях. Подсовывали эти факты государю. Ну а вдобавок подсказали ему еще одну реформу: почему бы не конфисковать церковные земли? А митрополита, епископов, монастыри, перевести на жалованье, как государственных служащих? Ивану Васильевичу идея показалась плодотворной. Он был уверен, что интересы государства и Церкви в полной мере совпадают. Может, и в самом деле не разграничивать их?

Провокация была задумана хитро. Великий князь поссорится с Церковью, разгорятся конфликты со священниками, монастырями. А еретики выступят опорой Ивана III, восстановят влияние. Но митрополит Симон, новгородский архиепископ Геннадий, суздальский Нифонт, преподобный Иосиф Волоцкий не сложили оружия, продолжали раскапывать темные дела сектантов. Они тоже нашли заступников при дворе – наследника Василия Ивановича и Софью Фоминичну. Жена и сын государя были ревностными православными, сами пострадали от жидовствующих. Кто, как не они, были способны помочь в борьбе?

Василий и его мать подключились к расследованию, и удалось собрать исчерпывающие доказательства. Перед Иваном Васильевичем наконец-то открылась вся правда. Сектанты проникли в самую верхушку власти! Свили гнездо вокруг Елены Волошанки, чуть не учинили скрытый переворот! 11 апреля 1502 г. Елену и внука Дмитрия отправили в темницу. Государь запретил именовать их титулами великих князей и даже, как еретиков, поминать в молитвах. А Василий был официально провозглашен соправителем отца, возведен «на великое княжение Владимирское и Московское».

Но через год последовал ответный удар. 7 апреля 1503 г. внезапно умерла Софья Палеолог. Причина смерти была установлена уже в ХХ в. При вскрытии великокняжеских гробниц химический анализ выявил, что содержание мышьяка в останках Софьи вчетверо превышает максимально допустимый уровень. В XVI в. анализов не делали, но признаки отравления знали. Иван III и Василий заподозрили убийство. Имели представление и о том, кто мог приложить руку к злодеянию: сразу после этого возобновилось дело жидовствующих. Архиепископ Геннадий развернул их преследования в Новгороде. А Василий Иванович склонил отца прислушаться к св. Иосифу Волоцкому. Иван III встретился с преподобным, просил прощения, что раньше не верил ему. Винился в допущенной слабости, обещал расправиться с сектантами. Летом 1503 г. в Москве открылся Освященный собор. Преподобный Иосиф доказывал, что ересь – смертельная зараза. Если не уничтожать разносчиков, она будет охватывать здоровых людей, губить души.

В историческую литературу внедрились рассказы о том, будто св. Иосифу Волоцкому противостоял св. Нил Сорский с «нестяжателями», как они защищали еретиков от расправы, требовали изъять церковные и монастырские владения. Но современными исследователями однозначно доказано: это всего лишь миф, порожденный впоследствии церковной оппозицией. Преподобный Нил действительно основал в Вологодском крае обитель, где монахи жили собственным трудом. Но против церковной собственности он никогда не выступал и не отрицал возможности спасаться в больших и богатых монастырях. И тем более св. Нил не был адвокатом еретиков. Он участвовал в расследовании и Соборах против жидовствующих и проклял ересь. Со св. Иосифом Волоцким он никогда не ссорился и не спорил! Преподобный Иосиф в своем «Просветителе» использовал работы св. Нила. А Нил Сорский, в свою очередь, очень уважал св. Иосифа, держал в обители многие его труды, а «Просветитель» ценил настолько высоко, что собственноручно переписал половину книги.

И все-таки у сектантов оставались свои люди среди придворных. Удерживали великого князя от крайних мер. Доводы св. Иосифа он отверг и казнить сектантов опять не решился. Но в июле того же года у Ивана III случился удар, отнялись рука, нога и глаз. Это во многом изменило его настроения. Осенью вместе с сыном он отправился в паломничество по святым обителям. Побывал в Троице-Сергиевом монастыре, в Переславле, Ростове, Ярославле. Делал вклады, молился, каялся в легкомыслии, в пренебрежении монастырями, советами старцев. Каялся во внушенных ему проектах отобрать церковные земли.

Этой поездкой, покаянием государь прощался и с нелегким бременем власти. В Кремле стал распоряжаться Василий. Он совещался с больным отцом по разным вопросам, Иван III еще восседал на торжественных приемах. Но он понимал: осталось недолго. В июне 1504 г. утвердил завещание. Оставлял державу Василию. Но св. Иосиф Волоцкий полагал, что за государем остается весьма важный долг. Обратился к духовнику великого князя, архимандриту Митрофану, напомнил об обещании карать еретиков. Грозил карой Божьей, если он с подобным грузом предстанет перед престолом Всевышнего. На этот раз Иван III согласился.

В декабре 1504 г. состоялся еще один Освященный собор. Только сейчас осуждение жидовствующих было доведено до конца, руководителей секты приговорили к смерти. Глава посольского ведомства Федор Курицын уже умер. Но были осуждены его преемник и брат, дьяк Волк Курицын, Дмитрий Коноплев и духовник Елены Волошанки Иван Максимов. Их сожгли в срубе. Некраса Рукавова, архимандрита Кассиана с братом и еще нескольких сектантов казнили в Новгороде. Остальных осужденных разослали по тюрьмам и монастырям. Тогда же, в январе 1505 г., умерла в темнице Елена Волошанка. Может быть, заключение и переживания подорвали ее здоровье, но не исключено, что ее умертвили тайно. Хотя семейный «сор из избы» Иван Васильевич не выносил, Елену похоронили в Воскресенском соборе рядом с отравленной Софьей, рядом с другими великими княгинями. Ее опального сына Дмитрия содержали со всеми возможными удобствами. В заключении он имел большой штат прислуги, мог распоряжаться собственными обширными владениями. Но на свободу его не выпустили, он преставился в 1509 г.

Заключение

Мы остановились на грани XV и XVI столетий. Но это отнюдь не означает, что после разгрома сектантских заговоров «пятая колонна» в нашей стране исчезла и история предательств оборвалась. Наоборот, изменников становилось все больше! Князья и бояре целыми стаями повадились убегать на Запад. Искали «свобод», убежища, силились получше устроиться за рубежом. А за это расплачивались, помогая вражеским ударам по родной стране, выдавая ее секреты.

Сколько заговоров вызревало при дворах Василия III, Елены Глинской, Ивана Грозного! Сколько жизней оборвали убийцы, как лихо торговали крамольники отечественными землями, идеалами, верой! Была и Смута, апофеоз общего предательства, когда русская знать, города, даже простые люди вообще запутывались, кому же они сейчас служат, а кому уже изменили? Ну а дальше грянули победоносные войны. Российские границы сдвигались, страна прирастала новыми областями. Но западных противников били, а число «западников» при этом умножалось. А в дополнение к своим, «исконным» предателям заявила о себе многочисленная плеяда освобожденных, украинских…

Словом, «пятая колонна» никуда не делась. Но эпоха, которую мы образно называем «Древней Русью», завершилась. Иван III и Василий III объединили разобщенные княжества и городские республики в обновленную монолитную державу. Родилось царство. Менялись структуры управления, росло благосостояние и могущество страны. Духовные и политические ориентиры возвысились до Третьего Рима. Хотя при этом трансформировалось и предательство. Менялись масштабы измен, их цели, механизмы заговоров. За рубежом развивалось искусство идеологических диверсий. Но это уже, наверное, станет темой для другой книги. О «пятой колонне» в Российском царстве.

31 августа 2015 г. от Рождества Христова,

п. Монино

Оглавление

От автора

Клубок первый Святополк Окаянный

Клубок второй Зигзаги Изяслава Ярославича

Клубок третий Семейка Изяславичей

Клубок четвертый Изяслав II и загнивание Киева

Клубок пятый Русский исход и Мстислав Волынский

Клубок шестой Первые цареубийцы

Клубок седьмой Галицкие бояре и Рюрик II

Клубок восьмой Как сдали Прибалтику

Клубок девятый Твердило Иванкович против св. Александра Невского

Клубок десятый Даниил Галицкий

Клубок одиннадцатый Когда подлость стала нормой

Клубок двенадцатый Как «западники» погубили Орду

Клубок тринадцатый Спецоперация св. Дмитрия Донского

Клубок четырнадцатый Как государь чуть не предал собственное государство

Клубок пятнадцатый Косой и Шемяка

Клубок шестнадцатый Уния и униаты

Клубок семнадцатый Марфа Борецкая и иже с ней

Клубок восемнадцатый Жидовствующие и прочая ересь

Заключение Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg