«Русская вера»

Русская вера (fb2) - Русская вера [Религиозные войны от Святослава Храброго до Ярослава Мудрого] 1534K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Владимирович Шведов

Сергей Шведов Русская вера, или Религиозные войны от Святослава Храброго до Ярослава Мудрого

© Шведов С. А., 2013

© ООО «Издательство Алгоритм», 2013

Глава 1. Меровинги

«И всадник также довольствуется щитом и фрамеей, тогда как пешие, кроме того, мечут дротики, которых у каждого несколько, и они бросают их поразительно далеко, совсем нагие или прикрытые только легким плащом. У них не заметно ни малейшего стремления щегольнуть убранством, и только щиты они расписывают яркими красками. Лишь у немногих панцири, только у одного-другого металлический или кожаный шлем» (Тацит о германцах).

«Вступая в битву, большинство из них идет на врагов со щитами и дротиками в руках, панцирей же они никогда не надевают; иные не носят ни рубашек (хитонов), ни плащей, а одни только штаны, подтянутые широким поясом на бедрах, и в таком виде идут в сражение с врагами» (Прокопий Кесарийский о славянах).

«Отсюда, несмотря на такое число людей, всем им присущ тот же облик: жесткие голубые глаза, русые волосы, рослые тела, способные только к кратковременному усилию…» (Тацит о германцах).

«И по внешнему виду они не отличаются друг от друга. Они очень высокого роста и огромной силы. Цвет кожи и волос у них очень белый или золотистый и не совсем черный, но все они темно-красные» (Прокопий о славянах).

«Селятся же германцы каждый отдельно и сам по себе, где кому приглянулись родник, поляна или дубрава. Строят же они, не употребляя ни камня, ни черепицы; все, что им нужно, они сооружают из дерева, почти не отделывая его и не заботясь о внешнем виде строения и о том, чтобы на него приятно было смотреть» (Тацит о германцах).

«Живут они в жалких хижинах, на большом расстоянии друг от друга, и все они часто меняют места жительства» (Прокопий Кесарийский о славянах).

Я специально привел эти цитаты из работ двух столпов европейской историографии, ставшие, к слову хрестоматийными, вовсе не для того, чтобы уличить одного из них в плагиате. Ибо самого понятия «плагиат» ни во времена Тацита (56—117 н. э.), ни во времена Прокопия (между 490 и 507 – после 565 н. э.) не существовало. В данном случае мы имеем дело с типичным описанием варвара эпохи Римской и Византийской империй, растиражированным историками XVIII–XX века в качестве истины в последней инстанции. Обширную цитату из Прокопия Кесарийского касательно «полуголого славянина, живущего в жалкой хижине» приводит в частности Карамзин в своем капитальном труде «История государства Российского», по сей день вдохновляющем профессионалов на новые подвиги во славу науки. Правда, подвиги новые, а цитаты в основном старые. Почему-то никто не обратил внимания на вопиющее несоответствие описания славян, «идущих в атаку со щитами и дротиками в руках», но без защитного снаряжения, с теми реальными делами, которые они творили в пределах Византийской империи. А между тем Прокопий Кесарийский в своей знаменитой книге «Война с готами и персами» отнюдь не скупится на описание их деяний. Вот вам цитата первая: «Разделившись на три части, эти варвары причинили всей Европе неслыханные бедствия, грабя эти местности не просто случайными набегами, но зимуя здесь, как бы в собственной земле, не боясь неприятеля. Позднее, император послал против них отборное войско… Это войско захватило часть варваров около Адрианополя, города, который лежит посреди Фракии, на расстоянии пяти дней пути от Византии. Дальше уже варвары двинуться не могли; ведь они имели с собой бесчисленную добычу из людей, всякого скота и ценностей… Произошел сильный бой, и римляне были разбиты наголову. Здесь погибло много прекрасных воинов; военачальники, которым грозила близкая опасность попасть в руки врагов с остатками армии, с трудом спаслись бегством, кто куда мог».

А вот вторая: «Приблизительно в это время войско славян, перейдя реку Истр, произвело ужасающее опустошение всей Иллирии; вплоть до Эпидамна, убивая и обращая в рабство всех попадавшихся навстречу, не разбирая пола и возраста и грабя ценности. Даже многие укрепления, бывшие тут и в прежнее время казавшиеся сильными, так как их никто не защищал, славянам удалось взять; они разбрелись по всем окрестным местам, свободно производя опустошения. Начальники Иллирии с пятнадцатитысячным войском следовали за ними, но подойти к неприятелям близко они нигде не решались».

Обратите внимание на следующую странность: славяне бесчинствуют в Иллирии, а пятнадцать тысяч хорошо обученных и снаряженных ромеев лишь сопровождают их, не рискуя напасть. Конечно, славян могло быть много больше, чем византийских воинов, но это плохо согласуется с утверждением самого Прокопия, что славяне живут «на большом расстоянии друг от друга». Попробуйте в таких условиях собрать армию в двадцать-тридцать тысяч человек, способных противостоять едва ли не голышом закованным в доспехи профессионалам. Впрочем, сам летописец, описывая уже третий по счету набег, называет точное количество славян, напавших на одну из провинций империи. Все войско славян насчитывает три тысячи человек, причем они почти сразу же разделяются на две части. Тем не менее результат тот же. Беру на себя смелость утверждать, что в описании внешнего облика и образа жизни славян Прокопий придерживается имперской идеологии, а вот когда речь заходит о конкретных столкновениях с сильным и опасным врагом он вынужден следовать исторической правде. Надо же было как-то объяснить, почему «военачальники, которым грозила близкая опасность попасть в руки врагов с остатками армии, с трудом спаслись бегством, кто куда мог».

Не обошел Прокопий своим вниманием и германцев, охарактеризовав их в духе имперской традиции следующим образом: «У галлов в числе других рек текут Рона и Рейн. Обе эти реки имеют течение в противоположном направлении: Рона впадает в Тирренское море, а Рейн – в океан. Тут большие болота, где в древности жили германцы, племя варварское, с самого начала не заслуживавшее большого внимания, которое теперь называется франками».

Если припомнить, что и славян историки, как древние, так и современные, тоже выводят из болот, то картина получается более чем странная. Вызывает немалое изумление в частности тот факт, что грязные ни на что не способные варвары, не имеющие приличного вооружения и снаряжения, не умеющие биться правильным строем, разгромили в пух и прах могущественную Римскую империю и едва не сломали хребет империи Византийской. При этом они еще и боготворили цивилизаторов Рима и Константинополя, ведущих на них охоту, словно на диких зверей. Не верите? Напрасно. Вот вам цитата из работы современного английского историка Томпсона «Варвары и Рим»: «Случай, о котором мы сейчас расскажем, произошел в 5 г. н. э., когда римские армии воевали в глубине германской территории под командованием будущего императора Тиберия. «Когда мы разбили лагерь на берегу Эльбы, – пишет очевидец, – а на противоположном берегу сверкали своим вооружением вражеские войска… один из варваров, пожилой, крупный человек, занимавший высокое положение (судя по его одеянию), сел в лодку, выдолбленную из ствола дерева, – как это у них принято – и, управляя лодкой сам, выплыл на середину реки. Оттуда он попросил разрешения высадиться на берег, где стояли наши войска, и увидеть Цезаря. Разрешение было дано. Пристав к берегу, он долго смотрел на Цезаря в молчании и затем сказал: «Наши воины безумны: они поклоняются твоей божественной власти, когда тебя здесь нет, но когда ты здесь, они боятся твоего оружия вместо того, чтобы постараться заслужить твое уважение. Благодаря твоему милостивому разрешению, Цезарь, я сегодня увидел тех богов, о которых раньше только слышал, и это самый счастливый день, которого я ждал и который когда-либо был в моей жизни». Получив разрешение коснуться руки Цезаря, он снова сел в свою маленькую лодку и, постоянно оглядываясь на Цезаря, вернулся к тому берегу, где находился его народ». Этому старику казалось, что в римлянах есть что-то божественное. Они были больше, чем люди».

А вот еще одна цитата из Томпсона: «Примерно триста лет спустя, в 381 году, старый везеготский вождь Атанарих, всю жизнь бывший врагом Империи, приехал в Константинополь за две недели до своей смерти. Он был поражен, увидев многолюдный, бурлящий город. «Подумать только, – сказал он, – я вижу то, о чем часто слышал, хотя и не верил этому». Он осматривался вокруг, переводя взгляд с необъятных городских стен на порт, где кипела деловая жизнь; он видел вокруг людей самых разных национальностей, хорошо обученных солдат. Наконец он не мог больше сдерживаться и воскликнул: «Действительно, император – это бог на земле, и любой, кто подымет на него руку, – самоубийца». Его долгая жизнь, отданная борьбе с римлянами, оказалась напрасной. Для него, как и для безымянного старого вождя с берегов Эльбы, римляне, или по крайней мере их правители, были больше, чем люди» («Варвары и Рим»).

Между прочим, столь же высоким стилем коллеги Томпсона, а возможно и он сам, живописали о деятельности белых цивилизаторов в Африке, Азии, Америке. Особенно не повезло американским индейцам, таким же полуголым, как славяне и германцы, метавшим томагавки там, где «приличные» люди действовали ружьями, револьверами и пушками. Вина индейцев была только в том, что они жили в вигвамах, а не в каменных домах, как это подобает джентльменам. К слову, Атанарих, о котором упоминает господин Томпсон, во главе своих «везеготов» разгромил византийскую армию и отправил на тот свет ромейского императора Валента, вздумавшего повоевать с «дикарями». А погиб Атанарих в том самом Константинополе, когда решил «раскурить трубку мира» с другим хитроумным византийским монархом Феодосием Великим. С «варварами» цивилизаторы не церемонились, ни тогда, ни сейчас. Если все эти полуголые славяне, германцы и прочие «индейцы» и не жили в болотах, то их следовало туда загнать, дабы не путались под ногами у ромейских джентльменов. Не получается в жизни, так пусть получится хотя бы на бумаге, которая, как известно, все стерпит. Идеология, она и в Африке идеология. Не говоря уже о ромейских и англосаксонских империях. Даже рыбак рыбака видит издалека, а колонизатор колонизатора тем более.

Но вернемся к истории, точнее к Прокопию, а еще точнее – к его болоту: «Простирающаяся отсюда страна называется Эвлисия; прибрежную ее часть, как и внутреннюю, занимают варвары вплоть до так называемого «Меотийского болота» и до реки Танаиса (Дона), который впадает в «Болото». Само это «Болото» вливается в Эвксинский Понт».

Вот тебе раз. Речь-то, оказывается, идет об Азовском море. Именно отсюда Аноним со своими «Деяниями франков», Сигаберт из Жамблу и «Хроника Фредегара» выводят интересующее нас племя вместе с длинноволосыми королями. Причем родословную Меровингов все вышеперечисленные авторы ведут от «князя троянцев» Антенора. Куда там римлянам с их затрапезным Энеем, тоже беглецом из Трои. Дабы не быть голословным, я позволю себе процитировать всех трех летописцев: «Другие князья [троянцев, такие] как, например, Приам и Антенор, погрузили оставшееся войско, двенадцать тысяч человек, на корабли и провели их с берегов Дона. Они прошли через болота Меотиды и наконец прибыли в Паннонию и выстроили город, которому дали, в память о своих предках, название Сикамбрия, там жили они много лет и стали большим народом» (Аноним, «Деяния франков»).

«О происхождении нашего народа, то есть царства франков, мы ознакомим других на основании правдивого сообщения древних авторов. После того знаменитого и известного всем векам и народам разрушения города Трои, когда остатки троянцев отступали перед победившими греками, часть их вместе с Энеем отправилась в Италию основывать Римскую империю, а еще одна часть, а именно 12 000 воинов во главе с Антенором, прибыла в соседние с Паннонией земли возле Меотидского озера. Там они построили город и в память о себе назвали его Сикамбрией. Они жили в нем много лет, стали большим народом и, тревожа Римскую землю частыми набегами, распространили следы своей дикости до самой Галлии» (Сигаберт из Жамблу).

«Есть в Азии местечко Троя, где располагается город под названием Илион, в котором правил Эней. Народ там [обитал] сильный и могучий: мужи воинственные и весьма непокорные, известные своим буйным нравом и в конце концов по воле судьбы потерпевшие поражение. И вот выступили цари греческие с большим войском против Энея и начали сражение. Многие тогда погибли, множество людей потерял народ троянский. Поэтому Эней бежал и заперся в городе Илионе, и греки пытались захватить этот город в течение десяти лет. Когда же город пал, Эней бежал в Италию, чтобы набрать там наемников из [местных] племен. Другие же полководцы, а именно Приам и Антенор, вместе с оставшимся у троянцев войском числом двадцать тысяч сели на корабли, отплыли и достигли берегов реки Танаис. На кораблях они проникли в Меотидские болота, добрались до мест, где Меотидские болота подходили к пределам Паннонии, и начали возводить там город, который в память [о делах] своих назвали Сикамбрия, и обитали они там в течение многих лет и приумножились, превратившись в великий народ» («Хроника Фредегара»).

По мнению профессионалов, изучавших эти древние источники, история у всех вышеперечисленных авторов далеко не всегда согласована с географией. И с этим утверждением трудно не согласиться. Во всяком случае если махнуть рукой в сторону академика Фоменко и придерживаться традиционной хронологии, по которой Троянская война разразилась за полторы тысячи лет до описываемых событий. Трудно поверить, что все это время франки хранили память о событиях, произошедших в далекие времена. Наверное, именно поэтому Григорий Турский в своей «Истории франков» о троянцах и Антеноре даже не упоминает, зато кивает на Паннонию: «Многие же передают, что те же самые франки пришли из Паннонии и прежде всего заселили берега Рейна. Затем отсюда они перешли Рейн, прошли Торингию и там по округам и областям избрали себе длинноволосых королей из своих первых, так сказать, более знатных родов. Позже это было подтверждено победами Хлодвига [над ними], о чем мы расскажем в дальнейшем. В Консульских фастах мы читаем, что Теодомер, король франков, сын Рихимера, и мать его Асцила пали от меча. Говорят также, что тогда королем у франков был Хлодион, деятельный и весьма знатный среди своего народа человек. Он жил в крепости, называемой Диспарг, расположенной в области торингов».

Увы, даже столь похвальная осторожность не избавила Григория от происков современных историков, которые в два счета доказали, что франки на территории современной Венгрии никогда не бывали, а жили себе тихо и мирно на берегах Рейна (речные франки) и на побережье Северного моря (салические франки). Подобная недоверчивость профессионалов объясняется тем, что в Паннонии во времена, о которых идет речь, обитали славяне, с которыми франки (германское племя, по единодушному мнению современных ученых) ничего общего не имели и иметь не могли. Автор этих строк дилетант, а потому оставляет за собой право быть доверчивым. То есть он готов поверить и Анониму, и Сигаберту из Жамблу, и даже Григорию Турскому. Собственно, меня в данном случае интересует только один вопрос – участвовали жители Причерноморья и Приазовья в Троянской войне или нет? Егор Классен, немец по происхождению и русский в душе, анализируя «Слово о полку Игореве», приходит к выводу, что под именем Велесова внука Баяна там выведен именно Гомер. Я не буду приводить аргументацию Классена, скажу только, что, по мнению русского немца, автор «Слова…» «признает Илион не токмо Славянским, но даже Русским, как истину, давно известную и несомненную. Что Троя и Русь заняты были не только одним и тем же народом, но и одним его племенем; следовательно, Руссы были Трояне или Трояне были Руссы». А вот что пишет Ю. Д. Петухов в своей книге «Дорогами богов» об уже знакомом нам прародителе франков: «Антенор со своим войском пришел из Пафлагонии – области, расположенной на южном берегу Черного моря, непосредственно напротив Таврии (нынешнего Крыма)».

И еще одна цитата из книги того же автора: «Погребение Гектора, описанное в «Илиаде», тризна, погребальный костер и все сопровождающее это действо не могут не привести на память славянские погребальные обряды, сохранившиеся до Х – XII вв. н. э. и имевшие почти трехтысячелетнюю историю, то есть уходившие в середину 2-го тысячелетия до н. э. Они более чем похожи, они совпадают до мелочей, как, например, курган Патрокла (товарища Ахилла, тоже тавроскифа) и черниговский курган Х в. н. э. Черная могила и описание погребения русса у Ибн Фадлана. В IX в. н. э. мы встречаем в войске Святослава под Доростолом то же трупосожжение с жертвами и возлиянием вина. Причем Лев Диакон Калойский, описавший события русско-византийской войны, так и говорит, что «приняли они, руссы, эти эллинские таинства от товарищей Ахилла».

Более того, Петухов вполне солидарен с Егором Классеном по поводу происхождения троянцев: «Таким образом, и этническая цепочка: энеты – венеты – праславяне Подунавья – венеды – сколоты, и цепочка географическая: Малая Азия – Эгеида – Балканский полуостров – Северная Италия – побережье Балтики – Поднепровье – Северное Причерноморье – замыкаются. В центре замкнутой цепи на огромных пространствах раскинулась древняя прародина славян с культом Лады – Лели – Кополо, глубоко архаичным по своему характеру. В восточной, южной и западной пограничных зонах этой области почитались более «современные» боги: Лето – Артемида – Аполлон» («Дорогами богов»).

Петухову вторит Шамбаров: «Все данные, не только литературные, но и исторические и археологические, говорят о том, что Троянская война была чрезвычайно важным событием в жизни всего Восточного Средиземноморья. Это было первое зафиксированное в истории столкновение крупных военных коалиций: с одной стороны коалиции ахейских народов, возглавляемой Микенами, а с другой – народов Малой Азии и Причерноморья. Действительно, в «Илиаде» на стороне Трои сражаются контингенты из Фракии, Пафлагонии, Мизии, Фригии, Лидии, Карии, Ликии, кикопы, пеоны, гализоны – практически все государства данного региона» («Когда оживают легенды»).

Итак, мы получили ответ на заданный вопрос: обитатели Причерноморья и Приазовья могли участвовать в Троянской войне. И если римляне сохранили память о своем прародителе Энее, то почему франки должны забыть Антенора? Ответ, разумеется, напрашивается сам собой – римляне представители древнейшей цивилизации, имеющей свою письменность, традиции, культуру, тогда как франки – дикари, не умеющие (согласно Тациту) даже жилище толком построить. Тацит, конечно, авторитет. Во-первых, родился в знатной семье, во-вторых, сделал приличную карьеру, последовательно занимая посты квестора, претора и консула. В данном случае автору вроде бы ничего другого не остается, как почтительно снять шляпу перед высокородным патрицием. Но именно вроде бы, поскольку кроме энциклопедического и хрестоматийного на Публия Корнелия есть и другой взгляд, высокомерно брошенный немцем Уве Топпером. Оказывается, «фоменки» рождаются не только в пределах нашего отечества, но и в Германии. В частности, Топпер в своей книге «Великий обман» отрицает не только принадлежность трактата «О происхождении германцев» Тациту, но и самого Публия Корнелия как историческую личность эпохи цезарей. Мало того, он поднимает руку на самого Григория Турского, утверждая, что «История франков» была создана в промежутке от начала книгопечатания до конца XVI века. И, надо признать, аргументы дотошного немца весьма убедительны. Тем не менее я все-таки рискну их оспорить. Подделать действительно можно все, вплоть до стиля эпохи, сюжетов и почерка. С именами проблема. Я беру на себя смелость утверждать, что имена Меровингских королей не просто славянские, но и несущие в себе глубокий религиозный смысл. Ни Григорий Турский, ни его редакторы из Позднего Средневековья, а уж тем более из эпохи Возрождения не способны были их подделать. Исходя из незнания русского языка и малых познаний в славянской мифологии.

Но вернемся для начала к Сигаберту из Жамблу: «Другие же говорят, что они были названы франками по имени их короля Франтиона, храбрейшего на войне, который, сразившись со многими племенами, направил свой путь в Европу и обосновался между Дунаем и Рейном; там его народ разросся и не желал сносить ничье иго вплоть до указанного времени. По прошествии десяти лет, когда чиновники вновь потребовали у франков дань, те, возгордившись из-за указанной выше победы и целиком полагаясь на свои силы, не только отказали им в дани, но даже дерзнули восстать против римлян. Собрав войско, римляне напали на франков и давили побежденных до полного уничтожения» («Хроника»).

Речь здесь идет о карательной экспедиции императора Валентиниана против франков, закончившейся тяжелейшим поражением последних и истреблением франкской знати. О походе Валентиниана упоминается и в «Хронике Фредегара». Мне остается только добавить, что это печальное для франков событие произошло незадолго до того, как гуннские орды ворвались в Крым, положив начало тому периоду истории, который в дальнейшем назовут Великим переселением народов.

Что случилось после разгрома франков римлянами, мы узнаем из «Хроники Фредегара»: «Затем они поставили на царствие Хлодиона – самого деятельного человека своего племени, который жил в крепости Диспарг в пределах Тюрингии. А в Цизальпинской [Галлии] обитали бургунды, придерживавшиеся арианской ереси. Хлодион послал лазутчиков в город Камбре, а когда они разузнали все, он сам последовал за ними, разбил римлян, взял города и занял [территорию] вплоть до реки Соммы. В эти времена в ходу было язычество. Утверждают, что, когда Хлодион летней порой остановился на берегу моря, в полдень его супругой, отправившейся на море купаться, овладел зверь Нептуна, похожий на квинотавра. Впоследствии, забеременев то ли от зверя, то ли от человека, она родила сына по имени Меровей, и по нему затем франкские короли стали прозываться Меровингами».

Подобные легенды сопровождают рождение многих древних и средневековых царей и правителей. Достаточно вспомнить хотя бы Александра Македонского, которого мать якобы зачала от змея. Однако под обличием подобных мифов часто скрывается смешение династических кровей. Причины этого смешения понятны: после того как были истреблены законные правители франков, им потребовалась новая династия, а утверждению новой династии мог бы поспособствовать брак с представительницей истребленного рода. Более того, подобный брак был явлением сакрального порядка, поскольку новый правитель вступал в брак не столько даже с женщиной, сколько с землей, которую она олицетворяла.

Вот что пишет об этом обычае Лев Прозоров: «Фигура супруги правителя стала предметом внимания исследователей еще в конце XIX – начале XX в. Одним из первых к ней обратился в книге «Золотая ветвь» Дж. Фрэзер. Исследование латинских, скандинавских, греческих и бриттских преданий привело его к выводу, что «у некоторых арийских народов было обычным видеть продолжателей царского рода не в мужчинах, а в женщинах». Несколько позже ряд исследователей вскрыли мировоззренческую подоплеку этого обычая. В супруге правителя видели женское воплощение его земли, страны и одновременно его власти. Любопытно, что древнерусское «волость» объединяет оба эти понятия» («Боги и касты языческой Руси»).

Передача власти через брак отнюдь не было чем-то из ряда вон выходящим и для интересующего нас времени. А речь идет о IV–V вв. н. э. Для примера я сошлюсь на византийских императоров Зенона и Анастасия, которым подобный брак послужил ступенькой к возвышению. Да и взаимоотношения Гонории и Аттилы – это история из того же ряда. Засидевшаяся в девках сестра римского императора Валентиниана заочно воспылала страстью к стареющему вождю гуннов и послала ему письмо с просьбой о помощи. Аттиле это письмо показалось даром небес. Брак с Гонорией автоматически делал его соправителем не шибко умного римского императора, а сама Римская империя становилась легкой, а главное вполне законной добычей кагана. Увы или к счастью, этот брак не состоялся. Жених умер при сомнительных обстоятельствах в объятиях другой своей нареченной по имени Ильдико. У гунна, надо признать, было большое сердце, позволявшее иметь добрый десяток жен и бесчисленное количество наложниц. Однако силы человеческие небеспредельны, в чем Аттила убедился на собственном опыте. Не исключено, правда, что его отравили. О кагане гуннов мы еще будем говорить, а пока вернемся к Меровингам, точнее Вельсунгам, а еще точнее – к Волосатым, как их называли средневековые хронисты. Начнем с загадочного Хлодиона, отца не менее загадочного Меровоя, поскольку именно он был основателем новой династии, главными символами которой стали медведь и пчелы. Подобные символы, конечно, не были случайными, ибо медведь теснейшим образом связан с древнейшим культом славян и русов, культом бога Велеса.

Вот что об этом пишет Петухов: «Вполне возможно, что русы того времени воспринимали медведей как своих предков, грозных, всесильных, диких и даже способных к магии перевоплощения-оборотничества. Культ Велеса-Волоса чрезвычайно сложен и архаичен, но для нас важно, что это характернейший культ русов. Из него, кстати, мы можем сделать достаточно убедительный вывод – русы почти всегда жили по соседству с медведями, точнее, и те и другие сосуществовали – далеко не мирно – в одних ареалах» («История Русов»).

Надо сказать, что за годы своего существования культ Велеса претерпевал существенные изменения. Если поначалу Волосатый был богом охотников, то с течением времени он превращался в покровителя скотоводства и земледелия. При этом он еще и сохранял связь с загробным миром через одну из своих ипостасей. Именно с Велесом связан миф о Чернобоге. Суть его такова: Ярила убивает Дракона, поработившего Землю-Ладу, потом оплодотворяет освобожденную, и в результате его усилий земля расцветает и плодоносит, а сам Ярила со временем превращается в Велеса, покровителя урожая и скотьего приплода. Картина, что и говорить, благостная, если бы не одно «но»: в этом мире все рождающееся рано или поздно умирает, и добрый, щедрый Велес с течением времени становится Драконом или Вием, хозяином Навьего мира, вождем нечистой силы и ждет нового Ярилу, дабы пасть под ударами его меча. В основе этого мифа нетрудно заметить вполне реалистическую основу – смену времен года. Весна – время, когда Ярила борется с Драконом, лето – период его торжества, осень – время Велеса, время сбора плодов, и, наконец, зима, суровая и холодная, пора разгула навьих сил, царство Дракона. Но со временем Велес, центральная фигура триады, становится богом перемен не только природных, но и социальных. Соответственно меняется роль Ярилы, ибо сын Велеса изначально несет в себе драконью суть. Проблема не в том, что Ярила может стать Драконом, проблема в том, что он не может им не стать. Надо отдать должное мудрости наших предков, они, похоже, лучше нас понимали, что любая революция не только приносит плоды, но и сопровождается разгулом нечисти. И неслучайно «навь» и «новь» в нашем языке созвучны. Древняя Русь знала две божественных триады. Кроме триады Чернобога была еще и триада Белобога, куда входили Род, Перун и Даджбог. Путь Белобога – это, выражаясь современным языком, путь эволюционного развития, путь Чернобога – революционного. Путь Белобога, путь эволюционного развития, конечно, предпочтительней, и Ярила – сын Даджбога, смотрится куда привлекательней, чем Ярила – сын Велеса, да вот беда – эволюционный путь развития неизбежно заканчивается энтропией, застоем, а следовательно, гибелью мира Яви и разгулом мира Нави. Вот тогда и возникает необходимость в революционере, способном вырвать Землю-Ладу из рук Дракона и оплодотворить ее. Время короля Хлодиона – это время глобальных перемен. С этим утверждением, думаю, никто не будет спорить. Великое переселение народов завершилось крахом Римской империи, и последствия этого грандиозного события Европа переваривала несколько веков.

Вернемся к Хлодиону, породившему Меровоя. О первых франкских королях сохранилось мало сведений. Тем не менее мы знаем, что Меровой был участником битвы на Каталаунских полях, где союзная армия галло-римлян, франков, вестготов и бургундов отразила нашествие на Галлию гуннских полчищ Аттилы. Имеются сведения, что Меровой не единственный сын Хлодиона. Об этом сообщает Карпец:

«А вот еще более любопытное свидетельство о Каталаунском сражении. Принадлежит оно Юрию Ивановичу Венелину, исследовавшему события эпохи «Великого переселения» не только по летописям и хроникам, но и преданиям собственного народа – русинов – сохранившего в памяти предания своих непосредственных предков – русов-венедов: «В то время (448 г.) скончался верховный правитель Вандальских владений во Франции или, быть может, настоящий Монарх над Вандалами, Клодовой или Кладовой (Cladoveus), оставя двух сыновей, Мировою (Meroveus) и Кладовлада (Cladovaldus, Klodobalolus, пишут Латины). Римскими же владениями в Галлии управлял храбрый Аетий. Молодой князь Мировой посещал Аетия и даже поехал было в Рим». Далее Ю. И. Венелин пересказывает в целом ту же версию разделения среди франков – Кладовлад (Хлодобальд) переходит на сторону гуннов, Меровей – тогда еще единой (она падет в 476 г.) Римской империи. При этом, однако, интересен конечный вывод ученого: «Не известно, куда девался претендент Вандальского престола во Франции, Кладовлад; убит ли на сражении, или, может быть, пренебрежен Аттилою, или вознагражден чем-либо; подробности Вандальской современной Истории до нас не сохранены. Известно, по крайней мере, что Мировой (Miroveus, Meroveus), согласившись на требования Аттилы и перешед от Римлян (другая версия! – однако такое балансирование естественно, ибо и римляне, и гунны венедам-франкам были чужды в одинаковой степени. – В.К.), остался на престоле, на коем царствовал довольно хорошо еще 10 лет. Потомки его, под именем Мировичей, царствовали с 458 по 754 г. …Заметьте, что во время Аттилы сей народ называли Вандалами и Аланами; сей же самый Царский дом и народ впоследствии переименовали во Франков». Римско-меровингский союз V в. Венелин называет очень прямо и просто: «Римляне и союзные Россы». Конечно, это кажется экзотичным. Но до сих пор и европейские историки не могут определить истоки и происхождение своей первой расы – до такой степени, что неоспиритуалисты выдумывают самые странные гипотезы, например, о том, что Меровинги – «внеземные существа». Конечно, это более привлекательно, чем признать общие корни с Царским домом «русских медведей»». («Русь Мировеева»).

После Меровоя королем франков стал его сын Хильдерик, человек, по мнению Григория Турского, отличавшийся «чрезмерной распущенностью». А свое царствование он начал с развращения дочерей франков. Франки не стерпели такой наглости и лишили сына Меровоя власти. Тот вынужден был уехать в Тюрингию, где нашел приют «у тамошнего короля Базина и его жены Базины». Закончилась эта история тем, что опамятовавшие франки все-таки вернули власть Хильдерику, а тот (вот неблагодарный!) увел жену у своего благодетеля – тюрингского короля Базина. Впрочем, Григорий Турский если и не снимает полностью вину с короля франков, все-таки перекладывает значительную ее часть на королеву тюрингов: «И вот во время их правления та Базина, о которой мы упоминали выше, оставив мужа, пришла к Хильдерику. Когда Хильдерик, озабоченный этим, спросил о причине ее прихода из такой далекой страны, говорят, она ответила: «Я знаю твои доблести, знаю, что ты очень храбр, поэтому я и пришла к тебе, чтобы остаться с тобой. Если бы я узнала, что есть в заморских краях человек достойнее тебя, я сделала бы все, чтобы с ним соединить свою жизнь». Хильдерик с радостью женился на ней. От этого брака у нее родился сын, которого Базина назвала Хлодвигом. Хлодвиг был великим и могучим воином» («История франков»).

Неизвестно, что по этому прискорбному случаю думал король Тюрингии, но в глазах епископа города Тура изменница Базина была права, поскольку родила от Хильдерика не абы кого, а крестителя Франции. Причем, вопреки распространенному мнению крещение он принял от православной церкви, по той простой причине, что Римско-католической тогда попросту не существовало. Епископ у Рима был, но не более того. Карпец так комментирует это событие: «В 496 году внук Меровея Хлодвиг Великий принимает Святое Крещение. Казалось бы, к этому времени уже многие местные князья и вожди переходят в христианство и становятся членами Единой Соборной и Апостольской Православной Церкви. Однако Византийский Император, считавшийся тогда Царем всех православных (при тогда еще «первом среди равных» Римском епископе), сразу же дарует Хлодвигу не только должность консула (что обычно), но особый титул Августа, принадлежавший только самим Византийским Императорам» («Русь Мировеева»).

Собственно, никакого другого выбора у императора Византии Зенона (хиленько, к слову, сидевшего на троне) не было, поскольку в западной части империи правил язычник-руг Одоакр или Оданацер, а под боком у Константинополя не на шутку разгулялись остготы рекса Тудора. В конце концов Тудора византийцам удалось натравить на Одоакра, отрядив ему в помощь только что крещенного Хлодвига. Сия хитроумная комбинация завершилась созданием на развалинах Римской империи двух королевств – франкского и готского. Константинополь, правда, удалось отстоять, но сменившему Зенона Анастасию, женившемуся на вдове умершего императора, ничего другого не оставалось, как признать свершившийся факт и попытаться задобрить расходившихся варваров. Хлодвиг и Тудор очень быстро нашли общий язык, о чем не без удовольствия свидетельствует Иордан: «На третий, как было сказано, год по вступлении своем в Италию Теодорих, по решению императора Зинона, снял с себя частное платье и одежду своего племени и принял пышное царское облачение уже как правитель готов и римлян. Затем он послал посольство к Лодоину, франкскому королю, испрашивая себе в супружество дочь его Аудефледу, на что тот благосклонно и милостиво согласился; он полагал, что таким браком он [побудит] сыновей своих – Кельдеберта, Хельдеберта и Тиудеберта – заключить с готами соглашение и пребывать в союзе с ними. Однако это брачное соединение не оказалось достаточно полезным для мира и согласия, и весьма часто жестоко воевали они из-за галльских земель. Но пока жив был Теодорих, гот никогда не уступал франкам» («Гетика»).

По единодушному мнению как летописцев, так и историков, приверженцев традиций, огромную роль в обращении франкского короля сыграла его кроткая жена-христианка с устрашающим для русского уха именем Хротхильда. Впрочем, у супруги Хлодвига было и другое имя – Клотильда. Клотильда-Хротхильда родила королю франков сына по имени Хладомир. Хладомир был вторым ребенком Хротхильды, первый умер при крещении. Вот что пишет об этом трагическом событии Григорий Турский: «Выведенный из себя этим обстоятельством, король гневно и резко упрекал королеву. «Если бы мальчик, – говорил он, – был освящен именем моих богов, он непременно остался бы живым; теперь же, когда его окрестили во имя вашего бога, он не выжил». На что королева ему отвечала: «Я благодарю всемогущего господа, творца всего, за то, что он не счел меня недостойной и захотел взять рожденное из чрева моего в царство свое. Душа моя не печалится по этому поводу, ибо я знаю, если кто-то призван из этого мира в белых одеждах, то должен пребывать в Царстве Божием».

После этого королева родила второго сына, которому дали в крещении имя Хлодомер. Когда и он начал болеть, король сказал: «С ним случится то же, что и с его братом. А именно: крещенный во имя вашего Христа, он скоро умрет». Но, спасенный молитвами матери, сын по воле божьей выздоровел» («История франков»).

Видимо, это событие произвело на Хлодвига известное впечатление, но новую веру он принял лишь тогда, когда новый Бог даровал ему победу. Практичный, судя по всему, был человек. Вслед за королем крестилась и его дружина. Нарисованную Григорием Турским благостную картину сильно подпортил Прокопий Кесарийский, полсотни лет спустя скептически отозвавшийся о крещеных франках: «Захватив мост, франки принесли в жертву детей и жен тех готов, которых тут нашли, и их тела бросили в реку, как початки войны. Эти варвары, будучи христианами, сохранили многое из своих прежних верований: они приносят человеческие жертвы и совершают другие религиозные обряды, далекие от истинного благочестия, в том числе прибегают и к гаданиям» («Война с готами и персами»).

Что же касается упоминавшегося уже в этой книге немецкого историка Уве Топпера, то он и вовсе усомнился в самом факте крещения: «Ведь и франки тоже не были христианами, в чем можно было убедиться, побывав на «Большой франконской выставке» (Париж – Мангейм – Берлин, 1997). Даже при помощи до смешного наглой пропаганды и фальсификации артефактов церкви не удалось доказать наличие христианства (во всяком случае, римского католичества) в Центральной Европе ни при франках, ни в эпоху Каролингов. А так как его не было, то не могло быть и несфальсифицированных археологических находок или иных свидетельств.

Наше представление о раннехристианской эпохе в империи франков основывается на двух латинских текстах:

• на «исторических книгах» епископа Григория Турского и

• на поэтических образцах «его друга и спутника» Венанция (Счастливого, VI век)» («Великий обман»).

Все может быть, конечно, но мы пока все же останемся в рамках традиционной истории, которая не отрицает за Меровингами неких способностей, выходящих за рамки обыденности. Что, кстати, позволило Байджету и иже с ним объявить Меровингов потомками Христа. По моему мнению, они погорячились, хотя связь Волосатых королей с христианством я, в отличие от Уве Топпера, отрицать не собираюсь. Более того, я буду настаивать на ней. Но об этом позже. А пока я все-таки рискну процитировать авторов «Священной загадки»: «На самом деле их считали не королями в современном смысле этого слова, а скорее королями-священниками, земным олицетворением всемогущества Божия, каковыми до них были фараоны Древнего Египта. Они не царствовали милостью Божией, но были живыми ее представителями, воплощением – качество, обычно признаваемое только за Иисусом Христом. Их ритуалы больше походили на священнические, чем на королевские. Так, были обнаружены тела некоторых меровингских монархов, носящие на черепах ритуальные надрезы, подобные тем, какие можно видеть на черепах древних великих буддийских священников Тибета; эти надрезы позволяли душе покидать тело в момент смерти и входить в контакт с божественным миром. Не следует ли в связи с этим и тонзуру священников отнести к этой древней меровингской практике? В 1653 г. в Арденнах была найдена меровингская могила, имеющая большое значение; это было захоронение Хильдерика I, сына Меровея, отца Хлодвига – самого знаменитого представителя династии. В могиле находилось оружие, сокровища, различные драгоценности и значки, которые обычно находят в королевских захоронениях. Но в этом имелись также предметы, относящиеся больше к области магии и колдовства, чем к королевской власти: отрезанная лошадиная голова, голова быка, сделанная из золота, и хрустальный шар. Одним из священных символов Меровингов была пчела, и таких пчелок из золота в могиле Хильдерика было около трехсот; все содержимое могилы было передано Леопольду-Вильгельму Габсбургскому, военному правителю австрийских Нидерландов и брату императора Фердинанда III».

И еще одна цитата из той же книги: «Подобно патриархам из Ветхого Завета, даже после того, как они обратились в христианство, меровингские правители были полигамными и содержали роскошные гаремы. Даже когда аристократия, уступив нажиму Церкви, решилась принять строгую моногамию, монархи отказались следовать этому, а Церковь, что очень любопытно, не протестуя, согласилась закрыть глаза на эту привилегию, о чем один английский историк, удивляясь, написал следующими словами: «Почему полигамия была молчаливо одобрена франками? Быть может, мы имеем здесь дело с древним обычаем королевской семьи, семьи такого ранга, что уже никакой, даже самый выгодный династический брак не сможет еще более облагородить ее кровь, и она не может быть осквернена кровью рабыни… Родится ли королева в королевской династии или от куртизанки – это не имело значения… В его собственной крови находилась эта сила рода, и все, кто принадлежал к нему, разделяли ее… Другие, подразумевавшие то же самое, спрашивали себя: «А может, Меровинги – это германская династия Heerkonige, выходцы из древней королевской династии времен Великого переселения народов?» Но сколько королевских семей в мире обладало такими привилегиями и почему Меровинги имели на это больше прав, чем другие? Каким образом их кровь наделяла их такими исключительными правами?» (Байджет, Лей, Линкольн, «Священная загадка»).

Последний вопрос, на мой взгляд, поставлен правомерно, что вовсе не означает согласия автора данной книги с ответом, данным на него Байджетом. Прежде всего давайте разберемся с именами первых Меровингов. Оставим пока в стороне самого Меровоя, имя которого якобы означает на старофранкском языке «чудо». Хотя я не исключаю, исходя из замечания Венелина, озвученного выше, что настоящее имя Меровоя было Кладовлад. И он раздвоился благодаря своим метаниям от префекта претория Аэция, возглавлявшего римлян, к гунну Аттиле и обратно. Тот же Венелин вскользь об этом упоминает. Итак, основателем династии был Хлодион, он же Клодио, ему наследовал Меровой, Меровою – Хильдерик, которого в свою очередь сменил Хлодвиг. Последний разделил королевство между сыновьями Хлотарем, Хильдебертом, Хлодомиром и Теодорихом. Я заранее извиняюсь перед читателями за разночтения в написании имен меровингских королей, поскольку у разных авторов они звучат по-разному. В частности, «х» в начале имени переходит в «к», что, кстати говоря, обычно для древних летописей. Что же касается гласных, то о них и вовсе говорить не приходится, каждый из средневековых авторов ставит ту букву, которая ему больше по душе. Любопытно другое: порою буква «х», точнее латинская «h», вовсе пропадает, и имя Hludowic читается переводчиками как «Людовик». Причем, когда речь заходит о Каролингах и последующих династиях, пишется «Людовик», а если о Меровингах – «Хлодвиг». Меня, честно говоря, такой странный подход удивляет; остановитесь, господа переводчики, на каком-нибудь одном варианте. Ю. Д. Петухов полагал, что имена Хлодвиг, Хлотарь, Хладомир, Хладовлад восходят к слову «колдун» и одновременно «кельт», поскольку слово «колдун» означало в том числе и кельтов, точнее их жрецов – друидов. Иной точки зрения придерживается французский ученый Ф. Лебек в своей работе «История франков». Хильд-Рик, по его мнению, означает на старофранкском языке «мощный воитель», а Хлод-Виг – «прославленный в боях». Лично мне это напоминает незабвенного Фенимора Купера с его Соколиным Глазом и Великим Змеем. В общем-то удивляться такому сходству не приходится, я уже упоминал выше, что как западные (Томпсон), так и отечественные (Карамзин) историки полагали и полагают, что славяне и германцы в первые века нашей эры ничем практически не отличаются от гуронов и могикан периода освоения Северной Америки европейскими переселенцами. Ну разве что чуть продвинутее. Общепринятой среди современных историков является также точка зрения, что варварские завоевания и крушение Римской империи предопределили погружение Европы в тьму Средневековья. Вопрос спорный, но сейчас не об этом.

Я полагаю, что Лебек не прав, а его попытки, как и попытки других европейских авторов, перевести имена королей Меровингов исходя из языков немецкого, французского, голландского, шведского и так далее в корне неверны. Что подтверждается результатом. Как вам понравятся такие, например, имена: Блистающий, как День (Дагоберт) или Лесной Надсмотрщик (Вальдемар)? Во-первых, с точки зрения здравого смысла день далеко не всегда бывает блистающим, во-вторых, само по себе подобное имя ровным счетом ничего не означает. «Блистающим, как День» может быть кто угодно, а речь ведь идет о королевской династии, давшей начало едва ли не всем законным династиям Европы. Нет, королевские имена не могут быть абы какими, с ветра взятыми. К тому же сочетание букв «хильд» содержится не только в имени Хильд-Рик («Мощный воитель»), но и в имени Хрот-Хильда – она что, тоже Мощная? Впрочем, понять смысл имени Хротхильда читатель может и сам, подставив вместо буквы «х» букву «к». Итак, жену Хлодвига, ту самую женщину, которая подвигла языческого короля к принятию христианства, звали Кроткилада, то есть «кроткая лада». Что в точности соответствует характеристике, данной ей Григорием Турским. К слову, у Кроткой Лады, было, оказывается, и другое имя – Клотильда. Отбросив первую букву, мы получаем Ладиладо. То есть лада (леди), жена Ладо. Используя этот незамысловатый прием, мы получаем следующие имена первых меровингских королей. Ладион (Хлодион), Ладовлад (Хладовлад, Хлодобальд, здесь «в» переходит в «б», что тоже часто встречается в летописях), Ладо-рекс (Хильдерик), Ладияр (Хлотарь) и Ладомир (Хлодомир). Напомню так же читателю, что выше я уже приводил отрывок из Иордана, где автор «Гетики», называет Хлодвига Ладоином, то есть сыном Ладо. Следовательно имя Hludowici должно читаться как «Ладовиц» или «Ладович», что опять же означает сына Ладо. Ладович, как известно, был чадом любвеобильного Хильдерика, которого мы уже переименовали в Ладо-рекса. Слово «рекс» или «рик» переводится якобы с латыни как «вождь». Позволю себе в этом усомниться. Меровинги, как и прочие «варварские» короли того времени, совмещали функции как военных предводителей, так и жрецов. Об этом прямо пишут авторы «Священной загадки» (выше я приводил цитату из этой книги). Именно поэтому я рискну предположить, что слово «рекс» означает «рекущий» или «изрекающий». А синонимом слова «изрекающий» является слово «вещий».

Таким образом, «Хильдерик» – это «вещий ладо», а вовсе не «мощный воитель». Надеюсь, читатель помнит Вещего Олега, одного из самых блестящих деятелей Древней Руси. В своих книгах «Соколиная охота» и «Сын Чернобога» я описал его как франка, чем вызвал недовольство ревнителей традиционной истории, которые привыкли видеть в Олеге норвежца. Тем не менее, я продолжаю настаивать на своем, именно титул «рекс», который шурин Рюрика носил по праву рождения, трансформировался на Руси в прозвище Вещий Князь. Вполне законная, к слову, трансформация. О Вещем Олеге мы еще будем говорить, а пока вернемся к Вещему Ладо. В брачных обрядах Древней Руси жениха и невесту называли Ладо и Лада, и лишь позднее они стали «князем и княгинею». Академик Рыбаков считает богиню Ладу одной из Рожаниц, помогавшей творцу Роду в его нелегкой работе. Лада была не просто богиней, но еще и олицетворением земли, причем не только всей планеты, но и отдельно взятой конкретной территории. Выше, когда речь шла о возникновении династии Меровингов, я уже приводил цитату из книги Льва Прозорова о том, какую роль играла богиня Лада в верованиях индоевропейцев вообще и славян в частности. Попробуем разобраться, что из себя представлял культ Лады и какое отношение эта славянская богиня имела к волосатым франкским королям. Обратимся для начала к Ю. Д. Петухову.

Вот цитата из его книги «История Русов»: «Мы знаем из более позднего, зафиксированного фольклора и письменных памятников русов, какое внимание уделялось ими «богиням плодородия». Связано ли это с эпохой матриархата (для признания существования которого у науки пока нет веских оснований) или нет, тем не менее «Мать-Рожаница», «Мать-Сыра-Земля», «Родительница всего сущего» – это, пожалуй, основная культовая фигура древних русов после главного божества вселенной, табуизированного и не упоминаемого по имени (Род, Сварог, Дый и прочие теонимы – всего лишь эпитеты, но не имя – запретное и непроизносимое). По количеству находок и географии их распространения мы можем судить о важности и глубине культа, зарожденного не позднее 30-го тысячелетия до н. э. и просуществовавшего до наших дней. Нет ни малейших сомнений, что мы имеем дело с культом древнейшего божества плодородия и женского начала, сохранившегося в памяти человечества как Мать-Рожаница – Лада – Кибела – Макошь. Безусловно, в той или иной форме подобный культ существовал и у прочих этносов, родственных или неродственных суперэтносу. Но наибольшее значение и распространение он имел в среде проторусов и прарусов. И потому по находкам фигурок Матери-Рожаницы Лады, со следами окраски красной охрой, мы можем прослеживать пути следования и места расселения древних русов».

А вот еще одна цитата того же автора: ««Древнегреческая» богиня Лато (Лето), мать Аполлона и Артемиды. Вся троица – гипербореи с Севера. Значения их имен греки не понимали. Между тем Лато – это русская Лада, мать богов, одна из двух Рожаниц. Вторая – Артемида, основу имени которой составляет корень «арт», соответствующий русскому корню «род» в древнегреческом произношении (данное исследование «арт» = «Род», «Артемида» = «Рожаница» проведено академиком Б. А. Рыбаковым; к сожалению, корифей русской исторической науки не пошел дальше, остановившись на лингвистическом и функциональном доказательстве тождества второй Рожаницы Артемиде). Для примера от себя приведу читателю лингвистическое равенство «работа» = «арбайт». Основой лингвомифообраза Аполлона явился проторусский бог Кополо («гневный», «сверкающий», «кипящий», стреловержец и мститель, покровитель пения и плясок), трансформировавшийся в славянское божество второго ряда Купалу» («История Русов»).

Петухову вторит Н. И. Васильева: «Аполлон, полным аналогом которого является славянский Купала, символизирует Солнце в наивысшем подъеме, летнее солнцестояние. Его образ – светлый, прекрасный юноша, его функции – покровительство любви и браку. Само имя его связано со словом «купава» в значении «белый», «светлый», возможно, что именно он и есть тот «Белбог» или «Беллин», особое почитание которого славянами и кельтами засвидетельствовано античными источниками. Подобно своей матери – богини любви Ладе, Купала назывался также Лад или Ладон». К имени Ладон имеется пояснение: «Таким именем называют его польские средневековые хронисты, ставя в соответствие Марсу. Следует учесть, что римская религия не знала аналога славяно-греческому Аполлону» («Религия Великой Скифии»).

Итак, мы установили, что имя Ладо, Ладон, Ладион – сакральное, что им называли сына богини Лады и что олицетворял он солнце, точнее летнее солнцестояние. Поклонники Александра Дюма наверняка помнят, как себя называл Людовик XIV – «король-солнце»! Оказывается, он имел на это полное право. Мог бы даже назваться Аполлоном, но, видимо, подвело образование. Нам осталось выяснить, как звали божественного отца Ладо, и для этого мы вновь обратимся к уже известному нам талантливому исследователю: «Супругой весеннего солнечного бога Ярилы славянская мифология считала прекрасную Ладу (Венеру); летный солнечный Купала приходился им сыном. Символом Ярила-Хорса у славян считался сокол; отсюда русское выражение «ясный сокол» – эпитет «ясный» относится непосредственно к Солнцу» (Васильева, «Религия Великой Скифии»).

Бог Ярила получил свое имя от «яри», так наши предки называли оплодотворяющую энергию неба. Я уже писал выше о связи Ярилы с богом скотоводства и земледелия Велесом. Но этим функции Ярилы, олицетворения божественной «яри», не ограничивались. Он был еще и юным Перуном, богом войны, и даже попал в этой своей ипостаси в греческую мифологию под именем Арес. Он был и юным Даждбогом, отвечающим за продолжение славяно-русских родов. Но поскольку все вышеперечисленные боги являли собой лишь ипостаси высшего славянского божества Рода, то мы имеем полное право сказать, что Ярила есть оплодотворяющая Землю-Ладу энергия Создателя. К слову, имя Род не единственное имя творца мироздания у славян-русов-индоевропейцев. Собственно, имя Создателя было табуировано, и мы можем говорить только об именах, его заменяющих. Одним из таких имен является Див, или Деус. И если Роду в созидательной работе помогали Рожаницы, то у Дива-Деуса тоже имелись помощницы-Девы. Причем старшая из них соответствовала Ладе, матери Ладона, Купавона, Аполлона, и звалась, соответственно, Евой. Отсюда и имя ее сына по аналогии с Ладоном – Еван. Купавон-Купала по сию пору зовется Иваном. Его имя связывают с христианской традицией, но это не так, имя это индоевропейское, славянское, русское, связанное с Создателем Дивом-Деусом и его помощницами Девой и Евой.

Вот что пишет о культе Девы В. А. Чудинов: «В начале ХХ века сербский археолог Милое Васич открыл на Балканах ранненеолитическую культуру Винча (в 18 км к югу от Белграда). Более всего там почитали богиню Деву, чье имя трансформировалось в слово «Жива». Сами Балканы стали называться Живина Русь. Много позже, в эпоху железа, когда на Балканы пришли эллины, они сделали Деву своим главным богом, но заменили женскую ипостась на мужскую и стали произносить чуть иначе, Зеус (Зевс). В зону Живиной Руси входили и Апеннины. Там в эпоху железа богиня Дева становится богом Дивом, наиболее почитаемым богом античности. Это же имя понимается и как «бог вообще» (Деус)» («Русские и славяне до Киевской Руси»).

Греки произносят это имя как Теос, отсюда «теология», то есть «богословие». Я специально остановился на божественном трио Деус-Ева-Дева, поскольку с их помощью надеюсь объяснить значение имен волосатых королей, в которых отсутствует корень «ладо», но для начала еще одна цитата из книги Васильевой: «Возможно, само имя Иван восходит к древнейшей индоевропейской традиции: оно имеет аналоги у кельтов: Ив, Ивэйн, Иванхо (Айвенго). Одного из двенадцати рыцарей Круглого стола (символ зодиакального круга) зовут Ивэйн, и на его гербе изображен лев, символ Солнца» («Религия Великой Скифии»).

Итак, имя четвертого сына Ладовица (Хлодвига) – Теодорих, а точнее Теодор-рекс. Имя Теодор широко распространено в Европе и считается, кажется, греческим. Однако, по мнению Чудинова, которое мы привели выше, оно связано с Балканами, ибо именно там поначалу возник культ Девы-Живы, а потом и Деуса. Здесь нужно оговориться, что греческие и латинские авторы имели скверную с точки зрения современного исследователя привычку переводить либо все имя целиком, либо часть его на свой язык. Особенно в этой связи не повезло двусложным славянским именам. Так что Теодор-рекс вполне может быть и Теодором («Даром Деуса»), и Божидаром. Тоже самое можно сказать о Теодеберте, с той лишь поправкой, что речь идет о Божественном Бере. Как мы помним «бер», «медведь» был одним из символов династии. Теодебальда мы с полным правом можем назвать Божественным Владыкой или, что, наверное, точнее, Божественным Даром Владыки. Хильперик – это Колобер, или Медведь – Солнце («коло» на древнеславянском как раз и обозначает дневное светило). Хариберт – это Ярибер, то есть божественная энергия Велеса-медведя. Здесь необходимо оговориться, что и в латинском, и в греческом алфавите нет буквы «й», а именно с этой буквы начинается слово «йарь». Поэтому буква «й» либо вообще опускалась либо заменялась буквами «г» и «х», точнее их аналогами в вышеназванных алфавитах. Еще Егор Классен отмечал, что русский корень «яр», пишется в немецком языке как «гер», точнее her, отсюда кстати немецкое обращение «герр», которое обычно переводится как «господин», хотя означает всего лишь человека, наделенного оплодотворяющей энергией-семенем, то есть мужчину. К слову, то же самое означает и слово «арий», ныне почти запрещенное. Хотя никому почему-то в голову не пришло запретить и слово «герр», хотя оно означает тоже самое. Я уж не говорю о том, что «арий» входит как составляющая часть в слова «пекарь», «слесарь», «боярин» и т. д. Может, заодно запретить и их?

Честно говоря, я затрудняюсь объяснить, что означает имя Сигабер, хотя вторая составляющая этого имени очевидна. Возможно, речь идет о победоносном медведе. Зато имя Дагоберт, а точнее Драгобер, означает «охраняемый небом путь медведя», то есть Велеса. Где буква «д» означает защиту, «ра» – небо, а «га» – путь (отсюда русское слово «гатить», то есть прокладывать путь). Сравните с другими славянскими именами – Драгомир, Миодраг, Драгутин, Драговит. И, наконец, вспомните русскую дорогу. Да, уважаемые сограждане, слово «дорога» именно так переводится с русского на русский. Собственно, она и по факту опекается только небом, никаких других хозяев у нее, похоже, по сию пору нет. Я мог бы продолжить перечень имен, упоминаемых в летописях в связи с Меровингами, переводя, а точнее возвращая их в славяно-русское лоно, но, думаю, и перечисленных вполне достаточно. В связи с этим естественно возникает вопрос, а почему эти имена, откровенно славянские, преподносились и преподносятся как германские. Ответ до смешного прост – потому что немцы первыми застолбили их за собой. И даже кое-как перевели. Образчики этих переводов я приводил выше. Конечно, их могли бы поправить наши переводчики, но дело все в том, что большинство европейских летописей переводились не с греческого и латинского, а как раз с немецкого, английского и французского, а если их все-таки переводили с оригинала, то обязательно сверялись с немецкими текстами. Я не собираюсь обвинять европейцев в сознательном обмане, просто для того, чтобы понять значение имен королей из династии Меровингов, надо, во-первых, знать русский язык, а во-вторых – славянскую мифологию.

Итак, мы установили, что средневековые хронисты знали о франках, как ни странно, больше, чем современные ученые. Троянские корни династии – это если и не факт, то вполне законное допущение. Равным образом мы можем говорить о происхождении династии из Приазовья или Причерноморья, с берегов Дона или Днепра. Славянские корни Меровингов достаточно очевидны, можно спорить лишь о божественности их происхождения. Конечно, Ладон (Хлодион) рожден был от человека, но его рождению наверняка предшествовала религиозная мистерия, где представительница истребленного рода франкских вождей изображала богиню Ладу, земным воплощением которой, по тогдашним представлениям, она была, а ее жених выступал от имени посланца Рода Ярилы, одновременно являющегося и юным Велесом, Божественным Медведем. Я даже знаю, как называли окружающие этого человека, – Ярман! Но о ярманах речь впереди.

Глава 2. Скифы

Прежде чем перейти к интересующему нас периоду, IV–V вв. н. э., постараемся разобраться, кто обитал в Причерноморье и Приазовье до того времени, когда гуннская волна накрыла Европу и опустила на дно истории Великий Рим, привольно раскинувшийся на трех континентах.

Вот что пишет по этому поводу Ю. Д. Петухов: «Северное Причерноморье – особое место в истории суперэтноса. Это бескрайние и обильные зверем и травами степи (для того времени местами и лесостепи), где русы-индоевропейцы впервые в мире приручили дикую лошадь и вследствие того (только одна из причин) покорили этот мир (само слово-понятие «князь» – «конунг» – «кениг» происходит от русского «конник», как «шевалье» – «кавалер» – «кабальеро» от слова «кобыла»). Северное Причерноморье наряду с Балканами (Нориком) можно назвать вторичной прародиной индоевропейцев» («История Русов»).

После Троянской войны, о которой мы уже упоминали выше, в Причерноморье пришли киммерийцы. Случилось это в XIV–XIII вв. до н. э. Переселение их сказалось по всей Европе. С одной стороны, по мнению Валерия Шамбарова, изложенному в книге «Когда оживают легенды», обособляется кельтская культура, охватывая запад Европы, с другой, в Прибалтике и по Дунаю образуются лужицкая (она же венетская) и иллирийская культуры. Именно в ходе этих переселений на Адриатике появляется венеты, основавшие здесь Венецию. Однако, как полагает Шамбаров, этих венетов не следует путать с венедами-славянами, поскольку «в венетских надписях на Адриатике лингвисты усматривают и латинские, и германские, и балтские, и славянские корни». Однако по поводу киммерийцев существуют и другие мнения. Так, Н. И. Васильева полагает, что киммерийцы «как носители срубной культуры оказываются прямыми наследниками степных ариев Восточно-Европейской равнины; их предки предпочли остаться «дома», тогда как другие расселились по всем направлениям в Европу и Азию. Неудивительно, что древняя традиция, представленная в Библии, называет киммерийцев старшим из народов индоевропейской семьи».

И еще одна цитата: «Учитывая данные археологии и исторической традиции многих народов, нет оснований считать киммерийцев поздними пришельцами в южнорусских степях. Напротив, есть основания полагать, что они были автохтонами, местными жителями с древнейших времен» (Васильева, «Великая Скифия»).

Несмотря на некоторые разногласия, ни Шамбаров, ни Васильева, ни Вернадский, ни другие исследователи не отрицают существенный вклад киммерийцев как в причерноморскую культуру, так и в европейскую эпохи поздней бронзы. Как сообщает Геродот, киммерийское царство пало под натиском скифов, пришедших из Азии. Однако Васильева полагает, что произошла лишь подвижка родственных племен, когда одна элита сменила другую.

«Вторжение скифов с Волги и Дона в Причерноморье следует понимать не как «вытеснение» одного народа другим, совершенно чужим, а как внутрисистемное, чисто политическое перемещение. Другими словами, около 800 г. до н. э. в южнорусских степях сменилась политическая власть» («Великая Скифия»).

Васильевой вторит Г. В. Вернадский: «В то время как народы, осевшие в Южной Руси, обозначаются в различные эпохи несхожими именами, мы не можем быть уверены, что каждое изменение имени сопряжено с миграцией целой этнической группы. Оказывается, что время от времени новые правящие роды захватывали контроль над страной, и несмотря на то, что некоторые группы эмигрировали, большинство местного населения оставалось, лишь принимая примесь крови пришельцев» («Древняя Русь»).

Итак, в VIII в. до н. э. господство киммерийцев в Причерноморье сменилось господством скифов. Вот что пишет об этом Васильева: «Выясняется, что уже в VIII в. до н. э. нижнедонские степи были заселены скифами, поскольку преемственность культуры в позднейшую эпоху полностью сохранялась. Дон в начале 1-го тыс. до н. э. был границей «Киммерии» (простиравшейся в Приазовье – Причерноморье на запад от Дона вплоть до Карпат и низовьев Дуная) и «Скифии» (на восток от Дона до Волги, южного Приуралья и далее на восток). Около 800 г. до н. э. донской рубеж был прорван: именно к этому времени относится внезапная гибель группы нижнедонских поселений (Кобяково, Гниловское, Хапровское и др.) так называемой кобяковской культуры эпохи поздней бронзы, преемственной с общекиммерийской – срубной культурой. Это и был момент нашествия скифов «в Европу»» («Великая Скифия»).

В Киммерии вспыхнула гражданская война, что, естественно, оказалось на руку скифам. «Местные жители и пришельцы с востока просто смешались, прежнее население вошло в состав новой социально-политической структуры. Эти немногочисленные «настоящие» скифы, пришедшие в Причерноморье с востока, из волго-донских степей, и образовали новую элиту. Поэтому в Передней Азии и других странах VIII–VII вв. до н. э. и называли народ, совершавший вторжения из южнорусских степей через Кавказ, двойным именем – и «скифами», и «киммерийцами»: ведь последние и составляли большинство подданных Скифского царства; старое название еще не забылось» (Васильева, «Великая Скифия»).

Вот что говорит о скифах Геродот: «Общее же всех их (скифов) название – сколоты, по проименованию царя; скифами же их называют эллины». Однако академик Рыбаков сколотами считает только скифов-пахарей. Связано это с тем, что маститый историк полагал, что к названию «сколоты» восходит современный этноним «славяне». Скифов-скотоводов он считал, как и многие другие современные ученые, иранским племенем. Академику и иже с ним горячо возражает Васильева: «С археологической точки зрения, «скифам-пахарям» принадлежат курганы и городища лесостепи Среднего Поднепровья, «скифам-пастырям» – царские курганы в Днепровской луке, у р. Молочной, на Керченском полуострове. Никакой принципиальной разницы между этими культурами, разумеется, нет, как и нет никаких естественных границ, которые могли бы такую разницу обусловить. Только при полном игнорировании среды обитания можно утверждать, что рядом, что называется, на ровном месте, длительное время могли проживать – не смешиваясь! – два совершенно разных народа» («Великая Скифия»).

Спор между сторонниками «ираноязычия» и «славяноязычия» скифов идет не менее ожесточенный, чем между норманистами и антинорманистами. И, надо признать, им есть из-за чего спорить. Дело в том, что Великая Скифия, по словам Гекатея Милетского, простиралась «от Ирана до Кельтики», причем граница на западе проходит где-то в районе Южной Прибалтики. Это вполне согласуется с данными археологии: находки «звериного стиля» обнаружены в Центральной Европе – в Чехии, Польше и даже в Восточной Германии. В сущности Великая Скифия занимала как раз ту территорию, которую позднее занимал Советский Союз. Так что спор «иранцев» со «славянами» носит не в последнюю очередь идеологический, а скорее даже политический характер. Кавказские войны последних десятилетий показали, что кому-то очень хочется вытеснить Россию не только с Северного Кавказа, но из Причерноморья и из Приазовья. Все утверждения сторонников «иранской» теории, что речь идет о «чистой науке», мягко говоря, несостоятельны. Концепция ираноязычия скифов с самого начала была сомнительной с точки зрения чистоты, ибо у ее истоков стоят немецкие ученые, готовившие идеологическое и «научное» обоснование гитлеровской агрессии против СССР. Я уже выше упоминал о стремлении западных, да и наших историков загнать славян куда-нибудь поглубже в болота, теория «ираноязычия скифов» вполне согласуется с этими устремлениями. И если «объективность» академика Рыбакова, писавшего в «эпоху развитого социализма и повального интернационализма», еще можно как-то понять, то усердие его современных последователей иначе как глупостью назвать нельзя.

Проблема в том, что культура скифов по своему уровню была не ниже культур большинства известных нам государств Древнего Мира. Современные искусствоведы выделяют в Европе 1-го тысячелетия до нашей эры три главных очага высокой культуры: средиземноморский (римско-греческий), кельтский и скифский. Скифские воины обладали прекрасным оружием, превосходившим все тогдашние аналоги. Они носили чешуйчатые металлические панцири, шлемы. Их стальные мечи, короткие и длинные вошли в легенды. Щиты они делали либо из бронзы, либо из дерева, укрепляя его железом. Скифские украшения из золота и бронзы, выполненные в «зверином стиле», являются гордостью многих музейных коллекций. Причем уровень этих изделий был настолько высок, что вызвал целый поток гипотез по поводу греческого влияния на скифское искусство. Однако все эти гипотезы полопались как мыльные пузыри после того, как археологами было установлено, что многие из украшений были выполнены скифскими мастерами еще до того, как греки основали свои колонии в Причерноморье. К тому же речь идет о единой культуре скифов и родственных им народов от Алтая до Карпат. Керамика скифов отличается своеобразием, кроме того они умели изготавливать металлическую посуду. Развито было и ткацкое ремесло. Скифы выделывали тонкие ткани из конопли, не уступающие по качеству льняным, а также шерстяные ткани.

«У скифов были цари, т. е. четкая государственная организация. Была родовая знать. В Пазырыкских курганах на Алтае благодаря вечной мерзлоте сохранились ковры древних согдов, родственных скифам, с изображением их царей. Хотя их держава была в то время куда менее могущественной, чем Скифия, но изображены там вовсе не какие-нибудь степные ханы-кончаки, а самые натуральные цари, восседающие на тронах в богатых одеждах» (Шамбаров, «Когда оживают легенды»).

Самое смешное в доводах «иранцев», что скифский язык не сохранился. А вся их концепция строится на нескольких словах, дошедших до нас благодаря греческим письменным источникам. Среди этих доказательств фигурируют имена трех скифских правителей, противостоявших агрессии персов во главе с царем Дарием в 512 г. до н. э. Вот имена этих героев: Скопасис, Иданфирс и Таксакис. Воля ваша, но если отбросить типично греческие окончание «-ис» и «-ос», то первое имя будет звучать как Скопас, то есть Скотопас. В конце концов, Геродот записывал эти имена на слух, а его информаторы из проживавших в Ольвии греков, судя по всему, не слишком разбирались в тонкостях «скифского» языка. Прокопий Кесарийский в своей книге «Война с готами и персами» упоминает короля турингов Германфера, о значении слова «Герман» мы еще будем говорить, а вот окончание «фер» явно означает «тур», поскольку соответствует названию племени, где начальствует названный правитель. Подобные переводы объясняются особенностями греческого алфавита. В России, например, слово «театр» долгое время произносилось как «феатр», как раз из-за ошибки переводчика. Таким образом, имя второго скифского предводителя звучало, скорее всего, как Донтур, то есть Донской Бык. А поскольку речь идет как раз о скифах-скотоводах, то вряд ли подобные имена, а вернее все-таки прозвища, могут вызывать удивление. Правда, сторонники скифского ираноязычия само слово «дон» считают иранским. Я не исключаю, что на одном из языков иранской группы слово «дон» действительно означает «река», но как в таком случае быть с русским словом «дно» и кельтской богиней Даной? Не восходят ли все эти слова к единому для всех ариев протоязыку? И на каких вообще основаниях иранская языковая группа выделена из единой семьи индоевропейских языков? У нас даже летописное имя Вадим (помните противника Рюрика?) исхитрились произвести из иранских языков. Однако имя Вадимир чисто славянское, а слово «вадить» с ударением на первом слоге означало у наших предков «очаровывать», «околдовывать». Кстати, любимый всеми составителями кроссвордов скифский меч «акинак» – это всего лишь слегка искаженное русское слово «клинок», для того чтобы понять это достаточно убрать первую букву, как мы это уже сделали в имени Иданфирс. У греческого языка есть одна особенность, о которой уже упоминалось выше, начинать иноязычное слово именно с гласной. В частности, славянское имя Родияр по-гречески пишется «Ардовуарий». Кстати, эта особенность прослеживается и в немецком языке: Лаба – Эльба, «работа» – «арбайтен», и происходит это далеко не случайно. Но о немцах речь впереди, а пока вернемся к скифам. Экспедиция Дария в земли «скотопасов» закончилась полным крахом. Не преуспел здесь и другой великий завоеватель, Александр Македонский, полководцы которого Зопирион и Лисимах сгинули в причерноморских степях. Скифы отнюдь не были мальчиками для битья и, согласно Помпею Трогу, трижды добивались господства над Азией. Последний период скифского господства в Азии – это VII в. до н. э. Первые же следует отнести еще к бронзовому веку. Вот что пишет об этом Васильева: «Сопоставив сообщения Страбона, Помпея Трога, Павла Оросия и египетские надписи, можно утверждать, что и Троянскую войну, и войны с хеттскими Мурсилисами и египетскими Рамсесами в конце 2-го тыс. до н. э. вели именно обитатели причерноморских степей, названные «народами моря» только потому, что в Египет они в самом деле прибыли морским путем, через Греческий архипелаг. Наименование в источниках «северных варваров», воевавших с Египтом, то скифами, то киммерийцами доказывает, что в эту пору они представлялись своим соседям родственными народами, если вообще не одним и тем же народом.

Египетские памятники донесли до нас внешний вид воинов Киммерии, боровшихся с фараоном Рамсесом. Они изображены «с бритыми бородами и головами, с длинными торчащими врозь усами и чубом, какой носили наши запорожцы XVI–XVII вв.; черты лица суровые, с прямым лбом, длинным прямым носом… На головах высокие конические барашковые шапки; на туловищах рубахи с каймой по подолу и нечто вроде кольчуг или кожаных курток. На ногах штаны и большие сапоги с голенищами до колен и узкими носками… Сапоги настоящие, современные, какие носят и теперь простые казаки. На руках рукавицы… Вооружение: короткое копье, лук и секира».

Следует отметить также, что египетские источники называли «народы моря» гитами (гетами), а это имя издревле было одним из самых распространенных в скифской среде; так, во времена Геродота «геты» жили на Дунае, «фиссагеты» на Волге и «массагеты» – в Средней Азии… Судя по изображениям, эти древние скифы-геты были удивительно похожи на средневековых казаков. Не оттого ли казачьи руководители носили титул «гетман»?..» («Великая Скифия»).

Надеюсь, читателю теперь стало понятно, почему западные историки так настаивают на ираноязычии скифов. Одна мысль, что предки русских владели Египтом, Сирией и Палестиной еще до того, как был основан город Рим, способна довести их до белой горячки. Очень может быть, что наши историки вторят им исключительно из человеколюбия и политкорректности. Правда, далеко не все. Профессор Чудинов, например, утверждает, что даже любимая «игрушка» Запада Великий Рим был построен русами, о чем, к слову, говорит его название «Мир», если читать это слово справа налево. К слову, и Сирия (Сурь русских летописей) по тем же правилам читается как Русь. К несчастью для традиционалистов, утверждения Чудинова не голословны, он приводит в подтверждение своей концепции весьма убедительные доказательства, от которых становится все труднее отмахиваться. Опровергнуть их невозможно, остается одно – замалчивать и продолжать борьбу, опираясь на мнение весьма авторитетных ученых, к сожалению, уже ушедших из жизни. Одним из таких авторитетов в науке бесспорно является Вернадский, человек, проживший значительную часть жизни на Западе, и, кстати говоря, не по своей вине, но в патриотизме которого сомневаться не приходится. Правда, Вернадский был евразийцем, что с точки зрения отечественных традиционалистов является тягчайшей ересью, я бы даже сказал – крамолой. Во всяком случае, евразийца Льва Гумилева официальная советская наука травила с особенным сладострастием. С моей стороны было бы нечестным проигнорировать мнение Вернадского по столь животрепещущему вопросу: «Иранский период обладал фундаментальной значимостью для последующего развития русской цивилизации. Неуничтожимые следы иранского влияния все еще существуют на карте России, поскольку во множестве случаев географические названия, в особенности в Южной Руси, происходят из иранского языка. Мы также находим производные от иранского в языках как славян, так и финнов в различной хозяйственной и земледельческой терминологии. Более того, как мы увидим, именно иранцы заложили основание политической организации восточных славян. Искусство Древней Руси было также пропитано иранскими мотивами. В русском народном (крестьянском) искусстве и ремеслах иранские традиции сохранились почти до наших дней. Кроме непосредственных контактов со славянами и с финнами, иранцы, занимавшие степи Южной Руси, служили также связующим звеном между греческой и персидской цивилизациями с одной стороны, и народами Центральной и Северной Руси – с другой.

Рассмотрим топонимические следы, оставленные иранцами на Руси. Характерно в этой связи имя реки Дон. Дон означает «вода», «река» по-осетински (dan по-староирански). Название Дунай производно от того же корня. Аналогичным образом первая часть имени Днепр и Днестр производны от корня don. Согласно Плинию, скифы называли реку Танаис (Донец – Дон) «Син». Это – другое иранское слово для понятия «река». Как мы видели, сарматские племена аорсы и роксоланы распространились уже во втором веке до н. э. по территории Волги, Дона, Донца и Днепра. Имена этих племен могут быть выведены из иранских слов ors или uors («белый») и rukhs («светлый»). Возможно, некоторые реки в районе распространения этих племен должны были стать известны под племенными именами поселенцев. Однако возможность двойного происхождения этих имен не следует упускать из виду. Иранское племенное имя могло быть рационализировано местными славянами с помощью их собственного языка («рос» от «роса»). Двойное происхождение определенных имен и терминов часто встречается в фольклоре различных народов, и в особенности в русском фольклоре. Ни роксоланы, ни аорсы не могли достигнуть столь далеких краев, как Неман и Висла, но могли существовать некоторые торговые отношения между народом рос Верхнего Донца и бассейном Нижнего Днепра с одной стороны, и бассейном Вислы – с другой, что и могло привести к распространению имени «рос» на север. Но скорее всего имена, подобные «рос» и «русь», появились в северном регионе в более поздний период готов или даже варягов» («Древняя Русь»).

Прямо скажем, насчет топонимов негусто. Что касается «ираноязычия» осетин, то о нем мы еще поговорим, а сейчас лишь вскользь заметим, что слово «русый» – оно и в русском языке означает «светлый», «белый», не говоря уже о слове «раса», которое даже на языке древних римлян означает «белый», «чистый». Видимо, чувствуя шаткость своих аргументов, Вернадский в конце концов склоняется «к двойному происхождению определенных имен и терминов». Что же касается влияния «иранцев» на культуру славян, то тут автор «Древней Руси» приводит такое количество примеров, что поневоле начинает свидетельствовать против самого себя. Если сходство в одежде, обычаях, ритуальных предметах и даже детских игрушках столь велико, то речь уже идет об одном народе, а отнюдь не о разных.

Впрочем, судите сами: «Зависимость русского словаря от определенных иранских и, возможно, тохарских корней интересна не только с точки зрения лингвистики, но и возможностью проследить пути культурного прогресса. Из вышеприведенных примеров очевидно, что культурное наследие иранского периода демонстрирует себя в различных аспектах жизни ранних славян и руси, что находит выражение в словах, отображающих жилье (хата), одежду (шаровары), инструменты (топор), домашних животных (собака), социальную организацию (смерд). Мы можем предположить, что таким же образом через иранцев Древняя Русь познакомилась с ближневосточными мерами длины и веса. Возьмем, к примеру, глиняные игрушки русского крестьянского искусства. Основными предметами изображения являются: женщина, конь (а также некоторые другие животные – бык, олень, коза, медведь) и птица. Мужчина изображается очень редко и лишь как дополнение к коню. Репертуар сюжетов – очевидно не западный. Это может быть объяснено как наследие дохристианских времен, более точно – периода иранского контроля над славянами. Конь, бык, коза и медведь – все они играли важную роль в ритуалах и мифологии древних славян. Птица имела особое значение для иранской мифологии.

Особая роль женщины как сюжета древнерусских игрушек также должна найти объяснение через обращение к древнему ирано-аларо-дианскому культу Богини-Матери, или же Великой Богини. Почитание женских божеств скифами упоминается Геродотом. Характерно, что глиняные фигурки, похожие на более поздние русские игрушки, были найдены в некоторых древних киевских местах захоронения (городищах). Среди предметов изображения этих фигурок важную роль играют женщина, конь и птица. Места захоронений, о которых идет речь, датируются от VI до XIII века н. э. Схожие фигурки были найдены на месте захоронения Гнездова в Смоленске, относящегося к седьмому – десятому векам. Некоторые из этих фигурок – как одна птица, найденная в Топорке в регионе Верхней Волги, – были, без сомнения, использованы в языческих ритуалах и церемониях, возможно, как символическая жертва. Другие могли использоваться как амулеты.

Образ Великой Матери иранских времен – также ведущий мотив древнерусской вышивки. Женщина на этих вышивках всегда изображалась стоящей в центре картины, всегда глядя на зрителя в характерной парфянской манере. В верхней части типичной картины обычно помещаются два символа свастики, очевидно представляя солнце и луну. Кони, которые обычно вышиты по обе стороны от женщины, также имеют явно символический смысл, поскольку под их копытами имеются обычно знаки свастики. В некоторых случаях вместо коней изображены олени; иногда встречаются олень или пантера. Подобные вышивки составляют интересные параллели определенным объектам скифского и сарматского искусства. Здесь могут быть упомянуты знаменитая золотая пластина тиары кургана Карагодеуашх, равно как и фрагменты рога для питья – rhyton – из кубанского региона. Дакские пластинки для голосования второго и третьего века н. э. также интересны в этом отношении» («Древняя Русь»).

Даже если предположить, что «хата», «шаровары», «топор», (к слову, по-ирански «потар») и «собака» действительно заимствованы из иранских языков, то это ровным счетом ни о чем не говорит. Что касается «смерда», то его можно произвести и от иранского mard, и от русского «смерть», то бишь «смертный», и от «смрад», «дурно пахнущий». К тому же, как я писал выше, и славянские, и иранские языки восходят к единому арийскому корню и подобных «заимствований», например, из санскрита насчитываются десятки, если не сотни. Но почему-то никто на этом основании не объявляет славян и скифов индийцами. Если говорить о культе Великой Матери, то это как раз славянский культ, о чем я уже писал выше в связи с Меровингами и еще буду говорить далее. Что же касается быка, козы, медведя и коня, то я в данном случае вообще отказываюсь понимать господина Вернадского. Изображения этих животных имеются у разных народов, и при чем здесь, спрашивается, именно иранцы?

Увы, Вернадский далеко не одинок в своей ираномании, среди его сторонников можно упомянуть и другого уважаемого ученого, П. Н. Третьякова, исследователя истории Древней Руси: «В качестве предков славян археологи и историки стали рассматривать многие древние племена Средней и Восточной Европы – скифов, сарматов, фракийцев, иллирийцев и др. Особенно «повезло» в этом отношении скифам, которые были объявлены чуть ли не главным предком славян, а скифская государственность – чуть ли не основой славянской государственности. В то же время уже давно известно, что скифы говорили на одном из древних иранских языков… При встрече со славянским языком языки этих племен (скифов и сарматов) потерпели поражение и исчезли, не оставив почти никаких следов».

Вот так просто – «давно известно», и все тут. А кому, собственно, известно и на каком основании зиждется столь серьезный вывод, это уже не важно. Главное, что идеологический отдел ЦК КПСС одобрил, а там хоть трава не расти. Между прочим, многие молодые люди наверняка не знают, что словосочетания «давно известно» и «советскими учеными установлено» писались отнюдь не для красного словца и означали приговор для тех, кто пытался подобные тезисы оспорить или даже обойти стороной. Во времена «отца народов» могли и посадить, в более мягкие времена застоя – выпереть с работы, лишить премий и почетных званий. Так что, увидев сей красный флажок, осторожные исследователи сразу же осаживали коней, а неосторожных в те времена просто не было. Во всяком случае, в официальной науке.

Единственным серьезным аргументом сторонников «ираноязычия» скифов, стоящим возражения, Васильева считает утверждение, что якобы прямыми потомками скифов или сарматов являются северокавказские осетины; осетинский язык обнаруживает сходство с языками иранской группы, стало быть, и «скифский» тоже иранский. Однако осетины вовсе не являются прямыми потомками аланов-сарматов (как это иногда неправильно считают); анализ их антропологического типа показывает, что их предки были местными жителями, «автохтонами», обитавшими на Кавказе чуть ли не со времен верхнего палеолита. «Очевидно, – пишет Васильева, – язык предков осетинов первоначально относился к «северокавказской» семье. В какой-то момент времени скифы, исконные жители южнорусских степей, установили контроль над Северным Кавказом. Часть северокавказских народов вступила с ними в контакт и восприняла их язык; так и образовался осетинский, который наверняка должен был испытать сильное влияние местной традиции (кавказской) и очень сильно удалиться от исходного «скифского» языка» («Великая Скифия»).

Согласно выводам русского лингвиста В. И. Абаева, исследовавшего осетинский язык в его взаимоотношениях с другими индоевропейскими языками, «связи осетинского со славянскими языками намного значительнее, чем с языками других европейских народов».

«Взглянув на современную географическую карту, удивляться этому не стоит, – пишет Васильева, – ближайшими соседями осетин являются как раз славяне-русские; но из этого следует очень важный вывод: то же самое было и раньше, в самый период формирования осетинского языка…» («Великая Скифия»).

Что же касается антропологического типа скифа, то, как утверждает академик В. П. Алексеев, «несомненно, что большая часть населения, проживающая в Южнорусских степях в середине 1-го тысячелетия до н. э., является физическими предками восточнославянских племен эпохи Средневековья».

А вот утверждение П. Н. Шульца, руководителя Тавро-скифской археологической экспедиции Института истории материальной культуры АН СССР, ведшей с 1945 года раскопки Неаполя Скифского: «Скифы создали не только свое государство, но и свою городскую культуру. Мы знакомимся в Неаполе с памятниками скифской архитектуры, с его мощными оборонительными стенами и башнями, с исключительно интересным мавзолеем, парадными сооружениями, украшавшимися скульптурами, с его жилыми оштукатуренными домами, крытыми черепицей… Но особенно важно то, что в характере скифских поселений и жилищ, в погребальном обряде, в скифских росписях, в предметах ремесла, в частности посуде, деревянной резьбе, орнаменте, в одежде, мы находим все больше и больше общих черт с культурой и бытом древних славян. Становится все яснее, что скифские земледельческие племена наряду с другими народностями и племенами Восточной Европы сыграли свою роль в процессах формирования восточного славянства и что древнерусская культура вовсе не создана варягами или пришельцами из Византии, как об этом твердили заграничные псевдоученые».

Сарматы продвинулись из Приуралья к Дону вслед за скифами около 600 г. до н. э. Здесь, в волго-донских степях, за несколько веков сложилась цивилизация, во многом родственная скифской, благо, если верить Геродоту, говорили сарматы на одном со скифами языке. По словам Васильевой: «Новое волгодонское государство оказывало сильное давление на ослабевшего западного соседа, пока в 175 г. до н. э. сарматский царь Гатал не установил полный контроль над всем Причерноморьем. Опять, как за 600 лет до этого, одна этнополитическая система контролировала все земли Южной России – от устья Дуная до Кавказа и Урала! Эпохе полного господства сарматов в южнорусских степях соответствует прохоровская культура (II в. до н. э. – II в. н. э.)» («Великая Скифия»).

Разумеется, Вернадский считает сарматов иранским племенем и отмечает, что «между их ордами существовало еще меньшее единство, нежели между скифами» («Древняя Русь»).

В данном случае маститый историк выражает общее мнение как западных, так и отечественных ученых в отношении сарматов. Якобы с их приходом в Причерноморье наметился упадок, отразившийся на уровне жизни окрестных племен и порушивший зачатки государственного строительства у тех же поднепровских славян-сколотов. На это прямо указывает академик Рыбаков: «В III веке до нашей эры скифская держава в степях пала под натиском более примитивных иранских же кочевых племен сарматов. Скифы оказались разрезанными надвое потоком новых кочевников: часть их ушла на юг, в Крым, а часть отодвинулась к северу, в лесостепь, где была ассимилирована славянами (может быть, именно тогда и проникли скифские слова в славянский язык?).

Новые хозяева степей – сарматы – вели себя совершенно иначе, чем скифы: если со скифами на протяжении 500 лет славяне более или менее мирно соседствовали и у нас нет данных о серьезных враждебных действиях, то сарматы вели себя агрессивно. Они перерезали торговые пути, громили греческие города, нападали на славян и отодвинули зону земледельческих поселков к северу. Археологически славяне сарматского времени характеризуются так называемой зарубинецкой культурой III века до нашей эры, культурой довольно примитивной, вполне первобытной. Географически она охватывает не только Среднее Поднепровье, но и более северные области в лесной зоне, колонизированные славянами. Сарматский натиск, продолжавшийся несколько столетий, привел к упадку славянских земель и к уходу населения из лесостепи на север, в лесную зону. Именно в это время на новых местах поселения стали появляться патронимические названия племен вроде радимичей или вятичей» («Рождение Руси»).

Рыбакову возражает Васильева: «Миф об «упадке», задержке общественного развития в Южной России в сарматский период держится до сих пор. Оценивая общественно-политический строй этого времени, стараются избегать даже термина «царство»: якобы сарматы жили «родоплеменным строем» и никакого государства у них не было (между тем существование у скифов полноценного государства общепризнано). Что же это получается? Выходит, полудикие «варвары», действия которых не были скоординированы центральной властью, сокрушили сильное царство? На абсурдность такого рода положений долго не обращали внимания, но теперь становится ясно: чтобы победить какое-либо государство, надо иметь уровень организации, по крайней мере, не худший, чем был у того. На самом деле в сарматскую эпоху цивилизация южнорусских степей значительно усилилась. Это выразилось, прежде всего, в чисто территориальном росте политической системы: под властью сарматов оказалось все Северное Причерноморье, Приазовье, волгодонские степи и лесостепи. Разумеется, это стало возможным только при усилении государственно-общинного строя, после избавления от элиты, занятой личным накопительством золота и гаремов. Если скифы в поздний период своего владычества (IV–III вв. до н. э.) постоянно подвергались натиску со стороны эллинистического Средиземноморья, то сарматам удалось этот натиск отбить и сдержать на своих западных рубежах сильного врага – Римскую империю» («Великая Скифия»).

В данном случае я склонен согласиться с Васильевой, хотя и враждебное отношение западных историков к сарматам, тоже в общем-то легко объяснимо. «Скотопасы» жестоко обидели Великий Рим, не пустив империю в Причерноморье и тем самым вполне заслужили звание «варваров» и «дикарей». Между прочим британский историк Ховард Рид полагает, что знаменитые рыцари короля Артура пришли в Британию как раз из Причерноморских степей. Этот сенсационный вывод он сделал после изучения в британских и российских музеях сарматского наследия. Кстати, на основании выводов этого ученого был поставлен очень приличный фильм «Король Артур», где сподвижники легендарного короля как раз сарматы. Однако англосаксы и тут остались верны себе, объявив сарматов данниками Римской империи, чего в действительности не было.

«Металлургия в сарматское время также достигла высокого уровня, что позволило южнорусским всадникам перейти на новый, тяжелый тип вооружения, включавший пластинчатую кольчугу и шлем, тяжелые и длинные обоюдоострые мечи, длинное копье. Это вооружение превосходило все современные аналоги, включая военное снаряжение римских легионеров, представителей якобы «цивилизованного» Средиземноморья… Недаром же с помощью этого оружия сарматы установили контроль чуть ли не над всей Евразией!» (Васильева, «Великая Скифия»).

Вернадский в данном случае вполне солидарен с коллегой: «Тяжелая кавалерия составляла основное звено сарматской военной мощи. Она рекрутировалась из цвета знати. Сарматский всадник носил шлем и либо кольчугу, либо кожаные доспехи. Его основным оружием была длинная пика и длинный железный меч. Тацит замечает, что едва ли какая-либо армия могла выдержать напор сарматской кавалерии, если последней не препятствовали местность и погодные условия. В дождливый день или на болотистой почве сарматские кони могли поскользнуться и упасть под тяжестью тяжело экипированных всадников. В битве основная масса тяжелой кавалерии обычно ставилась в центре строя, в то время как два фланга доверялись легкой кавалерии. Боец такого флангового эскадрона не имел тяжелых доспехов; он владел луком и стрелами вместо пики и меча. Всадники легкой кавалерии рекрутировались из того слоя, который мы можем назвать мелкой знатью или нижним слоем среднего класса сарматского общества» («Древняя Русь»).

На мой взгляд и наши, и зарубежные историки при описании «варварских» союзов племен не учитывают одну весьма существенную деталь: эти сообщества делились не только на роды и племена, но и на касты.

Вот что пишет об этом Лев Прозоров в своей книге: «Варна на санскрите, священном языке древней Индии, означает «цвет».

Цветом жречества был белый, цветом воинов и правителей – кшатриев – был красный, хозяйственным вайшью соответствовал желтый цвет, а рабы – шудры – обозначались черным цветом. Мимоходом отмечу, что вся эта символика и за пределами Индии мелькает – достаточно вспомнить белые одеяния кельтских друидов, священнослужителей зороастрийского Ирана и русских волхвов. Или багряные плащи римских цезарей и красные плащи с того же цвета сапогами русских князей и красные щиты их дружинников, красные – «червленые», «чермные» по-древнерусски – стяги над их шлемами. А также такие русские выражения, как «черная кость», «держать в черном теле», «девка-чернавка». Варны, согласно Ведам, священным текстам древних ариев, не выдуманы людьми, но появились из тела первочеловека Пуруши, принесенного в начале времен в жертву» («Боги и касты языческой Руси»).

Таким образом, я рискну предположить, что аланы, якобы сменившие сарматов в Причерноморье и Приазовье, вовсе не были племенем, а были кастой, такой же воинской кастой, какой были русы среди славян. Что же касается русколан или русалан, то здесь мы имеем дело с маслом масляным, поскольку русы, руги (слово «руг» по-гречески означает «огонь»), аланы принадлежали к кшатрийской (красной или алой) варне. Немудрено, что именно аланы первыми встречают гуннов в Приазовских степях и, потерпев поражение, откатываются на Запад. Позднее мы застаем аланов на Каталунских полях в войске римского префекта Аэция, в Испании и даже в Африке, причем летописцы, как греческие, так и латинские, не называют их иначе, как «закованными в сталь». Кстати, так называемое «германское племя алеманов» – это все те же сарматы-аланы, еще до начала Великого переселения народов распространившиеся по Центральной Европе. Если кто-то полагает, что в начале 1-го тысячелетия каждый общинник мог позволить себе колонтарь с нашитыми железными пластинами, стальные поручи и поножи, то он заблуждается. Аланы сражались в конном строю с длинными копьями наперевес, а это предполагает долголетнюю выучку как людей, так и коней. Ну, и – стремена, появление которых в Европе почему-то связывают с гуннами. Попробуйте атаковать противника с тяжелым копьем наперевес, не опираясь при этом на стремена. Вылет из седла вам гарантирован. Конечно, гунны обложили простых общинников-скотоводов данью, наверняка отняли у них часть пастбищ, но вряд ли стали сгонять с родной земли. Да и куда бежать скотоводу из родных степей, что ему делать в Западной Европе, а уж тем более в Африке? Что касается русаланов, то мы далеко не случайно встречаем их и на Северском Донце, и на Днепре, и на Дунае, среди славянского населения. О русколанах-русаланах мы еще будем говорить, а пока вскользь заметим, что дружинники знатных франков, включая Меровингов, именовали себя антрустионами. Если отбросить латинское окончание, то получаться «антрусы». Разумеется, слову «антрустион» тоже подвели западную основу. Якобы словом «труст» называлась по латыни молодая трава. А поскольку эти самые антрустионы собирали дань с окружающих племен, то есть жили на подножном корму, их и назвали соответствующим образом. Любопытно было бы посмотреть на лингвистов, пришедших с подобными объяснениями к антрустионам. По-моему, надолго в этом мире они не задержались бы.

К слову сказать, римские и византийские чиновники времен Великого переселения народов недалеко ушли от современных историков и, похоже, так до конца и не поняли, что противостоят им отнюдь не общинники, скотоводы и земледельцы, и даже не профессиональные воины (профессию можно поменять), а люди, для которых война – это образ жизни. Аланы, руги, русы, кшатрии просто не могли встать к плугу или заняться выпасом скота, боги не простили бы им подобного пренебрежения, ибо это означало бы конец времен. Уже упоминаемый мною современный английский историк Томпсон с изумлением и возмущением описывает, как наглые готы, которых гуманные ромейские императоры расселили на своих землях, без конца требовали от своих благодетелей золото и хлеб, угрожая в противном случае войной. Более того, они приводили эти угрозы в исполнение, беспощадно грабя имперские провинции. Поладить с настырными варварами удавалось немногим римским чиновникам. Стилихон, Меровлад, Аэций… Первые двое считаются ругами, третий – аланом. И все трое были убиты дураками императорами, после чего Рим и захлебнулся в крови. Тот же Томпсон так характеризует политику императоров в отношении пришельцев: «На всех этих землях варвары были поселены в качестве федератов, то есть эти поселения должны были служить военным целям. В обмен на земли варвары были обязаны защищать римлян от нападения. В каждом из этих случаев, кроме последнего, поселение производилось по принципу hospitalitas, то есть варвар hospes получал две трети пахотной земли, принадлежавшей римлянину, а также половину пастбищ, лесов и т. д.

Важно осознавать, что расселение варваров было чисто римской политикой. Это не было завоеванием, римляне делали это добровольно» («Варвары и Рим»).

Разумеется, добровольно. Кто бы в этом сомневался. Мезия, Паннония, Иллирик, Галлия, Аквитания, Испания… Вот только африканские провинции вандалы прибрали к рукам без разрешения Рима и Константинополя. Но на то они и вандалы – что с них взять?

Варновая система просто не может существовать вне оправдывающей ее существование стройной религиозной доктрины. И, разумеется, у варваров она была. В первой главе мы уже коснулись этой темы, а здесь добавим, что даже в названии сарматов, точнее савроматов, присутствует одно из имен бога Создателя – Сварог. А что касается второй составляющей этого теонима, то вот что пишет об этом Васильева: «В качестве «священных мест» у скифов и сарматов могли выступать крупные реки и даже моря. Согласно Максиму Тирскому, автору II в. н. э., «жители Меотиды почитают свое озеро, массагеты – реку Танаис» Само название Меотиды образовано от слова «майя» (др. – инд.: «мать»), поскольку, в представлении древних, Азовское море являлось «матерью» Понта, питая его пресной водой. Великая мать-прародительница почиталась у жителей Восточно-Европейской равнины еще 20–30 тыс. лет назад (судя по статуэткам костенковской культуры на Верхнем Дону). Другое название моря (Азовское) имеет связь со словом «Азия», которое, видимо, было одним из имен великой богини-матери (по греческой мифологии, Азия является супругой Прометея, божественного праотца человечества). Танаис (Тана, Дана, Дон, что то же самое в другом звучании) всегда назывался просто «Река». Этот смысл имело и второе его древнее имя, известное из античных источников – Сину (в санскрите «синд» – «река»), переосмысленное позднее как «Синяя вода». Более того, еще в Раннем Средневековье Дон именовался не просто «Рекой», но – Русской рекой, или Русой. Получить такое название Дон мог только в том случае, если издавна, изначально находился в самом центре этногенеза русского народа. Если признать, что древние русские – это скифы и сарматы, то в этом нет ничего удивительного…

Культовое значение Дона как священной реки русов сохранилось еще со скифских времен» («Религия, эпос и мифология Великой Скифии»).

Иордан в своей «Гетике» пишет о некой Сунильде, казненной готским вождем Германарихом якобы за измену мужу. Ее привязали к двум скакунам и разорвали на части. Смерть Сунильды дорого обошлась жестокому готу. Два русколана Сар и Мамий сумели прорвать сквозь ряды телохранителей Германариха и тяжело ранили его мечом в бок. По словам Иордана, именно эта рана помешала готскому вождю мобилизовать силы для отпора гуннам. Сдается мне, что Иордан либо не знает подробностей этой истории, либо лукавит. Ибо имя казненной женщины в данном случае знаковое. Похоже, здесь речь идет не просто о знатной русколанке, но о живом воплощении богини Лады, в данном конкретном случае олицетворяющей собой реку Танаис (Дон) и окрестные земли. Послав ее на смерть, Германарих тем самым разорвал связь и с Придоньем, и с Приазовьем. И уж конечно, подобное святотатство просто не могло сойти ему с рук. Культ богини Лады всегда был связан с водой, и не случайно ее аналог у кельтов носит имя Дана, а птицей, ее олицетворяющей, является лебедь. В связи с этим можно также вспомнить сестру основателей Киева, Кия, Щека и Хорива, все ту же Лебедь. Кстати, Пушкин в «Сказке о царе Салтане» в образе царевны-лебедя вывел именно богиню Ладу. Сюжет сказки, надеюсь, помнят все. Князь Гвидон получает землю во владение, женившись на прекрасной девушке, которая олицетворяет собой волшебный остров. Кстати имя «Салтан» содержит в себе названия франков как приморских (салических), так речных (тан, дан, дон). Не исключаю, что в этой изначально народной сказке содержится факт вполне исторический, а именно: брак прародителя Меровингов, известного по летописям как Фарамон, или Параман. Удивляться этому не стоит, поскольку род Пушкиных ведет свое начало из Новгорода, а их поместья располагались в Псковской губернии, заселявшейся в древние времена выходцами с южного берега Балтийского моря. Именно в Новгородской земле были найдены былины, действие которых происходит в Южной Руси. Лев Прозоров, например, полагает, что начало былинному циклу было положено именно в интересующие нас времена и связано с великим переселением народов. Мне же остается отметить весьма интересную особенность: Меровинги получают власть от богини Лады, то же самое можно сказать о династии Кия, правящей Полянской землей до прихода варягов Олега, а вот готский род Амалов после убийства Сунильды теряет землю и власть и в конечном итоге сходит на нет. Разрыв с Великой Матерью становится губительным для всего племени готов, оно просто растворяется на европейских просторах. Зато династии Кия и Ладона стоят у истоков сразу нескольких государств, существующих до сих пор.

Но вернемся к началу славянской государственности в Приднепровье. Вот что пишет об этом периоде нашей истории академик Рыбаков: «Новый и очень яркий период в истории славянства связан как с постепенным преодолением результатов сарматских наездов, так и с новыми событиями европейской истории в первые века нашей эры. Многое в истории Старого Света связано в это время с возрастающим могуществом Римской империи. Рим оказал сильное влияние на германские племена и часть западнославянских на Рейне, Эльбе и Одере. Римские легионы овладели греческими городами в Северном Причерноморье и использовали их как рынки закупки местного хлеба и рыбы. Особенно усилились связи Рима с народами Восточной Европы при императоре Марке Ульпии Траяне (98—117 годы нашей эры), когда римляне покорили всю Дакию и заставили ее население говорить на «ромейском», латинском языке. Империя стала непосредственной соседкой славянских земель, где благодаря такому соседству вновь возродилось экспортное земледелие, и притом в крупных масштабах. О размахе славянского экспорта II–IV веков мы можем судить, во-первых, по огромному количеству кладов римских монет в земледельческой славянской лесостепи. Приток римского серебра резко возрос именно при Траяне, и высокий уровень держался на протяжении нескольких веков. Недаром автор «Слова о полку Игореве», упоминая далекие времена благоденствия, назвал «века Трояновы». Денежные сокровища славянской знати II–IV веков были полученным от римлян эквивалентом местного хлеба, что доказывается заимствованием славянами римской меры сыпучих тел: римский квадрантал («четверть») под именем «четверик» для измерения зерна дожил в России до 1924 года. В «Трояновы века» славяне Среднего Поднепровья (северная лесостепная половина так называемой черняховской археологической культуры) пережили новый и весьма ощутимый подъем. Развилось ремесло, появился гончарный круг, домницы для варки железа, ротационные жернова. Славянская знать широко пользовалась импортными предметами роскоши: лакированной столовой посудой, украшениями, различными предметами быта. Возрождалась ситуация, близкая к той, которая существовала до сарматского нашествия, в эпоху расцвета соседней скифской державы. Одним из торговых центров на Днепре было место будущего Киева» («Рождение Руси»).

Как мы видим, академик Рыбаков, хоть и признает место будущего Киева одним из торговых центров, все-таки относит основание столицы Древней Руси к более поздним временам. При этом он ссылается на армянскую историю Зеноба Глака: «Летопись передает древнюю легенду о трех братьях – Кие, Щеке и Хориве, – построивших город на Днепре в земле полян во имя старшего брата Кия. Это предание, являвшееся незапамятно древним уже во времена Нестора (начало XII века), вызывало сомнения у летописцев Новгорода, соперничавшего в XI–XII веках с Киевом, и они поместили в летопись легенду о Кие под 854 годом. Такая поздняя дата совершенно не соответствует действительности, так как в распоряжении современных ученых есть бесспорное свидетельство значительно более раннего времени возникновения предания о постройке Киева в земле полян. Этим свидетельством является армянская история Зеноба Глака VIII века, в которую автором включено предание, не имеющее никакого отношения к истории армянского народа: три брата – Куар, Мелтей и Хореван – построили в какой-то стране Палуни город. В армянской записи совпадают с летописной и основа, и подробности (охотничьи угодья, город на горе, языческое святилище). Возникает вопрос: каким образом славянское предание могло попасть в VIII веке на страницы армянской хроники? Ответ очень прост: в том же VIII веке (в 737 году) арабский полководец Мерван воевал с хазарами, и ему удалось добраться до «Славянской реки» (Дона), где он взял в плен 20 тысяч славянских семейств. Пленники были уведены в Закавказье и помещены по соседству с Арменией. Все это означает, что предание об основании Киева Кием и его братьями в земле полян сложилось в самой полянской, славянской земле когда-то до 737 года» («Рождение Руси»).

Однако у Шамбарова, автора книги «Когда оживают легенды», иной взгляд на время основания Киева и первого восточнославянского государства: «Как мы уже говорили, Кий в сказаниях фигурирует в качестве одного из легендарных родоначальников славян, сына Ария, Но существовал и реальный князь, носивший то же имя. О нем упоминает и «Повесть временных лет», и «Влесова Книга». Мы можем примерно датировать время, когда он жил, – II век, можем перечислить совершенные им конкретные деяния, потому что он стал основателем первого восточнославянского государства, и, вероятно, именно благодаря князю Кию мы сейчас называемся «русскими»» («Когда оживают легенды»).

Таким образом, Шамбаров относит время основания Киева ко II веку н. э. и имеет для этого веские основания. Именно в это время в северной и центральной части Европы начинаются передвижения племен, вызванные военными действиями готов. Это подтверждает Иордан в своей «Гетике». В 155 году готы вторглись в земли венедов и вынудили часть племен и родов откатиться на юг, к Карпатам и Судетам. Часть ругов-венедов отошла к Дунаю, а другая часть продолжила движение на восток. Именно руги-венеды, или русы-венеды, положили, по мнению Шамбарова, начало и городу Киеву, и первому восточнославянскому государству.

«В древности торная дорога из Южной Прибалтики в Причерноморье лежала по Висле, Западному Бугу, Припяти и Днепру – этим же путем позже шла экспансия готов. Как видим, и русы пришли на восток той же дорогой – Беловежская пуща лежит как раз на водоразделе Западного Буга и Припяти. Отметим и то, что в других текстах «Влесовой книги» основание Киева датируется еще скифскими временами. Хотя, может быть, Кий лишь «утвердил», т. е. укрепил город на месте более старого поселения, которое и называлось-то до него иначе. После чего вокруг русов собрался союз племен: и пришедших вместе с ними (вероятно, ляхи тоже ушли от готов), и местных, обитавших по лесам. А возглавили этот союз русы, поэтому все примкнувшие к ним племена и стали «русскими».

Завязался новый узел этногенеза – уже восточнославянского. Возникший союз стал грозной силой – отнюдь не той, которая отступала с Балтики и не нашла себе места на Карпатах. Такая сила могла успешно противостоять врагам. Но Киев стал лишь временной опорной базой Кия. Он оставил там наместником своего сына по имени Лебедян, а сам пошел на болгар. Очевидно, речь идет об угорских народах. Они населяли лесостепную полосу от Западной Сибири до Поволжья и, как следует из приведенных ранее описаний Сарматии, к I–II вв. стали распространяться на восток. Как сообщает «Влесова Книга», Кий повел рать на север к Вороненцу или Воронежцу (возможно, это древнее городище у поселка Воронеж Сумской обл., а возможно – архаичное название Чернигова). Присоединив его к своим владениям, похоже, мирным путем и соединившись с войском здешних полян, он «Голунь-град русский отобрал и обрел Донские земли и так оба края отобрал русского наследства» («Когда оживают легенды»).

Итак, по мнению Шамбарова, во втором веке нашей эры венеды-руги создают мощное государство Русколань со столицей в Голуни (Гелоне). Рассматривая аланскую, точнее роксоланскую, версию образования сильного государства с центром в Голуни, выдвинутую Вернадским, Шамбаров резонно отмечает, что становление Русколани по археологическим данным соответствует возникновению здесь развитой Черняховской культуры. «К ее родоначальникам роксоланов отнести никак нельзя, – пишет Шамбаров, – они являлись степняками-кочевниками, а эта культура распространялась по лесостепям и была земледельческой. К тому же роксоланы жили рядом с предками славян почти 300 лет – и ничего подобного почему-то в этих краях не появлялось. Но новый народ в Восточной Европе в это время действительно зафиксирован – это отмечается даже по типу захоронений. И племена зарубинецкой культуры, и роксоланы своих покойников погребали в земле, а в черняховской культуре наряду с этими погребениями появляется также кремация – характерная и впоследствии для народа русов.

А с другой стороны, широкое продвижение черняховской культуры на юг и выход ее на открытые лесостепные пространства означает успешную борьбу со степняками – ведь новые поселения славян стали возникать во владениях тех же языгов! И борьба была не оборонительной, а наступательной – большинство черняховских поселений даже не огораживались! Но успешные боевые действия против кочевников вряд ли стали бы возможными без сильного конного войска, какового ни у переселенцев-русов, ни у местных славян быть не могло. Отметим и тот факт, что, согласно историческим хроникам, никакого ослабления роксоланов в этот период не отмечалось – наоборот, они вдруг резко усиливаются и занимают в Причерноморье господствующее положение, вытесняя языгов и распространяя свое влияние на Крым. И усиление это идет параллельно с развитием черняховской культуры! Непротиворечивый вывод напрашивается только один: «ругскую» и «роксоланскую» гипотезы следует объединить. Русы, создавая свое государство, заключили тесный союз с роксоланами. «Сплотились с иными, сотворив державу великую от рода этого» в «Влесовой книге» означает не только славян – возможно, что славяне для русов и не были «иными». Иными были роксоланы» («Когда оживают легенды»).

Я уже писал выше, что руги, русы и аланы были не племенами, а кастами славян и сарматов, так что объединение элит, восходящих к единому арийскому корню, вполне могло привести к созданию в Приднепровье и на Дону мощного государства. Между прочим, В. И. Карпец приводит очень интересные данные о языке знати, отличном от того, на котором говорили простые франки: «Исследуя парижское арго с его древнейшими корнями, Фулканелли выявляет его готическую природу (argotique = art gothique, «готическое искусство»), прямо называя этот язык соединением греческого и пеласгского, то есть именно троянского. Между прочим, и Уоллес-Хэдрилл указывает на некий особый язык, на котором говорили между собой Меровинги, язык, отличавшийся как от латыни, так и от кельтских и германских наречий. Основы этого искусства, согласно Канселье, содержатся в умении заключать предложение в одно слово и наоборот. В этом смысле онтологически этот язык действительно славянский, словенский в изначальном смысле, так как в основу свою полагает «самовитое слово» (В. Хлебников). Это язык принципиально не для всех, язык варново-сословный, язык «первых», оберегаемый от «внешних» («Русь Мировеева»).

Как мы видим, варны отличались друг от друга не только образом жизни, но и языком. Во всяком случае, ничто не мешало кшатриям договориться между собой как в интересах других варн, так и в своих собственных интересах.

«Любопытно, что даже во времена Киевской Руси славяне в боевых действиях сочетали и сарматскую тактику – лобовой удар тяжеловооруженных конных дружин – и тактику ругов – натиск плотного строя тяжелой пехоты, защищенной сомкнутыми щитами и врубающейся в ряды врагов мечами и боевыми топорами, – так сражались, например, новгородцы.

Можно найти еще одно упоминание о возникшей в Причерноморье державе. Арабский энциклопедист Х века аль-Масуди, ссылаясь на не дошедший до нас труд о славянах аль-Джарми, жившего на сто лет раньше и собиравшего свои сведения в византийском плену, сообщает, что некогда, задолго до времени аль-Джарми, существовало единое государство славян, которое он называет «Валинана», царя которого он называет «Маджак»» (Шамбаров, «Когда оживают легенды»).

Сближению славян и сарматов в лице их военной знати могло поспособствовать почитание Скотьего бога – все того же Велеса, который покровительствовал не только скотоводству, но и земледелию. Говоря о Велесе, нельзя не упомянуть о русском богатырском эпосе, чье зарождение, по моему мнению, приходится именно на эпоху Русколани. Само слово «богатырь» у нас почему-то считается тюркским. Якобы русские позаимствовали его у монголо-татар. Но почему-то мало кому приходит в голову, что возможен и обратный вариант. Это тюрки и монголы позаимствовали его у индоевропейцев. Собственно, кто такие тюрки, как не арии, частично смешавшиеся с монголоидными племенами. Есть много вариантов, объясняющих значение этого слова. В своем романе «Шатун» я дал свое прочтение – «боготур», то есть «божий бык». По моему мнению, боготуры принадлежали даже не к воинской варне, а к жреческой. Наряду, кстати говоря, с Белыми Волками. Дело в том, что волхвом, согласно тогдашним понятиям, мог стать только умудренный жизнью человек, в больших летах, а молодежь варны жрецов «проходила практику» в специальных корпорациях, выполнявших как сугубо воинские, так и полицейские функции, постигая при этом сакральные тайны. Вспомните былину «Илья Муромец и Соловей-разбойник». Это типичная «полицейская операция», когда боготур нейтрализует расшалившегося хулигана, явно вышедшего за рамки закона. К слову, «волками» в арийских племенах называли именно воинскую молодежь, отправляющуюся на завоевание новых земель. Эпитет «белый» в данном случае указывает на принадлежность к жреческой варне. Лев Прозоров в своей книге «Боги и касты языческой Руси» приводит интересное наблюдение, сделанное после изучения былин. Оказывается, боготуры никогда не прибегали к метательному оружию. Из этого он делает, на мой взгляд, не совсем верный вывод, что все русские витязи древности поступали так же. Я же полагаю, что запрет на метательное оружие касался только Велесовых быков, боготуров. Дело в том, что согласно древнему мифу (Ю. Д. Петухов называет его прамифом), Перун победил Велеса-медведя, метнув в него камень.

«Прототип «древа» – обычное дерево, а иногда и просто возвышенность – «скала», «гора», «большой камень». На небе «камни», подобные молнии. Внизу – «чудовище» – божество, никогда не имеющее человеческого облика, всегда страшное, зловредное, опасное. В нашем случае это медведь, «лезущий на дерево».

Примерно такова изначальная картинка. Кто же может в данном случае выступать в роли «громовержца», заступника? А тот, кого всегда изображают антропоморфным и никак иначе, – человек. Да, громовержец-герой – это именно человек, укрывающийся со своими близкими, детьми на вершине дерева. Ему не страшны ни «леопарды», ни «львы» в этом убежище. Он не боится ни волков, ни кабанов, ни прочих обитателей леса. Ему страшен только лишь «бог смерти и загробного мира» – «волосатый» медведь, способный настичь его повсюду. Остальные запоминаются постольку, поскольку с ними можно сосуществовать безбедно, подражая им, как волкам, например. От медведя можно укрыться лишь на вершине дерева или скалы, да не просто так, вскарабкавшись на дерево, так медведь достанет, а накопив в укрытии – шалаше или гнезде меж ветвей (то есть на «каменном небе») – большой запас крупных камней. Вот она, изначальная «ваджра-мьелльнир»! Камень! Тот самый, что за историю человеческую, или, вернее, предысторию, из поколения в поколение спасал миллионы человеческих жизней.

Добавим, что мотив медведя-змея, а потом змея совмещается с мотивом волоса-медведя не только через вредоносность, «подземность» и прочие черты, но и через орудие побития, то есть через камень, ибо змея (змею) тот же герой-громовержец побивает все тем же камнем, не рискуя к нему (к ней), как и к медведю, приблизиться. Нарисованная нами картина совершенно четко вписывается в общую картину мироустроения. Со временем камень превращался в каменный топор, «боевой топор» (вспомним название археологической культуры), в молот, «ваджру» и т. д. Но в основе всегда оставался самый обычный камень – только им и побивалось «чудовище». Даже изукрашенный и расцвеченный кельтский предводитель племен Дану по прозвищу Луг убивает кошмарно-чудовищного одноглазого Балора камнем, выпущенным из пращи. Заметьте, не мечом, не копьем, не трезубцем, а именно камнем. Закрепим лишь взаимосвязанную триаду: человек-волособорец, камнеметатель или его отец-защитник (так же как и прочие члены рода-племени) отождествляется с грозным молниеметателем отцом-небом, во всяком случае, делается попытка сравнения и уподобления, одновременно закрепляется в сознании существование промежуточного варианта – героя, богочеловека, заступника, не дающего олицетворению зла, «волосу-медведю», уже усложненному и обобщенному образу, одолеть человека. И одновременно, с нарастанием, идет обожествление самого «волоса» и поклонение ему как хранителю и накопителю, а стало быть, и покровителю.

Таковым нам видится главный исток прамифа, его ствол, что не исключает иных «ручейков», влившихся на различных этапах развития сюжета» (Петухов, «Дорогами богов»).

Как видим, у жрецов бога Велеса были причины для нелюбви к метательному оружию. И хотя их небесный патрон уже мало чем напоминал грозное волосатое существо из прамифа, табу сохранялось еще многие века. А теперь вглядимся попристальней в главного, пожалуй, персонажа богатырского цикла – Илью Муромца. Во-первых, он крестьянский сын, а Велес, как я говорил выше, является покровителем земледелия и скотоводства, во-вторых, в былинах Илью часто называют казаком и даже донским казаком, что, вероятно, тоже неслучайно, ну и, в-третьих, в Киеве он приезжий, из далекого Мурома. Примечательно его имя – Илья, оно вроде бы уводит нас в сторону от Велеса и приближает к Перуну, поскольку функции этого бога в христианскую эпоху были «переброшены» на святого, носящего это имя. Однако былинное имя Илья, по моему мнению, восходит к имени Валия, известному среди сарматов и готов. Во всяком случае, сын знаменитого Алариха, взявшего Рим, носил имя Валия и погиб в Испании, воюя с аланами. Скорее всего, и самого готского вождя звали Валия-рекс, а буква «в» могла просто выпасть в последующем при «кочевании» из летописи в летопись. В конце концов, для средневековых монахов это имя ровно ничего не значило, да и ромеи-современники воспринимали его только на слух. Таким образом былины по-своему, в образной форме, отражали процесс сближения славянской и сарматской знати, жизненно необходимый для противостояния готской, а потом и гуннской опасности.

«Барельефы II–III вв., времен Русколани, обнаруженные на ее территории, подтверждают, что русичи действительно сражались не в лаптях и посконных рубахах. На них изображены конные воины, вооруженные длинными копьями, в остроконечных шлемах и длинных чешуйчатых бронях, поверх которых накидывался плащ-корзно. Одним словом, уже тогда очень напоминающие столь привычный нам образ русских витязей, разве что рубахи из цельнометаллических чешуек заменились позже кольчугами.

Таким образом, создалась могучая держава от Карпат до Волги, на севере граничащая с дружественными финнами, на востоке – с уграми и гуннами, на западе – с готами, а на юге – с римлянами, дакийскими племенами, греческими колониями и аланами» (Шамбаров, «Когда оживают легенды»).

После смерти Кия Великая Русколань распалась. Из нее выделилась Беруссия, или Порусия, с центром в Киеве. Смуты и междоусобицы привели к тому, что держава, созданная Кием, попала в зависимость от готов.

В 235–237 году готы захватили степи Причерноморья от Ольвии до Танаиса. Иордан выводит готов из Скандинавии. Вернадский считает, что в I веке н. э. готы жили на балтийском побережье в устье реки Вислы. Во второй половине II века готы двинулись на юг в поисках более плодородной земли. Путь их в Причерноморье, таким образом, занял более восьмидесяти лет. Шамбаров полагает, что путь в землю обетованную им преградили именно русколанцы. И только с распадом державы Кия сыны Одина смогли наконец прорваться в места, в которые так стремились попасть. К середине III века готы контролировали все северное побережье Черного моря. Вот что пишет по поводу их расселения Вернадский: «Готы первоначально не создали какого-либо централизованного государства в Южной Руси, каждое племя было самодостаточным. Готское племя, которое поселилось в Бессарабии, было известно как тервинги («лесные люди», ср. русские древляне) или вестготы. Тайфалы остались далее на запад, в Малой Валахии. Гревтунги («степные люди», ср. русские поляне), также известные как остготы, были сильнейшим племенем среди восточных готов. Тавридская группа готов позднее стала известна как трапезитские готы с Крымской горы Чатыр-даг, которая имеет очертание стола (trapeze по-гречески). К середине III века н. э. готы уже терроризировали римские владения к югу от Дуная. В 251 г. император Деций выступил против них, но его армия была окружена силами врага, и сам он погиб в сражении. Во второй половине третьего века готы освоили море, и их морские экспедиции нанесли даже больший вред балканским и эгейским провинциям Римской империи, чем наземные грабительские операции» («Древняя Русь»).

Причину движения готов в Причерноморье и их упрямство в достижении цели Шамбаров объясняет религиозными мотивами. Вот что он пишет о верховном божестве готов Одине: «Если в песнях «Старшей Эдды» и «Младшей Эдды» рассказывается о божествах, асах и ванах, то в «Круге земном», записанном, как и «Младшая Эдда», в XIII в. исландцем Снорри Стурлуссоном на основе древних преданий, те же асы и ваны выступают реальными народами, а Один и еще некоторые персонажи пантеона – вполне земными вождями, совершившими поход в Скандинавию и обожествленными после смерти. Упоминается, что Один правил в эпоху римских завоеваний, а его правнук Фроди сел на датский престол, «когда Август Кесарь водворил мир на всей земле. Тогда родился Христос». То есть поход Одина можно датировать I в. до н. э. Откуда же пришли асы в Скандинавию?

«Сага об Инглингах» сообщает, что к северу от Черного моря лежит Великая Свитьод (Suidiod), где течет река Танаис или Танаквисль, впадающая в Черное море, а «местность у ее устья называлась тогда страной ванов». «Страна в Азии к востоку от Танаквисля называлась тогда Страной асов… а столица страны называлась Асгард», где и правил Один. Другое древнескандинавское сочинение («Какие земли лежат в мире») рассказывает о том, что Великая Свитьод лежит на восток от Танаквисля, т. е. Дона, и о том, что из Великой Свитьод, что обычно переводится как Великая Швеция, заселялась Малая Свитьод – Швеция скандинавская. Еще в одном анонимном географическом описании Великая Свитьод отождествляется со Скифией. Предположив, что в эддических сагах о богах и описаниях небесного Асгарда содержится описание Асгарда земного, и сравнивая их тексты с результатами археологических раскопок, В. Щербаков в 1989 г. доказал, что реальный Асгард – это Ниса, духовный центр Парфии вблизи нынешнего Ашхабада. Даже название почти не изменилось: Ашхабад (Асхабад) – в тюркской транскрипции, Асгард – в германской, ведь «бад», как и «гард», это «город». Возможно, он же был и Асааком – первой парфянской столицей, названной Исидором Харакским» («Когда оживают легенды»).

В принципе ничего удивительного нет в том, что одно из сарматских племен в I веке до н. э. продвинулось до берегов Балтики и худо-бедно просуществовало там два с половиной столетия, чтобы потом вернуться в места, ставшими для их предков родными. Культ Одина, кстати говоря, теснейшим образом связан с культом все того же Велеса, само имя скандинавского бога (Один, Вотан) сходно со славянским словом «ведун», включающим в себя сразу же два понятия: «вождь» и «мудрец», то есть жрец. Да и сын Одина Бальдур очень напоминает воскресающего и умирающего бога славян Ярилу. Кстати, Егор Классен считал, что «Бальдур» – это искаженное славянское имя Володарь, то есть дар Велеса. Согласно скандинавской мифологии, Бальдур был убит по наущению злого бога Локи, и его воскрешение должно было предварять конец времен. Скорее всего, этот миф отражает реальные события на южном побережье Балтики, побудившие готов покинуть уже обжитые места. Бальдур подобно своему славянскому прототипу отвечал за оплодотворение земли, а следовательно, несколько неурожайных лет вполне могли восприниматься готами как смерть этого бога. Отсюда их стремление вернуться на родину предков, чтобы встретить конец мира неподалеку от обители богов – Асгарда. Щербаков, а вслед за ним и Шамбаров полагают, что готские вожди промахнулись, им следовало продолжить путь до самого Ашхабада, я же считаю, что они пришли именно туда, куда стремились попасть, – в Свитьод, Страну Света. Как я уже упоминал выше, Ю. Д. Петухов именно Приазовье наряду с Балканами считал одной из трех прародин ариев (первая находилась в Палестине), и именно здесь у Ярь-реки (Дона) размещались их главные святыни. Помните убийство Сунильды – именно в Стране Света боги отвернулись от готов и их вождя. Никакого отношения к Швеции страна Свитьод не имела, Малой Свитьод называли Вагрию, где на острове Рюген располагалась Аркона, еще одно священное для всех ариев место. А с Швецией у нас, кстати, беда, как и со шведами, впрочем, их суют куда ни попадя, не считаясь со здравым смыслом. Ну не было шведов и Швеции ни во II, ни даже в IX веке. Шведы как нация сформировались разве что в XIV–XV веках. Никому ведь в голову не придет назвать франка французом или вятича и радимича русским, но как только речь заходит о Скандинавии, так сразу же откуда ни возьмись появляются шведы, норвежцы, датчане. Между прочим, преобладающим населением Скандинавии были вплоть до IX века финно-угры. Свеоны и свебы, коих прочат в предки шведов, спокойно проживали в ту пору на южном берегу Балтики. На южном, подчеркиваю, а не на северном. Я уже не говорю о том, что свеоны, это те же венеды и вятичи, коих мы находим не только на Севере Европы, но и на Юге. Причем свеоны-вятичи отличились и на Пиренейском полуострове, образовав там свое государство, просуществовавшее, правда, недолго. Летописи сохранили для потомков имена их князей Геромира (Яромира) и Миодрага.

Глава 3. Ярманы

Прорыв готов в Причерноморье еще не означал конца Русколани (Голуни), Поруссии (Беруссии) и Антии. Эти государственные образования, возникшие после распада державы Кия, продолжили свое существование. Иордан, описывая границы империи готов, приводит такой огромный список племен и земель, входивших в ее состав, что поневоле вызывает сомнение у вдумчивого читателя. Здесь следует учесть одно немаловажное обстоятельство – время написания «Гетики». Дело в том, что Иордан писал свой труд в первой трети VI века, когда Византийская империя вела войну с Готским королевством. После смерти Теодориха в королевстве началась смута. Римская знать и часть готов выступали за мирные отношения с Константинополем и признание власти византийского императора над распадающимся королевством. Иордан принадлежал именно к этой партии. Собственно, его «Гетика» предназначалась только для одного читателя – императора Юстиниана. Именно его он должен был убедить в выгодности союза империи с готами. Отсюда неумеренное возвеличивание готской державы времен Германариха и длиннющие экскурсы в историю скифов и гетов, которых Иордан считал предками готов. И, наконец, пренебрежительное отношение к венедам: «После поражения герулов Германарих двинул войско против венетов, которые, хотя и были достойны презрения из-за [слабости их] оружия, были, однако, могущественны благодаря своей многочисленности и пробовали сначала сопротивляться. Но ничего не стоит великое число негодных для войны, особенно в том случае, когда и бог попускает, и множество вооруженных подступает. Эти [венеты], как мы уже рассказывали в начале нашего изложения, – именно при перечислении племен, – происходят от одного корня и ныне известны под тремя именами: венетов, антов, склавенов. Хотя теперь, по грехам нашим, они свирепствуют повсеместно, но тогда все они подчинились власти Германариха» («Гетика»).

В начале этой работы я уже писал о нападениях славян на Византийскую империю, все они относятся именно к эпохе Иордана. Автор «Гетики» явно намекает императору, какую пользу может извлечь империя из сотрудничества с готами, хотя бы по части обуздания славян. Именно политическая ангажированность Иордана подрывает доверие к сообщаемым им фактам, тем не менее я не исключаю определенного рода зависимости тех же антов и борусов от готской империи. Во всяком случае, борусы, или берусы, которых Вернадский называет боранами вслед за византийскими летописцами, самым тесным образом сотрудничали с готами. Причем Вернадский явно испытывает чувство неловкости, пытаясь объяснить американским читателям, какое животное русские называют баранами. На самом деле речь здесь идет о поруянах, выходцах с острова Руяна, это славянское название острова Рюген. То есть руяне-поруяне-борусы – это все те же руги, основатели Русколани. Руги всегда были отличными мореходами, а в данном случае Вернадский говорит об их сотрудничестве с готами именно на море. Причем маститый историк недоумевает, почему выходцам из Скандинавии, коими он числит готов, понадобилась помощь каких-то «боранов» для осуществления морских операций против Ромейской империи. Вот что он пишет по этому поводу: «В то время как от готов (как скандинавской нации) можно было ожидать живучести в крови мореходных традиций, следует отметить, что инициатива в серии морских экспедиций третьего столетия на Черном море принадлежала не готам, а боранам» («Древняя Русь»).

Все дело в том, что у готов, потомков степняков-сарматов, никаких мореходных традиций не было и быть не могло. А Вернадский не в первый раз оказывается в плену ложных концепций, господствующих как в западной, так и в нашей исторической науке по поводу отважных норманов-шведов, бороздивших моря и океаны со времен царя Гороха. Тысячелетние мореходные традиции были в крови как раз ругов-руянов, к которым готы совершенно обоснованно обратились за поддержкой.

«В 256 г. множество малых судов боранов, плывущих от устья Дона, пересекло Азовское море и появилось в Керченском проливе. Боспорские власти поспешили заключить дружественное соглашение с боранами и снабдили их морскими судами. Флотилия боранов затем проплыла вдоль кавказского побережья Черного моря и атаковала Питиунт (современную Пицунду). Однако атака была неудачной. В следующем году бораны опять двинулись по морю, на сей раз усиленные поддержкой готов. Союзники первоначально приблизились к Фасису (близ Поти), где они попытались ограбить храм Артемиды, но были отброшены. Затем они повернули к Питиунту и на этот раз преуспели в его взятии; они также захватили множество судов в порту Питиунта, усилив ими свою флотилию. Потом они направились к Трапезунду, который взяли внезапной ночной атакой. Несчастный город был полностью разграблен, а бораны и готы вернулись домой на кораблях, тяжело нагруженных трофеями и пленниками» (Вернадский, «Древняя Русь»).

В 242 году готы в союзе с аланами совершили набег на римские владения и нанесли поражение императору Гордиану под Филипполем. В 251 году они перешли Дунай и вновь разгромили римскую армию, причем в битве с готами погиб император Деций. Филипполь был взят и разграблен. Приблизительно в то же время готы легко завоевали крымское царство скифов. Города греческого Боспора, хоть и сохранили независимость, все-таки вынуждены были отдать весь свой флот готам и предоставить им свободный проход через Керченский пролив.

«В 271 г. войска готов перешли границы империи, нанесли римлянам новое поражение и отторгли у них Дакию. Опасность для империи была столь велика, что Аврелиан, сумевший все-таки остановить готов, даже после потери целой провинции не постеснялся справить пышный триумф, как после крупной победы. Его биограф упоминает, что кроме готов среди пленных в этом триумфе шли аланы, роксоланы, сарматы и вандалы» (Шамбаров, «Когда оживают легенды»).

А вот что пишет о тех же событиях Иордан: «В то время они жили на том месте, где теперь сидят гепиды, по рекам Маризии, Милиаре, Гильпиль и Гризии (последняя превосходит все названные выше). С востока [от вандалов] жили тогда готы, с запада маркоман, с севера гермундол, с юга находился Истр, который называется также Данубием. Когда здесь жили вандалы, то Геберих, король готов, начал с ними войну на берегу вышесказанной реки Маризии; недолго сражались они с равным успехом, но скоро король вандалов Визимар с большей частью своего племени был уничтожен. Геберих же, выдающийся вождь готов, после одоления вандалов и захвата добычи вернулся в свои места, откуда вышел. Тогда небольшая кучка вандалов, которые бежали, собрали отряд своих небоеспособных [соплеменников] и покинули несчастливую страну; у императора Константина они испросили для себя Паннонию и, устроив там селения, служили как местные жители по императорским декретам в течение приблизительно 60 лет. Спустя уже много времени приглашенные Стилихоном, магистром армии, экс-консулом и патрицием, они заняли Галлию, где, ограбив соседние [племена], тем не менее все так же не имели определенных мест для жизни» («Гетика»).

Пика своего могущества готы достигли при Германарихе из рода Амалов. Аммиан Марцеллин писал, что это был «наиболее воинственный монарх, вызывающий испуг соседних наций благодаря своим многочисленным и различным доблестям». К слову, Марцеллин называет готского вождя Эрминием. Шамбаров полагает, что основную часть своих завоеваний Германарих совершил еще в качестве военачальника во время своего деда Атала (284–317) и отца Агнульфа (318–350), поскольку на трон он сел в уже в 85-летнем возрасте. Если учесть, что правил он до гуннского нашествия, то его возраст в год смерти достигал баснословной цифры в 110 лет. В таких случаях обычно говорится – столько не живут. Скорее всего, Германарих прожил немало, но поверить в то, что человек, получивший жесточайшую рану в бок и выживший после этого, был столетним старцем, мешает здравый смысл. Скорее всего под именем Германариха скрываются по меньшей мере три вождя-рекса, правивших с 284 по 375 год, возможно их было больше, но не в этом суть. Герман, а точнее Ярман, это титул, а не имя. Ярманами назывались люди, вобравшие в себя победоносную и оплодотворяющую энергию бога Ярилы. Ставшие олицетворением бога на земле. Собственно Амалы подобно Меровингам были королями-священниками, и само их родовое прозвище Мал, Малик, «правитель», и титул ярман говорят именно об этом. Между прочим у вестготов до их подчинения остготам были свои верховные вожди по родовому прозвищу Балты. Скорее всего, речь идет о Владах, владыках, поскольку при устном, да и при письменном, переложении «б» и «в» часто подменяют друг друга, то же самое происходит с буквами «д» и «т». На примере Амалов и Балтов мы в который раз убеждаемся, что никаких случайных имен и прозвищ у правителей древности не было. Все они так или иначе восходят к словам, обозначающих близость к богам, а следовательно, к власти.

В византийских и римских источниках готов называют арианами, якобы принявшими христианство еще до нашествия гуннов. Причем случилось это при последнем их правителе, которого мы будем называть Германарихом, дабы окончательно не запутать читателя.

Вот что пишет об арианстве Уве Топпер, уже ранее упоминавшийся в этой книге: «Еретик Арий тоже может оказаться вымышленной персоной, маскирующей в качестве «еретического первосвященника» некую более могущественную религию, называя которую арианизмом, мы только прикрываем свое незнание ее сущности. Справиться с мировой религией было практически невозможно, зато с обычным человеком Арием вполне можно было потягаться. В некоторых западноевропейских церквях до сих пор не соскоблены со стен арианские символы и не уничтожены языческие каменные изображения на наружных стенах. Где бог забывчив, там является образ дьявола» («Великий обман»).

Согласно официальной версии, арианство было осуждено христианской церковью как ересь на Никейском соборе в 325 году, что, однако, не помешало императорам Валентиниану, управлявшему западной частью Римской империи, и его родному брату Валенту, сидевшему в Константинополе, придерживаться именно арианства. Соответственно, и в Риме, и в Константинополе заправляли арианские епископы. Феодосий Великий, который до своего вступления на престол считался язычником, был крещен никеем, а посему изгнал из своей столицы арианского епископа Домициана. Но произошло это уже после того, как Валент крестил остготов и вестготов по арианскому обряду.

История, что и говорить, путаная. О самом Арии известно немного. Родился он в 256 году, умер в 336. Родом из Ливии. Был рукоположен во диакона архиепископом Петром Александрийским и им же был отлучен за приверженность мелитианству. Очевидно, позже он раскаялся, поскольку архиепископ Ахилла рукоположил его во пресвитера Александрийской церкви. После Никейского собора Арий был сослан в Иллирию с запретом возвращаться в Египет. Сочинения Ария были уничтожены и дошли до нас в фрагментах. А вот что пишут об арианстве энциклопедии: «Арианство – теологическое учение в христианстве в IV–VI вв. Возникло в Поздней Римской империи, получило название по имени его зачинателя – александрийского священника Ария. Ариане не принимали основной догмат официальной христианской церкви, согласно которому Бог Сын предвечен, как и Бог Отец. По учению Ария, Сын Божий (Христос) – творение Бога, следовательно, не предвечен, то есть находится в подчинении Богу Отцу. Согласно Арию, Сын – первое творение Отца, посредник между Богом и тварью. Учение ариан, провозглашавшее земную – а не божественную – природу Иисуса Христа, было осуждено, а сам Арий изгнан. При этом – вопреки протестам ряда присутствующих – собор включил в т. н. Никейский символ веры отсутствовавшую в Священном Писании формулу о «единосущности» (абсолютной тождественности) Бога Отца и Бога Сына».

Вы спросите – а причем здесь готы? И этот вопрос правомерен, не только в отношении готов, но и в отношении вандалов. Ведь, согласно официальной истории, вандалы Гусирекса тоже были арианами. Более того, заняв африканские провинции Римской империи, они тут же принялись разрушать христианские храмы, принадлежащие сторонникам Никейского символа веры. В то, что вандалы разрушали христианские храмы, я готов поверить, но в то, что делали они это по наущению арианских священников, – извините. В конце концов, ариане тоже были христианами, и никто не мешал им использовать эти же самые храмы для своих нужд. Прав Уве Топпер: не в христианской ереси здесь дело, а в «некой более могущественной религии», сущность которой мы все-таки попытаемся понять. Обратимся сначала к Чудинову: «После экономической революции в позднем неолите совершилась и религиозная революция, связанная с переходом от лунного календаря и лунных богов к солнечному календарю и солнечным богам. Наиболее почитаемым становится бог солнца по лунному календарю Яр (Ярило), который почитается как сын Велеса, бога Луны. Его зооморфной ипостасью становится сокол».

А теперь к Прозорову: «Бог вешнего тепла и цветения, бог плодородия земли, стад и людей, защитник полей, податель любовного жара и молодецкой удали. Каждый год умирающий и вновь возвращающийся к людям, именно он, единственный среди Бессмертных познавший смерть, ближе всех их к нам, смертным… Ярило – типичный «умирающий и воскресающий Бог» растительной силы – не зря Джордж Фрэзер в наиболее полном обозрении земледельческих культов такого рода (Диониса, Осириса, Таммуза), в своем всемирно известном труде «Золотая ветвь», уделяет немало внимания и восточнославянскому Яриле… Размах и популярность культа Ярилы на Руси вполне соответствуют таковым галльского «Меркурия» и индоарийского Ганеши» («Боги и касты языческой Руси»).

Итак, бессмертный и одновременно умирающий. Муж богини Лады и отец Ладона – Ивана Купалы-Купавона – Аполлона, сын Волосатого бога. Тот самый Ярило, который положил начало династии Меровингов. Тот самый Ярило, который считался покровителем буйных разгульных праздников, на которых и супружеская измена если не поощрялась, то допускалась.

Ярман – это сын Ярилы, точнее его земное воплощение, Ладон, но получивший имя не по матери, а по отцу. Итак, два царственных рода Амалов и Меровингов ведут свое начало именно от Ярилы и Лады, вот только судьба у них разная, о чем я уже писал выше, и причина тому «буйные разгульные праздники», допускающие в том числе и супружескую измену. Трудно сказать чьей супругой была Сунильда, смерть которой описал Иордан, но, судя по тому, как рекс Ярман близко к сердцу принял ее измену, не исключаю, что его. Как не исключаю и того, что именно культ Ярилы и был тем самым «арианством», который так старательно прикрывали христианские богословы с помощью некоего мифического Ария, уроженца Ливии. Вы спросите – а как же императоры Валентиниан и Валент, ведь они тоже считаются арианами? Именно по этому же принципу и считаются – как сыновья Бога. Как его земное воплощение. Ибо культ божественных императоров долгое время был самым главным культом в Римской империи. Вопрос только в том, как звали бога, рождавшего подобных сыновей, – Юпитер или Иегова? Но об этом мы будем говорить позже, а пока вернемся к готам. Готов считают поклонниками Одина-Вотана, что вроде бы напрочь исключает связь их вождей со славянским богом Ярилой, но, во-первых, Ярило – бог индоевропейский, во-вторых, сам Один – это тот же самый ярман, согласно Снорри Стурлуссону, лишь впоследствии обожествленный соплеменниками. Косвенно об узости культа Одина и его вторичности по отношению к культу Велеса свидетельствует тот факт, что все жрецы-дротты этого бога готов происходили из одного рода. Такого просто не могло быть, если бы этот культ имел широкое распространение. Кроме того, не следует забывать, что большинство населения Готской державы составляли скифы, сарматы и славяне, которым до племенного божка готов не было никакого дела. К слову, культ Одина-Вотана был раздут до невероятных размеров немецкими романтиками XVIII–XIX веков, пытавшимися выдавить память о славянских богах с захваченных территорий. Вот что пишет о взаимоотношениях готов и славян Вернадский: «Говоря в целом, тесная взаимосвязь между готами и славянами в Южной Руси длилась около двух столетий, от конца второго до последней четверти четвертого. Не удивительно, что слова готского происхождения появились в славянском языке и наоборот. Следующие славянские слова рассматриваются как имеющие готское происхождение: князь; от готского Kuni («старейшина клана»); пениази («деньги»), от готского pannings; полк («вооруженные люди», «подразделение»), от готского volk; шлем, от готского hilms. С другой стороны, готское meki («меч») может быть выведено из анто-славянского меч. Соответствующее немецкое слово – Schwert. Антские мечи упоминаются в «Беовульфе». Также характерно, что многие готские короли и принцессы имели имена, которые звучат скорее по-славянски, нежели по-тевтонски. Так, наследник Германариха звался Витимир; его внук был назван Видимер. Имя брата Видимера было Валамир (ср. славянское имя Велемир)» («Древняя Русь»).

А вот что пишет по поводу готских имен Максимов в книге «Россия, которая была»: «И еще при перечислении различных готских имен бросается в глаза их странное, негерманское произношение: Респа, Ведук, Витимир, Фаруар, Беремуд. Последние два практически полностью совпадают с именами послов князя Олега в договоре с греками, это Фарлаф и Веремуд. А вот родословная Ерманариха. Согласно Иордану, он «родил Гунимунда, Гунимунд же родил Торисмунда, а Торисмунд родил Беримуда». Откуда эти гуннские имена у готов? Гунны появились на землях готов, когда Ерманариху уже было далеко за сто лет. Так в каком же веке жил Иордан? Да и о готах ли он писал?»

Я попытаюсь объяснить господину Максимову, откуда Иордан взял эти имена и почему у них «негерманское» произношение. А поможет мне в этом Прокопий Кесарийский: «Очень многие из врагов здесь пали, остальные явно обратились в бегство, но Мунд, убивая и преследуя подряд, как придется, всех, совершенно неспособный сдерживаться вследствие горя о погибшем сыне, пал, пораженный кем-то из бегущих; вследствие этого прекратилось преследование, и оба войска разошлись каждое на свое прежнее место. Тогда римляне вспомнили и уразумели предсказание Сивиллы, которое, произносимое в прежнее время, им казалось какой-то несообразностью. Это предсказание говорило, что когда будет захвачена Африка, то «мир погибнет с потомством». Но это предсказание говорило вовсе не об этом; предсказывая, что действительно Ливия вновь будет под властью римлян, оно предсказывало также и то, что погибнет и Мунд вместе с сыном. Оно звучало так: «Africa capta Mundus cum nato peribit». Так как латинское слово «Мунд» обозначает также и мир, вселенную, то все думали, что это предсказание касается мира. Но довольно об этом» («Война с готами и персами»).

Итак, согласно Прокопию, слово «мунд», которое у нас считается скандинавским, по-латыни означает «мир». Я уже писал выше, что греческие, латинские средневековые авторы переводят на родной язык «варварские» имена, если не полностью, то хотя бы частично. Таким образом, Беремунд – это Беремир, Веремир, а скорее Велимир. Гунимунд – это Гундимир или Гудимир. Дело в том, что венеды с берегов Балтики говорили в нос, гундели, по-русски говоря. Поэтому «гуд» они произносили как «гунд», «свет» как «свент», отсюда, кстати, имя дочери Теодориха, приводимое Иорданом, – Амалосвента, где «Амал» – это родовое прозвище, а «Свента» – это просто «Света», светлая. К слову, племянницу Амалосвенты зовут Мадасвента, то есть «молодая Света». Не исключаю, что «Света», «Светлейшая» – это просто титул принцесс из рода Амалов. Что касается Прокопия Кесарийского, то он и тетку, и племянницу именует Амалозунтами. Искажение сирийским греком Прокопием славянских имен, конечно же, понятно и объяснимо, необъяснимо в данном случае то, что историки принимают их на веру и тут же зачисляют в германские. Хотя Максимов абсолютно прав, объяснить их из немецкого языка невозможно. Возьмем имя вождя, возглавившего сопротивление готов византийской агрессии, у Прокопия оно звучит как Витигис, на самом деле речь идет Вотангасте, поскольку именно слово «гаст» Прокопий везде передает как «гис». Чудинов переводит это слово как «дух», в принципе это верно, но я бы уточнил. «Га» – это «путь», а «ста» – «твердь», «земля» (отсюда «стоять», «стан»). Таким образом, я бы перевел слова «гаст» как «земной путь», «земное воплощение». Таким образом, «Вотангаст», это «земное воплощение Вотана-Одина-Вождя», «Торис» – это «Тур», «Мунд» – «мир», таким образом, имя Торисмунд изначально звучало как Туримир. Эрарик, упоминаемый тем же Прокопием, это Яри-рекс. Родегис – Родегаст. Ильдебад – Ладовлад. Теодат, Теоданат – Божидар, поскольку «донат» по-латыни «подарок». Список можно продолжать, но, думаю, в этом нет необходимости. Важно лишь подчеркнуть, что в именах как франкской, так и готской знати присутствуют прямо или косвенно слова, связанные со славянскими богами, «ярь» и «тур». Тур наряду с медведем – это символы Велеса. А вот что по этому поводу пишет Ю. Д. Петухов: «На огромных пространствах действуют вандалы – но это славяне, язык вандалов и многочисленные отождествления их со славянами в первоисточниках не оставляют сомнений. Готы – активные участники европейского этногенеза – также славяне, это подтверждается все больше, с каждым новым исследованием истории готов. Вот несколько готских слов (мы их даем не латиницей, так как сами готы латиницу не употребляли, они использовали греческий алфавит): «давр» – дверь, «дайл» – доля, «ого» – око, «твадже» – дважды, «хлайб» – хлеб, «нав» – навь (мертвец), «гаст» – гость, «мейна» – меня, «мець» – меч, «сатжан» – сажать, «глаз» – янтарь, от слова «глаз» (отсюда в германские пошло «glas» – стекло, между тем как «стикл» по-готски есть именно стеклянный сосуд). Самоназвание готов «гутлиуда», что есть – «готы люди». Самоназвание вестготов tervingi (то есть «лесные»). Но по-готски (как и по-русски) «трева» – это «дерево», «древо». Звонкие и красивые «-инги», столь ласкающие слух любителям всего западного и романтического, это всего лишь преобразованное славяно-русское «-инки». Лесные вестготы – есть «древинки», «деревенки». Или, если угодно, привычнее – «древляне». Лингвистика смотрит в корень и не признает красивостей: в основе напыщенно-литературного слова «трэвинги» лежит понятие простое, обыденное – дерево, древляне, деревенские (слово «деревня» также от «дерева»). Книжные вестготы (читатель, разумеется, понимает, что это поздний научный термин), они же «трэвинги» – это жители лесных деревень, деревенки, или, как произнесли бы украинцы, дрэвинки. Всем известна готская Библия Вульфилы, то есть переведенное готским просветителем на язык готов в IV веке н. э. Священное Писание. А что это за имя – Вульфила? Разберем его: «вульф» = «вулк-волк»; «ф» переходит в «т» (пример: «вивлиофика» = «библиотека»), кроме того, в данном случае, при переносе в германские из славянских – «т» заменяет отсутствующее «ч». Итак, исходное имя – Волчила. Традиционно имя Вульфила переводят как «волченок». Но мы получили исходную основу, более яркую, исконную. И основа эта – характерное славянское имя-прозвище (надо сказать, по тем временам очень уважительное и весомое). И никаких переводов. Все по-славянски, на языке русов. И никаких «белокурых бестий». Готы были, разумеется, как и большинство русов, русоволосы и светлоглазы, но в нынешнем понимании «дойче» они отнюдь не были, они говорили на славянских диалектах, называли себя славянским этнонимом-самоназванием, носили славянские имена» («Страницы подлинной истории»).

Я, в отличие от Ю. Д. Петухова, не исключаю, что готы были не славянским, а сарматским племенем, но смешавшимися с ванами (венедами). Но это только подтверждает мнение Васильевой, что сарматы, как и скифы, говорили на языках, очень близких славянским.

Обычно, когда пишут о Германии и германцах, ссылаются на Тацита. Выше я уже приводил мнение немца Уве Топпера и о Таците вообще, и о его работе «О происхождении германцев» в частности. Но даже если считать эту статью подлинной, то следует учитывать следующие обстоятельства. Публий Корнелий пишет не о стране, а о земле, и он нигде не говорит, что германцы – это этнос. Тацит о подобных пустяках, похоже, вообще не задумывался. Он делит варваров на две категории, земледельцев (германцев) и скотоводов (сарматов). А вот что он пишет о религии германцев: «Из богов они больше всего чтят Меркурия и считают должным приносить ему по известным дням в жертву также людей. Геркулеса и Марса они умилостивляют закланиями обрекаемых им в жертву животных. Часть свебов совершает жертвоприношения и Изиде; в чем причина и каково происхождение этого чужестранного священнодействия, я не мог в достаточной мере выяснить, но, поскольку их святыня изображена в виде либурны, этот культ, надо полагать, завезен к ним извне. Впрочем, они находят, что вследствие величия небожителей богов невозможно ни заключить внутри стен, ни придать им какие-либо черты сходства с человеческим обликом. И они посвящают им дубравы и рощи и нарекают их именами богов; и эти святилища отмечены только их благочестием» («О происхождении германцев»).

Римский Меркурий – это бледная тень греческого Гермеса, покровителя воров и торговцев, вестника богов. Персонаж скорее гламурный, чем грозный, впрочем таким он стал после многовековой литературной обработки древних греческих мифов. Но в любом случае трудно себе представить, что земледельцы «больше всего чтят» бога торговцев. Скорее всего, речь идет все о том же носителе небесной яри, оплодотворяющей энергии Яриле. «Яр», как мы уже говорили выше, у немцев переходит в «гер», впрочем у латинян и греков то же самое. Что касается Геракла, то Ю. Д. Петухов считает это имя производным от того же Ярилы, в частности, опираясь на Геродота, писавшего о культе Геракла у скифов, исследователь приходит к выводу, что имя Гераклеос – это Ярослав. Желающие могут прочитать об этом в книге историка «Дорогами богов». Как видите, даже опираясь на Тацита, можно прийти совсем к другим выводам, чем те, которые навязывает нам официальная наука. Германцами, или ярманцами, римляне называли людей, говорящих на славянских языках и поклонявшихся богу Яриле. И почитавших своих вождей-ярманов как живое воплощение этого умирающего и вновь воскресающего бога. Вы спросите, а где же немцы? А нигде. С ними та же самая история, что и с норвежцами, и с шведами. Причем немцы «дойче» появились на исторической арене как нация еще позже, чем скандинавские народы. О дойче мы еще будем говорить, а пока поговорим об их предках. Вот что пишет о них Чудинов в статье с говорящим за себя названием «Были ли германцы тюрками?»: «Мысль о том, что германские племена изначально не были не только индоевропейцами, но даже оседлыми жителями Европы, а представляли собой ряд племен кочевников, вторгшихся из Азии и представляющих собой огузо-кипчакскую ветвь тюрков, на первый взгляд кажется ошеломляющей. Между тем, приведенные в данной статье свидетельства наталкивают именно на этот вывод. Раскопки на месте древних германских владений показывают, что на поднятых на поверхность идолах находились не германские, а славянские надписи, то есть германцы значительно моложе того исторического периода своего появления, на который они претендуют. Графика германских рун отражает графику тюркских, племена назывались TURKIR MENNE и имели одним из главных богов ТОРА, чье имя очень сходно с этнонимом TURK, TUROK (ТУРОК – это как бы маленький ТОР или ТУР, то есть ТОР-ОК). В фонетике современных германских языков сохранились черты тюркской фонетики, в лексике – ряд тюркских слов. Подобное схождение этнонима с теонимом, графики, фонетики и лексики германских и тюркских языков трудно (мне кажется, даже невозможно) объяснить случайностью. Единственная разумная возможность – считать германские языки по своему происхождению тюркскими. Разумеется, германские языки в настоящее время являются индоевропейскими. Но это качество было у них не изначальным, а приобретенным. А именно, если понимать слово «индоевропейские» как «производные от русского», то отсюда вытекает, что тюркские племена, поселившись на русских землях, перешли на пиджин (на основе русского языка), который у них закрепился (хотя сохранилось и несколько чисто тюркских слов) и стал креольским русским языком на базе тюркской фонетики и тюркского словообразования (мы видели, как отбрасывались окончания, чтобы слова стали короткими). Поэтому вторая стадия развития германских языков – это их русификация. И только пройдя ее, они стали древне– и среднегерманскими. Ну, а первая, чисто тюркская стадия – самая сложная для реконструкции».

А вот что думает по поводу немцев Петухов: «Познакомимся непосредственно с немцами-«дойче». Объединились «дойче» лишь в 1871 году под эгидой Пруссии (пруссы – по принятым в науке меркам, западные балты; фактически – славяне «по-руссы» или смешанные балто-славяне; даже официозный «Лингвистический словарь» отмечает «особую близость прусского к славянским языкам»), то есть объединились «дойче» по инициативе восточных «немцев», ассимилированных славян и балтов. Население нынешней Германии чрезвычайно разнородно. До сих пор существует множество диалектов – одни, скажем, «немцы» без общенемецкого-литературного – не понимают других «немцев» совершенно. Еще Михаил Васильевич Ломоносов отмечал: «Народ российский, по великому пространству обитающий, не взирая на дальнее расстояние, говорит повсюду вразумительным друг другу языком в городах и селах. Напротив того, в некоторых других государствах, например, в Германии – баварский крестьянин мало разумеет мекленбургского, или бранденбургский швабского, хотя того же немецкого народа». В последнем великий ученый ошибался, это только нам издали «немецкий народ» казался тем же, единым, чем-то целым. А таковым он никогда не был, тем более во времена Тацита или наших варягов-поморов. Консолидация «немцев» (баварцев, саксонцев, швабов, тюрингцев и т. д.) исконно шла на востоке, в землях, заселенных исторически онемеченным славянским населением. Там сложился к XVII веку и литературный язык на основе саксонского языка. Этнической базой-основой генезиса «дойче»-немцев считаются франки, саксы, алеманны и кельты. Антропологически «дойче» чрезвычайно разнородны: на севере и северо-западе в основном проживали и проживают представители атланто-балтийской расы, в центре и на востоке Германии – центральноевропейской и восточноевропейской расы. То есть расово «дойче» (без средиземноморско-негроидной примеси) и славяне (без тюркских и кавказоидных примесей) абсолютно неотличимы. Но примесей более чем достаточно и у «дойче» – особенно на юге и на Среднем Рейне, там господствует южноевропейский средиземноморский расовый тип. То есть и в самой нынешней Германии мы видим четкие следы этническо-культурной и антропологической, то есть физической, экспансии с латинского, средиземноморского юга. Это дополнительно наводит на мысли, что земли нынешней Германии в 1-м тысячелетии н. э., а значит, и ранее, населяли не совсем те, кто проживает на них ныне.

Да, нравится это кому-то или не очень, но еще тысячелетие назад Европа была плотно заселена славянами. Натуральные германцы, если они вообще не плод позднего генезиса-ассимиляции, скрывались где-то в горных и лесных малодоступных местностях, их было совсем немного (в истории достаточно примеров, когда малочисленные племена в дальнейшем давали свой язык большим этносам). Судя по всему, влияние и сила исконных германцев, которые расово и антропологически тяготели к средиземноморскому югу (а отнюдь не к нордическим широтам), были невелики. Но именно на них, как и на протоевропейский субстрат, как и на финно-угорские этнические вливания (венгры, гунны) сделал ставку латинский папский престол в борьбе за подчинение Европы» («Страницы подлинной истории»).

В сущности, миф о «древних германцах» создавался в XVII–XIX веках с благой целью. Слабосильные княжества Центральной Европы чем дальше, тем больше становились разменной монетой в игре крупных держав. Именно поэтому дойче-патриотам так важно было доказать, что хотя бы в прошлом жители этих карликовых государств были единым целым. А дальше в ход пошли фальсификации, подделка и чистка летописей, и без того уже подчищенных иезуитами по заданию римских пап. А далее Байер, Шлецер и Миллер «просветили» отставших по части исторической науки россиян. Наивные люди до сих пор полагают, что научно-исследовательские учреждения создаются исключительно для познания истины. Отнюдь нет. Для того чтобы изучать прошлое, достаточно усилий отдельных людей, а вот для того чтобы получить нужное с точки зрения идеологии прошлое, тут дилетантами не обойдешься, требуются крепкие профессионалы, способные не только надуть громадный пузырь, но и заставить его сверкать всеми цветами радуги.

Но вернемся к ярманам, или ярманцам, если вам так удобнее. Готы готовились к отражению гуннской агрессии, сосредоточив свои войска у Дона в 371 году. Однако гунны во главе с царем Баламбером совершили глубокий обход – из Тамани они переправились в Крым и через Перекоп ворвались в тылы противника. «Обширная империя Германариха моментально рассыпалась как карточный домик. Все племена и народы, ее составлявшие, даже вестготы и гепиды, при первом же крупном поражении вспомнили старые обиды и вышли из-под ее контроля, знать больше не желая остготского короля» (Шамбаров, «Когда оживают легенды»).

Принято считать, что гунны (хунну) жили на территории современных Монголии, Бурятии и Северного Китая, где создали могучую державу. Во II веке в результате войн с Китаем и междоусобиц она распалась. 20–30 тысяч воинов, согласно Л. Гумилеву, с боями ушли на запад. В 158 году они достигли прикаспийских степей. За двести лет они сумели сплотить вокруг себя угорские племена, обитавшие в Поволжье, и в середине IV века развязали войну с аланами. Аланы были разбиты и частью ушли за Дон к готам, а частью засели в горных крепостях, которые гунны штурмовать не стали.

В 375 году Германарих, осознав бесполезность сопротивления, покончил с собой, а остатки его армии отступили на север, где соединились с русколанами. Другая часть готов отступила на запад, но немало готов перешло на сторону Баламбера. Вот что пишет о дальнейших событиях Шамбаров: «Похоже, славяне в лесах вполне могли отсидеться от степняков – дальнейший ход событий показал, что лесами гунны не очень-то и интересовались. Но внезапного нападения готов первое восточнославянское государство или то, что от него еще оставалось, уже не выдержало. «Русколань пала от сговора готов с гуннами». Это подтверждается археологией: к IV в. относится окончательная гибель лесостепной черняховской культуры, которая, как мы видели, и по времени возникновения, и по распространению, и по другим признакам совпадает с легендарной Русколанью. Раскопки показывают следы ее жестокого разгрома, и какие-то остатки культуры сохраняются только в лесах» («Когда оживают легенды»).

Покончив с северянами и Боспорским царством, Баламбер двинулся на запад. Вестготы и отступившие остготы с аланами не смогли оказать гуннам достойного сопротивления на рубеже Днестра. Часть готов бросилась за Дунай, просить убежище у ромеев, другие во главе с вождем Атанарехом Балтом укрепились в лесах между Прутом и Днестром. Новые подданные Великого Рима оказались крайне неуживчивыми. А жадность византийских чиновников привела к тому, что готы взбунтовались. Призвав на помощь аланов, они разгромили правительственные войска в битве при Адрианаполе. При этом погиб император Валент. Мощные стены Константинополя готы штурмовать не рискнули, зато разорили окрестности. Преемник Валента Феодосий Великий сумел договориться с вестготскими вождями, выделив им для поселения земли в Иллирике. Остготы были поселены в Паннонии, но вскоре отложились от империи и подчинились гуннам, в подданстве которых уже находились их соплеменники.

Новая гуннская империя раскинулась от Дуная до Урала. В отличие от готов, гунны проявляли завидную терпимость в отношении завоеванных племен. Так что эти самые племена, финно-угорские, сарматские, славянские, вошедшие в союз, вольный или невольный, с пришельцами, очень скоро сами называли себя гуннами. Римские, греческие и готские авторы, не пожалевшие самых черных красок для гуннов, тем не менее невольно отмечают, что в их империи совершенно не было расовой, национальной или племенной дискриминации, а отношение к союзникам, даже ранее побежденным, оставалось вполне лояльным. Скорее всего, такая политика объясняется тем, что гунны с самого начала представляли собой разнородное образование, включающее в себя отличные друг от друга в этническом отношении племена. Доходило до того, что многие греки и римляне бежали к ним, предпочитая справедливость у «варваров» тем беззакониям, которые творились императорами, военачальниками и чиновниками в Риме или Византии. И эти «невозвращенцы» тоже становились полноправными «гуннами». Даже служили в гуннском войске, быстро обучив «варваров» постройке осадных машин и другой передовой по тем временам военной техники.

Поле смерти Феодосия при его слабых сыновьях Гонории и Аркадии вестготы расшалились не на шутку. Под руководством Алариха, избранного предводителем, они покатились по Византии, производя жуткие опустошения. Дважды они были разбиты магистром пехоты римского императора Стилихоном. Этот руг или вандал умел, похоже, не только воевать с варварами, но и договариваться с ними. В 405 году аланы, вандалы и свевы под общим руководством Родогаста решили захватить Рим. Но на их пути встал Стилихон. Якобы ему удалось окружить варваров в горах и нанести им поражение. Я говорю якобы, поскольку дальнейшие действия римского правительства в связи с этим выглядят крайне нелепо. Вместо того чтобы добить опасного противника, угрожавшего их столице, победитель Стилихон, что называется, пускает козла в огород. Английский историк Томпсон в своей книге «Варвары и Рим» убеждает читателя, что римляне добровольно отдали варварам для поселения земли в Испании. Но вот что интересно, ни одного свидетельства о дальнейшем сотрудничестве вандалов, аланов и свевов с римскими властями он так и не приводит. Я не исключаю, что римлянам удалось потрепать армию Радегаста, но ни о каком поражении речи быть не может. Не исключено, правда, что Стилихон заключил с варварами сделку – богатые имперские провинции в обмен на отказ от похода на Рим. Кстати, три года спустя Стилихон был казнен императором Гонорием. Видимо, кто-то в окружении Гонория решил, что его умение ладить с варварами слишком дорого обходится Великому Риму. В 410 году вестгот Аларих взял Вечный город. Трудно сказать, чем бы закончился для западной части распадающейся империи победоносный поход готов, но, к счастью для Гонория, Аларих умер, а его буйное воинство удалось выпихнуть в Аквитанию, одну из самых цветущих римских провинций. Здесь вскоре возникло королевство вестготов со столицей в Тулузе.

На первый взгляд ряд поражений Римской империи в начале V века выглядит как цепь трагических случайностей. Так, собственно, и трактует эти события официальная история. Ведь, согласно той же официальной версии, империя имела дела с разными племенами, то сбивающимися в кучу для грабежа, то вновь разбегающимися по своим углам. По мнению историков, за этими хаотичными наскоками нет и не может быть направляющей силы. Я же полагаю, что эта сила была. Речь идет о жрецах. Недаром же Чудинов называет цивилизацию славян-русов храмовой, утверждая, что именно храмы разных языческих богов, точнее их жрецы, управляли не только религиозными, но и экономическими и политическими процессами на Севере и Востоке Европы. Гуннская экспансия и ослабление империи заставили их активизировать свои действия. За короткий срок в несколько десятилетий им удалось создать на землях Римской империи несколько государств, Франкское, Вестготское, Вандальское и Остготское. Более того, сам Рим оказался в руках сначала руга Одоакра, а потом остгота Теодориха. Причем удары наносились сразу с нескольких сторон, при этом восточная часть империи была практически изолирована от западной и разорена бесконечными набегами. Собственно, единственными защитниками Константинополя во время гуннского нашествия были как раз северные и восточные варвары. Гунн Аттила вроде бы мог без труда прибрать к рукам как восточную, так и западную части империи, но этого не случилось. Кто помешал кагану Аттиле реализовать его грандиозный замысел и объединить под своей рукою едва ли не полмира? Как говорят в таких случаях французы – ищите женщину. По некоторым данным, каган гуннов то ли уже принял, то ли готовился принять христианство. Что вряд ли понравилось языческим волхвам. И грозный Аттила умер в шаге от победы в объятиях скромной девушки по имени Ильдико. Или Лады. Странное совпадение, не правда ли? В гибели вождя готов тоже ведь косвенно виновата женщина со сходным именем Сунильда. Похоже, мы и здесь имеем дело с мифом, призванным прикрыть вмешательство в ход событий если не языческих богов, то их жрецов. Я уже упоминал, что христианская церковь, как римская, так и византийская, включая РПЦ, весьма заботливо относилась к летописным сводам, подвергая их не единожды суровой цензуре, не брезгуя и откровенной фальсификацией. И уж конечно, цензоры удаляли из рукописи все, что касалось языческих богов. Если их имена и дошли до нас, то только благодаря обличительным проповедям, где проповедники волей-неволей должны были проговариваться о тех, кого они обличали. Помните, выше я упоминал жреческие корпорации «белых волков» и «божьих быков», которые вполне способны были исполнить любой приговор, вынесенный отступникам богами или их волхвами. Так что смерть Германариха и Аттилы, как и гибель Римской империи, отнюдь не были случайностью. Вождей покарали за отступничество, а империя пала потому, что пыталась навязать Северной и Восточной Европе откровенно чуждый ей социальный строй. До поры Риму это сходило с рук, но рано или поздно терпение должно было лопнуть не только у людей, но и у богов…

«А в это время у гуннов после смерти Баламбера царем стал Ругила – мудрый и дальновидный политик, старавшийся решать все вопросы мирным путем. В начале V в., продвигаясь на запад, гунны без войны заняли Паннонию. Многие народы, жившие по Дунаю, – руги, сарматы-языги, славяне-карпы, кельты-бастарны, гепиды и остготы – стали их союзниками. Другие – аланы, вандалы, бургунды и свевы – предпочли уйти» (Шамбаров, «Когда оживают легенды»).

Однако у меня лично вызывают большие сомнения столь безоблачные отношения между гуннами и славянами. Вряд ли их интересы всегда и во всем совпадали. Хотя я и не исключаю, что волхвы пытались использовать гуннских каганов в своих целях. Данных о взаимоотношениях славянских жрецов с гуннскими вождями в летописях, разумеется, нет. Зато они сохранились в былинах и сагах. Вот что об этом пишет Лев Прозоров: «Ученые достаточно давно обратили внимание на параллели между русским былинным эпосом и некоторыми эпическими памятниками Средней Европы XI–XIII вв.: «Тидрек сагой» и южнонемецкими поэмами об Ортните, или Гертните. Предельно кратко содержание этих памятников можно изложить так: в саге идет речь о войне коалиции русов (во главе с «конунгом Вальдемаром» и его сподвижником Ильей Русским), вильтинов (велетов-лютичей) и пулинов (поляков) против гуннов Аттилы и готов Тидрека (Теодориха). В немецких поэмах идет речь о том, как Илья помогает своему юному племяннику Ортниту (Гертниту, Эрно) завоевать невесту, дочь языческого царя. Царь в отместку подсылает к Гертниту дракона. Гертнит, вопреки увещеваниям супруги и Ильи, выходит на бой с чудовищем и гибнет.

В ряде вариантов предыстория (свадьба, злокозненный тесть) опускается. Гертнит вступает в бой с драконом вопреки увещеваниям близких и гибнет. Его земля достается Дитриху – то есть тому же Тидреку-Теодориху»(«Время русских богатырей»).

Другой исследователь, С. Н. Азбелев, обращаясь к материалам «Тидрек-саги» и Иоакимовской летописи, приходит к следующему выводу: «Явную соотносимость некоторых существенных эпизодов и одновременно героев в… былинах в фольклорных источниках Иоакимовской летописи и в средневековых обработках германского эпоса нельзя объяснить игрой случая». Более того, Азбелев датирует время героев былинного эпоса и саги V веком, проводя параллель между «Вальдемаром» «Тидрек-саги» и Владимиром, предком Буривоя и Гостомысла, Иоакимовской летописи.

Прозоров далее пишет: «Вопрос о связи былин с западным эпосом поставил еще германский исследователь К. Мюлленгофф в середине XIX века. «Конунг русов Вальдемар» и его воин «Илиас фон Рюссен», то есть Илья Русский, поразительно напоминали центральные фигуры русского былинного эпоса: Владимира Красно Солнышко и Илью Муромца. К чести немецкого исследователя, он предположил именно русское происхождение данных фигур скандогерманских эпосов. Из русских ученых параллелями между западным эпосом и былинами впервые занялся А. Н. Веселовский, общепризнанный корифей компаративистской школы. С одной стороны, он очень внимательно изучил проблему и установил, что не только отдельные герои, но и связь между ними, целые генеалогии в былинах и западных эпосах совпадают. С другой стороны, все дальнейшие исследования упоминаний в западном эпосе героев русских былин происходили именно в ключе школы заимствований. Считалось само собой разумеющимся, что появление русских героев в западном эпосе отражает не историческую действительность, а взаимовлияние фольклора разных народов. Б. И. Ярхо окончательно доказал, что речь идет не о случайном созвучии имен, а о тождестве героев. Он обнаружил следующие сходства между былинным богатырем и «русским» героем западного эпоса:

а) сходство в имени,

б) в географическом и циклическом приурочении,

в) во внешнем облике,

г) в сюжете боя отца с сыном.

Исследователь отмечал: «нужны сильные аргументы, чтобы при таких сходствах отрицать исконность тождества.

Географический пролог саги прямо локализует Русь между Швабией, Венгрией (Гуналанд) и землями полабских славян, в т. ч. лютичей – Виндландом: «Сага эта начинается с Апулии и идет к северу по Лангобардии и Венеции в Швабию, Венгрию, Россию, Виндланд, Данию и Швецию». Могли ли немцы или скандинавы, постоянно общавшиеся с новгородцами, так ошибиться в географическом расположении Руси? Очевидно, нет. Что самое поразительное, такое расположение Руси имеет отражение и в былинах» (Прозоров, «Время русских богатырей»).

С точки зрения исторической правды ничего удивительного в появлении богатырей с Дона на Севере Европы нет. Русколаны, потерпевшие поражение от гуннов и союзных им готов, вынуждены были отступить с родных земель. Скорее всего, полулегендарный Фарамон, родоначальник Меровингов, был одним из тех, кого поражение и судьба занесли на берег Северного моря. Напомню, что франки во главе с его внуком Меровоем сражались на Каталаунских полях на стороне префекта претория Римской империи Аэция. Кстати, Аттила после прихода к власти далеко не сразу развязал войну с империей, довольно долгое время он воевал на Севере Европы, скорее всего с венедами, ибо никакого другого противника там просто не было. Видимо, это противостояние венедов и гуннов и нашло свое отражение в былинах и «Тидрек-саге». Я разделяю мнение Азбелева, Прозорова и других исследователей, что реалии многих былин соответствуют скорее IV–V веку, чем Х веку, куда их безосновательно относят. Трудно говорить о тождестве былинного князя Владимира с летописным Владимиром Старым, родоначальником династии, оборвавшейся на Гостомысле, о котором мы мало что знаем, но еще менее этот образ похож на Владимира Крестителя, которого бог весть за какие заслуги современные историки стали величать «Красным Солнышком», посчитав эти слова эпитетом. На самом деле мы с вами вновь столкнулись с одним из обожествляемых сыновей Ярилы и Лады, уже известных нам под именем Ладонов и Ярманов. Не могу сказать точно, чем закончилась война между венедами и гуннами – скорее всего мирным договором. В противном случае мы увидели бы Аттилу на южных берегах Балтики, чего, однако, не произошло. Зато Аттила двинулся в Галлию, уверенный, видимо, что с севера ничего его империи не угрожает. О дальнейшем ходе событий я уже писал выше. Битва на Каталаунских полях не принесла Аттиле успеха, что, однако, не помешало ему через год обрушиться на север Италии и сжечь множество городов, включая Медиолан (Милан). Взять Рим ему помешали с одной стороны эпидемия, разразившаяся в окрестностях Вечного города, с другой – надежда породниться с римским императором Валентинианом, женившись на его сестре Гонории. После смерти Аттилы его империя развалилась, чтобы уже никогда не возродиться. Гунны рассеялись по Центральной и Восточной Европе, став, между прочим, участниками этногенеза многих народов, включая не в последнюю очередь немецкий. Очень может быть, что именно гунны дали начало той тюркской компоненте, которую Чудинов обнаружил в немецком языке и физическом облике дойче. Что же касается былинного эпоса, то, скорее всего, в своих основных чертах он сложился на Дунае, в промежутке между распадом Гуннской империи и образованием Аварского каганата.

Вот что пишет об этом периоде истории Шамбаров: «Отметим, что далеко не все события общеевропейской войны, вызванной Великим переселением, нашли отражение в исторических хрониках. В поле их зрения попало лишь то, что прямо или косвенно затонуло территории Рима и Византии или касалось их интересов, поскольку происходило вблизи границ. Но в глубинах европейских земель в этот период шли свои переселения и своя борьба за жизненное пространство. Осколки побежденных племен искали новые места для поселения. Места народов, ушедших в римские пределы и влившихся в потоки основных противоборствующих коалиций, занимали соседи, сталкиваясь за их раздел. И в результате изменилась вся карта Европы – одно из самых значительных мест в ней заняли славянские народы, существенно расширившие территорию своего расселения и на большом протяжении вышедшие вплотную к границам Византии и западных королевств» («Когда оживают легенды»).

Шамбаров, на мой взгляд, допускает существенную ошибку, он путает племена и касты. И готы, и аланы, и свевы, и вандалы были в основе своей кшатриями, воинской варной, а общинники племен, их породивших, как правило, со своих мест не уходили, а, переждав бурю, вновь возвращались к своим прежним занятиям. Именно поэтому и в позднейшие времена мы обнаруживаем готов и скифов в местах, откуда они вроде бы давно ушли. То же самое можно сказать и о славянах: отступив под натиском гуннских орд в леса, они возвращаются в родные места. А большей своей частью простые общинники свои места и не покидали, просто, входя в готскую державу, они именовались готами, в гуннскую – гуннами. Точнее, их так именовали имперские летописцы. Собственно, за исключением отдельных племен, они и славянами себя не называли. Именно поэтому Прокопий Кесарийский разделяет славян и антов, хотя особых различий между ними не видит. По данным археологии, очевидно, что в VI–VII веках славяне не только занимали всю лесостепную зону Восточной Европы, но и глубоко проникали в глубь Причерноморских и Приазовских степей до самого Дона.

«К VI в., когда ситуация в Европе наконец-то стабилизировалась и расселения, в основном, завершились, в культуре славян уже обозначился быстрый прогресс. Поселения приобретают более постоянный характер, землянки начинают постепенно сменяться избами. Возникают крупные города-крепости, объединяющие вокруг себя более мелкие села. Хотя этот процесс более интенсивно шел вдали от византийских границ – на западе, на Руси и у антов. Значительно развиваются ремесла, у славян в это время уже были искусные кузнецы, ювелиры, гончары, возобновляется разработка рудных месторождений и выплавка металла. Керамика VI века становится весьма совершенной, появляются красивые бронзовые и серебряные украшения с эмалью, изящно выполненные застежки, кольца, пряжки, гребни с затейливыми орнаментами, отличное оружие» (Рыбаков, «Рождение Руси»).

Новые потрясения в Европе начались с появления племени авар, которых Вернадских называет жень-женями: «Для того чтобы правильно понять предпосылки миграции аваров, необходимо еще раз обратиться к развитию событий во внутренних регионах Евразии. После того как гунны ушли из Монголии в причерноморские степи в VI в. н. э., их место в Монголии было занято другим кочевым народом, который упоминается в хрониках под названием жень-жень. В то время как гунны нападали на Римскую империю, жень-жень воевали с Китаем. Они преуспели в создании обширного государства, простиравшегося по зоне степей и пустынь от Маньчжурии до Туркестана. Им также удалось оккупировать отдельные пограничные районы Китая.

Среди племен, завоеванных жень-жень, были тюрки, которые населяли Алтайский горный регион. Этот регион, как известно, богат рудами, и местные жители были давно знакомы с применением металлов. В любом случае, среди тюрков были искусные кузнецы, которые хорошо обеспечивали свой народ оружием. В конце 540-х гг. тюрки восстали против жень-жень, и последние были не в состоянии подавить этот мятеж. Затем тюрки перешли в наступление, и в 552 г. тюркский хан Бумин нанес сокрушительное поражение армии жень-жень, после чего он присвоил себе титул кагана, т. е. императора. Орда жень-жень растворилась. Часть ее подчинилась тюркскому правлению, остальные мигрировали в Китай и использовались китайцами в качестве стражей границы. Еще одна часть жень-жень, включавшая в себя смешанные кланы тюрков, монголов и, возможно, маньчжуров, ринулась на запад. Именно эта ветвь жень-жень с присоединившимися кланами стала известна на западе под названием аваров; они называются обрами в русских летописях. Аварская армия первоначально насчитывала около двадцати тысяч всадников; ее вел хан Байан («Древняя Русь»).

В общем-то понятно, откуда господин Вернадский взял сведения о жень-женях – из китайских летописей. Академик Фоменко был первым, кто усомнился в достоверности этих источников. Первым, но далеко не единственным. Вот что пишет Уве Топпер в книге «Великий обман» о сотрудничестве иезуитов с китайскими летописцами: «В 1622 году его ученик и преемник Триго привез с собой из Кельна талантливого ученого Иоганна Адама Шалля, ставшего с 1640 года главой пекинской иезуитской миссии. Иоганн Шалль, выдающийся математик и астроном, сразу же завоевал расположение образованных кругов столицы. Первый император пришедшей к власти (1644) Маньчжурской династии, юный Чжун-цзы, часто и по разным поводам советовался с пятидесятилетним иезуитом, обращался с ним запросто, без церемоний и называл его «дедушкой». Когда встал вопрос, кому ведать календарными расчетами, Шалль посрамил мусульманских звездочетов, с большой точностью предсказав солнечное затмение. Положение его при дворе еще более упрочилось. Теперь, будучи назначенным главой придворной календарной комиссии, он принялся разрабатывать китайский календарь и упорядочивать китайские хроники в соответствии с новейшими достижениями европейской историографии. Во главе императорской астрономической комиссии иезуиты находились в общей сложности 170 лет. Помимо распространения католической веры, они вели плодотворную научную деятельность. Иезуиты были географами и историками, пропагандистами новейших технических достижений и политическими советниками. В частности, они консультировали императоров во время переговоров с Россией, превратившейся со временем в важнейшего северного соседа Поднебесной империи» («Великий обман»).

Стоит ли после этого удивляться совпадению в европейских и китайских источниках. Хотите гуннов – пожалуйста вам народ «хунну». Хотите аваров – будут. И вот уже поскакали по сибирской степи таинственные жень-жени, чтобы поспеть к аварскому нашествию.

«По мнению венгерских археологов, изучавших аварские погребения, 80 % аварских черепов европеоиды, 20 % принадлежат к западносибирскому слабовыраженному монголоидному типу. А так как археологи изучали черепа не самых первых авар, а авар, которые длительное время уже смешивались друг с другом, то окажется, что реальная первоначальная монголоидная доля (т. е. доля ярко выраженных монголоидов) была у них не более 5, может, 7 %» (Максимов, «Россия, которая была»).

Вот вам и жень-жени! А куда же, интересно, подевались «смешанные кланы тюрков, монголов и, возможно, маньчжуров»? Кстати, в научных кругах у аваров вообще странная репутация, во-первых, настораживает сходство с гуннским нашествием. И хунну, и жень-женей во время их прихода в Европу насчитывалось не более 20 тысяч человек. И действовали они поначалу не столько силой, сколько хитростью. Но в данном случае нас интересует происхождение аваров.

Вот что пишет об этом Шамбаров: «Здесь тюрки натолкнулись на ожесточенное сопротивление местных племен вар и хиони. Их еще называли хионитами, тюрки звали их вархонитами, а в Европе они вскоре стали известны под именем аваров. Нынешние представления о них в значительной степени искажены, поскольку аваров обычно ставят в один ряд с гуннами, уграми, татарами. Но они были не кочевым, а оседлым народом – в Приаралье и низовьях Сырдарьи С. П. Толстовым обнаружены остатки их поселений, так называемые болотные городища (от проживавших здесь когда-то хионитов произошло и название города Хива). Не были они и монголоидами – они происходили от сакского (скифского) племени хиаона, их европеоидные черты подтверждаются и раскопками погребений на территории Венгрии, и упоминаниями у Аммиана Марцеллина, встречавшегося с хионитами, а среди потомков рода хиони, входящего сейчас в состав казахов, часто попадаются голубоглазые блондины. Воевать они умели» («Когда оживают легенды»).

Видимо, скифское происхождение и родство культур, а возможно, и языка, позволило аварам быстро обрасти союзниками. Первой жертвой их агрессивности стали анты. Немым свидетельством ожесточенной борьбы антов с аварами является крупное Пастырское городище в Черкасской области, уничтоженное в это время. «Кроме того, – пишет Шамбаров, – авары нашли у антов уязвимое место, разоряя в первую очередь их поля, обрекая их тем самым на голод, подрывая волю и способность к сопротивлению. От этого же периода остались многочисленные антские клады – люди опять зарывали свои богатства» («Когда оживают легенды»).

По мнению Рыбакова, центр цивилизации антов находился в районе Среднего Днепра, в Киевской и Черниговской губерниях; на востоке антская территория включала регионы по рекам Десне, Сейму, Пселу, Ворскле и достигала Дона у Воронежа; на юге она достигала нижнего Днепра. Согласно Рыбакову, следующая группа древностей V, VI и VII столетий, найденных на этой территории, может рассматриваться как антская: пальчатые и простые застежки, подвески, лунообразные украшения, квадратные металлические пластины, крупчатые грубые металлические ушные кольца, браслеты с расширяющимися концами, спиральные ушки (для крючка и иглы); массивные поясные пряжки; односторонние гребни определенного типа с высокой орнаментированной задней стороной; височные кольца и т. д. Большинство этих вещей сделано из бронзы или серебра, но некоторые из золота. К этому перечню следует прибавить мечи антского типа.

«Картина политической организации антов, данная Прокопием и Маврикием, однако, неполна, поскольку мы знаем из других источников, что определенные группы или общины антов возглавлялись вождями, имеющими значительный авторитет. Так, как мы видели, во время алано-готской войны 375 г. анты находились под предводительством царя Боза и семидесяти знатных особ. Менандер также упоминает «архонтов» антов.

Поскольку (по нашему мнению) анты были славянами, организованными иранцами (аланами), правящий род антов должен был быть иранского происхождения. Существенно, что имена антских вождей, как это зафиксировано в хрониках, во многих случаях иранские или полуиранские. Таковы, например, имена Ардагаста, Пейрагаста, Келагаста. Это сложные имена. Вторая часть каждого, «-гаст», также известна как отдельное имя из керченских надписей. Она может быть иранской, кельтской, фракийской или славянской, но факт ее использования в Боспорском царстве показывает, что она была в любом случае ассимилирована иранцами. Некоторые славянские имена следуют тому же образцу, как, например, Доброгаст» (Вернадский. «Древняя Русь»).

Раз сев в иранские сани, Вернадский уже не может из них выбраться. Он даже согласен, что анты славяне, но организованы они непременно иранцами (аланами). Однако имена, им приводимые, объясняются из русского языка. Ардогаст – это Радогаст, «Дух рода», как перевел бы Чудинов, или «Земное воплощение рода». В данном случае речь, возможно, идет родовом старосте. Пейрогаст – это искаженное Бергаст (Дух Бера). И, наконец, Келогаст, или, точнее, Кологаст – это земное воплощение все того же Ярилы Красного Солнышка. То бишь Ярман. Как видите, мы не выходим из круга богов, очерченного еще в первой главе: Род (создатель) – Ярила (оплодотворяющая энергия, носитель божественного семени), он же Велес (покровитель скотоводства и земледелия) – Лада (олицетворение земли). Именно их божественные потомки управляют возникающими государствами. И хотя далеко не всем государствам или протогосударствам суждена долгая жизнь, на их месте после разрушительных нашествий вновь возникают державы, выстроенные на тех же религиозных принципах.

Глава 4. Каганы

Опираясь на подчиненных болгар и славян, авары двинулись в Центральную Европу. Известно, что в Паннонию они ворвались в союзе с лангобардами. Историки предполагают, что прошли авары туда не через долину Дуная, т. е. земли склавинов, а прокатились севернее, по Днестру и Южному Бугу, окончательно разгромив Антию. В Паннонии авары и их союзники в 567 г. уничтожили королевство гепидов. Авары так и осели в Паннонии, а лангобарды двинулись дальше. Их целью стала Италия, так и не оправившаяся после затяжной готско-византийской войны, столь красочно описанной Прокопием Кесарийским. В Риме, пять раз переходившем из рук в руки, из миллиона жителей остались 50 тысяч, а Милан был снесен до основания. Ну а лангобарды усилились за счет побежденных народов и младших союзников – гепидов, славян, болгар, свевов, – поэтому без труда захватили Северную Италию. Если прежние хозяева страны, остготы, всеми силами старались наладить дружественные отношения с римской знатью, воротившей от них носы как от «варваров», то лангобарды остатки этой знати попросту перебили и основали свое королевство. Скорее всего, именно в это время, во второй половине VI века часть венедов под водительством Владимира Старого или его потомков переместились в район Ладожского озера, а другая часть потомков насельников державы Кия ушла в родную, ныне почти обезлюдевшую Русколань.

Взаимоотношения аваров со славянами – тема деликатная и сложная, несмотря на свою кажущуюся очевидность. Чего, например, стоит такая запись в русских летописях: «И авары (обры) начали войну против славян и стали изводить дулебов, которые были славянами. Они (авары) издевались над дулебскими женщинами: когда кто-то отправлялся в поездку, он запрягал не коня и не вола, а приказывал вместо этого, чтобы три, четыре или пять (дулебских) женщин были впряжены в ярмо его повозки, и заставлял их везти его. Вот так они изводили дулебов».

Нашим летописям вторят византийские источники, озвучивая письмо кагана Байана императору Юстину Второму: «Я таких людей пошлю на Римскую землю, потеря которых не будет для меня чувствительна, хоть бы они совсем погибли». И отправил в набег болгар. «Хроника Фредегара» свидетельствует, что авары всегда ставили в первые ряды славян, чтобы сохранить собственные силы. Ну и так далее. Пока авары числились у нас монголами, такая их жестокость по отношению к покоренному населению никого не удивляла. У монголов, как известно, среди историков дурная репутация. Несчастным степнякам приписывают такие чудовищные поступки, перед которыми меркнут все карательные акции византийских, римских и позднейших цивилизаторов. А может, потому и приписывают, чтобы померкли. Автор в данном случае не собирается оправдывать аваров, тем более что они даже не монголы, просто просит читателей иметь в виду одно обстоятельство: авары и примкнувшие к ним славяне были врагами как византийских императоров, так и франкских королей, которые спали и видели, как бы им разрушить этот нежданно-негаданно возникший союз.

Вот что пишет о славяно-аварских отношениях Вернадский: «Что касается антов, мы должны принять в расчет, что для аваров было несомненно труднее управлять ими, чем западными славянами, поскольку лишь одна их часть – бессарабские анты – признали над собой владычество аваров. Антские племена к востоку от Днепра на территории Полтавской и Харьковской областей были независимы, несмотря на тот факт, что некоторые предводители восточных антов время от времени присоединялись к аварской орде во время ее набегов на византийские владения на Балканском полуострове» («Древняя Русь»).

Авары, несомненно, были незваными пришельцами, и их приход обернулся для славян очередным разорением. Одни вынуждены были оставить свои земли, другие попали в зависимость от завоевателей, но в целом аварское нашествие не стало тормозом для укрепления и развития новых государственных образований, возникших на территории Европы в ходе падения Римской империи. Скорее наоборот: константинопольским императорам, практически истребившим вестготов и вандалов, пришлось поумерить аппетиты. И это еще мягко сказано. Византийская империя в результате войны с лангобардами, союзниками аваров, потеряла Северную и Центральную Италию, а возникшее здесь «варварское» королевство просуществовало двести лет.

Летописцем этого королевства по праву считается Павел Диакон: «Чем дальше северная страна удалена от жара солнца и чем холоднее она от снега и льда, тем она здоровее для человеческого тела и благоприятнее для увеличения населения; напротив, во всех полуденных странах, чем ближе они к солнечному зною, тем больше в них болезней и тем менее они способствуют развитию человека. Потому и получилось, что на севере образовалось такое множество народов, и по всей справедливости весь тот край, от Танаиса до самого запада, называется одним общим именем – Германия, хотя отдельные ее местности и носят свои особенные названия. Впрочем, римляне, когда они владели этими местами, называли только две зарейнские провинции Верхней и Нижней Германией. Из этой многолюдной Германии часто увозились бесчисленные толпы пленников и продавались южным народам. Нередко многие племена уходили из тех мест и сами, потому что людей рождалось столько, что они едва могли прокормиться; частично они переселялись в Азию, но преимущественно в близлежащую Европу. Об этом свидетельствуют всюду разоренные города во всей Иллирии и Галлии, а в особенности в несчастной Италии, которая испытала на себе свирепость почти всех тех народов. Готы, вандалы, руги, герулы, турцилинги, а также и другие дикие и варварские племена пришли из Германии. Равным образом народ винилов, или лангобардов, который впоследствии счастливо господствовал в Италии, происходил от германского племени и переселился с острова Скандинавии, хотя их переселение объясняют и другими причинами» («История лангобардов»).

Выводить все «варварские» народы из Скандинавии, по мнению современных ученых, это такая же дурная традиция средневековых летописцев, как и возведение начала едва ли не всех правящих династий к троянцам. Что касается троянцев, то мы уже с вами убедились, что дело здесь не столько в буйной фантазии малообразованных монахов, сколько в недостаточных познаниях современных исследователей по интересующей нас проблеме. Затвердив раз и навсегда тезис об отсталости Севера и Востока Европы от просвещенных эллинов и римлян, они просто не захотели увидеть равноценную им цивилизацию у себя под носом. С легкой руки Маркса и Энгельса в научных кругах утвердилось мнение, что если нет классов, то нет и государственности, а раз нет государственности, то не может быть и высокоразвитой цивилизации. Общность, построенная по варновому принципу, либо не рассматривалась вовсе, либо объявлялось пережитком древних времен. Почему общество, существующее за счет дикого угнетения себе подобных, есть взлет цивилизации, а не ее болезненный вывих, никто даже не пытался объяснить. А ведь рабовладельческими были всего-то считаное количество государств, в числе коих Древняя Греция и Римская империя. Именно они были объявлены вершиной человеческой цивилизации в обозреваемый нами период, хотя вокруг них веками жили народы, исповедовавшие совсем иные принципы сосуществования. Правду об этих народах и созданных ими государствах мы потихоньку открываем только сейчас, продираясь сквозь паутину лжи и заблуждений. И одним из таких заблуждений является миф о превосходстве германских народов над славянскими. Мы уже успели с вами выяснить, что никаких германских народов в начале нашей эры в Европе не существовало. Нам осталось похоронить еще один миф о Скандинавии как кузнице племен и народов. Абсурдность этого мифа очевидна. С чего бы это отдаленный от центров цивилизации полуостров стал бы поставлять Европе в больших количествах политиков и градостроителей? Вспомните хотя бы норманнскую теорию, вокруг которой сломано столько копий. Какой-нибудь деревенский староста из Норвегии, по мнению академиков от истории, мог создать могущественную империю в считаные годы, понастроить массу городов и вообще цивилизовать обширные земли, населенные дикарями. Чем же так прославились эти Норвегия и Швеция, чтобы считать Скандинавию едва ли не колыбелью европейской цивилизации? Ответ прост, как огурец с навозной грядки, – ничем. И государства на полуострове сложились позднее, чем на континенте. И сколько-нибудь приметных городов там было раз-два и обчелся, а в интересующем нас VII веке их вообще не существовало. Тем не менее волосатые «дикари», истребившие римскую аристократию, начинают свою деятельность на территории Северной Италии именно со строительства городов. Ломбардские города, создавшие во времена Фридриха Барбароссы лигу для противоборства с чересчур активным императором, – это дело рук лангобардов. И вот что удивительно, весь уклад жизни в этих городах был удивительно похож на уклад Великого Новгорода, Киева, Смоленска, Полоцка, Ростова, Суздаля. Ответ напрашивается сам собой, лангобарды вышли не из Малой Свитьод, а из Великой. То бишь Скандинавия Павла Диакона и иже с ним расположена у реки Танаис, которую летописец лангобардов считает восточной границей Германии. Кстати, вслед за Исидором Севильским Павел производит слово «Германия» от латинского слова germinare – «пускать ростки», «произрастать». Как известно, лангобарды пришли в Паннонию вместе с аварами, то ли как союзники, то ли как вассалы. Любопытно было бы узнать, как и где мог возникнуть этот союз. Шамбаров полагает, что авары и лангобарды действовали по принципу «враг моего врага – мой друг». Но тогда, одолев славян в Паннонии, они наверняка бы передрались между собой. Однако ничего подобного не происходит. Лангобарды («длиннобородые») спокойно удаляются из процветающей Паннонии в разоренную и обезлюдевшую Северную Италию, отказавшись от своей доли в добыче. Само название воинственного племени ровным счетом ничего нам не говорит, «длиннобородыми» римляне могли назвать кого угодно, хоть пришельцев с того света. Павел Диакон тем не менее отделяет их от пришлых аваров, называя последних гуннами. Тем самым подчеркивая инородность пришельцев по отношению к окружающим племенам. Что же касается лангобардов, то, скорее всего, они были выходцами из Приазовья, сарматским или славянским племенем, вступившим в союз с аварами. Благо два этих племени не слишком отличались друг от друга по языку и обычаям.

В 602 году вспыхнули бунты в византийской армии, расквартированной на берегах Дуная. Военачальник Фока был провозглашен императором и двинул армию на Константинополь. Население столицы Византии поддержало самозванца. Император Маврикий был схвачен и казнен вместе с сыновьями. Византийские патрикии, вознесшие простолюдина Фоку на трон, рассчитывали убрать его сразу же после падения Маврикия, но Фока оказался куда умнее своих покровителей и без особых церемоний расправился с ними. Смутой в Византии воспользовались персы. После ряда поражений ситуация стала критической не только для Византии, но и для самозванца Фоки. Ради спасения империи пришлось пожертвовать императором. Преемник Фоки Ираклий оказался талантливым военачальником, но и он не сумел оттеснить персов и вернуть утраченные земли. Сирия, Палестина и Египет были оккупированы персидскими войсками. Только реорганизовав армию, Ираклий смог эффективно противостоять персам.

Одним из сопутствующих результатов ослабления Византийской империи явилось распространение славянской колонизации на большей части Балканского полуострова. К середине VII века славяне составляли большинство населения во Фракии и Иллирии. В 626 году авары предприняли совместно с персами попытку окончательно сокрушить Константинополь. Кроме собственной орды аварский каган имел под своим командованием отряды булгар, гепидов и славян. 7 августа 626 г. аварский каган отдал приказ о штурме Константинополя с суши и с моря. Однако византийские боевые корабли легко нанесли поражение легким славянским судам. Одновременно с морской битвой константинопольский гарнизон предпринял успешную вылазку, сокрушая осаждавшего противника. Каган был сильно обеспокоен и отдал приказ об общем отступлении к Длинной Стене, откуда он надеялся держать Константинополь под постоянной угрозой нового нападения. Однако недостаток пищи и распространение эпидемий вынудили аваров полностью снять осаду и вернуться к своим обжитым местам в Паннонии. Когда персы, которые расположились лагерем на азиатском побережье Босфора, узнали о неудаче кагана, у них не осталось другого выбора, кроме как тоже отступить.

Авары и персы повторили попытку овладеть Константинополем. Она оказалась столь же неудачной для них, как и первая. Ираклий заключил союз с тюркским каганатом и одновременно с армией кагана Тун-Джабгу вторгся в Закавказье. Два месяца византийцы и тюрки осаждали Тбилиси, но недостаток корма для лошадей заставил тюрков отступить в родные степи. А Ираклий устремился в самое сердце Ирана. Он вышел в долину Тигра и подступил к столице Персии Ктезифону. У Персии имелись боеспособные армии в Сирии и Малой Азии, но шах Хосрой не сумел организовать сопротивление. Иранские полководцы свергли шаха и заключили союз с Ираклием. От этого поражения Персия уже не оправилась и в 637–651 гг. была завоевана арабами. Что же касается Западного тюркского каганата, союзника Ираклия в борьбе с персами, то к 651 году он в результате внутренних смут перестал существовать.

Вот что пишет о последствиях этой катастрофы Шамбаров: «В 651 г. очередным узурпатором был убит последний властитель по «законной» линии Ирбис Шегуй-каган, воевать за которого подданные отказались. Наследники и сторонники кагана бежали со своими дружинами к хазарам, где нашли самый радушный прием, поскольку хазары до сих пор считали каганов рода Ашина своей законной династией. Таким образом, в Прикаспийских степях и на Северном Кавказе возникло еще одно независимое государство – Хазарский каганат, где тюрки составили военную аристократию, а население состояло из хазар и болгарского племени барсилов, тоже постоянно поддерживавшего тюрков и постепенно слившегося с хазарами. Подчинение носило чисто добровольный характер, ведь и раньше эти народы занимали в каганате статус, равноправный с тюрками. Наверняка сказались и внешние факторы – теперь с востока хазарам угрожали усилившиеся болгары, их давние враги, а с юга приближались арабы, уничтожившие Персию. Столицей нового государства стал г. Семендер на Тереке (между нынешними станицами Гребенской и Шелковской)» («Когда оживают легенды»).

Что же касается Аварского каганата, то после двух поражений под Константинополем он так и не смог оправиться. Славянские племена, прежде входившие в состав каганата, создавали собственные племенные союзы. После 630 года не зафиксировано ни одного значительного аварского набега. Все эти бурные события не только не помешали, но скорее поспособствовали созданию славянских государств в Приднепровском и Донском регионах.

Время правления легендарного князя Кия академик Рыбаков относит к правлению императора Анастасия (491–518). В «Повести временных лет» есть упоминание о встрече основателя столицы Древней Руси с византийским императором. Как я уже говорил об этом выше, у Шамбарова на этот счет другое мнение. Автор книги «Когда оживают легенды» относит основание Киева к началу 1-го тысячелетия нашей эры, к эпохе легендарной Русколани со столицей в Голуни, павшей потом под ударами готов и гуннов. Впрочем, и Рыбаков не отрицает существования во II–III вв. «торжища» на месте современного Киева. Так или иначе в Среднем Поднепровье в VI веке н. э. складывается союз, принявший «имя одного из объединившихся племен – народа рос или рус, известного в VI веке за рубежами славянского мира в качестве «народа богатырей»» (Рыбаков, «Рождение Руси»).

Это утверждение маститого историка вполне согласуется с моим предположением, о возвращении русколанцев в родные пределы после их вытеснения из Паннонии аварами. Скорее всего, они увлекают за собой целый ряд венедских племен с Южного берега Балтики, известных позднее как вятичи и радимичи. Вот что пишет по этому поводу Н. И. Васильева: «По сообщению «Повести временных лет», вятичи и радимичи, заселившие центр России, пришли именно из западнославянских, польских земель («из ляхов»). С точки зрения археологии, эта великая славянская миграция прослеживается как движение из Центральной Европы на восток культур пражской керамики в VII–VIII вв. По-видимому, в рамках этого движения этнос, занимавший крайние северо-западные пределы славянской территории, обитавший в междуречье Эльбы и Вислы, продвинулся дальше всего на восток, заняв Среднерусскую возвышенность. Между прочим, «вятичи», «вяты» – это и есть венды в более древнем произношении…» («Русская Хазария»).

Такой приток населения не мог не сказаться на ситуации в Приднепровье и Придонье, где уже возникали в начале нашей эры славянские государства. Выдержав натиск кочевых племен, поляне использовали свое выгодное положение на Днепре, являвшемся естественным путем на юг для многих северных племен Днепровского бассейна. Киев, укрытый от набегов степняков широкой лесостепной полосой, стал центром объединения восточнославянских племенных союзов, успевших к тому времени возникнуть на территории будущей Руси.

Вот что пишет по этому поводу академик Рыбаков: «Если мы взглянем на карту Восточной Европы, то сразу осознаем важную стратегическую роль Киева в эпоху этого массового, многотысячного движения славян на юг к богатым византийским городам и тучным возделанным землям. Все крупнейшие реки днепровского бассейна сходились к Киеву; выше Киева по течению впадали в Днепр Березина, Сож, огромная Припять и Десна, Тетерев. Бассейн этих рек охватывал земли древлян, дреговичей, кривичей, радимичей и северян общей площадью около четверти миллиона квадратных километров! И все это необъятное пространство, все пути из него на юг, к Черному морю, запирались крепостью на Киевской горе. Ладьи, челны, плоты славян, плывшие в V–VI веках к рубежам Византии из половины восточнославянских земель, не могли миновать киевских высот. Князь Кий весьма мудро поступил, поставив новую крепость на горе ниже устья полноводной Десны, он стал хозяином Днепра, без его воли славянские дружины не могли проникнуть на юг и, по всей вероятности, платили ему «мыто», проезжую пошлину, а если возвращались из далекого похода, то делились с ним трофеями. Князь Кий мог возглавлять эти походы на юг, накапливать на днепровских причалах ладьи северных племен, а затем с достаточными силами двигаться вниз по Днепру, где необходимо было преодолеть опасные кочевнические заслоны авар и тюрко-болгар» («Рождение Руси»).

По мнению Шамбарова, наряду с полянским объединением племен стали набирать силу северяне (савиры, сабиры), менее всего пострадавшие от аварского нашествия и «представлявшие собой смешанный народ из русов, савиров и, вероятно, осколков других племен, нашедших пристанище на Северских землях. Восточные источники чаще называют северян «русами», отличая их от чистых славян – «сакалиба». Хотя некоторые авторы, например ибн Хордадбех, уточняют, что все же «руосы» – это племя из славян. Лиутпранд Кремонский впоследствии помещал их на юге Руси, рядом с хазарами и печенегами, а Ибн Хаукаль сообщал, что «русы – варварский народ, живущий в стороне болгар (камских), между ними и сакалиба», причем «Куяба» (Киев) принадлежал не им, а «сакалиба», из чего еще раз видно отождествление русов именно с северянами, а не с полянами. О том, что они в VII–VIII вв. лидировали в восточнославянском мире, говорят не только частые упоминания о них, но и данные археологии, которые показывают, что северяне жили намного богаче своих соседей» (Шамбаров, «Когда оживают легенды»).

В VII веке савиры-русы заключили союз с хазарами. Что, собственно, неудивительно ввиду арабской агрессии в Закавказье. Более того, халифат закрепился на Северном Кавказе, заняв Дербент, и угрожал теперь нарождающимся славянским княжествам. По мнению Васильевой: «Хазария и возникла как государство (представлявшее собой «симбиоз» русско-аланского населения Восточной Европы с тюрками), для того чтобы сдержать исламскую агрессию. Ведь древняя арийская религия скифов имела очень много общего с религией центральноазиатских тюрков, сильно отличаясь от семитских по происхождению (иудаизма, христианства, ислама)» («Русская Хазария»).

В 640 году арабы заняли Армению, в 642 г. – Азербайджан, в 654 г. – Грузию. В 654 г. арабы прорвались через Дербентский проход на север, но возле города Беленджер в Дагестане они были атакованы хазарами и разбиты. «Причем Балами сообщает, что в 643 г., когда арабы подошли к Дербенту, его правитель заявил: «Я зажат меж двух врагов, хазар и русов. Последние – враги всего мира. Поскольку одни мы знаем, как воевать с ними, давайте воевать с ними вместо взыскания с нас дани». Отсюда видно, что русы уже окрепли и не только могли успешно защищать свои земли, но и сами начали тревожить соседей набегами» (Шамбаров, «Когда оживают легенды»).

К арабскому нашествию добавилась распря между болгарами и хазарами. В 670 году Причерноморская Болгария была разгромлена, и сыновья хана Курбата разделились. Часть их переселилась на Каму, создав там новое государство. Часть во главе с ханом Аспарухом отступила на запад, за Днепр. Хазары заняли не только степи Таврии, но и почти весь Крым, кроме Херсонеса и других греческих городов. Аспарух же в 679 году вторгся во Фракию, нанес византийцам несколько поражений и основал на Балканах Болгарское ханство. По составу населения его государство стало преимущественно славянским. И поскольку болгары не завоевывали славян, а объединились с ними на равных, то и сами они быстро «ославянились», смешавшись со своими союзниками.

От изгнания из Северного Причерноморья болгар выиграли не только хазары. В это время существенно расширило свои владения и еще более усилилось Северское княжество. Русы значительно продвинулись на юг, укрепились на Дону. По некоторым данным, они контролировали также Приазовье и основали свои поселения в Крыму. Археологические раскопки показывают, что с VIII в. земля северян вошла в тесные экономические связи с Хазарским каганатом.

В 708 году арабы захватили Дербент, который хазарам удалось отбить только в 711 году, впрочем в 714 году арабы вновь его захватили, разорив при этом Дагестан. Значительно ухудшилось положение Византии, арабы заняли всю Малую Азию и всерьез угрожали Константинополю. Положение спас новый переворот, в результате которого к власти пришел Лев Третий Исавр. Новый византийский император заключил мир с Болгарией и с помощью болгарской конницы помешал арабам окружить Константинополь с суши. А греческий флот нанес поражение арабам на море. Тем временем война на Кавказе приобрела затяжной и ожесточенный характер. В 721 году хазары вторглись в Армению, но были разбиты. Воспользовавшись их поражением, аланы решили восстановить свою независимость и выступили на стороне арабов, круша хазарские тылы. Однако арабы «отблагодарили» своих союзников тем, что в 724–725 году захватили Аланию и обложили ее население данью. Хазары вынуждены были перенести свою столицу из разгромленного Семендера в Итиль, город, расположенный в низовьях Волги.

В 735 году против арабов восстала Грузия. Арабский полководец Мерван, пройдя с большим войском по Закавказью, разрушил огромное количество городов и предал их жителей казни. А затем во главе 150-тысячной армии двинулся на север. Его огромное войско достигло Волги. Хазарская армия втрое уступала численностью арабской. Каган бежал, десять тысяч хазар были убиты, семь тысяч взяты в плен. Однако победоносный поход Мервана закончился практически ничем. Халифат, охвативший многие регионы Азии, Африки и Европы, сотрясали восстания и гражданские войны. Поэтому Мерван даже не пытался удержать за собой Хазарию.

«На обратном пути у «славянской реки», вероятно Дона, он захватил и угнал 20 тысяч семей «сакалиба». Однако когда их довели до арабских владений, они взбунтовались, перебили стражу и поставленного над ними эмира и двинулись на родину. Против них бросили войска, окружили и поголовно истребили» (Шамбаров, «Когда оживают легенды»).

В 739 году византийцы нанесли арабам сокрушительное поражение при Акроине и погнали их из Малой Азии. В 743 г. Мерван покинул Закавказье, вернулся в Дамаск и стал халифом, но последовали новые поражения от византийцев, и в 750 г. он погиб в результате восстания Абу-Муслима, свергшего династию Омейядов и посадившего на престол династию Аббасидов. При них начался распад халифата, и его завоевательная политика быстро сошла на нет.

Об этнической принадлежности хазар существует несколько версий. Так, Е. С. Галкина полагает, что Хазарский каганат был образован угро-финским племенем савиров и несколькими тюркскими племенами. «И простые люди, и хазарская знать вели кочевой образ жизни, основным занятием было скотоводство. От тюрков хазары сохранили жесткую систему социальной организации – «вечный эль». В центре нее находилась орда – ставка кагана, который «держал эль», то есть возглавлял союз родов и племен. Высшим сословием были тарханы – родовая аристократия, а среди них самыми знатными – выходцы из рода кагана. Изначально государством правил каган, но постепенно, в VII–VIII вв., ситуация изменилась. «Заместитель» кагана, шад, который командовал войском и занимался сбором налогов, стал его соправителем (его стали называть каган-бек). А к началу IX в. каган потерял реальную власть и стал сакральной, символической фигурой. Теперь он назначался беком из людей определенной знатной фамилии» («Тайна русского каганата»).

А вот что пишет о хазарах Вернадский: «Структура хазарского государства соответствует традиционному образцу кочевых империй Евразии. Хазары изначально были ордой всадников, которой удавалось политически контролировать соседние земледельческие племена. Их господство, однако, было намного мягче по отношению к подчиненным народам, нежели господство аваров и даже булгар. Они представляли из себя смешение тюрков, северокавказских «гуннов» и некоторых туземных «яфетических» племен северокавказского ареала. Торговля и ремесла играли важную роль на этих территориях задолго до прихода тюрков, и поселения городского типа существовали там с незапамятных времен. Разумеется, тюркская орда, которая вторглась на Северный Кавказ во второй половине шестого века, состояла из кочевников, но ко времени подъема хазарского государства, век спустя, некоторые из этих кочевников были уже знакомы с обычаями более оседлой жизни. В то время как хазары большую часть времени проводили в степях, почти каждый хазарский вельможа имел сады, виноградники и поля, где работали его крепостные и которые он любил посещать» («Древняя Русь»).

Однако у Васильевой на этот счет имеется свое мнение: «В самом деле, когда арабские войска шли воевать с Хазарией, им приходилось иметь дело прежде всего со славянами… Уже говорилось о том, что арабский полководец Мерван, прорвавшийся через Кавказ в 737 г., взял в плен на Дону 20 тысяч славян, а не «простых хазар», как, казалось бы, следовало. Впрочем, это не удивительно, поскольку, по данным Масуди, основу войска хазарского царя составляли именно русы и славяне! Самое интересное, что подтверждение этого факта сохранилось и в русских летописях. Так, Степенная книга (официальный источник по истории Московского царства XVI–XVII вв.!) прямо заявляет, что «при Ираклии царе ходише Русь и на царя Хоздроя Персьского». Речь может идти только о византийско-персидских войнах середины VII в. н. э.; хорошо известно, что союзником императора Ираклия в этих войнах выступала Хазария, отправившая свою армию в Закавказье и Иран. Выходит, что Степенная книга, повествуя об этих событиях, утверждает, что хазарская армия – это русская армия!.. Еще в XVI–XVII вв. никто не сомневался, что Хазария и есть Русь; именно поэтому в исторических источниках, прошедших тотальную правку уже в постпетровские времена, в XVIII столетии, почти никаких упоминаний о хазарах нет. Все сообщения о Хазарии оказались столь «неудобными», что их просто устранили… Но кое-что все же сохранилось. И по этим немногим уцелевшим источникам можно заключить, что влияние русских-аланов в Хазарии отчетливо ощущалось не только в армии, но и на «верхнем» государственном уровне. Так, среди высших должностей этого государства современники отмечают звание Ас-тархан, или Рас-тархан, совершенно «скифское» по происхождению (вспомним приазовских асов-язов и первого царя скифов Таргитая) («Русская Хазария»).

Вернадский не отрицает наличие славянской компоненты среди населения собственно Хазарии, он делит хазарских асов на иранцев (предков осетин) и славян (антов). Причем, по его мнению, именно анты играли в этом пестром объединении племен самую важную роль, поскольку «были наиболее развитым народом в данной политической сфере».

Что касается точных границ Хазарии, то и здесь мнения исследователей часто не совпадают. Проблема в том, какие земли принадлежали собственно каганату, а какие племенам, находившимся от него в зависимости. Основное ядро Хазарского государства включало в себя северокавказскую территорию и треугольный выступ к северу между Нижним Доном и Нижней Волгой. Восточная граница Хазарии проходила по Каспийскому побережью от устья Яика до Дербентских Ворот, охранявшихся мощным хазарским гарнизоном. Южная граница каганата проходила по Главному кавказскому хребту. Западная – по Черноморскому побережью от устья Кубани до Керченского пролива. Город Боспор (Керчь) занимал хазарский гарнизон. Азовское море образовывало естественную северо-западную границу государства. Часть племен и народностей, а именно: мадьяры, некоторые финские племена в районе Оки и Средней Волги – были в тот или иной период связаны союзными и вассальными обязательствами с каганатом. Волжская Болгария тоже какое-то время находилась под властью хазар.

По мнению Галкиной, слухи о политическом и экономическом могуществе Хазарии сильно преувеличены. Хазария поставляла рогатый скот и рабов, добывавшихся в основном на печенежских землях. Верхушка каганата жила в основном за счет транзитной торговли. Хазары закупали меха у славян и булгар и перепродавали их по всему свету. Между прочим, Галкина особо отмечает, что «ни один арабский или персидский автор не упоминает о русах и славянах, зависимых от хазар! Не говорит об этом даже царь Иосиф» («Тайна русского каганата»).

Что касается верховной власти в Хазарии, то ее особенностью была двойственность – каган и каган-бек. По мнению Вернадского, двойственность высшей власти в Хазарии явилась результатом разнородности этнического состава населения. Каган тюрков вынужден был принимать «помощь» еще одного властителя, представляющего иную этническую группу, влиятельную в тот или иной период. Постепенно такая организация становится постоянной. В VIII веке помощником кагана был, согласно Вернадскому, Ас-тархан, то есть представитель иранских (осетины) и славянских (анты) асов. Насколько «славянизирована» была хазарская элита, видно из того факта, что греки называли одного из хазарских каганов (начало VIII в.): Ибузир Главанос. Хорошее соответствие этому титулу дал Константин Багрянородный: в его сочинении упомянуто, что хазарские законы называются Законасы.

«Наконец, как установлено, письменность, применявшаяся в Хазарии, имела алано-сарматское происхождение; а некоторые арабские авторы прямо пишут, что хазары заимствовали свое письмо у русов! Невольно возникает вопрос: если хазарская армия состояла из русов и славян, если «главаносы администраций» писали свои «Законасы» русскими письменами… то кто же все-таки правил в Хазарин и на каком языке говорила ее элита? Похоже на то, что даже представители верховной власти, тюрки по происхождению, были «русскоязычны»!.. В любом случае, несомненно, что «простые хазары» эпохи Раннего Средневековья – это те же самые русы-аланы, занимавшие волго-донские степи и в античные времена, и что славяно-русское население в Хазарии преобладало» (Васильева, «Русская Хазария»).

В отличие от Галкиной, Вернадский, основываясь на сообщении автора «Повести временных лет», полагает, что поляне, вятичи и радимичи платили дань хазарам. Кроме того он утверждает, что путь по Донцу и Дону контролировался мадьярами, которые признавали господство хазарского кагана над собой. Речь идет о салтово-маяцкой археологической культуре и крепостях, построенных на Дону и Северском Донце. Васильева не отрицает, что эта область в VIII веке входила в Хазарский каганат, однако полагает, что населена она была не мадьярами, как утверждает Вернадский, а все теми же русаланами, которые обитали здесь еще до гуннского нашествия. Причем Васильева считает Русаланию смешанным сармато-славянским образованием, в чем автор этих строк с ней абсолютно согласен. Вот что пишет Васильева по этому поводу: «Напомним, что имеется множество свидетельств современных источников, утверждающих, что в Раннем Средневековье русы-славяне обитали на Русской реке, Танаисе, то есть на Дону. Свидетельства о донских русах можно сопоставить с археологической салтово-маяцкой культурой VIII–X вв. Все характерные черты этой культуры, несомненно, аланские. Носители этой культуры – «белые люди» все того же скифского антропологического типа, прослеживающегося на протяжении тысячелетий, ничем не отличающиеся от современных жителей этого же региона…

На Дону, Северском Донце, Осколе обнаружено около 300 укрепленных и неукрепленных поселений салтово-маяцкой культуры. Укрепленные городища – мощные белокаменные крепости – располагались на высоких прибрежных мысах на расстоянии 10–20 км одна от другой, образуя сплошную линию, проходившую южнее современных городов Воронежа – Старого Оскола – Белгорода – Харькова, на западе доходя до Днепропетровска и Кривого Рога. Все крепости располагались на западном, то есть русском берегу Дона, Оскола и Донца. В некоторых местах вплотную к линии укреплений с севера и запада подходили городища и поселения славян, связанные с традициями «пражской керамики»…

Качественное оружие «военного контингента», занимавшего эти крепости, было полностью свое, местного производства. Мастерские для производства оружия располагались тут же, добыча руды тоже велась неподалеку, так что весь «производственный цикл» замыкался на месте. Военную службу в салтовских крепостях несли не только мужчины, но и женщины-«амазонки»; обнаружены женские захоронения с оружием, воинскими поясами и конями. Эта «особенность национального стереотипа поведения» очень характерна именно для скифов и аланов… Нет сомнений, что салтовские крепости принадлежали аланам, и есть все основания полагать, что именно эти южные, донские аланы и назывались в раннесредневековых источниках русами. Разумеется, сторонникам «усеченной» версии русской истории признать эту очевидность очень и очень не хочется. Любой ценой разорвать связь Руси и Великой Скифии – вот их основная задача. В игру идет все та же замусоленная «угро-финская» карта… Мы видели, как «скифофобы» настойчиво пытались «вытеснить» из южнорусских степей V–VIII вв. их подлинных жителей, аланов-сарматов, и заменить их некими загадочными «гуннами», «угро-финнами», «болгарами» и т. д. Однако по отношению к материалам реальной археологической культуры произвести подтасовку не так-то просто» («Русская Хазария»).

Справедливости ради надо отметить, что венгры в Причерноморье и на Дону действительно были. Но согласно русским летописям, случилось это в 898 году. Что совпадает с определенным упадком салтово-маяцкой культуры в конце IX века и гибелью многих городов в Восточном Приазовье. Причем армия венгров была настолько сильна, что прорвавшись в Паннонию сумела организовать там мощное государство, существующее до сих пор. По мнению Васильевой, союзником венгров в войне против русов была Хазария. Попытка Вернадского и иже с ним приписать салтово-маяцкой культуру финно-уграм, на мой взгляд, абсолютно беспочвенна. Равным образом мне представляется ошибочным утверждение ученого, пусть даже и опирающегося на солидный источник вроде «Повести временных лет», что поляне, радимичи и вятичи платили дань Хазарскому каганату. Дань они, возможно, платили, но к приходу варягов Олега каганат уже распался на две части, откровенно враждебных друг другу. Район Северского Донца и Дона занимал Русский каганат, куда входили и ближайшие славянские княжества. Свое видение этой проблемы, которое по большей части совпадает с мнением Васильевой, я описал в романе «Варяжский сокол», желающие могут с ним ознакомиться.

Кстати, по мнению Васильевой, основное население собственно Хазарии составляли язычники-славяне: «Бесспорное подтверждение этого факта предоставила археология. Памятники, несомненно принадлежавшие восточным славянам Раннего Средневековья, обнаружены в Белой Веже (Саркеле) на Дону, в Тмутаракани на Тамани, в Корчеве (Керчи) в Крыму, на острове Березань, в низовьях Волги. Нет, это не «отдельные группы славян», как пытаются выйти из положения сторонники «усеченной» версии русской истории. Какие там отдельные группы, когда этими памятниками отмечена вся территория Хазарии, от Приазовья – Причерноморья до Каспия. Между тем собственно «хазарских» следов, как ни старались, так и не обнаружили!..» («Русская Хазария»).

Из этого Васильева делает резонный вывод, что войны между Киевом и Хазарией были гражданскими войнами, а русские сражались как с той, так и с другой стороны. «Как ни трагично, но это в самом деле было так… Империя Великой Скифии раскололась в самом своем центре, и бывшая столица ее превратилась в область максимального противостояния» («Русская Хазария»).

Е. С. Галкина в своей книге «Тайна русского каганата» подтверждает раскол каганата на Русаланию и собственно Хазарию. Причина раскола и последовавшей за ней гражданской войны, по мнению Галкиной, та же – принятие каганом и хазарской элитой иудаизма. Различие в оценке ситуации между Галкиной и Васильевой сводится к тому, что автор «Тайны русского каганата» считает донских руссов ираноязычными сармато-аланами. В доказательство ираноязычия русов Галкина приводит договор Игоря с Византией: «Особенно интересен договор Игоря, в котором перечислены имена многих русских вельмож и купцов. Большинство этих имен явно не славянские: «Мы от рода русского послы и купцы, Ивор, посол Игоря, великого князя русского, и общие послы: Вуефаст от Святослава, сына Игоря, Искусеви от княгини Ольги, Слуды от Игоря, племянника Игоря, Улеб от Володислава, Каницар от Предславы, Шихберн от Сфандры, жены Улеба, Прастен от Тудора, Либиар Фастов, Грим Сфирьков, Прастен от Акуна, племянника Игорева, Кары Тудков, Каршев Тудоров, Егри Евлисков, Воист Воиков, Истр Аминодов, Прастен Тернов, Ятвяг Гунарев, Шибрид от Алдана, Кол Клеков, Стегги Этонов, Сфирка… (имя человека, пославшего Сфирку, утрачено. – Е.Г.), Алвад Гудов, Фудри Туадов, Мутур Утин; купцы: Адунь, Адулб, Иггивлад, Улеб, Фрутан, Гомол, Куци, Емиг, Туробид, Фуростен, Бруны, Роальд, Гунастр, Фрастен, Игелд, Турберн, Моны, Руальд, Свень, Стир, Алдан, Тилен, Апубксарь, Вузлев, Синко, Борич, посланные от Игоря, великого князя русского, и от всего княжья, и от всех людей Русской земли…».

С одной стороны, договор ясно свидетельствует, что русы Игоря говорили по-славянски. Но славянские имена (Святослав, Володислав, Предслава) – только у членов княжеского дома. Среди остальных имен выделяется ряд бесспорно иранских, связанных с наследием салтовских русов: Сфандра (от имени героя популярного иранского эпоса, также «Эсфанд» – название 12-го месяца в иранском календаре), Прастен (вариант – Фуростен, Фрастен), Фрутан («скромный»), Алвад, Мутур (от «мохтар» – «высший», «главный»), Стир, Истр, Гунастр, Алдан, Туроби… Фрастен в разных вариациях вообще оказывается самым популярным именем среди послов и купцов – употребляется пять раз! Остальные имена находят параллели в других индоевропейских (и не только) языках. Егри, Уто (вельможа, которого в Византии представлял Мутур), Кол, Гуды – это имена венедо-иллирийской группы, распространенные в Средние века на Балканах. Имена с основой «фаст» были популярны в VIII–X вв. у племени фризов, обитавшего на берегу Северного моря. Они же часто использовали имя Гримм. Имена Роальд, Шихберн, Куци, Моны имеют кельтскую основу.

В числе «русских» имен из договора Игоря выделены и чудские (финно-угорские, эстонские) антропонимы: Каницар, Искусеви, Апубксарь. Эти имена употреблялись и в области Вик, уже упоминавшейся в связи с проблемой русов на Балтике. Есть основания считать финно-угорским и имя русского князя Игоря. Обычно это имя производится от скандинавского Ингвар, однако оказывается, что последнее было заимствовано скандинавами во время Великого переселения народов. Корень «инг» в уральских языках обозначает «господин», «старший». Западноевропейские источники называют Игоря Ингером и никогда – Ингваром, хотя это имя им было хорошо знакомо. В Древнюю Русь имя Ингвар попало, судя по летописям, в конце XII в. и никогда не смешивалось с Игорем» («Тайна русского каганата»).

Странно, что Галкина обнаруживает в этом впечатляющем списке только три славянских имени, Святослав, Володислав, Предслава. Чем например имя Воист да еще Войков не славянское, а Грим, между прочим, по-украински означает Гром. Вузлев, он же Буслев, тоже для славян не новость. Вспомните хотя бы Ваську Буслаева. Имя Борич даже объяснять не надо. Синко – тоже. Про имя Тудор (Теодор, Божидар) я уже писал выше. Шихберн, это, скорее всего, искаженное Сигабер. Истр – название реки. Имя Либиар вполне может оказаться Любояром или Ладияром, Алвад – Владом, Куци – Куцым, и так далее. Очевидно, что договор писался на греческом языке, а уж потом был переведен на славянский. При таком двойном переводе имена искажаются до полной неузнаваемости и в них можно найти любые корни, включая китайские. Мало предположить, что имя Сфандра созвучно имени героя иранского эпоса, надо еще доказать, что этот эпос был популярен среди сармато-аланов именно в это время. Проблема еще и в том, что у нас славянскими считаются только двусложные княжеские имена, но ведь и простым людям, не говоря уже о воинской прослойке, надо же было как-то прозываться. И какой-нибудь Зубоскал вдруг превращался под пером византийского нотария в Апубксаря. Впрочем, я отнюдь не настаиваю на полной идентичности славянского, скифского и сарматского языков. Собственно, славянские языки тоже различаются и между собой. Не говоря уже об именах. Дело-то в другом – все послы принадлежат к «роду русскому» и говорят во времена Игоря на славянском языке. А потому я полностью согласен с Васильевой: население как Русского каганата (салтово-маяцкая культура), так и в значительной степени Хазарского каганата говорило на славянских языках, а следовательно является нашими предками. А потому Дон, Донец, Кубань – это славянские реки, на которых жило славянское население, создавшее здесь не только уникальную культуру, но и непрерывную череду государств, начиная с Великой Скифии. Эти государства, случалось, распадались под ударами извне, но оставалась традиция государственного строительства, которая воплощалась в жизнь не только на территории России, но и по всей Европе. О причинах раскола Великой Хазарии мы еще будем говорить, но для этого нам следует взглянуть на другой регион, давший начало, как утверждают знающие люди, сразу трем мировым религиям – иудаизму, христианству и исламу. Речь пойдет о Палестине и Сирии. Надо же узнать, с чего все начиналось.

Глава 5. Сирия

«Топонимика и история земли, на которой появились первые русы, проторусы, сохранили для нас исходный этноним. Сирийская пустыня, Сирия, а точнее, Сурия – вот что дошло до наших времен, спустя 40 тысяч лет сохраненное в языковых рамках тех народов, что пришли на место древних русов и проживают уже не первое тысячелетие в указанном регионе. Сурия, земля Сур – это достаточно поздний лингвистический «перевертыш», исходная основа которого – Русия, Русь. Подобных перевертышей множество, взять хотя бы «финикийский» город Тир, древнее название которого Цур, что лингвистически есть тот же Сур-Рус. Ближневосточная карта (не позднеарабская, а исходная) пестрит «русской» топонимикой.

Русы, как нам уже известно, называли себя и яриями-ариями (то есть «жизнестойкими», «ярыми»). Этот этноним-эпитет также остался в топонимике указанного региона и прилегающих мест в тысячах названий рек, пустынь, гор, городов, селений и т. д. (Аравия, Армения, Иран-Яран, Иордан-Ярдон, Аракс, Арбела, Арзухана, Аррапха, Иерихон-Ярихо, Иерусалим-Яр-рус-алим, Арасани и множество других).

Как мы знаем из апокрифических библейских текстов, «сурский, сурийский» (русский, русийский) язык и был тем библейским первоязыком, на котором говорили Адам, Ева и все их потомки до известного «вавилонского смешения языков».

Как известно, Библия была написана на арамейском языке. Арамейский язык был родным языком Иисуса Христа. Даже в этих случаях, о которых мы развернуто поговорим выше, совершенно четко прослеживается изначальная проторусская корневая основа «ар-», «яр-». Память человечества, заключенная в его языковых пластах, значительно глубже, чем это нам представляется» (Петухов, «История русов»).

На первый взгляд, заявление неожиданное. Мы давно уже привыкли считать, что Палестина, город Иерусалим – это еврейская земля, Земля обетованная. Но, между прочим, «обетованная» значит «обещанная», «данная по обету», то есть соглашению между богом Иеговой и иудейскими старейшинами. И эта земля, согласно Ветхому Завету, отнюдь не пустовала до прихода евреев. Там проживали хананеи, хеттеи, амореи, ферезеи, евсеи, иевусеи, не пожелавшие отдать иудеям родную землю. Собственно, сорокалетнее блуждание иудеев по пустыни, которое преподносится ныне как время избавления от рабской психологии, на самом деле было подготовкой евреев к истребительной войне. По сути дела – к геноциду народов, на свою беду проживавших в Палестине. Чтобы не быть голословным, сошлюсь все на тот же Ветхий Завет: «И взяли в то время все города его и предали заклятию все города, мужчин и женщин и детей, не оставили никого в живых» (Втор., 2:34). «И поразили они его и сынов его, весь народ его так, что ни одного не осталось» (Числа, 21:35), «И поразили его и сынов его и весь народ его… мужчин, женщин и детей, не оставили никого в живых» (Втор., 2:33–34), «А всю добычу городов сих и скот разграбили сыны Израилевы себе; людей же всех перебили мечом, так что истребили их: не оставили ни одной души» (Нав., 11:14).

По мнению Петухова, «первоначальной областью обитания иудейско-израильской группы были, по-видимому, аравийские степи… Присутствие же этих племен в Палестине документируется лишь с XIII в. до н. э.» («История русов»). Так что все эти хананеи и амореи были, скорее всего, индоевропейцами или русами, автохтонами этих мест. Впрочем, у сынов Израиля были конкуренты. Согласно Шамбарову, ими оказались выходцы с Крита пеласги. Два чудовищных извержения вулкана, в 1520 г. до н. э. и в 1460 г. до н. э., похоронили одну из самых мощных и высокоразвитых цивилизаций Древнего мира. Пеласги расселились по побережью Средиземного моря, заняв, между прочим, и Палестину. Именно выходцы с Крита явились библейскими филистимлянами (в арамейских языках пеласги – «пелиштим», от которых, кстати, Палестина и получила свое название).

По мнению ряда ученых, пеласги были потомками выходцев из Поднепровья, создателей так называемой трипольской культуры, возникшей в 5—6-м тысячелетии до н. э. «Люди Триполья вели оседлый образ жизни, знали медь, серебро, золото, бронзу, у них было очень совершенное гончарное производство, изготовлялась красивая расписная керамика. Жили они в больших домах с несколькими помещениями – жилыми и складскими, которые отапливались печами или очагами. В каждом доме имелся алтарь в виде маленького трона, украшенного бычьими рогами, на который помещались статуэтки богини-матери. Судя по размерам, в каждом здании проживали несколько супружеских пар. А иногда встречаются и двухъярусные постройки – возводившиеся в два этажа. В каждом селении дома располагались концентрическими кругами, а на центральной площади находились 1–2 дома больше остальных, вероятно, они принадлежали местной верхушке или являлись общественными сооружениями. Например, город, обнаруженный в районе Умани, состоял из 200 домов, выстроенных в шесть кругов» (Шамбаров, «Когда оживают легенды»).

Я не собираюсь в данной книге пересказывать историю Палестины и Сирии. Для меня важно другое – население здесь было смешанным, одна цивилизация наползала на другую, вбирая подчас не только культуру, но и религию побежденных. Тот же Ветхий Завет сохранил для нас не только кровавые подробности межплеменных столкновений, но и некоторые признаки культурного и религиозного взаимодействия. Библия содержит массу примеров вероотступничества древних евреев и их подпадания под влияния чуждых богов, а точнее их жрецов. Вот что пишет об этом Петухов: «Фактически дикие кочевники семито-хамитских групп, вторгаясь в цивилизованные страны и города индоевропейцев, заимствовали многое (о заимствованиях, кстати, постоянно говорят израильско-иудейские пророки и учителя, решительно боровшиеся против всяких заимствований у других народов, но не преуспевшие в этом деле), в том числе и имена индоевропейцев русов. В дальнейшем зачастую незначительно искаженные (или просто олитературенные) имена посредством христианизации индоевропейских народов возвращались к ним же и вполне естественно накладывались на старые, исконные и исходные – Иоханаан на Ивана-Яна, Даниил на Дана и т. д. Имя праведника Ноя – гораздо старше самого иврита и исходит вовсе не из раннееврейского «ноах», а из индоевропейского «нов-» – «новый». Ной и его род – это «новые люди», новое поколение людей, пришедших после потопа. Ной – это трансформированный в мифах народов семито-хамитской группы один из основных героев индоевропейского эпоса о Потопе и спасшемся праведнике. Так его и воспринимало подавляющее большинство индоевропейских народов вплоть до недавнего времени.

Достаточно посмотреть на венецианскую мозаику XII–XIII веков н. э., где белокурый и светлобородый Ной с ликом арийца выпускает из оконца ковчега белого голубя» («Потоп в истории руссов»).

К слову, Ветхий Завет содержит два акта творения человека, на что обращали внимание многие исследователи. Вот первый из них: «И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так. И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо. И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, [и над зверями,] и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими [и над зверями,] и над птицами небесными, [и над всяким скотом, и над всею землею,] и над всяким животным, пресмыкающимся по земле. И сказал Бог: вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя; – вам сие будет в пищу; а всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому [гаду,] пресмыкающемуся по земле, в котором душа живая, дал Я всю зелень травную в пищу. И стало так. И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой».

А вот второй: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душею живою. И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла. Из Едема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки. Имя одной Фисон: она обтекает всю землю Хавила, ту, где золото; и золото той земли хорошее; там бдолах и камень оникс. Имя второй реки Гихон [Геон]: она обтекает всю землю Куш. Имя третьей реки Хиддекель [Тигр]: она протекает пред Ассириею. Четвертая река Евфрат. И взял Господь Бог человека, [которого создал,] и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его.

И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь. И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему. Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел [их] к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым; но для человека не нашлось помощника, подобного ему. И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку.

И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа [своего]. Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут [два] одна плоть.

И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились».

Из последующего библейского текста мы узнаем, что имя женщины, созданной из ребра Адама, – Ева. Имя, между прочим, нам уже известное. Помните бога Дива (Деуса) и его помощниц Дев, они же Рожаницы, первую из которых зовут Лада, а вторую Леля или Артемида (Родомита)? В случае библейском Ева не богиня, а праматерь всего человечества. Так, во всяком случае, полагают последователи всех трех авраамических религий. Однако из Ветхого Завета этого не следует. Ведь актов творения было два. Правда, после потопа уцелели только потомки Ноя, но, очень может быть, этот потоп не был таким уж всемирным. Во всяком случае, научного подтверждения эта библейская история пока не получила. Есть в Библии еще одно место, вызывающее некоторые сомнения, это слова Евы по поводу рожденного ее Каина: «Приобрела я человека от Господа». Воля ваша, но получается, что Ева родила своего первенца от Создателя. Бог в первых главах Библии имени не имеет. Иеговой он становится потом. К слову, с третьим сыном у Евы та же самая история: «И познал Адам еще [Еву] жену свою, и она родила сына, и нарекла ему имя: Сиф, потому что, [говорила она,] Бог положил мне другое семя, вместо Авеля, которого убил Каин».

Тут либо перевод неверный, либо Ева рожает своих сыновей от Бога, как это положено Рожанице Еве. А Адам здесь выступает в качестве Ярилы-посредника. Тогда вполне понятно, каким образом в первом акте творения Бог, а точнее Элохим, то есть Боги, сотворили мужчину и женщину по своему образу и подобию. По сути мы имеем дело с искаженным слегка индоарийским мифом о сотворении Вселенной, богов и людей. Мифа, который евреи унаследовали либо от автохтонов этих земель проторусов, либо от пеласгов. Проблема в том, что Библия была переведена на греческий язык иудейскими жрецами не по доброй воле, а по приказу египетского царя Птолемея в III веке до н. э., причем под угрозой смерти. Надо полагать, они сделали все от них зависящее, дабы далеко не все тайны их племени стали известны людям, которых они считали своими врагами. Переведены были, естественно, не все части Ветхого Завета по той простой причине, что многие из них еще не были написаны. Однако именно этот перевод еврейских мудрецов и лег в основу первого христианского канона.

Вот что пишет о первом переводе Библии академик Фоменко: «Расскажем теперь об истории самого греческого перевода. Считается, что впервые перевод Пятикнижия с еврейского на греческий язык был сделан семьюдесятью двумя переводчиками якобы в III веке до н. э. при египетском царе Птолемее Филадельфе. За этим переводом, а точнее за старой греческой Библией, впоследствии закрепилось название «перевода семидесяти толковников», но этот перевод до наших дней не дошел… Следует иметь в виду, что в современной литературе слова «перевод семидесяти двух» часто употребляются просто в смысле «греческий текст Библии». Поэтому у читателя иногда создается обманчивое впечатление, будто сегодня существует древний канонический греческий перевод Библии, выполненный именно 72 переводчиками при царе Птолемее. Это не так. Вывод: сегодня мы не имеем древнего греческого текста Библии. А то, что имеем, – либо сомнительного происхождения, либо очень поздние тексты, чья история прослеживается от нас в прошлое в лучшем случае до XVI–XVII веков. Вновь возникает все та же граница – XVII век» («Хронология библейских традиций»).

Есть еще одна особенность деликатного свойства: язык, на котором якобы был написан Ветхий Завет, утрачен. И во времена Христа евреи говорили на арамейском языке. А восстановлен иврит, считавшийся в течение 18 столетий мертвым языком, только в ХХ веке усилиями ряда энтузиастов. Сейчас он является государственным языком Израиля. О явлении Иисуса Христа кроме, естественно, евангелистов упоминает только один древний автор – Иосиф Флавий: «Около этого времени жил Иисус, человек мудрый, если Его вообще можно назвать человеком. Он совершил изумительные деяния и стал наставником тех людей, которые охотно воспринимали истину. Он привлек к себе многих иудеев и эллинов. То был Христос. По настоянию наших влиятельных лиц Пилат приговорил Его к кресту. Но те, кто раньше любил Его, не прекращали этого и теперь. На третий день он вновь явился им живой, как возвестили о Нем и о многих других Его чудесах боговдохновенные пророки. Поныне еще существуют так называемые христиане, именующие себя таким образом по Его имени» («Иудейские древности»).

Между прочим, слово «Христос» считается греческим и в переводе означает «мессия». Иисус и его последователи говорили на языке арамейском, на этом же языке были написаны Евангелия. Любопытно, когда и каким образом греческое прозвание Иисуса дошло до ушей Иосифа Флавия, проживавшего в Риме и писавшего по-латыни. Не зря многие ученые считали приведенную выше цитату поздней вставкой, а некоторые сомневаются в самом существовании сего автора. К слову, в другой своей книге «Иудейские войны» Иосиф о Христе даже не обмолвился, хотя подробно описывает эпоху царя Ирода и его наследников.

Иудейская война (66–70 гг.), о которой пишет Флавий, стала переломной вехой в истории еврейского народа. Во всяком случае, так полагают официальные историки. Уничтожение Иерусалима разбросало по свету население Палестины. Беженцы искали и нашли приют прежде всего в восточных провинциях империи, в первую очередь в торговых центрах, в больших городах, таких как Дамаск, Антиохия, Александрия, Афины, Коринф, в городах на побережье Малой Азии, а также и в самом Риме. Первые века христианства вообще покрыты густым мраком. Еще в середине XX века считалось, что канон Нового Завета оформился во II веке н. э., туда же относили и возникновение христианства. Сейчас от этого мнения отказались ввиду отсутствия источников, что позволило многим исследователям, включая академика Фоменко и Уве Топпера, усомниться не только в хронологической привязке Ветхого Завета, но и в существовании древней Иудеи.

Вот что пишет по этому поводу Уве Топпер: «Составители Библии не имели ни малейшего представления о географических особенностях Святой земли, практически ничего не знали о ее обитателях или об их соседях. О военной технике ни один из авторов Библии, очевидно, не имел ни малейшего представления. Описания многочисленных сражений у них более неправдоподобны, чем даже сказки братьев Гримм. Вооруженные одними мечами кочевники – откуда у кочевников из Египта мечи, об этом – ни слова – захватывают горный Ханаан с его крепостями и укрепленными городами, в которых жил цивилизованный народ, была кавалерия, боевые колесницы и луки. Подробно описанных в Книге битв Иисуса Навина на самом деле никогда не было и не могло быть ни в описанной, ни в как-либо подправленной форме. Неправдоподобны и постоянные утверждения о том, что по указанию господнему вырезались все жители: мужчины, женщины и дети.

А взять хотя бы самые невероятные события («чудеса Иеговы»), постоянно фигурирующие на страницах Библии. Чтобы дать войску возможность преодолеть водные преграды, расступаются воды и Иордана, и поросшего тростником залива. Солнце останавливается, чтобы дать утолиться гневу. Падающие с неба камни не только побивают вражеское войско, но и разбираются при этом, где свой, где – чужой. (Я не исключаю того, что последний пример – это дошедшее до нас воспоминание о некоем космическом катаклизме, но когда и где он произошел – из описания не вычитать)».

А вот вторая цитата из книги «Великий обман» того же автора: «Еще одна небылица: совершенно невероятная история о покорении Ханаана. По этому поводу Делицш выражается ясно: «Нет Бога без земли». Иегова должен завоевать для себя «базисный» клочок земли. Каким образом – неважно. Вот мы и подошли к явной отправной точке: существовавшему лишь в религиозном смысле «народу» иудеев нужна родина, хотя бы в далеком прошлом. И они создают ее себе на кончике пера: пишут книги и описывают в них свою выдуманную «родину»… История эта охватывала многие тысячелетия от дня творения; возводила иудеев в потомки первого человека на Земле, в ней были передача древнейших в мире законов, отвоевание исконных родных земель, центральный храм и жреческая каста и… все, что еще бывает необходимым для создания достойной уважения истории. Делицш указывает осудительно и на в высшей степени презрительное отношение к женщине, сквозящее во всех ветхозаветных текстах. То же самое встречается и в Новом Завете (Иисус прикрикивает на свою мать: «Женщина, что мне делать с тобой?») и – в очень похожей форме – в Коране. Это – лишнее свидетельство того, что по времени создания эти книги недалеко отстоят друг от друга и что ими была зафиксирована ментальность некоего временного периода. Подлинная традиция не допускает передачи столь сумбурных и противоречивых текстов, как книги Ветхого Завета. Мы вынуждены предположить, что отдельные фрагменты составлялись деятелями совершенно чуждой культуры; и подобной стряпней они намеревались заполнить выдуманный временной промежуток длительностью от двух до трех тысяч лет. Но как удалось повесить все это на шею умным людям, до сих пор остается загадкой».

Бесспорно, Уве Топпер выражает крайнюю точку зрения, но он прав в одном – сомнения множатся, стоит только попристальнее вглядеться даже в, казалось бы, проверенные источники. Вот что пишет Прокопий Кесарийский в своей книге «Война с готами»: «В это время некоторые из римлян попытались тайно открыть ворота храма Януса. Этот Янус является первым из древних богов, которые римляне на своем языке называют пенатами. Он имеет храм на площади (форуме) перед зданием сената, немного выше храма Tria Fata (три судьбы) – так римляне на своем языке сочли нужным называть Мойр. Весь его храм медный, выстроен в виде четырехугольника, такой, что только прикрывает статую Януса. Она из меди, не меньше чем в пять локтей величиной, во всем похожа на человека, но имеет голову с двумя лицами; одно из ее лиц обращено на восток, другое на запад. Перед его лицами находятся медные двери; в древности во время мира при счастливых обстоятельствах римляне считали нужным держать эти двери закрытыми, а когда у них была война, они их открывали. Когда же римляне вместе со всеми другими приняли христианскую веру, эти двери они уже не открывали, даже когда у них была война. Но во время этой осады некоторые, как я думаю, еще исповедующие древнее суеверие, попытались тайно их открыть, но не смогли сделать это вполне, если не считать, что в дальнейшем двери не запирались уже так плотно, как раньше. Те, кто хотел это сделать, остались ненайденными. По этому делу не было произведено никакого следствия, так как время было смутное и так как это не исходило от начальников, а если шло от народа, то от очень малого числа» («Война с готами и персами»).

А ведь на дворе шестой век христианской эры. Конечно, здесь речь идет о Риме, где господствуют варвары, но ведь и в Константинополе без конца ссылаются на пророчества Сивиллы и стараются действовать в согласии с ними. Обращаю внимание читателя на осведомленность Прокопия, сирийского грека, к слову, в языческой религии как римской, так и греческой, а вот о христианских таинствах Кесарийский почему-то помалкивает и лишь в самом начале книги небрежно замечает, что не хочет ввязываться в богословские споры. Сдается мне, что редакторы Прокопия просто поленились перерабатывать и без того интересный материал в духе христианской традиции, а потому ограничились небольшой вставкой по поводу равнодушия автора к спорам, ведущимся среди иерархов церкви. А может, и споров никаких не было из-за отсутствия первоосновы?

Ввиду скудости источников нам приходится только гадать, чем же привлекла христианская религия Константина Великого. При этом следует оговориться, что Константин всего лишь уравнял христианство с прочими существовавшими на тот момент в Римской империи культами. А культов этих было великое множество. У древних римлян была странная привычка тащить в свой пантеон богов покоренных племен и народов. Со временем богов накопилось такое количество, что в них запутались не только простолюдины, но и жрецы. Религия, пришедшая из Палестины и Сирии, признавала существование только одного Бога-Создателя, отрицая всех прочих как порождения то ли людских суеверий, то ли нечистой силы. Не надо забывать, что Сирия уже многие века входила в Римскую империю и там хватало образованных людей, говоривших и писавших как по-латыни, так и по-гречески. Неслучайно, что три из четырех христианских патриархий находились именно на востоке, Александрийская, Антиохийская и Иерусалимская. Причем, по преданию, первым христианским епископом в Антиохии был апостол Петр. Монотеизм – вот что могло привлечь Константина и его преемников в новой религии. Один Бог на небе – один царь на земле. Кстати, вопреки распространенному мнению главой христианской церкви был не Константинопольский патриарх, а император, который на начальном этапе распространения религии обходился даже без помазания, видимо, по принципу: глас народа – глас Божий. В качестве народа обычно выступали солдатские массы. Они-то в буквальном смысле поднимали на щит будущего императора. Что же касается отношения к Иисусу Христу, то здесь вопросов больше, чем ответов. Достаточно вспомнить об уже упоминавшемся арианстве императоров Валента и Валентиниана, считавших Христа просто пророком, взятым на небо подобно Моисею за особые заслуги перед Создателем. Когда состоялся собор, принявший так называемый Никейский Символ веры, то есть объявивший Христа Богом, единосущным с Создателем, остается только гадать. Ибо год 325 кажется мне весьма сомнительным. Приходится он на время правления императора Константина, который хоть благоволил к христианам, но до самой своей смерти оставался язычником. По традиции считается, что Константин крестился перед самой кончиной, но так ли это, судить не берусь. Уве Топпер полагает, что Новый Завет был записан лишь во 2-м тысячелетии нашей эры, а в его основу легли языческие мистерии об умирающем и воскресающем юноше.

«Христианская церковь сформировалась как ответ на распространение в Центральной Европе иудаизма. Поскольку иудейская Тора являлась неоспоримо священной книгой, христианам в срочном порядке потребовалось создать соответствующий документ. Интенсивный духовный процесс XI века должен рассматриваться как попытка противодействия зарождавшемуся почти одновременно с христианством исламу и усилению в Центральной Европе иудейского влияния… У иудеев с их Торой и с вымышленными «историями предков» было огромное преимущество. Коран, сложенный из древних сирийских и эфиопских молитв и песнопений, был дополнен видениями пророка Аравии. Христианам тоже пришлось обратиться к имеющимся уже текстам, а именно – к уже существовавшим тогда свиткам мистерий. В них, в гностической манере, уже была представлена тайна умирающего и возрождающегося юноши. Изначально мистерии были чисто языческим обрядом проводов покойного, чья душа при помощи этого действа вводилась в потусторонний мир. Для погребальных представлений – рассчитанных, кстати, только на самых близких родственников покойного – строили здания; их можно рассматривать как прообразы романских церквей. Ступени (на которых сидели или стояли участники и зрители) окружали «сцену» – возвышение, позже превратившееся в христианских церквях в алтарь. Оно было отгорожено щитами с входами и просто свободным пространством между ними, позволявшими видеть, что происходит за щитами. Щиты эти превратились впоследствии в алтарную перегородку, а затем и в иконостас» (Уве Топпер, «Великий обман»).

Топпера поддерживает Фоменко: «В XIX веке считалось, что никаких еврейских рукописей Библии ранее якобы IX века н. э. не существует. Самый старинный еврейский манускрипт, содержащий полную ветхозаветную Библию, относили в XIX веке только к якобы 1008 году н. э. По этому поводу Н. А. Морозов писал: «Что же касается до древности дошедших до нас еврейских «подлинников», то прежде всего оказывается, что никаких библейских рукописей ранее X века нигде на свете нет, хотя рукописи более позднего времени, главным образом, середины XIX века, многочисленны в различных национальных книгохранилищах Европы. Самая древняя еврейская рукопись, заключающая, впрочем, только «Пятикнижие Моисея», находится теперь в Британском музее и приписывается IX веку. Другая старинная еврейская рукопись Библии, хранящаяся в нашей Публичной библиотеке, содержит в себе «Исайю» и несколько других пророков… Она называется Вавилонским кодексом, хотя найдена Фирковичем совсем не в Вавилоне, а у крымских караимов… Я осматривал материал этой книги и пришел относительно его качеств к тем же заключениям, какие высказал уже здесь по поводу Синайского кодекса: листы ее слишком гибки для необычной старины. Древнее только что описанных двух рукописей нет ни одной на еврейском языке, – писал Н. А. Морозов в 1914 году. – Самый старинный еврейский манускрипт, содержащий полную ветхозаветную Библию, относится только в 1009 году нашей эры (если не позднее)… Нигде нет никаких первичных документов, удостоверяющих существование хотя бы отдельных ее книг до кануна Средних веков»» («Хронология библейских традиций»).

Итак, по мнению Топпера и Фоменко, ни Ветхого, ни Нового Заветов не существовало по меньшей мере до Х века. Во всяком случае, в том виде, в котором они существуют сейчас. Предположительно имелся греческий «перевод семидесяти толковников», включающий в себя Пятикнижие Моисеево. Следовательно, христианство 1-го тысячелетия н. э. существенно отличалось от того, что утвердило себя в тысячелетии 2-м. Более того, оно, согласно Топперу, существенно уступало иудаизму, показавшему себя более динамичной религией. Вот только нынешних носителей этой религии евреев тогда просто не было. Получается полный абсурд – иудаизм без евреев и христианство без Христа. Но не будем торопиться с выводами. В 1991 году профессор лингвистики Тель-Авивского университета Пол Векслер выдвинул гипотезу, относящую идиш в группу славянских, а не германских языков. Векслер предложил пересмотреть и всю теорию происхождения ашкеназов – говорившего на идише восточноевропейского еврейства. Он рассматривает их не как потомков выходцев с Ближнего Востока, а как коренной европейский народ, происходящий от потомков западных славян – лужицких сербов, полабов и др. Позже Векслер включил в число предполагаемых предков восточноевропейских евреев также хазар и многочисленных славян, живших в Киевской Руси в IX–XII веках. В академических кругах эта теория рассматривается как курьез, хотя ничего странного в формировании народа в рамках определенной религии нет. Разберемся, однако, для начала с идишем, языком европейских евреев, который традиционно относят к группе германских языков: «Идиш – еврейский язык германской группы, исторически основной язык ашкеназов, на котором в начале ХХ века говорило около 11 млн евреев по всему миру. Идиш возник в Центральной и Восточной Европе в X–XIV веках на основе средненемецких диалектов (70–75 %) с обширными заимствованиями из древнееврейского и арамейского (около 15–20 %), а также из романских и славянских языков (в диалектах достигает 15 %). Сплав языков породил оригинальную грамматику, позволяющую комбинировать слова с немецким корнем и синтаксические элементы в семитских и славянских языках. Слово «идиш» на самом идише означает буквально «иудейский», «еврейский». Исторически также – тайч, идиш-тайч – «народно-еврейский», либо по другой версии – «толкование» в связи с традицией устного толкования еврейских текстов при их изучении. (Слово «Тайч» родственно словам Deutsch и Dutch, но не эквивалентно, например, прилагательному «немецкий» в смысле принадлежности к немецкой нации. Само слово старше такого понятия и просто означает в оригинальном смысле «народный», то есть «тайч» в этом контексте означает «разговорный язык».) B XIX веке и начале ХХ века по-русски идиш часто называли «жаргоном». Также употреблялся термин «еврейско-немецкий язык». Традиционно идиш считается германским языком, исторически относящимся к средненемецким диалектам верхненемецкого кластера западногерманской группы» (материал из «Википедии – Свободной энциклопедии»).

Вам не кажется странным, что одно и то же слово «тайч»-«дейч» переводится в одном случае как «немецкий», а в другом случае как «еврейский»? А ведь выше я уже приводил еще одно прочтение слова «дейч», принадлежащее Ю. Д. Петухову: «Этноним «дойче» образован от исходной формы, зафиксированной в Х веке. Эта форма – «диутисце». Мы четко видим перед собой славянский этноним «дивтисцы» с характернейшим славянским «-ци», «-цы» на конце (сравните самоназвание поляков – «поляци»). Следовательно, еще в Х веке те, кого считали немцами-дойче, носили славянское самоназвание, а значит, и были славянами – ведь то, что некие немцы-германцы вдруг стали сами себя прозывать славянским именем, практически исключено. Язык того времени, народный язык, назывался diutisk, то есть «дивтиский» язык, типичное славянское словообразование. А еще этот «германский» народ называл себя (самоназвание, подчеркиваю это! – Ю.П.) – diutishiu liute – то есть без перевода, по-славянски, по-русски, лишь записанное латиницей «дивтиские люди». Вот вам и «дойче»!» («Страницы подлинной истории»).

Рискну, однако, не согласиться с Петуховым в том, что речь в данном случае идет о славянах, хотя слово «дейч»-«тейч» восходит к индоевропейскому Деусу – Диву. А «дивтиские люди» – это «божьи люди». То есть носители религии, возникшей в Сирии и Палестине и известной нам как иудеохристианская. Эти люди верили в одного Бога, говорили на одном арамейском языке и были носителями одной культуры, подвергшейся чудовищному разгрому. Сам же Петухов пишет о появлении Божьих людей в Европе в своей работе «Страницы подлинной истории»: «С юга шла также арабская экспансия, достаточно хорошо описанная в научной литературе. Мы не будем на ней останавливаться. Напомним лишь, что значительные этническо-культурные вливания семитской, переднеазиатской расы, как арабов-семитов, так и иудеев-семитов, наряду с постоянным присутствием и проникновением далее на север непосредственно средиземноморской, полунегроидной расы, вытеснение североафриканских христиан в Европу, а также прочие переселения неевропейских и зачастую неевропеоидных народностей и их диаспор в своем смешении и породили в 1-м тысячелетии н. э. на землях Европы предков итальянцев, французов, испанцев, немцев, а во 2-м тысячелетии уже и сами эти народности».

По моему мнению, именно арамейский язык, а точнее его диалекты лежат в основе как дойче языков, так и идиша. Разумеется, не обошлось без смешения со славянскими, тюркскими, финно-угорскими языками, носители которых в VII веке составляли население Европы. Сиро-палестинцы, будем называть их так, попадали в Европу разными путями. Прежде всего это беженцы, спасавшиеся от войны, но были и переселенцы, перебравшиеся в Европу по воле византийских императоров. Вот что пишет об этом Феофан в своей «Хронологии»: «Между тем Константин, заняв Германикию и пользуясь междоусобною войною варваров, послал войско в Сирию и Дулихию. Взявши там на честное слово безоружных варваров, дружественных с отцом его, переселил их в Византию со многими еретиками сирийскими, монофизитами, из которых многие поселившись во Фракии, доныне коснея в учении Петра белильщика в трисвятой распинают Троицу».

Позволю себе обратить внимание читателя на название города, занятого императором Константином, – Германикия. Не исключаю, что беженцы из этого сирийского города, переходившего из рук в руки во время византийско-арабских войн, переселившись в Европу, продолжали называть себя германкийцами или германцами. Уроженцем Германкии был император Лев Исавр, положивший начало религиозной смуте в Византии, известной под названием «иконоборчество».

Между прочим, Феофан не жалеет бранных слов по поводу императора-еретика, поминая и его подручных из Сирии: «В сем году некто иудеянин, обманщик из Лаодикей, от приморской Финикии, пришедши к Изиду, объявил ему, что он будет владычествовать над аравитянами сорок лет, если истребит во всех церквах христианских в своем владении все святые иконы, христианами чтимые. Безумный Изид, поверив ему, обнародовал всеобщее учение против святых икон; но благодатью Господа нашего Иисуса Христа и заступлениями пречистой Матери Его и всех святых в том же году умер Изид, и многие даже не слыхали о сатанинском его предписании. Но Леон царь, принявши это беззаконное и горькое злоучение, причинил нам премного несчастий, нашедши единомысленного себе в этом невежестве некоего Висира, родившегося от христиан в Сирии, отложившегося от веры во Христа, напоенного учением аравитян и незадолго пред тем освободившегося от рабства и пришедшего в Римское царство; но по телесной крепости и по сходству зломыслия он был в великом почтении у царя Леона и служил ему соучастником в сем великом зле. Также епископ Наколийский, человек, исполненный всякой нечистоты, в невежестве живший, разделял с царем его нечестие» («Хронология»).

Как видим, «божьи люди» из Сирии с самого начала круто взялись за дело реформирования христианской религии, перестраивая ее под свои догмы. Мы еще вернемся к иконоборцам, а пока несколько слов о событии, заставившем многих сиро-палестинцев покинуть родные места.

Арабские завоевания начались после смерти пророка Мухаммада. Он основал новое государство на Аравийском полуострове. Арабы завоевали огромную территорию в Азии, Африке и Европе. Под их натиском рухнула Сасанидская империя, а Византия потеряла почти все свои территории на Востоке, включая города Басру, Дамаск, Ярмук, Иерусалим, Алеппо, Александрию и Карфаген. Война началась в 629 году и не прекращалась почти четыре столетия.

Вот пишет об этом Т. Ю. Ирмияева в своей «Истории мусульманского мира»: «Дальнейшие важные события мусульманской истории происходили при халифе Умаре ибн ал-Хаттабе, которого Абу Бекр, находясь на смертном одре, назначил своим преемником. Умар стал величайшим правителем своего времени. За десятилетие его халифата ислам благодаря военным походам арабов распространился далеко за пределами Аравии. В сентябре 635 года был завоеван Дамаск. Халид ибн ал-Валид заключил с жителями города мирный договор. После поражения византийцев на реке Ярмук в августе 636 года судьба Сирии была предопределена на столетия вперед. Битва на Ярмуке продолжалась три дня. В ней участвовали соединенные силы Халида ибн ал-Валида и Амра ибн ал-Аса. В том же году в результате победы в битве при Кадисии, что юго-западнее Хиры, и захвата Ктесифона неиранские провинции империи Сасанидов перешли под власть Халифата. В 638 году пал Иерусалим. Кесария сдалась в 640 году. После завоевания Верхней Месопотамии, осуществленного уже из Сирии, арабы вторглись в Персию: в 642 году была одержана важная победа при Нехавенде, и Йездигерд III Сасанид отступил на северо-восток».

О хазаро-арабских войнах я уже писал выше, речь там шла и о Византии, поэтому здесь нет необходимости повторяться. Отметим лишь самые важные вехи арабо-византийского противостояния. Летом 656 года, после смерти халифа Османа, среди арабов началась гражданская война. Моавия, основатель династии Омейядов, не подчинился законному наследнику Али и объявил себя халифом. Годом позже Моавия заключил с императором Византии Константом Вторым мир, по условиям которого арабы обязались выплатить деньги в качестве компенсации за завоевания в Египте, Сирии и Палестине.

«Основными событиями правления сына Константа Второго Константина Погоната стали войны. Около 670 г. арабская конница подошла к Халкидону, а флот – к Золотому Рогу, но, так как поход не имел должной подготовки, попытка овладеть Константинополем арабам не удалась. Однако они смогли закрепиться на полуострове Кизик (670) и взять Смирну (672). С лета 674 г. начались яростные атаки сарацинского флота на Константинополь. Четыре лета подряд неприятельские корабли, использовавшие Кизик в качестве плацдарма, выходили в Пропонтиду и устремлялись к столице ромеев. Однако военные действия арабов завершились для них полным разгромом, чему немало способствовало одно изобретение: сирийский архитектор Каллиник, перебравшийся к единоверцам (ок. 673), подарил Византии секрет самого мощного до появления пороха оружия – греческого огня. Как пишет Феофан, Константин Четвертый соорудил «двухпалубные огромные корабли с горшками огненосными и быстрые корабли с огненными сифонами». Применение этого страшного оружия в битве у Кизика летом 678 г. полностью деморализовало арабский флот, большая часть которого была сожжена на плаву, остатки потоплены штормом, а отступавшие по суше войска были разбиты византийцами, уничтожившими тридцать тысяч солдат неприятеля. Благодаря всем этим обстоятельствам василевс заключил с халифом мир на тридцать лет, причем арабы обязались ежегодно выплачивать ромеям 3000 золотых монет, 50 рабов и 50 коней – дань, впрочем, скорее символическая, чем существенная» (Дашков, «Императоры Византии»).

Летом 717 года арабы перешли Геллеспонт и начали осаду Константинополя. Сухопутные войска поддерживал огромный арабский флот. Однако взять хорошо укрепленный город с ходу арабы не смогли и приступили к планомерной осаде. Осада затянулась до зимы. Тем временем император Лев Исавр сумел заручиться поддержкой болгар, которые уничтожили отряды, посланные за продовольствием и фуражом во Фракию.

Прибывшая по приказу нового халифа Омара Второго весной 718 г. эскадра была разбита византийцами, причем часть моряков халифа из египетских христиан изменила ему и перебежала к единоверцам вместе с кораблями. Подкрепления, шедшие из Дамаска по суше, несли большой урон от рейдов византийской кавалерии, а в конце концов были остановлены у Никеи и повернули вспять. В лагере арабов свирепствовала чума, и 15 августа 718 г. осада была снята. Отступавший флот греки сожгли, а буря в Эгейском море рассеяла его остатки. Крупнейший поход арабов с позором провалился: из ста восьмидесяти тысяч воинов, принявших в нем участие, домой возвратилось менее четверти, а из более чем двух с половиной тысяч кораблей – лишь пять. Эта неудача серьезно подорвала возможности халифата и надолго отбила у мусульман охоту к войне.

Дальнейшая история конфликтов ромеев с сарацинами оказалась для последних не менее печальной. В 739 г. у местечка Акроинон в Малой Азии армия христиан, возглавляемая императорами Львом Третьим Исавром и его сыном Константином Пятым, нанесла им страшное поражение. После разгрома при Акроиноне в Дамаске начались смуты, завершившиеся падением Омейядов, экспансия арабов в Европу практически сошла на нет, а византийцы сами начали неуклонно продвигаться на юг и юго-восток, возвращая бывшие свои владения в Малой Азии и Сирии.

Крупнейшим событием жизни Византии при Льве Исавре стало возникновение иконоборческого движения. Дашков, автор книги «Византийские императоры», полагает, что не последнюю роль в иконоборчестве сыграли личные качества императора и его восточное происхождение. Иерархи Малой Азии еще в 724 году открыто выступили против почитания икон, которого христианство первых веков не знало. Известно, что в иудаизме и исламе запрещено изображение человека. И если бы Лев Исавр последовал примеру евреев и арабов, то все было бы понятно – человек внял советам со стороны. В чем его, кстати, упрекали оппоненты. Однако ничего подобного не произошло – запрета на изображение человека не последовало. Вот что пишет об этом Дашков: «В 726 г. Лев Третий велел перевесить их в церквях повыше под тем предлогом, что некоторые невежественные христиане, вразрез с учением церкви, действительно поклонялись иконам как таковым (а не изображениям на них) и даже употребляли краску с них… на причастие! В 728 г. император, идя дальше, приказал замазать краской картины на религиозные сюжеты в некоторых храмах. 17 января 730 г. во дворце собрался силенций – конфиденциальный совет представителей духовенства и синклита, на котором поклонение иконам было объявлено преступлением. На стенах церквей вместо религиозных картин появились светские – изображения бытовых сцен, птиц, животных, различные пейзажи. Ответная реакция населения империи на все эти меры с самого начала иконоборчества привела к серьезным конфликтам. Деятельная часть христиан раскололась на две партии – иконопочитателей (иконодулов) и иконоборцев (иконокластов). Под флаг защиты святых изображений встали все враждебные императору круги, по стране (особенно на Западе, где иконы и мощи святых, да и вообще обрядовая сторона христианского вероучения были для народа более значимы, нежели на Востоке) прокатились восстания» («Византийские императоры»).

Папа Григорий Второй (715–731) выступил против нововведений. «По этим изображениям, – писал папа императору, – люди [необразованные] составляют понятия о существе изображаемых предметов. Мужи и жены, держа на руках новокрещеных малых детей, поучая юношей или иноземцев, указывают пальцами на иконы и так образуют их ум и сердце и направляют к Богу. Ты же, лишив этого бедный народ, стал занимать его празднословием, баснями, музыкальными инструментами, играми и скоморохами!» В ответ император безапелляционно заявлял: «Я василевс и вместе с тем иерей!»

«Сменивший Григория Второго Григорий Третий (731–741) действовал менее осторожно. В ноябре 731 г. собор в Латеране безоговорочно осудил иконоборчество. Реакция Льва Исавра была моментальной: флот грозного императора появился у берегов Италии, привилегии владений папы на части полуострова были ликвидированы, налоги с этих земель стали поступать в византийскую казну. Римские епархии в Греции, Далмации, Калаврии и на Сицилии эдиктом василевса оказались переведены под юрисдикцию Константинопольского патриарха.

По уничтожении иконоборчества деятели православия провели тщательную чистку источников. Погибли сочинения иконоборцев, эдикты императоров и постановления церковных синодов и соборов. Православная историография традиционно изображала Льва Исавра «нечестивым», злым и кровожадным человеком, столпом невежества» (Дашков, «Византийские императоры»).

Как видим, византийские императоры не особенно считались не только с константинопольскими патриархами, но и римскими папами. В поступках Льва Исавра меня настораживает одна странная деталь – он возражает не против изображения человека вообще, что было бы вполне естественно для реформатора, попавшего под влияние иудеев, а против совершенно конкретных изображений Бога-Отца и Бога-Сына. Изображение бытовых сцен – пожалуйста, а вот изображение святых мучеников – ни-ни. Может, у Льва Исавра были иные представления о том, кого следует изображать на иконах, а кого нет? Дашков объясняет упрямство императора вздорностью характера, но в это слабо верится. Сумасшедшим Лев Исавр явно не был. И в его деятельности ощущается строгая последовательность, он явно знал, чего хотел. Между прочим, Дашков отмечает, что гонения на иконопочитателей при Льве Исавре были незначительны и мучеников оказывается всего около десятка. Да и те наказаны за убийство чиновника, пытавшегося снести статую Христа. Подозрительна и «чистка источников» иконоборцев, проведенная «деятелями православия», включая постановления синодов и соборов. Из чего можно сделать вывод, что либо кому-то понадобилось срочно замести следы, либо этих следов, я имею в виду «иконоборчество», вовсе не было. Просто Лев Исавр пытался заменить одну доктрину другой. Утвердить в Константинополе ту самую религию, которая впоследствии будет называться иудаизмом. Между прочим, именно на правление Льва Исавра приходится сближение Византии с Хазарией.

«В том же году царь Леон сговорил дочь хагана, скифского владетеля, за сына своего Константина, обративши ее в христианскую веру, назвал Ириною. Она, научившись божественным писаниям, украшалась благочестием и обличала их нечестие» (Феофан, «Хронология»).

К слову сказать, «иконоборцы» правили Византией, хотя и с перерывами, более ста лет, и только в середине IX века императрице Феодоре, объявленной после смерти мужа регентшей при четырехлетнем сыне Михаиле Третьем, удалось восстановить иконопочитание. За это время случилось много событий. На Западе возникла империя Каролингов, отстранивших от власти Меровингов. А на Востоке, в Хазарии, произошел раскол, спровоцированный хазарской верхушкой, принявшей иудаизм. К этим событиям мы еще вернемся. А пока несколько слов о сыне и внуке Льва Исавра, Константине Копрониме и Льве Хазаре, успешно противостоявших арабам и даже сумевших отвоевать у последних часть утраченных предшественниками земель.

«Еще в 745 г. он очистил от сарацин Северную Сирию, годом позже разгромил арабский флот у берегов Крита. В 750-х гг. Копроним перенес боевые действия в Месопотамию и Южную Армению, продвигаясь на восток, в сторону бывшей римско-персидской границы. Не надеясь удержать взятые города (Феодосиополь, Малатию, Самосату и др.), он приказывал разрушать их, чтобы крепости не могли послужить опорными пунктами армий халифа, а жителей этих городов, часто павликиан, переселял вглубь империи, на земли, пострадавшие от сильной эпидемии чумы 744–748 гг. Уменьшившееся тогда население Константинополя василевс пополнил за счет крестьян, ремесленников и строителей Греции, а опустевшие территории заняли не только переселенцы из Малой Азии, но и славяне.

Опасаясь грозного противника, халиф ал-Мансур перенес столицу державы арабов из Дамаска в Багдад. В 760-х гг. Константин Копроним овладел Исаврией, а в 770 г. его войска в очередной раз нанесли поражение мусульманам, напавшим на малоазийские фемы. Пленных император также селил во Фракию, используя бывших воинов халифа для комплектования крепостных гарнизонов на границе с Болгарией, ибо не менее тяжелые, чем на Востоке, войны он вел и в Европе. За двадцать лет – с 755 по 775 г. – Константин Пятый совершил девять походов на Болгарию и, несмотря на отдельные неудачи, надолго сокрушил этого сильного противника Византии. Летом 775 г. император начал свою последнюю кампанию во Фракии. Находясь при войске, он тяжело заболел. Солдаты донесли василевса на носилках до Силимврии, откуда умирающего Копронима повезли морем. До столицы он не доплыл: 14 сентября 775 г. император Константин V скончался на корабле» (Дашков, «Византийские императоры»).

Именно в правление Константина Копронима произошло отпадение римского папского престола от Византии. Папа Захария, последний грек на престоле Святого Петра, вступил в должность, не запросив согласия империи. Предлогом к такому поведению стало правление императора-еретика Константина Копронима, позволявшего себе, по свидетельству все того же Феофана, весьма рискованные высказывания: «Анастасий же, лжеименный патриарх, взяв честные и животворящие древа, клялся пред народом: клянусь пригвожденным к сим древам, так говорил мне царь Константин, что он не верит в сына Божия, рожденного Мариею, именуемого Христа, а почитает Его простым человеком, и Мария родила Его, как меня родила мать моя. Слыша это, народ изгладил имя его» («Хронология»).

Очень может быть, что это поклеп на покойного императора, но так или иначе свидетельство Феофана множит сомнения по поводу того, что религиозные реформы, затеянные Львом Исавром, ограничивались только иконоборчеством. Копроним считает Христа в лучшем случае пророком, а в худшем самозванцем и тем самым только усиливает наши подозрения насчет его приверженности иудаизму, а точнее, той религии, которую мы для начала назовем сиро-палестинской. Подобные реформы не нашли отклика в Риме. И дело здесь было не столько в религии, сколько в политике. На западе стремительно восходила звезда Пипинидов, которых позднее, из благозвучия, видимо, стали называть Каролингами.

Отныне Рим в политике стал ориентироваться на Запад, на королевство франков и его майордома Пипина Короткого, ставшего королем при активной поддержке церкви в 751 году. Папа Стефан Второй (752–757) лично встретился с Пипином, помазал его на царство и наградил титулом патриция Рима, доселе принадлежавшим равеннским экзархам, назначаемым византийскими императорами. Дело в том, что Равеннский экзархат, куда входил Рим, в 751 году был захвачен лангобардами при полном попустительстве Константинополя, и папе ничего другого не оставалось, как бежать к франкам.

Вот что пишет об этом Феофан (ок. 760–818), к слову, почти очевидец событий: «Скажу о блаженном Стефане, папе Римском, как он бежал во Францию и спасся: этот почтенный Стефан много зла претерпел от Астульфа, царя лангобардов, и убежал во Францию к Пипину, начальнику и правителю всех дел французского народа. У французов обыкновенно государь их, или царь восходил на престол по наследству и ничего не делал, правлением не занимался, но в невежестве ел, пил и жил дома, но в первых числах мая он присутствовал в собрании всего народа, кланялся ему, раскланивался на поклоны их, принимал по обыкновению подарки их и, отблагодаривши их, оставался спокоен в доме своем до следующего мая. Он имел при себе означенного мера, по мнению которого и народа все дела управлялись. В этой династии все были шерстистые, или, так сказать, с спинами щетинистыми; у них, как у свиней, спины были покрыты волосами. Итак, Стефан, побуждаемый жестокостью и невежеством Астульфа, получив от него позволение отправиться во Францию и сделать там что мог, пришел и рукоположил Пипина, мужа в те времена знаменитого и самим царем поставленного к управлению государственных дел, который сражался с аравитянами, перешедшими из Африки в Испанию и поныне владеющими ею; когда они простирали замыслы свои покорить Францию, Пипин с своим войском противостал им, убил самого вождя их Авдерахмана и побил бесчисленное множество аравитян при реке Роне. За это народ уважал его и любил, равно как и за другие великие подвиги. Он первый сделался правителем народа своего не по роду; Стефан разрешил его от присяги, данной царю, которого постриг в монастырь, доставя ему почести и успокоение. У Пипина было два сына, Карл и Карломан, брат его. Стефан, папа Римский, остался во Франции» («Хронология»).

Здесь у Феофана есть одна примечательная неточность: победу над арабами в 732 году у Труа и Пуатье одержал, согласно официальной версии, не Пипин Короткий, а его отец Карл Мартелл. Но простим средневековому летописцу эту неточность, поскольку многие современные историки сомневаются в самом существовании не только Карла Мартелла, но его знаменитого потомка Карла Великого. И вообще на Западе склонны объявить эпоху Меровингов и Каролингов Темными веками и прикрыть эту тему на веки вечные, сославшись на отсутствие надежных источников. Что, между прочим, не может не заронить в души подозрительных людей сомнения – а нет ли в этих затемняемых веках чего-то такого, что западноевропейцам не хочется открывать всему остальному миру.

В 769 году император Константин Копроним выбрал сыну невесту. Ею оказалась славная красотой молодая афинянка Ирина. Ирина после смерти Константина активно включилась в политическую жизнь двора на стороне близкой партии иконодулов. Когда в 780 году Лев Хазар обнаружил в спальне жены две иконы, между супругами произошел разрыв. С печальными для Льва последствиями. Он был отравлен, десятилетний Константин Шестой наследовал отцу, а Ирина стала при нем регентшей. Ирина оказалась талантливой интриганкой, но никуда не годной правительницей. Ей удалось свергнуть и ослепить собственного сына, однако она упустила возможность прославить свое имя в веках. 25 декабря 800 года в Риме произошло событие колоссальной важности: папа Лев Третий венчал Карла Великого императорской короной, возникла Западная империя франков. Византия не признала нового императора, но воспрепятствовать ходу событий не смогла. В 802 году император Карл предложил Ирине заключить брак и таким образом объединить Западную империю с Восточной. Однако Ирина колебалась так долго, что, в конце концов, стала жертвой очередного византийского честолюбца. «Глубокой ночью 31 октября 802 г. группа придворных во главе с логофетом геникона патрикием Никифором прорвалась во дворец, обманув стражу. Никифор, родом из Писидии (в Малой Азии) и, возможно, арабского происхождения, был в срочном порядке коронован и формально стал соправителем Ирины. Спустя несколько дней императрица отправилась в ссылку. Впервые за много лет император-самозванец обрел трон без открытой вооруженной борьбы, в результате бескровной перестановки в верхах» (Дашков, «Византийские императоры»).

Никифор быстро навел порядок в империи. В 803 году ему удалось заключить перемирие с Карлом, который в обмен на отказ Византии от Рима признал ее права на Южную Италию и Далматинское побережье. Несмотря на склонность к иконопочитанию, Никифор не пошел на поводу у официального клира в преследовании еретиков – их никто не трогал. Зато он обложил налогами имущество церкви и монастырей, чем вызвал целую волну недовольства. Погиб Никифор на войне с болгарами, в которую неосторожно ввязался. Гибель императора и армии не принесла Византии ничего хорошего. Мятежи на несколько лет захлестнули империю, и без того окруженную внешними врагами.

В 813 году на византийский престол взошел опытный военачальник Лев Армянин. Лев оказался человеком деятельным и способным, да вдобавок еще тайным иконоборцем.

«В марте 815 г. в Константинополе состоялся поместный собор. Патриарх Никифор был отрешен от кафедры, его сменил Феодот Мелиссин Касситера, по словам православного монаха Георгия Амартола, «муж безгласнее рыбы и зловреднее жабы». Собор запретил «несогласное с преданием или, еще вернее, бесполезное производство икон и поклонение им», восстановленное «благодаря женской простоте». Однако иконы предписывалось не считать идолами, «ибо одно зло отличается от другого». Простого народа мало коснулись все эти мероприятия, во всяком случае массовых волнений либо казней реставрация иконоборчества не вызвала» (Дашков, «Византийские императоры»).

Глава 6. Переворот Каролингов

«Считается, что род Меровингов, от которого обыкновенно производили себя франкские короли, существовал вплоть до царствования Хильдерика, который по приказу римского папы Стефана был низложен, пострижен и препровожден в монастырь. Может показаться, что род [Меровингов] пришел к своему концу во время правления Хильдерика, однако уже давно в роду том не было никакой жизненной силы и ничего замечательного, кроме пустого царского звания. Дело в том, что и богатство, и могущество короля держались в руках дворцовых управляющих, которых называли майордомами; им и принадлежала вся высшая власть. Ничего иного не оставалось королю, как, довольствуясь царским именем, сидеть на троне с длинными волосами, ниспадающей бородой и, приняв вид правящего, выслушивать приходящих отовсюду послов; когда же послы собирались уходить – давать им ответы, которые ему советовали или даже приказывали дать, словно по собственной воле. Ведь кроме бесполезного царского имени и содержания, выдаваемого ему из милости на проживание, очевидно, дворцовым управляющим, король не имел из собственности ничего, за исключением единственного поместья и крошечного дохода от него; там у него был дом, и оттуда он [получал] для себя немногочисленных слуг, обеспечивающих необходимое и выказывающих покорность. Куда бы король ни отправлялся, он ехал в двуколке, которую влекли запряженные быки, управляемой по сельскому обычаю пастухом. Так он имел обыкновение приезжать ко дворцу, на публичные собрания своего народа, куда ежегодно для пользы государства стекалось множество людей, и так же он возвращался домой. А руководство царством и всем, что надо было провести или устроить дома или вне его, осуществлял майордом» (Эйнхард, «Жизнь Карла Великого»).

Если судить по официальной биографии автора этого бесспорно примечательного произведения, то он отнюдь не сторонний, а, прямо скажем, пристрастный наблюдатель вершившихся вокруг него событий. Достаточно сказать, что Эйнхард был членом придворной академии, созданной Карлом Великим из людей талантливых настолько, что он поручил им исправление Ветхого Завета. Сам Эйнхард называет редакторов сирийцами, современные комментаторы вежливо его поправляют – евреи. Видимо, исходя из того непреложного для всех историков факта, что последние лучше других знают Библию, написанную их предками. В сущности перед нами панегирик, созданный благодарным придворным своему благодетелю. Историю, как известно, пишут победители, и с этим уже ничего не поделаешь. Кстати, в этом узком «академическом» кругу, к которому принадлежал Эйнхард, Карла Великого запросто называли Давидом. Возможно, это лесть в отношении щедрого патрона, но у меня на этот счет есть кое-какие сомнения. Дело в том, что имя Давид – славянское. Сравните – Завид, Сновид, Драговид. Более того, оно жреческое, а вторая его часть восходит к Ведам, то есть сакральным знаниям, и – к власти. Поэтому прежде чем продолжить чтение Эйнхарда, не худо бы заглянуть в Библию. Как известно первым царем Израиля был Саул, помазанный на царство Самуилом.

«И взял Самуил сосуд с елеем и вылил на голову его, и поцеловал его и сказал: вот, Господь помазывает тебя в правителя наследия Своего [в Израиле, и ты будешь царствовать над народом Господним и спасешь их от руки врагов их, окружающих их, и вот тебе знамение, что помазал тебя Господь в царя над наследием Своим]» («Ветхий Завет, Первая книга царств»).

А вот еще одна цитата, на этот раз из Феофана: «Папа из благодарности к Карлу венчал его в римские цари в храме Святого апостола Петра, помазал его елеем от головы до ног декабря 25, индиктиона» («Хронология»).

И наконец, цитата из книги Дашкова «Византийские императоры»: «Сам обряд провозглашения с течением веков не оставался неизменным. В ранней Византии коронация носила светский характер, официально императора ромеев избирал синклит, но решающую роль играло при этом войско. Церемония коронации совершалась в окружении отборных частей, кандидата в императоры поднимали на большом щите и показывали солдатам. При этом на голову провозглашаемого возлагалась шейная цепь офицера-кампидуктора (torques). Раздавались выкрики: «Такой-то, ты побеждаешь (tu vincas)!» Новый император раздавал солдатам донатив – денежный подарок.

С 457 г. в коронации начал принимать участие Константинопольский патриарх. Позже участие церкви в коронации стало более активным. Церемония поднятия на щите отошла на второй план (по мнению Г. Острогорского, с VIII в. вообще исчезла). Ритуал провозглашения усложнился и стал начинаться в палатах Большого дворца. После нескольких переодеваний и приветствий придворных и членов синклита кандидат входил в митаторий – пристройку к храму Св. Софии, где облачался в парадные одежды: дивитисий (род туники) и цицакий (разновидность плаща – хламиды). Затем он вступал в храм, проходил к солее, молился и вступал на амвон. Патриарх читал молитву над пурпурной хламидой и надевал ее на императора. Затем из алтаря выносили венец, и патриарх возлагал его на голову новоиспеченного василевса. После этого начинались славословия «димов» – представителей народа. Император сходил с амвона, возвращался в митаторий и принимал там поклонение членов синклита.

С XII столетия вновь возродился обычай поднимать кандидата на щит, и в чин поставления на трон добавилось миропомазание. Но смысл первого обряда изменился. Кандидата поднимали на щите уже не солдаты, а патриарх и высшие светские сановники. Затем император шел в Св. Софию и участвовал в богослужении. После молитвы патриарх крестообразно мазал голову василевса миром и провозглашал: «Свят!»; этот возглас трижды повторяли иереи и представители народа. Затем диакон вносил венец, патриарх надевал его на императора, и раздавались крики «Достоин!». К воцарившемуся императору подходил мастер с образцами мрамора и предлагал ему выбрать материал для гроба – в напоминание того, что и правитель богохранимой Империи ромеев тоже смертен».

Как видим, миропомазание вошло в церемонию коронации только в XII столетии. Во всяком случае, так было в Византии. Тогда откуда взялся елей на коронации Карла Великого в самом начале века IX? Я уже не говорю о первом царе Израиля Сауле. Ссылки на древний еврейский обычай я отметаю сразу, поскольку Саул был первым царем иудеев. Саулу не удалось положить начало династии, его преемником стал зять Давид в обход законных наследников, впоследствии истребленных.

«И сказал Самуил Иессею: все ли дети здесь? И отвечал Иессей: есть еще меньший; он пасет овец. И сказал Самуил Иессею: пошли и возьми его, ибо мы не сядем обедать, доколе не придет он сюда. И послал Иессей и привели его. Он был белокур, с красивыми глазами и приятным лицом. И сказал Господь: встань, помажь его, ибо это он. И взял Самуил рог с елеем и помазал его среди братьев его, и почивал Дух Господень на Давиде с того дня и после; Самуил же встал и отошел в Раму. А от Саула отступил Дух Господень, и возмущал его злой дух от Господа» (Ветхий Завет, Первая книга царств).

Справедливости ради следует заметить, что Давид, сын Иессея, оказался человеком не без способностей. Сначала он пленял Саула игрой на гуслях, а потом отличился и на поле брани.

«И взял посох свой в руку свою, и выбрал себе пять гладких камней из ручья, и положил их в пастушескую сумку, которая была с ним; и с сумкою и с пращою в руке своей выступил против Филистимлянина. Выступил и Филистимлянин, идя и приближаясь к Давиду, и оруженосец шел впереди его. И взглянул Филистимлянин и, увидев Давида, с презрением посмотрел на него, ибо он был молод, белокур и красив лицом. И сказал Филистимлянин Давиду: что ты идешь на меня с палкою [и с камнями]? разве я собака? [И сказал Давид: нет, но хуже собаки.] И проклял Филистимлянин Давида своими богами. И сказал Филистимлянин Давиду: подойди ко мне, и я отдам тело твое птицам небесным и зверям полевым. А Давид отвечал Филистимлянину: ты идешь против меня с мечом и копьем и щитом, а я иду против тебя во имя Господа Саваофа, Бога воинств Израильских, которые ты поносил; ныне предаст тебя Господь в руку мою, и я убью тебя, и сниму с тебя голову твою, и отдам [труп твой и] трупы войска Филистимского птицам небесным и зверям земным, и узнает вся земля, что есть Бог в Израиле; и узнает весь этот сонм, что не мечом и копьем спасает Господь, ибо это война Господа, и Он предаст вас в руки наши. Когда Филистимлянин поднялся и стал подходить и приближаться навстречу Давиду, Давид поспешно побежал к строю навстречу Филистимлянину. И опустил Давид руку свою в сумку и взял оттуда камень, и бросил из пращи и поразил Филистимлянина в лоб, так что камень вонзился в лоб его, и он упал лицом на землю. Так одолел Давид Филистимлянина пращою и камнем, и поразил Филистимлянина и убил его; меча же не было в руках Давида» (Ветхий Завет, Первая книга царств).

Настораживают в данном библейском отрывке два обстоятельства: во-первых, Бог в книгах царств называется Саваоф, а прежде он звался Иегова, во-вторых, Давид убил филистимлянина камнем, «меча не было в руках Давида». Это очень похоже на ритуальное убийство. Вспоминается при этом и прамиф о Перуне и Велесе, описанный Ю. Д. Петуховым. Велес, как мы установили ранее, был небесным покровителем рода Меровингов, это в его честь они носили длинные волосы. Было и убийство короля из рода Меровингов, которое по сути открыло путь Пипинидам к власти. Речь идет о Драгобере, или, если угодно, Дагоберте, Втором.

Вернув себе трон, утраченный в результате интриг знати, Драгобер показал себя достойным преемником первых королей из рода Меровингов. Он сумел не только укрепить свою власть, но и обуздать бунтующую знать, отвыкшую за предыдущие годы от сильной королевской руки. Проведя эффективную налоговую реформу, он накопил достаточно средств для того, чтобы вернуть в лоно королевства отпавшие провинции. Разумеется, при этом он нажил немало врагов среди своих вассалов и заставил насторожиться соседей, которым усиление меровингского королевства вряд ли пришлось по вкусу. Дабы приобрести надежных союзников, Драгобер вступил в брак с вестготской принцессой Гизелой де Родэ, получив за ней немалое приданое в виде земельных владений на территории современного Лангедока. Однако этот брак вызвал раздражение церкви, и без того обиженной на короля за налоги, которыми он обложил не только светские, но и церковные владения. Папский Рим с подозрением относился к королевству вестготов, где процветало арианство. И хотя вестготские короли считались христианами, они отнюдь не отреклись от древней религии, и при их дворе совершались языческие обряды. Драгобер, как истинный Меровинг, не нуждался ни в покровительстве папы, ни в одобрении им своей внутренней и внешней политики. Наоборот, он стал препятствовать укреплению римской церкви на территории своего королевства, увидев в ней соперника своей власти. За три года правления энергичный Драгобер успел нажить себе столько врагов, как светских, так и церковных, что их с лихвой хватило бы на десяток королей. И едва ли не самым могущественным из этих врагов был майордом Пипин Геристальский. Судя по всему, он и организовал с одобрения папского престола устранение Драгобера Второго.

«Как и многие последние меровингские короли, Дагоберт имел две столицы, главнейшая из которых находилась в Стенэ, на границе с Арденнами. А перед королевским дворцом в Стенэ простирался густой лес, считающийся священным с незапамятных времен и называющийся Веврским лесом. 23 декабря 679 г. Дагоберт отправился туда на охоту. Падая от усталости, около полудня король лег около ручья, под деревом, и заснул. Во время сна один из его слуг – как говорят, это был его крестник – украдкой подобрался к нему и убил его ударом копья в глаз. Очевидно, он действовал по приказу майордома, и, совершив свое злодеяние, он вернулся в Стенэ с намерением уничтожить также всю королевскую семью. Неизвестно, удался ли ему этот черный замысел, но официально царствование Дагоберта и его прямых потомков потонуло в крови и насилии. Впрочем, римская церковь ни в коей мере не скорбела об этом. Даже наоборот, она решительно и недвусмысленно одобрила убийство, как об этом свидетельствует письмо французского прелата, пытающегося оправдать цареубийство в глазах Уилфрида Йоркского» (Байджет, Лей, Линкольн, «Священная загадка»).

Как видим, Драгобер убит не камнем, а копьем, но копье – это тоже ритуальное оружие Перуна. Вопрос напрашивается сам собой – какое отношение имеет Библия к языческим мифам? А вот это мы сейчас и постараемся выяснить. Во всяком случае, я беру на себя смелость утверждать, что люди, убивавшие короля Драгобера, очень хорошо эти мифы знали, более того, действовали в соответствии с ними. Убийство Драгобера не без оснований приписывают майордому Австразии Пипину Геристальскому, распространившему после устранения короля свою власть на всю территорию Франкского королевства. А Пипин Геристальский числится прадедом Карла-Давида, прозванного Великим. Я пишу «числится» по той причине, что дед Карла-Давида, тоже Карл (714–741), прозванный Мартеллом (Молотом), был незаконнорожденным сыном вышеназванного Пипина. Ему приписывают победу над арабами в битве при Пуатье в 732 году, якобы остановившую продвижение последних в Европу, но я лично сомневаюсь, что такая битва вообще была. Скорее всего, Мартеллу подарили чужую победу. Речь идет о битве 739 года у местечка Акроинон в Малой Азии, в которой армия христиан, возглавляемая Львом Исавром и его сыном Константином Копронимом, нанесла страшное поражение арабам, повлекшее за собой смуту и раскол в их рядах. Есть еще одно обстоятельство, делающее образ Мартелла более чем сомнительным. Дело в том, что он просто не мог носить имя Карл, поскольку это имя происходит от славянского слова «корона», а вышеназванный персонаж никогда на царство помазан не был, в отличие от сына и внука. Я не исключаю, что Мартеллу просто приписали часть биографии не только Льва Исавра, но и Пипина Короткого, и Карла-Давида Великого. Надо же было как-то обосновать претензии новой династии на власть, вот им и выдумали героического предка. Очень может быть, что именно Пипин Короткий был незаконнорожденным сыном Пипина Геристальского, на это указывает его имя, скорее всего родовое, а не личное. Вероятно, Пипиниды действительно принадлежали к франкской знати, но опирались они в своей борьбе за власть на церковь, которая, возможно, и носила в ту пору название христианской, однако по сути ею не являлась. Я бы назвал ее сиро-палестинской, поскольку Иисуса Христа в ней либо не было вообще, либо он почитался как пророк. Приток огромного числа беженцев из Сирии и Палестины не мог не сказаться на ситуации на континенте. Как это аукнулось в Византии, я уже писал выше, но и Рим не остался в стороне от глобальных событий, определивших ход истории в Европе на долгие годы.

«Под именем Пипина Короткого, майордома короля Хильдерика Третьего, он действительно без колебаний завладел троном с помощью и поддержкой церкви. Кто должен быть королем? – предварительно спросили у папы Захарии его послы. Тот, кто по-настоящему правит, или тот, кого поддерживают, но не имеющий королевской власти? Папа, необдуманно предав пакт, заключенный между Хлодвигом и церковью, высказался в пользу майордома. Так, в силу разрешения верховной власти, Пипин получил титул короля франков. Он низложил Хильдерика Третьего, запер его в монастыре и, либо для того, чтобы унизить его, либо для того, чтобы лишить его «магической власти», наголо остриг его священные волосы» (Байджет, Лей, Линкольн, «Священная загадка»).

Папа Стефан завершил дело, начатое папой Захарией, помазав самозванца на царство. Собственно, у Стефана не было другого выбора, как только сделать ставку на сильного и решительного человека. Византия, ослабленная войнами с арабами, не могла защитить Рим от напористых лангобардов. Монотеистической римской церкви нужен был свой император, способный обуздать язычников не столько силой слова, сколько силой оружия. Меровинги для такой роли явно не годились. Трудно даже сказать, были ли они христианами, а точнее, признавали ли за римскими епископами право говорить от имени Бога. Скорее всего, нет. Меровинги изначально не нуждались в покровительстве, они, похоже, искренне считали себя сыновьями Всевышнего. И более того, почитались народом за таковых. Отсюда их внешность, отсюда ритуальные выезды на волах, отсюда слава целителей и чародеев. Они творили чудеса при жизни и продолжали творить их после смерти. Во всяком случае, именно так утверждают Байджет и компания. В 872 году Карл Второй, прозванный Лысым, эксгумировал тело Драгобера, чтобы перевезти его из часовни Святого Ремигия в другую церковь, которая с той поры стала называться церковью Святого Драгобера, поскольку предательски убитого короля канонизировали в том же году. К слову, вопреки желанию римского папы, архиепископским консилиумом. Причины этой канонизации остаются неясными. Байджет, Лей и Линкольн полагают, что останки короля предохраняли Стенэ от нашествия викингов. Во время Французской революции церковь Святого Драгобера была разрушена, а останки святого уничтожены. Сохранился только череп с ритуальным надрезом, как у всех меровингских королей, который до сих пор находится в монастыре в Монсе.

Собственно, удивляться чудесам в Стенэ как раз не приходится, поскольку викинги того времени были славянами и их набеги на Западную и Южную Европу являлись ответом на христианскую экспансию. А Драгобер в их глазах был потомком бога, которому они поклонялись. О культе Драгобера и викингах мы еще будем говорить, а пока вернемся к Пипинидам.

Пипин Короткий умер в 768 году, оставив после себя двух сыновей, Карла и Карломана. Карл родился 2 апреля 742 г. от наложницы Бертрады. Ее брак с Пипином был оформлен лишь в 744 или 749 г. Следовательно, Карл являлся внебрачным ребенком. После смерти отца братья унаследовали королевство. При этом Карл получил Фризию, Франконию, большую часть Нейстрии, Австразии и Аквитании. Карломану достались зарейнские территории и земли в Южной Галлии. Отношения между братьями были очень неровными. Вспыльчивый и раздражительный Карломан, опираясь на поддержку лангобардского короля Дезидерия, пытался организовать заговор против Карла и лишить его власти, как незаконнорожденного. Однако он вскоре умер (771 г.), а его наследство перешло к Карлу.

«И отвечал царь Соломон и сказал матери своей: а зачем ты просишь Ависагу Сунамитянку для Адонии? проси ему также и царства; ибо он мой старший брат, и ему священник Авиафар и Иоав, сын Саруин [военачальник, друг]. И поклялся царь Соломон Господом, говоря: то и то пусть сделает со мною Бог и еще больше сделает, если не на свою душу сказал Адония такое слово; ныне же, – жив Господь, укрепивший меня и посадивший меня на престоле Давида, отца моего, и устроивший мне дом, как говорил Он, – ныне же Адония должен умереть. И послал царь Соломон Ванею, сына Иодаева, который поразил его, и он умер» (Ветхий Завет, Третья книга царств).

Как видите, у царя Соломона, наследника царя Давида, тоже был брат, от которого тот поспешил избавиться сразу же, как только сел на трон. Брат Карла-Давида вроде бы умер сам, но даже доброхот франкского императора Эйнхард не скрывает, что отношения между сыновьями Пипина Короткого оставляли желать много лучшего. Он же простодушно сообщает нам о реакции близких на смерть Карломана: «Но исход событий показал, что в этом отношении подозрений было больше, чем реальной опасности, ибо после смерти Карломана [декабрь, 771] его жена с сыновьями и с первейшими из числа его знати бежала в Италию; непонятно по каким причинам, отвергнув [гостеприимство] мужнего брата, она отправилась со своими детьми под покровительство короля лангобардов Десидерия. Итак, Карломан после совместного двухлетнего правления королевством умер от болезни, а Карл, похоронив брата, при общем согласии был избран королем Франкии» («Жизнь Карла Великого»).

Надо полагать, причины у супруги умершего Карломана для бегства все-таки были, иначе к чему бы такая поспешность. Между прочим, у Соломона с рождением тоже далеко не все оказалось в порядке. Нет, родился он в законном браке, но его отец царь Давид увел его мать Вирсавию у своего военачальника. После чего подставил последнего под удары мечей. Как известно, Пипин Короткий тоже женился на матери Карла-Давида, но уже после рождения старшего сына. К слову, приведенными выше примерами совпадения между Пипинидами и Давидовичами отнюдь не ограничиваются. Во-первых, Пипин и Давид оба были людьми невысокого роста. Во-вторых, и тот и другой были помазаны на царство в обход законных наследников. В-третьих, и Пипин, и Давид не были старшими сыновьями в своей семье. Нельзя сказать, что Библия впрямую пересказывает нам историю первых представителей династии Пипинидов, но совпадений слишком много, чтобы их можно было счесть простой случайностью. В частности, история царя Давида, отстраненного от власти сыном Авессаломом, очень уж напоминает неприятность, случившуюся с Людовиком Благочестивым по вине его старшего сына Лотаря. Вот какую характеристику дает старшему сыну благочестивого отца средневековый летописец Теган в своей книге «Деяния Людовика»: «Лотарь же находился в городе Кавиллонум, где совершил много дурного, разорял церкви Божии и предавал мукам верных отца своего (всюду), где только мог их разыскать, кроме разве что послов. Более того, монахиню, сестру герцога Бернарда, по имени Гербирх, он приказал замуровать в винной бочке и бросить в реку Арарис. Он долго истязал ее там, пока наконец по суду жен своих нечестивых советников не приказал ее убить, исполняя предсказание Псалмопевца: «С чистым ты чист, а с развращенным – развращен»».

Если кто-то думает, что Авессалом характеризуется в Библии лучше Лотаря, то зря. Но в обоих случаях, как библейском, так и пипинидском, благочестивым отцам удалось вернуться к власти при помощи верных людей. Конечно, образованный читатель тут же поймает автора на противоречии. Ибо библейские события, связанные с Давидом и Соломоном, происходили на несколько тысячелетий раньше, чем появились на свет первые Пипиниды. Согласно официальной истории, это действительно так. Но те же историки вкупе с археологами так и не нашли никаких подтверждений тому, что в Палестине когда либо существовало царство, описанное в Ветхом Завете. Не знает наука таких царей, как Давид и Соломон. К слову, имя последнего произносится и в другой транскрипции – Коломан. В частности, Анна Комнина в своей знаменитой «Алексиаде» называет венгерского короля Коломана не иначе, как Соломон. Удивляться этому не приходится, поскольку и «коло», и «соло» на славянских языках означают «круг», «солнце». А я уже писал выше, что имя Ладович (Людовик) является производным от Ладона, он же Купавон, он же Иван Купала, он же Аполлон, сын Ярилы, олицетворяющий летнее солнцестояние. С именами мы разобрались, остается выяснить, когда же были написаны Книги царств, ставшие составной частью Ветхого Завета.

Считается, что Вульгата была переведена с еврейского текста Библии. И к этому переводу имел отношение Иероним, живший якобы в IV веке. «Более того, – как пишет академик Фоменко, – оказывается, что Вульгата (то есть латинская Библия) была официально признана католической церковью только в XVI веке, а именно – на все том же Тридентском соборе. А это означает, что в католической церкви Библия появляется как каноническая церковная книга не ранее второй половины XVI века».

Известный историк церкви А. В. Карташев писал: «Первой для всего Востока рукописной (еще до появления печатного станка) явилась Библия 1490 года, созданная архиепископом Новгородским Геннадием… Такая ранняя заинтересованность в овладении полным библейским текстом явилась на Руси в XV веке». На что Фоменко резонно замечает: «Таким образом, если в самом конце XV века пробуждение интереса к полной Библии расценивается специалистами как «очень уж раннее», то что говорить о XIV и XII веках. В то время, как мы видим, никто Библией на Востоке даже и не интересовался. А на Западе не читали, потому что «запрещено». Спрашивается – кто же ее читал в те века? Да и существовала ли она тогда вообще?» («Хронология библейских традиций»).

Лев Прозоров, еще один скептически настроенный к христианским источникам человек, обратил внимание на то, что в «Слове о полку Игореве» нет ни единого упоминания Христа. И это при обилии языческих богов. Из этого он сделал, на мой взгляд, поспешный вывод, что автор «Слова…» язычник. В противном случае он непременно вставил в текст своего произведения цитату из Ветхого Завета или Евангелия, как это сплошь и рядом делали его современники – летописцы. Боюсь, что автору «Слова…» нечего было цитировать, по той простой причине, что Библии на тот момент просто не существовало. А обильные цитаты из нее в трудах средневековых летописцев появились гораздо позднее, стараниями переписчиков и редакторов. В католичестве запрет на чтение Библии был якобы введен буллой папы Григория Девятого в 1231 году, причем запрет этот был отменен только в ХХ веке. В эдикте Карла IV конца XIV века говорится: «Мирянам обоего пола по каноническим установлениям не подобает читать чего бы то ни было из Писания, хотя бы на народном языке, дабы через плохое понимание они не впали в ересь и заблуждение». В эпоху Реформации кардинал Гозий написал: «Дозволить народу читать Библию, значит давать святыню псам и метать бисер перед свиньями». Тридентский собор (XVI век) запретил мирянам чтение «еретических» переводов Нового Завета безусловно, а чтение ветхозаветных книг разрешил лишь под надзором епископа. И вот что пишет далее по этому поводу Фоменко: «Таким образом, в обиходе прихожан католической церкви Библия появилась как бы исподволь, «незаконно» и строго говоря – непонятно когда. Неясно – когда церковное постановление папы о запрете чтения Библии перестало исполняться на практике. А потому в католической среде в XVI–XVII веках с Библией многое можно было сделать незаметно для глаз. А затем сделать вид, будто «так всегда и было».

Далее Фоменко продолжает: «Точно в таком же положении была, оказывается, и ортодоксальная иудейская церковь (кроме караимов). Ортодоксальные же иудеи чтение Библии не разрешали, они могли знакомиться лишь с Талмудом, толковавшим архаичные библейские законоположения в более модернизированном виде. Поэтому и с иудейской (или еврейской) Библией тоже могли происходить значительные, но не заметные никому изменения (за исключением узкого круга лиц) вплоть до появления первых печатных изданий. А таковые появились не так давно. Например, только в 1731 году была основана первая типография в Крыму, выпустившая через три года первую книгу на древнееврейском языке.

Что касается караимов, то есть тюркоязычных иудеев, то им разрешалось читать Пятикнижие. Они составляли обособленное течение в иудаизме, оппозиционное официальной доктрине, основанной на Талмуде. Причем, еще в XVIII веке они не следуют Талмуду, а чтут только Тору, то есть Пятикнижие, первую часть ветхозаветной Библии. Но и это – всего лишь небольшая по объему часть современной Библии. Таким образом, в ортодоксальном иудаизме было запрещено чтение всей Библии, а в караимизме полная Библия вообще отсутствовала, кроме Пятикнижия».

Та же самая картина наблюдалась в Византии. Из чего академик Фоменко делает вполне логичный вывод: «Как мы увидим, эти якобы запрещения читать Библию в Средние века означают на самом деле, что Библия в то время еще не была окончательно написана. И скорее всего, все эти запрещения были придуманы и написаны уже в XVII–XVIII веках и приписаны средневековым императорам и папам, чтобы объяснить тот поразительный с точки зрения скалигеровской истории факт, что по крайней мере до конца XV века (а на самом деле до конца XVI века) Библия в современном смысле вообще отсутствовала. Не только на Востоке, но и на Западе» («Хронология библейских традиций»).

Таким образом, мы можем смело предположить, что Книги царств были написаны уже после распада Каролингской империи, «Нового царства Израилева», как называли ее летописцы. Мы же их поправим в том смысле, что никакого Старого царства просто не было. Как не было и Давида с Соломоном, если не считать таковыми Карла-Давида Великого и Людовика Благочестивого. Это была первая попытка создания новой империи на развалинах Великого Рима, в рамках единой сиро-палестинской религии и под патронатом церкви. Первая, но отнюдь не последняя. А потому потребовался анализ неудач и закрепление опыта, полученного в ходе проведенных мероприятий. Книга царств, как и вся Библия, впрочем, написана в форме притч, из которых преемники первопроходцев должны были извлечь необходимые уроки. Мы тоже попытаемся понять, что же собой представляла Каролингская империя и какие цели на самом деле преследовали ее создатели. Впрочем, идеология реформаторов была озвучена уже в Первой книге царств самим Давидом: «А Давид отвечал Филистимлянину: ты идешь против меня с мечом и копьем и щитом, а я иду против тебя во имя Господа Саваофа, Бога воинств Израильских, которые ты поносил; ныне предаст тебя Господь в руку мою, и я убью тебя, и сниму с тебя голову твою, и отдам [труп твой и] трупы войска Филистимского птицам небесным и зверям земным, и узнает вся земля, что есть Бог в Израиле; и узнает весь этот сонм, что не мечом и копьем спасает Господь, ибо это война Господа, и Он предаст вас в руки наши».

Для непонятливых могу пояснить, что филистимяне-пеласги – это славяне, хозяева тогдашней Европы, а воинство израильское – это как раз беглые сиро-палестинцы, которых простодушные автохтоны пригрели на свою беду. Удивляться активности жертв арабского нашествия не приходится. Из Сирии, Палестины и Египта бежали отнюдь не простолюдины, ибо земледельцу и скотоводу нечего делать на чужой земле. Спасалась бегством, естественно, элита, еще вчера благоденствовавшая под крылышком Византийской империи, а ныне лишившаяся средств к существованию. Устраивались беженцы в городах на территории нынешней Италии и Южной Германии, принеся с собой не только религию, но и язык. Вот откуда берет свое начало так называемая германская группа языков, распространившаяся потом на значительной части Европы. Римская церковь, пребывавшая доселе в жалком состоянии, как в чисто религиозном, так и в политическом смысле неожиданно получила мощный стимул к развитию. Надо полагать, любовь церкви и сиро-палестинцев была взаимной. Последние не могли встроиться в уже давно сложившиеся политические и общественные институты иначе, как через мощную религиозную организацию, которую они попытались сделать доминирующей. Помехой в их продвижении к цели были Меровинги, принадлежавшие совсем к иной культуре и не нуждавшиеся в такой подпорке, как сиро-палестинская церковь. Добавьте к этому противоречия между франкской и галло-римской знатью. Последние считали первых чужаками, завоевателями и терпеливо выжидали момент, чтобы посчитаться со своими исконными врагами. Собственно, Пипиниды были компромиссными фигурами в противостоянии между франкской и галло-римской элитами, ибо по своему рождению они принадлежали к первым, но целиком зависели от церкви, выступившей в роли верховного арбитра в их затяжном споре с Меровингами. Франки, опьяненные победами Карла Великого, слишком поздно заметили опасность, исходящую от «божьих людей». А вот римлянам активность сиро-палестинцев, похоже, поначалу не пришлась по душе. Папу Льва III (795–816), который после своего избрания переслал Карлу Великому папское знамя и ключи святого Петра в знак признания его власти, в 799 году арестовали и ослепили. Римской аристократии не понравилась профранкская политика нового понтифика. Сторонники папы помогли ему бежать во Франкию под защиту короля Карла, а через несколько месяцев они оба прибыли в Рим в сопровождении франкских войск. Карл организовал судебный процесс, в ходе которого потребовал от Льва клятвенно очиститься от возведенных на него обвинений. Двумя днями позже во время рождественского богослужения в Ватиканском соборе папа возложил на голову Карла императорскую корону и провозгласил его римским императором. Лев Третий до конца жизни оставался верным сторонником короля франков. В 804 г. он еще раз навестил Карла, стремясь упрочить союз между папством и новым императором Запада. После смерти Лев внесен в список католических святых. Следует признать, что римские аристократы погорячились, бросив вызов королю франков, находившемуся в зените своей славы.

«Приведя в порядок дела в Аквитании и закончив ту войну (когда уже его соправитель [Карломан] успел оставить дела человеческие), Карл, вняв просьбам и мольбам епископа города Рима Адриана, предпринял войну против лангобардов [773–774]. Эта война еще раньше с большими трудностями была начата (по смиренной просьбе папы Стефана) отцом Карла [Пипином], ибо некие из знати Франкии, с которыми [Пипин] имел обыкновение советоваться, до такой степени воспротивились его воле, что провозгласили во всеуслышание, что покидают короля и возвращаются домой. Однако в тот раз война против короля [лангобардов] Айстульфа была начата и очень быстро завершена. Может показаться, что и у Карла, и у отца [его Пипина] была похожая или, лучше сказать, та же самая причина для начала войны, однако известно, что [вторая] война потребовала иных усилий и завершилась [непохожим] концом. Ведь Пипин, после нескольких дней осады Тицина, принудил короля Айстульфа выдать заложников и возвратить отнятые у римлян города и крепости, а чтобы не повторялось изложенное, скрепить веру клятвой. Карл же, начав войну, завершил ее не раньше, чем принял капитуляцию короля Десидерия, утомленного долгой осадой [774], сына [же] его Адальгиза, на которого, казалось, были обращены надежды всех, принудил оставить не только царство, но даже Италию. Он возвратил все отнятое у римлян, подавил Руодгаза, правителя герцогства Фриуль, замыслившего переворот [776], подчинил всю Италию своей власти и поставил королем во главе покоренной Италии своего сына Пипина [781]. Итак, концом той войны было покорение Италии: король Десидерий был изгнан в вечную ссылку, сын же его Адальгиз был удален из Италии, а имущество, отнятое лангобардскими королями, было возвращено правителю римской церкви Адриану» (Эйнхард, «Жизнь Карла Великого»).

Как видим дружба короля франков с римскими папами оказалась выгодной обеим сторонам. Папа Лев Третий лишь продолжил политику предшественников и довел до конца начатое ими дело. Запад получил своего императора, первого со времен Ромула Августула. Однако само по себе провозглашение Карла-Давида императором явилось всего лишь констатацией факта. Король франков стал правителем обширной империи еще до того, как это обстоятельство было официально подтверждено римским понтификатом. Вслед за Аквитанией и Лангобардией настал черед Испании. Испанский поход Карла, вероятно, самый известный из всех им проведенных благодаря знаменитой поэме «Песнь о Роланде». Эйнхард не только упоминает героя поэмы среди павших в Ронсевальском ущелье, но и приводит его должность и имя – «Руодлэнд, префект Бретонской марки». В связи с этим мне хотелось привести цитату из работы французского исследователя Лебека «История франков»: «Лэды – вассалы; само слово, как и соответствующее понятие, имеет германское происхождение. То же происхождение и у целого ряда слов, обозначающих дворцовые должности: сенешаль – старший слуга, обычно ведавший снабжением, маршал – конюх, и другие. Но среди этих терминов есть также и коннетабль, то есть конюший, и майордом – управитель королевского дома, канцлер – лицо, ведавшее королевской канцелярией. Иначе говоря, дворцовые учреждения и должности были восприняты франками от германцев примерно в той же мере, как и от римлян, а для целей управления франкские короли VI века располагали средствами или, по меньшей мере, теми образцами, какие оставила им империя».

Собственно, для нас здесь важно только одно слово «лэды», которое совершенно очевидно имеет не германское в смысле немецкое происхождение, а как раз славянское. Речь идет все о той же богине Ладе, олицетворении земли. Именно богиня Лада дала, если можно так выразиться, имена французским королям Людовикам, но она же присутствует в именах многих знатных людей Раннего Средневековья. Само слово «лэнд» происходит от той же славянской Лады. Однако в случае с Руодлэндом речь идет уже просто о вассале, владеющем землею. Скорее всего Роланд, Руодлэнд – это Родлэд. Или лэд Род. Обычно к этому добавляют «гаст», то есть дух Рода или его земное воплощение, но иной раз обходятся и без него, как, скажем, в имени Харилэд, он же Харальд, он же Яри-лэд. Или в известном по русским летописям имени Свенельд. Здесь присутствует легкое искажение слова «свет», которое южнобалтийские славяне произносили как «свент». Таким образом шведское, как нас уверяют до сих пор, имя Свенельд сразу становится вполне славянским и указывает не столько на скандинавское, сколько на франкское или ободритское происхождение своего обладателя. Ободриты, между прочим, были союзниками Карла Великого в войне с саксами.

Вот что пишет об этом Ю. Д. Петухов: «Вспомним, что первоначально под руководством римских пап Карл Великий руками одних славян уничтожал и изгонял на Восток Европы других славян и тех, кого мы по инерции почитаем за «германцев». Так, скажем, Карл постоянно в долгих войнах с саксами использовал славян-ободритов, которые даже в «латинские хроники» после этого вошли как «наши славяне» (sklavi nostri). В 798 году войско славян под руководством ободритского князя Дражко для Карла разгромило под Свентаной (славянский топоним Цветана) саксов-нордальбингов – во исполнение замыслов папского престола было уничтожено 4000 этнически родственных ободритам воинов, захвачены обширные земли. Лужицких сербов и чешско-моравских славян, следуя принципу иезуитов «разделяй и властвуй», применявшемуся папством задолго до создания ордена, Карл использовал в качестве ударной силы в войне с вильцами, одним из наиболее воинственных, свирепых и непокорных славянских племен. Как отмечает исследователь жизни и деятельности Карла Великого А. Левандовский: «Свое универсальное государство, свой «град божий» на земле Карл (а точнее, его руками папский престол. – Прим. Ю.П.) строил исключительно на основе романо-германского единства, используя все остальное лишь как средство» («Карл Великий», М., 1999). Затем, с течением времени, тот же католический Ватикан продолжал натиск на европейских автохтонов руками «германцев», все более распространяя свою власть в Европе, перекраивая этническую карту, организуя крестовые походы и т. д. Более чем тысячелетний «Дранг нах Остен» проводился средиземноморским центром руками коренных жителей Центральной и Восточной Европы – «немцев» и самих славян» («Страницы подлинной истории»).

Князь Дражко, или Траскон, как именует его Астроном в своей книге «Жизнь императора Людовика», доводится родным дядей Рюрику, а Кеадраг (Сидраг), упомянутый там же, – двоюродным братом. Вот эта цитата: «Пока он (Людовик Благочестивый) находился там, саксонские герцоги выдали ему Склаомира, короля ободритов. Поскольку похоже было, что он замышлял измену, а он не нашел, что ответить на обвинения, его отправили в изгнание, а его королевство было передано Кеадрагу, сыну Траскона».

Дело в том, что в 804 году город Рерик, столица Ободритского княжества, был разорен данами и лютичами князя Славомира. Князь Драговит (Дражко) и его брат-соправитель Годислав (отец Рюрика) были убиты, а земли княжества оказались разделены между победителями. Так что Людовик всего лишь восстановил справедливость. Я не исключаю, что датчане и лютичи (вильцы) мстили ободритам за активное участие в завоевательных походах Карла Великого, с которым княжеский дом Рериков, похоже, состоял в родстве. Имя матери Давида – Бертрада. Буква «т» в этом и не только в этом имени – это остаток греческого окончания «-ид». Оно присутствует и в имени Дагоберт, на греческий лад Дагоберид. Таким образом мы можем предположить, что мать Карла звали Беридрода, то есть из рода Бера. Сравните еще с одним франкским именем Володрада – из рода Волоса. Вряд ли Бертрада принадлежала к роду Меровингов. Иначе летописцы об этом упомянули бы. Но ведь с Бером-Велесом были связаны не только Меровинги, но и другие славянские княжеские роды. Интересно, что после разрушения город Рерик был восстановлен, но уже под другим именем – Микулин Бор (онемеченный вариант – Мекленбург). Зооморфной ипостасью Ярилы, согласно Чудинову, был сокол, «рарог», «рерик». Ярила, как мы знаем, был сыном Велеса, а у грозного Бера было еще одно прозвище – Мигуля, пришедшее из далекого прошлого, когда этот бог не представлялся иначе, чем в зооморфном состоянии. Дело в том, что медведь, выгнанный из темной берлоги на свет, начинал щуриться и мигать – отсюда и прозвище, которое впоследствии превратилось в Микулу, чтобы в свою очередь «породить» былинного Микулу Селяниновича. Так что добрые отношения ободритских князей с Карлом-Давидом могли быть результатом не политических, а чисто родственных связей.

«После того как те волнения были улажены, была начата (другая] война со славянами [789], которых у нас принято называть вильцами, а на самом деле (то есть на своем наречии) они зовутся велатабами. В той войне среди прочих союзников королю служили саксы, которые последовали за знаменами короля согласно приказу, однако покорность их была притворной и далекой от преданности. Причина войны была в том, что ободритов, которые некогда были союзниками франков, вильцы беспокоили частыми набегами и их невозможно было сдержать приказами [короля].

От западного океана на Восток протянулся некий залив, длина которого неизвестна, а ширина не превышает сто тысяч шагов, хотя во многих местах он и более узок. Вокруг него живет множество народов: даны, так же как и свеоны, которых мы называем норманнами, владеют северным побережьем и всеми его островами. На восточном берегу живут славяне, эсты и различные другие народы, между которыми главные велатабы, с которыми тогда Карл вел войну. Всего лишь одним походом, которым он сам руководил, Карл так разбил и укротил [велатабов], что в дальнейшем те считали, что им не следует более отказываться от исполнения приказов [короля]» (Эйнхард, «Жизнь Карла Великого»).

«За войной со славянами последовала самая большая, за исключением саксонской, война из всех, что вел Карл, а именно [война], начатая против аваров или гуннов [791–803]. Эту войну Карл вел и более жестоко, чем прочие, и с самыми долгими приготовлениями. Сам Карл, однако, провел только один поход в Паннонию (ибо этот народ жил тогда в той провинции), а остальные походы поручил провести своему сыну Пипину, префектам провинций, а также графам и даже послам. Лишь на восьмом году та война наконец была завершена, несмотря на то что вели ее очень решительно. Сколько сражений было проведено, как много было пролито крови – свидетельство тому то, что Паннония стала совершенно необитаемой, а место, где была резиденция кагана, теперь столь пустынно, что и следа, что здесь жили люди, не осталось. Все знатные гунны в той войне погибли, вся слава их пресеклась. Все деньги и накопленные за долгое время сокровища были захвачены [франками]. В памяти человеческой не осталось ни одной, возникшей против франков, войны, в которой франки столь обогатились бы и приумножили свои богатства. Ибо до того времени франки считались почти бедными, теперь же они отыскали во дворце гуннов столько золота и серебра, взяли в битвах так много ценной военной добычи, что по праву можно считать, что франки справедливо исторгли у гуннов то, что гунны прежде несправедливо исторгли у других народов» (Эйнхард, «Жизнь Карла Великого»).

Интересно, что «Анналы королевства франков» за 796 год дают иную картину описанного Эйнхардом события: «Хейрик, фриульский герцог, отправив своих людей со славянином Вономиром в Паннонию, разграбил остававшийся долгое время спокойным ринг племени аваров (поскольку [их] правители, каган и югур, изнуренные гражданской войной, [проводившейся] между собой, были приговорены [к смерти] и убиты своими) и послал сокровища, собиравшиеся на протяжении многих веков древними правителями, к королю Карлу во дворец Ахенао».

В результате военных действий Карла его государство лишь немногим уступало в размере бывшей Западной Римской империи, ибо Карлом были завоеваны Италия, Саксония, Бавария, Бретань, Аквитания, Северная Испания и пограничные области юго-востока.

В январе 814 года Карл-Давид, прозванный Великим, умер, оставив королевство сыну Людовику, которому еще предстояло стать Благочестивым. Два старших сына первого императора франков, Карл Юный и Пипин Италийский, умерли раньше отца. Людовик был коронован 813 году еще при жизни отца. Вот как описывает это событие Теган в книге «Деяния Людовика»: «Когда же император почувствовал, что приближается день его смерти, – он был уже очень стар, – он призвал к себе своего сына Людовика со всем войском, епископами, аббатами, герцогами, графами, наместниками: он с миром и честью держал всеобщий совет с ними в аахенском дворце, призывал их пообещать быть верными его сыну и спрашивал их всех от мала до велика, будет ли им угодно, чтобы свой императорский титул он передал своему сыну Людовику. Все те отвечали радостным одобрением, что на то дело есть Божья воля».

«И сказал царь Давид: позовите ко мне священника Садока и пророка Нафана и Ванею, сына Иодаева. И вошли они к царю. И сказал им царь: возьмите с собою слуг господина вашего и посадите Соломона, сына моего, на мула моего, и сведите его к Гиону, и да помажет его там Садок священник и Нафан пророк в царя над Израилем, и затрубите трубою и возгласите: да живет царь Соломон! Потом проводите его назад, и он придет и сядет на престоле моем; он будет царствовать вместо меня; ему завещал я быть вождем Израиля и Иуды. И отвечал Ванея, сын Иодаев, царю и сказал: аминь, да скажет так Господь Бог господина моего царя! Как был Господь Бог с господином моим царем, так да будет. Он с Соломоном и да возвеличит престол его более престола господина моего царя Давида!» (Ветхий Завет, Третья книга царств).

Как видим, Людовик и Соломон сели на престол еще при жизни своих отцов. К слову, Людовик был, в отличие от отца, человеком образованным, так что вполне мог потягаться с библейским Соломоном если не мудростью, то хотя бы знаниями. Первые годы царствования сына Карла-Давида оправдывали самые смелые ожидания. Внешние войны почти закончились, империя достигла своих физических границ, и дальнейшее их расширение было сопряжено с огромными трудностями. Новый Иерусалим, Град Божий на земле, был создан вчерне отцом Людовика, и сыну теперь предстояло перестроить завоеванные территории в духе тех идей, которые в течение трех десятилетий утверждала церковь. Религиозно-монархическая доктрина, сложившаяся при дворе Карла, ставившая во главу угла единство народа и церкви, стала требовать и единства политического. Один Бог – один царь. Однако этот принцип вступил в противоречие с франкскими обычаями, истоки которых терялись в глубине веков. Ведь каждый из сыновей Людовика должен был получить свою часть империи, дабы реализовать наследственное право на власть.

Но прежде чем перейти к подробному изложению событий, случившихся в царствование Людовика, познакомимся с ним поближе с помощью средневекового летописца Тегана, якобы лично знавшего императора: «День ото дня он укреплялся в святых добродетелях, которые было бы долго исчислять. Он был среднего роста, имел большие и светлые глаза, ясный лик, длинный и прямой нос, не слишком толстые, не слишком тонкие губы, крепкий торс, широкие плечи, очень сильные руки, так что никто не мог с ним сравняться ни в стрельбе из лука, ни в метании копья: руки его были длинны, пальцы прямые, ноги длинные и относительно тонкие, ступни большие, голос мужественный. В греческом и латинском языках он был весьма сведущ, впрочем, по-гречески он мог лучше понимать, нежели говорить; на латыни же он мог говорить так же, как на родном. Во всех Писаниях он превосходно изучил не только духовный и нравственный, но и внутренний (мистический) смысл. Языческие песни, которые узнал в юности, он с презрением отверг, не желая (более) ни читать, ни слушать, ни учить (их). Он был крепок в членах, подвижен и неутомим; тяжело поддавался гневу и легко состраданию. Во всякий день по утрам он отправлялся в церковь, чтобы помолиться, (при этом) опускался на колени и касался лбом пола, смиренно молясь долгое время, иногда и со слезами; и его всегда украшали всяческие добродетели. Он был настолько щедр, – как ни в старых книгах (не читали), ни в новые времена не слыхали, – что королевские виллы, которыми владели его отец, дед и прадед, он раздал в вечное владение своим верным и составил (соответствующее) предписание, и скрепил отпечатком своего перстня, а также собственноручной подписью. Так он поступал на протяжении долгого времени. В еде и питье он был умерен, в одежде прост» («Деяния Людовика»).

Словом, новый император вполне соответствовал образу идеального монарха, насаждаемому церковью. Недаром же папа Стефан (817–818) при личной встрече с Людовиком воскликнул: «Да будет благословен Господь наш Бог, сподобивший наши очи узреть второго царя Давида» (Теган, «Деяния Людовика») Речь, замечу вскользь, шла не о библейском царе, а именно о Карле Великом. «Затем понтифик почтил его великими и многочисленными дарами, равно и королеву Ирмингарду и всех его знатнейших и слуг. И в ближайшее воскресенье в церкви перед мессой в присутствии духовенства и всего народа он освятил его и помазал императором; и золотую корону удивительной красоты, украшенную драгоценными камнями, которую он принес с собой, возложил на голову его. И королеву Ирмингарду он приветствовал как императрицу и возложил золотую корону на ее голову. На протяжении всего времени, что папа был там, они ежедневно беседовали об улучшении святой церкви Божьей. После того как государь император почтил его великими и бесчисленными дарами, втрое больше тех, что получил от него, как он всегда имел обыкновение делать, (предпочитая) более дарить, нежели принимать, он позволил папе отправиться в Рим в сопровождении своих послов, которым повелел всюду на пути своем служить ему с полным почтением» (Теган, «Деяния Людовика»).

В славословии Тегана по поводу благочестия патрона есть один любопытный пассаж. Я имею в виду языческие песни, которые Людовик узнал в юности и которые позднее отверг «не желая ни читать, ни слушать, ни учить их». Интересно, что это были за песни и почему современники Людовика имели к ним такое пристрастие вопреки наставлениям церкви? Ответ, конечно, напрашивается сам собой – наследие Римской империи. Однако я не стал бы утверждать это столь категорически. В конце концов, со дня падения Великого Рима прошло уже почти пятьсот лет, а со дня принятия христианства в империи и того больше. Не говоря уже о плохом знании франками классической латыни. Сдается мне, что речь Теган ведет совсем о другом наследии, либо кельтском, либо славянском.

В 817 году появился важнейший документ, озаглавленный Ordinatio imperii. Главной его задачей было максимальное сохранение политического единства при соблюдении старого принципа престолонаследия. Как и раньше, каждый из принцев получал часть королевства, однако вся полнота власти сосредотачивалась в руках старшего (Лотаря), становившегося соправителем отца. Двое младших сыновей получали хоть и важные, но окраинные территории (Пипин – Аквитанию, Людовик – Баварию). В военном и дипломатическом отношении они становились в зависимость от старшего брата. Без его согласия они не могли даже жениться и основать тем самым собственные династии. Как в таких случаях водится, когда хочешь угодить сразу обоим противоборствующим сторонам, недовольными оказываются все. Партия «божьих людей» увидела в документе прежде всего раздел, хотя и замаскированный. А наследники, Пипин и Людовик, восприняли этот документ как грубое нарушение древних традиций. Впопыхах Людовик Благочестивый забыл о своем племяннике Бернарде Италийском, получившем корону из рук Карла-Давида еще в 813 году. Тот не замедлил ответить дяде за забывчивость мятежом. Мятеж быстро подавили, но нехороший осадок остался. Королем Италии становится Лотарь, старший сын императора, вместо опочившего Бернарда. Вроде бы ситуация пришла в равновесие, но Людовик Благочестивый, успевший похоронить первую жену, решил жениться вторично. Новая императрица оказалась женщиной властолюбивой. Она не только подчинила мужа своей воле, но и вознамерилась управлять государством. Понять красавицу Юдифь можно, она хлопотала не только о себе, но и о своем сыне Карле, который благодаря недавно принятому императорскому уложению остался без всякой надежды на наследство. Усилия Юдифи увенчались победой. В 829 году Людовик выделил шестилетнему Карлу значительный удел.

«На другой год он пришел в Вормацию, где передал своему сыну Карлу, рожденному от августы Юдифи, Аламаннию, Рецию и часть Бургундии в присутствии своих сыновей – Лотаря и того, кто носил такое же имя; и они были возмущены этим обстоятельством, как и их брат Пипин» (Теган, «Деяния Людовика»).

Старшие сыновья благочестивого императора не ограничились простым выражением протеста и организовали мятеж против отца. В 833 году на Красном поле неподалеку от Страсбурга сошлись армии императора и его сыновей. Сражение не состоялось – сыновья оказались сильнее, к тому же их поддержал сам папа, обеспокоенной деятельностью Юдифи. Причиной поведения папы Григория был не только пресловутый Ordinatio imperii, но и опасения по поводу усиления потомков Меровингов, к роду которых принадлежала новая императрица. Опасения, между прочим, далеко не беспочвенные, поскольку впоследствии именно Карл Лысый, сын Юдифи, добьется канонизации Драгобера Второго, убитого с благословения папского престола. Похоже, за спиной императрицы стояли знатные франки, мечтавшие если не о восстановлении прежней династии, то, во всяком случае, об ограничении влияния церкви на дела империи, созданной Карлом-Давидом. Похоже, их не устраивала активность «божьих людей», стремившихся воспользоваться плодами чужих побед. Языческий фактор еще далеко не был преодолен в Новом Израиле, о котором грезили уже не только сиро-палестинцы, но и сама римская церковь, к тому времени уже практически обособившаяся от церкви византийской.

«После Пасхи он услышал, что его сыновья снова хотели идти на него с враждебными намерениями: он собрал войско, выступил им навстречу на большое поле между Аргенторией и Базилеей, которое и поныне зовется Полем лжи, где верность очень многих была предана забвению. Сыновья же его выступили против него с римским папой Григорием; и отец не согласился ни на что из того, что они требовали. Несколько дней спустя император и упомянутый понтифик сошлись для беседы; они беседовали недолго, и понтифик почтил (императора) великими и многочисленными подарками. После того как они возвратились в свои палатки, император послал папе королевские дары через посредство Адалунга, почтеннейшего аббата и пресвитера. Между тем некоторые посоветовали оставить императора и перейти к его сыновьям, и (это сделали) прежде всего те, которые и раньше оскорбляли его; затем последовали и другие, и ночью большая часть покинула его; они оставили свои палатки и перешли к сыновьям. Наутро те, кто остался, пришли к императору; он сказал им, повелевая: «Ступайте к моим сыновьям. Я не хочу, чтобы из-за меня кто-либо лишился жизни или членов». И те, обливаясь слезами, оставили его. Уже тогда (сыновья императора) отняли у него супругу, поклявшись, что они не желают ни убивать ее, ни калечить. Они без промедления отправили ее в Италию в город Тартуну, чтобы держать ее там в заточении. Некоторое время спустя они захватили отца и увели его с собой; после этого они расстались; Пипин отправился в Аквитанию, Людовик в Баварию» (Теган, «Деяния Людовика»).

Однако в стане победителей вскоре наметился раскол. Пипин и Людовик, недовольные деспотизмом Лотаря, поддержали свергнутого отца и восстановили его на троне.

«После праздника Богоявления Людовик вновь отправил своих послов к отцу – почтеннейшего аббата и пресвитера Гримальда, а также благороднейшего и преданнейшего герцога Гебаарда. Когда они пришли в Аахен, Лотарь позволил им увидеть отца (только) в присутствии соглядатаев, одного из которых звали епископ Отгар, а другого неверный Рихард. Когда послы предстали перед князем, они смиренно бросились к его стопам. Затем они приветствовали его от (имени) сына, носившего одно с ним имя. Из-за присутствия соглядатаев они не хотели передавать ему секретное поручение, однако при помощи некоторых знаков они дали ему понять, что сын, который носит одно с ним имя, не одобряет такое наказание отца.

После того как посланцы ушли, Лотарь немедленно принудил отца снова идти с ним в Компендиум, куда тот, уступая сыну, отправился с ним. Когда об этом услышал его сын, который носил одно с ним имя, он последовал за ними с собранным войском; когда он был недалеко от них, Лотарь отпустил отца и удалился от него со своими дурными советниками. Его сын, носивший одно с ним имя, пришел к нему, с почестями его принял и снова отвел в его резиденцию в Аахен и по велению Господа восстановил его на королевство и место свое. И там они вместе отпраздновали святую Пасху Господню» (Теган, «Деяния Людовика»).

Увы, стареющий император уже не мог контролировать ситуацию в стране. В 838 году Юдифь, опираясь на своих сторонников, вновь заставила Людовика поделить империю, но теперь уже между Карлом и Лотарем. Последний получил прощение с тем условием, что будет защитой младшему брату против двух других претендентов на отцовскую любовь. Разумеется, Пипин и Людовик, узнав о сговоре Юдифи и Лотаря, взялись за оружие. Смерть Людовика Благочестивого, последовавшая в 840 году, избавила его от необходимости оправдываться перед сыновьями за очевидную несправедливость, допущенную им в отношении близких людей, восстановивших его на троне. После смерти благочестивого императора почти уже воплощенная в жизнь мечта о Новом Израиле рухнула в грязь.

Противники разделились на два лагеря. Один образовался вокруг императора Лотаря. Другой составили те, кто поддерживал Людовика и юного Карла (Пипин Аквитанский к тому времени уже умер). Франкская аристократия наконец-то осознала, какую опасность представляют для ее наследственных привилегий «дивтиские люди» из Сирии и Палестины, уже успевшие к тому времени освоиться в Европе, и поспешила сплотиться вокруг младших сыновей Людовика Благочестивого, требующих соблюдения древних традиций. Однако и у сторонников Нового Израиля под властью единого императора еще далеко не иссякли силы. Они и собрались вокруг Лотаря, объявившего братьям истребительную войну. В 841 году в жесточайшем сражении у Фонтенуа-ан-Пюизе войско Лотаря была разбито армиями Людовика и Карла. А в 843 году в Вердене три брата разделили поровну империю франков. Однако борьба римской церкви за Новый Израиль, или Град Божий, по определению Блаженного Августина, которому приписывается идея столь грандиозного строительства, отнюдь не закончилась. Впереди была борьба пап с императорами, которую официальная история именует борьбой за инвеституру, и, наконец грандиозные походы по освобождению Гроба Господня, которые назвали крестовыми. Наверное, самым удивительным в этих походах было то, что состоялись они через более чем четыре сотни лет после того, как Иерусалим был захвачен арабами. Почти полтысячи лет никто даже не вспоминал о том, что священное для всех христиан место находится в руках неверных. К чему бы такой энтузиазм, прорезавшийся в 1096 году? Алексей Комнин, обратившийся к папе Урбану за поддержкой в борьбе с турками-сельджуками, даже не предполагал, какую бурю он поднимет в Европе. И уж конечно, он знать не знал, что эта грандиозная волна захлестнет не только Иерусалим, но и Константинополь, который в конце концов падет под ударами братьев по вере. Меня в поведении Алексея настораживает один факт: будучи глубоко религиозным человеком, он пальцем не пошевелил, чтобы помочь крестоносцам в их благородном начинании. Хлопотал он прежде всего об интересах своей империи. Его споры с крестоносцами из-за Антиохии частенько перерастали в полномасштабные войны. Зато Иерусалим его как будто не интересовал вовсе. Почему? И еще одно «почему», вырастающее из перипетий Первого крестового похода – его вожди после взятия Антиохии и других богатых городов вдруг потеряли к Иерусалиму всякий интерес. Потребовалось едва ли не восстание черни, чтобы подвигнуть графов, баронов и рыцарей на выполнение взятой на себя клятвы. Иерусалим был отнят у неверных. Возникло даже Иерусалимское королевство, новый Град Божий, но оно не просуществовало и ста лет, рухнув под ударами воинов Салах ад-Дина. И опять возникает все тот же вопрос – почему? Почему орден тамплиеров, созданный для защиты Гроба Господня, очень скоро потерял к Иерусалиму всякий интерес, сосредоточив свою деятельность на Европе? Печальная судьба этого ордена, чьи члены были обвинены в ереси и сожжены, тоже наводит на размышление. И наконец – почему крестоносцы так рвались на Русь? Что искали на ее заснеженных просторах? И чем их так привлек малоприметный вроде бы город Ярославль? Неужели только названием, подозрительно сходным с Иерусалимом? Я попытаюсь ответить на эти вопросы и очень надеюсь, что мои ответы приблизят всех нас к познанию истины.

Глава 7. Варяги

«Имена трех Князей Варяжских – Рюрика, Синеуса, Трувора – призванных Славянами и Чудью, суть неоспоримо Норманские: так, в летописях Франкских около 850 года – что достойно замечания – упоминается о трех Рориках: один назван Вождем Датчан, другой Королем (Rex) Норманским, третий просто Норманом; они воевали берега Фландрии, Эльбы и Рейна. В Саксоне Грамматике, в Стурлезоне и в Исландских повестях, между именами Князей и Витязей Скандинавских, находим Рурика, Рерика, Трувара, Трувра, Снио, Синия. Русские Славяне, будучи под владением Князей Варяжских, назывались в Европе Норманами, что утверждено свидетельством Лиутпранда, Кремонского Епископа, бывшего в десятом веке два раза Послом в Константинополе. «Руссов, говорит он, именуем и Норманами». Цари Греческие имели в первом-надесять веке особенных телохранителей, которые назывались Варягами, а по-своему Waringar, и состояли большею частию из Норманов. Слово Vaere, Vara есть древнее Готфское и значит союз: толпы Скандинавских витязей, отправляясь в Россию и в Грецию искать счастия, могли именовать себя Варягами в смысле союзников или товарищей. Сие нарицательное имя обратилось в собственное. Константин Багрянородный, царствовавший в Х веке, описывая соседственные с Империею земли, говорит о порогах Днепровских и сообщает имена их на Славянском и Русском языке. Русские имена кажутся Скандинавскими: по крайней мере не могут быть изъяснены иначе. Законы, данные Варяжскими Князьями нашему Государству, весьма сходны с Норманскими. Слова Тиун, Вира и прочие, которые находятся в Русской Правде, суть древние Скандинавские или Немецкие (о чем будем говорить в своем месте). Сам Нестор повествует, что Варяги живут на море Балтийском к западу, и что они разных народов: Урмяне, Свис, Англяне, Готы. Первое имя в особенности означает Норвежцев, второе – Шведов, а под Готами Нестор разумеет жителей Шведской Готии. Англяне же причислены им к Варягам для того, что они вместе с Норманами составляли Варяжскую дружину в Константинополе. Итак, сказание нашего собственного Летописца подтверждает истину, что Варяги его были Скандинавы» (Карамзин, «История государства Российского»).

Забавно, но далее Карамзин сам же по сути опровергает все свои доводы в пользу происхождения Рюрика, простодушно заявив, что «напрасно в древних летописях скандинавских будем искать объяснения: там нет ни слова о Рюрике и братьях его, призванных властвовать над славянами; однако ж историки находят основательные причины думать, что Несторовы варяги-русь обитали в королевстве Шведском, где одна приморская область издавна именуется Росскою, Ros-lagen». Далее следует пресловутый пассаж о знаменитых шведских гребцах, которых финнам на нашу беду вздумалось назвать руотси. Вокруг этих самых руотси сломано было столько копий, что их древков нам бы хватило, чтобы вымостить дорогу от Новгорода до Киева.

Академик Рыбаков в своей книге «Рождение Руси» считает историю с призванием варягов самой обычной легендой, а их имена курьезными: «Историки давно обратили внимание на анекдотичность «братьев» Рюрика, который сам, впрочем, являлся историческим лицом, а «братья» оказались русским переводом шведских слов. О Рюрике сказано, что он пришел «с роды своими» (sine use – «своими родичами» – Синеус) и верной дружиной (tru war – «верной дружиной» – Трувор)».

Рыбаков кивает на Рюрика Ютландского, который «был бы подходящей фигурой для этой цели, так как происходил из самого отдаленного угла Западной Балтики и был чужаком для варягов из Южной Швеции, расположенных ближе к чуди и восточным славянам» («Рождение Руси»).

А вот мнение Л. Гумилева все о том же Рюрике: «Биография Рюрика непроста. По «профессии» он был варяг, то есть наемный воин. По своему происхождению – рус. Кажется, у него были связи с Прибалтикой. Он якобы ездил в Данию, где встречался с франкским королем Карлом Лысым. Позже, в 862 году он вернулся в Новгород, где захватил власть при помощи некоего старейшины Гостомысла» («От Руси к России»).

Согласно Татищеву, в глубокой древности родные братья Славен и Скиф воевали на юго-востоке, затем осели на Дунае с большим войском, часть которого двинулась на север и основала город Словенск. Славенский князь Ванадал оставил после себя трех сыновей – Владимира, Избора и Столпосвята. От Владимира – девять колен до князя Буривоя, который вел войны с варягами за обладание Биармией. В конце концов он потерпел поражение, однако люди испросили у него сына на княжение «в Велицеграде» (видимо, Новгороде-Славенске). Этим сыном и был Гостомысл, который, разбив варягов, заключил с ними мир. Далее, по Татищеву, Гостомысл, не имеющий сыновей, призывает на новгородское княжение своего внука Рюрика – основателя русского царского дома.

А вот что пишет по поводу Рюрика Н. И. Васильева, неоднократно уже цитировавшаяся в этой книге: «Кто же такой был сам Рюрик? Иоакимова летопись, утраченная, но известная в передаче В. Н. Татищева, сообщает, что Рюрик, Синеус и Трувор были детьми Умилы, дочери словенского князя Гостомысла, последнего представителя прежней династии. Именно Рюрику и его братьям Гостомысл завещал власть, поскольку у него не осталось прямых наследников-сыновей. О предках Рюрика по мужской линии мало известно, но некоторые данные позволяют предположить, что его отцом был ободритский (то есть варяжский!) князь Годослав (Годолайб), убитый датчанами в 808 г. Об этом говорят старинные немецкие источники, восходившие к древним традициям вендского Поморья, например, генеалогии Ф. Хемница, созданные в XVII веке. Согласно Хемницу, братьев Рюрика зовут несколько иначе, Сивар и Трувар, но это только доказывает независимость немецких источников от «Повести временных лет»» («Варяги и Русь»).

Речь здесь идет о князе ободритов Годиславе, о котором мы уже упоминали в предыдущей главе как о союзнике Карла-Давида Великого. Князья Годислав и Дражко погибли в результате нападения данов и лютичей, а их земли были захвачены князем Славомиром. Вот цитата из Астронома: «Пока он (Людовик Благочестивый) находился там, саксонские герцоги выдали ему Склаомира, короля ободритов. Поскольку похоже было, что он замышлял измену, а он не нашел, что ответить на обвинения, его отправили в изгнание, а его королевство было передано Кеадрагу, сыну Траскона». Кеадраг, далее называемый Астрономом Цеадрагом, еще один раз упоминается в его книге: «И двух герцогов, Цеадрага Ободритского и Тунглона Сорабского, хотя их обвиняли и испытание оказалось не слишком блестящим, он отпустил восвояси, сняв обвинения. Туда приехал и Хериольд из норманнских краев, с женой и немалым войском данов и был вместе со всеми своими спутниками погружен в воду святого крещения в Майнце, у Св. Альбана, а от императора получил много подарков» («Жизнь императора Людовика Благочестивого»).

Речь идет о Сидраге, сыне Дражко, упомянутом в «Ксантенских анналах» в 845 году под именем короля Рорика: «После же этого на разбойников нашла чудовищная смерть, при этом также и вожак нечестивцев, по имени Регинхери, который грабил христиан и святые места, умер, пораженный Господом. Тогда, посоветовавшись, они бросили жребии, которыми их боги должны были указать им средство к спасению, но жребии упали без пользы. Когда же некий пленный христианин посоветовал им бросить жребий перед христианским богом, они это сделали, и их жребий упал удачно. Тогда их король по имени Рорик вместе со всем народом язычников в течение 40 дней воздерживался от мяса и медового напитка, и смерть отступила, и они отпустили в родные края всех пленных христиан, которых имели».

А вот еще одно упоминание о Рорике, но уже викинге: «Норманн Рорик, брат упоминавшегося уже юного Гериольда, который бежал прежде, посрамленный Лотарем, снова взял Дуурстеде и коварно причинил христианам множество бедствий. В том же году между двумя братьями, императором Лотарем и королем Людовиком, царил такой мир, что они вместе в Айслинге с небольшой свитой очень много дней посвятили охоте, так что многие удивлялись этому; и расстались они друг с другом в мире» («Ксантенские анналы»).

Само слово «викинг» бог весть почему считается скандинавским и якобы происходит от древнегерманского «вика», что переводится по одной версии как порт, по другой – как укрепленное поселение. На языке русском слово «весь» («вис») означает просто деревню или, если угодно, деревенскую общину. Отсюда, кстати, выражение «города и веси», употребляющееся до сих пор. «Инк», опять же на языке родных осин, это просто инок, иной. Кстати, именно в значении «иной» это окончание присутствует в украинских фамилиях. Жил себе человек по имени Лещ, потом родил сыновей, тоже вроде Лещей, но иных. Вот вам целое семейство – Лещинки. Таким образом, слово «викинг» в переводе с русского на русский означает всего лишь «не деревенский» или «иной, чем общинник», что в точности соответствует социальному положению «викингов» в средневековом обществе. В викинги шли изгои, порвавшие связи со своей общиной-родом, либо добровольно, либо в силу каких-то других причин. Что касается сына Годислава, то он был изгоем поневоле. Поражение отца и дяди лишило его родовых земель, превратив в скитальца. У такого человека не было иного пути, как только заняться морским разбоем. Кто такой Гериольд, упоминаемый в «Ксантенских анналах», сказать трудно, но его имя и титул Яри-лэд указывают на то, что, во-первых, он славянин, во-вторых, землевладелец, вассал имперской короны, то есть лэд. В Раннем Средневековье личное имя очень часто заменялось либо на родовое прозвище, либо на титул, нередко это совмещалось. Потом титулы просто становились частью имени, так Ян-рекс превратился в Генриха. Французы, напомню, произносят это имя как Анри. И опять же из-за отсутствия буквы «й» в латинском алфавите. Имя Яри, безусловно, указывает на связь с Ярилой, соколом, как и родовое прозвище Рерик, но об этом я уже писал в предыдущей главе, а потому не буду повторяться. Кстати, насчет имен. Академик Рыбаков неправ, когда называет имена братьев Рюрика анекдотическими. Имя Синеус встречается у кельтов и происходит от слова sinu – «старший». И имя Трувор-Тревор также встречается у кельтов. А поскольку балтийские славяне соседствовали с кельтами, то наличие у них сходных имен не должно касаться чем-то удивительным.

«В 1613 году некто Клод Дюре издал в Кельне книгу об истории языков. В настоящий момент у нас нет под руками этой книги. Но есть выписка из нее, сделанная Штраленбергом в 1736 году: «Клод Дюре говорит не без основания, что варяги, от которых происходил Рюрик, были вандалы, называемые другими «венцами». Таким образом, еще в 1613 году для некоторых иностранцев нелепость норманнской теории была ясна, и они считали, что призванные варяги были славянами. Герберштейн после подробного рассмотрения вопроса о призвании варягов приходит к такому заключению: «На основании всего этого мне кажется, руссы скорее всего призвали к себе князей из варягов или вагров, чем бы передали власть чужестранцам, которые были чужды и их религии, и обычаям, и языку». Итак, мысль, что Рюрик был славянином, была высказана еще в 1549 году Герберштейном, иностранцем, которого уж никак нельзя заподозрить в славянском шовинизме. Просто каждому здравомыслящему человеку суть дела была ясна. А вот мы никак не можем избавиться от дыма, который застилает истину уже несколько сот лет» (Лесной, «Откуда ты, Русь?»).

«А кто же такие варяги? – задается вопросом Васильева. И тут же сама отвечает на него: славяне. Именно славяне населяли в Раннем Средневековье всю Центральную и большую часть Восточной Европы, от Эльбы и до Волги… На западе даже пределы их расселения выходили за Эльбу, занимая значительную часть ее верхнего левобережья; некоторые земли современной Дании – тоже бывшие славянские; славянские поселения были и на берегу Северного моря. Ну, так кто же тогда варяги? Логическое заключение сделать нетрудно, но его почему-то не хотели делать… Варинги-варяги оставили на балтийском побережье многочисленные следы. Имена, производные от этнических названий «варин» и «вэринг», широко распространились в VIII–IX вв. по всей Северной Европе; варяги оставили также ряд топонимов на территории от Мекленбурга до Пруссии, на то или ином удалении от моря. Собственно в Скандинавии тоже есть похожие топонимы, но в небольшом количестве; так, в Норвегии известен Варангерфиорд. В VIII в. во Франции появляется Варангервилл, в 915 г. Вэрингвик в Англии… Очевидно, все эти названия следы поселенцев, переправлявшихся морским путем из собственно варяжского Поморья. Что может означать само имя варины-варяги? Любители выводить этот термин от скандинавских дружин утверждают, что корень слова – «вар», что значит «верность», «обет». Но на самом деле этот корень древний, общеиндоевропейский; в санскрите «вар» имеет значение «вода». Варяги в Средневековье были известны также под именем вагров. Они, безусловно, были славянами, и входили в большое раннегосударственное объединение ободритов, или бодричей (территория современной Восточной Германии). Германские авторы X–XI в. признавали вагров-варингов, вендов и славян за один народ. Именно эти западнославянские «варяги» имели самое непосредственное отношение и к происхождению русской правящей династии, как свидетельствовал еще в XVI в. Сигизмунд Герберштейн» («Варяги и Русь»).

Васильевой возражает Кузьмин в своей работе «Варяги и Русь на Балтийском море»: ««Правда англов и вэринов», относящаяся к концу VIII или началу IX века, предполагает, что вэрины-варины – это еще не ассимилированное славянами племя, язык которого (как и у фризов) сохранял индоевропейские и уральские черты, а активность на море в основном предполагала Северное море (в 915 году в Британии был построен город Верингвик, во Франции еще раньше существовал Варангевилл). Варины, как соседнее с собственно франкскими владениями племя, и дали название морю, которое еще и в XVI веке, как отметил С. Герберштейн, дважды побывавший в России в начале столетия, Варяжским называлось только в России и у балтийских славян. Но с середины IX века вэрины-варины постепенно ассимилируются пришедшими сюда славянами, и во второй половине IX века здесь возобладают славянская речь и славянский язык. Объединение варинов и славян произошло, очевидно, в рамках общего противостояния славян и других племен южного берега Балтики наступлению франков и саксов».

Вообще-то славянские языки тоже относятся к индоевропейским, а под уральскими языками Кузьмин, видимо, предполагает финно-угорскую основу. Сомнительно, чтобы племена, находящиеся на довольно высокой стати развития, имеющие свою культуру и язык, столь стремительно были ассимилированы другими племенами. В конце VIII и даже начале IX века вэрины говорят на своем языке, а уже к середине IX века у них преобладает славянская речь. За каких-нибудь полсотни лет вэрины-варяги утратили напрочь не только язык, но и своих богов. Такого просто не может быть! Впрочем, у Кузьмина подобные превращения происходят сплошь и рядом: «Основным направлением переселений варинов-варягов стало восточное побережье Балтики. На восток они переселялись вместе с отдельными группами русов, живших по берегам Балтийского моря (на о. Рюген, в Прибалтике и др.). Отсюда в «Повести временных лет» и возникло двойное именование переселенцев – варяги-русь… В Восточной Европе варяги появляются в середине IX в. По сведениям разных источников и по мнению некоторых ученых, во главе варягов-руси, пришедших к ильменским словенам с берегов Южной Балтики, стоял князь Рюрик. Скорее всего, легендарный Рюрик был выходцем из одного из варяжских (вэринских) племен. В некоторых средневековых генеалогиях Рюрика и его братьев (Сивара и Триара – на западноевропейский манер) считают сыновьями князя славянского племени ободритов Годлава, убитого в 808 году датчанами. В свою очередь генеалогию ободритов средневековые авторы привязывали к венедо-герульской, отражавшей процесс ассимиляции венедов и герулов славянами (смешанные славянские и неславянские имена княжеских родов). Предания о Рюрике и его братьях на южном берегу Балтики сохранялись очень долго – их записывали еще во второй половине XIX века.

Названия основанных Рюриком в IX в. городов (Ладога, Белое Озеро, Новгород) говорят о том, что варяги-русь в это время говорили на славянском языке. Интересно, что главным богом у варягов-руси был Перун. В договоре руси с греками 911 г., который заключил Олег Вещий, говорится: «А Олега с мужами его заставляли присягать по закону русскому: клялись оружием своим и Перуном, их богом»» («Варяги и Русы на Балтийском море»).

Вот уже и русы у господина Кузьмина заговорили на славянском языке, а ведь, по мнению маститого советского историка, эти самые русы к славянству не имеют ни малейшего отношения: ««Русы» – это славянизированные, но изначально неславянские племена, причем разного происхождения. При этом разные в этническом отношении «русы» участвовали в образовании Древнерусского государства в качестве господствующего слоя.

Известно, что в древних источниках само название народа с именем «русь» было различно – руги, роги, рутены, руйи, руяны, раны, рены, русь, русы, росы, росомоны, роксоланы. Оказалось, что и значение слова «русь» неоднозначно. В одном случае это слово переводят как «красный», «рыжий» (из кельтских языков). В другом случае – как «светлый» (из иранских языков).

В то же время, слово «рус» очень древнее и существовало у разных индоевропейских народов, обозначая, как правило, господствующее племя или род. В Раннем Средневековье сохранилось три не связанных между собой народа, носившие имя «рус». Средневековые арабские авторы знают их как «три вида русов». Первые – это руги, происходившие от северных иллирийцев. Вторые – это рутены, возможно, кельтское племя. Третьи – это «русы-тюрки», сармато-аланы Росского каганата в степях Подонья» («Варяги и русы Балтийского моря»).

В этой связи у меня возникает законный вопрос – а каким образом эти самые русы навязали свою власть славянским племенам и стали господствующем слоем? В конце концов, любая власть опирается на идеологию. Согласно учению классиков марксизма-ленинизма, идеология в Средние века и ранее того могла явить себя только в форме религии и никак иначе. Каким образом «три не связанных между собой народа, носившие имя «рус»» сумели буквально за считаные годы либо навязать славянским племенам свою, либо подстроиться под их религию. Это возможно только в одном случае, если все три вида перечисленных Кузьминым русов говорили на языках сходных и исповедовали одну и ту же, сходную со славянской, религию. Почему иллирийцы, кельты и даже сармато-аланы, которые вроде раньше числились иранцами, а ныне вдруг стали тюрками, по воле маститого историка вдруг заговорили на одном, одинаково чужом для них языке? А потом откуда взялись эти господствующие племена и роды? Над какими конкретно народами они господствовали, чтобы потом свалиться как подарок богов на славянские головы?

Выше я уже писал, что русы и аланы, скорее всего, были правящей кастой славян и сарматов, но вызрели-то они в границах одной индоевропейской общности, которая сначала называлась Великой Скифией, потом Великой Сарматией, потом Великой Готией, Венедией, Русколанью, чтобы превратиться в конце концов в Великую Россию. Именно сходство языка, культуры и религии, вызревших в этих государственных образованиях, и позволили жреческим и воинским кастам находить общий язык с племенами, обитавшими в различных частях Европы. Речь идет о единой цивилизации, древнейшей в Европе, а скорее всего и в мире. К слову, нет ничего удивительного в том, что «рус» переводится, пусть даже из иранских языков, как «белый», а из кельтских «красный». В первом случае речь об арийской светлой расе, а во втором о кшатрийской воинской красной касте.

«Вопрос о втором языке рутенов требует, несомненно, особого исследования. Вполне вероятно, что в этой связи пригодятся и номенклатура днепровских порогов, и имена послов в договорах русских князей с греками Х века. Следует только возразить против того способа объяснения, которого до сих пор придерживаются филологи-норманнисты: берется имя или топоним, и отыскивается для него параллель в шведском языке и истории. Очевидно, на альтернативе «германцы» или «славяне» и этот вопрос не сдвинется с места. Выше обращалось внимание на три типа одной системы титулообразования у племен Германии тацитовых времен: окончания на «мер» – «мир» («мар»), «фрид» («фред») и «мунд» («мунт», «монт», «муд»). Судя по данным немногих русских и западных источников, для «виндальского» языка была характерна последняя форма: имена Веремуд, Асмуд (параллель – топоним на острове Рюген Ясмунд) и др. Для имени Рогволод норманнисты приводят параллель: Ragnvaldr. Между тем это имя также, возможно, указывает на определенную систему образования имен-титулов. Оно может быть объяснено из славянского языка по аналогии со «Всеволодом», «Владимиром» и т. д., то есть из имен-титулов, означающих обладание. Но не исключена здесь и восточная система: Рогволод, где «волод» (валад) означает «сын», «потомок» (иран.)» (Кузьмин, «Варяги и Русь на Балтийском море»).

Я уже писал выше, что слово «мунд» на латыни означает «мир», а «фред» («фрид») – это греческое искажение слова «тур», с добавлением греческого же окончания «-ид». Сравните Леон (Леонид), Тур (Турид), что же касается Тацита с его «Германией», то этот псевдоисточник давно пора вывести из научного обихода.

«Кстати, а мог ли в самом деле этот Рорик Ютландский быть «нашим» Рюриком? О Рорике известно, что он в 857–861 гг. владел частью Южной Ютландии (Дании) на границах империи Каролингов, а до этого – Дорештадтом на Нижнем Рейне. В 870–873 гг. он числился вассалом императора Карла Лысого. Между тем об основателе русской правящей династии, Рюрике, известно, что он не позднее 862 г. (а может быть, и раньше) прибыл в землю словен и оставался их князем до самой своей смерти… Однако нашим норманнистам такие «неувязочки» не помеха. Они утверждают, что Рорик Ютландский… мог «побывать» в России (в промежутке 861–870 гг., когда его имя не попадало в тексты западных хроник), потом вернуться обратно (чтобы успеть стать вассалом Карла Лысого!), потом опять в Россию. Короче, «гастролировать» со своей труппой «крутые норманны» то там, то сям. Всякому (кроме норманниста) понятно, что новгородский Рюрик и ютландский Рорик никак не могли быть одним и тем же человеком! Тождество их можно допустить, разве что предположив, что один из «двоящихся» князей был дублем другого…» (Васильева, «Варяги и Русь»).

Я не норманнист, но в данном случае с Васильевой не согласен. Если Рюрик действительно принадлежал к ободритскому княжескому дому, то он, как и его брат Яри (Гарольд) и двоюродный брат Сидраг, был вассалом (лэдом) одного из внуков Карла-Давида Великого. Выше я уже приводил цитату из «Ксантенских анналов» по поводу Рорика, брата Гарольда, который «снова взял Дуурстеде и коварно причинил христианам множество бедствий», – этот викинг вполне мог быть Рюриком Ободритским и Ютландским.

Вот что пишет о создавшейся ситуации Валерий Шамбаров: «Очередной след будущего князя обнаруживается в 826 г., когда, согласно «Бертинским анналам», братья Харальд и Рюрик объявились в Ингельгейме, резиденции франкского императора. Они приняли крещение от Людовика Благочестивого и получили в лен земли «по ту сторону Эльбы». Если Рюрик родился незадолго до 808 г., то в 826 г. он как раз возмужал, и ему пришло самое время явиться ко двору сюзерена, чтобы бороться за отцовское наследство. А из факта крещения мы видим, что рос он не у франков, а где-то в славянских землях. Ну а «земли за Эльбой» были как раз княжеством их отца, отделенным от тогдашней Германии этой рекой и лежавшим у основания Ютландского полуострова. То есть Людовик Благочестивый признал их права на владение и обещал поддержку в возвращении наследства. Но… в том-то и дело, что реально в этот момент Харальд и Рюрик не могли получить ничего. Потому что слово Людовика Благочестивого в империи уже ничего не значило. Еще в 817 г. он фактически отстранился от власти, поделив государство между сыновьями, Лотарем, Карлом Лысым и Людовиком Немецким, и в стране шли ожесточенные внутренние свары за переделы владений. То Лотарь и Людовик-младший выступали против отца, а Карл поддерживал его, то Людовик Немецкий и Карл Лысый объединялись против брата» («Когда оживают легенды»).

Рюрик и Гарольд почти наверняка участвовали в многочисленных междоусобных войнах, раздиравших на части Франкскую империю. И, возможно, даже получили земли в благодарность за верную службу. Но, похоже, размер королевской благодарности их не устроил. Оба явно претендовали на большее и предпочли уйти в викинги, дабы напомнить своим коронованным патронам, как тяжек грех неблагодарности. И явно преуспели на новом поприще. В конце концов, не каждого викинга, пусть и знатного, пусть и удачливого, назовут «язвой христианства», а именно так в Европе именовали Рюрика Ободритского и Ютландского. Между прочим, это прозвище наводит на мысль о некой «идеологической программе», лежащей в основе этих морских и сухопутных разбоев. Известно, что северяне, нападавшие на европейские города, первым делом грабили и разрушали христианские церкви. И многие историки полагают, что этими пиратскими набегами викинги мстили Каролингам и папству за чрезмерную активность на чужих землях. Не приходится сомневаться, что Рюрик был приверженцем старой славянской веры как по рождению, так и по воспитанию, и наверняка сиро-палестинская версия христианства ему была чужда. Справедливости ради следует заметить, что викинги не ограничивались набегами только на христианские земли. В частности арабский хронист Ахмед ал-Кааф, описывая разграбление родной ему Севильи морскими разбойниками, называет их русами. Упоминает он и имена предводителей викингов-русов, это все те же Гарольд и Рюрик. Ничего удивительного в участии славян в набегах викингов нет. В частности Гельмольд, говоря о современных ему славянах второй половины XII века, характеризует их следующем образом: «Данам нелегко обезопасить себя от нападения морских разбойников, потому что здесь имеется много мысов, весьма удобных для устройства славянами себе убежищ. Выходя тайком, они нападают из своих засад на неосторожных, ибо славяне весьма искусны в устройстве тайных нападений. Поэтому вплоть до недавнего времени этот разбойничий обычай был у них так распространен, что, совершенно пренебрегая выгодами земледелия, они всегда готовые к бою руки направляли на морские вылазки, единственную свою надежду и все свои богатства полагая в кораблях» («Славянская хроника»).

А ведь речь в данном случае идет о временах, когда славянские княжества одно за другим попадали под власть германских феодалов, ведомых все той же Римско-католической церковью. XII век – это пик крестовых походов, организованных папами и императорами, в славянские земли.

Говоря о славянах южного побережья Балтики, нельзя обойти вниманием остров Рюген и Аркону, этот сакральный центр язычества, почитавшийся всеми окрестными племенами. Собственно, уже известные нам руги составляли изначально население именно этого острова. Я уже писал выше, что «руг» по-гречески означает «огонь», а славян «цивилизованные» ромеи считали огнепоклонниками, что не соответствует действительности. Ибо покланялись славяне не огню, а божественной энергии, являющей себя в том числе и в виде огня. Не случайно на Арконе находился храм самого почитаемого бога славянского пантеона, которого позднейшие немецкие источники называют Световидом. Скорее всего, под именем Световида, ведающего Светом, ругами почитался Создатель, именуемый также Родом, Сварогом и Дивом. Здесь будет не лишним вспомнить библейского Саваофа, который вдруг неожиданно в Книгах царств замещает семитского Иегову. Дело в том, что имя Саваоф правильнее читать по-гречески «Саваот», что очень похоже на первую часть имени Световида. Отсюда нетрудно сделать вывод, что Саваоф, Саваот, Световид, Создатель почитались индоевропейцами, славянами и русами задолго до принятия христианства. И если Книги царств действительно писались в Европе, то замена никому не известного Иеговы на почитаемого с незапамятных времен Создателя-Саваота выглядит совершенно логичной. И в связи с этим становятся понятными истоки иконоборчества в Византии. На иконах, почитаемых населением европейской части империи, изображался Саваот-Свет, а вовсе не привычный малазийцам, сирийцам, палестинцам Иегова. Не надо забывать, что население северных провинций Византии Иллирика и Фракии было к тому времени почти сплошь славянским, да и среди иерархов византийской христианской церкви славян было немало. Кстати, император Юстиниан, тот самый, что вел войну с готами в Италии, был уроженцем как раз славянского Иллирика. А среди его племянников был некий Герман, читай Ярман. Рискну предположить, что иконы, совершенно неизвестные на востоке империи, а потому и вызвавшие гнев Льва Исавра (сирийца), вошли в византийскую традицию как раз через славян. Естественно, и вид у Создателя на этих иконах был славянским, что не могло не раздражать сирийцев и палестинцев, заполонивших к тому времени столицу империи. Иначе дело обстояло в королевстве франков, где основным населением были кельты и русы-франки, у них, надо полагать, не было ни малейших сомнений по поводу имени Создателя и его внешности. Кстати, верховный бог кельтов звался Белом. То есть опять же Белым, Светлым.

Примечательно, что А. А. Шахматов, даже будучи норманнистом, отказался от скандинавского словопроизводства «варягов» и связывал этноним с франками. По мнению Кузьмина, «лингвистические основания для такого сближения заложены в близости «франгов» и «варангов» греческих источников. Но еще существенней тот факт, что западные славяне были тесно связаны с Франкской империей, составляя основное население ее северо-восточных областей. Можно напомнить, что греческие авторы Х в. (Феофан, Симеон Метафраст и др.) самих русов выводили «от рода франков». В древнерусском же переводе Хроники Георгия Амартола (ред. середины Х в.) это место передается как «от рода варяжска» («Варяги и Русь на Балтийском море»).

Видимо, в силу этих причин ни римские папы, ни сиро-палестинцы, обосновавшиеся к этому времени в Европе, не только не поддержали Льва Исавра в его иконоборчестве, но и резко осудили излишне расторопного императора. Ибо в планы римского клира ссора с франками из-за имени Создателя, а тем более его внешнего вида, точно не входила. Интересно, что Световид почитался датскими королями и после принятия христианства. История сохранила и такой странный с точки зрения официальной истории факт, как посылку даров в Аркону уже крещенным конунгом. Я не исключаю, что Световида признавали как Создателя и франкские императоры, включая даже самого Карла-Давида. И римские папы вынуждены были с этим считаться. Во всяком случае, Аркона пала только в середине XII века, едва ли не последней в ряду славянских городов Южной Балтии. «Остров Ругин-Руян и его столица Аркона были крупным центром западнославянской (вендской) цивилизации, центром религиозным, военным и государственно-политическим одновременно. Именно сакральное дохристианское значение Ругина и Арконы отразилось в «сказочной» традиции, превратившей реальное место в таинственный «остров Буян»» (Васильева, «Варяги и Русь»).

Проводником божественного света или, если угодно, божественной оплодотворяющей энергии был бог Ярила, «отец» Ладоинов-Меровингов. Слово «ярь» присутствует в названии священного города. «Коном» же наши предки называли свод правил, полученных от Создателя при посредничестве все того же Ярилы. Сравните – кон и закон. То есть законы – это правила, принятые людьми, а не заповеданные Богом. Скорее всего от «кона» происходит и слово «князь» или «кон ас», то есть носитель божественных правил. Ибо изначально князь был скорее жрецом, чем правителем. От слова «кон ас» произошли такие слова, как «конунг» и «кинг» (король по-английски, кто запамятовал). К слову, Владимир Красно Солнышко из наших былин – это как раз и есть хранитель божественных установлений, на сакральную неподвижность которого указывали многие исследователи.

О Рюрике автор этих строк написал два романа «Варяжский Сокол» и «Соколиная охота». В первом романе достаточно подробно описан распад некогда единого каганата на его Русаланскую и Хазарскую части, во втором речь идет о расколе империи франков при внуках Карла-Давида и многочисленных войнах, сопровождавших болезненный процесс. В том, что Рюрик был участником всех этих грандиозных событий, происходящих не только на территории нынешней Франции, но и на Дону, у меня нет никаких сомнений. Внука Гостомысла хорошо знали на Руси, и в Новгороде в частности, иначе вряд ли стали бы приглашать на княжение. Другое дело, что понятие об этом самом княжении у Рюрика, тесно связанного с Франкской империей, и словенских старост было различным. Что и привело к кровавому конфликту, известному в наших летописях как восстание Вадима Новгородского. Многие исследователи считают, что Новгорода ко времени прихода Рюрика на Русь еще не существовало. А потому пришел он в Ладогу, именуемую Невоградом. Но мне в данном случае этот вопрос не кажется существенным. Важно, что на землях словен уже существовало государство во главе с князьями, и пришел Ободрит не на пустое место.

«Разумеется, Рюрик и его династия происходили из этих самых варягов-славян. В связи с этим следует вспомнить, что Рюрик, по летописи, явился в Новгород со своим народом, по некоторым вариантам, с многочисленной дружиной. «Вливание» западнославянских варягов в элиту русского государства, видимо, было совсем не слабым, раз летописи настойчиво подчеркивают это обстоятельство. И пора наконец перестать делать голословные заявления, что, дескать, эти Рюриковы варяги были наемной дружиной неясного этнического происхождения. Ничего подобного! Эти варяги, явившиеся с Рюриком, были вендскими (западнославянскими) аристократами, представителями живой, естественно сложившейся этнополитической системы… Можно утверждать, что элиту объединенного русского государства IX–X вв. составила вендская (варяжская) аристократия» (Васильева, «Варяги и Русь»).

Я абсолютно согласен с вышеприведенным мнением талантливого исследователя, но с одной существенной поправкой: в окружении Рюрика были не только венедские, но и франкские аристократы. Более того, между ними, скорее всего, не было четкого деления в тот период. Недаром же греческие авторы путаются в определениях, франки перед ними или варанги. Не надо забывать, что приходу Рюрика на Русь предшествовал распад Франкской империи. Кстати, в вышеприведенной цитате из Шамбарова есть одна неточность, Карл Лысый не мог поддерживать отца Людовика Благочестивого в его противоборстве со старшими сыновьями, поскольку был слишком юн для этого. В год смерти Людовика ему было лет пятнадцать-шестнадцать. Третьим в этой когорте неблагодарных сыновей был Пипин, ушедший из жизни на год раньше отца. В конечном итоге Фрисландия в результате бесконечных переделов отошла к Лотарю, а вместе с ней и Ютландия, то есть те самые земли, на которые претендовал Рюрик. Скорее всего, речь идет о землях, переданных Карлом-Давидом ободритским князьям в благодарность за поддержку в войне против датчан. Впоследствии эти земли были отобраны, то ли самим императором, то ли его сыном. Так или иначе, но с Лотарем Рюрик не договорился. Что, между прочим, аукнулось старшему сыну Людовика Благочестивого, носившему титул императора, большими неприятностями. Не поладил Рюрик, судя по всему, и с наследниками вздорного Лотаря. А таковых было пятеро. Развалившийся на части удел несостоявшегося властителя всех франков по факту положил конец империи, созданной Карлом-Давидом Великим. Папский престол в войнах между братьями поддерживал неизменно Лотаря и его сыновей. Что и неудивительно, поскольку в удел старшего сына Людовика Благочестивого входили не только Рим, но и ломбардские города, уже освоенные к тому времени сиро-палестинцами. Зато вокруг Карла Лысого благодаря прежде всего его матери Юдифи собрались приверженцы ушедшей в небытие династии Меровингов. Рюрик Ободритский вполне мог быть в их числе. В связи с окружением Карла Лысого Карпец в своей книге «Русь Мировеева» упоминает некоего Фулькоальда или Фульгуальда из дома Рюэргов, а имя этого человека он расшифровывает как «Огнелед». Я уже писал выше, что лэд – это титул. Следовательно, ни о каком «огнеледе» не может быть и речи, а вот лэд Фульг или Фалег может быть интересен. «Дата смерти этого Фульгуальда или Фулькоальда во французских источниках не упоминается, как и дальнейшая его судьба. Сохранились, впрочем, лишь сведения о том, что этот Фулькоальд отписал в пользу своей родни несколько монастырей (так делали перед смертью или отбытием «на дальнее правление») и что жену его звали, как и жену его деда (Фулькоальда Пятого), Сенегондой (Senegonde). Произошло это, по-видимому, в 40—50-х годах IX века. А в 862 году в Новгороде (или, согласно другим авторам, Старой Ладоге) на княжение был призван Рюрик «из варягов»» («Русь Мировеева»).

Намек более чем прозрачен, да, собственно, Карпец далее открытым текстом, что называется, выводит род Рюриковичей из династии Меровингов. Я не стану отрицать очевидных параллелей, возникающих при изучении двух этих родов. Выше я уже писал, что и Рюриковичи, и Меровинги восходят к брахманским (царским) родам, ведущим свой отсчет еще со времен Троянской войны. И ободритский княжеский дом, и франкский королевский дом теснейшим образом связаны с религиозной традицией, уходящей корнями в далекое прошлое. О цепочке Световид (Род) – Велес – Ярила – Лада – Ладион (Иван Купала, Купавон, Аполлон) я уже писал выше. И она соотносится как с тем, так и с другим родом. Тем не менее предположение о том, что потомок Драгобера Второго лэд Фульг и был Рюриком, кажется мне слишком смелым. А вот Олегом, Волегом, Волегастом этот Фульг мог быть вполне. В конечном итоге Олегом мог быть сын лэда Фульга, носящий то же самое родовое имя. И, соответственно, поздний брак Рюрика с родной сестрой Олега, происходящей из рода Меровингов, сразу же укреплял позиции нарождающейся династии, как на Руси, так и в Северной Европе. Понятным становится и статус Олега на обретенной родине. Он, безусловно, князь по рождению, не уступающий древностью рода своему племяннику Игорю. Его связь с Велесом тоже достаточно очевидна, и, надо полагать, он легко находит общий язык с влиятельными волхвами Скотьего бога. Интересная деталь: Олег клянется Велесом и Перуном, Игорь – только Перуном. Перун был богом – покровителем касты кшатриев-русов, тогда как Велес сопрягался с землей и властью. Не исключено, что Игорь, долго просидевший за широкой дядькиной спиной, затаил обиду не только на Олега, но и на Велесовых волхвов, а возможно, и на самого бога.

В связи с этим интересно мнение Васильевой по поводу брака Рюрика: «Большой временной разрыв со следующим поколением легко объяснить тем, что Рюрик после воцарения наверняка решил укрепить свой статус новым браком, уже вполне соответствующим его высокому положению. Проще говоря, Рюрик женился на молоденькой княжне. Как сообщает Иоакимова летопись, вообще-то жен у него было несколько; но правом наследования мог пользоваться только сын от знатной особы, равной по статусу «урманской княжны» Ефанды (или Енвиды). Этот брак мог состояться в 860-е гг., и тогда же у Рюрика и родился наследник, Игорь. Ефанда и ее брат, известный как Вещий Олег, – конечно же, не «шведы» (как неправильно интерпретировал слово «урмане», то есть «норманны», сам Татищев) и не «норвежцы», как это толкуют сейчас, а представители все той же западнославянской варяжской аристократии; «норманнами», то есть «северянами», в Средние века называли вообще всех жителей Северной Европы. Кстати, имя «Ефанда» или «Енвида» в Скандинавии вообще не известно (как и Олег), зато оно очень похоже на континентальные имена «кельтского» типа, вроде «Аманда», «Малфрида», «Рогнеда» и т. д.; как известно, западные славяне, венды-варяги использовали такие имена» («Варяги и Русь»).

Самое забавное, что наиболее известные нам из истории норманны носят славянские имена. Я имею в виду Роджера (Родияра) Сицилийского и героя Первого крестового похода Боэмунда (Воемира) Антиохийского. К слову, и имена королей Иерусалимских Балдуинов тоже становятся вполне славянскими стоит только заменить, как это часто происходит в летописях, «б» на «в». Получаются Володины, то есть владыки, слово, восходящее к власти, а следовательно, к Велесу. Норманнами в Европе, да и на Руси, действительно называли северян вообще, а не какое-то конкретное племя. Когда новгородцы называют Енвиду и Олега «урманами», то тем самым они подчеркивают их северное происхождение, противопоставляя их южным династиям, самозваным, по их мнению. Спор между Новгородом и Киевом за первородство шел нешуточный, а в подобных дрязгах все средства хороши. Но, уж конечно, речь в данном случае идет не о норвежцах, поскольку в представлении новгородцев IX–X вв. эта земля висов или весей, то бишь деревень, котировалась очень невысоко. Конечно, в последующие времена парней из Вислэнда (Земли деревень) брали на воинскую службу киевские князья, но никак не более того. Сама мысль, что деревенский староста из Норвиса («северная деревня»), а именно так переводится слово «Норвегия», способен построить на Руси державу, наверняка показалась бы смешной не только полянам Киева, но и словенам Ладоги.

Все-таки я не удержусь и приведу один образец подобных «норвежских» упражнений на заданную тему: «Зато мы знаем, что Олега на Руси прозвали Вещим, что означает, конечно, не человека, имеющего много вещей, т. е. богатого, а мудрого, предвидящего будущее человека (ср. с выражениями: «вещий сон», «сердце-вещун»). Как гласит источник времен Ярослава Мудрого: «…И прозвали и Олега вещим, поскольку люди были язычниками и невежественными», т. е. летописец-христианин упрекает современников Олега в обожествлении Олега, создании его культа. Само имя Олег имеет скандинавскую этимологию: Helgi, что значит «Святой». Но слово «святой» в языческой Скандинавии, как и в языческой Руси, имело несколько другой, отличающийся от христианского понятия смысл. (Германские аналоги христианским терминам дал в IV в. епископ Ульфила – гот по происхождению). Означало оно, кроме других качеств человека, также человека, посвященного богам, общающегося с богами, т. е. знающего будущее, вещего человека. В случае с именем Вещий Олег, возможно, мы имеем дело с транслитерацией имени с последующим его переводом, когда оно звучит одновременно и на первоначальном языке (пусть и искаженно) данным ему при рождении, т. е. Ольг (Хельги), и с его славянским переводом: Вещий. Такое может происходить при повторных передачах какой-то информации устно, когда теряется некоторая ее часть, маскируя смысл оставшейся информации. Как пример можно привести достаточно древние сочетания таких русских слов, как «борзый волк», «поганые язычники», «удалой молодец» (в первом случае прилагательное имеет северокавказскую этимологию, во втором латинскую, в третьем скандинавскую). Поскольку первые летописные сведения об Олеге появляются через 150 лет после его гибели, в течение которых информация передавалась устно, то, безусловно, данная версия с его летописным именем вполне уместна. Тогда как же могли звать Олега, когда он впервые вступил на русскую землю? Известно, что в Скандинавии в эпоху викингов человека называли так: сначала шло имя, данное при рождении. Например, Helgi («Посвященный богам»). Затем шло прозвище человека, полученное им позже и характеризующее его каким-то образом. Таких прозвищ могло быть несколько, их могли давать последовательно: одно вместо другого и часто «за глаза», поскольку прозвища бывали и обидные. В нашем случае предположим почетное прозвище, например viss (мудрый), при этом прозвища писались с маленькой буквы. И, наконец, отчество: например Eysteinsson (сын Эйстейна – «Амулета»). В итоге полное имя скандинава, скажем Олега, могло писаться, например, так: Helgi vissi Eysteinsson» (Демин С. В. «Олег – основатель государства Киевской Руси»).

Написать действительно можно все что угодно – бумага стерпит. Но, к сожалению для господина Демина и иже с ним, для того чтобы возглавить самое захудалое племя в обозреваемые нами века, крайне мало быть сыном деревенского старосты (ярла) Амулета (Эйстейна) и быть посвященным богам. Мы же не Византия какая-нибудь, а Русь, наследница Великой Скифии, и подобных старост на нашей земле в то время было хоть пруд пруди. Про Византию я, конечно, пошутил, хотя среди историков ходят такие байки. Якобы императором в Византии мог стать простой конюх, кем и был Василий Македонянин, кстати, практически современник Олега. Однако, во-первых, Василий, едва успев вступить на трон, тут же объявил себя потомком Александра Македонского, а во-вторых, заведовать императорскими конюшнями даже при константинопольском дворе мог только человек знатного рода в ранге комита, то есть по-нашему генерала. У франков конюший, или коннетабль, по сути являлся вторым человеком в империи. Так что легенду о простолюдине Василии (кстати, изрядной сволочи), занявшем трон в Константинополе, я оставляю на совести классово озабоченных историков. Нет слов, в Византии действительно не сложился династический принцип наследования, и на трон восходили представители разных национальностей, подчас люди действительно случайные, но и там не было и близко никакого равенства между человеком знатным и простолюдином.

Вообще-то «скандинавский» язык вызывает изумление. Какое русское слово ни возьми, обязательно вылезут эти самые «скандинавские» корни. Между прочим ранее мне попадался другой перевод слова «Хельги» – «вождь», и тоже, представьте, со «скандинавского» языка. Не худо было бы уточнять, какой, собственно, язык авторы понимают под словом «скандинавский» – шведский, датский, норвежский или, может быть, финский. В IX веке именно финны составляли большинство населения Скандинавии, а те же свебы, коих считают прямыми предками шведов, спокойно себе обитали на южном, подчеркну, а не на северном побережье Балтики и числились славянами. Их движение на полуостров началось приблизительно в то же время, когда их соседи варяги Рюрика объявились на Руси. И не отсюда ли сходство в похоронных обрядах, культовых и бытовых предметах между «шведами» и варягами. Кстати, слово «руотси» нынешние норманнисты производят от топонима Rodsen, словно бы и не замечая, что он означает «Рода сыны». То, что русы-славяне называли себя сыновьями Рода, ни у кого сомнений не вызывает, но еще никто не осмеливался назвать Рода скандинавским богом. Так что, очень может быть, норманнисты, сами того не ожидая, попали в самую точку. Rodsen (руотси) – это действительно русы.

А вот что пишет о приглашении Рюрика Шамбаров: «Но новгородские летописи – а их не одна, а 14, в том числе составленная первым новгородским епископом Иоакимом, – рассказывают о тех же событиях несколько иначе и сообщают много важных подробностей. Они говорят, например, что Гостомысл был не просто старейшиной, а потомственным князем, происходившим в одиннадцатом колене от легендарного Славена, брата Скифа. Здесь, конечно, требуется уточнение. Вероятно, летописец совместил фигуры двух Славенов, мифического прародителя и реального человека. Антский князь Славен упоминается в «Влесовой книге» и в «Гимне Бояна» из архива Державина. Он был преемником и, возможно, сыном Буса, казненного Амалом Винитаром, побеждал готов (разумеется, в союзе с гуннами). То есть жил в конце IV–V вв. Вот от него-то, в одиннадцатом колене, Гостомысл действительно мог вести свой род (судя по времени рождения Рюрика, Гостомысл родился где-то около 760–770 гг.).

Важно отметить, что княжение в славянских государствах всегда было наследственным. Власть князя ограничивалась вечем, но претендовать на эту должность отнюдь не мог первый встречный. Так, «Влесова книга» очень четко разделяет князей с боярами и воеводами, несмотря на то что бояре порой тоже возглавляли важные предприятия. В древности считалось, что хорошие и дурные качества передаются по наследству. Поэтому, например, вместе со злодеем нередко казнили всю его семью. А князя вече могло выбрать только из рода, имеющего на это право, – из потомков великих вождей прошлого. Кстати, это наблюдалось и в летописные времена: как ни капризничало, как ни бушевало новгородское вече, прогоняя неугодных князей, но ни разу оно не выдвинуло кандидатуру из собственной среды, такое и в голову никому не пришло бы. Новый князь мог быть приглашен лишь из княжеского рода, пусть даже не русского, а литовского, но обязательно имеющего касательство к правящим династиям. Пережитки прежнего государственного устройства славян – отнюдь не «вечевой республики», а «вечевой монархии», – просуществовавшие вплоть до XVIII в., можно наблюдать и в Речи Посполитой, где все свободные шляхтичи имели право избирать и переизбирать королей, диктовать им волю на сеймах, но ни один магнат даже не пытался сам примерить корону, хотя бы он и был куда богаче короля и содержал большее войско. Здесь тоже рассматривались лишь кандидатуры, достойные короны по праву рождения, – если и не из поляков, то из Венгрии, Франции, Швеции, Литвы, Германии, России» («Когда оживают легенды»).

Между прочим, Гумилев, указывавший на связь Рюрика с Карлом Лысым, был абсолютно прав. Я бы добавил в эту же компанию Людовика Баварского, еще одного сына Благочестивого отца. Обычно Карл и Людовик выступали единым фронтом и против Лотаря, и против его сыновей. Дело в том, что Северная Европа отчаянно нуждалась в серебре, не говоря уже о других товарах с Востока. Однако обычный путь из Византии через Италию был закрыт наглухо в результате войны между Лотарем и его сыновьями с одной стороны и константинопольскими властями с другой. Борьба шла за Иллирик. Результатом этого противостояния явился и религиозный раскол, когда папа Николай предал анафеме патриарха Фотия, а тот не замедлил с ответной «любезностью». В Средиземном море хозяйничали арабские пираты. Собственно, рейд Рюрика в Севилью и далее в арабские пределы был ответной реакцией северян на расшалившихся южан. Что касается волжского торгового пути, то он на всем своем протяжении контролировался хазарами. Таким образом, Северная Европа оказалась практически отрезанной от Юга и Востока, что не могло не сказаться на ее экономике. Был и еще один аспект, привлекавший внимание викингов к Хазарии и Каспию, на который прямо указывает Шамбаров, речь идет о работорговле: «Другой важный путь вел на Волгу, «в хазары», где викинги получили бы наилучшие возможности для сбыта пленников и пленниц, захваченных по всей Европе. Так, в конце IX или в Х в., когда несколько пиратских эскадр добрались до Каспия, на рынки Востока выплеснулись более 10 тыс. невольников из Франции и Нидерландов. В Европе использование рабов было достаточно ограниченным, разве что в домашнем хозяйстве, а получить выкуп можно было далеко не за каждого. И тот, кто контролировал бы пути к хазарским рынкам, мог диктовать условия другим «коллегам» и получать с них немалую мзду» («Когда оживают легенды»).

Приглашение Рюрика на княжение в Новгород могло коренным образом изменить ситуацию на торговых путях. И, надо признать, Ободрит сразу же начал оправдывать возлагавшиеся на него надежды. Первым делом он взял под свой контроль верховья Волги, прибрав к рукам Ростов и Муром, перекрыв тем самым хазарам путь к Ладоге и далее к Балтийскому морю. Следующей его целью стал Смоленск, пожалуй, ключевой форпост на торговых путях того времени. Именно под Смоленском он впервые столкнулся с Аскольдом, который, конечно же, не был его боярином, а представлял древнюю династию Кия. «Повесть временных лет» называет Аскольда варягом, но это ровным счетом ни о чем не говорит, поскольку варяги давно уже были своими и на Дону, и на Днепре. Об этом мы еще будем говорить, а пока вернемся к Рюрику, точнее к Олегу, который возглавил предприятие после смерти Ободрита. Именно Олег мечом проложил путь «из варяг в греки», жизненно необходимый не только для Руси, но и для всей Северной Европы. Конечно, в дружину Рюрика, как в дружину Олега, входило немало выходцев из империи франков, носивших непривычные для современного русского уха имена. Эти имена, собственно, и отражены в договорах Олега и Игоря с Византией. Имена бояр «от рода русского» тут же поспешили отнести к скандинавским. Хотя имен, ныне встречающихся в странах Скандинавии, там практически нет. Зато есть имена кельтские, и в немалом числе. Галкина в книге «Тайна русского каганата» приводит свое прочтение этих имен, исходя из их иранского происхождения. Наличие людей с кельтскими именами среди варягов удивления не вызывает, поскольку славяне на южном берегу Балтики соседствовали именно с кельтами, что предполагает и культурный обмен, и даже частичную ассимиляцию. Но среди варягов были и франки, как мы уже установили, а у них, столетиями обитавших в Галлии, количество подобных имен вообще преобладало. Не говоря уже об общих индоевропейских корнях кельтов, франков, варягов и славян. Многие имена, как мы уже успели убедиться на примере Иванов, Ивэнов, Янов, уходят в очень далекое прошлое. То же самое можно сказать и о так называемых «иранских» именах. По мнению Петухова, переселение ариев на земли современных Ирана и Индии началось именно из Приазовья и Причерноморья. Неудивительно, что язык скифов, сарматов, славян, кельтов сохранил слова, сходные с тем же санскритом и иранскими наречиями. Васильева полагает, что многие «иранские» имена сохранились у савроматов и аланов, обитавших на Дону и Северском Донце в описываемую нами эпоху именно со времен арийского единства. Что, в общем-то, неудивительно, поскольку мы с вами носим имена, существующие многие тысячелетия и принадлежащие разным народам. Иные из этих имен возвращались искаженными из дальних странствий, чтобы потом лечь на русскую основу, как произошло с тем же Еваном-Иваном или Даном-Даниилом, другие становились синонимами русских имен, как Георгий – Юрий – Ярий – Яри. Или переосмысливались в народном сознании, как Николай – Микула – Мигуля, Влас – Велес. Так что определить национальность человека, тем более его племенную принадлежность, руководствуясь только именем, ни в наше время, ни в IX веке попросту невозможно. Подчеркну для особо непонятливых – только именем. Имя должно быть встроено в систему религиозных, политических, социальных и бытовых понятий и представлений того времени, чтобы можно было с уверенностью сказать, что человек по имени Свень – это швед, а не свеон, скажем, то есть венед, вятич. Вагрия или Варгия кроме всего прочего называлась еще и землей Света, то есть Световида, а потому неудивительно, что людей, здесь проживающих, называли свеонами. Этим, кстати, и объясняется путаница, возникшая при дворе Людовика Благочестивого, когда туда явились послы русского кагана, в которых тут же опознали свеонов. Но эти свеоны утверждали, что они прибыли с загадочной реки Танаис, от не менее загадочного владыки, чей ранг был равен императорскому. Мало того, они приехали в ставку императора прямехонько из Константинополя. Конечно, Людовик и его окружение просто не могли не знать свеонов, живших по соседству на южном берегу Балтики, но им и в голову не приходило, что значительная часть этого племени или, если угодно, народа еще в VII веке переселилась на восток и обосновалась на обширных территориях от Оки до Дона. Речь идет о вятичах, самом упорном из славянских народов, далее всех сохранявших верность своим богам. Москва, к слову, стоит на землях вятичей. И означает слово «Москва» в переводе с арабского «священное место». Есть и другие переводы, но не в этом суть, вятичи-свеоны входили в состав сначала Хазарского, а потом, после раскола, – Русского каганата. Кстати, свеоны, жившие во времена Людовика Благочестивого на южном берегу Балтики, спустя полсотни лет действительно переселились вместе со свебами на северный берег, то есть в Скандинавию. Скорее всего, им не понравилось соседство с распадающейся империей франков и ее излишне воинственными правителями. Так что коренные москвичи, ведущие свой род от вятичей, с полным правом могут называть себя шведами. О себе и своей фамилии я скромно умолчу, замечу только вскользь, что в моем роду скандинавы не водились, а вот вятичи, скорее всего, были.

Между прочим, этот визит свеонов к франкскому императору является одним из краеугольных камней норманнской теории. Вот что пишет по этому поводу Вернадский: «Говоря в общем, не может быть сомнения, что в IX и X веках под именем «русские» («русь», «рось») чаще всего подразумевались скандинавы. Чтобы это продемонстрировать, достаточно будет упомянуть только три случая:

1. Согласно «Бертинским анналам», несколько «русских» прибыли вместе с византийскими посланниками к императору Людовику в 839 г.; согласно их собственным утверждениям, они были шведами по происхождению.

2. В договоре между князем Олегом и Византийской империей 911 г. внесены имена «русских» посланников; большинство из них явно скандинавы.

3. Константин Багрянородный вносит в свою книгу De Administrando Imperii (написанную в 945 г.) названия днепровских порогов как на славянском, так и на «русском». Большинство «русских» названий обнаруживают скандинавское происхождение.

Следовательно, неоспоримым является то, что в IX и X веках название «русь» употреблялось по отношению к скандинавам. А если так, то вся полемика между норманнистами и антинорманнистами основана на недоразумении со стороны части последних, и все их усилия, в лучшем случае, можно назвать донкихотством. Но, несмотря на это, ценность вклада антинорманнистов в изучение Древней Руси нельзя отрицать» («Древняя Русь»).

Я приношу свои извинения поклонникам маститого ученого, но в приведенном выше отрывке все неправда. Во-первых, никаких шведов «Бертинские анналы» знать не знают, там речь идет о свеонах. Я не исключаю, что свеоны участвовали в этногенезе шведского народа, но проводить знак равенства между свеонами IX века и шведами века, скажем, XV, а тем более XX, просто некорректно. С таким же успехом мы можем назвать вятичей московитами или, наконец, русскими. К счастью, никому из ученых-историков это даже в голову не пришло. Столь же некорректно видеть в русах IX века русских, ибо русские, как и шведы, – это продукт этногенеза, в котором участвовало множество племен, как славянских, так и неславянских. В современной Европе, да и в мире тоже, просто нет и не может быть этнически «чистых» наций, ибо все мы продукт смешения родов, племен и народностей.

Об именах мы уже говорили. Не могу понять, почему люди далеко не глупые, профессионалы, с легкостью делают столь поспешные выводы на пустом месте. Почему любое имя тут же объявляется «скандинавским» только на том основании, что оно нерусское. Можно подумать, что кроме русских и скандинавов, в крайнем случае германцев, никто на этом континенте не жил и не живет. Да, норманнисты пробовали перевести «русские» названия порогов, приведенные в труде Константина Багрянородного, на скандинавские и германские языки, но получился, честно говоря, пшик. То же самое произошло и с финно-угорскими, и с иранскими языками. Да что там «русские», если даже «славянские» названия порогов читаются с огромным трудом и тоже далеко не все.

Выше мы сообщали, откуда пришли на Русь варяги во главе с Рюриком. Теперь нам остается выяснить, куда они, собственно, пришли. Какой была Русская земля в середине IX века. Сразу скажу, забудьте о номадах, бродящих по лесам, изобретении господина Сороса и его блудливых подручных, по недоразумению называющих себя историками. Их, с позволения сказать, труды – это даже не искажения фактов и уж тем более не добросовестное заблуждение. Это упражнения деляг, без совести и без чести, готовых за пригоршню долларов облить помоями даже мать родную. В лихие годы реформ эти людишки развили бурную деятельность на ниве очернения прошлого собственной страны, а ныне вроде как поутихли. Иные даже перекрасились и сегодня если и швыряют грязью в свою страну, то исключительно из «патриотических» соображений, дабы не дать развиться русскому национализму и даже, страшно подумать, русскому фашизму. Такая забота со стороны людей, еще вчера готовых продать Родину за бутылку баварского пива и громогласно заявлявших об этом со всех экранов, не кажется мне искренней. И более того, заставляет пристальней вглядываться в «новых патриотов», желающих в который раз «осчастливить» собственную страну.

«Из первого довода летописи ясно и несомненно видно, что племена, призывавшие варягов, вели и до призвания их жизнь политическую, государственную, какой бы она формы ни была, ибо составляли уже союз, общину или братовщину из четырех сильных племен – руси, чуди, славян и кривичей, занимавших своим населением (не по соображению слов летописи «земля наша велика», а по вычислению пространства, в пятинах Новогородских заключавшегося) несколько сот тысяч и, может быть, до одного миллиона квадратных верст в северо-восточном углу Европы, могшем при самом бедном и редком населении, полагая только по пяти человек на квадратную версту, составлять до 5 000 000 душ, имевших свои города, как, например, Новгород, Старую Ладогу, Старую Русу, Смоленск, Ростов, Полоцк, Белозерск (Белоозеро), Изборск, Любеч, Псков, Вышгород, Переяславль; одним словом, 148 городов, насчитанных Баварским географом в 866 году у одного только племени северо-восточных руссов. Между дикарями, на таком протяжении живущими, нельзя даже предполагать и взаимных сношений, а тем еще менее единства мысли, какое выразилось у руси, чуди, славян и кривичей относительно вызова к себе князей на престол. Из второго довода летописи, где сказано: «Наша земля велика и обильна», явствует, что племена, призывавшие князей варяжских, не сейчас составили государственное тело, а напротив, прожили уже столько веков, может быть, государственною жизнью, что успели составить пространное государство и скопить народное богатство, ибо их земля была «велика», заключала в себе четыре больших племени и обиловала всем, даже и городами – этим несомненным признаком государственной или политической жизни, потому что существование городов свидетельствует уже о разделении труда и образованности народа» (Егор Классен, «Варяги»).

Как видим, для Егора Классена, обрусевшего немца, прекрасно знавшего историю народов, проживавших на континенте, в том числе и IX века, Русь отнюдь не являлось захолустьем Европы. Чего нельзя сказать о его современных коллегах-историках, старательно выискивающих только ту информацию, которая принижает значение их страны безотносительно века и общественного строя. Их почему-то страшно заботит самосознание великоросса: вдруг возгордится, вдруг возомнит себя пупом земли и захворает манией величия. А потому не скифы мы и даже не азиаты, вопреки мнению Блока. А так, середка на половинку, недоразумение, невесть откуда возникшее на пути «из варяг в греки». Под варягами, естественно, понимаются деревенские парни из Скандинавии, бодро плывущие в своих бесчисленных ладьях не только по рекам, но по морям и океанам аж в саму Америку. Хорошо, если бы они там и остались бы. Сколько бы мы бумаги сэкономили – жуть.

«Традиционная терминология нашей отечественной историографии иногда просто вводит в отчаяние эдаким «комплексом неполноценности», укоренившимся по совершенно несостоятельным причинам бог знает с каких времен. Там, где западный автор смело пишет о «королевстве» (хотя его «королевство», вроде кельтских или англосаксонских, и объединяло-то несколько деревень), наш автор стыдливо говорит «племя» (хотя бы «племя» занимало территорию, сравнимую с солидными современными государствами). Случай, где иностранец скажет об «империи», наш историк обозначит «союзом племен». Там, где для кельтов или германцев фигурирует «король», у славян обязательно будет действовать «вождь», а вместо «города» – «городище». Сами понимаете, что такая терминология невольно вызывает перед глазами картину племени дикарей в звериных шкурах» (Шамбаров, «Когда оживают легенды»).

Трудно не согласиться с талантливым исследователем. Скромность в отечественной исторической науке очень часто оборачивается глупостью, а то и подлостью. Автор этих строк в одном из своих романов взял да и написал «Радимитская земля», а заботливые редакторы меня тут же поправили, по их мнению, следовало писать «земля радимичей». Каюсь, я не слишком силен в тонкостях корпоративной терминологии наших историков, потому и махнул на исправления рукой – какая, мол, разница. И крупно промахнулся. Оказывается, Радимитская земля – это государственное образование, а земля радимичей – просто место поселения. К счастью, редакторы не догадались выкинуть из текста радимитских, вятских и полянских князей, которых я в этом романе изобразил, а потому роман не понес большого ущерба. Так что в данном случае я беру на себя смелость утверждать, что Радимитская земля – это Радимитское княжество, что Северская земля – это Северское княжество, одно из самых процветающих государств, по мнению Шамбарова, на территории Древней Руси, которая хоть и ощущала свое единство, но все-таки не настолько, чтобы составить единый государственный или, если угодно, имперский организм. Когда в IX веке войны хазар и арабов сменились торговлей, последние, проникая на север, отмечали существования трех сильных славянских государств: Куябу, Арсанию и Славию. С Куябой, то есть Киевом, все ясно, под Славией арабы, скорее всего, имели в виду государство новгородцев-словен. А вот что касается Арсании, то речь скорее всего идет о Ярдании, Русском каганате, расположенном на Дону. Название этому государству арабы вполне могли дать по названию реки – Ярь-дон, тем более что в некоторых источников слово «Арсания» пишется как «Артания».

Персидская рукопись первой половины IX века рассказывает о развитых государственных институтах полян: «Одна часть их – рыцарство. Жрецы пользуются у них уважением. Они ежегодно платят правительству девятую часть своих доходов и торговой прибыли. Город Куяба – местопребывание царя. Там выделывают разнообразные меха и ценные мечи…» (Преображенский, Рыбаков, «История отечества»).

Академик Рыбаков полагает, что именно богатство Руси привлекало варягов в наши пределы. Что, на мой взгляд, вполне логично: «Варяжские отряды были привлечены в труднопроходимые русские земли сведениями об оживленной торговле Руси со странами Востока, что доказывается нумизматическими данными. Варяги во второй половине IX века начали совершать набеги и брать дань с северных славянских и финских племен. Киевские князья в 870-е годы предприняли ряд серьезных мер (походы на кривичей и полочан) для противодействия варягам. Вероятно, в это же время строятся на севере такие опорные пункты, как Руса и Новгород» («Рождение Руси»).

Как известно, Рыбаков придерживался киевской, если так можно выразиться, ориентации в становлении Руси. По его мнению, ко времени появления варягов на Днепре там уже сложилось сильное государство, в котором правили князья Аскольд и Дир, потомки основателя города Кия. Однако далеко не все исследователи согласны в данном вопросе с уважаемым академиком. Впрочем, для нас сейчас важно другое: к середине IX века на территории Руси уже существовало несколько мощных государств со сложившейся системой управления.

«Но на самом деле государственных образований у восточных славян было даже не три, а больше. Персидский автор Ибн Русте рассказывал о сложной социальной организации вятичей: «Глава их, которого они называют главою глав, зовется у них «свиет-малик». И он выше супанеджа, а супанедж является его наместником». А последнего вятичского князя Ходоту сокрушил только Владимир Мономах в XI веке, взяв его столицу Корьдно. У Нестора мы находим информацию о князьях древлян, один из которых, Мал, побеждает Игоря; о том, что древляне имели своих «мужей знатных», что земля их «цветет и благоденствует» и что в их стране существовали сильные города, причем столица Искоростень выдержала длительную осаду войска Ольги, несмотря на участие в ней опытных варяжских дружин» (Шамбаров, «Когда оживают легенды»).

Славянские воины в VIII–IX вв. имели отличное снаряжение, они носили стальные шлемы, брони, щиты, вооружение состояло из мечей, боевых топоров, копий или бердышей и луков со стрелами. Арабский автор аль-Бекри писал: «Славяне – народ столь могущественный и страшный, что если бы они не были разделены на множество поколений и родов, никто в мире не мог бы им противостоять». Арабам можно верить, в описываемую эпоху они сталкивались со славянами не только на торговых путях, но и на поле брани.

Другое дело, что мира между славянскими княжествами не было, и тот же Нестор упоминает о нападениях древлян на полян. Впрочем, киевлянин Нестор слишком пристрастный летописец, чтобы можно доверять характеристикам, которые он раздает направо и налево соседям своего племени. О причинах междоусобиц мы можем только догадываться. Скорее всего, речь шла о гегемонии того или иного княжества над остальными. Рыбаков видит такими гегемонами киевлян, но он, на мой взгляд, упускает из виду Русский каганат, сложившийся к IX веку в достаточно крупное и сильное государство. Но о Русском каганате и его окружении мы будем говорить в следующей главе.

Глава 8. Вещий Олег

Говоря о походе Олега на Киев, нельзя обойти молчанием его оппонентов в споре за обладание «матерью городов русских» Аскольда и Дира. Мнение Карамзина и иже с ним, что Киев в то время был небольшим городком, не имевшим большого значения в жизни Руси, давно уже опровергнуто как историками, в частности академиком Рыбаковым, так и археологическими исследованиями. Спор, собственно, идет не о Киеве. Совершенно ясно, что этот город был мощным культурным, религиозным, политическим и экономическим центром в Южной Руси. Речь идет о его правителях Аскольде и Дире. Вернадский считает Аскольда и Дира шведами. При этом он утверждает, что Рюрик был датчанином, а Олег норвежцем. Суть в том, что Вернадский вычитал в труде уже известного нам Константина Багрянородного о неких саварти, обосновавшихся на Дону. Именно в этих саварти маститый ученый, верный своим принципам и духу корпоративной солидарности с западными коллегами, узрел шведов. Доказательства, которые он приводит по этому поводу, без слез читать нельзя, ибо человеку, мало-мальски знакомому с ситуацией на Дону того времени, совершенно очевидно, что саварти Багрянородного летописца, это все те же варяги – вараци, то есть славяне, давно протоптавшие дорогу на Дон. Тем не менее я приведу цитату из книги Вернадского: «Другими словами, не можем ли мы предположить, что мадьяры (или часть из них) стали называться саварти, потому что их (или часть из них) завоевали саварти? Если саварти должны быть идентифицированы со скандинавами (как мы предположили), то встает вопрос о происхождении самого названия. Должен признаться, что у меня пока нет определенного ответа на этот вопрос, и я могу представить на рассмотрение три возможных объяснения; любого из них, если оно окажется верным, было бы достаточно.

1. Слово «саварти» может происходить от названия Svitjord («Швеция»). В этом случае «саварти» обозначало бы «шведы».

2. Svartr на древнем норвежском означает «черный». Мы уже отмечали, что, согласно китайской традиции, воспринятой большинством степных народов, черный – это цвет севера (ср. черные булгары, черные угры и т. д.). Более того, как мы уже видели, в армянских источниках саварти назывались «севордик», или «черные сыновья».

3. Sverth на древнем норвежском означает «меч». Меч был типичным скандинавским оружием, и можно говорить с определенной степенью убежденности, что с приходом варягов в район Донца аборигены в первую очередь стали бы узнавать у пришельцев, как называется это оружие на их языке, и в соответствии с этим названием именовали бы их самих.

Вот все, что касается саварти. Давайте обратимся теперь ко второй части сочетания савартои-асфали – асфали. Здесь, кажется, у нас более прочная почва. Как мы знаем, в районе верхнего Донца и Оскола народ, известный как спали, жил, по крайней мере, со времен Плиния, и мы можем со всей уверенностью заключить, что название «асфали» – не что иное, как вариация названия «спали». Как мы упоминали, между спали и асами (антами) были тесные связи. Таким образом, в асфали Константина Багрянородного логично видеть антов. Составное название «савартои-асфали» может быть понято в связи с этим как шведы и анты» («Древняя Русь»).

По моему мнению, в этих савартои-асфали логичнее видеть варягов и полян, ибо именно к полянам название «сполы» подходит как нельзя более. Впрочем, сполами могли называть себя и анты, давно известное в Причерноморье племя. И, наконец, савартоями Багрянородного могли быть савроматы, называвшие себя сварожичами, то есть внуками Сварога – Рода. А то, что на Северском Донце и Дону в IX веке сложилось мощное государство под названием Русалания, или Русский каганат, мы уже писали выше. Именно его послы-свеоны оказались при дворе Людовика Благочестивого и наделали там много шума. Вот что пишет об этом государстве Кузьмин: «Росский каганат, государство, созданное в конце VIII – начале IX в. русами-аланами, – это, очевидно, давно известная археологам салтовская культура на Дону и Северском Донце. Сам титул «кагана» предполагает с одной стороны соседство тюркского народа, а с другой – независимость «каганата» от любого другого государственного образования. Иными словами, Росский каганат – это не часть Хазарии, как и до сих пор считают многие хазароведы, а ее соперник в Причерноморских степях. И культура района Северского Донца и Подонья в это время заметно выше, нежели в собственно кочевой Хазарии. Об этом свидетельствует и уровень ремесла (в частности, уровень строительной техники), и наличие собственной чеканки монет (восточного же образца)» («Варяги и Русь на Балтийском море»).

Известный историк так же подчеркивает связь Русского каганата с Прибалтикой, однако, по его мнению, каганат пал под ударом кочевников-венгров еще в 30-е годы IX века. Кузьмину возражает Васильева: «Следует отметить, что в IX столетии в южнорусских степях действительно появился народ угро-финнского происхождения, а именно венгры. Русские летописи сообщают о венграх, что они прошли через причерноморские степи в 898 г. (дата указана точно) в бассейн Дуная; из других источников известно о создании в конце IX в. в Паннонии (на славянских землях) венгерского государства. За этот факт с большой радостью и ухватились сторонники «угро-финнов». Собственно, они «подправили» источники совсем немножко: якобы движение венгров, а Причерноморье произошло не в 898 г., а «чуточку» раньше, в 830-е гг. Ну, если так считать, то и окажется, что в ключевой для образования русского государства момент, в середине IX столетия, вся азово-черноморская степь (включая салтовские крепости!) была заселена венграми, т. е. все-таки угро-финнами… А если поверить летописи?.. Тогда окажется, что дата 898 г. совпадает с определенным упадком салтово-маяцкой культуры, действительно наблюдаемом археологически в конце IX – начале X в.; к тому же времени относится и гибель многих поселений и городов в Восточном Приазовье (на Тамани). Это значит, что нашествие венгров в Причерноморье действительно имело место, и как раз тогда, когда указано в ПВЛ, а не раньше. В конце IX в. венграм (вероятно, действовавшим в союзе с Хазарским каганатом) удалось прорвать линию обороны на Дону, после чего оказалось возможным захватить и бассейн Дуная» («Русская Хазария»).

В данном случае я склонен больше верить Васильевой. Известно, что в конце 90-х годов венгры подступали и к Киеву, но были отброшены Олегом. То, что за набегом венгров стоял Хазарский каганат, сомневаться не приходится, но не исключено, что поражение Русского каганата было вызвано и внутренними причинами, в частности активностью Олега, который по сути стал соперником правителей Русалании. Хазария, Византия и мадьяры попытались соединенными силами обрушиться на Болгарию, однако были разбиты царем Симеоном. А в последующие несколько лет печенеги и болгары, судя по всему, при поддержке Олега окончательно одолели венгров, вытеснили их к Карпатам, а потом заставили уйти в Паннонию.

Свидетельствует о победах над мадьярами еще одна красноречивая деталь: в первое время проживания в Паннонии они затерроризировали набегами всю Западную Европу, но на Русь, отделенную от них только Карпатами, не сунулись ни разу.

Мы можем предположить, что Киев к приходу Олега находился в вассальной зависимости от Русского каганата, а возможно, являлся его составной частью. Скорее всего, дань, о которой говорят русские летописи, поляне, радимичи и вятичи платили вовсе не хазарам, а как раз правителю Русалании, обеспечивающей им защиту от Хазарии и набегов кочевых племен, в частности тех же печенегов. Захват пришельцами Киева вряд ли расценивался русаланами иначе как агрессия, что не могло не привести к войне Олега с окружающими княжествами Древлянским, Радимитским, Вятским и Северским. Судя по всему, Русский каганат представлял собой федерацию княжеств, сходную с той, что существовала в Хазарском каганате в VII–VIII веках. Изначально, по мнению Шамбарова, ведущую роль в Русском каганате играли северы, потомки савроматов, жившие на Северском Донце и Дону, но к приходу варягов Олега ситуация могла и поменяться. Вернадский, описывая политическое устройство Хазарии, указывал, что в определенные периоды ее истории на помощь кагану отряжался глава племени, наиболее могущественного к тому времени, который носил титул ас-тархана или каган-бека. Именно каган-бек возглавлял хазарское войско, и именно он ведал сборами дани. К IX веку на месте каган-бека в Хазарии утвердились иудеи, точнее сиро-палестинцы, что послужило причиной распада каганата на две части. Логично предположить, что в Русском каганате политическое устройство было сходно с хазарским, и если в роли кагана выступал правитель Северского княжества, то каган-беком при нем был Аскольд Киевский, поскольку именно последний возглавлял поход на Византию как раз накануне прихода Рюрика в Новгород. Византия в ту пору была союзницей Хазарии, а ее отношения с Русским каганатом вообще и с Киевом в частности оставляли желать много лучшего. По сути, была создана коалиция Византии и Хазарии, к которой к концу IX века примкнули венгры. Им противостояла коалиция из Болгарии, Русалании и печенегов. Видимо, морской поход Аскольда был всего лишь эпизодом этой войны. Собственно, сближение Византии и Хазарии началось с противостояния арабской агрессии. Наверняка способствовала этому и близость религий, поскольку византийское «христианство» в описываемую эпоху мало чем отличалось от хазарского «иудаизма». В основе и той и другой религии лежало Пятикнижие Моисеево, сохранившееся, к слову, у караимов, отвергавших, как известно, Талмуд. А поскольку караимы и были как раз хазарскими тюрками, то мы можем с уверенностью утверждать, что в Хазарии никакого талмудизма во времена ее существования как государства просто не было. Отсюда и разночтения в летописях византийских авторов, которые упоминают частенько о крещении хазар, а потом оказывается, что они вроде исповедуют иудаизм. В этой связи крещение Аскольда, о котором сообщают византийские источники, могло означать только одно – сепаратистские устремления киевских правителей и их желание отмежеваться от Русского каганата. Скорее всего, принятие Аскольдом чужой религии и послужило причиной падения киевской династии, ибо никто из союзников так и не пришел к ним на помощь. Русский каганат отказал в поддержке изменнику. Да и в самом Киеве сторонников у князя-вероотступника оказалось немного. Олегу Киев достался практически без крови. Что же касается Дира, то, возможно, он и является тем самым каганом, при котором Аскольд состоял в качестве каган-бека, а поскольку Русский каганат наверняка считал себя, да и был по сути преемником легендарной Русколани, то, скорее всего, и Дир вел свой род от Кия. То есть династия Киевичей, к которой можно отнести и легендарного князя Мала, чье имя означает «царственный», правила в то время Южной Русью приблизительно так же, как ею правили впоследствии Рюриковичи. Трудно сказать, погиб ли Дир в Киеве во время варяжского нашествия или умер позднее, возможно, погиб в войне с венграми. Здесь важно, что предание связывает этих людей друг с другом – Аскольд и Дир. Вот что пишет по этому поводу академик Рыбаков:

«В «Повести временных лет» Асколд и Дир представлены читателю как варяги, бояре Рюрика, отпросившиеся у него в поход на Константинополь и будто бы попутно овладевшие полянской землей и Киевом. А. Шахматовым давно доказано, что версия о варяжском происхождении Асколда и Дира неверна и что этих киевских князей IX века следует считать потомками Кия, последними представителями местной киевской династии. Польский историк Ян Длугош (умер в 1480 году), хорошо знавший русские летописи, писал об Асколде и Дире: «После смерти Кия, Щека и Хорива, наследуя по прямой линии, их сыновья и племянники много лет господствовали у русских, пока наследование не перешло к двум родным братьям Асколду и Диру». Научный анализ искаженных редактированием летописей, произведенный Шахматовым без привлечения текста Длугоша, и выписка сандомирского историка из неизвестной нам русской летописи в равной мере свидетельствуют об одной летописной традиции считать этих князей, убитых варягами, последними звеньями династической цепи Киевичей. Аскольда византийский император Василий I (867–886) называл «прегордым каганом северных скифов». В качестве недоказуемого предположения можно высказать мысль, что имя этого туземного князя, княжившего в Среднем Поднепровье, могло сохранить древнюю праславянскую форму, восходящую к геродотовским сколотам, «названным так по своему царю». Личность князя Дира нам неясна. Чувствуется, что его имя искусственно присоединено к Осколду, так как при описании их якобы совместных действий грамматическая форма дает нам единственное, а не двойственное или множественное число, как следовало бы при описании совместных действий двух лиц» («Рождение Руси»).

Косвенным доказательством измены Аскольда является то, что он, согласно Никоновской летописи, в 875 году «избиша множество печенег», а его сын «убьен бысть от болгар». То есть Аскольд после принятия христианства воюет с союзниками Русского каганата. Теми самыми болгарами и печенегами, которые станут союзниками в войне Киева с венграми, хазарами и византийцами в конце IX века уже при Олеге. Васильева в книге хоть и полагает, что Аскольд был варягом, тем не менее не отрицает факта его крещения: «Достаточно сказать, что, по достоверным греческим сведениям, в 866–867 гг. он принял христианство в качестве государственной религии… В сущности, убийство Олегом Аскольда – это реванш консервативной антихристианской партии, победа «язычества»… Когда новая династия лет через 100 подошла к необходимости смены религии, ей не было смысла афишировать антихристианские деяния своих ранних представителей. В итоге не только древняя киевская династия, но и даже варяг Аскольд оказались в зоне «молчания источников» («Русская Хазария»).

Разумеется, никакой дани Хазарскому каганату славяне во времена Аскольда не платили. Та же Васильева так пишет об этом: «Можно утверждать, что реальная обстановка на юге России в VII–X вв. представляла собой нечто диаметрально противоположное версии, изложенной в «Повести временных лет»: именно юго-восточные русские племена (вятичи, радимичи, северяне, поляне) и составляли главную силу, противодействующую давлению Хазарского каганата; именно они и вели с этим опасным противником постоянную войну. Началась эта война в самый момент миграции нового славянского населения на земли Центральной России (примерно в середине VII в.) и продолжалась она до падения Хазарии в 965 г. Иначе и быть не могло, такова была тогдашняя «геополитика» на территории Русской равнины… Доказательства, между прочим, проступают сквозь текст повествования Нестора. Следует вспомнить, что после взятия Киева и убийства Аскольда Вещий Олег отправился в земли северян и радимичей, подвластных будто бы хазарам, и предложил им добровольно переподчиниться ему. Но ему тут же пришлось вести войну – и не с хазарами, как предполагается по смыслу сообщения (ведь Олег переманивал у них «подданных»!), а как раз с самими же северянами. Что же, русские люди, северяне, хотели лучше подчиняться хазарам, чем единоплеменным словенам? Да нет, конечно. Просто они имели собственную государственность и расценивали вторжение с севера как нарушение суверенитета. Потеря некоторой доли самостоятельности плата за интеграцию в рамках новой, более крупной системной целостности, и факт сопротивления северян достаточно красноречив: они не хотели терять своей независимости – именно потому, что могли и сами ее защитить» («Русская Хазария»).

Таким образом, я могу с ответственностью заявить, что честь создания первого Русского государства принадлежит вовсе не варягам, Рюрику и Олегу, кем бы они ни были по своей племенной принадлежности. И на Севере Руси, и на Юге уже существовали вполне сложившиеся государственные образования, превосходившие по численности населения, не говоря уже о территории, многие европейские королевства и княжества. Зато славу создателей русской империи у Рюрика и Олега не отнять. Правда, если начинать отсчет нашей государственности от Великой Скифии, то эта империя была далеко не первой на огромной территории от Балтики до Черного моря, от Урала (а то и Тихого океана) до Карпат, но тем не менее вклад Рюрика и Олега в строительство русской государственности велик, и недооценивать его не следует.

Нашествие угров сыграло, как ни странно, на руку Олегу, а Хазария, оплатившая разорение Русского каганата, получила вместо Дира и прирученного было Аскольда сильного и хитрого врага, обладающего к тому же немалым политическим опытом. Зато начавшееся при Аскольде сближение Киева с Византией было прервано. Васильева считает, что отношения Руси и Византии вплоть до принятия христианства были враждебными, а экономические связи очень слабыми: «За весь период VIII–X вв. на Руси не было обнаружено ни одного византийского денария – первая находка, и то единичная, относится только к 979 г. Зато в изобилии, начиная со второй половины VIII в., встречаются арабские серебряные монеты – дирхемы, и одиночные находки, и целые клады. Оказывается, в интересующий нас «варяжский» период основной торговый поток шел между Русью и Арабским халифатом, и прервался он только в начале XI в. – по независящим, что называется, обстоятельствам: арабский мир вошел в полосу кризиса, чеканка дирхемов прекратилась. Именно тогда на Руси появились византийские денарии, англосаксонские пенни и др.» («Русь и варяги»).

Тем не менее Олег все-таки ходил в Византию и прибил щит к воротам Царьграда. Об этом походе подробно пишут русские летописи, но почему-то молчат византийские. Хотя те же византийцы в подробностях освещают поход Аскольда. Последнее понятно, поскольку «прегордый каган северных скифов» в результате склонился перед византийским императором, ибо принятие христианской религии автоматически делало правителя Киева вассалом правителя Константинополя, поскольку главой христианской церкви был император Византии. Что касается похода Олега, то, скорее всего, он состоялся в рамках так называемой «силовой дипломатии». Как мы уже писали выше, Олег был представителем тех кругов в Северной Европе, которые жаждали наладить контакты с Византией даже вопреки воле папы. Поначалу Олег попал в весьма непростую ситуацию: Константинополь входил в коалицию сил, враждебных южным славянским княжествам. И Олегу, дабы завоевать расположение как местной элиты, так и народа, пришлось с ходу ввязаться в чужую войну. Венгры, разгромившие Русский каганат и тем самым развязавшие Олегу руки, оказались крепким орешком. И франку пришлось немало потрудиться, прежде чем он вытолкнул их в Паннонию. Скорее всего, успехи в войне с венграми укрепили авторитет Олега среди славянской знати, а потому многие из южных княжеств и земель добровольно пошли под его руку. Исключением были вятичи, вошедшие в состав Руси только при Святославе, но и с ними франку удалось заключить союз. Во всяком случае, вятичи участвовали в его походе на Царьград. Походе, как полагают историки, неудачном. И Константинополя Олег не взял, и отступные получил небольшие. А торговый договор с Византией можно было, по их мнению, заключить и не бряцая оружием. Вот тут-то и зарыта собака. Олегу нужен был договор равных, а Константинополь в лучшем случае предложил бы его послам, прибывшим с дарами, статус вассала, что автоматически делало купцов из Руси зависимыми от византийских законов, а следовательно, от произвола местных чиновников. В этом случае торговля Киева с Константинополем для русов сразу же становилась невыгодной. Их просто принуждали бы продавать товары по бросовой цене. Право на равноправные торгово-экономические отношения в те времена подтверждалось только силой и никак иначе. В наши времена, кстати, тоже, но об этом предпочитают помалкивать и наши «каганы», и их «императоры». Олег получил от похода на Константинополь главное – договор равноправных сторон и возможность спокойно торговать с одним из крупнейших государств того времени. Взамен он обещал покровительство византийским купцам в своей державе. Щит на воротах Царьграда символизировал это грядущее покровительство. К слову, походы преемника Олега, Игоря, на Константинополь, один крайне неудачный, а другой вполне успешный, предпринимались именно в подтверждение этих ранее заключенных Олегом соглашений. А что касается молчащих византийских источников, то, во-первых, говорить особо было не о чем. Если воины Олега и разграбили окрестности Константинополя, то большого ущерба империи все же не нанесли. А торговый договор с русами в столице империи не сочли столь уж важным, чтобы заносить его в анналы. В конце концов, с Киевом они торговали и прежде, хотя, быть может, и не в таких масштабах. Видимо, в Константинополе не сразу поняли, что странный франк этим договором проложил путь не только в славянские земли, но и в Северную Европу – из варяг в греки и обратно.

«Свидетельства археологии и современных источников показывают, что западнославянское Поморье было неизмеримо более экономически развитым и богатым регионом, чем Скандинавия. Территория наиболее важного экономического центра славян-вендов, города Волина (Юлина, Юмны), расположенного в устье Одера, в несколько раз превышала площадь крупнейшего шведского центра Бирки…

Вот что писал о Волине-Юмне известный немецкий хронист XI в. Адам Бременский: «Там, где Одра впадает в Скифское море, лежит знаменитейший город Юмна, отличный порт, посещаемый греками и варварами, живущими вокруг. О славе этого города, о котором много всем рассказывают, а часто и неправдоподобное, необходимо поведать кое-что, достойное внимания. Юмна самый большой из всех городов Европы. В нем живут славяне вместе с другими народами, греками и варварами. Даже и прибывающие туда саксы получают равные права с местными жителями, если только, оставаясь там, не выставляют напоказ своей христианской веры. Все в этом городе еще преданы губительным языческим обрядам. Что же касается нравов и гостеприимства, то нельзя найти народа более честного и радушного…».

В конце Х – начале XI в. связи с арабским миром сократились, зато установились с Византией; именно тогда на Руси появились греческие денарии. Между прочим, транзита денариев через Русь не было и быть не могло: все они оседали на месте, обеспечивая внутренние экономические связи. В это время действительно установился путь «из варяг в греки», связывающий Византию, Русь и западнославянские страны. Точное описание маршрута пути содержится в легенде о миссии апостола Андрея («Повесть временных лет»): из Корсуни в Киев, затем в Новгород, затем к «варягам», затем в Рим. Как попасть из Скандинавии прямо в Рим, мягко говоря, непонятно, а земли славян-варягов как раз граничили с Германской империей, владевшей в те времена Римом… Можно утверждать, что торговые и другие связи в Раннем Средневековье Русь поддерживала прежде всего с западнославянской Центральной Европой, и особенно с варяжским (южнобалтийским) Поморьем. Скандинавы здесь были совершенно ни при чем» (Васильева, «Русь и варяги»).

Олег правил Древней Русью с центром в Киеве тридцать три года и умер в довольно солидном для тех времен возрасте – ему было далеко за шестьдесят. Обстоятельства его смерти покрыты мраком. По некоторым данным, он умер в Новгороде, где якобы находилась его могила. По другой версии, он погиб во время похода в чужой земле. Вторая версия мне кажется более убедительной. Задачей Олега с самого начала было установление контроля над путями торговли не только с византийцами, но и с арабами. Хазарский каганат был серьезной помехой устремления киевского князя, и, скорее всего, его смерть связана именно с этим противостоянием. По легендарной версии, князь умер от укуса земли. А в русских былинах Хазария ассоциировалась с Тугарином-змеем, так что намек более чем прозрачен.

Вот что пишет по поводу смерти Вещего Князя Васильева: «Это подтверждается и сообщением так называемого Кембриджского документа о русском князе Хельгу, который вел борьбу с хазарами на Тамани, затем ушел в поход морем на Персию и там погиб. Третья сторона, то есть «Персия», повествует о военных экспедициях русских на южное побережье Каспийского моря примерно в это же время; подробно описан неудачный поход 913 г. (на обратном пути русское войско попало в засаду, подстроенную хазарами), но, видимо, этот поход был не единственным. Эта серия «каспийских» войн 909–913 гг. совершалась, скорее всего, еще под руководством Олега, пока укус змеи не положил ей конец. Трагическая гибель знаменитого князя, которому почти полвека невероятно «везло», произвела впечатление на современников, что и отразилось в полной бездонной глубины легенде» («Варяги и Русь»).

Выше я уже писал, что раскол Хазарского каганата произошел в результате так называемого переворота Обадии, когда часть хазарской элиты во главе с каганом приняла иудаизм. Вот что пишет об этом Гумилев: «Евреи, оказавшиеся на Кавказе, начисто забыли и свою древнюю грамоту, и традиции иудаизма, и его обряды. Забыв все, они сохранили память лишь о запрете на работу в субботний день. Они пасли скот, возделывали землю и дружили с хазарами – своими северными соседями. Восстановил иудаизм среди своих соплеменников один из вождей по имени Булан (по-тюркски «лось»). В 730 г. он принял имя Сабриэль и пригласил иудеев – учителей религиозного закона… В начале IX в. еврейское население Хазарии к своему экономическому и интеллектуальному могуществу добавило и политическое. Мудрый Обадия, про которого древние документы говорят, что «он боялся Бога и любил закон», совершил государственный переворот и захватил власть. Он выгнал из страны тюрок, составлявших военное сословие Хазарии. При этом Обадия опирался на отряды наемников – печенегов и гузов. Хазарские тюрки долго воевали с захватчиками, но были разбиты и частью погибли, частью отступили в Венгрию. Казалось бы, должно было произойти смешение хазар с евреями. Но не тут-то было. Согласно старой еврейской мудрости, «никто не может обнаружить след птицы в воздухе, змеи на камне и мужчины в женщине», поэтому евреями считались все дети евреек, независимо от того, кто был их отец. У хазар же, как у всех евразийских народов, родство определялось по отцу. Эти разные традиции не давали смешаться двум народам (этносам), и отличие двух народов закреплялось тем, что дети евреек и дети хазарок обучались по-разному. Учитель-раввин не принимал в школу ребенка, если тот не был евреем, то есть если его мать была хазарка или печенежка. И отец учил такого ребенка сам, но, конечно, хуже, чем учили в хедере (школе). Так закреплялись два разных стереотипа (образа) поведения. Это различие и определило различные судьбы двух народов: евреев и хазар» («От Руси к России»).

Есть у Гумилева и другая версия о захвате иудеями власти в Хазарии. Еврейки, выходя замуж за знатных хазар, воспитывали рожденных от них сыновей в соответствии с правилами своей религии. И через довольно короткое время во главе Хазарии оказались люди, сплошь исповедующие иудаизм. Это версия многим показалась слишком экзотической и до сих пор вызывает немало ехидных замечаний и насмешек. А между тем версия Гумилева находит свое подтверждение в самом неожиданном месте – в Ветхом Завете. Я имею в виду историю Есфири, супруги царя Артаксеркса.

«После сего возвеличил царь Артаксеркс Амана, сына Амадафа, Вугеянина, и вознес его, и поставил седалище его выше всех князей, которые у него; и все служащие при царе, которые были у царских ворот, кланялись и падали ниц пред Аманом, ибо так приказал царь. А Мардохей не кланялся и не падал ниц. И говорили служащие при царе, которые у царских ворот, Мардохею: зачем ты преступаешь повеление царское? И как они говорили ему каждый день, а он не слушал их, то они донесли Аману, чтобы посмотреть, устоит ли в слове своем Мардохей, ибо он сообщил им, что он Иудеянин. И когда увидел Аман, что Мардохей не кланяется и не падает ниц пред ним, то исполнился гнева Аман. И показалось ему ничтожным наложить руку на одного Мардохея; но так как сказали ему, из какого народа Мардохей, то задумал Аман истребить всех Иудеев, которые были во всем царстве Артаксеркса, как народ Мардохеев».

Аману удается уговорить царя истребить всех иудеев, поскольку «и законы их отличны от законов всех народов, и законов царя они не выполняют; и царю не следует так оставлять их. Если царю благоугодно, то пусть будет предписано истребить их, и десять тысяч талантов серебра я отвешу в руки приставников, чтобы внести в казну царскую. Тогда снял царь перстень свой с руки своей и отдал его Аману, сыну Амадафа, Вугеянину, чтобы скрепить указ против Иудеев… И посланы были письма через гонцов во все области царя, чтобы убить, погубить и истребить всех Иудеев, малого и старого, детей и женщин в один день, в тринадцатый день двенадцатого месяца, то есть месяца Адара, и имение их разграбить».

Мардохей обращается за помощью к Есфири, царской жене и своей воспитаннице: «Истребляется народ, ни в чем не повинный!» Надо отдать должное Есфири, она откликнулась на призыв своего родственника и, пусть не без колебаний, решила помочь и ему, и своему племени.

«И пришел царь с Аманом пировать у Есфири царицы. И сказал царь Есфири также и в этот второй день во время пира: какое желание твое, царица Есфирь? оно будет удовлетворено; и какая просьба твоя? хотя бы до полуцарства, она будет исполнена. И отвечала царица Есфирь и сказала: если я нашла благоволение в очах твоих, царь, и если царю благоугодно, то да будут дарованы мне жизнь моя, по желанию моему, и народ мой, по просьбе моей! Ибо проданы мы, я и народ мой, на истребление, убиение и погибель. Если бы мы проданы были в рабы и рабыни, я молчала бы, хотя враг не вознаградил бы ущерба царя. И отвечал царь Артаксеркс и сказал царице Есфири: кто это такой, и где тот, который отважился в сердце своем сделать так? И сказала Есфирь: враг и неприятель – этот злобный Аман! И Аман затрепетал пред царем и царицею. И царь встал во гневе своем с пира и пошел в сад при дворце; Аман же остался умолять о жизни своей царицу Есфирь, ибо видел, что определена ему злая участь от царя. Когда царь возвратился из сада при дворце в дом пира, Аман был припавшим к ложу, на котором находилась Есфирь. И сказал царь: даже и насиловать царицу хочет в доме у меня! Слово вышло из уст царя, – и накрыли лице Аману. И сказал Харбона, один из евнухов при царе: вот и дерево, которое приготовил Аман для Мардохея, говорившего доброе для царя, стоит у дома Амана, вышиною в пятьдесят локтей. И сказал царь: повесьте его на нем. И повесили Амана на дереве, которое он приготовил для Мардохея. И гнев царя утих».

Гнев царя утих, зато разгорелся гнев Мардохея, который с согласия Артаксеркса обрек на смерть тысячи ни в чем не повинных людей.

«И написал он от имени царя Артаксеркса, и скрепил царским перстнем, и послал письма чрез гонцов на конях, на дромадерах и мулах царских, о том, что царь позволяет Иудеям, находящимся во всяком городе, собраться и стать на защиту жизни своей, истребить, убить и погубить всех сильных в народе и в области, которые во вражде с ними, детей и жен, и имение их разграбить… И Мардохей вышел от царя в царском одеянии яхонтового и белого цвета и в большом золотом венце, и в мантии виссонной и пурпуровой. И город Сузы возвеселился и возрадовался. А у Иудеев было тогда освещение и радость, и веселье, и торжество. И во всякой области и во всяком городе, во всяком месте, куда только доходило повеление царя и указ его, была радость у Иудеев и веселье, пиршество и праздничный день. И многие из народов страны сделались Иудеями, потому что напал на них страх пред Иудеями… В двенадцатый месяц, то есть в месяц Адар, в тринадцатый день его, в который пришло время исполниться повелению царя и указу его, в тот день, когда надеялись неприятели Иудеев взять власть над ними, а вышло наоборот, что сами Иудеи взяли власть над врагами своими, – собрались Иудеи в городах своих по всем областям царя Артаксеркса, чтобы наложить руку на зложелателей своих; и никто не мог устоять пред лицом их, потому что страх пред ними напал на все народы. И все князья в областях и сатрапы, и областеначальники, и исполнители дел царских поддерживали Иудеев, потому что напал на них страх пред Мардохеем. Ибо велик был Мардохей в доме у царя, и слава о нем ходила по всем областям, так как сей человек, Мардохей, поднимался выше и выше. И избивали Иудеи всех врагов своих, побивая мечом, умерщвляя и истребляя, и поступали с неприятелями своими по своей воле. В Сузах, городе престольном, умертвили Иудеи и погубили пятьсот человек… И прочие Иудеи, находившиеся в царских областях, собрались, чтобы стать на защиту жизни своей и быть покойными от врагов своих, и умертвили из неприятелей своих семьдесят пять тысяч, а на грабеж не простерли руки своей. Это было в тринадцатый день месяца Адара; а в четырнадцатый день сего же месяца они успокоились и сделали его днем пиршества и веселья. И описал Мардохей эти происшествия и послал письма ко всем Иудеям, которые в областях царя Артаксеркса, к близким и к дальним, о том, чтобы они установили каждогодно празднование у себя четырнадцатого дня месяца Адара и пятнадцатого дня его, как таких дней, в которые Иудеи сделались покойны от врагов своих, и как такого месяца, в который превратилась у них печаль в радость, и сетование – в день праздничный, – чтобы сделали их днями пиршества и веселья, посылая подарки друг другу и подаяния бедным».

История, конечно, паскудная, с точки зрения всякого нормального человека, зато библейская. Здесь даже не принцип, к слову тоже библейский, «око за око», это самый натуральный геноцид. Впрочем, я не собираюсь взваливать сей грех на плечи евреев. Все-таки мы имеем дело с притчей, но в этой притче, как и в Книгах царств, отражены в том числе реальные события, происходившие в этот раз не в империи Каролингов, а в Хазарском каганате. Ибо именно здесь все, кто противостоял сиро-палестинцам с их Пятикнижьем Моисеевым, были либо истреблены, либо изгнаны за пределы государства. «Ибо велик был Мардохей в доме у царя, и слава о нем ходила по всем областям, так как сей человек, Мардохей, поднимался выше и выше». Причем настолько выше, что хазарский каган в конечном итоге превратился в марионетку при своих каган-беках-мардохеях. Ни о каком талмудизме тогда еще помину не было, а иудаизм если и отличался от христианства, то только обрядовостью. Неверно также видеть в сиро-палестинцах евреев. Евреи как нация сформировались в Европе, причем не в рамках территории, а именно в рамках религии, основой для которой послужил так называемый перевод «семидесяти двух толковников». Он же лег в основу христианства. Не исключаю также, что основание талмудизму было положено именно в Хазарии, и с этого момента началось расхождение двух религий. По мнению Уве Топпера, цитату из книги которого я приводил в одной из предшествующих глав, поначалу нарождающийся иудаизм даже главенствовал в Западной Европе, что никак не устраивало папский Рим, итало-галльскую и франкскую элиту. Собственно, франки спохватились первыми.

Вот что пишут Байджет, Лей и Линкольн о культе Драгобера: «Церковные власти всегда хранили на этот счет осторожное молчание, просто принимая то, что днем Дагоберта, ставшим предметом настоящего народного культа, был объявлен день его смерти, 23 декабря. По каким именно причинам? Это они затруднялись сказать. Быть может, они чувствовали, что у них по отношению к Дагоберту нечиста совесть, и сочли нужным канонизацией искупить свою вину. Но стоило ли заходить так далеко и почему надо было ждать двести лет? Однако последующие века не сохранили ни уважения, ни почтения по отношению к Стенэ, к церкви Святого Дагоберта и, возможно, к его останкам» («Священная загадка»).

Байджет и его соавторы считали Меровингов потомками Христа, их книга вызвала осуждение как Римско-католической, так и Русской православной церкви. Правда, сам факт канонизации Драгобера Второго никто не оспаривал. Никто не оспаривал и того факта, что убитый копьем король был выброшен из истории Франции и вернулся туда лишь в XIX веке. Никто вроде бы не замечал того обстоятельства, что за Драгобером Первым следует почему-то Драгобер Третий. Такая вот странная оплошность летописцев и историков. А между тем биография Драгобера Второго весьма примечательна. Наследник королевства Австразии родился в 651 году. Его отец умер, когда мальчику исполнилось шесть лет. Майордом Гримоальд похитил ребенка, чтобы помешать ему взойти на трон, и передал его в руки епископа города Пуатье, который в свою очередь переправил его в Ирландию. Свое детство Драгобер провел в монастыре Слана близ Дублина, где получил хорошее образование. Покровителем юного принца, перебравшегося в королевство Нортумбрия, стал епископ Уилфрид (забавно, но имя его означает «Велесов тур»). В 674 году Драгобер при помощи того же Уилфрида утверждается на престоле своего отца. О его дальнейшей судьбе и трагической гибели я уже писал выше.

На мой взгляд, история Драгобера Второго как-то подозрительно похожа на легенду о британском короле Артуре. Во-первых, имя. Напомню, что имя британца производят от латинского слова «артос», «медведь». Слово, скорее, греческое, сравните хотя бы с Артемидой. Однако я бы дал другой перевод имени Артур, славянский. Собственно, имя Яртур и переводить не надо, «Ярь-тур». Тур и медведь были зооморфными ипостасями Скотьего бога Велеса, но в данном случае речь идет о его сыне Яриле. В первой главе этой книге я уже приводил миф о Чернобоге. Здесь же скажу, что этот миф лежит в основе легенды о короле Артуре. Чудесное рождение, обручение с землею (Ладой), расцвет, а потом перерождение, разгул навьих (злых) сил и трагическая гибель от удара потомка. Самое поразительное, что этот миф точно накладывается не только на легенду о короле Артуре, но на биографию реального исторического лица – Драгобера Второго. И Артур, и Драгобер – законные наследники, лишенные трона происками врагов, в конце концов обретают власть, первый – при помощи мага и чародея Мерлина, второй – при посредничестве епископа Уилфрида Йоркского. И тот и другой успешно управляют королевствами. И тот и другой в итоге получают удар копьем, который становится роковым. Причем удар этот наносится близким человеком, в случае Артура то ли сыном, то ли племянником, в случае Драгобера крестником, то есть крестным сыном. Напомню, что Велес, согласно мифу о Чернобоге, превратившийся под конец жизни в повелителя навьих сил, тоже гибнет от руки своего сына Ярилы. Кстати, поединок Ярилы с Драконом изображен как на гербе Москвы, так и на гербе Англии. И вообще борьба с драконами в изначальной версии легенды о короле Артуре является доминирующей для рыцарей Круглого стола. И лишь много позднее, в начале XIII века, стараниями монахов-цистерцианцев в легенде о короле Артуре появляется Святой Грааль, чаша с кровью Христовой.

Вот что пишет об этом известный польский писатель Анджей Сапковский в книге «Мир короля Артура»: «Имеется теория, гласящая, что на написание (и придание ей религиозного оттенка) легенды об Артуре уже значительно раньше склонил монахов их великий собрат и шеф – сам Бернар Клервосский, опекун и обновитель ордена, один из величайших моральных авторитетов тогдашней эпохи».

От себя добавлю, что Бернар Клервосский был организатором Второго крестового похода, закончившегося весьма печально для подавляющего большинства его участников. Но речь о крестовых походах еще впереди, а пока скажем, что честь создания образа Артура приписывается все же не монахам-цистерцианцам, а Джеффри (Готфриду) Монмутскому (1100–1154), описавшему историю Британии с древнейших времен. Как утверждает Сапковский, произведение Монмутского, вышедшее в 1139 году, было встречено весьма скептически учеными мужами, зато взахлеб читалось при королевских и княжеских дворах тогдашней Западной Европы. Собственно, политическая направленность книги очевидна. Король Артур Джеффри Монмутского воевал с саксами, а потому с самого начала пришелся по сердцу потомкам Вильгельма Завоевателя. Напомню читателю, что менее чем за сто лет до выхода опуса Монмутского королевство саксов было разгромлено нормандцами, вторгшимися на остров отнюдь не с мирными целями. Так что легенду о короле Артуре сразу же подняли на щит и сделали все, чтобы она стала едва ли не самым популярным произведением в Европе. Замечу также, что легенда о короле Артуре родилась отнюдь не в Англии, а именно во Франции. И поскольку книга Монмутского была написана на латыни, то последовали ее переводы на французский, а излишне суховатый прозаический стиль автора заменила высокая поэзия. Впрочем, судьба легенды, переросшей в грандиозный эпос, меня в данном случае не волнует. Хочу лишь отметить, что, согласно мифу, король Артур не умер, он взят эльфами на таинственный остров Аваллон, откуда вернется, когда над его родиной нависнет опасность. Как видим, первооснова славянского мифа о погибающем и воскресающем боге сохранена и в легенде о короле Артуре. Остается выяснить, а что же было с его двойником Драгобером. Скорее всего, его культ начал складываться сразу после смерти, а канонизация явилась лишь констатацией давно свершившегося факта. Здесь любопытно то, что во главе процесса стоит Карл Лысый, лидер меровингского возрождения и сам Меровинг по матери. Вполне очевидно, что ему выгодно было поддержать культ трагически погибшего предка прежде всего из политических соображений. Карл Лысый вел затяжную борьбу сначала со своими братьями, а потом с племянниками за императорский титул. И в конце своего жизненного пути добился искомого.

«В год Господень 875 умер император Людовик. Король Карл отправился в Италию, и большая часть народа той страны приняла его с миром. Его племянник, Карломан с войском также направился туда и попытался побеспокоить его в пути, но при посредничестве послов они сошлись для беседы, и, после того как между ними был заключен мир, Карломан возвратился в свою страну. Карл же стремился продолжить начатое путешествие до тех пор, пока не достиг пределов св. Петра; там с почетом встреченный папой Иоанном. В год Господень 876 на праздник Рождества Господа нашего король Карл принял от упомянутого папы Иоанна имперское достоинство и многочисленными дарами воздал честь св. Петру и названному папе и затем, получив папское благословение, возвратился обратно во Франкию» («Ведастинские анналы»).

Через два года новый император франков «был отравлен неким евреем по имени Седехия и умер в Альпах в местечке под названием Нантуя 16 октября, 11 индикта на 54-м году своей жизни, на 37-м своего королевского и на 2-м году своего имперского правления. Тело его положили в гроб в том же королевстве, пока оно не было переправлено во Франкию; после его пронесли по разным местам. Франки же собрались в декабре в пфальце Компьен и сделали своим королем его сына Людовика» («Ведастинские анналы»).

Через два года умер вслед за Карлом Лысым и его старший сын и преемник Людовик, успевший получить прозвище Заика, но не доживший до 34 лет. После его смерти империя погрузилась в хаос и междоусобицы. В 888 году королем Франции впервые стал не Каролинг, Эд, герцог Нейстрийский, граф Парижский. После смерти Эда (898 г.) корона перешла к его брату Роберту. Сын Роберта Гуго Великий предоставил королевскую корону каролингам Людовику Заморскому и Лотарю. Однако сын Гуго Великого Гуго Капет, избранный королем по смерти Людовика Ленивого (3 июля 987), отстоял корону от притязаний Карла Нижнелотарингского, и с тех пор королевская корона переходила в роде Капетингов по прямой линии в продолжение трехсот сорока лет.

Итак, со смертью Карла Лысого и его старшего сына Людовика звезда Каролингов-Пипинидов закатилась навсегда. Короткая по сроку реставрация в середине X века не в счет. Каролинги Людовик Заморский и Лотарь были всего лишь марионетками в чужих руках. Обстоятельства гибели Карла Лысого более чем любопытны. Зачем какому-то еврею Седехии понадобилось травить короля? Может, в данном случае речь идет о врачебной ошибке или просто об оговоре ни в чем не повинного человека? Однако приходится признать, что император Карл был неудобен папскому престолу. Ну не любили папы сына Юдифи, которая попортила много крови их предшественникам. Да и сам Карл едва ли не всю свою сознательную жизнь провел в противоборстве сначала с братом Лотарем, а потом с его сыновьями, которых неизменно поддерживал Святой престол. Между прочим, в «Ведастинских анналах» имеется еще одно сообщение, вроде бы не имеющее к Каролингам никакого отношения: «В год Господень 892 умер аббат и левит Рудольф и был похоронен в монастыре Св. Ведаста, в церкви Св. Петра слева от алтаря».

Любопытно, каким образом иудейский жрец (левит) стал аббатом католического монастыря? Это ошибка летописца или еще одно подтверждение тому, что «христианство» и «иудаизм» в то время означали одно и то же и что левиты – это не жрецы, поставленные Моисеем по велению Иеговы над евреями во время сорокалетнего блуждания по пустыне, а служители единой церкви, которую я уже называл ранее не столько христианской, сколько сиро-палестинской по одной простой причине – в ней не было Христа? Вообще-то сакральные знания всегда были тайными знаниями. Их открывали только посвященным. Для простых смертных религия была лишь обрядом, сопровождаемым целой чередой мистерий, приуроченных к определенным временным циклам. Так вот, если взять обрядовую сторону христианской церкви, то она практически не отличается от той, которая существовала при языческих богах. Мистерии, посвященные богу Яриле, по времени совпадают с религиозными христианскими праздниками. А то, что день летнего солнцестояния из мистерии Евана Купалы, Купавона, Ладона превратился в день Иоанна Крестителя, ровным счетом ничего в нем не изменило. И на протяжении очень многих веков этот день, а точнее ночь, продолжал оставаться временем буйства и веселья, но отнюдь не религиозного смирения. В сущности, христианская церковь если и пыталась как-то воздействовать на древние мистерии, то только в сторону нивелирования их откровенно эротического начала. Да что там мистерии, если даже древние христианские храмы вызывают у современных наблюдателей серьезные сомнения.

Вот что пишет об этом Лев Прозоров: «О первых веках христианства на Руси мы знаем так же мало, как и о русском язычестве. Напоследок стоит заметить, что в летописях немало упоминаний, как тот или иной храм освящается века спустя после его создания. Старейшина Союза славянских общин, Вадим Станиславович Казаков, полагает, что многие из этих храмов первоначально были языческими святынями» («Язычество христианской Руси»).

Уве Топпер прямо говорит: «В некоторых западноевропейских церквях до сих пор не соскоблены со стен арианские символы и не уничтожены языческие каменные изображения на наружных стенах» («Великий обман»).

Причем, как я уже писал выше, немецкий исследователь считает арианство всего лишь ширмой, прикрывающий древнюю религию.

Чудинов в статье «Русские и славяне до Киевской Руси» утверждает, что в качестве «волхвов» на витражах Кельнского собора присутствуют славянские божества Макошь (Мельхиор), Род (Каспар) и Перун (Балтазар). «Иными словами, – пишет далее исследователь, – христианство явилось ветвью русского язычества, причем воспитанием Христа более всего занималась его бабка по материнской линии богиня Жива, как написано на ряде христианских икон. Понятно, что именно русская версия христианства, а именно православие, оказалась ближе всего к исконной русской религии. Это позже, после реформы Никона, русское православие стали подверстывать под византийское».

Напомню читателю, что богиня Жива, она же Дева, она же Ева, – это одна из Рожаниц, соответствующая уже известной нам Ладе. Той самой Ладе, которая в рамках мистического обряда стала матерью Ладона, основателя династии Меровингов. Таким образом, для потомков Ладона Жива-Лада действительно являлась «бабкой».

А вот результат исследований Чудинова в храме Спасителя в «Загородном монастыре» Константинополя, построенном в Х веке, позже превращенном в мечеть Кахрие-Джами: «При входе из внешнего нартекса во внутренний можно видеть изображение Иисуса Христа с Евангелием в левой руке. Складки одежды образуют собой текст руницы, читаемый по-русски… Самое шокирующее обстоятельство, которое плохо соотносится с существующей историографией, заключается в том, что эта тайнопись не на иврите (распространено крайне ошибочное представление о том, что христианство якобы пошло из Иудеи), не на арамейском языке (на котором – точнее, на одном из которых – говорил Иисус Христос), не на греческом и не на латинском языках. Тайнопись выполнена по-русски. Хотя – официально – Русь приняла крещение примерно на полтысячелетия позже многих других стран. Уже из одного этого обстоятельства следует, что Русь играла в духовной жизни Античности наиболее важную роль. Монах Филофей, утверждавший, что Москва – это третий Рим, говорил не зря. Как это ни странно звучит для уха современного христианина, но не только последователи древней ведической веры, а и первые христиане и говорили, и писали по-русски! Раннехристианские надписи однозначно свидетельствуют: первые христиане помнили ведическое прошлое и отражали его в тайных надписях на предметах христианского культа» («Иисус – лик славянский»).

Я уже писал выше, что иконопись принесли в Византию славяне и что на иконах были изображены именно славянские лики, причем не исключаю и лика Христа, но Христа славянского, а не иудейского. Собственно, и само слово Христос, если отбросить греческое окончание «-ос», тоже вполне славянское.

Вот что пишет об этом Ю. Д. Петухов: «Итак, ниже я даю лингвистическое, этимологически-смысловое и знаковое значение двух важнейших символов русов-индоевропейцев. Крест – есть совокупность корневых основ «крс» + «ст». «К-рс», как мы уже знаем, это сопричастность «к» к «рс-», то есть – «крас-ивый», «хорош-ий», «крас-ный-русый-свой», «рус-ский», «светлый», «чистый». «Ст-» – «устойчивость», «стояние», «твердость», «незыблемость», «опора», «твердыня», «устой». «Крс» + «ст» = «крест» = «светлый», «хороший», «красивый», «свой», «устойчивый-твердый» или, более образно, «устой светлого-своего-хорошего-русского», «твердыня-оплот своего-светлого-хорошего-чистого». «Красное солнышко» всегда доброе, хорошее, красивое, свое. Знак Хорса («крс-») – солнца – крест. Крест – оберег ото всего злого, чужого, темного, нехорошего, несвоего, нечистого, нетвердого-зыбкого и для рода русов-индоевропейцев – «нерусского». Крест величайший магически-сакрально-традиционный знак-символ-образ русов-индоевропейцев, существующий уже сорок тысячелетий и естественно перешедший из индоевропейского язычества в индоевропейское христианство (православие). Крест – символ Рода-Сварога («Саваофа» в позднесемитской транскрипции) и Христа. «Христос» – теоним, имеющий русский корень «крст-хрст» и поздне-«греческое» (из русского звательного «Христо») окончание «-ос»» («История русов»).

Теперь, надеюсь, читателю понятно, каким образом христианство могло существовать и без Христа. И почему в Западной Европе называют Спасителя «Крист», а мы «Христос». Согласитесь, Крист, распятый на кресте, звучало бы слишком странно для русского уха. Выше я уже упоминал, что мусульмане почитают Христа, сына Марии, убитого ударом копья. Знатоки объясняют это якобы тем, что распятие на кресте арабы считали позорной казнью. Все может быть, конечно. Но ведь и согласно христианскому преданию удар копья был. Его нанес римский легионер Лонгин, дабы удостовериться в смерти Иисуса. С этим копьем Лонгина, точнее с его наконечником, произошла любопытная история. После осады и взятия Антиохии крестоносцы сами оказались окруженными полчищами сельджуков во главе с атабеком Мосула Кербогой. Голод и лишения обострили религиозные чувства пришельцев, и одному из них, простому ополченцу по имени Пьер Бартелеми во сне явился апостол Андрей, открывший для крестоносцев путь к спасению. Якобы в антиохийской церкви Святого Петра зарыто копье, которым Лонгин пронзил бедро распятого на кресте Иисуса Христа. Если крестоносцы отыщут эту святыню, обагренную кровью Сына Божьего, то победа над сельджуками им обеспечена. Слухи о провансальском ополченце дошли до графа Сен-Жилля, одного из вождей похода. Граф незамедлительно распорядился произвести раскопки. Копали целый день, но наконечник копья, точнее кусок ржавого железа, все-таки нашли. Весть о происшествии быстро облетела стан крестоносцев. Рыцари и простолюдины преисполнились религиозным воодушевлением. И через две недели европейцы действительно разгромили сельджуков под стенами Антиохии. Однако после победы сразу же появились скептики, обвинявшие графа Тулузского в подлоге. В результате интриг Антиохия досталась Боэмунду Тарентскому, а чудесное копье, оболганное завистниками доблестного Сен-Жилля, затерялось в веках. Лично меня в этой истории удивляет то, что к находке скептически отнеслись не только вожди – соперники графа Тулузского, вроде Боэмунда Тарентского, в конце концов, у них имелись для этого свои причины, но и многие священнослужители, почему-то не поверившие в чудо обретения копья. Почему они были так убеждены, что никакого копья, пронзившего плоть Спасителя, в Антиохии не было и не могло быть? Ведь именно в Антиохии апостол Петр, сподвижник Христа, основал и возглавил первое епископство. Может, потому, что знали, где на самом деле может находится копье, которым был убит тот, кто стал позже известен под именем царя иудейского, хотя раньше назывался царем славянским? К слову, иудеи так и не признали Христа ни богом своим, ни даже царем. Христианство в его современном виде так и осталось, по большому счету, религией европейцев. И, надо полагать, к этому были серьезные причины. И одна из них та, что родилось христианство в Европе в рамках ведических (языческих) религиозных представлений. Рискну предположить, что причиной смерти Карла Лысого и его сына Людовика стала канонизация Драгобера Второго, убитого если не по приказу, то, во всяком случае, с согласия римского понтификата. Но культ Драгобера не нужен был ни папству, ни сиро-палестинцам, уже давно обжившимся в Европе. Насильственная смерть императора Карла Лысого и, предположительно, убийство его сына Людовика Заики послужили одной из причин окончательного развала Франкской империи, созданной Карлом-Давидом, а вспыхнувшие вслед за этим войны носили уже отчасти религиозный характер.

По мнению Уве Топпера: «Христианская церковь сформировалась как ответ на распространение в Центральной Европе иудаизма. Поскольку иудейская Тора являлась неоспоримо священной книгой, христианам в срочном порядке потребовалось создать соответствующий документ. Интенсивный духовный процесс XI века должен рассматриваться как попытка противодействия зарождавшемуся почти одновременно с христианством исламу и усилению в Центральной Европе иудейского влияния» («Великий обман»).

Кстати, я сильно сомневаюсь, что даже Пятикнижие Моисеево дошло до нас в том самом виде, в котором оно было известно ну хотя бы императору Константину. Другое дело, что окончательная редакция Ветхого Завета сложилась до начала расхождения христианства и иудаизма. Видимо, где-то на рубеже тысячелетий. Падение Хазарского каганата, разгромленного князем Святославом, не могло не подорвать влияния сиро-палестинцев как в Западной Европе, так и в Византии. Однако ни Рим, ни Константинополь не устраивал культ Драгобера, царя Славянского, опиравшийся на ведическую опять же славянскую основу. Возможно, противоречия между папами и императорами, названные позднее борьбой за инвеституру, были всего лишь отголосками той яростной борьбы. Ясно лишь одно, что к началу крестовых походов, то есть к концу XI века, эта борьба закончилась в пользу «царя Иудейского» и Ветхого Завета. Причем закончилась буквально накануне, по историческим, конечно, меркам. А иначе чем еще объяснить тот взрыв религиозных страстей в Европе, который вызвали призывы папы Урбана. Понятно, что и у вождей похода, и у рыцарей, большинство из которых, в сущности, были вооруженными бродягами, не имеющими ни дома, ни семьи, имелись свои вполне понятные цели. Но религиозный энтузиазм, охвативших простонародье, списать на корыстный расчет никак нельзя. Я уже писал, что подавляющее большинство населения средневековой Европы воспринимало религию не через писание, а через обряды и мистерии, принявшие к тому времени уже во многом христианский характер. Наверняка смерть и воскрешение Иисуса Христа, коего в народе почитали как Спасителя, разыгрывались во многих представлениях, которые можно было бы назвать спектаклями, если бы не их откровенно религиозная подоплека. Для многих простых людей весть о захвате неверными Гроба Господня грянула как гром среди ясного неба. Им явно было невдомек, что город Иерусалим, к освобождению которого их призывают, находится в руках мусульман вот уже пять столетий. Они просто не могли этого знать, эти сплошь безграмотные крестьяне и ремесленники. Иное дело аристократы. Нельзя сказать, что европейское рыцарство того времени страдало от избытка образованности, но зато у них сохранялись семейные предания, дающие иную картину, чем та, что была выгодна церковникам. Именно поэтому вожди Первого похода не торопились брать Иерусалим. Именно поэтому Алексей Комнин никогда не выдвигал претензий на этот город, когда-то принадлежавший Византии. Они, конечно, не были уверены, но подозревали, что Гроба Господня в этом городе нет. Скорее всего, действительность подтвердила их подозрения. Для простонародья нашли подходящую пещеру, благо недостатка их в Иерусалиме не было, а рядом построили церковь. Так религия, державшаяся до сих пор только на преданиях, обрела свою предметную основу. Скорее всего, Сирия и Палестина действительно были тем самым местом, где зародилось христианство, точнее монотеизм. Зародилось оно в эпоху индоевропейцев или семитов, пришедших сюда позднее, – сказать трудно. Скорее всего, Пятикнижие Моисеево содержало и содержит в себе историю и религиозные представления как индоевропейских, так и семитских племен, обитавших в Сирии и Палестине с давних времен. Другое дело, что современные евреи, народ преимущественно европейский, имеют отношение к воинству Моисея приблизительно такое же, как русские к пеласгам, сиречь библейским филистимлянам. При большом желании можно, конечно, найти общие корни, но боюсь, что за минувшие тысячелетия они уже изрядно подгнили.

Теперь нам остается только распрощаться с Иосифом Флавием и его «Иудейскими древностями», но, думаю, Уве Топперу удастся это сделать лучше меня: «Утверждение Иосифа о первом строительстве Храма задолго до начала Олимпиад превращало Израиль в одно из древнейших (древнее Эллады и Рима) государств античного мира, что так же сомнительно, как искусственно сдвоенные Олимпиады у Эратосфена или минимум на два столетия «состарившийся» Рим у Тита Ливия (см. Альбрехт, 1995). Но, что самое удивительное, Гертруда Бодманн и другие авторы (например, А. Шалит) всерьез полагают, что Иосиф предвидел будущее рассеяние своего народа. Легче говорить об этом задним числом, чем в 70 году новой эры. О том, что рассеяние стало фактом лишь после восстания Бар Кохбы в 135 году, все словно бы забыли. Бодманн пишет: «…Читая знаки времени, он (Иосиф) сквозь столетия провидел судьбу евреев как народа, проклятого на существование в диаспоре (рассеянии)». Но: «Впоследствии о нем (Иосифе) вспоминают не евреи, но христиане». Я хочу добавить: потому что христиане его выдумали, а его произведения создали. И довольно поздно, после 1000 года» («Великий обман»).

Умри, лучше не скажешь. Однако у пытливого читателя может возникнуть вопрос – если культ Драгобера, царя Славянского, существовал, то должны же остаться его следы в европейской культуре? Они и остались в культе, пусть и не религиозном, но все-таки примечательном. Я имею в виду все ту же легенду о короле Артуре. Причастность к ее созданию Римско-католической церкви никогда не оспаривалась, в том числе и самой церковью. Это был гениальный проект, растянутый на столетия. И культ «царя Славянского», соперника «царя Иудейского», трансформировали в легенду об английском короле. Но вот ведь какая незадача, опять угодили в славянина!

Вот что пишет об этом Чудинов: «Одним из первых исследователей, которые занялись этой проблемой, явился Леонид Николаевич Рыжков, приведший ряд интереснейших примеров в своей книге. Начинает он свое повествование с весьма интересной главы под названием «Был ли английский король Артур русским витязем, или О великом и могучем… английском языке и его славной славянской древности». Здесь он приводит интересную заметку: «Легендарный король Артур, который является эталоном западноевропейского рыцарства, был русским князем, прибывшим в Англию со своей дружиной по соглашению с римским императором Марком Аврелием. Это сенсационное заявление сделал известный британский историк Ховард Рид. В ходе длительных исследований в Великобритании, Франции и России Рид пришел к выводу, что король Артур являлся одним из предводителей племен, живших в сарматских степях в южной России. Славившиеся своими высокими и белокурыми всадниками, эти племена вышли в начале II века к Дунаю и встретились с римскими легионами. В ходе длительных переговоров Рим сумел найти с ними общий язык, и ядро «варварской» армии было взято на имперскую службу. В 175 году от Рождества Христова около шести тысяч русских воинов прибыли на Альбион. Работая в архивах петербургского Эрмитажа, Ховард Рид обнаружил многочисленную символику из захоронений на территории России, которая совпадает с образами на знаменах, под которыми сражались воины короля Артура» Заметим, что ни англов, ни саксов, ни ютов на берегу Туманного Альбиона еще не было, они придут туда лишь четыре века спустя («Были ли германцы тюрками»).

Глава 9. Крещение Руси

Крещение Руси в официальной науке и религиозной традиции однозначно связывают с именем великого князя Владимира Святославовича. Однако не отрицается и тот факт, что христианство стало проникать на Русь задолго до Владимира. В частности кивают на бабку Владимира великую княгиню Ольгу, в приверженности которой к христианской религии никто не сомневается. К слову, происхождение Ольги остается темным пятном в отечественной историографии. Ее имя слишком сходно с именем Вещего Олега, чтобы не ввести в соблазн норманнистов причислить мать Святослава и жену Игоря к скандинавам. Конечно, и шведка, не говоря уже о норвежке, могла принять христианство, но сделать это ей пришлось бы уже в пределах Древней Руси, поскольку скандинавские племена и народности крещены были еще позднее наших предков. Однако крещение княгини – это событие политического масштаба, и без согласия ее мужа Игоря оно просто не могло бы состояться. Конечно, Ольга могла креститься позже, после гибели мужа, но такой расклад еще менее вероятен, чем первый, учитывая малолетство сына и ее собственное довольно шаткое положение. Языческий Киев не потерпел бы на великом столе женщину, отвернувшуюся от славянских богов. По русской версии, правда, Ольга крестилась во время своей поездки в Константинополь, что, однако, не находит подтверждения в византийских источниках. Наоборот, уже известный нам Константин Багрянородный, подтверждая сам факт приезда Ольги и его встречи с ней, сообщает, что княгиня русов приехала в столицу империи уже крещенной. Он даже называет имя ее духовника – Григорий. Самое интересное, что западные источники, сообщающие о «королеве ругов» Елене, посылавшей своих людей за проповедниками в Священную Римскую империю германской нации, тоже считают ее христианкой. Причем крещенной в Константинополе. Такая путаница легко разъясняется, если сделать допущение, что Ольга была крещена до брака. Одна из версий о происхождении Ольги гласит, что она принадлежала к царствующей в Болгарии династии. Это многое объясняет, в том числе интерес ее сына к этой стране. Однако остаются вопросы, не имеющие касательства к Ольге, зато имеющие отношение к русской церкви.

Вот что пишет по этому поводу Лев Прозоров: «Православствующие публицисты любят утверждать, что-де о русском язычестве мы почти ничего достоверно не знаем. Надо, однако, отметить, что и начальная эпоха христианства на Руси не может не вызвать вопросов. Начать с того, что едва ли не все самые главные слова и названия русского православия имеют западное, романо-германское происхождение.

«Крест» – немецкое «крейц» от латинского «Кристос».

«Алтарь» от латинского «алтариа».

«Поп» – верхненемецкое «паппе» от латинского «папа».

«Пастырь» от «пастер».

«Церковь», по-древнерусски «церкы» – немецкое «кирка», от латинского «циркус»… и так далее, вплоть до «еретика» и «поганого».

До ХХ века полку под иконы в красном углу кое-где величали «тяблом», от отлично всем известного «табло», «табула» – попросту «доска»… Православные знакомые ничего внятного мне по этому поводу объяснить не смогли, робко бормоча что-то про «единство церквей» до великой схизмы-раскола 1054 года, когда римский папа и константинопольский патриарх взаимно прокляли и отлучили друг дружку.

Ну и что? Византийская церковь также была «единой» с западной, что не мешало византийцам называть крест ставросом, алтарь – бомосом, попа – иереем, церковь – экклезией (или наосом), еретика – гетеродоксом, а поганого – этникоем. Византийская церковь не знала колокольного звона – этой «визитной карточки» православной Руси, зато его знал и знает католический Запад (вспомните только колокола собора Парижской Богоматери из романа Гюго). Точно так же дело обстояло с церковным пением» («Язычество христианской Руси»).

Во-первых, вынужден не согласиться с Прозоровым по поводу слова «крест».

Это, скорее, немецкое слово «крейц» происходит от славянского «креста». Выше я уже приводил цитату из Петухова по поводу слова «крест» и его происхождения. От себя добавлю, что есть и другая версия, восходящая к таким нашим словам, как «окрестности» и «кресало», сюда же можно отнести и «крестьян». Все они происходят от индоевропейского слова «крес», что означает «огонь». Как известно, на ранних стадиях земледелия оно было подсечно-огневым. То есть земля, которую готовили под пашню, просто выжигалась, а зола превращалась в удобрение. Таким образом, крест и по этой версии – символ небесной энергии, исходящей от Сварога-Рода, имеющего кроме всего прочего антропоморфную ипостась, то есть Ярилу. Крест – это символ яри, оплодотворяющей энергии. Далее, «папа» – слово не латинское, а греческое и означает оно «отец». Слово «церковь» действительно можно произвести от латинского «циркус», но само это слово произошло от славянского слова «круг», поскольку древние как славянские, так и христианские храмы строились на выложенном кругом фундаменте. Такую же форму имеют древние святилища на свежем воздухе. Скорее всего, эта форма религиозных сооружений восходит к понятию «обережный круг», тоже, к слову, вполне славянскому. Не могу также не откликнуться на примечание, сделанное Прозоровым к слову «гетеродокс», вот оно: «Впрочем, здесь в православной традиции сохранилась и калька с греческого «гетеродокс» – «инославный», в противоположность православному – ортодоксу. Само же слово «православный» было калькой греческого «ортодокс», в свою очередь бывшего калькой с… иудейского «иехудим», как ни грустно это будет слышать иным «славящим Правь» неоязычникам» («Язычество христианской Руси»).

Вообще-то слово «ортодокс» переводится с греческого как «правоверный», а отнюдь не «православный». Следовательно, слово «гетеродокс» переводится на русский язык как «иноверец». Что касается слова «инославный», то оно возникло, скорее всего, после того, как за русской церковью утвердилось название «православная». В представлении русского человека, даже современного, слова «верить» и «славить» отнюдь не синонимы. Что касается иудейского «иехудим», то не худо было бы уточнить, какой, собственно, язык имеется в виду – иврит или идиш? Не говоря уже о том, что само слово «иудей» означает религиозную, а не национальную принадлежность. В остальном с Прозоровым трудно не согласиться, ибо даже слово «поп» («папа», «отец») пришло к нам отнюдь не из Греции. Что, однако, вовсе не означает присутствие римского «следа» в крещении Руси. Зато «след» болгарский прослеживается очень даже четко. А начинается он от Кирилла (Константина) и Мефодия.

Вот что пишет об этом Вернадский: «В 863 г. Константин и Мефодий прибыли в Моравию ко двору князя Ростислава. История их деятельности там находится вне сферы настоящего труда, и нам следует ограничиться лишь некоторыми замечаниями общего характера… Щекотливость положения Константина и Мефодия происходила из того факта, что они были посланы в качестве миссионеров патриархом Константинополя в земли, традиционно относившиеся к юрисдикции папы римского. Если бы братья по прибытии в Моравию настаивали на ее духовном подчинении Константинополю (в чем, видимо, их инструктировал Фотий), они бы нарушили канонический порядок. Но они ничего подобного не сделали, будучи наполнены истинным христианским духом, а не соображениями церковной политики. Их целью было организовать славянскую церковь в Моравии, а не расширить границы византийского патриаршества. Противостояние, которое они встретили сразу же, исходило не из Рима, а от германского духовенства. Поскольку последнее канонически было подчинено папе, то именно к папе и обратились Константин и Мефодий за подтверждением их полномочий в Паннонии. Теоретически, во власти палы было организовать новую епархию в Паннонии, независимо от любых протестов епископа Зальцбургского. Действительно, немцы ставили на пути братьев столько препятствий, сколько могли. Как германское, так и итальянское духовенство яростно сопротивлялось использованию славянского языка в церковных службах.

В 868 г. Константин и Мефодий отправились в Рим с целью защитить права славянского языка, эта миссия имела полный успех, и папа Адриан торжественно возложил копии славянских литургических книг на алтари некоторых римских церквей. К этому времени здоровье Константина было сильно расстроено неустанными трудами, и он умер в Риме после получения высшего монашеского чина (схимы) под именем Кирилл (869 г.). Мефодий готов был продолжать труд в одиночку, и в 870 г. папа Адриан посвятил его в сан епископа Паннонии с епархиальным центром в Сирме (Митровица). Казалось, что дело славянской церкви обеспечено, но в это время в Моравии произошел дворцовый переворот. Немцы искусно воспользовались разногласиями между князем Ростиславом и его племянником Святополком. С помощью немцев Святополк арестовал своего дядю и сам захватил моравский трон. Вскоре немцы предали его и вторглись в Моравию. Лишь в 874 г. Святополку удалось изгнать их и восстановить свою власть.

Сопротивляясь немцам политически, Святополк был готов к компромиссу с ними в делах церковных. Он признал Мефодия архиепископом, но в то же время пользовался советами германского священника, Вихинга. Вихинг противился славянским литургиям и ветвистыми путями вел интриги против Мефодия, посылая на него доносы папе. Мефодий еще раз отправился в Рим, и хотя ему удалось оправдаться перед папой, тот, чтобы не вызывать раздражения немецких прелатов, постепенно стал сокращать использование славянского языка в моравской церкви. После смерти Мефодия (885 г.) в Моравии прекратилось использование славянского языка для литургических служб. Последователи Мефодия были изгнаны из страны и вынуждены были найти убежище в Болгарии» («Древняя Русь»).

Таким образом, последователи Мефодия, укрывшиеся в Болгарии, вполне могли принести с собой латинские слова, насторожившие Прозорова, а из Болгарии они попали на Русь с помощью все той же Ольги. А к принятию христианства Владимиром они настолько утвердились в церковном обиходе, что греческие аналоги просто не сумели их вытеснить. Эта версия вполне укладывается в официальную концепцию и представления о той роли, которую сыграли в истории православной церкви и русской культуры Кирилл и Мефодий. Но есть и еще одна версия, выходящая за эти рамки. Латинская терминология была привнесена в церковную жизнь Вещим Олегом. Олег, по моему убеждению, был франком и христианином. Вы скажете, хорош христианин, который клянется Перуном и Велесом! Но все дело в том, что лэд из рода Рюэргов, потомок Меровингов, вполне мог придерживаться той версии христианства, в которой почитание богов, ныне называемых языческими, было совершенно обычным делом. Ведь Велес и Перун были всего лишь ипостасями Сварога-Рода-Световида-Саваота-Саваофа. Вспомните, наконец, двор легендарного короля Артура, который, по моему мнению, является литературной копией короля Драгобера II. При этом дворе хорошо себя чувствуют как христианские епископы, так и языческие жрецы, в частности друид Мерлин. С точки зрения позднего христианства соседства недопустимое, однако у современников Олега на этот счет могло быть иное мнение. Не исключаю также, что вместе с лэдом Фульгом на Русь пришел и культ Драгобера, который к тому времени еще не был канонизирован римской церковью. Этот сын бога Ярилы и внук Лады-Живы, я имею в виду Драгобера, не мог восприниматься как чужой в славянской среде, где почитание ярманов, сыновей бога было делом обычным.

Вот что пишет о раннем христианстве Рыбаков: «Христианство отличалось от язычества не своей религиозной сущностью, а только той классовой идеологией, которая наслоилась за тысячу лет на примитивные верования, уходящие корнями в такую же первобытность, как и верования древних славян или их соседей. Христианские миссионеры, шедшие к славянам или германцам, не приносили с собой ничего принципиально нового; они несли лишь новые имена для старых богов, несколько иную обрядность и значительно более отточенную идею божественного происхождения власти и необходимости покорности ее представителям. Мировоззрение же миссионеров не отличалось от мировоззрения языческих жрецов, колдунов и знахарей» («Рождение Руси»).

И хотя классовый подход в приведенной выше цитате имеет место быть, в данном случае он совершенно уместен. Кастовый, родоплеменной строй уходил в небытие, и на его месте утверждал себя новый порядок, основанный на совершенно иных принципах. Культ Драгобера, хоть и был похож внешне на почитание ярмана-вождя, все же нес в себе и нечто новое – небесную защиту от земной несправедливости. И вместе с тем закреплял в сознании народа новый тип устройства: царь (великий князь) земной – это живое воплощение царя небесного. Сам лэд Фульг годился для такой роли больше, чем кто-либо иной. И не в этом ли кроется секрет его успехов на Руси. Вещий Олег правил Русью тридцать три года, оттеснив на задний план далеко не хилого сына Рюрика. Впоследствии Игорь показал себя пусть и менее сильным, но очень жестким правителем. Во всяком случае, сыну Олега Вещего, тоже Олегу, не удалось столкнуть его с великого стола. Не исключаю также, что Ольга, которую сосватал племяннику Олег, стала продолжательницей его дел. И христианкой, а точнее крестианкой, она была не в современном, а как раз в древнем значении этого слова, где крест был символом Ярилы, а значит, его «сына» Драгобера. Я сильно подозреваю, что иерархи церкви, жившие много позднее, знали или догадывались о сомнительном с их точки зрения «христианстве» Ольги и поспешили выдумать для нее крещение в Византии.

Кстати, в «Повести временных лет» есть весьма любопытные строки, которые я сейчас приведу: «И стал Владимир княжить в Киеве один, и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, и Хорса, Дажьбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокошь. И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили своих сыновей и дочерей, и приносили жертвы бесам, и оскверняли землю жертвоприношениями своими. И осквернилась кровью земля Русская и холм тот».

Споры исследователей из всех вышеприведенных богов вызвал только один – Симаргл, или, по другой версии, Семаргл. Вот что пишет по поводу этого загадочного персонажа Рыбаков: «Семаргл – божество, близкое к русалкам, подательницам влаги на поля; это бог почвы, корней растений, разновидность божеств плодородия» («Рождение Руси»).

Прямо скажем, пояснение сомнительное. Дело в том, что в пантеон Владимира вошли только боги первого ряда, за исключением Велеса, и вдруг рядом какой-то второстепенный бог, разновидность божеств плодородия. А ведь речь идет о религии, которую собираются сделать государственной, иначе незачем огород городить. Справедливости ради следует отметить, что Рыбаков ведет речь об антропоморфном изображении Семаргла, тогда как многие исследователи видят в нем крылатого пса, привнесенного в киевский пантеон из иранских мифов.

А вот что думает поэтому поводу Лев Прозоров: «В 1884 А. С. Фаминцын в своей работе «Божества древних славян» высказывает весьма остроумное предположение. Согласно ему, загадочное имя Семарьгл, причинившее столько головной боли исследователям, породившее столько гипотез, не более чем… описка. Описка, освященная авторитетом святого Нестора и закрепленная последующими писцами – напоминаю, читатель, что вне летописи мы встречаем имя Семарьгла исключительно в перечнях богов, очевиднейшим образом списанных с того же летописного. Переписчики приняли за две буквы – «ьг» – одну, «ы».

Читать, по мысли Фаминцына, следует Сем Ерыл, или Сем Ярил, точнее, Сем Ярила – ведь это имя употребляется в источниках всегда в родительном падеже (напомню, что древнерусское «Я» писалось как «ia»). Слово «Сем» Фаминцын истолковывал от древнеиталийского Semo – «полубог», находя много сходств в культе италиков с одной стороны, и древних славян – с другой. Надо сказать, что и современные ученые говорят о ранних и близких контактах италиков и праславян. Вторая же часть имени киевского божества в особом переводе не нуждается» («Боги и касты языческой Руси»).

Я не исключаю, что дело здесь не столько в описке, сколько в сознательном искажении поздних переписчиков. Вот только слово semo («полубог») мне кажется сомнительным. А вот слово «семя» подошло бы как нельзя лучше. И тогда мы получим бога от семени Ярилы, коим вполне может оказаться Драгобер Второй. Дело в том, что в божественном статусе Ярилы никто никогда не сомневался, несмотря на его вроде бы смертную природу. Ибо за его смертью неизбежно следовало новое рождение (воскрешение). Точно такая же природа у Осириса и прочих богов, связанных изначально с плодородием. Так что статус полубога – это не для него. А вот в том, что Владимир поместил в пантеон небесного покровителя княжеского рода Рюриковичей, известного всей Руси, ничего удивительного не было бы. Удивительно скорее то, что он впоследствии его убрал. Но об этом позже.

А пока я позволю себе привести еще одну цитату из книги Карпеца «Русь Мировеева»: «Не меньше загадок скрывает и упоминание В. С. Передольским двух разрушенных монастырей. (Речь идет о Новгородской земле. – С.Ш.) Первый из них разрушен еще примерно в X веке. Он носил название Зверинский монастырь. Второй – в XVI–XVII вв. – монастырь Святого Аркадия, или Аркадский, на месте которого после существовала тоже разрушенная деревня Аркажа. Впрочем, и местность вокруг бывшего Зверинского монастыря также вплоть до XIX века носила название Зверинец. Из дальнейшего изложения загадки этих имен (да и причин гибели монастырей) приоткроются, здесь же достаточно сделать лишь несколько наиболее общих замечаний. Еще Гомер упоминал об участии аркадийцев в осаде Трои, в дальнейшем через Аркадию на север двигалась Приамова линия троянских царей. Сами же аркадийцы утверждали, что ведут свой род от некоего баснословного божества земли Аркаса, что в переводе означало «медведь». Аркас, согласно мифологии, был сыном нимфы Калипсо, главной звезды Большой Медведицы (звезда Аркас «возглавляет» Малую Медведицу). Медведь – первопредок и первоцарь: отсюда кельтский король Артур, но отсюда и «секретные», «непроизносимые» имена этого зверя – urs, rus, syr, цр = «царь». В то же время в христианской символике медведь, как и лев, – символ царской власти… Что же до Зверинского монастыря, то на местном новгородском наречии зверем называли только медведя – имя Рус (Урс) было табуировано для произношения даже в христианские времена. Во всяком случае, как мы полагаем, между разрушением церквей Святого Лазаря, Святой Марии Магдалины, Аркадского и Зверинского монастырей, по-видимому, существует связь. Она тем более очевидна, что можно считать доказанным существование христианских храмов эпохи неразделенной (т. е. православной) церкви во времена, которые предшествовали повсюду описанному знаменитому «огненно-мечному» крещальному походу Добрыни Малховича, вызвавшему широкое сопротивление новгородцев (в дальнейшем это сопротивление часто представляли как сопротивление «русского народа» якобы «инородному» православию). Более того, правомерен вопрос: с каким «язычеством» боролся «сын Малха Любечанина»? Мы стоим перед фактом: во времена призвания Рюрика на царство Русский Северо-Запад (земля Руса и Словена) были если не полностью, то в значительной степени христианскими, православными. Существовало там и почитание не известных нам сегодня святых».

Христианство существует, согласно официальной доктрине, вот уже около двух тысяч лет. Было бы странно, если бы оно оставалось неизменным на протяжении всего этого времени. Другое дело, что этапы становления очень трудно проследить под наслоением минувших веков и бесконечных «редакторских» правок как Священного Писания, так и богословских трудов. Каждый церковный собор выявлял целый список еретических писаний, которые подлежали запрету и уничтожению. А положило конец безудержному «редакторскому произволу» изобретение книгопечатания. Известная пословица «Что написано пером – не вырубишь топором», мягко так скажем, неверна. Еще как вырубали. В смысле вычищали – пергамент штука дорогая. Однако после того как священные книги и богословские трактаты были изданы большими тиражами, пыл редакторов сильно поиссяк. Любое изменение в библейском каноне воспринималось как ересь. Приходилось мириться с тем, что есть. И если христианство до книгопечатания легко приспосабливалось к меняющемуся миру, то тиражирование Библии и ее переводы положили этому конец. Принятие канона-догмы, между прочим, означает закат, как религии, так и идеологии. Христианство перестает быть инструментом познания Бога и превращается в монумент самому себе, убивая при этом в людях религиозное чувство. В конце концов, то, что было естественным для Средневековья отнюдь не кажется таковым современному человеку. Нынешнему читателю очень трудно принимать Ветхий Завет, полный чудовищного насилия, как священное предание. И происходит это во многом благодаря тому же христианству, все-таки сумевшему объяснить подавляющему большинству людей, что хорошо, а что не очень. Бог Иегова слишком кровожаден для нынешних гуманистов, да и для обычных людей, впрочем, тоже. И от этого факта христианской церкви никуда не уйти.

Но вернемся к человеку, с именем которого связывают, безусловно, эпохальное событие в истории Древней Руси, к Владимиру Святославичу.

«В живописном Любече, охранявшем подступы к Киевской земле с севера, жил в середине Х века некий Малко Любечанин. Его дочь Малуша была ключницей княгини Ольги, а сын Добрыня, очевидно, служил князю. В былинах о Добрыне сохранилась память о том, что он был при княжеском дворе «конюхом да приворотничком», но потом стал уже не слугой, а придворным – «он стольничал-чашничал девять лет». Малуша Любечанка стала одной из наложниц Святослава, и у нее родился сын Владимир, которого долго потом корили его происхождением, называя «робичичем», «холопищем». Если бы не особая удача, то сын ключницы мог бы затеряться в толпе «отроков» и слуг на княжеском дворе. Но его дядя Добрыня однажды воспользовался тем, что законные сыновья князя Ярополк и Олег отказались ехать в далекую северную факторию Руси – Новгород, и предложил послать туда своего племянника. Так юный робичич Владимир стал князем-наместником в маленьком городке на озере Ильмень» (Рыбаков, «Рождение Руси»).

Картина, прямо скажем, пасторальная. Особенно впечатляет городок на озере Ильмень, под которым уважаемый академик подразумевает Новгород. В чем Рыбакову не откажешь, так это в логике – раз городишко маленький, то им, конечно, может управлять кто угодно, даже сын рабыни. Правда, не совсем понятно, где потом Владимир сумел собрать целую рать против Ярополка. А главное, с какой это стати жители удаленной северной фактории стали требовать в князья-наместники не абы кого, а сына самого Святослава Игоревича, победителя Хазарии.

А вот как излагает биографию Владимира Лев Прозоров: «Отец будущего крестителя Руси более или менее известен – великий князь Святослав Игоревич. Любопытнее фигура его матери. До сих пор еще мелькает на страницах популярных изданий и многими принимается на веру романтическая версия, высказанная еще в XIX веке Д. Прозоровским… Речь о том, что мать Владимира якобы приходится дочерью древлянскому князю Малу. Оснований для этой теории, в общем-то, почти никаких, и серьезные ученые ее не рассматривают. Только лишь некоторое созвучие между именем мятежного древлянского князя и настоящим отцом Малки и Добрыни, неким «Малъком Любечанином». Ни малейших намеков на древлянское происхождение Малки и ее брата в летописи нет. Когда Святослав распределяет княжения в землях Руси и речь заходит о Древлянской, про Владимира никто и не вспоминает – а ведь это, казалось бы, естественнее всего, раз уж они сами древляне. В Древлянскую землю отправляют княжить Олега Святославича. Нет и намека на то, чтобы Мал – или его наследник – остались в живых после побоища 946 года. И чего ради Ольга стала бы держать при дворе детей своего злейшего врага, детей того, кто считался убийцей ее мужа? Виновники, свидетели, соучастники – Мал с семейством не были нужны Ольге ни в каком из этих качеств. Более того, даже этимологического родства между именами Мала Древлянского и Малъка-Любечанина, как выясняется, нет. Передаю слово Алексею Карпову, автору биографии Владимира, вышедшей в 1997 году в серии «Жизнь замечательных людей»: «Имена Мал и Малък – разного происхождения. Если в имени Мал без труда виден славянский корень, то основа имени Малък, вероятно, иная. В семитских языках (арабском, древнееврейском) слово «малик» означает «царь», «правитель». Карпов предполагает хазарское происхождение Малки и ее брата. Собственно, это предположение выдвинули еще в 1970-х годах гебраист Валерий Емельянов (ныне, к сожалению, покойный) и А. Добровольский (известный также как Доброслав). Карпов, увы, не то не счел необходимым сослаться на первооткрывателей, не то и впрямь ничего о них не слышал, что тоже вполне допустимо – исследования обоих авторов игнорировались в «академической среде», запуганной жупелом «антисемитизма». В любом случае, с радостью исправляю это, сознательное или нет, упущение исследователя. Единственное, в чем не могу с ним согласиться, – так это в предположении, будто Малък мог быть «хазарским беком», наместником в городе Любече. Я весьма скромного мнения о пресловутом «государственном гении» святой Ольги – и уже высказывал все, что я думаю по этому поводу, в книгах «Святослав» и «Кавказский рубеж», но все же мне трудно допустить, чтоб даже при ней, спустя полстолетия после Олега Вещего, в русских городах вновь появились хазарские наместники!

А вот с утверждением Карпова – «славянское имя сына Малька Добрыни в этом случае не должно смущать» – я как раз охотно и целиком соглашусь. Так что Владимир Святославич – не просто сын рабыни. Он сын хазарки, судя по иудейскому имени – из господствующего клана так называемых «белых хазар», до похода Святослава Игоревича жиревших на торговых пошлинах и продаже двуногого товара (преимущественно славянского), на налогах и поставленном на государственную основу фальшивомонетничестве, благоденствовавших в тени и роскоши «элитных кондоминиумов», в крепостях из белого камня. Так что на момент распределения престолов в своих владениях Святослав, собственно, и не помнил, что у него есть такой сын. Да и не вспомнил бы, если бы разгневанные новгородцы, не вытребовавшие себе князя и не сумевшие произвести на Святослава впечатления угрозами вновь, как при Рюрике, призвать себе государя со стороны (желающего самовольно усесться в землях победителя исполинской Хазарии и достойного противника Восточной Римской империи им пришлось бы долго искать), не столкнулись с его дядькой Добрыней. Святослав с полным равнодушием согласился» («Язычество христианской Руси»).

Трудно не согласиться с Прозоровым, что прямых доказательств родства Добрыни и его сестры с князем Малом нет, но нет и серьезных доказательств хазарского происхождения матери и дядьки Владимира Святославовича. Прозоров в пылу полемики об этом забыл. А приведенное им мнение Карпова не кажется мне убедительным. Что касается «малика», то бишь царя или правителя, то такой титул, скорее, подходит князю Древлянскому, чем наместнику князя в городе Любече, расположенном, к слову, недалеко от Киева. Тут либо титул, либо имя. Я уже высказывал выше предположение, что Мал Древлянский происходит из династии Киевичей, отстраненной от власти варягами Олега. А опирался я в своих рассуждениях на род Амалов, готских вождей, правивших или царствовавших в Причерноморье до гуннского нашествия. Кроме того, у нас есть еще и название Малороссия, которое многими рассматривается как Малая Россия, на самом деле речь идет о Царствующей, Правящей Руси. И на Русь это слово «мал» («малик») попало скорее из иранского языка нежели из арабских. Аргумент насчет того, что Ольга не потерпела бы присутствия при своем дворе детей убийцы своего мужа, кажется мне сомнительным. Одно дело наказать человека, виновного в смерти великого князя, и совсем другое – истребить его малолетних детей, принадлежащих к тому же к династии Киевичей. Что же касается отправки Владимира вместе с дядькой Добрыней в Древлянскую землю, это означало бы «послать козла в огород». Именно поэтому Святослав отослал своего младшего сына и шурина в Новгородскую землю, где у них не было и не могло быть сторонников. Всерьез рассматривать версию, что сын рабыни-наложницы мог стать в Киевской Руси великим князем, вообще не приходится. Таких сыновей и у Святослава, и у Владимира, имевшего, к слову, целый гарем из восьмисот наложниц, водилось с избытком. Женой великого князя могла быть только особа, равная ему по положению. Обидное прозвище «робичич» могло прилипнуть к Владимиру из-за неясного положения как детей князя Мала, так и самой Древлянской земли, утратившей статус княжества после гибели своего правителя. Святослав не только признает Владимира своим сыном, он возвращает Древлянской земле ее место в федерации, каковой по сути являлась тогда Древняя Русь, посылая туда княжить своего второго по старшинству сына Олега. Происхождение Владимира по матери от старой династии Киевичей усиливало его позиции в борьбе со старшими братьями за великий стол. Его наверняка поддержали княжеские и боярские роды, обиженные новой династией. Не исключаю также, что разногласия между старой киевской знатью, чьи предки были связаны с Русским каганатом, и пришельцами-варягами послужили причиной того, что Владимир поменял веру. Достаточно вспомнить крещение Аскольда, а следовательно, и его ближних бояр, чтобы предположить, что в Киеве была сильная провизантийская партия, настроенная весьма недружелюбно как к варягам, так и принесенному ими культу. Что касается иудаизма матери Владимира, то я уже писал выше, что хазарский иудаизм если и отличался от византийского христианства, то не столь значительно, как это кажется Прозорову. Кстати, князь Мал мог быть христианином, принявшим византийскую религию еще при Аскольде, христианами могли быть и его дети. И если княгиня Ольга была родом из Болгарии, то ее расположению к Малуше удивляться не приходится. Дочь древлянского князя, представительница ушедшей в небытие династии, как нельзя лучше подходила в невесты ее сыну. Поэтому если я прав в своих предположениях, то не только бабка, но и мать Владимира были христианками византийской ориентации, если так можно выразиться. Стоит ли после этого удивляться выбору, который сделал в конце концов их сын и внук. Впрочем, это могло быть только одной из причин, побудивших великого князя обратить свой взор на Константинополь. Что касается крепостей из белого камня, в которых благоденствовали хазары, то я уже писал выше, что в подавляющем своем большинстве эти крепости принадлежали Русскому, а не Хазарскому каганату. Равным образом и «двуногий товар» хазары добывали не в славянских землях, а в печенежских. Что, конечно, тоже плохо, зато соответствует исторической правде.

Убийство Люта, сына Свенельда, охотившегося в Древлянской земле, положило начало грандиозной междоусобице, в которую оказались втянуты сыновья князя Святослава. Ярополк, похоже, вынужден был уступить давлению варяжской партии, во главе которой стоял Свенельд. Труднее понять Олега, убившего Люта. Не исключаю, что причиной тому была странная смерть князя Святослава, оставленного, чтобы не сказать подставленного, большей частью своей дружины. Вина Свенельда могла быть косвенной – недосмотрел, а могла быть и прямой – предал. Видимо, в окружении Олега были люди, настаивавшие на второй версии. Да и старший сын Святослава великий князь Киевский Ярополк колебался три года, прежде чем под давлением все того же Свенельда учинить спрос с брата за это убийство. В результате Олег Древлянский погиб во время столкновения с киевлянами, а у Владимира появилась возможность обвинить в его гибели старшего брата. Чем он в конце концов и воспользовался, разорив попутно союзный Киеву Полоцк. Имя полоцкого князя – Рогволд – долгое время служило яблоком раздора между норманнистами и антинорманнистами, несмотря на его очевидные славянские корни. Но для меня в данном случае важнее другое: Рогволд был сторонником варяжской партии и поддерживал Ярополка. Расправа с ним должна была напугать окружение великого князя, отсюда, видимо, и жестокость, с которой действовал Владимир. И, надо признать, его расчет оправдался. Свенельд, «светлый лэд», бывший соратником еще Игоря и Святослава, к этому времени уже умер, и в варяжской партии не нашлось человека, который смог бы организовать сопротивление сторонникам младшего сына Святослава в Киеве. После убийства великого князя Ярополка по приказу Владимира обратного хода у потомков варягов Рюрика и Олега уже не было. Пантеон языческих богов, выстроенный Владимиром на киевском холме, являлся, скорее всего, жестом примирения в отношении именно варяжской партии, почувствовавшей себя ущемленной. Отсюда присутствие среди старых славянских богов и нового персонажа, известного как Семя Ярилы. Между прочим отсутствие в пантеоне Велеса объясняется вовсе не тем, что он якобы был богом простонародья и «врагом» Перуна, а как раз его родством с Ярилиным семенем. Дело в том, что Велес, это, кроме всего прочего, вступивший в пору зрелости Ярила. Он просто становится лишним в триаде Сварог (Саваот) – Ярила (оплодотворяющая энергия Создателя) – и новый бог (Деус), он же обожествленный Драгобер. Собственно, имя Иисус – производное от слова, звучавшего по-латыни как «Деус» («бог»). Так пришлые франки, скорее всего, называли своего обожествленного короля. Впрочем, его связь с Меровингами для обрусевших, если так можно выразиться, варягов и франков гораздо менее существенна, чем связь с Ярилой, чьим символом является крест. Скорее всего, сходные процессы идут и в Западной Европе – давно утратившая власть династия Меровингов забывается. А вот культ Деуса Кристоса набирает силу. Прозоров, цитату из книги которого я приводил выше, прав в том, что слово «Кристос» пришло в Византию из Рима, поскольку на греческом языке оно ровным счетом ничего не означает. А вот римляне, точнее католики, позаимствовали его у славян, где этот символ всегда означал небесную защиту. Прав Уве Топпер, именно соперничество с иудаизмом, набиравшим силу как в Западной Европе, так и в Византии, заставило Рим и Константинополь обратить внимание на новый культ, становящийся все более популярным как в народе, так и среди знати. Народ обрел в новом Деусе своего небесного защитника, а знать – «своего человека в верхах». Но если первое, Деус – Защитник – Спаситель, вполне устраивало значительную часть служителей церкви, то обожествление Меровингов – нет. Причем Рим и Константинополь в этом неприятии Драгобера были единодушны. Что, разумеется, не мешало спорам и ссорам по этому поводу. Скорее всего, именно в это сложное время выбора патриарх Фотий и папа Николай обменялись «любезностями», предав друг друга анафеме. Однако примирение, как пишет Вернадский, Константинополя и Рима состоялось еще при жизни Фотия. Видимо, тогда же возникла версия о распятом на кресте боге, которая должна была оправдать имя нового Деуса – Кристос. Евангелия, опирающиеся на эту версию, скорее всего, были написаны позднее, а на начальном этапе обходились устным преданием, потихоньку встраивая новый культ в уже утвердившую себя и в Риме, и в Константинополе монотеистическую сиро-палестинскую религию. Что же касается большей части Европы, то здесь формирование по сути новой религии принимало формы так называемого «двоеверия». Сюда же можно отнести и арианство, не липовое, во главе с сирийским проповедником Арием, а самое что ни на есть реальное, восходящее к обожествляемым вождям. Отсюда и спор о подобосущности и единосущности нового Деуса – Иисуса. Прозоров по этому поводу пишет: «Именно для борьбы с их (ариан) учением враги готов, франкские короли, ввели в Символ веры знаменитое «филиокве» (принцип равного исхождения Духа Святого и от Бога-Отца, и от Бога-Сына)»» («Язычество христианской Руси»).

От себя добавлю, что этот символ веры, не признанный Константинополем, был введен Римом для того, чтобы оторвать нового Деуса от Ярилы, потомком которого он являлся. Теперь Ярила заменялся Богом Святым Духом, исходящим не только от Саваота, но и от Кристоса. Это обстоятельство было важным именно для Рима, боровшегося со сторонниками культа Драгобера, который был теснейшим образом связан именно с Ярилой, числившимся его отцом, но совершенно не волновал Константинополь, поскольку о Меровингах здесь если и знали, то давно забыли. Главной опасностью для них являлся иудаизм, обретший «базу» в Хазарском каганате и породивший «талмудизм», новую разновидность старой монотеистической религии. От былой дружбы между Византией и Хазарией ко времени княжения Святослава не осталась и следа. Надо полагать, что в Константинополе не без удовольствия наблюдали, как русский каган громит кагана хазарского. Спохватились в Византии только после того, когда Святослав ввел свои войска в Болгарию. Скорее всего, целью его предприятия было навязать Константинополю, а заодно и болгарам христианство в его варяжском варианте: Сварог – Ярила – Деус Кристос. И если многим болгарам этот вариант пришелся по душе, то для Византийской империи он был абсолютно неприемлем, поскольку означал зависимость Константинополя от Киева. У Святослава была возможность поставить эффектную точку в затяжной борьбе между цивилизациями скифской и римской. Однако этого не случилось. Я не буду здесь передавать подробности этой борьбы, они описаны в моем романе «Каган русов», остановлюсь лишь на одном эпизоде, на мой взгляд, весьма характерном, да к тому же взятом у Льва Диакона, которого если можно обвинить в пристрастности, то уж никак не к русам, коих он совершенно справедливо называет скифами. Во время встречи победителя Иоанна Цимисхия и побежденного, но не сдавшегося Святослава первый скромно стоит на берегу, а второй сидит в ладье. Кто мало-мальски знаком с обычаями константинопольского двора, будет поражен этим обстоятельством не меньше византийского летописца. Конечно, Цимисхий самозванец, прорвавшийся на трон в результате дворцового переворота, но он ведь глава не только Византийской империи, но и христианской церкви. Мог бы, кажется, сесть на коня… Увы для Цимисхия, не мог. Ибо есть разница, и очень существенная, между наместником Бога на земле и его потомком, живым олицетворением Деуса Кристоса, коим наверняка считал себя Святослав. А у императора Иоанна не хватило смелости оспорить претензию русского кагана. Цимисхий, кстати, был храбрым воином и опытным полководцем, что он доказал в войне со Святославом. Но это дела земные, а вот о делах небесных старый вояка судить не рискнул. А потому и отдал почести человеку, ведшему свой род от Бога, того самого Кристоса, которому еще предстояло стать Христом, царем Иудейским, как в Византии, так и на Руси. Святой Руси, между прочим. Можно, конечно, поспорить, кто кого породил, Сварог-Свет Святую Русь или Святая Русь Сварога-Света. Важно другое: два этих понятия неразрывны, и об этом должны помнить как верующие, так и неверующие. Конечно, православные верующие будут ссылаться на традицию, на Новый Завет, на сонм святых и праведников, которые прямо указывают на Палестину как родину Христа. Что можно сказать в ответ на это: явление Бога – это событие вселенского масштаба, оно не может быть одномоментным и сводиться к впечатлениям четырех не шибко грамотных людей, о которых мы не знаем практически ничего. Судьбу новой религии решали не евангелисты Лука, Марк, Матфей и Иоанн. Ее решали иерархи церкви, жрецы новой религии, съезжавшиеся на соборы со всей Европы и поднятием рук определявшие, подобосущен новый Деус старому или единосущен с ним. Они же редактировали «Благую весть», определяя, в какой форме она будет удобна именно для них, и не в далеком будущем, а в данный отрезок времени, заполненный интригами, властолюбием, тщеславием особ, мнящих себя властителями дум. Наших с вами дум. И я, честно говоря, не совсем понимаю, почему эти люди, давно истлевшие в гробах, продолжают навязывать свое понимание божественных, вселенских процессов мне и моим современникам. Это же абсурд. Мертвые не должны хватать за полы живых!

Но вернемся к двоеверию и арианству. Вот что пишет о последнем Лев Прозоров: «И вот в летописи, в рассказе о крещении Владимира, христианский проповедник говорит русскому князю, что Бог-Отец – «старейший» в Троице (арианский принцип!), что Бог-Сын подобосущен Отцу своему (прямое арианство!), и «забывает» прибавить обязательный тезис о единосущности лиц Святой Троицы (специально против ариан сочиненный). Ладно бы дело ограничивалось только этим, хотя и тут появление арианства (в Символе веры! в рассказе о крещении страны!) удивляет. Но как быть с тем, что уже в первые века после Крещения у нас переведены сочинения византийца Василия Великого против арианина Евномия? Тогда же переводят «Слова» против ариан их главного противника Афанасия. И отечественные мыслители – Феодосии Печерский, Кирилл Туровский – уже сами творят в антиарианском ключе. Раз с арианством воевали, значит, оно было! Так же, как, скажем, присяжные атеисты 1970—1980-х воевали не с «новыми друидами» или виккой, «религией ведьм», не проникавшими в Советский Союз, а с баптистами, иеговистами, кришнаитами – с сектами, существовавшими в нашей стране» («Язычество христианской Руси»).

Скорее всего, арианство не просто дожило до Крещения Руси, оно как раз в это время главенствовало в христианстве. Собственно культ Драгобера изначально был арианским, если так можно выразиться. Он опирался на древний обычай обожествления вождей-ярманов. Убитый копьем Меровинг никак не мог быть единосущен с Создателем, но мог быть только подобосущен ему. Более того, и в Риме, и в Византии этот принцип, названный позднее арианским, никем еще не отрицался. Иначе это действительно нашло бы отражение в летописи о Крещении Руси. А вот в последующие века борьба с арианством разразилась нешуточная, в том числе и в нашем отечестве. Иначе трудно объяснить, с чего бы это давно осужденное еретическое учение Ария вновь активизировалось спустя шесть с половиной веков. Прозоров абсолютно прав – это полный абсурд.

А вот мнение того же Прозорова о двоеверии: «По всей Европе христианство столь же причудливо сочеталось с древней верой. В Скандинавии бил источник «святого Тора», в городах средневековой Германии стояли колонны в честь Юпитера Христа (!), в Греции сельские священники в начале ХХ века не препятствовали почитанию прихожанами древних статуй, называя их «святой Дамитрой» – в святцах «отчего-то» не обозначенной. Иной раз и церковь, скрепя сердце, утверждала своим авторитетом такой «гибрид»: миллионы христиан-католиков молятся древней кельтской богине Бригитте, «превратившейся» в одноименную святую… Язычники, чтящие богиню Диану, существовали в Бельгии до XVII века… На плане итальянского городка Ассизи, родины знаменитого святого Франциска, составленном в его время, указан, как ни в чем не бывало, храм Минервы. На юге Италии еще в XVII веке крестьяне верили кто в сто, а кто в тысячу богов. В XII веке в триста лет как крещеной Болгарии, на горе Афон, в нескольких шагах от знаменитого монастыря «болгары, именуемые славяне» чтили каменное изваяние своей богини, а столетие спустя в столице царства, Великом Тырново, их соотечественник нацарапал на стенке глиняной корчаги имя Сварога» («Язычество христианской Руси»).

От себя могу еще добавить к общему списку святую Вальпургу, якобы дочь саксонского короля, принявшую мученический венец на заре христианства в Саксонии. К слову, из ее жития невозможно понять, почему Вальпургиева ночь превратилась в ночь разгула нечисти и именно в этом качестве воспринимается до сих пор европейскими обывателями. А вот если предположить, что речь идет о Велесовой пурге, то все сразу же становится на свои места. Ибо, согласно славянским мифам, Велес зимой превращается в Дракона, а это самое суровое время года считается временем разгула навьих сил, связанных с загробным миром.

Столь же причудливой была христианская вера на Руси, причем вплоть до XX века. Проблема была в том, что творцы новой религии просто не могли взять и отменить языческие мистерии, связанные с земледельческими циклами, это бы обернулось катастрофой для них самих. Поэтому новое вино влили в старые мехи. Вот что пишет об этом Рыбаков: «Моления славян-язычников своим богам были строго расписаны по временам года и важнейшим сельскохозяйственным срокам. Год определялся по солнечным фазам, так как солнце играло огромную роль в мировоззрении и верованиях древних земледельцев.

Начинался год, как и у нас сейчас, 1 января. Новогодние празднества – Святки – длились 12 дней, захватывая конец старого года и начало нового. В эти дни сначала гасили все огни в очагах, затем добывали трением «живой» огонь, пекли специальные хлебы и по разным приметам старались угадать, каков будет наступающий год. Кроме того, язычники всегда стремились активно воздействовать на своих богов при помощи просьб, молений и жертвоприношений: в честь богов устраивались пиры, на которых закалывали быков, козлов, баранов, всем племенем варили пиво, пекли пироги. Боги как бы приглашались на эти пиры-братчины, становились сотрапезниками людей. Существовали специальные святилища – «требища», предназначенные для таких ритуальных пиров. Церковь использовала новогодние языческие святки, приурочив к ним христианские праздники Рождества и Крещения (25 декабря и 6 января). Следующим праздником была Масленица, буйный и разгульный праздник весеннего равноденствия, встречи солнца и заклинания природы накануне весенней пахоты. Церковь боролась с этим праздником, но не смогла его победить и добилась только выдворения его за календарные сроки Великого поста перед Пасхой. В пору пахоты, сева яровых и «прозябания» зерна в земле мысль древнего славянина обращалась к предкам-«дедам», тоже лежащим в земле. В эти дни ходили на кладбище и приносили «дедам» пшеничную кутью, яйца и мед, считая, что предки-покровители помогут всходам пшеницы. Кладбища представляли собой в древности как бы «поселки мертвых». Над сожженным прахом каждого умершего строилась деревянная «домовина» («столп»); в эти миниатюрные дома и приносили угощение предкам весной и осенью. Позднее над могилами стали насыпать земляные курганы. Обычай «приносов» в «родительские» дни сохранялся до XIX века.

На протяжении весны и лета беспокойство древнего земледельца об урожае все возрастало: нужны были вовремя дожди, вовремя солнечное тепло. Первый весенний праздник приходился на 1–2 мая, когда появлялись первые всходы яровых. Второй праздник, слившийся впоследствии с христианским Троицыным днем, – это день бога Ярилы, бога животворящих сил природы; в этот день (4 июня) убирали лентами молодую березку и украшали ветками дома. Третий праздник отмечал летний солнцеворот 24 июня – день Купалы (Иван Купала). Во всех этих праздниках ощущается настойчивое моление о дожде. Хороводы девушек, обрядовые песни и пляски в священных рощах, жертвоприношения рекам и родникам – все было направлено на получение дара неба, дождя. Дню Купалы предшествовала «русальная неделя». Русалки – нимфы воды и полей, от которых, по представлениям славян, зависело орошение земли дождем.

Праздник Купалы был наиболее торжественным из весенне-летнего цикла. Поклонялись воде (девушки бросали венки в реку) и огню (в Купальскую ночь на высоких холмах, на горах разводили огромные костры, и юноши и девушки попарно прыгали через огонь). Жизнерадостная игровая часть этих молений сохранялась очень долго, превратившись из обряда в веселую игру молодежи.

Кульминационным пунктом славянского сельскохозяйственного года были грозовые, жаркие июльские дни перед жатвой. Земледелец, бессильный перед лицом стихий, со страхом взирал на небо: урожай, взращенный его руками, вымоленный (как он думал) у богов, был уже почти готов, но грозное и капризное небо могло его уничтожить. Излишний зной мог пересушить колосья, сильный дождь – сбить созревшее зерно, молния – спалить сухое поле, а град – начисто опустошить нивы. Бог, управляющий небом, грозой и тучами, был особенно страшен в эти дни; его немилость могла обречь на голод целые племена. День Рода-Перуна (Ильин день – 20 июля) был самым мрачным и самым трагическим днем во всем годовом цикле славянских молений. В этот день не водили веселых хороводов, не пели песен, а приносили кровавые жертвы грозному и требовательному божеству, прямому предшественнику столь же жестокого христианского бога. Знатоками обрядности и точных календарных сроков молений были жрецы-волхвы и ведуньи-знахарки, появившиеся еще в первобытную эпоху» («Рождение Руси»).

Как мы видим, христианство на Руси просто слилось с той самой древней религией, которая его породила. И хотя принято считать, что христианство распространилось из единого центра, это не так. Скорее всего, не было даже раскола единой якобы религии на католическую римскую и ортодоксальную византийскую. Эти религии, хоть и опирались на сиро-палестинский монотеизм, в своей христианской фазе, связанной с Иисусом Христом, с самого начала действовали в разных исторических условиях и шли разными путями, отсюда и различия в обрядовости и символах веры. Эти различия пытались преодолеть, но преодоление в тех условиях означало подчинение, либо Рима Константинополю, либо Константинополя Риму. Третьим центром христианской религии с самого начала являлась Русь. Христианство здесь складывалось не только во взаимодействии как с западной (римской), так и восточной (византийской), но и в противостоянии с ними. И далеко не случайно русская христианская церковь называется православной, а не правоверной (ортодоксальной), как византийская. Москва действительно Третий Рим, если под Москвою понимать не собственно город, а Россию, поскольку Древняя Русь является одним из трех равноправных центров возникновения христианской религии. Причем контакты с Западом на начальном этапе распространения христианства были даже теснее, чем с Востоком. Что и отразилось в названии предметов, связанных с новым культом.

Вот что пишет об этом Прозоров: «Вплоть до начала XIII века русские князья спокойно роднились с западными правителями. Русские княжны выходили замуж за французов (знаменитая Анна Ярославна, привезшая в Париж будущие коронационные регалии французских государей – славянское Евангелие, написанное глаголицей, и саблю киевской работы, невесть с чего провозглашенную французами «мечом Карла Великого»), датчан, поляков. В свой черед русские князья (которых, напомню, на Западе называли «королями») венчались с западными принцессами – скажем, женой Владимира Мономаха была англичанка Гита, дочь последнего англосаксонского короля Британии. Есть сообщения, что и в походах крестовых участвовали, и даже городок Русь (Россиа, Ругия, Руйя и т. д.) в Сирии основали» («Язычество христианской Руси»).

Собственно, в Древней Руси при князе Владимире произошло первое столкновение всех трех ветвей нарождающегося христианства, что привело к трагическим последствиям. Я уже писал выше о пантеоне князя Владимира, который считают языческим, но на самом деле он уже был отчасти христианским, о чем говорит присутствие в нем Семъ Ярилы. Эта франко-варяжский, начальный этап христианства, опирающийся на древнюю славянскую традицию, имел своих сторонников не только среди пришлых варягов. А потому его разрушение не могло ни привести к кровавому противоборству. Тем более что византийский вариант христианства был чужд славянской ведической традиции и ориентировался на сиро-палестинский монотеизм. Очень может быть, что поначалу и знать, и простые горожане, не говоря уже о селянах, не уловили разницы между Деусом Кристосом и Иисусом Христом. Символом и того и другого был крест, и тот и другой претендовали на статус защитника и спасителя. Прозрение началось после разрушения святилищ старых, связанных со славянскими богами, и новых, сооруженных в честь Деуса Кристоса. Особенно отличился на этом поприще дядька Владимира Добрыня, сын Мала. И пока речь шла о храмах франко-варяжского культа, славянская знать отмалчивалась, а возможно, и злорадствовала по поводу беды, свалившейся на пришельцев. Зато глухой ропот наверняка поднялся, когда ревнители византийской веры принялись за языческие капища и волхвов славянских богов. Надо сказать, что славянские волхвы отнюдь не были беззащитными старцами-странниками, как их рисуют историки в рамках поздней христианской традиции. Это были люди, принадлежавшие к древней брахманской касте, слово которых тысячелетиями определяло путь индоевропейских и славянских родов и племен. Собственно, христианство утвердилось на Руси только тогда, когда представители брахманских (будем называть их так, за неимением славянского аналога) родов стали встраиваться в институты новой религии. Как ни заманчиво представить христианство как религию нищих и бедных, где любой простолюдин мог занять достойное место, приходится признать, что иерархами новой церкви становились потомки жрецов старой веры. Но пока что до такого крутого поворота в отношениях христианской религии и представителей жреческих родов было еще далеко. Я думаю, Владимир в какой-то момент почувствовал нарастающее сопротивление и сбавил обороты. Никакого одномоментного Крещения Руси не было и не могло быть. Христианская религия не настолько была сильна, что одним махом свергнуть прежних кумиров. Великому князю пришлось в дальнейшем больше хлопотать о сохранении равновесия в верхах, чем об апостольских подвигах во славу новой веры. Пожалел ли Владимир о совершенном перевороте, сказать трудно. Возможно, его прельстил титул басилевса, который он обрел после брака с сестрой византийского императора Анной. Интересно, что этот титул наши историки трансформировали в имя Василий, вроде полученное Владимиром при крещении. Вообще-то якобы византийская традиция смены имен при переходе в новую веру не находит ни малейшего подтверждения в соседних с Русью странах, тоже принимавших крещение от Константинополя. Зато в Византийской империи, как в империи Римской, существовала другая традиция, когда зять императора становился и его соправителем. Естественно, в случае с Владимиром это было формальностью, не более, так же как и вассальная зависимость Руси от Византии, тоже вытекавшая из этого брака. С Крещением Руси связывают также учреждение митрополии, но я сильно сомневаюсь, что присланные Константинополем митрополиты, если они вообще были присланы сразу после Крещения, играли в Киеве, не говоря уже о других крупных городах, мало-мальски значимую роль. Русь была федерацией княжеств, и в каждом из них верховодила местная знать, которая хоть и признавала власть великого князя, но не забывала и о своих правах. Новая вера должна была, по мнению Владимира, объединить разнородные земли в единое целое, но пока что она привела к результату прямо противоположному, усилив сепаратистские тенденции. Пожалуй, единственное, чего добился Владимир своим браком и принятием новой религии, так это нейтралитет Византии, необходимый ему в противостоянии с печенегами, проявлявшими активность на южных границах Руси в конце X – начале XI века.

Вот что пишет о трудах Владимира академик Рыбаков: «Довольно аморфное раннефеодальное государство Киевскую Русь правительство Владимира стремилось охватить новой административной системой, построенной, впрочем, на типичном для той эпохи слиянии государственного начала с личным: на место прежних «светлых князей», стоявших во главе союзов племен, Владимир сажает своих сыновей: Новгород – Ярослав; Полоцк – Изяслав; Туров – Святополк; Ростов – Борис; Муром – Глеб; Древлянская земля – Святослав; Волынь – Всеволод; Тмутаракань – Мстислав…

Но по-прежнему оставалась нерешенной главная задача внешней политики Руси – оборона от печенежских племен, наступавших на русские земли по всему лесостепному пограничью. Владимир сумел сделать борьбу с печенегами делом всей Руси, почти всех входивших в ее состав народов, ведь гарнизоны для южных крепостей набирались в далеком Новгороде, в Эстонии (Чудь), в Смоленске и в бассейне Москвы-реки, в землях, куда ни один печенег не доскакивал. Заслуга Владимира в том и состояла, что он весь лесной Север заставил служить интересам обороны южной границы, шедшей по землям полян, уличей и северян» («Рождение Руси»).

Как видите, проблем у великого князя хватало, да и врагов он нажил немало не только на религиозной почве, но и на ниве государственного строительства. Надо полагать, «светлые князья», бывшие правители удельных княжеств, спали и видели, как бы им спихнуть с княжеских столов сыновей новоявленного басилевса-Василия. Целый ком противоречий, порожденный религиозной и административной реформами, не мог не обернуться трагедией. Гром грянул после смерти Владимира. Но предчувствие надвигающейся беды ощущалось еще при его жизни. Собственно, кончину великого князя летописцы связывают с огорчением отца по поводу непочтительного отношения сына Ярослава, сидевшего в Новгороде и отказавшегося платить подати Киеву. Недовольство новгородцев было понятно, их заставляли оплачивать из своего кармана строительство оборонительных сооружений на земле, которую они наверняка считали чужой. В конце концов, до Новгорода жадные ручонки печенегов в любом случае не дотягивались. Однако события, развернувшиеся в Киеве после смерти Владимира, выглядят очень странно.

Обратимся сначала к Прозорову: «Вот, что говорит, словно бы очнувшись от семнадцатилетнего молчания, «Повесть временных лет». Перед смертью Владимир отправил одного своего сына, Бориса, в степь против печенегов. Вскоре он умирает, а Святополк, находящийся в это время в Киеве, скрывает его смерть, тайно вынеся тело через пролом в стене. Кстати, так выносят из дома тех, в отношении кого возникают подозрения – не надумает ли покойничек вылазить из могилы и навещать скорбящую родню полнолунными ночами? Еще одно подтверждение мысли, что креститель Руси умер, скажем так, нехорошей смертью. А вот на «тайное» это погребение походит мало – ладно еще тайно вынести завернутое, как мы помним, в ковер тело старого государя, но вот тайно ночью пробить каменную стену великокняжеского терема… что ж, киевляне оглохли всем городом, что ли?» («Язычество христианской Руси»).

В данном случае Прозоров ошибается, великий князь умер на Берестове, скорее всего, в деревянном тереме. Вот что сообщает об этом «Повесть временных лет»: «Когда Владимир собрался идти против Ярослава, Ярослав, послав за море, привел варягов, так как боялся отца своего; но Бог не дал дьяволу радости. Когда Владимир разболелся, был у него в это время Борис. Между тем печенеги пошли походом на Русь, Владимир послал против них Бориса, а сам сильно разболелся; в этой болезни и умер июля в пятнадцатый день. Умер он на Берестове, и утаили смерть его, так как Святополк был в Киеве. Ночью же разобрали помост между двумя клетями, завернули его в ковер и спустили веревками на землю; затем, возложив его на сани, отвезли и поставили в церкви Святой Богородицы, которую сам когда-то построил. Узнав об этом, сошлись люди без числа и плакали по нем – бояре как по заступнике страны, бедные же как о своем заступнике и кормителе. И положили его в гроб мраморный, похоронили тело его, блаженного князя, с плачем».

Из этого отрывка не совсем понятно, в чем же суть утаивания смерти великого князя, если его тело поместили в церкви Святой Богородицы. Тем более что тут же «сошлись люди без числа и плакали по нем». Между прочим титул «басилевса» означал не просто царя, а царя, Богом хранимого. «Как Бог суть высшее всего мира, так и император возглавляет царствие земное. Власть императора, стоявшего на вершине земной империи, организованной по подобию иерархии «небесной», священна и богохранима» (Дашков, «Императоры Византии»). Как видим, у Прозорова есть основания заподозрить во всей этой истории нечто «нехорошее». Что-то не складывается у Нестора, что-то он пытается скрыть. Конечно, и в Византии устраняли императоров силовыми методами, тут им даже «богохранимость» не помогала, но ведь Владимир умер вроде своей смертью. Зачем разбирать «помост между клетями» и спускать тело покойного на веревках? Чтобы Святополк не узнал? Но ведь князь Туровский в это время сидит в темнице вместе с женой, под надежными запорами.

Вот что пишет по этому поводу Лев Прозоров: «Любопытно и то, что Титмар Мезербургский, современник событий, ни слова не говорит о злодеяниях «киевского короля» Святополка, которому польский «герцог» Болеслав помогал в войне с его, Святополка, братом, «королем новгородским» Ярославом. Кстати, становится понятно, что, собственно, Святополк делал к Киеве в момент смерти отчима – по словам немецкого хрониста, он там сидел, но отнюдь не на престоле, а в тюрьме. Вместе с ним ели горький хлеб неволи его жена, дочь Болеслава и ее духовник, немецкий (если в землях восточных славян церковь в те времена была представлена в основном греками, то в землях западных – немцами и чехами) епископ Рейнберн, каковой в той темнице и скончался» («Язычество христианской Руси»).

Клетями, если кто не знает, назывались срубы в несколько ярусов, из которых состоял терем, их могло быть несколько, между собой они соединялись переходами или сенями. Нестор называет эти сени помостом. Конечно, помост из досок можно разобрать без лишнего шума, не привлекая внимания. Но ведь княжеская усадьба обнесена высокой стеной, и народу там было немало… Ждали возвращения Бориса? А собственно, причем здесь Борис? Владимир умер в 1015 году, через 27 лет после Крещения Руси и женитьбы на гречанке Анне. Святополк был сыном Ярополка, убитого Владимиром, но родился уже после смерти отца. Владимир женился на его матери и усыновил племянника. Таким образом, Святополк был старшим в роду Рюриковичей и должен был без проблем занять великий стол. Зачем ему понадобилось убивать Бориса и Глеба, которые были значительно моложе и его самого, и Ярослава Новгородского? Скорее уж Ярослава он должен был опасаться, как своего естественного преемника.

А между тем в это время в Новгороде происходят события, еще более удивительные и кровавые, чем в Киеве: «Святополк же окаянный стал княжить в Киеве. Созвав людей, стал он им давать кому плащи, а другим деньгами, и роздал много богатства. Когда Ярослав не знал еще об отцовской смерти, было у него множество варягов, и творили они насилие новгородцам и женам их. Новгородцы восстали и перебили варягов во дворе Поромоньем. И разгневался Ярослав, и пошел в село Ракомо, сел там во дворе. И послал к новгородцам сказать: «Мне уже тех не воскресить». И призвал к себе лучших мужей, которые перебили варягов, и, обманув их, перебил. В ту же ночь пришла ему весть из Киева от сестры его Предславы: «Отец твой умер, а Святополк сидит в Киеве, убил Бориса, а на Глеба послал, берегись его очень». Услышав это, печален был Ярослав и об отце, и о братьях, и о дружине. На другой день, собрав остаток новгородцев, сказал Ярослав: «О милая моя дружина, которую я вчера перебил, а сегодня она оказалась нужна». Утер слезы и обратился к ним на вече: «Отец мой умер, а Святополк сидит в Киеве и убивает братьев своих». И сказали новгородцы: «Хотя, князь, и иссечены братья наши, – можем за тебя бороться!» И собрал Ярослав тысячу варягов, а других воинов 40 000, и пошел на Святополка, призвав Бога в свидетели своей правды и сказав: «Не я начал избивать братьев моих, но он; да будет Бог мстителем за кровь братьев моих, потому что без вины пролил он праведную кровь Бориса и Глеба. Или же и мне то же сделать? Рассуди меня, Господи, по правде, да прекратятся злодеяния грешного». И пошел на Святополка» («Повесть временных лет»).

Чем дальше в лес, тем больше дров. Воля ваша, но в данном случае у меня нет веры ни Нестору, ни позднейшим редакторам и толкователям. По моему мнению, два этих события, в Киеве и Новгороде, теснейшим образом связаны между собой. Вряд ли истребление варягов «во дворе Поромоньем» было случайностью. В Новгороде, как и в Киеве, наверняка сложилась провизантийская партия. Можно даже предположить, что возглавлял ее посадник Константин, сын Добрыни. Был Константин, скорее всего, ровесником Владимира или около того, а следовательно, человеком опытным. Кроме того, не приходится сомневаться, что он являлся активным участником карательной экспедиции своего отца против старых богов и варяжского культа. Для него победа Ярослава в споре с отцом означала торжество варяжской партии, что сулило ему в будущем большие неприятности. Именно внук Мала, скорее всего, спровоцировал конфликт между варягами и новгородцами. Судя по всему, варяжских гостей «во дворе Поромоньем» полегло немало. Именно поэтому победители явились на княжий двор без страха. Наверняка они пришли, чтобы продиктовать свою волю ослабевшему князю. Видимо, Ярослав притворно пошел им на уступки, а потом безжалостно истребил опьяневших на пиру гостей. Вести, пришедшие из Киева, потрясли новгородцев, так что Ярославу без труда удалось склонить их к походу против братоубийцы Святополка. Тем более что уцелевшему Константину этот поход был выгоден. Ибо Ярославу волей-неволей пришлось принять условия частично истребленной им византийской партии. Видимо, князя Новгородского не зря впоследствии прозвали Мудрым, поскольку власть для него оказалась важнее религии. После поражения Ярослава на реке Буге от Болеслава Польского, тестя Святополка, именно посадник Константин выступил за продолжение борьбы, подбодрив в нужный момент павшего духом князя Новгородского: «Ярослав же, прибежав в Новгород, хотел бежать за море, но посадник Константин, сын Добрыни, с новгородцами рассек ладьи Ярославовы, говоря: «Хотим и еще биться с Болеславом и со Святополком». Стали собирать деньги от мужа по 4 куны, а от старост по 10 гривен, а от бояр по 18 гривен. И привели варягов, и дали им деньги, и собрал Ярослав воинов много» («Повесть временных лет»).

Но пока у Ярослава все еще впереди – и победы, и поражения. Пока он еще готовится к борьбе за великий стол с Святополком, объявленным «братоубийцей». Не думаю, что частичный разгром византийской партии и убийство ее вождей сильно опечалили новгородцев, зато они наверняка еще хранили память о походе на Киев во времена Владимира и Ярополка. Походе, принесшем новгородцам немало барышей. Сорокатысячная рать, собранная Ярославом, – это серьезная сила, способная решить любую поставленную задачу. Здесь интересно другое – что побудило Ярослава готовиться к войне с отцом? Вряд ли он слишком близко принимал к сердцу заботы новгородцев, неохотно плативших дань великому князю. Тогда что же подвигло его на такой шаг? Думаю – переворот, который готовил его отец, в обход всех правил наследования великого стола. Владимир прочил в преемники Бориса, скорее всего, сына гречанки Анны, чтобы там ни писали насчет его рождения лукавые летописцы. Борис и Глеб были племянниками императора Василия, и уж конечно, именно они являлись надеждой византийской партии. Особенно Борис. Именно Бориса они прочили в преемники басилевса Владимира. Отсюда и неудачная попытка скрыть смерть князя. Видимо, у оппонентов византийской партии нашлись осведомители в Берестове. Бориса устранили раньше, чем он успел добраться до Киева. Следом был убит Глеб. Что касается Святополка, то он прибыл в Киев, скорее всего, чтобы заявить названному отцу о своих правах законного наследника, но стараниями византийской партии угодил в темницу. Составить заговор против отца и братьев он просто не успевал, да и чужим был в Киеве Святополк Туровский. Ярослав оказался умнее старшего брата. Не исключено, что он просто лучше знал своего отца. Именно поэтому он готовил рать для похода, пригласив к его участию варягов. Скорее всего, приверженцев Деуса Кристоса и старых богов. На них он мог положиться в любом случае. А далее случилось то, что случилось. Святополк пошел на сделку с варяжской партией и тем самым принял на себя ответственность за смерть братьев, что позволило Ярославу выступить в роли мстителя. В первой же битве с новгородцами Святополк потерпел жесточайшее поражение. Не исключаю, что недавно обретенные киевские союзники его предали, поскольку видели своего вождя именно в Ярославе. Правда, Святополк с помощью тестя, польского короля Болеслава, захватил Киев, но торжество его было недолгим. Бесчинства поляков вызвали восстание в Киеве. В конце концов, Болеслав вынужден был уйти в Польшу, а Святополк, потерпев очередное поражение от брата, отправился в изгнание с клеймом братоубийцы. Впрочем, никто его не преследовал, никто не пытался ему отомстить. Видимо, современники хорошо знали, что в смерти братьев он не повинен.

Глава 10. Ярославичи

В войне Ярослава с Святополком был один любопытный эпизод, на который обратил внимание Лев Гумилев. Случилось это после первой битвы у города Любеча (1016), завершившейся победой новгородцев и варягов. Вот цитата из книги «От Руси к России»: «Победители-новгородцы вошли в Киев, «и погоре церкви», пишет летописец. Мы заключаем из этого, что идейная основа действий Ярослава, его программа сводилась к восстановлению язычества. Но христианизация Киева была уже слишком сильной. Никто не хотел возвращения культа Перуна. От этого Ярослав чувствовал себя в столице крайне неуверенно.

В 1018 г. разногласия между партиями язычников и христиан обострились. Этим воспользовались польский король Болеслав Храбрый и беглец Святополк. Польское войско двинулось на Киев, чтобы, по утверждению поляков, освободить христиан от власти злых язычников».

С Гумилевым категорически не согласен Прозоров: «Однако это мнение не подтверждается ни одним источником – и русские, и скандинавские, и германские, и византийские источники знают Ярослава как убежденного христианина. Если его «обращение» состоялось в Киеве, церковные авторы не оставили бы без внимания столь излюбленного ими (от Бравлина и Аскольда до Владимира) сюжета – язычник и разоритель христианских святынь, одержав физическую победу, сам побежден могуществом «истинной» веры. А может, речь шла о том, что во взятом Киеве были погоревшие, разрушенные церкви? И не надо лицемерного негодования по поводу вандализма язычников! Во-первых, это не их учили подставлять правую щеку, схлопотав по левой, «любить врагов своих» и «благословлять ненавидящих их». Во-вторых, церкви как раз и ставили сплошь и рядом именно на тех местах, где стояли разрушенные языческие святилища. А место для этих святилищ было выбрано – в глазах язычников, по крайней мере – не человеческим произволом, а волей Богов. Они, в отличие от христиан, не могли построить храм где вздумается. Приходилось расчищать места. Только и всего. Летописи восславляют Ярослава за неимоверные заслуги в деле распространения христианства на Руси – при нем-де оно начало «шириться и укрепляться». Простите, но он, по тем же летописям, построил всего лишь четыре церкви – в чем же состояли его заслуги в «расширении и укреплении» христианства?» («Язычество христианской Руси»).

Прозоров, как мы видим, не отрицает разрушения христианских церквей, он просто считает, что сделали это сами киевляне еще при Святополке, в котором он видит вождя языческой партии. В чем сходятся оба Льва, и Прозоров, и Гумилев, так это в том, что война, разразившаяся после смерти Владимира Крестителя, носила отчасти, а может, и по сути своей религиозный характер. В этом с ними трудно не согласиться. Гумилев вообще считает Святополка первым «западником» на Русской земле. Ибо обращается князь Туровский за поддержкой к католику Болеславу Храброму. Но я уже писал выше, что кроме римского христианства, опирающегося на сиро-палестинский монотеизм, был еще и франко-варяжский вариант, связанный со старыми славянскими богами. К слову, и в самом Риме по части благочестия далеко не все было гладко. Сошлемся хотя бы на Гумилева: «Известно, что в середине века на святой престол иногда всходили очень грешные папы. В 955 г. на папский престол воссел шестнадцатилетний юноша, нареченный папой Иоанном XII. Ватиканский двор стал вертепом продажных женщин. Если бы папа был только охотником, игроком, волокитой и пьяницей, то это было бы еще полбеды. Но римский первосвященник давал пиры с возлияниями в честь древних языческих богов и пил за здоровье Сатаны. Конечно, вести о таких «подвигах» достигали Руси» («От Руси к России»).

Ну и с какой же стати при таких папах короли будут святы? Согласно официальной версии, Болеслав был христианином, но это вовсе не означает его приверженности сиро-палестинскому монотеизму. Поэтому трудно понять, кого, собственно, поляки считали врагами христианской веры. Напомним также, что все эти события разворачиваются на фоне откровенной вражды между Константинополем и Римом.

«Германский император Оттон Второй на имперском сейме 983 г. в Вероне добился решения о войне против «греков и сарацин». Такое уравнивание православных христиан с мусульманами уже не позволяло говорить о единстве церкви Христа, делало вполне реальной угрозу католического натиска на Восток, в том числе и на Русь» (Гумилев, «От Руси к России»).

Казалось бы вот он ответ – конечно, Болеслав католик, исполняющий волю римского папы и императора! Увы, не все так просто. Во-первых, папы и императоры, мягко так скажем, не слишком ладили друг с другом, а во-вторых, Болеслав отправляется в Киев как раз после успешной войны все с тем же германским императором. Однако это обстоятельство, скорее всего, не мешало полякам соглашаться с Оттоном II, что греки и сарацины мало чем отличаются друг от друга. А потому – поддержать франко-варяжскиую партию в ее борьбе против сторонников византийской версии христианства. Не надо думать, что христианство утверждалось в европейских странах по мановению папской или патриаршей руки, на это требовались столетия, а в грех язычества, как мы убедились раньше, впадали даже самые высокопоставленные христианские иерархи. Что же касается Киева, то я, пожалуй, соглашусь с Прозоровым: византийские церкви в Киеве сожгли сторонники Святополка сразу после смерти Владимира и убийства Бориса и Глеба. Иначе чем еще объяснить, что Десятинную церковь, построенную еще при Владимире, сразу же после крещения, Ярослав отстроил заново. Скорее всего, Ярославу пришлось лавировать между тремя партиями, франко-варяжской, византийской и собственно славянской, приверженной древней вере. Разумеется, названия партий достаточно условны, поскольку потомки франков и варягов уже вросли в славяно-русскую цивилизацию и отнюдь не чувствовали себя здесь чужими. Речь, повторюсь, идет не об межэтнических конфликтах, а именно о межрелигиозных. В 1024 году Ярослав подавляет восстание суздальцев, которые возглавляли волхвы.

Вот что об этом пишет «Повесть временных лет»: «В тот же год восстали волхвы в Суздале; по дьявольскому наущению и бесовскому действию избивали старшую чадь, говоря, что они держат запасы. Был мятеж великий и голод по всей той стране; и пошли по Волге все люди к болгарам, и привезли хлеба, и так ожили. Ярослав же, услышав о волхвах, пришел в Суздаль; захватив волхвов, одних изгнал, а других казнил, говоря так: «Бог за грехи посылает на всякую страну голод, или мор, или засуху, или иную казнь, человек же не знает за что».

Осведомленность Нестора по поводу того, что именно сказал князь и по какому случаю, поражает воображение. Однако не доверять сообщению летописца в данном случае оснований нет. Языческие волхвы в XI веке были достаточно сильны, чтобы испортить настроение любому князю. Тем не менее симпатии Ярослава явно склонялись в сторону, противоположную византийской. Косвенным подтверждением этому служит судьба новгородского посадника Константина, которого Костомаров именует Коснятином: «Коснятин, сын Добрыни, не пустивший Ярослава бежать за море, впоследствии подвергся его гневу, был сослан в Ростов, а потом убит в Муроме. В 1038 году Ярослав посадил в Новгород сына своего Владимира, а после его смерти в 1052 году посажен был сын Ярослава Изяслав, и с тех пор в Новгороде постоянно уже были особые князья; преимущественно же в первое время выбирались старшие сыновья киевского князя» («Русская история в описании ее главнейших деятелей»).

Как видим, Ярослав продолжает политику отца – убирает местных правителей и сажает в подвластные Киеву княжества своих сыновей. Противников у него внутри государства два, Бречислав Полоцкий, племянник Ярослава, и Мстислав Тмутараканский, родной брат нового великого князя. И если Бречислава, вздумавшего напасть на Новгород, Ярослав очень быстро привел в чувство, то с Мстиславом дело обернулось куда как более печально для киевского князя: «В год 6532 (1024). Когда Ярослав был в Новгороде, пришел Мстислав из Тмутаракани в Киев, и не приняли его киевляне. Он же пошел и сел на столе в Чернигове; Ярослав же был тогда в Новгороде. И, возвратившись, пришел Ярослав в Новгород, и послал за море за варягами. И пришел Якун с варягами, и был Якун тот красив, и плащ у него был золотом выткан. И пришел к Ярославу, и пошел Ярослав с Якуном на Мстислава. Мстислав же, услышав, вышел против них к Листвену. Мстислав же с вечера исполчил дружину и поставил северян прямо против варягов, а сам стал с дружиною своею по обеим сторонам. И наступила ночь, была тьма, молния, гром и дождь. И сказал Мстислав дружине своей: «Пойдем на них». И пошли Мстислав и Ярослав друг на друга, и схватилась дружина северян с варягами, и трудились варяги, рубя северян, и затем двинулся Мстислав с дружиной своей и стал рубить варягов. И была сеча сильна, и когда сверкала молния, блистало оружие, и была гроза велика и сеча сильна и страшна. И когда увидел Ярослав, что терпит поражение, побежал с Якуном, князем варяжским, и Якун тут потерял свой плащ золотой. Ярослав же пришел в Новгород, а Якун ушел за море. Мстислав же чуть свет, увидев лежащими посеченных своих северян и Ярославовых варягов, сказал: «Кто тому не рад? Вот лежит северянин, а вот варяг, а дружина своя цела». И послал Мстислав за Ярославом, говоря: «Садись в своем Киеве: ты старший брат, а мне пусть будет эта сторона Днепра». И не решился Ярослав идти в Киев, пока не помирились. И сидел Мстислав в Чернигове, а Ярослав в Новгороде, и были в Киеве мужи Ярослава. В тот же год родился у Ярослава еще сын, и нарек имя ему Изяслав. В год 6534 (1026). Ярослав собрал воинов многих, и пришел в Киев, и заключил мир с братом своим Мстиславом у Городца. И разделили по Днепру Русскую землю: Ярослав взял эту сторону, а Мстислав ту. И начали жить мирно и в братолюбии, и затихли усобица и мятеж, и была тишина великая в стране» («Повесть временных лет»).

Мстислав умер, не оставив наследников, и тем избавил Ярослава от многих хлопот внутри державы. Теперь оставалось выбрать союзников за ее пределами. Казалось бы, в создавшейся ситуации ориентация на Византию – самый естественный шаг. Тем более что Константинополь отчаянно нуждался в союзниках.

Вот что пишет об этом Гумилев: «Ярослав поддерживал отношения с варягами и был готов к дружбе с Польшей, но, к сожалению, ни он, ни его окружение не испытывали симпатий к Византии. Ухудшение отношений между Киевом и Константинополем в 30-40-е годы XI в. происходило на фоне резкого обострения противоречий между православным Востоком и католическим Западом. Римский папа требовал признания себя главою христианской церкви, константинопольский же патриарх Михаил Кируларий стоял на том, что греческая церковь ничем не уступает Римско-католической. Папа опирался на поддержку Западной Европы: Германии, Франции, испанских королевств, города-республики Генуи. А Царьград искал помощи у завоеванной им Болгарии и добровольно присоединившейся к Византии Сербии. Религиозное противостояние Рима и Константинополя завершилось окончательным расколом христианской церкви на западную (Римско-католическую) и восточную (Греко-православную) в 1054 г.» («От Руси к России»).

Скорее всего, верх в Киеве в конце концов взяла именно варяжская, по сути своей откровенно антивизантийская партия, и великий князь не мог с этим не считаться. Не исключено, что симпатии Ярослава с самого начала были на стороне сторонников Семъ Ярилы, а его реверансы в сторону посадника Константина Новгородского являлись лишь данью политическим обстоятельствам. Уже в первые годы своего правления великий князь основывает два города: Юрьев, в только что отвоеванной Чудской земле, и Ярославль, в земле Ростово-Суздальской.

По поводу основания города Ярославля существует одна очень примечательная легенда: «Однажды по Волге с дружиною в расписных ладьях плыл киевский князь Ярослав Мудрый. Высокий, обрывистый берег, покрытый дремучим лесом, в месте слияния Волги с рекой Которослью приглянулся князю. Задумал он город рубить, но было тут селище, называемое Медвежий Угол. Когда князь Ярослав вступил в селище, жители выслали навстречу ему злых собак и медведя лютого, которого считали покровителем своего племени. Но отважный князь секирой сокрушил зверя, и люди в страхе разбежались. Тогда повелел князь на месте поединка град созидати и назвал его во свое имя Ярославлем. Об этой легенде напоминает известный с XVII века герб города, изображающий медведя с трезубцем, который позже заменен секирой».

То, что легенда является довольно поздней попыткой объяснить и название города, и его герб, у меня нет никаких сомнений. Тут интересен медведь с трезубцем. Трезубец – это родовой знак Рюриковичей, означающий пикирующего сокола. Сокол – зооморфная ипостась бога Ярилы, медведь – Велеса. И назван город отнюдь не в честь самого князя, а как раз в честь либо самого Ярилы, либо его сына, известного уже нам Деуса Кристоса. Судьба Ярославля, так же как и появившейся неподалеку чуть позднее Москвы, крайне загадочна. Москва, как я уже писал выше, означает по-арабски «священное место». Не стоит этому удивляться. Был в истории Русского каганата, а затем Киевской Руси момент когда они достаточно плотно взаимодействовали именно с арабами. Практически все монеты того периода, найденные на территории Руси, – это арабские монеты. И даже когда Русский каганат стал чеканить свою монету, он подражал арабской вязи. Не надо также забывать, что Ярославль стоит на Волге, а эта река, как и расположенная на ее берегах Волжская Булгария, достаточно долго входила в сферу арабских интересов. Да и в самой Волжской Булгарии, принявшей ислам еще в IX веке, арабский язык не был в диковинку. А если учесть, что Москва появилась позднее Ярославля, то можно предположить, что название «священное место» относилось поначалу к этому городу. Первое упоминание о Ярославле содержится в летописи «Повести временных лет», в рассказе о крупнейшем восстании смердов 1071 года, которое возглавляли «два волхва от Ярославля». Произошло это уже после смерти Ярослава, последовавшей в 1054 году. Видимо, построенный великим князем на Волге город играл существенную роль как в политической, так и религиозной жизни страны, если уж летописец счел нужным упомянуть, что мятежные волхвы были «от Ярославля». Примечательно название второго из построенных Ярославом городов – Юрьев. Разумеется, летописцы, а вслед за ними и историки, не моргнув глазом, заявляют, что назван он так в честь самого великого князя, который-де принял в крещении имя Юрий. Но весь фокус в том, что такого имени греческий именослов не содержит. Юрий – это славянский аналог имени Георгий, а точнее, даже не Юрий, а Ярий. Таким образом, и название второго города связано все с тем же язычеством. Кстати, именно Ярила, поражающий змея, изображен на гербе города Москвы. А на гербе города Ярославля, находящегося неподалеку, мы видим его отца Велеса в его самой популярной зооморфной ипостаси да еще и с трезубцем-соколом в руке. Ну и где здесь, господа, византийская символика? Но, заметьте, я не называю эту символику языческой. Нет, это все символы христианские, но это другое христианство, в основе которого лежит древняя славянская, и даже шире, индоевропейская религия. И это славянское христианство просуществовало до реформ патриарха Никона, которые по сути не были реформами, а означали замену одного течения христианства на другое, чужеродное России. Конечно, уступки византийскому христианству делались и раньше, но они практически не касались ни обрядовой стороны, ни сути самой веры. Христианская Русь всегда верила не в сиро-палестинского Иегову, а в бога Саваофа-Саваота-Сварога-Рода-Световида и его сына Иисуса Христа. И носила обереги-кресты, символизирующие Ярилу, бога оплодотворения и созидания, бога – символа энергии Создателя.

Но вернемся к великому князю Ярославу. Вот что сказано далее в «Повести временных лет»: «6551 (1043). Послал Ярослав сына своего Владимира на греков и дал ему много воинов, а воеводство поручил Вышате, отцу Яня. И отправился Владимир в ладьях, и приплыл к Дунаю, и направился к Царьграду. И была буря велика, и разбила корабли русских, и княжеский корабль разбил ветер, и взял князя в корабль Иван Творимирич, воевода Ярослава. Прочих же воинов Владимировых, числом до 6000, выбросило на берег, и, когда они захотели было пойти на Русь, никто не пошел с ними из дружины княжеской. И сказал Вышата: «Я пойду с ними». И высадился к ним с корабля, и сказал: «Если буду жив, то с ними, если погибну, то с дружиной». И пошли, намереваясь дойти до Руси. И сообщили грекам, что море разбило ладьи руси, и послал царь, именем Мономах, за русью 14 ладей. Владимир же, увидев с дружиною своею, что идут за ними, повернув, разбил ладьи греческие и возвратился на Русь, сев на корабли свои. Вышату же схватили вместе с выброшенными на берег, и привели в Царьград, и ослепили много русских. Спустя три года, когда установился мир, отпущен был Вышата на Русь к Ярославу. В те времена выдал Ярослав сестру свою за Казимира, и отдал Казимир, вместо свадебного дара, восемьсот русских пленных, захваченных еще Болеславом, когда тот победил Ярослава».

Как мы видим, великий князь Киевский не только не поддержал вроде бы единоверцев в их противостоянии с Римом, но уж скорее присоединился к антивизантийской коалиции. Согласно Костомарову, война с Византией началась из-за убийства греками русского купца. Однако, думается, подобный конфликт, если он имел место, можно было уладить другими способами. Тем более с единоверцами. Мир с Византией в конце концов был заключен и даже скреплен браком дочери византийского императора с сыном великого киевского князя: «Через три года заключен был мир; слепцов отпустили со всеми пленными, а в утверждение мира греческий император Константин Мономах отдал дочь свою за сына Ярославова Всеволода. Это было не одно родство Ярослава с иноземными государями своего времени. Одна дочь его, Елисавета, была за норвежским королем Гаральдом, который даже оставил потомству стихотворение, в котором, воспевая свои бранные подвиги, жаловался, что русская красавица холодна к нему. Другая дочь, Анна, вышла за французского короля Генриха I и в новом отечестве присоединилась к Римско-католической церкви, тогда еще только что отпавшей от единения с восточною. Сыновья Ярослава (вероятно, Вячеслав и Святослав) были женаты на немецких княжнах» (Костомаров).

Как видим, на один брак с «единоверцами» приходится целая россыпь союзов с «иноверцами». Очень может быть, что при Ярославе их за таковых не считали. Скажем, Изяслав Ярославич Киевский, в крайне стесненных обстоятельствах, согнанный с великого стола, обращается за поддержкой не к византийскому императору, не к константинопольскому патриарху, а к папе Римскому. И последний действительно оказывает ему существенную помощь, определив в союзники киевскому князю польского и венгерского королей.

Вот что пишет о ситуации сложившейся в Древней Руси при Ярославе Владимировиче Лев Гумилев: «При дворе Ярослава по-прежнему сохранялись три партии: одна – западническая, другая – исключительно национальной ориентации, считавшая, что Русь может соперничать с любыми коалициями западных держав, и третья, стремившаяся к миру и дружбе с Византией. Западников возглавлял Изяслав Ярославич (в крещении Дмитрий, старший сын великого князя), национальную партию – Святослав Ярославич (сидевший в Чернигове), провизантийскую партию – Всеволод (княживший в Переяславле, третий сын Ярослава). После смерти Ярослава Мудрого в 1054 г. в Киеве воцарился Изяслав» («От Руси к России»).

Кстати, первым митрополитом Киевским при Ярославе стал Илларион, русский по происхождению. Грек Георгий появился в Киеве уже после смерти Иллариона. Однако я вовсе не уверен, что создатель «Повести временных лет» и ее позднейшие редакторы не вписали этого Георгия исходя из своих соображений о том, как это могло быть. Что, к слову, сплошь и рядом делали их западные коллеги, правя к своей выгоде древние летописи. Именно обильное цитирование Ветхого Завета вызывает лично у меня большие сомнения по поводу древности «Повести временных лет». Особенно в связи с давно установленным фактом, что первая полная Библия на Руси появилась только в 1499 году стараниями новгородского архиепископа Геннадия. И это на фоне полного отсутствия даже упоминаний ветхозаветных и новозаветных персонажей в «Слове о полку Игореве», в точной датировке которого не приходится сомневаться. Конечно, летописи составлялись монахами, а «Слово…» принадлежит перу человека светского, однако это обстоятельство не помешало последнему перечислить едва ли не всех известных славянских богов. Песнь о победном шествии византийского христианства давно уже не рассматривается всерьез даже официальной наукой.

Тот же Соловьев, говоря о ситуации, сложившейся после Крещения, замечает вскользь по поводу участившихся грабежей, упомянутых в «Повести временных лет»: «Можно думать, что разбойники умножились вследствие бегства тех закоренелых язычников, которые не хотели принимать христианства; разумеется, они должны были бежать в отдаленные леса и жить за счет враждебного им общества».

Однако дальнейшие события, развернувшиеся в том же Киеве, показывают, что язычники не торопятся бежать в леса, чтобы «жить за счет враждебного им общества», наоборот, они весьма активно проявляют себя в крупных городах. Вот что пишет об этом Гумилев: «Вспышка языческого фанатизма отмечена летописью в 1071 г. В Ростовской земле объявились волхвы, которые в пору неурожая успешно находили «виновных» в голоде. Жертвами волхвов обычно становились женщины, очевидно, зажиточные крестьянки. Доставая у несчастных из-за спины зерно, волхвы убеждали волнующийся народ, что «бабы прячут жито». Женщины погибали, а движение волхвов, фанатиков-изуверов, захватывало все новые области.

На Белоозере воинствующие язычники столкнулись с Яном, воеводой Святослава. Ян, сын воеводы Вышаты, так неудачно ходившего на Царьград в 1043 г., был человек бесстрашный и, на беду волхвов, беспощадный. Разогнав с немногими воинами мятежную толпу, он заставил белоозерцев выдать ему волхвов-зачинщиков. Летопись передает разговор Яна и волхвов. Те упорствовали в своих верованиях и лишь после «внушения» горестно признались Яну: «Так нам боги молвят: не быть нам живым от тебя». Ян, немедленно согласившись с ними, отдал волхвов-убийц родным погибших. Повешенных на дереве волхвов ночью изгрыз медведь, зверь для язычников очень почтенный.

Некий волхв появился и в Новгородской земле. Он объявил себя прорицателем, подбил людей на мятеж против церкви и обещал невиданное чудо. Белоозерских язычников обуздал сын Святослава князь Глеб. Укрыв под плащом топор, он обратился к кудеснику с вопросом, знает ли тот будущее. «Знаю все», – был ответ. Князь спросил: «Знаешь ли, что будет с тобою сегодня?» «Чудеса великие сотворю», – пророчествовал волхв. Глеб вынул топор и зарубил волхва, доказав тем самым, что пророком тот был никудышным. «Люди разошлись», – сообщает летописец. Так энергичными действиями власти было подавлено возрождение язычества на севере Руси» («От Руси к России»).

Поверить во все эти байки про изуверов-волхвов и удачливых борцов за христианскую веру может человек либо уж очень наивный, либо ничего не слышавший о славянской мифологии. Гумилев, безусловно, принадлежит к последним, его перл по поводу древней веры предков ничего, кроме пожатия плеч, у мало-мальски образованного человека вызвать не может: «Тем временем внутри страны часть населения вернулась к язычеству. Славяне, как и их соседи тюрки и угро-финны, верили в существование упырей, то есть духов покойников, и духов природы: лесных, водяных, а также домовых. Такие взгляды религией называть неправильно. Это, скорее, «природоведение», соответствовавшее уровню знаний того времени. Вместе взятые, суеверия представляли собой какое-то подобие мировоззрения, но считать их настоящим религиозным культом нельзя, как нельзя отождествлять домового с Богом-Создателем. Интересно, что эти языческие верования прекрасно уживались и продолжают уживаться и с христианством, и с исламом, а в наше время – и с «научным» атеизмом. Сначала это явление называли двоеверием, затем стали говорить о суеверии, но название не меняет сути» («От Руси к России»).

Интересно, а к какому «уровню знаний» можно отнести нынешний интерес к книгам и фильмам про упырей-вампиров, захлестнувших Европу и Россию? Или это тоже «природоведение»? Между прочим суеверия благополучно соседствовали с христианством на протяжении веков, а порою и подменяли эту религию в сознании очень многих людей. И хотя церковь пыталась с суевериями бороться, большого успеха, прямо скажем, она не добилась. Что же касается языческих восстаний в первые века после Крещения Руси, то вряд ли их можно объяснить суевериями. А вот, что считать или не считать религиозным культом, решать не Гумилеву, удивившему в данном случае, мягко говоря, незнанием предмета. Я привел здесь цитату из его книги только потому, что в ней как нельзя полно отражена точка зрения многих российских обывателей, имеющих некоторое представление о христианстве, но начинающих брезгливо морщиться, как только речь заходит о славянской и индоевропейской ведической культуре. Самомнение очень часто идет рука об руку с крайней степенью невежества.

«В год 6575 (1067). Поднял рать в Полоцке Всеслав, сын Брячислава, и занял Новгород. Трое же Ярославичей, Изяслав, Святослав, Всеволод, собрав воинов, пошли на Всеслава в сильный мороз. И подошли к Минску, и минчане затворились в городе. Братья же эти взяли Минск и перебили всех мужей, а жен и детей захватили в плен и пошли к Немиге, и Всеслав пошел против них. И встретились противники на Немиге месяца марта в 3-й день; и был снег велик, и пошли друг на друга. И была сеча жестокая, и многие пали в ней, и одолели Изяслав, Святослав, Всеволод, Всеслав же бежал. Затем месяца июля в 10-й день Изяслав, Святослав и Всеволод, поцеловав крест честной Всеславу, сказали ему: «Приди к нам, не сотворим тебе зла». Он же, надеясь на их крестоцелование, переехал к ним в ладье через Днепр. Когда же Изяслав первым вошел в шатер, схватили тут Всеслава, на Рши у Смоленска, преступив крестоцелование. Изяслав же, приведя Всеслава в Киев, посадил его в темницу с двумя сыновьями» («Повесть временных лет»).

Всеслав Бречиславич Полоцкий доводился внуком Изяславу Владимировичу, рожденному Рогнедой от Владимира Крестителя. Той самой Рогнедой, которая была дочерью князя Рогволда, убитого вместе с сыновьями во время войны двух братьев Святославовичей за киевский стол. Не знаю, целовали ли крест Ярославичи, обещая Всеславу неприкосновенность, и была ли подобная форма клятвы тогда в обычае, но так или иначе князь Полоцкий поверил данному слову и, как видим, просчитался. Для нас сейчас интересно другое, зачем Всеслав вообще затеял войну с Ярославичами, в которой он вроде бы изначально был слабейшей стороной. Конечно, у него, как у старшего в роду Рюриковичей, имелись права на великий стол, но уж больно прочно обосновались Ярославичи в Киеве. Помочь Всеславу утвердиться в Киеве могло разве что чудо, но самое интересное, это чудо произошло в тот самый момент, когда казалось, что все, включая, быть может, и жизнь, для князя Полоцкого уже потеряно. Но сначала несколько слов о самом князе Всеславе.

Вот что пишет о нем Лев Прозоров: «Сам Всеслав Брячиславич в друзьях новой религии не значился совершенно определенно. Иначе не объяснишь ни, не побоюсь этого слова, ритуальную расправу с христианским собором в Новгороде, ни ауру языческих легенд о «волхвованье», наузах, оборотничестве вокруг полоцкого князя, якобы способного в ночи, «окутавшись синей мглой», то «лютым зверем», то волком, преодолевать чудовищные расстояния – от Дудуток под Новгородом, где, очевидно, расположился его стан, до белорусской речки Немиги, от Киева до Тмутороканя, в Киеве слышащего звон родных полоцких колоколов. После его посещения в новгородском Софийском соборе остались следы кострищ – очевидно, в главном храме новгородских христиан справляли языческие обряды. Ученые даже предполагали, что «Волх Всеславич», князь-оборотень из русских былин, это и есть Всеслав Полоцкий, да вот только реальных доказательств этому, кроме темы оборотничества и созвучия «Всеславич» – «Всеслав», не нашли» («Язычники христианской Руси»).

А теперь вернемся к «чуду». Поводом для него послужило трагическое поражение в битве на реке Альте в 1068 году дружин Ярославичей от половцев, только что появившихся у границ Руси.

«Когда Изяслав со Всеволодом бежали в Киев, а Святослав – в Чернигов, то киевляне прибежали в Киев, и собрали вече на торгу, и послали к князю сказать: «Вот, половцы рассеялись по всей земле, дай, княже, оружие и коней, и мы еще раз сразимся с ними». Изяслав же того не послушал. И стали люди роптать на воеводу Коснячка; пошли на гору с веча, и пришли на двор Коснячков, и, не найдя его, стали у двора Брячислава, и сказали: «Пойдем освободим дружину свою из темницы». И разделились надвое: половина их пошла к темнице, а половина их пошла по мосту, эти и пришли на княжеский двор. Изяслав в это время на сенях совет держал с дружиной своей, и заспорили с князем те, кто стоял внизу. Когда же князь смотрел из оконца, а дружина стояла возле него, сказал Тукы, брат Чудина, Изяславу: «Видишь, князь, люди расшумелись; пошли, пусть постерегут Всеслава». И пока он это говорил, другая половина людей пришла от темницы, отворив ее. И сказала дружина князю: «Злое содеялось; пошли ко Всеславу, пусть, подозвав его обманом к оконцу, пронзят мечом». И не послушал того князь. Люди же закричали и пошли к темнице Всеслава. Изяслав же, видя это, побежал со Всеволодом со двора, люди же освободили Всеслава из поруба – в 15-й день сентября – и прославили его среди княжеского двора. Двор же княжий разграбили – бесчисленное множество золота и серебра, в монетах и слитках. Изяслав же бежал в Польшу» («Повесть временных лет»).

Любопытно что рассказу о мятеже в Киеве предшествуют довольно пространные рассуждения о грехах человеческих с обильным цитированием Священного Писания и обличением язычества: «Вот разве не по-язычески мы живем, если во встречу верим? Ведь если кто встретит черноризца, то возвращается, так же поступает и встретив кабана или свинью, – разве это не по-язычески? Это ведь по наущению дьявола держатся эти приметы; другие же в чихание веруют, которое на самом деле бывает на здравие голове! Но дьявол обманывает и этими и иными способами, всякими хитростями отвращая нас от Бога, трубами и скоморохами, гуслями и русалиями. Видим ведь, как места игрищ утоптаны, и людей множество на них, как толкают друг друга, устраивая зрелища, бесом задуманные, – а церкви пусты стоят; когда же бывает время молитвы, молящихся мало оказывается в церкви. Потому и казни всяческие принимаем от Бога и набеги врагов; по Божьему повелению принимаем наказание за грехи наши».

Кстати говоря, эти обличения и по стилю, и по упоминающимся суевериям, вроде встречи с черноризцем, никак не могут относиться к XI или XII веку. Здесь, скорее, дана картина жизни Руси XV–XVI веков. О чем свидетельствует и обилие цитат из Ветхого и Нового Заветов. Другое дело, что автор летописи, а точнее его редакторы опалились гневом против язычников не зря, хотя летопись об участии приверженцев старой веры в киевских событиях вроде бы не упоминает. Однако у Льва Прозорова по поводу киевского мятежа имеется свое мнение: «Итак, в Киеве нежданно-негаданно объявился волхв, пророчествовавший о великих потрясениях и переменах. О них, говорил служитель древней веры, ему поведали Пятеро Богов – не иначе те самые, которым поставил в 980 году капище на Киевском холме будущий отступник. Летописец сообщает, что «невегласи (язычники. – Л.П.) внимали ему, а верные (христиане. – Л.П.) смеялись, говоря: «Бес тобою играет на погибель тебе»». Вскоре волхв сгинул бесследно, подводит черту летописец. Так-таки уж бесследно? А не в ту ли тюрьму, из которой киевляне кинулись освобождать своих людей («дружину свою») в смутный осенний день 1068 года? Странные события того дня содержат красноречивые следы другой, недавней смуты – некие друзья-«дружина» киевлян, томящиеся в тюрьме, отсутствие коней и оружия у оставшихся на свободе. Здесь явно отголоски какого-то столкновения киевлян с княжьей властью, печально для них закончившегося. Киевляне оказались безоружны, часть (скорее всего – заводилы, или даже заложники, взятые из киевских родов) – заперты в княжьей темнице. О сути столкновения нам говорят два факта – во-первых, рассказу о событиях 1068 года летописец предпосылает длительное поучение о губительности языческих заблуждений. Во-вторых, приближенные великого князя, как мы помним, при первых признаках нового мятежа советуют ему избавиться от Всеслава – значит, видят в нем возможного вождя восставших. Им он впоследствии и становится. Так чего ради киевлянам делать своим вождем человека с другого края необъятной Руси, правителя края, который они недавно жестоко разоряли? Чем привлекателен для них низвергнутый государь дальнего Полоцка? И кому в Киеве он мог быть нужен?

Напрашивается один ответ. Всеслав Чародей. Волкулак. «Рожденный от волхвованья». И ратовали за него те же «невегласи», которые внимали киевскому жрецу Пятерых… 15 сентября 1068 года в городе Киеве произошел не просто «мятеж велик». В городе, в котором убили епископа и выбрали в князья волкодлака из дремучих полоцких лесов и болот, в которых еще восемь веков будут славить Перуна и Ярилу, произошел языческий переворот» («Язычество христианской Руси»).

Любопытно, что братья Изяслава, Святослав и Всеволод, не вмешались в ход киевских событий, молчаливо одобрив действия киевлян. Может, сил не было? Однако «Повесть временных лет» опровергает это предположение: «Впоследствии, когда половцы воевали по земле Русской, а Святослав был в Чернигове, и когда половцы стали воевать около Чернигова, Святослав, собрав небольшую дружину, вышел против них к Сновску. И увидели половцы идущий полк, и приготовились встретить его. И Святослав, увидев, что их множество, сказал дружине своей: «Сразимся, некуда нам уже деться». И стегнули коней, и одолел Святослав с тремя тысячами, а половцев было 12 тысяч; и так их побили, а другие утонули в Снови, а князя их взяли в первый день ноября. И возвратился с победою в город свой Святослав».

Прозоров, впрочем, полагает, что половцев разбил Всеслав, а Святославу летописец всего лишь приписал победу, дабы не прославлять ненавистного ему князя Полоцкого. Что ж, такой расклад нельзя считать невозможным. В данном случае меня настораживает поведение третьего из братьев Ярославичей – Всеволода. Князь Переяславский, по мнению Гумилева, возглавлял провизантийскую партию и, кстати, был женат на дочери византийского императора. Его сдержанная позиция по поводу языческого по сути переворота в Киеве выглядит более чем странно, но это только на первый взгляд. Византия в эту пору переживала не лучшие времена. В 1067 году умер император Константин Дука. Его супруга Евдокия сначала стала регентшей при своих малолетних сыновьях, а через год вышла замуж за Романа Диогена. Того самого Диогена, который всего три года спустя потерпит страшное поражение от турков-сельджуков под Манцикертом. Это поражение поставит Византию на грань гибели, и только титанические усилия Алексея Комнина, пришедшего к власти в 1081 году, спасут империю от полного краха. Кстати, именно письмо императора Алексея к папе Урбану и послужит толчком к началу Первого крестового похода. Стоит ли удивляться в связи с этим, что изгнанный из Киева Изяслав будет искать помощи на Западе, где к этому времени окончательно утвердилось христианство на сиро-палестинской основе. Особенно близко к сердцу неприятности Изяслава восприняли именно в Польше, где незадолго перед этим подавлено восстание язычника Маслава. По сути, поход, организованный папой в поддержку Изяслава Ярославовича, был первым крестовым походом сторонников сиро-палестинского христианства против сторонников древней веры. Первым, но далеко не последним…

«В 1069 г. польское войско с Мстиславом Изяславичем во главе двинулось к Киеву. Всеслав, не имевший большой дружины, даже не пытался бороться с регулярными войсками поляков. Он бросил Киев и бежал в родной Полоцк. В Киев вошел Мстислав и учинил жестокую расправу с населением города. Казни и пытки вынудили киевлян обратиться к двум другим Ярославичам с просьбой о защите. Святослав и Всеволод потребовали от Мстислава прекратить кровопролитие в Киеве. Казни прекратились, а от польского войска киявляне избавились средством, испытанным еще при Святополке Окаянном: массовыми убийствами размещенных на постой польских ратников. Поляки вернулись на родину, а в Киеве вокняжился Изяслав» (Гумилев, «От Руси к России»).

Надо полагать, что кровавая расправа, да еще руками польских наемников, не прибавила Изяславу любви киевлян, и уже через пять лет он опять был согнан с великого стола, на этот раз своими братьями: «В год 6581 (1073). Воздвиг дьявол распрю в братии этой – в Ярославичах. И были в той распре Святослав со Всеволодом заодно против Изяслава. Ушел Изяслав из Киева, Святослав же и Всеволод вошли в Киев месяца марта 22-го и сели на столе в Берестовом, преступив отцовское завещание. Святослав же был виновником изгнания брата, так как стремился к еще большей власти; Всеволода же он прельстил, говоря, что «Изяслав сговорился со Всеславом, замышляя против нас; и если его не опередим, то нас прогонит». И так восстановил Всеволода против Изяслава. Изяслав же ушел в Польшу со многим богатством, говоря, что «этим найду воинов». Все это поляки отняли у него и выгнали его. А Святослав сел в Киеве, прогнав брата своего, преступив заповедь отца, а больше всего Божью. В этот же год основана была церковь Печерская игуменом Феодосием и епископом Михаилом, а митрополит Георгий был тогда в земле Греческой, Святослав же в Киеве сидел».

Любопытно в этом сообщении не только то, что «ушел Изяслав из Киева», а и то, что «митрополит Георгий был тогда в земле Греческой». И пребывал он там все время, пока Святослав правил в Киеве. Как я уже говорил выше, с Византией после поражения Романа Диогена под Манцикертом можно было уже не считаться, но здесь интересно то, что Святослав Черниговский, по мнению Гумилева, был главой национальной партии. Партии, которая противостояла как римскому, так и византийскому влиянию. Надо полагать, опирался Святослав как раз на староверов, то есть сторонников древней веры и почитателей культа Семъ Ярилы. Не потому ли неблагодарный князь Изяслав, несмотря на то, что жестоко обошелся в предыдущий раз со своими союзниками поляками, вновь получил помощь от папы Римского. Полякам, успевшим ограбить изгнанного киевского князя, пришлось возвращать ему драгоценности и вновь седлать коней. В этот раз для усиления им придали еще и венгров. Что там ни говори, а размах походов был нешуточный, судя по всему, и сопротивление ожидалось соответствующее.

«В год 6584 (1076). В этом же году преставился Святослав, сын Ярослава, месяца декабря 27-го, от разрезания желвака, и положен в Чернигове, у святого Спаса. И сел после него на столе Всеволод, месяца января в 1-й день.

В год 6585 (1077). Пошел Изяслав с поляками, Всеволод вышел против него. Сел Борис в Чернигове месяца мая в 4-й день, и было княжения его восемь дней, и бежал в Тмутаракань к Роману. Всеволод же пошел против брата Изяслава на Волынь; и сотворили мир, и, придя, Изяслав сел в Киеве, месяца июля в 15-й день, Олег же, сын Святослава, был у Всеволода в Чернигове» («Повесть временных лет»).

Примирение Изяслава и Всеволода обернулось большими неприятностями не только для возглавляемой Святославом национальной партии, но и для его сыновей. В 1078 году Глеб Святославич был убит, а его брат Олег вынужден был бежать в Тьмутаракань. Однако торжество победителей было недолгим, князь Олег и приставший к нему двоюродный брат Борис вскоре вернулись вместе с половецкою ордой. Половцы разбили вышедшего им навстречу Всеволода. Олег и Борис заняли Чернигов, «думая, что победили, а на самом деле земле Русской великое зло причинили, пролив кровь христианскую, за которую взыщет Бог с них, и ответ дадут они за погубленные души христианские» («Повесть временных лет»).

Любопытно, что по адресу Изяслава Киевского летописец не позволял себе столь недружелюбных выпадов, хотя приводил он поляков и венгров на Русь отнюдь не за пасхальными яйцами. Впрочем, торжество Святославичей оказалось недолгим. Изяслав с Всеволодом осадили Чернигов. Во время битвы был убит великий князь Изяслав и один из его противников князь Борис, а Олег вновь бежал, в этот раз в Тьмутаракань.

«Всеволод же сел в Киеве, на столе отца своего и брата своего, приняв власть над всей Русской землей. И посадил сына своего Владимира в Чернигове, а Ярополка во Владимире, придав ему еще и Туров» («Повесть временных лет»).

Вот так неожиданно затяжная война, носившая явно религиозный характер, закончилась в пользу провизантийской партии, не проявившей в ходе ее ни особого старания, ни тем более доблести. О дальнейшей судьбе Олега Гумилев сообщает следующее: «Судьба уцелевших Святославичей была печальной: Роман Святославич в 1079 г. был убит в половецких кочевьях, а Олег, добравшийся до Тьмутаракани, был схвачен хазарами. Судьба Олега поражает нас своей исключительностью. Хазары передали Олега грекам. Князь жил в Константинополе, очевидно, как почетный пленник. Бездеятельная жизнь, к тому же лишенная какой-либо перспективы, не могла не тяготить молодого, энергичного Олега. И тут ему повезло. Все изменило происшествие в императорском дворце, когда русские наемники, крепко напившись вина, решили произвести переворот и напали на императорскую спальню. Эта пьяная попытка успеха не имела. Греческие воины отбили нападение и загнали наемников в одно из дворцовых помещений. Проспавшись, буяны стали просить прощения и были прощены. Разумеется, их отправили из столицы в пограничные войска, где больше воевали с сельджуками, чем употребляли хмельные напитки. Русская гвардия при дворе басилевса была ликвидирована и заменена воинами из англосаксов. После нелепого бунта пьяных варягов Олега Святославича, как русского, перевели на остров Родос. Там он женился на греческой патрицианке Феофании Музалон и через два года получил разрешение вернуться в Тьмутаракань, где укрепились поддержанные хазарами изгои Давыд Игоревич и Володарь.

В 1083 г. к причалу Тьмутаракани подошла византийская галера с «архонтом Русии» (греческий сан русского князя) Олегом и его молодой женой. Олег сошел на берег, и… в Тьмутаракани учинилась резня. Были истреблены иудео-хазары, давние враги Олега, и изгнаны князья Давыд и Володарь. Ясно, что собственными силами Олег не смог бы расправиться с еврейской общиной Тьмутаракани. Кто мог поддержать нового князя и произвести эту жестокую экзекуцию? Очевидно, лишь коренные жители: ясы и касоги, и, возможно, половцы. Некоторые время Олег держался в Тьмутаракани, сохраняя отношения с Византией, а в 1094 г., отдав город василевсу Алексею Комнину, ушел с дружиной на Русь. Он взял в союзники половцев, выгнал из Чернигова своего двоюродного брата Владимира Всеволодича Мономаха и вокняжился в городе своего отца» («От Руси к России»).

Однако резкий поворот в отношениях с Византией, а также укрепление византийской версии христианства на Руси следует отнести в заслугу не Всеволоду и уж тем более не Олегу, а как раз упоминавшемуся выше Владимиру Мономаху, внуку византийского императора Константина Мономаха. Надо полагать, мать-гречанка оказала серьезное влияние на формирование религиозных воззрений своего сына, который на протяжении свой блистательной карьеры был последовательным сторонником христинизации Руси именно по византийскому ортодоксальному варианту. Хотя на заре этой самой карьеры он допустил одну серьезную ошибку, поддержав притязания самозванца Льва Диогена, за которого выдал замуж свою дочь. Диоген был разгромлен Алексеем Комнином, а половцы, составлявшие основу войска самозванца, бежали на Русь, где и были истреблены по приказу Владимира Монамаха, заметавшего, судя по всему, следы своего участия в неудавшемся предприятии. Мономах, надо отдать ему должное, проводил очень осторожную и взвешенную политику. После смерти отца, великого князя Всеволода Ярославича, в 1093 году он даже не пытался овладеть киевским столом, а пригласил на великое княжение сына Изяслава Святополка, сидевшего в Турове, и на всем протяжении его правления оставался его верным союзником. Киевский стол Мономах занял только в 1113 году после смерти Святополка.

«Время его княжения до смерти, последовавшей в 1125 году, было периодом самым цветущим в древней истории Киевской Руси. Уже ни половцы и никакие другие иноплеменники не беспокоили русского народа. Напротив, сам Владимир посылал своего сына Ярополка на Дон, где он завоевал у половцев три города и привел себе жену, дочь ясского князя, необыкновенную красавицу. Другой сын Владимира Мстислав с новгородцами нанес поражение Чуди на балтийском побережье, третий сын Юрий победил на Волге болгар. Удельные князья не смели заводить междоусобиц, повиновались Мономаху и в случае строптивости чувствовали его сильную руку. Владимир прощал первые попытки нарушить порядок и строго наказывал вторичные» (Костомаров, «История России в жизнеописании ее главнейших деятелей»).

Что же касается религии, то правление Мономаха, несмотря на его очевидное благоволение к византийской версии христианства, не внесло окончательный перелом в религиозное мировоззрение славян, иначе каким образом попало бы изображение Перуна на стену Георгиевского собора в Юрьеве-Польском, построенного по инициативе князя Святослава Всеволодовича в 1234 году.

Вот что пишет по этому поводу Чудинов в своей статье «Лики Перуна»: «Кстати, рельеф Перуна в Георгиевском соборе Юрьева-Польского и кирпичи с его именем из Иоанно-Предтечинского храма Киева дают решение проблемы, которую в наши дни ставят некоторые исследователи: у западных славян существовали языческие храмы (в Арконе, Ретре), тогда как у восточных славян ни одного храма не обнаружено… Теперь становится ясным, что строить языческие храмы после принятия христианства не было смысла, ибо христианские храмы наряду с ликами Христа и святых имели и лики языческих богов.

Иными словами, двоеверие было материализовано. А лики богов – Велеса или Перуна – существовали и в церковно-храмовом, и в домашнем исполнении, как показывает материал данной статьи».

Прочтение Валерием Алексеевичем Чудиновым надписей на стенах древних христианских храмов, а выше я уже приводил пример такого прочтения, описанный в его статье «Иисус – лик славянский», значительно расширяет наши представления о религиозном мировоззрении предков. И в частности подтверждает мое мнение о существовании христианской религии, опиравшейся на древнюю славянскую и индоевропейскую веру. Иначе трудно объяснить наличие ликов языческих богов на стенах христианских храмов. Причем речь идет не о двоеверии, а именно о другой версии христианства, по сути отрицающей сиро-палестинский монотеизм. Я обращаю внимание читателя, что лик Перуна Чудинов обнаружил в храме, носящем имя святого Георгия, который стал по сути дела позднехристианским аналогом Ярилы. А расположен этот храм в Юрьеве-Польском, городе, само название которого хранит память об имени все того же Ярилы, одного из самых почитаемых богов славянского пантеона. Более того, согласно славянской версии христианства, являющегося отцом Деуса Кристоса, о чем подробно писалось выше.

«Возможно, что когда-нибудь, хотя и не скоро, и официальная археология пойдет по предлагаемому мной пути и будет считать одной из своих первостепенных задач чтение смешанных и слоговых надписей на археологических памятниках. Пока что, к сожалению, наше мировоззрение определяют строки Дмитрия Лихачева, высказанные им по поводу тысячелетия русской культуры (на самом деле русской культуре не менее 30 тысяч лет): «Я думаю, что с Крещения Руси, вообще, можно начинать историю русской культуры. Так же, как и украинской и белорусской. В общем, культура восходит к каменному веку, к неолиту или палеолиту. Но характерные черты русской, белорусской и украинской культуры Древней Руси – восходят к тому времени, когда христианство сменило собой язычество. Христианство – письменная религия, приобщившая Русь к высокоразвитой мифологии, к истории европейских и малоазийских стран». К сожалению, эти слова представляют собой мифологию от лица гуманитарной науки Руси: в действительности, язычество – не менее письменная культура Руси, чем христианство. И она, языческая письменная культура, напротив, приобщила европейскую и малоазийскую мифологию к высокой мифологии Руси» (Чудинов, «Лики Перуна»)

Пожалуй, словами видного исследователя русских древностей и следует закончить эту книгу. Хотя история формирования православной религии на Руси на этом, разумеется, не заканчивается. В частности, большой интерес вызывает роль так называемого монголо-татарского ига в торжестве сиро-палестинского монотеизма на территории нашего отечества. Но это уже тема отдельного разговора…

Оглавление

Глава 1. Меровинги

Глава 2. Скифы

Глава 3. Ярманы

Глава 4. Каганы

Глава 5. Сирия

Глава 6. Переворот Каролингов

Глава 7. Варяги

Глава 8. Вещий Олег

Глава 9. Крещение Руси

Глава 10. Ярославичи Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg