«История Северской земли»

История Северской земли (fb2) - История Северской земли 1150K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Петр Васильевич Голубовский

Петр Васильевич Голубовский История Северской земли

И ныне, господа отци и братья, оже где ся буду описалъ, или переписали, или не дописалъ, чтите исправливая занеже книги ветшаны, а умъ молодъ не дошелъ.

(Лаврентьевская летопись. С. 463–464)

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»

Глава I Очерк северянской колонизации

Вся местность к востоку от Днепра представляет возвышенную плоскость, перерезываемую долинами рек Дона и Донца, текущими к югу, благодаря наклону ее в этом направлении, а в западной части долинами рек Десны и Сожа, направляющимися к юго-западу, вследствие наклона ее в этом направлении. Вся северная часть этой плоскости покрыта была в древности дремучими лесами, занимавшими верхнее течение Десны и ее северных притоков, а также бассейн Оки и Волги. К югу характер местности несколько изменялся. В бассейне Десны шли еще леса, остатки которых можно видеть еще и теперь на нижнем ее течении в виде довольно больших заросших пространств; в других же местах поросли кустарников, группы деревьев свидетельствуют о когда-то бывших здесь лесных чащах. Леса, шедшие по бассейну Десны, соединялись на востоке с лесами бассейна Дона, от которых теперь осталось немного, но которые еще в XVII в. сохранялись там. О существовании лесов в данной местности в древнее время свидетельствует летопись, помещая близ реки, Оскола, на Дону «Черный лес»1.

Затем в XVII в. упоминаются по Донцу и Дону Разумянский и Пузацкий леса2. Еще далее к югу местность переходила в степь. Среди этих дремучих лесов протекали многоводные реки: Десна с своими притоками Сновью, Сеймом, и брали начало Дон и его приток, Донец, идущие к Азовскому морю, небольшими волоками соединяющиеся с Сеймом и Волгой. Первый волок у верховья Сейма и Донца, второй – у изгиба Дона и Царицына на Волге. Таким образом бассейн Десны соединялся с Каспийским и Азовским морями.

На севере Десна своими верховьями сближалась с областью Оки чрез Угру, или своим притоком, Нерусой, с Орликом, притоком Оки. Дон, в свою очередь, своими верховьями подходил к Окской системе. Десна же соединяла эту местность с Днепром, а чрез него – с Черным морем. В настоящее время большая часть этих рек негодна для судоходства, в особенности притоки. По некоторым из них теперь совершается сплавное судоходство, и только Дон и Десна, и то не на всем течении, носят небольшие суда даже вверх. Но не то было в прежнее время: находимые до сих пор обломки больших судов в Замглае и у верховьев Остра3 показывают их прежнюю многоводность. Благодаря обилию лесов, глубоким рекам, богатству естественных произведений и своему географическому положению эта местность должна была издавна иметь население, для развития культуры которого были все данные.

В этой-то местности, по рекам Десне, Семи (Сейму) и Суле, жило славянское племя северян4. Так наш древний летописец определяет область северского поселения, обозначая этим не более как его центральные части.

Но еще раньше нашего летописца мы находим известие греческого географа, Птоломея, жившего во II столетии после Р. X., о народе савари (savari), помещаемом им приблизительно в той же местности5. Это упоминание, как мы увидим ниже, оказывается для нас небезынтересным. В той области, которую очертил летописец, северяне не оставались: самое положение страны, занимаемой ими, способствовало расселению их во все стороны, а существование вблизи таких пунктов, которые задолго до Р. X. славились торговлей, служило притягательной силой для этого движения. К югу их должно было тянуть развитие торговли по берегам Азовского и Каспийского морей, с другой стороны они должны были стремиться на север, в область своих соседей, муромы, мери, и родственных славянских племен, вятичей и радимичей. Но, однако же, расселение по двум этим направлениям шло не в одинаковой степени. Сначала колонизация на север, в область муромы, мери, радимичей и вятичей, шла исключительно с целью добывания мехов, никакие другие интересы не побуждали к укреплению северянских колоний в этих областях, между тем к югу тянуло процветание берегов Азовского и Черного морей в промышленном и культурном отношении. Тут мы опять натыкаемся на известие в таблице Певтингера, что около Дона есть край Саврика (Saurika)6, а Гвидо Равенский говорит, что около Океана (вероятно, Черного моря) есть государство (patria) роксоланов, савриков и савроматов7. Доказанное славянство роксоланов8, сходство имен северян, савиров и савриков заставляют нас не упускать из вида этих данных при дальнейшем ходе исследования, тем более что они подкрепляются более ранним известием, также о сплошном населении по бассейну Дона, Птоломея, который у изгиба последней реки помещает танаитов, т. е. донцов, еще несколько других племен и у устья Дона, по берегам Азовского моря, роксоланов9. Таким образом, эти различные племена, разрозненные или нет до Р. X., как бы являются в христианскую эпоху в виде государства, основанного на федеративных началах. Это известие о их федерации, может быть, указывает на то, что все эти племена, офалоны, и осилии, и савиры, принадлежали вместе с роксоланами к одному славянскому корню. В последнем известии танаиты, может быть, совпадают с савирами предыдущего: последние могли быть так известны в древнее время потому, что Дон брал свое начало в их области, что они преимущественно занимали его бассейн своими поселениями. Как бы то ни было, мы переходим теперь к позднейшим арабским известиям, которые прольют нам еще более света на подонские поселения.

В позднейшее время роксоланы являются под именем руссов, территория которых лежит по берегу Азовского моря: у них явилась и Тмутаракань10. Известия об этих руссах мы встречаем у арабов рядом с известиями их о славянах, подчиненных Хазарскому царству. От них мы узнаем, что по Волге и Дону были славянские поселения. Так, все они называют Волгу и Дон славянскими реками11, что могло произойти только в случае, если реки эти принадлежали славянскому населению. Когда в VIII столетии происходила борьба между арабами и хазарами, то арабский полководец дошел до славянской реки и напал на славян, разоривши до 20 000 домов12. Река, у которой он остановился, должна была быть Доном, потому что в противном случае он дошел бы до самой столицы Хазарского царства, Итиля. К ряду этих известий относится заметка другого арабского писателя первой половины X в., который говорит, что «…между большими и известными реками, впадающими в море Понтус, находится одна, называемая Танаис, которая приходит с севера. Берега ее обитаемы многочисленным народом славянским и другими народами, углубленными в северных краях»13. Наконец, самое Азовское море, выше названное Русским, получает название Славянского14.

Таким образом, по известию арабов видно, что по Дону, Волге и берегам Азовского моря жило славянское племя.

Обратимся теперь к другим фактам.

Когда в 912–913 гг. киевские руссы явились на своих судах к устью Азовского моря, т. е. к Керченскому проливу, то просили позволения у хазарского кагана пройти чрез него, войти в Дон и проплыть по Волге в Каспийское море, перетащивши, конечно, волоком свои суда из Дона в Волгу. Это позволение было дано, и руссы совершили свой знаменитый набег на южные страны15. Такое обстоятельство заставляет нас предполагать, что Керченский пролив был укреплен, что на его обоих берегах были построены крепости или города. Действительно, в картах XI в. мы встречаем на юго-восточном берегу город Таматарху, нашу Тмутаракань. Он начинает быть известен в нашей летописи со второй половины X в., именно с 988 г.16

Следя за историей Северской земли, мы невольно замечаем какую-то глубокую связь между нею и последним городом. При разделе уделов в 1054 г.

Тмутаракань была причислена к уделу Северской земли, во все время своего существования сохраняла с нею тесную, неразрывную связь. Это является не простым случаем, а есть следствие родственности тмутараканского населения с населением Северской земли. Память о ней сохранялась даже в XII в. и осталась в литературном произведении, «Слове о полку Игореве»: «Див кричит на верху дерева, заставляя обратить внимание [на поход Игоря] Волге и Поморью, Посулью, и Сурожу, и Корсуню, и тебе Тмутаракань»17. В этих словах заключается обращение ко всему тому, что утеряли славяне при наплыве в южные степи кочевников: и волжские, и поморские поселения, и «тебя, Тмутаракань»!

Наконец, в нашем вопросе важную услугу оказывает археология: «Можно указать на положительное сходство в орнаментации и самой конструкции вещей Кубанской и Терской области с некоторыми пряжками и фибулами позолоченными из черниговских курганов (Гульбища и др.18)». Постараемся теперь свести все собранные нами данные. Арабские писатели говорят нам о сплошном славянском населении по Дону, а ход истории и археология подтверждают родственность его с северянами. Этот вывод вместе со сходством имен савриков, савиров и северян заставляет думать, что Певтингеровы таблицы, Гвидо Равенский и Птоломей говорят о тех же поселениях, что и арабы, т. е. что эти поселения принадлежали северянам и были там уже в первые века христианства, если еще не раньше. По крайней мере, можно утверждать, что северяне занимали свою территорию гораздо раньше предполагаемого переселения славянских племен с Дуная19.

Наша летопись вообще темно говорит о первоначальной истории Руси, в особенности об ее юговосточных окраинах, но, судя по некоторым позднейшим фактам, можно найти и тут подтверждение сделанного нами вывода о сплошном славянском населении по Дону.

Известно то торговое значение этих местностей в самое отдаленное время, которое было притягательной силой для славянского населения. Эта торговля осталась даже и после занятия кочевниками южнорусских степей. Гораздо позднее, в XII в., мы встречаем на юге торговые пути: Залозный, Соляной и Греческий. Эти пути должны быть отнесены к очень давнему времени. Пути предполагают необходимо существование мест стоянки, потому что неестественно, чтобы на протяжении от Канева до Дона и на всем течении последнего не было укрепленных мест, в которых бы товары могли укрыться от кочевников. Это заставляет предполагать существование поселений в южных степях и особенно по Дону, которое нельзя не признать остатками прежнего сплошного населения в его бассейне. Мы уже видели город Тмутаракань. Далее по Дону мы встречаем город Саркел, называемый в наших летописях Белой Вежей. Что это был за город? Было ли это целое поселение или только укрепление?

По известиям Константина Багрянородного, этот город, Саркел, построен греческими инженерами по просьбе хазарского кагана как оплот со стороны кочевников, занявших к тому времени южные степи. Таким образом, Саркел является просто укреплением, выросшим вдруг на берегах Дона. Если бы это было так, то оно бы навсегда и осталось с таким значением и было бы только занято гарнизоном, а жителей иметь не могло, потому что селиться около него было небезопасно, а само укрепление не могло быть обширно, если только оно было построено с целью передового поста.

Странный факт мы встречаем при известии нашей летописи об этом Саркеле, противоречащий несколько ее характеру. Сколько бы она ни приводила иностранных имен, они являются хотя исковерканные, но все-таки целиком, между тем тут мы не встречаем и упоминания о Саркеле, а только о Белой Веже; отсюда ясно, что имя Саркел летописи известно не было, а она знала этот город под именем Белой Вежи. Это наводит на предположение, что первоначальное название его есть славянское, и впоследствии, со времени подчинения северян хазарам, последние перевели его дословно словам – «Саркел», что, по объяснению ученых, означает «Белый город». Если это так, то первоначально это было славянское население, стоявшее на важном месте у изгиба Дона, благодаря которому было важно по своему торговому положению. Желание обезопасить этот торговый пункт, где совершался волок из Дона в Волгу, и заставило хазарское правительство укрепить его, обнести «городом», т. е. построить стены. Наша мысль подтверждается переселением жителей Белой Вежи в 1117 г. в Русь20, в Северскую область, что служит доказательством славянства ее населения и родства с северянами21. Выходцы поселились у верховьев Остра, где в XVII в. было городище Белая Вежа22, а в настоящее время немецкая колония, Белемешь23. Они выселились, вероятно, потому что трудно было разрозненному населению Подонья отстаивать от кочевников свою независимость, когда родная земля не могла им дать помощи, поскольку почти до 1117 г. вела борьбу за сохранение своей самостоятельности от притязаний Мономаха и киевлян. К этому времени также относится падение Тмутаракани, оставленной северянами без поддержки. Таким образом, мы видим два значительных города, из которых первый имел и стратегическое и торговое значение, а второй – более первое. Однако же это были не единственные города по бассейну Дона; их должно было быть довольно, судя по сохранявшимся в XVII в. городищам24. Это были небольшие поселения, вначале не укрепленные, но, со времени занятия кочевниками южных степей, огородившиеся. Кроме этих остатков, указывающих на сохранение населения в степях в период кочевников, мы находим еще несколько названий городов, которые летопись называет половецкими, – это Шарукань, Сугров, Балин, Чешлюев, упоминающиеся при походах русских князей в южные степи25. Судя по этим известиям, все они находились на Дону, под которым здесь нужно разуметь Северский Донец26.

Своим основанием они относятся к отдаленной эпохе, или до занятия степей кочевниками, или к периоду занятия, когда началась борьба с ними населения Подонья. Что эти города не были половецкими, – на это указывает то обстоятельство, что «…половцы не были устроителями городов и, занимая оставленные другими народами городища, не могли укреплять и отстаивать их»27. Нахождение этих городов в области перечисленных нами городищ заставляет и последние отнести к эпохе им современной. Названия этих городов уже даны им при занятии их половцами, по именам занявших половецких ханов28. Однако же из перечисленных городов в XII в. не все еще были заняты половцами. Когда в 1111 г. русские князья ходили на землю Половецкую, то первый город, с которым они встретились у верховьев Донца, был Шарукань. И вот князья вместо того, чтобы брать его силой, посылают вперед процессию духовенства, с хоругвями и крестами, и сзади только следуют войска. Жители навстречу этой процессии отворили ворота и вынесли мед и рыбу29. Этот обстоятельный рассказ нашей летописи заставляет нас видеть в населении города остатки некогда бывшего в этой местности сплошного славянского населения. Занятие рыбной ловлей могло принадлежать и кочевникам, но пасечное хозяйство для них было невозможно. Но еще страннее самый способ взятия города: князья не хотят проливать крови, а посылают вперед духовную процессию, чего бы они не сделали, если бы город был занят половцами, потому что это только могло раздражить их еще более. Ясно, князья рассчитывали на обратное действие и знали, почему. Сугров они сожгли, потому что он не хотел сдаться. Но и тут является вопрос: был ли он населен половцами или родичами шаруканцев? Употребляя такое средство при взятии Шаруканя, князья, видимо, боялись встретить в этом славянском населении сопротивление себе. Шаруканцы отнеслись сочувственно к религии, а сугровцы могли отнестись к ней более равнодушно. Но понятно, что это не более как предположение, а что касается Шаруканя, то едва ли можно спорить против славянства его населения.

Эти оставшиеся города и городища рисуют нам целую картину борьбы коренного славянского населения с нахлынувшими кочевниками. Когда надвинулись последние, жители Подонья должны были укрепить свои жилища городами. Сначала борьба была еще не так трудна благодаря тому, что население находило опору в Хазарском царстве, а потом, по падении его, в первых киевских князьях, которые вели систематическую борьбу с кочевниками, когда междоусобия еще не раздирали так сильно Русь. Но после 1054 г. начавшаяся борьба между сыновьями, а потом между внуками Ярослава I оставила население юго-восточных окраин совершенно без поддержки: северяне не могли поддерживать своих земляков среди постоянных опустошений своих коренных областей. Последовала потеря Тмутаракани и ее области; затем и на Дону стало трудно держаться северянам, и они принуждены были отступать все далее и далее на север к пределам родной области и частью подкрепить собою поселения Донца, частью совершенно переселиться в Северскую область, чему пример мы видим на Белой Веже. Усилившееся поселение по Донцу начало борьбу против кочевников, но и тут постепенно должно было уступать им свою территорию. Мы видим здесь города, захваченные половцами, но видим также города и с христианским населением. Это население занимало целую линию городищ, вглубь степи по Донцу, и направлялось к системе соляных озер, столь необходимых для Руси. Стремлением очистить путь к этим озерам г. Аристов объясняет поход 1170 г. – Мстислава и 1184 г. – Игоря30. Это население должно было вести постоянную борьбу с кочевниками и, хотя не могло нанести им особенного вреда, но зато служило лучшим оплотом для Северской земли. Торговое и поэтому сметливое население Подонья и Тмутараканской области, благодаря своему положению попавшее в необходимость издавна вести борьбу с окружающим его врагом, приобрело стойкость и неустрашимость, а чрез знакомство с врагом и местностью получало большой вес в глазах Северской земли. Издавна привыкшее, еще со времени хазар, к свободным учреждениям, оно, благодаря сложившимся обстоятельствам, выработало в себе еще более независимый характер и стало поэтому в некоторое натянутое отношение к Руси. Это население представляет прототип казачества: это были бродники.

Служа оплотом со стороны кочевников, бродники были вместе и убежищем всем, кому тяжело приходилось от княжеских усобиц. Чем далее шло время, тем более это общество людей должно было усиливаться, и, наконец, в 1147 г. они являются на стороне новгород-северского князя, Святослава Ольговича, защищая удельно-вечевой порядок от централизационных попыток черниговских князей, Давидовичей. Они явились к нему на помощь, когда он был в области вятичей31.

В 1223 (1224) г. бродники еще раз являются в битве на Калке, в союзе с татарами. После погрома русского войска все почти князья бежали с поля битвы к Днепру. За ними бросилась часть татар. Но киевский князь Мстислав с двумя другими князьями укрепился на холме и стал отбиваться. Татары предложили им сдаться, и воевода бродников, Плоскиня, целовал князьям крест, что они будут выпущены за выкуп. Но князья, сдавшись бродникам, были ими повязаны и выданы татарам32.

Из этого рассказа видно, что бродники жили где-то в степи, составляя особенную корпорацию с воеводой во главе, и что они были, несомненно, христиане. Это подтверждает нашу мысль о подонских поселениях северян и заставляет в остатках их видеть этих бродников.

Таким образом, история юго-восточных окраин Северской земли разделяется на две половины: первая заключает в себе период сплошного населения их, затем отступления на север, и вторая, когда северянская колонизация начала вновь свое движение к юго-востоку и прекратилась нашествием татар.

Обратимся теперь к колонизации в северном и северо-восточном направлении, сказавши несколько слов о центральных областях Северской земли.

Мы говорили уже, что северяне издавна жили по берегам Десны, Сейма и Сулы. Таким образом, они должны были граничить на западе Днепром с полянами, на юге с тиверцами и уличами, на северо-западе с радимичами и кривичами, на севере с вятичами, на северо-востоке с муромой, а на востоке с волжскими болгарами. Такие соседи были у северян в то время, когда юг еще не был занят кочевниками. Юго-восточные границы их мы уже видели. С очень древнего времени мы встречаем у северян города Чернигов, Любеч, Переяславль, на важное значение которых указывает упоминание их в договорах Олега и Игоря с греками33, а также рассказ Константина Багрянородного о торговле Византии с этими городами34. На основании сказанного отнести их к княжеской эпохе, по нашему мнению, невозможно: торговое значение в то время не могло приобретаться вдруг, да и наша летопись не преминула бы упомянуть об основании таких важных в истории древней Руси городов, если бы оно совершилось в действительности.

Кроме этих городов нам интересен еще Курск, находившийся на самом востоке центральной области северян. Он упоминается в летописи первый раз под 1095 г., но это не мешает нам отнести его ко временам докняжеским, на что указывает его положение на пути торговли с востоком: он стоял на том месте, где совершался волок из Донца в Сейм. Доставка русских мехов совершалась в сильной степени и из Северянской земли, откуда они могли являться только чрез Курск, как пункт соединения двух водных систем Десны и Дона. В Житии св. Феодосия о нем упоминается как о богатом, торговом городе, куда очень рано проникло даже христианство35. Все это заставляет нас предполагать, что Курск обязан своим происхождением исключительно своему географическому положению и относится к весьма отдаленной эпохе. Он в историческую эпоху является вторым городом после Чернигова, на что указывает то обстоятельство, что Владимир Мономах сам сидел в Чернигове, а в Курске посадил своего (второго) сына Изяслава. Курск служил звеном, соединяющим Чернигов с Тмутараканью. Только впоследствии он уступает свое значение Новгород-Северску.

Упомянутые города, по всей вероятности, были укреплены, т. е. города в собственном смысле, но по бассейну Десны, Сейма, Снови, Остра должны были идти многочисленные поселения. Впоследствии по разным причинам возникали новые укрепленные местности. К числу их принадлежат важные пункты, как Новгород-Северск, Глухов, Трубецк, Путивль, Сновск, Рыльск, Стародуб.

Новгород-Северск упоминается первый раз в 1141 г. и уже как главный город удельного княжества, но возникновение его должно отнести к более ранней эпохе. Когда на юге кочевники стали сильно теснить славянское население и вежи их с двух сторон охватили Русь, придвинувшись к самому Курску, тогда уже последний не мог служить центром восточной части Северской земли благодаря постоянным беспокойствам со стороны кочевников, поэтому он должен был перейти в глубь Северской земли, ближе к Чернигову, что интересно было для северских удельных князей. Все это заставляет нас отнести возникновение этого города к княжеской эпохе, ко времени Олега Святославича.

Обратимся теперь к распространению северян на запад. Днепр не служил действительной границей между последними и полянами. Так, мы видим поселения последних на левой стороне Днепра: они простирались от устья Десны до речки Кордни36. В свою очередь и северянские поселения в местности около Любеча переходили за Днепр и занимали его правый берег. Здесь в XI–XII вв. порубежным местом с черниговской стороны является Речица37, стоящая на правой стороне Днепра. Это стремление на правый берег обусловливалось торговым значением Днепра. На юге мы видели соседство северян с уличами и тиверцами. Наша летопись помещает здесь северян только по Суле, но, очевидно, они занимали пространство от Сулы до Днепра, территорию позднейшего Переяславского княжества, а на востоке их поселения сливались с населением Подонья. Позднее с наплывом кочевников граница с ними установилась по Хоролу на его левом берегу38. В этой местности северяне не носили другого какого-либо названия, кроме своего племенного, и загадочные суличи явились, по всей вероятности, благодаря искажениям, вкравшимся в летопись39.

Рассмотрим теперь отношения северян к соседним славянским племенам, радимичам и кривичам. Радимичи жили по Сожу, который, приближаясь своими верховьями к бассейну Оки, служил путем из Поднепровья в Поволжье40.

Таким образом, радимичи лежали на очень важном пути, который сохранял свое значение даже в XII в., как дорога в Суздаль и область вятичей из южной Руси. Благодаря такому своему положению это племя должно было очень рано подвергнуться культурному влиянию юга чрез Киев и востока чрез северян. Наша летопись выставляет их на самой низкой степени цивилизации, в виде дикарей, живущих в лесах и ведущих животную жизнь, но это не более как субъективные воззрения христианина, который и северян, стоявших на довольно высокой степени культуры, характеризует точно так же. Однако лишь только они сталкиваются с русскими князьями, то оказывается, что они еще раньше платили дань хазарам по шелягу от сохи41, что указывает на занятие земледелием, а употребление звонкой монеты указывает на торговое сношение с Византией. Занимая бассейн реки Сожа, радимичи расселялись гораздо далее в юго-восточном направлении, в область Десны и Сейма, а на восток – в область Оки, отделяя таким образом Северскую область от вятичей42. Тут мы опять замечаем тяготение на юго-восток благодаря притягательной силе, являвшейся там в виде торговли. Такое распространение поселений радимичей в землю северян продолжалось до тех пор, пока последние, будучи отрезаны кочевниками от юга, обратились на север и быстро распространили свое влияние на радимичей, так как по культуре все-таки стояли выше их как непосредственно имевшие столкновение с культурными странами; в XII в. мы встречаем у радимичей города Гомьи, нынешний Гомель, и Чичерск43. Они принадлежали к Черниговскому уделу.

Племя кривичей, выселившее из себя население Новгорода, Пскова, Полоцка, простирало свои поселения далеко на юго-восток, что можно заключить по местностям, носящим их племенное название. Эти поселения простирались в бассейн Дона, Волги и доходили на юге до Десны44. Причина этого их распространения была та же, что и у радимичей. Но дальнейшее их движение в этом направлении было остановлено северянами, обратившимися к колонизации Севера. Кривичи тогда обратились к западу и завязали усиленную торговлю с Европой. Порубежье между поселениями кривичей и северян, судя по возникшим впоследствии границам Черниговского и Смоленского княжеств, проходило по верховьям Угры, Десны, затем к верхнему течению Сожа45.

Обратимся теперь к вятичам. Легенда помещает их, как мы видели, по Оке, но поселения их простирались гораздо далее на юг и юго-восток. Приблизительно можно сказать, что селения вятичей в первые века нашей истории простирались до реки Лопасны на севере и до верховьев Дона на востоке46. Границею между поселениями северян и вятичей служил, по всей вероятности, судя по сохранившимся названиям местностей, лесистый и холмистый водораздел между деснянскими притоками, Нерусою, Невлею, Ревною и Болвою, с одной стороны, и окским притоком, Жиздрою, – с другой. С юга их расселения едва ли не ограничивались побережьем Зуши, так как тут находится известный в XII в. Мценск, который был уже вне области вятичей47.

Восточные поселения вятичей шли в область муромы и мери, о которых будет речь впереди. Вся эта местность была покрыта густыми лесами и топями, что сохраняется отчасти и теперь. Эту-то суровую местность занимали вятичи48.

Относительно вятичей мы встречаем в летописи ту же характеристику, что и о радимичах и северянах. Мы видели, насколько она несостоятельна для культуры радимичей, то же самое является и по отношению вятичей. Когда они находились в зависимости от хазаров, то платили им вместе с полянами и северянами, по белке от каждого дома49, что указывает на сильное распространение охотничьего промысла. Но в 964 г. на вопрос Святослава: «Кому дань даете?» – они отвечали уже: «Хазарам по шелягу от сохи»50. Таким образом, отсюда как бы вытекает, что за какие-нибудь сто лет культура вятичей настолько поднялась, что они от охотничьего промысла перешли к земледелию, но едва ли это так. По всей вероятности, вятичи издавна и возделывали землю и занимались охотой. За такой короткий срок такой разительной перемены произойти не могло, а этот факт показывает, что в первое время вятичи были в меньшей зависимости от хазаров, и дань состояла только в мехах, необходимых хазарам для южной торговли: последние не проникали в глубь Вятичской земли. Но коль скоро мы встречаем дань от плуга, то ясно, что наложившие дань проникли глубже в подчиненную страну, ближе ознакомились с ее экономическим положением. Занятие земледелием, меховая торговля с хазарами должны были благоприятно действовать на поднятие культуры вятичей на значительную ступень.

Вначале северян и вятичей связывал общий интерес в южной торговле; поэтому-то, вероятно, и произошло свободное расселение поселков одних племен между другими, как, например, радимичей и кривичей в области северян; то же, вероятно, было и с вятичами. Точно так же и северяне селились между другими племенами. Но вернее, что в данную эпоху движение происходило на юг и северян, и вятичей, и радимичей, и кривичей, и только с ослаблением торговли на юге начинается обратное движение на север, к чему побуждала северян уже приобретенная привычка торговли, деятельности, ненужной более в области Дона и Волги. Это движение северянского племени должно было совершаться по самым удобным путям сообщения – рекам. Прямую дорогу на север представляла многоводная в то время река, Десна. По ней-то и началось теперь подчиняющее движение в область вятичей. Колонизация вятичской области восточной частью северян, т. е. из бассейна Сейма, была невозможна по недостатку естественных путей и потому что на ее долю выпало другое назначение – отстаивать от кочевников пределы Северянской области и начать снова колонизацию на юг. Во все время самостоятельного существования Черниговской области земля вятичей тянула к ней51, что ясно указывает на источник колонизации. Впоследствии новгород-северские князья только постарались стать на дороге Чернигова и области вятичей, чтобы разъединить их: они утвердились в Новгород-Северске. И раньше, до княжеского периода, вероятно, были в земле вятичей жители из северян, так как к этому побуждала торговля, но их поселения, равно как и собственно вятичские, не были огорожены городом, а служили как центры, где совершался обмен произведений, при совершенно мирных взаимных отношениях. Если летопись упоминает города Брянск, Карачев, Мценск, Козельск и Дедославль поздно, только начиная с XII столетия, то это потому что она говорит о них при случае. Но существование Дедославля и Козельска должно отнести к глубокой древности. Первый из них был центральным городом земли вятичей: тут собиралось их вече. Самое название – Дедославль – указывает, что это поселение существовало весьма давно. Точно также Брянск, Карачев и Мценск, стоя на порубежье северян с вятичами, служили сначала складочным местом произведений области вятичей и северян, служивших проводниками торговли с культурными странами. С изменением обстоятельств, когда началось подчинение вятичей сначала киевским князьям, а затем черниговским, эти первоначально мирные, торговые центры обратились в укрепления, огородились городом: и Козельск, и Дедославль, и Брянск стали городами в полном смысле этого слова. Под прикрытием таких укрепленных мест вятичи были подчинены северянами, хотя это подчинение было скорее федеративное соединение, как мы увидим ниже. Когда совершилось это постепенное соединение области вятичей с землей Северской, то прежде всего жителям последней необходимо было обезопасить или прочно утвердить путь, по которому совершалось колонизационное, подчиняющее движение к вятичам. Этот путь была Десна, и вот, действительно, у верховьев ее мы встречаем группу укрепленных мест. В числе городов, закреплявших верховье Десны, в летописи упоминается: Вщиж, Блеве, Росуса, Девягорск, Воробьин, Домагощ52. Определить по тем летописным известиям, какие у нас есть, где находились данные укрепления, совершенно невозможно. Можно только сказать, что все они размещались частью на Десне, частью на ее верхних притоках. Область вятичей имела в княжеский период важное стратегическое значение: это был главный путь из Суздаля в Северскую землю. Святослав попал на Волгу только чрез вятичей, и, хотя летопись говорит: «налѣзе», т. е. набрел случайно, смело можно сказать, что он раньше знал этот путь от самих же вятичей, служивших в дружине Олега; кроме того, племена не жили изолированно одно от другого, а вели непрерывные сношения, чему, как мы видели, служит подтверждением смешение поселений различных племен в области северян.

Теперь мы переходим к взаимным отношениям мери и муромы с одной стороны и северян – с другой.

К северо-востоку от вятичей по берегам Ростовского и Клещинова озера жило племя мери53. Но территория этого племени была гораздо обширнее54. Нам следует только определить границу этой области с вятичами, а много говорить о ней нам нет нужды, потому что меря шла по исторической дороге совершенно отдельно от занимающей нас области северян. Граница с областью вятичей проходила от устья Москвы реки по Оке, мимо устьев Пары и Протвы, далее по Оке, вероятно, до Неринска55, и затем по сухому пути чрез Тульскую и Рязанскую губернии к Оке56. Эта же граница осталась впоследствии между владениями Суздальскими и Черниговскими. Племя мери вместе с весью издавна было участником в исторической жизни северных славян-кривичей и ильменских славян, и уже легенда о призвании варягов помещает у них посадников Рюрика, Синеуса и Трувора57. Впоследствии меря принимала участие в походах киевских князей на Византию58 и, таким образом, должна была столкнуться с южными культурными странами. Но это столкновение произошло гораздо раньше, в незапамятные времена, на что ясно указывают последние раскопки в этой области. В числе монет найдены: одна, относящаяся ко времени Филиппа Македонского, арабские – к VII столетию, западные – к IX, X вв. и далее59. Кроме них находится множество предметов утвари и украшений несомненно византийского и арабского происхождения. Итак, сношения с Византией и арабами должны были начаться очень давно, но нечего и говорить, что самые тесные и, конечно, дружественные отношения существовали между мерей и соседними славянскими племенами, кривичами и вятичами. Этому способствовала местность, не представляющая преград сношениям, но также и общность интересов торговли с западной Европой, Византией и арабами. Судя по археологическим находкам, эти отношения были столь близки, что способствовали обмену обычаев. Так, мы находим известие в летописи о том, что вятичи и северяне сжигают мертвых и пепел, собирая в урны, ставят на распутии, насыпая курган60. Теперь раскопки подтвердили одинаковость погребальных обрядов у вятичей, северян и мери со всеми мельчайшими подробностями61. Затем, среди находимых вещей очень часто в мерянских курганах попадаются серебряные гривны на шеях покойников62, предметы чисто славянские, обратившиеся потом в монетную единицу. Поэтому нельзя отрицать, что поселения вятичей и кривичей проникали в землю мери; точно так же должно допустить и обратное движение. Я не говорю здесь о позднейшей насильственной колонизации и порабощении в княжеский период, а о том отдаленном времени, когда колонизация обусловливалась мирными и, непременно, общими интересами.

Указание легенды, что ильменские славяне, кривичи, чудь, весь и меря уже в отдаленное время составляли какой-то союз, значит не более, что это была федерация, вызванная общностью интересов этих племен, а никак не раннее ославянение, вызвавшее упорную борьбу со стороны этих племен63. Этих нескольких слов достаточно для характеристики наших соседей, вошедших потом в состав Суздальского княжества. Гораздо более связана с историей северян судьба другого племени – муромы. Оно занимало нижнее течение Оки почти до самого устья64. Но, судя по существующим топографическим названиям, можно допустить, что область муромы простиралась от города Мурома вверх по Оке, на запад до пределов мери и на север до водораздела между Окою и Клязьмою. Восточная граница муромы шла с мордвою и черемисою, но определить ее невозможно, потому что мордовские и черемисские поселения шли в область муромы и смешивались в ней с муромскими. Область мордвы могла простираться по южному берегу Оки и по правым притокам ее вдоль южных границ муромы и мери далеко на запад в соседстве славянского племени вятичей65. Та же самая легенда об образовании Русского государства ставит мурому в число племен, подчинившихся трем князьям, что указывает на очень давнее соединение муромы со славянскими племенами, но ославянение ее произошло уже гораздо позднее, в эпоху разделения на уделы, когда началось сильное движение из Северянской области, обусловливавшееся стремлением черниговских князей укрепить за собою эту область. Об этом колонизационном движении мы будем говорить, излагая историю северян эпохи Святослава Ярославича. В докняжескую эпоху мурома также подвергалась сильному влиянию соседних славянских племен вятичей и кривичей, происходил взаимный обмен обычаев, обмен языка, но муромская народность сохраняла свою независимость, свой язык, свои верования, на что указывает та борьба, которую подняло в XI в. это племя против притязаний черниговских князей66. У нас сохранилось несколько любопытных известий об обрядах муромы в конце XI столетия: «…очныя ради немощи въ кладезяхъ умывающеся и сребреницы на ня повергающе, дуплинамъ древяным ветви убрусцемъ обвешивающе и симъ поклоняющеся». Когда кто-нибудь из них умирал, то «…древололазная съ ними въ землю погребающе и битвы и кроение лицъ настрекание и драния творяще»67. Этот небольшой отрывок указывает на обычаи, которые были распространены и среди славянских племен. И теперь еще можно встретить в народе верования в целебность воды известных границ и источников. Погребальные обряды имели также общее со славянскими: на могилах совершались тризны (битвы и кроения), а вместе с покойником клали, как и у славян, необходимые ему вещи и орудия ремесла. Последние раскопки, сделанные гр. Уваровым и В. Б. Антоновичем, подтверждали торговлю муромы с арабами и показали, что это племя уже в языческий период стояло на довольно высокой степени культуры, развитию которой способствовало географическое положение на нижнем течении Оки, почти у устья ее в Волгу, чрез которую совершалась торговля севера с Западной Европой, и смежность территории с торговым Болгарским царством. Важность муромской территории очень хорошо понимали черниговские князья, но не сумели своими мерами связать ее с Северской землей, а понудили только к отделению и образованию самостоятельного княжества. Однако мурома до своего отделения тянула несомненно к области северян, и город Муром служил таким же крайним торговым пунктом для северян на севере, каким был для них на юге Тмутаракань. Эта связь указывает нам то, что по преимуществу славянские поселения в Муромской области были из земли северян, которые селились там чрез Дон, верховья которого близко подходят к бассейну Оки. Мы видели, что связь между вятичами и северянами существовала издавна. Вятичи занимали верхнее течение Дона, окружали таким образом мурому с юга и очень рано проникли в ее область, за ними следовали северяне. Принадлежность муромы сначала к северной федерации вовсе не указывает, будто славянский элемент в области ее принадлежал кривицкому племени. Это предположение уничтожается последующей исторической судьбою муромы, именно ее связью с Северской областью. Это участие в северном союзе объясняется совершенно естественно, если мы обратим внимание на самые факты. Хазары брали дань с северян и вятичей именно потому, что поселения первых окончательно входили в область хазарских владений, распространяясь по Дону и Волге, а вятичи жили по верховьям Дона и таким образом соприкасались с Хазарским каганатом. Эти-то донские и волжские населения и стали платить прежде всего дань, откуда она распространилась в глубь их областей. Мы видели, что хазары не сразу проникли в область вятичей и ознакомились с их экономическим бытом, поэтому-то они не успели еще проникнуть чрез донские поселения вятичей к муроме, которая таким образом стала платить дань норманнам и вошла на время в северную федерацию.

Богатство народонаселения, благодаря сильно развитой торговле с арабами и Западной Европой, географическое положение, о котором мы уже говорили, – все это должно было развить в Муроме стремление к самостоятельности, к отделению от области, к которой она становилась в XI в. в политическое подчинение. Старание черниговских князей закрепить за собой эту область еще более усилило это стремление, которым определился и весь ход исторической жизни Муромской области, или последующего Рязанского княжества.

Ознакомившись таким образом с племенами, которые являются действующими в нашей истории, проследив, насколько возможно, их взаимные отношения, которыми определился политический ход исторической жизни северян, мы постараемся дать хотя слабый очерк промышленности и торговли Северской земли.

Глава II Промышленность и торговля

Мы отчасти знакомы с теми географическими условиями, в которых находилась Северская земля. Мы видели, что они должны были способствовать развитию промыслов и торговли.

И действительно, новейшие открытия археологии вполне подтверждают наш вывод. Но прежде чем обратиться за помощью к этой науке, возьмем главный наш источник летопись и прочтем следующее: «А радимичи и вятичи и северъ одинъ обычай имяху: живяху въ лесехъ, якоже всякий зверь, ядуще все нечисто…»68

Но это известие нашего летописца, полянина, опровергается его же собственными позднейшими заметками, показывающими, что культура северян стояла гораздо выше, чем он старается ее выставить.

Громадные леса Северской земли способствовали развитию звериного промысла. В них водились животные, которые теперь или вовсе не встречаются, или попадаются очень редко. Так, из Поучения Мономаха видно, что в XII в. здесь водились следующие животные: дикие быки, олени, лоси, кабаны и медведи69, на которых он охотился в бытность свою черниговским князем. Еще раньше его Мстислав Ярославич, занявши черниговский стол, производил охоту в соседних лесах, на которой и простудился70. Сверх животных, перечисленных Мономахом, в Северской земле водились бобры, на что указывает название реки Костобобра, а жители села Бобрика еще два десятилетия тому назад сохраняли предание, что их село названо так потому, что на том месте водилось много бобров71. Что звериный промысел не имел только характера княжеской забавы, а был распространен во всем племени, видно из того, что дань, платимая северянами хазарам, состояла в шкурке белки от каждого дома72. Точно так же Олег, покоривши северян в 884 г., наложил на них дань по черной кунице73. Шкурка этого зверька считалась данью легкою, что указывает на многочисленность его в Северских лесах и на обычность этого промысла.

Арабский писатель, Аль-Истахри, говорит, что из Тмутаракани вывозились черные соболи74, а Ибн-Хаукаль присоединяет сюда еще и черных лисиц75. На богатство Северской земли в этом отношении указывает и распоряжение Ольги о ловищах княжеских, которые были ею установлены и по Десне76.

Не менее, чем зверями, были богаты Северские леса птицами, о которых в наше время и помину нет. Так, мы имеем известие, что в Курском княжении были ловы лебедей соколами77. Хотя это известие и позднейшее, но аналогия заставляет нас предполагать, что если в 1283 г. водились еще лебеди, то чем далее назад, когда природа была еще более девственной, распространение этих птиц должно быть обширнее. Охота с соколами была любимым занятием наших князей в свободное время. Мы видим, что княгиня Ольга приказала устроить перевесища, т. е. места для ловли птиц и в Северской земле78. Кроме того, у нас имеются данные предполагать, что в ней было развито и рыболовство. На это указывает нахождение костей рыб и птиц в могильных курганах, как видно из новейших раскопок79. А остатки в кострищах бараньих костей и шерсти указывают на развитие скотоводства80.

Рядом с этими промыслами важную, если не первую роль играло земледелие. По крайней мере, судя по остаткам в курганах, относящихся к VIII и IX вв. по Р. X., оно должно было быть значительно развито. Так, в Черной могиле, в Чернигове, найдены обугленные зерна ржи, овса, ячменя; в кургане Гульбище остались кроме обугленных зерен ржи кусочки соломы; наконец, в кургане около города Седнева наткнулись на обуглившиеся зерна овса81. Найденные три серпа в Черной могиле указывают на орудие обработки82. Впоследствии мы видим, что хлебопашество составляет главное богатство области. В 1146 г. черниговские князья разграбили село, принадлежавшее новгород-северскому князю Игорю, и сожгли на гумне девятьсот стогов хлеба83. В зависимости от хлебопашества стоят самые предприятия князей. Так, в 1193 г. на приглашение Рюрика Ростиславича идти на половцев Святослав Всеволодович отвечает: «Нынѣ брате, пути немочно учинити, зане вѣ землѣ нашей жито не родилося»84.

Из ремесел, насколько можно судить по археологическим находкам, было довольно развито гончарное, бондарное, столярное.

Гончарное ремесло оставило после себя следы в целой коллекции глиняных монист, пряслиц и сосудов. Монисты были различных цветов. Иногда они украшались медными подвесками. Монисты и бусы служили предметом украшения, благодаря чему они сохранились лучше других произведений этого ремесла. Горшки и урны остались только редко целыми, отчасти благодаря своей хрупкости, отчасти потому что подобные изделия, как урны, употреблялись только для пепла покойника, собранного после сожжения, между тем как иногда на кострище просто насыпался курган. По немногим остаткам, однако, можно думать, что искусство делать из глины различные предметы утвари было довольно развито. Находки погребальных урн указывают на связь гончарного искусства с религией, благодаря чему оно и достигло известного совершенства. Остатками бондарного искусства служат железные дужки от ведер, железные обручи и т. д., а следы столярного ремесла являются в виде железных топоров, гвоздей, долот и т. п. Этим двум ремеслам должно было способствовать и обилие лесного матерьяла.

Вместе с глиняными монистами попадаются часто каменные, костяные и стеклянные бусы. Вообще стеклянные вещи попадаются во многих курганах отчасти в расплавленном состоянии85. Кроме бус из костяных изделий до нас дошли пуговицы, гребенки86, пластинки и косточки с разными изображениями рыб, человека и животных (лошадиной головы)87. Из кости же делались черенки для ножей, которых найдено очень много. Сюда же можно отнести роговые гребни и небольшие гребенки с резьбой и без нее88. Если стеклянные изделия могли привозиться от соседей, то едва ли поделки из камня, кости и рога не были домашнего происхождения. Развитие рыболовства и скотоводства давали матерьял как для самых вещей, так и для изображаемых на них резьбой предметов.

Сверх того есть указания, что у северян были в употреблении бронзовые, серебряные и золотые вещи. Из бронзовых изделий до нас дошли кольца, пряжки. Иногда женщины украшали ими свои косы, а к монистам из глины подвешивали бронзовые подвески89. Из золотых и серебряных вещей сохранились предметы наряда, в виде серег, медальонов, колец различных проб, узорчатых серебряных пластинок для украшения сбруи. Из дошедших до нас предметов утвари особенно прекрасной отделкой отличаются два турьих рога, из которых наши предки любили выпить и, как дорогую для себя вещь, украшали получше, потому что «для Руси веселие есть пити». Края рогов оковывались серебром, иногда с различными узорами. Насколько можно разобрать, резьба на серебре представляла сцену из охоты90.

Есть данные предполагать, что многие из этих предметов были местного происхождения. До нас дошло бронзовое изображение божка на корточках91 и два серебряных идола, найденных в начале XVIII в. в Чернигове92. Народ, олицетворяя в виде бога или физическую силу, или какое-нибудь нравственное качество, несомненно должен придать ему свой оттенок, сообразный с характером окружающей его природы и своих личных душевных свойств. Поэтому и изображение этого божества из дерева или из металла непременно должно иметь своеобразные черты, которые могут быть приданы ему только при местной фабрикации идола, там, где возникло и самое представление изображаемого им божества. Поэтому-то, как предположение, можно сказать, что выделка серебряных и других металлических вещей была местная.

Но самое распространение этих вещей, были ли они местной фабрикации или привозные, указывает на развитие вкуса у населения к ним, а следовательно, и на довольно высокую ступень культуры, на которой стояли северяне еще до принятия христианства. Нахождение в курганах стеклянных вещей с позолотой указывает на сношения с Византией, где искусство стеклянной мозаики было доведено до совершенства. Для нас важно констатировать тот факт, что еще до принятия христианства были промышленные сношения со всеми окрестными странами, а вместе с тем были развиты промыслы, кипела деятельная жизнь.

Что касается производства оружия, то можно предположить, что часть его делалась дома, как щиты, стрелы, наконечники копий, частью же оружие приобреталось путем торговли. Так, арабские писатели говорят, что русские купцы привозили между прочими товарами и обоюдоострые франкские мечи93. Сабли были хазарского происхождения. Хазары, как и вообще кочевники, употребляли легкие сабли. Очень может быть, что шлемы, кольчуги и латы добывались северянами путем торговли из Византии или с Востока, хотя нет ничего невероятного, что они делались и дома.

Одежда, по всей вероятности, приготовлялась из туземного матерьяла. Мы встречаем остатки шерстяных тканей94, для производства которых сырой матерьял получался от скотоводства. Золотые ткани95 добывали из Византии путем торговли96. Холст97, по всей вероятности, был домашнего приготовления.

Богатство естественных произведений природы способствовало развитию добывающей промышленности, вместе с которой должно было явиться стремление к сбыту ее произведений, к торговле. Кроме географического положения развитию торговли немало способствовали и другие обстоятельства. Так, Новгород Великий, занимаясь исключительно торговыми оборотами, имел своего хлеба настолько, сколько нужно было на продовольствие народонаселения; но ему необходимо было отправлять хлеб и за границу. В этом случае его снабжали хлебом соседние области. Новгородцы добывали хлеб из областей Смоленской, Полоцкой, Киевской и Черниговской98. Взамен северяне получали европейские произведения: франкские мечи, о которых мы уже упоминали, может быть, и другие принадлежности вооружения; оттуда же получалось золото и серебро. Торговля с Новгородом имела главным своим предметом хлеб и едва ли меха, потому что последние добывались новгородцами из своих восточных и северных областей. Сбыт северских мехов шел, как мы увидим, по другому направлению. Дорогой для новгородской торговли служил Днепр, а главной пристанью – город Любеч. Основание его теряется во мраке древности. История застает его уже богатым торговым городом, который ведет торговлю с Византией. Константин Багрянородный говорит, что лодки, приходящие с товарами в Константинополь из Руси, принадлежат также любецким и черниговским купцам99. В договоре с греками, приписываемом киевскому князю Олегу, есть условие, чтобы греки платили дань и на Чернигов, и на Любеч100. Все это указывает на важное торговое значение последнего. Действительно,

Любеч был не только пристанью, чрез которую Северская земля получала шедшие собственно для нее товары, но чрез него проходили все товары с юга и на юг. Любеч стоял выше Киева и потому держал в руках его северную торговлю, точно так же как, в свою очередь, Киев держал в своей власти южную торговлю Чернигова. Вероятно, в княжескую эпоху в Любече взималось в пользу князя «мыто». Недаром Изяслав Мстиславич, воюя в 1148 г. с черниговскими князьями, говорил: «А поидемъ къ Любчю, идеже ихъ есть вся жизнь»101. Как главная пристань Северской земли, Любеч должен был быть соединен с ее центром удобной дорогой. По всей вероятности, главный путь пролегал чрез теперешнее село Белоус102, который мог иметь значение складочного места товаров. Южная торговля, с Византией, шла из центра Северской земли – Чернигова, который, как мы видели, принадлежит к самым древним городам. Путем торговли служила река Десна, которая тогда была годна для судоходства вверх и вниз. Торговля с Византией относится к давнему времени. История застает ее уже вполне развившеюся и принявшею известные формы. Чернигов, как мы видели, наравне с Киевом и другими городами упоминается в договорах, притом непременно в каждом103. О нем упоминает и Константин Багрянородный наравне с Любечем104. Наконец, самое несомненное свидетельство торговых сношений представляют две монеты, принадлежащие к IX в. по Р. X., найденные в Черной могиле, в Чернигове. Эти монеты принадлежат императорам Константину и Василию, современникам Владимира Святого. Торговые сношения с Византией были весьма важны. Отсюда получались произведения греческого искусства. Византийской торговле северяне обязаны многими заимствованиями, но и христианством. Северяне привозили в Византию меха и хлеб. Арабский писатель Ибн-Хордадбе рассказывает, что «…купцы руссов вывозят меха черных лисиц и мечи из дальнейших концов Славонии к Румскому (Черному) морю и царь Рума (Византии) берет с них десятину»105. Общей стоянкой русских купцов из Киева, Чернигова, Переяславля и Любеча было предместье Константинополя у Св. Мамы106. Насколько выгодна была торговля с русскими для греков, видно из дошедших до нас договоров, где они обязывались доставлять русским купцам все необходимое продовольствие на время пребывания их в Константинополе, освобождали их от торговой пошлины и, наконец, снаряжали всем необходимым на обратный путь: пищей, якорями, канатами107.

Но приведенное нами известие арабского писателя указывает, что подобные льготы давались не всегда. Взамен привозимых товаров руссы получали золото, серебро, предметы роскоши, а главным образом паволоки. Насколько важна была торговля ими, можно заключить из того, что в договорах упоминается только о них, причем выставлено, как необходимое условие, чтобы русские купцы покупали их не более как на пятьдесят золотников каждый108. Можно предполагать, что Византия не желала упускать торговлю ими чрез вторые руки.

Несмотря на всю выгоду южной торговли, северяне были стеснены в ней самым положением ее пути в их земле: главный пункт ее, устье Десны, был во власти полян, где находилось село Ольжичи, несомненно принадлежавшее Киевскому княжеству.

Не менее важна была торговля восточная с болгарами, хазарами и арабами чрез реку Дон и Волгу. Главными центрами торговли здесь были столица Хазарского царства, Итиль, и Тмутаракань, самое существование которого обязано развитию в этой местности торговли. Она получила свое начало в давнее время. Так, можно сказать, что она уже существовала в VIII в. по Р. Х., на что указывают монеты, найденные при последних раскопках в земле северян. Это два саманидских (бухарских) диргема, из которых один чеканился в Шаше, а другой в Басске. Оба они относятся к VIII в. по Р. Х.109 Они же указывают нам обширную область этой торговли. Как важна была эта торговля, видно из того, что даже при занятии южных степей кочевниками она все-таки продолжалась, и мы видим существование пути чрез степи даже в XII в., носившего название Соляного. «Он шел сухопутьемѣ до Дона, и по Дону вѣ Азовское и Черное море»110. Но гораздо ранее, чем летописи упоминают нам об этом древнем пути, мы имеем известие о Курске как о торговом городе. Св. Феодосий во время бегства своего от матери отсюда встретил купцов, с обозом ехавших в Киев, с которыми и прибыл сюда111. Какие это были товары, мы не знаем, но едва ли Курск, сам по себе незначительный город, мог посылать что-нибудь в Киев. Едва ли ему выгоднее было сбывать свои меха в Киев, чем в ближние места – в Болгарию и Хазарию. Киев снабжался мехами собственной области, затем из Подесенья и области вятичей. Вернее будет предположить, что это были товары южные, шедшие чрез Курск в Киев. В эпоху татарского владычества в 1283 г. мы встречаем в Курске немецких и цареградских купцов112. В это время всеобщего разорения Курск не мог так скоро подняться до сношений с Западной Европой и Царьградом, но ясно, что это были еще следы его прежней торговли, ведшейся им с югом и востоком. Таким образом, можно предположить, что Курск был посредником торговли с Азовским и Черным морями. Торговля северян велась здесь по преимуществу мехами. Тот же Ибн-Хордадбе, рассказав о торговле с Византией, говорит, что русские купцы «…ходят на кораблях по реке Славонии, проходят по заливу столицы хазарской, где владетель ее берет с них десятину. Иногда же они привозят свои товары на верблюдах в Багдад». Последняя заметка нашего писателя указывает, что это не могли быть руссы киевские, а тмутараканские.

Посредником торговли с болгарами был Муром, который мы встречаем еще в эпоху зарождения княжеской центральной власти у полян, т. е. по счету летописи в 862 г. На важность этого пункта указывает то обстоятельство, что киевские князья стараются держать его в своих руках, и уже с первого распределения князей по областям при Владимире Святом, в 988 г., мы находим в Муроме князя Глеба, между тем как его не было даже в Чернигове. Самые походы Владимира на волжских болгар имели целью обезопасить этот торговый пункт от притязаний болгар на владение им, что им удалось, хотя на короткое время, при борьбе Олега с Мономахом. Последние раскопки окончательно подтверждают наше мнение о торговом значении этого города. Там были найдены, как в Чернигове, саманидские диргемы и германская монета, относящиеся к VII–X столетиям по Р. Х.113

Этим мы заканчиваем наш слабый очерк промышленности и торговли. Мы предпослали его и «очерк колонизации» в виде вступления в нашу историю. Должно сознаться, что, по необходимости, в нашем сочинении мы должны были оставить два пробела, именно ничего не сказать «о религии и быте северян» и выпустить «историко-топографическое исследование» их страны. Это произошло по недостатку научных средств. Для очерка религии северян мы имеем редкие указания, рассыпанные по «Губернским и епархиальным ведомостям» Черниговской губернии, которых и собрать было невозможно в полном составе, да их было бы и недостаточно, так как северяне занимали не одну Черниговскую губернию, а Курскую, часть Харьковской и Подонье. Следовательно, собрать матерьял из всех этих областей невозможно, как по недостатку времени, так и средств. Известия летописи и арабских писателей дают общие места, которые могут относиться ко всем славянам вообще. Историко-топографическое исследование, хотя и при существовании матерьяла в виде списков населенных мест, «Книги большого чертежа» и т. д. невозможно было по недостатку под руками карт.

Не теряя надежды осуществить свое желание заняться этими двумя отделами, я отлагаю эту работу до более благоприятного времени.

Глава III Хазарский период

Положительная история северян начинается со времени подчинения их хазарам, которые вошли в сношения с соседними арабскими странами, откуда мы и получаем первые известия, которые можно считать достоверными. Предшествующий период покрыт мраком, и кроме того, что мы сказали уже о поселениях северян по Дону и берегам Азовского моря, прибавить ничего нельзя. Другими словами, можно констатировать только тот факт, что северяне жили с незапамятных времен в той территории, которую мы очертили, и были участниками торговли, процветавшей на южной ее окраине. Главная цель всего населения была эта торговля, благодаря которой у него должно было процветать земледелие, охота и различные ремесла. Никаких воинственных стремлений мы у него предполагать не можем, потому что вся его жизнь, его цель должна была препятствовать их развитию.

Северяне, составляя одно племя, дробились, по всей вероятности, на отдельные, самостоятельные общины. Наша летопись сохранила нам известия, что в Любече, Чернигове, Переяславле были отдельные князья, находившиеся под властью Олега после покорения им северян114.

Хазары, явившись на берега Каспийского моря, застали северян на их местах, с их федеративным устройством, с их обширной торговлей. И тут мы видим один из разительнейших примеров, когда положение страны создает подходящий ему тип государства; хазары без труда и, может быть, без сопротивления подчинили мирное, промышленное население Подонья и Приазовья, но не покорили его, а сами подчинились его культурному влиянию. Хазары подчинились силе того постоянного, промышленного движения, которое было в этой местности, а вместе с тем должны были стать в подходящие к сохранению старого порядка отношения к населению, которое они подчинили.

Хазарское царство составилось из славян, хазаров, переселенцев евреев и арабов. Поселения северян по Дону, Донцу и берегам Азовского моря первые подверглись подчинению, и только впоследствии хазары распространили свою власть и на остальные области Северянской земли, подчинение которой также едва ли сопровождалось борьбой. Северяне центральных областей видели, что их южные земляки сохраняют под владычеством хазаров полную свободу религии и торговли и вместе с тем пользуются защитой Хазарского царства от внешних врагов. Эта торговля составляла жизненный вопрос и для всей земли северян; потому-то они должны были вскоре после своих южных колоний признать власть Хазарского каганата. Мы не можем определить времени, в которое произошел последний факт, но можно только сказать, что еще задолго до зарождения государственного начала в Киеве северяне платили хазарам дань, следовательно, признавали их гегемонию. Условия, на которых признали северяне власть хазаров, для центральных областей и южных их колоний были не одинаковы. Вся зависимость первых выражалась только в плате дани, по белке с каждого дома115, и, может быть, в допущении хазарам селиться в Северянской области. По крайней мере, и до сих пор еще остались следы хазарского владычества в названиях местностей Черниговской губернии. Такие названия сел и деревень, как Козаричи, (Хазарово, Козаровка116, ясно указывают на бывшие здесь хазарские поселения. По всей вероятности, это были торговые люди, появившиеся здесь чрез южные северянские поселения и проложившие путь хазарскому влиянию. Может быть, впоследствии, когда возгорелась борьба с подчиняющим влиянием Киева, эти хазарские поселения обратились в укрепленные места. Южные поселения северян находились в более тесной государственной связи с хазарами. Предлагая северянам свое покровительство от соседних врагов, хазары, естественно, должны были взамен этого требовать от славян выполнения некоторых государственных повинностей. Войско хазарского кагана состояло в сильной степени из северян, служивших, однако же, как видно, по найму117, хотя в его войско входили и другие элементы, особенно коренной хазарский. Кроме хазарского кагана, никакое другое лицо не имело права иметь наемное войско118, в чем чувствуется опасение хазаров против могущего быть возмущения против их власти. Хазары не ждали возмущения от населения, которому было вполне спокойно в период процветания Хазарского царства, а они боялись, по всей вероятности, старейшин славянских общин и того переворота, который видоизменил государственное устройство полянского племени.

Сверх того важные пункты северянских колоний были заняты хазарским гарнизоном, как это мы уже видели относительно Белой Вежи и Тмутаракани. Вероятно, этот гарнизон состоял из войск чисто хазарских, что соответствовало интересам хазаров. Что касается дани, то, может быть, она и не взималась с донских поселений, хотя мы и знаем, что с коренных областей Северской земли хазары ее получали: выгоды, получаемые последними с каспийской и азовской торговли, вполне заменяли собою платеж дани, которая могла поставить все-таки в более натянутое отношение северян и хазаров. Платеж обусловливает подчинение, а не федерацию, между тем здесь мы видим только последнюю: северяне выставляли войско для защиты своих же интересов, и занятие Тмутаракани и Белой Вежи, может быть, входило даже в обязательные условия со стороны сохранения безопасности славянского населения. Эту мысль о федерации подтверждает еще и то обстоятельство, что кроме выполнения этих государственных повинностей северяне в своих обычаях, самоуправлении, религии сохраняли полную независимость. Мы видим, что славянские купцы исполняют свободно свои религиозные обряды. Право суда по своим обычаям сохранялось также в полной силе, как это мы увидим сейчас, и не только для славян, но и для лиц других народностей, проживавших в пределах Хазарского царства. Последние, по преимуществу, были из промышленного класса и потому жили в столице его, Итиле, где для их деятельности было более простора. И вот для решения дел этого разноплеменного населения в столице было семь судей: двое из них для мусульман, двое для хазаров, которые судили по законам Торы (еврейской священной книги), двое для тамошних христиан, которые судят по закону Инджиля (Евангелия), и один для славян, который судит «по закону язычества, т. е. по закону разума»119.

Конечно, эти судьи должны были избираться из среды той части населения столицы, которая обращалась к ним за судом. Такое неравномерное, по-видимому, распространение лиц судебной власти между разноплеменными частями населения вполне объясняется самой пропорцией между количеством лиц различных вероисповеданий. Мусульмане, греки и хазары должны были жить в столице в большем количестве, чем славяне: хазары представляли преобладающую часть населения, мусульмане же и греки являлись там как промышленное и торговое население из дальних местностей и государств и поэтому должны были сосредоточиться только в столице; между тем славяне занимали в пределах же Хазарской земли обширные земледельческие поселения, были у себя как бы дома, и потому сосредоточиваться в большом количестве в Итиле им не было нужды. Они являлись туда для торговли из своих мест жительства и, распродавши товар, возвращались в свои поселения. Итак, если даже в столице Хазарии предоставлялось славянам судить по своим народным обычаям, то тем более северяне должны были пользоваться этою самостоятельностью на своей территории. Единственная дань, которую вносили северяне хазарскому правительству, – это десятина с торговли120, но, конечно, это было чисто торговое установление, а не государственное.

Вот все, что мы можем сказать о положении северянских колоний под властью хазарских каганов. Мы можем отсюда заключить, что дальнейшее распространение ее в центральные области северян произошло мирным путем, точно так же, как и в область вятичей. Тяготение поселений последнего племени к югу доказывает, что и оно принимало участие в торговле и что купцы вятичей являлись и в столице Хазарии. Выгода южной торговли заставила и последних принять требование платежа дани, так как в противном случае могла быть угроза – запретить всем торговлю. Таким образом все, что тесно не входило в круг Хазарского каганатства, обязано было за участие в торговле платить дань и тем именно продуктом, который был необходим хазарам для торговли. Эта торговая дань со всего племени мало-помалу обращалась в подчинение более сильное, сопровождавшееся проникновением хазаров в области обложенных данью племен.

Славянские племена, как северяне, вятичи и поляне, стояли тогда именно в таком положении, что им необходимо было признать над собою чью бы то ни было гегемонию. Они стояли еще в таком положении, когда идеи военной силы и централизации еще не выработались у них, и только впоследствии, в эпоху ближайшую к созданию государства, у них начинается брожение, какая-то не дошедшая до нас борьба, окончившаяся победой идеи государственности в новом виде: это было исторически необходимо и последовательно.

Наша мысль о таком способе подчинения подтверждается невозможностью военного проникновения хазаров в такие отдаленные области, как вятичи и радимичи, да даже и северяне. Как давно произошло обложение данью этих племен, мы ничего не знаем. Наша летопись под 859 г. рассказывает, что они и поляне платили дань хазарам, а новгородцы и другие северные племена – варягам. Но можно отнести этот факт к гораздо более раннему времени121.

«И живяху въ мире поляне и древляне, северъ и радимичи, вятичи и хорвате» – так рассказывает наша летопись о первоначальных временах истории русско-славянских племен, но едва ли это миролюбивое отношение существовало между всеми ими. Мы видели отношения между северянами, вятичами и радимичами и нашли, что они, несомненно, должны были быть связаны общими интересами; кроме того, мы не находим между ними ничего могущего произвести борьбу: пути восточной торговли, Донец, Дон и Волга, находились среди северянских колоний, и потому ни радимичи, ни вятичи не могли заявлять на них никаких претензий. Другое дело, когда по обеим сторонам такой важной дороги, как Днепр, жили одинаково промышленные племена, которые на основании владения одним из берегов могли заявлять на него свои притязания, и чем более развивалась торговля, тем более должно было усиливаться стремление каждого племени захватить этот путь в свои руки. Мы видели поселения полян на левой стороне Днепра и северянские на правой, что указывает на это стремление и на давно происходившую борьбу между этими двумя племенами, предание о которой уцелело и в летописи: «И быша обидимы (поляне) Деревляны и иными окольними»122. Этот спор двух промышленных племен обратился потом, благодаря историческим обстоятельствам, в непримиримую ненависть, дававшую источник борьбе между Черниговом и Киевом во весь период их самостоятельного существования. Когда и поляне попали под власть хазаров, то, может быть, под равномерным давлением ее эта борьба несколько ослабла; даже можно предположить, что северяне имели некоторый перевес над полянами, так как стояли в более близких отношениях к хазарам.

Как долго продолжалось владычество хазаров, мы не знаем; несомненно только то, что конец его по отношению полян совпал с зарождением у них нового государственного начала: княжеской власти и дружины в ущерб вечевому устройству. Оно было вызвано исторической необходимостью бороться с соседними врагами за сохранение своей самостоятельности. Но все-таки само по себе полянское племя сделать ничего не могло, если бы оно не притянуло к своему союзу других славянских племен. Особенно оно должно было заботиться о том, чтобы поладить с соседями – северянами и древлянами, каким бы образом ни произошло это соглашение, на правах ли федерации или полном подчинении. Вновь введенное постоянное войско, в виде дружины, давало полянам перевес в военном отношении над этими племенами, которые обладали только земскою ратью, а промышленное и торговое развитие северян делало их менее способными к упорному сопротивлению новому началу. Самое владычество хазаров, охранявших интересы северян, еще более должно было способствовать развитию у них промышленных стремлений. Но вместе с тем промышленное развитие Северянской области давало возможность ее населению выставить такую же противоборствующую силу полянам в виде наемной дружины. Вообще чем выше стояло культурное развитие северян, тем более должны были опасаться поляне неосторожных подчиняющих действий по отношению этого племени. Действительно, мы видим замечательную тактичность и последовательность в подчинении северян полянами.

Борьба с арабами и кочевниками сильно ослабила могущество Хазарского каганата и показала северянам, что он не может дать им прочной защиты от соседних врагов. Северянские колонии, как мы говорили, должны были начать сами борьбу с кочевниками, потому что хазары хотя и выстроили укрепления Белой Вежи, не могли, однако же, защитить все Подонье от набегов печенегов. Это замешательство на юге и ослабление хазаров хронологически совпадали, по всей вероятности, с занятием Любеча, первой гавани северян, полянским гарнизоном и наместником киевского князя123. Непосредственно за тем начать дальнейшее наступательное движение на северян было опасно: у полян с другой стороны был не менее сильный враг, если не по культурному развитию, то по своей воинственности, древляне, с которыми надо было свесть счеты за старые порубежные недоразумения. Поэтому-то в продолжение двух лет (по летописи) мы видим, что поляне ограничиваются только удержанием Любеча, и уже в 884 г. Олег двинулся на северян для их покорения124, когда древляне огнем и мечом были принуждены к платежу дани125. Но эта попытка открытого подчинения не увенчалась успехом, потому что киевский князь ограничивается наложением только легкой дани с оставлением полной автономии126.

По всей вероятности, Олег недалеко еще проник в область северян, встретивши сильное сопротивление, подкрепляемое в то время покровительством хазаров. Входить в борьбу с последними для киевского князя было тогда еще опасно. Поэтому-то киевский князь переговорами склонил северян, по всей вероятности, западных областей к передаче дани ему и таким образом к признанию над собой покровительства Киева, взамен бывшего хазарского. Этим легким платежом дани и ограничилась пока зависимость северян от киевских князей. Только можно предположить, что Любеч не был освобожден от киевских посадников, что могло быть выставлено с точки зрения охраны столь важной для северян гавани.

Но трудность борьбы с северянами обусловливалась кроме приведенных причин еще тою близостью отношений, в которой стояли они с радимичами и вятичами. Вот почему киевские князья удовольствовались столь малым: они решились разобщить интересы племен. С этою целью они переговорами склоняют радимичей и вятичей к признанию гегемонии Киева127, обещая за это свое покровительство. Это признание выразилось только данью в том же размере, как они платили хазарам, по шелягу от сохи, что ясно указывает не на подчинение их Киеву, а на простой переход покровительства из рук хазаров к полянам. Таким образом, первоначальное соединение этих племен с Киевом имело более федеративный характер. Но такое положение не было прочно, и всякое недоразумение могло повесть к отложению племен. Это было не безопасно для Киева: попытка волынян сплотить племена в один союз была, по всей вероятности, памятна, как и их неудача128, поэтому действовать надо было более осторожно.

Сверх дани племена обязывались выставлять известный контингент войска во время войны с соседями, но при этом, как кажется, условия мира зависели не от одного киевского князя, а также и от представителей племен, которые вместе с земскою ратью каждого племени сопутствовали киевскому князю129. Так все договоры пишутся от имени киевского князя и послов других племен; часть добычи отдается участвовавшему в походе племени130. Вот все, что можно сказать об условиях, на которых произошло политическое соединение северян, радимичей и вятичей с полянами. Мы видим, что по-прежнему племенами управляют свои племенные князья, с полной самостоятельностью в деле внутренних распорядков, и только во внешних делах признают первенство киевского князя, выражая это упомянутыми условиями.

Таким образом, это вновь появившееся у русско-славянских племен государственное устройство в сильной степени напоминало собою удельновечевую систему с тем только различием, что областные князья здесь были племенные, связанные с великим князем только известным договором. Такое устройство повторялось уже второй раз, следовательно, было единственно возможное при необходимости соединиться в одно целое с сохранением племенных интересов. Следовательно, почва для будущей удельно-вечевой системы была вполне готова. Старый порядок, с уничтожением к тому времени племенных князей, вылился только в новой форме: связь договора заменилась связью родства и повела к нескончаемым смутам.

Таким образом Северянская область распалась на две части: одна – западная – вошла в союз с полянским племенем, другая – восточная – со своими колониями осталась под властью хазаров. Так продолжалось до времени Святослава. Во весь этот период киевские князья мало обращают внимания на северян. В то время Киеву приходилось бороться с другими врагами, древлянами, о которых мы уже упоминали. Киевские князья решились подавить, во что бы то ни стало, восстание этого племени. В этой борьбе погиб Игорь, но перевес все-таки остался на стороне полян131 благодаря постоянному войску.

Управившись здесь и обезопасив себя с этой стороны, киевские князья получили большую уверенность в своих силах и решились сократить самостоятельность соседних племен. Прежде всего, сбор дани, который, по всей вероятности, был прежде предоставлен самим племенным князьям, теперь переходит в руки киевских князей, которые в известное время года отправляются для этого в области подчиненных племен. Этот способ сбора дани назывался полюдьем132. Установление его относится, вероятно, к первым временам княжения Святослава после борьбы с древлянами133. Но прежде чем утвердился такой порядок вполне, Киеву пришлось, вероятно, выдержать упорную борьбу с подчиняемыми племенами. Пока Северская земля распадалась на две части, признающие различную гегемонию, трудно было окончательное подчинение западной половины. Естественно, восточная половина Северской земли сохраняла непрерывную связь с западной и могла поддерживать ее против притязаний киевских князей, находясь сама под покровительством хазаров. Это положение должно было продолжаться, пока существовал Хазарский каганат. Киевские князья это очень хорошо понимали. В IX и X вв. мы видим их походы на восток134, может быть, с целью обогащения, но может быть, что ими руководила мысль ближе присмотреться к ходу дел в Хазарском царстве. Последний такой поход был в 912 г., в тот период, когда киевские князья не выказывали еще стремления к совершенному подчинению других племен. Может быть, тогда и восточная часть, теснимая кочевниками, соединилась бы со своей западной половиной, но Хазарский каганат был еще настолько силен, что борьба с ним киевских князей была не сподручна, так как у них и дома были еще враги. Теперь обстоятельства изменились. В период от 912 г. до 964 г. каганат сильно ослабел; под властью киевских князей стояли почти все племена; древляне и другие враги, уличи и тиверцы, были покорены, поэтому можно было уничтожить последнюю помеху к подчинению северян. В 964 г. Святослав двинулся на Волгу и оттуда напал на хазаров, причем нанес окончательный удар их каганатству, и все восточные колонии северян, с городами Белой Вежей, Тмутараканью и Корчевом (Керчью) признали свою зависимость от Киева135.

Таким образом, ослабление хазар, наплыв кочевников и другие внутренние причины способствовали подчинению северян полянскому владычеству136.

Захвативши в свои руки Любеч, Белую Вежу, Тмутаракань, киевские князья держали всю промышленность северян в своих руках. Как в период развития хазарского могущества, северяне имели перевес над полянами в споре за Днепр, так теперь он должен был перейти на сторону последних. К этому-то времени относится, по всей вероятности, распространение владений полян на северянской территории и захват ими устья Десны. Все это, вместе взятое, заодно с полюдьем должно было возбудить в северянах ненависть к своим подчинителям и рано или поздно повести к попытке возвратить свою самостоятельность.

В период от 972 г. до 980 г. Северская земля пользовалась некоторой долей независимости, чему способствовала междоусобная борьба, начавшаяся среди сыновей Святослава. Мы не знаем, какую роль играли северяне в этой неурядице, но последующие действия киевского князя заставляют нас предполагать, что одновременно с борьбою между древлянским князем Олегом и киевским Ярополком началось движение и в Северской области. Раздав своим сыновьям области в управление, Святослав оставил северян только со своими наместниками. Такая раздача областей имела целью более привязать различные племена к Киеву. Этому должна была способствовать родственная связь младших князей с киевским; постоянное пребывание князя с наемной дружиной, с целым двором прислуги при его семействе, в главном городе известного племени, постоянные сношения с Киевом – все это должно было действовать подчиняющим образом. Что это именно была такая цель, видно из того, что первый князь был послан к древлянам, племени, которое отличалось своим упорством в борьбе с подчиняющим влиянием Киева137, и в Новгород, который удержать в повиновении было важно для киевских князей, потому что чрез него они вели торговлю с Западной Европой и получали наемные дружины. Впоследствии, когда гнет полянской гегемонии стал более чувствителен для подчиненных племен, между тем родственные связи ослабли, так как это были уже не сыновья, а братья, племянники, двоюродные братья и т. д., то областные интересы соединяются с интересами князей, а далее первые берут даже над вторыми перевес. Как прежде племя желало скорее иметь наместника, при котором подчиняющее влияние было слабее, теперь каждая область стремится иметь своего особого князя. Вероятно, в период, указанный нами, Северская земля имела в своих главных городах, Любече, Чернигове, Курске, Белой Веже и Тмутаракани, княжеских наместников с гарнизоном, но все внутренние распорядки оставлены были независимыми. Северяне сохраняли прочно союз до поры до времени, несмотря на полюдья, гарнизоны и тому подобные стеснения, а потому раздражать их более, как сильное и культурное племя, было опасно. Когда же началось междоусобие, то заодно с древлянским князем сделали попытку и северяне. Но выступить открыто против стремлений Ярополка они не могли, потому что не могли выставить против его постоянного войска свои земские дружины. Новгородцы же со своим князем Владимиром наняли войско и противопоставили его киевской дружине, почему и выиграли дело. Содействие северян Владимиру в его борьбе с Ярополком вполне было естественно еще и потому, что он должен был иметь в их земле большую партию приверженцев, как сын Малуттти, которая была родом из Любеча138. Ярополк погиб, но вместе с ним не могли исчезнуть централизационные стремления киевских князей. Ярополк сменился Владимиром, а политика Киева осталась та же, только получила новую поддержку для достижения своей цели. Эта поддержка явилась в виде христианства.

Глава IV Христианский период

Сверх нового государственного устройства с постоянным войском, сверх других исторических условий политика киевских князей находила еще себе поддержку в общественном складе племен. Наш очерк промышленности и торговли северян достаточно, я думаю, показал, что племена к периоду зарождения у полян нового государственного строя были далеко не в диком состоянии. По своей культуре они нисколько не уступали современной Западной Европе. Но обширная торговля, как бы она ни была свободна и доступна для всех членов племени, должна была возвысить благосостояние отдельных личностей, меньшинства. Что это было так, лучше всего видно на Новгороде, где очень давно явилось распадение на «черных» и «житых» людей, хотя одинаково свободных, но по принципам совершенно враждебных одни другим. Торговля же ознакомила это меньшинство с византийскими идеалами, совершенно несходными с идеалами родной обстановки. Недаром хазарское правительство запрещало кому бы то ни было иметь наемные войска. Этот-то класс людей киевские князья постарались привлечь на свою сторону, принимая в свою дружину, делая своими приближенными. Самый прекрасный пример этого факта мы видим на Добрыне, который происходил из Любеча и поступил в княжескую дружину, а его сестра Малуша была наложницей Святослава139. Последнее по языческим понятиям было совершенно возможно, но нам здесь важен факт, указывающий на стремление выдающихся людей сблизиться с княжеским домом. В 988 г. в Киеве христианская религия была признана официальной, т. е. государственной, и князья приняли на себя распространение ее света в областях других племен. Вот тут явилась для Киева опасность при введении христианства у отдаленных племен в их сопротивлении. Но первоначально киевские князья и не стараются навязывать новой религии отдаленным областям, а ограничились утверждением ее в ближайших местностях. Вскоре был поставлен в 992 г. епископ, Неофит, Чернигову140, значит, ровно через четыре года после принятия христианства в Киеве. Такое быстрое распространение христианства в области северян, причем образуется отдельная епархия, вполне невозможно, если бы не было предварительной подготовки к этому факту. Она была несомненно.

Припомним, что юго-западные области северян примыкали к греческим провинциям на берегах Азовского и Черного морей, с которыми велась обширная торговля хлебом и мехами и по смежности владений должен был происходить постоянный обмен не только произведений ремесл, но обычаев и идей. Мы видели уже, что в Хазарском царстве была полная веротерпимость и что христиане там имели двух своих судей. Так говорят нам арабские источники об Итиле, но то же должно допустить и для других важных торговых пунктов Приазовья.

По моему мнению, нельзя иметь не малейшего сомнения в том, что такие города, как Тмутаракань и Керчь – древние Фанагория и Пантикапея, заключали в своем народонаселении и христиан, так как эти города издавна были населены греками. Следовательно, приморские области северян должны были очень давно ознакомиться с христианством и иметь его членов среди собственного населения. Отсюда христианская религия путем постоянных сношений с северными областями Северской земли должна была проникнуть к нашим предкам и приобресть среди них себе сторонников. Но отсюда она проникла еще далее. Мы видели, что византийские произведения проникали далеко на север, и, между прочим, найденные кресты141 дают возможность предполагать, что и среди мери были члены христианства. Сверх этих соображений мы имеем еще и другие доказательства. «Едва ли можно, – говорит Макарий, – согласиться, чтобы до пр. Кукттти вятичи были вовсе незнакомы с верою христианскою. В Курске и некоторых окрестных городах существовало христианство еще в начале XI века»142. Действительно, когда Феодосий пришел в Киев, во время Ярослава, то со времени официального принятия христианской религии в Киеве прошло приблизительно не более 70 лет. Невозможно, чтобы в такой короткий срок в столь отдаленных от Киева местах, как Курск, явилась страсть к пилигримству, которое следует за твердо привившимися христианскими идеалами, чего не могло быть в Курске по отдаленности его. А мы действительно встречаем развитие странничества в этой местности еще во время малолетства св. Феодосия, т. е. приблизительно в начале XI в.143 Единственное объяснение этому факту можно найти уже в указанном нами значении Курска как торгового центра144. В нем как в связующем центре для южных и северных областей земли северян должны были давно появиться христианские идеи и проникнуть в окрестное население.

Другая дорога, которою проникало к северянам христианство, была торговая дорога Чернигова с Византией. Последняя влияла на северян не только в культурном отношении, но и в религиозном и политическом. Сношения с нею дали славяно-русским племенам много идеалов, и прежде всего христианских. Как давно началась торговля, мы видели; параллельно с нею должно было развиваться и усиливаться в Северской земле и христианство. Мы еще в конце X в. видим в Любече будущего великого подвижника Антония, который с молодых лет был склонен к иночеству. Такую ревность к христианской религии можно объяснить только влиянием твердо укоренившейся веры, которой не могли ему дать его родители, сами недавно принявшие новую религию, если только они не были христианами раньше, если в Любече не было христиан – туземцев и иностранцев. Вспомним торговое значение Любеча145.

Христианство распространялось и развивалось совершенно свободно. Нет никаких данных предполагать какую бы то ни было нетерпимость среди северян и других славянских племен, напротив, находки крестов у мери среди предметов языческих верований указывают на противоположное воззрение. На веротерпимость указывает и устройство Хазарского царства, которое в этом случае применялось к выгодам и воззрениям славян.

Среди этого уже подготовленного племени христианству легко было распространиться и утвердиться в тот короткий срок, который мы видели. Христианство явилось здесь без борьбы благодаря именно веротерпимости, давшей возможность племени ознакомиться с новой религией задолго до принятия ее в Киеве.

Владимир и Ярослав 988-1054

С образованием отдельной епархии в Чернигове Северская область вошла еще в более тесные отношения к Киеву. Черниговский епископ, а следовательно, и все духовенство было подчинено киевскому митрополиту и первоначально происходило, по крайней мере высшее, из греков. С византийскими воззрениями на государственный строй духовенство было сильным орудием в пользу киевской политики, тем более что на стороне христианства оказывалась большая партия. Это обещало возможность мирного и скорого распространения христианства и новых идей. Но и самые внешние события – все способствовало киевским князьям в их целях. В это время особенно сильно начинают надвигаться на русские границы печенеги, разоряя страну и уводя в плен жителей. Страдала от них и Северская земля146. Киевские князья должны были вести с ними упорную борьбу; надо было отражать нападения, которые были неожиданны, и поэтому единственным средством против них могли быть пограничные укрепления в виде засек и городков. Владимир первый обратил на это внимание и приказал поставить города по Десне, Суле, Трубежу и Стугне147.

Таким образом, южные границы Северской области были ограждены, хотя в некоторой степени от неожиданных нападений. Насколько необходимы были эти укрепления, видно из того, что печенеги заняли уже северянскую территорию до Сулы. Этому способствовали неурядицы в княжеском семействе, которые отвлекали внимание племени к его западным границам и заставляли оставить без внимания юго-восточные области. Устройство городков дало опору пограничному населению и послужило исходной точкой дальнейшего движения в степи. Впоследствии граница, как мы видели, установилась по Хоролу. Таким образом северяне возвратили себе часть отнятой у них прежде территории, но этот успех принадлежал Переяславскому княжеству, следовательно, тому периоду, когда эта часть Северской земли отделилась и образовала отдельное целое. Значит, ко времени Владимира Святого кочевники надвинулись главным образом к западу, а не к северу, потому что с этой стороны мы в то время должны предполагать то население, которое впоследствии явилось в виде бродников. Белая Вежа держалась еще долго после того. Причины такого стремления печенегов на запад совершенно понятны.

Таким образом, постройкой городов достигалась главная цель – оградиться от неожиданностей, но была, мне кажется, цель и другая. Города, поставленные по Десне и Остру, не могли иметь со стороны кочевников никакого стратегического значения, так как находились внутри северянской территории, причем пред ними были уже две линии городков по Суле и Трубежу. Построивши их, киевские князья населили их не северянами, а чудью, кривичами, не имевшими общих интересов с туземными жителями, и вятичами148, которых необходимо было ослабить в их собственной земле, так как только что пред этим их пришлось усмирять. Они также думали воспользоваться ослаблением киевского князя, чтобы возвратить свою независимость, но, не поддержанные другими племенами, должны были дважды, в 981 и 982 гг., испытать погром с полюдьем и снова подчиниться Киеву с оставлением дани, которую они платили и при Святославле149. Для большего спокойствия часть вятичей была поселена на границе, но притом в смеси с выселенцами других племен, что парализировало действия всех их. Города по Остру и Десне, с таким населением, были средством удержать в подчинении северян и закрепить за полянами захваченную ими территорию у устья Десны. Несмотря на эти меры, движение у племен против Киева не прекращалось. Можно думать, что между ними происходили по этому поводу сношения, целью которых было – поднять как можно больше сил в одно время. Так, еще в 982 г. вятичи подбивали печенегов одновременно открыть военные действия против Киева150, а сношения их предполагают участие в них северян, территория которых разделяла земли вятичей и печенегов. Но в это время северяне не приняли участия в движении своих соседей, так как еще недавно, в 980 г., Владимир, пользуясь их сочувствием, овладел киевским столом, согнав Ярополка. В то время у Владимира была в Северской земле еще сильная партия, но с постройкой городов, с занятием Тмутаракани и Мурома151, двух крайних центров торговли северян, обстоятельства должны были измениться, и поэтому Северская земля не могла не сочувствовать движению, начавшемуся в Новгороде, где сидел Ярослав.

Между тем на окраинах Северской земли подготовлялся новый порядок. Сыновья Владимира, Глеб и Мстислав, посаженные для наблюдения за важными пунктами Северской земли и для сбора торговой дани (мыта) и полюдья, не могли ограничиться только этой деятельностью. Выгода заставляла заботиться о безопасности торговли, а это обусловливало борьбу с соседними воинственными народами. В особенности такая деятельность выпала на долю Мстислава.

В это время на юго-востоке должна была идти борьба с кочевниками, с остатками Хазарского царства и с кавказскими воинственными народцами. Со стороны кочевников была опасность торговому движению с юга на север и запад; хазары старались воротить некогда принадлежавшие им области, а народцы Кавказа привлекались богатством Тмутаракани, Корчева и таврических греческих городов. Благодаря таким условиям интересы князя и местного населения сближались все более и более: выгода заставляла князя вести борьбу, но силы и средства для нее доставлялись заинтересованным в свою очередь населением; являлась взаимная зависимость.

Успешная борьба Мстислава с Хазарским каганатом, с яссами и касогами приобрела ему расположение тмутараканцев и юго-восточных северян: они начали его считать своим князем. В свою очередь Мстислав, личным трудом и местными силами обезопасивший и устроивший свою область, считал ее своею; интересы ее делались для него близкими, главными: интересы далекого Киева отодвигались на задний план и, наконец, стали для Мстислава настолько же враждебными, как и для северян. Пользуясь поддержкою греческих городов, он еще ослабил Хазарский каганат152. Обезопасив свои границы с этой стороны, он обратился к Кавказу и, победивши касогов, наложил на них дань153. Последний успех отдавал в его распоряжение прекрасное войско из жителей Кавказа, отличающихся своею воинственностью. С уничтожением опасности со стороны хазаров, угрожавших Подонью, и с приобретением касожских дружин Мстислав гораздо свободней мог вести борьбу с кочевниками, с которыми боролось население юго-восточных окраин Северской земли. Но тмутараканский князь приобретал себе расположение и своею внутреннею деятельностью. Как пример ее мы видим в Тмутаракани постройку церкви во имя Богородицы, по обещанию, данному во время борьбы с Редедею154. Но, вероятно, это был не единичный акт ее. Летопись не упоминает о других фактах, потому что у нее не было для этого источников.

Кроме того, Мстислав привлекал окружающих и самою своей наружностью: «Он был высок ростом, полон, с смуглым лицом и большими глазами; был храбр на войне и милостив дома, любил свою дружину и не щадил для нее своего имущества»155. Князь милостивый, а следовательно, и справедливый, особенно был дорог населению, так как ему принадлежала власть суда и право сбора дани – полюдья и мыта.

Мы не знаем ничего о внешней деятельности Глеба в Муроме, но, по всей вероятности, ему также приходилось вести борьбу для охраны столь важного торгового пункта, как этот город. Внутренние дела его нам также неизвестны. Можно предполагать, что он старался о распространении в этом крае христианства, но едва ли успешно и энергично, потому что в эпоху Святослава Ярославича мы встречаем там сильное язычество. Как бы ни было, но постоянное присутствие князя в Муроме заставляло его более и более ценить интересы управляемого им края. Его дружина (а следовательно, советники и приближенные) мало-помалу должна была пополняться туземцами той области, которые, понятно, стояли за интересы своей родины. Что было в Тмутаракани, то же произошло и в Муроме. С этих пор области начинают стремиться иметь своего собственного областного князя, так как он невольно должен был привязываться к своему краю и становиться в оппозицию к князю центральному. Таким образом, цель, с которою киевский князь посадил своих сыновей в два важных пункта Северской земли, не была достигнута. То же явилось в других местах, как, например, в Новгороде. Напротив, эта мера имела обратное действие: она произвела у племен, подвластных Киеву, еще большее стремление к обособлению и дала им оружие в розни княжеской семьи. Так произошла удельная система.

Когда Ярослав отказался платить Киеву дань с Новгорода в 1014 г.156, – это был первый открытый факт протеста против полянского господства. Когда Владимир стал подготовлять поход на Новгород, то ни Глеб Муромский, ни Мстислав Тмутараканский не явились к нему на помощь: они были заняты делами своих областей, ставя их интересы выше выгод Киева и его централизационной политики. Между тем едва ли можно предположить, что северяне и вятичи не сочувствовали Новгороду. У северян с новгородцами, как мы видели, были обширные торговые сношения, а потому движение у одних необходимо должно было отозваться и у других. Есть известие, что Ярослав поднял даже против Киева печенегов157, а туда его приглашения могли проникнуть только чрез Северянскую область. Дело до вооруженного столкновения не дошло: Владимир умер, приготовляясь к походу158. Его власть захватил умный и энергический Святополк и решился восстановить значение центральной власти.

Еще при жизни отца он начал сношения с киевлянами, среди которых была сильная партия в его пользу. На его стороне было и византийское духовенство, встретившее его с процессией при въезде в Киев с Болеславом Храбрым в 1015 г.159 Но, понимая, что среди киевлян были сторонники и других братьев, он сближается с киевским пригородом, Вышгородом, приближает к себе его выдающихся людей160. Хотя в то время пригороды не вели еще борьбы со своими городами, как это было в XII в., но неприязнь между ними уже существовала. Город смотрел на свои пригороды свысока, не считал их населения равным своему, а их выдающихся людей называл «боярцами»161, оставляя название «бояр» за своими представителями. Святополк отлично понимал местные интересы и, сблизившись с Вышгородом, приобрел в нем надежную точку опоры против Киева. За него было население и другого киевского пригорода, Турова, в котором он княжил раньше. Лишь только умер Владимир Святой, Святополк с помощью своих приверженцев захватывает власть в свои руки. Опасаясь сторонников брата Бориса, он скрывает несколько времени смерть отца от народа, чтобы не дано было знать Борису, бывшему в походе против печенегов162, и затем спешит еще более сблизиться с киевлянами раздачей одежд и денег163. Но сочувствие киевлян к Святополку обусловливалось и общностью их интересов. Централизационные стремления Святополка по отношению к другим племенам должны были льстить племенному самолюбию полян. Между тем новый князь отлично понял опасность для Киева в начинавшем устанавливаться порядке в областях и поэтому постарался уничтожить энергическими мерами орудие для дальнейшего его развития – рознь княжеской семьи. Хорошо понимая, что братья не захотят отказаться от власти, он не осмелился верить кому-нибудь из киевлян, а употребил в дело вышегородцев. Тайно, ночью, явился он к ним и поручил исполнить казнь над Борисом и Глебом164. Предприятие удалось, и две области мери и муромы остались без князей. Нельзя сказать, успел ли Святополк посадить туда своих посадников. Скорее можно предполагать, что это ему не удалось, потому что в то же время двинулся Ярослав из Новгорода. Можно предположить, что план Ярослава, двигавшегося по правой стороне Днепра, состоял в том, чтобы у Любеча переправиться в область северян и подкрепить здесь свои силы новыми ополчениями. Поэтому-то Святополк, предупреждая его, расположился на берегу Днепра, у Любеча, и решился здесь принять битву. На стороне Ярослава были варяги, новгородцы и, как можно предполагать, ополчения других племен165, а Святополк привел печенегов и киевлян. Киевский князь был вполне уверен в победе и всю ночь пировал со своими дружинами. Стремления киевлян, сочувствовавших своему князю, ясно сказались в их словах к новгородцам: «Вот мы вас заставим строить нам хоромы». Но счастье изменило Святополку, и он бежал в Польшу.

Дальнейшая борьба между этими двумя братьями для нас неинтересна; более важны нам ее последствия. Естественно, во время их борьбы племена получили различные льготы, так как Ярослав отлично понимал, что только новгородцам обязан теперь своим княжением. Новгород необходим был Киеву, как по богатству, так и по возможности добывать чрез него наемные дружины из Западной Европы. Другое дело соседние с Киевом племена. Князей у них не было. В городах сидели киевские посадники. Ярослав оставался один представителем княжеской власти. Существовал еще Мстислав, но он был так далеко, так мало мог иметь силы, да и был занят борьбою с соседями, следовательно, был не опасен. Других врагов не было. У племен не было возможности оказать движение, не было двигателя. Поэтому, лишь только Ярослав утвердился на киевском столе, старая политика Киева, усиленная мерами предшественника, могла действовать свободно.

Но в 1021 г. началась борьба киевского князя с полоцким166, стала волноваться Суздальская область167. Воспользовавшись этим, начинается движение в юго-восточных окраинах Северской земли. В 1023 г. Мстислав с дружиной из хазаров и касогов двинулся к Киеву и предложил киевлянам принять его князем168. Они отказали. Очевидно, с вокняжением у них Мстислава, князя области северян, первенствующее значение должно было перейти к последним, и всю силу в Киеве должны были захватить дружинники нового князя. Могли, таким образом, возвратиться те времена, когда северяне находились под покровительством хазаров и имели перевес над полянами. Лишь только Мстислав получил отказ от Киева, он двинулся к Чернигову и, заняв его, совершил обособление Северской земли169. Он сделался первым удельным черниговским князем. Но, конечно, киевский князь не мог согласиться без борьбы на новый порядок и двинулся с варягами в Северскую землю. Битва произошла у Лиственя. Ярослав был разбит опытным в военном деле Мстиславом и бежал в Новгород170. Самостоятельность Северской земли была закреплена, хотя и не надолго. В 1026 г. братья съехались в Городце и заключили договор, по которому все земли, лежащие по левую сторону Днепра, отходили во власть Мстислава171. Таким образом, области вятичей, муромы, радимичей и северян составили одно целое. Можно предполагать, что ни одно из этих племен, не говоря уже о северянах, не оказалось недовольным новым порядком. Любеч, Муром, Тмутаракань получили посадников своего северянского князя.

Этим почти и оканчивается внешняя деятельность Мстислава. Только еще в 1031 г. братья, жившие в мире между собою, вместе ходили на ляхов, чтобы отобрать назад города, захваченные Болеславом Храбрым172. О его внутренней деятельности мы не имеем почти никаких известий и можем делать более или менее вероятные догадки.

Соединивши в своих руках всю Северскую область, Мстислав мог очень успешно вести борьбу с кочевниками, сильно теснившими ее юго-западные окраины. С занятием степей кочевниками славянское население держалось здесь по городкам и было поэтому разрознено. Поэтому для успешной борьбы с ними необходимо было увеличение густоты поселений. Деятельность Мстислава в этом направлении мы можем предполагать на следующем основании. В 1031 г. он получил половину пленных ляхов, но неизвестно, куда их поместил. Ярослав поселил свою часть по южной границе своих владений. То же можно думать и о Мстиславе173.

Сделав Чернигов стольным городом своей земли, Мстислав заботился о его украшении и заложил Спасский собор, который при его жизни был выстроен настолько, сколько может достать всадник рукой174. Кончен он был при его преемниках, но Мстислав все-таки был погребен в его склепах175.

Мы уже знакомы с летописной характеристикой этого первого князя Северской земли. В то время, когда вся сила Киева заключалась в постоянных дружинах, опытных в военном деле, очевидно и Мстислав должен был опираться на то же орудие. Поэтому он любил и берег свою дружину. Он даже имел преимущество пред киевским князем: в то время у первого дружина была наемная, и всякий предприимчивый человек надбавкой платы мог перетянуть ее на свою сторону, у Мстислава она состояла из людей, взятых из населения принадлежащих ему областей. Лучше всего отношение его к дружине высказалось в словах, сказанных им после Лиственской битвы: «Вот лежит северянин, вот лежит варяг, а своя дружина цела, – кто этому не рад»176. Он умер в 1036 г., простудившись на охоте177. Детей у него не было. Один сын его, Евстафий, умер в 1033 г.178 Поэтому Северская область опять подпала господству Киева и была под ним до 1054 г., когда умер Ярослав I.

Глава V Святослав Ярославич (1054–1076)

Пред смертью Ярослав раздал уделы своим сыновьям: Изяслава посадил в Киеве, Святослава в Чернигове, Всеволода в Переяславле, Игоря во Владимире (Волынском), Вячеслава в Смоленске179. Таким образом, почти каждое племя получило своего особого князя. Обособление, которого домогались различные области, совершилось мирным путем, так как только эта мера могла устранить постоянные волнения племен: вся Русь представляла из себя несколько самостоятельных единиц, федеративно соединенных между собою в одно целое. Ни один из князей не имел преимущества над другими: киевский князь имел первенствующее значение только в нравственном отношении, как старший брат, что имел в виду и Ярослав в своем завещании детям180. Но, устраивая подобный порядок, Ярослав многого не мог предусмотреть. Во-первых, он упустил из вида постановить, что сыновья умершего князя получают его удел и не должны быть выгнаны; во-вторых, он Северскую область разбил на две части, на два княжества – Переяславское и Черниговское, т. е. разделил одно племя на два враждебные лагеря. Западная граница проходила по берегу Днепра, но устье Десны принадлежало Переяславскому княжеству. Точная же граница между этими двумя княжествами никогда не могла установиться. Но Курск, от которого никогда не отделялось Посемье181, был причислен к Переяславскому княжеству182.

Мы видели, какое важное значение имел для Северской земли этот город. Оставив Тмутаракань за Черниговом183 и отнявши Курск, разорвали связь между Тмутараканью и Северской землей. В то время как было необходимо защищать от напора кочевников столь важный торговый пункт, иметь его, поэтому, под постоянным наблюдением, черниговские князья не владели связывающим пунктом, Курском. Но неудобство являлось и в другом отношении. Население Посемья и Тмутараканской области было связано не только племенными, но и торговыми интересами, которые теперь должны были нарушиться. Подчинение этих, искони связанных одна с другой, областей двум различным центрам должно было повести за собой политическую рознь, что вредно должно было отозваться на благосостоянии населения. Между тем таким распределением областей ослаблялось самое Черниговское княжество, и едва ли подобное размежевание не имело задней мысли. Самым сильным из всех уделов был Черниговский, как по количеству областей, входивших в него, так и по степени культуры своего населения, а потому был и самым опасным для киевского князя. Как для последнего было важно обладание Новгородом, так для черниговского князя было необходимо непосредственное сообщение с Тмутараканью, население которой представляло прекрасный и неистощимый контингент для княжеской дружины. Отнявши Курск у Чернигова, киевский князь уничтожал возможность этого сообщения и ослаблял влияние черниговского князя на Тмутаракань. Святослав Ярославич очень хорошо понимал значение этого города, и последний пользовался, как можно предполагать, многими вольностями: за ними было право выбора князей. Так они прислали Никона к Святославу с просьбой прислать им Глеба для управления184. Но чем менее было возможности наблюдать за Тмутараканью, тем более у ее населения должно было развиться стремление к освобождению из-под зависимости Чернигова. Это и не замедлило вскоре обнаружиться. Таким образом, в самом новом устройстве Руси лежали зародыши открывшихся затем неурядиц: они вытекали, как мы видим, вполне естественно, а не были последствием только удальства и хищнических стремлений удельных князей. Действительно, эти два факта – признание сыновей умершего князя лишенными наследства и стремление Тмутараканской области к независимости – служат центром, около которого группируются, из которого вытекают все события первого периода истории Северской земли.

Свое удельное княжение братья, Изяслав, Святослав и Всеволод, начали тем, что постарались обезопасить себя со стороны Судислава, Ярославова брата, сидевшего уже 24 года в тюрьме. Они освободили его и заставили постричься в монахи, взяв с него клятву, что он не будет стараться о восстановлении своих прав на киевское княжение185. Вообще заметно, что Изяслав, Святослав и Всеволод играют первенствующую роль во всей Руси, и летопись, рассказывая о каких-либо распоряжениях, говорит: «Посадиша, высадиша». Такое значение обусловливалось тем, что у этих трех князей были самые сильные уделы. Опираясь на свою силу, они оставляют без наследства Ростислава Владимировича, отец которого владел Новгородом, а после смерти Вячеслава они точно так же поступают с его сыном, Борисом, и заставляют Игоря из Владимира перейти в Смоленск186.

Уладивши, по-видимому, внутренние дела, братья должны были обратиться против внешних неприятелей, с юга теснивших границы Руси. Соединенными силами они напали на кочевников, торков, в 1068 г., и окончательно подорвали их силу187. Казалось, теперь все было спокойно, и каждый из князей мог заняться своим уделом. Особенно необходимо было заняться внутренними делами Святославу, в удел которого входило три племени. К несчастью, мы ничего не знаем об этой стороне его деятельности: летописца более интересовало устройство церквей и монастырей. Как бы то ни было, но время тишины было непродолжительно. Изгои необходимо должны были требовать восстановления своих прав. Первый из них начал Ростислав Владимирович.

Со смертью Владимира Ярославича Новгород опять подпал зависимости Киева, откуда были присланы, конечно, посадники с киевской дружиной. Новгородцы должны были этим тяготиться, и партия противная киевскому князю, Изяславу, должна была усилиться. Еще Ярослав должен был бороться с ней, намек на что мы видим в ссылке в 1020 г. Константина, посадника Новгородского, в Муром и в казни его там чрез три года188. Теперь, когда не было Ярослава, который был все-таки чтим новгородцами как основатель их вольностей, недовольство зависимостью от Киева должно было проявиться открыто. Противники Киева сгруппировались около Ростислава Владимировича, но, вероятно, не имели достаточно сил для достижения своей цели, и поэтому представители их, Вышата, сын Остромира, новгородского посадника, и Порей, должны были бежать189. Стремление этой партии Новгорода совпало с движением в Тмутаракани. Для того чтобы скинуть с себя зависимость от черниговского князя, тмутараканцы приглашают к себе Ростислава, который вместе с Пореем и Вышатой явился на юге, выгнал Глеба, занял Тмутаракань190 и напомнил ее населению времена Мстислава I. Святослав двинулся в Тмутаракань, чтобы выгнать оттуда Ростислава191. Последний не стал защищаться и добровольно вышел из города не потому, чтобы он боялся Святослава, так как у него была в Тмутаракани сильная партия, а потому, вероятно, что не желал наносить вреда городу, вполне будучи уверен, что после удаления черниговского князя он опять будет принят в Тмутаракани. Действительно, Глеб Святославич тотчас же был выгнан из города и бежал к отцу, а Ростислав Владимирович снова вошел в него192.

Между тем черниговский князь принужден был оставить без внимания свои юго-восточные области: на севере явился опасный враг для киевского князя, Всеслав Полоцкий, задумавший ослабить Изяслава, отнявши у него Новгород. Святослав обязан был помочь брату. Враждебные действия Всеслав начал еще в 1065 г.193, но в то время Святослав был занят своими делами на юго-востоке, Всеволод был побит недавно половцами194 и не мог оправиться от поражения, а Изяслав один был не в состоянии начать борьбу с сильным полоцким князем. В 1067 г. последний занял Новгород. Братья решились действовать энергически. Видя, что открытой силой нельзя одолеть Тмутаракань, Святослав решился отнять у нее главную опору против притязаний Чернигова – решился отделаться от Ростислава Владимировича другим способом. Между тем последний снова поднял значение Тмутаракани на юге. Он брал дань с касогов и с других соседних народов195 и, вероятно, думал распространить свою власть на соседние греческие города, которые соперничали в торговле с Тмутараканью. Это видно из боязни греков пред Ростиславом196. Общая опасность заставила соединиться черниговского князя с греками и действовать заодно. Греки подослали к Ростиславу Владимировичу катапана, который вступил в его дружину, приобрел его доверие и во время одной пирушки князя с дружиной при заздравном питье отравил его. Ростислав умер 3 февраля 1066 г. и был погребен в соборе во имя св. Богородицы. Как ни выгодна была смерть этого человека для греческих городов, все-таки подобное преступление показалось низким даже для самих греков, и они побили катапана камнями197.

Лишенные своего главы, тмутараканцы должны были волей-неволей признать снова зависимость свою от Чернигова и прислали Никона, настоятеля Богородицкого монастыря, просить в Чернигове себе князя198. Святослав Ярославич послал к ним во второй раз Глеба199.

Таким образом, восстановив свою власть над юго-восточными областями и отняв на некоторое время у них возможность сделать новую попытку к отделению, Святослав отправился против полоцкого князя, Всеслава. На реке Немизе 3 марта 1067 г. братья соединенными силами разбили полочан, и Святослав настоял на том, чтобы Всеслава заключить в оковы и посадить в тюрьму, несмотря на то, что ему была обещана безопасность, если он явится с повинной головой200. В этом случае Святослав показал снова ту же энергию в уничтожении опасных для себя личностей, что и во время дела с Тмутараканью.

Между тем на юге дела приняли грозный оборот. Половцы заняли все южные степи и придвинулись к границам Переяславского княжества. В 1068 г. они ворвались в его территорию и дошли до Альты. Тогда только, когда гроза приблизилась к их собственным уделам, Изяслав из Киева и Святослав из Чернигова двинулись с войсками для прекращения дальнейшего опустошения Русской земли. На Альте же, ночью, произошла решительная битва, кончившаяся поражением русских201. Князья бежали. Святослав явился в Чернигов и стал принимать меры для защиты своего удела. Оправившись несколько в Чернигове от поражения, он выступил против половцев, которые проникли уже к северу от Чернигова, и у Сновска разбил их 1 ноября, причем очень много кочевников потонуло в реке Снови, а их князь был взят в плен202. Очевидно, это было одно из половецких племен: другие при бездействии Изяслава ворвались в киевскую область и начали грабить и опустошать ее. Защитивши свой удел со стороны кочевников, Святослав Ярославич поднялся во мнении всей Руси. Этому способствовала также вся предыдущая и последующая политика этого князя.

Убедивши братьев арестовать Всеслава, Святослав этим ловко удовлетворил интересы и киевского князя, и новгородцев. Насколько Всеслав был опасен для Изяслава, настолько же неприятно было бы для новгородцев признать свою власть от Полоцка, потому что Киев был далеко, а следовательно, и зависимость от него должна была быть все-таки слабее, чем от Полоцка, да и соседство такого беспокойного владетеля было не особенно выгодно для торговли и богатств Новгорода. Благодаря этому лишь только Святослав прогнал из своих пределов половцев, новгородцы взяли себе князем Глеба Святославича, который явился в Новгород из Тмутаракани. Ясно, что Святослав, приблизив к себе Вышату и Порея, явился на стороне той партии Новгорода, которая стояла за его автономию. Это имело огромные последствия для Чернигова: с этих пор партия Чернигова в Новгороде была и партией свободы этого города.

Сами тмутараканцы, теснимые с севера кочевниками, должны были более сблизиться с Черниговом, откуда могли ждать защиты от энергического князя. Можно предполагать, что Святослав на место Глеба послал в Тмутаракань другого своего сына, Романа203, так как нельзя было оставить юго-восточные области без защиты в то время, когда на них сильно начали напирать кочевники.

В то время, когда киевское вече выгнало князя Изяслава за его неумение защитить своей области от врагов, Святослав остался хладнокровным зрителем и не пошел против веча для защиты прав своего брата, а, напротив, явился защитником Киева и вместе с братом Всеволодом заявил Изяславу, что он не дозволит никакого ущерба для Киева со стороны Изяслава и его союзников, поляков. Еще раньше Изяслав выгнал из Киева св. Антония, и последний с почетом был принят Святославом в Чернигове204. А Антоний был любечанин, следовательно, должен был, естественно, симпатизировать своему краю, даже без такого промаха со стороны Изяслава, а между тем значение Антония как великого подвижника должно было быть весьма велико у современного ему общества. Он являлся таким образом самым сильным членом уже существовавшей в Киеве черниговской партии. Ловкая политика Святослава еще более усилила приверженную ему партию. Ставши на стороне веча, он должен был еще более выиграть в глазах новгородцев и тмутараканцев. Сыновья его, не уступавшие в энергии и способностях своему отцу, способствовали упрочению расположения, приобретенного им. Так, Глеб Святославич в 1069 г., когда снова двинулся Всеслав на Новгород, не стал дожидаться помощи от других князей и 23 октября с одними новгородцами на реке Гзене, после упорной битвы, разбил полоцкого князя205. Новгородцы видели, что, имея дело с Черниговом, они могут быть безопасны и за свою независимость, и за свою территорию.

Таким образом, не разрывая дружбы с братьями, Святослав своими действиями стушевал их и выдвинул свою личность. Всеволод неудачно боролся с половцами. «Изяслава не могли любить в Киеве, и в то же время не могли не питать расположения к Святославу, который сдержал гнев брата и с горстью дружины успел поразить толпы половцев, очистить от них Русь». Сын Изяслава казнил киевлян. Гонимые киевляне находили убежище в Чернигове206. Мы видели уже, что к числу изгнанных принадлежал и Антоний. Киевляне не могли не желать себе такого князя, как черниговский. Святослав хорошо понимал положение дел и решился сделаться киевским князем. Однако по своему обыкновению он и здесь, будучи вполне уверен в успехе, не решился действовать открыто. Действительно, если бы киевляне и были довольны новым князем, то это еще не было прочным ручательством. Нужно было оградить себя от всяких случайностей, которые могли произойти от того, как посмотрит Русь на перемену в ее политическом строе. Признавая гегемонию, если так можно выразиться, черниговского князя, бывшего, как бы ни было, в оппозиции к Киеву, новгородцы при переходе этого князя на киевский стол снова делались зависимыми от Киева, что им должно было быть не особенно приятно. Хотя Святослав стоял на стороне партии противной Киеву, но с переменой обстоятельств могли измениться и его отношения к Новгороду, потому что он как киевский князь должен будет соблюдать интересы полянского племени. Между тем сосредоточение в одних руках черниговского удела и княжения в Киеве давало Святославу неодолимую силу. Не должно забывать, что он мог, кроме того, опереться, в случае необходимости, на Польшу, с которой он был в родственных отношениях, так как его дочь, Вышеслава, была замужем за польским королем, Болеславом207. Новгородцы могли выгнать Глеба, призвать даже к себе, в крайнем случае, кого-нибудь из сыновей Изяслава, лишь бы междоусобной борьбой князей отстоять свою автономию. С другой стороны, Святослав должен был опасаться и своего брата, Всеволода, который мог стать на сторону Изяслава и если не повредить особенно, то, во всяком случае, усложнить дело. Все это хорошо понимал Святослав Ярославич и решился пустить в ход свою обыкновенную политику, которая у него всегда основывалась на том, чтобы сделать свои личные интересы общими и для других: она опиралась всегда на ясное понимание междуплеменных отношений Руси.

И вот он начинает вести переговоры с братом, Всеволодом, хотя тайно, но можно предполагать, что они легко передавались и в Новгороде, и в Киеве. Он уверяет переяславского князя, что Изяслав думает прогнать их обоих из уделов208. Поверить этому было легко, так как ни Святослав, ни Всеволод не помогли Изяславу в 1068 г. Но сам по себе Изяслав был еще не так страшен для соединенных сил переяславского и черниговского князей, поэтому Святослав указывает на союз киевского князя с полоцким, с известным Всеславом209. Этим черниговский князь достигал сразу двух выгод: заставил окончательно присоединиться к себе Всеволода и навел страх на Новгород, для которого соединение Всеслава с киевским князем было крайне опасно. Очевидно, новгородцы должны были пожелать скорее расстройства этого мнимого или действительного союза, а следовательно, стать на сторону замысла Святослава.

В 1073 г., 22 марта, Святослав и Всеволод вошли в Киев и заставили Изяслава выйти из него210. Киевляне встретили Святослава охотно. «Что все в Киеве были за Святослава, – говорит г. Соловьев, – доказывает удаление Изяслава без борьбы»211. Если не все, скажу я, то большинство, потому что последующий ход истории Северской земли указывает на то, что была партия и противная

Чернигову и что в данное время она была только бессильна.

Как бы ни было естественно занятие Киева с точки зрения общих интересов, с христианской точки зрения это было преступление. Поэтому, несмотря на хорошие отношения черниговского князя к духовенству, которому он оказывал большое почтение и у себя дома, все-таки нужно было опасаться, что среди него найдутся люди или приверженные партии Изяслава, к которым принадлежал, например, св. Никита, или ревнители христианского братолюбия. Святослав, явившись в Киев, обратил внимание на это обстоятельство и принялся за благочестивые дела. В 1073 г. он сам присутствовал на заложении Печерской церкви игуменом Феодосием и епископом Михаилом212. При заложении Святослав сам начал копать ров, дал сто гривен золота и обмерил обширность церкви. Затем пожертвовал для Печерской обители свое собственное поле213. Этим он еще более приобрел расположение печерской братии, так что, когда св. Феодосий начал было обличать Святослава за занятие им Киева, вся братия стала на стороне князя. Сначала Феодосий писал к Святославу послания, обличал его при свидании, запретил поминать его в церкви, готовился даже, когда ему пригрозили, к ссылке, но затем помирился с князем, часто посещал его, не переставая уговаривать помириться с братом, и, наконец, по желанию братии разрешил поминать его в церкви, хотя и после Изяслава214. Пригрозив было св. Феодосию ссылкой, Святослав одумался, принимал его с большой честью, всю вину складывал на брата и этим вполне достиг нужных ему результатов: ему нужно было уничтожить открытое сопротивление Феодосия, а на домашние разговоры он смело мог не обращать внимания.

Изяслав, удаляясь из Киева, взял с собою большие богатства, с которыми надеялся везде найти помощь215. Прежде всего он обратился к своему союзнику, польскому королю, но здесь потерпел неудачу: у него взяли деньги, а самого попросили удалиться из пределов Польши216.

Отнявши у Изяслава возможность нанять войска в Западной Европе, польский король оказал большую услугу своему родственнику, черниговскому князю: для него самого было выгодно сохранить хорошие отношения к Святославу как к одному из самых могущественных своих соседей, на которого он мог опереться в случае необходимости. Между тем борьба со Святославом была бы не легка, и исход ее сомнителен при том соединении интересов, которое умел создать Святослав.

Изяслав отправился к германскому императору Генриху, прося его помощи и обещая сделаться его вассалом217. Но занятый борьбою с папою император не мог оказать ему поддержки. Однако он принял на себя посредничество и отправил к Святославу посольство, главой которого был Бургардт. «Посольство было радушно принято Святославом. Бургардт возвратился к императору с дарами, которые удивили Германию». Никогда, говорит немецкий летописец, не видали мы столько золота, серебра и богатых тканей218. Дело этим и кончилось.

Не сделав ничего у императора, Изяслав решился обратиться к папе и послал в Рим своего сына. Он обещал подчинение папскому престолу, требовал защиты и жаловался на польского короля. Интересно письмо папы к Изяславу, писанное в 1075 г. Другое письмо было отправлено к Болеславу с приказанием ему помочь изгнанному князю219. Но польский король не торопился исполнить требование святейшего отца и откладывал поход до удобного времени, так как сам нуждался в Святославе: в это время Польша начала войну с чехами и обратилась за помощью к князю Руси. Святослав в 1076 г. отправил на помощь своему союзнику сына, знаменитого Олега Святославича, и не менее знаменитого племянника, Владимира Всеволодовича. Они дошли до Глогау и взяли с чешского князя контрибуцию в тысячу гривен серебра220. Хотя в это время между русскими князьями и польским королем произошел маленький разлад вследствие того, что король, пригласивши князей как союзников, без согласия их заключил мир с чешским князем, но это не изменило дела Изяслава к лучшему: отделавшись от одного врага, польский король должен был обратиться на пруссов и поморян221. Неизвестно, собрался ли бы когда-нибудь Болеслав исполнить предписание папы, если бы Святослав Ярославич прожил дольше. Сборы на помощь греческому императору против болгар были последним актом деятельности черниговского князя: сначала он думал двинуться сам и послать своих сыновей на корсунян, но разболелся и умер в 49 лет, в 1076 г., 27 декабря, от неизвестной болезни. Его тело было перевезено из Киева в Чернигов и погребено в Спасском соборе222.

О внутренней деятельности Святослава Ярославича мы знаем немного. В нашем главном источнике, летописи, нет об этом никаких известий. Некоторые указания мы находим с другой стороны, у позднейших писателей, которые заимствовали свои данные отчасти, верно, из уцелевших еще тогда документов, частью из преданий. Во всяком случае некоторые из доставляемых ими известий могут быть подтверждены последующим ходом исторических событий или совпадают с обстоятельствами княжения Святослава.

Разделение на уделы способствовало развитию промышленности и украшению городов образцами византийского искусства, по преимуществу церковного. Каждый князь старался пред другими о возвышении своего стольного города, чтобы он был лучше, богаче других. Понятно, что в тот век, век христианского благочестия, век веры, главное внимание свое князья должны были обращать на постройку и украшение церквей и на основание монастырей. У некоторых из них такая деятельность вытекала чисто из благочестивого побуждения, но другие, всю жизнь свою не делавшие ничего без выгоды, кроме такого идеального побуждения имели часто реальный расчет. Мы видели уже роль духовенства в княжении Святослава Ярославича. Если таково было значение духовенства при столкновении князей различных уделов между собою, то тем более увеличивалось оно внутри удела, в отношении его внутренних распорядков. Являясь распространителем новой религии в областях известного князя, оно связывало все разноплеменные части в одно целое, чего, конечно, должны были желать удельные князья; оно вносило в среду племен, живших до сих пор своею жизнью, новый идеал ее… За пределами княжества духовенство являлось распространителем славы о благочестии, доброте и щедрости удельного князя и этим привлекало к нему расположение. Таким образом оно вместе с дружинным сословием служило к прославлению князя и усилению его власти. Пользуясь с толком этими двумя силами, князья могли их употреблять как орудие против третьей силы – земской общины. Вот почему князья дорожили так дружиною и духовенством, «имения не щадяше, ни питья, ни ядения не браняше».

Мы ничего не знаем об отношении Святослава Ярославича к дружине, но у нас имеются, хотя и отрывочные, сведения о деятельности его на пользу духовенства.

В 1068 г. (в 6577 г.) черниговский князь на том месте, где немного раньше поселился принятый им св. Антоний, построил церковь во имя св. Илии и при ней монастырь223. К нему, как можно предполагать, были причислены вотчины, так как и построенному им Елецкому монастырю были отданы село Авдеевка и отчислены доходы с перевоза на Десне224.

Этот факт интересен в том отношении, что указывает нам на существование уже в то время права князя раздавать земли и угодья, между тем как распоряжение землей принадлежало только земской общине. Может быть, в данное время это делалось с согласия веча – представителя общины: князь указывал ему на необходимость поддержания монастыря как на дело богоугодное, а чтобы не собирать общине известного дохода на монастырь, предлагалось отчислить на содержание его доходы с известного селения, угодья. Вече соглашалось. Сначала разрешение веча для такого дарования доходов духовенству было необходимо, но затем, так как на такое богоугодное дело со стороны веча отказа не могло последовать, князья перестали уже и спрашивать общину о разрешении пожертвовать то или другое угодье. Понятно, князь жертвовал от своего имени, поэтому и получающий начинал убеждаться, что подобное право принадлежит только князю. Как скоро подобное убеждение укоренилось (а это могло сделаться благодаря тому же духовенству), право это стало принадлежать князю и de jure, а не только de facto. Среди других исторических фактов, влиявших на присвоение себе князем права распоряжаться землей, благочестивые жертвования имели не последнее значение.

Итак, существующий в Чернигове Троицкий монастырь обязан своим происхождением Святославу Ярославичу. Но еще раньше, чем посетил Чернигов св. Антоний, еще в первое время своего пребывания в Чернигове, Святослав Ярославич решился для возвеличения своего города построить монастырь, который бы не уступал киевскому Печерскому. Вот что об этом пишет преосв. Зосима Прокопович: «Монастырь преосв. Богородицы Елецкой на горах Болдинских сбудован есть от князя черниговского Святослава Ярославича, року 6568 (1060)»225. Чтобы монастырь не уступал Печерскому, все в нем было устроено по образцу последнего. Главная церковь была сделана по образцу киевской Печерской226. Можно предположить, что эта главная церковь Елецкого монастыря строилась также греческими мастерами и притом в одно время с Печерской. Может быть, окончание ее принадлежит ко времени княжения Всеволода в Чернигове. Память о построении Елецкого монастыря Святославом Ярославичем сохранялась долго у князей Одоевских, его потомков227. В синодике, найденном в 1698 г., поминается Святослав Ярославич как основатель этой обители228. К его же времени можно отнести построение монастырей в Любече229 и Тмутаракани230, хотя это только предположение.

Устраивая монастыри, которые были распространителями просвещения, он заботился и о развитии в своей области наук и сам лично собрал обширную библиотеку, в которую входили кроме книг священных книги исторического содержания, переводимые с греческого языка на русский. Будучи сам прекрасно, по тому времени, образован, он видел, что вокруг него стояли люди, далеко уступавшие ему в образовании, и потому решился личным примером приохотить своих бояр к книгам. Во время своих празднеств с дружиной он беседовал с ними о различных предметах и в 1073 г. приказал диакону Иоанну перевести с греческого языка на русский книгу Василия, которая представляет из себя изборник (как она и названа) статей по различным отраслям знания231. Очевидно, этот изборник предназначался для общего пользования, для ознакомления с различными науками. Это заставляет нас предполагать, что в библиотеке Святослава Ярославича были книги не только духовные и исторические, но и по другим отраслям знания.

Принимая во внимание просветительную деятельность Святослава Ярославича в своем стольном городе, можно сделать предположение, что он стремился также к распространению христианства и в других областях своего удела. Вероятно, с этого времени началось усиленное распространение новой религии в Муромской области, вызвавшее энергическое сопротивление этого сильного племени. В предании о каком-то неизвестном князе Константине, причисленном к лику святых, сохранилась память о сильной борьбе, которую пришлось выдержать утвердителям христианства и подчинения Чернигову. Муромцы несколько раз изгоняли от себя провозвестников новой религии и запирались в своем городе, который приходилось брать штурмом. Между тем, как мы уже видели, соединение этой области с Черниговом, основанное на давних сношениях северян с муромой, происходило мирным путем: теперь оно должно было стесниться враждой. Вслед за эпохой Святослава мы видим в Муроме посадников черниговского князя, т. е. окончательное подчинение Мурома Чернигову, следовательно, и вся эта борьба должна была происходить в эпоху Святослава Ярославича. Это подтверждается еще и тем, что в 1096 г. мы находим в Муроме Спасский монастырь, который не мог быть основан после Святослава, во время смут, а следовательно, был сооружен при этом князе для упрочения христианства в Муроме. Это подтверждается и последующим ходом событий, как мы уже говорили в очерке колонизации. Поэтому нельзя упустить мысль преосв. Макария, что св. Константин есть не более как Ярослав Святославич, который с помощью отца водворял там христианство232.

Этим заканчивается наш слабый, по недостатку данных, очерк внутренней деятельности Святослава Ярославича. Рассказывая о его смерти, летопись изменяет своему обыкновению и не присоединяет никакой характеристики этого князя. Но сами факты рисуют нам эту личность: это тип князя-политика, менее рассчитывавшего на открытую силу, чем на ловкое переплетение интересов своих собственных с другими, не задумывавшегося над средствами для достижения своих целей, князя, привлекавшего к себе окружающих умением обходиться с каждым: он ладил и с вече, и с дружиной, и с духовенством; своим образованием и даром слова он производил на всех располагающее впечатление, а храбростью и решительностью заставлял своих врагов опасаться заводить с ним дело. Громадные средства, собираемые им благодаря богатству и развитию промышленности и торговли его удела, давали ему возможность легко осуществлять свои планы.

Но и этот князь-политик не обошелся без промахов. Главнейший из них состоял в занятии киевского стола. Стремление в Киев было общею слабостью черниговских князей, но к этому их приводил уже намеченный путь, которого избежать им было трудно, хотя бывали между ними и исключения. Между тем Святослав Ярославич стоял еще в начале удельной эпохи и был увлечен к занятию киевского стола только своими повсеместными успехами, а никак не исторической необходимостью, хотя, как можно думать, это не было неприятно черниговцам. Явившись в Киев, Святослав, естественно, окружил себя черниговскими боярами, черниговской дружиной, на которых он смело мог положиться, а следовательно, и все управление сосредоточилось в руках черниговцев, чуждых, как бы то ни было, интересам Киева. Киевские бояре, хотя бы даже партии, приверженной Святославу, были недовольны таким порядком вещей, когда они ожидали играть первенствующую роль, и поэтому мало-помалу должны были приставать к партии, враждебной Чернигову, и усиливать ее. Св. Антония и Феодосия уже не было в живых: черниговская партия теряла всякую силу. Всплыла наружу старая, едва забытая, вражда между Черниговом и Киевом, основанная на торговом соперничестве, на памяти подчинения северян полянам; занятие киевского стола черниговским князем стало являться как возвышение Чернигова и унижение Киева; явилось желание отмстить Чернигову. И вот черниговцы и киевляне начинают вековую борьбу, стараясь унизить друг друга: в средствах не останавливались. Явилась новая действующая причина, давшая целый ряд событий. Следующий период истории Северской земли явился как следствие раздробления Северской области, изгойства и вражды Чернигова с Киевом.

Глава VI Олег и Давид Святославичи (1076–1123)

Теперь пред нами открывается самый интересный период истории Северской земли. Он наполнен борьбой двух личностей, выдающихся своими способностями, энергией и развитием. Это Олег Святославич и Владимир Всеволодович. Имя Олега соединяется у нас обыкновенно с понятием о тех усобицах и смутах, которыми так богат домонгольский период русской истории. В числе других личностей и Олег Гореславич, как называет его «Слово о полку Игореве», является одним из зачинщиков беспорядков, одним из самых неугомонных князей, наносивших столько зла Русской земле. Его заслоняет почти идеализированная личность Владимира Всеволодовича Мономаха, этого «труженика за землю Русскую», и своим блеском заставляет еще более темнеть пред собой личность Олега, своего упорного врага.

Такое почитание личности Мономаха произошло путем взгляда на историю как на собрание исторических фактов, взятых отдельно один от другого, вследствие чего оценка каждого из событий делалась только на основании самого же события без отношения его к другим событиям, без определения причин и следствий данного факта, на основании которых только и может быть составлен верный приговор каждого из действующих лиц. Походы Мономаха на половцев, взятые как отдельный факт, кажутся большой заслугой пред Русской землей, а поставьте их в ряду с последующими и предыдущими событиями, то окажется, что эта борьба с половцами, затеянная Мономахом, получит другой смысл. Мы еще будем говорить о них в своем месте. Точно так же, когда мы знаем уже историю Северской земли до 1076 г., следующий период покажется нам в другом виде, чем он обыкновенно выставляется, в особенности если припомнить, что предыдущий период, вытекший из изгойства, привел к возобновлению вражды между Черниговом и Киевом.

По смерти Святослава Ярославича в Киеве восторжествовала партия, враждебная Чернигову, и снова был принят Изяслав, явившийся в Киев с польским королем, который теперь без всякого опасения мог исполнить приказ его святейшества и обогатить себя на счет Киевской области. Всеволод без борьбы уступил ему Киев, а взял себе Чернигов. Таким образом опять повторялось применение изгойства к сыновьям умершего князя. Нельзя сомневаться, что главным виновником объявления сыновей Святослава изгоями был киевский князь, который мстил за изгнание свое из Киева, а Всеволод в этом случае видел свои личные выгоды.

В то время, когда Святослав Ярославич сделался киевским князем в 1073 г., Олег, старший его сын после Глеба, был им посажен на Волыни, во Владимире, Роман, как уже мы знаем, сидел в Тмутаракани, Глеб сидел в Новгороде, Ярослав, как можно предполагать, в Муроме, с которым он выдержал упорную борьбу; неизвестно, где был Давид; впоследствии мы находим его в Новгороде233. Теперь Олег был выведен из Владимира и должен был жить у своего дяди, Всеволода, в Чернигове234, который по праву был его отчиной. Черниговцы поплатились за свое временное возвышение над Киевом: у них был чужой князь, с чужой дружиной, состоявшей частью из переяславцев, частью из киевлян, у которых должно было теперь сосредоточиться все управление Черниговской областью. Понятно, что они также относились к подчиненной области, как недавно черниговцы хозяйничали в Киеве. Лишь только умер Святослав, Чернигов начал действовать, отлично зная, что ожидает его с переменой обстоятельств. Он вошел в сношения с изгоем, Борисом Вячеславичем, которого Святослав посадил в Вышгороде и таким образом привлек на свою сторону, и последний явился в Чернигов еще во время похода Всеволода на Волынь, в 1077 г., 4 мая235. Пробывши здесь восемь дней и, вероятно, убедившись, что собственными силами черниговцы ничего не сделают, он бежал в Тмутаракань, к Роману236. Олег не долго прожил в Чернигове, несмотря на старание Мономаха подделаться к нему угощениями на красном дворе237. Недаром Олег раньше жил близко с Владимиром: он прекрасно понимал эту идеальную личность. 10 апреля 1078 г. Олег Святославич бежал в Тмутаракань238.

Таким образом, Святославичи стали в грозное положение: три энергические личности, Олег, Роман и Борис, были в Тмутаракани; Глеб еще был у новгородцев, которые не отпустили его от себя даже после смерти Святослава, несмотря на то что остальные Святославичи были признаны изгоями.

Глеб располагал к себе своей энергией, своим кротким характером, самою своею наружностью239. При нем партия Порея и Вышаты, партия независимости Новгорода, должна была пользоваться силою и поэтому дорожила им. Имея в руках Новгород и Тмутаракань, Святославичи были крайне опасными врагами Всеволода и Изяслава: материальные средства, которые могли быть почерпнуты из Новгорода и Тмутаракани, личная энергия, популярность их и поддержка Северской земли и новгородцев, которым предстояло или держаться Святославичей, или снова подчиниться Киеву, – все это давало им огромную силу. Но случай ослабил опасность для Всеволода и Изяслава: Глеб Святославич был убит у еми, финского народца, жившего по берегам Финского залива и Невы. Тело его было привезено в Чернигов и 23 июля похоронено за Спасским собором240.

Бывшая в Новгороде киевская партия тотчас же дала знать об этом в Киев, и противники Чернигова, во главе которых стоял прп. Никита, стали торопить Изяслава послать в Новгород своего сына, Святополка241. Новгородцы, не будучи в состоянии получить в данный момент поддержки от Святославичей, принуждены были признать зависимость свою от Киева; партия противников Чернигова торжествовала.

Потерявши Новгород, Святославичи не оставили борьбы. В августе месяце Борис и Олег, нанявши половцев на средства, собранные в Тмутаракани, набравши дружину, явились в Черниговскую область. Роман остался в Тмутаракани. Всеволод выступил против них, и на реке Сожице 25 августа произошла битва. Победа осталась на стороне князей-изгоев. Борис и Олег заняли Чернигов. Всеволод бежал к Изяславу в Киев242.

Черниговцы, принявши своего князя, решились защищаться. Ждать пришлось не долго. Изяслав и Всеволод с Ярополком и Владимиром подступили к Чернигову. Черниговцы заперлись и на предложение сдаться отвечали отказом. Тогда Владимир повел приступ на восточные ворота, со стороны Стрижня. Ворота были взяты; войска Владимира ворвались в передний город и зажгли его. Жители бросились во внутренний город и решились в нем защищаться243. Если легко было взять посад, то захватить детинец было гораздо труднее. Между тем Олег и Борис действовали: не желая подвергать город разорению, они вышли из него с дружиной в другие ворота, так как обложить город со всех сторон было не по силам осаждавшим. Они отошли к югу, вероятно, подкрепили себя новыми ополчениями и двинулись на освобождение города. Узнав об этом, Изяслав и Всеволод сняли осаду и в боевом порядке пошли на Олега и Бориса. Встреча произошла на Нежатиной Ниве244. Олег стал убеждать Бориса вступить с врагами в переговоры, видя, что ему не справиться с силами четырех князей, но Борис Вячеславич решил дать битву. При самом ее начале он был убит. Несмотря затем на смерть Изяслава, после упорного боя Олег был разбит и с небольшой дружиной бежал к брату в Тмутаракань245. Это поражение Татищев246 объясняет тем, что Олег и Борис не успели соединиться с половцами, но мне кажется, что если бы изгои ожидали половцев, то они не двинулись бы на осаждавших раньше прибытия к ним их союзников. Вернее, что Олег и Борис просто ошиблись в своем стратегическом плане. Они предполагали, что против них двинется только часть осаждавших, а другая будет продолжать осаду Чернигова. Тогда они легко разбили бы поодиночке войска противников. Этим и объясняются слова Олега: «Против четырех князей мы не можем драться». Как бы то ни было, черниговцы со своими князьями на первый раз проиграли дело. Последствия для них были очень тяжелые. Всеволод после смерти Изяслава занял киевский стол, «переемь всю власть Русскую»247. В этих словах летописи заключается выражение смысла всей деятельности Всеволода и его сына Мономаха. «Действия Мономаха, – говорит г. Лашнюков, – очень похожи на политику Ивана III, который также не нарушал старины, уважал обычаи века и между тем являлся грозным самодержавцем на великокняжеском престоле; в правительственной деятельности Мономаха под патриархальными формами нельзя не видеть зародышей самодержавия»248. Теперь Всеволод оставался один князем всей Руси. Из только что приведенного, верно схваченного характера политики этого князя видно, что независимость областей была в большой опасности: они должны были сделаться не больше как провинциями Киевского княжества. В главных городах двух самых сильных областей, в Чернигове и Владимире-Волынском, были посажены сыновья великого князя Киевского. В Новгороде сидел Святополк, один из Изяславичей, которые неспособны были на оппозицию, а потому опасаться его киевскому князю не было причины. Для Чернигова возвратилась теперь эпоха княжения Владимира и Ярослава, когда Северская земля была окончательно подчинена Киеву. Если по отношению к другим областям централизационная политика Всеволода льстила самолюбию полян, то тем более им было приятно торжество над Черниговом. Чем упорней отстаивали черниговцы свою независимость, тем сильнее должны были опасаться его киевляне. Недаром Всеволод посадил в Северскую землю Мономаха, самого хитрого и расторопного из князей своего семейства.

Между тем изгои в Тмутаракани не переставали действовать. Они опять наняли половцев, и в 1079 г. Роман Святославич явился к границам Переяславского княжества и стал у реки Воина. Всеволод вышел к нему и ожидал его у Переяславля249. Но еще раньше киевский князь вошел в сношение с греками, для которых было очень неприятно соседство таких энергичных людей, как Святославичи, и греческий император с русским князем решили действовать на пользу друг друга. «Если, – говорит г. Лашнюков, – русские князья-изгои были опасны для (греческой) империи, то еще более были они опасны для Всеволода, и потому очень вероятно, что Всеволод в этом случае действовал заодно с греками»250. Дело до битвы не дошло: что не могло победить оружие, победили деньги. Всеволод заключил мир с половцами чрез надбавку платы, за которую их нанял Роман, причем, конечно, они обещали ему помочь отделаться от опасного врага. Они отступили вместе с Романом и 1 августа убили его. «И лежат его кости и до сих пор там (т. е. в степи), сына Святослава, внука Ярослава», – говорит летопись251.

Олег, оставшийся в Тмутаракани, был в то же время схвачен хазарами и отвезен в Константинополь. Всеволод тотчас же прислал в Тмутаракань своего посадника, Ратибора252. Очевидно, хазары, сославшие Олега, служили в его дружине: греческое золото сделало свое дело. Теперь и Тмутаракани пришлось испытать давно бывшую зависимость Киева. Уже с лишком пятьдесят лет Тмутаракань имела своих князей и стойко боролась за свою независимость – то с Киевом, то с Черниговом, то опять с Киевом за самостоятельность своей родной земли.

Ни одна область не оказала столько услуг Чернигову, как Тмутаракань. Теперь у него не было своих князей, нельзя было организоваться сопротивлению. Целый год тмутараканцы были под управлением посадника киевского князя, но, как видно, это время не прошло даром, потому что в 1081 г. к ним бежали изгои, Давид Игоревич и сын некогда бывшего у них князем отравленного Ростислава, Володарь. Они схватили Ратибора и восстановили независимость Тмутаракани253. Между тем Олег жил в Греции. Он из Константинополя был отправлен на остров Родос254, где и провел три года. В 1083 г. он снова явился в Тмутаракани255. Неизвестно, каким образом ему удалось освободиться из своего заключения. Ссылка на Родос явно показывает, что его хотели держать покрепче. Не выкупили ли черниговцы и тмутараканцы своего князя? Летопись не говорит, что он бежал из места ссылки, а «пришел», следовательно, явился в Тмутаракань открыто.

Явившись неожиданно в своем княжестве, Олег отпустил Давида и Володаря назад на Русь и постарался обезопасить себя на другой раз от возможности быть преданным, казнивши тех хазаров, которые сделали заговор против него и его брата256. Занявши Тмутаракань, он, однако, не мог быстро предпринять что-нибудь против киевского князя. Можно предполагать, что силы Тмутаракани были очень истощены, и потому бороться теперь со своими врагами Олегу было трудно. Все время от 1083 г. до 1093, т. е. целое десятилетие, пошло на приготовление к новой борьбе. Может быть, силы Олега Святославича поправились гораздо скорее, чем в десять лет, но он не уступал в политике своим опытным противникам и ожидал удобного случая. Между тем другие князья-изгои не прекращали борьбы, отчего Русская земля терпела большие несчастья. Централизационная политика Всеволода и его сына Мономаха не принимала в расчет этих бедствий для достижения своих целей. Пользуясь постоянными смутами, кочевники начинают страшно теснить границы Руси и прорываются даже в глубь Северской земли. В этот промежуток времени они разграбили и разорили весь Стародуб и по Десне до Новгород-Северска257. Напрасно Мономах разбивал отряды кочевников и брал в плен их князей, они являлись то внутри Черниговской области и Переяславского княжества, то на их границах. Для успешного действия против них киевский князь нанимал также половцев, чему помогало дробление их на множество колен258. Но это средство приносило едва ли не более вреда, чем пользы: нанятые кочевники одинаково грабили Русь, как и их братья, нападающие.

К бедствиям от половцев присоединились и другие невзгоды для Северской земли. Воспользовавшись слабостью ее, болгары в 1088 г. взяли Муром, центр северо-восточной торговли северян. Сверх этого началось движение у одного из племен, входивших в состав Черниговского удела: поднялись вятичи. Мы уже говорили об отношениях между северянами и этим племенем259. Но со времени Святослава Ярославина обстоятельства, вероятно, переменяются. Можно предположить, что при нем началось усиленное подчиняющее движение в землю вятичей, выразившееся укреплением верховьев Десны. Нет ничего невероятного, что в это же время начались усиленные попытки распространения христианства у этого племени. Пользуясь слабостью Чернигова, вятичи поднялись. Во главе их стали две, как можно думать, энергические личности – Ходот и его сын – и в продолжение почти двух лет боролись за независимость своей земли против притязаний Чернигова. Только после двух зимних походов Мономаху удалось сломить силу этого племени и снова подчинить его черниговскому князю260.

Пока черниговский удел ослабевал, Олег Святославич в далекой Тмутаракани зорко следил за событиями. В 1093 г. умер киевский князь Всеволод. Мономаху очень хотелось сесть на киевский стол, но он поступил гораздо хитрее. Зная неспособность Изяславичей, он призывает в Киев старшего из них, Святополка, сидевшего в Новгороде, и благодаря этому приобретает полную свободу заправлять всеми делами Руси, сохраняя за собою мнение менее дальновидных своих современников как о бескорыстном деятеле на пользу родной земли. «Но, – говорит Лашнюков, – при общем уважении люди более дальновидные не доверяли ему, Олег Святославич и Ростиславичи (сыновья отравленного), люди далеко не дюжинные, не разделяли общего доверия к Мономаху»261.

Между тем нападения половцев не прекращались. В том же году Святополк и Владимир наголову были разбиты под Треполем. Момент был самый удобный, и в 1094 г. Олег Святославич явился из Тмутаракани с наемными половцами под Черниговом262. Восемь дней защищался Владимир, но принужден был уступить Олегу «отца его место», по собственному выражению Мономаха263. Так он говорит в своем поучении к детям, в котором, может быть, невольно высказал свою неправоту. Во время осады Олег приказал половцам разграбить окрестные монастыри, которые, вероятно, стояли на стороне Мономаха, но запретил трогать удаляющегося князя только со ста человеками дружины, когда бы он мог уничтожить его по своему желанию264. Мономах отправился в Переяславль, уступив усилиям своего энергического противника, но и тут он не упустил случая выставить факт в другом виде. Не будучи в состоянии удерживать города далее, он объясняет свою задачу тем, что ему жалко христианских душ и сел горящих и монастырей. Может быть, и нашлись некоторые из его современников, которые поверили ему, но для нас кажутся не стоящими доверия эти слова в устах того самого Мономаха, который, взявши Минск, по его собственному выражению, не оставил в нем ни челядина, ни скотины265, когда это нужно было для его целей.

Итак, черниговцы восстановили свою независимость, но дорого им пришлось купить ее. Муром был во власти болгар; вся Северская земля была разграблена половцами; вятичи стояли в натянутых отношениях к Чернигову. Олегу Святославичу приходилось загладить и исправить все бедствия, обрушившиеся на черниговский удел. Летописи умалчивают об этой его деятельности, и понятно почему. Мы не имеем черниговской летописи, а принуждены пользоваться теми известиями, которые нам сообщает киевская, враждебная Северской земле и поэтому мало интересовавшаяся внутренними делами черниговского удела. Несмотря на это, можно видеть, что Олег Святославич энергически принялся за устройство своей области. Уже в 1095 г. мы находим его посадников в Муроме266, что указывает на возвращение его от болгар. Мы, может быть, не сделаем ошибки, если деятельности этого князя припишем также установление тех отношений, которые существовали позднее между вятичами и черниговскими князьями. Мы увидим их в следующей главе. Скажем только, что вече в земле вятичей пользовалось большим значением.

Но самое первое и большее зло приходилось терпеть населению от половцев, и с этой стороны Олег Святославич начал действовать с полным пониманием характера врагов, с которыми он имел дело. Его деятельность в этом отношении должна была принести несомненную пользу Северской земле, более чем все знаменитые походы Мономаха, но она дала возможность последнему снова придраться к Олегу.

Чтобы понять ход событий последующей эпохи, мы должны воротиться несколько назад и взглянуть, что происходило в это время на юго-восточных границах Северской земли.

Мы видели, что население Подонья, теснимое кочевниками, сгруппировалось в бассейне Донца, вниз по его течению, до соляных озер, в городках и образовало потом, благодаря известным обстоятельствам, особого рода корпорацию, известную в летописи под названием бродников. Еще раньше этого постоянные сношения с греками, хазарами и другими соседними народами произвели смешанное население Тмутаракани, теперь постоянная борьба с половцами сблизила русское население Подонья с кочевниками. Нет никакого сомнения, что половцы поддавались культурному влиянию Руси. Их постоянные походы внутрь Русской земли, а еще более частая служба у русских князей знакомили их с жизнью и обстановкой Руси и действовали на них в культурном отношении. Сами князья должны были стремиться к тому, чтобы это влияние не пропадало даром. С этой целью они вступают в браки с половецкими княжнами, приближают к себе половецких князей. Мы впоследствии встречаем половцев, которых летопись называет по имени и отчеству и иногда с христианскими именами. Но если таково было влияние с одной стороны, то не менее сильно оно должно было оказываться и с другой; отличие состояло только в том, что последнее действовало главным образом на ту часть славянского населения, которому приходилось постоянно лицом к лицу сталкиваться с половцами, т. е. на население юго-восточных окраин Северской земли. Тут-то и происходил действительный и сильный культурный обмен.

Мы знаем, что половцы не строили своих городов, но, однако же, несомненно, что они владели городками и жили в них. Самый этот факт есть следствие влияния соседнего оседлого населения. Захватывая городки, половцы, однако, не выгоняли его обитателей, а селились вместе. Так мы видим Шарукань, принадлежавший половцам, но с христианским населением. Очевидно, оно было смешанное. Оставшиеся в городах половцы принимали и обычаи, и частью верования коренного населения, но и сами давали ему свое. Половцы в военном отношении превосходили местное оседлое население, которое для успешной борьбы с кочевниками должно было само принять их военную тактику, а вместе с нею и часть их обычаев, привычек, а пожалуй, и верований. В то время как центральное славянское население под влиянием борьбы с соседями все более и более вдавалось в консерватизм, окраинное население теряло его и усваивало более свободные нравы и обычаи. Благодаря этому первое должно было смотреть на последних свысока, а последние должны были стать в оппозицию к первым. Началась рознь. Вот почему мы или совсем не встречаем, или очень мало находим известий о бродниках, да и те проникнуты неприязнью. Для летописца, особенно киевлянина, Русь простиралась только до «шеломяни», а что было дальше, то причислялось уже к врагам, хотя там и было славянское население: ведь оно более индифферентно относилось к тому, что летописец считал для себя священным. Между тем бродники служили лучшим оплотом против кочевников для Северской земли, не только как прекрасно усвоившие себе тактику борьбы с ними, но и влияя на них в культурном отношении.

Когда двигались на кочевников соединенные силы всех князей, то и тогда они не уступали стройным ополчениям на поле битвы. Но такие походы были сопряжены с большими трудностями, да и не всегда увенчивались успехом. Предпринимаясь для того, чтобы обезопасить Русь от дальнейших нападений половцев, они имели, можно сказать, всегда обратные следствия. Чтобы нагляднее убедиться в этом, сделаем краткий обзор столкновений Руси с половцами в период между 1095 и 1113 гг.

В 1095 г. половецкие князья, Итларь и Китан, пришли в Переяславль заключить мир, и Владимир Мономах приказал перебить их267.

Нечего и говорить, что половцы справедливо были раздражены, и в 1096 г. князь Куря напал на Киев и Переяславль268.

В 1101 г. половцы заключили вторично мир с русскими269, но в 1103 г. без всякого повода со стороны первых мир был нарушен последними270.

Благодаря этому в 1105 г. Боняк явился у Заруба271. В 1106 г. половцы грабили у Заречска272. В 1107 г. Боняк и Шарукань грабили у Переяславля273.

Вследствие этого с 1109 по 1111 г. предпринимаются Мономахом знаменитые походы в глубь степей274; но следствием своим они имели то, что в 1113-м половцы грабили у Выря275.

Из этого краткого обзора можно видеть, что так вести борьбу, как это делалось в данное время, было совершенно нецелесообразно. Нельзя предполагать, чтобы Мономах не понимал бесполезности такого рода походов. Вернее и более согласно с последующим ходом событий предположить, что они предпринимались им совершенно с другой целью, хотя и прикрывались необходимостью защищать население от набегов. Только постепенная колонизация в глубь степей могла принести пользу, и Северская земля в этом случае имела большое преимущество пред другими областями, потому что у нее был хороший исходный пункт для колонизации, именно поселения бродников. Не нарушая дружественных отношений с последними, не раздражая половцев, северские князья могли рассчитывать на спокойствие своей области. Начиная с Олега забота об этом становится главной руководящей нитью их политики, за исключением двух-трех случаев. С этой целью они (собственно новгород-северские князья) отказываются от вмешательства в дела других князей и стараются удержать черниговских князей от притязания на Киев. Мы увидим, что между половцами и черниговско-северскими князьями установились особенные отношения. Это произошло, конечно, благодаря известному ходу событий, но также и вследствие политики северских князей по отношению половцев. Начало этой политике положил Олег Святославич. Казалось, теперь, когда права князей северских были восстановлены благодаря энергии Олега, можно было ожидать спокойствия, необходимого для приведения в порядок внутренних дел. Князьям нужно было обратиться совокупными силами на общих врагов – половцев. Самый верный и целесообразный образ действия состоял в постепенной колонизации, в расширении культурного влияния мирным путем, – путем сближения с ними, употребляя оборонительный, а не наступательный способ войны. Так думал Олег Святославич, как показывают дальнейшие события, но не так думал Мономах. Проиграв открытое дело с Олегом, он решился действовать против него другим путем.

Как ни были бесплодны походы против половцев, но дурные последствия их испытывало, главным образом, пограничное или ближайшее к границам население; на долю же внутренних областей оставалась дорого купленная слава, приятно действовавшая на национальное самолюбие. Главный деятель этих предприятий должен был приобретать расположение этой части населения, возраставшее благодаря искусной политике его по отношению других дел. Этого-то Мономах и добивался. Отлично понимая, что Олег Святославич не будет сторонником такой борьбы против половцев, Владимир Всеволодович решился действовать против него с этой стороны.

В 1095 г. половецкие князья, Итларь и Китан, явились для заключения мира в Переяславль, к Владимиру Мономаху. Последний допустил перебить их и таким образом нарушил самое священное из прав, – право международное. Перебивши князей, Святополк Изяславич и Мономах напали на половцев и в то же время отправили посла требовать участия Олега в походе276.

Между тем еще раньше последний взял к себе сына князя Итларя, как можно судить, на воспитание277.

Зная последствия затеянного дела и не желая, однако, навлекать на себя неудовольствия, Олег двинулся, но не соединился с Мономахом, а пошел другим путем, так что не участвовал в разграблении половецких веж. Предлог пристать к Олегу нашелся, но Мономах повел дело дальше. Возвратившись в Киев, Святополк и Мономах послали сказать Олегу, чтобы он или выдал им Итларевича, или сам убил его: «то есть ворогъ нама и Русьской земле»278 – представлялось как аргумент. Олег не исполнил ни того, ни другого. Насколько в этом можно видеть рыцарский поступок, настолько же тут является и хитро рассчитанный план: сохраняя дружбу со своими старыми союзниками, давая этим самым безопасность своей области и усиливая влияние свое на половцев, он ставил их против Мономаха и Святополка. Олег как будто оставался в стороне от всякой политики.

Между тем Давид Святославич, сидевший в Новгороде, неожиданно двинулся оттуда к Смоленску. Воспользовавшись этим, сын Мономаха, Мстислав, явился в Новгороде и, напугав новгородцев властолюбием и силой Олега, заставил принять себя князем279, а Давиду было послано лаконическое: «Не ходи к нам»280.

Потеря Новгорода имела важное значение для черниговских князей; Мономах теперь получал еще большую силу. Отношения все более становились натянутыми. Предлог открыто пристать к Олегу уже был: на основании обвинения в участии с врагами можно было объявить Олега изгоем и снова захватить его область. Но, зная, что Олег уступит только после упорной борьбы, Мономах решился ослабить его внутри его собственной области. Он приказал своему сыну Изяславу, бывшему в Курске, двинуться к Мурому281. Тут опять всплыла прежняя политика черниговских князей в отношении Мурома, и муромцы, выдавши посадника Олега, приняли Изяслава282. Это было в конце 1095 г.

В 1096 г. Святополк и Владимир открыто потребовали Олега на суд в Киев «пред епископами и игуменами, пред боярами и горожанами»283. Призывая черниговского князя в Киев, на суд пред киевлянами, Мономах поднимал значение этого города и льстил самолюбию его населения. «Мог ли, – говорит г. Соловьев, – Олег ехать, когда знал настроение против себя»284. Он отказался. Летописец, полянин, укоряет Олега за то, что он послушал в этом случае «злых советников»285. Эти «злые советники» были черниговские бояре, а за ними стояло население всей Северской земли. Думать, что народ в этих распрях не принимал никакого участия, было бы больше чем поверхностно. Оборона черниговцев против Всеволода, борьба тмутараканцев, последний намек летописи, затем вся последующая история северян убеждают нас в противном.

Несмотря на то что Олег был сильно ослаблен, что все шансы на успех были в руках его врага, Мономаха, он выдержал борьбу и заставил своих неприятелей отказаться от многих притязаний. Этот успех можно объяснить только поддержкой, которую Олег находил в самой Северской земле: за изгойством Олега должно было следовать снова подчинение Чернигова Киеву… Вот почему, когда Мономах и Святополк, вслед за отказом Олега явиться на суд в Киев, двинулись на Чернигов, и Олег принужден был бежать из него, Стародуб принял своего князя и решился защищаться. 3 мая Олег бежал из Чернигова286, и почти с того же дня началась осада Стародуба. Тридцать три дня отбивались стародубцы от врагов и наконец стали ослабевать, но старые союзники Олега Святославича не дремали: Боняк напал на Киев и сжег княжеский дворец на Берестовом; 24 мая Куря напал на Переяславское княжество и сжег Устье; наконец, двинулся и осадил самый Переяславль тесть Святополка, Тугоркан. Это было 31 мая287. Когда известие об этом дошло до Стародуба, осаждавшие сделались податливей на мир, и Олег, воспользовавшись этим, вошел с ними в сношения. Главным условием было поставлено, чтобы Олег с братом своим, Давидом, явился на суд в Киев. Мир был утвержден крестным целованием288. Осаждавшие поспешили на выручку Переяславля. Между тем Олег Святославич решился не выполнять крестного целования и отправился к брату в Смоленск за помощью. Смоляне отказали ему в поддержке. Тогда он явился в Рязани289.

Неизвестно, что побудило затем смолян переменить свое решение, только они дали Олегу земское ополчение. С ним он двинулся к Мурому290, где сидел, как мы видели, Изяслав. Извещенный о приближении Олега, он послал собирать ополчения в Ростов, Суздаль, на Белоозеро. Медленное движение Олега дало ему возможность собрать значительные силы. Между тем Олег Святославич решился испытать здесь мирный путь и послал к Изяславу со словами: «Иди в волость отца своего, в Ростов: я хочу, сидя здесь, решить спор с твоим отцом, потому что он выгнал меня из города отца моего. Или ты и здесь не хочешь отдать мне моего хлеба?» Изяслав отказался исполнить столь мягко выраженное требование. Тогда Олег двинулся к Мурому, и пред городом 6 сентября произошла жаркая битва, в которой Изяслав был убит; оставшаяся часть его войска рассеялась в лес или бежала в город. Горожане приняли Олега291, так как в Чернигове был в это время Мономах, но такая политика муромцев продолжалась недолго. Пленных суздальцев, ростовцев и белозерцев Олег заковал и быстро двинулся к Суздалю. План Олега состоял в том, чтобы, захвативши Ростовскую область и ослабивши таким образом своего противника, снова поднять в Новгороде черниговскую партию и возвратить его себе292. Но тут он, под влиянием, может быть, личной мести к своему врагу, испортил дело тем, что, занявши Ростов, ограбил и разослал в ссылку многих из граждан293 и этим вооружил их против себя. Затем он посадил в Муромской и Ростовской области своих посадников и стал брать дань294.

Мстислав Владимирович, сидевший, как мы видели, в Новгороде, отправил к Олегу посла с требованием очистить Ростовскую область и идти в Муром. Олег отказался и стал ожидать Мстислава у Ростова. Передовым отрядом начальствовал младший брат его, Ярослав, по способностям далеко уступавший Олегу. Он, узнав о приближении новгородцев с Мстиславом, бежал к Олегу, а передовая стража была взята в плен. Олег приказал сжечь Суздаль и отступил к Мурому. Отсюда он послал к Мстиславу просить мира, приготовляясь напасть на него врасплох. Мстислав поддался на обман и распустил свое ополчение295. Тогда Олег неожиданно двинулся и стал на реке Клязьме. Как видно, он не думал вступать в битву, а предполагал, что застигнутый неожиданностью Мстислав отступит без бою. Промедление Олега опять повредило ему: Мстислав собрал в два дня белозерцев, ростовцев, новгородцев и заслонил город. Четыре дня стояли противники друг пред другом, не решаясь начать дело. Это дало возможность Мономаху прислать наемных половцев с младшим своим сыном, Вячеславом. Тогда началась битва. Олег дрался с Мстиславом, Ярослав с Вячеславом. Враги, воспользовавшись своей многочисленностью, зашли в тыл Олегу, и битва была проиграна296. Олег бежал в Муром и оставил там брата. Мстислав преследовал его и явился у Мурома. Муромцы заключили с ним мир, и Ярослав должен был также удалиться, не решившись выдержать осаду. Олег бросился в Рязань, но Мстислав явился и здесь, выгнал Олега, и рязанцы по примеру своего города заключили с ним мир297. Так Муромская земля сделала первую попытку окончательно оторваться от Чернигова.

Дело Олега было проиграно. Все средства для борьбы были на стороне его противника, между тем как Олег действовал один. Энергические братья его, Глеб, Роман, погибли еще раньше; оставшиеся в живых, Давид и Ярослав, не приносили ему никакой помощи. Первый, как мы увидим, был человек вялый, нерешительный, преданный набожности; второй не отличался храбростью и воинскими дарованиями. Еще раньше, нежели Олег был окончательно разбит, Давид в Смоленске заключил отдельный мир с Мономахом298 и затем совершенно подался влиянию последнего. С такими помощниками дальнейшая борьба была невозможна. Мономах видел, что его противник совершенно ослаблен, решился докончить начатую комедию и выставить себя вполне великодушным. Он пишет разбитому Олегу дружественное, по-видимому, письмо, в котором высказывает свое желание примириться с ним, сваливая при этом всю вину на Олега же, что он напал на Суздальскую область, что он не прислал к нему просить о мире299, забывая, что сам первый выгнал его из Чернигова. Это письмо в связи с обвинением Олега в сношении с врагами выставило последнего кругом виноватым для современного ему общества. Но если борьба была проиграна в том смысле, что Олег потерпел несколько раз поражение, что не успел возвратить Новгорода, то с другой стороны своей упорной борьбой он показал Мономаху всю опасность дальнейших притязаний, и прежде всего это выразилось в том, что для решения спора был избран Любеч в Северской земле, т. е. в волости Олега, а не в Киеве.

В 1097 г. князья съехались в Любеч, и было постановлено, чтобы каждый владел волостью своего отца300. Давид, Ярослав и Олег получили земли Северскую, Муромскую и Вятичскую, кроме того, им отдан был Курск со своею областью301. Но Мономах все-таки постарался посадить в Чернигове неэнергичного, слабого Давида, а Олег должен был взять себе Новгород-Северск с его областью и Курск с Посемьем. С этих пор Северская земля разбилась на два отдельные княжества: собственно Черниговское, к которому примыкала и область вятичей, и Новгород-Северское с Курском. Ярослав, младший из братьев, получил в удел Муромскую область. Почти с этой поры последняя уже не принимает никакого участия в истории Северской земли и вскоре отделяется совершенно.

Таким образом, Любецкий сейм, по-видимому, положил основание мира, конец всем смутам: изгои были удовлетворены, Курская область возвращена Северской земле; но, с другой стороны, он положил новые зародыши, из которых развились новые неурядицы. Иначе решить дело Любецкий сейм не мог, а между тем несостоятельность его видна с первого взгляда. Она сказалась уже в 1097 г. для правой стороны Днепра; для Северской земли она обнаружилась несколько позже, после смерти Олега и Давида Святославичей. В то время как западная от Днепра половина Руси уже представляла из себя несколько отдельных княжеств, Северская земля была всегда под властью одного князя, что придавало последнему большую силу и делало его опасным для своих противников. Нечего говорить, что душой Любецкого сейма был Мономах, так как его главный противник был настолько ослаблен, что не мог уже восставать против его действий. Все, что вышло из этого сейма, было делом Мономаха. Уступая волость Святославичам, он, однако, постарался, чтобы она раздробилась на три княжества, чтобы она не была сгруппирована в одних руках. Для этого он настоял на том, чтобы Чернигов был отдан Давиду, хотя, по праву старшинства, он принадлежал Олегу. Отсюда уже вытекло само собою, что Олег должен был получить Новгород-Северск, потому что не захотел бы остаться без стола. Из этого нарушения старшинства, из дробления Северской земли на два княжества в соединении со старыми причинами вытекла целая новая эпоха, начавшаяся с 1127 г.

Итак, в Чернигове был посажен Давид. Обиженный Олег избрал своей резиденцией Новгород-Северск, значение которого мы уже видели. Историческая жизнь обоих княжеств сразу же пошла по двум различным путям: Олег стал продолжать начатую им раньше охранительную политику; Давид поддался совершенно влиянию Мономаха и ввел Чернигов в общую жизнь с остальной Русью. Это были намеченные пути еще раньше: их проложили для одной стороны связь Курска с подонским поселением, для другой – борьба Чернигова с Киевом за первенство.

В 1097 г. произошло ослепление Василька. Мономах прежде всего отправил звать Давида и Олега в Городец. Они были поражены и «начаша плакатися». Они быстро собрали ополчения и двинулись к Владимиру. Ставши у Городца, князья отправили послов к Святополку с требованием разъяснить дело302. Интересно здесь оправдание, которое выставил Святополк: «Давид (Игоревич) мне сказал, что Василько убил моего брата, Ярополка, и хочет и меня убить и взять мои волости; что он заключил союз с Владимиром, чтобы он сел в Киеве, а Василько во Владимире303». Это обвинение против Мономаха было, как видно, не без основания, потому что он постарался замять дело, и Давид, вместо наказания, отделался только потерей одного города, да еще получил от Олега, Давида и Владимира денежное вознаграждение304. Так умел действовать Мономах.

Князья двинулись к Киеву. Святополк хотел бежать, но киевляне его не пустили и отправили послов к Владимиру просить о прекращении междоусобия. Князья согласились и потребовали только, чтобы Святополк лично отправился наказать Давида Игоревича305.

Мы не будем говорить о тех междоусобиях, которые последовали за этим: они прошли без всякого влияния на историческую жизнь Северской земли. Новгород-Северский князь, Олег, совершенно не принимал в них участия, и только Давид Святославич сначала участвовал сам, а потом посылал своего сына, Николая Святошу, с ополчением в помощь Святополку306. Только в конце 1097 г. и в начале 1098 г. Олег принял участие в двух сеймах, где был заключен окончательный мир307, хотя наказание Давида Игоревича совершилось только в 1100 г. на сейме в Уветичах. Наступил, наконец, давно необходимый мир. Половцы, узнавши о согласии князей, явились с просьбою заключить общий мирный договор. Их князья и русские, – Олег, Давид, Владимир, – съехались в 1101 г. у Сакова, и 15 сентября с обеих сторон были взяты заложники для обеспечения заключенного договора308. Явившись на общий мир с половцами, Олег Святославич этим начал свою прежнюю политику. В это время Мономах задумал свои знаменитые походы в глубь степей. Значение их мы уже видели, а потому нам вполне будет ясно, почему Олег не принимал в них участия. Наша летопись, никогда не пропускающая ни одного нападения половцев, в промежуток времени между 1101 и 1103 гг. не говорит о них вовсе, следовательно, нарушать мира с половцами не было никакой необходимости.

Когда Мономах отправил посла к Святославичам с приглашением участвовать в походе, «не здоровлю», – отвечал Олег309 и остался охранять только свою область. Давид не посмел отказать и послал свои ополчения. Мы не будем распространяться ни об этом первом походе, ни о последующих: они общеизвестны, а о последствиях их мы уже знаем. Почти ни в одном из них Олег не участвовал. Только в 1107 г. он с прочими князьями двинулся к Лубнам, и они прогнали половцев до Хорола. Старый хан половецкий, Шарукань, едва успел спастись бегством, хан Сугра был взят в плен.

Припомним, что именем этих двух ханов назывались два городка в области Донца. Может быть, этот поход Олега имеет связь с делами донецкого населения. Мы видим, что Олег не принимает участия в походе 1111 г., потому что он направлялся в область этих городков, и что население их не особенно дружелюбно встречает князей. Явившиеся затем бродники, как мы знаем, в 1147 г. становятся на сторону сына Олега, Святослава. Кроме того, этот поход имел другой результат. Владимир и Олег женили своих сыновей на половецких княжнах. Первый за Юрия взял Осеневу внучку, второй за

Святослава – Григреневу внучку. Впоследствии мы видим у северских князей крепкую связь с половецкими родственниками: Святослав Ольгович признает своих половецких дядей тогда даже, когда сам сделался новгород-северским князем. А так как половцы делились на много племен, то иметь между ними друзей было очень важно. Ни одно нападение половцев не проходило без наказания со стороны северских князей. Так, когда половцы в 1113 г. явились у Выря, Олег тотчас же соединился с Владимиром, и половцы были прогнаны310.

Этим заканчивается деятельность Олега. В 1115 г. он еще участвовал в перенесении мощей св. Бориса и Глеба, а в августе этого года он умер и был похоронен в Чернигове, в Спасском соборе, рядом с своим отцом, Святославом311.

С его смертью не было ни одного князя, который бы мог стать против Мономаха. Сделавшись великим князем киевским, он теперь свободно управляет князьями по своему усмотрению. Идея великого князя как старшего брата-руководителя должна была уже давно исчезнуть; Мономах начал осуществлять новую идею великокняжеской власти в духе московского периода, когда все князья были не более как подручники одного, не идею федерации, а централизации. Действительно, кто были московские князья, как не преемники суздальских; а последние по крови – внуки и правнуки Мономаха.

Только одни чернигово-северские князья могли бы бороться с Мономахом, но Давид, не выказавший себя энергичным при Олеге, тем более не в состоянии был действовать один, лично. Его слабохарактерности обязан был Олег потерей Новгорода. Татищев прямо говорит, что Давид позволил Мономаху вывести себя из Новгорода и посадить в Смоленске и опомнился уже тогда, когда в Новгороде явился Мстислав312. В то же время он отдельно от Олега заключил с Владимиром мир. После разделения на два княжества он выказал еще более свою простоту, допустив Мономаха построить на Десне город Остер313 и тем окончательно закрепить за Киевом нижнее течение этой главной в Северской области реки.

Вся его внешняя деятельность проходит в подчинении Мономаху и в исполнении его приказаний. Он то ходит с ним на полоцкого князя, Глеба314, то посылает сына на половцев315. Если в последнем факте является еще общерусский интерес, то его нет в первом: Глеб был не более как такой же враг личным стремлениям Мономаха, как и Олег.

Сделавшись черниговским князем, Давид обратился к набожности, памятником которой остался нам Борисо-Глебский собор, построенный им незадолго до смерти316. Один из проповедников того времени оставил нам характеристику этого князя, которая вполне объясняет всю его историческую деятельность: «Давид Святославич ни с кем не заводил вражды, всякую вражду останавливал, несправедливости по отношению к себе переносил; не изменял слову, никого не обижал, никому не делал зла»317.

Он умер в 1123 г. Место его занял муромский князь, Ярослав Святославич318.

Смертью Давида закончилась эпоха борьбы Северской земли за свою независимость. Явились новые двигатели, вытекшие из только что рассказанных событий, которые дали характер новой эпохи.

Глава VII Всеволод Ольгович (1127–1146)

Весь предыдущий период нашей истории был периодом торжества Киева над Черниговом: черниговский князь Олег призывался на суд Киева; он был побежден Мономахом, которого цель была возвести Киев на высоту главного города всей Руси. Черниговские князья повинуются Мономаху беспрекословно и имеют вид подручников. В пользу Киева урезывается северянская территория, отнимается Новгород. Осуществляя свои личные интересы, Мономах соединял их с интересами Киева. Самым сильным соперником Киева был Чернигов, интересы которого защищал Олег. Преемники Олега являлись также энергическими защитниками Северской земли против притязаний Киева. Вот почему с этого периода для киевлянина черниговцы и Ольговичи сделались одинаково ненавистными синонимами.

Когда умер Святополк, киевляне призвали Мономаха. Иначе и быть не могло. Еще при жизни Святополка Изяславича всеми делами Руси заправлял Мономах, а Изяславичи занимались только грабежом и насилием народа. Поэтому они потеряли любовь киевлян. Ольговичи не могли быть в Киеве, потому что это значило подчинить опять Киев влиянию Чернигова. Остался один Мономах. Между киевскими боярами были сторонники Ольговичей, между которыми известен Путята319; но под влиянием недавней борьбы с Черниговом партия, противная ему, была гораздо сильнее. Она ограбила двор Путяты320 и призвала Мономаха.

Вслед за этим периодом торжества Киева необходимо должно было последовать стремление Чернигова унизить Киев; Ольговичи, личные враги Мономаховичей, могли быть орудием этого стремления. Этим характеризуется время княжения Всеволода Ольговича.

Когда в 1123 г. Ярослав Святославич занял после брата черниговский престол, то Муромская земля была отдана сыновьям Давида, из которых старший, Всеволод Давидович, и княжил в Муроме321.

Но Ярослав Святославич, не любимый черниговцами как человек неэнергичный, бывший причиной поражения Олега, не мог надеяться на прочность своей власти. Не имея сил сам лично обезопасить себя на черниговском столе, он вошел в сношение с Мстиславом Владимировичем, сыном Мономаха, который был тогда великим князем, и заключил с ним условие помогать ему в случае опасности322. Вероятно, этот договор не остался тайным для черниговцев, которые еще более должны были сделаться враждебными своему князю. Все это повело к тому, что в 1128 г. Всеволод Ольгович неожиданно явился в Чернигове, перебил дружину Ярослава, а самого его захватил в свои руки323. «Такая удача Всеволода, – говорит г. Лашнюков, – объясняется сочувствием к нему черниговских граждан, которые, может быть, тяготились княжением невоинственного Ярослава»324.

Согласно уговору, Мстислав с братом, Ярополком, двинулись к Чернигову. Узнав об этом, Всеволод Ольгович послал за половцами. Они не замедлили явиться, остановились на границе Северской области, у Выря, и послали к Всеволоду послов. Но они не успели достигнуть своей цели и были перехвачены Ярополком. Как видно, последний успел уже захватить Курск и все Посемье325. Половцы бежали назад. Тогда Мстислав осадил Чернигов и стал настойчиво требовать возвращения стола Ярославу. Всеволод отпустил его в Муром и стал вести переговоры, льстя Мстиславу, посылая подарки его боярам. Благодаря этому дело протянулось все лето. Тогда Ярослав явился сам к Мстиславу и напомнил о договоре. «Ты мне крест целовал», – говорил он Мстиславу. Но и Всеволод удвоил свои искательства326. Между тем Мстиславу самому было необходимо оставить Всеволода на черниговском столе. Дело объясняется просто.

По праву старшинства великокняжеский престол должен был занимать только старший в княжеском роде, и никаким образом князь, занимавший киевский стол, не мог передавать его своему сыну, потому что в таком случае великокняжеская власть становилась уже наследственною в одном семействе, что было бы неприятно для остальных членов рода. Между тем Мономах отдал киевский стол своему сыну Мстиславу, не обратившись за согласием к остальным князьям: стать против него никто не мог. Этим нарушался старый порядок старшинства, и всякий князь мог передать свой стол сыну. Теперь припомним, что старший из Святославичей был

Олег, а не Давид, следовательно, ему принадлежало право владеть Черниговом. Захват Всеволодом Чернигова делается правильным, потому что последний должен был перейти к нему от Олега. Вот почему Мстислав не принял стороны Ярослава: вероятно, в переговорах подобные соображения были высказаны черниговцами. Нужно было только снять клятву, данную Ярославу, – это сделал собор духовенства. Мстислав отступил в Киев, Ярослав отправился в Муром327.

Занявши черниговский стол, Всеволод Ольгович отдал Новгород-Северский удел Давидовичам328, а братья его, вероятно, получили города в черниговском уделе. Некоторое время продолжалось спокойствие. Всеволод участвует в походах Мстислава против Полоцка329 и против Литвы. Так продолжалось до 1135 г.

В это время на киевском столе уже не было Мстислава, а сидел брат его, Ярополк.

В этом году Юрий, князь Суздальский, предложил Ярополку сделать обмен волостей: чтобы он дал ему Переяславль, а Юрий уступал ему Ростов, Суздаль с их областями, удерживая себе только часть своей волости. Пред этим в Переяславле сидели сыновья умершего Мстислава, которые теперь оставались без уделов. Лишившись Переяславля, они обратились к Всеволоду Ольговичу с просьбой восстановить их права. Черниговский князь, ожидавший только удобного случая вмешаться в дела Мономаховичей, принял предложение330. Дело Мстиславичей являлось здесь как предлог: Ольговичи кроме желания ослабить Мономаховичей имели целью возвращение Курска, который вторично был присоединен к Переяславлю с 1128 г.331

Не успели Ольговичи заявить протеста, как уже Ярополк и Юрий явились у Чернигова и захватили окружные села. Всеволод вышел им навстречу, но не вступал в битву, выжидая половцев. Ярополк со своей стороны не решился начать первый: враги разошлись, не разрешивши спорного вопроса. Однако Всеволод Ольгович не оставил начатого дела. Дождавшись половцев, он со своими братьями и двумя Мстиславичами двинулся на Переяславскую область, опустошая и сожигая все кругом. Подошедши, наконец, к Киеву, они сожгли Городец, перебили много жителей, не успевших спастись на другой берег Днепра вследствие ледохода, и вернулись в Чернигов. Сделавши такое предисловие, они отправили послов к Ярополку заключать мир. Между прочим, они говорили: «Мы просим того, чем владел наш отец при вашем отце; если же вы не отдадите нам этого, то после не жалейте: вы будете виноваты, на вас будет кровь»332.

Ярополк решил разделить силы врагов. Он удовлетворил требования Мстиславичей и тем хотел ослабить Ольговичей. Но последние не отказались от своей цели. В 1136 г. они явились под Переяславлем. Ярополк поспешил на выручку брата. Тогда Ольговичи отступили к верховьям реки Супоя и стали его тут ожидать.

8 августа произошла битва, в которой Ольговичи остались полными победителями: много пало врагов, много киевских бояр попало в руки Ольговичей. Ярополк бежал в Киев. Всеволод Ольгович быстро двинулся за ним, перешел Десну и стал у Вышгорода. Семь дней шли переговоры. Ярополк не уступал. Всеволод Ольгович отправился в Чернигов, но 29 декабря он был уже вместе с половцами на другой стороне Днепра, грабя и опустошая окрестности на большом пространстве. Войска Всеволода подходили к Киеву и чрез Лыбедь перестреливались с киевлянами. Наконец 12 января заключен был мир, и Ольговичи получили требуемое333.

Между тем прочный союз киевского и суздальского князей был неприятен Новгороду, как и Ольговичам. Если мы взглянем несколько вперед, то заметим, что прежде всего Новгороду пришлось вести борьбу за свою самостоятельность с суздальскими князьями, а начало ее относится к описываемому нами времени. Поэтому, когда началась борьба у Ольговичей с Мономаховичами, новгородцы стали требовать у своего князя, Всеволода Мстиславича, чтобы он двинулся на Суздаль. Напрасно киевский митрополит послал на них отлучение от церкви и, наконец, явился сам в Новгород, новгородцы продолжали приготовляться к походу, бранили суздальцев и ростовцев, задержали митрополита, боясь, что он уведомит суздальского князя о делах в Новгороде. Но в своих сборах новгородцы упустили время и только в 1137 г. двинулись на Суздаль. Битва произошла на Ждановой горе, и Юрий одержал полную победу. Первый бежал Всеволод Мстиславич, который затем стал уговаривать новгородцев отстать от союза с Ольговичами. Это окончательно повредило партии Мстиславичей. Узнав о победе Ольговичей над Мономаховичами, партия их заставила обвинить Всеволода Мстиславича в неудаче. Он хотел было бежать, но новгородцы посадили его под стражу со всем семейством.

Вся история Новгорода прошла в междоусобной борьбе двух его половин: бояр и смердов или людей богатых и народа. Понятно, когда сидел князь боярской партии, то смердам приходилось очень плохо, но зато соблюдались выгоды богатых людей. Какая же из этих двух партий была на стороне Ольговичей? Вот в чем новгородцы обвиняли своего князя: «1) почто не блюде черныхъ людей, 2) почто восхоте сести въ Переяславли, 3) почто захоте ити на Суждальцы и Ростовцы, и, пошедъ, почто не крепко бися и почто напередъ всехъ побежалъ, 4) почто возлюби играти и утешатися, а людей не управляти, 5) почто ястребовъ и собакъ собра, а людей не судяше и не управлявше и 6) почто повеле нам ко Вслеволоду* Ольговичу преступити, и паки отступить отъ него велитъ334».

Таково было обвинение против Всеволода Мстиславича. Из этого акта можно видеть распределение новгородских партий между княжескими родами.

Новгородцы тотчас же послали за Святославом Ольговичем в Чернигов. Но боярская партия решилась силой противодействовать его приходу. Когда он явился в Новгород, приверженцы враждебной партии стреляли в него, но безуспешно. Тогда народ сбросил с моста Юрия Жирославича, сторонника Мстиславичей335, затем убил своего посадника, Якуна Миколковича, и избрал на его место сторонника Ольговичей, Иванку Павловича336.

Понятно, что теперь боярская партия должна была ожидать для себя всего худого и потому старалась избавиться поскорей от Святослава. В этом ей помогло одно сильное обстоятельство. У Новгорода, несмотря на его богатство и торговлю, была одна очень слабая сторона, о чем мы уже говорили в нашем очерке торговли, это – недостаток своего хлеба, ставивший новгородцев в зависимость от дел юга. Вот почему они в 1135 г. прислали в Киев мирить Мономаховичей и Ольговичей, но не имели успеха337. У князей Мономахова дома, а следовательно, и у боярской партии это обстоятельство служило сильным орудием против Новгорода: лишь только в нем начиналось движение, опасное для их интересов, они запрещали вести хлеб из их областей и задерживали идущий из Северской земли. Так случилось и теперь. Торговля с Киевом, Суздалем, Смоленском и Полоцком прекратилась338.

Если перерыв торговли вредно отзывался на интересах зажиточных людей, то тем большей тягостью ложился недостаток хлеба на бедняков. Как ни сильна была народная партия, но она невольно, силой обстоятельств, принуждалась уступать и давала над собою власть боярам.

Святослав, как видно, энергически принялся за последних, потому что сторонники этой партии, Константин Иванков и Дашко Якшиц, бежали к Всеволоду Мстиславичу и звали его от имени всего Новгорода. Тогда Святослав Ольгович многих арестовал и казнил. Между тем Псков, младший брат Новгорода, принял к себе Всеволода. Это побудило Святослава покончить с ним. Он собрал силы всей Новгородской волости, призвал брата, Глеба, из Курска с ополчением, нанял половцев и осадил Псков. Но псковичи крепко защищались, и Святослав без успеха вернулся в Новгород339. Эта неудача повредила ему. Новгородцы в принятии Псковом Всеволода видели стремление своего младшего брата к самостоятельности, и потому в неудаче Святослава они увидели неумение защитить интересы Новгорода. К этому присоединилось прекращение подвоза хлеба, и народная партия должна была уступить боярской, которая, выгнавши Святослава, призвала к себе Ростислава Юрьевича340.

Выгнанный Святослав отправился домой, но на пути был принят смольнянами341. Все это дело Святослав Ольгович вел силами своего удела, без всякой помощи со стороны черниговского князя. Очевидно, после недавней борьбы из-за Курска Чернигову надо было воспользоваться миром, чтобы собраться с силами. Вот почему, когда Всеволод Ольгович в 1138 г., узнав о новгородских делах, двинулся было на Переяславское княжество, а Ярополк осадил Чернигов, черниговцы прямо сказали своему князю: «Ты надеешься на половцев, а волость свою губишь. Куда это ты дело ведешь? Брось свои хитрости и проси мира!» Мир был заключен342. Ольговичи на время отказались от Новгорода; к этому же времени относится и смерть Глеба Ольговича, ходившего к Святославу на помощь в Новгород343. Теперь, когда была собрана вся Северская земля под властью своих князей, должны были, по-видимому, прекратиться все неурядицы между Ольговичами и Мономаховичами. В словах черниговцев видно желание отказаться от прежней политики, от борьбы с Киевом, обратить внимание на устройство своей области, на ее безопасность. Но в это время на черниговском столе был князь, мало думавший об интересах своей области и более преследовавший свои личные цели. Он задумал громадный план – сделаться великим князем и заставить Мономаховичей поменяться ролями с Ольговичами. Обстоятельства сами благоприятствовали ему.

В 1138 г. умер киевский князь, Ярополк. Всеволод Ольгович, собравши небольшую дружину, с братом Святославом и Владимиром Давидовичем, быстро двинулся к Вышгороду. Вячеслав, сидевший в Киеве после своего брата, Ярополка, добровольно уступил Всеволоду и отправился в Переяславль. 5 марта Всеволод Ольгович с честью и славою великою, по выражению летописи, вступил в Киев344. Желая привлечь на свою сторону киевлян, он устроил пир для князей, бояр и народа, поставив по улицам столы с вином, медом и съестными припасами345.

Так началось дело, имевшее самые плачевные результаты. Еще раньше, чем начать осуществление своего плана, Всеволод должен был склонить на свою сторону князей новгород-северских, без которых он не в силах был бороться против соединенных сил Мономаховичей. Для этого он обещает отдать Чернигов Игорю Ольговичу346, но такое же обещание дает и Давидовичам. Святославу Ольговичу Всеволод оставлял Курск347. Но мало этого. Он обещает Игорю еще и Переяславль348, который служил кандидатурой на киевский стол. Таким образом, менее истощенные борьбою области – Новгород-Северская и Вятичская – оставались за ним.

Сделавшись киевским князем, Всеволод позаботился утвердиться на киевском столе. Опасаясь своих энергических братьев более даже, чем Мстиславичей, он перессорил их с Давидовичами, отдав последним Чернигов349. Как в противовес им он еще раньше снесся с Изяславом Мстиславичем и обещанием ему покровительства против его дядей привлек на свою сторону350. Завязавши таким образом интригу, он принялся за выполнение своей цели. Но оказалось, что на первых же порах он ошибся: Мстиславичи отказались ему повиноваться и приготовлялись выгнать из Киева351. Ни Андрей, ни Вячеслав Владимировичи, сидевшие один в Переяславле, другой в Турове, не думали уступать своих волостей Всеволоду352. Тогда он решился начать борьбу со всеми Мономаховичами за один раз. Он вошел в союз с галицкими князьями, Иваном Васильковичем и Владимирком Володаревичем, и двинул половцев353. В размещении союзнических сил, собранных Всеволодом Ольговичем, видно с его стороны понимание интересов каждого из союзников: сосредоточение Владимиро-Волынской области в одних руках и союз соседних с Галичем Мономаховичей был опасен для галицких князей, поэтому Всеволод мог поручить им заняться Владимиром-Волынским и Туровом, а Ольговичей он повел на Переяславль, потому что они были заинтересованы в его взятии.

Несмотря на большие силы, двинутые Всеволодом, Андрей отказался переменить Переяславль на Курск, говоря, что отец его сидел не в Курске, а в Переяславле, что только с его смертью Всеволод достигнет своей цели. Поход этот кончился неудачей354, и Мономаховичи остались при своих областях. Пришлось уступить, тем более что Всеволоду было необходимо привлечь на свою сторону Мстиславичей, так как, говорит летопись, ему без них нельзя было обойтись. Действительно, когда предложением Андрею отправиться в Курск выяснился план Всеволода, его братья совершенно стали против него, что выразилось требованием от Всеволода тех северских областей, которые он еще удерживал за собою.

Обстоятельства запутались еще более, когда новгородцы выгнали от себя Ростислава Юрьевича и снова призвали Святослава Ольговича355. По-видимому, это было к лучшему для Всеволода, так как он избавлялся от притязаний одного из братьев, но спокойствие в Новгороде продолжалось недолго: вскоре новгородцы стали волноваться против Святослава за суровое обращение356. Вероятно, он уж чересчур энергически стал расправляться с враждебной партией. Утомившись в борьбе, Святослав отправил к брату сказать: «Тягота, братец, быть у этих людей. Не хочу я у них оставаться; пошли, кого хочешь!» Тогда Всеволод потребовал у новгородского веча людей для переговоров. Между тем новгородцы принялись на вече избивать сторонников Святослава. К нему явился тысяцкий, его кум, и предупредил, что его хотят схватить. Услышав это, Святослав не стал дожидаться от брата и бежал из Новгорода357 в Курск358. Между тем Всеволод, несмотря на просьбы новгородцев, не отпускал к ним ни сына, ни присланных людей. Тогда Новгород прислал новых послов и даже епископа с требованием пустить к ним Святослава Всеволодовича. Всеволод согласился. Но лишь только послы со своим новым князем достигли Чернигова, как из Новгорода пришло новое решение: «Не хотим мы ни сына твоего, ни брата, не хотим никого из вашего рода, хотим из племени Владимира». Всеволод воротил посольство из Чернигова и на просьбу новгородцев – дать им Святополка Мстиславича – отвечал тем, что засадил их послов в тюрьму359. Далее. Он призвал к себе Мстиславичей, отдал им Берестье и запретил иметь виды на Новгород: «Пусть они сидят себе сами, пусть сами где-нибудь князя отыщут!» – говорил он360.

Нетрудно понять такие быстрые перемены в требованиях новгородцев. Главных партий в нем было, как мы видели, две, но обе они сходились в одном – в стремлении к независимости Новгорода. Призывали ли новгородцы Ольговича или Юрьевича, независимость Новгорода оставалась нетронутой, хотя бы одна из партий брала верх, потому что областные князья, посылая им своих сыновей или братьев, сами не могли изъявлять притязаний на зависимость от них Новгорода. Другое дело, если они брали себе сына киевского князя. Киев, имевший право требовать себе подчинения как главный город Руси, тем более мог проводить эту идею, когда в Новгороде сидел сын великого князя. Только при большом доверии к личности, сидевшей в Киеве, или когда князь обставлял дело искусной комбинацией интересов, новгородцы решались брать себе его сыновей. Вот почему Новгород только в первую минуту, во время борьбы двух партий, обратился к Всеволоду, но лишь только волнение несколько улеглось, новгородцы повернули дело назад и решили взять себе слабых в данное время Мстиславичей. Всеволод Ольгович хотел поставить теперь Новгород в необходимость просить себе князя у того, кто был в Киеве, и его план, может быть, удался бы, если бы у новгородцев не было соседа, Юрия Долгорукого, который был очень опасен для них по силе своего удела. Видно, что и в данном случае не обошлось без его влияния, так как повредить политике Всеволода заставлял его прямой интерес. Действительно, в 1141 г. новгородцы взяли к себе Ростислава Юрьевича.

Когда весть об этом дошла до Всеволода, он тотчас занял Остер361, а Игорь Ольгович взял несколько других Юрьевых городов, причем ему досталось много скота и имущества362. Однако все это не повело ни к чему, и Юрий Долгорукий все-таки держал Новгород. Тогда Всеволод повел дело другим путем. Он снесся с новгородцами, обещая послать к ним Святополка Мстиславича, того самого, которого они недавно так добивались; но только дело теперь имело совершенно другой вид. Теперь не новгородцы требовали себе князя, а Всеволод давал им его, теперь сами Мстиславичи просили об этом Всеволода чрез свою сестру363. Таким образом, авторитет Всеволода вполне соблюдался, и, кроме того, он привязывал к себе Мстиславичей и удерживал Новгород.

По-видимому, Всеволод благодаря своей искусной политике прочно утвердился на киевском столе. В 1142 г. он даже отдает Туров своему сыну, Святославу364. Если мы обратим внимание на перемещения князей из одного города в другой за это время, то заметим, что главную роль по отношению к киевскому столу играли Переяславль, Туров и Владимир-Волынский: обыкновенно из этих трех городов князья получали и киевский стол. Раз давши Святославу Туров, Всеволод путем различных новых перемещений мог довести его до Киева, передать ему его после своей смерти.

Братья Всеволода, должно быть, поняли стремления своего брата и, вслед за помещением Святослава в Турове, стали требовать от киевского князя тех областей, которыми он еще владел в Северской земле. Еще раньше, когда прогнанный из Новгорода Святослав бежал в Курск и был в Стародубе, Всеволод думал воспользоваться случаем и звал его себе в Киев для переговоров о волостях, но Святослав не поехал. Всеволод давал ему Белгород, желая отделить от брата, но Святослав не согласился и на это365. Теперь Всеволод позвал их к себе. Святослав Ольгович, Владимир и Изяслав Давидовичи стали в селе Ольжичи, а Игорь Ольгович стал у Городца. Начались переговоры. Всеволод давал каждому из них по городу: Берестье, Дорогочин, Черторыйск и Клеческ, но вятичей не уступал. Ольговичи и Давидовичи заключили союз и целовали крест, что им не оставлять своих требований и не отступать друг от друга366. Давая братьям города в Киевской области, далеко находившиеся от их областей, Всеволод не давал им усилиться и всегда мог держать в своей власти. С другой стороны, Ольговичи хорошо знали «divide et impera» своего братца и поэтому потребовали от Давидовичей клятвы не покидать друг друга.

Среди переговоров Всеволод звал их обедать, но братья почему-то не поехали, а прямо сказали, что они Киевской волости не хотят, а требуют Черниговской и Новгородской. Всеволод опять предлагал им те же четыре города. Тогда Ольговичи объявили, что сами поищут себе своих волостей, и напали на Переяславскую область. Киевский князь отправил на помощь Вячеславу с печенегами и ополчением одного из своих бояр; Изяслав Мстиславич в свою очередь явился на защиту Переяславля, и общими силами им удалось прогнать Давидовичей и Ольговичей. В то же время Ростислав из Смоленска напал на Гомель и его область, а Изяслав Мстиславич, узнав о движении своего брата, вошел в Северскую землю со стороны Переяславля и разорил села по Десне и окрестности Чернигова367. Но Ольговичи решили не оставлять дела и снова явились под

Переяславлем. Тогда Всеволод послал к ним брата, Святошу368, прося не продолжать борьбы, а взять то, что он им давал. Давидовичи и Ольговичи принуждены были согласиться и, по приглашению Всеволода, явились в Киев369. Но и тут Всеволод Ольгович не доверился братьям: ему очень не нравилось единодушие Ольговичей с Давидовичами; и вот он посылает к последним с предложением: «Отступитесь вы от моих братьев, а я вас наделю!» Давидовичи согласились и изменили своему крестному целованию. Теперь Всеволоду уже легко было отделаться от каждого из них поодиночке: Давидовичам он дает Дрогочин и Берестье в Киевской области и Ормину с Вщижем на границе области вятичей370; Святославу дал Клеческ и Черторыйск, а Игорю – Городец, Юрьев и Рогачев371. Мы видим, что Ольговичи не получили от Всеволода ни одного города в Северской земле, за исключением Рогачева, и таким образом не получали никакой силы, никакого влияния, которое могло бы быть опасно для Всеволода. Вщиж и Ормина, отданные Давидовичам, как бы заслоняли область вятичей от случайных притязаний Игоря и Святослава.

Покончивши дела с братьями, Всеволод обратился к своим планам в Киевской области. Он с согласия Вячеслава, сидевшего в Переяславле, отдает этот город Изяславу Мстиславичу, Вячеслав идет в Туров, а сын Всеволода, Святослав, получает Владимир-Волынский372.

Когда это известие дошло до Ольговичей, они опять заволновались и стали подбивать Всеволода против Мстиславичей, но он находил более выгодным для себя постоянно поддерживать вражду между теми и другими, обезоруживая таким образом всех и сохраняя в то же время хорошие отношения с ними. Поэтому на все просьбы своих братьев он отвечал отказом.

Между тем он постарался связать свои личные интересы с интересами соседних нейтральных областей и браками своих детей с членами княжеского рода Полоцка и Польши нашел себе новую точку опоры373.

Весь 1143 г. и часть 1144 г. прошли спокойно, но вскоре интересы великого князя столкнулись с интересами Владимира, сидевшего в Галиче. Дело начал последний: он не мог смотреть равнодушно на соединение Владимира-Волынского, где, как мы видели, сел Святослав Всеволодович, и Киева в одних руках, потому что соединение двух сильных областей могло невыгодно отозваться на самостоятельности Галицкого княжества. Летопись прямо говорит, что Всеволод и Владимирко поссорились за то, что сын Всеволода сидел во Владимире-Волынском374. Мстиславичи и их дядья, Мономаховичи, легко могли пристать к Владимирку, потому что, вероятно, и им не нравилось устроенное Всеволодом перемещение, но последний сумел дать делу другой оборот. Незадолго пред этим, именно в 1141 г., в Галиче умер Иван Василькович, двоюродный брат Владимирка, и последний захватил всю Галицкую область в одни руки, хотя сыновья умершего князя еще владели уделами375. Но в 1143 г. Владимирко выгнал всех своих племянников и один захватил власть376. Этим и воспользовался Всеволод. Он теперь потребовал Владимирка на суд за применение изгойства к сыновьям умершего князя377. Выставив такой предлог, Всеволод привлек к себе всех князей, тем более что уничтожение уделов в

Галицкой земле вело к ее усилению и потому могло быть опасным для соседних мелких княжеств. Вот чем объясняется то единодушие, с каким все князья поднялись на Владимирка. Всеволод Ольгович двинул соединенные силы своих братьев, Игоря и Святослава, Владимира Давидовича, трех своих сыновей, князей Городенских, Бориса и Глеба, Ростислава Глебовича полоцкого и сверх того пригласил своего зятя, Владислава Польского. Все эти силы явились у Галича и осадили его, так как галицкая рать отказалась драться в открытом поле. Несмотря на вспомогательные венгерские войска, Владимирко видел, что ему не разбить громадных сил союзников, и потому начал переговоры. Но он обратился не прямо к Всеволоду, а к его брату, Игорю, обещая ему помогать после смерти Всеволода в получении Киева. Это понравилось Игорю, и он стал убеждать брата помириться с Владимирком, указывая прямо, что без сильного союзника ему не усидеть на киевском столе среди враждебных Мономаховичей. Всеволод согласился, и Владимирко, заплатив 1400 гривен серебра контрибуции, получил назад захваченные великим князем города его области с внушением: «Ее цѣлъ еси, к тому не съгрѣшай!» Но, не желая обнаруживать пред своими союзниками того факта, что он заключил мир из личных интересов, Всеволод полученную контрибуцию разделил между всеми князьями378. Так кончилось первое столкновение Ольгович ей с галицким князем, первое вмешательство их в дела этого княжества.

В 1145 г. Всеволод Ольгович созвал в Киев всех своих братьев, и Ольговичей и Давидовичей. Был также здесь и Изяслав Мстиславич. Киевский князь решился объявить преемником своей власти своего брата, Игоря. Зная, что Мстиславичи не уступят охотно киевского стола Ольговичу, Всеволод санкционирует свое решение тем, что как Мономах имел право передать власть своему сыну, Мстиславу, а последний своему брату, Ярополку, так и он, старый великий киевский князь, может по своему усмотрению оставить свой стол или сыну, или брату379.

Мы видим, что здесь Всеволод избегает наследственности и поэтому не отдает стола сыну, а только старшему в роде Ольговичей, брату, Игорю. Этим род Ольговичей сравнивался с родом Мономаховичей в праве на великокняжеский стол, в этом исконном праве всех князей, которое так хотелось уничтожить Мономаховичам. Но уже при жизни Всеволода стала обнаруживаться шаткость этого справедливого принципа, который мог держаться только хитростью и изворотливостью Всеволода. Уже в 1146 г. Владимирко снова поднялся против киевского князя, и на этот раз последний должен был потерпеть полную неудачу при осаде Звенигорода380. Клятвы, данные Давидовичами и Мстиславичами, были вынуждены только тем положением, в которое Всеволод поставил их, и могли быть сильны только при его жизни381.

Последним успешным предприятием киевского князя была помощь, оказанная им своему зятю, Владиславу Польскому, против его братьев, причем Святослав Ольгович получил от Болеславичей город Визну382. В том же году, 1 августа, Всеволод Ольгович умер. Пред смертью он собрал киевлян и заставил их присягнуть своему брату и напомнил Мстиславичам о их присяге. Они подтвердили ее383.

Любопытную характеристику этого князя сохранил нам Татищев. Мы приводим ее целиком: «Этот князь ростом был муж велик и весьма толст, власов мало на главе имел; брада широкая, очи немалые, нос долгий; мудр был в советех и судех, для того, кого хотел, того мог оправдать и обвинить. Много наложниц имел и более в веселиях, нежели и в расправах упражнялся. Чрез сего киевлянам от него тягость была великая, а как умер, то едва кто по нем кроме баб любимых заплакал, а более были рады»384.

Мы привели эту характеристику, потому что ее можно рассматривать как взгляд киевлян на Всеволода Ольговича. Действительно, если мы припомним факты его княжения, то заметим, что личность киевского князя является нам в них весьма подходящею к портрету, начертанному в приведенных нами словах. Все его княжение есть ряд хитростей и надувательств. Наследуя от своего отца, Олега, упорство и стойкость, он от своего деда, Святослава, получил умение запутывать интересы тех, с кем имел дело. Он умел прикрыться и общерусскими интересами, и в этом случае возможна параллель между ним и Владимиром Мономахом…

Глава VIII Давидовичи и Ольговичи (1146–1165)

Всеволод Ольгович, добившись киевского стола, держался на нем благодаря только своему умению хитрить и вывертываться в затруднительных обстоятельствах, а также опираясь на черниговскую партию. Поэтому он предоставил ей управление в Киевской области, назначал из ее сторонников тысяцких, тиунов и позволял им грабить и разорять народ. Некоторые личности и из партии Мономаховичей пристали к нему чисто из матерьяльных выгод и нисколько не были ему преданы. Таким образом, достигая одного, т. е. точки опоры в известной партии людей, Всеволод в то же время неизбежно создавал себе новых врагов, раздражая киевлян потачкой, против воли, безобразиям своих сторонников. Если бы Всеволод Ольгович прожил больше, то катастрофа разрешилась бы только его изгнанием из Киева, но его быстрая смерть сразу порвала все, чем сдерживалось недовольство киевлян. Объявление принципа о равенстве родов Ольговичей и Мономаховичей, а следовательно, как бы равенства Чернигова и Киева, вместе с раздражением против грабительства черниговской партии, еще не выраженный ясно, но уже создавшийся принцип, что Киев есть вотчина только Мономаховичей, – все это должно было вызвать ожесточенную борьбу с обеих сторон. Чувствовали это киевляне и Мстиславичи, чувствовали и Ольговичи с черниговцами.

Вот почему киевляне, прежде всего, решились разделаться с черниговской партией. Они собирают вече и требуют к себе Игоря и Святослава на переговоры. Когда князья явились, вече заявило желание, чтобы сменены были тиуны, чтобы прекращены были грабительство и разорение народа. Несмотря на присягу, данную князьями, что требования веча будут исполнены, народ отправился ко двору Ратши, бывшего тысяцким в Киеве, и разграбил его; затем напал на княжеских мечников. Только появление Святослава Ольговича с дружиной спасло их сторонников385, но должно было еще более раздражить киевлян. Вслед за этим они посылают к Изяславу Мстиславичу приглашение явиться в Киев; все военное поселение Поросья, черные клобуки, белгородцы, василевцы, обещают поддерживать его.

В это же самое время в Чернигове, когда явились послы от Ольговичей к Давидовичам с требованием помощи, черниговский епископ, Онуфрий, в соборе Св. Спаса провозглашает проклятие всеми двенадцатью праздниками на того, кто из чернигово-северских князей нарушит союз, заключенный между ними386.

Между тем заговор в Киеве усиливался. Случайные приверженцы Ольговичей, Улеб, Иван Войтишич, Лазарь Соковский, Василь Полочанин и Мирослав Хилич, из которых первые два были оставлены Игорем на тех местах, которые они занимали при Всеволоде, видя, что при новых обстоятельствах продолжать грабежи нельзя, а потому и нет выгоды держаться черниговской партии, передались Мстиславичам и послали тайно сказать Изяславу, что они его поддержат при нападении на Киев.

Когда Изяслав явился у Киева, киевляне прямо перешли к нему, а Улеб и Иван Войтишич при начале битвы побросали знамена и бросились бежать. Это произвело смятение в войсках Ольговичей, и, стесненные затем в неудобной местности, они были разбиты наголову. Братья, Игорь и Святослав, бежали, причем первый попал в Дорогожицкое болото, где и завяз; второй бросился к устью Десны и переправился на черниговскую сторону. Сын Всеволода, Святослав, прибежал с поля битвы в Киев и бросился в монастырь Св. Ирины, где и был взят войсками Изяслава Мстиславича387. Последний въехал в Киев, а чрез четыре дня к нему привели захваченного в болоте Игоря Святославича. Изяслав приказал заковать его и отправил в Переяславль, где его посадили в тюрьму, в монастыре Св. Иоанна. Все имущество Ольговичей было разграблено388.

Это было только начало борьбы, и неизвестно еще, кто одержал бы в ней верх при прочном союзе князей всей Северской земли. Но одно обстоятельство, вытекавшее последовательно из предыдущих событий, хотя преждевременно явившееся, придало совершенно другой оборот делу и изменило, может быть, весь ход последующих фактов. Если мы обратимся ко времени княжения Всеволода, то ясно видно, что главную слабость его и необходимость повести дело таким путем, который в описываемый нами период повел к трагической развязке, проистекала именно оттого, что интересы его не согласовались с целями его братьев, Игоря и Святослава, которые были для него постоянной помехой. Между тем Всеволод со своей стороны не мог заставить их признать его желания, потому что они были самостоятельные князья и притом его братья. Говоря другими словами, слабость черниговских князей в борьбе их с Мономаховичами и Киевом заключалась в разделении Северской земли на два самостоятельных, взаимно независимых княжества. Дело не изменялось, а усложнялось, если в них сидели двоюродные братья. В то время как Мономаховичи все энергически защищали общее родовое дело, опираясь при этом на общность своих интересов с Киевом, северские князья делились на два семейства, которые по отношению к Киеву не сходились в воззрениях. Да и вполне естественно, что князья, сидевшие в Чернигове и сидевшие в Новгороде-Северском, должны были смотреть на это дело с различных точек зрения: у Чернигова были старые счеты с Киевом, а Новгород-Северск, пожалуй, как город Северской земли и мог иметь в них свою долю, но самостоятельно никаких столкновений с Киевом не имел после того, как сделался центром отдельного княжества. Вот почему у новгород-северских князей является нежелание путаться в дела Киевской области; вот почему они упорно отказываются от уделов, которые им давал Всеволод на той стороне Днепра. Этому нисколько не противоречит факт, что теперь Игорь Ольгович остался киевским князем: коль скоро принцип равноправности обоих родов был выдвинут, то необходимо было его защищать. Тот факт, что черниговское духовенство, стоявшее в зависимости от киевской митрополии, стало на стороне Ольговичей, объясняется сочувственным движением самого

Чернигова. Но дело в том, что с достижением цели Ольговичами семейство Давидовичей оставалось в тени и должно было играть второстепенную роль.

Несмотря на то что, сделавшись киевским князем, Игорь по их желанию отдал им многие города своей области389, Давидовичи не доверяли Ольговичам. К этому времени, как видно, у них явилась мысль отделаться от Ольговичей и собрать всю северянскую территорию в руки одного своего семейства. Они приняли выжидательное положение и, несмотря на данную присягу, не участвовали в битве у Киева. Когда Ольговичи были разбиты, Игорь попал в плен, они и тут не сразу обнаружили себя. Святослав Ольгович, прибежавши с небольшой дружиной в Чернигов, послал к ним спросить, держатся ли они данной клятвы. Давидовичи подтвердили ее. Тогда Святослав Ольгович оставил в Чернигове своего боярина, Костяжка, для сообщений с ними, а сам быстро явился в Курске, затем в Новгороде-Северском, собирая ополчения390.

Теперь черниговские князья решили действовать для осуществления централизации. Время было самое удобное: Игорь был в тюрьме, Святослава Ольговича можно было схватить… Но последнее не удалось. Сторонники Святослава Ольговича предупредили Костяжка об угрожающей опасности, и тот послал сказать Святославу: «Князь! Хотят тебя схватить; если братья и будут тебя звать, не езди к ним»391. Оставалось еще средство – объявить его изгоем и тогда захватить его область. Тут Давидовичи превзошли всякую меру эгоизма, пренебрегли всеми чувствами любви к своей области, к своему брату; у них не явилось даже сожаление к несчастному заключенному Игорю; они послали сказать Изяславу: «Игорь – враг, как тебе, так и нам, держи его покрепче!»392 Стремление к централизации задавило всякое другое чувство! В то же время они послали приказание Святославу, чтобы он отправлялся в Путивль, оставив Новгород-Северский, а когда он, отказываясь от всего, стал требовать только возвращения брата, Давидовичи обещали отдать ему всю прежнюю волость только с тем, чтобы он присягнул им и отказался от участия в судьбе брата393.

Находясь в безвыходном положении, Святослав Ольгович решился привлечь к своему делу Юрия Долгорукого. Он отправил к нему посольство с просьбой занять Киев, освободить Игоря, обещаясь быть ему помощником. Таким образом, он сразу отказывался от только что восстановленных прав своего рода на Киев и звал туда одного из Мономаховичей.

Пока Юрий собирался, Святославу приходилось отбиваться одному. К нему тотчас же явился один из рязанских князей, Владимир Святославич, затем пришел Иван Ростиславич Берладник. В то же время Святослав Ольгович послал к своим половецким дядьям, и они явились к нему с ополчением в 300 человек394.

Со своей стороны Давидовичи послали к Изяславу Мстиславичу звать его к себе на помощь против Ольговича. Изяслав Мстиславич послал им своего сына, Мстислава, и обещал помогать сам в случае надобности395.

Таким образом, и Давидовичи, и Мстиславичи, преследуя ближайшие цели, упускали из виду последствия. Первые, в видах своей централизационной политики призывая Мстиславичей, давали им возможность вмешиваться в дела своей земли и возвышали на последующее время авторитет киевского князя; вторые, помогая Давидовичам против общего врага Ольговича, не разгадывая цели Давидовичей, способствовали сами осуществлению их предприятия и создавали себе в будущем страшного врага в сплоченной Северской земле. Если ни того, ни другого не последовало, то причиной этому было то энергическое сопротивление отдельных городов и волостей Северской земли против централизации, которое и заставило Давидовичей отказаться от своего намерения. Можно даже смело сказать, что Чернигов, которому централизация должна была бы льстить, как главному городу земли, не сочувствовал ей вовсе. Это выразилось стремлением черниговцев в 1164 г. оставить у себя Олега Святославича, чем высказалось расположение к его отцу, а следовательно, и к его исторической деятельности.

Давидовичи с Мстиславом, с переяславцами и берендеями, двинулись к Новгороду-Северскому. Горожане решились защищать своего князя. Несмотря на численный перевес неприятеля, они отразили нападение на черниговские и курские ворота и сами сделали вылазку за город. Но враги сильно стеснили их и вогнали в ворота острога. Много пало с обеих сторон, но горожане все-таки отбили приступ. Враги отступили и послали захватить стада, принадлежащие Игорю и Святославу, и в соседние села, где пожгли жита и дворы396.

Целым рядом грабежей и опустошений союзники думали устрашить население и заставить его отступить от Святослава Ольговича. Виновниками всех этих бедствий являются главным образом Давидовичи. Несмотря, однако же, на это, города не хотели признавать их власти. Путивльцы, осажденные соединенными силами союзников, на предложение Давидовичей сдаться отвечали отказом и стойко защищали свой город. Когда же силы их окончательно истощились, путивльцы рассчитали, что выгоднее признать власть князя, находящегося далеко, чем подчиниться централизации, причем они ставили преграду планам Давидовичей: они сдались киевскому князю Изяславу. То же самое сделал Новгород-Северск, когда Святослав Ольгович, по совету своей дружины, оставил его и удалился в область вятичей для более удобного сообщения с Юрием397.

Между тем еще несколько ранее Святослав Ольгович решился послать к Давидовичам, указывал на разорения, нанесенные ими его уделу, обещал даже простить их и примириться, напоминая в конце клятву выручить Игоря398. Но Давидовичи оставили этот призыв без ответа. Тогда Святослав Ольгович решился снова обратиться к Юрию. На этот раз он двинулся399, так как в этом были его личные выгоды. Действительно, если бы Давидовичи успели захватить всю Северянскую область, то это повело бы к их усилению, чего Юрию как соседу нельзя было желать; притом тесный союз Давидовичей, при их усилении, с Изяславом Мстиславичем делался невыгодным и опасным для планов Юрия на юге.

Но и Мстиславичи нашли себе нового союзника. Как для суздальского князя был неприятен союз Давидовичей и Мстиславичей, так же точно, если не более, опасно было соединение Юрия со Святославом для рязанского князя. Киев был очень далеко от Рязани, и общих интересов между этими областями не было, чтобы рязанским князьям можно было опасаться Мстиславичей, и, наоборот, усиление Суздаля уже и тогда отзывалось невыгодно на территории и самостоятельности Рязани. При победе Мстиславичей рязанские князья могли надеяться на увеличение своей области за счет Суздальского княжества. Вот почему Ростислав Ярославич рязанский заключил союз с Мстиславичами и двинулся к границам Суздаля, лишь только Юрий отправился в Северскую землю. Эта диверсия была очень полезна Мстиславичам, потому что Юрий, узнав о движении Ростислава, должен был вернуться назад из Козельска, оставив Святославу Ольговичу только своего сына Ивана. Последний явился в Новгород-Северский еще до оставления его Святославом, но по незначительности приведенных сил не мог изменить его дела400.

Лишь только Святослав Ольгович двинулся в Карачев, Изяслав Давидович, взявши дружину своего брата и киевского князя, быстро погнался за ним через Севск и Болдыж. Когда он стал приближаться к Карачеву, Святославу Ольговичу дали знать об его приходе. Он послал половецкие разъезды, которые и привезли ему несколько человек берендеев. От них было узнано, что Изяслав Давидович явился против него налегке, даже без обоза, с 3000 человек. Тогда Святослав решил дать ему битву для спасения своего семейства и дружины. 16 января он напал на Изяслава и разбил его. Весь отряд Изяслава бежал назад. Беглецы встречались с войском остальных князей и примыкали к нему. В это время киевский князь расположился станом за Болдыжем, но, узнавши о неудаче Изяслава, быстро двинулся в область вятичей. Разбитый Изяслав Давидович явился к своим союзникам, с которыми участвовал в разграблении окрестностей Карачева.

Узнав чрез своих сторонников о приближении врагов, Святослав Ольгович бежал в область вятичей. Здесь он стал в Козельске401.

Между тем киевский князь, отвлекаемый делами своей области, оставил дело Давидовичей, заключив с ними договор, по которому все волости, принадлежащие Святославу Ольговичу, уступались Давидовичам, все имущество Игоря должно было перейти к киевскому князю, а имения Святослава должны быть разделены пополам402.

Но договор не имел никакой силы, пока Святослав имел возможность бороться. Всю Курскую область с Посемьем он уступил Юрию Долгорукому403 и таким образом выставлял его интересы против целей Давидовичей. Надежда последних теперь основывалась на поддержке вятичей, которых область всегда тянула к Черниговскому уделу. Но и здесь, несмотря на то что по городам были их посадники, ни один город не оказал сопротивления Святославу Ольговичу. Тогда Давидовичи решились обратиться с воззванием к вятичам: они собрали вече в Дедославле и убеждали их захватить Святослава и его дружину, убить его, а все его имущество взять себе: «Он враг и вам и нам», – говорили они вятичам. Интересен ответ вятичей, приводимый Татищевым. Хотя в таком виде, как он передал его в своей истории, придавать ему значения тождественности и нельзя, но смысл его все-таки остается. Вятичи отвечали, что для них все равно, будут ли ими владеть Давидовичи или Ольговичи: и те и другие их князья404. Но затем, когда в следующем (1147) году Святослав Ольгович явился в Дедославле, то из остальных городов вятичей посадники Давидовичей принуждены были бежать405. Между тем Святослав

Ольгович получал постоянно верные сведения о своих врагах. Его племянник, Святослав Всеволодович, находившийся на стороне Давидовичей, был послан ими в Карачев для наблюдения за своим дядей и в то же время вел сношения с последним, предупреждая его о движениях врагов. Узнав таким образом о намерении Давидовичей с Ростиславом смоленским напасть на него, Святослав отступил к границам Суздальской земли и думал с помощью Юрия двинуться отсюда на Давидовичей, но был остановлен болезнью и смертью своего союзника Ивана Юрьевича406.

Пока киевский князь был занят делами на юге, а брат его Ростислав действовал нерешительно, Святослав Ольгович постарался закрепить свой союз с Юрием. Князья несколько раз виделись между собою, дарили друг друга, вместе пировали. В то же время Ростислав и Андрей Юрьевичи двинулись к Рязани и заставили ее князя бежать совсем из своей области к половцам; Юрий напал на Новгородскую землю, взял Торжок и область по реке Мсте, а Святослав Ольгович разорял Смоленский удел407. Таким образом, с начала 1147 г. дела принимают совершенно другой оборот. Несмотря на то что Мстиславичам удалось еще в прошлом году переманить к себе Берладника с дружиной в самую критическую минуту для Святослава, дело от этого не изменилось. Еще на границе Суздальской земли к нему явились послы от его половецких дядей с вопросом: «Спрашиваем о твоем здоровье; а когда ты нам велишь с силою к тебе прийти?» Города вятичей сдавались ему один за другим. Сторонники давали верные известия о ходе дел в Северской земле. Лишь только он занял Подесенье, Мценск и Домагощь, города уже черниговской власти, к нему явились бродники и его дядья с половцами. Наконец, и Глеб Юрьевич вместе с Олегом Святославичем двинулся в Северскую землю408.

Тогда Давидовичи решились оставить свой прежний план, но задумали новое предприятие – примириться с Святославом Ольговичем, завлечь киевского князя в Черниговскую область, если можно, убить его и затем с помощью Ольговича вести борьбу с Юрием Суздальским за киевский стол. И вот они в одно время посылают к Святославу Ольговичу и к Изяславу Мстиславичу. Не объявляя первому своей цели, они просят его забыть все происшедшее, «стать за одинъ мужь», и возвращают ему волости и имущество409. А в Киев они посылают сказать: «Брат! Вот Ольгович занял нашу волость, вятичей. Пойдем на него! Если его прогоним, то пойдем на Юрия: или мир с ним заключим, или будем драться»410.

В то же время Святослав Всеволодович, находившийся в Киеве, выпросился в Чернигов. Вероятно, послы, явившиеся к Изяславу Мстиславичу, сообщили ему о заключении мира между северскими князьями и о плане Давидовичей. Лишь только Святослав Всеволодович возвратился в Чернигов, Давидовичи снова посылают в Киев и торопят Изяслава пойти на Ольговича.

Когда Изяслав Мстиславич стал просить у киевлян ополчений, то вече отвечало ему, что против Юрия, как Мономахова сына, драться не станет, и советовало ему не доверять Ольговичам411. Хотя в Чернигове в то время сидели Давидовичи, но «…у киевлян в глазах постоянно стояла фигура Олега Гореславича, почему они всех Святославичей называли Ольговичами»412. На Ольговичей они обещали идти хоть с детьми413. Но киевский князь, увлекшись, не послушал веча и приказал ему, если кто хочет, следовать за ним в Северскую землю.

Ставши недалеко от Чернигова, он послал своего боярина Глеба к Давидовичам. Тут открылся весь замысел черниговских князей. Давидовичи думали сначала выпутаться из неприятного положения разными уловками, но наконец выставили Изяславу, как причину мира со Святославом Ольговичем, свое желание освободить Игоря. Киевский князь отвечал на это возвращением договорных грамот.

Лишь только в Киев пришло известие о делах в Чернигове, киевляне поднялись все. Изяслав, отлично понимая их взгляды на черниговцев, еще более расшевелил их уверением, что черниговские князья не только хотели его убить, но и уничтожить их всех. Лучшего толчка для возбуждения было не нужно, и первой жертвой его сделался Игорь Ольгович. Несмотря на то что он еще раньше принял монашество и таким образом вовсе не был опасен, киевляне, указывая на опасность со стороны черниговской партии, схватили его во время самой обедни и после различных истязаний убили. Так скончался, говорит летопись, Игорь, князь, сын Олега, потому что он был верный поборник интересов своего отечества. Конечно, вполне правы были киевляне, обвиняя в его смерти черниговских князей414, но последние несут еще более ответственности за те бедствия, которым подверглась вслед за тем Северская земля. После смерти Игоря ожесточение с обеих сторон еще более усилилось и выразилось целым рядом опустошений с обеих сторон415.

Дело началось с Курска. Жители его объявили сидевшему у них Мстиславу, что против Юрия они драться не будут, и вслед за тем взяли к себе посадника от Глеба Юрьевича, которому еще раньше Святослав Ольгович уступил Курск с Посемьем416. Не так дешево отделались другие города. Любеч был сожжен Ростиславом, а окрестности его опустошены. Изяслав Давидович в свою очередь напал на Переяславское княжество и взял город Попаш, не успев захватить Выря и Вьяхани. Но дело разгорелось еще сильнее, когда Изяслав киевский и Ростислав смоленский соединились у урочища, Черной могилы. Черниговские князья уклонялись от битвы. Тогда началось бегство целых городов, менее укрепленных в более защищенные. Так во Всеволоже собралось население трех городов. Неприятели взяли его штурмом. Узнав об этом, население городов Уненежа, Белой Вежи, Бахмача бросилось к Чернигову, но на дороге было застигнуто врагами и взято в плен. Самые города были сожжены. Только глебльцы решились защищаться и стойко отбили все приступы многочисленных неприятелей. Эта защита Глебля остановила движение киевского князя: он отступил в Киев. Черниговские князья вслед за тем напали на Брагин417.

Насколько силы Северской земли были уже истощены, видно из того, что, когда Глеб Юрьевич был осажден Изяславом Мстиславичем в Остре, то черниговские князья не могли подать помощи, и он принужден был сдаться418. Хотя в следующем (1148) году на помощь явились рязанские князья, но все-таки до открытой битвы не дошло, и Изяслав Мстиславич, опустошив окрестности Чернигова, отошел к Любечу, откуда, боясь вскрытия рек, отступил к Киеву419.

Вследствие совершенного истощения сил своей области черниговские князья послали к Юрию Долгорукому, требовали помощи, указывая на разорение своих уделов, и угрожали заключить отдельный мир с киевским князем. На этот раз мнение старейших дружинников остановило суздальского князя, и вместе с тем чернигово-северские заключили мир с Киевом420.

Таким образом, попытка Давидовичей кончилась полной неудачей. Ее результатом кроме сильного опустошения Северской земли было отнятие Курской области в пользу суздальского князя и постоянная необходимость лавировать между двумя сильными соперниками на киевский стол – князем суздальским и Мстиславичами. Будучи поставлены между сильными центрами, Киевом и Суздалем, чернигово-северские князья должны были постоянно принимать участие в борьбе этих двух земель. Приставая к той или другой стороне, они иногда давали перевес, иногда уравнивали силы. Эта историческая необходимость ослабляла силы Северской земли, но вместе с тем при искусной политике могла служить и к ее усилению. На первое время и Святослав Ольгович и Давидовичи действовали одинаково, направляя свои усилия только к тому, чтобы оберегать свой удел от разорения. Это направление их политики сказалось уже в 1148 г., когда снова началась борьба между Юрием и Изяславом Мстиславичем. Они ограничиваются только тем, что, собрав войска, заняли область вятичей421 и таким образом соблюдали договор с киевским князем, не раздражая, однако ж, и Юрия. Но скоро

Давидовичи отделяются от Святослава Ольговича. Старое стремление к Киеву никак не покидало черниговских князей. Они теперь не упускают ни одного благоприятного случая вмешаться в киевские дела и захватить киевский стол, что как мы увидим, им и удается. Но если на ход дел Северской земли имело влияние это стремление, то не меньшую роль играло здесь и географическое положение Черниговского удела. Когда приходилось сталкиваться двум ветвям Мономахова рода, то дорога киевского князя против Юрия проходила прежде всего по Черниговскому уделу, чрез Подесенье и область вятичей, поэтому черниговскому князю представлялся неотлагательный и быстрый выбор, на чью сторону пристать. Оставалось хитрить и лавировать, что и исполнял в совершенстве Святослав Ольгович, а Давидовичи, только стремясь в Киев, не соблюдали осторожной политики своего двоюродного брата.

Когда в 1149 г. опять началась борьба между Мономаховичами, Святослав Ольгович, сообразив, что Юрий по дороге легко может явиться в его уделе и опустошить его, пристал к нему, выговоривши неприкосновенность своего владения422. Но на такой шаг Святослав решился не вдруг: задержавши присланных Давидовичами послов, он снесся с Юрием, чтобы узнать, действительно ли он думает идти к Киеву, заключил с ним договор и затем объявил послам, что он тогда только сохранит союз с Изяславом, если он возвратит ему награбленное имущество Игоря. Этим Святослав Ольгович заставил Юрия минуть его удел, догнав его уже на дороге к Переяславскому княжеству423. Когда после всяких взаимных опустошений Юрий овладел Киевом, то Святослав Ольгович получил обратно Курск с Посемьем, сверх того, Изяслав Давидович должен был ему уступить Сновскую тысячу, а Юрий дал еще города Клеческ, Слуцк и область дреговичей424. Между тем Черниговский удел поплатился за политику своих князей. Это обстоятельство, как видно, повело за собою разделение в самом семействе Давидовичей, хотя некоторое время все чернигово-северские князья действовали единодушно. Они помогают Юрию, когда его из Киева изгнал Изяслав Мстиславич425; Святослав Всеволодович участвует в походе на половцев426; но уже в 1151 г. мы видим Изяслава Давидовича на стороне Мстиславичей, в то время как брат его, Владимир, со Святославом Ольговичем помогают Юрию427. В этом нельзя не видеть чисто эгоистических целей старшего Давидовича в ущерб целой области и своему роду, потому что стремления Мстиславичей клонились далеко не в пользу северских князей. Взгляд их на значение рода Мономаховичей и на его отношение ко всей Русской земле шел совершенно в разрезе с правами и обычаями княжеских родов, установившимися на Руси. Когда после битвы у Днепра и переправы на киевскую сторону союзников Юрия последний вступил в переговоры со своим старшим братом, Вячеславом, сидевшим в Киеве, то этот Моно-махович преспокойно указывает на то, что Юрий может отправить Ольговичей восвояси, взять себе Курскую область и присоединить ее к Переяславскому княжеству, хотя она искони была волостью Святославичей428. В этом случае как нельзя лучше сказались убеждения Мономаховичей, что они имеют право распоряжаться Русской землей, игнорируя остальные княжеские роды. Ольговичи, конечно, восстали против заключения мира, и летописец объясняет это тем, что они «скоры на кровопролитье», но мы теперь взглянем на этот факт иначе.

В последовавшей затем битве у Рута союзники Юрия были разбиты наголову, и Владимир Давидович был убит. Изяслав Давидович сейчас же после битвы занял Чернигов, куда спешил и Святослав Ольгович, но «бе тяжекъ теломъ и трудилъся бе бежа», так что, достигши Остра, «не може ехати», а послал в Чернигов Святослава Всеволодовича. Когда последний явился к перевозу на Десне, то узнал, что Чернигов уже занят Изяславом Давидовичем. Он известил об этом своего дядю, и они оба бежали в Новгород-Северский429.

По-видимому, Святославу Ольговичу опять грозило изгойство, так как Изяслав Мстиславич при заключении мира с Юрием потребовал от него исключения из договора условия о положении Ольговича430. Юрий должен был пожертвовать своим союзником. Давидович, сидевший теперь в Чернигове, вероятно, не упустил бы случая сосредоточить власть в своих руках, но, к счастью для Святослава Ольговича, Юрий не хотел удаляться в Суздальский удел и заперся в Остре. В это время Ольгович и Всеволодович заключили союз и послали к Давидовичу в Чернигов просить о возвращении им Новгород-Северского удела с принадлежащими к нему областями. Ввиду не выяснившегося положения Юрия Давидович не решился затевать внутренней борьбы, и договор был заключен431. В силу его Святослав Ольгович послал даже вспомогательный отряд к союзникам, осаждавшим Юрия. Но лишь только последний оставил Остер и отправился в Суздаль, он принял его с большим почетом в Новгороде-Северском и снабдил

необходимым на дорогу432: простое гостеприимство не могло быть поставлено ему в вину и сохраняло для него хорошие отношения и с Юрием. Хотя он в критических обстоятельствах покинул своего союзника, но все-таки при новом столкновении в роде Мономаховичей для Святослава не представлялось выбора: все выгоды для его волости заключались в союзе с Юрием. Соединись он с Мстиславичами и Давидовичами, силы Юрия были бы подавлены, а затем Святославу пришлось бы одному иметь дело с властолюбием Давидовичей. Вот почему в 1152 г. мы снова видим его на стороне суздальского князя. Дело началось с того, что киевский князь и Давидовичи сожгли Остер, который принадлежал, как мы знаем, Юрию и служил ему наблюдательным пунктом над делами в южной Руси. Этим ослаблялось влияние суздальского князя на Киев, вследствие чего и последовал ряд новых усобиц. Но на этот раз новгород-северский князь попал еще в худшее положение, чем прежде. Потерпев неудачу под Черниговом, Юрий теперь направился в обратный путь чрез волость Святослава. Напрасно последний просил не оставлять его в таком затруднительном положении, указывая на убытки, понесенные его уделом, Юрий ограничился только тем, что оставил ему своего сына Василька с 50 человеками дружины. Надо было ждать вторжения Давидовичей с киевским князем в новгород-северский удел. В то же время половцы, возвращаясь из-под Чернигова, разграбили окрестности Путивля. Осенняя распутица отдалила беду, но лишь только реки стали, киевский князь со всеми союзниками явился под Новгородом-Северским. Несмотря на сильное сопротивление жителей, неприятели взяли острог. Разлитие ли рек (?), как говорит Ипатьевская летопись, или невозможность взять крепкий город, как говорит Никоновская, заставила киевского князя согласиться на мир433. Союзники отправились праздновать свои победы к Изяславу Давидовичу в Чернигов.

Вслед за этим в политике Изяслава Давидовича является неожиданный поворот: он и Святослав Ольгович съезжаются в Хоробре и уговариваются снова быть им «за одинъ мужь»434. Трудно объяснить этот факт. Как предположение можно сказать, что Изяслав Давидович был недоволен киевским князем за то, что он не оправдал его планов по отношению Новгород-Северского удела. Может быть, и истощение Черниговского удела способствовало этому. Неизвестно, долго ли бы продолжалось это согласие, если бы не изменились самые обстоятельства. Давидович по-прежнему остается в хороших отношениях с Изяславом Мстиславичем и даже участвует в его походе на галицкого князя435, в то время как Святослав Ольгович держится в стороне от киевских событий. Черниговский князь не оставлял стремлений к Киеву, и, лишь только в 1154 г. умер Изяслав Мстиславич, он сделал попытку захватить киевский стол436. Думая, что в Киеве начнутся неурядицы по поводу принятия нового князя, Изяслав Давидович вздумал ими воспользоваться и попал в довольно комическое положение. Он быстро отправился к Киеву. Лишь только он подъехал к перевозу на Днепре, старый Вячеслав, дядя умершего князя, послал его спросить: «Зачем ты сюда приехал, кто тебя звал? Ступай в Чернигов!» Пришлось Давидовичу уверять, что он только затем явился, чтобы поплакать над гробом Изяслава, и, не исполнив этого благого желания, отправиться назад, так как его в Киев не пустили437. Необходимо было поэтому держаться Святослава Ольговича, и они вместе уведомляют Юрия суздальского о смерти киевского князя438.

В Киев явился брат Изяслава Мстиславича, Ростислав, и Чернигову надо было ожидать нового нападения из Киева как следствие благих желаний Изяслава Давидовича. Но здесь произошел не менее комический факт. Чернигов осадили силы Ростислава и его племянника, Мстислава Изяславича. Несмотря на все уверения Давидовича, что он никаких планов против них не имел, союзники окружили город и требовали присяги, что он не будет вмешиваться в дела Киева. Но в это время явился на выручку Глеб Юрьевич с половцами и стал у Белоуса. Тогда осаждающие очутились в неловком положении. Ростислав начал просить у Давидовича мира и в тайных переговорах обещал ему Киев, даже Переяславль. Это дошло до Мстислава, и эти князья под стенами Чернигова передрались между собою и разбежались. Половцы захватили тогда очень много киевлян, попался к ним и Святослав Всеволодович. Изяслав Давидович и его жена выкупили на свой счет всех пленных киевлян и своего племянника и приказали не выдавать половцам тех, которые успели спастись в город439.

Оказав такое покровительство пленным киевлянам, Давидович сейчас же послал в Киев сказать: «Хочю к вамъ поехати»440. Положение Киева было в это время весьма незавидное. Никоновская летопись так нам рисует состояние западной стороны Днепра: «Тогда было очень тяжко христианам, и был большой плач и в Киеве, и в Переяславле, и в прочих городах, и не осталось тогда ни одного князя в Киеве и было у них большое “нестроение”»441. Это «велие нестроение» объясняется начавшеюся борьбой партий, и на этот раз черниговская, опираясь на близость Давидовича, на его услугу в отношении киевлян, одержала верх. Киевляне послали в критических обстоятельствах епископа каневского, Демьяна, просить Изяслава занять великокняжеский стол. Отправляясь в Киев, Изяслав Давидович отдал Святославу Чернигов442.

С этих пор вся Северская земля соединилась под властью дома Ольговичей (за исключением небольшого промежутка от 1155–1158 гг.), которые по способностям стояли выше Давидовичей и отличались гораздо большим пониманием фактов и пользы своего удела. Когда вслед за тем Юрий явился на юге и стал требовать себе Киева как своей отчины, Святослав Ольгович сейчас же уступил Чернигов снова Давидовичу, убеждая его только отказаться от борьбы за Киев443, потерявший в данное время всякое значение. По необходимости Давидович должен был уступить и снова сесть в Чернигове. Последствием было внешнее спокойствие и приобретение черниговским князем Корческа, новгород-северским – Мозыря444.

Но внутри Северской области не обошлось без волнений. Давидовичу, как видно, невозможно было покинуть своих старых централизационных стремлений, и в этом является самая рельефная черта, отличающая его от Ольговича. Последний старается жить в мире со своим племянником, Святославом Всеволодовичем, который владеет у него несколькими городами. Святослав Ольгович не допускает до борьбы внутри своего удела и старается помирить Юрия со своим племянником445, после того как он несколько времени стоял на стороне Мстиславичей. Святослав Ольгович не думает применять к нему права изгойства, и все наказание ограничивается только меной городов, Карачева, Сновска и Воротынска, на три других446. Совсем иные отношения мы видим у Давидовича с его племянником, Святославом Владимировичем. Изяслав держит его только в Березном и не дает ему Стародуба447, который принадлежал ему на основании порядка мены областей, что равносильно изгойству. Это обстоятельство и повело к внутренней усобице. Владимирович бежал из Березны во Вщиж, передался под покровительство Ростислава Смоленского и захватил все подесенские города у Изяслава Давидовича. Пришлось Северской земле снова испытать нашествие половцев, призванных черниговским князем для осады Вщижа448. Дело, как можно предполагать, кончилось миром, потому что далее мы встречаем Владимировича на стороне его дяди.

Однако во внешней политике Изяслав Давидович не отделялся некоторое время от Ольговича. Впрочем, черниговский князь задумывал иногда составить союз князей против Юрия Долгорукого, но встречал препятствие со стороны Ольговича и должен был поэтому оставлять свои замыслы449.

В 1158 г., в мае месяце, после хорошей попойки у одного из бояр, Юрий умер. 16 мая его схоронили, а 19-го Изяслав Давидович был уже в Киеве450. Сначала он не хотел отдавать Чернигова Святославу Ольговичу и оставил в нем с дружиной Святослава Владимировича, но зная, что ему не усидеть в Киеве без помощи новгород-северского князя, он принужден был уступить; после похода Ольговичей под Чернигов и съезда на реке Свини заключен был договор451, по которому, как видно, Святослав Ольгович получал Чернигов, Святослав Владимирович – Вщиж, а Святослав Всеволодович – Новгород-Северский, но область вятичей по-прежнему оставалась за Изяславом.

Овладев киевским столом благодаря удачному совпадению обстоятельств, удержаться на нем Изя-слав не имел способностей. Далеко уступая в хитрости Всеволоду Ольговичу, он не имел и никаких воинских дарований, между тем как всякий из них, завладев Киевом, попадал в одинаковое положение. Окруженные своими врагами, Мстиславичами, они должны были неизбежно позаботиться о захвате окрестных городов, и особенно важного Турова. В то время как Всеволод рядом удачных политических комбинаций умел достигать своих целей, Изяслав потерпел полную неудачу относительно Турова, не сумев даже обратить в свою пользу изъявление покорности туровского князя. Умея иногда найти главную нить, которая могла бы привести к задуманной цели, Изяслав не в состоянии был ею воспользоваться и проигрывал дело. Это как нельзя лучше сказалось в деле с галицким князем. Насколько важно было овладеть соседними пригородами, столько же необходимо было ослабить Галич, на который могли опираться Мстиславичи. Мы видели, что Всеволод Ольгович воспользовался для этого правом великого князя вступаться за изгоев и достиг возвышения своего значения, но не обезопасил себя на последующее время от новых вмешательств Галича в дела киевского князя. План, задуманный Изяславом Давидовичем, при своем выполнении мог иметь громадные последствия. Как видно, Изяслав начертил его себе еще раньше и, не оставляя мысли добиться киевского стола, стал подготовлять его исполнение, еще будучи в Чернигове.

В это время в Галиче происходила борьба двух партий – народной и боярской, овладевшей окончательно князем. Вся сила находилась в руках последней, и земщина была подавлена. Но она не раз старалась скинуть с себя гнет аристократии и призвать к себе Ивана Ростиславича Берладника. Галицкий князь пытался различными способами овладеть этою энергическою личностью, но неудачно. В 1157 г. Берладника уже скованного привезли из Суздаля в Киев, и Юрий хотел отдать его своему зятю, галицкому князю, но был остановлен протестом всего киевского духовенства. Однако же он не отпустил его на волю, а в оковах отправил обратно в Суздаль. Изяслав Давидович, наблюдавший из Чернигова за Киевом, послал своих людей; они захватили Берладника на дороге и привезли в Чернигов452.

Теперь у черниговского князя было страшное оружие против Галича. Но Изяслав не остановился на этом: он задумал стать на стороне народной партии в Галиче, для чего завел с нею сношения453, посадить там Берладника и таким образом связать судьбу этого княжества с домом Святославичей. В Галиче отлично поняли угрожающую опасность; галицкий князь умел соединить почти всех русских князей около себя, и послы их явились в Киев с требованием выдачи Берладника. Несмотря на коалицию, Изяслав Давидович имел мужество отказать им. Вслед за тем в Галиче началось междоусобие. Тогда союзники решили силою принудить Изяслава к выполнению их требования. Но последний также не выпускал их из виду. Он послал к Святославу

Ольговичу в Чернигов, обещал Чичерск и Мозырь, требуя помощи на случай нападения. Все князья дома Святослава съехались в Лутаве, три дня пировали и дарили друг друга. Вслед за тем Изяслав Давидович, как бы ничего не зная о замыслах галицкого князя, посылает к нему извещение о своих хороших отношениях с братьями. Эта уловка подействовала: союзники остановились. Удачно избежав опасности, Изяслав не сумел провести дело дальше. Не приобретши еще в Киевской области ни одного пункта, не постаравшись расстроить союза князей, он в том же году начинает войну с Галичем из-за Берладника. Все представления Святослава Ольговича, чтобы он оставил свое предприятие, кончились тем, что Изяслав пригрозил прогнать его снова в Новгород-Северский и двинулся в поход без него454. Этим воспользовались Мстиславичи и киевляне. Первые двинулись на Изяслава, вторые изменили ему в решительную минуту. Он принужден был бежать в область вятичей455.

Святослав Ольгович не пустил его в Чернигов, и таким образом к Изяславу как будто был применен закон изгойства. Этим, как можно предполагать, черниговский князь думал оградить Северскую землю от нового вторжения Мстиславичей, что необходимо должно было произойти, если бы Изяслав снова сел в Чернигове. Но, оберегая свой удел с этой стороны, Святослав Ольгович поднял в ней внутреннее междоусобие, которое продолжалось от 1159 до 1162 г. В это время и Святослав и Изяслав показали огромную энергию. Первый, заключив мирный договор с киевским князем в Моровске, энергически принялся за борьбу против Давидовичей. Он побил половцев у Путивля, несколько раз оборонял Чернигов против Изяслава и заставил его племянника признать свою власть, оставивши, однако, за ним его удел456. После этого Изяславу Давидовичу оставалось только ограничиться областью вятичей и отказаться от Чернигова, но неожиданно дела приняли другой оборот.

Как можно предполагать, черниговцы были недовольны дружественными отношениями своего князя с Мстиславичами; плохо приходилось, вероятно, и черниговской партии в Киеве, и вот начинаются сношения между Киевом, Черниговом и Изяславом Давидовичем. Результатом их была целая интрига, искусно выполненная боярами. В это время Ростислав киевский пригласил к себе сына Святослава, Олега, для закрепления дружественных отношений между Черниговом и Киевом. Лишь только молодой Святославич приехал в Киев, к нему явился один из бояр, служивших у Ростислава, и предупредил его под тайной, что его хотят схватить. Олег Святославич сейчас же, под предлогом болезни матери, отпросился у Ростислава в Чернигов. Не сказав ничего своему отцу, Олег стал проситься у него в Курск. На дороге его уже ждали бояре Изяслава Давидовича и стали его убеждать: «А хорошо ли это, князь, что тебя хотели схватить в Киеве, а Чернигов уже отдают под твоим отцом другому; и ты, и отец твой поэтому свободны от заключенного договора». Вслед за этим Олег Святославич и Святослав Всеволодович соединились с Изяславом Давидовичем. Когда об этом узнал Святослав Ольгович и стал жаловаться своим боярам, они отвечали ему: «Удивительное дело, что ты жалуешься на племянника и Олега, а о своей жизни не заботишься; а это уже тебе не ложь, что Роман Ростиславич посылал своего попа к Изяславу, говоря: “дает тебе отец Чернигов, будь со мною в ладу”, а сам (Ростислав) еще сына твоего хотел схватить в Киеве; а ты, князь, и волость свою разорил, держась Ростислава, а он тебе лениво помогает»457. Аргументы были очень сильны: из них было видно, что черниговцы недовольны за внутренний разлад; племянник и сын были уже на стороне Изяслава; надо было опасаться, чтобы черниговцы не приняли Изяслава сами. Святослав Ольгович заключил договор с Изяславом и позволил курскому и новгород-северскому князьям помогать ему.

Изяслав Давидович нанял половцев и со своими союзниками снова овладел Киевом после жаркой битвы. Ростислав бежал в Белгород, и этому небольшому городку пришлось положить конец всем предприятиям Изяслава.

Для привлечения к себе киевлян Изяслав Давидович отпустил всех пленных и затем двинулся к Белгороду, но не имел никакого успеха. В это время Святослав Ольгович присылал к нему, убеждая отступить за Днепр, но Изяслав отказался, говоря, что ему лучше умереть здесь, чем скитаться без места458. Между тем против него составился союз из всех Мстиславичей и галицкого князя. Союзники двинулись к Белгороду. Изяслав бежал, но был настигнут торками и убит 6 марта. Мстислав отправил его тело в Чернигов, где оно было погребено в Борисо-Глебском соборе459.

Недолго после прокняжил и Святослав Ольгович. Последнее время он заключил мир с Ростиславом и посылал своих младших князей к нему на помощь. Он умер 15 февраля 1164 г.460

Глава IX Святослав Всеволодович (1164–1194)

Весь прошедший период истории Северской земли прошел, как мы видели, в борьбе Святославичей за обычное право княжеского рода, по которому Русь принадлежала не одному какому-нибудь княжескому семейству, но всем князьям этого рода. Представителем Руси был Киев, а следовательно, и борьба переносилась на завладение этим городом. До времени Мономаха этот принцип строго соблюдался, но с того времени, как он занял киевский стол, право владеть Киевом, а следовательно, гегемонию над всеми другими линиями князей присваивает себе сначала он сам, а потом его дети. Наконец, Мстиславичи стараются поставить тот принцип, что Киев есть их вотчина. Другая княжеская семья, Святославичей, понятно, не могла уступить и позволить Мономаховичам унизить себя и прямо высказывает, что и Святославичи – ни венгры, ни ляхи, а такие же русские князья, которые имеют одинаковые права с Мономаховичами. В бесплодной борьбе за Киев ослабла окончательно Северская земля. И вот среди Святославичей являются князья, которые указывают на бесполезность этой борьбы, на необходимость усиления своей области внутренним спокойствием, в то время как другая половина их продолжает эту борьбу и оканчивает исчезновением семейства Давидовичей. Теперь, когда вся Северская земля сгруппировалась в одних руках Ольговичей, можно было ожидать, что они откажутся от стремлений в Киев, но оставить их было уже невозможно. Руси угрожал новый принцип, зародившийся на севере, в области князей суздальских, принцип, начало которого мы видим в стремлениях Мономаха, принцип единовластия, в силу которого суздальские князья стараются забрать в свои руки власть над всей Русью и сделать остальных князей не более как подручниками, слугами великого князя суздальского. С этим направлением и приходится теперь вести борьбу южным князьям, и, надо сказать, они ведут ее крайне неискусно, с совершенным непониманием своих интересов. Вместо того чтобы забыть распри за киевский стол, т. е. восстановить старое княжеское право, которого справедливо добивались Ольговичи, и таким образом соединиться против нового направления, Мстиславичи выставляют еще сильнее принцип главенства Мстиславовой семьи и тем отдаляют Ольговичей от себя. Отсюда оба семейства, Ольговичей и Мстиславичей, стараются вести борьбу с новым началом отдельно. Ольговичи, как ратовавшие все время за неприкосновенность княжеского права, должны были явиться самыми первыми его защитниками, но они, по необходимости, защищали и другой принцип, которого представителями были преимущественно пред прочими князьями, принцип старого, удельно-вечевого устройства. Нам придется теперь несколько остановиться в изложении истории Северской земли и сказать несколько слов о тех отношениях, в каких стояли в ней три начала древнерусской государственной жизни – князь, вече и дружина.

Наши источники дают нам возможность только начертить вкратце картину этих отношений, но никак не полный очерк. Летописи крайне несостоятельны с этой стороны, а грамот или других каких-нибудь документов до нас не дошло. Поэтому только необходимость разъяснить себе последующий ход фактов заставляет нас остановиться на положении князя, веча и дружины в Северской земле.

С княжеской властью здесь, как и в других областях, неразлучны были прерогативы суда, начальствования над войском и сбора дани в различных ее видах. Вначале, когда Северская земля была подчинена киевским князьям, эти права князя соблюдались во всей их полноте; но после ее обособления с первого же времени князья начинают нуждаться в опоре земства, так как вести борьбу с своими врагами, киевскими князьями, собственными своими силами они не могли. Поэтому князья должны были делать уступки земству и сообразовать свои планы с его желанием. Собственных средств князья не имели, потому что не владели земельною собственностью, хотя движимое имущество должно было быть уже в силу того, что могло скопляться благодаря дани. Те села, которыми владели князья, вовсе не указывают на земельное владение. Эти села, поля и пастбища давались князьям на кормление, точно так же, как в Новгороде. С этою же целью давались целые города. Так, городом княгини черниговской был Обловь461, причем жена князя, сидевшего в Чернигове, получила с него дань. Когда Игорь сидел в Новгороде-Северском, он пользовался доходами с известных сел; затем ими пользовался брат его Святослав, по переходе которого на черниговский стол владение ими перешло к Святославу Всеволодовичу.

Доходами с этих имений и дани князья содержали дружину. Люди, служившие в ней, употреблялись как посланники, при других князьях как посадники князей по городам. Так, мы видим Костяжка, боярина Святослава Ольговича, послом у Изяславичей в Чернигове. У него же в дружине находим 90-летнего старика, Петра Ильича462, который служил еще его отцу и потому, по опытности, был близким его советником. Дружина составляла ближайший совет князя. Так Святослав Ольгович обращается за советом к своим мужам в критических обстоятельствах, во время осады Новгорода-Северского. Основываясь на их мнении, он посылает к Давидовичам посла и отступает в область вятичей463. Тот же факт можно видеть в намеке летописи, упрекающей Олега Святославича за то, что он не поехал на суд в Киев464. Во время войны дружина составляла ядро, около которого группировались земские ополчения.

Сила веча в Северской земле была велика. Мы видели, что города защищают своих князей: стародубцы защищают Олега Святославича, новгород-северцы – его сына, путивльцы, куряне борются за его интересы. Но при этом нужно заметить, что в данное время интересы веча совпадали с княжескими: они боролись против централизации Давидовичей. Вече все-таки впереди ставило пользу свою, своего города, что видно из политики этих же городов. Когда князь предпринимал что-нибудь в ущерб родной области, вече отказывало ему в поддержке и не давало ополчений. Так, черниговцы приказали Всеволоду Ольговичу мириться с киевским князем. Что сбор ополчений зависел от веча, видно еще и из того, что Давидовичи, не имея сил сладить с Ольговичем своими дружинами и желая усилить себя, собирают вече в Дедославле и просят его поднять вятичей. Чем далее, тем более права веча должны были расширяться. Постоянная необходимость для князей опираться на его силу заставляла их уступать его требованиям. Уже в самый начальный период нашей истории мы видим, что тмутараканцы принимают к себе различных князей по своей воле и, наконец, шлют к Святославу Ярославичу за его сыном. Черниговцы принимают Всеволода Ольговича и помогают ему сесть у себя. Стародубцы, как будет видно далее, зовут к себе Олега Святославича. Муромцы выгоняют от себя посадников Олега Святославича и принимают князем Изяслава Владимировича. И князья, стараясь противодействовать этому праву, не помышляют, однако, об его уничтожении. По ту сторону Днепра развитие веча было тоже не менее сильно, но отношение князей к нему было совсем иное. Там мы видим постоянное передвижение князей из одной области в другую, следовательно, интересы, соблюдаемые ими, были только личными интересами. В другом положении были князья Северской земли: каких бы волостей они ни искали, они опирались на ополчения своей области; какие бы поражения ни терпели, они бежали опять в свои города, в свои волости и находили в них защиту. Везде летописные известия говорят, что князей защищали горожане, а не их дружина. Северская земля неотъемлемо принадлежала только Святославичам. Вот почему и на севере, в Великом Новгороде, они являются представителями земства и ведут борьбу с боярской партией. По Мстиславичам сожалеют только бояре, люди богатые, а черниговские князья дают льготу всем бедным людям не платить дани пять лет465. В Полоцке они также умеют привлечь на свою сторону вече и находят потом в этой области себе поддержку466.

Таким образом, князья Северской земли являлись представителями не только исконного княжеского права, но и вечевого устройства, столь дорогого для Руси. Если Мстиславичи были защитниками личных прав князей, то Святославичи должны были бороться за весь удельно-вечевой строй.

Но этот же, сильно развившийся удельновечевой порядок в Северской земле не давал возможности бороться против нового начала, зародившегося на севере. Для этого надо было более сосредоточения власти в руках одного, чего бы не допустили ни города, ни опирающиеся на них другие князья. Между тем на севере князь стоял с самого начала в другой обстановке. «Там была почва новая, девственная, на которой новый порядок вещей мог приняться легче: здесь не было укорененных старых преданий об единстве княжеского рода. В этой суровой и редко населенной стране находился только один древний город: то был Ростов… Скоро начали около него возникать города новые»467, которые строились самими князьями, заселялись ими, поэтому становились с ними в тесную связь, находились в полной их власти. Опираясь на эти новые города, обязанные ему своим существованием, не имевшие старых вечевых преданий, князь суздальский мог легко уничтожить весь старый порядок. «Андрей (Боголюбский) выгнал племянников от старшего брата, Ростислава, наконец, выгнал старых отцовских бояр, мужей отца своего передних. Он это сделал, говорит летопись, желая быть самовластцем во всей суздальской земле»468. Ничего подобного не могли сделать князья Северской земли. Мы видели уже, чем кончилась попытка Давидовичей. Да и сами князья сжились вполне с удельно-вечевым строем, а в период, описываемый нами, когда на севере явилось новое направление, этот старый порядок стал для них защитником их личных прав.

Но бороться силами одной своей области против суздальских князей северские князья не могли вследствие ее раздробленности. Чтобы иметь одинаковую силу с Суздалем, необходимо было сосредоточить в своих руках как можно более областей на юге и стать во главе их. Это, возможно, было только для того, кто владел Киевом. Отсюда и для Мстиславичей и для Ольговичей является потребность захватить киевский стол. Таким-то образом стремления в Киеве стали для Ольговичей историческою необходимостью. Вследствие личных планов Мстиславичей, не хотевших признать исконных прав Ольговичей, борьба с Суздалем осложнилась борьбой за Киев. Но силы как Мстиславичей, так и Ольговичей были почти равны, поэтому и те и другие стараются присоединить к себе Галич. И вот борьбой против нового направления, стремлением захватить Галич и Киев, характеризуется период княжения Святослава Всеволодовича и всей остальной истории Северской земли до подчинения ее Литве.

Но, несмотря теперь на необходимость завладеть Киевом, черниговцы тотчас после смерти Святослава Ольговича выказывают желание не вмешиваться в дела другой стороны Днепра. Это выразилось тем, что они стараются посадить у себя Олега, сына умершего князя, которого политика состояла в охранении только своей области, хотя черниговский стол по праву старшинства принадлежал Святославу Всеволодовичу. Бояре умершего князя, его вдова и епископ отправились в Курск к Олегу, предлагая ему скорее приехать в Чернигов, указывая на то, что Святослав Всеволодович неладно жил с его отцом. Все бояре и епископ целовали крест у Св. Спаса, что они не известят Святослава Всеволодовича. Но, как видно, духовенство могло более ожидать для себя от последнего, что отчасти и оправдалось впоследствии, чем от Олега Святославича, которого и отец, и дед относились к религии равнодушно. Епископ поцеловал крест, в то же время послал к Святославу Всеволодовичу, извещая его о черниговских делах и приглашая ехать как можно скорее. Но Олег явился в Чернигов раньше Святослава. Последний, получив епископскую грамоту, быстро послал своего сына в Гомель и посадников по городам Черниговской волости, двинулся к Чернигову. Узнав, что там Олег, Святослав начал с ним переговоры, следствием которых была уступка ему Чернигова, а Олег взял себе Новгород-Северский. Но все-таки без внутренних смут не обошлось. В договор было включено условие, что Святослав Всеволодович наделит также братьев Олега, Игоря и Всеволода, но новый черниговский князь наследовал от своего отца, Всеволода Ольговича, всю его тактику и потому об исполнении договора не позаботился. Вследствие этого, когда во Вщиже умер Святослав Владимирович, последний из семейства Давидовичей, Олег потребовал этот город себе, но черниговский князь отдал его своему сыну, а в Стародуб посадил своего брата, Ярослава Всеволодовича. Но стародубцы, по примеру Чернигова, также более желали иметь князем Олега и послали звать его к себе. Тогда Ярослав Всеволодович быстро занял Стародуб своим гарнизоном и таким образом уничтожил для стародубцев возможность передаться Олегу469. Началось междоусобие, благодаря которому Мстиславичи опять имели возможность вмешаться в дела Северской земли. Ростислав, князь киевский, приказывает Святославу дать волости братьям Олега, но черниговский князь сумел, как видно, не придать значения этому приказанию и двинулся на Олега к Новгороду-Северскому. Тогда Ростислав принял на себя только посредничество. Дело уладилось тем скорее, что Олег в это время был болен и не мог силой отстаивать свои интересы: он получил от Святослава четыре города, и противники помирились470.

Но, несмотря на это, в период до 1170 г. Северская земля наслаждалась спокойствием. Между ее князьями и Киевом был мир. Это объясняется вначале родственными отношениями Олега Святославича и Ростислава, вследствие чего черниговскому князю неудобно было действовать: он по уму стоял гораздо выше Давидовичей; во-вторых, тем, что не было удобного случая вмешаться в киевские дела, такого случая, который бы заставил соединиться всех Ольговичей. Действительно, на последующее время мы видим у них полное единодушие и готовность служить планам Святослава Всеволодовича. В это время северские князья сами ведут удачно борьбу с половцами и участвуют в походах Мстислава471.

Но уже с 1170 г. дела принимают другой оборот472. Суздальский князь в этом году делает первую попытку для распространения своего влияния на дела южной Руси. Он посылает своего сына Мстислава взять Киев. Ольговичи, желая с себя скинуть «хождение в воле Мстиславичей», пристают к нему. Но замечателен тот факт, что Святослав Всеволодович сам лично не участвует в походе, не желая быть под начальством Андрея и сохраняя тем достоинство самостоятельного князя, а посылает младших князей, Олега и Игоря, давши им и черниговское ополчение473.

8 марта 1170 г. Киев был взят союзниками, а Мстислав Изяславич бежал во Владимир474. Пришлось теперь «матери городов русских» поплатиться за всю свою прежнюю политику: суздальцы, смоляне, черниговцы, новгородсеверцы выместили тут свою долголетнюю, накопившуюся злобу. «Два дня грабили город, и Подол и гору, и монастыри и св. Софию и Десятинную Богородицу, и не было помилования никому ни откуда; церкви жгли; одних убивали, других вязали; жен вели в плен, силою отлучали от мужей; младенцы плакали, глядя на своих матерей; все церкви были ограблены; все имущество забрали; ограбили в церквах и книги, и иконы, и ризы и колокола все, и все святыни захватили, и Печерский монастырь зажгли». Такую картину рисует нам летописец, наивно прибавляя, что все это случилось «трехъ ради нашихъ»475.

Но Андрей, князь суздальский, не сел в Киеве, а оставил там своего младшего брата, Глеба, и начал заправлять делами Руси, стараясь подчинить себе всех князей. Ольговичи пока еще ничего не предпринимают против Суздаля; напротив, они поддерживают его для унижения Мстиславичей, и при вторичном походе к Киеву в 1174 г. Святослав Всеволодович уже играет на юге роль старейшего князя, причем под его властью находится двадцать князей; он распоряжается даже суздальскими ополчениями, раздавая приказания братьям Андрея Боголюбского476.

Если, добиваясь первенства на юге, черниговский князь содействовал все же выполнению планов Андрея, хотя бы даже как союзник, и тем увеличивал его силу, то такая политика была необходима и могла привести все-таки к цели.

Сейчас же после этого похода Святослав Всеволодович делает попытку овладеть Киевом. В это время там сел Ярослав Изяславич. Черниговский князь, на основании раньше заключенного с ним договора, требует, чтобы ему была дана какая-нибудь волость на правой стороне Днепра. Здесь окончательно был высказан принцип отчинности Киева в семействе Мстиставичей. «Чему тобе наша отчина? тобе си сторона не надобе», – говорил Ярослав. На это Святослав Всеволодович отвечал: «Я не угринъ, ни ляхъ, но одиного деда есмы внуцы, а колко тобе до него, толко и мне», – и двинулся к Киеву. Ярослав бежал.

Но на этот раз прочно утвердиться на киевском столе черниговскому князю не удалось, потому что внутри Северской земли началось снова междоусобие, хотя, как можно полагать, киевляне сами содействовали Святославу. Когда Ярослав явился в Киев, то прямо обвинил киевлян, что они неожиданно подвели на него черниговского князя. Он ограбил всех киевлян, игуменов, и монахов, и купцов, чтобы выкупить свою жену и детей, захваченных Святославом477. Как можно предполагать, внутренняя усобица началась опять из-за уделов; Олег Святославич напал на Черниговскую волость, но дело на этот раз кончилось только опустошением его собственной области478. Как видно, в этих событиях не последнюю роль играли стародубцы. В 1175 г. мы снова видим Олега нападающим на Стародуб в союзе с Ярославом киевским и сыном Ростислава479. Однако союзники, сожегши Лутаву и Моровск, заключили отдельный договор с черниговским князем. Тогда Святослав Всеволодович двинулся к Новгороду-Северскому и заставил Олега просить мира. Как видно, новгородсеверцы неохотно помогали своему князю и при первой же стычке сдались Святославу480. Это было последним актом внутренней борьбы в Северской земле. Затем мы видим общее усилие Ольговичей бороться за свои интересы.

Уже в 1176 г., после смерти Андрея Боголюбского, черниговский князь не упустил удобного случая показать свое старейшинство в Русской земле. В Суздале начались междоусобия. Братья Андрея, Всеволод и Михалка, жили в Чернигове. Святослав Всеволодович берет на себя восстановление их прав в Суздале. Он посылает с ними черниговское ополчение под начальством своего сына Владимира. Этим кроме поднятия своего авторитета он достигал еще и ослабления Рязани, князья которой уже были приглашены суздальцами. А у черниговских князей были счеты с рязанскими за пограничные волости. Посадив Всеволода и Михалку в Суздале,

Владимир возвратился к отцу, а Олег Святославич был отправлен проводить в Москву жен Всеволода и Михалки. На возвратном пути он захватил Свирельск, отнятый рязанскими князьями у Северской земли во время последних смут. Рязанский князь Глеб послал против него своего племянника. Олег у Свирельска разбил его и взял многих в плен. Сам князь едва успел бежать481.

Распространив свое влияние на Суздальскую землю, Святослав Всеволодович ожидал только благоприятного случая для вмешательства в киевские дела. Здесь он повел дело, прикрывшись общерусскими интересами. В 1177 г. половцы напали на пределы Киевской области и благодаря оплошности одного из князей, Давида, разбили русские ополчения, ограбили и опустошили пограничные местности. Все северские князья зорко следили за Киевом. Услышав об этом поражении киевских князей, «Ольговичи, Всеволодич Святослав, обрадовашася», – говорит летописец. Черниговский князь как старейший в Русской земле быстро двинулся к Киеву и потребовал у сидевшего там Романа суда над Давидом, виновником несчастия Киевской области, заявляя при этом, что личных целей он не имеет, а заботится только об интересах Руси. Роман отказался исполнить требование Святослава. Тогда он послал за Днепр Олега и Ярослава. В то же время он приказал своему зятю, князю дорогобужскому, оставить Романа и напасть на Киев. Роман бежал. Святослав стал у Вятичева. К нему явились киевляне, извещая, что Роман ушел в Белгород. 20 июля 1177 г. Святослав Всеволодович вошел в Киев. Хотя Ростиславичам и удалось еще раз изгнать его, но они поняли, что собственными силами им с черниговским князем не справиться, и потому добровольно уступили ему Киев. Роман отправился в Смоленск482.

Между тем в Суздальской земле борьба не прекращалась. Против Всеволода ведут борьбу его племянники от брата Ростислава. Рязанские князья становятся на стороне последних. Не желая терять влияния на ход северных дел, Святослав Всеволодович ведет двойную игру. Он посылает двух своих сыновей, Олега и Владимира, на помощь Всеволоду, но в то же время старается и его держать в руках. С этой целью, когда племянники и Глеб рязанский попались в плен Всеволоду и были заключены в тюрьму, Святослав становится на их сторону и посылает епископа черниговского, Порфирия, просить у суздальского князя освобождения Глеба, рассчитывая, что он будет искать убежища у него на юге и даст, таким образом, грозное оружие против суздальского князя. Но Всеволод Юрьевич, должно быть, понял, в чем дело, и, продержав послов два года, отпустил без успеха483. Затем политика Всеволода пошла по дороге, намеченной уже Андреем Боголюбским, и вскоре влияние суздальского князя еще с большей силой начинает распространяться на южную Русь. Святослав начинает энергическую борьбу с Всеволодом; хотя наружно князья сохраняют между собою хорошие отношения, и Всеволод выдает даже за Владимира Святославича свою племянницу, дочь умершего князя, Михалки484.

В 1180 г. Святослав Всеволодович собрал всех князей Северской земли на совещание. Съехались Игорь, Всеволод и Ярослав485. В это время давление суздальского князя стал испытывать Новгород Великий486. Рязани грозила потеря самостоятельности. Мы не ошибемся поэтому, если предположим, что предметом совещания были северные дела. Следствием его было сношение с рязанским князем, Романом, которому Святослав Всеволодович приходился тестем. Черниговский князь советует ему для усиления своей земли сосредоточить власть в своих руках, обещая помогать. Совет был выполнен, и выгнанные князья вмешивают в это дело Всеволода, признавая над собой его власть, называя его своим господином. Всеволод двинулся на Романа. Святослав послал в Рязань своего сына, Глеба. При первой же стычке рязанцы были побиты, а Глеб Святославич был взят в плен в Коломне. Всеволод заковал его и отправил во Владимир487. Такое нарушение княжеских прав вызвало сильное негодование в Северской земле.

Между тем еще до этого похода, в начале 1180 г., теснимые Суздалем новгородцы послали в Чернигов просить сына Святослава к себе на княжение488. Таким образом, черниговский князь мог теперь действовать на Суздаль с двух сторон. Лишь только он узнал о плене сына, то сейчас же хотел двинуться на Всеволода и поставить его между двух огней, но, вспомнив о Ростиславичах, остановился. «Мстил бы я Всеволоду, вскричал он, да нельзя: Ростиславичи! Они мне во всем вредят в Русской земле»489. Надо было обезопасить себя с этой стороны. Святослав решил захватить смоленского князя, Давида Ростиславича, выгнать из Русской земли Рюрика и сосредоточить все их области в своих руках. Обстоятельства, по-видимому, ему благоприятствовали. В это время он был на охоте, на черниговской стороне Днепра, а Давид ездил по реке. Не посоветовавшись с своими боярами, а сказав только жене и Кочкарю, своему любимцу, он напал на Давида. Предприятие не удалось. Давид успел бежать. После этого оставаться в Киеве было уже невозможно. Святослав отправился в Чернигов и собрал северских князей на совещание, куда сделать нападение: на Смоленск или на Киев? Со стороны князей высказалась полная готовность помогать планам Святослава; она выразилась в простодушных словах Игоря: «Батюшка, хороша была тишина, но если она теперь не годится, то дай Бог нам только, чтобы ты был здоров»490.

Между тем в Киеве составился целый союз против Ольговичей. Кроме Ростиславичей в нем принял участие и галицкий князь, Ярослав. Интересы его неразрывно были связаны с ослаблением северских князей. Мы уже видели, что они два раза вмешивались в дела Галича и притом становились всегда на стороне Берладника, которого призывала народная партия. Поэтому князь Галича всегда должен был опасаться их силы, тем более что сын Берладника491 был жив и земство еще не совсем было подавлено в Галиче. Но на этот раз союз не принес пользы. Святослав решился прежде всего остановить развивавшееся самовластие суздальского князя и освободить сына. Собрав князей Северской земли, он говорил: «Я старее Ярослава492, а ты, Игорь, старее Всеволода!493 А теперь я остался вам вместо отца. Велю тебе, Игорь, с Ярославом494 остаться здесь и охранять Чернигов и всю волость, а я пойду на Всеволода к Суздалю и возьму сына своего. Как нас Бог с Всеволодом рассудит!»495 Часть ополчений осталась в Северской земле, а с другой половиной князь черниговский двинулся в Суздальскую область. На дороге к нему присоединился с новгородским ополчением сын его, Владимир. Всеволод вышел против него с силами Суздальской и Рязанской земель. Противники встретились на берегах речки В лены. Суздальцы окопались, закрылись засеками. Всеволод, этот прототип московских князей, не решался нападать, а ждал и сберегал свои силы. Менее жалея рязанские дружины, он им приказал напасть на обоз Святослава. Сначала дело шло успешно для рязанцев: они ворвались в обоз и смяли охранявшие его дружины, но быстро явился знаменитый буй-тур Всеволод с своими курянами и сильно побил рязанцев. После этого Святослав Всеволодович послал к суздальскому князю своего священника с другими послами. Он указывал на все то, что было им сделано хорошего для Всеволода, и просил в конце отступить несколько от берега, чтобы можно было перейти его войскам, или предлагал, что он сам отодвинется, и пусть Всеволод перейдет на его сторону, чтобы решить спор оружием. Но и это рыцарское предложение осталось без ответа, а послы не рыцарски были схвачены и отправлены, как пленники, во Владимир. Долго еще стояли враги. Наступила оттепель. Поэтому Святослав Всеволодович быстро двинулся назад. Тогда суздальский князь приказал его преследовать.

Отпустив Олега и Всеволода в Северскую землю, Святослав с Владимиром отправился в Новгород. Новгородцы приняли его с большим почетом и одарили496.

Между тем началась борьба с Ростиславичами. Северские князья находят себе поддержку в Полоцкой земле, сопредельной со Смоленским уделом.

Мы видели еще раньше, что Всеволод Ольгович породнился с полоцким князем, Глебом Всеславичем. Теперь его внуки становятся на сторону Ольговичей. Кроме того, другая линия полоцких князей была в родственных связях с Ростиславичами рязанскими497, а следовательно, во враждебных отношениях ко всему роду Мономаховичей. Таким образом, на сторону северских князей стали Глебовичи и Васильковичи. Но постоянный враг их, сын Рогволода, князь друцкий, присоединился к смоленским князьям498. Надо было уничтожить этого внутреннего врага. Поэтому союзники двинулись сначала к городу Друцку, но он уже был занят Давидом Смоленским. Лишь только явился Святослав Всеволодович, он бежал в Смоленск. Сожегши городские укрепления, черниговский князь отпустил новгородцев и чрез Рогачев приехал в Киев499. Но Ростиславичи не успокоились и напали на Игоря, расположившегося с половцами около Киева, разбили их и заставили Игоря бежать в Чернигов500. Затем неминуемо должно бы последовать новое изгнание Святослава из Киева, но энергия его внушила и Ростиславичам убеждение в старейшинстве его в Русской земле, и они уступили ему Киев добровольно501. Следствием этого было неожиданное проявление уступчивости и со стороны суздальского князя: он прислал Святославу Всеволодовичу его сына и постарался войти с ним в самые тесные отношения502. Между тем на севере, в Великом Новгороде, борьба против Суздаля продолжалась и, конечно, не без ведома Святослава. Владимир Святославич предложил новгородцам принять в Торжок одного из выгнанных суздальским князем племянников, именно Ярополка Ростиславича. Близость этой личности была очень опасна для Всеволода, но нерешительность Владимира Святославича испортила все дело. Лишь только Ярополк сел в Торжке, как стал нападать на соседние области суздальского князя. Последний быстро двинулся к Торжку и осадил его. Новоторжцы защищались геройски, под конец ели конину, но, не получая помощи из Новгорода, сдались. Все жители были уведены в плен, город был разорен, а Ярополк бежал. Вслед за тем новгородцы прогнали от себя Владимира Святославича за неумение защищать интересы их области. Страшась дальнейшего похода Всеволода, они взяли его свояка себе князем503. Таким образом, целый год был пропущен Святославом Всеволодовичем, и Новгород был для Ольговичей потерян.

С этого времени влияние суздальского князя снова растет и вскоре, благодаря удачному совпадению исторических обстоятельств, распространяется на самые отдаленные концы южной Руси.

В 1182 г. Святослав Всеволодович, по просьбе суздальского князя, посылает ему сына Владимира на помощь против волжских болгар504. Ничто в то время не давало столь большой популярности, как борьба с «неверными». Это стремление к борьбе с врагами христианства было распространено и по всей Западной Европе505. Поэтому отказаться от участия в походе против неверных считалось делом позорным и навлекало нерасположение всего современного общества. Видя движение Всеволода против болгар, Святослав не хотел уступить ему в готовности драться во славу христианства и начал ряд своих знаменитых походов против половцев. Описывать их мы не будем, потому что они по большей части известны. Мы не будем говорить и о знаменитом походе Игоря Святославича, послужившем сюжетом для творца «Слова о полку Игореве», походе, представляющем факт княжеского удальства, но факт вполне бесполезный. Для нас важнее те последствия, которые повлекли за собой эти походы.

Грустную картину рисует летописец после поражения северских князей: «Возмятошася городи Посемьские, и бысть скорбь и туга люта, якоже николиже не бывала во всем Посемьи, и в Новгороде Сиверьском, и по всей волости черниговьской, князи изымани и дружина изымана, избита; городы возставахуть и немило бяшеть тогда комуждо свое ближнее, но мнози тогда отрекахуся душь своих, жалующе по князех своих»506. Святослав для защиты Посемья отправил своих сыновей, Владимира и Олега, послал в Смоленск, поручая Давиду защищать Киевскую область. Ярослав Черниговский собрал ополчения и стоял наготове507. Между тем половцы напали на Переяславское княжество и Посемье. Хан половецкий, Кза, сожег наружные укрепления Путивля. Отовсюду требовали от Святослава помощи. Он посылал к Давиду, но тот не мог двинуться, потому что смоляне отказались идти508. Все дальнейшие походы были неудачны. Все это придавало бодрости половцам и вместе раздражало их. Благодаря этому ряду походов Северская земля была сильно ослаблена, в особенности Новгород-Северский удел. Ослабляя себя бесплодной борьбой с половцами, князья давали возможность северному князю незаметно расширять свое влияние на южную Русь. Борьбы тут не было, да ее и быть не могло между сильным, сплоченным Суздалем и разрозненною, ослабленною Северской землей. Уже во время последних походов начинает чувствоваться влияние Всеволода. Рязанские князья под его покровительством, пользуясь отвлечением сил Ольговичей на юг, захватывают области из их уделов. Однако же борьбы мы не видим. Смоленская земля была менее истощена, но ее князья, Мономаховичи, ни в каком случае не стали бы на стороне Ольговичей. Продолжавшиеся беспорядки на юге дали наконец возможность обозначиться этому влиянию суздальского князя открыто.

В 1187 г. умер галицкий князь Ярослав, и для Ольговичей с Мономаховичами, в силу исторической необходимости, открылась арена для борьбы. Сначала борьба началась между владимиро-волынским князем Романом и венгерским королем. Но в 1189 г. король отправил посольство к Святославу Всеволодовичу, прося его прислать своего сына, обещая сделать все то, что было раньше условлено509. Таким образом, ясно, что еще до смерти галицкого князя Святослав Всеволодович заключил с венгерским королем договор о разделе Галича. Но это посольство не скрылось от Рюрика Ростиславича. Он отправил одного из своих князей к королю и завел переговоры с Святославом, указывая на нарушение договора. Святослав стал хитрить: он убеждал, что вовсе не ищет Галича, что готов даже помогать Рюрику, если он желает приобрести это княжество, и старался уверить, что послал сына, Глеба, по личным только делам с венгерским королем. Между тем захват Галича венграми произвел некоторое движение в современном русском обществе. Выразителем его чувств явилось духовенство: оно указывало князьям, что русская область захвачена «иноплеменниками», что князьям поэтому следовало бы соединиться и общими силами постоять за Русскую землю. Но и Святослав и Рюрик стараются вести дело дипломатически. Прежде чем начать, по настоянию митрополита, военные действия с венграми, они попытались решить переговорами между собою дело о Галиче. Святослав Всеволодович уступал Рюрику Галич, но себе за это требовал его удел или требовал раздела Галича. Рюрик не согласился ни на одно из этих условий, и поход не состоялся510.

Таким образом, князья стали хладнокровно смотреть на трагедию, разыгрывавшуюся пред их глазами в Галиче. На сцене являлись и венгры, и поляки, и, наконец, германский император, принявший под свое покровительство Владимира, сына умершего князя. Галичане приняли его к себе, но, не будучи в состоянии сам защищать свои интересы, Владимир обращается за покровительством не к соседним князьям, не к великому князю киевскому, а в далекий Суздаль, к Всеволоду. Он называет его своим господином и просит «удержать» под ним Галич, обещая ему постоянное повиновение. И достаточно было Всеволоду стать на его сторону, чтобы князья целовали к нему крест на неприкосновенность Галича. Целовал крест и «Великий» князь киевский511.

Ростиславичи, видя в этом свою выгоду, стали в тесные отношения к суздальскому князю. В это время начался спор между смоленскими и северскими князьями за пограничные волости. Несмотря на натянутые отношения с половцами, Святослав отправился в Северскую землю, оставив Киев без прикрытия, и собрал своих князей. Смоленские князья отказались удовлетворить его требования,

ссылаясь на давность владения, по давним договорам, и возвращали ему крестные грамоты, что значило объявление войны. Тут уже обозначилось полное бессилие Святослава: долго он спорил с послами, брал грамоты и отсылал послов, наконец воротил их и согласился на договор512. Но полное унижение пришлось испытать Святославу Всеволодовичу, «Великому» князю киевскому, в 1194 г. по случаю такого же спора с рязанскими князьями. В это время Рязань уже окончательно признавала над собой власть суздальского князя. Он, как господин и отец рязанских князей, защищает их от внешних притязаний. Споры за границы, как видно, все запутывались, и в 1194 г. Святослав Всеволодович собрал северских князей в Карачеве. Решено было защищать силою свои интересы, но прежде, чем исполнить это решение, «Великий» князь киевский отправляет послов к Всеволоду просить позволения напасть на Рязань. И достаточно было суздальскому князю не изъявить на это своей воли, чтобы северские князья со стыдом отказались от своего предприятия513.

Это был последний акт деятельности Святослава Всеволодовича. Возвращаясь из Карачева, он захворал, не мог уже ехать верхом, а достигнув Десны, плыл до Киева, где и умер в июле месяце 1194 г. Летопись оставила нам небольшую характеристику этого князя, рисующую его как хорошего христианина, князя милостивого и щедрого514, а изложенные нами факты представляют нам энергическую личность, всю жизнь проведшую в постоянной борьбе за права своего рода, за старый областной – федеративный порядок против притязаний Суздаля и вообще всех Мономаховичей. Из его внутренней деятельности мы знаем только один факт, который совершенно согласен с его обыкновенной энергией и стойкостью и служит одним из примеров властолюбивых стремлений духовенства в нашей истории. Мы знаем, что сесть в Чернигове Святославу способствовал главным образом черниговский епископ, Антоний. Как оказывается, в этом была заранее обдуманная цель. Антоний, вероятно, знал религиозные наклонности Святослава Всеволодовича и предполагал поэтому возможность опутать его своим нравственным влиянием. Но план хитрого грека не удался. Святослав хотя и совершал благочестивые дела515, но сейчас же начал борьбу с притязаниями епископа. Дело состояло в том, что в 1168 г. митрополит киевский и Антоний черниговский стали запрещать есть скоромное в праздничные дни. Святослав сначала не обращал никакого внимания на эти запрещения, но когда епископ открыто стал нападать на него, он пригрозил лишить его епископства, а затем выгнал не только из Чернигова, но и из всей Северской земли. Антоний бежал в Киев, а на место его был избран Порфирий. Очевидно, Святослав Всеволодович не мог доверять Антонию: духовенство очень часто служило орудием для князей, и нередко киевский князь старался сделать митрополитом своего сторонника.

Глава X Ярослав Всеволодович и Всеволод Чермный Святославич (1195–1224)

После смерти Святослава Всеволодовича влияние суздальского князя растет все более и более. Мономаховичи Мстиславовой линии признают главенство Суздаля, из-за личных выгод подчиняя себя власти Всеволода и принимая на себя роль подручных князей. С его помощью они стараются окончательно отделить род Ольговичей от права владеть великокняжеским столом, между тем требуя от них повиновения князю, сидящему в Киеве, т. е. всякому князю из своего рода, и унижая тем самым достоинство Ольговичей. Со смертью энергического Святослава они не надеялись встретить сопротивления со стороны северских князей, но жестоко ошиблись в своих расчетах: на столе черниговском являются одна за другой смелые, неуступчивые личности, по энергии стоящие нисколько не ниже Святослава Всеволодовича; черниговскими князьями делаются: Ярослав, брат Святослава, и Всеволод, его сын, боровшиеся неуклонно за одну и ту же идею. Сильную поддержку черниговские князья находят в новгород-северских, которые как бы принимают на себя обет добиться Галича и, достигнув своей цели, поднимают значение своего племени, становят его на первую ступень во всей Руси, заставив Мономаховичей отказаться от своего принципа, посылая киевского князя на стол в Чернигов, удерживая за собой Киев до самого нашествия татар.

Теперь в Чернигове сидел Ярослав Всеволодович. Сначала было полное спокойствие. Рюрик сидел в Киеве и хладнокровно смотрел на то, что Всеволод суздальский послал своего боярина для возобновления Остра516, этого наблюдательного пункта, с которого ему удобно было следить за делами южной Руси. Ольговичи выжидали удобного случая, но сами подавать повода к борьбе не хотели. Этот случай не замедлил представиться. Между самими Мономаховичами началось междоусобие из-за волостей. Причиной его был Всеволод Суздальский, для которого спокойствие в Руси было невыгодно. Он сумел поссорить Рюрика Киевского с Романом Мстиславичем Владимиро-Волынским. Ольговичи стали на стороне последнего, потому что за первого стоял Всеволод. В 1195 г. Рюрик с суздальским князем отправили послов к Ярославу с требованием, чтобы Ольговичи навсегда отказались от Киева, основывая это на том, будто Ярослав I разделил всю Русь на две части Днепром и правую сторону отдал Мономаховичам. Не говоря уже об искажении факта раздела, так как Ярослав делил Русь не на две, а на три части, между тремя сыновями, Изяславом, Святославом и Всеволодом, со строгим соблюдением старшинства относительно Киева, но, кроме того, Мономаховичи, разделяя

Русь Днепром, говорили сами против себя, потому что Переяславское княжество было на северской стороне Днепра, не говоря уже о Курске, из-за которого было потрачено много северянской крови прежде, чем Мономаховичи отказались от притязаний на него. Поэтому они благоразумно умалчивают о Переяславле, когда дело идет о Киеве.

Получив такое требование, все Ольговичи единодушно отвечали, что они готовы не добиваться великокняжеского стола, пока живы Всеволод и Рюрик, которым они уступают по их старшинству, но совершенно отказаться от Киева не могут, потому что они потомки одного и того же Ярослава I, а не венгры и не ляхи517. Всеволод отвечал на это сбором войска, приказав и новгородцам двинуться к нему с их князем518. Но дело на этот раз еще не дошло до междоусобия: Ольговичи, видя, что их союзник, Роман, еще раньше заключил с Рюриком отдельный мир519, решились на время уступить. Они заключили мир с Всеволодом и послали отдельно послов к Рюрику. Постановлено было, что Рюрик обязывается не начинать войны с черниговским князем, пока он не покончит переговоры с Всеволодом суздальским. Сверх того Рюрик давал черниговскому князю Витебск – условие мало для нас понятное. Ольговичи со своей стороны обещали не предпринимать ничего до тех пор, пока Рюрик не уведомит своего брата, Давида, о передаче им Витебска520. Но, как видно, Ольговичи опасались, чтобы Мономаховичи, сославшись между собою, не изменили договору. Поэтому зимой того же года Ярослав Всеволодович решил отправить Олега Святославича в Витебск. Как бы ни было, приобретение Ольговичами пункта в Полоцкой земле было неприятно смоленским Мономаховичам. Поэтому Давид приказывает своим племянникам и зятю, рязанскому князю Глебу, напасть на явившегося с ополчениями Олега Святославича. Но полоцкие князья успели уже соединиться с северским князем; и Мономаховичи были разбиты, причем один из них, Мстислав, попал в плен. Из расспросов пленных смольнян оказывалось, что в Смоленске между вечем и князем Давидом идет разлад. Это было кстати. Олег немедленно послал в Чернигов известие о победе и звал Ярослава на помощь. «Собери, – писал он к нему, – всех наших братьев и поезжай скорей: теперь самое удобное время; возмем честь свою». Ярослав быстро собрался, но Рюрик выслал ему на дорогу послов, которые отдали ему договорные грамоты, указывая на нарушение мира с его стороны521. Объявление войны заставило Ярослава Всеволодовича вернуться в Чернигов.

Против него в 1197 г. составился союз из киевского, смоленского и суздальского князей. Черниговский князь сначала попытался расстроить его переговорами. Он послал к Рюрику сказать: «Зачем ты, брат, начал волость мою разорять и поганым руки наполнять? У меня с тобою нет никаких счетов, и я не добиваюсь под тобой Киева. Хотя Давид и послал Мстислава на моих племянников, но я, по любви к тебе, отдаю Мстислава без выкупа. Целуй мне крест и помири с Давидом. Что касается Всеволода, то тебе с Давидом нет дела до него»522. Из этого письма видно, как Ярослав смотрел на суздальского князя; он не желает ссориться с Рюриком и Давидом, ищет у них примирения, но считает, что их дело не может быть общим с делом Всеволода, с которым посчитаться он просит ему не мешать. Рюрик в ответ на посольство потребовал как условие мира, чтобы Ярослав пропустил послов его к Всеволоду и Давиду для совещания. Но черниговский князь не доверяет ему. Он велел своим князьям занять все дороги и не пропускать никого523. В это время владимирский князь, Роман, поднялся на помощь северским князьям, чем и объясняется нерешительность действий киевского князя, которому угрожали с тылу. Ольговичи в свою очередь, ожидая с севера нападение суздальского князя, должны были вести оборонительную войну524. Нападение Романа на Рюрика было сделано кстати: оно дало возможность северским князьям обратить все силы против Всеволода. В это время последний уже вошел в область вятичей и опустошал ее. Ярослав собрал Ольговичей на совет. Решили двинуться навстречу врагам. В Чернигове оставили двух Святославичей, Олега и Глеба, заперли остальные города со стороны Киева, и все стали на границе Северской земли. Ярослав расположил войска в лесах, отделявших его область от вятичей, приказал поделать засеки, разломать на реках мосты. Эти сильные приготовления и собрание ополчений всей Северской земли заставили Всеволода остановиться. Ярослав воспользовался этим и послал к нему послов с предложением мира, но не отказывался решить дело и оружием. Суздальский князь, несмотря на несогласие Давида Смоленского, представлявшего, что такой отдельный мир невыгоден для Рюрика, поторопился принять предложение. Сначала он потребовал освободить Мстислава, изгнать из Северской земли Ярополка Ростиславича525 и отступить от союза с Романом. Но Ярослав, соглашаясь на первые два условия, совершенно отказался нарушить договор с Романом, и Всеволод принужден был согласиться. Черниговский князь и суздальский как равные, независимые князья исполнили церемонии заключения мира526. Эта борьба с Суздалем, в которой перевес остался явно на стороне Ольговичей, высоко подняла их значение.

Вслед за тем Ярослав Всеволодович послал в Новгород своего сына Ярополка, которого новгородцы просили еще до 1197 г.527 Но этот успех был непродолжителен. Сидевший до тех пор у новгородцев «…Ярослав Владимирович ушел в Новый Торг и утвердился там. Всеволод принял его сторону. Новоторжцы стали за него также. Он овладел волостью Нового Торга, собирал дань по Мсте, а Всеволод приказал ловить новгородцев, разъезжавших по его волости. Это опять дало силу суздальской партии в Новгороде, потому что в ней состояли богатые торговцы, которые разорялись при вражде с Суздальской землей. Новый Торг был важным местом для их выгод. Надо было избавиться от таких неудобств. Опять призвали с честью Ярослава»528. Ярополк должен был отправиться обратно в Чернигов.

В 1198 г. умер Ярослав Всеволодович. Черниговский стол занял Игорь Святославич Новгород-Северский529. Прокняжил он недолго и умер в 1202 г.530 Как видно, его место занял по старшинству Олег Святославич531.

В это время Рюрик Киевский снова поднял борьбу с Романом. Причиной ее было сосредоточение в одних руках Владимиро-Волынской области и Галича, так как Роману удалось овладеть этим княжеством. Ольговичи заключили договор с Рюриком и двинулись против своего старого союзника. Есть намек в Ипатьевской летописи, что в это время в Галиче была уже сильная партия северских князей, Игоревичей, на стороне которых стояли даже княжеские чиновники. Роману уже приходилось вести с ней борьбу532. Видя опасность и извне и внутри, он посылает к Всеволоду в Суздаль, прося защиты. Между тем на его сторону стали все области правого берега Днепра, а киевляне отворили ему Киев533. Дело кончилось миром, по которому Рюрик лишался Киева, а Ольговичи не выигрывали ничего, но имели за это время возможность стать ближе к галицким делам. Роман, несмотря на сочувствие к себе всей правой стороны Днепра, позволил Всеволоду самовластно распорядиться киевским столом, который был отдан самому незначительному князю534. Этим он повредил себе. Такое своеволие суздальского князя вызвало новый союз Рюрика с Олегом Святославичем. В 1202 (1203) г. союзники взяли Киев и напомнили его жителям время Андрея Боголюбского535. Но Рюрик не утвердился в Киеве, а возвратился в Овруч. Роман заставил его отказаться от союза с Ольговичами и обратился к Всеволоду за позволением сесть Рюрику в Киеве. Суздальский князь, милосердный и боголюбивый, по выражению северной летописи, «не помяну зла Рюрикови» и дал ему Киев.

Роман, может быть, и сам тяготился необходимостью признавать главенство Всеволода, но ему важно было поддерживать в русском обществе убеждение, что распорядителем дел Руси является старший из Мономаховичей, а не Ольговичи. С этою же целью он, без всякого заявления желания со стороны Ольговичей, посылает к Всеволоду просить о даровании им мира. Но северские князья, в то время как Роман и Рюрик ставят себя в повиновение суздальскому князю, – они держат себя как независимые князья. Это выразилось в том, что, когда Всеволод прислал к ним своего боярина для заключения мирного договора и приведения Ольговичей к присяге, – они посылают точно так же в Суздаль своих бояр, и те берут присягу с Всеволода536, – обыкновенный обычай между самостоятельными, независимыми князьями.

Последним актом непродолжительного княжения Олега Святославича был поход Ольговичей, в 1203 г., на Литву, игравшую впоследствии важную роль в истории Северщины. Он умер в 1204 г.537, и на его место в Чернигове сел Всеволод Чермный.

С этого времени северские князья начинают открытую борьбу с Мономаховичами. Сами обстоятельства им благоприятствуют. В 1205 г. Роман Галицкий был убит в войне с поляками. Лишь только весть об этом дошла до Рюрика, которого Роман пред своей смертью постриг в монахи, он сбросил с себя монашескую рясу и явился в Киеве. Всеволод Чермный со всеми князьями северской земли двинулся к Днепру. Рюрик вошел с ними в договор, и все они отправились к Галичу, где оставались малолетние дети Романа, Даниил и Василько. Бояре, которым выгодно было иметь малолетних князей, защищали упорно город, так что Ольговичи принуждены были отступить538. За поддержку, оказанную Рюрику, они получили от него Белгород, этот фатальный городок для черниговских князей, и посадили там брата Чермного, Глеба Святославича539.

Но первая неудача не остановила Всеволода Чермного. В 1206 г. он собрал в Чернигове на совещание всех князей Черниговской области, призвал Владимира Игоревича Новгород-Северского, который привел с собой всех князей своего удела, и, наконец, пригласил Мстислава Смоленского. После совещания все двинулись к Галичу. В Киеве к ним присоединился Рюрик со своими сыновьями; двинулись на помощь поляки. Узнав об этом, галицкие бояре послали просить защиты у венгерского короля540. Успех русских князей был опасен для Венгрии. Поэтому король не замедлил двинуться чрез Карпатские горы. Но в это время в Галиче началась сильная борьба партий541. Как видно, партия Игоревичей боролась с боярской, стоявшей за малолетних Романовичей. При таком положении дел оставаться в Галиче было опасно, и Романовичи с матерью бежали в свою отчину, Владимир-Волынский542. Король явился, но не решился занять города ввиду многочисленных союзников и затем согласился отказаться от вмешательства в галицкие дела. Однако пред своим уходом в Венгрию он посоветовал галичанам призвать к себе сына суздальского князя, Ярослава, сидевшего в Переяславле. Хотя за ним и послали543, но в то же время в Галиче началось сильное волнение. Партия, враждебная Игоревичам, боялась за свою судьбу, если союзники возьмут город544. Тогда привели опальных при Романе бояр, приверженцев Игоревичей, и решили призвать Владимира Новгород-Северского на галицкий стол545. Они послали в лагерь союзников, и Владимир Игоревич ночью прискакал в Галич. Утром союзники узнали о случившемся и разъехались. Галичане посадили Владимира Игоревича в Галиче, а его брата, Романа, в Звенигороде546.

Лишь только Ольговичам удалось соединить в своих руках две обширные области – Северскую землю и Галич, они начинают еще решительней действовать против Мономаховичей. Возвратившись из похода, Всеволод Чермный занимает Киев и заставляет Рюрика удалиться в его удельный город, Овруч. Вслед за тем он обращается против Суздаля и начинает с того, что посылает в Переяславль, к сыну суздальского князя, Ярославу, сказать: «Ступай из Переяславля к отцу своему в Суздаль, а Галича не добивайся! А если добром не пойдешь, так я иду на тебя!» Ярослав просил у него свободного пропуска и, получив его, уехал в Суздаль. Всеволод Чермный посадил в Переяславле своего сына, Михаила Святого547. Таким образом, эта область, не имевшая северских князей со времени разделения Руси Ярославом I на уделы, подчинилась их власти. Белгород был отдан Чермным его союзнику, Мстиславу Романовичу.

В то же время Владимир Игоревич ведет борьбу с Мономаховичами с другой стороны. Мы видели, что жена Романа бежала со своими детьми во Владимир-Волынский. Владимир, посоветовавшись с галицкими боярами, посылает туда послом священника с требованием, чтобы владимирцы приняли к себе князем его брата, Святослава, угрожая в противном случае разорить город. Как видно, и во Владимире была партия сторонников Игоревичей. Когда владимирцы хотели убить священника за это предложение, сторонники их начинают хитрить, и трое из них, Местьбог, Мончук и Никифор, говорят, что послов бить нельзя. Спасши посла, они думали передать город Владимиру. Узнав об этом, княгиня утром бежала из него с детьми, и Святослав Игоревич был принят владимирцами548.

Пока Владимир был занят делами в новоприобретенной области, Рюрик неожиданно успел захватить Киев, выгнал Чермного и успешно защищался против соединенных сил черниговских князей549. Но в 1207 г. на Мономаховичей двинулись уже князья черниговский и галицкий и общими усилиями заставили Рюрика бежать из Киева. Мстислав заперся было в Белгороде, но Ольговичи осадили его там и принудили удалиться в Смоленск. Затем они напали на Рюрика, укрепившегося в Торческе, и он должен был целовать крест Всеволоду Чермному «на всей его воле». Тогда черниговский князь занял Киев и рассадил своих посадников по городам его области550.

Такое усиление Ольговичей было опасно для планов суздальского князя. Нужно было восстановить свое прежнее влияние на дела южной Руси. В том же 1207 г. он стал собирать силы Суздаля и Рязани, призвал сына своего, Константина, с ополчениями Новгорода и Пскова. Как видно, в Суздале зорко следили за делами Ольговичей, и Всеволод выбрал самое удачное время. Теперь Чермный в борьбе с силами севера и Мономаховичей мог располагать средствами только своего удела, так как галицкий князь не мог оказать ему поддержки по случаю внутренней неурядицы в своей области. От одного врага Чермный избавился очень удачно. Когда суздальский князь дошел до реки Оки, то неожиданно обнаружилось, что часть рязанских князей была в союзе с Ольговичами551. Он принужден был остановиться и решил на этот раз покончить с Рязанью. Вообще это дело крайне темное. Был ли в действительности тайный договор между Ольговичами и Рязанью, сказать трудно. Может быть, суздальский князь искал только предлога, чтобы расправиться с самостоятельностью Рязани и перебить при благовидной причине более выдающихся князей, как он это и сделал. Известно только, что сын одного из убитых князей, Кир-Михаил, искал убежища у черниговского князя, который приходился ему родственником552, и что затем Чермный хлопотал за Рязань у суздальского князя553. Во всяком случае, это событие остановило суздальского князя. Но с другим врагом, Рюриком, Всеволод Чермный борется неудачно: он должен был уйти в Чернигов и при новом походе на Рюрика не мог выгнать его из Киева554.

В это время на Игоревичей двинулись с двух сторон поляки и венгры, принявшие на себя защиту прав Романовичей. Сначала Владимиру Игоревичу удалось дарами склонить на свою сторону венгерского короля и польского князя Лешка. Но вслед за тем между самими братьями Владимиром и Романом начинается междоусобие. Как видно, боярская партия думала добиться более вольностей от младшего брата. В 1208 г. Роман бежал к венграм и с помощью их разбил брата у Галича. Владимир бежал в Путивль, а галичане посадили у себя Романа555. Вслед за тем поляки двинулись к Владимиру-Волынскому и захватили в плен Святослава Игоревича556.

Между тем началась в самом Галиче борьба партий, несмотря на присутствие Романа. Венгерский король, не желая упустить удобного случая для подчинения себе этой области, послал туда армию под начальством Бенедикта. Венгры схватили Романа Игоревича моющимся в бане и отослали в Венгрию. Этот факт указывает, что бояре были против своего князя, потому что нельзя допустить, чтобы поход венгров к Галичу остался совершенно незаметен. Бенедикт, захватив Галицкую область, стал в ней так самовольно расправляться, производить такие насилия, что летописец называет его антихристом, относя к нему апокалипсическое учение. Это заставило галичан искать себе защиты у других князей. Сначала они привели к себе Мстислава Немого Пересопницкого, но дело его кончилось только унижением. Зная положение дел в Галиче, Роман бежал сюда из Венгрии, и галичане его же послали к Владимиру Игоревичу в Путивль, говоря: «Согрешили мы перед вами; избавь нас от этого томителя Бенедикта!» В 1210 г. северские князья двинулись к Галичу, выгнали венгров и заняли вновь это княжество. Владимир сел в Галиче, Роман в Звенигороде, Святослав в Перемышле, сын Владимира, Изяслав, в Теребовле, а Всеволод Владимирович был отправлен в Венгрию с подарками к королю557.

Чермный, узнав о том, что Игоревичи вновь утвердились в Галиче, послал к суздальскому князю послов с предложением мира, зная, что туда не могли не прийти слухи о благоприятном обороте дела для Ольговичей. Однако же предложение мира было выражено очень мягко, с обещанием, по словам северной летописи, повиновения. Поручение это возложено было на киевского митрополита, Матвея. Всеволод, который еще не успел разделаться совершенно с Рязанью, согласился на предложение. Но Чермный вслед за тем обнаружил свою цель: он быстро напал на Киев и заставил Рюрика сесть в Чернигове, таким образом окончательно уравняв права Ольговичей и Мономаховичей. Суздальский князь поспешил войти с ним в родство, женив сына своего Юрия на дочери Чермного558.

Конец 1210 и весь 1211 г. были временем высшего могущества и славы рода Ольговичей: они добились своей цели ценою многих усилий, ценою страшных междоусобий, потрясавших Русь в продолжении почти двух столетий. Читая летописи, невольно придешь к заключению, что история Северской земли есть история удельно-вечевой эпохи. Но долго ли они могли теперь удержать за собой то значение, которого добились в южной Руси? Они соединили теперь в своих руках силы Северской и Галицкой земель и Киевской области и поэтому могли иметь перевес над своими врагами. Но это же самое усиление их влекло за собой опасения со стороны Мономаховичей, которым приходилось отказаться от своего заветного принципа, со стороны Суздаля, терявшего свое влияние на южную Русь, которая победой Ольговичей выдвинула вновь свой удельно-вечевой порядок в противовес зарождавшемуся на севере самовластию, наконец, со стороны венгров и поляков, для которых было неприятно такое соединение сильных областей вблизи их государств. Все эти враги не решились бы сделать первые начало борьбы без благоприятных обстоятельств. Силами одной Северской земли Чермный не только не мог бы бороться против всех этих врагов, но не мог бы даже защищать себя против Мономаховичей, которые ждали только удобного случая для борьбы. Только соединение Северской земли с Галичем давало возможность бороться или, лучше сказать, заставляло Мономаховичей признавать явившийся порядок вещей. Следовательно, вопрос теперь состоял только в том, будут ли Игоревичи владеть Галичем? Но удержаться здесь им было невозможно по самому ходу исторических событий, и за победой Ольговичей должна была последовать трагическая развязка всего их дела.

Мы уже имели случай видеть, что в Галиче происходила борьба земства с боярской аристократией. Со времени смерти Ярослава, когда началась борьба за галицкий стол, последняя окончательно захватывает власть в свои руки и самовластно распоряжается даже семейными делами князя (дело с Настасьей559). После смерти Романа самые сильные из бояр стремятся даже овладеть правлением всей области (позже Владислав) и таким образом отдалить других своих собратьев. Эта недовольная партия призывает Игоревичей, на что в критических обстоятельствах соглашается вся боярская аристократия. Несмотря, однако, на то, что северские князья, таким образом, являлись как бы креатурами бояр на галицком столе, стать на стороне последних они не могли, потому что сжились с другой обстановкой, с удельно-вечевым порядком, а поэтому были представителями того начала, которое было задавлено в Галиче. Эта аристократия не была аристократией земельной, а служилой. Напрасно мы стали бы искать в летописях данных для подтверждения ее земельности: их нет, и подобное мнение нельзя основать ни на каких известиях. Она не могла быть земельной уже потому, что князь не распоряжался землей и не мог раздавать ее боярам, как мы это видим впоследствии. Между тем ее служилость вытекает из самого строя Древней Руси. Отчего земство каждого города желало иметь у себя отдельного князя, как не по той причине, что при боярских посадниках оно не было ничем ограждено от насилий и злоупотребления с их стороны. Областному князю также трудно было бы справляться со своими боярами, которые могли иметь свои наемные дружины. Отсюда интересы земства сливались с княжескими, и вытекало дробление на уделы, т. е. раздача городов с их округами сыновьям, племянникам и т. д. Имея своего князя, земство всякого города могло влиять на него более, чем окружающая его дружина, которая всегда стояла в оппозиции к князю и вечу. Если мы обратимся теперь к Галичу, то заметим, что там уже с Владимирка (1143) является уничтожение уделов. Из сказанного нами можно вывести, что это произошло не без влияния боярской партии, которая теперь неминуемо должна была захватить управление отдельными областями Галицкой земли, так как княжеский род ее был немногочислен. Естественно, с этих пор возникает необходимость для князя советоваться при важных делах с боярами, которые знали положение управляемых ими областей. Мы видим, что в Северской земле при всяком важном предприятии черниговский князь собирает подручных князей на совещание, а в Галиче эти удельные князья заменились правителями-боярами. Как удельные князья могли отказать в поддержке главному князю, так точно правители различных областей Галича могли мешать планам своего князя. Отсюда уже вытекла необходимость ладить с боярами, которые мало-помалу ограничивают княжескую власть, и во время Владимира Игоревича князь ничего не может предпринять без совета боярской партии. Для нее было уже неприятно и то обстоятельство, что в Галицкой области село теперь два князя, в Галиче и Звенигороде, и таким образом бояре лишались управления над одним из важнейших городов этого княжества. И вот является междоусобие между Владимиром и Романом, в котором видно стремление бояр восстановить прежний порядок в Галицкой области с одним князем во главе ее. Никоновская летопись прямо говорит, что Владимира выгнали бояре. Принужденные силою обстоятельств, они снова призывают Игоревичей, и тут видно со стороны последних приготовление к систематической борьбе с боярством.

Выгнавши венгров, Владимир роздал все важнейшие города Галицкой земли князьям своего семейства, окруженным своею северской дружиной, вследствие чего местное боярство окончательно отодвигалось на второй план и со временем могло потерять прежнее значение. Вслед за этим неминуемо должна была начаться борьба, открытая, решительная. Личными средствами бояре бороться не могли, но у них были сосуды, венгры и поляки, которые должны были смотреть с опасением на усиление Ольговичей. Их-то они постоянно и впутывают в галицкие дела. Вести борьбу с Игоревичами им было удобно, прикрываясь правами сыновей Романа, Даниила и Василька, хотя они одинаково относились к этой династии, как и к прочим: когда после Игоревичей в Галиче стали княжить эти малолетние князья, то бояре самовольно выслали их мать, которая должна была править княжеством за малолетством своих сыновей.

Теперь боярская партия, не имея силы открыто вести борьбу с Игоревичами, сначала думала отделаться от них тайно, как кажется, ядом, но этот план не удался560. Тогда Игоревичи, опираясь на свою северскую дружину, решились сразу отделаться от главнейших представителей аристократии и казнили пятьсот человек бояр, между которыми летопись выделяет двух, как видно, стоявших во главе этой партии, Юрия Витановича и Илью Щепановича; часть спаслась бегством. Известный Володислав бежал к венграм вместе с двумя другими боярами и обратился к венгерскому королю за помощью, как бы для восстановления прав Даниила Романовича. Венграм нельзя было упускать такого благоприятного случая, и большая армия их неожиданно вступила в пределы Галича. Игоревичи не могли даже соединиться, не имели времени послать в Киев к Чермному, как венгры поодиночке стали брать города. Прежде всего они осадили Перемышль, в котором сидел Святослав Игоревич. Володислав подъехал к городу и стал убеждать горожан сдаться. «Братья, – говорил он им, – чего вы сомневаетесь? Не они ли перебили отцов ваших и братьев, разграбили ваше имущество, выдали дочерей ваших за ваших рабов, а отечеством вашим владели пришельцы: за них ли хотите душу свою положить?» Жители Перемышля сдались, а Святослав Игоревич был взят в плен. Но осажденные звенигородцы защищались. Узнав об осаде Звенигорода, Владимир Игоревич послал сына, Изяслава, за половцами. Между тем Мономаховичи, княжившие в соседних областях, частью сами явились на помощь венграм, частью прислали свои дружины с боярами и сыновьями, наконец, двинулись поляки. Сначала половцы одержали верх над венграми, но с прибытием под

Звенигород поляков и других Мономаховичей перевес должен был склониться на сторону врагов Игоревичей. Тогда Роман Игоревич бросился из города искать помощи в Киевской области, но тут ему приходилось пробираться чрез владения своих врагов: он был схвачен в городе Шумске, принадлежавшем одному из Мономаховичей, и приведен в стан венгров. Тогда Звенигород сдался. Взявши его, союзники двинулись к самому Галичу. Владимир Игоревич, не видя ниоткуда помощи, бежал с сыном, Изяславом, который прикрывал бегство своего отца и на реке Незде дрался с преследовавшими их врагами. По всей вероятности, здесь был взят в плен третий Игоревич, Ростислав. Галицкая аристократия торжествовала. Но это торжество ей еще казалось неполным: бояре выпросили у венгров взятых Святослава, Романа и Ростислава Игоревичей и в 1211 г., в сентябре, повесили их…561

Потеря Галича сейчас же повела за собой окончательное поражение Ольговичей. Сначала Всеволод Чермный думал удержаться на киевском столе энергическими мерами. В 1214 г. он выгнал Мономаховичей, помогавших венграм под тем предлогом, что они были виновниками смерти галицких князей. «Как мне с вами жить, – послал он им сказать, – потому что вы мою братью перехватали и, горько наругавшись, повесили, как злодеев, в Галиче; вы наложили позор на всех и совершили окаянное дело, поэтому нет вам части в Русской земле!» В ответ на это Мстислав Мстиславич Удалой с новгородцами двинулся на юг и, разорив приднепровские города Черниговской области, напал на Чермного. Чермный с другими князьями бежал из Киева. Много людей погибло при спешной переправе чрез Днепр. Мономаховичи осадили Чернигов. В это время Всеволод умер. Тогда на выручку Чернигова явился Глеб Святославич из Переяславля, который остался за черниговскими князьями562. В продолжение двенадцати дней Глеб защищал Чернигов. Союзники сожгли пригород, разорили окрестные села и наконец помирились563.

После этого десять лет (1214–1224) Северская земля наслаждалась спокойствием, нарушенным только в 1220 г. неудачным нападением литовцев на ее границы564.

Между тем на юго-востоке подготовлялась гроза для всей Руси. Монголы, покорив государства средней Азии, явились чрез Кавказ в южнорусские степи. Прежде всего им приходилось столкнуться с половцами и поселениями бродников. Начавшаяся борьба между монголами и половцами ставила для славянского населения Подонья вопрос, требовавший быстрого разрешения: к кому пристать. Покинутое за последнее время усобиц остальною Русью, оно тем не менее должно было защищаться против половцев и поэтому стать на их сторону не могло, а, наоборот, должно было ожидать от монголов своего освобождения. Рассчитывать на русских князей оно не могло, тем более что стояло в оппозиции к Руси при том взгляде, который имела благочестивая Русь на это население. Мы видим к этому времени у бродников установившуюся общинную организацию с воеводой во главе, которым был в 1224 г. Плоскиня. Половцы были побиты и обратились за помощью к русским князьям. Для бродников, шедших с монголами против половцев, невозможно было остановиться и нейти против княжеских ополчений. Как бы ни было, но бродники стали на сторону монголов и двинулись с ними против русских ополчений. Против нового неприятеля собрались все южные князья, во главе которых стояли три Мстислава: киевский, черниговский и галицкий. В 1224 г., 30 мая, враги сошлись на берегу реки Калки. И тут личная ссора Мстислава Удалого с черниговским и киевским погубила князей. Не дав знать другим, Мстислав Удалой сам напал на татар, а черниговские и киевские ополчения стояли еще станом. Несмотря на храбрость Даниила галицкого и Олега курского, князья были разбиты наголову и бежали с поля битвы. Мстислав Киевский укрепился на горе и упорно защищался, но наконец принужден был сдаться бродникам, которые выдали его и других князей, бывших с ним, татарам. Часть татар преследовала бегущих князей, и тут был убит Мстислав Святославич Черниговский вместе со своим сыном565.

Глава XI Михаил Святой Всеволодович (1224–1245)

Неожиданное несчастие, разразившееся над Русью, не изменило хода истории Северской земли. Поражение, понесенное на реке Калке, не имело дальнейших последствий, и татарскому разорению подверглись только передовые поселения Киевской области: враги быстро исчезли благодаря неурядицам в самой Азии, и потому на политические отношения княжеств не оказали никакого влияния. Лишь только опасность миновала, явилось продолжение борьбы Северской земли с Суздалем и Мономаховичами, защиту принципа которых принял теперь на себя Даниил Галицкий.

Влияние севера в это время значительно ослабло. Преемник идей Андрея Боголюбского, Всеволод Юрьевич, уже умер, а между его сыновьями вначале происходила сильная борьба, закончившаяся Липецкой битвой в 1216 г. Но лишь только место Всеволода занял его сын, Юрий, как начал проводить на севере те же самые идеи, которые так успешно поддерживал его отец.

Михаил Святой, явившийся теперь представителем Ольговичей, следил за делами в Суздале и поддерживал сторонников Чернигова в Новгороде, где происходила в это время упорная борьба партий. В 1225 г. противники Суздаля в Новгороде составили заговор против сидевшего там сына Юрия, Всеволода. Он, узнав об опасности, бежал в Торжок. Суздальский князь двинулся с войском в Новгородскую область. Михаил, как бы помогая ему, также явился с черниговскими ополчениями к Торжку. Суздальский князь стал требовать выдачи некоторых сторонников враждебной ему партии, грозя осадить Новгород, но присутствие черниговского князя связывало ему руки, и когда новгородцы не только отказались выдать своих сограждан, но и стали укреплять свой город, он принужден был уступить и согласиться на принятие новгородцами Михаила. Последний явился в Новгород, и «…бысть легко и в городехъ и в волостехъ и в селахъ Новгородскихъ», – говорит летописец. Умение черниговского князя утишить волнение в Новгороде привязало к нему его жителей. Успокоив Новгород, Михаил отправился к Торжку, где еще стоял Юрий, и потребовал возвращения имущества, захваченного у некоторых новгородцев. Суздальский князь согласился и затем оставил Торжок. Но удачно начатое дело Ольговичей на этот раз не могло иметь решительного успеха на севере: этому помешали внутренние неурядицы в самой Северской земле. Вследствие этого Михаил, несмотря на все просьбы новгородцев, вернулся в Чернигов, убеждая их не прерывать с ним связи: «Пускайте, – говорил он им, – всяких гостей, и пусть ваши торгуют беспрепятственно у меня, а мои у вас: земля моя пусть будет ваша, и ваша – моя!»566 Новгородцы снова принуждены были послать за Ярославом Всеволодовичем567.

Обстоятельство, заставившее Михаила отказаться от приобретенного успеха над Суздалем, состояло в том, что в это время Олег Игоревич, князь курский, заявил свое старшинство на черниговский стол568. Суздальский князь, принужденный уступить Чернигову в делах Новгорода, не упустил случая ослабить его своим вмешательством в его внутренние дела: он со своими племянниками двинулся в Северскую землю, как бы для поддержки прав Михаила, хотя он их вовсе не имел по старшинству. Но ожидания Суздаля не сбылись. Вмешательство Юрия вызвало в свою очередь участие в северских делах Владимира Рюриковича, сидевшего в Киеве и приходившегося родственником черниговскому князю. Он послал в Чернигов митрополита, который своим влиянием уладил дело между Олегом и Михаилом: князь курский добровольно отказался от Чернигова569. Таким образом, на черниговском столе окончательно утвердился, хотя с нарушением княжеских прав старшинства, князь, вполне походивший на своих предшественников по энергии и ловкости, качествам, которые были необходимы в данный период.

В это время взявший на себя дело Мономаховичей Даниил из своей отчины, Владимира-Волынского, стал усиливаться на счет ближних мелких князей пинских. Это заставило опасаться и киевского князя, отец которого, Рюрик, был пострижен в монахи отцом Даниила. Таким образом, вмешательство его в дела Северской земли объясняется необходимостью найти себе союзника. Князь черниговский заключил с ним союз и двинулся на Даниила с черниговцами, курянами и новгородсе-верцами. Владимир Рюрикович поднял половецкого князя, Котяна. Но, кроме того, Михаил снесся с галичанами, которые приняли к себе венгерского королевича, Андрея, и заключил с ними договор о невмешательстве. В такую критическую минуту Даниил вывернулся довольно удачно: он расстроил союз Котяна с Михаилом и направил его на Галич, а сам отправился в Польшу за помощью. Союзники сочли за лучшее послать к нему послов с мирными предложениями570. Такая нерешительность Михаила и быстрое заключение мира объясняются северными делами, призывавшими снова черниговского князя в Новгород.

В 1228 г. по поводу распри с Псковом возникли несогласия у Новгорода с князем (Ярославом Всеволодовичем). Ярослав не мог уже проявить своего неудовольствия ничем, кроме того, что ушел в свой Переяславль, оставив в Новгороде двоих сыновей. Молодые князья, по случаю междоусобия и убийств в городе (1229), убежали. Тогда новгородцы собрали вече и послали к Михаилу в Чернигов звать его к себе. Но в Смоленске послов задержали: по приказанию Ярослава были заняты все пути из Новгорода в Северскую землю. Михаил узнал об этом и двинулся к Новгороду чрез Торжок. Враги, как видно, не ожидали, что он явится так быстро, и не загородили ему дороги. Прибывши в Новгород, Михаил присягнул в соблюдении новгородских вольностей по грамотам Ярослава I и дал льготу бедным людям и должникам не платить дани пять лет и тем, которые убежали от долгов, платить по старым правилам или без процентов. Вслед за тем новгородцы отдали посадничество стороннику Чернигова, Внезду Водовику. Партию Суздаля хотя и не грабили, по старому обыкновению, зато обложили пошлиной на постройку большого моста чрез Волхов. Но и теперь Михаил не мог долго пробыть в Новгороде. В 1230 г. он оставил в Новгороде своего сына Ростислава, собрал новгородцев на Ярославовом дворе и сказал: «Если Бог даст, восстановятся права Новгорода, тогда мне следует взять своего сына». Затем он отправился в Чернигов и отсюда послал к Ярославу Всеволодовичу с требованием возвратить Новгороду захваченный им Волок, но Ярослав отвечал отказом и не согласился заключить мира. Послы были задержаны все лето. Михаил, не имея ответа от Ярослава, не предпринимал ничего в интересах Новгорода. Вследствие этого там опять началась борьба. Ростислава Михайловича обвиняли в том, что его отец обещал двинуться против Ярослава с Воздвиженья, а теперь Николин день, ограбили Водовика и тысяцкого Бориса и прогнали Ростислава. Одним из самых сильных решающих обстоятельств в этом деле был страшный голод в Новгородской области, а между тем, вследствие разлада с Суздалем, подвоз хлеба должен был прекратиться. Это-то и дало перевес суздальской партии: снова был призван Ярослав Всеволодович, принятый сначала «на всей воле» Новгорода, но затем льготы, данные Михаилом Святым, были уничтожены571. Еще после требований Михаилом Волока едва не вспыхнула война между Суздалем и Черниговом, но митрополит и черниговский епископ Порфирий уладили дело мирным путем572, теперь, после перехода Новгорода под власть Ярослава, последний двинулся на Михаила за то, что он дает убежище новгородским изгнанникам враждебной Суздалю партии. Поход этот не был, однако, удачен: Ярослав сжег Шеренск, опустошил окрестности, но не мог взять Мосальска573. С этого времени черниговский князь должен был совершенно отказаться от борьбы с Суздалем путем поддержки Новгорода. Теперь все его внимание обращается на Галич и Киев, где и открывается упорная борьба с Даниилом. Но сторонники черниговской партии, изгнанные из Новгорода, в числе которых был сын посадника Водовика, сделали еще раз попытку соединить Новгород с Северской землей и приглашают туда Святослава трубчевского. Он в сопровождении изгнанников явился в Новгород, но, видя, что нельзя иметь успеха, возвратился назад, а призвавшие его новгородцы сначала удалились в Псков, а потом принуждены были бежать к немцам в Оденпе574.

В это время на юге шла упорная борьба между венграми и Даниилом за Галич, где бояре распадались на три главные партии: венгерскую, во главе которой стоял Судислав, владимирскую с боярином Чермным Семюнком, и черниговскую с Григорием Васильевичем и Молибоговичами575. Последние две партии, насколько можно судить, прикрываясь различными претендентами на галицкий стол, имели главною целью захватить правление этой областью в свои руки и для этого ослаблять Владимир-Волынский. Точно так же князья пинские стараются препятствовать возрастанию могущества Даниила, но сверх того энергическими врагами его являются загадочные князья болоховские, которые постоянно становятся на сторону Михаила Святого. Но до 1233 г. мы не видим вмешательства черниговского князя в эти распри. В этом году Даниил, угрожаемый венграми, сам обратился за помощью к Изяславу Владимировичу Новгород-Северскому, который со времени поражения его отца в Галиче, кажется, жил в Половецкой земле. Изяслав, явившись на помощь Даниилу, напал на его область, взял город Тихомль и разорил окрестности576. Дело этим, может быть, и кончилось бы, но в 1234 г. в Галиче восторжествовала партия Даниила и призвала его. Таким образом, в его руках сосредоточились большие силы, угрожавшие планам Чернигова. Поэтому Михаил явился под Киевом, а Изяслав двинулся с половцами с юга. Владимир Рюрикович киевский обратился за помощью к Даниилу. Он быстро двинулся к Киеву и вслед за Михаилом вошел в Северскую землю. Михаил заперся в Чернигове. Враги взяли Хоробор, Сосницу, Сновск и осадили самый Чернигов. Под стенами его произошел сильный бой. Упорная защита ослабила войско Даниила. Между тем Изяслав вошел в Киевскую область и стал разорять ее. В это время Михаил завел с Даниилом переговоры о мире, который и был принят осаждавшими. На обратном пути союзники наголову были разбиты Изяславом у Звенигорода, причем попал в плен киевский князь Владимир Рюрикович. Эта победа Ольговичей снова подняла смуты в Галиче. Бояре ловко заставили брата Даниила, Василька, уйти на защиту Владимира-Волынского, будто бы угрожаемого со стороны Ольговичей, и затем принудили Даниила бежать к венграм577.

В 1235 г. владимирский князь вернулся из Венгрии. Поэтому галицкие бояре, заключив союз с болоховскими князьями, напали на область Даниила. Руководили этим делом, как видно, Ольговичи, потому что вслед за тем они открыто становятся на сторону Галича. Общие интересы снова соединили князей киевского и владимирского, и они заключили союз. Недалеко от Каменца ополчения галицких бояр и болоховских князей были наголову разбиты Даниилом, причем большая часть бояр и все князья попали в плен. Теперь в Галиче берет перевес черниговская партия. После поражения под Каменцем сторонники Даниила должны были, конечно, на время стушеваться ради собственной безопасности; другая, венгерская партия в данное время не имела силы, потому что недавнее пребывание Даниила в Венгрии уничтожало возможность рассчитывать на королевича; таким образом, естественным путем выдвигалась партия Чернигова, и действительно, уже летом того же года мы видим в Галиче Михаила Св. Он вместе с Изяславом Владимировичем послал к Даниилу с требованием освободить пленных. В то же время ему удалось составить большой союз против Даниила из поляков, половцев, галичан, но он быстро расстроился. Даниил сумел предупредить соединение союзников и разбил поляков. Половцы, под влиянием поражения последних, отказались идти на Даниила, а напали на самый Галич и затем отступили в степи. Михаил, опасаясь новых смут в Галиче, быстро ушел туда, а Кондрат* польский бежал. Но, несмотря на неудачный исход союза, Михаил и сын его, Ростислав, удерживаются в Галиче; поход на них Даниила кончился безуспешной осадой Звенигорода. Между врагами был заключен мир, по которому Ольговичи не только удерживали Галич, но получали еще Перемышль, бывший до сих пор в руках Даниила. Эта уступчивость владимирского князя обуславливалась необходимостью заручиться спокойствием со стороны Михаила, потому что в это время ему снова угрожали поляки. Он двинул на них литовского князя Мендовга, и, по миру с Ольговичами, с ним в союзе является также Изяслав Владимирович Новгород-Северский.

Как видно из хода рассказанных событий, Суздаль в данное время теряет всякое влияние на южные дела. Это объясняется известиями северных летописей о походе суздальских князей на мордву и о борьбе с немцами за пограничные области Новгорода. Но после удачного исхода этих предприятий в 1235 г. Ярослав Всеволодович, вошедши в сношения с Михаилом, двинулся к Киеву с новгородцами. К нему явился Изяслав Владимирович с половцами и Михаил с черниговцами. Общими силами они прогнали из Киева Владимира Рюриковича, и там сначала сел Ярослав Всеволодович, но удержаться был не в состоянии уже потому, что его отвлекали новгородские дела, и в 1236 г. он принужден был уступить Киев Михаилу578. В Галиче остался Ростислав Михайлович. Теперь снова дела Мономаховичей пришли в незавидное положение. Ольговичи снова образовали сильную коалицию из земель Северской, Галицкой, Киевской; их сторону должны были принять болоховские князья, для которых менее было опасности в союзе с северскими князьями, чем в зависимости от Владимира-Волынского. Вновь должна была возгораться борьба, которая могла окончиться не в пользу Даниила. Дело снова началось с Галича. В то время, когда Ольговичи вели борьбу с Даниилом с переменным успехом, боярская партия держится стороны первых, так как не представлялось особенной опасности для их вольностей от слабых, нуждающихся в поддержке Ольговичей, но лишь только они соединили в своих руках значительные силы, то, естественно, черниговская партия должна была потерять значение, так как для бояр неприятно было иметь у себя сильных князей. Сторонники Даниила берут теперь верх и во время похода Ростислава Михайловича на Литву отворяют ему ворота. Пришлось сторонникам Чернигова выходить навстречу Даниилу и самим приглашать его в город: «Изыдоша слезныма очима и ослабленномъ лицемъ и лижуща уста своя», – говорит летописец. Ростислав бежал в Венгрию. Посланная Даниилом погоня не успела захватить его579. Появление на севере татар остановило продолжение войны.

Теперь враг двигался уже с громадными силами, с окончательной целью подчинить себе Русь, враг, сильный своей сплоченностью, единодушием и приобретенной уверенностью в успехе, подчинив себе почти всю Азию. Что могла выставить против него ослабевшая, расшатанная Русь? Двенадцать лет прошло после первого ее столкновения с монголами, и что сделала она для своего усиления? Она и не думала об этом, да это было и невозможно: брожение основных элементов русской жизни – веча, князя и дружины – не могло в ней прекратиться и должно было идти своим историческим путем, пока не одержал бы окончательно один из них, или, что крайне сомнительно, обессиленные, они слились бы во что-нибудь гармоническое целое. Я говорю, что этот исход сомнителен, потому что взаимная их борьба не велась каждым началом самостоятельно, а, борясь, они должны были опираться друг на друга, искать поддержки одно у другого, составлять быстро сменяющиеся комбинации и тем поочередно усиливать одно другое. В Галиче боярство захватывает власть, – земство старается выставить против него власть князя и в союзе с нею осилить дружинное начало; с этою же целью каждая область, каждый город старается иметь своего князя, – и вот является соединение двух элементов – веча и княжеской власти. Но эта комбинация не может удерживаться: желание князя усилиться заставляет соединиться княжескую власть с дружиной. Так, галицкий князь опирается на дружинников для подавления земства; очевидно, труднее было соединение земства с боярством, но несомненно, что бывали случаи подобной комбинации для осиления княжеской власти. Это частное брожение в различных областях переходит наконец в общее, где действующими элементами являются уже целые области, в которых благодаря различным обстоятельствам развилось более то или другое начало. Выразителем принципа княжеской власти является Суздаль, боярства – Галич, общины – Новгород и Северская земля. Я не говорю о Киеве, потому что он, представляя в самом себе скорее преобладание вечевого начала, относительно Руси был представителем централизации, а следовательно, и княжеской власти, и потому что с 1169 г. он теряет всякое самостоятельное значение и без протеста переходит в различные руки этих трех борющихся областей. Но эта борьба осложнилась еще желанием Мономаховичей отстоять принцип, вытекший из первых попыток Мономаха к самовластию, хотя он потерял всякое значение с тех пор, как явился вполне очерченный идеал княжеской власти в Суздале. Если приходилось вести с ним борьбу, то только потому что он (принцип) становился на дороге для других начал. Мы видим, что суздальский князь не придает ему важного значения и сажает в Киеве и Ольговичей. На стороне этого уже анахронистического принципа стояли постоянно две области – Владимиро-Волынская и Смоленская. Если мы не можем уверенно сказать, какое начало было преобладающим в первой (хотя едва ли не боярское), то можно положительно утверждать, что в последней был сильно развит элемент вечевой, как это видно из намеков летописи и, главное, из оставшихся грамот. Стоя за упомянутый принцип, эти области не могли явиться в общем брожении представителями какого-нибудь из трех основных начал. В Полоцкой земле внутренняя борьба была столь сильна, что не давала ей возможности принять на себя инициативу защиты какого-нибудь из элементов, хотя, судя по известиям летописи, в ней сильно было развито вечевое начало. Из сказанного видно, что в общем брожении Суздаль был защитником московского идеала князя, Северская земля с Новгородом – отдельно вечевого порядка, Галич – боярского элемента, Владимир и Смоленск – принципа Мономаховичей, только усложнявшего дела. Бросив взгляд на ход этой борьбы, мы и здесь видим составление различных комбинаций, то Галича с Северской землей, то Суздаля с ней же, то Суздаля с Галичем (в деле Владимира Ярославича). Мы видели, что борьба эта уже в продолжение многих лет велась безрезультатно, пока не явился новый элемент, совершенно внешний, соединившийся с одним из боровшихся начал и давший ему окончательную победу. Этот элемент были монголы, ставшие на сторону княжеской власти. Таков, мне кажется, смысл, вполне простой и естественный, удельно-вечевой эпохи.

Но как ни безуспешна была борьба для всех сторон до появления новой решающей силы, она имела своим последствием всеобщее ослабление Руси. Из областей наиболее пострадали Киевская и Северская благодаря постоянным опустошениям. Но являлось и другое следствие, особенно для Северской земли. Защищая старый удельно-вечевой порядок, требуя постоянной помощи земства для ведения борьбы, северские князья невольно должны были способствовать сильному развитию раздробленности своей земли. Летопись, упоминающая уделы только по необходимости при ходе рассказа, дает, однако, нам возможность насчитать большое число их, мало-помалу появившихся в Северской земле. Так мы знаем уделы: Черниговский, Козельский, Брянский, Карачевский, Стародубский, Вщижский, Сновский, Новгород-Северский, Курский, Путивльский, Рыльский, Трубчевский, Липовецкий, Лопастенский580. Приглядевшись внимательнее к борьбе, которую ведут черниговские князья со своими врагами, мы замечаем, что связь между уделами и зависимость их от областных князей все более слабеет. Мы видим, например, что с Даниилом ведут дело только князья черниговский и новгород-северский, в то время как князья других уделов не участвуют в нем. После Калкской битвы нет уже указаний, чтобы черниговский князь созывал «свою братью» на совещание. Михаил Святой садится не по праву в Чернигове, и Олег Курский соглашается уступить ему, как бы не придавая большого значения черниговскому столу. Берут верх частные интересы, общая цель теряется. Каждый удел заботится только о себе; выгоды целой земли отходят на второй план. Вот какую картину представляла Русь пред появлением монголов.

Еще под 1232 г. летописи извещают о появлении монголов в Болгарии, затем под 1236-м – о разорении ее и об избиении ее жителей581. Эти упоминания летописи показывают, что эти факты были известны уже тогда русскому обществу. Князья уже могли знать об угрожающей вновь опасности, но мы видим, что они продолжают свою борьбу, что в 1235–1236 гг. Ярослав Всеволодович берет Киев, что на юге дерутся за Галич. Разрозненные долгой борьбой, князья различных областей не думают о всеобщем союзе. Мало этого, в каждой области отдельно уделы не хотят соединяться и защищаются поодиночке. В Суздальской земле связь между удельными князьями была более крепка, и все-таки они борются в раздробе. Если так было в Суздале, что же могла сделать Северская земля, которая представляла группу самых мелких княжеств, между которыми терялась даже федеративная связь. И вот удел за уделом падают под силой монголов, представляя только примеры бесполезного героизма. А глава всей Северской земли, вместо того чтобы собрать «братью», явившись в свой стольный город, сначала упускает удобное время, занявшись недавно приобретенным Киевом, а потом боится показаться в Чернигове из страха пред татарами. В 1237 г. разорив землю Рязанскую и Суздальскую, монголы в 1238 г. явились в границах Северской области. Они двигались чрез Шеренск, следовательно, прошли всю область вятичей, где, по всей вероятности, города сдавались им добровольно, и, наконец, были остановлены Козельском, также одним из вятичских городов. Несмотря на малолетство своего князя, Василия582, козляне решились защищаться. Татары пошли на штурм, разбили стены и взобрались на вал, но тут жители резались с ними на ножах и отбили приступ. Затем они решили выйти в поле, сделали вылазку, напали на татарские полчища, произвели в них сильное опустошение и все полегли на месте. Молодой князь пропал без вести. Мстя за смерть своих трех сыновей, татарский темник приказал вырезать всех жителей Козельска. Отсюда чрез Черниговский удел монголы двинулись в землю половцев, по дороге отрядили часть своих сил для взятия Чернигова и в 1239 г. «обступиша градъ въ силе тяжце». Мстислав Глебович, узнав об осаде Чернигова, не побоялся явиться ему на выручку. Судя по летописному известию о многочисленности его ополчения, можно сделать предположение, что ему удалось соединить в последний раз для защиты стольного города силы соседних уделов. Сам Мстислав должен был княжить в одном из ближних городов. Отчаянный бой произошел под стенами Чернигова. Мстислав был разбит и бежал в Венгрию, а город был сожжен татарами. Епископ Порфирий был пощажен и отведен в Глухов, где ему дали свободу. Взяв Чернигов, хан Мангу отправил послов в Киев к Михаилу с требованием сдачи и покорности. Но Михаил рассудил за лучшее перебить послов и бежать в Венгрию вслед за своим сыном, Ростиславом583.

Пока черниговский князь то скитался в Венгрии и Польше, то, униженно выпросивши мир у Даниила, получил позволение жить в его волости, причем владимирский князь доставлял ему съестные припасы: пшеницу, мед, мясо, овец «доволф», пока Даниил обещал ему Киев, а Ростислава сажал в Луческе, пока черниговский князь был занят всеми этими личными мелочами, Северская земля по частям была покорена татарами. Летописные известия все более и более редеют, мельчают и не дают поэтому нам возможности составить картину подчинения этой области. Но, во всяком случае, можно предположить, что некоторые уделы сдаются добровольно и только незначительное меньшинство рискует сопротивляться, следствием чего является разорение и смерть князя. Так, под 1241 г. летописи извещают нас, что татары убили Мстислава Рыльского584. После взятия Киева Михаил Святой бежал сначала в Польшу и затем явился в Русь, когда татары опустошили уже не только Киевскую область, но Галицкую и Владимирскую. Михаил Святой не уведомил Даниила о своем возвращении и некоторое время жил на острове Днепра, отправив Ростислава в Чернигов585.

Теперь, по-видимому, должна была прекратиться долголетняя борьба между Ольговичами и Мономаховичами: необходимость требовала обратиться к устройству своих разоренных областей, по возможности облегчить народные бедствия, как это и сделали северные князья; да и не было причины для продолжения усобиц: Суздаль имел много забот на руках у себя дома, Мономаховичи, в лице Даниила, уступают Киев Михаилу Святому, как бы отказываясь от защиты своего принципа. Но черниговский князь со своим сыном, Ростиславом, не думают ехать в свои уделы или явиться к хану, чтобы облегчить свои волости от тяжелого бедствия, а продолжают борьбу, позволяя увлекать себя интригами галицких бояр. Ростислав в союзе с болоховскими князьями напал на область Даниила, но не имел успеха и принужден был бежать за Днепр.

Болоховские князья поплатились разорением своей области, хотя и находились под покровительством татар. Вслед за тем изгнанный Даниилом галицкий епископ, Артемий, давний сторонник Чернигова, завел снова сношения с Ростиславом, но татары разогнали ополчения последнего, а епископ попал в руки венгерского королевича Андрея. Хотя в это время Ростиславу удается жениться на дочери венгерского короля, а Михаил отдал свою дочь за его сына, но хороших последствий от этого не было ни для князей, ни для Северской земли. Думая найти убежище в Венгрии, Михаил был не особенно радушно принят королем и Ростиславом и уехал в Чернигов, откуда его потребовали к Батыю. Там в 1246 г., не исполнив некоторых обычных церемоний монголов при представлении хану, он был убит. Интересно, что исполнителем казни летопись называет путивльца, по имени Домана586.

Глава XII 1246–1356 годы

Период истории Северской земли, к изложению событий которого мы теперь приступаем, несмотря на свою продолжительность, отличается почти совершенным отсутствием об нем летописных известий, ставящим в крайне затруднительное положение. Упустить этот период невозможно уже потому, что им заканчивается история самостоятельного существования Северской земли, но сведения о нем так скудны, что дают возможность представить только весьма слабую картину положения Северской земли за этот период. Отсутствие известий вполне объясняется тем, что мы не имеем специальной летописи этой земли, а дошедшие до нас списки уклоняются в две противоположные стороны: одни идут на юго-запад, другие на северо-восток. Такое направление летописных известий совершенно понятно: Северская земля уже не проявляла в этот период ничего, что касалось бы интересов всей Руси, а жила какою-то особенною жизнью, в которой на первом плане стояли частные интересы каждого удела. В ней в это время достиг полного развития тот порядок, за который она так долго боролась, порядок удельно-вечевой. Удельная раздробленность достигает в ней своих крайних размеров. В этот период окончательно теряется связь между князьями: каждый из них действует самостоятельно в своем уделе. Это яснее всего выразилось в отношении к татарам. В начале этого периода мы видим в Чернигове Андрея Всеволодовича, в Брянске – Романа Михайловича, в Курске – Олега, в Липовецке – Святослава587, и каждый из них сносится с татарами лично и путешествует в Орду; нет, как на севере, общего представителя земли. Летопись упомянула об этих князьях только потому, что один-два факта из их жизни имеют, как мы увидим, связь с общерусскими делами.

Что касается положения Северской земли под властью монголов, то можно предположить, по аналогии с положением других областей и по некоторым данным, что оно было весьма тяжело, в особенности на юго-восточных окраинах, где княжеские владения соприкасались с монгольскими кочевьями. В 1255 г. наравне со всей Русской землей Северская область должна была подвергнуться переписи; но тяжесть главная состояла не в дани, а в том способе, каким она взималась. Татары, не желая сами хлопотать, отдавали дань на откуп лицам, известным у нас под именем баскаков. Преимущество, конечно, отдавалось тому, кто обещал доставлять более дани. Баскаки грабили и опустошали целые области. Так, летописи упоминают под 1283 г., что баскак Ахмат своими насилиями разорил и разогнал жителей Курского и Воргольского уделов. Для большей своей безопасности он устроил даже в этой области две слободы, в которой поселился всевозможнейший сброд людей, наводивших страх своими насилиями на окрестных жителей. Борьба с баскаками была крайне опасна, даже мирным путем, не говоря уже об открытом сопротивлении, за которым обыкновенно следовали страшные репрессалии со стороны татар. Как пример отношения их к русскому населению, я считаю нелишним привести следующий рассказ летописи о том же Ахмате.

После страшных разорений, причиненных им и его слободами, курский князь Олег отправился к хану Телебуге с жалобой на Ахмата, вошедши заранее в сношение с родственником своим, липовецким князем Святославом. Там, по всей вероятности, дарами ему удалось склонить хана на свою сторону. Он дал Олегу своих чиновников, дозволив ему разорить Ахматовы слободы и вывести оттуда принадлежащих ему людей. Явившись в свое княжество, Олег напал на слободы, разорил их, поковал Ахматовых людей, а своих увел. Рассерженный баскак отправился тогда к хану Ногаю и постарался там выставить Олега и Святослава как противников его власти и разбойников. Это ему удалось тем скорее, что липецкий князь, еще до возвращения Олега, напал ночью на слободы и ограбил их. Ногай дал Ахмату войско для наказания князей. Они бежали: Олег к Телебуге, а Святослав в Воронежские леса. Оба удела были страшно опустошены. Попавшиеся в плен бояре были перебиты, а трупы их развешаны по деревьям, причем у каждого была отрублена голова и правая рука. Попавшихся тут странников татары отпустили, наделив одеждой убитых бояр и приказав рассказывать по дорогам о наказании Олега и Святослава: «Ходяче по землямъ, тако глаголите: «кто иметъ спорь держати со своимъ баскакомъ, сицеже ему будетъ». Для охраны слобод Ахмат оставил двух своих братьев. В следующем году Святослав напал на них и убил вместе с двадцатью пятью русскими, сопровождавшими их. Ожидая новой грозы, Олег решился предупредить ее, посылая Святослава с оправданием к Ногаю, но он не хотел ехать. Тогда Олег отправился в Орду, взял там войско и, воротившись, убил Святослава. Вслед за тем брат последнего, Александр, напал на самого Олега и убил его с двумя сыновьями, Сименом и Давидом588.

Из этого небольшого эпизода видно, насколько сильно было разобщение интересов удельных князей. Если являлись между ними люди, желавшие путем беспрекословного повиновения ханам облегчить народные бедствия, то на их дороге становятся князья с узкоэгоистическими целями, парализовавшими все эти старания.

Кроме платежа дани вкруг повинностей князей по отношению к татарам входила обязанность подавать военную помощь в их предприятиях. Так, летописи упоминают под 1275 г. о походе князей Северской земли на Литву и под 1277 г. на Кавказ, причем русские князья получили большой почет от хана, Менгу-темира589. Во внутреннем управлении князья имели полную самостоятельность. Более независимым и спокойным положением пользовались князья северных уделов. По крайней мере, это можно сказать о конце XIII в.: далее нет об обоюдных отношениях никаких известий.

Более независимому положению северных уделов способствовала как отдаленность их, так и энергия княжившего в это время в Брянске Романа Михайловича. Если летописи, не упоминая вовсе о Чернигове и Новгороде-Северском, стоявших недавно во главе Северской земли, говорят о Романе, то это ясно показывает, что он был выдающеюся в то время личностью. Только благодаря его деятельности мы имеем несколько летописных известий о делах в Северской земле. Роман сумел приобрести уважение татар своею удачною военною деятельностью против Литвы, которая теперь уже начала с ними спор за приднепровские княжества Северской земли. Когда в 1275 г. Роман не мог при начале похода соединиться с татарами, то они «вельми жадахуть Романа абы притяглъ590». Мы не видим, чтобы его удел подвергался сильному гнету. Едва ли Роман не признавался татарами представителем северных уделов. Есть вероятие предполагать, что он ездил в Орду хлопотать за свое княжество591. Борьба с Литвой, доставившая Роману некоторую известность, началась еще в начале XIII столетия. Мы видели нападения литовцев на пределы Северской земли еще при Мстиславе Святославиче, т. е. в первой четверти этого века. Чем далее, тем они становятся чаще. Под 1258 г. Ипатьевская летопись рассказывает о смерти Хвала, одного из людей Мендовга, «иже велико убийство творяше земле Черниговьской592». В 1263 г. мы видим поход уже самого Мендовга. Роман разбил его, а последовавшая затем смерть литовского князя на некоторое время обезопасила пределы Северской земли со стороны Литвы, где начались в это время внутренние неурядицы. Воспользовавшись этим, князья Галицко-Волынской области стараются обессилить это вновь зарождавшееся государство и потому вмешиваются в его дела, следствием чего и были походы 1275 и 1277 гг., из которых в первом участвовал и Роман.

Возвышение Брянска, относительно выгодное положение, которое князь этой области занял в отношении татар, заставляет галицко-волынских князей искать с ним родственного союза, и в 1263 г. Роман выдал за Владимира Васильковича свою младшую дочь, Ольгу593.

Но это значение Брянска было непродолжительно: оно держалось только деятельностью Романа. Не имея силы по своей незначительности, это княжество не могло расшириться, потому что было окружено со всех сторон русскими же областями. Впрочем, попытка с этой стороны была сделана Романом. Мы видели, что еще при Святославе Всеволодовиче между Смоленском и Черниговом были старые счеты за границы. Вероятно, теперь Роман воспользовался ими, чтобы расширить пределы своего княжества. В 1286 г. он напал на Смоленскую область, осадил самый Смоленск, сожег его посад, пожег окрестные села, но дальнейшего успеха не имел594. Этим оканчиваются наши известия о его деятельности. Мы не знаем о времени его смерти; но в 1309 г. на брянском столе мы видим смоленских князей. Следовательно, борьба между этими двумя княжествами не окончилась только походом Романа в 1286 г., а продолжалась. Вокняжение в Брянске смоленских князей595 не могло совершиться мирно, так как у Романа были сыновья, Олег и Михаил. Как бы ни было, но положительно можно утверждать, что со смертью Романа Брянск теряет значение вследствие начавшихся там усобиц. В 1309 г. Святослав Глебович выгнал оттуда своего племянника, Василия. Он отправился в Орду, явился оттуда с татарами и выгнал в свою очередь Святослава. Митрополит Петр, бывший в это время в Брянске, думал помирить их и советовал Святославу поделиться с племянником или уступить ему княжество. Святослав понадеялся на горожан, говоря: «Брянци мя, господине, не пустятъ, но хотятъ за мене головы своя положити», но брянцы, «коромольници суще», во время битвы бросили знамена и бежали в город. Святослав остался только со своим двором и после упорной защиты был убит596. Василий, утвердившись в Брянске, сделал еще попытку усилиться и, как кажется, с этою целью в 1310 г. с помощью татар захватил Карачев, причем был убит Святослав Мстиславич, княживший там597.

Так доживала свою самостоятельную историческую жизнь разрозненная Северская земля, в то время как на западе, в виде Литвы, и на севере, в виде Москвы, явились два центра, стремившиеся сгруппировать около себя остальную Русь, центры, сильные своею сплоченностью, шаг за шагом притягивавшие к себе разобщенные осколки других русских областей. Северской земле предстоял теперь выбор, к какому из двух этих центров пристать. Литва и Москва стараются каждая ввести их в состав своих областей, и первое столкновение между ними начинается за Смоленское княжество598. Но исторические выгоды были на стороне первой. В Москве воплотились идеи Суздаля, а это отталкивало южные общины от соединения с ней; между тем литовские князья своим уважением к русской народности, к ее обычаям располагали к себе население Северской земли. Ввиду необходимости стать на чью-либо сторону города ее предпочли признать над собой власть литовского князя. Это лучше всего доказывается опять делами в Брянске. В 1339 г. там началась сильная борьба между князем и общиной.

Брянцы, собравшись на вече, убили Глеба Святославича599. Едва ли здесь спор был за прерогативы власти, нарушенные с той или другой стороны. Удельные князья не имели в то время силы бороться с вечем, а, напротив, искали в нем поддержки, как это мы видим в деле Василия и Святослава в 1310 г. Скорее можно предположить, что борьба происходила из-за стремления Брянска стать под покровительство Литвы. В 1355 г. Ольгерд Гедиминович двинулся на Смоленск и Брянск, и вслед за тем мы видим в последнем снова страшную усобицу, причем самый город подвергся разорению, и брянцы признали власть Литвы600.

Брянск, выдавшийся из остальных уделов Северской земли благодаря энергии своего населения, один заслужил летописного известия о переходе его под власть Литвы. Мы не имеем никаких упоминаний о присоединении к последней других частей Северской земли. «Вероятно, после падения Брянска многие удельные князья Северщины добровольно признали над собою власть Ольгерда и потому в последующее время многие представители княжеского черниговского рода: князья Новосильские, Одоевские, Воротынские, Белевские и т. д. – продолжают княжить в своих уделах под верховною властью великих князей Литовских. Те же области, которые поступили в непосредственное владение Ольгерда, он разделил на три удела между членами своего семейства: Дмитрию Ольгердовичу старшему достался Чернигов и Трубчевск; другой Дмитрий – Корибут Ольгердович младший – получил Брянск и Новгород-Северский; наконец, племянник Ольгерда, Патрикий Наримунтович, упоминается в качестве князя Стародуба Северского»601.

Примечания

1 Ипат. лет. С. 368–369.

2 Книга большого чертежа. С. 28 и далее.

3 См.: Аристов Н. Я. Промышленность Древней Руси.

4 Ипат. лет. С. 4; Лавр. лет. С. 6.

5 Вот что говорит Птоломей, перечисляя различные народы теперешней России: «Из них более восточные кареоты и сали, за ними агатирси. После аорси и пагириты; за ними савари и бонески до Рифейских (Уральских) гор» (Scarb. diplm. p. 15). Таким образом, народ савари, по Птоломею, жил где-то в восточной части России и отделялся от Уральских гор одним народом, бонесками, следовательно область савиров совпадает с областью северян, которые жили даже на Волге.

6 Scarb. diplm. P. 17.

7 Там же.

8 См.: Иловайский Г. Разыскания о начале Руси.

9 Scarb. diplm. Р. 15 и 16.

10 См.: Иловайский Г. Разыскания о начале Руси.

11 Гаркави. С. 49, 76, 251.

12 Там же. С. 35, 76.

13 Там же. С. 140. Мне кажется, что недоверие г. Гаркави к арабскому известию об уводе в плен 20 000 человек и о поселении их в Кахетии или о разорении такого же числа домов (как гласит другой вариант) может быть легко устранено. Свое сомнение он основывает, во-первых, на том, что арабский полководец не мог так далеко проникнуть на север, чтобы достигнуть подвластных хазарам славянских племен, а что жившие в Хазарии славяне жили только в Итиле. Затем предполагает, что пленные славяне могли быть в войске царя. Но известно, что руссы жили по берегам Азовского моря, а славянство их очевидно из массы других известий. Далее. Известие о многочисленном племени славянском по Танаису ясно указывает на тот же самый факт. В Итиле могло жить только торговое сословие. Войско у кагана могло набираться действительно из ближних славян, и это входило в их государственную повинность.

14 Гаркави. С. 251.

15 Там же. С. 131.

16 Ипат. лет. С. 83.

17 Слово. Издание Тихонравова.

18 Труды III Арх. съезда. Реферат г. Кондакова: «Мелкие древности Кубанской и Терской области».

19 Летопись [как бы] производит северян, кривичей и полочан от ильменских славян. Основываясь на ее известиях, г. Беляев в своей «Истории города Полотска» делает эти племена колонистами ильменских славян. На основании этого же г. Соловьев предполагает, что при переселении с Дуная славянские племена двигались сначала по правой стороне Днепра, дошли до области Озера-Ильменя, затем, снова поворотив на юг, двинулись уже по левой стороне и дали кривичей и северян (Соловьев. История России. Т. I. С. 45). Но переселение с Дуная является не более как легендой, объяснение которой, вполне вероятное, мы находим у г. Барсова. Если было переселение, то только с юго-востока, из Азии, общей родины всех народов. Двигаясь с этой стороны, славянские племена должны были расселяться постепенно, причем передовые должны были, под напором задних, уходить все далее и далее на запад и север, а за ними расселялись остальные по порядку своего шествия. Занимавшие самые юго-восточные окраины должны были находиться в самом конце этого шествия. Во всяком случае, судить о подобных фактах почти невозможно, и мое предположение есть только указание на возможный факт, противоречащий теории г. Соловьева и Беляева. Наконец, в некоторых местах летописи племя северян является совершенно самостоятельно. Во-первых, при перечислении славянского языка (Ипат. лет. С. 6; Лавр. лет. С. 10), во-вторых, при расселении: «…и сидоша по Десне, и по Семи, и по Суле и прозвашася Северяне» (Там же. С. 4, 5). Это ясно указывает, что северяне, при движении славянского племени, самостоятельно сели по Десне и ее притокам и не составляли отрасли ильменских славян, которых нельзя здесь разуметь под общим славянским племенем. Летописное выражение «таже от них» означает не более как «за ними, после них» (Птоломеево «sub quibus»). В Лавр. летописи это место читается даже так: «Таже северъ отъ нихъ на Белел-Озере сидять весь». Далее, сходство в общественном строе, чем г. Беляев хочет доказать происхождение полочан от новгородцев, было вызвано одинаковыми жизненными условиями, в которых находилось то и другое племя: Новгород был торговым центром на Волхове, Полоцк играл ту же роль на Двине, мог торговать и с Новгородом, что и вызвало происхождение в нем одинаковых общественных учреждений.

20 Ипат. лет. С. 205.

21 «Слышавше инии гради Уненеж, Белая Вежа, Баемачь, оже Всеволожь взят и побегоша Чернигову» (Ипат. лет. С. 252). Этот отрывок как нельзя лучше опровергает мнение тех, которые причисляли эти города к Переяславскому княжеству.

22 Книга большого чертежа. С. 85.

23 См.: Домонтович М. А. Материалы для географии и статистики Черниговской губернии.

24 Вот эти городища, сохранившиеся по Донцу: Нежегольское, Катковское, Чугуево, (на устье реки Уды) Каб(г)аново, (по Уде) Хорошее, Донецкое, (по Донцу) Мухначево, Змиево, Каменное (см. Книгу большого чертежа).

25 Вот известия летописи:

1111 г. «…и поидоша къ Донови во вторникъ.

И облачишася въ броню и полки изрядиша

и поидоша ко граду Шаруканю» (Ипат. лет. С. 192).

«И завтра въ среду поидоша къ Сугрову» (Там же).

1112 г. «Идоша на Половци… и доидоша

града Осенева и Сугрова…» (Лавр. лет. С. 275).

1116 г. «Ярополкъ ходи на Половечскую землю,

къ реце, зовомий Донъ и ту взя полонъ

многъ и три городы: Галинъ (Балинъ),

Чешлюев и Сугровъ» (Там же. С. 276).

Г. Аристов в своей статье «О земле Половецкой» определил положение этих городов на основании летописных данных. Он делает вывод, что все они были на Донце: Шарукань – где теперь Харьков, Сугров поблизости Изюма (см.: Известия Нежинского института. 1877).

26 Там же. С. 220.

27 Там же.

28 Г. Аристов с большою вероятностью производит имя Шаруканя от хана Шарука, Сугрова от Сугры. Затем на основании тех же летописных данных выводит, что они назывались в различное время разными именами, смотря по их владельцу. Действительно, Шарукань в Лавр. летописи называется Осеневом. Но по ходу дела видно, что это один и тот же город, а что он назван Осеневом, то это только показывает, что заметка об этом походе в Лавр. летописи была сделана позднее, когда городом владел Осень, что видно из ее краткости и отнесения события к 1112 г. Балин, судя по ходу дела, должен быть еще выше Шаруканя, на Донце.

29 Ипат. лет. С. 192.

30 О земле Половецкой. С. 222.

31 Ипат. лет. С. 492.

32 Никон. лет. С. 353. Ч. II.

33 Ипат. лет. С. 18, 30; Лавр. лет. С. 31, 88.

34 Monum. Pol. hist. Р. 16.

35 Ученые записки II отделения Императорской Академии наук. С. 133–143.

36 Барсов Н. П. Очерки русской исторической географии. С. 115.

37 Там же.

38 «Наворопнице же перешедше Хорол, взоидошо на Шеломя». Ипат. лет. С. 429.

39 В наших летописях все предлоги тесно примыкают к следующему за ними слову, так «съ» выражает просто «с»; «изъ», если следующее слово начинается буквой «С», пишется просто «и», напр. «иСмолинска». На основании этого можно предположить, что слово «Суличи» появилось из «съ Уличи», откуда «с Уличи» и «Суличи». Если допустить, что северяне по Суле назывались суличами, то странно, что мы не встречаем других местных имен этого племени: куряне являются только во второй половине XII в., а «семичи» или «сновичи» вовсе неизвестны (см. Барсов Н. П.: Очерки русской исторической географии, где есть вся литература этого вопроса).

40 Летопись производит их из ляхов, рассказывая, что среди них были два брата Радим и Вятко, которые пришли с родом своим в Русь и поселились один на Соже, другой по Оке (Ипат. лет. С. 11). Такова легенда, ходившая во время летописца между народом, откуда составитель и занес ее в свой труд. Г. Барсов называет имена Радима и Вятка патронимическими, что совершенно справедливо, и, кажется, происхождение легенды можно определить весьма просто: летописец, по свойственному средневековым писателям стремлению, наивно объясняет, что древляне назывались так, потому что сидели «в деревах» (в лесу), поляне – потому что сидели «в полях», хотя Киевская губерния в то время была покрыта дремучими лесами, остатки которых сохранились до сих пор. Встретился он с именем, которое произвести нельзя было ни от чего, но от них же могла дойти до него легенда, в которой радимичи называют себя потомками Радима, и вот летописец, помня легенду о Кии, Щеке и Хориве, пишет, что был Радим и с родом своим (как и Кий) сел на Соже. Но в этой местности не было ни одного названия, которое напоминало бы летописцу имя Радима, поэтому он решил, что были они иностранцы, пришли – откуда? – из ляхов, так как язык этих племен был еще тогда совершенно одинаков.

41 Ипат. лет. С. 14; Лавр. лет. С. 23–24.

42 Барсов. С. 134.

43 Город Гомьи упоминается первый раз в 1142 г. как Черниговская волость, город Чичерск упоминается с 1159 г., когда Изяслав Давидович отдает его Святославу Ольговичу. Последний называет его Черниговской волостью.

44 Барсов. С. 152–153.

45 Там же. С. 133, 152.

46 Иловайский Г. История Рязанского княжества. С. 2.

47 Барсов. С. 135. Напротив, автор статьи «Церковноисторическое исследование о древней области вятичей» (Чтение общества истории и древностей российских. 1862. К. II) признает Брянск и Мценск городами вятичей. Обратимся к летописным данным. Под 1146 г. Ипат. летопись говорит, что «Святославъ Ольг. побеже изъ Новгородъ-Север. Карачеву», и далее «и бежа за лес у вятичи». Откуда ясно, что Карачев не был в числе городов вятичей. В 1146 г. Давидовичи, преследуя Святослава Ольговича, дошли до Брянска, а Святослав был в Козельске у вятичей. Затем Давидовичи собирают вече последних в Дедославле. Следовательно, Брянск был вне области вятичей, а Дедославль и Козельск принадлежали им. В 1152 г. «Юрш… и поидоша туда на Вятичѣ и тако взяша я, таже на Мценескъ». Ясно, что последний здесь совершенно отделяется от городов вятичей. Неринск, Лобынск и Колтеск, несомненно, города вятичские. Первый был недалеко от Лобынска вверх по Оке, второй – на устье Протвы, при впадении ее в Оку. Местонахождение третьего неизвестно.

48 Автор упомянутой нами статьи в защиту легенды о вятичах говорит, что жители лесных уездов Калужской губернии (потомки вятичей) отличаются особым наречием, причем приводит слово «паняй». Я это выражение слышал в Курской и Черниговской губерниях, следовательно, оно не составляет особенности языка. Сам автор говорит, что только со времени польского разорения к ним вошло несколько польских слов «огорнуть» = «garnac» и др., т. е. что это приобретение позднейшее. Но употребление до сих пор слова «нарубать» в смысле «собирать», слова чисто летописного, которое нигде не сохранилось и потому не могло явиться у вятичей в позднейшее время, указывает на родственность с русскими славянами и производит сомнение в истинности легенды.

49 Лавр. лет. С. 18.

50 Там же. С. 63.

51 Что область вятичей тянула к Черниговскому уделу, а не к Новгород-Северскому, видно из следующих мест нашей летописи. Мы приведем два, самые выразительные. В 1142 г. Всеволод Ольгович, сделавшись великим князем киевским, однако оставляет за собою отчину Черниговскую – вятичей, как ее и называют Игорь и Святослав Ольговичи. Он не отдал ее братьям (Ипат. лет. С. 222), потому что знал громадное значение вятичей в политическом и стратегическом отношении. Затем в 1147 г. в области вятичей сидели посадники черниговских князей (Ипат. лет. С. 242). В 1158 г. Изяслав Давидович, бывший черниговский князь, бежал чрез Гомель в вятичи (Лавр. лет. С. 331). Эта область всегда сохранялась черниговскими князьями как их поддержка.

52 Первое известие о Вщиже мы встречаем в 1142 г. Всеволод Ольгович отдал его Давидовичам. В 1160 г. Изяслав Давидович с половцами разорил Воробьин, Росусу и ушел в Вщиж. Затем из Вщижа ушел в вятичи. Отсюда ясно видно, что Вщиж не был городом вятичей и что города Воробьин, Росуса и Вщиж были в одной местности. Далее под 1147 г. читаем: Святослав Ольгович «…иде заем вси вятичи и до Брянескъ, и до Воробиинъ, Подесенье, Домагощъ и Мценскъ». Раньше: «…выбегоша посадничи Володимери Изяславли изъ Вятичь, изъ Бряньска, Мьченьска, и изъ Блеве…» Отсюда видно, что Воробьин и Блеве были на границе земли вятичей (но не принадлежали им, как Мценск и Брянск (см. выше), а так как Росуса и Вщиж были, как мы видели, недалеко от них, то, следовательно, находились тоже на границе. То же должно сказать и о Домагоще. Г. Барсов не без основания Блеве (Блове, Обловь) приурочивает к местности по течению реки Болвы, притока Десны. Не знаю только, почему у г. Барсова Домагощ стоял на Нерусе: этого ниоткуда не видно. Под 1147 г. говорится, что Глеб Юрьевич пришел в Девягорск к Святославу Ольговичу (из Суздаля) и оттуда они вместе двинулись к Мценску. Ранее этого Святослав Ольгович из Дедославля пришел к Девягорску. Это показывает, что и Девягорск находился в этой же группе городов.

53 Ипат. лет. С. 6; Лавр. лет. С. 10.

54 Труды I Арх. съезда. Реферат гр. Уварова: «Меря и ее быт».

55 См. выше об области вятичей.

56 См. Карту при реферате гр. Уварова.

57 Ипат. лет. С. 11.

58 Там же. Под 907 г.

59 Реферат гр. Уварова.

60 Переясл. – Сузд. лет. С. 4.

61 См. Труды I и III Арх. съездов; рефераты г. Уварова и Самоквасова.

62 Там же. Реферат гр. Уварова.

63 До нас не дошло летописных сведений об этой борьбе, но масса топографических славянских названий указывает на нее. Вот некоторые из них: Ратницы, Ратново, Ратницкое, Ратово, Ратьковы, Засека, Стрелицы и др. (см. реферат г. Уварова. С. 683).

64 Лавр. лет. С. 10.

65 Барсов. С. 48.

66 См. далее эпоху Святослава Ярославича.

67 Иловайский Г. История Рязанского княжества. С. 6.

68 Ипат. лет. С. 7, Лавр. лет. С. 11, 12.

69 Аристов Н. Я. Промышленность древней Руси. С. 6.

70 Ипат. лет. С. 105.

71 Черниговские губернские ведомости. 1858. № 12.

72 Ипат. лет. С. 11.

73 Никон. лет. С. 25; Ипат. лет. С. 12.

74 Гаркави. С. 193.

75 Там же. С. 221.

76 Ипат. лет. С. 38.

77 Воскрес. лет. С. 177. Ч. I.

78 Ипат. лет. С. 38.

79 Указатель выставки III Арх. съезда. С. 52. № 758 в.

80 Там же. С. 50. № 722; С. 48. № 686.

81 Там же. С. 45. № 674; С. 49. № 715; С. 52. № 752.

82 Самоквасов. Труды III Арх. съезда. С. 188.

83 Ипат. лет. С. 237.

84 Там же. С. 454.

85 Такие монисты и бусы найдены были в Черной могиле и др.

86 Труды III Арх. съезда. С. 188, 191, 192.

87 Указатель выставки. С. 50. № 724.

88 Там же. С. 51. № 742; С. 50. № 724.

89 Вещи такого рода были найдены в Черной могиле, у Стародуба, в Гульбище и т. д.

90 См. Стар. и Нов. России: Изображения; Труды III Арх. съезда. С. 188.

91 Указатель выставки. С. 67. № 966, 667.

92 Макарий. История русской церкви. Ч. I. С. 121.

93 Хволъсон. С. 196.

94 Указатель выставки. III. С. 45. № 659.

95 Там же. № 660.

96 Ипат. лет. С. 30; Лавр. лет. С. 48.

97 Труды III Арх. съезда. Ч. I. С. 192.

98 Аристов Н. Я. Промышленность Древней Руси. С. 175.

99 «… еюг 5£ каг ало TeliowZav, каг TZepvlgav» (Moum. Pol. hist. Р. 15).

100 Ипат. лет. С. 18; Лавр. лет. С. 31.

101 Ипат. лет. С. 254.

102 Свое предположение мы основываем на следующих данных. В 1148 г. Изяслав стал на Ольговом поле и оттуда, опустошая все кругом, двинулся на Белоус, затем на Любеч. В 1154 г. Ростислав бежал от Белоуса в Любеч. Таких мест можно привести много.

103 Ипат. лет. С. 18, 30; Лавр. лет. С. 31, 48.

104 Monum. Pol. hist. Р. 15.

105 Гаркави. С. 49.

106 Ипат. лет. С. 30.

107 Ипат. лет. С. 18.

108 Ипат. лет. С. 30; Лавр. лет. С. 44.

109 Указатель выставки. С. 53.

110 Аристов Н. Я. Промышленность Древней Руси. С. 187.

111 Ученые записки II отд. Императорской Академии наук. С. 137.

112 Воскрес. лет. С. 177; Никон. лет. С. 77. Ч. III.

113 Этими сведениями я обязан В. Б. Антоновичу.

114 Ипат. лет. С. 30.

115 Там же. С. 11; Лавр. лет. С. 18.

116 См.: Домонтович М. А. Материалы для географии и статистики Черниговской губернии.

117 Гаркави. С. 38 и 129.

118 Там же. С. 129.

119 Там же.

120 Там же. С. 49 и 251.

121 Под 859 г. Лаврентьевская летопись рассказывает: «Имяху дань варязи изъ заморья на чюди, но словенехъ, на мери и на всехъ (и на) кривичехъ, а козари имяху на полянехъ и на северехъ и на вятичехъ, имяху по белой веверице отъ дыма». Далее пропускает два года, 860-й и 861-й, и затем под 862 г. говорит: «Исгнаша варяги за море и не даша имъ дани и почаша сами въ себе володети…» Не нужно большой внимательности, чтобы заметить, что первый отрывок (под 859 г.) и второй (под 862 г.) составляли одно цельное сказание, цельную легенду о призвании варягов, и потом уже позднейший составитель летописи, расставляя совершенно произвольно годы в начале летописи, оторвал первый кусок и поставил под 859 г., а остальное под 862 г., не соображая, что очень короток промежуток в два года между наложением и уничтожением дани. Поэтому нельзя это событие относить к 859 г.

122 Лавр. лет. С. 16.

123 Летопись приписывает это занятие личности Олега и относит его к 882 г. Такое точное определение времени мы оставляем под сомнением, так как годы в летописи были расставлены уже впоследствии. Что касается борьбы арабов с хазарами, то Аль-Баладури упоминает поход Марвана еще в VIII в. Наша летопись первый раз упоминает о печенегах во время княжения Игоря, но столкновение их с юго-восточными поселениями должны были начаться гораздо раньше.

124 Лавр. лет. С. 23.

125 Там же.

126 Любопытно различие в тоне известий:

«Поча Олегъ воевати древляны и, примучивъ б, имаше на нихъ дань по черне куни».

«Иде Олегъ на северяне и победи северяны и возложи нань дань легъку и не дасть имъ козарамъ дани платити рекъ: “азъ имъ противенъ, а вамъ нечему».

В первом случае видно полное стремление силой оружия подчинить своей власти или поработить древлянское племя, «примучить его»; между тем во втором мы замечаем гуманность и дипломатичность: киевский князь, оставшийся победителем, налагает легкую дань и ведет убедительные переговоры.

127 Лавр. лет. С. 23. О вятичах нет известия в эту эпоху, но участие их в походе Олега на Византию, относимом летописью к 907 г., показывает, что и они тогда уже пристали к Полянскому союзу.

128 Вот что рассказывает Аль-Масуди: «Из этих (славянских) племен одно имело прежде в древности власть над ними; его царя называли Маджак, а само племя называлось Валиняна. Этому племени в древности подчинялись все прочие славянские племена, ибо верховная власть была у него, и прочие цари ему повиновались» (Гаркави. С. 136). Затем Эль-Бэкри добавляет: «Потом они стали не согласны, и прекратился их государственный порядок, и племена их стали отдельными государственными группами, и воцарился в каждом их племени царь» (С. 46).

129 «Иде Олегъ на греки… ная множество Варягъ и словенъ и чюдь и кривичи и мерю, и деревляны и радимичи и поляны и Северо и Вятичи.», где ясно видно только что сказанное.

Начало договоров: (912) «Иже послани отъ Ольга, великаго князя русскаго и отъ всехъ иже суть подъ рукою его светлыхъ и великихъ князь.», далее: «Похотеньемъ нашихъ великихъ князь и по повелению отъ всехъ иже суть подъ рукою его сущихъ Руси.»

(945 г.) «.послании отъ Игоря, великаго князя русскаго и отъ всякоя княжья и отъ всехъ людий Русския земли.»

130 Припомним назначение дани на Любеч, Чернигов и другие города, принадлежащие различным племенам.

131 Лавр. лет. С. 54. Предание об этой борьбе сохранилось в народном сказании о мести Ольги древлянам.

132 «.eXepCovtai peta navwv tffiv 'Pffij’ano tov KlaPov cai’anepcovtai ej ta яоХибга» (Monum. Pol. hist. Р. 20).

133 Недаром установление различных даней в области северян и других племен народное предание относит к личности Ольги, победительницы древлян. Устанавливать дани было не нужно: они уже были установлены, а ясно, что в этом предании осталось впечатление от первого «полюдья». Приписка его личности Ольги указывает на совпадение установления полюдья и порабощения древлян.

134 Гаркави. С. 63 и 130.

135 Гаркави. С. 219 и 220; Лавр. лет. С. 63. Наша летопись относит поход к 964 г., а арабские писатели – к 969 г. Разница в годах небольшая и поэтому исторического значения не имеет.

136 Любопытно, что договор Святослава с греками пишется уже только от имени Святослава и его бояр, а о светлых князьях не упоминается. Не относится ли к этому же периоду уничтожение племенных князей? По крайней мере, у северян мы не встречаем о них более никаких известий, хотя уже в XII в. упоминается у вятичей Ходот и его сын, но вернее, что это не были прежние племенные князья, а представляли личности, поднявшие вятичей против Чернигова и игравшие только роль князей. Об этом движении вятичей мы будем говорить в свое время.

137 Отправляясь на войну в Болгарию в 970 г., Святослав нашел нужным обезопасить себя со стороны племен, которые не совсем-то были надежны, и сажает в области древлян Олега с дружиной (Лавр. лет. С. 67). Именно этот факт служит подтверждением нашей мысли.

138 Лавр. лет. С. 68.

139 Там же. Вероятно, такой случай поступления в княжескую дружину был не единичный. Так, в договоре Игоря упоминается посол, ятвяг, который принадлежал к дружине Игоря. Вероятно, среди остальных послов также были представители различных племен.

140 Никон. лет. Ч. I. С. 105.

141 См. Очерк торговли.

142 Макарий. История русской церкви. Ч. 1. С. 21.

143 Ученые записки. II отд. Академии наук. Кн. II. Вып. II. С. 133.

144 См. Очерк торговли.

145 См.: Милорадович Г. Любеч. С. 4.

146 Лаврентьевская летопись упоминает нападение в 992 г. и соединяет с ним сказание о богатыре Кожемяке, которое ясно указывает, что борьба с печенегами по важности для промышленного населения навсегда осталась в памяти его и явилась в легенде. Затем в 997 г., и опять соединяет с ним легенду о неистощимом колодце. Никон. лет. упоминает нападение в 990 г.

147 Лавр. лет. С. 118, 119; Никон. лет. Ч. I. С. 95.

148 Там же.

149 Лавр. лет. С. 80.

150 Татищев. С. 67.

151 Владимир посадил в Муроме Глеба, а в Тмутаракани – Мстислава (Лавр. лет. С. 118; Ипат. лет. С. 83). Летопись относит это распределение земель к 988 г. Но тогда сыновья Владимира были еще очень малы (Святополку – 8 лет). Это должно, по нашему мнению, относиться к концу его княжения.

152 Иловайский Г.Разыскание о начале Руси. С. 175.

153 Этот факт был заимствован летописцем, по всей вероятности, из записок при Богородицкой тмутараканской церкви, где должен был быть отмечен год ее заложения (1022) и событие, побудившее князя к постройке церкви.

154 Вот как рассказывает об этом летопись: когда они (Мстислав и Редедя) долго боролись, «…нача изнемогати Мьстиславъ, бе бо великъ Редедя; и рече Мьстиславъ: “о пресвятая Богородице! помози ми, аще бо одолею сему, сьзижу церковь вь имя твое”. И се рекъ, удари имъ о землю.» и т. д. Мстислав как победитель взял имущество, жену и детей Редеди (восточный обычай). Построенная им церковь существовала еще во время составления летописи, т. е. в XII в.

155 Эта характеристика взята целиком из летописи, куда она должна была зайти, или из упомянутых уже записок в Тмутаракани, или из Черниговской, не существующей для нас летописи. См.: Ипат. лет. С. 105.

156 Лавр. лет. С. 127; Ипат. лет. С. 89.

157 Длугош. Lib. II. Р. 144–146.

158 Ипат. лет. С. 90; Лавр. лет. С. 128.

159 Monum. Pol. hist. Р. 317–318.

160 Лавр. лет. С. 129.

161 Там же.

162 Переясл. – Сузд. лет. С. 35. Действительно, во время смерти Владимира Святого мы застаем Святополка уже в Киеве, что уничтожает цель скрывания от него смерти отца; ближе к истине, что он сам старался скрыть ее от братьев.

163 Лавр. лет. С. 137.

164 Ипат. лет. С. 92; Лавр. лет. С. 129.

165 На это предположение нас наводит место летописи: «И собра Ярослав варяг тысящу, а прочих вой 40 тысящ». Она не говорит «новгородцев», а всяких прочих, других воинов.

166 Ипат. лет. С. 102; Лавр. лет. С. 142.

167 Ипат. лет. С. 103.

168 Там же; Лавр. лет. С. 143.

169 Ипат. лет. С. 103 и 144.

170 Там же. С. 104; Лавр. лет. С. 145.

171 Весь рассказ о Мстиславе, разбитый впоследствии на годы, должен был представлять некогда одно целое, в виде отдельного произведения. Можно даже предположить, что его написал очевидец этого события, а потом он в переделке вошел в летопись. На это указывает поэтический тон рассказа и его подробности. Вот оно: «Послал Ярослав за море звать варягов. И пришел к нему Якун с варягами. И был Якун слеп, а плащ его был изоткан золотом, и пришел он к Ярославу. И пошли Ярослав с Якуном на Мстислава. Мстислав же, услышав об этом, вышел против них к Лиственю. Мстислав с вечера установил свою дружину и поставил северян в центре, свою дружину по крылам. И, когда наступила ночь, была темнота, и гром, и молния, и дождь. И сказал Мстислав дружине своей: “пойдем на них!“ И пошел Мстислав, а Ярослав против него, и столкнулись в центре варяги и северяне, и утомились варяги, поражая северян, и потом напал Мстислав с дружиной своей и начал поражать варягов, и была сильная сеча; как молния светила, и блистало оружие, и была гроза сильная и сеча сильная и страшная. Видел Ярослав, что побеждаем, и побежал с Якуном князем варяжским, и Якун тут потерял плащ золотой» (Ипат. лет. С. 104).

172 Лавр. лет. С. 146; Ипат. лет. С. 105.

173 Там же.

174 Лавр. лет. С. 146; Ипат. лет. С. 104.

175 Там же.

176 Лавр. лет. С. 144; Ипат. лет. С. 104.

177 Там же. С. 146, 105.

178 Там же. С. 114; 157.

179 Ипат. лет. С. 114; Лавр. лет. С. 157.

180 Там же.

181 Это видно из следующих трех мест летописи: (1146) «Иванкови же Дюргевичу пришедшю въ Новгородъ Святославу, и да ему Курскъ и с Посемьемъ». Под 1147 г. находим, что Глеб Юрьевич из Курска посажал своих посадников по всему Посемью. Под 1149 г.: «…а Святославъ Ольговичь поча ему молвити: “дершиши отчину мою”, и тогда взя Курескъ и с Посемьемъ».

182 В поучении Мономаха: «Первое к Ростову идохъ, сквозе вятичи, посла мя отець, а сам иде Курьску». Очевидно, переяславский князь Всеволод мог тогда только распоряжаться Курском, если последний принадлежал к этому княжеству.

183 Это видно из того, что Глеб, старший сын Святослава Ярославича, был наместником в Тмутаракани.

184 Ученые записки II отд. Императорской Академии наук. Кн. II. Вып. II. С. 154.

185 Лавр. лет. С. 158; Ипат. лет. С. 114.

186 Там же.

187 Ипат. лет. С. 114, 115, 159.

188 Никон. лет. С. 129. Ч. I.

189 Лавр. лет. С. 159; Ипат. лет. С. 115. Татищев (т. II, с. 117) в своей «Истории Российской» говорит, что по смерти Владимира Ярославича Ростислав получил в удел Ростов и Суздаль, а потом Владимир-Волынский. Откуда взял это известие Татищев, мы положительно не знаем: он даже не приводит источника. Позднейший историк Карамзин не говорит ничего подобного. Дошедшие до нас летописи не говорят ничего об этом. Напротив, они прямо утверждают, что он бежал из Новгорода, а не из Владимира. Все это заставляет нас не принять известия Татищева.

190 Там же.

191 Ипат. лет. С. 115; Лавр. лет. С. 160.

192 «Иде Святославъ на Ростислава къ Тмутараканю, Ростиславъ же отступи прочь изъ града, не убоявся его, но не хотя противу стрыеви своему оружья взяти…» Так объясняет летопись действия Ростислава Владимировича, но едва ли можно не признать такое объяснение наивным: изгнанный, лишенный наследства, самолюбивый князь не мог не видеть в Святославе одного из виновников своего несчастья, и такие идеальные отношения не могли здесь иметь места.

193 И Ипатьевская, и Лаврентьевская летописи относят занятие Новгорода и поход князей к 1067 г. Но в Ипатьевской летописи еще под 1065 г. после известия о Тмутаракани мы находим: «В то же лето Всеславъ сиде рать почалъ». Этот намек указывает, что Всеслав именно воспользовался замешательством на юге и недовольством в Новгороде. Промежуток времени от 1065 г. до 1067 г. был самым удобным для действия Всеслава.

194 Ипат. лет. С. 115; Лавр. лет. С. 159.

195 Ипат. лет. С. 117; Лавр. лет. С. 162.

196 Там же.

197 Вот что рассказывает летопись об этом событии: «Греки, боясь Ростислава, прислали к нему с лестью катапана; когда он пришел к Ростиславу, последний доверчиво принял его в свою дружину; когда однажды князь пировал с своей дружиной, катапан сказал: “Пью, князь, за твое здоровье“. “Пей“, – отвечал Ростислав. Он отпил одну половину кубка, а другую подал князю, незаметно впустив в нее яду. Князь умер чрез восемь дней, как сказал катапан». (По Демишелю, «катапанами» назывались чиновники, управлявшие провинциями Византийской империи.)

198 Житие Феодосия. С. 154.

199 На Тмутараканском камне, найденном в прошлом столетии, подпись гласит: «Въ лето 6576 (1068) Глебъ князь мерил море по леду отъ Тмутараканя до Корчева (Керчи).» (Карамзин. История государства Российского. Ч. II. Прим. 111). Значит, в 1068 г. Глеб Святославич был уже в Тмутаракани. Очевидно, Святослав должен был послать его туда еще пред отправлением против Всеслава, т. е. раньше 1067 г., следовательно, после смерти Ростислава в 1066 г.

200 Ипат. лет. С. 117; Лавр. лет. С. 162; Татищев. Ч. II. С. 119.

201 Лавр. лет. С. 163; Ипат. лет. С. 118.

202 Там же. С. 112, 167.

203 Ипат. лет. С. 140.

204 Там же. С. 136; Лавр. лет. С. 188.

205 Никон. лет. Ч. I. С. 160.

206 Соловьев. Т. II. С. 16.

207 Татищев. Ч. II. С. 119.

208 Ипат. лет. С. 128; Лавр. лет. С. 182.

209 Там же.

210 Там же.

211 Соловьев. Т. II. С. 15.

212 Лавр. лет. С. 178; Ипат. лет. С. 128, 129.

213 Ученые записки II отд. Императорской Академии наук. Кн. II. Вып. II. С. 179. Патерик в русск. переводе. С. 62.

214 Там же. С. 176–178.

215 Лавр. лет. С. 178; Ипат. лет. С. 128–129.

216 Там же. Интересно характерное выражение летописи: «…показаша ему путь от себе».

217 Карамзин. Ч. II. Прим. 116.

218 Карамзин (ч. II, с. 78) берет свой рассказ из немецких летописцев, Липберта Ашафенбургского и др. (см. также прим. 116). Последние, кажется, не совсем верно говорят об участии Генриха в судьбе Изяслава. «Окруженный изменниками и неприятелями.» (Карамзин. С. 77), он не мог так грозно писать Святославу и Всеволоду, «.чтобы они возвратили Изяславу законную власть, или, несмотря на отдаленность, мужественное войско немецкое смирит хищников» (Там же). Напротив, имея много врагов, ведя борьбу с папой, императору не было выгоды находить себе нового врага, тем более что ему нужно было, в таком случае, опасаться и Польши, исконного врага Германской империи. Скорее он воспользовался случаем начать дружественные сношения со Святославом и приобресть на всякий случай союзника. Подобные известия немецкого летописца можно объяснить влиянием патриотического чувства, точно так же рассуждение о тленности богатств должно рассматривать как благочестивое философствование, не идущее к делу.

219 Карамзин. Ч. II. С. 79–80.

220 Татищев. Ч. II. С. 130; Ипат. лет. С. 139; Лавр. лет. С. 199.

221 Татищев. Там же.

222 Ипат. лет. С. 139; Лавр. лет. С. 193; Татищев. С. 131.

223 Филарет. Историко-статистическое описание Черниговской епархии. Ч. II. С. 3.

224 Там же. Ч. III. С. 2.

225 Там же.

226 Там же. С. 5.

227 Там же. С. 2.

228 Там же.

229 Там же. С. 198.

230 Макарий. История русской церкви. Ч. II. С. 74.

231 Этот Изборник найден в библиотеке Воскресенского Новоиерусалимского монастыря. Писан он в листе на пергаменте, в два столбца. На обороте первого листа изображено красками и золотом семейство князя: сыновья, жена его и сам он; над ними имена: «Глеб, Олег, Давид, Роман, Ярослав, княгини, Святослав». Меньший сын представлен младенцем; другие – взрослыми; отец с усами. На всех длинные кафтаны с поясом; на головах высокие синие шапки; на княгине покрывало; княжеская мантия сверх кафтана и сапоги зеленые (Карамзин. Ч. II. Прим. 179). На втором листе предисловие, из которого мы и почерпнули наши сведения о просветительной деятельности Святослава. Выдержки из Изборника можно найти в «Исторической хрестоматии» Буслаева.

232 Макарий. История русской церкви. Ч. II. С. 20. Странно только, что на картине Изборника в 1073 г., уже при конце княжения Святослава Ярославича, Ярослав изображен еще младенцем. Может быть, картина более раннего происхождения, чем Изборник, и только приложена к нему.

233 Татищев под 1073 г. говорит, что Святослав Ярославич посадил Бориса в Вышгороде, Глеба в Переяславле, Давида в Новгороде, Олега в Ростове (ч. II, с. 27). С этим едва ли можно согласиться. Глеб, как мы знаем, был в Новгороде, там и умер. В Переяславле по-прежнему сидел Всеволод, так как ниоткуда не знаем о том, чтобы Святослав отдал ему Чернигов. Олег, как видно из поучения Мономаха (Лавр. лет. С. 239), был во Владимире-Волынском. Что касается Давида, то можно, скорее всего, предположить, что он был оставлен Святославом в Чернигове. Мономах говорит, что отец его, Всеволод, был в Переяславле (Там же. С. 238).

234 Ипат. лет. С. 140; Лавр. лет. С. 193.

235 Там же.

236 Там же.

237 Поучение Мономаха. Лавр. лет. С. 239.

238 Ипат. лет. С. 140; Лавр. лет. С. 193.

239 Вот как характеризует личность Глеба сама летопись: «Бе же Глебъ милостивъ на вбогия и страньнолюбивъ, тщанье имея къ церквамъ, теплъ на веру и кротокъ, взоромъ красенъ…» (Ипат. лет. С. 140).

240 Ипат. лет. С. 140; Лавр. лет. С. 193; Татищев. Ч. II. С. 132.

241 Ипат. лет. С. 140; Патерик в русск. переводе. С. 84. Главным образом на стороне Изяслава стояли бояре, которые при нем сильно обогащались, и евреи, которых в Киеве в то время было очень много. Изяслав позволял им страшно эксплуатировать население, нуждаясь сам постоянно в деньгах. Прп. Никита некоторое время был тайным последователем иудейства, будучи уже монахом. См. об этом интересный реферат г. Малышевского «О евреях на Руси», читанный в собрании исторического общества летописца Нестора.

242 Ипат. лет. С. 140; Лавр. лет. С. 194. Относительно местонахождения Сожицы (Съжицы) есть разноречивые мнения: Карамзин читает «Оржица». Это приток Сулы в Полтавской губернии. Арцыбашев думает, что это место близ Чернигова. Вопрос пока остается открытым (см. «Материалы для историкогеографического словаря» Барсова и «Исследования, лекции и замечания» Погодина, т. 4).

243 Стрижень – речка, и теперь существующая в Чернигове. Она разделяет Чернигов на две части, соединенные мостом. По некоторым приметам и по рассказам жителей можно составить хотя приблизительное понятие о том, где находился посад и где начинался внутренний город. Преосв. Филарет говорит, что церковь Св. Параскевы была в предместье (Описание Черниговской епархии. Ч. V. С. 68). Эта церковь очень древняя и относится, вероятно, к дотатарскому периоду. Следовательно, предместье можно считать в северной части нынешнего Чернигова. Некоторые жители говорят, что еще не столь давно Воздвиженская улица была занята рвом, который засыпался долгое время. И теперь можно заметить следы этого рва в возвышениях с обеих сторон улицы. Этот ров шел таким образом: от Стрижня до Елецкого монастыря и кончался там, где теперь устроена дорога в Троицкий монастырь. Этим рвом со стеною отделялся внутренний город от предместья. Ворота, которые брал Владимир, вероятно, находились при въезде в теперешнюю большую улицу. Где были ворота из предместья в детинец, пока сказать трудно.

244 Нежатина Нива – урочище, бывшее недалеко от Чернигова.

245 Ипат. лет. С. 140–141; Лавр. лет. С. 195.

246 Татищев. Ч. II. С. 134.

247 Ипат. лет. С. 143; Лавр. лет. С. 197.

248 Университетские известия. 1873. Ноябрь. С. 35.

249 Ипат. лет. С. 143; Лавр. лет. С. 198.

250 Университетские известия. 1873 г. Ноябрь. С. 7.

251 Ипат. лет. С. 143; Лавр. лет. С. 193.

252 Там же.

253 Ипат. лет. С. 143; Лавр. лет. С. 198.

254 Карамзин. Ч. II. С. 93.

255 Ипат. лет. С. 143; Лавр. лет. С. 198.

256 Ипат. лет. С. 144; Лавр. лет. С. 198. Летопись о заговоре говорит так: «Исьче козары, иже беша светници на убьенье брата

и на самого…» Можно сделать предположение, что Всеволоду удалось здесь составить себе партию среди бояр Тмутаракани.

257 Поучение Мономаха (Лавр. лет. С. 239).

258 «А на ту зиму повоеваша половци Стародуб весь, и аз шед с черниговци и с половци.» Очевидно, эти половцы были наняты Мономахом.

259 См. Очерк колонизации северян (вятичи).

260 Поучение Мономаха (Лавр. лет. С. 239).

261 Университетские известия. 1873. Ноябрь. С. 38.

262 Ипат. лет. С. 157.

263 Поучение Мономаха (Лавр. лет. С. 240).

264 Там же; Ипат. лет. С. 158.

265 Поучение Мономаха (Лавр. лет. С. 239 и 240).

266 Ипат. лет. С. 150; Лавр. лет. С. 222.

267 Ипат. лет. С. 158.

268 Там же. С. 151.

269 Там же. С. 181.

270 Там же. С. 182.

271 Там же. С. 186.

272 Там же.

273 Там же.

274 Там же. С. 188–191.

275 Там же. С. 198.

276 Ипат. лет. С. 158–159; Лавр. лет. С. 219.

277 Пример, когда таким путем стараются распространить свое влияние, очень часто встречается в истории и довольно целесообразен.

278 Ипат. лет. С. 159; Лавр. лет. С. 219.

279 Татищев. Т. II.

280 Ипат. лет. С. 160; Лавр. лет. С. 222.

281 Там же.

282 Там же.

283 Там же.

284 Соловьев. История России. Т. II. С. 48.

285 Ипат. лет. С. 160; Лавр. лет. С. 222.

286 Там же.

287 Ипат. лет. С. 160; Лавр. лет. С. 223. Очевидно, что эти события имели между собою тесную связь. Осада, положим, началась 3 мая; продолжалась она, по известию летописи, тридцать три дня, следовательно, до 5 июня, а нападение на Устье и Переяславль происходило 24 и 31 мая. В пять дней известие об этом могло дойти до Стародуба, что и вызвало уступчивость Мономаха.

288 Ипат. лет. С. 161; Лавр. лет. С. 223.

289 Там же. Здесь Рязань упоминается в первый раз. Иловайский в своей «Истории Рязанского княжества» приписывает основание этого города Святославу Ярославичу как оплота против половцев, кочевья которых к тому времени уже занимали все пространство до реки Прони (История Рязанского княжества. С. 22–24). Указаний летописи за или против этого мнения нет никаких, поэтому мы заметим только, что летопись обыкновенно упоминает о построении городов князьями. Иловайский предполагает такое же происхождение и Курска, но мы видели, что Курск гораздо древнее XI в. Причина появления Рязани, может быть, действительно кроется в желании обезопасить от половцев такой торговый пункт, как Муром, но инициатива, по всей вероятности, не принадлежит никому из князей, а самим муромцам, выславшим колонию на верхнее течение Оки. Тяготение Рязани к Мурому доказывает нам это.

290 Там же. Что здесь дело идет о земском ополчении, а не о дружине видно из того, что летопись ясно отличает «воев» от «дружины».

291 Ипат. лет. С. 165; Лавр. лет. С. 229.

292 На это указывают слова летописи, что Олег «мышляше и Новъгородьци прияти» (Ипат. лет. С. 165).

293 Ипат. лет. С. 165; Лавр. лет. С. 229.

294 Там же.

295 Там же. С. 166, 230.

296 Там же. Интересно здесь объяснение причины победы над Олегом со стороны летописца, киевлянина. Он рассказывает, что вместе с половцами Мономах прислал и свой стяг и что будто бы, увидев его, Олег почувствовал панический страх, заставивший его проиграть битву. Чисто патриотическое объяснение!

297 Там же. С. 167, 231.

298 Поучение Мономаха (Лавр. лет. С. 241).

299 Там же. С. 245.

300 Лавр. лет. С. 247; Ипат. лет. С. 167.

301 Сын Олега, Святослав, в 1147 г. называет Курск своею отчиною, чего бы он не мог сказать, если бы Курск не принадлежал его отцу (Ипат. лет. С. 263).

302 Ипат. лет. С. 171; Лавр. лет. С. 253.

303 Ипат. лет. С. 172; Лавр. лет. С. 254.

304 См. об этом монографию г. Лашнюкова (Университетские известия за 1873 г., ноябрь).

305 Ипат. лет. С. 173; Лавр. лет. С. 255.

306 Там же. С. 176–179, 259–262.

307 Там же. С. 179, 262.

308 Ипат. лет. С. 180–181; Лавр. лет. С. 263–265.

309 Ипат. лет. С. 183; Лавр. лет. С. 267.

310 Ипат. лет. С. 198.

311 О дне его смерти существует разногласие: Ипат. лет. относит его смерть к 1 августа; Лавр. лет. – к 8-му, а Воскресенская – к 18-му. Татищев в своей истории принимает 18 августа.

312 Татищев. Под 1196 г. Т. II.

313 Ипат. лет. С. 179.

314 Там же. С. 203.

315 Там же. С. 204.

316 Филарет. Русские святые. Август. С. 21.

317 Там же. С. 22.

318 Ипат. лет. С. 206; Лавр. лет. С. 278.

319 Татищев. Т. II. С. 212.

320 Там же.

321 Ипат. лет. С. 207.

322 Это выяснилось в 1128 г.

323 Ипат. лет. С. 209.

324 Университетские известия. 1873. Ноябрь.

325 Ипат. лет. С. 209. Лавр. лет. относит этот факт к 1127 г. То же самое мы находим в Воскрес. летописи и у Татищева. Но вообще, мне кажется, в данном случае скорее можно склониться на сторону Ипат. летопись, которая подробнее говорит о событиях.

326 Там же.

327 Ипат. лет. С. 210; Лавр. лет. С. 282.

328 Татищев. Т. II. С. 235.

329 Ипат. лет. С. 210; Лавр. лет. С. 283.

330 Ипат. лет. С. 212.

331 Там же. С. 213; Лавр. лет. С. 287.

332 Ипат. лет. С. 213; Лавр. лет. С. 287–288.

333 Ипат. лет. С. 214–215; Лавр. лет. С. 288–289.

334 Никон. лет. С. 69 и далее.

335 Соловьев. Т. II. С. 107 и далее.

336 Никон. лет. С. 68–70.

337 Соловьев. Т. II. С. 107 и далее.

338 Там же. С. 110.

339 Никон. лет. Т. II. С. 72–73.

340 Ипат. лет. С. 216; Лавр. лет. С. 290.

341 Там же.

342 Там же.

343 Татищев. Т. II. С. 259.

344 Ипат. лет. С. 217.

345 Никон. лет. С. 78. Слава и честь, которой удостоился Всеволод, конечно, была ему оказана не со стороны всех киевлян, а по всей вероятности, тут опять была интрига черниговской партии.

346 Ипат. лет. С. 217.

347 Татищев. Т. II. С. 259.

348 Там же.

349 Ипат. лет. С. 217.

350 Татищев. Т. II. С. 259.

351 Ипат. лет. С. 218.

352 Там же. С. 217–218.

353 Там же. С. 218.

354 Там же. С. 218–219.

355 Ипат. лет. С. 220; Лавр. лет. С. 292.

356 Там же.

357 Там же.

358 Ипат. лет. С. 221. Летопись говорит, что Святослав Ольго-вич сидел и в Новгород-Северске. Этого известия нет ни в Лавр. летописи, ни в Воскресенской. Едва ли это было в действительности так, потому что несколько времени спустя Ольговичи требуют себе у Всеволода областей Вятичской и Новгородской. Понятно, что под последней нельзя разуметь области Великого Новгорода.

359 Ипат. лет. С. 220; Воскрес. лет. Ч. I. С. 33.

360 Там же.

361 Ипат. лет. С. 221.

362 Никон. лет. Ч. I. С. 83.

363 Ипат. лет. С. 221–222.

364 Там же.

365 Там же.

366 Там же. С. 222.

367 Там же. С. 222–223.

368 Это сын Давида, постригшийся в Киево-Печерской лавре в 1106 г. (Ипат. лет. С. 186).

369 Там же. С. 223.

370 См. Очерк колонизации.

371 Ипат. лет. С. 223; Лавр. лет. С. 294.

372 Там же. С. 223–224.

373 Там же.

374 Там же. С. 225, 295 и далее.

375 Ипат. лет. С. 221.

376 Татищев. Т. II. С. 274.

377 Там же.

378 Ипат. лет. С. 225–226; Лавр. лет. С. 295–296.

379 Ипат. лет. С. 227.

380 Там же. С. 228; Лавр. лет. С. 297.

381 Ипат. лет. С. 227.

382 Там же. С. 227.

383 Там же. С. 229.

384 Татищев. Т. II. С. 281.

385 Ипат. лет. С. 229–230.

386 Там же. С. 231.

387 Там же. С. 231–232.

388 Там же. С. 233.

389 Там же. С. 231.

390 Там же. С. 233.

391 Там же. С. 234.

392 Там же.

393 Там же.

394 Там же.

395 Там же. С. 235.

396 Там же. Летопись говорит, что лошадей было захвачено до 4000 голов.

397 Взгляд г. Соловьева, что путивльцы сдались Изяславу Мстиславичу, потому что в черниговских областях было доверие к Мономахову роду, может быть, по моему крайнему разумению, заменен вышеприведенным толкованием факта. Что путивльцы презирали Давидовичей, видно из того ответа, который они дали Давидовичам: они говорят, что не желают нарушать клятвы, данной своему князю, Святославу; называют Давидовичей изменниками (Татищев. Т. II. С. 293–294). Далее путивльцы не сдаются Изяславу на слово, как уверяет Татищев (Там же), а требуют присяги (Ипат. лет. С. 237), что уже на доверие не указывает.

398 Татищев. Т. II. С. 293.

399 Ипат. лет. С. 236.

400 Там же. С. 237.

401 Там же. С. 239.

402 Там же.

403 Там же. С. 236.

404 Татищев. Т. II. С. 298.

405 Ипат. лет. С. 242.

406 Там же. С. 240.

407 Там же. С. 240–241.

408 Там же. С. 242.

409 Там же.

410 Там же. С. 243.

411 Там же.

412 Соловьев. Т. II. С. 246.

413 Ипат. лет. С. 243.

414 Там же. С. 245–250.

415 Насколько сильно население принимало участие в этой борьбе, видно из того факта, что от этого времени в Никоновской летописи сохранилось народное предание о переяславском богатыре, Демьяне Куденеевиче, обращавшем в бегство целые полчища половцев (Никон. лет. Ч. II. С. 104–106).

416 Ипат. лет. С. 250.

Татищев, по моему мнению, приводит верное объяснение этому факту. Он говорит, что Курск, не желая подчиниться киевскому князю, вместе с тем не имея сил защищаться, принял посадника Глеба в надежде, что если бы счастье не благоприятствовало Святославу, то его при всеобщем грабеже пощадят как город, принадлежащий уже Мономаховичам (Юрию), а не Ольговичам (Татищев. Т. II. С. 314).

417 Ипат. лет. С. 253.

418 Там же.

419 Там же. С. 256.

420 Интересно здесь мнение одного старика-дружинника Юрия, сохраненное у Татищева. В этом мнении высказывалось, что стремление в Киев не имеет никакого смысла, так как он потерял теперь всякое значение и главным городом не может быть назван (Татищев. Т. II. С. 325–327).

421 Ипат. лет. С. 260.

422 Там же. С. 262–263.

423 Там же. С. 268.

424 Там же.

425 Там же. С. 280.

426 Там же. С. 281.

427 Там же. С. 293.

428 Там же. С. 298.

429 Там же. С. 304.

430 Там же. С. 306.

431 Там же. С. 307.

432 Там же.

433 Интересен здесь отрывок, находящийся в Никоновской летописи. Он приписывает Святославу Ольговичу непобедимость, а Новгороду-Северскому – крепость и представляет дело в обратном виде, что не Святослав просил мира, а киевский князь сам начал об этом переговоры. Затем прибавляет, что Изяслав думал взять город руками: «…и сице вознесся, смирися, не успе-бо ничтоже» (Никон. лет. Т. II. С. 135). Не занесен ли этот отрывок сюда из не дошедшей до нас черниговской летописи?

434 Ипат. лет. С. 320.

435 Там же. С. 321.

436 Там же. С. 323.

437 Там же. С. 323.

438 Там же. С. 324.

439 Там же. С. 327.

440 Там же.

441 Никон. лет. С. 329.

442 Ипат. лет. С. 329.

443 Там же.

444 Там же. С. 331.

445 Там же. С. 328.

446 Там же. С. 329.447 Там же. С. 333.418 Там же.449 Там же. С. 336.450 Там же.451 Там же. С. 337.452 Там же. С. 335.453 Там же. С. 342.454 Там же. С. 341–343.455 Там же. С. 344.456 Там же. С. 345, 346. 347–349.457 Там же. С. 351–352.458 Там же. С. 354.459 Там же. С. 354, 355.460 Там же. С. 356, 357.

461 Когда в 1159 г. Изяслав Давидович бежал из Киева в область вятичей, то по дороге напал на Обловь и разграбил его. Летопись называет этот город княгининым. Обловь, как мы знаем, принадлежал к Черниговской волости и потому специально принадлежать жене Святослава не мог. Очевидно, он был дан жене Святослава, когда она стала черниговской княгиней. По аналогии можно то же самое заключить и о селах. Летописные известия совсем не говорят ни за, ни против этого заключения.

462 Ипат. лет. С. 241.

463 Там же. С. 237.

464 Там же. С. 160.

465 Никон. лет. С. 361.

466 Ипат. лет. С. 307–308.

467 Соловьев. Т. II. С. 240, 250.

468 Там же. С. 254.

469 Ипат. лет. С. 360–361.

470 Там же. С. 360.

471 Там же. С. 368–370.

472 По хронологии Ипатьевской летописи.

473 Ипат. лет. С. 372.

474 Там же.

475 Там же.

476 Этот поход произошел по следующему поводу. Брат Андрея, Глеб, вскоре умер в Киеве. Было подозрение, что его отравили. Указывали даже на боярина Хотовича как на виновника этого факта. Андрей потребовал у Романа Ростиславича его выдачи. Последний отказался. Тогда Андрей приказал ему совершенно покинуть Русскую землю, а его братьям идти в свои уделы. На это они отвечали отказом и насмеялись над послом суздальского князя Михном. Он двинул войска на Киев, и Ольговичи пристали

к нему. Но Мстислав геройски защищался в Вышгороде, и поход не удался (Ипат. лет. С. 386–391).

477 Ипат. лет. С. 393.

478 Там же. С. 394.

479 Припомним, что Олег был женат на дочери Ростислава, следовательно, сын последнего приходился ему шурином.

480 Ипат. лет. С. 403–405.

481 Там же. С. 407–408.

482 Там же. С. 410.

483 Там же. С. 411.

484 Там же. С. 414.

485 Олег Новгород-Северский умер в 1179 г. Там сел брат его, Игорь. Ярослав взял Чернигов.

486 Воскрес. лет. С. 95.

487 Ипат. лет. С. 416.

488 Никон. лет. С. 239.

489 Ипат. лет. С. 416.

490 Там же. С. 416–417.

491 Берладник был отравлен в Греции.

492 Галицкий князь.

493 Суздальский князь.

494 Черниговский князь.

495 Ипат. лет. С. 418–419.

496 Там же. С. 435; Никон. лет. С. 239.

497 Соловьев. Т. II. С. 348.

498 Ипат. лет. С. 419.

499 Там же. С. 421–422.

500 Там же. С. 422–423.

501 Там же.

502 Там же.

503 Никон. лет. под 1181 г.; Воскрес. лет. Ч. I. С. 96.

504 Ипат. лет. С. 422.

505 Не забудем, что в это время шла в Палестине отчаянная борьба с турками.

506 Ипат. лет. С. 436.

507 Там же. С. 435.

508 Там же. С. 438.

509 Там же. С. 446.

510 Там же. С. 448.

511 Там же.

512 Там же. С. 451.

513 Там же. С. 457.

514 Там же.

515 Лавр. лет. С. 336.

516 Там же. С. 391.

517 Ипат. лет. С. 462–463.

518 Никон. лет. С. 261.

519 Ипат. лет. С. 462.

520 Там же. С. 463.

521 Там же. С. 465.

522 Там же. С. 467.

523 Там же. В это время Северская земля понесла большую утрату во Всеволоде, буй-туре, Святославиче, князе курском. Он умер в мае месяце и был похоронен в Чернигове. «Не было, – говорит летопись, – между Ольговичами никого удалее его и возрастом и храбростью, и любовь имел ко всем». Все Ольговичи проводили его с большою честью, с большим плачем и рыданием (Ипат. лет. С. 467).

524 Там же.

525 Это тот самый, который был принят в Торжок.

526 Ипат. лет. С. 474.

527 Там же. С. 471. Воскрес. лет. Ч. I. С. 106.

528 Костомаров Н. И. Северорусские народоправства. Ч. I. С. 78.

529 Все летописи, именно: Лаврентьевская, Воскресенская и Никоновская, относят его смерть к 1200 г. и затем упоминают под 1201 г. о смерти Владимира Святославича как великого князя черниговского. Но это неверно. Владимир был племянник Игоря и потому, по праву старшинства, не мог занять Чернигова. Хотя в Любецком синодике черниговских князей поминается «Владимир Святославич и жена его Елена» (см.: Милорадович. Любеч. С. 33); Погодин в томе IV своих «Исследований» предполагает, что он был удельным князем, а не черниговским. Подробные известия Ипатьевской летописи заставляют нас более склониться в пользу ее достоверности.

530 Никон. лет. под 1202 г.; Лавр. лет. С. 396; Воскрес. лет. Ч. I. С. 107.

531 С 1201 г. Ипатьевская летопись в хронологическом отношении не может служить источником, хотя сообщает интересные подробности, которых нет в остальных списках. Хронологическая путаница произошла по следующему случаю. В ней с этого года оканчивается Киевская летопись и начинается Галицко-Волынская, начало которой потеряно. Осталось только заглавие: «Начало княжение великаго князя Романа», но самого рассказа об этом княжении нет, а излагаются события после его смерти. Между тем перечисление годов следует по порядку, хотя пропущен период в 6 лет. Поэтому события, поставленные в Ипатьевской летописи в 1201 г., должны быть отнесены к 1207 г., что и есть во всех других летописях.

532 «Малуже времени минувшю, и приведоша (Галичане) кормиличича, иже 6е загналъ великий князь Романъ, неверы ради: славяху-бо Игоревича» (Ипат. лет. С. 481).

533 Лавр. лет. С. 396–397; Никон. лет. С. 273–274.

534 Лавр. лет. С. 397; Воскрес. лет. С. 107.

535 Там же.

536 Воскрес. лет. С. 108; Лавр. лет. С. 399.

537 Воскрес. лет. С. 108; Никон. лет. С. 277.

538 Воскрес. лет. С. 112; Никон. лет. С. 292; Лавр. лет. С. 405.

539 Воскрес. лет. С. 112.

540 Лавр. лет. С. 405; Воскрес. лет. С. 113.

541 Там же.

542 Лавр. лет. С. 405.

543 Никон. лет. С. 293 и далее.

544 Там же.

545 Ипат. лет. С. 281.

546 Там же.

547 Лавр. лет. С. 406; Воскрес. лет. С. 113.

548 Ипат. лет. С. 481.

549 Лавр. лет. С. 407; Воскрес. лет. С. 113.

550 Лавр. лет. С. 408; Никон. лет. С. 296–297.

551 Воскрес. лет. С. 114–115; Никон. лет. С. 297–298.

552 Лавр. лет. С. 410.

553 Никон. лет. С. 308–309.

554 Воскрес. лет. С. 116; Лавр. лет. С. 412; Никон. лет. С. 305.

555 Ипат. лет. С. 428; Воскрес. лет. С. 416.

556 Там же.

557 Ипат. лет. С. 483, 484. Воскресенская и Никоновская летописи говорят, что после изгнания Романа из Галича туда был принят Ростислав, сын Рюрика киевского, между тем Ипатьевская летопись передает рассказ так, как он изложен у меня. Факт этот сам по себе не невероятный: очень возможно, что галичане думали найти поддержку у великого князя киевского против венгров; но если мы примем во внимание, что Ипатьевская летопись специально занимается в этом периоде галицко-волынскими делами, то ее умолчание об этом факте делается странным. Принимая известие Воскресенскую и Никоновскую (которая даже отмечает день принятия Ростислава – 4 сентября) летописи, нужно допустить, что Ростислав выгнал венгров, а между тем, по Ипатьевской летописи, они выгнаны Игоревичами.

558 Воскрес. лет. С. 117; Никон. лет. С. 308–309.

559 Она была сожжена боярами за любовную связь с князем (Ипат. лет. С. 385).

560 Никон. лет. С. 310.

561 Ипат. лет. С. 484–486; Никон. лет. С. 310; Воскрес. лет. С. 114.

562 В 1215 г. сын суздальского князя женился на дочери Глеба в Переяславле (Никон. лет. С. 320). И только по браку он перешел снова в руки суздальских князей.

563 Никон. лет. С. 316–317; Воскрес. лет. С. 118.

564 Воскрес. лет. С. 128.

565 Ипат. лет. С. 495–497; Воскрес. лет. С. 129–132; Лавр. лет. С. 423–425.

566 Никон. лет. С. 348, 349, 355; Лет. по Акад. списку. С. 483.

567 Костомаров. Т. I. С. 104.

568 Олег был дядя Михаила (См. родосл. таблицы).

569 Никон. лет. С. 356; Воскрес. лет. Ч. I. С. 133; Лавр. лет. С. 426.

570 Ипат. лет. С. 503.

571 Воскрес. лет. С. 134–135; Никон. лет. С. 361, 363–366; Лет. по Акад. списку. С. 484; Соловьев. История России. Т. II. С. 368–369; Костомаров Н. И. Северорусские народоправства. Т. I. С. 104.

572 Никон. лет. С. 305; Воскрес. лет. С. 137; Лавр. лет. С. 433.

573 Воскрес. лет. С. 138; Никон. лет. С. 367; Лет. по Акад. списку. С. 485.

574 Соловьев. История России. Т. III. С. 153–154.

575 «Андрееви-же прешедшу ко отцю си и брату, и Судиславу глаголющу непрестаньно: “изыдете на Галичь“ и т. д.» (Ипат. лет. С. 507).

«Послаша Галичане по Данила Чермьнаго Семьюнка» (Ипат. лет. С. 514).

Молибоговичи старались убить Данила на пиру, но это не удалось (Ипат. лет. С. 508). Затем они бежали, но были пойманы и прощены (509). Наконец, в 1234 г. при нападении Изяслава Владимировича с половцами на Даниила Григорий Васильевич и Молибоговичи способствуют его победе и поимке Мирослава и других бояр Даниила (515).

576 Относительно князя, которого мы называем Изяславом Владимировичем, существует разногласие. Карамзин (III, 266) считает его сыном Владимира; Арцыбашев тоже (Соловьев, III, прим. 264); Татищев – сыном Ростислава Романовича. В Воскресенской летописи (I, 138) согласно с Татищевым; Соловьев склоняется к последнему. В летописи по Акад. списку он назван тоже Мстиславичем, но есть поправка во «Владимеричи». Мне кажется, достаточно будет привести одно из известий Ипатьевской летописи, ближе стоявшей к делу. В 1235 г. Даниил, заключив мир с Михаилом, собрал на Кондрата Польского: «Литву, Миньдога, Изяслава Новгородского» (517). Очевидно, здесь разумеется не Новгород Великий, где сидел Ярослав, тем более не Новгородок литовский, а Новгород-Северский. Действительно, там не упоминается никакого князя после Владимира Игоревича. По старшинству там должен быть Олег, но он сидит в Курске. Следовательно, Новгород-Северский является как бы без князя. Наконец, постоянная связь Изяслава с Михаилом и стремление в Галич указывают на происхождение Изяслава.

577 Ипат. лет. С. 514–516.

578 Лет. по Акад. списку говорит, что в Киеве сидел некоторое время Изяслав Владимирович. Это, вероятно, было в промежуток времени между пленом Владимира Рюриковича и победой Даниила над союзниками, после которой Киев снова переходит к Рюриковичу.

579 Ипат. лет. С. 516–518; Никон. лет. С. 369; Воскрес. лет. С. 138; Лет. по Акад. списку. С. 486.

580 Не говоря об уделах, упоминавшихся в нашем изложении, я считаю нелишним привести летописные указания относительно остальных:

Козельский удел: «1224 г. тогда-бо бехуть… а Мстиславъ Козельский въ Чернигове.» (Ипат. лет. С. 495)».

Брянский и Карачевский: 1310 г. «того-же лета князь Василей Брянский ходи с татары к Карачеву и уби князя Святослава Мстиславича Карачевскаго» (Никон. лет. Ч. III. С. 107).

Рыльский: 1241 г. «того-же лета Батыевы татарове убиша князя Мстислава Рыльскаго» (Там же. С. 13).

Липовецкий: 1285 г. князь Александр Липовецкий убил Олега курского и двух его сыновей. (Там же. С. 84).

Лопастенский: 1176 г. «Олег-же проводивъ и, възвратися во свою волость к Лопасну» (Ипат. лет. С. 408).

Сновский: 1203 г. «и веде Ростиславъ (Мстислава Владимировича) ко Сновьску к собе» (Лавр. лет. С. 398).

581 Воскрес. лет. С. 138; Лаврент. лет. С. 437.

582 Родословную этого князя трудно определить. Мы видели в Козельске Мстислава Святославича, следовательно, Василий должен был быть с ним в родстве. Но родословные книги так выводят его происхождение:

Нелепость этого вывода видна сама собой, потому что невозможно, чтобы Михаил в 1238 г. имел праправнука, когда у него в 1230 г. сын Ростислав был юношей. Что у Михаила был сын, Мстислав, это верно: мы встречаем в 1310 г. Святослава Мстиславича Карачевского. Скорее можно предположить, что он действительно сын Мстислава Святославича, который был убит с одним сыном на Калке, а Василий мог быть другим. Если он родился около времени Калкской битвы, то в 1238 г. ему должно было быть лет 13 или 14.

583 Ипат. лет. С. 518–521; Воскрес. лет. С. 143–144; Никон. лет. Ч. III. С. 5; Софийский врем. С. 247; Лавр. лет. С. 446; Лет. по Акад. списку. С. 495.

584 Никон. лет. Ч. III. С. 13; Лавр. лет. С. 447; Лет. по Акад. списку. С. 495.

585 Ипат. лет. С. 521–522.

586 Там же. С. 528–529; Воскрес. лет. С. 152–156.

587 Ипат. лет. С. 562; Воскрес. лет. С. 176–178. У Плано Карпини упоминается еще один князь черниговский, Андрей, причем рассказывается о суде над ним за продажу татарских лошадей и о казни его (Соловьев. История России. Ч. III. Прим. 346).

588 Воскрес. лет. С. 176–178.

589 Там же. С. 172, 173; Ипат. лет. С. 575.

590 Ипат. лет. С. 576.

591 Плано Карпини говорит, что при своем обратном путешествии в Европу из Орды он встретил на дороге двух князей, Даниила Галицкого и Романа. Последний, по предположению Карамзина, должен быть князем брянским (История государства Российского. Ч. IV. Прим. 65). Действительно, Ипатьевская летопись, рассказывая о путешествии Даниила к Батыю, говорит, что сыновья его оставались дома, следовательно, это не мог быть Роман Даниилович, а в это время другого Романа, кроме брянского, мы не знаем.

592 Ипат. лет. С. 556.

593 Там же. С. 569.

594 Никон. лет. Ч. III. С. 85.

595 Карамзин (История государства Россйиского. Т. IV. Прим. 220) признает Василия сыном Олега или Михаила Романовичей, а Святослава младшим сыном Романа. Но, во-первых, у нас нет известий о третьем Романовиче, а во-вторых, Никоновская летопись называет Василия Александровичем, а Святослава – Глебовичем. Говоря о смерти первого из них, летопись называет его внуком Глеба, правнуком Ростислава, праправнуком Давида Смоленского. Поэтому придется скорее признать их смоленскими, как это предполагает и г. Соловьев (История России. Т. III. Прим. 430).

596 Никон. лет. Ч. III. С. 106.

597 Там же. С. 107.

598 Антонович В. Б. Очерк «Истории» В. К. Литовского. С. 130.

599 Никон. лет. Ч. III. С. 172.

600 Там же. Ч. III. С. 207

601 «Очерк «Истории» В. К. Литовского. С. 134–135.

Оглавление

Глава I Очерк северянской колонизации

Глава II Промышленность и торговля

Глава III Хазарский период

Глава IV Христианский период

Глава V Святослав Ярославич (1054–1076)

Глава VI Олег и Давид Святославичи (1076–1123)

Глава VII Всеволод Ольгович (1127–1146)

Глава VIII Давидовичи и Ольговичи (1146–1165)

Глава IX Святослав Всеволодович (1164–1194)

Глава X Ярослав Всеволодович и Всеволод Чермный Святославич (1195–1224)

Глава XI Михаил Святой Всеволодович (1224–1245)

Глава XII 1246–1356 годы

Примечания Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg