«Славные парни. Жизнь в семье мафии»

1124

Описание

"В двенадцать лет все мои мечты сводились к тому, чтобы стать гангстером. Славным парнем. Как по мне, так быть гангстером лучше, чем президентом Америки. Иметь власть среди тех, кто ее не имеет. Тех местных ничтожеств-работяг, у которых не было никаких прав. Быть гангстером значило заправлять всем миром." Яркие и откровенные журналистские хроники Николаса Пиледжи о жизни Генри Хилла, бруклинского паренька из рабочего класса, который с двенадцати лет понял, что «быть мафиози – иметь весь мир у своих ног», который перенес все взлеты и падения гангстерской жизни – были признаны «лучшей книгой об организованной преступности».

 Этот криминальный бестселлер, заложенный в основу шедевра Мартина Скорсезе «Славные Парни», который завоевал 32 награды и 18 номинаций на различных кинофестивалях, в 1991 году был номинирован на 6 премий Оскар, в том числе как лучший фильм года, принес Джо Пеши Оскар за лучшее исполнение мужской роли второго плана, а Мартину Скорсезе - серебряного льва на венецианском фестивале кино за лучшую режиссуру, оживляет перед нами каждодневную жизнь гангстера -...



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Славные парни. Жизнь в семье мафии (fb2) - Славные парни. Жизнь в семье мафии (пер. «Исторический роман» Группа) 1084K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Николас Пиледжи

Перевод: группа “Исторический роман“, 2015 год.

Перевод и редакция: david_hardy, Oigene, gojungle, Elena_Panteleevа и Sam1980 .

Домашняя страница группы В Контакте:

Поддержите нас: подписывайтесь на нашу группу В Контакте!

Предисловие

Во вторник, двадцать второго мая 1980-го года, человек по имени Генри Хилл отважился на единственный, на его взгляд, разумный шаг – решил прекратить своё существование. Он находился в тюрьме округа Нассау, и ему грозило пожизненное заключение за подпольную торговлю наркотиками в крупных размерах.

Федеральные следователи допрашивали его об участии в ограблении немецкой авиакомпании "Люфтганза" на сумму в шесть миллионов долларов, крупнейшем успешном ограблении в истории Америки.

Вслед за федералами в очереди стояла полиция Нью-Йорка, желавшая допросить его по десяти убийствам, последовавшим за ограблением "Люфтганзы". Министерство юстиции хотело допросить его по убийству, в котором был замешан Микеле Синдона, осужденный итальянский финансист.

Особый отдел по борьбе с организованной преступностью интересовался баскетболистами бостонского колледжа, которых Генри путем подкупа вовлек в аферу по занижению счета в игре. Сотрудники министерства финансов искали ящики с автоматическим оружием и мины "клеймор", которые Генри украл из арсенала в Коннектикуте.

Прокуратура Бруклина желала получить сведения о найденном в рефрижераторе трупе, который был так сильно заморожен, что на разморозку ушло целых два дня, прежде чем экспертам удалось произвести вскрытие.

Арест Генри тремя неделями ранее не наделал столько шумихи.

Не было ни крупных заголовков в газетах, ни сообщений в вечерних новостях. Его арест был лишь одним из десятка других, слегка раздутых операций по изъятию многомиллионных партий наркотиков, которые полиция проводила каждый год, чтобы отличиться. Но арест Генри Хилла оказался неимоверной удачей. Хилл вырос в мафии. Он был лишь механиком, но знал все. Знал, как работает система. Знал, кто смазывает механизм.

Знал, где закопаны трупы. Полиция понимала, что если Генри Хилл заговорит, то она получит ключи к дюжине арестов и обвинительных заключений. Генри же понимал, что даже если он не заговорит, то его собственные друзья убьют его, точно так же, как убили всех, кто был замешан в ограблении "Люфтганзы".

В тюрьме Генри узнал новости: его покровитель, Пол Варио, семидесятилетний мафиозный главарь, в доме которого Генри провел детство, порвал с ним, а Джеймс "Джимми Джентльмен" Бёрк, ближайший друг Генри, его поверенный и партнер, человек с которым он проворачивал аферы и махинации, замышлял его убить.

При таких обстоятельствах Генри принял свое решение - он стал участником федеральной программы по защите свидетелей. Его жена, Карен, и их дети - пятнадцатилетняя Джуди и двенадцатилетняя Рут - перестали существовать вместе с ним.

Им дали новую личность. Следует признать, что Генри Хиллу было намного легче исчезнуть, нежели обычному гражданину, поскольку доказательства существования Генри были крайне ничтожны. Его собственный дом был оформлен на тещу. Машина зарегистрирована на имя жены.

Карты социального страхования и водительские права, которых у него было по нескольку штук, все были фальшивыми и выписаны на вымышленные имена. Он никогда не путешествовал на самолете по билету, взятому на свое имя. В действительности, кроме свидетельства о рождении, единственным документальным доказательством того, что Генри Хилл существовал, был его "желтый лист", список задержаний, которые начались еще с его юношеских лет знакомства с мафией.

Спустя год после ареста Генри, со мной связался прокурор, сообщивший, что Генри ищет человека, который сможет описать его историю. В то время большую часть своей журналистской карьеры я писал статьи про деятелей организованной преступности, и мне порядком надоел самовлюбленный бред необразованных гангстеров, прикидывавшихся великодушными крестными отцами.

К тому же я никогда не слышал про Генри Хилла. В моем офисе хранятся четыре коробки с карточками, на которых я машинально записываю имена и различные сведения о каждой мелкой или крупной личности преступного мира, с которой сталкиваюсь в газетах или судебных сводках.

Когда я порылся в них, то обнаружил карточку с Хиллом, датированную 1970-ым годом, где он ошибочно числился членом семейства Джозефа Боннано. Но, исходя из той горы информации, что на него нарыли полицейские спустя год после ареста, и важности, которую они придавали ему как свидетелю, стало понятно, что с Генри Хиллом стоит встретиться.

Поскольку он проходил по федеральной программе защиты свидетелей, встреча должна была состояться в месте, гарантировавшем безопасность. Мне приказали встретиться с двумя федеральными маршалами возле кассы авиакомпании "Брэнифф" в аэропорту Ла-Гуардия.

Когда я туда пришел, двое мужчин уже держали в руках мой билет. Они спросили, не хочу ли я сходить в туалет. Меня удивил столь странный вопрос из уст федеральных агентов, но они объяснили, что не могут упускать меня из виду, пока мы не взойдем на борт самолета.

Они не могли допустить, чтобы я узнал место назначения и затем тайком слил кому-то информацию о том, куда направляюсь. Как, оказалось, полетели мы не самолетом авиакомпании "Брэнифф", и в том месте, где мы приземлились, нас не ждал Генри Хилл. Понадобилось два перелета, чтобы добраться до города, в который Хилл и его охрана из федералов прибыла несколькими часами ранее.

Хилл оказался удивительным человеком. Он говорил и вел себя не так, как гангстеры, с которыми мне приходилось встречаться. Говорил он связно и грамотно. Время от времени улыбался. Он прекрасно знал мир, в котором вырос, но говорил о нем со странной отрешенностью и отлично умел смотреть на вещи со стороны.

Большинство гангстеров, у которых в течение многих лет мы брали интервью для книг и статей, не могли отделить себя от собственного прошлого, чтобы посмотреть на свою жизнь со стороны. Они столь слепо следовали гангстерскому пути, что редко замечали происходившее вокруг. Генри Хилл же был сама наблюдательность. Он был очарован миром, в котором вырос, и едва ли существовала деталь, которой он не помнил.

Генри Хилл был гангстером. Он был мошенником. Он устраивал аферы и разбивал головы. Знал, как подмазать и как манипулировать. Генри являлся настоящим рэкетиром, ярко выраженным представителем преступного мира, этой rara avis[1], за изучение которой с удовольствием возьмутся не только социальные антропологи, но и полицейские.

На улицах он и его друзья называли себя "славными парнями". Мне кажется, что книга о жизни Генри позволит нам заглянуть внутрь мира, который упоминался лишь непосвященными или самим capo di tutti capi [2].

Глава первая

Генри Хилл столкнулся с миром мафии случайно. В 1955-ом году в поисках подработки после занятий в школе Генри забрел на грязную, облупленную стоянку такси, которая находилась около дома № 391 на Пайн-стрит, рядом с Питкин-авеню, между Браунсвилом и Ист Нью-Йорком в Бруклине.

Одноэтажное, выходящее на улицу административное здание стоянки и диспетчерская находились прямо через улицу, где он жил вместе с матерью, отцом, четырьмя старшими сестрами и двумя братьями. Сколько себя помнил Генри, это место всегда его притягивало.

Еще до того, как начать там работать, Генри видел, как через квартал проплывали длинные чёрные кадиллаки и линкольны. Он наблюдал за бесстрастными лицами посетителей стоянки и навсегда запомнил их большие широкополые плащи. Некоторые из посетителей были столь внушительных размеров, что когда вылезали из своих машин, те приподнимались на несколько дюймов. Он видел сверкающие кольца и украшенные драгоценностями ременные пряжки, массивные золотые браслеты, на которых держались тонкие платиновые часы.

Люди со стоянки не походили ни на кого в районе. По утрам они надевали шелковые костюмы и набрасывали носовые платки на крылья своих автомобилей, прежде чем к ним прислониться, чтобы поговорить.

Он видел, как они парковали свои машины во втором ряду и никогда не получали штрафов, даже когда парковались впритык с гидрантами. Зимой он замечал, что снегоочистительные машины первым делом расчищали снег на парковке таксомоторной стоянки, а затем принимались за школьный или больничный двор. Летними вечерами здесь всю ночь орали и резались в карты, и Генри знал, что никто, даже мистер Манкузо, который жил ниже по кварталу и имел привычку вечно ворчать, не осмелится пожаловаться.

И люди на стоянке были богаты. Они размахивали пачками двадцатидолларовых купюр, круглых, как мяч для игры в софтбол [3], а на их мизинцах красовались кольца с бриллиантами размером с грецкий орех. Вид всей этой роскоши, власти и размаха дурманил.

Сначала родителям Генри нравилось, что их энергичный сын нашел работу через улицу. Отец Генри, Генри Хилл-старший, трудолюбивый монтер в строительной компании, всегда понимал, что молодежь должна работать и знать цену деньгам, которые всегда просит. На зарплату монтера ему приходилось содержать семь детей, так что дополнительный доход всегда приветствовался.

С двенадцати лет, когда Хилл-старший прибыл в США из Ирландии, вскоре после смерти отца, ему приходилось заботиться о матери и трех младших братьях. Именно работа с юного возраста, твердил он, учит молодежь ценить деньги. Американские подростки, в отличие от своих ирландских сверстников, желали взрослеть дольше необходимого.

Мать Генри, Кармела Коста-Хилл, также была в восторге от того, что её сын нашел работу неподалеку от дома, но совсем по иной причине. В первую очередь, она понимала, что отца обрадует работа сына. А во-вторых, надеялась, что работа после школы позволит держать сына подальше от дома, чтобы тот не ссорился с сестрами.

И если Генри будет работать, она сможет уделять больше времени Майклу, младшему сыну, который родился с искривлением позвоночника, обрекшим его на постель и инвалидное кресло. Восторг Кармелы Хилл почти сменился восхищением, когда она узнала, что Варио, семья, владевшая таксомоторной стоянкой, происходит из того же уголка Сицилии, что и она.

Кармела Коста приехала в Америку ребенком и вышла замуж за высокого, привлекательного, черноволосого ирландца, которого встретила в своем районе в возрасте семнадцати лет, но никогда не обрывала связей с родиной.

Она всегда готовила сицилийские блюда, например, сама делала пасту или знакомила мужа с подливкой из анчоусов и кальмаров, предварительно выбросив его бутылку с кетчупом. Она по-прежнему верила в силу сицилийских святых, таких как Святой Панталеоне, целитель зубных болей.

Как и многие иммигранты, Кармела верила, что люди с ее исторической родины оставались тесно с ней связанными. Новость о том, что её сын получит свою первую работу у пайзани [4] была ответом на все её молитвы.

Однако вскоре родители Генри изменили свое мнение о работе сына после уроков. Спустя пару месяцев они обнаружили, что то, что началось, как временное занятие, втянуло их сына по полной. Генри-младший всегда находился на стоянке. Если у матери было для него поручение, то его всегда можно было отыскать там.

Он околачивался на стоянке утром до того, как шел в школу, он был там, когда уроки завершались. Отец спрашивал про домашнее задание. " Я сделаю его на стоянке" - отвечал он. Мать заметила, что он больше не играет со сверстниками. "Мы играем на стоянке" - ответил он.

"Мой отец был всегда зол. Он родился злым. Он постоянно злился, что ему приходилось вкалывать за копейки. Монтеры, даже те, кто состоял в профсоюзе, в те дни зарабатывали гроши.

Он злился из-за того, что в трехкомнатной квартире с четырьмя моими сестрами и двумя братьями всегда стоял гам. Он кричал и требовал покоя и тишины, но даже затаись мы все как мыши, он продолжал орать, вопить и бить тарелки о стену. Отец злился, что мой брат Майкл родился парализованным ниже пояса.

Но по большей части его злило, что я крутился возле стоянки. 
- Они негодяи! - кричал он. - Ты наживешь себе неприятности! 
Но я лишь прикидывался, что не понимаю, о чем он говорит. Я отвечал, что всего лишь бегаю по поручениям после школы, вместо того, чтобы делать ставки на бегах. Я клялся, что хожу в школу, где меня не видели уже несколько недель.

Но он никогда не покупался. Он знал, что в действительности происходило на стоянке. Время от времени, после того как отец напивался, он меня колотил. Но тогда мне было наплевать. Все через это проходят.

Тогда, в 1955-ом году, стоянка на Евклид-авеню и лимузин-сервис в Браунсвиле и Ист Нью-Йорке являлась нечто большим, чем простая диспетчерская для местных такси.

Они служили притоном завсегдатаям ипподромов, адвокатам, букмекерам, гандикаперам[5], бывшим жокеям, нарушителям условий досрочного освобождения, рабочим строек, представителям профсоюзов, местным политикам, водителем грузовиков, владельцам тотализаторов, лотерейным курьерам, поручителям под залог, безработным официантам, ростовщикам, свободным от дежурства копам и даже парочке наемных убийц времен старой "Корпорации убийств"[6].

Стоянка была также неофициальной штаб-квартирой Поли Варио, восходящей звезды одного из пяти преступных кланов Нью-Йорка и человека, который в то время держал весь район.

Всю свою жизнь Варио то и дело оказывался за решеткой. В 1921-ом году, в возрасте одиннадцати лет, он отсидел семь месяцев за бродяжничество, и всю оставшуюся жизнь его арестовывали за ростовщичество, кражи со взломом, уклонение от налогов, попытки подкупа, букмекерство, за сопротивление при аресте, систематическое насилие и мелкие правонарушения.

По мере того как Поли становился могущественней, большинство выдвинутых против него обвинений снимались или потому, что свидетели не приходили в суд, или великодушные судьи предпочитали наложить на него штраф. Так, например, судья бруклинского суда первой инстанции Доминик Риналди оштрафовал Поли на двести пятьдесят долларов по обвинению в даче взятки и преступных замыслах, за которые он мог схлопотать пятнадцать лет.

Варио старался держать в рамках приличия район, который окрестили адом. Он ненавидел ненужное насилие (если только, конечно, сам не стоял за ним), по одной простой причине - это вредило бизнесу. В беспорядке разбросанные на улицах трупы всегда приносили неприятности и раздражали полицию, которая в то время предпочитала смотреть сквозь пальцы на многие дела гангстеров.

Поли Варио был крупным мужчиной ростом почти в шесть футов и весом под сто килограмм и выглядел еще внушительней. Массивные руки и грудь придавали ему сходство с борцом сумо, и даже ходил он грузной походкой человека, знающего, что люди и дела могут его подождать.

Его нельзя было испугать, ничто его не удивляло. Если раздавался хлопок двигателя или кто-то его окликал, голова Поли поворачивалась, но очень медленно. Он казался неуязвимым. Уравновешенным. Он источал апатию, что сопутствует лишь абсолютной власти. Не то чтобы Варио не мог двигаться проворно, когда хотел.

Генри видел, как однажды он схватил укороченную бейсбольную биту и целых пять лестничных пролетов гнался за человеком шустрее него, чтобы выбить из него долги. Но, в основном, Варио предпочитал не париться. В двенадцать Генри начал бегать по поручениям Поли.

Вскоре он носил Варио сигареты "честерфилд", черный кофе без сливок и сахара, передавал донесения. В день по паре десятков раз Генри выпрыгивал и запрыгивал в черную "импалу" Варио, когда они ездили на встречи в городе. Пока Варио ждал за рулем, Генри приводил к машине для разговора просителей или гангстеров.

"На 114-ой улице в Восточном Гарлеме, где старики не доверяли даже собственному носу, они косились на меня прищуренными глазами каждый раз, когда Поли приводил меня в клуб. Я был мальцом, а они вели себя так, словно я был копом. Наконец, когда один из них спросил Поли , кто я такой, он посмотрел на них так, словно они спятили. 
- Кто он? - переспросил Поли. - Кузен. Моя кровь. 
С тех пор истуканы улыбались.

Я многому обучался и хорошо зарабатывал. Когда я чистил лодку Поли, мне не только платили, но остаток дня я проводил, рыбача. Мне лишь надо было снабжать Поли и остальных парней холодным пивом и вином. Поли владел только одной безымянной лодкой в Шипсхед-бей.

Поли никогда и нигде не ставил свое имя. Он даже не писал свое имя на дверном звонке. У него никогда не было телефона. Он ненавидел телефоны. При аресте он всегда давал адрес своей матери на Хэмлок-стрит. Всю свою жизнь он держал лодку и ни одной не дал имени. Он часто мне говорил: 
- Никогда нигде не ставь своего имени! 
Я и не ставил.

Я научился угадывать все желания Поли еще до того, как он попросит. Я знал, когда следует остаться, а когда исчезнуть. Это было внутреннее чутье. Никто меня не учил. Никто не говорил, сделай это или не делай то. Я просто знал.

Уже в двенадцать лет знал. Помню, спустя пару месяцев, к Поли зашли на разговор местные ребята. Я поднялся, чтобы уйти. Мне не надо было напоминать.

Рядом крутились и другие парни, они тоже поднялись. И тут Поли поднимает голову. Видит, что я ухожу. 
- Все в порядке, - улыбаясь, говорит он мне, - можешь остаться. 
Остальные ушли. Я видел, что они даже обернуться боялись, а я вот остался. Остался на следующие двадцать пять лет".

Когда Генри начал работать на стоянке, Пол Варио правил Браунсвилем, как местный раджа. Варио контролировал почти все подпольные игры, ростовщиков, профсоюзы и рэкет в районе.

Как капо семейства Луккезе, Варио был обязан поддерживать порядок среди городских головорезов. Он разбирал жалобы, отменил вендетты и улаживал распри между тупоголовыми и упрямыми бандитами.

Используя своих четырех братьев как подставных лиц и партнеров, Варио тайно контролировал несколько легальных заведений в районе, включая стоянку. Он владел пиццерией "Престо", просторным рестораном с окошком для продажи пиццы на Питкин-авеню, на углу возле стоянки.

Там Генри научился готовить, там же научился подводить баланс лотерейного банка, который использовал подвал пиццерии, как счетную контору. Варио также владел цветочным магазином "Фонтенбло" на Фултон-стрит, в шести кварталах от стоянки. Там Генри научился плести искусные похоронные венки, которые заказывали для почивших представителей городских профсоюзов.

Старший брат Варио, Ленни, был представителем строительного профсоюза и бывшим бутлегером и прославился тем, что как-то раз его арестовали вместе с Лаки Лучиано. Ленни, неизменно в обтекаемых солнечных очках и с до блеска отполированными ногтями, был связным Поли с местными подрядчиками и менеджерами строительных компаний, которые платили Поли взносы или наличными, или рабочими местами без выхода на работу, чтобы уберечь свои предприятия от стачек или поджогов.

Следующим по старшинству рождения шел Поли. Томи Варио, третий брат семейства, тоже был делегатом строительного профсоюза и щеголял несколькими арестами за проведение подпольных игр. Томми приглядывал за букмекерскими и ростовщическими операциями Варио на дюжине строек.

Четвертый Варио, Вито, также известный как Тадди, управлял стоянкой, где Генри получил свою первую работу. Именно Тадди Варио принял Генри на работу, когда мальчик появился на стоянке. Сальваторе "Бэйб" Варио, самый младший из братьев, проводил подпольные игры в квартирах, школьных подвалах и гаражах каждую ночь и дважды в день по выходным. Бэйб был также ответственен за улаживание дел с местной полицией, чтобы гарантировать спокойное проведение игр.

Все братья Варио были женаты и жили в одном районе. У всех имелись дети, некоторые одного возраста с Генри. По выходным братья Варио вместе с семьями собирались в доме матери (их отец, прораб на стройке, погиб, когда они были детьми), где проводились шумные карточные игры под непрерывный банкет из пасты и блюд из телятины и курицы, выплывавших из кухни почтенной миссис Варио.

Для Генри не было ничего волнительней или интересней, чем эти шумные игры или угощение. Перед его глазами проходила целая вереница друзей и родственников Варио, большинство из которых совали ему скомканные долларовые бумажки в карман рубашки. В подвале стояли аппараты для игры в пинбол, а на крыше ворковали голуби. Всегда лежали подносы с канноли, итальянскими пирожными с кремом, присланные в качестве подарка, и блюдца с гранитой и джелато [7].

"С первого же дня на стоянке я понял, что обрел семью. Особенно после того, как они узнали, что я наполовину сицилиец. Оглядываясь назад, я понимаю, что все изменилось, когда они узнали про мою маму.

Я был не просто одним из местных пареньков, помогавших на стоянке. Я неожиданно оказался у них дома, рылся в их холодильниках. Я бегал по поручениям жен Варио и играл с их детьми. Они давали мне все, что я желал.

Еще до того, как я начал работать на стоянке, меня восхищало это место. Я наблюдал за ними из своего окна и мечтал стать похожим на них. В двенадцать лет все мои мечты сводились к тому, чтобы стать гангстером. Славным парнем.

По мне, так быть гангстером лучше, чем президентом Америки. Иметь власть среди тех, кто ее не имеет. Тех местных ничтожеств-работяг, у которых не было никаких прав. Быть гангстером значило заправлять всем миром. Я мечтать стать гангстером так же, как другие дети мечтали стать врачами, актерами, пожарниками или бейсболистами".

Внезапно Генри обнаружил, что может пойти куда угодно. Ему больше не приходилось по воскресеньям стоять в очереди за свежим хлебом в местной итальянской булочной. Владелец просто выходил из-за прилавка, совал ему под мышку теплые буханки и махал рукой на прощание.

Люди больше не парковались на стоянке Хиллов, хотя у его отца никогда не было машины. Как-то раз местные ребята даже помогли матери Генри донести до дома продукты. Генри понимал, что другого такого мира не существует, по крайней мере, такого, двери в который были бы для него открыты.

Тадди (Вито) Варио, заправлявший стоянкой, долгое время искал сметливого и проворного паренька. Тадди потерял левую ногу в корейской войне, и хоть и привык к своему увечью, был не столь проворен, как ему бы хотелось.

Тадди нуждался в помощнике для чистки такси и лимузинов. Ему нужен был паренек, который мог в трудную минуту обслужить пиццерию "Престо" и разносить пироги. Кого можно было отправить в его небольшой бар с грилем и четырьмя столами в двух кварталах, чтобы снять деньги с кассы. Кто-то достаточно сообразительный, чтобы правильно принимать заказы на сэндвичи, и достаточно шустрый, чтобы приносить кофе горячим, а пиво холодным.

Другие подростки, включая его собственного сына, Вито-младшего, были безнадежны. Они вяло слонялись без дела. Они жили в тумане. Время от времени кто-то из них брался за поручение и исчезал. Тадди нужен был сообразительный паренек, который знал, что к чему. Пацан, который хотел пробиться в жизни. Парень, которому можно было доверять.

Генри Хилл подходил идеально. Он был сметлив и расторопен. Он справлялся с поручениями быстрее кого-либо прежде, и все ловил на лету. По баксу за машину он драил такси и лимузины (лимузины использовали на похоронах, свадьбах или доставляли крупных игроков на подпольные игры Варио), и затем драил по второму кругу, но уже бесплатно.

Тадди был так доволен решимостью и ловкостью Генри, что после двух месяцев работы начал обучать Генри водить такси и лимузины на парковке стоянки. Восхитительные были мгновения. Тадди выходил из здания, держа в руках телефонную книгу, чтобы Генри смог увидеть его из-за приборной доски, полный решимости, что он, двенадцатилетний пацан, будет парковать машины в конце дня.

На обучение ушло четыре дня, но к концу недели Генри осторожно проводил такси и лимузины между пожарными шлангами и заправочными колонками. Спустя шесть месяцев Генри парковал задним ходом лимузины с филигранной точностью и резким визгом тормозов перед своими одноклассниками, которые с восхищением и завистью смотрели из-за местами поломанной деревянной изгороди.

Однажды Генри заметил, как его отец, так и не научившийся водить, тайком наблюдает за ним из-за ограды. Той ночью Генри ждал, что отец обмолвится про его вождение, но Хилл-старший съел свой ужин в молчании. Генри, конечно, понимал, что говорить об этом не следовало. Чем меньше разговоров о его работе на стоянке, тем лучше.

"Я был самым счастливым парнем в мире. Люди вроде моего отца не могли этого понять, но я был частью чего-то. Я был посвященным. Со мной обращались как со взрослым. Моя мечта сбывалась. Гангстеры кидали мне ключи, и я парковал их кадиллаки. Я из-за приборной доски еще ничего не видел, а уже парковал кадиллаки".

В двенадцать лет Генри зарабатывал больше, чем мог потратить. Поначалу он приглашал своих одноклассников на верховые поездки по Канарси. Иногда он оплачивал им день в стиплчейзском парке аттракционов, который завершался прыжком с парашюта с двухсотшестидесятифутовой вышки.

Однако со временем Генри надоели одноклассники и его собственная щедрость. Вскоре он осознал, что ни поездкам верхом на взмыленных лошадях, ни аттракционам не сравниться с приключениями на стоянке.

"Мой старик был из числа тех людей, что вкалывают всю жизнь, а зарабатывают гроши. Когда я был маленьким, он частенько говаривал, что он - человек "подземки", и от этого мне хотелось плакать.

Он помог организовать местную третью ячейку профсоюза монтеров и заработал себе венок на похороны. Он работал на Нью-Йоркских небоскребах в Манхэттене, застройке жилых кварталов в Куинсе, а мы так и не смогли выбраться из трехкомнатной квартиры, набитой семью детьми, один из которых был прикован к постели искривлением позвоночника. Денег на еду хватало, но больше ни на что.

А я каждый день видел, как все, и не только гангстеры, зарабатывают деньги. Жизнь моего старика была не для меня. Сколько бы он не орал или не бил меня, я никогда его не слушался. Я его даже не слышал. Я был поглощен тем, как научиться делать деньги. Я учился зарабатывать.

И каждый день приносил что-то новое. Я делал доллар тут и доллар там. Я слушал, как парни планируют аферы и срывают куш. Это было в порядке вещей. Я ведь крутился на стоянке каждый день.

Краденые товары непрерывным потоком стекались и выходили со стоянки. Тут были ящики с украденными тостерами, свеженький кашемир прямо с грузовиков, коробки с безакцизными сигаретами, угнанные у каких-то дальнобойщиков, которые даже не могли обратиться к копам.

Вскоре я доставлял лотерейные билеты в квартиры и дома по всему кварталу, в которых парни Варио на счетных машинах подсчитывали дневную выручку. Люди сдавали Варио комнату с телефоном в своей квартире за сто пятьдесят долларов в неделю. По тем временам это были неплохие деньги.

Парням требовалось лишь два-три часа в конце дня, чтобы подвести баланс и определить выигрышные билеты. Множество раз местечки, которые выбирали Поли с его счетоводами, принадлежали родителям детей, с которыми я ходил в школу.

Поначалу они удивлялись, заметив меня с большим кульком лотерейных билетов. Они думали, что я пришел поиграть с их детьми. Достаточно скоро они узнали, кто я. Они поняли, что я пошел по другой тропе.

После того, как я заработал свои первые деньги и набрался храбрости пойти в магазин без своей матери, я отправился в "Бенни Филдз" на Питкин-авеню. Именно там одевались все славные парни.

Вышел я оттуда, облаченный в темно-синий двубортный костюм в полоску с такими острыми лацканами, что меня могли арестовать, попытайся я взмахнуть ими. Я был ребенком. Гордым ребенком. Когда я пришел домой, мать бросила на меня взгляд и воскликнула:
- Ты выглядишь, как гангстер!
Тогда я почувствовал себя еще лучше".

В тринадцать лет Генри уже год отработал на стоянке. Он был красивым подростком с ясным открытым лицом и ослепительной улыбкой. Густые темные волосы он зачесывал назад.

Взгляд его темно-коричневых глаз был столь ясен и остер, что в них сверкало возбуждение. Он был пройдохой. Генри научился избегать отцовских порывов гнева и стал специалистом по проскальзыванию мимо охранников на ипподроме, утверждавших, что он слишком юн, чтобы слоняться около здания клуба, в особенности во время учебы.

С расстояния он выглядел уменьшенной копией тех, кем восхищался. Генри носил почти такую же одежду, пытался перенять их жесты, ел те же скунгили [8] и блюда с кальмарами, от которых его тошнило, стаканами поглощал обжигающий горький кофе, несмотря на то, что тот был ужасным на вкус и так обжигал рот, что хотелось плакать.

Он был карманным гангстером, подростком в одежде мафиози. Но при этом Генри постигал мир, в котором жил, и едва ли юные ученики самураев или служки буддистских монахов относились к своему обучению серьезней Генри.

Глава вторая

"Я крутился на стоянке с утра до ночи и с каждым днем узнавал все больше. В тринадцать лет я уже продавал лотерейные билеты и фейерверки.

Я просил водителей такси купить для меня шесть упаковок пива и затем с надбавкой перепродавал их в школьном дворе.

Я сбывал краденый товар местных малолетних жуликов. Я давал им аванс и затем продавал радио, приемники, коробки со свитерами, которые относили к одному из парней на стоянки.

До начала прибыльных праздников, таких как Пасха или День Матери, вместо школы я отправлялся навариваться вместе с Джонни Маццолой. Джонни, живший напротив стоянки, был завсегдатаем ипподромов. Время от времени он забирал меня сливать двадцатидолларовые фальшивки, которые скупал у Бинси-фальшивомонетчика в Озон-парке по десять центов за доллар.

Мы переходили от магазина к магазину, из квартала в квартал. Джонни поджидал меня в машине, пока я бегал купить что-нибудь на пару баксов фальшивой двадцаткой.

Джонни научил меня, как размягчить фальшивку холодным кофе и сигаретным пеплом за ночь до того и затем оставить просыхать. Он советовал меня вести себя так, словно я спешу, когда подхожу к кассиру. Он также наказал мне не брать более одной купюры за раз.

Если попадешься при подобном раскладе, то всегда сможешь отвертеться, заявив, что тебе ее подсунули. Он был прав. Это работало. Пару раз меня поймали, но я всегда с плачем убегал. Я ведь был всего лишь ребенком. Я принимался кричать и вопить, что мне придется все рассказать маме. А она побьет меня за то, что я потерял деньги.

Затем я изо всех ног бежал из магазина, и мы переходили в другой район. У нас обычно была в запасе пара дней, пока двадцатки не начинали стекаться в местные банки и настораживали магазины.

Тогда у кассиров рядом со стойкой появлялись списки с серийными номерами фальшивок, и мы перебирались в другой район. K концу наварного дня заднее сидение машины было так набито двухдолларовыми пончиками, сигаретами и бритвами, что мы не могли смотреть в заднее стекло.

На Рождество Тадди научил меня, как просверлить отверстия в стволах хилых праздничных елок, которые он скупал за бесценок, и затем засунуть в них ветки. Я так набивал их ветками, что даже жалкие елочки выглядели пышно.

Затем мы сбывали их по высоким ценам, в основном ночью и рядом с остановкой метро на Евклид-авеню. Дня через два ветки начинали отваливаться и падать Они падали еще быстрей, укрась вы их игрушками.

Мы всегда изобретали аферы. Афера была везде. Тадди пристроил меня работать разгрузчиком в одном из дорогостоящих продовольственных магазинов, где я передавал самые дорогие продукты в окно такси Тадди, которое он удобно парковал неподалеку.

Дело было не в том, что Тадди, Ленни или Поли нуждались в товарах - импортном оливковом масле, прошутто [9] или тунце. У Варио хватало денег, чтобы выкупить сто таких магазинов. Просто краденое всегда слаще купленного.

Уже позже, когда я успешно занялся крадеными кредитками, я помню, как Поли всегда просил у меня краденые кредитки каждый раз, когда он со своей женой Филлис выходил на ночь прошвырнуться

Поли называл их "малдунами" [10], и всегда отмечал, что у купленного на "малдун" ликера вкус особый. Возможно, кого-то удивит, что парень вроде Поли Варио, капо [11] семейства Луккезе, даже задумается о том, чтобы пойти куда-нибудь с женой и рискнуть быть пойманным за краденую кредитку.

Но знай вы "славных ребят", то поняли бы, что изюминка вечера для Поли состояла в том, что он кого-то надувал. Дело было не в музыке, танцах или еде, а он обожал еду, или даже не в том, что он выходил с Филлис, которую просто боготворил. Настоящий кайф вечера, самая большая радость для Поли состояла в том, что он кого-то обкрадывал, и ему это сходило с рук.

После шести месяцев на стоянке я начал помогать Варио в карточных играх и играх в кости, которые они проводили. Я целыми днями помогал Бруно Фаччиоло расставлять столы для игры в кости, точно такие же, как в Вегасе.

Я проводил ночи, доставляя крупных игроков в различные игральные места района, такие как магазин сладостей на Либерти-авеню или гастрономический магазин Эла и Эвелин на Питкин-авеню, или другие квартиры и магазины, где в ту ночь проводились игры.

Пару раз мы даже устроили игры в подвале моей школы, Джуниор Хай Скул 149 на Евклид-авеню. Бэйб Варио подкупил школьного сторожа. Я высматривал копов, особенно парней в штатском из центрального отделения. Насчет местных мне не приходилось беспокоиться.

Их уже подмазали. Я так натаскался, что вскоре всегда мог отличить копов в штатском. Они обычно носили футболки навыпуск, чтобы скрыть свои пушки и наручники. Они всегда приезжали на грязных черных „Плимутах". У нас даже их номерные знаки были записаны. И ходили они или ездили по кварталу так, словно кричали:
- Не вздумай со мной шутить, я - коп!
Я за милю мог их учуять. Я всегда знал.

Сами игры были просто восхитительны. Всегда собиралось где-то тридцать-сорок ребят. К нам приходили богатые владельцы торговых центров. Бизнесмены. Владельцы ресторанов. Букмекеры. Парни из профсоюзов. Доктора. Стоматологи.

И все это до того, когда можно было без проблем слетать или съездить на ночь в Лас-Вегас. Почти все гангстеры города приходили к нам играть. Велись игры профессионалами, но деньги контролировали Варио. Они сами вели книги и держали кассу.

Дилеры и крупье получали фиксированную ставку или процент со сданных партий. Люди, следившие за играми Поли, были такими же профессионалами, что и сотрудники, надзирающие за играми в казино или на карнавалах. За карточными играми следили профессиональные дилеры, а за играми в кости - крупье и боксмены [12], как в заправском казино.

Швейцарами работали парни со стоянки. Они проверяли каждого входившего. Тут же были и акулы-ростовщики, работавшие на Поли, который получал процент с игр. С каждого банка пять-шесть процентов отходили к игральному дому, и в заведении работал бармен, обеспечивая гостей выпивкой.

Обычно я бегал за кофе и сэндвичами к Элу и Эвелин, пока не понял, что смогу заработать еще больше, если сам стану делать сэндвичи. Приходилось попотеть, но я получал на несколько баксов больше.

Через пару недель Эл с Эвелин поймали меня на улице и завели в свой магазин.

Они хотят поговорить со мной, сказали они. Дела идут плохо, заявили они. После того как я начал делать сэндвичи, они потеряли почти весь свой бизнес на подпольных играх.

У них для меня было предложение. Если я опять стану покупать у них сэндвичи, то они отвалят мне по пять центов с каждого доллара, что я выручу на подпольных играх. Звучало восхитительно, но мне хотелось насладиться этим мгновением

Со мной говорили, как со взрослым. 
- Олрайт, - говорит Эл, а Эвелин хмурится на него, - семь центов с доллара! 
- Идет, - согласился я, но чувствовал восторг. Это был мой первый откат, а мне еще только тринадцать.

Славное было время. Всем заправляли гангстеры. Тогда еще 56-ой стоял, прежде чем произошел Апалачин [13], у гангстеров появились проблемы, а Безумный Джо Галло решил развязать войну своему боссу, Джо Профачи. Именно тогда я вошел в этот мир. И повстречал Джимми Бёрка.

Он часто приходил к нам играть. Тогда ему было где-то двадцать четыре или двадцать пять, но он уже был легендой. Он входил, и все в комнате сходили с ума. Он давал швейцару сотку просто за то, что тот открывал ему двери. Еще по сотне давал дилерам и крупье.

Бармен получал сотню за то, что лед был холодным. Его все обожали. Он давал мне по пятерке каждый раз, когда я приносил ему сэндвич или пиво.

Два пива – две пятерки. Неважно, выигрывал Джимми или проигрывал, у него всегда имелись деньги, и все получали свои чаевые. Спустя некоторое время, когда он узнал меня получше и понял, что я с Поли и Варио, он начал давать мне двадцатки, когда я приносил ему сэндвичи. Он завалил ими меня до смерти. Двадцатка тут. Двадцатка там.

Он не был похож ни на одного из моих знакомых. Варио и остальные итальянцы были дешевками. Время от времени они могли подкинуть тебе доллар, но ненавидели это. Ненавидели расставаться с зеленью. Джимми был из другого мира. Он возглавлял парад. К тому же он был одним из самых крупных угонщиков города.

Он любил красть. В смысле, обожал. Ему нравилось разгружать угнанные грузовики, пока пот не начинал стекать по лицу. В год он угонял около ста грузовиков, в основном те, что шли в аэропорт или выходили из него. Обычно угонщики в качестве предупреждения забирали водительские права.

Водитель понимает, что ты знаешь, где он живет. И если он станет болтать с копами или страховой компанией, то вляпается в неприятности. Свое прозвище "Джимми Джентльмен" Джимми получил за то, что хотя как и остальные, он забирал водительские права, но вкладывал пятидесятидолларовую купюру в бумажник водителя до того, как смывался.

Даже припомнить не могу, скольких друзей он так завел в аэропорту. Народ обожал его. Водители предупреждали его людей, когда ожидался крупный груз. Дошло до того, что копы отрядили целую армию, чтобы остановить его, но не сработало. Вышло так, что Джимми ввел копов в долю. Джим мог подмазать даже святого. Он говорил, что подкупить копов, как кормить слонов в зоопарке.
- Знай, подкидывай им фисташки.

Джимми был из тех парней, что обожали киношных злодеев. Он назвал своих сыновей Фрэнком Джеймсом Бёрком и Джесси Джеймсом Бёрком. Он был здоровым парнем и умел драться.

Да и выглядел он бойцом. У него был сломан нос, и Джимми был спор на расправу. При малейшем намеке на неприятности он мог за секунду тебя уделать. Он хватал парня за галстук и размазывал лицом по столу, прежде чем бедняга понимал, что у него проблемы. Парень мог назвать себя счастливчиком, если Джимми отпускал его живым. У Джимми была репутация бешеного. Он мог убить.

В этом никто не сомневался. Джимми мог в одну секунду пожать тебе руку, а во вторую замочить. Ему было без разницы. За ужином он мог быть прекраснейшим парнем во всем мире, но затем мог грохнуть тебя во время десерта.

Его все боялись, даже те, кого боялись. Никто не мог понять, как вести себя с ним, к тому же он был умней всех ребят из своего окружения. Джимми умел зарабатывать. Он всегда приносил Поли деньги, поэтому его бешеные выходки и терпели".

На четырнадцатый день рождения Тадди с Ленни Варио подарили Генри карточку профсоюза каменщиков. Даже тогда, в 1957-ом году, строительные профсоюзы платили рабочим неплохую зарплату (сто девяносто долларов в неделю), предоставляли своим членам обширную медицинскую страховку и дополнительные льготы, такие как отпуска и больничные.

За такую карточку профсоюза большинство местных работяг дорого бы заплатили - если у них хоть на что-то были деньги. Генри дали карточку с тем условием, что подрядчик внесет его в зарплатный фонд без выхода на работу, а его зарплату делили между собой Варио.

Карточку ему дали также, чтобы облегчить сбор лотерейных ставок или выплат по займам на местных стройках. В течение нескольких месяцев Генри вместо того, чтобы ходить в школу, собирал деньги на различных стройках и приносил все назад в подвал пиццерии "Престо", где устроили счетную контору.

"У меня все шло замечательно. Мне нравилось ходить на стройки. Все знали, кто я. Все знали, что я с Поли. Иногда, поскольку я был членом профсоюза, мне позволяли окатывать водой из пожарного шланга свежие кирпичи. Мне это нравилось. Было весело. Мне нравилось смотреть, как кирпич меняет цвет.

Затем однажды, когда я вернулся домой из пиццерии, отец поджидал меня с ремнем в одной руке и письмом в другой. Письмо пришло от школьного надзирателя. В нем говорилось, что я несколько месяцев не посещал школу.

Своим предкам я говорил, что каждый день туда хожу. Я даже, как прилежный ученик, брал книги и затем оставлял их на стоянке.

А Тадди я говорил, что нас распустили на лето, и с родителями все улажено. Получилось так, что я всех разом надул.

Отец меня так избил, что на второй день Тадди и парни спросили меня, что произошло. Я рассказал им. Я даже сказал, что придется оставить работу укладчика кирпичей.

Тадди сказал, чтобы я не волновался и позвал меня с двумя парнями прокатиться. Едем мы по городу, а я понять не могу, в чем дело. Наконец, Тадди остановился.

Он показывает на почтальона, раздающего почту через улицу. 
– Это твой почтальон? – спросил он. 
Я кивнул. Затем оба парня неожиданно вышли из машины и схватили почтальона. Я глазам не мог поверить.

Посреди бела дня. Тадди вместе с парнями пошли и похитили моего почтальона. Парня затолкнули на заднее сидение, и он посерел. Мне было стыдно на него глядеть. Все молчали.

Наконец мы доехали до пиццерии, и Тадди спросил, знает ли он, кто я такой. Парень кивнул. Тадди спросил, знает ли он, где я живу. Парень опять кивнул.

Затем Тадди сказал ему, что с этого момента все письма из школы будут приходить в пиццерию, а если парень еще раз принесет ко мне домой письмо из школы, то Тадди запихнет его в печь вперед ногами.

Так все уладилось. Больше никаких писем от надзирателей. Никаких писем из школы. По правде говоря, совсем никаких писем. Пока, наконец, спустя пару недель, моя мама не пошла на почту и не пожаловалась".

После этого Генри почти не утруждал себя посещением школы. Она больше не была нужна. Даже не представляла важности. Было смешно сидеть на уроках про американскую демократию девятнадцатого века, когда он жил в мире сицилийского воровства восемнадцатого.

"Однажды ночью я услышал шум возле пиццерии. Я выглянул из окна и заметил, как к магазину бежит парень с воплями:
- Меня подстрелили!

Я в первый раз видел, как кого-то подстрелили. Поначалу мне показалось, что он несет в руках сверток сырого мяса из лавки мясника, обмотанный белой бечевкой. Но когда он подбежал ближе, я заметил, что это его рука.

Он выставил руку, чтобы защититься от выстрела из дробовика. Ларри Билелло, старик, который был поваром в пиццерии и отсидел двадцать пять лет за убийство копа, крикнул, чтобы я закрыл дверь. Я закрыл.

Я уже знал, что Поли не хотел, чтобы кто-то отбросил коньки в его пиццерии. Вместо того чтобы впустить парня, я схватил стул и вынес на улицу, чтобы тот смог присесть, пока приедет скорая.

Я снял свой фартук и обмотал ему руку, чтобы остановить кровь. Из парня так хлестало, что фартук мгновенно пропитался кровью. Я вошел внутрь и принес еще фартуков.

Когда приехала скорая, парень был почти что мертвецом. После того, как суматоха унялась, Ларри Биллело был очень зол.

Он обозвал меня мудаком. Сказал, что я - идиот. Сказал, что я просрал на парня восемь фартуков, и помню, я чувствовал себя ужасно. Я чувствовал, что, возможно, Ларри прав.

В это же время какой-то южанин открыл стоянку на углу, на Гленмор-авеню. Он назвал ее "Мятежное такси". Парень был полной деревенщиной. Он был то ли из Теннесси, то ли из Алабамы.

Он отслужил в армии и, женившись на местной девушке, решил, что может открыть свой бизнес и конкурировать с Тадди. Он снизил цены. Работал круглые сутки.

Делал спецскидки для клиентов с последнего состава метро или с автобусных остановок на Либерти-авеню до Говард-бич или Рокуэйз. То ли он не знал, как делаются дела, то ли был полным идиотом.

Тадди послал ребят переговорить с деревенщиной. Парни сказали, он упорствует. Тогда сам Тадди пошел с ним поговорить. Тадди объяснил ему, что для двух компаний клиентов не хватит.

Хотя, скорее всего, клиентов хватало, просто Тадди не желал иметь конкурента у себя под боком. Наконец, однажды, когда Тадди целый день крушил все на стоянке, он сказал, чтобы я ждал его возле стоянки в полночь.

Я не мог поверить своим ушам. Я был возбужден. Весь день я не мог думать о чем-либо еще. Я догадывался, что Тадди собирается что-то предпринять с конкурентом, но не мог понять, что именно.

Когда я пришел на стоянку, Тадди уже поджидал меня. В багажнике машины у него лежала пятигалонная канистра с бензином. Мы немного поколесили по району, пока в офисе "Мятежного такси" на Гленмор-авеню не погасли огни.

Тогда Тадди дал мне обернутый в тряпку молоток и кивнул в сторону обочины. Я подошел к первому такси, зажмурился и ударил. Меня осыпали осколки.

Я подошел к следующему и вновь ударил. Тем временем Тадди комкал газеты и обливал их бензином. Он пропитывал листки и забрасывал их в разбитые окна.

Когда мы закончили, Тадди схватил пустую канистру и как сумасшедший, прихрамывая, помчался вверх по улице. Никто бы ни за что не догадался, что у Тадди нет ноги, пока ему не приходилось бежать.

Он сказал, что будет глупо, если мы оба останемся стоять посреди улицы с пустой канистрой в руке, когда вспыхнет пламя. Он дал мне полный коробок спичек и велел подождать, пока не подаст знак из-за угла.

Когда Тадди махнул, я зажег первую спичку. Затем, как учили, я поджег весь коробок. Я быстро бросил его в окно, боясь, что оттуда вырвется пламя.

Я подошел ко второму такси и зажег второй коробок, то же проделал и с третьим, и четвертым. Я стоял у четвертого такси, когда почувствовал первый взрыв. На меня полыхнуло жаром, и прогремели взрывы один за другим, но я так быстро мчался, что даже и не оглянулся назад.

На углу я увидел Тадди. В оранжевых отсветах пламени он размахивал пустой канистрой, как тренер у бровки поля, словно меня нужно было подгонять".

Генри было шестнадцать, когда его арестовали в первый раз. Тадди дал ему и пятнадцатилетнему сыну Поли, Ленни, кредитку "Тексако" и велел поехать на заправку на перекрестке Пенсильвания-авеню и Линден-булевард, чтобы купить пару зимних шин для машины жены Тадди.

"Тадди даже не потрудился проверить украдена или нет кредитка. Он просто дал нам карту и отправил на заправку, где нас знали. Хотя даже знай я, что кредитка краденая, все равно смог бы на ней нажиться.

Знай я, что она в розыске, я бы просто дал ее парню на заправке и сказал:
- Вот, парень, держи, вернешь ее за пятьдесят баксов, а мне отдашь половину. 
Я и на краденой кредитке мог заработать, только Тадди не получил бы свои колеса.

А вместо этого мы с Ленни подъезжаем на заправку и покупаем шины. Парню нужно было поставить на них диски, так что мы расплатились с карты, ну и помотались час на машине. А когда вернулись назад, там нас уже копы поджидали.

Прятались в сторонке. Только я зашел, как выскочили два детектива и говорят, что я арестован. Ленни улизнул. Повязали меня и отвели в участок на Либерти-авеню.

Уже в участке отвели меня в камеру для допроса, а я стал изображать из себя гангстера. 
– Меня через час выпустят, - заявляю я копам. 
Прямо вылитый Джордж Рафт [14]. Тадди с Ленни всегда наказывали мне никогда не заговаривать с копами.

Держать язык за зубами. Потом один из этих копов говорит мне, чтобы я подписал какую-то бумагу. Он, наверное, полным мудаком был. 
– Ничего я буду подписывать, - отрезал я ему.

Тадди с Ленни сказали, что я должен лишь сообщить им свое имя, и они поначалу не верили, что меня действительно зовут Генри Хилл. Один из копов отвесил мне затрещину, потому что не поверил, что парня, который крутится с такими людьми, могут звать Генри Хилл.

Менее чем через час в участке объявился Луис Деленхаузер. "Отмазчик Луи", адвокат. Ленни вернулся на стоянку и сообщил, что меня повязали за кредитку. Поэтому Варио прислали Луиса.

Он все уладил. Из участка копы отвели меня в суд, где судья определил залог в размере пятиста долларов. Деньги тут же внесли, и я оказался на свободе.

Когда я повернулся, чтобы выйти из суда, оказалось, что в задних рядах сидят Варио. Поли отсутствовал, потому что отбывал месячный срок за неуважение к закону.

Все улыбались и смеялись, обнимали, целовали меня и хлопали по спине. Это было как окончание учебы. Тадди без конца вопил:
- Что, потерял свою девственность?

Потерял девственность! Это было важным событием. После того, как мы вышли из зала суда, Ленни, Большой Ленни и Тадди отвели меня в бар Винсента Клэма в Маленькой Италии [15], угостив скунгили и вином. Устроили мне вечеринку. А когда мы вернулись на стоянку, оказалось, что нас там все ждали, и мы еще раз отпраздновали.

Два месяца спустя "Отмазчик Луи" отмазал меня от обвинения в попытке мелкого мошенничества, и я получил шесть месяцев условно. Возможно, я мог бы отделаться и меньшим.

Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что это был самый глупый способ засветиться в полиции. Но в те дни условное заключение в твоем полицейском досье было не редкостью. Я был так признателен, что Варио заплатили адвокату, и мои родители никогда ни о чем не узнают.

Но теперь я все больше беспокоился. Отец становился все неуправляемей. Я обнаружил ствол в его подвале и отнес его показать Тадди, а затем вернул на место.

Пару раз Тадди просил одолжить ему пушку для друзей. Я не хотел одалживать, но и отказывать Тадди тоже не хотелось. Под конец я начал одалживать пистолет Тадди и получал его через день-два.

Затем я заворачивал пистолет точно так же, в каком состоянии его находил, и клал назад, на верхнюю полку за трубами в подвале.

Как-то раз я пошел достать пистолет для Тадди и обнаружил, что тот пропал. Я понял, что отец догадался о моих делах. Он ничего не сказал, но я знал, что он в курсе. Я чувствовал себя приговоренным к электрическому стулу.

Мне исполнилось уже почти семнадцать. Я отправился в призывной пункт и попытался записаться в армию. Я решил, что это лучший способ избавиться от отца и не заставить Тадди с Поли думать, что я на них зол.

Парни в призывном пункте сказали, что надо подождать до семнадцати, и тогда мои родители или опекун смогут меня записать. Я вернулся домой и рассказал все отцу.

Я хотел записаться в парашютно-десантные войска. Я сказал, что он должен меня записать. Он начал улыбаться и позвал маму и всю семью. Мама занервничала, а вот отец был действительно счастлив.

В тот же день я отправился в призывной пункт на Декалб-авеню и вступил в армию. На следующее утро я отправился на стоянку и рассказал все Тадди. Он решил, что я свихнулся, и сказал, что позовет Поли.

И вот заходит сильно встревоженный Поли. Садится рядом со мной. Он смотрит мне в глаза и спрашивает, нет ли у меня неприятностей или не утаиваю я чего-либо от него. 
- Нет,- ответил я. 
- Ты уверен? - спросил он.

Затем он начал говорить шепотом. Мы сидим в задней комнате стоянки, окруженные ребятами. На улице стоят две машины, набитые стрелками. Место безопасное, как гробница, а он шепчет. Он говорит, что если я хочу из всего этого выпутаться, то он может уладить дела с призывным пунктом. Сказал, что может выкупить мои бумаги.

- Нет, спасибо, - ответил я. – Я могу отслужить.

Глава третья

Когда Генри родился одиннадцатого июня 1943-го года, Браунсвиль был рабочим районом площадью в шесть квадратных миль с несколькими предприятиями легкой промышленности и современными домами на одну или две квартиры. Район простирался от вереницы похожих на парки кладбищ на севере до соленых болот и мусорных свалок в Канарси и Джамайка-бей на юге.

В начале двадцатых годов линия троллейбусов и надземная эстакада превратили район в рай для десятков тысяч итало-американских эмигрантов и евреев из Восточной Европы, которые хотели убежать из убогих съемных квартир на Маллбери-стрит и Нижнем Ист-Сайде в Манхэттене.

На низеньких, плоских и залитым солнцем улочках располагались лишь крохотные дома с клочками земли на заднем дворе, но две волны итальянцев и евреев, которые отчаянно желали приобрести дома, закончив дневную работу, работали ночами в подпольных цехах и заводах, разбросанных по всему району.

В довесок к наплыву тысяч рабочих рук, район также привлекал еврейских гангстеров, вымогателей "Черной Руки", похитителей из "Каморры"[16] и хитрых Мафиози. По множеству причин Браунсвиль был идеальным местом для гангстеров.

На то существовали даже исторические предпосылки. На рубеже нового столетия "Нью-Йорк Трибьюн" охарактеризовала это место, как рай для разбойников и головорезов, добавив, что район всегда был "благодатной почвой для радикальных движений и смутьянов". С ведением сухого закона близость района к сухопутным каналам перевозки спиртного, а также множество бухт для причаливания барж вдоль Джамайки-бей превратили его в мечту угонщиков и рай для контрабандистов. Именно здесь зародились первые мультиэтнические союзы гангстеров, которые создали прецедент для организованной преступности на территории Америки.

Небольшие швейные фабрики, не состоящие в профсоюзах и разбросанные по всему району, созрели для вымогательств и регулярных платежей, а ипподромы в Бельмонте, Джамайке и Акведуке лишь подстегнули интерес гангстеров к этому району. В 1940-ом году пять тысяч акров полей для гольфа в Айдлвайлде начали превращаться в аэропорт с тридцатью тысячами сотрудниками, перевозивший миллионы пассажиров и товары стоимостью на миллиарды долларов. Известный сегодня под названием аэропорта Кеннеди, он превратился в один из крупнейших источников дохода для местных гангстеров.

Браунсвиль был кварталом, в котором успешных гангстеров чествовали точно так же, как в Вест-Пойнте чествовали победоносных генералов.

Он стал местом основания "Корпорации убийств"; кондитерская "Миднайт Роуз" на углу Ливония и Саратога-авеню, где киллеры "Корпорации убийств" проводили время в ожидании своих заданий, в дни детства Генри считалась историческим памятником. Джонни Торрио и Аль Капоне росли здесь, прежде чем отправились на запад, прихватив с собой автоматы.

Детскими кумирами Генри были такие люди, как Бенджамин "Багси" Сигел, который вместе с Мейером Лански основал Лас-Вегас; Луис "Лепке" Бухальтер, чей отлично укомплектованный головорезами профсоюз швейников контролировал швейную индустрию; Фрэнк Костелло - босс, обладавший таким политическим влиянием, что судьи благодарили его за назначения; Отто "Аббадабба" Берман, математический гений и лотерейный воротила, который изобрел систему манипулирования результатами тотализаторных выигрышей на ипподроме таким образом, что выиграть могли лишь самые редко выбираемые номера.

Вито Дженовезе, элегантный рэкетир, владевший двумя сотнями лимузинов, восемьдесят из которых украшали цветы, на погребении своей первой жены в 1931-ом году был описан в заметке "Нью-Йорк Таймс" как "молодой богатый владелец ресторана и импортер"; Гаэтано "Трехпалый" Лукезе возглавлял мафиозный клан, в котором состояли Варио; и конечно же, легендарные члены "Корпорации Убийств": всегда с иголочки одетый Гарри "Питтсбург Фил" Штраус, гордившийся своим умением незаметно воткнуть в кинозале своей жертве в ухо нож для колки льда; Фрэнк "Дэшер" Аббандандо, за год до рождения Генри отправившийся на электрический стул с улыбкой Кэгни [17]; трехсотфунтовый Вито "Соко" Гурино, массивный киллер с шеей размером с трубопровод, который тренировался в стрельбе, отстреливая головы курам, бегавшим на его заднем дворе.

На улицах бытовало мнение, что Поли Варио руководил одной из самых крутых и жестоких группировок города. Число трупов в Браунсвиле всегда зашкаливало, а с шестидесятых по семидесятые именно бойцы Варио делали большую часть грязной работы для семьи Луккезе.

Всегда нужно было разбивать головы на пикетах, прижимать дельцов, чтобы те платили по долгам, ставить на место мелкие банды, убивать потенциальных свидетелей и хоронить стукачей. На стоянке всегда находились такие парни, как Бруно Фаччиоло, Фрэнк Манцо и Джои Руссо, готовые выйти и разбить пару голов по приказу Поли, и такие стрелки как Джимми Бёрк, Энтони Стабиле и Томми ДеСимоне, с удовольствием бравшиеся за самые жестокие поручения.

Но они делали эту работу на стороне; почти все гангстеры в определенной степени были задействовали в том или ином бизнесе. Они были мелкими предпринимателями. Они владели грузовиками с прицепами. Владели ресторанами. Так, например, Джими Бёрк был угонщиком, но он также имел долю в нескольких не состоявших в профсоюзе подпольных цехах по пошивке одежды в Куинсе.

Бруно Фаччиоло владел небольшим местным ресторанчиком на десять столов "У Бруно" и хвастался своим соусом к мясным блюдам. Фрэнк Манцо по прозвищу "Фрэнки Вошь" владел рестораном "Вилла Капра" в Седерхарсте, а также до первого обвинения в особо тяжком преступлении состоял в профсоюзе столяров. Джои Руссо, крепко скроенный молодой человек, работал водителем такси и рабочим на стройке.

Генри Хилл, Джимми Бёрк, Томми ДеСимоне, Энтони Стабиле, Томми Стабиле, Толстый Энди, Фрэнки Вошь, Безносый Фрэдди, Эдди Финелли, Пит Убийца, Майк Францезе, Ники Бланда, Бобби Дантист (получивший прозвище за то, что одним ударом выбивал зубы), Анджело Руджерио, Клайд Брукс, Дэнни Риццо, Ангело Сепе, Алекс и Майкл Корчионе, Бруно Фаччиоло и остальные уличные солдаты Поли Варио жили без ограничений.

Они всегда жили вне закона. Они были местными парнями, которые всегда находили неприятности. Подростками полиция неизменно определяла их как опасных и тащила в участок для профилактической порки каждый раз, когда ограбление магазина или нападение приводило участок в движение.

Когда они выросли, самоуправство копов прекратилось, но всю свою жизнь они почти не выходили из поля зрения полиции. Они всегда находились под подозрением, арестом или обвинением за какое-либо преступление. Генри и его друзья с юных лет регулярно навещали полицейских надзирателей.

Их арестовывали и допрашивали по стольким преступлениям, что камера допросов уже ни у кого не вызывала страха и не была загадкой. В участке они чувствовали себя, как рыба в воде.

Они лучше адвокатов знали, как далеко могли зайти копы. Они досконально знали юридические различия между допросом, штрафом или привлечением к суду. Они знали все о слушаниях о залоге, верховных судьях и обвинительных актах. Если их повязывали после драк в барах или в результате раскрытия миллиардных подпольных наркосиндикатов, они зачастую знали копов, что их арестовывали.

Они наизусть помнили множество номеров адвокатов и поручителей. Нередко арестовавшие их копы сами звонили адвокатам, понимая, что такая небольшая поблажка принесет им несколько сотен долларов в качестве чаевых.

Для Генри и его друзей гангстеров мир был идеален. Все было оплачено. Они крутились в преступном мире, и тот, кто находился за его чертой, рассматривался, как добыча. Жить иначе было глупо.

Те, кто дожидался своей очереди, вызывали презрение. Те, кто послушно следовали закону, вкалывали на грошовых работах, беспокоились из-за своих счетов, откладывали небольшие суммы на черный день, дрожали за свои рабочие места и отмечали дни в календаре, как узники, ожидающие свободу, могли рассматриваться лишь как дураки.

Они были пугливыми, законопослушными, мечтающими о пенсии созданиями, втиснутыми в рамки закона и ожидавшими своей очереди умереть. Для посвященных работяги были ходячими мертвецами. Генри и его приятели давно отбросили мысль о безопасности и относительном спокойствии, которое вытекало из послушания закону. Сами они наслаждались удовольствиями, которые вытекали из нарушения закона.

Жизнь проживалась безо всякой осторожности. Они хотели денег, власти и готовы были пойти на все, чтобы достичь своей цели.

Природа не наделила их теми способностями или условиями, которые могли помочь им преуспеть в достижении своих желаний. Они не были самыми умными парнями в районе. Как и самыми богатыми.

Они даже не были самыми крутыми. В действительности они не обладали ни одним из необходимых качеств для утоления своих аппетитов, кроме одного - склонности к насилию. Насилие было для них в порядке вещей. Оно их подпитывало.

Сломать человеку руку, раздробить ребра полуторадюймовым отрезком трубы, отдавить пальцы дверцей машины и даже убить было вполне естественно. Рутиной. Знакомым упражнением. Их готовность нападать и тот факт, что люди знали, сколь безудержно жестоки они были, служили ключом к власти. Общепринятая истина, что они, не задумываясь, могут убить, дарила жизнь им самим. Это отличало их от остальных. Они могли убить.

Они могли впихнуть своей жертве в рот пистолет, и, спуская курок, смотреть ей в глаза. Если им переходили дорогу, отказывали, оскорбляли, в общем, каким-либо образом создавали проблемы или даже досаждали, требовалось возмездие, и насилие служило ответом.

В Браунсвиле с гангстерами не только мирились, их защищали. Даже законопослушные члены общества - торговцы, учителя, монтеры, мусорщики, автобусные диспетчеры, домохозяйки и пенсионеры, гревшиеся под солнышком на Кондуит-драйв - все старались защитить своих гангстеров.

Большинство жителей, даже те, кто не был связан родством с гангстерами, почти всю жизнь знали местных хулиганов. Они вместе ходили в школу. У них были общие знакомые. В районе царила дружелюбная атмосфера. Здесь нельзя было предавать старых друзей, даже тех, кто, повзрослев, стали рэкетирами.

Чрезвычайная замкнутость этих издавна контролируемых мафией районов, будь то Браунсвиль в Нью-Йорке, Саут-сайд в Чикаго или Федерал-хилл в Провиденсе или Род-Айленд, бесспорно, помогала мафии процветать.

Это были районы, где гангстеры чувствовали себя в безопасности, где рэкетиры становились неотъемлемой частью социальной прослойки, где кондитерские магазины, похоронные бюро и продовольственные магазины служили прикрытием для подпольных игр, где давали ссуды и делали ставки, где местные жители покупали товары прямо с грузовиков, а не в универмагах.

Жители, гревшиеся под крышей мафии, получали максимальную выгоду. В контролируемых мафией районах не случались уличные грабежи, карманные кражи и изнасилования.

Слишком много глаз приглядывало за улицей. Всеобщее подозрение было столь велико, что за чужаком пристально наблюдал каждый квартал, а иногда и каждый дом.

Малейшего изменения в привычной рутине уличной жизни был достаточно, чтобы поднять на ноги каждый клуб или притон гангстеров. Появившаяся в квартале незнакомая машина, грузовой фургон с разнорабочими, который никто до этого не видел, уборщики, вышедшие на уборку не в тот день - все эти признаки служили сигналом, тихо поднимавшим тревогу в районе.

"Весь район всегда находился настороже. Это было естественно. Ты всегда смотрел. Вверх по улице. Вниз по улице. Несмотря на внешнюю безмятежность, никто никого не упускал.

Однажды поздней ночью, сразу после моего семнадцатилетия, я помогал в пиццерии и мечтал о десантных войсках, как вдруг увидел, что два парня Поли поставили свои кофейные чашки и подошли к окну пиццерии. Я тоже подошел.

Питкин-авеню была почти пустынна. Тереза Бивона, которая жила кварталом ниже, шла домой от станции метро Евклид-авеню.

Вместе с ней из метро вышли трое или четверо других, все знакомые - люди, которых мы знали или по крайней мере видели, и двинулись в направлении Блэйк или Гленмор-авеню. И там еще был черный парень в спортивном свитере и джинсах, которого никто прежде не видел.

Внезапно все взоры устремились на парня. Он шел очень медленно. Он шел по краю тротуара, время от времени заглядывая в окна машин. Он делал вид, что смотрел в витрины магазинов, хотя все были закрыты.

А в магазинах - мясном или химчистке - не было ничего, что могло привлечь пацана вроде него.

Затем парень пошел вниз по кварталу. Не могу сказать, знала ли Тереза, что в пятидесяти шагах за ней кто-то идет. Бар "Бранко" на другой стороне улицы выглядел пустынным, но я знал, что оттуда наблюдает Пити Бёрнс. Обычно он сидел на стуле в конце бара, прислонившись к стене, и глядел из окна, пока заведение не закрывалось в два часа утра.

Я знал, что из клуба Пита Убийцы Аббанданте на другой стороне Крещент-стрит тоже наблюдают. Фрэнк Сораце, один из ребят Поли, которого потом убили, и Эдди Барбера, который сейчас отматывает двадцать лет в Атланте за ограбление банка, сидели в машине, припаркованной у тротуара. Я знал, что они вооружены. В их обязанности входило отвозить выигравших у Бэйба большие суммы игроков домой, чтобы тех не ограбили.

Для парня, следовавшего за Терезой, улица, должно быть, выглядела пустынной, потому что он ни разу не оглянулся по сторонам, он просто начал идти быстрее. Когда Тереза стала искать в сумке ключи, он побежал к ней.

Только Тереза вошла, как парень оказался за её спиной. Все произошло очень быстро. Он выбросил руку и поймал дверь до того, как она захлопнулась. Тереза с парнем исчезли.

Пока я добрался до дома, было уже слишком поздно. Парень, должно быть, выхватил нож и приставил к лицу Терезы, но ничего подобного я не увидел.

Я видел только спины. У подъезда набилась целая туча ребят, пока я туда добрался. Они уже выломали парадную дверь.

Их было так много, что, казалось, подъезд и лестница резиновые. Тереза стояла, прижавшись к почтовым ящикам. Я видел только голову того парня и рукав свитера.

Затем его захлестнула чертыхающаяся лавина тел и рук, и парня понесли вверх по лестнице.

Я попятился и вышел наружу. Некоторые из парней уже стояли здесь. Я перешел улицу, обернулся и посмотрел наверх. Я разглядел маленькую кирпичную крышу здания, а затем увидел, что тот парень висит в воздухе.

Он повисел там мгновение, размахивая руками, как сбитый вертолет, и полетел вниз, так что его размазало по всей улице".

***

Генри отправился в десантно-парашютные войска сразу после своего семнадцатилетия, одиннадцатого июня 1960-го года. И это было самое время, чтобы убраться с улиц. Внимание со стороны полиции усилилось. Расследование, начавшееся после аппалачинской конференции в ноябре 1957-го года, создало массу неприятностей.

После того, как двадцать пять лет твердили, что мафии не существует, Эдгар Гувер заявил, что организованная преступность обходится обществу в двадцать два миллиарда долларов в год. Сенат начал собственное расследование организованной преступности и ее связей с профсоюзами и бизнесом и опубликовал имена почти пяти тысяч гангстеров по всей стране, включая членов и иерархию пяти нью-йоркских семей.

Генри увидел газету с именами членов мафиозного клана Луккезе, но имени Поли он там не обнаружил.

Генри Хилл полюбил армию. Его часть была расквартирована в Форт-Брэгге, в Северной Каролине. До этого он никогда не жил вдали от улиц. Он даже не выезжал за город. Он не умел плавать.

Никогда не разбивал лагерь или не разжигал огня, который не подпадал под преступление. Другие ребята жаловались и ворчали, но Генри армия казалась летним лагерем. В ней не было ничего такого, что он не любил. Ему нравилась суровая подготовка новобранцев. Нравилась еда. Ему даже нравилось прыгать с парашютом из самолетов.

"Я даже не планировал, но в итоге начал зарабатывать в армии. Меня определили в наряд по кухне, и я сделал состояние, сбывая продовольственные излишки. Армия закупала все в избытке. Позор.

Всегда заказывали двести пятьдесят пайков для двухсот человек. На выходные заявлялось лишь шестьдесят человек, а закупали по-прежнему на двести пятьдесят. Кому-то следовало за этим присмотреть. Прежде чем я туда попал, парни на кухне просто выбрасывали излишки. Я не мог поверить своим глазам.

Поначалу я крал упаковки со стейками, где-то тридцать фунтов, и отвозил их в рестораны и отели Беннеттсвиля и Маккойла, в Южной Каролине. Они были просто в восторге. Вскоре я сбывал им все. Яйца. Масло. Майонез. Кетчуп. Даже соль и перец. Помимо того, что я толкал еду, я бесплатно угощался в их заведениях спиртным всю ночь напролет.

У меня было все. Я поверить не мог, сколь ленивы были все вокруг. Никто даже пальцем не шевелил. Я начал выдавать ссуды. Парни платили дважды в месяц - первого и пятнадцатого числа.

Почти все оставались без гроша перед самой получкой. Я мог заработать десять долларов за каждые выданные в долг пять, если получка попадала на число после выходных. В остальных случаях я получал девять баксов за пять. Я организовал игры в карты и кости, а затем ссужал неудачников.

Лучшим мгновением был день получки. Парни выстраивались в линию за жалованьем, а я поджидал в конце очереди, и все мне платили. Славное было время. Мне не приходилось ни за кем гоняться.

Я не терял связи с Поли и Тадди. Пару раз они даже деньги прислали, когда мне понадобилось. Однажды я ввязался в драку в баре с каким-то фермером и загремел на губу. Поли пришлось внести за меня залог. Я не мог попросить родителей, они бы этого никогда не поняли. Поли все понимал.

Спустя шесть месяцев, когда я договорился с сержантом выписывать мне двойной наряд за работу на кухне, я за восемь с половиной часов добрался до Нью-Йорка. Когда я подъезжал к пиццерии, то понял, как все по мне соскучились. Вокруг меня собралась толпа. Меня чествовали как вернувшегося с войны героя.

Они подтрунивали над моей формой, прической. Тадди подшучивал, что я служу в сказочной армии - пули у нас ненастоящие. Я принес кучу спиртного, которое получил в офицерском клубе и самогонный виски. Я сказал им, что в армии прекрасно.

Что скоро стану чаще наведываться домой с кучей безакцизных сигарет и фейерверков, которые можно будет продавать с грузовиков прямо на улице. Поли улыбался. Он мною гордился.

До моего отъезда Поли сказал, что у него для меня подарок. Он устроил пышную церемонию. Обычно он так не поступал, поэтому собрались почти все.

Он принес обернутую коробку и заставил меня открыть ее при всех. Все замерли. Я сорвал бумагу, и внутри оказалось одно из тех широких зеркал заднего вида, которые водителей грузовиков ставили на свои машины, чтобы рассмотреть, кто едет за ними. Зеркало было в три фута в длину.

- Поставь его на машину, - произнес Поли. - Поможет избавиться от хвоста.

Глава четвертая

В 1963-ом году Генри вернулся на улицы. Генри зачастил в Нью-Йорк, особенно после того, как новый ротный сменил кухонный наряд. Заведующий столовой сержант перешел в другую часть, попутно прихватив с собой тысячу пятьсот долларов из денег Генри.

Затем, меньше чем за шесть месяцев до выпуска из армии, Генри подрался в баре с тремя моряками. Он был пьян. Обзывал их "кувшиноголовыми" и "лопоухими" [18]. По всему полу были разбросаны осколки бутылок и разбитых зеркал.

Кровь стекала по каждой рубашке цвета хаки и белому переднику. Когда, наконец, прибыл шериф МакКолл, там стояла такая неразбериха, что никто не заметил, как Генри, пошатываясь, вышел из бара и уехал на машине шерифа, пока не стало слишком поздно.

Ротный выслал из Форт-Брэгга капеллана, который вместе с тремя солдатами бруклинской военной полиции приехал на Питкин-авеню, чтобы забрать Генри.

Таким образом, последние два месяца военной службы Генри провел в тюрьме Форт-Брэгга. Он потерял жалование и премиальные за эти два месяца. Он также лишился звания рядового первого класса. Но в мире Генри отсидеть в военной тюрьме было также престижно, как отмотать срок в федеральной тюрьме.

"Когда я вернулся из армии, сыну Поли, Ленни, исполнилось шестнадцать, но выглядел он на пять лет старше. Он был крупным парнем, как и его отец, с шеей и плечами, как у заправского нападающего. Он также был любимцем Поли. Поли любил его больше двух остальных, Поли-младшего и Питти. Ленни Варио был умен.

В то время Поли отбывал шесть месяцев за неуважение к суду, и Ленни просто прилип ко мне. Он работал в пиццерии, но почти постоянно собачился со своими дядями и братьями. В отсутствие Поли дяди и братья Ленни хотели изображать из себя боссов, но Ленни, даже будучи мальчишкой, послал их к черту.

И каждый раз, когда Поли узнавал, что Ленни всех отшил, он еще больше привязывался к парню. Поли на все был готов ради сына, чувствуя, что Лени далеко пойдет. Ленни хватало смелости, чтобы принять от Поли командование. Он даже мог возглавить семью. Поли видел великое будущее для Ленни.

Так что сразу после армии, в отсутствии отца, Ленни стал моим партнером. Куда я, туда и он. Я был на четыре года старше, но мы стали не разлей вода. Двадцать четыре часа в день вместе.

Его братья, тоже мои близкие друзья, обрадовались, что я снял паренька с их шеи. Я по-прежнему нуждался в работе. Я не хотел вновь бегать по поручениям и горбатиться на Тадди и ребят на стоянке. А Ленни стал моим счастливым билетом. Вслух этого никто не произносил, но Поли знал, что я смогу присмотреть за Ленни, и что бы ни получал Ленни, получал и я.

Затем я узнал, что Поли пристроил Ленни в профсоюз каменщиков на работу за сто тридцать пять долларов в неделю. Ленни тогда от силы шестнадцать было, а Поли пристроил его на взрослую работу. Но Ленни заявил, что никуда не пойдет без меня. Так что я тоже получил работу в профсоюзе за сто тридцать пять долларов в неделю. Мне и двадцати не было. И не забывайте, Поли мотал срок в тюрьме, но несмотря на это мог достать для нас работу, о которой местные только мечтают.

Позже я узнал, что Поли заставил Бобби Сколу, президента профсоюза каменщиков, прижать кое-каких парней, чтобы те включили нас в зарплатные списки. Тогда уже Бобби ввел нас в профсоюз и дал карточки союза.

Во время армейской службы я отдалился от отца, но он обрадовался моей работе каменщика. Он обожал строительные профсоюзы. Все, кого он знал, были в строительном бизнесе. Почти весь район работал на стройках. Люди этим зарабатывали на жизнь. Но я не собирался всю оставшуюся жизнь укладывать кирпичи.

Оглядываясь назад, я понимаю, какую жалкую парочку подростков мы собой представляли, но в то время нам казалось это нормальным. Мы откровенно клали на Бобби Сколу и работу. Пошел он. Мы были с Поли.

Мы вообще не работали. Мы даже на работу не заявлялись, чтобы забирать зарплату. У нас были шестерки, которые ходили на работу и приносили нам деньги на стоянку или в ресторан Фрэнка Воши "Виллу Капру", в Седархёрсте, где мы обычно зависали.

Мы обналичивали чеки, и к понедельнику уже проматывали деньги на попойки, одежду или азартные игры. Мы даже членские взносы в профсоюз не платили. А с чего нам было платить? Наконец Бобби Скола попросил Поли снять нас с его шеи. Он сказал, что мы создаем проблемы. Сказал, что мы создаем неприятности на работе, и рабочие обеспокоены.

Поли ему уступил. Вначале я подумал, что он чувствовал себя виноватым перед Бобби Сколой, и поэтому убрал нас от него, но вскоре я стал думать иначе.

За одну ночь вместо работы каменщиками Поли пристроил нас в "Азоры", фешенебельный ресторан из белого мрамора рядом с отелем "Лидо-Бич" в Рокуэйз, всего в часе езды от центра города. В то время он был излюбленным местом летнего отдыха богатых бизнесменов и парней из профсоюзов, в основном швейных и строительных.

Один звонок от Поли, и Ленни уже получил место бармена - он еще даже не дорос до того возраста, когда пускают в бар, не говоря уже о работе там - а мне дали смокинг и место метрдотеля, двадцатилетнему пацану, который хер от пальца отличить не мог.

В те дни "Азоры" неофициально принадлежали Томасу Луккезе, боссу семейства Луккезе. Прежде чем ехать домой, он каждый вечер заглядывал туда, поэтому Поли и устроил Ленни на эту работу.

Он не чувствовал себя виноватым перед Бобби Сколой с проблемами его профсоюза. Он хотел, чтобы Ленни познакомился с боссом. И мы должны были понравиться Луккезе. За ним ухаживали, как за королем. Стоило ему войти, как уже готовились напитки. Его стакан для коктейля полировался так, что Ленни даже пару раз сломал его, когда протирал.

Местечко у стойки бара, где любил стоять Луккезе, всегда держали свободным и натирали до блеска. Нам было плевать, пусть даже в заведении двести человек; все ждали. Лишь немногие знали, кем он был на самом деле, да и неважно. Мы-то знали. Он был боссом. В газетах его звали Гаэтано Луккезе, "Трехпалый Браун", но его никто так не называл. На улицах его знали, как Томми Брауна. Ему тогда под шестьдесят было, и он всегда приходил один. Водитель поджидал на улице.

Томми Браун контролировал весь швейный квартал. Он контролировал аэропорты. Джонни Дио, занимавшийся вымогательствами у профсоюзов в Кеннеди и Ла-Гуардии, работал на него. Луккезе подмял под себя весь город.

Он назначал окружных партийных руководителей, судей. Его сын поступил в Вест-Пойт по рекомендации конгрессмена от Восточного Гарлема, Вито Маркантонио, а дочь закончила Вассар [19].

Позже она вышла замуж за сына Карло Гамбино. Сотни богатых евреев ехали черт знает откуда в "Азоры" в надежде, что смогут поцеловать Луккезе в зад. Так они получали возможность кивнуть или поздороваться с ним при встрече.

А когда толстосумы видели, что я с ним свободно разговариваю, они принимались лизать мой зад. Сразу шелковыми становились, давали мне свои визитки со словами, что если мне понадобятся женские плащи, сумки, пальто или платья, то мне стоит лишь позвонить.

Они вкладывали мне хрустящие двадцатки или даже пятидесятки, так остро сложенные, что, казалось, порежешься. Вот кем был Томми Браун. Даже пальцем не пошевелив, он мог заставить самых прижимистых воротил тряпочного бизнеса давать деньги незнакомцам.

Мы начали работать в "Азорах" к середине мая. Через улицу у нас была квартира. Какое-то время мы жили в доме Поли на Айленд-парке, в пятнадцати милях от ресторана, но в нашей квартире было веселей. "Азоры" стали нашими.

Заведение закрывалось в десять часов, а ночью открывался бассейн. Мы приводили своих приятелей и ели-пили бесплатно. "Азоры" были нашим частным клубом. Здесь я впервые вкусил сладкой жизни, Я в жизни не пил столько креветочных коктейлей. После работы мы переходили из одного клуба в другой. Я знакомился с жизнью богачей.

Я увидел богачей из Файф-Таунз, Лоуренса и Седархёрста, в основном богатых бизнесменов и интеллигентов с кучей денег в карманах, их жен, выглядевших, как Моник Ван Вурен [20], домами размером с отели на южном побережье и с моторными катерами размером с мой дом на своих задних дворах, которые, мать их, размером с Атлантический океан.

Официально владельцем "Азоров" считался Томми Мортон. Парни вроде Мортона служили прикрытием для гангстеров, которые не могли ставить свои имена в разрешениях на продажу спиртного.

Такие парни часто имели свою долю в заведении, и, естественно, гангстеры оставались тайными партнерами. Мортон, например, был другом Поли, да и вообще обладал большими связями. Он, должно быть, прикрывал не одного мафиози.

Но ему также приходилось платить своим партнерам каждую неделю, поскольку им было наплевать, прибылен твой бизнес или нет. Так велись дела с гангстерами. Они берут свои деньги, плевать на все остальное. Прибыль плоха? Плевать, плати. Тебя пожгли? Плевать, плати. В заведение ударила молния, или в баре разразилась третья мировая война? Плевать, плати.

Иными словами, Томми Мортон получал то, что оставалось после гангстеров. Это одна из причин, по которой Мортон так сильно ненавидел нас с Ленни.

Перво-наперво, ему совсем не была нужна пара хитрожопых пацанов, уничтожающих его бизнес. Ему приходилось платить каждому по две сотни баксов в неделю, вместо того чтобы нанять настоящих бармена и метрдотеля. К тому же мы полным ходом его обворовывали.

Все, что мы крали, ударяло по его карману. Я знаю, мы его порядком бесили, но он ничего не мог с этим поделать.

К концу лета нам все порядком наскучило. Стояли выходные до Дня Труда. Тяжелые выдались выходные. Мы решили уйти с работы. Мы с Ленни не видели Луккезе уже целый месяц. Кроме нас все отдыхали. Но мы знали, что наше будущее обеспеченно. Луккезе сказал, что после лета у него для нас есть работенка в швейном квартале.

К сожалению, там, у Томми Мортона работал один старик, немец, шеф-повар. Пожалуй, этот парень ненавидел нас больше Томми. Изо дня в день он постоянно кормил нас рисом с цыпленком, словно мы были обычными работниками.

Он, должно быть, почуял, или кто-то ему сказал, как нас ненавидит Томми, и немец принялся нас изводить. И вот в четверг незадолго до Дня Труда мы пришли на работу с опозданием.

Стоило нам войти, как шеф стал на нас орать и вопить. Он кричал на нас в обеденном зале. Вокруг сидели люди. Ранние клиенты. Я взбесился. Он оскорблял нас.

Жалкий ублюдок. Я не смог этого вынести. Я подскочил к парню и вцепился ему в глотку. Подбежал Ленни, и мы схватили немца за руки и ноги. Потащили его на кухню и принялись запихивать в печь. Там градусов четыреста пятьдесят, должно быть, стояло. Мы не собирались заталкивать его в печь, но он думал иначе.

Он кричал, дергался и извивался, пока мы его не отпустили. Стоило нам отпустить его, как он тут же пустился наутек. Пулей вылетел из заведения. Бежал и бежал, да так и не вернулся. Мы с Ленни тоже вышли и больше не вернулись.

Поли разозлился. Томи Мортон, должно быть, рассказал ему о нашем поступке. Поли вел себя так, словно мы опозорили его перед Луккезе. Он пришел в такую ярость, что заставил меня сжечь машину Ленни. У него был желтый "бонневиль" 65-го года с откидным верхом.

Ленни любил свою машину, а Поли заставил меня ее сжечь. Полли заказал машину собственного сына. Он велел Тадди отвести её к "дыре". Дырой называлась свалка в Озон-парке, где прессовали трупы с машинами. Она принадлежала Джерри Асаро и его сыну Винсенту.

Они состояли в клане Боннано. Затем Поли хватает меня и говорит:
- Иди, сожги машину. 
Это было безумием. Он сам подарил её Ленни. Так что, пока он и Тадди наблюдали из своей машины, я вылил полгаллона бензина на заднее сидение и поджег. И смотрел, как она сгорела.

Лето закончилось, но я уже крутился в тысяче дел. Ни один день не проходил, чтобы кто-то не пришел с новым планом.

У нас была соседская девушка, которая работала в в процессинговой компании карт "Мастерчейндж". Она приносила нам служебные записки с проверками безопасности и кредитных лимитов.

Мы также покупали множество карт от работников почты, но затем компании стали рассылать своим клиентам письма, запрашивая, получили ли они карты. А лучше всего было иметь кого-то в банке.

Одна из девушек приносила нам дубликаты кредитных карт, и мы знали кредитный лимит. Еще прежде чем карту укладывали в конверт для отсылки, я получал дубликат.

Так, например, если кредитный лимит карты составлял пятьсот долларов, мы шли в магазины или знакомые места. Я проводил где-то десять карт. Парни из магазина звонили и получали авторизацию на стерео за триста девяносто долларов, телевизор за четыреста пятьдесят долларов или часы за четыреста семьдесят долларов.

Ожидающий карту клиент так ее и не получал, а у нас был в запасе месяц, пока карту не объявляли украденной. Получив карты, я тут же делал все самые дорогие покупки. Парням в магазинах было наплевать, они получали свои деньги. Им оставалось лишь обратить чеки в деньги.

В наши дни в компьютерной системе есть защитные механизмы от подобного мошенничества, но тогда я делал кучу денег. Желай я, так мог бы в день накупить товаров на десять тысяч долларов.

Даже в незнакомых магазинах работать было легко. На полках лежали сотни товаров, а ты всегда держал при себе фальшивые водительские права или поддельное удостоверение личности.

Поддельные удостоверения мы брали у Тони Пекаря в Озон-парке. Он и правда был пекарем. Он держал булочную, где пекли хлеб. Но пока ты ждал, мог испечь тебе и фальшивые права.

У него любые на выбор были. Вы даже представить себе не можете, насколько он был хорош. Каким-то образом ему удалось заполучить серии документов из Олбани, так что ни один патрульный не мог отличить документы от настоящих. За комплект он брал пятьдесят долларов, в него входили водительские права, карта социального страхования и карточка избирателя.

Когда я заканчивал операции с картами, то продавал их ребятам, которые работали "под лимит". Они брали израсходованные карты и покупали товары, которые укладывались в кредитный лимит. К примеру, на некоторых картах магазины просили авторизации при покупке, если сумма превышала лимит на пятьдесят или сто долларов.

"Подлимитные" ребята всегда делали покупки ниже обозначенной цифры. Они шли в универмаги или торговые центры, где весь день скупали товары на сорок пять долларов при оставшемся лимите в пятьдесят.

Всегда можно было купить блендеры, радио, сигареты, лезвия, в общем, все то, что можно легко сбыть за полцены и за два часа обеспечить себе неплохую дневную выручку. Стакс Эдвардс, долговязый худой черномазый, который болтался вместе с нашими парнями, был "подлимитным" гением.

Он проводил целый день в торговом центре, пока его фургон не оказывался забит под завязку. После этого у него была целая армия людей, которые сбывали товар на заводах, или же он отвозил его в мелкие семейные лавки в Гарлеме и в Нью-Джерси, где разом скупали весь груз фургона.

В сигаретный бизнес меня ввел Джими Бёрк. Я столкнулся с ними еще когда служил в Северной Каролине. Блок сигарет на юге в те времена стоил два доллара десять центов, а в Нью-Йорке из-за акциза тот же блок стоил три доллара семьдесят пять центов. Однажды Джимми заявился на стоянку с машиной, полной сигарет.

Он дал мне сотню блоков и сказал, что я должен попытаться продать их. Я заикнулся было, что не знаю, но он возразил, что стоит попробовать, Я закинул блоки в багажник своей машины и направился к соседней стройке. Я продал все блоки за десять минут. Рабочие экономили на блоке по доллару. Сделка была выгодна для них.

Я же подметил, что могу выиграть для себя по двадцать пять центов с блока. В ту ночь я поехал к Джимми домой и заплатил ему за сотню, которую он дал мне днем, и попросил дать еще триста штук.

Я забрал сколько уместилось в багажнике. На следующий день я вновь сбыл их за десять минут. "Прекрасно"- сказал я себе и уложил еще триста в багажник, а двести на заднее сиденье. В итоге я получил сто двадцать пять долларов за пару часов работы.

Однажды Джимми заявился на стоянку с тощим пацаном в костюме гангстера и тонкими усиками. Звали его Томми ДеСимоне. Он был одним из тех парней, что выглядели младше своего возраста, потому что старались казаться старше.

Джимми был давним приятелем семьи ДеСимоне. Он хотел, чтобы я присмотрел за Томми и ввел его в сигаретный бизнес, помог заработать пару баксов. С помощью Томми я начал делать по триста-четыреста долларов в день. Мы продавали сигареты на стройках и швейных фабриках.

Мы продавали их в гаражах санитарного департамента, в метро и на автобусных остановках. Шел 1965-ый год, и городская власть не воспринимала это всерьез. Мы продавали сигареты на улицах и давали несколько блоков копам, чтобы те оставили нас в покое.

Вскоре мы начали сами завозить сигареты. Мы перелетали в Вашингтон, брали такси и ехали к прокату грузовиков. Используя поддельные водительские права и удостоверения личности, мы брали грузовик и направлялись к одному из оптовиков в Северной Каролине. Затем загружали восемь-десять тысяч коробок и ехали на север.

Но по мере того, как все больше парней начало втягиваться в дело, обстановка стала накаляться. Поначалу нескольких парней прижали, но в те дни тебе только лишь вручали повестку в суд. Копами были фискальные агенты, которые не носили оружия.

Но вскоре они стали конфисковывать грузовики, а прокатные компании переставали нам их сдавать. Мы шли на любую аферу ради грузовиков, начиная от подкупов до отправки местных, чтобы те арендовали грузовики вместо нас.

Мы пожгли половину офисов "Ю-Хаул" в Вашингтоне. Они все вылетели в трубу. В Бронксе Винни Бинс держал "Капо Трекинг Компани", и мы начали одалживать его грузовики. Он не знал, что мы с ними собирались делать, и поначалу все шло прекрасно, пока он не обнаружил, что недосчитался дюжины грузовиков.

Когда он выяснил, что их конфисковал штат, то перекрыл нам каналы поставок. Если бы не Поли, мы давно уже спали бы с рыбами. В итоге нам пришлось обзавестись собственным грузовиком - настолько бизнес был хорош.

Мы с Томми купили прекрасный двадцатидвухфутовый грузовик, а Джимми Бёрк трейлерами завозил сигареты. Какое-то время все шло прекрасно, но затем в бизнес вошло слишком много народа.

Весь клан Коломбо из Бенсонхёрста в Бруклине буквально завалил рынок. Они хватили через край. Но к тому времени я уже перешел в другой бизнес.

Я начал угонять машины. Дело не окупило бы себя, не повстречай я Эдди Риго, который работал агентом по импортно-экспортным операциям в представительстве "Си Лэнд Сервис" на Гаити. Риго владел небольшим магазином в Куинсе, где продавал гаитянские товары и был каким-то образом связан с очень влиятельными людьми на Гаити.

Я помню, как в одно воскресенье "Нью-Йорк Таймс" отвела целую статью его семье. Наш уговор состоял в том, что если он сможет быстро вывезти разыскиваемую машину, я угоню с улиц города любую нужную ему.

Это была легкая работа. На меня работали пацаны.

Соседские ребята. Их друзья. Сообразительные парни, которые знали, что к чему. За сто баксов они угоняли машину, и я собирал десять или двенадцать машин.

Я ставил их в конце парковок, чтобы убрать подальше от улиц, и получал серийные номера машин, которые шли на слом. Если я давал Эдди Риго паспортные номера машин днем, то уже к следующему утру была готова экспортная декларация. Затем я отгонял машины в док.

Оформленные документы помогали прогонять машины. Их просто проверяли на наличие запасных шин и отсутствие царапин, как и было записано в декларации.

Почти все машины были новенькими - небольшими фордами и другими экономичными машинами. В то время бензин в Гаити стоил доллар за полгаллона. С машины я получал по семьсот пятьдесят долларов.

Работа отнимала всего пару часов, и раз в пять-шесть недель я перелетал в Порт-о-Пренс, чтобы забрать деньги. Что тоже было неплохо, поскольку я всегда прибывал туда с фальшивыми деньгами, украденными дорожными чеками и кредитками.

И все это время я шатался с Поли. Отвозил его туда - сюда. Я заезжал за ним в десять утра и ездил до трех часов дня, после того, как он съедал дежурное блюдо - печенку с луком или стейк с картошкой. Поли всегда был в движении, как и я.

В день появлялись сотни вариантов, и нужно было приглядывать за тысячей вещей. Поли держал весь район и приглядывал за парнями, которые контролировали ежедневные операции подпольных казино, мастерских угнанных машин, лотерейных банков, профсоюзов, угонщиков, сбытчиков краденного, ростовщиков.

Парни действовали с согласия Поли, как при франшизе, и кусок их прибыли отходил к Поли. Поли часть оставлял себе, а остальное передавал наверх. Это было что-то вроде дани. Все как на Сицилии, только теперь это происходило в Америке.

Будучи человеком занятым, Поли не разговаривал со всем шестерками подряд. Так, если проблемы возникали с лотереей, то спорные вопросы разрешал Стив ДиПаскуале, которые вел лотерейные игры для Поли.

Затем уже утром, когда Поли встречался со Стивом, тот сообщал ему, в чем состоит проблема, a Поли объяснял Стиву, как поступить. Но в основном Поли прислушивался к мнению Стива, который лучше него разбирался в делах лотереи.

Тогда он просто приказывал Стиву разобраться. Если неприятности возникали с игрой в кости, он обращался к своему брату, Бэйбу. Дела профсоюзов перенаправлялись к ответственным делегатам, в зависимости от типа профсоюза и спора. Все приводилось к наименьшему общему знаменателю.

Все вопросы решались наедине. Поли не верил в собрания. Он не хотел, чтобы кто-то слышал, что говорил он или что говорили ему.

Парни, докладывавшие тем, кто докладывал Поли, варьировались от мошенников до бизнесменов. Они были парнями с улиц. Он вели весь процесс.

Они окупали схемы. Они держали все на мази. А Поли держал всю систему в голове. У него не было секретаря. Он не делал пометок.

Он никогда ничего не записывал и звонил только из телефонной будки, и то назначал встречу на потом. Сотни парней зависели от Поли, а он не платим им ни цента.

Парни, работавшие на Поли, сами должны были зарабатывать. Они получали от него крышу - защиту от людей, пытавшихся отнять у них деньги. В этом был весь смысл.

Как раз это и не могли понять федералы - Поли и его организация защищали тех, кто по ряду причин не мог обратиться к копам. Да, полиция для славных парней.

Например, скажем, у меня угнанный грузовик с товарами на сумму в пять тысяч долларов, и когда я отправился сбыть товар, то вместо того, чтобы получить деньги, угодил в переделку. К кому я обращусь? К копам? Вряд ли. Улажу проблемы пушкой? Так я угонщик, а не хренов ковбой. Нет.

Единственная гарантия, что тебя кто-то не поимеет - это стоять под кем-то вроде Поли. Авторитетом. Мафиози. Солдатом.

И тогда, если кто-то решится поиметь тебя, он поимеет их, и дело с концом. Прощай. Все мертвы, а украденный товар вогнан им в глотку и во всевозможные части тела. Конечно, проблемы могли возникнуть с парнями, тоже связанными с мафией.

Тогда устраивалась крупная сходка между твоими и его гангстерами. Кончалось все тем, что мафия обычно делила между собой то, что ты крал для нее, и отправляла тебя с тем парнем домой несолоно хлебавши. Попробуешь пожаловаться, ты - мертвец.

Еще одна причина, по которой ты стоял под парнем вроде Поли, состояла в том, что он отводил от тебя копов. Гангстеры вроде Поли платили копам столько лет, что, пожалуй, отправляли в колледж детей копов больше, чем кто-либо другой.

Гангстерская стипендия. Поли или Бэйб, который улаживал большинство подобных вопросов для Поли, приглядывали за копами еще с начала их службы патрульными. По мере того, как они поднимались в звании, Бэйб продолжал присматривать за ними. Когда копы нуждались в помощи в определенном деле или информации, Бэйб добывал ее для них.

Как улица с двусторонним движением. А когда они брали деньги от Бэйба, то знали, что наличные чисты. Они питали друг к другу доверие, продажные копы и гангстеры. То же было справедливо и в отношении остальных. Не важно, политик ты или нет - каждому то и дело нужна помощь.

У мафии для них были офисы, автобусы, звуковые системы, рабочие для петиций, когда в тех нуждались, адвокаты, чтобы помочь приглядывать за подсчетом голосов. Вы думаете, что политики неблагодарны? Что они не помнят своих друзей? И не забывайте, Пол Варио тут ни при чем.

Лишь немногие политики когда-либо встречались с Поли Варио. Не все. Все вышеперечисленное делалось бизнесменами, связанными с Поли. Адвокатами, которые были в долгу у Поли. Подрядчиками, руководителями транспортных компаний, парнями из профсоюзов, мясниками-оптовиками, бухгалтерами, людьми из мэрии - в общем, разномастными видными людьми, которые вели дела легально. Но за всем этим обычно стоял гангстер вроде Поли, поджидавший свой кусок.

Я не состоял в семье, и даже я жил хорошо. Я участвовал во всем. Я крал и строил аферы напропалую. Я продавал сигареты, давал ссуды, делал ставки, сплавлял угнанные машины на Гаити.

Тадди обеспечивал меня парой кусков, когда мы палили дотла супермаркеты и рестораны. Он вместе с владельцами наживался на страховых полисах. Я научился, как использовать стерно[21] и туалетную бумагу, а затем прикреплять ее к потолку. Ты мог зажечь это спичкой. Никаких проблем.

Но бензин или керосин нельзя было поджигать спичкой из-за паров. Обычный способ поджечь их состоял в том, чтобы оставить зажженную сигарету на спичечном коробке, так что когда сигарета прогорала до спичек, вспышка поджигала всю комнату. Но к этому времени следовало убраться подальше.

Я приносил много скорби людям. Всегда устраивал потасовки. Но мне было все равно. При мне неизменно находилось десять-двенадцать парней. Мы отправлялись в заведение в Рокуэйз или в Файф-таунз и принимались кутить.

Эти заведения всегда были нечистыми. Я хочу сказать, что или владелец был букмекером, использовавшим заведение, как прикрытие, или ростовщиком, или в подвале продавалось краденное добро. Я хочу сказать, что мы не заходили в ресторанчики для старушек, вроде "Шраффтс" [22].

Мы отправлялись в безумно дорогие рестораны с красными стенами и фешенебельные ночные клубы - мы называли их местечками - то есть, куда были вложены деньги. Там бывали девочки и подпольные игры.

Владельцы и менеджеры всегда нас знали. Мы тратили деньги. Отлично проводили время. Разбрасывались счетами. Записывали все на свой счет. Выписывали щедрые чаевые официантам и старшему официанту. А почему бы нет? Мы были в этом хороши. За ночь прожигали больше, чем целая делегация стоматологов с их женами за всю неделю.

Затем, спустя пару недель, когда счета подскакивали к тысяче, к нам подходил владелец. Он пытался быть самой любезностью. Но как он ни пытался быть обходительным, мы всегда устраивали скандал.
- Ах ты говнюк! - кричали мы.

После того, как я столько денег просрал в твоем кабаке! Ты осмеливаешься оскорблять меня перед друзьями? Зовешь меня нищим? Козел, ты труп. Ты жалкий ублюдок... - И тому подобное.

Ты кроешь его и кричишь, затем бросаешь в него стакан или тарелку, словом, доводишь себя до кипения. То есть, хоть ты и понимаешь, что блефуешь, но все равно готов растерзать козла. Потом обычно кто-то оттащит тебя от него, а ты грозишься сломать уроду ноги.

Теперь у парня проблема. Он знает, кто мы. Знает, что мы можем переломать ему ноги, а он даже не пикнет. Он не может пойти к копам, поскольку у него своих проблем хватает, и копы вытрясут из него больше того, что тот уже платит.

К тому же он знает, что копы у нас в кармане. А станет дергаться, его бизнес сгорит. Ему не остается ничего, кроме как пойти и повидать Поли. Выходить напрямую он не станет. Он пойдет к тому, кто связан с Поли. Фрэнки Вошь. Стив ДиПаскуале. Бруно Фаччиоло.

Если у парня есть связи, встреча с Поли состоится. Скажу вам честно, тут Поли сама душевность. Он сочувствует. Ворчит, что не знает, что с нами делать. Обзывает нас психопатами.

Он жалуется парню, что без конца твердит нам одно и то же, а мы его не слушаем. Что мы доставляем ему массу неприятностей. Из-за нас у него проблемы по всему городу. И тогда парень понимает, что настало время сказать, что он не останется в долгу, если Поли избавит его от нас.

Слово следует за словом, и вскоре уже парень отваливает Поли пару сотен в неделю. К тому же твой счет забыт. Все гладко.

Теперь Поли - его партнер. Любые проблемы, и он идет к Поли. Проблемы с копами? Он идет к Поли. Проблемы с поставками? Он звонит Поли. И конечно помощь взаимна. Теперь Поли может внести в списки сотрудников заведения досрочно освобожденных, может отдать поставки спиртного и продовольствия своим друзьям.

Плюс страховка. Кто оформляет страховку? За этим всегда нужно обращаться к политикам, и политики, друзья Поли, кладут в карман комиссионные. Плюс обслуживание. Кто чистит заведение? Я хочу сказать, что гангстеры могут вытянуть доллар из каждой части бизнеса.

А если Поли решит пустить заведение ко дну, то может еще больше денег из него вытрясти. Взять, например, банковские кредиты. Заведение в бизнесе, скажем, лет двадцать-тридцать. У него свой банковский счет.

Есть свой кредитный сотрудник, который может прийти и дать ссуду на расширение бизнеса. Конечно, можешь взять деньги и забыть о расширении бизнеса, потому что хочешь пустить его по миру.

А если у заведения кредитная линия, то можешь позвонить поставщикам и попросить их прислать товар.

Можешь позвонить новым поставщикам и заставить их подогнать товары грузовиками, потому что у бизнеса хороший кредитный рейтинг. Оптовики всегда ищут новые точки сбыта. Они не захотят тебя отвергать.

Торговцы хотят сбыть свои товары. Ты начинаешь заказывать. Заказываешь ящики с виски и вином. Заказываешь мебель. Заказываешь мыло, лампы, огромное количество продуктов. Стейки. Две сотни филе. Упаковки свежих лобстеров, крабов, креветок. В дверь потоком льется столько добра, что кажется, наступило Рождество.

Как только в одну дверь заходят товары, ты сбываешь их с другой. Продаешь добро в полцены другим заведениям, и поскольку не собираешь возвращать деньги владельцу, то все что продаешь - кладешь в свой карман.

Некоторые парни открывали на это добро новые места. Ты просто доил заведение до дна. Пускал по миру. А затем, если тебе и этого недостаточно, пускаешь красного петуха, чтобы получить страховку.

И нигде Поли не фигурировал партнером. Никаких имен. Никаких бумаг. Поли не нужны были бумаги. Тогда, в шестидесятые, я знал, что Поли, кроме разорения одних заведений, имел долю в трех десятках других.

Сотня здесь, две или три там. Он процветал. Помню, как он однажды мне признался, что отложил полтора миллиона. Он всегда пытался убедить меня откладывать деньги, но я не мог. Он сказал, что держит деньги в сейфе. Я же отвечал, что мне не нужно копить, потому что я всегда смогу заработать еще.

И я был не одинок. Все, кого я знал, занимались денежными махинациями, и почти никого никогда не ловили.

Именно это люди непосвященные не могли понять. Когда ты пускаешься на разные махинации, а все знают, чем ты занимаешься, но никого не ловят, разве что случайно, к тебе приходит мысль, что, может, и не все так опасно. Существовали сотни способов провернуть аферу.

Тебе не приходилось продавать паленый товар или кого-то прижимать. Один из соседских парней был менеджером местного супермаркета, одного из гигантской сети, с десятью кассами и полуторапроцентной маржей.

Он всегда был преданным сотрудником, и на него не обращали особого внимания, пока он не вышел в отпуск, а головной офис не прислал рабочих, чтобы установить новые кассы.

Рабочие пришли в супермаркет со своими чертежами и решили, что попали не туда. Оказалось, что в супермаркете вместо десяти - одиннадцать касс.

У головного офиса не ушло много времени на то, чтобы понять, что кто-то поставил свою собственную кассу, и стоимость всех товаров, проведенных на одиннадцатой, ушла в чей-то карман.

Когда наш приятель вернулся из отпуска, его уже поджидали копы, но он был местным героем.

Его уволили, но из-за того, что он все отрицал и отказался давать показания, его не удалось посадить за решетку. Аферы и махинации были также связаны с тотализатором. Ни один день не проходил без каких-либо ставок.

Когда я был при деньгах, то ставил десять тысяч долларов на разницу в счете в баскетболе, и я не ставил лишь на одну игру. Я мог бросить десятки тысяч долларов на весь широкий спектр субботних игр.

Джимми ставил по тридцать-сорок тысяч долларов на футбол. Мы ходили на ипподром, бросали кости в Лас-Вегасе, резались в карты, ставили на все, что двигалось. Никакой радости в мире с этим не сравниться, особенно, если ты поймал преимущество на ставке.

И были парни вроде Рича Перри, которые могли дать тебе накол. Он был гением. Еще задолго до того, как кто-либо задумался об этом, Перри нанял с дюжину людей по всей стране, чтобы те наблюдали за университетским спортом.

Он знал, в каком состоянии поле, травмы ведущих игроков, пил ли перед игрой квотербек, одним словом, всю ту информацию, что давала преимущество.

Он отыскивал эти новости, которые никогда не передавались по радио, в колледжских газетах небольших городков, и у него были люди, которые звонили ему за минуту перед ставкой.

Он был мозговым центром, который знал, как увеличить наш на выигрыш в суперфекте на лошадиных скачках. Некоторое время мы так преуспевали, что приходилось давать по десять процентов посредникам, которые обналичивали выигрыш вместо нас, чтобы не всполошить букмекеров.

Тут крутилось столько денег, что некоторые парни - те, что засветились в полиции и не хотели фигурировать победителями - даже нанимали копов, которые вместо них обналичивали выигрышные билеты.

В суперфекте - которую позже запретили - игрок должен был угадать первых четырех финишеров в точном порядке. Перри смекнул, что если заставить двух или трех жокеев придержать лошадей на финише или не выйти на старт, то можно исключить двух-трех лошадей из гонки.

Тогда мы могли при минимальных затратах покрыть все оставшиеся комбинации. Так, например, чтобы покрыть все возможные комбинации в заезде с восемью лошадьми, требовалось тысяча шестьсот восемьдесят трехдолларовых билетов на сумму в пять тысяч сорок долларов.

Поскольку максимальная сумма выигрыша составляла в среднем три тысячи долларов, то прибыль исключалась. Выбивая из заезда двух-трех лошадей, мы могли гарантировать себе выигрыш, поскольку теперь оставалось триста шестьдесят выигрышных комбинаций, которые обходились нам в тысячу восемьдесят долларов.

Когда проводился договорной заезд, мы ставили на него по двадцать пять или пятьдесят тысяч долларов.

Обычно мы выходили на жокеев через "ястребов" - парней, которые крутились в загонах и все время проводили вместе с тренерами и жокеями. Иногда это были жены, подруги, бывшие жокеи и тренеры - одним словом, люди, знавшие подноготную скачек.

Вы выходили на "ястребов", проводя с ними время, принимая их ставки, одалживая деньги, отдавая им краденые телевизоры и дизайнерскую одежду по хорошим ценам. Вы бы удивились, как легко все получалось.

Но в системе внеипподромовых тотализаторов мгновенно смекнули, что с выплатами по суперфектe дело нечисто, начали расследование и арестовали почти всех участников схемы.

Федералы утверждали, что мошенники подобным образом сделали более трех миллионов долларов, но они преувеличивали. Состоялся суд, в котором участвовали около двух десятков жокеев, тренеров и гангстеров.

Брунно Фаччиоло и сын Поли, Пити, замяли свои дела, а вот Рича Перри осудили. Он получил шесть месяцев.

Глава пятая

В 1965-ом году Генри Хиллу исполнилось двадцать два года. Он оставался холост и был доволен жизнью. Дни были длинными, и Генри наслаждался непрерывным действием. Аферы и махинации занимали каждый час его дня.

Они были постоянным источников бесед и главной радостью дня. В мире Генри строить аферу и срывать куш - значило жить полной жизнью. Но Генри никогда не трудился откладывать деньги. Сколько себя помнил Генри, никто из его приятелей не копил.

Всего за несколько часов финансовое состояние Генри резко сменялось от нищеты к богатству. После того как он срывал куш, он оказывался владельцем стольких толстых пачек, что приходилось затыкать их за пояс, когда те не умещались в карманах.

Спустя пару дней он опять нуждался в деньгах. Скорость, с которой он и его друзья тратили деньги, завораживала. Генри просто швырял деньгами. Когда он отправлялся в бары и ночные клубы на Лонг-Бич, в Файф-таунз или Рокуэйз, то попросту заваливал официантов и барменов чаевыми.

Генри тратил деньги, пока не оставался на мели, и тогда занимал наличку у приятелей, до тех пор пока не окупалась очередная афера. Он знал, что в течение недели всегда подвернется прибыльное дельце.

Десятки грязных сделок всегда находились под рукой. Кроме потакания своим прихотям никаких других затрат у Генри не было. От него никто не зависел. Он не платил налоги.

У него даже не было номера соцстрахования. Не нужно было платить страховые взносы. Он никогда не платил по счетам. Никаких банковских счетов, кредитных карт, кредитного рейтинга, ни чековых книжек, которые другие мошенники покупали у Тони Пекаря. Большую часть своего гардероба он по-прежнему держал в родительском доме, хоть и не спал там.

Генри предпочитал оставаться на ночь в одном из домов Варио или квартирах парней, и даже в свободных номерах одного из мотелей в аэропорту или в Рокуэйзе, которые содержали его приятели.

Он никогда не просыпался в пижаме. Он был рад, если просто туфли удавалось скинуть, перед тем как отрубиться. Как и для большинства гангстеров, дневные события были столь насыщены, столь непредсказуемы, что он никогда не знал, где закончит день. Он мог провести весь свой восемнадцатичасовой день на стоянке на Питкин-авеню, или мог оказаться по делам лотереи вместе с Поли в Коннектикуте, или в Северной Каролине вместе с Джимми на сигаретной сделке, или в Лас-Вегасе, где вместе с парнями тратил неожиданную прибыль, которую мог получить в течение своего совершенно непредсказуемого дня.

Были и девушки, те, кто стоили денег и те, кто нет. Соседские девушки, барменши, школьные учительницы, официантки, разведенки, офисные работницы, косметологи, стюардессы, медсестры и домохозяйки, которых всегда можно было найти на ипподромах, в ночных клубах или пьяными в мотелях. Некоторым из них нравилось танцевать. Некоторым пить. Генри наслаждался всеми прелестями холостяцкой жизни, не пропуская ни одну, что попадалась ему на пути. Жизнь его не знала ограничений.

***

Генри: Я был на стоянке, когда примчался Поли-младший. Он уже не одну неделю пытался уломать на свидание свою девушку Диану, и она, наконец, согласилась. Но она не хотела встречаться с ним без своей подруги. Младший был в отчаянии.

Ему был нужен второй парень для свидания. У меня сигаретная сделка в самом разгаре, в багажнике лежат краденые свитера, и в одиннадцать часов вечера я должен встретиться с Тадди по делу, а теперь еще младший хочет, чтобы я его сопровождал.

Он сказал, что договорился о свидании для нас двоих в ресторане Фрэнки Воши "Вилле Капре". "Вилла" в то время была излюбленным местом отдыха парней. Когда я пришел туда, чтобы угодить Поли-младшему, я так торопился встретиться с Тадди, что не мог дождаться, когда уйду.

Карен: Я просто переносить его не могла. Он казался мне ужасно отвратительным. Диана была без ума от Пола, но мы были еврейками, и она никогда прежде не встречалась с итальянцем. Поэтому она хотела проявить осторожность.

Пол выглядел милым, но Диана хотела провести свидание вчетвером. О том, что Поли женат, она не знала. Она заставила меня её сопровождать. Но мой партнер, Генри, оказался просто отвратительным. Было очевидно, что он не хотел здесь находиться.

Он все время дергался. Торопил всех. Он попросил счет еще до того, как мы съели десерт. Еще до того, как пришло время ехать домой, он грубо затолкнул меня в машину, потом так же грубо вытолкнул. Но Диана с Поли заставили нас пообещать снова встретиться в ночь на пятницу. Мы согласились.

Но когда подошла пятница, Генри, конечно же, не пришел. Той ночью я поужинала вместе с Дианой и Полом. Получилось трио, а не две пары. Но я заставила Поли поехать искать Генри.

Генри: Я прогуливался на улице возле пиццерии, когда подъехал Поли, а из машины выскочила Карен. Совсем как наезд. Она так и кипела от гнева. Карен подбежала ко мне и принялась кричать, что никто не смеет её бросать.

- Никто так со мной не поступал! - кричала она на улице. Громко. Я попытался ее успокоить. Сказал, что не пришел, потому что был уверен, что она сама меня кинет.

Я сказал, что хочу все исправить. Сказал, что решил, будто Поли с Дианой хотели встретиться без нас. Как бы то ни было, когда она закончила кричать, мы договорились о свидании. На этот раз я пошел.

Карен: Он отвел меня в китайский ресторан в торговом центре "Гринэкрз" на Лонг-Айленде. В этот раз он был обходителен. Он оказался интересным парнем. Намного старше своих лет, и, казалось, знал куда больше всех парней, с которыми я встречалась.

Когда я спросила его, чем он занимается, он ответил, что работает каменщиком и даже показал мне карточку профсоюза. Рассказал, что прежде работал менеджером в "Азорах", что, как я знала, было фешенебельным заведением в Лидо-бич.

Мы отлично провели вечер. Затем сели в его новенькую машину и отправились послушать музыку в ночные клубы на Лонг-Айленде. Мы танцевали.

Все его знали. Когда я входила туда с Генри, к нам все подходили.

Он знакомил меня с каждым. Каждый был обходителен. И Генри знал, как вести себя с ними. От так отличался от моих прежних парней. Они все казались детьми.

Они водили меня в кино, боулинг, короче, в те места, куда ты ходишь, когда твоему парню двадцать два, а тебе - восемнадцать.

Генри: С Карен было весело. Она была живой девушкой. Ей нравилось ходить на свидания, и выглядела она просто потрясающе. У нее были фиолетовые глаза, точь в точь как у Элизабет Тэйлор, так все говорили.

Мы начали встречаться в знакомых мне клубах. Мы ходили в клуб "52/52" на Лонг-Бич, рядом с "Руморз Диско" Филли Базиле. В бары с живой музыкой, которые я знал. Места, где я бывал с Поли.

Места, где я знал владельцев, барменов, менеджеров, а они знали меня. Когда я в первый раз поехал к ней домой, чтобы сводить в "Палм Шор Клаб", я весь вырядился. Я хотел произвести впечатление.

Я чувствовал себя великолепно, но стоило ей открыть дверь, как вместо радости она вскрикнула. Её глаза вылезли из орбит, как в фильме ужасов. Я оглянулся по сторонам. Я просто не мог понять, что происходит.

Тогда она указала на мою шею. 
- Поверни это! Поверни! - испуганно воскликнула она.
Опустив взгляд, я заметил, что она указывает на мою грудь. Я носил золотую цепь, подаренную матерью, с золотым крестиком на ней.

Карен: Он пришел, чтобы познакомиться с моими родителями. Они знали, что мы встречаемся, но им не нравилось, что Генри не еврей. Я сказала им, что он наполовину еврей. Солгала, что мать у него еврейка.

Это их не сильно обрадовало, но что они могли поделать? И вот приходит он, чтобы с ними встретиться. Звонит звонок. Я так взволнована. Моя бабушка тоже здесь. Она была настоящей ортодоксальной еврейкой.

Когда она умерла, к ней в дом принесли тору. Я уже немного нервничала. Подошла я к двери, а там стоит он, в черных шелковых слаксах, в белой рубашке, расстегнутой до пупа, и в светло-голубом спортивном пиджаке.

Но в глаза мне бросился его массивный золотой крест. Он висел у него на шее, спадал на грудь. Я закрыла дверь, чтобы никто не заметил его прихода, и приказала повернуть крест, чтобы родители не увидели.

Он так и поступил, и мы вошли внутрь, но меня уже обдал холодный пот. Родители и так были не в восторге даже от того, что он наполовину еврей. Да и его родные тоже не особо радовались.

Его сестра, Элизабет, учившаяся на сиделку, меня ненавидела. Как-то раз я пошла к нему домой, и она открыла мне дверь. В волосах у нее были вплетены бигуди. Она слегка оторопела, потому что не ждала меня. Я еще никого не видела в такой ярости.

Генри: Однажды Карен пригласила меня в загородный клуб своих родителей. Там было поле для гольфа на девять лунок, теннисные корты и бассейн, и все эти богачи ныряют с планки в бассейн, лупят по теннисным мячам и плавают по кругу в резиновых шапочках и очках.

Я еще никогда не видел, чтобы столько богачей занималось ерундой. А затем, стоило мне присмотреться, как я понял, что ничего из того, чем занимаются эти люди, не умею. Абсолютно ничего. Ни плавать. Ни нырять. Ни играть в теннис, ни в гольф. Я не умел заниматься херней.

Карен: Вместе с Генри я начала посещать места, в которых никогда не бывала прежде. Мне восемнадцать. Я была ослеплена. Мы ехали в Эмпайр-рум, чтобы послушать Ширли Бэсси [23]. Мы шли в "Копакабану".

Мои сверстники, пожалуй, там бывали только раз, на выпускной. Генри ходил туда каждый день. Его там знали. Он всех знал. Мы всегда садились за столик у сцены, и однажды вечером Сэмми Дэвис-младший [24] прислал нам шампанское.

В многолюдные вечера, когда люди стояли в очереди снаружи, и мы не могли войти, швейцар проводил Генри и наших спутников через кухню, которая кишела китайскими поварами. Мы проходили в зал и тут же получали столик.

В этом не было ничего необычного. Я не видела ничего странного в происходящем, подумаешь, парню двадцать один год, и уже такие связи. Я просто считала, что он знаком с этими людьми.

Генри: Мы встречались каждый вечер. Днем Карен работала ассистентом стоматолога, но каждую ночь мы проводили вместе. Мы сильно сблизились. Мы с ней отлично проводили время.

Думаю, мне нравилось, что она была не из нашего района. Что она привыкла к роскоши. Что одевалась изящно. Вскоре мы начали ходить на свадьбы.

Дети Ленни то и дело играли свадьбы, и это еще больше сблизило нас с Карен.

В моем окружении привести девушку на свадьбу рассматривалось серьезным шагом. Вскоре мы начали вместе убегать на выходные.

Карен говорила своим родителям, что вместе с подругами едет на Файр-Айленд, и они подвозили её до станции Уолли-Стрим. Там я её подбирал.

Карен: Вскоре после того, как я начала встречаться с Генри, ко мне зачастил парень, живший через улицу, Стив. Я давно его знала и никогда не могла подумать о нем что-либо плохое.

Однажды поздним вечером, когда я вернулась с работы, этот парень находился неподалеку от моего дома и попросил меня помочь ему забрать покупки в магазине неподалеку.

Он вроде как просил помощи или одолжения. Это было неважно. Он жил через улицу. Я сказала матери, куда мы уезжаем. Главным образом, я хотела поехать с ним, потому что мне нравилась его машина. У него был корвет.

Он как всегда был обходителен, пока мы не доехали до ипподрома Бельмонт, в трех милях от дома. Там он остановил машину и начал ко мне приставать. Я была поражена и страшно разозлилась.

Просила его перестать. Он отказался. Сказал, что я уже взрослая девочка. В общем, нес обычную чушь. Я ударила его ребром ладони по лицу. Он оторопел. Я опять его ударила. И тогда он разозлился.

Он завел машину и выскочил на Хэмпстедскую магистраль. Там он так резко затормозил, что я чуть не вылетела через лобовое стекло. Он потянулся, открыл дверь и выбросил меня на дорогу.

Я с размаху ударилась о пыль и щебень. Это было ужасно. Тогда, должно быть, была половина седьмого или семь часов вечера. Я была потрясена. Вел себя гадко парень, но чувствовала себя пристыженной я. Я боялась позвонить домой.

Я понимала, что мама расстроится. Она тут же устроит мне допрос по телефону, пока я еще из волос щебень не вытащила. Я просто не смогла бы вынести её криков.

И вместо этого я позвонила Генри. Я рассказала ему, что произошло и где я сейчас. Через несколько минут он приехал и забрал меня, и мы поехали домой.

Генри: У меня крышу снесло. Я хотел убить урода. Пока я везу Карен домой, она рассказывает мне о случившемся, и я все больше распаляюсь. Когда мы приехали, она сразу же забежала домой.

Я посмотрел через улицу. Перед домом был припаркован корвет. Дом был полон ничтожных богатых выродков. Там жили три брата. Все трое имели по корвету. При мне был короткоствольный пистолет калибра 5,65 мм.

Из бардачка я достал коробку с патронами. Не сводя глаз с машины выродка, я начал заряжать. Я так разозлился, что готов был пристрелить парня, а уже потом беспокоиться. Я перешел улицу и позвонил в дверь.

Ответа не последовало. Я снова позвонил. Пушку я положил в карман штанов. Я обошел проезд и вышел на задний двор. Там вместе с братьями сидел Стив.

Стив поднялся мне навстречу. Он, должно быть, решил, что мы переговорим. Вроде мужского разговора. Только он ко мне приблизился, как я правой рукой схватил его за волосы и пригнул книзу.

В то же время я выхватил пистолет из левого кармана и принялся бить его по лицу.

- У него пушка! У него пушка! - завопил он. Я видел, как лицо его изменилось. Я засунул ему пистолет в рот и провернул. Братья так испугались, что пошевелиться не могли. Уроды.

Клянусь, я бы их пристрелил, подойди они ко мне. Из какого-то дома закричали, что вызовут полицию. Но пока приехали копы, я вмазал Стиву еще несколько раз.

Думаю, не закричи он про пушку, я бы его пришил. Напоследок я дважды ударил его по голове и оставил плачущим в проезде. Он весь обоссался.

Я перешел улицу, обратно к Карен. Она стояла у парадной двери. Я отдал ей пушку и сказал, чтобы она ее спрятала.

Она спрятала пистолет в коробке для молока. Затем я сделал круг на машине по кварталу и разбросал патроны. Когда я вернулся к дому Карен, там уже стояло четырнадцать полицейских машин округа Нассау.

Копы искали оружие. Я сказал, что у меня нет пушки. Заявил, что тот парень псих. Копы обыскали меня и облазили всю машину. Никакого оружия. Затем они сопроводили меня из Нассау до Бруклина.

Когда мы отъезжали от тротуара, я боялся, что они найдут патроны, но они их не заметили.

Карен: Он подошел к парадной двери. Я видела, что он спешил. 
- Возьми его, - произнес он. Он что-то сжимал в ладони. 
Я взяла и глянула вниз. Это оказался пистолет. Он был небольшим, тяжелым и серым.

Я глазам не могла поверить. Он был таким холодным. Было дико даже просто его держать. Все казалось таким безумием, что я слегка поплыла. Я не хотела заносить пистолет в дом, потому что мама имела обыкновение все подмечать.

Она бы его нашла. Так что я закинула его в ящик для молока рядом с дверью. Через несколько минут Генри вернулся. Его уже поджидали копы.

Первым делом они допросили Стива и соседей. В нашем районе это было самым большим происшествием. Я сильно переволновалась. Я была польщена, что на все это Генри пошел ради меня. Я чувствовала себя значительной.

А когда копы допрашивали его про оружие, он выглядел очень спокойным. Он просто сказал, что тот парень - псих.

Копы уже знали, что как парень поступил со мной, к тому же Генри настойчиво утверждал, что не имел при себе оружия. Когда они вернулись назад к Стиву, то он уже начал говорить, что, может, это был 'металлический предмет".

Наконец, копы заявили, что они выпроводят Генри из района, чтобы предотвратить дальнейшие неприятности.

Генри: К тому времени я уже устал встречаться с Карен тайком. Я встречался с ней три месяца, и не мог навещать её дома, когда там оставалась бабушка, её мать твердила, что мы не созданы друг для друга. Точно так же поступали и мои родители. Создавалось впечатление, что все против нас ополчились.

А когда произошел тот инцидент с парнем, я решил, что нам следует тайком обвенчаться. Если мы поженимся, то всем придется с этим смириться. Наконец, после пары неудачных попыток мы решили отправиться в Мэриленд и пожениться. Просто сделать это. Нам нужен был свидетель, и я прихватил Ленни.

Добравшись до Мэриленда, мы разговорились с подростками в машине, стоявшими рядом с нами в пробке. Они сказали, что в Мэриленде придется прождать три дня, а в Северной Каролине можно пожениться незамедлительно.

Так что мы направились в Уолден, Северную Каролину. Получив результаты медицинского обследования и анализов крови, мы отправились прямиком мировому судье. К этому времени наш свидетель, Ленни, отключился и спал на заднем сидении, поэтому нашим свидетелем стала жена мирового судьи.

Карен: Вернувшись, мы с Генри рассказали все моим родителям. Сперва они были потрясены, но спустя полчаса, похоже, смирились. Мы сделали это, и они теперь ничего не могли изменить.

Они не были из числа тех родителей, кто выкидывает детей из дома. А я была не из тех невест, кто знает, что делать. Я даже яйцо сварить не могла. Мы с Генри были подростками. Родители предложили нам остаться с ними.

Нам отвели часть второго этажа, и мы стали жить с родителями. Генри никогда бы не пришла мысль обзавестись собственным домом. Вообще-то, ему нравилось жить в доме моих родителей.

Ему нравилась моя семья. Пришлась по вкусу стряпня моей матери. Генри подшучивал с ней. Тепло с ней обходился. Я видела, что ему действительно нравится быть частью моей семьи. И постепенно мои родители к нему привязались.

У родителей было три дочери, а теперь они странным образом получили сына. Генри был очень искренен в религиозном вопросе и сказал, что сменит веру. Он начал следовать религиозным наставлениям.

Каждый день он выходил на работу. Мы все думали, что он каменщик. У него была карта профсоюза и все прочее. Откуда нам было знать? Мне никогда не приходило в голову, что для рабочего у него слишком нежные и гладкие руки.

К августу Генри так далеко продвинулся в религиозных наставлениях, что вскоре мы сыграли прелестную еврейскую свадьбу. Даже моя бабушка была почти счастлива.

Глава шестая

Карен понадобилось время, чтобы разобраться, кем именно работает её муж.

Она знала, что Генри - боец. Знала, что Генри может быть скорым на расправу.

Однажды ей довелось увидеть, как он монтировкой избил трех человек, которые оказались футболистами Нью-Джерси, возле бара Джеки Кэннона "Рэт Финк Рум" в Манхэттене.

Она знала, что некоторые из его друзей сидели в тюрьме. Знала, что иногда он носит пистолет.

Тогда, в начале шестидесятых, еще до того как "Крестный отец" Марио Пьюзо стал диктовать образ жизни, до того как Джозеф Валачи решил запеть, а постоянный подкомитет по расследованиям сенатора Джона Макклеллана обнародовал имена и фотографии более пяти тысяч деятелей преступного мира, гангстеры по-прежнему оставались сравнительно неизвестным феноменом для людей непосвященных. Карен Фреид-Хилл из Лоуренса, что на Лонг-Айленде, определенно не рассчитывала оказаться на главных ролях в малобюджетном фильме.

Она лишь знала, что главным источником дохода её мужа является работа каменщика и мелкого делегата профсоюза. По утрам она даже отвозила его на работу и видела, как он исчезал на стройке. Он приносил домой сто тридцать пять долларов. На эти деньги они оплатили спальный гарнитур.

У него была новая машина. Но она также знала, что незадолго до того, как они поженились, он выиграл в лотерею несколько тысяч долларов. Все его друзья работали. Они работали на стройке и водителями грузовиков; владели небольшими ресторанами, работали в швейном квартале или аэропортах.

***

Карен: Временами мне кажется, что не упорствуй так моя мама, я не была бы такой слепой. Но она так решительно была настроена нас развести, что я с той же решимостью старалась не сдаваться.

Я не уступала ей в упрямстве. Я не собиралась его оставлять. Я не хотела, чтобы она оказалась права. Я не собиралась позволить ей одержать верх. Я оправдывала его перед ней. А оправдывая Генри, я поняла, что оправдываю его и в собственных глазах.

Если он задерживался допоздна, я всегда говорила, что он с ребятами. Если он до определенного времени не звонил, я лгала, что он заранее мне позвонил. И спустя некоторое время жизнь наладилась. Понимаю, это звучит дико, но все происходило так постепенно, день за днем, что ты даже не понимал, что изменился.

После того времени я часто разговаривала с людьми, и полагаю, что у меня есть предрасположенность к подобной жизни. Я знаю, что некоторые девушки из моих подруг расстались бы с парнем в ту же минуту, как он попросил бы их спрятать пистолет.

- Пистолет! - завопили бы они. - Да кому ты нужен? Проваливай!
Вот что сказали бы большинство девушек, моих собственных подружек, передай им парень оружие. Но я должна признаться - меня это возбуждало.

Впервые меня действительно осенило, насколько отличаются его друзья от моих, когда Хелен, жена Бобби ДеСимоне, одного из друзей Генри, устроила прием.

Мы были женаты уже несколько месяцев, и я почти не встречалась с его друзьями или их женами без Генри. Хелен продавала медные и деревянные украшения для стен.

Я никогда не знала никого, кто бы продавал товары друзьям в своем доме. Генри сказал, что отвезет меня, встретится с друзьями, а после заедет за мной. Дом Бобби и Хелен находился в Озон-парке. Ничего выдающегося.

Пара комнат на втором этаже. Все знали друг друга, а я была новенькой в компании, и все старались вести себя со мной очень-очень обходительно. Они действительно заставили меня почувствовать себя частью своего общества.

Но затем, когда они начали говорить, я была шокирована услышанным. Помню, одна женщина рассказывала о том, что уже три года ждет своего мужа, который сидит в тюрьме. Я не могла поверить. Боже мой! Три года! Сама бы я столько не вытерпела.

В первый раз я услышала, как женщины разговаривают о тюрьме. Они отлично в этом разбирались.

Они назубок знали все хорошие и плохие тюрьмы. Они никогда не говорили о поступках своих мужей, из-за которых те оказались в тюрьме. Это просто не обсуждалось.

Они обсуждали то, как прокуроры и копы лгут. Как притесняли их мужей. Что их мужья лишь делали то, что и все остальные, но им просто не повезло, что их поймали.

Затем одновременно принимались обсуждать поездки к своим мужьям и что они туда надевали, и как безобразно вели себя их дети, о том как трудно сводить концы с концами без мужей.

Пока они разговаривали, я начала приглядываться к ним и заметила, что они выглядят ужасно. Некоторые из них даже запущенно. Я подметила, что у них дряблая кожа. Было очевидно, что они не следят за собой.

Я хочу сказать, они не слишком хорошо выглядели. У некоторых были гнилые зубы. У кое-кого их вообще недоставало. В моем районе вы таких зубов не увидите. К тому же они были ужасно одеты.

Они носили дешевые и безвкусные шмотки. Много полиэстера и трикотажные брюки. А позже, когда я познакомилась с их детьми, меня поразило, сколько неприятностей они доставляли. Дети всегда учиняли неприятности.

Они постоянно дрались. Пропускали школу. Сбегали из дома. Женщины часто лупили их швабрами или ремнями, но дети все равно не слушались.

Казалось, что они постоянно находились на грани нервного срыва. Вечно волновались и были напряженны. Их малыши всегда были грязными. Есть малыши, которых даже искупай, а они все равно на вид грязные. Вот так они и выглядели.

Ни в одном месте вы бы не услышали столько скорбных историй. По одному из таких приемов можно было годами снимать мыльные оперы. В мой первый вечер разговор в основном шел вокруг их подруги Кармен.

Кармен на вечеринке отсутствовала. Ей было под сорок, а её муж, третий по счету, постоянно сидел в тюрьме. У нее было три сына, по одному от каждого мужа, и все были сущим кошмаром.

Чтобы сводить концы с концами, Кармен продавала краденые товары и кредитки. Всего за неделю до этого старший сын Кармен, подросток, играл в карты с другим мальчиком и заспорил с ним из-за десятидолларовой ставки.

Её сын разъярился, выхватил пистолет из кармана, и тот случайно выстрелил. Второй мальчик умер, а сына Кармен арестовали.

Когда мать Кармен, бабушка мальчика, услышала о том, что внука арестовали, то упала замертво, оставив Кармен с мужем и сыном в тюрьме и с матерью в похоронном зале.

Когда Генри меня забрал, у меня кружилась голова. Приехав домой, я сказала Генри, что расстроена. Он ничуть не удивился. Сказал, что лишь немногие попадают в тюрьму. Сказал, что не о чем беспокоиться.

Он принялся говорить о деньгах и том, что сотни его друзей занимаются противозаконными делами, но все делают деньги и никого из них еще не поймали. Краденые товары. Азартные игры. Сигареты.

Никого не сажали в тюрьму за подобные вещи. К тому же он знал нужных адвокатов. Суды и судей. Поручителей под залог. Мне хотелось верить ему. Он так легко все это произносил, и мне нравилась мысль о деньгах.

Затем, уже когда ты читал в газетах объявления о знакомых тебе людях, то не связывал имена в газете со своими знакомыми. Люди на полосах газеты были не теми, кого я знала.

Однажды я прочитала заметку в "Дейли Ньюз" о Фрэнки Манцо, друге Поли. В газете было неправильно отпечатано его имя, Франческо Манца, и в ней говорилось, что он член преступной группировки. Фрэнки Манцо, которого я знала, одевался и вел себя, как порядочный человек.

Он владел рестораном "Вилла Капра" в Седархерсте, и я часто видела, как он заносил упаковки с продуктами на кухню, переставлял машины у входа, смахивал крошки со стола и день и ночь работал на своей кухне.

Ни один из этих людей не казался большой шишкой. Ни один из них не подходил на эту роль. Им чего-то недоставало.

Я хочу сказать, что несмотря на то, что у них были шикарные машины и хорошая одежда, их дома находились в бедных кварталах, а жены выглядели плохо. Томми ДеСимоне всегда разъезжал на новенькой машине и носил дорогую одежду, а они с Анджелой жили в двухкомнатной квартире в многоэтажном доме.

Помню, тогда я подумала, что если они и есть те гангстеры, про которых пишут газеты, то тут что-то не так. Я понимала, Генри и его приятели вовсе не ангелы, но если они - Коза Ностра, то я этого не чувствовала.

Частью этого мира я стала после второй нашей с Генри свадьбы. Мы сыграли старомодную итальянскую свадьбу, правда, провели еврейский обряд с раввином. На ней присутствовали четверо братьев Варио.

Как и их жены с сыновьями. Здесь меня в первый раз представили им. Это было сущим безумием. У каждого из пятерых братьев Варио было по-меньшей мере пятеро сыновей, и неизвестно почему, но каждого из сыновей тоже звали Питером или Полом. На свадьбу пришла дюжина Питеров и Полов.

Вдобавок три брата Варио были женаты на девушках с именем Мария, и всех их дочерей тоже звали Мариями. Когда Генри меня со всеми перезнакомил, у меня голова шла кругом

Только Поли Варио отсутствовал на свадьбе. Я заметила, что Поли был Генри как отец, даже больше чем настоящий отец, с которым Генри редко виделся и почти никогда не разговаривал.

Генри проводил с Поли почти каждый день. Когда я спросила у Генри, где Поли, он просто ответил, что тот не смог прийти. Позже я узнала, что Поли отбывал двухмесячный срок за неуважение к суду, после того как отказался давать показания верховному судье Нассау по делу о подпольном тотализаторе на Лонг-Айленде.

Я также узнала, что Поли и его сыновья Питер и Поли-младший почти всегда отбывали месяц-два в тюрьме за неуважение к суду. Это было в порядке вещей и, казалось, совсем их не беспокоило.

Они просто соглашались немного отсидеть в тюрьме. Они отбывали срок в окружной тюрьме Нассау, где их прекрасно знали и где у них было столько людей на "зарплате", что их в конечном счете обвинили в подкупе целой тюрьмы. Помню, тогда обвинение предъявили надзирателю и дюжине охранников.

Поднялся большой переполох. Газеты пестрели заголовками об этом. Но к этому времени я уже знала, что происходит. Я понимала, что все это ненормально, противоречит моему воспитанию, но все же не казалось неправильным. Я жила в таком окружении и просто следовала вместе с ними.

Следует признать, что все друзья Генри усердно и успешно работали. Поли держал цветочный магазин на Фултон-авеню и автомобильную свалку на Флэтлэндс-авеню. Тадди Варио владел стоянкой такси.

У Ленни был ресторан. Каждый где-то работал. Никто не слонялся без дела. При случае каждый вкалывал все время. Я никогда не видела, чтобы они носили оружие. Позже я обнаружила, что, в основном, оружие для них носят жены.

Я знала, что Джимми Бёрк занимался контрабандой сигарет, но даже это не казалось преступлением. Джимми скорее походил на предпринимателя. Перевозил сигареты, чтобы заработать несколько баксов.

Жена Джимми, Микки и Филлис Варио, воспринимали это, как должное. Хочешь заработать настоящие деньги, умей подрезать и вертеться. Нельзя ждать, что счастье само свалится в руки.

И так думали все. Другие женщины воспринимали контрабанду сигарет, продажу краденого товара и даже угоны, как вещь нормальную для любого честолюбивого парня, который хотел неплохо заработать. Получалось даже так, что я должна была гордиться мужем, который согласен рисковать своей шеей, чтобы заработать для нас немного лишних денег.

Генри: Затем меня арестовали. Вышел ужасный прокол. Этого не должно было произойти, но если посмотреть, то никогда ничего не должно было случаться.

Ты попадался не из-за того, что копы были умны, а скорее из-за своей глупости. Нас собралось где-то двадцать человек в подвале Джимми Бёрка, и мы играли в кости. Мы ожидали прибытия Томми ДеСимоне из Вашингтона с грузовиком сигарет. Стоял четверг, день, когда мы обычно получали товар, а затем перегружали в машины и фургоны.

Затем по пятницам, с половины двенадцатого до двух часов дня, мы сбывали товар. Утром я шел на стройки, а к полудню или часу дня переходил в автопарки уборочной службы и заводы. К двум часам у меня собиралось штука-полторы долларов.

Когда Томми наконец прибыл, оказалось, что он привез только дорогие сигареты. У него были "честерфилды", "кэмелы" и "лаки страйк", но он не захватил те, что мы называли "заменителями", менее популярные марки, такие как "ралей, "эл-эм" и "мальборо". Джимми попросил меня съездить в Балтимор и прикупить "заменителей".

Он сказал, если я выеду прямо сейчас, то успею добраться засветло, чтобы как только откроются точки, купить сигареты и поспеть сбыть товар до полудня. У меня было множество клиентов на дешевые сигареты, и поэтому я согласился.

Ленни, помогавший мне загружать сигареты, тоже захотел пойти. У меня осталось где-то шестьсот долларов от игры в кости. Джимми бросил мне ключи одной из своих машины, и мы с Ленни тронулись.

До Балтимора мы добрались к полуночи. Сигаретные точки открывались в шесть часов на рассвете.

Мне доводилось бывать там и прежде, и я знал кучу стриптиз-клубов на Балтимор-стрит. Ленни никогда не бывал в Балтиморе. Мы начали обходить клубы. Послушали немного джаза. В одном клубе к нам подсела парочка подсадных девиц и принялась вытягивать из нас напитки.

Мы покупали им имбирное пиво за девять долларов, а они гладили нас под столом. К двум или трем часам утра мы порядком набрались. Мы, должно быть, угрохали на тех девок сто пятьдесят долларов. Мы им явно нравились.

Они сказали, что за ними наблюдает босс, поэтому они не могут выйти с нами, но если мы подождем снаружи, то, как только они освободятся, встретятся с нами. Ленни был в восторге.

Я тоже в восторге. Мы идем за бар и ждем. Ждали час. Ждали два. А затем посмотрели друг на друга и принялись хохотать. Хохотали до упаду. Нас провели, как простаков.

Как двух идиотов. Так что мы поехали к сигаретной точке и стали ждать открытия.

А потом нас кто-то будит в восемь часов утра. Мы проспали. Теперь мы опаздываем на два часа и вернемся только к одиннадцати. Мы загрузили пятьсот блоков в машину, но в багажнике места не хватило.

Нам пришлось снять заднее сиденье и оставить его у оптовика. Мы равномерно распределили три партии, и сверху накинуло одеяло, чтобы выглядело, как заднее сиденье. Затем мы тронулись в путь.

На отдельных отрезках дороги мы выжимали по восемьдесят, по девяносто миль в час. Я думал, если выиграть пятнадцать минут здесь, а десять там, то можно добраться вовремя.

Мы уже мчались по четырнадцатой выездной магистрали Джерси-Сити. Я заметил радар и ударил по тормозам. Слишком поздно. Я увидел, как одна из патрульных машин потянулась за нами.

Когда я нажал на тормоза, сигареты на заднем сидении рассыпались по всей машине. Пока копы приближались к нам, Ленни перебрался на заднее сидение и попытался поправить одеяло, но справился не очень удачно.

Коп попросил мои права и документы на машину. Я объяснил копу, что она принадлежит другу. Я искал документы, но не мог их найти.

Коп начал проявлять беспокойство и спросил меня имя друга. Я не знал, на чье имя была зарегистрирована машина, так что даже не мог ему ответить. Мы ехали на новеньком понтиаке 65-го года, и он не мог поверить, что кто-то, чьего имени я не помнил, мог одолжить мне машину.

Я пытался оттянуть ответ, но наконец, назвал имя парня, на чье имя должна быть регистрирована машина. И стоило мне произнести имя, как я нашел документы, и, конечно же, в них стояло другое имя.

Теперь парень стал подозрительным. Он, наконец, глянул на заднее сидение машины и увидел разбросанные сигареты. Он вызвал вспомогательный экипаж и нас повязали. Теперь у меня проблемы.

Я вот-вот отличусь тем, что награжу любимого сына Пола Варио первым арестом. Я уже слышал тот шум, что поднимется. Я сказал копам, что не знаком с Ленни. Что подобрал его на дороге, где он голосовал.

Не прошло. Нас обоих арестовали. Ленни знал, что делать. Его хорошо вышколили. Он держал язык за зубами, только имя свое назвал. Ничего не подписал и не задавал вопросов. Я позвонил Джимми, и он привел адвоката с поручителем под залог.

К двум часам мы предстали перед местным судьей, где он определил залог тысячу пятьсот долларов для каждого. Адвокат с поручителем еще не прибыли, так что нас отвели наверх. Дали по одеялу и закрыли в камере с остальными.

У нас при себе осталось немного сигарет. Мы раздали их парням и, усевшись, принялись ждать. Через час нас окликнул охранник. 
- Хилл, Варио! С вещами на выход!

Теперь мы были свободны, но я беспокоился насчет сигарет. Беспокоился насчет Поли. И волновался за Карен.

Карен: Он позвонил и сказал, что у него небольшие неприятности. Оказалось, что его вместе с Ленни арестовали за незаконный провоз безакцизных сигарет. Это не было тяжким преступлением, но его арестовали.

Я по-прежнему верила, что он каменщик. Да, я знала, что он занимается не совсем законными делами. Я хочу сказать, что некоторые из моих друзей и родственников покупали сигареты. И, поверьте, никто не жаловался.

Помню, как-то раз Генри с друзьями принесли импортные итальянские свитера. Они у них коробками были. Четыре фасона по двадцать цветов, и все мы почти полгода носили эти итальянские свитера.

В это были втянуты не только друзья Генри, но и их жены и дети. Нас было много, и мы старались держаться вместе.

Никаких посторонних. Людей непосвященных никогда никуда не приглашали, и они ни в чем не участвовали. И поскольку мы были частью этой жизни, то вскоре все казалось привычным.

Дни рождения. Юбилеи. Отпуска. Круг знакомств оставался прежним. Тут были Джимми с Микки, позже и их дети. Поли с Филлис. Тадди с Мари́. Марти Крюгман с Франи. Мы ходили в гости друг к другу. Женщины играли в карты. Мужчины занимались своими делами.

Но меня ужаснул его арест. Я чувствовала себя пристыженной. Я никогда не упоминала об этом матери. Но никто из нашего круга знакомых не выглядел обеспокоенным. Возможность ареста всегда сопутствовала тем, кто мошенничал.

Наши мужья не были нейрохирургами. Не были банкирами или биржевыми маклерами. Просто обычными голубыми воротничками, и единственная возможность заработать немного лишних денег состояла в мошенничестве, и тут было не обойтись без обхода пары законов.

Мики Бёрк, Филлис и множество остальных женщин смотрели на это, как на шутку. Что никогда ничего не случится. Это просто бизнес. Джимми за всем присмотрит.

У него были друзья в Джерси-Сити. Я понимала, что слишком беспокоюсь по пустякам. Вместо того, чтобы беспокоиться, мне стоило просто наслаждаться собой. Каждый я раз когда я спрашивала Генри, как продвигается его дело, он говорил, что Джимми позаботится о нем.

Наконец, однажды, когда он выбрался домой на два часа, он спросил, помню ли я дело в Джерси. 
- Что случилось? - расстроено спросила я, словно Бетт Дейвис, отправляющая мужа на электрический стул. 
- Меня оштрафовали на пятьдесят баксов. - рассмеялся он.

Оглядываясь назад, я понимаю, что была наивной. Но мне не хотелось слишком много думать о происходящем. Я не хотела, чтобы мама оказалась права. Она не давала мне покоя с тех пор, как мы тайно поженились.

Онa чувствовала, что Генри - неподходящая для меня пара. A когда она узнала, что я на втором месяце беременности, с ней едва не случился приступ. Утром, в полдень, ночью я слушала о том, что Генри много пьет, вращается в плохом обществе, не приходит домой допоздна, что он не такой солидный человек, как мой отец.

Ей не нравилось, что после замужества я продолжала работать ассистентом стоматолога. Она твердила, что Генри заставляет меня работать ради денег. День за днем она пилила меня, и день за днем я его защищала.

Я никогда бы не доставила ей удовольствия, признав, что она права. Но она смотрела, как ведет себя Генри, и когда он уходил, начинала говорить о том, что ей не нравилось. Что он спит допоздна. Приходит домой поздно. Играет в азартные игры. Пьет.

Со времени нашей свадьбы прошло немногим более месяца, когда однажды ночью он совсем не вернулся. Пару раз до этого он приходил за полночь, но в тот день пробило далеко за полночь, а он не возвращался.

Он даже не позвонил. Я ждала наверху в своей комнате. Моя мама, как акула, почуявшая кровь, принялась кружить. Она была в своей постели внизу, но очевидно не спала, поджидая возвращения Генри.

Бьюсь о заклад, она бодрствовала бы всю ночь, чтобы просто узнать, во сколько вернулся Генри. Когда пробил час, она уже была на взводе. К двум часам постучала ко мне в дверь. В три часа мы уже все сидели в гостиной, ожидая Генри.

В доме моих родителей была большая парадная дверь, и мы уселись полукругом перед ней. 
- Где он? - спросила мама. - Твой отец никогда не задерживался, не позвонив. - сказала она.

Мой отец был святым. От него слова нельзя было дождаться. За все сорок лет совместной жизни отец никогда не ночевал вне дома. По правде говоря, он никуда не выходил, не сказав матери, куда направляется.

Он никогда не опаздывал на свой поезд, а когда выезжал с работы, то всегда приезжал с не более чем с пяти- или десятиминутным опозданием. А затем проводил полночи, объясняя, что движение было интенсивным, и он не мог выбраться.

Мама не оставляла нас в покое. Ведь Генри не был евреем - чего еще я могла ожидать? К четырем утра она начала вопить, что мы заставляем отца не спать. Хорошо, что ему еще на работу утром выходить не надо. И так далее, и так далее. Я думала, что умру.

Около половины седьмого я услышала, как подъехала машина. Мы все сидели в гостиной. Похоже было на бдение в церкви. Я вскочила и выглянула в окно. Эта была не его машина, но я заметила Генри на заднем сидении.

Я заметила, что за рулем сидит сын Поли, Пити Варио, и что с ними сидит один из сыновей Ленни Варио. Мама уже распахнула парадную дверь, и стоило Генри выйти из машины, как она набросилась на него.

- Где ты шлялся? Где ты шлялся? Почему ты не позвонил? Мы до смерти переволновались! Женатый человек всю ночь не гуляет! - она кричала на него так быстро и громко, что даже слова вставить не удалось. Я просто стояла там. Мне было девятнадцать, а ему двадцать два, и мы оба были детьми.

Помню, он остановился, взглянул на нее, на меня, и затем без слов вернулся в машину и уехал. Мама просто стояла. Он ушел. Я начала плакать. 
- Приличные люди так не живут, - отрезала она.

Генри: Я был так пьян в ту ночь, что помнил только, как вышел из машины и увидел маму Карен, которая кричала на меня у входной двери. Так это и есть жизнь женатого?

Я подумал мгновение и вернулся в машину. Спать я поехал к Ленни. Я начал осознавать, что нам с Карен придется переехать. В тот день я подождал до вечера и позвонил Карен. И рассказал ей правду.

Я был на холостяцкой вечернике у сына Ленни, Пити. Мы повели Пити выпить. Мы начали пить сразу после полудня. Зашли в "Джилл", "Голден Торч", побывали у Джеки Кэннона в "Рэт Финк Рум".

Про проституток на Фёрст-авеню я умолчал, но рассказал, что в два часа ночи принял ванну, чтобы протрезвиться и, так не придя в себя, отправился домой.

Мы условились сходить на ужин. Когда я подъехал к дому, она выбежала из дома, прежде чем её мать узнала, что я приехал. То, что её мать была нашим общим врагом, сплотило нас. Похоже было на первое свидание.

Карен: Какие-то браки хуже остальных. Какие-то удовлетворительные. Джимми с Микки Бёрки уживались вместе. Как и Поли с Филлис. Но никто из нас не знал, чем занимаются мужья.

Мы не были замужем за обычными работягами. Когда Генри уезжал за сигаретами, я знала, что он будет отсутствовать пару дней. Я видела, что и остальные жили так же.

Я знала, что его не будет дома каждую ночь. Несмотря на то, что мы все держались вместе, я знала, что по пятницам он собирался вместе с парнями сыграть в карты. Пятница всегда была карточным вечером.

Позже я узнала, что пятница была и вечером для подружек. Каждый, у кого была подружка, приводил её в пятничную ночь.

Никто не приводил жен по пятницам. Для жен была суббота. Так устранялась возможность встретить чью-то жену со своей подружкой.

В одну из суббот Генри повел меня в "Копу". Мы шли к нашему столику, когда заметили Пэтси Фаско, жирного как свинья, вместе с подружкой. Я сильно расстроилась. Я знала его жену. Она была моей подругой.

Должна была ли я держать язык за зубами? Я не хотела ввязываться в это. Затем я заметила, что Генри направился к нему, чтобы поздороваться. Я не могла поверить своим глазам. Он ставил меня в неловкое положение. Я отказалась идти. Я осталась стоять возле столиков в баре и не сдвинулась с места в сторону Пэтси.

Генри был удивлен, но заметив, что я настроена решительно, просто кивнул Пэтси, и мы прошли к столику. Это была одна из незначительных деталей, которые выдают многое. Я поняла, что на долю секунды Генри решил подойти к Пэтси, потому что забыл, что пришел вместе со мной. Он забыл, что это не пятничная ночь.

Глава седьмая

В начале пятидесятых годов поле для гольфа в Айдлвайлде, в Куинсе, превратилось в огромный аэропорт на пять тысяч акров.

Спустя пару месяцев местные гангстеры из Ист Нью-Йорка, Саут Озон-парка, Говард-бича, Маспета и Рокуэйз знали каждую объездную дорогу, открытый грузовой отсек, грузовую контору, погрузочную платформу и неохраняемые ворота в аэропорту.

Аэропорт занимал огромное пространство размером с Манхэттен, от Бэттери до Таймс-Сквер. В аэропорте трудилось более пятидесяти тысяч человек, было более десяти тысяч парковочных мест, а зарплатный фонд переваливал за полмиллиарда долларов в год.

Гангстеры, которые едва могли читать, разобрались в накладных, грузовых листах и инвойсах. Они обнаружили, что информация о ценных грузах хранилась в отделе с сотнями неохраняемых ячеек, которыми пользовались фрахтовые брокеры налоговой службы.

Само здание, хаотичная двухэтажная структура безо всякой охраны, находилось в миле от главных грузовых терминалов. Фрахтовым брокерам, курьерам, клеркам и таможенным инспекторам приходилось каждый день иметь дело с неисчислимым количеством документов, необходимых для международных перевозок.

Тут сидели около сорока брокеров с парой сотней курьеров, большинство из которых работали на полставки, так что не представляло сложности стянуть или скопировать информацию о ценных грузах, и затем передать любому желающему.

В начале шестидесятых, когда через аэропорт Кеннеди проходили грузы на тридцать миллиардов долларов в год, задача по облегчению авиалиний от грузов, а грузоперевозчиков от грузовиков стала главным времяпровождением множества местных гангстеров.

Джимми Бёрк был королем. Он со своими ребятами регулярно крали или угоняли из аэропорта меха, бриллианты, ценные бумаги и даже оружие.

Информация стекалась к Джимми с каждого уголка аэропорта. Операторы грузоперевозок, находящиеся в долгу у ростовщиков, знали, что могут отработать часть своих долговых обязательств, дав наводку на ценный груз.

Один из водителей "Истерн-Эйрлайнз", задолжавший одному из букмекеров Джимми, согласился "случайно" обронить несколько мешков по дороге от погрузочной площадки до почты.

В мешках оказалось два миллиона долларов в наличке, денежных переводах и акциях. Аэропорт был также идеальным местом для покупки билетов на сумму в несколько тысяч с краденых кредиток. Позже эти билеты можно было или сдать в обмен на полную стоимость, или продать в полцены любому желающему.

Покупателями часто становились бизнесмены и звезды шоу-бизнеса, чьи дорожные расходы были слишком велики. Одним из лучших клиентов ребят был Тино Барзи, менеджер Фрэнка Синатры-младшего.

Барзи, чье настоящее имя было Данте Барзоттини, накупил билетов в полцены на сумму в пятьдесят тысяч долларов, чтобы перевозить труппу в восемь человек и самого Синатру. Вскоре Барзи поймали и предъявили ему обвинение.

Воровства стало привычным делом в аэропорту, а тех неосторожных, что решались заговорить о том, что происходит, с завидным постоянством убивали, обычно через несколько дней после того, как те побывали в полиции.

Продажные копы на "зарплате" у Джимми сливали ему информацию про осведомителей и потенциальных свидетелей. Тела, временами по десятку в год, находили задушенными, связанными и пристреленными в багажниках угнанных машин, которые оставляли на долгосрочных парковках, окружающих аэропорт.

Вместе с Генри Хиллом, Томи ДеСимоне, Анджело Сепе, Тощим Бобби Амелией, Стэнли Даймондом, Джои Аллегро и Джимми Сантосом, бывшим копом, который, отсидев за ограбление, решил присоединиться к плохим парням, Джимми возвел ограбление аэропорта в искусство.

Временами криминальный гений находит определенную область, в которой преуспевает и которая приносит ему удовольствие. Для Джимми таковой стал угон грузовиков. Смотреть, как Джимми вскрывает коробки с только что угнанного грузовика, было что глядеть на жадное дитя на Рождество.

Он вскрывал первые украденные коробки до тех пор, пока не утолял жажду дотронуться и обладать каждым из украденных предметов. Тогда он начинал заглядывать в коробки, стучать по бокам, обнюхивать их, взвешивать в руках и переносить в грузовики, несмотря на то, что всегда нанимал соседских парней для переноски груза.

Когда Джимми разгружал грузовик, на его вспотевшем лице расплывалось выражение блаженства. Генри часто думал, что Джимми никогда не испытывал большего счастья, чем когда разгружал свежеугнанный грузовик.

Вдобавок к своей сверхъестественной способности делать деньги Джимми Бёрк был также одним из самых грозных людей в криминальной организации города.

За ним утвердилась репутация жестокого человека, истоки которой уходили к ранним годам тюрьмы, где, по слухам, он стал киллером для главарей мафии, отбывавших вместе с ним срок.

Его взрывной характер ужасал самых страшных людей в городе, а рассказы о Джимми заставляться вздрагивать даже его близких. Казалось, в нем странным образом сочетались великодушие и склонность к насилию.

Говорили, что как-то раз Джимми дал пожилой, бедной матери одного из молодых бандитов пять тысяч долларов. Женщина дала своему сыну деньги, но он отказался ей их возвращать.

Джимми так разгневался отсутствием почтения к матери, что утром дал женщине пять тысяч долларов, убедив её, что они от сына, а затем еще до заката убил самого сына.

В 1962-ом году, когда Джимми с Микки решили пожениться, он обнаружил, что Микки надоедает прежний парень, который звонил ей домой, кричал на нее на улице и часами кружил вокруг дома на своей машине.

В день, когда Джимми с Микки поженились, полиция обнаружила останки бывшего воздыхателя его жены. Тело было тщательно разрезано на дюжину кусков и разбросано в машине.

Но именно своим талантом делать деньги Джимми покорил сердца мафиозных правителей.

Способности Джимми были столь выдающимися, что семья Коломбо из Бруклина и семья Луккезе из Куинса договорились совместно пользоваться его услугами.

Мысль о том, что два итальянских семейства решат провести совещание из-за услуг ирландца, лишь только добавляла Бёрку легендарности.

Однако ни один из его друзей не мог сказать, что хорошо знает Джимми. По правде говоря, Джимми и сам себя не знал до конца. Он так и не узнал, где и когда родился, никогда не знал своих настоящих родителей.

Согласно записи в Манхэттенском сиротском приюте, Джимми родился пятого июля 1931-го года от женщины по фамилии Конвей. В возрасте двух лет его определили беспризорным и включили воспитательскую программу сирот римской католической церкви.

Следующие одиннадцать лет он переходил из одного приемного дома в другой, где, как позже признались работники социальных служб, его избивали, насиловали, баловали, лгали ему, кричали, запирали в туалете, и о нем заботилось такое число приемных родителей, что он с трудом мог вспомнить лица и имена хотя бы нескольких.

Летом 1944-го года тринадцатилетний Джимми ехал в машине вместе с последней парой своих приемных родителей. Когда он начал капризничать, его приемный отец, жестокий человек с взрывным характером, повернулся, чтобы его ударить.

Машина внезапно потеряла управление и врезалась, а мужчина скончался на месте. Приемная мать Джимми обвинила его в смерти мужа и принялась постоянно избивать, но главное управление по надзору за детьми отказалось переводить Джимми к другим приемным родителям. Джимми начал сбегать и встревать в неприятности.

Спустя два месяца после аварии Джимми арестовали за мелкое хулиганство. Его обвинили в необузданном поведении на детской площадке в Куинсе. Обвинения позже сняли, но на следующий год, когда ему исполнилось четырнадцать, его обвинили во взломе дома по соседству с домом приемных родителей и краже тысячи двухсот долларов наличными.

Его посадили в исправительную колонию "Маунт Лоретто", тюрьму для неисправимых подростков на Статен-Айленде. Предполагалось, что колония для малолетних так же изолирована, что и "Алькатрас" для взрослых преступников. Отсиживать срок в "Маунт Лоретто" было почетным отличием для молодежи, с которой теперь связался Джимми Бёрк.

В сентябре 1949-го года, после бесчисленных драк и арестов полицией, череды сроков в колониях для малолетних, включая "Эльмиру", Джимми арестовали за попытку передачи поддельных чеков на сумму в три тысячи долларов в банке Куинса.

Из-за возраста и невинной внешности Джимми часто служил "разносчиком" у Доминика Черами, гангстера из Бесонхерста, в Бруклине, который возглавлял целую шайку специалистов по обналичиванию чеков. В помещении для инструктажа, на втором этаже 75-го участка в Куинсе, полицейские сковали Джимми руки за спиной наручниками и принялись бить в живот, чтобы вытрясти признание об участии в махинациях Черами.

Джимми вынес пытку и не произнес ни слова. Его приговорили к двум годам в "Оберн" за подделку банковских документов. Джимми шел восемнадцатый год. И это было первое посещение взрослой тюрьмы. Когда он вошел в "Оберн", каменную тюрьму со стальными воротами на мерзлой земле северного штата Нью-Йорк, Джимми встретили там с дюжину самых крутых заключенных.

Они ожидали его прибытия в приемной тюрьмы. Двое подошли к Джимми. Они оказались друзьями Домина Черами и были благодарны ему за то, что он сделал для Черами. Они сказали, что если у Джимми возникнут какие-то проблемы в Оберне, то он должен к ним прийти. Так Джимми Бёрк встретился с мафией.

Вам нужно понять, что Джимми обожал красть. Он жил и дышал этим. Думаю, предложи бы вы Джимми миллиард долларов, чтобы не красть, он бы вам отказал, а затем принялся соображать, как бы его у вас выкрасть.

Это было единственным, чем он наслаждался. Он жил этим. Ребенком он воровал себе еду. Стягивал выпивку. Все эти годы он действительно жил на улице, пока его не подобрали и не определили к приемным родителям.

Тогда он ходил в приемный дом или исправительную школу, пока вновь не сбегал. Он спал в припаркованных машинах. Он был ребенком. Он облюбовал себе пару местечек для сна и мытья в стартовых боксах Акведука.

В период с шестнадцати до двадцати двух лет Джимми провел вне стен тюрьмы в общей сложности восемьдесят шесть дней. Детство Джимми прошло или за решеткой, или в побегах и кражах. Со временем тюрьма перестала его беспокоить. Он не обращал на нее внимания. Он даже не видел решетки. Он был неуязвим.

К 1970-му году Джимми контролировал все угоны грузовиков в аэропорту Кеннеди. Конечно, работал Джимми с согласия Поли, но именно он решал, когда и какие грузовики стоило брать. Джимми же подбирал ребят для каждой работы, Джимми подбирал скупщиков краденного и контрабандистов.

Вам необходимо понять, что мы выросли рядом с аэропортом. Наши друзья, родственники, все, кого мы знали, работали в аэропорту. Для нас, и в особенности для парней вроде Джимми, аэропорт был лучше Ситибанка.

Когда Джимми нуждался в деньгах, он направлялся в аэропорт. Мы всегда знали, что приходило или выходило. Аэропорт был словно местным универмагом.

Помимо угона грузов и ограбления грузовиков аэропорт Кеннеди предлагал еще больше возможностей для заработка денег. У нас были люди, работавшие на авиалинии, люди в управлении аэропорта, подряды уборщиков и ремонтники, охранники, официанты и официантки в ресторанах, водители и грузооператоры, работавшие на авиаперевозочные компании. Все это место принадлежало нам.

Временами босс или диспетчер транспортной компании начинали подозревать, что один из работников сливает нам информацию, и пытались его уволить.

В таком случае мы направлялись к Поли, который связывался с Джонни Дио, курировавшим профсоюзы, и парень сохранял свою работу. Профсоюз даже жалобу подавал.

Грозился стачкой. Грозился прикрыть перевозчика. Перевозчики быстро схватывали намек и позволяли страховым компаниям покрывать расходы.

В 1966-ом году, в возрасте двадцати трех лет, Генри Хилл отправился на свой первый угон. Когда грузовики были припаркованы в гараже, а не двигались по трассе, это не считалось настоящим угоном, но, тем не менее, подпадало под тяжкое преступление категории "Б". Участвовать в ограблении Генри предложил Джимми Бёрк.

Джимми узнал о трех грузовиках, набитых бытовой техникой, которые поставили на выходные в одном из грузовых гаражей за чертой аэропорта. У него уже был покупатель, приятель Тадди Варио, который собирался заплатить за грузовик по пять тысяч долларов.

Как всегда, Джимми обладал прекрасной внутренней информацией. Гараж очень слабо охранялся, и в ночь на пятницу его охранял лишь пожилой сторож. В его обязанности в основном входило не допускать вандализма подростков.

В ночь ограбления Генри не составило труда убедить сторожа открыть ворота. Он просто сказал тому, что позабыл свой зарплатный чек в одном из грузовиков.

Стоило только воротам открыться, как Генри ткнул палец в спину старику. Затем привязал его к стулу в сторожке. Джимми в точности знал, где хранились ключи, и где стояли припаркованные грузовики.

Спустя несколько минут Генри, Джимми и Томми ДеСимоне вели грузовики по промышленным дорогам Канарси к Флэтлэндс-авеню, где их поджидали Тадди вместе со скупщиком. Все просто и гладко.

Это были самые легкие пять штук, которые когда-либо зарабатывал Генри. Спустя час он с Джимми и Томми ехали на выходные в Вегас. Ранее в тот день Джимми зарезервировал на троих места на вымышленные имена.

"Большинство угнанных товаров продавались еще до того, как их крали. Заказы на угон. Мы знали, что искали и знали, куда направляется груз, еще до того, как брались за работу.

Обычно мы брались за два-три дела в неделю. Иногда брались за два в день, если сильно нуждались в деньгах. Проснувшись, мы шли в бар "Робертс", которым владел Джимми на Леффертс-бульвард, в Саут Озон-парке.

Бар был идеальным местом. Тут стояло три карточных стола, два для игры в кости и крутилось достаточно букмекеров с ростовщиками, чтобы обеспечить весь подпольный игорный бизнес города. Были и барменши, которые пили самбуку по утрам.

Здесь также находился и Стакс Эдвардс, чернокожий спец по краденым кредиткам, который хотел присоединиться к мафии. По выходным он играл блюз на гитаре. Бар был излюбленным местом для водителей, грузчиков и грузооператоров, рабочих аэропорта, которые любили играть и могли спустить свою пятничную получку еще до субботнего утра.

Но наводка на важные грузы могла возместить множество зарплат и окупить долги.

Бар также был удобным местом. Он находился рядом со скоростной магистралью Ван-Вик и всего в нескольких минутах от грузового терминала Кеннеди, ипподрома Акведук, нового офиса Поли Варио в трейлере на Флэтлендс-авеню на автосвалке, и окружного суда Куинса, где мы получали отсрочки.

Покупателями зачастую становились легальные розничные торговцы, искавшие краденый товар.

Тут находилась целая армия скупщиков краденого, которые скупали наш груз и затем по частям перепродавали парням, которые в свою очередь продавали их в магазинах, со своих грузовиков или у ворот заводов, или целой куче покупателей, которые обычно сбывали товар своим родственникам или сотрудникам. Мы были главной индустрией.

Большинство наших дел называлось "передачами" - в отличие от налетов - где водитель был с нами заодно. Например, у тебя водитель, который выезжает из аэропорта с шелком на двести тысяч долларов. Куш средний, но неплохой.

Где-то на дороге он останавливается, чтобы выпить кофе и "случайно" оставляет ключи в зажигании. Когда он допивает свой кофе, то обнаруживает, что грузовик пропал, и немедленно уведомляет об ограблении полицию.

За таких парней нам всегда приходилось просить о защите Джонни Дио, чтобы босс их не уволил.

Парни с пушками, которые угоняли грузовики, получали фиксированную оплату. Они зарабатывали две штуки за то, что просто тыкали водителю в лицо пушку, независимо от того, была добыча стоящей или нет, а грузовик полон или пуст.

Они были наемниками. Долю добычи они не получали. В действительности даже Джимми, который нанимал большинство парней, участвовавших в ограблении, не получал доли от конечной продажи награбленного.

Обычно мы сбывали товар по частям различным покупателям: оптовикам, дистрибьюторам и владельцам магазинов уцененных товаров, которые разбирались в рынке и могли получить близкую к розничной цену.

Как правило, при угоне мы знали номерные знаки грузовика, груз, водителя, место назначения и как обойти охранные устройства, такие как тройные замки и сигнализация.

В большинстве случаев мы следовали за водителем, пока тот не останавливался на светофоре. Мы убеждались, что за ним не следует охрана. Использовали мы две машины, одну ставили впереди, вторую - за грузовиком.

На светофоре один из парней - в основном Томми, Джои Аллегро или Стэнли Диамонд - наставляли пушку на водителя и заталкивали в легковушку, пока остальные отгоняли грузовик к тайнику. Томми всегда носил пушку в коричневом бумажном пакете.

Он шел по улице с таким выражением, словно нес тебе в пакетике сэндвич, а не тридцать восьмой.

Первым делом Джимми отбирал водительские права у водителя и делал вид, что записал его имя и адрес.

Он тщательно расписывал парню, что мы знаем, где он он живет, и достанем его, если он поможет полиции нас опознать. Напугав парня до смерти, Джимми улыбался, предлагал расслабиться и вкладывал пятидесятидолларовую купюру ему в бумажник. И никогда ни один из водителей не выступал в суде против Джимми.

Те немногие, что попытались, были мертвы.

В основном, угон, включая разгрузку грузовика, занимал пару часов. Джимми всегда заранее присматривал точки для разгрузки. Как правило, он выбирал или легальный склад, или транспортную компанию.

Заведующий складом потом всегда мог заявить, что не знал, в чем дело. Джимми просто заезжал к ним с товаром для разгрузки. Он платил операторам тысячу пятьсот долларов со сделки, а временами мы даже оставляли на ночь товар. Некоторые владельцы складов получали от нас по пять штук в неделю.

Эта целая куча денег. У нас были свои разгрузчики, которые получали сотню в день. Местные парни, которых мы знали и доверяли, и они работали, как собаки. Разгрузив грузовик, мы бросали его и звонили парню, присматривавшему за водителем, чтобы тот его отпустил. Водителей обычно ссаживали где-то на коннектикутской магистрали.

Я взялся за угоны, потому что имел покупателей, искавших товар. Я был хорошим продавцом. Джимми еще в самом начале посоветовал мне привлечь тех же клиентов, что покупали мои сигареты.

Но я уже искал крупных покупателей. У меня был фармацевтический оптовик, который владел сетью магазинов уцененных товаров по всему Лонг-Айленду. Он забирал все, что у меня было. Бритвы. Парфюмерию. Косметику.

У меня был парень на заводе по производству бритв "Шик" в Коннектикуте, которые тайком передавал мне коробки с бритвами, чтобы я сбыл их по цене на двадцать процентов ниже оптовой. В случае удачной сделки я зарабатывал от семисот долларов до штуки в неделю только на бритвах.

У меня был меховщик, который скупал меха грузовиками. Норка. Бобер. Лиса. Был Винни Романо - босс профсоюза на фултонском рыбном рынке, который брал всех замороженных креветок и лобстеров, что я поставлял. К тому же мы всегда могли снабжать бары и рестораны краденым спиртным за полцены.

Это было потрясающе. Никому из нас раньше не представлялось возможности заработать такие деньги. Товар поступал каждый день. Когда я заходил к Джимми в гости, дом выглядел как универмаг.

Подвал в 'Робертсе" так завалили товаром, что для игры в карты почти не оставалось места. Десятники и грузчики регулярно приносили нам товары, но мы понимали, что нам самим следовало выходить и угонять грузовики. Ждать пока товар прибудет к нам, было как стряпать на уменьшенном огне.

А почему нет? Угоны совершались так публично, что мы в открытую сбывали краденый товар. Одним из мест, в которое я ходил вместе с Джимми и Поли был бар "Бамбу", фешенебельный ночной клуб на Рокуэйз-Парквэй, под боком аэропорта. Владел им Сонни Бамбу, но за кассой следила его мать.

Сухенькая старушка, она сидела у кассы с утра до вечера. Настоящее имя Сонни Бамбу было Анджело МакКоннах, и он приходился Поли шурином. Своей обстановкой бар напоминал ночной киноклуб, с полосатыми диванчиками и стульями, пальмами в горшках, расставленными по всему заведению.

В какое время ты бы ни вошел в клуб, там всегда стояла полночь. Клуб Сонни Бамбу практически превратился в супермаркет для краденных в аэропорту товаров. Бамбу так охранялось политиками и копами, что никто даже не трудился скрывать, что там в действительности происходило. Он стал товарной биржей для украденных товаров.

Снаружи двумя рядами стояли большие машины, парни в которых кричали, пили и вопили о том, что хотят купить или в чем нуждаются, чтобы мы украли. По утрам тут заявлялись скупщики краденого со всего города.

Большей частью этого бизнеса заправлял Чарли Флип, и он перепродавал товар целыми "иглу" - металлическими контейнерами. Тут крутились страховые агенты, грузоперевозчики, делегаты профсоюзов, оптовики, владельцы магазинов с уцененными товарами, одним словом все, кто хотел нажиться на славной сделке.

Как свободный рынок. Имелся длинный перечень требуемых товаров, и ты мог сорвать куш, перехватив нужный груз. Это еще одна причина, по которой следовало выходить и брать нужные грузовики, вместо того, чтобы ждать, пока кто-то из грузчиков не украдет его для тебя. Одежда, морепродукты и ткани стояли во главе перечня.

Затем шли кофе, записи и пластинки, спиртное, телевизоры и радио, кухонные приборы, мясо, обувь, игрушки и часы, и так далее вплоть до пустых грузовиков. Когда у нас в руках оказывались ценные бумаги на крупную сумму, то вокруг нас кишели парни с Уолл-Стрит, скупавшие облигации на предъявителя.

Они переправляли их за океан, где банки, естественно, не знали, что облигации краденые. Таким образом краденые облигации использовались, как залог под ссуды. Стоило принять эти облигации в качестве залога, как никто уже больше не сверял их серийные номера. Разговор шел о миллионах долларах в вечном залоге. На этих делах мы сильно прогорели.

В то время мы понятия не имели о ссудах под залог в иностранных банках. Банкиры грабили нас подчистую. Мы получали пенни с доллара.

С шестидесятых по семидесятые угон грузовиков был прибыльным делом. Никто не садился за решетку. Авиакомпании охотней были готовы недооценить свои потери и получить страховку, нежели принять на себя дополнительные расходы, задержки и неудобства усиленной охраны.

Грузоперевозчики заявляли, что они бессильны перед профсоюзом, а профсоюз настаивал, что за все ответственны авиалинии, поскольку те отказались тратить деньги на охрану водителей.

В довершение сей путаницы законодатели штата Нью-Йорк так и не удосужились определить, под какую категорию преступления подпадает угон автомашин.

При аресте угонщикам следовало предъявить обвинения по другим преступлениям, таким как похищение, ограбление, незаконное хранение оружия или владение украденной собственностью. И едва ли можно было привязать какое-либо из этих обвинений.

Согласно отчету от 1960-го года объединенного законодательного комитета штата Нью-Йорк по изучению преступности, по меньшей мере 99,5% арестов за угон закончились или снятием обвинения или небольшими штрафами и условным освобождением.

В течение одного года, отраженного в отчете, комитет выявил шесть тысяч четыреста арестов за незаконное владение украденной собственностью, из которых только по девятистам четырем были возбуждены уголовные дела, двести двадцать пять закончились вынесением обвинительного приговора, и лишь тридцать - заключением под арест в тюрьму штата.

Отдельно рассмотренное комитетом дело восьми ответчиков, арестованных за владение краденой женской одеждой на сумму более чем сто тысяч долларов, отмечало, что каждому из обвиняемых был назначен штраф в размере двух тысяч пятисот долларов и испытательный срок судьей Нью-Йоркского Верховного Суда Альбертом Бошем.

Все арестованные были частью команды бара "Робертс", работавшей на Джимми Бурка и Поли Варио. В течение следующих пяти лет, пока вся восьмерка находилась на испытательном сроке, их арестовали еще семнадцать раз по различным обвинениям, включая ограбление, владение ворованной собственностью и кражи со взломом.

Но даже тогда, несмотря на рекомендации пробационеров, требовавших назначить слушание за нарушение режима испытательного срока, судья Бош продолжал отпускать людей под испытательный срок. Позже он заявил, что якобы не мог вынести окончательное решение за нарушение пробации, поскольку вина или невиновность этих людей окончательно не была доказана.

В результате Генри столько раз допрашивала полиция, что он досконально изучил ведение судебного процесса и все его лазейки, и его больше не тревожили аресты.

Конечно, он старался не попасться. Попасться было невыгодно. Приходилось платить адвокатам и поручителям, подмазывать копов и свидетелей, а временами даже прокуроров и судей.

Но будучи пойманным, Генри не особенно беспокоился о добавлении очередного обвинения к уже предъявленным.

Генри лишь волновало, достаточно ли адвокат ловок, чтобы по возможности объединить судебные слушания и таким образом сократить число дней, в которые Генри приходилось отрываться от работы и появляться в суде.

Посещения суда и встречи с обвинителями и копами кого-то, может, и ужасали, но для Генри и большинства его друзей сходить в суд было, что сходить в школу.

Временами им приходилось показываться в суде, но это почти не сказывалось на них. Пожалуй, больше времени тратилось на обсуждение того, где пообедать, нежели на вопросы, разбираемые в суде.

"Не было причин беспокоиться. В месяцы и годы до предварительного слушания ты просто подкидывал адвокату денег, чтобы тот отложил его, пока ты, адвокат или твои друзья не замнут дело. Вот и весь секрет.

Ты оставался на свободе, чтобы заработать как можно больше денег и выкупить свою свободу. Я еще не присутствовал на слушании, где кто-то не был подкуплен.

Это просто бизнес. Обычно адвокат обладал всеми необходимыми связями, чтобы освободить тебя под залог. Тебя могут уберечь от непримиримых и неподкупных судей, способных упечь за решетку или ускорить рассмотрение дела.

Затем у тебя есть частные детективы, работающие на адвоката. В основном это бывшие копы, знакомые еще с тех времен, когда ты давал им взятки на улицах.

У них хорошие связи с полицией, и можно договориться слегка изменить показания и свидетельства, чтобы оставить тебе лазейку, сквозь которую адвокат поможет тебе проскользнуть. А даже если это не поможет, и ты предстанешь перед судом, всегда можно выйти на присяжных.

Все выходят на присяжных. Это просто бизнес, и это легко. При выборе присяжных адвокат может раскопать на них все, что угодно - где они работают, живут, семейный статус.

В общем, личную информацию. Пункт "место работы" всегда интересовал меня больше остальных. Место работы человека всегда приводит к профсоюзам, а это легчайший способ до него добраться. Вся команда, адвокаты, частные детективы и твои знакомые просматривают список присяжных. Я знаю этого парня.

Я знаю того парня. Здесь я знаю шефа профсоюзов. Я знаю представителя профсоюза. Я знаю делегата. Я знаю парня, которым работает с братом того парня. Шаг за шагом, и ты все ближе подбираешься к парню, пока кто-то из тех, кому ты доверяешь, может встретиться с тем, кому доверяет тот парень, и заключить сделку. Ничего особенного. Просто бизнес.

Ты только хотел поскорее замять дело, чтобы вернуться в аэропорт и продолжить красть".

Глава восьмая

В октябре 1967-го года был обнародован первый отчет по пропаже грузов в аэропорту Кеннеди, согласно которому за последние десять месяцев пропали грузы на общую сумму в два миллиона двести тысяч долларов.

Эта цифра не включала в себя сотни угонов за пределами аэропорта и кражи на сумму менее чем в тысячу долларов.

В итоговую сумму также не входили неликвидные товары на два с половиной миллиона долларов, украденные у авиалинии "Транс Уорлд". Товары стоимостью в два миллиона двести сорок пять тысяч восемьсот шестьдесят восемь долларов, украденные за последние десять месяцев, забрали прямиком со складов и комнат охраны "Эйр Карго Сентер".

К тому времени "Эйр Карго Сентер" стал крупнейшим подобным центром во всем мире. Комплекс из тринадцати зданий - складов и погрузочных платформ для грузовиков - занимал сто пятьдесят акров.

Офисные здания сдавались двадцати восьми авиакомпаниям, агентствам авиаперевозок, таможенным брокерам, федеральной инспекции и транспортным компаниям.

Каждая авиакомпания держала свои ценности в особо охраняемых комнатах, некоторые из которых были обшиты сталью или покрыты шлакобетоном, остальные же - проволочным каркасом. Вдобавок у авиакомпаний имелась своя охрана, или же они нанимали частные детективные агентства, чтобы те охраняли их ценности на работающем двадцать четыре часа в сутки комплексе.

Помимо охраны авиакомпаний управление обычно держало в аэропорту до ста тринадцати полицейских.

Тут также находились таможенные офицеры, федералы, а полицейские из 103-го участка регулярно патрулировали аэропорт.

Но за десятимесячный период, указанный в отчете, было совершено до сорока пяти ограблений, включая кражу одежды, слитков палладия, жемчуга, часов, музыкальных инструментов, гидравлических помп, сигарет, порнографических записей, лекарств, париков и алмазов, плюс четыреста восемьдесят тысяч долларов в наличке, которые украли незадолго до полуночи в субботу, восьмого апреля, из закрытой и охраняемой комнаты в складском помещении "Эйр Франс".

"Я поднялся благодаря "Эйр Франс". Никому еще не удавалось вынести из аэропорта такую сумму денег, и сделал я это без оружия. Все началось в конце января 1967-го года. Я продавал в аэропорту сигареты.

У меня был постоянный маршрут, и одной из лучших остановок считался грузовой док "Эйр Франс". Бобби МакМэхон, заведующий складом, был одним из моих лучших клиентов.

Время от времени он приносил нам товар, и мы покупали у него парфюмерию, одежду и драгоценности. Бобби МакМэхон так долго работал в "Эйр Франс", что его прозвали "Фрэнчи", и не существовало ни одной детали грузовых операций, которой он бы не знал.

Глянув на накладные и коносаменты, он мог определить, что за товар прибывает или отправляется. Поскольку он возглавлял ночную смену, то мог пройти куда угодно и взять что угодно.

Там и так никто ни за кем не приглядывал, а у Фрэнчи был карт-бланш. Однажды он заявился с коробкой размером с метр на полметра, полной шелковых платьев. Джимми продал их в швейном квартале за восемь тысяч долларов, а Фрэнчи получил свою долю. Фрэнчи всегда имел долю с любого товара, который нам приносил, или с дела, на которое давал наводку.

Прихожу я однажды в аэропорт, и Фрэнчи сообщает мне про деньги, которые должны прибыть.

Он рассказал, что на месте старой комнаты из проволочного каркаса собираются построить новую усиленную комнату из бетонных блоков. А пока что все ценное имущество хранится в офисе, в самом начале склада.

Фрэнчи добавил, что деньги прибудут упакованными по шестьдесят тысяч в белых брезентовых мешках с красными печатями.

Он рассказал о том, что обычно самолеты привозят из-за океана три-четыре мешка, которые по понедельникам увозят на бронированных грузовиках. Три-четыре парня с пистолетами легко смогут забрать деньги.

Я был сильно взволнован. Я поехал в "Робертс" и рассказал все Джимми. Он знал, что Фрэнчи обладает первосортной информацией, и в те же выходные Рэймонд Монтемурро, его брат Монти, Томми ДеСимоне и я отправились совершить налет на склад.

Джонни Савино с Джимми ждали нас в доме последнего. Как обычно мы взяли машины напрокат и нацепили на них поддельные номера. Затем мы прямиком направились к офису, и, прибыв, незамедлительно заметили, что там слишком много народу.

Вокруг крутилось около двадцати пяти - тридцати человек. Переглянувшись, мы попытались определить, возможно ли их обойти, но все безуспешно.

В начале комплекса находился офис, но сразу за погрузочной платформой - склад, забитый товаром на палетах, в коробках и ящиках, уложенных до самого потолка. Там было слишком много суеты и передвижений, о которых мы ничего не знали.

Мы отбросили в сторону мысль о налете. Затем посмотрели на брезентовые мешки. Они лежали у самой стены, где строился сейф. Прекрасные мешочки, полные денег.

Один лишь их вид сводил меня с ума. Они выглядели так прекрасно, что нам не хотелось все терять. Мы поступили правильно, убравшись восвояси.

Встретившись с Фрэнчи, я сообщил ему, что необходимо найти другой вариант. Он объяснил, что это весьма затруднительно, поскольку он никогда не знал, когда поступают деньги. Временами по две недели ничего не приходило, а затем могли в день прийти две посылки и в тот же день отправиться в банк.

Деньги шли от американских туристов и солдат, которые обращали американскую наличку во французские деньги. Французы отсылали деньги в Америку и вносили на счета в американских банках. В основном присылали немеченые ста и пятидесятидолларовые купюры. Куш нашей мечты.

Тем временем каждый раз, как я наведывался в аэропорт, чтобы продать сигареты, я останавливался поговорить с Фрэнчи. Пока мы разговаривали, я смотрел, как рабочие заканчивают строительство хранилища, и однажды его завершили.

К нему было два ключа. Фрэнчи? Нет, тут нас ждала неудача. Один из ключей руководство отдало охраннику из частного агентства; у него была прическа ежиком, и он очень серьезно относился к своей работе.

Он обожал быть копом. Обожал сторожить двери. Парень никогда не выпускал ключ из поля зрения. Если Фрэнчи требовалось что-то занести в комнату, охранник никогда не давал ему ключ; он открывал дверь, ждал, пока Фрэнчи закончит, и собственноручно закрывал дверь.

Он носил ключ на кольце, пристегнутом к ремню. Второй ключ принадлежал контроллеру всей операции, а тот работал в дневную смену.

Мы могли прижать парня и забрать его ключи, но проблема заключалась в том, что мы не знали, когда деньги окажутся на месте. Нам следовало иметь собственные ключи, чтобы сразу же попасть туда после предупреждения Фрэнчи.

Если мы прижмем парня и отнимем ключи, то тогда их просто заменят, к тому же мы всполошим их, дав понять, что знаем о деньгах. Я прикинул, что нам следует забрать только ключи, и попросил Фрэнчи втереться в доверие к парню.

Купить ему выпивку. Потрепаться. Тем временем Фрэнчи дал мне адрес парня. Он жил в меблированных комнатах на Рокуэйз-булевард, неподалеку от Либерти-авеню, через улицу от гамбургерной "Уайт-Кастл".

Однажды, когда охранник отдыхал, мы вместе с Раймондом Монтемурро целый день прождали, когда он выйдет из дома. Когда парень ушел, мы взломали его квартиру в поисках ключа. Мы намеревались достать ключ, сделать копию и вернуть его на место, чтобы никто не узнал. Затем, когда прибудут деньги, у нас бы оказался ключ к целому состоянию.

Мы обыскали каждый ящичек в квартире, но не смогли найти ключ. Сукин сын, должно быть, таскал его с собой весь выходной. Я не мог поверить своим глазам.

Меня ждало целое состояние, а на пути к нему стоит чокнутый охранник с зарплатой в сто баксов в неделю. Вторая проблема состояла в том, что Джимми начал терять терпение.

Он принялся говорить о том, что когда в следующий раз Фрэнчи известит нас о деньгах, мы схватим парня и заберем ключ. Я был, как пить дать, уверен, что Джимми прикончит парня. Это заставляло меня стараться сильней.

Парень жил в типичной квартире холостяка. Она удручала. Она была запущенной.

У него повсюду валялись детективные журналы, да и журналов с женщинами хватало. Ему было около сорока, а на лице застыло типичное выражение неудачника. Он носил очки и был худым. Фрэнчи же представлял ему прямую противоположность - здоровый, грубоватый и веселый парень.

Он был женат и жил вместе с прекрасной семьей где-то в Хэмпстеде. Фрэнчи был компанейским парнем. Он рассказывал смешные истории. Именно его назначили начальником смены. Я понимал, что для охранника это важно.

Сотрудникам всегда нравится зависать вместе с боссом. Я рассказал Фрэнчи о журналах с женщинами. Добавил, что, возможно, мы сумеем умаслить парня девушкой.

И вот Фрэнчи пригласил парня на выпивку в мотель "Джейд-Ист", которой находился возле магистрали. Фрэнчи принялся говорить о девушках, и парень определенно заинтересовался.

Фрэнчи повел разговор о своей подружке, которая, по его словам, была настоящей распутницей. Она просто обожала трахаться. Охранник чуть с ума не сошел, слушая сальные истории Фрэнчи.

На следующий день мы привели потрясную проститутку из Бронкса. Она работала на клиентов Ральфа Атласа.

Атлас был первоклассным букмекером, и его клиентуру составляли богачи из швейного квартала и с Уолл-стрит. Брала девушка сто пятьдесят долларов за ночь, что по тем временам было очень дорого.

Выглядела она как Натали Вуд [25]. У нее были темные волосы, шикарная фигура и красивые большие глаза. Она не выглядела как проститутка. Скорее как студентка или стюардесса.

В ту ночь Фрэнчи привел охранника встретиться с его "девушкой" в "Джейд-Исте". Она сразу же начала заигрывать с парнем. Фрэнчи, прикинувшись простачком, извинился, сказав, что ему надо вернуться на работу, и девушка повела охранника наверх в постель.

В ту ночь мы не трогали ключ. Нам хотелось посмотреть, сработает ли план. Я хотел понять, уязвим ли парень. Оказалось, что да.

В следующие выходные мы с Томми вновь сняли девушку и повели её в "Джейд-Ист". На этот раз нам хотелось понять, смогут ли Фрэнчи с девицей отвлечь охранника от ключа.

В подвале "Джейд-Ист" располагались отдельные сауны и джакузи, и если бы нам удалось заставить их пробыть там достаточно времени, чтобы мы могли взять ключ, сделать дубликат и вернуть его на место, то дело было бы в шляпе.

Но вначале нам хотелось сделать пробный заход. Фрэнчи должен был оставить ключ от комнаты под пепельницей в холле и, раздвинув жалюзи, подать нам сигнал, что они направляются вниз.

Все прекрасно сработало. Они пробыли внизу полтора часа, чего с лихвой хватило бы, чтобы сделать дубликат.

Позже той ночью позвонил Фрэнчи. Он узнал, что в следующую пятницу в аэропорт прибудут от четырехсот до семисот тысяч долларов в наличке.

Больше никаких пробных заходов. Настало время сделать это. В следующую пятницу мы с Томми вновь сняли девушку, но теперь она стала что-то подозревать. Она поняла, что мы затеваем нечто незаконное, но не могла разгадать что.

На этот раз, чтобы создать более уютную атмосферу, я прикупил для троицы махровые халаты, чтобы те надели их в сауне. Халаты мы передали девушке, чтобы дала им от себя в подарок.

Она оказалась великолепной актрисой. Они условились встретиться в мотеле к половине шестого.

Но Фрэнчи с охранником выбрались в "Джейд-Ист" только к шести часам. К тому времени мы уже начали беспокоиться.

Все шло с запозданием. Мы нашли поблизости слесаря, который делал дубликаты ключей, но он закрывался в семь. Стоило прибыть Фрэнчи с охранником, как мы направили к ним девицу, наказав ей поторопить их.

Она обняла обоих. Фэрнчи потел и закатывал глаза к потолку, потому что понимал, что мы опаздываем. Охранник был медлительным и упрямым парнем.

Каждый раз, когда Фрэнчи пытался расшевелить парня, тот словно примерзал к одному месту. Становился заторможенным. Теперь его пыталась расшевелить девушка, но лишь к половине седьмого они направились в свой номер, чтобы переодеться для сауны.

Стоило им спуститься, как я поднялся наверх. Я заглянул под пепельницу в холле. Под ней был ключ. Я открыл дверь, и там, рядом со штанами парня, лежала его связка ключей. Я схватил связку и ринулся вниз.

В машине меня уже поджидал Джимми, и мы помчались из мотеля к слесарю. Мастерская находилась на Рокуэйз-булевард, рядом с Джамайка-авеню. Мы мчались, как угорелые, но когда приехали, парень уже собрался закрываться.

Нам пришлось стучать в дверь и умолять его. Мы не знали, который из ключей нам нужен, поэтому заказали дубликаты всех восемнадцати.

Парень принялся за работу, и когда закончил, дал нам пятнадцать дубликатов. Я спросил насчет оставшихся трех, на что он ответил, что у него нет подходящих форм. Пятнадцать из восемнадцати - неплохой расклад, но в этом деле мне не хотелось рисковать.

Мы помчались назад в мотель, я взлетел наверх, положил ключи на прежнее место, закрыл дверь, и положил ключ от двери под пепельницу.

Томми разделся до пояса и сделал круг по сауне, чтобы Фрэнчи его заметил. То был сигнал, что комната свободна.

В субботу утром я первым делом встретился с Фрэнчи возле склада. Он забрал все пятнадцать ключей, чтобы убедиться, что у нас есть нужный. Вернулся он, улыбаясь.

Не только ключ подошел, но он еще и увидел мешки, которые мы поджидали. Фрэнчи сказал, что ограбление лучше всего провести незадолго до полуночи. Это время смены, и множество народа будет крутиться вокруг, а охрана сделает перерыв на кофе в другом конце склада.

Фрэнчи также добавил, что из-за еврейского праздника в понедельник за деньгами из банка не заедут до полудня. Это прозвучало как бальзам на душу.

Отсрочка в инкассации, которую обычно проводили в воскресную ночь, означала, что пропажу не обнаружат до понедельника. А значит, копы не узнают, когда именно пропали деньги.

Люди могут запомнить одного или двух незнакомцев в течение одной ночи, но не за три дня. Слишком уж продолжительный срок, чтобы засечь кого-то на месте преступления.

В запасе у нас оставалось двенадцать часов. Весь день я не выпускал ключ из рук. Я был так счастлив, что купил для мешков самый большой чемодан, который только смог найти.

Без двадцати двенадцать в субботу мы с Томми въехали на парковку склада. Мы взяли машину с фальшивыми номерами и дождались начала смены.

Фрэнчи сказал, что будет поджидать нас возле разгрузочной платформы, а войти мы должны, словно возвращаем чемодан в офис. Согласно замыслу Фрэнчи притворится, будто меня не знает, но если возникнут проблемы, он придет их уладить.

Фрэнчи заверил, что меня никто не остановит, поскольку множество людей часто приходило или выходило с чемоданами, которые потерялись или по ошибке были направлены не туда.

Я взобрался на платформу и прошел в офис, заметив, что Фрэнчи бродит неподалеку. Я увидел комнату и подошел к стальной двери. С тех самых пор, как я вышел из машины, в руке я держал ключ.

Я вставил его, провернул один раз и вошел внутрь. Комната выглядела, как большой темный сортир. Я прихватил с собой карманный фонарик, потому что не хотел зажигать свет.

На полу лежали семь белых брезентовых мешков. Я рассмотрел красные печати. Раскрыв чемодан, я закинул внутрь все семь мешков и вышел наружу.

Чемодан был таким тяжелым, что я едва передвигался. Но Фрэнчи позже утверждал, что решил, будто я ушел налегке, поскольку я буквально пулей вылетел из склада.

Глава девятая

Как и рассчитывал Генри, пропажу не обнаружили до полудня понедельника.

Во вторничном номере "Дейли Ньюс" говорилось, что деньги "испарились в воздухе" и что федералы буквально заполонили складское помещение № 86 "Эйр Фрэнс", допрашивая сотрудников, осматривая место преступления и просматривая накладные.

В статье "Нью Йорк Таймс" писалось: "Тщательный осмотр здания и шлакобетонной камеры хранения, где держали деньги, не выявил никаких следов мешков с деньгами. В здании работала партия рабочих из двадцати человек, а также круглосуточный охранник"

К тому времени, когда "Эйр Фрэнс" обнаружила пропажу четырехсот восьмидесяти тысяч долларов, Генри с приятелями уже уплатили дань в размере ста двадцати тысяч мафиозным заправилам, которые считали аэропорт Кеннеди своей территорией. Они также передали шестьдесят тысяч долларов Себастьяну "Бастеру" Алои, пятидесятисемилетнему капо, который управлял аэропортом от имени семейства Коломбо, а другие шестьдесят тысяч долларов - своему капо, Поли Варио.

"Мы позаботились о Бастере, чтобы подстраховаться. Чтобы все были довольны. Отдали часть Поли, потому что он был нашим боссом. Так устраивались дела. Он защищал нас.

Если кто-то из других команд на нас наезжал - а на нас постоянно наезжали - Поли разбирался с этим человеком. Он отправлялся на переговоры и заступался за нас.

Оставшиеся деньги мы сложили в общий фонд. Я мог бы забрать свою долю и отнести домой, но что бы я с ними делал? Спрятал бы в сортире? Джимми хранил деньги в сейфе одного из букмекеров, и если я нуждался в деньгах, то просто их брал, а букмекер вел учет. Точь-в-точь как банковский счет.

Часть денег мы собирались потратить на себя. Я хотел прикупить новую машину и одежду. Карен нуждалась в вещах для новой квартиры и детей.

Чтобы объяснить наши новые траты, мы с Джимми и Томми, сняв двадцать штук, отправились в Лас-Вегас и вернулись, бахвалясь, что выиграли.

Все знали, что мы часто ездим в Вегас и что Джимми буквально прилипал к игральному столу, пока ноги не сводило судорогой.

Но даже при этом мы не хватили через край. Я внес первый платеж за новенький золотой бьюик ривера 67-го года с черным верхом, а остальное оплатил под именем брата. Томми поступил так же, только он купил бежевый кадиллак с черным верхом.

Наше первое бизнес-предложение появилось спустя две недели после ограбления, когда Поли встретился с нами возле паддоков Акведука, предложив войти с ним в дело, купив двадцать пять процентов в тотализаторе Милти Векара.

Векар находился вместе с ним в машине. Он нуждался в деньгах. Милти поставил большую сумму и прогорел. Это была великолепная возможность.

Клиентами Векара были крупные игроки и букмекеры. Топ-менеджеры из швейного квартала, брокеры с Уолл-стрит, доктора, стоматологи, адвокаты. То есть ребята, которые играли по-крупному.

Он никогда не принимал ставки меньше чем на пятьсот или тысячу долларов, а большинство его клиентов за раз делало по шесть-семь ставок. Варио сказал, что вложит пятьдесят тысяч долларов, если мы присоединимся к нему.

Томми с Джимми взглянули на меня, и мы согласились. Прямо на ипподроме. Нам не нужны были адвокаты. Мы обменялись рукопожатиями, и я вошел в тотализаторный бизнес. Мне было двадцать четыре.

Здесь я многому научился. Милти был букмекером букмекеров. Большая часть наших ставок шла от букмекеров, а не от простых игроков. Милти положил мне зарплату в пятьсот долларов в неделю с оплатой расходов.

Я сидел между двумя клерками, которые принимали ставки, а я их учитывал. У меня был желтый блокнот, и в него я вносил все ставки. Бейсбол, американский футбол, профессионалы, любители, колледжи, скачки, одним словом, все, на что ставили.

Также на отдельном листке у меня были ставки, и когда они достигали тысячи, я подводил черту, затем подводил итог к каждой пятитысячной ставке.

Милти просматривал лист и подправлял коэффициенты. Он поднимал или уменьшал коэффициенты в зависимости от того, хотел ли он, чтобы ставки продолжались или уменьшились. Если у Милти возникали затруднения, и он хотел снять с программы некоторые ставки, он звонил парням во Флориде, Сент-Луисе, Вегасе и в Калифорнии. В любой точке.

Я также помогал Милти по вторникам, расчетным дням. В этот день все городские букмекеры и крупные игроки возвращали все, что задолжали друг другу в течение недели.

Обычно мы рассчитывались в ресторане "У Бобби" в швейном квартале. По понедельникам мы выдавали зарплату. Туда входили такие затраты, как мое жалованье и персонала.

Выплаты по выигрышным билетам. Взятки полиции - до семисот долларов в неделю. А также проценты, поскольку, когда у нас выдавалась плохая неделя, приходилось отправляться к ростовщикам, чтобы подзанять немного деньжат.

Но в основном нам не приходилось к этому прибегать. Мы просто звонили Поли, и он давал нам двадцать пять - тридцать штук безо всяких процентов. Он ведь, в конце концов, был партнером.

Если мы не могли связаться с Поли и хотели отложить выплаты на пару дней, то на такой случай у Милти был припасен великолепный трюк. Он хранил пять-шесть штук тысячедолларовых купюр и давал их мне, чтобы я потряс ими перед победителями.

Поскольку никому из наших клиентов не хотелось, чтобы с ним расплатились тысячными купюрами, нам всегда удавалось отложить выплаты на пару дней. Большие купюры доставляли местным букмекерам слишком много неприятностей при размене. Милти, должно быть, использовал одни и те же купюры годами.

У нас было прекрасно налаженное дело. В распоряжении Милти находилось пять помещений по всему городу, где принимались ставки. Большинство полицейских находилось у нас на зарплате. Милти платил патрульным и полицейскому отделу.

Время от времени нас арестовывали, в основном комиссары секретного отдела расследований, но это считалось мелким правонарушением, что означало штраф в пятьдесят долларов.

За букмемекерство никто не садился в тюрьму. Но мы никак не могли понять, откуда копы всегда знали наше местонахождение. Милти постоянно менял квартиры. Временами мы даже меняли место два раза в неделю, но копы всегда знали, где нас искать.

Наконец, мы выяснили. У Милти был один парень, помогавший снимать квартиры.

Парень только этим и занимался. Милти давал ему триста долларов в неделю за то, чтобы тот находил квартиры, вносил аванс, подписывал арендное соглашение, включал газ и электричество, ставил телефоны.

Парень приезжал по Лонг-Айлендской железной дороге, сходил и разъезжал на автобусах и метро, чтобы найти съемные квартиры.

Каким-то образом копы выследили его и пасли от одного дома к другому, пока не получали список наших квартир. Затем, стоило им только заметить наши машины припаркованными, как они вламывались внутрь.

Спустя четыре месяца меня впервые арестовали за прием ставок по телефону. Стоял август 1967-го года, и копы, вломившиеся к нам в квартиру, заявили, что мы проворачиваем операции на сумму в два миллиона долларов в неделю.

Хотелось бы. Копы пригрозили, что если мы не откупимся, то окажемся за решеткой. Нам не оставалось ничего другого. Копы оформили все, как надо. Никаких наручников и арестов.

После того, как нам выписали штраф, мы пригласили копов отужинать на Маллбери-Стрит, и вслед за тем отправились в ночной суд, чтобы пройти слушание. Когда мы прибыли туда, там уже находился Эл Ньюман, наш поручитель. Я взял такси домой.

Милти подвезли копы. На следующий же день мы продолжили наши операции, но уже на другой квартире. Нас прижали и на время оставили в покое. Джон Сатлер, мой адвокат, в течение года мотался по судам, пока меня, наконец, не признали виновным. Меня оштрафовали на сто долларов и отпустили домой. Умора.

Город тратил миллионы долларов на копов в штатских, чтобы те ловили букмекеров, но было понятно, что система устроена так, чтобы выжать из нас деньги. Копам не хотелось выводить нас из игры, не больше, чем резать курицу, несущую золотые яйца.

Именно в это время подвернулся другой вариант. На Квинс-булевард, неподалеку от Форрест-хиллс, находился великолепный ресторан "Сьюит". Его владелец, Джои Роззано, был заядлым игроком.

Парень нуждался в деньгах. Мы условились, что я возьму себе ресторан, но в документах останется его имя. Я заплатил ему кое-что и взял на себя его долги.

Я знал нескольких из его кредиторов, и они не имели влияния. У них не было авторитета. Я знал, что мне не придется платить. Я просто силой заставил их отказаться от денег. А что еще им оставалось делать? Если при тебе Поли и твоя команда, ты мог послать на хрен любого из городских шестерок. Я заставил их подавиться своими долгами.

К тому же Карен понравилась идея о легальном заведении. Нашему первенцу, Джуди, уже исполнилось два с половиной года, а Рут было шесть месяцев, и Карен настаивала на том, чтобы я подумал о возможности открыть бизнес.

Она знала про сигареты и краденые товары, знала про "Эйр Франс". Она знала, что у меня есть деньги, и хотела, чтобы я вложил их в стоящее дело. В её представлении тотализатор не был хорошей идеей.

Она знала, что меня арестовали и что я проигрывал почти все деньги, которые зарабатывал в своем офисе. Мы все делали ставки.

Мы получали наводки от тренеров и владельцев лошадей и добавляли пару штук собственных поверх ставки. Когда делаешь это как букмекер, то лишь вопрос времени, когда прогоришь. Покажите мне букмекера, который сам играет, и я покажу вам парня, который в долгах у ростовщиков.

Прежде чем решиться стать владельцем "Сьюита", я перетер это с Поли. Идея ему понравилась. Она ему так понравилась, что он приказал своим парням не прикасаться к этому месту. Он сказал, что там следует вести бизнес чисто. Он не хотел превратить его в заведение, подобное "Робертсу".

Я находился там каждый день, с утра до вечера. Карен приводила детей и помогала вести книги.

Книги продаж и для налогового управления, черные книги. Я привел отличного шефа и договорился с Кейси Розадо, который возглавлял профсоюз барменов и официантов в аэропорту, попросив прислать мне своих соглядатаев, чтобы знать, насколько меня обворовывают бармены. "Сьюит" был большим заведением, и я держал шесть барменов, по три в смену.

Получив известия от Кейси, я всех их уволил. Кейси сообщил, что бармены обкрадывали заведение на тысячу долларов за ночь, не считая сотни, которую они получали чаевыми, и ста пятидесяти долларов, что платил им я.

Пару месяцев все шло прекрасно, но затем по одному стали заявляться ребята. Первым повидать заведение пришел Джимми. Он пришел с Микки и принес цветок с поздравительным плакатом. Томми ДеСимоне заскочил перекусить.

Наведался Анджело Сепе. Марти Крюгман, знакомый букмекер, который держал магазин париков всего в двух кварталах от ресторана, тоже начал крутиться в баре. Заявились и Алекс с Майки Корчионе, как и Энтони с Томми Стабиле, пока Томми не загремел в тюрьму за вооруженное ограбление. Коротышка Вик Орена, лейтенант в семействе Коломбо, тоже стал постоянным клиентом заведения. Даже Поли с остальными Варио сюда зачастили".

В шесть месяцев "Сьюит" стал местом встречи Генри и его друзей. Он стал обязательной последней остановкой. Кутилы в основном заходили после полуночи, когда раздавали свои двадцатки и пятидесятки каждому бармену, официанту или гардеробщице в городе.

В итоге в ресторане Генри они ели и пили в долг. Генри как-то раз заглянул в книги и увидел, что лучшие друзья доводят его до разорения. Конечно, большинство долгов в конце концов платили, но оплата часто приходила в виде сворованного спиртного, коробок только что украденных креветок, кредитных карт и дорожных чеков.

Хотя "Сьюиту" не удалось заменить "Робертс" как штаб-квартиру для угонных операций, он стал служить местом грязных сделок, встреч мошенников и аферистов. Вскоре Генри вовсю продавал трансатлантические билеты, сбытые ему подкупленными туристическими агентами.

Он привлекал крупных игроков к игре в кости, которую Варио проводили на своей новой квартире неподалеку от Квинс-булеварда. Генри иногда сам приводил на квартиру простаков, прикидываясь, что проигрывает вместе с идиотами по шесть тысяч. На следующий день Генри, конечно же, получал назад "проигранные" деньги с надбавкой в десять процентов от проигрыша идиотов.

Теперь, имея в своем распоряжении клуб и ресторан, а, следовательно, доступ к легальным кредитам, предоставляемым в обычном мире бизнеса, Генри получил безграничную возможность делать еще больше денег. Он начал "выбивать" только что украденные кредитки.

Стакс Эдвардс и другие дельцы кредитками первым делом шли с украденными кредитками в "Сьюит". Зная, что карта еще не объявлена украденной, Генри немедленно использовал её, чтобы снять сотни долларов по несуществующим счетам.

"Вместо того, чтобы упростить мне жизнь, "Сьюит" сделал мою жизнь еще более сумасшедшей. Я находился там почти неотлучно, но при этом мне приходилось приглядывать за своим вложением у Милти. У меня всегда была куча денег. Я выжимал деньги любым способом.

А Карен, которая теперь оставалась дома с детьми, все больше злилась. Я снял дом на Айленд-парк, чтобы быть поближе к Поли, и с детьми она нуждалась в помощи по дому. Но меня не радовало, что по моему дому будет разгуливать незнакомец.

Я всегда хранил деньги дома. Временами у стенки лежал краденый товар. Даже оружие. Вы обнаружите, что большинству жен гангстеров, невзирая на то, насколько те богаты, приходится самим справляться по дому, поскольку нельзя ожидать от незнакомцев, что те будут держать рот на замке.

Но Карен не сдавалась, и наконец, я справился в "Сюите", знает ли кто человека, которому можно доверять. Мне не хотелось обращаться в агентство.

Эдди Риго, гаитянец, скупавший у меня краденые машины, пообещал, что сможет разрешить мое затруднение. Он добавил, что его семье уже доводилось оказывать подобные услуги друзьям.

У них были связи с горными регионами, где можно купить девушку у семьи. Затем девушек по туристической визе переправляли в Канаду, и их новые владельцы отправлялись за ними в Монреаль. Он сказал, что обычно это обходится в несколько тысяч долларов, но мне он устроит все по своей цене. Мне нужны были шестьсот баксов для отца девушки, и я получал собственную рабыню.

Помню, я тогда вернулся домой и рассказал все Карен, а она взглянула меня так, словно я рехнулся, но промолчала. Я дал Эдди деньги, и до рождества 1967-го года он сообщил, что девушка в пути.

Он дал мне имя девушки и название отеля в Монреале, где она остановится. Когда я добрался туда, то чуть разрыв сердца не получил. Когда рабыня открыла дверь, оказалось, что она ростом под два метра и весит не меньше ста килограмм. У меня колени подогнулись. Она была больше Поли Варио.

Она была такой страшной, что всю дорогу до Нью-Йорка я делал вид, что мы незнакомы. Когда мы приехали домой, я оставил её снаружи, чтобы предупредить Карен. Мы не могли держать её дома. Дети при виде нее плакали. Он провела у нас два дня, пока мне не удалось уговорить Эдди забрать её назад.

В придачу Карен начала получать странные телефонные звонки. Началось это в первых числах декабря, и нам пришлось сменить номер. Он не был включен в телефонную книгу. Но звонки продолжались.

Она звонила мне в "Сьюит" и рассказывала о звонках, а я сходил с ума. Я рассказал о них Джимми, и мы попытались разобраться, не из ребят ли кто звонит. Я подозревал всех, но Карен не могла распознать его голос.

Мы записали его пару раз, но тоже не смогли определить. Тогда я решил, что когда он позвонит в следующий раз, Карен начнет с ним заигрывать и попросит о встрече. Если Карен будет достаточно убедительна, то, может, парню хватит смелости заявиться. Я не мог дождаться.

Стояла первая неделя января, когда Карен позвонила мне в "Сьюит" и сообщила, что только что говорила с парнем, сказав ему, что мужа нет дома, и через час он приедет на квартиру.

Спустя мгновение я уже был дома. Мы везде выключили свет, оставив освещенной одну комнату. Я затаился возле выходящего на улицу окна и стал наблюдать. В кармане моей куртки лежал револьвер. Клянусь, я собирался замочить парня прямо на месте.

Я прождал больше часа. Снаружи повалил снег. Я спросил Карен, заявится ли он, по ее мнению. Она сказала, что да. Я продолжил наблюдать. И тут заметил, что одна машина уже второй раз медленно проехала мимо нашего дома.

Я ждал. Падлой буду, если он вновь не проехал. Очень медленно. На этот раз я рассмотрел водителя. Им оказался мужчина, и он был один. А смотрел он прямо на нашу дверь. Хотел убедиться, что все спокойно. А мне ужас как не терпится его успокоить. Он завернул за угол, но я знал, что он вновь появится.

Чтобы не потерять парня, я решил подождать его на улице. Я спрятался за припаркованной машиной. Карен наблюдала из окна.

Дети спали. Снег валил мне в лицо. И тут я вижу, как парень вновь выруливает из-за угла. Я весь в нетерпении. На этот раз он останавливается перед нашим домом. Я вижу его лицо. Он опускает окно и вглядывается в номера домов.

Стоило ему остановиться, как я подбежал к открытому окну и приставил к его морде пушку. Я был вне себя от ярости. 
- Тебе что-то нужно? Ищешь кого-то? - крикнул я изо всей мочи.

Парень решил тронуться с места, и тут я его пистолетом по физиономии. Он выскочил с другой стороны, а я бросился вдогонку. Я повалил его и принялся молотить пистолетом по морде. Я не останавливался.

Раздались крики соседей. Они хорошо меня знали. Я понимал, что мне влепят арест, но это меня не останавливало.

Заслышав сирены, я, наконец, оторвался от урода и запихнул пистолет под бампер припаркованной машины. Обычно там под бампером небольшая полочка, куда можно кое-что припрятать.

Прибыли копы, и оказалось, что избил я не того парня. Он не был безумным шутником. А оказался каким-то педиком, который искал дом своего друга. Пока его вели в больницу, он все вопил о том, что у меня был пистолет.

Весьма некстати. Копы принялись искать пистолет в снегу, и один из полицейских, знавший про бамперы, отыскал его. Меня арестовали за нападение и незаконное хранение огнестрельного оружия. Остаток ночи я провел в участке, пока Эл Ньюман не освободил меня под залог.

Телефонные звонки прекратились, когда я наконец узнал, как говнюку удавалось вычислить наш номер каждый раз, как мы его меняли. Я вышел наружу, осмотрел дом с каждого угла и понял, что в бинокль легко можно было разглядеть номер на телефоне, который висел на стене кухни.

Мы сменили номер и уже не записали его на телефоне. Звонки прекратились. Мне следовало с самого начала так поступить, вместо того, чтобы загреметь под арест за избиение невинного. Это было глупо, но так мы вели все свои дела. Сначала замочи уродов, а потом будь, что будет.

Глава десятая

Для большинства парней убийства были в порядке вещей - неотъемлемой частью повседневности. Рутиной. Помню, как гордился Томми ДеСимоне, когда повел пацана Джимми, Фрэнки, на первое убийство.

Фрэнки Бурк был пугливым пареньком. Джимми часто жаловался, что пацан писается в постель, и что приходится выбивать из парня эту дурь. Джимми даже отправил его в военное училище, чтобы тот слегка заматерел.

Когда Томми повел его на убийство, Фрэнки шестнадцать-семнадцать лет было, и Томми сказал, что парень отлично держался. Джимми тогда гордый расхаживал. Можно было подумать, что парень медаль получил.

Убийство было единственным способом заставить всех оставаться в строю. Абсолютным оружием. Никто не был неуязвим. Ты выходил из строя, бац, и ты мертвец. Правила все знали, но люди по-прежнему преступали черту и их убивали.

Помните Джонни Маццолу, парня, с которым я ребенком сливал фальшивые двадцатки. Так вот, его сына убили за то, что тот грабил местных букмекеров и подпольные игры. Парня сотню раз предупреждали.

Предупредили отца, чтобы держал сына в узде. Сказали, что если тот решил грабить букмекеров, то почему бы ему не грабить иностранных букмекеров. Лишь из-за Джонни парню дали дожить до девятнадцатилетия.

Но парень, похоже, не верил, что его убьют. Мертвецы всегда не верили. И он тоже не верил, пока не схлопотал две пули в упор в сердце. В сердце стреляли из-за уважения к отцу. Лицо парня оставили нетронутым, чтобы можно было похоронить его в открытом гробу.

Однажды Джимми пришил своего лучшего друга, Ремо, когда обнаружил, что тот подстроил арест партии сигарет. Они были близкими друзьями. Ездили семьями на выходные. Но когда одну из небольших партий Реми прижали копы, он рассказал им все о грузовике с грузом, в который собирался вложиться вместе с Джимми.

Джимми насторожился, когда Ремо вложил лишь пять тысяч долларов в товар на сумму в двести тысяч. Ремо обычно скупал треть или половину всей партии.

Когда Джимми спросил Ремо, почему тот не вкладывается в эту операцию, тот заявил, что столько ему не нужно.

Конечно, грузовик остановили, и весь товар Джимми конфисковали. Тот факт, что Ремо по какой-то причине не вложился именно в эту партию, настолько возбудил подозрения Джимми, что тот обратился к своим приятелям в офисе окружного прокурора Куинса. Они подтвердили подозрения Джимми, что Ремо слил копам информацию про доставку в обмен на свободу.

Через неделю Ремо был мертв. Он понятия не имел, что его ожидало. Джимми мог тебе так улыбаться, что ты думал, будто сидишь вместе с лучшим другом.

А тем временем он копал тебе могилу. В ту самую неделю, когда Джимми его убил, Ремо подарил Джимми с Микки билет в оба конца во Флориду в качестве подарка на годовщину свадьбы.

Я хорошо помню ту ночь. Мы все играли в карты в "Робертсе", когда Джимми сказал Ремо:
- Давай проедемся. 
Он жестом велел Томми и еще одному парню идти вместе с ними.

Ремо сел впереди, а Томми с Джимми разместились на заднем сидении. Когда они выбрались в тихое местечко, Томми накинул ему на шею фортепьянную струну. Ремо начал бороться. Он дергал ногами и руками и весь обгадился, пока не умер.

Тело похоронили на заднем дворе бара, под слоем цемента рядом с площадкой для игры в бочча [26]. После этого каждый раз, как Джимми с Томми играли, они говорили: 
- Эй, Ремо, как ты там?

Этим парням ничего не стоило убить. Им это нравилось. Они могли за выпивкой рассказывать о своих любимых убийствах. Они просто обожали об этом говорить.

Они смаковали это, без устали отмечая, насколько жалок был урод. И он всегда был худшим из ублюдков, кого они знали. Всегда был дерьмовым стукачом. И в большинстве случаев убийства даже не были связаны с бизнесом.

Они принимались спорить, и ты глазом не успевал моргнуть, как бац, один из них мертвец. Они все время стреляли друг в друга. Стрелять в людей было для них в порядке вещей. Обыденным делом. Тебе даже делать ничего не надо было. Стоило только подвернуться под руку.

Помню, однажды ночью, сразу после моего ареста за нападение на невинного парня, мы устроили вечеринку в "Робертсе" для Билли Бэттса. Билли только что вышел из тюрьмы, отсидев шесть лет.

Мы обычно устраивали парням попойку, когда те выходили на свободу. Еда. Напитки. Девочки. В общем, оттягивались по полной. Билли состоял в семье. Он стоял под Джонни Готти с Фултон-стрит и был связан с Гамбино. Мы тогда напились в стельку. Джимми. Томми. Я.

Билли вдруг обернулся и заметил Томми, которого знал еще до того, как загремел за решетку. Томми тогда только двадцать исполнилось, так что в их последнюю встречу Томми был еще пацаном. Билли принялся подшучивать над ним.

Он спросил, не чистит ли Томми по-прежнему ботинки. Это была просто грубоватая шутка, но никто мог безнаказанно шутить с Томми. Он всегда был на взводе. Один из братьев Томми несколько лет тому назад сдал ребят полиции, и Томми приходилось с этим жить. Он всегда должен был доказывать всем, что круче остальных. Всегда быть особенным.

Он единственным из всех ребят пил 'Ройял Краун". Канадское виски, которое не завозили с самого детства Томми. Он тайком завозил его. Он был настолько крут, что мог спустя тридцать лет после сухого закона отыскать бутлегерский самогон.

Я посмотрел на Томми и понял, что тот весь кипит от слов Билли. Томми взбесился, но ничем не мог ответить. Билли состоял в семье. Дотронься только Томми до Билли, и он мертвец.

Но я понимал, что он вне себя. Мы продолжили кутить и смеяться, и только я решил, что, быть может, все забудется, как Томми склонился ко мне с Джимми и произнес:
- Я собираюсь замочить этого урода. 
Я тогда отшутился, но заметил, что Томми настроен решительно.

Спустя пару недель Билли пил в "Сьюите". Было поздно. Я молился о том, чтобы Билли отправился домой, как вдруг вошел Томми. Дальнейшее не заставило себя ждать. Томми тотчас же отослал свою подружку домой и переглянулся со мной и с Джимми. Вслед за этим Джимми стал обхаживать Билли Бэттса. Он начал угощать его выпивкой. Я понял, что он готовит Билли для Томми.

- Держите его здесь, я за мешком, - шепнул мне Томми, и я понял, что он собирается убить Билли Бэттса прямо в моем ресторане. Он отправился за полиэтиленовым мешком, чтобы Билли не запачкал кровью все заведение, после того как его убьют. Через двадцать минут Томми вернулся с мешком и тридцать восьмым. Мне стало дурно.

К этому времени Джимми отвел Билли Бэттса к уголку стойки бара. Они пили, и Джимми рассказывал ему байки. Билли отлично веселился. Когда стало поздно, все разошлись по домам.

В ресторане остался только Алекс Корчионне, который сидел позади вместе со своей девушкой. Бармен ушел. Когда вошел Томми, Джимми одной рукой приобнял Билли. Билли даже не поднял головы. А с чего бы? Он был с друзьями. Приятелями-гангстерами. Он понятия не имел, что Томми собирался его прикончить.

Я находился за стойкой бара, когда Томми выхватил из кармана тридцать восьмой. Билли заметил его в руке Билли. Стоило Билли осознать, что происходит, как Джимми сдавил Билли глотку. 
- Чисть гребаные ботинки, - завопил Томми и впечатал револьвер в висок Билли. 
Билли выпучил глаза. Томми вновь его ударил. Джимми крепко держал Билли. Из головы толчками хлынула кровь. Черная.

Теперь Алекс Корчионне заметил, что происходит, и решил вмешаться. Джимми бросил на него взгляд. 
- Тебе тоже хочется? - спросил он. 
Он был уже готов бросить Билли и взяться за Алекса. Я встал между ними, словно собирался заехать Алексу. Но я просто схватил Алекса за плечи и потащил его к двери.

- Убирайся отсюда, - произнес я очень тихо, чтобы Джимми не расслышал. - У них свои разборки. 
Я вытолкал Алекса с девушкой наружу, и они ушли. Алекс был в нашей команде, но Джимми с Томми так раздухарились, что могли на месте прикончить Алекса с девушкой, дернись они только.

Я запер входную дверь, а когда обернулся, то заметил, что тело Билли ничком лежит на полу. Его голова превратилась в кровавую кашу. Томми раскрыл мешок, а Джимми приказал мне подогнать машину к заднему входу.

Теперь мы нарвались на проблемы. Билли Бэттс был неприкасаемым. На убийство гангстера из другой семьи нужно получить согласие. Прознай люди Гамбино, что Бэттса замочил Томми, мы все мертвецы.

Тогда бы мы никуда не смогли скрыться. Они могли даже потребовать у Полли, чтобы тот собственноручно нас убил. Томми совершил наихудший из возможных поступок, и мы это знали. Труп Билли должен был исчезнуть. Мы не могли просто бросить его на улице. Тогда бы развязалась война. А если труп исчезнет, то и Готти ничего не узнает.

Джимми сказал, что следует похоронить тело там, где его не найдут. Он сказал, что на севере штата его приятель держит собачий приют, и там никто не станет искать. Мы закинули Билли в багажник и поехали к Томми, чтобы прихватить лопату. Его мама уже проснулась и приготовила нам кофе. Она нас не отпустила, и нам пришлось завтракать, пока снаружи у нас в машине лежал труп.

Наконец, мы выбрались от Томми и выехали на автостраду Таконик. Мы ехали уже час, как внезапно я услышал странный звук. Я полудремал, держа в руках лопату. Томми сидел за рулем, а Джимми спал.

Я вновь услышал этот звук. Он был похож на глухой стук. Джимми проснулся, и опять поднялся стук. Внезапно нас всех осенило. Билли Бэттс жив. Это он стучит в багажник. Мы едем хоронить его, а он еще живой.

Вот теперь Томми действительно разозлился. Он ударил по тормозам, перегнулся через сиденье и схватил лопату. Никто не произнес ни слова. Мы вышли из машины и подождали, пока не прекратился встречный поток машин. Тогда Джимми встал с одной стороны, я с другой, а Томми открыл багажник.

Стоило тому распахнуться, как Томми ударил лопатой по мешку. Джимми схватил монтировку и тоже принялся лупить по мешку. На это ушло несколько секунд, и мы вернулись в машину. Когда мы прибыли на место, где собирались похоронить Билли, то земля оказалось такой мерзлой, что нам пришлось час копать, чтобы вырыть достаточно глубокую могилу. Затем мы засыпали тело известью и поехали в Нью-Йорк.

Но даже после этого Билли остался проклятьем. Спустя три месяца после того, как мы похоронили парня, Джимми пришел ко мне в "Сюьит" и сказал нам с Томми, что придется вырыть труп и закопать его в другом месте.

Парень, владевший собачьим приютом, только что продал свою собственность под коттеджи. Он хвастал Джимми, как много денег получит, но Джимми лишь знал, что рабочие могут наткнуться на тело. В ту же ночь мы с Томми поехали на моем новеньком желтом понтиаке каталина с откидным верхом и выкопали Билли.

Это было ужасно. Мы засыпали известь, чтобы тело быстрей разложилось, но сгнила лишь половина. Запах был столь омерзителен, что мне стало плохо. Меня начало рвать. Все время пока мы с Томми работали, меня выворачивало. Мы закинули тело в багажник и отвезли его на автосвалку в Джерси. Времени прошло достаточно, так что в трупе никто не признает Билли.

Меня тошнило целых три недели. Я не мог избавиться от запаха. Все пахло трупом. Жир в ресторане. Детские конфеты.

Мне везде чудился его запах. Я выбросил одежду и туфли, в которых был в ту ночь, полагая, что в них все дело. Я не мог избавиться от вони в багажнике своей машины. Я содрал всю обивку и выбросил ее. Отдраил машину до дыр.

Затем я выплеснул в багажник флакон духов Карен и закрыл его. Но даже тогда я не смог избавиться от запаха. Он так и не прошел. Под конец мне пришлось отправить машину на слом. Джимми с Томми решили, что я рехнулся. Томми заявил, что если бы он чувствовал запах, то оставил машину, чтобы она напоминала ему, как он расправился с тем жалким ублюдком Билли Бэттсом.

Я до сих пор не знаю, скольких людей убил Томми. Не думаю, что даже Джимми знал. У Томми не было тормозов. Он начал ходить с двумя пистолетами. Однажды вечером Томми прострелил ногу пареньку по кличке Спайдер, потому что тот не хотел танцевать.

Вышло все случайно, и Винни Асаро, парень из команды Боннано, отвел Спайдер к соседскому доктору, чтобы тот подлатал паренька. На пару недель мы разрешили Спайдеру спать в "Робертсе". Он разгуливал по бару с ногой в гипсе. Но чокнутый Томми заставлял пацана танцевать. Томми сказал, что использует парня для практики в стрельбе по мишени.

"Однажды ночью играем мы в карты в подвале - Томми, Джимми, я, Энтони Стабиле, Анджело Сепе - как входит Спайдер. Три часа утра, и мы все упились в стельку.

Вдруг ни с того ни с сего Томми потребовал, чтобы парень станцевал. 
- Станцуй, - кричит Томми. 
Но Спайдер взял и заявил Томми, чтобы тот проваливал в задницу. Теперь мы все уставились на Томми. Джимми принялся шутить и говорит Томми:
- Ты что, спустишь этому уроду?

Мы все подначивали Томми, издевались над ним. Он вышел из себя, но продолжал играть в карты. Потом, прежде чем кто-то понял, что произошло, Томми пустил три пули в грудь Спайдеру.

Я даже понятия не имел, что Томми при оружии, и на мгновение мы все оглохли. Пахло паленым. Никто не сказал ни слова, но тогда я понял, что Томми - полный отморозок.

Наконец, Джимми начал на него кричать.
- Ну хорошо, тупой ублюдок, раз ты такой крутой говнюк, сам будешь рыть могилу.
И все. Больше ничего. Никто не добавил ни слова.

Джимми заставил Томми рыть могилу в подвале, а все это время Томми ворчал и злился, что ему приходиться копать могилу. Словно непослушный ребенок, которого после школы резинки чистить заставили.

Каждый день происходили какие-то стычки. Каждый день проводились сходки. Каждый раз, как у нас отнимали бизнес, кого-то взрывали, и начиналась война. Постоянно кто-то срывался с катушек.

Однажды ночью обычно спокойный Поли завалился в "Робертс" вне себя от гнева. Он потребовал, чтобы все заявились. Позвони Джимми. Позвони на стоянку. Позвони на автосвалку. Я решил, что развернулась полномасштабная война. На деле же оказалось, что он вместе с Филлис пошел в ресторан "Везувий Дона Пепе" на Леффертс-Бульвард, в нескольких кварталах от "Робертса".

"Дон Пепе" был отличным рестораном, но его владелец - сущей занозой в заднице. Там не было меню и нельзя было заказывать столики заранее. Все стояли в очереди, даже Поли.

Вышло так, что Поли с Филлис прождали полтора часа, пока перед ними метрдотель рассаживал докторов, одного за другим. Когда Поли пожаловался, парень отвел его за столик, но разозлился на Поли.

Когда Поли заказал вина, метрдотель пришел, чтобы налить его, и, может, случайно плеснул вино на Филлис. Поли уже начал выходить из себя. Но когда метрдотель выхватил грязную тряпку и принялся лапать Филлис, Поли перевернул стол и начал лупцевать парня.

Поли удалось отвесить тому два удара, прежде чем парень сбежал на кухню. Когда Полли потребовал, чтобы тот вышел, несколько официантов с тяжелыми сковородами и ножами преградили ему путь на кухню.

Я еще никогда не видел Поли столь рязьяренным. Он сказал, что если официантам вздумалось защищать своего приятеля, следует разбить им головы. Спустя час снаружи Дона Пепе поджидали две наших машины, набитые парнями с бейсбольными битами и отрезками труб.

К одиннадцати часам официантов и кухонную прислугу распустили. Стоило им заметить нас, как они пустились бежать. Некоторые прыгнули в машины. В ту ночь мы гонялись за официантами по всему Бруклину и проламывали головы.

Это было так легко. Мы валили всех без разбора. Мочили их.

Никому не пришла в голову мысль, почему. Ради чего? Никто не думал о бизнесе. Правда в том, что насилие начало разрушать наш бизнес. Например, угоны грузовиков шли прекрасно, пока все ни с того ни с сего начали распускать руки. 
- Мочи их! Бей их!

Обычно я не участвовал в настоящих угонах. Для этого были Томми, Стэнли, Джои Аллегро и другие парни, которым нравилось наставлять дуло в лицо водителям. Я в основном занимался распределением товара. У меня были покупатели.

Я подыскивал сделки. Однако временами, когда я нуждался в деньгах, то сам отправлялся в налеты. На этот раз мы приметили груз с сигаретами на двести тысяч долларов. Все должно было пройти легко. Операция была наполовину "передачей", что значило, что один из водителей сговорился с нами.

Мы перехватили грузовик неподалеку от гаража возле склада на Элк-стрит. Он заворачивал на магистраль Бруклин-Куинс, когда Томми со Стэнли вскочили с обеих сторон на подножки.

Наставили на водителей оружие. Мы с Джои Аллегро сидели в машине прикрытия. Стэнли заставил сговорившегося с нами водителя передать пароль от приборного щитка. В больших грузовиках с ценным грузом часто ставили под щитком охранную систему из трех кнопок. Необходимо было знать комбинацию, чтобы запустить двигатель или даже открыть или запереть двери, в противном случае срабатывала противоугонная сигнализация.

Томми затолкал водил в машину и уехал вместе с Джои. Я же перебрался в грузовик к Стэну, и мы поехали к месту выгрузки, к легальному складу рядом с главным почтовым управлением на Уэст-стрит, 36.

Там нас поджидал Джимми с пятью грузчиками. У него были разгрузочные конвейеры, и мы начали перегружать коробки из трейлера в грузовики.

Вместе с нами разгружались и другие грузовики, и конечно же никому из рабочих и в голову прийти не могло, что мы разгружаем угнанный грузовик. Мы уже вычистили половину грузовика, как вдруг подходит здоровый парень и требует показать карточки профсоюза. А у нас нет карточек профсоюза, у нас пушки.

Он был большим широкоплечим парнем, не знал Джимми и плевать на все хотел. Он начал донимать Джимми, что его грузчики - не члены профсоюза. Он собирался прикрыть нам разгрузку. Джимми попытался его убедить.

Не вышло. Джимми попытался подмазать его. Не вышло. Парень требовал карточки профсоюза. Он оказался сущей занозой, а на следующий день Джимми надо было разгрузить второй трейлер на двести тысяч в этом же месте.

Но мы уже успели почти обчистить грузовик, кроме двадцати ящиков с самокрутками "ларедо", которые мы оставили, поскольку никто их не покупал. Джимми знаком показал мне со Стэнли выводить отсюда грузовик.

Хвала господу, Стэн помнил код, чтобы завести грузовик, не запустив сигнализацию, и спустя мгновение мы ехали по девятой авеню к туннелю Линкольна и Нью-Джерси, чтобы избавиться от грузовика.

Не проехали мы и двух кварталов, как я заметил, что люди на улице нам машут. Они нам кричали.

И указывали на кузов грузовика. Я высунул голову наружу и понял, что Джимми с ребятами забыли запереть кузов, и мы сеем блоки "ларедо" по всей девятой авеню.

Невероятно. Люди кричат нам, а мы делаем вид, что не слышим, но стоило завернуть за угол, как прямо перед нами выросла патрульная машина. Вот и конец. Я глянул на Стэнли и сказал:
- Тормози, закроем кузов.
Стэнли молча на меня уставился. 
- Если мы не закроем кузов, то нас тормознут.

Но Стэн грустно на меня посмотрел, добавив, что нам не удастся запереть двери, не подняв сигнализации. Он сказал, что пытался вспомнить код для открытия дверей, но не смог. Если я сойду с грузовика посреди девятой авеню, то сработает сигнализация.

Помню, мы тогда с минуту смотрели друг на друга и затем со словами "А ну его на хрен" выскочили из окон грузовика. Чудно, должно быть, мы выглядели. Приземлившись на тротуар, мы пустились бежать со всех ног.

Убедившись, что за нами никто не следует, мы вернулись к месту разгрузки товара, где Джими рвал и метал из-за того, что парень из профсоюза его доконал. Парень угрожал Джимми. Сказал, что больше не будет никаких разгрузок, если грузчики не будут из профсоюза. Парень был безнадежен.

Той ночью Джимми отправил Стэнли Даймонда вместе с Томми ДеСимоне в Нью-Джерси, где жил тот парень, чтобы его обработать. Планировалось, что они слегка намнут ему бока. Чтобы не совал нос в чужие дела. Вместо этого Стэнли с Томми так разозлились, что прикончили парня.

Их просто бесило, что парень не послушался Джимми, что он жил в дыре в Джерси и что пришлось тащиться к черту на кулички, чтобы просто поговорить с ним. Они так себя накрутили, что не смогли удержаться и пришили беднягу.

Глава одиннадцатая

В 1969-ом году, в возрасте двадцати шести лет, Генри жил в съемном доме на Айленд-Парке, в двух кварталах от Поли. У него с Карен было по новому бьюику ривере и шкафы, набитые одеждой.

У него было пятнадцать костюмов "Бриони", за каждый из которых он отдал по тысяче долларов, тридцать сшитых на заказ шелковых сорочек, две дюжины пар туфель из крокодиловой кожи и кожи ящерицы, подобранных в тон костюмам и кашемировым спортивным пиджакам.

У них было так много одежды, что Генри с Карен буквально дрались за вешалки. Ящики комодов были забиты браслетами, тонкими платиновыми и золотыми часами, сапфировыми кольцами, антикварными брошками, золотыми запонками и спутанными комками серебряных и золотых цепочек.

У Карен была служанка и четыре меховых шубы. В супермаркет она ходила в норковой шубе. А когда ей нужны были деньги, расставляла большой и указательный пальцы, чтобы показать в пачке какой толщины нуждалась - в пару сантиметров или в пять.

Детская комната была завалена игрушками из магазина "ФАО Шварц", а обшитый сосной подвал ломился от подарков - коляски размером с яхты, подушки с вышивкой, импортные детские вещи, наборы серебряных ложек и целый зоопарк мягких игрушек.

У Генри было все - деньги, машины, драгоценности, одежда, а спустя некоторое время и подружка. Для большинства гангстеров иметь постоянную подружку не было редкостью. Почти все его друзья имели подружек.

Ради них не оставляли жену или семью, но повсюду с ними расхаживали, снимали им квартиры, арендовали машины, и регулярно дарили им краденую одежду и драгоценности.

Постоянная подружка рассматривалась признаком успеха, как призовая кобыла или катер, только еще лучше - подружка считалась верхом роскоши.

***

Генри: Я встретился с Лизой случайно. Стоял конец 1969-го года. Я как раз собирался отсидеть шестидесятидневный срок в Рикерсе за торговлю безакцизными сигаретами. Линда вместе со своей подружкой, Вералин, обедала в "Майкл Стейкз клубе" в Роквиль-центре, где и я тоже обедал вместе с Пити Варио, сыном Поли.

Вдруг Пити завязал разговор с Вералин, а я заговорил с Линдой. Они с Вералин работали в Куинсе и жили в одной квартире на Фултон-стрит, в Хэмпстеде.

После ужина мы вместе отправились в "Вэл Энтони", небольшой ночной клуб на северном побережье, заказали напитки и танцевали. Линде тогда было двадцать, и она только что вернулась из Калифорнии.

Она была смуглой блондинкой. Она была прекрасна. Мы влюбились друг в друга с первого взгляда. Это была одна из тех ночей, когда все проходит идеально. Питер с Вералин ушли, а мы с Линдой продолжили разговаривать и танцевать.

Когда я отвез её домой, мы заметили там машину Пити. Мы немного покружили по городу, а когда вернулись, там по-прежнему стояла машина Пити. К этому времени мы с Линдой не на шутку увлеклись друг другом и решили провести ночь в "Холидей-инн". Когда на следующий день я отвез её домой, машина Пити все еще стояла на парковке.

Спустя пару дней заявился Поли и принялся расспрашивать про двух девушек, с которыми мы познакомились. Он сказал, что Пити ведет себя, как болван. Поли жаловался, что Пити ему своей Вералин плешь проел.

Вералин то, Вералин се, меня уже тошнит, добавил Поли. Поли хотел встретиться с Вералин. Я сразу смекнул, что дело не только в этом, и когда в следующую субботу мы поехали на квартиру к девушкам, я понял, отчего Поли так нервничал.

- Они копы, - сказал он. - Эти суки - гребаные копы.
Я был поражен.
- Поли, ты что, с ума сошел? - сказал я. 
Но он продолжал гнуть свое. 
- Вот увидишь. Они федералы. Увидишь.

Я знал, что на Поли сильно давит большое жюри округа Нассау. Он только что отсидел тридцать дней за неуважение к суду. Жюри присяжных допрашивало его по поводу лотерейных операций со Стивом ДеПаскуале, о встрече с Фрэнки Вошью в ресторане последнего и том, кто в действительно владеет его лодкой. Поли стали везде мерещиться копы.

Он даже установил систему видеонаблюдения из окна своей бруклинской квартиры. Он часам сидел в трусах на постели, пытаясь засечь федералов. 
- Вот один, - говорил он. - Парень за деревом. Видал?
Как по мне, так Поли стал параноиком.

Когда мы приехали к квартире Линды и Вералин, Поли был так убежден, что они копы, что не стал подниматься, на случай если там установлена прослушка. Он хотел, чтобы Вералин спустилась.

Я сочинил какую-то чушь, сказав по домофону, что мы просто заскочили проведать ее. Линда ответила, что Вералин ушла за покупками, но она сейчас спустится. Вышла она, улыбаясь. Затем поцеловала меня. Она пригласила нас подняться в квартиру, но я отказался, объяснив, что мы спешим. Поли только что-то проворчал. Он все смотрел на окна. Искал копов.

Линда была идеальна. Умна. Обаятельна. Она вовсе не злилась, что после свидания я ей не позвонил. Не расстроилась, что мы заявились без приглашения. Она была просто потрясающая. Я понимал, что с Линдой у меня не будет никаких обязательств.

А Поли тем временем шепчет. 
- Она федерал. Федерал. 
Он бормотал это про себя, так что Линда его не слышала. Я так устал от его самодурства, что решил задать откровенный вопрос.

Мы все стоим возле кадиллака флитвуда Поли, и я прямиком спросил Линду, не коп ли она. Поли взглянул на меня так, словно я рехнулся, а Линда засмеялась.

Она ответила, что работала в 'Бридал Лэнде" на Куинс-булевард. Это было идеально. Идея Поли лопнула, как мыльный пузырь, потому что он знал это местечко. Им владел шестерка Пол Стюарт, который был подставным лицом Винни Алои, сына Бастера Алои. Бастер был действующим боссом семейства Коломбо.

Во время беседы даже Поли понял, что Линда понятия не имеет, кто мы. И что важней, ее это не интересовало. Теперь уже Поли хотел вернуться домой. Ему надоел этот разговор. Прежде чем мы уехали, я сказал Линде, что работаю аудитором. Она верила мне долгое время. Она верила, что я был аудитором, а Поли - толстым, старым и чокнутым уродом.

После этого мы стали встречаться с Линдой каждый день. С ней было весело. Ее радовало каждое мое появление. Отношения без всяких обязательств. Я жил безумной жизнью, и она прожигала ее вместе со мной.

Никакого дерьма, споров и перебранок. Карен уже привыкла к моим частым отлучкам, так что мы с Линдой отлично проводили время. Мы встречались три-четыре дня в неделю. Она начала забивать на работу. Не заявлялась в магазин до одиннадцати утра. Она веселилась вовсю, но ее босс, Пол Стюарт, начал злиться.

Однажды он наорал на нее, и я решил вправить ему мозги. Я слегка намял ему бока. Мне не хотелось его избивать. Но когда в следующий раз я позвонил, Стюарт бросил трубку, вместо того, чтобы передать ее Линде. Я перезвонил.

Он вновь бросил трубку. Теперь я действительно разозлился. Я прихватил Джимми, который был в баре, сказав "Пошли!". На этот раз я собирался не просто угрожать. Я хотел оторвать ему голову.

Когда он заметил нас, то побежал, но мы зажали его в задней части магазина и легонько прессанули. 
- Бросаешь трубку, урод?
Я затянул телефонный шнур вокруг его шеи. Он хныкал и умолял, а покупатели вопили, чтобы я его отпустил.

Я знал, что после этого у нас будут неприятности. Мы отправились на встречу с партнером парня, Винни Алои, и отцом Винни, Бастером. Со мной были Поли и Джимми в качестве свидетелей. Бастер начал с того, что расцеловал меня.

Старик полюбил меня с Джимми, после того как мы отвалили ему кусок от "Эйр Фрэнс" - шестьдесят тысяч долларов. Бастер начал с того, что попросил меня не убивать парня. Он сказал, что парень - подставное лицо его сына. Я заметил, что Винни Алои сидит с ненавидящим взглядом. Старик добавил, что Винни получает деньги с заведения и все его машины зарегистрированы там.

Я притворился, что подумывал об этом, будто правда намеревался пришить парня. Мне было плевать, я все равно не хотел этого делать. Но я подыграл старику и ради Бастера согласился не трогать крысиное дерьмо.

Сразу вслед за этим из кухни выходит Стюарт. Его заставили ждать там до окончания переговоров. Он весь дрожал и сразу же принес мне извинения на глазах у всех. Он начал умолять и хныкать. Клялся, что не знал, с кем я работаю, и добавил, что на все готов, чтобы загладить оскорбление.

Теперь Линде даже не приходилось ходить на работу. Мы стали видеться чаще. Вскоре я уже жил двойной жизнью. Я поселил Линду в квартире за углом от "Сьюита".

Три-четыре дня в неделю я ночевал дома и обычно водил Карен на спектакль или в клуб по субботним вечерам. Карен всегда ждала субботний вечер. Остальную неделю она занималась детьми, а я проводил время с парнями и Линдой. Вскоре все ее знали. Линда стала частью моей жизни.

***

Линда: Я познакомилась с Генри, когда Питер начал встречаться с моей подружкой, Вералин. Мы запали с первой же встречи. Нам обоим нравилось смеяться, мы наслаждались обществом друг друга.

Он оказался очень милым парнем. Добрым. Я видела, как он помогал людям, не требуя ничего взамен и даже не давая им понять, что сделал для них.

Думаю, я была его отдушиной, и это не казалось ужасным. Он всегда находился под страшным давлением. Они с Карен постоянно ссорились. Они даже два слова не могли сказать, чтобы не поцапаться.

Каждый раз, когда он с ней ссорился, он приходил ко мне. Однажды она выбросила ключи от всех машин, и ему пришлось ехать ко мне четыре мили на велосипеде. Карен была очень резким, требовательным человеком.

Она страшно на него давила. Например, заставила при женитьбе сменить веру. Ему тогда двадцать два - двадцать три было, а она заставила его совершить обрезание. Ужас просто. Генри целый месяц ходил в подгузниках.

К тому же он сильно отличался от своего окружения. Он оказывал на них благотворное влияние. Генри мог заставить их вести нормальную жизнь.

Так например, когда мы сняли квартиру возле "Сьюита" мебельный магазин не мог сразу же доставить мебель, поэтому Генри прихватил Джимми с Томми и грузовик, и в субботу они поехали в Хэмпстед и сами привезли мебель.

Они были большими шумными детьми. Вот кого они мне напоминали. Всегда смеялись.

Всегда искали веселья. Особенно Джимми. Тогда я знала его, как Бёрки. Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь называл его "Джимми Джентльменом". Он больше остальных был ребенком. Ему нравилось обливать всех водой.

В баре "Робертс" или в "Сьюите" он ставил на дверью ведро с водой, и стоило кому зайти, как на голову ему опрокидывалось ведро. "Робертс" был потрясающим местом. Как клубом для старшеклассников, только часть пола в подвале у них была выложена мозаикой, а на заднем дворе стояло огромное барбекю.

Стены украшали купидоны и канделябры. На втором этаже жил Томми. Поли нравилось готовить, все постоянно пробовали то одно, то другое блюдо и жаловались, что или соли слишком много, или чеснока не хватает.

Мы с Генри встречались долгое время, и вскоре я поняла, что стала частью его жизни и сблизилась с его друзьями и их семьями. Я понимала, что у него дети. Знала, что ему будет тяжело с ними расстаться.

Но мне так нравилось находиться вместе с ним, что я на все закрывала глаза. Так продолжалось неделю за неделей, месяц за месяцем, и меня никогда не покидала мысль, что, может, в этот раз он останется и не уйдет.

Самой худшей порой становились праздники. Рождество. Новый Год. Они были просто ужасны. Я всегда оставалась одна. Ждала, когда он выберется из дома и побудет со мной несколько часов. Он всегда опаздывал, а множество раз даже не приходил.

Он звонил мне украдкой, и это еще больше злило. Пару раз он отослал меня подальше до начала праздников. Он заказывал мне билет на самолет до Вегаса или Карибов, прибавляя, что встретит на Рождество или после того, как позаботится о детях.

В основном я ездила с другими девушками. С сестрой Томми, которая тоже встречалась с женатым парнем. Когда он не приезжал, я так злилась, что оставалась на неделю дольше, чтобы заставить его раскошелиться.

А так я обычно проводила время вместе с ним и его друзьями, и мы все были очень близки. Спустя некоторое время все устаканилось.

***

Карен: Впервые я начала подозревать, что Генри мне изменяет, незадолго до того, как он отправился в Рикерс из-за сигаретного дела.

Тогда я была беременна Рут и подозревала что дело нечисто. Полагаю, что уже тогда были сотни признаков, но в моем положении мало кто обратил бы на них внимание.

Мне пришлось с этим столкнуться даже помимо своей воли. В то лето мне позвонила подружка, сказав, что вместе с мужем проезжала мимо "Сьюита" и видела нас в доме рядом с рестораном.

Она сказала, что собиралась остановиться, но ее муж заявил, что мы, похоже, ссоримся, и они просто проехали мимо. Я ничего не ответила подруге, но знала, что я не ссорилась с мужем. Я поняла, что это другая.

Еще пару раз я позвонила в "Сьюит" и спросила Генри, не назвавшись. Дважды мне ответили словами: "Я позову его, Лин" или "Подожди, Лин". Лин? Кто такая Лин?

Стоило мне спросить об этом Генри, как он начинал ругаться. Он приходил в ярость и принимался вопить, что я ведьма, а иногда просто уходил и не заявлялся по два дня. Меня это сильно расстраивало.

Я кричала и обвиняла его, а он вел себя так, словно не слышит, или просто собирал вещи. Он заявлял, что мне все мерещится и что ему и без моих выходок проблем хватает. Но он ничего не отрицал, он просто злился.

Поэтому я заставила его переехать с Айленд-парка в Куинс. После того, как люди окружного прокурора Нассау ворвались в пиццерию и арестовали Рэймонда Монтемурро, я заметила, как двое мужчин из машины фотографируют меня и детей.

Именно такого предлога я и искала. В ту же ночь я рассказала Генри о фотографах. Добавила, что Нассау - слишком беспокойное место. Он согласился. Спустя несколько недель мы уже перебрались в дом с тремя спальнями и террасой в Рего-Парке в трех милях от "Сьюита".

"Сьюит" служил Генри офисом, и я начала заглядывать туда на часок раз в пару дней. Я сказала, что хочу приглядеть за бухгалтерскими книгами, но на самом деле подмечала все.

В ресторане постоянно крутилось множество людей. Там была одна девушка, Линда, которая работала в свадебном магазине неподалеку. Она часто приходила на ланч и оставалась.

Она была такой неприметной уродиной, что я и подумать на нее не могла. Я никогда ее не подозревала. Помню, в первый раз увидела ее, когда мы собрались на Хэллоуин в квартире друга.

Я пришла туда с Генри, а она притворилась, что пришла с братом хозяина. И опять она выплакала все глаза. На вечеринке она пошла за мной в ванную, и я тогда ей еще сказала, что если кто-то доставляет ей столько горя, то ей следует бросить этого человека. Она продолжала плакать. Я была такой простофилей, то даже дала ей носовой платок.

Но она по-прежнему продолжала околачиваться в "Сьюите". Множество раз, когда мы с Генри туда приходили, она сидела в баре, роняя слезы в стакан. Я тогда решила, что она пьянчужка. Откуда мне было знать, что она плачет оттого, что Генри возвращается домой вместе со мной.

Но однажды китайский шеф-повар наконец раскрыл мне глаза. Я позвонила в ресторан, спросив Генри, и вновь кто-то назвал меня "Лин". На этот раз я рвала и метала. Должно быть, у меня началась истерика.

Со мной была Джуди, а из-за Рут я раздулась, как дом. И была вне себя. Я отправилась прямиком на кухню и схватила за грудки бедного шеф-повара. Он с грехом пополам разговаривал на английском. Я хотела знать, кто такая Лин. Он все бормотал, что нет никакой Лин.
- Не знать Лин, не знать! - твердил он. - Линда - Лин! Линда - Лин!

Я дико разозлилась. Я нашла ее адрес на кухне, потому что из ресторана посылали еду ей в квартиру. Она никогда не готовила или убиралась. Я схватила ребенка и отправилась к ней домой.

Она открыла мне дверь подъезда, не зная, кто я, но когда я поднялась в ее квартиру и сказала, что нам необходимо поговорить, она прикинулась, что ее нет дома. Она так и не открыла дверь. Я звонила в звонок.

Она по-прежнему не открывала. Я трезвонила без остановки два часа, а она продолжала прятаться.

***

Линда: У моей двери визжала настоящая сумасшедшая. Истеричка. Она решила, что Генри у меня. Кричала, что слышит, как он убегает по пожарной лестнице.

У меня даже пожарной лестницы не было. Она так отчаянно старалась удержать Генри, что сводила его с ума.

Она, должно быть, подозревала что-то. Поэтому она начала там все время крутиться, но мы с Генри по-прежнему встречались. Однажды, еще до того как она пыталась вломиться ко мне, Генри свозил меня в Нассау, на Багамы.

Он хотел тайно вывезти из страны Поли на выходные, прежде чем старик сядет в тюрьму.

Генри достал Поли и его жене поддельные документы, и мы отлично провели время. Вдали от привычной жизни Поли так нервничал, что ни на секунду не отходил от нас. У него была куча денег, но он никуда не ходил и ничего не делал. Поли жил только рядом с Генри.

Мы сходили в казино на Парадайз-Айленд, где у Поли с Генри была кредитная линия. В "ЛаКонче" мы столкнулись с Билли Дэниэлсом, и он нас пригласил. Мы потратили всю ночь, разыскивая для него проститутку.

По возвращении таможенники решили осмотреть мой багаж и личные вещи. Поли с Генри устроили истерику.

Думаю, об этом стало известно Карен, и она решила действовать. Она его теряла. Он взял вместе с Поли меня, а не ее.

Она была в отчаянии и могла хоть до посинения трезвонить в дверь.

***

Генри: В ту ночь домой я вернулся поздно. Все выглядело, как обычно. Ребенок лежал в постели. Я слегка нагрузился и устал. Карен крутилась по дому.

Я добрался до постели и рухнул в нее. Я, должно быть, дремал, когда почувствовал нажим на руки и плечи. Хмель еще не прошел, и, слегка приоткрыв глаза, я заметил, что Карен сидит на мне верхом.

Она наставила тридцать восьмой мне между глаз. Я всегда держал заряженный револьвер в гардеробе спальни и знал, что тот в рабочем состоянии. Я мог видеть пули в барабане. Карен тряслась и тяжело дышала.

Затем она взвела курок. Она меня прижала. Я мгновенно протрезвел. Карен кричала про Линду и Лин, ресторан и шеф-повара, и я чувствовал, что у нее начинается истерика.

Я заговорил с ней. Подумал, может, она все же владеет собой. Она ничего не сказала, когда я вернулся домой. Держала в себе до последней минуты. Я решил, что она просто притворяется.

Поэтому я начал ее уговаривать, и спустя некоторое время мне удалось отвести ее руку и отнять пушку. Теперь уже я был вне себя. Я так разозлился, что отхлестал ее ремнем. Я не нуждался в подобном дерьме.

Я на улице каждый день пулю получить могу, и то же самое меня теперь ждет дома? Я сказал ей, что вернусь, когда она образумится. Я собрал сумку и съехал к Линде на пару недель. Это было первым переездом из десятка в течение следующих лет, и еще пару раз Карен уходила от меня.

***

Карен: В ту ночь, когда я взяла в руки оружие, я действительно разозлилась. Я чувствовала, что меня использовали. Сперва я подумала, что припугну его. Но стоило взять револьвер, как у меня вспотела ладонь. Я чувствовал себя сильной, и это пугало.

Револьвер был тяжелым. До этого он никогда не казался мне тяжелым, но взяв его в руку, я испугалась, что использую его. Я чувствовала, что могла убить Генри. Я приставила оружие ему промеж глаз и тихо позвала.

Словно будила. Он медленно открыл глаза. Тогда я взвела курок, оттянула его назад. Я хотела, чтобы Генри понял, в каком я отчаянии. Но все-таки я не могла это сделать. Как я могла сделать ему больно? Я даже не могла заставить себя уйти от него.

Дело в том, что как бы мне не было плохо, меня все еще влекло к нему.

Он мог вести себя просто потрясающе. Была в нем столь милая черта, что не хотелось с ним расставаться. Он был милым, обходительным, искренним, нежным. В нем не было острых углов. Он не походил на свое окружение.

Он был молод, меня тянуло к нему. Мои сестры часто повторяли, что я на нем помешалась, потому что стоило нам расстаться на несколько дней или даже пару недель, и я ни о чем другом не могла говорить.

Каждый раз, когда мы воссоединялись после короткой разлуки, он клялся, что это навсегда. Больше никакой Линды! Мне хотелось ему верить. Думаю, ему тоже хотелось верить.

Полагаю, если бы я расписала на бумаге все за и против моего брака, то многие бы решили, что я не в себе, оттого что осталась с ним. Думаю, у каждого есть собственные заморочки, которые не распишешь по колонкам.

Нас всегда притягивало друг к другу, даже после рождения детей и нескольких лет брака. Мы заводили друг друга. Временами во время ссоры мы могли обменяться взглядом и начать смеяться, и все - ссоре приходил конец.

Я слушала жалобы своих подружек на их браки и понимала, что, несмотря на все мои проблемы, я сделала лучшую партию. Когда я смотрела на Генри, то понимала, что по-прежнему владею его сердцем, потому что временами он становился очень ревнивым.

Однажды он угрожал взорвать заведение одного парня, потому что тот начал со мной заигрывать. Мне нравилось смотреть, как он выходит из себя.

Но даже при всем этом, когда я узнала про Линду, все проходило очень сложно. Он был моим мужем.

Мне следовало думать о Джуди и будущем ребенке. А что мне еще оставалось делать? Вышвырнуть его? Выкинуть того, кого я любила, и кто всем меня обеспечивал?

Он не походил на своих друзей, которые заставляли жен канючить из-за пяти долларов. У меня всегда водились деньги. Со мной он никогда не считал денег. Я получала все, что желала, и дарила ему счастье. С чего мне было выкидывать его?

Почему я должна была его терять из-за измены? Почему я должна отдать его другой? Ни за что! Если я и вышвырну кого, так это ту, что хочет увести у меня Генри. Почему она должна победить?

К тому же, когда я справилась о ней у других жен, то узнала, что он всегда приходил к ней пьяным. Узнала, что он унижал ее и заставлял ждать в машине всю ночь, пока играет в карты с парнями.

Я начала понимать, что она получает темную сторону Генри, а лучшее остается мне.

***

Генри: Почти все свое время я проводил с Карен и детьми, но когда Карен начинала истерить и сводить меня с ума, я съезжал к Линде. Там я оставался пару дней, а затем возвращался к Карен.

Это безумие продолжалось даже, когда я сидел в тюрьме. Помню, как в Рикерсе Карен на уши поставила всю комнату для свиданий, визжа как горилла.

Она тогда просто обезумела. Оказалось, что один из гребаных стукачей показал ей имя Линды в списке моих посетителей. Карен заставила меня вычеркнуть Линду из списка посетителей, в противном случае она грозилась рассказать про непрочные семейные узы и нездоровую семейную жизнь, когда ее будут опрашивать социальные работники и полицейские надзиратели для досрочного освобождения.

Для меня это значило лишние два месяца на свободе, поэтому я попросил надзирателя убрать имя Линды из списка.

***

Карен: Пока Генри находился в Рикерсе, я старалась по возможности навещать его. Это место походило на настоящий свинарник.

Охранники ужасно обращались с женами. Посетителям приходилось ехать к парковке неподалеку от острова, откуда уже они ехали на тюремном автобусе через охраняемый мост к трейлеру, где их распределяли и отводили на свидание в разные части тюрьмы.

Я тогда так раздулась, что едва могла влезать или сходить с автобуса, но остальных жен неоднократно оскорбляли и лапали охранники. Это было отвратительно, но что еще могли поделать женщины?

Они не могли накричать на охранников, потому что им было бы отказано в посещении, и им также не хотелось говорить мужьям, чтобы не усугубить положение.

К тому же все визиты длились лишь двадцать минут, и приходилось общаться через переговорную трубку, а разделявшее вас грязное стекло никогда не чистили. Вдобавок нельзя было приходить туда, когда хочешь. Мне приходилось ехать туда по субботам, после чего я не могла прийти до следующего воскресенья, и после уже вновь ждала субботы.

Я работала вместе с адвокатами, чтобы как можно раньше освободить Генри. Например, существовало правило, при котором снимали десять дней в месяц за примерное поведение.

Таким образом, можно было скостить треть шестидесятидневного срока. Я обратилась в комиссию по штрафам и досрочным освобождениям. Там мне сказали, что правило изменилось до пяти дней в месяц. Со мной едва не приключился припадок. Я отправилась к нашему адвокату и предоставила бумаги, показывавшие, что Генри приговорили по старым правилам.

Я забросала письмами мирового судью. Писала письма в Дисциплинарную комиссию. Писала, куда только могла. Заставила писать адвоката. Я сражалась и выиграла. Они решили уменьшить срок Генри на двадцать дней вместо десяти.

Но даже при снятии двадцати дней он не мог выйти до 28 декабря, а я пообещала себе, что верну его домой на Рождество. Эта мысль засела у меня в голове.

Это было моей движущей силой. Я вновь отправилась в комиссию Рикерса. Я сказала, что двадцать восьмое попадает на воскресенье, а насколько я знаю, людей освобождают до начала выходных. Генри должен быть освобожден в пятницу, двадцать шестого. Они согласились, но заметили, что это на день позже Рождества.

Помню, тогда тот парень сказал:
- Я не могу создать лишний день из воздуха.
Тогда я спросила:
- А как насчет тех двух дней, что Генри провел под арестом?
Я уже знала, что дни, проведенные под арестом, могут включить в тюремный срок.

Генри не держали два дня под арестом, но охранники просто переглянулись. Я тогда провела большую работу. В это время один из охранников вышел что-то проверить и оставил на столе книгу посетителей.

Тогда-то я и увидела её имя в списке. Я так разозлилась, что когда охранник вернулся с согласием, я не могла его слушать. Я была вне себя, потому что пока старалась вытащить Генри из тюрьмы домой на Рождество, подружка навещала его в мои приемные дни. Мне хотелось его убить. Я так разъярилась, что когда увидела Генри, сразу стала на него орать. Я даже не сказала, что он выходит раньше срока. Пусть страдает.

***

Генри: после того Карен заставила меня убрать Линду из списка, Линда на меня обиделась. Так взбеленилась, что в первый же день после моего выхода из тюрьмы она сцепилась со мной в "Сьюите". Мы тогда сильно повздорили.

Она сорвала с пальца кольцо с опалом в семь карат и швырнула в меня с такой силой, что камень раскололся. Затем у всех на глазах она отвесила мне пощечину. Я схватил ее за шкирку и выволок из ресторана.

Мы были уже на улице, а она все не унималась. На ней была подаренная мною норковая накидка. Она подошла к краю тротуара, сорвала накидку и выбросила её в сточную канаву. После этого мне пришлось ее отхлестать.

Она мигом присмирела и выглядела обиженной. Теперь я чувствовал себя дерьмово. Я чувствовал себя таким виноватым, что заставил помощника официанта выудить накидку из канавы и отвел Линду домой, где мы помирились. Спустя пару проведенных у Линды ночей Карен позвонила Поли с Джимми. Они пришли и сказали, что настало время мне вернуться домой.

Моя жизнь превратилась в постоянное поле боя, но я не мог решиться бросить одну из них. Я не мог оставить Линду и не мог оставить Карен. Я чувствовал, что нуждаюсь в обеих.

Глава двенадцатая

Генри всегда считал страшной несправедливостью, что всю жизнь, совершая крупные преступления и получая мелкие штрафы, свой самый долгий срок - десятилетнее заключение в федеральной тюрьме - он получил за драку в баре с человеком, чья сестра оказалась машинисткой в ФБР.

Словно он выиграл в суперфекту неудачу. Он ввязался в кулачную потасовку, а ее незамедлительно превратили в дело федерального масштаба.

Все начиналось как забава, с незапланированной поездки во Флориду вместе с его приятелями Джимми Бёрком и Кейси Розадо, президентом 71-го профсоюза официантов и работников общепита в аэропорту Кеннеди.

Кейси нуждался в попутчиках. Он собирался слетать в Тампу, проведать родителей и собрать долги за азартные игры.

Планировалось, что с ними поедет Томми ДеСимоне, но его арестовали за угон за ночь до поездки, и он не успевал выйти под залог до вылета. Поэтому Джимми справился у Генри, не может ли тот поехать.

"А почему нет? Небольшой отпуск. Профсоюз уже оплатил билет первого класса в оба конца, к тому же поездка на пару дней избавит меня от ссор с Карен и Линдой. Тайм-аут, так сказать.

Вот как я на это смотрел. Я позвонил Карен из "Сьюита" и наказал ей собрать мне сумку. Мы с Джимми заехали за ней по пути в аэропорт.

В Тампу мы прибыли поздно ночью, где нас на машине встретил кузен Кейси. Мы отправились прямиком к родителям Кейси, где состоялась бурная встреча с поцелуями и объятиями.

Наконец, мы оставили там багаж и направились в ресторан "Коламбия" в Ибор-Сити, старом кубинском квартале, где Кейси со своими кузенам оказались местными знаменитостями. Их все знали.

Мы собирались отлично провести время. За ужином Кейси сообщил, что задолжавшего ему парня зовут Джон Чаччо и что тот владеет баром "Темпл Терасс Лаундж", который находится сразу за Ибор-сити. Кейси добавил, что позже мы должны встретиться с этим парнем. Джимми сказал, что мы с Генри тоже пойдем.

Когда мы приехали в заведение Чаччо, я обнаружил, что это большое одноэтажное бетонное здание, окруженное вместительной парковкой. Рядом с баром находился магазин спиртного, которым также владел Чаччо.

Я заметил, что заведение находится неподалеку от перекрестка. В случае заварушки мы могли быстро отчалить из бара и исчезнуть на одной из четырехполосных автострад.

Прежде чем мы вошли внутрь, ко мне подошел кузен Кейси и черт его знает откуда вытащил и дал мне огромный допотопный тридцать восьмой. Он бы разорвался, пусти я его в ход.

Я положил его в карман куртки и забыл о нем. Первыми вошли Кейси с кузеном. Спустя минуту за ними последовали мы с Джимми. В помещении царила темнота. Мне понадобилось несколько секунд, что привыкнуть, но я слышал, что все заведение ходуном ходит.

Кейси уже говорил с парнем возле бара, после чего они прошли к столику. Мы с Джимми сели от них через четыре столика.

Вскоре Кейси с тем парнем принялись орать друг на друга на испанском. Мы понятия не имели, о чем те вопят. Но вдруг Кейси с тем парнем вскочили на ноги.

Стоило встать им, как и мы вскочили. В руке я держал револьвер, и мы подошли к их столику. Джимми схватил парня за галстук и скрутил так, что у того глаза из орбит выскочили. Джимми приставил кулак к подбородку парня и надавив тому на горло, произнес: 
- Заткни свою пасть и выйдем поговорить.

Я осматривал помещение, на случай, если кто шевельнется. В баре было, наверное, человек двадцать пять, но никто не сдвинулся с места.

Позже, все выступили свидетелями на суде, а бармен, отставной нью-йоркский коп, запомнил наши номера, когда мы отчалили. Оказалось, что кузен Кейси взял для нас машину напрокат под своим именем. Я до сих пору не могу это переварить.

Кейси с кузеном сели спереди, а мы с Джимми прижали парня между собой на заднем сидении. Придурок все вопил, что не будет платить ни цента. Кричал, что скорее нам придется убить его, нежели он заплатит.

Тот еще крепкий орешек. Я ткнул ему пару раз в лицо пушкой. Мне не хотелось сильно его мять. Спустя пару кварталов парень передумал.

Он сказал, что заплатит, только он должен половину денег - остальное задолжал доктор, который тоже участвовал в ставке. Все эти переговоры проходили на испанском.

Кузен Кейси сказал, что он знает доктора, и что, пожалуй, парень говорит правду. Кейси ответил, что ему наплевать, за кем должок, пускай только заплатят.

Я понял, что они прекрасно знают друг друга. Я чувствовал, словно оказался в самой гуще горячей семейной ссоры. Мы с Джимми были незнакомцами. Но я решил на всякий случай придержать оружие.

Мы приехали к бару кузена Кейси, но теперь парень так истекал кровью, что нам пришлось натянуть ему на голову куртку, чтобы не привлекать лишнего внимания, когда войдем внутрь.

Мы пинками загнали его в небольшую кладовку в задней части бара, но свидетелей все равно хватало, включая пару официанток, которые позже дали против нас показания в суде. Кейси позвонил доктору.

Прошло полночи, пока они, наконец, сошлись по деньгам. Мы подлатали парня, как могли и передали брату. Вот и все. Дело закрыто. Ничего особенного. Остальную половину ночи и большую часть выходных мы с Джимми провели, распивая ром и бренди вместе с Кейси и его кузеном.

Спустя месяц после возвращения я ехал по Леффертс-Бульвард к бару "Робертс", когда заметил восемь или двенадцать машин, заблокировавших дорогу. Они стояли даже на тротуаре.

На углу я заметил Джимми Сантоса. 
- Вали отсюда, - сказал он. - Включи радио.
Я последовал совету Сантоса, и узнал, что ФБР произвело арест профсоюзных делегатов, и что вместе с остальными повязали Джимми Бёрка.

Я по-прежнему не понимал, что происходит. Решил, что, возможно, это связано с тем, что прошлой ночью мы по просьбе Кейси разнесли ресторан в аэропорту. Мне не хотелось уезжать домой, не узнав подробностей.

В "Сьюит" я решил не ехать. Я направился на квартиру к Линде и включил телевизор. Там я впервые и узнал, что разговор шел о Флориде. Дело оказалось серьезным.

Даже программы прерывали экстренными новостями. Я не мог поверить своим глазам. Они заявили, что мы - действующая в нескольких штатах преступная организация, устраивающая подпольные игры. Они выставили все в таком свете, словно мы были целым синдикатом.

Все это никак не вязалось. По какой-то безумной причине федералы решили раздуть наше дело. Мы вместе с Джимми и Кейси встретились с адвокатами, но никто из нас ни бельмеса не понял, пока не началось судебное разбирательство.

Тогда-то мы и обнаружили, что у нашего Джона Чаччо, парня, которого мы прессанули, сестра работает машинисткой в ФБР. Никто не знал, что она там работает. Даже её семья считала, что она работает на обычной госслужбе.

Очевидно, что она встретилась с ним в ночь, когда мы его отделали, и взбесилась. Она испугалась, что всю ее семью изобьют или убьют. Проплакала все выходные.

В понедельник она отправилась на работу и разревелась на все местное отделение ФБР. Ее окружили агенты. Конечно, они спросили, отчего она плачет, и, конечно же, она все выложила.

Ее братец. Его друзья. Бары. Ставки. Доктор. И естественно, мы. Агенты порядком разозлись. Под самым носом у ФБР развернулось дело организованной преступности.

Сперва штат Флориды выдвинул нам обвинения в похищении и попытке убийства, но мы выиграли это дело, потому что Кейси своим выступлением убедил присяжных в том, что Чаччо - лжец.

Кейси был единственным из нас, чье полицейское досье было чистым, поэтому он мог давать показания, не подвергаясь перекрестному допросу со стороны прокурора.

Но после того, как мы выиграли дело против штата, федералы предъявили нам обвинение в вымогательстве. До начала заседания Кейси Розадо, единственный из нас, кто мог дать показания в суде, умер утром, завязывая шнурки на ботинках.

Ему было сорок шесть. Его жена сказала, что он сидел на краю кровати и наклонился завязать шнурки, но так и не поднялся. Он просто рухнул. Сердечный приступ.

У меня самого чуть приступ не приключился, когда я услышал, что произошло, потому что я понимал, что со смертью Кейси наше дело было проиграно. И я не ошибался.

Судебное слушание, которое заняло двенадцать дней, завершилось третьего ноября 1972-го года. Присяжным понадобилось шесть часов, чтобы вынести приговор. Единодушным решением - виновны. Судья дал нам по десять лет с таким видом, словно совершил благое дело.

Глава тринадцатая

Десятилетнее заключение было сроком большим, чем Карен могла себе представить. Когда она впервые услышала об этом, то решила немедленно переехать к родителям. Потом решила покончить с собой.

Затем убить Генри. Затем развестись с ним. Она беспокоилась о том, как содержать себя и детей. Каждое утро она просыпалась с все возрастающим беспокойством.

Но изо дня в день она твердила себе, что обязана остаться с Генри до тех пор, пока он не отправится в тюрьму и все, наконец, не закончится.

Но Генри не отправился в тюрьму незамедлительно. В результате поданной адвокатами апелляции прошло почти два года с вынесения приговора в Тампе, прежде чем Генри наконец сдался властям Нью-Йорка и начал отбывать десятилетний срок. За двадцать один месяц Генри отсидел срок за мелкие правонарушения в округе Нассау, открыл ресторан в Куинсе и пустился во все тяжкие.

Генри фактически стал криминальной группировкой с одним действующим лицом. Он одалживал у ростовщиков деньги, которые не собирался возвращать. Он прогонял грузовики с краденым товаром по заниженным ценам (ниже привычной скидки в 30% у оптовиков) и переделал свой бизнес краденых машин в автомастерские, ищущие запчасти.

Он продавал украденные и поддельные кредитки вместе со своим старым приятелем из "Робертса" Стаксом Эдвардсом. Он начал пачками скупать стерно, чтобы поддержать спрос на свои услуги, как поджигателя.

Когда приблизилось начало тюремного срока, он пустил ко дну "Сьюит", сильно задолжав кредиторам и продавая спиртное и оборудование владельцам других баров, даже после того, как налоговая служба опечатала двери.

Под самый конец однажды ночью Генри так тщательно обчистил собственное заведение, что когда агенты налоговой службы прибыли на аукцион, они обнаружили, что каждый стакан, тарелка, стул, диваны из искусственной замши, стулья в баре, освещение и даже пепельница исчезли.

"За день до того, как отправиться в тюрьму, я сводил Линду на вершину Эмпайр-Стейт-билдинг. Я забрался туда впервые в жизни. Я сказал ей, что утром сажусь в тюрьму.

Она точно не знала, когда начинается срок моего заключения. Я сказал ей, что будь у меня полмиллиона долларов, я бы, не раздумывая, убежал с ней в Бразилию, вот только у меня не было полмиллиона, да и к тому же я был идиотом. Я сказал, что будет лучше, если она пойдет своим путем. Сказал, что настало время оставить прошлое позади.

Что не стоит тратить на меня время. Это был конец. Я поцеловал ее на прощание, и мы оба плакали. Я смотрел, как она спускается на лифте".

Генри готовился к тюрьме почти два года. Он намеревался сделать свое заключение как можно более мягким. В конце концов, он слушал рассказы про тюрьму всю свою жизнь, а теперь еще и обратился к экспертам.

Адвокаты гангстеров, например, часто брали себе в помощники бывших заключенных, и многие из этих отсидевших срок адвокатов были ходячей энциклопедией по тюрьме и последним лазейкам в правилах и регуляциях федерального бюро тюрем.

Генри выяснил, что из всех тюрем строгого режима, в которые его могли отправить, лучшей была федеральная тюрьма в Льюисбурге, штат Пенсильвания.

Она находилась неподалеку от Нью-Йорка, и Карен, адвокатам, и друзьям было бы легко его посещать. В ней также было полно продажных охранников и служащих, чтобы обеспечить ему сносное существование.

К тому же в Льюисбурге содержалось огромное количество деятелей преступного мира, включая Поли Варио, который отбывал два с половиной года за уклонение от налогов, и Джони Дио, которому влепили затяжной срок за ослепление кислотой журналиста Виктора Ризеля. Для того чтобы самому попасть в Льюисбург, Генри заплатил ответственному за назначения в Вест-Стритской тюрьме двести долларов.

Генри также выяснил, каким образом воспользоваться социальными программами, предлагаемыми тюрьмой, чтобы снизить срок заключения. Так, например, заключенным уменьшали срок, если те сами прибирали свои камеры или посещали колледж.

На самом деле даже казалось, что тюремные власти так стремятся избавиться от заключенных, что почти треть приговоренных к отбыванию срока в исправительных учреждениях не сидели за решеткой, а находились на условном заключении, в отпуске, освобождались из-под стражи на время работы и выходили раньше срока.

Федеральное бюро тюрем автоматически вычитало пять дней в месяц с каждого срока, как обязательную норму при примерном поведении.

Поскольку Генри получил десять лет, или сто двадцать месяцев, шестьсот дней или двадцать месяцев автоматически высчитывались из первоначального срока заключения; таким образом, срок составлял уже восемь лет и четыре месяца.

Бюро также могло вычесть два-три дня из месячного заключения, в случае если Генри будет работать, и еще сто двадцать дней (по дню с каждого месяца тюремного заключения), если он будет посещать тюремные занятия.

Генри получит право на условно-досрочное освобождение после отбытия трети заключения, а значит, комиссия по условному освобождению сможет отпустить его после того, как он отсидит тридцать девять месяцев, немногим более трех лет.

Однако, поскольку на деле Генри большими красными буквами красовалась печать "ОП" (организованная преступность), казалось маловероятным, что комиссия выпустит его при первой же возможности.

Но Генри выяснил, что в случае отказа можно подать апелляцию в Вашингтон, и если поднять письменную кампанию, подключив семью, священников и политиков, то можно отменить решение тюрьмы. Когда Генри сел на автобус в Льюисбург, он уже знал, что ему придется отсидеть от трех до четырех лет.

За ночь до ухода в тюрьму ему устроили прощальный вечер в "Роджерсе", ресторане на Куинс-булевард, который Генри открыл, чтобы поддержать Карен и детей на время своего отсутствия.

Поли, Джимми, Томми ДеСимоне, Энтони Стабиле и Энтони Даймонд уже сидели за решеткой, но несмотря на это собралось достаточно парней, чтобы прокутить всю ночь. К восьми часам утра Генри отвез усталую Карен домой, но продолжил бражничать.

Оставшееся мужское общество перешло в бар при гостинице "Кью Мотор" и в десять часов, когда для Генри оставалось лишь два часа свободы, все отъехали в лимузине, нанятом его друзьями, чтобы на нем подкатить к судебным приставам.

На пути в тюрьму Генри решил выпить в "Максвелз Плам". Это стало было его последней выпивкой на свободе на долгое время. В одиннадцать часов Генри с приятелями сидели в баре "Максвелла", распивая "Скриминг Игл" - коктейль из белого шартрёза, смешанного с охлажденным шампанским.

Вскоре к компании Генри присоединились сидевшие рядом женщины, которые дожидались своих приятелей. В двенадцать часов, время прибытия Генри в тюрьму, все провозгласили тост, и затем попойка продолжилась.

К пяти часам дня Генри предложили сбежать. Одна из женщин, аналитик с Уолл-Стрит, настаивала на том, что Генри слишком мил, чтобы сесть в тюрьму. У нее имелось одно местечко в Канаде.

Он мог бы там остаться на время. Она смогла бы прилетать на выходные. В половине шестого позвонила Карен. Она сумела вычислить его, обзванивая жен, с мужьями которых пил Генри.

Эл Ньюман, поручившийся за Генри пятьюдесятью тысячами, получил звонок от тюремных властей, которые пригрозили потребовать изъятия указанной суммы.

Они собиралась объявить Генри в розыск. Ньюман сообщил Карен, что страховая компания не покроет издержки. Элу самому придется заплатить пятьдесят тысяч. Он боялся, что Генри втянет его в неприятности.

Карен беспокоилась о том, как поддержать себя последующие годы, а теперь еще боялась, что на нее тяжким бременем ляжет оплата залога. Когда Генри, закончив говорить с ней, повесил трубку, он понял, что все, пожалуй, за исключением его друзей в баре, хотели, чтобы он сел в тюрьму.

Генри заказал последний Игл, глотнул валиума, на прощание расцеловался со всеми и и приказал водителю лимузина отвезти его в тюрьму.

Льюисбругская федеральная тюрьма оказалась огромным окруженным стенами городом с двадцатью двумя тысячами заключенных. Тюрьма располагалась посреди темных холмов и заброшенных угольных шахт в центральной Пенсильвании.

В день приезда Генри шел дождь, поэтому он едва смог разглядеть огромный, тусклый замок со стенами, вышками и прожекторами.

Местность вокруг Льюисбурга была холодной, сырой и серой. Со своего места в темно-зеленом тюремном автобусе Генри заметил, как раскрылись огромные стальные ворота.

Он, как и дюжина остальных заключенных, был закован в наручники со времени выезда из Нью-Йорка. Им сообщили, что во время шестичасовой поездки не будет остановок ни на посещение туалета, ни на прием пищи.

Перед запертой металлической клеткой сидели два вооруженных охранника. Остальные сидели сзади, и сразу же по прибытии в Льюисбург они принялись выкрикивать приказы, где и как Генри с его спутниками выходить из автобуса.

Генри везде видел сплошную стальную проволоку и решетки. Затем увидел, как огромная стальная стена, омываемая дождем, сомкнувшись, бесповоротно захлопнулась за ним, как сама смерть.

Это был первый срок Генри в настоящей тюрьме. До этого все свои сроки он мотал в тюрьмах вроде Рикерса и Нассау, тех местах, где мафиози проводили несколько месяцев, и то часто с освобождением из-под стражи на время работы.

Для Генри и его приятелей отсидеть тридцать или шестьдесят дней в тюрьме было не более чем временным неудобством. На этот раз все было иначе. Федеральная тюрьма – это надолго.

"Автобус остановился в бетонном здании внутри тюрьмы. Все охранники орали на нас и кричали, что мы находимся в тюрьме, а не в загородном клубе. Стоило нам сойти с автобуса, как я заметил, по меньшей мере, пятерых охранников с автоматами, которые не спускали с нас глаз, пока остальные снимали наручники.

На мне был желто-коричневый армейский камуфляж, который я получил на Вест-Стрит, когда записался в армию, и в нем я мерз. Помню, стоило мне взглянуть на пол, выложенный красной плиткой, как я почувствовал, что промозглость проникает прямо в ступни.

Охранники провели нас через длинный бетонный туннель в приемную зону. Звуки и запахи в туннеле напоминали подтрибунное помещение на стадионе.

Приемная оказалась помещением немногим шире бетонного коридора, окруженным проволочной сеткой и с длинным узким столом, где мы вручили свои бумаги, а взамен получили тонкую матрасную скатку, простыню, одеяло, подушку, наволочку, полотенце, махровую салфетку и зубную щетку.

Когда настал мой черед получить постель, я поднял голову. Прямо в приемной, рядом с охранниками, я увидел Поли. Он смеялся. Рядом с ним я заметил Джони Дио и Толстого Энди Руджерио.

Они все смеялись надо мной. Внезапно до этого оравшие охранники притихли как мыши. Поли с Джонни подошли к столу и обняли меня. Охранники вели себя так, словно Поли с Джонни были невидимками.

Поли обнял меня и увел от стола. 
- Тебе не нужно это дерьмо, - произнес Толстый Энди. - Для тебя у нас найдутся полотенца получше. 
Один из охранников посмотрел на Поли и кивнул в сторону моих вещей. 
- Уберите это, - приказал Поли, и затем они вместе с Толстым Энди и Джонни Дио проводили меня в офис распределений, где на первую пару недель мне выбрали одиночную камеру.

Определив меня, Поли с Джонни повели меня в большую приемную комнату, где меня поджидал с десяток знакомых парней. Они хлопали меня по спине, радовались и смеялись. В общем, устроили радушный прием. Только пива не хватало.

Сразу же можно было понять, что жизнь за решеткой для славных парней отличалась. Остальные сидели как положено, стадом, по-свински. Славные парни жили отдельно.

Они содержались отдельно от остальных. Всегда держались вместе и платили самым крепким и свирепым чернокожим, мотавшим пожизненный срок, чтобы те держали всех в узде.

Ребята купили тюрьму с потрохами. Даже вертухаи, которых мы не купили, не осмеливались стучать на продажных коллег.

Спустя два месяца после распределения я присоединился к Поли, Джонни Дио и Джо Пайну, боссу из Коннектикута, в их почетном общежитии. Взятка в пятьдесят долларов помогла мне попасть туда, после того как Анджело Меле вышел на свободу.

За пятьдесят долларов в тюрьме можно было получить любую камеру. Общежитием служило отдельное трехэтажное здание за стеной, больше смахивавшее на "Холлидэй-Инн", чем на тюрьму.

В каждой комнате жили по четыре человека, у нас были удобные кровати и отдельные душевые. На каждом этаже располагалось по два десятка комнат, и в каждой жили гангстеры.

Тут расположилась целая мафиозная делегация - ребята Готти в полном составе, Джимми Дойл со своими парнями, "Эрни Бой" Аббамонте и "Джо Ворона" Дельвеккио, Винни Алои, Фрэнк Котрони.

Это было полным безумием. Мы хранили вино и спиртное в банках из под шампуня и лосьона после бритья. Все вертухаи в почетном общежитии были подмазаны, и несмотря на запрет, мы готовили в комнатах.

Оглядываясь назад, думаю, что за два с половиной года, проведенных Поли в тюрьме, он ел в общей стволовой не более пяти раз. В ванной у нас стояла плита вместе с кастрюлями, сковородками и столовыми приборами.

У нас были стаканы и охладитель воды, где мы держали свежее мясо и сыр. Во время досмотра мы прятали все в двойной потолок, и хотя время от времени продукты у нас отбирали, мы просто направлялись на кухню и брали новые.

Из кухни нам тайком приносили отборную еду. Стейки, телячьи отбивные, креветки, рыбу. Мы ели все, что могли купить вертухаи. Это обходилось мне в две-три сотни в неделю.

Парни вроде Поли тратили по пятьсот долларов или штуке в неделю. Скотч стоил тридцать долларов за пинту. Вертухаи проносили его в тюрьму в контейнерах для обеда.

У нас никогда не кончалась выпивка, потому что шесть дней в неделю шесть вертухаев приносили нам спиртное. В зависимости от желаний и ширины кармана жизнь могла быть вполне сносной. Поли поставил меня распоряжаться деньгами.

В комнате у нас всегда хранилось две-три тысячи. Когда деньги заканчивались, я сообщал ему, и сразу вслед за этим кто-то из парней приходил на свидание с пачкой зеленых.

В первый год Карен вместе с детьми навещали меня каждые выходные. Как и все остальные жены, Карен проносила еду и вино. Мы сдвигали вместе столы в комнате посещений и устраивали небольшую пирушку.

В тюрьму ничего не разрешалось проносить, но стоило оказаться в комнате посещений, как могли было есть и пить все, что угодно, потягивая спиртное из кофейной чашки.

Мы проводили наши дни, работая, посещая реабилитационные программы и школу, собирались на обеды и отдыхали. Почти каждый работал, поскольку, таким образом, уменьшал свой срок тюремного заключения и мог надеяться на благосклонность комиссии по досрочному освобождению.

Тем не менее, были и те, кто не работал. В основном те, что мотали длительный срок или не имели шансов на досрочное освобождение. Они понимали, что как ни вкалывай, все равно придется отсидеть по полной.

Такие парни просто сидели в камерах и тянули срок. Джонни никогда не работал. Он проводил все свое время в кабинете священника или встречался с адвокатами.

Дио получил такое длительное тюремное заключение за то, что изувечил лицо Виктора Ризела, что у него не было никаких шансов на амнистию или досрочное освобождение. Он тратил все свое время, пытаясь обжаловать приговор. Но все впустую. Большинство мафиози работали.

Даже Поли работал. В его обязанности входило менять кассеты с музыкой, которая проигрывали по тюремному радио. Но в действительности сам Поли не работал. За него работали другие, а рабочие дни засчитывались ему.

Чем Полли действительно занимался, так это собирал электрические печки. Он был просто гением по сборке печей. Поскольку готовить в комнатах запрещалось, детали печек для Поли проносили тайно.

Из автомастерской ему приносили металлические коробки, в которые он вставлял провода и изоляцию. Если ты был нормальным парнем, то Полли делал для тебя печку. Парни с гордостью готовили на печках Полли.

В тюрьме ужин был главнейшим мероприятием. Мы сидели за столом, пили, играли в карты, болтали почти как на свободе. Мы ставили на плиту большую кастрюлю воды для макарон. На первое у нас всегда была паста, а на второе мясное или рыба.

Полли всегда делал подготовительную работу. У него была своя система, как резать чеснок. Он использовал лезвие бритвы и резал чеснок так тонко, что тот просто таял в тарелке с оливковым маслом. Винни Алои отвечал за приготовление томатного соуса.

Мне казалось, что он кладет туда слишком много лука, но все равно, это был отличный соус. Джонни Дио любил готовить мясо. У нас не было гриля, так что Джонни готовил все на сковородке. Когда он жарил стейк, можно было подумать, что в помещении случился пожар, но вертухаи никогда нас не беспокоили.

Я поступил в Общественный колледж Уильямспорта на двухгодичную программу с получением степени специалиста в ресторанном и гостиничном менеджменте.

Это было отличным решением. Поскольку я служил в армии, то поступив в колледж, ежемесячно получал ветеранское пособие в размере шестиста долларов. Эту сумму я отсылал домой Карен.

Парни считали, что я спятил, но они-то не были ветеранами и не могли получать пособие. Вдобавок Поли с Джонни Дио заставляли меня учиться. Они хотели, чтобы я стал офтальмологом. Не знаю почему, но именно этого они добивались.

В каждом семестре я брал по шестьдесят часов и учился с упоением. Когда я попал в тюрьму, то был полуграмотным. Я перестал ходить в школу еще ребенком. В тюрьме я научился читать.

После отбоя в девять часов, пока другие парни всю ночь занимались ерудной, я читал. Я прочитывал по две-три книги в неделю. Я не сидел, сложа руки.

Когда я не был в школе, не принимал ставки или тайком не проносил в камеру еду, я строил корты или ухаживал за ними в зоне отдыха. У нас был один прекрасный корт с покрытием из красной глины и один бетонный.

В теннисе я разобрался быстро. До этого я никогда не занимался спортом. Теннис оказался замечательным времяпрепровождением. Поли и другие мафиози старой закалки играли в боччу у стены, но ребята помоложе, вроде Пола Маззеи, Билла Арико, Джимми Дойла и нескольких стрелков из Пурпурной банды Восточного Гарлема вскоре стали исправно заявляться в белых теннисках.

Даже Джонни Дио увлекся. Играть он научился, вот только ракеткой размахивал, как топором.

Еще в начале срока Поли сделал мне небольшую экскурсию по тюрьме и со всеми познакомил.

Спустя три месяца в тюрьме я начал принимать ставки. Одним из моих лучших клиентов стал Хью Аддонизо, бывший мэр Нью-Арка. Человеком он был приятным, а вот игроком - никудышным.

Обычно по субботам он ставил две пачки сигарет и включал в билет целых двадцать игр. Если в программе шла двадцать одна игра, он ставил на двадцать одну. В субботу Хью ставил на университетский футбол, а в воскресенье - на профессионалов.

Спустя некоторое время у меня делали ставки множество парней и даже тюремные охранники. Снаружи мне помогала Карен, улаживая дела. Она принимала деньги за ставки и выплачивала выигрыши.

Заключенные делали ставки или покупали что-то у меня, а их жены или приятели расплачивались снаружи. Так было безопасней, чем держать кучу денег в тюрьме. Не укради их у тебя заключенные, так могли отнять охранники.

Поскольку все знали Карен, у нее никогда не возникало проблем со сбором денег. Я кое-что зарабатывал. Так я убивал время. И это помогало мне держать охранников на мази".

Спустя два с половиной года Генри перевели на тюремную ферму, в полутора милях от тюремной стены. Генри мечтал попасть на ферму.

Беспорядки в тюремном блоке Льюсбурга, где за три месяца совершили девять убийств, создали очень напряженную ситуацию. Заключенные, включая гангстеров, отказывались покидать камеры и выходить на работу. В самый разгар беспорядков в почетное общежитие зашли охранники и отконвоировали всех гангстеров в одиночки, где те были в безопасности.

Карен подняла письменную кампанию в Федеральное бюро тюрем в Вашингтоне, чтобы добиться перевода Генри на тюремную ферму.

Она писала старшим чиновникам бюро, понимая, что те передадут письма подчиненным. Она знала, что если напрямую обратиться в Льюисбург, то ее письма просто отложат в сторону.

Но если Льюисбург получит письмо касательно Генри из головного офиса в Вашингтоне, то тюремному руководству останется лишь только гадать, уж не заинтересован ли в деле Генри кто-либо из высших полицейских чинов.

Каждый раз, когда Карен заставляла конгрессмена отправить письмо в Федеральное бюро тюрем, то переправляло письмо в Льюисбург, где куратора Генри извещали о запросе конгрессмена.

И никак нельзя было понять, были ли письма конгрессмена обычной рутиной или Генри действительно пользовался расположением политика. Не то чтобы администрация тюрьмы чувствовала себя обязанной закрыть глаза на закон из-за выказанного политиком интереса к Хиллу, но она определено не собиралась игнорировать права Хилла как заключенного.

Карен также просила бизнесменов, адвокатов, священников и родственников писать письма по поводу Генри как конгрессменам, так и в администрацию тюрьмы. Затем она обзванивала адресатов.

Карен не сдавалась. Она хранила всю свою корреспонденцию, отслеживала продвижение благосклонно настроенных бюрократов и не теряла с ними связи, даже когда тех повышали или переводили.

Наконец, благодаря целой серии переводов, последовавших за беспорядками, примерному поведению Генри и письменной кампании, поднятой Карен, Генри перевели на ферму.

Работать на ферме было почти как находиться на свободе. Ферма в двести акров обеспечивала тюрьму молоком. Заключенные, определенные на ферму, пользовались безграничной свободой.

Так, Генри выходил из общежития в пять часов утра и добирался до фермы пешком, на тракторе или на грузовике. Затем Генри и трое других заключенных заводили стадо в шестьдесят пять голов в доильное отделение. После пастеризации они разливали молоко в пятигаллонные пластиковые контейнеры и отправляли его в тюрьму.

Они так же поставляли молоко в Алленвудскую исправительную колонию, федеральную тюрьму общего режима для "белых воротничков"[27] в пятнадцати милях от фермы. После семи-восьми часов утра Генри был свободен до четырех часов дня, когда приходилось повторять процесс. В общежитие Генри обычно возвращался лишь для того, чтобы поспать.

"В первый же день, когда я пришел на ферму и увидел заведующего с программой скачек, я сразу понял, что оказался дома. Парня звали Сойером, и он был заядлым игроком.

Он разводился с женой и каждый вечер ходил на ипподром. Я давал ему деньги, чтобы он делал ставки за меня. Я притворялся, что считаю его отличным знатоком скачек, но парень ничего в них не смыслил.

Я старался постоянно подсовывать ему деньги, чтобы он стал зависим от моей налички, когда будет идти на ипподром. Довольно скоро он начал носить мне бигмаки, жареных кентуккских цыплят, пончики, спиртное. Обходилось это удовольствие в две-три сотни в неделю, но оно того стоило. У меня появилась шестерка.

Я понимал, что могу прилично заработать. На ферме никто за мной особо не присматривал, и я мог пронести все что угодно. В мои обязанности входило проверять проволочное ограждение, для чего мне выдали кусачки и трактор, на котором я объезжал периметр фермы, чтобы убедиться, что коровы не сбежали. Вследствие чего три-четыре часа в день я отсутствовал.

Вечером второго же дня, в среду, я позвонил Карен с телефона на ферме. В ту же субботу я встретился с ней на поле позади пастбища, где мы занялись любовью в первый раз за два с половиной года.

Она принесла с собой одеяло и спортивную сумку, набитую спиртным, итальянскими салями, колбасами, маринованным перцем - в общем, всем тем, что нелегко было достать в самом сердце Пенсильвании. Я протащил все это в тюрьму в пластиковых мешках, спрятав их в контейнерах с молоком, которые мы доставляли в тюрьму на кухню, где у нас были ребята на подхвате.

Уже через неделю парни начали приносить мне таблетки и марихуану. Я работал с колумбийцем из Джексон-Хайтс по кличке Моно Обезьяна. Он привозил травку в небольших пластиковых баллончиках.

Я зарывал молочные контейнеры в лесу и создал тайник. Там у меня хранился целый арсенал спиртного. Пушка. Карен даже иногда приносила травку в своей сумке, когда кончались мои запасы. Попав на ферму, я оказался при делах.

Но при этом я работал по восемнадцать часов в день. Я вставал в четыре часа утра, когда коровы телились, и торчал допоздна, если трубы или резервуары нуждались в прочистке. Я был самым усердным, лучшим работником, что когда-либо был на молочной ферме. Даже охранники это признавали.

Вместе с тем я начал продавать марихуану и таблетки совместно с Полом Маззеи, питтсбургским парнем, мотавшем срок за торговлю марихуаной. У него были хорошие связи, а я проносил товар в тюрьму.

Билл Арико из Лонг-Айлендской группировки также сидел в Льюисбурге за банковское ограбление, и именно он сбывал большую часть товара. Более того, Арико в одночасье превратился в крупнейшего поставщика наркоты в тюрьме. В неделю Билл сбывал почти фунт наркоты.

Он продавал травки на пятьсот-тысячу долларов в неделю. Остальные парни продавали таблетки и ЛСД. Многие из них и сидели за ЛСД. Тюрьма была идеальным рынком. Стоило открыться камерам, как тюрьма превращалась в мечту бизнесмена.

Кокаин я проносил лично. Я никому не доверял кокаин. Я закладывал его в мячики для гандбола, которые заранее разрезал и склеивал скотчем.

Прежде чем перебросить мячи через стену на гандбольную площадку, я звонил администратору больницы, который был наркоманом. Он предупреждал моих разносчиков, чтобы те собрались возле площадки. Наркота была так плотно спрессована, что я мог переправить через стену фунт-другой всего в нескольких мячах.

Единственной преградой оставались боссы. К тому времени Полли уже вышел на свободу, но Джонни Дио по-прежнему сидел в Льюисбурге, и он не хотел, чтобы кто-нибудь из ребят занимался наркотой. Наркота беспокоила его не по моральным соображениям.

Он просто не хотел, чтобы копы сели ему на хвост. Но я нуждался в деньгах. Давай мне Джонни деньги для поддержания семьи, то пожалуйста, никаких проблем. Но Джонни ни цента никому не давал.

Если я хотел поддержать себя и семью из-за решетки, то мне следовало самому зарабатывать, и лучшим способом было продавать наркоту. Однако заниматься этим приходилось тайком. Но все равно огласки не удалось избежать. Один из моих дилеров обычно хранил товар в сейфе кабинета священника, и его поймали.

Джонни Дио использовал это место как свой офис - звонил адвокатам и приятелям - а теперь местечко прикрыли. Джонни рвал и метал. Я попросил Поли переговорить с сыном Дио, чтобы убедить его не убивать меня.

Полли хотел знать, торговал ли я наркотиками. Я солгал. Конечно нет, сказал я ему. Полли мне поверил. А с чего ему было не верить? До того, как я начал торговать наркотой в Льюисбурге, я даже не знал, как косяк забивать.

Глава четырнадцатая

На протяжении двух лет Карен навещала Генри раз в неделю. Однако на третий год свои посещения она сократила до двух-трех в месяц. Генри дали менее изнурительную работу на ферме, а для детей тяжелая шестичасовая поездка оказалась невыносимой.

Каждый раз, когда они посещали тюрьму, Джуди начинали мучить рези в желудке, и долгое время ни Карен, ни ее доктор не могли установить причину болей.

Лишь только через два года, когда Джуди исполнилось одиннадцать, она призналась, что тюремный туалет для посетителей оказался столь грязным, что она не могла им пользоваться во время длительных десяти-двенадцатичасовых посещений.

Рут, которой на то время исполнилось девять лет, помнила только долгие часы невыносимой скуки, пока ее родители и их приятели, болтая, ели за длинными столами в большой, голой и холодной комнате. Карен приносила небольшие игрушки, раскраски и мелки для детей, но помимо этого им почти нечем было заняться.

В тюрьме не было детского уголка, хотя десятки подростков заявлялись на выходные, чтобы повидать отцов. Спустя пару часов Джуди с Рут так отчаянно приедались их занятия, что Карен позволяла им скормить кучу двадцатипятицентовых монеток непомерно дорогим торговым автоматам, невзирая на то, что денег всегда не хватало.

***

Карен: Когда Генри впервые ушел, деньги невероятным образом иссякли. Я работала зубным техником на неполную ставку. Я научилась стричь и ухаживать за собаками по той причине, что при этом могла находиться дома и приглядывать за детьми.

Деньги, которые задолжали нам приятели Генри еще со "Сьюита", так и не заплатили. Большинство этих парней сидели на мели, пока не срывали куш, но и тогда ты глазом не успевал моргнуть, как они его спускали.

Еще был один букмекер, который сделал целое состояние, работая в "Сьюите". Генри все для него делал. Жена и дети парня жили во Флориде, и он содержал десять любовниц в Нью-Йорке.

Моя подруга намекнула, что он смог бы подбросить немного деньжат для меня и детей теперь, когда Генри нет с нами. Он же предложил мне с детьми пойти и усесться в полицейском участке, до тех пор пока копы не назначат мне пособие.

Таков был менталитет этих людей. Я продала часть вещей, которые мы украли из "Сьюита", Джерри Асаро, важной шишке. Он был другом Генри и состоял в семье Боннано.

Денег я от него так и не дождалась. Он забрал товар и не заплатил ни цента. Я читала о том, что эти парни заботятся друг о друге, когда попадают в тюрьму, но на деле этого не замечала. Они не станут помогать, если не обязаны. При том, что я осознавала себя частью семьи - а мы ею и были - деньги ниоткуда не поступали. Спустя некоторое время Генри пришлось зарабатывать деньги в тюрьме.

Проживание в тюрьме обходилось ему в пятьсот долларов в неделю. Он нуждался в деньгах для охранников, особой еды и привилегий.

Каждый месяц он отсылал мне чек управления по делам ветеранов на шестьсот семьдесят три доллара, которые получал за посещение школы. А уже позже присылал мне немного денег, после того как начал тайком торговать в тюрьме. Но деньги эти давались нелегко, к тому же мы оба рисковали.

Первые два года мы жили с детьми на Вэлли-Стрим, но всегда находились в доме моих родителей. Там мы обычно ужинали, а Генри каждую ночь звонил по междугороднему, чтобы поговорить с девочками.

Девочки знали, что он сидит в тюрьме. Сначала мы им сказали только то, что он преступил закон. Я сказала, что Генри никому не причинял зла, но ему не повезло, и его поймали.

Им тогда исполнилось восемь и девять лет, так что я сказала, что Генри поймали за игру в карты. Девочки знали, что играть в карты плохо.

Даже позже, когда девочки повзрослели, им и в голову не приходила мысль, что Генри и его приятели - гангстеры. Им ничего не говорили. Они просто принимали то, что делали отец и его друзья.

Я не знаю наверняка, что было им известно в детстве, но уверена, что они не считали дядю Джимми или дядю Поли рэкетирами. Они видели в Джимми и Поли щедрых дядек. Они ведь встречались с ними лишь по радостным событиям - на вечеринках или свадьбах, на днях рождения - и те неизменно приходили с множеством подарков.

Они знали, что отец и его друзья играли в азартные игры, что запрещалось законом. Знали и то, что в доме хранились краденые вещи, но насколько им было известно, у всех знакомых в доме хранились краденые вещи.

Но несмотря на это, они понимали, что Генри совершает что-то противозаконное. Генри никогда с гордостью не рассказывал о своих делах. Никогда не хвастался своими поступками, в отличие от Джимми, который говорил при детях.

Помню, как однажды Рут вернулась от Джимми, где смотрела телевизор с Джесси, младшим сыном Джимми. Она рассказала, что Джесси, которого Джимми назвал в честь Джесси Джеймса, хвалил воров и ругал полицейских из телевизионной программы. Рут не смогла этого перенести. По крайней мере, мои дети, став взрослыми, не станут поощрять преступников.

Моя мать внешне спокойно приняла заключение Генри, но она никак не могла понять, отчего мне постоянно приходилось его навещать. Она считала, что я рехнулась. Она видела, как тщательно я готовилась к своим поездкам.

Она видела, как я покупаю всевозможные продукты, мыло, бритвы, кремы для бритья, одеколон и сигареты. Для нее поездки не имели смысла. Но она, конечно, не знала, что я помогаю Генри проносить в тюрьму товар, чтобы он мог заработать немного деньжат.

Поначалу я чертовски нервничала, но Генри детально разъяснил, как следует себя вести. Он сказал, что все жены проносят передачи.

Начала я с передач с оливковым маслом, импортными сухими колбасами и салями, сигаретами, бренди и скотчем, но вскоре я уже проносила небольшие пакетики с марихуаной, гашишем, кокаином, амфетаминами и метаквалоном. Генри договорился, чтобы поставщики приносили товар нам на дом.

Чтобы пройти тюремную проверку, я зашивала еду в мешки и привязывала их к телу. Охранники обыскивали наши сумки и заставляли проходить через металлоискатели, пытаясь найти оружие или ножи, но этим и ограничивались.

Если только не заворачивать еду в фольгу, то можно было пронести целый супермаркет под пальто. Я надевала дождевик, под которым с головы до пят была увешана сэндвичами и салями.

Бутылки бренди и виски я прятала в паре больших и широких сапог, которые купила специально для того, чтобы пройти мимо охраны. Я купила гигантский лифчик пятого размера и пару подвязок, чтобы пронести наркотики и таблетки.

Я входила в комнату посещений неуклюжая, как железный дровосек, но охранники не обращали внимания. Я отправлялась прямиком в дамский туалет, снимала с себя все и приносила на один из длинных столов, где меня поджидали Генри с девочками.

Нам не разрешалось проносить съестное в комнату посещений, но каждый стол ломился от домашней еды. Стоило пронести еду в тюрьму, как уже не возникало никаких проблем.

Охранники нас не беспокоили. Это походило на детскую игру. Когда я увидела, как обстоят дела, то поняла, что мне не придется сильно беспокоиться о том, что я могу попасться. Генри рассказал, что большинство охранников в комнате посещений состояли на "зарплате". Каждый получал по пятьдесят долларов в дни посещений, чтобы просто смотреть в другую сторону.

Однако большинство жен нервничало. Одна женщина так боялась тайком пронести передачу, что натурально тряслась. Мне пришлось сделать это вместо нее. Она осталась снаружи с детьми, а я пронесла её передачу.

Я подложила её вещи к моим и вошла внутрь. Женщина едва не расплакалась, опасаясь, что меня поймают. Когда я вошла, то посмотрела, что же она принесла. Я не могла поверить своим глазам. Пакетик женьшеневого чая, баночка с кремом для бритья и лосьон после бритья. И из-за этого она тряслась.

Я приезжала в тюрьму к восьми часам утра. Я будила девочек в три утра, собирала их кукол, одеяла, подушки, лекарства и ехала шесть часов по шоссе.

Я старалась прибыть в Льюисбург как можно раньше, чтобы после долгой поездки провести все десять часов с Генри до того, как вернусь домой. Но как бы рано я ни приезжала, десятки жен и детей уже выстраивались передо мной в очереди. Дни посещений походили на огромные семейные пикники.

Жены наряжали детей и приносили еду вместе с семейными альбомами для мужей. Вокруг нас разгуливало двое заключенных с полароидами в руках - один из них был военным, шпионившим на русских, а второй - грабителем банков - и брали они по два доллара за фотографию.

Наконец, в декабре 1976-го года, спустя немногим более двух лет, Генри перевели на ферму. Это было словно манной небесной. Так стало проще тайком проносить большее количество товара.

Поскольку он с утра до ночи работал на ферме, то мог свободно передвигаться за пределами тюрьмы почти безо всякого надзора.

Генри обычно говорил, что ему необходимо проверить проволочное ограждение и встречал меня на задворках фермы. Тогда-то я и начала набивать спортивные сумки едой, спиртным и наркотиками.

Одна из жен, чьи мужья сидели с Генри, высаживала меня с двумя сумками у обочины узкой грязной дороги. Сумки надо было брать черные, поскольку один из охранников жил неподалеку и имел обыкновение смотреть из окна в бинокль.

Когда меня высадили в первый раз, я страшно нервничала. Я осталась одна посреди темной проселочной дороги. Я прождала в темноте пять минут, но они показались мне вечностью. Я не зги не видела.

Затем меня кто-то внезапно схватил за руку. Думаю, я до небес чуть не подскочила. Это оказался Генри. Он был одет во все темное. Он схватил сумки и одну за другой передал второму парню.

Затем он взял меня за руку, и мы направились в лес. С собой у него была бутылка вина и одеяло. Было страшно. Поначалу я нервничала, но вскоре успокоилась. Я не занималась с ним любовью два с половиной года.

***

На первых порах в Льюисбурге Генри порядком злился на Карен. Она приходила в дни посещений вместе с детьми и ворчала о деньгах.

Она твердила о том, что множество парней не платят по старым счетам "Сьюита". Карен жаловалась, что друзья ссылаются на бедность, а разъезжают на новеньких машинах, в то время как ей приходится стричь по вечерам пуделей.

Насколько Генри мог понять, Карен не постигала факта, что когда гангстер отправлялся в тюрьму, он переставал зарабатывать. Все ставки и долги списывались.

Неважно о чем говорили в фильмах, друзья гангстеров, бывшие партнеры, должники и бывшие жертвы жаловались, лгали, уворачивались и прятались, но не платили по долгам парню за решеткой, а тем более его жене. Если хочешь выжить в тюрьме, следует научиться зарабатывать за решеткой.

В течение двух лет Генри зарабатывал от тысячи до полутора тысяч долларов в месяц с продаж спиртного и марихуаны, которые тайком проносила Карен.

Когда Генри наконец получил свою работу на льюисбургской ферме, его контрабандные операции (которые помимо Карен уже включали в себя нескольких охранников) существенно разрослись. Теперь он мог встречать Карен с ее сумками, полными спиртного и наркотиков, у проселочной дороги пару раз в месяц.

Но это вовсе не значило, что Генри начал сколачивать приличное состояние. У заключенных вроде Генри заработанные в тюрьме деньги долго не задерживались.

Почти вся прибыль Генри шла к Карен, охранникам и руководству тюрьмы, которое позволяло ему вести дела. В обмен на взятки Генри был защищен от привычных опасностей тюрьмы, и ему позволялось сохранять свое относительно комфортное пребывание в тюрьме.

Генри почти не приходилось жаловаться на плохое обращение. Он не был ограничен стенами тюрьмы, сам выбирал своих сокамерников в общежитии, его питание намного превосходило тюремную еду, он неограниченно мог пользоваться кабинетом и телефоном заведующего фермой, а весной и летом надзор за Генри был столь минимален, что он мог сводить Карен на пикник в лес.

Как-то раз Карен с Генри даже обожглись о ядовитый плющ. Иногда, когда Генри удавалось на время выскользнуть, они сбегали на несколько часов в ближайший "Холлидэй-Инн". Но Генри по-прежнему находился в тюрьме строгого режима, и все шло к тому, что он будет вынужден провести в ней как минимум два с половиной года, до июня 1978-го, когда, наконец, получит право на досрочное освобождение.

Генри провел на ферме ровно восемь месяцев, прежде чем впервые понял, что сможет выбраться из Льюисбурга законным путем.

В августе 1977 года Генри прознал, что Дж. Гордон Лидди, арестованный участник Уотергейтского скандала [28], который содержался в пятнадцати милях от Льюисбурга в Алленвудской исправительной колонии общего режима, объявил голодовку. Поначалу это был всего лишь слух; Генри узнал об этом от водителей, доставлявших молоко из Льюисбурга в Алленвуд.

Оказалось, что Лидди удалось уговорить шестьдесят "белых воротничков" и коррумпированных политиков последовать его примеру. Генри также узнал, что спустя пару дней после этого недоразумения Федеральное бюро тюрем решило перевести Лидди вместе с шестьюдесятью участниками голодовки.

"Стоило мне прознать про возможные переводы, как я незамедлительно взялся за дело. Я понимал, что если из Алленвуда собираются перевести шестьдесят человек, то в колонии окажется шестьдесят свободных камер.

Я хотел любыми средствами попасть в одну из этих камер. Для меня Алленвуд в сравнении с Льюисбургом, где я себя и так неплохо чувствовал, будет почти свободой.

Я связался с Карен и наказал ей незамедлительно начать обзванивать знакомых в Федеральном бюро тюрем. Я сказал ей:
- Не пиши письма, звони!
Я наказал ей связаться с Микки Бёрк, чтобы та попыталась перевести сидевшего в Атланте Джимми в Алленвуд.

Попади мы в Алленвуд, считай, мы там как у себя дома. В системе Федерального бюро тюрем Алленвуд считался загородным клубом. Никаких стен. Никаких камер. Как летний лагерь для нашкодивших взрослых. Там были теннисные корты, тренажерный зал, беговые дорожки, поле для гольфа с девятью лунками, и, конечно, что слаще всего, крайне либеральные и облегченные реабилитационные программы.

Как я и подозревал, спустя неделю после начала голодовки в Федеральном бюро тюрем решили, что уже по горло сыты мистером Лидди и его дерьмом.

Они загрузили шесть автобусов парнями, объявившими голодовку, мистера Дж. Гордона Лидди в первую очередь, и отправили сорок из них в Льюисбург, а еще двадцать тупых ублюдков в Атланту, где мусульмане и арийское братство [29] резали друг друга из-за пончиков.

Через несколько дней администрация начала переправлять заключенных из Льюисбурга в Алледвуд, но моего имени не оказалось в списке. Когда я справился в администрации, мне сказали, что я не попал в список по причине того, что мое дело помечено грифом "Организованная Преступность".

Кто-то сказал, что это из-за того, что я повредил запястье, играя в софтбол, а в Алленвуде не хотят принимать травмированных. Это бесило. Я считал, что все устроил, а они тут переводят других, а не меня. Карен звонила в Вашингтон, должно быть, раз двадцать. Все напрасно.

Наконец, я отправился к секретарше моего исправительного офицера. Она сочувствовала мне. Я всегда был с ней обходителен, несмотря на ее уродство. Она часто наблюдала, как я играю в теннис. Я шутил с ней. Готовил для нее. Покупал ей цветы.

А теперь я был в отчаянии. Я умолял. Она понимала, чего я добиваюсь, и думаю, годы сердечного отношения окупились.

Однажды, когда ушел начальник тюрьмы, пока администрация готовилась к переводу последней партии заключенных, я решил сделать очередную попытку добиться перевода. Девушка выглядела очень печальной. 
- Пожалуйста, не говори ничего, - произнесла она и убрала одного бедолагу из списка, взамен включив туда другого бедолагу. Меня.

Я не мог поверить своим глазам. Спустя пару дней я уже был в Алленвуде. Это был совершенно иной мир. Словно я попал в мотель. Там находились пять больших общежитий с сотней заключенных в каждом, где у всех была своя отдельная спальня.

Здание администрации, столовая, комнаты для посещений находились у подножия холма, и за исключением двух перекличек в день - первой в семь часов утра, когда мы вставали на завтрак, и второй в половине пятого дня - вся система была построена на взаимном доверии.

Спустя неделю моего там пребывания, я в одиночку отправился больницу, расположенную в центре города, чтобы проверить ушибленное запястье. Никаких охранников. Никакого наблюдения. Ничего.

В колонии подобрался приятный контингент. Парни руководили своими делами прямо из общежития.

В каждом общежитии рядом с телевизионными комнатами находились комнаты с телефонами, и можно было наблюдать, как парни целыми днями висят на телефоне, заключая сделки. Вместе с нами мотали срок четверо биржевых махинаторов, чьи жены заявлялись каждый день.

Количество свиданий в Алленвуде не было ограничено, и некоторые из парней торчали в комнатах для посещений с девяти утра до девяти вечера. Жены биржевых маклеров прибывали в лимузинах, а их служанки готовили филе или стейк прямо там же, на кухне. На выходные приходили посетители с детьми и няньками, и в колонии даже был свой детский уголок, где дети могли играть и отдыхать.

Когда я прибыл в Алленвуд, там меня встретило множество евреев. От Федерального бюро тюрем они получили право держать отдельную, кошерную кухню.

Я немедленно вызвался на работу в кошерной кухне. Я хотел с самого же начала показать себя набожным человеком, что позволило бы мне получить право на религиозные отпуска, по семь дней дома каждые три месяца.

Вскоре я разузнал, как выбираться домой еще чаще. Карен поддерживала связь со знакомым раввином, который писал в Алленвуд, испрашивая для меня разрешения покидать колонию на три дня для религиозного наставления.

Руководство тюрьмы всегда благоговело перед запросами священников. Именно таким образом мы получили в Алленвуде вторую кухню, а чернокожие заключенные смогли поддерживать исламский пост и молитвенные дни.

Стоило мне добиться религиозных отпусков по выходным, как все остальное устраивал местный раввин.

Он был пройдохой. Работал с заключенными Алленвуда уже пару лет, и у него ты мог купить себе любое предписание. В Алленвуде находился с десяток парней, которые проходили по его программе, состоящей в том, что он отводил их на молитвенные собрания в местный мотель, где они получали религиозные наставления и отдыхали.

Я понимал, что за разумную цену раввин мог устроить и что получше. Спустя пару недель я устроил все так, что по утрам в пятницу он сажал меня в свой девяносто восьмой олдсмобиль, и мы, как угорелые, мчались в Атлантик-сити, где я встречался с Карен и ребятами, и все выходные мы проводили в играх и застольях.

Раввин брал штуку за выходные, и мне приходилось оплачивать его проживание в гостинице. Он так старался угодить, что спустя пару поездок я включил в религиозные выходные Джимми.

После того как Джимми перевели в Алленвуд, я нечасто с ним виделся. Бёрка определили в другое общежитие и к тому же включили в бригаду смотрителей газона. Но я подключил его к религиозной программе, и когда наступала пятница, мы мчались в Атлантик-сити, где все было, как в старые добрые времена.

Я также вошел в программу местной Молодежной Торговой Палаты, поскольку нас вывозили в пятидневный отпуск каждый месяц. К тому же в одно из воскресений месяца для нас читали лекции в местном отеле, где обучали тому, как вновь открыть бизнес.

Большинство из руководителей палаты были людьми с добрыми побуждениями и искренними, но были и иные, и у меня ушло немного времени, чтобы выяснить, кто готов за пару сотен долларов отвернуться в сторону.

Вскоре я подписался на все программы. В один месяц мне удалось собрать столько отпусков, выходных и религиозных дней, что колония даже задолжала мне один день.

Если мне требовалось забрать таблетки или наркотики, то я всегда мог заплатить одному из охранников пятьдесят долларов, и он выводил меня из колонии после своей смены и переклички в половине пятого, а затем приводил обратно, когда возвращался на работу к утренней перекличке. Никто не задавал лишних вопросов.

Охранникам не приходилось подписывать никакие бумаги. Таким образом, некоторые из них просто срубали немного левых деньжат, и никто не собирался об этом докладывать. Обычно я наказывал Карен снять номер в одном из близлежащих мотелей. Мне нравились мотели с внутренним бассейном.

В длительные пятидневные отпуска я просто ехал домой. А почему бы нет? Карен или кто-то из парней встречали меня в одном из мотелей, где Торговая Палата проводила свои семинары, а мой руководитель лишь делал мне ручкой на прощание.

Через несколько часов я уже был дома. Спустя некоторое время я стал так часто наведываться домой, что большинство соседей верили, будто меня отпустили на год раньше".

12-го июля 1978-го года Генри Хилла досрочно освободили за примерное поведение. Согласно докладу Федерального бюро тюрем, поведение Генри Хилла характеризовалось как идеальное.

Генри принимал участие в воспитательных и образовательных программах. В течение всего срока он отличался безукоризненным поведением. Он превосходно вписался в исправительную программу и принимал участие в общественных работах и религиозных программах, созданных с целью помочь сокамерникам.

Во время бесед с тюремным персоналом, социальными работниками и психологами Генри вел себя обходительно и всегда был готов сотрудничать. Он казался зрелым и уверенным в себе человеком. У него были крепкие семейные узы, и по выходу из тюрьмы ему гарантировали работу с окладом в двести двадцать пять долларов в неделю в качестве менеджера лонг-айлендской компании неподалеку от его дома.

Конечно, тюремная администрация и понятия не имела, как умело Генри манипулировал и эксплуатировал их систему. Как и не знала того, что его новое место трудоустройства не требовало выхода на работу, а предоставил его Поли Варио.

Будущий работодатель Генри Филлип Базиле был контролируемым мафией рок-промоутером и владельцем дискотеки, которая в свое время пользовалась услугами Генри для поджогов. Однако для Федерального бюро тюрем дело Генри Хилла служило лестным свидетельством в пользу нового подхода к реабилитационной программе.

По выходе из Алленвуда Федеральное бюро тюрем отметило благотворный прогресс Генри, добавив, что шансы на возвращение Генри в тюрьму крайне ничтожны.

Глава пятнадцатая

Генри Хилл вышел из Алленвуда двенадцатого июля 1978-го года. На нем был пятилетний пиджак от Бриони, а в кармане лежали семьдесят восемь долларов. Домой он поехал на шестилетней машине, четырехдверном бьюике седане.

Карен с детьми жили в обветшалом одноэтажном доме с двумя спальнями в захудалом районе Уэлли-Стрим. Адвокаты Генри, тюремные охранники и отпуска поглотили почти все его деньги, но он велел Карен присмотреть новый дом. У него имелись виды на будущее.

В предвкушении освобождения Генри обсудил с десяток возможных денежных схем во время своего пребывания в отпусках.

В действительности это и была одна из главных причин, почему отпуска были так важны. Они помогали Генри почувствовать, что он вернется в дело еще до выхода из тюрьмы.

После четырех лет, проведенных за решеткой, Генри не намеревался начинать праведную жизнь. Он даже не мог притворяться. Ему были нужны деньги. Для Генри все было просто - нужно выбраться из тюрьмы и преодолеть сложности.

Спустя двадцать четыре часа после освобождения Генри полетел в Питтсбург (в нарушение условий досрочного освобождения), чтобы забрать пятнадцать тысяч долларов, свою долю от торговли марихуаной в Льюисбурге, которую он начал вместе с Полом Маззеи.

Генри планировал пустить деньги на уплату первого взноса за дом. К сожалению, когда он прибыл в Питтсбург, то обнаружил, что Маззеи только что купил полный склад первосортной колумбийской травки, и наличными у него осталось только две тысячи долларов.

Генри не мог ждать, пока Маззеи соберет деньги; на следующий день у него была назначена встреча в Нью-Йорке с полицейским надзирателем, к тому же он пообещал своей дочери Рут сводить её в "ФАО Шварц" на её одиннадцатый день рождения и купить самую большую игрушку в магазине.

Генри одолжил у Маззеи самый большой чемодан, набил его брикетиками марихуаны и направился назад в Нью-Йорк.

Генри так долго находился в тюрьме, вдали от улиц, что плохо представлял себе процесс досмотра багажа до посадки на самолет.

Вместо того, чтобы рискнуть сесть на авиалинии, он вернулся назад на ночном автобусе компании "Грейхаунд". Поездка заняла двенадцать часов. В пути они остановились с десяток раз, и на каждой остановке Генри приходилось выходить из автобуса и караулить багажное отделение, чтобы убедиться, что никто не прихватит его чемодан. К тому же Генри даже не знал, где сбыть травку.

До ареста он никогда не продавал и даже не курил травку. Генри не мог воспользоваться связями в своей команде, поскольку Поли Варио воспрещал своим людям любые сделки с наркотиками.

У Генри ушла, по меньшей мере, неделя, чтобы разведать обстановку, прежде чем сбыть товар. Однако, когда он сбыл его, то оказался с двенадцатью тысячами долларов наличными. Все прошло быстро и гладко. Генри добыл свой аванс.

Он сводил Рут в "ФАО Шварц", и хотя она хныкала, что это им не по карману, он купил ей фарфоровую куклу за двести долларов. Затем Генри позвонил в Питтсбург и попросил Маззеи прислать ему еще сотню фунтов.

Спустя месяц Генри начал сбывать крупными партиями амфетамин, метаквалон, кокаин и немного героина. Вскоре у него уже была собственная наркобригада, состоявшая из Бобби Джермейна, налетчика, скрывавшегося от полиции и утверждавшего, что он писатель-фрилансер; служащей авиакомпании Робин Куперман, которая вскоре стала любовницей Генри; и Джуди Уикс - курьера, которая никогда не доставляла товар, не надев сине-розовую шляпу.

Вдобавок Генри приторговывал на стороне автоматическими винтовками и пистолетами, которые приобретал у одного из покупателей метаквалона и дистрибьюторов, работавших на коннектикутский арсенал.

"Гангстеры вроде Джимми, Томми и Бобби Джермейна любили иметь под рукой оружие. Джимми скупал их сумками. Шесть, десять, дюжину - для этих парней пистолетов всегда было мало".

Генри также начал сбывать краденые драгоценности через ювелира на алмазной бирже на 47-ой Уэст-стрит. Большая часть крупных драгоценностей шла от Уильяма Арико, еще одного приятеля по Льюисбургу, который присоединился к шайке, специализировавшейся на ограблении богатых отелей и домов состоятельных людей.

"Арико работал вместе с Бобби Джермейном, Боби Нало и подобным ребятами. Они занимались строго ограблениями. Бобби получал наводки от дизайнера и продавщицы мехов, которые имели доступ к домам богатых людей, а затем сообщали Бобби детали". 
Одной ночью бригада Арико обчистила королеву косметики Эсте Лаудер [30], выйдя из ее дома с драгоценностями на миллион, которые позже сбыл Генри.

"В дом забрался Арико, прикинувшись водителем. Он вышел из моего дома, переодевшись в униформу и кепку. Карен даже усы ему пририсовала. Ограбление прошло гладко, а вот ювелир угробил почти все камни, исцарапав их, когда вынимал из оправы.

Мы всегда старались извлечь краденые камни из оправы как можно быстрее, чтобы их было невозможно отследить. Затем камни продавали и вставляли в новую оправу. Золотые и серебряные оправы продавались отдельно, их переплавляли".

Генри начал пробивать себе путь в канал поставок спиртного, через который планировал поставлять виски всем барам и ресторанам, долю в которых имели Джимми Бёрк с Поли Варио.

И, что важней всего, Генри не забывал забирать свой чек на двести двадцать пять долларов без выхода на работу, как менеджер дискотеки у Фила Базиле, к которому его пристроил Поли Варио. Генри была необходима еженедельная квитанция на получение денег, чтобы он мог показать полицейскому надзирателю, что усердно работает.

В одну из своих участившихся поездок в Питтсбург Генри познакомился с Тони Перлой, местным букмекером и близким другом Пола Маззеи. За выпивкой в квартире Маззеи и разговором про наркотики Перла сообщил Генри, что у него есть баскетболист из бостонского колледжа, который готов играть на занижение счета в сезоне 1978-1979.

"Тони Перла обрабатывал этого парня, Рика Куна, более года. Кун, который играл в команде Бостонского колледжа центровым, рос вместе с братом Перлы, Рокко. Кун был здоровым пацаном, который хотел поднять деньжат.

Перла уже подарил пацану цветной телевизор, отремонтировал машину, даже подкидывал травку с кокаином. На мое замечание, что Кун в одиночку не сможет гарантировать нужный нам счет, Перла ответил, что Кун привлечет своего лучшего друга, Джима Суини - капитана команды. Перла добавил, что с Куном и Суини, а если понадобится, то и с третьим игроком, мы сможем контролировать набранные очки за две тысячи пятьсот долларов за игру.

Игрокам подобный расклад нравился, поскольку они не сдавали игры. Они могли сохранить лицо. Им только надо было убедиться, что они не выиграют с разницей больше необходимой.

Так, например, если букмекеры или эксперты из Вегаса выставляли линию с победой Бостона в десять очков, наши игроки должны были промазать достаточно бросков, чтобы обеспечить выигрыш с разницей меньшей, чем те десять очков, установленные букмекерами. Так они могли выиграть свои игры, ну а мы свои ставки.

Перла хотел включить меня в схему из-за моих связей с Поли. Перла просто не был в состоянии сделать большое количество крупных ставок у букмекеров по всей стране, чтобы максимизировать прибыль с каждой игры.

Также Перла нуждался в защите, на случай если букмекеры учуют подвох и откажутся платить. Иными словами, если один из букмекеров решит наехать на Перлу, он хотел иметь возможность сказать, что подобные вопросы следует разрешать с одним из его партнеров - а именно, со мной, Джимми Бёрком и Поли Варио.

Возможно, многие этого не знают, но ставить крупные суммы на университетский баскетбол - дело весьма сложное. Лишь несколько букмекеров серьезно рассматривают баскетбол.

Более того, большинство букмекеров примут ставку на университетский баскетбол лишь в качестве услуги для тех, кто активно ставит на футбол или бейсбол. Да и в этом случае они обычно урезают твои ставки до пятиста-тысячи долларов.

Именно поэтому мне приходилось связываться с целой командой из пятнадцати-двадцати букмекеров. Нескольким из них я бы дал знать о том, что происходит, чтобы те смогли помочь увеличить количество ставок.

Я уже держал в уме знакомых мне ребят. Вроде Марти Крюгмана, Джона Савино и Милти Векара, которые будут наживаться вместе с нами, пока остальные - проигрывать.

Вернувшись, я рассказал о схеме Джимми с Поли, и она им понравилась. Джимми нравилось обставлять букмекеров, ну а Поли - обставлять всех.

Помню, мы тогда стояли в баре 'Геффкенс", и Поли расцеловал меня в обе щеки. Я вышел только пару месяцев назад, а уже приносил одно выгодное дело за другим. Да, именно это я делал, и это радовало Поли.

Когда я все уладил, Маззеи с Перлой прилетели в Нью-Йорк на встречу в "Робертсе" с Джимми и Поли. К этому времени Поли передал баскетбольную сделку своему сыну, Питеру, и мы с Пити вместе с Маззеи и Перлой полетели в Бостон, чтобы переговорить с игроками.

До этого я не встречался с игроками. С ними общался Перла, но теперь мы собирались ставить на ребят крупные суммы, и мне хотелось лично убедиться, что парни понимают всю серьезность своей затеи.

Встреча состоялась в "Шератоне", в Пруденшл-Центр в Бостоне. Поначалу Кун со Суини нервничали. Прежде чем начать беседу, я по одному отвел обоих в спальню, где обыскал на наличие прослушки.

Затем они заказали самые дорогие блюда в меню. Начали обсуждать свою карьеру, причем оба отмечали, что чувствуют себя недостаточно талантливыми или высокими для игры в профессионалах.

Они знали, кто я и почему здесь. Они знали, что у меня есть связи, чтобы делать ставки, и просили меня позволить им ставить самим вдобавок к тем двум тысячам пятистам долларам, что мы пообещали им за игру.

Они так непринужденно говорили о занижении счета, спрэдах и ставках, что у меня сложились впечатление, будто парни занимаются этим с самой школы.

Я спросил, в какой из предстоящих игр, по их мнению, можно будет сыграть на занижение. Суини достал небольшой листок с расписанием игр, обвел те игры, на которых, как он считал, мы могли нагреть букмекеров, и передал мне.

Они, не переставая, твердили о том, что им нравится идея просто занижать счет, а не сдавать игры.

Помню, как отправился на первую игру, которую мы решили проверить. Я хотел лично взглянуть на них в игре. Игра проходила шестого декабря с Провиденсом. Это был пробный заход, но мы с Джимми поставили небольшую сумму, чтобы посмотреть, как все пройдет.

Букмекеры предсказывали победу Бостону с разницей в семь очков. Кун достал мне билеты, и мое место оказалось за родителями Суини, в самом центре сектора болельщиков Бостона.

Они поддерживали команду, как сумасшедшие. Когда Бостон вырвался вперед на несколько очков, я вздохнул спокойней. Все шло, как по маслу. Игроки из Провиденса передвигались, как покойники. Мы набирали очки.

Суини феерил в тот вечер. Его родители так и прыгали. Суини начал попадать в корзину с любых позиций. Я кричал вместе с остальными, но к концу игры заметил, что мы вырвались слишком далеко вперед.

Я понимал, что аплодирую собственному поражению. У Суини залетало все, что летело в сторону корзины. Бац! Он забрасывал два очка и с гордым видом бежал назад в защиту.

У меня ставка горит, а этот идиот идет на лучшего игрока матча. Бац! Еще два очка. Бац! Бац! Два штрафных броска. Я смотрю это дерьмо, и мне хочется закричать "Промажь штрафной!", но передо мной счастливо улюлюкают его предки.

А меня ждет провал. К концу игры я заметил, что Рик Кун промазал три-четыре раза, пытаясь добыть нам счет ниже спреда. Я подметил, что парень, по крайней мере, пытается.

В одном из эпизодов он сфолил на игроке Провиденса таким образом, что засчитали два очка и дали штрафной бросок. В типичной для вечера манере парень промазал свободный удар. Но Кун соображал.

Поздно подпрыгнув, Кун позволил мячу перелететь через себя, и тот же игрок из Провиденса, что промазал штрафной, оказался первым на подборе.

Парень обошел Куна, который застыл, как фонарный столб, и забросил. Но этот идиот Суини по-прежнему бомбардировал корзину. Я уже был должен идти в банк, дымя сигарой по пути, но Суини просрал ставку. Он не останавливался.

От них лишь требовалось выиграть с разницей в семь очков. Они бы выиграли игру, а я свои деньги. Вместо этого они выиграли с разницей в девятнадцать очков, 83-64. Тоже мне схема. Пустая трата времени и денег.

Они просто взяли отличную беспроигрышную сделку и выбросили на ветер. Вот глупость. Сделай мы крупную ставку, уже были бы покойниками. Я не хотел иметь с пацанами никаких дел.

Я переговорил с Перлой и Маззеи, объяснив, что зол, и что Джимми будет еще пуще рассержен. Мы были серьезными людьми. Если ребятам хочется занижать счет, пожалуйста. Это бизнес. Но если они не могут, то забудем эту сделку.

Никаких обид, просто разойдемся. Напоследок я посоветовал им не валять дурака - со сломанными пальцами в баскетбол не играют.

Позже Кун заявил, что до игры с Провиденсом он отправился к Суини, чтобы сообщить тому, что спрэд в семь очков, но Суини промолчал.

Когда во время игры Суини принялся набирать очки, Кун спросил у того, что тот делает. На что Суини ответил, что играет на победу.

Кун добавил, что после игры он обозвал Суини сумасшедшим, сообщив ему, что тот только что просрал две с половиной тысячи долларов.

В следующие выходные проходила игра с Гарвардом, и я сказал Перле, что это их второй шанс, но на этот раз мне нужны дополнительные гарантии. Кун ответил, что он уже подключил к сделке Эрни Кобба, лучшего игрока команды. Это был беспроигрышный вариант.

Шестнадцатого декабря, в день игры с Гарвардом все прошло прекрасно. Из-за провала с Провиденсом мы ограничились ставкой в двадцать пять тысяч долларов. Мы поставили на Гарвард. Поставили на то, что Гарвард проиграет Бостону с разницей не более в чем двенадцать очков.

На этот раз игроки прекрасно справились. Они смазали уйму бросков, чтобы держать небольшой отрыв. Бостон закончил игру победой с разницей в три очка, а мы сорвали куш. Затем двадцать третьего декабря мы подняли ставки, поставив пятьдесят тысяч долларов на игру с лос-анджелесским университетом Калифорнии. В этой игре парни считались аутсайдерами.

На этот раз мы поставили на поражение Бостона с разницей больше чем в пятнадцать очков. И опять парни прекрасно справились. Они сумели проиграть с разницей в двадцать два очка, а я начал подумывать, что, может, схема и окупится.

Мы взвинчивали ставки. На следующую игру с Фордхэмом, третьего февраля, мы не сумели сделать достаточное количество ставок в Нью-Йорке и отправили Пола Маззеи в Вегас, чтобы поставить у букмекеров пятьдесят пять тысяч долларов.

На этот раз мы поставили на аутсайдера, Фордхэм. Мы поставили на то, что Бостон не сможет выиграть у них с разницей большей, чем в тринадцать очков. Поскольку Бостон был предсказуемым фаворитом, дело зависело от того, насколько сильно наши парни захотят выиграть.

Все должно было пройти прекрасно. Мы должны были сорвать куш. Но еще до начал игры нам позвонил Пол Маззеи.

Он сказал, что ехал из аэропорта Вегаса, чтобы сделать ставку, но попал в дорожную пробку, и когда доехал до города, то ставки уже не принимались.

Обычно парней убивали, если те опаздывали поставить деньги на выигрышную ставку, но Маззеи хватило ума позвонить до начала игры, чтобы мы не считали, будто он придержал нашу ставку. Мы должны были выиграть пару сотен тысяч долларов, но закончили почти ни с чем.

Это было предзнаменованием. Мы поставили немного денег на следующую игру шестого февраля, против Сент Джонса, но расклад вышел ничейным, то есть игра завершилась в точности с тем исходом, что мы указали в ставке, и никто не выиграл и не проиграл. Поставили мы и на следующую игру десятого февраля, которая состоялась против Холли-Кросс.

В этой игре фаворитом считался Холли-Кросс, и парни должны были обеспечить проигрыш с разницей больше чем в семь очков. Мы, конечно же, поставили на выигрыш Холли-Кросс с разницей больше чем в семь очков. Здесь мы сыграли по-крупному. Поставили, что называется, обеими руками.

У букмекеров уже хранились наши деньги с предыдущего ничейного исхода, и поверх этой суммы мы подкинули еще зеленых.

Я смотрел игру по телевизору у Джимми. Мы праздновали. Все шло, как мы и ожидали. Холли-Кросс вел в счете всю игру, но к концу наши парни словно завелись. Казалось, что они не хотят проигрывать со слишком большой разницей.

Однако довольно скоро, не успели мы и глазом моргнуть, как Бостон вырвался вперед на несколько очков. Когда секундомер начал отсчитывать последние секунды, наши парни попытались вновь оказаться в положении проигрывающих, но тогда уже игроки Холли-Кросса словно застыли.

Наши парни откровенно встали, но игроки Холли-Кросса мазали с любых точек. И тогда уже остальные игроки Бостона, которые не входили в нашу схему, стали набирать очки.

Они, похоже, почуяли подвох. Это было отвратительно. Конечно, в итоге Холли-Кросс выиграл, но лишь с разницей в три очка вместо положенных семи, а мы с Джимми вылетели в трубу.

Джимми был вне себя. Он рвал и метал. Пробил ногой собственный телевизор.

Знаю, что тогда лично Джимми потерял тысяч пятьдесят. Я, наконец, дозвонился до Перлы, который сказал, что переговорил с Куном сразу после игры, и тот заявил ему, что они не смогли заставить себя проиграть Холли-Кроссу с большой разницей.

Вот и все. На этом нашей схеме на понижение счета пришел конец. Джимми был так разъярен потерей денег, что хотел придушить пацанов.

Как-то он сказал мне:
- Поехали в Бостон, засунем тем пацанам головы в корзину.
Но мы так и никуда не отправились. К этому времени у Джимми возникли проблемы похлеще денег.

Глава шестнадцатая

Генри находился на свободе всего два месяца, когда впервые услышал о "Люфтганзе". Его приятель, букмекер Марти Крюгман, первым рассказал ему о возможности нагреть "Люфтганзу".

Марти со своей женой Франи пришел навестить Генри с Карен в их новом доме в Роквиль-центре. Это был длинный кирпичный дом с тремя спальными и с гостиной, в которую спускались по лестнице, но Марти едва на все это взглянул.

Он без конца подавал Генри знаки, чтобы переговорить наедине. Во время визита Марти был в таком смятении, что когда женщины отворачивались в сторону, не переставая гримасничал в сторону Генри, чтобы тот сократил экскурсию по дому.

Наконец, когда Франи с Карен ушли на кухню готовить сэндвичи, Марти рассказал Генри про "Люфтганзу". Марти сообщил, что там хранятся миллионы долларов в немеченых пятидесяти- и стодолларовых купюрах в прямо-таки игрушечном сейфе аэропорта Кеннеди, и так и ждут, пока их кто украдет. Он сказал, что это самый большой куш.

Целая гора наличных. Марти разъяснил, что деньги привозят на самолете раз в месяц, как часть рутинного процесса возврата наличности, обмененной в ФРГ американскими туристам и служащими. Их иногда оставляют на ночь в грузовых хранилищах "Люфтганзы", прежде чем перегрузить в бронированные грузовики и внести в банк.

Информацию Марти получил от Луиса Вернера, пухлого сорокашестилетнего супервайзера "Люфтганзы", который задолжал Марти около двадцати тысяч долларов.

Со слов Марти, Лу Вернер был безнадежным игроком, и последние одиннадцать лет провел, пытаясь содержать свою бывшую жену, подружку, ростовщика, троих детей и поддерживая привычку проигрывать триста долларов в день на годовую зарплату в пятнадцать тысяч. Как и большинство букмекеров аэропорта, Марти Крюгман поддерживал Вернера на грани банкротства в надежде получить наводку на груз или большой куш.

Генри, Джимми и ребята в "Робертсе" годами получали тысячи наводок от находившихся по уши в долгах грузовых супервайзеров в Кеннеди, но наводка Лу Вернера была уникальной.

Информация Вернера обещала больше денег, чем кто-либо из ребят когда-то прежде воровал. И Вернер так отчаянно хотел приступить к делу, что сам разработал план.

Он методично прорабатывал детали: сколько понадобится человек, лучшее время для налета, как обойти сложную систему охраны и сигнализации. Вернер даже рассчитал, где налетчикам следует припарковаться.

А что важней всего, добыча была в наличке, чистых немеченых купюрах, которые легко можно было потратить. Для профессиональных грабителей такие деньги составляли большую ценность, нежели алмазы, золото и даже ценные бумаги; их не требовалось делить на части, переплавлять, переделывать или перепродавать.

Не было вероломных посредников, страховых оценщиков или скупщиков краденого. Выйди оттуда с деньгами и трать, где хочешь.

После встречи с Марти Генри завладела мысль о "Люфтганзе". Время было подобрано идеально.

Джимми должны были освободить из Алленвуда и временно определить в центр социальной программы адаптации Федерального бюро тюрем, обветшалый отель на 57-ой Уэст-стрит, неподалеку от Таймс-сквер, который превратили в реабилитационный центр. На ночь Джимми будет оставаться в центре, но днем и вечером он мог свободно передвигаться по городу.

Томми ДеСимоне тоже должны были определить в центр в это же время. Генри понимал, что он, Джимми и Томми могут десятикратно превзойти свое знаменитое ограбление "Эйр-Франс" на четыреста восемьдесят долларов в 1967-ом году. Это станет лучшим подарком по случаю выхода из тюрьмы, который они когда-либо получали.

Но существовала одна проблема: Джимми ненавидел Марти Крюгмана. Джимми не доверял Марти еще с начала семидесятых, когда Марти только начал принимать ставки и владел салоном мужских причесок и париков "Только для мужчин" рядом со "Сьюитом", ночным клубом Генри на Квинс-булевард.

Марти настолько преуспел в продаже париков, что запустил ночную рекламу на телевидении, где появлялся, плавая в бассейне в своем парике, пока голос за кадром сообщал, что парики Крюгмана никогда не сползают. Генри всегда находил Марти Крюгмана забавным, но Джимми видел в нем дойную корову.

Его возмущало, что Крюгман принимает в своем салоне ставки, а взамен ничего не платит за крышу и защиту.

Джимми настаивал, что из Марти следует выжимать, по меньшей мере, две сотни долларов в неделю, но Генри продолжал кормить Джимми байками о том, что дела Марти не столь процветают, и он еще не созрел для того, чтобы вытрясти из него деньги.

Положение усугублял и тот факт, что Джимми временами страдал бессонницей, и когда не мог уснуть, включал телевизор. Каждый раз, когда он видел рекламу париков Марти в четыре часа утра, он чувствовал себя обманутым.

- У этого козла есть деньги на долбаную рекламу, - жаловался он Генри, - а для меня он бабок не нашел?
В конце концов, Джимми приказал Томми ДеСимоне и Дэнни Риццо в качестве предупреждения обработать одного из сотрудников Марти, но вместо того, чтобы уступить, Марти пригрозил обратиться в офис окружного прокурора.

"С тех пор Джимми никогда не доверял Марти, так что когда я наконец изложил перед ним дело "Люфтганзы", я сперва обратил внимание Джимми на внушительную сумму, особо подчеркнув количество нулей, прежде чем сообщить, что наводка пришла от Марти Крюгмана.

Как я и ожидал, Джимми загорелся идеей. Однако он по-прежнему не желал иметь дел с Марти. Он сказал, что поразмыслит. Но мысли его крутились вокруг денег. Спустя неделю он, наконец, велел мне привести Марти в "Робертс".

Джимми сидел в баре, пил, был в прекрасном настроении. Марти излагал ему детали плана. Джимми вел себя дружелюбно, улыбался и подмигивал Марти.

Когда Марти закончил, Джимми отвел меня в сторонку и наказал взять у него номер телефона Лу Вернера. Джимми по-прежнему так не доверял Марти, что даже сам не попросил у него номер Вернера.

Именно тогда я осознал, что за всю встречу Джимми произнес не больше двух слов. Он просто позволил Марти говорить. В прежние дни, еще до нашего ареста, Джимми бы уже с головой окунулся в операцию.

Он бы привел Вернера в "Робертс" и заставил бы набросать план прямо на барной стойке. Оглядываясь назад, я понимаю, что тогда я впервые заметил, что Джимми слегка изменился. Стал более осторожным.

Слегка отстранился от всех. А почему бы нет? Марти никогда не был его приятелем. Да и в любом случае, Марти так нервничал, прислонившись локтем к стойке бара вместе с Джимми Бёрком, что ничего не замечал.

Джимми начал разрабатывать налет на "Люфтганзу" прямо в "Робертсе". На ночь он уходил в реабилитационный центр, и каждое утро за ним заезжал кто-то из парней, отвозя в "Робертс". Бар был штаб-квартирой Джимми.

Первым делом Джимми связался с Джо Манри, известным как Джо Будда из-за непомерного живота, и попросил его взглянуть на план Лу Вернера. Джо Будда вернулся взволнованным.

Он сообщил, что план Вернера великолепен. Сказал, что там может оказаться столько денег, что нам понадобится два фургона, чтобы увезти все сумки.

К середине ноября Джимми подобрал большую часть команды. Ему нужно было пять-шесть человек, которые войдут в здание, и двое снаружи на подхвате.

Первым делом Джимми подключил к делу Томми ДеСимоне и Джо Будду, которые должны были с пушками ворваться в "Люфтганзу". Он также взял в команду стрелками Анджело Сепе, который только что отсидел пять лет за банковское ограбление, и бывшего шурина Сепе, Энтони Родригеса, который тоже недавно вышел после нападения на полицейского.

Пятыми и шестыми участниками стали Толстый Луи Кафора, с которым Джимми познакомился в Льюисбурге, и Паоло Ликастри, сицилиец-нелегал, мастерски владеющий оружием, любивший называть себя "специалистом по вентилированию", поскольку проделывал в людях отверстия.

Стакс Эдвардс, чернокожий парень, который годами крутился вместе с нами и помогал сбывать краденые кредитки, должен был избавиться от фургонов после ограбления.

К делу были подключены и другие ребята, но в то время я столько мотался между Бостоном и Питтсбургом по баскетбольным и наркосделкам, что слегка выпал из колеи.

Так, например, я слышал, что Джимми собирался отправить на дело своего восемнадцатилетнего сына Фрэнки Бёрка под присмотром Томми, но я никогда не спрашивал, а другие не упоминали об этом. Позже я узнал, что Ликастри на дело не шел.

Фрэнчи МакМэхон, еще один участник прежних ограблений, который помог нам в деле "Эйр-Франс" много лет назад, тоже все время крутился в "Робертсе", но я не был уверен, что его возьмут на дело.

Фрэнчи был славным парнем и не разлей вода с Джо Буддой - куда Будда, туда и Фрэнчи. Когда наклевывалось дело вроде "Люфтганзы", ты не задавал лишних вопросов и не говорил о нем. Тебе просто не хотелось знать. Знание лишних деталей приносило неприятности.

К началу декабря все было готово, и мы лишь ждали отмашки Вернера, когда прибудут деньги. Джимми рассказал Поли о готовящемся налете и тот поручил своему сыну Питеру забрать причитающуюся долю.

Джимми также приходилось отвалить кусок Винни Асаро, который руководил операциями семьи Боннано в аэропорту. В те дни Боннано контролировали половину аэропорта, и Джимми необходимо было выказать им уважение, чтобы не развязать войну.

- К Рождеству, - изо дня в день повторял Джимми, прежде чем поехать на ночь в свой центр реабилитации. Мы все считали дни."

В понедельник, одиннадцатого декабря 1978-го года, в 3:12 утра охранник "Люфтганзы", патрулировавший парковку грузового терминала, заметил черный фургон "Форд Эколайн", который заехал в гараж рядом с погрузочной платформой.

Охранник Керри Уэлен подошел к фургону, чтобы выяснить, в чем дело. Но стоило ему подойти ближе, как он получил удар в лоб дулом автоматического пистолета сорок пятого калибра.

Низкорослый, крепкий человек в вязаной шапке выдержал паузу и затем снова ударил. Из раны на лбу хлынула кровь, и человек тут же натянул шапку на лицо, как лыжную маску.

Уэлен почувствовал, как другой грабитель схватил его кобуру и разоружил. Затем двое вооруженных грабителей приказали Уэлену отключить бесшумную сигнализацию возле ворот. Оглушенного Уэлена удивило, откуда грабителям было известно про сигнализацию.

Уэлену скрутили руки за спиной и сковали наручниками. Он заметил несколько человек в лыжных масках с пистолетами и винтовками.

Один из грабителей вытащил его бумажник, сказав, что теперь им известно, где живет его семья, и если он не станет им помогать, то у них есть ребята, готовые навестить его семью. Уэлен кивнул в знак согласия. Он едва видел, поскольку не мог вытереть кровь, стекавшую по лицу.

Спустя пару минут Рольф Ребманн, еще один сотрудник "Люфтганзы", решил, что услышал шум на погрузочной платформе.

Когда он открыл дверь, чтобы осмотреться, в здание ворвались шесть вооруженных человек в лыжных масках, приставили его к стене и сковали наручниками.

Затем грабители взяли у Уэлена связку магнитных ключей и через длинный лабиринт коридоров направились прямиком в зону повышенной безопасности, похоже, зная, где искать двух оставшихся сотрудников "Люфтганзы".

Когда и тех обезвредили, двое вооруженных налетчиков остались внизу - проследить, чтобы непрошеные гости не помешали ограблению.

Остальные бандиты погнали закованных в наручники сотрудников наверх через три пролета - в столовую, где шесть оставшихся сотрудников находились на положенном им в три часа ночи обеденном перерыве.

Грабители ворвались в столовую, размахивая оружием и выставив перед собой окровавленного Уэлена в знак серьезности своих намерений.

Грабители назвали каждого из сотрудников по имени и приказали лечь на пол. Они приказали Джону Маррею, старшему грузовому агенту терминала, вызвать по внутренней связи начальника ночной смены Руди Эйриха.

Грабители знали, что Эйрих, находившийся где-то в огромном здании, был единственным сотрудником в ночную смену, имевшим нужные ключи и комбинации для открытия двойной двери хранилища.

Сославшись на проблему с грузом из Франкфурта, Маррей попросил Эйриха встретиться с ним в кафетерии. Направлявшегося в кафетерий Эйриха, который работал на "Люфтганзу" уже двадцать второй год, у верхних ступенек встретили два дробовика.

Он бросил взгляд на находившийся в двадцати шагах кафетерий и заметил, что его сотрудники лежат на полу с пластиковыми лентами, обмотанными вокруг ртов. Он быстро сообразил, что вооруженные люди крайне опасны, и решил сотрудничать.

Пока один из грабителей остался сторожить десятерых связанных сотрудников в кафетерии, оставшиеся трое повели Эйриха на два этажа ниже, ко входу в хранилище.

Оказалось, что налетчики знали все. Они знали о двойных замках в двойной двери хранилища из четырехдюймовых бетонных плит. Они знали о бесшумной сигнализации в самом сейфе и предупредили Эйриха не прикасаться к ней.

Грабители заставили Эйриха открыть первую ведущую в хранилище дверь размером в три на шесть метров. Затем приказали закрыть ее за собой. Они знали, что если открыть дверь во второе хранилище, где хранятся деньги и драгоценности, не закрыв первую, то сработает бесшумная сигнализация, известив полицейский участок в полутора милях от аэропорта.

Когда открыли внутреннее хранилище, Эйриху приказали лечь на пол, пока грабители принялись рыться в копиях инвойсов и грузовых накладных.

Очевидно, они пытались обнаружить нужные свертки среди сотен идентичных. Наконец, грабители начали перекидывать какие-то свертки к двери.

Первый приземлился в нескольких сантиметрах от головы Эйриха. Секунду он смотрел на сверток, но затем чей-то каблук раскрыл пакет, и Эйрих заметил нечто похожее на плотно уложенные пачки купюр, обернутые в толстую бумагу.

Грабители вынесли из внутреннего хранилища, по меньшей мере, сорок свертков. Затем они приказали Эйриху повторить все в обратном порядке - до открытия наружной двери закрыть внутреннее хранилище.

Двое грабителей отправились перенести свертки в фургон, пока еще один повел Эйриха вверх по лестнице, обратно в кафетерий. Там ему обернули рот скотчем, как до того остальным сотрудникам. Внезапно один из грабителей, отправившийся загружать свертки в фургон, тяжело дыша, ввалился в кафетерий.

Пот катил с него градом, и он был взволнован. Он снял маску и смахнул пот со лба. Один из грабителей крикнул ему, чтобы надел маску, но нескольким сотрудникам удалось мельком разглядеть лицо.

Грабители приказали сотрудникам не двигаться с места и не звонить в полицию до 4:30. Настенные часы кафетерия показывали 4:16.

Ровно через четырнадцать минут в полицейский участок аэропорта поступил первый звонок. Было похищено пять миллионов долларов и восемьсот семьдесят пять тысяч долларов в драгоценностях. Самое успешное ограбление с похищением наличности за всю историю страны заняло ровно час и четыре минуты.

Глава семнадцатая

"Люфтганза" стала венцом достижений команды. Сбывшейся мечтой. Самым крупным кушем среди парней, занимавшихся угоном грузовиков или кражей товаров из аэропорта. Ограблением века.

Одно-единственное ограбление, добычи с которого с лихвой хватило всем. Шесть миллионов долларов в наличке и драгоценностях. Однако спустя несколько дней ограбление мечты превратилось в жуткий кошмар. Мгновение славы команды превратилось в начало конца.

В те выходные Генри так лихорадочно бегал, пытаясь уладить дела своей аферы по занижению счета, что не узнал про ограбление до десяти часов утра понедельника, когда, проснувшись, включил радио и отправился в душ.

"... никто в точности не знает, сколько было украдено во время дерзкого предрассветного налета на аэропорт Кеннеди. ФБР утверждает, что украдено два миллиона долларов, полиция управления аэропорта - четыре миллиона, а в городской полиции заявили о пяти миллионах долларов.

Так сколько же всего? Об этом пока не сообщают. "Люфтганза" еще не сделала официального заявления, но пообещала вскоре нарушить молчание, дав пресс-конференцию, и "WINS" [31] будет там, проведя прямой репортаж со сцены ограбления в аэропорту Кеннеди. Похоже, что это крупное ограбление, возможно, самое крупное за всю историю города. Оставайтесь с нами..."

***

"Я даже не знал, что прошлой ночью они отправились на ограбление. В тот день я упился до потери сознания. Всю ночь я провел с Марти Крюгманом. Мы пили в "Спайс оф Лайф" в Седархерсте, в двух милях аэропорта, и ни черта не знали.

Вернувшись той ночью домой, я поругался с Карен. Я так разозлился, что собрал свои вещи и сел на лонг-айлендский поезд, отправившись к знакомой девушке на 89-ую Ист-стрит.

Приблизительно в десять часов утра мне позвонил Джимми. Сказал, что хочет встретиться в "Стейдж Деликатессен" вечером, до того как уедет в реабилитационный центр.

Я отправился в "Стейдж". Там оказался и Томми, который сидел, улыбаясь во все лицо, и Толстый Луи Кафора. Он весил триста фунтов, владел парковой в Бруклине, готовился предстать перед судом по обвинениям в вымогательстве и поджогах, но он был счастлив.

Он собирался жениться на любви своего детства, Джоанне. Он только что купил ей белый кадиллак в качестве свадебного подарка.

В тот день "Люфтганза" не сходила с телевидения и радио. Все об этом знали, но я даже словом не обмолвился. Джимми с Томми собирались уехать в реабилитационный центр, чтобы отметиться. Джимми был слегка под хмельком и чувствовал себя превосходно.

Его интересовало, собираюсь ли я сегодня вернуться домой к Карен. Карен пришла к нему, разыскивая меня утром. Ему пришлось обзвонить знакомых, чтобы узнать номер девушки, у которой я остался. Карен не знала, где я провел ночь.

Он спросил, возвращаюсь ли я домой. Я ответил, что через пару дней. Хорошо, сказал Джимми. Теперь я понимаю, что тогда Джимми хотел, чтобы все шло своим чередом. Чтобы все выглядело, как обычно. Ему не нужны были разъяренные жены, бегающие от дома к дому в поисках пропавших мужей.

Он спросил, не нуждаюсь ли я в деньгах. Я отказался и спросил, не нуждается ли он в них сам. Джимми рассмеялся. Он достал конверт, набитый пятидесяти- и стадолларовыми купюрами, там, наверное, тысяч десять лежало, и отсчитал по пять тысяч Томми с Толстым Луи.

На этом он ушел, сказав, что встретит меня утром возле фабрики по пошиву платьев "Му Му Ведда", находящейся рядом с "Робертсом".

На следующее утро я встретился с Джимми возле "Му Му", и мы поехали в ресторан "У Бобби" в швейном квартале. У нас была назначена встреча с Милти Векаром по поводу ставок на договорную игру с Гарвардом в следующую субботу.

Позже в тот день мы по этому же делу встретились Марти Крюгманом в Куинсе. Милти с Марти были букмекерами, с помощью которых мы делали ставки на договорные игры с занижением счета.

Мы ехали по скоростной автомагистрали и уже приближались к туннелю, как вдруг Джимми выпустил руль, и, повернувшись ко мне, крепко обнял одной рукой.

- У нас получилось! - воскликнул он. - Получилось!
Затем он, словно ни в чем не бывало, продолжил вести машину. Я был поражен его внезапными объятиями, чуть не сломавшими мне шею, но догадался, что таким образом он пытался сказать, что мы взяли "Люфтганзу".

Но от его следующей фразы мне стало не по себе. Он вел машину и, глядя вперед, как бы между бы прочим спросил, как, по моему мнению, не сболтнул ли Марти своей жене Франи о "Люфтганзе"?

В это мгновение я понял, что Джимми собирается пришить Марти. Я знал Джимми лучше и дольше остальных. Временами, еще до того, как Джимми что-то делал, я уже знал его мысли наперед.

Я мог предсказать, кто понравится Джимми, а кого он возненавидит. А сейчас я знал, что Джимми подумывает убить Марти Крюгмана.

Я пожал плечами. Мне хотелось показать, что я считал Крюгмана даже недостойным разговора. Мы поехали дальше. Я молчал.

Спустя минуту-две Джимми сказал, что когда мы доедем до ресторана, он хочет, чтобы я позвонил Марти и назначил встречу на вечер.

Теперь я уже сказал, что уверен в том, что Марти, вероятно, трепался об этом со всеми. Что в этом нет ничего удивительного. Никто не сможет ничего доказать. Я просто отчаянно старался сохранить Марти жизнь.

Джимми не слушал. Он просто сказал, что после встречи с Марти мне следует поразмыслить над тем, как тем же вечером куда-нибудь завлечь Марти.

Я мог отыскать Марти в любое время дня. Я провел с ним всю пятничную ночь. Но после ограбления в понедельник я намеренно его избегал.

Марти звонил мне домой, должно быть, миллион раз. Я знал, чего он добивается. Он хотел узнать, когда получит свои деньги. И теперь я начал подозревать, что из-за денег он все уши прожужжал Джимми.

Я позвонил Марти из ресторана и сказал, что мы встретим его в "Форти Ярдз" в половине пятого. Что ждало его позже, я не сказал.

Когда я вернулся за столик, я обнаружил там Томми ДеСимоне вместе со своей сестрой Долорес, и Милти Векара. Джимми разговаривал с Векаром про баскетбольные ставки и повернулся ко мне, сказав, что мне вместе с Томми следует решить, куда отвести Марти этой ночью.

Вот так это обычно происходит. Вот так быстро парня могут пришить. Ситуация начинала выходить из под контроля, но у меня все еще было время с двух часов до восьми-девяти вечера, чтобы отговорить Джимми убивать Марти. Ну а тем временем я вел себя как ни в чем не бывало.

Томми сказал, что вместе с Анджело Сепе встретит меня в мотеле "Ривьера". За мотелем располагалась большая парковка. Томми тогда произнес:
- Просто приведи Марти в конец стоянки. Скажи, что тебе надо встретиться с парочкой шлюх. Просто выйди из машины и оставь его там. Мы с Анджело доделаем остальное.

Томми просто обожал это. Для Джимми убивать людей было занятием чисто деловым, а вот Томми этим наслаждался. Я сказал Томми, что буду там между восемью и половиной девятого.

Спустя некоторое время мы с Джимми направились в "Форти Ярдз", чтобы повидать Марти по баскетбольным делам. Впервые я видел, что Джимми психовал. Ему конкретно и с концами сорвало крышу

Всю дорогу до "Форти Ярдз" я твердил Джимми, что Франи Крюгман превратится в настоящую занозу в заднице, если мы прикончим Марти. Что она будет досаждать до тех пор, пока не докопается до правды.

Я также напомнил ему, что с Марти мы потеряем часть своих ставок. Одним словом, я намеками пытался дать Джимми понять, что прикончив Марти, мы прямо хлеба насущного лишимся.

Когда мы приехали в "Форти Ярдз", там нас уже ждал Марти. На пути к двери Джимми произнес:
- Забудь о сегодняшней ночи.
У меня словно гора с плеч свалилась. Спустя пару минут Джимми пил и шутил с Марти, словно они были лучшими друзьями.

Весь остаток вечера мы пили и не вспоминали про "Люфтганзу" или деньги. Я решил, что, быть может, Марти одумался. Что, быть может, у него есть шанс.

Но вот Джимми ушел, и пока Марти ждал, когда за ним заедет Франи, он затянул свою волынку:
- Когда я получу свои деньги? - спросил он. 
- А чего ты меня спрашиваешь? Спроси Джимми, - ответил я. 
Я просто шутил.

На что Марти ответил:
- Я спросил. Джимми сказал, мне причитается пятьсот тысяч долларов.
А вот теперь я уже точно знал, что Джимми пришьет Марти. Речь шла о полумиллионе долларов. Джимми никоим образом не отказался бы от половины миллиона из-за Марти Крюгмана. Убей Джимми Марти, и получит полмиллиона.

Тем временем Марти спрашивал, сколько мне перепадет. Я сказал ему, чтобы не беспокоился насчет моей доли. Но он не замолкал. Сказал, что переговорит с Джимми.

Сказал, что сам даст мне сто пятьдесят тысяч, да еще и Джимми заставит отвалить столько же. Он кричал и вопил, что не допустит, чтобы меня одурачили. Жалкий ублюдок, он даже не знал, насколько был близок от смерти. Даже если бы я ему рассказал, он ни за что бы не поверил.

В четверг, спустя три дня после ограбления, мы все собрались в "Робертсе" отметить Рождество. Поли прилетел из Флориды, и мы выставили из заведения всех, кто с нами не работал.

Поли выглядел довольным. Джимми обхаживал Поли. Пришли и братья Поли, Ленни с Томми. Толстый Луи. Пришли все, за исключением Томми ДеСимоне, присутствие которого Поли не нравилось.

Стол ломился от еды, и я вытащил деньги, чтобы расплатиться. Мы отлично проводили время, как вдруг Стакс Эдвардс, заметив пачку моих денег, принялся отмачивать свои "чернокожие" шутки.

- Как так вышло, что я нахрен на мели, а снежки из мафии при деньгах? 
Он стал шутить о парнях из мафии, которые украли миллионы из аэропорта.

Стакс был чокнутым. В тот день в газетах писали, что обнаружен фургон, и на нем множество отпечатков пальцев. Газеты сообщали, что найдены лыжные маски, кожаная куртка и след подошвы от кроссовок "Пума".

Я знал, что Стакс должен был отвезти фургон к знакомому парню в Джерси и пустить под пресс. Вместо этого он вмазался и оставил фургон в на пересечении 89-ой Ист-Стрит и Линден-булевард в Канарси, всего в полутора милях от аэропорта. Потом придурок отправился домой спать.

На следующий день его нашли копы, и теперь об этом пестрят все газеты. Стаксу следовало спасаться бегством, а он околачивается в "Робертсе".

Парень или сам желал смерти или просто не мог поверить, что у него неприятности. По правде говоря, никто в действительности не знал, как глубоко увяз в дерьме. Вот взять, например, Стакса, возможно, его отпечатки по всему грузовику, а он тут треплется о том, как мафия загребает себе все деньги.

Ленни Варио, брат Поли, поддержал шутку и заметил, что парни, сорвавшие куш в аэропорту, теперь, должно быть, загорают во Флориде или Пуэрто-Рико, а мы тут горбатимся, как ишаки.

Я смотрю на Ленни, не веря, что он решился шутить о таких вещах, но затем внезапно понимаю, что тот не шутит. Я хочу сказать, он ни черта не знает об ограблении.

Он сидит за одним столом с парнями, ограбившими "Люфтганзу", и ничего не знает. Его собственный брат Поли только что переправил треть добычи во Флориду, а Ленни в полном неведении.

В утро ограбления Поли отправил своего сына на самолете с деньгами в мусорном мешке вместо дорожной сумки. Пити вылетел первым классом и всю дорогу не спускал с мешка глаз.

Пока Стакс с Ленни продолжали трепаться, я смотрел на Поли. Поли был недоволен. Джимми следил за каждым движением Поли. Я понимал, что в тот день Стакс подписал себе смертный приговор. Приказ отдал Джимми, но именно Поли переглянулся с Джимми.

В те же выходные Томми ДеСимоне с Анджело Сепе навестили Стакса. Это было легко. Парень еще находился в постели. Шесть пуль в голову.

Когда Марти Крюгман узнал про Стакса, он решил, что Стакса порешили из-за наркотиков или кредитных карт. В таком свете все представили убийство. Джимми отправил меня к родным Стакса.

Мы оплатили все расходы. Я провел канун Рождества в похоронном зале вместе с семьей Стакса. Родным я передал, что Джимми с Томми не смогли прийти из-за того, что находятся в реабилитационном центре.

Следующим на очереди шел Марти. Он капал Джимми на мозги. Капал мне на мозги. Он постоянно канючил, что ему нужны деньги для ростовщиков.

Он задолжал до сорока тысяч долларов и твердил, что вся сумма нужна ему немедленно. Он не понимал, с чего это он должен платить проценты каждую неделю.

Я попросил его успокоиться. Сказал, что он получит свои деньги. Но Марти не хотел платить проценты. К этому времени уже начался январь, и он постоянно вертелся в "Робертсе".

От него невозможно было избавиться. Он становился все хуже и хуже. Лез не в то место.

К этому времени за всеми установили постоянное наблюдение. Возле бара круглые сутки были припаркованы машины. Федералы рыскали по всему кварталу. Обстановка все больше накалялась. А Марти по-прежнему шлялся рядом.

Я не хотел в это вмешиваться. Я просил Марти образумиться. Говорил, что он получит свою долю, но он не останавливался.

Он рассказал мне, что Джимми дал ему пятьдесят тысяч до Рождества, но сорок из них ему пришлось отдать Лу Вернеру, поскольку Лу извел его хныканьем о своей доле. Я понимал, что происходит, и никогда не просил ни цента.

Я даже не просил у Джимми денег, которые он мне дал перед праздником. Он попросил меня зайти к нему домой. Когда я приехал туда, Джимми зашел на кухню и открыл хлебницу.

В ней пачками лежали деньги. Тысяч сто, наверное. Джимми дал мне десять штук. Три из них я отдал Карен на рождественские покупки.

Семь я оставил себе, и в ту же ночь отправился в "Гарольдс Пул" и купил искусственную рождественскую елку за три сотни долларов. Дети отлично провели Рождество. В "Гарольде" это была самая дорогая елка. Белое пластиковое дерево с фиолетовыми игрушками.

Через неделю Джимми попросил меня отвезти партию негодного кокаина во Флориду. Джимми заплатил за нее четверть миллиона и хотел, чтобы я вернул его в Флориду и прикончил парня, который ее продал.

Он поначалу собирался заставить парня вернуть деньги, а затем прикончить его прямо там, в баре "Грин Лантерн" в Форт-Лаудердейле.

Во Флориду на выходные следовало отправиться Томми вместе с Джимми, но Томми принимали в семью. Он наконец заслужил свою "медаль". Для Томми это было свершившейся мечтой. Если ты хотел стать славным парнем, то тебя должны были принять в семью. Что-то вроде крещения.

Мы узнали, что Бруно Фаччиоло вместе с Пити Варио должны за него поручиться. Они собирались заехать за ним и отвезти в место проведения церемонии. Но когда Джимми позвонил узнать, как прошло крещение, мать Томми ответила, что пошел сильный снегопад и церемонию отменили.

Джимми перезвонил на следующий день. Я видел его в телефонной будке. Он слушал, а затем я заметил, как он занес руку и изо всей силы ударил по телефонной книге. Вся будка затряслась. Я еще никогда не видел его таким разъяренным. Я испугался.

Он вышел из будки, и я заметил слезы на его глазах. Я не знал, что происходит, и тут Джимми сказал, что Томми только что прикончили. Джимми рыдал. Он сказал, что Томми прикончили. Ребята Готти.

Томми прикончили. Из-за того, что тот убил Билли Бэттса и парня по кличке Фокси. Они состояли в семье Гамбино, а Томми убил их без согласия боссов.

Никто не знал, что их убил Томми, но людям Гамбино каким-то образом удалось заполучить доказательства. Они встретились с Поли и получили его согласие на убийство Томми.

Все подстроили таким образом, что Томми думал, будто его собираются принять в семью. Он думал, что едет на свое "крещение". Приоделся. Он хотел хорошо выглядеть. За ним заехали двое наших ребят. Он улыбался. Скоро он войдет в семью. Никто его больше никогда не видел.

Мы незамедлительно вернулись в Нью-Йорк. Парень, толкнувший Джимми хреновый кокс, получил отсрочку. Но мы ничего не могли поделать. Даже Джимми не мог отомстить за Томми. Дело касалось лишь итальянцев, а к их числу Джимми не принадлежал, так же как и я, потому что мой отец был ирландцем.

Сразу же после Нового Года наблюдение за "Робертсом" настолько усилилось, что все перебрались в новое заведение, открытое Винни Асаро на Рокуэйз-Булевард.

Винни угрохал целое состояние на ремонт этого местечка, которое располагалось рядом с его компанией по скупке краденого. Помню, когда я вернулся из Флориды, Марти не отходил от меня ни на шаг. Теперь он все время проводил в заведении Винни и хотел разузнать про Томми. Хотел узнать про Стакса. Что в действительности происходит?

Он знал, что у Томми были неприятности с ребятами Готти, и что Стакс скорее всего стал жертвой сорвавшейся сделки, но по-прежнему нервничал. Я думаю, он почуял, что дело нечисто. Он торчал в баре Винни в ожидании известий о войне.

И именно там его и прикончили. В баре. Утром шестого января мне позвонила Франи, сказав, что Марти ночью не вернулся домой. Я сразу все понял. Сон как рукой сняло. Франи перезвонила в девять. Я пообещал, что пойду его разыскивать.

Подъехав к заведению Винни, я заметил припаркованную снаружи машину Джимми. Я вошел и сказал, что мне только что позвонила Франи. Там сидел Джимми. Рядом с ним Винни.

- Нет больше Марти, - ответил Джимми. 
Так и сказал. Я посмотрел на него и покачал головой. 
- Давай, бери свою жену и поезжай к нему домой. Скажи Франи, что он скорее всего с девушкой. Сочини какую-нибудь байку, - сказал Джимми.

Когда мы с Карен приехали к Франи, она была в истерике. Как и я, она понимала, что Марти мертв. Она сказала, что прошлой ночью в половине десятого он позвонил, сообщив, что припозднится. Он сказал, что все в порядке, добавив, что собирается получить деньги.

Я сижу, держа Франи за руку, и размышляю о Джимми. Он никогда не гнушался убийством. Он начал убивать еще подростком в тюрьме для старых мафиози. В тюрьме тебя не ждут милые потасовки.

Ты должен убить парня, с которым схлестнулся. Именно этому научился Джимми. Годами он убивал незнакомцев, а теперь взялся за друзей. Для него это не имело значения.

Бизнес оставался бизнесом, и взбреди ему в голову, что ты для него опасен или что из-за тебя он теряет деньги, или что ты стал не в меру сообразителен, он бы убил. Все просто.

Может, мы и были друзьями. Наши семьи были близки. Мы обменивались подарками на Рождество. Вместе ездили на выходные. Но я знал, что Джимми может меня замочить, а затем заставить свою жену Микки позвонить Карен и спросить, куда я запропастился.

- Мы так беспокоимся, - сказала бы Микки. - Мы его ждали. Он еще не выехал? Что же могло его задержать? Ты думаешь, с ним все в порядке?
А тем временем через улицу от своего дома Джимми засыпает меня гашеной известью на Ямайских болотах.

Франи без умолку трещала о деньгах. Она опасалась, что ей самой придется платить ростовщикам. Я велел ей не беспокоиться. Он твердила, что у нее совсем нет денег. Карен попросила ее не беспокоиться. Марти вскоре вернется.

Тогда Франи, не выдержав, рассказала про ограбление. Она сказала, что Марти собирался дать мне сто пятьдесят тысяч долларов и пятьдесят тысяч долларов Франку Менне.

Я попытался успокоить ее, в то же время, отрицая, что мне известно про ограбление. Но она твердила, что знает о моем участии. Она не замолкала. Мне захотелось побыстрее оттуда выбраться. Это было только началом.

Глава восемнадцатая

Для средств массовой информации, которые перед праздниками привычно впадали в новостную спячку, ограбление "Люфтганзы" оказалось наиприятнейшим из всех рождественских подарков. Газеты и телевидение обыграли это, как шестимилионное шоу-ограбление, представление, прошедшее без единого выстрела, и где единственным пострадавшим оказалась немецкая авиалиния, к которой городское население исторически не питало симпатий.

Шумиха в прессе была воспринята предохранительными органами как личное оскорбление.

ФБР, с ее юрисдикцией, распространяющейся на все преступления, выходящие за границы одного штата, и возможностью работать круглые сутки, за первые сорок восемь часов подключило к расследованию более сотни агентов. Таможенные агенты, полиция управления аэропорта, нью-йоркское управление полиции, следователи страховых компаний, компания бронированных грузовиков "Бринк" и сотрудники службы безопасности "Люфтганзы" заполонили место преступления, набросившись на улики и допрашивая свидетелей.

Расследовать дело поручили помощнику федерального прокурора, тридцатидвухлетнему Эдварду Макдональду. Эд, ростом под два метра, был бывшим университетским баскетболистом и жил вместе с женой и тремя детьми в неблагополучном районе Бруклина, где провел все свое детство.

Отец и дед Макдональда работали в доках, и такое явление как мафия Эду вовсе не было чуждо. За первой в своей жизни мафиозной разборкой Эд наблюдал из окна во время урока по обществоведению в Ксаверианской школе в Ридж-Бей; пятью днями спустя, когда Эд отправился в Блисс-Парк отработать броски в прыжке, он наткнулся на тело, брошенное гангстерами на баскетбольной площадке.

Для Макдональда личность грабителей "Люфтганзы" никогда не была тайной.

Спустя пару часов после ограбления, по меньшей мере, с десяток информаторов ФБР и полиции - многие из которых время от времени занимались угоном и кражей товаров - позвонили, сообщив, что "Люфтганза" - дело рук Джимми Бёрка и парней из бара "Робертс".

В то же самое время сотрудники "Люфтганзы", мельком рассмотревшие лицо грабителя, снявшего лыжную маску во время ограбления, опознали фотографию из списка подозреваемых, которая, по их мнению, напоминала грабителя.

На ней оказался Томми ДеСимоне.

Один из крупных мафиози, состоявший в преступной группировке Джо Коломбо и по совместительству тайный информатор ФБР, позвонил своему куратору, сообщив, что за ограблением "Люфтганзы" стоит Джимми Бёрк, а также назвал четырех стрелков, участвовавших в ограблении - Анджело Сепе, бывшего шурина Сепе, Энтони Родригеса, Томми ДеСимоне и Фрэнки, двадцатидвухлетнего сына Джимми Бёрка.

Когда фотографии четырех подозреваемых показали работавшим в ночь ограбления сотрудникам, Керри Уэлен, ночной сторож, получивший при встрече с грабителями удар в лоб, указал на одну, отметив, что она напоминает ударившего его человека. Анджело Сепе.

Однако опознания свидетелями похожих на грабителей подозреваемых и слов мафиозных осведомителей, которые не могут в открытую прийти в суд и дать показания, было недостаточно для выдвижения обвинений.

Но их с лихвой хватало, чтобы установить за подозреваемыми наблюдение. К концу первой недели целый легион федералов и городских полицейских, используя машины, грузовики, фургоны, самолеты и вертолеты, установили круглосуточное наблюдение за Джимми Бёрком, Томми ДеСимоне и Энтони Родригесом.

Возле бара "Робертс" и таверны "Оул" начали крутиться полицейские под прикрытием, переодетые в грузчиков и водителей. Макдональдс добился разрешения суда на установку жучков и отслеживающих устройств в линкольне Томми, олдсе Джимми и новеньком белом тандербёрд седане, который Сепе купил сразу после ограбление за девять тысяч долларов, расплатившись пятидесяти- и стодолларовыми купюрами. Макдональдс даже просочил в прессу детали ограбления в надежде, что это поможет вызвать разговоры в прослушиваемых машинах.

Но в следующие восемь недель прослушка превратилась в сплошную игру нервов. Джимми с приятелями понимали, что являлись главными подозреваемыми в ограблении - об этом они даже в газетах читать могли - но по-прежнему продолжали вести свой привычный образ жизни, посещая все те же притоны и при желании играючи избавлялись от хвоста, сделав внезапный разворот на оживленной улице, проскакивая на красные огни или задним ходом съезжая с въезда на городские автомагистрали.

Самолеты-наблюдатели и вертолеты федералов им удавалось сбрасывать, заезжая в запрещенную федеральным агентством воздушного транспорта зону полетов в аэропорту Кеннеди, где запрещались любые незапланированные полеты, включая самолеты наблюдения ФБР.

Даже ультрасовременные жучки в машинах оказались менее эффективными, чем на то надеялся Макдональд. Всякий раз когда Джимми, Анджело и Томми садились в машину, они врубали радио на полную катушку.

Несмотря на преграду рока и диско федералом удалось записать обрывки заманчивых разговоров, в которых Сепе говорил неизвестному мужчине: "...коричневый чемодан и мешок из "Люфтганзы..." или разговор с его подружкой Хоуп Баррен: "...я хочу взглянуть... узнать, где деньги у... вырой яму в подвале (невнятно) на заднем дворе...". Но этого все равно было недостаточно, чтобы связать Сепе и его приятелей с ограблением.

Спустя некоторое время ребята так наловчились сбрасывать хвосты, что временами один или двое парней из банды могли исчезнуть на несколько дней. Макдональд получал донесения о том, что подозреваемые были замечены в Форт-Лаудердейле и Майами-Бич.

Конечно, он мог отменить досрочное освобождение и отправить Джимми с ДеСимоне и Сепе прямиком назад в тюрьму за общение друг с другом, но это бы не помогло раскрыть ограбление "Люфтганзы", как и не могло вернуть денег.

Макдональд с самого начала понимал, что ограбление "Люфтганзы" не обошлось без внутренних осведомителей. А откуда еще могли узнать шестеро грабителей, в каком из двадцати двух гигантских грузовых складов на трехстах сорока восьми акрах грузового терминала Кеннеди могли в течение выходных храниться шесть миллионов долларов в наличке и драгоценностях?

Такие крупные суммы обычно увозились бронированными грузовиками сразу же после прибытия и незамедлительно вносились в банк.

Грабители также знали имена и рабочие места всех сотрудников, работавших той ночью; они также знали об устройстве охраны по периметру, для отключения которой требовался специальный магнитный ключ, они знали, где его найти и как отключить камеры наблюдения, чтобы не включилась бесшумная сигнализация.

Макдональд твердо верил, что если наблюдению и электронным устройствам не удалось разоблачить профессиональных грабителей, то непрофессионал-наводчик в конечном счете выведет их на Бёрка и непосредственных участников ограбления.

Спустя несколько часов после ограбления служба безопасности 'Люфтганзы" выдала Макдональду имя Лу Вернера.

Вернер прежде уже подозревался в краже двадцати двух тысяч долларов в иностранной валюте, но тогда за недостатком улик его не арестовали и не уволили.

На этот раз все было по-иному. Оказалось, что в пятницу, за день до ограбления, Лу Вернер не позволил охранникам компании бронированных грузовиков "Бринк" произвести запланированную перевозку шести миллионов в наличке и драгоценностях. Вернер заявил, что якобы нуждается в авторизации супервизора на подпись релиза.

Один из охранников "Бринка" возразил, что это не предусмотрено процедурой, но, несмотря на это, Вернер исчез на полтора часа и не показался на грузовой площадке до тех пор, пока охранникам не приказали продолжить маршрут без денег "Люфтганзы".

Вследствие чего, Вернер был не только единственным сотрудником "Люфтганзы", ответственным за то, что деньги и драгоценности остались в аэропорту на выходные, но и единственным, кто знал, что они там по-прежнему хранятся.

Профессионалы вроде Джимми Бёрка, казалось, никогда не говорили ни о чем, что можно было бы предъявить им в качестве обвинения, даже когда находились в своих машинах, где могли считать себя в безопасности и уединении, но любители вроде Лу Вернера просто не могли держать рот на замке.

Оказывается, он успел рассказать про ограбление всем своим знакомым. Он хвастался тем, что снова при деньгах. Лу рассказал своим приятелям в баре, что расплатился с букмекерами и ростовщиками. И под конец объявил, что отправляется в Майами на Рождество.

Для подключенных к делу агентов изучение деталей личной жизни Вернера было больше похоже на просмотр мыльной оперы, чем на расследование ограбления.

Так, например, они выяснили, что до ограбления Вернер заявил своей бывшей жене Беверли, будто вскоре сорвет невероятный куш, и она,несомненно, пожалеет о том, что бросила его после двадцати трех лет совместной жизни.

Еще за месяц до ограбления он рассказал о нем своему лучшему другу Уильяму Фишетти и согласился вложить тридцать тысяч долларов из причитающейся ему доли в таксомоторный парк Фишетти.

Затем, две недели спустя, Вернер обнаружил, что женатый Фишетти крутит роман с его бывшей женой Беверли; он так разозлился, что позвонил своему старому другу и отказался вкладывать деньги.

В утро ограбления, когда радио и газеты сообщили об этом потрясающем ограблении, Вернер был по-прежнему так зол на своего бывшего приятеля, что позвонил Фишетти домой и, прокричав "Видал, трепло?", бросил трубку.

Спустя пару дней после ограбления, когда газеты пестрели заголовками о многомиллионном ограблении, Вернер гордо хвастался своей подружке Джанет Барбиери, тридцатишестилетней разведенной матери с тремя детьми.

Барбиери незамедлительно ударилась в слезы и истерично завопила, что Вернер угодит в тюрьму. Вернера так потрясла реакция подружки, что он направился в местный бар и выложил всю историю своему любимому бармену, но только после того, как взял с него обещание молчать.

Федералы, конечно же, допросили всех знакомых Вернера, и все без исключения пошли на сотрудничество с ФБР.

К примеру, Фишетти так беспокоился, что жена узнает про его шашни с Беверли Вернер, что согласился на полное сотрудничество, но только при условии, что его не будут допрашивать дома. В течение нескольких недель федералы встречались с Фишетти в кофейнях или такси, и он выложил все, что знал - и этого оказалось немало.

Фишетти годами дружил с Вернеров, и он рассказал, что Вернер вместе с другим сотрудником "Люфтганзы", Питером Грюневальдом, составил план ограбления авиакомпании за несколько месяцев заранее.

Фишетти добавил, что мысль об ограблении посетила парочку после участия в краже двадцати двух тысяч долларов в валюте, когда они решили, что глупо рисковать угодить за решетку или быть уволенным за кражу столь ничтожной суммы.

Если уж собираться красть деньги из хранилища и рисковать быть пойманным, то уж по крайней мере за миллион.

Фишетти поведал и о том, как Вернер с Грюневальдом месяцам планировали ограбление, и когда детальный план был до конца проработан, Грюневальд взялся обходить местные бары в поисках подходящих людей для исполнения замысла.

Грюневальд провел несколько месяцев, изучая потенциального налетчика, знаменитого дебошира, но отказался от него, когда осознал, что тот недостаточно серьезен.

Когда обнаружилось, что Грюневальд слишком медленно подбирает налетчиков, продолжил Фишетти, Вернер взял дело в свои руки и спросил у своего букмекера Франка Менны, не знает ли тот кого-то, способного взяться за это дело.

Когда федералы впервые вышли на Грюневальда, он отрицал, что знал о деталях ограбления, но агенты вскоре устроили ему очную ставку с дебоширом, к которому Грюневальд обратился с предложением поучаствовать в ограблении, а также Фишетти.

В пятницу, шестнадцатого февраля, через девять недель после ограбления, агенты обнаружили, что Грюневальд обратился за билетом на подсадку от Нью-Йорка до колумбийской Боготы, а оттуда до Тайваня и Японии. Грюневальд объяснил это тем, что намеревался навестить на Тайване свою бывшую жену, где та жила вместе с семьей.

Грюневальда арестовали, как главного свидетеля по делу "Люфтганзы". Он решил сотрудничать с Макдональдом в выстраивании дела против Вернера.

Макдональд понимал, что с показаниями Грюневальда, Фишетти, Беверли Вернер, Джанет Барбиери и Фрэнка Менны у него было достаточно доказательств, чтобы предъявить Лу Вернеру обвинение в соучастии в ограблении "Люфтганзы".

Макдональд также собрал достаточно доказательств, чтобы обвинить Анджело Сепе в ограбление, и, что важнее, он добился ордера на обыск лонг-айлендского дома подружки Сепе на наличие денег.

Агенты, неделями пасущие Сепе и часами слушающие рок и обрывки разговоров, были убеждены, что деньги спрятаны где-то в доме Хоуп Баррен.

Целью Макдональда было не только предъявить Вернеру обвинение, но и убедить его сотрудничать с федералами. Вернер должен был сдать людей, которых привлек к ограблению.

Но с первого же дня ареста Вернер доказал, что его не так легко раскусить, как на то надеялись федералы с Макдональдом. До ареста Лу без устали чесал языком, но стоило ему оказаться за решеткой, как он его прикусил.

В вечер ареста, спустя несколько часов допроса, Вернер продолжал уверять, что совершенно непричастен к ограблению. Лу утверждал, что хвастался и лгал о своем участии в ограблении, чтобы польстить своему мужскому самолюбию.

Макдональд решил устроить Вернеру очную ставку со вторым участником сговора прямо в здании особого отдела полиции. Вернер сидел в большой комнате совещаний, когда вошли Грюневальд вместе с Макдональдом.

Вернер не видел Грюневальда больше недели, и скорее всего, полагал, что его друг, как и было запланировано, улетел в Боготу, а уже оттуда на Восток. Но теперь, увидев, как тот входит вместе с прокурором, Вернер понял, что Грюневальд сотрудничает со следствием.

Вернер задергался. Его грудь начала вздыматься. Макдональд позже говорил, что испугался, как бы Вернера удар не хватил прямо в офисе. Грюневальд методично принялся убеждать своего друга сотрудничать со следствием.

- Им все известно, - произнес Грюневальд. - Почему ты один должен понести наказание? 
В обмен на содействие следствию Вернеру обещали освобождение или условный срок, в особенности, если тот поможет Макдональду схватить преступников и вернуть деньги. Грюневальд попытался.

Он был крайне убедителен. Но Вернер настаивал на том, что не понимает, о чем твердит Грюневальд. Он утверждал, что будет жаловаться на плохое обращение. И добавил, что если Макдональд считает его виновным, то ему придется доказать это в суде.

В свой актив Макдональд мог лишь записать дело против Вернера. Месяцы наблюдения и прослушки лишь подтвердили его подозрения в отношении Бёрка и его команды, но не принесли доказательств.

Обыск дома подружки Сепе и близлежащей территории не выявил денег, в находке которых так были уверены федералы. Двадцать третьего мая, спустя тридцать пять дней после ареста Макдональдом Сепе, с последнего пришлось снять обвинения за недостатком доказательств, необходимых для привлечения к суду.

Джимми с его бандой по-прежнему можно было посадить за нарушение условий досрочного освобождения, но при этом не было ни малейшего шанса на то, что они могут случайно сломаться и сознаться в совершенном преступлении или выдать местонахождение денег.

Но Макдональда гораздо больше беспокоили тревожные донесения об убийствах и исчезновениях, связанных с "Люфтганзой". Когда Макдональд начал выстраивать дело против Вернера, стали исчезать ключевые свидетели.

Так, например, восемнадцатого декабря, через неделю после ограбления, полиция Куинса обнаружила тело мелкого чернокожего мошенника, тридцатиоднолетнего Парнелла Стивена "Стакса" Эдвардса. Тело нашли лежащим под покрывалом, на постели в квартире в Озон-парке с шестью пулями тридцать восьмого калибра в груди и голове.

Дверь в квартиру не была взломана, следов борьбы также не обнаружили. В квартире были стерты все отпечатки пальцев, везде разбросаны деньги и драгоценности, так что полиция исключила версию ограбления.

Исходя из небрежной позы трупа, можно было предположить, что жертва была знакома со своими убийцами и не имела причин чего-либо опасаться.

Четырнадцатого января Куки, жена Томми ДеСимоне, заявила в полицию об исчезновении мужа. Она рассказала, что несколько недель назад Томми взял у нее шестьдесят долларов, и с тех пор она о нем не слышала.

Поначалу полиция решила, что Томми решил исчезнуть, после того как узнал, что двое сотрудников "Люфтганзы" опознали его по фотографии, как грабителя, снявшего с себя маску во время ограбления. Но затем поползли слухи о том, что Томми ДеСимоне кормит рыб.

Тремя днями спустя, семнадцатого января, в Грейвсенд-Бей, в Бруклине, был найден брошенный рефрижератор, где обнаружилось тело сорокадвухлетнего мошенника и афериста Ричарда Итона.

Тело нашли дети, игравшие внутри одного из брошенных грузовиков. Руки и ноги трупа были связаны проводами, а шея сломана.

Труп удалось опознать не сразу, поскольку тело так замерзло, что на его разморозку ушло два дня. Именно тогда в кармане жертвы обнаружили листок бумаги с именем и телефонным номером Джимми Бёрка.

Когда в ходе предварительного расследования обнаружилось, что Итон время от времени работал посыльным и подставным лицом Джимми Бёрка, городская полиция, прихватив досье, отправилась к Эду Макдональду.

Полицейские сообщили, что им удалось выяснить, что Итон только что вернулся из Флориды, где, предположительно, отмыл крупную сумму денег.

На одной из записей Сепе, несмотря на шум и рок-музыку, удалось услышать, как Сепе сетовал, что кто-то пытался надуть его при дележе денег.

Там также обсуждалась поездка во Флориду и деньги. Макдональд велел федералам и городским полицейским отследить передвижения Итона и даже вскрыл депозитную ячейку, где, по имевшимся сведениям, Итон хранил миллионы. Ячейка оказалась пустой.

Приблизительно в это же время жительница Лонг-Айленда Франи Крюгман заявила об исчезновении своего мужа Марти Крюгмана.

Она сообщила местной полиции, что в последний раз разговаривала с ним шестого января, когда он позвонил, передав, что задержится. К тому времени, когда Макдональд выяснил, что Марти Крюгман оказался тем человеком, к кому Фрэнк Менна отправил Лу Вернера, было уже слишком поздно.

Макдональд был готов отдать все, чтобы выяснить личность людей, к которым Марти Крюгман направил план Вернера. Фрэнк Менна сообщил Макдональду, что он просто передал просьбу Вернера своему боссу Крюгману.

По словам Менны, после этого дело уже вел Крюгман. Крюгман был единственной известной Макдональду ниточкой, ведущей к ограблению. Крюгман был букмекером в аэропорту и находился под покровительством мафии.

Он был связан с бандой Бёрка, и его часто видели в баре "Робертс". Однако Крюгман исчез незадолго до того, как федералы с Макдональдом стали его разыскивать. К тому времени он уже считался мертвым.

Две недели спустя, десятого февраля, Тереза Феррара, обаятельный косметолог двадцати семи лет, получив срочный телефонный звонок от своего друга, выскочила из своего салона красоты в Белморе на Лонг-Айленде, чтобы встретиться с кем-то в находящейся неподалеку закусочной.

Феррара, очевидно, волновалась перед встречей, поскольку попросила свою девятнадцатилетнюю племянницу Марию Санакоре зайти за ней в закусочную, если она не вернется через пятнадцать минут.

Феррара оставила свою сумочку, ключи и пальто.
- У меня появилась возможность заработать десять тысяч долларов, - сказала она своей кузине и выбежала из двери. 
Больше ее не видели.

Полиция округа Нассау начала привычную процедуру поиска без вести пропавших. Они выявили, что Феррара лишь недавно переехала в съемную квартиру за тысячу долларов в месяц; когда маклер дал её прежний адрес, оказалось, что она жила с Томми ДеСимоне в одном жилом доме в Озон-парке.

Восемнадцатого мая в заливе Барнегат, неподалеку от реки Томс в Нью-Джерси, обнаружили тело женщины. Вскрытие произвели в общественной больнице Томс-Ривер, где при сравнении рентгеновских снимков установили, что тело принадлежит Терезе Ферраре.

Когда в апреле Лу Вернер предстал перед судом, пятеро потенциальных свидетелей были либо убиты, либо пропали без вести, а Макдональд установил круглосуточную охрану всех выживших, которых собирался задействовать в судебном процессе.

Грюневальд дал показания, согласно которым он вместе с Вернером составил план ограбления, однако грабителей независимо от него нанимал Вернер.

Известный громила, к которому поначалу обратился Грюневальд, свидетельствовал, что Грюневальд рассказал ему детали плана, отметив при этом, что информацию о том, как обойти сигнализацию, ему придется получить от самого Вернера.

Даже Джанет Барбиери, подружка Вернера, неохотно дала показания, согласно которым Вернер хвастался перед ней, что именно он разработал план ограбления.

Шестнадцатого мая, спустя десять дней слушаний, Лу Вернера признали виновным в соучастии в планировании и осуществлении ограбления "Люфтганзы". Он был единственным, кого признали виновным в ограблении, и ему грозило тюремное заключение сроком до двадцати пяти лет.

Если и существовала возможность наконец-таки заставить Лу Вернера заговорить, то только сейчас. Вернер отказался давать показания, решив оспорить решение суда.

В случае оправдательного приговора Вернер мог выйти на свободу и оставить при себе деньги, доставшиеся ему после ограбления. Но Вернеру вынесли обвинительный приговор, и если он не желал провести следующие двадцать пять лет за решеткой, ему стоило начать сотрудничать со следствием.

В то время Макдональд еще не знал, что Вернер встречался лишь с одним членом преступной группировки Джимми Бёрка - Джои Буддой Манри. Джимми отправил Манри взглянуть на план Вернера, который тот изучил на парковке возле буфета аэропорта Кеннеди. В мотеле аэропорта Манри оставил в двух пакетах восемьдесят пять тысяч долларов для Вернера. Решись Вернер сотрудничать, он мог указать на Манри и только на Манри.

В тот же день в ожидании окончательного вердикта Лу Вернера отвезли назад, в федеральную тюрьму. Его поместили на третьем этаже, в зоне, предназначенной для заключенных, чья жизнь находится в опасности, или тех, кто решил сотрудничать со следствием. Джимми Бёрк, которого тринадцатого апреля наконец арестовали за нарушение условий досрочного освобождения, содержался в той же тюрьме. После судебного процесса его посетил один из адвокатов, который сообщил Бёрку о приговоре Вернера, что тому предстояло длительное заключение и что его поместили под усиленную охрану.

Позже в ту же ночь патрульная машина 63-го полицейского участка обнаружила в Бруклине тела сорокасемилетнего Джозефа "Джои Будды" Манри из Озон-парка и сорокадвухлетнего Роберта "Фрэнчи" МакМэхона из Вантага, Лонг-Айленд, на переднем сидении двухдверного синего бьюика 73-го года, припаркованного на пресечении Шенектеди-Авеню с М-авеню, в районе Бруклина, Милл-Бейзин. Оба были убиты выстрелом в затылок из пистолета сорок четвертого калибра. Теперь Манри был мертв, и с ним для Лу Вернера исчезла единственная возможность выйти из тюрьмы.

Глава девятнадцатая

В тот день, когда меня, наконец, арестовали, друзья и семья сводили меня с ума. Я много работал и нюхал по грамму кокса в день, чтобы просто выдержать безумное напряжение.

Я вместе с моим партнером Бобби Джермейном получал товар от Япошки Чарли, который всю свою жизнь сидел на наркотиках, и мы отчаянно старались держать это в тайне от Поли Варио.

С тех пор как я вышел из тюрьмы, Поли беспрестанно давил на меня из-за наркотиков, но в то же время он не подкидывал мне совершенно ничего, на что бы я смог свести концы с концами.

После "Люфтганзы" Джимми Бёрк залег на дно, и без него я уже не мог зарабатывать как прежде. Да и все равно, стар я стал для угона грузовиков.

Билл Арико попался на краже драгоценностей, и я поддерживал его жену, Джоан и двух его детей, пока ему не удалось сбежать из Рикерса с помощью алмазного круга, который я передал ему через Джоан.

Двое подкупленных мной баскетболистов из бостонского университета просрали очередную игру, и долгов собралось до черта.

Тем временем федералы навестили мой дом в поисках оружия. У них был ордер на арест, и они вели себя вежливо. Дождались, пока дети уйдут в школу.

Они прочесали весь дом, но на прошлой неделе мне удалось сбыть большую часть стволов. Оставался лишь один 9мм пистолет в ящичке комода в спальне, но Карен знала достаточно, и догадалась спросить, может ли она переодеться.

Федералы согласились, и Карен поднялась наверх и спрятала пистолет в трусиках. Позже она жаловалась, что штуковина была чертовски холодной.

Помимо прочего еще была моя девушка Робин. По правде говоря, мне следовало избавиться от Робин, но она участвовала в моем наркобизнесе. В ее квартире я прятал товар и делил его на порции.

Она тоже сбывала немного товара, но в основном сама его употребляла. И каждый раз, стоило мне к ней прийти, как она заводила разговор о наших отношениях.

Я находился под таким давлением, что в день ареста почти вздохнул с облегчением. В тот день я вышел из дома в семь утра. Я должен был забрать своего брата Майкла из нью-йоркской больницы.

Он проходил курс лечения от позвоночной грыжи. На пути в больницу я собирался заскочить домой к Джимми. Джимми заказал партию пистолетов у одного парня, вместе с которым я закупал стволы из Коннектикутского арсенала.

Прошлой ночью парень занес ко мне домой стволы для Джимми. У Джимми были глушители тридцать второго калибра, и он хотел подобрать к ним пушки.

В этом весь Джимми – копы висят у него на хвосте после «Люфтганзы», он как и я на досрочном, а при этом ищет себе пушки. Бобби Джермейн тоже захотел взять стволы. Он сказал, что заберет все, что не купит Джимми.

Джермейн, как вы помните, объявлен в розыск в шести разных округах и прикидывается писателем-фрилансером - у него даже пишущая машинка с бумагой была - а в его доме устроен целый арсенал пистолетов и дробовиков.

Стволы ему нужны были не больше, чем Джимми, но с такими вот помешанными на оружии мне приходилось вести дела постоянно.

Я решил, что заскочу к Джимми, скину стволы, а потом поеду в город, заберу брата из больницы и отвезу к себе домой. Я забросил стволы в багажник, и тут услышал вертолет.

Я поднял голову и увидел его. Красный вертолет завис прямо надо мной. Ни хрена себе, красный вертолет над собственным домом в семь часов утра воскресенья. Я сел в машину и поехал к дому Джимми в Говард-бич.

Я заметил, что вертолет некоторое время следовал за мной, но когда я приблизился к дому Джимми на Кроссбэй-Булевард, он уже исчез.

Джимми уже был на ногах. Он ждал меня в дверях, как малыш на Рождество. Он вышел и стал осматривать стволы, еще до того как я зашел в переднюю. Я напомнил ему о копах. Рассказал про вертолет.

Я посмотрел на меня так, словно я спятил. Как сейчас вижу, вытаскивает стволы у тротуара и смотрит на меня, словно я чокнутый. Но я заметил, что он весь в нетерпении. Ему хотелось взглянуть на стволы.

Когда мы вошли, он разорвал один из бумажных пакетов, вытащил пистолет и закричал:
- Дерьмо! Эти никуда не годятся! Мои глушители к ним не подойдут. Не нужны мне эти стволы.

Тут я понял, что он не собирается платить за пушки. Внезапно я понял, что влетел на несколько сотен. Я купил ему эти хреновы стволы. Это он их хотел, а не я. А теперь я влетел. Но я промолчал.

Я знал Джимми двадцать лет, но еще никогда не видел его безумней, чем после "Люфтганзы". После того ограбления он становился все ужасней, и я знал, что по утрам ему лучше не перечить.

Я знал, что по меньшей мере восемь парней, участвовавших в ограблении "Люфтганзы", мертвы, и знал причину, по которой они исчезли. Они стали докучать Джимми разговорами о деньгах. Джимми был просто помешан на деньгах.

И сдается мне, что временами он и сам это понимал. Помню, как однажды мы разъезжали по делам, говорим вроде как ни о чем, и вдруг у него вырывается, будто временами ему кажется, что деньги прокляты. Он так и сказал - прокляты.

Требования своей доли с ограбления "Люфтганзы" Марти, Стаксом, Фрэнчи МакМэхоном, Джои Буддой или кем бы ни было Джимми рассматривал, как посягательство на свой карман. Это были деньги Джимми.

Стоило кому-то только заикнуться о тех деньгах, как Джимми чувствовал, будто его пытаются ограбить. Для Джимми вопрос заключался лишь в том, дать парню четверть миллиона долларов или пустить две пули в затылок. Никаких компромиссов.

В такие мгновения с Джимми препираться не стоило. Его поведение становилось непредсказуемым. Я просто переупаковал стволы в разорванный пакет, развернулся и вышел. Он был так разочарован и зол, что даже не попрощался.

И вот я уже еду в больницу. В багажнике у меня лежат стволы, и я опаздываю забрать брата. Я тогда, наверное, миль восемьдесят в час выжимал.

На лонг-айлендской магистрали я поднял голову и заметил вертолет. Невероятно, но эта гадина опять меня отыскала. Я ехал по трассе и бросал взгляды на вертолет и, одолев подъем на пути к мидтаунскому туннелю, я наткнулся на пробку по всей дороге.

Пробка от бордюра до бордюра, а я остановиться не могу. Над головой у меня вертолет, багажник набит оружием, и я лечу прямиком в скопление из двадцати машин.

Я вдавил ногу в тормоз, дернул ручник. Но по-прежнему не мог остановиться. Я вдавил колесо в бордюр и начал со скрежетом тормозить. В нос мне ударил запах горелой резины.

Я начал тормозить и наконец, остановился в считанных сантиметрах от пробки. Я весь трясся. Наконец, пробка расчистилась, и когда я доехал до больницы, врач моего брата глянул на меня и предложил госпитализировать.

Я объяснил, что едва не угодил в аварию и прокутил всю вчерашнюю ночь, и врач, сжалившись, дал мне десять миллиграммов валиума. Я посадил брата в машину, и мы направились домой. Я собирался оставить брата и заехать за Карен. Майкл должен был пообедать вместе с нами.

На пути домой я выглянул из окна машины, и что же я там увидел, как не красный вертолет. Я смотрел на него мгновение и затем спросил у брата: 
- Этот вертолет, он что, нас преследует? 
Майк же посмотрел на меня так, словно я ЛСД наглотался.

Но вертолет никуда не исчезал, висел в воздухе. Всю дорогу до дома вертолет от нас не отставал, но даже тогда мой брат нисколько не встревожился. Если кто и преследует меня, решил я, так это федералы.

Парни из казначейства, должно быть, по-прежнему разыскивают оружие. Это скорей всего федералы. Только у них есть деньги на вертолеты.

В тот вечер ужин готовил я. Я должен был начать тушить мясо - свиной окорочок и телячью голень для рагу с томатным соусом. Любимое блюдо Майкла.

Я делал пасту с мясным соусом, собирался поджарить над огнем парочку перцев и выложить все вместе со стручковой фасолью, оливковым маслом и чесноком. А еще у меня были аппетитные, нежные телячьи отбивные, которые я собирался обжарить и подать как закуску перед ужином.

Мы с Карен хотели отправиться к Бобби Джермейну, чтобы отдать ему стволы, от которых отказался Джимми, и взять деньги, которые он приберег для меня.

Мне также нужно было взять у него героин, чтобы Джуди Уикс, один из моих курьеров, смогла тем же вечером вылететь с полкило героина в Питтсбург. Джуди, друг семьи, уже находилась дома, когда мы с братом приехали. Она выглядела как дочь канзасского проповедника.

Именно это, конечно, и делало ее таким хорошим курьером. Худенькая, со светло-каштановыми волосами, в простенькой розово-синей шляпе и своих дешевых дакроновых шмотках из каталога "Сирс". Временами, когда при ней находилась крупная партия, она одалживала ребенка на прогулку.

Она выглядело так жалко, что останавливали ее только социальные работники из общества помощи путешественникам. Джуди должна была остаться дома до моего возвращения с товаром. Затем, после того как мы поужинаем, я собирался отвезти ее в аэропорт на питтсбургский рейс.

Дома я провел около часа. Потушил мясо, процедил томаты сквозь сито - я не люблю семена в соусе. И все время я выглядывал из окна. Вертолет исчез. Я прервался на мгновение и прислушался.

Шум, похоже, прекратился. Я попросил Майкла присмотреть за соусом и вместе с Карен отправился к Джермейну. Мы находились на полпути ка Джермейну, когда я опять заметил красный вертолет. На этот раз он подлетел совсем близко.

Я почти мог разглядеть лицо парня, высунувшегося из окна. Я не хотел привести вертолет к убежищу Джермейна. И мне совсем не нравилось разъезжать со стволами Джимми в багажнике.

Мы с Карен находились неподалеку от дома моей матери, поэтому я решил на минуту заскочить туда. Карен ничего не спрашивала. Я знал, что перед гаражом моей матери есть навес, так что я мог незаметно избавиться от стволов. Когда мы приехали к дому матери, я достал оружие из багажника и положил его в мусорную урну.

Я наказал Карен войти в дом и передать матери, чтобы ни к чему не прикасалась перед домом или в мусорных баках, что бы это ни было. Стоило мне избавиться от оружия, как я почувствовал себя лучше. Теперь я решил стряхнуть с хвоста вертолет и отправиться к Джермейну, забрать деньги и наркотики.

Я сказал Карен:
- Поехали за покупками. 
Мы направились к гигантскому торговому центру, припарковались и зашли внутрь.

Я собирался провести пару часов, слоняясь по центру. Также мне хотелось позвонить Бобби и сообщить ему о полицейском хвосте. Я направился к телефонной будке и позвонил ему. Передал, что не собираюсь приходить с оружием.

- Ради всего святого, за мной хвост. Целый день за мной следует вертолет.
Бобби сказал, что я сошел с ума, что я параноик. К четырем часам дня, когда мы вышли из торгового центра, вертолет исчез. У него, должно быть, горючее кончилось.

Мы с Карен сели в машину и вернулись к матери. По-прежнему никакого вертолета. Я оглянулся, нет ли наземного хвоста. Чисто.

Я забрал стволы из мусорного бака. Карен я сказал, что мы направляемся к Бобби Джермейну, но поедем кружным путем. Карен села за руль и все ехала и ехала. Мы колесили от города к городу. По улицам. Заезжали в тупики.

Делали внезапные развороты. Внезапно ускорялись и затем, тормознув у тротуара, останавливались. Проскакивали на красный свет. Одним словом, делали все, что можно. Я наблюдал за машинами и номерными знаками с заднего сидения. Ничего.

Наконец. мы добрались до дома Джермейна. У него была квартира на первом этаже с садиком в Коммаке. Когда я добрался туда, мое настроение стало подниматься. 
- Видишь? Говорил же тебе, что ты параноик? - произнес Джермейн.

Мы все рассмеялись. Я нюхнул немного кокса, и он вскоре привел меня в чувство. Затем Джермейн передал мне пакет героина для Джуди.

Теперь мне надо было вернуться домой, чтобы подготовить пакет и передать его Джуди. Мне также необходимо было заехать к моей девушке Робин и подмешать к партии немного хинина.

Я не виделся с Робин несколько дней и понимал, что она начнет просить меня остаться на более долгий срок, чем мне бы хотелось. Мне следовало закончить ужин и приготовить Джуди к поездке, а я знал, что Робин на меня накинется. Это будет ужасно.

Зазвонил телефон. Это оказалась Робин. Джермейн подал мне знак, чтобы Карен не поняла, кто звонит. Робин хотелось узнать, когда я к ней приеду. Я сказал, что через час. Не могу ли я остаться на ужин?

Мы переговорим об этом позже, ответил я. Вот теперь я понимаю, что все, мать его, будет просто ужасно, хуже не бывает. Затем я позвонил Джуди домой. Я хотел сообщить ей, что товар у меня, и она может отправляться в Питтсбург.

- Ты знаешь, что делать? - спросил я. 
- Да. - ответила она. 
Джуди должна была забронировать билет, чтобы той же ночью отправиться в Питтсбург с наркотой. 
- Ты знаешь, куда идти?
- Да, да - ответила она. 
- Ты знаешь, кому позвонить? 
- Да, да, да.

Я велел ей выйти из моего дома и позвонить из телефонной будки.

Она так фыркнула, словно я был каким-то идиотом, клепавшем ей мозги о том, что она и так знала. 
- Просто выйди из дома. - сказал я. - Не пользуйся домашним телефоном.

Она повесила трубку, и как вы думаете, что сделала? Позвонила из моего дома. Использовала домашний телефон, чтобы заказать билет до Питтсбурга, а потом позвонила Полу Маззеи, чтобы известить о времени прилета. Теперь копы знали все.

Они знали, что из моего дома в аэропорт направляется посылка, знали время и даже номер рейса. Я - как овца на заклание и даже не подозреваю об этом.

Вернувшись домой, я начал готовить ужин. До отлета Джуди оставалось всего несколько часов, и я попросил Майкла присмотреть за рагу. Весь день бедолага присматривал то за вертолетом, то за томатным соусом

Я спросил Джуди, не звонила ли она из дома. Вокруг меня и так крутилось достаточно копов, и я не доверял своим телефонам. Скажи мне она правду, возможно, я бы изменил планы. Я бы отменил полет.

Смог бы припрятать наркотики. Но вместо этого она оскорбилась.
- Конечно, - фыркнула она. 
Я оставил все на Карен и поехал с наркотиками к Робин.

Я хотел быстренько смешать наркотики и вернуться к мясному рагу, но теперь уже Робин взбеленилась. Она хотела поговорить, отчего мы не встречаемся чаще.

Мы начали препираться, и Робин принялась истерить. Я смешиваю героин, она раскидывает вещи, и я вышел из дома аккурат до того, как она стала ими швыряться.

К половине девятого мы закончили ужин. Джуди летела одиннадцатичасовым рейсом. В половине десятого она заявила, что ей нужно вернуться домой. 
- С чего это? - спросил я. 
Оказалось, она хотела вернуться домой, чтобы забрать свою шляпу.

Я весь день проносил в кармане полкило героина и хочу, чтобы Джуди начала приматывать его к ноге, а она заявляет, что ей нужно домой за шляпой. Я не мог в это поверить.

Я велел ей забыть об этом. Я вымотался. Мне не хотелось ехать в Рокуэй из-за ее шляпы. Она взбеленилась. Стала настаивать. Мол, это ее счастливая шляпа. Она ей нужна. Она боится лететь без нее. Она с ней никогда не расстается.

Обычная сине-розовая шляпка, которая умещалась на ее макушке. Самая провинциальная, затертая шляпа, которую вы когда-либо видели. Но все дело в том, если она настаивала, мне приходилось отвозить ее домой за гребаной шляпой.

Когда я сел в машину, то внезапно осознал, что по-прежнему таскаю в кармане полкило героина. Помню, тогда я сказал себе: "С чего это я должен разъезжать с товаром?"

Так и не заведя машину, я вышел, вернулся к дому и забил пакет в нишу встроенного светильника у парадной двери. Затем я вернулся в машину и повез Джуди домой.

Не успел я отъехать от своей подъездной аллеи на пятнадцать метров, как машину заблокировали. Вся улица была перекрыта машинами. Я решил, что перед моим домом, должно быть, авария произошла.

Затем я решил, что настал мой черед умереть из-за "Люфтганзы". Я заметил парня в ветровке, который подскочил к машине и ударил меня пушкой в висок. На мгновение я подумал, что вот и настал мне конец.

И тут он закричал: 
- Попробуешь шевельнуться, ублюдок, башку тебе снесу! 
Вот тогда мне полегчало. Тогда-то я понял, что это копы. Только копы так разговаривают. Будь на их месте гангстеры, я бы ни слова не услышал. Я был бы просто мертв.

Глава двадцатая

Когда детектив отдела по борьбе с наркотиками округа Нассау Дэниэль Манн впервые узнал про Генри Хилла, он понятия не имел, что Хилл будет чем-то отличаться от местных тридцати-сорока торговцев наркотиками, которых он ежегодно арестовывал.

Даже когда стали поступать первые результаты расследования, наблюдения и записи прослушек, он по-прежнему сомневался. Дэнни Манн слишком долго прослужил копом, чтобы радоваться раньше времени.

Дело Генри Хилла началось так же, как и все остальные.

Начиналось все с информатора. В деле Генри Хилла им оказался девятнадцатилетний уроженец Коммака на Лонг-Айленде, которого арестовали за продажу кваалюда на тысячу двести долларов в трех разных местах копам под прикрытием из участка Нассау.

Копам под прикрытием всегда нравилось до ареста завязать вместе две-три продажи. Многократные продажи помогали выстроить сильное дело и давали прокурору больше возможностей при неизбежных переговорах о заключении сделки по признанию вины.

Крепкое дело также подразумевало, что арестованных с большей долей вероятности можно склонить к сотрудничеству и сдаче своих друзей и партнеров в обмен на прощение. В этом деле юнца не пришлось убеждать.

Спустя уже несколько минут после привода в полицейский участок Минеолы парень согласился на сделку. Длинноволосого и плотного парня, игравшего в колледже нападающим, прежде уже арестовывали.

На деле оказалось, что он уже был информатором, сдавая людей, у которых покупал наркотики. У него даже был личный номер "тайного осведомителя", и он настаивал, чтобы Дэнни Манн справился о нем в офисе бруклинского окружного прокурора, у Брюса Уолтера, ведущего его дело.

В обмен на полное снятие обвинений, заявил подросток, он согласен стать осведомителем для Манна и копов округа Нассау.

Как вспоминал потом Манн, он еще тогда взглянул на парня, и засомневался в сделке. Что стоящее мог предложить ему подросток? Дэнни Манн не собирался бегать за подростками-наркоманами.

Нет-нет, возразил парнишка. Он может выдать не только студентов. Он знает про славных парней. Он может выдать ему целый наркокартель под прикрытием славных парней, который действует под самым носом у Манна.

Это была преступная группировка, занимавшаяся продажей и распространением героина и кокаина из Роквиль-Центра по всей стране. Парень рассказал, что ему предложил работать курьером один из боссов.

Дэнни Манн вышел из комнаты. Он позвонил своему старому приятелю Брюсу Уолтеру, нью-йоркскому полицейскому детективу, приставленному к делу подростка в Бруклине. 
- Пацан не фальшивка?

-Ты вытянул выигрышный билет, - ответил Уолтэрс. - Желаю удачи.

Подросток был мелким хулиганом. Он бросил школу незадолго до выпуска и в основном зарабатывал продажей таких лекарств, как кваалюд, а также амфетаминов, лсд и ангельской пыли, но не героина или кокаина.

Его отец, бывший грабитель, находился в бегах после банковского ограбления и нескольких других дел. Подросток жил вместе с матерью, которая подрабатывала парикмахером в торговом центре.

Итак, сделку заключили. Если подросток сможет действительно слить всю наркогруппировку, обвинение смягчат или снимут, а о его помощи следствию полиция и прокурор сообщат судье.

Иными словами, если он сможет оказать помощь, то окажется на свободе.

Наркобизнес, конечно же, кишел людьми, подобными этому юнцу.

Они буквально тысячами стучали друг на друга, более сметливые откладывали деньги на черный день и каждый имел личный номер "тайного осведомителя", кураторов и прокуроров, которых они постоянно извещали о том, что происходит на улицах.

Однако помимо подростков и мелких дилеров многие из крупнейших и успешных импортеров и распространителей наркотиков, некоторые из которых были видными фигурами криминального мира, тоже служили тайными осведомителями для той или иной группы полицейских.

Наркобизнес, в сущности, был паутиной информаторов. Партнеры, друзья, братья - в торговле наркотиками не было надежных людей. Это многомиллионный бизнес, в котором все стучат друг на друга.

Детектив Манн и Уильям Бродер, помощник окружного прокурора Нассау, делали заметки, пока подросток выдавал им информацию о преступной группировке.

Он сообщил, что ею руководят представители семейства Луккезе, и что она связана с Полом Варио.

Главарем преступной группировки, насколько известно информатору, являлся Генри Хилл, бывший заключенный, который, по его сведениям, был тесно связан с Полом Варио из мафиозного клана Луккезе. Мэнн с Бродером были поражены.

За годы службы они повидали не так уж много людей, близких к Полу Варио, не говоря уже о человеке, который мог втянуть неуловимого босса в такое серьезное преступление, как наркотики.

Большинство людей, доставлявших Полу Варио хоть малейшие неприятности, умирали задолго до того, как Манн или кто-либо другой из правоохранительных органов успевал просто на них выйти.

Подросток рассказал, что он давно знаком с Хиллом. Что множество раз посещал дом Генри и знает его жену и детей.

Доступ в дом Хиллов он получил благодаря родственникам и друзьям, которые были близки с Хиллами, и его никогда не считали чужим.

Однако он заявил Манну, что не станет сдавать своих родственников или друзей, поскольку они не замешаны в упоминаемом деле.

Он сказал, что операции Хилла должны быть достаточно обширны, принимая во внимание тот сорт людей, с которыми Хилл тесно связан. Хилл, по его сведениям, близок к Джимми Бёрку, был частью банды по угону грузовиков из аэропорта Кеннеди и, скорее всего, участвовал в ограблении "Люфтганзы".

Подросток сообщил Манну, что впервые узнал о причастности Хилла к наркобизнесу в 1979-ом году. Хилл тогда совсем недавно вышел из тюрьмы.

Он тогда работал в саду Хиллов и дожидался, когда за ним заедет приятель, друживший с Генри. В это время Хилл предложил ему подзаработать немного денег в качестве "мула", иными словами, наркокурьера, для его операций. Затем Хилл отвел его в спальню на первом этаже, чтобы показать наркотики.

В спальню можно было войти только через дверь с электронным замком. Войдя внутрь, Генри показал ему пять килограммов кокаина, хранившиеся в стенном гардеробе.

Генри извлек один килограммовый пакет, чтобы подросток мог осмотреть его тщательней. Хилл сказал, что сбывает по восемь килограммов кокаина в неделю и нуждается в помощи для распространения наркотиков.

Со слов подростка, Хилл предложил ему пять тысяч долларов за одну перевозку кокаина в различные уголки страны.

Используя добытые у подростка сведения, и письменные показания бруклинского окружного прокурора, подтвердившего надежность подростка, как информатора, Манн обратился в верховному судье округа Нассау за разрешением на прослушку.

В своем обращении к суду Манн отметил, что нуждается в разрешении на прослушку, поскольку обычные методы расследования не могут привести к успеху в деле Хилла.

Так, например, информатор, лично знакомый с Хиллом, боялся внедрять в операции Хилла агента под прикрытием, поскольку опасался за свою жизнь.

Манн также добавил, что первоначальное наблюдение за Хиллом показало, что он крайне осторожен, отметив тем самым недостаточность обычных способов наблюдения.

Манн сказал, что Хилл намеренно будет ездить со скоростью более шестидесяти миль в час по глухим закоулкам, проскакивать на красный свет и постоянно делать недозволенные развороты, чтобы убедиться, не следует ли кто за ним.

С собеседниками Генри осторожничал и в людных местах никогда не ставил себя в положение, когда его могли подслушать. На публике Хилл применял старый тюремный трюк, чтобы защититься от умельцев читать по губам: разговаривая, он прикрывал рот ладонью.

Манну дали ордер на тридцатидневную прослушку, позволявшую прослушивать телефон Хилла по адресу Сент Маркс-авеню, 19, в Роквиль-центре на Лонг-Айленде, а также телефон в близлежащей квартире на первом этаже, куда, согласно информатору, поставлялась большая часть наркотиков, где ее делили на партии и паковали.

В квартире на первом этаже по Лейквив-Авеню, 250, также в Роквиль-центре, проживала Робин Куперман.

Записи делались ежедневно. Одна пленка составляла 750 метров в длину. К тому времени, когда Манн закончил расследование дела Хилла и наркоопераций, у него собралось тридцать пять пленок с записями.

На каждой из них расписались детективы, отслеживавшие звонки, и запечатал суд. В здании напротив Манн разместил людей для ведения фотонаблюдения за домом Генри. Манн воспользовался маленькой автомастерской, принадлежащей госслужащему на пенсии.

Лишь некоторое время спустя Манн с остальной командой осознали, что ненароком вышли на тридцатисемилетнего бывшего заключенного, чья жизнь тесной нитью вплелась в узор криминальной жизни города.

Генри Хилл предоставлял Дэнни Манну и его сотрудникам восхитительную и исключительно редкую возможность взглянуть изнутри на каждодневную жизнь "славных парней". Нет, Генри отнюдь не был босом.

И дело было вовсе не в высоком положении Генри в мафиозном клане или порочности, которой отличались гангстеры из мира Генри.

В действительности Генри не имел высокого положения и не отличался дурным нравом; он даже не был крут, насколько разобрались копы. А отличал Генри от остальных подпавших под наблюдение славных парней, тот факт, что он, похоже, имел доступ во все уровни криминального мира.

Большинство гангстеров, за которыми в течение многих лет доводилось наблюдать полиции, ограничивались одной или, может быть, двумя крайне узкими областями криминального бизнеса.

Копы из отдела по борьбе с наркотиками гонялись за наркодилерами, их поставщиками и курьерами, а также несколькими распространителями.

Подразделения по борьбе с подпольными играми следили за букмекерами и организаторами лотерей, которые никогда не общались ни с кем, кроме букмекеров или игроков.

На карандаше у полиции находились ростовщики, угонщики, профсоюзные рэкетиры и вымогатели всех сортов, но никогда Дэнни Манну и отделу округа Нассау по борьбе с наркотиками не доводилось сталкиваться с наркодилером, чей ареал возможностей был столь обширен.

Вдобавок ко всему, Генри не был ограничен никаким положением или статусом при мафии. Большинство "славных парней", которых вела полиция, всегда оставались при своем положении.

Будь они уличными наркодилерами, букмекерами или ростовщиками, они всегда ими и оставались и никогда, ни при каких условиях, не сближались с мафиози высокого ранга.

Правила были строго расписаны, и считалось необходимым поддерживать исполнительную иерархию мафии, чтобы главари не стали скомпрометированы своими же собственными людьми.

Обособление рядовых исполнителей преступлений от руководивших ими и получавших прибыль со всевозможных махинаций главарей тщательно соблюдалось.

Генри Хилл был исключением. Каким-то образом ему без видимых усилий удавалось получать доступ ко всем уровням мафиозной иерархии. Поначалу это сбило с толку Манна и его людей.

В картотеке полицейского департамента Генри не числился ни членом мафиозного клана, ни соучастником. Как и не всплывало его имя ни в одной из записей, хранившихся в департаменте.

Но, несмотря на это, он был связан с крупными букмекерами, скупщиками краденых драгоценностей, ростовщиками, профсоюзными рэкетирами и в то же время, пока Дэнни Манн изучал его наркооперации, умудрялся скупать для крупных мафиози не состоявшие в профсоюзах фабрики по пошиву одежды в Бруклине и Куинсе.

Когда Деннис Диллон, окружной прокурор Нассау, понял, кого прослушивает его отдел по борьбе с наркотиками, он пришел в восторг.

В предрассветные часы детективы стали собирать мусор Генри и возвращались с отдельными клочками бумаги и конвертами, где стояли разоблачительные даты прибытия и вылетов рейсов, которые копы вскоре связали с прибытием и отбытием известных им курьеров.

Добывали они и листки бумаги, на которых были нацарапаны математические подсчеты, а на обороте - данные про килограммы средств от блох и собачьего корма.

Пол Маззеи, питтсбургский распространитель Хилла, держал зоосалон в качестве прикрытия.

Задействовав все, начиная от хлебных фургонов и до вертолетов, наркодетективы пасли Генри в течение двух месяцев, следуя за ним от одного тайника до другого, записывая его разговоры и встречи, составляя список его сделок и знакомств с широко известными городскими рэкетирами.

Они отслеживали его, казалось, бесконечные перемещения сквозь столь великое множество слоев криминального мира, так что их записные книжки скоро сменились таблицами размером со стену.

Но основную часть улик против Генри получили путем прослушки. За два месяца санкционированной прослушки у Манна накопилось достаточно обвинений, от которых Генри и его банду не могли спасти никакие ходатайства, ни даже самый красноречивый адвокат.

- Я провел сотни и сотни прослушек, - рассказывает Манн. - Ко времени расследования по Генри я успел проработать детективом отдела по борьбе с наркотиками пять-шесть лет и знал, что все, в конечном счете, выдают себя по телефону.

У настоящих "славных парней" вроде Поли Варио или Карло Гамбино никогда не было телефона.

У Поли в доме не стоял телефон. Звонки он принимал через подставное лицо, тот жил неподалеку и бегал под дождем к дому Поли, чтобы передать сообщение.

Опасность телефона, даже для "славных парней", заключается в его простоте. Целый день напролет ты несешь всякую чушь по телефону. Жена заказывает готовую еду.

Ты подбираешь нужный тон. Звонишь бабушке насчет ужина в субботу. Ты забываешь, что телефон живой. Что он может тебя прикончить.

Одна из самых частых ошибок, совершаемых теми, кого прослушивают, в особенности в наркорасследованиях, где объекты наблюдения могут понимать, что их прослушивают, это использование "шифрованного" языка.

В суде всегда есть опытные наркоагенты и другие эксперты, которые могут расшифровать ваш "код" таким образом, что даже самый благосклонно настроенный судья признает вас виновным. В деле Хилла, например, вместо упоминания наркотиков использовали драгоценные камни, такие как опалы.

Они называли суммы денег, за которые покупались или продавались опалы. В таком случае прокурору достаточно позвонить ювелиру, чтобы подтвердить, что суммы, упоминаемые в связи с драгоценными камнями, безосновательны.

Детектив Манн и отдел округа Нассау по борьбе с наркотиками начали записывать телефонные разговоры Генри в марте 1980-го года, и спустя несколько дней предоставили суду соответствующий отчет, чтобы продлить прослушку.

***

"В ходе наблюдения удалось выявить, что Генри Хилл состоит в высших эшелонах, возможно, даже во главе организации крупномасштабного наркотрафика в нескольких штатах, который ведется из двух известных расследованию мест в округе Нассау: 1 - дома Генри Хилла по Сент Маркс-авеню, 19 в Роквиль-центре и 2 - дома Робин Куперман по Лейквив-авеню, 250 Роквиль-центре (упоминаемого в перехваченных телефонных разговорах "логовом летучей мыши").

Однако, несмотря на это, полные масштабы незаконных операций Генри, личности организаторов и точный тип задействованных в торговле наркотических веществ по-прежнему остаются в тени.

Наблюдение выявило, что на местном уровне группировка концентрируется вокруг Генри Хилла, Робин Куперман и Джуди Уикс; тем не менее, по-прежнему остаются невыявленными множество остальных участников, как и степень их задействованности и род занятий.

В ходе наблюдения Генри Хилл и лица, связанные с Генри Хиллом, разговаривали, используя шифрованный язык или слова, определенно указывающие на наркотические сделки, с Полом Маззеи, Джуди Уикс, Робин Куперман, Мэл Телси, Стивеном Фишем, Тони Астой, Бобом Алертом, Бобом Бринером, Марвином Кохом и людьми, упоминаемыми как "Боб", "Линда", "Энн", "Мак", "Карим", чьи фамилии, как и личности остальных, остаются неизвестными.

Неясность окружает и виды наркотических веществ, которые незаконно распространяют Генри Хилл и его соучастники, поскольку переговоры Хилла с его контактами неизменно осторожны, неясны и определенно двусмысленны. Такие слова как "опалы", "камешки", "бутоны", "караты", "унция", "кусок", "четверть", "половина" и "один за два" применялись в разговорах в определенно ином смысле.

Однако детали, связанные с этими "шифрованными" словами, такие как цены, и само их неуместное использование, не оставляют сомнений в том, что обсуждались наркосделки.

Некоторые из личностей, перечисленных в оглавлении данного доклада, общались с Генри Хиллом и его соучастниками, используя вышеуказанные шифрованные слова; остальные, в основном местные абоненты, применяли сокращенные термины и выказывали нежелание обсуждать вопрос по телефону, таким образом подтверждая свое участие в той или иной степени в связанном с наркотиками организованном преступлении".

***

Прослушивая телефона Генри двадцать девятого марта, Манн записал разговор между Хиллом и Полом Маззеи, который как выяснилось впоследствии, оказался питтсбургским распространителем Хилла, разговор с таким безумным содержанием, что любой судья мог признать их виновными.

Маззеи: Помнишь клюшки для гольфа и собак, которыми ты со мной расплатился?

Хилл: Да.

Маззеи: Можешь сделать то же самое?

Хилл: Те же клюшки?

Маззе: Нет. Не клюшки. Можешь дать мне собак, если я заплачу тебе за клюшки?

Хилл: Да. Конечно.

[часть разговора опущенна]

Маззеи: Расплатишься со мной шампунем, а я заплачу тебе собачьими пилюлями... Завтра в котором часу?

Хилл: В любое время после двенадцати.

Маззеи: Ты не задержишь мою подругу?

Хилл: Нет.

Маззеи: Кто-то просто обменяется собаками.

К тому времени, когда Дэнни Манн и прокуроры Нассау были готовы к арестам, у них накопилось столько информации, что вдобавок к аресту Генри они также задержали тринадцать членов преступной группировки, включая Роберта Джинову, продюсера порнофильмов, которой ездил на шоколадного цвета роллсе; Пола Маззеи, которого арестовали в Питтсбурге и переправили в округ Нассау; Фрэнка Базиле, двадцатилетнего сына Фили Базиле, короля дискотек, которого Варио заставил дать работу Генри Хиллу после досрочного освобождения; и Бобби Джермейна, который оказался не только соучастником Генри в торговле наркотиками, но и находился в бегах после многомиллионного неумелого ограбления ювелирного магазина на 57-ой Ист-стрит.

Когда Манн отправился арестовывать Джермейна, отряд вооружился дробовиками, пуленепробиваемыми жилетами и ордером на обыск дома в Коммаке на Лонг-Айленде, где Джермейн проживал под вымышленным именем.

Когда вошли полицейские, Джермейн настаивал на том, что они схватили не того человека. Он показал им свое удостоверение личности. Утверждал, что является писателем-фрилансером. Он даже показал им книгу, которую пишет.

Однако в участке его отпечатки, конечно, доказали иное. Когда досье на подлинную личность Бобби положили Манну на стол, ему потребовалось несколько минут, чтобы разобрать размытую запись, присланную по факсу из Олбани.

Когда детектив понял, что Бобби из записей Хилл на деле оказался Робертом Джермейном-старшим, то поначалу решил, что спутал бумаги на столе. Оказалось, что нет.

Роберт Джермейн-старший оказался ни кем иным, как отцом девятнадцатилетнего тайного осведомителя, с помощью информации которого детектив открыл расследование. Подросток начал с того, что сдал Генри, а закончил тем, что сдал собственного отца.

В это самое мгновение в кабинет Манна с улыбками вошли три здоровенных детектива. Они внесли большие картонные коробки с большой красной надписью "Улики". Коробки были наполнены вещами с кухни Робин.

В них лежали ложки, сита, миски, весы и фильтры. Собравшиеся в квартире полицейские стали водить пальцами по мискам, как соскребающие масло дети, и закатывали глаза. Так они хотели сказать Манну, что кухонная утварь Робин полна следов наркотиков.

Дэнни Манн подозревал, что кухня будет покрыта тонким слоем наркотиков. Ему довелось прослушать не один час разговоров Генри с Робин о чистке остатков после смешивания и разделения партии.

Робин всегда ненавидела мыть посуду. Как бы Генри ни просил ее вымыть миски и сита после смешивания, она никогда не слушалась.

Генри даже купил ей посудомоечную машину. Но и это не помогло. Дэнни Манн находил смешным, что Генри Хиллу грозят двадцать пять лет тюремного срока из-за того, что его подружка ненавидит мыть посуду.

Глава двадцать первая

Для помощника федерального прокурора Макдональда и прокуроров особого отдела Генри Хилл стал золотой жилой.

Он не был мафиозным главарем и даже не состоял в рядах бойцов мафии, но был добытчиком, сторонним механиком, который знал все, что происходит. Генри мог написать целое руководство по уличным операциям мафии.

С первого же дня, когда Генри забрел на стоянку такси на Эвклид-Авеню в 1954-ом году, его заворожил мир, в который он попал, и едва ли существовало то, чего Генри не знал, а тем более то, что он забыл.

Спустя двадцать четыре часа Макдональд вместе с прокурорами округа Нассау начал делать приготовления для передачи рутинного расследования наркотрафика федералам, чтобы поймать в сети рыбу покрупнее. Генри становился ценным уловом, игроком в больше игре, хотя поначалу он об этом не догадывался.

Когда федералы впервые посетили его в камере, Генри решил, что сможет воспользоваться их помощью, чтобы выбраться наружу. Из его организма все еще не выветрились остатки кокаина и оптимизма.

Как-то раз он заявил своему полицейскому надзирателю, что желает сотрудничать в обмен на свободу, а на второй день стал отрицать, что сделал предложение. Он подогревал интерес федералов, давая им небольшие подсказки по угонам, убийствам и делу "Люфтганзы", но никогда не давал информацию, достаточную для арестов.

Генри продолжал изворачиваться, придумывать аферы и жульничать еще несколько дней после своего ареста, но это была последняя агония отжившего свое гангстера, последние рефлекторные движения "славного парня", который не знал, что он уже покойник.

***

Карен: В ночь ареста Генри в дверь позвонили двое детективов. При них был ордер на обыск. Я не знала, что они уже арестовали Генри вместе с остальными. Я не знала, что происходит. Поэтому хоть я и удивилась появлению копов, чувствовала себя в безопасности. Я знала, что мне нечего скрывать.

Я спросила, не желают ли они кофе. Я только что поставила новый кофейник. Некоторые жены, вроде Мики Бёрк, проклинали копов, делали непристойные замечания и плевали на пол. Я никогда не могла этого понять. Лучше вести себя вежливо и позвонить адвокату.

Первым делом детективы справились, где остальные члены семьи, затем попросили, чтобы на время обыска мы все зашли в одну комнату. Они ни словом не обмолвились о том, что ищут. Дети, которым и прежде доводилось находиться при обыске, просто продолжили смотреть телевизор.

Детективы вели себя очень вежливо. Они попросили нас не волноваться и сказали, что постараются закончить обыск как можно быстрее. Они прочесали все. Гардеробы. Ящики стола. Кухонные шкафы. Чемоданы. Даже каждый карман наших вещей, висевших в гардеробах.

Я поняла, что происходит, только после того, как пришли детективы, до этого обыскавшие дом Робин. Позвонил наш адвокат Ричи Оддо, сообщив, что Генри арестовали за торговлю наркотиками и утром привлекут к суду,

Поначалу я не думала, что дело окажется настолько серьезным. В доме Робин они нашли следы наркотиков, но ничего на Генри или в нашем доме. Я подумала, что, может, нам удастся замять дело.

Особенно после того, как на следующее утро Генри подал мне знак в суде. Он просто слегка согнул руку, и я незамедлительно поняла, что наркотики спрятаны в доме. Вот к чему приводят семнадцать лет совместной жизни.

Я знала - это движение означает, что наркотики спрятаны в нише за лампочкой, которую мы вставили в карниз над входом в спальню.

Копы там тоже обыскали, но чтобы добраться до тайника, следовало сначала протянуть руку вниз и затем уже вверх. Сразу после суда я помчалась домой, достала пакет - там было около килограмма героина - и смыла его в туалете. Теперь они лишились доказательств.

Для Генри определили залог в сто пятьдесят тысяч долларов, и он сказал, что хочет остаться в тюрьме на пару недель, чтобы очистить организм.

Он глотал столько таблеток и нюхал столько кокаина, что не мог ясно мыслить. Я подумала, что это неплохая идея. И также решила, что за отсутствием улик у нас появился неплохой шанс замять дело.

Вот почему я не могла понять, отчего Генри так нервничал, когда я его навестила, и почему Джимми с Микки ведут себя так странно. Все были на нервах.

Затем я направилась повидать Ричи Оддо, адвоката. Там находился и Ленни Варио. Оддо и Варио были родственниками. Ричи сказал, что уже пару дней ему не удается встретиться с Генри.

Он был адвокатом Генри. Что не так? Неужели Генри прячется от своего адвоката? Ричи не мог понять. Я поняла, что такое поведение заронило в нем подозрения.

Ленни сказал, что он знаком с Генри всю свою жизнь. Что Генри - человек надежный. Выглядело так, словно он разубеждал адвоката, но на самом посылал через меня весточку.

Ленни добавил, что Генри скорее закончил жизнь самоубийством, чем даст против кого-то показания.

Мики Бёрк звонила мне каждый день. Она постоянно спрашивала, когда Генри вернется домой. Я понимала, что она звонит вместо Джимми. Я говорила ей, что наказал мне Генри - что он очищается от наркотиков и пытается сократить сумму залога.

Как-то раз в первую неделю Джимми позвонил мне и сказал, что у него есть материал для мастерской по пошиву футболок, которая работала в нашем в гараже. Он сказал, что я смогу взять ткань из его магазина на Либерти-авеню.

Я отказалась, пояснив, что спешу, поскольку хотела пойти в суд, где выступал Генри. Он попросил в любом случае заехать, поскольку мне было по пути.

Когда я добралась до магазина, Джимми справился о наших делах. Он улыбался и спросил, не нуждалась ли я в чем. Я объяснила, что спешу, и Джимми ответил, что ткань лежит в одном из магазинов ниже по улице.

Джимми вышел со мной на улицу и остановился, пока я продолжила идти к магазину. Я заметила, что окна всех магазинов в этом квартале закрашены краской.

От этого мне стало смешно. Я пошла дальше и, оглянувшись, заметила Джимми, который просил меня зайти в один магазинов.

Внутри я заметила парня, который постоянно крутился с Джимми. Однажды я видела его на лестнице, красящим дом Джимми. Он выглядел очень мерзко. Я всегда подозревала, что он выполняет для Джимми грязную работу.

Он стоял в магазине спиной ко мне, но не напротив двери, так что мне удалось незаметно его разглядеть. Он выглядел так, словно внутри у него были дела. Кто знает? Не знаю почему, но внезапно я почувствовала, что совершаю ошибку.

Поэтому вместо того, чтобы войти, я помахала рукой Джимми и сказала, что опаздываю на суд и заскочу за материей позже. Джимми продолжал просить меня зайти, но пошла дальше. Я прыгнула в машину и уехала. В этом не было ничего необычного. Я спешила и мне не понравились ни вид того магазина, ни тот парень внутри. Долгое время я об этом не вспоминала.

На следующий день я отправилась повидаться с Поли. Он был очень зол на Генри. Увидев меня, он нахмурился. Он был в баре "Геффкенс" на Флэтлэндс-авеню. Вокруг него собралась привычная компания парней.

Поли незамедлительно отвел меня в сторонку. Я рассказала ему про арест. Он заявил, что не собирается помогать Генри выпутаться из всего этого. Сказал, что месяц назад на свадьбе своей племянницы предупреждал Генри про наркотики. Он тогда сказал Генри, что не поможет, если Генри повяжут.

Это означало, что Поли не использует свое влияние на копов, судей, адвокатов или поручителей, чтобы помочь Генри. В любом другом случае Генри уже бы освободили под залог, дай Поли знак поручителям. Но на этот раз Генри по-прежнему сидел в тюрьме, поскольку дело было в наркотиках.

Затем Поли взглянул на меня. Он сказал, что вынужден отказаться помогать Генри. Он засунул руку в карман и дал мне три тысячи долларов. Просто положил деньги мне в ладонь и на секунду задержал свою руку на моей. Он даже не пересчитал деньги. Когда он отвернулся, я заметила слезы на его лице.

Макдональд: Арест Генри Хилла был первым прорывом в деле "Люфгтанзы" за последний год. После ареста Лу Вернера дело топталось на месте.

Большинство свидетелей или участников были убиты или пропали. Так, например, в день обвинительного приговора Лу Вернеру были убиты Джо Манри с Фрэнчи МакМэхоном. Месяц спустя в гниющей мусорной куче на Флэтлэндс-авеню в Бруклине обнаружили тело Паоло ЛиКастри.

Затем исчезли Луис Кафора и его молодая жена Джоанна. В последний раз их видели отъезжающими от дома родственников в Куинсе на новеньком кадиллаке, который Толстый Луи купил своей жене.

Генри был последним оставшимся в живых членом команды Бёрка и наконец оказался в таком положении, когда мы могли убедить его сотрудничать. Ему грозило двадцать пять лет тюремного заключения за незаконную торговлю наркотиками.

Его жену и подружку также можно было привлечь к суду за торговлю наркотиками, и жизнь могла стать для Генри очень несладкой. И он это понимал.

Он также понимал, что мы могли вернуть его назад в прежнюю тюрьму, отбывать последние четыре года по делу о вымогательстве, за нарушение условий досрочного освобождения. И что там существовала большая вероятность, что Генри убьют его же лучшие друзья.

Генри оказался в крайне уязвимом положении. Ему грозил слишком большой срок, чтобы парень вроде Джимми рискнул оставить его в живых. Мы подозревали, что Джимми просто тянет время, поджидая удобный момент.

От своих информаторов мы получили весьма убедительные сведения о том, что Генри - следующий в расстрельном списке Джимми. Поли Варио отвернулся от Генри, и это подразумевало - будь, что будет.

Если и существовала возможность обратить его против своих, то этот момент настал сейчас. С первого же дня, как Генри поместили в тюрьму округа Нассау по обвинению в наркоторговле, федеральные агенты предлагали Генри сдать своих друзей.

Джимми Фокс, его полицейский надзиратель, предупреждал об опасности возвращения на улицу. Стивен Карбоне и Том Суини, сотрудники ФБР, за которыми закрепили дело "Люфтганзы", показали ему снимки трупов.

К тому же Генри не был решительно настроен против заключения сделки. На следующий день после ареста он спросил у своего надзирателя, нет ли возможности заключить сделку.

Он добавил, что может рассказать про "Люфтганзу", в случае если ему не придется давать показания в суде или фигурировать информатором. Он заявил надзирателю, что может стать "своим человеком" на улицах.

Но это не входило в наши намерения, поэтому мы продолжали давить, а он продолжал заигрывать с наживкой. Мы прощупывали друг друга, вот только мы знали и Генри знал, что ему некуда деваться.

Давление на Генри усиливалось каждый раз, как его навещали для допроса федеральные агенты. По тюрьме быстро ползли слухи, если кто подвергался постоянным допросам со стороны полиции или федералов. Общее мнение сводилось к тому, что заключённый, должно быть, "запел". А с чего еще федералам изо дня в день возвращаться?

Мы понимали, что все - лишь вопрос времени. Мы считали его настолько важным, что постоянно возвращались побеседовать ним, несмотря на то, что он вопил перед другими заключенными и охранниками, что не станет говорить и что из-за нас его убьют.

Но стоило двери закрыться, как он радикально менял поведение. Пока он нам ничего не говорил, но и не кричал, а то и дело сообщал нам интересные детали второстепенных дел.

К тому же, когда мы добились распоряжения суда на перевод Генри из тюрьмы округа Нассау в особый отдел полиции, именно он предложил сделать то же самое и в отношении Джермейна, чтобы не создавать впечатление, словно его единственного из обвиняемых допрашивают.

Я считал, что продвигаемся мы весьма неплохо, учитывая, кого из "славных парней" подцепили, и вот почему я страшно разозлился, узнав, что спустя три недели в тюрьме, где мы имели к Генри полный доступ, ему каким-то образом удалось внести залог и исчезнуть.

Генри: Мой план состоял в том, чтобы заигрывать с ними, пока мои мозги не прояснятся и не уменьшится сумма залога, а затем вернуться на улицы. Я понимал, что уязвим. Я понимал, что человек уязвим, когда представляет большую ценность мертвым, нежели живым.

Все просто. Но я по-прежнему не мог в это поверить и действительно не знал, что собираюсь делать. Временами я подумывал собрать немного денег и удариться в бега.

Затем я решил, что, может, мне удастся избавиться от наркозависимости и уладить все с Поли. Меня преследовала навязчивая мысль, что если я буду соблюдать осторожность, если мысль о том, что меня могут убить, засядет глубоко в сознании, может, у меня и будет шанс выжить.

Но я понимал, что, попавшись на наркотиках, подписал себе смертный приговор. Поли наложил запрет на наркотики. Они стояли вне закона. Никому из нас не следовало ими заниматься. Нет, Поли не мучила совесть.

Не в этом дело. Просто Поли не хотел разделить участь одного из своих лучших друзей, Кармине Трамунти, который отправился за решетку на пятнадцать лет из-за того, что кивнул в знак приветствия Толстому Джиджи Инглезе в ресторане.

Присяжные решили поверить прокурору, что Трамунти кивком дал свое согласие на наркосделку. Вот и все. Бац. Пятнадцать лет в тюрьме в возрасте пятидесяти семи лет.

Тот парень так и не вышел. Как раз когда настало время наслаждаться жизнью, когда человек должен пожинать плоды, его отправляют в тюрьму на целую вечность, и он умирает за решеткой. Поли не собирался допустить, чтобы с ним приключилось подобное. Он бы убил тебя первым.

Поэтому я понимал, что арест по обвинению в наркоторговле поставил меня в уязвимое положение. Может, даже слишком уязвимое, чтобы остаться в живых. Ничего личного. Мне грозил слишком долгий срок.

Ребята также знали, что я нюхаю много кокса и глотаю метаквалон. Джимми даже как-то раз заметил, что у меня мозги в леденец превратились. Не только я среди ребят принимал наркотики. У Сепе и Стабиле ноздри были поболе моего. Но только меня поймали, и они чувствовали, что я могу пойти на сделку.

Тот факт, что я никогда не соглашался на сделку, всегда был человеком чести, что отсидел два года в округе Нассау и четыре в Льюисбурге и никогда даже мыши не сдал, ничего не значил.

Прежние заслуги уже ничего не значили. Важно было лишь, что ты делаешь сейчас или можешь сделать завтра. И с точки зрения моих друзей, с точки зрения Джимми, я стал помехой. Я больше не был надежен. Не было нужды показывать мне фотографии трупов.

В действительности я так знал, что заказчиком окажется Джимми, еще до того, как федералы проиграли мне запись, на которой Сепе со Стабиле говорили о том, как от меня избавиться. Я их слышал.

В голосе Сепе звучало нетерпение. Он говорил, что я дрянной человек, что я наркоман. Но Джимми был спокоен. Он попросил их не беспокоиться об этом. Вот и все, что я услышал.

Сидя в тюрьме, я понимал, что я под прицелом. В прежние дни Джимми вырвал бы сердце любому, заикнись тот только о моем убийстве. Это была главная причина, побудившая меня остаться в тюрьме.

Мне нужно было все разгрести. И каждый день, пока я сидел в тюрьме, Микки или Джимми звонили моей жене и спрашивали, когда я выйду, и по возможности каждый день Карен навещала меня в тюрьме и передавала их разговоры.

Если ты в мафии, то никто не скажет, что тебя собираются убрать. Это происходит не так. Нет никаких пререканий и споров, как в фильмах про мафию.

Твои убийцы приходят с улыбкой. Они приходят как друзья, которые всю жизнь искренне о тебе заботились. Они приходят тогда, когда ты слаб и больше всего нуждаешься в их помощи и поддержке.

Но я не был уверен до конца. Я вырос вместе с Джимми. Он ввел меня в дело. Поли с Тадди передали меня ему. Он должен был заботиться обо мне, что он и делал. Он был лучшим учителем, которого только можно было желать.

Именно Джимми ввел меня в торговлю сигаретами и угоны. Мы хоронили трупы. Мы обчистили "Эйр-Франс" и "Люфтганзу". Нам присудили по десять лет за то, что приставили пистолет к голове парня во Флориде.

Он приходил в больницу, когда рожала Карен, мы ходили в гости друг к другу на дни рождения и праздники. Мы все делали вместе, а теперь он, возможно, собирается меня убить.

За две недели до ареста я так обдолбался и стал настолько мнительным, что Карен отправила меня к психиатру. Это было безумием. Я ничего не мог ему рассказать, но Карен настаивала. Я говорил с ним в общих чертах.

Сказал, что пытаюсь отдалиться от людей, связанных с наркотиками. Я рассказал, что боюсь, что меня убьют. Он посоветовал мне обзавестись автоответчиком.

Если я хотел выжить, мне следовало сдать всех, кого я знал.

Для себя я уже принял решение. В тюрьме я не столько размышлял о том, стать крысой или нет, как о том, каким образом стать информатором, но при этом продержаться на улицах достаточно, чтобы собрать деньги и наркотики, которые у меня там остались.

Дома я припрятал героин на восемнадцать тысяч долларов, который не обнаружили копы. Двадцать тысяч долларов мне задолжал Маззеи. С этими деньгами мне, скорее всего, приходилось распрощаться. И еще сорок тысяч долларов хранились у ростовщиков.

Мне хотелось вернуть часть этой суммы. Кое-какие деньги мне остались должны и скупщики краденых драгоценностей, и еще оставались долги после оружейных сделок.

Вдобавок ко всему, существовал риск быть пойманным копами или убитым друзьями. Мне следовало вести себя как всем заключенным, изворачиваться точно так же, как все остальные.

Поэтому, когда федералы изо дня в день навещали меня в тюрьме, чтобы допросить по "Люфтганзе" или какому-нибудь убийству, я проклинал их и кричал, чтобы убирались. Однажды я даже отказался выходить из камеры.

Внизу меня ждали федералы, чтобы отвести в офис Макдональда. 
- Да пошли вы со своим Макдональдом, - заорал я. 
Я кричал, что им придется силой выволочь меня наружу.

Наконец, ко мне подошли четыре вертухая и сказали, что если я не выйду по-тихому, то меня выведут в бессознательном состоянии. Не перегибая палки, в большинстве случаев я достаточно шумел, чтобы внушить остальным заключенным, что не сотрудничаю с федералами.

Это было ужасное время. В тюрьме сидели парни Джимми, вроде Джона Савино, которого освобождали из-под стражи на время работы, и каждое утро они выходили с новостями о всех, кто сотрудничает, а кто нет.

Я осторожничал, как мог, я до этого никому не признавался, но помню, как каждую ночь, проведенную в тюрьме, трясся от страха. Я боялся, что Джимми прознает, что я задумал, и убьет меня прямо в камере.

Макдональд твердил, что пока я нахожусь в тюрьме, я в безопасности. Я не мог над ним не посмеяться. Я сказал ему, что если Джимми захочет меня пришить, он просто зайдет с парадного входа, одолжит дробовик у одного из охранников, разнесет меня на куски и беспрепятственно скроется.

Мне следовало себе уяснить, что Поли с Джимми будут знать все, что происходит на суде, и если они узнают, что я каждый день навещаю офис Макдональда, то поймут, что я запел или собираюсь запеть.

Поэтому я посоветовал Макдональду в каждый мой визит прихватывать и Джермейна в придачу. Это дало мне возможность кричать на Ричи Оддо, моего адвоката, жалуясь на дурное обращение, и орать, что он дерьмовый адвокат.

Чтобы меня успокоить, Оддо утверждал, что и Джермейна тоже достают. Тогда я орал еще немного для проформы, кричал, что мне плевать на то, что они делают с Джермейном, я хочу, чтобы меня оставили в покое.

Я хотел, чтобы все мои крики и жалобы о дурном обращении дошли до Джимми и Поли.

Затем, стоило только отбыть Оддо, как я проводил остаток дня в офисе Макдональда, пил кофе и слушал, как они пытаются меня завербовать.

Во время этих разговоров я никогда не предлагал своей помощи, но и не отказывал в ней. Я просто заставлял их ждать, но понимал, что они знают - в конце я все же стану сотрудничать. Они знали, что мне некуда идти.

Однако мысль вверить свою судьбу федералам была такой же ужасной, как и противостоять Джимми. Дело было не в том, что федералы были продажными и сдали бы меня. Они просто были тупы.

Они всегда совершали ошибки. Например, я узнал, что в моем деле информаторм стал сын Бобби Джермейна, потому что копы случайно оставили его досье в судебных документах. Они всегда так лажали, и я не хотел, чтобы и мою жизнь они тоже просрали.

Шестнадцатого мая, после восемнадцати дней в тюрьме, я понял, что настало время вернуться домой. В час дня в субботу Карен и моя теща пришли в тюрьму с десятью тысячами залога.

Я знал, что федералы и мой полицейский надзиратель на выходных будут отсутствовать. У меня будет пара дней, чтобы собрать деньги, и еще пара дней, чтобы понять, не ошибались ли федералы насчет того, что Джимми хочет меня пришить. Как я ни боялся Джимми, мне по-прежнему было трудно с этим смириться.

Я знал, что со времени моего ареста Мики звонила Карен дважды в день. Они хотели знать, в порядке ли я. Не нуждаюсь ли в чем? Когда я возвращаюсь?

В общем, те же самые вопросы, которые они задавали при любом аресте, только теперь я стал подозреваемым. Я чувствовал себя параноиком, но временами ты или параноик, или мертвец.

Помню, я тогда вышел из тюрьмы и быстро запрыгнул в машину. У меня было ощущение, что меня убьют прямо на выходе из тюрьмы. Я не чувствовал себя в безопасности, пока не оказался дома.

Вот тогда Карен сказала, что смыла наркотики. Спустила в унитаз восемнадцать тысяч долларов. Да как она могла? 
- А почему тогда ты мне подал знак? - спросила она.

Но я не давал ей сигнал смывать наркотики, просто спрятать от копов, на случай если они вернутся на обыск с собаками. Она принялась кричать и плакать. Я начал орать на нее. Мы кричали, пока не охрипли. Всю ночь я проспал с оружием.

Когда в субботу утром позвонила Мики, справиться о том, как дела, Карен ответила, что все хорошо, я вышел из тюрьмы. Мики чуть не бросила трубку. Ей хотелось узнать, почему Карен не сказала ей об этом раньше.

Они могли помочь с залогом. Именно поэтому я ничего и не сказал. Поэтому я велел матери Карен прийти с деньгами.

Поэтому я собрал свои вещи и был готов выйти немедленно. Я не хотел, чтобы меня окликал охранник. Я не хотел, чтобы у выхода из тюрьмы меня встречал кто-либо еще, кроме Карен и ее матери.

Мики сказала, что Джимми хочет встретиться со мной, как только я проснусь.

Я попросил Карен передать, что меня окружает слишком много внимания, и что мы сегодня идем на бат-мицву [32], и поэтому я встречусь с Джимми в воскресенье. Я хотел использовать субботу, чтобы собрать деньги и посмотреть, не замечу ли каких признаков опасности.

В утро воскресенья в встретился с Джимми в закусочной "Шервуд" на Рокуэй-Булевард. Это было людное местечко, где нас обоих знали. Я пришел туда на пятнадцать минуть раньше и обнаружил, что Джимми уже там.

Он занял кабинку в конце ресторана, откуда мог наблюдать за всеми, кто заходит в ресторан или останавливается на парковке. Он хотел выяснить, не следят ли за мной.

Он не дотронулся до своего кофе и дыни. В прежние времена Джимми бы уже умял дыню, три или четыре яйца, сосиски, жареную картошку, пирожки и английские булочки, предварительно обильно полив все кетчупом.

Джимми обожал кетчуп. Он всюду его добавлял, даже к стейкам. Джимми к тому же беспокойно оглядывался по сторонам. Он нервничал. Он стал носить очки и то и дело снимал их, а затем вновь надевал.

Я чувствовал себя выжатым, как лимон, и ничто не помогало - ни душ, ни свежая отглаженная рубашка, ни одеколон. Ничто не могло перебить запаха тюрьмы и страха. Джимми поднялся.

Он улыбался. Он раскрыл объятия и сердечно меня обнял. На столе лежали мои судебные документы. Джимми раздобыл их у адвокатов. Когда я сел за столик вместе с ним, ощущение было таким, как в прежние славные времена.

Внешне, конечно же, все оставалось спокойно.

Мы должны были обсудить мое дело с наркотиками, как и множество других моих дел, которые мы прежде обсуждали, но на этот раз я понимал, что в действительности мы обсуждаем меня. Я понимал, что на мне висят копы.

Я представлял угрозу. Я знал, что могу сдать Джимми и заключить сделку с правительством. Я мог сдать "Люфтганзу" и я мог сдать Поли. Я мог засадить Джимми с Поли за решетку до конца их дней. И я знал, что Джимми тоже знал.

Но, конечно, ни о чем подобном мы не говорили. По правде говоря, мы вообще ни о чем не говорили.

Если бы федералы каким-то образом поставили прослушку под нашим столом и проиграли потом запись, то из нашего разговора они ничего бы не извлекли. Мы говорили обрывочными фразами. Пожимали плечами.

Мы поговорили о том парне и о другом, о парне отсюда и парне оттуда, о том парне с волосами и парне из центра. В конце разговора я понял, о чем мы с Джимми говорили. И Джимми тоже знал, но никто другой не смог бы понять.

Джимми изучил бумаги и заявил, что в деле не обошлось без крысы. Я знал, что он имел в виду пацана Боби Джермейна, но я попытался разубедить Джимми.

Я сказал, что на мне или в моем доме наркотиков не нашли. Я продолжал твердить, что у них нет веских улик против нас, но Джимми по-прежнему нервничал.

Он хотел знать все о работавших на меня людях. Он допытывался, не знают ли про него Робин с Джуди или остальные арестованные.

Я заверил его, что им ничего неизвестно, но видел, что Джимми мне не верит. Затем он поинтересовался, не говорил ли я с Поли. Я ответил, что нет.

Джимми пытался выглядеть уверенно. Он сказал, что у него есть пара мыслей насчет моего дела. Мне были понятны его намерения. Он знал, что пока я считаю, будто он мне помогает, я останусь поблизости.

А затем, когда он почувствует, что настал подходящий момент, когда убрать меня будет безопасно, он меня завалит. Джимми тянул время, чтобы убедиться, что сможет меня пришить, не расстроив Поли, и, не подставив свою шею в петлю.

Поскольку Джимми считал, что я не догадываюсь о его замыслах, у меня появилась возможность выиграть время и собрать немного денег. Мне приходилось притворяться перед Джимми, будто я не понимаю, что он затеял, а ему оставалось притворяться, будто он желает мне только добра.

Затем он сказал, что хочет, чтобы я отправился через несколько дней во Флориду. Он пояснил, что там можно сделать немного деньжат. Добавил, что вскоре вновь встретится со мной по этому делу, и что встретиться нам стоит в среду в баре Япошки Чарли на Куинс-булевард в Саннисайде.

Я никогда не слышал про это место. Я работал с Джимми двадцать пять лет. Мы побывали в сотнях баров Куинса, сидели за решеткой шесть лет, и вдруг он хочет встретиться со мной в баре, о котором я до этого никогда не слышал.

Я кивнул: да, конечно, но уже знал, что ни за что на свете не пойду в тот бар. Как только мы закончили завтрак, я проехал мимо того заведения. Не стал ждать до среды.

Именно такими местами Джимми в прошлом пользовался для убийств.

Заведением владел один из членов его команды. В баре был черный вход и парковка на заднем дворе, куда можно было незаметно вынести завернутый в ковер труп. Забудь об этом, Джимми. Если он решил, что я соглашусь встретиться с ним в среду в этом местечке, то он, должно быть, спятил.

Вместо этого я навестил Джимми в его потогонке [33] на Либерти-авеню в понедельник.

Я провел все утро, пытаясь собрать деньги. К полудню я велел Карен отвезти меня к Джимми. Пока я ждал в баре напротив она зашла к Джимми и сказала ему, что я хочу с ним встретиться.

Он вошел в бар вместе с Карен. Я видел, что он удивлен и нервничает. Он не мог понять, что я затеял.

Затем он спросил, не соглашусь ли я, если он даст мне имя и адрес сына Джермейна во Флориде, отправиться туда в паре с Энтони Стабиле и завалить пацана. Это было безумием, но я не собирался спорить.

До этого Джимми никогда не просил меня сделать нечто подобное. И он никогда не просил меня о таких вещах в присутствии Карен. Никогда.

Я продолжил разговор, но напомнил ему, что парень - сын Джермейна. То есть мы собирались завалить его ребенка. Джимми покачал головой и сказал, что все в порядке.

Он рассказал, что один из адвокатов повидал Джермейна за решеткой и сообщил тому, что его сын - информатор, на что Джермейн ответил: 
- Завалите крысу. 
Вот до чего мы дошли. Заказывали собственных детей.

Тем временем Джимми, стоя в баре, размахивал клочком бумаги с вымышленным именем и местом проживания пацана. Он хотел, чтобы я поехал во Флориду и прикончил парня в паре со Стабиле.

Но я то знал, что именно Стабиле и Сепе в подслушанных разговорах федералов подстрекали Джимми убить меня. Если я отправлюсь во Флориду со Стабиле, то живым мне уже не вернуться.

Я подвез Карен домой и отправился добыть еще денег. Ей я оставил пушку, с которой спал с тех пор, как вышел под залог.

Я взял напрокат малолитражку, по которой невозможно было меня отследить, и даже расплатился за неё, чтобы нам не пришлось разъезжать в известных другим машинах. Окружной прокурор Нассау конфисковал мой вольво.

Я намеревался как можно дольше оставаться на свободе, чтобы собрать как можно больше денег. Я чувствовал себя в безопасности, поскольку Джимми ожидал, что я полечу во Флориду.

Но мой замысел не удался. Когда позже в тот день я подъехал к дому, меня окружили восемь агентов. Они узнали, что я вырвался на свободу. Макдональд не собирался рисковать.

Меня арестовали, как главного свидетеля по делу "Люфтганзы". Мне оставалось или пойти на сделку, или пойти ко дну.

Глава двадцать вторая

Карен: Как только Генри забрали, я вместе с детьми поехала в отделение ФБР в Куинсе. В дороге нас окружали агенты и федеральные маршалы. Моя мама, которая уже сходила с ума, поехала вместе с нами.

Я зашла в кабинет Макдональда, и там он заявил, что мы все пойдем по программе защиты свидетелей. Он объяснил, что мы все в опасности. Генри. Я. Дети.

Он сказал, что у нас остался единственный шанс - Генри должен сотрудничать со следствием. Мы должны начать новую жизнь. Я спросила, что если Генри пойдет по программе защиты свидетелей, а мы с детьми останемся дома?

Макдональд возразил, что мы по-прежнему останемся в опасности, поскольку на Генри могут попытаться выйти через меня и детей.

Макдональд все ясно высказал. Вместе с ним были федеральные маршалы. Они тоже объяснили. Сказали, что когда Генри выступит в суде, люди, против которых он даст показания, начнут нас разыскивать.

Генри был единственным, что отделяло их свободу от пожизненного заключения. Если они решат, что моим родителям или сестрам известно наше местонахождение, то их жизнь и гроша ломанного не будет стоить.

Их заставят рассказать, где мы находимся, а после убьют.

Затем Макдональд повел свой небольшой шантаж. Он сказал, что у него достаточно улик, чтобы предъявить мне обвинение в торговле наркотиками. Он добавил, что нам всем придется предстать перед судом, и какое впечатление это произведет на детей.

Я была потрясена, но когда вышла из его кабинета, уже знала, что соглашусь на программу защиты свидетелей. Генри сообщил Макдональду, что станет сотрудничать, если я соглашусь войти в программу вместе с ним. Он сказал, что не станет проходить один.

У меня не оставалось выбора. Нас с мужем собирались судить.
- В каком свете вы предстанете перед детьми? - спросил меня Макдональд. 
Мне просто не позволили принять иное решение.

Стоило мне выйти из кабинета Макдональда, как Генри схватил меня за руку и сказал, что мне придется остаться с ним. Что он не пойдет по программе один. Он не пойдет без меня.

Моя мать ждала вместе с детьми на улице. Она была очень расстроена. Она хотела, чтобы Генри пошел по программе защиты свидетелей один. Я же сказала, что какой еще выбор у меня остается, если моя жизнь в опасности?

Меня могли похитить вместе с детьми, чтобы добраться до Генри. Мама начала проклинать Генри, говорить, что он никогда не приносил ничего хорошего, и что именно он втянул нас во все это.

Макдональд сказал, что в таком случае нам вместе с детьми следует собрать вещи. Меня под охраной отвезут домой, где мы соберем вещи. И затем мы исчезнем. То есть немедленно все бросим. Мою мать. Отца. Сестер.

Я не могла поверить, как быстро все происходит. Нам уже никогда не удастся с ними переговорить. Это было смертным приговором.

Маршалы отвезли меня домой вместе с мамой и детьми. Когда мы приехали, там уже находились маршалы. Они приехали на четырех машинах, и при всех имелись винтовки и дробовики.

Мне пришлось собрать вещи на две-три недели, до тех пор пока нас не перевезут в другое место. Отец с сестрами уже поджидали нас дома. Они помогли мне собраться. Мы укладывали вещи и плакали.

Улучив минутку, я шепнула матери, что она должна дать нам время. Что мы с ними свяжемся. Отец держался неплохо.

Дети были возбуждены. Они знали, что мы переезжаем. Они восприняли все, как на каникулы. Я объяснила им, что все иначе. Нам приходится переезжать, чтобы те люди, которые хотят причинить нам зло, не смогли до нас добраться.

Я сказала, что они не смогут звонить своим друзьям или вернуться в школу и забрать свои книги, кроссовки и спортивную одежду.

Дети читали газеты. Они знали обо всех убитых. Каждую неделю появлялись истории про Джимми и Поли. Они знали про Стакса и Марти Крюгмана.

Они знали, что Томми пропал без вести. Они видели, что вся наша жизнь рушится на куски. Не забывайте, что между "Люфтганзой" и арестом их отца прошел безумный год.

Я набросала длинный перечень дел, которые следовало сделать моей матери. У нас оставались вещи в химчистке. Необходимо было оплатить счета. Мама взяла продукты из холодильника. Оставались фотографии с нашего праздника.

Когда мама позвонила насчет фотографий, уже поползли слухи о том, что Генри сотрудничает с федералами, и фотограф, друг Рэймонда Монтемурро, не хотел отдавать ей снимки.

Она же сказала, что пришлет к нему маршалов, если он не отдаст ей фотографии. Тогда он согласился, но когда она пришла их забрать, он бросил их ей в лицо. Он даже не взял денег.

Мы упаковали вещи в большие мусорные мешки. Затем меня вместе с детьми отвезли маршалы. Нас сопровождало четыре или пять машин. Они отвезли нас в мотель в Риверхеде.

Это было милое, чистое место. Нас переводили каждые два дня. Мотели всегда резервировали заранее, и мы прямиком шли в свои номера. Маршалы давали нам ключи, но всегда оставались снаружи. Они сторожили номер с рациями в руках и винтовками, спрятанными под пальто.

Мы неизменно оставались в Коннектикуте или Монтоке. Утром нас отвозили в главное управление ФБР в Куинсе или в офис особого отдела Макдональда в Бруклине.

Там я сидела вся на иголках, пока дети играли или читали, а Генри беседовал со следователями.

Мы просто ждали, пока федеральная исполнительная служба превращала нас в других людей. Оформление документов требовало времени. Нас спросили, какие мы желаем подобрать новые имена.

Все документы о нашем прошлом уничтожили. Это было изумительным мгновением, сидеть в одном из коридоров особого отдела вместе с детьми, пытаясь придумать новые имена.

Мы получили новые номера соцстраховок, а детям выдали новые удостоверения для школы. Маршалы объяснили, что дети сохранят свои прежние оценки, но в документе о переводе, представленном в новую школу с новыми именами, будет пустовать графа прежней школы.

К тому же, когда девочек зарегистрируют в новой школе, маршал навестит директора и объяснит тому, что их семья связана с государственной безопасностью страны. Они представят все в таком свете, словно их отец - резидент разведки или крайне важный человек.

Маршалы были очень милы. Они хорошо обращались с детьми. Общались с ними, играли в карты и дурачились вместе с Рут. Они ко всем относились с исключительным уважением. Всегда вели себя, как джентльмены. Их поведение оказалось для нас большим подспорьем.

Спустя пару недель я вернулась в дом в Роквиль-центре. В доме повсюду находились маршалы. Они договорились о перевозке. Снаружи поджидали грузовики и мои родители. Но я по-прежнему не чувствовала, что оставляю их навсегда.

Моя семья, в особенности мама, всегда указывала мне, что делать.

Всю жизнь мамины придирки сводили меня с ума.

Она была одной из подавляющих личностей. Да, она делала это из любви, но все равно подавляла. Моя мать была из тех, кто должен контролировать все двадцать четыре часа в сутки.

В глубине моей души теплилась небольшая надежда, что, может, если мы начнем новую жизнь под вымышленными именами, то не все будет так плохо. Впервые в своей жизни я смогу стать действительно независимой.

Если мы с Генри уедем и получим новые имена, новые личности, я смогу вздохнуть свободней и сама распоряжаться своей жизнью.

Я тогда подумала, что многое может измениться. Не будет больше никаких Джимми, наркотиков, никаких Робин.

Наша жизнь круто переменится. Генри впервые заживет нормально. Ночью будет спать дома. У него будут обычные друзья. Это как вытереть все дочиста.

***

Двадцать седьмого мая 1980 года Генри Хилл подписал соглашение с особым отделом по борьбе с организованной преступностью министерства юстиции (восточный округ Нью-Йорка), которое гласило следующее:

***

"Настоящим документом подтверждается соглашение, достигнутое между Генри Хиллом и особым отделом по борьбе с организованной преступностью восточного округа Нью-Йорка.

Отдел проводит расследование возможной незаконной деятельности Джеймса Бёрка, Анджело Сепе и других в связи с кражей семи миллионов долларов в наличности и драгоценностях из грузового терминала "Люфтганзы" в международном аэропорту имени Джона Ф. Кеннеди.

Вы согласились сообщить следователям министерства юстиции любые известные вам детали, связанные с вышеупомянутыми преступлениями или другими правонарушениями, совершенными Джеймсом Бёрком или Анджело Сепе. Вместе с тем, вы согласны в случае необходимости дать показания перед большим жюри федерального суда и малым жюри присяжных при слушаниях этого дела.

Согласно соглашению, любая информация или показания, данные вами (как перед заключением соглашения, так и после него) а также улики, полученные вследствие ваших сведений и показаний, не будут использованы против вас в суде.

Как известно, в настоящее время вы находитесь под следствием за участие в ограблении грузового терминала "Люфтганзы". По данному соглашению, особый отдел откажется от любых обвинений в вашу сторону, которые могут возникнуть в ходе расследования, в свете вашего содействия следствию.

В случае, если другие правоохранительные органы будут ратовать за ваше привлечение к суду в связи с участием в ограблении "Люфтганзы", мы будет советовать им отозвать обвинения.

Помимо прочего, соглашение подразумевает, что отдел снимет все федеральные обвинения, которые могут возникнуть в результате расследования торговли наркотиками, проводимого офисом окружного прокурора Нассау, в связи с которым вы были арестованы.

Подразумевается, что в случае предъявления обвинений любыми другими правоохранительными органами в связи с любыми правонарушениями, отдел обратит внимание соответствующих органов на содействие, которое вы оказали согласно этому соглашению.

Соглашением также предусматривается включение вас в федеральную программу защиты свидетелей вместе с женой, детьми и любыми связанными с вами лицами, которым потребуется защита вследствие вашего сотрудничества с упомянутым отделом.

Данное соглашение основывается на вашем полном сотрудничестве с правительством, включая немедленное, полное и достоверное предъявление имеющейся у вас информации, которая относится к расследуемому делу.

Соглашение не защитит вас от государственного обвинения в даче ложных показаний, если обнаружится, что вы ввели следствие в заблуждение.

При этом, в случае если вы не будете в полном объеме соблюдать остальные пункты этого соглашения (немедленное, полное и достоверное предъявление информации, дача показаний и т.д.), данное соглашение будет аннулировано.

В подобном случае государство оставляет за собой право предъявить вам обвинения по всем совершенным нарушениям уголовного законодательства и обратить против вас все сделанные вами заявления и данные показания как до, так и после даты заключения этого соглашения".

***

Генри: Труднее всего для меня было оставить жизнь, от которой я убегал. Даже в конце, несмотря на все угрозы, что я получал, и тот срок, что мне грозил, мне по-прежнему нравилась эта жизнь.

Мы заходили в помещение, и все там замирали. Все знали, кто мы, и к нам относились, как к крутым кинозвездам. Мы получали все бесплатно. Целые грузовики краденых товаров.

Шубы, телевизоры, одежда - все, что ни попроси. Мы пользовались тайниками Джимми, как универмагами. Наши жены, матери, дети - все туда ходили.

На кухне у меня хранились бумажные пакеты, набитые драгоценностями, а рядом с постелью стояла сахарница, полная кокаина. Все, чего бы я не пожелал, было на расстоянии телефонного звонка.

Бесплатные машины напрокат под вымышленными именами и ключи от десятка потайных квартир по всему городу. На выходные я ставил по тридцать-сорок штук, а потом или спускал выигрыш за неделю, или отправлялся к ростовщикам, чтобы расплатиться с букмекерами. Об этом я не беспокоился. Стоило мне оказаться на мели, как я просто грабил еще.

Мы всем заправляли. Мы покупали адвокатов, мы покупали копов. Все подставляли ладони. Все было оплачено. Мы со смехом выходили из тюрьмы. У нас было все самое лучшее. В Вегасе и Атлантик-сити всегда находились знакомые. К нам подходили люди и предлагали нам билеты на шоу, ужины и номера-люкс.

А теперь все кончено, и с этим сложно смириться. Сегодня все по-другому. Нет движения. Мне придется прозябать, как и всем остальным. Я - обычное ничтожество. И буду доживать свою жизнь, как последнее чмо.

Эпилог

Присоединившись к федеральной программе защиты свидетелей, Генри стал одним из четырех тысяч четырехсот других осужденных преступников, которые предпочли дать показания против своих бывших соучастников, нежели предстать перед судом.

Генри понимал, что присоединиться к программе, обходившейся министерству юстиции в двадцать пять миллионов долларов в год, было его единственной оставшейся возможностью.

Эд Макдональд вскоре понял, что Генри Хилл не задумываясь совершил столько преступлений, что временами даже не мог понять, что их совершал.

Так, к примеру, как-то раз, когда Генри допрашивали по делу "Люфтганзы", он заявил, что находился в Бостоне.

Он уже в третий или четвертый раз упомянул Бостон, поэтому Макдональд наконец спросил Генри, что тот там делал. И Генри, как ни в чем не бывало, ответил, что подкупал игроков баскетбольной команды бостонского колледжа, чтобы те играли на занижение счета, и в то время улаживал там дела.

- Я играл за команду первокурсников бостонского колледжа, - рассказывал Макдональд. - Я был на нескольких играх, которые подстроил Генри. Это был мой колледж. Я едва не набросился на него через стол, но понял, что для парней вроде Хилла это всего лишь бизнес.

Для Генри сливать игры университетского баскетбола даже не было чем-то противозаконным. Он рассказал об этом, даже не задумавшись. Я осознал, что для Генри университетский дух - пустой звук. За свою жизнь он так ни к чему не прикипел, кроме ставок на разницу в счете.

С уверенностью можно сказать, что федеральная программа защиты свидетелей сполна вернула деньги, затраченные на Генри Хилла.

Хилл выступил в суде и давал показания с такой беспристрастной достоверностью - он почти не удостаивал взглядом обвиняемых, против которых выступал - что присяжные возвращались с одним обвинительным приговором за другим.

С помощью его показаний удалось дать Полу Маззеи семь лет по обвинению в торговле наркотиками, а по его показаниям в деле о подставных играх, по которому Макдональд лично настоял выступить обвинителем, двадцатишестилетний Рик Кун получил десять лет, самое суровое наказание, какое когда-либо получал игрок университетской команды по обвинению в участии в договорных играх.

Тони Перла, соучастника Хилла, приговорили к десяти годам тюремного заключения, а брата Перлы, Рокко, к четырем. Рич Перри, один из букмекеров мафии, известных, как "фиксеры", сознался в организации подставных игр, когда понял, что Генри даст против него показания, и отделался одним годом.

Генри помог федеральным маршалам выследить и вернуть в тюрьму Билла Арико, международного наемного убийцу. Филип Базиле, владелец дискотеки на Лонг-Айленде, был приговорен к пяти годам условного заключения и четверти миллиона штрафа за устройство Генри на подставную работу, с помощью которой Хилл получил досрочное освобождение.

Генри даже поехал на гастроли. В компании маршалов и Джерри Д. Берстайна, прокурора особого отдела, который осудил Базиле, он отправился давать показания в Феникс, штат Аризона, по делу обвиненной в криминальных связях крупной компании по торговле спиртным, которая стала крупнейшим дистрибьютором спиртного в штате.

Однако до начала выступления Генри в суде компания отозвала свою лицензию и согласилась прекратить торговые операции в штате.

Шестого февраля 1984-го года Генри выступил в суде против Пола Варио. Варио предъявили обвинения за оказание помощи Генри в получении досрочного освобождения из Алленвуда путем устройства последнего на подставную работу.

Спустя три дня слушаний Пол Варио был признан виновным в мошенничестве. Третьего апреля 1984-го года его приговорили к четырем годам тюремного заключения и штрафу в десять тысяч долларов. После того как его апелляции были отклонены, Варио отправился в федеральную тюрьму в Спрингфилде, штат Миссури.

В том же году Генри выступил в суде против Джимми Бёрка по делу об убийстве Ричи Итона. Генри свидетельствовал, что Джимми признался ему в убийстве Итона из-за кокаиновой сделки на четверть миллиона долларов.

Когда против него выступил адвокат Бёрка, Генри посмотрел прямо на Бёрка и сказал, что когда спросил Джимми про Итона, тот ответил ему такими словами: 
- О нем можешь больше не беспокоиться, я прикончил этого гребаного афериста. 
Девятнадцатого февраля 1985-го года Джимми Бёрка приговорили к пожизненному заключению за убийство Ричи Итона.

Генри так и не смог помочь Макдональду раскрыть дело "Люфтганзы", ради которого Генри и включили в программу защиты свидетелей. Ко тому времени, когда Макдональд заполучил Генри в свидетели, люди, по которым можно было связать ограбление с Джимми, были уже мертвы.

За исключением Генри и Джимми больше никого не осталось. Стакс Эдвардс, Марти Крюгман, Ричи Итон, Томми ДеСимоне, Терри Феррара, Джо Манри, Франчи МакМэхон, Паоло ЛиКастри, Луи и Джоанна Кафора, Энтони Стабиле и даже Анджело Сепе со свой новой подружкой, девятнадцатилетней Джоан Ломбардо.

Через год после включения Генри в программу сын Джермейна, Роберт-младший, которому исполнился двадцать один год, был застрелен на крыше дома в Куинсе.

Столкновение Генри с бывшими друзьями не задело его чувств. Ни угрожающие взгляды Джимми Бёрка, ни вид семидесятилетнего Пола Варио его не беспокоили.

Варио, Бёрк, Маззеи, Базиле, баскетболисты - все, с кем Генри совершал преступления, стали стали разменными монетами, с помощью которых он купил свою свободу.

Вместе с прокурором особого отдела Дугласом Бемом Генри инициировал расследование о засилье мафии в грузоперевозках аэропорта Кеннеди, которое закончилось очередным предъявлением вины Полу Варио, как и Фрэнку "Фрэнки Воши" Манзо и остальным влиятельным лицам семейства Луккезе.

Он выдал Макдональду и его людям сколько мог и сажал в тюрьму своих приятелей. И делал это Хилл непринужденно.

Пежде чем выступить в суде против Варио, он съел пиццу с грибами и колбасой и выпил "Таб", и договорился о статье в "Спортс иллюстрейтед" на десять тысяч долларов, прежде чем дать показания по договорным играм бостонского колледжа, из-за которых двадцатишестилетний Рик Кун получил десять лет в федеральной тюрьме.

Когда Джимми Бёрка обвинили в убийстве, Генри почти торжествовал. Генри выжил в смертельной схватке с Джимми и заставил правительство спустить курок.

Конечно, как бы Генри ни старался найти оправдание своему поступку, его выживание зависело от способности предавать.

Он с готовностью предал мир, который знал, и людей, вместе с которыми рос, и с такой легкостью, словно устраивал подпольные игры или сбрасывал хвост. Для Генри Хилла отказаться от жизни оказалось тяжело, а вот от друзей он отказался с легкостью.

В конце не было ни спецэффектов, ни взрывов в стиле гангстерских фильмов Джеймса Кэгни. Генри не взлетел на вершину мира, как герой Кэгни [34]. Он просто хотел выжить любой ценой. И из всей команды Бёрка лишь одному Генри удалось выжить.

Сегодня Генри Хилл и его жена проживают где-то в Америке. Ко времени написания книги Генри - успешный бизнесмен и проживает в двухэтажном доме в неоколониальном стиле за сто пятьдесят тысяч долларов на территории с таким низким уровнем преступности, что на полосы городского еженедельника попадают заметки о краже цветов с клумб. Его дети ходят в частные школы.

У них с Карен личные машины, а Карен открыла небольшой собственный бизнес. Генри платит взносы по пенсионному плану Кео[35]. Генри лишь жалуется на то, что в городе, куда его определили жить в рамках программы защиты свидетелей, не достать приличной итальянской еды.

Спустя пару дней после переезда он отправился в местный "итальянский" ресторан, где обнаружил, что в соусе маринара нет чеснока, вместо лингуине [36] подается лапша, а на столе лежат ломтики белого хлеба в целлофановых упаковках.

Но из-за своего сотрудничества с Эдом Макдональдом и прокурорами особого отдела Генри получает в месяц тысячу пятьсот долларов как госслужащий, прилетает в Нью-Йорк семь-восемь раз в год, где ему оплачивают все расходы и присылают еду из Маленькой Италии в суд, где он дает показания, или в отели, где он останавливается.

В Нью-Йорк его всегда сопровождает целая армия маршалов, чтобы убедиться, что его не убьют или не похитят. Более того, Генри так тщательно охраняют, а его новая личность так рьяно оберегается федеральной исполнительной службой, что федеральной налоговой службе осталось только развести руками, когда она попыталась напомнить бывшему Генри Хиллу о неуплате налогов.

Примечания

1

Rara avis (лат.) - дословно "редкая птица".

(обратно)

2

Capo di tutti capi - "босс боссов", фраза, используемая сицилийской и американской мафией, для обозначения босса самой влиятельной мафиозной семьи.

(обратно)

3

Софтбол (англ. softball) — спортивная командная игра с мячом, аналог бейсбола. Мяч для софтбола напоминает по размерам грейпфрут, он более мягкий, чем бейсбольный мяч, и имеет более низкую скорость в полёте.

(обратно)

4

Пайзан (итал. paesani) - земляк, простой крестьянин или сельский житель.

(обратно)

5

Гандикапер - человек, профессионально разбирающийся в ставках на спорт и умеющий путем выигрыша спортивного пари зарабатывать деньги.

(обратно)

6

Корпорация убийств (англ. Murder, Inc.) - нью-йоркская преступная группировка, существовавшая в 1920 -1940-х, созданная и контролируемая мафией, которая за годы своего существования совершила сотни заказных убийств для мафии, причём большинством жертв были другие члены мафии. У истоков создания группировки стояли самые известные мафиози тех времён — Чарльз (Лаки или Счастливчик) Лучиано, Мейер Лански, Луис Бухальтер.

(обратно)

7

Канноли (итал. cannoli — «маленькая трубочка») — традиционный сицилийский десерт, представляющий собой вафельную хрустящую трубочку, наполненную начинкой из сыра маскарпоне, взбитого творога или рикотты с добавлением различных сиропов (чаще со вкусом ванили или шоколада), вина марсалы или розовой воды. Гранита (итал. Granita) — сицилийский десерт, представляющий собой колотый фруктовый лёд с сахаром. Джелато, (итал. gelato) — популярный итальянский замороженный десерт из свежего коровьего молока, сливок и сахара, с добавлением свежих ингредиентов: ягод, орехов, шоколада и свежих фруктов.

(обратно)

8

Скунгили (итал. sgungille) - огромные морские моллюски. Подаются или в холодном виде в морском салате, или горячими с соусом маринара.

(обратно)

9

Прошутто (итал. prosciutto в переводе означает окорок) — итальянская ветчина, сделанная из окорока, натёртая солью.

(обратно)

10

Малдун (англ. muldoon) - американо-ирландский сленг, распространенный в Нью-Йорке. Так называли полицейских.

(обратно)

11

Капореджиме (от итал. caporegime — глава «команды», также «Капорегиме» или «Капорежиме», часто сокращается до капо) в терминологии итало-американской мафии — представитель одной из высших «ступеней» в криминальной лестнице, который подчиняется непосредственно боссу криминальной «семьи» или его заместителю. Капо возглавляет «команду» (отдельную «ветвь» в организованном криминальном синдикате), состоящую из «солдат» — младших членов преступной организации, стоящих на более низких «ступенях», которые занимаются непосредственным исполнением приказов.

(обратно)

12

Боксмен - работник казино, управляющий столом для игры в кости, следит за ходом игры, выплачивает выигрыш.

(обратно)

13

Аппалачин - большая сходка лидеров мафии США и Канады в городке Аппалачин, созванная Вито Дженовезе. Сходка должна была проводится в поместье одного из криминальных авторитетов. Местный полицейский, заметив множество мужчин, на дорогих автомобилях, собирающихся в поместье, установил наблюдение. Полицейский вызвал подкрепление, которое окружило поместье. Участники сходки попытались спастись бегством, но половину из них удалось арестовать. Сходка стала ярким подтверждением существования организованной преступности, что прежде отрицалось директором ФБР Эдгаром Гувером.

(обратно)

14

Джордж Рафт (англ. George Raft; 26 сентября 1901 — 24 ноября 1980) — американский киноактёр и танцор, известный в первую очередь ролями гангстеров в криминальных фильмах об организованной преступности 1930-х и 1940-х годов. Джордж Рафт наиболее известен ролями в гангстерской комедии Билли Уайлдера «В джазе только девушки» (1959), легендарной первой версии фильма «Лицо со шрамом» (1932), «Каждое утро я умираю» (1939), а также в «Болеро» (1934, один из немногих фильмов того времени в котором он не играл гангстера) и «Они ехали ночью» (1940).

(обратно)

15

Маленькая Италия (англ. Little Italy) — бывший район компактного проживания выходцев из Италии на Манхэттене, Нью-Йорк.

(обратно)

16

Каморра (от неаполитанского «morra» — «шайка, банда») - неаполитанская мафия; неаполитанская организованная преступность, аналогичная сицилийской мафии. 
Черная рука (итал. Mano Nera) - тип рэкета и вымогательства. Как таковой преступной организацией не являлась, хотя гангстеры Каморры и Мафии практиковали этот метод. Первые упоминания о Черной руке встречаются в Неаполе в 1750-ом году. С 1880-го года, итальянские иммигранты начали обосновываться в Соединенных Штатах. К началу двадцатого столетия операции Черной руки прочно утвердились в итальянских диаспорах главных городов, включая Нью-Йорк, Новый Орлеан, Чикаго, и Сан-Франциско.

(обратно)

17

Джеймс Кэгни - (англ. James Francis Cagney, Jr.; 17 июля 1899 — 30 марта 1986) — один из наиболее востребованных актёров классического Голливуда, удостоенный в 1943 году «Оскара» за лучшую мужскую роль. Кэгни с успехом воплотил в классическом Голливуде типаж «плохого парня».

(обратно)

18

Кувшиноголовые, лопоухие (англ. jarhead) - презрительное прозвище моряков, данное им за их прическу, высокую и коротко остриженную по бокам, что придавало их голове сходство с кувшином.

(обратно)

19

Вассар - Престижный частный гуманитарный колледж высшей ступени в г. Покипси, шт. Нью-Йорк. Основан в 1861 как женский колледж бизнесменом М. Вассаром. Большинство учащихся составляют женщины, но с 1970 принимаются и мужчины.

(обратно)

20

Моник Ван Вурен - американская актриса бельгийского происхождения.

(обратно)

21

Стерно - марка кухонного горючего для разогрева продуктов, своего рода одноразовый примус. Представляет собой жестяную банку с горючей студенистой массой.

(обратно)

22

Шраффтс - сеть недорогих ресторанов в Нью-Йорке, рассчитанных в основном на женщин.

(обратно)

23

Ширли Веро́ника Бэсси (англ. Shirley Veronica Bassey; родилась 8 января 1937, Кардифф, Уэльс) — британская певица, ставшая известной за пределами своей родины после исполнения песен к фильмам о Джеймсе Бонде: «Голдфингер» (1964), «Бриллианты навсегда» (1971) и «Мунрэйкер» (1979).

(обратно)

24

Сэмюел Джордж «Сэмми» Дэвис-младший (англ. Samuel George «Sammy» Davis, Jr.), — американский эстрадный артист, киноактёр и певец.

(обратно)

25

Натали Вуд (англ. Natalie Wood, урождённая Наталья Николаевна Захаренко, затем Гурдина, 20 июля 1938 — 29 ноября 1981) — американская актриса, трижды номинантка на премию «Оскар». Роль Джуди в фильме «Бунтарь без причины» с Джеймсом Дином в главной роли, принесла ей в 1955 году номинацию на «Оскар» и помогла ей выбиться в более взрослые и серьёзные роли. Мировую славу Натали Вуд принесло участие в фильмах «Вестсайдская история» (1961), «Джипси» (1962) и «Большие гонки» (1965), а роли в фильмах «Великолепие в траве» (1961) и «Любовь с подходящим незнакомцем» (1963) принесли ей ещё две номинации на премию Американской киноакадемии.

(обратно)

26

Бочча (итал. bocce) — спортивная игра на точность, принадлежащая к семье игр с мячом, близкая к боулингу, петанку и боулзу, имеющих общие истоки в античных играх распространенных на территории Римской империи

(обратно)

27

Белый воротничок (калька с англ. white-collar worker) — обозначение, принятое в западной социологии для наёмного работника, занимающегося умственным трудом, служащего, чиновника, администратора, менеджера или инженерно-технического работника.

(обратно)

28

Уотергейтский скандал (англ. Watergate scandal) — политический скандал в США 1972—1974, закончившийся отставкой президента страны Ричарда Никсона. В 1972 г. пять человек были арестованы за проникновение в штаб-квартиру нац. комитета Демократической партии в гостинице "Уотергейт" в Вашингтоне с целью установки подслушивающей аппаратуры. Выяснилось, что их действия были частью кампании по обеспечению переизбрания "Никсона на пост президента в 1972 г. Сначала Белый дом отрицал свою причастность к инциденту, но после тщательного расследования, проведенного на первом этапе журналистами из "Вашингтон пост", стало ясно, что в эту незаконную операцию и попытки скрыть ее замешаны несколько человек из окружения президента. Одним из них был Гордон Лидди, в качестве директора по политической разведке, несший ответственность за засылку агентов в штаб Демократической партии и установке там подслушивающих устройств. Лидди отказался давать показания на суде, получил 20 лет тюремного заключения и отсидел 5 лет.

(обратно)

29

Арийское братство» (англ. Aryan Brotherhood, также известны как The Brand, AB, One-Two, Alice Baker) — крупнейшая организованная преступная группировка белых расистов в США, имеющая около 15000 членов внутри и за пределами тюрем.

(обратно)

30

Эсте Лаудер (англ. Estée Lauder; 1 июля 1908 — 24 апреля 2004) — американская предпринимательница, основательница и первый председатель совета директоров корпорации косметики и парфюмерии «Estée Lauder».

(обратно)

31

WINS (Ten-Ten Wins) - радиостанция, вещающая в Нью-Йорке. Основана в 1924-ом году и является старейшей радиогазетой в США.

(обратно)

32

Бат-мицва - термин, применяющийся в иудаизме для описания достижения девочкой религиозного совершеннолетия.

(обратно)

33

Потогонка - производство с тяжёлым немеханизированным трудом и низкой заработной платой; обычно на небольших полулегальных предприятиях.

(обратно)

34

Made it, Ma! Top of the world! - Я сделал это, мам! Я на вершине мира!. Любимая фраза героя Джеймса Кэгни, Артура "Коди" Джаррета в фильме "Белая Горячка".

(обратно)

35

План Кео - пенсионный план для мелких частных предпринимателей.

(обратно)

36

Лингуине (от итальянского linguine – язычки) является классической итальянской сухой длинной пастой. Марина́ра (итал. Marinara, букв. моряцкий соус) - итальянский соус, приготавливающийся из томатов, чеснока, пряных трав и лука.

(обратно)

Оглавление

  • Предисловие
  • Глава первая
  • Глава вторая
  • Глава третья
  • Глава четвертая
  • Глава пятая
  • Глава шестая
  • Глава седьмая
  • Глава восьмая
  • Глава девятая
  • Глава десятая
  • Глава одиннадцатая
  • Глава двенадцатая
  • Глава тринадцатая
  • Глава четырнадцатая
  • Глава пятнадцатая
  • Глава шестнадцатая
  • Глава семнадцатая
  • Глава восемнадцатая
  • Глава девятнадцатая
  • Глава двадцатая
  • Глава двадцать первая
  • Глава двадцать вторая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

    Комментарии к книге «Славные парни. Жизнь в семье мафии», Николас Пиледжи

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства