Владимир Порываев, Анна Баринова, Дмитрий Грунюшкин Приключения профессионального кладоискателя
Достоверные рассказы об экспедициях, поисках, находках…
Сенькин Брод
Одно из легендарных мест на Оке – Сенькин Брод. В старину название его звучало еще более колоритно – Сенькин Перелаз. Почему Сенькин и кем был тот самый Сенька, давший имя переправе, – никто, понятное дело, уже не помнит, это в веках растворилось и утратилось… Зато доподлинно известно, что по Оке долгое время проходила граница Московского княжества. Переправ через эту реку немного, и потому каждую скрывали и оберегали. А когда брод переставал быть тайным, делали надолбы, втыкая в дно и берега под наклоном заостренные бревна, – чтобы конница врага не могла переправиться. История сохранила сведения, что Сенькин Перелаз был особо охраняем, поскольку считался удобнее других и открывал прямой путь вглубь земли Русской.
В самом начале моей кладоискательской деятельности приспичило мне (как, наверное, было со многими до меня и будет со многими, ныне начинающими) отыскать Сенькин Перелаз и там покопать. Это сейчас, с высоты своего опыта и тридцатилетней практики, я понимаю, что особенных находок от таких мест ожидать не стоит: ну, переправа, ну, дороги туда сходились, ну, были какие-то частные «потеряшки», но серьезный клад там найти, конечно, – шансы минимальные. Но тогда я только начинал (это было начало 90-х) и считал, что раз там сходились дороги, раз была эта переправа, раз ее защищали, то уж наверняка там валяются мечи, щиты, булавы, кольчуги, во множестве пересыпанные серебряными монетками-«чешуйками»…
Берег Оки в тех краях непростой: то он высокий, то он пологий – и найти, где именно была знаменитая переправа, визуально нелегко. Поэтому я решил идти с металлоискателем вдоль берега, и, как мне казалось, по косвенным признакам я смогу определить искомое место: там постоянно будут попадаться наконечники стрел, мечи, ножи, фрагменты кольчуг, панцирные накладочки и прочие свидетельства древних битв.
В запасе у меня было три дня, и вот, не торопясь, я начал свой путь вдоль берега Оки. В день проходил километров по десять, потому что пристально следил за сигналом прибора и был тяжело гружен: палатка, спальник, металлоискатель, лопата и топор, котелок, продукты и запас воды, теплые вещи… Из рыболовных снастей у меня с собой были только леска, поплавок и крючки. Грузила я делал из откапываемых постоянно гаек, а на удочки срезал гибкие и прямые ветки орешника. Лето выдалось жарким. Я купался, ловил рыбку, а вечером варил ее и, усаживаясь у костерка, прихлебывал ушицу прямо из котелка и порой делал добрый глоток-другой из фляжки – для защиты от ночной прохлады и речной сырости.
В первый мой день на Оке находок было немного, обычные «потеряшки»: где медная монетка, где фрагмент конской упряжи или пуговица-гирька. Случайные находки вполне естественны: ведь берега Оки всегда были заселены, дороги шли вдоль них, ведь еще вятичи и племя голядь селились здесь… Да и вообще, если вспомнить одну из версий историков, мы называемся русскими, потому что издревле жили по руслам рек.
На закате первого дня моей экспедиции я выбрал место на красивом берегу Оки, поставил палатку, разжег костер, почистил пойманную рыбку – ершей в основном – и поставил вариться уху. За всеми этими хозяйственными заботами почти не заметил, как спустилась тихая звездная ночь. В те времена еще не стояли по всем берегам массивы коттеджных поселков и берега не были изгажены туристами, было дико и очень красиво. Установив донку с колокольчиками, чтобы наловить и на завтрак (ведь это были 90-е, когда я так же, как и остальные россияне, разносолами избалован не был и в поход мог себе позволить только самое необходимое из продуктов, надеясь в основном на добычу в виде рыбы и грибов), я уселся возле своего костерка, смотрел на звезды, мечтал… был я тогда просто помешан на истории и на своей идее найти Сенькин Перелаз. Большую часть ночи я просидел, прихлебывая очень вкусно получившуюся уху, изредка делая глоток из фляжки (спиртное надо было экономить – вдруг захолодает?!) и предвкушая многочисленные находки на месте Сенькиного Перелаза.
Под утро на Оку пал туман: серо-белые непроглядные клочья. Реки просто не было видно, да и берег тонул в тумане, изредка являя очертания то кудрявого куста, то наклоненных к воде ветвей дерева… Я залюбовался. И пожалел, что не художник. Я представлял, как здесь ходили, дышали, работали финно-угры, вятичи, племя голядь, ранние славяне; как у них было красиво, как они жили в гармонии с собой и природой… и вдруг я так погрузился в свои мечты, что почти увидел себя среди них… мне показалось, что очень издалека, с другого берега, доносятся какие-то выкрики, глухие удары, конское ржание…
Встряхнувшись, поеживаясь от утренней сырости, я сообразил, что в состоянии полусна-полубодрствования так глубоко погрузился в миры, создаваемые моим воображением, что это все мне привиделось, точнее – прислышалось. Туман рассеивался крупными акварельными мазками. Я залез в палатку и проспал часов до десяти. Вылез весь мокрый, потому что летнее утро было жарким и солнце здорово накалило палатку. Умываясь из реки, я улыбнулся, вспомнив свои ночные видения. «Все-таки поменьше мне надо мечтать и фанатеть копательством… а то крыша поедет!» – с такими мыслями я упаковался, погрузился и потопал дальше по берегу реки.
Второй день у меня был такой же красивый, неторопливый и жаркий. Я потихоньку продвигался, работая металлоискателем. Попадались весьма ранние находки (XII–XIV века). Но главное – я отдыхал душой и телом. Невольно погружался снова в мечты свои, размышлял об истории этих краев. Под вечер искупался и выбрал место ночлега на высоком песчаном холме, поросшем соснами. Любуясь приокскими долами, я вспоминал строки А. С. Пушкина:
«…Там лес и дол видений полны; Там о заре прихлынут волны На брег песчаный и пустой…»Снова поставил донки, в котелке закипала вода. Я сидел перед костерком, размечтавшись, смотрел на звезды, думал о бытие, об истории, о поколениях, сменяющих друг друга. Тогда я только начинал воцерковляться, все чаще приходили ко мне серьезные мысли о судьбах мира, о племенах земли, о моем месте в жизни и значении моей миссии – угадал ли я ее, исполню ли…
И снова под утро, когда предрассветный туман застлал реку, а я уже почти кемарил, мои полусонные соображения привели к тому, что гораздо ближе, чем вчера, мне стали слышаться с противоположного берега возгласы, ржание и топот коней, глухие железные удары, как будто шум погони, всплески, словно кто-то влетал в воду на хорошей скорости… И снова, придя в себя, я подумал о том, что хватит уже грезить историей и мечтать о прошлом, что слуховые галлюцинации могут не дать мне завершить экспедицию. А все же… а все же эти удары были так похожи на звуки мечей, врубающихся в щиты… но я заставил себя поверить, что это совхозные механизаторы начали работу на полях! Я вытащил снасти, залез в палатку и спал без сновидений опять часов до десяти.
В третий день моего путешествия я стал отходить от Оки, подниматься выше поймы, по весне заливаемой водой, потому что там попадалось больше находок. Стали появляться мысли, что если даже я найду Сенькин Перелаз, то это будет своего рода утешительным призом моего путешествия. Я наконец-то понял, что много веков река уносила постепенно всё там потерянное, да и русло Оки весьма подвижно и за несколько сотен лет менялось неоднократно, – а значит, вряд ли что-то эпохальное я там найду. Буду просто знать, где он – Сенькин Перелаз, – и всё. Ну а поскольку самые оптимальные для переправы и красивые места я уже прошел, то стал выходить за края поймы: уже пошли достаточно высокие холмы, на которых встречалось гораздо больше находок, потому что там издревле были селища: люди селились где повыше.
В последний день своей экспедиции я больше купался, даже поспал часок в тени. Проходил деревню, в которой почти не было коттеджей, да и жителей немного видел. Собирал на сосновых холмиках маслята. И находки радовали: попалась даже удельная монетка-чешуйка Серпуховского княжества, несколько ордынских монет… всё говорило о том, что в этих краях люди жили.
Так, счастливый и довольный, но, понимая, что шансы мои найти Сенькин Перелаз минимальны, я решил последний раз переночевать и завершать свою экспедицию. Стал на ночь в небольшом удалении от берега на холме. Пожарил маслят и сидел у догорающего костерка, уписывая жареху за обе щеки и запивая потихоньку еле плещущимися на дне фляжки оставшимися каплями домашнего самогона. Наученный опытом прошлых ночей, я дал себе слово не думать о кладах и об истории, и вот теперь сидел в приятной созерцательности… Заварил чай в котелке и долго, с наслаждением пил его.
Но под утро, когда меня стал клонить сон, а на Оку пал предрассветный туман, я услышал те же звуки на противоположном берегу – только совсем близко! – бряцание и удары оружия, бранные крики, стоны раненых, топот коней, всплески… «Битва! Это же звуки битвы» – поймав себя на этой мысли, я вскочил и огляделся: за туманом не мог разглядеть ничего на противоположном берегу Оки, но звуки не смолкали. Увы, это были звуки битвы, которые теперь уже ни с чем не спутать! Я встрепенулся, вскочил и сбежал к реке умыться. Я плескался и фыркал, щедро лил себе воду на голову, за пазуху и за шиворот… Но! Ничего не изменилось! С той стороны Оки за туманом разглядеть было невозможно ничего, но там явно что-то происходило. Я сильно ущипнул себя и, зашипев от боли, убедился, что не сплю. А звуки становились все явственнее.
Вернувшись, чтобы обсушиться, к костру, я стал внимательнее прислушиваться. Вскоре металлические звуки и выкрики стихли, но зато стали доноситься громкие всплески… И вдруг мне показалось, что вижу среди клочьев тумана, как нечто переплывает Оку. Для бобра оно выглядело слишком крупно. Я слышал фырканье. Мне подумалось – может, это несколько кабанов или лоси переплывают на мой берег. Через клочья рассеивающегося тумана я разглядел именно группу. И еще видел какие-то огненные молнии, разрезающие туман и вонзающиеся в воду около плывущих…
Вскоре я отказался от своего предположения о группе животных, потому что они, заметив огонь моего костра, сменили направление и, борясь с течением, которое довольно сильно сносило, поплыли на огонь – прямо ко мне. Когда группа достигла берега, я разглядел, что в центре плыла лошадь, с двух сторон от нее, держась за гриву, – плыли двое, и третий, обнимая животное за шею.
С большим трудом выйдя из воды, двое сняли третьего с усталой лошади, которая, сделав пару шагов, легла недалеко от воды, и направились к моему костру. Они поддерживали своего товарища под руки, а ноги его бессильно волочились по земле, – видимо, с ним что-то случилось во время переправы.
Я протер глаза, вскочил и подбросил в костерок мелкого сушняка. Огонь весело вспыхнул, и освещенный круг значительно расширился. Я увидел, что ко мне подходят очень странные люди. Старшему было на взгляд сильно за сорок. Выглядел он как ратник: в кожаных оплечьях с металлическими пластинами, но без шлема, у широкого пояса в ножнах висел тяжелый нож. Длинные мокрые волосы окаймляли его скуластое суровое лицо, окладистая борода спускалась на грудь. Второй – еще безусый юноша в грубой холщовой рубахе и с колчаном за плечами. Их пострадавшего товарища я разглядеть пока не мог, потому что голова его свесилась на грудь. Поблескивали в свете костра лишь металлические пластины кожаных оплечий, а между ними, повыше левой лопатки, из спины человека торчал какой-то прутик… Я чувствовал себя так, как будто внезапно оказался на съемочной площадке исторического фильма о Древней Руси.
Пошатываясь от усталости, трое стояли на границе светового круга от моего костра, в который я машинально все подбрасывал ветки, и оживленно переговаривались. Я слышал обрывки их разговора, но слова понимал с трудом. Все потому, что корни слов были мне, безусловно, знакомы, но они произносились не так, как привыкли мы, а как-то по-старинному, что ли. В речи было много связок, поэтому пусть въедливый читатель простит меня, если передам их речь лишь по смыслу, без лингвистической точности. Наконец, старший, видимо, принял решение, и люди шагнули ко мне. Во все глаза смотрели они на мою палатку, котелок, фляжку… А я с ужасом увидел, что у их товарища, которого они практически волочили, поддерживая под руки, выше лопаток торчал… явно не прутик! Это была стрела! Мгновенно вспыхнула в мозгу догадка: «молнии», вонзавшиеся в воду вокруг этих людей, пока они плыли, тоже были стрелами – только горящими!.. Я ошарашенно молчал. Между тем старший нерешительно огладил рукой свою мокрую бороду и приветствовал меня поясным поклоном, оставив на мгновение раненого заваливаться на юношу.
– Здрав буди! – густым басом выговорил он. – Тут на Сенькином Перелазе татарва наскочила. Несметно их! Наших побили много. А мы, как вишь… Никиту подранили, – с тем он снова подхватил раненого и вместе с юношей осторожно уложил его ничком возле бревна, на котором я сидел.
Несколько мгновений я сидел молча и таращил глаза. Тогда скороговоркой заговорил юноша. Скорее по жестам, нежели по речи, я понял, что он спрашивает, можно ли им присесть к моему огню и оказать помощь раненому. Еще не будучи уверенным до конца, что это не сон, я поднялся и стал рыться в рюкзаке, отыскивая походную аптечку. Страха особого не было, но я не до конца понимал их речь, улавливая значение лишь отдельных слов и разгадывая скупые жесты. Пока распаковывал аптечку, они с интересом разглядывали мои вещи, трогали мою палатку, желая как бы оценить ткань на ощупь, смотрели котелок… Я постелил возле раненого лист газеты, выложил на него йод, пластырь, бинты и пузырек с перекисью водорода. Недоумение вызывала у них не столько моя персона, сколько вещи, которыми я пользуюсь. Они смотрели во все глаза на веревки, которыми моя палатка была привязана, на котелок, юноша вытащил из поленца топор и долго вертел и ощупывал его, взвешивал на ладони. Я сказал старшему:
– Вот, пожалуйста. Простите, но ничего другого нет, – и показал на разложенную на газете аптечку.
Оба застыли над пузырьками и другими медикаментами в изумлении. Только бинт, рассмотрев, поняли и приняли. Остальным они, похоже, просто не понимали, как пользоваться. Старший вытащил из ножен большой нож и долго прокаливал в пламени. Когда он раскалился докрасна, старший решительно шагнул к раненому товарищу, склонился над ним, велев юноше слегка придавить его руки к земле. Точным движением быстро рассек рану и выдернул стрелу. Раненый дернулся, застонал и потерял сознание. Из раны обильно потекла густая темная кровь. Старший отдал нож юноше, и тот стал снова раскалять его, пока старший, низко склоняясь к товарищу, бормотал что-то успокаивающее. Когда юноша передал ему пылающий нож, старший приложил его лезвие к ране. Послышалось шипение – кровь запеклась.
Я застыл на месте и только смотрел на действо во все глаза. Предложения воспользоваться более гуманными достижениями современной медицины или поехать в больницу замерли у меня на губах. Не разматывая, юноша подал старшему бинт, и тот приложил его к ране, отрывисто что-то приказал. Юноша мигом стащил с себя холщовую рубаху, которую старший разодрал на широкие полосы и стал перевязывать ими раненого. Вдвоем они перевернули его на спину, слегка оперев плечами на бревно. Начиная вникать в ситуацию и адаптироваться к ней, я молча протянул старшему фляжку. Он только мгновение повертел ее в руках, затем приложил горлышком к губам раненого. Несколько капель домашнего самогона, влитых ему в рот, мгновенно оказали живительное действие. Мужчина заморгал, пошевелился и попросил пить. Юноша метнулся было к Оке, но я остановил его жестом, плеснул из канистры в кружку и поднес старшему. Попив, раненый откинул голову и прикрыл глаза.
Убедившись, что товарищу хоть немного полегчало, старший подсел к огню и завел со мною разговор, выспрашивая, кто я, с каких краев и что вообще здесь делаю. Должно быть, они принимали меня за купца, за иностранца – я был одет для них так же необычно, как и они для меня. Я ответил, что назван Владимиром в честь Святого князя Владимира Красное Солнышко – крестителя земли Русской. При этих словах губы людей чуть тронули улыбки, и оба истово перекрестились, отдавая дань уважения святому.
Сказал, что я из Москвы. Они недоуменно переглянулись. Но тут юноша, сбивчиво и торопясь, стал рассказывать, что они – это дозор, который скакал предупредить воеводу о приближении татар… они вступили в схватку, и их товарищ получил ранение, несколько человек остались на том берегу, порубленные татарами, а они отбились и смогли переправиться. Как можно мягче я спросил, понимают ли они, где находятся и в каком времени. Сомнения мои в достоверности ратников отпали сразу, как только мой наметанный глаз кладоискателя схватил такую деталь, что на груди у всех троих были старинные нательные кресты. И нож, который висел у пояса старшего, и кривой нож на веревочном поясе младшего, и другие детали одежды – всё это была не бутафория, а реальные вещи того времени – такие я уже находил во время своих раскопок.
– На Оке, на Сенькином Перелазе в лето **** от сотворения мира… – простодушно и без доли смущения начал старший.
– Нет же! – воскликнул я. – Нет и еще раз нет! Мы в России конца двадцатого века!
Они, конечно, отказывались верить. Тогда я стал рассказывать им дальнейшую историю Руси с момента татаро-монгольского ига и до его окончания. Рассказал о великих князьях и царях до Ивана Грозного – старший одобрительно кивал, о Борисе Годунове, Самозванце и Смутных временах – оба горестно вздыхали. О воцарении династии Романовых, о распре между Петром и Софьей, – они переглянулись: «ведомо ли, бабу на царство?!», юноша даже хихикнул, на что старший осуждающе посмотрел и цыкнул на него.
Когда я рассказывал им об открытии новых земель и присоединении их к России – это вызывало явную гордость, хотя слова «Сибирь» и особенно «Украина» им ничего не говорили. Я говорил о грядущих святых, о чудесах, ими проявленных, о строительстве соборов и обителей – и оба моих слушателя крестились и благодарили Господа. Екатерининские времена вызвали у них ироничную усмешку – «бабье царство к добру не доведет!» Реформа, отменившая рабство крепостного права, их не тронула, но, когда я объявил, что в семнадцатом году батюшку-царя свергли и убили, оба вскочили…
– Лжешь! – взревел старший. – Не может такого быти на земле Русской!
Юноша предположил, что это могли сделать враги, супостаты. А когда я сказал, что власть якобы бы отдана народу, оба опешили. Старший даже рассмеялся и стал доказывать, что у народа русского только два господина: по делам земным и телесным – Великий Князь, по небесным, духовным – Митрополит всея Руси.
Они задавали мне множество вопросов, понять суть которых я не всегда мог. Ну какой современный человек – пусть даже и увлекающийся историей, и умеющий читать старинные тексты на крестах и складнях! – сможет легко воспринимать архаизмы древней речи именно на слух?! Но их вопросы говорили о главном: они поверили, что я – один из их далеких потомков. Когда я сказал о том, что сейчас в России и торговля, и власть сосредоточены в руках инородцев, которые захватили все исподволь, не силой, но хитростью и лукавством, старший вздохнул:
– Те же супостаты.
Меня поразили глубина и ясность их мышления. Действительно, те, кто в далекие века обрушивался на Русь с огнем и мечом, сегодня просто сменили тактику и получили все, к чему они стремились сотни лет, – не прикладывая больших усилий, при помощи хитрости и лукавства.
– А что же русские люди? – допытывался юноша.
И пришлось объяснять, что крестьянства как такового в России больше нет – многие подались в города. А еще пришлось сказать, что и от Веры Православной отказались многие и ударились в ереси (что такое Хари Кришна и Хари Рама мои собеседники, конечно, не поняли!). Мало кто ныне читает Святое Писание и Предания святых отцов. Пороки – сребролюбие, чревоугодие, пьянство и блуд – стали не только не порицаемы, но и естественны в русских городах. Мужеложников не только не осуждают, но и защищают на уровне руководителей государства… И сам не знаю, как вышли из моего сердца эти жестокие и горькие слова. И сердце разрывалось от того, что они, увы, истинны!..
Старший встал и сверкнул очами:
– Не верим мы тебе! Не может быть такого на земле Русской! Иначе за что ж мы сейчас кровь свою проливаем?! За что ратуем?! Собираем землицу, защищаем Веру Православную…
– Чтоб стояла святая Русь и Вера Православная во веки веков, – важно закончил ратник и размашисто перекрестился навстречу рассвету.
А юноша добавил запальчиво:
– Лжешь ты! Не сгибла Русь! – вздохнул и тоже перекрестился на рассвет. – И не сгибнет…
Я замолчал. Я был в шоке и только теперь понял, что не стоило всего этого рассказывать… но ведь сами попросили предки!..
Туман над рекой начинал потихонечку рассеиваться.
Я предложил соорудить из подручного материала носилки и вынести раненого на дорогу, чтобы, поймав «самодвижущуюся тележку» (этот термин я вдохновенно изобрел, чтобы как-то объяснить им принцип современного транспорта), отвезти его в больницу Серпухова. На что старший ответил решительным отказом.
– У вас нет выбора. Ваш товарищ нуждается в помощи, – сказал я. – Взгляните: вон огни горят – это линия электропередачи, это дорога современных людей, ее освещают лампы. Она ведет в современный город Серпухов. Прислушайтесь! Этот шум издают проезжающие машины. Вы сейчас в двадцатом веке. Я не знаю, как это получилось, но вы попали в наше время… Вам все равно придется привыкать к нашей жизни и этим нравам!
Старший тихо спросил что-то у юноши. Тот помедлил, а затем отрицательно помотал головой. Тогда ратник проговорил весомо, почти торжественно:
– Нет, друже, не хотим мы тут быть и видеть, что стало с землей Русской.
Помолчав сурово, он дал мне наставление, которое очень запало в душу и которому с тех пор стараюсь по возможности следовать. Дословно не помню, но суть была в том, что накопленное и собранное нашими великими предками нам, современным людям, не принадлежит (не мы собирали – не нам и распоряжаться!), а уж коли не можем приумножить – то хотя бы сохранить должны и передать грядущим поколениям.
Воцарилась тишина. Я первый нарушил ее:
– Но стоит переплыть обратно – и вас ждет неминуемая гибель от татарских сабель! – воскликнул я. – Судя по всему, на моем берегу – настоящее, на вашем – прошлое… И… и – да, конечно! – молнией озарила мозг догадка: – Это будет только до рассвета! – я коснулся плеча ратника – холодок пластин оплечья явственно ощущался под рукой: нет, они не были призраками!
Оба молчали. Я повторил:
– Вы понимаете, что ждет вас на том берегу?
– Да, – единым выдохом ответили они. – Но лучше погибнуть там, чем остаться здесь и жить по вашим законам.
Как я ни пытался воспрепятствовать их общему решению, они были непреклонны. Я предложил им что-нибудь из своей амуниции в помощь. Осмотрев и прикинув в ладони, ратник выбрал мой топор. Оба поклонились мне на прощание. И я им тоже. Погрузив раненого, который, казалось, чувствовал себя несколько лучше, на лошадь, они вошли в воду и поплыли на ту сторону Оки. Скоро клочья тумана скрыли их из виду. А через несколько минут на том берегу послышались вскрики, глухие удары, всхрапы и дикое ржание – словом, шум небольшой вооруженной стычки. Если я правильно понял, в течение пяти-семи минут все было кончено…
Потрясенный всем услышанным и увиденным, я перекрестился, залез в палатку и просто отключился. Встав наутро, я решил, что видел потрясающий сон… Хотел уже вскипятить воду, как вдруг в своем котелке увидал наконечник стрелы. Он был намертво изъеден ржавчиной. Но я-то явственно помнил, что ночью, когда ратник, обломал стрелу и вытащил ее из раны, наконечник блестел и был покрыт кровью… именно таким я и бросил его в котелок. Теперь же он выглядел так, как будто долго пролежал в земле и лишь недавно извлечен из нее… Растерянно озираясь, я заметил, что в бревно, на котором я сидел, воткнут ржавый, как будто выкопанный из земли, нож, который ратник оставил мне взамен моего топора. Надо ли говорить, что своего топора я так и не нашел?..
Следующим летом, попав на другую сторону Оки, – ровно напротив моей тогдашней стоянки – включив металлоискатель, я достаточно быстро нашел несколько наконечников татарских стрел, пластины от русских кожаных оплечий, знакомый мне кривой нож и… утерянный мною при загадочных обстоятельствах год назад топор – в состоянии, как будто он пролежал в земле несколько столетий.
Монастырская казна
История эта началась достаточно давно, когда только зарождалась кладоискательская контора, формировался коллектив, а я был молод, горяч и относился к поиску порой бесшабашно. Разумеется, как и в каждой субкультуре, как у альпинистов есть, например, истории про черного альпиниста; у спелеологов – про белый призрак заблудившегося в пещерах; я тоже слышал немало мистических случаев, произошедших среди кладоискателей, но не обращал особого внимания, поскольку сам еще не попадал в такие ситуации. Вот как произошла моя первая встреча с непознанным…
Все мои знакомые знают, что я занимаюсь кладоискательством, проявляю особый интерес к старинным вещам, что я коллекционер, и потому при каждой возможности тащат мне всякое барахло. Кто-то хочет продать, кто-то откровенно впарить, кто-то просто проконсультироваться. Нередко заявляют – «у нас есть уникальная вещь!», а на поверку оказывается ничего особенного. Но ведь каждому приятно думать, что у него дома сокровище! Многие даже обижаются, не верят, что бережно хранимая потертая медная монетка или какая-нибудь расколотая старинная чашка– на деле не представляет никакой ценности, являясь лишь семейной реликвией.
По такому же случаю однажды раздался звонок на мой мобильный. Приятный голос пожилого мужчины поведал, что в семье у них есть богослужебная книга, они знают, что она очень дорого стоит, хотят продать, но везде сталкиваются с обманом. Куда ни обращаются, никто не хочет дать за сокровище более 200 рублей. Но они-то знают, что реальная стоимость вещи, как минимум, – 200 тысяч долларов. Жизнь так повернулась, что квартиру надо купить новую сыну с семьей, им с женой хотелось бы век доживать на дачке где-нибудь в недалеком Подмосковье, которая по нынешним временам тоже обойдется недешево, а внучке желательно получить образование на Западе, вот потому-то они решились расстаться со своей святыней, которая после революции осела в их семье и долго уже хранится.
На тот момент я как-то не придал особого значения, почему они пользуются моим личным номером и откуда вообще его знают, не будучи со мной знакомы. Клиенты обычно звонят на офисный. Но я назначил им встречу в офисе на следующий день. Приехала семья средней руки, более-менее воспитаны-образованы, но все же видно, что недалеко ушли от деревенских корней своих. Девушка лет восемнадцати, достаточно молодые ее родители и старшее поколение – пожилая пара.
Секретарь налил им кофе, они чинно расселись. Я предложил приступить сразу к делу, потому что приехал специально для них в офис в свой выходной, когда в принципе и контора-то не работала, и приготовился взглянуть на сокровище, которое способно решить квартирный вопрос, помочь приобрести дачу да еще дать образование на Западе. Они бережно открыли деревянный ящик, в котором помещалась коробка из плотного картона, в ней – сверток, аккуратно обернутый газетами. Когда газеты сняли, под ними обнаружился старый темно-синий бархат – в него-то и было упаковано сокровище. Это действительно была богослужебная книга, причем весьма потрепанная.
Полистав бережно, чтоб не спугнуть потенциальных клиентов, я понял, что это обычный требник, что 250 рублей за него отдать уже будет жалко и что истинная его цена – те самые 200 рублей, и никто их нигде не обманывал! Но они меня так уверяли, что их ко мне направили наши общие знакомые и что они не сомневаются никоим образом в моей честности, поэтому они приехали именно ко мне и только мне отдадут свое богатство…
Конечно, я оказался в щекотливом положении: было весьма неудобно их разочаровывать. Вздохнув, начал объяснять: показал сохранившуюся отметку о тираже, обратил внимание на то, что требник активно употреблялся и потому изрядно пострадал – из него даже странички сыпались! – что исторической ценности не представляет, потому что принадлежал он, скорее всего, какому-нибудь батюшке сельскому, который требы выполнял в соответствии с этой книгой. Выпущен требник в XIX веке, причем самой поздней его части, в общем эта книга бывшая в употреблении и мало кому интересная – тем более там почти совсем нет картинок!..
Повисла длительная пауза. У посетителей моих – чуть ли не слезы на глазах. Минут через десять, справившись с разочарованием, дедушка мудро изрек, что предыдущий хозяин, когда расставался с этой книгой, сказал примерно так: «Не держитесь за нее, придет время – она сама найдет своего хозяина!»
Вспомнив, что у нашей сельской церкви скоро престольный праздник, я подумал, что это будет отличный подарок, учитывающий связь времен: как бы по наследству от неведомого дореволюционного священника богослужебная книга перейдет к нашему батюшке, – поэтому, заплатив 250 рублей, я стал обладателем этого требника. На том мы и расстались. Огорченная и расстроенная семья уехала восвояси.
Прошло достаточно долгое время, прежде чем я вспомнил, что книгу пора бы уже и подарить. Отыскал ее на полке, просмотрел, прикидывая, стоит ли ее упаковать покрасивее, и заметил, что из нее сильно лезут страницы. То есть сначала надо бы расставить странички по местам, где-то подклеить… и вдруг, когда я ее перелистывал, выпал листочек бумаги. Он был очень дешевый – даже не желтый, а какой-то серый. Исписан с двух сторон каллиграфическим почерком – уверенным, красивым, с «ятями», которые подтвердили мое предположение, что требник был выпущен в конце XIX века. Сначала я не обратил внимания, отложил его отдельно, а сам принялся расставлять и подклеивать странички, что заняло достаточно много времени. Кое-как упаковав книгу, я в конце концов ее все-таки батюшке презентовал, чему он весьма обрадовался. А тот листочек остался у меня дома. И как-то зимой, разбираясь в своих архивах… а чем еще заниматься кладоискателю зимой? Копать нельзя. Остаются чердаки, остаются реставрация и оформление коллекций, остаются оценка и реализация найденного за предыдущий сезон, работа в архивах, остается мечтать и намечать планы на следующий сезон…
И вот я, перебирая свои записи, находки, натыкаюсь на этот листочек. Практика у меня достаточно большая: много расшифровано надписей на крестах, складнях, на разнообразных документах, которые я находил на чердаках, поэтому прочитать рукописный каллиграфический почерк того времени большого труда не составило. Чем я больше погружался в этот текст… (это был лист бумаги формата A4, но достаточно мелко написано, достаточно сжато, причем с двух сторон!)… тем больше я волновался – и наконец меня даже охватила дрожь. Было это письмо батюшки, скорее всего монаха, своему духовному чаду. Батюшку звали отец Иоанн, а духовное чадо – Владимир. В письме он обращался к этому Владимиру так, будто они хорошо знакомы. По-видимому, у них была давнишняя и прочная духовная связь. Письмо написано в конце 20-х годов и наполнено православной философией – точнее, рассуждениями о том, каким должен быть Владимир. Но самое главное, что меня привлекло, там было описание места. Места, где спрятан клад! Причем не просто клад, а монастырские ризница и казна.
Понимая, какие это объемы, я просто не ожидал, насколько я корыстолюбив, меня затрясло, как в лихорадке: появилось желание, несмотря на разгар зимы, мчаться туда и забрать этот клад. Указывалось даже, что это скит А***, который находился на земле, принадлежащей монастырю, и что раньше это была какая-то пустошь, и даже было указано ее прежнее название. Однако монастырь не назывался, и было невозможно сделать вывод: какой это вообще регион – Московская, Ярославская, Владимирская, Тверская или Рязанская губерния? Присутствовало подробное описание местонахождения клада конкретно на этой монастырской земле, разъяснялось, где он спрятан на территории скита, но где располагался сам этот скит – этими данными я не обладал.
Поработав немного в архивах, я понял, что даже этих данных мне маловато, чтобы приступать к поиску. Тут я вспомнил, что хозяев книги направили ко мне наши общие знакомые, а раз они звонили по моему личному номеру – значит, посредниками были какие-то достаточно близкие друзья. Я стал обзванивать всех и в конце концов нашел. Оказалось, что это практически мои земляки – из соседнего села. Я встретился с ними и учинил следствие, добиваясь, каким образом попал к той семье требник. Исподволь я также выяснял, знают ли они о содержании письма, вложенного между страниц. Они, к счастью, не знали. Они стали рассказывать, начав с упоминания о большом и хорошо укрепленном монастыре на границе Московского княжества, проходившей некогда по Оке. Существует он с XVI или даже, может, с XV века, знаменит и ныне снова действующий, почему я и не буду называть его. Монастырь этот был немало обласкан царями, вклады туда делали Иоанн Грозный и Борис Годунов, да и более поздние русские монархи.
С приходом революции новая власть принялась выкорчевывать религиозную идеологию, началась «борьба со святостью», а под ее эгидой происходил грабеж, красиво именовавшийся экспроприацией. Коммунистическая вера вела непримиримую борьбу с религией, поскольку в одном государстве невозможны две главенствующие веры – атеистическая и православная. В один страшный день пришли чекисты и, недолго думая, часть монахов перестреляли, часть разогнали. Некогда им было возиться – всех истреблять, потому что пришли они в монастырь с определенной целью. Но достичь ее не смогли. Потому что кто-то заранее предупредил монастырскую братию. И теперь никаких мало-мальских ценностей в древних стенах не нашлось. И пытали чекисты, и расстреливали, да только ничего не добились – никто не мог сказать, где спрятаны архив, монастырские ризница и казна. Из оставшихся в живых часть монахов рассеялась, часть ушла в скиты. Так они и просуществовали до конца 20-х – начала 30-х годов по скитам, но и туда однажды добралась советская власть. И оттуда, из этих скитов, уже никто не ушел живым. Один, последний, скит долгое время был охраняем Божьим промыслом. Потому что размещался на островке среди болота в глухом лесу – до ближайшей опушки не менее 5 километров!
И вот когда и эта цитадель веры пала, каким-то чудом каратели не добили одного-единственного монаха. Уцелевший монах прибился к некоей верующей семье. Эти верные прихожане монастыря его и приютили. И были это прадедушки-прабабушки того самого семейства, что мне сокровище свое принесло. С ними он доживал свой век. В начале 30-х годов он преставился, и, поскольку монахи все бессребреники, после него практически ничего не осталось. Несколько не очень ценных икон и требник. На смертном одре, передавая требник, он сказал: «Не держитесь за эту книгу – она сама найдет своего хозяина!»
Картинка в историческом калейдоскопе судеб сложилась. Мне больше не были нужны никакие архивы. Я хорошо знал эту местность и очень просто вычислил пустошь, на которой находился искомый скит. Ведь это была моя родная земля, на которой отыскать что-то для меня не составляло труда. С нетерпением я дожидался весны. Разработал маршрут, все карты были у меня на руках. Я срисовал в Google точки, забил их в GPS, y меня были распечатки космосъемки этой местности и – с первыми проталинами ломанулся в лес.
Что тут началось! Опыт у меня многолетний, я был хорошо технически оснащен, да еще если учесть, что это моя малая родина… Невозможно не выйти на это место, имея точки, введенные в GPS, карту космосъемки да и просто вспоминая маршруты моего детства, хоженые-перехоженые.
Однако GPS глючил с завидным постоянством, стиралось все, обнулялось, да и я, оказавшись в лесу, совершенно запутывался. Пытаюсь зайти с другой стороны, припоминаю, что там есть пруд на истоках ручья. Но вот поднимаюсь вверх по руслу ручья и должен бы выйти к этому пруду, к этой поляне, где стоял скит, а его все нет и нет, сколько ни иду. И вдруг ручей просто растворяется среди леса! А я блуждаю часами и не могу найти дорогу обратно!..
Так происходит не раз и не два. Я начинаю психовать, нарушать неписаные правила. Меня ведь жадность обуревает, а на самом деле ни в коем случае нельзя искать одному, даже ходить в лес в одиночку – тем более в такие достаточно долгие экспедиции! Но мне-то хочется получить монастырские сокровища в полном объеме и самому. В одну из своих попыток я напарываюсь на сук, который выбивает стекло очков, и лишь по счастливой случайности не остаюсь без глаза. Поневоле приходят на память рассказы моих друзей и коллег о том, что место вполне может не допускать к себе, что клад не готов открыться и, что бы вы ни делали, взять его не сможете.
Но с нечеловеческим упорством я хожу в тот лес снова и снова, почти все лето. А дома, после очередной неудачи, просматриваю космосъемку: вот же они – туда ведут хорошие тропинки! Но, когда я иду по этим тропинкам, они опять же растворяются в лесу. Уже и сезон подходил к концу. И я был в этом месте уже не пять и не семь раз. То у меня отказывался металлоискатель работать, то меня по дороге вязала милиция, то случалась авария – и я вынужден был оказывать помощь незнакомым людям, попавшим в беду, а несколько раз вообще опаздывал либо не мог взять билет на поезд… всё было против!
Обуяла меня какая-то упертость во что бы то ни стало найти и добыть этот клад. И придумал я уловку, надеясь в своей гордыне непременно получить желаемое. У меня есть несколько друзей, которые в конце концов стали сотрудниками кладоискательской конторы, и вот им-то я и предложил, не давая полной информации по кладу, но указав его местонахождение, забрать сокровища – за небольшой процент. Я полностью профинансировал экспедицию. Людям этим я доверял, давно уж убедившись на собственном опыте, что это люди честные. Догадываясь, каков реальный масштаб этого клада, я считал, что им и пяти процентов вполне хватит, да и я не обедняю особо. Словом, казалось, все рассчитано надежнейшим образом…
Что из этого вышло? Люди дошли до места. Правда, уже под вечер. Им оставалось времени только встать лагерем до темноты. Я им названивал, но связь оборвалась, как только они зашли в лес. Понятное дело, я нервничал, боясь, как бы у них от такого количества ценностей крыша не съехала, как бы они там друг друга не поубивали! Однако, как я потом узнал, сотовая связь в этом месте недоступна.
Дальше неведомые силы перешли в наступление. Ребята поставили палатку, развели костерок, приготовили ужин. Ну и, понятное дело, решили слегка отметить прибытие. Поели, отметили (правда, получилось отнюдь не слегка!), потом сами не понимая из-за чего, переругались, передрались, чуть ли не турнир устроили на металлоискателях! В результате один прибор был разбит. Другой металлоискатель погиб, когда один из ребят, решив по пьяни походить в полной темноте, споткнулся, выронил его и раздавил катушку своим весом. В довершение всего выяснилось, что третий, оказывается, оставил аккумулятор дома на зарядке – его металлоискатель был также бесполезен.
Делать нечего – ребята напились так, что все трое в состоянии почти горячечном увидели силуэт монаха, стоящего на краю светлого круга от костра и с укором смотрящего на них. Здесь они вмиг протрезвели, смекнув, что «троих сразу не глючит», забились в палатку и кое-как перекантовались там до утра. Очухавшись и преодолевая похмельный синдром, ребята поняли, что работать им нечем да и вообще как-то страшно и неуютно в этом лесу. Посему в тот же день вернулись ко мне с пустыми руками и с повинной.
После того как ребята пересказали мне свои лесные приключения, особенно упирая на чувство необъяснимого страха и вины, которое терзало их в этом странном лесу, сознание стало возвращаться ко мне. Я понял, что с теми силами, которые охраняют этот клад, бороться можно – побороть нельзя!.. Вернулся к письму, прочитал еще раз, затем, через несколько дней, перечитал еще и еще. И до меня стало доходить, что лишь небольшая часть текста посвящена разъяснениям, как найти на этой пустоши клад, а львиную долю занимают философские вопросы: какими качествами должен обладать этот Владимир, какое у него должно быть душевное состояние, как усовершенствовать его морально-нравственный образ, прежде чем он отправится на это место. Автор письма цитировал великого синайского игумена Иоанна Лествичника, и я, вчитываясь в суть, уже не только глазами, а душой постигая текст, ощущал его смысл, будто уколы стыда:
«Волны не оставят моря; а сребролюбца не оставят гнев и печаль».
«Сребролюбие есть и называется корень всем злым; и оно действительно таково, ибо производит ненависть, хищения, зависть, разлучения, вражды, смущения, злопамятство, жестокость и убийства».
Я читал, печалился о своей душе, мне казалось, я ощущаю на физическом уровне ее боль, но снова читал с жадностью. И все же я радовался за своего тезку, которому предназначалось это письмо, радовался тому, что у него есть такой духовный отец, который печется о его душе. Воздействие послания неведомого батюшки было столь сильно, что я более уверенно и упорно пошел по пути постепенного воцерковления. Старался осознанно работать со своей душой. Насколько получалось, не мне судить, конечно же. Но также я помнил заключение письма. Заканчивалось оно словами: «Владимир, когда ты поймешь свою миссию, свое предназначение в этом деле, тогда и дерзай!»
Прошел не год и не два, когда я предпринял очередную попытку добраться до этого места. Я много передумал за это время о своих ошибках, во многом раскаивался и многого стыдился. И вот теперь дорога открылась. Я увидел, что, касаясь края этой поляны, проходит просека – вероятно, старая дорога, которая сильно заросла. Однако по ней вполне можно проехать на высокопроходимой технике. Выйдя на поляну, сразу понял, что я у цели. А когда увидел в отдалении на пригорке перед маленьким прудом силуэт монаха, смотрящего в мою сторону, у меня не осталось сомнений, где нужно искать монастырские ризницу и казну. Не возникло вопроса, откуда мог взяться монах в этой глуши, первой мыслью было броситься к нему и попросить благословения… Но старец улыбнулся и потихоньку, отступая назад, растворился среди стволов.
Я даже не стал трогать металлоискатель, разделся, вошел в воду и обнаружил, что прудик давно уже превратился в заиленную лужу – в самых глубоких местах я проваливался не выше чем по пояс. Очень скоро нащупал ногами острые углы и гладкие бока каких-то емкостей. Я понял, что клад столь большого объема в этих условиях по-другому спрятать было невозможно.
На следующий день я приехал на поляну на уазике, хорошо подготовившись, сначала разбил лагерь, поставил палатку. Только процесс вытаскивания из прудика занял у меня более двух дней!.. Деревянные, обитые медными пластинами ларцы, конечно, подгнили, но засмоленные чугунные котлы, обшитые металлом сундуки оставались нетленны. Разумеется, я не удержался и вскрыл самый маленький сундучок… Это поразило воображение, потому что таких вещей я не находил никогда, а увидеть их можно даже не во всяких музеях! Это были в основном серебряные изделия, а на самом серебре инкрустация камнями: кубки, чаши, блюда, оклады… – предметы культа и подношения, которые делались веками и от монархов, и от богатых прихожан. Честно говоря, мне проще это было вытащить со дна, чем погрузить в машину.
И конечно, на третий день, чтобы не вводить себя во искушение, даже мысленное, я, стараясь не глядеть на запечатанные емкости с сокровищами, тронулся в путь. Мой путь лежал к тому самому монастырю, который находился буквально в паре десятков километров. Добрался туда вечером, когда монастырские ворота были уже закрыты. Братия находилась, видимо, на вечерней службе. Я с трудом выгрузил все перед воротами, а сам отогнал машину, чтобы не было видно, и позвонил в сторожку. Дождался, пока выйдет полусонный сторож и показал на гору ларцов, сундуков и котлов:
– Смотрите, что вам подложили! Я мимо проходил, подумал, вдруг сатанисты? Не ровен час – взорвется?!
Сторож перепугался и отошел в сторонку.
– Зовите компетентных лиц! – подсказал я. – Я тут пока поохраняю.
Сторож перепугался еще более и сбегал за экономом. Я же, выгружая монастырское имущество, специально поставил ближним к воротам тот сундучок, который ранее вскрыл. Вместе с экономом с монастырского двора вышло с десяток монахов. Они топтались в нерешительности, боясь подойти к неведомому приношению. Наконец эконому пришлось пересилить страх, бочком-бочком, настороженно, подобрался он к сундучку, аккуратно и плавно откинул приоткрытую крышку и… чуть не сел на широкую свою рясу! Увидев, что вроде бы дело обходится без взрыва, монахи подошли ближе, заглянули в сундучок… Было очень интересно наблюдать, как сначала среди них возникло некоторое замешательство, потом суета, переходящая в панику, кто-то с воздетыми руками помчался обратно в монастырь, затем выбежали за ворота множество монахов – так что вся дорога почернела от ряс. Я отошел в сторонку, наблюдая. Через несколько минут появился настоятель, отдал команду – и сокровища мгновенно были занесены на территорию монастыря…
Через неделю в местных и некоторых столичных газетах появилось объявление о великом чуде, вернувшем монастырю его накопленное веками имущество, которое долгое время считалось разграбленным либо пропавшим. Я же после всего пережитого и произошедшего внезапно со всей очевидностью уразумел, кому на самом деле было адресовано письмо духовного отца. Этим Владимиром, которого он так внимательно и терпеливо поучал, оказался… я.
Трофей пастуха
Этот случай, произошедший со мной в начале 90-х годов прошлого века, относится к периоду моего увлечения военной историей и, соответственно, поиска трофеев Великой Отечественной войны. Добыча военных трофеев прочно связана в сознании начинающих кладоискателей с мрачными перспективами случайно опробовать на себе боеспособность неразорвавшихся снарядов или переломать ноги, провалившись в какой-нибудь бункер… Тому примеров действительно немало!.. Но бог с ними, я хочу рассказать вам забавную историю о военных трофеях.
На заре моей кладоискательской деятельности, когда первые металлоискатели начали появляться в России, мне почему-то очень захотелось раскопать место битвы при Молодях. Сейчас я вряд ли смог бы объяснить, зачем оно мне понадобилось и что я хотел там найти.
Молодинская битва – крупное сражение, произошедшее между 29 июля и 2 августа 1572 года в 50 верстах южнее Москвы. Русскими войсками командовал князь Михаил Воротынский. Армия хана Девлета I Гирея включала турецкие и ногайские отряды и превосходила числом вдвое. Несмотря на это, сорокатысячная крымская армия была обращена в бегство и почти полностью перебита. Победа в этой битве позволила России сохранить независимость и стала поворотной точкой в противостоянии Московского государства и Крымского ханства, которое отказалось от притязаний на Казанское и Астраханское ханства и потеряло большую часть своей мощи. Кстати, с 2009 года на месте событий стали проводить реконструкторский фестиваль, приуроченный к годовщине сражения.
По причине молодости и отсутствия опыта в кладоискательском деле я искренне был уверен, что тамошняя земля скрывает огромное количество наконечников стрел, фрагментов шлемов и панцирных накладок, монеток-чешуек и татарских денег, а может быть, даже кучи золота и серебра, которые бросали убегающие татары…
Сказано – сделано: я отправился на место. Был светлый и теплый летний день. По небу бежали редкие кучевые облачка, давая тень как раз вовремя, чтобы путник-искатель мог передохнуть. Находки у меня были, но – не представляющие никакой ценности в силу их плохого состояния, так, фрагменты украшения сбруи, малопонятные кусочки металла, вездесущие «советы»… В середине дня, изрядно разочарованный своей затеей, я присел передохнуть. Развернул бутерброды, налил стопочку… На опушке леса диковинно хорошо: я уже чувствовал себя отчасти вознагражденным за скудость моей добычи. Почти над моей головой качалась на зеленой ветке пичуга, беззаботно распевая… И так же беззаботно стало у меня на душе!
Я налил вторую, только опрокинул, мысленно пожелав процветания этим живописным краям, смотрю… – на меня из леса идет… ФАШИСТ!!! Четко так идет, быстро, а сзади у него через плечо хлыст перекинут, – и его целенаправленное в мою сторону движение явно ничего доброго не предвещает!.. Я в шоке: «Ну ведь всего ж каких-то две рюмки! И водку брал цивильную, не спирт „Рояль“ разводил… А крышу, кажется, сносит». Гляжу на фашиста во все глаза, шарю рядом по траве в поисках лопаты, но, слава богу, постепенно начинаю видеть изъяны в обмундировании пехотинца вермахта: сапоги на нем российские яловые, ремень со звездой солдатский… Когда он ко мне подошел, я понял, что водка и усталость немножко усугубили восприятие: во-первых, староват он для солдата, во-вторых, вовсе не хлыст, а кнут у него на плече… в общем, это пастух вышел ко мне из леса, правда, в форме немецкой!
– Здорово, – говорит. – Хлеб да соль!
Я не стал сразу вопрос в лоб ему задавать – мол, где надыбал такое обмундирование? – но ответил любезно. Он поинтересовался, который час, похвалил погоду и завязал разговор. Я, в общем, сразу понял, зачем он подошел. Налил – угостил пастуха. Поговорили. Еще ему налил. Еще поговорили. И наконец я понял, что можно спросить:
– Батя, где форму-то немецкую взял?
В ответ услыхал такую историю. Пастух рассказал, что родом с Белоруссии. Здесь, в селе возле Подольска, у него с советских времен живет брат, а он давно уже приехал к нему и пасет совхозное стадо. А почему из Белоруссии попал сюда – так все из-за нее, горькой, – мой знакомец щелкнул пальцами по горлу. Пил он всегда, сколько себя помнит, пастухом – тоже был всегда, сколько себя помнит. Как-то случилась у них с приятелем беда: корова потерялась. Это сулило большие неприятности – ведь они пасли частное деревенское стадо. Как минимум – возврат стоимости коровы. А могут еще и побить… А могут и в милицию обратиться.
В общем, пошли пропажу искать. Прикинули, куда могла беглянка податься, – где речушка небольшая родниковая протекает, заливные луга там, – понятное дело, она и убрела, где трава посочнее… Отыскали следы и двинулись по ним в состоянии для себя нормальном – немножко поддатом. Долго бродили, зашли в такие места, где и не бывали прежде. Ну, мой пастух залез на пригорочек – осмотреться, и увидал первым делом, что прямо возле пригорочка земля провалена – вроде как нора большая. Залез он в тот провал, а там – схрон: рация стоит, двухъярусные нары, шмайсеры на столбах висят, вещи разные, и бинты, и лекарства – полностью хозяйство, чтобы несколько человек могли спокойно выживать долгое время в лесу! Вспомнил он рассказы местных, кто постарше, о том, что здесь действовали диверсионные группы, потому что недалеко крупный транспортный узел. Место важное – возле границы Белоруссии с Латвией. Вот немцы и всякие там «лесные братья» в чаще орудовали втихаря. Но под конец войны всех их искоренили… Вот из этого приятели и сделали вывод, что попали на перевалочный или опорный пункт в лесу каких-то диверсантов. А главное – они там и выпить нашли: чистейший спирт медицинский! Выпили – и немало. Потом – ума хватило нарядиться в валявшуюся там же немецкую форму и – в ближайшую деревню податься. Тут надо представить эффект, учитывая, что там жили одни старики, которые войну хорошо помнили, вернулись и с нуля отстроили сожженную немцами деревню. Не бог весть что – буквально пять домиков – маленькая деревня, забытая в лесах, заброшенная… Вот туда-то и вышли приятели-пастухи, одетые полностью по форме пехотинцев вермахта с воплями:
– Коммунисты, выходи!
Пинками и криками выгнали на улицу стариков. И – снова, и грознее:
– Коммунисты, выходи!!!
Все молчат. Тут откуда ни возьмись – прибегает дедушка, которого даже и позвать-то забыли, и указывает: «Вот этот, вот этот и вот этот – коммунисты!» Инициативный такой оказался и против соседей злопамятный: то ли раскулачивания простить не мог, то ли полицаем при немцах служил… Между тем кто-то еще из «забытых» успел милицию вызвать… Приехали, на удивление, быстро и сразу начали раздачу. Ребятам дали суток по 15 за хулиганство, а дедушке, правда, после скорого и справедливого (свидетелей много было!) суда, – 15 лет за измену Родине.
В деревне моему знакомцу этого так и не простили, а благодаря газетным публикациям слава его разнеслась далече… Даже я, слушая его рассказ, вспомнил, что в середине 80-х годов читал об этом случае, кажется, в «МК». Потому и уехал он к брату под Подольск и стал продолжать любимые дела: немножко попивать, немножко пасти коров…
– И не тошнит тебя, отец, от этой формы? – спросил я.
– Да вить, – махнул он рукой, – по пьяни чего не бывает?!
Результатом нашего плодотворного общения стало то, что я лишился своего камуфляжа, весьма дорогого по тем временам, почти полностью, зато стал обладателем форменного комплекта пехотинца вермахта.
Долгое время он просто валялся у меня дома. Про этот случай я рассказывал друзьям, вызывая улыбки. Но однажды срочно понадобились деньги. Все, что связано с войной, всегда пользуется большим спросом. Форму покупают реконструкторы, которые приводят ее в порядок и продают еще дороже, коллекционеры, которые увлекаются историей Великой Отечественной войны. Причем с течением лет ценность военного антиквариата лишь возрастает, покрываясь налетом романтики прошлого. Можно зайти в любой антикварный магазин – там обязательно будет отдел, посвященный ВОВ, где продаются награды, униформа, знаки различия и т. п. Вот почему я был уверен, что выручу хорошие деньги.
Я решил продать форму быстро, и, хотя она была в хорошем состоянии, но все-таки я подумал, что реставрация на женский глаз и женской рукой не повредит. А поскольку жена моя заканчивала институт и имеет специальность «инженер-технолог швейного производства», то я подумал – наверняка иголку в руках держать умеет, поэтому и попросил ее привести мою добычу в товарный вид.
Проходит день-два, и вместе с починенной и почищенной формой жена мне передает небольшой клочочек пожелтевшей бумажки:
– Вот посмотри, что за подкладкой было!
Я увидел поблекший карандашный рисунок: ручей, холм, лес, потом уже разобрал условное обозначение землянки и от нее – пунктирная линия к дереву и крестик. Тут у меня, конечно, сердечко взыграло: наверняка там спрятано награбленное большой диверсионной группой!!! Мне срочно надо туда, в Белоруссию, – забирать клад! Стоп! Но куда? Я даже не представляю себе, в каких лесах затеряна эта деревня!..
Не одну неделю я потратил, чтобы найти того пастуха. И несколько дней поил его, чтобы уговорить съездить со мной в Белоруссию. Мне даже пришлось раскрыть карты – пастух загорелся и стал выдвигать условия. Первое и главное – чтобы его там никто не увидел и не узнал. Второе и не менее приоритетное – все, что в блиндаже, о расположении которого он никому не сообщал, принадлежит ему, а то, что я найду под крестиком под деревом, руководствуясь указаниями клочка пожелтевшей бумажки, – мы разделим пополам. Я шел на все условия, потому что представлял в мечтах сокровища, за несколько лет натасканные в тайник диверсионной группой. Я был почти уверен: хватит на всех!..
И вот мы приехали. В деревню еще не заходили. Ночлег разбили в лесу в палатке. Мой товарищ-пастух требовал неукоснительного исполнения третьего, невысказанного, но как бы самого собой разумеющегося условия: всю дорогу я должен был его поить. Это-то меня более всего и угнетало! Поить – еще ничего, но ведь приходится бдительно следить за степенью опьянения товарища, чтобы он не утратил способность осознанно передвигаться. Вместе с тем любая попытка ограничить потребление спиртного вызывала у него протест в скандальной форме.
И все-таки мы продвигались. Вышли на тот самый ручей и долго поднимались вверх по течению. Мой товарищ иногда совершенно запутывался в местности – слишком много времени прошло с тех пор. Но у меня были распечатки космической съемки этих мест, которые очень выручали.
И в конце концов на второй день похода мы вышли на место. Обнаружилось, что блиндаж почти полностью провалился. Приятно было сознавать, что после визита пастуха в нем ничего не изменилось, не пропало… Спасала глушь: белорусские леса по-настоящему дикие, привольные, нехоженые. И пастух, и его приятель никому не говорили о месте лесных находок, они были, в общем, бескорыстны: только медицинский спирт, шнапс да еще какая-то питейная дрянь были ими употреблены, остальное в те времена показалось без надобности. Да и уцелел из двоих только мой спутник – с его приятелем водка давно безжалостно расправилась.
Глядя на то, как мой товарищ-пастух снимал шмайсеры со столбов, упаковывал рацию, кружки, фляжки и каски – все это ему доставалось по нашему соглашению! – я не раз пожалел о том, что пошел на такие грабительские для меня условия. Единственное, чем я мог ему отплатить, – это напомнить, что у нас не было договоренности на вывоз мною оттуда его и его добычи!.. Однако жадность в эти минуты пересилила в нем все. Он не отходил от меня ни на шаг. Я включил металлоискатель, стал ходить вокруг землянки и достаточно быстро нашел огромнейшую сосну, как и указано было на том клочке бумажки, зашитом в подкладку кителя. У ее корней мой металлоискатель дал четкий сигнал, говорящий о крупном цветном объекте, и буквально с глубины в штык лопаты я достал цинк из-под патронов, который был закопан перевернутым, вскрытой частью вниз, и обмотан кусками промасленного брезента. Извлекая цинк из земли, я почувствовал его обнадеживающую тяжесть. Дрожащими руками открыл и… Такого разочарования – я очень надеюсь! – больше не повторится в моей жизни!!!! Там были открыточки с голубками и детишками, платочек, колечко из низкопробного золота, письма, переложенные старыми фотографиями, – там была всякая маленькая дребедень, наверное, личная переписка одного из этих немцев! Бегло взглянув на фотки, я понял: переписка с домом и с любимой. Оставалось только разочарованно вздохнуть: да, иногда экспедиции кончаются и таким образом!..
Впрочем, цинк я забрал. Передал одному своему знакомому – местному белорусскому краеведу, специально заехав к нему на обратному пути в районный центр Б-чи. Прошло около года – и мой знакомый краевед, позвонив, рассказал, что нашел, руководствуясь фотками и адресами, того немца. Оказалось, что старик не только благополучно проживает в объединенной Германии, но и достаточно бодр, чтобы приехать за своим архивом. Попав в гости к моему знакомому краеведу, немец водил его по местам своей «боевой славы», делился информацией о действиях своей диверсионной группы, рассказывал о пленении в конце 1945-го. Удивительно, но он гордился, какой удобный и прочный поселок они построили, работая в немецком лагере военнопленных, как разровняли и уложили асфальтом дорогу, как все русские начальники поражались точной и добротной немецкой работе!..
Теперь владелец архива был счастлив, встретившись с бесценными воспоминаниями своей молодости. Немец оказался человеком отнюдь не бедным и, понятное дело, щедро отблагодарил белорусского краеведа.
Из этого я сделал вывод, что надо было, конечно, не горячиться, а самому довести до конца столь необычно начавшееся исследование!..
Сережки из прошлого
Есть у меня добрая привычка: тянуться за дальним, оставляя ближнее на потом. Иногда очень хочется покопать, но нет возможности куда-то далеко выехать. Тогда я сажусь на велосипед и отправляюсь в те места, которые мною давно разведаны, но не тронуты. Имею в виду так называемые пустоши, расположенные недалеко от моей родины. На картах генерального межевания XVIII века (екатерининское межевание) они обозначены. Пустошь – это маленький населенный пункт, пропавший в Смутное время, когда были разруха на Руси, затяжные войны и междоусобицы. Обычно это затерянные в лесах деревушки по 3–5 домов. Находки на таких местах всегда хорошие: времен XV–XVII веков «чешуя», крестики нательные, створки образков, иногда попадаются и маленькие клады.
В начале прошлого лета получилось уехать в Семеновское с субботы на воскресенье – отдохнуть от столичной суеты. Я очень быстро собрался, взял только металлоискатель, потому что остальное снаряжение есть у меня дома в Семеновском, продукты тоже решил не покупать, решив запастись ими в местном магазине. Компаньонов для своей экспедиции не нашел. Я там еще не был, но место отыскивалось легко, потому что был прудик среди леса, и если наложить друг на друга карту современную и екатерининского межевания, то он как раз соответствовал пустоши S.
Вскочил я в электричку, приехал в Семеновское. Но каково же было мое разочарование, когда я, не запасшись в Москве продуктами, увидел, что наш сельский магазин… догорает. Народ говорил, что местные алкаши разобрали заднюю стену, залезли в подсобку, пили водку, курили – в общем, случился пожар.
Сдаваться я не хотел. Собрал дома остатки черствого хлеба, маргарина кусок, большую луковицу, взял огурцов из теплицы, бутылку воды и, чтобы не чувствовать себя обделенным жизнью и не замерзнуть ночью, взял бутылочку водочки. Я был расстроен, зная: когда сразу возникают препятствия, скорее всего, и результат будет не лучшим! Но я уперто шел к цели – вернее, ехал к ней на велосипеде. Очень сильно груженный: сзади висела палатка, спереди – рюкзак с металлоискателем; хорошо, что у меня есть американская лендлизовская лопата 1944 года выпуска, которая складывается и помещается в рюкзак.
До места добирался часа два. И вышел к прудику среди довольно молодого леса, явно посаженного в послевоенные годы для повышения обороноспособности Москвы. Сажали такие леса пленные немцы, поскольку советским руководством из недавних военных действий был сделан такой вывод, что столица слишком доступна для танков. Но, зная, что пруд среди леса – один из признаков жилья, я прошел чуть выше по течению ручья, который впадал в пруд, и скоро нашел высокий берег и пять погребных ям. С одной стороны вдоль ручья находились четыре из них, а значит, в 10–15 метрах должны были некогда стоять дома, фундаменты которых, собственно, мне и надо проверить. И пятая яма, значительно больше, – с другой стороны ручья. Это было высокое живописное место, поэтому я устроил там свою стоянку.
Разбив палатку и разложив вещи, я сразу же собрал металлоискатель и решил, пока солнце не сядет, походить. Стали попадаться «чешуйки» и крестики времен Ивана Грозного, много керамики, пряслица, пуговицы-гирьки, элементы украшений одежды и конской упряжи. Этот стандартный набор кладоискателя украшали лишь несколько монет более старых – Ивана III.
Наступили сумерки. Я проголодался. Я, конечно, совсем не грибник, но вырос-то в деревне, поэтому минимальными сведениями о грибах обладаю. А тем более у меня был с собой маргарин и котелок с крышкой, которая может служить сковородой. Решив сильно не заморачиваться, я набрал грибов (они только пошли в этом году, но их было обилие!), стараясь выбирать похожие на сыроежки. Промыл их в ручье, расплавил в крышке маргарин, покрошил туда половину луковицы и бросил грибы. Чтобы ожидание не тяготило, принял рюмку-другую, закусив луковицей.
Съев свой походный ужин, я думал немного посидеть у костра и завалиться спать – с тем, чтобы ранним утром продолжить поиски. Однако мне казалось странным, что мое опьянение не соответствует тому количеству спиртного, которое я выпил – ну от силы 2–3 рюмки по пятьдесят граммов. Сначала я подумал, что это с устатку либо водка паленая. Со мной творилось что-то совершенно незнакомое и явно неладное! Появились яркие картинки – наподобие мультиков. Видеть я стал как сквозь виртуальные очки – очень объемно, контрастно и в невероятных цветах. Нарушилось чувство расстояния: желая что-то взять, я замечал, что моя рука неимоверно растягивается и достает предмет в 3–5 метрах от меня, а потом также складывается, как телескопическая удочка… Наконец, земля стала проваливаться подо мной, и я погрузился по колено. Я оцепенел от страха. Чтобы понять, что происходит, я присел, прислонившись спиной к старой березе, попытался сосредоточиться и вернуть себя в реальность. Последние мои осознанные ощущения, что я все прекрасно понимаю, чувствую и вижу, но ничего не могу поделать со своим телом, которое больше не принадлежит мне…
Смешанный лес, который стоял передо мной, как бы туманом заволокся – стал непрозрачным. Потом силуэты деревьев растворились, и среди пелены перед глазами мелькали лишь черные пятна, раскиданные по стволам берез. Они были такие яркие, что становилось больно глазам! Я зажмурился, а когда смог открыть глаза, увидел себя сидящим посреди довольно большого поля среди леса на пригорке возле бревенчатого дома, крытого соломой, достаточно большого – три на шесть, не меньше. Спиной я по-прежнему чувствовал твердый ствол березы, на которую опирался, однако видеть ее не мог. Внизу протекал ручей. На другом его берегу, метрах в тридцати от меня, стояли четыре более мелких сруба, фасадами к ручью. Был солнечный летний день, ходили куры, в пруду, обнесенном дамбой, плавали гуси, корова мычала, на частоколе сушились крынки… Бегали детишки в холщовых рубашках. Но эта деревня не походила на сегодняшние. Полностью парализованный, как будто я вышел из тела – все видел, но не мог совершать действий и привлечь к себе внимание, – я молча наблюдал за маленькой тихой и спокойной жизнью деревушки. За прудом стояла мельница, и я видел, как вращается ее колесо…
Вдруг на дороге вдоль ручья со стороны леса показался рослый конь в бешеном аллюре. На нем, вцепившись в гриву и ловко удерживаясь без седла, скакал подросток… Что он кричал, влетев в село, я понять не мог. Отдельные слова и звуки были мне знакомы, но смысл уловить не получалось, – это было похоже на то, как способен современный русский человек понимать «западенца»!.. В деревушке началась паника: выскакивали женщины, хватая карапузов, игравших во дворе с соломенными куклами, закрывались на ставни окна, гнали скотину… И все, все стремились в лес, причем никто не видел на пути меня! Единственное, что удивляло: я не увидел ни одного мужчины: по деревне бегали старики, старухи, женщины и дети.
Мальчик-вестник вскочил на коня и помчался дальше по дороге. Из дома, который стоял особняком и был больше других, вышла осанистая молодая женщина, одетая побогаче других. Она оглянулась по сторонам и засеменила к погребу. Женщина прижимала к груди небольшую кубышку. Остановившись в пяти метрах от меня, на мгновение задумалась, вынула из ушей серьги-кольца, искусно сделанные из витой серебряной проволоки, бережно сложила их в кубышку, потом нырнула в погреб, прикрыв за собой дверь. Не было ее минуты 3–4, затем она выскочила, притворила дверь и побежала с остальными в сторону леса. В деревне осталось лишь несколько совсем дряхлых стариков…
Я снова увидел клубы пыли на дороге. Они быстро приближались – и вот уже в деревню ворвался отряд всадников. Это были явно государевы люди, потому что, за исключением одного-двух, все одеты в одинаковые кафтаны и сапоги. Грозно позвякивало оружие: на поясе у многих висели сабли, кривые ножи или булавы, у некоторых за спиной помещались колчаны с луками и стрелами… Выделялся главный в расшитом кафтане с позументами, даже сбруя коня его поблескивала богатым украшением. Спешились, стали заглядывать в каждый дом и погреб. Выволакивали оттуда оставшихся стариков и старух, требовали у них что-то или выспрашивали, били плетками, пинали и валяли по земле. Они явно кого-то искали. Я же из их речи мог уловить лишь корни каких-то слов и, в общем, сделал вывод, что они ищут мужчин из этой деревни…
Вскоре по крышам домов и погребов загулял красный петух, – и в несколько минут деревня превратилась в груду пепла.
Окончания я уже не видел, потому что среди пожарища стали проявляться черные мазки на березах – тот зрительный эффект, с которого у меня все и началось! – потом все покрылось дымкой, и вот уже передо мной снова встал лес. Я увидел себя сидящим, прислонившись к стволу той же толстой березы, посреди леса. Была глубокая ночь. После мучительного спазма тошноты потемнело в глазах, но я смог пошевелиться. Бросив свой лагерь, от дерева к дереву, валясь с ног и снова подымаясь, я стал выбираться из леса…
Когда выполз на дорогу, уже рассветало, хотя пройти мне надо было всего лишь километра полтора. Мне повезло: почти сразу я поймал дачника с буквой «У» на лобовом стекле, который специально пораньше выехал из Москвы, чтобы успеть до большого движения. Он довез меня до Семеновской больницы, где три дня мне делали промывание желудка, капельницы и прочие не очень-то приятные процедуры. Доктор сказал, что меня спасла выпитая водка: она в определенной степени нейтрализовала действие яда тех грибочков, которые я так неудачно принял за сыроежки.
В больнице меня постоянно посещали мысли о моем слишком уж ярком и правдоподобном видении. Мне по-любому надо было вернуться на пустошь S за всеми своими вещами, поэтому, как только угроза жизни миновала и меня выписали из больницы, я сразу же ломанулся на то место. К счастью, оно не особенно посещаемо из-за отдаленности от дорог, а мой лагерь был разбит грамотно – даже проходя совсем рядом, заметить его было сложно. Так что я нашел свои вещи брошенными так, как и оставил.
Первым делом я включил металлоискатель и, вспоминая свое видение, легко нашел места, где стояли все четыре дома. Сразу понял, что они погибли от огня, потому что ярко выражен был пожарный слой, а монеты, которые я там находил, соответствовали Смутному времени. Все это подтвердило мои догадки, поэтому я отправился к большой погребной яме на другой стороне ручья. Прибор дал хороший сигнал о том, что на глубине сантиметров 30–50 находится достаточно крупный объект из цветного металла. Пройдя пожарный слой, сантиметрах в 30 ниже я выкопал совершенно целую кубышечку. Очистив от земли и сняв остатки прикрывавших ее лохмотьев кожи, я увидел, что лежат в ней серебряные «чешуйки» времен Ивана Грозного, а сверху – две знакомые мне серебряные женские сережки из витой проволоки.
Тайна купеческой ротонды
Заходит как-то раз в кладоискательскую контору клиент. Мужчина под пятьдесят, по виду – работяга, не то чтобы прямо из деревни, но явно в Москве проездом. Разговорились мы с ним, долго беседовали о нашей доле кладоискательской. Выяснилось, что он не то что не профессионал, но даже толком кладоискательством и не занимался, а так – для отдельных раскопок брал иногда металлоискатель у друзей. Но вот сейчас захотел включиться в кладоискательскую деятельность самостоятельно и по полной программе. Поэтому и начал заранее консультироваться по оборудованию, выбору мест поиска, реставрации и реализации находок, какие-то юридические аспекты кладоискательства узнавать, где можно копать, где нельзя, а к весне собирается взять прибор и начать работать. Я, конечно, полюбопытствовал, что сподвигло его на эту деятельность? Он и рассказал, как в 70-х годах шабашил в Вятской губернии, строил для колхоза коровник, а жили они с бригадой таких же работяг у местной бабки. Одинокая старуха сдавала им горницу да еще кормила, да еще между делом самогончик гнала и втихаря продавала, им наливала и сама была пригубить не прочь. К столу подсаживалась и киряла с ними же. Они были рады: хоть кто-то разбавляет мужскую пьянку!..
И вот в одной из застолиц поведала им хозяйка историю, которую слышала от своей мамы. Та была в услужении у одного весьма именитого купца первой гильдии. Имелась у него большая флотилия на реке Вятке и других реках губернии, и трудилось на него немало народу, заготавливали древесину и пушнину, а потом он успешно всем этим торговал: сам в накладе не оставался и людям заработать давал.
Революция до Вятских земель докатилась не сразу: знали, что в Питере, в Москве бурлит – да ведь велика матушка-Россия, пока новая власть дойдет, тыщу раз ее суть поменяется!.. Так думали жители вятской деревушки, затерявшейся посреди глухих нехоженых лесов, где бродят медведи, лоси, волки, рыси… Да вышло не так! В одно утро – бац! – и пришла советская власть. Купец тот уже был старенький, а прямых наследников не имел. Но все равно поначалу-то сныкался, потому как стариком жизнь еще дороже, нежели молодым, ценится.
Шли дни, а советская власть в его деревеньке не думала рушиться – наоборот, укреплялась. Делать нечего, пришел купец к комиссару красному и примерно так сказал: «Стар я уже бегать да скрываться! Дайте мне спокойно на родине дожить и в могилку лечь, а я за то с вами чем есть поделюсь – все равно ж нет у меня наследников!» Обрадовался красный комиссар: «Построй нам клуб и школу – тогда мы тебе дадим спокойно дожить!» Согласился купец, отсчитал целковых – и за несколько месяцев деревня украсилась и клубом, и школой.
А дальше… дальше речь пойдет о типичной подлости третьего сословия. Вот если бы его просто изгнали, это еще можно было бы понять и оправдать: все же новое время и поется по-новому. Нет, они решили вопрос по-коммунистически жестко: как только строительство закончилось, вывели бедного старика на задний двор той же школы да и расстреляли без суда и следствия. Однако с типичной недальновидностью третьего сословия новая власть выпустила из виду, что миллионные состояния, нажитые практически с нуля, не принадлежат дурачкам. Купец наш обладал и умом, и смекалкой. А раз мама той самой бабушки, которая сдавала этим шабашникам жилье, служила у него ключницей, то, естественно, пользовалась определенным доверием и знала, что уже перед семнадцатым годом купец распродал свою флотилию и фабрики по России и перевел средства в иные активы – неотнимаемые. Старая ключница советскую власть не жаловала, посему рассказывала только дочери и под большим секретом, о том, что осталось в купеческом просторном доме. А была у нашего купца красивейшая усадьба, стоявшая прямо на слиянии двух больших ручьев. Природа образовала там клинообразный участок суши, где помещался сад с фонтанами, дорожками, небольшим особнячком на холме, а далее – на самом мысу, прямо над водами этих двух ручьев, где они сливались в общую реку, стояла красивая ротонда, где купец проводил уединенно свои вечера, отдыхая от трудов и забот. Это место он очень любил и якобы именно там закопал основное свое достояние, предчувствуя, что рабоче-крестьянская власть вряд ли сдержит данное ему слово…
Понятное дело, что шабашники, с утра протрезвев и припомнив бабкин рассказ, понеслись на то место, конечно, легко его нашли, но… еще в далекие предвоенные годы колхозники соорудили ниже по ручью плотину и теперь глубина обширного пруда везде, даже перед самою дамбой, где ориентировочно некогда стояла искомая ротонда, составляла никак не менее двух метров. Ну и конечно, никаких следов ни от ротонды, ни от особняка не осталось – тем более что в Вятке в основном все из дерева строилось, так что и сгнило под водой давным-давно!.. Так они постояли, посмотрели, повздыхали, пообсуждали интересную, красивую историю, достроили свой коровник и в начале осени разъехались все по своим родным краям, чтобы к следующему сезону собраться опять.
Конечно, я выслушал рассказ с интересом. Но за годы кладоискательской работы я многократно это проходил: в каждом населенном пункте, даже в любой семье бытует своя легенда о сокровищах, о кладе – и поэтому их надо фильтровать серьезно. Ведь передаваясь из поколения в поколение, все эти легенды теряют важные подробности и саму достоверность, зато обрастают красочными фантазийными дополнениями, окончательно искажающими их суть, включая и местность, и величину клада.
Но вот в начале лета 2008 года получилось так, что засобирался я в Вятскую губернию. Каждый год стараюсь провести хотя бы одну глобальную экспедицию – уехать на пару недель, чтобы проверить какую-нибудь наиболее правдоподобную легенду, потому что все-таки примерно в половине случаев информация оказывается достоверной – и легенда срабатывает.
По рассказу моего клиента, деревушка весьма отдаленная и земледелие там очень плохое, потому что песок в основном. Но для нас-то, кладоискателей, это хорошо, потому что песок и легче рыть, и он отлично сохраняет находки! А раз там почти нет земледелия, то в песок не вносят химию, удобрения, навоз, которые съедают монеты напрочь. В песке металл патинируется (покрывается патиной), что позволяет ему лучше сохраняться. Монеты красноватого отлива – съедены коррозией, а покрытые темным налетом – защищены патиной. Поэтому кладоискатель и любит такие песчаные места.
Две недели мы готовились к этой экспедиции. Было нас четверо: мужчина средних лет, охотник и экстремал, его сын с женой (они очень хотели найти клад и финансировали экспедицию) и я – вдохновитель и профессионал, обладающий реальными знаниями и умениями. Мы подгадали выезд на июньские праздники, которых в этом году выпало целых четыре дня. Но, похоже, всё было против этой экспедиции: ведь изначально мы хотели выехать раньше (в Вятке на две недели позже начинается лето, а значит, когда у нас вовсю зеленеет и поднимается трава, у них в полях еще свободно можно работать с металлоискателем и лопатой!), но то у них не получалось, то у меня срочные выезды на какие-то более правдоподобные истории о кладах, то у нас глубинный прибор начинал глючить и надо было его ремонтировать – в общем, куча мелких и крупных помех выпустили нас из города лишь 11 июня.
Тут и началось: уазик, конечно, хорошая и высоко проходимая машина, но по трассе пилит не выше ста километров в час. А если учесть, что нам надо проехать полторы тысячи и мы ограничены четырьмя праздничными днями, то я заранее расстраивался: что можно успеть за один-два дня работы на месте?! От Москвы до границы с Владимирской областью мы добирались часа за четыре в сплошных многокилометровых пробках. Ничего удивительного: летние праздники – вот народ и ломанулся на фазенды!.. Каждый крупный населенный пункт становился проблемой из-за пробок на перекрестках. Потом погода испортилась настолько, что мы вынуждены были остановиться в городке Шахунья. Под проливным дождем в грозу в крошечном захолустном городишке нам не давали номера в гостинице. У главы семьи не оказалось с собою паспорта, а водительские права местные власти удостоверяющими личность не считали. К тому же с нами была собачка (маленькая, но шкодливая!), с которой вообще ни в одно городское учреждение не хотели впустить! В общем пришлось нам ехать в милицию, чтобы подтвердить, что мы – это мы, и лишь после этого, не без нареканий, разместиться в номере и наконец иметь возможность поспать в горизонтальном положении…
Только к вечеру следующего дня мы приехали на место. Дорог там не было напрочь. Погода кошмарная: час идет не просто дождик, а страшный ливень, а час сияет солнце. Наш уазик оказался не в состоянии проехать по лесному бездорожью последние пять километров до пункта назначения, а нам надо было успеть до темноты разбить лагерь. Единственное утешало: все-таки это Север, где темнеет значительно позже, чем у нас. Там еще не белые ночи, но близко к этому. Несколько часов нам потребовалось, чтобы перетаскать на 5 километров от уазика, брошенного в лесу, вещи для лагеря. Мы решили стать на месте той самой деревни, которая пропала, наверное, в 60-е годы в процессе хрущевского уничтожения неперспективных деревень. Согласно решению партийной верхушки, предписывающему всему советскому народу жить одинаково хорошо, небольшие деревни, чтобы не проводить в них коммуникации: дороги, свет, газ, телефонные линии, не строить больницы и школы, – просто сносили, а жителей переселяли в более крупные населенные пункты.
И вот, когда на поле с остатками срубов мы разбирали с таким трудом перетасканные баулы, мной овладела ярость: ну ладно бы я два-три раза по 5 км таскал на своем горбу действительно необходимый в походе скарб: защиту от дождя, теплые вещи и спальники, тушенку, консервы, картошку и макароны, ту же водку, чтобы согреваться, а – нет! – оказывается, наша девушка набрала в дорогу конфеток, мармеладок, печеньиц, которые непременно желала потреблять на лоне природы!!! Я был вне себя. Это мелкое издевательство я стерпел, возможно, только потому, что до ближайшего населенного пункта было не менее 10 км, причем полноценного леса, насквозь промоченного дождями, и следы – медвежьи следы везде! И еще – огромные полчища комаров! Но уверенности добавляла очевидная выдержка главы семьи, как бывалого охотника, вооруженного добрым карабином, и, о чем я не подумал, а они, к счастью, подумали, за что им огромное спасибо, – хороший запас репеллентов, всяких пшикалок, которые спасли нас от комаров. Итак, мы разбили лагерь в красивейшем месте, напоминающем карельские ландшафты: тайга, мох, сосны, песок… Полумертвые с дороги развели костерок, приготовили на скорую руку поесть, согрелись, поужинали, обмыли прибытие и – после двухсуточной почти тряски в машине вырубились.
С приборами был порядок: глубинный металлоискатель, несколько грунтовых, поэтому определенные шансы на находки мы имели. Но, если честно, после такой дороги, после ряда таких неудач и накладок, уже не хотелось ничего. К тому же я впервые испытывал новую палатку и спальный мешок, и, как это нередко случается, надписи на этикетках и рекламные разглагольствования продавца, щедро обещающие комфорт и тепло, не совпали с реальным качеством продукции: дуба я давал капитально, не выспался и проснулся злой на весь свет… И не хотелось ничего, кроме как пить водку, смотреть на природу. Но раз уж приехали – надо было себя заставлять! Походив по деревне и утвердившись в первоначальном подозрении, что сгинула она именно в 60-е, а может быть, чуть раньше (попадались только «советы» и поздний металломусор), мы направились в сторону купцова жилья. Плотину, оказывается, давно прорвало, хотя до сего дня заметно, что две речки одно время были значительно шире. Там стояли, как это бывает на водохранилищах, с которых сбрасывают воду, сухие стволы, выморенные водой. На берегах были видны отметины прежних уровней воды. В общем, явствовало, что здесь когда-то был большой пруд либо водохранилище. Когда мы определили с достаточной точностью место, где стояла ротонда, восстановилась последовательность событий: колхозники подогнали туда экскаватор, срыли вместе с фундаментом и купеческий дом, и ротонду, а грунтом вперемешку с битым кирпичом насыпали плотину, которая подняла уровень воды и создала им их личное водохранилище, где они разводили карася, гуси их плавали, и просто имелся запас воды.
Походив с металлоискателем полдня, мы отыскали несколько «потеряшек» – недорогих монеток, ради которых не стоило ехать за полторы тысячи километров, а запросто можно насобирать на любом поле в Подмосковье. Отметив наши жалкие находки и полюбовавшись на природу, мы решили, что еще одну ночь здесь проведем, а на следующий день трогаемся в обратный путь. Было горько и обидно, все раздражало: дорога, комары, медвежьи следы, которые, когда мы проснулись, были почти у палатки; зайцы, которые таскали у нас продукты; девушка, которая неумеренно потребляла свои сладости, перетасканные на моей бедной спине; собачка, которая постоянно убегала, и все ее искали. То есть был провал экспедиции полный: упадническое настроение, разлад и шатание.
Но, проснувшись на следующее утро, я предположил: ведь эта дамба служила единственной дорогой для перехода с одной стороны реки на другую – до того, как ее прорвало и размыло посередине. Я подумал: «А не пойти ли мне по этой насыпи… может, кто что и терял? Ведь люди столько лет по ней туда-сюда ходили… А деревня располагалась с двух сторон реки. Так, может, я хоть каких-нибудь „потеряшек“ пособираю?» И я пошел. Насыпь, как оно и следовало, состояла из остатков фундамента, и попадались печные изразцы. Такой вот культурный слой. Ну и каждый из нас, наверное, знает сигнал, которым звонит серебряный царский рубль, николаевский, – все его, наверное, знают! – он практически не отличим от водочной пробки. И когда я услышал первый такой сигнал, мелькнула мысль: «А чего я здесь еще могу найти? Вот она – дорога с одного берега на другой, место красивое – посидеть на этой дамбе, а чего ж бы здесь не выпить?! Одним словом, типично пикниковое место!» И вот, уже больше по привычке, копнул я… и ненадолго впал в ступор, потому что вместо ожидаемой пробки из земли вылез серебряный николаевский рублевич!!!
Сознание и адекватное восприятие действительности ко мне вернулись не сразу. Я не стал никого звать, пошел дальше по насыпи и тут вспомнил, что шабашник, наведший меня на это место, рассказывал, что по воле судеб он туда попадал потом еще раз – неполадки прошлой работы над коровником устранял! – и менял рублевики серебряные у местных жителей, которые находили их ниже по течению в ручье. Он мне рассказывал и то, что вода смыла плотину в каких-то годах, что плотина разрушена, что уровень упал… – только я в те дни забыл про это наглухо! А теперь все стало на свои места. Когда я стал собирать эти рублевики десятками и когда потом стали попадаться золотые николаевские червонцы и пятерки, стало очевидно, что при строительстве дамбы пригодились остатки фундаментов ротонды и дома (поскольку в качестве основного материала использовался песок, который, как известно легко размывается водой, а если еще учесть высокие паводки, суровые зимы, – необходимо было армировать конструкцию чем-то более прочным!). В каком-то из фундаментов был спрятан клад, который зачерпнул ковш экскаватора и вместе с ним насыпал дамбу, а после того как ее прорвало, клад стал постепенно оттуда вымываться. Некоторые рублевики я отыскивал без металлоискателя – достаточно было приглядеться и – вот они, желанные!..
Вскоре все мы, сияющие и счастливые, бродили в сапогах-болотниках по дну речушки, увлеченно работая металлоискателями. Речушка оказалась исхожена следами и до нас – видать, местные жители, некогда уехавшие из этой деревни, периодически возвращались туда по весне и собирали купеческий клад. Но и нам грех жаловаться – мы были вознаграждены за все приключения и лишения!.. Мы все азартно искали, находили, увлеченно ковыряли лопатами землю… Впрочем, зачем это я сказал – «все»? Девушка, сидящая на берегу, вряд ли понимала и разделяла нашу истинно мужскую радость охотников и добытчиков – она с неменьшим азартом поглощала свои сладости!
Клад старого генерала
С глубокой древности и до настоящего времени русский человек, наученный горьким опытом междоусобиц, смутных времен, революций, гражданских войн, интервенций, когда грабят все и всех, следует поговорке «своя рубаха ближе к телу!», поэтому клады всегда были, есть и будут. Ценности прячут не как клад, а как тайник, схрон, создавая сейфовую ячейку на подконтрольной территории… Когда события жизни развиваются так, что человек в силу каких-то причин уже не может воспользоваться содержимым своего тайника, оно автоматически переходит в разряд кладов.
Так было и до войны, и после войны, и в смутные времена лихих 90-х, и во время некоторой стабилизации, и прямо сейчас… Вот я и хочу вам рассказать историю про современный военно-исторический клад.
В офисе «Кладоискательской конторы Владимира Порываева» раздался звонок, и развязный хрипловатый женский голос поинтересовался расценками, сроками исполнения заказа на поиск тайников, а затем предложил работу. Я задумался: клиентка, как мне показалось, находилась в состоянии изрядного подпития – и это отталкивало; с другой стороны, меня приглашали на поиск современного клада, что случается нечасто (все-таки люди все более доверяют банковским ячейкам!), и к тому же в районе метро «Сокол», где я ходил в детский садик, в первый класс… Мое детство прошло поровну – в селе Семеновском и на Соколе. Вот эта ностальгическая возможность лишний раз побывать в родных и милых моему сердцу местах в конце концов заставила меня согласиться.
Этот красивый большой дом – ближайший к метро «Сокол», около церкви Всех Святых, – называется Генеральским. Его построили сразу после Победы, в 50-х годах, на Ленинградском проспекте, и заселяли в основном полководцами Великой Отечественной войны, поэтому весь фасад увешан мемориальными досками. В одну из его просторных квартир я и был приглашен. На первый же звонок дверь открыла женщина трудно определяемого возраста – из-за ее неухоженности и неопрятности. Из-под несвежего махрового халата глядели растянутые на коленях пижамные брючки, густая нахимиченная шевелюра выглядела непрочесанной, а лицо – опухшим и неумытым. Женщина изобразила приветливую улыбку и, шаркая стоптанными тапками, повела меня вглубь.
Это была огромная четырехкомнатная квартира с высокими украшенными лепниной потолками, с которых свисали дорогие и массивные хрустальные люстры (впрочем, утратившие свой первоначальный праздничный блеск из-за отсутствия ухода), с антикварной натурального дерева мебелью, обилием картин в дорогих рамах, изысканных фарфоровых, хрустальных и чеканных безделушек повсюду. Но на всей этой патриархальной роскоши присутствовала печать запустения и небрежения. Дубовый паркет на полу потемнел от грязи и светил щербинами вывороченных и не поставленных на место дощечек. Шелкографические обои от старости выцвели, кое-где вздулись пузырями, углы листов приметно отклеивались. С потолка облетала штукатурка, а на лепнине разместилась паутина. Толстым слоем пыли и паутины было покрыто все, кроме часто используемых вещей; на крышке старинного немецкого пианино красовались длинные следы пальцев по пыльному слою – видимо, кто-то провел в рассеянности, да так и оставил. Бархатные чехлы на креслах и диванах хранили темные пятна и, кажется, уже не поддавались чистке…
Воздух в квартире был насыщен запахами окурков, испортившейся еды и перегара. К эпицентру этого амбре и вела меня хозяйка. Он обнаружился в просторной, но захламленной кухне. В раковине, на разделочном и обеденном столах покоились горы грязной посуды. Везде стояли пустые бутылки. Несколько переполненных окурками дымящихся пепельниц буквально уничтожали воздух… Дорогая кухонная мебель и техника заляпаны жиром и поцарапаны, попорчены неосторожным и небрежным обращением. Меня передернуло от омерзения, и как бы в ответ – я услыхал развязно-теплое приветствие сидящего в углу на табурете небритого субъекта, явно с похмелья либо под мухой.
Без проволочек оба наперебой принялись рассказывать, что отец хозяйки тяжело болен и должен отойти в мир иной; что они с ним в больших неладах долгое время – «двоих взрослых людей выживший из ума старик в шеренги строить пытается – вишь, не годится жить только для себя, надо и работать, и детей заводить, и ремонт в квартире делать, а того не видит, что жизнь нынче пошла совсем другая!»; что они боятся упустить наследство в виде драгоценностей покойной матери-хозяйки, которые он из вредности куда-то припрятал. Я узнал, что половину времени он проводит в больницах, а половину – на даче, и тотчас поделился с ними предположением, что ценности могут быть спрятаны на даче.
– Нет, скорее всего, тут! – возразила женщина. – Я хорошо знаю этого скупердяя. Он спать бы не смог, если б не был уверен, что все под боком!.. – и разразилась долгим рассказом о том, как отец плохо относился к ее матери, как, вопреки воле покойной, не отдал дочери фамильные драгоценности и сбережения.
К таким историям я уже давно не питаю никакого доверия – тем более что слышу их часто – особенно осенью и весной! – и поэтому определенный иммунитет у меня выработался. К тому же не зря меня называют практически единственным «белым кладоискателем» в России, потому что я работаю исключительно в рамках закона!..
Терпеливо выслушав и едва не задохнувшись в смраде их жилья, я попросил предъявить какие-либо документы, подтверждающие, что они имеют право воспользоваться моими услугами. Они показали мне паспорта с пропиской в этой квартире. Я спросил, кто еще прописан, и хозяева с неохотой признали, что еще и отец этой женщины, которому под сто лет и который сейчас в больнице и вряд ли оттуда вернется живым. Я отказался от предлагаемой работы, сославшись на то, что по закону необходимо получить согласие всех проживающих, – только тогда я могу приступить к обследованию помещения. И, несмотря на все их просьбы и обещание солидно заплатить, остался непреклонным – отчасти потому, что мне очень не понравилось общество этих опустившихся людей.
Прошло недели две – я и думать забыл об этом неприятном знакомстве. Но вот опять позвонила женщина из Генеральского дома, посулила очень хороший гонорар и назначила встречу, уверяя, что в этот раз согласие всех проживающих в квартире обеспечено. Я спросил, с чем это связано. Она с ехидным хохотком ответила: «Старый маразматик наконец-то помер!»
Как бы ни были неприятны мне эти люди, но поиск кладов – это моя работа, и деньги мне всегда нужны, да к тому же я не хотел оставлять столь щекотливое дело на произвол непрофессионалов и недобросовестных искателей. Поэтому я согласился, примерно прикинув, что имею возможность работать часа по два-три в день и займет у меня это где-то три дня. Хозяев такой график устраивал. Когда я еще раз уточнил, что ищем, женщина воскликнула: «Все ценное!»
Я приехал с аппаратурой и начал скрупулезно обследовать, ища вероятные тайники. Разумеется, у меня специальная технология, несколько проверенных методик, которые я не буду раскрывать, поскольку они уникальны и рождались в процессе долговременной практики. За первый день работы я обследовал примерно треть всей площади квартиры: кухню, санузел, коридоры. Нередко прячут именно в местах общего пользования (особенно в коммуналках и в квартирах, где много жильцов), потому что первое подозрение о тайнике, естественно, приходится на личную комнату (там и будут искать нычку), а места общего пользования – и под подозрения других жильцов не попадают, и поиск производить там сложно (хотя бы в силу высокой посещаемости), и все-таки находятся на подконтрольной прячущему территории (в любой момент реально и проверить нычку, и забрать ее содержимое). Правда, в этом случае я был почти уверен, что тайник находится именно в комнате покойного, который был в конфликте с дочерью и имел все основания не доверять ей и зятю. Но я определил его комнату напоследок, потому что просто не хотелось тревожить дух преставившегося – тем более что и сорока дней с его кончины не прошло!
Закончив поиск, я собрал инструменты и аппаратуру, получил причитающееся мне за проведенную работу, и мы с хозяевами договорились о следующей встрече. Я вышел из квартиры. Нажал кнопку лифта. С верхнего этажа пришел лифт. В кабине его стоял генерал. Полностью по форме – в мундире, с колодками, но только в кителе – несмотря на глубокую осень и весьма прохладную погоду. Преклонный возраст генерала, безукоризненная форма, обилие наград смутили меня – не каждый же день встречаешь боевого генерала…
Когда лифт приехал на первый этаж и я стал выходить, жесткий голос без выражения произнес: «Подожди!» Я обернулся. Генерал пристально смотрел на меня с совершенно невозмутимым лицом – как будто и не у него вырвалось только что слово… четкое, почти команда! Генерал был очень стар, но тем резче обозначались на его лице черты благородства и мужества. «Я знаю, что ты найдешь, – медленно и без шевеления губ продолжал он. – Найдешь – не отдавай! Пропьют». Я растерялся еще более… незнакомый человек что-то мне говорит непонятное… я промолчал, отвернулся и вышел… Но, после того как за мной захлопнулась дверь подъезда, остановился и решился подождать и поинтересоваться, что он имел в виду. Я ждал долго – генерал из подъезда так и не вышел. Вернулся – в подъезде никого не было. «Наверное, за газетой съезжал с верхнего этажа, – подумал я. – Или, может, к соседям зашел…» Недоумение не отпускало меня несколько последующих часов.
Через несколько дней я обследовал в той квартире жилые комнаты. Тайников и нычек, как я и ожидал, не обнаружилось. Это совершенно не смутило хозяйку, которая, отдавая деньги, сказала с нетерпением и радостью: «Папашкина комната осталась! Там и найдем». Я молча кивнул, мы условились о времени моего следующего визита, и снова я вышел на лестничную клетку. Зашел в лифт, спустился вниз, только хотел взяться за ручку двери подъезда… она распахнулась – и навстречу мне вошел тот же генерал. Он пристально посмотрел мне в глаза и произнес, не разжимая губ: «Помни, что я тебе сказал! Найдешь – не отдавай! Пропьют». Обошел меня, застывшего в изумлении, и, минуя лифт, поднялся по лестнице наверх. «Неужели старый генерал никогда не снимает форму? – изумлялся я. – И как не заболеет, разгуливая в такую промозглую погоду без шинели?! Может, к подъезду его привозят на машине?!» – примерно так я отмахнулся от вполне понятного недоумения и поехал по своим кладоискательским делам.
В последний мой приезд генеральская квартира встретила меня привычными запустением и, как всегда, запахом обиталища пьяниц. Разгульные хозяева вяло переругивались, препираясь из-за нехватки средств и необходимости бежать в магазин «за горючим». Я сразу попросил ключ от комнаты покойного и жестко предупредил, что работаю безнадзорно – то есть никто не должен стоять у меня над душой и наблюдать за моими действиями, поскольку, во-первых, не хочу выдавать секретные методики, во-вторых, существуют кладоискательские приметы, запрещающие попытки прикосновения к тайне при лишних глазах… Не вполне осознанные подозрения прочно поселились в моем сердце – сейчас я должен был узнать всё!
И когда я открыл дверь и зашел в комнату, все стало на свои места: со всех стен, со стола, со всех углов смотрели фотографии того самого генерала, с которым я каждый раз встречался в подъезде. На фото он был с друзьями-однополчанами, с членами правительства и самыми уважаемыми артистами, с семьей. В очаровательной девочке лишь с огромным трудом можно было предположить сегодняшнюю неряшливую опустившуюся хозяйку! Было несколько искусно выполненных портретов генерала… «Не отдавай! – вспомнился мне командный голос генерала. – Пропьют!» Я вздрогнул. И понял всё. Достаточно быстро я нашел тайник. Это была полость под подоконником, и лежали в ней – нет, не деньги и не ювелирные украшения! – а кровью добытые боевые награды, бережно завернутые в бархатную ткань, и еще какие-то документы, письма, – всё, что составляло наивысшую ценность в жизни ушедшего генерала. Я сразу понял, что искали эти люди, что они хотели с этим сделать и о чем просил меня генерал…
Минут через пятнадцать я вышел из комнаты, извинился, отказался от причитающегося мне вознаграждения и заверил хозяев, что искомые сокровища находятся, скорее всего, на даче. Как они меня ни упрашивали, я отказался продолжать поиск и предложил им нанять кого-либо другого. На пороге я оглянулся и спросил имя отца этой женщины. Они назвали.
С легким сердцем я вышел из подъезда, прошел пятьдесят метров до переулка и заказал в храме Всех Святых панихиду по рабу Божьему новопреставленному И***… Далее мой путь лежал на Песчаную улицу. Там я зашел в школу №***, в которой располагается музей, посвященный боевому пути дивизии, которую в Великую Отечественную войну возглавлял этот знаменитый генерал, и передал его боевые награды и документы в дар музею.
Бронепоезд «Обломов»
В офисе «Кладоискательской конторы Владимира Порываева» раздался звонок. На том конце провода мужчина интеллигентно поинтересовался, есть ли у нас специалисты по реставрации и оценке произведений живописи, и если есть, то не могли бы они оценить картины, точнее, холсты без рам, которые остались от почившего родственника.
– Смотря, что за картины, – уклончиво ответил я.
Собеседник настаивал:
– Мы готовы их продать, если сойдемся в цене. А если вы найдете нам покупателя, то заплатим хороший процент!..
Я задумался. С одной стороны, моя кладоискательская контора такими вещами не занимается: картины с металлопоиском мало связаны, и, понятное дело, что крупных специалистов по живописи у нас в команде нет. С другой стороны, мой круг общения позволяет легко, а при необходимости – в течение часа найти профессионала в любой сфере интересов коллекционеров. Тогда я стал уточнять:
– Вы уж простите за лобовую постановку вопроса, но пока я не буду уверен в чистоте происхождения ваших холстов, я не готов взяться за дело. Каким образом они к вам попали? Случайно не криминальным путем?
Он заверил, что все нормально:
– На некоторых картинах стоит штамп Дрезденской картинной галереи, а на других – штамп рейхсканцелярии – «Берлин. Вильгельмштрассе, 77. 1942». Это трофей, который мой дедушка привез с войны!
Военные трофеи – наша тема. По нескольку раз в год сотрудники «Кладоискательской конторы» отправляются на их поиск по заказам родственников и наследников участников Великой Отечественной войны. Так что, понятное дело, заявление собеседника меня заинтересовало, и я согласился взглянуть на эти холсты. Похоже, меня ожидала одна из интереснейших задачек по белым пятнам истории – не всем удается подержать в руках холсты из Дрезденской картинной галереи и рейхсканцелярии!..
На следующий день интеллигентный мужчина средних лет с сыном-подростком привезли мне большую связку холстов и рассказали такую историю.
В 1945 году дедушка, который тогда, конечно, был мужчиной в расцвете лет, бравым офицером, служил комендантом штабного бронепоезда, на котором частенько катался один из крупных военачальников. И вот совершенно неожиданно полководца вызывают в Москву – пред очи Главного. А поскольку бронепоезд – техника дорогая и в эксплуатации тоже дорогая, чтобы порожняком его не гонять, военачальник отдал приказ загрузить его своей добычей: антиквариатом из Берлина, Кенигсберга, немножко из Дрездена… Не секрет, что все везут какие-то трофеи с войны: кто-то меньше, кто-то больше, ну а здесь, как говорится, сам бог велел, – это же бронепоезд!..
Получив приказ, комендант загрузил бронепоезд военной добычей полководца. Двинулись. Но тот что-то предчувствовал: внезапный вызов в Москву и полученный на следующей же станции приказ о снятии с должности в сталинские времена означали минимум – смещение, максимум… – как звучали приговоры тех лет – «десять лет без права переписки», то есть – расстрел. Небезосновательно догадываясь, что в Москве его по головке гладить никто не собирается да и добычу отберут наверняка, военачальник где-то в Смоленской губернии приказал остановить бронепоезд – прямо среди леса. В километре-двух от железнодорожного полотна была сожженная немцами деревня. И по приказу полководца вся команда бронепоезда быстренько перетаскала основную массу того, что они везли, и спрятали в ближайший погреб. А были там не только картины. Там и серебро было, и скульптуры, и украшения, посуда, мебель – музейной ценности!.. И все это затащили в погреб, засыпали сверху, чтобы не было видно, и отправились дальше в Москву. Причем рассказчик особенно уточнял, что дед его повторял не раз: «Мы сначала мебель тащили… Хотели ее спрятать, но поняли, что крупную антикварную мебель мы не спрячем в столь короткие сроки. И мы ее свалили. Частями бросали. А потом при подходе к деревне уже время поджимало – и мы ее просто кучей бросили! Но каждый из нас что-нибудь хоть небольшое, а взял на память. Я прихватил эти тридцать холстов».
В Москве ожидания командующего вполне оправдались. Я не буду называть, кто это был, но после той поездки он сгинул, будто и не жил никогда!.. Большинство из команды бронепоезда, кроме очень уж заслуженного и правильного по-советски деда рассказчика, были отправлены в места не столь отдаленные. А деду повезло: дожил он до своих 95 лет и, перед тем как преставиться, сообщил внуку страшную тайну о кладе военных трофеев. Но места он описывал, конечно, примерно – тогда не было GPS, чтобы можно было поставить точку. И я понял из рассказа его внука, что место это находится в Смоленской области, до границы с Московской областью примерно километров 50, и деревушка там была, сожженная немцами, небольшая, – где-то километрах в двух от железки в лесу.
Я, разумеется, связал наследников столь ценных трофеев и с профессионалами в области старинной живописи, и познакомил с коллекционерами, так что взаимовыгодная сделка совершилась скоро и приятнейшим для всех образом. Между тем я понял, что в историю бронепоезда и выброшенных сокровищ они не очень-то верят и, во всяком случае, не планируют попыток разыскать прочие трофеи. Да и действительно – с такими приблизительными ориентирами можно долго искать! Это верно – для большинства людей, только не для меня: раз загоревшись какой-либо идеей, я иду к цели упорно и скоро, сметая своей настойчивостью все препятствия. Так и в этом случае: сначала я вычислил все деревни, находившиеся вдоль железнодорожного полотна примерно на расстоянии 2 км в лес на этом отрезке, пропавшие в Великую Отечественную войну и не восстановленные. Много их, прямо скажем, нашлось! Но я не унывал. Обратился к одному своему богатому знакомому с просьбой спонсировать экспедицию. Романтика поиска в общем чужда этому человеку еврейской национальности, зато он наделен особенным чутьем на выгоду и прибыль. Потому согласился быть спонсором, но при условии своего прямого участия в поиске, жесткого контроля за расходованием средств и – солидного процента от будущих находок. Я согласился, потому что другой кандидатуры на роль спонсора у меня не было, а экспедиция просматривалась дорогостоящей и длительной.
Лето уходило – поиски пора было начинать! Итак, Абрамчик проплатил закупку всего необходимого оборудования, бивуачного снаряжения, продуктов и т. п. – и мы отправились на его крутом джипе в путь. В плане было – проехать по всем деревням, которые так или иначе могли подходить под наши критерии. На этот приключенческий круиз ушло у нас около месяца. И это еще немного! Впрочем, поиск нужной деревни удачно совмещался с рыбалкой, отдыхом, периодическими возвращениями в Москву ненадолго… Веселое, в общем, было время!..
Под конец нашей разведывательной экспедиции заезжаем в одну деревню – жилую. Расспрашиваем, как нам проехать по лесу к пропавшей в войну деревеньке С***. Дачники указывают на стоящий уже почти в лесу дом. Мол, там живет какой-то совсем старый угрюмый дед, который ни с кем не общается. Но зато он все дороги и все леса знает – он местный. И живет охотой, собирательством. Вот, говорят, вы к нему подъедете, он вам все расскажет.
Через пару минут постучались к деду. Вышел нам навстречу старик былинного вида. Крепкий и без маразма. Ну, видно то, что старый, то, что за 80, а может, и за 85. Но очень крепкий старикан и очень деловой по виду. Стоит у калитки и прямо и коротко спрашивает:
– Чего хотите?
Мне сразу стало ясно, что прямо и отвечать ему надо:
– Ищем, отец, деревню, которая тут в лесу была, которую немцы сожгли, да потом в нее так никто и не вернулся!
Дед почесал в бороде:
– Зачем она вам?
– Историей войны занимаемся, работа у нас такая…
– А-а-а, – опасливо протянул дед, – раз работа…
И не понравилось мне резко изменившееся выражение его морщинистого лица. Потому я и поспешил разъяснить:
– Мы не людей, мы старые захоронения, места боев на специальной карте обозначаем.
– Опять взялись… – крякнул дед.
Положение исправил Абрамчик:
– Родственники тут его, – кивнул на меня, – отцовские сестры, пропали в войну, а жили в этой деревне! Вот и вздумалось хоть на места посмотреть – ясно, что не найдем никого, он, понимаешь ли, хочет воздух родимый вдохнуть…
– А-а-а-а, – протянул дед, – раз воздух… Это ж какие деньги надо, чтоб доехать сюда! – и пытливо вгляделся в меня из-под нависших бровей: – Как деревня-то называлась?
Я назвал без колебания и продолжил:
– Отец, пригласи в избу, устали с дороги. Мы и угостим, и потолкуем…
Старик неохотно отошел от калитки, пропуская нас. Когда мы вошли в избу, я, увидев иконы в красном углу, троекратно перекрестился. Дед одобрительно закряхтел. Но, когда за мной этого не повторил Абрамчик, дед из-под косматых бровей сверкнул ледком цепких голубых глаз и стал пристально рассматривать черты лица Абрама, пытаясь что-то уловить… Потом за рукав вытянул меня в сени:
– Твой товарищ что – нехристь?! Лба не перекрестил…
Я стал рассказывать, что это хороший человек, спонсор, но еврей. Крещеный, но еще не воцерковленный – обрядов не знает и о правилах поведения православного человека порой забывает. Сейчас забыл, видимо, от усталости. Оставив меня, дед ринулся обратно в горницу, вцепился в руку Абрамчика и вытащил его через сени на улицу, при этом он кричал, что ноги его здесь не будет, что он много натерпелся от этого люда и все в таком же духе…
С большим трудом мне удалось успокоить деда, который соглашался нас приютить и помочь, только если спонсор будет ночевать в машине и к дому не приблизится. Абрам показывал крест, который был у него на шее, объяснял, что он недавно крестился, и мы с ним на пару читали «Отче наш». После часу таких мытарств дед кое-как угомонился, но все равно из-под густых бровей то и дело поглядывал на спонсора: по-русски ли пьет и закусывает?!
Стол с участием московских деликатесов и дедовой ядреной самогонки получился богатым. Вскоре языки развязались. А поскольку дед проникся ко мне доверием, то незаметно так и поведал свою историю. Родом он из Поволжья, где со времен Екатерины II немцы обжились. Я не вполне понял из его рассказа – то ли жил он в немецком поселении, то ли в школу немецкую ходил. Ну и поскольку он достаточно хорошо знал немецкий язык, то закончил потом институт и стал преподавать немецкий в школе. Когда началась война, ему фантастически повезло – попасть на передовую, а не в лагерь. И уж не знаю – назвать ли это везением – но практически сразу он попал в плен. Как одного из очень немногих, кто знал немецкий язык, определили его переводчиком в лагерь военнопленных. И так как он не был ни коммунистом, ни евреем, то очень скоро сделал неплохую карьеру в плену, получив место личного водителя у одного из чиновников среднего звена оккупационной администрации. И вместе с этим немцем разъезжал по оккупированным территориям.
Когда наши стали наступать, он вместе со своим немцем отходил все дальше и дальше на запад. Чиновник ему всецело доверял, понимая, что за сотрудничество с немцами, хотя дед был всего лишь личным водителем, на родине его по головке не погладят. И дед по этой же причине на родину особенно не рвался. Он отступал вместе с немцами, оценив, что если из Польши или Югославии пробовать прорываться к своим, – десять раз по дороге могут и русские, и немцы, и союзники поймать и расстрелять: время лихое, военное – кому разбираться охота?!.
Когда стало совсем горячо, чиновник вместе со своим сослуживцем, чтоб не попасть в плен к русским, решил драпать в зону оккупации союзников. Водитель, будучи проверенным и доверенным лицом, должен был их туда вывезти. А его как раз осенила спасительная мысль – «чем больше сдашь, тем меньше дадут!» – совсем как будет рассуждать впоследствии герой знаменитой кинокомедии!.. Поэтому, не долго думая, притормозил он на глухой лесной дороге – одному наладил монтировкой по башке, второму, скрутил их, развернулся и поехал к нашим.
Наверное, запоздалый подвиг его все же повлиял на отношение к нему советских властей: видимо, привез он двух достаточно полезных немцев. Но свою «десятку» он все же получил и на лесоповале оттрубил.
По возвращении в родной деревне его не приняли: прознали, что у немцев служил и даже по-иному чем «полицай» не называли. Потому и с работой проблемы были, пока не сообразил наняться в соседний леспромхоз – на такой привычный для себя лесоповал. Ну а как годы вышли и сил валить лес не осталось, устроился там же лесником.
– Милое дело, – крякнул, опрокинув очередную стопочку, хозяин, завершая рассказ о своем житье, – живу а лесу, один, иногда по месяцам человечьего лица не вижу. Зато и не трогает никто! Со зверьем – оно и то спокойнее…
Я спросил осторожно:
– Если б с немцами работать не согласились, сгноили бы в концлагере или расстрел?
Дед покачал головой:
– Не знаю. И никто тогда сказать не мог… Мне ни Софью-Властьевну нашу, ни Адольфов режим любить не за что. Но от немцев, как ни странно, я все же меньше беды видел… А наши-то в свое время моих родителей раскулачили и деда старого расстреляли. По доносу – он угрожающе покосился на Абрамчика, – соседа одного, еврея.
Я постарался свернуть с темы, чтобы не разжигать страсти. Мне было ясно, на какой жилке в нашем хозяине сыграли немцы, убедив его сотрудничать и верно служить, – на давней обиде и злости на евреев. Спонсор наш тоже притих, поняв, почему ему тут не рады, несмотря на исключительно вкусные продукты, которыми благодаря его вмешательству украсился стол старого лесника.
Между тем, ненавязчиво осматривая обстановку простого жилища лесного деда, я заметил, что не так-то уж она и проста. Горницу украшал комод красного дерева с инкрустацией перламутром и четыре изысканных стула на изящно изогнутых ножках, которым прямое место во дворце, а не в лесной избушке. Мебель, конечно, была в жалком состоянии – изъедена жучком, не вытерта и неухоженна, но все-таки указывала на то, что мы, возможно, близки к цели.
Я нашел удобный случай спросить хозяина о его антикварной мебели, и он охотно рассказал, что случайно нашел ее в лесу, и согласился показать, где свалены остатки. Внутренне я ликовал: мы – на месте, оставалось только пройти два километра по лесной дороге до пропавшей деревни, включить металлоискатель и услышать его сигнал, возвещающий о находке сокровищ бронепоезда…
В этих мечтах я укладывался спать на лавке. Вскоре на соседней захрапел Абрамчик, и только хозяин долго еще крестился, шептал молитвы и бил поклоны перед иконами… Мне показалось, и пяти минут не прошло, когда кто-то крепко встряхнул меня за плечо. Еще раз подтверждалось мое мнение о том, что хозяин-то наш – дедушка доброй старой закалки. Пил он свою самогоночку так, что мы не могли за ним угнаться, при этом оставался в добром уме и светлой памяти. А сейчас вот разбудил нас в 6 утра, бодрый и веселенький. Мы были отнюдь не в таком хорошем состоянии, почему даже от завтрака отказались, жадно выхлебав лишь по большой кружке ледяной колодезной воды. У Абрамчика тряслись руки и голова. Человек с несколькими высшими образованиями и кандидатской степенью, он, кажется, с рождения был оторван от почвы, почему сами по себе деревенское сало, картошка, огурчики и самогонка для него были уже достаточной экзотикой и без поисков клада. Глядя на него, все понимали: экспедиционной романтики этому человеку хватило! Но деваться было некуда: хозяин обещал показать, где он нашел всю эту красивую и хорошую, но варварским образом сваленную в груду мебель. Дед говорил, что ее, конечно, растаскивали, но и оставалось еще много.
Мне было ясно, что после долгих лет нахождения под открытым небом сваленная посреди леса вся эта груда мебели, конечно, потеряла свою наверняка изначально немалую ценность. Но зато она давала нам возможность выстроить прямую по трем точкам: железной дороге, собственно груде мебели и наконец третья и главная точка – это та деревня, в которой есть погреб со всеми сокровищами бронепоезда.
Где-то к обеду, пробираясь по лесным дорожкам, мы немножко очухались от жестокого похмельного синдрома. Я двигался гораздо бодрее, но все равно едва поспевал за дедом, последним плелся измученный Абрамчик. И наконец мы вышли на место: посреди леса, не на поляне, а просто между деревьев и валежника можно было различить почти полностью сгнившие останки, которые при ближайшем рассмотрении являли собой достаточно большую кучу мебели, полсотни лет провалявшуюся под открытым небом. Что-то поросло мхом, что-то полностью превратилось в труху, однако на дубовых изделиях еще можно было различить узор и завитушки… Повздыхав над потерянными ценностями, мы тепло поблагодарили деда, вернулись с ним вместе и, перекусив на дорожку, отбыли в Москву – готовить финальную часть экспедиции.
Вернулись мы скоро – скорее даже, чем я предполагал, – менее чем через две недели. И тут нельзя не признать заслуги Абрамчика, который уже не мог жить ни колебаниями курсов валют и акций, ни фьючерсами, ни кредитами, ни другими банковскими продуктами – то ли романтика поиска, то ли воспринятое наконец-таки его душой святое крещение вкупе со своеобразным «кратким курсом православного человека», преподанным ему дедом-хозяином прямо за столом, но что-то заставило его подсесть на поиск – теперь Абрамчику во что бы то ни стало нужно было найти этот клад!..
Хорошо экипировавшись, взяв глубинный металлоискатель, мы с Абрамом отправились вдвоем и, никуда не заезжая, прямо поехали к пропавшей деревне, в одном из погребов которой ждали нас сокровища бронепоезда.
В розысках пропавшей деревни С*** мы пользовались генштабовской километровкой середины 80-х годов. На этих картах указывались «урочища», что означает населенный пункт, который пропал либо во время войны, либо в период хрущевского укрупнения деревень и ликвидации неперспективных. Искомая деревня тоже была обозначена как «урочище С***»… Какова же была степень нашего горького изумления, когда, пробившись по лесным дорогам на уазике-«таблетке» (мы специально взяли машину с вместительным кузовом, чтобы набить его серебром, бронзой, канделябрами, старинными часами и т. д.), мы выскочили на большое такое поле посреди леса, застроенное одинаковыми домиками-«скворечниками». Вокруг домиков были нарезаны ровненькие шестисоточные квадратики, обнесенные общей рабицей. Просматривались три укатанные улочки, а с противоположной стороны леса к дачному поселку вела добротная грунтовая дорога, не обозначенная на нашей карте. Как-то одновременно и своевременно у нас с Абрамом зачесались затылки: сложно было понять, как мог возникнуть дачный поселок на столь удаленном расстоянии от всех населенных пунктов и в такой глуши?..
Однако, когда мы прочитали на воротах весьма говорящее название «Садовое товарищество Смоленского механического завода имени Петра Васильевича Обломова», пришла ясность. Правда, кое-какие надежды еще шевелились: вдруг наши сокровища в погребе какого-нибудь крайнего дома пропавшей деревни и строительство каким-то чудом их не коснулось?! В таких мечтах мы медленно обошли весь довольно обширный дачный поселок. Оказалось, он полностью покрывал собою поле и от него шла не одна наезженная дорога. «Петр Васильевич Обломов» полностью материализовался и стал очевиден.
В будний вечер первых дней осени поселок смотрелся вымершим – только в хибарке сторожа светился огонек настольной лампы. Мы напросились к нему погреться, выставив добрый коньяк против его чая с сухариками. Разговорились. Я спросил, давно ли тут этот поселок. И вот что он нам рассказал:
– Уж не знаю, как там у вас в Москве, а тут в начале 90-х народу вообще нечего жрать было! И вот это самое поле, которое со времен войны стояло заросшим и заброшенным, администрация области отдала рабочим Смоленского механического завода, чтобы, в общем, сами, как умеют, выживали.
– Здесь же была сожженная немцами деревня, – перебил я. – Вы знаете?
– О ней дальше и будет речь, – солидно продолжал сторож. – В общем, чтобы люди могли кормить себя сами, им раздали по шесть соток. Одни из первых поселенцев, копая сортир, нашли заваленный погреб, который содержал в себе… знаете, я сам не видал, но, говорят, порядочные ценности там хранились! Сообщили, как положено, в милицию. И тут налетели орлы – ФСБ, какие-то там «береты», маски, камуфляж – быстренько огородили место высоченным глухим забором и копали несколько дней. С техникой копали – по-серьезному.
– А потом? – не вытерпел Абрамчик.
Сторож развел руками:
– Что потом? Несколькими машинами вывозили. Местные говорят, что и в самом Смоленске, и в еще каких-то областных музеях можно посмотреть на эти самые вещи, что отсюда из погреба добыты. Говорят, это еще наполеоновское золото, бонапартовское…
С натянутыми улыбками мы поблагодарили сторожа за гостеприимство и тронулись в обратный путь. Эта одна из немногих неудавшихся моих экспедиций со временем в наших кругах получила название «Бронепоезд „Обломов“». Но и теперь, оказываясь в тех краях, я периодически ловлю на слух легенды о том, что где-то в погребе заброшенной лесной деревни было найдено золото французов или Янтарная комната, или сокровища Третьего рейха… Самое забавное, что некоторые из этих легенд успешно проникают в печать, причем с каждым годом количество ценностей, хранящихся или обнаруженных в погребе, увеличивается в геометрической прогрессии. Но мы-то знаем, что это были за ценности, как они туда попали и кому, по-хорошему, должны были достаться!..
Клинок врага
Это случилось около двух лет назад и заставило меня еще более серьезно относиться к заклятиям на кладах. Я занимался сбором практического материала по одной из военных операций Белорусского фронта на западе России. Работал один, одичал, можно сказать, живя в лесу в палатке, питаясь зачастую подножным кормом, полностью оторвавшись от привычных городских будней. Там же понял, что по природе своей – я вовсе не одиночка, поневоле оглядывался вокруг, ища человеческого общества. Мне повезло однажды приметить лагерь двоих черных копателей. Некоторое время мы приглядывались друг к другу. Они ходили в свои места копать, я же занимался сбором материала в своих. Наконец познакомились и объединили наши стоянки. Это удобно, поскольку всегда можно оставить кого-то приглядеть за вещами, приготовить еду. Ребята оказались замечательные: общительные, надежные, немало повидавшие… словом, обмен байками у ночного костерка затягивался у нас порой и до утра.
Проходили дни – очень разные: иногда везло мне, иногда – им, но – ничего особо выдающегося! Мы подружились настолько, что решили объединить усилия, – разведывать и разгадывать тайны земли Русской вместе, а трофеи делить по-братски на троих. И вот в один пасмурный вечер, когда ветер яростно рвал и гнал тяжелые, готовые пролиться дождем тучи, ребята вернулись с раскопок очень возбужденными. Я же весь день охранял лагерь, наготовил еды, проверил амуницию и вот – еще издалека замечаю, что друзья мои вроде спорят о чем-то. Перебивая друг друга, чуть ли не ссорясь, они взахлеб рассказали о том, как нашли разрушенный блиндаж с останками высокопоставленного немецкого офицера. На брезент легли дорогостоящие ордена, медали, причудливо изукрашенное именное оружие, несколько таинственных вещиц: пара медальонов, похожих на семейные реликвии, и странный талисман.
– Теперь взгляни на это! – не скрывая гордости, один выложил из-за пазухи клинок в полусгнивших ножнах, но изготовленный изящно и с лезвием, полностью исписанным рунами.
Другой бросил раздраженно:
– Конечно, первая стóящая находка за всю экспедицию – и он сразу же хватает и требует как свою долю!
– Но я же отказываюсь ото всего остального! – возразил первый. – Возьму только этот клинок.
Честно скажу, мне клинок сразу не понравился. А теперь еще раздор между ребятами вспыхнул из-за него. Осматривая драгоценное оружие, я отметил поразительную для лезвия, столько времени проведшего в земле среди разложения, остроту. В какой-то момент показалось, что оно само норовит впиться в ладонь… Клинок был ужасающе холодным! Понятно: металл, извлеченный из земли… Но этот холод – я мог поклясться! – был особенным: не холод небытия, а скорее холод Зла. Впрочем, надо было мирить ребят, и я отмахнулся от неприязненных мыслей:
– Странная вещица… Да еще эти руны – кто знает, что в них зашифровано. Лучше всего поскорее сдать клинок, получить деньги и – забыть всю эту историю! Вообще все эти могильные находки – неприятное дело…
Но парень, казалось, влюбился в клинок. Он просил, требовал и угрожал. Наконец второй сдался и признал его владельцем находки. Наутро мне надо было уезжать. Мы обменялись телефонами, договорились непременно вместе выбраться в следующую экспедицию. На прощание я еще раз напомнил ребятам, чтобы обязательно совершили перезахоронение по всем правилам и сообщили местной администрации. К несчастью, они об этом позабыли – так же, как и о нашей договоренности копать вместе.
Уже через месяц владелец клинка отправился в одиночную экспедицию, нарушил все мыслимые и немыслимые правила копателя, а для одиночки – четкое им следование напрямую обеспечивает возможность выжить – выпивал, забыв об осторожности, слишком открыто жил и перемещался по окрестностям, вдобавок еще разговорившись с местными, бахвалился находками. И вот однажды стал разжигать костер, не проверив предварительно место: под кострищем оказался заряд… Если это и убийство, то – недоказуемое: взрыв искажает картину места преступления, да и вообще – мало ли кто по лесу ходит, и все – при оружии, к тому же немало невзорвавшихся боеприпасов хранит в себе земля!
Надо сказать, что законы наследования находок у кладоискателей исполняются, пожалуй, строже, чем в обычной жизни. Поэтому клинок перешел ко второму – тем более что я и не горел желанием его заиметь.
И тут же парень запил – совершенно беспричинно, как виделось со стороны. Однажды поздней ночью позвонил мне и долго в каком-то полубреду жаловался: дескать, каждую ночь является ему грозный седовласый старец и требует: «Верни то, что мне принадлежит!»
Признаюсь, я растерялся. Посоветовал ему поскорее продать проклятый клинок и обратиться к психиатру. Но он, как видно, уже подвинулся умом – самую мысль о возможности расстаться с оружием врага не мог принять! Через пару недель я узнал, что он пьяным выпал с собственного балкона. Может, вышел покурить, и голова закружилась – случайно упал, может, призрак надоумил его свести счеты с жизнью… Но теперь уже по праву наследования клинок достался мне. Я держал в руках оружие врага – и липкая паутина ужаса постепенно сковывала волю. Я не знал, что с ним делать, и просто принес домой. В течение недели, после того как он очутился у меня дома, у нас умерли все домашние животные – не одно, не два, а все! Тогда я отнес клинок с тайной надеждой на покупателей в один из торговых комплексов Москвы, в котором занимаюсь продажей военного антиквариата. Почему-то коллекционеры даже не замечали клинок, хотя лежал он на самом видном месте – во всяком случае за месяц никто им даже не поинтересовался. Одновременно жена моя попала в больницу. Да и мне становилось все хуже: то есть никаких определенных признаков того или иного заболевания, а просто день ото дня слабею, теряю волю и интерес к жизни.
Наконец, во время съемок репортажа об экспедиции, которая обнаружила останки немецкого офицера, как раз, когда я рассказывал историю клинка, мне становится так плохо… Немеющими губами произношу: «Один накрылся, второй накрылся, по-видимому, я – следующий… Ребят, остановите съемку – я сейчас упаду!» Но они воодушевились и продолжали усиленно снимать, рассчитывая, видимо, на колоссальный успех телерепортажа, если последний, соприкоснувшийся с клинком человек погибнет прямо в прямом эфире.
В общем, кое-как продержавшись до конца эфирного времени, я попросил телевизионщиков довезти меня до дома. Померил температуру – почти сорок два! Но вместо больницы, собрав последние силы, отвез клинок на свою вторую работу – одной процветающей очень известной фирме. Буквально на следующий же день два соучредителя начинают ссориться – да не просто так, а изничтожают друг друга, и вскоре фирма закрывается. Снова беру проклятый клинок и зарываю его около магазина под большим раскидистым деревом. Думаю, уф-ф! избавился! И впрямь жизнь налаживается. Да только весной это роскошное дерево не распускается – голым стоит, без единого листочка!..
Мы с женой подумали и решили, что избавление от оружия врага через убийство живого – большой грех, поэтому я не побоялся выкопать клинок и тут, видимо, Господь сжалился: один из случайных знакомых стал у меня его выпрашивать. Пришлось подарить. Однако парень был не промах и, как я понял, прочувствовав на себе силы Зла, таящиеся в клинке, скоро от него избавился, подарив приятелю. Передача оружия врага продолжалась без конца. Последнее, что я о нем слышал: клинок был подарен одному из небольших областных музеев, который немедленно вскоре после этого сгорел…
Последний жилец
Вот непременно-то надо вам жутей! А ну как расскажу?! Спорим – охота к поискам на чердаках надолго у иных отпадет? А некоторые станут и развалины стороной обходить… Это, как вы догадались, присказка.
Ну кто в истории и краеведении силен, тот, конечно, знает, что у Сталина было две излюбленные дачи: ближняя – в Кунцево и дальняя – возле села Семеновского. Дачка эта расположилась живописно на месте графского парка бывшей усадьбы Орловых, называемой «Отрада». Зовут ее жители Семеновского еще и бериевской. И вовсе не потому, что одно время – куда Вождь, туда и Пенснастый. А из-за того, что не простая это была Дача, а еще и – своего рода база КГБ. Одна из самых мрачных легенд гласит, что туда постоянно приезжал Берия, и даже первая школа ГПУ была на территории имения, да и много чего еще – до сих пор не рассекреченного.
За справедливость народной легенды свидетельствует самый вид объекта: Дача – глухая, можно пройти в десяти метрах около ее забора и не увидеть. Забор этот – прямо среди леса. Высотою метра четыре уж точно, плюс еще колючая проволока по верху. В сталинские времена через каждые пятьдесят метров дежурил автоматчик с овчаркой. Территория отдыха Вождя – это громадная площадь причудливого графского парка: темные высокие аллеи, величественные купы деревьев, гроты, озера. А в самом имении находилась воинская часть – большое подразделение КГБ – для охраны. Рядом же стояли два барака, в которых обитал со своими семьями персонал. После строжайших многомесячных проверок со всей России туда собирались надежные во всех отношениях люди.
И это маленькое государство в государстве жило своей таинственной жизнью за колючей проволокой и считалось особо охраняемым объектом. Были там свои магазины, своя школа, свой лазарет – для того чтобы контакт с местными у персонала и охраны максимально ограничить. Вам, конечно, интересно, откуда я все это так доподлинно знаю? А дед там служил – почти что с момента образования, годов этак с начала тридцатых, и практически до самой своей смерти. Сначала был военнослужащим, затем, после окончания воинской службы, – переведен техническим специалистом. Да и вообще у меня немало там знакомых среди местных, поскольку село Семеновское – это моя родина. Я с детства наслушался жутей про Дачу. Пересказывали их шепотом, озираясь, – слишком уж весомая «награда» могла ожидать распространителя слухов: этак лет десять бесплатной службы Отечеству с кайлом или пилой в руках на самых дальних и трудных рубежах! Но как и не обсудить, когда и до сих пор оплакивают некоторые семьи исчезнувших жен, дочерей, сестер? Просто выходили из дому молодые красивые женщины и – не возвращались, как в воду канули. Искали, конечно, силами односельчан, потому что в милицию обращаться боялись, прочесывали округу, а потом – каждая семья оставалась наедине со своим горем. Кто-то и жаловаться пытался. Какие-то жалобы прозвучали втуне, некоторые жалобщики таинственным образом исчезли – видимо, так же, как и девушки.
И вот минули страшные времена. В середине 80-х воинскую часть, которая занималась охраной, расформировали, вывели. Имение постепенно приходило в упадок. Впрочем, его реставрировали: покрыли крыши медью – через неделю медь раскрали! Дача содержится в относительном порядке, но теперь ее охраняет минимальное число людей. Бывшая обслуга получила квартиры в разросшемся поселке. А те два барака двухэтажные, которые, по слухам, строили пленные немцы, оставили пенсионерам из бывших обслуги и охранников – век доживать. Повымерли старики, дети разлетелись, и в конце концов бараки запустели: в одном еще какая-то жизнь теплится, а второй давно уж стоит заброшенным. Пустые квартиры хозяйственно закрыли.
Но, как водится, жители поселка и приезжие стали туда лазить из озорства, любознательности или даже с более приземленными целями… Так до меня дошли слухи, что в одном бараке, на чердаке, найден графский архив с перепиской, хранившейся ранее на чердаке главного здания усадьбы. Узнав, что бараком как собственностью никто не интересуется и заручившись хотя и устным, но твердым разрешением местных властей, я решил барак этот обработать на предмет еще каких бумаг из архива, да и вообще – мало ли что Бог пошлет?!
В первый свой приезд осмотрелся: здание большое двухподъездное, в два этажа, не меньше трехсот квадратов. Ясно, что это не два захода и даже не три. На первый раз я обнаружил, что две лестницы ведут на чердак, что повсюду – царство пыли и хлама, а в целом – ничего красивого и интересного. Пахнет прогорклым маслом, ржавчиной, плесенью и нечистотами. Из-под ног метнулись две-три крысы. Взгляд натыкается то на обломки сгнившей жучком изъеденной мебели, то на фаянсовые черепки, то на отсыревшую ветошь. Там – опрокинутый остов старинной швейной машинки, там – дырявый, словно сито, медный таз, здесь – наполовину сожженный альбом с фотографиями, из-за утраченного угла которого выглядывает чье-то пожелтевшее, но все еще юное и прекрасное лицо; тут под ногами хрустят рассыпанные пластиковые бусы, а из кучи хлама жизнеутверждающе торчит розовая кукольная нога…
Грустно бывает смотреть на следы канувших в вечность жизней! Но пробуждается азарт – если не разгадать, то хотя бы прикоснуться к подробностям их судеб. Не мешкая, я надел респиратор, защитные очки, надвинул плотный капюшон, предохраняющий от пыли, вооружился саперной лопаткой и мощным фонарем и начал просеивать засыпку – шлак, который в прежние времена использовали для утепления чердака, одновременно осматривая углы в поисках «нычек».
Вдруг сзади – легкий осторожный шорох. Пугаться мне нечего, поскольку ничего противозаконного не делаю, к тому же, и местные, и власти меня знают – хотя бы по экспозициям в ближних краеведческих музеях, которые я для них постоянно формирую. Решил было не оборачиваться, но через мгновение инстинкт самосохранения победил. Вижу: из-за печной трубы выходит неопрятного вида пожилой человек. Лицо будто грязью замызгано – так, что черт толком не разглядеть, и утопает в бородище, на ногах – поношенные кирзовые сапоги, вылинявшие галифе, а сверху застиранный старого образца военный китель без погон. Встретясь с незнакомым, все мы пытаемся уловить его взгляд: ведь именно глаза в первые мгновения больше остального поведают о человеке – надо только очень внимательно вглядеться и мысленно ухватить самую суть его существа. И вот как раз первое, что вы, посмотрев незнакомцу в глаза, о нем подумаете, – это-то вернее всего окажется главною о нем правдой.
Беглый осмотр показал мне его морщинистый и не то запачканный, не то обветренный лоб, впалые щеки, крупный нос с горбинкой, но главного – выражения глаз, взгляда не было! Мужик, которому я дал не менее семидесяти, однако вполне еще бодрый, покряхтывая, ковырялся в хламе, что-то перебирал, смотрел, словом, чувствовал себя на чердаке вполне по-хозяйски, но он все время оставался в тени – и, казалось, не было глаз на лице его, ибо хотя бы блеск иначе должен был выдать направление взгляда… И вдруг он заговорил, глуховато, покашливая, как бы надсаженным голосом:
– Ох, давненько здесь не бывал! Вот она, Симочкина кукла, – вытащил из кучи пластиковую ногу, – помню-у-у-у, как ребята ее украли и на чердаке спрятали. Девчоночка больно хорошенькая была – все на нее зарились! Вот она искать-поискать своей куклы, а кто-то из ребят и подскажи, где может быть… Там они ее и поджидали! Много ли надо: застращать ребенка, рот зажать – и твори с ним что хочешь!..
Сердце мое сжалось от омерзения и безотчетного страха. Я пытался понять, как попал на чердак этот таинственный незнакомец. Ведь я работал у самой лестницы и не заметить его просто не мог. Кажется, я совался в другой подъезд, поднимался по другой лестнице и обнаружил, что выход на чердак там закрыт, а значит, лишь по самому чердаку, заваленному хламом, осталось сообщение. Но он же появился со стороны печной трубы, а не лестницы! Когда я пришел сюда, его точно не было – я бы услышал малейший звук, здесь ведь даже дыхание слышно! Стоп! Тогда почему же я слышу только свое? И мимо меня он пройти не мог – я бы заметил! «Когда кажется, крестятся!» – оборвал я себя, но что-то властное непонятное словно удерживало от спасительного действа.
Незнакомец не подходил ко мне, и я избрал тактику наблюдения: просто занимался своим делом, игнорируя его, изредка глазом косил – не более. Пересматривая горелый альбом, он вполголоса, тыча опухшим с изъеденным черным ногтем указательным пальцем в фотографии, поведал историю о том, как муж ревновал молодую жену и бил, и все соседи осуждали его, а потом выяснилось, что и впрямь никому от нее отказа не было, даже «в верхних покоях» гостила – и вернулась живой. Только потом дней через пару нашли ее в лесу с ножом в брюхе. Показали на мужа. Его и забрали. А только, хоть не верьте, он ни сном ни духом в убийстве не виноват…
На душе у меня становилось все жутче и противнее. Мне казалось, что своим грубым немытым пальцем он оскверняет юное очарование лица, замеченного мной на уголке пожелтевшей семейной фотографии. Я не выдержал: свернул раскопки, шумно отодвинул в сторону носком берца груду перебранного хлама и собрался уходить. Огляделся и – никого не увидел. Теперь я терялся в догадках, как он попал в мой барак и когда… Но успокоил себя тем, что, по-видимому, он тихонько добрался по чердаку до второй лестницы, открыл люк, спустился и вышел.
Дней через десять я устроил себе вторую чердачную экспедицию. В хламе уже не копался, а решил проверить углы – излюбленные и хорошо запоминающиеся места для тайников. Но вот теперь, проходя мимо второго люка, я обратил внимание, что он закрыт очень давно – цепь присыпана пылью и мусором, некоторые звенья ее заржавели, и с первого взгляда ясно, что люк не открывали много лет. «Если бы мой незнакомец выходил с чердака здесь, он вынужден был бы приподнять кольцо и цепь, но тогда остался бы явственный след», – сыграл в детектива я, а внутренне как-то поежился.
И вот опять шорох. Как будто мелькнула тень – из самого темного угла выступил он же. Слабое освещение и флер висящих в воздухе пылинок, потревоженных моим движением, создавали ощущение, что мужик как бы проявляется на фоне мрака – как будто и вовсе не настоящий он, а на самом деле проявляю я старую фотографию да и размечтался незаметно! И вдруг «фотография» меня приветствовала, издав тихое шелестящее «здрасссьте!». Прозвучало едва ли не издевательски. Я кивнул, а сам приглядывался к нему пристальнее. Теперь я обратил внимание, что ему за семьдесят, но он еще очень крепок. Было ясно, что это – один из хозяев здешнего прошлого, по тому, как он перебирает предметы, бормочет воспоминания, поводит носом, беззвучно принюхиваясь к затхлому воздуху. Вот поднял мундштук от сломанной трубки:
– Это, мил человек, от бывшего охранника, жившего в шестой квартире. Главному подражал! Дети его сейчас в Москве, одна – в Суриковском учится, другой – Бауманку закончил. Жена умерла. Изъели болячки ее. Она деревенская была – вот и ведьмачествовала: как покажется ей, что кто-то из соседей глянул косо – ну ему заговоренную на горелых спичках водицу под дверь лить или соль заклятую на порожки сыпать! И болели люди. Игнатыч вот помер раньше сроку на целый год – все из-за нее. А эта шляпа, – поднял изуродованный гниением фетр, – от учителя нашей школы. Он одинокий был. И собирал всякие, знаешь, картинки пикантного содержания. Платили здесь всем хорошо, а ему денег девать некуда. Бывалоче и пристает ко всем, чтобы там, то есть в «верхних покоях», потихоньку что-нибудь такое для него подтибрили. Платил щедро. Находились охотники. Потом хватилися чего-то – и загремела парочка этаких воришек в бессрочку! – порывшись в хламе, показал мне заплесневелую почерневшую пачку плотной бумаги. – Да вот и они – картинки эти из его самого тайничка. Жаль, не разглядишь уже, а были – забористые, я видал…
Говорил он как бы сам с собой, но обращался все-таки ко мне – возможно, за неимением более благодарного и любопытного слушателя. Меня же очень скоро начало мутить от его гнусных россказней – тем более что правдивость их явствовала из множества верных мелких деталей, знать которые мог лишь долгое время проживший среди этих людей. Он описывал их терпеливо, изредка прерываясь на свой глухой кашелек или тоненькое блеющее хихиканье. Мне казалось, он наслаждается воспоминанием о мерзостях соседей. И очень скоро я не выдержал: сухо попрощавшись – я ведь человек вежливый! – скоренько собрал всю свою амуницию и прочь.
Прежде чем явиться на чердак в третий раз, я долго перебарывал возникшее к этому месту и его таинственному обитателю отвращение. Но, когда через пару недель вошел, он уже был там. У меня шевельнулось подозрение, что – встречал. На серых губах его играла неживая усмешка:
– Здравствуй, охотничек! Во-он в том уголку поройся – и найдешь кое-что! А то каждый раз уходишь без добычи!
И это меня с ним чуть ли не подружило – во всяком случае я решился отказаться хотя бы на время от предубежденности против одинокого и с виду безобидного бомжа. Но когда из указанного им тайника я извлек тщательно обработанное деревянное изделие – из рода тех, что нынче свободно продаются в секс-шопах, я только плюнул и ругнулся в его сторону. Он хихикнул:
– Ладно, не гневься! Ишь, какой постник! Здесь таких не жаловали. Уж и пошутить с тобой нельзя! Вон там еще копни, – и на другой угол корявый палец наставил. – После войны у наших немало трофеев скопилось: посуда, ювелирка, награды, сувениры, есть и огнестрельное, и холодное… Ну, потом же постановление вышло, – продолжал снисходительно, – о запрете на пропаганду нацистской символики. И всех обязали сдавать под страхом, – соорудил из грязных пальцев подобие решетки: – Но природу человечью ты не хуже меня знаешь – сам такой! – выбрасывать жалко, а отдавать – еще жальче. Какие здесь были коллекции клинков Третьего рейха! – затряс головой в непритворном восторге. – Роскошно, изысканно сделаны – не оружие, а игрушка! Говорят, их специально так украшали, чтобы при случае сдачи на милость победителю, сделать ему сразу ценный подарок – и получить возможность снисхождения. Выбрасывать все это, конечно, жалко, а в землю зароешь – сгниет. И дома нельзя держать. Вот – ныкали как умели! – и мелко по-крысиному рассмеялся.
Немного покопавшись в указанном углу, я вытащил один такой клинок, потом еще штык-нож к «Маузеру-98М» в хорошем состоянии, завернутый в масляную тряпицу, а поверх – еще упакованный бережно в газету 60-х годов. И – не удержался от вопроса:
– Откуда ж вы так точно знаете, где тут что лежит?
– А я все про всех знаю, кто здесь жил! – ответствовал он. – Теперь же это все мое. Мог бы, к слову, с тобою и не поделиться. Но ты – парень правильный, законы уважаешь, и людской, и высший, потому супротив тебя – никак…
Странными показались мне его слова, и в голове постепенно стала формироваться догадка. Я кивнул на клинок:
– Твой, что ль?
Он пожал плечами:
– Да не. Не мой! Это одного, кто инвалидом с войны пришел. Со службы его уволили – оставили тут доживать.
Пил – страшенно, семью гонял, на жену бросался с этим вот клинком. Однажды она не вытерпела да и пригрозила милиции его сдать как хранильца запрещенного. Вот в шестидесятых он его тута и запрятал. Потом внук его, наркоман, приезжал за дедовым кладом – думал разжиться. Но я его обвел!
Я содрогнулся:
– Где ж он теперь?
– Известно где, – ухмыльнулся бомж, – в озере. Да ты что всполохнулся? Сам он туда угодил: по воде, словно посуху, прогуляться решил!
В это мгновение головоломка наконец-то сложилась: мой странный знакомый появлялся буквально ниоткуда, если не признавать за ним способности проходить сквозь стены и запертые замки, стоял все время в тени, я слышал его смех, кашель и кряхтение, но ни разу не мог уловить дыхания. К тому же я и сейчас вижу только лицо его общим планом. А глаз не видел никогда! Он появляется всегда в одном и том же наряде, хотя погода давно изменилась к осени и живому должно быть холодно. Нет, вряд ли он обыкновенный бомж…
Не назову себя храбрецом, но врожденная сдержанность всегда помогала мне сохранять достоинство и в неприятных, и в пугающих ситуациях. Я спокойно и вежливо попрощался с загадочным персонажем, на что он недовольно заметил:
– А ты ведь не придешь больше! И богатство, которое я тебе подарил, сегодня еще до вечера в милицию снесешь.
– А куда ж еще? – изумился я. – Мне с него никакой корысти, а когда освидетельствуют, можно будет экспозицию какого-нибудь музея им украсить!
– Честный ты парень, – пробормотал он мне в спину, – мы таковских не жаловали.
Он угадал: тем же вечером я, как и полагается, отнес свои находки местным властям. Но прежде мне повстречалась группа сельчан, которые растаскивали втихаря этот барак: кто-то стекло из рамы выковыривал, кто-то наличники снимал… Поскольку судьба его была давно предрешена, местные проявляли завидную хозяйственность. Среди них оказался один мой знакомый рыбачок, с которым шапочно подружила нас общая страсть посидеть на берегах озер с удочками. Мы и сегодня разговорились, и я ввернул:
– Поторопиться бы вам с прихватизацией госимущества надо, а то бомжерез какой-то поселился – спалит еще барак ваш!
Прочие оставили работу, как по команде, повернулись ко мне и прислушивались. И я продолжил:
– Странный какой-то. Достал уж своими россказнями! Все-то он про всех знает!
Тут посыпались вопросы:
– Это старичина-то? Высокий?
– Но как будто сгорбленный?
– И шея у него свернута вправо, так?
– В линялом кителе?
– В кирзачах и с бородищей?
Я только успевал соглашаться. Тогда они помрачнели, а самый старший, вылезши из окна и с грохотом сбросив вниз выковырянные медные с завитушками ручки, подтвердил мою догадку:
– Вовсе не бомж это. И вообще не человек. Это – самый последний жилец барака, которого нашли повешенным на этом же чердаке лет этак девять назад. С ним никто не общался и дел не имел. Жил он отшельником. А во время «хрущевской оттепели», когда подзабылись «подвиги» Лаврентий Палыча, про мужика этого сплетни ходили – будто бы именно он был тот самый особый порученец!
– Ой, Михалыч, и не говори больше – жуть берет слышать! – заголосила одна из женщин.
Но он все-таки закончил:
– Сказывают, именно он выходил на охоту за девушками… И есть тому доказательства: появился в обслуге Дачи он позже всех – как раз, когда она излюбленным местом и для Берии стала, – это раз, – загнул намозоленный палец. – Семьи у него никогда не было, он жил один и всех избегал, даже соседей, – это два, – средний палец повторил движение указательного. – Главное же: хотя и работал он на Даче, но никто не знал его обязанностей, ни с кем и по работе не общался, а только иногда прогуливался в парке и все шептался о чем-то с Лаврентий Палычем… Это три! – и торжествующе помахал кулаком с загнутыми тремя пальцами.
Сначала я не поверил. Тогда мой знакомый рыбачок предложил снова подняться по открытой лестнице и обыскать чердак – и, разумеется, мы там никого не обнаружили! Заметив же, что я еще сомневаюсь, рыбачок подвел меня к самой трубе:
– Наверх посвети! – скомандовал. – И приглядись.
Я поднял глаза: добротная и прочная веревка была завязана на дальней балке простым, но надежным узлом. Заканчивалась она петлей. И неприятный сквозняк слегка колыхал ее, на миг заслонив от меня мир живых тенью безотчетного ужаса…
Бесовский выкуп
История эта началась прямо в Останкино – на съемках программы «Пусть говорят». Тема была заявлена – «Хранители сокровищ» – и посвящалась пропаже из Эрмитажа. Собралось много людей. В рамках программы я рассказывал про клинок немецкого офицера, несущий на себе проклятие. По заранее оговоренному сценарию я подарил клинок представителям музея – и на этом съемка закончилась. Попрощавшись со всеми, отправился в большую общую гримерную забирать вещи, снимать макияж – ведь в соответствии с законами ТВ меня накрасили, чтоб не «бликовал» в кадре. Народу собралось много. Гомон оживленных разговоров рассеивал внимание, а я тихо себе копался в уголке. Вошел кто-то из телевизионщиков, спросил другого – лохматого парня, претендующего на стиль «неохиппи»:
– А тетку вы что ж – не выпустили?
«Стильный» нервно передернул плечами:
– Шут ее знает – больно уж факты жареные и совсем не поддаются проверке! Хотя логика вроде есть… Но ты ж сам видел – плотность высочайшая. Лимит времени вышел, – махнул рукой. – Да… невелика потеря!
– Но ставка делалась и на нее тоже, – заспорил первый.
Неохиппи разговорился:
– Она сама вышла на нас. Пристала как банный лист. Плюнули – оплатили ей проезд из Севска, проживание, на всякий случай. Хотели, чтоб посреди рассказа о пропавших ценностях она выскочила с репликой типа: «Вы тут бодягу развели из-за небольшой в общем-то пропажи, а у меня под рукой громадные сокровища находятся – и никому дела нет!!!» Ну и поведала бы о своем кладе. Но уже перед съемкой кто-то что-то ляпнул, кому-то не понравилось – в общем, сняли ее…
Их беседа, в обычном для телевизионщиков раздрайно-понтовом тоне, к которой я, впрочем, невольно прислушивался с вполне объяснимым профессиональным интересом, прервалась шумным появлением в комнате немолодой суетливой тетки.
– Пшли! пшли! – потащил за локоть «стильный» приятеля. – Ща пристанет с расспросами – что да как, да враскардак!
Я незаметно обернулся, разглядывая несостоявшуюся героиню телесюжета. На вид ей было от сорока пяти до пятидесяти лет. Типичная провинциальная тетка. Довольно полная. В платье «лохматых» советских годов. Не сказать, что совсем бабка, не сказать, что совсем деревенская, а скорее похожа на полуинтеллигенцию из глухомани. Несмотря на довольно шумное свое появление, она вежливо обходила каждого с одним вопросом: «А скажите, пожалуйста, как мне с копателями – с теми, кто сами клады ищут, познакомиться, где бы их увидеть?» Большинство присутствующих от нее отмахивались. Но вдруг кто-то указал на меня. А я только-только собрался незаметно выскользнуть – ведь очень спешил! Мелкими крысиными шажочками, неловко семеня на полусогнутых полных и коротких ножках, она подбежала ко мне и заговорила скорым-скорым шепотом:
– Вы должны мне помочь! Вы просто обязаны приехать! У меня есть информация о больших миллионах! Я писала Путину, писала в ФСБ… Вы обязательно должны это найти и забрать!!!
– Вы хоть сказали бы, где это? – неприязненно поморщился я, прикидывая, на сколько же теперь опоздаю на деловую встречу.
Годы кладоискательской практики выработали свою железную логику. Самое первое – надо узнать, из какого региона «прозвучал сигнал» о кладе. Если недалеко, «сорваться на раскопки» бывает легко и просто. Если это близлежащая область, к примеру Подмосковье, – то получится экспедиция одного дня. Короткие кладоискательские экспедиции – наиболее оптимальный для нас вариант. Когда же речь заходит о каком-нибудь Нарьян-Маре или другом государстве (вроде Украины), где неизвестен конечный результат, где нужно учитывать возможное противодействие властей, пограничные, таможенные проблемы, «сюрпризы» местной специфики, вероятную конкуренцию, – тут у всякого нормального кладоискателя настроение портится, и охота может отпасть. К тому же великое множество к нам обращается психически нездоровых людей, одержимых идеей номинального обладания громадными сокровищами, которые, мол, единственное – надо выкопать из земли. На деле же, кроме больной фантазии, под словами их ровным счетом ничего нет! А если еще учесть, что в каждой – без преувеличения! – семье живет своя легенда о кладе…
В общем, практика показывает, что прислушиваться ко всем разговорам и слухам о кладах и все их проверять раскопками – жизни не хватит! Да и нередко, что называется, «овчинка выделки не стоит» даже в случае, когда удается добыть единичную находку – какой-нибудь ни музейной, ни особенной номинальной ценности не представляющий фамильный золотой крестик или несколько старых монет.
– Совсем, совсем рядом с городом Севском в Брянской области, – скороговоркой объясняла женщина. – У нас и дороги приличные!
Я качнул головой: неинтересно, мол, далеко. И только тут заметил, что она уже крепко держит меня под локоть и вряд ли собирается скоро выпустить, а сама все повторяет:
– Понимаете, если мы с вами этого не сделаем, на город могут обрушиться ужасные несчастья, пострадают люди! Эта фамильная тайна – она, как проклятие, тяготит, мучает меня, я ночей из-за нее не сплю, болею… Вы оставьте, пожалуйста, телефон – я вам все-все расскажу, вы убедитесь, я покажу место – и вы сразу же его откопаете!
Я взглянул на часы и понял, что, если сию же минуту не освобожусь, погибли все мои назначенные на сегодня дела. Не долго думая, чтоб только отмазаться, оставляю ей номер «Конторы» и – ура, свободен! – наращиваю темп, чтобы успеть на встречу.
К вечеру я напрочь позабыл об этом разговоре. Но, как выяснилось, рановато! Не прошло и двух дней, как начались постоянные звонки из Севска с теми же просьбами. Сначала я недоумевал, откуда только деньги берутся на межгород? Но чуть погодя тетка призналась, что звонит с работы и потому отчасти не может себе позволить говорить более обстоятельно. «Куда уж пространнее, куда уж подробнее!» – хмыкнул я про себя, но ирония уже не спасала: настойчивость этой женщины действовала наповал. Мне же было – ну совсем неохота заниматься ее проблемой. И силы, и время, и деньги вложишь, а результат – совершенно непредсказуем! Бывало ведь, что мы и обжигались на таких недостоверных сведениях и скоропалительных экспедициях. Однако не зря в народе говорят: «Вода камень точит!»
Потихоньку настойчивость ее начинала давать результаты: я стал задумываться о возможности такого мероприятия. Но решился пока лишь на предварительный шаг: продиктовал ей свой адрес и предложил в письме подробно сообщить историю клада и пути к его поиску. Это принесло свои плоды: телефонные пробивания на некоторое время прекратились. Но не прошло и недели, снова регулярные звонки с вопросом «дошло ли письмо?». Умышленно я не назвал ей индекс, а без него, как известно, письма идут дольше. Однако недели через три оно пришло! Крупный ученический почерк, на удивление ровные строчки на нелинованных листах формата A4: «…Как я уже говорила Вам по телефону, положение у меня отчаянное. Коротко о своей проблеме: в 1943 г. немцы шли на Прохоровку остановились в деревне Доброе Упряжнинского р-на Курской обл. Жили в доме у моего деда Тимофея Андреевича. Он сам в войну работал в милиции, не понаслышке знал о врагах народа. Бабушку немцы выгнали из дома с детьми на край села. Старшие сыновья, мои дяди – Никита и Семен, а еще друг их Петр – мстили немцам как могли. Им было 13–15 лет. Домстились: немцы стали расстреливать жителей, искали их. А эти пацаны прятались на огороде у немцев под носом в дедовом (отцовом) тайнике для зерна. Ну вот. В ту ночь они сидели там не дыша, забыли даже, что оружия поднатаскали, немцы копались возле ямы. Ребята думали, что это их откапывают. Но всё прошло.
В 1968 г. мой дед Тимофей Андреевич на этом месте осенью стал копать бурт под картошку. Тут я с бабушкой подошла. Мне было 8 лет. И вдруг увидела ящик. Кричу: „Дедуш, хватай!“ Он обернулся, сам испугался. Выхватил один, а вслед за этим стала напухать стенка бурта. Это, как я потом прочитала, естественное свойство чернозёма. Он ударил по стенке лопатой. Вот что там было: 5 ящиков из-под снарядов с драгоценностями, 4 дипломата, 1 резная шкатулка красного дерева, набитая до отказа. В одном из ящиков: куски переплавленного в спешке золота, вазы, бриллиантовое колье и зубы. Много. Окровавленные такие. Они, эти золотые коронки, зазвенели, падая у дедушки с ладони. Он с такой ненавистью сказал: „Сволочи!“ Сверху этих коронок, помню, лежало несколько колечек, были и с камушками. Это точно уж не музейное, а снятое с людей. В дипломатах: в одном – танкистские шлемы, во 2-м – обмундирование немецкого офицера, письма, открыточки с голубками, в 3-м – патроны (дед их выбросил в речку за усадьбой), в 4-м самое дорогое – опись. Громадной толщины! Сверху списки расстрелянных русских людей, приказы из рейсхтага, ещё что-то вроде этого.
Дед меня очень просил, приказывал всё запомнить и молчать: „Не возьмёшь это золото – не переживай! Главное – документы возьми! Они принесут тебе славу, признание и больше денег, чем стоят все эти цацки!“ Всё это должно быть передано, когда мне будет 45–46. Сейчас мне уже 46 – срок истекает. До 16 ноября, дня смерти дедушки, всё должно быть сделано.
За свои годы я натерпелась всего: у меня умер первый сын, выходила дважды замуж – всё даром. Сейчас у меня взрослые два сына, младший в армии, в МВД Кировской обл. Я часто сижу без хлеба в прямом смысле, терпим голод, постоянные проблемы с деньгами, постоянно в долгу. Личной жизни никакой. Я не живу, а каждый день борюсь за свое существование. Хотя на работе (я в культуре работаю) есть определенный авторитет, преимущества какие-то и т. д.
Впервые я раскрыла рот после смерти бабушки. Дед умер в 1969-м, а бабушка, наверное, в конце поста перед Пасхой в 1995-м. Были талоны, ваучеры… И я сказала приехавшей в госте тете Алле: „А чего мы, собственно, страдаем, если!..“ Меня осмеяли, начали презирать, а потом я поняла, что знаю что-то очень опасное. Туда начали ездить. В 2002 году 5 ноября некий предприниматель Власенко выкопал первый ящик. Дед мой ради озорства закопал его на соседнем огороде с разным тряпьем. С тех пор на ровном месте стала появляться трава, как укроп, гигантских размеров. Будто что-то дремавшее пробудилось и стало защищаться. В зоне стали гореть дома, на всю округу в радиусе 1 км стали разоряться люди и уезжать с этого места. В настоящий момент деревню легче с вертолета разыскать.
Мой дед был человеком, немного предвидящим события. Он говорил о том, что у нас не будет коммунистов (будут, но не такие), что немцами станет править баба (ну так им, фрицам недобитым, и надо!). И еще много чего. Я это Вам при встрече расскажу. И всё, что имею, надо вернуть государству, список расстрелянных – огласить, поставить им памятник, панихиду заказать.
Многие сомневаются, что я всё это видела, что всё помню. Я бы много отдала, чтобы этого вообще не знать, но вот такова моя земная участь – родиться девчонкой в мирное время, быть незаметной в толпе и в то же время…
На I канале пообещали приехать, снять и тогда уже показать, вот мол…
Так, собственно, и должно быть. Но в этой зоне мне надо самой спастись и их спасти. Я ищу знающих людей. Самое главное условие – до 20.00 вечера мы должны со всем добром переехать через три моста. Хотя бы через два без задержки. Съёмки будут шикарные, но боюсь, что не сумею без Вашей поддержки потребовать подчинения у взрослых мужчин, когда каждый считает себя непререкаемым авторитетом. Отдадено будет человеку светлому. Вы мне подходите по всему. Теперь Вы многое узнали. Как поступить теперь Вам – думайте сами. Именно со мной опасного никому не будет. Если я это не сделаю, в речке пробьются ключи и деревню затопит вода. Я уже верю, что так и будет. Я уже думаю не за клад, не за деньги и себя, а за тех людей, которые там все-таки останутся. Уже им самим нужна помощь, а я слишком слаба. Вот и приезжала на I канал. Оператору тоже нужна поддержка, чтобы настоять на съёмках. В любом случае это всё должно ведь иметь документальное подтверждение, что я не украла. Наверное, не мне Вас учить». – Далее были указаны полный адрес и полное имя хранительницы страшной тайны, к которым прилагалось подробное описание пути до города Севска, теплые пожелания в заключении письма переходили в извинения: «Простите за сумбур!», которые заканчивались маленьким «крючком»: «До свиданья!» с наживкой: «Конечно, написала не про всё!»
Я перечитал письмо. Итак, ее зовут Нина Валерьевна. Нина. Настораживали перечеркивания, исправления в датах. Но четкость строк и педантично расставленная нумерация листов говорила в пользу адекватности душевного здоровья писавшей. А суеверия вообще свойственны нашей провинции… Вскоре я с удивлением ощутил в себе зарождающуюся веру в ее рассказы, хотелось думать, что это не «записки сумасшедшего» и не прямая брехня. Головоломка в целом складывалась. Я еще раз прокрутил информацию из телефонных разговоров и из письма. Подростки, два дяди этой Нины, играют в «красных мстителей» – всячески вредят немцам. Прячутся прямо за домом на огороде – в щели, куда во времена «налетов» экспроприаторских продкоманд, отбиравших «кулацкие излишки продовольствия», хозяева, желая спасти свои запасы, ссыпали зерно. В общем, скрываются прямо под боком у немцев…
Разумеется, вспомнили о том, как немцы копали за сутки перед Курской битвой, уже после того как нашли клад. После окончания войны семья вернулась в прежний дом, который сохранился, – уходя, немцы его не сожгли, потому что сами там жили: нагадили, посуду побили, но хотя всю деревню спалили, а этот дом не тронули. И семья продолжала жить. Дед, глава семьи, в довоенное или военное или уже послевоенное время – в какой-то из этих периодов он был милиционером. И, как видно, закон уважал – мудрым был милиционером и подстраивался под политику правительства и партии, которая велась на селе. Вообще то поколение – оно, наверное, было гораздо более законопослушное, потому что репрессии приносили определенные дивиденды властям в народном сознании: и за просто так можно было получить, а если еще закон нарушишь…
Дед этот почти всю жизнь прожил во времена репрессий, необъяснимых исчезновений людей, и, разумеется, это все сделало его очень осторожным. И вот как-то после войны в конце 1960-х годов (внучке 9-11 лет, дяди ее уже выросли) дед стоит в яме и копает бурт под картошку. А сзади подходит внучка, и вдруг у деда что-то осыпается в яме и видны ящики. Дед обернулся к внучке, а она: «Ой, деда, смотри!» Дед в яму как взглянул, а там ящики из-под снарядов! Начинают они это все выкапывать и вытаскивают на свет божий где-то около 10–15 ящиков, но там не только ящики. Если верить рассказу Нины, ящики снарядные были по кругу и сверху, а в середине – портфели. Они начинают это рассматривать, открывать и находят: один ящик – полностью зубные коронки. Другой ящик – ювелирка: цепочки, сережки, колечки – в общей сложности килограммов не меньше шестидесяти. А третий ящик – посуда из серебра и золота. В портфелях – в основном личные вещи и документы. И один из ящиков или портфелей, дед сказал, что это списки расстрелянных – документация о расправах над местным населением. По воспоминаниям Нины, все эти ящики где-то наполовину набиты награбленным. Она ярко рассказывала:
– Беру кувшин серебряный, высокий, с изящным орнаментом по бокам и широким горлом, потрясла – звенит! Наклонила – оттуда как посыплются драгоценные камни: кровавого цвета рубины, сверкающие алмазы, пронзительно-зеленые изумруды, топазы, янтарь, многоцветье аметистов… Дух захватило! На дне лежало чудесное бриллиантовое колье. Почему-то оно распаялось в моих ладонях и – бисером по черной земле рассыпались бриллианты. Мы с бабушкой, дедом ползали на четвереньках – скрупулезно все это собирали. Ах, как играли камни всеми своими гранями на солнце!
Может ли человек выдумать себе такие яркие впечатления детства, особенно если учесть, что он не видел и не держал такого в руках никогда?!
Дед строго-настрого запрещает кому-либо об этом рассказывать. Втроем они собирают и уносят нежданное богатство. И конечно же, дед все это перепрятывает, а потом при каждом возможном случае он внучку готовит: «Вспомни, у нас стояла в хлеве большая бадья. Смотри – сейчас нет ее! Помнишь, у нас была на огороде могила неизвестного солдата, которую мы нашли, когда вернулись после освобождения? Помни, как стояли у нас груши! Помни, как проходила межа!» Дед-то, видно, и впрямь прозорливый был. Знал, что все может произойти в жизни: и дом сгореть, и сад могут вырубить, и даже ландшафт может измениться до неузнаваемости. И он закапывал не менее чем на 4 плуга, чтобы при вспашке клад не могли задеть. И постоянно внучке повторял: «Запомни цифры: 9-16, сначала 9, потом – 16!» Детей у него было много, да и внуков, но, поскольку Нина была самая младшая, – дед очень любил ее. А может, считал, что раз при ней клад открылся – значит, ей и никому другому он Господом и уготован?
Но еще более поразила меня его прозорливость, когда я, со слов Нины, узнал, что дед накрыл свой клад чем-то большим, тяжелым, железным и объяснял это тем, что в скором времени технический прогресс создаст такую аппаратуру, для которой эта железная плита будет видна и поможет отыскать сам клад. Но предупреждал: «Внученька, умоляю тебя: только сбоку подрывай под эту плиту, только сбоку забирай! И ту единственно безопасную сторону, с которой можно подойти к кладу, покажут тебе твои детские вещи да игрушки, которые зарыты на том же уровне глубины и цепочкой одна за другой следуют и к нему приводят».
Также, видимо, дед боялся, что при дележе начнется в родне раздор. Он и в войну-то был немолод, а после войны, в конце 1960-х, уж старый дед. Понимал, наверное, что недолго ему осталось, и говорил: «Пока мы, старики, живы, вы этого клада не тронете! Все пройдет, все изменится – сейчас этого нельзя трогать, потому что воспользоваться этим вы не сможете!» – это же были еще хрущевские времена. «Пусть время пройдет!» – дед, наверное, также прозревал, что и государственный строй в России поменяться может.
Я задумался, почему он назначил срок отрывания клада – только после сорокалетия Нины? Может, по народной мудрости: до 30 – человеком руководят чувства, от 30 до 40 – талант, а от 40 и далее – разум управляет. А может, рассчитал каким-то образом примерные сроки краха советской системы? Да-а, от такого мощного старика, даже учитывая, что я знаю его лишь по рассказам, всего ожидать можно. В 1970-х деда не стало, потом не стало бабушки, но внучка хранила завет очень серьезно, а перед смертью дед говорил своему сыну и ее отцу: «Придет время – она всех вас спасет, свою роль великую в жизни всего нашего рода сыграет, но – не теперь. Не теперь, а когда придет время!»
Из наших с нею телефонных бесед явствовало, хотя в письме все звучало несколько по-иному, что родственники все же о кладе знали или по крайней мере догадывались и потихоньку намекали: мол, мы все бедствуем – не пора ли клад откопать?! Но сначала дед отказывал твердо, потом и внучка наказ его свято исполняла.
И вот наступили 1990-е года. Остановились производства. Люди потеряли работу. Великая некогда Россия агонизировала. Народ стал нищим. Много родни у Нины. Стали они с голодухи на нее наседать: покажи место да откопай клад! Да так насели, что переругалась она со всеми. Мы, дескать, все прозябаем – пора уже спасать нас! Нина твердила: «Нет, поступлю, как дед повелел!» Семья разъехалась, разбежалась: кто-то уехал в Магадан, кто-то – в Архангельск, а с ней уж никто не общается, говорят, «как собака на сене» – ни сама дедово «наследство» не берет, ни другим дать не хочет!..
Складная в общем история, не правда ли? И решил я ее проверить – слишком уж красивая и гладкая для выдумки психа! Из опыта моей кладоискательской деятельности я знал, что где-то раз на 5-7-й подобные истории оказываются реальностью. Поэтому в начале осени мы собрали экспедицию. Поехало нас четыре человека. Я взял два вида металлоискателей: глубинный прибор, который не видит всякий металлический мусор: осколки, гильзы, гвозди, а дает сигнал лишь на крупные объекты, и обычный – на всякий случай: копать ямку – и уже там внутри и проверять.
Итак, со мной ехали спонсор, который финансировал экспедицию и готов был сразу заплатить за находки и выкупить часть, принадлежащую этой женщине, водитель и копатель. Из Москвы вырулили спозаранку. Въехали в Севск около шести вечера. Это – древнейший город, ему скоро стукнет 900. Петр I ссылал в Севск бунтовщиков-стрельцов – тех, которых не развесил вокруг Москвы! Поэтому в окрестностях города есть стрелецкая слобода. А еще ранее Севск был весьма укрепленным – ведь это пограничные земли Московского княжества. Древнее городище включает в себя детинец – так называлась крепость с двойным рядом стен. Прорвав оборону защитников, нападающие вламывались в ворота, думая, что вот уже все – город покорен. Однако оказывались в закрытом пространстве между внешней стеной и внутренней, с которой защитники города лили на них кипящую смолу, бросали бревна и камни. Сегодня же Севск – потрясающе чистый и уютный старенький провинциальный городишко. Общее западное влияние на Россию его будто не коснулось: там практически нет развлечений – одна-другая коммерческая палатка да ресторан! В деревнях сказывается, поскольку недалека украинская до граница, заметное влияние южной степной культуры: если колодцы, то обязательно с «журавлями», если дома – то мазанки белые.
Войдя в дом этой Нины, я как будто в 1985-1987-е годы попал! Небольшая белая мазанка, состоящая, наверное… из двух комнат. Пустые оштукатуренные и недавно побеленные стены. В сенях – примерно двенадцать квадратных метров – ничего лишнего, а из них входишь в жилую комнату, не более восемнадцати квадратов, чистую и по-своему уютную: две полуторные пружинные кровати, старый двухстворчатый шкаф, стол, накрытый ажурно вывязанной салфеткой, и скрипучие стулья. В красном углу на тумбочке – черно-белый «Рекорд» 80-х годов выпуска. Здесь сосредоточена жизнь ее безработного сына – целые дни перед телевизором. И здесь же отдыхает от бесконечных забот его мама. Нина, казалось, нам обрадовалась, налила пустого чая – слава богу, мы с собою тортик привезли. Видимо, на лицах всех четверых ясно отражалось тягостное впечатление от окружающей жуткой нищеты, потому что хозяйка, вздохнув, пояснила:
– А что делать? Вот и Петруша у меня уже очень долго не работает. Ну, так он и здоровьем слаб, да и работы у нас нету никакой! Мне платят копейки – от четырехсот до восьмисот рублей выходит. Я заведую библиотекой городской. Так – перебиваемся.
Прямо за столом мы перешли к делу. Радовало, что хозяйка в точности повторила свою историю. Но и напрягали некоторые по ходу выясняющиеся обстоятельства: оказывается – не мы первые, она сама признавалась, что всеми силами пыталась зазвать на клад, – создавалось впечатление – кого угодно!.. Я задался вопросом: «Какие цели она преследует? Прославиться? Да, об этом свидетельствуют некоторые, обрываемые отточием, строки ее письма. Потешить тщеславие? Отчасти похоже, но, с другой стороны, она выглядит измученной и довольно-таки напуганной. Ждет крупного вознаграждения? Но это в ее положении естественно».
Пока наш спонсор с загоревшимися глазами переживал все новые озвучиваемые хозяйкой драгоценные подробности клада, я наблюдал, сопоставлял факты, размышлял. Я уже заметил, что местные считают ее за чудачку. Догадывался, что эта слава о ней уже вышла за пределы городка, а возможно, и во всей Брянской области ее знают.
Наступал вечер. Мы, четверо, отдали должное своей предусмотрительности, что заранее забронировали места в гостинице. Откланялись, договорившись заехать за нею на следующее утро. И, чтоб не ложиться спать голодными, завернули в местный ресторан. Не знаю, поверят ли мне, но в этом городишке четыре здоровых мужика поужинали в ресторане (с горячим, с салатами и со спиртным) всего лишь за 600 рублей!
Но там же от местных мы узнали, что Нина действительно не раз писала уже президенту Путину, обращалась и к брянским властям, и к московским депутатам, и в ФСБ. Узнали также, что один отставной офицер из этого ведомства взялся за дело в личном порядке. Узнав от Нины место, сговорил пару боевых товарищей и в один прекрасный день они щупами прошерстили весь тот огород ее деда. Далее же информация вообще пошла из разряда «необъяснимо, но факт!»: досужие местные «богатеи», коротающие вечер в ресторане, признались, что и сами бы непременно «свято место» проверили, но, по счастью, печальный опыт отставного эфэсбэшника вовремя их остановил.
– С ним что-то случилось? – поинтересовался я.
– И не только, – загомонили мужики, – вся троица пострадала! Через год после той неудачной экспедиции у обоих помощников дома сгорели, один даже не смог жену с дитем из огня вытащить – в дыму задохнулись, да так и погибли, только пепел он потом собрал. Ну с первым и семьей его неведомо, что дальше сталось, а этот второй – понятное дело, свихнулся. В госпиталь забрали его – верно, насовсем. А зачинщик на следующий год заживо сгнил – покрылся язвами, струпьями и гнил. Всё жаловался, как огнем его заживо жгет!
Наш спонсор ахнул:
– Помер?
– А то! – закивали мужики.
– Она говорила, там еще предприниматель какой-то к этому делу вязался? – задал наводящий вопрос я.
– И этот претерпел, – заверил меня старший из местных, – разве газет не читаете? Ограбили магазин-то его подчистую, а потом банк, в котором счет у него был, лопнул! Вот точно, как эта МММ!
– Да она сама ведьма и еще разных колдуний таскает в дом постоянно, – приговорил наиболее молодой из них и самый бойкий на язык. – Бабы говорят, со всей области колдуньи перебывали у нее.
И совсем уж для нас неожиданно, старший, производивший впечатление человека довольно сведущего, несуеверного и, что называется, себе на уме, вдруг солидно буркнул:
– Наши бабы, особенно те, что постарше, многое своими глазами видели – зря лопотать не станут.
Я заметил, что настроение охоты за сокровищами у нашего спонсора немного «сгасло» и даже водитель хмурился, потому тактично поторопил всех с ужином, напомнив, что перед таким важным делом хорошо бы и проснуться пораньше, и помолиться, и, может, даже в церковь местную зайти.
– Ну, дерзайте, забубённые ваши головушки, – добродушно проворчал старший из мужиков, и они вернулись за свой стол.
Разбудил своих товарищей я чуть свет. Успели и помолиться, и в церковь зайти. Нашли даже источник, считающийся у местных святым и целебным, и умылись из него. Подозрения, суеверия, страхи будто рассеялись приветливым светом погожего утра. На роскошном джипе с кузовом – в фильмах на таких моджахеды разъезжают! – мы подкатили к дому Нины. Странное дело: они с сыном, оказалось, давно уж на ногах и заняты сборами. Мы недоумевали: зачем грузить в кузов мешки, веревки, лопаты, пару топоров и лом?
– Помогать вам будем! – деловито пояснила Нина.
Звучало это смешно: немолодая изрядно потрепанная женщина и ее худосочный отпрыск-полуинвалид собираются оказывать помощь четырем здоровенным мужикам! Но мы сделали скидку на провинциальную наивность. А вот другие ее действия меня всерьез насторожили. Когда весь инвентарь был загружен, Нина снова убежала в дом, попросив нас подождать еще пару минут. Вернулась быстро с двумя свертками в руках. Один вручила сыну: «Осторожней! Там перекусить нам». А в другом сквозь полиэтиленовый пакет и прорвавшуюся местами газету я заметил какие-то тряпки, в общем, извините за подробность, использованные женские прокладки… Плюнул было да отвернулся, а потом осторожность все же верх взяла – спрашиваю у нее:
– Это еще зачем?
– Для дела надо! Мне ведуньи подсказали: земля-матушка, духи то есть, которые глубоко под землей живут, жертвы требуют. А по вкусу им – только живая кровь! Мне и дед покойный говаривал: «Что ж тебя, убивать, что ль, теперь, коли такая тайна девчонке досталась?! Не забывай умилостивлять духов: чем больше кровушки – тем дольше проживешь. Отдадут ли клад – не знаю, но хоть самое тебя за тайну не заберут!» – скороговоркой и не смутившись. – Да и вообще просто так ни один клад не дается: духам непременно надо жертву принести. Тут же большая жертва нудится – ох, большая! – и вдруг хитрые глаза свои опустила и смолкла.
– Какие еще жертвы? – не выдержал мой товарищ-копатель. – Едем все люди православные, воцерковленные, из дому еще исповедовались и причастились, только что помолились и во храме побывали, святой водицы испили…
Тут Нина перебила его, с ужасом всплеснула руками:
– Так вы и на источнике побывали! Ох, что ж я, глупая, вас не предупредила-то?! Пропало ведь теперь все дело!
– Как пропало? – подскочил на очередном дорожном ухабе наш спонсор.
Машина у нас была высокопроходимая, дизельный такой джип для серьезных испытаний, но и он двигался по дорогам русской провинции, как ладья по бурному морю.
– Я же предупреждала, – с укоризной обратилась Нина ко мне, – чтобы все вы непременно слушались меня. Мало того, что клад не дастся, так еще беды ужасные на себя и нас накличете! Кровь на кладе этом, поймите, – и отмывать, у земли отбирать его приходится с кровью!..
Я видел, что дело принимает весьма неприятный оборот, потому с нажимом произнес:
– Ох, успокойся ты, мать, со своими суевериями! Коли не хочешь, чтоб мы копали, так прямо сейчас из машины выходи, инструмент и сына забирай, и – слышать о вас с вашими сокровищами больше не желаем!
Нина сникла, замолчала. Только порой бормотала:
– Давайте обязательно по дороге остановимся – березовый колышек вырежем, потому что дед говорил, что обязательно нужно вбить березовый колышек!
А мы ей:
– Да хватит страдать ерундой! Еще раз помолимся на месте – и беды не случится!
Ехать пришлось от Севска еще километров сорок. По словам Нины, это уже Курская область. Даже наш проверенный джип пребывал в явном затруднении при встрече с такою дорогой. К тому же осень. Хоть довольно долго не было дождей, а все равно как-то слякотно, и неезженые дороги размокли. Повсюду заметны были следы давних боев: вся местность изрыта окопами, везде воронки, на каждом шагу можно наткнуться на сгнившие части старого оружия, остатки боеприпасов и осколки снарядов… Внезапно дорога оборвалась. Овраг среди леса. А в нем – сплошной бурелом.
– Это ничего. Нам километра два осталось, – заверила Нина, и мы, поставив машину в естественное укрытие молодой поросли крушины и черемухи, потопали, таща и свое, и их оборудование на согбенных спинах и уже начиная проклинать незаладившуюся экспедицию. А когда пришли на место, обалдели: живописна Россия (недаром столько у нас художников, пейзажными полотнами которых восхищается весь мир!), а всякий раз оказываясь в новом месте, – поражаешься животворной красоте ее! Здесь же было величественно и печально: останки выгоревшей деревеньки, где лишь в крайних полуразрушенных домах наблюдалась какая-то жизнь, за нею – просторный луг и, зеркально сверкая на солнце, змеится речка, лесная опушка – не тронута еще красками осени, радостная, живая…
Нина привела нас на пустошь невдалеке от опушки, которую называла своим бывшим огородом. Даже пеньков от груш, главных ориентиров на клад, не осталось! Хозяйка показывала участок соток десять, заросший полынью едва ли не в человеческий рост. Я хлопнул себя по лбу: «Начинаются проблемы экспедиции „на скорую руку“. Знал бы – косу захватил! Как тут работать?»
Между тем, пока мы раскладывали и готовили оборудование, Нина демонстрировала суеверия типичной провинциалки: ее вера казалась похожей на некое вуду, в котором христианство накрепко срослось с колдовством и язычеством. Вместе с нами истово читала «Отче наш», а потом вдруг заходила кругами, бормоча тарабарщину, обращенную к пресловутым «духам земли»… Впрочем, нам было не до нее. На месте этом невозможно было даже ходить – не то что работать с металлоискателем!
Заслали ее сына к местным – одолжить косу. Долго его ждали. Я пока новый металлоискатель собирал, испытывал. Вернулся Петя, сообщил, что просто так никто ничего не даст. Хорошо, нашлась пол-литра. Еще полчаса ушло у него на вручение и переговоры, но, к счастью, косы он принес даже две. Впрочем, от самого уже попахивало – видно, хозяева милостиво разделили с ним наше угощение. Нина принялась его ругать. Он вяло огрызался. Отвлек их от сего приятного времяпрепровождения на природе наш спонсор: безапелляционно призвал всех к делу. Ориентироваться там было довольно просто, потому что, как видно, в военные времена стояла линия домов, да и теперь сохранилась незаросшая улица. Нина потопталась, поозиралась, как-то сообразила, где была старая груша и отсчитала от нее девять широких шагов, потом отмерила шестнадцать шагов в сторону фундамента их давно сгоревшего дома. Она все время повторяла, что укажет конкретное место. В результате очертила квадрат примерно 5 на 5 метров. Мы принялись косить.
– Петя, Петя! – тотчас позвала она сына. – Пойдем, я тебе мои родные края покажу! – и повела его по опушке, где-то, я заметил, они остановились и срезали-таки необходимый березовый кол.
Она прислонялась к деревьям, бормотала что-то, странно жестикулируя, а я, искоса наблюдая, уже проклинал себя за то, что повелся на бредятину полусумасшедшей поклонницы магии земли. Ребята выкосили участок. Определенное время ушло у меня на настройку прибора, на привыкание к нему. Наконец мы стали сканировать территорию былого огорода. У меня на глубинном – абсолютное безмолвие. У спонсора где-то на краю очерченного участка прозвучал сигнал. Но он работал с обычным металлоискателем, который срабатывает на любые предметы на небольшой глубине, и я подозревал, что это «ложная тревога». Все же стали копать… Я не видал никогда такого чернозема – около полутора метров черной жирной земли! Впрочем, поддавалась она легко, что вызывало подозрения на уже ведшиеся пару лет назад раскопки в этом месте.
Решив продолжать наблюдения, я периодически оборачивался к опушке, где ходили Нина и ее сын. Они то удалялись, то приближались. Я видел, что она проводит очередной ритуал, шагами вычерчивая на лугу восьмерки и двигаясь с воздетыми к небу, прямо по-древнеегипетски, ладонями. Сын ее плелся следом, раздраженно пиная высокое разнотравье. Чем глубже, ориентируясь на сигнал металлоискателя, мы вгрызались в лоно земли, тем скорее, возбужденнее двигалась хозяйка клада. Она даже вышла на дорогу, долго раскланивалась с неведомыми духами на все четыре стороны, потом сын ее подбежал к нам, чтобы взять свою лопату:
– Ну, как?
В тот же момент мы наткнулись в яме на старую подкову, которая, собственно, и стала виновницей сигнала. Спонсор раздраженно плюнул. Я перекрестился, понимая, что знак удачный. Сын послал матери какую-то для нас непонятную отмашку, отложил лопату и направился к ней, теперь, мне показалось, с несколько обескураженным видом сидящей прямо на земле.
Приближалось обеденное время. Я осознал, что у нас слишком мало времени на всю эту затею. Мой глубинный прибор безмолвствовал. Ребята ворчали, наконец, водитель сказал, что у него от голода живот подвело, и все согласились, что пора бы перекусить. Пока они ели и немножко выпивали, я снова стал возиться со своим глубинным металлоискателем: ведь работать с ним приходилось впервые. Разобрал, стал собирать вновь – и тут выяснилась причина «молчания прибора»: я его поначалу неправильно собрал и настроил. Там две катушки, передающая и принимающая, – так я случайно поменял их местами! Но озвучивать свой промах не стал, видя, что ребята и так раздражены неудачей, наоборот – постарался поднять всем настроение:
– Будем считать, что еще раз подтвердилось главное правило: никогда ни один клад не берется с первого раза!
– Да, – кивнул мой товарищ-копатель. – Тут как всегда подводит человеческий фактор: информации о кладе бывает мало, доставляют ее люди, несведущие в нашем деле и даже себе не представляющие всю специфику работы с прибором.
– Фигня! – опрокинув в себя содержимое пластиковой рюмочки, громко фыркнул спонсор. – После обеда, я уверен, живей дело пойдет! Что-то мне подсказывает…
– А мне сердце говорит, – мрачно отозвался наш водитель, – что магия здесь и ведьмачество! И беда нам всем будет, если до ночи задержимся!
– Никто и не собирается, – дружно заверили мы.
Тут подошел Петя:
– Мама представляет примерно место, но вы же понимаете: она была тогда девятилетней девочкой и могла перепутать цифры или даже сам клад мог уйти в земле в другую сторону – движение грунтовых вод ведь смещает клады!
Мы закивали. Я заметил, как мать усиленно подзывает его к себе, махая обеими руками.
– Да иду я, иду! – проорал он. – Еще ж не роют! – и добавил, обращаясь уже к нам: – Поэтому целесообразно проверить весь участок.
Как будто услыхав его на расстоянии не менее чем в двадцать метров, мать закричала нам:
– Не слушайте Петюню: сам не поймет, что городит! Время не теряйте – разройте там, где я показывала!
Сын отправился к матери, а мы взялись за лопаты, потому что спонсор с нею согласился и хотел непременно вырыть котлован в указанном ею месте. Рыли мы долго и достаточно глубоко: не менее чем на 4 плуга. Если же учесть, что плуг – это примерно 40 см, то легко можно себе представить, какую ямищу мы там выкопали. Однако ничего пока не появлялось, и даже металлоискатели не срабатывали. Пока мы рыли, Нина все вытанцовывала свои бесовские танцы с поклонами и непонятными жестами на проселке. Приглядевшись, я заметил, что некогда это был даже перекресток.
Через некоторое время она закричала нам, чтоб сделали перерыв. Мы не очень понимали зачем, но все-таки остановились. Тогда мать отправила к нам своего Петю – оказывается, ей потребовались лопата и тот злосчастный сверток с прокладками. Но зачем прерывать нашу работу? Мои подозрения сгущались… И, как я и предсказывал, мы немало потеряли времени, вырыв здоровенный котлован именно в указанном ею месте.
Она меж тем продолжала свои ритуалы, зарыла сверток, поплевала и покланялась на перекрестке хорошенько. А нам, как людям, подходящим к процессу кладоискательства культурно, пришлось еще и «убирать за собой» – ведь каждую вырытую яму по правилам следует обязательно потом зарыть и место заровнять. Словом, только вечером, уже при заходе солнца, я смог реально поработать с теперь уже правильно собранным и настроенным глубинным прибором. И очень скоро, совсем недалеко от указанного Ниной места, появился уверенный сигнал, подтверждающий возможность нахождения там именно того, что мы ищем. Мы стали копать – и на глубине около полутора метров появляется от кадки дужка.
Нина со своим сыном все это время ходила на безопасном расстоянии метров в двадцать и общалась с нами знаками и редкими криками – в основном «ну как?» Мы вспомнили ее рассказ, как дед ей говорил: «Помнишь кадку, которая стояла у нас в хлеву? Вот теперь ее нету, видишь?», упоминание, что они с дедом и бабушкой из этих ящиков многое переложили – и конечно, сердца наши взыграли! Мы стали копать далее, но все продолжалась сгнившая кадка, в которой ничего не оказалось. Мы дошли до второго ободка, а нашлись только россыпью патроны от немецкой винтовки.
– Идите сюда! – закричал Нине спонсор. – Посмотрите, что мы нашли!
Она как бы замялась, растерялась на несколько мгновений, потом знаками показала, что у ней, дескать, ноги болят – мол, подойдите сами. Матюгнувшись сквозь зубы, спонсор с водителем забрали в горсть патронов, понесли к ней. Я нехотя побрел за ними следом. Женщина вспомнила, как после войны дед закапывал бочку с собранными на участке и в окрестностях различными боеприпасами и оружием. Основное, конечно, сдали, а что уж некуда было принимать, по договоренности с властями зарывали. Я оттеснил ее в сторонку и с нажимом спросил:
– Зачем это вы свой «медпакет» на перекрестке закопали?
Она опустила глаза:
– Говорила ж вам – без помощи земных духов ничего не будет! Вот вы молились… ну и что? Нашли что-то по молитвам своим? А мне еще дед говорил: «Русская земля кровушку любит – ей надо будет хорошенько кровушкой поклониться, отблагодарить!»
«Ну чистое вуду!» – подумал я. Тут головоломка и сложилась! Жертву надо за клад принести: почему и дед умолял ее только с одной стороны забирать – заминировано там. скорее всего, и присутствие большого железного предмета, им указанное, сходится, и подход с той самой стороны, отмеченный ее игрушками и детскими вещами – из той же серии, а первый искатель, берущий клад, получается, и должен отдать свою кровь – тем самым духам земли. Вот, оказывается, мы и предназначены в жертву. «Ну, спасибо, удружила тетя Нина! Самой подходить боязно – так нас подставить решила, небось, у нее и по чернокнижию все сходится – дескать, поделом, корыстолюбие проявили! А то, что лично мной в первую голову руководит интерес к тайнам земли и любовь к русской истории, ей, конечно, невдомек, да и, как говорится, по барабану и пару разов в бубен! – я начинал злиться. – Вот и держатся они с сыном как раз на таком расстоянии от наших раскопок, чтобы под взрыв не попасть, вот инвентарь для чего захватили – яму с нашими останками, взяв из нее клад, прикопать! Вот умные!»
Но, не подавая виду, я продолжал обследовать участок с металлоискателем. В конце концов мы проверили где-то сотку – это максимум. Глубинный прибор отыскал еще несколько вещей с войны: коробку из-под патронов, гильзы россыпями, крупные осколки.
Начинались сумерки, когда глубинный металлоискатель у меня в руках выдал очень уверенный сигнал. Ребята подошли ко мне, все как один выдохнули: «Это здесь». И тут мнения разделились: спонсор настаивал копать, я и водитель напоминали о нашем прежнем решении ни за что не затягивать дело до ночи. Мой товарищ-копатель, поколебавшись, стал на мою сторону.
В общем, у нас не хватило времени забрать этот клад. Поворчав, наш спонсор тоже согласился, что мы выехали недостаточно подготовленными, и лучше не рисковать, а попросту навестить «свято место» еще разок – с большим запасом времени и технически продуманной оснасткой. Все четверо устали нечеловечески, изрядно попотеть пришлось: разрывая и затем закапывая котлован. Потому наскоро искупались в небольшом прудике и стали загружаться. Нина предложила заехать на окраину деревни к ее родственнику, у которого можно разжиться парным молочком. Это был разговорчивый опрятный дедок. Молока наливал сначала на пробу, продавал же за сущие копейки. Не хотелось с пустыми руками возвращаться, и я попросил у него какой-нибудь сувенир для ребенка. Он усмехнулся:
– Много всего есть. Скажи, что тебе конкретно надо? Вальтер или маузер? – потом махнул рукой. – Ладно, пошли – сам выберешь!
Он завел меня в сарай, где я просто обалдел: не хватало только прайса! Все систематизировано и все стены завешены: если немецкая винтовка маузер-98, то они разложены строго по степени сохранности – по возрастающей; если каски – тоже расставлены в порядке по принадлежности и сохранности. Там было все! Дедок, оказывается, занимался реставрацией и вовсю крутил коммерцию с коллекционерами. С его разрешения я позвал ребят, и мы выбрали себе военные артефакты. Кое-что хозяин подарил, за самое лучшее – щедро заплатили, сложили «добычу» в кузов машины, купили у него же картошки и ею засыпали поверх, чтоб в Москву без проблем привезти.
С Ниной мы попрощались до будущей весны. Однако перед самой еще зимою занесло меня по делам в Брянск. Мне надо было уезжать вечерним десятичасовым автобусом, до отхода которого оставалась пара часов, – вот я и решил побродить по городу. На площади, с краю, обнаружился магазинчик антикварно-копательский. Я зашел, приобрел какую-то мелочь и разговорил владельца. Он как будто знал меня:
– Ведь это вы недавно в Севск ездили?
Я не признался. А он продолжал:
– К шизофреничке той не только весь Брянск и окрестности повадились, но по ходу со всей России уже валят! Она ведь кому только не сигналила!
– И никто ничего не находил? – поинтересовался я.
Он покачал головой:
– Потому что я вот всех предупреждаю: это бредни свихнувшейся бабы! Что с ними поделаешь? Не верят!
Мысленно я поблагодарил Бога, что эти слова не слышат мои коллеги по экспедиции: потеряны же время, деньги – и на питание, оплата гостиницы, и бензин, и куча всего еще. И – такой облом!
А хозяин магазина, как видно, сел на любимого конька:
– Ей же главное – внимание! Тут некоторые без нее приезжали, по-тихому пытались вырыть. И, знаете, ее это весьма напрягало – «как же они без меня?». А потом, узнавая, что немало экспедиций даже и без вести пропало в тех гиблых местах, еще ухмылялась: «Никто не знает… Никто не знает из них! Они не знают основного – с огнем играют!» Вызывала официально эфэсбэшников, привезла их на луг этот, они, естественно, спрашивают – где же клад? Она возьми и под дурочку закоси: повела их за собою на пригорок, а там, озирая луг километра где-то три на три, и говорит: «Вот здесь этот клад! Я вам отдаю то, что хранила столько лет, – красоту земли родной!» Ну что ж им оставалось? Плюнуть, послать ее вместе с красотой куда подальше и обратно ехать несолоно хлебавши!..
Я рассмеялся. Но как-то сам собою оборвался смех, когда я вспомнил, что сигнал-то был – и очень уверенный сигнал! Я подумал, что скорее следует благодарить божий промысел, который отвел нас, возможно, даже от гибели. Ведь перед каждой экспедицией беру благословление у батюшки, а в тот раз мы еще и отслужили молебен.
Ранней весной следующего года позвонил мне спонсор той экспедиции:
– Может, катнемся еще раз до Севска? Что-то у меня гвоздем в голове засела история про тот немецкий клад. Ну, не может она быть на все сто процентов выдумкой!
Я согласился и сразу же стал набирать номер Нины. Никто не отвечал. Я задумался, потом отыскал в записной книжке телефон хозяина антикварно-копательского магазинчика в Брянске. Он ответил сразу. Обмениваясь копательскими новостями, я между делом ввернул вопрос о «той ненормальной с кладом». И услыхал в ответ:
– Я думал, вы знаете. Мало того что не в себе, так она, говорят, еще и бесам служила. Вот они ее и забрали. Той же осенью стала с сыном вместе старый свой огород разрывать – до клада добираться, а там оказалась противотанковая мина… ну, и взлетели на воздух! Лоскутов от них даже не нашли! Да самое-то жуткое дней пять назад случилось: наводнение – речушка вышла из берегов и в несколько часов залила все эти остатки двух деревень и луга, и значительную часть леса… Местных немало погибло. Озеро там нынче! Не пройдешь и не проедешь!..
Я из вежливости поизумлялся, поболтал с ним еще несколько минут и положил трубку. Истина и вымысел столь тесно переплелись в этой истории, что казалось безнадежным разграничивать мистику и реальность, выяснять, что было ведущим и что определило судьбу… Да разве ж не в каждой человеческой истории на Земле так бывает? Вот сидит перед тобою твой приятель, которого ты знаешь, кажется, с незапамятных времен. Он рассказывает тебе о случившемся с ним однажды, и сам не замечает, как вплетается в ткань повествования невольная фальшь. Поди отличи! Потому и говорят, что наша жизнь и судьбы людские гораздо ярче сюжетом и неожиданнее поворотами фабулы, нежели самый причудливый, полифонически выписанный исторический роман!
В конце лета мы все же не вытерпели: в том же составе экспедиции отправились в те печальные места. Наводнение значительно сдало позиции. Луг подсыхал, показались остовы домов погибшей деревни. И мы с самыми обычными грунтовыми металлоискателями в радиусе 300 метров собирали у лесной опушки золотые зубные коронки, попадалась ювелирка и даже хорошей огранки драгоценные камушки.
Счастливый промах
Отпуск я провожу в Крыму, совмещая его с поисками «пляжного золота»: утерянных колечек, сережек, цепочек и прочей мелкой современной ювелирки. Это хороший бизнес – но мало того, совершенно неожиданно можно в прибрежной полосе наткнуться на ценные старинные монеты, черепки и те же украшения, но уже представляющие собою историческую и культурную ценность. И еще одно приятное обстоятельство сопутствует поискам на пляжах: близкие мне люди украшений не покупают – все самое красивое я нахожу и дарю! Согласитесь, чертовски увлекательно и радостно добыть своими руками золото для любимой жены?! Так вот, ежегодно две недельки я провожу на море, отдыхаю с семьей и занимаюсь пляжным поиском.
На обратном пути с моря мы обязательно заезжаем к родне и еще у них гостим неделю. Мои родственники по отцовской линии живут в одном из степных районов Украины – на маленьком хуторе, далеко отстоящем от всех дорог и центров цивилизации. Там царствуют уединение, тишь и милые сердцу простота и добросердечие, там сохранился «оазис старины», в котором нет места суетности и корыстолюбию. И живут люди – по старинке! Не стану говорить, что дома, но сараи и иные усадебные постройки – все покрыты соломой. Там нет асфальта, да и электричество провели не очень давно. Зато любой из великих русских пейзажистов, раз увидев, наверняка написал бы этот уютный хуторок, позволяющий увидеть наяву и своими глазами место действия гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки». А кто захочет более детального описания этих мест – отсылаю к полотну Ф. А. Васильева «Деревня» (1869), которое можно увидеть в Государственном Русском музее. И вот в таких живописных и благословенных краях живет моя родня. Конечно же, там отдыхается душой и телом: горилка, сало, свежий душистый воздух, свобода, покой и сон (не до звонка будильника, а – сколько влезет!), возможность вообразить себя садовником или огородником и вдоволь покопаться в земле, шанс побродить по пустынным окрестностям, ощущая себя путешественником или даже человеком творческим, ищущим уединения, а то и просто пособирать ягоды, грибы и полезные травы… и что особенно радует: там человека не грузят, как в крупных городах, потоком бесполезной для него и в значительной мере бессмысленной информации – там мало радио, мало телевизора, а если есть – все равно ничего не поймешь на «украинской мови»!
Поэтому вечерами мои родственники развлекают гостей долгим чаем со всякими пирогами, плюшками и пампушками и неспешной беседой. Я рассказываю им истории из кладоискательской практики, не упускаю случая и похвалиться успехами развития моей «Кладоискательской конторы», зная, что это доставит им радость и своего рода гордость за земляка, станет темой обсуждения между соседями на всю осень и зиму – почти до нового нашего приезда. Ведь на хутор залетает так мало новостей, и, к счастью, в этом благословенном уголке почти ничего не случается и не меняется! Они просвещают меня по мере собственной осведомленности об истории этих почти родных для меня мест: что здесь происходило во время войны, во время революции, дают какие-то более ранние сведения о жизни моих предков, чем они занимались, какого нрава были и обычая придерживались, звучат истории и о местной знати… Постепенно разговор становится обменом разными случаями – как будто новеллами из сборника Дж. Боккаччо «Декамерон»: я им – про свои экспедиции, про городскую современность, они мне – про старину да историю. Увлекаемся порою так, что до первых петухов засиживаемся за столом!..
И вот однажды дед Никита и говорит:
– Ты уж, Володя, приезжай с этим твоим прибором… как его?
– Металлоискателем, – подсказал я.
– Ну да, с ним самым! Покажем тебе воочию, где тут чего было. Походишь – может, чего сыщешь?! Покопайся – у нас никто не копал!
Разговор закончился, но в памяти остался. И вот в прошлом году я, кроме подводного металлоискателя, который беру для пляжного поиска, привез и обычный грунтовой. На хуторе встретили нас, как всегда, радушно. Отдохнув пару деньков, я напомнил родственникам предложение деда Никиты:
– Хватит уж мне отдыхать: руки чешутся о деле! Прибор привез, как условились. Покажите же мне стоящий внимания объект!
– Запросто, – повел плечами дед Никита. – В нескольких верстах отсюда есть заброшенный хуторок. Из коренных в нем последняя жительница осталась – ста-а-а-рая бабка – да, может, несколько дачников наезжают из райцентра летом в земле покопаться.
– Конечно, – подхватила тетя Маруся. – Замечательная бабушка, верующая, православная. Мы ей не раз помогали: то привозили к ней священника, то врача, а когда неурожай случился – то и продукты… Она тебе и быль расскажет, и место назовет!
Согласились наутро ехать. Соседа взяли в товарищи, поскольку у него, хоть и старенькая, а все же «Нива». Дорога была ухабиста, но, к счастью, сухая и довольно прямая. Баба Мила встретила нас на крылечке – как будто знала, что к ней. Это была худенькая согнутенькая старушка с лицом, исчерченным морщинами, будто печеное яблоко. В опрятном переднике и беленьком платочке. Выцветшие голубые глаза ее излучали уже неземные спокойствие и смирение. Ей удивительно подходило имя, означающее «милая людям».
Хозяйка провела нас в чистую горницу с тесаным столом и двумя грубо выструганными лавками по обе стороны от него. Древесина приобрела характерный цвет золы – от старости. Большая старательно выбеленная печь придавала такой уют этому старозаветному и тихому жилью, что при входе чудилось, будто возвращаешься куда-то, где был очень давно – может, даже до появления своего на свет, но был непременно и чувствовал здесь себя спокойно и счастливо. На печи в чугунке упревала каша. Кисейная пена занавесок скрывала разросшийся тенистый сад, а в палисаднике тянули к солнцу пышные свои грозди гладиолусы и флоксы. В красном углу вместо привычного телевизора – полочка с лампадкой и киот. Образа Богородицы, Николы-угодника, Спасителя и еще кого-то – совсем уж потемневшие лики…
Баба Мила, не принимая возражений, налила нам из пузатой крынки козьего молока, к каждой глиняной кружке положила по пресной лепешке. И лишь когда мы расселись у стола, присела сама на уголок, подперла щеку загрубевшей от земледелия старчески бугристой рукой и приготовилась слушать. Дед Никита медленно излагал, зачем приехали, представил меня с гордостью: «Он у нас предприниматель!»
– Хотелось бы взглянуть, что ваша земля интересного хранит, – добавил я, стараясь сгладить впечатление от наивного деревенского бахвальства моего родственника.
Баба Мила слабо шевельнула ладонью:
– И-и-и, миленький, разве что осколки да снаряды, да пули, да, как по всей святой Руси, безвестные могилки с косточками мучеников! – поднялась и, наклонившись к лакированному под красное дерево комоду, отперла одно из отделений ключиком из большой позвякивающей связки, помещавшейся у нее в глубоком кармане сарафана под передником.
Рассохшийся комод отвечал ее усилиям жалобным скрипом и треском. Баба Мила достала перевязанную выцветшей розовой тесемкой пачку пожелтевших от времени фотографий. Раскладывая их перед нами по столу, будто собирая неведомый пасьянс давних чудес, поясняла:
– Это снимки довоенные. Видите, хутор был большой, зажиточный. А это наш храм. Только от него в войну одни черепки остались.
Монотонно, почти сливаясь тембром голоса с тихим тиканьем настенных часов и еле слышным шуршанием при движении их маятника, хозяйка рассказывала, как пришла война, началась оккупация, на хуторе стоял довольно крупный немецкий гарнизон, и помещалась одна из тыловых частей обеспечения. Главный склад немцы устроили в подвале храма. Местных жителей привлекали для погрузки-разгрузки, а машин и подвод много приходило! И сама хранительница легенды, и ее родные регулярно таскали ящики, коробки и бочки в подвал храма. Немцы поигрывали оружием, покрикивали на жестком, гортанном своем наречии – обращались с ними грубо и презрительно. И так повторялось едва ли не каждый день.
Странным образом баба Мила умела увлечь слушателей: не многословила, не сбивалась на излишние подробности, слова подбирала простые и точные, и текли они ясной рекой, – и я уже ловил себя на мысли, как будто душою оказался в тех временах и обстоятельствах, и тоже с женщинами, стариками и ребятишками, кто постарше, таскаю, поеживаясь под взглядами врагов, эти неподъемные пахнущие техническим маслом, краской и сургучом грузы. А между тем она говорила о том, что как раз стояла страда – и каждый день работы на огородах и в поле был для хуторян на счету и бесценен, потому что слабыми силами без мужиков и так-то не управлялись, а тут еще чертовы фрицы со своей гоньбой! И от этих принудительных работ на врага ожидались только одни «барыши» – голодная зима и весна, падеж скота да болезни. Потому кто-то из местных и догадался «свистнуть» партизанам, которые довольно скоро передали информацию в штаб ближнего фронта. А там командиры отреагировали по-нашенски: раздавим гадину! И вот как-то с утра налетели советские «бомбовозы» и закидали бомбами все вокруг… Баба Мила горестно вздохнула:
– Не повезло хутору! Ведь кроме немцев погибло много наших – местных, бревна на бревне в прямом смысле не осталось – и склады раскрошены, и храм наш превратился в кучу битого кирпича… «Но что же тут особенного?» – спросите вы. – «И что же тут искать?» А дело в том, что, едва от нежданного воздушного удара оклемавшись, немцы пытались собрать оставшихся в живых стариков да детишек и приступить к разбору завалов. На наше счастье, через два дня началось одно из крупнейших наступлений – и вскоре на хутор вошли советские войска. А теперь для вас главное: после войны на хутор почитай что никто и не вернулся – поубивало всех; а если кто и приходил, горевал и разворачивался сразу в другие края, потому что ведь все было сожжено, разрушено… разве только два-три дома уцелело – вот как мне повезло, – в ее голосе зазвучала далекая горечь иронии, печаль неизгладимых воспоминаний – и я понял, что, скорее всего, и ее родные погребены под руинами того налета. – Вот и осталась я одна-одинешенька после войны коротать свой век – решилась доживать где и родилась, поздно было искать новые места! – она замолчала и сидела поникшая, низко склонив голову.
– Понимаешь, туда – вносили, а оттоль-то выносу не было, – завершил дед Никита, – да и носа на хутор никто потом не казал.
Я взял снимок храма. Стал рассматривать и сразу обратил внимание, что храм – не то чтобы типовой, но из сравнения общих архитектурных черт явствовало, что такой же храм мне уже приходилось видеть в Подмосковье – в соседствующем с моим родным Семеновским селе. Возможно, и в те времена существовали какие-то общие проекты строительства. Баба Мила на чистой четвертинке почтовой бумаги нарисовала подробную схему, как найти руины. Мы тепло поблагодарили ее, сердечно с нею простились и сели в машину.
Проблем не возникло – как и большинство храмов, этот стоял на самой высокой точке хутора. Но, как и говорила баба Мила, от него сохранилась лишь груда битого кирпича. На этих нескольких десятках квадратных метрах обломков работать с металлоискателем было невозможно, потому что звенело все: и остатки кровли, и еще что-то – в общем, место было достаточно замусоренное.
Тогда я отделился от нашей группы, медленно обошел и внимательно оглядел руины, вспомнил аналогию с хорошо мне знакомым храмом в подмосковном селе, и – возникла догадка, что, с одной стороны, есть вероятность с небольшими усилиями добраться до окон: если проект действительно похожий, то эти небольшие цокольные окна должны существовать и соединять с подвалом. Я оценил ситуацию: первое – храм достаточно велик, а подвал может быть и еще больше; второе – по словам бабы Милы, перед тем как его разбомбили, туда приходило очень много машин, и все это имущество отступающих немцев усилиями чуть ли не поголовно всех хуторян в течение нескольких суток заносилось-загружалось в подвал храма; третье – по ее же утверждению, ни до бомбежки, ни после нее оттуда никто и ничего не вывозил; четвертое – там должны были находиться ценности, раз немцы даже после катастрофы пытались силами жителей разгрести завалы.
Вывод я сделал моментально: что-то интересное под завалом есть наверняка – жаль, никто не может сказать что, но в одиночку и даже с владельцем «Нивы», и даже с привлечением моих родственников, впрочем, вряд ли пригодных для такой работы по возрасту, добыть похороненные немецкие запасы (а может, это и награбленное?) – невозможно. Будто прочитав мои невеселые мысли, дед Никита спросил:
– Али помощь требуется? Так я сейчас!
И отправился вдоль по улице, по обеим сторонам которой стояли жалкие остовы домов с редкими вкраплениями наспех отремонтированных обшитых фанерой дачек. Вернулся он с двумя молодцами, мрачной и неухоженной наружности и оборванно-бомжацкого вида. Когда они подошли вплотную, в нос мне ударил тяжкий сивушный дух вчерашнего перегара и сразу же прояснилась причина мрачности: этим забулдыгам еще не удалось обрести вожделенный опохмел. Своими физиономиями, небритыми и синюшными, они были схожи, как близнецы. Обращались друг к другу по кличкам: один величал друга Пузырем, другой ответствовал ему именем Кол. Таких вот помощничков Бог послал нам в это раннее приветливое утро. Они молча топтались возле меня, причем Пузырь – как я понял, кличка ему пристала из-за общей опухлости алкаша, тогда как его товарищ был тощим и рослым – лениво ковырял в носу.
– И сколько хотят? – негромко спросил я деда Никиту.
Он махнул рукой:
– Пустяки: литр и хороший шматок сала.
– Каждому!!! – напоминая героя всенародно любимого фильма, возгласил Кол.
– И по стопке прям щас! – сымпровизировал его товарищ.
– Насчет каждому – перебьетесь, – солидно возразил дед Никита, – и так на ногах еле держитесь. А вот, – повернулся ко мне, – налить бы им, Володя, надо! – и, опровергая уже просящиеся на язык мои возражения, весомо добавил: – Иначе куражу в работе не быть!
Я налил. И сала отрезал. Брусочки положил на толстые ломти ароматного хуторского серого хлеба. Кол громко сглотнул слюну. Оба придвинулись. Я отвернулся, чтобы не видеть этого зрелища, – и вовремя: Пузырь то ли от жадности, то ли измученный организм его уж не принимал «живительное зелье» – подавился и долго надрывно кашлял…
Увы! Теперь им потребовалось закурить. Это едва не стало проблемой, поскольку ни я, ни тем более мои родственники табаку на дух не выносим. К счастью, у нашего компаньона и хозяина транспортного средства нашлась полуопустошенная пачка «Ватры» – ностальгическая, Моршанской табачной фабрики. Я очень пожалел о том, что, послушавшись деда Никиту, налил им «допинга» до того, как они приступили к труду, потому что эта доза казалась малой и с необходимостью требовала добавки. Налитая же следующая приводила к желанию усилить эффект предыдущей – и тем хуже они работали…
Слава богу, впереди в раскопе подалось, кирпичи один за другим крошились и проваливались внутрь – и наконец мы смогли заглянуть в темное помещение. Я первый вызвался туда пролезть. Дыру расширили, долбя кирпич ломом и даже отколупывая руками, в кровь раня пальцы, но в азарте не замечая ничего. Казалось, даже мои забулдыги на миг ощутили себя добытчиками и забыли непреодолимую тягу! Я первым спрыгнул на твердый и довольно ровный пол. За мной залезли забулдыги, потом компаньон на «Ниве», увязался и дед Никита. Тьма царила кромешная. Но воздух был на удивление чистым, без всяких запахов, и даже дышалось почти так же легко, как на улице, если не считать раздражающей гортань кирпичной пыли, которая, впрочем, скоро осела. Я хлопнул себя по лбу: «Ну надо ж – фонарь позабыл! Хоть бы лучину какую догадался сунуть в карман…»
Если честно, я взял минимальный набор вещей для поиска, потому что не до конца верил в успех предприятия. Теперь же снова выручил компаньон, молча найдя в темноте мою ладонь и вложив в нее тугую трубочку газеты и коробок спичек. Я чиркнул – помещение осветилось таинственным мутноватым темно-желтым полукругом и… вряд ли кто из нас сможет когда-нибудь забыть увиденное! Кто-то присвистнул, кто-то выдал «оба-на!», кто-то ахнул, кто-то просто удивленно и громко сглотнул – и было от чего! Ровными рядами с соблюдением всех правил пожарной безопасности и складирования весь подвал был до самого потолка заставлен ящиками разного калибра, находящимися в идеальном состоянии. Я пораженно втянул воздух: нет! – ни малейшего запаха! – ни тления, ни прели, ни сырости! Все сухо и красиво – словно хозяева лишь вышли на минутку, и вовсе не пронеслось над руинами столько десятилетий. Я невольно восхитился зодчими, настолько продумавшими проект, что помещение могло «дышать» даже под грудой развалин.
– Д-дают, черти, – пробормотал дед Никита. – Аккуратные они все-таки – эти немцы.
Далеко я не пошел. Содрал тут же лопатой крышку с ближайшего ящика. И замер потрясенно: в идеальном порядке рядами в нем лежали знаменитые немецкие пистолеты-пулеметы MP-38 выпуска 1940 года… В другом оказались 7,92-миллиметровые карабины 98-К образца 1935 года, в третьем – находились медикаменты, в четвертом – немецкая форма. Только на первую визуальную прикидку всем тем, что там хранилось, можно было обмундировать не меньше полка – полностью. Но еще там были и телефоны, и посуда… все, как надо! И единственным, омрачающим восторг находки, чувством стало осознание того, что вывезти все это в Россию – просто нереально. Мы это поняли без лишних слов и даже без обмена мнениями.
Я, компаньон, дед Никита стали разбирать добро, выбирая себе «на память». Взяли понемножку – этак по нескольку ящиков. И я вполне серьезно говорю «понемножку», потому в сравнении с общим объемом добычи, даже для простого вытаскивания которой на свет Божий нам, наверное, потребовалось бы не меньше недели, захваченные нами «памятные сувениры» – совершеннейший пустяк! Впрочем, то, за что можно было получить статью по украинскому или российскому законодательству, мы, конечно, не тронули. Но как удержаться от красивейшей безупречно сшитой черной эсэсовской формы?!! Вот и мы не смогли! А наши ставшие весьма общительными благодаря «допингу» и азарту добычи алкаши сказали:
– Вам, ребята, и так слишком много! А нам давно приодеться пора.
И давай напяливать на себя, обстоятельно, со вкусом, с привередливым и точным подбором размеров, фасонов… Кол, на глазах преобразившийся в эстета, громко сожалел, «как это чертовы фрицы зеркал тут не предусмотрели?». Пузырь сетовал, что на его кургузую фигуру строгая форма не очень-то налезает, и перебирал один комплект за другим. А найдя удовлетворивший его внезапно сделавшийся изысканным вкус, долго прохаживался среди нас, красовался и требовал всеобщего одобрения и восхищения. Тут оба, видимо, вспомнили, кто они на самом деле и ради чего влачат свое жалкое существование и – возжелали немедленно «обмыть» обновки!
До сего дня вполне серьезно я считаю своей заслугой то, что я не дал им закусить тушенкой, которая могла взорваться даже от легчайшего прикосновения и, разумеется, перекрыл доступ к оружию! Однако после открытия шнапса шестидесятилетней выдержки с добавлением в «коктейль» медицинского спирта – немецкого, высшей очистки! – они все равно пошли на хутор: добивать коммунистов!
Ясно, что наши помощники стали уже неуправляемы, но еще яснее нам виделась невеселая перспектива появления двоих эсэсовцев среди мирного населения хутора. Мы поняли: утаить добычу способов нет! Наспех грузили «сувенирные» ящики с избранными вещами, сделали пару «ходок» на машине до дома бабы Милы и спрятали добычу прямо у нее в курятнике. И, слава богу, что мы, переборов вполне понятную жадность, приняли решение вызвать местную администрацию! И очень выручило содействие моих родственников, заявивших себя «копателями»: на языке местной администрации это звучало и означало, что «фулюганили» все-таки свои, а не «проклятый москаль»! И ничем, кроме везения, невозможно объяснить того, что первой все-таки приехала эта самая администрация! Потому что за ней к месту раскопок подрулил автозак с ментами, престижные места в «собачнике» которого занимали два наших лихих эсэсовца. Они пытались распевать немецкие песни на совершенно тарабарском наречении, смысла которого, скорей всего, не понимали и сами, но это вполне сходило у них за язык Гёте, Канта и Гитлера. И, несмотря на болезненные удары милицейских дубинок, все еще кричали: «Эй, коммуняки, выходи!!!» и, срывая с кителей железные кресты, пытались выкупить свободу в обмен на немецкие награды, утверждая, что оберштурмбаннфюрерам войск СС совсем не к лицу кататься на вонючем автозаке!
Но, к нашему удивлению, шоу было недолгим и обещало пойти дальше лишь на следующий день: администрация погрозилась поставить к месту охрану и приехать с необходимой техникой и экспертами. Охранником избрали молоденького рыжего милиционера, который, впрочем, сразу же по отъезду начальства незаметно куда-то испарился (сбывать трофеи?). Ну а мы не смогли себе отказать в еще одной маленькой награде: каждый выбрал понравившуюся марку оружия. Кому-то пришелся по душе девятимиллиметровый Walter P-38, кто-то обнаружил в себе поклонника Walter РР, кто-то избрал Luger P-08… И все это оружие – сияло и блестело, смотрелось грозно и величественно. Неужели, пролежав только лет под руинами, оно сохранило свою мощь? Патронов мы набрали – завались! Поэтому тут же отошли к месту пустынному и достаточно глухому – огородам, объединяемым общим высоченным забором. Вряд ли нас реально было откуда-нибудь увидеть!.. Кирпичом из этого же храма нарисовали мишень на заборе, метров на пятьдесят отошли и – устроили себе заправские стрельбы, оценивая, насколько мала отдача, насколько оружие, пролежавшее столько времени, находится в боеготовности и много чего еще все в том же духе!..
Честно говоря, результаты наши оказались весьма скромными: то ли растерялись, впервые держа в руках такое оружие, то ли попросту никудышные из нас стрелки, – но в десятку так и не попал никто. Максимальное приближение было у деда Никиты – в семерку. Постреляли, в общем, утомились, и, как в тире, подошли к мишени – попадания оценить.
Знаете, когда я заглянул в дырочку на «семерке», то обомлел: на горизонте, на расстоянии приличном, но для пули вполне досягаемом, здоровенная такая тетка, дачница-крестьянка лет пятидесяти, стояла на грядках выразительной буквой «ЗЮ» с тяпкой в руках и увлеченно окучивала картошку. Ей было наплевать не только на нас с нашими выстрелами, но даже, пожалуй, и на любые явления мирового масштаба – в силу чего она и стояла к нам задом.
Тут-то я понял, какое на самом деле счастье, что никто из нас не попал в «десятку», потому что если бы попали… ровно, строго засадили бы ей… да-да! Именно туда, куда вы подумали!
Я не стал этим своим наблюдением портить настроение товарищам, да и пора было уходить. Наши «сувениры» перекочевали из курятника бабы Милы в багажник машины и за пару ходок были доставлены в дом моих родственников. Теперь потихоньку-полегоньку в Москву перевозим… А что? Хороший повод почаще с родней встречаться!
Маршрут к золоту (рассказ черного копателя, изложенный А. Бариновой)
Совсем недавно при довольно-таки загадочных обстоятельствах расстался с жизнью очень богатый человек, коллекционер-нумизмат, некоторое время проведший в околополитической тусовке, но отошедший от дел и последние годы проживший почти в полной изоляции в загородном особняке. Был он одинок и весьма нелюдим. Завещания не оставил, а родственников не нашлось, посему вся недвижимость, равно как и движимость, перешла к государству. Однако люди, которых судьба с ним сводила, не успокоились: где солидная коллекция драгоценных монет? Ее, правда, никто воочию не видел, но – наслышаны. Любимцы, а у одиноких богатых и влиятельных людей время от времени таковые заводятся, соревновались в поиске. Говорят, безуспешно. Один такой симпатяга приходил в «Кладоискательскую контору Владимира Порываева» с заказом на поиск клада в имении покойного. Ему отказали: не являясь ни наследником, ни родственником, ни тем паче должностным лицом, человек не имеет права привлекать организации к поискам ценностей на чужой земле.
Владимир Порываев упоминал вскользь об этом визите, но совершенно неожиданно мы узнали о последующих событиях. Периодически мы встречались с Владимиром в одном из его офисов. Мы подружились: ему нравилось, как я пишу, мне – как он рассказывает. В одну из таких встреч на середине таинственной истории о потерянных амулетах нас прервал появившийся на пороге незнакомец. Выглядел он – как нечто среднее между алкашом и бродягой. Лицо обветренное, медного оттенка. Глубоко утонувшие в складках загрубелой кожи хитрые глаза цвета мартовского ледка. Из-под потрепанной вязаной шапки выбиваются полукольца седоватых волос. Одежда, некогда добротная и, видимо, недешевая, изношена практически до дыр. В общем, типичный облик кладоискателя-одиночки из провинции! Незнакомец окинул нас подозрительным взглядом и, мгновенно определив высокую степень доверия, приблизился к хозяину офиса. Подмигнул заговорщически:
– Почем золотишко берешь?
Мы оба не заметили движения, которым он извлек откуда-то из складок просторного кожаного плаща небольшую жестяную банку. В ней тускло светились старинные монеты.
Владимир встревожился:
– Да что ты, приятель?! Сначала с этим надо к профессионалам – археологам, историкам…
Мужик явно расстроился:
– Значит, не возьмешь? Жаль! Ну да ладно: найдутся люди… – заметив, что на столе присутствуют две недопитых чашки кофе, он, едва не облизываясь, спросил: «Ну хоть кофейком-то угостите, ребят, с дороги, а?»
Вид у него и впрямь был довольно жалкий и какой-то загнанный, что ли. Некоторое время он озирался через оба плеча, потом, немного успокоившись, присел на свободный стул. Владимир пожал плечами, достал пластиковую чашку и плеснул из кофеварки немного остывшего напитка:
– Угощайся, раз пришел. Только… недолго: видишь – работаем.
– А диктофончик-то выключен? – поинтересовался незваный гость и, взяв мою аппаратуру, тщательно ощупал, проверил.
Мы молчали. Он жадно и шумно выхлебал полчашки, а затем – его словно прорвало:
– Я ведь о тебе знаю. И в деле видел пару раз! Ты меня не замечал, а я тебя запомнил. Вишь, какая история вышла с этим нумизматом…
Мы оба сохраняли незаинтересованный вид, и, наверное, как раз этим спровоцировали его выговориться:
– Нашел меня недавно паренек – чистенький такой, даже интеллигентный. Познакомился. Поставил выпить. Забористый виски! Потом заговорил о деле. Упоминал, что к тебе обращался, но, говорит, они-де все такие официальные – букву закона блюдут, а мне нужно по-тихому дельце провернуть… Я согласился: «Это – ко мне!»
Тогда он рассказал, что несколько лет перед смертью того богача-одиночки очень с ним сдружился: был дилером на нумизматическом рынке, а тот предложил на него поработать. Ну и сошлись… на страсти к монетам, что ль? На том ли, чтоб из рук их не выпускать? – по лицу рассказчика пробежала тень знания какого-то неприглядного секрета: – Часто, говорил, виделись. Ну, врал или нет, а сказал, что тот ждал себе расправы. И будто место указал, где в саду зарыты две пластиковых канистры из-под автомобильного масла, в которых упакованные в целлофан лежат самые дорогостоящие монеты его коллекции – подарок, говорит, хотел мне сделать на прощание. В общем, парнишка этот меня нанял. Я сказал, что для такого дела необходимо не только оборудование, но и надежный товарищ. Он ухмыльнулся и заверил, что тоже будет с другом. Но плату оговорил и ни рубля не набавил. Я прикинул: силы равны, а скупердяйство парня меня взбесило…
Гость прервался для того, чтобы, поднявшись, проверить, не крутится ли кто поблизости, плотнее притворил дверь. Мы переглянулись с одинаковым чувством: ответственность владения чужой тайной не прельщала, однако поневоле пробуждалось любопытство. Прокашлявшись, он продолжал своим хрипловатым простуженным голосом:
– Встречались поздним вечером. Я взял с собой проверенного парня, с которым во многих переделках побывать пришлось: и в бегах, и на рисковых раскопках… С ним тоже был высокий молчаливый крепыш. Первое, что они сделали, – продемонстрировали кобуры под куртками. Я понял: боятся. «Ехать недолго, – заверил заказчик. – Но, разумеется, мы завяжем вам глаза!» Я оценил свою предусмотрительность – захватил-таки спутниковый навигатор GPS фирмы «Гармен»! Это меня нередко выручало в дальних походах. В общем, соглашаемся, но я отхожу на минутку вроде как по нужде, а сам включаю навигатор. К счастью, они не могли предположить, рассудив по внешнему виду, что мы владеем такой техникой! Возвращаюсь, они усаживают нас в джип, в багажник запихивают металлоискатели и лопаты, тщательно завязывают обоим глаза. Тронулись… Ехали и впрямь недолго. Но – кружили. Наконец через ранее заботливо вырезанную дыру в заборе протащили нас в глухой сад. Там только глаза развязали. Особняк утопал в зелени. Начинался дождь, и земля размокла. Заказчик молча показал на место, на котором мы стояли. Ничего приметного! Я предложил обследовать с металлоискателем. «Я точно знаю, – отрезал он. – Копайте!»
Взялись мы за лопаты. А душонка так и зудит: щас вот наткнемся – или заминировано, или они нас тотчас перестреляют да в этой же яме и закопают. Вон даже фонари не зажигают, так боятся случайного свидетеля. Копали, в общем, медленно, с превеликой осторожностью. И на глубине около метра моя лопата во что-то уперлась. Заказчик запустил руку под куртку. Я напрягся, готовясь следующим движением сбить его на сырую грязь и уже в яме подмять. Покосился на товарища, чтобы убедиться в его боеготовности, он, видно, понял меня без слов. Однако извлекли только одну канистру. Заказчик ругался, требовал копать глубже. Его приятель настаивал пока отступить. Он оказался знающим и не тупым – этот парень. Солидно убеждал, что никакой клад с первого раза не дается. Впрочем, скорее всего, он хотел немедленно урвать свою долю.
Как бы то ни было, заказчик заявил, что, пока обе канистры не найдены, вознаграждения нам не ждать, и тут же условился о встрече на том же месте на следующую же ночь. Нам завязали глаза и отвели к машине. Высаживали нас на той же тихой окраинной улочке, где и встретились. Джип взревел, сорвался с места и умчался в сырость пасмурной весенней ночи…
Рассказчик сделал паузу, видимо, чтобы дать передышку надсаженному горлу и снова оглядеться, метким броском отправил пустую пластиковую чашку в корзину для мусора.
– Мой приятель ворчал, но я, как умел, заверил его, что завтра непременно получим деньги, а может, и остатком клада разживемся… Вряд ли он мне поверил. Простившись с ним, я покрутился по улицам, запутывая следы, перехватил в какой-то забегаловке, потом отправился в свой гараж. Маршрут читался легко. Уже на рассвете я пролез через дыру в заборе и начал работать с металлоискателем. Через несколько минут он дал устойчивый сигнал. Я выкопал вторую канистру в нескольких метрах от прежней ямы. Жаль только, что на четверть ее занимали бережно увернутые в целлофан и сверху в кусок брезентухи какие-то старые финотчеты. Мне они, понятно, ни к чему, но, вероятно, проливают свет на тайну внезапного ухода хозяина золотишка.
Вдруг он еще раз оглянулся, спохватился и поспешно, не прощаясь, выскочил из офиса, стремясь скорее раствориться в толпе. Некоторое время мы сидели молча, осознавая – не приснилось ли? Потом я спросила:
– Ну и как? Есть у него шанс сбыть награбленное?
Владимир пожал плечами:
– Скорее всего, успеет. Но, как минимум, три человека знают о кладе – они его обязательно найдут. Такова жизнь черных копателей – короткая, рискованная, богатая приключениями.
– А зачем было еще и нам рассказывать? – недоумевала я.
– В наследство. Чтобы хоть у кого-то память о нем жила. Ведь у профессиональных черных копателей, зарабатывающих кладоискательством на жизнь, обычно не бывает ни близких, ни друзей – расплата за избранную стезю. Он, верно, чувствует… Хотя есть один небольшой шанс: сбежать подальше от Москвы и залечь на дно… Но, может, бегать устал? Может, некуда? Как знать? Во всяком случае вас можно поздравить: сбылась ваша мечта – лично познакомиться с профессиональным черным копателем!
Подарок
Говорят, судьбу не обманешь… Недавно я попытался. Продолжение, конечно, может последовать в любой момент, но пока по крайней мере рассказать – время есть.
Вы, конечно, догадываетесь, что зимой у кладоискателей наступает период «архивных раскопок»: походы, так сказать, «на поклон» к сотрудникам библиотек и архивов, изучение раритетных материалов и рукописей, краеведческих изданий – в общем, сбор информации, чтобы наметить планы на сезон, который начинается с первой проталины и продолжается до снега.
Меня давно интересовало одно имение, расположенное недалеко от моей родины. Изначально принадлежало оно графу В***, известнейшему масону конца XVIII – начала XIX веков. В исторических очерках того времени его даже именуют Чернокнижником. После революции новые хозяева жизни, как известно, предрассудков чуждались и с неподражаемым чувством юмора регулярно устраивали в имении то психоневрологический диспансер, то поликлинику, передавали его из собственности федеральной в собственность региональную… В конце концов забросили – и оно стало разрушаться, что давало прекрасную возможность наконец-то туда попасть и хорошенько все обшарить.
Дожидаясь весны в мечтах о сокровищах «гнезда Чернокнижника», я упорно собирал информацию о нем. И вот в одном из архивов наткнулся на целую пачку документов, принадлежавших владельцам имения – графу В*** и его потомкам. Среди хозяйственных отчетов обнаружилась переписка старого графа со своей родней, где постоянно упоминалась Книга. Упоминалась именно так – с большой буквы. Находясь за границей в бессрочном, так сказать, отпуске, вызванном необходимостью лечения от замучившей его подагры, граф В*** регулярно писал управляющему, родным, детям, которые гостили в имении летом. И почти в каждом письме предупреждал всех: «Книгу бережно храните, не повредите, не выбрасывайте, но только не читайте!!!» Создавалось впечатление, что Книга была у них как член семьи: в каждом письме граф интересовался, как Книга поживает, как у нее дела, приказывал холить ее и лелеять, но ни в коем случае не читать и не уничтожать.
Такое отношение к печатному изданию показалось мне необычным. Впрочем, я решил, что, скорее всего, речь идет о каком-нибудь ветхом геральдическом издании, колдовском манускрипте или передающейся из поколения в поколение подарочной фамильной Библии.
С первыми весенними деньками я узнал, что имение уже полностью освободилось от всех структур, которые занимали его. Это были государственные малобюджетные организации, и, естественно, возможностей заниматься реставрацией, реконструкцией им не предоставлялось. Я возликовал: «гнездо Чернокнижника» досталось мне в первозданном виде, за исключением лишь проводки поверх стен да закрашенных масляной краской росписей. Теперь оставалось найти соратников. Потому что кладоискательством не стоит заниматься одному – особенно если вы хотите выезжать в какие-то кладоискательские экспедиции и походы. Вы можете где-то в лесу упасть, споткнуться, вывихнуть ногу или пораниться, например наткнуться глазом на ветку. На вас может напасть стая диких собак. А работая в каком-нибудь подполе или чердаке, имеете хороший шанс провалиться. Вот почему рядом обязательно должен быть напарник. В идеале – двое. Они же и помощники, они же и свидетели. Завидев человека с металлоискателем в руках, местное население сразу представляет, что в карманах у него полно золота! Иногда бывают выяснения отношений с местной администрацией и контролирующими органами власти, так что свидетели тоже не помешают. Таким образом, 2–3 человека – нормальная группа для отработки объекта. Для особо жадных замечу, что поделить добычу на двоих-троих это все же не на 10 человек и не отдать государству!..
Солнечным весенним утром мы с двумя моими товарищами отправились обследовать это имение. Один специализировался по полам, другой – по печкам, моя же прерогатива в таких делах – это чердаки. Каждый определил себе место деятельности – и мы разошлись. Изредка по рации переговаривались, спрашивая, у кого что интересное. Одному попалось – несколько так называемых потеряшечек, взломав прогнившие полы, он нашел не очень дорогие крестик, монетки, колечко. Другой обнаружил «нычку» с купюрами смутного постреволюционного времени, когда деньги были ничто: «керенки» и советские рубли 1918–1919 годов. Обидно: все находки из сравнительно недавнего времени, а драгоценностей Чернокнижника, о которых я так мечтал, будто и не было вовсе!
И вдруг, уже собираясь уходить и в весьма расстроенных чувствах, я обратил внимание, что между потолком последнего этажа, который сверху засыпан шлаком, и самой крышей должно было быть две трубы, потому что в доме были две большие печи. Копаясь же на чердаке, я видел только одну печную трубу, которая выходила наружу, а второй не обнаружил. Я уточнил у товарища, обе ли печи он проверил. Он кивнул, добавив, что печей в доме было две и они располагаются симметрично с двух сторон чердака. Тогда я и решил поискать вторую трубу. Вместо нее обнаружился квадрат кирпичной кладки. Оказывается, вторая труба была заделана и давно. Сверху я разбил кладку, просунул руки в жерло трубы и… нащупал шкатулку. Сердце заиграло: «Вот они, сокровища Чернокнижника!!! Наконец-то!» Однако шкатулочка ощущалась легкой и небольшой. Там же, посветив фонарями, мы с ребятами вскрыли замочек. В шкатулке лежала книга. Бережно упакованная, она осталась в хорошем состоянии: ни следов тления, ни сырости, ни посягательств жучков, лишь немного паутины и еле заметный слой пыли покрывали ее. Книга представляла собою сборник рассказов неизвестного автора. Я неплохо знаю родную литературу, но это имя прочел впервые и мог бы поспорить, что о нем вряд ли упоминается в каких-либо литературоведческих исследованиях. Но это была моя добыча – и я забрал книгу. Другой мой товарищ взял себе пачку купюр, третий – монетки, колечко, крестик. И он же после небольшого колебания попросил у меня книжку – взглянуть самому, показать родне, среди которой есть известный литературовед, кто мог бы дать информацию об авторе.
Он позвонил дней через десять – этот мой приятель. Зашел ко мне и с порога вручил книгу. На лице его выражение недоумения смешивалось с испугом.
– Странная книженция, – бросил он, поворачиваясь, чтобы уходить.
Я не мог отпустить его без объяснений – любопытство взыграло, и я соблазнил его чашкой крепкого кофе с коньяком. Стал постепенно расспрашивать. Наконец он сдался и вот что мне поведал:
– Ты ж знаешь, что я тщательно веду фотоархив самых интересных находок. И не только своих. Потому первым делом я эту книгу твою заснял для памяти. Потом несколько дней было не до нее. Она просто валялась у меня дома. Приехал родственник – посмотрел, поахал, но ничего не мог определенного сказать об авторе. Попросту – никто такой фамилии и не слыхивал! Как-то в свободную минутку я наткнулся на книгу, полистал ее да и стал читать. Первый рассказ рисовал тихую благочестивую жизнь порядочной семьи небогатых дворян, достаточно интеллигентной, благообразной, религиозной. Жили они в Пскове, в собственном довольно приличном доме, не шиковали, но и не бедствовали. Жила по соседству и вся их большая родня. У кого – домишко в самом городе, у кого – именьице в окрестностях. И все они славились тем, что были очень дружны: вместе справляли праздники, ходили друг к другу на чаи-кофеи, с особою деликатностью обращалась иногда по-французски и букву «с» не забывали ставить под конец слов… Этак «знаете ли-с, понимаете ли-с»!
Так бы им и жить в забросе и благочестии, если б вдруг из Петербурга не пришло известие, что какой-то их родственник, по-настоящему выбившийся в люди, – советник в сенате, помер скоропостижно, не успев написать завещание. Дом в Питере был собственностью казенной и предоставлен ему для проживания временно, но еще было у него громадное богатейшее имение. И вот все понимают, что по закону, поскольку почивший так за всю свою бурную политическую жизнь и не обзавелся семьей, имение его должно достаться родственникам – то есть им, им всем.
Стали узнавать, как бы разделить по долям. Законники, понятно, обещали – но за такие суммы и в такие сроки, никакой жизни, в общем, не хватит! Тогда наши герои сами потихоньку начинают делить наследство. И закипает у них свара, потому что никто с другим соглашаться не хочет. Один предлагает продать имение и деньги поделить. А ему возражают, что, дескать, цен не знаем, в дураках как раз и останемся! Другой требует сдать земли арендаторам. Да это ж и ехать туда надо, и цены на землю узнавать, объявлять о сдаче… кому охота?! Третий прочит нанять хорошего управляющего и делить ежегодную прибыль от имения. Да разве ж по всей России днем с огнем найдешь человека, которого можно поставить возле чужого добра, и чтоб он не воровал?! Найти-то, конечно, можно, но кто же из русских согласится труд по его стоимости оплачивать?! И главное – всем этим заниматься нужно, тратить свое время, силы, деньги… А наследство – маячит, хозяев ждет. Человеческой природе свойственно, зная о больших деньгах, строить планы, как бы их поскорее употребить. В результате вся семейка поганейшим образом переругивается, козни друг другу строят – словом, показывают истинные свои лица и характеры. Пока же они таким образом «делят шкуру неубитого медведя», в сенате узнают о преступных финансовых махинациях их почившего родственника-благодетеля.
Начинаются разбирательство, суды – и в рекордные сроки все наследство уходит в казну, якобы в компенсацию материального ущерба, нанесенного царю и Отечеству. Узнав, что никому ничего не достанется, наши герои опять потихоньку сдруживаются, чаи гоняют, благовоспитанно беседы ведут на французском, и снова у них сплошные «знаете ли-с, понимаете ли-с»… Жизнь пошла своим чередом, но истинную сущность-то свою они успели засветить, сор из избы вынесен…
– Прикольно, – заметил я, склоняясь над чашкой остывшего кофе. – Но тебе-то с этого ни жарко ни холодно.
Он кивнул:
– Я так и думал, пока не случилась в следующие же дни такая фигня. Ты ж знаешь, какая у нас большая и дружная семья, отношения с родственниками поддерживаем, помогаем друг другу, в гости часто ходим… Еще, если помнишь, побывав у нас в гостях, ты пошутил, что «порядки старозаветные сохраняем». Понятное дело, мы этим очень гордились. Я считал, что у нас вообще такой свой мирок из хороших людей создался… А не входил в этот мирок только мой дядя, человек, как ты знаешь, известный: и общественным положением, и размерами особняка на Рублевке.
– Так он же… – я пораженно осекся, вспомнив недавние кадры «Хроники происшествий».
– Вот и ты смотрел, – печально согласился мой приятель. – Грохнули его, в общем, как и следовало ожидать. А нам, по бездетности его и бессемейности, наследство на полтора лимона баксов в самом ближайшем будущем грезилось! Хотя по мне – черт бы с ним, с наследством, но что тут началось!!!! Герои рассказа из книжки отдыхают по сравнению с теми мерзостями, которые начали твориться в нашей семье, в родне. Представляешь?! Жена предлагала мне на брата в суд подать!!! Мол, его посадят – нам больше достанется! Грязи вылилось – представить невозможно!
Никак я не ожидал, что с такими сволочами всю жизнь бок о бок живу… Сколько раз про себя думал: «Лучше б его и не было – наследства этого!» И вот на днях запылал особняк на Рублевке… Подчистую выгорел, а ценности, бывшие там, вынесли заблаговременно. Следак так и говорит: ограбление, а зажгли, чтоб следы замести.
Но, когда разбирательство началось по поводу сгоревшего имущества, там такая путаница с дядиной деятельностью явилась на свет Божий! Земля под особняк получена незаконно, застройка внеплановая, заверенного проекта нет – и это, поверь мне, цветочки! Фрукты будут пострашнее. В общем, не до наследства нашим теперь – боятся, как бы и самих не затаскали!
– Прямо по твоему хотению, – рассмеялся я. – Тебе изначально с наследством этим возиться в лом было! А тут и не придется.
Приятель горестно кивнул:
– А жить как? Мои все уж снова друг дружке улыбаются умильно, отношения налаживают – грызться не из-за чего стало. И все вернулось на круги своя. Лицемеры… Тьфу!
Шумным глотком он допил кофе, поднялся, покосился недобро на Книгу, мирно забытую на краю стола, и ушел, едва буркнув «пока!».
Закрыв за ним дверь, я взял Книгу, перелистал, не глядя, вспомнил его слова – «не знаю, какое заклятье на ней и в чем его смысл, но лучше держаться от нее подальше!» Я задумался: «Прямо фабула для мистического триллера. Да полно! Обычная книжка рассказов. Скорее всего, совпадение. Хотя… если не совпадение, то это, наверное, и есть та Книга, которую старый граф В***, упоминая в письмах из Баден-Бадена, приказывал холить и лелеять, но только не читать!»
Я быстро набрал номер второго приятеля, бывшего с нами в усадьбе. Мне повезло. Он оказался дома и со вниманием выслушал мой рассказ. Когда я стал прикалываться, что, мол, с этим недоставшимся наследством и всей противной историей разлада в семье он грешит на Книгу, тот расхохотался, провоцируя во мне мыслишку: «Ах, ты не веришь? А не хочешь ли почитать, чтобы проверить – на себе?» Ну он же парень простой. Достаточно известный коллекционер в Москве, помешанный на этом своем хобби. Молодой. Одинокий. Семьи у него нет. Но ему никто и не нужен. Все деньги, которые зарабатывает, он тратит на свои коллекции. Как у большинства маниакальных коллекционеров, у него нет какой-то конкретной специализации, он собирает вещи не по системе: разбираясь во всем очень хорошо, наладив потрясающие связи в нашем мире, он скупает все подряд, набивая до отказа свою старенькую двухкомнатную квартиру живописью, фарфором, старыми фотографиями, полуистлевшими фолиантами, столовым серебром… Через пару часов он заехал за Книгой, и я попросил его задействовать знакомых библиографов, чтобы оценили, сколько она может стоить. Я не собирался заморачиваться на мистике, считая Книгу своим обычным заработком.
Потекло время. Месяц, другой. Изредка я, конечно, позванивал этому своему приятелю, пытаясь почерпнуть хоть какую-то информацию о стоимости Книги. И все время слышал, что «да, она у меня валяется, но я пока другими делами занят, автора такого не знает никто из моих знакомых библиофилов, да и не странно – коряво писал он, так себе».
Между тем на черном рынке коллекционеров всплывает одна интересная вещица – вроде бы из Крыма, вроде бы курганная, вроде бы с раскопок, достаточно уникальная. Но самое главное – продавец приехал с Украины и немножко не понимает наших, московских, цен. Понятное дело, что у моего приятеля буквально сносит крышу от страсти к этой вещи. В одном из разговоров он признается, что готов на все, не спит ночами, что маленькая золотая статуэтка крылатого грифона приходит к нему во сне, стоит ненадолго им забыться, и сводит с ума…
Но хотя реальной цены ей продавец не знает и готов отдать в полцены, но даже половина ее настоящей стоимости – это много. Он пытался занять у меня крупную сумму – мой одержимый приятель. И не только у меня – по всем прошелся. Кладоискатели и коллекционеры не то чтобы недоверчивы или скупы, но просто у них редко водятся свободные деньги, чтобы одолжить, потому что обычно все появляющееся сразу же вкладывается в технику или в коллекции, кладется на счет, чтобы придержать до экспедиции.
Получив отказ, он еще горько пошутил: «Ну да – в точности, как в твоей дурацкой книжке! Только там речь идет о золотом сфинксе…» Я пытался его расспросить, он только отмахивался. Тогда я посоветовал ему не забывать об осторожности и взять ссуду в банке. Через пару недель тесный мирок коллекционеров был потрясен громогласным скандалом: мой бедный приятель, сошедший с ума, искусственно состарил одну из икон своей коллекции, успешно выдал ее чуть ли не за Рублева, пользуясь исторической и художественной безграмотностью своего знакомого банкира-коллекционера. Тот так обрадовался иконе, что без размышлений выложил требуемую сумму. Но, едва успев приобрести предмет своих вожделений, мой приятель с позором попался на афере. Новый владелец принес бесценную икону к себе домой – да и поместил под стеклом в красном углу: не для святости, больше для престижа. А в следующие же выходные друг банкирской семьи – знаменитый искусствовед, отлично разбирающийся в иконописи, – радостно издевался на раболепным почтением хозяев, оказываемым обычной подделке.
Не долго думая, банкир вызвал специалистов, подлог был доказан, и моему непутевому приятелю выставлен ультиматум – либо он в течение трех дней возвращает сумму, выплаченную за икону, в трехкратном размере, либо… тут еще сам одураченный толком не разобрался, чего ему больше хочется – отдать несчастного в руки правосудия или свершить суд более скорыми и свойственными современной России методами. Но – понятно: то и другое для попавшегося коллекционера-маньяка было абсолютно нежелательно. Настоящей же трагедией явилась утрата доброго имени. Ведь мирок коллекционеров – очень тесен. В нем не принято заключать договора, скреплять их печатями. Тебе верят на слово, потому что знают. Если хотя бы один раз запятнать честь, больше никто не захочет иметь с тобою дело! Теперь представим, что у человека единственный смысл жизни – коллекционирование… только и остается, что махнуть рукой да пожалеть беднягу!
Тут он снова мне позвонил. Я изумлялся, как умудрился он влипнуть во все это. Его речь была бессвязной, видно, разум окончательно покинул моего бедного приятеля. «Книга, проклятая Книга!» – через слово повторял он. Я стал осторожно расспрашивать и вот что от него узнал.
Зная про первый рассказ и ту историю, которая произошла с неосторожно прочитавшим его, весело посмеявшись вместе со мною над забавным совпадением, он едва вернулся домой с Книгой под мышкой сразу же раскрыл ее на втором рассказе. И увлекся, потому что речь шла о собрате – коллекционере-одиночке, буквально помешанном на всякой старине. Повествование начинается с того, что живет себе этот герой тихо-мирно между Москвой и Петербургом, занимается хозяйством в своем имении, сдает просторные пашни и луга арендаторам. И мог бы жить пусть небогато, но вполне пристойно, а ходит, как Плюшкин, голодный оборванный, дом неухоженный у него, ни семьи, ни прислуги. Все потому, что раз в год он обязательно ездит за границу и без разбора скупает старинные вещи – всю наличность вкладывает в свою коллекцию! Но никому же до него дела особенного нет – так, чудак безобидный.
И прожил бы себе без приключений, если б вдруг один из местных, фантазер и плут типа Ноздрева, не соблазнил его привезенной из Причерноморья статуэткой золотого сфинкса. А денег за нее затребовал уйму. Сунулся наш бедолага к одному знакомцу денег занять, к другому – все, зная его чудаковатость, залог требуют. А ему и вещицу жаль из коллекции своей отдать. И попутали безумца бесы: достал картинку какую-то да и подписал именем Степана Семеновича Щукина, который после блистательного исполнения портрета императора Павла величайшим русским художником прослыл, и понятно, что с особою почтительностью к нему в провинции относились. С этою картиной сунулся не к кому-нибудь, а к предводителю дворянства. Тот был старичина добрый: восхитился, обрадовался и без лишних слов под залог требуемую сумму отсчитал наличными. Уже к вечеру объект вожделения занял подобающее место в коллекции нашего героя. А через несколько дней – надо же было такому случиться! – проездом из Петербурга остановился в уездном городе и сам художник С. С. Щукин. Предводитель поспешил устроить в честь него угощение и бал, во время которого почтительнейшим образом уговаривал написать портрет его любимой младшей дочери. Поломавшись для приличия, мэтр согласился на миниатюру, чему немало способствовала красота присутствовавшей на балу девушки.
И вот ровно на сутки задержавшись в своем путешествии, художник осматривает предводительское имение, гуляет по саду с будущей героиней портрета-миниатюры, потом возвращается в зал, где папаша с гордостью демонстрирует ему висящее на самом лучшем месте его творение… «Моя? Эта мазня?!! – разгневался художник, роняя трость с инкрустированным перламутром набалдашником. – Да вы, сударь, с ума сошли!!! Не знаю, кто подделал мою подпись, но если б ваш покорный слуга так писал, то ему бы впору расписывать хлевы, а не соборы, и рисовать кабанов, а не государя императора!!!» – тут он осекся, подумав, не слишком ли непочтительно отзывается о персонах высшего порядка, и для вящей осторожности сделав вид, что смиренно сносит незаслуженное оскорбление, распрощался да и уехал…
Далее действие разворачивалось по известному принципу – «а подать сюда Ляпкина-Тяпкина!». Чтобы не попасть под суд, бедняге-коллекционеру пришлось в срочном порядке распродавать всю свою драгоценную с такой любовью собранную коллекцию, имение отписать на предводителя местного дворянства – тот грозился иначе в порошок его стереть. Словом, остался герой один на большой дороге с золотой статуэткой сфинкса в руках. Когда же от жестокой нужды попытался продать ее, то выяснилось, что это даже не золото… а работа – лишь искусная подделка неведомого, но наверняка талантливого мастера.
Я ничего не мог сказать в ответ. С одной стороны, Книга как бы предупреждала обоих моих приятелей о том, что ждет в будущем. С другой, не она ли провоцировала грядущие события? А если предположить, что она, – возможно ли было их избежать, даже действуя в тех же обстоятельствах совершенно по-иному? Зеркальное отражение рассказов из Книги на судьбе моих приятелей не могло не напрягать. Зная, что лучший способ защиты – нападение, я и решился обмануть судьбу. Открываю наугад Книгу, перелистываю попавший рассказ до конца и читаю его последнюю страницу: «…пробежав глазами письмо, капитан П. достал из сейфа „патерсон“ тридцать шестого калибра, прислонил его к виску и решительно нажал на курок. Оглушительного эха выстрела он не услышал. Уронил голову на стол, и теперь кровь медленно заливала письмо и капала на пол…»
Признаюсь, душу мою так и захолонуло! Я стал себя успокаивать, что не читал весь рассказ, а только его концовку. Мало ли что случается!.. Наконец, чтобы забыться, наметил себе на этот день хороший чердачок в соседней деревне. Залезаю на чердак. Дальше – словно по сценарию: очень скоро в засыпке нахожу сверток – желтые подмоченные газеты начала ХХ века. Разворачиваю – бог мой! – кольт «патерсон», несколько пуль, сверточек с порохом. Честно говоря, у меня не было сил толком даже его разглядеть. Я беспомощно и отчаянно отмахивался от черных мыслей. Находку брать не стал, бросил там же. Возвращаясь домой, заглянул в почтовый ящик: так и есть – что-то белеется… Я почувствовал себя приговоренным. К счастью, ключ от почтового ящика куда-то задевался, и, пока я его искал, меня посетила спасительная идея. Что, если воспользоваться схожими номерами квартир и обмануть судьбу?! Есть у меня сосед – из 96-й – доктор исторических наук, академик одной из не так давно образовавшихся, левых или так называемых «назаборных» академий. Только и дела ему, что писать разоблачения, во все инстанции жаловаться, милицию на меня натравливать – мол, «этот проклятущий черный копатель несанкционированные раскопки производит, собирает оружие по местам боев и все его хранит дома!» Вражда его не на пустом месте выросла: этот самый профессор К. сам копает при любом удобном случае, ни у кого разрешения не спрашивая, но больно уж конкурентов не любит – и таким способом стремится их устранить.
Обдумав свою идею, я решил, что не грех такому человеку сделать подарок на манер троянского коня. Быстренько запечатал Книгу в коричневый большой конверт, заклеил его, старательно вывел адрес профессора и – задумался: что писать в графе «обратный адрес»? Решение пришло скоро: рука сама вывела округло и крупно – ПОДАРОК. Я бесшумно прокрался к почтовым ящикам и осторожно просунул «ценную бандероль» в ячейку 96. К счастью, Книга была не очень пухлая – влезла. Теперь оставалось дождаться вечера – я знал, что г-н К., возвращаясь домой, всегда проверяет почту. Не берусь судить, что он подумал о даре и дарителе, но когда на следующее утро я решился узнать, что же ждет меня в моем почтовом ящике, то с радостным воплем обнаружил извещение на заказное письмо… для жильца 96-й квартиры!!! Все-таки мне удалось спутать след!
Сельский учитель
Старшее поколение – особенно те, чье детство прошло далеко от крупных городов, помнят, что нередко в советских школах, особенно после войны, один и тот же учитель одновременно вел и физкультуру, и труд, и пение. Да и в конце 70-х – начале 80-х годов по-прежнему катастрофически ощущалась нехватка учителей. Зато и школа была несколько другой. Эмоциональная связь с первым учителем, кто объяснял как умел сложности окружающего мира, у большинства учеников сохранялась на всю жизнь.
Я учился в обычной поселковой школе Ступинского района Московской области. Был у нас такой учитель – Федор Филиппович Зверев. Им затыкали все вакансии: труд, рисование, начальную военную подготовку… Он же у нас вел и немецкий. Это был весьма пожилой человек – за семьдесят. Но его никак не отпускали на пенсию – некем заменить. А впрочем, он туда и не стремился. Некоторые дети любили его, другие побаивались, но игнорировать его было просто невозможно – слушались все. Облик и поведение Федора Филипповича разительно контрастировали с типовым сельским педагогом: благородные черты резко очерченного лица, орлиный взор, невозмутимость, глубочайшая внутренняя культура и выдержка – он даже с первоклашками разговаривал «на вы»! Такая вежливость, понятное дело, была неведома и директору школы!.. И еще Федор Филиппович никогда не кричал на своих учеников – он ими командовал, порой коротко и жестко, порой не жалея времени на логические объяснения.
В поселке не только профессиональная деятельность, но и многие моменты бытовой жизни человека у всех на виду. И в ежедневном обиходе контраст Федора Филипповича с прочими был разителен. Он отпускал комплименты и целовал ручки женщинам, нетрезвым дояркам – в том числе! Никто никогда не видал его пьяным, не слышал от него ругательств. Старый учитель был очень эрудирован, его немецкий идеален, как родной, а по-русски он говорил особенно правильно. В целом в поселке его весьма уважали, но иногда, чаще всего – по пьяни, местные пастухи кричали ему вслед «фашист проклятый!». Мне казалось это дикостью, да и обидно было за него. Я это связывал с тем, что он преподавал немецкий. И еще одна странность: когда 9 Мая и в день объявления войны (22 июня) вся наша сельская администрация, батюшка наш – отец Владимир, председатель совхоза, интеллигенция в лице агронома, фельдшера, ветеринара и учителей, и, конечно, ветераны собирались у памятника, какой есть в каждой деревне, в каждом уголке России, – обелиск павшим односельчанам, на ежегодных торжествах по поводу нашей Победы в ВОВ, он, единственный из учителей, никогда не присутствовал. Потом я узнал, что его и не приглашали. Обычно в эти дни Федор Филиппович отправлялся в храм и заказывал панихиду по своим однополчанам. Ни я, ни другие ученики нашей школы, понятное дело, не задумывались, с чем это связано. Мы же с ним были просто дружны на почве моего увлечения военной историей.
И когда я закончил школу и отправился во взрослую жизнь, наша дружба продолжилась – не только в письмах. Бывая на родине, я обязательно привозил из Москвы книги по его заказу – в основном военно-исторические: мемуары полководцев, воспоминания солдат и офицеров – участников боевых действий… Часами беседовали мы с ним про войну. Он знал не только даты и точки большинства сражений, не только исход, но критиковал стратегические решения и тактические маневры, разбирал штабные интриги, со знанием дела сопоставлял человеческие и технические ресурсы гитлеровской Германии и сталинской России… Он знал войну изнутри. Меня это восхищало, но и пугало одновременно. Потому что он знал ее – со стороны врага. В книгах, в наших с ним беседах он искал ту грань, за которой начался перелом, и уже немцы на российской территории были обречены. Искал – и, казалось, не мог найти. «Все делалось правильно!» – в растерянности разводил руками этот странный старик.
Однажды я дорос до главной догадки. «Скажите, Федор Филиппович, – задал я лобовой вопрос, – почему вы так интересно вели у нас курс истории древнего мира, средних веков и даже современной – вплоть до начала войны? А про Великую Отечественную – никогда! Нам безвкусно пережевывал факты Семен Иваныч, закончивший некогда два курса историко-архивного, от безнадеги подавшийся в сельскую школу и принятый там в связи с острой нехваткой кадров. Основной его работой, если помните, было плотничать. Да он и любил ремесло гораздо больше педагогики!..»
Так, в начале 90-х, я с удивлением узнал, что мой самый любимый учитель – никоим образом не русский Федор Филиппович Зверев, а пленный немецкий офицер Теодор Фридрихович Зиверс. Бывший гауптштурмфюрер СС особо приближенный к руководителю внутреннего органа СС «Аненербе». Мало того, он был племянником руководителя «Аненербе» штурмбанфюрера СС Вольфрама Зиверса. Сначала я был ошеломлен. Потом задавал тысячи вопросов, на которые мой старый учитель не всегда успевал отвечать. Вот какую картину в тот день мне удалось восстановить по довольно-таки отрывочным рассказам Теодора Фридриховича Зиверса.
Начинался XX век. Казалось, цивилизованный мир обернут лицом к рациональной науке, однако из-под этой маски прорывалась все та же свойственная детству человечества вера в чудеса, вера в первородные силы. Оставшись наедине с капиталистическим наращиванием материального благополучия, человечество скучало по духовности и, как неразумная детвора, избирало самые уродливые ее формы. Поиск духовной традиции человечества уводил в ирреальную древность. Ее назвали «добиблейскими временами». Профессора медитировали над выбитыми на камне рунами, пытались уловить власть заклинаний бестелесных жрецов. Шли годы. Уже горел рейхстаг. Потом Гитлер пожимал руку президенту Гинденбургу, приведшему его к власти. Потом занимал кабинет рейхсканцлера. Это знают все, потому что происходило у всех на виду. Это – так называемая официальная история. Однако мало кто помнит сегодня, что в 1933 году в Мюнхене проходила историческая выставка, именуемая «Ahnenerbe» – дословно – «наследие предков». Среди экспонатов находились древнейшие рунические и проторунические письмена. Возраст некоторых из них специалисты оценивали в 12 тысяч лет. Их собирали в Палестине, пещерах Лабрадора, в Непале и на Тибете – по всему свету.
Внимание к выставке проявило руководство набиравшей силу СС. Маленькие охранные отряды партии переросли уже в мощную и агрессивную организацию, которой требовались направление, поле деятельности и объект приложения сил. Чтобы обосновать притязания Германии на мировое господство, необходимы были доказательства, что именно нордическая раса наиболее духовно развита. Требовались особые мистические знания. Их искали в прошлом. Подтверждение выводу, что власть над миром должна принадлежать духовному меньшинству, требовалось доказывать не только силой оружия, но и древними формулами, и артефактами. Вот почему уверовавшие во все это Гитлер и особенно Гиммлер давали добро и финансировали исследования. Охотно вспоминалась легенда о дающей власть над миром чаше Грааля. В СС к этому относились всерьез. Да и Гитлер допускал, что Грааль – это камень с руническими надписями. И они несут не искаженную, как в более поздних типах письма, к которым относили и Библию, мудрость божественного происхождения. Мистика опасна тем, что затягивает, как водоворот, и рано или поздно способна свести с ума.
Руководители Рейха ждали новой порции открытий, как вожделенной дозы наркотика. Их речи и действия все более удалялись от очевидной реальности. Вскоре была создана специальная организация «Аненербе» для сбора по всему миру амулетов, талисманов, предметов культа разных народов, которые могли бы повлиять на ход войны и на какие-то конкретные операции, сражения, обеспечить в результате достижение нордическим духовным меньшинством мирового господства.
Рассказывая о своей деятельности, мой старый учитель преобразился: следы нелегко прожитых лет будто стерлись с его волевого лица, неожиданно помолодевшего, к нему вернулась упругая резкость движений. Он постоянно сбивался на критику общепринятых исторических формулировок, повторял «все могло бы быть не так». Тогда же я узнал, что он принадлежит к чистокровному арийскому роду саксонских дворян и чуть ли даже не Кайзеры ему приходились родственниками.
Теодор Фридрихович Зиверс побывал во многих экспедициях «Аненербе», рыскавших по всему свету за «мистическими диковинками». Ему доверяли как племяннику руководителя, ведь фашисты очень ценили родственные связи и старались их всегда использовать. Основная его миссия заключалась в бдительном контроле за рядовыми участниками экспедиции, чтобы никто не вздумал глотнуть из чаши Грааля или метнуть копье Лонгина, а также в охране найденного от посягательств человечьих и стихийных. Официально он не назначался главой экспедиций, но имел разрешение в случае несанкционированных действий прочих участников применить оружие.
В битве под Москвой, когда немцы стягивали последние свои резервы, использовали последние ресурсы, а перелома никак не наступало, – у германского командования возникло опасное чувство, что некоего скрытого нюанса не хватает для победы. Легко догадаться, что этим нюансом произвольно назначили одну из «магических диковин». Вольфрам Зиверс вызвал племянника и отправил на передовую с наконечником копья, незадолго до начала войны привезенным из непальского монастыря – одной из колыбелей арийской нации. Тут мой старый учитель отвлекся на пояснения, как немецкая экспедиция завладела этой святыней. Им пришлось перестрелять не только упорных монахов, но и послушников и мелких служек, потому что все они стояли за наконечник насмерть. Да и численный состав немецкой экспедиции уполовинился в отчаянной схватке. Оставшаяся горстка послушников разбежалась. Обозленные сопротивлением участники «научной» экспедиции с четырех сторон запалили монастырь… И вот теперь именно этому наконечнику отводилась высокая роль стать последней каплей в чашу весов, с одной стороны которых находилась непобедимая германская армия, а с другой – Советская армия, обороняющая Москву.
Дядя – Вольфрам Зиверс, – как всегда, четко ставил задачу: приказ фюрера – доставить наконечник копья на передовую, держать его постоянно в поле зрения и охранять, и раз в полчаса выкладывать на ровную, предпочтительно зеркальную, поверхность – наконечник указывает строго на запад, а ритуал приносит отвагу и удесятеряет силы воинов. Племянник отсалютовал и отправился выполнять.
Я потупился и усмехнулся: «Конечно, немцы же не знали, что в это же время позиции Советской армии обходили православные священники с чудотворными иконами Божьей Матери, Спасителя и Николая Угодника. Какой бы силой ни обладал упомянутый наконечник – против православной святыни ему не устоять!»
Мерно, тихим голосом повествовал мой старый учитель, как теснили русские, как остался он в окопах один. Немцы уже не «культурно эвакуировались», а просто драпали из-под Москвы. Теодор уходил последним, унося святыню непальского монастыря. Его ждали машина и взвод автоматчиков. И вот все вместе стали они удирать… Поздно: и справа, и слева их обходила русская пехота – сибиряки, и танковые дивизии генерал-майора Котлярова. Потерять или отдать врагу священный талисман, беречь который приказывал сам фюрер, Теодор Зиверс не мог. Проезжая по какому-то населенному пункту (действие разворачивалось в одном из районов Московской области), еще не занятому русскими войсками, но покинутому уже немецкими, он приказал остановиться у пруда с приметным имением на берегу. Взорвав лед, они бережно и аккуратно опустили туда тщательно упакованную святыню – с полной уверенностью в том, что не позднее чем через неделю немецкая армия вернется и заберет все обратно. Провал всей военной кампании представлялся им временной неудачей.
Эти полчаса оказались роковыми. Отряды русских разведчиков под прикрытием танков приближались – и вот уже без особой пальбы и без потерь захватили всех их в плен. Далее выяснилось, что Теодор Зиверс представляет весомую ценность для русской контрразведки. Долго его мурыжили, допрашивали, промывали мозги. Одно время думали обменять на кого-то из наших пленных генералов, да потом как-то не срослось.
После войны вместе с другими военнопленными он занимался восстановлением разрушенного хозяйства: строительством на немецкий манер двухэтажных деревянных домиков в Красногорске. Некоторые из них до сего дня ждут своей очереди на снос.
В этом лагере военнопленных под Красногорском надолго задержались в плену и многие высокопоставленные немецкие офицеры. С питанием было плохо, и пунктуальный немецкий желудок Теодора Зиверса не стерпел столь пренебрежительного к себе отношения. Сильнейший приступ язвы свалил беднягу с ног и – действие развивалось по принципу известного анекдота «доктор сказал – в морг, значит – в морг!», если б не молодая медсестричка Люба. Она прошла всю войну, была ранена, награждена. Для нее не существовало разницы между русскими и немцами, если дело касалось боли. И она заботливыми уходом и лечением отстояла право молодого немецкого офицера на жизнь.
После окончания войны, дотянув срок исправительных работ, Теодор Зиверс понял, что в Германии никто его не ждет: по решению Нюрнбергского трибунала его дядя повешен, других родственников не осталось, а возвращаться – означало подвергать себя новым неприятным процедурам выяснения всех обстоятельств, но уже германской стороной. Ему хватило этого досыта в плену, повторять не хотелось! И он принял решение остаться на советской земле с любимой женщиной. Когда они подали прошение, что хотят пожениться, ему еще раз, а точнее – не раз, хорошенько промыли мозги.
И вот в 1948 году, когда немецких военнопленных отпускали, он уехал жить к Любе в ее родное село. Долгое время пробыл под особым надзором, раз в месяц ездил к особисту. Показал себя с хорошей стороны. Заслужил доверие и органов и односельчан. Наконец, его решение остаться в России было оценено как ответственный шаг сознательного и лояльного социализму человека. Ему выдали новый паспорт на имя Федора Филипповича Зверева и доверили быть учителем в сельской школе, где он преподавал все что только можно, кроме истории военных лет…
Я задумался над причудливой вязью его судьбы, не замечая, что неподвижно внимательно слушаю безыскусное повествование уже третий час. Старик устал, утих и как-то поник весь. Выдержав необходимую паузу – для того чтобы я смог поместить в душу и осознать услышанное, он издалека начал свою просьбу: «Годы мои преклонные. Я болею и знаю, что дни мои сочтены. Но у меня остался долг… Я стремился его вернуть всю жизнь. Ни единой возможности не представилось! Когда мы изымали из монастыря в Непале тот наконечник копья, убивали безвинных людей и грабили, и до сего дня – не могу забыть одного старца-монаха… Он и теперь снится мне. И чем ближе к моей смерти – тем чаще! С копьем и мечом в руках – у них там и оружие-то еще древнее! – он стоял насмерть за святыню и даже умирающий всё молил нас не забирать ее…
Я знаю, что должен во что бы то ни стало вернуть наконечник. Иначе душе моей никогда не будет покоя! В советские времена меня никто не выпустил бы из страны, мне даже в крупных городах было жить запрещено, а следовало – не менее чем за сто один километр от них. Жене я так и не решился рассказать о том, чем занимался раньше. А потом стало и поздно – она долго болела и умерла. Теперь и я стар и немощен и уже не смогу выполнить свой долг. Знаю, что ты увлекаешься поиском кладов и у тебя есть необходимое оборудование, потому и прошу – помоги!»
Он не имел сил дождаться моего ответа, а я не мог отказать. Дрожащей сморщенной рукой мой старый учитель протянул мне карту Подмосковья с заранее поставленной жирной черной точкой и стрелками, указывающими направление движения к ней: «Думаю, не ошибаюсь. Это здесь».
В следующий раз я приехал на родину через несколько недель и сразу же был опечален известием, что мой старый учитель преставился. Я сразу же подумал о том, что мое невысказанное обещание в нашу последнюю с ним встречу теперь останется грузом на моей совести. Я должен был его выполнить. Но проходили месяцы, годы. И как-то за другими неотложными делами руки не доходили – как это обычно бывает! Но вот последнее время я стал себя тревожно чувствовать, часто и беспричинно болел, гнетущие мысли стали посещать, а ночью в снах мне являлась фигура молодого эсэсовца с очень узнаваемыми чертами лица. Он смотрел на меня из полной пустоты с немым укором, как бы молчаливо напоминая: «Когда же? Ты же обещал!»
Тогда я понял, что пора. Была зима. Мы с товарищами выехали на машине и достаточно быстро нашли дорогу, так как немецкий офицер прекрасно разбирался в картографии, и, конечно, не ошибся. Вот и населенный пункт, названия которого он не знал. В настоящее время это деревня Лесное Рузского района. Мы быстро нашли этот пруд. Имения, конечно, уже не было – только остатки фундамента. Сходилось все. И даже удалось нам пообщаться с одной из местных старожилок из ближнего к пруду домика, которая подтвердила, что за полчаса до того, как в эту деревню вошли советские войска, останавливалась немецкая машина, фашисты взрывали лед и что-то затапливали. После войны в деревню практически никто и не вернулся из местных жителей. Бабушка случай не забыла, но внимания большого ему не придала, хотя и рассказывала иногда знакомым.
Со специальным глубинным прибором походив по льду, мы получили устойчивые отзывы на несколько крупных скоплений металла, ввели в JPS зафиксированные точки и стали ждать, когда прогреется вода и можно будет нырнуть и вытащить. И вот в конце мая, уже взяв оборудование для подводного поиска, мы с коллегами вернулись на этот пруд. Первой отмеченной нами точкой оказалось затопленное колесо трактора, второй – решетчатая пружинная сетка от старой железной кровати. С третьей повезло – это был «цинк» из-под патронов, тщательно запаянный и весомый. Тут же на берегу обычным консервным ножом мы его вскрыли и увидели красивую медную шкатулку с чеканным узором восточного стиля. Отковырнув ее замочек, наткнулись на другую, поменьше, из легкого светлого сплава, инкрустированную кусочками перламутра. В ней помещалась еще меньшая, обтянутая алым шелком с нанесенными черной краской по нему иероглифами. В нетерпении извлекали мы этих «матрешек»…
И вот наконец в ноздри ударил сильный и пряный запах. Это была последняя, самая маленькая и самая красивая, сделанная из ароматического дерева шкатулка. А в ней помещался сияющий, остро отточенный наконечник копья. Смотрелся он так словно только вчера сделан и наточен, – однако профессиональный глаз не обманешь! Нам сразу стало ясно, что эта древняя вещь изготовлена вручную и по каким-то давно забытым технологиям и, вероятно, уход за ней тоже был особый. Но самое главное: нам всем постоянно казалось, что, как мы ни кладем этот наконечник, острие его всегда разворачивается и показывает строго на запад.
Мои товарищи знали цель экспедиции, никто не претендовал на дележ и заработок, все мы хотели отдать долг памяти немецкому офицеру, которого причудница-судьба сделала русским учителем. В кратчайшие сроки после нашей экспедиции, выяснив через посольство Непала адрес монастыря, где могла в прежние времена храниться эта святыня, мы отправили ценную находку туда.
Прошло достаточно много времени, и в суете повседневности я готов был позабыть об этом приключении… но тут, почти через год, пришел конверт с непонятными марками, непереводимой подписью… Письмо было написано на корявом русском, но, к счастью, приложен английский дубликат. Автор – монах, имя которого я так и не смог ни усвоить, ни произнести – рассказывал о налете на монастырь экспедиции «Аненербе». Монахи готовы были отдать немцам все, кроме главной святыни – наконечника. Ведь с ним связана древнейшая легенда, гласящая: пока этот сверкающий наконечник, в котором заключены злые духи войны, находится в монастыре, его сила скована и монахи охраняют его, монастырь будет благоденствовать и процветать. Потому что миссия обители и всех живущих в ней – не выпустить в мир наконечник копья и таящиеся в нем силы зла. Все попытки уничтожить наконечник безрезультатны и лишь умножают его разрушительную силу. Таким образом, добрые монахи волей-неволей считаются хранителями зла – один из парадоксов, на которых построена восточная религия! Но, если только наконечник отберут или похитят, монастырь захиреет и прекратит свое существование.
Так и случилось после той неравной схватки и пожара. Те несколько мальчишек-послушников, в числе которых был и автор письма, от большого страха сбежали в горы. Они, конечно, пытались пробиться к семьям, но на пути одного из них укусила змея, и он умер в страшных мучениях. Остальные приняли это за повеление свыше – не трогаться с места, жить в лесах и ждать. Так и жили. Кто-то дольше, кто-то короче. Но когда автор письма остался один – последний, увидел он во сне сверкающее колесо Сансары, по его ободу золотой змейкой сбегала надпись: «Все проходит, все возвращается. Возвращайся и ты!» И он пришел обратно. И выстроил на месте монастыря жалкую хижину, стал жить и возрождать древние ритуалы и таинства.
Через несколько лет, бог весть как узнав о нем, потянулись к нему послушники. По месяцам число их росло. И вот уже все вместе, общиной, открыли они новый монастырь на месте прежнего и даже зарегистрировали. Но единственный в мире хранитель легенды о наконечнике копья знал, что без него все их усилия тщетны. И вдруг… Чудо! Им привозят ценный груз. Наконечник вернулся!!! Значит, миссия монастыря и его обитателей восстановлена – и все они будут жить. А в следующие же несколько дней объявился жертвователь – богатейший человек, взявший на себя труд восстанавливать монастырь. Закипела работа. Проложили дорогу. Восстановили все прежние постройки. И сейчас дополняют новыми. Со всех краев Непала в монастырь приходят послушники и ученики, приезжает все больше паломников со всего света. В завершении письма старый монах многоречиво и трогательно благодарил и обещал имена нашедших и возвративших святыню высечь на священном камне главного храма и вечно поминать пред Богом.
Начало
Все-таки жизнь – вещь по-своему справедливая. Сколько раз уже замечал, что добро всегда возвращается. Сделаешь что-то хорошее, и обязательно в скором времени ждет тебя удача. Впрочем, точно так же возвращается и зло. Иногда оно даже бьет не по тому, кто это зло совершил, а по его потомкам. А уж если сами потомки те еще люди – шанс получить «обратку» увеличивается.
К чему я это все? Хочу рассказать одну историю, с которой, собственно, и началась моя карьера кладоискателя. Болел-то я этим уже давно, но именно эта удача, если можно ее так назвать, дала возможность поставить дело на профессиональную основу и сделать его основным занятием. И открыть «Кладоискательскую контору Владимира Порываева».
Первая половина 90-х годов. Время смутное, но интересное. Много жизней и карьер оно унесло. Но и многие большие дела начинались именно тогда.
Так получилось, что лишь в 90-х годах я открыл для себя Крым. А если конкретнее – то город Судак. Очень он мне полюбился. Тут и отдохнуть можно прекрасно: ласковое море, песчаные пляжи. И в то же время нет того туристического ада, как в раскрученной Ялте. А если тянет на культурный досуг – милости просим, достопримечательностей здесь и в округе навалом. Место историческое. Тут и греки бывали, и генуэзцы. Хочешь – купайся, хочешь – в кафешке домашнее вино потягивай, хочешь – клад ищи.
Кстати, насчет кладов и песчаных пляжей. В Крыму я увлекся так называемым пляжным поиском и совмещал приятное с полезным. То есть отдых с приработком. Это. конечно, не то же самое, что искать клады, но чем-то похоже. Тот же азарт и та же радость находки. Ну разве что «уровнем» пониже.
А находок хватало. Откуда? Расскажу. Может, кому-то уроком будет. Я с тех пор жене золотых побрякушек не покупал. Зачем покупать, когда мне граждане их бесплатно оставляют. На любой вкус – и дешевый ширпотреб, и настоящий эксклюзив. Надо только нагнуться и подобрать. Мелкий песок Судака мне в этом только в помощь.
Существуют два типа «поставщиков» золота и других украшений на пляжный песок. Одни поумнее. Другие, скажем так, не такие умные. Но результат один.
Те, что «не очень умные» просто приходят на пляж во всех своих украшениях, лезут в них в воду, а на берег выходят уже без золота.
Те, что поумнее, понимают, что вода – идеальная смазка, в ней с пальца незаметно слетают даже плотно сидящие кольца и перстни. Но и эта категория вносит свою лепту в мое благосостояние. Чтобы не потерять кольцо в воде или не порвать цепочку во время игры в волейбол, они все ценное снимают заранее. Прячут в карман шортов, в пачку от сигарет, в покрывало. Но и такие меры предосторожности часто не помогают. Особенно если на пляже пивком зарядиться. Пробежали детишки, засыпали покрывало песком, человек встал и стряхнул его. Вместе с золотишком. Или шорты неудачно поднял и из кармана выпало. Пропажу обычно замечают уже в номере гостиницы. А если и раньше, то искать цепочку в песке не легче, чем иголку в стоге сена. Все, что потеряно на пляже, там и остается. А что потеряно в воде, штормами выносится туда же, на пляж. И становится моей добычей. Рано утром, когда на пляже никого, я брожу с металлоискателем и собираю дары беспечных разинь. Улов бывает очень даже приличный.
Отдельная тема – традиция бросать в море монетки, чтобы еще раз вернуться. Говорят, сейчас в Крыму отдыхающих стало значительно меньше. Иногда думаю, что в этом и моя заслуга. Я же столько этих монеток подобрал! На этом, может, и не озолотишься, но на обед со стаканчиком вина вполне можно насобирать.
Результативность моих поисков обеспечивал металлоискатель. Без ложной скромности скажу, что это был вообще один из первых металлоискателей в России. Не считая армейских, разумеется. Его «мирные жители» так по привычке и называли – миноискатель. Они у нас легально не продавались, надо было из-за границы везти за большие деньги и с немалыми проблемами. Проще было Пугачеву или космонавта увидеть, чем человека с гражданским металлоискателем.
В общем, каждое утро я начинал с такого вот пляжного моциона. А после этого шел в небольшую кафешку на берегу позавтракать, выпить чашечку кофе. А то и стаканчик-другой освежающего домашнего вина. Кафе принадлежало семье крымских татар, главой которой был непосредственный хозяин точки, пожилой грузный татарин с седой бородой. Звали его, ну скажем, Юсуп.
Через несколько дней я начал замечать, что Юсуп проявляет ко мне внимание, выходящее за рамки обслуживания клиента. Выходит в зал, улыбается, будто я его лучший друг. Сажает за лучший столик, сам подсядет, поговорит о погоде, о том, о сем, иногда даже сам заказ выносил. Сначала я думал, что это то самое знаменитое южное гостеприимство. Но, когда старик Юсуп пару раз меня завтраком вообще бесплатно угостил, я насторожился.
Кладоискательство – довольно рискованное занятие. И дело даже не в опасностях, подстерегающих в глухом лесу или в развалинах. Хотя и этого хватает. Дело в том самом «человеческом факторе». Люди почему-то думают, что кладоискатель чуть ли не в рюкзаке своем всегда носит сокровища пирата Флинта и куда ни ткни – у него везде золотые дублоны и яйца Фаберже, пересыпанные черным жемчугом. Поэтому всегда существует опасность, что тебя захотят зажать в темном уголке и хорошенько потрясти. А то и тяжелым по голове стукнуть. Да и сам металлоискатель – вещь весьма недешевая. Короче, надо быть всегда начеку. К тому же у крымских татар в нашей семье братских народов репутация была довольно неоднозначная. Плохая репутация, честно сказать. Ребята, мол, резкие, к закону равнодушные и на темные дела скорые.
Так или иначе, я немного напрягся. А уж когда Юсуп исподволь начал выспрашивать, что я тут делаю, что ищу, каков улов, да что у меня за техника и какие у нее характеристики, подозрения мои превратились почти в уверенность – что-то этому бабаю от меня нужно. Не просто так он меня тут бесплатными завтраками кормит. Вот только что? Ограбить хочет? Вряд ли, солидный слишком для такого. Сыновья у него вида довольно бандитского, но сам – мужик степенный и доброжелательный.
В общем, продолжал я к нему захаживать, но был уже настороже. И когда однажды Юсуп как бы мимоходом попросил у меня «приборчик» на денек, я был к этому практически готов. Разумеется, я ему отказал. Этот прибор, говорю, все равно что личное оружие, нельзя его в чужие руки давать. К тому же без опыта он все равно бесполезен.
Юсуп явно расстроился, но руки не опустил. Принес еды, закуски, вина собственного изготовления и начал меня обрабатывать. Надо признать, обрабатывал умело, нахрапом не пер, не пугал и не выпрашивал. Просто в процессе застолья и дружеской беседы у меня сложилось четкое впечатление, что металлоискатель ему нужен просто позарез, вопрос жизни и смерти, и только я его могу спасти. Но при этом нужен только сам прибор, а не я вместе с прибором.
Я немного захмелел, но не настолько, чтобы не соображать. И я решил дать металлоискатель Юсупу на один день. Я, конечно, жутко переживал за прибор, достать такой в те времена было неимоверно сложно. Да и дорого. Я им гордился, как некоторые нынешние депутаты золотым пистолетом. И не на столько уж Юсуп меня купил своими завтраками. Но посетила меня одна мысль. Во-первых, никуда Юсуп от своего кафе с моим прибором не убежит. А главное – все равно я ему понадоблюсь. Очень уж настойчиво он мой металлоискатель выпрашивает, явно не трубу на огороде найти требуется. И темнит. Значит, есть что скрывать. А если тайна – то, значит, кладом пахнет. А сам Юсуп его не найдет. Это только кажется, что металлоискателем искать проще простого, включил и броди себе, он сам пропищит, когда надо. Это ошибочное мнение. Даже в те времена металлоискатели были хоть и намного проще нынешних, но все равно, как ни крути, это сложное электронное устройство с кучей настроек. И универсальной настройки не существует. Нужно приблизительно знать, что ищешь, чтобы правильно выставить настройки. А Юсуп всячески увертывался от того, чтобы объяснить параметры поиска.
В общем, показал я Юсупу, как включать прибор и посоветовал ручки не крутить, чтобы не поломать дорогое устройство. В глазах старого татарина вспыхнул огонек азарта. И я понял, что не ошибся в его цели.
Договорились встретиться на следующий день тут же в кафе. За ночь мой азарт поулегся, и я уже проклинал себя последними словами, что доверил не слишком грамотному бабаю сложную технику. Я пришел в кафе за полчаса до назначенного срока и места себе не находил, ожидая деда.
Но Юсуп не обманул, был минута в минуту, с прибором. Я тут же выхватил своего электронного кормильца и проверил. Все работало как часы. Тогда я немного расслабился и взглянул на Юсупа. Тот был жутко разочарован. Подробностей поиска рассказывать не стал, пояснил только, что ничего не получилось. Я снова попытался выяснить, что он все-таки ищет, но татарин опять уклонился от ответа. Моя уверенность в том, что дед ищет клад, окрепла. А Юсуп, не долго думая, попросил металлоискатель еще на один день. Я разумеется, заартачился. Нельзя было показать, что догадываюсь о его цели. Заставил его долго меня уговаривать и подкармливать-подпаивать. Лишь через пару часов я нехотя согласился, но предупредил, что это последний раз, у меня самого дел полно.
На следующий день я опять ждал Юсупа на нервах. И за прибор страшно, и за задумку свою. А вдруг дед и правда найдет что ищет, а я, как дурак, за бортом останусь, купившись на яичницу с салом да стакан дармового вина.
Однако, когда появился Юсуп, я успокоился. Был он мрачнее тучи. Отдал мне металлоискатель и сел молча рядом. Я его начал успокаивать, а заодно уже сам аккуратно принялся обрабатывать старого авантюриста. Говорю, ничего удивительного – техника сложная, там настроек – черт ногу сломит. Я год практиковался, пока начало что-то получаться. А ведь у меня еще техническое образование, я в электронике разбираюсь. А с бухты-барахты и думать нечего. Потренироваться надо. Юсуп махнул рукой одному из сыновей, и стол снова быстро накрыли. Старик посетовал, что тренироваться-то не на чем, в Крыму такую технику не купить. Я его «успокоил», что не только в Крыму, ее и в России с огромным трудом найти можно.
Юсуп задумался и надолго замолчал. Я дал ему время дозреть и добил сообщением, что через несколько дней мой отпуск кончается и я отправлюсь домой. Дед залпом махнул стакан вина, решаясь, наклонился ко мне, и вполголоса поведал историю, которая заставила меня крепко призадуматься…
… Семья Юсупа жила в Крыму чуть не от сотворения мира. То ли в Керчи, то ли в Херсонесе. Семья была зажиточной. Не бедствовали, хотя и в миллионерах не ходили. Большое хозяйство имели. И все было бы хорошо, но случилась на их беду Октябрьская революция. Поначалу никто в успех «краснопузых» не верил. Опять же барон Врангель был полноценным хозяином Крыма, никто и подумать не мог, что Красная армия сломает хребет белогвардейцам и все закончится знаменитым исходом Русской армии из Крыма.
Но вот этот день наступил. В портовых городах ужас, паника, люди рвутся на последние пароходы, уходящие в Константинополь. Брошенные кони плывут за кораблями, женщины плачут, дети орут, «поручики Брусенцовы» стреляются, не в силах пережить позора и изгнания. Люди отдавали целые состояния, чтобы попасть на борт и убраться со ставшей негостеприимной родной земли и сбежать на чужбину. А на окраинах уже стрельба, Красная армия рвется сквозь заградотряды белогвардейцев в города.
В этой дикой вакханалии многие предприимчивые люди умудрялись сделать свой гешефт на чужой беде. Не стал исключением и отец тогда еще не родившегося Юсупа. В этом бедламе он заметил юного офицера, совсем мальчишку, который из последних сил пытался пробраться сквозь орущую толпу к пароходу. Юноша прижимал к себе небольшой саквояжик. Опытным взглядом отец Юсупа подметил, что парнишка шатается не от усталости, он очень болен. Офицер пробрался к трапу, но на борт его не пустили, грубо оттолкнув обратно. Толпа оттеснила его, и парень чуть не упал, но отец Юсупа успел подхватить его под руку и оттащить в сторону. Офицер почти терял сознание, у него был сильный жар. Стало понятно, почему его не взяли на борт – опытная охрана сразу заметила симптомы тифа и не пожелала брать в рейс источник возможной эпидемии, несмотря на билет. Отец Юсупа повел парнишку к себе. Он надеялся выходить его и получить за это благодарность – юноша выглядел хоть и больным, но поистине аристократичным и богатым.
Но, когда офицер окончательно свалился в бреду у него дома, отец заглянул в саквояжик. И судьба несчастного мальчишки была решена. Саквояж был набит фамильными драгоценностями старинного дворянского рода. Настоящими предметами искусства баснословной ценности. Алчность мгновенно победила человеколюбие и милосердие.
Нет, убивать мальчишку не стали, не взяли греха на душу. Но и выхаживать не стали, дали спокойно угаснуть, как угольку в потухшем костре…
…Когда Юсуп говорил об этом, я посмотрел ему в глаза. Увиденное меня не порадовало. В глазах старого татарина не было ни стыда, ни раскаяния, ни сожаления. Только равнодушие и азарт…
…Так или иначе, семья Юсупа получила в наследство настоящие сокровища, а умершего офицера тайком прикопали где-то в степи, чтобы вопросов не было. Кто был этот мальчишка, какого рода, каких явно непростых кровей – никто уже никогда не узнает. Еще одна ниточка, оборвавшаяся и сгоревшая в пламени Гражданской войны. Сколько таких было…
Но воспользоваться полученным богатством оказалось очень непросто. Новые власти на богатых смотрели, мягко говоря, недобро. А уж нажитое сомнительным путем и вовсе отобрали бы в два счета. «К стенке прислониться» можно было и за пару лишних коров, не то что за саквояж с брильянтами. С другой стороны, как раз якобы «ничейных» драгоценностей по стране и тем более по благословенному Крыму бродило море разливанное. На барахолке запросто можно было встретить самое настоящее яйцо Фаберже в одном ряду с салом, солдатским сукном и самогонкой.
Можно было попытаться сбежать за границу. Но как бежать большой татарской семьей? Это ж целый пароход надо нанимать. Да и землю свою жалко, и хозяйство. Сначала надеялись, что господа вернутся и сбросят большевиков. Но время шло, а новая власть валиться не собиралась. Наоборот, порядки становились все жестче. Послевоенное время было голодным, умирали целыми семьями и деревнями. Но семья Юсупа никогда не бедствовала. И понятно почему. На черном рынке достать можно было все, хотя большевики и боролись со спекулянтами изо всех сил. Драгоценности, конечно, страшно упали в цене. И отец Юсупа скрежетал зубами, выменивая на мешок муки перстенек, за который раньше мельницу купить можно было.
Неизвестно, сколько бы это тянулось и чем кончилось, но грянула Великая Отечественная, и Крым оказался под пятой захватчиков. С их приходом крымским татарам вздохнулось посвободнее. Освобождение от большевиков они восприняли не то чтобы с восторгом, но без сожаления. Казалось бы, можно и достать кубышку. Но отец Юсупа осторожничал. Немцы, конечно, европейцы и люди культурные. Но уж очень вольно они относились к вопросам морали. И больно уж дешево у них ценилась жизнь «туземцев».
И ведь прав оказался старик. Не успели фашисты насладиться крымскими пляжами и винами, как вышибли их советские части с полуострова, как хорошая хозяйка мусор выметает.
Но у советской власти оказалась хорошая память. Хорошая и злая. Сейчас много спорят, было ли «переселение народов» заслуженной карой крымским татарам, чеченцам и другим, попавшим под жернова сталинской машины, или это были жестокие и бессмысленные репрессии. Так или иначе, но настал 1944 год, татар в одночасье погрузили в эшелоны и отправили из крымского рая в жуткие и бесплодные степи Казахстана.
А спрятанный саквояж, из которого не израсходовалось и десятой части, остался в каменистой крымской земле. Отец справедливо рассудил, что в «скотовозках», набитых людьми под завязку, под постоянной охраной и с регулярными шмонами, нет ни единого шанса сохранить сокровища. Надо лишь подождать немного, все опять изменится, они вернутся домой и отроют свое богатство.
Одного не мог предвидеть старик. Что до этого момента может пройти полвека. Что сам он в пути заболеет и найдет последнее пристанище в чужой степи, в безымянной могиле, как тот мальчишка-офицер, зарытый им самим под покровом ночи без креста и надгробия.
В семье так осталось предание о заветном саквояжике с несметными сокровищами. Сыновья, парни горячие, не раз пытались сбежать и найти в Крыму свой клад. Но ни один не добрался. Всех ловили по дороге и возвращали назад, в Казахстан. Постепенно они смирились со своей участью. Но никогда не забывали о тайне отца.
И вот повеяли ветры перемен, перестройка, гласность и прочие приметы нового времени. Из сыновей только младший, Юсуп, дожил до дня возвращения на родную крымскую землю. Надо ли говорить, что первым делом они поехали туда, где когда-то был их дом. Но тут их ждало разочарование. Большое хозяйство давно было поделено на несколько маленьких, и там жили другие люди.
Сходу взять сокровище отца не вышло. Юсуп пошел окольным путем. Он всегда был мужиком оборотистым, еще в Казахстане занимался разными полулегальными и совсем нелегальными делами и скопил приличную сумму денег. Открыл в Судаке кафе. А сам понемногу принялся скупать отцовскую землю по частям.
Но клад в руки не давался. Все изменилось. Старый сад был вырублен. Старые постройки разрушены. Где искать? Отец точных примет не дал. Он рассчитывал сам вернуться и забрать свое. Юсуп с сыновьями перекопал там все вдоль и поперек, истыкали землю металлическими щупами. Все без толку. Да и как искать? Земля-то каменистая. Закрадывалась мысль, что, может, и не было никакого клада, что это все сказки. Или давно нашли его прежние хозяева участков.
Вот тут и появился на горизонте я со своим металлоискателем…
– Теперь ты понимаешь, что я искал, – сказал Юсуп, испытующе глядя на меня. – Поможешь мне?
Отказываться было глупо, ведь я именно этого и ждал. Но и соглашаться не спешил. От всей этой истории веяло каким-то замогильным холодом. Надо было подстраховаться. И я начал торговаться. Когда зазвучали цифры и проценты, старик тотчас оживился. Сразу было видно – это его стихия. Он начал торговаться с пяти процентов.
Я сразу себе «постановил» – если старик «прогнется» больше чем на 30 процентов – надо «делать ноги». Это значит, что он делиться вообще не собирается. А что будет с тем, кто найдет ему отцовский клад, – один Аллах ведает. Вполне может статься, что рядом с мальчишкой-офицером в степи ляжет.
Я смог выторговать у Юсупа двадцать пять процентов. Это был фактически приговор. Надо было бежать оттуда сломя голову. Но азарт уже и меня захватил. Я же всегда мечтал найти настоящий клад. А сокровища без риска в руки не даются.
Мы продолжали обсуждать условия «сотрудничества». Юсуп потребовал, чтобы последние 20 километров я ехал с завязанными глазами. Но по его глазам я уже понимал, что это всего лишь для того, чтобы усыпить мою бдительность. Я, в свою очередь, заявил, что мы должны быть вдвоем. Никого больше чтоб рядом не было. Юсуп развел руками – он не водит машину, а я буду с завязанными глазами. Так что один водитель понадобится. Он возьмет с собой в этом качестве сына. Я согласился. В конце концов, никто не мешает Юсупу заранее оставить на месте хоть целый взвод сыновей.
Выехать договорились вечером. Весь день я провел на нервах. Все раздумывал – дурак я или нет, что добровольно голову в петлю сую. Пусть даже это сулит сказочный барыш. Только вот покойникам сокровища не нужны. Но в конце концов сам на себя разозлился. Это что же такое, всю жизнь о кладах мечтал, а как до настоящего дела дошло – затрясся?
В таких думах прошел весь день. А вечером меня уже ждала потрепанная жизнью «девятка». За рулем сидел один из сыновей Юсупа. Или внуков. Я так в них и не разобрался, большая у Юсупа семья была. Я сел рядом с водителем, Юсуп устроился сзади. Мы какое-то время ехали по побережью. Потом мне на голову натянули холщовый мешок, и машина свернула вглубь полуострова. Долго тащились по ухабам, сворачивали в разные стороны, то шли на подъем, то спускались. Я совершенно потерял чувство направления. В принципе меня могли почти час возить по кругу возле Судака – я все равно ничего бы не понял. Все это время Юсуп и его родственник молчали. Это тоже был плохой знак. Нормальные люди не могут час не разговаривать. Что-то их угнетало.
Наконец машина остановилась, не заглушив мотор. С моей головы сдернули мешок. Юсуп вышел и открыл мою дверь. Я тоже выбрался из машины, достал из багажника металлоискатель, и «девятка» куда-то укатила, надсадно завывая изношенным мотором.
Я огляделся. Над старой татарской деревушкой висела полная луна. Время тут будто замерло. Наверное, так же эта деревня выглядела в те времена, когда отец Юсупа зарывал тут свой клад. Тишина. Только побрехивает во дворах пара утомленных псов.
Юсуп молча махнул рукой и пошел к одному из домов с высоким забором. Идя за ним, я отметил, что дед, хотя и разменял 70 лет, здоров, как бык, и крупнее меня раза в полтора. Если что, не уверен, что удастся с ним справиться. Дом был явно заброшенным. В нем никто не жил. Видимо, Юсуп с сыновьями появлялись тут только для того, чтобы клад поискать, а жили на побережье, в Судаке.
Участок поиска был довольно большим. Но я уже тертый калач и наметанным глазом сразу определил перспективные места. Луна светила во всю мощь, цикады устроили в мою честь грандиозный концерт, воздух дышал прохладой после знойного дня. Я ходил по участку, работая металлоискателем, а Юсуп неотступно следовал за мной, внимательно наблюдая за работой.
Под утро за забором завыл мотор подъехавшей «девятки». Я с сожалением отключил прибор.
– Прости, Юсуп, похоже, тут ничего нет. Ты уверен, что клад был? Или его раньше не выкопал кто-то?
Скрипнула калитка, во дворе появился сын Юсупа, который нас привез. Он что-то спросил по-татарски, Юсуп в ответ разразился длинной раздраженной речью. Сын быстро исчез.
– Поехали обратно, – сердито сказал Юсуп и ушел к машине.
Я собрал манатки и двинулся следом.
Через два дня я зашел в кафе попрощаться. Юсуп вышел, пожал мне руку, выпил со мной стаканчик вина. Но прежних радушия и сердечности как не бывало. Я с легким сердцем вышел из кафе, сел в такси, которое меня ожидало, и поехал по дороге, вьющейся по побережью.
– Куда ехать? – спросил «бомбила».
– Я не знаю названия, буду показывать, – ответил я, и достал из кармана портативный приемник GPS, величиной с современный мобильник.
Тогда, ночью, я еще на исходе первого часа поисков обнаружил сигнал металлического объекта средней величины в районе пня от старой груши. Остальное время бродил по участку просто так, для проформы. Меня подмывало сказать об этом Юсупу. Но я вспомнил судьбу первого хозяина саквояжика, и то, что никто не знает, что я здесь. Вспомнил и двадцать пять процентов, на которые так легко согласился Юсуп, и молчание по дороге, и холодные глаза водителя. И только нажал кнопку фиксирования координат на джи-пи-эске. Старый татарин был отнюдь не дурак. Но он понятия не имел, до чего дошла наука. Мешок на голове абсолютно бесполезен, если у тебя есть такой прибор.
Я отпустил такси в паре километров от деревни. В лесу дождался ночи и нашел то место. Через полчаса я держал в руках обрезанную металлическую канистру, внутри которой был истлевший в труху саквояж. Я перекатывал между пальцами крупные сапфиры, рубины и изумруды, потускневшее золото шикарных ювелирных изделий невероятной стоимости, черное серебро фамильных крестов. И понимал – вот теперь моя судьба точно решена. Тот, кто ощутил это один раз, будет всегда идти к этому снова и снова.
Потом я долго шел пешком до ближайшего крупного села. Взял такси до города. С вокзала отзвонился жене в Москву. Выкупил целое купе в вагоне СВ. И дальше, больше суток, ехали мы вдвоем. Я и саквояжик погибшего офицера. Никуда из купе не выходил, ни поесть, ни покурить. Да писал, извините за подробности, в бутылочку.
На перроне в Москве меня встречала жена с вооруженными парнями из частного охранного агентства. Под их присмотром я дошел до бронированного микроавтобуса. На нем мы доехали до банка и положили содержимое саквояжика в заранее арендованные ячейки.
Чуть позднее на деньги, вырученные с найденного клада, было закуплено профессиональное кладоискательское оборудование, снят первый офис в Москве. В общем, отсюда взяла свое начало «Кладоискательская контора Владимира Порываева», которая живет и здравствует по сей день.
P.S. Конечно, все было иначе. Я слишком себя запугал. На самом деле старик Юсуп был честным и добрым малым. Когда я поймал сигнал у пня старой груши, мы тут же с ним схватились за лопаты и кайло. А когда достали из вырытой ямы клад, то обнялись и долго танцевали джигу при луне. Потом честно, по-братски, разделили найденное, отмерив кучи на глазок. А утром сердечно распрощались, и его сын отвез меня на вокзал. Причем меня до самого отхода поезда охраняли еще два то ли сына, то ли внука старого Юсупа.
Этот вариант финала гораздо более достоверен. Ведь люди в большинстве своем – народ честный. Людям верить надо. Это вам любой кладоискатель скажет.
Ну, вы меня понимаете…
Титановая лопатка
В кладоискательском деле большую роль играет снаряжение. Большую, но не главную. Ясно, что приятно шагать по просторам в крепких трекинговых ботинках за 300 баксов и дышащей одежде из гортекса, которая пот выводит, а влагу снаружи не пропускает. Но по большому счету, если ты в простых берцах и армейском камуфле, вероятность найти клад меньше не становится. Ну или, скажем, высокоэнергетический натовский паек для спецподразделений, конечно, и легче, и питательнее. Но зато нажористый шулем из гречки и приличной тушенки, сваренный на костре, гораздо вкуснее.
В техническом плане дела обстоят несколько иначе. Люди находили большие клады, пользуясь лишь старой картой, компасом и лопатой. Но хороший GPS-приемник и подходящий под задачу металлоискатель не просто удобнее, но значительно повышают вероятность находки.
Отдельным деревом стоит Ее Величество Лопата. Какими бы навороченными приборами ты ни обвешался, завершает работу все равно именно она. И от того, хороша ли у тебя лопата, зависит и скорость работы, и твое самочувствие, и здоровье. Попробуйте выкопать яму в тяжелой мокрой глине, когда она липнет к штыку лопаты, а неудобная рукоять натирает кровавые мозоли даже сквозь перчатки или, наоборот, слишком гладкая рукоять выскальзывает из мокрых рук – тогда меня поймете.
Поэтому мечта любого кладоискателя – титановая лопатка. Это вершина лопатостроительного искусства! Невероятно легкая и очень прочная, она великолепно держит заточку, ей можно рубить корни и вгрызаться в мерзлый грунт. К ее штыку не липнет грунт. В общем – идеал. Но обладают хорошими титановыми лопатками единицы. Это же стратегический материал! Большинство лопаток, что сейчас на руках, родом из конца 80-х – начала 90-х. В условиях тогдашних бардака и нищеты работяги тащили с умирающих заводов что могли, чтобы хоть как-то прокормиться. Так и появлялись полуголодные дачники с титановыми лопатами в руках, которые в реальности стоят как «чугунный мост».
Со временем порядок навели, и поток стратегического металла в частные руки иссяк, вернувшись туда, куда и положено – в авиастроение и другие высокотехнологичные производства. А титановые лопаты растворились на просторах всея СНГ. Понимающие люди готовы выложить за такое изделие серьезные деньги. Да только, как в стародавние времена, денег мало. Нужно еще где-то сам предмет покупки найти. В строительных магазинах время от времени в свободной продаже появляются лопаты из титана. Видел я их. Душераздирающее зрелище. Они, конечно, легкие, спору нет. Но только сделаны из металла толщиной чуть больше консервной жести и вырублены грубо, словно на уроке труда в средней школе. При этом стоят весьма прилично. На дачу такую взять можно, если пользоваться ей аккуратно. Но на серьезный коп лучше не брать, от греха подальше.
У меня титановая лопатка имеется. Именно из тех, старых запасов. Как-то приобрел по случаю и совсем недорого у одной пожилой женщины на барахолке в провинции. Заплатил ей больше, чем она просила. Тетка явно продавала ставшие ненужными домашние вещи и не знала реальной ценности лопатки. Но рассказ будет не о моем инструменте, а о похожем, но с очень тяжелым наследием, которое в полной мере можно было бы назвать проклятием.
Как-то на очередном копе я встретился с давним знакомым. Не сказать, что он мой друг, но мы в неплохих отношениях, с некоторой долей традиционной профессиональной ревности. Вечерком у костра, с непременной бутылочкой, он обратил внимание на мою лопатку. Похвалил ее, но как-то без особого восторга, что довольно странно. Заметил, что меня сей факт слегка покоробил. И решил успокоить, мол, у него к титановым лопаткам с некоторого времени сложное отношение. Я поинтересовался, что же с ним такое случилось.
Рассказ далее пойдет от первого лица. Итак…
Место это я уже давно приметил. Еще в одну из зимних рекогносцировок. Зимой бывает полезно по дальним углам походить на лыжах – пробраться туда проще. И хоть копать пока нельзя, на будущее отметочек наставить самое то. Вот и тут все сходилось, все давно опробованные приметы. Хороший ручей, склон к нему пологий, спуск к воде удобный. Что-то вроде седловины внизу. Населенные пункты обычно именно в таких местах и ставили.
Место было глухое, до деревень – по десятку километров, не меньше, дорог нет. Да и на картах все выглядело совсем не так, как живьем. Так что я за место особо не волновался, вряд ли конкуренты сюда сунутся в ближайшее время.
Наконец, собрался я посетить это местечко. Машину пришлось бросить довольно далеко. Едва заметная колея, по которой, видимо, охотники на «шишиге» пробивались, уходила в илистую болотину – ушедший в землю ручей. Моей колымаге тут ходу не было. Так что протопать с грузом пришлось километров пять.
Но когда я добрался, решил, что потел не напрасно. В теплое время место выглядело еще более многообещающим. С высокого места были видны только склон да бугор, загораживающий ручей и спуск к нему. А вот там, на спуске, отчетливо виднелись оплывшие и заросшие ямы. Я много старых деревень видел, ямы эти точь-в-точь походили на ямы от старых погребов. Они остаются, даже когда от стен домов и даже фундаментов ничего не видно. Единственная странность – ямы эти располагались не в линию, а как бы в шахматном порядке. Но я списал это на то, что деревня глухая и никто здесь генпланом с его «красной линией» не заморачивался. Ну и то, что следы деревни были не на пригорке, а на склоне, тоже было необычно. Хотя и тут прекрасное оправдание: склон-то южный, на нем и снег быстрее сходит, и земля прогревается – для огородов самое то.
Возбуждение и азарт росли. Я даже не разбил лагерь, сразу расчехлил прибор и побежал осматривать площадь. Прибор пищал, не замолкая. Черного металла в земле было – хоть добывай. Это нормально. Деревня – мощный источник черного металла. Гвозди, скобы, сломанные подковы, куски кровельного железа, обломки сельхозинструментов – все это щедро удобряет культурный слой. А вот то, что практически не было ни одного сигнала от цветного металла, – это удивляло. Всякие ложки-вилки, детали сбруи, пуговицы и прочие побрякушки просто обязаны иметься. А их не было.
Постепенно в поисках спустился по склону к ручью. И тут прибор показал большой сигнал от черного металла. Что это? Древняя наковальня? Шестерня от какого-то здоровенного механизма? Решил копнуть, чтобы хотя бы понять, какого времени поселение тут было и на что можно рассчитывать. Смело срубил дерн, очертил периметр и начал выбрасывать грунт. Но потом, подумав, решил действовать поаккуратнее. Может, это, конечно, и наковальня. Но мало ли какого она века, зачем портить лопатой исторический материал?
Еще несколько движений лопатой… И вдруг я застыл, а по спине предательской струйкой пробежал холодный пот. Из-под осыпавшегося грунта четко проступал округлый бок предмета, знакомого любому копателю, который работает в местах прошлых сражений и беспокоится за свою жизнь. Противотанковая мина, собственной персоной.
И тут мгновенно все встало на свои места. Я поразился собственной слепоте. Я опытный и осторожный человек. Как я мог не заметить целого набора очевидных признаков – непонятно. Не иначе как временное помешательство.
Ручей в крутых берегах тянулся на несколько километров, и только тут он разрывался удобной седловиной. На том берегу – на несколько километров широкое междулесье. На этом – прямой выход к трассе. Классическое направление танкового прорыва. Кости скота указывали, что этой переправой пользовались, и весьма активно. И переправа эта была заминирована от возможного прохода чужих танков. Ну а ямы эти – не что иное, как заросшие огневые точки обороны переправы.
Перекрестился я и задом-задом сдал обратно. Понятно, конечно, что противотанковая мина – она на то и противотанковая, что рассчитана на давление, как минимум, полтонны. Но, с одной стороны, пролежала она в земле больше полвека, и что там у нее сгнило и насколько – один Бог ведает. Может, по ней сейчас кувалдой можно лупить безбоязненно. А может, наоборот, – воробей сядет, и поминай как звали. Проверять не хочется. К тому же где гарантия, что кроме противотанковых мин здесь обычный противопехоток не натыкали?
Выбрался я за бугор, собрал сваленный там хабар, и потопал на подрагивающих ногах обратно, к машине.
На месте меня ожидал очередной не очень приятный сюрприз. Возле моей машины стоял здоровенный «заряженный» джип, а из него выгружался мужик. Не поймешь его – то ли расфранченный браток, то ли приблатненный коммерсант. Их не особо и различишь, если сам в этом деле не специалист. В глухомани вообще к каждой встрече относишься с опаской. Мало ли, что за люди попадутся. Но и мимо не пройдешь, машины бок о бок стоят. Хотя его джип, пожалуй, заиленную грязюку мог бы и преодолеть. Да видать, хозяин пачкать не захотел.
В общем, подошел я, поздоровался. И пошел разговор, обычный в таких случаях – что нашел да какие приборы и все такое. Только я вам скажу, мужик этот сразу показался неприятным. Весь на пальцах, распонтованный, слова через губу цедит, и смотрит на тебя, как на плевок. Мол, и прибор у меня фуфло, а вот у него хороший. И джпиэска моя – только по городу ходить, а вот у него – ого-го. И все в таком духе. Между делом, выгружаясь, он достал из багажника и воткнул в грунт лопатку, размером с саперную. Классную титановую лопатку.
Правды ради, и прибор, и навигатор у него действительно были дорогие и хорошие. Но лопатка меня просто сразила. Давно о такой мечтал. Спросил у него, где достал и нельзя ли еще найти. Мужик странно покривился, облокотился о свой джип, достал из кармана фляжку и крепко приложился к ней. В воздухе растекся запах хорошего вискаря, не слишком уместного в диком лесу. Мне глотнуть не предложил, разумеется. И рассказал он мне историю.
На кладоискательство его сподвиг сосед. Тоже мужик крутой, при деньгах. У них все время было что-то вроде негласного соревнования. У кого машина круче. У кого баба красивее. Кто от груди больше жмет. Кто выпить больше может. И все такое.
Сосед этот как-то купил по случаю кладоискательское оборудование и решил попытать удачу. Сначала так, для развлечения. А потом втянулся. Так часто бывает. Дело такое, затягивает со страшной силой. Это гораздо круче, чем в казино играть. Сосед накупил уже серьезных металлоискателей и лопат и стал неделями пропадать в полях. И главное, дело у него шло! Поднял несколько серьезных кладов, которыми не забыл похвастаться.
И мужика заело, решил не отставать. Вбухал целое состояние в снаряжение, чтобы все было круче, чем у соседа. А толку – пшик. Клад – он ведь дается не тому, у кого прибор дороже, а кто искать умеет. А главное, у кого душа на нужную волну настроена.
Сосед над ним смеялся, показывая свои находки. И это бесило мужика до невозможности. Среди прочего у соседа была титановая лопатка, которую тот называл своим талисманом. На предложение продать только громко хохотал.
В общем, поехал мужик в очередной раз на поиски. Куда-то в Смоленскую губернию. И так вышло, что набрел в лесу на старую деревню. От домов только заросли крапивы остались да едва заметные камни фундаментов. Потыкался, помыкался, вырыл пяток монет, цены не имеющих. Не в том смысле, что бесценных, а в том, что никому не нужных.
Побрел обратно в расстроенных чувствах. И вдруг под ногой что-то хрустнуло, будто сучок, а через мгновение сзади раздался хлопок, что-то подскочило, упало и укатилось в сторону, потянув дымком. Мужик не сразу понял, что случилось, подошел посмотреть. А когда догадался, что наступил на немецкую мину-лягушку, у которой вышибной заряд сработал, а основной – нет, перепугался до смерти. Поганая штука, эта лягушка. Подскакивает на метр, чуть выше пояса. И уже тогда взрывается. Заряд небольшой, насмерть редко валит. Но оказаться раненому в одиночку в глухом лесу – это считай смертный приговор и есть. Только еще и помрешь в мучениях.
Осознав, что был на волосок от гибели, мужик зарекся шататься по лесам и решил завязать с этим делом, как только вернется домой.
А дома, как назло, сосед с раскопа вернулся. С хорошей горстью серебра и даже парой золотых монет. Зависть мужика обуяла, а ответить нечем. Только и смог сказать, что деревню нашел, да впустую. Сосед опять смеяться начал, что тот бестолочь, и на верном месте ничего не нашел. Тогда мужик в сердцах и сказал ему – сам езжай туда и поищи. А про лягушку умолчал. Дал соседу координаты по навигатору. И тот на следующий день укатил на раскопку.
И с концами. Через неделю на опушке нашли соседскую машину, а соседа ни следов, ничего. Записали пропавшим без вести. А жена соседа вскорости предложила мужику все кладоискательское барахло мужа забрать за сущие гроши. Все равно ей это на фиг не нужно. Так мужику титановая лопатка и досталась. Кстати, после этого и дела у мужика не то чтобы прямо в гору пошли, но находки стали попадаться регулярно, в том числе и ценные.
Пока слушал я его трепотню, что-то во мне просто поднималось. Угробил соседа фактически и стоит щерится. Скомкал я беседу, засобирался. Мол, ехать пора, хочу до города засветло добраться. И тут мужик спрашивает, что я тут нашел и есть ли тут какое перспективное место. Раз уж я все равно уезжаю.
Не знаю, что за черт меня дернул, только махнул я рукой ту сторону, где переправа. Говорю, было там что-то, но я толком не поработал. Мужик посмеялся и двинул в ту сторону.
А я погрузил скарб в машину, сел за руль и уже собрался уезжать. Только беспокойно как-то было. Вот не жаль гада совершенно. Но чем я тогда от него-то отличаюсь. С полчаса сидел, думал. Наконец вылез из машины и пошел в ту сторону. Что говорить буду, не решил, на месте сообразим.
Только дойти я не успел. За бугром что-то громко ухнуло, взвились птицы, по кронам хлестнуло осколками и комьями земли. Уже не ожидая ничего хорошего, я вышел из-за бугра. Хоронить там было нечего, раскидало мужика по всей поляне. Одна лопатка, целенькая и непоцарапанная валялась прямо у моих ног. С ней я и ушел.
И на этом бы истории конец. Но через какие-то две недели у меня по плану был очередной выезд. И опять в те края – к юго-западу от Москвы, в соседнюю область. Вообще-то я те места не очень люблю. Места, конечно, исторические. Но уж больно там войной все перепахано. Я-то по старине специализируюсь, военное железо меня не особо интересует. А там прибор орет не переставая, реагируя на «эхо войны», которым тамошние поля нашпигованы под завязку. Трудно там искать.
Так или иначе, приехал я на давно намеченное место. Опять неприятный сюрприз – поляна вся перепахана, будто картошку сажать собирались. На опушке у леса несколько человек лагерь разбили. Сидят, «употребляют». Подошел, поздоровался. Оказались местные парни из райцентра. Два прибора на всех, один простенький, а третий вообще самодельный. Это меня успокоило. Когда они уйдут, я смогу смело после них еще раз пройтись, моя аппаратура вытащит все, что они наверняка пропустили со своим кружком «Юный техник».
Дело к вечеру, пригласили к столу. Выпили, закусили, еще выпили. Разговорились. Всем моя лопатка понравилась, о таких тут и не мечтали. И я сдуру им обе истории и рассказал. И как мужик эту лопату заимел, и как она мне досталась.
Парни сразу притихли, беседа сама собой умерла. Я, конечно, попытался разрядить обстановку, мол, разыграл их, не дурак же такие вещи рассказывать, если бы они правдой были. Но вечер был уже испорчен. Да и ладно, не детей же мне с ними крестить. Напоследок спросил, не посоветуют ли, где копнуть поутру? Ребята помолчали – кто ж будет заветные места выдавать. И тут один из них говорит, что неподалеку есть высотка, а на подступах к этой высотке – лог. Там раньше ярмарка была. Место не новое, но каждый раз там что-то находят.
Порадовался я за парней, даже расчувствовался. Какие же люди в провинции! Совсем не то, что в циничной столице. Незнакомому москвичу могут про ярмарку рассказать. У нас за такие сведения удавятся.
С такими мыслями я заснул. А утром проснулся с зарей. Парни еще спали, переваривая вчерашнюю попойку. Собрал я прибор, взял лопатку и двинул в указанном направлении.
Место нашел быстро. Приметное место. Через несколько минут работы с прибором я обнаружил, как минимум, три мощных сигнала от больших объектов из черного металла. Действительно, хорошее место. Танкоопасное…
… Парней я будить не стал. А что я мог им сказать? И что они могли мне ответить? Просто воткнул титановую лопатку прямо перед их палаткой, и ушел.
Сестрорецкий рубль
Каким должен быть человек, который решил посвятить свою жизнь поиску кладов? Разумеется, совсем бескорыстных среди нас нет, такие идут в археологи. Но есть очень важный момент. Кладоискателю должен быть присущ здоровый азарт. Для него главное – найти. Вырвать у времени и земли то, что они прячут. Удача имеет большое значение, но решает все же не она. Чтобы найти что-то стоящее, приходится крепко поработать: посидеть в архивах, говорить с множеством людей и анализировать, анализировать, анализировать. Большому «копу» предшествует большая работа. Надеяться с кондачка отрыть сокровища Стеньки Разина – пустое мечтание.
Есть и еще одно наблюдение, оно подтверждалось многократно и сбоев почти не давало. Кладоискательство – это образ жизни. Человек должен просто-напросто любить искать сокрытое. И не так уж важно, что именно он найдет – котелок с серебряными «чешуйками», которые стоят чуть больше самого котелка, или ларец с брюликами. Важнее сам факт находки. Если ты такой человек и тебя привлекает история и процесс поиска – то рано или поздно ты найдешь свои сокровища. Но если ты пришел к кладоискательству исключительно с целью разбогатеть, сорвать куш и озолотиться, то ничего из этого путного не выйдет. Будет тебя преследовать вечная непруха, и фарта у тебя не будет. Будешь ты с черной завистью смотреть, как твои коллеги по поиску между делом находят золотые червонцы, и не понимать, почему ты все время с пустыми руками. Я уж не говорю, что алчность и жадность попросту застят глаза и заставляют умных вроде бы людей совершать несусветно глупые поступки.
Были у меня знакомые. Два друга неразлучных. Всегда все делали вместе: и по бабам, и на пьянку, и на охоту. Даже болели всегда в одно время. Вот и тут «заболели» они кладоискательством одновременно. Был у них какой-то бизнес, но так, средненького масштаба. На жизнь и булку с маслом хватало, а вот на икру уже нет. Я и не знаю, кому из них первому в голову стукнула мысль, что достаточно просто найти клад. Может, мультик про Простоквашино повлиял. Во всяком случае, мысль появилась, мысль созрела и подмяла их под себя полностью. Начитались они в Интернете на копательских форумах историй про клады с золотом да брильянтами и потеряли покой. С этой мыслью спать ложились, с этой мыслью просыпались и в течение всего дня продолжали эту мысль думать.
И в конце концов решили перейти от фантазий к делу. Купили себе хорошие металлоискатели, лопаты, снаряжение. В общем, полный набор «юного кладоискателя».
Но снарядиться мало. Надо знать, что искать, и хорошо бы еще и где. С этим было сложнее. Парни так горели своей идеей, что на серьезные исследования у них не хватало ни времени, ни моральных сил. Хотелось найти быстро, много и прямо завтра.
Прошерстив по-быстрому интернет-ресурсы поисковиков и нумизматов, они нашли то, что хотели. То, что, как им казалось, найти проще простого и озолотиться, не отходя от кассы. Сестрорецкий рубль!
Немного о том, что это вообще такое.
В принципе эта монета не предназначалась для оборота и использования как платежного средства. Когда Екатерина II решила по примеру своих европейских коллег выпустить в обращение бумажные ассигнации, то потребовалось одновременно выпустить монеты достоинством в один рубль, обеспечивающие бумагу реальным содержанием. Именно с этой целью в 1770 году «шальная императрица» издала указ «О делании новой медной монеты». Параметры «монетки» впечатляли: семь с половиной сантиметра в диаметре, три с половиной сантиметра в толщину и вес – под килограмм. Эдакая медная хоккейная шайба. Короче, в кошельке такую не потаскаешь.
Чеканить монету было поручено Сестрорецкому монетному двору при оружейных заводах. Но оружейники с поставленной задачей не справились. Тогдашние технологии не позволили ровно отпиливать заготовки от медных чушек. А для литья монеты пришлось создавать специальный станок, но и он не позволил делать качественную монету. Два года умельцы бились над задачей, экспериментировали, пока не стало ясно, что такая монета казне обходится дороже, чем она стоит. Идею признали неудачной, и чеканка монеты была остановлена. А те несколько десятков все же выпущенных монет со временем стали невероятной нумизматической ценностью. Достаточно сказать, что в последний раз такая вот монетка была продана на аукционе аж в 2003 году за «скромные» 80 тысяч долларов. Количество таких монет в частных и государственных коллекциях на пальцах пересчитать можно. Куда подевались остальные плоды экспериментов сестрорецких монетоделов – неизвестно.
Где-то друзья натолкнулись на информацию об этом пресловутом сестрорецком рубле. И мысль их, как обычно, пронзила одна и та же – если в коллекциях этих рублей меньше, чем было выпущено, то надо найти недостающие. А где искать? Ясен пень – там, где их и делали, в Сестрорецке! Железная логика, возразить нечего.
То, что Сестрорецк – обжитой курортный городок под самым Питером, их не остановило. Это сейчас кругом цивилизация и Интернет в любой деревне, а тогда и освещение далеко не везде было, даже в городах фонари через один горели.
Снарядили ребята экспедицию. Накупили еды на месяц, остановили бизнес и рванули из Москвы в Питер за сокровищами. Незадолго до того кому-то из них перепал УАЗ-«Патриот». Их тогда только выпускать начали. Среди рыбаков, охотников и копарей он был пределом мечтаний. Импортный джип, конечно, – вещь хорошая, но уж больно дорогая. И не дай бог, сломается в полях – чинить некому. А обычный УАЗ, хоть и настоящий вездеход, но на большое расстояние на нем ехать – теще не пожелаешь. Всю душу вытрясешь уже через сто километров. А «Патриот» – та самая золотая середина. Стоит умеренных денег, прет не хуже танка, комфорт как в «паджере». А случись что – починить с помощью молотка и чьей-то матери можно прямо в лесу.
Думали попасть в Сестрорецк засветло, но у нас дорогу планировать – только Бога смешить. Там колесо пробили, тут с гаишником полчаса общались-торговались, здесь дорожники трассу перекопали и т. п… В общем, в Питер въехали, когда уже стемнело. Им бы заночевать в гостинице, а утром на место двинуть. Но азарт уже захватил, да и осталось-то всего ничего, Сестрорецк же – практически пригород.
Но это хорошо говорить, когда дорогу знаешь. А если первый раз в городе, можно и на Красной площади заблудиться. По Питеру поколесили, куда-то выехали, где-то не там свернули. Все. Приехали. Темнота – глаз коли. Пустая неизвестная дорога. Куда ехать – пес знает. То ли обратно в Москву едешь, то ли в Мурманск, то ли вообще к финнам. Навигаторов тогда еще практически не было, только у самых продвинутых.
На дороге ночевать? Страшновато. Память о 90-х, когда на трассе за «Жигули» убить могли, еще свежа. Да и места веселые: граница и порт рядом, лихих людей хватает. И вдруг – деревенька у дороги. Свернули наугад, подъехали к первому же дому, в котором окошки светятся, постучались.
Выходит на крылечко бабушка – божий одуванчик. Седенькая, опрятненькая, белый платочек, чистый фартучек.
– Что случилось, ребятки? – спрашивает.
Те взмолились:
– Пусти, бабуль, переночевать! С дороги сбились, устали, спать хотим. Заплатим сколько скажешь. Да ты не бойся нас, мы хорошие, не бандиты. Хочешь, паспорта отдадим.
Та посмотрела – ребята вроде приличные, одеты добротно, не замызганные, бритые, стриженные. Машина, видать, не из дешевых.
– Заходите, – говорит. – Да машину во двор загоните. Деревня на трассе. Не вы первые, не вы последние. Располагайтесь пока в горнице, а я ужин сотворю.
Парни затащили из машины в дом дорогущие металлоискатели, уселись в светелке у простого деревянного стола на старых колченогих стульях. Вытянули ноги, потрескивая суставами после долгой дороги. А тут и бабулька заходит с чугунком, в котором маслицем и лучком приправленная картошка дымится.
– Вот, – говорит, – отведайте что Бог послал. Как раз только наварила.
Ребята тут же из рюкзака тушенки достали, руки потирают. А бабулька предлагает:
– А самогоночки не желаете? Сама гоню, для себя, не на продажу.
Ну кто ж в здравом уме с дальней дороги, да под картошечку с маслом от пары стаканчиков откажется? А гостеприимная бабулька уже и графинчик запотевший тащит, а в другой руке ведро. Обычное такое, эмалированное.
– И капустки моей отведайте! Хорошая капустка в этом году удалась! С клюковкой заквасила!
Потянулись ребята к ведерку с капустой. Тут и застыли, как соляные столпы. Рты разевают, а сказать ничего не могут. На ведерке обычная такая деревянная крышка-гнет, чтоб капусту прижимать. А для весу на ней лежит позеленевшая от времени медная шайба. Семь с половиной сантиметра в диаметре, три с половиной в толщину. С выдавленной по центру надписью: «Монета рубль».
Ребята, как там у Высоцкого, «отдышались, отхрипелись да откашлялись», и потихоньку вернули себе дар речи. Переглянулись.
– А что это за штука такая у тебя, бабуль? – издалека начал один.
– Давно здесь лежит, – пожала плечами бабка, как те аксакалы из «Белого солнца пустыни».
– Прикольная штуковина. Продай? Тоже буду рыбу соленую ей прижимать.
– Да зачем продавать? Самой сгодится. Она, вишь, медная, кислоту на себя берет. Самое то для капусты-то.
– Ну продай, тыщу рублей дам! – не унимался «археолог».
Бабка только засмеялась да рукой махнула.
– Пять тыщ дам! – встрял второй товарищ.
– Дык старая она, – развела руками бабка. – Моя прабабка еще ей капусту придавливала. Ей уж сто лет. А может, и двести. Эта… как ее… реликвия! Как же я ее продам? Не, пусть лежит. Богатства мне с нее привалит, а сердце вроде как греет.
Переглянулись охотники за сокровищами, лбы вспотевшие отерли. Вот же оно, прямо в руки лезет! Ни искать, ни копать – ничего не надо! Это же судьба! За чем ехали, то и нашли в первой же избе!
Наверное, и грешные мысли в голове мелькнуть успели, но к чести парней, эти мысли они откинули. Но глаза уже застило, как у охотничьего пса, который заячий хвост в шаге видит.
– Бабка, а чего хочешь-то? – говорят.
Бабулька задумалась, взяла в руки «шайбу», бросила ее небрежно обратно в ведро, так, что у парней чуть сердце не остановилось.
– Внук у меня со дня на день из армии приходит. Вот, думаю, подарок бы ему справить.
– Так давай справим! – обрадовались ребятки. – Давай мы ему магнитофон купим. Или даже телефон сотовый!
– He, – засмеялась бабка. – На кой ему телефон, у нас на улице есть один – и хватит. Машину бы ему. У вас вон, смотрю, хороший «бобик» для наших мест. Хотите – сменяю.
Ребята растерялись. Халявы не получается. Думали вообще за «бусы» сокровище купить. Да не тут-то было. С другой стороны – ну что УАЗ? За такой рубль можно десять купить!
– А за десять тыщ продашь? – сделали последнюю попытку.
Бабка насупилась.
– Да что вы, в самом деле, на базаре что ли? Сказала – не продам. Значит – не продам. На той неделе тоже какие-то приезжали, тридцать сулили – и то не продала. На что мне, старой, деньги? У меня и так все есть. Машину бы внуку – это другое дело.
Упоминание о конкурентах и вовсе лишило парней последних тормозов.
– Хорошо! – чуть не заорал хозяин УАЗа. – Согласны! А как оформлять будем?
– Дарственную пиши, – подсказала бабка. – А я пока соседа позову. Он у нас нотариус.
Пока ребята сочиняли дарственную на машину, бабка отлучилась и через три минуты вернулась с плотным лысым мужиком, который под мышкой нес ноутбук и портфель. С ними были два молодца, свидетели, как их представил нотариус. Ребята еще подивились деревенской взаимовыручке. В городе поди найди нотариуса да двух свидетелей, когда на часах за полночь перевалило.
Оформили дарственную в два счета. Парни уже на ногах стоять не могут от возбуждения. Вот оно, счастье кладоискательское! Кто там говорил, что надо многие годы потратить, чтобы что-то стоящее у земли отнять? Брехня! Удача нужна! Главное – очень хотеть, и тогда что ищешь, само в руки придет.
Как водится, обмыли сделку. Но на месте уж не сидится.
– Как нам до города добраться? – спрашивают.
– Автобус только в обед. Да чего его ждать? – усмехнулся нотариус. – Мой сын вас хоть сейчас до Питера подбросит.
А парням только того и надо, обрадовались. В миг побросали в машину пожитки, какие могли на себе унести. Еду, что на месяц заготовили, бабке оставили. Рубль в рушничок вышитый завернули.
И вот опять ночные поля, огни неизвестных деревень, где едем, куда… Вскоре показались огни Питера, пустые улицы, Московский вокзал…
Всю ночь до Москвы парни не могли сомкнуть глаз, таращась на лежащий на столе сестрорецкий рубль. Неужели, удалось? Сами себе не верили.
В Москве прямо с вокзала побежали к знакомому эксперту-коллекционеру – прикинуть, куда повыгоднее пристроить находку. Пищат от восторга, перебивают друг дружку – приборы расчехлить не успели! Лопаты не доставали! А вот оно! Доставай микроскоп, оценивать будешь, не обидим! И – бух – рубль на стол. Стоят с видом победителей.
Эксперт, пожилой еврей-нумизмат, отставил на место микроскоп, поднял бровь, почесал ермолку.
– Что это?
– Рубль сестрорецкий! Не разбираешься что ли? – смеются друзья.
– А я тогда кто, Майкл Джексон?
Парни опешили.
– Что ты имеешь в виду?
– Мне очень не хочется вас расстраивать, – развел руками эксперт. – Но ваш рубль делали на Малой Арнаутской, причем на кухне на сковородке.
– Хочешь сказать, что это подделка? – начало трясти друзей, еще не веря в такую трагедию.
– Как вам сказать, – замялся эксперт. – Подделка – это когда одну вещь пытаются сделать похожей на другую. А тут… даже не пытались. Этот предмет похож на сестрорецкий рубль только по форме – он тоже круглый. А в остальном похож не больше чем футбольный мяч на глобус. Штемпель неправильный, вензеля Екатерины от балды нарисованы… Да его даже не пытались сделать похожим. Вы хоть на картинках настоящий сестрорецкий рубль видели?
Парни переглянулись и опустили глаза. Видели. Конечно, видели. Вот только когда эту шайбу увидели, как будто занавес на глаза упал. Азарт и жадность словно мозг отключили.
– А сколько он может стоить? – с последней надеждой спросили они.
– Не знаю. Через дорогу пункт приема цветного металла. Там точнее скажут, – убил надежду эксперт.
На всякий случай сходили еще к паре специалистов. Результат тот же.
В груди злость клокочет. И обида. Ну и стыдно – не без того. Ведь обули, как пацанов мелких. Сами в ловушку лезли, и еще толкались в дверях. А самое обидное – и предъявить бабке по большому счету нечего. Она ж ни разу не сказала, что, вот, мол, ребятушки, настоящий сестрорецкий рубль, подлинный. Как ни крути, получается, что они сами навязали ей сделку – медную шайбу на внедорожник. А она вроде как и ни при чем. Да и дарственная по всем правилам оформлена.
– В глаза хочу змеюке посмотреть, – сказал один.
– Я тоже, – согласился второй.
На следующий день сели на «Стрелу» – и обратно, в город трех революций. На вокзале долго искали таксиста, который бы согласился везти их туда не знаю куда. Ведь ни названия деревни, ни точного ее расположения они не знали. Наконец, нашли. В окрестности Сестрорецка опять подъехали затемно. Долго крутились по местным дорогам и дорожкам, пытаясь вспомнить нужную точку. Пока таксист не взбеленился и не послал их к черту с их поисками.
Хотели уже вернуться в Питер, но на пути встретилась еще деревня. Тормознули таксиста, начали прикидывать, тут или не тут. Доприкидывались до того, что таксист высадил их на фиг, взял деньги и укатил. Ищите, мол, сами, у меня уже сил нет.
Огляделись, приметили избу, в которой окна светятся, несмотря на поздний час. Постучались.
Открывает бабка, божий одуванчик. Только другая, естественно. Попросились переночевать. Денег посулили. Та не отказала. Быстренько собрала на стол поздним гостям. Картошечки вареной выставила, бутылочку из холодильника достала и отлучилась куда-то.
Сидят друзья, картошку вилкой без аппетита ковыряют, друг на друга смотреть не могут.
А тут и бабулька из сеней заходит. В руке ведерко.
– Капустки не желаете, ребятишки? – спрашивает.
Ребятишки глянули на капустку, а через секунду валялись на полу, хохоча до рези в животе. Капустку закрывала деревянная крышечка, подпертая позеленевшей о времени здоровенной медной шайбой, с надписью на штемпеле «Монета Рубль».
Такой вот незатейливый придорожный бизнес по-сестрорецки.
Облом
В кладоискательском деле удача имеет огромное значение. Но не главное. Это только непосвященному кажется, что тут – как в рулетке: все зависит от прихоти шарика. И если ты фартовый, то куда лопатой ни ткни – сразу на горшок с золотом попадешь. А если лузер, то и шансов нет. На самом деле все иначе. Прежде всего это огромный труд по поиску места – долгие часы в архивах, сотни разговоров с местными стариками и словоохотливыми бабками, литры выпитой с аборигенами водки, чтобы сделать их разговорчивее. А главное – опыт. Только он подскажет, где стоит искать кубышку, а где – дохлый номер.
И все же госпожу Удачу со счетов скидывать нельзя. А если быть точнее – то ее антипода, господина Облома. И если Удача любит подготовленных и, как говорится, «везёт тем, кто везёт», то Облом может обломать любого, будь ты новичок или матерый копарь.
У меня есть свои способы борьбы с этим неприятным «товарищем». Такие обломы случаются, когда я с утра молитвенное правило не выполнил. Тогда весь день насмарку идет – за что бы я ни брался. А если проспал воскресную литургию и не сходил в храм на службу – тогда насмарку вся неделя.
Так случилось и в тот памятный раз…
…«Облом» – подумал я, выйдя на эту поляну. Стало очень обидно. Ведь поляну-то эту я приметил давно. По косвенным признакам было понятно, что здесь было какое-то поселение. Тут и дороги проходили недалеко, и вода имелась – большой ручей. Да и карты генерального межевания этот вывод подтверждали. Давно планировал посетить это место и «взять его на лопату». Да как-то все откладывал. Причины разные находились, но, если быть честным с самим собой, то, скорее всего, виной тому 4 полноценных километра по глухому лесу без намека на тропинки. Как-то всегда находились объекты, куда добраться проще, пусть они и не такие перспективные.
В общем, дооткладывался. Потому что, когда вышел на заветную поляну, увидел ее перекопанной вдоль и поперек. Вся в кратерах, как обратная сторона Луны. Руки сразу опустились. А когда пригляделся, вообще чуть волком не взвыл. Опытному глазу сразу стало понятно, что перекопана она совсем недавно, каких-то пару часов назад. А по отличительным признакам догадался, что копали не зря, а с результатом. В центре поляны большой раскоп, а в его середине – еще и углубление. То есть однозначные приметы «распаханного клада».
В двух словах поясню этот кладоискательский термин. Скажем, лет 200 назад кто-то зарыл кубышку с монетами. Прошло время, на этом месте уже колхозное поле или частный огород. Идет трактор, пашет поле и плугом сносит верх этого волшебного горшочка. Горшочек разбит, плуг растащил монеты по полю, и никто этого не заметил – так часто бывает. Но сам низ горшка остался на месте. Потом приходят ребята с металлоискателями и начинают поднимать монеты. Если они опытные, то по этой россыпи узнают «распашку» и начинают тщательный поиск, пока не выйдут на «гнездо», где и лежит донышко того горшочка с остатками монет. Вот это углубление в центре раскопа и показывает красноречиво, что тут парни горшочек и нашли. А разрытое пятно где-то 3 на 5 метров – это они собирали распашку.
Опоздал я буквально на несколько часов. А на опушке и сами мои удачливые конкуренты объявились. Сидят у костерка, закусочка разложена, бутылочка открыта. Обмывают находку. А между стопочками расслабленно ходят и остатки клада добирают.
Ну что делать? Махнул рукой на расстройство, подошел познакомиться. Ребята были уже довольные, добрые, конкурента во мне уже не видели. Так что и к костерку усадили, и стаканчик налили, и даже великодушно позволили с металлоискателем по поляне побродить, пропущенные монетки поискать. А чего им, основную часть они уже подняли, настроение хорошее.
Мужики оказались нормальные, доброжелательные, что не всегда среди кладоискателей бывает. Приехали из Москвы, практически мои ровесники. Рассказали, что клад был легким, плугом горшок почти не повредило, и почти все монеты были в одном месте. «Чешуя» Ивана Грозного в количестве более тысячи штук. Это такие мелкие монетки, размером с рыбью чешую. Не сказать, чтобы прямо великой ценности, но все равно находка приятная. И лежал неглубоко, на два штыка лопаты.
Я с ними своей досадой поделился, рассказал, что уже не один год как это место приметил, да все никак не мог собраться. И надо же – опоздал всего ничего, прямо как на последнюю электричку.
Ребята посочувствовали. «Вот так облом», – говорят. Подняли под это дело еще рюмочку. И как-то разговор сам собой вышел на тему кому – какой облом выпадал на нашей стезе. Так и передам их рассказы от первого лица:
Первый товарищ:
– Был у меня приятель, который очень сильно жаждал денег. Деньги решил эти зарабатывать именно с помощью кладоискателей. Он знал, что на картах можно разбогатеть – его друзья продавали. Но доступа к важным сведениям у него не было. И поэтому сам вооружился километровкой тех времен и фломастерами.
На этой карте он сам фломастером нарисовал линии обороны, где штаб находится, направления ударов, котлы, окружения, расположения частей. Подписал, что это план такой-то операции, 1942 г., «утверждаю, маршал Жуков».
Начал ее ксерить, чтобы не было видно, что это фломастером все нарисовано и вообще – новодел.
Продавал карту за хорошие деньги копателям, которые работали по войне военными археологами. Карта была Смоленской губернии, которая ну вся в войне. Куда ни залезь, где ни копни – везде в земле эхо войны. Поэтому все, кому он продавал эту карту, – были довольны. Кто-то что-то находил, кого-то местные жители перенаправляли. А если не находил – винил только себя, мол, неправильно прочитал, тут ошибся и т. д.
Но так получилось, что в одном и том же месте в том районе пересеклись два кладоискателя, и у обоих была одна и та же карта. Стали разбираться. Вроде как вдоль такой-то речки на берегу должна быть линия обороны, а вроде и нет ее. Год на карте был отмечен неверно: то ли немцы еще не пришли, то ли уже их прогнали. «Утверждаю, маршал Жуков» – он в этих местах никогда не командовал. В эти годы он Ленинград спасал. В общем, одни ляпы. Поняли, что водят их за нос. А денежки уже уплачены.
Приятель этот продавал карты через Интернет. Вскоре ему поступил заказ. Нужно там проехать до конечной остановки, пройти туда-то за гаражи, выйти на полянку, и там его будут ждать с большим заказом на эти карты. Приятель обрадовался, побежал на встречу, и там неудачливого бизнесмена побили лопатами. Вот такой был ему облом.
Не считая сегодняшнего облома – следующую историю решил рассказать я.
– Началось все с того, что ко мне обратился телеканал из разряда «самый мистический» и предложил сняться в передаче о копателях. Бесплатная реклама кладоискательской конторе никогда не помешает, и поэтому я на такие вещи всегда соглашаюсь.
Суть их фильма была такова: было племя скифов, над которыми нависла угроза исчезновения, и они приняли решение разделиться на три части, чтобы сохранить свой род. Одни ушли в район Крыма. Другие – в район Алтая. А третьи по сюжету ушли в Сокольники. Они катили перед собой какое-то колесо судьбы, которое им что-то предсказывало. По сюжету мы должны были организовать поиски этого колеса. Продюсеры договорились с парком в Сокольниках о возможности покопать в таком закрытом месте. И я тоже не стал отпускать такой возможности.
Сюжет был абсолютно комичный, но это не мое дело – бесплатная реклама не помешает.
Между съемками я включал прибор и ходил по лесам и полянкам. Эффективность была неплохая – на 5 пробок от водки находил 5 монет.
В общем, сюжет отсняли, и фильм прошел по телеканалу. Была куча отзывов, знающий народ ржал по поводу этой шизофрении. Незнающий тоже ржал по поводу того, что скифы пошли на Алтай, в Крым и Сокольники. На этом все и закончилось.
Но прошло немного времени – ко мне пришел восторженный поклонник, обнял, поставил бутылку водки. Он рассказал, что живет недалеко от Сокольников и, после того как увидел по ТВ этот сюжет, загорелся идеей что-то найти. Купил прибор, пошел в парк. И за один сезон нашел там три больших полноценных клада. Какие-то монеты я купил у него для себя, какие-то – на продажу. Жаба меня душила неимоверная. Я своими руками передал свое счастье совершенно постороннему человеку. Я считал это своим самым большим обломом, круче не было. Ребята, слушавшие рассказ, усмехнулись. Похлопали по плечу и высказали, что нефиг в телевизор лезть.
Третью историю начал рассказывать последний товарищ.
Усмехнулся, закурил, махнул стопочку и сказал:
– Сынки, вы отдыхаете по сравнению с тем, что произошло со мной.
Были у меня друзья под Хотунью. Это древнейшее место, бывший волостной центр. Это государевы земли, и в свое время там Петр II охотился. Место историческое. Есть такое понятие – земля Лопастинская – там было имение графов Орловых. И были на той земле у рассказчика товарищи, которые там жили. И как-то они обмолвились, что вот ты кладоискатель, а мы без всяких приборов с женой и тещей в огороде копаемся и постоянно вылезают большие серебряные монеты с портретами царей и императриц. И уже штук 11 нашли.
Тут у рассказчика сразу – ушки на макушке – понимает, что монеты это времен Петра I и Екатерины, а стоимость каждой может достигать от двадцати до двухсот тысяч. И там их явно не с десяток – там целый клад. Такие монеты поштучно не валяются – они очень редкие и дорогие. И то, что во время огородных работ их находят, – это значит, что клад распаханный. Было предложение клад докопать.
Приехали семья кладоискателя и еще семья, которая в то место приглашала.
Место то было в низине, где много родников, оврагов и известняка. Рассказчик говорит, что сразу взял металлоискатель и пошел в огород. Около 20 монет он нашел просто россыпью и в конце концов обнаружил гнездо, где и был центр клада. Это была половинка горшка, из которого единым слипшимся комом торчали монеты. То ли от того, что пожар был, то ли из-за того, что грунтовые воды рядом и известняка полно. По самым примерным оценкам, клад тянул на несколько миллионов рублей. Там проглядывались монеты и Петра II, и Петра I, и т. д. – они стоили очень много.
Те монеты, которые нашли отдельно, – просто сложили. А те, которые слипшимся комом, хотели отдать специалисту, чтобы он их аккуратно разъединил. Потому что, если на монетке будет какой-то дефект, царапина, зазубрина – ее стоимость в разы уменьшается. Поэтому решили отдать это реставратору монет.
По договоренности каждой семье принадлежало 50% от стоимости клада. В конце концов, друзья. Торопиться не стали и решили предварительно отметить находку. Семьи, дети, шашлык, коньяк и все остальное.
Наотмечались так, что каждый, где упал, там и проснулся. Дети, конечно же, остались без присмотра.
А полгоршка с монетами замочили просто в тазу в обычной воде.
С утра рассказчик просыпается просто от нечеловеческого воя вперемежку с рыданиями. Не может понять, что это такое. С большой тяжелой головой он встал и пошел на этой вой. И то, что он увидел – было страшно. Не дай бог какому-нибудь кладоискателю увидеть такое в своей жизни.
Перед кладом на коленях сидел хозяин, который и позвал в это место, держался за голову, раскачивался из стороны в сторону и выл. На него смотрела куча ошалевших детишек. Человека 3–4 лет 7-11. В руках у детишек было долото, молоток, плоскогубцы, отвертка.
Все монетки были разъединены. И именно этими инструментами. Выдранные, вывернутые. Ком теперь представлял из себя отдельные монетки, но в виде месива. Этот ком был разбит молотком.
Стоимость каждой монетки упала до стоимости серебра, из которого они были отлиты. Рассказчик сказал, что его особо ничего не волнует. Забрал те 20 с небольшим монет, которые нашли по отдельности. Сказал, что это его часть. И рвя на себе волосы, покинул это теперь бедное и несчастное семейство, которое полдня назад было миллионерами, а сегодня уже такие же, как были раньше. Выбрать из тех монет было уже ничего нельзя.
Мы выслушали этот рассказ около костра и поняли, что наши обломы даже близко с этим не стояли.
Я пожелал ребятам удачи. Походил немного, поднял несколько «чешуек» и пошел обратно, где оставил машину. Подойдя к месту, я от души выругался. Ушлые местные разбили заднее стекло на моей «Ниве» и вытащили из салона все, включая коврики.
«Облом», – подумал я.
Варшкен
Есть такая примета – большой клад никогда не дается с первого раза. Это, можно сказать, аксиома, которую знает любой охотник за сокровищами. Ну, кроме новичков, конечно. Те свято уверены – купил прибор, взял лопату, и через день ты весь в золоте. Прямо «Трое из Простоквашино».
На самом деле примета эта практически не дает сбоев. Какой-нибудь горшочек с медью или серебром можно поднять, даже просто присмотревшись, по характерным признакам пропавшего жилья. Где люди жили, там и прятали. А вот с крупной «заначкой» так не выйдет. Можно получить детальнейшее описание, найти место, приехать с исправным прибором и полным комплектом оборудования, получить на месте подтверждение, порадоваться отличной погоде – и уехать ни с чем. А во второй раз приехать и взять его почти голыми руками. Не знаю, почему так, но проверено лично и неоднократно.
Эта история началась с того, что в журнале «Форбс» вышла статья про мою кладоискательскую контору, в которой я в очередной раз выступал в роли эксперта-консультанта. От таких предложений стараюсь не отказываться. Это только кажется, что охотники за сокровищами – люди нелюдимые, скрытные, боящиеся огласки. На самом деле нам постоянно приходится общаться. И чем больше ты знаешь людей, чем больше знают тебя, тем больше историй о кладах ты слышишь. Соответственно, процент вероятной удачи тоже повышается. Так что любая возможность бесплатной рекламы нам всегда на руку.
Через несколько дней после выхода статьи в моей конторе раздался телефонный звонок. Молодой, но напористый голос начал задавать вопросы – как мы работаем, на каких условиях и т. п. И не желаем ли мы посотрудничать. Посотрудничать мы всегда готовы, лишь бы дело было перспективное и интересное. Договорились о встрече.
На встречу я отправился с оптимизмом. Новый клиент – это всегда интересно. К тому же информацию о нас он узнал не в какой-нибудь желтушной прессе, а в журнале «Форбс». Это отчасти говорит о круге его интересов и в определенной степени о платежеспособности. Да и встречу он назначил в кафешке из разряда «чашка кофе по цене обеда на троих», что тоже о многом могло сказать.
Клиент появился минута в минуту. Приехал на хорошей машине, выглядел весьма презентабельно. Молодой, активный, речь правильная, уверенная, по разговору видно, что парень образованный. Назвался Димой. Даже по первому впечатлению понятно – дело серьезное. Это вам не бабка, которая звонит и рассказывает, что у нее на огороде Наполеон золото партии закопал, отняв его у Емельяна Пугачева.
У нас, кстати, есть два типа договора на услуги. Это почасовая работа и на долю от найденного. Почасовую мы выкатываем, когда уверены, что дело пустое, но клиент не желает ничего слышать. Многих это отрезвляет. А если клиент настаивает, что ж – его деньги, его проблемы. За ваши деньги любой каприз. Договор на долю не жесткий. Каждый раз доля оговаривается отдельно. Факторов много. Тут и вероятность находки, и сложность работ, и предполагаемый куш. Разумеется, мы стараемся выторговать себе побольше. Но решается всегда индивидуально. Понятно же, что 30% от миллиона – это больше, чем 50% от ста тысяч.
Но вернемся к разговору с Димой. Вот что он рассказал.
Родня его из «питерских». Ну, тех самых… Не знаю, есть ли у них домик в дачном кооперативе «Озеро», но с членами этого кооператива они знакомы лично и неформально – это точно. Так что у Димы все пути для бизнеса открыты. Бизнес у него, так сказать, диверсифицированный. Проще говоря, срубает деньги там, где получится, без особой системы. Там кабак откроет, тут автозаправку, здесь партию товара по хорошей цене перепродаст. К стратегическим позициям вроде нефти или металла его по молодости пока не подпускают. Дескать, потренируйся пока «на кошках».
Одной из таких «кошек» оказалась усадьба с необычным для Прибалтики почти армянским названием Варшкен, которую превратили в элитную базу отдыха. Усадьба эта старинная, немецкая, в Калининградской области, в паре километров от поселка Янтарный. Море неподалеку, природа – закачаешься. Рядом известный на весь мир карьер, где 90% российского янтаря добывается. В общем – рай. Пока туда едут калининградцы и люди из ближайших окрестностей. Но Дима хочет раскрутить Варшкен на общероссийский уровень, а в ближайшей перспективе выйти на мировой рынок. Все данные для этого имеются. Есть конюшня, большие территории, хозпостройки, бильярдная, сауна, мини-зоопарк, парк с огромными деревьями. Надо только немного поработать. Сейчас решили надстроить этаж, облагородить древние помещения, углубить подвал.
Я его слушал и скучал. Бизнес, конечно, – дело увлекательное. Но только для тех, кто им занимается. Для меня же что содержание гостиницы, что разведение цыплят, что торговля на бирже – скукота.
Наконец Дима смекнул, что я вот-вот засну, и перешел к делу. В свое время усадьба Варшкен являлась административным комплексом бывших немецких янтарных приисков. И построена по типичному восточно-прусскому проекту. Рядом есть еще несколько похожих усадеб. Вся эта Восточная Пруссия разбита на усадьбы. У каждой из них обязательно должен быть подвал, где когда-то хранились продукты, вино и т. д. А в Варшкене подвала нет.
Тут я встрепенулся. Это еще не было какой-то осознанной мыслью. Скорее предчувствие. Когда что-то не так, это всегда примета для нас. Это как обследуешь старый дом, во всех квартирах есть окошко вентиляции, а в одной нет.
Находишь это замурованное окошко, и почти наверняка там какая-то заначка. Короче, мне стало интересно. А после следующих слов Димы интерес только возрос.
В соседней усадьбе, говорит, тоже подвала не было. Никто об этом не задумывался. Но, когда начали во дворе проводить земельные работы, трактор возьми и провались. Раскопали провал и нашли тот самый отсутствующий подвал, длинный, похожий на отрезок туннеля метро. А в нем «роллс-ройс» 1938 года выпуска. Законсервированный, в масле, под брезентом. Залили какие нужно жидкости, поменяли рассохшиеся от времени резинки, завели и поехали. Хотели себе оставить, но, когда на них вышли коллекционеры и предложили цену, охренели и тут же продали. У Путина «майбах» значительно дешевле.
– И вы хотите… – начал я.
– Я тоже такой хочу! – воскликнул Дима. Но, увидев мою ухмылку, поправился: – Ясное дело, не машину такую же хочу. Хочу отыскать свой «погреб». Не может быть, чтобы его у нас не было. Во всех усадьбах есть, а у нас нет? Так не бывает! А раз он спрятан, значит, что-то в нем есть. Пусть не «роллс-ройс», но наверняка что-то ценное. Не ценное не стали бы прятать. А перепахивать усадьбу целиком мы не можем. Там уже вовсю строительство пансионата идет.
Я решил, что дело может быть стоящим. Это же администрация янтарных приисков, народ в ней жил состоятельный.
А Дима продолжал рассказывать, все больше разжигая мой интерес.
Оказывается, в подвале усадьбы есть большой колодец, и бывший управляющий до реставрационных работ решил там пошариться без всякого опыта и техники. Сразу нашел ржавый «шмайсер». Но на нормальные работы у него опыта не хватило. А потом он как-то неожиданно помер.
А еще недавно к ним приезжали три немца. Старик лет 85 лет и два его сына, тоже уже пенсионного возраста. Оказалось, что это сын последнего владельца усадьбы со своими детьми. Вроде как еще во время войны он тут жил совсем ребенком. И решил на склоне лет посетить родные места, предаться ностальгии. Немцы в этих краях вообще частые гости. Их же тогда выселили отсюда. 24 часа и пуд вещей на руки – и бегом в Германию. Они особо и не упирались, боялись мести русских за зверства во время войны.
Дед со своими сыновьями много гулял по окрестностям, они надолго пропадали. Дед все просился переночевать в подвале, говорил, что в детстве там спал, волю тренировал. Но там уже шли работы, и его туда не пустили. Дима был уверен, что старикан не просто так приезжал, а явно что-то искал. Через годик старик собирается еще наведаться. И Дима хочет его опередить.
На словах любители найти клад всегда очень убедительны. Но я давно научился отличать фанатичную болтовню от реальных шансов. В Димином рассказе все сходилось. Перешли к торговле, чтобы составить окончательный договор. В нашем деле это серьезный момент. Не умеешь торговаться – останешься с одними медяками. Наши юристы долго утрясали все моменты: за чей счет перелет, проживание, кормежка, какой процент и все такое. Договорились в итоге.
И вскоре мы с моим ведущим специалистом Олегом уже сидели в самолете. Набрали оборудования на все случаи жизни – и глубинные металлоискатели, и досмотровые – чтобы искать по чердакам и небольшим замкнутым помещениям. И еще много чего.
Прилетели в Калининград. Из Варшкена за нами прислали машину – ждали уже. Пока ехали – глаза отдыхали. Все же это совсем другая страна, хоть и российская территория. Такое ощущение, что с середины 30-х годов прошлого века ничего не изменилось. Будто по довоенной Германии едешь. Фольварки, домики с красной черепицей, на дорогах брусчатка, которая еще века пролежит, хоть на танках по ней раскатывай. И ведь ездили когда-то и на танках деды наши.
Правда, есть в ней и минус. Колеса на ней плохо сцепляются, а после дождя и вовсе, как каток. В те годы да при тех скоростях это было не критично. А сейчас народ бьется постоянно. Да еще дороги обсажены толстенными дубами и тисами, которые подступают прямо к обочинам. Ехать между ними красиво, но если слетаешь с дороги, то прямиком в дуб толщиной в два-три обхвата. Их здесь называют последними солдатами рейха. Много народу они забрали. Все в венках стоят.
В усадьбе нас встретили, накормили, поселили. Дима должен был приехать на следующий день. Мы решили без него не начинать. Не то чтобы опасались недоверия, но такие вещи лучше делать в присутствии заказчика. А пока попросили показать нам территорию, чтобы понять объем работ, «пристреляться» к местности и все такое.
Управляющий отнесся к делу с энтузиазмом. Водил нас повсюду, рассказывал, что да как. Показал место, где раньше были колодцы. Рассказал, что янтаря в старые годы добывали тоннами. После войны, когда были проблемы с дровами, местные печки янтарем топили. Находили в окрестностях зарытые убегающими немцами дорогую посуду и кухонную утварь. Притащил местного дедка, который в усадьбе после войны жил – ее использовали как своеобразную коммунальную квартиру. Многие дома были войной разрушены, жить было негде. Дедок нам тоже много рассказал, как здесь все выглядело в его время, где какие строения стояли, что перестроили, что снесли. Мы слушали, записывали и зарисовывали. Бесполезной информации в нашем деле не бывает.
Когда облазили всю территорию, решили погулять вокруг усадьбы. По договору, кстати, мы обязывались поделить с заказчиком все найденное на территории, а все, что за забором, договора не касалось. Я, когда осмотрелся, порадовался за этот пункт. Старая усадьба явно была больше, чем ныне очерченные ее границы.
Дедок опять пошел с нами. Прямо за забором усадьбы был старый пруд. Ну то есть то, что раньше было прудом, а сейчас представляло собой заиленную яму, в которой кое-где еще можно было разглядеть немножко воды. Поскольку пруд находился не на территории усадьбы, то и Диме он не принадлежал, и облагородить его не представлялось возможным.
Как сказал дедок, пруд этот был центральным из каскада из трех водоемов. Остальные два были не видны за стволами вековых дубов и тисов, росших вокруг в изобилии. По словам дедка, в этих прудах много чего можно было найти. Тут и оружие топили, чтоб властям не сдавать, и еще много чего.
Мы попытались подобраться поближе, чтобы оценить – не стоит ли в свободное время тут с металлоискателем полазить. Но дело было осенью, все вокруг раскисло от дождей. Вряд ли прибор бы помог. А дедок, глядя, как мы шлепаем по грязи, добавил «огня». Говорит, где-то в 70-х годах к верхнему в каскаде пруду приезжал водовоз, чтобы закачать в бочку воды. А когда разворачивался, колесами срезал слой земли. И под ним обнаружилась бочка. А в бочке – янтарь. Да не просто куски смолы, которой тут хоть лопатой греби, а ювелирные изделия. Пока органы прознали про это дело, местные успели полбочки растащить. Милиция потом долго ходила по дворам, пытались вернуть растащенное, да куда там. А сейчас того пруда нет, одна сухая яма осталась – спустили давно. Потому как хозяина у него не осталось, содержать некому в чистоте, а без хозяина он превратился в вонючую болотину, рассадник комарья.
Напоследок мы поблагодарили дедка, угостили его немного – хороший из него рассказчик показался. И интересно говорил, и полезно.
Наутро приехал Дима, и мы принялись за дело. Поскольку приезжие немецкие «хозяева» упорно прорывались в подвал, решили начать оттуда. Но тут нас сразу постигло разочарование. Подвал буквально весь был нашпигован железом. Мало того, что металлические стеллажи, горы инструментов и оборудования – это еще можно было вытащить, хотя для этого пришлось бы на несколько дней заморозить работы по реконструкции, чего Дима категорически не хотел. Но ведь еще и в стенах полно арматуры, и набито множество штырей, дюбелей и прочего крепежа для текущих работ. Металлоискатель в такой обстановке был почти бесполезен.
Попробовали откачать колодец. Но, как уже говорилось, предыдущий управляющий там уже искал. Поэтому уловом была какая-то смешная несущественная мелочь.
Осматривая подвал, я вдруг обнаружил на стенах метки, оставленные явно не строителями. Поколупавшись с ними, я понял, что это. Кто-то бурил стены длинным тонким сверлом, а потом заделывал отверстия. Объяснение одно – этот кто-то пытался путем измерения толщины стен вычислить несоответствия в геометрии и таким образом найти скрытые помещения или тайники. По всей видимости, это делал управляющий до того, как неожиданно скончался.
Я поделился этим соображением с Димой. А учитывая визит немцев, сказал, что процентов на 99 уверен, что тут, в подвале, клад есть. Но мы сейчас его найти не сможем. Для этого пришлось бы сносить все перегородки и разбирать кладку стен. А мы для таких масштабных работ не обладаем ни оборудованием, ни строительной квалификацией. Но Дима нас радостно успокоил, что как раз этим в ближайшее время должна заняться строительная бригада.
Я дал ему несколько советов и консультаций, строжайшим образом предупредив, что все работы должны вестись только под присмотром либо самого Димы, либо человека, которому он полностью доверяет. И чтобы никаких отлучек покурить – вероятность находки чрезвычайно велика.
В общем, Диме мы настроение подняли, а вот сами загрустили. Я чувствовал, что клад рядом, но взять его оказалось «руки коротки».
Оставшееся время мы отдыхали, наслаждаясь гостеприимством персонала и красотами природы, и пили «варшкеновку» – замечательный самодельный бальзам. Между делом попытались поискать наудачу на самой территории усадьбы, но все впустую. Гильзы, ржавые ножи, патроны и медяки-потеряшки. Даже небольшой грунтовой горб, который я счел благоприятной приметой, оказался, так сказать, «новоделом» – его создали строители в 60-х, когда закапывали канализационную трубу.
В последний свой день мы пошли погулять по окрестностям. Дима пошел с нами. Прекрасный солнечный день, с огромных деревьев опадает листва, воздух полон осенней свежести и запахов близкого моря. Такой аромат бывает только в Прибалтике, на южных морях пахнет иначе.
Наслаждаться бы, но точила мысль о пустом времени. Не отдыхать же мы сюда приезжали!
Мы неспешно гуляли вдоль каскада старых прудов. Я показал Диме место у верхнего пруда, где водовоз своротил бочку с драгоценностями. Он удивился, потому что не слышал об этом.
Дошли до нижнего пруда. Тут я Диму немного огорчил. Немцы все же уехали с родовых земель не с пустыми руками. Я это заметил еще в первый день, но не хотел огорчать хозяина. Приметы были отчетливы и однозначны. От этого пруда тоже ничего, кроме лужи, не осталось. Но очертания водоема просматривались отчетливо. И в его центре лежал огромный валун. Когда пруд еще был наполнен водой, вершина валуна возвышалась над поверхностью, являясь четким ориентиром. А на берегу пруда, в небольшом отдалении от среза воды, росли два огромных дерева. Им было явно намного больше ста лет. То есть во время бегства отсюда немцев они были уже большими и взрослыми.
Дима пока не понимал, в чем дело, и я объяснил. Клад ведь нужно не только закопать, но потом и найти. А для этого нужны ясные приметы. Так вот, полагаться на одну примету глупо, она всегда может неожиданно исчезнуть, какой бы незыблемой ни казалась. Две надежнее. Но классика – это тройной ориентир, создающий треугольник. В центре которого, если проложить три биссектрисы, и будет находиться клад. С этими словами я показал Диме засыпанную, но все равно хорошо заметную яму-раскоп в центре треугольника «дуб-валун-дуб». Хороший такой раскоп, немало отсюда вытащили.
Хозяин принялся ругаться и материться, сообразив, что немцы не зря часами гуляли по парку, возвращаясь порой за полночь. Но я его успокоил, что в подвал немцев не пустили, так что свою кубышку он наверняка получит.
На следующее утро мы улетали домой. С Димой расстались уже даже не партнерами, а друзьями. Даже то, что клад не нашли, его не расстраивало. Во-первых, оставался хороший шанс найти его при разборе стен и полов в подвале, где должны были сделать ресторан. А во-вторых… он же не кладоискатель, для него это было всего лишь увлекательным приключением. Это мы люди больные на всю голову, нам каждая такая неудача на долгие дни портит жизнь.
Сижу, значит, я в самолете, переживаю поражение. Но, видать, голова продолжала в фоновом режиме переваривать информацию. И вдруг сверкнуло! Я чуть не выскочил из уже набиравшего скорость авиалайнера – настолько очевидным оказался ответ на все мои невысказанные вопросы.
Что мы имеем? Усадьба и три пруда. В усадьбе клад есть, я в этом не сомневался. Немцы знали о нем, поэтому и пытались пробиться в подвал. Возле верхнего пруда клад был, и его выворотил водовоз. У нижнего пруда клад был, и его подняли немцы. Вывод? Правильно! У среднего пруда клад просто обязан быть! Не может в трех местах из четырех быть, а в четвертом отсутствовать. Это по-человечески нелогично!
Но почему тогда немцы у среднего пруда не покопались? Да все же просто – пруд у самой ограды усадьбы, а там идет строительство. Ни единого шанса не привлечь внимание.
Так что в наличии клада я не просто уверен. Я практически это гарантирую.
Тогда чего я жду? Чего-чего… Сезона жду! Билеты на самолет уже куплены.
Троица
Хрясь!
Черная от времени осклизлая жердина треснула под моей ногой, и я по колено провалился в вонючую бочажину. Когда-то она была ручьем, но сейчас так ее назвать язык бы не повернулся. Похоже, мосток из нескольких березовых жердин через эту водную преграду соорудили, когда она была тем самым ручьем. То есть лет десять назад, если не больше.
С трудом удержавшись от того, чтобы не выматериться – ругаться вообще грех, а в светлый праздник Троицы втройне, – я выбрался на берег, уже не беспокоясь о сухости ног. Чавкая водой в ботинках, дошел до ивовой куртины и сел на траву. Снял берцы, выжал мокрые носки и задумался. Сухие носки в рюкзаке имелись. Но вот второй пары ботинок, на удивление, с собой не захватил. Так что полевой выход горел синим огнем. В мокрых ботах далеко не уйдешь, ноги сотрутся до костей за пару километров.
Я унял раздражение, борясь с желанием запустить ботинок подальше. Ну, выброшу я его – так что, домой босым возвращаться?
Не мой день. Ох, не мой. Я это с самого утра понял. Не стоило вообще из дому выходить. Я не то чтобы суеверный, нет. Хотя среди нашего брата-кладоискателя суеверных – каждый первый. Если твоя работа тесно связана с понятием «удача», совсем не верить в приметы невозможно. Но если говорить о таких вещах, как «увидел зайца – дороги не будет» или «на встречной машине номер из трех одинаковых цифр – будет удача», – то это не про меня. У меня другие приметы. Я человек воцерковленный, для меня молитва да пост – не пустые звуки. Я перед каждым выходом в поле храм посещаю, благословение беру. А тут – Троица! Один из наиболее почитаемых православными праздников! А ко мне вчера камрад приезжал, ну и посидели мы с ним. Ох, знатно посидели. Так, что утром не смог встать и на службу не пошел. Может, для кого и ерунда, а для меня проступок серьезный. Чувствовал себя из-за этого погано, на душе мутно. Вот и решил, чтобы не маяться дома, лучше съезжу покопаю.
Посреди лета копать трудно. Жара, и трава по пояс. Поля, считай, до осени для работы закрыты, остаются леса. Там и травы меньше, и тенек. Хотя и душновато. Была у меня на примете одна точка, которую я по сопутствующим приметам определил как вероятное старое поселение. Но до нее надо было через лес топать километров пять. А теперь этот вариант отпадал – пока ботинки не просохнут.
Надрал сухой травы, вытер берцы изнутри, как мог. Вместо стельки сунул женскую гигиеническую прокладку – можете смеяться, но это прекрасный вариант, заменяет самые крутые импортные стельки с «космическими технологиями». Опять повздыхал. Вроде бы ничего, но размокшая кожа начала елозить на ноге. Далеко не уйдешь. Ну что, возвращаться, не солоно хлебавши? Разум подсказывал – да, надо идти домой. Сегодня все против тебя. Но кладоискательская натура скулила – вышел же, ну хоть что-то копнуть бы!
Не знаю, что меня толкнуло, но я неспешно обошел опушку молодого – лет 50 – леса, и пошел вглубь. Полоса деревьев оказалась неширокой, метров сто. За ней неширокая длинная поляна, потом опять лес. Я сообразил, что он так и пойдет полосами.
Огляделся повнимательнее, и понял – а ведь место-то для копа перспективное. Правда, не совсем по моей части. Я копаю «по истории», а не «по войне». Но дороги наши с «военными копарями» часто пересекаются. И хоть цели изначально разные, ни один «археолог» не пройдет мимо обнаруженного блиндажа. Так и «военщик» обязательно внимательно осмотрит «поселуху» или старый фундамент, если наткнется на них в своих поисках. Соответственно, несмотря на специализацию, каждый из нас знает основы, приметы поля деятельности коллег.
По этим самым приметам я совершенно определенно понял, что война тут прошлась. Собственно, ничего удивительного в этом нет – в сотне километров на юго-запад от Москвы трудно найти место, где бы война не прошлась. Тут дело в другом – здесь ее следы были отчетливо видны. Вон та ямка посреди поляны – это не бочажина, это старая воронка. А вон тот бугорок – осыпавшийся бруствер окопа. А вон тот провал, заросший кустами, – след съеденного временем блиндажа.
Ну что ж, если не получается отыскать свое «городище», то хоть здесь посмотрю что к чему. Опять же – найти останки бойцов – дело богоугодное. Глядишь, грех свой утренний компенсирую.
Скинул сбрую, наскоро разбил что-то вроде лагеря, расчехлил прибор. И вроде еще почудился мне легкий запах дыма. Почудился и пропал. Не придал этому значения. В те годы – на рубеже века – особо таиться было необязательно. Ну, то есть особо светиться ни к чему, но и от каждого шороха в кусты бежать, чтобы тебя власти за незаконную «археологию» не зацапали, нужды не было. Дымок и дымок, мало ли кто по лесу бродит.
Первые же минуты поиска показали, что железа в этой земле хватало. Не как в Курской магнитной аномалии или в полях под Вязьмой, но все же немало. Черный металл, цветной… Но все по мелочи, явно осколки да гильзы. Интерес такие находки вызывают только у совсем новичков, болеющих «железной болезнью».
Ничего необычного. Но вот у воронки я остановился. Сигнал показывал наличие приличных объектов из черного и цветного металла. Что бы это могло быть? Неразорвавшийся снаряд или мина? Но почему в воронке? По закону снаряд второй раз в одну воронку не попадает. А от неразорвавшегося воронки не остается.
Загадка требовала разрешения. Достал я свою лопатку и принялся «раскрывать тайны истории». Разумеется, со всеми предосторожностями. По закону снаряды попарно в воронки падать, конечно, не должны. Но попробуй объясни это снаряду!
Все объяснилось довольно быстро. Сначала попалась алюминиевая фляжка – вот вам и цветной сигнал. Потом пошли кости, гумусный слой, едва различимые в почве клочки истлевшей материи. Земля сухая, пригорок – как-то умудрились сохраниться. Пуговицы, медный нательный крестик, расческа… Я работал медленно, даже медленнее, чем при археологических раскопках. Повредить исторический артефакт страшно. Но куда страшнее, когда под твоей лопаткой останки наших солдат. Они уже больше полвека в земле, а все равно боишься потревожить.
На самом дне нашлась лопатка. Еще старого, императорского образца, с прямоугольным клинком. Такая еще у красноармейца Сухова в известном кино была. И еще изъеденный до неузнаваемости штык-нож к винтовке Токарева. Не мосинский трехгранник. Стало понятно, что парни тут лежали непростые. СВТ давали не всякому, только подготовленным людям.
И всех их тут, в одной воронке. Всех троих. Я как мог аккуратно рассортировал останки, разложив их на брезенте. Перекрестился, прочитал молитву об упокоении. Подумал, что нужно сообщить местному батюшке отцу Владимиру. И в военкомат, разумеется. Ну и как-то обезопасить останки от природы и диких зверей. Вот ведь беда, как все это в одиночку-то сделать?
И тут до моих ноздрей снова долетел запах дыма. Вот же и помощь! Не думаю, что кто-то откажет в таком деле, кто бы там ни был. Сориентировался по ветру, прикинул, откуда могло занести дымок, и двинул в ту сторону.
Полоса леса и в этот раз оказалась узкой, сотни полторы метров. Я вышел на небольшую поляну, на краю которой под ветвями деревьев стояла палатка, еще и накрытая сверху маскировочной сетью. Рядом с ней в яме едва тлел костерок.
«Грамотно устроились» – подумал я. Костер в хорошо устроенной земляной топке почти не дает дыма, и КПД у него отличный – тепло в стороны не уходит.
Никого рядом с палаткой не было видно, и я направился к ней, заходя по краю леса. Не знаю, почему вдруг показалось, что переться напролом как-то невежливо. Пройти я успел не больше двадцати метров, когда что-то сбило меня с ног и прижало лицом к земле.
В нос шибануло запахом давно не мытого тела, и чей-то грубый хриплый голос спросил:
– Ты кто такой? Что надо?
Сказать, что я удивился, было бы слишком мягко. Во время кладоискательских походов нередко встречаешь разных людей. В том числе тех, кому твое появление совсем не по душе. И конфликты случаются – куда без них? Но меня еще никогда не захватывали таким вот способом. Обычно сначала идут словесные разборки, которые я умею гасить, не доводя до драки.
Я ошеломленно забормотал, что, мол, копаю тут, железки всякие ищу. Про клады в таких случаях лучше не говорить, не будить в людях алчность. Говорить мешали земля и трава, набившиеся в рот. Я терялся в догадках, на кого нарвался. Туристы? Охотники? Браконьеры? Может, решили, что я хотел подкрасться незаметно и что-нибудь у них украсть?
Тот, что держал меня, не ослабляя хватки, что-то бросил через плечо на незнакомом языке. Послышался гортанный ответ и едва слышный шорох шагов. Меня рывком поставили на ноги. Я увидел двух крепких мужиков северокавказского вида, третий исчез в зарослях. Меня ловко обшарили, отобрали нож, подсечкой усадили на траву.
Присмотревшись к мужикам, я понял, что очень и очень серьезно влип. Влип так, как не влипал никогда в жизни. Бородатые лица, добротный камуфляж, обувь и снаряжение. А особенно пистолет на поясе одного из них. Тогда травматические были не в ходу, а в газовый я не верил. Никто в здравом уме в лес его не потащит. А бородатые не выглядели сумасшедшими. Все это вместе было, скажем так, хреновой приметой.
Несколько минут прошли в тишине. Бородатые молча смотрели на меня. Я не знал, что им сказать. Наконец из кустов показался тот, третий. Он нес мой рюкзак и металлоискатель. Небрежно швырнул прибор на землю. Я дернулся от такого отношения к хрупкой и дорогой технике и тут же получил удар ногой по ребрам.
Несколько лет назад, во времена Первой чеченской кампании, я был офицером ФАПСИ и служил при представительстве президента рядом с аэродромом «Северный» в Грозном. Я так и не научился легко, навскидку, отличать чеченца от ингуша или даргинца от лезгина, как умели некоторые мои коллеги. Но отличать боевика от простого солдата умею. И в том, что передо мной классические боевики, я не сомневался. И также был уверен, что в палатке у них и автоматы найдутся, не только пистолет на поясе предводителя.
Тогда еще не прозвучали первые взрывы в Москве, но тлеющие угли в Чечне все явственнее предвещали скорый пожар. Моджахеды Басаева и Хаттаба уже разгуливали на нашей территории. Я был уверен, что эти бородатые – из той же компании. Что им нужно в Подмосковье – можно только догадываться. Но явно не по грибы пришли. Военных и хозяйственных объектов стратегического назначения тут пруд пруди. И это я еще не предполагал, что для этих выродков и обычные жилые дома могут оказаться целью.
Так или иначе, моя жизнь повисла на волоске. Живым я им не нужен. Я же не пленник, не язык, полезной для них информацией не обладаю. Я просто случайный свидетель. От таких избавляются. Я торопливо заговорил, объясняя, что просто проходил мимо, и все такое. В ответ бородатые о чем-то коротко переговорили между собой и рассмеялись.
Стало совсем страшно. Один из боевиков за шкирку подтащил меня к дереву на опушке, за которым начинались заросли орешника. Я уже решил, что все, пришел мой последний час. Но бородатый лишь усадил меня у дерева, завел руки за ствол и крепко их связал. А сам отправился вместе с остальными к палатке. Боевики начали споро сворачивать лагерь, тщательно уничтожая следы своего пребывания.
Мне уже доводилось бывать в опасных ситуациях. Но ни одна из них не могла сравниться с сегодняшней. Вы представляете, что значит сидеть связанным и дожидаться, когда тебя убьют? И гадать – пристрелят тебя мимоходом или перережут горло, как у них водится?
Хотелось орать от отчаяния и бессилия. В голове дикий сумбур, мысли скачут, наталкиваются одна на другую. Надо просить о пощаде! Зачем я им? Я же никому ничего не скажу! Надо ударить ногой того, кто подойдет! Нет, надо высказать им все, что я о них думаю, что сволочи они и враги. Умереть гордо. А может, даже после этого отпустят, ведь, говорят, они уважают мужественных врагов. Да какой я им враг, я же ничего им не сделал!
В голову лезут вообще уже непонятные мысли. Выключил ли я чайник, когда уходил? А что с машиной будет? Она на лесной дороге стоит, растащат же все. А останки тех солдат на соседней поляне? Зачем я их откопал? Лежали себе в земле полвека и еще бы пролежали. А теперь их зверье растащит. Не по-людски получилось. Прости, Господи, что пил вчера, что на службу не пошел в светлый праздник. И что в такой день поперся в лес работать, согрешил.
Сама по себе на губы пришла молитва. И Отче наш прочел, и еще несколько известных мне молитв, вспомнил всех известных мне святых. «Святой угодниче Божий, Сергий Радонежский, моли Бога о мне», «Святой угодниче Серафим Саровский, моли Бога о мне…». И своими словами к Господу Богу обратился, просил его простить меня и помиловать мою душу грешную. И, знаете, легче стало. Не скажу, что стал готов к смерти, но оцепенение исчезло.
Закрыл глаза, расслабился. И вдруг увидел перед собой образ старца – благообразного старика с седой бородой в белых одеждах. Он смотрел на меня спокойно и мудро. «Не бойся, – сказал старец. – Спасен будешь». Я тут же открыл глаза, но никого перед собой не увидел. Но не мог отделаться от ощущения, что это было вовсе не видение.
А тут еще громыхнуло где-то наверху. Подумал, что дождик будет. Освежит напоследок. Посмотрел в небо. Нет, облачность плотная, но не дождевая. А ведь полчаса назад чистое небо было, и солнце жарило, как лазер. Ну хоть помирать не потным буду – даже шутка в голову пришла. Бородатые тоже посмотрели на небо, перекинулись парой слов на своем языке, и один из них пошел к противоположному концу поляны. Видать, спрятано у них там что-то было. А двое продолжили возиться у палатки, собирая вещи.
Неожиданно моим рукам стало легче. Тугие путы перестали давить на запястья. Сначала я подумал, что руки просто онемели и перестали чувствовать. Но позади послышался легкий шорох. Я потянул руки к себе, ощущая, как остатки веревки падают с них, и тут же услышал сдавленное шипение и голос на грани слышимости: «Тихо! Отползай в лес!»
Голос еще звучал, а я уже сполз спиной по стволу в высокую траву и ужом заскользил к близким зарослям. Я ничего не понимал. Кто это? ФСБ? Милиция? Архангел Гавриил? Единственное, что я понимал – смерть каким-то чудом откладывается. Я еще поживу!
Я все испортил. Надо было тихо проползти хотя бы метров двадцать-тридцать, когда деревья полностью закроют меня от врагов. Тогда можно было бы встать и пуститься бегом, причем не прямо от них, а вбок. А еще лучше обойти поляну и пойти в противоположном направлении. Опытный следопыт по следу, конечно, все равно бы нашел, но я бы выиграл все же какое-то время. А тут не тайга, сутками по лесу бегать не надо. Вырвался к дороге – и все, поминай как звали. Только до ближайшего отделения милиции успеть.
Это я сейчас такой умный. А тогда лишь только кусты оказались позади меня, я вскочил, и ринулся напролом, как лось во время гона. У кого-то страх смерти обостряет инстинкты. А у меня вот полностью отключил разум. Что ж поделать, не всем героями быть.
Я и пяти шагов не успел пробежать, как позади раздался гортанный выкрик, словно кнут щелкнул, выстрел, и пуля срезала ветку над моей головой. Я и здесь ошибся – надо было бежать сломя голову, раз уж обнаружил себя. А я обернулся, увидел, как один из духов шмыгнул в палатку, а второй побежал в мою сторону. И тут я, шагнув спиной, запнулся за старый гнилой ствол в траве, и со всего маху рухнул на землю, крепко припечатавшись башкой об корень.
Чтобы прийти в себя, мне понадобилось секунды две-три, не больше. Этого хватило. Боевик с неопрятной черной бородой появился в прогале между деревьями, увидел меня. Он не улыбнулся злорадно, не скривил лицо в кровожадной гримасе. Его лицо вообще не изменило выражения. Молча и деловито он выдернул из ножен на поясе нож и шагнул ко мне.
До него было метра три-четыре, не больше. Я зажмурился.
В следующее мгновение я услышал глухой стук. С таким звуком топор втыкается в мокрый пень. И от этого звука мой желудок сам по себе дернулся внутри, едва не выскочив изо рта. Я открыл глаза.
Бородатый стоял в двух метрах от меня. Его глаза смотрели на меня, но он меня не видел. Откуда-то сбоку, чуть позади виска, из его головы торчал странный рог. Только через секунду я понял, что это рукоятка пехотной лопатки, а лезвие ее наполовину вошло в череп моджахеда. Как его голова не развалилась навроде зрелого арбуза – не понимаю.
Из тела боевика словно в одно мгновение выдернули кости. Он не упал, а буквально осыпался в траву. Я словно загипнотизированный смотрел, как из травы выползает жучок и спокойно, без страха, ползет по его руке.
Перед глазами у меня все плыло. И от страха – чего греха таить, перепугался до полусмерти, и от пота, заливавшего глаза. Поэтому я не сразу заметил, как из зарослей появился человек. Он подошел ко мне и присел на корточки, внимательно всматриваясь в мое лицо. Это был молодой парень, лет 25, светловолосый, с удивительно взрослыми, если не сказать – старыми – глазами.
– Жив? – просто спросил парень. Я смог только кивнуть в ответ: – Вот и ладно.
Парень встал, подошел к трупу боевика, наступил ему на голову и, несколько раз качнув в ране, вытащил лопатку. Меня снова едва не вывернуло. Но я успел обратить внимание, что лопатка старая, времен Первой мировой, с квадратным лезвием. А на парне кирзовые сапоги, в которые заправлены галифе, и свободная гимнастерка военного образца. Он осторожно выглянул из-за куста, и я за ним. Боевиков не было видно. Зато прямо через поляну от палатки шел второй человек в форме, на ходу вытирая пучком травы клинок длинного ножа. А с дальнего края поляны появился третий. Что стало с третьим боевиком, я так и не узнал, но догадаться было несложно.
У меня ослабли колени, и я опустился на поваленный ствол. Начинался натуральный мандраж – затряслись руки, в глазах рябило, хотелось то плакать, то смеяться. Парни подошли ко мне, похлопали по плечу. Один из низ них достал фляжку и протянул мне.
– Глотни, полегчает.
Я сделал хороший глоток, закашлялся – во фляге был чистый спирт. Парни смотрели на меня с сочувствием и… не знаю, как сказать… не с интересом даже, а будто от того, кто я и как себя веду, зависит что-то очень важное для них. Я отдышался и сделал еще один большой глоток. Трясучка понемногу отпускала. Парни переглянулись с, как мне показалось, удовлетворением.
– Вы кто, реконструкторы? – спросил я.
На лице ребят отразилось недоумение.
– Ну, – кивнул я, – форма на вас… советская.
– А какая должна быть? – не понял один. – Немецкая?
Я промолчал, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.
Чем-то я понимал, что происходит, но рациональный мозг отказывался это воспринимать. Трое солдат. Армейская форма с петлицами, еще без погон. Фляжка со спиртом. Лопатка старого образца.
Боец, тот, что шел от палатки, небрежно воткнул в землю свой клинок. Я увидел, что это штык-нож от винтовки СВТ И затряс головой, отгоняя наваждение.
– Я вижу, ты все понял, – спокойно сказал тот, что меня спас. – Слушать готов?
– Да, – выдохнул я.
То, что рассказал солдат, я запомнил навсегда.
– Мы из одной деревни на Урале, – говорил он. – Вместе росли, вместе сплавляли по рекам плоты, ходили на охоту, искали самоцветы. Вместе пошли служить, когда началась война. Наши умения оценили, поставили в разведку. Мы были лучшими разведчиками в полку. Да что в полку – из штаба дивизии порой просили, чтобы именно нас послали в разведвыход или за языком. Полковой комиссар и особист имели на нас зуб, потому что мы – люди верующие. У нас так принято. Но запретить нам молиться они не могли. Не самим же им потом в разведку ходить. Думаю, Бог нам помогал в нашем ратном труде. Мы проходили там, где другие не могли. Выходили живыми из любых передряг.
Перед выходом и по возвращении мы постились и проводили время в молитвах, чтобы укрепить дух и направить помыслы в нужном направлении. И однажды к нам явился старец. Он сказал, что неподалеку от наших позиций, в нейтральном лесу, случится беда. Басурмане хотят уничтожить невинную душу православную. Даже место назвал.
Мы решили, что нужно помочь. Никому не сказали – кто бы нас отпустил, если бы мы сослались на какого-то неведомого старца? Пошли тайно. И попали в засаду. Так и кончили мы свой земной путь в той воронке, где ты нас нашел.
Солдат замолчал. Я тоже не мог выдавить из себя ни слова. Остальные смотрели на меня с доброй усмешкой. Я собрался с духом.
– Получается, старец видел на шестьдесят лет вперед?
– А что ему время, – засмеялся солдат.
– И вот за мной, малым и никому не нужным, он вас послал через полвека?
Солдат посмотрел на меня, как смотрят на ребенка, который на людях пукнет. Вроде дурачок, но вина-то не его, не понимает просто.
– Нет малых и ненужных, – терпеливо объяснял солдат. – У Бога нет малых. Все ценны. И маршал, и солдат, и убогий старик, и младенец. Всех спасать надо. Только… – солдат подмигнул… – если бы ты нас не нашел, не откопал, и в час свой последний молитву не вознес – кто знает, как бы все обернулось. Может, и не так совсем. Так что и ты сам себе помог.
Мы долго молчали. В голове роились тысячи мыслей, я не знал, за какую ухватиться.
– А как там… у вас? – спросил я дрогнувшим голосом.
– Хорошо, – просто ответил солдат. – Сам узнаешь, если с пути верного не свернешь на кривую тропинку.
– Как тут не свернуть, – горько пожаловался я. – Время-то какое! Бесы кругом.
– Не кивай на других, – сурово отрезал солдат. – Бесов всегда хватало. Или думаешь, когда церкви жгли и священников вешали, проще жилось?
Я не нашелся, что ответить.
– Как жить-то? – попросил я совета.
Солдат пожал плечами.
– Правдой живи. Все же в Книге написано, читал, поди. Только помни, что правда в душе, а не в словах. Кто постится день и ночь и молитвы читает, а при этом ворует, злословит и подличает – тому к нам дороги нет. А кто слов не знает, но живет честно – с тем встретимся там.
И еще запомни. И другим расскажи. Другое время у вас. Другие войны. Наш враг был жесток. Ваш страшнее. Ваш враг убивает не тело, а душу. Змеей вползает в ваш дом, отравляет сердца детей ваших. И дети становятся чужими. Мажут грязью церковь, чтоб вы отступились о нее. Отступите от нее – не будет Руси, сожрет ее враг.
Враг ваш на Западе. Русь всегда стояла между Западом и Востоком. И били ее со всех сторон. Страшны люди с Востока. Жестоки до безумия. Но никогда им не нужна была наша душа. Золото наше, хлеба наши, земля наша. Но не душа. А ложь с Запада прячет свое гнилое нутро под маской добра. Это страшнее. Этого надо бояться.
А страдания ваши сейчас – это искупление. За то, что отцы и деды натворили, за то, что сами сделали и не сделали, и за то, что еще сделаете. Через боль, кровь и страдания Русь проходит, чтобы очиститься от скверны и вернуться Великой Русью.
Солдат поднялся, пожал мне руку. Его товарищи похлопали меня по плечу. Я хотел подняться, но не смог встать. В этот момент солнце пробило преграду облаков, заваливаясь за горизонт огромным алым шаром. Солдаты будто уходили прямо в этот огненный сгусток, дрожа в пламени. Я зажмурился, потер глаза кулаком, разгоняя слезы. А когда смог смотреть, то никого уже не увидел.
Произошедшее казалось каким-то диким наваждением. Но я боялся посмотреть назад, где лежало тело бородатого с расколотой лопаткой головой. У ног своих я заметил фляжку, оставленную солдатами. Скрутил ей «голову» и от души приложился…
… Я не помню, как попал домой. Меня разбудили соседи. Я спал в машине с работающим двигателем возле своих ворот. Даже проснувшись, я был мертвецки пьян. Как я довел автомобиль – непонятно. В салоне валялись две пустые бутылки из-под водки, которую я на всякий случай всегда вожу с собой. На заднем сиденье лежали три пакета с останками солдат.
Отцу Владимиру я наплел какой-то чуши, что заблудился и не смогу указать место, где я нашел останки. Тот вздохнул, не поверил, но ничего не сказал. Отношения с военкоматом и похороны он взял на себя. Парней похоронили в братской могиле в райцентре, где уже лежали полторы сотни солдат той войны, больше половины из которых обозначены как «Неизвестный».
Я до сих пор не могу точно себе сказать, что тогда произошло. Было ли это все на самом деле? Или те две бутылки водки, что нашли в моей машине, были не первыми?
Проще всего, конечно, было бы списать все на алкогольную невоздержанность в жаркий день. Но что делать со старой фляжкой, которой у меня никогда не было и которую я нашел в своей машине? Из нее пахло свежим спиртом. И с чужим медным нательным крестиком, который оказался у меня неизвестно откуда. И который я теперь всегда ношу с собой. А еще – откуда тогда в моем багажнике старая императорская лопатка с квадратным лезвием и острый штык-нож от винтовки Токарева?
Начинающему кладоискателю
Россия – страна кладов
Первый шаг к любому делу или увлечению совершается в нашем сознании. Человека с ярко выраженной авантюрной жилкой однажды пронзает мысль: ХОЧУ НАЙТИ КЛАД! Но от этого мощнейшего импульса «хочу!» до радостного факта даже самой маленькой первой находки необходимо пройти свой путь, на котором где-то попадаются цветы, а где-то и тернии…
Стремление прятать сбережения свойственно человеческой природе. Ведь каждый из нас в детстве с восторгом играл в «секретики». Закапывание детских ценностей под стеклышком, а затем их поиск – это не что иное, как обучение создавать и отыскивать клады. Значит, у каждого из нас это в крови! Также в человеческой природе у некоторых народов – стремление отнять, завидев у соседа нечто ценное. Конечно, в развитых государствах от этого инстинкта худо-бедно защищают закон и силовые структуры власти. Но скажите, когда они нормально работали в России?! Ведь в России как? Строгость законов компенсируется необязательностью их исполнения.
Одни накапливали, потому что были удачливее других в охоте, собирательстве, торговле и т. п., а другие были удачливее в войне. Но в силу изменчивости политической ситуации и многих других факторов удачливый в одночасье мог стать неудачником и потерять землю, дом, товар, ценности… Наверное, с тех далеких времен и пришел обычай прятать. Ведь банков не было… В России первые банки появились только в конце XVIII века и были доступны дворянам, купцам, чиновникам. А куда же прятать нажитое простому крестьянину, ремесленнику? Земля, камень, вода и прочие устойчивые структуры становились аналогом банковской ячейки, сейфа. Ведь большинство людей не создавали осознанно клад, а просто хранили свои ценности по известным правилам: «подальше положишь – поближе возьмешь!», «своя рубаха ближе к телу!» и т. п.: появилось еще что-то ценное – доложили, что-то понадобилось – забрали. И только после того как хозяин, накапливающий добро, по той или иной причине не смог им воспользоваться, оно переходит в разряд кладов.
Клады находят с самых древних времен – и в Ассирийском царстве, и у древних шумеров, и в Поднебесной – везде и всегда самое ценное люди пытались обезопасить всеми возможными способами. Доступно всем без исключения – спрятать в землю, причем не там, где работали, а именно там, где жили, чтобы это было под рукой, чтобы можно было воспользоваться, но воспользоваться незаметно для окружающих, без лишних глаз. Поэтому основная цель кладоискателей сводится к правильному вычислению места поиска: найти то место, где жили люди. Как только появились те, кто стал прятать, нашлись и те, кто стал охотиться за их «нычками».
Наиболее яркое развитие кладоискательство получило, наверное, у нас в России. Потому что наш русский человек – по природе своей охотник и собиратель. В основном, конечно, это мужская специальность (поиск кладов – та же охота!). Она требует хорошей физической подготовки, авантюрного склада характера, честолюбия, выражающегося в стремлении добыть во что бы то ни стало, упорства, силы воли, рассудительности и хладнокровия – словом, всех тех качеств, без которых нет настоящего мужчины. Кладоискательство позволяет обрести за один раз то, что копилось не один десяток лет, – согласитесь, это же очень заманчиво!..
Поиск кладов – это минимальные затраты и максимальная эффективность. Поэтому во все времена в России искали клады. Многие цари активно искали клады: это и, согласно монастырским летописям, Иоанн III (по прозванию Калита), которому нечем было платить дань татарам; Иоанн IV, справедливо прозываемый Грозным, – в примечаниях к «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина (двенадцатитомник, вышедший в 1892 году в Санкт-Петербурге под наблюдением проф. П. Н. Полевого) указывается, что средства на некоторые свои смелые походы он обрел, по совету ученого священника Сильвестра, раскопав монастырский клад; там же можно отыскать сведения, что Борис Годунов, желая щедростью приручить народные сердца, не раз обращался к святым старцам, которые, по его небезосновательному мнению, хранили не только древнее Знание, но и тайны старинных кладов. И наконец, главный кладоискатель – Петр I, которому постоянно не хватало средств на осуществление его великих замыслов.
За всю историю на многострадальной Российской земле столько социальных потрясений происходило, а ведь клады в основном образуются во времена нестабильности, когда людям приходится бросать насиженные места и уходить в спешке!.. Немногие из них возвращались, а вернувшиеся видели, что жилье уничтожено, ландшафт изменился, поле поросло лесом – и далеко не каждый мог найти свои сбережения.
Купцы боялись разбойников, лихих людей, поэтому вдоль традиционных торговых путей возникали поселения, в которых обязательно оставались клады. Княжеские междоусобицы, когда Русь еще была удельной и владельцы этих уделов беспрерывно совершали разбойничьи набеги друг на друга, стирали с лица земли многие населенные пункты, коренные жители которых разбегались либо гибли. Прибавим к этому набеги татар, поляков и литовцев.
Существует статистика: до начала Смутного времени (XVII век) в Московской губернии было 2000 населенных пунктов, а осталось 200, остальные пропали, растворились в лесах – и до сего дня постоянно на этих местах находят клады! Созданию кладов способствовало и нашествие Наполеона, и Гражданская война, и немцы под Москвой: когда немец шел на восток, русские, видя свои отходящие войска, конечно, стремились спрятать все ценное, приходил немец – жег деревни, и оставались клады военного времени…
Большой прорыв в поиске кладов произошел в России, когда наступила некоторая стабильность, – ближе к 90-м годам прошлого века, когда началось крупномасштабное строительство и реконструкция центра Санкт-Петербурга, Москвы, затем строительство Третьего транспортного кольца и когда, в начале 90-х, появились первые металлоискатели на российском рынке. С того времени индустрия поиска кладов и профессия кладоискательства развиваются по нарастающей. Металлоискатели стали доступнее. Даже кризис 1998 года и нынешний не способны сильно повлиять, потому что люди верят в мечту, и все больше и больше народа втягивается в процесс поиска кладов.
Законодательство у нас очень «хитрое». Например, запрещена самостоятельная археологическая разведка. Но вот вы копаете на берегу речки червяков для рыбалки, а 300 либо 400 лет назад на берегу этой самой речки существовало какое-либо поселение. То есть «пришить» вам нарушение закона – как нечего делать! Границы каких-либо исторических памятников, археологических объектов обозначаются в специальной литературе примерно так: «300 метров юго-западнее от восточной границы деревни». Где она – эта восточная граница деревни, в каком месте проходит – попробуй определи!..
Коррупция, хищения в государственных масштабах, рост инфляции и обесценивание всего и вся, экономические аферы (все мы помним МММ, «Русский дом селинга», «Хопер-инвест», «Тибет», «Властилину» и иже с ними!), потрясающие бедную Россию, заставляют ее простых граждан возвращаться к ценностям, проверенным веками. Главное – надежно: «своя рубаха ближе к телу» – все находки, весь коллекционный материал всегда при тебе, у тебя дома, и ты их контролируешь, и можешь в любой момент, реализовав всю коллекцию или ее часть, получить ровно столько денег, сколько необходимо в данный момент.
Рынок коллекционного материала давно сложился: с реализацией находок у кладоискателей проблем не возникает. В Москве это – множество антикварных магазинов разного уровня и специализации: «Вернисаж» в Измайлово, стихийные торговые точки на Арбате, магазин «Нумизмат» на Таганке и блошиные рынки во многих районах.
Коллекционный материал (например, монеты) до кризиса рос в цене примерно 10–15% ежеквартально, в кризис – около 5–7% ежеквартально. Такой доходности вы не сыщете ни у доллара, ни у евро, ни у одного вклада в банке, ни у каких-либо ценных бумаг, ни у нефти! Люди вкладывают какие-то излишки в коллекционный материал – это монеты, это доступный антиквариат, это художественные изделия прежних времен, которые постоянно в цене растут. Вот, к примеру, монетка – маленькая площадь (удобна в транспортировке и хранении) и при этом большая стоимость, которая к тому же постоянно возрастает. Если одна монетка – это одна цена, если монетка в составе коллекции – это другая цена, потому что коллекции стоят дороже.
Направления кладоискательства
«Не покидай наследия отцов: Родного поля, неба, крыши… Когда-нибудь, закон таков, Ты в нем сокровище отыщешь!»– эти замечательные строки принадлежат поэту Николаю Судникову. А закон может быть понят как «закон возвращения исторических ценностей». Правда, тут существует свой нюанс: эти ценности, скорее всего, не откроются «иванам, родства не помнящим», их найдет лишь тот, кто проникнется духом истории своего народа, будет задавать тысячи вопросов: почему те или иные события развивались так, а не иначе, почему за много веков характеры людей претерпели совсем незначительные изменения и какие это изменения… Чтобы заинтересоваться поиском, нужно всерьез увлекаться историей и археологией, быть убежденным путешественником и вообще человеком достаточно беспокойным и любознательным. Многие профессиональные кладоискатели отлично знают историю (некоторые – глубже «кабинетных» ученых!) – ведь они почти каждый день держат ее материальные воплощения в руках, разбираются в картографии (планы генерального межевания, карты из атласа Менде, военно-топографические карты Шуберта и т. п.); владеют старославянским («Радуется купец, прикуп сотворив и кормчий в отишье пристав и странник в отечество свое пришед, такожде радуется и книжный писатель, дошед конца книгам»); блестяще освоили ту прикладную часть историографии, которая повествует о развитии производства и торговли не только в России, но и в государствах, наиболее часто с нею контактировавших; по сигналу металлоискателя могут определить металл, из которого изготовлена монета, и ее номинал; разбираются в элементах украшения старинной одежды и аксессуарах разных сословий, в деталях обмундирования служилых людей (нашивки, пуговицы, знаки различия и т. д.)… К тому же увлечение спонтанно собирает команды, группы, наконец, образуются клубы. И пожалуй, человеку неосведомленному проблематично будет сходу понять разговор двоих кладоискателей:
– Вчера печной конины нарылся вдоволь…
– А у меня вчера сплошные какалики!
С чего начинается поиск? Точно – не с подогретой интересом либо спиртным компании, иногда – с легенды (в каждой семье живет разной степени правдивости легенда о фамильном кладе, тайнике!), вряд ли – с лопаты и даже не с металлоискателя! Он начинается… с книг. С посещений библиотек, архивов, краеведческих музеев, с поиска редких рукописей, бесед с местными жителями и краеведами и… с коллекционирования. Потому что психологически подготовлен искать и находить именно коллекционер, кто стремится знать ценность находки – не только в плане заработка, но и личного престижа. Алгоритм действий примерно таков: сначала отыскиваем легенду – либо чью-нибудь семейную, либо в архивах, среди исторических книг и рукописей. Интересоваться в первую очередь надо неизданным либо вышедшим малым тиражом и на периферии. Дореволюционный год выпуска может свидетельствовать о меньшей искаженности сведений. Изучаем информацию, проникаемся легендой о кладе. Также оцениваем полученные сведения: опыт подсказывает, что фамильные и услышанные от кого-либо легенды срабатывают примерно в 50% случаев, а это значит, что не стоит вкладывать большие деньги в дальнюю экспедицию, если легенда подтверждается одним-двумя знакомыми. Другое дело – ближние выезды. Тут можно проверять любые инсинуации – по крайней мере это не обойдется слишком дорого.
Также не стоит новичкам подвергать свое здоровье опасности, отправляясь за кладом в кардинально отличающиеся от привычных климатические условия: в северные леса или южные пустыни. Затем корректируем: можно выехать на место, пока еще без оборудования и без компаньонов – так сказать, не рассекречивая своих корыстных намерений! – чтобы убедиться в том, что, скажем, на месте деревни, которая стояла на берегу речки или на искомом поле, где, по нашим подозрениям, скрыта кубышка, не отстроен дачный поселок. То есть проводим рекогносцировку на местности. Потому что главное правило кладоискателя ни один, даже самый незначительный, клад с первого раза не дается! И вообще – лучше всего сначала определиться, задавшись вопросами: на какой исторический период вы нацелены – допетровские времена – монеты-«чешуйки» царей Ивана Грозного, Бориса Годунова и т. п.; имперский период – монеты с Петра I до Николая II; военная археология – поиск трофеев ВОВ, и т. д.? Сколько денег готовы вложить в экспедиции и оборудование? И главное: что для вас кладоискательство – будущая профессия или хобби?
Существует четыре основных направления кладоискательства. Историческое – ориентированное на некогда существовавшие поселения (деревушки, села), купеческие дома, мануфактуры, мельницы… и заканчивается оно предвоенными годами. На местах исчезнувших поселений и «водятся» исторические находки и клады. В основном историческое кладоискательство связано с дореволюционным периодом. Но был также и хрущевский снос неперспективных деревень, и войны прошлись – наполеоновская, Первая мировая, Гражданская… Немало насиженных мест было брошено.
Обращаем внимание начинающих кладоискателей: перед поиском изучите юридические аспекты кладоискательской деятельности, работайте строго в рамках действующего законодательства.
Второе направление – это военное кладоискательство. Кто-то выбирает «наполеонику», кому-то интересна история Гражданской войны – Белое движение и военные операции Красной армии, основная масса, конечно же, ищет трофеи Великой Отечественной. Отправляясь на поиск военных трофеев, мы рекомендуем держаться подальше от взрывоопасных находок, не трогать, не поднимать оружие и боеприпасы, подлежащие восстановлению, не касаться захоронений, о найденных взрывоопасных предметах и безвестных могилах павших бойцов информировать милицию, военкомат или органы местного самоуправления.
Третье направление – это старательство, поиск золотых самородков где-нибудь на приисках Колымского края и объектов палеонтологии: трилобитов, аммонитов, зубов ископаемых акул и динозавров, окаменелостей; поиск железных, железо-каменных метеоритов (палласитов, атакситов и др.). Входя в атмосферу, они рассыпаются – и обычно большие участки земной поверхности покрыты обломками метеоритов, которые неплохо оцениваются.
Четвертое направление – это так называемое современное городское старательство. Изучаем с корыстных позиций и с металлоискателем пляжи, прибрежные полосы водоемов, бассейны, канализационные системы, водостоки, чердаки, дома под снос или заброшенные дома, но только те, которые не имеют хозяина. Также, когда прокладывают в городах коммуникации, – роют траншеи в исторических центрах… чего там только нет!!! Также – канализация. Нередко бывает, человек моется – р-раз! – и сережечка утекла, золотая цепочка утекла… А они ведь никуда не исчезают – лежат себе спокойненько и ждут терпеливого упрямца, который захочет их найти. Опытные кладоискатели никогда (!!!) не покупают украшений своим близким – просто необходимости нет, потому что попадающиеся на пляжах, в подземных коммуникациях, в «нычках» на чердаках, в подвалах, между перекрытиями в засыпке и т. п. раритеты или произведения искусства современных ювелиров пользуются куда большим спросом.
Не стоит, однако, считать, что кладоискатели строго подразделяют себя по этим четырем группам. Легко догадаться, что любитель военных кладов либо городской старатель, случайно наткнувшись на овраг, усеянный костями доисторических животных, уж точно не оставит его без внимания! Другое дело, что разбираться в находках (их идентификации и стоимости) он, скорее всего, предоставит коллегам, отдающим предпочтение палеонтологии и пользующимся доверием как специалисты в этой области и честные люди.
Судьба вообще склонна подшучивать над человеческими устремлениями – так воспринимайте ее шутки адекватно! Вы же не откажетесь набрать опят, приехав на осеннюю рыбалку? Потому что рыбу еще поймать надо, а грибы – вот они, облепили пенек, будто вас, родимые, дожидались!.. Также и с кладом: то, что вы приехали за золотом и бриллиантами, вовсе не умаляет исторической ценности найденного простого медного крестика либо крестьянской пуговицы-гирьки и не должно омрачать вашу радость от самого факта находки!..
Как выбрать металлоискатель и с чего начинать поиск
Вы уже решили для себя заниматься поиском кладов. Готовы приобрести металлоискатель. И вот вы приходите в специализированный магазин и видите на стенде – 50 моделей! Глаза разбегаются… Чтобы оказать помощь начинающим кладоискателям, Владимир ПОРЫВАЕВ отвечает на самые важные вопросы…
– Скажите, Владимир, насколько кладоискательская удача зависит от выбранного металлоискателя?
– Давайте договоримся, что под словом «удача» мы будем понимать количество ваших будущих находок, и зависит она от четырех составляющих. Первая – отнюдь не металлоискатель! Главное – правильно определить место поиска. Основной принцип: где жили люди – там и прятали, где жили и часто ходили – там и теряли. Поэтому ваша цель – определить пропавший населенный пункт и на этой площади найти тот «пятачок» (примерно 20 на 20 метров), где конкретно стоял жилой дом. Тогда 70–80% находок вы соберете с любым металлоискателем. Но самый дорогой прибор не сможет вам помочь, если место избрано неправильно и там изначально нечего искать – нет ни «потеряшек», ни кладов.
Вторая составляющая – это навык, умение пользоваться прибором. Любой металлоискатель – это прибор, который просто предоставляет вам информацию о том, что находится в земле. Инструмент, с помощью которого вы находите, будет работать на вас, если вы научитесь разговаривать с ним на одном языке, будете понимать ту информацию, которую он вам предоставляет, и грамотно ее расшифровывать. Третья составляющая – это знание технологий, методик кладоискательства: как вы умеете работать с информацией, в архивах, читать карты; как, уже найдя место, на котором некогда жили люди, сможете локализовать на нем площадку, где стоял дом. И наконец, четвертая составляющая удачного поиска – правильно выбранный металлоискатель.
– Как же его выбрать?
– Понятное дело, что все без исключения металлоискатели различают металлы. Отличие моделей в том, что, чем лучше металлоискатель вы приобретете, тем меньше вам придется копать. Самый простой прибор даст сигнал – «вот здесь в грунте нет металла, а вот здесь в грунте – есть металл». Металлоискатель получше сигнализирует: «вот здесь черный металл, а здесь цветной!» Как видим, уже есть какая-то градация – и значит, вы будете меньше копать. Вам не нужны гвозди ржавые, железяки, вы нацелены только, например, на монеты. Монеты – это всегда цветной металл, поэтому такой металлоискатель вас спасет от напрасных трудов выкапывания всякой бессмысленной всячины. А уж совсем хороший металлоискатель, относящийся к верхушке модельного ряда, даст четкие и подробные сведения: «На глубине около 20 см с вероятностью 90% лежит серебряная монета». Чем более полную и правдоподобную информацию предоставляет ваш металлоискатель, тем легче вам принять решение – копать или не копать! Чем лучше металлоискатель – тем выше процент правдоподобности информации о находке.
– Значит, ориентироваться надо по цене прибора?
– Есть, конечно, разница между моделью за 10 000 и моделью за 50 000 рублей. В России продается много импортных металлоискателей (в основном американские) и немножко российских. Из импортных металлоискателей, которые сейчас присутствуют на российском рынке, наиболее качественные, наиболее грамотные – приборы фирмы Fisher, White's, Garret. Есть еще другие фирмы – Bounty Hunter, C-SCOPE, Teknetics и еще разные нераскрученные маленькие фирмы, которые не очень занимают рынок да и характеристики их приборов сильно уступают. Из российских фирм это, конечно, фирма AKA. Это единственная российская фирма, которая получила международное признание.
У каждой фирмы есть линейка моделей, начиная от самых дешевых и кончая максимально дорогими. Каждая модель отличается от другой определенными опциями, функциями, которые повышают эффективность поиска, комфортность работы. Если сравнивать металлоискатели разных фирм, но одной ценовой категории и одного класса, то какой из них вы ни приобретете, на количестве находок это не скажется. Потому что основные характеристики металлоискателей одного класса, но созданных разными фирмами, практически одинаковы. Поэтому в одной ценовой категории металлоискатели разных фирм надо выбирать по комфортности (как ложится в руку), дизайну, особенностям опций, цвету, наконец, и иным вкусовым предпочтениям, свойственным разным людям. Нелишне проконсультироваться с опытным кладоискателем, которой уже пользовался понравившейся вам моделью.
– И как же понять – дорогой прибор нужен или дешевый?
– Если это ваш первый металлоискатель и у вас пока нет опыта работы, не рекомендуется приобретать самый дешевый (слабые характеристики, может не оправдать ваших надежд и даже отбить вкус к поиску!) и также не советую покупать самый дорогой (за исключением нескольких моделей!), потому что дорогие профессиональные металлоискатели включают кучу настроек, с которыми новичку непросто будет разобраться. Отдельно стоит сказать о нескольких моделях дорогих металлоискателей, которые специально созданы для «богатых бездельников» и работают по принципу «включил и пошел!»; они сочетают в себе хорошие основные характеристики (глубину обнаружения, дискриминацию) и простоту в использовании.
– А сколько в среднем прослужит прибор?
– Гарантия на металлоискатели обычно дается на 1–2 года, на некоторые модели – до 5 лет. Но металлоискатели практически не выходят из строя в течение 5 и более лет. за исключением нарушения вами правил эксплуатации: к примеру, вы сунули грунтовой металлоискатель в воду или, не обнаружив клада, психанули и треснули прибор о дерево. Помните, что металлоискатель надо предохранять от влаги, потому что это сложная электронная техника. Купив прибор, не пожадничайте приобрести защитный чехол на электронный блок, защитные чехлы на катушку. Потраченные вами на аксессуары 1–2 тысячи рублей позволят вам сохранить прибор, который стоит десятки тысяч. Лично я рекомендую также покупать вакуумную пленку, в которую бутерброды заворачивают, и всегда оборачивать в нее целиком металлоискатель и закреплять скотчем – таким образом вы обеспечиваете прибору дополнительную защиту от влаги и грязи, ударов; провод от катушки оказывается плотно прижатым к штанге и значительно минимизирует количество ложных срабатываний при работе. При бережном отношении, если вы решите года через 2–3 поменять металлоискатель, взяв себе новую модель, ваш, который вы не забывали упаковывать в пленку, сохранит товарный вид – как будто вы им не пользовались, и вы сможете легко его продать.
– Владимир, а какое дополнительное снаряжение требуется кладоискателю?
– Тут все достаточно индивидуально. Если вы занимаетесь поиском кладов без машины, самостоятельно (автобусы-электрички), конечно, вам понадобится сумка-рюкзак для металлоискателя, куда удобно сложить и термос, и бутерброды… Она стоит около 1200–1500 рублей. Вам понадобится также хорошая лопата – желательно Fiskars – это лопата-легенда, о которой, без преувеличения, кладоискателями слагаются хвалебные песни! Исключительно не рекомендуются саперные лопатки, потому что, чем меньше лопата, тем больше вы устаете во время поиска. Саперную можно иметь в виде запасной, но никоим образом не основной лопаты.
Если вы путешествуете на машине, вам будет достаточно обычной спортивной сумки, в которую можно положить прибор, и бросить ее в багажник. Если можете себе позволить, то, конечно, возьмите GPS (спутниковый навигатор) с хорошими картами. Цены на него в пределах от 5000 до 25 000 рублей. Необходимы также карты – современные километровые и старые. Вот такой примерно минимальный набор. Наушники, кому нравится в них работать. Если будете путешествовать с ночевкой, то полный комплект бивуачного снаряжения – спальник, палатка и пр. – тут уж выбор индивидуален и неограничен. И не забудьте про важный элемент защиты кладоискателя – качественные репелленты от комаров и клещей!
– Какая одежда лучше всего подходит для поиска кладов?
– Наиболее подходящая для данного сезона и погоды – максимально защищенная. Изготавливаемая с расчетом на длительное нахождение в лесах, в полях. Для поиска кладов рекомендуются рыбацкие и охотничьи комплекты одежды, которые надежно защищают и маскируют. Маскировка вам не повредит – особенно в глубинке, потому что, если учесть, что стоимость среднего комплекта кладоискателя набирается тысячи на 2 долларов, а может быть, и больше; если учесть распространенный в народе предрассудок, что у человека с металлоискателем карманы полны золота, то… в общем, сами понимаете: умение маскироваться и предельная осторожность не помешают!
– С чего надо начинать поиск и работают ли добрые приметы?
– «Свод общих примет» не так уж велик, но у каждого кладоискателя есть свои личные маленькие секреты приманивания удачи и отпугивания темных сил, нередко охраняющих клады. Некоторые из них – скорее даже правила культурного обращения с аппаратурой и кладами. Попробую перечислить основные. Первое: клад с первого раза не дается! Если, конечно, говорить о том кладе, на поиски которого специально отправляются. Случаи же бывают разные: можно и, вскапывая собственный огород, наткнуться на тяжеленький сундучок! Вообще же охота за кладом начинается с рекогносцировки: легенда о кладе обычно говорит одно, старинные карты указывают на другое, современные – значительно корректируют все, и только приезд на местность – отделяет истину от работы вашего воображения или фантазий рассказчика и подсказывает реальный путь к добыче. Поэтому будьте готовы приезжать за кладом не раз и не два, – чтобы в какой-то из визитов отпраздновать победу! Рекогносцировка на местности позволяет правильно подобрать аппаратуру: к примеру, на старых огородах и вообще местах, где «культурный слой» (т. е. разнообразные металлические предметы – свидетельства человеческой деятельности) ожидается достаточно глубоким, нужно брать глубинный металлоискатель, поскольку обычный будет реагировать на каждый ржавый гвоздь или потерянную проволочку…
Второе: искать следует в первую очередь там, где, по вашим сведениям, в разные времена, но всегда жили люди. Это пропавшие деревни, заброшенные полуразрушенные барские усадьбы и т. п. Охраняемые государством памятники истории (в каком бы состоянии они ни находились!) и объекты внимания официальных археологов – исключаются! Учитывайте фактор случайности: из десяти развалин домов клад может находиться в одном, но точно – не в каждом! И тут вступает в силу третье: если вы точно знаете, что на избранном месте существовало людское поселение не менее двухсот лет и стояло там не менее пяти домов, – там обязательно есть клад! Дастся ли он в руки именно вам, – вопрос отдельный, но то, что он есть, – несомненно!
– А как сделать, чтобы клад все-таки дался в руки?
– Чтобы получить максимальное количество находок с какой-нибудь пропавшей деревеньки, придя на место, следует прежде всего помолиться за упокой душ людей, живших здесь прежде. Молитва звучит так: «Упокой, Господи, души усопших раб Твоих, проживавших на сем месте, их сродников и всех православных христиан и прости им все прегрешения вольныя и невольныя, и даруй им Царствие Небесное. Аминь» – и перекреститься троекратно. Тогда темные силы, охраняющие клад, осознают, что человек, пришедший его просить, – смиренный, честный и верующий, и, скорее всего, не смогут ему противостоять. Только тут вы можете разойтись во мнениях: не следует обижаться, если вместо ожидаемых сундуков с золотом и шкатулок с бриллиантами, вы получите несколько скромных нательных крестиков, медные и серебряные монетки, недорогую посуду… Все схороненное жившими здесь людьми – это действительно были сокровища для них в те времена. Относитесь к этому с уважением! И не забудьте соблюдать главное правило: не тревожить излишним шумом покой окрестностей и уединение тех, кто некогда жил здесь, не привлекать толпы любопытных (хотя контакты с местным населением в разумной мере не только не повредят, но могут быть очень полезны – и в плане сбора информации, и даже определенной помощи!), а пуще всего – не богохульствовать, не сквернословить и не пьянствовать!
Белый копатель № 33 (375) от 29 августа 2013 [ «Аргументы недели», Андрей Угланов]
Есть привычное выражение – «черный копатель», а Владимир Порываев с гордостью называет себя «белым копателем». Он возглавляет единственную в России «Кладоискательскую контору Владимира ПОРЫВАЕВА», клады ищет профессионально, совершенно официально, с заключением всех подобающих юридических договоров. И разговор его с главным редактором «Аргументов недели» Андреем Углановым был, естественно, о кладах.
Особняки с историей
– Владимир, вообще-то найти клад – редкая удача. А у вас их поиск поставлен на поток. Необычно как-то.…
– А что необычного? Я просто оказываю услуги по поиску кладов частным лицам и коммерческим организациям.
Например, какая-то фирма покупает под офис старый особняк. Надо делать ремонт, перепланировку. Известно, что особняк с историей. Известна масса случаев, когда строители во время таких работ что-то находили. Но что – уже не выяснишь. Работали, как правило, гастарбайтеры, они нашли, вывезли домой – концов не сыщешь. Вот во избежание подобных ситуаций и заключается со мной договор на предварительное обследование здания. Договоры двух видов – или на почасовую оплату, или на процент от найденного. Какой именно для данного конкретного объекта заключать, какой процент оговаривать – я решаю исходя из опыта и интуиции.
– Москва так богата на клады?
– Москва много на что богата. На наших чердаках на 200–300 квадратных метров площади обязательно будет что-то припрятано. Иногда клад, а чаще – «ствол». Пистолет то есть.
– «Стволы» – отдельная тема, а пока давайте разберёмся с кладами. Русский клад – это что?
Философия русского клада
– Отбросим расхожие представления: дремучий лес, раскопанная яма, сундуки с золотом… Все проще.
В России первые банки появились где-то при Елизавете. Развивались неторопливо, пользовались ими немногие: богатые купцы, аристократы, крупные помещики… Основная масса населения верила в другие банки – «земельные». В смысле – в банку, закопанную в землю. Бумажных денег на Руси много веков вообще не было, а когда появились – ценность их была меньше, чем «звонкой монеты».
Кубышка закапывалась в укромном месте. Отныне это – ваш персональный банковский счет и персональная сейфовая ячейка. Подкопил монеток – достал, подсыпал, спрятал. Понадобились деньги – достал, взял, снова спрятал. Но имелись два условия. С одной стороны, кубышка должна быть под рукой. С другой – никто не должен знать, где она хранится, – даже родственники. Потому прятал ее хозяин, как правило, не где-то в лесу (долго ходить), даже не в огороде (соседи увидят), а у себя в доме. В подполе, в фундаменте, на чердаке. Как вариант – в какой-нибудь надворной хозпостройке.
И делали так люди на протяжении всей нашей истории, с самых незапамятных времен. Теперь прикиньте, сколько за столетия нашей истории было катаклизмов. Княжеские междоусобицы, татарское нашествие, крымские набеги, Смутное время, Болотников, Разин, Пугачев, 1812 год – и так далее, вплоть до Первой мировой, Гражданской, Великой Отечественной. Что каждый раз происходило? Очередное появление врага – народ бежит. Успел человек кубышку выкопать – значит, успел. Нет – осталась. Сумел вернуться – детям передаст. Нет – никто не узнает, что она и была у него.
В дотатарские времена кроме больших городов существовали городища с примитивными укреплениями и мелкие селища вокруг них. При княжеских междоусобицах народ чуть что из селищ бежал в городища. Селища гибли или пустели. Татары – это вообще шквал, все сметающий. Кто уцелел, кого в полон не угнали – разбредался, прятался по лесам, образовывал новые поселения. Шло время, худо-бедно поселения развивались – до очередной напасти. В России до Смутного времени, например, было две тысячи населенных пунктов. После него осталось двести. Погибли, как правило, мелкие деревеньки на несколько дворов. В каждом таком селище, деревеньке, в любом спаленном или разрушенном поселении был кувшинчик или горшочек с монетками. Пусть не в каждом доме, но хотя бы в одном. Да чего в глубь веков заглядывать, возьмем недавние времена! 1941 год, немцы рвутся к Москве, а у бабушки в деревне богатство – пара серебряных ложек. Что она – в банк побежит сдавать? Нет, просто завернет в тряпицу и схоронит в подполе. Но вот немцев отбили, бабка за это время умерла или погибла, дом сгорел – кто будет копаться, смотреть, что под ним в земле?
Русский клад в массе своей – не бочонки с золотом. Это такие вот горшочки-кувшинчики с медно-серебряной монетой да всякие безделушки-ложечки. Но вы даже не представляете, сколько этого добра в нашей земле!
Немного про легенды
– А как же знаменитые клады? Библиотека Ивана Грозного? Золото Наполеона?
– Что сказать… Их искали серьезные люди. Кладом Наполеона на уровне администрации Смоленской области занимались. Герман Стерлигов за библиотекой целую экспедицию снаряжал. Все впустую. Не хочу сказать, что ничего нет. Но раз люди с гораздо большими ресурсами успеха не добились, я для себя решил, что тратить на это время не буду. И так есть чем заняться.
– И что-то более серьезное искать бессмысленно?
– Почему? Мне, например, очень хочется проверить одно место. Где именно, естественно, не скажу, а история такая. В одной из сибирских золотодобывающих губерний жил в начале XX века крупный чиновник. Губернатор, условно говоря. Перед революцией оставил службу, купил в Подмосковье именьице, тихо зажил. Тут 1917 год. Губернатор – в эмиграцию. Но, уезжая, что-то в саду закопал. А в 1920-е каким-то образом вернулся – и видит: дом сожжен, сад выкорчеван и распахан. Тут он умом и тронулся. Много лет ходил, что-то искал. Его все местные знали, никто не трогал, даже советская власть махнула рукой – что возьмешь, деревенский сумасшедший! И вот я думаю: что же там такое было, если человек, рискуя жизнью, решил вернуться. Это первое. А второе – он, возможно, потому ничего не нашел, что внешние ориентиры были уничтожены. Но сейчас другие технологии. Зная примерно место – почему бы не походить там с металлоискателем?
– С одной стороны – звучит как сюжет авантюрного романа, с другой… Нашли же в наши дни в Питере знаменитый «нарышкинский клад»! Старый дом, за фальшстенкой – потайная комната, а в ней – сорок мешков столового серебра.
– Потайная комната в старом здании, в которой что-то спрятано, – их и в советские годы сколько раз находили! После войны 1812 года заново отстраивалась сожженная Москва. Москвичи помнили, как недавно они бежали из города, грузя на телеги узлы с добром, а многое и бросая. Потому, ставя после возвращения новый дом, еще на уровне архитектурного проекта прикидывали, где можно будет сделать комнату-тайник. Просто на всякий случай. И практиковалось это не только в Москве. А в старых усадьбах? Если помещик пережил то же наполеоновское нашествие, бежал, вернулся и сейчас восстанавливает дом, он что, не озаботится местом для укрытия ценностей? Другое дело, что обнаружить такую комнату можно только при капитальной перестройке. Но сегодня со старыми зданиями именно это и происходит.
Старые деньги – новые деньги
– Часто находите клады? Какие объемы?
– В среднем – примерно три клада в год. Много ли это? Я, например, знаю человека, который в прошлом году пять нашел. Мои клады в основном Смутного времени, монетные (с медно-серебряной монетой), реже – монетно-вещевые. Объемы? По-разному. Очень удачный был предпоследний клад, где-то на полторы тысячи монет – хорезмских, они мелкие, тонкие, как фольга, «чешуйчатые» называются. Но такие среди коллекционеров не очень дорого ценятся. Встречаются часто, а для собирателя главное – редкость. Один мой коллега нашел клад – двенадцать страшненьких невзрачных монеток. Полтора миллиона рублей.
– Вот сейчас вас кто-то прочитает – и с криком «я тоже хочу!» бросится покупать металлоискатель…
– Мне трудно это объяснить, но в кладах своя мистика. Не идут они к людям жадно-азартным. А вот свихнувшихся на этом деле я видел немало. Ко мне в контору весной и осенью регулярно приходят люди, точно знающие место между ГУМом и Мавзолеем, где зарыто золото партии. Помню человека, у которого крыша поехала буквально у меня на глазах. Это в Крыму было. Я решил с металлоискателем пройтись по пляжу. Рядом бомж бутылки подбирал, на меня косился – чем занимаюсь, не конкурент ли? И тут я у него на глазах нахожу золотую цепочку…
Попутные предметы
– А много на пляжах найти можно?
– По моему опыту – до десяти граммов золота в день. Мелкая ювелирка: сережки, цепочки… Только это не с одного пляжа, а, например, с трех, причем, конечно, в сезон, при наличии оборудования, опыта. Но при опыте, оборудовании и профессиональном подходе – и до 600–800 граммов золота за сезон люди набирали.
– Вы говорили про «стволы» на чердаках. Это пистолеты, которые с войны тайком привозили?
– Не обязательно. Ну, вот бандиты 1990-х годов. Не всех же перестреляли-посадили. Многие успокоились, открыли бизнес, живут сейчас добропорядочными гражданами. Однако остался у такого с молодых времен «ствол», да еще, возможно, по всяким пуле-гильзотекам проходящий… Но, хоть убейте, – он его не выбросит, будет хранить на всякий случай. Да и не обязательно бандит! Сколько нормальных мужиков тогда «стволы» добывали для самозащиты. Как правило, нелегально. А мужчина так устроен: без крайней нужды избавиться от оружия противно его психологии. Но хранить дома – опасно. Где спрятать? В подвале? Влажность. А на чердаке сухо, тепло. Найдет милиция – понятия не имею, чей это!
Последний клад еще не спрятан
– Дума приняла закон, который кладоискательство, по сути, запретит.
– Да, знаю. Очередной дурацкий закон, который не будет исполняться. Где-то кладоискатели разрушили археологический памятник! Давайте запретим охоту с рыбалкой, потому что есть браконьеры! Давайте запретим собирать грибы, потому что кто-то отравился!
Я вам вот что скажу. Русское кладоискательство – тихое, традиционное, массовое хобби. Сродни той же охоте и той же рыбалке. Основная масса кладоискателей – не хищники, а нормальные, спокойные трудяги-мужики, которые этим делом занимаются сугубо для души. Ходят по полям, прозванивают землю, радуются, когда найдут старую монетку. Монетка, как правило, исторической ценности не представляет, ни в одном музее на нее и не глянут! А людям – в радость. Они эти монетки собирают, обмениваются, друг другу перепродают. Ну и у филателистов то же самое!
Причем нас очень много – порядка двух миллионов. Цифру беру не с потолка, исхожу из количества продаваемого в России специализированного оборудования. При подготовке закона хоть кто-нибудь хоть с кем-нибудь из нашего сообщества посоветовался? А ведь можно найти какие-то варианты – выдача лицензий, например…
– Вот возьмет ваша двухмиллионная кладоискательская армия и отыщет однажды все клады в нашей земле…
– Не беспокойтесь. Все клады найти невозможно. Хотя бы потому, что одни находятся, другие в это время запрятываются. Прямо сейчас запрятываются! А завтра еще больше будет запрятываться. Что вы на меня так смотрите? Люди во все времена вкладывали сбережения в реальные ценности. Деньги – бумага… Их может съесть инфляция, может случиться финансовый кризис, после которого введут в оборот другие купюры, может рухнуть государство… У одного моего родственника после Гражданской войны оказались рулоны керенок, он ими сортир обклеил. Потому народ подсознательно предпочитает что-нибудь понадежнее. А предчувствие грядущих мировых смут нас не покидает. И вот случатся нехорошие времена, а у вас дома серебряный сервиз имеется. Вы же его собственными рука-ми в «земельный банк» отправите! Нет, последний клад в России еще не спрятан!
* * *
Продолжение наших историй непременно последует – в скором будущем!
Об авторах
БАРИНОВА Анна Евгеньевна – член Союза писателей и Союза журналистов России, а также Международного Союза журналистов, известна как автор множества публикаций в самой разнообразной периодике, критик и рецензент в газете «Книжное обозрение».
ПОРЫВАЕВ Владимир Вячеславович. Русский. Православный. В прошлом – капитан ФАПСИ при Президенте РФ, в 1998–1999 гг. находился в служебной командировке на территории «горячей точки»; ныне – владелец первой и единственной в России «КЛАДОИСКАТЕЛЬСКОЙ КОНТОРЫ ВЛАДИМИРА ПОРЫВАЕВА». Более четверти века профессионально занимается поиском кладов и в связи с этим увлекается русской историей, краеведением, путешествиями и литературой. Пишет и публикуется с 1988 года. Герой многочисленных телевизионных сюжетов и документальных фильмов о поиске кладов и кладоискателях.
ГРУНЮШКИН Дмитрий Сергеевич. Писатель. Журналист. Выпускающий редактор газеты «Аргументы недели». Автор десятка остросюжетных книг, таких как «Под откос», «Банк гарантирует», «9-я рота» и многих других.
Комментарии к книге «Приключения профессионального кладоискателя», Дмитрий Сергеевич Грунюшкин
Всего 0 комментариев