«Конвой PQ-17»

Конвой PQ-17 (fb2) - Конвой PQ-17 [Смертельная битва в Северной Атлантике] (пер. П. Г. Кашин) 4722K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дэвид Ирвинг

Дэвид Ирвинг КОНВОЙ PQ-17 Смертельная битва в Северной Атлантике

Введение

В каждой книге всегда есть нечто такое, что особенно близко сердцу автора и что он первым делом стремится довести до сведения читателя. Если он в этом слишком преуспевает, читатель испытывает раздражение, поскольку считает, что автор хочет навязать ему свою точку зрения. Если же нет, читатель, закрыв книгу, невольно задается вопросом: ну и что, собственно, он хотел всем этим сказать?

Боюсь, я отношусь ко второй категории авторов, поэтому, чтобы у меня с читателем не возникло недопонимания, скажу сразу, что я в своей писательской деятельности более всего полагаюсь на здравый смысл и чувство справедливости читающей публики. Пусть она сама решает, каким фактам уделить повышенное внимание, а какие просто принять к сведению. Я, к примеру, убежден, что храбрость выпячивать ни к чему, так как она говорит сама за себя, и считаю, что команды кораблей состояли не из одних сплошь героев, но из самых обыкновенных людей, которые испытывали свойственные нормальным людям чувства и страхи. Уж слишком часто нам приходится читать о героических личностях, которые, если разобраться, так же мало напоминают реальных людей, как, скажем, бронзовые памятники. Итак, эта книга — «Конвой PQ-17», — прежде всего, рассказ о самых обыкновенных, нормальных людях. Читая ее, мы узнаем, как эти так называемые обыкновенные люди реагируют на разного рода угрозы и опасности, которым они в силу необходимости вынуждены противостоять. Именно на этом мрачном фоне доблесть и героизм высвечиваются всего ярче, и мы подчас поражаемся тому, на что способен в критической ситуации человек, который в обычной жизни ничем не выделялся из толпы себе подобных.

Полагаю, ни у кого нет сомнений относительно того, что поход каравана PQ-17 есть не что иное, как огромная человеческая трагедия, поэтому обстоятельства, которые непосредственно связаны с описанными на страницах этой книги событиями, выглядят весьма зловеще. На этом историческом полотне есть все — мятежи на кораблях, закованные в цепи и посаженные в трюмы бунтовщики, спущенные перед врагом флаги, заявления о безоговорочной сдаче, оставление командой вполне исправных и способных к продолжению плавания судов, намерения отделиться от конвоя и бежать, ища спасения в одиночку. Но на этом фоне лучше виден героизм отдельных людей, которые, несмотря на выпавшие на их долю испытания, ухитрились завершить возложенную на них миссию и привести свои суда в порт назначения. В этой связи стоит упомянуть лейтенанта британских военно-морских сил, который сумел убедить нескольких американских капитанов не покидать конвоя и бороться с трудностями совместными усилиями, или капитана-валлийца, который, хотя и командовал спасательным судном, продемонстрировал такие чудеса храбрости, что был награжден боевым Орденом за выдающиеся заслуги.

История похода каравана PQ-17 демонстрирует два типа героизма — доблесть в ее, так сказать, самых ярких и блестящих проявлениях и скромное, не бьющее в глаза мужество, которое заставляет человека действовать вопреки инстинкту самосохранения, чтобы выполнить самоубийственный, подчас, приказ, если это необходимо ради высших интересов дела. Вспомним командира корабля противовоздушной обороны «Позарика» капитана Е.Д.У. Лоуфорда (впоследствии награжденного за участие в этой операции Орденом за выдающиеся заслуги), который неукоснительно следовал данным ему инструкциям, несмотря на гневные тирады и даже мольбы со стороны капитанов торговых судов. Очевидно, что мужественное исполнение своего долга заслуживает не меньшего восхищения, нежели более эффектные на первый взгляд, геройские поступки командиров других боевых кораблей конвоя.

Это, по моему глубочайшему убеждению, куда более убедительные примеры героизма, нежели те однообразные лубочные картинки, отображающие героические деяния, которые на протяжении ряда лет предлагала нашему вниманию военная пропаганда.

Поскольку о походе каравана PQ-17 написано много неправды — частично для того, чтобы изобразить героями всех участников этого события, а частично для того, чтобы попытаться взвалить вину за неудачу конвоя на некоторых офицеров, менее всего таких обвинений заслуживающих, — я решил в своем труде опираться только на проверенные и заслуживающие доверия источники. При таком подходе читатель может лично убедиться в том, что каждый сделанный в этой работе вывод не является голословным утверждением автора, но имеет в своей основе зафиксированные в официальных документах факты.

Основные исследования, связанные с этой работой, проводились в течение 1962–1963 годов. В частности, при написании этого труда мы использовали материалы кёльнского архива «Неуер Верлаг», за что я приношу отдельную благодарность его хранителю господину Эгону Фейну. Позднее к собранным нами документам и материалам прибавились новые, увидевшие свет только в последнее время. К их числу относятся дневники лейтенанта Королевских Военно-морских сил мистера Джеймса Карадуса из Новой Зеландии, а также подробные записи о действиях крейсерских сил прикрытия, оставленные мистером Дугласом Е. Фербэнксом-младшим, в то время лейтенантом Военно-морских сил США.

Я приношу свои благодарности мисс Джин и капитану Генри Гамильтону, предоставившими мне возможность пользоваться при создании этого труда записками покойного контр-адмирала сэра Льюиса Гамильтона, который является одним из главных действующих лиц этой книги. Кроме того, я благодарю за помощь Хранителя отдела рукописей Национального морского музея мистера Лео Градвелла, коммандера Питера Кемпа, мистера Ф.Х. Петтера, доктора Юргена Рогвера, коммандера М.Г. Саундерса, контр-адмирала Е.М. Эллера, капитана Ф. Кента Лумиса, а также мистера Д. Алларда и мисс М.Д. Майо из Военно-морского архива США, переславших мне копии находящихся у них на хранении различных документов, судовых журналов и дневников, в том числе захваченных у немцев, на которые я ссылаюсь в этой книге. Я также приношу свои благодарности за содействие владельцам входивших в состав конвоя кораблей и судов — таким пароходным компаниям, как британские Чепмен энд Виллиан Лимитед, Клайд шиппинг Ко. Лимитед, Дженерал Стим Навигейшн Ко. Лимитед, Дж. & С. Хэррисон Лимитед, Хантинг энд Сан Лимитед энд Роял Мейл Лайнз Лимитед; американские — Истмиэн Лайнз Инкорпорейтед, Мэтсон Навигейшн Ко., Стейтс Стимшип Ко., Юнайтед Стейтс Лайнз энд Уотерман Стимшип Корпорейшн; норвежская — Вильг. Вильгельмсен оф Осло. Мне также оказали большую помощь в написании этого труда Бундесархив в Кобленце, британские и американские газетные издательства, Американский национальный союз моряков и Национальная благотворительная ассоциация морских инженеров, которые помогали мне в поисках очевидцев. В общей сложности я обнаружил около трехсот человек — американцев, англичан и немцев, — которые были свидетелями описываемых в данном труде событий.

Я особенно благодарен за помощь и содействие в создании этой книги следующим джентльменам: мистеру Джеймсу Е. Аткинсу, ныне покойному графу Александру Хиллсборо, капитану Г.Р.Г. Аллену, капитану И.Дж. Андерсену, капитану Хэмфри Арчдейлу, мистеру Уильяму Арнелл-Смиту, мистеру Роналду Г. Бакстеру, мистеру Филиппу Дж. Биарду, мистеру Патрику Бисли, мистеру П.Р.Б. Бенетту, мистеру Хотри Бенсону, контр-адмиралу сэру Р.Х.Л. Бивэну, мистеру Джорджу Р. Биссилфу, герру Отто Борху, мистеру С.Дж. Боудену, ныне покойному адмиралу сэру Е.Дж. П. Бриндту, мистеру Джеймсу Брюсу, мистеру Дэвиду Барроу, мистеру Дж. Ф. Картеру, капитану Хэролду В. Чарлтону, мистеру Джону Чвосталу, мистеру Джону Дж. Коллинсу, мистеру Уильяму О. Конноли, мистеру Дж. Б. Корлетту, контр-адмиралу Дж. Х. Ф. Кромби, мистеру Ричарду Кроссли, герру Гуго Дейрингу, вице-адмиралу сэру Норману Деннингу, герру Гюнтеру Дёхнеру, ныне покойному коммодору Дж. С.К. Даудингу, мистеру В.А. Данку, адмиралу сэру Джону Экклсу, мистеру Хью Эдвардсу, капитану Джону Эвансу, мистеру Р.Б.Фернсайду, мистеру Р. Фиске, капитану Дж. Р.Г. Финдли, мистеру Н.Е. Форту, мистеру Джону Ф. Гесси, адмиралу Дж. Х. Годфри, мистеру Томасу Гудвину, капитану Стенли Гордону, мистеру Альберту Грею, капитану Дж. Хейнсу, мистеру Уильяму Харперу, мистеру Алану Л. Харви, лейтенант-коммандеру Х.Р.А. Хиггинсу, адмиралу X.В. Хиллу, капитану Арчибалду Хобстону, подполковнику Карлу-Отто Хоффманну, капитану Руперту Ф. Халлу, доктору Гиммельхену, мистеру Ричарду Китингу, вице-адмиралу Е.Л.С. Кингу, коммандеру B.Е.Б. Клинфилду, мистеру Иену Лейнгу, капитану C.Т.Г. Леннарду, мистеру Франку Левину, мистеру Е.А. Лейкоку, капитану Джону Литчфилду, члену парламента доктору Норману Маккаплуму, мистеру Норману Макмахелу, мистеру Шону Мэлони, мистеру Норману Маккорисону, капитану Гаю Маунду, мистеру Дж. Майкельбергу, адмиралу сэру Джеффри Майлсу, мистеру Е.С. Миллеру, мистеру Т.Дж. Муни, адмиралу сэру Х.Р. Муру, капитану Оуэну С. Моррису, мистеру К. Мортону, мистеру Теду Наровасу, капитану С.А.Г. Николсу, мистеру Т.Д. Нилду, коммандеру П.Е. Ньюстеду, мистеру Л.Х. Норгейту, доктору Артуру Дж. О'Фриллу, капитану Джону Паско, герру Эмилю Пламбеку, мистеру Уильяму X. Портеру, мистеру Платту, капитану Е. Рейнберду, лейтенанту-коммандеру Дж. Г. Рэнкину, коммандеру Рейнхарду Рехе, мистеру Роберту П. Ракеру, герру адмиралу Губерту Шмундту, герру Герману Швабе, вице-адмиралу P.M. Сервесу, мистеру Лесли Ф. Смиту, мистеру Е.Г. Солиману, коммандеру С.С. Стаммвицу, капитану Марвину С. Стоуну, мистеру Д.Д. Саммерсу, мистеру В.Г.Тейлору, мистеру Ллойду Томасу, мистеру Х.Б. Тауэрсу, мистеру П. Вэнсу, мистеру Дж. Уотерхаусу, мистеру С. Вебстеру, капитану Дж. Уортону, мистеру Александру Уильямсу и мистеру Джеку Райту.

Я также очень многим обязан своему отцу, покойному коммандеру Королевских Военно-морских сил в отставке Джону Ирвингу, вклад которого в эту работу трудно переоценить, но который, к несчастью, умер за несколько месяцев до того, как эта книга вышла из печати.

Глава 1. ВЕЧНЫЕ ЖЕРНОВА НА ШЕЕ

1942 год

Эти Арктические конвои превращаются

в вечные жернова, висящие у нас на шее…

Адмирал сэр Дадли Паунд адмиралу Кингу, Военно-морские силы США, 18 мая 1942 года

1

Летом 1942 года Германия добилась величайших за всю войну успехов на фронтах. Солдаты в серых мундирах и выкрашенная серой краской бронетехника продолжали свой победный марш на востоке Советского Союза и углубились в английские владения в Египте. В это время под властью Германии находилась самая большая территория за всю ее историю. На Ближнем Востоке германским частям противостояли всего несколько десятков британских танков; пал Тобрук с тридцатитысячным гарнизоном, 8-я британская армия отступала. Началась эвакуация людей и ценностей из самого большого в этих краях порта — города Александрии. В начале июля 1942 года в Каире вспыхнула паника; в британском посольстве и военных штабах приступили к уничтожению секретных документов, а на вокзалах толпились беженцы, желавшие любой ценой покинуть столицу Египта.

В первые дни четвертой недели июня 1942 года немцы начали крупнейшее летнее наступление на территории Советского Союза, прорвали линию фронта и устремились в сторону Волги и на Кавказ. Именно в это время член парламента от консервативной партии на одном из заседаний выразил неудовлетворение действиями Уинстона Черчилля, усомнившись в правильности его методов ведения войны. Во время дебатов по этому вопросу, которые имели место 1 июля 1942 года, сэр Арчибалд Саутби, член консервативной партии из Эпсома, выступил против участия союзных кораблей в Арктических конвоях, направлявшихся в Россию, мотивируя это чрезмерными потерями со стороны союзников. «Не погрешив против истины, мы можем сказать, что наши надежды на победу и освобождение захваченных и порабощенных нацистами стран опираются в значительной степени на эффективность действий союзного торгового флота, доблесть офицеров и моряков которого трудно переоценить, — сказал он и добавил: — Если, принимая все это во внимание, мы и впредь будем проводить глупейшую стратегию, которая ведет к военным поражениям и расточению нашего морского могущества, то в один прекрасный день выяснится, что мы не в силах обеспечить охрану и безопасность торговых судов, от регулярных рейсов которых мы все так зависим»[1]1.

Несмотря на многочисленные предупреждения такого рода, Британское адмиралтейство приняло роковое решение об отправке в Россию очередного конвоя, который во время исполнения своей миссии лишился двух третей входивших в его состав кораблей. Необходимо отметить, что конвой PQ-17 никогда не был бы направлен в Россию, если бы на этом не настоял лично премьер-министр. Однако причиной беспрецедентных потерь, которые понес конвой PQ-17 в этом плавании, явилась не только «глупейшая стратегия», но и целый ряд других факторов2.

2

«Русские конвои, — писал контр-адмирал Гамильтон, — всегда представлялись мне весьма сомнительными в военном отношении операциями»3. Первый конвой отплыл из Британии в Россию в августе 1941 года — через два месяца после того, как германские войска перешли границу Советского Союза. К весне 1942 года из 103 судов, отправленных в Россию, было потеряно только одно. За это время к северным берегам России ушли 12 конвоев. Единственное потерянное в январе 1942 года судно пало жертвой атаки германской субмарины. Это был первый официально зафиксированный случай боевого применения германских подводных лодок в Арктике. Появление германских субмарин в этом районе несло угрозу крейсерским силам сопровождения, вынужденным двигаться со скоростью в 8 узлов, которая соответствовала средней скорости конвоя. В будущем крейсерам было велено оставлять конвои между 14-м и 26-м градусами восточной долготы, так как это была наиболее вероятная зона операций германского подводного флота. После этого, резко увеличив скорость, крейсера должны были миновать опасный участок и встретить конвой на выходе из него. Тогда считалось, что немцы вряд ли станут использовать против конвоев тяжелые надводные корабли, и подобная тактика представлялась вполне разумной.

Конвой PQ-8[2]4 подвергся атаке субмарин к северо-востоку от Кольского залива, на берегу которого расположен порт Мурманск. 18 января один из двух эсминцев эскорта — «Матабеле» — был торпедирован и пошел на дно почти со всем своим экипажем. Нападения на конвои особенно тревожили Британское адмиралтейство в связи с приближающейся весной, так как начинавшаяся подвижка льдов заставляла корабли огибать северную оконечность Норвегии на небольшом, сравнительно, удалении от берега, где находились германские авиабазы. При этом хорошая погода и удлиняющийся день создавали врагу дополнительные преимущества при нападении.

Принимая во внимание все эти обстоятельства, обеспечение безопасности конвоев становилось одной из главнейших забот командующего флотом метрополии адмирала сэра Джона Товея. На совещании в Адмиралтействе он подчеркнул, что весной вражеские атаки достигнут такого размаха и накала, что сил сопровождения, которые в состоянии выделить флот метрополии, для безопасной проводки конвоев может и не хватить. По этой причине он предложил для противодействия подводным лодкам задействовать в Кольском заливе силы русского Северного флота. Кроме того, русские должны были обеспечить в этом районе и барражирование истребителей. По мнению Товея, в этих кишевших субмаринами водах глупо было рисковать крейсерами, используя их для обеспечения воздушного прикрытия. К сожалению, предупреждению Товея в то время значения не придали.

Триумфальным успехам немцев летом 1942 года предшествовали неудачи зимней кампании 1941/42 года, когда они были остановлены у ворот Москвы. Примерно в это же время англичане начали наступление в Северной Африке, и немцы были вынуждены перейти к обороне.

Той же зимой возникла угроза оголенным северным флангам немцев в арктических водах: только что вступившие в войну Соединенные Штаты поторопились высадить свои войска в Исландии5. К Рождеству 1941 года германское Верховное главнокомандование (ОКВ) получило сведения относительно того, что Британия и Соединенные Штаты планируют крупную операцию в Скандинавии. Германский генштаб провел изыскания на предмет возможной высадки союзников в Норвегии и пришел к выводу, что последствия такой акции могут оказаться для немецкого гарнизона весьма плачевными6.

По странному совпадению двумя днями позже авиация Королевского Военно-морского флота осуществила налет на Лофотенские острова у северо-западного побережья Норвегии. Хотя эта операция никак не была связана с планами высадки союзников в Скандинавии, она способствовала усилению озабоченности немцев судьбой своих северных флангов. Глаза германских генералов как по команде воткнулись в очертания северной Норвегии на карте Европы — должно быть, еще и по той причине, что фюрер был искренне убежден в возможности высадки союзников именно в этом районе. Чтобы встретить такого рода опасность во всеоружии, фюрер потребовал от своих генералов и адмиралов немедленных действий по укреплению обороны норвежского побережья и перевода крупнейших надводных кораблей германского флота на северный театр военных действий. Кроме того, он считал, что оборону северного фланга смогут значительно усилить самолеты-торпедоносцы.

«Германский флот должен использовать для обороны Норвегии все свои силы (по некоторым сведениям, фюрер произнес эти слова 29 декабря 1941 года. — Д.И.). В этой связи необходимо перевести на этот театр военных действий наши линкоры. Их с успехом можно использовать также и для нападения на конвои союзников»7.

Главнокомандующий германскими военно-морскими силами гросс-адмирал Эрих Рёдер позволил себе усомниться в способности крупных кораблей активно действовать на северном театре в роли «убийц транспортов». Однако, несмотря на его возражения, в середине января 1942 года новейший германский линкор «Тирпиц» был переведен на базу в Тронхейме. Кое-кто из морских штабистов подумывал об этом еще в ноябре прошлого года; у моряков существовало мнение, что пребывание «Тирпица» в этих водах способно сковать все тяжелые силы флота метрополии8. Линкор прибыл в Тронхейм 16 января 1942 года. Эта плавучая крепость, которой командовал капитан Толп, превосходила все находившиеся тогда в строю корабли аналогичного класса. Один из офицеров Британской морской разведки по этому поводу писал: «Считаю, что „Бисмарк“ и однотипный с ним „Тирпиц“ являются лучшими линейными кораблями в мире»9. И в самом деле, имевший водоизмещение более 42000 тонн и вооруженный восемью 15-дюймовыми орудиями «Тирпиц» по праву считался опаснейшим противником любого корабля, который только могли выставить против него союзники. Уже самый факт его перевода в Норвежское море имел важное стратегическое значение. Мистер Черчилль полагал, что уничтожение одного этого линкора способно изменить к лучшему положение флотов союзников на всех морских театрах, в том числе и на Тихом океане10.

Через несколько недель после перевода «Тирпица» на север в том же направлении отплыли и другие крупные корабли Германских ВМФ. К тому времени Гитлер осознал, что уничтожить союзное судоходство в Атлантическом океане посредством базировавшейся на Бресте ударной группы не удастся. Брест являлся единственной находившейся в руках у немцев базой на побережье Атлантики, где стояли на якоре такие корабли, как линкоры «Шарнхорст» и «Гнейзенау», имевшие водоизмещение 31000 тонн и именовавшиеся иногда «линейными крейсерами», а также тяжелый крейсер «Принц Ойген» с водоизмещением 14000 тонн. По той причине, что Брест находился в радиусе действия самолетов Британского бомбардировочного командования, существовала реальная опасность, что рано или поздно эти корабли будут повреждены британскими бомбами и в дальнейшем принимать участие в боевых действиях не смогут. По приказу Гитлера в начале второй недели февраля 1942 года ударное соединение вышло из Бреста и двинулось на восток через Английский пролив. При отходе оба линкора были повреждены минами; уже потом, оказавшись в Киле, линкор «Гнейзенау» получил еще ряд повреждений во время налета английских бомбардировщиков на доки. Таким образом, 20 февраля на север ушли только «Принц Ойген» и тяжелый крейсер «Адмирал Шеер» (этот корабль имел водоизмещение 11000 тонн и иногда именовался «карманным линкором»). Во время этого перехода германские суда продолжали преследовать неудачи. Так, неподалеку от побережья Норвегии крейсер «Принц Ойген» был торпедирован британской подводной лодкой, получил повреждение кормовой части и руля, в результате чего был вынужден вернуться в Германию и встать на ремонт. Хотя в то время чаяниям немцев иметь в Норвежском море ударную группу из трех крупных кораблей — «Тирпица», «Адмирала Шеера» и «Принца Ойгена» — не суждено было осуществиться, силы, находившиеся в их распоряжении в Норвегии, были, тем не менее, весьма значительными.

Между тем командующему флотом метрополии адмиралу Товею предстояло решить две важнейшие проблемы: как помешать возможному прорыву германских кораблей с севера на просторы Атлантики и при этом охранять двигавшиеся в Россию в обход Норвегии союзные конвои. По этому поводу он заявил, что даже самая удачная диспозиция флота метрополии не в состоянии адекватно разрешить две эти задачи одновременно11. Относительно торговых караванов Товей заметил, что если базирующиеся на Тронхейме тяжелые корабли германского флота атакуют суда конвоя к западу от острова Медвежий, а подводные лодки и бомбардировщики нанесут по ним торпедно-бомбовый удар на восточном отрезке пути, то судьба конвоя может сложиться трагически. Приняв все это к сведению, британские морские штабы принялись разрабатывать планы прикрытия весенних арктических конвоев.

В это же самое время Германский морской штаб пришел к выводу, что одного только присутствия тяжелых кораблей в Норвегии для того, чтобы сковать на севере основные силы флота метрополии, недостаточно, и решил в случае проводки на восток нового союзного конвоя бросить против него свой самый могучий корабль — «Тирпиц». Этот план следует иметь в виду, чтобы лучше понимать последующие действия германских военно-морских сил, особенно когда они начали операции против PQ-17.

3

Очередной британский конвой PQ-12 отплыл в Россию в первой неделе марта — примерно в то же время, когда конвой QP-8 отправлялся из Мурманска в обратный путь на запад. Линейный корабль «Тирпиц» под вымпелом вице-адмирала Цилиакса (флаг-офицера группы линкоров) вышел в море в сопровождении трех эсминцев из 5-й миноносной флотилии, чтобы атаковать конвой12. Согласно полученному приказу, они должны были, «избегая сражения с превосходящими силами», принимать бой с равным или слабейшим противником — но только в том случае, если это не помешает выполнению главной задачи: уничтожению кораблей конвоя. Ради сохранения фактора внезапности топить одиночные транспорты запрещалось.

Адмиралу Цилиаксу приказ в той его части, где говорилось о необходимости вступить в бой с равным по силе противником, не нравился. Дуэль с линейным кораблем типа «Кинг Георг V» грозила его кораблю серьезными повреждениями, а это в планы Цилиакса никак не входило, пусть даже ему и представилась бы возможность повредить или потопить один из многочисленных союзных линкоров. Позже Главный морской штаб в Берлине поддержал его точку зрения.

Даже очень хорошие планы дают сбои. Шедшие на всех парах эсминцы обнаружили одиночное российское судно, догонявшее двигавшийся на запад конвой, и, вопреки полученному приказу, открыли огонь. Прежде чем попавший в беду русский корабль затонул, его радист успел послать в эфир сообщение о нападении и дал свои координаты. Через короткое время служба радиоперехвата «Тирпица» перехватила сигнал радиостанции в Клиторпе, подтверждавший получение поданного русскими сигнала бедствия.

После трехдневного плавания, когда «Тирпицу» так и не удалось встретить корабли двигавшегося на восток конвоя PQ-12, которые по приказу из Лондона изменили курс, германским кораблям было велено возвращаться на базу. Погода ухудшилась, но на рассвете 9 марта небо неожиданно стало расчищаться, и в восемь часов наблюдатели с «Тирпица» неожиданно увидели сквозь разрывы в облаках несколько самолетов, которые определенно следовали за линкором. Серьезность положения стала очевидной, так как над «Тирпицем» кружили морские торпедоносцы типа «Альбакор», а это означало, что где-то в море находится авианосец союзников. Адмирал Цилиакс немедленно отослал радиограмму на аэродром в Бодё, требуя присылки истребителей прикрытия. Однако радиостанция на аэродроме не работала, и воздушное прикрытие так и не было послано. Немецкие морские офицеры осознали, что «Тирпиц» находится в таком же примерно опасном положении, в каком оказался «Бисмарк» в мае 1941 года. Несколько месяцев спустя в точно таком же положении оказались британские линкоры «Принс оф Уэльс» и «Рипалс». Помимо всего прочего, из трех сопровождавших «Тирпиц» эсминцев два отправились на дозаправку, а единственный оставшийся в строю находился в плачевном состоянии, так как сильно обледенел и пострадал от шторма. Итак, «Тирпиц», не имевший воздушного прикрытия, остался практически один на один с торпедоносцами, поднявшимися со взлетной палубы авианосца союзников, шедшего на небольшом, сравнительно, удалении от германского корабля. Но почему в таком случае радиостанции «Тирпица» не удалось засечь радиообмен между тяжелыми неприятельскими кораблями? — задавался вопросом Цилиакс. Ведь ясно как день, что союзный авианосец не мог оказаться в Норвежском море без соответствующего прикрытия. Но если союзная эскадра и впрямь находится рядом, то это означает, что «Тирпиц» попался!

Цилиакс сделал резкий разворот и поспешил в сторону Лофотенских островов, где его корабль мог найти укрытие. Одновременно катапульта линкора вытолкнула в воздух бортовой гидросамолет, пилот которого получил задание увести «Апьбакоры» союзников подальше от корабля. Однако у пилота ничего не получилось. Буквально через минуту он оказался в самой гуще пикировавших на линкор «Альбакоров». В продолжавшейся девять минут атаке принимали участие в общей сложности двадцать пять торпедоносцев. Эти девять минут моряки с «Тирпица» наверняка будут вспоминать до конца своих дней: британские торпедоносцы пикировали на линкор тройками и шестерками со всех направлений, заставляя огромный корабль резко отворачивать, совершать циркуляции, постоянно маневрировать, то замедляя, то ускоряя ход, то есть делать то, для чего корабль такого класса отнюдь не предназначался. Но, как коротко заметили впоследствии немцы, «удача была на нашей стороне». И в самом деле, огромный корабль настолько ловко маневрировал, что все торпеды прошли мимо. Единственными жертвами атаки стали три офицера, стоявшие на мостике. Их ранили выпущенные из британских авиационных пулеметов пули.

Однако психологическое воздействие атаки торпедоносцев на корабль было велико. Хотя союзники этого поначалу не осознали, у немецких моряков после этого возник так называемый «комплекс авианосца» — другими словами, страх перед неожиданным нападением с воздуха, сказавшийся позже на всех операциях крупных немецких надводных кораблей.

Всякого рода нестыковки, отчетливо проявившиеся при неудачной атаке на «Тирпиц», вызвали нелицеприятный обмен мнениями между старшими офицерами британского военно-морского флота, принимавшими участие в этой операции. Контр-адмирал Л.Х.К. Гамильтон, недавно назначенный командиром первой эскадры крейсеров, привлек всеобщее внимание к сложностям, с которыми сталкивается флот, когда командующий адмирал Товей находится в море и вынужден придерживаться режима радиомолчания даже в случае проведения таких сравнительно простых в тактическом отношении операций, как упомянутая выше13. Подчеркнув, что неприятель будет всемерно стараться избегать втягивания «Тирпица» в сражение с сильным противником и что на «Тирпице», «вероятно, установлена современная аппаратура по радиопеленгации», Гамильтон указывал на нереалистичность требования о поддержании абсолютного радиомолчания в случае, если командующий флотом метрополии находится в море, а операция, в которой он участвует, затягивается на несколько дней; между тем для того, чтобы спугнуть «Тирпиц» и заставить его искать убежище в фьордах, достаточно в точке перехвата всего один раз нажать на телеграфный ключ в радиорубке тяжелого корабля.

Следствием пребывания адмирала Товея на флоте во время последней операции, когда он должен был выдерживать режим радиомолчания, явилось, к примеру, то, что на одной стадии операции он мог контролировать только линейные корабли и авианосец, в то время как Адмиралтейство контролировало его крейсера и эсминцы. Так, 8 марта в 5.22 вечера адмиралу пришлось выйти в эфир, чтобы сообщить Адмиралтейству о своем местонахождении и намерениях и просить его (Адмиралтейство) осуществлять руководство крейсерами и эсминцами вместо него. Вряд ли такой способ действий, подчеркивал Гамильтон, можно назвать эффективным. Все же, несмотря на критику, адмирал Товей продолжал выходить в море с флотом метрополии; это имело место и во время проводки конвоя PQ-17, после чего, кстати сказать, Товей стал от этого воздерживаться. Но в то время, о котором мы ведем речь, Адмиралтейство неоднократно вмешивалось в проводимые флотом операции, что вызывало у командующего «сильное раздражение»14.

Но не только британцы занимались вопросами тактики после атаки на «Тирпиц» 9 марта. Выводы, которые на основании этого и предшествующих событий сделали гросс-адмирал Рёдер и Германский морской штаб, формулировались следующим образом:

«Противник отвечает на каждый выход наших судов в море посылкой все более мощных ударных групп, в состав которых входят авианосцы. Авианосцы, без сомнения, представляют собой главную угрозу для наших крупных кораблей. Исходя из вышесказанного, мы в обороне север-нота побережья Норвегии также должны делать ставку на применение авиации, тем более что позиции наши растянуты, а эскортные силы (эсминцы и торпедные катера) настолько малочисленны, что наши крупные корабли вынуждены противостоять атакам из-под воды и с воздуха чуть ли не в одиночку»15.

Докладывая Гитлёру об обстановке на северном театре военных действий через три дня после нападения на «Тирпиц», Рёдер говорил, что, поскольку у Германии нет авианосцев, все морские операции в этом районе должны обеспечиваться авиацией, базирующейся на аэродромах северного побережья Норвегии. Рёдер также отмечал, что, как ни ценны крупные корабли для борьбы с Арктическими конвоями, их, тем не менее, лучше всего держать на защищенных якорных стоянках в фьордах и использовать в качестве сил сдерживания на тот случай, если бы союзникам пришло в голову осуществить свой план высадки в Скандинавии. Что же касается перехвата конвоев, то, по мнению Рёдера, крупные надводные корабли следует бросать в бой только после того, как авиация определит точное местонахождение судов противника и выведет из строя ударную авианосную группу сопровождения.

Последний основополагающий вывод, который сделали немцы после воздушной атаки на «Тирпиц», заключался в необходимости скорейшего создания собственных авианосцев и самолетов авианосного базирования. Гитлер согласился с тем, что авианосцы чрезвычайно нужны флоту; при всем том строительство единственного немецкого авианосца «Граф Цеппелин» в скором времени из-за нехватки особых сортов стали было заморожено[3]16.

По плану Гитлера в Арктике должна была действовать эскадра, состоящая из авианосца, линкоров «Тирпиц» и «Шарнхорст», двух тяжелых крейсеров и флотилии из 12–14 эсминцев. Такого рода ударное соединение должно было, по мнению фюрера, установить новые стандарты германского военно-морского присутствия в Арктических водах и многократно увеличить оперативные возможности германского флота как на северном театре, так и в случае прорыва германских кораблей в Атлантику. Через два дня после беседы с гросс-адмиралом Рёдером в ставке фюрера «Вольфшанце» Гитлер издал первый приказ относительно усиления борьбы с арктическими конвоями союзников, которые, по его выражению, «немцы до сих пор почти не трогали»17. Для осуществления этого плана военно-морским силам было предложено сконцентрировать в северных водах значительное количество подводных лодок, а военно-воздушным силам — увеличить в этом районе число дальних разведчиков и бомбардировщиков, а также перевести с других театров военных действий на северное побережье Норвегии самолеты-торпедоносцы. Кроме того, военно-воздушным силам был отдан приказ бомбить Мурманск, а также проводить постоянную воздушную разведку водного пространства между островом Медвежий и Мурманском с тем, чтобы иметь возможность своевременно обнаруживать и уничтожать все проходящие через эти воды торговые суда и военные корабли союзников.

Пятью днями позже в Норвегию отплыл новый тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер» водоизмещением в 14000 тонн. Крейсер бросил якорь в гавани Тронхейма — рядом с линкором «Тирпиц». Накапливая в этом районе тяжелые надводные корабли, германские адмиралы продолжали проводить операции с использованием легких сил флота. Так, 28 марта три эсминца из 8-й миноносной флотилии отошли от базы, чтобы атаковать корабли конвоя PQ-13, который в это время огибал мыс Нордкап всего в ста милях от побережья. Из-за неудовлетворительно проведенной воздушной разведки эсминцам так и не удалось обнаружить конвой; тем не менее они потопили одно отбившееся от каравана панамское судно. Захваченные в плен члены команды парохода сообщили немцам примерные координаты кораблей охранения. В условиях шторма и ухудшившейся видимости германские эсминцы обстреляли корабли эскорта и нанесли повреждения крейсеру «Тринидад» (повреждение было вызвано детонацией собственной торпеды) и эсминцу «Экпипс», у которого были подбиты два орудия. Всего конвой PQ-13 из-за бомбежек и атак субмарин потерял около четверти состава торговых кораблей. Немцы посчитали, что добились «значительных успехов».

Адмирал Товей, исследовав проблемы, с которыми сталкивались Арктические конвои, включая PQ-13, заявил, что его беспокоит постоянно увеличивающееся противодействие продвижению конвоев со стороны немцев. Об этом свидетельствовали не только растущие потери, но и число переводившихся из Германии на север Норвегии самолетов, подводных лодок и надводных кораблей всех типов. Отныне проводка каждого Арктического конвоя, направляющегося в Мурманск, превращалась в крупномасштабную морскую операцию. Товей пообещал усилить эскорт конвоев, увеличив число корветов и конвойных эсминцев; в апреле он получил от американской стороны достаточное количество кораблей подобных типов, чтобы довести противолодочное прикрытие каждого конвоя до десяти боевых единиц. Адмиралтейство также оказывало на русских давление с тем, чтобы те приняли и разместили на своей территории британские самолеты из так называемого Берегового командования, занимавшегося разведкой, патрулированием и охотой за подводными лодками. Кроме того, требовалось увеличить число истребителей прикрытия. Все эти авиационные части прибрежного базирования должны были нести ответственность за самый восточный сектор 2000-мильного пути от Исландии до Мурманска. Кроме того, русских попросили почаще бомбить германские аэродромы в северной Норвегии. По этому поводу Товей позже замечал, что «результаты бомбежек оказались неудовлетворительными»[4]18. В начале апреля первый морской лорд адмирал сэр Дадли Паунд предупредил Комитет по обороне при кабинете министров, что географические и природные условия до такой степени играют на руку врагу, что потери конвоев могут оказаться неприемлемо высокими; при всем том Лондон и Вашингтон продолжали настаивать на продолжении посылки конвоев19. Обеспокоенный усиливающимся давлением противника на конвои и увеличением потерь, адмирал Товей в середине апреля заявил, что если не представляется возможным отложить проводку конвоев до тех пор, пока льды не отойдут дальше на север, то, по крайней мере, следует резко сократить число кораблей, входивших в состав конвоев.

Однако 27 апреля президент Рузвельт прислал мистеру Черчиллю телеграмму, где напоминал о «величайших усилиях», которые предпринимают Соединенные Штаты, чтобы послать необходимые России грузы, и утверждал, что задержка с отправкой этих грузов представляется ему ошибочной, если, конечно, для этого «не существует неодолимых препятствий»20. На правительственном уровне препятствия, о которых упоминал адмирал Товей, «неодолимыми» сочтены не были, по причине чего количество кораблей в конвоях решено было не сокращать; более того, каждый следующий конвой все больше увеличивался, намного превысив установленные Адмиралтейством оптимальные размеры.

В конце апреля президент Рузвельт проинформировал мистера Черчилля, что в Америке и Британии в данный момент стоят под погрузкой 107 транспортов, и выразил уверенность, что в следующем месяце они будут направлены в Россию. 2 мая мистер Черчилль отослал президенту ответную телеграмму: «Со всем уважением извещаю вас, что осуществить предложенную вами операцию не в наших силах». Далее он заметил, что не в состоянии более давить на Адмиралтейство. Четырьмя днями позже маршал Сталин также прислал мистеру Черчиллю послание, в котором требовал «принять все возможные меры» для присылки необходимых России грузов в течение мая, так как это «представляет первостепенную важность для нашего фронта».

В начале мая адмирал Товей выступил с предложением сократить число отправляемых в Россию в ближайшие месяцы конвоев по причине того, что земля просохла и условия для полетов на германских аэродромах в Норвегии улучшились, между тем как для безопасной проводки конвоев льды еще недостаточно отодвинулись к северу и корабли продолжают находиться в зоне действия германской авиации. За прошедшее время Бомбардировочное командование Королевских воздушных сил (КВС) нанесло по стоявшему в Тронхейме «Тирпицу» три бомбовых удара. Однако, несмотря на значительные потери в составе эскадрилий, британские самолеты не добились ни одного попадания в линкор. При всем том Соединенные Штаты продолжали торопить британскую сторону с отсылкой конвоев. Так что шансов сократить их число или уменьшить количество входивших в их состав кораблей практически не было.

4

Гитлер искренне верил, что победа Германии над союзниками зависит от количества уничтоженных его военно-морскими и военно-воздушными силами принадлежащих американцам и англичанам торговых судов. Последовательное сокращение тоннажа курсировавших между Соединенными Штатами, Британией и Россией транспортов не могло не сказаться на способности союзников проводить крупные наступательные операции. По мнению фюрера, посредством решительных действий в этом направлении и при благоприятном стечении обстоятельств наступательные возможности союзников вообще можно свести к нулю. В этой связи он в середине апреля21 подтвердил свое прежнее заявление относительно того, что «атаки на мурманские конвои представляют в данный момент задачу первостепенной важности»[5].

Хотя гросс-адмирал Рёдер считал, что тактические условия для полномасштабного использования надводных кораблей против конвоев PQ пока еще не самые благоприятные, он, тем не менее, 1 мая 1942 года ввел в дело легкие корабли — главным образом для того, чтобы добить крейсер «Эдинбург», поврежденный подводной лодкой во время проводки на восток конвоя PQ-15. Адмирал Губерт Шмундт, командовавший Германским арктическим флотом (флот Нордмеер), выслал с этой целью три эсминца, включая большой эсминец «Герман Шеманн» (капитан Шульце-Хинрикс). После случайной перестрелки с четырьмя эсминцами охранения, двигавшимися в сторону Исландии в составе конвоя QP-11, тройка немецких эсминцев обнаружила-таки качавшийся на волнах неспособный к передвижению «Эдинбург», окруженный четырьмя корветами, которые ходили около него кругами. Немцы подошли к крейсеру на дистанцию торпедного залпа, но, вопреки их предположениям, главный калибр крейсера все еще функционировал. Башни «Эдинбурга» развернулись в сторону немецких эсминцев и открыли огонь. Со второго залпа снаряды крейсера накрыли лидера германской флотилии «Германа Шеманна». У него заклинило турбины и сорвало дымовую трубу. Команда была вынуждена оставить потерявший ход эсминец; уцелевших моряков подобрали один из эсминцев флотилии и субмарина U-88 (капитан-лейтенант Хейно Бохманн). Попытки британцев спасти крейсер, получивший к тому времени вторую торпеду в борт, ни к чему не привели; «Эдинбург» был затоплен командой, которая открыла кингстоны22.

Тем временем крейсер «Тринидад», поврежденный взрывом собственной торпеды, проходил косметический ремонт в Мурманске. 13 мая он вышел из Мурманска и направился на капитальный ремонт в Соединенные Штаты. На следующий день он был замечен немецкими самолетами, подвергся бомбардировке, потерял ход и был оставлен командой.

Потеря «Эдинбурга» и «Тринидада» подтвердила мысль командующего флотом метрополии адмирала Товея относительно того, что крупные надводные корабли из морских сил прикрытия к востоку от острова Медвежий подвергаются огромной опасности. В этом районе им угрожали не только подводные лодки, но и авиация. На пути конвоя немцы выставляли не менее восьми подводных лодок, между тем корабли эскорта, вынужденные экономить горючее, не могли уделять должного внимания охоте за субмаринами. Подлодки в основном отгоняли или заставляли их уйти на глубину, но топили крайне редко. Хотя было общеизвестно, что крейсеры могут принести наибольшую пользу конвою, находясь от него в непосредственной близости, ни у кого не возникало сомнений, что именно подобное тесное соприкосновение с транспортами и превращает эти корабли в легкую добычу для подводных лодок.

Таким образом, если у немцев был «комплекс авианосца», то англичане более всего беспокоились за свои крейсеры; они опасались как атак из глубины, так и бомб бомбардировщиков. По этой причине адмирал Товей выступил с инициативой отложить проводку конвоев до наступления полярной ночи и хотя бы частичной нейтрализации немецких аэродромов, находившихся на северном побережье Норвегии. «Если же движение конвоев из-за давления политиков будет продолжаться, — предупреждал Товей, — то следует ожидать тяжелых и даже невосполнимых потерь в составе флота»23. Как всегда, возобладали политики.

17 мая премьер-министр Черчилль, выступая перед Комитетом начальников штабов, сказал: «Не только премьер Сталин, но и президент Рузвельт будут всячески возражать против попыток затянуть отправку конвоев. Русские в настоящее время ведут тяжелые бои и требуют, чтобы мы побыстрее внесли свой вклад в общее дело, пусть даже это и сопряжено с опасностью и риском. Что же касается американцев, то их груженными под завязку кораблями забиты все союзные порты. Так что если вы спросите мое мнение, я отвечу, что конвой (PQ-16) должен отплыть не позднее

18 мая. Операция будет оправдана даже в том случае, если до места назначения дойдет хотя бы половина судов»24.

По мнению Черчилля, задержка с отправкой конвоя должна была сказаться не лучшим образом на международном престиже Британии и ее способности оказывать влияние на своих союзников. В то же время ухудшение погоды, которая в Арктике была чрезвычайно изменчива, могло позволить британцам сохранить лицо и исполнить то, что от них требовалось, с минимальными потерями. Руководство Адмиралтейства, однако, надежд на счастливое изменение погодных условий не питало и точку зрения премьера на проводку конвоев не разделяло. «Эти русские конвои превращаются в вечные мельничные жернова, висящие у нас на шее», — говорил сэр Дадли Паунд, обращаясь к адмиралу Е.Дж. Кингу, начальнику американских морских операций, 18 мая 1942 года. И добавлял: «Это бессмысленная игра, где как ни бросай кости, все равно окажешься в проигрыше»25. Негативные чувства Паунда к Арктическим конвоям находили отклик в душе каждого моряка, ходившего с конвоями в Россию. Однако все возражения со стороны офицеров военно-морского флота были решительно отметены политиками. Операции по проводке конвоев продолжались, что неминуемо должно было привести к трагедии, которая и является главной темой этой книги.

5

После операций легких надводных германских сил в Баренцевом море (23 марта и 2 мая) германское командование пришло к выводу, что флотилиям эсминцев трудно бороться с кораблями охранения союзных конвоев, в состав которых входили крейсеры. Между тем тяжелые надводные корабли после достопамятного мартовского выхода в море «Тирпица» в операциях против русских конвоев не участвовали. Как признавали в то время сами немцы, их воздушная разведка все еще оставляла желать лучшего и была не в состоянии обеспечивать операции, проводившиеся на огромных водных просторах. Кроме того, немцам не хватало определенных видов топлива. К примеру, во время одного-единственного короткого выхода в море «Тирпица», который сопровождали три эсминца, германские военно-морские силы израсходовали 7500 тонн нефти. Между тем в северной Норвегии у немцев больших запасов нефти не было, по причине чего крупные операции надводного флота, не обеспеченные точными разведданными о местонахождении кораблей противника, даже не обсуждались26. Нехватка нефти однако не сказывалось на операциях, проводившихся подводным флотом, поскольку субмарины заправлялись дизельным топливом, которого было в избытке.

К началу мая постоянно увеличивавшийся в соответствии с приказом Гитлера Арктический флот в северной Норвегии состоял из крупнейшего линкора, двух тяжелых крейсеров, восьми эсминцев и двадцати субмарин, базировавшихся на Тронхейме, Нарвик и Киркенес. Из двадцати субмарин двенадцать должны были использоваться против конвоев, восемь же предназначались для обороны баз. Равным образом, в этом районе была усилена авиация. Так, пилоты сбитых торпедоносцев, захваченные союзниками во время проводки конвоя PQ-17, на допросе показали, что прежде базировались в Гроссето в Италии, но «в конце марта поступил приказ о переводе части торпедоносцев в Норвегию»; в начале мая в северную Норвегию были переведены первые 12 торпедоносцев, недавно переоборудованных из стандартных средних бомбардировщиков «Хейнкель-111»27. Девять торпедоносцев Хе-111 из первой эскадрильи авиагруппы КГ-26, оказавшиеся в Норвегии, приняли участие в атаке на конвой PQ-15 уже 2 мая 1942 года. Тогда они потопили три союзных транспорта.

Во второй половине мая германский флот в Норвегии был усилен тяжелым крейсером «Лютцов», который именовался также «карманным линкором» и имел водоизмещение 11000 тонн. Теперь в распоряжении немцев имелось достаточно сил, чтобы начать широкомасштабные атаки на двигавшиеся на восток конвои союзников.

Хотя, по мнению Адмиралтейства, это было худшее для отправки караванов время, Арктический конвой PQ-16, который отплыл из Исландии 20 мая, насчитывал в своем составе тридцать пять торговых судов и мог по праву считаться самым крупным конвоев из всех, что до этого времени были отправлены в Россию. Один из американских моряков, ходивший на американском пароходе «Карлтон», вел дневник событий, связанных с походом Арктических конвоев. «Карлтон» — старый транспорт водоизмещением 5217 тонн, был загружен взрывчаткой, танками, снарядами для танковых пушек и имел команду сорок пять человек. Он вышел из Филадельфии в марте — за день до того, как Гитлер подписал приказ о начале полномасштабных атак на мурманские конвои. Была пятница, тринадцатое число; даже новички из команды знали, что это не сулит «Карлтону» ничего хорошего. Если разобраться, судьба «Карлтона» во многом предвосхитила судьбу конвоя PQ-17 — этот транспорт с первого дня преследовали неудачи. Куда бы он ни шел, на его пути обязательно вставали многочисленные препятствия, трудности и опасности, да и кончил он плохо. Моряка, который оставил записи о несчастном плавании «Карлтона», звали Джеймс Е. Акинс28. Он завербовался на это судно в Филадельфии перед самым отплытием и только потом узнал, что пароход идет в Мурманск. Акинс был циником: «Мы были под завязку загружены всяким военным скарбом, включая 450 тонн тринитротолуола; взрывчатка лежала в ящиках на носу, на корме и посреди судна. Казалось, те, кто готовил „Карлтон“ к отплытию, приложили максимум усилий для того, чтобы корабль не дошел до России…»

Сначала «Карлтон» в одиночестве добрался до Галифакса, что в Новой Скотии. Матросы видели прибитые волной к скалам металлические скелеты торпедированных при входе в порт немецкими подводными рейдерами кораблей. Одним из них был танкер «Галф». Его торчавший из воды ржавый остов был первой ужасной вехой на 6000-мильном пути в Россию. Неделю «Карлтон» простоял в Галифаксе на якоре, после чего отбыл в составе атлантического конвоя в Европу. Часть насчитывавшего шестьдесят пять судов каравана направлялась в Исландию, а часть — в английские порты.

20 мая «Карлтон» в составе конвоя PQ-16 отплыл в Мурманск29. Немцы планировали нанести по этому конвою массированный удар с использованием всех имевшихся в их распоряжении сил, но из-за нехватки нефти вывести в море крупные корабли так и не смогли. У конвоя PQ-16 был большой эскорт — пять эсминцев, четыре корвета, четыре тральщика, один минный тральщик и судно противовоздушной обороны. На одном из кораблей серии КАМ[6] находилась катапульта с истребителем «си-харрикейн». Шли дни; скоро моряки обратили внимание на круживший у них над головами самолет. Только когда один из эсминцев открыл по нему огонь, американцы поняли, что это немецкий самолет-разведчик. Сбить самолет не удалось, и он, хотя и отдалился от конвоя, продолжал висеть в небе над его походным ордером. «Если это и есть война, — задавался вопросом в своем дневнике Акинс, — то я не понимаю, за что военные моряки получают свои медали».

Тремя днями позже, 25 мая, Акинс получил наконец ответ на вопрос, что такое война на море. Моряки с транспортов увидели приближавшиеся к конвою на малой высоте восемь торпедоносцев; одновременно у них над головой зависли двадцать пикирующих бомбардировщиков Ю-88. Один за другим «юнкерсы» стали заходить на корабли, сваливаясь в пике. Неизвестный самолет оказался в непосредственной близости от «Карлтона»; матросы с транспорта открыли по нему огонь из зенитных автоматов и выпустили в него не менее пятисот пуль, после чего он загорелся. Потом, правда, выяснилось, что они подбили собственный истребитель прикрытия «си-харрикейн», который вытолкнула в воздух катапульта с корабля серии КАМ.

Когда пробило «восемь склянок», Акинс отправился на нос к набитому взрывчаткой трюму № 1, чтобы посмотреть, как развивается сражение. Позже он записал в дневнике, что готов был отдать правую руку, чтобы оказаться как можно дальше и от этого трюма, и от самого «Карлтона», так как в эту минуту на транспорт начали падать бомбы. «На нас спикировал бомбардировщик Ю-87 и сбросил четыре бомбы. Одна из них поразила полубак; вторая взорвалась в районе трюма № 4. Третья и четвертая упали по обеим сторонам от кормы на расстоянии примерно пятидесяти футов. Они погрузились и взорвались уже под водой». Корабль тряхнуло от взрывов как «ореховую скорлупку». Потом Акинс услышал крик мастера (капитан торгового судна), призывавшего членов команды собраться у спасательных шлюпок. Акинс писал, что, спеша к шлюпкам, побил все рекорды скорости. Когда он добрался до секции со шлюпками, там все было как в тумане от вырывавшегося из пробитых паропроводов пара. По некотором размышлении капитан «Карлтона» норвежец Хансен с оставлением судна решил повременить и попросил у главного инженера выяснить, какие повреждения нанесли судну бомбы. «Главный инженер особого желания лезть в машинное отделение не выразил; вообще, у него был такой вид, что, казалось, на состояние судна ему наплевать. Тогда капитан Хансен попросил облазать судно и определить тяжесть повреждений меня. Я согласился, но сказал, что я — простой матрос и осмыслить характер нанесенных кораблю повреждений не в состоянии».

Наконец два матроса — Акинс и один смазчик, которому так и не суждено было пережить поход каравана PQ-17, полезли в машинное отделение. Потом, поднявшись на палубу, они доложили, что практически все паропроводы повреждены. Тогда капитан послал Акинса и боцмана на самое дно судна — исследовать состояние гребного вала. «Мы, конечно, спустились в трюм, но особой радости по этому поводу не испытывали». Пока они проверяли шахту гребного вала, рядом с пароходом взорвались еще две бомбы с пикировщиков. Акинс потом рассказывал, что, когда они с боцманом рванули на палубу, он обставил боцмана на тридцать футов.

К потерявшему ход «Карлтону» подошли два британских эсминца охранения. Англичане выразили сожаление по поводу полученного ими распоряжения потопить пароход, но «Карлтон» задерживал эскорт, так что выбора у них не было. Капитан Хансен спросил у инженера, в состоянии ли он устранить повреждения на судне; инженер ответил, что если ему дадут два часа времени, то тогда, возможно, ему удастся восстановить ход. Хансен высказался против потопления судна и потребовал, чтобы с ним оставили корабли эскорта, так как конвой уже ушел далеко вперед. Командир эскорта предоставил ему тральщик «Нодерн Спрэй», который должен был отбуксировать его в Исландию. «В это время „черная банда“ (команда машинного отделения) стояла на палубе, отказываясь спускаться в машинное отделение без главного инженера. Капитан Хансен устроил им „разнос“, и они наконец спустились вниз, оставив главного инженера на палубе „следить за воздухом“.

Но на этом приключения „Карлтона“ не закончились. Американцы шли двенадцать часов на буксире у крохотного тральщика, не имея возможности даже попить вволю кофе, поскольку в цистерну с питьевой водой попало машинное масло. В это время из-за туч вынырнул самолет и спикировал на „Карлтон“. На тральщике по немецкому самолету открыли огонь из зенитных автоматов. „Карлтон“ тоже выпустил по немцу восемнадцать снарядов из своей четырехдюймовой пушки. Бомбардировщик начал пикировать слишком рано, и его бомбы до транспорта не долетели. Когда „юнкерс“, отбомбившись, взмыл вверх, „Карлтон“ обстрелял его из зенитных автоматов; потом американцы утверждали, что добились нескольких попаданий в этот бомбардировщик.

Когда возникла новая угроза, Акинс снова оказался на палубе. „Четвертый помощник объяснял нам, что надо делать в том или ином экстренном случае, как вдруг кто-то крикнул, что на горизонте показались корабли“. Американцы, понятное дело, заволновались. Им уже представлялось, что их окружает немецкий флот. Однако через некоторое время, когда с одного из кораблей поднялся самолет, они заметили у него на крыльях знакомые британские кокарды и вздохнули с облегчением. Как выяснилось, перед ними находился британский авианосец „Викториэс“, который сопровождал эскорт из трех эсминцев. С британских кораблей просигналили: „Поздравляем с возвращением в Исландию“.

Американский транспорт „доковылял“ до Исландии 30 мая; матросы сошли на берег в приятном предчувствии отдыха и „хорошей выпивки“. В Исландии, однако, никакой выпивкой крепче кофе разжиться было нельзя. Акинс выразил неудовлетворение тем обстоятельством, что корабль довольно быстро залатали и подготовили к новому рейсу. „Складывалось такое впечатление, что исландцы хотели побыстрее от нас избавиться. Боялись, должно быть, что наше корыто может затонуть прямо на рейде“. Потом, правда, настроение у американцев несколько улучшилось, так как ожидать отправки нового конвоя — PQ-17 — им пришлось довольно долго.

Пока „Карлтон“ находился на пути в Исландию, немцы продолжали атаковать караван PQ-16. До 30 мая немцы провели 245 бомбовых и торпедных рейдов на конвой, потопили еще пять кораблей и повредили три. Немцы считали, что потопили девять судов. Они полагали, что добиться подобного успеха им удалось за счет одновременных налетов с разных направлений пикирующих бомбардировщиков и шедших на малой высоте торпедоносцев. Подобная тактика, на их взгляд, создавала максимальные неудобства для корабельных средств ПВО30.

К тому времени, как конвой PQ-17 вышел в море — а это произошло в конце июня, — немцам удалось сосредоточить на мысе Нордкап ударную воздушную группу из эскадрилий 5-й воздушной армии, которой командовал генерал-полковник Штумпф. В состав этой ударной авиагруппы входили 103 двухмоторных бомбардировщика „Юнкерс Ю-88“, 15 торпедоносцев „Хейнкель-115“ на поплавках, 30 пикирующих бомбардировщиков „Юнкерс-87“ и 74 разведывательных самолета разных классов, включая дальние 4-моторные разведчики „Фокке-Вульф-200“ „Кондор“, „Юнкерс-88“ и „Блом & Фосс-138“; все 42 торпедоносца типа „Хейнкель-111“ из 1-го штаффеля „Кампф Гешвадер“ 26 (1/КГ-26) были сосредоточены на аэродроме Бардуфосс; их экипажи прошли соответствующие тренировки. Таким образом, в распоряжении Штумпфа находилось около 264 боевых самолетов, готовых к нанесению удара31.

Не следует думать, что все базировавшиеся в Норвегии подразделения военно-воздушных сил Германии предназначались только для борьбы с конвоями. Некоторые приписанные к ВВС наземные части занимались исключительно разведывательными операциями большой важности. К примеру, одна рота 5-го Сигнального полка ВВС, квартировавшая в Киркенесе, занималась радиоперехватом и пеленгацией радиостанций, принадлежавших русским и англо-американцам. Особенное внимание уделялось перехватам радиосообщений с неприятельских самолетов32. Германская криптографическая служба также находилась на высоте. Из захваченных германских архивов мы знаем, что многие радиограммы, посылаемые Адмиралтейством, перехватывались и расшифровывались. Эти службы действовали настолько эффективно, что, если бы союзники узнали, с какой регулярностью их сообщения перехватываются и расшифровываются, они наверняка бы пришли в ужас. Но дело в том, что поступавшие из Киркенеса в штаб 5-й воздушной армии разведсводки не имели ссылки на источники, дабы разведка союзников не могла раскрыть методы работы этих подразделений.

Как было уже сказано, ко времени выхода в море конвоя PQ-17 большинство крупных германских надводных боевых кораблей были сосредоточены в норвежских водах. „Тирпиц“, „Адмирал Хиппер“, 5-я и 6-я флотилии эсминцев базировались в Тронхейме; более тихоходные „карманные линкоры“ „Лютцов“ и „Адмирал Шеер“, а также 8-я миноносная флотилия во главе с лидером миноносцев располагались дальше к северу в Нарвике. Данная диспозиция надводных кораблей отвечала поставленной перед ними задаче. Сосредоточенные в Тронхейме соединения образовывали так называемую „Первую линейную группу“, которая находилась под командой адмирала Шнивинда, державшего свой флаг на „Тирпице“. Соединение в Нарвике, именовавшееся „Второй линейной группой“, находилось под командой вице-адмирала Кумметца, флаг-офицера группы крейсеров (Шнивинд временно заменял вице-адмирала Цилиакса в должности флаг-офицера линкоров в связи с болезнью последнего)33.

Начальство адмирала Шнивинда пребывало в нерешительности относительно использования крупных кораблей в атаке на конвои — боялось потерять свои драгоценные линкоры. Так, в конце мая командующий морской группой „Норд“ генерал-адмирал Карлс отмечал, что в связи с подвижкой льдов на север морской авиации становится все труднее устанавливать точное местонахождение тяжелых кораблей противника. Между тем точное знание диспозиции кораблей дальнего прикрытия конвоев являлось первейшим условием для выхода в море германского линейного флота. Карлс считал, что „Тирпиц“ должен выйти в море только после того, как диспозиция конвоя будет определена со всей возможной точностью, и действовать совместно с „карманными линкорами“. Но первыми завязать бой с конвоем должны подводные лодки, которым предстояло следовать за караваном на всем протяжении пути вплоть до Мурманска34.

В отличие от адмирала Карлса адмирал Шнивинд был сторонником использования крупных надводных кораблей в борьбе с союзными конвоями. Когда 30 мая в Тронхейм прибыл с визитом гросс-адмирал Рёдер, адмирал Шнивинд поднес ему 15-страничный меморандум, где он излагал свою точку зрения на морские операции в Арктике. Так, он скептически относился к возможной высадке союзников в Норвегии; с другой стороны, он считал, что союзники сделают все возможное, чтобы помочь России, на территории которой немцы начали крупнейшее весеннее наступление. В этой связи он предлагал нанести по следующему союзническому каравану молниеносный удар огромной силы, дабы продемонстрировать союзникам преимущество Германии на море в этом районе. Шнивинд полагал, что идеальное время для этого в июне, когда установившийся 24-часовой полярный день позволит вести воздушную разведку чуть ли не круглосуточно, а силы поддержки линейного флота получат дополнительное количество эсминцев и торпедных катеров из Германии. В июне же в распоряжении морской группы „Норд“ должен был находиться запас нефти объемом в 15500 тонн, значительно превышающий запас нефти в мае. Если коротко, адмирал Шнивинд предлагал нанести одновременный удар всеми морскими силами, имевшимися в распоряжении Германии в северных водах, включая „Тирпиц“ и „Хиппер“; он полагал, что тотальное уничтожение союзного конвоя серии PQ будет иметь решающее значение для войны на море35.

Морской штаб в принципе не возражал против этого предложения, и 1 июня вице-адмиралу Кранке — постоянному представителю Рёдера в ставке Гитлера — было предложено довести до сведения фюрера план удара по конвою с участием „Тирпица“36. Июнь и впрямь был для такой операции самым удачным временем: период весенних штормов заканчивался, а улучшение погоды позволяло эсминцам осуществлять движение на полной скорости. Кроме того, в июне на море было меньше туманов — в среднем всего девять туманных дней по сравнению с девятнадцатью в июле. При этом положение льдов не позволяло конвою отойти от берега на большее расстояние, нежели 220–240 морских миль, что давало возможность тяжелым кораблям добраться до судов конвоя за восемь часов после поднятия якоря. Это, в свою очередь, позволяло немецким кораблям нанести удар и удалиться из зоны боевых действий задолго до подхода дальнего прикрытия конвоя, состоявшего из тяжелых кораблей. Исходя из прошлого опыта, тяжелые силы прикрытия союзного флота должны были располагаться к западу от острова Ян-Майен — чтобы не допустить возможного прорыва немецких „карманных линкоров“ через северный коридор в Атлантику.

4 июня штаб морской группы „Норд“ подготовил оперативную директиву об атаке на конвой PQ-17, после чего генерал-адмирал Рольф Карлс довел директиву до сведения адмирала Шнивинда, адмирала Шмундта (командующего подводным арктическим флотом) и командования 5-й воздушной армии. Письменный приказ имел маркировку „совершенно секретно“ и шапку: „Количество экземпляров этого документа должно быть сведено до минимума“. Карлс планировал, что после передачи в эфир условного сигнала обе линейные группы выйдут из своих баз, рассчитав скорость движения таким образом, чтобы одновременно подойти к месту рандеву у мыса Нордкап. После встречи корабли должны были двинуться наперехват и расстрелять конвой из тяжелых орудий. „Необходимо добиться внезапности и быстроты в проведении операции. Главная задача — молниеносная атака и скорейшее выведение из строя торговых кораблей конвоя. Захват неповрежденных судов, в особенности танкеров, также является одной из важнейших задач при нападении“37. Операции было присвоено кодовое название „Рыцарский удар“.

Морской штаб в Берлине одобрил директиву группы „Норд“ и разработанный в деталях на ее основании адмиралом Шнивиндом план атаки. Скоро, однако, выяснилось, что фюрер по-прежнему испытывает некоторые сомнения относительно участия в операции крупных кораблей надводного флота. С другой стороны, он и не отверг предложенный план полностью. Подобный двойственный подход вызвал в Морском штабе известное разочарование; адмиралу Кранке было поручено убедить Гитлера в том, что в плане нет ничего от „авантюры“ или „азартной игры“, но все построено исключительно на основании точных расчетов. Кранке также должен был довести до сведения Гитлера, что успех операции во многом зависит от правильной координации действий флота и военно-воздушных сил38. Этот пункт наводит на мысль, что Морской штаб — на случай неуспеха — уже заранее пытался найти себе оправдание.

ВВС также почувствовали в этом пункте подвох. Они заявили, что, хотя военно-воздушные силы согласны проводить разведывательные операции для флота, это вовсе не означает, что ВВС будут занимать по отношению к флоту подчиненное положение и откажутся от проведения собственных операций, тем более что в случае с конвоем PQ-16 их высокая эффективность была доказана. Подобное заявление, в котором содержался намек на то, что ВВС несут на себе основную тяжесть борьбы против конвоев, вызвало у моряков сильнейшее раздражение. Представители Морского штаба не преминули заметить, что, несмотря на „высокую эффективность“ действий ВВС, 25 кораблей конвоя PQ-16 до Мурманска все-таки добрались, в то время как морская операция „Рыцарский удар“ предполагает полное уничтожение кораблей конвоя»39. В этой связи для адмирала Кранке или гросс-адмирала Рёдера (на тот случай, если бы последний первым встретился с Гитлером) была подготовлена подробная докладная записка, где основное внимание уделялось именно этому аспекту. Морякам хотелось во что бы то ни стало заручиться благословение Гитлера на проведение этой операции40.

Тем временем самолет германской воздушной разведки, делавший в последний день мая облет британской базы Скапа-Флоу, сфотографировал стоявшие на якоре многочисленные английские и американские военные корабли. Среди них были три линкора, три тяжелых и четыре легких крейсера и двадцать два эсминца. Германские агенты и воздушная разведка докладывали также о том, что другие военные корабли союзников, включая авианосцы, собираются в Исландии.

В начале июня германская разведка донесла, что новый Арктический конвой PQ-17 формируется у юго-западного побережья Исландии. 11 июня адмирал Шмундт отдал приказ своим трем подлодкам (U-251, U-376 и U-408) приступить к патрулированию в Датском проливе с целью обнаружения кораблей конвоя. Эти три субмарины образовывали так называемую «Стаю ледяных дьяволов». Экипажам этих и всех других подлодок, впоследствии подключившихся к патрулированию, были даны определенные инструкции:

«Во время совместных операций с нашими надводными силами при передаче кодового слова „Конкорд“ будут последовательно вступать в силу следующие приказы:

(a). Следование за судами конвоя обретает приоритет над нападениями на корабли.

(b). Надводные военные корабли от эсминца и крупнее можно атаковать только в том случае, когда будет точно установлено, что корабль — вражеский. В случае тумана или дурной погоды нападение на военные корабли запрещается.

(с). У наших надводных сил есть приказ не атаковать субмарины глубинными бомбами; однако в остальном они будут действовать так, как если бы находились в зоне действия вражеских подводных лодок»41.

14 июня адмирал Шнивинд закончил разработку оперативных планов операции «Рыцарский удар»42, о чем Рёдер поставил в известность Гитлера на следующий день в Берхтесгадене.

Глава 2. РЫЦАРСКИЙ УДАР

Суббота 15 июня — среда 1 июля

Когда шансы у обеих сторон равны, только разведка позволяет одному из оппонентов смотреть на другого сверху вниз. Сведения о противнике дают возможность не просто надеяться на лучшее (подобные слепые надежды уместны лишь в отчаянном положении), но, трезво оценив и взвесив факты, получить точное представление о том, что тебя ожидает.

Послание Перикла афинянам. Фукидид: Пелопонесская воина. Книга вторая

1

Короткий отпуск, который Гитлер запланировал провести у себя дома в Берхтесгадене в начале мая, был прерван по причине неожиданно начавшегося в горах снегопада. Гитлер снег не любил, а потому снова вернулся к работе. Однако 11 июня, когда погода установилась, он сел в Мюнхене на собственный поезд и уехал в горы1.

Четыре дня спустя гросс-адмирал Рёдер отправился из Берлина в Берхтесгаден, чтобы довести до сведения фюрера план атаки на конвой PQ-17. Он в деталях описал, как германские морские силы, включая тяжелые корабли, будут осуществлять операцию «Рыцарский удар», стараясь привлечь внимание фюрера к тому неоспоримому факту, что погодные условия в июне будут как нельзя лучше способствовать реализации плана разгрома союзнического каравана2. Рёдер заверил Гитлера, что надводный флот выйдет из фьордов только в том случае, если ему не будет угрожать опасность вступить в бой с превосходящими силами врага. Гитлер сказал, что один аспект операции все еще вызывает у него сомнения; позже Рёдер писал: «Фюрер считал авианосцы самой большой угрозой для крупных надводных кораблей. По его мнению, авианосцы должны быть обнаружены и выведены германской авиацией из строя еще до начала операции».

Единственной альтернативой этого могло быть нахождение авианосцев на таком большом удалении от места атаки, чтобы они не успели вступить в дело до того, как операция будет закончена. Рёдер в разговоре с Гитлером еще раз высказал соображение относительно первостепенной важности воздушной разведки, от которой напрямую зависел флот, и предложил ВВС сосредоточить усилия именно в этой сфере, пусть и в ущерб непосредственным боевым действиям против конвоя. Принимая во внимание то обстоятельство, что флот готовился уничтожить конвой в основном своими силами, считать подобное предложение нелогичным или абсурдным никак нельзя (в данном случае воздушная разведка и впрямь представлялась слабейшим звеном всей операции, так как ВВС собирались сконцентрировать усилия на бомбардировочных рейдах). Гитлер, в общем, согласился с доводами Рёдера и одобрил перевод первой и второй линейных групп на передовые базы на севере после обнаружения воздушной разведкой кораблей конвоя.

Рёдер отдельно оговорил тот пункт, что приказ на выход в море надводных кораблей будет отдан «только с одобрения фюрера».

Адмирал Шнивинд издал оперативные распоряжения по флоту за день до того, как его план был обговорен с Гитлером. В соответствии с его планом целью операции было: «полное уничтожение надводным флотом конвоя PQ-17 в кооперации с подводными лодками и авиацией»3. Стратегической задачей при этом было прекращение транспортировки грузов по всему северному маршруту; уничтожение торговых кораблей рассматривалось в данном случае как способ разрешения этой проблемы. Уничтожение или нейтрализация кораблей эскорта рассматривались как второстепенная задача, обратиться к решению которой следовало только в том случае, если бы это было необходимо для достижения главной цели.

В соответствии с данными авиаразведки конвой PQ-17 должен был пройти мимо острова Ян-Майен примерно 20 июня. Предыдущие конвои обычно старались забирать севернее и шли походным ордером, состоявшим из четырех-пяти колонн, с прикрытием из одного-двух крейсеров и нескольких субмарин. PQ-16, к примеру, имел особенно сильный эскорт, состоявший из пяти эсминцев, двигавшихся впереди конвоя на удалении от него от трех до десяти миль; этот конвой сопровождали также несколько эсминцев, шедшие на флангах и в конце колонн. Кроме того, начиная с 35° восточной долготы конвой должен был быть усилен эсминцами русского Северного флота. Эскадра дальнего прикрытия, состоявшая из одного-двух линкоров, авианосца, крейсеров и эсминцев, обычно занимала позиции между Исландией и островом Ян-Майен; крейсерские силы прикрытия, состоявшие из двух тяжелых и двух легких крейсеров, обыкновенно сопровождали конвой до 10° восточной долготы; одновременно велась воздушная разведка над Нарвиком и Тронхеймом: союзники постоянно наблюдали за передвижениями германского надводного флота.

Командная структура операции «Рыцарский удар» была довольно сложной, но адмирала Шнивинда этот факт стал беспокоить значительно позже. Изначально Шнивинд сохранял тактический контроль, находясь на своем флагманском корабле. Оперативный контроль был сосредоточен в руках генерал-адмирала Карлса, командовавшего морской группой «Норд», чья штаб-квартира располагалась в Киле. В ведении Карлса находились все морские силы в указанном районе — как надводные, так и подводные. Ответственным за передвижения и операции подводных лодок был адмирал Губерт Шмундт, командовавший так называемым Арктическим флотом. Шмундт располагался со своим штабом на борту командного судна «Танга» на севере Норвегии. Его передвижной офис первым получал все сообщения с субмарин и передавал их на «Тирпиц» командовавшему линейными силами адмиралу Шнивинду. Сообщение адмирала Шмунда с ВВС осуществлялось не напрямую; поэтому во время операции полученные воздушной разведкой сведения часто достигали его штаба в Нарвике с опозданием, которое в боевых условиях можно было посчитать неприемлемым4. Штаб 5-й воздушной армии, отвечавший за все воздушные операции, находился в Осло. Оперативный же штаб был передвинут на север и находился в Кеми. Сообщение между двумя штабами ВВС осуществлялось посредством кодированных радиограмм, зашифровка и расшифровка которых отнимала драгоценное время. Сообщение между Осло, Нарвиком и различными морскими штаб-квартирами осуществлялось аналогичным способом.

Все морские силы в Норвегии должны были сконцентрировать свои усилия на конвое. Первая линейная группа, состоявшая из «Тирпица», «Хиппера», пяти эсминцев из 5-й и 6-й миноносных флотилий и двух торпедных катеров, базировалась на Тронхейме. Вторая линейная группа, имевшая в своем составе «Лютцов», флагманский корабль флаг-офицера крейсерских сил вице-адмирала Кумметца, «Адмирал Шеер» и пять эсминцев из 8-й миноносной флотилии, располагалась в Нарвике. Ударную мощь этих двух групп трудно переоценить: помимо огромных 15-дюймовых орудий на «Тирпице» она располагала 8-дюймовыми орудиями «Хиппера» и 11-дюймовыми орудиями «Адмирала Шеера» и «Лютцова»5.

С получением соответствующего приказа обе линейные группы должны были передвинуться на север на передовые базы: первая линейная группа перемещалась из Тронхейма в Вест-фьорд, а несколько менее скоростная вторая группа переходила из Нарвика к северной оконечности Альтен-фьорда в Сорёй. Там крупные корабли должны были поджидать заправленные топливом с танкеров эсминцы[7]. Обе линейные группы должны были до получения приказа находиться в 24-часовой готовности к отплытию.

В случае, если бы воздушная разведка обнаружила корабли конвоя PQ-17, штаб-квартира группы «Норд» отправила бы по радио кодовое слово морским силам в норвежских водах. После этого первая и вторая линейные группы должны были на максимальной скорости идти на северо-запад к месту рандеву у мыса Нордкап. Потом им предстояло пройти еще примерно сто миль, чтобы в соответствии с планом операции «Рыцарский удар» занять позиции к востоку от острова Медвежий, где и предполагалось дать сражение. Адмирал сэр Джон Товей считал, что немцы, скорее всего, попытаются перехватить конвой на западе от этого пустынного куска суши, затерянного среди просторов Арктики. Но Шнивинд в этом смысле высказался весьма недвусмысленно: «Наиболее благоприятные условия для атаки складываются на востоке от острова Медвежий между 20 и 30° восточной долготы».

По меньшей мере за четыре часа до начала операции Шнивинд должен был уведомить о точном времени и месте перехвата находившееся на берегу начальство — но не радиограммой, а посредством одного из бортовых самолетов линкора (из-за опасения перехвата и радиопеленгации сообщения).

Планировалось, что самолеты воздушной разведки будут постоянно исследовать воды в указанном районе, чтобы убедиться, что никакая опасность двигающимся к месту перехвата кораблям не угрожает. Активное воздушное патрулирование должно было начаться за пять часов до выхода тяжелых кораблей в море и вестись на удалении до 200 миль от берега: примерно на 68° северной широты и 25° восточной долготы. Пятая воздушная армия должна была обеспечивать истребительное прикрытие надводных сил — как на передовых стоянках, так и во время движения — на пределе радиуса действия истребителей.

Шнивинд понимал, что линейный флот должен уничтожить корабли конвоя одним молниеносным ударом — до того, как союзный флот подойдет к месту боя. В случае, если бы конвой имел более многочисленное и мощное охранение, чем предполагалось, то тогда 1 — я линейная группа в составе «Тирпица» и «Хиппера» должна была связать корабли охранения боем, предоставив 2-й линейной группе расправляться с кораблями конвоя. Сражения же с равными и превосходящими силами следовало избегать любой ценой. Конвой предполагалось атаковать с фронта при наличии сильного эскорта и с обеих сторон, если бы охранение ограничивалось эсминцами и корветами.

Если бы корабли конвоя шли прижимаясь к ледяным полям, Шнивинду предстояло, двигаясь строго на север, отогнать их от ледяного барьера, позволив тем самым вступить в дело эсминцам с более тонкой, чем у линкоров, обшивкой, не приспособленной для плавания среди льдов. Следовало подготовиться к еще одной возможной опасности, хотя это и считалось маловероятным, — к тому, что в составе охранения могли оказаться линкоры. Шнивинд собирался атаковать конвой даже при таких обстоятельствах, правда, бой должен был продолжаться до тех пор, пока действия линкоров противника не стали бы представлять непосредственную угрозу для его кораблей. Как было уже сказано, Шнивинд не собирался втягиваться в бой с равными или превосходящими силами врага.

Шнивинд представлял себе атаку на PQ-17 следующим образом: с немецкой группы линкоров, заметившей конвой первым, прожектором дают знать об этом другим кораблям наступающего флота. По идее, после этого корабли эскорта конвоя должны были выдвинуться вперед, чтобы противостоять угрозе нападения, в то время как транспорты, поставив дымовую завесу, могли сделать попытку вырваться из западни. По мнению Шнивинда, противник мог первым делом бросить в бой эсминцы, чтобы попытаться торпедировать крупные немецкие корабли. В любом случае союзники попытались бы связать немецкие корабли боем, чтобы, к примеру, дождаться подхода сопровождающих конвой субмарин. В качестве противодействия этому немцы должны были, продолжая движение, открыть огонь по торговым судам на пределе дальности; причем каждый немецкий линкор должен был стрелять по нескольким целям сразу. Что же касается «Тирпица» и «Хиппера» — то они должны были разделаться с крейсерами из охранения, если бы таковые находились в составе конвоя. При этом немецкие эсминцы должны были вступить в бой с эсминцами союзников, чтобы не позволить им выйти на дистанцию торпедного залпа. Кроме того, они должны были стрелять и по транспортам — но только при том условии, если бы это не угрожало безопасности крупных германских кораблей, которые они охраняли. Только отогнав или повредив корабли конвоя, немцы могли сосредоточить все свое внимание на транспортах.

При этом топить транспорты не было никакой необходимости. Их достаточно было основательно повредить, чтобы они потеряли ход или хотя бы основательно его сбросили. После отхода линейных сил их работу могли завершить подоспевшие к месту боя подводные лодки и самолеты-бомбардировщики. По возможности следовало брать «призы» — прекратившие сопротивление корабли конвоя, которые могли идти своим ходом. В этом смысле Шнивинд предлагал уделять особенное внимание танкерам. Эсминцам тоже позволялось брать «призы» и высаживать на транспорты противника так называемые «призовые команды», но, опять же, только в том случае, если это не отвлекало их от главного дела — прикрытия тяжелых кораблей флота. Разумеется, при угрозе со стороны тяжелых кораблей противника как эсминцам, так и линкорам про «призы» следовало забыть.

Кроме того, следовало иметь в виду, что видимость на месте боя будет плохая — из-за дымовых завес, возможного тумана, а также из-за языков пламени и клубов черного дыма от горящих судов. При этом было очень важно не допустить ошибочного обстрела одного немецкого корабля другим. В этой связи требовалось задействовать радары и ввести в обиход специальные позывные. Во время артиллерийского боя подводным лодкам было запрещено торпедировать какие-либо корабли — за исключением тех случаев, когда подводники могли со стопроцентной достоверностью идентифицировать тот или иной корабль как вражеский. При этом надводные корабли, обнаружив подводную лодку, должны были рассматривать ее как вражескую, но ни в коем случае не топить, а только отгонять или заставлять уходить на глубину. Пилотам германских бомбардировщиков требовалось еще раз напомнить, что крыши и бока орудийных башен германских кораблей выкрашены желтой люминесцентной краской; при этом на носу и на корме нарисованы огромные красно-бело-черные свастики — на тот случай, если бы у летчиков появились сомнения в национальной принадлежности судна.

Задача германских военно-воздушных сил сводилась к обнаружению и следованию за кораблями союзного конвоя — в особенности в то время, когда караван будет находиться между 15 и 30° восточной долготы. В разведывательной работе пилоты должны были уделять повышенное внимание кораблям охранения, в частности, крейсерам и линкорам, если таковые будут обнаружены в составе эскадр сопровождения. Авиаторы также должны были постоянно информировать командование о расстоянии, которое отделяет корабли конвоя от ледяных полей, лежавших на севере от маршрута каравана. Кроме того, пилотам требовалось определить число и типы кораблей непосредственного эскорта и установить, есть ли в его составе подводные лодки и авианесущие корабли типа КАМ. Часть самолетов, снабженных необходимым оборудованием, должна была осуществлять метеорологическую разведку, чтобы определить погодные условия в день атаки немецких линейных групп на конвой. Все военно-морские базы союзников также должны были находиться под постоянным наблюдением с воздуха. Воздушная разведка должна была продолжаться и после начала сражения. Что же касается бомбардировочных сил, то им следовало провести большой налет на конвой непосредственно перед началом морской операции, чтобы попытаться вызвать дезорганизацию и панику среди конвоя, которыми германские моряки могли бы воспользоваться к своему преимуществу. После завершения операции и отхода линейных сил германским эсминцам следовало сохранить в торпедных аппаратах по крайней мере по три торпеды, которые следовало при необходимости использовать для обороны при возвращении тяжелых кораблей на свои базы. Адмирал Шнивинд заканчивал диспозицию упоминанием о необходимых мерах на случай повреждения крупных кораблей. «Морские буксиры „Атлантик“ и „Пелворм“ должны находиться в состоянии полной готовности в порту Нарвик, как только линейные силы выйдут в море с передовых баз».

16 июня адмирал Шмундт отдал приказ о выходе в море подводным лодкам U-657 и U-88. В это время U-355 уже выходила из Нарвика, a U-334 покинула базу в Тронхейме за день до того. 17 июня адмирал Шмундт отдал распоряжение о выходе в море из Тронхейма U-457, а 23 июня приказал выйти в море субмаринам U-255 и U-456 из Нарвика и Бергена соответственно. Все эти лодки получили одинаковые приказы и должны были присоединиться к «Стае ледяных дьяволов», которая начала формироваться для нападения на конвой PQ-17[8]. Однако к середине июня, когда, по расчетам немцев, конвой должен был выйти из портов Исландии, корабли конвоя все еще не были обнаружены.

Германские летчики между тем сменили гнев на милость и пошли на уступки флоту, пообещав начать широкомасштабные разведывательные операции, а также высылать дополнительные группы разведывательных самолетов по предварительному четырехчасовому уведомлению. Это превышало самые смелые упования моряков и заставило их окончательно увериться в том, что операции «Рыцарский удар» будет способствовать успех. О достигнутой между моряками и летчиками договоренности сразу же был поставлен в известность морской адъютант Гитлера капитан фон Путткамер7.

Несмотря на отсутствие достоверной информации о выходе в море конвоя PQ-17, Германский морской штаб решил подбросить союзникам дезинформацию, чтобы удалить линейные силы флота метрополии от конвоя. С этой целью 29 июня через сеть германских агентов было распространено сообщение о том, что «карманные линкоры» «Адмирал Шеер» и «Лютцов» находятся в полной готовности, чтобы осуществить прорыв через Датский пролив на просторы Атлантики, и ждут только подходящей погоды. Положение кораблей — в порту Нарвик — было указано правильное8.

Адмирал Шмундт послал к югу от острова Ян-Майен в общей сложности десять субмарин. Наконец выматывавшее у команд нервы ожидание подошло к концу: 30 июня в 4 часа 40 минут вечера патрульный самолет германской авиации обнаружил двигавшийся на запад большой конвой QP-13, который проходил всего в 180 милях к северу от мыса Нордкап9. По этому признаку штабисты морской группы Норд определили, что конвой PQ-17 тоже вышел в море. Итак, будущая жертва операции «Рыцарский удар» после долгих оттяжек и проволочек все-таки двинулась на восток.

2

В течение июня в портах Исландии скопилось множество транспортов. В одном только Рейкьявике стояли несколько дюжин дожидавшихся отправки судов. Затянувшееся ожидание увеличивало нервозность у составлявших команды союзнических транспортов моряков, которых перспектива путешествия в Мурманск отнюдь не прельщала. Команды вернувшихся в порт конвоев рассказывали о походе к Мурманску всякие ужасы, дебоширили, устраивали в заведениях драки, используя в качестве метательных снарядов драгоценные в военное время куриные яйца, и прогуливались с местными женщинами, возбуждая неприязнь у исландского населения. Дошло до того, что у матросов отменили увольнения на берег.

Две трети конвоя PQ-17 состояли из американских судов. Америка находилась в войне только шесть месяцев, и экипажи ее торговых кораблей представляли собой пеструю смесь из высокооплачиваемых (500 долларов в месяц плюс надбавка «за страх») профессиональных моряков, матросов, завербовавшихся на заграничные рейсы исключительно из-за денег, и собравшихся со всего света головорезов, имевших склонность к страннической жизни. К каждому кораблю была прикреплена небольшая группа военных моряков — так называемая «военная охрана», — в чьи обязанности входило стрелять из зенитных пушек и поддерживать на борту дисциплину. Типичным грузовым судном того периода можно назвать «Трубадур», имевший водоизмещение 5808 тонн. Он был построен двадцать два года назад британской кораблестроительной компанией и уже успел послужить на бельгийских и итальянских пароходных линиях. Потом этот пароход перешел в собственность американцев, но носил на флагштоке панамский флаг. В сущности, это было ржавое корыто, которое в день вступления Америки в войну стояло в Джэксонвилле. После того как известие о начале войны получило распространение, команда парохода разбежалась. Теперь на борту находилась новая команда, состоявшая из свежеиспеченных матросов 17 различных национальностей — по преимуществу бывших заключенных и обитателей американских лагерей по депортации. Когда пароход стоял на якорю в гавани Нью-Йорка, офицерам перед отплытием вручили восемь автоматических пистолетов «кольт» «для поддержания на борту необходимого порядка».

20 июня в Исландии двадцать членов команды «Трубадура» подняли мятеж, когда узнали, что корабль направляется в составе конвоя в Россию. Матросы послали депутацию к мастеру — норвежскому капитану Георгу Салвесену — и заявили, что ноги их больше не будет на борту корабля. Директор порта Рейкьявика приказал Салвесену подавить мятеж, воспользовавшись услугами находившейся на борту военной охраны. Американские морские пехотинцы и артиллеристы арестовали дюжину бунтовщиков и посадили их в носовой трюм, где «сильно воняло и условия для обитания были ужасные». Матросы продержались в трюме часов пятьдесят, после чего запросили пощады и дали согласие на участие в рейсе. «Теперь с этими людьми у нас не будет забот вплоть до самой России», — сообщил энсин морской охраны Говард Е. Каррауэй своему начальству[9]10.

Дни шли за днем, но торговые корабли продолжали стоять на якоре. В начале июня начальник морских операций в Вашингтоне по совету Британского Адмиралтейства отложил выход кораблей конвоя до 24 июня. Но число кораблей в этом и следующих конвоях не уменьшили, и оно осталось неизменным. Неделей позже англичане снова посоветовали Вашингтону отложить отправку конвоя до 24 июня; этот день наступил и прошел, но корабли конвоя по-прежнему оставались на месте. Примерно в это же время американское морское руководство сделало неприятное для себя открытие, что правило относительно того, что спасательные шлюпки на кораблях, причем с каждой стороны судна, должны вмещать в себя экипаж полностью, постоянно нарушалось Британским министерством по военным поставкам. Последнее считало, что недостаток шлюпок можно восполнить спасательными плотами и надувными лодками. Впрочем, такое отступление от правил не предвещало ничего особенно зловещего — в том, разумеется, случае, если корабль находился в строю конвоя11.

В Исландии американским морякам запрещалось слушать радио. По этой причине они пользовались самодельными приемниками, которые частенько настраивали на «немецкую» волну, когда по германскому радио выступал предатель английского народа мистер Уильям Джойс (лорд Хау-Хау). Незадолго до отплытия конвоя PQ-17 Джойс обратился непосредственно к американским морякам, предложив им держаться подальше от Баренцева моря. Это вызвало у американских моряков удивление, поскольку рассказы лорда Хау-Хау об ужасах северного морского пути шли вразрез с оптимистическими бюллетенями Би-би-си о положении на морях. «Только много позже мы узнали, сколь беззастенчиво скрывала Би-би-си от нас истину», — сказал офицер с американского транспорта «Беллингхэм»12.

В июне союзная разведка получила сведения относительно того, что немцы решили задействовать в нападении на конвой PQ-17 к востоку от острова Медвежий тяжелые надводные корабли13. Это было значительным изменением в тактике противника; после этого можно было ожидать, что Адмиралтейство сумеет убедить британское правительство отложить проводку конвоя до лучших времен. Но политики, как всегда, оказались сильнее флотских, поэтому решение о проводке конвоя отменено не было, хотя Кабинет знал, что военно-морские силы не смогут обеспечить адекватную защиту конвоя в той части водного пространства, где немцы собирались его атаковать. В этом заключалась главная ошибка правительства; впрочем, по этому поводу наверняка были произнесены ставшие уже привычными слова, что конвой «оправдает себя даже в том случае, если до Мурманска дойдет только половина транспортов».

Настаивая на проводке конвоя, Кабинет министров поставил перед Адмиралтейством задачу, в выполнимости которой военные моряки сильно сомневались. Ведь если бы «Тирпиц» и впрямь нанес удар по конвою к востоку от острова Медвежий, все преимущества были бы на стороне немцев: они находились бы поблизости от своих баз и имели бы сильное воздушное прикрытие из состава авиационных частей, базировавшихся на мысе Нордкап. Между тем у союзников в этих водах ни военно-воздушных, ни военно-морских баз не имелось, а у эсминцев для буксировки поврежденных транспортов в Исландию просто не хватило бы топлива.

Командующий флотом метрополии адмирал Товей видел только два средства, которые могли бы помешать немцам исполнить свои намерения — прежде всего, послать к побережью Норвегии союзные подводные лодки, чье появление в этих водах могло отпугнуть немцев; или попытаться заманить тяжелые немецкие корабли дальше на запад и подвести под орудия союзных линкоров из эскадры дальнего прикрытия. Последнее могло быть достигнуто только общим отходом конвоя, достигшего 10° восточной долготы, где, как предполагалось, их должны были ждать немцы, в западном направлении. По мнению Товея, на этой долготе конвой должен был резко повернуть и двигаться в западном направлении на протяжении 12–18 часов; при таких обстоятельствах можно было рассчитывать на то, что немцы или устремятся в погоню за транспортами и попадут под залпы тяжелых кораблей союзного флота, или же будут крейсировать в открытом море дольше, чем предполагалось, что позволит союзным подводным лодкам выйти на них в атаку. Впоследствии, однако, этот план Товея был признан Адмиралтейством ошибочным.

Находившиеся в распоряжении адмирала Товея дальние силы прикрытия состояли из линкоров «Дьюк оф Йорк» (флагманское судно) и «Вашингтон» (ходил под флагом контр-адмирала Р.С. Гриффена, командовавшего американской морской группой «Таек форс-99»); трех крейсеров, авианосца «Викториэс» и 14 эсминцев. Эта эскадра должна была находиться на северо-востоке от острова Ян-Майен. Операция по проводке конвоя PQ-17 была первой, когда под командованием английского адмирала находились значительные силы американцев. Товей издал ряд приказов, в соответствии с которыми британский крейсер «Лондон» (ходил под флагом контр-адмирала Л.Х.К. Гамильтона, командовавшего первой эскадрой крейсеров) и крейсера КЕВ «Норфолк», KCLU «Вишита» и KCLU «Тускалуза» должны были образовать так называемое «крейсерское прикрытие» конвоя. Крейсера, в свою очередь, имело миноносное прикрытие в составе трех эсминцев — КСШ «Вэйнрайта» (капитан Д.П. Мун, ВМФ США, группа «Комдесрон 8»), КСШ «Рована» и КЕВ «Сомали» (лидер 6-й флотилии эсминцев)14. Крейсер «Вишита», патрулировавший в Датском проливе, получил приказ отправляться в сторону Хвал-фьорда в Исландии. В тот же день адмирал Товей дал инструкции крейсерским силам прикрытия подойти к конвою PQ-17 ко 2 июля и находиться от него в непосредственной близости до 4 июля или «до тех пор, пока этого будут требовать обстоятельства»15.

Корабли эскорта должны были, как обычно, занять место в составе походного ордера конвоя (старший офицер эскорта коммандер Дж. Е. Бруми, Королевские ВМФ); силы Бруми состояли из шести эсминцев, четырех корветов, трех минных тральщиков, двух кораблей ПВО и четырех тральщиков и должны были защищать конвой от субмарин и авианалетов на всем протяжении пути от Исландии до Мурманска. В состав эскорта входили также две субмарины, которые должны были, по возможности, скрывать свое положение от противника, чтобы, в случае атаки на конвой надводных германских сил, иметь возможность нанести по врагу неожиданный удар из глубины.

Контр-адмирал Л.Х.К. Гамильтон был назначен командиром первой крейсерской эскадры за четыре месяца до описываемых здесь событий. Известный в военно-морских кругах под прозвищем Черепаха, этот человек в 1903 году стал кадетом морского колледжа в Осборне; закончив военно-морское училище в Дартмуте, Гамильтон получил под команду учебный крейсер «Кумберленд». В скором времени он был награжден Золотой королевской медалью за «образцовое джентльменское поведение» и за то положительное влияние, которое оказывал на морских кадетов.

Этот человек посвятил всю свою жизнь военно-морскому флоту, добился на этом поприще немалых успехов и мог с гордым видом посматривать на своих недоброжелателей и завистников. В 1915 году он получил свой первый Орден за выдающиеся заслуги за участие в военной экспедиции в Западной Африке. В дальнейшем он командовал крейсерами «Норфолк» и «Дели», а в январе 1940 года, командуя крейсером «Аврора», получил за Норвежскую кампанию второй Орден за выдающиеся заслуги. Гамильтон был популярен среди военных моряков всех рангов; начальство же уважало его за смелость, умение правильно оценивать обстановку и быстро принимать решения. Это был гуманист с ярко выраженным рыцарским отношением к людям, в особенности к женщинам. Так, он еженедельно писал письма своей матери, неизменно начинавшиеся с обращения: «Дорогая мамочка…» За все годы войны он не написал миссис Гамильтон в Лондон только раз — когда трагические события с конвоем PQ-17 помешали ему это сделать.

Когда его произвели в звание контр-адмирала, он высказался о своем повышении неодобрительно — считал, что это нарушает более чем двухсотлетние флотские традиции, когда производство в новый чин осуществлялось только на основании выслуги лет. В феврале 1942 года его назначили командиром первой эскадры крейсеров. Гамильтон, несмотря на свой не старый еще возраст, был в определенном смысле человеком старомодным. К примеру, он поднял свой флаг на крейсере «Лондон» только потому, что на «Норфолке» капитан был старше его годами.

Подобно другим старшим офицерам ВМФ, Гамильтон недолюбливал мистера Черчилля и не понимал людей, которые обожествляли этого человека, дважды занимавшего место Первого лорда Адмиралтейства в годы наибольшего унижения Королевских военно-морских сил. Гамильтон называл Черчилля «диктатором» и считал, что он обладает безграничной жаждой власти. Письма Гамильтона домашним представляют собой интересную подборку замечаний о царивших тогда на флоте настроениях. Гамильтон не мог простить мистеру Черчиллю, что тот в плане воздушного прикрытия держал флот на голодном пайке, сосредоточив усилия не на производстве морских самолетов, но на выпуске тяжелых бомбардировщиков, которые были нацелены на разрушение немецких городов и уничтожение мирного населения. Точка зрения Гамильтона, без сомнения, имеет право на существование, тем более большинство старших офицеров, принимавших участие в проводке злополучного конвоя, в один голос утверждали, что, будь тогда у флота больше дальних морских разведчиков, воздушных охотников за подводными лодками и дальних истребителей сопровождения, трагедии с PQ-17, возможно, и не случилось бы. Он писал, что потопление линкоров «Принс оф Уэльс» и «Рипалс», которые не имели воздушного прикрытия и были по этой причине потоплены японскими бомбардировщиками и торпедоносцами, быть может, заставит наконец Кабинет заняться этой проблемой. Гамильтон мыслил широкими категориями; он понимал, что потеря линкора «Принс оф Уэльс» приведет к потере Сингапура, Рангуна, а возможно, и всей Голландской Ист-Индии. Впрочем, он надеялся, что утрата морской мощи на востоке будет носить временный характер, а коли восстановится морская мощь, то вернуть все эти земли не составит труда. «В данный момент меня более всего интересует то, — писал Гамильтон, — какую политику по отношению к Королевским воздушным силам будет проводить Уинстон после потери „Принс оф Уэльс“ и прорыва немецких кораблей из Бреста. Теперь, кажется, даже Уинстону должно стать ясно, что экономить на нуждах флота нельзя. Как, равным образом, нельзя выиграть войну, бомбя немецких детей и женщин вместо того, чтобы уничтожать немецкие армию и флот»16.

Гамильтон часто сравнивал мистера Черчилля с сэром Фредериком Ричардсом, который был первым лордом Адмиралтейства на переломе XIX и XX веков, и сравнения эти были далеко не в пользу первого. Когда дело касалось флота, Ричардс умел спорить с политиками и добиваться у них того, что ему требовалось. «Если бы наши адмиралтейские лорды хоть немного походили на него, сейчас у нас ни в чем не было бы нехватки»[10].

Разве авиация не является точно таким же оружием флота, как эсминцы или субмарины? — задавался вопросом Гамильтон и сам же на этот вопрос отвечал. «Как ты знаешь, — писал он матери 11 апреля, — я всегда придерживался мнения, что нехватка авиации на флоте сильно сказывается на его боевых возможностях. Если мы хотим выиграть эту войну, нам необходимо ликвидировать отставание в этой области. Меня приводит в ужас мысль о том, что страна использует свою воздушную мощь для уничтожения германских женщин и детей, в то время как на востоке Империя, в целом, и флот, в частности, потерпели сокрушительное поражение от японцев…»

Он считал утверждение относительно того, что «авиация уничтожила линкоры как класс кораблей», глупейшим и не выдерживающим никакой критики. «Она уничтожила, прежде всего, наши линкоры, так как у них не было адекватного истребительного прикрытия»17.

В то время как адмирал Товей со всей серьезностью утверждал, что «потопление „Тирпица“ значительно важнее для хода войны, нежели безопасность любого конвоя», Гамильтон шел еще дальше и говорил, что, с его точки зрения, никакое единичное событие не может отразиться больше на ходе войны, нежели потопление «Тирпица». Через пять дней после неудачной атаки торпедоносцев с «Викториэса» на «Тирпиц» Гамильтон писал: «Этот корабль является для нас истинным дьявольским наваждением, и его потопление представляется мне важнейшим делом настоящего времени. Потопив или серьезно повредив „Тирпиц“, мы сможем высвободить корабли для действий на других военных театрах». И еще: «Я полагаю, что когда мы потопим „Тирпиц“, положение наконец начнет выправляться»18.

25 июня, через два дня после выхода из Скапа-Флоу, флагманский корабль Гамильтона «Лондон» бросил якорь в Хвал-фьорде в Исландии, где уже стояли на якорях американский линкор «Вашингтон» и американские крейсера «Вишита» и «Тускалуза»19. Несколько часов спустя лейтенант американских ВМФ Дуглас Фербэнкс-младший — флаг-лейтенант адмирала Гриффена — прибыл на борт крейсера «Вишита» для «временного несения службы». В течение всей операции по проводке конвоя PQ-17 Фербэнкс час за часом описывал все события, имевшие отношение к крейсерской эскадре, для специального досье, которое составлял адмирал Гриффен20. Эти военные дневники отражают настроения и чувства американских моряков куда лучше, чем все прочие аналогичные записи того периода.

Первым делом старший офицер крейсера «Вишита» коммандер Орем ввел Фербэнкса в курс дела и рассказал ему о важности строжайшего соблюдения секретности. «Кроме капитана Хилла и коммандера Орема, никто на борту не знал о том, куда мы отправляемся и какая миссия нам предстоит, — записал Фербэнкс. — При всем том, команда чувствовала, что готовится нечто важное. Ничего удивительного: у моряков хорошо развиты интуиция и здравый смысл. Они видят стоящие на рейде десятки груженных под завязку судов и, естественно, делают выводы. Кроме того, когда адмиралы и офицеры с крейсеров собираются в кают-компании на „Вишите“, матросы понимают, что офицеры не просто там обедают, но еще и обсуждают различные важные проблемы».

Когда офицеры скрылись с глаз рядовых «синеблузников» и уселись в кают-компании за стол, началась беседа. Предшественник Гамильтона адмирал Барроу называл такого рода собрания «мозговыми штурмами». Обычно за столом собирались: адмирал Гриффен, контр-адмирал Гамильтон, флаг-капитан P.M. Сервес, контр-адмирал «Фредди» Далримпл-Гамильтон, главный адмирал Исландии, а также капитаны всех крупных судов и эсминцев сопровождения. Капитаны крейсеров «Кент» и «Лондон» рассказывали о своем опыте проводки морских конвоев в Рос-сию. Потом Гамильтон рассказывал о планах Адмиралтейства относительно проводки конвоя PQ-17. На этот раз непосредственное прикрытие обещало быть беспрецедентным и насчитывало полторы дюжины эсминцев, корветов и противолодочных судов; крейсерское прикрытие из четырех крейсеров должно было находиться вне поля видимости конвоя и двигаться за линией горизонта. Задача крейсерского прикрытия состояла в обороне конвоя от надводных кораблей противника. Его самыми опасными противниками считались стоявшие в Нарвике «Лютцов» и «Адмирал Шеер». После того как конвой проходил опасную зону, крейсера отворачивали и возвращались домой. На случай серьезных потерь с караваном шли три спасательных судна, которые должны были, подобрав спасенных с затонувших судов, следовать прямым ходом в Архангельск, чтобы передать раненых в местные госпитали.

На значительном удалении от конвоя в южном направлении находились основные силы флота метрополии, которые должны были вступить в дело в том случае, если бы на перехват каравана вышел «Тирпиц». Офицеры выражали уверенность, что на этот раз «Тирпиц» уж обязательно покинет свое укрытие и что все они находятся накануне исторического морского сражения, в исходе которого никто из них не сомневался.

Адмирал Гриффен, который одно время держал свой флаг на крейсере «Вишита», перед отплытием попрощался с офицерами и отбыл на линкор «Вашингтон». В 5 часов вечера «Вашингтон» вышел из Хвал-фьорда и направился в Скапа-Флоу, чтобы присоединиться к флоту метрополии. На прощание коммандер Орем посредством семафора пожелал Гриффену и его штабу счастливого плавания. Когда линкор, окруженный четырьмя эсминцами, выходил из гавани, адмирал Гриффен просигналил на «Вишиту»: «Желаю удачи. Помните, что знание и умение всегда одержат верх над самомнением и невежеством». Бывший флаг-капитан Гриффена, а ныне командир «Вишиты» капитан первого ранга Хилл в лучших традициях флотской вежливости ответил: «Большое спасибо. Будем вести себя так, как если бы с нами шел наш старый Мастер»21.

После ухода «Вашингтона» контр-адмирал Гамильтон вернулся на «Лондон» и приступил к написанию оперативных приказов по эскадре крейсеров. «Главной целью этого похода, — подчеркнул он, — является проводка конвоя PQ-17 в Россию; однако перед нами стоят и другие важные задачи. В частности, противодействие крупным германским надводным кораблям, которые немцы собираются использовать во время атаки на конвой». Чтобы флот метрополии получил возможность вступить в бой с тяжелыми немецкими кораблями, конвой должен был на 10° восточной широты сделать резкий разворот и начать обратное движение на запад, подводя таким образом корабли немцев под пушки союзных линкоров и торпеды субмарин.

Если разобраться, то проводка конвоя PQ-17 рассматривалась военными моряками как операция по заманиванию «Тирпица» в ловушку. Приманкой в данном случае должны были послужить тридцать пять тяжело груженных судов — в большинстве своем американских. Другими словами, караван выступал в качестве козленка, которого привязывали к дереву, чтобы подманить тигра. Вопрос заключался в том, кто раньше успеет к козленку — тигр или охотник. Успех охоты, впрочем, зависел еще и от хладнокровия охотника, но осознание этого пришло только много позже. Гамильтон совершенно справедливо рассудил, что «Тирпиц» и «Хиппер», вероятно, будут действовать в составе одной боевой группы — по причине их высокой скорости. Что же касается «карманных линкоров» «Шеер» и «Лютцов», то они, по мнению Гамильтона — опять же в силу одинаковых скоростных характеристик, образовывали вторую боевую группу. Расположенные на северо-западе от норвежского побережья британские подводные лодки должны были создавать угрозу для надводных германских кораблей до тех пор, пока флот метрополии не занял бы отведенное ему диспозицией место, позволявшее самолетам-торпедоносцам с авианосца «Викториэс» достигать района возможных боев с надводными кораблями противника.

Четыре крейсера из «крейсерского прикрытия» должны были находиться в непосредственной близости от конвоя до восьмого дня его проводки или «дольше, если обстоятельства этого потребуют». Однако в намерения Гамильтона подвергать свои крейсеры опасности воздушного налета или торпедной атаки из глубины не входило. Крейсеры не должны были выполнять роль кораблей ПВО; от них требовалось лишь отражать нападения надводных кораблей. По тактическим соображениям крейсеры должны были двигаться севернее вне зоны прямой видимости с конвоя.

Переговорив с офицерами, Гамильтон составил план действий на случай нападения тяжелых германских кораблей. При первом известии о появлении немецких надводных кораблей он собирался сблизиться с ними на расстояние до 14000 ярдов и вытолкнуть в воздух с катапульт бортовые разведывательные самолеты. В общей сложности четыре крейсера группы Гамильтона располагали десятью самолетами такого класса. В случае, если бы разведчики обнаружили только один рейдер, крейсеры должны были, сблизившись на дистанцию выстрела, открыть по нему огонь с четырех различных позиций. В это время эсминцы, поставив дымовую завесу, должны были сделать попытку подобраться к рейдеру на расстояние торпедного залпа. На тот случай, если бы рейдеров оказалось два, крейсеры, разделившись на два дивизиона, атаковали бы их попарно с флангов. Но если бы среди рейдеров обнаружился «Тирпиц», то действия крейсеров сводились бы к разведке и отвлечению внимания неприятеля. «В мои намерения не входило начинать бой с группой неприятельских кораблей, если бы в ее составе оказался „Тирпиц“. Я собирался идти на максимальном удалении от немцев, стараясь навести их на позиции, где их смог бы перехватить командующий флотом»22.

На следующее утро Гамильтон объявил по эскадре радиомолчание. Равным образом радиомолчание было объявлено на всех базах Исландии, где собирались корабли конвоя. В полдень контр-адмирал собрал на борту «Лондона» совещание, пригласив на него американских офицеров. Во время совещания они обсудили аспекты тактики на тот случай, если бы их атаковали германские «карманные линкоры». По мнению американцев, эффективный огонь можно было открыть и с 21000 ярдов, поэтому предложенная англичанами тактика их несколько озадачила. Гамильтон записал, что «хотя американцам наши методы показались странными», они тем не менее выразили горячее желание сотрудничать с британцами.

Во второй половине дня в Хвал-фьорд стали входить эсминцы и другие корабли эскорта — поменьше. Среди них находились лидер эскорта эсминец «Кеппел» (коммандер Дж. Е. Бруми, ВМФ Великобритании) и две субмарины П-614 и П-615, которые должны были сопровождать конвой до Архангельска. Гамильтон встретился с командирами кораблей эскорта и каждому в отдельности объяснил ситуацию — в той степени, насколько это того или иного офицера касалось. Между тем в диспозицию конвоя вмешалось Адмиралтейство. 27 июня оно передало адмиралам Товею и Гамильтону новые инструкции, касавшиеся предложенной адмиралом Товеем тактики относительно поворота конвоя на запад и движения в западном направлении на протяжении 12–18 часов. Этот прием заманивания неприятеля под залпы тяжелых орудий флота метрополии в том виде, как его предложил Товей, Адмиралтейство не одобрило. Впрочем, оно оставило за собой право дать приказ на осуществление этого маневра, хотя речь о 12–18 часах движения в западном направлении уже не шла. Адмиралтейство также подчеркнуло, что охрана конвоя от атак тяжелых кораблей неприятеля до острова Медвежий возлагается на надводные корабли союзников, но после 19° восточной долготы безопасность каравана должна обеспечиваться подводными лодками, патрулирующими у берегов Норвегии.

Крейсерской эскадре Гамильтона было запрещено двигаться восточнее острова Медвежий. Запрещение отменялось в том случае, если бы конвою угрожала опасность со стороны надводных кораблей противника, которым крейсера могли противостоять, используя свои 8-дюймовые орудия. А первая крейсерская эскадра могла противостоять любому противнику — за исключением «Тирпица». Но крейсера в любом случае не могли следовать восточнее 25-го меридиана23. Это означало, что директива Гамильтона оставаться с конвоем «дольше, если обстоятельства этого потребуют», не могла осуществляться после 25° восточной долготы. Адмиралтейство еще раз обратило внимание Гамильтона на основную цель: «Довести до пункта назначение максимально возможное количество кораблей, несмотря на все повреждения и потери». Наконец, Адмиралтейство предвидело, что в случае драматического ухудшения обстановки к востоку от острова Медвежий кораблям конвоя, возможно, придется рассеяться и добираться до русских портов в одиночку[11].

3

Суббота 27 июня 1942 года была для опытных моряков с крейсеров, в общем, не особенно примечательным днем; не то что для команд транспортов и торговых судов. После нескольких месяцев ожидания 27 июня стало для них днем «зеро». Утром на «Вишите» состоялась капитанская проверка; на борту играл показавший себя во всем блеске корабельный оркестр. После этого бейсбольная команда крейсера съехала на берег, чтобы принять участие в матче с командами других кораблей. Между тем по всему каравану стали взлетать в небо сигнальные ракеты, созывая мастеров и старших офицеров торговых судов на общую конференцию, которая должна была состояться в час пополудни.

Конференция имела место в большом зале Христианского союза молодежи, построенном Королевским морским инженерным корпусом в Хвал-фьорде. Неудобный и грязноватый зал был оцеплен по периметру морскими пехотинцами. Когда мастеры и старшие офицеры вошли в помещение, там находился главный адмирал Исландии с капитанами и старшими офицерами с крейсерской эскадры, а также с кораблей эскорта коммандера Бруми (Гамильтон считал, что офицерам ВМФ будет полезно побеседовать с мастерами перед отплытием). «Длинный зал скоро наполнился табачным дымом от более чем двухсот трубок и сигарет, — записал впоследствии лейтенант Фербэнкс. — Особенного оживления среди собравшихся не наблюдалось. Они сидели за столами и на длинных скамейках вдоль стен и негромко переговаривались, отчего в зале стоял ровный неумолчный гул». В дальнем конце зала сидели за столом морские офицеры. Перед ними лежала стопка больших конвертов, на которых было отпечатано: «Курьерская служба его величества». Конверты содержали секретные инструкции для командиров транспортов и коды для каждого судна24.

Мастеры с британских пароходов были одеты в темные костюмы и носили котелки; во время конференции они вели записи. Американцы носили джинсы, свитеры и яркие тартановые рубашки и ничего не записывали. После того как к собравшимся обратился коммодор конвоя Дж. С.К. Даудинг («После выхода в море вы, парни, будете снова общаться с миром только в порту прибытия…») и коммандер Бруми, пообещавший мастерам, что эсминцы эскорта окажут им всю возможную помощь, с места поднялся контр-адмирал Гамильтон и сообщил капитанам торговых кораблей об операциях, связанных с проводкой конвоя.

Сначала Гамильтон сказал, что поход «легкой прогулкой быть не обещает», но потом заверил мастеров в том, что у них будет сильное прикрытие, включающее в себя два судна ПВО и один корабль типа КАМ25. Он не проинформировал собравшихся о том, что, по сведениям разведки, противник собирается нанести по их конвою сильный удар, использовав все имеющиеся в его распоряжении силы, но моряки сразу почуяли неладное. Уж больно много собралось в зале важных морских офицеров с шитыми золотом шевронами на рукавах и слишком сильное прикрытие им обещали. Кроме того, мастеров нисколько не вдохновило знакомство с капитанами спасательных судов, которых в конвое оказалось целых три единицы (капитаны Макгован, Моррис и Бэннинг). Корабли Морриса и Бэннинга, именовавшиеся «Замалек» и «Ратлин», появились на рейде совсем недавно. Их перебросили в Исландию неожиданно и даже не успели смонтировать необходимое для этого похода дополнительное вооружение. К примеру, на борту «Замалека» все еще трудились рабочие, устанавливавшие на судне тяжелые зенитные пушки, зенитные автоматы «Эрликон», трубы для запуска неуправляемых ракет и параваны. Эти два спасательных судна на всем пути от верфей на Клайде, где они проходили модернизацию, до Хвал-фьорда имели наивысший приоритет26. Мастеры смекнули, что их ожидает далеко не рядовой и отнюдь не безопасный рейс.

Гамильтон поведал мастерам о том, что в дополнение к эскорту они получат прикрытие в виде первой крейсерской эскадры, и добавил, что проводку конвоя будет обеспечивать дальнее прикрытие, имеющее в своем составе британские и американские линкоры. «Возможно, вы не видели всех этих кораблей, когда шли сюда, — сказал Гамильтон, — но заверяю вас, что они существуют и будут сопровождать вас вплоть до порта назначения». Он также сказал, что для охраны конвоя будут задействованы русские и британские субмарины, а немецкие аэродромы в Норвегии — для снижения активности германской авиации — будут подвергаться ударам с воздуха со стороны бомбардировщиков Королевских воздушных сил. Далее Гамильтон сказал, что, принимая все это во внимание, шансы провести конвой до места назначения «практически без потерь» достаточно велики. Мастеры приветствовали слова Гамильтона рукоплесканиями. Позже Гамильтон замечал, что та роль, которую ему выпало сыграть 4 июля, со временем придала этим словам «зловещий оттенок»[12]27.

Потом Гамильтон сообщил командирам торговых кораблей, что главную опасность для конвоя представляют атаки германских бомбардировщиков, и посоветовал им экономнее расходовать патроны к зенитным автоматам. «Скажите вашим людям, чтобы экономили боеприпасы. Опыт учит нас, что стрелять по самолетам после того, как они сбросили бомбу или торпеду, в общем, бессмысленно». Гамильтон также рассказал о тактике немецкой авиации. К примеру, о том, что первыми над конвоем появляются «Юнкерсы-88». Они кружат над кораблями, отвлекая внимание зенитчиков от низколетящих торпедоносцев. «Так что следите за торпедоносцами, парни. А когда будете открывать по ним огонь, стреляйте так, чтобы не поразить корабли конвоя».

После конференции Гамильтон перемолвился несколькими словами с коммодором и вице-коммодором конвоя, а также с мастером, командовавшим судном типа КАМ «Эмпайр Тайд». Они обсудили с мастером и пилотом стоявшего на катапульте «си-харрикейна» вопрос, когда лучше всего посылать в воздух бортовой истребитель — при появлении самолета-разведчика или эскадрильи бомбардировщиков. Офицеры пришли к выводу, что вместо одного самолета-разведчика немцы сразу же пришлют другой, тогда как атака истребителя на бомбардировщики может принести действенную помощь конвою. Гамильтон посоветовал катапультировать в воздух истребитель «си-харрикейн» только к востоку от острова Медвежий, когда атаки вражеской авиации должны участиться. Гамильтон также распорядился изготовить деревянный макет истребителя, чтобы установить его на катапульту после того, как «си-харрикейн» взмоет в воздух.

Под конец Гамильтон сказал то, что осталось в памяти всех присутствующих: «Проводка этого конвоя может стать причиной активных действий всех сил противоборствующих флотов — вполне возможно, нас даже ожидает новое Ютландское сражение».

Подумать только, Ютландское сражение! С этими словами, которые эхом отзывались в их ушах, мастера вышли из зала Христианского союза молодежи на улицу, где накрапывал дождь, и направились к пирсу, где их дожидались катера, чтобы доставить на пароходы, которые сквозь пелену дождя представлялись серыми и неприглядными. Когда подошла очередь усаживаться в катера шкиперам с противолодочного тральщика «Айршир» и двух танкеров, капитан танкера «Грей Рейнджер» Гансден повернулся к командиру тральщика и спросил: «Ну и что ты вынес из речи адмирала?» Командир тральщика лейтенант Градвелл ответил: «То, что плавание нам предстоит беспокойное. Но мне что-то не хочется принимать участие в активных действиях флота. Моя задача — довести конвой до места назначения». Тремя часами позже флагманский корабль Гамильтона крейсер «Лондон» выбрал якоря и в сопровождении трех конвойных эсминцев отправился в сторону Сейдис-фьорда. Гамильтон хотел лично проследить за выходом в море кораблей эскорта, которым командовал коммандер «Джек» Бруми.

Коммандер Бруми — огромный широкоплечий мужчина раблезианского склада — пользовался на флоте большой популярностью за свои сочные шутки и умение иллюстрировать их карикатурами. Офицеры были без ума от его коллекции определенного сорта картинок, которые не прошли бы цензуру ни в одном из союзнических портов. Так, на одной из них был изображен легкоузнаваемый адмирал, который, сидя в ванной с некоей также узнаваемой леди, говорил ей следующее: «Теперь, дорогая мисс Снодграсс, вы имеете представление о том, как действует торпеда». Упомянутый адмирал, узнав о существовании подобной карикатуры, оскорбился. Впрочем, Бруми удалось обелить себя в высших сферах, нарисовав карикатуру, посвященную походу PQ-17, которая, как говорят, была одной из самых любимых у мистера Черчилля. На ней было изображено одинокое, отбившееся от конвоя торговое судно, к которому со всех сторон подбирались немецкие бомбардировщики и подводные лодки. Сверху было написано: «Клуб капитанов отставших от конвоя судов». Зловещая подпись внизу гласила: «Пожалуйста, заплатите членские взносы заранее».

После ланча капитан Хилл и коммандер Орем с «Виши-ты» проинспектировали несколько стоявших на якорях торговых кораблей конвоя. Побеседовав на борту британского корабля типа КАМ «Эмпайр Тайд» с двумя пилотами самолетов «Си-Харрикейн», офицеры поднялись на палубу новенького американского транспорта «Уильям Хупер» — четвертого из новейшей серии «Либерти», построенного всего за 90 дней (корабли этого класса так и назывались: «90-дневное чудо»). Транспорт только что прибыл из Северной Каролины, и это было его первое плавание. «Уильям Хупер» отплыл из США в начале апреля и имел на борту груз, состоявший из боеприпасов и танков. «Резина на танках под воздействием соленой воды уже начала разлагаться, — записал лейтенант Фербэнкс. — Мы также разговаривали с молодым англичанином, который командовал группой морских артиллеристов из 15 человек. Более всего его беспокоила неопытность его людей. Они стали моряками лишь по необходимости и мало что понимали в морском деле. Кроме того, выяснилось, что на борту очень мало боеприпасов к зенитным орудиям. К примеру, на каждое четырехдюймовое орудие приходилось всего по 90 снарядов…» За два часа до отплытия конвоя на «Уильям Хупер» все еще не подвезли запасные части для зенитных орудий. Капитан Хилл как мог ободрил экипаж и морских артиллеристов28.

4

В четыре часа дня 27 июня корабли конвоя PQ-17, самого неудачливого каравана за всю историю войны, стали выходить из Хвал-фьорда. «Подобно стае грязных серых уток, — записал в своем дневнике лейтенант Фербэнкс, — они выходили из-за боновых заграждений порта и устремились к большой воде. При выходе не играли оркестры и не салютовали пушки — потому что это были не военные корабли. Но все те, кто стоял в этот момент на берегу и наблюдал за их отплытием, желали про себя конвою удачного плавания и возносили молитвы за его благополучное возвращение». Тридцать пять торговых кораблей, у которых трюмы были забиты боеприпасами и амуницией, а палубы прогибались под тяжестью танков, артиллерийских орудий и запакованных в контейнеры самолетов, двинулись в сторону России. За ними шли три спасательных судна, из которых одно не вернулось, и два танкера, заполненных нефтью для эсминцев. В общей сложности этот груз стоил 700 миллионов долларов и состоял из 297 самолетов, 594 танков, 4246 грузовиков и артиллерийских тягачей, а также 156000 тонн боеприпасов и других военных грузов. Этого было достаточно, чтобы укомплектовать армию из пятидесяти дивизий — в том, разумеется, случае, если бы эти корабли дошли до русских портов29.

В условиях плохой видимости корабли, выстроившись в две колонны, направились на север в обход Исландии и прошли через минные поля Датского пролива. Двадцать семь из тридцати пяти кораблей шли к Архангельску, и только восемь — все американские — должны были в конце путешествия отделиться от колонны и во главе с транспортом типа «Либерти» «Кристофер Ньюпорт» двинуться к Мурманску30. Танкер «Грей Рэнджер» должен был двигаться вместе с караваном до порта назначения, в то время как танкеру «Алдерсдейл» предстояло 2 июля отделиться от конвоя и ждать у острова Ян-Майен идущий в западном направлении конвой QP-13.

Вскоре после того, как корабли выстроились в две колонны, конвой потерял свое первое судно: в густом тумане транспорт типа «Либерти» «Ричард Блэнд» налетел на скалы у побережья Исландии и распорол себе днище. Корабль оттранспортировали обратно в порт, но только после того, как он необдуманно подал по радио сигнал бедствия. У мыса Стромнесс караван перестроился в походный ордер, состоявший из девяти колонн, по четыре корабля в каждой. В таком порядке конвой двинулся в северо-западном направлении в сторону острова Ян-Майен. На этом участке пути конвой сопровождали три минных и три противолодочных тральщика, во главе которых шел тральщик «Хэлкион». Корабль эскорта под командой коммандера Бруми должен был присоединиться к конвою 30 июня во второй половине дня.

До сих пор в контакт с противником конвой не вступал, однако моряки многих пароходов и транспортов отдавали себе отчет в том, что их корабли для сопротивления врагу приспособлены плохо. Совокупная огневая мощь всего конвоя была велика, но отдельные корабли имели слабое вооружение и похвастать избытком снарядов, в особенности крупных калибров, не могли. В Исландии старший офицер КСШ «Мелвилл» — судна-депо, перевозившего в Хвал-фьорде припасы с берега на корабли — в частной беседе продемонстрировал офицерам военной охраны меморандум, в которой разрешалось при необходимости использовать для защиты корабля снаряды, предназначавшиеся для России. В воскресенье 28 июня энсин (мичман) Каррауэй обсудил вопрос нехватки боеприпасов с мастером и старшим офицером «Трубадура», после чего они решили вскрыть пломбы на одном из трех стоявших на палубе американских танков М-3 и выяснить, не подходит ли его 37-миллиметровая пушка для стрельбы по самолетам. Кроме того, они решили забраться в трюм и достать несколько ящиков бронебойных и трассирующих снарядов. Два человека из команды должны были научиться стрелять из танковой пушки. На следующий день офицеры сорвали пломбы на втором танке М-3 и подготовили к стрельбе его пушку. Все это, конечно, было против правил, но они решили, что русские предпочтут получить груз без пломб, нежели не получить его вовсе31.

В 5 утра[13] 29 июня конвой, шедший со средней скоростью 8 узлов в густом тумане, ограничивавшем видимость до 50 ярдов, наткнулся на мощное ледяное поле; четыре торговых судна получили серьезные повреждения. Американский транспорт «Эксфорд» передал на военные корабли радиограмму о том, что не может продолжать путь. Коммодор конвоя дал ему разрешение вернуться в порт. Из-за пробоины в носу танкер «Грей Рейнджер» не мог развивать более 8 узлов, поэтому было решено оставить его у острова Ян-Майен. Теперь вместо «Грей Рейнджера» следовать с конвоем до Архангельска должен был танкер «Алдерсдейл».

В 8 утра две тихоходные британские субмарины, которым было приказано сопровождать конвой, отошли от берегов Исландии в компании со своим базовым судном корветом «Дианелла» класса Флауэр. Двумя часами позже в Сейдис-фьорде коммандер Бруми собрал совещание командиров кораблей эскорта на борту флагманского крейсера «Лондон». Надо сказать, эскорт конвоя PQ-17 представлял собой довольно пестрое собрание разнотипных кораблей разного года постройки и был, что называется, слеплен на скорую руку. Коммандер Бруми жаловался на то, что офицеры эскорта никогда прежде не встречались друг с другом, опыта совместной работы не имели и подготовку для плавания в составе конвоя не проходили. Интересно, что в составе эскорта было одно судно, ходившее под флагом «свободной Франции», хотя и имевшее стопроцентно британский экипаж. Кроме того, в это пестрое собрание кораблей и судов входили два так называемых «крейсера ПВО», представлявшие собой переделанные для нужд противовоздушной обороны «банановозы», чьи палубы и мостики были заставлены многочисленными зенитными орудиями всех возможных калибров.

На совещании, которое созвал Бруми, выступил контр-адмирал Гамильтон, сообщивший офицерам некоторые конфиденциальные детали плана проводки конвоя. В частности, рассказал им о возможных маневрах линейного флота и крейсерской эскадры прикрытия. Именно на этом совещании Гамильтон сказал в открытую о возможном нападении на конвой крупных германских надводных кораблей, включая «Тирпиц»[14]32.

После того как эсминцы завершили многосложную процедуру заправки с одного из находившихся в Сейдис-фьорде танкера, корабли эскорта под командованием коммандера Бруми вышли в открытое море. Это произошло 29 июня в 3 часа 30 минут дня.

Когда корабли эскорта спешили к точке рандеву с конвоем, командующий флотом метрополии, находясь в Скапа-Флоу, разговаривал по телефону с Первым морским лордом. Товей и Паунд обсуждали вопрос о целесообразности посылки тяжелых крейсеров для прикрытия конвоя в Баренцево море к востоку от острова Медвежий, где крейсера могли стать легкой добычей германских подводных лодок и самолетов люфтваффе. Адмиралтейство считало, что крейсерское прикрытие необходимо — ведь в прибрежных водах Норвегии находились как минимум десять германских эсминцев. Товей однако в большей степени, нежели Адмиралтейство, опасался за судьбу крейсеров. Кроме того, как бы ни был велик эскорт непосредственной поддержки, находившийся под командованием коммандера Бруми, Товей все равно считал его недостаточным для прикрытия такого большого конвоя как PQ-17, особенно в благоприятствовавших противнику условиях. Паунд тем не менее на основании этих аргументов прервать проводку конвоя не решился33.

По Товею, именно во время этого разговора Первый морской лорд впервые высказал мнение относительно возможного рассредоточения конвоя в случае большой опасности — имеется в виду вероятность атаки со стороны крупных сил германского флота. Подобная тактика при проводке конвоя считалась приемлемой; это был бы не первый раз, когда конвои в случае подобной угрозы рассредоточивались. Процедура рассредоточения правилами проводки конвоя предусматривалась, и в книге военно-морских кодов набор соответствующих сигналов имелся. Товей, по его словам, был категорически против подобной тактики, хотя Паунд в тот момент рассматривал это лишь как один из возможных вариантов развития событий.

В пять часов дня, поговорив по телефону с Паундом, адмирал Товей вывел из Скапа-Флоу линейные корабли «Дьюк оф Йорк» и «Вашингтон», которые сопровождал авианосец «Викториэс» — тот самый, чьи самолеты четыре месяца назад атаковали «Тирпиц». Вместе с этими тяжелыми кораблями в море вышли два крейсера и восемь эсминцев. Все они взяли курс на восток, имитируя участие в проводке «Группы X» — фальшивого конвоя, который вышел из Скапа-Флоу в тот же день. Он должен был изображать группу вторжения, двигавшуюся к югу Норвегии34. В течение двух дней германские воздушные разведчики не появлялись ни над одним из конвоев. Было, однако, ясно, что долго водить за нос немцев, знавших о том, что PQ-17 в один из этих дней обязательно выйдет в море, союзникам не удастся.

Половина первой крейсерской эскадры в составе двух американских крейсеров была переведена из Хвал-фьорда в Сейдис-фьорд. По пути в Сейдис-фьорд американцы перехватили радиограмму из Мурманска, сообщавшую о том, что германская воздушная разведка засекла движущийся на запад конвой QP-13 на следующий день после того, как он вышел в море. Это должно было навести немцев на мысль, что долго ждать появления конвоя PQ-17 им не придется[15]. На следующий день, 30 июня, незадолго до полудня два американских крейсера и три эсминца входили в узкий канал, который вел в Сейдис-фьорд. Стоявшие на палубе американские моряки рассматривали возвышавшиеся по обеим сторонам канала огромные скалы. Потом их взгляду предстал порт. «Город, казалось, съехал в низину по струям окружавших его со всех сторон сотен водопадов, низвергавшихся с вершин гор» — так описал Сбербанке порт. Американские корабли вошли в гавань, обменявшись артиллерийскими салютами со стоявшими там английскими крейсерами «Норфолк» и «Лондон». Когда они встали на якорь, к ним подошли танкеры и стали перекачивать в их вместительные топливные цистерны нефть. Команды отправились в моторных лодках и катерах на берег, хотя, сказать по правде, смотреть там было особенно нечего. Более всего бросались в глаза черные свастики, которые негостеприимные исландцы намалевали на стенах некоторых домов.

Все офицеры крейсерской эскадры собрались на ланч на борту крейсера «Лондон». После того как ланч был съеден, контр-адмирал Гамильтон обратился к офицерам с напутственным словом, рассказав о системе сигнализации и тому подобных вещах. На «Вишите» с речью к команде обратился старший офицер, собрав моряков в пустом авиационном ангаре. Он сообщил им о предстоящих операциях крейсерской эскадры. Моряки слушали его с «мрачными, напряженными лицами».

После обеда капитан Хилл собрал офицеров в кают-компании, вывесив на месте киноэкрана огромную карту Баренцева моря. Он объявил, что они выйдут в море в 2 часа ночи и будут прикрывать конвой вплоть до 25° восточной долготы — самой дальней точки на востоке, которой когда-либо достигали крейсерские силы прикрытия. Потом он напомнил офицерам о важном военном значении конвоя PQ-17: «Груз, который мы сопровождаем, стоит около 700 миллионов долларов». Под конец он сказал, что, вероятнее всего, им придется вступить в бой с надводными кораблями немцев, но когда и где это произойдет, он не знает; но знает, что в критической ситуации всегда может положиться на опытность и умение своих офицеров. Он также подчеркнул, что на борту следует соблюдать строгую дисциплину, поскольку она важна как в бою, так и во время похода. Пока что поход проходит без осложнений, добавил он, так как, насколько ему известно, немцы до сих пор конвоя не обнаружили. Потом, как заметил лейтенант Фербэнкс, капитан Хилл облокотился на стол, окинул своих офицеров пристальным взглядом и улыбнулся: «Вы когда-нибудь думали о том, что я начинал служить в военно-морском флоте еще до того, как вы родились? — Он блеснул глазами и продолжил: — Всю свою жизнь я учился, тренировался и готовился к такому вот моменту в жизни. И он, похоже, настает! — Хилл вздохнул, покачал головой и, взмахнув рукой, прибавил: — Желаю вам всем удачи, джентльмены!»35

Весь вечер военные капелланы принимали у моряков исповеди. Молодые матросы и офицеры с Библиями в руках дожидались своей очереди исповедаться, сидя у дверей офисов священнослужителей. В 2 часа ночи крейсерская эскадра Гамильтона под прикрытием эсминцев «Вэйнрайт», «Сомали» и «Рована» вышла из Сейдис-фьорда и двинулась в северо-восточном направлении со скоростью 18 узлов, чтобы занять свою позицию рядом с конвоем.

Теперь в открытом море находились все союзные корабли.

Глава 3. ЦЕЛЬ — PQ-17

Вторник 30 июня — суббота 4 июля

Русские конвои были и продолжают

оставаться весьма сомнительными в

военном отношении операциями.

Контр-адмирал Л.X. К. Гамильтон, 30 сентября 1942 года

1

В комитете по обороне при Кабинете министров, в комнате Первого морского лорда в Адмиралтействе и за большим квадратным столом в зале слежения за субмаринами в «Цитадели» за Уайтхоллом люди склонились над морскими картами. По мере поступления информации они наносили на карты линии, тянувшиеся из шести различных точек на северном побережье Европы к Арктическому океану. Одна из линий — самая жирная — обозначала продвижение на 8-узловой скорости большого конвоя PQ-17, который четыре дня назад вышел из Хвал-фьорда; следующие две линии обозначали продвижение на северо-восток эскортных кораблей коммандера Бруми и крейсерской эскадры контр-адмирала Гамильтона, торопившихся согласно диспозиции занять свои места в походном ордере конвоя. Четвертая линия демонстрировала путь кораблей флота метрополии адмирала Товея, а пятая, которая, впрочем, довольно быстро обрывалась, — движение фальшивого конвоя «Группа X». Наконец, шестая линия обозначала путь конвоя QP-13, отошедшего от российского побережья и двигавшегося в западном направлении.

Если бы мы в это же самое время смогли перенестись в оперативные центры немцев в Киле, Нарвике, Кеми и Берлине, то заметили бы, что на аналогичных германских картах пока что нет никаких отметок — за исключением нескольких флажков в районе острова Ян-Майен, где крейсировали субмарины адмирала Шмундта из «Стаи ледяных дьяволов». До сих пор немцы не обнаружили никаких следов движения кораблей союзников.

30 июня в 3 часа 15 минут дня, когда затянутое туманом небо расчистилось, моряки с эскорта Бруми заметили суда конвоя; через полтора часа эсминцы Бруми охватили по периметру колонны каравана, которые, несмотря на плохую видимость, шли почти в идеальном порядке, строго выдерживая заданное расстояние между кораблями. Было довольно холодно.

Немцы начали подумывать о том, что конвой готовится выйти в море, несколько дней назад, когда радиообмен между стоявшими на якоре судами в Исландии неожиданно прекратился, в то время как в Мурманске он многократно усилился. Кроме того, они обратили внимание на то, что разведывательные полеты англичан над Тронхеймом, где стоял «Тирпиц», участились; равным образом они участились над всей территорией северной Норвегии. 28 июня и на следующий день в немецкие штабы стали поступать сведения от воздушной разведки люфтваффе об обнаружении кораблей английского флота за пределами территориальных вод Исландии. Плохие погодные условия не позволяли немцам провести основательную разведку водного пространства между Исландией и островом Ян-Майен, а также пространства Кольского залива и побережья у Мурманска. По этой причине они засекли двигавшийся на запад конвой QP-13 только 30 июня — когда он уже почти достиг острова Медвежий и находился в 180 милях от мыса Нордкап. Немцы решили предоставить возможность расправиться с QP-бомбардировочной авиации, а затаившиеся в фьордах надводные корабли использовать для уничтожения более ценной добычи — каравана PQ-17, который, как они были убеждены, уже отошел от побережья Исландии и двинулся в сторону России. По прошлому опыту они знали, что конвои серии PQ и QP встречаются и расходятся курсами к востоку от острова Ян-Майен. Эту точку ветераны союзнических конвоев называли «смертельным перекрестком»1.

Таким образом, германские надводные корабли должны были оставаться на своих базах еще как минимум сутки. В первой половине дня 1 июля по телетайпу состоялся активный обмен мнениями между адмиралом Шмундтом и генерал-адмиралом Карлсом, в результате чего адмирал Шмундт получил «карт-бланш» на использование подводных лодок для операций против конвоя PQ-17 — до подхода надводных сил флота. В распоряжении Шмундта находились 10 субмарин, готовых атаковать корабли конвоя PQ-17, как только они подойдут к острову Ян-Майен[16]2.

30 июня крейсерские силы прикрытия и эскорт коммандера Бруми получили по радио тревожный сигнал, проливавший свет на положение в Мурманске. В результате постоянных немецких бомбежек, как докладывал старший британский офицер в Мурманске, треть города почти полностью выгорела, в результате чего штаб-квартиру представителя британского флота перенесли в пригород. Британский представитель не рекомендовал кораблям конвоя заходить в мурманский порт, так как считал, что противовоздушная оборона там поставлена плохо. Адмиралтейство немедленно отбило конвою радиограмму, предлагая ему следовать в Архангельск. Потом адмирал Товей получил из Уайтхолла следующее послание:

«Авиаразведка Тронхейма не удалась — погодные условия 1 июля для аэрофотосъемки не подходят. Так как „Группа X“ немцами из-за тумана не обнаружена, отвлекающего эффекта она, по-видимому, иметь не будет. Если вы хотите, чтобы мы продолжили игру с „Группой X“, отошлите радиограмму со словом: „Повтор“»3.

Через некоторое время после этого от Товея была получена радиограмма, содержавшая одно только слово: «Повтор». Это означало, что командующий флотом метрополии настаивает на продолжении игры с фальшивым конвоем4. Настроение на американских кораблях царило боевое. «Судя по всему, наши моряки отнюдь не прочь подраться. Два молодых капитана из нашей эскадры улыбаются до ушей, хотя у ветеранов прошлой войны отношение к предстоящему боевому столкновению с немцами более сдержанное». Из стоявшего в кают-компании радиоприемника доносился голос Ноэля Коварда, исполнявшего песню «Гордость Лондона», что не мешало шифровальщикам делать свою работу. В тот день лейтенант Фербэнкс, продолжавший составлять подробный отчет для своего адмирала, записал:

«Наши „морские волки“ постоянно наблюдают за англичанами, делая на их счет критические замечания. По мнению „стариков“, времена превосходства английского флота над всеми другими давно прошли. Это утверждение является предметом постоянных дискуссий. Наши никак не могут взять в толк, почему передовые когда-то военно-морские силы в настоящее время отстают по многим техническим показателям от американского флота. Конечно, все можно списать на трудности военного периода и нехватку людей и материалов, но это, если разобраться, ответ неполный. К примеру, у англичан точность стрельбы, контроль за ведением огня, умение справляться с повреждениями судов оставляют желать много лучшего. Это не говоря уже о том, что у них определенно не хватает морской авиации, что стало причиной ряда досадных неудач, которых вполне можно было избежать. Конечно, они продолжают оставаться великими моряками, чьи предки вписали в историю флота блистательные страницы, однако всякий, кто что-нибудь понимает в морском деле, может сказать, что средства ведения войны на море, которыми они обладают, нуждаются в замене»4.

1 июля примерно в 2.30 дня было отмечено первое появление противника. В тумане с кораблей услышали приглушенный шум моторов неприятельского самолета. Корабль ПВО «Папомарес» включил радар, начал поиск и обнаружил немецкий разведчик, догонявший конвой с тыла. В скором времени он завис у моряков над головой, и все увидели, что конвой преследует огромный 4-моторный «Фокке-Вульф-200». Пилоты, сообразив, что их заметили, развернули самолет и улетели прежде, чем зенитки успели открыть огонь. Через час средства радиоперехвата конвоя засекли активный радиообмен между самолетом и побережьем Норвегии. Как ни странно, коммандер Бруми при этом известии испытал облегчение. Кончились, наконец, долгие часы ожидания, и появилась хоть какая-то определенность. Главное, можно было сделать известные послабления в режиме радиомолчания. Бруми считал, что для безопасности конвоя возможность пользоваться средствами связи важнее попыток скрыть его местонахождение. Получив в смысле радиообмена определенную свободу действий, Бруми приказал кораблям конвоя настроиться на частоту его эсминца, после чего в 3 часа 30 минут послал радиограмму в Уайтхолл:

«Один самолет преследовал PQ-17 в положении 71° 11 мин. северной широты, 05° 59 мин. восточной долготы»5.

Потом Бруми снова нарушил радиомолчание и отослал куда более пространные радиограммы в Адмиралтейство, Гамильтону, Товею и главному адмиралу Исландии, поставив их в известность, что два корабля конвоя получили повреждения к северу от Исландии и вынуждены были повернуть назад. Кроме того, он сообщил, что танкер эскорта по-лучил пробоину в носовой части и что он, Бруми, предлагает в этой связи заменить его на танкер «Алдерсдейл», приписанный к конвою QP.

Эти довольно пространные радиограммы позволили немцам окончательно удостовериться в том, что они имеют дело именно с конвоем PQ-17. Хотя отправленное радистом «Фокке-Вульфа» послание из-за блуждания по различным штабам достигло плавучей штаб-квартиры адмирала Шмундта только через десять часов (!), он в 5.40 вечера получил известие о конвое с приемопередающей станции в Киркенесе. Немецкие радисты сообщили, что в 3.30 с конвоя была отправлена радиограмма, где говорилось об обнаружении самолета-разведчика. Последовавшие вслед за ней радиограммы в Адмиралтейство и по трем другим адресам позволили немецким специалистам запеленговать передающую корабельную радиостанцию и с большой степенью точности установить местоположение конвоя[17]6.

Первой субмариной, заметившая конвой, была U-456 капитан-лейтенанта Макса-Мартина Тейхерта; примерно в 3.30 дня он увидел около двадцати пяти торговых судов и по крайней мере четыре эскортных эсминца, которые чуть позже устремились за ним в погоню, поражая его субмарину глубинными бомбами. Это продолжалось так долго, что он сумел отправить радиограмму об обнаружении конвоя только после полуночи. Мог бы и раньше, но осторожничал. Именно осторожность сделала Тейхерта одним из надежнейших командиров субмарин из флотилии адмирала Шмундта. Кстати сказать, именно Тейхерт торпедировал «Эдинбург» двумя месяцами раньше. Но пока U-456 соблюдала из осторожности радиомолчание, другая находившаяся на патрулировании подводная лодка U-255 капитан-лейтенанта Рейнхарта Рехе заметила на горизонте силуэты судов и через полчаса после того, как конвой заметил Тейхерт, передала по радио в Нарвик следующее сообщение:

«Легкие силы противника находятся в точке АВ.7166».

Это означало, что U-255 засекла конвой на расстоянии 60 миль от острова Ян-Майен. Это был первый доклад, который получил Шмундт от морских сил, дислоцировавшихся в этом районе. Сказать по правде, Шмундт был здорово удивлен, что конвой успел так далеко продвинуться на восток. Рапорт с приемопередающей станции в Киркенесе подтвердил присланное Рехе сообщение. В скором времени после того, как Рехе отослал радиограмму, британский эсминец «Лимингтон» заметил его и послал радиограмму на «Кеппел»: «Одна субмарина на 233° на расстоянии десяти миль». Теперь британцы знали, что их преследуют не только самолеты, но и подводные лодки.

2

Адмирал Губерт Шмундт, изучавший положение вещей, находясь на борту своей плавучей штаб-квартиры, пришел к выводу, что необходимо приложить все усилия, чтобы его субмарины не отстали от конвоя, который уже так далеко продвинулся в восточном направлении7. В этой связи он отослал распоряжение подводным лодкам из своей «Стаи ледяных дьяволов». Оно гласило:

«Всем субмаринам, которые еще не вошли в контакт с неприятелем, двигаться на 50° со скоростью 10 узлов».

Погода в зоне действия субмарин все еще не благоприятствовала проведению торпедной атаки. Море было спокойное; ветра не наблюдалось. Хотя небо было затянуто облаками, а над водой стлался туман, он не был сплошным, и видимость местами превышала 15 миль. Командиры субмарин считали, что нападение в подобных условиях равносильно самоубийству, — прежде чем они успели бы выйти на дистанцию торпедного залпа, эсминцы атаковали бы их, заставили погрузиться, после чего забросали бы глубинными бомбами.

В середине дня командир U-408 капитан-лейтенант, фон Гиммен доложил, что, когда погода ненадолго улучшилась, он заметил конвой, но вынужден был погрузиться, так как его атаковали два эсминца. Рапорт фон Гиммена свидетельствовал, что в непосредственной близости от конвоя находятся как минимум две подводные лодки. Шмундт дал команду сообщившим ему о контакте с врагом субмаринам и двум другим следовать за конвоем; остальные должны были двигаться наперехват и встретить конвой между островами Ян-Майен и Медвежий. Одиннадцатая приписанная к «Ледяной стае» подводная лодка вышла на короткий контакт со Шмундтом и сообщила, что проходит широту 67° и движется в сторону Баренцева моря. В четверть восьмого вечера Шмундт вышел с этой подводной лодкой (U-703 капитан-лейтенанта Бельфельда) на связь, чтобы удостовериться, что она тоже идет на полной скорости к месту рандеву.

Теперь адмирал знал примерное расположение всех своих лодок и в 9 часов вечера передал общий для всех приказ:

«В соответствии с сообщением службы радиоперехвата и доклада Рехе PQ-17 в 4 часа вечера находился в пункте АВ.7166. Курс, предположительно, северо-восточный. Скорость — 9 узлов.

Рехе, фон Гиммену, Тейхерту — следовать за конвоем.

Тимму, Ла Бауме, Гёльницу, Бохманну, Бранденбургу и Марксу: выйти к 2 часам дня 2 июля на линию патрулирования между пунктами АВ.5155 и АВ.5515».

К этому времени немецкие разведывательные самолеты потеряли из виду конвой QP, двигавшийся на запад. Через два часа после того, как Шмундт отдал своим субмаринам приказ, он просчитал, что конвой QP-13 будет пересекать их зону патрулирования в самое ближайшее время. Шмундт снова связался со своими подводными лодками и велел его пропустить. «Запомните, ваша цель — PQ-17».

Подобно немцам, британская радиоразведка также обладала широкой сетью приемопередающих и пеленгующих станций. При Адмиралтействе также работала криптографическая секция, читавшая отдельные немецкие радиосообщения (в том числе определенной степени секретности). Некоторые сигналы даже не требовалось расшифровывать — об их содержании говорила стандартная форма. К примеру, к числу таких радиограмм относились сообщения подводных лодок об обнаружении противника. В 6.30 вечера контр-адмирал Гамильтон получил сообщение из Уайтхолла о том, что вражеские субмарины засекли PQ-17, сообщили своим штабам о его местонахождении и теперь концентрируются на пути его следования на востоке8.

В это время флот адмирала Товея крейсировал на северо-востоке от Исландии, двигаясь попеременно то на северо-запад, то одерживая южнее9. В 6 часов вечера, когда часть эсминцев вернулась в Сейдис-фьорд, чтобы заправиться, с линкоров заметили дальний немецкий воздушный разведчик; вскоре после этого, присоединив к флоту заправившиеся эсминцы, командующий велел кораблям двигаться северо-восточным курсом и занять позиции к югу от того места, где пролегал путь конвоя.

Немцы впервые увидели англо-американский флот, составлявший дальнее прикрытие PQ-17. Пилоты разведчика «Фокке-Вульф-200» немедленно радировали германскому северо-западному авиационному командованию в Тронхейм об обнаружении мощной неприятельской эскадры; авиаторы с некоторой задержкой передали эти сведения морякам10. Согласно сведениям авиаторов, союзный флот насчитывал три линкора, авианосец, шесть крейсеров, шесть эсминцев, три противолодочных корвета и находился в 120 милях от побережья Исландии — другими словами, в трехстах милях от того места, где немцы видели конвой в последний раз, — и крейсировал со скоростью в 10–15 узлов в юго-западном направлении. Так как погода ухудшилась, самолет-разведчик в 9 часов вечера потерял флот из виду. Как видим, летчики допустили в своем рапорте ряд ошибок, но в общем указали диспозицию эскадры правильно. По мнению немцев, подобная удаленность от конвоя свидетельствовала, что эскадра должна обеспечивать не только дальнее прикрытие конвоя, но и следить за тем, чтобы «карманные линкоры» «Шеер» и «Лютцов» не вырвались на просторы Атлантики. Генерал-адмирал Карлс заключил, что «британцы придерживаются обычной в таких случаях тактики»11.

В тот момент не было ничего, что могло бы задержать развитие первой фазы операции «Рыцарский удар» — переход германских надводных кораблей на передовые базы. 1 — й линейной группе из Тронхейма было приказано находиться в трехчасовой готовности к отплытию. К 9 часам утра 2 июля две субмарины из четырех подводных лодок адмирала Шмундта, следовавших за конвоем, продолжали находиться в зоне визуального контакта с его порядками. Остальные шесть спешили занять свое место согласно данной им адмиралом Шмундтом диспозиции. Для запланированного германским флотом удара надводных сил было чрезвычайно важно, чтобы конвой постоянно находился в поле зрения немцев.

Обнаружение конвоя PQ-17 было главной темой дискуссии на проводившемся утром 2 июля совещании представителей военно-морских сил в Берлине, которое созвал гросс-адмирал Рёдер. Германский морской штаб пришел к выводу, что союзники намеренно оттягивали отправку конвоев — как восточного, так и западного — до начала сезона туманов в июле. И вот июль наступил. Немцы, естественно, задавались вопросом, как это может отразиться на их шансах на успех?

«В плане погодных условий мы находимся в худшем положении по сравнению с июнем (вывод представителей Германского морского штаба). Но даже в этом случае мы не отказываемся от планов нанесения мощного удара с использованием надводных сил. В этой связи представляется целесообразным перевод двух линейных групп на северные передовые базы, даже несмотря на то, что план действий дальних сил прикрытия союзников до конца не выяснен. Впрочем, мы надеемся получить исчерпывающие сведения по этому вопросу в самое ближайшее время»12.

Рёдер обратился к командованию морской группы «Норд» в Киле с тем, чтобы там поторопились с изданием соответствующих приказов. Кодированная радиограмма была отослана примерно в час дня. Тронхеймская группа («Тирпиц» и «Хиппер») должна была выйти в море 8 часов вечера; группа из Нарвика, имевшая в своем составе «Шеер» и «Лютцов», должна была выбрать якоря четырьмя часами позже. Рёдер обязал также штаб морской группы «Норд» снабжать новейшей информацией о ходе операции постоянного представителя Рёдера в ставке Гитлера в Восточной Пруссии адмирала Кранке, чтобы тот имел возможность дать фюреру исчерпывающий ответ о перемещениях союзных сил и ответных действиях немцев, если бы Гитлер поднял этот вопрос.

К тому времени адмирал Губерт Шмундт получил, наконец, сильно запоздавший рапорт военно-воздушных сил об обнаружении каравана днем 1 июля, а также рапорт капитан-лейтенанта Тейхерта о составе эскорта и численности кораблей конвоя. Несколько позже Тейхерт снова вышел на связь и сообщил, что конвой следует в северо-восточном направлении на скорости в 7 узлов и что поверхность моря по-прежнему частично затянута туманом. Потом он сказал, что его атакуют эсминцы конвоя, и ушел на погружение. Так как видимость составляла всего 500 ярдов, следовавшему за конвоем капитан-лейтенанту Рехе вести за ним наблюдение через перископ было трудно; поэтому в этом вопросе он полагался почти исключительно на данные своего гидроакустика. Шмундт испугался, что при сложившихся обстоятельствах его субмарины потеряют конвой из виду, и потребовал от представителей ВВС резко увеличить количество разведывательных полетов в первой половине дня 2 июля. Пилоты люфтваффе снова засекли конвой около двух дня; по их мнению, он состоял из 38 торговых кораблей и 10 эсминцев сопровождения, которые следовали курсом на север. Через девять минут после этого Бруми радировал в Лондон о появлении над конвоем немецкого разведывательного самолета[18].

Несмотря на точность, с какой немецкие ВВС и подводные лодки определяли положение конвоев QP-13 и PQ-17, засечь положение тяжелых кораблей союзников после того, как «Фокке-Вульф-200» впервые обнаружил их с воздуха 1 июля, ни немецким подводным лодкам, ни разведывательным самолетам не удавалось13. Однако свежая информация о продвижении конвоя PQ-17 поступала в Киль чуть ли не каждый час14. Субмарина U-456 капитан-лейтенанта Тейхерта упорно шла за конвоем, регулярно сообщая о его положении, курсе и скорости хода; в 2.30 дня U-457 капитан-лейтенанта Бранденбурга тоже обнаружила торговые суда конвоя. Сразу же после трех дня субмарина U-255 выпустила по эскорту две торпеды, вынудив американский транспорт «Биллингхэм» сделать резкий поворот вправо на 451. По счастью, торпеды повреждений кораблю не нанесли[19]15. Противолодочные корабли стали сбрасывать глубинные бомбы, и грохот их взрывов не давал покоя подводникам до конца дня. Патрулировавшие далее на востоке подлодки также демонстрировали активность. Так, U-88 радировала на базу, что ведет преследование конвоя QP-13, но вынуждена уйти на глубину из-за угрозы атаки со стороны собственной авиации, появившейся в это время над конвоем. Когда подлодка снова вынырнула на поверхность, подводники обнаружили, что конвой уже ушел. Адмирал Шмундт по радио им сказал, чтобы они забыли про QP и шли наперехват PQ-17. При следующем радиообмене он снова обратился к командирам всех подводных лодок, потребовав от них оставить конвой QP в покое. «Ваша цель, — повторил он, — конвой PQ-17. Его необходимо уничтожить полностью». До сих пор, однако, ни один из кораблей конвоя еще не был потоплен.

Большую часть дня 2 июля Нордкап окутывал густой туман, так что базировавшаяся на мысе германская авиации испытывала затруднения со взлетом и посадкой. Из всех аэродромов действовала только база на Киркенесе, где оперировала эскадрилья I./ 406, имевшая на вооружении поплавковые торпедоносцы-бомбардировщики «Хейнкель-115». Штаб 5-й воздушной армии в Осло и оперативный штаб в Кеми считали, что, пока погода не улучшится, для атаки на конвой следует задействовать именно это подразделение16. В 2.38 дня адмирал Шмундт передал по радио на свои подводные лодки результаты авиаразведки и рассказал о запланированной летчиками атаке на конвой силами семи Хе-115. Через полчаса он вышел на контакт с подводной лодкой капитан-лейтенанта Тейхерта, приказал ему следовать за конвоем и наводить на него по радио самолеты эскадрильи I. /406.

В радиорубке на крейсере «Лондон» отлично слышали переговоры немецкого разведывательного самолета с базой. Немцы передавали серии кодированных сигналов, начинавшихся с литеры «А» — то есть давали координаты конвоя. Поэтому контр-адмирал Гамильтон нисколько не удивился, когда получил радиограмму из Адмиралтейства, где говорилось, что немцы собираются нанести по конвою удар примерно в 9 часов вечера «силами торпедно-бомбардировочной эскадрильи». После этого Гамильтон отправил к конвою американский эсминец «Рован», чтобы предупредить коммандера Бруми о готовящемся воздушном нападении. Эсминец, кроме того, должен был заправиться с танкера «Алдерсдейл» и остаться при конвое для усиления прикрытия. В тот же день Гамильтону пришла новая радиограмма из Лондона, где говорилось о невозможности аэрофотосъемки немецких морских баз из-за дурной погоды17. Впрочем, немецкие корабли в любом случае продолжали стоять на якорях. Между тем над кораблями конвоя PQ-17 и союзническими крейсерами на высоте менее двухсот футов нависли облака — это была идеальная погода для атаки со стороны низколетящих торпедоносцев.

3

Немецкие моряки весьма ревниво следили за тем интересом, который проявляли ВВС к использованию во время налетов торпед, так как считали торпедное оружие прерогативой флота. Когда в начале войны было принято решение о создании эскадрилий торпедоносцев, специальных воздушных торпед на вооружении и в серийном производстве не было, а испытания опытных образцов долгое время заканчивались неудачей. Морские штабы старались к информации о новых разработках морского торпедного оружия авиаторов не допускать и своим опытом в этой области с люфтваффе не делились. Более того, моряки противились попыткам авиаторов заказать воздушные торпеды у частных фирм — разработчиков оружия. Только в январе 1942 года Геринг добился права на создание собственной экспериментальной базы авиационного торпедного оружия, как, равным образом, тренировочных центров по его применению. К концу апреля 1942 года воздушными торпедами были вооружены не только Хе-115 так называемого Берегового командования, но и 12 самолетов Хе-111 из авиагруппы КГ-26, базировавшихся на вновь созданных аэродромах в Банаке и Бардуфоссе в северной Норвегии. К тому времени, когда конвой PQ-17 вышел в море, Береговое командование располагало 15 поплавковыми торпедоносцами Хе-115 и 42 торпедоносцами типа Хе-111 из авиагруппы КГ-2618.

В 12.20 дня 2 июля немецкий разведывательный самолет «Блом & Фосс-138» завис над конвоем. Через час или полтора к нему присоединились еще два самолета. Сквозь мощную оптику морских биноклей можно было заметить, что это не разведчики, а торпедоносцы. Эти три самолета кружили над конвоем примерно час, правда, стараясь держаться на почтительном расстоянии от зенитных орудий кораблей союзников. Через некоторое время командир субмарины U-456 капитан-лейтенант Тейхерт радировал в Нарвик, что корабли конвоя начинают поднимать аэростаты воздушного заграждения6. Зенитчики находились при орудиях и в ожидании воздушного нападения два часа всматривались до рези в глазах в силуэты самолетов над головой. Коммандер Бруми, чей радист перехватил сигналы с круживших над конвоем самолетов, передал на другие корабли сообщение о том, что немецкие пилоты, скорее всего, занимаются наведением на караван новой группы торпедоносцев. Разведка боем началась после шести тридцати вечера, когда два висевших над караваном торпедоносца неожиданно пошли на снижение и, находясь на высоте нескольких футов над поверхностью воды, устремились в атаку на корабли. Завыли сирены боевой тревоги.

6.36 вечера. Зенитчики открыли огонь. От самолета отделилась торпеда.

6.40 вечера. Руль на 105°.

6.47 вечера. Сообщение с «Кеппела»: торпеды приближаются к конвою.

6.50 вечера. «Красный» на 160°. Два самолета. Руль на 100°.

6.51 вечера. «Красный» на 90°. Самолет приближается. «Зеленый» на 140°.

6.52 вечера. «Кеппел» открыл огонь по головному самолету19.

Атака прекратилась так же неожиданно, как началась. Оба торпедоносца «скрылись в густом тумане»20. Следовало однако иметь в виду то обстоятельство, что самолеты, начав атаку, возможно, пытались отвлечь внимание моряков от следовавших за конвоем субмарин. Но в 6.56 вечера «Лимингтон» уже предупреждал по радио о новом нападении: «Вражеские самолеты выходят в атаку на 160°»5.

На этот раз в атаке принимали участие не менее семи торпедоносцев, которые надвигались на конвой с правого борта. Четыре самолета отделились от прочих, снизились чуть ли не до поверхности моря и открыли огонь из пулеметов; корабли конвоя, отчаянно паля из зенитных автоматов, отгородились от самолетов огневой завесой. Один самолет, как казалось, устремился к русскому танкеру «Азербайджан». Три спасательных корабля, двигавшиеся в тылу конвоя — «Ратхлин», «Заафаран» и «Замалек», — также засверкали от вспышек выстрелов. Один из снарядов 4-дюймовой пушки с «Заафарана» взорвался прямо под носом у атакующего самолета21. «Замалек» угодил под длинную очередь с подбитого торпедоносца; пули вдребезги разнесли стекла его рулевой рубки и ранили трех морских артиллеристов — стрелка зенитного автомата «Бофорс» и двух стрелков с зенитной установки в центре судна. У стрелка «Бофорса» осколком был выбит глаз. Хирург-лейтенант Маккаллум — корабельный врач — и страдавший от морской болезни санитар вынесли артиллеристов с палубы и отнесли в госпиталь, находившийся в одном из переоборудованных трюмов. Там они стали готовить раненых к операции, чтобы приступить к делу сразу же после того, как окончится налет22.

Самолеты Хе-115 были очень прочными машинами и выдерживали множество попаданий. Офицер с одного из американских транспортов впоследствии заметил: «Казалось, наши пулеметы 50-го калибра почти не причиняли этим самолетам вреда. Мы видели, как пули дырявили их обшивку, но они продолжали лететь»23. Только один из торпедоносцев получил смертельную рану — возможно, от разорвавшегося у него под носом тяжелого снаряда с «Заафарана». Самолет, пилотируемый командиром немецкой эскадрильи, выдерживал множество попаданий из зенитных автоматов, пролетая между двумя рядами поливавших его свинцом кораблей. Но потом он начал терять высоту и неожиданно для всех зарылся носом в волны — на виду у сотен моряков с конвоя.

Жаждавшие крови военные корабли из эскорта Бруми устремились к рухнувшему в воду самолету. Коммандер Бруми просигналил на эсминец класса «Хант» «Уилтон»: «Германский самолет сбит и упал в воду. Срочно выясните, что там происходит!»5 Офицеры эсминца наблюдали сквозь бинокли за тем, как люди с Хе-115 вылезали из кабины на крыло и спускали в воду оранжевый надувной плотик. Многие моряки с кораблей конвоя впервые видели врагов во плоти. Надо сказать, положение их было отчаянным: со всех сторон к ним спешили корабли охранения, наводя на них свои пушки.

А потом произошло такое, о чем моряки конвоя до сих пор вспоминают с изумлением, недоверчиво покачивая головами. Второй «хейнкель» опустил нос и стал быстро терять высоту. Было очевидно, что он хочет совершить посадку рядом со своим поверженным собратом прямо на пути эсминцев охранения. Командир «Уилтона» лейтенант Адриан Нортей повернулся к своему артиллерийскому офицеру и спросил, не желает ли он немного пострелять. «Противно, конечно, палить по людям, оказавшимся в затруднительном положении, но если мы позволим им удрать, завтра они снова атакуют конвой и, возможно, потопят наши корабли. Так что извольте открыть огонь!» Эсминец начал стрелять из главного калибра по поверженному самолету врага, двигаясь в его сторону на полном ходу. Снаряды взрывались вокруг подбитого самолета, поднимая вверх фонтаны воды. Приближавшийся с противоположной стороны второй эсминец тоже открыл огонь.

«Хейнкель» опустился на воду и помчался на поплавках по направлению к оранжевому плотику. Когда он остановился рядом с плотом среди взметавшихся к небу столбов воды, три пилота с разбитого торпедоносца в мгновение ока вскарабкались на борт самолета, где сидели их товарищи по оружию. Потом его пилот дал полный газ; торпедоносец некоторое время бежал по морю, потом отделился от поверхности воды, взмыл в воздух и исчез в облаках.

Все произошло очень быстро. Чтобы сесть на воду, подобрать своих коллег и снова подняться в воздух, немцам потребовалось всего несколько минут. «Уилтон» прекратил огонь. Люди с эсминца разочарованно вздохнули — так бывает с охотниками, упустившими верную добычу. Потом «Уилтон» отвернул и снова занял свое место в походном ордере. Разбитый самолет и пустой плотик безжизненно болтались на свинцовых волнах. Как бы то ни было, первое столкновение между немцами и конвоем PQ-17 завершилось в пользу последнего: немцы потеряли торпедоносец, не сумев поразить ни одного корабля союзников. Субмаринам также не удалось прорваться к конвою сквозь цепочку кораблей эскорта. Когда гул моторов торпедоносцев затих, зенитчики принялись собирать засыпавшие мостики и палубы драгоценные латунные гильзы. Суда конвоя снова построились в походный ордер и пошли прежним курсом. Однако над головами у моряков продолжал висеть немецкий самолет-разведчик.

4

В тот же вечер обе линейные группы вышли из Тронхейма и Нарвика и перебрались на передовые базы в Вест-фьорде и Альтен-фьорде. Ровно через полчаса после того, как немцы спасли своих авиаторов с подбитого самолета, «Тирпиц» двинулся на свою передовую базу. Немцы использовали для передвижения узкие, хорошо охраняемые каналы между фьордами и прибрежными островами24. «Тирпиц», «Адмирал Хиппер» и сопровождавшие их эсминцы пробирались в густом тумане сквозь извилистый проход Нёрёй Зунд. При этом они не воспользовались услугами буксиров, что говорит о высоких достоинствах капитана Топпа как флотоводца.

В полпервого ночи начали поднимать якоря корабли в Нарвике. Туман все сгущался и почти полностью скрыл от взглядов пролив Тьельд Зунд25. Без четверти три, когда флагман эскадры адмирала Кумметца «Лютцов» проходил самое узкое место канала, острые донные камни прорезали ему корпус, в результате чего несколько водонепроницаемых секций оказались затопленными. Многие моряки считают, что если судно меняет название, то оно обречено на неудачи; так что поклонники морских суеверий могли торжествовать: с «Лютцовым» имел место именно такой случай. Этот «карманный линкор» при спуске на воду был окрещен «Дойчланд», однако по прошествии некоторого времени Гитлер решил, что потеря корабля с таким названием может оказать на флот тяжелое психологическое воздействие[20]26. По этой причине корабль был переименован в «Лютцов»; как видим, его судьба сложилась не лучшим образом, так как он повредил днище и участвовать в операции «Рыцарский удар» не мог. Адмирал Кумметц перенес свой флаг на «Шеер», что же касается несчастливого «Лютцова», то его отвели назад в залив Боген-Бей в Нарвике.

С тронхеймской группой судьба обошлась лучше — но не намного. Когда корабли входили в узости Вест-фьорда, сопровождавшие «Тирпиц» три эсминца один за другим налетели на прибрежные камни и повредили гребные винты, так что от участия в операции их тоже пришлось отстранить. Но «Тирпицу» и «Хипперу», шедшим точно по центру канала, удалось преодолеть узкие проходы без повреждений. Интересно, что по этим каналам десятилетиями без страха ходили норвежские почтовые суда и даже норвежские военные корабли береговой обороны, но они, разумеется, такой глубокой осадки, как немецкие океанские эсминцы, не имели — это не говоря уже о такой гигантской плавучей крепости, как «Тирпиц».

Эти потери в очередной раз напомнили немцам, что пользоваться узкими «лидсами» (каналами в фьордах) — дело чрезвычайно опасное, особенно в туманную погоду. Адмирал Рёдер узнал о происшедших с немецкими кораблями неприятностях утром 2 июля в Берлине, когда почтил своим присутствием строго конфиденциальную конференцию Морского штаба. Штабисты, впрочем, выразили уверенность, что временный выход из строя «Лютцова» на результатах операции «Рыцарский удар» не отразится; и в самом деле: двигатели и вооружение «Лютцова» при катастрофе не пострадали. Более того, капитан, несмотря на полученные его судном повреждения, выразил желание принять участие в операции27. Морская группа «Норд» оставила решение этого вопроса на усмотрение адмирала Шмундта, но последний, выслушав отчеты экспертов, сразу отмел такую возможность. В результате «Лютцов» был отправлен в Германию, где четыре месяца простоял на ремонте.

После того как германские корабли вышли из Тронхейма, в непосредственной близости от конвоя PQ-17 оказались еще три подводные лодки адмирала Шмундта. Вечером погода ухудшилась, и эскорт прилагал все усилия к тому, чтобы субмарины держались на глубине. Три тысячи человек, составлявшие экипажи кораблей эскорта и подводных лодок, за которыми велась охота, от бесконечных разрывов глубинных бомб ни на минуту не сомкнули в ту ночь глаз. Командир U-88 капитан-лейтенант Хейно Бохманн, который весь день шел сквозь туман впереди каравана, намеревался нанести по его торговым судам хрестоматийный по простоте и действенности удар. Он собирался погрузиться, дождаться, пока над ним пройдут корабли эскорта, после чего подвсплыть на глубину перископа и дать торпедный залп по транспортам. Он дважды всплывал, но оба раза слишком рано — эсминцы всякий раз оказывались перед ним прямо по курсу. А потом сгустился туман, и он вообще потерял конвой из виду. Командир U-355 капитан-лейтенант Гюнтер Ла Бауме тоже в тумане потерял конвой.

«В точке АВ.4895 был отогнан эсминцем. Снова вступил в контакт с объектом в точке АВ.5159, но в пункте АВ.5271 был замечен корветом и ушел на глубину. На меня сбросили 6 глубинных бомб, но повреждений не причинили…»28

В 9.30 вечера только U-476 (Тейхерт) и U-255 (Реже) продолжали держать конвой под наблюдением. Тейхерт радировал, что видимость постоянно ухудшается. Десятью минутами позже Реже дал залп двумя торпедами по эсминцу, но промахнулся. Потом, когда он подвсплыл на перископную глубину, выяснилось, что конвой растворился в тумане и исчез из его поля зрения. В результате вести прямое наблюдение за конвоем могла одна только U-456. Видимость по-прежнему была плохая; в 10.30 вечера Тейхерт следовал за конвоем только благодаря масляному следу, который он за собой оставлял, да помощи своего гидроакустика. Через какое-то время он потерял и эти следы тоже.

Воздушные разведчики вели наблюдение за караваном до полуночи, но потом конвой окончательно поглотил туман. Местоположение тяжелых сил дальнего прикрытия конвоя немцы так и не выяснили.

Субмарины снова установили визуальный контакт с конвоем только на следующее утро. Адмиралтейство передало на флот метрополии, что немцы дважды выходили в эфир с указанием местоположения конвоя — в 4.47 и 6.37 утра. Вряд ли это были субмарины. Единственная немецкая подводная лодка, которая выходила в эфир в такую рань, была U-456, которая в 3.30 утра сообщила в Нарвик, что все еще идет по масляному следу конвоя. Потом в 7.00 в Нарвик радировала U-355, сообщила о своей дислокации (по-видимому, это было к югу от каравана) и о том, что видимость на море улучшается. В 4.07 и 8.40 утра в эфир вышли U-376 и U-251, и сообщили, что дизельного топлива у них осталось по 35 тонн и что его едва хватит до 30° восточной долготы, после чего им придется возвратиться в Киркенес на дозаправку.

В 7.48 утра адмирал Шмундт обратился ко всем своим подлодкам и передал им полученные в полночь от ВВС сведения о конвое — его положение, курс и скорость, а также проинформировал их о новой зоне патрулирования у острова Медвежий. Вскоре после этого U-255 и U-456 обнаружили большие масляные пятна и тянувшиеся от них следы; несколько позже U-255, пробиравшаяся сквозь туман, где видимость не превышала 200 ярдов, стала прослушивать с левого борта звуки конвоя. Правда, определить с точностью отделявшее ее от конвоя расстояние не смогла. «Все знают, как далеко разносятся под водой звуки», — объяснил позже Рехе29. Тем не менее, он поторопился сообщить в Нарвик об установленном им звуковом контакте с конвоем, после чего развернул свой корабль и двинулся на звук.

Все прочие субмарины продолжали прослушивать эфир в ожидании дальнейших инструкций из Нарвика. У подлодки U-88 барахлила гидроакустическая станция, и она двигалась на основании рапорта Рехе о примерном курсе и скорости конвоя. Бохманну повезло, и в 2.30 дня он доложил: «Конвой снова в зоне прямой видимости».

Одной из причин, затруднявшей поиск конвоя, было то обстоятельство, что примерно в семь утра он несколько изменил курс и стал больше одерживать к востоку, чем прежде. Все это время первая крейсерская эскадра шла севернее, стараясь держаться вне поля видимости немецких подводных лодок и скрываясь за туманом от германских воздушных разведчиков30. Гамильтон знал, что немцы догадываются о существовании крейсерского прикрытия, но предпочитал, чтобы они имели о его местонахождении лишь самое приблизительное представление — и чем дольше, тем лучше. Он мечтал о том, чтобы «Тирпиц» попал в ловушку, которую ему готовил флот метрополии, или, на худой конец, последовал за двигавшимся на запад конвоем QP. Тогда два «карманных линкора», не подозревая о присутствии эскадры Гамильтона, попытались бы атаковать конвой PQ-17 в районе острова Медвежий, и он, Гамильтон, смог бы наконец ввязаться с ними бой. Однако в полдень 3 июля стало ясно, что его ожидания, скорее всего, напрасны: «Тирпиц» до сих пор не вышел в море; между тем у Гамильтона стало складываться «неприятное ощущение», что он занимает неверное положение в пространстве относительно походного ордера конвоя и не сможет противостоять неожиданной атаке противника.

«Возникла опасность, что „карманные линкоры“ смогут нанести по конвою удар и удалиться, не получив никаких повреждений»30.

Гамильтон решил, что при сложившемся положении следует приступить к исполнению второй части «Генерального плана» Адмиралтейства, согласно которой он должен был продемонстрировать свои корабли неприятелю, как только погодные условия это бы ему позволили.

В 8.45 Гамильтон во исполнение этого плана повернул свои корабли восточнее и пошел параллельно с конвоем. Через некоторое время крейсера вошли в воды, где проходил путь конвоя PQ-16, о чем свидетельствовали колыхавшиеся на волнах пустые спасательные шлюпки, оранжевые плотики и обломки кораблей, потопленных немецкой авиацией пять недель назад. Через некоторое время Гамильтон получил радиограмму, говорившую о том, что немецкие надводные корабли все-таки вышли в море. В 2.20 дня облачность в районе Аас-фьорда в пятнадцати милях от Тронхейма прорезал английский разведывательный самолет «Спитфайр», который обнаружил, что стоянка «Тирпица» пуста. Адмиралтейство сигнализировало Гамильтону, что, согласно показаниям аэрофотосъемки, «Тирпиц», «Хиппер» и четыре эсминца покинули Тронхейм. Патрульные суда к югу от Исландии и в Датском проливе сразу же удвоили бдительность, так как опасались прорыва германских кораблей в Атлантику. Одновременно в воздух были подняты все исправные самолеты-разведчики с тем, чтобы найти исчезнувшие германские корабли31. О положении дел в Нарвике союзникам по-прежнему ничего не было известно.

Хотя облачность над конвоем продолжала оставаться плотной, видимость улучшилась; в скором времени с крейсеров увидели немецкий самолет разведчик, а потом на горизонте показались верхушки мачт кораблей конвоя, напоминавшие неровный частокол, протянувшийся из конца в конец водного пространства. Гамильтон сразу же отвернул назад, надеясь, что немцы обнаружили его присутствие, и доложили об этом в Нарвик. Однако Адмиралтейство не подтвердило того, что немцы обнаружили крейсера. Казалось, все их внимание было сосредоточено исключительно на конвое.

С течением времени германское морское командование стало осознавать, что конвой PQ-17 намеревается двигаться у самой кромки льдов, стараясь держаться как можно дальше от норвежского берега. 2 июля караван находился в 90 милях западнее острова Медвежий. Складывалось впечатление, что конвой устремился к проливу между Шпицбергеном и островом; если бы это оказалось правдой, PQ-17 стал бы первым конвоем этой серии, который прошел севернее острова Медвежий. Караван, состоявший, по сведениям немцев, из 38 торговых кораблей, двигался под защитой большой группы эсминцев, подняв в воздух аэростаты воздушного заграждения. Гладкая, почти зеркальная поверхность моря мешала немецким субмаринам приблизиться к кораблям на дистанцию торпедного залпа. Поэтому они до поры до времени ограничивались разведкой, продолжая следовать за караваном на почтительном от него расстоянии. В 4.44 вечера Шмундт обратился по радио к шедшим за конвоем подлодкам: «В настоящее время ваша главная задача не отрываться от каравана».

Адмиралтейство хотело, чтобы PQ-17 держался от мыса Норд на максимальном удалении. Тремя часами раньше Уайтхолл передал Гамильтону результаты авиаразведки о состоянии ледяных полей на севере. Гидросамолет «Вал-рус» уже собирался отправиться в разведывательный полет, как вдруг в 5.45 вечера пришла радиограмма из Лондона32. В соответствии со сведениями, полученными из Лондона, из-за таяния и подвижки льдов на севере между ледяными полями и островом Медвежий образовался пролив шириной в 90 миль. До этого времени Гамильтону представлялось, что пролив не может быть шире 40 миль; по крайней мере, предыдущая воздушная разведка ледяных полей дала именно такие сведения. Новые данные внушали контр-адмиралу Гамильтону известный оптимизм: «Кажется, теперь наши перспективы выглядят более обнадеживающими». Он отменил разведывательный полет «Валруса» и взамен послал его на «Кеппел» — лидер эскорта конвоя, с приказом коммандеру Бруми двигаться в семидесяти милях к северу от острова Медвежий для того, чтобы выдерживать 400-мильное удаление от немецкой военно-воздушной базы Банак на севере Норвегии.

Когда в 7 часов вечера гидросамолет приблизился к конвою, «Кеппел» заправлялся нефтью с «Алдерсдейла». Это была уже вторая заправка эсминцев в море. Бруми прочитал приказ Гамильтона, из которого также узнал, что контр-адмирал со своими крейсерами собирается находиться от него на удалении тридцати миль к северу. Кроме того, Гамильтон требовал вернуть ему американский эсминец «Рован». В 8 часов вечера коммандер Бруми изменил направление движения и стал забирать круче к северу (53°)33.

Адмиралтейство придерживалось того же мнения, что и Гамильтон. В 7.08 вечера на «Кеппел» пришла радиограмма из Лондона, где от Бруми требовалось двигаться по крайней мере в 50 милях севернее острова Медвежий. Тем не менее, когда Бруми в 9.30 вечера радировал в Адмиралтейство об изменении курса, выяснилось, что он решил идти восточнее по сравнению с тем, что от него требовали Гамильтон и Адмиралтейство. Он стремился в полной мере использовать нависший над морем туман, который считал лучшей защитой от немецкой авиации, нежели отделявшее его от аэродромов на побережье Северной Норвегии расстояние34. Складывается впечатление, что Бруми руководствовался в своем решении инструкциями Адмиралтейства недельной давности, где говорилось, что «следует упорно пробиваться на восток, не считаясь с потерями». Позже адмирал Товей одобрил это решение коммандера Бруми.

В 9.00 вечера Гамильтон получил зашифрованную радиограмму из Уайтхолла, где говорилось, что «Тирпиц», «Хиппер» и четыре эсминца сопровождения покинули Тронхейм. Через пять часов после этого Адмиралтейство снова вышло в эфир и добавило, что, хотя корабли противника движутся в северном направлении, непосредственной опасности для конвоя они в данный момент не представляют. Поскольку над Баренцевым морем висел густой туман, затруднявший работу вражеской авиации, Адмиралтейство решило на время оставить все как есть, не требовать от конвоя изменения маршрута или каких-либо других активных действий, и сообщило, что будет ожидать дальнейшего развития событий. Так как в это время конвой начал входить в зону возможного нападения противника, установившийся было на торговых и военных кораблях каравана некоторый оптимизм стал сменяться нервозностью и настороженностью. В эту ночь многие матросы не спали, опасаясь неожиданной полночной торпедной атаки. Повара, работавшие на камбузе и вследствие этого проводившие большую часть времени в межпалубном пространстве, когда приходило время сменяться, старались выбирать для отдыха помещения, находившиеся как можно выше ватерлинии35. В 4.30 Гамильтон потребовал от своих крейсеров выдерживать прежний курс по крайней мере до шести часов утра, после чего повернуть к югу и расположиться на южном фланге конвоя — ближе к побережью Норвегии.

К этому времени все крупные германские надводные корабли, за исключением поврежденных «Лютцова» и трех эсминцев, собрались на передовых северных базах в Вест-фьорде и Альтен-фьорде. Моряки ожидали только кодированного приказа из Киля, чтобы выйти в море и атаковать конвой. Но Киль не мог отдать такой приказ, не получив предварительно разрешения Морского штаба в Берлине. Между тем Морской штаб был связан по рукам и ногам пожеланием Гитлера о необходимости обнаружения и нейтрализации авианосцев противника до начала любой крупной операции на море.

3 июля Морскому штабу предстояло принять непростое решение, так как один корабль союзников такого класса был обнаружен, но потом снова пропал из поля видимости. В 1.50 минут ночи немецкая воздушная разведка засекла в трехстах милях к юго-западу от конвоя тяжелые корабли противника, среди которых был авианосец, и в течение трех часов вела за ними наблюдение. Это была эскадра адмирала Товея, которая направлялась на позиции дальнего прикрытия конвоя[21]36. Потом, однако, произошла история, от которой и теперь веет чем-то мистическим. Буквально через час после обнаружения тяжелых кораблей союзников вышел в эфир еще один немецкий разведывательный самолет и сообщил о появлении вражеских кораблей в квадрате, удаленном от места первого обнаружения более чем на сто миль к юго-востоку. По мнению пилотов этого разведчика, им удалось распознать среди увиденных ими с воздуха кораблей линкоры и авианосец. На самом деле эта вторая эскадра никогда не существовала. По крайней мере, ни Товей, ни Гамильтон не заявляли о появлении над ними в это время вражеского разведывательного самолета. Немцы, однако, поначалу подумали, что имеют дело со вторым авианосным соединением, оказавшимся куда ближе к востоку, чем первое, и решили, что прежде всего следует сосредоточить внимание на нем.

Разумеется, немцы не исключали возможность ошибки. Во всяком случае воздушный оперативный штаб сразу выдвинул гипотезу, что речь идет об одном и том же авианосце и об одной эскадре дальнего прикрытия. Другое дело, что штабисты не могли точно сказать, какие сведения, полученные с двух самолетов-разведчиков, следует рассматривать как достоверные. Адмирал Шмунд также выступил с заявлением относительно того, что «присутствие в море двух таких мощных эскадр одновременно представляется маловероятным». Однако морским и воздушным штабистам путали карты полученные за два дня до того сведения относительно появления в море неподалеку от берегов Исландии «линкора и трех крейсеров»[22], и они задавались вопросом, к каким силам союзников следует причислить эту эскадру. Быть может, версия относительно второй эскадры тяжелых кораблей все-таки не миф и она и впрямь существует? Как бы то ни было, подсознательная мысль о возможном существовании второй эскадры с авианосцем не могла не сказаться на принимаемых немецким морским руководством решениях. С другой стороны, многие старшие немецкие офицеры из тех, чьи штаб-квартиры находились в Норвегии, не очень-то верили в наличие второй эскадры и считали, что, даже если она и существует, ей из-за удаленности от театра военных действий не удастся помешать молниеносному удару германских кораблей. В любом случае при неблагоприятном развитии событий атаку всегда можно было отложить или остановить. К тому же Морской штаб был уверен, что неприятелю до сих пор не удалось обнаружить передвижение обеих немецких линейных групп. При всем том директива Гитлера относительно нейтрализации авианосцев продолжала действовать, а немецким ВВС из-за тумана не удавалось провести разведку подозрительных квадратов, где были замечены тяжелые корабли союзников.

В первой половине дня генерал-адмирал Карлс отдал адмиралу Шмундту такой приказ:

«Используйте лодки, в цистернах которых осталось мало топлива (Тимма и Маркса), против линейного неприятельского флота с таким расчетом, чтобы после атаки они могли отойти на ближайшую базу для дозаправки».

Этот оторванный от реальности приказ, надо сказать, весьма озадачил Шмундта. С одной стороны, он, как подчиненный Карлса, должен был его выполнять, с другой — не знал, как это сделать. В этой связи он доложил Карлсу, что не имеет никаких сведений о флоте союзников вот уже десять часов и что обе вышеупомянутые подлодки находятся на удалении четырехсот миль от квадрата, где в последний раз были обнаружены тяжелые корабли противника. Кроме того, он сообщил Карлсу, что намеревался использовать субмарины Тимма и Маркса против конвоя PQ-17, так как наступление на этот конвой вступает сейчас в «решающую фазу», после чего хотел отправить их на дозаправку в Киркенес. По мнению Шмундта, против тяжелых кораблей противника следовало использовать куда большее число субмарин, причем заправленных под завязку — как для дальнего похода37. Карлс хранил по этому поводу молчание в течение нескольких часов.

В четыре часа дня Карлс телефонировал главе Морского оперативного штаба в Берлине, чтобы выяснить, как должна развиваться операция «Рыцарский удар» в дальнейшем. Он также высказал мнение о желательности перевода «Тирпица» из Вест-фьорда в Альтен-фьорд, где находились корабли второй линейной группы, для того чтобы обе группы могли выйти в море вместе. Морской штаб передал его предложение Рёдеру, но последний без разрешения Гитлера не захотел одобрить и этого[23]. Первым делом Рёдер приказал составить для Гитлера подробный доклад, в котором, в частности, отмечал, что воздушная разведка до сих пор не установила точное положение и курс тяжелых кораблей противника, но что Морской штаб и морская группа «Норд» считают целесообразным перевод «Тирпица» в Альтен-фьорд, чтобы в дальнейшем иметь возможность, не теряя зря времени, вывести в море обе линейные группы в случае, если последует приказ к началу атаки. Рёдер дал понять своему представителю в ставке вице-адмиралу Кранке, что речь об атаке не идет и он, Рёдер, хочет заручиться одобрением Гитлера только на перевод Тирпица в Альтен-фьорд.

Генерал-адмирал Карлс настаивал на том, чтобы Берлин отдал наконец кодированный приказ об атаке на конвой и, по возможности, не позднее 10 часов вечера. Хотя вице-адмирал Кранке приложил все усилия, чтобы добиться аудиенции у Гитлера по этому вопросу, ему сказали, что фюрер в данный момент «отсутствует»[24]38. Кранке, однако, сказал Рёдеру, что, судя по содержанию его предыдущих бесед с Гитлером, последний вряд ли бы стал возражать против перевода «Тирпица». Исходя из этого, Рёдер приказал незамедлительно перевести группу «Тирпица» из Вест-фьорда в Альтен-фьорд.

Между тем конвой PQ-17 приближался к кромке ледяных полей на севере. Незадолго до семи вечера противолодочный тральщик «Лорд Остин» передал на «Кеппел», что видит перед собой силуэт «подозрительного корабля». Через несколько минут, правда, он поправился и сообщил, что «в его поле зрения находится айсберг». Через полчаса в виду конвоя появился второй айсберг, а потом и третий. В скором времени следовавшие за конвоем субмарины передали в Нарвик, что конвой со средней скоростью в 8 узлов следует среди льдов, которые местами поднимаются над уровнем моря на двадцать пять и больше футов.

В это же самое время Адмиралтейство передало на корабли эскорта радиограмму следующего содержания:

«Пеленгация радиосообщений, имевшая место в 4.21 и 5.10 вечера, свидетельствует о нахождении в непосредственной близости от конвоя вражеских кораблей — скорее всего, подводных лодок, которые неотступно следуют за вами».

Следует отметить, что запеленговать вражескую подлодку в водах севернее мыса Нордкап было не так-то просто, поскольку русские отказали союзникам в строительстве приемо-передающей станции на своей территории. Во время проводки конвоя PQ-17 севернее мыса Нордкап приемопередающие станции союзников могли брать только один пеленг на радиосигнал субмарины, в то время как для точной локализации источника требовалось как минимум два39.

Когда конвой входил в зону паковых льдов, англо-американский линейный флот передвигался на новые позиции, готовясь нанести удар по крупным надводным немецким кораблям. Адмирал Товей, пребывавший в тревожных раздумьях относительно местонахождения немецких подводных лодок, на основании полученных им от Адмиралтейства данных со временем установил, что максимальная концентрация германских субмарин наблюдается на северо-востоке в непосредственной близости от конвоя. В 5.23 вечера командующий британским флотом несколько изменил курс и стал двигаться севернее — чтобы избежать обнаружения или атаки со стороны какой-нибудь отставшей от конвоя вражеской субмарины40.

По расчетам Товея, немецкие надводные корабли не могли начать атаку ранее 6.00 утра 4 июля. К этому времени корабли Товея должны были подойти к конвою на такое расстояние, чтобы самолеты с авианосца смогли достичь места предполагаемого сражения. Если бы немцы ввязались в бой, торпедоносцы поучили бы шанс нанести по ним неожиданный удар. Улыбнись союзникам удача, немецкие корабли в результате этой атаки потеряли бы ход, а союзная эскадра, подоспев к месту сражения, окончательно бы их добила. Итак, ловушка была расставлена, а наживку насадили на крючок. Оставалось выяснить, клюнут ли на нее немцы.

5

У адмирала Шнивинда, германского командующего надводным флотом, державшего свой флаг на «Тирпице», отсутствие условного сигнала на выход в море вызывало сильнейшее раздражение. Не имея представления об оживленном обмене телефонограммами между Килем и Берлином, а также между Берлином и штаб-квартирой Гитлера, он никак не мог взять в толк, почему оттягивается начало атаки на конвой. Обе линейные группы уже бросили якоря и отстаивались на своих передовых базах: «Тирпиц» и «Хиппер» в Вест-фьорде, а «Шеер» и эсминцы — в Альтен-фьорде41. Все эсминцы сопровождения прошли дозаправку.

В пять часов вечера самолет, поднявшийся с борта «Тирпица», приземлился в Нарвике. Его пилот привез с собой три радиограммы, которые Шнивинд хотел отправить на корабли линейного флота и в Киль, воспользовавшись радиостанцией штаб-квартиры адмирала Шмундта. Прочитав первую радиограмму, Шмундт оторопел: адмирал Шнивинд собирался начать операцию «Рыцарский удар» на следующий день в 10 часов утра. По этому поводу Шмундт писал:

«Совершенно очевидно, что флот допустил ошибку, так как морская группа „Норд“ кодированного приказа о начале атаки не передавала».

Шмундт, естественно, ничего о намерениях Шнивинда на другие корабли линейного флота сообщать не стал. Зато сообщил о них по телетайпу генерал-адмиралу Карлсу. Кроме того, он переслал Карлсу две другие радиограммы Шнивинда. В одной из них Шнивинд просил сообщить ему о перемещениях противника, а во второй — информировал о повреждениях, полученных его эсминцами «Ридель», «Галстер» и «Лоди». Карлс одобрил действия Шмундта и пообещал сразу же поставить его в известность, как только появится хоть какая-то ясность относительно времени начала атаки.

Адмиралу Шнивинду было отправлено следующее сообщение: «Ждите возвращения своего самолета».

Несмотря на это, Шнивинд стал выбирать якоря. В 6.00 вечера «Тирпиц» и сопровождавшие его суда вышли из Вест-фьорда в море.

После того как английский самолет обнаружил опустевшую стоянку «Тирпица» в Тронхейме, телетайпы немецких морских штабов заработали в полную силу и начали забрасывать друг друга взволнованными сообщениями. Немцы понимали, что союзники, приняв во внимание выход «Тирпица» в море, могут внести изменения в планы проводки конвоя и расположение сил прикрытия.

Примерно в то же время, когда «Тирпиц» выходил из Вест-фьорда, генерал-адмирал Карлс отослал пространные радиограммы Шмундту, Кумметцу, Морскому штабу, штабу 5-й воздушной армии и адмиралу Шнивинду.

Положение вещей на 6.00 вечера.

1. Силы дальнего прикрытия в последний раз были обнаружены в 4.30 вечера. Вероятно, речь идет об одной авианосной группе, но существование второй тоже нельзя пока сбрасывать со счетов. Обнаруженная авианосная группа, по-видимому, движется в восточном направлении.

2. Линейные группы имеют своей первой задачей соединиться в Альтен-фьорде. Дальнейшие инструкции последуют позже.

3. PQ-17 обнаружен субмариной в пункте АВ.3740 (на западе от острова Медвежий) в 3.25 дня. Отмечено появление «Спитфайра» над Аас-фьордом (Тронхейм) в 2.20 дня; это может сказаться на передвижениях противника.

4. «Лютцов», «Ридель», «Галстер» и «Лоди» принимать участие в операции не будут.

Морская группа «Норд». Совершенно секретно.

Двумя часами позже Карлс радировал командующему надводным флотом: «Переходите в Альтен-фьорд. Маршрут на ваш выбор. Решение командования относительно начала наступления получите позже. Сообщите о намерениях»[25]37.

«Тирпиц», однако, дожидаться приказов из Киля не стал. В то время, когда на борт пришла первая радиограмма от Карлса, линкор уже двигался в сторону конвоя. Вторая радиограмма была отослана, когда самолет с «Тирпица» снова приземлился в Нарвике. Шмундт с все возрастающим изумлением слушал доклад пилота относительно того, что Шнивинд в 6.00 вечера по собственной инициативе вывел «Тирпиц» и сопровождавшие его корабли из Вест-фьорда в море. Впрочем, после получения приказа генерал-адмирала Карлса первая линейная группа изменила курс и направилась к мысу Нордкап[26].

В субботу 4 июля к десяти часам утра весь немецкий линейный флот стоял в Альтен-фьорде, дожидаясь приказа из Киля о начале атаки.

Вечером 3 июля Гамильтон решил, что во исполнение плана Адмиралтейства крейсерским силам будет нелишне еще раз показаться немцам. По этой причине он в 9.00 вечера изменил курс и пошел на юго-восток, чтобы сблизиться с конвоем на дистанцию в двадцать миль32. В 10.15 вечера Гамильтон увидел над горизонтом поднятые конвоем аэростаты воздушного заграждения. Примерно в это же время его крейсера были замечены следовавшими за конвоем двумя самолетами-разведчиками типа «Блом & Фосс». В этот момент конвой начал огибать остров Медвежий, находясь от него всего в 30 милях к северу. Хотя Гамильтон злился на Бруми за то, что тот не так круто пошел к северу, как ему того хотелось, полученная им из Уайтхолла радиограмма несколько улучшила его настроение. Из Лондона сообщили, что немцы наконец заметили его крейсера. «Это чрезвычайно меня обрадовало», — позже радировал Гамильтон командующему флотом.

Достигнув своей цели, Гамильтон отвернул и пошел параллельно с конвоем в тридцати милях к северу; в это время он нарушил радиомолчание и проинформировал Адмиралтейство и командующего флотом о том, что за ним увязался немецкий разведчик. Потом он добавил, что намеревается провести конвой и пройти сам в 70 милях к северу от острова Медвежий.

В течение вечера и ночи «Стая ледяных дьяволов» адмирала Шмундта подтягивалась к конвою. Субмарины в который уже раз пытались выйти на дистанцию торпедного залпа, но клочковатый туман и гладкая, как зеркало, поверхность воды помешали им это сделать. «Трудно даже представить более неблагоприятные для действий субмарин погодные условия», — жаловался адмирал Шмундт37. Командиры его подлодок хорошо видели тяжело груженные корабли конвоя, но выйти на них в атаку не могли. «Мы догадывались, что противник сконцентрировал в этих водах множество подводных лодок, — записал в ту ночь в своем дневнике второй офицер американского транспорта „Беллингхэм“, — так как наши корабли то и дело содрогались от взрывов глубинных бомб, которые сбрасывали с эсминцев»42. За полчаса до полуночи катапульта крейсера «Лондон» вытолкнула в воздух гидросамолет «Валрус». По настоянию коммандера Бруми он должен был осуществлять поиск подводных лодок в тылу конвоя. Кроме того, экипаж «Валруса» должен был передать коммандеру Бруми инструкции Гамильтона — изменить курс с тем, чтобы путь конвоя пролегал на удалении четырехсот миль от прибрежного немецкого аэродрома Банак.

Гидросамолет «Валрус», медлительный, уродливый и неуклюжий с экипажем из трех офицеров военно-воздушных сил флота, имел меньшую скорость, нежели у разведывательных немецких гидропланов «Блом & Фосс-138», которые неотступно следовали за конвоем в количестве от двух до четырех, стараясь держаться вне зоны действия средств противовоздушной обороны. Это позволило гидросамолету «Валрус» без помех долететь до конвоя и отпугивать германские подлодки на расстоянии нескольких миль у него в тылy. Однако из-за молодецких наскоков гидросамолетов «Блом & Фосс», которые при малейшей возможности норовили выпустить в «Валрус» пулеметную очередь, у британского разведчика, вынужденного постоянно маневрировать, уклоняясь от сближения с неприятелем, раньше расчетного времени иссякло горючее, и его пилоты поняли, что до флагманского крейсера «Лондон» им не дотянуть. По этой причине им ничего не оставалось, как приводниться посреди походного ордера конвоя с тем, чтобы их самолет взял на буксир один из кораблей эскорта.

Так как на борту «Валруса» по-прежнему оставались две неиспользованные глубинные бомбы, приводниться с которыми не было никакой возможности, самолет сбросил их в воду при подлете к конвою. К несчастью, пилот забыл поставить бомбы на предохранитель, и они взорвались при соприкосновении с водной поверхностью. В этой связи моряки на кораблях конвоя приняли «Валрус» за вражеский самолет, и артиллеристы с корветов «Лотус» и «Лорд Мидлтон» открыли по нему огонь из зенитных автоматов «пом-пом», называвшихся так из-за характерных звуков, которые они издавали при стрельбе43. Впрочем, «Валрус» приводнился без особых проблем, после чего с одного из тральщиков на него швырнули буксирный трос. Таким образом, гидросамолет должен был следовать за конвоем на буксире до тех пор, пока погодные условия не позволили бы ему вернуться на крейсер «Лондон».

Субмарины продолжали стягивать кольцо вокруг конвоя. Вскоре после полуночи Уайтхолл отослал Бруми радиограмму, в которой говорилось, что благодаря радиопеленгации удалось установить, что за конвоем следуют несколько немецких подводных лодок, которые регулярно сообщают своим о всех его передвижениях5. Но сколько бы ни было лодок в непосредственной близости от конвоя, выходить в атаку они не могли, так как видимость оставалась отличной даже после полуночи. Немецкий морской штаб лаконично замечал, что подводные лодки до сих пор не могут похвастать ни единой победой. Когда адмирал Шмундт снова попробовал было запротестовать относительно изъятия у него двух субмарин для борьбы с тяжелыми кораблями противника, генерал-адмирал Карлс сухо заметил, что Шмундту хватит и восьми оставшихся. «Поскольку отсутствие потерь у противника наводит на мысль, что субмарины используются не для боевых действий против конвоя, но скорее для слежки за ним»44. Шмундту ничего не оставалось, как проглотить оскорбление и отправляться спать.

Этой ночью офицер связи с транспорта «Беллингхэм» настроил свою аппаратуру для приема речи лорда Хау-Хау, вещавшего с территории Германии. В этой связи на доске объявлений корабля появилась записка, где отмечалось, что Уильям Джойс (он же Хау-Хау) пообещал 4 июля устроить американским морякам «самый крупный в их жизни фейерверк»45. Матрос с транспорта «Карлтон», находясь в лагере для военнопленных в Германии, позже писал своей жене: «Я неожиданно подумал, что 4 июля — это День независимости Соединенных Штатов, и вспомнил, какие великолепные фейерверки у нас в Балтиморе устраивали по этому случаю. Мне до ужаса захотелось перенестись в Балтимор и хоть одним глазком на них глянуть. Впрочем, в скором времени мне довелось созерцать кое-что покруче. Как жаль все-таки, что человек не обладает даром предвидения!»

Вскоре после полуночи до штаба морской группы «Норд» наконец дошла информация о том, что в 10.30 вечера предыдущего дня один из немецких самолетов обнаружил в 35 милях северо-западнее острова Медвежий тяжелые корабли союзников, шедшие в непосредственной близости от конвоя PQ-17. Пилот разведчика ошибся и сообщил, что в состав замеченной им эскадры входят линкор, два тяжелых, два легких крейсера и три эсминца. Германский морской штаб отреагировал на это известие так:

«…вполне вероятно, что это силы непосредственного прикрытия конвоя, которые состоят из крейсеров и эсминцев; идентификация же одного из них в качестве линкора ошибочна»46.

«Линкор» и в самом деле был всего-навсего крейсером. Возможно, разведчики приняли за линкор флагманский корабль эскадры Гамильтона. После перестройки и модификации у «Лондона» тоже были две дымовые трубы — как у линкора «Дьюк оф Йорк», так что ошибка пилота была вполне объяснима47. Впрочем, подозрения на счет присутствия в этих водах союзного линкора у немцев все же остались, а это самым неблагоприятным образом сказалось на планах Гамильтона и Адмиралтейства относительно заманивания немцев в ловушку. Генерал-адмирал Карлс сказал, что если в непосредственное прикрытие конвоя входят только крейсерские силы, тогда операция «Рыцарский удар» может развиваться, как и было задумано. Но если в этих водах и впрямь появился линкор, тогда выход «Тирпица» должен быть отложен — по крайней мере, до тех пор, пока линкор и, возможно, находящийся вместе с ним авианосец не будут локализованы и нейтрализованы.

Немцы понимали, что союзники или уже обнаружили переход их обеих линейных групп на передовые базы, или вот-вот это обнаружат. В этой связи было бы резонно предположить четыре варианта развития событий. Вот как представляли себе эти варианты немцы:

1. союзники могут вернуть конвой назад в Исландию;

или

2. передвинуть свой линейный флот так близко к конвою, что для нас будет слишком рискованно вводить в бой крупные надводные корабли;

или

3. если в их распоряжении и вправду две группы линкоров, то они могут придвинуть одну из них к конвою, а вторую дислоцировать на северо-востоке от Лофотенских островов для того, чтобы лишить наш линейный флот возможности маневра и атаковать его бортовыми самолетами с авианосцев;

или

4. линейные силы союзников будут продолжать оставаться вне досягаемости нашей авиации и возложат охрану конвоя на несколько легких крейсеров и эсминцев48.

В первом случае немцам не удалось бы нанести неожиданный удар огромной силы по конвою; с другой стороны, конвой или вовсе не дошел бы до места назначения, или доставил бы свой груз только после длительной отсрочки. Во втором случае союзники должны были раскрыть свои силы и подставить их под атаки немецких субмарин и бомбардировщиков. В третьем случае преимущество союзников было бы настолько велико, что немцам и в голову бы не пришло рисковать своими надводными силами.

Только последний, четвертый вариант развития событий позволял немцам привести в действие свой план «Рыцарский удар». Кстати сказать, если бы немцы считали, что события будут развиваться по четвертому варианту, то это устроило бы английское Адмиралтейство как нельзя лучше, так как план Гамильтона и Адмиралтейства строился на том, что немцы будут действовать исходя именно из четвертого варианта.

Между тем ночь давно уже вступила в свои права. Это было самое темное время суток в Берлине, но на широте острова Медвежий после полуночи было светло, как днем. В Германском морском штабе не спали: ждали уточненных разведданных по обнаруженным кораблям. Что это — крейсера или же все-таки линкор и авианосец? «Если выяснится, что эта группа не намерена продолжать движение на восток, или то, что в ее составе только легкие крейсера, тогда наши тяжелые корабли могут выйти в море и атаковать конвой 4 или 5 июля». Между тем когда немецкие разведчики вылетели в указанный квадрат снова, они ничего там не обнаружили. Крейсерская эскадра снова отошла на север, так как Гамильтону было довольно того, что немцы его увидели. Между тем они так и не разрешили окончательно свои сомнения. В 2.20 ночи морская группа «Норд» издала приказ, в соответствии с которым субмаринам предлагалось сконцентрировать усилия на поиске «линкоров и авианосцев»; следование за конвоем и атака транспортов определялись как второстепенная по сравнению с первой задача. Трем подводным лодкам, у которых дизельное топливо подходило к концу, предлагалось немедленно вернуться на базы на дозаправку.

Примерно в это же время на конвое заметили, что число следовавших за ним самолетов все увеличивается. В 2.19 утра «Кеппел» сигнализировал всем судам эскорта: «вражеские самолеты накапливаются для атаки со стороны правого борта»5. Атака, впрочем, откладывалась — возможно, из-за тумана и низкой облачности, спустившейся до двухсот футов над уровнем моря. Ветра не было, и море отсвечивало гладкой, зеркальной поверхностью, рассекая которую двигались на северо-восток транспорты и корабли эскорта. Несмотря на густой туман, корабли конвоя шли в строгом походном порядке. Однажды вражеский самолет прорезал облачность и промчался над конвоем на высоте не более тридцати футов. Похоже, летчики были удивлены этой встречей не меньше, чем артиллеристы конвоя. Ни немцы, ни союзники к бою готовы не были. Те из зенитчиков, что успели навести на самолет зенитные автоматы и открыть огонь, не добились ни одного попадания; самолет же свою торпеду так и не сбросил. Однако на кораблях конвоя пробили боевую тревогу.

В течение двух часов моряки слышали у себя над головой гудение авиационных моторов. Потом, в 4.50 утра один из немецких самолетов — торпедоносец «Хейнкель-115» из «штаффеля» I./ 906 Берегового командования, отключив моторы, спланировал на конвой с расстояния полумили и спустился до высоты 30 футов над уровнем моря. Пилоты самолета различили сквозь пелену тумана темные силуэты трех или четырех крупных транспортов и прорвались к ним с правого фланга конвоя. «Мы не слышали, как приближался самолет, и увидели его лишь только после того, как он вывалился из облаков», — писал впоследствии офицер военно-морской охраны с американского транспорта типа Либерти «Сэмюэль Чейси»49. Его корабль оказался прямо на пути атакующего торпедоносца.

На борту американского транспорта «Карлтон», шедшего следом за «Сэмюэлем Чейси» в крайней справа колонне конвоя, при виде неожиданно вынырнувшего из тумана «хейнкеля» началась паника. Когда до колонны оставалось ничтожно малое расстояние, пилот самолета сбросил две торпеды, после чего включил моторы и резко ушел вверх, стремясь побыстрее оказаться вне зоны досягаемости зенитного огня. Торпеды устремились к головным кораблям колонны. Старший офицер «Карлтона» крикнул рулевому, чтобы тот переложил руль налево, и приказал механикам отработать «полный назад». Корабль содрогнулся от киля до клотика; под резко изменившими ход винтами вскипела вода. Торпеды прошли мимо носовой части корабля на расстоянии каких-нибудь десяти футов. Это видели собственными глазами сгрудившиеся на носу матросы. Торпеды, промчавшись между «Карлтоном» и «Сэмюэлем Чейси», устремились к следующей справа колонне каравана — колонне номер восемь. Начиненная взрывчаткой медно-желтая носовая часть одной из торпед хорошо просматривалась сквозь зеркальную поверхность моря.

На «Карлтоне» взвыли сирены, предупреждая об опасности корабли восьмой колонны, но было поздно. Торпеды двигались в направлении транспорта серии Либерти «Кристофер Ньюпорт» водоизмещением 7197 тонн, шедшего во главе колонны50. Офицер военно-морской команды в этой критической ситуации не потерял голову, приказал повернуть орудия и расстрелять мчавшиеся на транспорт с правого борта торпеды. Но артиллеристы, состоявшие по преимуществу из моряков торгового флота, испугались, сорвались с места и побежали на левый борт. Только один зенитчик остался на своем посту и стал поливать торпеду огнем из зенитного пулемета. Однако пули рикошетировали от поверхности воды, и торпеда продолжала идти к цели. Она ударила в двигательный отсек. Взрыв разорвал обшивку и вывел из строя управление; из пробоины показались языки пламени и столб дыма… Через секунду все закончилось. Храбрый артиллерист лежал на палубе без сознания, в двигательном отсеке погибли или были тяжело ранены трое механиков; потерявший управление корабль стало сносить по диагонали наперерез седьмой и шестой колоннам конвоя. Один из транспортов едва успел отвернуть, счастливо избежав столкновения с «Ньюпортом». Описав циркуляцию, корабль оказался за пределами походного ордера конвоя и, остановившись, беспомощно закачался на волнах51. Мимо проходили и терялись в молочной белизне тумана корабли каравана.

«Кристофер Ньюпорт», имевший в конвое кодовое обозначение «Пенуэй 81», радировал на «Кеппел»: «Поражен авиационной торпедой». Коммандер Бруми приказал «Лимингтону», «Ледбери» и «Поппи» принять все возможные меры, чтобы оградить поврежденное судно от атак подводных лодок. Другие корабли эскорта замедлили ход, готовясь подать «Ньюпорту» руку помощи и, при необходимости, добить транспорт торпедами или артиллерийским огнем. При этом они сами подвергались немалой опасности — уж больно заманчивую цель для подводных лодок они в это время представляли.

В этот момент командир спасательного судна «Замалек» (1567 тонн водоизмещения) капитан Моррис двинулся на выручку поврежденному транспорту; его корабль оглашал пространство протяжным звуковым сигналом «Иду на помощь!». Приказа об оставлении судна не потребовалось. Еще до того, как у правого борта транспорта взорвалась торпеда, матросы стали готовить шлюпки левого борта к спуску. При взрыве две из четырех шлюпок получили повреждения, но оставшиеся две сразу же после взрыва были спущены на воду. Не прошло и нескольких минут, как набившиеся в шлюпки матросы стали грести прочь от судна, несмотря на то что никакой непосредственной угрозы затопления или опрокидывания транспорта, по мнению свидетелей, не существовало49.

Через двадцать пять минут спасательное судно подобрало сорок семь человек команды, включая его мастера капитана С.Е. Нэша. Команда транспорта представляла собой удивительно пестрое собрание индивидуумов. Боцману, к примеру, было восемьдесят лет от роду, а самому младшему из команды — артиллеристу — только что исполнилось семнадцать. Интересно, что все моряки оживленно обсуждали происшедшее, время от времени разражаясь хохотом. Капитан Моррис повидал на своем веку немало людей, потерпевших кораблекрушение, но столь жизнерадостных ему еще видеть не приходилось. Большинство матросов были негры; некоторые из них захватили с собой коричневые и черные портфели; можно было подумать, будто они собрались в город по делам. Кроме того, большинство американцев были одеты в «воскресные костюмы» и носили белые воротнички и галстуки. Моряки ничуть не промокли — так гладко прошла операция по их спасению52. Когда Моррис увидел, что его люди помогают американцам выгружать багаж, он в раздражении крикнул, чтобы они о вещах спасенных не заботились.

Теперь транспорт и спасательное судно находились в восьми милях позади конвоя. Рядом с ними качались на волнах корвет и два тральщика. Танкер «Алдерсдейл» просигналил, что готов взять подбитый американский транспорт на буксир. Коммандер Бруми велел тральщику «Бритомарт» исследовать судно и доложить о его состоянии. В 5.20 утра, после того, как Моррис принял на борт всех оставшихся в живых американцев, «Бритомарт» просигналил на «Кеппел»:

«Мастер „Криса Ньюпорта“ сообщил, что двигательный отсек и кочегарка затоплены. Рули и система управления вышли из строя. Если переборки выдержат, будет держаться на плаву».

У Бруми не было времени, чтобы откачивать из затопленных отсеков «Ньюпорта» воду и брать его на буксир. Поэтому он отдал «Бритомарту» команду занять свое место в тылу конвоя, а корвету «Дианелла» — вызвать субмарину с тем, чтобы та потопила оставленный экипажем транспорт. Союзная подводная лодка П-614 выпустила по транспорту сначала одну торпеду, затем вторую, но американский транспорт не демонстрировал никакого желания идти ко дну; корвет «Дианелла» даже сбросил под дно транспорта две глубинные бомбы, но эта мера также оказалась неэффективной53. К этому времени даже «Замалек» исчез на горизонте; корвет и субмарина оставили попытки потопить «Кристофер Ньюпорт» и устремились вслед за конвоем. Новенький транспорт типа Либерти был оставлен на поверхности моря.

Командир спасательного судна Моррис попросил своего старшего офицера пригласить на мостик мастера американского судна. Кроме того, он приказал своему стюарду приготовить пудинги с почками, чтобы, когда начнется очередная воздушная атака, членам команды было что положить на зуб. Через некоторое время на мостик поднялся мастер Нэш. Капитан-валлиец с подозрением посмотрел на торчавший из-за пояса американского мастера большой револьвер и, когда начавший повествовать о постигших его бедах американец замолчал, чтобы перевести дух, заявил, что не может позволить американцам, находящимся на борту его корабля, носить оружие. Не отдадут ли господа американцы свои пистолеты на хранение его старшему офицеру мистеру Макдональду? — осведомился он.

Эта просьба-приказ настолько озадачила Нэша, что он с минуту ничего не мог сказать и только молча разевал рот. Наконец он снова обрел дар речи. «Но как же нам быть, малыш? — спросил он у Морриса, который был короче его на добрых 18 дюймов. — Ведь это же негры! Когда они начинают орать или поднимают панику, офицерам только и остается, что стрелять, — иначе их к порядку не призовешь». На это Морис ему сказал, что у него на корабле стрельбы не будет — ни при каких условиях. А в том случае, если американцам не нравятся порядки на его судне, то они могут отправляться туда, где они находились раньше и откуда он, Моррис, их забрал, — то есть на свои спасательные шлюпки. Некоторое время американский мастер колебался, но потом отдал свой револьвер старшему офицеру «Замалека». Начальник военной охраны транспорта сделал то же самое. Надо сказать, что на всем пути до Архангельска — а был день, когда «Замалек» подвергался непрерывным атакам с воздуха на протяжении четырех часов, — ни один из негров ни разу не запаниковал.

В 5.45 утра возвращавшийся к конвою «Бритомарт» передал на «Кеппел» следующее сообщение: «На „Крисе Ньюпорте“ убиты один офицер и два матроса. „Замалек“ принял на борт 47 человек из его команды». Что же касается самого корабля, то офицер его военно-морской охраны сообщил впоследствии американским властям, что «транспорт был потоплен артиллерийским огнем британского эскортного судна».

Потеря транспорта имела, так сказать, и побочный эффект. Многочисленные шумы в виде взрывов торпед и глубинных бомб, передававшиеся под водой на большое расстояние, привлекли внимание немецких подводников. В 5.03 утра гидроакустик с подлодки U-255 уловил эти звуки, о чем капитан-лейтенант Рехе сразу же доложил Шмундту. Это был первый звуковой контакт Рехе с караваном после полуночи. Этот контакт, а также полученное по радио сообщение о попадании авиационной торпеды в американский транспорт внушили адмиралу Шмундту уверенность в том, что его субмарины в скором времени настигнут конвой. В 7.00 утра U-457 (капитан-лейтенант Бранденбург) обнаружила одинокий транспорт, над которым кружил самолет-разведчик. Бранденбург сообщил координаты транспорта на другие подводные лодки, а сам подошел к нему поближе. На корабле не было видно ни одной живой души, и складывалось такое впечатление, что команда его оставила. Это был тот самый «Кристофер Ньюпорт», который не смогли потопить ни немецкие, ни союзные торпеды. В 8.23 утра Бранденбург, установив национальную принадлежность судна, его порт назначения и груз, выпустил по нему торпеду, которая, наконец, отправила его на дно.

За это время конвой получил только одну радиограмму из Лондона — в 8.54 утра, где говорилось, что подводные лодки обменивались кодированными радиограммами относительно положения каравана «на протяжении всей ночи». Это не совсем соответствовало действительности, так как к 11.30 немцы были вынуждены признать, что ни ВВС, ни субмарины не вошли в соприкосновение с конвоем.

Настал День независимости Соединенных Штатов. В Лондоне погода была ясная и солнечная, но в этих широтах было туманно, холодно и безветренно. Температура не поднималась выше трех градусов по Цельсию. Тем не менее, конвой продолжал забирать на север. На американских торговых кораблях в честь праздника должно было состояться торжественное поднятие флага; в этой связи наглаженные, в чистых белых рубашках энсины с самого утра носились по кораблям как угорелые, готовя команды к построению. С мостика английского крейсера «Норфолк» просигналили на американский крейсер «Вишита»:

«Поздравляем с праздником. Соединенные Штаты — единственное в мире государство, которое точно знает день своего рождения».

Капитан Х.У. Хилл с «Вишиты» ответил:

«Благодарю вас. Полагаю, что Англия в этой связи должна отмечать День матери».

Контр-адмирал Гамильтон отправил с борта своего флагманского крейсера «Лондон» более официальное поздравление на американские крейсера и эсминцы своей эскадры.

«По случаю Вашего великого праздника мне следовало бы предоставить вашим людям свободный день. Однако у войны свои законы, и враг все еще нам угрожает. Поэтому я скажу только, что для нас большая честь находиться с вами в составе одной эскадры. Желаю сегодня всем нам удачной охоты».

Это было приветствие вполне в духе Королевского Военно-морского флота. Не следует забывать, что и англичане, и американцы считали, что в этот день им придется столкнуться в открытом бою с надводными кораблями германского флота. Капитан Хилл с крейсера «Вишита» ответил в той же приподнятой манере:

«Для нас также большая честь находиться в этот день с вами, ибо мы защищаем идеалы, которые 4 июля были провозглашены базовыми ценностями нашего государства». Празднование Дня независимости, напомнил Хилл Гамильтону, всегда сопровождается салютами и фейерверками. «Надеюсь, — просемафорили с „Вишиты“, — сегодняшний день нас в этом смысле не разочарует…»

Глава 4. РАСЧЕТЫ И ПРОСЧЕТЫ

Суббота 4 июля — воскресенье 5 июля

Мои сердечные поздравления.

Лепестки добытого вами цветка

поражают своей красотой.

Адмирал Паунд командиру эсминца, который доставил ему книгу секретных военно-морских кодов с захваченной немецкой подводной лодки в мае 1941 года

1

Для германского морского командования делом первостепенной важности было выяснить дальнейшие намерения союзников, чтобы знать, когда выводить в море свой линейный флот. Адмирал Карлс обратился в штаб 5-й воздушной армии с тем, чтобы авиаторы увеличили количество разведывательных полетов над морем и исследовали подозрительные квадраты — те, где, по словам вылетавших ранее на разведку летчиков, были обнаружены крупные надводные корабли союзников. Карлс рассчитывал получить от летчиков новую информацию по интересовавшему его вопросу во время дополнительных вылетов в 5.00 и в 9.00 утра 4 июля1. В середине утра 4 июля, однако, выяснилось, что воздушная разведка не смогла найти конвой; равным образом флот не получил никаких известий относительно замеченных ранее крупных военных кораблей противника — фактически, эскадры контр-адмирала Гамильтона. По этой причине германский линейный флот продолжал отстаиваться в Альтен-фьорде.

Конвой был обнаружен авиационной разведкой только около половины восьмого утра. По словам пилотов, он двигался на восток «пятью колоннами по семи кораблей в каждой» и обладал сильным эскортом из эсминцев и корветов.

Немцы удивлялись тому, что в составе эскорта находился какой-то «странный биплан». Это был «Валрус» с эскадры Гамильтона, который шел на буксире за одним из тральщиков конвоя. Адмирал Шмунд считал, что, пока немецкие линейные силы стоят на якоре, его субмарины должны использовать эту ситуацию к своему преимуществу. В 11.20 утра он обратился из Нарвика по радио ко всем подлодкам из своей «Стаи ледяных дьяволов»:

«В оперативной зоне нет ни одного нашего надводного корабля. Местонахождение тяжелых кораблей неприятельского флота в настоящее время неизвестно. Помните, это ваша цель номер один. Но пока они не появились в вашем квадрате, продолжайте следовать за конвоем»2.

Нет сомнений, что крейсера из эскадры Гамильтона находились вблизи опасной зоны. Между тем в основе передвижений эскадры Гамильтона лежали инструкции Адмиралтейства недельной давности, требовавшие от крейсеров нахождения в скрытной по отношению к конвою позиции, а по достижении 25° восточной долготы отвернуть и следовать в западном направлении. До 25-го меридиана крейсерам оставалось идти совсем немного. Через двадцать минут после того, как Шмундт обозначил тяжелые корабли как цель номер один, Гамильтон решил, что наступила пора снова продемонстрировать свою эскадру немцам. Он изменил курс и пошел на сближение с конвоем. Не прошло и часа, как в небе над крейсерами снова завис немецкий самолет-разведчик.

Гамильтон, исходя из несколько подправленного с благословения Адмиралтейства курса конвоя, рассчитывал настичь караван минут через тридцать, однако, как выяснилось, Бруми пошел южнее, чем от него ожидалось, — другими словами, находился ближе миль на тридцать к побережью и к расположенным на нем немецким аэродромам. В этой связи Гамильтону понадобилось не менее полутора часов, чтобы разыскать караван. К тому времени, когда Гамильтон увидел на горизонте его мачты, караван находился уже на 24° восточной долготы. Гамильтон построил свои крейсера и эсминцы во главе конвоя и пошел противолодочным зигзагом на удалении 20 миль от транспортов3. «Видеть крейсера, которые шли впереди нас, — записал офицер корвета в своем дневнике, — было для нас немалым моральным подспорьем»4.

Тяжелые корабли адмирала Товея в это время шли в восточном направлении значительно севернее конвоя, стараясь выдерживать безопасное расстояние от норвежских береговых аэродромов. На эскадре каждую минуту ожидали известия о выходе в море немецких линейных сил.

В Лондоне исчерпывающих разведданных о передвижениях противника не имели; тем не менее Адмиралтейство склонялось к мысли, что немецкие надводные силы атакуют корабли конвоя восточнее острова Медвежий. Конвой прошел этот остров где-то около полуночи, между тем в Адмиралтействе о линейных немецких кораблях знали только то, что «Тирпиц» и «Адмирал Хиппер» ушли из Тронхейма. По мнению высших чинов Адмиралтейства, это означало, что указанные корабли могли атаковать конвой PQ-17 или в полночь 4 июля, или несколькими часами позже, если бы немцы решили дождаться подхода из Нарвика более медлительных «Шеера» и «Лютцова». Однако провести разведку Нарвика англичане не имели возможности, так как туман препятствовал полетам авиации.

В 11.16 утра 4 июля американские морские чины в Лондоне передали в Вашингтон следующую информацию: «Британская воздушная разведка установила, что в Тронхейме тяжелых немецких кораблей нет. Адмиралтейство считает, что линейный немецкий флот движется к северу». Интересно, что Адмиралтейство получило информацию о возможной атаке на конвой не от авиации, а из другого «надежного источника», именовавшегося «А-2», который утверждал, что «немцы, вероятно, атакуют PQ-17 между 15 и 30° восточной долготы». Таким образом, ни у кого, практически, не было сомнений, что немецкие корабли нападут на караван самое позднее в ночь с 4 на 5 июля. Но свежих разведданных, которые могли бы подтвердить или опровергнуть сделанные морскими чинами выводы, в Адмиралтейство по-прежнему не поступало.

В такой обстановке Первый морской лорд сэр Дадли Паунд созвал штабное совещание, которое продолжалось весь день вплоть до глубокого вечера. Ближе к полудню 4 июля он позвонил адмиралу Кингу в отдел торговых перевозок при Адмиралтействе и вызвал к себе в офис капитана Г.Р.Г. Аллена, который отвечал за обеспечение конвоев серии PQ. Когда капитан Аллен вошел в комнату, он увидел там группу высших морских чинов, среди которых были контр-адмирал Ролингс, контр-адмирал Брайд и вице-адмирал Мур5. Паунд сразу же озадачил Аллена весьма странным, на взгляд последнего, вопросом: «Скажите, капитан, снабжены ли корабли конвоя шифровальными блокнотами?» Это были простейшие комплекты для кодирования и расшифровки сообщений, которыми обменивались между собой торговые корабли.

Аллен ответил, что, насколько он знает, большинство транспортов такие блокноты на борту имеет. «Стало быть, — продолжал Паунд, — даже если кораблям придется рассредоточиться, мы по-прежнему сможем поддерживать с ними контакт?» Аллен подтвердил, что общение с транспортами будет возможно даже в случае рассредоточения. Этот обмен мнениями ясно указывает на то, что адмирал Паунд, который с самого начала был против отправки конвоя PQ-17, продолжал оставаться сторонником идеи рассредоточения конвоя в случае атаки на него надводных германских кораблей. При всем том, до тех пор, пока не поступили свежие сведения относительно местонахождении противника, было неясно, на какой тактике собирается настаивать Первый морской лорд.

В 12.30 Адмиралтейство отправило закодированную радиограмму Гамильтону, в которой говорилось, что ему разрешается — если, конечно, командующий флотом не прикажет обратного — проследовать вместе с конвоем восточнее 25-го меридиана. Все-таки Гамильтону в конце концов предоставили возможность двигаться на восток, а не поворачивать на запад при достижении 25° восточной долготы. Впрочем, если бы этот приказ не отвечал условиям безопасности кораблей крейсерской эскадры, Гамильтона никто не мог принудить его выполнять6. Как бы то ни было, когда Гамильтон получил это сообщение, он испытал немалое облегчение, потому что уже готовился поворачивать на запад.

Позже в частной беседе он заметил, что идея покинуть конвой в тех широтах, где транспорты особенно нуждались в его защите, ему нисколько не улыбалась. Посетив совещания офицеров конвоя в Хвал-фьорде и в Сейдис-фьорде, он чувствовал едва ли не родственную связь с этими людьми и понимал, что отказаться от заботы об их безопасности не имеет права. По мнению Гамильтона, ситуация с проводкой конвоя складывалась таким образом, что его крейсера были просто обязаны проследовать далее 25-го меридиана. Гамильтон собирался идти на восток по крайней мере до 2 часов дня 5 июля, что для двух американских крейсеров, входивших в состав его эскадры, означало двигаться на пределе дальности. «Было очевидно, что мой долг — особенно в свете полученных позже от разведки сведений — состоял в том, чтобы оставаться с конвоем как можно дольше», — говорил он два дня спустя7.

Гамильтон послал эсминец «Сомали» на дозаправку к следовавшему в составе конвоя танкеру. Кроме того, капитан эсминца должен был от имени контр-адмирала сделать коммандеру Бруми замечание за то, что тот шел на тридцать миль южнее, нежели это было оговорено прежде. Гамильтон продолжал настаивать на том, чтобы Бруми держался на 400-мильной дистанции от аэродрома Банак. Между тем видимость на море все улучшалась. Туман стал рассеиваться; теперь над морской гладью лишь кое-где белели его островки. Коммандер Бруми последовал данным ему Гамильтоном инструкциям и вскоре (в 4.45 вечера) изменил курс с восточного на северо-восточный. Это вызвало хаос в походном ордере конвоя, и прошло не менее часа, прежде чем порядок в строю кораблей был восстановлен.

В 3.20 дня, сообщив о первой и единственной до сих пор боевой потере — американском транспорте «Кристофер Ньюпорт», торпедированном утром немецким самолетом и «затопленном нашими силами», — Гамильтон проинформировал командующего флотом и Адмиралтейство о своих дальнейших действиях:

«Первая крейсерская эскадра будет охранять конвой и продвигаться вместе с ним в восточном направлении, пока ситуация с тяжелыми кораблями неприятеля не прояснится, — но не позже 2 часов дня 5 июля».

Словно желая убедить всех в значимости присутствия крейсеров в охране конвоя, Гамильтон тут же приказал командиру крейсера «Вишита» поднять в воздух два своих бортовых самолета, которые должны были патрулировать водные пространства вокруг конвоя и отгонять от него вражеские подводные лодки.

Предложение Адмиралтейства относительно продвижения эскадры Гамильтона дальше на восток было передано также и командующему флотом адмиралу Товею. То обстоятельство, что оговоренный прежде порядок был нарушен, вызвало у адмирала немалое раздражение, по причине чего он выразил надежду, что крейсера, «по крайней мере, не будут подвергаться при этом ненужной опасности». Так как имевшиеся в распоряжении Товея разведданные никак, по его мнению, подобного изменения в диспозиции не оправдывали, он послал в 3.12 дня Гамильтону радиограмму, в которой выразил свое несогласие с принятым Адмиралтейством решением:

«Как только конвой достигнет 25° восточной долготы, предлагаю вам повернуть назад и оставить Баренцево море, если Адмиралтейство не сможет дать вам гарантий относительно того, что „Тирпица“ в этом квадрате не будет».

В это время конвой фактически уже заступил за заветный меридиан, и в 4.20 дня эскадра адмирала Товея изменила курс и стала двигаться в юго-западном направлении, сообразуясь с предполагаемым отходом крейсерских сил Гамильтона8.

Нельзя сказать, чтобы радиограмма Товея соответствовала лучшим традициям Королевского Военно-морского флота, и Гамильтон понимал это. Он и его флаг-капитан пришли к выводу, что такого рода маневры связаны с тем, что ни Адмиралтейство, ни Товей не знают со стопроцентной уверенностью о том, где находятся сейчас немецкие надводные корабли. Потянув время, насколько это было возможно, Гамильтон наконец связался в 6.00 вечера с адмиралом Товеем и проинформировал его о том, что он собирается повернуть в западном направлении, но не раньше 10.00 вечера, так как его эсминцы проходят дозаправку с танкера, следующего в составе конвоя. («Я пытался действовать в духе обоих распоряжений», — писал он впоследствии. Другими словами, он пытался как-то совместить приказы, полученные им от Товея и от Адмиралтейства9). Судя по всему, Товею не хотелось спорить с Гамильтоном, так как он больше ему своего неодобрения не высказывал, хотя и понимал, что если Гамильтон отвернет в 10 часов вечера, то это произойдет восточнее 25-го меридиана на добрых 250 миль.

Адмиралтейство приказало находившемуся в Архангельске соединению Берегового командования Королевских воздушных сил организовать круглосуточное патрулирование северного побережья Норвегии силами своих дальних самолетов-разведчиков типа «Каталина». Регулярные полеты этого соединения начались три дня назад, но по причине воздушной катастрофы с 11.00 утра 4 июля разведка фьордов не проводилась. Адмиралтейство, однако, получило информацию из другого «надежного источника». Полученное сообщение гласило, что «скорее всего» германские «карманные» линкоры «Шеер» и «Лютцов» находятся сейчас в Альтен-фьорде[27].

Что же касается утверждения, что «Шеер» и «Лютцов» «скорее всего» находятся в Альтен-фьорде, то в его основе, похоже, лежит утечка информации с немецкой стороны, имевшая место до того, как «Лютцов» получил повреждение. Что же касается «Тирпица» и «Хиппера», которые сравнительно давно ушли из Тронхейма, что подтвердила воздушная разведка в 2.20 дня 3 июля, то об их местопребывании до сих пор ничего не было известно. Таким образом, в начале дня 4 июля Адмиралтейство достоверно знало только то, что все четыре тяжелых немецких корабля покинули свои основные базы и что они, вполне возможно, движутся в это самое время наперехват конвою. Вечером 4 июля Адмиралтейство в дополнение к предыдущим радиограммам (собственной и Товея) передало на эскадру Гамильтона еще одно сообщение относительно того, как далеко его эскадра может продвигаться в восточном направлении.

«Новая информация относительно надводных кораблей противника может быть получена нами в самое ближайшее время. В ожидании дальнейших инструкций продолжайте движение вместе с конвоем».

В 6.15 вечера эсминец HMS «Сомали» вернулся к крейсерской эскадре, которая продолжала идти зигзагами во главе конвоя. После этого Гамильтон отправил на дозаправку американский эсминец «Вэйнрайт». С «Сомали» просигналили на крейсер «Лондон», что в соответствии с распоряжением Гамильтона Бруми пошел на север курсом 45°. Гамильтон выразил удовлетворение по поводу того, что начальник эскорта выполнил наконец отданное ему распоряжение.

2

В 10.30 утра 4 июля, примерно в то время, когда линкор «Тирпиц» бросал якорь в Альтен-фьорде, а капитан Аллен отвечал на вопросы адмирала Паунда в Лондоне, Германский морской штаб проинформировал адмирала Кранке — постоянного представителя Рёдера в ставке фюрера — и оперативный штаб верховного командования о том, что присутствие рядом с конвоем PQ-17 тяжелых кораблей союзников мешает осуществлению плана «Рыцарский удар». По мнению Морского штаба, такое положение будет продолжаться до тех пор, пока германские субмарины и военно-воздушные силы не выведут эти корабли из строя10. Между тем конвой продолжал следовать курсом на восток, преследуемый немецкими воздушными разведчиками и подводными лодками.

В эти утренние часы адмирал Шмундт сообщил Морскому штабу в Берлине, что его подводная лодка U-457 потопила первый транспорт из конвоя PQ-17 — «Кристофер Ньюпорт». Шмундт, правда, не упомянул, что этот американский транспорт первоначально был поврежден сброшенной с самолета торпедой и оставлен командой задолго до атаки подводников.

Выполняя пожелания адмирала Карлса, немецкие военно-воздушные силы продолжали вести активное наблюдение за водами к западу от Норвегии, добираясь до широт мыса Норд и Альтен-фьорда (71° северной широты), но никаких следов присутствия в этих водах неприятельских кораблей не обнаружили. Но территории севернее указанной широты воздушная разведка вниманием не баловала. В военных дневниках морской группы «Норд» по этому поводу было сказано следующее:

«Поверхность в квадрате, где летчики обнаружили авианосное соединение союзников, была тщательно обследована, но никаких следов нахождения в этих водах тяжелых кораблей союзников найдено не было. Существует вероятность, что указанное соединение проследовало к северу и находится где-то на 71° северной широты. Подобная дислокация сил союзников не позволяет нам в настоящее время приступить к осуществлению операции „Рыцарский удар“»11.

Проинформировав о настоящем положении вещей Германский морской штаб, командование группы «Норд», чтобы подсластить пилюлю, сообщило, что обе линейные группы готовы выйти в море через три часа после получения приказа о начале атаки.

В полдень пилот немецкого самолета-разведчика обнаружил корабли Гамильтона — и совершенно правильно идентифицировал эту группу тяжелых кораблей как эскадру, состоявшую из четырех крейсеров и трех эсминцев, хотя и допустил ряд ошибок, устанавливая национальную принадлежность судов. О линейных кораблях летчик не сказал ни слова. В Германском морском штабе сразу решили, что это корабли крейсерского прикрытия конвоя. Какое-то время на немецком линейном флоте царило оживление: все ожидали скорого приказа на выход в море. Но потом комедия ошибок началась снова. В 1.27 дня U-457 заметила шедшие на восток корабли Гамильтона, а получасом позже капитан-лейтенант Бранденбург идентифицировал их как «линкор, два крейсера и три эсминца». Шмундт передал эти сведения командованию группы «Норд». Таким образом слухи о мифическом линкоре снова получили распространение2.

И это еще не все. Хотя немцам до сих пор не удалось засечь ни одного авианосца, немецкие разведывательные самолеты сообщили о «двух неизвестных торпедоносцах», шедших в восточном направлении вблизи конвоя в 6.30 вечера. Германский морской штаб, естественно, заподозрил неладное и некоторое время пребывал в уверенности, что на небольшом, сравнительно, удалении от каравана находится неприятельский авианосец с базирующимися у него на борту торпедоносцами. На самом же деле этими так называемыми «торпедоносцами» были вооруженные глубинными бомбами гидропланы с «Вишиты», которые в соответствии с приказом Гамильтона отпугивали от конвоя немецкие подводные лодки.

3

Пока германские военно-морские силы выжидали, германская авиация начала действовать.

Немецкие летчики не могли больше оттягивать начало большого налета на конвой, хотя и осознавали, что из-за непогоды объединенная операция торпедоносцев и бомбардировщиков могла и сорваться. Штаб 5-й воздушной армии пришел к выводу, что, пока моряки будут решать, использовать им надводные корабли против конвоя или нет, пилоты успеют осуществить массированную атаку против транспортных кораблей противника, тем более что они могли в любой момент выйти из зоны действия германской авиации12.

Утром экипажи трех эскадрилий торпедоносцев Хе-111, базировавшихся на аэродроме Бардуфосс, прошли стандартный предполетный инструктаж. Хе-111 были хорошо знакомы жителям Лондона, так как именно эти самолеты являлись основной «рабочей лошадкой» люфтваффе при проведении воздушного наступления на Англию в 1940 году. Ныне, переделанные из бомбардировщиков в торпедоносцы, эти самолеты должны были нанести по конвою торпедный удар, двигаясь в нескольких футах над поверхностью воды — это облегчало прицеливание и позволяло уклоняться от огня корабельной зенитной артиллерии.

Экипажам торпедоносцев Хе-111 сообщили, что конвой насчитывает 38 кораблей, которые разделены на колонны, двигающиеся параллельно друг другу. Спереди, в тылу и по бокам транспортов следуют суда эскорта — эсминцы, корветы и тральщики. Крейсерское прикрытие, состоящее из двух британских и двух американских кораблей, идет на расстоянии пары десятков миль к западу. Половина самолетов должна была наносить удар по конвою с правого борта, а другая половина — с тыла. Бомбардировщики Ю-88 из авиагруппы КГ-30 под командой майора Эриха Бледорна согласно плану предваряли нападение торпедоносцев бомбовым ударом с высоты. Эта тактика была разработана для отвлечения внимания зенитчиков от низколетящих «хейнкелей». Группа КГ-30 также предоставляла один Ю-88 в качестве лидера, вокруг которого должны были сплотиться самолеты перед атакой[28]13. В начале вечера «хейнкели» поднялись с аэродрома Бардуфосс и направились на север, оставляя под крылом просторы Арктического океана.

Когда они пропали из виду, германская приемопередающая станция перехватила радиограмму союзников, предупреждавшую корабли конвоя о начале воздушного нападения. Впрочем, это предупреждение не относилось к только что поднявшимся в воздух торпедоносцам, но касалось выходивших в этот момент в атаку гидросамолетов Хе-115 из эскадрильи 906, приписанной к Германскому береговому командованию. Как только Хе-115 появились на горизонте — примерно без четверти пять, — они были замечены с тральщика охранения. Коммандер Бруми, получив сигнал об атаке, немедленно радировал на корабли эскорта: «Двигаться к конвою на максимальной скорости, чтобы совместным сосредоточенным огнем отразить налет». Через три минуты на кораблях эскорта взвыли сирены воздушной тревоги. Коммодор конвоя велел морякам торговых судов занять места у зенитных установок и подготовиться к решительным действиям. На мачтах кораблей эскорта пополз вверх сигнальный флаг «Q», что означало: «воздушное нападение неминуемо». Корабли эскорта, следовавшие на удалении 3000 ярдов от конвоя, сблизились с торговыми судами на дистанцию до 1000 ярдов.

В течение двух следующих часов немецкие гидропланы кружили над конвоем, заходя на него с разных направлений. Немцы старались выйти на дистанцию торпедной атаки и, посредством постоянного маневрирования, сбить зенитчиков конвоя с прицела. Однако зенитчики с эскорта Бруми были на высоте и отогнали гидропланы немцев. Некоторые из них, чтобы облегчить свои самолеты, сбросили торпеды на значительном расстоянии от кораблей. Потом в течение часа или двух моряки с конвоя слышали над головой завывание авиационных моторов. Примерно в 8.30 вечера густую облачность пронизали три бомбы, упавшие в 150 ярдах от левого борта американского эсминца «Вэйнрайт», двигавшегося к танкеру «Алдерсдейл» на дозаправку. Когда «Вэйнрайт» шел сквозь ряды кораблей, капитан Мун видел, как застывшие у своих орудий артиллеристы конвоя с посуровевшими лицами всматривались в небо, ожидая возобновления налета. Эсминец «Кеппел» в это время ходил вокруг конвоя кругами, прослушивая с помощью аппаратуры «Асдик» морские глубины. При этом его артиллеристы продолжали следить за небом. Хотя на мачтах судов эскорта развевались сигнальные флаги «Q», а в вышине над головами моряков гудели моторы, не следовало упускать из виду и подводные лодки, шум винтов которых все явственнее доносился до гидроакустиков. Радисты с кораблей слышали оживленный радиообмен между разведывательными самолетами, висевшими над конвоем, и немецкими береговыми базами: разведчики наводили на конвой немецкие бомбардировщики. Это свидетельствовало о скором начале новой воздушной атаки — куда более массированной. Видимость в квадрате, где находился конвой, увеличилась до максимума. Впереди, по ходу каравана, облачность начинала редеть; через несколько миль открывалось чистое голубое небо, простиравшееся вплоть до самого горизонта14.

С трех часов дня подлодка U-457 капитан-лейтенанта Бранденбурга постоянно давала радиопеленг на конвой, продолжая вести за ним наблюдение. Через некоторое время Бранденбург вышел в эфир и передал сообщение о замеченной им на горизонте крейсерской эскадре, которая держалась на северо-востоке от каравана, время от времени направляя к нему эсминцы для «дозаправки и передачи распоряжений». Довольно скоро в эфир вышли подводные лодки капитан-лейтенантов Бельфельда, Бохманна и Симона; все они подошли к конвою, воспользовавшись передаваемым Бранденбургом пеленгом, и теперь один за другим рапортовали о том, что находятся в зоне видимости конвоя. Шмундт передал из Нарвика своей «Стае ледяных дьяволов» распоряжение, на основании которого Бельфельд и Бохманн должны были следовать за караваном, стараясь не терять его из поля видимости, в то время как Бранденбургу предлагалось наводить остальные лодки на «группу кораблей во главе с линкором» — так Шмундт ошибочно именовал крейсерскую эскадру Гамильтона. В 4.12 дня Бранденбург сообщил Шмундту, что тяжелые корабли противника идут в пятидесяти милях севернее конвоя, постоянно совершая противолодочный маневр15.

Между тем Бохманн на своей U-88 обогнал конвой и нанес по нему торпедный удар с фронта. Это происходило следующим образом: оказавшись впереди конвоя, он погрузился, пропустил корабли эскорта над собой, после чего подвсплыл на глубину перископа. Поверхность моря была гладкой, туман рассеялся, и Бохманн хорошо видел корабли конвоя. Когда в перекрестье его перископа оказались перекрывавшие друг друга силуэты трех транспортов, он выпустил по ним четыре торпеды, используя как ориентир высокую мачту третьего судна. Но ничего не произошло. Тогда Бохманн развернулся к конвою кормой и через двадцать минут ударил по поверхности торпедами из кормовых аппаратов, целясь в центр этой группы. И снова торпеды прошли мимо. Тогда Бохманн погрузился и пропустил над собой весь конвой16.

Капитан-лейтенант Бранденбург шел за крейсерской эскадрой до позднего вечера; следовавший в тылу конвоя Бельфельд несколько раз выходил в эфир, сообщая о его курсе и скорости. Бельфельду так и не удалось провести атаку на корабли конвоя — уж слишком ярко светило солнце, обеспечивая наблюдателям с эскорта отличный обзор водной поверхности. По этому поводу Шмундт заметил, что Бохманну повезло больше: «Очевидно, он сумел найти более выгодную позицию для атаки». В 10.00 часов вечера U-456 (Тейхерт) неожиданно вышла в эфир с сообщением, что находится впереди по курсу двигающихся на восток крейсеров эскадры Гамильтона и собирается выйти на них в атаку.

В восемь часов вечера 23 торпедоносца Хе-111 «Т» из первой эскадры авиагруппы КГ-26 под командой капитана Эйхе[29] находились всего в нескольких милях от конвоя и продолжали сближаться с ним со скоростью 265 миль в час13. Каждый самолет нес две стандартные авиационные торпеды Ф4Б, подвешенные к фюзеляжу под определенным углом, чтобы оператору было легче осуществлять прицеливание с поправкой на 10-узловую скорость конвоя. У немецких летчиков были в запасе и другие хитрости. К примеру, пикирующий бомбардировщик Ю-88, сваливаясь над неприятельским кораблем в пике, указывал таким образом цель крадущимся в туманной дымке торпедоносцам.

Примерно в это же время группа бомбардировщиков Ю-88 появилась над конвоем на высоте тысячи футов, приближаясь к нему со стороны правого борта. Однако прежде чем самолеты успели выстроиться для атаки, зенитчики с эскорта дружным огнем их отогнали17. После предыдущей атаки корабли эскорта оставались на прежних позициях — то есть на расстоянии всего 1000 ярдов от транспортов. Удачной была столь тесная дислокация или нет, должно было показать время. В госпитале спасательного судна «Замалек» хирург как раз приступил к операции, надеясь спасти зрение артиллериста, подстреленного во время воздушной атаки два дня назад. И в этот момент над конвоем снова завыли сирены воздушной тревоги.

Крейсеры шли в десяти милях впереди конвоя; видимость была отличная. В 8.10 Гамильтон просигналил на конвой: «Как обстоят дела?» — и потребовал от Бруми, чтобы тот выдерживал заданный ранее курс: «Конвой должен идти к северу на 45°, пока не последует дальнейших распоряжений». Бруми воспринял этот сигнал серьезнее, чем следовало, и проникся убеждением, что немецкие надводные корабли уже идут на северо-восток наперехват конвою. В 8.17 вечера Гамильтон отослал в Адмиралтейство радиограмму, где указал точное положение, курс и скорость конвоя, после чего сообщил, что собирается провести разведку ледяных полей. На «Норфолке» уже стоял готовый к взлету гидросамолет с экипажем из двух человек.

Через несколько минут к конвою подошли торпедоносцы капитана Эйхе, и началась массированная воздушная атака. Радист эсминца «Вэйнрайт», шедшего с правого фланга, обнаружил на осциллографе своего радиоцелеуказателя множество помех в квадрате справа. Почти сразу же после этого на горизонте появилась цепочка низколетящих самолетов19.

«Всем приготовиться!» — прокаркал громкоговоритель на одном из кораблей противовоздушной обороны. В 8.18 тральщик «Нордерн Гем» просигналил: «Восемь торпедоносцев на 210°, расстояние пять миль». Минутой позже, однако, сигнальщик исправился: «Десять торпедоносцев на 210°!» Через несколько минут один из кораблей ПВО включил громкоговоритель на полную мощность и стал передавать данные для стрельбы на все находящиеся поблизости корабли конвоя. В 8.20 стал подавать сигналы «Ледбери»: «Восемь торпедоносцев на 210°, расстояние пять миль», потом, как и тральщик, поправился: «Не восемь, а десять». Потом Начали семафорить чуть ли не все корабли эскорта. Громкоговорители надрывались: «Приближаются бомбардировщики… шесть машин… нет, двенадцать… восемнадцать… Господи, их двадцать пять!» Судно противовоздушной обороны рванулось вперед, перекрывая немцам подходы к транспортам. Коммодор Даудинг просигналил на «Кеппел», спрашивая, не следует ли кораблям конвоя совершить поворот «все вдруг». Но для маневра такого рода времени уже не оставалось. Кроме того, половина конвоя наверняка не заметила бы сигналов. Поэтому Бруми ответил: «Не думаю, что в этом есть необходимость»20.

С мостика «Вэйнрайта» капитан Мун видел, как атакующие торпедоносцы разделились на две группы. Одна стала заходить с правого борта, а другая — с фронта. С фронта было заходить сложнее и опаснее, но и результатов можно было добиться более существенных, так как в этом случае корабли сами шли навстречу торпедам. «Вэйнрайт», развив ход, помчался вперед, чтобы упредить немцев. Другие корабли эскорта также стали менять курс и отходить от конвоя, чтобы при стрельбе по низколетящим целям не мешать друг другу и не поразить ненароком транспорты. При этом все они вели непрерывный огонь. Не обращая внимания на частую стрельбу зениток эскорта, которые с легкостью могли поразить его корабль — «когда зенитчики палят по самолету, они ничего, кроме этого самолета не видят», жаловался позже капитан Мун, — «Вэйнрайт» шел с максимальной скоростью в 32 узла навстречу торпедоносцам. Когда эсминец отошел от конвоя по крайней мере на 4 тысячи ярдов, капитан Мун развернул свой корабль боком, чтобы встретить атакующие немецкие самолеты бортовым залпом всех своих артиллерийских установок. Между тем немецкие самолеты стали один за другим сбрасывать свои торпеды — как выяснилось, с большим недолетом, так что они не смогли поразить даже вырвавшийся вперед «Вэйнрайт». Несмотря на это, капитан эсминца пережил несколько неприятных минут, так как вода вокруг него буквально кипела от сброшенных с воздуха огромных смертоносных сигар, двигавшихся во всех направлениях.

Выбравшиеся из туманной дымки немецкие пилоты были неприятно удивлены, когда им прямо в глаза ударили солнечные лучи, которые на мгновение их ослепили. А потом они увидели сверкавший от вспышек выстрелов артиллерийских орудий и зенитных автоматов эсминец. У многих не выдержали нервы; они сбрасывали торпеды как попало, разворачивались и выходили из боя. Однако слабость духа продемонстрировали далеко не все экипажи. Один из «хейнкелей» с бортовым обозначением «1Н + МН» продолжал упорно двигаться в сторону конвоя: казалось, его пилот не замечал вспухавших вокруг его самолета разрывов и видел перед собой только заветную цель — караван и его огромные транспорты. Он вышел на эсминец и оказался в зоне прямого поражения всех его зенитных автоматов. Штурман запаниковал и сбросил торпеду, не успев как следует прицелиться. В следующее мгновение, прежде чем он успел сбросить вторую торпеду, его самолет оказался в самой гуще огненных сполохов. Один снаряд ударил его в нос, а другой — в левое крыло. Пилот «хейнкеля» лейтенант Каумер и его штурман были ранены. Левый мотор самолета зачихал и остановился, а из застекленной кабины стали вырываться языки пламени. Экипаж попытался вывести самолет из зоны поражения и взять курс на Норвегию, но секундой позже в кокпите разорвался еще один снаряд, и пожар усилился. Наконец штурману удалось сбросить вторую торпеду, которая упала за кормой «Вэйнрайта»; но и облегчив свой самолет, пилотам не удалось с ним справиться: торпедоносец врезался в морские волны на расстоянии четырех тысяч ярдов от правого борта эсминца. После приводнения немецкий самолет оказался в зоне видимости не только с «Вэйнрайта», но и с «Ледбери». Капитан Мур видел, как четверо немецких пилотов и воздушных стрелков, составлявших экипаж торпедоносца, перебрались из кабины в резиновую надувную лодку, после чего их самолет очень быстро затонул. Позже коммандер Бруми просигналил на «Вэйнрайт»: «Благодарю за помощь. Поздравляю с прекрасной стрельбой. Теперь в немецком ангаре наверняка освободится место».

Зрелище рухнувшего в воду объятого пламенем самолета, похоже, основательно сказалось на боевом духе немецких летчиков. Группа, которая напала на конвой с фронта, после падения «хейнкеля» продолжала атаки не более двух минут и сбросила оставшиеся торпеды за целую милю до «Вэйнрайта». Но прежде чем атака с носа завершилась, вышли в атаку торпедоносцы из квадрата справа по ходу конвоя. Торпедоносцы возглавлял лейтенант Хеннеман, несколько недель назад получивший личную благодарность Геринга за потопление союзных судов общим тоннажем в 50000 тонн.

В квадрате справа по ходу движения каравана такого, как «Вэйнрайт», ощетинившегося стволами орудий и зенитных автоматов эсминца не оказалось. Вот когда выяснилось, что скученность кораблей эскорта при нападении торпедоносцев приносит не пользу, но вред. Девять немецких торпедоносцев, заходивших с правого борта, не встретили сосредоточенного огня эскортных кораблей и сумели выйти на дистанцию торпедного залпа. За шесть тысяч ярдов до конвоя они разделились. Пять ушли на левый фланг каравана, а оставшиеся четыре продолжали наступление на правом фланге.

Шум стоял оглушительный. Стреляло и грохотало все, что могло стрелять и грохотать. Транспорты били по воздушным целям из всех имевшихся в их распоряжении средств ведения огня, включая новейшие счетверенные зенитные автоматы фирм «Бофорс» и «Эрликон», зенитные пулеметы «Льюис» и «Браунинг», а также неуправляемые ракеты, запускавшиеся из контейнеров, носивших неофициальное название «свиное корыто». Зенитчики даже пытались ослеплять пилотов, используя мощные авиационные прожекторы конструкции Хольма. Два торпедоносца Хе-111 устремились к американскому транспорту «Беллингхэм». Когда до самолетов оставалось полторы мили, с транспорта открыли огонь. Второй самолет из пары зашел на транспорт с левого борта и сбросил две торпеды. Находившийся рядом с «Беллингхэмом» транспорт «Уильям Хупер» тоже начал стрелять по самолетам из носовых зенитных пулеметов 50 калибра. Один из самолетов (возможно, капитана Эйхе) задымил, но подоспел третий торпедоносец, сбросивший с горизонтального полета торпеды на расстоянии пятисот ярдов от обоих транспортов. Окрашенные в темно-зеленый цвет огромные сигары со всплеском соприкоснулись с поверхностью моря, подпрыгнули и скрылись под водой. Самолет по инерции продолжал идти на «Уильяма Хупера» — прямо на его рулевую рубку. Транспорт выпустил по самолету все свои неуправляемые ракеты, но было поздно — немцы уже сбросили свой смертоносный груз. Офицер военно-морской охраны транспорта повернулся, чтобы определить положение Хейнкеля, и заметил, что у самолета загорелся правый мотор. Потом он глянул на воду и увидел пенистый от вырывающихся на поверхность пузырьков воздуха торпедный след. Одна из торпед ударила транспорт в районе рулевой рубки с правого борта — в том месте, где стоял принайтовленный к палубе танк, — и взорвалась. Правый паровой котел сорвало со станины и сквозь огромную пробоину в борту выбросило наружу. «Уильям Хупер» окутался гигантским облаком пара, сажи и летевших во все стороны частичек асбеста. В его чреве все время что-то страшно грохотало и взрывалось21.

Как ни странно, этот взрыв видело не так уж много людей. Внимание большинства было приковано к ведущему торпедоносцу Хе-111, за штурвалом которого находился герой рейха лейтенант Хеннеман. Он упорно пробивался к самому центру конвоя. «Он действовал чрезвычайно смело, — прокомментировал впоследствии работу летчика капитан Мур, — особенно если принять во внимание, что в этот момент по нему палили из чего только можно и к его самолету со всех сторон тянулись огненные трассы. Это был настоящий ад». Хе-111 Хеннемана, промчавшись над верхушками мачт транспортов шестой, пятой и четвертой колонн, направил свой самолет, казалось, прямо на капитанский мостик транспорта «Беллингхэм». Четыре крупнокалиберных зенитных пулемета транспорта били в упор по самолету Хеннемана бронебойными пулями 50-го калибра. Шедший рядом с «Беллингхэмом» пароход «Эль Капитан» выпустил из своих «Браунингов» по Хейнкелю 95 патронов 30-го калибра и 200 бронебойных патронов 50-го калибра. Старший офицер с «Эль Капитано» первым увидел, как огненные трассы пронизали неприятельский самолет, после чего из его фюзеляжа вырвался язык пламени. Не прошло и минуты, как весь самолет был объят огнем22. Ничего удивительного: Хеннеман вырвался вперед, оставив своих товарищей далеко позади, поэтому по его торпедоносцу вели сосредоточенный огонь не менее десятка судов. Интересно, что в финальной фазе атаки самолет Хеннемана летел очень низко, едва не касаясь дисками пропеллеров верхушек волн, поэтому перекрестный артиллерийский огонь, который обрушили на него союзники, не мог не повредить их собственные корабли. Имелись и жертвы. Один из артиллеристов транспорта «Эмпайр Тайд» был ранен в бедро пулеметной пулей с другого судна. Пули и осколочные снаряды повредили также на пароходе такелаж, грузовую подъемную стрелу и изрешетили ящик корабельного телефона, посредством которого артиллеристы поддерживали между собой связь. Другой корабль по ошибке всадил снаряд в носовую часть американского транспорта «Айронклэд». Когда горящий Хейнкель оказался в непосредственной близости от «Беллингхэма», второй офицер корабля схватил ручной пулемет «Льюис» и лично выпустил по нему дюжину пуль. Возможно, он продолжал бы стрелять, но у него заклинило оружие. Стоя с замолчавшим пулеметом в руках, он с замирающим сердцем наблюдал за тем, как горящий торпедоносец одну за другой сбросил две торпеды. Нырнув под воду, они устремились к кораблям. Их длинные зеленые тела и медные носовые обтекатели были хорошо видны сквозь прозрачную поверхность воды. Одна из торпед пронеслась в каких-нибудь десяти футах от носовой части «Беллингхэма», а вторая двигалась к центральной секции корпуса стоявшего перед «Беллингхэмом» английского парохода «Наварино». Она ударила «англичанина» в борт прямо под капитанским мостиком. Как только торпеда соприкоснулась с корпусом судна и прогремел взрыв, члены команды стали прыгать за борт.

В рулевой рубке разлетелись все стекла; в трюме № 3 зияла пробоина, куда хлестала вода, отчего пароход стал клониться на правый борт. Управление на пароходе заклинило, поэтому «Наварино» начал вываливаться из строя23. Матросы быстро спустили на воду две шлюпки, и все, кто мог, забрались в них. Чтобы поврежденный «Наварино» его не таранил, «Беллингхэм» начал отворачивать. Один из плававших в воде матросов вскинул вверх руку и крикнул: «До встречи в России!» Учитывая, что вода была холодная, как лед, это потребовало от моряка немалого мужества24.

Пылающий торпедоносец лейтенанта Хеннемана рухнул в воду слева по носу «Вашингтона» — головного транспорта второй колонны. Когда поверженный вражеский самолет соприкоснулся с водной поверхностью, стоявшие на палубе американских крейсеров моряки разразились рукоплесканиями. Они хорошо видели происходящее, так как эскадра Гамильтона находилась на расстоянии нескольких миль от конвоя. «Мы хлопали и кричали, как если бы находились на нью-йоркском ипподроме и наблюдали за скачками», — писал позднее один из американцев25. Адмирал Гамильтон, который повел свои крейсера к конвою, как только началась воздушная атака, сам того не желая, оказался в «первых рядах зрителей». Правда, его замечание по поводу увиденного носило более официальный характер. «Эти парни, кажется, научились стрелять»26.

Когда конвой проходил мимо распластавшегося на поверхности воды пылавшего немецкого самолета, моряки с «Эль Капитана» видели, как метались летчики в его горящей кабине, и выкрикивали в адрес поверженного врага ругательства и оскорбления. Они не испытывали симпатии к немцам и оценили их геройское поведение лишь много позже, когда их оставила горячка и напряжение боя27.

Когда зенитчики переключили внимание на другие летательные аппараты врага, немцы, чтобы не подставляться под огонь, начали бешено маневрировать, бросая свои машины из стороны в сторону и двигаясь среди кораблей конвоя «змейкой». Однако никто из них на такие подвиги, как Хеннеман, не отважился, хотя торпеды они продолжали сбрасывать. Один «хейнкель» атаковал русский танкер «Донбасс», следовавший в хвосте третьей колонны; артиллеристы с «Донбасса» начали стрелять и накрыли обе торпеды. Когда сбросивший торпеды самолет пролетал над «Олопана», который шел перед «Донбассом», американцы палили по нему так яростно и слаженно, что он вынужден был отвернуть влево и убраться подальше от конвоя, оставляя за собой длинный дымный след28. В скором времени он исчез за горизонтом, и большинство союзных моряков считали, что до базы ему не дотянуть. Все остальные немецкие самолеты тоже сбросили свои торпеды не слишком удачно, так что попаданий больше не было. Зато зенитчикам удалось повредить еще несколько немецких самолетов, а в одном из них пулеметным огнем был убит стрелок-радист. Надо прямо сказать, что смерть одного из лидеров немецкой авиагруппы — лейтенанта Хеннемана — повлияла на пилотов его подразделения удручающе. Но доблесть Хеннемана ни у кого сомнений не вызвала, и посмертно он был награжден Рыцарским крестом. Его геройская атака была подробно описана в бортовых журналах чуть ли не всех кораблей конвоя.

В 8.25 вечера атака завершилась. Очевидец, наблюдавший за боем с борта эсминца «Уилтон», подрагивавшей от возбуждения рукой записал: «Два самолета сбиты, три „купца“ торпедированы»29. Помимо «Уильяма Хупера» и «Наварино», получил торпеду единственный советский танкер «Азербайджан», шедший в середине конвоя. Капитан Мун, стоявший на мостике эсминца «Вэйнрайт», хорошо видел, как торпеда поразила танкер: над морем на двести футов поднялась сплошная стена пламени. Потом пламя словно по волшебству исчезло и на его месте заклубились пар и дым. Из-за оглушительного грохота артиллерийских орудий и зенитных автоматов звука взрыва Мун не расслышал30.

В 8.31 вечера над конвоем установилась тишина, нарушаемая только отдаленным рокотом восьмидюймовых орудий крейсера «Лондон», который на пределе дальности стрелял своим главным калибром по улетавшим немецким самолетам. Лейтенант Каумер и еще три человека из экипажа сбитого торпедоносца, спасавшиеся на надувном плотике, были подобраны эсминцем «Ледбери». Обгоревшие обломки Хе-111 храброго лейтенанта Хеннемана все еще колыхались на поверхности воды. Из его экипажа не выжил ни один человек. Поврежденные «Уильям Хупер», «Азербайджан» и «Наварино» стали вываливаться из походного ордера конвоя; три спасательных судна и два тральщика бороздили море между кораблями конвоя, подбирая попрыгавших в воду моряков. В этот день конвой PQ-17 пережил самое серьезное испытание за все время своего похода, но обрушившиеся на него бедствия не только не напугали и не сломили людей, но, как кажется, еще больше их сплотили.

Сигнальщик «Кеппела» подошел к стоявшему на мостике коммандеру Бруми и вручил ему розовый бланк с расшифрованным посланием флагмана. В 8.40 контр-адмирал Гамильтон передал на «Кеппел» следующее сообщение: «Поскольку существует вероятность появления надводных кораблей противника, немедленно дайте знать, когда конвой будет находиться на 45°»31. В самом ли деле шли к конвою немецкие корабли? И как далеко они находились? Похоже, Гамильтон не имел об этом никакого представления. Тем не менее, Бруми сразу же передал на «Лондон», что он уже изменил курс в соответствии с приказом флагмана.

На американских военных кораблях моряки закусывали бутербродами с ливерной колбасой и пирогами, запивая еду кофе, который разносили стюарды. На британских кораблях эскорта матросы и офицеры пили чай32. Флаг «Q» все еще развевался на мачтах, а орудия находились в боевом положении. Между кораблями конвоя и эскортом велись оживленные переговоры по радиотелефонам. В частности, Бруми осведомился, как у коммодора дела. «Все прекрасно, я бы даже сказал — чудесно», — ответил Даудинг33. Бруми был горд доверенным ему конвоем. «После несусветного бедлама и хаоса в течение нескольких минут словно по волшебству в наших рядах снова установился порядок», — писал он. Стоя на мостике, он сканировал конвой взглядом, пытаясь определить моральное состояние людей. «Моряки стояли на своих местах в полной боевой готовности, а корабли выглядели еще горделивей, чем прежде»34. На палубах валялись россыпи стреляных гильз. Многие транспорты вели огонь до тех пор, пока самолеты не скрылись за горизонтом; у некоторых артиллеристов от интенсивного огня даже заклинило пулеметы, другие же успели полностью опустошить ящики с амуницией. Бруми спустился к себе в каюту, открыл судовой журнал и с чувством удовлетворения записал: «Если бы мне хватило снарядов к зенитным автоматам, я мог бы повести этот конвой хоть на край света». Что ж, надо отдать ему должное — 19 кораблей его эскорта очень неплохо справлялись со своими обязанностями и исполняли свою миссию по охране конвоя вполне компетентно. К примеру, подводные лодки — а один только эсминец «Ледбери» за время похода видел их как минимум семь штук — так до сих пор и не сумели нанести кораблям конвоя повреждения. Хотя враг отступил, на горизонте по-прежнему маячили разведывательные самолеты немцев «Блом & Фосс», следовавшие за конвоем, как привязанные. В 8.55 вечера эсминец «Вэйнрайт» двинулся наконец к танкеру «Алдерсдейл» на дозаправку[30].

Интересно, что во время налета немцы не уделили крейсерской эскадре адмирала Гамильтона ни малейшего внимания, хотя его корабли шли всего в нескольких милях впереди конвоя. «Еще один пример немецкой ограниченности, близорукости и неумения мыслить стратегическими категориями», — записал позже в своем дневнике Гамильтон35.

Боевой дух на кораблях конвоя был высок как никогда. Тому есть немало примеров. К примеру, плетшаяся в хвосте каравана английская субмарина П-614 (лейтенант Бек-ли), когда началась воздушная атака на конвой, радировала коммандеру Бруми: «Прошу вашего разрешения присоединиться к мамочке», разумея головной корабль Бруми эсминец «Кеппел». Примерно в это же время командир противолодочного тральщика «Айршир» лейтенант Градвелл запросил своего соседа из эскорта: «Ну и как тебе нравится наша служба? По мне, ничего лучше не придумаешь»[31]36. Артиллеристы американского транспорта «Хусиер», по которому немцы выпустили торпеду, успели расстрелять ее до того, как она соприкоснулась с корпусом корабля. После этого один из офицеров спустился в трюм и крикнул главному инженеру, что зенитчики только что спасли ему жизнь, так как торпеда шла прямо на машинное отделение. «Продолжайте стрелять, и не отвлекайтесь по пустякам», — крикнул в ответ главный инженер, не отрывая взгляда от работающих двигателей37. Сосед несчастливого «Уильяма Хупера» панамский транспорт «Трубадур» тоже с ожесточением стрелял по шедшей в его сторону торпеде, причем использовал для ведения огня не только находившиеся в его распоряжении пулеметы «Льюис» 30-го калибра, но и 37-миллиметровые пушки стоявших на палубе танков. Всего с «Трубадура» было выпущено по торпеде 75 снарядов, после чего она неожиданно остановилась, задрала нос и ушла на дно хвостовым оперением вперед38.

Хотя немцы улетели, одно орудие все еще стреляло — это была зенитка, установленная на носу полуразрушенного танкера «Азербайджан», который, на удивление, продолжал держаться на воде, но все больше и больше отставал от конвоя вместе с торпедированными «Наварино» и «Уильямом Хупером». Море вокруг них было покрыто надувными плотиками, спасательными жилетами, разбитыми шлюпками и кишело от сбитых в воду взрывной волной или попрыгавших за борт моряков. Завывая сиренами, к ним на помощь шли спасательные корабли «Замалек», «Заафаран» и «Ратхлин», готовя к спуску катера и моторные лодки.

Офицеры с «Заафарана» видели, как горел «Азербайджан», но продолжали идти к нему по покрытой толстым слоем нефти воде, которая в любой момент могла воспламениться. Но пожар на танкере постепенно стал затихать, и из дыма выступили обводы его носовой части. По счастью, танкер вез льняное масло; будь у него в танках авиационный бензин, после взрыва торпеды он бы распался на атомы. Стоявшая на носу корабля пушка, которую обслуживала артиллерийская команда, состоявшая из одних только женщин, продолжала вести огонь в направлении давно уже улетевших торпедоносцев[32]. За кормой транспорта бултыхались в ледяной воде семь человек из команды танкера. Когда катер с «Заафарана» подошел к ним, чтобы поднять их на борт, с «Азербайджана» спрыгнул в воду еще один человек и поплыл к катеру. Спасатели взяли на борт и его. Очевидно, это был офицер ОГПУ, так как он потребовал от находившегося на катере британского офицера отвезти всех русских моряков на танкер. Однако британский офицер Джемс Брюс отказался исполнить его требование и доставил всех спасенных на «Заафаран».

В это время катер со спасательного судна «Замалек» подходил к поврежденному русскому танкеру с другого борта. Перекрывая грохот продолжавшей стрелять 12-фунтовой пушки «Азербайджана», второй офицер «Замалека» С.Т.Р. Леннард громким голосом осведомился, собирается ли советский капитан со своими людьми оставить судно. Русский офицер пришел в чрезвычайное возбуждение и, размахивая руками, крикнул: «Нам не нужна ваша помощь. Уходите!» Катер с «Замалека» отошел от судна. Оглянувшись еще раз на танкер, Леннард, к большому своему удивлению, заметил, что русский капитан, схватив автомат, открыл огонь по катеру с «Заафарана», на котором находились восемь человек из его команды[33]. Пожав плечами, Леннард направил свой катер к горящему, потерявшему ход «Наварино». Проигнорировав плававших вокруг судна на шлюпке и в спасательных плотиках моряков, так как непосредственная опасность им не угрожала, офицер направил свой катер к одинокому матросу, который держался на воде только благодаря воздушному пузырю, образовавшемуся под его непромокаемой курткой. Когда спасатели втащили его на катер, глаза у него были широко открыты, а весь он словно одеревенел и не подавал никаких признаков жизни. Леннард уже было столкнул его в воду, как вдруг один из спасателей — корабельный плотник с «Замалека» — воскликнул, что слышал, как он стонал. Моряка снова подняли на борт. Как выяснилось, он и вправду еще дышал.

Когда катер возвращался к спасательному судну, люди сняли с моряка мокрую одежду и завернули его в сухие одеяла. Потом, когда катер подошел к борту «Замалека», спасенного отнесли в корабельный госпиталь, где хирург, лейтенант медицинской службы МакКаллум, снял с него одеяла. «Парень промерз на три дюйма вглубь, но был жив», — вспоминал позже врач. Пока санитар делал спасенному искусственное дыхание, МакКаллум накрыл спасенного моряка одеялом с электрическим обогревом. Постепенно матрос стал приходить в себя. Когда он снова стал дышать ровно и размеренно, МакКаллум велел перенести его на операционный стол, тщательно его осмотрел и пришел к выводу, что парень скоро придет в норму. Так оно и вышло: не прошло и часа, как моряк снова обрел способность говорить и двигаться. Одно плохо — моряк напрочь лишился памяти и ответить на вопрос, кто он и откуда родом, так и не смог.

Через несколько часов спасенный исчез. После долгих поисков его обнаружили в машинном отделении. Он, завернувшись в одеяло, спал на решетчатом перекрытии прямо над одним из паровых котлов. «С этого места он так и не сдвинулся, — писал впоследствии доктор МакКаллум, — и продолжал там находиться даже во время воздушных нападений немцев на корабль. Уж очень ему хотелось быть поближе к теплу»39.

Итак, три транспорта были торпедированы во время первой крупномасштабной воздушной немецкой атаки на конвой. К всеобщему удивлению, русский танкер «Азербайджан» просигналил: «Номер 52-й хочет занять свое место в строю» — и последовал за караваном28. Механикам танкера удалось отремонтировать поврежденные машины и запустить их. Не прошло и часа, как русский танкер возобновил движение в составе походного ордера конвоя. Однако американский транспорт «Уильям Хупер» и британский «Наварино» ход восстановить не смогли и, хотя и продолжали оставаться на плаву, были, тем не менее, своими командами покинуты. Коммандер Бруми приказал двум минным тральщикам «Бритомарту» и «Халкиону» потопить поврежденные транспорты артиллерийским огнем. Первый выпустил по кораблям двадцать фугасных снарядов из своей 4-дюймовой пушки. Когда, в соответствии с его рапортом, «транспорты запылали и начали погружаться в воду», он получил с тральщика «Халкион» сигнал присоединиться к эскорту. Однако в рапорте коммодора конвоя Даудинга было сказано, что, когда он в последний раз бросил взгляд на корабли, они все еще оставались на плаву40.

К тому времени конвой ушел на десять миль вперед. В тылу каравана осталось только несколько небольших судов, подбиравших людей со шлюпок и плотиков. Эти суда представляли собой отличную мишень для следовавших за конвоем немецких подводных лодок и подвергались большой опасности, поэтому им удалось подобрать далеко не всех.

Один из десяти моряков с «Наварино», спасавшихся на надувном плотике, писал потом, что корабли проходили мимо, но ни один из них не сделал даже попытки подобрать их с воды. «Корабли скрылись на горизонте, и мы остались в одиночестве на плоту посреди необозримых просторов Арктического океана. Мы решили, что нас сочли погибшими или просто о нас забыли. Потом мы увидели судно, которое оказалось минным тральщиком, на всех парах догонявшим конвой. Мы знали, что боевой корабль не станет останавливаться для того, чтобы нас подобрать, но на всякий случай поднялись на плотике в полный рост и в шутку подняли вверх руки с вытянутым большим пальцем, как если бы пытались поймать такси. Команда тральщика выстроилась на палубе. Военные моряки видели нас и даже что-то кричали, желая нас подбодрить, но, как и следовало ожидать, не остановились. С нашей стороны этот жест был чистейшей бравадой, но все-таки втайне мы надеялись, что они нас подберут»41.

Коммандер Бруми занимался восстановлением порядка в конвое, когда получил шифрограмму от Гамильтона о возможности появления надводных судов противника. Получив сообщение от флагмана, Бруми связался со своими двумя подводными лодками, потребовав от них держаться поближе к конвою, и готовиться к отражению вероятной атаки со стороны немецких кораблей. Кроме того, он предложил эсминцам эскорта сомкнуться — на случай неожиданной атаки противника. Дальнейших известий от Гамильтона не последовало, но Бруми казалось, что он знает больше, чем говорит. Но что же делать? Вдруг кружащий над конвоем немецкий разведывательный самолет в эту самую минуту наводит на караван корабли противника? В 9.15 вечера Бруми радировал на транспорт «Эмпайр Тайд», на котором находилась катапульта с готовым к вылету «харрикейном». «Вы можете сбить этот проклятый разведчик?» — осведомился он. В скором времени Бруми услышал отдаленный рокот прогреваемого мотора «харрикейна».

«Замалек» капитана Мура довольно долго находился в тылу конвоя, чтобы подобрать как можно больше спасавшихся на надувных плотиках и шлюпках людей. Подобрав всех, кто находился в его зоне видимости, капитан Мур направился в рулевую рубку и перевел ручку машинного телеграфа на «самый полный вперед». Каждая минута промедления увеличивала опасность торпедной атаки из-под воды. Неожиданно люди с его корабля заметили в миле от них резиновый плотик с десятью моряками с «Наварино». Несмотря на опасность, угрожавшую его судну, Мур направился к плотику, и в 9.20 вечера десятеро моряков были подняты на борт «Замалека». Примерно в это же время в Лондоне было принято решение, сказавшееся самым фатальным образом на судьбе каравана PQ-17.

4

Когда поврежденные зенитками торпедоносцы Хе-111 возвращались после налета на свои базы в Норвегии, а спасательные суда догоняли конвой, продолжавший идти вперед, выстроившись в восемь колонн, в Германский морской штаб в Берлине пришла радиограмма с приемо-передающей станции в Киркенесе. Немецкие радиоразведчики перехватили несколько британских «оперативных сообщений», передававшихся между семью и десятью часами вечера из Скапа-Флоу и Клиторпа. Они были адресованы командующему британским флотом метрополии адмиралу Товею, а также командирам других соединений тяжелых кораблей союзников10.

Содержание первой радиограммы, переданной сразу после 7 вечера, мы уже знаем. Адмиралтейство сообщало Гамильтону и Товею о том, что «дальнейшая информация» относительно положения надводных кораблей противника может быть получена в самое ближайшее время. До получения новых инструкций крейсерам Гамильтона предлагалось следовать вместе с конвоем. После этого Гамильтон решил послать гидросамолет «Валрус» с крейсера «Норфолк» на двухчасовую разведку ледяных полей. Однако, когда самолет готовился к вылету, из Уайтхолла была получена новая радиограмма с пометкой «срочно». Эту шифрограмму немцы тоже перехватили. Командир крейсера «Норфолк» Беллерс попросил у Гамильтона отсрочить вылет гидросамолета до тех пор, пока радиограмма не будет расшифрована. Гамильтон отказался, и катапульта крейсера вытолкнула самолет в воздух42. Буквально через минуту радиограмма была расшифрована и доставлена на мостики всех крейсеров эскадры адмирала Гамильтона, а также на флагманский корабль адмирала Товея, находившийся за сотни миль от конвоя.

Отправленная в 9.11 вечера, радиограмма гласила:

«Секретно. Чрезвычайно срочно.

Крейсерам предлагается отойти на запад на большой скорости…»

Радиостанция гидросамолета «Валрус» работала только на передачу, поэтому отдать ему приказ на возвращение не было никакой возможности. Не помогли и световые сигналы. С самолета их просто-напросто не заметили. Моряки высыпали на палубу, провожая взглядами устремившийся к северу маленький самолет. Его пилотам было невдомек, что, когда они вернутся к эскадре, крейсеров в этом квадрате уже не будет.

Через несколько минут пришла еще одна радиограмма из Адмиралтейства; ее содержание, словно бомба, поразило всех, кто стоял на капитанском мостике крейсера «Лондон». Она была отправлена в 9.23 и предназначалась в первую очередь командиру эскорта конвоя PQ-17.

«Секретно. Чрезвычайно срочно.

Из-за угрозы нападения со стороны надводных сил противника кораблям конвоя предлагается рассредоточиться и следовать в русские порты самостоятельно».

Через несколько минут пришла еще одна радиограмма, подтверждавшая предыдущую и еще более категоричная.

«Секретно. Чрезвычайно срочно.

Приложение к радиограмме от 21.23 вечера 4 июля. По получении этой радиограммы конвою немедленно рассеяться».

Для адмиралов Гамильтона и Товея это могло означать только одно: германский флот находится в непосредственной близости от конвоя и готовится его атаковать.

На самом деле ничего подобного не происходило. Тяжелые немецкие корабли все-еще стояли на якоре в Альтен-фьорде, а их командиры в возможность скорого выхода в море не очень-то верили. В то время как в британском Адмиралтействе царило чрезвычайное возбуждение, в Германском морском штабе в Берлине, напротив, превалировало чувство странной успокоенности и фатальной покорности судьбе. В пять часов вечера 4 июля адмирал Карлс дал своему руководству понять, что если через двадцать четыре часа приказ на выход в море не будет получен, то время для реализации плана «Рыцарский удар» будет окончательно упущено. В таком случае он, Карлс, вернет все тяжелые корабли, за исключением «Шеера» и двух эсминцев, в Нарвик и Тронхейм. В 8.30 вечера, когда массированная воздушная атака на караван подходила к концу, из Берлина позвонил гросс-адмирал Рёдер и согласился с принятым Карлсом решением. К концу дня 4 июля в Морском штабе все еще раздумывали о том, существует ли вторая авианосная группа или нет. С одной стороны, немцы вполне резонно полагали, что «два морских торпедоносца», которых немецкие разведчики заметили вблизи конвоя, скорее всего, обыкновенные гидропланы, запущенные с катапульт крейсеров Гамильтона. С другой стороны, они никак не могли найти удобоваримого объяснения для слишком демонстративных действий, к которым прибегали крейсера Гамильтона. По мнению немцев, они вряд ли бы на такое отважились, не чувствуя за собой сильной поддержки. В этой связи всем субмаринам, которые не были заняты преследованием конвоя, предлагалось уделить самое пристальное внимание эскадре Гамильтона. «Мы очень надеемся, что ночь и следующее утро внесут наконец в это вопрос ясность», — заключил Германский морской штаб43. До этого времени у крупных надводных кораблей никаких перспектив относительно выхода в море не было.

Приказ о рассредоточении каравана был, пожалуй, самым драматическим за всех, когда-либо отданных морским оперативным штабом в Лондоне. В начале вечера 4 июля Адмиралтейство получило сведения о том, что «Тирпиц» присоединился к «Шееру» в Альтен-фьорде. На основании этой информации адмиралы пришли к заключению, что, принимая во внимание меньшую скорость «Шеера», немцы атакуют конвой не ранее 2 часов утра 5 июля. Рассуждать о том, каким путем эта информация достигла Адмиралтейства, сейчас было бы бессмысленно. Немцы наверняка бы решили, что это — дело рук английских агентов, окопавшихся в Норвегии. Ничего удивительного: в районе Альтен-фьорда и впрямь работала разветвленная британская разведывательная сеть, и немцы об этом догадывались[34].

В 8.30 вечера Первый морской лорд в сопровождении своих офицеров спустился в «Цитадель» — бетонный подземный бункер, расположенный неподалеку от здания Адмиралтейства в Уайтхолле. В бункере находился Оперативный разведывательный центр флота. Первым делом Паунд нанес визит капитану Дж. В. Клейтону — заместителю директора центра. Через минуту или две все они, включая капитана Клейтона, вошли в офис интендант-коммандера Н.Е. Деннинга — старшего офицера разведки, в чьем ведении находился надводный немецкий флот. В этой комнате сотрудники отслеживали передвижения всех тяжелых кораблей противника.

Адмирал Паунд спросил у Деннинга, отплыл ли уже «Тирпиц» из Альтен-фьорда. Деннинг ответил, что если бы отплыл, то он обязательно был бы в курсе. Паунд продолжал задавать вопросы: «Можете ли вы, в таком случае, утверждать, что „Тирпиц“ все еще находится в Альтен-фьорде?» На это офицер разведки ответил, что его источники передают в основном информацию относительно выхода того или иного корабля из Альтен-фьорда, а сверх того мало что могут сообщить. Отвечая на следующий вопрос Паунда, он сказал, что не имеет никаких свидетельств относительно подготовки линкора к выходу в море. Деннинг был искренне убежден в том, что немецкие корабли все еще стоят на якоре, и впоследствии очень сожалел, что ему не удалось убедить в этом Паунда. Впрочем, когда Первый морской лорд выходил из кабинета, у многих сложилось мнение, что он разделяет точку зрения Деннинга44. Но, как показало время, это мнение было ошибочным.

Паунд прошел по коридору и открыл дверь в Центр слежения за подводными лодками. Это был аналог офиса Деннинга — с той только разницей, что его сотрудники отслеживали перемещения не надводных, а подводных кораблей противника. Соответственно, здесь собирали и анализировали все сведения, имевшие хотя бы косвенное отношение к немецким субмаринам. Офис представлял собой просторный зал со стоявшим в центре большим квадратным столом. На стенах здесь были развешаны всевозможные карты, схемы и лоции. В этом зале всем заправлял коммандер Роджер Уинн, который, равно как и Деннинг, считался одним из самых перспективных офицеров военно-морской разведки. Он так хорошо знал все особенности стратегии германского подводного флота, что можно было подумать, будто он проходил курсы усовершенствования в Берлине. Именно из-за его эффективных действий командиры немецких подлодок со временем пришли к выводу, что тот подводник, который реже выходит в эфир, и живет дольше.

Мы уже знаем о трудностях, с которыми сталкивалась британская разведка, пытаясь запеленговать немецкие субмарины; при всем том в офисе Уинна картина дислокации германских подводных лодок была довольно полной и наводила на тревожные размышления по поводу опасной ситуации, складывавшейся вокруг кораблей крейсерской эскадры адмирала Гамильтона в Баренцевом море. Позже коммандер Уинн писал, что лично привлек внимание Паунда к этому обстоятельству, назвав сложившееся положение «очень серьезным»45.

Первым результатом этой «экскурсии» в «Цитадель» было то, что, когда Паунд и его офицеры вернулись в свой офис, Первый морской лорд решил для начала отозвать крейсера эскадры Гамильтона. Тем более, что эта эскадра, по его мнению, не могла выстоять в бою против «Тирпица» и других тяжелых кораблей немецкого надводного флота. Сэр Паунд, несмотря на все заверения Деннинга в обратном, не сомневался, что линкор «Тирпиц» уже вышел в море. Он не видел никаких препятствий, которые могли бы помешать немцам это сделать. В 9.11 вечера был отослан первый фатальный приказ: крейсерам Гамильтона предлагалось на «большой скорости» отойти в западном направлении. По необъяснимой до сих пор причине шифрограмма была помечена грифом «чрезвычайно срочно», хотя особой срочности в таком шаге не было: у крейсеров было достаточно топлива, чтобы двигаться на восток еще как минимум сутки. Что же касается требования Паунда относительно отхода «на большой скорости», то оно, без сомнения, было навеяно посещением Центра слежения за подводными лодками, где Уинн сообщил ему о переориентации части подводных лодок с кораблей конвоя на крейсера эскадры Гамильтона. По мнению Уинна, некоторые субмарины уже расположились на пути отхода крейсерских сил.

С отходом крейсерской эскадры Гамильтона старший офицер эскорта коммандер Дж. Е. Бруми автоматически становился старшим офицером конвоя и вообще старшим морским начальником в этом квадрате. Адмиралу Паунду не хотелось возлагать всю полноту ответственности за конвой на офицера столь невысокого ранга, как коммандер Бруми46. В любом случае только Адмиралтейство обладало всей полнотой информации или считало, что обладает, а в этой связи принимать судьбоносные решения предстояло ему. Первый морской лорд обратился ко всем сидевшим за круглым столом офицерам, попросив их высказать свое мнение по поводу того, каким образом должен действовать конвой, чтобы избежать тотального уничтожения в случае ночной атаки тяжелых немецких кораблей. Первый лорд стоял за рассредоточение конвоя. Остальные присутствовавшие в кабинете офицеры высказались против этого — за исключением адмирала Мура, заместителя начальника морского штаба47. Помимо Паунда, он был единственным моряком высокого ранга, который высказался в пользу роспуска конвоя. Более того, он настаивал на том, чтобы это было сделано немедленно. Тыча указкой в карту Северной Норвегии, он утверждал, что немецкие надводные корабли окажутся в непосредственной близости от конвоя не более чем через пять часов. При таких обстоятельствах конвой не может и не должен дожидаться того момента, когда немецкие корабли покажутся на горизонте, как это произошло во время печально известного инцидента с «Джервис Бей» в 1940 году. Так как конвой находился на границе с ледяными полями, его рассредоточение и отход могли осуществляться только в южном направлении — то есть прямо на орудия подходивших немецких кораблей. Так что если роспуск конвоя неизбежен, резюмировал Мур, то его рассредоточение должно начаться немедленно48.

Если верить начальнику оперативной части49, одному из самых молодых офицеров, присутствовавших на этом историческом совещании, сцена принятия окончательного решения выглядела несколько мелодраматично. Как всегда бывает в подобных случаях, этому предшествовало долгое, глубокое раздумье. При этом пальцы Первого морского лорда с такой силой впивались в подлокотники кресла, что костяшки пальцев у него побелели; на лице же у него проступила болезненная гримаса. Через некоторое время, впрочем, его черты разгладились и обрели удивительно спокойное, даже умиротворенное выражение — до такой степени, что начальнику оперативной части вдруг показалось, что адмирал уснул. «Вы только посмотрите, — зашептал молодой офицер своему соседу, — папаша-то наш задремал!» На самом деле ничего подобного не было. Ровно через тридцать секунд адмирал Паунд приподнял тяжелые веки, пододвинул себе специальный блокнот, куда заносились сообщения, предназначавшиеся для зашифровки и немедленной отправки, и произнес: «Конвой должен рассредоточиться». После этого он сделал красноречивый жест рукой, как бы подтверждая, что решение его окончательное и изменено быть не может и что он берет всю ответственность на себя. Как бы ни относились находившиеся в комнате офицеры к принятому Паундом решению, они не могли отрицать, что это потребовало от него немалого мужества, тем более что почти все собравшиеся мнения адмирала не разделяли. Капитан Клейтон, ошеломленный услышанным, поднялся с места, выскользнул из офиса адмирала и торопливым шагом направился в «Цитадель».

После этого адмирал Паунд собственной рукой составил приказ о рассредоточении конвоя. Показав его адмиралу Муру, он отправил его в шифровальный отдел для немедленной зашифровки и пересылки коммандеру Бруми, адмиралу Товею и контр-адмиралу Гамильтону. Как только радиограмму отправили, адмирал Мур обратил внимание Первого лорда на ошибку в тексте приказа. По его мнению, приказ «рассредоточиться» можно было истолковать как требование разделиться на более мелкие группы, которые, тем не менее, все равно представляли бы лакомую добычу для надводных кораблей врага. Мур утверждал, что слово «рассеяться» в данном случае более уместно. По некотором размышлении Паунд с ним согласился: «Я именно это и имел в виду».

Итак, смертный приговор PQ-17 был подписан. Исправленная радиограмма была отправлена в 9.36 вечера. Первое и второе послания адмирала Паунда, пришедшие на корабли крейсерской эскадры с промежутком в несколько минут, произвели там эффект разорвавшейся бомбы.

Капитан Клейтон, спустившись в подвал «Цитадели» и войдя в Оперативный разведывательный центр флота, поведал интендант-коммандеру Деннингу о принятом адмиралом Паундом решении. Деннинг сказал Клейтону, что немцы — по неизвестной пока для него причине — все еще стоят на якоре. Кроме того, он сказал, что не имеет никаких данных относительно того, что немцы собираются атаковать конвой силами надводного флота. Деннинг настаивал на том, чтобы Клейтон вернулся в офис Паунда, и попытался убедить адмирала отказаться от принятого им решения. Клейтон поспешил наверх и сообщил Первому лорду, что, по мнению морской разведки, корабли противника все еще отстаиваются в Альтен-фьорде. На это Паунд ответил: «Мы уже приняли решение о роспуске конвоя; пусть все так и остается». Существует вероятность, что Паунд, отослав приказ о рассредоточении конвоя, сообщил об этом мистеру Черчиллю и заручился его одобрением. Потому-то Первый лорд и отреагировал подобным образом на слова Клейтона[35].

Клейтон вернулся в «Цитадель» и передал ответ Паунда коммандеру Деннингу44.

5

В 8.43 вечера коммандер Бруми получил от Гамильтона первое предупреждение относительно возможного нахождения немецких кораблей в непосредственной близости от конвоя. Бруми, соответственно, принял это к сведению и стал готовиться к отражению возможного наступления немцев. В 9.47, за двадцать три минуты до того, как роковые радиограммы от Адмиралтейства достигли конвоя, коммандер Бруми получил зловещий рапорт с корабля ПВО «Позарика», который обшаривал своим радаром просторы моря в тылу конвоя. «Подозрительная группа целей на 230 градусах; расстояние около 29 миль»50. По мнению Бруми, это могли быть немецкие корабли, двигавшиеся к конвою со стороны Норвегии.

Получив приказ о рассредоточении конвоя, изложенный в чрезвычайно решительных терминах, Бруми, не дожидаясь дополнительных разъяснений, начал принимать меры. В 10.15 вечера он просигналил на корвет «Дианелла»: «Предайте на субмарины П-614 и П-615, чтобы действовали самостоятельно и атаковали противника при первой возможности»50. Когда корвет переадресовал этот сигнал на субмарины, лейтенант Ньюстед, командир П-615 спросил: «А кого атаковать-то? Где, черт возьми, враг?» — «Бог знает»51, — просигналили в ответ. Лейтенант Бекли, командир П-614, радировал, что «намеревается оставаться на поверхности». На это коммандер Бруми холодно заметил: «Я тоже»52. После этого обмена любезностями с эскортом британские субмарины стали патрулировать квадрат в тылу конвоя, каждую минуту ожидая появления немецких кораблей[36].

Коммодор конвоя, находившийся на транспорте «Ривер Афтон», отказывался верить в то, что пришла команда о роспуске его великолепного каравана — тем более, что противника нигде не было видно. Когда Бруми отослал приказ Адмиралтейства Даудингу, последний решил, что произошла какая-то ошибка, и поначалу даже не стал передавать этот приказ на корабли конвоя, которые, отразив воздушное нападение неприятеля, продолжали двигаться стройными колоннами на восток. По этой причине Бруми пришлось подойти на своем эсминце «Кеппел» к кораблю Даудинга чуть ли не вплотную и повторить приказ о рассредоточении через мегафон. Только после этого, в 10.15 вечера, пораженный известием коммодор велел поднять на мачте красный сигнальный флаг с белым крестом. Это был так называемый сигнальный флаг номер восемь. Находившиеся на мостиках вахтенные офицеры судов конвоя начали лихорадочно листать сигнальные книги. В соответствии с принятой на конвое системой кодов появление этого флага на мачте «Ривер Афтон» следовало толковать так: «Кораблям конвоя рассеяться и добираться до места назначения самостоятельно и на максимальной скорости». По идее, после получения этого сигнала, корабли конвоя должны были разойтись в разные стороны и двигаться дальше на свой страх и риск по собственному маршруту, заранее установленному для каждого корабля в отдельности. Однако корабли продолжали идти все вместе. Казалось, никто не решался первым выйти из строя. Правду сказать, капитанов этих кораблей можно было понять, поскольку судьба их ожидала незавидная. Большинство из судов конвоя были снабжены только магнитными компасами, который для плавания в этих широтах не годились. Что же касается вооружения, то оно состояло по преимуществу из нескольких устаревших мелкокалиберных пулеметов. Над каждым кораблем конвоя нависла почти неминуемая угроза уничтожения. Наконец, после того как корабль коммодора поднял на мачте сигнал к немедленному исполнению приказа, транспорты стали неохотно расползаться в разные стороны. Один из мастеров записал в своем дневнике, что суда конвоя более всего напоминали в эту минуту «побитых собак с поджатыми между задними ногами хвостами»28. Один только «Ривер Афтон» сразу развил полный ход и обогнал другие пароходы, так как коммодор Даудинг считал, что за ними и впрямь гонится немецкий надводный флот. Он даже пообещал старшему инженеру корабля две сигары, если тому удастся выжать из двигателей всю возможную мощность и увеличить ход еще на пару узлов53. Бедняга «Ривер Афтон»! Через двадцать четыре часа он встретил-таки свой конец, и обстоятельства его гибели были куда ужаснее, нежели у других неудачливых судов конвоя.

Капитану Бруми предстояло принять одно из труднейших в своей жизни решений54. Уайтхолл приказал конвою рассеяться, но что должны делать в такой ситуации корабли эскорта? Адмиралтейство и словом об этом не обмолвилось; Гамильтон тоже никаких распоряжений на этот случай не сделал55. Первым побуждением Бруми было поднять на мачте сигнал, обращенный к эсминцам: «Присоединяйтесь ко мне!» В 10.18 он радировал Гамильтону, предложив ему принять корабли эскорта под свою опеку.

Гамильтон одобрил это предложение, но «только в отношении эсминцев»[37]55. Гамильтон не колебался, ибо где же еще находиться скоростным эсминцам, если не с эскадрой, которая может встретить на своем пути сильного противника? Для охраны рассредоточенных кораблей конвоя от подводных лодок оставалось еще не менее дюжины судов других типов9. Но адмирал не знал, как распорядится ими коммандер Бруми. Между тем Бруми, не имея никаких инструкций, в 10.20 поднял на мачте своего эсминца сигнал:

«Всем кораблям эскорта от „Кеппела“.

Конвой распущен, и его суда будут добираться до русских портов самостоятельно. Корабли эскорта, за исключением эсминцев, также будут двигаться самостоятельно в сторону Архангельска. Эсминцы же должны следовать за „Кеппелом“»50.

Таким образом, суда конвоя, рассредоточившись, лишились и всякого охранения. В 10.30 Бруми двинулся вдогонку за крейсерами, забрав с собой все эскортные эсминцы. Палубы торговых кораблей были заполнены обескураженными моряками, которые с тоской наблюдали за их отходом4.

Когда крейсера Гамильтона получили приказ о повороте, самолет с крейсера «Тускалуза» все еще находился в воздухе, а эсминец «Вэйнрайт» проходил дозаправку с танкера конвоя. Гидросамолет «Валрус» с крейсера «Норфолк» также исчез за горизонтом и не мог быть отозван. Капитан «Норфолка» предложил Гамильтону пройти пятьдесят миль на восток, где должна была состояться запланированная встреча гидросамолета с крейсерами, но Гамильтон, скованный по рукам и ногам приказами из Уайтхолла, выразив соответствующее случаю «сожаление», сказал ему, что это невозможно. Крейсерская эскадра все-таки прошла немного на восток, чтобы подхватить с воды гидросамолет с «Тускалузы», после чего Гамильтон велел поворачивать на юго-запад. Адмирал намеревался пройти между судами распадавшегося конвоя, и тем квадратом, где, как он считал, в любое время могли появиться тяжелые корабли противника56. Стоя на мостике крейсера «Вишита», лейтенант Фербэнкс с печальным видом созерцал разбредавшиеся в беспорядке в разные стороны корабли конвоя.

«Корабли растянулись на много миль. Некоторые еще горели от попавших в них авиабомб, другие же пытались увеличить скорость и, разводя пары, отчаянно дымили. Вырывавшиеся из их труб дымы походили на огромные черные страусовые перья, колыхавшиеся на горизонте».

Когда крейсера приблизились к конвою, моряки увидели шедшие им навстречу эсминцы Бруми, с которыми был и КСШ «Вэйнрайт». «Он подходил к нам, рассекая волны своим острым форштевнем. Вода вокруг его носа кипела, и выглядел он очень воинственно и уверенно, — записал в своей тетради Фербэнкс. — Его-то жалеть не приходилось. А вот беднягу „Уильяма Хупера“, у которого всего-то было 90 снарядов к его единственной четырехдюймовой пушке, очень жаль»33. Бруми вел свои шесть эсминцев со скоростью 20 узлов, стремясь побыстрее присоединиться к крейсерам и эсминцам Гамильтона, двигавшимся к юго-западу. В 11 часов эсминцы были уже совсем близко от крейсерской эскадры. Эсминец «Уилтон» просигналил на «Ледбери»: «С какой скоростью вы идете?» — «Жмем на всех парах»57, — ответили с «Ледбери». Опасаясь столкновений при маневрировании, Гамильтон передал на эсминцы, чтобы те немного сбавили ход. В 11.18 эсминцы Бруми заняли место с правого борта от флагманского крейсера «Лондон», который несколько изменил курс и теперь одерживал на запад. Все крейсеры и эсминцы прошли мимо судов конвоя примерно в 11.30 вечера. Коммодор конвоя Даудинг пожелал Бруми счастливого пути: «Спасибо за все, До свидания и доброй вам охоты!» В ответ Бруми просигналил на корабли конвоя: «Жаль оставлять вас в таком положении, но ничего не поделаешь. Желаю удачи. Похоже, она вам понадобится»58.

Так как Адмиралтейство требовало, чтобы корабли отходили на «большой скорости», контр-адмирал Гамильтон увеличил ход до 25 узлов. В скором времени корабли уже проходили квадрат, где конвой атаковали немецкие торпедоносцы. Об этом свидетельствовали качавшиеся на волнах надувные плотики, обломки корабельных конструкций, шлюпок и прочий хлам. Так как Гамильтон считал, что встреча с врагом неизбежна, на кораблях взвыли сирены боевой тревоги; были задраены все переборки, а в башни из погребов стали подавать снаряды.

По распоряжению Гамильтона капитан Дон Мун, старший офицер группы эсминцев, шедший на «Вэйнрайте», построил эсминцы в две флотилии, которые двигались развернутым строем, чтобы иметь возможность дать по врагу торпедный залп из всех аппаратов с «минимально возможного расстояния» — то есть примерно с двух тысяч ярдов. «В случае неожиданного контакта с врагом на близкой дистанции атакуйте, не дожидаясь приказа; старайтесь использовать элемент неожиданности к своему преимуществу»59. (Мун как-то упустил из виду, что два эсминца из флотилии Бруми относились к эскортному классу «Хант», торпедных труб не имели и предназначались в основном для борьбы с подводными лодками и бомбардировщиками.) Слух о том, что их кораблю предстоит принять участие в большом сражении, мгновенно распространился среди команды «Кеппела». Матросы торопливо поели, после чего принялись готовить оружие к бою60. Гамильтон потребовал от кораблей своей эскадры соблюдения строжайшего радиомолчания. Вскоре после полуночи корабли эскадры Гамильтона вошли в полосу густого тумана и двигались в сплошной белесой мгле на протяжении последующих шести часов.

Моряки на других кораблях эскорта были поражены и обескуражены ходом событий, тем более что оставленные им флагманом инструкции назвать исчерпывающими было трудно. Танкер конвоя «Алдерсдейл», имевший на борту 8000 тонн топлива для военных кораблей, попытался связаться с Бруми, когда его эсминцы проходили мимо. Капитан Хобсон хотел знать, поворачивать ли ему назад или следовать, подобно торговым кораблям, в Архангельск61. Коммандер Бруми, однако, так и не удостоил его ответа.

Лейтенант Градвелл, командир тральщика «Айршир», не мог не вспомнить слова Гамильтона, произнесенные им на совещании офицеров эскорта неделю назад. Тогда адмирал говорил, что из-за конвоя может разгореться большое морское сражение, «возможно, даже новый Ютландский бой». Видя уходившие на запад крейсера, Градвелл пришел к единственному представлявшемуся ему возможным выводу. Он полагал, что не пройдет и нескольких часов, как на горизонте появятся тяжелые германские корабли во главе с «Тирпицем». На этот случай он велел матросам привязать к бочкам с нефтью остававшиеся еще на тральщике глубинные бомбы. План у него был такой: при появлении «Тирпица» сбросить в воду у него на пути эти заряды, а потом попытаться их подорвать. Да что глубинные бомбы! Он даже собирался таранить «Тирпиц», если бы ему удалось к нему подобраться62. Капитан корабля ПВО «Паломарес» предложил капитанам двух корветов открыть по «Тирпицу» огонь и устремиться на него в атаку, представив все так, как если бы они были крейсерами или эсминцами. Таким образом капитан надеялся отвлечь на себя внимание и, пожертвовав собой, позволить торговым кораблям скрыться и избежать уничтожения. Чтобы матросы «Паломареса» могли набраться сил перед боем, он отправил всю команду, за исключением вахтенных, отдыхать63.

6

Было ли распоряжение Первого морского лорда относительно отхода крейсеров мотивировано тем, что половина эскадры адмирала Гамильтона состояла из американских кораблей? Трудно сказать… По крайней мере, мистер Черчилль в своих послевоенных мемуарах, впервые увидевших свет в 1950 году в газете «Дейли телеграф», высказывал именно такую точку зрения. Тем не менее, в анналах флота нет никаких документов или записей, которые бы это подтверждали. Мистеру Черчиллю в описании превратностей морской войны, в частности, эпизода с PQ-17, в числе многих и многих других людей «помогал» капитан Г.Р.Г. Аллен. Так вот, капитан Аллен мне говорил, что подобное не слишком удобоваримое объяснение действиям Первого лорда мистер Черчилль привел в своих мемуарах только потому, что «пытался обелить своего старого друга в глазах общественности»64. Он также сказал, что мистер Черчилль вообще имел обыкновение преуменьшать ошибки своих приятелей или протеже и всегда находил те или иные оправдания их поступкам.

В противоположность тому, что пишут официальные историки, вовсе не факт, что мистер Черчилль знал о решающей роли адмирала Паунда в принятии рокового решения о судьбе конвоя PQ-17. Аллен сказал: «Когда в одно прекрасное утро 1949 года я сообщил ему (мистеру Черчиллю), что, согласно проведенным мной изысканиям, ответственным за рассредоточение конвоя PQ-17 является адмирал Паунд, я заметил, как на лице у него проступила глубокая печаль; похоже, он ничего об этом не знал». В мемуарах «Черчилля» рукой Аллена были записаны такие слова: «Приказы по конвою PQ-17, изданные Первым морским лордом, обладали такой высокой степенью секретности, и Адмиралтейство так ревниво эти секреты охраняло, что я узнал о них только после войны»65.

Что бы потом официальные историки ни писали о принятых тогда Адмиралтейством решениях, их последствия были катастрофическими, и это неоспоримый факт. Адмирал Гамильтон впоследствии по этому поводу говорил:

«Хотя у меня не было намерений вступать в схватку с „Тирпицем“, тогда представлялось вполне вероятным, что избежать этого не удастся. Очевидно, что Бруми оценивал ситуацию подобным же образом, и его намерение присоединиться к моей эскадре было основано именно на этом. В самом деле, рассредоточение конвоя в водах, где кишели подводные лодки противника, а над головой кружили вражеские самолеты, могло быть оправдано только в том случае, если бы ожидалась атака тяжелых вражеских кораблей. А при таких условиях эсминцам разумнее всего было находиться при эскадре, которой, вполне вероятно, предстояло вступить с этими кораблями в бой. Тем более что оказать действенную помощь рассеявшимся по поверхности моря судам конвоя они не могли»9.

Гамильтон замечал, что предлагал двенадцати противолодочным кораблям остаться при судах конвоя, вопреки намерению Бруми их распустить. «Но относительно правомерности присоединения эсминцев к моей эскадре сомнений у меня не было».

Адмирал Товей в своем рапорте Адмиралтейству указывал, что действия Гамильтона и эсминцев являлись следствием неверной оценки обстановки со стороны вышестоящих начальников. «Таковы были тон и буква приказа, что адмиралу (Гамильтону) ничего не оставалось, как увериться в неминуемом нападении „Тирпица“». Далее Товей добавлял, что при таких обстоятельствах его решение присоединить к своей эскадре эсминцы выглядит вполне логично.

«Однако, когда подтверждений относительно выхода „Тирпица“ в море не поступило, ему (Гамильтону) следовало вернуть эсминцы эскорту. Так как даже в случае рассредоточения конвоя они могли принести существенную пользу отдельным судам, отгоняя от них немецкие подводные лодки. Даже при условии появления вражеских кораблей, эсминцы могли сыграть роль сил сдерживания, особенно в условиях плохой видимости»66.

Мистер Черчилль в своих мемуарах тоже критикует действия Гамильтона и Бруми, правда, довольно мягко: «К сожалению, — пишет он, — эсминцы из эскорта тоже покинули конвой». Коммандер Бруми, которому представляется, что всю вину за отход эсминцев пытаются свалить на него, по этому поводу пишет следующее:

«После такого рода заявлений может сложиться мнение, что эсминцам было предоставлено право выбора. Дескать, хочешь, оставайся с конвоем, а хочешь — уходи с крейсерами эскадры — но это не так. Отход эсминцев, которыми я командовал, явился результатом полученного из Адмиралтейства приказа о рассредоточении конвоя. Этот приказ мог быть оправдан только близостью неприятеля, а при таких условиях мне ничего не оставалось, как присоединиться к крейсерской эскадре»[38]67.

Когда Бруми окончательно осознал, какая ужасная ошибка была допущена флотом, то впал в депрессию, в каковом состоянии и находился весь обратный путь до Лондондерри.

Но в то время Гамильтон и его офицеры свято верили, что «Тирпиц» вышел в море и движется наперерез конвою. По этой причине боеготовность на кораблях не отменяли; они мчались на запад на полном ходу, «рискуя напороться в непроницаемой туманной мгле на льды или айсберги». События нескольких последних часов сказались на людях не лучшим образом: по их мнению, в тот момент, когда немцы готовились обрушить на конвой всю мощь своих орудий, они уходили от врага на «большой скорости»3 — как им было велено в радиограмме адмирала Паунда. До получения приказа из Адмиралтейства Гамильтон считал, что «Тирпиц» не сможет атаковать конвой ранее полуночи, а если бы с ним шел более медлительный «Шеер», то не раньше 2 ночи 5 июля. «Когда же мы получили радиограммы с пометкой „Чрезвычайно срочно“, то подумали, что Адмиралтейство получило наконец ту самую „дополнительную информацию“, на которую оно намекало в радиограмме, полученной нами за два часа до этого, и что „Тирпиц“ давно уже вышел в море и находится в непосредственной близости от конвоя9. Исходя из этого соображения я и действовал»3. Другими словами, если бы не это, адмирал не торопился бы так с отводом крейсерских сил и находился бы при конвое как минимум до двух часов ночи, как ранее и намеревался. «Полагаю, — говорил он два дня спустя Товею, — наш поспешный отход самым ужасным образом сказался на моральном духе моряков»35.

Так оно и было. Офицер плохо вооруженного американского транспорта «Джон Уитерспун» в ту ночь написал в своем дневнике следующие строки: «Получили приказ о роспуске конвоя. Невероятно, что они бросили нас на произвол судьбы — ведь на некоторых кораблях нет вообще никакого вооружения. Корабли один за другим скрываются за горизонтом. Некоторые идут группами — по два, по три судна. Мы пойдем в одиночестве…»68

Посмотрим, что произошло с двенадцатью эскортными кораблями, которые Бруми оставил с конвоем. Именно эти небольшие суденышки должны были, по мнению контр-адмирала Гамильтона, защитить если не все, то хотя бы часть транспортов конвоя.

Корвет «Дианелла» (лейтенант Рэнкин) истолковал приказ коммандера Бруми буквально и прямиком двинулся в сторону Архангельска69. В 11.00 вечера корабль ПВО «Паломарес» (капитан Джей X. Дженси), который после ухода «Кеппела» стал старшим судном эскорта, передал на военные корабли следующее сообщение: «Рассеяться и следовать в Архангельск своим курсом»70. Потом, правда, Дженси сообразил, что защищать его от атак подводных лодок будет некому, и передал на противолодочный тральщик «Бритомарт», следовавший от него на расстояние семи миль к северу, только два слова: «Подойдите поближе». Сочтя это недостаточным, через 10 минут он передал на тральщик более пространные инструкции: «Займите положение с левого борта от меня и идите на расстоянии мили. Курс 077°, скорость — 11,5 узла». Вскоре после этого «Паломарес» приказал минному тральщику «Халкион» занять место справа от него. Позже командир «Бритомарта» лейтенант-коммандер Стаммвиц по этому поводу заметил: «Как-то странно было сознавать, что противолодочный тральщик используется только для того, чтобы охранять хорошо вооруженный корабль ПВО. Но как кажется, „Паломарес“ был озабочен собственной безопасностью больше, нежели безопасностью транспортов»71. Впрочем, Стаммвиц не мог не понимать, что в случае воздушного нападения немцев он сам будет находиться под надежной охраной зениток «Паломареса».

Корвет «Ла Малоуин» поначалу двинулся на восток в компании с таким же корветом «Лотус», который недавно прошел дозаправку с «Алдерсдейла». «Туман начал рассеиваться — как раз в тот момент, когда мы более всего в нем нуждались», — записал лейтенант Карадус, офицер службы «Асдик» с «Ла Малоуина». На некотором удалении от этих двух корветов шли корвет «Поппи» и маленький противолодочный тральщик «Айршир». Для того чтобы лучше представлять себе положение, капитаны судов обложились шифровальными книгами и некоторое время занимались расшифровкой непрерывно поступавших из Уайтхолла радиосообщений, в общем, для их ушей не предназначавшихся. «Благодаря этому мы узнали, что подводные лодки заняли позиции в тылу конвоя, — писал позже Карадус, — и что германский флот вышел в море»4.

К полуночи рассредоточение конвоя завершилось; как тогда казалось, все прошло довольно гладко[39].

В надежде спасти хоть какие-нибудь суда из конвоя, другой корабль ПВО — «Позарика» — запросил разрешение взять под охрану семь двигавшихся на северо-восток транспортов. Старший офицер конвоя Дженси «Позарике» в этом отказал — дескать, караван распущен и его корабли должны следовать в порты назначения на максимально возможном удалении друг от друга. По этой причине «Позарике» ничего не оставалось, как потребовать от корветов «Ла Малоуин» и «Лотус» к ней присоединиться и, осуществляя противолодочное прикрытие, двигаться от нее с левого и правого борта. Эти корабли эскорта, собравшись вместе, направились в северо-восточном направлении, стремясь достичь границы ледяных полей. Принимая во внимание невысокую скорость корветов и стремление их командиров экономить топливо, шли они небыстро. Как и в случае с кораблем ПВО «Паломарес», командиры корветов, не зная об ответе старшего офицера конвоя Дженси, выразили недоумение и даже недовольство в связи с необходимостью охранять корабль ПВО «Позарика». Первый лейтенант на «Ла Малоуине» недвусмысленно высказался против этого, так как считал, что столь мощный корабль, как «Позарика», в дополнительном эскорте не нуждается, и добавил, что экипажам крупных эскортных кораблей английских военно-морских сил определенно не хватает мужества.

Лейтенант Карадус отправился спать. До 4 утра он провалялся на койке, подложив под голову свой пробковый спасательный жилет и не снимая бушлата. «Я очень устал, но голова у меня была полна печальных мыслей, а на сердце давила тяжесть. И сон все не шел». Как и все моряки конвоя, он не спал уже более суток. Ему хотелось быть в курсе всех последних событий, но человеческая плоть, как известно, слаба… Так что под утро он все-таки уснул, очень надеясь на то, что ему не придется просыпаться под рев сирены боевой тревоги.

Его разбудили слова утренней молитвы, доносившиеся из репродуктора. Было воскресенье 5 июля. Опустив ноги на пол каюты, он прислушался. Двигатели работали на меньших оборотах, чем прежде, и вибрации почти не ощущалось. Выбравшись на палубу, он увидел, что к ним присоединилось спасательное судно «Ратхлин», подобравшее экипажи с торпедированных «Уильяма Хупера» и «Наварино». «Ратхлин» встал в строй и теперь шел с левого борта от «Позарики» на расстоянии примерно пяти миль. В 8.00 утра с кораблей увидели первые айсберги. Со стороны вид у них был крайне непривлекательный и недружелюбный — они походили на всплывшие вражеские подводные лодки. На палубе дул пронизывающий ветер, и было холодно. Над водой стлался туман. Не доходя до края ледяного поля восьмисот ярдов, корабли изменили курс и стали одерживать юго-западнее. Все утро они шли в виду ледяных полей.

Получив приказ: «Всем кораблям эскорта добираться до Архангельска самостоятельно», — лейтенант Градвелл с «Айршира» спустился к себе в каюту и некоторое время исследовал имевшиеся в его распоряжении карты этого района. По некотором размышлении он решил, что в его нынешнем положении выполнять приказы Бруми — дело малоперспективное. У немцев точно такие же карты, что и у него, и, уж конечно, они ему путь в Архангельск перекроют. Или подводные лодки пошлют, или авиацию — или то и другое вместе72. Путь в Архангельск представлялся Градвеллу исполненным всяческих опасностей. Подумав еще немного, он решил двигаться на северо-запад — в совершенно противоположном направлении, постепенно сдвигаясь в сторону острова Надежды. Казалось невероятным, что немцы смогут там его обнаружить; он надеялся укрыться от немцев у берегов этого острова. «Я также подумал, — вспоминал Градвелл несколькими днями позже, — что мог бы сопроводить туда один или два транспорта, чтобы они переждали там опасное время, а потом продолжили свой путь73. В этой связи он просигналил на „Айронклэд“, который после рассредоточения конвоя двигался севернее всех остальных транспортов, и велел ему присоединиться к „Айрширу“. Один из корветов осведомился: „Ну и куда вы держите путь?“ Градвелл мрачно ответил: „В пасть к дьяволу. Очень надеемся, что он нас выплюнет“74.

Капитан панамского транспорта „Трубадур“ Георг Салвесен тоже взял курс на остров Надежды, и через некоторое время Градвелл его увидел. Хотя панамский транспорт дымил как черт, Градвелл, затаивший про себя одну мысль (у его тральщика тоже была обычная топка), решил, что это скорее преимущество, нежели недостаток. Когда транспорт подошел поближе, лейтенант крикнул: „Эй, вы топитесь углем?“ Получив утвердительный ответ, Градвелл спросил: „И сколько его у вас?“ — „Имеем запас на шесть месяцев“. — „Отлично“, — сказал Градвелл. — Пойдете с нами!» «Трубадур» был рад заполучить эскорт и присоединился к компании.

Три корабля продолжали продвигаться на северо-запад в течение всей ночи. Градвеллу нравилась команда его тральщика; это были по преимуществу вчерашние рыбаки — просоленные насквозь морские волки, которые могли дать многим кадровым военным морякам десять очков вперед. С такими надежными парнями Градвелл был готов к любым неожиданностям. В 7 утра, когда они подошли к границе ледяных полей, Градвелл увидел еще один корабль из конвоя. Это был американский транспорт «Силвер Сворд», заблудившийся в тумане среди льдов. Приняв под охрану и этот транспорт, Градвелл неожиданно осознал, что пробиться сквозь льды к острову Надежды, у берегов которого он хотел «отстояться», ему не удастся. Однако в восемь часов вечера он обратился к командам шедших с ним кораблей, заявив, что постарается увести суда подальше во льды, чтобы немцы не смогли до них добраться.

Для молодого офицера, не имевшего никакого опыта плавания во льдах, это поистине был героический поступок. Предприятие было чрезвычайно рискованным — один неверный шаг, и корпус его маленького «Айршира» треснул бы под тяжестью льдов, как ореховая скорлупка. На всякий случай Градвелл велел убрать со дна тральщика хрупкий купол дорогостоящего «Асдика», после чего на самом малом ходу вошел во льды. По мере того как корабли продвигались к северу, льдины становились все больше, толще и массивнее. Всю ночь и весь следующий день четыре корабля углублялись во льды. Трем мастерам оставалось одно: довериться Градвеллу; впрочем, выбора у них не было. Наконец они достигли льдов такой толщины, что двигаться дальше стало невозможно. В это время корабли находились в двадцати пяти милях от открытой воды. По приказу Градвелла мастера застопорили машины и закрыли заслонки в топках, чтобы перекрыть доступ дыму. Потом Градвелл послал своего старшего офицера лейтенанта Р. Элсдена по льду к транспортам. Добежав до кораблей, лейтенант Элсден велел стрелкам сорвать пломбы со стоявших на палубах танках М-3 и зарядить их пушки — вместе со всеми имевшимися на борту транспортов орудиями и пулеметами. Теперь, если бы на них наткнулись подлодки или надводные немецкие рейдеры, их встретил бы достойный отпор.

Это был не единственный сюрприз, имевшийся в шкатулочке лейтенанта Градвелла. По его просьбе мастер «Трубадура» наведался в свою кладовую, где хранились большие запасы белой краски. Офицер военно-морской охраны транспорта впоследствии писал:

«Шкипер „Айршира“ приказал матросам положить как можно больше белой краски на правые борта кораблей, так как именно правые борта открывались взгляду со стороны Норвегии. Матросы справились с покраской часа за четыре. Особенно отличился „Трубадур“ — он был выкрашен в белое от ватерлинии до верхушек мачт. Все грузы, закрепленные на палубе, также были покрыты толстым слоем белой краски»75.

Камуфляж оказался настолько эффективным, что даже пролетавший в двадцати милях от маленького конвоя немецкий самолет не смог его обнаружить[40]. Было ясно, что, пока корабли находятся во льдах, никакая опасность им не угрожает.

7

По мере того как корабли Гамильтона удалялись от распавшегося конвоя, моральный дух экипажей все больше падал. В течение ночи с 4 на 5 июля на эскадре превалировало недоумение: хотя поспешный отход крейсеров и эсминцев продолжали еще увязывать с возможным нападением надводных кораблей противника, но, так как время шло, а враг все не появлялся, многие моряки стали задаваться вопросом, почему эскадра не возвращается к конвою. Между тем крейсера и эсминцы продолжали нестись на запад со скоростью 25 узлов в час. Когда корабли вырвались наконец из стены тумана, с крейсера «Норфолк» увидели немецкую субмарину, находившуюся в надводном положении на пути следования эскадры. Капитан Беллерс попытался ее таранить, но она, включив ревун «срочного погружения», ушла под воду прямо перед острым форштевнем его крейсера42. Эти субмарины — хотя Гамильтон пока об этом не знал — были единственной причиной, заставившей Паунда отдать приказ об отходе «на большой скорости».

На конвое начали циркулировать слухи о том, что Королевским военно-морским силам было приказано спасаться от неприятеля бегством. Они распространялись подобно лесному пожару — особенно на нижних палубах, где обитали матросы и старшины. Капитан крейсера «Лондон» позднее писал:

«Отчетливо вспоминается одна деталь. Во время операции я находился на мостике крейсера чуть ли не круглосуточно, и даже ел там. Ночью ко мне пришел мой старый стюард и, расставляя на столике тарелки, шепнул: „Очень жаль, сэр, что нам пришлось бросить этот конвой…“ Я знал, что подобные разговоры ведутся сейчас на корабле в каждом закоулке, и подумал, что необходимо срочно что-то предпринять, чтобы поднять боевой дух людей»76.

Капитан Беллерс сказал Гамильтону, что для того, чтобы пресечь распространение позорящих флот слухов, необходимо рассказать людям правду о том, что происходит. Гамильтон пообещал это сделать в ближайшее же время.

В 11.15 утра Гамильтон, чтобы покончить с недоразумениями, передал на корабли своей эскадры сообщение, в котором дал объяснение сложившейся ситуации, как он ее тогда понимал.

«Совершенно понятно, что вы испытываете такое же, как и я, неприятное чувство в связи с тем, что нам пришлось оставить этот великолепный конвой без прикрытия, предоставив его кораблям добираться до портов назначения самостоятельно. Но дело в том, что неприятель под прикрытием своей авиации сумел сконцентрировать в этом районе силы, которые значительно превосходят наши. По этой причине нам было приказано отойти. Мы все сожалеем, что нам не позволили закончить работу, которую мы столь удачно до сих пор выполняли. Но я надеюсь, что в скором времени нам представится шанс расквитаться за это с гуннами»77.

На это капитан американского крейсера «Вишита» ответил: «Благодарю за разъяснение. Я испытываю аналогичные с вами чувства». Из слов Гамильтона следует, что он все еще верил в присутствие на море тяжелых немецких кораблей. Это впечатление рассеялось двумя часами позже. В 3.22 утра крейсерская эскадра получила сообщение из Адмиралтейства, где говорилось, что, согласно полученным от воздушной разведки данным, тяжелые немецкие корабли ушли из Тронхейма и Нарвика и сейчас, «вероятно», находятся в Альтен-фьорде[41]78. Признаться, для адмирала Гамильтона это был настоящий шок.

Какими бы мотивами ни руководствовалось Адмиралтейство, распуская конвой, Гамильтон после получения этого сообщения сразу осознал, что присутствие шести эсминцев Бруми в составе его эскадры с этого момента лишено всякого смысла.

Однако вопрос об отсылке эсминцев к каравану на повестке дня не стоял. К этому времени корабли конвоя давно уже разошлись в разные стороны и рассеялись по морской поверхности площадью свыше 7500 квадратных миль. Эсминцы Бруми никакой пользы конвою как цельному образованию принести уже не могли. Максимум, на что они были способны при сложившихся обстоятельствах, — это эскортировать отдельные транспорты. В том, разумеется, случае, если бы им удалось их найти. Но сложность заключалась в том, что топливо у эсминцев уже было на исходе. Гамильтон решил, что, поскольку вероятность сражения флота адмирала Товея с линейным немецким флотом все еще существует, эсминцы Бруми правильнее всего держать наготове именно для такого случая. По этой причине Гамильтон приступил в 11.30 к длительной процедуре дозаправки эсминцев с крейсеров. В течение нескольких часов четыре эсминца из шести были заправлены «под завязку»3.

Коммандер Бруми также имел представление о сложностях, которые возникли в связи с уходом его эсминцев от конвоя, и ранним утром 5 июля поделился владевшими им неприятными чувствами с Гамильтоном.

«Перед уходом я дал конвою PQ-17 и кораблям эскорта следующие инструкции: „Конвой распущен. Судам добираться до русских портов самостоятельно. Кораблям эскорта, за исключением эсминцев, также самостоятельно следовать в Архангельск. Субмаринам оставаться на полициях и атаковать противника в случае его появления до рассредоточения кораблей конвоя. В дальнейшем исполнять приказания старшего офицера конвоя с корабля ПВО „Паломарес“, который с этого момента становится головным кораблем эскорта“. При всем том, я чувствую, что, лишив эскорт эсминцев, оставил его в затруднительном положении, а данные мной инструкции слишком поверхностны и, возможно, неадекватны».

Но в Баренцевом море в это время уже не было ни старших, ни младших. За некоторыми исключениями, о которых мы упомянули, корабли были предоставлены сами себе. Большие транспорты, грузовые суда поменьше и корабли конвоя шли каждый своим путем, развив максимальную скорость и думая только о собственном спасении. Испытывая сходное с Бруми чувство глубокой неудовлетворенности, Гамильтон в скором времени снова связался с Бруми.

«У вас были особые инструкции относительно судьбы эскорта в случае рассредоточения конвоя? Если нет, то вы вели себя правильно, и я лично ваши действия одобряю»80.

Последняя фраза адмирала несколько подняла у Бруми настроение. Он ответил:

«Никаких особых инструкций у меня не было, и я присоединился со своими эсминцами к вашей эскадре по собственной инициативе. Исходя из тех немногих сведений, которые имелись в моем распоряжении, я считал, что мои эсминцы в случае столкновения с врагом принесут больше пользы вам, нежели рассеявшемуся по огромному пространству моря конвою».

Закончил он свое сообщение следующей фразой:

«Решение оставить корабли эскорта на произвол судьбы одно из самых неприятных, какие мне только приходилось принимать в своей жизни, и я всегда готов вернуться и попытаться их собрать»[42]81.

На американских моряков это «тактическое отступление» флота произвело особенно тяжелое впечатление. Они с горечью говорили друг другу: «Ну и командование у нас! Столько кораблей, столько пушек — а мы сматываемся без боя». Лейтенант Фербэнкс задавался аналогичными вопросами. «Какой стыд! Англичане что — разучились стрелять? Разве войны так выигрываются?» — записал он в своем дневнике. Подобные настроения царили в то утро на всех американских кораблях. Капитан Хилл, стоявший на мостике «Вишиты» и всматривавшийся в море по ходу движения корабля, ощущал это всем своим существом. Типография крейсера выпустила по этому случаю специальное издание корабельной газеты, где вкратце излагались события предыдущего дня. Редакционная статья взывала к реваншу и отмщению.

«Никто не может обвинить нас в трусости, но и об англичанах того, что у них „кишка тонка“, тоже не скажешь. Как-никак, они воюют с немцами вот уже третий год; целый год они воевали с ними один на один, без союзников. Всякий, кто бывал в Лондоне, Ливерпуле, Ковентри или Саутгемптоне и разговаривал с их жителями, может это подтвердить. То же самое может сказать всякий, кто видел в бою части „коммандос“ или побывал в Дюнкерке. Мы участвуем в этой игре только семь месяцев, и у нас будет еще время себя показать. Пусть сейчас дело не выгорело, но не сомневайтесь: новый шанс скоро представится. Так скоро, что вы и глазом моргнуть не успеете. Как сказал один наш сигнальщик 2-го класса: „Мы достанем, вас, ублюдки, клянусь Богом!“ Что ж, он прав — мы и в самом деле их достанем. Обязательно!»25

Таков был бесславный конец первой совместной англо-американской морской операции.

В то время, когда Бруми и Гамильтон обменивались невеселыми шифрограммами, а типография «Вишиты» отпечатала первые копии специального выпуска корабельной газеты, контр-адмирал Майлс, глава Британской морской миссии в Москве, был приглашен адмиралом Алафузовым на «деловую встречу», которая состоялась в здании русского адмиралтейства в Москве82. Это была не слишком приятная встреча для обоих офицеров. Майлса разбудил среди ночи его секретарь, который ворвался в его спальню, размахивая только что расшифрованной радиограммой Адмиралтейства о рассредоточении конвоя PQ-17. Ознакомившись с текстом радиограммы, Майлс опять было лег спать, как тут его разбудили снова. На этот раз секретарь принес ему известие о том, что адмирал Алафузов, заместитель начальника Морского штаба, непременно желает его видеть не позднее полудня следующего дня.

Алафузов болел гриппом, и у него была высокая температура. Тем не менее, он был вынужден подняться с постели, чтобы переговорить с Майлсом. Когда британский адмирал вошел в кабинет, лицо у Алафузова было бледным и осунувшимся; его лоб покрывала испарина, и весь он «дрожал, как осиновый лист». Майлс остановился на почтительном от него расстоянии. Русский выразил свое крайнее неудовольствие по поводу принятого Британским адмиралтейством решения о роспуске конвоя (русские, несомненно, перехватили и расшифровали радиограмму Адмиралтейства). Он сказал, что торговые корабли подвергаются уничтожению и что русская радиоразведка уже не раз перехватывала передававшиеся ими сигналы бедствия. Переводчику Майлса пришлось попотеть, чтобы более или менее адекватно перевести весь этот поток инвектив и обвинений, которые извергал из себя Алафузов. Алафузов закончил свою речь на том, что потребовал от Британского адмиралтейства подробного объяснения происшедшего. Эти объяснения Майлс должен был представить в письменном виде адмиралу Кузнецову, начальнику штаба русского военно-морского флота, в течение нескольких дней. Кузнецов, в свою очередь, должен был ознакомить с представленными Майлсом документами маршала Сталина.

Так как операция по проводке конвоя PQ-17 рассматривалась русскими как, прежде всего, дело большой политической важности, Майлс поспешил в свой офис и отбил срочную радиограмму сэру Дадли Паунду, потребовав у него прислать официальный отчет Адмиралтейства об обстановке в районе Баренцева моря, которая сложилась перед рассредоточением конвоя.

Глава 5. ВНЕШНЯЯ СТОРОНА ДОБЛЕСТИ

Суббота 4 июля — понедельник 6 июля

Неужели английский военно-морской

флот потерял всякое представление о том,

что такое честь и слава?

Сталин в частной беседе с Черчиллем. 16 августа 1942 года

1

Прошло некоторое время, прежде чем немцы осознали, что, собственно, происходит с конвоем PQ-17. Поначалу в радиограммах, которые приходили с подводных лодок в штаб немецкого Арктического флота, проскальзывали некоторое удивление и даже недоумение. 5 июля в час ночи адмирал Шмундт передал на свои субмарины результаты последней авиаразведки:

«Представители ВВС в 12.30 доложили: конвой растянулся на поверхности моря на расстояние около 25 миль»1.

Часом раньше Шмундт получил шифрограмму с U-456 Тейхерта, где говорилось, что союзная крейсерская эскадра — четыре крейсера с эсминцами на флангах — неожиданно изменила курс и направилась в юго-западном направлении. Потом Шмундт получил еще одну озадачившую его радиограмму от Тейхерта. Там было сказано, что начиная с 11.15 вечера корабли конвоя стали держаться северного направления, в то время как ушедшая к югу крейсерская эскадра снова резко изменила направление. Капитан-лейтенант Хилмар Симон, командир субмарины U-334, которая долгое время шла в хвосте конвоя, стал свидетелем большого немецкого авианалета, а примерно в половине первого ночи наткнулся на два торпедированных немцами корабля — транспорты «Наварино» и «Уильям Хупер». В 12.45 ночи U-334 с расстояния тысячи ярдов выпустила торпеду в первый транспорт, но корабль перевернулся и затонул еще до того, как торпеда его настигла2. В час ночи она выпустила две торпеды по «Уильяму Хуперу», который, на первый взгляд, отлично держался на воде, но после взрыва затонул за каких-нибудь пять минут.

Через некоторое время субмарины из «Стаи ледяных дьяволов» снова потеряли конвой «из-за густого тумана». Однако в 2 часа ночи Тейхерт сообщил, что обнаружил шедшие вне строя корабли конвоя, которые стали собираться в группу на некотором удалении от его лодки. Вскоре после этого капитан-лейтенант Бранденбург (U-457) сообщил на базу, что потерял из виду крейсерскую эскадру, за которой должен был следовать, и спросил, не может ли он в этой связи переключиться на транспорты, находящиеся в поле его зрения? Офис Шмундта заметил на это, что, судя по радиограмме Тейхерта, крейсеры повернули на запад. В 3.15 пришли новые сведения от Северо-восточного воздушного командования. Самолет, следовавший за конвоем, заметил, что конвой начал распадаться на две части: на северную группу, как назвал ее летчик, состоявшую из 19 транспортов, трех «эсминцев» и двух корветов, и южную — из 12 транспортов и «легкого крейсера». Судя по всему, летчик принял за крейсер один из хорошо вооруженных кораблей ПВО. Пилот разведывательного самолета уверял свое начальство, что ни одного крупного военного корабля рядом с транспортами не обнаружил.

Осознав, что происходит нечто экстраординарное, командиры подводных лодок стали комментировать происходящее по радио чуть ли не открытым текстом, хотя в обычное время нарушали радиомолчание только в случае крайней необходимости. Им было от чего прийти в возбуждение: перед ними находились беззащитные, шедшие вне строя транспорты — настоящий «рай» для подводников. В 3.35 утра U-456 (Тейхерт) радировала о том, что эскорт рассредоточился, вследствие чего в море появилось «множество торговых кораблей, не имеющих никакой охраны», двигающихся курсами на северо-восток и юго-восток. Через пять минут Шмундт получил радиограмму от U-334 капитан-лейтенанта Симона, который доложил о потоплении поврежденного транспорта «Уильям Хупер» и сообщил, что видит еще три тонущих корабля, включая судно, напоминающее по очертаниям тяжелый крейсер[43]. Еще через пять минут вышла с докладом U-457 капитан-лейтенанта Бранденбурга, сообщившая о том, что ведет преследование одинокого транспорта, и назвала свои координаты. Такого рода радиограммы буквально захлестывали Нарвик на протяжении всей ночи.

В 7.45 утра Тейхерт радировал в Нарвик, что конвой рассеялся на огромной территории и направляется в юго-восточном направлении. Так как видимость улучшилась, было заметно, что некоторые корабли объединились в группы по два или три судна в каждой. Адмирал Шмундт приказал субмаринам из «Стаи ледяных дьяволов» сконцентрировать усилия на атаках именно таких маленьких «конвоев», но и не пренебрегать одинокими транспортами. Однако в случае появления крейсеров противника субмарины были обязаны переключиться на них.

Примерно в это время две немецкие подводные лодки, находившиеся в Баренцевом море, уже зарядили торпедные аппараты, готовясь дать залп по выбранным ими жертвам. U-703 выцеливала через перископ новенький британский транспорт «Эмпайр Байрон», в то время как U-88 маневрировала, стараясь занять максимально удобное место для атаки на американский пароход «Карлтон». Командовавший 6645 тонным транспортом «Эмпайр Байрон» капитан Джон Уортон, заместитель коммодора конвоя, закрыл глаза и откинулся на спинку стоявшего у него в рубке кресла. Он находился на мостике в самой гуще событий на протяжении тридцати шести часов, ни разу за это время не смежил веки, и сон в конце концов его сморил3. Впрочем, ему в любом случае пришлось бы спать в рубке, так как он на время отдал свою каюту лейтенанту морской артиллерии, который не спал еще больше, чем он. «Эмпайр Байрон», шедший в составе северного конвоя во второй раз, был загружен новыми британскими танками «Черчилль», которые впервые поставлялись в Россию.

В четверть восьмого U-703 выпустила по цели первые две торпеды с расстояния двух миль4. Капитан-лейтенант Бельфельд при прицеливании исходил из того, что скорость британского транспорта составляет 10 узлов, но обе торпеды прошли впереди транспорта. Интересно, что на транспорте торпед не заметили и тревоги не подняли. Бельфельд считал, что торпеды прошли за кормой, поэтому при следующем прицеливании принял скорость транспорта за 12 узлов, после чего разрядил в него торпедные аппараты номер два и четыре. Торпеды прошли впереди транспорта даже на большем расстоянии, чем в первый раз. Пока подводники перезаряжали носовые торпедные аппараты, Бельфельд развернул свою субмарину к транспорту кормой, чтобы иметь возможность стрелять из кормовых торпедных труб. Прошел час. За это время Бельфельд еще раз определил скорость транспорта и установил, что она не превышает восьми узлов. Теперь подводная лодка Бельфельда находилась от транспорта на расстоянии не более тысячи ярдов. Поймав силуэт корабля в перекрестье прицела своего перископа, Бельфельд произвел новый выстрел. В 8.27 утра пятая торпеда, выпущенная с U-703, пошла в направлении двигательного отсека «Эмпайр Байрон». Бельфельд видел сквозь перископ, как в месте соприкосновения торпеды с корпусом судна вырвался белый клуб пара. На субмарине все слышали приглушенный расстоянием грохот взрыва боеголовки. Потом, как показалось Бельфельду, корабль несколько осел в воде кормой.

Когда началась торпедная атака, капитан Уортон спал крепким сном; он даже не расслышал, как взорвалась торпеда, и был разбужен офицером-артиллеристом, который крикнул ему на ухо, что его корабль торпедирован. Поначалу капитан отказывался в это верить, поскольку транспорт все так же двигался вперед и даже не убавил скорости. Потом, выглянув из застекленного окна рубки, он с прискорбием убедился, что артиллерист прав: на палубе царило нечто невообразимое — матросы устремились к шлюпкам, готовясь покинуть поврежденный корабль. Три из четырех спасательных шлюпок уже были спущены на воду. Уортон кинулся на мостик, чтобы выяснить, все ли секретные документы уничтожены вахтенными. Второй радист спросил у капитана, следует ли ему отнести в шлюпку портативную рацию, но Уортон крикнул, что рация лежит в шлюпке еще со вчерашнего дня. Взрывом разворотило часть переборок, и несколько артиллеристов, отдыхавших на нижних палубах корабля, попали в ловушку. Их крики и призывы о помощи перекрывали даже шум хлынувшей в отсеки забортной воды. К сожалению, добраться до них и оказать им помощь было уже невозможно.

Уортон нырнул с борта транспорта в ледяное море. Сразу же после этого его втащили на надувной плотик, после чего переправили на одну из шлюпок. Уортон приказал своим людям собраться в двух шлюпках, у одной из которых имелся мотор. В воде плавало несколько трупов. В одном из мертвецов капитан, к своему ужасу, узнал молодого второго радиста из Манчестера, с которым разговаривал всего несколько минут назад. Через двадцать минут после торпедной атаки на транспорте взорвался паровой котел, изуродовав и разворотив корпус. Шум хлынувшей в погибающий транспорт воды сделался оглушительным. Продержавшись на поверхности еще несколько минут, смертельно раненный корабль пошел на дно. Бельфельд, которому не терпелось добить судно, через девять минут после рокового выстрела выпустил в гибнущий транспорт еще одну, шестую торпеду, но она прошла мимо и исчезла вдали. Когда британский пароход начал погружаться в воду, шедший неподалеку от него американский транспорт класса «Либерти» «Петер Керр» нарушил радиомолчание и передал в эфир сигнал SOS; правда, при этом его радист забыл указать координаты несчастного «Эмпайр Байрона»5. Всего на шлюпках спаслось сорок два человека; восемнадцать артиллеристов и членов команды погибли.

Капитан-лейтенант Бельфельд отдал приказ на всплытие. Когда его U-703 вынырнула на поверхность, он подвел ее к шлюпкам с «Эмпайр Байрона». Уортон видел, как из люка в рубке субмарины вылез и спрыгнул на палубу высокий светловолосый офицер, которого сопровождал моряк в начищенных кожаных крагах и с автоматом в руках. Еще до того, как немецкая субмарина всплыла на поверхность, капитан Уортон приказал офицерам сорвать и выбросить в воду золотые нашивки и другие знаки различия и о своих воинских званиях и специальностях помалкивать. Особенно это относилось к капитану королевского инженерного корпуса Джону Римингтону, который должен был помогать русским осваивать новые танки типа «Черчилль». Между тем блондинистый немецкий офицер крикнул: «В Англии что — матросов торгового флота не учат, как надо грести?» Это саркастическое замечание немца относилось к тому, что матросы из-за нервной обстановки и оттого, что весла были новыми и слишком длинными, гребли довольно неуклюже. Когда лодка подошла поближе, немец снова вступил в разговор. «Зачем вы воюете? — спросил он. — Вы ведь не большевики, не так ли? Тогда какого черта вы рискуете жизнью и везете им танки? Кто ваш капитан, а?» Никто из англичан не пошевелился и не сказал ни слова.

Взгляд немца упал на чрезвычайно презентабельно выглядевшего старшего стюарда, но тот торопливо сказал, что капитаном не является. Наконец немец выделил глазами из пестрого сборища моряков и артиллеристов капитана Римингтона, носившего белоснежное шерстяное пальто, которое он, несмотря на все уговоры товарищей, так и не захотел снять, и велел ему подняться на палубу субмарины. Протесты капитана-танкиста никто не слушал; через некоторое время его через люк в рубке втащили внутрь субмарины6. Потом немцы посадили в одну из шлюпок выловленного ими из воды инженера[44] и передали британским морякам жестянки с бисквитами и ананасовым соком. «Сколько до ближайшего берега?» — спросил капитан Уортон. «Около 250 миль», — ответил светловолосый офицер. После этого на подводной лодке взревел ревун «срочного погружения», и субмарина ушла под воду, унося в своем стальном брюхе захваченного британского офицера.

Через некоторое время адмирал Шмундт получил в Нарвике сообщение о победе от U-703: «Потоплен „десятитысячник“ „Эмпайр Байрон“; место потопления АС.2629. Груз: танки. Порт назначения: Архангельск. Капитан Джон Римингтон взят в плен и принят на борт… Корабли конвоя продолжают движение. Направление: 120°. Иду за ними»7. Тот факт, что корабль шел в Архангельск, несомненно, представлял для Шмундта ценную информацию.

В то время, когда Шмундт просматривал полученную от Бельфельда шифровку, контр-адмирал Гамильтон, находившийся в четырехстах милях к западу от дрейфовавших в море шлюпок с экипажем «Эмпайр Байрона», просигналил на крейсер «Вишита»:

«Как я понимаю, один транспорт из конвоя торпедирован. Но в целом рассредоточение конвоя прошло успешно»8.

Ранее мы уже упоминали о «Карлтоне» — американском пароходе с весьма эксцентричным экипажем. Его стрелки вместо немецкого самолета сбили английский «харрикейн», запущенный с катапульты корабля серии КАМ во время отражения немецкой воздушной атаки на конвой PQ-16. Тогда «Карлтон» был поврежден немецкими бомбами и вынужден был вернуться на базу. Находясь в составе каравана PQ-17, тот же самый «Карлтон» 4 июля едва не получил в борт торпеду, предназначавшуюся для «Кристофера Ньюпорта». После роспуска конвоя он, имея на борту 200 тонн тринитротолуола, танки и снаряды к танковым пушкам, двигался в северо-восточном направлении, пробираясь в полном одиночестве к Архангельску. Отрывки из записей матроса Джеймса Акинса, который вел дневник своих странствий на несчастливом «Карлтоне», мы в этой книге уже не раз приводили.

Из всех сорока четырех членов экипажа (включая 11 артиллеристов) ни один не подозревал о том, что за ними движется подводная лодка. А между тем в течение последних трех часов капитан-лейтенант Хейно Бохманн, командир U-88, неотступно следовал за американским судном, сокращая с каждым часом разделявшее их расстояние. В 9.00 часов утра 5 июля, когда видимость снизилась до восьмисот ярдов, Бохманн начал маневрировать, чтобы занять выгодное место для торпедного залпа. Потом, приготовив к стрельбе торпедные аппараты номер один и номер три, Бохманн подвсплыл на перископную глубину. Первую торпеду он собирался послать в корпус в секторе фок-мачты, а вторую собирался положить за пятьдесят футов до грот-мачты9. В 10.15 утра «Карлтон» находился в перекрестье прицела перископа Бохманна; корабль шел на небольшой скорости, находясь на расстоянии каких-нибудь шестисот ярдов от немецкой субмарины, и Бохманн дал залп из обеих торпедных труб. Прошло тридцать три секунды.

В это утро заканчивался четвертый месяц с тех пор, как «Карлтон» вышел из Филадельфии. В 9.45 Акинс пил кофе, заедая его тостами, так как через четверть часа ему надо было заступать на вахту10. Став у штурвала, он глянул в застекленное окно рубки и увидел надвигавшийся с фронта туман. «Я очень надеялся, что нам удастся нырнуть в него прежде, чем нас обнаружат немецкие самолеты». В рубке было тепло, и Акинс снял бушлат и подбитые мехом сапоги. На расстоянии четверти мили в находившейся на перископной глубине лодке матросы, затаив дыхание, вслушивались в жужжание винтов удалявшихся от субмарины торпед, которые на глубине десяти футов двигались в сторону обреченного «Карлтона». Одна из них ударила точно в цель, поскольку подводники явственно слышали металлический скрежет. Однако скоро жужжание торпедных винтов возобновилось; это означало, что контактный взрыватель торпеды не сработал.

Неожиданно для всех раздался сильнейший взрыв. Бохманн увидел сквозь стеклянные окуляры перископа взметнувшееся до неба черное грибовидное облако, которое на некоторое время полностью скрыло от него цель. Вокруг Акинса все рушилось, горело и грохотало. Вторая торпеда все-таки нашла свою жертву. Поначалу Акинс даже не понял, что произошло, так как думал в эту минуту о вражеских самолетах, совершенно упустив из виду подводные лодки. Акинс торопливо надел сапоги и бушлат, прихватил с собой все навигационные инструменты, какие только мог унести, и поспешил к шлюпкам. Из трех спасательных шлюпок при взрыве торпеды разбило две — в том числе и ту, где согласно внутреннему распорядку должен был находиться Акинс. Таким образом, экипажу предстояло спасаться на одной-единственной шлюпке и четырех спасательных плотиках. Второй офицер и трое матросов схватились за первый плотик, висевший на штагах у надстроек правого борта, в то время как Акинс и пятеро его товарищей бросились к плотику, закрепленному с левой стороны судна. Между тем капитан-лейтенант Бохманн повернулся к поврежденному «Карлтону» кормой и в 10.22 утра произвел залп из кормовых торпедных труб. В это время корабль неожиданно стало разворачивать влево, и торпеды прошли мимо. Плотик, на котором разместился Акинс, еще некоторое время находился на палубе — моряки ждали своего норвежского мастера капитана Хансена. Последний, однако, не торопился покидать корабль — но не из-за того, что так уж любил свое старое судно, а по совершенно другой причине. С мостика было хорошо видно, как выпущенная из кормового торпедного аппарата U-88 гигантская сигара, промахнувшись по цели, всплыла на поверхность и стала описывать сужающиеся концентрические окружности вокруг обреченного судна, едва не задевая колыхавшиеся на волне спасательные плотики и спущенную на воду шлюпку. Один из свежеиспеченных матросов, весьма смутно представлявший себе, что такое торпеда, даже намеревался отпихнуть ее от шлюпки веслом, но его товарищи поторопились удержать его от этого неразумного поступка. По счастью, торпеда кружила недолго и наконец затонула. Хансен залез на плотик, а потом, когда его спустили на воду, перебрался на шлюпку. В 10.50 утра, когда Бохманн готовился произвести еще один торпедный залп, несчастный «Карлтон», который, как казалось, еще очень неплохо держался на воде, неожиданно перевернулся вверх килем и почти мгновенно ушел под воду.

Тогда U-88 позволила себе всплыть. «Мы стояли на шлюпке и плотах чуть ли не по стойке „смирно“, ожидая, что в следующее мгновение немцы покосят нас пулеметным огнем, — писал Акинс. — О том, что немцы расправляются подобным образом с пленными моряками, мы знали из британских пропагандистских статей и радиопередач. Однако немецкий капитан только спросил, как называется наше судно, после чего его лодка погрузилась. Должно быть, этого парня ожидало много работы, и ему было не до нас». Находясь на поверхности, Бохманн передал Шмундту, что потопил «десятитысячник», но что-то напутал с его названием, которое даже не удосужился уточнить11.

Команда «Карлтона» собралась вокруг шлюпки на плотиках и, чтобы их не разметало волной по поверхности, крепко между собой их связала. Все, что можно было поднять из воды и использовать в деле спасения, было поднято и погружено на шлюпку. После этого была устроена перекличка. Выяснилось, что в наличии почти все члены экипажа — за исключением кочегара В. Пельта, смазчика Фрея и кочегара Стилвелла, который в момент взрыва нес вахту в двигательном отсеке. Правда, у некоторых моряков были сильные ожоги; их с удобствами устроили на тех плотиках, где было меньше народа. Потом в течение часа моряки трудолюбиво гребли в том направлении, где, как они считали, находилась Россия. «Мы были счастливы, — вспоминал Акинс, — так как пришли к выводу, что все наши беды закончились. Капитан хотел с девятнадцатью матросами двинуться на шлюпке на поиски какого-нибудь судна. По его мнению, шлюпка, без привязанных к ней плотиков, двигалась бы куда быстрее. Мы, однако, общим голосованием это его предложение отвергли и решили держаться все вместе». Никто не преуменьшал опасности положения. Хотя на море было тихо и его поверхность сверкала, как зеркало, люди отдавали себе отчет в том, что до берега им плыть как минимум четыреста миль и в случае шторма их шансы на выживание невелики — особенно у тех, кто находился на плотиках. На горизонте же не было видно ни единого судна — только виднелись кое-где искрившиеся на солнце верхушки редких айсбергов.

2

К этому времени в штаб морской группы «Норд» (генерал-адмирал Карлс) тоже стали поступать сообщения от субмарин о том, что крейсерская эскадра союзников отошла «в западном направлении на большой скорости». Правда, никаких сведений об «авианосной группе» по-прежнему не было. Упоминалось лишь о небольших военных кораблях, все еще остававшихся с конвоем, который, по словам подводников, стал все больше растягиваться по поверхности моря12.

Как только эти рапорты достигли Киля, Карлс решил использовать складывавшуюся благоприятную ситуацию к своему преимуществу и немедленно задействовать крупные надводные корабли. Штаб морской группы «Норд» предложил срочно вывести в море линейную группу во главе с «Тирпицем», тем более что ни воздушная разведка, ни подводные лодки до сих пор не обнаружили никаких следов союзнического авианосца, что же касается находившегося неподалеку от конвоя «линкора» (ошибочное представление), то его Карлс надеялся «нейтрализовать» силами авиации к полудню. Карлс подчеркивал, что союзники вряд ли отважатся бросить в бой авианосец, даже если он и имеется у них в этих водах, так как конвой вошел в район, где у немцев подавляющее преимущество в авиации. При таких условиях союзному авианосцу придется держаться от места сражения на максимальном удалении, вследствие чего поднявшиеся с его палубы самолеты смогут оперировать лишь на пределе дальности. Штаб морской группы «Норд» предупредил, что откладывать операцию «Рыцарский удар» более нельзя, и определил один час пополудни 5 июля как крайний срок для ее начала13.

Гросс-адмирал Рёдер, памятуя установку фюрера о необходимости «нейтрализации» авианосца перед началом крупной морской операции, этого предложения не одобрил и предложил ждать «дальнейшего развития событий», о чем в 9.00 утра поставил штаб морской группы «Норд» в известность. К тому времени обстановка на морских театрах изменилась еще более радикально: в 6.55 утра немецкая воздушная разведка в разрывах тумана обнаружила английский тяжелый флот, отходивший в юго-западном направлении. Среди кораблей был замечен тот самый авианосец, которого так опасались немцы и который находился теперь на расстоянии 220 миль к северо-западу от острова Медвежий[45]14. Теперь авианосец отделяло от Альтен-фьорда, где стояли немецкие линейные корабли, более 400 миль, а от того места, где, согласно новой диспозиции, немецкие линкоры должны были завязать сражение с конвоем, до 800 миль.

Немецкий Морской штаб в связи с этим пришел к совершенно правильным выводам, что Адмиралтейство рисковать своими тяжелыми кораблями не намерено и вследствие этого посылать их в воды, где существует реальная угроза нападения немецкой торпедоносной авиации, не будет. Кроме того, немцы знали, что тяжелый союзнический флот находится в море по меньшей мере с 1 июля, ну а коли так, то Адмиралтейство или вообще вернет свои корабли на базы из-за недостатка топлива[46], или предложит им маневрировать на максимально удаленной позиции от мыса Нордкап в ожидании дозаправки с танкеров. Морской штаб заключил, что «ожидать активных действий со стороны авианосной группы неприятеля в настоящее время не приходится»15. Вскоре после 10.00 утра — примерно в то время, когда был торпедирован «Карлтон», — Воздушное командование Лофотенских островов подтвердило, что между 14 и 26° восточной долготы (вплоть до ледяных полей) никаких следов тяжелых вражеских кораблей не обнаружено. Это еще больше увеличило растущую уверенность Берлина в своем полном преимуществе на этом морском театре.

Командование морской группы «Норд» воспрянуло духом и отдало приказ тяжелым немецким кораблям находиться в часовой готовности к отплытию; в 10.52 утра корабли получили приказ быть готовыми к выходу в море по первому уведомлению. В Альтен-фьорде началась суета: огромные корабли разводили пары, готовясь выйти наперехват транспортам. Поступившие в штаб морской группы «Норд» надежные сведения относительно отхода на запад эскадр Гамильтона и Товея устранили последние препятствия, мешавшие осуществлению плана «Рыцарский удар». Генерал-адмирал Карлс позвонил из Киля в морской оперативный штаб, а потом лично гросс-адмиралу Рёдеру и повторил свое предложение относительно немедленного начала реализации плана «Рыцарский удар», несмотря на «эфемерную угрозу» противодействия со стороны вражеских авианосцев. На этот раз Рёдеру ничего не оставалось, как согласиться с Карлсом. Представитель гросс-адмирала в ставке Гитлера должен был проинформировать фюрера об изменении ситуации на северном морском театре и заручиться его согласием на проведение операции.

Примерно в 11.30 утра вице-адмирал Кранке телефонировал Рёдеру об «успешном завершении» своей миссии. Оперативный штаб в Берлине передал эту радостную новость в штаб-квартиру морской группы «Норд» в Киле через 10 минут. При этом группу «Норд» поставили в известность, что всякие действия надводных немецких кораблей могут быть приостановлены в случае «преждевременного» обнаружения их выхода из Альтен-фьорда со стороны вражеской воздушной разведки или в случае непредвиденных маневров авианосной группы союзников. Минутой позже, ровно за час до установленного морской группой «Норд» крайнего срока выхода линкоров из Альтен-фьорда, генерал-адмирал Карлс передал в эфир кодовое слово о начале операции[47]16.

Перспективы для действий германского надводного флота в это время представлялись блестящими. До такой степени, что командующий немецким линейным флотом адмирал Шнивинд не стал дожидаться кодового слова и, чтобы сэкономить время, вскоре после 11 часов утра вышел из Альтен-фьорда. Закодированный приказ о подъеме якорей догнал его, когда корабли уже двигались по каналам (Лидсам) в сторону моря. Несмотря на то что в приказе содержалось требование выйти в море в районе мыса Нордкин — то есть в самой восточной точке от Альтен-фьорда, — Шнивинд придерживался собственного плана и шел к более западному выходу из этой системы каналов, находившемуся неподалеку от Рольвсёй, — считал, что там меньше угроза нападения со стороны вражеских подводных лодок17.

На время проведения надводной операции генерал-адмирал Карлс принял на себя общее руководство над субмаринами из «Стаи ледяных дьяволов». В этой связи он послал Шмундту радиограмму:

«Атака наших надводных сил на корабли конвоя запланирована на полдень завтрашнего дня. Когда операция начнется, в эфир будет передано кодовое слово „Конкорд“. В случае обнаружения подводными лодками вражеских линкоров, авианосцев или самолетов морской авиации немедленно докладывать лично мне»1.

Без четверти час Киль передал адмиралу Шнивинду, находившемуся на борту линкора, последние данные о передвижениях вражеского флота. Согласно этим данным, крейсерская эскадра союзников отходила «на запад на большой скорости»; что же касается линейно-авианосной группы, то она двигалась средним ходом в том же направлении и находилась на расстоянии около 400 миль к северо-западу от Альтен-фьорда. Никаких других крупных военных кораблей противника в этом районе вплоть до кромки ледяных полей замечено не было. Конвой, согласно немецким разведданным, охранялся только легкими кораблями эскорта; он распался на две шедшие без всякого строя группы, в хвосте которых плелись поврежденные транспорты. Немецкая разведка также считала, что союзники о нахождении тяжелых немецких кораблей в Альтен-фьорде не подозревают. Кроме того, из района следования немецких кораблей во избежание каких-либо эксцессов убрали все германские подводные лодки. Так что предстоящее плавание представлялось немецким морякам легкой прогулкой.

При всем том немцам предстояло рискнуть своими лучшими и новейшими кораблями, и гросс-адмирал Рёдер понимал это, как никто. Даже после того, как решение о выходе кораблей в море было принято, Рёдер позвонил адмиралу Карлсу и высказал ему свои опасения. По этой причине Карлс, связавшись со Шнивиндом, стал взывать к его благоразумию и настаивать на соблюдении с его стороны максимальной осторожности. Все эти призывы и наставления, должно быть, повергли храброго Шнивинда в уныние.

«Короткая операция, принесшая частичный успех, важнее полной победы, если она достигнута за счет больших материальных и временных затрат. Поэтому докладывайте мне о каждом пролетевшем над вами вражеском самолете. Не колеблясь, приостанавливайте проведение операции, если ситуация представляется вам сомнительной. И ни при каких условиях не рискуйте лучшими силами нашего флота, даже если риск кажется вам минимальным»12.

В немецком линейном флоте никто, однако, в успехе не сомневался. По мнению подавляющего большинства офицеров, лучших условий для проведения операции «Рыцарский удар» и представить было нельзя. В три часа дня «Тирпиц», «Хиппер», «Шеер», семь эсминцев охранения и два торпедных катера вышли, наконец, из каналов и устремились в открытое море.

В это время 5-я воздушная армия увеличила до максимума число разведывательных полетов; равным образом постоянно росло количество вылетов базировавшихся на аэродромах Северной Норвегии бомбардировщиков и торпедоносцев. Велись приготовления для перевода третьей эскадрильи бомбардировщиков Ю-88 из КГ-30 с аэродрома Бардуфосс на авиабазу Банак для усиления базировавшейся там авиагруппы КГ-26. Для проведения совместных операций против конвоя ждали только благоприятной погоды. Скоро, однако, выяснилось, что корабли конвоя сильно растянулись на морской поверхности и самые скоростные из них вот-вот должны были достигнуть зоны густого тумана18, а потому летчикам следовало поторапливаться. В тот день небо над немецкими аэродромами впервые за долгое время очистилось от тумана и облачности, что создавало почти идеальные условия для проведения массированного авиационного наступления. В 2.30 дня офис Шмундта в Нарвике проинформировали об участившихся воздушных рейдах на корабли конвоя. В этих атаках принимали участия как подразделения Северо-восточного воздушного командования, так и Воздушного командования Лофотенских островов. Днем 5 июля в воздух были подняты все три бомбардировочные эскадрильи из группы КГ-30, к которым присоединились самолеты-торпедоносцы. Вся эта воздушная армада неслась над поверхностью Баренцева моря, высматривая бредущие на восток транспорты.

Фатальные последствия рассредоточения конвоя с каждым часом становились все более очевидными. Лейтенант Градвелл, чей маленький тральщик возглавил группу из трех транспортов и отвел ее в убежище во льдах, был, пожалуй, единственным офицером, который истолковал данные ему инструкции подобным образом. Другие транспорты никакой помощи от кораблей эскорта не получили и спасались, кто как мог. Корветы же в компании с кораблями ПВО «Паломарес» и «Позарика» следовали на восток своими собственными курсами.

Тральщики на флоте были постоянными объектами насмешек. И неудивительно: они были шумными, неуклюжими и медлительными. Помощник Градвелла первый лейтенант Дик Элсден даже сочинил о тральщиках смешную, но трогательную песенку, которая называлась «Парни с тральщиков», где говорилось о том, что эти кораблики совершенно не приспособлены для войны с немцами, но, тем не менее, воюют, хотя, как сказано в песенке:

Дали нам такие пушки, что безвреднее хлопушки. Хоть дымим, как паровозы, мы врага достать не можем. Ведь машина слабовата, а патронов — маловато.

Капитаны кораблей ПВО скоро пришли к выводу, что следовавшие за ними маленькие тральщики с аппаратурой прослушивания глубин «Асдик» — «Лорд Мидлтон» и «Лорд Остин» — слишком сильно дымят и что скорости им явно не хватает. С кораблей просигналили: «Какой максимальный ход вы можете развить?» — «Одиннадцать узлов», — последовал ответ. На этом совместное путешествие кораблей ПВО с тральщиками и закончилось, так как последние были оставлены за кормой и предоставлены их собственной судьбе.

Корабль ПВО «Позарика», имевший, кстати сказать, на борту мистера Годфри Уинна — военного корреспондента «Бивербрук Ньюспейперз», вел за собой на восток вдоль кромки паковых льдов корветы «Ла Малоуин» и «Лотус». За ними поспешал спасательный корабль «Ратхлин», а на некотором удалении от него шел корвет «Поппи»19. Рано утром 5 июля американский транспорт «Беллингхэм», который шел пересекающимся курсом, заметил эту небольшую группу кораблей и сделал попытку с ними сблизиться. Прошло три часа; капитан «Позарики» Лоуфорд приказал «американцу» изменить курс на сорок пять градусов вправо, поскольку, как показалось капитану, американский транспорт держал прямо на паковые льды. «Американец» неправильно расценил этот сигнал и ответил на него коротким: «Пошел к черту!» Корабль ПВО на это просигналил: «Всего хорошего. Желаю удачи!»20 — и отвернул от «американца». Второй офицер с «Беллингхэма» по этому поводу написал несколько горьких строк[48].

У других транспортов также случались аналогичные стычки с кораблями бывшего эскорта. Мы уже знаем о том, как корабль ПВО «Паломарес», собрав вокруг себя противолодочные тральщики «Бритомарт» и «Халкион», ушел с ними к востоку, не взяв под охрану ни одного судна. Рано утром транспортам «Фейрфилд Сити» и «Дэниел Морган» удалось их нагнать. Капитана Дженси, надо сказать, это факт очень удивил, так как он не ожидал, что транспорты продемонстрируют такую прыть. Около 6 часов утра показался на горизонте и увязался за ними «Бенджамен Хэррисон», а тремя часами позже к ним пристроился «Джон Уитерспун» — таким образом, за английскими эскортными судами шли в надежде на защиту четыре американских транспорта. За этой группой судов неотступно следовали немецкие разведывательные самолеты «Блом & Фосс», которые, вне всякого сомнения, наводили на них подводные лодки. То, что случилось после этого, отражено в официальном рапорте офицера американской военной охраны, находившегося на борту «Джона Уитерспуна»: в час ночи «эскорт изменил курс и просемафорил на транспорты, чтобы они шли своим путем и к ним не пристраивались»21. Офицер с «Дэниела Моргана» сообщил своему начальству, что «эскорт от нас ушел, велев нам следовать своим курсом»22. Ему вторил офицер военной охраны с «Бенджамена Хэррисона»: «Корабль ПВО изменил курс, а нам приказал выдерживать взятое прежде направление»23. Избавившись от транспортов, «Паломарес» и другие корабли эскорта пошли на восток на максимальной скорости[49].

Оставшиеся без прикрытия американские транспорты решили укрыться в густом тумане, нависавшем над морем на юго-востоке. В 2 часа дня над кораблями снова появились немецкие разведчики «Блом & Фосс». Прежде чем транспорты вошли в туманную мглу, «Дэниел Морган» слегка изменил курс и открыл огонь по немецким самолетам из своих 3-дюймовых зенитных орудий. Все эти действия были произведены с той целью, чтобы отпугнуть немцев, спутать им карты и не позволить просчитать, в какой точке пространства транспорты выйдут из стены тумана.

Пока «Морган» стрелял по самолетам, германская субмарина, следовавшая за ним всю первую половину дня, заняла выгодную позицию для атаки. Это была та самая U-88, которая утром потопила «Карлтон». Перезарядив свои торпедные аппараты, она погрузилась и теперь на перископной глубине подкрадывалась к «Дэниелу Моргану»24. Впрочем, Бохманну, командиру U-88, выбирать не приходилось: все остальные транспорты уже скрылись за непроницаемой стеной тумана. Неожиданно для немца «Морган» снова изменил курс и двинулся в сторону Адмиралтейского полуострова, что на Новой Земле. Выгодный момент для торпедного залпа был упущен. Бохманн еще некоторое время оставался на перископной глубине, просчитывая курс «Моргана», а когда тот скрылся за пологом тумана, всплыл на поверхность и снова двинулся за ним следом.

Примерно в три часа дня «Дэниел Морган» вышел из тумана и увидел «Фейрфилд Сити», который шел от него с правого борта параллельным курсом. На «Моргане» по-прежнему не имели представления о том, что за ними следует вражеская подводная лодка, между тем Бохманну снова удалось настичь свою жертву. Когда он начал осуществлять маневр, выбирая удобное место для торпедного залпа, из облаков вывалились три Ю-88 из авиагруппы КГ-30 и стали кружить над «Фейрфилд Сити», готовясь нанести по нему удар25. «Морган» снова открыл огонь, надеясь отвлечь внимание атакующих от транспорта, но этого ему не удалось. Первая серия сброшенных с Ю-88 бомб взорвалась вблизи от правого борта «Фейрфилд Сити», потом бомбы сбросил второй бомбардировщик, добившись прямого попадания в кормовую часть корабля. Третий бомбардировщик положил свои бомбы точно на ходовой мостик, убив там всех, за исключением рулевого и еще двух человек, спустившихся в это время в камбуз. С транспорта также сорвало три спасательные шлюпки, одна из которых была серьезно повреждена. Вскоре после этого бомбового удара транспорт затонул, унеся с собой на дно танки, которые он вез. Пережившие эту воздушную атаку и кораблекрушение люди добрались до уцелевших шлюпок и стали грести в сторону Новой Земли, так как «Дэниел Морган» уже скрылся за горизонтом.

В небе появились еще три «Юнкерса-88», которые, объединившись с тремя первыми, провели серию атак на «Дэниел Морган», продолжавшихся в общей сложности около часа. Однако капитан транспорта так искусно маневрировал, что немцам не удалось добиться ни одного попадания. Артиллерия транспорта также все это время била не переставая. Однако видно было, что команда стала уставать — сказывалось напряжение последних двадцати восьми часов, на протяжении которых большинству моряков не удалось ни на минуту сомкнуть глаз. После короткого перерыва, позволившего артиллеристам транспорта поднести боеприпасы и перезарядить зенитные автоматы, появилась еще одна группа «юнкерсов» из пяти машин, которая, набрав высоту, стала заходить на транспорт со стороны солнца; вражеские машины одна за другой сваливались над кораблем в пике. Артиллеристы транспорта подбили один бомбардировщик, и он пошел со снижением в сторону берега; из его подожженного двигателя вырывалось пламя. Его бомбы упали на расстоянии пятидесяти ярдов от правого борта. Второй и третий бомбардировщик тоже сбросили свои бомбы мимо цели. Но четвертый бомбардировщик положил свои бомбы так близко от правого борта, что обшивка корпуса между 4-м и 5-м трюмом лопнула. Корабль почти мгновенно дал крен на правый борт, а потом стал оседать на корму. При взрыве было также повреждено рулевое управление. Отбомбившись, самолеты улетели. Бохманн сквозь перископ своей U-88 наблюдал за судорожными, неуклюжими движениями поврежденного судна и сразу понял, что рулевое управление у него вышло из строя.

«Дэниел Морган», имевший в трюмах 8.200 тонн легированной стали, взрывчатых веществ, грузовики и танки, храбро сражался с врагом, но теперь был практически беззащитен. Единственное имевшееся на борту трехдюймовое орудие раскалилось от стрельбы и заклинило, а патроны 50-го калибра для зенитных пулеметов подошли к концу; при взрыве был также убит один моряк. Лейтенант Мортон Уольфсон из военной охраны сообщил капитану о положении дел; радист передал в эфир с пометкой «воздушная атака» координаты судна, после чего мастер приказал команде собраться у спасательных шлюпок. Морган и два артиллериста сделали попытку исправить орудие и извлечь из ствола заклинивший его снаряд, но их попытки ни к чему не привели. Увидев, что судно не имеет никаких средств для обороны, некоторые матросы запаниковали и, не дожидаясь приказа капитана, самовольно спустили на воду шлюпки, словно забыв о том, что на борту осталась половина экипажа и большинство солдат из военной команды. Одна из шлюпок при спуске перевернулась, и паникеры как горох посыпались в воду. Капитан, управляя судном посредством одних только машин, подошел к шлюпкам, подцепил их лебедками и поднял на борт. Люди в своем большинстве тоже были спасены — утонули только двое (в том числе старший офицер). После этого шлюпки были снова спущены на воду, но на этот раз в них разместился весь экипаж.

Должно быть, с какого-то корабля все-таки заметили U-88, поскольку приемопередающие станции союзников перехватили в этом квадрате сигнал SOS и координаты «Дэниела Моргана» с пометкой: «атака субмарины»26. Гидроакустик на U-88 слышал странные металлические звуки, доносившиеся с поврежденного транспорта, и Бохманн ошибочно решил, что кто-то из команды остался на корабле и пытается отремонтировать рулевое управление. Чтобы побыстрее разделаться с беспокойным транспортом, он выстрелил из торпедного аппарата номер один, положил торпеду в левый борт и увидел, как из стального чрева транспорта повалил серый дым. Корабль однако продолжал оставаться на плаву; тогда Бохманн выстрелил из торпедного аппарата номер четыре и угодил в двигательный отсек. После этого на судне взорвался паровой котел и транспорт стал медленно погружаться в воду. Потом в трюмах начали рваться снаряды, что ускорило гибель «Моргана» — он неожиданно перевернулся вверх килем и быстро затонул; на поверхности моря остались только три шлюпки, на которых спасались члены его экипажа27. Бохманн записал в своем судовом журнале следующее: «Потопил транспорт в то время, когда на нем производились ремонтные работы. Расход боезапаса: две торпеды».

Американцы неожиданно увидели, как из глубины на поверхность поднялась большая германская подводная лодка и двинулась в их сторону. Пока люди с лодки фотографировали сидевших в шлюпках моряков, немецкий офицер, который очень хорошо говорил по-английски, задавал вопросы мастеру. «Как называлось ваше судно?» «Какой у него тоннаж?» «Что находилось у вас в трюмах?» Капитан Салливан солгал — сказал, что они везли продукты питания и выделанные кожи. Немец дал ему понять, что не верит ни единому его слову, но на этом расспросы и закончились. Американцы, в свою очередь, спросили у него, как добраться до берега. Немец предложили им держать к югу. Подводная лодка еще некоторое время шла за шлюпками, но потом отвернула, погрузилась и отправилась на розыски других отбившихся от конвоя транспортов28.

В то время, когда транспорт «Дэниел Морган» бомбили Ю-88 из авиагруппы КГ-30, на сравнительно небольшом от него удалении подвергся атаке другой американский транспорт — «Хоному», который вез 7500 тонн груза, состоявшего из легированной стали, танков, амуниции и продуктов питания. К нему подходил на своей U-334 капитан-лейтенант Хилмар Симон, подготовив к выстрелу носовые торпедные аппараты номер один, два и четыре. Корабль представлял собой почти идеальную для подводника цель: шел с постоянной скоростью в 10,5 узла и противоторпедного маневра при движении не осуществлял29. U-334 двинулась ему наперерез и в 3 часа дня 5 июля притаилась в засаде у него на пути. Чтобы выстрелить, Симону нужно было только дождаться, когда транспорт войдет в зону действия его торпедных аппаратов. В 3.28 дня, когда ничего не подозревающий «Хоному» шел на расстоянии каких-нибудь 1300 ярдов от субмарины, Симон, поймав его силуэт в перекрестье перископа, выпустил по нему одновременно три торпеды. Гидроакустик Симона следил за движением торпед по шуму их винтов на протяжении шести минут, после чего сделал вывод, что торпеды прошли мимо. Тогда Симон быстро развернулся к транспорту кормой и в 3.36 ударил по «Хоному» из кормового торпедного аппарата30. Сразу же после этого из корпуса судна в районе трюма номер три вырвался столб коричневого дыма, а нос корабля основательно просел. После того как отгремел взрыв, гидроакустик U-334 снова уловил шум винтов, который принадлежал ее же собственной торпеде, выпущенной из кормового аппарата. Это означало, что «Хоному» торпедировал не Симон, а кто-то другой. Через несколько минут прогрохотал второй взрыв, и весь корабль окутался огромными клубами пара и дыма.

Вторая попавшая в «Хоному» торпеда поразила его в трюм номер четыре, отчего транспорт начал разламываться надвое. Тридцати семи морякам удалось избегнуть смерти, спустить шлюпки и отойти от тонущего судна. Среди спасшихся был и капитан Фредерик А. Стрэнд. Однако девятнадцать членов экипажа пошли на дно вместе со своим кораблем31. Как только несчастный «Хоному» с разрушенными надстройками и остановившимися двигателями скрылся под поверхностью воды, чтобы, пронизав ее почти четырехсотметровую толщу, найти себе последний приют на морском дне, на некотором расстоянии от утонувшего корабля стали одна за другой всплывать выкрашенные серо-голубой краской немецкие подводные лодки. Две из них — U-334 и U-456 — всплыли довольно близко от плававших на воде огромных пятен солярки и обломков кораблекрушения, в то время как третья субмарина — возможно, U-88 — вынырнула на поверхность на расстоянии четверти мили от места гибели судна. Как выяснилось, смертельные удары по транспорту нанесла U-456 капитан-лейтенанта Макса Мартина Тейхерта32. Тейхерт подвел свою субмарину к спасательным шлюпкам с «Хоному» и приказал его мастеру, капитану Стрэнду, подняться на борт, взяв его таким образом в плен. Что же касается остальных членов команды, то немцы, осведомившись, достаточно ли у них пресной воды, передали им завернутый в фольгу хлеб и несколько жестянок с консервированным мясом. Потом немецкие подводники поставили американцев в известность, что через несколько дней их подберут германские эсминцы. Задав Стрэнду несколько вопросов относительно «Хоному» и его груза, Тейхерт передал Шмундту следующее сообщение: «В 3.30 в точке АС.2937 потоплен транспорт „Хоному“, водоизмещением 6.977 тонн. Груз: танки и запчасти к ним. Корабли эскорта потеряны в тумане»33. После этого немецкие субмарины в надводном положении двинулись на восток. Оставшиеся на шлюпках люди различали их силуэты еще на протяжении как минимум полутора часов. Капитан-лейтенант Симон по громкоговорящей связи обратился к своему экипажу и заявил, что следующий транспорт они будут атаковать в надводном положении.

Перед тем как «Хоному», получив два торпедных попадания, пошел на дно, его радист ухитрился послать в эфир три сообщения об атаке субмарины и напоследок дал свои координаты26. В северном квадрате эти сигналы перехватил корабль ПВО «Позарика», который продвигался вдоль кромки паковых льдов на восток34. Когда разбудили капитана Лоуфорда, он прочитал сообщение и решил, что идти на юг, чтобы подобрать уцелевших членов экипажа транспорта, не представляется возможным. В конце концов, он не мог подвергать риску находившихся под его командой триста моряков, чтобы спасти тридцать или сорок. Да и удастся ли вообще их найти из-за стоявшего на море тумана?

После сообщения с «Хоному» сигналы бедствия с пометкой «воздушная атака» или «атака субмарины» стали поступать со всех сторон. Командир корвета «Лотус» предложил создать из их трех кораблей мобильную боевую группу и направиться на юг, чтобы помешать избиению незащищенных транспортов со стороны бомбардировщиков и подводных лодок. Капитан Лоуфорд отверг эту идею: «Я обдумывал сложившуюся ситуацию на протяжении получаса и пришел к выводу, что приказ о рассредоточении конвоя был дан для того, чтобы корабли конвоя не попали в расставленную немцами ловушку. В этой связи я полагаю, что мы и впредь должны придерживаться отданного Адмиралтейством приказа».

Положение одиноких транспортов иначе, как отчаянным, не назовешь, и большинство их мастеров не раз уже задавались вопросом, как быть дальше. С одной стороны, они были ответственны за жизни членов своих экипажей, с другой — обязаны были исполнять свой долг перед нацией. Перед тем как транспорты отошли от берегов Америки, каждый мастер получил меморандум от представителя военно-морского флота, где проводилась мысль о том, что о сдаче врагу не может быть и речи.

1. Соединенные Штаты проводят в настоящее время решительную политику, исключающую сдачу американского судна врагу.

2. Всякий американский корабль или судно обязаны защищать себя силой оружия, маневром и всеми иными, имеющимися в их распоряжении средствами, до последней возможности. Если, по мнению мастера, захват судна врагом неизбежен, он обязан затопить судно. Для этого необходимо открыть кингстоны в трюмах и в машинном отделении, а также принять все другие меры, включая подрыв или поджог судна, чтобы обеспечить его уничтожение.

3. В случае, если мастер по той или иной причине освобождается от командования судном, он обязан передать этот меморандум своему преемнику и взять у него расписку в получении документа35.

Однако игра в кошки-мышки, которую затеяли с транспортами германские субмарины, слишком сильно сказывалась на нервах мастеров, чтобы они могли в точности придерживаться слова и буквы выданного им меморандума. Нечего и говорить, что рассредоточение конвоя и поспешный отход кораблей эскорта этому также не способствовали. Офицер вооруженной охраны транспорта типа «Либерти» «Сэмюэль Чейси» в своем рапорте так описывает случай выплеска чрезмерного напряжения, которое испытывали на кораблях конвоя люди, предоставленные своей судьбе:

«5 июля в 7 утра мы заметили далеко за кормой черную точку, которая все увеличивалась в размерах и в 8.45 приобрела очертания подводной лодки. Она догоняла нас в надводном положении, а потом стала по широкой дуге обходить с правого борта. Примерно в 10 утра она погрузилась и исчезла из виду. Шедший на горизонте транспорт — мы предполагаем, что это был „Дэниел Морган“, — тоже, по-видимому, заметил лодку, так как изменил курс и двинулся в северном направлении.

В 10.30 утра в положении 75° 44 мин. северной широты и 37 градусов восточной долготы капитан дал команду застопорить двигатели и приказал экипажу собраться у спасательных шлюпок. В 10.45 все шлюпки были спущены и отошли от корабля на расстояние около 600 ярдов…»

Удивительное дело! Германская подводная лодка даже не попыталась атаковать оставленный экипажем огромный транспорт, едва заметно покачивавшийся на легкой волне. Экипаж, прождав в шлюпках два часа и так и не дождавшись ни взрыва, ни появления немецкой «призовой команды», решил вернуться на борт. Мастер, старший офицер и группа инженерного обеспечения первыми поднялись на корабль, развели пары, а в 2 часа дня, подняв с поверхности моря паровыми лебедками шлюпки с экипажем, продолжили плавание. Интересно, что «Сэмюэль Чейси» оказался одним из немногих транспортов, которые дошли до места назначения, не получив никаких повреждений.

В другом квадрате Баренцева моря над другим американским транспортом — «Алкоа Рейнджер» — долгое время кружил немецкий самолет: то ли определял его координаты, то ли наводил на него подводную лодку, то ли примеривался, как с минимальным для себя риском его атаковать. И у мастера Хьялмара Кристофенсена, который, кстати сказать, имел звание лейтенант-коммандера вспомогательных сил флота США, не выдержали нервы. Несмотря на то что «Фокке-Вульф» своих агрессивных намерений никак не демонстрировал и даже ни разу их не обстрелял, Кристофенсен приказал спустить развевавшийся на корме большой звездно-полосатый флаг Соединенных Штатов — то есть совершил деяние, именующееся на международном дипломатическом языке «актом полной и безоговорочной капитуляции». После этого Кристофенсен приказал команде сесть в шлюпки и оставить судно36. Судьба груза — а он вез 7000 тонн броневой стали, пшеничную муку и 19 танков, которые размещались на верхней палубе, — его, похоже, ни в малейшей степени не волновала. В его оправдание можно сказать только то, что «Алкоа Рейнджер» был наименее защищенным судном из всего каравана PQ-17 и имел на борту всего четыре легких пулемета, так что отразить воздушное нападение ему вряд ли бы удалось. Но как бы то ни было, после спуска флага немецкий самолет неожиданно улетел, после чего командование кораблем взял на себя второй офицер, который велел флаг поднять, а мастера Кристофенсена арестовать и посадить в трюм. Просидев некоторое время в холодном трюме, мастер, что называется, «очухался», справился с овладевшей им паникой и несколько позже снова взял командование на себя.

Около трех часов дня английский пароход столкнулся со сходной угрожающей ситуацией, однако его экипаж отреагировал на угрозу совершенно по-другому. Старший офицер транспорта «Эрлстон» мистер Хотри Бенсон на расстоянии трех миль от своего корабля заметил небольшой грязноватый айсберг37. В этом не было ничего удивительного — в этих широтах айсберги встречаются постоянно. Удивительно было другое: куда бы корабль ни шел, айсберг, словно привязанный, двигался за ним. На самом деле это была рубка подводной лодки, выкрашенная сверху белой краской. Когда Бенсон сообщил о своих подозрениях капитану Стенвику, тот, глянув на айсберг в бинокль, согласился с мнением своего помощника, что это подводная лодка, следующая за транспортом в полупогруженном состоянии. Тумана на море не было, и укрыться от преследования транспорту было негде. Капитан приказал рулевому резко изменить курс, а радисту — передать в эфир сообщение: «„Эрлстон“ вступил в бой с подводной лодкой» — и дать координаты судна.

Фраза «вступил в бой» полностью соответствовала истине, так как артиллеристы из вооруженной охраны «Эрлстона» уже развернули в сторону субмарины стоявшую на полуюте 4-дюймовую пушку и открыли из нее огонь. После того как капитан субмарины понял, что его обнаружили, он, увеличив скорость, начал быстро сближаться с транспортом. Когда лодка шла на дизелях в надводном положении, скорость у нее была больше, чем у старого английского парохода. Капитан Стенвик тоже решил увеличить скорость до максимума. Для этого он велел спуститься в машинное отделение отдыхавшей смене кочегаров, которые вместе со сменой, которая там работала, стали с удвоенной скоростью бросать в топку уголь38. Механик выжимал из машин все, что они могли дать, и транспорт, увеличивая ход, вибрировал от напряжения. Радист постоянно передавал в эфир сигнал SOS, а также фразу: «Транспортное судно „Эрлстон“ ведет бой с немецкой субмариной, направление 207°, время — 3.09 дня»39. Орудие «Эрлстона» продолжало вести частый огонь, и через некоторое время выпущенные из него снаряды стали ложиться в опасной близости от высокой рубки подводной лодки. У немецких подводников не выдержали нервы; субмарина стала погружаться и в скором времени скрылась под водой. Надо отметить, что подлодка так и не успела выйти на дистанцию торпедного залпа, а двигаясь в подводном положении на аккумуляторах, догнать развивший максимальный ход транспорт она не могла. Подводя некоторые итоги, можно сказать, что из всех транспортов «Эрлстон» единственный оказал сопротивление атакующей подводной лодке, использовав пушку, которая именно для таких целей и предназначалась.

По мере того как боевая активность «Стаи ледяных дьяволов» возрастала, количество колыхавшихся на волнах спасательных шлюпок и надувных плотиков все увеличивалось. Впрочем, боевую активность демонстрировали не только подводные лодки. В 5.00 вечера над головами сидевших в шлюпке и на спасательных плотиках матросов пронеслись семь торпедоносцев «хейнкель» из эскадры 1.906 Берегового командования, дислоцировавшейся на базе гидропланов в Билле-фьорде к югу от мыса Нордкап. Вскоре после этого моряки услышали доносившиеся со стороны горизонта взрывы. Когда торпедоносцы возвращались, торпед у них под крыльями уже не было. Эти полеты не могли не тревожить моряков с потопленного утром «Карлтона», стремившихся добраться на своей шлюпке и плотах до берега. Самолеты пролетали у них над головами на высоте каких-нибудь пятидесяти футов, обдавая их целым каскадом брызг от взвихривавших водную поверхность бешено вращавшихся авиационных винтов. Шесть самолетов скрылись за облаками, но седьмой неожиданно для всех вернулся. Моряки скинули бушлаты и куртки — на тот случай, если самолет откроет огонь и им придется, чтобы спастись, нырять в воду. На этот раз самолет прошел над ними даже на меньшей высоте, чем в прошлый раз. Определенно, немцы пытались выяснить, есть ли у них оружие. Разумеется, со шлюпки и плотиков по самолету никто стрелять не стал; тогда самолет снизился еще больше, коснулся поверхности воды поплавками и медленно заскользил по водной глади, описывая круги в нескольких ярдах от моряков с «Карлтона».

Пилот, не выключая моторов, показал американцам сквозь остекление кабины три пальца; это означало, что он может принять на борт трех пассажиров. Три матроса — Станкевич, «Большой» Макдонах и Хиггинс — спрыгнули с плотика в ледяную воду и поплыли к самолету. С первого раза они не сумели взобраться на скользкие поплавки находившегося в движении гидроплана, но со второй попытки Хиггинсу и Станкевичу все-таки удалось это сделать, после чего они залезли в кабину. В этом смысле «Большому» Макдонаху — здоровенному парню, весившему более ста килограммов, — повезло меньше. Помимо всего прочего, с него почти свалились брюки, что мешало ему плыть. Гидроплан сделал еще один круг по поверхности моря; один из летчиков вылез из кабины, съехал вниз по стойке на поплавок и протянул Макдонаху багор. Впрочем, «протянул» — не совсем то слово; немец скорее пытался этим багром Макдонаха подцепить, поскольку бедный парень едва держался на воде. Коллеги Макдонаха, наблюдавшие из шлюпки за его безуспешными попытками ухватиться за багор, просто умирали со смеха, не выказывали своему товарищу ни малейшего сочувствия. Немецкий пилот оставил наконец попытки затащить Макдонаха на борт своего гидроплана, забрался в кабину и, пообещав американцам вернуться, поднял свою машину в воздух. Только после этого приятели Макдонаха достали его из воды; парень умирал от холода, почти не двигался и едва дышал. Его тут же раздели и завернули в одеяло.

Немцы и вправду за ними вернулись. Через два часа рядом с американцами приводнился большой санитарный гидросамолет «Дорнье-24». Он долго искал летчиков с «хейнкеля», о падении которого ему сообщили с разведывательного самолета, не нашел их и решил подобрать хотя бы часть американских моряков. «Дорнье-24» взял на борт только 9 военных моряков из вооруженной охраны транспорта — матросы торгового флота его не интересовали — и улетел. Тремя часами позже прилетел другой большой гидроплан и увез еще 10 человек из экипажа «Карлтона». «Неудачники», которые остались на шлюпке и плотиках, вынуждены были грести изо всех сил, чтобы согреться. При этом они старались не слишком удаляться от того места, где их товарищей подобрали немцы. «Чтобы, — как выразился один из матросов, — не пропустить следующий самолет до Норвегии»41. Через некоторое время рядом с американцами приводнился еще один немецкий гидроплан и забрал на борт Муни — главного инженера «Карлтона» и уборщика по прозвищу Чико. Матросы спросили, будут ли еще самолеты; на это пилот ответил, что вряд ли — «мой, похоже, последний». Оставшиеся семнадцать американцев перебрались с плотиков на шлюпку. Туда же они перетащили все имевшиеся у них продукты и вещи. Потом они распустили по ветру небольшой парус и направились к побережью Советского Союза, бросив ненужные уже плотики на поверхности моря.

Бедняга «Карлтон»! Даже после потопления этого невезучего корабля его команду продолжали преследовать всевозможные бедствия и несчастья. Немецкие гидропланы доставили часть его экипажа в Киркенес — на военно-морскую базу восточнее мыса Нордкап, откуда выходили в море подлодки из «Стаи ледяных дьяволов»42. Там американских моряков посадили в концентрационный лагерь, где уже находились сотни русских военнопленных. Немцы пообещали пристрелить каждого американца, который попытается общаться с русскими. Потом немцы вызвали на допрос главного инженера корабля Муни. Их интересовали детали потопления транспорта; они также интересовались, почему капитана корабля и главного инженера не взяли на борт немецкие подводники, имевшие соответствующее распоряжение германского командования. Немецкому морскому офицеру, который вел допрос, удалось внушить Муни и еще нескольким людям из команды «Карлтона» совершенно невероятную мысль о том, что их корабль потопила британская подводная лодка. Дескать, они слишком близко подошли к побережью Норвегии, и англичане опасались, что немцы захватят их корабль. Муни потом по этому поводу замечал, что «капитан Реджинальд Хансен был норвежцем по рождению, хорошо относился к немцам, поэтому ничего удивительного не было бы в том, если бы он и в самом деле правил в сторону норвежского побережья…».

Потом спасшиеся с «Карлтона» моряки дали пространные интервью немецкой прессе, и их улыбающиеся физиономии — определенно, они были уверены, что все худшее у них позади, — появились на страницах немецкого пропагандистского журнала для солдат и матросов «Сигнал» в большом очерке, посвященном разгрому конвоя PQ-1743. Но моряки с «Карлтона» ошибались — на этом их испытания не закончились, так как германская пропаганда решила и дальше использовать их в своих целях. Кроме того, от моряков с «Карлтона» немцы узнали, как это явствует из немецких военно-морских архивов, о переадресовке конвоя в Архангельск из-за «отсутствия исправных средств разгрузки в Мурманске»[50]. Помимо интервью с моряками, германские газеты опубликовали полный список грузов, которые находились на «Карлтоне»: «800 тонн пшеничной муки, 400 тонн свинины, 500 тонн олова, 500 тонн стальных болванок, 200 тонн снарядов, 50 тонн патронов и пуль, тысячи автоматов и пистолетов и 37 танков, включая шесть 28-тонных танков типа „Генерал Грант“, четырнадцать 13-тонных танков канадского производства и семнадцать 20-тонных машин другой модели»44. Через три дня после массированных атак самолетов и подводных лодок на транспорты германское радио объявило, что захваченные в плен моряки с потопленных кораблей дали ценную информацию о грузах, которые они везли. Такого рода информация, говорилось далее в радиопрограмме, позволит немецкому командованию совершенно точно установить, в каких грузах нуждается Советский Союз и чего ему не хватает45. В передачах на Латинскую Америку германское радио утверждало, что «пленные моряки с „Карлтона“ дали ценную информацию относительно организации и эскорта северных англо-американских конвоев»46. Такого рода информация передавалась также по «Радио Люксембург» и шла через другие официальные радиостанции в оккупированных немцами или находившимися под их влиянием странах.

Им вторила германская «подрывная» радиостанция, которая вещала на коротких волнах на Америку под видом «Анти-Рузвельтского американского радио». Вот образчик так называемых новостей, которые это радио передавало в те дни:

«Стокгольм. Наши корреспонденты в Швеции сообщают, что два американских корабля, груженные новейшими американскими танками и тяжелыми грузовиками, несколько дней назад прибыли в Тронхейм. Эти транспорты, имеющие водоизмещение около 8000 тонн, являются своего рода осколками направлявшегося в Архангельск большого конвоя, недавно потопленного немецкими самолетами и подводными лодками. Поскольку транспорты были лишь слегка повреждены, остается только удивляться, почему экипажи их оставили. Корабли были приведены в порт „призовыми командами“ с немецких подводных лодок; на корме у них вместо звездно-полосатого флага развевался флаг со свастикой. В порт прибыл немецкий танковый батальон, чтобы взять под контроль 62 тяжелых американских танка и 132 больших грузовика, которые в настоящее время выгружают с захваченных американских транспортов. Один немецкий офицер сказал, что новые американские танки имеют некоторые улучшения по сравнению с предыдущими моделями, но все же не так хороши, как русские или немецкие»47.

Благодаря усилиям немецкой пропаганды по всему миру в течение нескольких дней распространилось известие, что американское торговое судно «Карлтон» сдалось немцам и было приведено в один из норвежских портов.

После отсидки в концентрационном лагере, допросов и интервью с журналистами моряков с «Карлтона» посадили на немецкий войсковой транспорт «Ханс Леонард», который через несколько дней в составе небольшого конвоя из двух кораблей отправился в Осло. Глядя на сопровождавший конвой сильный эскорт, американцы только разводили от удивления руками. «А кроме того, у „нас“ было сильное воздушное прикрытие», — написал позже один из американских пленников. В Осло американцев перевели на другой войсковой транспорт — «Вури», который осуществлял рейсы между Осло и портом Аальборг в Дании. Из Аальборга их перевезли в главный лагерь для пленных моряков в Вильгельмсхафене, который именовался «Марлаг-Милаг „Норд“». Там моряков с «Карлтона» встретили не очень-то любезно. Обитатели лагеря подвергли их остракизму — другими словами, осуждали их и не хотели с ними общаться. До лагеря дошли слухи о том, что парни с «Карлтона» сдали свой пароход немцам. Американцы злились, но помалкивали. «В этом лагере было 5000 британских моряков, — писал Муни, — и с нашей стороны было бы сродни самоубийству сказать им, что нас, возможно, потопила британская подводная лодка»[51].

Где же в это время находился немецкий линейный флот? В 3 часа дня 5 июля тяжелые немецкие корабли — «Тирпиц», «Хиппер», «Шеер» и семь эсминцев сопровождения — вышли из каналов (Лидсов) в районе Рольвсёй и направились в открытое море. В Берлине перспективы операции с применением надводных сил оценивались весьма высоко: согласно данным авиаразведки, крейсерская эскадра прикрытия конвоя, а также тяжелые корабли адмирала Товея начали отходить в западном направлении. Что же касается военных кораблей, оставшихся при рассредоточенном конвое, то их немцы в расчет почти не брали; по их мнению, в этом квадрате Баренцева моря могли в худшем случае находиться один-два легких крейсера и несколько эсминцев, которые, конечно же, оказать адекватного противодействия одиннадцати немецким кораблям были не в состоянии. Зато эти одиннадцать кораблей могли собрать богатую жатву в виде тяжело груженных транспортов — особенно в том случае, если бы их наводили на цель. самолеты-разведчики или подводные лодки.

Флот находился в пути только пять часов, когда русская подводная лодка К-21 (командир Лунин), патрулировавшая морской простор неподалеку от мыса Нордкап, заметила тяжелые немецкие корабли. Сразу же после этого русская субмарина вышла в эфир с предупреждением об опасности: «Внимание! Всем судам и кораблям в этом районе. Два линкора и восемь эсминцев в позиции 71° 24 мин. северной широты и 23° 40 мин. восточной долготы (1700 В/5)»48.

На «Тирпице», конечно, знали, что его заметили, но понятия не имели, что его «торпедировали» — а именно о торпедировании «Тирпица» сразу же сообщил командир русской субмарины, — поэтому этот крупнейший линкор и следовавшие за ним корабли продолжали двигаться на северо-восток. Часом позже патрулировавший мыс Нордкап британский самолет также увидел немецкий флот и передал в эфир следующую радиограмму:

«Внимание! Всем судам и кораблям в этом районе. Одиннадцать неизвестных кораблей в позиции 71° 31 мин. северной широты и 27° 10 мин. восточной долготы. Курс — 065°. Скорость — 10 узлов (1816/В5)».

В 8.30 вечера немецкий флот был замечен с британской субмарины «Аншейкн» (лейтенант Вестмакодт). По словам командира лодки, «флот все еще двигался в северо-восточном направлении к кораблям рассредоточенного конвоя». В 9.49 новость о появлении в море немецкого линейного флота достигла кораблей адмирала Товея49 — одновременно с известием, что русская субмарина выпустила по «Тирпицу» две торпеды[52]. Как видим, попытка немцев проскользнуть незамеченными в Баренцево море не удалась.

В Берлине с превеликим вниманием слушали перехваченные немецкими приемопередающими станциями сообщения с кораблей союзников об обнаружении тяжелых немецких кораблей50. Первой реакцией была тревога — немецкие адмиралы опасались, что столь ранее обнаружение немецкого линейного флота позволит тяжелым кораблям союзников, двигаясь на полном ходу, добраться до района боевых действий и перерезать немцам пути отхода в то время, когда они будут возвращаться на свои базы после рейда на конвой.

Штаб морской группы «Норд» в Киле не считал эту угрозу настолько существенной, чтобы из-за нее прервать начавшийся рейд. Тем не менее, адмирал Карлс выразил неудовольствие по поводу того, что Шнивинд вышел из системы каналов в районе Рольвсёй, а не в районе мыса Нордкин, как он, Карлс, того хотел, так как считал, что угроза раннего обнаружения там ниже51. Карлс связался с Морским штабом по телефону и высказал свою точку зрения относительно того, что, во-первых, флот союзников находится все-таки слишком далеко, чтобы успеть перехватить немецкий флот, и во-вторых — что адмирал Товей вряд ли станет рисковать своими кораблями в норвежских водах, которые патрулируются немецкой авиацией и подводными лодками. Почти одновременно группа «Норд» проинформировала Берлин, что начиная с 7.45 вечера — почти сразу же после обнаружения «Тирпица» — союзники начали глушить германские радиопереговоры, по причине чего связь с Северной Норвегией сильно затруднена. Это был зловещий признак, который шел вразрез с уверениями адмирала Карлса, особенно если учесть, что подобная процедура проводилась союзниками впервые. Надо сказать, что союзники глушили рабочие частоты немцев настолько активно, что им пришлось перейти на резервную частоту, но и после этого слышимость была очень плохой. Интересно, что радиостанция «Тирпица» перехватила первый сигнал о его обнаружении, посланный русской субмариной, но из-за начавшегося глушения рабочих частот передать его в Киль так и не смогла52. Германский Морской штаб пришел к выводу, что внезапно начавшееся глушение является доказательством того, что Британское адмиралтейство «получило уведомление» о выходе немецкого линейного флота в море.

После этого по телефону начался оживленный обмен мнениями между штабом Рёдера в Берлине и морской группой «Норд» в Киле. Рёдеру удалось в конце концов убедить Карлса в том, что тяжелый союзный флот с авианосцем во главе имеет шансы перекрыть пути отхода немецким кораблям. В Берлине считали, что союзники готовы пойти на любой риск, чтобы уничтожить или повредить такие грозные боевые корабли, как «Тирпиц», «Хиппер» и «Шеер».

Морской группе «Норд» предлагалось сделать выбор из трех возможных вариантов — так, как это понимали в Берлине. Она могли продолжать операцию, как это было задумано ранее, невзирая на все возможные риски. Операцию можно было также урезать по времени — чтобы не позволить союзникам перехватить тяжелые корабли на обратном пути. И наконец, у морской группы «Норд» была возможность прекратить операцию и отозвать тяжелые корабли, предоставив уничтожение транспортов авиации и подводным лодкам.

Как мы сейчас знаем, выбор первого варианта ничем немцам не грозил: флот метрополии отверг предложение Адмиралтейства двинуться к берегам Норвегии и вступить в бой с «Тирпицем». Но генерал-адмирал Карлс об этом не знал и считал, что в свете данных Гитлером «рекомендаций» операцию лучше всего прекратить — ведь никаких гарантий относительно того, что союзники не задействуют авианосец, у него не было. При всем том и морская группа «Норд», и оперативное подразделение Морского штаба склонялись к мысли, что, если бы наложенное Гитлером ограничение было снято и Карлсу предоставили свободу действий, последний обязательно довел бы операцию «Рыцарский удар» до конца. По его мнению, ради полного уничтожения конвоя рискнуть надводными кораблями все-таки стоило, тем более что риск представлялся ему незначительным и несопоставимым с выигрышем, которого можно было добиться в этой большой игре с союзниками. Но в любом случае право на принятие окончательного решения принадлежало гросс-адмиралу Рёдеру.

Рёдер же, «полностью осознававший» свою ответственность перед фюрером, когда речь заходила о необходимости рискнуть «нашими бесценными кораблями», приказал проведение операции «Рыцарский удар» прекратить. По мнению Рёдера, риск был неоправданно велик, а возможный выигрыш — ничтожен, особенно если принять в рассуждение, что корабли конвоя и без применения надводных кораблей уже вовсю уничтожались немецкими субмаринами и воздушными силами.

В 9.15 вечера морская группа «Норд», воспользовавшись шифром высшей степени секретности, передала Шнивинду одно-единственное слово: «Прервать». Когда Шнивинд подтвердил получение закодированного приказа, Карлс позвонил Рёдеру и доложил, что распоряжение об отходе Шнивиндом получено, а оперативное командование подводными лодками Арктического флота снова переходит к Шмундту. В 9.50 вечера германский линейный флот начал поворачивать назад и ложиться на обратный курс. Около 3.30 ночи тяжелые германские корабли снова вошли в систему каналов, которые вели к Альтен-фьорду.

Германский Морской штаб резюмировал: «Наша вторая попытка использовать тяжелые надводные корабли против арктических конвоев тоже оказалась неудачной. Каждый раз, когда мы выводим тяжелые корабли в море, желание фюрера свести риски к минимуму сковывает нас по рукам и ногам». Было очевидно, что такого рода операции могли осуществляться лишь при условии, что для надводных кораблей не будет никакой реальной угрозы — особенно со стороны авианосцев союзников. Хотя на моральном духе немецких моряков прекращение операции и отзыв кораблей на базы сказались не лучшим образом, со временем генерал-адмирал Карлс вынужден был признать, что решение было принято правильное. «Даже если бы мы провели усеченную по времени операцию — с 8.00 вечера 5 июля до 1.00 ночи 6 июля, — вероятность атаки на корабли со стороны авианосной авиации союзников все-таки существовала, особенно в том случае, если бы корабли слишком увлеклись поиском и преследованием отдельных транспортов»53.

Более всех был разочарован прекращением операции адмирал Шнивинд. Он считал, что надводный флот лишился инициативы и в результате потерпел неудачу не из-за действий союзников, но по причине излишней громоздкости руководящего аппарата флота и удаленности его главных штабов от места боевых действий. В этой связи он требовал, чтобы штаб-квартиру группы «Норд» перевели из Киля на побережье Норвегии54. В этом его поддерживал адмирал Шмундт. Он хотел, чтобы тактическое командование всеми морскими силами на севере поручили ему или же, как того требовал Шнивинд, передислоцировали штаб морской группы «Норд» поближе к Полярному кругу55. Морская группа «Норд» это предложение отвергла: она настаивала на том, что для успеха операций в арктических водах куда важнее поддерживать тесные контакты с Морским штабом и высшим морским командованием в Берлине, а также со ставкой фюрера56.

Шнивинд же считал, что только наличие двух оперативных штабов — военно-морского и военно-воздушного — вблизи северного театра военных действий позволит флоту мгновенно реагировать на постоянно изменяющуюся ситуацию на море. Кстати, это помогло бы улучшить взаимодействие с авиацией, которое во время реализации плана «Рыцарский удар» было довольно слабым. Шнивинд, конечно, не мог отрицать, что кооперация между подводниками и летчиками, которые атаковали конвой попеременно, стала более тесной и что во время выхода надводного флота в море его корабли имели адекватное воздушное прикрытие, но многое в работе летчиков его все-таки не устраивало. К примеру, воздушной разведке так и не удалось наладить постоянное слежение за тяжелыми кораблями сил прикрытия конвоя, хотя он неоднократно просил об этом командование ВВС.

«До определенной степени я понимаю авиаторов: им не хочется распылять свои силы и выделять из своих ограниченных, в общем, ресурсов дополнительные разведывательные самолеты для круглосуточного наблюдения за эскадрами тяжелых вражеских кораблей, тем более если в их составе имеется авианосец.

В который уже раз я говорю себе: насколько все было бы проще, если бы у флота имелась своя собственная авиация»[53]57.

Рейхсмаршал Геринг неоднократно заявлял, что не понимает, почему корабли надводного флота были отозваны. Когда представитель Морского штаба узнал об этом в частной беседе с генералом ВВС Боденшатцем, моряки предложили объяснить принятое штабом решение чрезмерной мнительностью фюрера, однако гросс-адмирал Рёдер отверг это предложение, как «неуместное»58. В этой связи адмирал Шнивинд, которому надоело отвечать на такого рода вопросы, предложил весьма гладкую формулировку, которая, впрочем, была далека от действительности. В предложенной Шнивиндом реляции было сказано: «Сопровождавшая конвой эскадра тяжелых кораблей врага, в состав которой входил авианосец, благодаря решительным маневрам нашего линейного флота была вынуждена отойти на запад, что позволило нашим подводным лодкам и авиации без помех атаковать суда конвоя. Таким образом, поставленная перед нашим надводным флотом задача была полностью выполнена»59. Каким бы лестным ни было для моряков такое объяснение — особенно для представителей надводного флота, — сомнительно, чтобы армейские генералы на это клюнули — не говоря уже о подводниках или принимавших непосредственное участие в деле авиаторах.

Но гросс-адмирал Рёдер хорошо знал, почему он приказал вернуть корабли на базу. Война так удачно складывалась для Германии на всех фронтах, что Рёдеру не хотелось оказаться в глазах фюрера единственным мальчиком «для битья», что неминуемо бы произошло, если бы во время рейда был поврежден или — того хуже — потоплен хотя бы один тяжелый надводный корабль. Кроме того, битва против конвоя была уже в основном выиграна — силами авиации и подводного флота60. Позже Рёдер постарался отвлечь внимание морских историков от своей чрезмерной приверженности к теории «Флот на стоянках как сдерживающая сила», и после войны покойный фюрер получил от гросс-адмирала свою долю обвинений в нерешительности и некомпетентности61.

Вопрос о том, чтобы повторить операцию «Рыцарский удар» при прохождении следующего конвоя, не поднимался. Уловки и хитрости противника были слишком хорошо усвоены обеими сторонами. Кроме того, никто не верил, что после разгрома PQ-17 союзники отважатся посылать через северные моря конвои такого огромного размера. В штабе морской группы «Норд» полагали, что, хотя англичане и не откажутся от проводки конвоев вовсе, они изберут другую тактику и сделают ставку на небольшие скоростные конвои, состоящие из шести или семи кораблей, которые будут жаться к ледяным полям вплоть до Новой Земли, а потом, прикрываясь туманами, совершать бросок к мысу Канин Нос. Адмирал Шмундт в этой связи порекомендовал переключиться на конвои серии QP, следующие в западном направлении, так как эскорт у них был обычно меньше, между тем как стратегическая задача — потопление максимально возможного числа торговых кораблей союзников — могла с равным успехом осуществляться и при таких условиях. Рёдер сказал, что это предложение следует принять во внимание62.

После разгрома PQ-17 казалось невероятным, что подобному же избиению могут подвергнуться следующие конвои этой серии. «Такой грандиозный успех стал возможен только потому, что коммодор отдал совершенно непостижимый приказ о роспуске конвоя, позволив тем самым моим субмаринам спокойно подходить к неохраняемым кораблям на дистанцию торпедного залпа», — говорил Шмундт. Морской штаб в Берлине, который тоже бился над решением этой задачи, пришел к выводу, что проводкой PQ-17 руководили некомпетентные американцы, и это-то и стало причиной происшедшей с конвоем трагедии. Морской штаб предупреждал: «Так как при проводке PQ-17 американцы показали себя не с лучшей стороны, после этого контроль над конвоями, без сомнения, снова перейдет к британцам».

После того как корабли немецкого флота вернулись в Альтен-фьорд, флаг-адмирал крейсеров — вице-адмирал Куммец — сразу же предложил повторить выход, задействовав если не все, то хотя бы часть кораблей эскадры. Несмотря на то что немецкие линейные корабли были обнаружены противником, тяжелый союзный флот согласно предварительным данным все еще находился на 15° западной долготы, по причине чего Шнивинд дал согласие на выход и отправил в штаб-квартиру морской группы «Норд» радиограмму следующего содержания:

«В связи с благоприятными условиями прошу рассмотреть возможность повторного выхода»63.

Предложение Шнивинда было отвергнуто на том основании, что новых данных относительно положения тяжелого союзного флота не поступило. Кроме того, подводники и летчики заявили, что из 38 кораблей конвоя 27 уничтожены, а остальные рассеялись на огромном пространстве моря. В этой связи приходилось констатировать, что сколько-нибудь ценного объекта для атаки у тяжелых немецких кораблей нет. Это не говоря уже о том, что немецкие эсминцы при атаке на транспорты, находившиеся на большом удалении к северу, наверняка столкнулись бы с проблемой нехватки топлива.

Несмотря на это, капитан первого ранга Бей[54], командовавший флотилией эсминцев, попросил предоставить ему возможность выйти в море и атаковать корабли конвоя силами имевшихся в его распоряжении семи эсминцев. С аналогичным предложением к командованию обратился и командир «Хиппера» капитан Мейзель. Правда, он предлагал включить в состав новой эскадры его тяжелый крейсер и четыре самых скоростных эсминца. Шнивинд, получивший отказ от Рёдера, отверг оба этих предложения. Заправившись с танкеров, корабли линейного флота Шнивинда в сопровождении эсминцев в 6.00 вечера снова вышли из Альтен-фьорда и направились на юг к Нарвику. В это время в Британском адмиралтействе все еще думали, что немецкие линейные корабли продолжают двигаться на север, чтобы уничтожить остатки распавшегося каравана. Но ни Шнивинд, ни представители германского Морского штаба не имели об этом никакого представления.

Глава 6. ВАШ ДОЛГ — ИЗБЕЖАТЬ УНИЧТОЖЕНИЯ

5 июля — 6 июля

Льды наступали сплошным фронтом и с

такой скоростью, что у нас от ужаса дыбом

вставали на голове волосы.

Геррит де Веер. Путешествия Виллема Баренца в Арктических морях. 1594 год

1

Информация на 5 часов вечера 5 июля 1942 года: из тридцати пяти торговых кораблей, вышедших из Исландии, три вернулись назад, а восемь потоплены германской авиацией и субмаринами. Погибло сорок семь моряков торгового и военного флота. Но это было только начало разгрома конвоя PQ-17. Через полчаса атаке с воздуха подверглись еще шесть транспортов и танкер конвоя «Алдерсдейл». В результате все эти корабли были потоплены или оставлены экипажами. В указанное время американский транспорт «Питер Керр» уже полыхал от носа до кормы, а спущенные с транспорта спасательные шлюпки отходили от него по залитой нефтью поверхности моря.

Этот корабль оказался для немцев «твердым орешком». Двумя часами раньше он был атакован как минимум семью торпедоносцами, выпустившими в него в общей сложности 13 торпед, но ухитрился тогда избежать уничтожения[55].

Мастер «Питера Керра» капитан Батлер знал, что для спасения корабля при подобных обстоятельствах необходимо осуществлять противоторпедный маневр. Поэтому он, двигаясь в общем направлении на юг со средней скоростью 11 узлов, постоянно менял ход и направление — то есть шел зигзагами. Через два часа атака торпедоносцев завершилась. Но вскоре после этого с юго-востока появились четыре пикирующих бомбардировщика Ю-88 и атаковали транспорт с высоты 4000 футов, что значительно превышало досягаемость имевшихся в его распоряжении зенитных орудий. Это были бомбардировщики из эскадрильи V./ КГ-30 Вилли Флехнера. В общей сложности они сбросили на транспорт 36 бомб, три из которых попали в транспорт, вызвав пожары в районе трюма № 3, в радиорубке и на палубе, где стояли танки. Остальные бомбы взорвались в воде в непосредственной близости от судна, повредив рулевое управление и разорвав обшивку в носу, что вызвало затопление носовых отсеков. Когда пожар вышел из-под контроля, Батлер приказал команде оставить судно. Команда на двух шлюпках отошла от горящего корабля. Корабль полыхал еще некоторое время, а потом взорвался и затонул. Главный инженер корабля, у которого был деревянный ножной протез, сказал: «Слава богу, моя деревянная нога не сгорела!»1

Нависавший над аэродромами в Северной Норвегии туман как раз в это время рассеялся, и Ю-88 получили наконец возможность начать массированные атаки. В воздух поднялись все шестьдесят девять самолетов Ю-88 из трех эскадрилий авиагруппы КГ-30. Они понеслись над морем, отыскивая рассеявшиеся по водной поверхности суда конвоя и атакуя их одно за другим[56]2. Летчики в своих докладах говорили о том, что суда растянулись с севера на юг на протяжении 130 миль. Некоторые из них шли прижимаясь к ледяным полям. О сколько-нибудь действенной противовоздушной обороне с их стороны не могло быть и речи3.

Далеко не все мастера согласились с приказом о рассредоточении конвоя или восприняли его буквально. К примеру, мастер Джей Холмгрен, капитан транспорта «Хусиер», вскрыл выданный ему перед отплытием запечатанный конверт и отправился к указанному на такой случай месту рандеву. Он искренне верил, что обнаружит в этом месте весь конвой, собравшийся там словно по волшебству4. Но магнитные компасы в этих широтах функционируют плохо; смекнув, что место рандеву ему обнаружить не удастся, капитан Холмгрен устремился на всех парах на северо-запад в сторону Новой Земли. Мастер Джон Паско, капитан парохода «Болтон Кастл», водоизмещением в 5203 тонны, двигался на северо-восток, чтобы оказаться как можно дальше от немецких авиабаз в Северной Норвегии. Из инстинктивного страха перед Арктикой и нежелания противостоять ее суровым условиям в одиночестве за «англичанином» потянулись еще два транспорта — голландский «Паулус Поттер» и американский «Вашингтон», имевший водоизмещение 5564 тонны и уже поврежденный бомбами во время предыдущих налетов. Мастер «Вашингтона», наблюдавший за совместным отходом тральщиков и кораблей ПВО, полагал, что безопасность судов напрямую связана с их количеством5. Мастер Сиссинг, капитан голландского судна, познакомился с капитаном Паско в Глазго, когда их суда стояли под загрузкой, и они подружились. Теперь, следуя за кораблем приятеля, он с уважением посматривал на установленные у него на палубе и мостиках пушки. «Болтон Кастл» по сравнению с другими транспортами и вправду был вооружен весьма основательно. Помимо 4-дюймовой пушки, предназначавшейся для стрельбы по подводным лодкам, на английском пароходе имелись зенитная установка «Бофорс», счетверенная зенитная установка «Эрликон» и четыре легких зенитных пулемета.

Было и четвертое судно — американский транспорт «Олопана», — двигавшееся поначалу за этими тремя пароходами. Этот старичок с трудом развивал 9 узлов в час и, так как первые три транспорта не захотели сбросить ход, чтобы позволить ему с ними поравняться, скоро отстал и скрылся за горизонтом. Под утро путь кораблям преградили ледяные торосы, тянувшиеся по обеим сторонам от маленького конвоя сколько хватал глаз и сверкавшие в лучах незаходящего арктического солнца. Капитан Паско решил идти вдоль края торосов в восточном направлении, но через несколько часов хода наткнулся на новую ледяную стену, перекрывавшую трем кораблям путь на восток. По этой причине корабли были вынуждены изменить курс и двинуться в юго-восточном направлении, с каждым часом все ближе подходя к северному побережью Норвегии. «Мы продолжали получать по радио сигналы бедствия с атакованных авиацией и подводными лодками кораблей. Также мы перехватывали немецкие радиосообщения с самолетов и субмарин, многие из которых давали свои координаты открытым текстом. Выводы были неутешительные: немцы находились у нас прямо по курсу», — писал офицер вооруженной охраны с «Вашингтона»5. Слева по борту в трюмах номер один и два помещались 350 тонн тринитротолуола, поэтому офицер охраны посоветовал капитану идти левым бортом впритирку к ледяной стене, чтобы обезопасить эту сторону от торпедного залпа субмарины.

В пять утра впередсмотрящие заметили одиночный Ю-88, пролетавший над ними на высоте около 13000 футов. Артиллеристы на «Болтон Кастл» приготовили к стрельбе зенитный автомат «Бофорс», но открывать огонь не стали, так как им показалось, что немец их не заметил. Но потом «юнкерс» неожиданно для всех свалился в пике и устремился к «Вашингтону», открыв огонь из бортового оружия. Пули немецких авиационных пулеметов во многих местах пронизали надстройки судна; одна угодила в металлический ящик аптечки «первой помощи», висевший над головой у офицера вооруженной охраны. Потом «немец» сбросил бомбы, которые упали в воду справа по ходу корабля на расстоянии каких-нибудь пятнадцати ярдов от борта. Взрыв сотряс корабль от киля до клотика, но обшивка выдержала. Сразу же после этого «Вашингтон» передал в эфир сигнал о воздушном нападении и указал свои координаты.

Паско знал, что в скором времени в небе появятся и другие бомбардировщики врага. Можно было не сомневаться, что первый «немец» вызвал по радио подкрепления. По этой причине мастер приказал приготовить четыре спасательные шлюпки к спуску: если бы корабль получил сильное повреждение, счет пошел бы на минуты, а разместить в шлюпках семьдесят человек команды и морских артиллеристов было не так-то просто. Потом Паско вызвал к себе боцмана и корабельного плотника и сообщил им, что, по его мнению, корабль будет потоплен через несколько часов. Боцман и плотник должны были проследить, чтобы в шлюпках был достаточный для длительного плавания запас провианта и пресной воды6.

Через полчаса стало ясно, что дурное предчувствие мастера не обмануло. Сигнальщики заметили несколько «юнкерсов» с правого борта. Эти самолеты принадлежали знаменитой третьей эскадрилье авиагруппы КГ-30, которой командовал капитан Хайо Херманн. Третью эскадрилью перебросили с аэродрома Бардуфосс на авиабазу Банак — самую северную авиабазу в Европе — для усиления находившихся там бомбардировочных соединений. Ведущий самолет сразу спикировал на «Вашингтон»; от взрывов его бомб корму судна подбросило. Вслед за ведущим сбросили бомбы и другие бомбардировщики. Матросы с «Вашингтона» насчитали двадцать один разрыв в непосредственной близости от их корабля. Рулевое управление вышло из строя, обшивку корпуса разорвало, и корабль стал набирать воду. Капитан Ричерт отдал приказ оставить судно. Перед этим радист послал в эфир сигнал бедствия и указал координаты «Вашингтона».

Капитан Паско был фаталистом. Когда немецкие самолеты атаковали его корабль, он положился на волю судьбы и даже не пытался маневрировать, чтобы уклониться от бомб. Впрочем, это было сделать трудно: немецкие бомбардировщики атаковали его с разных направлений и с разных высот. Один из «юнкерсов» спикировал на корабль со стороны солнца и сбросил свои бомбы прямо на палубу. Вторая бомба пронизала перекрытия и угодила в трюм номер два, в котором находились тонны кордита. Еще секунду «Болтон Кастл» шел вперед, как если бы бомбы угодили не в него, а в какое-нибудь другое судно. Корабль даже не вздрогнул, а Паско не услышал взрыва в глубине трюма. Но когда он выглянул в окно рубки, весь мир вокруг неожиданно окрасился в зеленый цвет; ярчайшее изумрудное пламя ослепило капитана, а потом он услышал рев, подобный реву ураганного ветра. Кордит воспламенился, но этот процесс не сопровождался грохотом и колебаниями атмосферы, как это бывает при взрыве обыкновенного взрывчатого вещества; все это скорее напоминало гигантскую вспышку магния. Сидевшие в шлюпках люди с «Вашингтона» увидели, как там, где только что стоял «Болтон Кастл», в небо взметнулось гигантское грибовидное облако. Моряки подняли руки, чтобы перекреститься, да так и застыли: когда ветер отнес облако в сторону, британский корабль все еще находился на прежнем месте. «Жар был такой, что даже стекла в рубке оплавились». Паско вышел на палубу и увидел огромное дымящееся отверстие над тем местом, где хранился кордит. Капитан наклонился над отверстием. Трюм был пуст, но снизу доносился шум заполнявшей его воды.

Примерно в это же время немецкие бомбардировщики добились попадания в третий корабль — «Паулус Поттер», имевший водоизмещение 7168 тонн, — и повредили его рулевые машины7. Команда покинула транспорт в спасательных шлюпках. Команда «Болтон Кастла» тоже оставила свое судно. В течение нескольких минут было потеряно три корабля. Удивительное дело: жертв среди их команд не было.

Восемь Ю-88 снизились до нескольких десятков футов над поверхностью воды, после чего сделали круг над поверженными кораблями, полив их из пулеметов зажигательными пулями. В это время немецкий военный оператор Бенно Вундсхаммер, приникнув к застекленному носу бомбардировщика, снимал эту сцену на пленку8. Когда самолеты наконец улетели, «Вашингтон» заполыхал, а «Болтон Кастл» медленно встал на корму и вертикально, свечой ушел под воду. «Паулус Поттер» выглядел так, словно не получил никаких повреждений.

Старый американский транспорт «Олопана», плетшийся в хвосте за тремя кораблями, но давно потерявший их из виду, все еще был на ходу, управлялся, и члены его команды находились на своих местах. А все благодаря его мастеру Мервину Стоуну. Когда полчаса назад транспорт атаковал одиночный Ю-88, Стоун приказал команде покинуть судно; однако часть моряков он на судне все-таки оставил. Три человека обслуживали двигатели, второй офицер расположился за штурвалом, а два матроса стояли наготове у двух последних спасательных плотиков, чтобы спустить их на воду, если корабль начнет тонуть. «Британские морские артиллеристы заявили, что будут защищать корабль до последней возможности», а потому тоже остались на борту. Когда бомбардировщик сделал первый заход на транспорт, Стоун приказал поджечь разложенные на палубе дымовые шашки, и через минуту весь корабль окутался густым удушливым дымом, отчего второй офицер, находившийся в рулевой рубке, где взрывом были выбиты стекла, до слез раскашлялся. Как бы то ни было, уловка сработала. Пилот немецкого бомбардировщика решил, что основательно повредил судно, и, сделав над «Олопана» круг, улетел9.

Потом произошла почти невероятная история, которых, надо сказать, во время проводки конвоя PQ-17 случилось немало. Когда самолеты с крестами и желтыми полосами на крыльях вернулись на свои авиабазы в Норвегии, мастера с «Болтон Кастла» и «Паулуса Поттера» стали держать совет, как быть дальше. Британец Паско считал, что надо грести в сторону русского берега, который лежал в 400 милях в юго-восточном направлении. Голландский друг Паско — мастер Сиссинг сказал на это, что ближайшая к ним суша — Новая Земля и что надо двигаться туда. Паско старался переубедить друга, говорил, что самый короткий путь — еще и самый опасный и что на севере царят страшные холода, а море то и дело пересекают ледяные торосы. Но голландец ничего не желал слушать: ему хотелось как можно скорей оказаться на твердой земле. Паско печально покачал головой, пожал приятелю руку и пожелал ему и его людям счастливого пути.

Через некоторое время в этом квадрате появился американский транспорт «Олопана». Его мастер хотел подобрать моряков, спасшихся с трех разбитых транспортов. Уже много позже капитан Стоун сообщил Союзной морской комиссии в Архангельске следующее: «„Олопана“ пошла в сторону горевших на горизонте кораблей, чтобы подобрать тех, кто уцелел после налета немцев. Первыми мы увидели шлюпки с „Вашингтона“. Сидевшие в них люди были настолько потрясены случившимся, что перспектива снова оказаться под бомбами вызывала у них ужас». Моряки были убеждены, что не пройдет и нескольких часов, как «Олопана» будет потоплена, и отказались подниматься на борт.

«На судно поднялся только их капитан. Глянув на наши карты, он сказал, что их цель — добраться до залива Моллера на Новой Земле, и попросил у нас компас.

Мы пошли дальше и скоро встретили шлюпки с голландского корабля „Паулус Поттер“. Этот корабль отбивался от той же группы немецких самолетов, которые накрыли „Вашингтон“. Когда у них отказали рулевые машины и открылась течь, они оставили судно. Люди с „Поттера“ шли на четырех шлюпках; одна из них была с мотором. Мы пошли за ними; спросили, есть ли у них раненые, достаточно ли у них пресной воды и не хотят ли они подняться на борт. Они сказали, что раненых у них нет, воды — вдосталь, и попросили у нас сигарет, хлеба и канистру машинного масла. На наше судно они подняться не захотели и, когда мы передали им то, что они просили, поплыли дальше. Они собирались присоединиться к морякам с „Вашингтона“ и вместе с ними отправиться к заливу Моллера.

Шлюпки с „Болтон Кастла“ двигались к югу. Так как находившиеся в них люди не выразили никакого желания с нами общаться, мы отвернули и пошли своим курсом».

Капитан Стоун заключил, что моряки с британского судна тоже не в восторге от мысли, что их могут подобрать. Позже капитан Паско подтвердил, что его люди в тот момент меньше всего думали о том, чтобы продолжить плавание на борту торгового судна6. Таким образом, мрачная сага о странствиях конвоя PQ-17 пополнилась еще одной удивительной историей. О том, как сто пятьдесят моряков, спасшихся с атакованных немцами судов, предпочли неделями дрейфовать в утлых шлюпках по просторам Арктического океана, нежели снова оказаться на палубе не имевшего эскорта союзного транспорта.

На расстоянии около сотни миль к югу немецкие бомбардировщики готовились атаковать небольшую группу судов, которые держали путь к Новой Земле. Среди них были уже известные нам спасательные корабли «Замалек» и «Заафаран», имевшие водоизмещение по 1500 тонн и в прошлом осуществлявшие каботажные рейсы у берегов Кипра и Сирии. После получения приказа о рассредоточении конвоя они поначалу держались вместе, тем более что в совокупности их противовоздушное вооружение представляло собой немалую силу. На двоих у них имелось две 12-фунтовые пушки, два 40-миллиметровых автомата «Бофорс», восемь 20-миллиметровых «Эрликонов» и две зенитные пулеметные установки. В пять часов вечера 5 июля они шли в пределах видимости друг друга. Капитан «Замалека» Моррис записал в судовом журнале, что «мы постоянно получали в тот день сигналы SOS со всех направлений с пометкой „атака субмарины“ или „воздушное нападение“». В Моррисе было что-то от валлийского терьера — он был маленький, резкий в движениях, с густыми темными волосами и свирепо поблескивавшими из-под густых бровей небольшими пронзительными глазками. Он говорил с певучими валлийскими интонациями, а когда злился, его голос подчас срывался на визг. Но когда он обращался к команде, его голос обретал силу и властность. Он родился и воспитывался в Уэльсе и провел свое детство в небольших городишках Велли и Аберкинон на побережье. Можно сказать, что вся его жизнь была связана с морем.

Капитан МакГован, командовавший «Заафараном», отличался от Морриса, как ночь ото дня. Это был здоровенный шотландец тридцати девяти лет, который, хотя и не был старше Морриса годами, был в определенном смысле старше его по должности, поскольку стал капитаном компании «Дженерал Стим Навигейшн», где они оба служили, несколько раньше. Эти два мастера дружеских чувств друг к другу никогда не питали; в критической же обстановке эта взаимная неприязнь переросла в откровенную вражду. Интересно, что обоих капитанов в этой своеобразной междоусобице безоговорочно поддерживали их команды. После 5 вечера 5 июля МакГован просигналил Моррису, что он намеревается изменить курс и идти к Белому морю в одиночестве, так как, по его словам, «Замалек» «едва плетется» и здорово его задерживает.

Корабль МакГована и в самом деле развивал на пол-узла больше, чем «Замалек» Морриса, — возможно, по той причине, что на борту у «Замалека» было около дюжины глубинных бомб. Кроме того, маленький валлиец вынужден был признать, что у МакГована главный инженер опытнее, чем у него. Но все это не причина, сказал Моррис своим офицерам, чтобы, не посоветовавшись с ним, менять курс на юго-восток. Моррис полагал, что МакГован хочет от него отделаться, так как «Замалек», у которого были более старые машины, слишком сильно дымил, демаскируя их маленький конвой. Капитан Моррис же считал, что в одиночку дойти до безопасной гавани почти невозможно. Поэтому, увидев на горизонте британский транспорт «Оушн Фридом», 8402-тонный танкер «Алдерсдейл» и эскортный тральщик «Саламандер», вздохнул с облегчением и просигналил на последний: «Прошу разрешения к вам присоединиться». «Саламандер» дал согласие, решив, что присутствие в составе их маленькой флотилии спасательного судна можно только приветствовать10.

В пять тридцать в небе появились четыре «Юнкерса-88» и атаковали эту группу. Первые три самолета не смогли прорваться сквозь огневую завесу, поставленную зенитными орудиями и пулеметами всех четырех кораблей, и сбросили бомбы на безопасном для судов расстоянии. Однако четвертый самолет сумел преодолеть противовоздушную оборону союзников и сбросить бомбы с высоты 6000 футов по танкеру «Алдерсдейл». Бомбы взорвались в непосредственной близости от кормы танкера и его двигательного отсека; корпус дал течь, и танкер стал набирать воду11.

Главный инженер доложил капитану танкера Хобсону, что двигатели вышли из строя и отремонтированы в море быть не могут. Хобсон обдумал положение: пока что на его корабле жертв не было, а рядом с ним находилось спасательное судно. С другой стороны, танкер не мог двигаться даже самым малым ходом, и Хобсон решил, что судно придется оставить. Положив секретные документы в специальную сумку со свинцовой подкладкой, Хобсон выбросил ее за борт, после чего велел своим людям перейти на тральщик «Саламандер», который уже подошел к борту танкера. Хобсону было жаль терять танкер, тем более он отлично держался на поверхности, да и воды принял не так много, как ему показалось вначале. Немного подумав, Хобсон снова послал своего главного инженера исследовать поврежденные двигатели. Быть может, танкер и 8000 тонн топлива все-таки удастся спасти?

Второй офицер «Замалека» мистер Леннард наблюдал за тем, как над двигавшимся в это время на юго-восток «Заафараном» стали кружить, словно стая ос, «юнкерсы». Разрывов бомб он не слышал — уж больно велико было расстояние, — но погода была прекрасная, и он все хорошо видел. Неожиданно на мостике рядом с Леннардом возник Моррис. Глянув в том же направлении, он крикнул: «Все-таки МакГован получил свое!» И в самом деле: «Заафаран» начал клониться на корму, потом в воздух взметнулся его нос, и он встал по отношению к линии горизонта вертикально — как попавшее в водоворот бревно. Через несколько минут он, продолжая оставаться в вертикальном положении, ушел под воду. Моррис приказал рулевому переложить руль на правый борт и крикнул, обращаясь к сигнальщику: «Передайте на корабль ПВО, что нам необходимо противолодочное прикрытие, так как мы хотим подобрать с воды экипаж „Заафарана“. Если откажутся — напомните им правила поведения кораблей эскорта при проводке конвоев». Корабль ПВО «Паломарес», хотя и находился на большом расстоянии от «Замалека», отрядил для этой миссии находившийся при нем тральщик «Бритомарт».

В десяти милях к югу капитан МакГован наблюдал за переходом команды и пассажиров со своего тонущего «Заафарана» на шлюпки и спасательные плотики. МакГован кричал матросам, чтобы они отходили от тонущего судна как можно дальше. Последними судно оставили капитан и второй офицер. «Я заметил колыхавшийся на волнах в нескольких футах от правого борта совершенно пустой плотик, — рассказывал второй офицер, — бросился в воду и подплыл к нему. Почти одновременно со мной к плотику подплыл один из наших кочегаров. Он во все горло распевал песню: „Как глубок океан, какое высокое небо…“ Трудно объяснить почему, но в этот момент я подумал, что в этой войне мы обязательно победим»12. Когда «Заафаран» пошел на дно, второй офицер и кочегар поплыли прочь от водоворота, гребя своими стальными шлемами и попутно вылавливая из воды моряков, державшихся на поверхности только благодаря своим спасательным жилетам. Через некоторое время к месту потопления «Заафарана» подошел один из кораблей эскорта. С борта спросили, «с какого мы корабля, когда он был атакован и какова его судьба».

В три минуты восьмого люди с потопленного «Заафарана» были приняты на борт спасательного судна капитана Морриса. В общей сложности на «Замалек» перешли девяносто семь человек; погиб один. Через две минуты маленький конвой, состоявший теперь из «Замалека», «Оушн Фридом» и «Бритомарта», двинулся в восточном направлении. К тому времени корабль ПВО «Паломарес» уже ушел вперед. На мостике «Замалека» состоялась весьма прохладная встреча между капитанами Моррисом и МакГованом. Шотландец сразу же потребовал передать командование кораблем ему — как старшему по должности, но эти поползновения были с яростью отвергнуты капитаном Моррисом. Тогда МакГован, не сказав больше Моррису ни слова, спустился в импровизированный госпиталь «Замалека», налил полную ванну горячей воды и сидел в ней, пока вода не остыла. Как выяснилось, при этом он израсходовал весь запас горячей воды, имевшийся в тот момент на судне[57].

Теперь кораблям ради собственной безопасности требовалось развить ход. Где-то под поверхностью моря скрывались подводные лодки, чьи гидроакустики наверняка слышали подводные разрывы бомб, сопровождавшие воздушную атаку; могло статься, что субмарины уже движутся на звук, чтобы занять удобную позицию для торпедного залпа. Лейтенант-коммандер Моттрэм, командовавший тральщиком «Саламандер», сказал капитану поврежденного танкера «Алдерсдейл», что тот может или перевести часть команды на танкер и снова попробовать запустить двигатели — или бросить корабль на произвол судьбы. Капитан Хобсон ответил, что об оставлении танкера в море говорить не приходится, так как немцы могут захватить его и оттранспортировать в Норвегию. Моттрэм дал Хобсону пять минут на размышление13. Главный инженер танкера сказал, что запустить двигатели не удастся, так как в двигательный отсек проникло слишком много воды. Тогда Хобсон осознал, что выхода у него нет и что танкер придется затопить.

Командир «Саламандера» предложил потопить танкер, сбросив ему под днище в районе двигательного отделения серию глубинных бомб (единственную 4-дюймовую пушку на тральщике заклинило). Глубинные бомбы были сброшены — и довольно умело, но танкер не переломился в районе двигательного отсека, как было задумано, не тонул и лишь слегка осел на корму. Тогда Моттрэм попытался поджечь пулеметным огнем находившуюся на палубе танкера емкость с авиационным горючим, но зажигательные пули пробить стальную емкость не смогли и лишь рикошетировали от ее бронированной оболочки. По этой причине «Алдерсдейл» был оставлен в море и со стороны выглядел так, будто вовсе не получил никаких повреждений. Пока моряки с тральщика «Саламандер» предпринимали неудачные попытки потопить танкер, маленький конвой, состоявший из ушедшего далеко вперед корабля ПВО «Паломарес», тральщиков «Бритомарт» и «Халкион», скоростного транспорта «Оушн Фридом» и спасательного судна «Замалек», двинулись в сторону Новой Земли. Отставший от кораблей на десять миль «Саламандер», оказавшийся в одиночестве, бросился их догонять, увозя с собой команду с несчастливого «Алдерсдейла».

К западу от того места, где нашел свой последний приют «Заафаран», три немецкие подводные лодки охотились за британским транспортом «Эрлстон». Так как этот транспорт уже продемонстрировал свое умение обращаться со стоявшей у него на палубе 4-дюймовой пушкой, субмарины держались от него на почтительном расстоянии.

Стоявший на мостике старший офицер «Эрлстона» видел, как немцы бомбили шедший к югу от него транспорт «Питер Керр»; после этого «Эрлстон» несколько изменил курс и стал забирать к северу. В трюмах транспорта находились несколько сот тонн взрывчатых веществ и тысячи ящиков с артиллерийскими снарядами. До вечера у «Эрлстона» проблем не было, но потом звено Ю-88, патрулировавшее этот квадрат, обнаружило одинокий корабль и атаковало его со стороны кормы. Три бомбы взорвались по ходу корабля перед самым его носом, накрыв судно огромной волной. Старший офицер спустился в носовой трюм, чтобы определить нанесенный близкими взрывами ущерб. Осмотрев обшивку и переборки, он крикнул капитану, что серьезных повреждений нет, и стал подниматься на мостик; в этот момент третий «юнкерс» сбросил с малой высоты бомбу, которая разорвалась у левого борта ближе к корме транспорта. Двигатели как по команде остановились, и судно, пройдя по инерции еще несколько сот ярдов, беспомощно заколыхалось на волнах. Немецкие субмарины, неотступно следовавшие за транспортом, тоже остановились, ожидая, что будет дальше14. Радист «Эрлстона» передал в эфир сигналы бедствия с пометкой «воздушное нападение», после чего капитан Стенвик приказал команде оставить судно. Отходя от борта поврежденного «Эрлстона» на двух шлюпках, моряки видели, как из вентиляторов его двигательного отсека повалил пар, а сам корабль основательно осел в воде. Опасаясь, что может рвануть взрывчатка в трюме номер два, матросы стремились отойти от своего корабля как можно дальше и скоро оказались от него на расстоянии около четверти мили. В скором времени после этого со стороны правого борта транспорта всплыли две немецкие подводные лодки. Сначала U-334, а через несколько минут другая — скорее всего, U-456, которая тремя часами раньше торпедировала американский транспорт «Хоному». Еще через несколько минут неподалеку от двух первых всплыла третья субмарина. Лодка U-334 капитан-лейтенанта Симона стала быстро сближаться с неподвижным транспортом и с расстояния 1300 ярдов выпустила по нему из аппарата номер два первую торпеду. Торпеда ударила транспорт в районе грот-мачты; корабль содрогнулся от взрыва, но остался на плаву. Тогда Симон выстрелил из аппарата номер три, но торпеда прошла мимо. Подойдя к транспорту на расстояние около 700 ярдов, Симон выстрелил по нему из четвертого аппарата15. Сидевшие в спасательных шлюпках моряки замерли: торпеда шла в направлении трюма номер два, где хранилась взрывчатка. Белый пенный след от вырывавшихся, на поверхность воды пузырьков воздуха прервался у борта «Эрлстона» в район фок-мачты.

Но ничего не произошло. Потом Симон, наблюдавший за движением торпеды в бинокль, заметил фонтан дыма, поднявшийся над палубой на высоту в 200 футов, после чего сверкнула ослепительная голубая вспышка. Тяжелый морской паровой катер, располагавшийся над трюмом номер два, взрывом сорвало с кильблоков и отшвырнуло от судна на расстояние в четверть мили. Корабль разломился пополам; носовая часть ушла под воду почти мгновенно. В воздухе стоял страшный грохот — это срывались со своих креплений в трюмах танки «Черчилль», тяжелые грузовики и артиллерийские орудия. Потом с оглушительным ревом ушла под воду и кормовая часть. На поверхности воды остался один только аэростат, закрепленный на палубе в районе грот-мачты. Несколько секунд он держался на поверхности, но потом кабель, посредством которого он прикреплялся к палубе корабля, потянул его на дно; аэростат исчез с поверхности моря, как если бы его утащила под воду чья-то гигантская невидимая рука. С того момента, как Симон выпустил свою третью торпеду, прошло девяносто секунд.

Капитану Стенвику приказали подняться на палубу U-334. Он спросил, что будет с его людьми, но вразумительного ответа на этот вопрос не получил и был препровожден во внутренние помещения лодки. После этого все три субмарины отошли в надводном положении от места затопления «Эрлстона». Стоявшие в рубках немецкие подводники переговаривались между собой, поздравляя друг друга с очередной победой. В скором времени о потоплении «Эрлстона» узнал и находившийся в Нарвике адмирал Шмундт.

Неожиданно для всех стоявший в рубке U-334 подводник крикнул, что их атакует самолет. Он прошел на бреющем полете над субмариной и сбросил две бомбы, которые взорвались на небольшом расстоянии от ее правого борта. Хотя все произошло очень быстро, подводникам удалось идентифицировать самолет — к их большому удивлению, это был немецкий Ю-88. Взрыв потряс подводную лодку до основания; находившиеся в ее стальном чреве предметы стали рушиться со своих креплений. Во многих местах отошли от основы покрывавшие пол перфорированные стальные пластины. Была повреждена балластная цистерна, а дизели начали давать перебои. Но хуже всего было то, что получил повреждение прочный корпус и в лодку стала поступать вода. Через какое-то время погасло электричество. Потом в рубке кто-то крикнул: «Лодка тонет!» Между тем самолет вернулся и с бреющего полета обстрелял субмарину из пулеметов. «На наше счастье, — сказал потом один из подводников, — у него не было больше бомб». Наконец самолет улетел, оставив подводников в весьма бедственном положении.

Ко всему прочему, у субмарины заклинило горизонтальные рули, и она не могла погрузиться16. Находившаяся неподалеку другая подводная лодка — U-457, которой командовал капитан-лейтенант Бранденбург, также подверглась атакам с воздуха со стороны немецких самолетов, о чем Бранденбург не преминул доложить своему начальству. Симон в деталях сообщил по радио Шмундту о том, что произошло, и попросил его дать разрешение находившейся рядом с ним U-456 прервать патрулирование и эскортировать его лодку до Киркенеса. Шмундт согласился и приказал обеим лодкам во время перехода соблюдать строжайшее радиомолчание. Кроме того, Шмундт приказал буксирам и эскортным судам, находившимся в Киркенесе, подготовиться к выходу в море, после чего сообщил об инциденте в Морской штаб в Берлине. Командование 5-й воздушной армии провело расследование инцидента и переслало копии протоколов в Берлин. Однако конкретный виновник так и не был найден, и дело было предано забвению18. U-657 (командир Гёльниц) также была вынуждена вернуться на базу в Нарвике, так как у нее обнаружилась течь в баке с дизельным топливом.

Двумя днями позже поврежденная U-334 доковыляла до Киркенеса; на последнем отрезке пути ее эскортировали два минных тральщика и прикрывали с воздуха два дальних истребителя «Мессершмитт-110». Пока капитан «Эрлстона» мастер Стенвик сидел под надзором на нижней палубе лодки, наверху происходила торжественная встреча вернувшихся из успешного рейда подводников. Капитан-лейтенанта Симона расспросили о якобы замеченном им 5 июля тонущем тяжелом крейсере союзников. Симон рассказал о большом корабле, на котором во время воздушной атаки взорвались погреба с боезапасом, после чего он стал быстро погружаться в воду. Исходя из конфигурации его мачт и корпуса, Симон сделал вывод, что это был американский крейсер. Шмундт передал его рапорт в Морской штаб; на это представитель морской группы «Норд» заметил, что если потопление американского крейсера и впрямь имело место, то приводить доказательства этого должны не моряки, а военно-воздушные силы19.

Прошло еще несколько дней, и капитана Стенвика доставили в Марлаг-Милаг «Норд» — лагерь для пленных моряков на территории Германии. Там Стенвик встретился с захваченными в плен моряками с «Карлтона». Двое из них поведали капитану о том, как немецкий самолет, на котором они летели, неожиданно отклонился от курса, чтобы атаковать замеченную им «вражескую субмарину». На это капитан Стенвик ответил, что он догадывается, какая это была субмарина[58]20.

2

В течение дня операции «Стаи ледяных дьяволов» контролировались морской группой «Норд». Она предложила адмиралу Шмундту направить три прошедшие дозаправку субмарины — U-251, U-376 и U-408 — на север от мыса Нордкап для атак на поврежденные авиабомбами корабли, которые находились вне предполагаемой оперативной зоны немецкого надводного флота. Ближе к вечеру несколько подводных лодок, включая U-703 капитан-лейтенанта Бельфельда, радировали в Нарвик о том, что они преследуют одиночные торговые суда22. Вскоре после того, как выход «Тирпица» был прерван, контроль над субмаринами снова перешел к Шмундту.

Далеко на севере пробирались вдоль льдов и торосов в восточном направлении корабли эскорта. В составе этой маленькой эскадры шли корабль ПВО «Позарика», три корвета и спасательное судно; они двигались так близко к ледяным полям, что на мостиках был слышен треск, сопровождавший подвижки льдов. На расстоянии нескольких миль от кораблей эскорта вне зоны их видимости шел американский транспорт «Беллингхэм». Радиостанции кораблей эскорта были почти уже не в состоянии принимать напрямую радиограммы из Адмиралтейства, зато пропагандистские передачи германского радио британские моряки слышали хорошо.

Как бы то ни было, радиограммы об обнаружении немецкого линейного флота и семи эсминцев приняли все эскортные корабли и суда конвоя; в скором времени моряки конвоя также узнали, что немецкие линкоры находятся на расстоянии 350 миль к юго-востоку и продолжают двигаться в их сторону23. Впрочем, эфир и без того был полон тревожных сигналов. «Радист с ног сбился, нося на мостик одну за другой радиограммы с призывами о помощи, которые посылали корабли, находившиеся от нас к югу», — записал в своем дневнике второй офицер с «Беллингхэма»24. «Корабль коммодора („Ривер Афтон“) сообщил, что поражен тремя торпедами, взрывы которых вызвали большие потери среди личного состава. Оставшиеся в живых члены команды погрузились в шлюпки и находились от нас в 35 милях». Каждые несколько минут радисты союзников принимали сообщения об атаке субмарин или о воздушном нападении. Казалось, спасения нет и союзные корабли будут уничтожены все до единого.

Радист на корвете «Ла Малоуин» принял последовательно сигналы бедствия с пароходов «Эрлстон», «Дэниел Морган» и «Силвер Сворд», а также с трех других кораблей, которые не успели или в силу тех или иных причин не смогли себя идентифицировать. Тревожная обстановка подхлестывала корабли эскорта — они продолжали уходить на восток на предельной скорости. На «Ла Малоуине» подсчитали, что если они и дальше будут идти 14-узловым ходом, то топлива им хватит всего на три дня. «Немецкие торпедоносцы сняли обильную жатву, атакуя рассредоточенные корабли конвоя, находившиеся от нас в ста милях», — записал в ту ночь офицер с «Ла Малоуина». «Немцы поставили перед собой цель уничтожить конвой полностью; между тем мы могли бы помочь кое-каким транспортам, если бы не выполняли нелепую миссию по охране хорошо вооруженного корабля ПВО. Это всех нас здорово задевало»23.

В Арктике снова вступила в свои права ночь, но, как это всегда бывает в этих широтах в июле, она практически не отличалась от дня. Невысокое северное солнце озаряло своими лучами американский транспорт «Олопана», который медленно двигался вдоль ледяных торосов в восточном направлении, сильно отстав от своего американского собрата транспорта «Беллингхэм». «Рано утром 6 июля, — записал капитан „Олопаны“ Марвин Стоун, — мы стали свидетелями незабываемого зрелища: во льдах горел „Пэнкрафт“ — корабль, который шел в составе ордера конвоя впереди нас. Пламя охватило его надстройки и бушевало в районе люков трюма номер четыре»9. Обе спасательные шлюпки находились во льдах на расстоянии полумили от корабля. Они были пусты. Но где же в таком случае экипаж «Пэнкрафта»?

Груженный тринитротолуолом, авиазапчастями и бомбардировщиками, которые стояли на палубе в деревянных контейнерах, «Пэнкрафт», огибая ледяные поля, двигался на восток в шести милях позади «Беллингхэма». В 5 часов вечера 5 июля он был атакован с высоты 4000 футов тремя Ю-88, входившими в состав небольшой авиагруппы, которую наводил на корабли конвоя дальний немецкий воздушный разведчик «Фокке-Вульф 200». Транспорт, имевший водоизмещение 5644 тонны, был виден издалека из-за вырывавшихся из его трубы огромных клубов черного дыма. «Пэнкрафт» допустил большую ошибку, так как, спасаясь от самолетов, устремился во льды, где у него не было никаких возможностей для маневра. Между тем солнце светило вовсю, и видимость была отличная. После того как у борта парохода взорвалась третья серия бомб, капитан Джейкоб Джейкобсон решил оставить судно. Согласно показаниям команды, он не отдал на этот счет никаких распоряжений и вместе со своим старшим офицером одним из первых устремился к шлюпкам. Фактически, спасением людей руководил второй офицер, который остался на борту и наблюдал за спуском на воду спасательных шлюпок и плотиков. Радист успел послать в эфир сообщение о воздушной атаке, дал свои координаты и прибавил: «Корабль поврежден бомбами»27. Потом он помчался к шлюпкам, забыв в спешке уничтожить секретные документы. Один из немецких бомбардировщиков с небольшой высоты обстрелял транспорт зажигательными пулями из своих бортовых пулеметов. Храбрый второй офицер был убит прежде, чем успел добежать до шлюпки28.

Потом немецкие самолеты устремились в сторону «Беллингхэма» и еще одного транспорта — «Уинстон-Салем», который шел от него в полутора милях справа по борту. По счастью, «Беллингхэм» в этот момент вошел в зону тумана, так что сброшенные на него почти вслепую бомбы не причинили ему никакого вреда. Моряки слышали, как они взорвались где-то в районе ледяных полей. Однако, когда «Беллингхэм» через час вышел из тумана, он снова был атакован одиночным немецким самолетом. «Беллингхэм» стал стрелять из своей полевой 4-дюймовой пушки по поверхности моря по ходу самолета. Фонтаны воды, поднимавшиеся после каждого выстрела, похоже, отпугнули шедший на бреющем полете самолет, и он улетел. На «Беллингхэме» увеличили ход до максимума; в результате транспорт развил 15 узлов, хотя и содрогался при этом всеми своими сочленениями, а манометры в двигательном отделении у него зашкаливало. Интересно, что в списке кораблей конвоя было указано, что ход «Беллингхэма» не превышает 12 узлов. Через некоторое время с «американца» увидели спасательное судно «Ратхлин», к которому «Беллингхэм» с радостью и присоединился24.

Далеко на востоке радист корабля ПВО «Позарика» принял сигнал бедствия с «Пэнкрафта» и отнес радиограмму капитану Лоуфорду. Капитану не хотелось возвращаться, тем более что «Позарикой» были перехвачены радиограммы об обнаружении немецкого линейного флота, двигавшегося в северо-восточном направлении — то есть в их сторону. Лоуфорд же считал, что его долг — сохранить корабли эскорта. Так как же быть: идти на помощь команде «Пэнкрафта» — или нет? Офицеры с корветов, шедших вместе с «Позарикой», в своем большинстве склонялись к тому, чтобы вернуться и подобрать людей с «Пэнкрафта», но капитан корвета «Ла Малоуин», несмотря на это, заявил, что его место рядом с капитаном Лоуфордом[59]. Итак, «Ла Малоуин» остался с кораблем ПВО, тогда как корвет «Лотус» развернулся и направился в ту сторону, откуда по радио взывали о помощи. На прощание капитан «Лотуса» лейтенант Генри Холл просигналил, что идет прочесывать указанный в радиограмме квадрат вне зависимости от того, что капитан Лоуфорд по этому поводу думает.

Известие о приближении немецкого линейного флота вызвало оживленную дискуссию среди офицеров «Позарики»; в результате было решено держать к Новой Земле. В 8 часов вечера три корабля эскорта изменили курс и направились в сторону Адмиралтейского полуострова, находившегося от них на расстоянии 220 миль. Однако полученные по радио новые данные о передвижениях немецкого линейного флота говорили о том, что тяжелые немецкие корабли находятся от них в каких-нибудь 260 милях. Чтобы немцы не перехватили их еще на подходах к острову, британцы решили снова изменить курс и идти южнее — в сторону пролива Маточкин Шар. В скором времени «Позарика» и шедшие вместе с ней корабли эскорта наткнулись на американский транспорт «Сэмюэль Чейси», команда которого, увидев хорошо вооруженный корабль ПВО и противолодочные корветы, с облегчением перевела дух. Однако радость от встречи была недолгой, так как капитан Лоуфорд отреагировал на появление американцев довольно сдержанно. Прежде всего, он посредством семафора приказал «Сэмюэлю Чейси» придерживаться режима радиомолчания. Американцы тоже прибегли к семафору и просигналили: «Сегодня нас трижды атаковали вражеские самолеты — пока мы не вошли в полосу тумана. Вы позволите к вам присоединиться?» Капитан Лоуфорд глянул в список кораблей конвоя и установил, что скорость «Сэмюэля Чейси» равняется всего лишь 10 узлам. После этого семафор «Позарики» заработал снова: «Я двигаюсь к проливу Маточкин Шар на Новой Земле. Предлагаю вам идти туда же, развив максимальный ход. „Фон Тирпиц“, „Хиппер“ и шесть эсминцев движутся от мыса Нордкап на 0,60° со скоростью 22 узла». Американцы понять намека не захотели и опять спросили: «Мы можем к вам присоединиться?» Лоуфорд просемафорил: «Мой курс 102°, скорость — 14 узлов». — «Спасибо за информацию», — ответили с «Сэмюэля Чейси»29.

Офицер вооруженной охраны транспорта указал в своем рапорте следующее: «Капитан сообщил нам, что движется к Новой Земле на максимальной скорости. Через несколько минут он уточнил, что идет к проливу Маточкин Шар, и посоветовал нам сделать то же самое. Но так как ход у него был много больше нашего, мы скоро потеряли его из виду»30. К счастью для американцев, морскую гладь стал постепенно затягивать густой туман. «Позарика» же продолжала идти вперед, не сбавляя скорости. Через некоторое время на корвете «Лотус» получили радиограмму, в которой капитан Лоуфорд уведомлял лейтенанта Холла, что направляется к проливу Маточкин Шар, и предложил ему — как только он закончит поиск моряков с американского транспорта — присоединиться к «Позарике»23.

Холл два часа шел к западу и добрался до места атаки на «Пэнкрафт» в 7.45 вечера31. Увидев зажатый льдами «Пэнркафт», он сразу понял, что транспорт, спасаясь от немцев, метнулся в сторону ледяных полей. Надстройки корабля были частично скрыты от взглядов из-за струй пара, бивших из всех его вентиляторов. Шлюпки с экипажем, который состоял в основном из филиппинцев, уже успели довольно далеко уйти в море.

Холл догнал шлюпки и приказал своим людям как можно быстрей поднять на борт двадцать девять человек экипажа «Пэнкрафта»; небольшой корвет, находясь на краю ледяных полей в полном одиночестве в зоне стопроцентной видимости, подвергал себя большой опасности32. Потом Холл приказал потопить «Пэнкрафт» артиллерийским огнем. Когда автоматические зенитные установки «пом-пом» и бортовое 4-дюймовое орудие развернулись в сторону судна и открыли огонь, мастер корабля вскрикнул от ужаса и сделал попытку выпрыгнуть за борт: «Лотус» находился в нескольких сотнях ярдов от «Пэнкрафта» и продолжал подходить к нему все ближе. Джейкобсон со слезами на глазах стал просить Холла прекратить огонь: на борту транспорта находилось около тысячи тонн взрывчатых веществ. Холла не надо было просить дважды — его корабль дал задний ход и поторопился отойти от опасного судна.

«Пэнкрафт» горел около 24 часов и взорвался в шесть часов утра 7 июля. Грохот был такой, что его услышал лейтенант Градвелл, прятавшийся со своим маленьким конвоем среди льдов дальше к западу33. К тому времени, как к горящему «Пэнкрафту» подошел «Олопана», пустые шлюпки с транспорта прибило ко льдам тем же южным ветром, порывы которого заставили лейтенанта Градвелла покинуть несколько позже свое укрытие.

В судно коммодора конвоя «Ривер Афтон» попали три торпеды, и его судьба оказалась худшей из всех.

После рассредоточения конвоя в 10.30 вечера предыдущего дня коммодор Даудинг, точно придерживаясь инструкций, двинулся на северо-восток и шел в этом направлении, пока не натолкнулся на ледяные поля. Тогда он взял восточнее и, прикрываясь густым туманом, направился в сторону Новой Земли. Однако дойти до Новой Земли ему так и не удалось: небо расчистилось, видимость улучшилась, и в две минуты одиннадцатого вечера 5 июля первая торпеда, выпущенная из торпедного аппарата U-703, которой командовал капитан-лейтенант Бельфельд, ударила «Ривер Афтон» в двигательный отсек. Сквозь перископ Бельфельд видел, как из борта транспорта вырвался клуб белого дыма, после чего судно стало замедлять ход, остановилось, но тонуть не спешило. Бельфельд и его подводники слышали взрыв, который последовал через 44 секунды после торпедного залпа34. Взрыв слышал и находившийся на борту субмарины взятый немцами в плен двенадцатью часами раньше капитан королевских инженерных войск Джон Римингтон. Продолжая рассматривать судно сквозь перископ, Бельфельд заметил стоявшие у него на палубе контейнеры с танками и самолетами.

На борту «Ривер Афтона» царила сумятица. Капитан Харолд Чарлтон дал приказ оставить судно; взрывом повредило шлюпку левого борта, и матросы начали спускать шлюпку с правой стороны. Но коммодор Даудинг утверждал, что за судно еще можно бороться. Чарлтон напомнил Даудингу, что капитан корабля — он. На это Даудинг заметил, что если транспорт выдержал торпедный удар и не утонул, то его еще можно спасти. Надо сказать, у Даудинга был опыт по части проводки конвоев — он ходил в Россию в составе первого конвоя серии PQ. Даудинг сказал, что свяжется по радио с одним из корветов и потребует, чтобы «Ривер Афтон» взяли на буксир. «Нельзя при малейшей опасности бросать судно, груз которого стоит миллионы фунтов»35. Капитан, однако, продолжал гнуть свою линию — дескать, командует транспортом он, Чарлтон, и ему лучше знать, как поступать в критической ситуации. И потом — на каком основании Даудинг здесь распоряжается? Это раньше он был коммодором конвоя, но теперь конвой распущен, а коли так, то все полномочия Даудинга не стоят и гроша. Он, Чарлтон, тоже ходил с конвоями в Россию и знает, что если в судно попала торпеда, то оно обречено. Потом Чарлтон добавил, что если коммодору так уж хочется остаться на борту, то это его право — лезть в шлюпку его никто не заставляет.

К тому времени артиллеристы и матросы почти уже спустили шлюпку с правого борта. Другие моряки сбросили в воду два спасательных плотика, но их отнесло от борта волной прежде, чем люди успели на них забраться. Чарлтон отошел от парохода на маленькой «четверке», взяв с собой несколько человек из команды. Даудинг и его штаб, состоявший из радистов и сигнальщиков военно-морского флота, остались на борту, намереваясь, по-видимому, спасать транспорт своими собственными силами. Радист корабля Джордж Гарстин тоже остался на корабле и продолжал посылать сигналы бедствия с пометкой «атака субмарины», но, так как подтверждения о приеме не получил, у него стало складываться впечатление, что рассчитывать на помощь со стороны кораблей эскорта им не приходится.

Некоторые офицеры с «Ривер Афтона» отказались подчиниться приказу капитана Чарлтона об оставлении судна; они пытались спасти инженеров, которые оказались в ловушке. Первая торпеда взорвалась в районе двигательного отсека судна, куда за мгновение до этого спустился четвертый инженер, чтобы принять вахту у второго. Потом прогремел взрыв; в двигательном отделении сорвало с креплений тяжелый генератор, который придавил четвертого инженера. Второй инженер, который был родом из Южной Африки, тоже пострадал — у него были сломаны обе ноги, и он не мог подняться на палубу из быстро заполнявшегося водой отсека. Чтобы выручить второго инженера, главный инженер Эдвард Миллер быстро собрал спасательную партию, состоявшую из радиста, старшего стюарда Перси Грея и его девятнадцатилетнего помощника кока Томаса Уэллера36.

В этот момент «Ривер Афтон» ударила вторая торпеда с U-703 — и опять в районе двигательного отсека. На этот раз погибли почти все, кто там находился. Кроме того, взрывом торпеды повредило шлюпку правого борта, и артиллеристов, которые пытались в ней спастись, сбросило в воду. Главному инженеру придавило ногу сорвавшейся со станины якорной лебедкой, но ему с помощью приятелей удалось освободить из-под нее свою несколько помятую конечность. Даудинг, понимая, что «Ривер Афтону» приходит конец, поднялся на капитанский мостик, сунул в подбитую свинцом сумку все секретные документы, включая и те, которые в спешке забыл уничтожить капитан Чарлтон, и выбросил их в воду. Потом он спустился в полузатопленный двигательный отсек, где травмированный Миллер пытался оказать помощь второму инженеру. Инженер лежал на вентиляционной платформе, а под ним кипела и бурлила заполнившая отсек вода. Помощник кока Уэллер спустился в машинное отделение по веревке, обвязал ею инженера, после чего потерявшего сознание человека с большими предосторожностями подняли наверх. Вытащив второго инженера на палубу, главный инженер Миллер и его товарищи уложили раненого на носилки. Даудинг приказал всем, кто еще находился на судне, приготовить спасательные плотики, но не спускать их на воду до тех пор, пока судно не начнет тонуть.

В море вокруг корабля оказалось множество людей. Некоторые из них были в спасательных жилетах, а некоторые не имели и жилетов; но все они отчаянно бултыхались в ледяной воде, пытаясь удержаться на поверхности, пока не подоспеет помощь. Капитан Чарлтон, спасавшийся в маленькой шлюпке-четверке, теперь ходил вокруг своего обреченного парохода кругами и с помощью лейтенанта Кука — пожилого офицера из управления по морским перевозкам, который ехал в Россию, чтобы занять вакантное место в мурманском офисе, — подбирал людей с воды и затаскивал в свою лодку. К сожалению, места в ней было мало, и «четверка» скоро наполнилась до отказа.

Капитан-лейтенант Бельфельд развернул было свою субмарину к западу, но, бросив напоследок взгляд на «Ривер Афтон», заметил, что транспорт по-прежнему не демонстрирует никакого желания тонуть. В 10.22 вечера, как раз тогда, когда люди Даудинга выстроились на палубе со своими плотиками, Бельфелд выпустил по транспорту третью торпеду. Торпеда ударила судно в правый борт в районе люка номер пять. Помощник кока Томас Уэллер, который так и не успел выбраться из машинного отделения, погиб при взрыве. Взрывом сорвало со станин и креплений находившиеся на палубе паровые лебедки и контейнеры с танками и самолетами. Морская вода сквозь огромную пробоину в борту с ревом устремилась в железное чрево корабля. Даудинг крикнул своим людям, что пришла пора спускать на воду плотики, и взобрался на тот, где находились раненый второй инженер, старший стюард и еще один человек. Сначала им показалось, что судно начинает заваливаться на правый борт; но потом оно неожиданно выпрямилось и стало погружаться вперед кормой. Соответственно, все выше задирался нос. Когда корпус корабля встал почти вертикально и начал опускаться под воду, его фок-мачта задела крохотный плотик, на котором спасались коммодор и его товарищи по несчастью, и их сбросило в ледяное море.

Теперь море было пустынно — за исключением колыхавшихся на поверхности воды шлюпки-четверки, нескольких спасательных плотиков и обломков дерева, к которым приникли люди, не успевшие занять место на шлюпке и плотах. Даудинг подплыл к своему маленькому плотику, а потом втащил на него второго инженера, который был скорее мертв, чем жив, младшего стюарда и еще одного парня из прислуги. Неподалеку от коммодора находился плот побольше, на котором спасались девять человек, и еще один — тоже совсем маленький, на котором разместились три или четыре радиста. На некотором расстоянии от плотов шла на веслах шлюпка-четверка капитана Чарлтона, а чуть дальше дрейфовала перевернувшаяся вверх килем большая шлюпка, за которую цеплялись с полдюжины моряков. Чарлтон подтолкнул к ним пустой плотик, и моряки перешли на него. Однако все их попытки перевернуть большую шлюпку и использовать ее по назначению ни к чему не привели. На плотиках не было ни пищи, ни компаса, ни радио, и на все пять плотов имелось всего четыре весла. На «четверке» прямо на глазах капитана Чарлтона умирал раненый кочегар. Когда он испустил последний вздох, Чарлтон опустил его труп в воду и пробормотал: «Земля к земле, прах к праху…» — и еще несколько слов, которые он помнил из заупокойной молитвы.

U-703 находилась на поверхности недолго. Прежде чем погрузиться, подводники задали спасшимся несколько вопросов, касавшихся названия корабля и его груза, выразили сожаление, что не могут никого взять на борт, передали на один из плотиков большую колбасу и флягу с водой и предложили морякам плыть в сторону Новой Земли, до которой, по словам немцев, было около 200 миль. «Трудно плыть, не имея весел», — пробурчал коммодор Даудинг. Немцы никак этого заявления не прокомментировали, погрузились и отправились на поиски очередной жертвы. Коммодор Даудинг взял привязанную к плотику дымовую шашку и запалил ее. Из нее вырвался густой красно-коричневый дым, который, однако, не поднялся столбом вверх, но стал стлаться по поверхности гладкого, как зеркало, моря. Людьми овладело предчувствие скорого конца[60]37.

Примерно через десять минут после того, как в борт «Ривер Афтона» ударила третья торпеда, в эфир вышел Уильям Джойс (лорд Хау-Хау). Выступая по германскому пропагандистскому радио, он сообщил о некоторых подробностях происходившей в Арктике битве за конвой PQ-17. В заключение он с издевкой сказал, что русским придется задать союзникам несколько неудобных вопросов относительно предназначавшихся им грузов.

1. Какой процент из обещанного союзниками вооружения и стратегических материалов дойдет до портов назначения?

2. И стоит ли разгружать тот хлам, который прибудет? Ведь всем известно, что в области вооружений мистер Черчилль придерживается политики приоритета количества над качеством.

3. И в свете всего этого — материализуется ли хоть когда-нибудь второй фронт?38

3

В полседьмого вечера, через полтора часа после того, как германский линейный флот был замечен в открытом море, Британское адмиралтейство радировало сэру Джону Товею, что если его флот двинется в восточном направлении и немцы это заметят, то, вполне вероятно, они не станут слишком далеко уходить от своих баз, чтобы не рисковать своими тяжелыми кораблями. Товей, получивший радиограмму от Адмиралтейства около семи вечера, не выразил никакого энтузиазма по поводу задуманной демонстрации, так как считал необходимым и далее двигаться к юго-западу, чтобы иметь возможность заправить свои эсминцы. Тем не менее, он отдал приказ «обозначить» движение в восточном направлении в том случае, если поблизости будут замечены разведывательные самолеты немцев39. Тем временем крейсерская эскадра Гамильтона была обнаружена дальним немецким разведчиком «Фокке-Вульф-200». В скором времени Адмиралтейство поставило Гамильтона в известность о том, что немцы сообщили в Берлин о его местонахождении, указав с большой точностью его дислокацию. В этой связи Гамильтон решил, что поддерживать режим радиомолчания бессмысленно, и передал Товею по радио свои координаты, а также состав своих сил40. Только тогда Товей узнал, что все эсминцы коммандера Бруми находятся вместе с крейсерской эскадрой, а также о том, что у большинства кораблей из эскадры Гамильтона запас топлива не превышает 75 процентов от необходимого.

Около восьми вечера Адмиралтейство передало довольно-таки пессимистическое сообщение относительно возможного развития событий.

«Весьма вероятно, что немцы атакуют суда конвоя в ночь с 5-го на 6-е июля или рано утром 6-го июля. Враг может нанести удар в направлении 0,65° от мыса Нордкап»41.

Вскоре после этого британцы узнали, что капитан русской субмарины К-21 объявил о торпедировании «Тирпица». Немедленно двум эскадрильям королевских военно-воздушных сил был дан приказ любой ценой найти «Тирпиц». Адмиралтейство дважды (в 8.45 и в 9.06 вечера) выходило на контакт с Товеем, предлагая ему ответить на вопрос, сможет ли он атаковать «Тирпиц» — в случае, если линкор и в самом деле поврежден, — силами торпедоносцев, находившихся на борту авианосца «Викториэс».

Это предложение также не слишком обрадовало Товея. Он лично никаких возможностей для атаки по якобы поврежденному «Тирпицу» не видел. Последний мог в любой момент вернуться в сопровождении эскорта на свои базы, тогда как у немцев на северном побережье Норвегии имелось достаточно дальних истребителей, чтобы разделаться с торпедоносцами типа «Альбакор», когда они будут находиться на пути к цели. Кроме того, было весьма сомнительно, чтобы «Тирпиц» — в том случае, если он и впрямь получил повреждение, — продолжал движение в сторону рассредоточенных кораблей конвоя.

Конечно, сейчас, когда стало известно, что возможности германских военно-воздушных сил в районе Арктики сильно преувеличивались, особенно в плане обеспечения воздушного прикрытия надводных судов и ведения воздушной разведки, легко критиковать продемонстрированную тогда Товеем нерешительность. Критикам, тем не менее, следует иметь в виду такой весьма весомый аргумент, что на флагманском корабле Товея линкоре «Дьюк оф Йорк» подходило к концу топливо, так что возможности для маневра были у адмирала весьма ограниченные. Кроме того, ему не хотелось дробить свои силы — то есть направлять авианосец «Викториэс» при отсутствии дальних истребителей прикрытия в северные воды, где безраздельно царили немецкие подводные лодки и авиация. Неожиданно немцы без всякого давления со стороны союзников в 10.00 вечера кардинально изменили курс и вернулись на базу во главе с неповрежденным «Тирпицем», который ранним утром 6 июля вновь бросил якорь в Альтен-фьорде.

Первые две разведывательные эскадрильи, поднятые в воздух по распоряжению Адмиралтейства, никаких следов поврежденного «Тирпица» не обнаружили. Тогда в воздух была поднята третья эскадрилья разведчиков, которым было предложено исследовать тот же квадрат. Германский Морской штаб, получивший перехваченные и расшифрованные радиограммы Британского адмиралтейства к авиаторам, никак не мог взять в толк, о каком «поврежденном тяжелом корабле», чье название в радиограммах не упоминалось, идет речь. Тем более что к тому времени все тяжелые германские корабли были отозваны на свои базы. Потом, однако, немецкие штабисты пришли к парадоксальному выводу, что союзники продолжают разыскивать свой тяжелый крейсер, который, согласно полученным от подводников сведениям, был потоплен во время воздушного налета вечером 4 июля. Придя к такому заключению, немецкие штабисты с облегчением вздохнули и сдали дело о «поврежденном тяжелом корабле» в архив[61].

Около десяти вечера контр-адмирал Гамильтон получил сообщение о том, что линкор «Тирпиц», возможно, получил повреждение и что авианосец «Викториэс», вероятно, предпримет попытку его атаковать. Гамильтон решил, что в этом случае его крейсера «Лондон» и «Норфолк» следует использовать в качестве танкеров для дозаправки эсминцев, которые могли бы войти в состав прикрытия авианосца. Его флагманский крейсер «Лондон» начал дозаправку эсминцев «Сомали» и «Фьюри», в то время как американский эсминец «Вэйнрайт» заправлялся с «Норфолка»43. Но никакой пользы делу эта дозаправка впоследствии не принесла[62].

Был ли поврежден «Тирпиц» при выходе в море или нет, этого со всей уверенностью Британское адмиралтейство сказать не могло. Оно было уверено в одном: три разных, не связанных между собой источника подтвердили известие о выходе тяжелых немецких кораблей в море. Были замечены как минимум два немецких линкора, двигавшихся в северо-восточном направлении курсом 65° в сторону Баренцева моря, где рано утром 6 июля немцы, по мнению Адмиралтейства, должны были приступить к уничтожению рассредоточенных кораблей конвоя, расстреливая их одно за другим.

В этой связи Адмиралтейство отправило радиограммы адмиралу Бивэну, главе службы проводки конвоев на севере России, адмиралу Майлсу в Москву и капитану Г.О. Маунду в Архангельск, предупредив их о возможности уничтожения безоружных транспортных судов немцами и предложив им приступить к розыску и спасению команд потопленных судов, используя для этого все имеющиеся в их распоряжении средства. В состав поисковых и спасательных партий было предложено включить даже самолеты дальней воздушной разведки типа «Каталина» — в том, разумеется, случае, если они в тот момент не участвовали в исполнении важных разведывательных миссий44.

Примерно в это же время Британское адмиралтейство отправило на корабли эскорта, пожалуй, самую отчаянную радиограмму из всех, какие оно когда-либо за годы войны отправляло британским судам. Полагая, что корабли эскорта все еще охраняют некоторые транспорты конвоя, Адмиралтейство радировало:

«Весьма срочно. В течение ближайших нескольких часов возможны атаки надводных кораблей врага на транспорты. Ваш долг — избежать уничтожения, чтобы после отхода врага вернуться к месту нападения и подобрать с воды всех, кто выжил»45.

Пятнадцать минут спустя Адмиралтейство сделало еще одну попытку предотвратить или хотя бы отстрочить бедствие. В 2.45 ночи адмирал Товей получил радиограмму, где ему предлагалось «держать восточнее», чтобы создать у немцев иллюзию, что их могут отрезать от норвежских баз. Это могло бы иметь определенный эффект, если бы эскадру Товея во время этой демонстрации обнаружили немецкие самолеты-разведчики. Товей не видел в этом особого смысла, тем более что небо было обложено тучами и вероятность того, что немцы засекут его флот во время исполнения этого маневра, была мала. Но как бы ему ни хотелось избежать этого маневра, в 6.45 утра он изменил-таки курс и стал забирать на северо-восток; одновременно он приказал эскадре контр-адмирала Гамильтона к нему присоединиться. В 7.45 утра над флотом появился одиночный немецкий самолет, который шел в облаках, в связи с чем с кораблей его было видно плохо. Товей, чтобы привлечь внимание немца, отдал зенитчикам приказ открыть по нему огонь и даже собирался поднять с борта авианосца «Викториэс» истребители — чтобы немного попугать немца и заставить его сообщить своим об обнаружении большой эскадры британских кораблей, двигавшейся в северо-восточном направлении. Однако немецкий самолет исчез так же неожиданно, как появился.

В 10 часов утра в пятнадцати милях от острова Ян-Майен крейсеры Гамильтона были замечены с эскадры адмирала Товея, а в 10.40 Гамильтон присоединился к Товею. После четырех часов продвижения на северо-восток в дурную погоду, когда шансы быть замеченными немецким самолетом-разведчиком практически равнялись нулю, адмирал Товей снова изменил курс своего флота. Теперь союзный надводный флот, как и флот немцев, шел на свои базы46.

Далеко не на всех кораблях конвоя имелись шифровальные книги того уровня, чтобы декодировать послание Адмиралтейства — особенно ту его часть, где кораблям предлагалось «избежать уничтожения»47. И они продолжали путь в блаженном неведении.

Не то было на корабле ПВО: людям на борту «Позарики» и тем, кто находился на шедших рядом с ней корветах, казалось, что их ждет неминуемый конец. Они все еще находились в двухстах милях от пролива Маточкин Шар, где можно было укрыться от немцев, но увеличить ход не могли, так как и без того шли почти на пределе. Полученное от Адмиралтейства сообщение о том, что немцы атакуют суда конвоя ночью или рано утром, имело эффект разорвавшейся бомбы. Капитан Лоуфорд собрал у себя в кают-компании совещание. Все согласились с тем, что при сложившихся обстоятельствах идти в Архангельск напрямую, как они раньше намеревались, невозможно. Чтобы спастись, им следовало добраться до ближайшего берега, выброситься, если понадобится, на прибрежные скалы, а потом, прихватив с собой необходимые припасы, двигаться на юг пешком — прямо как «во времена экспедиции Амундсена». Лоуфорд вернулся на мостик и, подняв на мачте сигнальные флаги, подозвал к себе корветы. После этого капитан с помощью рупора сообщил морякам с корветов о курсе, которым он намеревается идти, и о том, что их скорость не должна быть меньше 14 узлов. Это был максимальный ход, который могла развить его маленькая эскадра. Кроме того, Лоуфорд передал на корветы, чтобы корабли эскорта шли развернутым строем: существовала ничтожная вероятность, что в тумане их расплывчатые силуэты враги могут принять за колонну куда более грозных и многочисленных кораблей.

«Позарика» просемафорила на «Ла Малоуин» следующее сообщение:

«Ожидается, что враг атакует рано утром б июля. Когда он подойдет к нам на дистанцию выстрела, мы должны развернуться, открыть огонь и стрелять до тех пор, пока будем в состоянии. В настоящее время предлагаю предоставить отдых всем свободным от вахт людям. Надеюсь, что с Божьей помощью нам все-таки удастся уцелеть»48.

Теперь все люди на кораблях эскорта ждали одного: когда перед ними появится грозный враг. Офицеры на «Ла Малоуине» знали, что их четырехдюймовая пушчонка мало на что годна — разве что способна издавать при выстреле громкий хлопок. О том, что ее снаряды могут хотя бы поцарапать бронированную шкуру немецких кораблей, речи не шло. Но, стреляя из нее в немцев, моряки, по крайней мере, были бы заняты хоть каким-то полезным делом. Они знали, что в открытом бою их наверняка уничтожат, но не трусили. Просто им было обидно отдавать свои жизни без всякого сопротивления.

После того как шифрограмма из Адмиралтейства была получена, лейтенант Карадус с «Ла Малоуина» написал в своем дневнике особенно проникновенные и пронзительные строки. «„Номер первый“ (старший офицер) и я думаем, что разговор с „Позарикой“ — последний обмен сигналами перед гибелью. Если нам не удастся добраться до пролива Маточкин Шар, мы — люди конченые. Нас потопят или в Баренцевом море, или на подходе к Новой Земле. Когда капитан „Позарики“ разговаривал с командой, все хранили мрачное молчание. Сейчас у нас на корабле только один человек работает в поте лица — наш радист. Пытается, бедняга, найти в эфире какую-нибудь ободряющую новость. На корабле холодно, хотя включены все электрические обогреватели. Когда я пишу эти строки, меня ждут четыре часа сна — и полная неизвестность впереди». Прежде чем отправиться спать, лейтенант Карадус вышел на нижнюю палубу и увидел сидевшего в закутке кладовщика, который читал «Новый Завет». Его работа на корабле была самая неблагодарная — он выдавал патроны и снаряды, и, когда выдавал их мало, его ругали последними словами. «Я поговорил с ним. Он сказал мне, что готов умереть, если на то будет Божья воля. Потом я вернулся к себе в каюту и помолился о спасении своей души. Потом стал задремывать, втайне надеясь, что если случится самое худшее, то это случится во сне». Карадус, как и все члены команды, считал, что без серьезных на то оснований Адмиралтейство никогда бы подобной кошмарной радиограммы не отослало49.

Солнце зависло над горизонтом в 4 утра; ночи как таковой, собственно, и не было. Утром Карадуса позвал на вахту боцман — усталый и очень напуганный. «Машины нашего корабля продолжали выжимать из себя все, на что они были способны. Я пошел на мостик, задаваясь вопросом, какие радиограммы пришли ночью в мое отсутствие. На палубе жались к дымовой трубе около дюжины наших морячков, обряженных в бушлаты, пробковые жилеты и стальные каски. Несмотря на то что все они находились в полной экипировке, вид у них был довольно жалкий. Это было патетическое зрелище, которое тронуло меня до слез». По последним данным, в это время немецкие эсминцы находились от кораблей эскорта в 160 милях, а до пролива Маточкин Шар эскортам оставалось еще миль 180 — или 12 часов хода. Конечно, при условии, что они будут выдерживать прежнюю скорость.

Сильно отстав от своих, двигался в восточном направлении корвет «Лотус», на борту которого нашли прибежище оставшиеся в живых моряки с потопленного «Пэнкрафта». Впередсмотрящий доложил о видневшихся на горизонте клубах дыма; по мнению Холла, это полыхало подожженное немцами какое-то торговое судно. Дым виднелся почти по курсу маленького корвета, и Холл решил немного изменить направление, чтобы выяснить, что происходит. Но чем ближе они подходили к дымному следу, тем меньше он становился, а в скором времени почти и вовсе исчез. Это был дым от дымовых шашек, которые коммодор Даудинг время от времени запаливал в надежде, что дым увидят и его с его людьми подберут. Если бы не особый оптический эффект, каким обладает прозрачная, почти хрустальная атмосфера Арктики, никто бы его крохотного дымка не разглядел и спасавшиеся на шлюпке и плотиках люди с «Ривер Афтон» умерли бы от жажды, холода и голода. Не имевшие весел, съежившиеся от холода в своей единственной шлюпке и на маленьких спасательных плотиках люди представляли собой удручающее зрелище. Пока корвет шел к ним по покрытой радужными пятнами от вылившегося в моря мазута воде, моряки видели немало мертвых тел, колыхавшихся на волнах в своих оранжевых спасательных жилетах50.

С корвета сбросили крупноячеистые спасательные сети, но люди, находившиеся на подошедшей к борту военного корабля маленькой шлюпке, были настолько измучены, что мало кто из них смог без посторонней помощи подняться по ним на палубу. Один из тех, кто находился на носу шлюпки, и вовсе не двигался — это был второй инженер с «Ривер Афтона», которому при взрыве торпеды обломками обрушившихся конструкций перебило ноги. Когда несчастные с помощью моряков «Лотуса» стали подниматься на борт корвета, офицер, находившийся на носу шлюпки рядом с совершенно заледеневшим человеком, стал собирать находившиеся при нем вещи и раскладывать их по карманам своего бушлата. Когда с «Лотуса» крикнули, какого черта они там копаются, офицер, сняв у неподвижного человека с пальца обручальное кольцо, мрачным голосом осведомился, можно ли поднять на борт покойника, чтобы потом похоронить его со всеми морскими почестями. Лейтенант Холл велел оставить покойника в шлюпке и продолжать движение. Он опасался, что потопившая транспорт субмарина затаилась в засаде где-то поблизости, чтобы торпедировать судно, которое попытается оказать морякам с «Ривер Афтон» помощь. Из пятидесяти девяти человек экипажа «Ривер Афтон» двадцать три, включая почти всех артиллеристов из военной команды, погибли. Погибли также два офицера связи, состоявшие при штабе коммодора Даудинга[63]37.

Для PQ-17 5 июля стал днем разгрома и почти тотального уничтожения. Около полуночи U-703 радировала адмиралу Шмундту в Нарвик: «Пункт АС.3568. Потоплен „Ривер-Афтон“ водоизмещением 5479 тонн. Груз: самолеты и танки. Истрачено три торпеды». Командир лодки также добавил, что у него осталось 75 кубических метров дизельного топлива и он в состоянии находиться в море еще по крайней мере двое суток. Примерно в это же время из Нарвика вышла U-408; ее только что заправили, и экипаж стремился побыстрее включиться в дело. Уничтожение субмариной капитан-лейтенанта Бельфельда «Ривер Афтона» довело число транспортов, потопленных в течение этого дня «Стаей ледяных дьяволов», до шести единиц. Шмундт чрезвычайно высоко ценил окрепшее сотрудничество между его субмаринами и военно-воздушными силами; в данном случае атака Ю-88 на подводную лодку U-334 рассматривалась как исключение51.

К утру 6 июля донесения, которые получал Шмундт от командиров подводных лодок, навели его на мысль, что оставшиеся исправными транспорты находятся в основном восточнее 40-го меридиана. Вскоре после полуночи воздушная разведка доложила, что обнаружила два транспорта и два военных корабля, «по виду эсминцы», которые двигались на восток в сторону Новой Земли — вероятно, пролива Маточкин Шар. Вполне возможно, немец заметил корабль ПВО «Паломарес» и шедшие за ним следом корабли конвоя — те, которые были в состоянии за ним угнаться. Полученные Шмундтом данные о продвижении кораблей конвоя далеко на восток подтверждались показаниями капитана «Карлтона» относительно изменения маршрута каравана в сторону Архангельска. Все это, по мнению Шмундта, говорило о том, что «у подводников есть все возможности для проведения успешных операций».

Рано утром штаб морской группы «Норд» передал Шмундту сообщение, в котором говорилось о перспективности преследования судов конвоя вплоть до восьмидесятимильной зоны у русского побережья. В сообщении также отмечалось, что на обратном пути подводники, если им позволят запасы топлива, могут заняться уничтожением атакованных ранее поврежденных и потерявших ход кораблей. Офис адмирала Шмундта согласился с тем, что план хорош и его следует немедленно довести до сведения капитанов субмарин. Около 6 утра полученная от авиаразведки информация была передана на субмарины из «Стаи ледяных дьяволов». В радиограмме Шмундта предлагалось субмаринам, потерявшим контакт с противником, осуществлять поиск южнее между 42-м и 48-м восточными меридианами — в особенности это относилось к субмаринам, которые достигли северной широты 70°. Шмундт также приказал U-355, которой командовал Ла Бауме, регулярно докладывать ему о состоянии погодных условий в районе операций, а кроме того, отменил действие приказа, вводившегося кодовым словом «Конкорд».

4

Контр-адмирал Гамильтон, присоединившийся на короткое время со своими крейсерами к эскадре Товея, получил от последнего распоряжение двигаться в сторону Исландии. Потом, правда, приказ был несколько изменен.

Гамильтону предлагалось направиться на своем флагманском крейсере «Лондон» в Скапа-Флоу и присоединиться к флоту метрополии, предоставив остальным своим крейсерам продолжить движение в сторону Исландии без него43.

Прежде чем расстаться со своими спутниками, Гамильтон передал на крейсера сообщение, в котором говорилось с его, Гамильтона, личном понимании причин происшедшее неудачи — тем более, что официального объяснения из Уайтхолла пока не последовало. Поначалу Гамильтон собирался встретиться с командой каждого крейсера в отдельности — до того его волновало моральное состояние экипажей кораблей. По некотором размышлении, однако, он от этой мысли отказался и перепоручил эту миссию капитанам крейсеров которым, собственно, и было адресовано его послание.

«Мы предприняли отход на высокой скорости, чтобы избежать столкновения с превосходящими силами противника. К этому следует добавить, что мы действовали в зоне, где у немцев имелось подавляющее воздушное превосходство из-за близости их наземных авиационных баз Мы же обеспечить воздушное прикрытие тяжелых кораблей не могли, так как авиации наземного базирования е этом районе у нас практически нет»52.

Капитан Беллерс с «Норфолка» просемафорил: «Надеюсь, в следующий раз нам будет сопутствовать удача»53 Капитан Хилл с американского крейсера «Вишита» присоединился к «Норфолку» и на прощание просигналил: «Находиться под вашим командованием большая честь для все> нас»54. Гамильтон ответил Беллерсу: «К сожалению, обсудить происшедшее за столом нам сегодня не удастся, так как меня отзывают. Убежден в одном: опыт, который мы получили, скажется самым благотворным образом на судьбе следующего конвоя — PQ-18»55. Американские корабли Гамильтон тоже не оставил без внимания. «Жаль, что нам так и не довелось вступить в сражение, — просемафорит он. — Надеюсь, при проводке конвоя PQ-18 нам повезет больше. Впрочем, конвой PQ-17, насколько я знаю, тяжелых потерь пока не понес»56.

Глава 7. НОВАЯ ЗЕМЛЯ

6 июля — 14 июля

Наконец-то мой корабль и груз

находятся в советской гавани.

Капитан В. Ловгрен, мастер американского транспорта «Уинстон-Салем», который оставил свой корабль, посадив его на мель в заливе Арктического острова

1

«Нью Лэнд» — Новая Земля — два арктических острова, имеющие протяженность в шестьсот миль и отделенные друг от друга узким каналом, или проливом, именуемым проливом Маточкин Шар. Новая Земля расположена на восточной границе Баренцева моря.

Пролив Маточкин Шар почти на всем его протяжении окружают с обеих сторон высокие скалистые горы. Из-за утесов, скал и песчаных отмелей судоходная часть пролива местами суживается до семисот ярдов. На берегах пятидесятимильного пролива в 1942 году находились всего три удаленных друг от друга небольших поселения: поселок Лагерный на западе; Полярная географическая станция и поселок при радиостанции «Матшар» в северо-восточной части1. Именно к этому неприютному проливу, который соединяет Баренцево и Карское моря, устремились многие из транспортов и кораблей эскорта после рассредоточения конвоя. Казалось невероятным, чтобы германские линкоры или даже эсминцы отважились преследовать корабли конвоя в узостях этого пролива.

Первыми судами, с которых заприметили суровые очертания этого острова, были эскортные корабли «Паломарес», «Бритомарт», «Халкион», «Саламандер» и спасательное судно «Замалек», на борту которого находилось около 150 подобранных с воды моряков с потопленных немцами судов. Из всех кораблей конвоя развил высокую скорость и был в состоянии следовать за военными судами один только транспорт «Оушн Фридом». В 11 часов утра 6 июля экипажи всех этих кораблей и судов увидели наконец желанную землю. Капитан Дженси приказал «Брито-марту», чей шкипер хорошо знал эти воды, выдвинуться вперед, исследовать море по ходу движения маленького каравана гидролокатором «Асдик» и выяснить, нет ли поблизости затаившихся в засаде подводных лодок. После этого суда должны были на самом малом ходу втянуться в узкий и крайне неудобный вход в пролив Маточкин Шар. Позже капитан «Бритомарта» писал:

«Я прошел мыс Столбовой и, продвигаясь вперед на семи узлах, вошел в пролив и скоро оказался в виду поселка Лагерный. От берега отчалила моторная лодка с русским военно-морским представителем. Я остановился. На лодке находился всего один человек, целившийся в мое судно из стоявшего на носу суденышка пулемета. По-английски он не разговаривал, но мне все-таки удалось убедить его, что я не немец и захватывать поселок не собираюсь. Потом я попросил его показать место, где наши корабли могут бросить якорь. Русский вскочил в свою лодку и отправился на берег. Я же радировал о сложившейся ситуации на „Паломарес“»2.

Примерно в 2.30 дня за тральщиком последовали остальные корабли маленького каравана, которые, войдя гуськом в пролив, бросили якоря неподалеку от поселка Лагерный в крохотном заливе, имевшем глубину около пяти фатомов (девять метров). Двумя часами позже капитан Дженси собрал на борту «Паломареса» совещание. Моряки должны были решить, прорываться ли им в Карское море или, дождавшись лучших времен, пройти к Архангельску прежним, более коротким путем через Белое море. Командир тральщика «Бритомарт» лейтенант Стаммвиц, знавший здешний климат, сказал, что пролив в восточной части может быть перегорожен льдами и что погодные условия там не в пример хуже, чем у западного входа, где они находятся. Дженси велел подготовить к полету гидросамолет «Валрус», который они взяли на буксир два дня назад. Гидросамолет взлетел, чтобы исследовать состояние вод пролива; по возвращении пилот доложил, что пролив и в самом деле перегорожен льдами и что пройти в Карское море по нему невозможно3.

Другой корабль ПВО — «Позарика» — двигался в сторону пролива Маточкин Шар всю ночь. Он и следовавшие за ним суда поддерживали самый полный ход на протяжении вот уже 36 часов. Около часа дня, когда до входа в пролив Маточкин Шар оставалось еще какое-то расстояние, «Позарика» неожиданно застопорила ход. Следовавшие за ней корветы «Ла Малоуин» и «Поппи» немедленно стали осуществлять противолодочный маневр, прослушивая своими «Асдиками» глубины Баренцева моря. Напряжение на судах маленькой флотилии нарастало. Эта непредвиденная задержка, связанная с поломкой в двигателе «Позарики», всех страшно нервировала, поскольку никто не знал, на каком расстоянии от них находятся немецкие эсминцы. На таком большом удалении от приемопередающих станций союзников радиостанции корветов не действовали, антенна же радиорубки «Позарики» улавливала только отдельные разрозненные сигналы.

Когда небольшой ремонт был закончен, корабли снова пришли в движение, и в 2 часа дня люди смогли различить очертания острова. Британские моряки видели ледники, покрытые снегом горы и множество заливов. «Хотя берег выглядел сурово и мрачно, для нас в тот момент ничего на свете прекраснее его не существовало». Тремя часами позже британцы заприметили мыс Столбовой, стоявший на нем маленький домик из красного кирпича и направились к великолепно замаскированному природой входу в пролив. В 6 часов вечера корабли буквально вползли в пролив, двигаясь самым малым ходом. Если бы русские не расставили обозначавшие фарватер буи, вряд ли бы им это вообще удалось. «Позарика» и корветы уже собирались бросить якоря в заливе Поморский справа от входа, как вдруг увидели стоявшие у противоположного берега пролива рядом с поселком Лагерный «Паломарес» и сопровождавшие его корабли4.

Между кораблями ПВО последовал интенсивный обмен сигналами.

«Паломарес»: «Добро пожаловать на нашу базу».

«Позарика»: «Надеюсь, мы можем притулиться на вашем заднем дворе?»

«Паломарес»: «Разумеется. Бросайте якоря от меня слева по борту, чтобы наши орудия могли контролировать вход в пролив»5.

Пока подошедшие с моря корабли обустраивались на якорной стоянке, моряки обозревали стоявшие на берегу маленькие деревянные домики и собравшихся на причале мужчин, женщин и детей, окруженных лохматыми собаками. Больше смотреть было не на что. Первейшим желанием моряков, перенесших множество испытаний и трудностей, было поскорей завалиться спать. Однако отдохнуть смогли далеко не все. В семь часов вечера корвету «Ла Малоуин» был отдан приказ выйти в море на поиск транспортов, которые могли оказаться поблизости от Новой Земли. Моряки с корвета должны были взять их под защиту и помочь им войти в узкое жерло пролива. К этому времени всем стало ясно, что корабли эскорта должны собрать вокруг себя максимально возможное число рассеявшихся по морю транспортов, сформировать новый конвой и попытаться довести его до Архангельска.

Далеко в море самый быстрый транспорт конвоя «Хусиер» шел в южном направлении в сторону Белого моря. В 5.30 вечера с его борта заметили транспорт класса «Либерти» «Сэмюэль Чейси», двигавшийся полным ходом на восток. Спасательные шлюпки на «Сэмюэле» был развернуты на шлюпбалках в сторону моря и спущены чуть ли не до самой поверхности воды. Полагая, что транспорт поврежден, с «Хусиера» осведомились, не нужна ли ему помощь. На «Сэмюэле» ответили, что у них все в порядке, но добавили, что неподалеку находятся немецкие военные корабли — субмарины, эсминцы и даже, возможно, тяжелый крейсер. Подойдя ближе, «Хусиер» определил, что транспорт идет курсом на восток в сторону пролива Маточкин Шар. Тогда на «Хусиере» решили изменить курс и тоже двигаться в сторону упомянутого пролива6. Панамский транспорт «Эль Капитан» также намеревался «отстояться» в проливе Маточкин Шар в надежде, что немецкие субмарины и бомбардировщики, собрав свою кровавую жатву, рано или поздно вернутся на базы. Равным образом, изменил курс в сторону пролива транспорт «Бенджамен Хэррисон», который первоначально направлялся в сторону залива Моллера. В скором времени с «Хэррисона» заметили еще три транспорта, двигавшихся в том же направлении7.

«Ла Малоуин» собрал эти четыре судна и кое-как построил их колонной. Дул сильный ветер, и командиру корвета было трудно отдавать транспортам команды рупором, так как ветер заглушал слова и относил их в сторону. «Моряки транспортов были приятно удивлены такой заботой, — писал лейтенант Карадус, — и приветствовали появление нашего крохотного корвета громкими радостными криками».

К десяти часам вечера все четыре транспорта вошли в пролив и бросили якоря в неприютной, но относительно безопасной бухте. Один из матросов с «Сэмюэля Чейси» в результате всех перенесенных испытаний лишился рассудка и был препровожден на спасательное судно с тем, чтобы его там осмотрели8. В последующие несколько часов в пролив один за другим втянулись дымившие, как самовары, старые эскортные тральщики, чья скорость не превышала 11 узлов. Это были «Лорд Остин», «Лорд Миддлтон» и «Нодерн Гем»9. Как казалось, худшие испытания у кораблей эскорта уже позади. По крайней мере, в проливе Маточкин Шар опасаться атаки крупных надводных кораблей врага не приходилось. Все корабли эскорта расположились в заливе таким образом, чтобы их 4-дюймовые орудия смотрели в сторону входа в пролив.

На кораблях эскорта матросы и артиллеристы или отсыпались, или обсуждали последнюю радиограмму из Адмиралтейства, в которой говорилось, что «их долг — избежать уничтожения». «У матросов, машинистов и младшего командного состава не было и тени сомнений в том, что в течение ночи 6 июля конвой буквально „разнесли на кусочки“. Вспоминая происшедшие события, люди нервничали — это было заметно хотя бы по тому чудовищному количеству чая, которое они выпили во время этих своеобразных дебатов. Кто-то подсчитал, что два дня назад во время трехчасовой воздушной атаки на конвой немцы задействовали не менее 150 самолетов разных типов. „Нашу скорострелку „пом-пом“ постоянно заклинивало, — жаловался один артиллерист, — поэтому мы в общей сложности выпустили не более 130 снарядов“. Тем, кто палил из „Эрликонов“, повезло больше. Эти счетверенные зенитные установки зарекомендовали себя очень хорошо. Сразу же возник вопрос о замене „пом-помов“ на „Эрликоны“. Когда морякам надоело „рвать глотки“ и в споре возникла пауза, появился интендант и стал читать всем желающим выдержки из „Нового Завета“. Моряки из технических служб сидели особняком и обсуждали проблемы высокотехнологичных поисковых устройств, которые находились в их ведении. Все пришли к выводу, что радары работали хорошо и полностью себя оправдали, что же касается гидролокаторов „Асдик“, то операторам часто мешали прослушивать глубины ходившие из стороны в сторону на большой скорости эсминцы охранения. Потом возник общий вопрос, который не мог не возникнуть. „Какой, интересно, умник велел кораблям конвоя рассредоточиться и добираться до Архангельска самостоятельно?“ Сидевший в своей каюте лейтенант Карадус, склоняясь над дневником, задавался вопросом, могли ли корветы эскорта при сложившихся обстоятельствах принести транспортам конвоя больше пользы. „По-видимому, — записал он, перед тем как оправиться спать, — ответы на этот и другие весьма острые вопросы мы получим только тогда, когда придем в Архангельск — если, конечно, нам суждено до него добраться“»4.

Когда до полуночи оставалось совсем немного времени, в пролив вошел корвет «Лотус», чья палуба и нижние помещения были буквально забиты подобранными с воды моряками. Прием «Лотосу» был оказан достойный — все орали от восторга, превознося его доблесть, — после чего спасенных с «Ривер Афтон» перевели на корабли ПВО, а людей с «Пэнкрафта» устроили на одном из американских транспортов. Когда наступила полночь, корветы стали поочередно патрулировать вход в пролив, прослушивая с помощью гидролокаторов «Асдик» глубины у входа, чтобы не допустить проникновения немецкой подводной лодки. По-прежнему не было никаких сведений о маленьком тральщике «Айршир», парней с которого «все так любили». Таким образом, к концу 6 июля в проливе Маточкин Шар укрывалось не менее 17 кораблей союзников. К сожалению, только пять из них были транспорты.

Где же в это время были другие торговые суда и транспорты? По меньшей мере семь из них находились в северной части Баренцева моря; огибая ледяные поля и торосы они шли на максимальной скорости в сторону Новой Земли. Ближе всех к острову находился американский транспорт типа «Либерти» «Джон Уитерспун», груженный танками и амуницией. За «Уитерспуном» растянулись по морю на расстоянии около 150 миль «Алкоа Рейнджер», транспорт серии КАМ «Эмпайр Тайд», «Беллингхэм», «Хартлбери», «Олопана» и «Уинстон-Салем».

В 10.45 утра на «Олопане» увидели приближающийся к ним огромный 4-моторный бомбардировщик. Матросы и артиллеристы разбежались по своим постам. Одни наводили на самолет «Эрликоны», другие — на всякий случай — проверяли работу лебедок для спуска шлюпок. Общее настроение было подавленное — большинство команды считало, что их транспорту пришел конец. Капитан Стоун приказал радисту передать сигнал о воздушной атаке и указать координаты судна — он не сомневался, что огромный «Фокке-Вульф-200» «Кондор» торпедирует и потопит его корабль. Стоун даже сложил все секретные документы в подбитую свинцом сумку, готовясь в любой момент швырнуть ее за борт. Но 4-моторный самолет никаких поползновений к нападению не предпринимал, сделал над транспортом несколько кругов и улетел. «Мы решили, что он сообщил о нас на ближайшую авиабазу, — говорил потом капитан Стоун, — и что уничтожение нашего транспорта откладывается часа на три-четыре»10. В ожидании воздушной атаки моряки до вечера всматривались в небо и не отходили от зенитных автоматов, но немецкие бомбардировщики так и не появились.

К тому времени 4-моторный «Фокке-Вульф-200» из авиагруппы I./ КГ-40 вернулся на базу в Тронхейм, а переданные им по радио разведданные в 11.30 уже лежали на столе командующего Арктическим флотом адмирала Шмундта, державшего свой штаб в Нарвике. Экипаж «Фокке-Вульфа» докладывал, что обнаружил в общей сложности семь кораблей конвоя PQ-17 — «по-видимому, это самые скоростные из них», — которые, огибая ледяные поля и торосы, двигались в направлении Новой Земли. Через некоторое время немецкая приемопередающая станция в северной Норвегии подтвердила данные авиаразведки — без сомнения, этому способствовал панический сигнал, посланный в эфир с «Олопана»11. Шмундт приказал своим субмаринам, обладавшими достаточными для операций в этом квадрате запасами топлива, уделить повышенное внимание этим семи кораблям. Все подлодки, у которых плескалось в танках хоть немного горючего, должны были радировать Шмундту о своем положении, чтобы он знал, какими силами располагает в этом районе, и мог осуществить план организованной атаки на транспорты.

Ранним утром 6 июля к западу от пролива Маточкин Шар русский танкер «Донбасс» волею случая наткнулся на три шлюпки с потопленного транспорта «Дэниел Морган». Капитан Павлов предложил американским морякам подняться на борт своего судна. Хотя американцы основательно вымотались после 72-часового дрейфа в холодном море в открытых шлюпках, артиллеристы с «Моргана» выразили желание занять места согласно боевому расписанию у находившегося на носу судна 3-дюймового орудия, а матросы — нести вахту совместно с русскими моряками. Подобрав американцев, танкер возобновил движение в южном направлении в сторону Белого моря. По прошествии некоторого времени у Павлова появилась причина выразить американцам благодарность. Появившийся над кораблем одиночный Ю-88 сделал два захода на корабль; когда он спикировал на танкер во второй раз, американский артиллерист положил снаряд так близко от самолета, что его разрыв заставил бомбардировщик шарахнуться, изменить курс, а потом и вовсе покинуть место действия и направиться в сторону Норвегии. Все заметили, что один двигатель у «бомбера» стал давать перебои, отчего он начал терять высоту12.

В 5.30 утра 7180-тонный «Джон Уитерспун» вышел из пелены густого тумана, в котором он укрывался на протяжении последних 10 часов. Подобно «Моргану» и другим транспортам, он пытался следовать за кораблем ПВО «Паломарес» и его противолодочным эскортом, но когда «Паломарес» изменил курс и увеличил ход, безнадежно от них отстал. Как только «Уитерспун» вышел из тумана, его впередсмотрящие заметили на горизонте следовавшую параллельным с ним курсом немецкую субмарину. С субмарины тоже заметили транспорт, после чего она погрузилась, не оставив никаких сомнений относительно своих намерений. Но американцы не хотели сдаваться без борьбы и открыли огонь из своей 4-дюймовой пушки в тщетной попытке повредить перископ субмарины, неумолимо приближавшийся к их судну. В общей сложности артиллеристы с «Уитерспуна» выпустили по перископу 19 снарядов; через некоторое время зловещий предмет оказался за кормой транспорта, а потом и вовсе исчез из виду. Казалось, субмарина безнадежно отстала. Артиллеристы прекратили огонь.

В 12.30 дня, когда «Джон Уитерспун», по расчетам его штурмана, находился в двадцати милях от Новой Земли, капитану Кларку пришло в голову совершить прорыв в Белое море. Он резко изменил курс и стал держать в южном направлении13. Видимость в это время была почти идеальная; подул было сильный ветер, но быстро упал до умеренного.

В 4.40 вечера U-255 (капитан-лейтенант Рейнхард Рехе) дала по транспорту залп из всех четырех носовых торпедных аппаратов. Так завершилась более чем 30-часовая погоня, которую субмарина вела за упрямым «Джоном Уитерспуном». С расстояния в 800 ярдов Рехе видел, как над транспортом в небо взметнулось огромное облако дыма, имевшее более двухсот футов в высоту. Корабль моментально сбился с курса и стал совершать циркуляцию вправо. Из всех вентиляторов на корабле стали вырываться клубы пара; однако в воде корабль просел совсем немного и никаких намерений тонуть не демонстрировал14. Капитан-лейтенант Рехе стал готовить к залпу кормовой аппарат, чтобы выпустить по транспорту пятую торпеду.

Позже второй инженер транспорта писал:

«6 июля. Капитан решил идти к Белому морю и лег на курс. В 4.40, когда я стоял на вахте, субмарина дала залп из-под воды. Первая торпеда взорвалась в районе трюмов номер 2 и 3, а вторая — трюмов 4 и 5. Последовал приказ оставить судно. Команда высыпала на палубу. Когда на палубу вышел я, все шлюпки были уже спущены, за исключением той, где находился старший офицер. Я прыгнул в его шлюпку, и мы отчалили. Субмарина всплыла и выпустила по кораблю еще одну торпеду. Транспорт разломился пополам и в течение нескольких минут затонул».

Капитан-лейтенант Рехе наблюдал за гибелью судна, поднявшись в рубку своей субмарины. Один из его офицеров снимая спасавшуюся в шлюпках команду на кинокамеру, в то время как другой держал моряков с «Джона Уитерспуна» под прицелом своего автомата. Когда фок- и грот-мачты слегка наклонились друг к другу, Рехе понял, что у корабля «переломился хребет», после чего он камнем пошел на дно. Рехе обошел на своей лодке на малом ходу шлюпки со спасшимися моряками, высматривая среди них капитана. Его офицеры предлагали американцам сигареты, пресную воду и бренди и рассказывали, куда плыть, чтобы избежать лежавших на их пути к Белому морю скоплений льдов. «Мы потеряли одного человека — матроса Отиса Линдинга, который утонул, — записал в своем дневнике второй инженер. — Мы вытащили его из воды, поняли, что он умер, после чего снова опустили его в воду»15.

Капитан-лейтенант Рехе не спешил посылать радиограмму о потоплении «Уитерспуна» в Нарвик. Он выстрелил по транспорту сразу из четырех торпедных аппаратов, чтобы не позволить его радисту послать сигнал бедствия с указанием своих координат, и преуспел в своем намерении. Рехе не хотелось раскрывать своей позиции кому бы то ни было.

То, что именовалось «тесным сотрудничеством» между летчиками и подводниками, на деле доставило последним немало горьких минут.

Американский транспорт «Пан-Атлантик» водоизмещением в 5411 тонн шел курсом на юг к Белому морю. Его мастер капитан Дж. О. Зибер устроил у себя на борту несколько наблюдательных пунктов, где постоянно дежурили матросы с сильными морскими биноклями. Транспорт поддерживал радиомолчание; он шел в полном одиночестве, и вокруг не было видно ни единого корабля. Мастеру казалось, что шансы добраться до русского порта у него не такие уж и плохие. Он не мог знать о том, что в морских глубинах маневрируют, выходя на удобную позицию для стрельбы, две подводные лодки, которые, кстати сказать, не подозревали о присутствии друг друга. Транспорт был загружен под завязку — вез танки, стальные, никелевые и алюминиевые болванки, продукты питания и, что представляется удивительным по причине высокого развития производства взрывчатых веществ у русских, несколько тонн кордита. Одной из преследовавших транспорт субмарин была U-88 капитан-лейтенанта Бохманна, которая уже потопила два транспорта из конвоя. Рано утром в тот день он заметил на горизонте клубы дыма и, двинувшись в этом направлении, обнаружил одиночный транспорт, направлявшийся в сторону Белого моря. Все утро и весь день он преследовал этот транспорт; несколько раз ему приходилось преодолевать зоны густого тумана, когда он терял свою жертву из виду. Однако, выходя из туманной пелены, он неизменно обнаруживал транспорт снова. Около 6 часов вечера он наконец догнал судно и теперь маневрировал, выбирая подходящую позицию для атаки16.

В 6.10 вечера из-за облаков неожиданно появился одиночный Ю-88, который устремился на транспорт в атаку и поразил его двумя бомбами, которые угодили в носовые трюмы, где находился кордит. При взрыве судну оторвало носовую часть, фок-мачта рухнула на мостик. Все произошло так быстро, что радист оказался не в состоянии передать сигнал о воздушной атаке с указанием координат судна. Командир подводной лодки в ярости наблюдал за тем, как его добыча, которую он так долго выслеживал, камнем шла на дно. У команды совершенно не было времени погрузиться в шлюпки; в результате погибли 26 человек, остальные же оказались без всяких средств спасения в открытом море17. За этим мрачным спектаклем наблюдал еще один подводник — капитан-лейтенант Бельфельд, недавно пустивший на дно английский пароход «Ривер Афтон». Его U-703 тоже все утро и весь день выслеживала американский транспорт. Более того, в течение утра Бельфельд дважды выпускал по «Пан-Атлантику» торпеды, но оба раза дал промах. В 6.45 он поднялся на поверхность и передал в Нарвик сообщение, что судно, за которым он охотился, «потоплено самолетом». К этому времени у Бельфельда осталась только одна торпеда и всего 68 кубических метров дизельного топлива18. Так как доклад Бельфельда об отсутствии боеприпасов и горючего был далеко не единственным, Шмундт пришел к выводу, что из десяти подводных лодок, находившихся в его распоряжении, в скором времени на боевом патрулировании останутся только шесть. Впрочем, в запасе у Шмундта были еще три субмарины, загруженные торпедами и с полными баками — U-251, U-376 и U-408, — которые он готовился ввести в дело.

Правда, шансов встретить транспорты противника у этих трех субмарин было мало; им оставалось только патрулировать к югу от упомянутого в последней разведсводке квадрата. По данным разведки, на юге от Новой Земли сформировались ледяные заторы, которые тянулись вплоть до Белого моря. Чтобы добраться до Архангельска, кораблям конвоя было необходимо их обогнуть. Адмирал Шмундт приказал трем только что заправившимся субмаринам нести патрулирование у западной оконечности указанных ледяных барьеров, чтобы перехватить последние уцелевшие транспорты на пути в Архангельск в тот момент, когда они уже будут считать себя в полной безопасности. Тем же субмаринам, которые все еще находились в море, Шмундт позволил продолжать «свободную охоту» до тех пор, пока у них хватит торпед и топлива19.

По мнению разведки 5-й воздушной армии, к этому времени в море осталось от десяти до двенадцати неповрежденных транспортов. Некоторые из них двигались в северо-восточном направлении, а некоторые — в юго-восточном и южном. Разведывательные полеты продолжались20. Первая эскадрилья из авиагруппы КГ.26 — той самой, что атаковала конвой с малой высоты 4 июля, — пыталась в течение дня организовать массированные налеты на уцелевшие суда конвоя. Наиболее заманчивой целью им представлялись четыре корабля, замеченные на северо-западе акватории Новой Земли. Потом, однако, погода ухудшилась, и авиаторы эти корабли так и не обнаружили.

Поздно вечером 6 июля морская группа «Норд» телеграфировала Шмундту об обнаружении воздушной разведкой поврежденного британского танкера, который был оставлен экипажем и дрейфовал теперь в Баренцевом море в северном направлении. Его груз — нефть — если бы его удалось захватить, явился бы для рейха весьма ценным приобретением. Штабисты морской группы «Норд» предлагали подводным лодкам Шмундта разыскать его и взять на буксир. Когда Шмундт выслушал предложение начальства, у него, должно быть, от изумления глаза на лоб полезли. Не говоря уже о том, что танкер («Алдерсдейл») находился очень далеко от оперировавших в том районе субмарин, подобная задача была невыполнима и с «технической точки зрения». Киль однако продолжал настаивать на том, чтобы танкер тем или иным способом был захвачен и доставлен в норвежские порты.

В 11.40 вечера Шмундт передал на свои субмарины следующее сообщение:

1. Рехе (U-255), Бохманну (U-88) и Ла Бауме (U-355) сообщить о своем местонахождении;

2. Ла Бауме — организовать поиск оставленного экипажем танкера, замеченного авиацией в позиции АС.3571 в 8.30 утра[64]19.

Часом позже Шмундт получил радиограмму от Рехе, где говорилось, что в 11.00 вечера он находился неподалеку от побережья южного острова Новой Земли, но за сотни миль от замеченного авиаторами поврежденного «Алдерсдейла». В скором времени пришла радиограмма от самого молодого командира из «Стаи ледяных дьяволов» капитан-лейтенанта Гюнтера Ла Бауме. Последний заявил, что он, Бохманн (U-88) и Бельфельд (U-703) находятся несколько западнее подводной лодки (U-255) Рехе и поджидают уцелевшие транспорты, пробирающиеся к Новой Земле. Ла Бауме также сообщил, что, несмотря на спорадические туманы, погодные условия для атаки, в общем, благоприятные.

Германское верховное командование полагало, что конвой в основном уничтожен и в море осталось не более семи неповрежденных транспортов. В этой связи вечером 6 июля германский Морской штаб отмечал:

«Это крупнейший успех, который когда-либо был достигнут в борьбе против союзных конвоев. Этой победой мы в значительной степени обязаны образцовому сотрудничеству, сложившемуся между авиаторами и подводниками. Огромный конвой, состоявший из груженных вооружением и стратегическими материалами транспортов, многие из которых вышли из портов Америки и находились в пути несколько месяцев, был в прямом смысле сметен с поверхности моря благодаря объединенным усилиям наших подводных и военно-воздушных сил.

Можно не сомневаться, что военному потенциалу русских нанесен тяжелейший удар; равным образом, нанесен тяжелейший удар союзному транспортному судоходству. Без преувеличения можно сказать, что достигнутый успех с военной точки зрения, а также с точки зрения материальных потерь и нанесенного врагу морального ущерба вполне сопоставим с крупной победой, одержанной сухопутными войсками. В течение трехдневного сражения подводные лодки и бомбардировщики достигли целей, которые ставились планом операции „Рыцарский удар“ перед тяжелыми надводными кораблями»21.

Когда день 6 июля клонился к закату, у адмирала Шмундта не было никаких данных, которые свидетельствовали бы о том, что в проливе Маточкин Шар укрываются 17 неповрежденных кораблей и судов союзников. Все внимание немцев было сосредоточено на транспортах, которые еще находились в море. Удивительное дело: немцы, раструбив на весь мир о своих победах, совершенно упустили из виду транспорты, укрывавшиеся в проливе Маточкин Шар. И как только такое могло статься?

Ранним утром 7 июля настроение у моряков на транспортах, все еще пробиравшихся к Новой Земле, было унылое. Ничего удивительного. Как отмечал мастер «Олопаны» капитан Стоун, некоторые из матросов не смыкали глаз уже несколько суток. Что же касается кочегаров, то они, по словам мастера, «были особенно раздосадованы всем происходящим». Этот транспорт, груженный взрывчатыми веществами, фосфором, грузовиками и высокооктановым авиационным бензином[65], шел вдоль ледяных полей в надежде отстояться в одном из трех заливов за мысом Спидвелл, указанных на карте Стоуна. Однако после того, как «Олопана» была замечена с дальнего разведчика «Фокке-Вульф-200», ее мастер осознал, что отдохнуть его команде вряд ли удастся. Кроме того, когда американцы достигли заливов, выяснилось, что они перегорожены спустившимися с гор ледниками, а гористый, покрытый льдами участок суши, который открылся их взглядам, казался суровым, необитаемым и совершенно не приспособленным для жизни. Это не говоря уже о том, что детального описания берега у мастера не было и попытка найти место для якорной стоянки помимо трех заледеневших и совершенно непригодных для этой цели заливов, представлялась делом крайне рискованным. Об этой оконечности Новой Земли в лоциях, которые имелись в распоряжении капитана Стоуна, было сказано только то, что ее — по причине неизученности здешних вод — лучше всего обойти, держась от побережья на расстоянии от пяти до восьми миль.

Когда перспектива отоспаться сделалась еще более призрачной, чем прежде, недовольство среди матросов «Олопаны» усилилось. Тогда капитан Стоун собрал команду в кают-компании и обратился к людям с прочувствованной речью, где отмечал, что их положение куда лучше, нежели у сотен тех моряков, которые, после того как их суда потоплены, вынуждены добираться до отстоявшего от них на триста миль берега в спасательных шлюпках. «Не сомневаюсь, что после этого они по-иному оценили ситуацию», — писал впоследствии Стоун.

В течение утра мастер Стоун обсуждал со своим старшим офицером все «за» и «против» относительно движения к заливу Моллера на юго-западном побережье Новой Земли, где он собирался задержаться на несколько дней, чтобы предоставить команде отдых. Согласно лоции, там имелся небольшой поселок, а в залив регулярно каждый сентябрь заходило судно. Однако в выданном Адмиралтейством секретном документе, который вскрыл Стоун, наряду с точками рандеву для кораблей конвоя в Баренцевом море указывалось, что капитанам в пути ни в коем случае не следует «срезать углы»[66]. Стоун воспринял это как предупреждение, что большие водные пространства в этом районе заминированы. Но коли так, вдруг залив Моллера тоже заминирован?

С другой стороны, в этих широтах в июле часто бывает туман. Стоун стал склоняться к мысли, чтобы рискнуть и двигаться дальше, не ориентируясь на забитые льдами неисследованные заливы, но выйти в открытое море, пользуясь укрытием, которое дает туман. Он решил идти на юг вдоль побережья, придерживаясь указанного в инструкции расстояния в восемь миль, а потом совершить бросок к Белому морю. «Против этого решения было то, — писал позже Стоун, — что в тот день к югу от нас были торпедированы два корабля». Один из них передал по радио, что получил попадания трех торпед — скорее всего, это был «Джон Уитерспун». Второй же просто передал сигнал SOS, но сообщить свое название и что стало причиной его гибели, так и не успел.

Помимо всего прочего, капитан Стоун пошел на риск, чтобы избежать возможного мятежа, который назревал среди команды. Он спустился в кубрик для нижних чинов и сообщил, что идет прямиком к Белому морю10.

Когда адмирал Шмундт стал получать сообщения о замеченных авиаторами и подводниками кораблях, державших путь в сторону Новой Земли, он задался вопросом, уж не собираются ли они прорваться сквозь пролив Маточкин Шар в Карское море. Правда, принимая в рассуждение возможное неудовлетворительное состояние пролива, который в это время года часто бывал перегорожен льдами, он все больше склонялся к мысли, что корабли будут двигаться к югу вдоль западной оконечности Новой Земли, чтобы потом попытаться пробраться в Белое море. Основываясь на этом убеждении, он решил расставить свои подводные лодки вдоль этого вероятного маршрута движения союзных транспортов. Когда Бохманн сообщил ему, что собирается поискать судно, замеченное воздушной разведкой на северо-западе от входа в пролив Маточкин Шар и даже подойти ближе к берегу, Шмундт не стал возражать. Бохманн получал возможность контролировать не только вход в пролив Маточкин Шар, но и тот самый маршрут, по которому, по мнению Шмундта, должны были двигаться пробиравшиеся в Белое море уцелевшие транспорты.

Придя к выводу, что «свободная охота» субмарин из «Стаи ледяных дьяволов» особых перспектив не сулит, Шмундт в 12.30 предложил Ла Бауме и Бельфельду перейти к патрулированию в облюбованном им районе. Первый должен был занять свою позицию после того, как прикончит «Алдерсдейл», а второй — разделавшись с транспортом, который не соблюдал радиомолчания, вследствие чего был запеленгован с большой точностью немецкой приемопередающей станцией. К ним должны были присоединиться также Бранденбург, Рехе и Бохманн. Таким образом, в зону ответственности каждой лодки входило примерно сорок миль водного пространства вплоть до западного входа в пролив Маточкин Шар22. Шмундт не знал того, что в это время пролив был буквально забит быстроходными кораблями, которые достигли его днем раньше, и с севера к входу двигались лишь единицы.

Когда субмарина U-255 двигалась на север вдоль побережья Новой Земли, чтобы занять свой сектор патрулирования, Рехе увидел два корабля, направлявшиеся в его сторону. Это было примерно в сорока милях от того места, где он торпедировал «Джона Уитерспуна» днем раньше. Рехе мгновенно занял выгодную позицию для стрельбы и выпустил по второму кораблю две торпеды из аппаратов номер два и четыре. Это был американский транспорт «Беллингхэм». Одна из торпед настигла судно, пробив отверстие в его правом борту. Но боеголовка не взорвалась, и «Беллингхэм» проследовал дальше по курсу прямо перед изумленным взглядом капитан-лейтенанта Рехе[67].

Почти сразу после этого Рехе увидел еще один транспорт — «Алкоа Рейнджер», который приближался к нему с севера со скоростью 13 узлов, не осуществляя противолодочного зигзага. Через девяносто минут торпеда с субмарины Рехе взорвалась у его правого борта в районе трюма номер два. Корабль «слегка осел носом в воду, после чего стал рыскать по курсу, извергая из всех вентиляторов струи пара». Команда корабля оставила судно, при этом мастер, согласно показаниям офицера вооруженной охраны, «продемонстрировал весьма мало здравого смысла и умения руководить людьми в критической ситуации». У Рехе оставались на субмарине всего три торпеды, и он не мог себе позволить выпустить хотя бы еще одну, чтобы добить транспорт14. По этой причине U-255 всплыла и произвела по поврежденному «Алкоа Рейнджер» с небольшой дистанции шесть выстрелов из бортового орудия.

«Потом субмарина подошла к шлюпке, на которой находился мастер, и один из немецких офицеров на ломаном английском языке осведомился о названии судна, месте назначения и грузе, который находился на борту. Записав у себя в блокноте, что судно везло самолеты, немец указал направление к берегу, после чего сделал несколько фотографий. Спросив, достаточно ли на шлюпках продуктов, немец двинулся в южном направлении, и скоро его лодка исчезла из виду»24.

Корабль затонул четырьмя часами позже. Британский транспорт «Эмпайр Тайд» вышел из зоны тумана как раз в тот момент, когда «американец» был подбит. По словам британских офицеров, которые рассматривали поврежденный транспорт сквозь морские бинокли, неподалеку от корабля всплыли на поверхность не менее трех немецких подводных лодок. Одна из них отделилась от группы и направилась к британскому пароходу. Мастер «Эмпайр Тайда» капитан Харви, что называется, намек понял и немедленно приказал увеличить ход до максимального. Потом, развернувшись, он проследовал обратным курсом вдоль побережья в северо-западном направлении. Только окончательно убедившись в том, что ему удалось оторваться от преследования, мастер изменил курс и направился в сторону залива Моллера. Он не был заминирован, чего так опасался капитан «Олопаны». Капитан Харви решил бросить здесь якорь и отстаиваться до тех пор, пока военные моряки не пришлют за ним эскорт, который позволит ему в безопасности дойти до Архангельска25.

2

Первым кораблем конвоя, который достиг севера России, был не транспорт, а один из кораблей эскорта — корвет «Дианелла»26. Корвет бросил якорь в гавани Архангельска рано утром 7 июля. Командир корвета лейтенант Рэнкин был немедленно доставлен на военном катере в так называемый «Норвежский дом» к капитану Г.О. Маунду. Старший офицер британского военно-морского флота в Архангельске желал из первых уст услышать о том, что произошло с конвоем PQ-17.

До сих пор Маунд слышал по радио только сигналы SOS, передаваемые судами конвоя, а также получил целую кучу радиограмм от Адмиралтейства, последняя из которых требовала от Маунда и адмирала Бивэна — главы службы проводки конвоев на севере России — организовать поиск спасшихся с потопленных кораблей людей. Лейтенант Рэнкин сразу заметил на столе Маунда пачку расшифрованных радиограмм с пометкой «секретно». Маунд объяснил ему, что, по сведениям разведки и согласно полученной из Уайтхолла информации, в восточной части Баренцева моря находится около десяти транспортов конвоя, но вдвое больше потоплено, и он, Маунд, должен организовать спасение их команд, хотя не очень-то представляет себе, как это сделать. Он обратился было к капитану Дж. Х.Ф. Кромби, чтобы последний отправил на поиски спасшихся и конвоирование уцелевших транспортов суда из своей флотилии минных тральщиков, но Кромби отказался, сославшись на то, что у его флотилии на севере России совсем другие задачи — тралить фарватер и заминированные немцами воды, обеспечивая безопасный проход кораблей. Так как Маунд и по званию и по должности был ничуть не старше Кромби, ему ничего не оставалось, как принять отказ командира флотилии тральщиков к сведению.

Маунд потребовал от лейтенанта Рэнкина вернуться в море и вести поиск спасшихся людей в одиночестве. Рэнкин согласился приступить к поискам после дозаправки и устранения дефекта в его бортовой радиостанции.

В поселке Полярное, где находился центр службы проводки конвоев на севере России, у пирса стоял один-единственный тральщик, переделанный из рыболовного траулера. Им командовал капитан Дрейк из вспомогательных сил военно-морского флота. Адмирал Бивэн попросил помощи по спасению экипажей погибших кораблей у русских, но русские ответили, что для подобных операций свободных судов у них нет. Тогда капитан Дрейк предложил задействовать для спасения экипажей транспортов свой невооруженный тральщик. Бивэн мог сообщить ему место поисков лишь приблизительно. Несмотря на это, храбрый шкипер в компании с молодым военным врачом, взяв на борт недельный запас провизии, отвалил от пирса и вышел в открытое море27. В полночь вышел в море и корвет «Дианелла», приняв в танки 235 тонн топлива, которых ему должно было хватить на 11 дней экономического хода. Таким образом, на поиски спасшихся с потопленных транспортов людей отправились всего два маленьких судна, которые должны были прочесать тысячи квадратных миль водной поверхности.

Днем 7 июля все германские радиостанции передали специальное сообщение, которое предварялось барабанным боем и звоном фанфар. По утверждению Би-би-си, германское радио внесло коррективы во все свои программы, чтобы выпустить в эфир первое официальное коммюнике германского Верховного командования, посвященное итогам «битвы за конвой». Нечего и говорить, что это коммюнике было составлено при участии и с одобрения штаб-квартиры фюрера28.

«Специальное сообщение.

Верховное командование германских вооруженных сил заявляет, что начиная со 2 июля 1942 года в водах между мысом Норд и Шпицбергеном на расстоянии 300 миль от норвежского побережья проводились широкомасштабные боевые операции с участием военно-воздушных и военно-морских сил, направленные против вражеского конвоя, шедшего в Советский Союз.

Германские бомбардировочные эскадрильи и подводные лодки атаковали крупный англо-американский конвой в Арктическом океане и уничтожили его большую часть.

Конвой состоял из 38 транспортов и торговых судов, которые везли в Россию самолеты, танки, боеприпасы и продукты. Он направлялся в Архангельск и имел сильное прикрытие, состоявшее из тяжелых надводных кораблей, эсминцев и корветов. Успех был достигнут благодаря тесному сотрудничеству, которое продемонстрировали германские моряки и летчики. Американский тяжелый крейсер и 19 транспортов водоизмещением в 122000 тонн были уничтожены бомбардировщиками, а 9 транспортов водоизмещением в 70400 тонн потоплены подводными лодками. В общей сложности уничтожено 28 кораблей водоизмещением в 192400 тонн.

Атаки на уцелевшие корабли конвоя, рассеявшиеся по поверхности моря, в настоящее время продолжаются. Значительное число американских моряков спасено нашими спасательными самолетами и взято в плен»29.

Заявление немцев о потоплении «тяжелого крейсера» вызвало оживленный обмен сигналами между тремя крейсерами из эскадры Гамильтона, которые следовали в Исландию. Капитан Беллерс с «Норфолка» просемафорил на шедшие с ним американские крейсера: «Германское радио утверждает, что немецкие бомбардировщики потопили американский тяжелый крейсер из прикрытия конвоя. Так кто же из вас двоих потоплен, а?» Капитан «Вишиты» Хилл тут же отбил семафором ответ: «Все привилегии — старшему по званию. Поэтому полагаю, что это „Тускалуза“. Беллерс сказал, что его уж точно никто не топил, поскольку призраком он себя ни в малейшей степени не ощущает. На это Хилл с присущим ему юмором заметил: „Как знать… Когда днем упал туман, ваш крейсер выглядел довольно призрачно“»30.

В проливе Маточкин Шар утро 7 июля прошло довольно спокойно. В час дня коммодор Даудинг собрал совещание командиров эскорта и мастеров пяти торговых кораблей на борту корабля ПВО «Папомарес». Отсутствовал только командир корвета «Лотус», который в это время производил поиск подводных лодок у входа в пролив. Некоторые мастера во главе с Джоном Чевиком, командовавшим транспортом «Эль Капитан», склонялись к тому, чтобы отстаиваться в проливе, пока не «уляжется весь этот шум», а потом скрытно проскользнуть к Архангельску. Они считали, что узости пролива и окружающие его скалы обеспечивают кораблям неплохую защиту и от подводных лодок, и от пикировщиков. Командиры кораблей эскорта придерживались другой точки зрения. Прежде всего, они опасались эсминцев, которые, как они считали, все еще находились в море и могли найти их убежище. Кроме того, стоило только хотя бы одному немецкому самолету обнаружить в проливе 17 стоящих на якоре кораблей, как следствием этого могли бы стать минирование выхода из пролива, блокада кораблей со стороны флотилии подводных лодок или бомбометание с горизонтального полета. Капитан Чевик продолжал настаивать на том, что условия для обороны в проливе отличные и что немцы дважды подумают, прежде чем сунуться в это осиное гнездо, но его предложение было отвергнуто большинством голосов.

Другие мастера стали говорить, что выходить в море опасно, так как на основании последних радиограммам, полученных из Лондона, можно сделать вывод, что немецкие надводные корабли все еще их ищут. Командиры эскорта на это сказали, что в таком случае кораблям ПВО придется принять удар на себя и отвлечь внимание немцев. Даудинг радировал в Архангельск и просил на всем пути следования до порта назначения обеспечить судам конвоя истребительное прикрытие.

После того как лейтенант Бидвелл вернулся с совещания, его корвет «Ла Малоуин» отправился на противолодочное патрулирование к находившемуся у входа в пролив острову Черный. Небо было голубое, а воздух прозрачен, как хрусталь. Этот обманчивый идиллический вид навел первого лейтенанта корвета, ирландца по национальности, на мысль, что не худо было бы и искупаться. Выйдя на палубу в одних плавках, он под изумленными взглядами остальных моряков нырнул с борта в море. Поплавать ему, правда, не довелось; только с большим трудом он добрался до спущенного с борта трапа, по которому его и втащили назад на корабль, так как ходить он не мог. Впрочем, говорить он тоже не мог и только таращил округлившиеся от шока глаза. Его завернули в одеяла и отнесли в каюту, где вовсю работали обогреватели, хотя, признаться, толку от них было немного. В кают-компании моряки включили радио и стали слушать передававшиеся Би-би-си новости. Всех обрадовало известие о том, что Александрия все еще держится. Потом моряки настроились на немецкую волну и стали слушать новости по германскому государственному радио, по которому передавали бюллетень о судьбе конвоя PQ-17. «Германское радио утверждало, что из 38 кораблей конвоя потоплено 29 и что за уцелевшими идет охота»31.

В 7 часов вечера при хорошей погоде корабли начали выбирать якоря. Сначала из пролива вышел минный тральщик «Бритомарт» и еще раз исследовал море у выхода с помощью гидролокатора «Асдик». В скором времени после этого из пролива вышел и весь маленький конвой. Он должен был двигаться на юг к мысу Канин Нос и войти в Белое море. Корвет «Лотус» с коммодором Даудингом на борту возглавлял колонну. Тральщик «Халкион» был «назначен» спасательным кораблем, так как на борту спасательного судна «Замалек» уже находились 154 моряка с потопленных кораблей, и там в буквальном смысле некуда было яблоку упасть. Несколько моряков фотографировали место стоянки и неприютный пролив, искренне надеясь, что им никогда в жизни не доведется увидеть его вновь.

Корабли конвоя прошли уже 1600 миль от берегов Исландии, но им предстояло пройти еще 900 миль, которые обещали быть самыми трудными из всего долгого пути до Архангельска.

Перспективы у нового конвоя были не блестящие. Штурман одного из тральщиков вычитал в захваченной из дома лоции, что маршрут, по которому двигался «Паломарес» в соответствии с рекомендациями, полученными по радио от службы проводки конвоев, считался в это время года почти непроходимым из-за туманов и постоянно встречающихся на пути льдов33. Как только корабли вышли из пролива Маточкин Шар и двинулись в южном направлении, над морем упал туман. Один из транспортов — «Бенджамен Хэррисон» — потерял конвой из виду и повернул назад, стремясь вновь укрыться в проливе. Среди офицеров эскортных кораблей ходили слухи, что мастер «Хэррисона», не веря в успех предприятия, сделал это намеренно. Между тем пелена тумана становилась все более густой и непроницаемой, и на экране локатора было видно, как в этой беспросветной мгле транспорты все дальше отходили друг от друга. С туманом пришел сильный холод. Нервное напряжение, снедавшее находившихся на своих постах людей, становилось непереносимым. Лейтенант Карадус в своем дневнике записал:

«Мы продолжали двигаться курсом на юг, прижимаясь к берегу. Пришла радиограмма, в которой говорилось, что нам на помощь идут корвет „Дианелла“ и три русских эсминца. На нашем корабле к 8 часам утра оставалось 76 тонн топлива. Продуктов тоже маловато. Пришлось установить нормы на молочный порошок. Овсянка закончилась. Хлеб выдают по паре кусков на человека. Порции картофеля уменьшились, и вместо него иногда дают рис. Мы, офицеры, часто обсуждаем судьбу тральщика „Айршир“. Что с ним, беднягой, приключилось?»

Радары на корветах работали безостановочно — это был единственный способ как-то ориентироваться в густом тумане. Кроме того, на кораблях постоянно завывали сирены, что не лучшим образом сказывалось на психике моряков. На «Ла Малоуине» заметили сквозь пелену тумана смутный силуэт какого-то судна. Приготовив орудия к бою, корвет направился в его сторону. При ближайшем рассмотрении «силуэт» обрел очертания тральщика «Лорд Миддлтон», который из-за тумана потерял свое место в походном ордере конвоя. И на корвете, и на тральщике, увидев друзей, с облегчением перевели дух. Несмотря на пронзительные вопли сирен и старания оборудованных радарами корветов, походный ордер конвоя из-за тумана все больше терял былую стройность. Радиостанции кораблей продолжали принимать сигналы бедствия с атакованных противником транспортов. Хотя предсказания капитана Чевика относительно того, что в пятимильной зоне у побережья Новой Земли на пути к Архангельску транспорты могут поджидать вражеские подводные лодки, и оправдались, не приходится сомневаться, что никакого удовлетворения ему это не принесло.

7 июля вскоре после полудня капитан-лейтенант Рехе передал адмиралу Шмундту сообщение о последней добыче своей U-255: «Точка АТ.4876; два транспорта скрылись в южном направлении. Потопил „Алкоа Рейнджер“, бывший „Нью-Йорк“. Водоизмещение 5116 тонн, груз — самолеты. По курсу заметил большой транспорт, который, увидев меня, повернул в северо-западном направлении. Преследую на предельной скорости». «Большой транспорт» был «Эмпайр Тайд», который укрылся в заливе Моллера, вследствие чего капитан-лейтенант Рехе его потерял. Зато он увидел в северной части горизонта другие корабли, двигавшиеся в его сторону, и переключил внимание на них.

Как мы уже говорили, Шмундт, связавшись по радио в первой половине дня со своими командирами Ла Бауме, Бельфельдом, Бранденбургом, Рехе и Бохманном, велел им установить зону патрулирования к северу от входа в пролив Маточкин Шар. Но сначала молодому Ла Бауме было велено разыскать и потопить поврежденный танкер «Алдерсдейл». Через час или два после этого «Алдерсдейл» был замечен с U-457 капитан-лейтенанта Бранденбурга, который, добив судно одной хорошо нацеленной торпедой, отправился патрулировать квадрат, определенный для него Шмундтом.

Шмундт в своей тактике исходил из того, что уцелевшие транспорты в своем большинстве будут огибать северо-западное побережье Новой Земли; часть их, возможно, войдет в пролив Маточкин Шар, а часть проследует мимо. При этом он не имел представления о том, что из пролива Маточкин Шар примерно в это время вышли семнадцать транспортов и кораблей эскорта и двинулись южнее от установленной им зоны патрулирования. Радиограмма, которая пришла от Бохманна в 5.30 вечера, внушила Шмундту первые подозрения относительно того, что он установил свою ловушку чуть позднее, чем следовало. Бохманн, расположившийся на своей U-88 севернее от входа в пролив Маточкин Шар, высказал предположение, что «осколки конвоя» уже проскользнули мимо зоны патрулирования. По крайней мере, пройдя от входа в пролив к мысу Сухой Нос, он никаких транспортов ни у мыса, ни по пути не обнаружил. По этой причине он попросил разрешения присоединиться к Ла Бауме и прикончить поврежденный танкер вместе с ним, не зная о том, что Бранденбург с «Алдерсдейлом» уже разделался. Шмундт прокомментировал предложение Бохманна следующим образом: «Так как от конвоя мало что осталось, представляется более разумным сосредоточить усилия на уже замеченных судах и зону патрулирования оставить». Так как до сих пор транспорты врага заметили только Ла Бауме и Рехе, Шмунд отправил своим командирам радиограмму следующего содержания:

«Командующий Арктическим флотом — „Стае ледяных дьяволов“.

Приказываю всем лодкам, находящимся в море, совместно действовать против кораблей, обнаруженных Ла Бауме и Рехе. Немедленно ставить всех в известность и давать пеленг даже в случае обнаружения одиночного транспорта»22.

Дело с танкером Ла Бауме, добавил Шмундт, успешно разрешилось.

Нетрудно себе представить, как вытянулось при этом известии лицо у молодого Ла Бауме. До сих пор его действия складывались не слишком удачно. 2 июля его атаковал тральщик, и сбросил на него шесть глубинных бомб. 3 июля он вообще потерял конвой из виду. 4 июля из-за густого тумана он вышел к Медвежьему острову совсем не там, где был должен. 5 июля он устремился по следу поврежденного транспорта, но его спугнул и сбил с курса неожиданно вынырнувший из тумана тральщик. И даже теперь, получив не слишком почетное задание добить уже поврежденный и оставленный командой танкер, он не смог его выполнить, так как этот танкер обнаружил и уничтожил другой подводник. Наконец 7 июля в 2.50 дня Ла Бауме воочию увидел крупный союзный транспорт, шедший в южном направлении мимо входа в пролив Маточкин Шар очень близко от берега34. Ла Бауме устремился за ним в погоню и начал его догонять. Не может быть, чтобы добыча ускользнула от него в самый последний момент и на этот раз!

Ла Бауме видел сквозь оптику своего перископа, что транспорт вооружен двумя крупнокалиберными орудиями и несколькими зенитными автоматами. На дымовой трубе у него красовалась большая литера «X». С расстояния в восемьсот ярдов он дал залп по транспорту из всех четырех носовых торпедных аппаратов. В течение 47 секунд, показавшихся Ла Бауме бесконечными, его гидроакустик вслушивался в жужжание винтов четырех торпед, которые неслись по направлению к судну, вспарывая морские воды на расстоянии двух фатомов (12 футов) от поверхности.

3

Следя за развитием событий, связанных с разгромом конвоя PQ-17, читая списки потопленных судов, узнавая об их тоннаже и тех грузах, которые они везли, мы подчас забываем, что все это — свидетельства огромной человеческой трагедии. Ведь при уничтожении судов испытывают страдания не металлы и механизмы, но люди. В своем большинстве это простые моряки, составлявшие экипажи торговых кораблей и транспортов, шедших северным путем в Россию. Но это не однородная безликая масса, но индивидуальности, личности с присущими только им чертами характера, достоинствами и недостатками. Среди них были люди умные и недалекие, самоотверженные и эгоистичные, храбрые и не очень. Но кем бы они ни были, их смерть среди льдов и свинцовых вод Баренцева моря причинила огромную боль их близким и родственникам, дожидавшихся их возвращения в Англии, Америке, Панаме или на Ямайке. В этом смысле судьба транспорта «Хартлбери» ничем не отличается от судьбы других торпедированных или разбомбленных судов.

Капитан Джордж Стефенсон, мастер «Хартлбери», не был новичком в деле проводки конвоев и знал об ужасах войны на море не понаслышке. Он был награжден Орденом Британской империи за таранный удар, который несколько месяцев назад нанес форштевнем своего корабля вражеской субмарине во время проводки одного из конвоев в Атлантике. Стефенсон не остановился, чтобы подобрать бултыхавшихся в воде немцев, и, когда на обратном пути немецкая субмарина торпедировала его корабль, шедший в середине походного ордера и со всех сторон окруженный другими транспортами, он с мрачной ухмылкой заметил, что это месть немецких подводников за то, что он не захотел спасти их товарищей.

Капитан-лейтенант Ла Бауме видел, как две его торпеды одна за другой поразили транспорт, после чего судно стало клониться на правый борт и резко замедлило ход. Третий офицер транспорта, который был свидетелем трагедии и вел дневник, позже писал:

«7 июля. 7.40 вечера. Мы торпедированы. Я только что сменил с вахты второго помощника, который отправился пить чай, поднялся на мостик и в буквальном смысле наступил на торпеду — она взорвалась прямо подо мной. Послышался страшный грохот, все заволокло черным дымом, а потом на рубку обрушилась стена воды. Я сильно ударился о какой-то предмет головой, но, по счастью, сознания не потерял. Помню, что в тот момент мной владела только одна мысль — поскорей выскочить из рубки и перебежать на другой борт — пока в корабль не ударила еще одна торпеда. Должно быть, это то, что называется „сохранять присутствие духа“. Выбравшись из рулевой рубки, где не было ни единой живой души и кругом плескалась вода, я успел добежать до левого борта, когда взорвалась вторая торпеда. Меня подбросило в воздух, после чего я рухнул на палубу, основательно соприкоснувшись с ней спиной»36.

Первого офицера мистера Гордона при взрыве тоже швырнуло на палубу, при этом у него неловко подогнулась рука, но он по крайней мере остался в живых. Радиста при взрыве оглушило свалившимся на него тяжелым радиоусилителем, и он на минуту потерял сознание. Нечего и говорить, что радио было разбито и передать в эфир сигнал SOS было невозможно.

Первая торпеда сделала огромную пробоину в корпусе в районе жилых помещений. Выбежавшие из кубрика стюарды один за другим попадали в провал, образовавшийся посреди коридора. Взрыв второй торпеды поднял большую волну, которая обрушилась на мостик и стоявшую наверху надстройки счетверенную зенитную установку «Эрликон», смыв за борт пять артиллеристов. Сама платформа, на которой находилась установка, рухнула прямо на капитана Стефенсона, выбежавшего после взрыва на крыло мостика.

С помощью капрала морской пехоты из вооруженной охраны корабля, первый офицер вытащил мастера из-под искореженных взрывом металлических конструкций и обломков бетонных блоков, окружавших установку. На удивление, Стефенсон — плотный, небольшого роста выходец из Йоркшира — остался в живых и, если не считать глубокого пореза на голове, даже не слишком пострадал. Ругаясь последними словами, Стефенсон сорвал с себя промокшее насквозь офицерское пальто и надел чей-то черный бушлат.

Корабль сильно накренился, оба его двигателя остановились. Взрывом во многих местах искорежило и приподняло палубы; котлы сорвало с фундаментов, и из всех вентиляторов били струи пара. Пронзительный свист, который издавали поврежденные паропроводы, перекрывал все другие звуки. Прежде чем капитан Стефенсон успел отдать команде приказ «оставить судно», люди бросились к шлюпкам. Изначально их было две, и каждая могла вместить до тридцати шести человек. Между тем экипаж судна насчитывал пятьдесят девять моряков, включая морских артиллеристов и сигнальщиков военно-морского флота («Хартлбери» в составе PQ-17 был назначен вице-коммодорским судном). Однако шлюпка правого борта была повреждена при взрыве второй торпеды, вследствие чего все моряки, вне зависимости от того, кто к какой шлюпке был приписан, сгрудились у шлюпки на левом борту судна. Несколько особенно активных парней начали приводить в действие лебедку.

Капитан Стефенсон бросился к спасательным плотикам у грот-мачты, чтобы проследить за их спуском. Первый офицер с той же целью поспешил к разрушенным надстройкам у фок-мачты, где тоже крепились спасательные плотики. Действуя одной рукой — другая была ушиблена при взрыве, — Гордон попытался освободить плотик левого борта; несколько человек занялись плотиками, которые крепились справа. Гордону было неудобно работать одной рукой, поэтому свой плотик он не удержал, и тот упал в воду. Гордон бросился в море, подплыл к плотику и вскарабкался на него. Так как за плотиком все еще тянулся канат, Гордон достал складной нож, перерезал канат и освободил плотик37.

Поскольку судно все еще двигалось по инерции вперед, первый офицер скоро оказался на своем плотике рядом с местом, где находилась исправная шлюпка, и был свидетелем того, как моряки пытались спустить ее на воду — к сожалению, неудачно. Она опрокинулась при спуске, и заполнивших ее моряков выбросило в море. Шлюпку продолжало тащить за кораблем по поверхности, а вокруг плавали выброшенные в море люди. Дело было так: третий офицер Нидхэм Форт, поспешивший к шлюпке левого борта, приказал находившемуся на судне морскому кадету постепенно опускать на шлюпбалке фалы, но, как писал впоследствии Форт, «кадет С. опустил только носовой фал, в результате чего шлюпка рухнула вниз носом, и несколько глупцов, которые успели в нее вскочить, полетели в воду. Началась паника».

Ничего бы не случилось, если бы были исправными обе шлюпки или если бы на воду спускали пустую шлюпку. Но теперь людьми владело только одно чувство — желание выжить. Поэтому за первым инцидентом сразу же последовал второй — почти аналогичный. Кучка стюардов и кочегаров стала спускать на воду маленькую шлюпку-четверку, и это им удалось. Другое дело, что они, не будучи моряками, забыли вставить пробки в отверстия для стока воды, и шлюпка мгновенно ушла на глубину. Люди остались на поверхности моря; шлюпку же, так как она была не из металла, а из дерева и утонуть не могла, несколькими днями позже прибило волной к побережью Новой Земли[68]. Во время имевших место печальных инцидентов наряду с другими моряками погиб двадцатилетний третий радист, который сменился с вахты как раз в тот момент, когда в корабль ударила торпеда. Этого радиста звали Джордж Стори. Во время одного из воздушных налетов на Шеффилд он потерял отца. Перед тем как он уходил в рейс в составе конвоя PQ-17, его мать просила первого радиста «Хартлбери» мистера Ричарда Фернсайда «позаботиться о Джордже», поскольку у нее «никого, кроме этого мальчика, не осталось»38.

«Хартлбери» погружался в воду, одновременно кренясь на правый борт. Первый радист Фернсайд выскочил из разбитой радиорубки и побежал к правому борту, где моряки ухитрились спустить на воду чудом уцелевший спасательный плотик. На плотик, который был рассчитан на восемь или девять человек, забралось не меньше тринадцати. По этой причине плотик сильно просел, и люди находились в нем по грудь в воде. Когда Фернсайд попытался отыскать себе на нем местечко, чтобы присесть, такового не нашлось, и ему вместе с тремя такими же, как он, бедолагами, пришлось всю ночь стоять. Но это спасло им жизнь.

Плотик, на котором находился первый офицер Гордон, постепенно отнесло к тащившейся за кораблем на фале наполненной водой шлюпке, которая, словно норовистая лошадь, сбросила усевшихся в нее людей. Несколько моряков, продемонстрировав прямо-таки цирковую сноровку, спустились по фалу с борта корабля на корму полузатопленной шлюпки и перешли с нее на плотик Гордона, практически не замочив ног. Когда на плотике оказался полный комплект из девяти человек, Гордон оттолкнулся от кормы шлюпки и стал отходить от тонущего корабля в море.

Второй и третий офицеры «Хартлбери» появились у ограждения борта в тот момент, когда плотик удалялся от судна. На «Хартлбери» еще оставались люди, не нашедшие себе места на плотах. Их единственной надеждой была полузатопленная большая шлюпка, которую тонущий корабль продолжал буксировать за собой. В надежде, что ее еще можно использовать, моряки один за другим стали соскальзывать на нее по канату. Вместе с ними был и третий офицер, который вел дневник.

«Другого средства спасения, кроме этой полузатопленной шлюпки, у меня и у дюжины остававшихся на корабле или плававших в море людей не было. Когда мы забрались в нее, то оказались по пояс в ледяной воде».

Через десять минут после того, как U-355 выпустила по «Хартлбери» четыре торпеды, Ла Бауме с расстояния в тысячу ярдов ударил по нему пятой торпедой из кормового аппарата. При взрыве с транспорта сбило трубу, а пламя и дым взметнулись вверх на четыреста футов. У корабля, что называется, переломился хребет; если раньше он имел крен на правый борт, то теперь стал быстро заваливаться влево.

«Когда взорвалась третья торпеда и корабль стал крениться на левый борт, мы решили, что его туша вот-вот нас накроет. Старший матрос Диксон — ничтожный себялюбец и индивидуалист — запаниковал и стал орать, что всем нам пришел конец».

Третий офицер Нидхэм Форт спустился на борт полузатопленной шлюпки последним. Те, кто уже находился в ней, кричали, что судно тонет и чтобы он поторапливался, и ему под конец пришлось прыгать. Второй офицер Харолд Спенс последовал было за ним, но сидевший в лодке восемнадцатилетний помощник стюарда Артур Спалер схватил топор и перерубил фал, соединявший шлюпку с кораблем, после чего шлюпку сразу же отбросило волной в сторону. Несчастный Харолд Спенс, не успевший спуститься в шлюпку, повис на канате над морской бездной.

Оказавшиеся в полузатопленной шлюпке люди сделали попытку вычерпать из нее воду. Но каждая новая волна, которая накатывалась на шлюпку, снова наполняла ее чуть ли не до краев. Если разобраться, суденышко держалось на поверхности только за счет запаянных емкостей, обеспечивавших плавучесть. Третий офицер, используя весло, попытался направить шлюпку вразрез волне, но сделать это одному человеку было не под силу. Позже он писал: «Никто не выразил желания мне помочь. Похоже, люди больше полагались на волю судьбы, нежели на собственные усилия». Кроме того, на борту было слишком много людей. Третий офицер понимал, что, пока шлюпка перегружена, превратить ее в полноценное спасательное судно, способное передвигаться по морю в нужном направлении, не удастся.

Вскоре после взрыва третей торпеды судно разломилось на две секции и стало быстро тонуть. Когда погружалась корма, полуют опустился, и со стороны можно было различить крохотную человеческую фигурку, метавшуюся по наклонной палубе. Потом корма, взметнувшись вверх на 40 футов и продемонстрировав позеленевшие от времени и морской воды винты, скрылась под водой. Вскрытые торпедой трюмы были открыты всем взглядам, и, перед тем как кормовой отсек ушел под воду, люди могли рассмотреть содержимое трюма номер пять. Человеку, который метался на корме, удалось-таки в последний момент прыгнуть в море. Позже выяснилось, что это был капитан Стефенсон.

Стефенсон подплыл к шлюпке, где находился третий офицер, и это утлое полузатопленное суденышко его подобрало. Когда Форт бросил прощальный взгляд на корабль, он заметил на тонувшей носовой секции еще одного человека, который карабкался по лестнице, которая вела с палубы на мостик. Оказавшись наверху лестницы, человек повернулся, и моряки узнали в нем второго офицера Харолда Спенса, которого они оставили болтаться на обрывке каната над морем. В следующее мгновение люди увидели, как он скинул с себя спасательный жилет, бушлат и фуражку, и замерли от ужаса: определенно, этот человек считал, что с ним все кончено, и не видел смысла длить свои страдания. Однако он до самого конца сохранял самообладание — когда носовая секция уходила под воду, он помахал на прощание сидевшим в шлюпке и на плотиках морякам. Потом вокруг забурлила вода, и носовая секция исчезла из виду вместе со стоявшим на мостике вторым офицером39. Это была еще одна отдельная человеческая трагедия, каких при проводке рокового конвоя PQ-17 было множество. К этому следует добавить, что за десять дней до того, как «Хартлбери» вышел из Сандерленда в свой последний вояж, Спенс сочетался законным браком.

Морская гладь разверзлась, и на поверхность вынырнула U-355. Из всех отверстий ее балластных цистерн хлестала вытесняемая сжатым воздухом вода, а за ограждением конической рубки стояло с полдюжины германских подводников. Капитан-лейтенант Ла Бауме позже замечал, что открывшееся их взгляду зрелище было не для слабонервных: в море плавало множество облаченных в спасательные жилеты трупов моряков, а положение тех, что спасались на полузатопленной шлюпке и перегруженных плотиках, представлялось абсолютно безнадежным. Когда субмарина подошла к одному из плотиков, второй офицер U-355 задал английским морякам вопросы относительно названия судна, его водоизмещения и груза и получил на них исчерпывающие ответы. В свою очередь, немец сообщил англичанам курс и расстояние до ближайшего берега. При этом немцы держали британских моряков на прицеле своих автоматов. Потом с субмарины передали на плотик буханку черного хлеба в фольге, бутылку джина и бутылку рома.

Со спасательными средствами у британцев дело обстояло из рук вон плохо: помимо двух плотиков с одним-двумя моряками на каждом, в море находились полузатопленная морская шлюпка, в которой спасалось двадцать человек, и еще два перегруженных плотика; на плотике старшего офицера нашли пристанище девять моряков, а на том, где был радист Фернсайд, — четырнадцать.

Немцы предложили выдать им капитана. Но Стефенсон предупредил своих людей, чтобы они хранили молчание относительно его статуса. Надо сказать, что в том потертом бушлате, который он надел вместо промокшего форменного пальто, на капитана он отнюдь не походил. Британцы надеялись, что немцы помогут им хотя бы вычерпать воду из шлюпки, чтобы они смогли расположиться в ней с большими удобствами, но ничего подобного не произошло. Настроение у подводников было довольно агрессивное. Не дождавшись выдачи капитана, они прокричали из рубки привычное: «Вы ведь не коммунисты, не так ли? Тогда какого черта вы сражаетесь на стороне красных?» — после чего, так и не оказав британским морякам никакой помощи, стали отходить от них в сторону. Возможно, немцы опасались, что если их субмарина подойдет слишком близко к британцам, то поднятая ею волна перевернет или потопит перегруженные плотики. В скором времени адмиралу Шмундту в Нарвик была отправлена очередная радиограмма с сообщением о победе.

Нидхэм Форт записал в своем дневнике следующее:

«Неподалеку от нас всплыла немецкая субмарина. Стоявшие в рубке подводники задали нам несколько вопросов о названии корабля и его грузе — но и только. Потом они ушли, оставив нас в отчаянном положении и не оказав никакой помощи. Иначе как проявлением крайней жестокости это не назовешь»[69].

Людям, находившимся на плотике старшего офицера Гордона, немцы, по крайней мере, передали хлеб и крепкую выпивку. Но самое главное, они сообщили им, что до берега плыть всего три мили. Однако морякам, находившимся в полузатопленной шлюпке и на другом плотике, они не дали ни пищи, ни горячительных напитков, ни указаний относительно берега. Сидевшие в шлюпке и на плотике по пояс в ледяной воде люди замерзли, впали в оцепенение и через несколько часов начали умирать. Форт в своем дневнике далее пишет:

«Люди умирали один за другим. Первым отдал концы кочегар Хатчинсон. За ним последовал официант. Потом умер матрос Кларк, потом старина Сиббит — отличный парень; все звали его „Радист“. Потом отправился к праотцам 16-летний мальчишка-уборщик, вслед за ним сыграли в ящик матросы Диксон и Хансен. Все это произошло в течение каких-нибудь двух часов. Отходных молитв никто не читал. Мертвых просто выбрасывали за борт — и дело с концом. Люди были одержимы одной мыслью — любой ценой облегчить лодку. Но это не помогло. Чуть позже умер главный инженер, потом механик и рабочий с камбуза, потом еще один кочегар; к полуночи скончались второй стюард, кок, артиллерист и сержант морской пехоты Джессен. Какая трагедия — и всего в трех милях от берега! За редким исключением, все отходили в лучший мир одинаково — людей клонило ко сну, они начинали заговариваться, а потом глаза у них стекленели и наступал конец. Не самая худшая смерть при таких обстоятельствах, позвольте вам заметить.

Сам я тоже чувствовал себя не лучшим образом, но все время, чтобы согреться, орудовал веслом, хотя это вряд ли помогло нам приблизиться к берегу. Но ледяная вода вытягивает из тебя все тепло — уж такая у нее особенность. Постепенно я стал осознавать, что замерзаю и скоро умру — точно так же, как умерли до этого мои товарищи. Те, кто еще оставался в живых, выглядели ничуть не лучше мертвецов — были такие же бледные, неподвижные и молчаливые. После полуночи нас осталось пятеро: капитан Стефенсон, ваш покорный слуга, матрос Мей, кочегар Стори и помощник стюарда Спалер».

Несколько позже в своем дневнике третий офицер отошел от простой констатации фактов смерти и уделил больше места деталям. Так, он несколько подробнее рассказал о кончине матроса Джеффри Диксона, который перед смертью был сильно не в себе, кричал, что всем им пришел конец, и, опустив голову в воду, доходившую в лодке ему до подмышек, даже попытался утопиться. Потом он неожиданно прекратил буйствовать, затих, и по остановившемуся выражению его глаз третий офицер понял, что он умер. Третий офицер и еще один моряк подняли мертвого матроса с места, бросили за борт и оттолкнули его труп от шлюпки.

Кочегары, которые перед тем, как спуститься в шлюпку, работали у топок, были одеты только в рубашки с короткими рукавами и спасательные жилеты, а потому умерли одними из первых.

«Радист Сиббит был малый сдержанный и немногословный, но обладал одним удивительным качеством — умел вселять в людские сердца надежду. К сожалению, оказавшись в шлюпке, сам он быстро утратил всякую надежду на спасение, отказался от борьбы за жизнь, перестал двигаться, закрыл глаза и заснул. Когда я через минуту на него посмотрел, он находился уже в ином измерении».

Спалер, юный помощник стюарда, выразил желание сплавать к одному из плотиков, предварительно обвязавшись канатом. Возможно, парень полагал, что условия выживания там лучше, чем в нашей шлюпке. Он проплыл только половину пути, но потом мокрая одежда стала тянуть его на дно. Матросы, дергая по приказу Стефенсона за канат, которым стюард обвязался, ухитрились-таки втащить его в шлюпку. Надо сказать, Спалеру удалось пережить всю эту заварушку, хотя в результате этой отчаянно смелой попытки разведать обстановку он и лишился обеих ног.

По мере того как мертвые моряки один за другим оказывались за бортом и отправлялись в последнее меланхолическое путешествие по волнам Баренцева моря, полузатопленная шлюпка все выше поднималась из воды. Этому способствовало еще и то, что оставшиеся в живых моряки, заметив это и приободрившись, стали значительно активнее, чем прежде, вычерпывать из нее воду. Когда наступило утро, в шлюпке из составлявших первоначально ее экипаж двадцати человек остались только пять. Хотя вода из лодки была вычерпана, люди были настолько измучены, что у них почти не осталось сил, чтобы бороться за жизнь. При этих обстоятельствах недюжинную силу духа выказал кочегар Джон Стори, по инициативе которого едва живые люди подняли на шлюпке складную мачту и, как смогли, натянули на ней оранжевый полотняный парус. К сожалению, даже совместных усилий пяти измученных моряков не хватило для того, чтобы установить мачту в вертикальное положение. По этой причине парус наполнялся ветром недостаточно хорошо и тянуть в нужном направлении тяжелую морскую шлюпку не мог. Убедившись в этом, кочегар Джон Стори, не сказав никому ни слова, прыгнул в воду и поплыл прочь от шлюпки, скрывшись в нависавшем над водой утреннем тумане. Пару раз товарищи окликнули его слабыми голосами, но, не получив ответа, замолчали. Теперь на борту шлюпки осталось только четыре человека.

Смерть сняла богатую жатву и на том плотике, где находились радист Фернсайд и еще тринадцать человек с «Хартлбери». Так как плотик был рассчитан максимум на девять человек, люди, погрузившиеся на него последними, были вынуждены стоять. Как выяснилось позже, выжили только те четверо, что всю ночь простояли. Первым умер кочегар, облаченный только в спасательный жилет и брюки. Вслед за ним скончался одетый в тонкую белую куртку официант из кают-компании.

«Когда люди умирали, второй инженер Джозеф Тайт читал нараспев двадцать третий псалом, начинавшийся словами „Господь мой пастырь“, который он знал наизусть. Время от времени он разражался стенаниями и жалобами, из которых явствовало, что более всего в жизни ему бы хотелось сейчас оказаться у себя дома в Глазго. Он умер последним — начал засыпать, хотя мы всячески трясли его и терли ему щеки, чтобы не позволить провалиться в этот смертный сон. Но все напрасно»31.

Через несколько часов к этому заполненному мертвецами плоту прибило волной небольшой плотик, на котором находился артиллерист, одетый в шинель цвета хаки. Оставшиеся в живых люди с большого плота кричали ему, всячески стараясь привлечь его внимание, но он не отвечал, так как находился в состоянии полной прострации. Когда оба плотика соприкоснулись краями, радист Фернсайд увидел рядом с артиллеристом еще одного зенитчика. Он был мертв. Его сбросили в воду, а находившиеся на дне плотика коробки с продуктами и медикаментами вскрыли. Пища и тонизирующие таблетки подбодрили оставшихся в живых на двух плотах пятерых моряков, которые перешли на тот плотик, что был поменьше, и на протяжении еще двух суток болтались на нем по волнам среди опустившегося на море густого тумана. Потом туман рассеялся, и спасшиеся с «Хартлбери» люди обнаружили, что все это время дрейфовали по небольшому заливу у побережья Новой Земли. Берег находился от них на расстоянии какой-нибудь мили, а в двух милях от них виднелся большой американский корабль, стоявший на якоре. С «американца» спустили шлюпку-четверку, которая взяла плотик на буксир.

Девяти морякам, которые покинули «Хартлбери» на плотике, где распоряжался старший офицер Гордон, повезло больше. Никто из них не умер — возможно, по той причине, что у них были крепкие спиртосодержащие напитки, которые им передали немцы. Пока плотик находился в море, старший офицер то и дело пускал по кругу бутылки с джином и ромом, чтобы моряки могли согреться, глотнув спиртного. Кроме того, важную роль сыграл психологический фактор — моряки знали, что находятся в трех милях от берега и что через несколько часов обязательно его достигнут. Они подняли мачту и натянули небольшой полотняный парус. Обнаружив на борту жестянку с китовым жиром, они вскрыли ее и натерли этим жиром конечности, чтобы предохранить их от обморожения.

Рано утром они наткнулись на шлюпку — ту самую, где на дне плескалась ледяная вода и где из двадцати человек экипажа замерзло и умерло пятнадцать.

«Из тумана выступила шлюпка с покосившейся мачтой и обвисшим парусом. Мы с помощью весел подошли к ней поближе и поняли, что это полузатопленная шлюпка с нашего корабля, которая, когда мы отходили от „Хартлбери“, находилась в воде по самый борт и, по идее, давно должна была затонуть. В шлюпке мы обнаружили нашего капитана, третьего офицера и еще двух человек из экипажа, а также окоченевший труп. Мы выбросили мертвеца за борт, правильно установили мачту, расправили парус и, перебравшись в шлюпку, направились на ней в сторону Новой Земли»37.

У Гордона был с собой компас, и он знал, где земля, так как немцы указали ему направление. Пока капитан и трое бывших с ним людей запивали джином тонизирующие таблетки «Хорликс» и понемногу приходили в себя, шлюпка вошла по узкому проходу между песчаными отмелями в небольшой залив, посреди которого возвышался скалистый остров, на котором спасшиеся с «Хартлбери» люди и обосновались. Хотя на острове не было никакой растительности, обломков дерева к его берегу прибило предостаточно, и моряки получили возможность развести костер. Люди соорудили из паруса подобие палатки и стали греть на огне банки с тушеной говядиной и сгущенным молоком из находившегося в шлюпке «неприкосновенного запаса». Черный хлеб, который немцы передали спасавшимся, старший офицер разделил поровну среди всех, кто остался в живых. Была восстановлена морская дисциплина и установлено время и очередность вахт наблюдателей. На обед выдали суп из пеммикана (сушеного оленьего мяса) и гусиные яйца. Старший офицер Гордон организовал также поисковую партию, которая должна была обыскать остров и выяснить, не укрывается ли на нем еще кто-нибудь из экипажа «Хартлбери» или других потопленных кораблей.

Прошло три дня — солнечных, но ветреных и холодных. Туман то немного рассеивался, то снова сгущался. На четвертый день старший офицер увидел на расстоянии десяти миль от острова стоявший на мелководье большой американский корабль. Через несколько часов те, кто спасся с «Хартлбери», оказались на борту американского судна. Из пятидесяти шести человек команды британского транспорта остались в живых только двадцать. Годом позже от полученных травм черепа умер капитан Стефенсон. Таким образом, число жертв подлодки Ла Бауме достигло тридцати семи. Надо сказать, что из всех мастеров торговых судов погиб один только Стефенсон. Что и говорить, немецкие подводники жестоко отомстили ему за таран и смерть своих коллег40.

В тот вечер, когда произошла трагедия с «Хартлбери», Уильям Джойс (лорд Хау-Хау) вещал по германскому радио на английском языке, рассказывая о конфликте, возникшем между Советским Союзом и его западными союзниками после разгрома конвоя PQ-17, который так и не смог доставить к берегам России столь необходимые на восточном фронте вооружение и стратегические материалы41. Кроме того, по немецкому радио был зачитан официальный меморандум с Вильгельмштрассе, где не без иронии отмечалось, что «британские и американские производители вооружения, которые, как считается, работают для России, на самом деле производят свои изделия только для того, чтобы немцы могли отправлять их на морское дно»42.

4

Число судов конвоя PQ-17, потопленных немецкими субмаринами, 7 июля достигло тринадцати, а их общее водоизмещение превысило 94000 тонн. Но вечером 7 июля погода резко ухудшилась, и над морем упал туман. Три немецкие субмарины — Тимма, Маркса и фон Гиммена, — патрулировавшие воды на подходах к Белому морю, передали на свои базы известие о застилавшей обзор густой мгле. В этой связи охота за уцелевшими кораблями конвоя, пробиравшимися в Архангельск, представлялась делом малоперспективным. Адмирал Шмундт в любом случае предполагал отозвать свои лодки не позднее середины дня 9 июля. Но пока 9 июля не настало, он решил установить вторую линию патрулирования у горловины Белого моря, задействовав для этого субмарины, ранее оперировавшие у берегов Новой Земли. За полчаса до полуночи Шмундт приказал своим командирам Бранденбургу, Бельфельду, Рехе и Ла Бауме занять район патрулирования южнее расположения первых трех лодок — при условии, что упомянутым офицерам так и не удастся обнаружить транспорты противника у Новой Земли. U-88 Бохманна, в танках которой оставалось мало топлива, было велено вернуться на базу43.

Если разобраться, зоны патрулирования, отведенные этим четырем лодкам, занять было практически невозможно — по той простой причине, что они совпадали с районами расположения паковых льдов, запиравших восточную часть горловины Белого моря. В любом случае одна подлодка из этой четверки уже преследовала новую жертву. Потеряв из виду в первой половине дня 7 июля британский транспорт «Эмпайр Тайд», капитан-лейтенант Рехе продолжал двигаться на север вдоль побережья Новой Земли и ближе к вечеру заметил двигавшийся на юг другой транспорт. Рехе тоже повернул на юг и устремился в погоню. По этой причине он не увидел вышедший несколько часов назад из пролива Маточкин Шар конвой из 17 судов.

Весь остаток вечера Рехе догонял судно. За час до полуночи он послал в Нарвик радиограмму, где сообщил, что ведет преследование одиночного транспорта, который движется к югу, прижимаясь к юго-западному побережью Новой Земли. Обходя ничего не подозревающий транспорт по широкой дуге, Рехе еще два часа шел за ним в надежде выйти на дистанцию торпедного залпа. Наконец догнав и обогнав транспорт, Рехе погрузился и, расположившись у него на пути, приготовил к бою торпедные аппараты. Его жертвой должно было стать принадлежавшее пароходной компании «Мэтсон Нэвигейшн Кампани» 6069-тонное торговое судно «Олопана». Скоро настал момент, который двумя днями раньше пережили сотни моряков с транспортов «Вашингтон», «Паулус Поттер» и «Болтон Кастл». Находясь на перископной глубине, Рехе с расстояния менее семисот ярдов выпустил по средней секции судна торпеду из аппарата номер три14. В пять минут второго хорошо нацеленная торпеда взорвалась у борта судна в районе машинного отделения. Удар оказался смертельным. На этом существование «Олопаны», ходившей по морям и океанам более двадцати двух лет, закончилось.

Когда взорвалась торпеда, мастер корабля капитан Мервин Стоун только что закончил совещание со своим главным инженером и вторым офицером. Торпеда взорвалась с «задержкой» — гидроакустик субмарины уже было решил, что боеголовка не сработала; но стоило ему только об этом подумать, как раздался взрыв, после чего корабль зримо осел в воде. Рехе не сомневался, что торпеда угодила в жизненно важный узел корабля, так как из всех его вентиляторов стали вырываться струи пара, а ход сильно замедлился. При всем том корабль оставался на ровном киле. Рехе не мог себе позволить выпустить по транспорту еще одну торпеду, так как боезапас у него подошел к концу. По этой причине он отдал приказ на всплытие и велел артиллеристам готовиться к бою.

«Корабль содрогнулся от киля до клотика (писал Стоун в отчете Морской комиссии в Архангельске), как если бы почувствовав, что ему нанесен смертельный удар. Впрочем, так оно и было. Сразу же погасло электрическое освещение, а вода стала заливать отсеки. Я бросился к правому борту и поднялся на надстройку, где располагались шлюпки. Шлюпка правого борта была сильно повреждена при взрыве; шлюпку левого борта спускали в такой спешке, что она пошла вперед носом и основательно зачерпнула воды. Я отдал приказ спускать на воду спасательные плотики, после чего бросился в радиорубку — мне необходимо было лично удостовериться, что сигнал SOS послан. Радист военно-морского флота Чарлз Шульц (первый выход в море) повел себя как настоящий герой. Несмотря на угрозу личной безопасности, он несколько раз передал в эфир сообщение о нападении вражеской субмарины, а также передал наши координаты. Это было тем более необходимо, что находившаяся на шлюпке левого борта портативная рация была повреждена»10.

Субмарина всплыла на поверхность на расстоянии двухсот ярдов от судна. К этому времени экипаж успел спустить спасательные плотики и отойти от судна. При взрыве в двигательном отделении было убито трое кочегаров. Один моряк бросился в воду, чтобы догнать плотики, и утонул. Британского артиллериста смыло за борт поднявшейся при взрыве волной. Еще шесть человек из команды пропали при невыясненных обстоятельствах.

Капитан-лейтенант Рехе приказал своим артиллеристам открыть огонь из установленного на борту субмарины 88-миллиметрового орудия. В общей сложности по левому борту транспорта было выпущено 20 снарядов. И еще 20 — по его правой стороне. Рехе стремился разделаться с судном поскорее, чтобы оно не успело предупредить другие транспорты о нападении. «Олопана» в скором времени ушла носом под воду и исчезла из виду44. Рехе сразу же отправил в Нарвик радиограмму об уничтожении «Олопаны», но в тот момент он уже знал от своего радиста, что транспорт успел передать в эфир сигнал SOS, а также сообщить свои координаты.

После того как «Олопана» утонула, U-255 «на большой скорости» направилась в отведенный ей район патрулирования на подходах к Белому морю. О команде транспорта Рехе не позаботился, предоставив ее своей судьбе.

Сигнал бедствия с «Олопаны» вместе с другими судами принял 6223-тонный «Уинстон-Салем». Для его мастера капитана Ловгрена, который, получив координаты, понял, что нападение немецкой подводной лодки имело место на расстоянии нескольких миль от его судна, это было уже слишком10. Он повернул в сторону ближайшего залива — Обсидия-бей — и пошел сквозь туманную дымку в сторону берега. Прямо по курсу его корабля находилась песчаная отмель, на которую он и напоролся на полном ходу. Убедившись, что его корабль засел на мели весьма основательно, капитан Ловгрен велел выбросить в море затворы от артиллерийских орудий и лично сжег всю секретную документацию. Потом команда спустила на мелководье шлюпки, погрузила в них сигареты и продукты из находившихся в трюме контейнеров и направилась к берегу, где обосновалась в помещении старого заброшенного маяка. Интересно, что «Уинстон-Салем» и был тем самым загадочным американским кораблем, который увидели британские моряки, спасшиеся с «Хартлбери»[70].

Казалось, что в этих ледяных пустынных водах транспортам нет спасения. Чем ближе подходили уцелевшие корабли к Белому морю, к которому все они так стремились, тем целеустремленнее и яростнее становились атаки врага. В каждом человеке боролись два сильнейших чувства — желание выжить и желание победить, достичь своей цели любой ценой. В два тридцать утра одиночный «Фокке-Вульф-200» обнаружил в море 5345-тонный транспорт «Беллингхэм», который шел прямым ходом в Архангельск в компании со спасательным судном «Ратхлин», опережавшим его примерно на милю. Морякам оставалось идти до Архангельска всего 12 часов, когда они увидели в небе справа по борту огромный 4-моторный немецкий самолет. От хронического недосыпания и постоянного созерцания сверкающей поверхности воды, искрящихся льдов и висевшего над головами круглые сутки желтого диска солнца у моряков воспалились и слезились глаза, и в первую минуту им показалось, что в небе над ними появилась какая-то большая морская птица. В скором времени, однако, моряки поняли свою ошибку: уж слишком твердо выдерживала «птица» курс и слишком явно демонстрировала свои агрессивные намерения.

На плохо вооруженном транспорте взвыла сирена боевой тревоги. Между тем тяжелый немецкий самолет сделал над транспортом один круг со снижением, потом отвернул и исчез за кормой в клубившемся над морем тумане.

Но немец довольно скоро вернулся. На этот раз кругов он не делал и шел к транспорту со стороны левого борта по прямой. Стоявший на мостике второй офицер стал стрелять по «Фокке-Вульфу» из ручного пулемета «Льюис», который, впрочем, почти сразу заклинило. После этого офицер поторопился укрыться от возможного обстрела с самолета в стальной рулевой рубке. На «Беллингхеме» открыли по самолету огонь из трех пулеметов 0.5 калибра и единственного имевшегося на борту «Браунинга». Но огромному самолету, имевшему размах крыла более 115 футов, пульки, выпущенные из этих пулеметов, не причиняли, казалось, никакого вреда, и он, закрывая море своей гигантской тенью, продолжал мчаться к транспорту на высоте каких-нибудь пятидесяти футов. При этом самолет тоже вел огонь из своих 20-миллиметровых орудий, стремясь отогнать зенитчиков транспорта от своих пулеметов. А потом случилось нечто подобное чуду. Должно быть, маленький зенитный снаряд с транспорта все-таки поразил какой-то важный узел на борту гигантского самолета — скорее всего, бензонасос, — так как оба двигателя его правого крыла начали дымиться, а из фюзеляжа стало вырываться пламя. При всем том «немец» сумел сбросить три бомбы, которые взорвались в двадцати ярдах от носовой части корабля; взрывной волной был выброшен на палубу из сиденья зенитной установки один из артиллеристов.

Находившийся в рулевой рубке второй офицер видел, как горящий самолет пронесся над транспортом на высоте нескольких футов. При этом сидевший в закрытой плексигласом кормовой пулеметной установке воздушный стрелок с азартом поливал транспорт огнем из своих пулеметов, по-видимому, не имея представления о том, что моторы и средняя часть «Фокке-Вульфа» объяты пламенем. А потом стрельба с транспорта как по команде прекратилась: пораженные американцы, приоткрыв от изумления рты, наблюдали за тем, как громадный самолет, пролетев еще немного вперед, неожиданно потерял высоту и рухнул в море на расстоянии двухсот ярдов с левого борта по ходу «Беллингхэма». При ударе о воду самолет переломился, и из его фюзеляжа вырвались черные клубы дыма45.

Американские зенитчики восторженно завопили, как малыши на детском утреннике, — определенно, на такой грандиозный успех они не рассчитывали. Впрочем, на «Беллингхэме» тоже были повреждения и потери: от попаданий 20-миллиметровых снарядов с «Фокке-Вульфа» взорвался бак с аммонием в двигательном отсеке. Через минуту там стало совершенно нечем дышать, и обслуживавшие машины люди, ругаясь и отчаянно кашляя, полезли на палубу. Образовавшийся в результате взрыва ядовитый газ вызвал сильный ожог слизистой оболочки глаз у двух кочегаров. Моряки с шедшего впереди спасательного судна «Замалек», заметив вырывавшийся из машинного отсека «американца» дым, стали было к нему поворачивать, но капитан американского транспорта просигналил им, чтобы они не беспокоились, после чего послал в заполненное аммонием машинное отделение группу кочегаров в противогазах. Тем временем «Ратхлин» подошел к колыхавшимся на поверхности воды обломкам гигантского немецкого самолета, чтобы взять на борт его пилотов, но все шесть человек из его экипажа погибли при ударе фюзеляжа о воду46. Через пятнадцать минут походный ордер был восстановлен, и оба корабля продолжили движение. Теперь от мыса Святой Нос, который находился при входе в Белое море, их отделяло всего 160 миль.

8 июля на первых страницах большинства газет оккупированных немцами европейских стран появились набранные огромными буквами заголовки и большие редакционные статьи, посвященные разгрому конвоя PQ-17. Одновременно печатались победные реляции с восточного фронта, где сообщалось о взятии немцами Воронежа. Материалы об уничтожении конвоя появлялись на первых страницах газет на протяжении еще трех суток, а сама эта тема была одной из самых актуальных для немецкой пропаганды в течение всего июля[71]. Так, 8 июля 1942 года газета «Фёлькише беобахтер» напечатала полный отчет о судьбе конвоя PQ-17, где подробно, день за днем и час за часом, прослеживался процесс уничтожения транспортов каравана. Когда союзники издали по конвою коммюнике для ограниченного круга лиц, не содержавшее, впрочем, никаких конкретных фактов и цифр, немцы критиковали их за попытку сокрытия фактов. Они приводили в подтверждение своей версии событий сделанные капитанами подводных лодок фотографии, а также интервью с захваченными в плен моряками, в которых сообщались названия потопленных транспортов и перечислялись в деталях находившиеся в их трюмах грузы. Британская пресса ответила на это мертвым молчанием.

На состоявшемся 8 июля в штаб-квартире фюрера приеме Гитлер сказал, что полностью удовлетворен результатами «битвы в Арктике», даже несмотря на то, что германскому надводному флоту так и не удалось принять в ней участие. Мартин Борман впоследствии отмечал, что его «шеф» выразил свое «особенное удовольствие» в связи с тем обстоятельством, что из тридцати восьми транспортов конвоя до Архангельска добрались только шесть. Гитлер также сказал Борману, что за день до этого он предлагал отослать в американский юмористический журнал «Кладдерадач» карикатуру. На ней, по замыслу фюрера, должен быть изображен американский рабочий, передающий самолеты и танки Рузвельту, который одной рукой их берет, а другой — швыряет один за другим в море (это к тому, что большинство транспортов и грузов в конвое были американскими). Под карикатурой, по мнению фюрера, следовало поместить иронический стишок следующего содержания:

Мы работаем не ради золота, Мы хотим построить лучший мир.

К этому Гитлер добавил, что сейчас в Америке всякий, кто имеет в собственности кораблестроительные доки, фактически, «владеет золотыми приисками»47.

5

На союзной крейсерской эскадре перехватили обмен радиограммами между Главным адмиралом Исландии и следовавшим на запад из России конвоем QP-13, который неделю назад разошелся курсами с конвоем PQ-17. Из радиограмм следовало, что половина конвоя QP-13 направлялась в Англию, а другая половина — к западному побережью Исландии. Из радиограмм также явствовало, что 5 июля, когда на море стоял густой туман, в течение трех минут неожиданно взлетели на воздух четыре торговых корабля, а еще два были серьезно повреждены. Как позже выяснилось, конвой по ошибке напоролся на поставленные союзниками минные заграждения. У американцев это вызвало взрыв негодования. «Наши офицеры расценили это как очередное проявление тупости со стороны руководства. И туман здесь совершенно ни при чем, — писал лейтенант Фербэнкс. — Складывается такое впечатление, что грубые ошибки, которые допускаются при проводке конвоев, — это скорее правило, нежели исключение»48.

Далеко к югу британский крейсер «Лондон» следовал за флагманским кораблем адмирала Товея в сторону главной базы Королевского флота Скапа-Флоу. Во время этого путешествия контр-адмирал Гамильтон написал, пожалуй, самые горькие за всю свою карьеру строки, адресованные командующему флотом. «Должен признать, — писал Гамильтон, — что мне ужасно не хотелось оставлять без сопровождения огромный конвой, который мы сопровождали. Тем более, что его должны были атаковать тяжелые корабли германского флота». В свете вновь открывшихся обстоятельств принятое Адмиралтейством решение об отходе крейсерской эскадры и рассредоточении транспортов представлялось ему все более сомнительным49.

Кроме того, Гамильтон не мог не знать, что в результате разгрома конвоя гнев общественности и критика со стороны Адмиралтейства обрушатся и на его голову. Особенно принимая во внимание тот факт, что эсминцы Бруми ушли вместе с ним, лишив конвой последней защиты. Но Гамильтон критики в свой адрес не боялся. «Я полагал, что эсминцы пригодятся мне куда больше, нежели рассредоточенному конвою, — писал он. — Ведь если бы эсминцы остались, немцы легко уничтожили бы их по одиночке». Потом Гамильтон добавил: «При сложившихся обстоятельствах суровой критики мне, конечно, не избежать, но в тот момент, действуя на основании имевшейся в моем распоряжении информации о приближении превосходящих сил неприятеля, я считал, что, сохранив при себе эсминцы, принял правильное решение».

Тяжелые корабли адмирала Товея пришли в Скапа-Флоу в первой половине дня 8 июля. Нет никаких сомнений, что капитаны крейсеров из союзной эскадры полностью поддерживали своего командира. В тот же день, когда «Норфолк» в компании с американскими крейсерами пришел в Хвалфьорд, капитан Беллерс написал Гамильтону большое, исполненное человеческого тепла письмо, где выразил аналогичные с ним чувства относительно событий 4 июля, а также высоко оценил его послание от 6 июля, которое Беллерс, по его словам, «положил в основу своего выступления перед командой»50. Впрочем, Гамильтон и без того не сомневался в необходимости подбодрить команды крейсеров, исходя из чувств, которые владели людьми, обитавшими на нижних палубах «Лондона». В своем докладе Товею он писал: «Моряки необычайно удручены отходом крейсерской эскадры от конвоя на „большой скорости“». Как только «Лондон» бросил якорь на рейде Скапа-Флоу, Гамильтон отправился с визитом к командующему флотом, не сомневаясь, что ему предстоит нечто вроде судилища, но надеясь, тем не менее, что ему удастся убедить вышестоящих в своей правоте.

Когда Гамильтон появился у Товея, последний сообщил ему об ужасных последствиях рассредоточения конвоя, о которых командир крейсерской эскадры еще не знал. Только после этого Гамильтон осознал в полном объеме катастрофичность допущенной Адмиралтейством ошибки.

После этого он вписал в свой доклад командующему флотом несколько исполненных скрытого упрека строк:

«Мне бы очень помогло, если бы я с самого начала знал, что Адмиралтейство не обладает информацией о передвижениях неприятельского линейного флота сверх той, которую я получил от него прежде»51.

Вечером того же дня Гамильтон и его флаг-офицер капитан P.M. Сервес отправились на прогулку по холмам, окружавших со всех сторон бухту Скапа-Флоу. Взобравшись на самый высокий в округе холм, они полюбовались величественным видом стоявшего в гавани на якорях флота метрополии. Потом Гамильтон сказал: «Я бы очень хотел, чтобы мне, подобно адмиралу Нельсону, хватило духу противиться решениям Адмиралтейства». Капитан Сервес покачал головой и ответил, что даже Нельсону не удалось бы отвертеться от выполнения приказов, столь недвусмысленно сформулированных Адмиралтейством52.

На борту крейсера «Лондон» загремели громкоговорители: «Всем чинам очистить нижние палубы и подняться наверх. Немедленно!» Подразделение за подразделением моряки поднимались на главную палубу и строились в шеренги на шканцах. Все с нетерпением ждали, что за этим последует. В скором времени на шканцах была установлена грифельная доска с очерченными мелом контурами мыса Норт и Арктического района. Через минуту послышалась команда «смирно», и на шканцах появился контр-адмирал Гамильтон. Дав команду «вольно», Гамильтон взял в руку микрофон и обратился к морякам с речью, которая показалась всем беспрецедентной. Как известно, адмиралы не обязаны отчитываться в своих поступках перед нижними чинами.

«Я собираюсь быть с вами предельно откровенным, но при этом не хочу, чтобы вы меня неверно поняли. Критиковать действия правительства, Адмиралтейства или флаг-офицеров флота в мои намерения не входит. Я просто хочу, чтобы вы правильно представляли себе сложившуюся ситуацию».

После этого небольшого вступления Гамильтон вкратце изложил собравшимся историю северных конвоев. В частности, он напомнил команде «Лондона», что именно на борту их судна в 1941 году ходил в Россию лорд Бивербрук, чья миссия в Москве и положила начало проводке северных конвоев. Далее контр-адмирал подчеркнул значение продолжения проводки северных конвоев — даже при условии, что каждый такой морской поход будет сопряжен с тяжелыми потерями[72]. Потом он сказал следующее:

«По мере того, как погода на севере Норвегии улучшалась, активность немецких военно-воздушных сил стала возрастать, о чем, кстати, предупреждали все наши флаг-офицеры. Кроме того, в начале июня паковые льды продвигаются далеко на юг. По этой причине флот возражал против проводки конвоя PQ-16 до дезинтеграции ледяных массивов. Но эта точка зрения не смогла устоять перед аргументацией политиков. В этой связи конвой PQ-16 ушел в Арктику в неподходящее для проводки время и был основательно потрепан к востоку от острова Медвежий немцами, которые бросили против него более двухсот бомбардировщиков».

Адмирал Гамильтон напомнил членам команды «Лондона» о том, чего стоил Англии выход «Бисмарка» в море, чтобы показать, какие последствия мог бы иметь прорыв в Северную Атлантику его брата-близнеца «Тирпица».

«Я хочу довести до вашего сознания то обстоятельство, что у командующего флотом были и другие важные проблемы, помимо обеспечения проводки конвоев серии PQ.

Обстоятельства стали складываться для нас не лучшим образом 4 июля, когда воздушная разведка установила, что „Тирпиц“ и „Хиппер“ вышли в море. Именно в этот день мы получили распоряжение рассредоточить суда конвоя и отойти на большой скорости на запад. Должен вам заметить, что никогда в жизни выполнение приказа командования не доставляло мне большего неудовольствия и разочарования, чем в тот злополучный день…»

Как только Гамильтон произнес эти слова, по рядам выстроившихся на шканцах моряков прокатился одобрительный ропот, и стало ясно, что адмиралу удалось затронуть их сердца и завоевать их доверие. Понадобилось некоторое время, чтобы тишина установилась вновь, после чего контр-адмирал продолжил свою речь.

«Я почувствовал — как, должно быть, и все вы, — что мы бежим от врага со всех ног и бросаем конвой на произвол судьбы. Если бы право принимать решения предоставили мне, я бы остался с конвоем и сражался — но, что характерно, был бы не прав. Надо наконец научиться контролировать личные чувства и рассматривать вопросы войны хладнокровно и исключительно с точки зрения стратегии. Если бы мы начали сражение в Баренцевом море, командующий флотом вынужден был бы прийти нам на выручку и завязать сражение с „Тирпицем“ в невыгодных для себя условиях, так как в этом районе немцы имеют абсолютное воздушное превосходство. По этой причине потери среди военных кораблей союзников могли бы оказаться невосполнимыми».

Далее Гамильтон с мрачным видом заметил, что будет чрезвычайно удивлен, если до порта назначения дойдет хотя бы половина транспортов. С другой стороны, сказал он, если подсчитать, сколько транспортов из отправленных семнадцати конвоев достигли цели, то придется признать, что дело того стоило.

В тот же день в 10.30 вечера Уильям Джойс снова вышел в эфир и заявил миллионам слушателей в Британии, что Адмиралтейство хранит «мертвое молчание» относительно понесенных конвоем PQ-17 потерь. «Но время идет, — сказал Джойс, — и теперь даже в Британии должны понять, что германские военные коммюнике содержат в себе одни только факты. Так что нет никакого смысла сомневаться в точности германских отчетов о разгроме конвоя PQ-17»54. В попытке заставить английские власти сообщить сведения о потерях конвоя PQ-17 Новая Британская радиостанция — немецкое пропагандистское радио, работавшее под видом законспирированной оппозиционной британской радиостанции якобы на английской земле, — неоднократно задавалась риторическим вопросом: «Так что же насчет Арктики? Широкая публика уже устала ждать, когда правительство даст исчерпывающий ответ на заявления нацистов о том, что они полностью уничтожили большой военный конвой, направлявшийся с важными стратегическими грузами к берегам России…»55

Уайтхолл по-прежнему отказывался давать какие-либо официальные комментарии относительно заявлений немцев об уничтожении конвоя и, уж конечно, не пытался их отрицать. По этому поводу можно сказать лишь то, что Уайтхолл все еще не знал точно, сколько транспортов из конвоя PQ-17 потеряно, несмотря на поиск, осуществлявшийся одиночными судами (к примеру, корветом «Дианелла» и траулером капитана Дрейка и самолетами дальней разведки типа «Каталина» из подразделений Берегового командования, базировавшихся на севере России)56. Более того, Кабинет министров решил проводить дебаты по поводу торгового судоходства, намеченные на 16 июля, в режиме секретности. Это решение вызвало удивление у многих членов парламента, которое переросло в негодование после того, как среди парламентариев стали циркулировать слухи о том, что правительство пытается таким образом скрыть от общественности неприятные факты. Некоторые парламентарии, среди которых были мистер Артур Гринвуд и мистер Эмануэл Шинвелл, высказали мнение, что подобные действия правительства не только не успокоят взволнованную общественность, но будут иметь прямо противоположный эффект. Но разубедить правительство им не удалось57.

Ближе к полуночи 8 июля адмирал Шмундт решил внести изменения в действия своих подводных лодок на той фазе операции, которую он именовал «завершающей». К этому времени адмирал Шмундт все чаще получал рапорты о состоянии ледяных полей, которые, в соответствии с поступавшими в Нарвик сведениями, блокировали большую часть горловины Белого моря. Так, капитан-лейтенант Бельфельд передал Шмундту следующее сообщение: «В точке АС.9380 обнаружены большие скопления паковых льдов. Туман. Видимость от одной до десяти миль». Ему вторил Ла Бауме: «Мое продвижение в зоне патрулирования сильно затруднено паковыми льдами в точках АС. 9390 и АС. 9380». Кроме того, у Ла Бауме оставалось в запасе всего 16 кубометров топлива58. Исходя из полученных сообщений, адмирал Шмундт сделал вывод, что при сложившихся условиях нахождение лодок в установленной им зоне больших перспектив не сулит. По крайней мере, до сих пор ни одно торговое судно двойную цепь патрулирования у входа в Белое море пересечь не пыталось. К тому же у Шмундта оставалось всего шесть подлодок, имевших на борту необходимый запас топлива и соответствующий боезапас. U-88 и U-355 возвращались на базу для дозаправки. Как следует все это взвесив, Шмундт решил выстроить оставшиеся субмарины в одну линию. Согласно новой тактике адмирала, они должны были в таком порядке двигаться в обратном направлении от перегороженной паковыми льдами горловины Белого моря навстречу уцелевшим от разгрома транспортам, стремившимся попасть в Архангельск.

За несколько минут до полуночи Шмундт приказал своим командирам из «Стаи ледяных дьяволов» — Марксу, фон Гиммену, Тимму, Бельфельду, Бранденбургу и Рехе — начать 9 июля в три часа дня движение в северном направлении в сторону Новой Земли, охватывая широкой дугой все подходы к горловине Белого моря. У Новой Земли субмарины должны были изменить курс и двигаться на запад «вплоть до острова Медвежий»59. Подобный широкий охват позволял при условиях хорошей видимости заметить любое отставшее или поврежденное судно, пробиравшееся к Белому морю. Но так как над морем почти постоянно висел туман, Шмундт многого от этого тактического приема не ожидал. «Операция, можно сказать, завершена», — подтвердил догадки Шмундта на этот счет Морской штаб в Берлине60.

Вдоль побережья Новой Земли двигался в южном направлении маленький конвой, вышедший 7 июля из пролива Маточкин Шар. В общей сложности в двух колоннах походного ордера шли четыре транспорта и около дюжины прикрывавших их эскортных кораблей. 8 июля без четверти десять утра они пересекли участок залитого нефтью моря, на поверхности которого плавали обломки кораблекрушения. В этом месте U-255 разделалась с одной из своих жертв — возможно, с «Алкоа Рейнджер»2. В нависавшем над морем густом тумане в сторону горловины Белого моря двигались только четыре транспорта — «Эль Капитан», «Хусиер», «Сэмюэль Чейси» и «Оушн Фридом». Когда они огибали юго-западную оконечность Новой Земли, туман все еще закрывал горизонт. Несмотря на неблагоприятные для плавания погодные условия, расстояние, отделявшее корабли от Архангельска, с каждым часом сокращалось на 10 миль.

В 4.30 дня старший офицер, находившийся на мостике «Эль Капитана», самого старого транспорта конвоя, услышал, как на шедшем во главе походного ордера корабле ПВО завыла сирена, предупреждавшая об открывшихся впереди льдах61. Потом взвыла сирена на другом корабле эскорта. В скором времени унылый вой сирен стал раздаваться в густом тумане со всех сторон. Старший офицер «Эль Капитана» немедленно дал в машинное отделение команду «полный назад». Старый корабль содрогнулся и, замедляя ход, заскрипел всеми своими сочленениями. Однако этот маневр на «Эль Капитане» и некоторых других кораблях был проведен все-таки недостаточно быстро, и они, прежде чем остановиться, пропахали носами несколько сот ярдов ледяного поля. Когда треск льдов и вой сирен затихли, над конвоем на короткое время установилась тишина. И в этой тишине старший офицер «Эль Капитана» услышал отдаленную трель боцманской дудки. Вскинув к глазам мощный морской бинокль, старший офицер обозрел затянутый непроглядной пеленой горизонт. На мгновение пелену ветром отнесло в сторону, и он увидел прямо перед собой на расстоянии около двух миль крохотный алый парус, окруженный со всех сторон паковыми льдами. На мостик поднялся капитан Чевик, тоже глянул в бинокль и подтвердил мнение своего старшего офицера относительно того, что во льдах застряла шлюпка с какого-то потопленного немцами судна. В то время как другие корабли, дав задний ход, выбирались из паковых льдов, «Эль Капитан» на малой скорости двинулся вперед и в скором времени оказался рядом со шлюпкой. Она была затерта льдами двумя днями раньше и без посторонней помощи выбраться из них не могла. Всего из шлюпки на борт «Эль Капитана» было поднято 19 человек из команды транспорта «Джон Уитерспун». Многие из них были ранены или имели обморожения.

На высоких широтах, где воздух прозрачен и сух, звуки разносятся очень далеко. Но если бы офицер с «Джона Уитерспуна» не свистнул в дудку в тот самый момент, когда «Эль Капитан» застопорил двигатели, а вой сирен прекратился, никто бы этого свиста не услышал, и люди с «Уитерспуна» наверняка бы погибли. Когда старшего офицера с «Уитерспуна» втащили на палубу, он вложил эту дудку в руку своего спасителя — старшего офицера с «Эль Капитана», — должно быть, хотел оставить ему что-нибудь на память об этом достопамятном случае. Когда все люди с «Уитерспуна» были подняты на борт, «Эль Капитан» дал задний ход и начал, пятясь, выходить изо льдов. В это время моряки транспорта растирали спасшихся китовым жиром. Когда транспорты и корабли эскорта освободились из ледового плена, с конвоем как цельным образованием было покончено. Так как стоял туман, а корабли шли с разной скоростью, постоянно совершая различные маневры и эволюции, они окончательно потеряли друг друга в непроницаемой молочной мгле.

Положение надо было как-то выправлять. Корабль ПВО «Паломарес» обратился по радио ко всем кораблям и судам, прося их отозваться и сообщить о своем нынешнем местонахождении. Все отозвались и указали свои координаты — за исключением минного тральщика «Саламандер», который считал неразумным сообщать по радио о своем местоположении кому бы то ни было и предпочел сохранять режим радиомолчания. В семь часов вечера с минного тральщика «Бритомарт» заметили корвет «Лотус», на борту которого находился коммодор Даудинг. Эти два корабля сделали попытку совместными усилиями отыскать потерявшиеся транспорты, но двумя часами позже они снова набрели на ледяные поля; между тем туман сгустился еще больше, и видимость упала до восьмидесяти ярдов. Они двинулись было дальше к югу, но обнаружили там еще более толстые и непроходимые льды. Тогда они повернули на запад, и ночью 9 июля вышли на чистую воду. Теперь они вновь получили возможность осторожно продвигаться к югу, хотя у них складывалось такое впечатление, что курс, который сообщили им русские, постоянно заводит в самые непроходимые льды, дрейфовавшие со стороны Карского моря и запиравшие восточную часть горловины Белого моря. Надо сказать, что это были те самые ледяные поля, которые мешали передвижению немецких подводных лодок.

Альтернативы не было: из-за льдов всем транспортам и кораблям эскорта в любом случае приходилось держать к юго-западу, приближаясь к базам немецких ВВС на побережье Норвегии и трем подлодкам, которые в это время патрулировали в западной оконечности ледяного массива. В два часа ночи 9 июля туман неожиданно рассеялся, и к «Бритомарту» с «Лотусом», когда они шли вдоль кромки ледяных полей, присоединился тральщик «Халкион». Двумя часами позже эскорты заметили стоявшего среди паковых льдов «Сэмюэля Чейси» и помогли ему выбраться на чистую воду. В течение нескольких последующих часов к ним присоединились два тральщика — «Лорд Миддлтон» и «Но-дерн Гем»; затем они заметили транспорт «Оушн Фридом» и велели ему следовать за ними2. Корвет «Лотус» обнаружил шлюпку с двадцатью тремя моряками с потопленного транспорта «Пан-Атлантик» и взял их на борт. Но других кораблей в этой части моря они не нашли. Конвой, таким образом, распался на два отряда.

Два других транспорта, спасательное судно «Замалек» и корабли эскорта, в том числе два корабля ПВО и корвет «Ла Малоуин», продолжая движение вдоль кромки ледяных полей, оказались значительно западнее первой группы судов, о которых мы уже упоминали. Там, где находилась вторая группа, все еще властвовал туман. Лейтенант Карадус, заведовавший гидролокатором «Асдик» на «Ла Малоуине», записал в своем дневнике: «В 4 утра меня разбудил звонок машинного телеграфа. Я поднялся с койки и прислушался. Сирена „ледового предупреждения“ все еще была включена — и ее унылое завывание, мягко говоря, вызывало у всех раздражение. Обороты упали до 50–60, соответственно, ход снизился до пяти с половиной узлов». Примерно в четверть пятого туман начал быстро рассеиваться, и моряки увидели слева по борту на расстоянии пяти миль ледяные поля. В скором времени льды неожиданно закончились, и перед моряками открылась широкая полоса чистой воды. Наконец-то моряки снова получили возможность видеть корабли их маленького отряда. Как выяснилось, с ними не было двух торговых кораблей, одного противолодочного и трех минных тральщиков. Все они заблудились в тумане и отбились от строя. Делать было нечего: пришлось формировать новый маленький «конвой», который состоял из корветов «Поппи» и «Ла Малоуин», двух кораблей ПВО, спасательного судна «Замалек», противолодочного тральщика «Лорд Остин» и двух транспортов — «Хусиер» и «Эль Капитан». Так как туман рассеялся, у моряков появилась возможность вести наблюдение за морем и обмениваться сообщениями посредством семафора. Не прошло и четверти часа, как сигнальщик «Ла Малоуина» передал на мостик, что видит на левом траверзе на расстоянии двух миль по ходу судна неопознанный объект. Корвет на большой скорости устремился в ту сторону. Моряки с корвета, полагая, что это подводная лодка, сорвали чехлы с пушек и стали готовить к сбросу глубинные бомбы. Но это были две шлюпки под красными парусами; через десять минут корвет подошел к шлюпкам, и матросы, сбросив с борта спасательные сети, помогли подняться на борт спасшимся с «Джона Уитерспуна», которых оказалось в общей сложности двадцать девять человек[73].

Пока корвет возвращался к конвою, измученных моряков с «Уитерспуна» переодели в сухую одежду и накормили горячим супом. «Их спасение, — писал в своем дневнике лейтенант Карадус, — иначе как чудесным не назовешь. Если бы туман не рассеялся, а наш сигнальщик не обладал столь острым зрением, их бы не заметили и они наверняка замерзли бы в своих шлюпках»4. Мы никогда не узнаем, почему Провидение столь благосклонно отнеслось к этим людям. О них можно сказать только то, что ни особой святостью, ни благочестием они не отличались. Поев и согревшись, они сразу же заснули — во всех уголках корвета, где было хоть немного свободного места. Похоже, они так и не успели осознать, какое счастье им привалило. Несколько спасенных успели вскрыть в кают-компании буфет, где хранились запасы вина и виски, и, перед тем как отдаться объятиям Морфея, основательно нализались. Один из этих людей заснул на полу в офицерской ванной, где его и обнаружил Карадус. Позже лейтенант записал:

«У этого парня оказалась при себе пачка порнографических открыток, которую он незаметно сунул мне в карман — должно быть, в благодарность за свое спасение. Я обнаружил это много позже — когда добрался наконец до своей каюты. У этих открыток имелась одна особенность — когда очень быстро их перелистываешь, создается мультипликационный эффект, и изображения начинают двигаться. Меня чуть не стошнило».

Можно не сомневаться, что лейтенант Карадус поторопился вернуть американцу его собственность. Тот обрадовался и сказал, что «ребята к этим „девчонкам“ очень привязались и без них жизни себе не представляют».

Впрочем, спасенным морякам долго спать не пришлось. Их разбудили взрывы глубинных бомб, которыми корвет «Поппи» забрасывал обнаруженную им подводную лодку. Было очень холодно, и попадавшая на надстройки и снасти вода сразу же замерзала. Скоро «Ла Малоуин» был сверху донизу увешан сосульками самой причудливой и разнообразной формы и превратился в некое подобие ледяного дворца Снежной королевы. Кроме того, на корвете оставалась всего четверть от прежнего запаса топлива, и он шел экономическим ходом. Продуктов тоже оставалось мало, и паек пришлось сильно урезать. Примерно в час дня туман снова сгустился, а температура упала еще больше. Непроницаемая мгла висела над морем весь день и весь вечер.

В то время, когда московское радио передавало, что «конвой благополучно достиг портов назначения»62, руководство морской группы «Норд» в Киле уже принимало первые поздравления по поводу успешного завершения операции против PQ-17. Генерал-полковник Дитль, командующий 20-й армией, расквартированной в Норвегии, прислал в Киль поздравительную радиограмму, где выражал глубокое удовлетворение по поводу разгрома конвоя и заявлял, что «эта решительная победа» будет способствовать уменьшению давления на германских солдат, находящихся на восточном фронте. К этому он добавил, что армия посылает поздравления своим товарищам по оружию — «храбрым подводникам»60.

Германский Морской штаб в Берлине пришел к выводу, что операцию можно считать завершенной. Однако планы адмирала Шмундта вернуть лодки из Баренцева моря на базы претерпели изменения, так как 9 июля он вновь стал получать от своих командиров радиограммы об обнаружении неприятеля. В 10.45 утра с ним связался капитан-лейтенант Бранденбург (U-457), утверждавший, что «заметил в море конвой из пяти транспортов», двигавшийся к западу мимо ледяных полей, перегораживавших вход в горловину Белого моря. В течение дня и вечером 9-го июля на контакт со Шмундтом вышли и другие подводные лодки из «Стаи ледяных дьяволов». U-703, U-376 и U-408 последовательно сообщали о том, что видели в разрывах тумана небольшие группы кораблей, двигавшиеся в западном направлении. Одновременно субмарины давали пеленг, наводя на транспорты другие подводные лодки. Лодка U-376 сообщила также о том, что во время неудачной атаки подверглась бомбежке глубинными бомбами. Командир U-408 отмечал, что выпустил по одному из транспортов две торпеды, но промахнулся.

Все это было настоящим шоком для Шмундта. «Вопреки ожиданиям, субмарины обнаружили значительное количество неповрежденных транспортов, — писал он. — Совершенно очевидно, что далеко не все транспорты, которые летчики объявили потопленными, потоплены на самом деле»63. Надо было срочно принимать какое-то решение.

Без четверти девять вечера маленький конвой, в состав которого входили корвет «Ла Малоуин» и спасательное судно «Замалек», обошел ледяные поля и теперь держал курс в южном направлении. На кораблях то и дело замечали вражеские субмарины, следовавшие за ними на расстоянии пяти-шести миль. Капитан «Замалека» Моррис предложил «Паломаресу» держаться ледяных полей, над которыми продолжал стлаться туман, но получил в ответ довольно резкое заявление: «Ваше дело — сохранять свое место в строю и выполнять указания коммодора». К сожалению, капитан «Паломареса» не сделал даже попытки послать один из корветов в тыл конвоя, чтобы отпугнуть обнаглевшие субмарины немцев, которые, как предполагал Моррис, занимались наведением на конвой немецких бомбардировщиков. Возможно, у лодок не хватало топлива, чтобы, развив максимальную скорость, догнать конвой и попытаться атаковать его своими силами. Так оно было или нет, неизвестно, но довольно скоро над маленьким конвоем появились два немецких самолета, и на кораблях взвыли сирены воздушной тревоги64.

Но это были самолеты-разведчики. Они обнаружили, что конвой не представляет собой цельного образования, но состоит из двух небольших отрядов эскортных судов, сопровождавших крупные транспорты. Первый и второй отряды отделяли друг от друга около пятидесяти миль. «К сожалению, когда туман был нам особенно необходим, его в прямом смысле ветром сдуло», — записал в своем дневнике лейтенант Карадус. 9 июля в 10 часов вечера конвою, в который входил «Замалек», оставалось до Архангельска более 480 миль.

Если бы капитан Моррис оказался в это время в штаб-квартире адмирала Шмундта, он смог бы лично убедиться в своей прозорливости. Без двадцати десять на стол Шмундта легла расшифровка радиограммы от капитан-лейтенанта Рехе (U-255). Рехе передавал: «В точке АС.9543 замечен конвой, движущийся к югу. Впереди три эсминца (!) и два эскортных корабля, за ними три больших транспорта. Я постоянно даю на цель пеленг. Видимость вне зоны тумана составляет 15 миль». Так было положено начало одной из самых яростных и драматических воздушных атак за все время проводки конвоя PQ-17. Ледяные поля заставили корабли конвоя подойти ближе к немецким аэродромам в Северной Норвегии — в особенности к авиабазе Банак. Примерно через час Рехе снова вышел в эфир, сообщив, что конвой движется в юго-западном направлении, приближаясь к авиабазе Банак со скоростью 10 узлов.

На авиабазе Банак спешно вооружили и заправили около 40 пикирующих бомбардировщиков Ю-88, на которые была возложена почетная миссия по нанесению завершающего удара по остаткам конвоя PQ-1765. Рехе продолжал держать Шмундта в курсе дела и регулярно докладывал ему о состоянии погоды. В своей последней радиограмме он сообщил, что ветер слабеет, а видимость увеличилась до 20 миль. К тому времени над маленьким конвоем уже кружили два самолета-разведчика типа «Блом & Фосс». За десять минут до полуночи Рехе доложил, что конвой продолжает двигаться в юго-западном направлении; первыми идут в один ряд корабли конвоя, а за ними движутся три транспорта. Потом он добавил: «Вижу готовящийся к атаке Юнкерс Ю-88. Продолжаю передавать пеленг на цель. (Помехи.) Неприятель использует глушители».

6

Незадолго до полуночи на кораблях маленького конвоя впервые за несколько дней взвыли сирены боевой тревоги. На расстоянии семидесяти миль от конвоя в небе появились немецкие бомбардировщики. На мачтах кораблей эскорта поползли вверх и заплескались на ветру ненавидимые всеми моряками сигнальные флаги с изображением литеры «Q» — «воздушная атака неминуема». Теперь уже все моряки, даже самые «зеленые», знали, какую огромную угрозу представляют для кораблей конвоя пикирующие бомбардировщики — тем более, что конвой находился на небольшом, сравнительно, удалении от немецкого аэродрома. В картинном освещении лучей незаходящего северного солнца первые пять «юнкерсов» из авиагруппы II./ КГ-30 пошли в атаку. Моряки быстро поняли, что им придется иметь дело не с торпедоносцами, как они полагали, а с пикировщиками. Набрав высоту около тысячи футов, немецкие самолеты, завывая моторами, устремились к своей цели66.

Все пять самолетов шли по крутой дуге с правого борта, направляясь к центру конвоя. Первая серия бомб прошла мимо, вызвав огромные всплески воды между судами. Все корабли открыли огонь; шум стоял оглушительный. Хотя большинство моряков заткнули уши войлоком или резиновыми пробками, пронзительный вой, исходивший от сваливавшихся в пике бомбардировщиков, проникал даже сквозь эту искусственную преграду. «Нашу проклятую скорострелку „пом-пом“ заклинило после первых же выстрелов», — писал Карадус. Хотя первые пять самолетов дали промах, в небе уже появилась вторая волна бомбардировщиков. Они разбились на группы и заходили на конвой с разных направлений и высот. При этом они атаковали не только транспорты, но и корабли эскорта. Головной самолет стал пикировать на американский транспорт «Хусиер» находившийся в центре конвоя. Вот что писал об этом офицер вооруженной охраны транспорта:

«Немцы заходили в пике, обрушиваясь на нас с высоты три тысячи футов. Зенитчики открыли огонь из своих тяжелых пулеметов 50-го калибра, хотя сразу стало ясно, что стрельба под крутым углом по быстролетящим целям будет неэффективной. Но они все равно стреляли и за какую-нибудь минуту ухитрились выпустить до 3500 крупнокалиберных пуль.

Первая серия из трех бомб разорвалась слева по носу на расстоянии пятидесяти ярдов от судна, не причинив нам никаких повреждений. Вторая серия упала в море на расстоянии каких-нибудь пяти футов от правого борта рядом с надстройкой, где стояли шлюпки. Взрывы этих бомб причинили судну значительный ущерб. Кроме того, взрывной волной выбросило из-за ограждения зенитных установок несколько артиллеристов.

Третья серия бомб обрушилась в воду с левого траверза на расстоянии двадцати ярдов от борта. При взрыве кое-где разошлись сварные швы. Главный инженер спустился в машинное отделение, чтобы выяснить, насколько велики повреждения. Поднявшись на палубу, он заявил, что оба двигателя, похоже, накрылись и судно вряд ли сможет развить ход. Между тем самолеты продолжали на нас пикировать, а на расстоянии 15000 ярдов от корабля на поверхности моря появилась вражеская подводная лодка.

Так как конвой продолжал двигаться вперед, потерявший ход беспомощный транспорт остался в одиночестве. Приняв все это во внимание, капитан приказал оставить судно»67.

«Хусиер» стоял на ровном киле и со стороны вовсе не выглядел поврежденным. На него спикировал еще один «юнкерс», но добиться прямого попадания тоже не смог. К сожалению, «Хусиер» был очень старым судном, и ему могли причинить повреждения даже близкие разрывы. На помощь «Хусиеру» были отправлены корветы «Поппи» и «Ла Малоуин». «Ла Малоуин» остановился рядом со шлюпками и принял американских моряков на борт. Теперь на корвете находилось 129 спасенных моряков с двух транспортов.

Командир «Ла Малоуина» Бидвелл пришел в военный флот из резерва; в прошлом он ходил на торговых судах и знал, что такое «буксировка». Подойдя к «Хусиеру» вплотную, он окинул взглядом опустевшую палубу транспорта и сказал своему старшему офицеру: «Знаешь что, „номер первый“? Пожалуй, я смогу взять его на буксир». На палубу «Хусиера» была высажена ремонтная партия, состоявшая из первого офицера корвета и инженеров с «Хусиера» и «Джона Уитерспуна». Они получили приказ попробовать запустить двигатели. К сожалению, из этой попытки ничего не вышло. Но первый офицер доложил Бидвеллу, что течь в трюмах незначительная и корабль будет держаться на воде. Эта новость вызвала среди моряков радостное оживление; на корвете начали готовить буксирный трос, который потом прицепили к носу «Хусиера». Пока шли приготовления к транспортировке, вокруг обоих кораблей на случай нападения подводной лодки ходил кругами корвет «Поппи».

В скором времени сигнальщики доложили, что в четырех милях за кормой транспорта просматривается силуэт подводной лодки, которая идет на сближение. Буксир мигом отцепили, а ремонтную партию приняли на борт корвета. Бидвелл хотел было атаковать подлодку, но топлива у него было мало, и развить максимальный ход он не мог. Субмарина же в надводном положении превосходила его в скорости, а противолодочного самолета из Берегового командования, который бы заставил ее погрузиться, поблизости не было. Впрочем, что бы там ни думал Бидвелл, все его сомнения разрешила радиограмма с корабля ПВО «Паломарес». Капитан требовал, чтобы «Ла Малоуин» потопил «Хусиер» и присоединился к конвою. Бидвелл отошел от транспорта на небольшое расстояние и открыл по нему огонь из своей 4-дюймовой пушки. Корвет стрелял по транспорту до тех пор, пока «купца» не охватило пламя. Но, даже охваченный огнем, «Хусиер» тонуть отказывался. Некоторые моряки из команды транспорта, наблюдавшие этот печальное действо, вытирали глаза. Другие горевали только по той причине, что уничтожение транспорта должно было отдалить день их возвращения в Соединенные Штаты. Капитан-лейтенант Рейнхард Рехе, который, стоя в отдалении, тоже наблюдал за уничтожением транспорта, немедленно передал в Нарвик: «Вижу пылающий транспорт. Рядом с ним два эскортных корвета. Остальные корабли конвоя скрылись за горизонтом. За ними следуют три самолета».

При отличной видимости немцы час за часом продолжали атаковать остатки конвоя с воздуха. В этой операции принимали участие в общей сложности 38 самолетов из двух «штаффелей» авиагруппы КГ-30, поднявшихся с аэродрома Банак. Теперь бомбардировщики заходили со стороны солнца, чтобы сбить артиллеристов с прицела.

Надо сказать, что кораблям, входившим в это маленькое соединение, прежде не приходилось сталкиваться со столь упорными атаками пикировщиков, и они произвели на моряков тягостное впечатление. На одном из корветов матрос, считавшийся «отличным служакой», неожиданно повредился в уме и был заперт в каюте до конца атаки. Капитан «Паломареса» связался с Архангельском и во второй уже раз попросил прислать воздушное прикрытие[74]68. Всего два или три скоростных истребителя могли сорвать немецкие атаки. В конце концов, транспорты и корабли эскорта находились не так уж далеко от российских портов. В 1.50 ночи одиночный «юнкерс» сбросил серию из трех бомб, взорвавшихся в каких-нибудь сорока футах от кормы «Эль Капитана». Пострадал ахтерпик, куда начала поступать вода; волной накрыло зенитные установки, но единственный оставшийся в конвое транспорт все еще хорошо держался на воде69. На спасательном судне «Замалек» на палубе лежал, всматриваясь в небо, раненый офицер военно-воздушных сил. Когда немцы устремлялись в атаку, он громким голосом выкрикивал указания, куда поворачивать, чтобы не попасть под удар. Капитан Моррис передавал команды летчика рулевому, и тот, вращая штурвал, менял направление движения судна. Так, толчками, то ускоряя, то замедляя ход, ежеминутно сворачивая то влево, то вправо, шло среди сплошных разрывов и взлетавших вверх фонтанов воды маленькое, но отважное спасательное судно.

Оба корабля ПВО довольно быстро расстреляли большую часть боезапаса и поддерживать сплошную стену заградительного огня не могли. Один из кораблей выпустил за это время 1200 снарядов из своей 4-дюймовой зенитной пушки. Не было сбито ни одного самолета врага, но некоторые из них получили повреждения. Но бомбардировщики продолжали один за другим пикировать на корабли. Они четко выдерживали строй и заходили на цель спокойно, как на учениях. Скоро стало очевидно, что более всего они старались поразить транспорт «Эль Капитан» и спасательное судно «Замалек». Далеко на линии горизонта появился патрульный самолет Берегового командования «Каталина», но, заметив немецкие бомбардировщики, отвернул и поторопился скрыться с места сражения. Когда немецкие самолеты сбрасывали бомбы и улетали, на их месте появлялись новые, поднявшиеся с аэродрома Банак. На «Замалеке» непрерывно стреляли все зенитные орудия и ракетные установки. Моряки едва успевали выбрасывать пустые патронные ленты и вставлять новые. Как было уже сказано, корабль непрерывно маневрировал и двигался то на полном ходу, то на самом малом. Капитан Моррис знал, что старые двигатели его посудины такой нагрузки долго не выдержат.

Тяжелая бомба взорвалась по ходу корабля в двадцати футах перед носом. На полубак обрушился огромный столб воды. Удар был такой сильный, что у готовившейся окотиться кошки — любимицы всего экипажа — от испуга раньше времени начались роды. Двух котят, которые появились на свет при столь чрезвычайных обстоятельствах, моряки сразу же окрестили «Блом & Фосс». На мгновение всем показалось, что тонны воды, обрушившиеся на полубак, потопят судно. От сильнейшего удара вышли из строя навигационные инструменты. Вода сквозь открытые люки хлынула во внутренние помещения.

У восьми русских моряков, подобранных с воды 4 июля, не выдержали нервы. Они бросились к принайтовленному к носовой надстройке спасательному плотику и сделали попытку спустить его на воду. Когда плотик плюхнулся в воду, русские хотели было перелезть через леера и прыгнуть за ним в море. Зачинщиком паники был русский офицер, каким-то чудом оказавшийся среди матросов. «Пристрелите этого психа! — в сердцах крикнул капитан Моррис. — Ведь никаких причин для паники нет. Корабль отлично держится на воде».

Второй офицер «Замалека» помчался на полубак и, размахивая пистолетом, оттеснил русских от ограждений, после чего заставил их спуститься во внутренние помещения корабля. Паника, однако, нарастала. Спасшиеся с американских транспортов моряки числом до 150 человек заблаговременно собрались у надстройки, где стояли шлюпки, и теперь бросились к лебедкам, чтобы спустить их на воду. Старший офицер «Замалека» мистер Макдоналд схватил лежавший в одной из шлюпок топор и, угрожая им, заставил толпу отступить. В течение нескольких минут кризис был преодолен, и корабль продолжил бешеное маневрирование, уклоняясь от падающих со всех сторон бомб. В один момент «Замалек» оказался в непосредственной близости от корабля ПВО «Позарика»; тот шарахнулся от него, как от зачумленного, после чего просигналил, чтобы капитан Моррис не смел к нему приближаться, так как «скученность кораблей привлекает повышенное внимание противника».

Незадолго до трех часов ночи 10 июля «Замалек» стал замедлять ход. Тяжелая бомба взорвалась в двадцати футах от его правого борта, и капитан Моррис понял, что кораблю приходит конец — исходившая от работавших двигателей вибрация, которую он чувствовал, стоя на стальной палубе, неожиданно прекратилась. Пройдя еще какое-то расстояние по инерции, «Замалек» стал вываливаться из строя, превращаясь в легкую мишень для бомбардировщиков противника. Схватив ручку машинного телеграфа обеими руками, Моррис четыре раза крутанул ее на «полный вперед» и четыре раза — на «полный назад». Это был условный сигнал для кочегаров и главного инженера судна срочно подняться на палубу.

По счастью, именно в это время немецкие самолеты, отбомбившись, улетели, и наступила непривычная тишина. Сражение продолжалось четыре часа и вот, наконец, закончилось. Во всяком случае, у многих сложилось именно такое впечатление. Неожиданно впередсмотрящий крикнул, что с «Паломареса» подают семафором какие-то сигналы. Моррис вскинул к глазам бинокль: «Паломарес» сигнализировал о том, что ввиду отчаянного положения конвоя прийти на помощь «Замалеку» не сможет.

Для Морриса это было уже слишком. Он, черт возьми, покажет этому «Паломаресу», чего он, капитан Моррис, и его корабль стоят! Устремив яростный взгляд на своего второго офицера, Моррис гаркнул: «Передайте мои благодарности главному инженеру — до сих пор он отлично управлялся с судном. Спросите у него также, не сможет ли он снова завести двигатели?» Так как второй офицер считал, что настало время покинуть судно, он ответил Моррису недоумевающим взглядом — должно быть, предположил, что капитан повредился в уме. Чтобы избавить второго офицера от столь пагубного заблуждения и вывести из ступора, Моррис отвесил ему здоровенную оплеуху и приказал пошевеливаться. Моррис знал, конечно, что их может спасти только чудо, но не хотел пренебрегать даже малейшим шансом на спасение. Расхаживая по мостику в ожидании ответа главного инженера, он время от времени подносил к глазам бинокль и озирал пустынное пространство моря, задаваясь вопросом, не затаилась ли где-нибудь поблизости немецкая подводная лодка.

В двигательном отсеке царил хаос. За четыре часа боя рядом с корпусом «Замалека» взорвалось столько тяжелых авиабомб, что от постоянных сотрясений в трюмах и моторном отделении с кронштейнов и креплений сорвало все, что только могло сорвать. Под палубой разлетелись на мелкие осколки почти все электрические лампочки, а у динамомашины треснула станина. Кроме того, полопались паропроводы, а также трубы, подававшие в топку нефть. Помимо всего прочего, в нижних помещениях потрескались все ванны и унитазы. С другой стороны, на «Замалеке» теперь было целых три главных инженера — его собственный, а также инженеры с «Кристофера Ньюпорта» и со спасательного судна-близнеца «Заафаран». Все они в сопровождении механиков спустились в темное двигательное отделение и, включив аварийное освещение, стали осматривать двигатели, хотя и понимали, что если сейчас на судно нападет субмарина и в районе этого отсека взорвется торпеда, то им выбраться на палубу, скорее всего, не удастся.

В 3.04 ночи 10 июля капитан-лейтенант Бранденбург радировал в Нарвик, что наблюдал за атаками бомбардировщиков на конвой и что с тех пор, как самолеты улетели, его U-457 безостановочно преследует уцелевшие корабли70. Казалось, что потерявшему ход «Замалеку» уже не спастись, но в двадцать минут четвертого на мостик поднялся с ног до головы измазанный мазутом главный инженер спасательного судна и доложил капитану Моррису, что ему в компании с его коллегами удалось привести в порядок динамомашину и заменить лопнувшие трубы, подававшие в топку нефть. Хотя в корпусе от сильнейших сотрясений и динамических ударов разошлись швы и в трюмах открылась течь, оба двигателя снова заработали, и поврежденный корабль получил возможность развить ход. Выжав из моторов все, что они могли дать, — то есть примерно 10 узлов, капитан Моррис повел свое судно в южном направлении — туда, где за горизонтом скрылись корабли конвоя. Он еще не знал, что немцы вновь обнаружили ушедший вперед конвой и возобновили атаки с воздуха.

Для старого парохода «Эль Капитан», ходившего под панамским флагом, имевшего норвежского мастера, старшего офицера-англичанина и состоявшую из моряков пятнадцати различных национальностей команду, наступили последние минуты. Без четверти шесть, когда на эскортных кораблях стали раздавать чай, в небе появился одиночный Ю-88 с окрашенными желтой краской концами крыльев, который, сбросив бомбы, прикончил-таки видавший виды транспорт. Серия из трех бомб взорвалась рядом с его правым бортом в районе машинного отделения и капитанского мостика. Двигатели разом остановились, и транспорт продолжал двигаться вперед лишь по инерции. «Похоже, русским не очень-то нужны наши самолеты и танки. В противном случае они бы давно прислали нам авиационное прикрытие»72, — не без горечи заметил лейтенант Карадус, когда транспорт стал вываливаться из походного ордера конвоя. Впрочем, говорить о конвое теперь было просто смешно. В самом деле, что это за конвой, если в нем не осталось ни одного транспорта?

Старший офицер «Эль Капитана» решил спуститься вниз, чтобы лично выяснить, что произошло, — тем более что машинный телеграф был сломан, а громкоговорящая связь отказала. Увы, в трюмах было на четыре фута воды, а паропроводы и трубы, подававшие в топку нефть, лопнули во многих местах. Появился третий инженер в измазанном мазутом бушлате и доложил, что вода подходит к топкам. Капитан Чевик приказал всей команде, включая девятнадцать человек, спасшихся с «Джона Уитерспуна», собраться на палубе. Хотя вода заливала трюмы и машинное отделение, при взрыве ни машинисты, ни кочегары не пострадали. Удовлетворенно кивнув, капитан Чевик отдал команде приказ оставить судно61.

Надо сказать, что капитан Чевик, будучи человеком очень предусмотрительным, основательно подготовился к такому вот чрезвычайному случаю. Не считая казенной мачты с алым парусом, у него на шлюпках имелись изготовленные по специальному заказу выдвижные кили, а также утлегарь, гафель и дополнительные косые паруса, позволявшие ходить против ветра. На шлюпках, помимо солидного запаса продовольствия, находились также морские карты, портативные рации, удочки для ужения рыбы и нарезные винтовки 22-го калибра для охоты на чаек и морского зверя. После всех переделок шлюпки на «Эль Капитане» превратились в настоящие морские ботики, на которых можно было дойти хоть до самой Исландии. По странной иронии судьбы, капитану Чевику и его людям долго плавать на этих отлично приспособленных для передвижения по морю судах не пришлось. Ровно через четверть часа после того, как они отвалили от борта поврежденного транспорта, их подобрал тральщик «Лорд Остин». Что же касается истребителей прикрытия, то они, несмотря на то что «Паломарес» вызвал их дважды — сначала кодированной радиограммой, а потом передававшимся в эфир открытым текстом, — так и не прилетели.

Корабли возобновили движение в сторону Белого моря, оставив на горизонте подожженный снарядами эскортного корвета транспорт, на борту которого находились четыре бомбардировщика типа «Бостон», восемь танков «Валентайн», а также 7500 тонн всевозможных военных грузов и стратегических материалов.

Капитан Чевик, расставаясь со своим старым кораблем, едва сдерживал слезы. «Помнится, мой старший помощник предложил выпить за упокой души старого „Эль Капитана“, — говорил позже капитан Чевик. — Он же попросил рому у старшего офицера „Лорда Остина“. Мы сидели на палубе тральщика, поминали добрым словом наш корабль, пили ром и вытирали рукавом глаза. Немецкие летчики тоже, должно быть, выпивали в это время у себя на базе — отмечали успешное завершение своей атаки. А между тем мой добрый старый „Эль Капитан“ погружался на дно холодного Баренцева моря…»73

Сражение закончилось, и на кораблях эскорта ненавидимый моряками флаг с литерой «О» был спущен. Впрочем, воздушная атака могла и повториться, поэтому зенитчики, напившись чаю, занялись осмотром, чисткой и перезарядкой своих орудий и пулеметов. Матросы убирали с палубы стреляные гильзы. После того как немцы расправились с транспортами, конвой получил возможность увеличить ход до 11 узлов и двинулся в сторону Йоканки — небольшого русского порта, располагавшегося у входа в Белое море.

Спасательное судно «Замалек», идя на максимальных оборотах, сумело-таки догнать конвой и просигналило, что желает занять свое место в походном ордере. При перестроении корабль ПВО «Позарика» оказался в непосредственной близости от «Замалека». Капитана Морриса так и подмывало просигналить на «Позарику»: «Не подходите слишком близко! Разве вы не знаете, что скученность кораблей привлекает повышенное внимание противника?» — но в следующую минуту он отказался от этой затеи. Высыпавшие на палубу и заполнившие ходовые мостики члены команды корабля ПВО встретили возвращение крохотного «Замалека» громовым «ура», отдавая дать доблести, самоотверженности и профессионализму его экипажа. Это было до того неожиданно и до такой степени тронуло капитана Морриса, что у него перехватило горло. Ко всему прочему, черный рупор репродуктора, висевший на мачте «Позарики», неожиданно пробудился к жизни, и из него полилась исполняемая высоким женским голосом известная довоенная песня: «О, какая это была ночь! Чудная ночь, дивная ночь!..»

В благодарность за проявленное к его кораблю внимание капитан Моррис велел отсалютовать «Позарике» своим флагом, именовавшимся на флоте «Красный энсайн», после чего, взяв мегафон, произнес несколько теплых слов в адрес капитана и команды «Позарики». Потом, подняв на мачтах сигнальные флаги, соответствовавшие фразе: «До встречи в Архангельске!» — оба корабля разошлись и заняли свое место в походном ордере конвоя.

Последнюю серию воздушных атак на конвой, где был «Замалек», наблюдали с большого расстояния корабли другого маленького конвоя, в состав которого помимо эскортных кораблей все еще входили два транспорта — «Оушн Фридом» и «Сэмюэль Чейси».

В 2.56 ночи моряки увидели в небе в южной части горизонта белые облачка разрывов зенитных снарядов и кружившие над каким-то объектом черные точки самолетов. Атаку немцев на транспорт «Эль Капитан» они тоже видели, а потом наблюдали за тем, как горящий «Эль Капитан» неожиданно взорвался и затонул2. Через полчаса после этого, в 9.00 утра, с тральщика «Бритомарт» заметили силуэт немецкой субмарины, которая в надводном положении шла с ним параллельными курсами около часа, после чего исчезла в тумане.

Возможно, это была все та же U-255 капитан-лейтенанта Рехе. Вероятно, он засек не только первый маленький конвой, но и второй — тот, в составе которого находились транспорты «Оушн Фридом» и «Сэмюэль Чейси», о чем и не преминул сообщить в Нарвик. Через час после доклада Рехе вышел в эфир капитан-лейтенант Бельфельд (U-703), который также доложил о конвое с двумя транспортами, двигавшемся в юго-западном направлении в сторону Белого моря. Таким образом, в штабе адмирала Шмундта в существовании второго конвоя никто уже не сомневался. Когда адмирал Шмундт вошел в свой офис утром 10 июля, у него на столе лежали еще две расшифрованные радиограммы — от U-376, торпедировавшей «Хусиера», и от U-251 (капитан-лейтенант Тимм), которая докладывала об атаке на второй транспорт. Это объясняет взрыв, отправивший на дно «Эль Капитана» — тот, что видели со следовавшего за ним второго маленького конвоя. Воздушная разведка также засекла горящий «Эль Капитан», корабли его эскорта и другой маленький конвой — но несколько позже подводников. К тому времени Тимм вышел с сообщением, что у него неполадки с компрессором и он не в состоянии погрузиться, а Рехе радировал, что потерял визуальный контакт с кораблями. Но его место занял капитан-лейтенант Бранденбург (U-457), обнаруживший конвой благодаря пеленгу, который давал Бельфельд. В скором времени в Нарвике уже знали новые координаты уцелевших кораблей конвоя.

Итак, цель была обнаружена, но находилась как раз на 69-й параллели, южнее которой подводникам заходить не рекомендовалось. Адмирал Шмундт однако решил, что уж если его парни засекли противника, то им следует использовать эту ситуацию к своему преимуществу. В 11.26 утра он вышел в эфир с обращением к «Стае ледяных дьяволов»:

«В соответствии с рапортом воздушной разведки от 7.41 утра, в точке АС.9797 обнаружен пылающий транспорт. Вам дано разрешение атаковать противника на удалении 30 миль от вражеского побережья между мысами Канин Нос и Святой Нос».

Морская группа «Норд» в Киле поддержала Шмундта, предложив подводникам проследовать за кораблями конвоя в горловину Белого моря. Однако риск уничтожения за мысом Канин Нос был для подлодок все-таки чрезвычайно велик. Кроме того, если бы подлодки слишком далеко продвинулись в горловину Белого моря, они потеряли бы возможность безнаказанно перехватывать и топить отставшие или поврежденные корабли, шедшие малым ходом в Архангельск63.

В 11.30 утра шестнадцать Ю-88 из первого «штаффеля» авиагруппы КГ-30 и из экспериментальной эскадрильи, базировавшейся в Петсамо, промчались над водами Белого моря, чтобы уничтожить последние два транспорта, шедшие в окружении эскортных судов. Самолеты оказались над кораблями в тот момент, когда они подходили с севера к порту Йоканка, и нанесли по ним несколько точных бомбовых ударов с высоты, превышавшей досягаемость зениток эскорта74. В двадцати милях к юго-западу моряки, стоявшие на палубах кораблей конвоя, в состав которого входил «Замалек», получили возможность созерцать воздушную атаку во всем ее варварском великолепии. Они только что получили радиограмму, что шесть союзных кораблей находятся от них в двадцати милях, обнаружили их в северо-восточной части горизонта и в этот момент увидели сваливавшиеся на них в пике «юнкерсы». Явление рефракции, выткавшее в прозрачном воздухе Арктики увеличенное, сильно искаженное изображение происходящего, сообщало картине боя еще более грандиозный и даже ирреальный вид. На небе неожиданно проступили огромные силуэты транспортов, окруженные всплесками от разрывов бомб, которые в перевернутом виде напоминали чудовищных размеров грибы. «Все было как в фантастическом кино, — писал один из очевидцев. — Корабли представали перед нами в образе каких-то сказочных пирамид, колонн и арок, которые кто-то подвесил в небе на ниточке. Капитан мне тогда сказал: „Смотри, парень, во все глаза, и запоминай. Такой роскошный аттракцион тебе не сможет предложить даже агентство Кука“»75.

Атака пикировщиков продолжалась 90 минут; в результате несколько тяжелых бомб разорвались в непосредственной близости от бортов обоих транспортов. От сильнейшего сотрясения и динамического удара двигатели на «Сэмюэле Чейси» остановились, паропроводы полопались, электрическое освещение погасло, а навигационные инструменты вышли из строя76. Позже немецкие пилоты заявили, что транспорт затонул «в течение нескольких часов». Союзники однако прилагали максимум усилий, чтобы лишить немцев добычи и отстоять «Сэмюэля Чейси». Минный и противолодочный тральщики взяли поврежденный транспорт на буксир, в то время как другой транспорт — «Оушн Фридом» — спешил на всех парах в сопровождении тральщиков «Бритомарт» и «Нордерн Гем» в порт Йоканка. Без трех минут час в небе появился одиночный Ю-88 и положил бомбу прямо на палубу британского корабля в районе рулевой рубки. «Оушн Фридом» получил пробоину, а все его навигационные инструменты, включая корабельный компас, вышли из строя. Осколками бомбы был тяжело ранен мастер корабля капитан Уильям Уокер. Хотя в пробоину хлынула вода, корабль держался на поверхности довольно уверенно, а оба его двигателя продолжали работать. К тому же на горизонте показалась земля, и особой нужды в навигационных приборах не было[75].

Немцы заявили, что британский транспорт так сильно поврежден двумя прямыми попаданиями 1000-фунтовых бомб, что его с чистой совестью «можно вычеркнуть из списка конвоя». Но списать со счетов «Сэмюэль Чейси» и «Оушн Фридом» оказалось не так-то легко. В скором времени в небе над кораблями появилась русская «летающая лодка». Сделав круг, она повернула к берегу. У всех сложилось впечатление, что она отправилась за подкреплениями. Капитан «Бритомарта» поставил впереди «Оушн Фридом» тральщик «Нордерн Гем», который, после поломки у «купца» навигационного оборудования, должен был сделаться его «глазами», а сам стал ходить противолодочным зигзагом, прослушивая глубины.

В полвторого дня немецкая воздушная разведка, к большому своему удивлению, обнаружила в море еще два транспорта, находившихся на расстоянии 120 миль до Мурманска. По словам немцев, они двигались по отдельности в сопровождении «патрульных судов». С авиабазы Банак взлетели еще восемнадцать Ю-88 из авиагруппы КГ-30, намереваясь добить наконец остатки конвоя. В 3.45 дня, когда немецкие самолеты приближались к указанному разведкой квадрату, немецкая приемопередающая станция перехватила предупреждение британского Берегового командования об угрозе воздушного нападения на конвой «Компетент» (такое условное обозначение у союзников получил этот обломок большого конвоя PQ-17), находящийся в 10 милях к северу от мыса Святой Нос. Часом позже та же немецкая станция перехватила не очень приятное для немцев сообщение из Мурманска, где говорилось, что «истребительное прикрытие для конвоя „Компетент“ выслано»78. Когда немецкие пикировщики готовились устремиться в атаку на транспорты, они были перехвачены и атакованы группой дальних русских истребителей Пе-3 и английскими «харрикейнами». Отбиваясь от атак истребителей, немцы стали уходить в сторону авиабазы Банак. На обратном пути, когда истребители от них отстали, немцы обнаружили у побережья русский эсминец и каботажное судно, на которые и сбросили свои бомбы.

Итак, только после того, как корабли конвоя прошли 2500 миль и оказались вблизи русских берегов, советские военно-воздушные силы соизволили наконец прийти им на помощь. В скором времени подоспела и помощь с моря — на горизонте показались тральщики «Хазард» и «Леда» из 1-й флотилии тральщиков капитана Кромби. «Бритомарт» дал им координаты поврежденного «Сэмюля Чейси», после чего продолжил путь к порту Йоканка, эскортируя британский транспорт «Оушн Фридом».

Наконец все уцелевшие корабли маленького конвоя, вышедшего из пролива Маточкин Шар, собрались в порту Йоканка. Они бросили там якорь незадолго до полудня, но танкера, с которого они могли бы осуществить дозаправку, в порту не оказалось. Погода была на удивление теплой и влажной. Впервые за четыре дня — с тех пор, как суда покинули свои стоянки в проливе Маточкин Шар, — офицеры и матросы получили возможность скинуть пробковые спасательные жилеты. Прежде чем союзники вышли из своего убежища и отправились в последний переход до Архангельска, в порту была получена радиограмма с русских эсминцев, предлагавших свои услуги по проводке конвоя среди узостей горловины Белого моря. Так и не сумев отдохнуть, в 12.30 дня моряки союзного конвоя начали выбирать якоря. Они были благодарны русским за обещанную помощь по проводке конвоя в этих сложных водах; кроме того, дополнительное прикрытие со стороны эсминцев им бы тоже не помешало. Русские эсминцы, которые шли впереди конвоя, были старыми кораблями с разнесенными по всей длине корпуса пушками, прикрытыми легкими броневыми щитами. Впрочем, долго обременять себя конвоем они не стали. Показав союзникам «проходы» в горловине Белого моря, эсминцы отвернули и отправились на базу. Капитан «Ла Малоуина», скрыв удивление, велел на прощание просигналить: «Надеюсь, вы доберетесь до своих баз в полной безопасности». Русские корабли, однако, никак на это сдобренное иронией семафорное сообщение не отреагировали и, развив ход, скоро исчезли из виду.

Корабли вошли в «горло» — узкий сравнительно проход в Белое море — одной кильватерной колонной. Около полуночи к ним присоединился отряд русских минных тральщиков, а над головой стали кружить самолеты прикрытия — истребители английского производства «харрикейн» и русские штурмовики Ил-2. Впервые за долгое время пути небо стало наливаться вечерней синевой, свидетельствовавшей, что до наступления многомесячной полярной ночи остается не так уж много времени. Скоро пошел дождь; льды исчезли. Московское радио объявило, что в этот день русские истребители сбили 30 вражеских самолетов, и повторило, что конвой дошел до портов назначения «в полном порядке». По этому поводу пронемецкое «Радио Португалии» не без иронии заметило, что складывается ощущение, будто «потопленные корабли конвоя следовали до Архангельска под водой»79.

На этом испытания спасательного судна «Замалек» закончились. Во всяком случае, в этом рейсе. Если на свете есть корабль, чья судьба заслуживает отображения в кино или в литературе, то это, без сомнения, маленький «Замалек» капитана Морриса. Он прожил долгую жизнь; был и пассажирским судном, и грузовым и госпитальным, и закончил свои дни в 1956 году во время кризиса в Суэцком канале, сев на мель в египетском порту Ибрагим, где его, после заключения перемирия, разрезали автогеном на части и продали на металлолом. «Замалек» ходил и в другие конвои после PQ-17, и у него на борту даже принимали роды, когда у одной из женщин, которые служили на русских транспортах, начались схватки. Но это, как говорится, уже совсем другая история.

В первой половине дня 11 июля маленький конвой, в составе которого был «Замалек», вошел в реку Двину и двинулся по фарватеру мимо находившихся на берегу лесопилок и стоявших у переправ забитых женщинами паромов. В 4 часа дня конвой бросил якоря в акватории порта города Архангельск — в 2490 милях от Сейдис-фьорда в Исландии. При этом имел место небольшой инцидент: сошедший с ума американский матрос, переведенный четыре дня назад в санчасть спасательного судна «Замалек», увидев город, прыгнул за борт, несколькими сильными гребками преодолел отделявшее его от берега расстояние и, взобравшись на причал, смешался с толпой.

Капитан Маунд, представитель военно-морских сил Великобритании на севере России, поднялся на борт «Замалека», чтобы лично поздравить капитана Морриса с успешным завершением рейса.

В порту уже стояли спасательное судно «Ратхлин» и американский транспорт «Беллингхэм». Там же находился русский танкер «Донбасс». (Этот корабль был во многом обязан успешным завершением рейса спасенным им американским морякам, которые, встав у корабельных зениток, помогали экипажу отражать налеты немецких бомбардировщиков. Советский чиновник высокого ранга лично выразил за это свою признательность капитану Джорджу Салливану.)80 Днем позже в порт Молотовск притащился и поврежденный транспорт «Сэмюэль Чейси».

«В порт пришли три транспорта из тридцати семи, — докладывал 13 июля своему руководству коммодор конвоя Даудинг. — Что и говорить, не самый удачный конвой»81.

7

В Баренцевом море все еще оставалось много спасательных шлюпок и плотиков. Некоторые из них находились в сотнях миль от ближайшей земли. 10 июля, через пять дней после того, как был потоплен «Карлтон», спасшиеся заметили на горизонте одиночную «летающую лодку» типа «Каталина» из Берегового командования, которая, судя по всему, проводила поисковые операции. Ветра почти не было, и поверхность моря сверкала, как зеркало. Поэтому американцы выразили осторожную надежду, что самолет приводнится рядом и возьмет на борт кого-нибудь из них. Самолет сделал над шлюпкой несколько кругов и сбросил в море контейнер. В нем оказались жестянки с тушеной говядиной и бисквитами, а также записка, где было сказано: «Держитесь. Помощь идет». К сожалению, спасшиеся моряки восприняли эти слова слишком буквально. В последующие несколько часов они, в надежде на скорый приход помощи, выпили почти всю пресную воду и умяли большую часть имевшихся у них продовольственных запасов. Напившись и наевшись, они замерли в приятном оцепенении и стали ждать, когда их подберут. Но так и не дождались82.

Представители германских ВВС считали, что операция по уничтожению конвоя завершилась. Генерал-полковник Штумпф, командующий 5-й воздушной армией, 12 июля телеграфировал Герингу:

«Герр рейхсмаршал!

Довожу до вашего сведения, что конвой PQ-17 полностью разгромлен. Во время имевших место 12 июля разведывательных полетов над Белым морем, западным коридором, территорией Кольского полуострова и прибрежными водами летчики не обнаружили ни одного транспорта союзников.

На фотоснимках порта Йоканка, сделанных с воздуха, также не замечено ни одного корабля, который мог бы иметь отношение к конвою PQ-17. Докладываю, что в результате действий авиагрупп 5-й воздушной армии всего потоплено: крейсер, эсминец, два эскортных судна, а также 22 транспорта, общим водоизмещением 142216 тонн»83.

Львиная доля потопленных кораблей, которые летчики записали на свой счет, приходилась на пикировщики Ю-88. Цена этих побед была до смешного низкой. Пилоты Ю-88 совершили только 130 боевых вылетов и сбросили всего 212 тонн бомб. Торпедоносцы Хе-111 совершили в общей сложности сорок три вылета и сбросили только 46 воздушных торпед. Торпедоносцы-гидропланы Хе-115 потрудились и того меньше — они поднимались в воздух всего двадцать девять раз (из них шесть налетов были прерваны) и сбросили на корабли союзников 15 воздушных торпед.

За все время операции на базы не вернулись только пять самолетов всех типов. Команда одного из них была спасена благодаря дерзкой посадке торпедоносца-гидроплана Хе-115 прямо посреди конвоя. Экипаж другого сбитого самолета (Хе-111) подобрал с воды английский эсминец «Ледбери». Еще два торпедоносца Хе-111 имели на борту жертвы среди членов экипажа. Кроме того, был потерян огромный 4-моторный «Фокке-Вульф-200» (его сбили стрелки с американского транспорта «Беллингхэм»), разведчик типа «Блом & Фосс», и еще один Хе-111, сбитый во время большого вечернего налета 4 июля. Считалось, что пилот этого подбитого самолета направил свой пылающий торпедоносец на американский крейсер и таким образом потопил его (это к вопросу о «гибнущем крейсере», который якобы был замечен с подводной лодки U-334)84.

Примерно в то время, когда «Замалек» исследовали на предмет повреждений в одном из доков Архангельска, глава английской военно-морской миссии в России адмирал Майлс был вызван со своим переводчиком к адмиралу Кузнецову. Кузнецов был начальником штаба советского военно-морского флота, и его офис располагался в новом здании адмиралтейства в Москве. «У нас состоялась интересная дискуссия по поводу конвоя», — деликатно замечал в своем дневнике адмирал Майлс. В это утро он получил от адмирала Паунда документ, который, по его мнению, являлся не слишком убедительным объяснением причин рассредоточения конвоя. Во время встречи с Кузнецовым Майлс попытался, в очень осторожной форме и тщательно подбирая слова, донести до русского адмирала содержание этого документа. Этот короткий и расплывчатый отчет Британского адмиралтейства о трагических событиях вечера 4 июля был принят русской стороной как минимум «холодно». Потом, вылив Майлсу на голову целый ушат помоев, адмирал Кузнецов несколько успокоился, вывел его из своего похожего на пещеру кабинета и провел в одну из гостиных, где был накрыт стол с коньком и икрой. Выпив несколько рюмок, Кузнецов сменил гнев на милость и выразил Майлсу сочувствие относительно того, что последний должен отдуваться за ошибки, сделанные его руководством65. Кузнецова также весьма обрадовало известие о том, что оба находившихся в составе конвоя русских танкера избежали уничтожения.

В Лондоне в это время уже сложилось стойкое впечатление, что до порта назначения дошла только жалкая горстка транспортов. Когда русский посол мистер Майский зашел 14 июля к мистеру Идену и осведомился о последних новостях относительно судьбы конвоя, британский министр иностранных дел ответил, что новости большей частью дурные и что, насколько он знает, из почти сорока кораблей конвоя до места назначения дошли лишь пять. Иден также добавил, что есть шансы на спасение у еще двух транспортов — но весьма скромные. Таким образом, из транспортировавшихся в конвое 600 танков русские должны были получить около 100 — да и то в лучшем случае. Майский сразу же нетактично поинтересовался, когда можно ожидать отправки следующего конвоя. На это британский министр иностранных дел ответил, что правительство после отправки последнего конвоя (PQ-17) извлекло для себя хороший урок — как, впрочем, и Адмиралтейство. Адмирал Паунд полагал, что, командуй он немецким флотом, он мог бы дать фюреру гарантию, что больше ни один союзный транспорт до России не дойдет. Какой смысл, сказал Иден, посылать конвои в Россию, если все корабли будут топить86. Адмиралтейство полагало, что отправку конвоев в Россию следует отложить по меньшей мере до осени. Разумеется, такой ответ удовлетворить русских не мог. Адмирал Харламов, глава советской военной миссии в Лондоне, даже не пытался скрыть овладевшего им негодования при известии о постигшей конвой PQ-17 печальной участи и о планах Адмиралтейства на будущее. В этой связи мистер Черчилль вынужден был обязать Идена организовать встречу между представителями советского правительства и руководством Адмиралтейства. Однако прошло две недели, а встреча так и не была организована87.

Глава. 8 ВЕРНУВШИЕСЯ ИЗ АДА

6 июля — 21 июля

Чем больше на морях законности, тем

лучше. Пусть закон скажет наконец свое

веское слово и на водных просторах.

Из разговора представителя британского военно-морского флота на севере России с бывшим адвокатом, лейтенантом Королевских военно-морских сил, который спас три транспортных судна. 15 июля 1942 года

1

В Архангельске многие офицеры и моряки с кораблей конвоя неоднократно задавали руководству вопросы относительно судьбы противолодочного тральщика «Айршир», которым командовал лейтенант Лео Градвелл. Рыболовецкие траулеры, которые в начале войны были реквизированы и переделаны в тральщики, особой популярностью на флоте не пользовались, но этот тральщик и его отважный командир запали морякам в душу с момента выхода конвоя из портов Исландии. В последний раз мы упоминали о нем, когда вели повествование о событиях, имевших место 5 июля. Тогда «Айршир» медленно шел в северном направлении, эскортируя три транспорта — «Трубадур», «Айронклэд» и «Силвер Сворд», мастера и команды которых связали свою судьбу с этим небольшим кораблем. Моряки транспортов, подчиняясь приказам командира тральщика лейтенанта Градвелла, окрасили свои суда в белый цвет и, стоя на севере во льдах, с волнением вслушивались в звучавшие в эфире сигналы SOS и призывы о помощи, доносившиеся из южной акватории Баренцева моря. Так как многие радиограммы, посланные атакованными транспортами, не содержали никаких указаний относительно того, кто на них напал, Градвелл пришел к выводу, что в Баренцевом море пиратствует немецкий линейный флот. Это лишь утвердило его в намерении оставаться в укрытии до тех пор, пока число тревожных сигналов в эфире не уменьшится1.

Однако 6 июля ветер резко переменился и стал дуть в южном направлении, в результате чего произошла подвижка льдов, угрожавшая безопасности кораблей. Лейтенант Градвелл решил, что ему ничего не остается, как попытаться выбраться из ледяного плена и выйти в открытое море. Интересно, что при движении среди льдов у него были свои особые приемы, которые он применил и отработал, воспользовавшись рекомендациями, данными в лоции. Он шел среди льдов на малой скорости, а приблизившись к большой льдине, резко увеличивал ход — для того, чтобы «въехав» на льдину носом, подмять ее под себя и раздавить всей тяжестью своего судна2. Иногда льдина оказывалась слишком толстой и ломаться не хотела. Тогда Градвелл приказывал шестидесяти морякам из своей команды бегать с носа на корму и обратно, чтобы раскачать судно и проломить лед. В случае, если бы ему не удалось сделать это обычными средствами, Градвелл даже был готов применить глубинные бомбы. В девять часов вечера 6 июля четыре корабля из частного конвоя Градвелла выбрались из ледяных полей на чистую воду и двинулись в сторону Новой Земли3.

В течение более чем двух дней маленький конвой шел в почти сплошном тумане на малой скорости, огибая ледяные поля. 7 июля моряки слышали, как взорвался «Пэнкрафт»; чуть позже у них над головами пророкотали невидимые в тумане вражеские самолеты. Впрочем, корабли достигли берега без особых приключений и ночью 9 июля вошли в один из фьордов в северной части Новой Земли. Оказавшись среди окружавших их со всех сторон сверкающих ледников, моряки снова почувствовали себя в относительной безопасности. Пока тральщик «Айршир» принимал уголь и воду для котлов с транспорта «Трубадур», лейтенант Градвелл созвал совещание, в котором принимали участие мастера трех транспортов. На повестке дня стоял один вопрос: как быть дальше?

Перед этим Градвелл сделал попытку связаться с Архангельском, но у него ничего не получилось. Тогда он попросил своего радиста перехватывать любые немецкие радиосообщения по конвою. Когда корабли уже стояли на якоре, радист поймал последнее немецкое коммюнике по конвою PQ-17. Там было сказано, что после многочисленных атак на конвой немецких бомбардировщиков и подводных лодок избегли уничтожения «только три транспорта, поиск которых ведется в настоящее время». Это было обескураживающее известие, тем не менее Градвелл велел прикрепить бюллетень новостей к корабельной доске объявлений в надежде, что немецкие сообщения будут восприниматься «с известной долей скепсиса»[76].

Надо сказать, немецкое сообщение о трех уцелевших транспортах мастера восприняли исключительно на свой счет, и это, понятное дело, нисколько их не ободрило. Градвелл понял, что состояние духа капитанов кораблей его маленького конвоя оставляет желать много лучшего. На совещании мастера договорились до того, что решили оставить свои корабли в фьорде, перейти с командами на «Айршир» и завершить свое путешествие в Архангельск в качестве пассажиров этого маленького тральщика. Донельзя раздосадованный этими пораженческими настроениями Градвелл указал мастерам на то, что такое развитие событий никак не отвечает целям, которые ставят перед собой арктические конвои в Россию.

Когда на «Айршире» закончили принимать уголь и воду, Градвелл отправил своего первого лейтенанта Элсдена на борт «Айронклэда» с тем, чтобы тот разрядил неразорвавшийся снаряд в носу судна, который послал в него по случайности артиллерист с другого транспорта во время отражения воздушной атаки 4 июля. Когда обезвреживание боеприпаса успешно завершилось, Градвелл объявил, что собирается вести корабли в пролив Маточкин Шар и задействовать для общения с Архангельском русскую радиостанцию, находившуюся в западной части пролива. Интересная деталь: Градвелл считал, что немцы, став хозяевами положения в Баренцевом море, высадили на Новой Земле десант, с которым морякам конвоя предстоит разделаться, если они хотят, чтобы их корабли бросили якоря в проливе Маточкин Шар.

Когда четыре корабля вышли из фьорда и двинулись в южном направлении в сторону замаскированного самой природой входа в пролив Маточкин Шар, Дик Элсден стал собирать штурмовую группу, в состав которой должны были войти моряки с «Айршира» и морские пехотинцы из вооруженной охраны американских транспортов. Вооружение у этой группы было чрезвычайно пестрое. Собираясь выбить немцев с Новой Земли, люди вооружились разнокалиберными пистолетами, винтовками, автоматами и даже танковыми пулеметами (пулеметы выломали из пулеметных установок стоявших на палубе танков М-3). При входе в пролив никакого противодействия корабли не встретили, но «Айронклэд», огибая мыс со стоявшим на нем маяком, напоролся на подводные камни. Градвелл, решив, что транспорт торпедирован, поспешил на своем тральщике к нему на помощь и тоже скребанул дном о подводные камни, разбив купол гидролокатора «Асдик».

Надо сказать, что после того, как Градвелл отверг предложенный американскими мастерами план, его отношения с офицерами транспортов ухудшились. Когда он поднялся на борт «Айронклэда», чтобы выяснить, что случилось, мастер «Айронклэда», бывший капитан портового буксира, небрежно бросил: «Похоже, лейтенант, вы считаете себя очень умным. В таком случае снимайте корабль с камней сами». С этими словами американец удалился в свою каюту, оставив Градвелла у штурвала.

После того как «американца» сняли с каменистой отмели, началась операция «вторжения» на Новую Землю. Войдя в пролив Маточкин Шар, корабли встали на якорь таким образом, чтобы иметь возможность вести огонь из всех своих орудий по поселку, находившемуся неподалеку от входа. Градвелл даже велел зарядить свое 4-дюймовое орудие шрапнелью — на тот случай, если немцы будут оказывать очень уж упорное сопротивление. Потом началась высадка штурмовой группы. Но когда штурмовая группа приблизилась на шлюпках к поселку, им навстречу вышел в плоскодонке какой-то штатский — судя по виду, русский. В следующее мгновение союзные моряки увидели, как на радиомачте пополз вверх красный советский флаг. Надо сказать, что после этого смущенные члены штурмовой группы приложили максимум усилий, чтобы скрыть от взглядов местного мирного населения захваченные ими с борта «Айршира» винтовки и автоматы.

Получасом позже Элсден вернулся на тральщик. В руке у него был выданный ему русскими список кораблей, которые тремя днями раньше покинули пролив. Определенно, помимо трех транспортов, входивших в «частный» конвой Градвелла, на тот момент были на ходу еще как минимум пять торговых кораблей — не говоря уже о многочисленных кораблях эскорта.

Русские также сказали лейтенанту Элсдену, что к югу от входа в пролив Маточкин Шар замечены три шлюпки со спасшимися с потопленного судна моряками. «Айршир» сразу же вышел из пролива и проследовал к указанному русскими месту, где обнаружил моряков с американского транспорта «Фэйрфилд Сити». Их было тридцать четыре человека, и все они были сильно истощены — и физически, и нравственно. Активность сохраняли только два человека из команды — третий офицер и главный инженер, которые были американцами немецкого происхождения, и вследствие этого чрезвычайно боялись попасть в руки фашистов. Впрочем, они боялись буквально всего. Как только их подняли на палубу «Айршира», третий офицер транспорта отдал свой автоматический пистолет Градвеллу, воскликнув, что в том случае, если немцы захватят тральщик, ему меньше всего хочется, чтобы при нем нашли оружие. Потом эти два американских немца забросали Градвелла вопросами, вроде: «Как вы думаете, нам удастся добраться до Архангельска живыми?», «А на мину мы не напоремся?», «Как вы думаете, нас торпедируют?». Градвелл взял у американца пистолет, после чего леденящим душу голосом произнес, что «у них нет ни малейшего шанса добраться до Архангельска» и что «торпедирования им, конечно же, не избежать».

Один русский посоветовал лейтенанту Элсдену встать на якорь со своими транспортами в девяти милях от входа в пролив и вызвался проводить корабли к указанному им месту якорной стоянки в своей моторной лодке. Градвеллу пришлось положиться на его совет, так как карты Новой Земли у него не было и он во время похода к этому острову пользовался в качестве руководства «Малым атласом газеты „Таймс“». В соответствии с этим руководством в восточной части пролива Маточкин Шар холоднее, чем в его западной части. Так оно и оказалось на самом деле. Там и впрямь царил пронизывающий холод А сам пролив в восточной его части был очень глубокий, а скалы вокруг — высокие. Чтобы достать якорями дно, транспортам приходилось подходить к самому берегу. Но рядом с новой якорной стоянкой на берегу находился русский госпиталь, а у Градвелла на борту находились три больных моряка с «Фэйрфилд Сити». Этих трех больных матросов Градвелл сразу же перевез на берег и устроил в госпитальную палату. На новой якорной стоянке Градвелл обнаружил еще одно торговое судно — американский транспорт класса «Либерти» «Бенджамен Хэррисон», который несколькими днями раньше вышел из пролива в составе маленького конвоя, а потом из-за тумана потерял его и вернулся в пролив. Мастер «Бенджамена Хэррисона» капитан Е.Дж. Кристиансен первым делом пожаловался Градвеллу, что его команде не дают свежего молока. Градвелл даже не улыбнулся — его волновало другое. Он не знал, сколько времени ему придется простоять в проливе в ожидании дальнейших инструкций, так как в русском языке был не силен, и сомневался, что здешний представитель власти хорошо его понял и отослал в Архангельск радиограмму с точными данными относительно положения его судна и пришедших с ним кораблей[77].

2

Корабли из «частного» конвоя лейтенанта Градвелла пребывали на Новой Земле отнюдь не в одиночестве. После того как мастер «Эмпайр Тайда» собственными глазами видел потопление «Алкоа Рейнджер», нервы у него не выдержали. Он развернул свой корабль и поспешил в сторону залива Моллера у юго-западного побережья острова. Там находился крошечный поселок, имевший радиостанцию, посредством которой капитан Харви связался с Архангельском, потребовав присылки медицинской помощи — один из артиллеристов транспорта был ранен в бедро во время воздушной атаки на конвой 4 июля. Кроме того, капитан попросил русских проинформировать Британскую службу проводки конвоев о присутствии его корабля на Новой Земле4.

Кроме «Бенджамена Хэррисона» и «Эмпайр Тайда», к берегам этого большого, неприютного острова подошли также несколько спасательных шлюпок и плотиков. Теперь спасшиеся на этих шлюпках и плотиках моряки вели трудную жизнь в духе Робинзон Крузо.

8 июля девять человек, спасавшихся на плотике после потопления «Олопаны», различили сквозь туманную дымку серые силуэты кораблей. Мимо них проходил конвой, в состав которого входил «Замалек». По команде капитана Стоуна матросы стали кричать и жечь сигнальные шашки, но корабли прошли мимо. «Помощи они нам не оказали. Возможно, из опасения неожиданного нападения субмарины», — заметил по этому поводу в Архангельске капитан Стоун. Но корабли маленького конвоя, скорее всего, сигнальных огней просто не заметили. Той ночью в море было холодно; к тому же шел дождь. Поэтому матросы гребли безостановочно. Так распорядился капитан Стоун. Во-первых, людям требовалось поддерживать нормальную циркуляцию крови в конечностях, а во-вторых, надо же им было достичь наконец земли. По расчетам капитана Стоуна, до нее оставалось никак не больше десяти миль. На рассвете они заметили два корвета, которые, по выражению Стоуна, «рыскали из стороны в сторону как две ищейки». Моряки с «Олопаны» попытались было привлечь внимание корветов, но опять безуспешно. Потом туман начал рассеиваться, и американцы сначала увидели Северный Гусиный маяк, а потом и заветный берег.

После двух суток почти непрерывной гребли моряки наконец добрались до земли. 10 июля в 4.30 утра они приткнули свой спасательный плот к узкой полоске суши в семи милях к югу от маяка. На этом участке берега не было скрытых под поверхностью моря острых рифов, что, возможно, спасло им жизнь — в южной оконечности Новой Земли подводные рифы встречаются почти повсеместно. Измученные американцы без сил повалились на гальку и некоторое время лежали без движения в полном оцепенении. «Тут уж каждый, кто как мог, медитировал и молился, благословляя свое спасение», — заметил позже капитан Стоун. Передохнув, люди соорудили из обломков плотика некое подобие палатки. Они также собрали прибитые волной к берегу куски дерева и разожгли костер. Немного согревшись, два офицера из команды транспорта поднялись с земли и направились к маяку, чтобы выяснить, нет ли там каких-нибудь средств коммуникации. Остальные члены команды, лежа в расслабленных позах перед костром, в скором времени забылись сном.

По пути к маяку офицеры обнаружили примерно в трех милях от него сидевшее на мели большое торговое судно. Они сразу же вернулись к костру, после чего капитан Стоун с большей частью людей направился к транспорту, а своего второго офицера и несколько других моряков оставил охранять импровизированный лагерь. Стоун очень торопился, так как боялся, что транспорт снимется с мели и уйдет прежде, чем он и его люди до него доберутся. Добежав до маяка, американцы подняли у него на башне желтый флаг и стали стрелять в воздух, чтобы привлечь внимание команды этого странного транспорта.

Через некоторое время они увидели, как с корабля спустили шлюпку, которая, борясь с течением, двинулась к маяку и через час подошла к мысу, где высилась башня. В шлюпке находился офицер вооруженной охраны, пришедший на флот из военно-морского резерва. Он сразу понял, что на маяке обосновались спасшиеся, и привез им в своей шлюпке немного провизии. Офицер вооруженной охраны сообщил удивленному капитану Стоуну, что мастер «Уинстон-Салема» «готовится оставить судно». Стоун потребовал, чтобы ему предоставили возможность переговорить с мастером «Уинстон-Салема», и морской пехотинец отвез его на корабль. Примерно через час Стоун уже разговаривал с капитаном сидевшего на мели транспорта; к ним присоединился и раненый капитан английского парохода «Хартлбери». Было решено совместными усилиями разбить на берегу большой лагерь, который вмещал бы до ста моряков с разных пароходов. Моряки с «Уинстон-Салема» взяли на себя обязательство доставить в лагерь продукты из контейнеров, которые находились в трюмах судна; уцелевшие моряки с «Хартлбери» должны были помочь с разгрузкой, а также, натянув на колья брезент, устроить на берегу что-то вроде продовольственного склада. Все три мастера согласились с тем, что, если «Уинстон-Салем» подвергнется нападению, в эфир необходимо послать сигнал SOS с указанием координат транспорта.

В первой половине дня на транспорте взвыла сирена воздушной тревоги. В небе появилась «летающая лодка», которая стала кружить над кораблем, с каждым разом все больше сужая круги. Поскольку на «Уинстон-Салеме» готовились к оставлению судна, «орудия были приведены в негодность, по причине чего никаких попыток к отражению налета предпринято не было» (из заявления капитана Стоуна в Архангельске)[78]. В следующую минуту, однако, испуганные моряки разглядели на борту самолета красную звезду, поняли, что перед ними русский гидросамолет типа «Каталина», и успокоились. Когда самолет, сделав над транспортом еще пару кругов, скрылся в южной части горизонта, они продолжили столь активно начатую ими разгрузку судна.

Русская «Каталина», которую пилотировал знаменитый летчик советской полярной авиации капитан И.П. Мазурук, доставила медицинскую помощь, затребованную «Эмпайр Тайдом», стоявшим на якоре в тридцати милях к северу от «Уинстон-Салема». Русские военные чиновники, находившиеся на борту «Каталины» вместе с пилотом и врачом, потребовали от мастера «Эмпайр Тайда» капитана Харви оставаться в заливе Моллера, где он бросил якорь. Женщина-врач, осмотрев рану зенитчика, сказала, что он нуждается в немедленной операции, после чего раненый был переправлен на катере на борт «Каталины». Мазурук взлетел и отвез зенитчика в госпиталь, находившийся на территории острова. «Причитавшееся зенитчику жалованье, — заметил Харви, — я должен был передать консулу Его величества в Архангельске»6. Перед вылетом Мазурук сообщил Харви, что в море уже вышло русское каботажное судно, которое должно доставить спасшихся с потопленных транспортов моряков в Архангельск.

Капитан Харви послал на берег группу «добытчиков», в чьи обязанности входило собирать яйца, стрелять птиц, а также расставлять на берегу указатели, чтобы достигшие Новой Земли на шлюпках и плотах люди знали, где отстаивается «Эмпайр Тайд». Без солидного морского эскорта Харви выходить в море не собирался.

Капитан Мазурук сделал несколько облетов побережья Новой Земли, отмечая местонахождение достигших острова моряков с конвоя. Рано утром 13 июля он совершил посадку в проливе Маточкин Шар и обсудил создавшееся положение с Градвеллом. Только из беседы с Мазуруком Градвелл окончательно себе уяснил, что никакого крупного сражения с участием немецких надводных кораблей в Баренцевом море не было. Теперь Градвеллу предстояло ответить на вопрос, когда ему идти в Архангельск.

Впрочем, ответить на этот вопрос было не так уж трудно. Подобно капитану Харви, лейтенант Градвелл выходить в море без приличного эскорта не намеревался. Прежде чем Мазурук вылетел в Мурманск, Градвелл набросал короткую докладную записку о положении дел и попросил пилота передать ее английскому военно-морскому представителю на севере России..

«В настоящее время в проливе Маточкин Шар находятся четыре транспорта. На моем тральщике „Айршир“ вышел из строя гидролокатор „Асдик“. Мастера торговых судов демонстрируют некоторые признаки паники. Я сильно сомневаюсь, что мне удастся уговорить их совершить бросок до Архангельска без дополнительного эскорта и истребительного прикрытия при входе в Белое море. При сложившихся обстоятельствах мне ничего не остается, как оставаться в проливе Маточкин Шар и ждать вашего ответа»7.

Отправив депешу, Градвелл вместе с находившимися под его опекой транспортами прошел еще двадцать миль по проливу в восточном направлении, так как русский офицер сообщил ему, что его корабли видно со стороны моря[79]. Интересно, что Градвелл попытался-таки совершить прорыв в Архангельск, но стоило только транспортам двинуться в сторону открытого моря, как пароходы «Айронклэд» и «Трубадур» почти сразу же сели на мель, и Градвеллу снова пришлось стаскивать их с камней на глубокую воду. На следующий день в пролив вошел хорошо вооруженный русский тральщик «Киров», командир которого сообщил Градвеллу, что организованы специальные группы по поиску спасшихся моряков. Связавшись наконец с Архангельском, Градвелл узнал, что для сопровождения находящихся под его опекой кораблей высылаются корветы, а также русский ледокол. Четыре дня спустя в пролив Маточкин Шар вошел ледокол «Мурманск» вместе с русским танкером «Азербайджан» из конвоя PQ-17. Хотя в корпусе танкера зияли многочисленные пробоины от осколков бомб и снарядов, а его борта и палубы были деформированы от многочисленных близких взрывов, он продолжал выполнять свою миссию по дозаправке судов. К сожалению, боевые корабли, которые могли бы составить приличный военно-морской эскорт, на Новую Землю так и не прибыли.

13 июля пилотируемая Мазуруком «Каталина» приводнилась на расстоянии тысячи ярдов от импровизированного лагеря, разбитого моряками с «Олопаны». Интересно, что к тому времени члены команды этого парохода нашли на берегу шлюпку-четверку с транспорта «Хартлбери», прибитую течением к Новой Земле. Девятеро спасшихся использовали эту маленькую шлюпку для того, чтобы добраться до «летающей лодки». Мазурук взял их на борт «Каталины» и перевез в небольшой шахтерский поселок на континенте, откуда они через несколько дней добрались до Архангельска. Русский летчик также составил докладную записку о странном случае с транспортом «Уинстон-Салем», который все еще стоял на мели в небольшом заливе у юго-западного побережья Новой Земли, и передал ее командующему русским Северным флотом вице-адмиралу Головко. Как писал Мазурук, когда он поднялся на борт транспорта, то обнаружил, что судно оставлено командой, хотя и не имеет никаких повреждений. Исследовав зенитные орудия на борту судна, он заметил, что в них отсутствуют затворы и вести из них стрельбу невозможно. Что же касается команды «Уинстон-Салема», то она разбила на берегу лагерь и вернуться на борт отказалась. Мастер транспорта сказал Мазуруку, что он завел свой корабль в первый попавшийся залив, чтобы избежать печальной участи, постигшей «Олапану», «Хартлбери» и многие другие корабли. Мастер однако упорно отрицал выдвинутые против него обвинения относительно того, что он намеренно посадил свой корабль на мель и отдал приказ вывести из строя орудия. От Мазарука же как «от представителя Советского правительства» он потребовал, чтобы тот зарезервировал для него место в первом же самолете, направляющемся в Соединенные Штаты. По словам пилота, капитана нисколько не интересовала судьба его корабля и находившегося в его трюмах груза. «Я довел свое судно до советской гавани, — заявил мастер, — и остальное меня не касается».

Должно быть, у Головко, когда он читал эти строки, от ярости перехватило горло. «Этот бессовестный субъект, — писал адмирал, — называл „гаванью“ крохотный пустынный заливчик у берега арктического острова, находившегося за тысячи миль от ближайшей железной дороги. И это наши союзники!»8

11 июля сразу после полуночи немецкие субмарины получили приказ возвращаться, двигаясь, насколько это возможно, по предполагаемому пути следования кораблей конвоя. Адмирал Шмундт питал некоторую надежду на то, что подлодки смогут перехватить если не транспорты, то хотя бы суда, посланные на розыски спасшихся. По мере того как подходило к концу топливо, подлодки одна за другой прекращали поиски добычи и следовали на базу. Субмарины U-355 и U-88 вернулись в Нарвик 12 июля, после чего их командиры составили подробные рапорты о своих действиях и передали их Шмундту. Рано утром 13 июля неожиданно вышел в эфир капитан-лейтенант Рейнхард Рехе и сообщил, что в шестистах милях к северу от Мурманска обнаружил оставленный командой транспорт. Это был голландский пароход «Паулус Поттер», который, получив повреждения при взрывах авиабомб и потеряв в ход, дрейфовал вот же восьмой день. «На борту удалось найти ценные документы», — добавил Рехе. Он осторожно подошел к транспорту со стороны ледяных полей и послал к нему на шлюпке десантную партию, состоявшую из трех человек. В состав этой группы входил и главный инженер подлодки, которому было поручено выяснить, нельзя ли запустить двигатели. Последний доложил, что двигательное отделение наполовину заполнено водой. Как и на знаменитой бригантине «Мария Целеста», которая вошла в историю из-за того, что была при невыясненных обстоятельствах оставлена своим экипажем, в кают-компании транспорта были накрыты столы, и все было подготовлено к раздаче обеда. Видно было, что корабль покидали в страшной спешке — десантная группа обнаружила на мостике секретные документы, которые уложили в сумку со свинцовой подкладкой, но выбросить за борт, как видно, забыли. В бумагах, в частности, было сказано, что корабль имел водоизмещение 7169 тонн и принадлежал голландскому правительству в изгнании, обосновавшемуся в Лондоне. Груз корабля состоял из запакованных в контейнеры самолетов9. По словам Рехе, в сумке находились также «полный список конвоя, схема его походного ордера, а также кодовые книги для транспортов и тому подобные ценные документы»10. Помимо всего прочего, в бумагах было сказано, что конвой, за исключением нескольких кораблей, шедших к Мурманску, направлялся в Архангельск.

Под унылый свист боцманской дудки голландский флаг на транспорте был спущен и присовокуплен к остальным «сувенирам». После того как старший офицер заснял эту сцену на кинокамеру и десантная партия вернулась с добычей на лодку, капитан-лейтенант Рехе, подойдя к транспорту на минимальную для выстрела дистанцию, поразил его в борт последней остававшейся у него торпедой. Корабль почти сразу охватило пламя. Не прошло и двух минут, как он ушел на дно, и плававшие на поверхности воды льдины сомкнулись над ним11.

«Таким образом, — прокомментировал рапорт Рехе германский Морской штаб, — в сражении за конвой PQ-17 была поставлена последняя точка. Общий счет потопленных подводными лодками транспортов составил 16 единиц, а их тоннаж — 113963 тонны. 12 транспортов идентифицированы по справочникам. Военно-воздушные силы потопили 20 транспортов общим водоизмещением в 131000 тонн. Если этот счет верен, то русских портов в лучшем случае достигли один-два транспорта»12. Изучение бортовых журналов немецких субмарин позволяет путем несложных подсчетов прийти к выводу, что со 2 по 10 июля подлодки из «Стаи ледяных дьяволов» выпустили по транспортам и кораблям эскорта семьдесят две торпеды, из которых двадцать семь достигли цели и взорвались13.15 июля в Нарвик пришли субмарины Тима, Рехе, фон Гиммена, Бельфельда и Маркса. На следующий день в Нарвик вернулась подводная лодка Бранденбурга.

3

Спасшиеся с потопленных транспортов моряки, имевшие неадекватную для этих широт одежду, все еще пробирались к Новой Земле. Плотик, на котором находились главный инженер и еще двенадцать моряков с «Олопаны», причалил к берегу в тридцати милях к югу от того места, где на берег вынесло плотик капитана. Моряки обнаружили в прибитой к берегу волной канистре немного нефти и с ее помощью развели из топляка костер. Дым от костра привлек внимание русского каботажного судна, которое приняло на борт семерых больных моряков и отвезло их в госпиталь у залива Белужий. Продолжая двигаться вдоль берега, этот маленький кораблик подобрал еще около сорока спасшихся с «Алкоа Рейнджер» и «Олопаны» и доставил их на английский транспорт «Эмпайр Тайд», стоявший в заливе Моллера.

Прибывшие создали массу неудобств капитану Харви и его офицерам, так как на корабле к тому времени почти не осталось свободного места. Но офицеры с «Эмпайр Тайда» не знали, что худшее еще впереди. Страдавшие от холода, голода и истощения команды с «Вашингтона» (сорок три человека) и «Паулуса Поттера» (двадцать восемь) достигли Новой Земли в сорока милях к северу от залива Моллера, пробиваясь в течение нескольких дней сквозь льды и снежные штормы. Добравшись до берега, они разогрели консервированный утиный суп, поели, немного отдохнули и отправились в шлюпках вдоль побережья к югу. 15 июля их подобрало русское каботажное судно и вместе с пятнадцатью другими людьми с «Хартлбери» и «Олопана» переправило на борт забитого людьми «Эмпайр Тайда». После того как на транспорте оказалось в общей сложности 129 «гостей», всем, включая хозяев, основательно урезали рационы, а потребление пресной воды сократили до минимума14. Почти все спасшиеся, которым пришлось преодолеть в шлюпках несколько сот миль морского пространства, были в неудовлетворительном физическом состоянии и находились на грани нервного срыва. Пятьдесят человек и вовсе не могли ходить, так как страдали от обморожения конечностей. Неожиданно в проливе приводнилась «Каталина» из Британского берегового командования. Капитан Харви велел спустить катер и отправился на «летающую лодку». Капитан попросил пилота сообщить военно-морскому начальству в Архангельске об отчаянной ситуации, в которой он оказался. Его не оставляла мысль, что у него на судне из-за какого-нибудь пустяка может в любой момент вспыхнуть ссора между членами команд разных кораблей.

Помимо спасшихся, русский каботажник доставил на английский транспорт небольшой запас продуктов с «Уинстон-Салема» — консервированную свинину, говяжью тушенку, несколько мешков соевых бобов и мешок пшеничной муки. Это был, если так можно выразиться, неприкосновенный запас. Хозяйственный русский каботажник притащил на буксире в пролив несколько шлюпок с потопленных кораблей — вдруг пригодятся? И в самом деле, если бы с транспортом по пути в Архангельск что-нибудь случилось, спасательных шлюпок с «Эмпайр Тайда» наверняка бы на всех не хватило. Признаться, перспектива путешествия в Архангельск в таких условиях мало кого прельщала.

Все-таки капитану Харви удалось отделаться от тяжелобольных с обморожениями конечностей, у которых на руках и ногах уже почернели пальцы. Он лично перевез их на своем катере в поселок на берегу. Остальные спасшиеся кое-как поели, после чего расползлись по всем мало-мальски утепленным закоулкам судна и завалились спать. «Куда бы ты ни бросил взгляд, повсюду вповалку лежали измученные долгим пребыванием в открытом море несчастные бедолаги»15.

Девятерых моряков с обморожениями первой и второй степени перенесли на носилках на «Каталину» Мазурука, когда он 17 июля снова прилетел на остров. «Каталина» сразу же умчала больных на Большую землю, так как, если бы им не сделали вовремя операцию, они умерли бы от гангрены. Мазурук прихватил с собой также капитана Стоуна, желавшего лично переговорить с представителями союзнических миссий, от которых до сих пор не поступало почти никаких известий. Чтобы добраться до Архангельска, Стоуну потребовалось почти два дня.

Оказавшись в Архангельске, Стоун доложил обстановку помощнику военно-морского атташе США капитану С.Б. Френкелю и британскому военно-морскому представителю капитану Маунду. В частности, он сказал Френкелю, что капитан «Уинстон-Салема» требует, чтобы его с командой вывезли с Новой Земли на американском эсминце, а потом переправили воздухом в Соединенные Штаты. «Черта с два! Пусть поварятся в своем дерьме», — отреагировал Френкель16. Капитан Маунд из рапорта Стоуна уяснил, что мастер «Уинстон-Салема» переправил на берег с корабля «чертову уйму» продуктов питания17. Следствием приезда Стоуна явилась отсылка в залив Моллера дополнительной партии одеял и консервов. Кроме того, туда прибыли специалисты, чтобы выяснить, возможно ли снять «Уинстон-Салем» с мели. «Тот факт, что нам пришлось везти самолетами на север России даже мазь от отморожения, — писал капитан Стоун, — свидетельствует об отсутствии тесных контактов между русскими и западными союзниками».

После того как гидросамолет Мазурука улетел, состояние у некоторых спасшихся еще больше ухудшилось. По этой причине на борт «Эмпайр Тайда» был приглашен врач из поселка. Когда вечером 17 июля он осматривал и лечил больных, в небе над заливом появился одиночный Ю-88, совершивший на большой высоте облет транспорта. Капитан Харви хотел было запустить с катапульты находившийся у него на борту истребитель «си-харрикейн», но, как только у истребителя завертелся пропеллер, немец, словно почуяв недоброе, сделал еще один круг и удалился. Однако вой сирены воздушной тревоги, заунывный звук которой потерпевшие крушение уже начали подзабывать, явился для большинства последней каплей, переполнившей чашу их терпения. Всякому, кого хоть раз в жизни топили немцы, даже и помыслить страшно, что такое может повториться. После импровизированного, но крайне эмоционального «военного совета» сорок шесть человек из спасшихся приняли решение оставить судно и разбить лагерь на суше. Если уж корабль потопят, им, по крайней мере, не придется плыть в ледяной воде к берегу. «Это решение было принято ими по собственной инициативе. Никаких указаний относительно оставления судна ни я, ни мои помощники не давали», — подчеркнул капитан Харви18.

«Добытые» с «Уинстон-Салема» продукты были разделены поровну между тремя шлюпками. Кроме того, капитан Харви распорядился передать на шлюпки по мешку муки из его «собственных запасов». В 11.45 вечера шлюпки, переполненные моряками с потопленных «Вашингтона», «Олопаны» и «Хартлбери», отвалили от борта. Они добрались до берега и разбили лагерь в виду «Эмпайр Тайда», который, по их мнению, был обречен на гибель.

Мастера кораблей (от имени уехавшего в Архангельск капитана Стоуна действовал его старший помощник) подписали совместную декларацию, осуждавшую дезертиров. Она гласила:

«Эмпайр Тайд»

«Сим удостоверяем, что люди, решившие покинуть указанное выше судно, получили равное с прочими количество припасов, доставленных на борт для нужд объединенной команды. Мы также уполномочены заявить, что они оставили судно по своей собственной свободной воле, не получив на то никаких распоряжений с нашей стороны, вследствие чего мы, нижеподписавшиеся, всякую ответственность за действия и судьбу этих людей с себя слагаем»19.

Помимо проблем дезертирства, капитана Харви тревожили и другие проблемы — в частности, острая нехватка пресной воды.

Как это всегда бывает в критических случаях, на выручку пришли британская изобретательность и смекалка. Поначалу капитан Харви велел наполнить снегом американские стальные спасательные шлюпки, надеясь пополнить запасы пресной влаги с помощью талой воды. Увы, в холодном климате снег таял медленно, так что большого прибытка это не принесло. Исследуя по заданию капитана окрестные скалы, британские моряки обнаружили на берегу протоку с пресной водой. Вставал однако вопрос, как доставить воду с берега на корабль. На сушу были посланы партии землекопов, которые получили задание прорыть канаву, отводившую воду от протоки к берегу. Чтобы оградить воду от жидкой грязи, стенки и бока канавки были укреплены камнями и кусками дерева. Чтобы контролировать течение воды, в некоторых местах были сооружены крохотные запруды и даже подобия шлюзов. Чтобы подвести воду поближе к шлюпкам, на берегу было построено нечто вроде маленького акведука, который заканчивался трубой, изготовленной из пустых жестяных банок. Стальную шлюпку подгоняли к трубе, наполняли на три четверти пресной водой, после чего транспортировали на буксире к «Эмпайр Тайду», где воду перекачивали насосом в корабельные танки. Таким путем на «Эмпайр Тайд» было доставлено свыше двадцати тонн пресной воды. Воду с берега использовали прежде всего для питания котлов, так как назвать ее абсолютно пригодной для питья все-таки было нельзя. Вода же из бойлеров направлялась на камбуз. Итак, мы видим, как общими усилиями моряков из команд разных кораблей проблема питьевой воды была решена. Теперь у матросов было чем запить скудный пищевой рацион из вареных соевых бобов и пойманных в силки береговых чаек15.

В Архангельске тем временем начали предпринимать кое-какие шаги по спасению последних «насмерть перепуганных» транспортов из конвоя PQ-17. Военное поражение обычно сопровождается хаосом. Так вот: в связи с разгромом каравана хаос в Архангельске царил ужасный. Относительно причин разгрома конвоя ходили самые разные, противоречившие друг другу слухи. Правда, однако, пробивала себе дорогу с трудом. Складывалось такое впечатление, что информацию об истинных причинах разгрома специально придерживали в «верхах», дабы окончательно не обрушить моральный дух союзных моряков, который и без того находился на критически низком уровне. Лейтенант Карадус и другие офицеры эскортных кораблей частенько наведывались в так называемый «Норвежский дом», где обосновался капитан 1 — го ранга Маунд, в надежде узнать в подробностях о том, что произошло с кораблями конвоя и куда подевались немецкие эсминцы, которыми их так пугали. «Руководство особого желания обсуждать эти темы не проявляло. Вообще, разговоры о судьбе конвоя хотя и не запрещались, но и не приветствовались»20.

16 июля из девятидневного поиска вернулся корвет «Дианелла», которым командовал лейтенант Рэнкин. Он привез с собой шестьдесят одного человека из команды британского парохода «Эмпайр Байрон», который первым пошел на дно после рассредоточения конвоя. Рэнкин сообщил американским представителям, что встретил на своем пути массу дрейфовавших по морской поверхности обломков кораблей и прочих материальных свидетельств потопления конвоя. В частности, в одном опустевшем плотике он обнаружил бронзовый корабельный колокол с надписью «КСШ (Корабль Соединенных Штатов) Эдмор». В соответствии с корабельным регистром Ллойда так прежде именовался транспорт «Хоному» — один из бесследно исчезнувших кораблей конвоя. Теперь всем стало ясно, что он тоже нашел свой последний приют на дне Баренцева моря[80]21.

Ближе к полуночи того же 16 июля коммодор конвоя Даудинг отправился на корвете «Поппи» в сопровождении корветов «Лотус» и «Ла Малоуин» в сторону Новой Земли на поиски уцелевших транспортов и спасшихся с потопленных кораблей моряков. Несокрушимый и непотопляемый Даудинг за неимением другой одежды облачился в поношенную армейскую форму и украсил голову морской фуражкой для младшего командного состава. По его просьбе русские выдали ему подробные карты Баренцева моря, но он, надо сказать, относился к русским картам с известным предубеждением. Так как продукты на корабли все еще не подвезли, моряки с корветов пробавлялись все больше рисом. Сигареты тоже выдавались в строго ограниченном количестве. Когда корветы выходили из «горла» Белого моря, пошел дождь, сопровождавшийся сильными порывами ветра. Зато совершенно исчезли паковые льды, которые десять дней назад запирали горловину.

На следующий день море продолжало оставаться неспокойным, а холод усилился. «Лотус» подошел с траверза к «Ла Малоуину» и просигналил: «Меняю двух русских офицеров на пятьдесят спасенных или на две пачки „Вудбайнс“ (дешевые сигареты)». Потом, сделав паузу, добавил: «Русские страдают от морской болезни, и от них разит блевотиной, дешевым одеколоном и другими небританскими запахами». С «Ла Малоуина» коротко ответили: «Пожалуй, мы оставим две пачки „Вудбайнс“ при себе»22.

В первой половине дня 19 июля корветы вошли в залив Белужий, где обнаружили брошенный плотик, загруженный жестянками с бисквитом, пеммиканом, коробками с тонизирующими таблетками «Хорликс» и шоколадом. Проголодавшиеся моряки поделили продукты, перевезли их на корабли и устроили пир. Продолжив движение дальше к северу, они заметили два русских тральщика, пытавшихся стащить с мели транспорт «Уинстон-Салем». «Лотус» замигал семафором и стал переговариваться с «Уинстон-Салемом», а «Поппи» направился к маяку. Неподалеку от маяка Даудинг обнаружил импровизированный лагерь, где все еще влачили жизнь Робинзонов девятнадцать человек из команды американского транспорта. «У них имелись две шлюпки и большой запас продуктов»[81]. Корвет «Поппи» шаркнул днищем о мель и повредил купол гидролокатора «Асдик». Таким образом в полном порядке остался только корвет «Лотус». Ночью 20 июля корвет «Ла Малоуин» вошел в залив Моллера, где стоял на якоре «Эмпайр Тайд» и где в окрестных скалах испокон веку селились миллионы птиц, мясо и яйца которых использовали теперь для пропитания члены команды транспорта. Лейтенант Бидвелл вел свой корвет среди метавшихся в воздухе и пронзительно кричавших огромных стай пернатых, которых вспугнул приход «Ла Малоуина». Когда корвет подошел к борту транспорта, его, как показалось Бидвеллу, приветствовали «сотни» высыпавших на палубу моряков. Бидвелл лаконично просигналил: «Рад встрече. Чуть позже попробую вывести вас из залива». Потом Бидвелл сказал капитану Харви, чтобы тот был готов к отплытию на следующий день.

Начались активные действия по подготовке к выходу в море. Девятнадцать больных моряков, лежавших в поселке в госпитале, перевезли с берега на транспорт. Заодно на корабль перевезли и «дезертиров», которые решили отсиживаться в лагере на берегу. Офицерская кают-компания была превращена в лазарет для раненых и тяжелобольных. «Большинство из них не могли сами о себе заботиться, — писал в своем дневнике капитан Харви. — Уж и не знаю, что с ними будет в случае нападения немцев на транспорт. Лучше об этом не думать»15. На «Эмпайр Тайд» подняли и установили шесть дополнительных шлюпок. Каждый человек на корабле был закреплен за определенной шлюпкой и знал, куда ему бежать при чрезвычайных обстоятельствах. Все отверстия для стока воды и пулевые пробоины в шлюпках были закрыты и заделаны. Покончив с работой, моряки «Эмпайр Тайда» стали ждать возвращения корвета «Ла Малоуин», который отправился в пролив Маточкин Шар.

Несколькими часами позже корветы вошли в пролив Маточкин Шар. Сверкало солнце, отражаясь от выкрашенных белоснежной краской бортов тральщика «Айршир» и трех стоявших рядом с ним транспортов. Моряки на корветах, увидев маленький тральщик Лео Градвелла в целости и сохранности, разразились громкими приветственными кликами. После совещания между командирами корветов и мастерами, которое созвал коммодор Даудинг, было решено выйти в море в тот же вечер. Но сначала из пролива вышел «Ла Малоуин» — чтобы вывести в море «Эмпайр Тайд». По пути он забрал из госпиталя, располагавшегося на берегу пролива Маточкин Шар, восемь обмороженных моряков с «Паулуса Поттера» и десять — с «Хартлбери».

21 июля в 2 часа ночи лейтенант Бидвелл, крикнув в мегафон: «Следуйте за мной», повел «Эмпайр Тайд» к выходу из залива Моллера. Хотя гидролокатор «Асдик» у него был поврежден, «Ла Малоуин» тем не менее совершал поисковый противолодочный маневр, дабы вдохнуть мужество в души сомневающихся и маловеров. Потом «Ла Малоуин», держась впереди «Эмпайр Тайда», лег на курс и пошел к месту встречи с кораблями коммодора Даудинга, которые в это время продвигались в юго-восточном направлении.

Двумя днями позже к вновь сформированному конвою для обеспечения дополнительной защиты присоединились британские эскортные корабли «Позарика», «Леда», «Хазард», «Дианелла» и два русских эсминца. На корвете «Ла Малоуин» кто-то без конца проигрывал на граммофоне одну и ту же пластинку — «Ветер надежды качает лодку моей мечты». Командир «Ла Малоуина» дремал в деревянном кресле у себя на мостике.

Немцы в этом квадрате так и не появились. Для них все эти корабли просто-напросто не существовали.

Глава 9. РАССЛЕДОВАНИЕ

Ходят упорные слухи, что конвой PQ-18

так в море и не вышел. А это значит, что мы

пробудем в этой дыре гораздо дольше,

нежели рассчитывали.

Частный дневник офицера Королевских военно-морских сил, находившегося в служебной командировке в Архангельске. 29 июля 1942 года

1

После разгрома конвоя PQ-17 Британское адмиралтейство предложило отложить проводку Арктических конвоев до осени. Мистер Черчилль набросал предварительный план проводки новых конвоев, в соответствии с которым сопровождать караваны торговых судов в Россию должны были два линкора. По мнению мистера Черчилля, кораблям следовало двигаться ближе к югу, а не жаться ко льдам на севере. По счастью, Адмиралтейство на этот раз на уговоры не поддалось, план премьер-министра не приняло и свою точку зрения отстояло. Так что мистеру Черчиллю ничего не оставалось, как принести маршалу Сталину свои извинения и сообщить со всем «подобающим маршалу уважением», что посылка конвоя PQ-18 приведет к огромным бессмысленным потерям, которые могут только повредить «общему делу». Когда мистер Черчилль обменивался посланиями с маршалом Сталиным, окончательные результаты проводки PQ-17 все еще не были известны. Премьер сказал, что в Архангельск пришли только четыре транспорта, а еще шесть пароходов укрываются в «гаванях» на Новой Земле, но в любое время могут быть атакованы немецкой авиацией. Премьер предложил прислать на север России старшего офицера британских военно-воздушных сил, чтобы тот обсудил с русским командованием вопрос об усилении воздушного прикрытия караванов1.

Полученный от маршала Сталина ответ мистер Черчилль охарактеризовал как «невыдержанный и грубый». Русский лидер, которого история о многочисленных бедствиях конвоя PQ-17 нисколько не тронула, заострил внимание премьер-министра на роковом приказе Британского адмиралтейства об отходе кораблей прикрытия и рассредоточении конвоя, в результате чего транспортам пришлось следовать в российские порты в одиночку и без всякой защиты2. (Здесь уместно напомнить, что подобные приказы отдавало не только Британское адмиралтейство. Годом раньше, в августе 1941-го, русские оставили без прикрытия шестьдесят семь торговых кораблей, транспортировавших несколько тысяч солдат из Таллина в Ленинград, по причине чего немецкой авиации удалось потопить не менее половины судов. В описываемый нами период в Англии об этом ничего не знали.)

Масштабы материальных потерь, когда они были просчитаны до конца, и в самом деле поражали воображение. Последним в Молотовск пришел транспорт «Уинстон-Салем», который по приказу капитана Френкеля был снят с мели и 28 июля отконвоирован в порт назначения. Из тридцати пяти кораблей, которые вышли из Исландии в составе конвоя PQ-17, до русских портов добрались только одиннадцать. Три из них спаслись благодаря храбрости и инициативности лейтенанта Лео Градвелла, который взялся довести их до Архангельска. К сожалению, в самом конце своей арктической эпопеи маленькому тральщику «Айршир» пришлось перенести незаслуженное унижение. Когда корабли вошли в устье Двины, на тральщике закончился уголь, и оставшуюся часть пути до Архангельска он проделал не своим ходом, а на буксире у одного из корветов коммодора Даудинга.

Таким образом, всего было потоплено двадцать два транспорта, одно спасательное судно и один вспомогательный танкер ВМФ. Общее водоизмещение потопленных судов достигало 142518 тонн. Из одиннадцати британских кораблей конвоя увидеть родные берега довелось только двум. На обратном пути в Англию «западный» конвой серии QP лишился еще трех транспортов, переживших поход PQ-17, — «Силвер Сворда», «Беллингхэма» и «Грей Рейнджера».

Но союзников угнетала не только потеря торгового тоннажа. Вместе с кораблями пошли на дно 3350 автомобилей, 430 танков, 210 бомбардировщиков, а также 99316 тонн самых разнообразных военных грузов, в том числе железнодорожные вагоны, радары, боеприпасы, продукты, стальной и алюминиевый прокат и другие стратегические материалы. Рассуждая об оказавшемся на дне грузе, можно добавить, что потери танков составили одну треть от общего числа бронированных машин, уничтоженных в гигантской битве под Курском; что же касается бомбардировщиков, то при проводке PQ-17 их было потеряно в три раза больше, чем при катастрофическом рейде американских ВВС на Швейнфурт в 1943 году. Кроме того, русский танкер «Азербайджан» получил такое количество пробоин, что из танков вытекла в море большая часть льняного масла, которое он вез. Равным образом, «Уинстон-Салем» не довез до Архангельска большую часть находившихся у него на борту продуктов питания. Эти потери позволили Гитлеру в конце августе заявить; «По-видимому, конвой PQ-18 так никогда из Исландии и не выйдет»3.

Казалось, беды продолжали преследовать конвой PQ-17 даже после его разгрома. В Архангельске ходили упорные слухи, что семерых из восьми покинувших «Азербайджан» русских моряков расстреляли их же собственные соотечественники. Восьмой, как говорят, желая избегнуть подобной участи, умолил одного из мастеров тайно доставить его в Англию4. Одного из британских моряков с конвоя застрелил по ошибке русский часовой во время немецкого налета на Архангельск. Что же касается исполненной мятежного духа команды «Трубадура», то ее после драки из-за женщин арестовали и посадили под замок чуть ли не в полном составе5. В Архангельске получила также распространение сплетня, что моряки «Карлтона» сдали свое судно из-за обещанного им немцами крупного денежного вознаграждения6. На транспорте «Силвер Сворд» была раскрыта попытка саботажа — кто-то из команды хотел вывести из строя его двигатели, подмешав в смазочное масло наждачный порошок7. Мастер «Уинстон-Салема» серьезно заболел, и его пришлось срочно вывозить самолетом в Америку8. При подходе к берегу русский лоцман посадил на мель один из кораблей ПВО. По этому поводу лейтенант Карадус в своем дневнике заметил: «Никого из наших это особенно не озаботило, и желающих помочь стащить корабль с мели не нашлось». Похоже, члены команд кораблей ПВО были просто не в состоянии это сделать, так как основательно напились. Артиллерист из вооруженной охраны мистер Годфри Уинн перебирался из одной кают-компании в другую и всех поил виски. На «Ла Малоуине» его спросили, понравилось ли ему быть гостем капитана «Позарики». На это он сказал: «Ну, с капитанами я всегда умел ладить, меня только адмиралы смущают»[82]9.

На пирсе с уцелевших транспортов первым делом сгрузили танки. Их вытаскивали из контейнеров, смазывали, заправляли, осуществляли на них пробный пробег, после чего грузили на железнодорожные платформы. Перед отправкой на фронт русские рабочие трудолюбиво закрашивали выведенные белой краской на бортах танков, грузовиков и санитарных машин надписи вроде: «Дар граждан города Плимута» — и тому подобные. Интересно, что принадлежавший крейсеру «Норфолк» старый гидросамолет «Валрус», который привел на буксире в Архангельск корабль ПВО «Паломарес», русские разобрали на части и тоже погрузили на железнодорожную платформу. Они отказывались верить в то, что он не является частью союзной поставки по ленд-лизу.

Возможно, по той причине, что союзники с открытием второго фронта в Европе не торопились, русские обращались с союзными моряками не очень-то любезно. В особенности это относится к морякам с конвоя PQ-17. Так, морякам с кораблей конвоя запрещалось посещать стоявшие в порту другие союзные корабли, у сходней была выставлена вооруженная охрана, а почта задерживалась. Кроме того, русские отказались поставлять на корабли продукты питания. Уголь, который грузили на корабли в доках, по словам лейтенанта Элсдена с «Айршира», был «очень дурного качества». Так как при проводке конвоя PQ-17 транспорты и корабли эскорта расстреляли все снаряды и патроны, а русские пополнить боезапас отказались, союзникам пришлось везти снаряды, патроны и продукты на четырех эсминцах, которые пришли в Архангельск в конце месяца[83]. Адмирал Товей, не раз получавший от адмирала Майлса «неутешительные известия» о том, как неласково обходятся с больными моряками из конвоя PQ-17 в Архангельске, хотел было переправить на эсминцах на север России подразделение британских военно-морских медиков, но русские ему в этом отказали10. Тогда адмирал Майлс лично отправился в Архангельск и обнаружил, что 1200 моряков, спасшихся с потопленных транспортов, пребывают там в весьма «запущенном состоянии». За ланчем капитан Маунд сказал ему, что русские превратили в госпитали многие архангельские школы и по части медицинского обслуживания делают, что могут. Другое дело, что могут они немногое. В качестве одного из примеров неудовлетворительного отношения к больным можно вспомнить случай, когда из-за нехватки лекарств, неадекватного лечения и различных проволочек двум молодым британским морякам, страдавшим от обморожения, пришлось распрощаться со своими нижними конечностями[84].

Ко всему прочему, количество шлюпок, спущенных с потопленных транспортов, никак не хотело совпадать с количеством обнаруженных, и союзное руководство это очень беспокоило. Однако постепенно этот разрыв сокращался. До Новой Земли дошли, наконец, две шлюпки с «Алкоа Рейнджер», а третья добралась даже до мыса Канин Нос. Тридцать семь моряков, спасшихся с «Хоному», дрейфовали тринадцать дней, прежде чем их за сотни миль от Мурманска подобрал британский тральщик. Люди с «Питера Керра» почти уже добрались до берега на востоке от Мурманска, как вдруг напоролись на русский торпедный катер, команда которого отнеслась к ним с подозрением и стала с пристрастием расспрашивать, кто они и откуда. И это после того, как они прошли на веслах по студеному морю 360 миль!

Две шлюпки с «Болтон Кастла» дрейфовали отдельно друг от друга, так как одна шла под парусом, а на другой стоял лодочный мотор, тянувший ее, пока в баке оставался бензин. Шло время, и по мере того, как рацион сокращался, а количество пресной воды уменьшалось, на шлюпке, где находился капитан, между составлявшими команду арабами и белыми все чаще вспыхивали ссоры. Так как вода и продукты кончались, а на лодке назревала поножовщина, Паско решил, что до берега им уже никогда не добраться. Неожиданно моряк, сидевший на носу, крикнул, что видит шлюпку. Они подошли поближе и увидели у нее на борту надпись: «„Эль Капитан“. Панама». Шлюпка была пуста. Видно было, что команда оставила ее в страшной спешке: на дне валялась брошенная в беспорядке одежда, а на скамье лежал недоеденный засохший бисквит. Но людей с «Болтон Кастла» куда больше интересовало содержимое контейнера с «неприкосновенным запасом». Капитан Паско открыл крышку и — о чудо! — обнаружил в контейнере солидный запас продовольствия, пресную воду и даже выпивку. Кроме того, в шлюпке были найдены морские карты, компас, охотничьи ружья, рыболовные удочки, крючки и леска. Благословляя предусмотрительность панамских моряков, Паско велел перетащить все найденные припасы и вещи в свою шлюпку и стал смотреть в будущее веселее. Выдача пресной воды увеличилась до чайной чашки в день на человека. Равным образом увеличился и пищевой рацион. Прошло еще несколько дней, и обе шлюпки с «Болтон Кастла» независимо друг от друга достигли наконец северного побережья России.

Через неделю после потопления «Эрлстона» одна из его шлюпок с двадцатью восемью спасшимися была обнаружена британским эскортным судном. Моряки, находившиеся в другой шлюпке, гребли на протяжении десяти дней и ночей. Рацион у них был крохотный, так как докеры с берегов Клайда вскрыли контейнер с «неприкосновенным запасом» и украли большую часть его содержимого. На одиннадцатый день, когда рацион сократился до пригоршни пресной воды, слегка забеленной сгущенным молоком, со шлюпки увидели землю. Пошатываясь от голода и усталости, моряки сошли на берег. Скоро, однако, выяснилось, что они оказались не на русском севере, а в оккупированной немцами Норвегии в 10 милях к востоку от мыса Нордкап. Их схватили, и все оставшееся до конца войны время они провели в германском лагере для военнопленных12.

К 24 июля, то есть почти через месяц после того, как конвой вышел из Исландии, все моряки, спасшиеся с потопленных транспортов, оказались на суше или на борту отправившихся на их розыски кораблей. Все — за исключением семнадцати матросов с несчастливого «Карлтона», которые продолжали дрейфовать в шлюпке по свинцовым волнам Баренцева моря. Среди этих семнадцати неудачников был один уже хорошо известный нам субъект, чье присутствие всегда несло с собой беду окружающим. Вот что Джеймс Акинс — этот новоявленный Иона — писал о том, как завершилось их одиссея:

«День был похож на день, как родной брат. Мы видели в небе много птиц и думали, что земля где-то рядом. Но она все не появлялась. Между тем трудно чувствовать себя комфортно в лодке, которая имеет всего 32 фута в длину и в которой помещается семнадцать человек. Первые пять дней было еще ничего, но потом всем нам, тершимся друг о друга спинами, стало казаться, что еще немного — и позвоночник у нас переломится. Лейтенант Хэррис и К. Блокстоун так и норовили ко мне прислониться. Я их отталкивал, но они через минуту снова на меня наваливались.

Мы начали нормировать пищу и воду буквально с первого дня. Херли, который всем этим заведовал, сказал, что нас отделяет от России не более сотни миль. Я попросился в наблюдатели и шесть часов подряд всматривался в горизонт в надежде увидеть землю: Келли и Гонзалес предложили ящик виски тому, кто первым ее увидит. Потом пришел Мэлчи и сменил меня. Я сказал ему, чтобы он смотрел в оба, так как по расчетам Херли выходило, что мы можем увидеть землю в любую минуту. На это Мэлчи мне сказал, что ветер переменился и гонит нас не к берегу, а от него. Я чуть за борт не выпрыгнул — до того мне стало не по себе.

На девятый день мы заметили в отдалении то, что поначалу приняли за эсминец. Корабль все увеличивался в размерах, и в скором времени мы поняли, что перед нами не надводное судно, но субмарина, двигающаяся в надводном положении. Немцы подошли к нам довольно близко и стали задавать вопросы. Когда мы дали на них исчерпывающие ответы, они передали нам компас, одеяла, бочонок с пресной водой, жестянку с бисквитами и несколько пачек сигарет. Потом они сказали нам, каким курсом идти, чтобы добраться до побережья СССР, и извинились за то, что не в состоянии взять нас на борт, сославшись на отсутствие места[85].

В тот же день заболел второй инженер. У него начали пухнуть и багроветь ноги. Тремя днями позже он умер, прошептав перед смертью имя своей жены. Херли прочитал заупокойную молитву, после чего мы сбросили труп в море.

По морю ходили высокие — от пятнадцати до тридцати футов — волны. Скоро все, кто находился в лодке, стали ссориться и ругаться друг с другом. Потом мы поймали уборщика-филиппинца Бенни на краже пресной воды. За этот проступок он был оставлен без воды до конца дня.

Утром 24 июля я был впередсмотрящим и увидел землю. Когда я сказал об этом, мне поначалу никто не поверил. Берег и впрямь едва просматривался. Чтобы добраться до него, нам понадобилось добрых восемь часов. Мы подошли к маленькому фьорду и попытались в него войти. Течение было сильное, и мы, чтобы его одолеть, гребли как заведенные, покрикивая друг на друга. Мы еще не достигли земли, но уже успели переругаться.

Неожиданно появилась небольшая лодка, в которой сидели мужчина и какой-то парнишка, и взяла нас на буксир. Мы поражались тому, с какой легкостью эти двое тащили нашу тяжелую шлюпку против течения. Нам тогда как-то не приходило в голову, что за время путешествия мы здорово сдали и ослабели. Первыми выбрались из лодки Долей и Херли. Они брели по пирсу, спотыкаясь и шатаясь, как пьяные, и на них нельзя было смотреть без смеха. Я осознал, что с ними случилось, минутой позже — когда выбрался на пирс и рухнул на доски лицом вниз. За девятнадцать дней сидения в шлюпке ноги у меня онемели и отказывались служить.

Нас привели в какой-то дом. Пришли женщины, принесли с собой жареную рыбу, хлеб, кофе и молоко, и мы впервые за долгое время прилично поели. Приглядевшись к своим приятелям, я обратил внимание, что они чуть ли не до ушей заросли неопрятной щетиной, и подумал, что все мы здорово смахиваем на шайку пиратов.

Я вспомнил о подводнике, который указал нам направление к берегу, и снабдил компасом, одеялами и провиантом. „Опять наша пропаганда дала маху, — подумал я. — Немец оказался чрезвычайно обходительным парнем, а нам твердили, что подводники всех спасшихся расстреливают“»13.

Увы, шлюпка, где находился Акинс, пристала не к русскому, а к норвежскому берегу, и семнадцать человек из ее экипажа со временем пополнили команду «Карлтона», находившуюся в лагере для военнопленных. Тремя днями раньше германская пропаганда уже вещала по радио о том, что команда американского парохода «Карлтон» добровольно привела свое судно в один из захваченных немцами норвежских портов. Теперь немецкий диктор, рассказывая о судьбе конвоя PQ-17, назвал и кое-какие имена.

«Среди спасенных оказались три офицера американского торгового флота — Вернон Фрэнк из Нью-Йорка, Джозеф Элшвуд с Род-Айленда и капитан Фредерик А. Стрэнд[86]. Капитан Стрэнд сказал, что его транспорт был потоплен одним из последних и его люди уже утратили всякую надежду на спасение, когда в небе появился немецкий самолет со знаком красного креста. Он приводнился рядом со шлюпками и взял моряков на борт. Капитан полагает, что вряд ли найдется моряк, который, вырвавшись из этого ада, захотел бы снова отправиться в составе Арктического конвоя в Россию…»13

Моряки с «Карлтона» были арестованы и доставлены в Тромсё, откуда тех, кто не страдал от отморожения, 7 августа вывезли в Осло.

Наш «Иона», по счастью, обморожений не имел и 16 августа погрузился вместе со своими более-менее здоровыми товарищами и солдатами вермахта на большой войсковой транспорт «Вури», который шел из Осло в Данию, а оттуда — в Германию. Неунывающий Акинс продолжал как ни в чем не бывало вести дневник. «На транспорте мы из-за застуженных почек только и делали, что бегали в сортир, — записал „Иона“. — Так что приставленная к нам охрана всю ночь не смыкала глаз». В 8.30 утра транспорт вошел в канал Аалборг, и люди в предвкушении близкого берега стали расстегивать и снимать спасательные жилеты. Однако, когда до причала оставалось еще несколько сот ярдов, корабль неожиданно напоролся на мину, подорвался и стал тонуть.

«Бум! Опять мы огребли по первое число…

Все бросились толпой к трапу, который вел на верхнюю палубу. Солдаты, ясное дело, народ к морю непривычный, а потому паника среди них поднялась страшная. Чарлз Долей и я подбежали к груде спасательных жилетов и стали раздавать их налево и направо. Многие немецкие солдаты были так напуганы, что нам, фактически, пришлось эти жилеты на них надевать.

Мы с ребятами подождали, пока все немцы не выбежали наверх, а потом не торопясь последовали за ними на палубу»14.

Так американские моряки помогли немцам выбраться из затруднительного положения. К этому времени немецкий транспорт уже клонился на правый борт под углом в 20°. Внизу море рябило от сброшенных в воду плотиков; напуганные взрывом солдаты с разбегу прыгали за борт, рискуя получить по голове упавшим сверху очередным плотом. Некоторые пехотинцы уже получили серьезные травмы, сорвавшись с крутого трапа, и американцы, разыскав аптечку «первой помощи», принялись бинтовать им раны и накладывать шины. Найдя солдата, понимавшего по-английски, Херли начал втолковывать ему, что надо делать в случае чрезвычайной ситуации на море. Остальные моряки с «Карлтона» собрались около люка номер четыре, намереваясь использовать для собственного спасения принайтовленный к нему плот. Тем временем корабль наклонился вправо еще на несколько градусов. Находившимся наверху солдатам трудно было устоять на наклонной палубе в тяжелых сапогах, подбитых гвоздями. «Тяжелая деревянная платформа, висевшая на надстройке, грозила сорваться с крюков и раздавить столпившихся у бортового ограждения солдат вермахта». Американцы обратили внимание офицера, распоряжавшегося спасением личного состава, на эту угрозу, и тот велел своим людям выйти из опасной зоны. Акинс и Херли с помощью лебедки опустили платформу на палубу.

«Я глянул за борт и увидел Долея и Мэлчи. Они спустили на воду большой деревянный плот и расположились на нем со всеми удобствами. Херли, Гонзалес и я прыгнули в воду, подплыли к плоту и взобрались на него. Потом мы стали одного за другим втаскивать на плот барахтавшихся в воде солдат. Скоро на плоту помимо нас пятерых находилось до дюжины немцев. К этому времени около тонувшего транспорта собралось великое множество отчаливших от пристани катеров и лодок, которые и занялись вылавливанием солдат из воды. Нас подняли на борт маленького немецкого тральщика, где мы обнаружили одного из наших охранников».

Моряки с «Карлтона» стали, что называется, халифами на час. Капитан тральщика угостил их шнапсом, а солдаты наперебой предлагали им сигареты. На следующее утро немецкий офицер, руководивший проводкой транспорта, лично явился благодарить американцев за «спасение жизней сотен солдат». (Если верить официальным немецким архивам, из тысячи человек, находившихся на борту транспорта, погибли всего шесть.) Немецкий офицер пообещал американцам написать фюреру о проявленной ими храбрости и попросить его представить их к награде.

Потом американцев посадили на поезд и повезли в Германию. По словам Акинса и его приятелей, эта поездка сопровождалась налетами союзной авиации и попытками саботажа со стороны представителей датского сопротивления чуть ли не на каждой станции или железнодорожном узле. (Возможно, американцам это просто казалось.) 27 августа, когда последних моряков из команды «Карлтона» посадили под замок в лагере Марлаг «Милаг Норд» под Люнебургом, сага этого многострадального транспорта наконец завершилась. Если, конечно, не считать того, что членам команды «Карлтона» пришлось до дня освобождения сносить презрение других пленных моряков из-за «добровольной сдачи немцам в Норвегии». Надо сказать, что немцы совершенно забыли о своем намерении наградить Акинса и его приятелей медалями за храбрость. Во всяком случае, ни германские журналисты, ни военные власти о проявленном американцами героизме при спасении солдат вермахта больше ни разу не упоминали.

2

28 июля, через четыре дня после того, как шлюпка с «Карлтона» доставила последних спасшихся моряков конвоя PQ-17 на берег, было наконец положено начало совместному англо-советскому расследованию причин катастрофы. В кабинете мистера Идена при Палате Общин собрались Первый лорд Адмиралтейства А.В. Александер, Первый морской лорд адмирал Паунд, сам Энтони Иден и представители советской стороны[87]. Иден предложил Паунду кратко охарактеризовать создавшееся положение, но прежде, чем тот успел приступить к докладу, посол Майский спросил его, когда следующий конвой серии PQ отправится в Россию. На это Паунд сказал, что мистер Черчилль до сих пор не получил ответа от маршала Сталина на его предложение послать в Россию старшего офицера Королевских военно-воздушных сил, чтобы обсудить вопрос усиления воздушного прикрытия конвоев. Русские восприняли реплику Паунда как попытку уклониться от прямого ответа. Если верить Майскому, адмирал Харламов сразу же подверг резкой критике приказ Адмиралтейства об отходе крейсерских сил прикрытия и рассредоточении конвоя. Паунд, чье лицо «с каждой минутой все больше наливалось кровью», бросил: «Этот приказ отдал я! А что было делать? Выхода не было». Граф Александер повернулся к Майскому и извинился за действия Адмиралтейства и Паунда. Майский язвительно произнес, что «ошибки совершают даже британские адмиралы». При этих словах Паунд пришел в еще большее раздражение и воскликнул: «Завтра я попрошу премьер-министра назначить Первым морским лордом вас!»15

На следующий день в Палате Общин состоялся обмен мнениями по поводу усиления вооружения торговых судов16. Несколько членов парламента были взбудоражены некоторыми фактами, которые они узнали на секретной сессии двумя днями раньше. В этой связи мистер Эмануэл Шинвелл задал финансовому секретарю Адмиралтейства следующий вопрос:

«Насколько я понимаю, недавний конвой, который следовал в одну из дружественных нам стран, был по решению Адмиралтейства лишен прикрытия и потерял по этой причине много судов. Так ли это?»

Вся палата поддержала своего коллегу. По залу пронеслось: «Извольте отвечать, извольте отвечать!» Однако финансовый секретарь мистер Джордж Холл, к которому был обращен этот вопрос, даже не соизволил подняться с места и продолжал хранить молчание. Надо сказать, что подробности похода несчастливого конвоя PQ-17 стали достоянием британской и американской общественности только в 1945 году. Кое-какие сведения просочились в прессу после того, как мистер Вернон Фрэнк, третий офицер транспорта «Карлтон», рассказал в письме своей супруге о некоторых деталях разгрома конвоя PQ-17. Это письмо, которое дошло из Германии до адресата при посредстве Международного Красного Креста, подверглось в Соединенных Штатах перлюстрации. Из него американские цензоры, к своему большому удивлению, узнали, что «военно-морское прикрытие оставило конвой; самому же конвою было приказано рассредоточиться». Американцы также почерпнули из этого письма сведения о том, что «транспорты остались без всякой защиты и были почти полностью уничтожены бомбардировщиками и подводными лодками»17.

Но никто ничего не знал наверняка, поскольку эта проблема сознательно замалчивалась руководством союзников. Впрочем, изредка о конвое PQ-17 в прессе все-таки упоминали — но, казалось, только для того, чтобы, наведя на него пропагандистский лоск, снова отложить его дело в долгий ящик. Однако в 1946 году постоянные инсинуации со стороны русских вынудили Адмиралтейство издать посвященное конвою PQ-17 первое официальное коммюнике, в котором, мягко говоря, было очень мало правды18. Много позже, уже в 1962 году, Адмиралтейство вновь отвергло обвинения русских в том, что кораблям эскорта было приказано оставить транспорты конвоя. Кроме того, Адмиралтейство заявило, что немецкие надводные корабли вернулись на свои базы из страха перед флотом метрополии, который якобы собирался вступить с ними в бой. Это неверно. Как мы знаем, когда «Тирпиц» и его группа вышли в море, флот метрополии уже уходил из района патрулирования. Так что немцы прервали свою операцию не из-за действий британского флота, но по причине того, что у них изменились планы19.

Даже та версия событий, которая изложена в неплохом во многих отношениях официальном труде «Война на море», грешит пробелами в той его части, где говорится о связанных с проводкой конвоя PQ-17 морскими операциями. Кроме того, там мало что сказано о судьбе торговых кораблей и их грузе. А ведь именно доставка военных грузов для России и являлась целью проводки Арктических конвоев.

Если разобраться, конвой PQ-17 далеко не единственный из тех, чья проводка завершилась неудачно и дорого стоила союзникам. Взять хотя бы средиземноморский конвой «Пьедестал», во время проводки которого на Мальту было потеряно девять транспортов из четырнадцати. Есть и другие примеры. Так, объединенный североатлантический конвой, состоявший из двух караванов — SC122 и НХ.229, — потерял при проводке в марте 1942 года двадцать транспортов общим водоизмещением 141000 тонн. Конвой PQ-17 отличает от других почти столь же неудачливых конвоев только то, что связанная с ним трагедия особенно тяжело отразилась на моральном духе моряков торгового флота. Первая «привилегированная» группа спасшихся была доставлена в Англию на борту американского крейсера «Тускалуза», а остальные вернулись в свои порты на транспортах «западного» конвоя QP-14, которые вошли в устье Клайда 28 сентября 1942 года. После этого 1500 спасшихся моряков были препровождены в Глазго на торжественную церемонию, которую устроил муниципалитет в их честь в большом зале городского собрания. Там к ним обратился мистер Филипп Ноэль-Бейкер, заместитель министра военных перевозок, который, в частности, сказал: «Мы все знаем, каких жертв стоила нам проводка этого конвоя. Но я хочу вам заметить, что, как бы ни были велики эти жертвы, дело того стоило». Ответом ему послужили громкие гневные крики собравшихся в зале моряков. «Шум стоял такой, — вспоминал один из участников этого собрания, — что временами мне казалось, будто сегодня 4 июля и я снова нахожусь на своем транспорте в Баренцевом море»20.

Во время проводки конвоя PQ-17 погибло 153 моряка. Все они были из союзного торгового флота. Интересно, что до рассредоточения конвоя погибло только семь человек. Конечно, в разгаре войны потеря 153 человек может показаться не столь существенной. Однако все познается в сравнении. К примеру, за все годы войны во время проводки Арктических конвоев в Россию было потеряно 829 офицеров и матросов и 90 транспортов. В среднем это девять убитых на один потопленный транспорт. В конвое PQ-17 эта цифра куда ниже — в среднем на каждый потопленный корабль здесь приходится около шести убитых. Принимая во внимание этот показатель, а также погоду, которая во время проводки PQ-17 считалась для этого района сравнительно мягкой, приходится с сожалением констатировать, что тенденция к оставлению транспортов на этом конвое была, пожалуй, наиболее выраженной, чем где-либо еще.

И в самом деле: никогда еще моряки не бросали так много пригодных к плаванию транспортов, как во время проводки этого рокового конвоя. Считая с «Уинстон-Сапемом», не менее девяти транспортов (в том числе один британский) были покинуты командами после атак немецких субмарин или бомбардировщиков, хотя даже после вражеских атак все эти корабли находились во вполне удовлетворительном состоянии и могли идти своим ходом или на буксире. Если бы конвой атаковали немецкие надводные корабли, наверняка большинство из этих транспортов достались бы немцам в качестве «призов», так как перегон брошенных командой судов в норвежские порты всегда входил в планы операции «Рыцарский удар».

Приходится признать, что конвой PQ-17 был обречен на неудачу с самого начала, ибо его поход никак нельзя назвать результатом продуманной разумной стратегии; скорее он явился следствием различных политических манипуляций. Никогда еще политики не оказывали на Британское адмиралтейство такого беспрецедентного давления, как в случае с его отправкой. Но хотя застрельщиком похода конвоя PQ-17 являлось американское и русское руководство, за эту авантюру пришлось расплачиваться своей кровью прежде всего простым британским парням. Из 153 погибших моряков не менее половины ходили по морям под британским флагом, что в процентном отношении количеству британских кораблей в конвое никак не соответствует. Но хуже всего то, что эти жертвы были принесены напрасно. Контр-адмирал Гамильтон в своем письме к матери писал: «Я только что вернулся в Англию после проводки русского конвоя, во время которой мы потеряли множество прекрасных торговых судов, но железную шкуру „Тирпица“ даже не поцарапали. Так что нам еще не раз придется иметь с ним дело; хотелось бы только, чтобы не ценой столь высоких потерь»21. Интересно, что после завершения операции по проводке конвоя PQ-17 Гамильтон был до конца войны списан с кораблей на берег, между тем как коммандер Бруми, который увел от конвоя эскортные эсминцы, получил повышение и звание капитана второго ранга. После этого у Гамильтона не осталось и тени сомнения в том, что виновным за разгром PQ-17 руководство «назначило» его.

Мистеру Черчиллю нужен был виноватый, и он, дабы не дискредитировать «друга Дадли» (Первого морского лорда Паунда), выбрал жертву в лице командира эскадры крейсеров. 15 июля премьер-министр, обращаясь к графу Александеру и другим высшим адмиралтейским чинам, заявил: «Только сейчас я окончательно себе уяснил, что адмирал Гамильтон, уведя с собой эсминцы, оставил конвой без всякого прикрытия». Это, разумеется, не соответствовало действительности, но мистер Черчилль, обведя собравшихся зловещим взглядом, задал риторический вопрос: «Подумайте и скажите — неужели подобное решение может быть оставлено без последствий?»22

Между тем расследование по этому делу еще не было закончено. Но так как оно проводилось комиссией Адмиралтейства, ничего нет удивительного в том, что виновник так и не был найден. 1 августа адмирал Дадли Паунд поведал членам кабинета о причинах, вынудивших его дать приказ о рассредоточении конвоя. Особенно он настаивал на том пункте, что «Тирпиц» был замечен союзными подводными лодками у мыса Нордкап еще в ночь с третьего на четвертое июля, но немецкому линкору удалось ускользнуть от преследования. Хотя информация, полученная автором этой книги от нынешнего Первого морского лорда, вполне согласуется с этим заявлением Паунда, сведения, которые автор почерпнул у официального историка британского военно-морского флота, ставят это заявление под сомнение. «Наличие такого рода свидетельств о передвижениях „Тирпица“ послевоенные изыскания не подтверждают», — писал официальный историк флота. Нам представляется, что к этим словам известного исследователя следует прислушаться23.

Гамильтону здорово не повезло, что мистер Черчилль заранее записал его в виновники происшедшей трагедии; по идее, одним из главных виновников разгрома конвоя PQ-17 премьер-министр должен был считать себя, так как в конечном счете именно он настоял на отправке каравана. Однако премьер-министр, несмотря на неоднократные заявления Гамильтона о том, что ситуация с топливом на эсминцах Бруми была критическая, продолжал называть отход эсминцев от конвоя «роковой ошибкой». В своих военных мемуарах Черчилль по этому поводу писал: «Никакой риск не считался чрезмерным, если речь шла об стране торговых кораблей»24. Неужели это написал тот самый человек, который в 1942 году утверждал, что «отправка конвоя будет оправдана даже в том случае, если он потеряет половину своего состава»? Печально все-таки, что в этом неприглядном деле козлом отпущения стал такой блестящий офицер, как контр-адмирал Гамильтон.

В своем отчете о проводке конвоя Гамильтон еще раз подчеркнул огромную важность воздушного прикрытия и заявил о первоочередной необходимости уничтожения разведывательных самолетов врага. Нетрудно догадаться, что эту миссию один-единственный истребитель «си-харрикейн», находившийся на борту транспорта типа КАМ, выполнить не мог. Гамильтон полагал, что эту задачу способен решить только входящий в состав эскорта конвойный авианосец25. В своем письме адмиралу Товею от 10 сентября 1942 года он писал, что за недальновидную политику правительства, годами державшего морскую авиацию на голодном пайке, расплачиваться придется всему британскому народу. «Мы поставили под угрозу наши главные коммуникации — и все для того, чтобы позволить Бомбардировочному командованию уничтожать как можно больше немецких детей и женщин, исходя из порочной концепции, что подобные действия способны обеспечить нам скорую победу».

Несколькими днями позже он отправил другому адмиралу еще более резкое письмо, которое люди, знавшие Гамильтона, сочли бы совершенно для него нехарактерным.

«Общественность хочет знать факты, и наш долг ее просветить, чтобы люди наконец поняли, какую неприглядную роль во всем этом деле сыграли „Уинстон и Ко.“. Теперь мы хорошо знаем, что премьеру плевать на нехватку у флота воздушных сил. Поэтому они с Паундом очень не прочь сплавить с флота адмирала Товея и поставить на его место какого-нибудь покладистого парня, который будет соглашаться с их политикой „умиротворения“ Германии посредством бесконечных бомбардировок и не станет выдвигать чрезмерных требований относительно наращивания морской авиации.

Я пробыл адмиралом только восемнадцать месяцев, но за это время меня уже трижды грозились списать на берег. Это не считая того, что премьер-министр чуть ли не во всеуслышание называет теперь меня трусом. Но я всегда говорил и буду говорить, что русские конвои являются бессмысленными с военной точки зрения операциями»26.

В скором времени Гамильтон попал в больницу с диагнозом «обострение аппендицита», и ему была сделана операция. Тем временем во главе крейсерской эскадры был поставлен другой адмирал, который и обеспечивал прикрытие конвоя PQ-18, когда он в середине сентября двинулся наконец в сторону России. На этот раз в состав эскорта входил конвойный авианосец — как Гамильтон и предлагал. К 21 сентября, когда конвой прорвался в Белое море, из сорока транспортов, которые входили в его состав, десять были потоплены немецкими бомбардировщиками, а три — подводными лодками. Хотя германский надводный флот в борьбе с этим конвоем участия не принимал, британские военные моряки подготовились и к такому развитию событий. После проводки этого конвоя Товей в своем письме к Гамильтону писал: «На этот раз мне удалось пресечь все попытки вмешательства со стороны руководства». В сентябре Товей не вышел с флотом метрополии в море и остался в Скапа-Флоу, чтобы лично руководить по радио всеми операциями надводных кораблей и избежать того, что Гамильтон называл «попытками Адмиралтейства оказать давление на командующего»27.

Уничтожив конвой PQ-17, немцы добились большего стратегического успеха, нежели рассчитывали. Прежде всего, они лишили русских важных для них грузов. И не только тех, которые союзники везли на кораблях конвоя PQ-17, но и тех, которые так и не были доставлены в русские порты в связи с тем, что проводка Арктических конвоев была отложена до зимы. Единственным исключением в этом смысле был сентябрьский конвой PQ-18, отправленный только для того, чтобы умилостивить маршала Сталина, у которого малейшая задержка с отправкой конвоев вызывала сильнейшее раздражение. Тем не менее, даже кратковременный выход тяжелых германских кораблей в море (начальная стадия операции «Рыцарский удар») продемонстрировал союзникам уязвимость их коммуникаций к востоку от острова Медвежий и заставил озаботиться усилением их защиты. Когда в декабре 1942 года конвои снова один за другим пошли в Россию (обозначение «PQ» было заменено другим, менее зловещим), все попытки немецкого надводного флота выйти в море и атаковать транспорты были отбиты. Такого рода неудачи заставили Гитлера разувериться в способностях германского надводного флота проводить крупные самостоятельные операции, в связи с чем Рёдер подал в отставку, и пост командующего флотом занял апологет подводной войны гросс-адмирал Дёниц28.

Приложение I

Цена конвоя PQ-17

(Краткие сведения о транспортах конвоя[88] название, водоизмещение, год и место постройки, судьба и число жертв)

1. Танкер «Азербайджан»; 6114 тонн; 1932 год; Россия. — Дошел до Архангельска.

2. «Айронклэд»; 5685 тонн; 1919 год; США. — Дошел до Архангельска.

3. Танкер «Алдерсдейл»; 8402 тонны; 1937 год; Англия. — Потоплен.

4. «Алкоа Рейнджер»; 5116 тонн; 1919 год; США. — Потоплен.

5. «Беллингхэм»; 5345 тонн; 1920 год; США. — Дошел до Архангельска.

6. «Бенджамен Хэррисон»; 7191 тонна; 1942 год; США. — Дошел до Архангельска.

7. «Болтон Кастл»; 5203 тонны; 1939 год; Англия. — Потоплен.

8. «Вашингтон»; 5564 тонны; 1919 год; США. — Потоплен.

9. «Донбасс»; 7925 тонн; 1931 год; Россия. — Дошел до Архангельска.

10. «Джон Уитерспун»; 7180 тонн; 1942 год; США. — Потоплен. 1 погиб.

11. «Дэниел Морган»; 7177 тонн; 1942 год; США. — Потоплен. 3 погибших.

12. «Заафаран» (спасательное судно); 1559 тонн; 1921 год; США. — Потоплен. 1 погиб.

13. «Замалек» (спасательное судно); 1567 тонн; 1921 год; Англия. — Дошел до Архангельска.

14. «Карлтон»; 5127 тонн; 1920 год; США. — Потоплен. 4 погибших.

15. «Кристофер Ньюпорт»; 7191 тонна; 1942 год; США. — Потоплен. 3 погибших.

16. «Наварино»; 4841 тонна; 1937 год; Англия. — Потоплен. 1 погиб.

17. «Олопана»; 6069 тонн; 1920 год; США. — Потоплен. 6 погибших.

18. «Оушн Фридом»; 7173 тонны; 1942 год; Англия. — Дошел до Архангельска.

19. «Пан-Атлантик»; 5411 тонн; 1919 год; США. — Потоплен. 26 погибших.

20. «Паулус Поттер»; 7168 тонн; 1942 год; Нидерланды. — Потоплен.

21. «Питер Керр»; 6476 тонн; 1920 год; США. — Потоплен.

22. «Пэнкрафт»; 5644 тонны; 1919 год; США. — Потоплен. 2 погибших.

23. «Ратхлин» (спасательное судно); 1600 тонн; 1936 год; Англия. — Дошел до Архангельска.

24. «Ривер Афтон» (коммодорское судно); 5423 тонны; 1937 год; Англия. — Потоплен. 23 погибших.

25. «Силвер Сворд»; 4937 тонн; 1919 год; США. — Дошел до Архангельска.

26. «Сэмюэль Чейси»; 7191 тонна; 1942 год; США. — Дошел до Архангельска.

27. «Трубадур»; 5808 тонн; 1920 год; Норвегия. — Дошел до Архангельска.

28. «Уильям Хупер»; 7177 тонн; 1942 год; США. — Потоплен. 3 погибших.

29. «Уинстон-Салем»; 6223 тонны; 1920 год; США. — Дошел до Архангельска.

30. «Фэйрфилд Сити»; 5686 тонн; 1921 год; США. — Потоплен. 6 погибших.

31. «Хартлбери»; 5082 тонны; 1937 год; Англия. — Потоплен. 37 погибших.

32. «Хономи»; 6977 тонн; 1919 год; США. — Потоплен. 19 погибших.

33. «Хусиер»; 5060 тонн; 1920 год; США. — Потоплен.

34. «Эмпайр Байрон»; 6645 тонн; 1941 год; Англия. — Потоплен. 18 погибших.

35. «Эмпайр Тайд» (транспорт серии КАМ); 6978 тонн; 1941 год; Англия. — Дошел до Архангельска.

36. «Эрлстон»; 7494 тонны; 1941 год; Англия. — Потоплен.

37. «Эль Капитан»; 5255 тонн; 1917 год; Панама. — Дошел до Архангельска.

Приложение II

Инструкции Адмиралтейства от 27 июня 1942 года[89]

Послание командующему флотом метрополии

Из Адмиралтейства

Весьма срочно

Совершенно секретно

Относительно ваших (радиограмм) № 1355 от 22 июня и № 1727 от 25 июня, а также нашей № 0221 от 25 июня.

Сообщаю:

(a). После обсуждения вышеуказанных радиограмм и по причине того, что Адмиралтейство имеет самую свежую и полную информацию относительно передвижений германских надводных сил, а также в связи с тем, что командующему, возможно, придется поддерживать радиомолчание, Адмиралтейство считает себя вправе контролировать действия конвоя, если это связано с передвижениями немецких надводных кораблей.

(b). Пункт (а) ни в коем случае не мешает командующему, «первому» (Гамильтон), старшему офицеру эскорта (Бруми) и коммодору (Даудинг) действовать самостоятельно и осуществлять руководство конвоем на месте, когда условия этого потребуют.

(c). Если Адмиралтейство сочтет необходимым изменить курс конвоя, новый курс и время движения в измененном режиме будут переданы особо. Следует иметь в виду, что это временная мера — в том, конечно, случае, если речь не идет о возвращении в Исландию.

(d). В случае, если приказ об изменении курса конвоя будет получен в дурную погоду, старшему офицеру эскорта позволяется выдерживать прежний курс, пока погодные условия не улучшатся.

(e). Так как Адмиралтейство будет осуществлять общий контроль, очень важно, чтобы его постоянно ставили в известность не только о перемещениях сил прикрытия, но и обо всех повреждениях и потерях в составе конвоя. Чтобы не выдать позицию кораблей, такого рода сообщения следует передавать только после того, как будет окончательно установлено, что противник знает о местонахождении каравана.

(f). Необходимо учитывать, что безопасность конвоя в случае атаки надводного немецкого флота будет зависеть от действий наших сил прикрытия к западу от острова Медвежий и от операций наших субмарин к востоку от этого меридиана.

(g). Адмиралтейство приложит максимум усилий, чтобы все заинтересованные лица были поставлены в известность о намерениях и любых перемещениях противника.

(h). Передвижения линейных сил флота метрополии будут находиться исключительно в ведении командующего, но не следует ожидать, что Адмиралтейство одобрит расположение сил прикрытия в точке, где существует опасность воздействия со стороны военно-воздушных сил врага. Это позволительно только в том случае, если пребывание в означенной точке позволит командующему флотом выманить «Тирпиц» из его укрытия.

(j). «Первому» (Гамильтону) могут отдавать распоряжения по радио только Адмиралтейство или командующий. Следует помнить, что в намерения Адмиралтейства пребывание крейсеров прикрытия восточнее острова Медвежий не входит, если, конечно, конвой не будет подвергаться давлению со стороны надводных сил противника. Однако в любом случае крейсера не должны заходить далее 25-го восточного меридиана.

(к). Наша главная цель — довести до портов назначения максимально возможное количество кораблей. Для этого конвою необходимо безостановочно продвигаться на восток, не считаясь с потерями.

(l). В случае, если путь конвою к востоку от острова Медвежий преградят немецкие линейные корабли во главе с «Тирпицем» и погодные условия будут их атаке благоприятствовать, необходимо хотя бы на время изменить курс конвоя. Такого рода приказ может быть отдан Адмиралтейством, а при необходимости — командующим флотом, командиром эскадры крейсеров или старшим офицером эскорта.

(m). После того, как конвой окажется к востоку от острова Медвежий, могут возникнуть обстоятельства, лучшим выходом из которых представляется рассредоточение кораблей конвоя с указанием добираться до русских портов самостоятельно. Такой приказ может быть отдан как командующим флотом, так и командиром эскадры крейсеров или старшим офицером эскорта.

(n). «Первый» может передать этот приказ как на «Кеппел», так и на другие эсминцы эскорта или коммодору конвоя.

Время передачи инструкции: 0157В 27 июня 1942 года.

Приложение III

Отход эсминцев

Причины отхода от конвоя эсминцев коммандера Бруми далеко не столь сложны и противоречивы, как это пытаются показать некоторые послевоенные исследователи. К примеру, капитан Роскилл в номере «Санди телеграф» от 11 февраля 1962 года в этой связи пишет:

«Приказ Адмиралтейства рассредоточить корабли конвоя имел более трагические последствия, чем предполагалось, по той причине, что командовавший силами крейсерского прикрытия адмирал (контр-адмирал Гамильтон) увел от конвоя вместе со своей эскадрой и эсминцы эскорта. Командующий флотом, узнав об этом событии, выразил по этому поводу свою крайнюю озабоченность. Но Черчилль писал, что „это решение воспринималось в свое время как вполне приемлемое, учитывая сложившиеся тогда обстоятельства“».

Однако в реальности командующий флотом метрополии адмирал Товей вовсе не считал, что действия командовавшего эсминцами Бруми заслуживают порицания. На встрече с представителями Адмиралтейства он сказал, что ни в коем случае не собирается возлагать на Бруми ответственность за понесенные конвоем PQ-17 тяжелые потери. По всей видимости, Бруми полагал, что готовится сражение с надводными кораблями противника, и считал, что в этом случае его место рядом с крейсерами Гамильтона. В тот момент Бруми не знал, что крейсерам приказано уходить на запад, и думал, что после отражения атаки врага ему будет позволено вернуться к конвою. Такое толкование событий возлагает всю вину на Гамильтона; стало быть, неплохо узнать и его точку зрения по этому вопросу. Между тем Гамильтон пишет, что Бруми не получал никаких инструкций относительно оставления конвоя, но когда он, Гамильтон, об этом узнал, отсылать эсминцы назад было уже поздно. В своем письме адмиралу Товею Гамильтон сообщил следующее: «Я пришел к выводу, что топлива на эсминцах мало и что даже если они найдут на обратном пути некоторые из рассеявшихся кораблей конвоя, им в любом случае не хватит нефти, чтобы дойти до русских портов. Что же касается танкера „Алдерсдейл“, то перспектива найти его во всей этой сумятице представлялась весьма сомнительной». Вот уж точно, что «весьма сомнительной», — через час после того, как Гамильтон узнал о том, что Бруми действовал по собственной инициативе, танкер «Алдерсдейл» подвергся бомбежке и был оставлен командой. Таким образом, возможности для дозаправки у эсминцев не было.

К тому времени, как конвой рассредоточился (это произошло на 75° 5 мин. северной широты и 27° 52 мин. восточной долготы), его кораблям предстояло пройти до порта назначения еще 1300 миль, что для эсминцев с имевшимся у них на борту небольшим запасом топлива не представлялось возможным. Так что если бы эсминцы даже вернулись к транспортам, то, скорее всего, разделили бы их судьбу. Как видим, у Гамильтона имелись достаточно веские причины, чтобы оставить эскортные эсминцы при себе.

Читатель, однако, может предположить, что, если бы эсминцы не ушли от конвоя, танкер «Алдерслдейл» вполне мог уцелеть; кроме того, никаких проблем с дозаправкой у эсминцев тогда бы не было. Поэтому Товей, хотя и принял объяснения Гамильтона к сведению, публично он весьма основательно его критиковал. Между тем соответствующие выводы были сделаны, и, когда из Исландии вышел конвой PQ-18, при нем находились два танкера, а еще два стояли наготове в Сейдис-фьорде — на тот случай, если бы первые два были потоплены или повреждены. Короче говоря, причина невозвращения эсминцев к конвою кроется в самовольно принятом Бруми решении присоединиться к крейсерской эскадре, а вовсе не в отказе Гамильтона вернуть эсминцы к конвою, послав их тем самым почти на верную смерть.

Источники

Глава 1 — Вечные жернова на шее

1 Палата Общин. Официальный Архив. Т. 381. Колонки 423–424,1 июля 1942 г. (House of Commons Vol. 381. Cols 423—4,1 July 1942).

2 Эта цитата извлечена из «Официальных донесений» сэра Джона Товея членам Адмиралтейской комиссии от 20 мая 1942 г. Цит. по приложению к «Лондон газетт» от 17 октября 1950 г., где печатались отрывки из «Официальных донесений». («Despatches» by Admiral sir John С. Tovey to the Lords Commissioner of the Admiralty, 20 may 1942; London Gazette. 1950 r. 17 October.) Cm. также: Адмиралтейская монография БР 1736; Боевые действия. Выпуск 22: Русские конвои 1942 г. (Admiralty monograph BR. 1736, «Battle Summary № 22: Russian Convoys 1942».)

3 Послание Гамильтона командующему Восточным флотом (Соммервилю). 30 сентября 1942 г.

4 Интервью с вице-адмиралом сэром Джоном Экклсом. Апрель 1963 г.

5 Сведения приводятся по работе «Операции в северных морях зимой 1941/42», опубл. Историческим обществом при Германском адмиралтействе в сб: Операции и тактика. 1944 г. Вып. 13. Август. («Die Lage im Nordmeer im Winter 1941/42», prepared by the German Admiralty’s Historical Branch and circulated in «Operation und Taktik» (Heft 13) in August 1944.)

6 Оценка ОКВ (германским Верховным главнокомандованием) положения в Норвегии, датируемая 25 декабря 1941 г.

7 Доклад командующего германским ВМФ фюреру от 29 декабря 1941 в «Вольфшанце». Такие доклады впредь будут именоваться «Морские конференции фюрера». Краткие изложения стенограмм этих конференций на английском языке приводятся в «Морском ежегоднике Брассея» от 1948 г. (Brassey’s Naval Annual, 1948.) Оригиналы немецких документов хранятся в Британском адмиралтействе под буквенными индексами «PG» и соответствующими порядковыми номерами. Они также микрофильмированы; каждый микрофильм имеет буквенный индекс «Т» и соответствующий порядковый номер. К примеру, описание данной конференции следует искать в архиве под обозначением: «File PG /32186. Film Т-14-В».

8 Морские конференции фюрера. 13 ноября 1941 г. (Fuhrer Naval Conference. 13 November 1941. File PG/32186. FilmT-14-В.)

9 Интервью с вице-адмиралом сэром Норманом Деннингом, апрель 1963 г.

10 Черчилль. Вторая мировая война. Т. 4. Перст судьбы. Кассель, 1951. (Churchill. The Second World War. Vol. IV. The Hinge of Fate. Cassel, 1951.)

11 Роскилл С.В. Война на море. Том 11. ХМСО, 1956. С. 119–120. (Captain S.W. Roskill. The War at Sea. Vol. 11 (HMSO, 1956). P. 119–120.)

12 «Выход „Тирпица“ с 5-й миноносной флотилией в Баренцево море с 6 по 9 марта 1942 года». Работа Исторического общества при Германском адмиралтействе, опубл. в сб. Операции и тактика. 1944 г. Вып. 13. Август. См. также: «Военные дневники Германского морского штаба» за означенный период (Vorstoss Tirpitz (BdS) mit 5. Z. FI. nach der Bareninsel 6. bis 9. Marz 1942 // «Operation und Taktik» (Heft 13), August 1944. Also: German Naval Staff War Diary).

13 Меморандум Гамильтона от 12 марта 1942 г.

14 Роскилл. Война на море. С. 124.

15 «Военные дневники Германского Морского штаба». Пересказ этого события есть также в «Морских конференциях фюрера» от 12 марта 1942 г. (German Naval Staff War Diary; Fuhrer Naval Conference, 12 March 1942. File PG / 32187. Film T-14-B.)

16 Морские конференции фюрера. 13 апреля и 14 мая 1942 г. (Fuhrer Naval Conference. 13 April and 14 May 1942. File PG / 32187, Film N-14-B.)

17 Приказ фюрера, изданный при посредстве морского оперативного штаба при ОКВ и датированный 14 марта 1942 г. Номер: 55493 / 42. Досье ОКВ 119. (OKW's naval operations staff. 14 March 1942. Order number 55493/42. OKW file 119.)

18 Доклад А.И. (К) 196/1942. (A. I. (K) Report 196/1942.)

19 Роскилл. Война на море. С. 127. См. также «Официальные донесения» Товея от 2 августа 1942 г.

20 Черчилль. Вторая мировая война. С. 231. Телеграмма Рузвельта Черчиллю от 27 апреля 1942 г.

21 Морские конференции фюрера. 13 апреля 1942 г. (Fuhrer Naval Conference. 13 April 1942. File PG / 32186, Film T-14-B.)

22 Операции тяжелых надводных кораблей в северных морях в январе 1942 // Операции и тактика. 1944. Вып. 13. Август.

(Operationen von Flottenstreitkraften im Nordpolarmeer im Jahre 194211 Operation und Taktik (Heft 13). August 1944.)

23 Цит. по Роскиллу. С. 130.

24 Черчилль. С. 233–234.

25 Цит. по Роскиллу. С. 115 и 130.

26 См. сноску 22.

27 «Военные дневники Германского Морского штаба» и доклад А.И. (К) 196/1942 год.

28 Эти записи были получены автором при личной встрече с мистером Акинсом в 1962 г. Акинс вел дневник, даже находясь в немецком плену.

29 Чтобы иметь полное представление о проводке конвоя PQ-16, см: Огден. Моя морская леди — история корабля Его величества «Леди Магделейн». Хатчинсон, 1963. (Ogden. Му Sea Lady — the Story of HMS «Lady Magdelein». Hutchinson, 1963.)

30 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 27 мая 1942 года.

31 Чтобы составить примерное представление о тактике, подготовке и вооружении немецких ВВС, смотри издание Министерства ВВС за № 248 «Подъем и падение Германских военно-воздушных сил (1933–1945)», изд-во Министерства ВВС, 1948. А также меморандум генерал-майора фон Роддена «Действия 5-й воздушной армии в Норвегии в 1942 году». (Air Ministry pamphlet No. 248. The Rise and Fall of the German Air Force (1933–1945), issued by Air Ministry, A.C.A.S., 1948; Die Kampffuhrung der Luftflotte 5 in Norwegen 1942, by Major-General von Rodden. File PG/ 31793, Film T-576-B.)

32 Информация получена от подполковника Карла-Отто Хофманна, директора архива германских сигнальных войск, в 1962 году. Интересные сведения о криптографических исследованиях можно почерпнуть также в приложениях к «Военным дневникам Германского Морского штаба».

33 Линкор «Тирпиц» (флагман), карманный линкор «Шеер», крейсер «Хиппер», а также 5-я и 7-я флотилии эсминцев в Баренцевом море со 2 по 7 июля 1942 Операции и тактика. 1944. Вып. 13. Август. Далее эта публикация будет именоваться «Выход „Тирпица“». (Vorstoss Tirpitz (Flottenchef), Scheer (BdK), Hipper, 5.und 8. Z. FI. (FdZ) in die Barentssee, Unternebmung Rosselsprung, 2. bis 7. July 1942 // Operation und Taktik. 1944. Heft 13. August.)

34 Генерал-адмирал Карлс. Итоговый отчет об операции «Рыцарский удар», 2 июля 1942 г. А также: «Военные дневники Германского Морского штаба» от 1 июня 1942 г. (General-Admiral Karls. Final Report on The Knight’s Move, dated 12 July 1942. File PG / 32508; German Naval Staff War Diary, 1 June 1942. File PG/ 32054, Rim T-14 Part 1.)

35 Оценка адмиралом Шнивиндом положения на морях в работе «Операции германского флота на севере», 30 мая 1942 г. (Admiral Schniewind. Operative Verwendung der Flottenstreitkrafte im Nordraum, 30 May 1942. File PG/ 32586, Film T-41-B.)

36 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 1 июня 1942 г.

37 Оперативная директива морской группы «Норд» от 4 июня 1942 г. (Naval Group North’s operational directive, 4 June 1942. File PG/36795, FilmT-60-D.)

38 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 6 июня 1942 г.

39 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 9 июня 1942 г.

40 Там же.

41 Сведения, полученные германской разведкой по конвою PQ-17, а также детальную информацию о выходе в море 9 подводных лодок см. в «Военных дневниках Германского Морского штаба» от 10, 17 и 23 июня 1942 г, а также в архивном досье PG / 32586 или на пленке Т-41-В.

42 Оперативный приказ адмирала Шнивинда от 14 июня 1942 г. (Operationsbefehl. Einsatz der Flottensteitkrafte im Nordraum gegen einen PQ-Geleitzug, 14 June 1942.)

Глава 2. «Рыцарский удар»

1 Записи Мартина Бормана как секретаря фюрера. От 11 июня 1942 г.

2 Морские конференции фюрера. 15 июня 1942 г. Досье PG / 31762, пленка Т-413-В.

3 Оперативный приказ адмирала Шнивинда от 14 июня 1942 года. «Военные дневники 5-й воздушной армии» от того же периода. Эти источники содержат описание операций против конвоя PQ-17.

4 «Военные дневники адмирала Шмунда».

5 «Германский северный театр военных действий». (Департамент по печати американской армии. Публикации № 20—271) (The German Northern Theatre of Operations. US Department of the Army pamphlet №. 20—271).

6 Кодовые сигналы немецких подводных лодок. См.: досье PG / 32586, а также пленку Т-41-В. «Военные дневники Германского Морского штаба» от 17 и 23 июня, а также: Г. Цейслер. Список германских подводных лодок. Гамбург, 1956. (Н. Zeissler. U-Boots-Liste (Hamburg, 1956).)

7 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 19 июня 1942 г.

8 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 29 июня 1942 г.

9 «Военные дневники германского Морского штаба» от 30 июня 1942 г.

10 Отчет о плавании «Трубадура», составленный энсайном Говардом Е. Каррауэем из американского военно-морского резерва 25 июля 1942 года. См. также письменные показания Каррауэя, хранящиеся в Военно-морском архиве США.

11 Телеграммы помощника военно-морского атташе в Лондоне, отправленные Главе военно-морских операций в Вашингтоне 4, 11 и 20 июня 1942 г.

12 Сведения получены от И.Дж. Андерсона, второго офицера американского транспорта «Беллингхэм». Июль 1962 г.

13 Доклад адмирала Товея от 3 января 1943 г. См.: Роскилл. Война на море. Т. 11. С. 135.

14 Радиограмма командующего флотом метрополии от 10.41 вечера 22 июня 1942 г. См. также «Военные дневники крейсера „Вишита“» от 23 июня.

15 Радиограмма командующего флотом метрополии в Адмиралтейство и контр-адмиралу Гамильтону от 11.55 дня 22 июля.

16 Письма Гамильтона домой от 15 февраля, 26 марта и 26 ноября 1942 г.

17 Гамильтон. Письма домой в Пасхальное воскресенье, от 26 марта и 11 апреля 1942 г.

18 Цит. по Роскиллу. С. 124.

19 Гамильтон. Доклад о действиях крейсерской эскадры, прикрывавшей конвой PQ-17, от 11 июля 1942 г.

20 Лейтенант Дуглас Е. Фербэнкс-младший, ВМФ США. «Крейсерские силы прикрытия с 25 июня по 8 июля 1942 года» (всего 94 страницы). Я получил копию этого отчета от вице-адмирала Орема. Далее в тексте отчет фигурирует как «Дневники Фербэнкса».

21 «Дневники Фербэнкса» от 25 июня. См. также: Сигналы и радиограммы с «Вишиты» между 4.30 и 5.01 вечера 25 июня (Военно-морской архив США). (File of «Wichita» signals between 4.30 p.m. and 5.01 p.m. 25 June. US naval archives.)

22 Контр-адмирал Гамильтон, командир 1-й крейсерской эскадры. Оперативные приказы от 25 июня 1942 г. «Инструкции для кораблей эскорта конвоя PQ-17» от 28 июня 1942 г. См. также: «Кеппелкод» — импровизированный код, изобретенный коммандером Бруми для общения с кораблями эскорта и крейсерского прикрытия. Сведения об этом коде хранятся в Военно-морском архиве США в файле «Вишиты».

23 Радиограмма Адмиралтейства командующему флотом метрополии. Аналогичную радиограмму получил командир крейсерской эскадры прикрытия. См. также: Приложение I данного издания.

24 «Дневники Фербэнкса» от июня 1942 г.

25 Контр-адмирал Гамильтон. Черновые наброски речи на конференции мастеров конвоя PQ-17 от 27 июня 1942 г. Сведения о конференции получены также от мистера Лео Градвелла в марте 1963 г. Автор почерпнул дополнительную информацию о конференции из отчетов некоторых капитанов кораблей конвоя.

26 Вахтенный журнал капитана Морриса («Замалек»). Кроме того, отчет Морриса о плавании «Замалека», датируемый 11 июля 1942 г.

27 Рассказ капитана Мервина Стоуна. Отчет о плавании парохода «Олопана».

28 «Дневники Фербэнкса» от 27 июня 1942 г.

29 «Военные дневники Исландской военно-морской базы» от 27 июня 1942 г.

30 Роскилл. Приказы по конвою PQ-17 из «Войны на море» С. 137. Он пишет: «Все корабли должны были идти в Архангельск». Но это не так.

31 Рапорт вооруженной охраны транспорта «Трубадур».

32 «Дневник лейтенанта Джеймса Карадуса, оператора гидролокатора „Асдик“ с корвета „Ла Малоуин“». Далее в тексте именуется «Дневниками Карадуса».

33 Роскилл. Война на море. С. 135–136.

34 Итоговый отчет Товея по конвою, а также его «официальные донесения» по ходу операции. Кроме того, о передвижениях флота метрополии можно узнать из военных дневников кораблей Соединенных Штатов «Мейрант» и «Ринд».

35 «Дневники Фербэнкса» от 30 июня.

Глава 3. Цель — PQ-17

1 Выход в море «Тирпица». Итоговый доклад адмирала Карлса. Оперативная сводка из «Военных дневников адмирала Шмундта». Оперативная сводка из «военных дневников» 5-й воздушной армии.

2 «Военные дневники адмирала Шмундта» от 1 июля 1942 г. «Военные дневники Германского Морского штаба» от 1 и 2 июля. Архивное досье PG / 32055; фотопленка Т-14 часть 11,1—14 июля; фотопленка Т-15, 14–31 июля 1942 г.

3 Г. Уинн. PQ-17. История одного корабля. Хатчинсон, 1947. С. 70. (G. Winn. PQ.17, the Story of a Ship. Hutchinson, 1947. P.70.)

4 «Дневники Фербэнкса» от 1 июля 1942 года.

5 Вахтенный журнал корвета «Ла Малоуин».

6 «Военные дневники адмирала Шмундта».

7 Там же, от 1 июля.

8 «Военные дневники крейсера „Вишита“» от 1 июля.

9 Итоговый отчет Товея по конвою PQ-17.

10 «Решения генерального штаба Люфтваффе», печатавшиеся как приложения к «Военным дневникам оперативного штаба Германского главнокомандования». 1 июля 1942 г. Текст сигналов и радиограмм приводится по «Военным дневникам адмирала Шмундта». («Eingenangene Meldungen Generalstab Luftwaffe» in War Diary of German High Command Operations Staff (OKW/ WFSt), 1 July 1942. The text of the signal is in Schmundt’s War Diary.)

11 Итоговый отчет адмирала Карлса.

12 Оценка ситуации в «Военных дневниках Германского Морского штаба» от 2 июля.

13 «Военные дневники 5-й воздушной армии»

14 Выход «Тирпица». «Военные дневники германского Морского штаба» от 2 июля. «Военные дневники Шмундта».

15 Вахтенный журнал корвета «Ла Малоуин». Рапорт вооруженной охраны транспорта «Беллингхэм».

16 Краткий рапорт по текущим событиям штаба Германских ВВС от 4 июля.

17 Итоговый отчет Гамильтона по конвою. «Военные дневники крейсера „Вишита“ и эсминца США „Рован“». Отчет о плавании крейсера «Тускалуза», «Операции крейсерских сил прикрытия конвоя PQ-17», 9 июля 1942 года. «Дневники Фербэнкса» от 2 июля.

18 «Военные дневники 5-й воздушной армии». Издание министерства ВВС США «Подъем и падение Германских военно-воздушных сил». С. 111–113.

19 Записки лейтенанта-коммандера Хиггенса, артиллерийского наблюдателя с «Уилтона».

20 Доклады офицеров вооруженной охраны с транспортов «Эль Капитан», «Трубадур» и «Уильям Хупер».

21 Отчет о плавании спасательного корабля «Заафаран».

22 Вахтенный журнал «Замалека». Дневник мастера. Интервью с капитаном Оуэном С. Моррисом и лейтенантом военно-морской медицинской службы Н. МакКаллумом.

23 Рапорт вооруженной охраны с транспорта «Джон Уитерспун».

24 Выход «Тирпица». «Военные дневники Германского Морского штаба» от 3 июля 1942 года.

25 «Военные дневники адмирала Шмундта» от 3 июля.

26 Пикер. Застольные беседы Гитлера. Штутгарт: Зеевальд Верлаг, 1963. С. 433–434. (Picker. Hitler’s Tischgesprahe. Stuttgart: Seewald Verlag, 1963. P. 433–434.)

27 Доклад командующего морскими операциями в «Военных дневниках Германского Морского штаба» от 3 июля.

28 «Военные дневники адмирала Шмундта» от 2 июля. В приложениях приводятся рапорты с подлодок U-88 и U-355.

29 Буш Г. Подводная война. Бельфельд: Дойче Геймат-Верлаг, 1957. С. 307. (Busch Н. So War der U-Bootkrieg. Bielefeld: Deutscher Heimat-Verlag, 1957. P. 307.)

30 Итоговый отчет Гамильтона по конвою. А также: Гамильтон. Доклад об операциях крейсерских сил прикрытия конвоя PQ-17 от 6 июля 1942 г.

31 «Военные дневники крейсера „Вишита“» от 3 июля.

32 Итоговый доклад Гамильтона по конвою.

33 Вахтенный журнал «Замалека» от 3 июля.

34 «Официальные донесения» Товея. Роскилл. Война на море. Том 11. С. 137.

35 «Дневники Фербэнкса» от 3–4 июля.

36 «Официальные донесения» Товея. «Выход „Тирпица“». «Военные дневники Германского Морского штаба» от 3 июля.

37 «Военные дневники адмирала Шмундта» от 3 июля.

38 «Военные дневники адмирала Шмундта» от 3 июля.

39 Выход «Тирпица». Дневники Бохманна от 3 июля.

40 Информация от мистера (ныне лорда) Уинна. Получена в апреле 1963 г. Коммандер Роджер Уинн в годы войны был старшим офицером Адмиралтейства по отслеживанию передвижений немецких подводных лодок.

41 Выход «Тирпица». «Военные дневники адмирала Шмундта» от 3 июля.

42 Дневник второго офицера транспорта «Беллингхэм».

43 Заметки артиллерийского наблюдателя «Уилтона». Итоговый отчет Гамильтона по конвою. Дневник мастера «Замалека». Информация от офицера ВВС флота пилота Х.Х. Эдвардса и офицера катапультной службы крейсера «Лондон» B.C. Тейлора.

44 «Военные дневники Германского Морского штаба». «Военные дневники адмирала Шмундта».

45 Дневники второго офицера транспорта «Беллингхэм».

46 Выход «Тирпица». «Военные дневники Германского Морского штаба» от 3 июля 1942 г.

47 Информация от вице-адмирала Деннинга.

48 «Военные дневники Германского Морского штаба». Оценка положения, сложившегося 3–4 июля 1942 г.

49 Рапорт офицера вооруженной охраны транспорта «Сэмюэль Чейси».

50 Показания офицера вооруженной охраны энсайна Говарда У. Каррауэя. Цит. по кн: Морисон СУ. Операции военно-морского флота США во 2-й мировой войне. С. 182.

51 Автор основывается на сведениях, почерпнутых из путевых отчетов транспортов «Олопана», «Джон Уитерспун» и «Кристофер Ньюпорт». А также на информации, полученной от Джеймса Е. Акинса (матроса), Т.Дж. Муни (главного инженера) и В. Фелвдхейма (матроса) с транспорта «Карлтон». Есть и другие источники.

52 Вахтенный журнал «Замалека»; дневники капитана Морриса. А также: информация, почерпнутая из бесед с Моррисом, вторым офицером Т.Г. Леннардом и лейтенантом медицинской службы Н. МакКаллумом.

53 Информация от лейтенанта-коммандера Дж. Рэнкина (корвет «Дианелла»).

Глава 4. Расчеты и просчеты

1 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 3 июля. Хочется добавить, что автор в этой и следующих главах использовал информацию из более чем 800 рапортов военно-морской разведки, которые входят в «военные дневники» в качестве приложения. Автор также изучил материалы допросов захваченных немцами моряков с подбитых американских транспортов.

2 «Военные дневники адмирала Шмундта».

3 Итоговый отчет Гамильтона по конвою.

4 «Дневники лейтенанта Карадуса» от 4 июля.

5 Цит. телеграмма командующего ВМФ США в Европе, отправленная в Вашингтон командующему флотом США 4 июля 1942 г.

6 Предварительный доклад Гамильтона по конвою от 6 июля. Указатель полученных и переданных радиограмм и сигналов.

7 Предварительный доклад Гамильтона по конвою. А также: письмо Гамильтона Товею от 9 июля 1942 г.

8 Вахтенный журнал «Лондона» с указателем радиограмм и сигналов.

9 Письмо Гамильтона адмиралу Товею от 9 июля.

10 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 4 июля.

11 «Военные дневники морской группы „Норд“» от 4 июля. Цит. по досье PG / 31747 (фотопленка Т-353-В), а также по «Выходу „Тирпица“».

12 «Военные дневники 5-й воздушной армии» от 4 июля.

13 Рапорты А.И. (К) № 75/ 1942 и 196/ 1942, июль 1942 года.

14 «Военные дневники Германского Морского штаба» и оперативные сводки штаба Германских ВВС от 4 июля. А также: итоговый отчет Гамильтона, заметки лейтенанта-коммандера Хиггенса, вахтенные журналы корвета «Ла Малоуин» и эсминца «Кеппел».

15 «Военные дневники адмирала Шмундта» от 4 июля.

16 Рапорт субмарины U-88 от 12 июля 1942 г. А также: журнал боевого применения торпед U-88.

17 Рапорт с «Бритомарта». «Дневники лейтенанта Карадуса».

18 Шифрограмма контр-адмирала Гамильтона на «Кеппел» в 8.11 вечера 4 июля.

19 Вахтенный журнал и рапорты с «Замалека». Интервью с лейтенантом медицинской службы Н. МакКаллумом. Записки лейтенанта-коммандера Хиггенса. Рапорты с эсминцев «Вэйнрайт» и «Кеппел».

20 Доклад коммодора Даудинга.

21 Рапорт офицера вооруженной охраны «Уильяма Хупера», а также воспоминания спасшихся.

22 Рапорты вооруженной охраны с транспортов «Беллингхэм» и «Эль Капитан», а также дневники второго офицера с «Беллингхэма».

23 Интервью с Джоном Эвансом, вторым офицером «Навари-но», и с мистером Иеном Лейнгом.

24 Дневники второго офицера «Беллингхэма».

25 «Сандиал» — корабельная газета крейсера «Вишита» от 5 июля.

26 Письмо Гамильтона Товею от 6 июля.

27 Интервью с Рупертом Халлом, вторым офицером «Эль Капитана». Январь 1963 г.

28 Рапорт с «Олопаны».

29 Заметки лейтенанта-коммандера Хиггенса.

30 Рапорт с «Вэйнрайта».

31 Шифрограмма Гамильтона на «Кеппел» в 8.40 вечера 4 июля.

32 Журнал «Лайф» от 3 августа 1942 г. «Дневники лейтенанта Карадуса» от 4 июля.

33 «Дневники Фербэнкса» от 4 июля.

34 Из статьи Бруми в «ТВ-Таймс» летом 1960 г. в связи с демонстрацией телевизионного сериала «Война на море», для которого он написал сценарий.

35 Предварительный отчет Гамильтона.

36 «Дневники лейтенанта Карадуса».

37 Информация от мистера Натаниэля Платта, второго помощника главного инженера с транспорта «Джон Уитерспун».

38 Интервью с энсайном Говардом Каррауэем, офицером вооруженной охраны «Трубадура», от 26 марта 1945 г.

39 Информация от Джеймса Брюса («Заафаран»), капитана Леннарда, лейтенанта медслужбы МакКаллума и капитана Морриса («Замалек»).

40 Рапорт с «Бритомарта» с приложением входящих и исходящих сигналов и радиограмм.

41 Сведения получены от Джона Эванса, второго офицера «Наварино». Потопление «Наварино» и других английских пароходов зафиксированы в адмиралтейской монографии BR.1337 «Британские и иностранные торговые корабли, уничтоженные или поврежденные врагом во время второй мировой войны». Сведения о тоннаже, времени и месте прилагаются.

42 Интервью с капитаном Джоном Литчфилдом, старшим помощником командира «Норфолка», а ныне членом парламента. Январь 1963 г.

43 «Военные дневники адмирала Шмундта»; «Военные дневники Германского Морского штаба» от 4 июля. Приказ Шмундта о переводе группы «Лютцова» из Нарвика в Тронхейм есть в дневниках Шмундта, а также в досье «Тирпица» за номером PG / 48556, фотопленка Т-74-Е.

44 Интервью с вице-адмиралом сэром Норманом Деннингом. Апрель 1963 г.

45 Интервью с мистером Уинном. Апрель 1963 г.

46 Интервью с адмиралом сэром Патриком Бриндом. Апрель 1963 г.

47 Интервью с адмиралом Е.Л.С. Кингом. Апрель 1963 г.

48 Интервью с адмиралом сэром Генри Муром. Март 1963 г

49 Интервью с адмиралом сэром Джоном Экклсом. Апрель 1963 г.

50 Вахтенный журнал «Ла Малоуина».

51 Интервью с коммандером Дж. Рэнкином («Дианелла») и коммандером П.Л. Ньюстедом. Январь 1963 г.

52 Роскилл. Война на море. С. 141. Бруми Дж. Е. Поднять сигнал! Путнам, 1955. С. 214. (Broome J.E. Make a Signal. Putnam, 1955, p. 214).

53 Информация от мистера Е.С. Миллера (главного инженера парохода «Ривер Афтон»). Ноябрь 1962 г.

54 Контр-адмирал Морисон С.Е. История военно-морских операций флота США во второй мировой войне. Т. 11. С. 185.

55 Информация от вице-адмирала P.M. Сервеса. Октябрь 1966 г.

56 Итоговый отчет Гамильтона по конвою. «Военные дневники крейсера „Вишита“». Интервью с капитаном Джоном Литчфилдом. Февраль 1963 г. В соответствии с «Военными дневниками крейсера „Тускалуза“» шесть эсминцев Бруми присоединились к крейсерской эскадре в 11.05 вечера 4 июля.

57 Заметки лейтенанта-коммандера Хиггенса («Уилтон») от 4 июля.

58 Интервью с мистером В.Г. Тейлором. Январь 1963 г. Уинн Г. История одного корабля. С. 92.

59 Итоговый отчет Гамильтона по конвою. Вахтенный журнал крейсера «Лондон» и «Военные дневники „Вэйнрайта“».

60 Интервью с мистером Д.Д. Саммерсом («Кеппел»). Март 1963 г.

61 Интервью с капитаном Арчибалдом Хобсоном («Алдерсдейл»). Ноябрь 1962 г.

62 Интервью с мистером Лео Градвеллом. Март 1963 г. См. также кн.: Моя морская леди. С. 171.

63 Информация от мистера Ф.Н. Левина. Май 1962 г.

64 Интервью с капитаном Г.Р.Г. Алленом. Апрель 1963 г.

65 Черчилль. Вторая мировая война. С. 236. Адмиралтейство всячески противилось напечатанию этого пассажа, так как это противоречило традиции указанного учреждения сохранять анонимность сотрудников и ставить под своими приказами слово «Адмиралтейство», вместо имени автора.

66 Меморандум Товея, направленный секретарю Адмиралтейства 11 июля.

67 Письмо капитана Дж. Е. Бруми в газету «Дейли телеграф» от 30 октября 1950 г.

68 Дневники Натаниэля Е. Платта от 4 июля.

69 Интервью с лейтенантом-коммандером Дж. Г. Рэнкином. Январь 1963 г.

70 Рапорт «Бритомарта» и список входящих и исходящих радиограмм.

71 Интервью с коммандером С.С. Стаммвицем. Март 1963 г.

72 Интервью с мистером Лео Градвеллом. Март 1963 г. См. также отчет мистера Ричарда Элсдена, первого лейтенанта «Айршира», в кн.: Моя морская леди. С. 171–174.

73 Рапорт «Айршира». Письма Градвелла своему непосредственному начальнику, командованию союзников в Исландии и старшему британскому офицеру на севере России. 26 июля 1942 г.

74 Список радиограмм и сигналов, принятых и отправленных конвоем PQ-17. Составлен лейтенантом Карадусом с «Ла Малоуина».

75 Интервью с энсайном Говардом Е. Каррауэем. 26 марта 1945 г. А также: предварительный рапорт «Айршира» и письмо Градвелла старшему морскому офицеру на севере России от 13 июля 1942 г.

76 Интервью с вице-адмиралом P.M. Сервесом. Март 1963 г.

77 Список сигналов и шифрограмм, посланных Гамильтоном. В том числе в 1.15 ночи 5 июля. Эти сведения есть в вахтенном журнале «Лондона», в разделе шифрограмм и сигналов. Копии имеются также в оперативных рапортах крейсеров «Вишита» и «Тускалуза».

78 «Военные дневники „Вишиты“» от 5 июля.

79 Сигнал «Кеппела» Гамильтону на «Лондон» в 5.25 утра 5 июля.

80 Сигнал с «Лондона» на «Кеппел» в 2.39 дня 5 июля.

81 Сигнал «Кеппела» Гамильтону на «Лондон» в 4.04 вечера 5 июля.

82 Частный дневник вице-адмирала сэра Джеффри Майлса. Июль 1942 г. Интервью с сэром Джеффри Майлсом. Февраль 1963 г.

Глава 5. Внешняя сторона доблести

1 «Военные дневники Шмундта» от 5 июля 1942 г. А также: архивы морской группы «Норд» и офиса генерал-адмирала Карлса.

2 Журнал боевого применения торпед подлодки U-334.

3 Интервью с капитаном Дж. Уортоном. Октябрь 1962 г.

4 Журнал боевого применения торпед подлодки U-703.

5 Рапорты охраны с транспортов «Питер Керр» и «Беллингхэм».

6 Интервью с мистером Эдом Солиманом, бывшим главным поваром с «Эмпайр Байрон». Июнь 1963 г.

7 Радиограмма U-703 Шмундту в 10.15 утра 5 июля.

8 Сигнал Гамильтона на «Вишиту» в 11.30 утра 5 июля.

9 Журнал боевого применения торпед подлодки U-88.

10 Описание потопления «Карлтона» основано на информации, полученной автором от главного инженера мистера Т.Дж. Муни в октябре 1962 г. А также: из интервью с мистером Джемсом Акинсом в декабре 1962 г. Кроме того, использовались совокупные сведения, полученные от команды «Карлтона» в мае 1945 г.

11 Оперативная сводка субмарины U-88 от 12 июля. А также: «Военные дневники адмирала Шмундта».

12 Выход «Тирпица». «Военные дневники Германского Морского штаба» от 5 июля.

13 Радиограмма морской группы «Норд» адмиралу Шмундту и другие, полученные к 7 утра 5 июля.

14 «Официальные отчеты Товея».

15 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 5 июля.

16 «Военные дневники адмирала Шмундта». Передаче кодового приказа о выступлении мешали обычные затяжки и проволочки. Неясно, когда в точности «Тирпиц» получил этот сигнал. Во всяком случае, Шмундт получил его в Нарвике по телетайпу через полчаса после издания.

17 Предварительный отчет адмирала Шнивинда по поводу операции «Рыцарский удар», напечатанный в «Военных дневниках Германского Морского штаба» от 12 июля. См. также: итоговый отчет об операции адмирала Карлса.

18 Оперативная сводка штаба германских ВВС от 5 июля. Сообщения летчиков есть также в «Военных дневниках Германского Морского штаба», в «Военных дневниках 5-й воздушной армии» и в «Военных дневниках адмирала Шмундта» от 5 июля.

19 «Дневники Карадуса» от 5 июля.

20 Дневник второго офицера с «Беллингхэма».

21 Рапорт вооруженной охраны с «Джона Уитерспуна».

22 Рапорт вооруженной охраны с «Дэниела Моргана».

23 Рапорт вооруженной охраны с «Бенджамена Хэррисона».

24 Оперативная сводка субмарины U-88 от 12 июля.

25 Интервью с мистером Т.Д. Нилдом, британским артиллеристом с транспорта «Фэйрфилд Сити». Июнь 1963 г.

26 Вахтенный журнал корвета «Ла Малоуин».

27 Журнал боевого применения торпед подлодки U-88; оперативная сводка с U-88.

28 Рассказы спасшихся с «Дэниела Моргана». Ноябрь 1962 г.

29 Отчет вооруженной охраны транспорта «Хоному». Информация от «Мэтсон Навигейшн Компани». Рассказы спасшихся с «Хоному». А также информация от мистера Алана Л. Харви. Сентябрь 1962 г. Многие спасшиеся с «Хоному» погибли во время обратного рейса на пароходе «Силвер Сворд».

30 Журнал боевого применения торпед субмарины U-334. Интервью с радистом субмарины U-334 герром Отто Борхом и торпедистом герром Гюнтером Дёхнером. Октябрь — ноябрь 1962 года.

31 Рассказы спасшихся с «Хоному».

32 Журнал боевого применения торпед подлодки U-456.

33 Радиограмма U-456 Шмундту. Получена в 5 вечера 5 июля.

34 Уинн Г. История одного корабля. С. 97–98.

35 Послание секретаря военно-морского флота мастерам торгового флота США. Предмет: Инструкции на случай рассредоточения конвоя. 30 марта 1942 г. Копия есть в досье транспорта «Фэйрфилд Сити». Датируется 17 апреля 1942 г. (Военно-морской архив США).

36 Рапорт транспорта «Алкоа Рейнджер».

37 Интервью с мистером Хотри Бенсоном (старшим офицером). Декабрь 1962 г.

38 Интервью с мистером Томасом Гудвином (кочегаром с «Эрлстона»). Ноябрь 1962 г.

39 Вахтенный журнал корвета «Ла Малоуин». Рапорт вооруженной охраны с «Беллингхэма». Немцы перехватили сигналы с «Беллингхэма»; смотри досье PG / 32586, микрофильм Т-41 — В.

40 Информация от мистера Джеймса Е. Акинса. А также рассказы спасшихся с «Карлтона». 10 марта 1945 г.

41 Письмо мистера Уолтера Фельдхейма его жене и детям из германского концентрационного лагеря, 1944 г.

42 Информация от мистера Т.Дж. Муни.

43 Немецкий журнал «Сигнал». Второе сентябрьское издание 1942 г. В этом номере помещена серия фотографий спасшихся с «Карлтона», сделанная военным фотокорреспондентом Бенно Вундсхаммером. Кроме того, здесь приводятся протоколы допросов 14 моряков с «Карлтона». Архив Германского адмиралтейства, досье операции «Рыцарский удар». («Signal», second September issue, 1942. German Admiralty’s file, PG/ 32586, Film T-41-B.)

44 Газета «Фёлькише беобахтер», берлинское издание, 2 августа 1942 г. («Volkischer Beobachter», Berlin Edition, 2 August 1942.)

45 Германское радио, вещающее на датском языке на Данию.

11.40 вечера, 8 июля.

46 Германское радио, вещающее на испанском языке на Латинскую Америку. 3.15 утра, 4 августа.

47 Радиостанция «Дебунк» (нацистская), вещающая на английском языке на Америку. 3.15 утра, 4 августа. (Station Debunk (Axis Origin), in English for America, 4.30 a. m., 20 July.)

48 Эти сигналы зафиксированы в нескольких разных «военных дневниках». Мой рассказ основывается на записях входящих и исходящих радиограмм в вахтенном журнале корвета «Ла Малоуин».

49 «Военные дневники адмирала Гиффена» от 5 июля.

50 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 5 июля. Согласно публикации «Выход „Тирпица“», сообщение береговой радиостанции, подтверждавшее прием первой радиограммы, было перехвачено. Некоторые немецкие источники, впрочем, считают, что эту радиограмму передала британская подводная лодка.

51 Итоговый отчет адмирала Карлса. А также: разведданные по конвою PQ-17 и карта передвижений германского линейного флота из публикации «Выход Бисмарка». Оригиналы карты хранятся в архиве Британского адмиралтейства (File PG / 71923, Film Т-342).

52 Рапорт Начальника службы радиоперехвата при Германском Морском штабе из «Военных дневников Германского Морского штаба» от 6 июля.

53 «Военные дневники Германского Морского штаба». Итоговый отчет адмирала Карлса. В досье операции «Рыцарский удар» хранятся записи, сделанные рукой капитана Ассманна, где говорится о спорах, сопровождавших прерывание операции и отход отряда «Тирпица» на базы. 5 июля 1942 года (File PG / 32586, Film Т-41-В).

54 «Военные дневники Шнивинда». Цитаты из «Выхода „Тирпица“». См. также предварительный отчет Шнивинда от 12 июля 1942 г.

55 «Выход „Тирпица“».

56 Комментарий морской группы «Норд» по поводу предварительного отчета Шнивинда. Эта информация есть в «Военных дневниках Германского Морского штаба» от 12 июля 1942 г.

57 «Военные дневники Шнивинда».

58 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 7 июля.

59 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 8 июля.

60 «Военные дневники Германского Морского штаба». Сведения о совещании военно-морских штабов, имевшем место 6 июля.

61 Работа «Германский северный театр военных действий», с. 238. См. также главу 9 источника, упомянутого в заметке № 28.

62 «Военные дневники адмирала Шмундта». Общая сводка по операции. См. также комментарий Рёдера по совещанию военно-морских штабов 6 июля.

63 «Выход Тирпица». Предварительный отчет Шнивинда от 12 июля 1942 г.

Глава 6. Ваш долг — избежать уничтожения

1 Рассказы спасшихся с транспорта «Питер Керр». А также информация, полученная от мистера Уильяма П. Конноли, второго офицера «Питера Керра».

2 Газета «Фёлькише беобахтер» от 22 августа 1942 г. («Volkischer Beobachter», 22 August.)

3 Рапорт разведки 5-й воздушной армии Германскому верховному командованию.

4 Рапорт вооруженной охраны транспорта «Хусиер». Каждый мастер получал перед выходом в море запечатанный пакет с секретными инструкциями, как действовать в случае рассредоточения конвоя. Копии инструкций хранятся в американском военно-морском архиве.

5 Рапорт вооруженной охраны «Вашингтона». Рассказы спасшихся с транспорта «Вашингтон». 9 ноября 1942 г.

6 Интервью с капитаном Джоном Паско. Январь 1942 г.

7 Информация от капитана Дж. Р.Г. Финдли, который в описываемый нами период был кадетом на транспорте «Паулус Поттер».

8 Интервью с мистером Уильямом Арнелл-Смитом (плотником с «Болтон Кастл»). Январь 1963 г. А также: рапорт вооруженной охраны с «Вашингтона», где сказано следующее: «Мы думали, немцы расстреляют нас из автоматов, но они стрелять в нас не стали». Рассказы спасшихся с «Вашингтона» и интервью с герром Бенно Вундсхаммером. Апрель 1967 г.

9 Отчет о плавании транспорта «Олопана».

10 Отчеты и вахтенный журнал «Замалека». Интервью с капитаном О. Моррисом. Февраль 1963 г. Рассказы офицеров «Замалека».

11 Вахтенный журнал танкера «Алдерсдейл».

12 Информация от мистера Джеймса Брюса. Июль 1962 г.

13 Интервью с капитаном Арчибалдом Хобсоном. Ноябрь 1962 г.

14 Интервью с мистером Хотри Бенсоном, старшим артиллеристом, мистером Ф.Р. Кроссли, стрелком, мистером Т.Ф. Гудвином, кочегаром, и мистером Дж. Дж. Коллинсом, вторым инженером. Ноябрь и декабрь 1962 г.

15 Журнал боевого применения торпед субмарины U-334.

16 Информация от радиста U-334 Отто Борха. Июнь 1962 г. Информация от торпедиста Гюнтера Дёхнера. Октябрь 1962 г.

17 «Военные дневники адмирала Шмундта».

18 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 5 июля. Радиограммы Шмундта военно-морскому коменданту Киркенеса и Северо-восточному воздушному командованию от 5 июля (File PG/ 32586, Film Т-41-В).

19 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 13 июля.

20 Интервью с мистером Хотри Бенсоном (старшим офицером с «Болтон Кастла»), который встретился в немецком лагере Марлаг-Милаг «Норд» с двумя американскими моряками, чьи рассказы также здесь приводятся.

21 Немецкий журнал «Сигнал». Сентябрь 1942 г.

22 «Военные дневники адмирала Шмундта».

23 «Дневники лейтенанта Карадуса».

24 Дневник капитана И.Дж. Андерсона — второго офицера «Беллингхэма».

25 Вахтенный журнал «Ла Малоуина». Радиограммы.

26 Рапорт офицера вооруженной охраны с транспорта «Пэнкрафт».

27 Вахтенный журнал «Ла Малоуина». Сигналы и радиограммы. А также: информация офицера с «Беллингхэма», принимавшего радиограммы и заносившего их в бортовой журнал своего судна.

28 Рассказы спасшихся с «Пэнкрафта». 2 ноября 1942 г. А также: телеграмма помощника американского военно-морского атташе из Архангельска Главе военно-морских операций в Вашингтоне о судьбе «Пэнкрафта» и его команды.

29 Уинн Г. История одного корабля. С. 103. Аналогичные радиограммы приняты и зафиксированы в вахтенном журнале транспорта «Сэмюэль Чейси», о чем сказано в рапорте вооруженной охраны транспорта.

30 Рапорт вооруженной охраны транспорта «Сэмюэль Чейси».

31 Рапорт вооруженной охраны транспорта «Пэнкрафт».

32 Интервью с мистером Ф.А. Лейкоком, стрелком зенитной установки «пом-пом» с корвета «Лотус». Ноябрь 1962 г.

33 Письмо лейтенанта Градвелла старшему британскому военно-морскому офицеру в Архангельске от 26 июля 1942 г.

34 Журнал боевого применения торпед субмарины U-703.

35 Информация от капитана Хэролда Чарлтона. Ноябрь 1962 г. А также: рапорт с «Ривер Афтон».

36 Информация от мистера Е.С. Миллера. Ноябрь 1962 г.

37 Интервью с коммодором Дж. С.К. Даудингом. Ноябрь 1962 г.

38 Радиопередача мистера Уильяма Джойса (лорда Хау-Хау), именовавшаяся: «Мой взгляд на новости». Транслировалась из города Бреслау на английском языке в 10.30 вечера 5 июля 1942 г. А также: заметки по конвою генерал-лейтенант сэра Н.М. Мейсон-Макфарлея, главы британской военной миссии в Москве.

39 Отчет по конвою адмирала Товея.

40 Отчет по конвою контр-адмирала Гамильтона.

41 Уинн Г. История одного корабля. С. 99.

42 «Военные дневники Германского Морского штаба».

43 Итоговый отчет Гамильтона. Отчет о плавании «Вашингтона». «Военные дневники» адмирала Гриффена, командующего американским оперативным соединением «Таск форс-99», от 6 июля.

44 Радиограммы Адмиралтейства старшему британскому офицеру в Архангельске, адмиралу Майлсу и командующему флотом метрополии. 2.31 ночи, 6 июля. Г. Уинн в своей книге на с. 106 цитирует эти радиограммы.

45 Радиограммы Адмиралтейства эскортным кораблям конвоя PQ-17, старшему британскому морскому офицеру на севере России, СБМО в Архангельске и командующему флотом. 2.30 ночи, 6 июля. Г. Уинн приводит их в своей книге на С. 102.

46 Отчет Товея. Отчет Гамильтона.

47 Интервью с мистером Лео Градвеллом (командиром тральщика «Айршир»). Март 1962 г. Он узнал об этих радиограммах, только когда ему показали их текст в Архангельске.

48 Собрание радиограмм и сигналов из «Дневников лейтенанта Карадуса».

49 «Дневники лейтенанта Карадуса» от 5–6 июля 1942 г.

50 Интервью с мистером Ф.А. Лейкоком. Ноябрь 1962 г. Отчет по конвою коммодора Даудинга. Рапорт вооруженной охраны «Пэнкрафта».

51 «Военные дневники» Шмундта и Германского Морского штаба.

52 Радиограмма Гамильтона на крейсеры «Норфолк», «Вишита» и «Тускалуза» в 9.47 вечера 6 июля. Радиограммы Гамильтона Товею от 6 июля. А также: «Военные дневники „Вишиты“».

53 Радиограмма с «Норфолка» Гамильтону. Получена в 10.36 вечера 6 июля.

54 Радиограмма с «Вишиты» Гамильтону. Получена в 10.40 вечера 6 июля.

55 Радиограмма Гамильтона на «Норфолк». Отправлена в

10.40 вечера 6 июля.

56 Радиограммы Гамильтона на «Вишиту», «Тускалузу», «Вейнрайт» и «Рован». Отправлены в 10.44 6 июля.

Глава 7. Новая Земля

1 Справочник по Арктике. Т. 1.С. 165. (The Arctic Pilot (HMSO). Vol. 1. P. 165.)

2 Рапорт «Бритомарта».

3 Интервью с коммандером С.С. Стаммвицем. Март 1962 г. Информация от мистера В.А. Дранка. Июнь 1962 г.

4 «Дневники лейтенанта Карадуса».

5 Уинн Г. История одного корабля. С. 108.

6 Рапорт вооруженной охраны транспорта «Хусиер».

7 Рапорт вооруженной охраны «Эль Капитана». Интервью с капитаном Рупертом Халлом. Январь 1963 г. Рапорт вооруженной охраны «Бенджамена Хэррисона».

8 Интервью с лейтенантом медицинской службы Н. МакКаллумом. Январь 1963 г.

9 Вахтенный журнал «Замалека».

10 Отчет транспорта «Олопана».

11 «Военные дневники» Германского Морского штаба, адмирала Шмундта и штаба Германских ВВС от 6 июля 1942 года.

12 Рапорт вооруженной охраны «Дэниела Моргана».

13 Рапорт вооруженной охраны «Джона Уитерспуна».

14 Журнал боевого применения торпед U-255.

15 Дневник мистера Натаниэля Е. Платта от 6 июля.

16 Оперативный рапорт подлодки U-88 от 12 июля.

17 Рапорт вооруженной охраны «Пан-Атлантик».

18 Журнал боевого применения торпед U-703. «Военные дневники адмирала Шмундта».

19 «Военные дневники адмирала Шмундта» от 6 июля.

20 «Военные дневники 5-й воздушной армии». Отчет по операциям против конвоя PQ-17.

21 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 6 июля.

22 «Военные дневники адмирала Шмундта» от 7 июля.

23 Дневники второго офицера транспорта «Беллингхэм» от 7 июля. Рапорт вооруженной охраны «Беллингхэма». Информация от мистера Джорджа Биссилфа. Июль 1962 г.

24 Рапорт вооруженной охраны «Алкоа Рейнджер».

25 Дневники капитана Ф.В. Харви. Отчеты о плавании транспортов «Эмпайр Тайд» и «Олопана». Официальная история Королевских почтовых линий. Башелл Т.А.: Восемь склянок (Royal Mail Line’s official history, «Eight Bells», by T. A. Bushell).

26 Интервью с лейтенантом-коммодором Дж. Г. Рэнкином. Январь 1963 г. Информация от контр-адмирала Дж. Х.Ф. Кромби. Апрель 1963 г. Интервью с капитаном Гаем О. Маундом. Апрель 1963 г.

27 Интервью с контр-адмиралом сэром Р.Х.Л. Бивэном.

28 Рапорт Би-би-си о перехвате трансляции за № 1085. Трансляция из Люксембурга на немецком языке для Германии. 2 часа дня 7 июля.

29 ОКВ «Зондермелдунг». (OKW «Sondermeldung».)

30 Вахтенный журнал «Вишиты». Указатель входящих и исходящих радиограмм и сигналов.

31 «Дневники лейтенанта Карадуса» от 7 июля.

32 Вахтенный журнал «Замалека», записи мастера. Рапорт с «Бритомарта».

33 Информация от мистера В.А. Дранка. Апрель 1962 г.

34 Оперативный рапорт U-355 от 12 июля.

35 Журнал боевого применения торпед U-355.

36 Дневники мистера Нидхэма Форта от 7 июля.

37 Интервью с капитаном С.Дж. Гордоном. Декабрь 1962 г.

38 Интервью с мистером Р.Б. Фернсайдом. Декабрь 1962 г.

39 Интервью с мистером Нидхэмом Фортом. Декабрь 1962 г.

40 Другие документы: дневники Фернсайда, отчеты о плавании транспортов «Олопана» и «Эмпайр Тайд», а также бортовой журнал последнего.

41 Передача Уильяма Джойса из Бреслау на английском языке в 10.30 вечера 7 июля.

42 Комментарий Вильгельмштрассе, цитируемый подрывной радиостанцией в Капе, вещающей на английском языке на Англию. 7.30 вечера 7 июля.

43 «Военные дневники» Германского Морского штаба и адмирала Шмундта.

44 Рассказы спасшихся с «Олопаны».

45 Дневники И.Дж. Андерсона, второго офицера «Беллингхэма», от 8 июля.

46 Рапорт вооруженной охраны «Беллингхэма».

47 Заметки Бормана о застольных разговорах с фюрером от 8 июля. Воспроизведены также в книге «Застольные беседы Гитлера».

48 «Дневники Фербэнкса» от 7 июля. А также: «Военные дневники Исландской военно-морской базы» от 5 июля 1942 г.

49 Письмо Гамильтона Товею от 6 июля 1942 г.

50 Письмо капитана Беллерса Гамильтону от 8 июля 1942 г.

51 Письмо Гамильтона Товею от 9 июля.

52 Интервью с вице-адмиралом P.M. Сервесом. Март 1963 г.

53 Интервью с мистером Дж. Уотерхаусом. Ноябрь 1962 г.

54 Уильям Джойс. Передача «Мой взгляд на новости». Из Бреслау на английском языке. 10.30 вечера 8 июля.

55 Новая Британская радиовещательная станция. Передачи в 8.30, 9.30, и 10.30 вечера 8 июля.

56 Официальные отчеты Товея.

57 Палата Общин, официальный отчет, Т. 381, колонки 951–954, 9 июля 1942 г. Дебаты по торговым морским перевозкам имели место на секретной сессии 16 июля. Единственной опубликованной резолюцией было: «Палата рассмотрела состояние морских торговых перевозок и заслушала заявление кабинета министров поданной проблеме».

58 «Военные дневники адмирала Шмундта»; раздел радиограмм и сигналов.

59 «Военные дневники адмирала Шмундта» от 9 июля.

60 «Военные дневники Германского Морского штаба».

61 Интервью с Рупертом Халлом, старшим офицером транспорта «Эль Капитан». Январь 1963 года.

62 Московское радио в России. Передача в 8.00 утра 9 июля 1942 года.

63 «Военные дневники адмирала Шмундта»; раздел радиограмм и сигналов.

64 Отчет о плавании спасательного судна «Замалек»; дневники мастера. Интервью с капитаном Оуэном С. Моррисом. Февраль 1963 г.

65 «Военные дневники 5-й воздушной армии».

66 Оперативные сводки штаба Германских ВВС от 9 июля. «Военные дневники» 5-й воздушной армии и Германского Морского штаба.

67 Рапорт вооруженной охраны транспорта «Хусиер».

68 Информация от лейтенанта Джона Ф. Гейссе («Тускалуза»). Апрель 1962 г.

69 Рапорт вооруженной охраны с «Эль Капитана». См. также статью Джона Карадуса «Конвой будет распущен» в оклендской газете «Уикли ньюс» от 22 августа 1962 г.

70 «Военные дневники адмирала Шмундта» от 10 июля 1942 г.

71 Официальный бортовой журнал «Замалека»; дневник мастера. Интервью с капитаном О.С. Моррисом, капитаном Т.Г. Лен-нардом (тогда второй офицер) и лейтенантом медицинской службы Н. МакКаллумом. Февраль 1963 г.

72 «Дневники лейтенанта Карадуса». Бомбежка описана также в рапортах вооруженной охраны транспортов «Эль Капитан» и «Джон Уитерспун».

73 Письмо капитана Джона Чевика капитану Руперту Халлу от 7 декабря 1955 года.

74 Отчет «Бритомарта». Оперативные сводки штаба Германских ВВС от 10 июля. Сводки опубликованы вкратце в «Военных дневниках 5-й воздушной армии».

75 «Дневники лейтенанта Карадуса» от 10 июля.

76 Рапорт вооруженной охраны транспорта «Сэмюэль Чейси».

77 Официальный бортовой журнал транспорта «Оушн Фридом».

78 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 10 июля.

79 Бюллетень Би-би-си о перехвате передач вражеских радиостанций за № 1089. Опубликован 11 июля 1942 г.

80 Рапорт вооруженной охраны транспорта «Дэниел Морган».

81 Отчет коммодора Даудинга от 13 июля. Цит.: Роскилл. Война на море. С. 143.

82 Информация от мистера Джеймса Е. Акинса. Декабрь 1962 г. Рассказы спасшихся с «Карлтона».

83 Радиограмма генерала Штумпфа Герингу от 12 июля. Имеется в «Военных дневниках 5-й воздушной армии».

84 «Военные дневники 5-й воздушной армии» от 10 июля. Полный отчет об операциях против конвоя PQ-17.

85 Частный дневник адмирала сэра Джеффри Майлса, записи от 11 июля 1942 г. Интервью с адмиралом Майлсом. Февраль 1963 г.

86 Граф Эйвон. Мемуары Идена. Расчеты. Касель, 1965. Т. 11. С. 376–377. См. также: сэр Вудвард Л. Иностранная политика Великобритании во Второй мировой войне. ХМСО. С. 198. (The Earl of Avon. The Eden Memoirs, vol. II. The Reckoning (Cassell, 1965), p. 376–377. Sir Woodward Z. British Foreign Policy in the Second World War (HMSO), p. 198.)

87 Майский И.М. Мемуары: Записки посла // Новый мир. 1965. Июль. № 7. Английский перевод «Записок» был опубликован в 1967 году лондонским издательством Хатчинсона. Но мне моя версия событий нравится больше.

Глава 8. Вернувшиеся из ада

1 Автор основывался на интервью с мистером Лео Градвеллом. Февраль — март 1963 г.

2 Можно посмотреть также главу о походах во льдах и навигации среди ледяных полей в «Справочнике по Арктике», т. 1, с. 33 (издание 1959 г.).

3 Письма Градвелла старшему британскому морскому офицеру на севере России и другим лицам. 13 и 26 июля 1942 г.

4 Отчет о плавании «Эмпайр Тайд». Башелл Т. А. Восемь склянок.

5 Отчет о плавании транспорта «Олопана».

6 Отчет о плавании «Эмпайр Тайд». Официальный бортовой журнал «Эмпайр Тайда».

7 Письма Градвелла британскому морскому руководству на севере России от 13 июля.

8 Дневники адмирала Головко. Русский текст опубликован в Москве в 1960 году и именуется «Вместе с флотом». См. с. 99— 115. Глава называется «История PQ-17», где адмирал приводит весьма сомнительные детали атаки русской подводной лодки на «Тирпиц». Английское издание воспоминаний адмирала под названием «С красным флотом» вышло в издательстве «Путнам» в 1965 г. (Admiral A.G. Golovko, «With the Red Fleet», Putnam, 1965).

9 «Военные дневники адмирала Шмундта» от 13 июля. Краткий обзор атак подлодок на конвой PQ-17 и оценка перспектив будущих операций против Арктических конвоев. А также: информация от капитан-лейтенанта Р. Рехе и герра Гуго Дейринга.

10 Рехе написал отчет об операциях U-255 против кораблей конвоя PQ-17, который вошел в работу Гаралда Буша «Подводная война». Упомянутый в тексте инцидент описан на с. 311–312. Полный список захваченных немцами на «Паулусе Поттере» секретных документов союзников приводится в телеграмме Шмундта в Берлин, отосланной в 7.10 вечера 19 июля. См. архивные документы под обозначением PG / 32586, фотопленка Т-41 — В.

11 Журнал боевого применения торпед подлодки U-255.

12 «Военные дневники Германского Морского штаба» от 13 июля.

13 Обобщенные данные по использованию торпед из всех журналов боевого применения торпедного оружия упомянутых в тексте подводных лодок.

14 Отчеты о плавании транспортов «Олопана» и «Эмпайр Тайд». Бортовой журнал «Эмпайр Тайд». А также: Башелл Т.А. Восемь склянок.

15 Дневники капитана Ф.В. Харви, мастера «Эмпайр Тайд».

16 Интервью с коммандером С.С. Стаммвицем (на которого ссылается Френкель). Март 1963 г.

17 Интервью с капитаном Гаем О. Маундом. Апрель 1963 г.

18 Рапорт капитана Харви Королевским почтовым линиям.

19 Копию «Сертификата» мне предоставил капитан Мервин Стоун («Олопана»).

20 «Дневники Карадуса». 15 июля.

21 Интервью с лейтенантом-коммандером Дж. Г. Рэнкином. Январь 1963 г. Радиограмма капитана Френкеля из Архангельска Главе морских операций в Вашингтоне. 18 июля 1942 г.

22 «Дневники лейтенанта Карадуса».

Глава 9. Расследование

1 Телеграмма Черчилля Сталину от 17 июля 1942 г. Опубл: Вторая мировая война. Т. 11. С. 239–241.

2 Телеграмма Сталина Черчиллю от 23 июля 1942 года. (Черчилль. С. 241–242.)

3 Морские конференции фюрера от 26 августа. См. досье PG / 31762, фотопленка Т-413-В. А также: телеграмма капитана Френкеля, подтверждающая приход «Уинстона-Салема», отправленная в Вашингтон 30 июля. В конце Френкель добавляет: «Команда полна желания сотрудничать».

4 Интервью с лейтенантом медицинской службы Н. МакКаллумом. Январь 1963 г.

5 Заявление офицера вооруженной охраны «Трубадура» от 26 марта 1945 г.

6 Интервью с капитаном Рупертом Ф. Халлом. Январь 1963 г.

7 Рассказы спасшихся с транспорта «Силвер Сворд». 2 ноября 1942 г.

8 Телеграмма Капитана Френкеля в Вашингтон от 16 сентября 1942 г.

9 «Дневники лейтенанта Карадуса» от 20 июля 1942 г.

10 Отчеты адмирала Товея.

11 Дневники вице-адмирала сэра Годфри Майлса от 5–8 июля 1942 г. А также интервью с вице-адмиралом Майлсом. Февраль 1963 г. 27 июля 1942 г. помощник американского военно-морского атташе в Архангельске телеграфировал в Вашингтон: «Теперь здесь 1200 моряков различных национальностей. 500 из них — американцы».

12 Интервью с мистером Томасом Гудвином. Ноябрь 1962 г. А также: интервью с другими спасшимися с «Эрлтона».

13 Пропагандистская передача Германского радио из Бреслау на английском языке в 11.30 вечера 21 июля 1942 г.

14 Информация от мистера Джеймса Е. Акинса. Декабрь 1962 г. Первое правдивое известие о судьбе «Карлтона» было получено благодаря открытке, посланной капитаном Хансеном своему бывшему профсоюзному начальству в Галвестоне. Там было сказано: «Пароход „Карлтон“ торпедирован и затоплен к югу от Шпицбергена 5 июля 1942 года. Я лишился 4 человек и всех документов, включая мое шкиперское удостоверение. Прошу вас подготовить копию к моему возвращению. Все наши уже здесь». Отчет о гибели транспорта «Вури» и связанных с его потоплением жертвах можно найти в «Военных дневниках Германского Морского штаба» в заметках от 17 и 20 августа. См. досье PG/ 32056, пленка Т-15.

15 Мемуары Майского опубликованы в Москве. См.: Новый мир. 1965. № 7.

16 Официальный отчет Палаты Общин, Т. 382, колонка 489.

17 Письмо Вернона Л. Фрэнка миссис Саре М. Фрэнк. Филадельфия, 14 декабря 1942 г.; нецензурированный оригинал хранится в Американском военно-морском архиве.

18 Заявление было опубликовано в «Официальных отчетах» Палаты Общин. См. Т. 431, колонки 1771–1781. См. также «Таймс» от 16 декабря 1946 г.

19 Русские обвиняли Адмиралтейство в оставлении конвоя в статье Павла Барвиченко, опубликованной в московском периодическом издании «Водный транспорт». Ответ Адмиралтейства цитировался в газете «Дейли Телеграф» от 26 декабря 1962 г.

20 Информация от мистера Джеймса Брюса. Декабрь 1962 года. См. также отчет о плавании транспорта «Олопана» и газету «Таймс» от 29 сентября 1942 г.

21 Гамильтон. Письмо домой от 14 июля 1942 г.

22 Опубликовано в капитальном труде Черчилля на с. 237–238. Вероятно, к тому времени Черчилль уже прочитал отчет Товея о конвое.

23 Роскилл. Война на море. С. 144.

24 Черчилль. Вторая мировая война. С. 238.

25 Итоговый отчет Гамильтона.

26 Письмо Гамильтона адмиралу сэру Джеймсу Соммервилю, командующему Восточным флотом. 30 сентября 1942 г.

27 Письмо Товея Гамильтону. 20 сентября 1942 г.

28 После отставки гросс-адмирала Рёдера Гитлер продолжал выражать свое неудовольствие по поводу «чрезмерно осторожной политики», проводимой Германским Морским штабом. Когда критические замечания Гитлера стали известны представителям Морского штаба, они издали 13 февраля 1942 г меморандум, в котором говорилось, что Морской штаб действовал в полном соответствии с пожеланиями фюрера, как то: «В настоящее время мы не можем позволить себе хотя бы в ничтожной степени умалить престиж флота» или: «Потерь среди наших крупных надводных кораблей следует избегать любой ценой». Впрочем, в конце такого рода заявлений Морской штаб признавал, что даже в свете всего этого полностью снять вину с гросс-адмирала Рёдера за пассивность надводного флота не представляется возможным. Меморандум заканчивается словами: «Означенные комментарии сделаны, чтобы попытаться сохранить точку зрения Германского Морского штаба для истории». См. досье PG / 31747, пленку Т-353-В.

Иллюстрации

Адмирал сэр Дадли Паунд, первый морской лорд.

Контр-адмирал Л.Х.К. Гамильтон, командир первой эскадры крейсеров.

Адмирал сэр Джон Товей, командующий флотом метрополии.

Капитан Джек Бруми, в звании коммандера возглавлял эскорт конвоя PQ-17.

Коммодор конвоя Дж. С.К. Даудинг беседует с адмиралом Товеем.

Американский крейсер «Тускалуза» (на переднем плане) и флагманский корабль адмирала Гамильтона крейсер «Лондон» в Скапа-Флоу. Апрель 1942 года.

Линкор США «Вашингтон» и HMS крейсер «Норфолк» в Скапа-Флоу. Май 1942 года.

Транспорты конвоя PQ-17 и корабли охраны в Хвал-фьорде.

Совещание по конвою. Справа на заднем плане можно рассмотреть карикатуру коммандера Бруми «Клуб капитанов отставших судов» с подписью: «Пожалуйста, заплатите членские взносы заранее».

Генерал-адмирал Карлс, командующий морской группой «Норд», со своим фюрером.

Адольф Гитлер с гросс-адмиралом Рёдером, главнокомандующим Германским ВМФ.

27 июня 1942 года. Конвой выходит в море. «Подобно грязным серым уткам транспорты один за другим выходили за боновые заграждения порта и устремлялись к большой воде».

Вице-адмирал Отто Шнивинд, командующий Германским надводным флотом, на борту «Тирпица».

Генерал-полковник Штумпф, командующий 5-й воздушной армией в Норвегии.

Линейный корабль «Тирпиц».

«Карманный» линкор «Лютцов».

Тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер».

«Карманный» линкор «Адмирал Шеер».

«Тирпиц» в Фоеттен-фьорде неподалеку от Тронхейма 15 февраля 1942 года. Фотография была сделана с малой высоты британским разведывательным самолетом.

Германский воздушный налет на Мурманск 1 июля 1942 года помешал разгрузке транспортов в этом порту. По этой причине конвой PQ-17 был переадресован в Архангельск.

Капитан-лейтенант Рейнхард Рехе, командир U-255.

Капитан-лейтенант Хейнц Бельфельд на палубе своей субмарины U-703.

Пикирующие бомбардировщики «Юнкерс» Ю-88 из авиагруппы КГ-30.

Походный ордер конвоя PQ-17. Далеко не все Ю-88 из КГ-30 сумели прорваться 4 июля к конвою, так как объединенная огневая мощь боевых порядков конвоя и эскорта была довольно велика.

Взрыв торпеды у кормы британского транспорта «Наварино».

Вечер 4 июля. Торпедоносцы «Хейнкель» из КГ-26 заходят на конвой с малой высоты. Во время этой атаки артиллеристы эсминца «Вэйнрайт» сбили самолет лейтенанта Каумера.

Торпедоносец лейтенанта Хеннемана совершает второй заход на корабли со стороны кормы. Прежде чем он был сбит, ему удалось торпедировать «Наварино».

Спасательное судно «Замалек» подходит к «Азербайджану» со стороны кормы. Видна шлюпка с восемью советскими моряками, которые дезертировали с танкера.

Торпеда поражает советский танкер «Азербайджан».

Лидер эскорта конвоя PQ-17, эсминец коммандера Бруми «Кеппел».

Офицер военно-морской разведки Адмиралтейства интендант-коммандер Н.Е. Деннинг.

Лейтенант Лео Градвелл.

5 июля 1942 года. Экипажи Ю-88 проходят инструктаж перед налетом на конвой PQ-17.

Тральщик «Айршир» «под дулом» пушки американского танка, установленного на палубе транспорта «Трубадур».

Одиночный транспорт из конвоя PQ-17, сфотографированный с немецкого Ю-88 сквозь разрывы в облаках.

Одиночный транспорт из конвоя, идущий вдоль края паковых льдов. Вполне возможно, что это американский пароход «Фэйрфилд Сити».

Потопление транспорта «Болтон Кастл».

Шлюпки со спасшимися с «Болтон Кастла» в открытом море.

Портреты американцев, спасшихся с парохода «Карлтон», на страницах немецкого журнала «Сигнал». Капитан Рой Хансен заявляет: «Надеюсь, что с пленными немецкими моряками в Штатах будут обращаться так же хорошо, как обращаются с нами здесь». «Большой» Макдонах: «Брюки, которые я сейчас ношу, мне подарил немецкий летчик».

Оставленный командой транспорт «Паулус Поттер».

Групповой снимок команды спасательного судна «Замалек».

Капитан «Замалека» О.С. Моррис.

Аэростат с «Эрлстона» указывает на место потопления транспорта.

Спасшиеся с «Эрлстона» приближаются на шлюпке к немецкой подлодке. Эти снимки сделаны с субмарины U-334.

Лейтенант Джеймс Карадус с корвета «Ла Малоуин».

Капитан транспорта «Эмпайр Тайд» X. Харви.

Корабли эскорта «Позарика» и «Поппи» (сфотографированы с «Ла Малоуина») входят в пролив Маточкин Шар, где нашли убежище «Паломарес» и его группа.

Транспорт «Пан Атлантик», подбитый бомбой с Ю-88.

«Олопана» разламывается надвое, в то время как шлюпка со спасшимися во главе с капитаном Мервином С. Стоуном отходит от транспорта. (Кадр из любительского фильма, снятого старшим офицером подлодки U-255 Гуго Дейрингом).

Противолодочный тральщик HMS «Бритомарт».

Торпеда поражает американский транспорт «Хусиер».

Корвет HMS «Дианелла» — первый корабль из конвоя PQ-17, который достиг Архангельска. Сразу же после этого корвет снова вышел в море на поиски спасшихся.

Капитан-лейтенант Фридрих-Карл Маркс наблюдает сквозь перископ, как его торпеды добивают оставленный командой «Хусиер».

Транспорт «Айронклэд» на мели в проливе Маточкин Шар. Фотография сделана с транспорта «Трубадур» энсайном Х.Е. Каррауэем.

Три стадии потопления оставленного командой «Паулуса Поттера», которого прикончил последней торпедой командир U-225 капитан-лейтенант Рехе.

Генерал-полковник Штумпф вручает награды отличившимся пилотам.

Капитан подлодки U-334 Симон и его люди получают поздравления по случаю благополучного возвращения на свою базу в Киркенесс.

Примечания

1

Цифрами обозначаются ссылки на источники, которые даются к каждой главе в конце книги.

(обратно)

2

Коммандер Эдвардс, занимавшийся в Адмиралтействе разработкой операций по проводке конвоев, имел инициалы P.Q. По этой причине направлявшиеся в Россию конвои стали именоваться «PQ»; соответственно, караваны, отправлявшиеся в обратный путь, назывались «QP»

(обратно)

3

13 апреля 1942 года Рёдер доложил Гитлеру, что по техническим причинам работы над авианосцем «Граф Цеппелин» не могут быть закончены ранее декабря 1943 года. Через месяц Гитлер предложил флоту переоборудовать под вспомогательные авианосцы четыре транспортных судна — «пусть даже и к концу 1943 года».

(обратно)

4

Русские действительно бомбили норвежский аэродром Банак 1 и 2 июля 1942 г., и уничтожили на земле три «Юнкерса-88» из «Кампф Гешвадер» (бомбардировочно-штурмовая авиагруппа) КГ-30.

(обратно)

5

Теперь ясно, как Гитлер пришел к осознанию важности подобной стратегии. «Черчилль постоянно твердит, что тоннаж английского торгового флота представляет для него главную заботу». («Морская конференция с участием фюрера», 13 февраля 1942 г.).

(обратно)

6

КАМ — катапульт айркрафт мерчантмэн — транспорт, снабженный катапультой, выталкивавшей в воздух истребитель. Такой истребитель был рассчитан только на один полет. Когда у него кончалось горючее, он садился на воду и тонул.

(обратно)

7

Эсминцы из 1-й группы должны были заправляться топливом с «Нордмарка», «Тайгера» и, при необходимости, с самого «Тирпица». Эсминцы из 2-й группы получали топливо с «Дитмархена».

(обратно)

8

Всего в это время в море находилось 9 немецких подводных лодок: U-88 (Бохманн); U-251 (Тимм); U-255 (Рехе); U-334 (Симон); U-355 (Ла Бауме); U-376 (Маркс); U-408 (фон Гиммель); U-456 (Тейхерт); U-457 (Бранденбург); еще две субмарины — U-657 (Гёльниц) и U-703 (Бельфельд) присоединились к «Стае ледяных дьяволов» позже.

(обратно)

9

В Архангельске после драки из-за женщин часть экипажа этого судна снова была посажена в трюм — на этот раз на две с половиной недели. Мастер, два офицера и энсин (мичман) Каррауэй, представшие в этой связи перед судом Военной морской администрации, были оправданы.

(обратно)

10

Сэр Фредерик Ричардс (1833–1912) был одним из крупнейших администраторов за всю историю Британского флота. Во время представления в парламенте кораблестроительной программы 1895 г. Ричардсу совместно с лордом Спенсером удалось преодолеть сильнейшую оппозицию в лице лорда Гладстона, который после этого был вынужден выйти из состава правительства. (См.: Британская морская политика 1880–1905 годов.)

(обратно)

11

Полный текст инструкций Адмиралтейства можно найти в Приложении I.

(обратно)

12

По этому поводу капитан одного американского транспорта заметил: «На этой конференции высшие морские чины заявили, что PQ-17 будет иметь самое мощное прикрытие за всю историю Арктических конвоев. Хотя ожидалось сильное давление на конвой, все были уверены, что враг потерпит поражение».

(обратно)

13

В этой книге время обычно указывается по так называемой «Зоне-2» — то есть время по Гринвичскому меридиану, плюс два часа.

(обратно)

14

Из дневника лейтенанта Карадуса, офицера с корабля «Ла Малоуин», снабженного аппаратурой прослушивания глубин «Асдик». 29 июня: «Капитан посетил конференцию (говорили о тактике действий кораблей эскорта) должно быть, этот конвой представляет большую важность, коли у него такой мощный эскорт. Существует высокая вероятность атаки со стороны германских надводных кораблей». Далее Карадус пишет: «Три часа дня. Выходим в море на рандеву с конвоем. Парни с „Лотуса“ так и не вернули на „Ла Малоуин“ футбольные бутсы. Матросы высказывают по этому поводу недовольство».

(обратно)

15

На самом деле, как читатель узнает позднее, немцы увидели весь конвой целиком только 30 июня.

(обратно)

16

Десятая субмарина была U-657 (командир Гёльниц).

(обратно)

17

Рапорт с самолета, отправленный в 3.30 дня 1 июля, был передан Шмундту воздушным командованием Лофотенских островов не ранее 1.25 ночи 2 июля.

(обратно)

18

Немецкие воздушные разведчики, следовавшие за конвоем, входили в состав следующих эскадрилий: I. /КГ-40; l.(F) / 22; I. (F)/ 124; II. /406; III. /906 и I./105.

(обратно)

19

На субмарине U-255 в журнале боевого применения торпед было записано: «При атаке положение цели было определено верно. Но, похоже, на американском корабле заметили пенный след от наших торпед, так как „американец“ осуществил противоторпедный маневр, после чего корабли охранения атаковали нас глубинными бомбами. В общей сложности на лодку было сброшено сорок бомб». В моем архиве есть копии таких журналов почти со всех субмарин, атаковавших PQ-17. — Д.И.

(обратно)

20

Гитлер упомянул об этом эпизоде за ланчем 4 июля. Он в шутку заметил, что отверг идею назвать линкор его именем с самого начала, так как «перспектива простоять шесть месяцев в сухих доках на ремонте» ему нисколько не улыбается. По этой же причине «Дойчланд» был переименован в «Лютцов». «Потеря „Дойчланда“ могла бы самым пагубным образом отразиться на моральном духе немецкого народа».

(обратно)

21

«Примерно в 2 часа ночи 3 июля флот был обнаружен… немецкими самолетами-разведчиками, которые следовали за кораблями до 4.30 утра». Эти два самолета были приписаны к разведывательной авиагруппе КГ-40, базировавшейся на Тронхейме.

(обратно)

22

Вероятно, эскадра контр-адмирала Гамильтона.

(обратно)

23

В реальности экономия времени при подобном перемещении представляется весьма сомнительной, так как линейному флоту при выходе в море в любом случае пришлось бы ориентироваться на несколько меньшую, чем у «Тирпица», скорость «карманного линкора» «Шеер».

(обратно)

24

Гитлер вылетел из Растенбурга в 4 часа дня в штаб-квартиру Группы армий «Юг», находившуюся в Полтаве.

(обратно)

25

Радиопередачи имели место в 6.00 и 7.57 вечера.

(обратно)

26

Самолет с «Тирпица» привез в Нарвик для передачи в Киль следующие сообщения от Шнивинда: «1. В соответствии с полученным от вас приказом, направился в Альтен-фьорд. Сначала двигался в открытом море до Найя, потом повернул в зону каналов. В 1.00 утра добрался до пункта „Рихард один“, где стоял минный тральщик. 2. Считаю необходимым начать проведение операции „Рыцарский удар“ завтра рано утром. 3. Настоятельно прошу вас к этому времени ознакомить меня с передвижениями тяжелых кораблей противника. Командующий флотом».

(обратно)

27

Роскилл во 2-м томе «Войны на море» пишет, что никаких достоверных фотографий, подтверждавших уход германских кораблей из Вест-фьорда (в Нарвике), не существовало.

(обратно)

28

В налете участвовали все три «штаффеля» 1-й эскадры авиагруппы КГ-26, всего 23 самолета Хе-111 «Т». Предполетный инструктаж приводится в соответствии с показаниями четырех взятых в плен пилотов, сбитых во время атаки.

(обратно)

29

На самом деле капитан Эйхе командовал только 3 «штаффелем» 1-й эскадрильи авиагруппы КГ-26, но командир эскадрильи подполковник Герман Буш занимал в это время должность координатора в Германском северо-западном воздушном командовании.

(обратно)

30

Находившийся на борту эсминца «Вэйнрайт» официальный фотограф американских ВМФ Фрэнк Шершель во время боя сделал множество снимков. В частности, он сфотографировал подвергшийся торпедной атаке танкер «Азербайджан» (эти фотографии 3 августа 1942 г. были опубликованы в журнале «Лайф», где «Азербайджан» ошибочно назвали американским транспортом). Эти снимки с правильными подписями опубликованы в этой книге.

(обратно)

31

Командир корвета сказал, что, прежде чем ответить на этот вопрос, он должен подумать.

(обратно)

32

Присутствие женщин на борту русских грузовых судов всегда вызывало у союзников удивление. Если верить отчету «Трубадура», капитан «Азербайджана» был женат на главном инженере корабля, а старший офицер — на боцмане. Все стюарды на корабле были женского пола. Когда по конвою прошел слушок, что боцман «Азербайджана» «родил ребенка», это вызвало настоящую сенсацию.

(обратно)

33

Рапорт с «Замалека» 4 июля: «Мастер русского танкера „Азербайджан“, который был торпедирован немцами, заявил, что его корабль и не думает тонуть и через некоторое время обязательно присоединится к конвою». Но несколько человек из команды дезертировали и нашли пристанище на «Заафране». В рапорте с «Заафарана» сказано, что, когда в танкер угодила торпеда, «восемь русских моряков запаниковали и попрыгали за борт», но это не соответствует действительности.

(обратно)

34

В приказе Шмундта от 8 июля, касавшемся перевода поврежденного «Лютцова» в Тронхейм, было, в частности, сказано: «Из прошлого опыта вам должно быть известно, что вражеские агенты, используя законспирированные радиопередатчики, регулярно сообщают в Лондон обо всех передвижениях наших надводных кораблей».

(обратно)

35

Офицер разведки коммандер Петер Кемп, сопровождавший адмирала Паунда во время его прогулки по «Цитадели», сказал мне (в мае 1963 года), что достоверная информация о затянувшейся стоянке «Тирпица» и его группы в Альтен-фьорде была получена Адмиралтейством только через несколько часов после визита адмирала в Оперативный разведывательный центр.

(обратно)

36

Они оставались в подводном положении до следующего дня; когда они доложили о своей диспозиции флаг-офицеру подводного флота, последний приказал им прекратить патрулирование и двигаться прямым ходом на русскую военно-морскую базу в Полярном.

(обратно)

37

Из доклада Гамильтона: «Только много позже я осознал, что Адмиралтейство предполагало оставить эсминцы при кораблях конвоя». Гамильтон много лет служил на эсминцах и выслужил на них звание контр-адмирала. Он как никто понимал боевую ценность этих кораблей и знал, что на флоте их не хватает. Обращаясь к командиру «Лондона», он сказал, что эсминцы Бруми вряд ли способны принести реальную пользу рассеявшемуся по морю конвою.

(обратно)

38

Бруми в своей книге «Поднять сигнал» на с. 149 пишет: «Что значит рассредоточение конвоя, в сигнальной книге подробно разъясняется. Но там — ни где-либо еще — нет ни слова о том, как снова собрать конвой после его роспуска». По поводу полученной из Адмиралтейства радиограммы он с большим чувством замечает, «что для конвоя PQ-17 было бы куда лучше, если бы в дни его проводки радио вообще не было изобретено».

(обратно)

39

Даже на корветах навигационные приборы не слишком подходили для плавания в Арктике. «Как тебе удается определяться в этих широтах?» — просигналили с «Ла Малоуина» на «Поппи». — «Да никак. Это дело почти безнадежное», — последовал ответ.

(обратно)

40

Вечером 5 июля представитель 5-й германской воздушной армии сообщил Морскому штабу в Берлине о состоянии ледяных полей и добавил: «Невероятно, чтобы корабли врага могли там скрываться. Паковые льды простираются на север на протяжении 20–25 миль, после чего начинаются совершенно непроходимые сплошные льды».

(обратно)

41

Флот адмирала Товея получил аналогичную радиограмму примерно в то же время. В военных дневниках адмирала Гриффена, командовавшего группой «Таск форс-99», 5 июля сделана такая запись: «В три часа ночи пришла шифрограмма из Уайтхолла, где было сказано, что хотя тяжелые немецкие корабли, скорее всего, находятся к северу от Тромсё, Адмиралтейство не может сказать со всей уверенностью, вышли они в море или нет».

(обратно)

42

Этот обмен сигналами между Бруми и Гамильтоном со времен войны подвергался различным интерпретациям. Капитан Роскилл («Война на море», с. 141) пишет: «Бруми, без сомнения, был уверен, что его эсминцы будут возвращены для защиты конвоя, как только нападение врага будет отражено». Днем 5 июля он просигналил адмиралу Гамильтону: «Я всегда готов вернуться»; он как бы намекает: «Я понимаю, в чем заключаются мои обязанности и мой долг». Желающий ознакомиться с проблемой использования эсминцев в составе конвоя более детально пусть смотрит Приложение II.

(обратно)

43

Ни одного крейсера при проводке PQ-17 потоплено не было, хотя пилоты немецких бомбардировщиков и торпедоносцев утверждали обратное.

(обратно)

44

Плотник с «Эмпайр Байрона» мистер Фрэнк Купер рассказывал в интервью газете «Таймс» (29 сентября 1942 г.) о том, что, прежде чем передать инженера англичанам, «командир подлодки показал ему двигательный отсек своего корабля, угостил вином и предложил бутерброд с колбасой, завернутый в серебряную фольгу». Командир подводной лодки выразил сожаление по поводу потопления транспорта, но тут же прибавил, что выполнял свой долг.

(обратно)

45

В 10.00 вечера 4 июля Товей изменил курс линейного флота к северо-востоку, чтобы прикрыть отход крейсерской эскадры Гамильтона, но к 4.00 утра 5 июля, когда Товею стало ясно, что корабли Гамильтона вышли из «опасной зоны» и находятся в 160 милях к югу от его флота, командующий снова двинулся юго-западным курсом.

(обратно)

46

У Товея и в самом деле было мало топлива.

(обратно)

47

На самом деле «кодовое слово» представляло собой целую фразу: «Секретно. Приказ штаба группы „Норд“ за номером 3756 об отправке на корабли партии снарядов для практических стрельб отменяется».

(обратно)

48

Офицер военной охраны с «Беллингхэма» по возвращении в Архангельск в своем рапорте указал: «Мы находились на расстоянии трех миль от корабля ПВО и трех корветов, которые шли со скоростью 13 узлов; они не стали нас ждать и отвернули».

(обратно)

49

В некрологе, напечатанном в газете «Таймс» 14 октября 1958 г., говорилось, что Дженси был награжден Орденом за выдающиеся заслуги, в основном за те героические деяния, которые он совершил, будучи одним из командиров эскорта конвоя PQ-17. «Действуя с упорством и мужеством, он сумел сплотить вокруг своего судна отдельные корабли конвоя, укрыть их от неприятеля в проливе Маточкин Шар на Новой Земле, а потом привести без потерь в Архангельск». Как видим, в некрологе Дженси даже словом не упомянуто об описанных в тексте инцидентах с транспортами.

(обратно)

50

Военные дневники 5-й воздушной армии. Военные дневники Германского морского штаба. Записи от 6 июля: «Показания, данные взятым в плен капитаном парохода „Карлтон“, потопленного подводной лодкой 5 июля, подтверждают, что в составе конвоя PQ-17 шли от 36 до 38 транспортов. Конвой отплыл из Рейкьявика 28 июня… После массированных воздушных атак вечером 4 июля конвой был рассредоточен. Коммодор конвоя приказал кораблям рассеяться и добираться до порта назначения самостоятельно. Крейсеры прикрытия после 4 июля замечены не были. Капитан полагал, что тяжелые немецкие корабли „Тирпиц“, „Гнейзенау“ и „Принц Ойген“ вышли в море, и крейсеры двинулись им наперехват. Относительно дислокации тяжелых кораблей противника капитан никаких сведений не имеет. По его словам, кроме самолетов, находившихся на крейсерах, никакого воздушного прикрытия у конвоя не было. Военнопленные свидетельствуют, что лично наблюдали, как в течение 4–5 июля торпедами и бомбами с немецких самолетов были потоплены два американских, один британский и один русский корабль. По словам капитана, груз „Карлтона“ состоял из шести 28-тонных, десяти 13-тонных и четырнадцати 20-тонных танков, как равным образом из 200 тонн взрывчатых веществ и 200 тонн амуниции. Все это было погружено на пароход в Филадельфии, откуда „Карлтон“ вышел 13 марта». Дальнейшая информация по конвою хранится в досье 5-й воздушной армии, имеющих отношение к операции «Рыцарский удар».

(обратно)

51

Слухи о том, что «Карлтон» сдался немцам, стали затихать только после того, как оставшиеся в живых моряки с этого корабля добрались до Большой земли. Морисон в «Нью-Йорк тайме» от 23 февраля 1945 г. пишет: «Груженный танками „Карлтон“, шедший в полном одиночестве, был потоплен подводной лодкой 5 июля. Большинство членов его команды были спасены субмариной. Захваченный в плен шкипер дал немцам ценные сведения. После освобождения из лагеря моряки с этого судна вернулись в Соединенные Штаты, где рассказывали о конвое невероятные истории». Морисон взял у моряков интервью, когда они прибыли в США на шведском лайнере «Грипсхольм». После этого команду «Карлтона» допрашивали люди из ФБР.

(обратно)

52

Из дневника Карадуса («Ла Малоуин»): «Получили радиограмму, что „Тирпиц“ поврежден двумя торпедами, выпущенными русской субмариной. Когда боцман сообщил об этом на нижних палубах через громкоговорящее устройство, команда разразилась громкими приветственными криками».

(обратно)

53

Интересно, что адмирал Товей в своем рапорте (от 11 июля) о действиях флота метрополии тоже поругивал авиацию, правда, свою собственную: «Эта операция стала наглядным примером того, сколь негативно сказывается на действиях флота отсутствие должного взаимодействия с военно-воздушными силами. В то время как в распоряжении противника имелось множество разведывательных самолетов, которые буквально висели у нас над головами, мы от своих самолетов-разведчиков сведений почти не получали и вынуждены были ограничиваться информацией, которую нам предоставляли разведслужбы».

(обратно)

54

Бей командовал линкором «Шарнхорст» в декабре 1943 г., когда этот корабль был уничтожен британским флотом.

(обратно)

55

Позже один из этих торпедоносцев подобрал несколько моряков с «Карлтона».

(обратно)

56

Капитан Вилли Флехнер за операции против конвоя PQ-17 был награжден рыцарским крестом. Точно такие же награды получили командиры эскадрилий капитан Эрик Штоффреген (погиб 14 января 1943 года) и капитан Конрад Кааль.

(обратно)

57

МакГован и его главный инженер за участие в проводке PQ-17 были награждены Орденами за выдающиеся заслуги. Такой же орден получил и капитан Моррис. Соперничество двух этих шкиперов закончилось, когда один из них — МакГован, получивший новое спасательное судно «Саннива», погиб вместе со своим кораблем и всей командой, участвуя в проводке первого в своей жизни Атлантического конвоя в январе 1943 г.

(обратно)

58

Интересно взглянуть на комментарий, данный мистером Вальтером Станкевичем относительно этого полета. Когда в Киркенесе немецкие журналисты брали у него интервью, он сказал: «Когда мы с приятелем забрались в самолет, немцы выдали нам пуловеры и комбинезоны, так как мы до полусмерти замерзли, и накормили нас кексами. Надо сказать, это был первый в моей жизни полет на самолете, и все вокруг очень меня интересовало. Я сидел прямо в застекленном носу бомбардировщика, и мне очень нравилось лететь на такой хорошо вооруженной машине, где во все стороны торчали пулеметы»21.

(обратно)

59

Командир «Ла Малоуина» лейтенант Бидвелл за участие в проводке PQ-17 был награжден Орденом за выдающиеся заслуги — как и Лоуфорд.

(обратно)

60

Владельцы потопленного парохода «Ривер Афтон» из компании «Хантинг & Сан Лимитед» проинформировали меня, что из-за трений, существовавших между коммодором Даудингом и капитаном Чарлтоном, заслуги последнего довольно долго не были признаны и оценены. В то время как Даудинг был награжден Крестом Британской империи за проводку PQ-17 и западного конвоя QP-14 в октябре 1942 г. (кстати сказать, при этом ему опять пришлось поплавать на спасательном плотике. См. лондонскую «Газетт» от 13 октября 1942 г.), Чарлтон получил свой Крест за безупречную службу лишь в декабре 1944 г. Миллер же, Г рей и Гарстин (радист «Ривер Афтон») получили медали Ллойда «За храбрость на морях» (см. список Ллойда от 7 октября 1942 г. и от 31 августа 1943 г.).

(обратно)

61

Совершенно очевидно, что Гитлера об этом проинформировали. Обсуждая 13 июля тему разгрома конвоя PQ-17 на дипломатическом приеме в компании с Риббентропом и иностранным дипломатом (посол Гереда), фюрер коснулся сделанного русским подводником заявления о том, что он якобы торпедировал «Тирпиц». «Русский лейтенант даже утверждал, что видел, как линкор тонул. Между тем линкор „Тирпиц“ находится в полной безопасности на своей базе, и он (фюрер) даже подумывает о том, чтобы допустить к нему иностранных журналистов. Таким образом, русский лейтенант или беззастенчиво лгал, или видел другой тонущий линкор — к примеру, британский. Такая вероятность существует, поскольку отправленные Британским адмиралтейством радиограммы требовали от авиаразведки любой ценой разыскать некий поврежденный „тяжелый корабль“ и доложить о его местонахождении» (Протокол № 24/42; составил советник Шмидт; архивы Германского министерства иностранных дел). Гитлеру вторило германское радио. В соответствии с его заявлением от 11 июля 1942 г., единственным объяснением русской «утки» относительно торпедирования «Тирпица» является то обстоятельство, что русский подводник торпедировали линкор союзников, приняв его за «Тирпиц».

(обратно)

62

По поводу имевшей место дозаправки капитан Беллерс (крейсер «Норфолк») выразил Гамильтону свое неудовольствие. 8 июля он просемафорил: «Должен вам заметить, я был немало удивлен, когда „Вэйнрайт“ во второй раз подошел ко мне, чтобы заправиться. Мы на „Норфолке“ уже подумываем о том, чтобы убрать из названия нашего корабля конечную букву „ка“. „Норфол“ — более подходящее название для вспомогательного танкера ВМФ».

(обратно)

63

Еще три человека из экипажа «Ривер Афтон» погибли, когда возвращались в Англию в составе западного конвоя QP-14 на минном тральщике «Леда», который был торпедирован и затонул.

(обратно)

64

Бранденбург к тому времени уже передал Шмундту свои координаты.

(обратно)

65

В который уже раз приходится удивляться тому, что транспорты везли в Советский Союз взрывчатку и бензин, производившиеся в этой стране в огромных количествах. И это при всем том, что нужда в танках, самолетах и другом вооружении была у русских куда выше.

(обратно)

66

В секретной инструкции для «Отставших кораблей», разработанной коммандером Робертсом, офицером службы проводки конвоев, помимо всего прочего говорилось, что «чрезвычайно важно следовать по заранее утвержденному маршруту и не делать попыток срезать углы».

(обратно)

67

В соответствии с показаниями офицеров «Беллингхэма», взорвался только детонатор торпеды, проделав в корпусе внизу ватерлинии отверстие размером с «солдатскую каску». Если бы не переборки, торпеда, вполне возможно, пронизала бы корпус насквозь23.

(обратно)

68

Маленькую шлюпку-четверку с «Хартлбери» много позже обнаружили матросы, спасшиеся с поврежденных транспортов «Олопана» и «Уинстон-Салем». Можно не сомневаться, что они нашли ей достойное применение.

(обратно)

69

Возможно, молодого Ла Бауме совесть все-таки глодала. Когда спустя пять дней он составлял более подробный отчет о потоплении «Хартлбери», то словно в свое оправдание неоднократно упоминал о том, что транспорт вез «танки и самолеты для России».

(обратно)

70

В распоряжении автора оказались дневники и отчеты офицера вооруженной охраны транспорта «Уинстон-Салем». Там он утверждал, что корабль сел на мель случайно и что затворы от орудий были выброшены в воду только через девять дней после того, как этот инцидент имел место. До этого времени предпринимались неоднократные попытки снять «Уинстон-Салем» с мели (отчет офицера вооруженной охраны от 1 августа 1942 года). Интересно, что в рапортах уцелевших моряков с «Олопаны», «Вашингтона» и «Хартлбери» утверждалось нечто совершенно противоположное.

(обратно)

71

Чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть в номера газеты «Фёлькише беобахтер» от 7, 8, 9, 10, 11, 17, 18, 23, 28 и 31 июля от 1942 г. Кроме того, статьи о судьбе конвоя PQ-17 можно найти и в более поздних выпусках — к примеру, от 2, 11 и 22 августа.

(обратно)

72

Как и в случае его обращения к мастерам торговых судов на конференции перед выходом конвоя в море, речь Гамильтона перед моряками «Лондона» также тщательно стенографировалась. Стенограммы этих обращений были обнаружены в бумагах Гамильтона после его смерти. Судя по всему, контр-адмиралу было важно, чтобы его слова не претерпели никаких искажений. Об их откровенности можно судить хотя бы по приведенным здесь цитатам. Интересно, что матросам было запрещено приводить выдержки из выступления адмирала. Он сказал: «Вы не должны писать домой о том, что я вам сообщу».

(обратно)

73

Когда читаешь записи Годфри Уинна, складывается впечатление, что людей с «Уитерспуна» спасли моряки с «Позарики», но это не так. Второй инженер «Джона Уитерспуна» в своих дневниках пишет: «7 июля. Идем в моторной лодке. Бензин кончился, поэтому приходится грести. Заодно и греемся. Первый помощник Свонсон опустил за борт руку в кожаной перчатке. Появился тюлень и сорвал зубами перчатку с его руки. Страшно холодно. Я порекомендовал людям каждые полчаса растирать ноги. 8 июля. Все еще идем в лодке с неработающим мотором, которая соединена канатами и крюками с лодкой капитана. Общими усилиями поставили мачты и натянули паруса. 9 июля. Нас подобрал с воды корвет HMS „Ла Малоуин“, который в компании со своим близнецом „Поппи“ и парочкой минных тральщиков эскортировал два американских транспорта — „Эль Капитан“ и „Хусиер“».

(обратно)

74

По свидетельству лейтенанта Карадуса, это требование русское начальство передало летчикам с задержкой в 12 часов. У многих британских офицеров складывалось впечатление, что «русские не испытывали особой печали, когда союзные корабли тонули». Союзных офицеров особенно удивляло то обстоятельство, что привезенные предыдущими конвоями грузы все еще находились на пирсах или хранились на складах, когда приходил новый конвой.

(обратно)

75

Мастер «Оушн Фридома» капитан Уокер, капитан «Эмпайр Тайда» Ф.В. Харви, капитан «Ратхлина» Бэннинг и капитан «Замалека» Моррис были награждены Орденом за выдающиеся заслуги за проявленный ими во время проводки конвоя героизм. Необходимо отметить, что до них Орденом за выдающиеся заслуги моряков торгового флота ни разу не награждали (см. лондонскую «Газетт» за 29 сентября 1942 г.). Кроме того, упомянутые капитаны были награждены военной медалью Ллойда «За храбрость на морях» (см. Список Ллойда от 31 августа 1943 г.).

(обратно)

76

Это было немецкое коммюнике, предназначавшееся для зарубежных газет. Градвелл озаглавил его так: «Немецкая версия событий, связанных с русским конвоем. Перехват вражеского сообщения для прессы».

(обратно)

77

Позже американцы сменили гаев на милость и все как один стали нахваливать лейтенанта Градвелла и его «могучий маленький кораблик». Мастер транспорта «Силвер Сворд» написал капитану Маунду, представителю британского ВМФ на севере России, послание, в котором высоко оценил «доблесть и храбрость» лейтенанта, а в заключение сказал: «Сомневаюсь, что мы смогли бы достичь Архангельска без его помощи».

(обратно)

78

Секретные приказы, которые раздали мастерам американских транспортов перед отплытием, полностью противоречили такому развитию событий. Там было сказано, что «ни при каких условиях нельзя сдавать врагу или оставлять судно, если у него еще остаются средства для обороны. Если есть хотя бы малейший шанс отстоять судно, вооруженная охрана должна находиться у орудий и пулеметов». Впрочем, капитан Френкель, американский морской атташе в Архангельске, сообщая об этом инциденте 13 августа в Вашингтон, говорил, что пассивную позицию офицера вооруженной охраны «Уинстона-Салема», допустившего порчу орудий, можно оправдать, учитывая «сложное положение, в котором оказались команда и судно».

(обратно)

79

Послание Градвелла было первым достоверным сообщением о судьбе тральщика «Айршир» и нескольких находившихся при нем транспортов, которое получил старший морской начальник на севере России адмирал Бивэн. «Что и говорить, это было настоящее приключение, — писал он 15 июля, обращаясь к бывшему адвокату Градвеллу. — Но все ваши действия представляются мне абсолютно законными. В этой связи могу только сказать, что чем больше на морях законности, тем лучше!» Даже русский адмирал Головко в письме Бивэну похвалил Градвелла за то, что тот спас три корабля и снял с рифов транспорт «Айронклэд».

(обратно)

80

17 июля старший морской британский офицер (СМБО) в Архангельске передал на корвет «Дианелла» радиограмму следующего содержания: «Командующий флотилией Белого моря просил передать вам, вашим офицерам и команде вашего корабля горячую благодарность за спасение шестидесяти одного моряка с транспорта „Эмпайр Байрон“ в трудных штормовых условиях Баренцева моря».

(обратно)

81

22 июля морское руководство США в Лондоне отправило в Вашингтон радиограмму: «СМБО в Архангельске сообщил, что „Уинстон-Салем“ засел на мели неподалеку от мыса Северный Гусиный. Днище не повреждено, транспорт сидит на мели не очень прочно. Команда оставила корабль и разбила неподалеку от маяка лагерь. Матросы выбросили в море затворы от пулеметов и не оказывают никакой помощи русским, которые пытаются стащить транспорт с мели. Капитан Френкель лично вылетел на место происшествия и докладывает, что члены команды „Уинстон-Салема“ возвращаться на судно отказываются. В этой связи командующий русским Северным флотом предложил при необходимости составить команду из русских моряков».

(обратно)

82

Лейтенант Карадус с «Ла Малоуина» писал, что Уинн был довольно-таки беспокойным и агрессивным типом. «Этот артиллерийский офицер стал застрельщиком нескольких вспыхнувших среди моряков ссор и драк». Надо сказать, что на «Позарике» любили-таки подраться, и она в этом смысле пользовалась в Архангельске дурной славой. В команде этого корабля ПВО было много буянов, о которых люди отзывались не самым лучшим образом.

(обратно)

83

Существует немало примеров отказа от сотрудничества со стороны русских. К примеру, в Мурманск на крейсере «Норфолк» прибыли двести человек персонала Королевских военно-воздушных сил для усиления авиации Берегового командования, базировавшейся на севере России. Хотя приезд английских пилотов и техников был согласован с Москвой, в Мурманске им не позволили сойти на берег, и «Норфолку» пришлось отвезти их в Англию.

(обратно)

84

Хотя жалоб на медобслуживание и кормежку поступало множество, капитан Стоун с «Олопаны» в этом смысле был исключением. Он ни к врачам, ни к столу претензий не имел. По его мнению, рацион у него был лучше, чем у большинства русских. Что же касается медобслуживания, то русские поместили его в «самый новый госпиталь» из всех, какие были выделены в распоряжение спасшихся. По-видимому, все дело в том, что русские впервые имели дело с таким количеством измученных, больных и обмороженных иностранцев и не смогли разрешить эту проблему ко всеобщему удовольствию.

(обратно)

85

Это была U-376, которой командовал капитан-лейтенант Фридрих-Карл Маркс. Маркс заметил шлюпку 13 июля в 2.30 дня, когда он находился в 350 милях от мыса Норд. В показаниях, которые позже дали спасшиеся с «Карлтона», отмечалось, что немец очень сетовал по поводу того, что не может взять их всех на борт. Он говорил, что на подлодке мало места и что он находится на патрулировании. Потом он сообщил, куда надо плыть, чтобы добраться до норвежского побережья, и предложил медицинскую помощь, которая, впрочем, была отвергнута. Подводник также передал спасшимся бисквиты, одеяла и сигареты. Все эти вещи были американского производства. Немец подтвердил, что несколько дней назад торпедировал американский транспорт «Хусиер», а когда его оставила команда, поднялся со своими людьми на борт.

(обратно)

86

Вернон Фрэнк был третьим офицером «Карлтона», но Стрэнд был капитаном «Хоному».

(обратно)

87

По утверждению посла Майского, на этой встрече присутствовали министр иностранных дел Иден, граф Александер, Первый морской лорд Паунд, сам Майский, адмирал Харламов и его помощник Н.Г. Морозов15.

(обратно)

88

Источники: Регистр Ллойда от 1941–1942 годов; Регистр Ллойда от 1942–1943 годов. А также аналогичные издания: Список кораблей, справочник C&D; Генеральный Регистр кораблей и судов. Кардиф. Кроме того, частные записи, а также журналы вооруженной охраны и дневники похода.

(обратно)

89

Из официального архива крейсера «Вишита», хранящегося ныне в Вашингтоне.

(обратно)

Оглавление

Введение Глава 1. ВЕЧНЫЕ ЖЕРНОВА НА ШЕЕ

  1

  2 3 4 5

Глава 2. РЫЦАРСКИЙ УДАР 1 2 3

  4 Глава 3. ЦЕЛЬ — PQ-17 1 2 3

  4 5 Глава 4. РАСЧЕТЫ И ПРОСЧЕТЫ 1 2 3 4

  5

  6

  7

Глава 5. ВНЕШНЯЯ СТОРОНА ДОБЛЕСТИ

  1

  2 Глава 6. ВАШ ДОЛГ — ИЗБЕЖАТЬ УНИЧТОЖЕНИЯ 1 2 3 4 Глава 7. НОВАЯ ЗЕМЛЯ 1 2 3

  4

  5

  6 7 Глава. 8 ВЕРНУВШИЕСЯ ИЗ АДА 1 2 3 Глава 9. РАССЛЕДОВАНИЕ 1 2 Приложение I Приложение II Приложение III Источники

Иллюстрации Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg