«Евреи России. Времена и события. История евреев Российской империи»

Евреи России. Времена и события. История евреев Российской империи (fb2) - Евреи России. Времена и события. История евреев Российской империи 4159K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Феликс Соломонович Кандель

Феликс Соломонович Кандель Евреи России. Времена и события. История евреев российской империи

За прошедшие четверть века – после распада Советского Союза – появилось немало книг и статей о евреях Российской империи, основанных на архивных документах, ранее недоступных.

Эта книга базируется на предыдущей работе того же автора. В ней использованы многочисленные материалы последних лет, которые не изменили – да и не могли изменить – общую картину истории еврейского народа. Однако сотни дополнительных данных, основанных на новейших исследованиях, помогут читателю, по мнению автора, полнее ощутить социальную, религиозную и культурную жизнь евреев Восточной Европы – среди народов, их окружавших.

Еврейские судьбы разных веков на фоне исторических событий – непременная составляющая этой книги, и для начала обратимся к воспоминаниям.

В 1833 году в белорусском городе Бобруйске родилась Полина (Паулина) Эпштейн, в замужестве Венгерова. Ей досталась долгая жизнь судьбоносного, быть может, периода в жизни российских евреев; она жила со своей семьей в Бресте, Конотопе, Ковно, Вильно, Петербурге, Минске и на исходе дней написала «Воспоминания бабушки».

«Хочу изобразить прошлое достоверно и безыскусно – так, как оно живет в душе моей и памяти; картины невозвратных лет снова проходят предо мной. Не думаю о том, что из этого должна получиться книга. Просто усаживаюсь поудобнее в старом кресле и рассказываю…»

В этих рассказах Полина Венгерова упомянула среди прочего слова своей матери: «Про две вещи я в точности могу сказать: мы и наше поколение проживем свой век и умрем евреями; наши внуки наверное не умрут евреями, но что станется с нашими детьми – это для меня загадка».

И в тех же воспоминаниях бабушка Полина пишет уже о своем времени, о своих детях и внуках:

«Другие народы и нации берут из современных идей лишь то, что соответствует их характеру, сохраняя при этом свою самобытность. Над еврейским же народом тяготеет какое-то проклятие, он почти всегда усваивает чуждое и новое ценой отречения от старого, самого своего извечного и священного…

Мужчины больше не чтили святость субботы и не прерывали ради нее неотложных дел… Их дух не возносился в небесные сферы, а плоть уже не восстанавливала потерянных за неделю сил в строгом спокойствии субботы… Правда, женщины, всем сердцем привязанные к старым порядкам, еще творили молитвы, зажигая свечи в канун субботы, но просвещенный супруг прикуривал от них сигару, и лицо жены искажалось болезненной усмешкой.

С тем же радушием, с каким хозяин дома приветствовал некогда субботнего ангела, он встречал теперь своих приятелей, явившихся сыграть в преферанс. Пусть на столе еще стоял кубок благословения, наполненный вином, никто не пригублял его. Он стал символом. Вот наперченная рыба – другое дело, отступничество еще не зашло так далеко, чтобы отказаться от субботнего ужина… Место субботних песнопений заняли забавные истории, неисчерпаемые еврейские анекдоты; игра в карты могла затянуться до глубокой ночи, ибо рано утром господа уже не являлись в синагогу к молитве…

Крещение моих детей стало для меня самым тяжелым ударом в жизни… Постепенно это страдание перестало быть личной драмой, оно всё больше приобретало характер национального бедствия. Не только как мать, но и как еврейка я испытывала боль за весь еврейский народ, который терял столько благородных сил…

И вот пришло третье поколение, которое не боялось ни Бога, ни черта. Самые высшие почести оно оказывало собственной воле и возвысило ее до божества. Этому божеству оно курило ладан. Оно воздвигало ему алтари. Без страха и трепета оно приносило ему самые священные жертвы. Трагедией и роком этого юношества было то, что оно выросло без традиций…

Возможно, некоторые из молодых читателей подумают, что я вижу ситуацию в чересчур мрачном свете. Что мои воспоминания пеленой застилают мое зрение. О нет… Третье поколение! Покажите мне ваше счастье, покажите мне благородство вашей морали – и я с готовностью склонюсь перед вами».

* * *

Это был запев, а теперь перейдем к последовательному изложению исторических событий и судеб евреев‚ что в течение многих веков жили на разных территориях‚ которые к началу двадцатого века входили в состав Российской империи.

Гигантские расстояния отделяли их друг от друга – евреев Бухары‚ к примеру‚ от евреев Польши‚ были у них разные традиции‚ говорили они в быту на разных языках‚ но один это народ‚ и одна вера‚ один общий язык – иврит‚ на котором они молились‚ и один Бог‚ которому они служили в радости и в горе.

В этой книге приведены многие подробности при описании бесчисленных погромов‚ подробности устрашающие‚ и читатель вправе спросить: зачем выплескивать на страницы так много крови? Не достаточно ли ограничиться двумя-тремя примерами?.. Нет ответа на этот вопрос. Было и есть лишь постоянное беспокойство-напоминание – изнутри‚ толчками крови: если ты не расскажешь о них‚ убитых и замученных‚ если ты не поведаешь‚ не упомянешь‚ – то кто же?..

За долгие годы работы над книгой – изучая материалы‚ просматривая газеты‚ собирая по крохам из разных источников‚ автор неоднократно повторял сказанное в давние времена: «Когда камень падает на кувшин‚ горе кувшину. Когда кувшин падает на камень‚ горе кувшину. Всегда‚ всегда – горе кувшину…»

Памяти евреев разных времен‚ что жили‚ работали и нашли последнее упокоение в той земле, памяти родителей и брата – посвящает автор эту книгу.

Иерусалим‚ 2014 год.

Часть первая (До второй половины восемнадцатого века)

Очерк первый Кто мы. Как называем сами себя. Как называют нас другие. Когда пришли на эти земли

Еще что же то за богатырь ехал? Из этой земли из Жидовския Проехал Жидовин – могуч богатырь…

1

Прежде всего – как мы называем сами себя и как называют нас те народы‚ среди которых нам приходилось и приходится жить.

Евреи – называемся мы по-русски‚ «еврей» – записано было в советских паспортах‚ и это название восходит через византийское «эврэос» к древнегреческому «эбрайос»‚ а отсюда уже недалеко и до коренного еврейского самоназвания – «иври».

«Иври» – слово на языке иврит – встречается в Торе не один раз. Вот‚ например‚ когда враги захватили в плен Лота‚ племянника Авраама‚ сказано: «И пришел один из уцелевших‚ и известил Аврама…» – написано «Аврам га-иври»‚ что означает по-русски – Авраам-еврей. И Йосефа‚ сына Яакова‚ называет Тора – «иври»‚ еврей Йосеф. И Моисей заступился в Египте за одного насчастного‚ которого избивал египтянин‚ и назывался этот несчастный – «иври»‚ еврей.

Сказано в Торе: если есть у тебя раб-еврей – «иври»‚ то шесть лет он может быть рабом твоим‚ а на седьмой год его следует непременно отпустить на свободу. Потому что он‚ как и ты‚ «иври» – еврей. И в книге пророка Ионы‚ когда корабельщики спросили его во время бури: кто ты? из какого народа? – ответил им Иона: «Иври анохи» – «я еврей».

«Иври» – в буквальном переводе это означает «пришелец с той стороны»‚ и еврейская традиция трактует это как «пришелец из-за реки Евфрат». «Аврам га-иври» – Авраам-еврей – пришел в Ханаан с севера‚ из-за Евфрата‚ он первым назван в Торе этим именем. Авраам был также потомком Эвера: «Эвер»‚ «иври» – очень близкие созвучия‚ не отсюда ли глубинный смысл этого слова? Эвер верил в единого Творца Вселенной, поэтому‚ возможно‚ и потомок Эвера‚ последователь веры Эвера в единого Бога называется «иври» – еврей.

Есть у нас и другое название по-русски – иудей. Так было записано когда-то в паспортах евреев Российской империи в графе «вероисповедание» – «иудей». Слово «иудей» восходит к еврейскому самоназванию – «иегуди». У Яакова‚ праотца нашего народа‚ было двенадцать сыновей‚ родоначальников двенадцати колен Израиля. Одного из сыновей Яакова звали Иегуда‚ и его потомки назывались «иегудим». Потом так стали называть жителей Иудейского царства в отличие от жителей Израильского царства. После падения Израильского царства названием «иегуди» стали обозначать национально-религиозную принадлежность вне всякой связи с какими-либо территориальными границами. «Иегуди» – иудей.

Существуют и иные самоназвания: «бней Исраэль» – сыновья Израиля‚ «Исраэль» – Израиль‚ «бейт Яаков» – дом Яакова‚ праотца нашего народа‚ но в русском языке были употребительны два названия: еврей и иудей. И изредка еще‚ в прежние времена‚ называли нас в России – «израэлиты». Все эти русские названия произошли от соответствующих древнееврейских самоназваний: «иври»‚ «иегуди»‚ «исраэль».

Эти же самоназвания вошли и в языки народов мира – с некоторыми звуковыми изменениями‚ характерными для каждого языка. К названиям «иври»‚ «иегуди»‚ «Исраэль» восходят английские Hebrew‚ Jew‚ Israelite‚ немецкие Hebraer‚ Jude‚ французские Hebreu‚ Juif‚ Israelite‚ итальянские ebreo‚ giudeo‚ испанские hebreo‚ judio‚ португальское judeo‚ польское zyd.

Эти же коренные слова – «иври»‚ «иегуди»‚ «Исраэль» – присутствуют и в языках евреев‚ что жили прежде и живут сегодня на территории бывшей Российской империи. Восточноевропейские евреи называют себя на идиш – «идн»‚ бухарские евреи называют себя на еврейско-таджикском диалекте – «яхуди»‚ «исроэл»‚ горские евреи на татском языке – «джухур»‚ грузинские евреи на грузинском языке – «эбраэли»‚ «исраэли»; крымские евреи‚ крымчаки называют себя на крымчакском диалекте крымско-татарского языка – «срэл балалары» или «бане исраэл»; лахлухи – есть и такие евреи‚ выходцы из Иранского Азербайджана и Курдистана – называют себя на новоарамейских диалектах «сраэль»‚ «удэ».

И всё оттуда‚ от этих самоназваний – «иври»‚ «иегуди»‚ «Исраэль».

2

Есть еще одно название‚ которым нас иногда называют по-русски: жид. Вместе со словом «иудей» оно восходит к греческому – «иудайос»‚ а оттуда уже к знакомому нам слову на иврите – «иегуди». Жид – это древнее общеславянское название еврея‚ которое существовало в русских летописях и в русском законодательстве до конца восемнадцатого века и не носило прежде обидного смысла.

Несколько примеров из русских источников.

Одиннадцатый век‚ из устава времен князя Ярослава: «Аще кто с бусурманкою или с жидовкою блуд сотворит… от церкви да отлучится и от христиан‚ а митрополиту двенадцать гривен».

Пятнадцатый век‚ из поучений митрополита Зосимы: новгородские еретики «хвалят жидовскую веру‚ поносят и хулят Иисуса Христа‚ сына Божия‚ и Богоматерь‚ и называют иконы идолами».

Восемнадцатый век‚ из частного дневника: «Через Красный Кабачок проехал почтой из Ревеля в Петербург голицынский придворный жид Липман».

Кроме названия «жид» существовало понятие «жидовин»: чаще всего в былинах‚ в народных песнях‚ сказаниях и поговорках.

Еще что же то за богатырь ехал? Из этой земли из Жидовския Проехал Жидовин – могуч богатырь… Сыра мать земля всколебалася‚ Из озер вода выливалася‚ Под Добрыней конь на колена пал…

Далее в былине сказано‚ что Добрыня не стал воевать с Жидовином‚ а выехал навстречу ему сам Илья Муромец. Долго они дерутся – палицами‚ саблями‚ копьями‚ врукопашную‚ поначалу Жидовин вроде одолевает Илью: «Сел нахвальщина на белы груди‚ вынимал чинжалище булатное‚ хочет вспороть груди белые…»‚ – но, в конце концов, Илья Муромец побеждает Жидовина и говорит своим товарищам: «Ездил в поле тридцать лет‚ этакого чуда не наезживал!..»

Этот Жидовин присутствует также в сербских и болгарских былинах. В славянском предании сказано‚ что жиды – это первые люди на земле‚ которые вылезли из земли‚ как грибы. Высокие и дородные‚ они ходили спотыкаясь‚ падали и не могли больше встать. Они не боялись ни грома‚ ни молнии‚ когда начиналась гроза‚ клали себе на голову камень, приговаривая: «Каменная у меня голова! Что ты со мной поделаешь?» Легенда говорит: когда Всевышний увидел‚ что они такие никудышные‚ падают‚ не могут снова подняться‚ Он их извел – и этих жидов не стало.

За прошедшие века накопилось немало русских пословиц‚ поговорок и примет о евреях. Достаточно пролистать Толковый словарь и Собрание пословиц и поговорок В. Даля‚ чтобы понять‚ как выглядели мы‚ евреи‚ в глазах того населения‚ среди которого нам довелось жить.

Господь и жидов манной кормил.

Цыган да жид обманом сыт.

Жиды как шмели: все за одного стоят.

У мужика грудь никогда не зябнет‚ у жида – пятки‚ у ляха – уши.

Православного обманет цыган‚ цыгана жид‚ жида грек‚ грека – черт.

Из двух котлов жидов черти одного армянина выварили.

Девка с полными ведрами‚ волк‚ медведь и жид – добрая примета.

3

В 1989 году в Советском Союзе прошла последняя всеобщая перепись населения. Каждому гражданину страны выдавался опросный лист‚ который он должен был заполнить‚ и в графе «национальность» 1 миллион 450 тысяч человек записали – еврей. 1 миллион 450 тысяч человек определили себя как евреи‚ хоть и жили они в тот момент в разных частях Советского Союза – с разными обычаями и разными разговорными языками.

Ашкеназы составляли по той переписи 95 процентов от общего количества евреев бывшего СССР: в основном, евреи России‚ Украины‚ Белоруссии‚ Молдавии и Прибалтики. Ашкеназы – это потомки евреев‚ что жили в Средние века на территории теперешней Германии‚ в особенности по берегам Рейна. Затем они стали селиться в Польше и Литве‚ потом попали в Российскую империю‚ но название «ашкеназы» сохранилось по сей день. Когда-то евреи называли Германию «эрец Ашкеназ»‚ а отсюда и ашкенази – это немецкий еврей или потомок немецкого еврея.

Обозначению «ашкеназы» противопоставлено обозначение «сефарды»‚ которое определяет еврейский культурный комплекс‚ сложившийся в Испании и Португалии в Средние века. На территории бывшего Советского Союза почти нет сефардов‚ но живут восточные евреи‚ которых неверно называют сефардами. По переписи 1989 года они составляли около 5 процентов от общего количества евреев Советского Союза‚ и среди них – бухарские евреи‚ горские евреи‚ грузинские евреи‚ крымчаки и лахлухи (об этих группах еврейского населения будет рассказано отдельно).

Вот такие мы разные‚ российские евреи‚ и Россия не сразу и не вдруг познакомилась с нами. Это был долгий период‚ растянувшийся на многие века‚ пока сотни тысяч евреев не оказались на территории Российской империи. Бывали периоды‚ когда евреи уходили от преследований и селились на тех землях‚ которые затем подпадали под власть русских царей. Бывали периоды‚ когда Россия расширяла свои границы и обнаруживала на занятых территориях вместе с коренными народами‚ их населявшими‚ еще и евреев.

Во второй половине девятнадцатого века Россия захватила территории Средней Азии‚ и часть среднеазиатских евреев стали подданными русского царя. В первой половине девятнадцатого века Россия распространила свою власть на Кавказ и Закавказье‚ и ее подданными стали горские и грузинские евреи. В 1812 году‚ после присоединения Бессарабии‚ очутились в России бессарабские евреи. Крым – 1783 год – вошел в состав Российской империи‚ и крымские евреи тоже. 1772–1795 годы‚ три раздела Польши – огромные количества евреев Белоруссии‚ Литвы‚ Польши‚ Украины и Курляндии оказались на русской территории.

Но и до этого‚ еще раньше‚ евреи-купцы приезжали торговать в Россию‚ если их‚ конечно‚ туда впускали. Евреи-одиночки приезжали в Россию работать – врачи‚ аптекари‚ мастера разных ремесел‚ и одни из них приживались и оставались навсегда‚ а других изгоняли или убивали. Известны и такие исторические периоды‚ совсем уж в давние времена‚ когда не было еще Российской империи‚ не было Московского княжества‚ не было Киевской Руси‚ а евреи уже приходили на эти земли и поселялись там. В Средней Азии‚ к примеру. В Крыму. И на Кавказе.

4

Говорили мудрецы Израиля: «Знай, откуда ты пришел», добавляли к этому: «Кто не знает, откуда он пришел, не будет знать, куда ему идти», а потому повторим рассказ о нашей родословной, кому-то уже знакомый.

Известно из библейской истории: Авраам родил Ицхака‚ Ицхак родил Яакова‚ у Яакова было 12 сыновей‚ родоначальников 12 колен Израиля. После исхода из Египта эти колена расселились на Земле Израиля‚ управлялись сначала судьями‚ потом царями: первым был царь Шауль (Саул)‚ за ним Давид‚ за Давидом – Шломо (Соломон). После смерти царя Шломо еврейское государство разделилось на два – Иудею на юге и Израиль на севере. Два колена входили в состав Иудеи‚ колена Иегуды и Биньямина‚ остальные десять колен составляли население Израиля.

В 722 году до новой эры могущественная тогда Ассирия завоевала Израильское царство‚ захватила его столицу Самарию и угнала в полон многих жителей – в Ассирию‚ в Мидию. Это было первое в нашей истории массовое переселение евреев со своей земли‚ первое изгнание. В 586 году до новой эры вавилонский правитель Навуходоносор завоевал Иудейское царство‚ взял после осады Иерусалим‚ разрушил Храм и увел в Вавилонию большинство жителей. Разные еврейские общины мира ведут отсчет от этих событий‚ считая себя потомками тех изгнанников: евреи Аравии‚ Йемена‚ Персии‚ Бухары‚ Кавказа‚ Испании‚ Франции‚ Германии‚ Китая.

Были затем на земле Израиля греко-сирийские завоеватели‚ и они тоже угоняли пленников. Было Великое еврейское восстание против Рима‚ разрушение римлянами Второго Храма в 70 году новой эры и новый угон пленников. Было восстание Бар-Кохбы‚ выселение евреев после подавления восстания в 135 году‚ – так начиналось и так продолжалось расселение евреев по землям и странам‚ от одного правителя к другому‚ затихая во времена благополучные и возобновляясь в периоды гонений.

Начнем с северного Причерноморья.

Евреи приходили туда вместе с греческими‚ римскими‚ а затем и византийскими поселенцами и оседали в узловых транзитных пунктах на главных торговых путях Южной Руси‚ в том числе‚ очевидно‚ и на пути «из варяг в греки»‚ и передвигались по этим путям‚ основывая свои общины. Это был долгий исторический процесс‚ в большинстве случаев не зафиксированный в хрониках‚ – на северных берегах Черного моря‚ на открытой дороге между Европой и Азией‚ в сложных условиях перемещений и столкновений гигантских людских масс‚ когда один народ вытеснял народ другой или подчинял себе его остатки.

Греческий историк Геродот – со ссылкой на поэта древних времен Аристея – сообщал‚ что на северных берегах Черного моря жили киммерийцы‚ севернее их – скифы‚ еще дальше – исседоны‚ потом аримаспы – одноглазые люди‚ за аримаспами грифы стерегли золото‚ и совсем уж на севере располагались блаженные гипербореи.

Что правда в этих рассказах‚ а что вымысел – решайте сами‚ но вот названия исторических народов‚ которые действительно прошли через южнорусские степи‚ завоевывая и в свою очередь завоеванные. Скифы‚ массагеты‚ исседоны‚ киммерийцы‚ агатирсы‚ невры‚ будины с гелонами‚ сарматы‚ бастарны‚ гунны‚ аланы‚ авары‚ хазары‚ угры-мадьяры‚ черные болгары‚ утугуры с кутугурами‚ касоги с ясами‚ печенеги с половцами‚ – и где-то там‚ среди них‚ в безумном водовороте войн‚ пленений и перемещений народов жили и евреи‚ такие от всех отличные – посреди язычников: со своим единым Богом и со своими традициями.

В старинных летописях‚ оспариваемых современными историками‚ сказано‚ что царский грузинский род Багратиони и царский армянский род Багратуни основаны евреями.

В «Истории Армении» Мовсеса Хоренаци – Моисея Хоренского‚ которая составлена в пятом веке новой эры‚ сказано: «Об армянском царе по имени Храчеай‚ современнике вавилонского царя Навуходоносора‚ рассказывают‚ что он выпросил у Навуходоносора одного из главных еврейских пленников по имени Шамбат‚ привел его в Армению‚ поселил там и осыпал почестями. От Шамбата (или Смбата) происходит‚ по преданию‚ род Багратуни‚ чему подтверждением служит то‚ что Багратуни часто давали своим сыновьям имя Смбат».

В грузинском летописном своде «Картлис цховреба» («Житие Грузии») написано так: «Семеро братьев бежали из плена филистимлян и наконец пришли в Эклеци‚ где находился дворец армянской царицы Ракаэл. Здесь они вскоре приняли христианство‚ и трое из братьев остались в Армении. Их внуки и правнуки и сейчас княжат в той стране. Четверо же других решили идти еще дальше на север. Так они оказались в Картли. Один из братьев‚ по имени Гуарам‚ возвысился‚ стал эриставом. Он и является родоначальником грузинских Багратионов».

В «Картлис цховреба» генеалогия Багратионов возводится к библейскому Ишаю (Иессею), к его сыну – еврейскому царю Давиду и к сыну Давида – Шломо (Соломону)‚ а потому грузинские цари из рода Багратиони титуловали себя «Иессиан – Давидиан – Соломонианами». В их гербе изображена праща царя Давида‚ с помощью которой он убил Голиафа‚ арфа Давида‚ а над гербом надпись по-грузински: «Божией милостью потомок Иессея‚ Давида и Соломона царь всея Грузии». И стих из псалма: «Клялся Господь Давиду: истина – Он не отступит от нее: «От плода чрева твоего (из сыновей твоих) посажу на престоле твоем»».

До конца восемнадцатого века название «жид» означало в России лишь принадлежность к определенной национальности и употреблялось в том же смысле‚ что «поляк»‚ «турок» или «татарин». Сохранились документы и письма‚ в которых уважаемых евреев называли «жидами», добавляя при этом лестные и почетные титулы. Но к концу восемнадцатого века из официальных российских документов‚ выпускавшихся от имени Екатерины II‚ исчезло прежнее наименование – «жиды»‚ а взамен появилось новое – «евреи».

В 1790 г. евреи-купцы из Белоруссии пожаловались начальству, что в Москве их называют «жидами» «в поругание», в то время как власти именуют их «евреями». Постепенно название «жид» стало приобретать в русском языке презрительное и оскорбительное звучание‚ однако в литературе‚ в частных письмах и во многих документах девятнадцатого века широко употреблялось это наименование – «жиды».

Во всех дореволюционных изданиях Толкового словаря В. Даля объяснение слова «еврей» отсутствует‚ но зато присутствует толкование понятия «жид‚ жидовин‚ жидюк‚ жидюга‚ жидовье». И вот оно: «Старинное народное название еврея. Презрительное название еврея». В Толковом словаре Д. Ушакова сказано (1935 год): «Жид – в устах антисемитов – еврей (презрит)». В Толковом словаре С. Ожегова (1975 год) объяснение этого слова отсутствует.

Депутат П. Милюков говорил с трибуны Государственной Думы (начало двадцатого века): «К сожалению, отдельные депутаты при упоминании одной из наций допускают употребление унизительного наименования, имеющего оскорбительный характер (смех справа). Слово «жид», «жидовское племя», «лица жидовского происхождения» – словом, ту специфическую терминологию, которая является общеупотребительной среди подонков общества и малокультурных слоев населения (аплодисменты слева)».

Очерк второй Хазары. Хазарский каганат. Принятие иудаизма. Расцвет и гибель Хазарии

Хазарскому правителю Булану явился во сне ангел и сказал: «О‚ Булан! Твои намерения угодны Творцу, но действия твои Ему не угодны». Ангел пообещал Булану власть и славу‚ если он примет еврейскую религию; после этого Булан отправился походом на Кавказ и выиграл несколько сражений…

1

В середине четвертого века новой эры на Восточную Европу обрушились гунны‚ видом своим поразившие европейцев. Историк того времени описывал их: коренастые‚ безбородые‚ «безобразные‚ похожие на скопцов»‚ «приросшие к коням»‚ они постоянно «кочуют по разным местам‚ будто вечные беглецы»‚ и «сокрушают всё‚ что попадается на пути».

Гунны заняли прикаспийские и донские степи‚ опустошили Причерноморье‚ ворвались в Центральную Европу. Их повелителем стал Аттила; это была огромная гуннская империя‚ которая распалась после его смерти‚ в 454 году. Племена и народы восточноевропейских степей освободились из-под власти гуннов, стали развиваться самостоятельно‚ а их имена появились в исторических хрониках тех времен: акациры‚ барсилы‚ сарагуры‚ уроги‚ савиры‚ авары‚ болгары‚ утугуры с кутугурами.

С шестого века появляются в сирийских‚ армянских‚ византийских‚ латинских и китайских рукописях первые сведения о неизвестном до того народе‚ который поселился на территории Нижнего Поволжья и восточной части Северного Кавказа. А в последующие века имеется немало упоминаний о них в арабских и персидских источниках. Арабы в своих летописях называли их «ал-хазар»‚ армяне называли их «хазирк»‚ в «Начальной русской летописи» они названы «козаре»‚ в еврейской средневековой письменности они появились под именем «кузар»‚ «кузарим». В современном русском языке этот народ называется хазары.

Византийские писатели тех времен причисляли хазар к тюркским народам. Так же полагали и арабские писатели‚ хотя были среди них и такие‚ что относили хазар к грузинам или к армянам; в армянском источнике их связывали с китайцами‚ в грузинской летописи – со скифами; арабский географ десятого века Абу-Абдалла ал-Мукаддаси писал: «В наружном виде… в хазарах есть сходство со славянами». На самом деле название «хазары» охватывало племена различного происхождения‚ многочисленные кочевые и полукочевые народы‚ остатки прошедших через южнорусские степи гуннов‚ и тюркские элементы там преобладали.

Колыбелью хазар были прикаспийские степи Северного Предкавказья‚ то есть территория современного Дагестана. Хазары были воинственным народом‚ еще в шестом веке – в составе других тюркских племен – они ходили походами в Закавказье, и персидский шах для защиты от них построил гигантскую стену со многими оборонительными башнями. Армянский историк седьмого века Мовсес Каланкатваци описывает их как «безобразную‚ гнусную‚ широколицую‚ безресничную толпу»‚ которая «в образе женщин с распущенными волосами» устремилась в Закавказье.

Хазарский каганат образовался в середине седьмого века‚ его столицей был сначала город Семендер на территории теперешнего Дагестана‚ а затем Итиль в устье Волги. В седьмом веке хазары оттеснили на запад болгар и захватили приазовские степи‚ Северное Причерноморье, часть степного Крыма. «Хазары‚ великий народ… – писал византиец Феофан Исповедник. – Овладели всей землей вплоть до Понтийского моря».

Так возникла федерация разных племен‚ которые занимались кочевым скотоводством, земледелием, охотой и рыболовством. Федерация возглавлялась хазарским (тюркским) родом‚ а все племена и народы‚ что входили в нее‚ могли самостоятельно ходить в походы‚ заключать договоры и принимать ту религию‚ которую они желали. Хазарский каганат существовал около трехсот лет, и в период наивысшего расцвета его территория простиралась от Дуная до Аральского моря на востоке, от Среднего Поволжья до Кавказа и Крыма на юге.

В Хазарском каганате было два верховных правителя. Один из них – главный царь‚ каган‚ который принадлежал к фамилии знатного происхождения; обычай его избрания описал арабский географ Истахри: «Когда они желают поставить кого-нибудь каганом‚ то приводят его и начинают душить шелковым шнурком. Когда он уже близок к тому‚ чтобы испустить дух‚ говорят ему: «Как долго желаешь царствовать?» Он отвечает: «Столько-то и столько-то лет»…»

Этот обычай был связан с верой в божественную силу кагана: он сам определял в полузабытьи срок пребывания в его теле этой силы. Каган жил уединенно со своими женами, к нему допускались лишь несколько чиновников после прохождения очистительных обрядов. Если на страну обрушивалось несчастье – засуха‚ разорение‚ поражение в войне‚ то этого кагана убивали‚ потому что в нем иссякла божественная сила‚ и взамен выбирали нового кагана‚ которому начинали поклоняться. Но фактическая власть в стране принадлежала другому царю – каган-бегу: он стоял во главе войска и вершил государственные дела.

К восьмому веку Хазарское государство стало могущественной политической и военной силой Восточной Европы. Хазары вели долгие войны с Арабским халифатом‚ и – как отмечают теперешние историки – Хазария сыграла важную роль в истории восточноевропейских народов‚ заслонив их от арабов и выдержав атаки неодолимых прежде арабских армий. Хазария помогла Византии‚ оттягивая на себя арабские силы‚ которые в противном случае угрожали бы Византийской империи, и ограждала славян в Приднепровье от нападений кочевников.

Русский ученый-тюрколог В. Григорьев писал в девятнадцатом веке: «Необыкновенным явлением в средние века был народ хазарский. Окруженный племенами дикими и кочующими‚ он имел все преимущества стран образованных: устроенное правление‚ обширную цветущую торговлю и постоянное войско. Когда величайшее безначалие‚ фанатизм и глубокое невежество оспаривали друг у друга владычество над Западной Европой‚ держава Хазарская славилась правосудием и веротерпимостью‚ и гонимые за веру стекались в нее отовсюду. Как светлый метеор, ярко блистала она на мрачном горизонте Европы…»

Подобное отмечал в двадцатом веке и русский академик Ю. Готье: «Историческая роль хазар не столько завоевательная‚ сколько объединяющая и умиротворяющая. Это обстоятельство выдвигает их из множества народов азиатского происхождения‚ последовательно сменявших друг друга на пространстве между Волгой‚ Доном и Кавказом».

2

Хазары были язычниками‚ одним из многих языческих народов Восточной Европы‚ приносили жертвы огню и воде‚ поклонялись луне‚ деревьям‚ божеству Тенгри-хану‚ – и мы бы не упомянули о хазарах в этом повествовании‚ если бы не одно обстоятельство. В первой половине восьмого века часть хазар Северного Предкавказья во главе со своим правителем Буланом приняли иудаизм. В тех местах жили тогда евреи‚ ушедшие из Сасанидского Ирана во времена насильственного насаждения чужой веры‚ – от них‚ скорее всего‚ пришла к хазарам еврейская религия.

Легенда рассказывает‚ что хазарскому правителю Булану явился во сне ангел и сказал: «О‚ Булан! Твои намерения угодны Творцу, но действия твои Ему не угодны». Ангел пообещал Булану власть и славу‚ если он примет еврейскую религию; после этого Булан отправился походом на Кавказ и выиграл несколько сражений. Из разных источников известно‚ что в первой половине восьмого века хазары одержали крупные победы в Кавказской Албании (нынешний Азербайджан)‚ – принятие Буланом иудаизма приурочивается примерно к 740 году.

Но прежде чем он это совершил‚ император Византии и правитель мусульман прислали ему богатые подарки и отправили ученых мужей – склонить его к своим религиям. Булан устроил диспут‚ в котором участвовали христианин‚ мусульманин и еврей‚ но не принял никакого решения. И тогда он спросил христианского священника: «Как ты думаешь‚ какая религия лучше – израильтян или исмаильтян?» На это священник ответил: «Вера израильтян лучше веры исмаильтян». Затем Булан спросил мусульманского кадия: «А ты как думаешь‚ какая вера лучше – христианская или израильская?» Кадий ответил: «Израильская лучше». После этого Булан сказал: «Если так‚ то вы сами признали‚ что религия израильтян самая лучшая‚ и потому я выбираю веру Израиля‚ которая была верой Авраама. Да поможет мне всемогущий Бог!»

История про Булана стала известна из письма хазарского кагана Йосефа еврею по имени Хасдай Абу Юсуф бен Ицхак бен Эзра бен Шапрут – или Хасдай ибн Шапрут. Он жил в десятом веке в испанском городе Кордова; это был покровитель наук, знал прекрасно еврейский‚ арабский, греческий и латинский языки, изучал медицину и открыл «всеисцеляющее» средство – корень «фарук»‚ который славился у арабов.

Хасдай ибн Шапрут – личный врач и советник халифа Кордовы Абд ал-Рахмана – вёл дипломатические переговоры халифата с другими странами и добивался успехов в переговорах «очаровательной речью‚ сильным умом‚ большой ловкостью и тысячами хитростей». Он посылал богатые подарки в еврейские иешивы Вавилонии‚ собирал вокруг себя и поддерживал еврейских ученых‚ скупал на Востоке еврейские книги; как говорили тогда, «Хасдай бен Ицхак был среди выдающихся знатоков-законоведов. Он открыл андалузским евреям врата к познанию законов».

В те времена испанские евреи чрезвычайно гордились своим положением и многочисленными успехами в торговле‚ политике и культуре. Но вместе с тем они зависели от чужих правителей‚ были представителями рассеянного по миру и угнетенного народа‚ у которого нигде не было политической самостоятельности‚ – да и католическое духовенство постоянно подчеркивало‚ что евреи – презираемый Богом народ‚ а все их былые преимущества давно уже перешли к христианам. Поэтому испанские евреи с большим волнением воспринимали любые слухи о существовании в неведомых краях независимых еврейских государств.

В конце девятого века объявился в Испании некий человек по имени Эльдад‚ который утверждал‚ что происходит из колена Дана‚ одного из десяти пропавших колен Израиля. Он сообщил‚ что четыре колена – Дан‚ Нафтали‚ Гад и Ашер – живут богато и счастливо под скипетром еврейского царя в стране Куш (Абиссиния), за легендарной рекой Самбатион. Эльдад рассказал также‚ что «колено Шимона и половина колена Менаше обитают в стране кузарим‚ на расстоянии шести месяцев пути от Иерусалима; они неисчислимы и собирают дань с двадцати пяти царств».

Это известие привело испанских евреев в неописуемое возбуждение. Каждому было известно‚ что десять пропавших колен составляли население Израильского царства; когда оно было разрушено ассирийцами в 722 году до новой эры‚ всех угнали в плен – в Ассирию и Мидию‚ и с этого момента десять колен Израиля как бы исчезли с лица земли. Их искали‚ о них создавали легенды‚ время от времени появлялись полуавантюристы‚ полуфантазеры‚ которые уверяли всех‚ что приехали из тех мест‚ где эти пропавшие колена живут самостоятельно под властью справедливого еврейского царя‚ – и им верили‚ этим людям‚ потому что очень хотели поверить‚ что не все сыны народа живут под чужой властью-прихотью.

Хасдай ибн Шапрут знал о рассказах Эльдада из колена Дана и – как все испанские евреи – ожидал этому подтверждения. В середине десятого века он узнал от заезжих персидских купцов‚ что на востоке‚ в далеких степях‚ существует могущественное иудейское государство. Поначалу он не поверил купцам‚ но вскоре посланцы из Византии подтвердили сообщение: есть такое государство в пятнадцати днях пути от Византии‚ имя ему – ал-Хазар‚ и правит там царь Йосеф. «Корабли приходят к нам из их страны‚ – сообщили посланцы‚ – и привозят рыбу, и кожу, и всякого рода товары… Они с нами в дружбе и у нас почитаются… Между нами и ими постоянный обмен посольствами и дарами. Они располагают военной силой‚ могуществом и войсками‚ которые выступают на войну по временам».

Евреи с восторгом приняли известие о существовании на востоке царства‚ которое живет по законам Моисея. Сразу же решили‚ что хазары – это потомки Иегуды и таким образом осуществилось библейское пророчество: «Не отойдет скипетр от Иегуды». Даже когда впоследствии выяснилось‚ что хазары – перешедшие в иудаизм идолопоклонники‚ это не поколебало симпатий к неизвестному народу. Рассказами о хазарах евреи зачитывались в последующие века‚ существовала разнообразная еврейская литература на эту тему‚ и переписка Хасдая ибн Шапрута с царем Йосефом занимает в ней почетное место.

3

Хасдай ибн Шапрут написал письмо хазарскому царю: «От меня‚ Хасдая‚ сына Ицхака‚ сына Эзры‚ из потомков иерусалимской диаспоры в Сфараде (Испании)‚ раба моего господина‚ царя… чтобы он долго жил и царствовал в Израиле…»

Это письмо он направил сначала с особым посланцем через Византию‚ но тамошний император полгода продержал у себя посланца и затем отправил его назад‚ ссылаясь на невероятные опасности‚ которые подстерегают на пути в Хазарию. Скорее всего‚ в христианской Византии не желали способствовать сближению европейских евреев с Хазарским каганатом. Настойчивый Хасдай ибн Шапрут решил переправить письмо через Иерусалим‚ Армению и Кавказ‚ но в этот момент подвернулась оказия‚ два еврея из Загреба‚ которые отвезли письмо в Хорватию‚ оттуда его переслали в Венгрию‚ а затем через Русь – к хазарам.

Хасдай ибн Шапрут писал в своем письме‚ что если сведения о еврейском государстве верны‚ то он бы и сам «пренебрег своим почетом и отказался от своего сана‚ оставил бы свою семью и пустился странствовать по горам и холмам‚ по морю и суше‚ пока не пришел бы к месту‚ где находится господин мой‚ царь‚ чтобы увидеть его величие‚ его славу и высокое положение‚ чтобы повидать‚ как живут его рабы и как служат его служители‚ и покой уцелевшего остатка Израиля… Как я могу успокоиться и не думать о разрушении нашего великолепного Храма… когда нам говорят каждый день: «У каждого народа есть свое царство‚ а о вас не вспоминают на земле»…»

В своем письме Хасдай ибн Шапрут задавал царю много вопросов: о размерах государства и его природных условиях‚ о городах‚ о его войске‚ но самые главные вопросы – «из какого он колена»‚ этот царь‚ «сколько царей царствовало до него и каковы их имена‚ сколько лет царствовал каждый из них и на каком языке вы говорите». Хазарский каган Йосеф получил послание из Кордовы‚ и до наших дней дошли два ответа: краткая и пространная версии его письма, по поводу достоверности которых исследователи ведут полемику. Письмо было написано на иврите‚ и‚ возможно‚ написал его не сам каган‚ а один из его приближенных-евреев.

Йосеф сообщал‚ что его народ происходит из рода Тогармы. Тогарма был сыном Яфета и внуком Ноя, а одного из его сыновей звали Хазар. От него-то и пошли хазары. Сначала‚ сообщал Йосеф‚ хазары были малочисленны‚ «они вели войну с народами‚ которые были многочисленнее и сильнее их‚ но с помощью Всевышнего прогнали их и заняли всю страну… После того прошли поколения‚ пока не явился у них один царь‚ имя которого Булан. Он был человек мудрый и богобоязненный‚ уповавший всем сердцем на Бога. Он устранил из страны гадателей и идолопоклонников, искал защиты и покровительства у Всевышнего».

Еще сказано в том письме: Булан «совершил над собой, своими рабами и служителями и всем своим народом обрезание… и доставил (к себе) изо всех мест мудрецов израильских…» После Булана‚ принявшего иудаизм‚ царь Йосеф перечислил хазарских каганов-иудеев‚ у каждого из них было еврейское имя: Овадия‚ Хизкиягу‚ Менаше‚ Ханука‚ Ицхак‚ Звулун‚ снова Менаше‚ Нисим‚ Аарон, Менахем‚ Биньямин‚ снова Аарон и‚ наконец‚ автор письма – Йосеф.

Он писал, что в его стране «никто не слышит голоса притеснителя‚ нет противника и нет дурных случайностей… Страна плодородна и тучна‚ состоит из полей‚ виноградников и садов. Все они орошаются из рек. У нас есть очень много всяких фруктовых деревьев. С помощью Всемогущего я живу спокойно». Йосеф был последним правителем могущественного Хазарского каганата‚ и когда он отправлял письмо в далекую Испанию – не позже 961 года‚ не знал еще‚ что дни его царства уже сочтены.

4

Обращение в иудаизм – это был длительный процесс, завершившийся к началу девятого века, когда хазарский каган Овадия сделал иудаизм государственной религией. Такое не могло произойти случайно‚ на пустом месте: по-видимому, уже тогда в Хазарии было достаточное количество евреев‚ которые повлияли на принятие такого решения. С этого момента каган, его приближенные (возможно, и часть городского населения) стали исповедовать еврейскую религию.

Еще при Булане евреи пришли в Восточное Предкавказье, спасаясь от преследований мусульман. При Овадии‚ как отмечал арабский историк Масуди‚ «много евреев переселилось к хазарам из всех городов мусульманских и из Рума (Византии)‚ потому что царь Рума преследовал евреев в своей империи‚ чтобы совратить их в христианство». Евреи заселили целые кварталы хазарских городов‚ особенно в Крыму. Многие из них осели и в столице Хазарии – Итиле. Каган Йосеф писал про те времена: Овадия «поправил царство и укрепил веру согласно закону и правилу. Он выстроил дома собрания и дома учения, собрал мудрецов израильских‚ дал им серебро и золото‚ и они объяснили ему двадцать четыре книги (Священного Писания)‚ Мишну‚ Талмуд и весь порядок молитв».

Хазарская аристократия в дальних провинциях восстала против центральной власти. На ее стороне были христиане и мусульмане; восставшие призвали на помощь мадьяр из-за Волги‚ а Овадия нанял кочевников-гузов. Византийский император и историк Константин Порфирородный писал об этом: «Когда у них произошло отделение от их власти и разгорелась междоусобная война‚ центральная власть одержала верх‚ и одни из восставших были перебиты‚ а другие бежали». Иудаизм продолжал оставаться государственной религией‚ евреи жили в спокойствии на территории Хазарского каганата.

Историки тех времен отмечали веротерпимость правителей-иудеев Хазарии; под их властью мирно жили последователи разных религий. Арабский географ ал-Истахри, из «Книги стран»: «Хазары – магометане‚ христиане‚ евреи и язычники; евреи составляют меньшинство‚ магометане и христиане – большинство‚ однако царь и его придворные – евреи. Простой народ состоит главным образом из язычников, почитающих идолов… Нельзя выбрать каганом лицо‚ не принадлежащее к еврейской религии».

Арабский историк ал-Масуди отметил в книге «Промывальни золота»: в столице Хазарского царства «семь судей‚ двое из них для мусульман‚ двое для хазар‚ которые судят по закону Торы‚ двое для тамошних христиан‚ которые судят по закону Евангелия‚ один же из них для славян‚ русов и других язычников‚ он судит по закону языческому‚ то есть по разуму». А в «Книге климатов» арабского ученого ал-Мукаддаси сказано совсем просто: «Страна хазар лежит по ту сторону Каспийского моря‚ очень обширна‚ но суха и неплодородна. Много в ней овец‚ меда и евреев».

Были попытки сделать христианство государственной религией Хазарии; в 860 году туда отправился знаменитый Кирилл – создатель славянской письменности. Он принял участие в диспуте с мусульманином и иудеем; хотя в его «Житии» написано‚ что он победил в споре‚ каган не переменил религию‚ и Кирилл вернулся ни с чем. «Наши глаза устремлены к Господу‚ Богу нашему‚ и к мудрецам израильским‚ к академии‚ которая находится в Иерусалиме‚ и к академии‚ которая в Вавилонии»‚ – писал каган Йосеф в своем письме. Узнав о том‚ что мусульмане в своих землях разрушили синагогу‚ хазарский каган приказал разрушить минарет главной мечети в Итиле и казнить муэдзина. При этом он сказал: «Если бы я‚ право же‚ не боялся‚ что в странах ислама не останется ни одной не разрушенной синагоги‚ то разрушил бы и мечеть».

После принятия иудаизма у Хазарии сложились самые неприязненные отношения с Византией. Сначала Византия натравила на хазар аланов‚ затем печенегов‚ а потом на них пошел киевский князь Святослав‚ который и победил хазар. Историки объясняют по-разному причины падения Хазарского каганата. Одни считают‚ что это государство ослабело в результате постоянных войн с окружающими его врагами. Другие уверяют‚ что принятие хазарами иудаизма – миролюбивой религии – способствовало снижению боевого духа кочевых воинственных племен. Есть и такие историки‚ которые объясняют это тем‚ что евреи со своей религией превратили хазар из «нации воинов» в «нацию торгашей».

Русская летопись пишет об этом‚ не вдаваясь в причины: «В год 6473 (965). Пошел Святослав на хазар. Услышав же это‚ хазары вышли навстречу во главе со своим князем Каганом и сошлись биться‚ и в битве одолел Святослав хазар и город их и Белую Вежу взял…» Другими словами‚ Святослав взял хазарский город Саркел на Дону – он же Белая Вежа, захватил, должно быть, столицу хазар Итиль и Семендер на Каспийском море‚ затем вернулся в Киев. «Русы разрушили и разграбили всё‚ что принадлежало людям хазарским»‚ – отметил арабский историк, а после этого несколько лет подряд племена гузов беспрепятственно грабили беззащитную землю.

Хазары восстановили разрушенную столицу‚ но‚ как сообщали арабские историки‚ там жили уже не иудеи‚ а мусульмане. В конце десятого века сын Святослава Владимир опять пошел на хазар‚ овладел страной, наложил на них дань, и снова города Хазарии были уничтожены‚ столица превращена в развалины. В начале двенадцатого века монах Нестор из Киево-Печерского монастыря записал в летописном своде «Повесть временных лет»: «володеють бо Козары Руськии князи и до днешнего дне» (другими словами, русские князья владели тогда землей хазар).

Уцелели лишь хазарские владения в Крыму и на берегах Азовского моря. В 1016 году греки и славяне разрушили в Крыму последние хазарские укрепления, взяли в плен кагана Георгия Чолу‚ который, вероятно, был уже христианином. В 1079 году русская летопись в последний раз упоминает хазар – жителей восточной части Крыма, а в описаниях еврейских путешественников Крымский полуостров долго еще называли Хазарией.

5

Бывали случаи и до этого‚ когда значительная часть населения той или иной страны склонялась к иудаизму.

Особенно это проявилось в первом веке новой эры: в Риме‚ в районе Черного моря и в Малой Азии. Женщины окрестных народов‚ которые жили бок о бок с евреями‚ чаще принимали иудаизм‚ нежели мужчины‚ потому что их привлекало почетное положение женщины в еврейском обществе под защитой законов и обычаев. Мужчин останавливала порой боязнь обрезания‚ но, тем не менее, сотни тысяч неевреев‚ так называемых «себоменой» – «почитателей»‚ соблюдали субботу‚ отвергали языческих богов‚ признавали единого Бога и основы еврейской веры‚ но не соблюдали всех религиозных предписаний.

В первой половине первого века новой эры иудаизм стал государственной религией в царстве Адиабена в Месопотамии‚ в верхнем течении реки Тигр. Перед восшествием на престол царь Изат принял иудаизм: к этому его склонил некий еврей Анания; сделала это Елена‚ мать Изата, а затем‚ по утверждению еврейского историка Иосифа Флавия‚ и население Адиабены. Царь Изат соблюдал законы иудаизма и отправил в Иерусалим своих сыновей‚ чтобы изучили еврейский язык и иудейское вероучение. В голодные годы Изат посылал в Иерусалим деньги‚ царица Елена закупала для голодающих зерно и финики‚ а царь Монобаз II израсходовал на это сокровища‚ собранные его предками. В ответ на упреки: «Твои родители накапливали, а ты раздаешь», он отвечал: «Мои родители копили на земле, а я на небе; они собирали деньги, а я спасаю душу».

Елена построила в Иерусалиме и Лоде великолепные здания, подарила Иерусалимскому Храму золотой светильник‚ который повесили над воротами Храма. Лучи восходящего солнца отражались на блестящей поверхности светильника‚ по всему Иерусалиму был виден его блеск: это служило сигналом к началу утренней молитвы. Во время Иудейской войны против римлян царская семья из Адиабены помогала восставшим; Иосиф Флавий сообщает‚ что в «рядах евреев наиболее отличившимися и доблестными были Монобаз и Кенедай‚ родственники Монобаза‚ царя Адиабены». Царь Изат и его мать Елена похоронены в Иерусалиме‚ в «царских гробницах»‚ высеченных в скале и сохранившихся по сей день. (Одна из улиц Иерусалима называется «Гелени га-малка» – царица Елена.)

Иудейское царство существовало также в Южной Аравии‚ в Химьяре‚ на территории нынешнего Йемена: в начале шестого века царский дом и его подданные перешли в иудаизм, ревностно соблюдали заповеди. Это было царство‚ распространившее свою власть на обширные территории Аравии; его царь Зу Нувас не пропускал через свои земли в Индию византийских купцов‚ потому что в их стране «угнетают евреев».

Этот царь поддерживал связи с еврейскими законоучителями из Тверии‚ они были его посредниками в переговорах с христианами‚ – а христиане в отместку грозили сжечь синагоги в Тверии‚ если евреи не перестанут «посылать грамоты и знатных людей к царю Химьяра». Византийский император натравил эфиопов на царство Химьяр; Зу Нувас погиб в бою в 525 году‚ с его смертью пришел конец иудейскому царству в Южной Аравии. (В центре Иерусалима располагается небольшая улица имени Йосефа Зу Нуваса, царя Химьяра.)

Известно еще‚ что берберские племена Северной Африки принимали иудаизм в доисламский период‚ и у них существовали еврейские княжества. Могущественное племя джарауа‚ исповедовавшее иудаизм‚ властвовало почти над всеми берберами Атласских гор; в конце седьмого века во главе этого племени стояла еврейская правительница Дагия ал-Кагина. Во время нашествия арабов она разбила их армию и принудила к отступлению.

Через пять лет арабы снова напали на берберов‚ и Дагия ал-Кагина распорядилась разрушить все берберские города‚ чтобы неприятель погиб в опустошенной стране. Она пала в бою с арабами возле источника воды‚ который в память о ней стали называть «Бир ал-Кагина».

В 1976 году в Нью-Йорке вышла в свет книга «Тринадцатое колено» английского писателя Артура Кестлера. Автор утверждал‚ что теперешние ашкеназы не имеют никакого отношения к «сынам Авраама»‚ а являются потомками хазар‚ которые рассеялись по Европе после крушения каганата в десятом веке. По Кестлеру, ашкеназы «вышли не с Иордана‚ а с Волги‚ не из Ханаана‚ а с Кавказа‚ а это значит‚ что они намного ближе к таким народам‚ как гунны‚ уйгуры или венгры‚ чем к семени Авраама‚ Ицхака и Яакова».

Если ашкеназы – не семиты‚ заявлял писатель‚ то «само слово антисемитизм оказывается лишенным смысла и представляет собой прискорбный плод недоразумения‚ равно разделяемого и палачами и жертвами… Эпопея Хазарского каганата‚ встающая сейчас перед нами из глубины веков‚ выявляет‚ пожалуй‚ самую жестокую шутку‚ какую история когда-либо сыграла с человеком».

Эту теорию изобрел не А. Кестлер. В конце девятнадцатого века подобное предположение высказал в России Максимилиан Гумплович в очерках «Начало еврейской веры в Польше». Затем то же самое пытался доказать профессор Тель-Авивского университета А. Полак в научном труде «Хазария» (1951 год). Однако современные ученые – на основании многочисленных данных – убедительно доказывают‚ что евреи расселялись по Западной Европе еще до распространения иудаизма в Хазарии; во времена позднего Средневековья ашкеназские евреи начали переселяться из Центральной Европы в Польшу‚ Литву‚ Украину и Белоруссию, где образовали еврейские общины. А некоторое количество хазар‚ перешедших в иудаизм‚ стало‚ возможно‚ частью крымского‚ северокавказского и южнорусского еврейства и было поглощено ими.

Теорию о хазарском происхождении евреев-ашкеназов использовали арабские лидеры в 1947 году, сопротивляясь разделу Палестины на арабское и еврейское государства. Эту теорию распространяют и антисионистские организации для доказательства того, что у еврейского народа нет исторического права на Эрец Исраэль.

В девятнадцатом веке в Тамани обнаружили еврейские надгробные памятники‚ на лицевой стороне которых были выбиты традиционные еврейские символы – семисвечник‚ шофар‚ жезл Аарона‚ а на обратной стороне – символы нееврейские. Они напоминают племенные знаки тюрок-степняков‚ выжигаемые на телах их лошадей‚ знаки собственности – тавро. Многие памятники на кладбище возле Тамани имели на оборотной стороне нееврейские символы‚ и можно предположить‚ что в тех могилах были похоронены хазары-иудеи.

В конце двадцатого века на шведском острове Готланд археологи обнаружили клады давних времен, когда жители острова вели обширную торговлю со странами Европы. Эти клады содержали среди прочего множество арабских монет, которые вошли в обращение с восьмого века, а впоследствии их чеканили в монетных дворах разных странах. Среди них оказались, как полагают исследователи, монеты хазарской чеканки середины девятого века; на них можно прочитать надписи на арабском языке «ард ал-Хазар» – «Страна хазар», а также «Муса расул Алла», что означает «Моисей – посланник Бога» (взамен «Мухаммад расул Алла» – «Магомет – посланник Бога» на монетах арабского изготовления).

Очерк третий Хазары и славяне. Евреи и Киевская Русь. Нашествие монголов

Игумен Печерского монастыря Феодосий «имел следующее обыкновение: многократно ночью вставал и тайно от всех ходил к жидам и спорил с ними о Христе; укорял и досаждал им‚ называя их отступниками и беззаконниками, желал быть убитым ими за исповедание Христа».

1

Отношения Хазарии и древней Руси вызывают по сей день споры исследователей. Одни полагают, что Хазарский каганат стал защитительной оградой, за которой могла возникнуть и развиваться Киевская Русь, не опасаясь разрушительных набегов кочевников. Другие утверждают, что хазары оказали негативное влияние на славян, особенно после того, как их правители приняли иудаизм. Споры принимают порой ожесточенный характер, вплоть до антисемитских высказываний, что вряд ли допустимо в исторических исследованиях.

Контакты между хазарами и славянами происходили с давних времен‚ потому что это были народы-соседи. Славянские купцы спускались по Волге к хазарской столице‚ проникали на восточные берега Каспийского моря, привозили на верблюдах свои товары в Багдад. Русский историк В. Ключевский писал: «Хазарское иго было для днепровских славян не особенно тяжело и нестрашно. Напротив, лишив восточных славян внешней независимости, оно доставило им большие экономические выгоды. С тех пор для днепровцев, послушных данников хазар, были открыты степные речные дороги, которые вели к черноморским и каспийским рынкам. Под покровительством хазар и пошла бойкая торговля из Приднепровья».

В восьмом веке хазары стали брать дань с восточных славян. Сказано в русской летописи: «Хазары брали дань с полян и с северян‚ и с вятичей‚ брали по серебряной монете и по белке с дыма», то есть с каждого дома – по шкурке белки и по серебряной монете. Затем поляне освободились от этой подати‚ о чем упоминает летопись: «Поляне были притесняемы древлянами и иными окрестными людьми. И нашли их хазары… и сказали: «Платите нам дань». Поляне‚ посовещавшись‚ дали от дыма по мечу. И отнесли их хазары к своему князю… Сказали старцы хазарские: «Не добрая дань эта‚ княже: мы доискались ее оружием‚ острым только с одной стороны‚ то есть саблями‚ а у этих оружие обоюдоострое‚ то есть мечи: станут они когда-нибудь собирать дань с нас и с иных земель»…».

Хазары отступились от полян и взамен обложили данью радимичей‚ другое славянское племя. В русской летописи есть упоминание о том‚ что в 885 году «послал Олег к радимичам‚ спрашивая: «Кому даете дань?» Они ответили: «Хазарам». И сказал им Олег: «Не давайте хазарам‚ но платите мне». И дали Олегу по щелягу‚ как раньше хазарам давали».

В каирской синагоге‚ в ее хранилище‚ было найдено письмо на пергаменте, которое написали киевские евреи. Современные ученые определили‚ что письмо на иврите относится к первой половине десятого века; если их заключения верны‚ это означает‚ что самый ранний обнаруженный достоверный документ‚ относящийся к истории Киева‚ написан на иврите и исходит от еврейской общины города.

В своем письме евреи Киева оповещали евреев рассеяния‚ что некий Яаков бар Ханука «стал жертвой жестокой судьбы: его брат пошел и взял ссуду у иноверцев‚ а Яаков стал его поручителем. Брат отправился в дорогу‚ но пришли разбойники и убили его‚ и забрали его деньги. Тогда пришли кредиторы и взяли Яакова‚ на шею его наложили железные оковы и сковали ноги его. И там пробыл он целый год. А потом мы взяли его на поруки, заплатили шестьдесят монет‚ а еще осталось долгу – сорок монет».

С этим сопроводительным письмом Яаков бар Ханука отправился по еврейским общинам мира‚ чтобы собрать недостающие деньги‚ и‚ возможно‚ дошел до Каира. «Господа наши… – написано было в письме. – Последуйте доброму обычаю… И Всевышний благословит вас и восстановит Иерусалим в ваши дни‚ и принесет избавление вам‚ и нам вместе с вами». В нижнем углу письма имеется пометка тюркскими рунами‚ которую сделал‚ по всей видимости‚ хазарский чиновник: «Хокурум» – «Я прочитал». На основании этого письма можно предположить‚ что в первой половине десятого века в Киеве уже существовала община евреев; в сопроводительном письме указаны их имена, как традиционно еврейские: глава общины Авраам, Ицхак, Реувен, Иегуда‚ Йосеф, Моше, Шмуэль, так и имена хазарские: Кьябар‚ Манас‚ Манар и Кофин.

После разгрома Хазарского каганата евреи‚ его населявшие‚ рассеялись по разным странам. Был у них один путь – в Крым. Был другой путь – на Кавказ. Третий путь – возможно‚ в Среднюю Азию‚ в Хорезм. Некоторые беглецы оказались даже в Испании; об их потомках упоминал в середине двенадцатого века еврейский историк из Толедо Авраам ибн Дауд: «Мы видели в Толедо некоторых сыновей их сыновей – ученых…»

Был еще путь из Хазарии к Киеву‚ где жили тогда евреи. Русский историк восемнадцатого века В.Татищев сообщал‚ что победитель Хазарского каганата Святослав увел в полон в Киев большое количество хазар и расселил их по разным местам‚ – среди них‚ наверно‚ оказались и евреи.

2

Евреи приходили в Киев не только с востока или из Крыма‚ но и из европейских стран. С девятого века через славянские земли проходили купцы-евреи‚ которых арабские историки называли раданитами; они вели обширную торговлю Европы с Азией.

Арабский географ ибн Хордабех, из «Книги путей и государств»: «Путь купцов-евреев раданитов, которые говорят на персидском, греческом, арабском, французском, андалузском, славянском языках: они путешествуют с запада на восток и с востока на запад морем и сушей. Они возят евнухов, служанок, мальчиков, шелк, меха и мечи, садятся на корабли во Франции на Западном море, отправляются затем в Джидду, Индию и Китай. На обратном пути они берут мускус, алоэ, камфару, корицу и возвращаются в страну франков».

Раданиты везли товары разными путями‚ в том числе и через славянские земли‚ к хазарам в Итиль‚ а оттуда через Каспий – в Индию и Китай. Киев был узловой станцией на торговом пути‚ в еврейских источниках этих купцов называли «голхей русия» – идущие в Русь. Так встретились на территории Киевской Руси евреи из Европы и Хазарии. Они составляли группу свободных людей‚ которые занимались транзитной торговлей‚ что было чрезвычайно выгодно киевским князьям.

Евреи пользовались свободой передвижения‚ жили преимущественно в городах‚ в особых кварталах. В Киеве было два квартала‚ один из которых назывался Козаре‚ а другой – Жидове. Возле второго квартала находились Жидовские ворота‚ которые упоминаются в русской летописи за 1151 год: защищая Киев от половцев‚ «Изяслав Давыдович стал меж Золотых ворот и Жидовскых‚ а Ростислав перед Жидовскими вороты».

В русской летописи говорится‚ что в 986 году евреи из Хазарии – «Жидове Козарстии» – приехали к великому князю Владимиру‚ чтобы склонить его к принятию иудаизма. «А где земля ваша?» – спросил их князь. «В Иерусалиме»‚ – ответили евреи. «Вы разве там живете?» – «Нет‚ – сказали они‚ – ибо разгневался Бог на предков наших и рассеял нас по странам за грехи наши…» Тогда Владимир произнес такие слова: «Как же вы других учите‚ когда сами отвержены Богом и рассеяны? Если бы Бог любил вас‚ то вы не были бы разбросаны по чужим землям. Разве вы и нам думаете такое зло причинить?» И Владимир‚ как известно‚ выбрал христианство.

Церковь боролась с еврейским влиянием‚ и митрополит Илларион написал в 1050 году полемическое сочинение против иудейской религии «Слово о законе Моисеевом и о благодати Иисуса Христа». Игумен Печерского монастыря Феодосий поучал христиан жить в мире с друзьями и врагами‚ «но со своими врагами‚ а не с Божьими… Божьи суть враги: жидове‚ еретицы‚ держащие кривую веру». Этот же самый Феодосий «имел следующее обыкновение: многократно ночью вставал и тайно от всех ходил к жидам и спорил с ними о Христе; укорял и досаждал им‚ называя их отступниками и беззаконниками, желал быть убитым ими за исповедание Христа», чтобы обрести мученический венец. Евреи его не убили‚ но спорили с ним и защищали свою веру.

Киевский митрополит Иоанн II запрещал продажу евреям рабов-христиан – из боязни‚ что их обратят в иудейство: «Христианина нельзя продавать ни жидовину‚ ни еретику‚ а кто продаст жидам – беззаконник». Из Византии проникали на Русь постановления соборов‚ направленные против иноверцев‚ и в уставе князя Ярослава есть закон об отлучении от церкви за сожительство христианина с «бусурманкою или с жидовкою».

Но, тем не менее, положение евреев в Киеве было достаточно прочным. Князь Изяслав перевел рынок с Подола‚ нижней части города‚ в верхнюю его часть‚ где жили евреи‚ за что они уплатили ему большие деньги. В конце одиннадцатого века число евреев в Киеве увеличилось‚ несмотря на мор‚ голод‚ набеги половцев: по всей видимости‚ туда переселились евреи из Центральной Европы‚ спасаясь от преследований крестоносцев.

Великий князь Святополк II хорошо относился к евреям‚ но после его смерти толпа возмутилась против его жены и приверженцев; громили не только бояр‚ но разгромили и еврейский квартал – в 1113 году: «Кияни же разграбиша двор Путятин тысячьского‚ идоша на Жиды и разграбиша». Историк В. Татищев отмечал‚ что во время смуты евреи заперлись в синагоге, выдержали осаду до прихода Владимира Мономаха.

В 1124 году был в Киеве большой пожар; летопись сообщает‚ что выгорел почти весь город «и Жидове погореша». У В. Татищева есть упоминание о том‚ будто Владимир Мономах велел «из всея Русския земли всех жидов со всем их имением выслать и впредь не впущать; а есть ли тайно войдут‚ вольно их грабить и убивать… С сего времени жидов в Руси нет, и когда который приедет, народ грабит и убивает…» Но этот факт оспаривают другие историки.

Евреи жили не только в Киеве‚ но и в Волынской‚ в Галицкой землях‚ появлялись они и в северо-восточной Руси. При дворе великого князя Андрея Боголюбского во Владимире в конце двенадцатого века жили Ефрем Моизич и Анбал Ясин с Кавказа‚ ключник великого князя – летопись причисляет их к евреям; они были участниками заговора‚ когда убили Андрея Боголюбского.

А потом на Киевскую Русь обрушились монголы. В 1240 году они разрушили Киев: евреи погибали вместе с другими жителями или бежали. С того года сохранился в Подолии надгробный памятник некоему Шмуэлю‚ на нем выбита такая надпись: «Гибель следует за гибелью. Велико наше горе. Этот памятник воздвигнут над могилой нашего учителя; мы остались‚ как стадо без пастыря, гнев Божий постиг нас…»

В середине тринадцатого века Киев был пуст и разорен‚ стояли в нем две сотни домов‚ и великие князья снова приглашали евреев селиться в Киеве. Сохранилось свидетельство об их присутствии на Руси в летописи за 1288 год. Рассказывая о смерти князя Владимира Васильковича‚ правившего во Владимире Волынском‚ летописец отметил: «И тако плакавшеся над ним всемножество Володимерцев‚ мужи и жены и дети‚ Немцы‚ и Сурожьце‚ и Новгородци‚ и Жидове плахуся аки во взятие Иерусалиму, егда ведяхут во полон вавилонский…»

3

Евреи Киевской Руси не были оторваны от своих соплеменников на Западе и на Востоке. Они переписывались друг с другом‚ из страны в страну ездили купцы-евреи‚ даже детей своих они посылали учиться из Киева в Европу.

Сохранилось имя рабби Ицхака из Русии‚ который учился в городе Вормсе‚ в Германии, а Ашер бен Синай из Русии учился в испанском городе Толедо. Рабби Моше из Киева был либо учеником в иешиве рабби Яакова Тама‚ крупнейшего авторитета французского и германского еврейства‚ либо встречался с ним во время своих поездок по Европе; этот же рабби Моше переписывался с главой иешивы в Багдаде. Известно еще‚ что некий еврей из Русии‚ у которого родным языком был славянский‚ встретился в Салониках со своим родственником. Тот с восторгом описал ему свое путешествие в Эрец Исраэль‚ и под впечатлением этого рассказа еврей из Русии тоже решил отправиться туда.

В 1062 году побывал на Святой Земле монах Киево – Печерского монастыря Варлаам. В 1115 году игумен Даниил из Чернигова приехал в Иерусалим, которым владели крестоносцы. Он написал путевые заметки под названием «Странник или Хождения Даниила русскыя земли игумена»‚ первое в русской литературе описание Святой Земли, где пробыл два года. Даниил встретил там паломников – «русских сынов»‚ среди которых оказались новгородцы и киевляне; он восторгался видом Иерусалима с Масличной горы: «никто не может не прослезиться»; описал тяготы путешествия из Иерусалима в Назарет: «путь тот тяжек вельми, и непроходен, и тесен»‚ потому что «погании срацины мнози сидят в горах тех… и из тех гор и сёл тех страшных выходят и избивают странных (странников)».

Паломники на Руси – «калики перехожие» – собирались в «дружины» и шли в Иерусалим через Константинополь: «ходу полтора годы». Воспоминание об их путешествиях сохранилось в русских былинах: Добрыня Никитич‚ к примеру‚ «игриво играл от Царяграда‚ другое играл от Иерусалима»‚ или: «Заиграл Добрыня по-умильному да по-уныльному‚ заиграл он по-еврейски…»

В двенадцатом веке побывала в Иерусалиме полоцкая княгиня Евфросинья, а в семидесятых годах четырнадцатого века – архимандрит Аграфений из смоленского монастыря. Он оставил подробное описание страны и христианских святынь, а об Иерусалиме сообщил среди прочего: «Городок мал, но крепок, окопан малым рвом, ворота имеет единые с востока – железные».

В конце четырнадцатого века дьякон Игнатий написал сочинение под названием «Хождение в Иерусалим»; в том же веке на монаха Зосиму напали разбойники по пути к Мертвому морю, и он отметил в своих записках: «За Иерусалим никто пойти не может из-за злых арабов, потому что бьют без милости». Сохранилось описание путешествия новгородского монаха Варсонофия в пятнадцатом веке; существуют записи последующих веков смоленского купца Василия Познякова, московских купцов Трифона Коробейникова и Юрия Гракова‚ иеромонаха Ионы и «убогого Василия Казанца по прозвищу Гагара».

В 1710 году Петр Первый подписал «Проезжую грамоту» московскому священнику Иоанну Лукьянову‚ отпущенному «для моления… во святый град Иерусалим», чтобы ему в пути «досада и озлобление да не чинится». Путевые записи Лукьянова начинаются со слов: «Се аз недостойный и грешный старец Иоанн… понужден мыслию своею, и нетерпением восходить» в Иерусалим.

В двенадцатом-тринадцатом веках в Киевской Руси перевели с греческого на древнерусский язык «Историю иудейской войны» Иосифа Флавия, еврейского историка первого века новой эры‚ а частичные переводы из Флавия относятся к одиннадцатому веку. Специалисты отмечают то влияние‚ которое оказал перевод «Истории иудейской войны» на такие русские литературно-исторические памятники‚ как «Слово о полку Игореве»‚ «Слово о погибели русской земли» и «Задонщина».

На древнерусский язык было переведено и другое еврейское историческое повествование десятого века – «Иосиппон». Его перевели с иврита в двенадцатом веке‚ а отрывки из него включены в русскую летопись «Повесть временных лет» под датой 1110 год. С иврита переводились и библейские тексты из книг Эстер‚ Даниила‚ Песни песней‚ а также сказания о Моисее и царе Соломоне. Влияние этих переводов с иврита прослеживается в тогдашнем языке. Например‚ в переводе «Иосиппона» употреблен глагол «взыти» – взойти‚ подняться – при обозначении движения к Иерусалиму. Это полностью соответствует глаголу на иврите «ала» – подниматься‚ идти наверх‚ потому что на иврите не говорили: «идти в Иерусалим»‚ но – «подниматься в Иерусалим».

В 1282 году для новгородского епископа Климента был составлен еврейско-русский словарь; он назывался так: «Речь жидовского языка‚ переложена на русскую‚ неразумно на разум‚ и в Евангеле и в Апостолех‚ и в Псалтыри‚ и в прочих книгах».

Сюжет новгородской былины о Садко – торговом госте имеет свой прототип‚ библейский рассказ об Ионе‚ которого корабельщики сбросили в бурю с корабля. Еще дореволюционные русские ученые полагали‚ что основой для имени героя – Садко послужило еврейское имя Цадок в значении «справедливый‚ праведный».

Интерес к Святой Земле был постоянен в России, особенно он возрос в девятнадцатом веке, о чем свидетельствуют издания книг.

«Хождения старца Арсения Суханова в 7157 году во Иерусалим и в прочие святые места…» (издано после 1652 года), «Путешествие в Святую Землю» (издание 1710 года), «Путевые записи во святой град Иерусалим» (1813 г.), «Иерусалим и Синай» (1835 г.), «Очерки Иерусалима» (1837 г.), «Путешествие русских людей по Святой Земле» (1839 г.), «История святого града Иерусалима» (1844 г.), «Путеводитель по Иерусалиму и его окрестностям» (1863 г.), «Пять дней на Святой Земле» (1866 г.), «Синай и Палестина» (1877), «Поездка в Иерусалим» (1887 г.), «Святая Земля и Библия» (1894 г.) и другие книги.

Кирилл, создатель глаголицы – славянского алфавита, знал иврит. Для большинства букв он использовал греческие прототипы‚ однако написание четырех букв – «ш»‚ «щ», «ц» и «ч» – позаимствовал из иврита. Сравните написание букв «ш»/«щ» с буквой «шин» – ש, а букв «ц»/«ч» с буквой «цади» – צ, и вы убедитесь в этом.

Очерк четвертый Евреи Центральной Европы. Крестовые походы. Ритуальные наветы. Погромы‚ убийства и изгнания. Начало переселения на восток

«О небо‚ чем же мы хуже других народов? Разве сила камня – наша сила‚ разве из меди плоть наша‚ чтобы перенести тяжесть наших бедствий?.. Спросите всех жителей земли: было ли что-либо подобное с другим народом?»

1

С тринадцатого по пятнадцатый век определилось направление еврейской эмиграции в Европе – с запада на восток. Евреи уходили из Центральной Европы‚ с берегов Рейна‚ на южные и восточные германские земли‚ а оттуда в Богемию‚ Моравию‚ Польшу и Литву. И о причинах этого следует рассказать.

Ничто‚ казалось‚ не предвещало столь поспешного бегства; еще в одиннадцатом веке положение евреев в Центральной Европе было относительно благополучным. Они занимались торговлей между городами и странами‚ ссужали деньгами под проценты‚ были ремесленниками, считались незаменимым элементом в процессе заселения и развития городов. Их приглашали‚ им давали привилегии‚ в них были заинтересованы правители земель и стран.

В 1084 году Рюдигер, епископ города Шпейера, пригласил несколько еврейских семей в один из пригородов‚ которые намеревался заселить. Он обещал евреям свободу торговли‚ право вести собственный суд‚ владеть полями и виноградниками, право носить оружие, защищая себя, – в выданной им привилегии было сказано: «Я тысячекратно увеличу славу города‚ если приведу и евреев в его пределы». А через несколько лет после этого германский император Генрих IV подтвердил привилегии‚ данные епископом‚ теперь уже для двух городов – Шпейера и Вормса.

В европейских странах евреи считались «королевскими рабами»‚ «рабами королевской казны» (servi camerae). Они выплачивали огромные налоги‚ превышавшие налоги с других горожан‚ а если короли особо нуждались в деньгах‚ то облагали «рабов своей казны» добавочными поборами или конфисковывали их имущество. Но при этом короли защищали евреев и обеспечивали их неприкосновенность от посторонних посягательств, – то‚ что разрешалось королям‚ не дозволялось другим. Жизнь была как на качелях: то вверх – к относительному благополучию‚ то вниз – к преследованиям с притеснениями. Вопрос был в том‚ как долго удавалось продержаться наверху, как часто приходилось опускаться вниз.

В девятом веке епископ города Лиона Агобард писал‚ обращаясь к Людовику Благочестивому: «Недостойно для нашей веры‚ чтобы сыны света навлекали на себя тень общением с сынами тьмы. Непристойно‚ чтобы церковь Христова‚ которая должна вступить в объятия своего небесного супруга без пятен и морщин‚ была обезображена прикосновением грязной‚ ветхой‚ отверженной синагоги… Пусть же они (евреи) будут прокляты в городе и в поле‚ у входа и у выхода‚ пусть будет проклят плод их внутренностей».

Епископ Амолон, преемник Агобарда, «стремясь защитить христианский народ», требовал, «чтобы верные христиане держались от евреев подальше, чтобы ни один христианин не работал на них ни в городе, ни в деревне», запретил «прикасаться к их еде и питью… дабы вырвать это зло с корнем». Однако Людовик Благочестивый защищал евреев от нападок духовенства и сохранил к ним расположение‚ даже когда Бодон, личный духовник короля, перешел в иудейскую веру‚ женился на еврейке‚ принял имя Эльазар и уехал в Испанию.

Придворного врача-еврея Цидкию обвинили в том‚ что он плохо лечил короля Карла Лысого‚ а через сто лет после этого еврейских врачей обвиняли в отравлении короля Гуго Капета. В двенадцатом веке король Филипп Август изгнал евреев‚ конфисковал их дома и земли‚ а синагоги превратил в церкви. Потом ему понадобились деньги‚ и он опять разрешил евреям вернуться во Францию, а Людовик Святой заставил их носить отличительный знак – кусок красного фетра в виде круга на спине и на груди‚ чтобы можно было отличить от христиан.

В тринадцатом веке папский легат Арнольд‚ предводитель фанатичной толпы‚ убивал во Франции сектантов-еретиков‚ а заодно и евреев. Его девизом было: «Бейте всех‚ а Бог на небе уж отберет своих!» В 1277 году в Тулузе был сожжен раввин Ицхак Маль за то‚ что похоронил на еврейском кладбище некоего крещеного еврея‚ раскаявшегося перед смертью. В 1288 году в городе Труа сожгли ученого еврея Ицхака Шателена‚ его беременную жену‚ двух сыновей и еще девять евреев‚ обвиненных в ритуальном убийстве. Среди них был и некий хирург Хаим‚ «возвращавший зрение слепым». Все они отказались креститься‚ чтобы получить помилование‚ и пошли на смерть‚ распевая псалмы.

Сохранилось поэтическое описание того трагического события:

С ними же был и святой Хаим, Которого заживо жгли огнем. От всей души призывал он Господа, Кротко терпя мучения: – Бог мести, отомсти за нас! В ожидании Твоего возмездия Дни кажутся такими бесконечными…

Король Филипп Красивый изгнал евреев из Франции в 1306 году‚ конфисковал их имущество и подарил своему кучеру парижскую синагогу. По королевскому приказу несколько тысяч человек покинули Францию‚ где их предки жили со времен Римской империи. Но их отсутствие тотчас же ощутили местные жители; даже в народных песнях отмечалось‚ что «евреи честнее вели свои дела‚ чем иные христиане»‚ и страна обеднела без них. Людовик Х призвал евреев обратно, возвратил им кладбища с синагогами – за это они ему хорошо заплатили.

При Филиппе Толстом евреев обвинили в отравлении колодцев‚ рек и источников: одних сожгли‚ других изгнали‚ имущество конфисковали. При Карле IV их снова выгнали из Франции‚ и с 1322 по 1359 год там не было евреев. Но затем срочно понадобились деньги – для выкупа короля Иоанна Доброго‚ плененного англичанами, и их впустили в страну на двадцатилетний срок; при въезде каждая семья уплатила в казну по четырнадцать золотых флоринов.

Карл VI созвал народное собрание‚ и на нем решили‚ чтобы «евреи и ростовщики были изгнаны из города». Этого оказалось достаточно‚ чтобы устроить погром в Париже: четыре дня подряд чернь грабила‚ жгла‚ убивала; детей вырывали из рук матерей и насильно крестили. И наконец в 1394 году Карл VI изгнал евреев из Франции. Всё‚ что они не могли унести с собой‚ было конфисковано в пользу казны.

2

Евреи Северной Франции появились в Англии в одиннадцатом веке‚ после завоевания ее норманнами; их положение определяла статья закона Генриха I: «Да будет известно‚ что все евреи должны находиться во всем государстве под защитой и покровительством короля. Никто из них не может без разрешения короля переходить к какому-нибудь богатому владетелю‚ ибо евреи со всем их имуществом принадлежат королю».

В соответствии с духом этого закона король Стефан велел сжечь дом одного еврея вместе с его владельцем‚ потому что тот отказался внести деньги на расходы короля. Но английские бароны оспаривали королевское право: каждому хотелось подкормиться за счет бесправных жителей. Бывало даже так‚ что бароны‚ обидевшись на короля‚ грабили еврейские кварталы‚ чтобы королю меньше оставалось.

В день коронации Ричарда Львиное Сердце прошли погромы в городах Англии. В Йорке евреи заперлись в крепости на краю города; монахи подстрекали нападавших‚ и осажденным оставалось лишь креститься или погибнуть от голода. Рабби Йом Тов убедил евреев убить друг друга и тем самым избавиться от мучений: «Если мы попадем в руки врагов‚ наша смерть будет не только ужасна‚ но и позорна. Они будут не только мучить нас‚ но и глумиться над нами. Мой совет поэтому таков: Творец дал нам жизнь‚ и мы должны возвратить ее Ему собственными руками».

Еврей Иосце первым заколол свою жену и двух детей‚ а затем рабби Йом Тов убил его. Почти все евреи погибли таким образом‚ и напоследок рабби Йом Тов покончил с собой‚ став единственным самоубийцей среди добровольно погибших. Толпа‚ осаждавшая крепость‚ сожгла все долговые обязательства‚ а это был урон для казны‚ потому что король – наследник еврея-кредитора – не знал‚ с кого взимать долг‚ и оставался в убытке. Ричард Львиное Сердце сделал из этого выводы и приказал устанавливать в больших городах специальные сейфы. Каждое долговое обязательство выдавалось еврею в двух экземплярах: один – ему на руки‚ другой – в сейф к королю. Теперь уже еврея могли убивать и грабить: король был застрахован от любых случайностей и получал все долги сполна.

Иоанн Безземельный потребовал у евреев огромную сумму‚ и когда один из них‚ Авраам из Бристоля‚ затруднился выплатить свою часть‚ король приказал выдергивать у него зубы‚ по одному в день. Несчастный продержался семь дней‚ потерял семь зубов‚ а затем уплатил сполна. При Генрихе III евреев заставили носить отличительный знак: шерстяную белую полосу на груди. Король конфисковал вновь отстроенную лондонскую синагогу‚ превратил ее в церковь и обозначил 25 городов‚ в которых евреям разрешалось жить.

Было тогда в Англии лишь 16 000 евреев‚ но доходы с них составляли тринадцатую часть всех доходов казны. Король даже продал их своему брату‚ уступив за 5000 фунтов все права над ними на один год. Как заметил летописец-христианин‚ король «содрал шкуру с евреев и предоставил графу (своему брату) выпотрошить их». Евреи хотели покинуть страну‚ но комендантам морских портов не велели выпускать их из Англии без разрешения короля. Британский правовед отметил в тринадцатом веке: «Еврей не может иметь никакой собственности; всё, что он приобретает, становится собственностью короля. Евреи живут не для себя – для других, поэтому они делают приобретения также не для себя, а для других».

Наконец Эдуард I приказал изгнать евреев из страны до первого ноября 1290 года‚ смертная казнь грозила тому‚ кто остался бы на английской земле после этой даты. Евреям разрешили взять с собой только то‚ что они могли унести. Имущество конфисковали. В пути их грабили капитаны судов. Многие погибли в море. Большая часть ушла во Францию‚ а оттуда через шестнадцать лет, в царствование Филиппа Красивого‚ им снова пришлось уходить в изгнание.

Рабейну Гершом бен Иегуда‚ оплакивая еврейскую судьбу‚ писал в одиннадцатом веке: «Рассеяние за рассеянием‚ вся Иудея в изгнании‚ больная‚ истощенная‚ всеми позабытая. Ты‚ Всесильный Избавитель‚ ради Себя освободи нас!.. Восстанови на наших глазах опустошенный Храм‚ верни из плена шатры Яакова‚ спаси нас ради Имени Твоего!»

3

Из века в век борьба церкви против евреев всё более усиливалась. Церковные авторитеты требовали унижать‚ угнетать и притеснять евреев всеми возможными способами‚ чтобы заставить их принять крещение. Угнетенное еврейство было‚ по их мнению‚ лучшим доказательством истинности христианства‚ к которому‚ как они утверждали‚ перешло прежнее величие Израиля.

Один из вдохновителей крестовых походов писал королю Франции: «Я не требую‚ чтобы этих людей‚ над которыми тяготеет проклятие‚ предавали смерти‚ ибо сказано в Писании: не убивай! Бог не хочет‚ чтобы их искоренили‚ а только чтобы они‚ подобно братоубийце Каину‚ продолжали существовать для великих мук и для великого позора‚ так‚ чтобы жизнь была им горше смерти. Они зависимы‚ жалки‚ придавлены‚ боязливы – и должны оставаться такими‚ пока не обратятся на путь спасения!»

В одиннадцатом веке объявились в Европе проповедники похода христиан против мусульман для освобождения Святой Земли и Иерусалима. Петр Пустынник из Амьена встал во главе многотысячной толпы верующих: это были рыцари‚ монахи‚ крестьяне‚ разбойники. Они бросали свои дома‚ пришивали на одежду кресты и шли воевать с «неверными», возглашая: «Такова воля Господа!». Эта неорганизованная масса‚ раздробленная на мелкие отряды‚ двинулась на Восток‚ грабя и разоряя всё на своем пути. Так начался Первый крестовый поход‚ и его жертвами сразу же стали евреи.

«Восстал народ дикий‚ отчаянный‚ ожесточенный‚ сброд французов и германцев… – писал еврейский летописец. – И собралось таких людей великое множество – мужчин‚ женщин и детей. Проходя через города‚ где жили евреи‚ они говорили: «Мы идем отомстить исмаилитам‚ а тут перед нами евреи‚ предки которых распяли нашего Спасителя‚ – отомстим прежде им! Пусть сотрется имя Израиля или же пусть они уподобятся нам и признают мессией Иисуса»…» Общины платили деньги епископам и начальникам городских гарнизонов‚ но посланные на помощь солдаты отказывались защищать евреев, оставляя их на произвол судьбы.

Весной 1096 года 23 еврея были убиты в французском городе Меце. Затем отряды крестоносцев двинулись по немецким землям, и начались массовые убийства. В мае того же года 11 евреев‚ отказавшихся креститься‚ были убиты в Шпейере. В Вормсе после вооруженного сопротивления погибли все евреи города‚ кроме насильно крещенных. Некий Шмарья‚ отказавшийся креститься‚ был заживо зарыт в землю вместе со своей семьей при радостных криках толпы. Юноша Симха Коэн в церкви‚ во время насильственного крещения‚ заколол кинжалом трех человек – толпа растерзала его. Укрывшимся у епископа предложили принять крещение‚ но они попросили время на размышление; когда срок прошел, обнаружили‚ что они убили себя.

Затем крестоносцы подошли к Майнцу; евреи пытались остановить их у ворот города‚ затем у ворот своего квартала. Вооруженные мечами‚ они сражались под предводительством главы общины Калонимоса‚ но не могли противостоять многочисленным и искусным в военном деле рыцарям, – те ворвались в еврейский квартал и перебили всех. Ицхак бен Давид‚ насильно крещенный вместе со своей семьей‚ зарезал дочерей, поджег синагогу и сгорел в огне‚ потому что христиане предполагали превратить синагогу в церковь.

Группа евреев пряталась у местного епископа‚ но когда он заявил‚ что не может их защищать‚ и предложил креститься – они умертвили друг друга. Современник событий писал: «Женщины набрались мужества и зарезали своих сыновей и дочерей‚ а потом самих себя. Мужья зарезали жен и детей. Девушки‚ невесты и женихи громко кричали из окон: «Смотри‚ Боже‚ что мы делаем ради Твоего святого Имени!..» И смешалась кровь родителей с кровью детей‚ кровь братьев и сестер‚ учителей и учеников‚ женихов и невест‚ грудных детей и кормилиц…» На этом прекратила существование еврейская община города Майнца. Забегая вперед‚ скажем‚ что через самое малое время в городе снова поселились евреи‚ но их преследовали и убивали во времена Второго и Третьего крестовых походов.

Крестоносцы свирепствовали с мая по июль 1096 года между Рейном и Дунаем‚ а затем пошли на юг. По примерным подсчетам, около 4000 евреев Германии были убиты и покончили жизнь самоубийством‚ по некоторым источникам – 12 000. Цифры эти окажутся особенно впечатляющими‚ если учесть‚ что во всей Германии жило тогда не более 30 000 евреев. Христианские хронисты посвятили немало строк тем трагическим событиям. «Бесчисленная толпа… шла на Иерусалим с оружием в руках и заставляла евреев принимать крещение, убивая во множестве тех, кто отказывался от этого…», – «Пока крестоносцы ожидали снаружи их ответа, евреи, искушаемые дьяволом, совершили самоубийство в резиденции епископа…», – «Вызывало жалость зрелище многочисленных нагромождений трупов, которые вывозили на телегах из города Майнца…» И краткая запись в летописи: «Была резня, евреев окрестили».

В июле 1099 года крестоносцы взяли Иерусалим. Они перебили в городе мусульман без различия пола и возраста‚ большинство еврейского населения сожгли в синагоге, а остальных продали в рабство. Так закончился Первый крестовый поход: вырезанные и уничтоженные еврейские общины Европы и горстки отчаявшихся‚ которых насильно обратили в христианство. (В Регенсбурге‚ к примеру‚ евреев загнали в реку‚ приложили к поверхности воды крест и силой окунули всех в воду.) Насильно крещенные вернулись к вере отцов‚ получив согласие императора Генриха IV, а на очереди был Второй крестовый поход – в 1147 году‚ за ним Третий крестовый поход – в 1189 году‚ Четвертый, Пятый, Шестой… и новые жертвы среди еврейского населения Англии, Франции, Германии, новый страх‚ который гнал с насиженного места.

Некий Моше бен Эльазар га-Коэн писал после этих событий: «О небо‚ чем же мы хуже других народов? Разве сила камня – наша сила‚ разве из меди плоть наша‚ чтобы перенести тяжесть наших бедствий?.. Терзали нас прежде лев и медведь‚ губил наших детей свирепый тигр‚ жалила нас змея шипящая‚ но напоследок грызет свинья‚ навалившаяся на нас… Спросите всех жителей земли: было ли что-либо подобное с другим народом?»

4

С середины двенадцатого века стали обвинять евреев в совершении ритуальных убийств. В 1144 году в английском городе Норвиче был объявлен святым мучеником христианский мальчик Вильям‚ которого якобы убили местные евреи. Королевский шериф не разрешил судить оклеветанных‚ но монахи распространяли слухи об убийстве и ссылались на некоего выкреста‚ который уверял‚ что евреи ежегодно похищают перед Пасхой христианского мальчика и употребляют его кровь для изготовления мацы. Слухи дали свои результаты‚ и в 1171 году 34 еврея города Блуа во Франции были обвинены в ритуальном убийстве и сожжены в деревянной башне‚ потому что отказались отступить от своей веры.

Стоит отметить‚ что подобное обвинение предъявляли римляне первым христианам, которых уличали в умерщвлении детей‚ чтобы причащаться кровью и телом языческого младенца. Были даже «свидетели»‚ были обманщики или душевно больные люди‚ которые утверждали‚ что видели это собственными глазами. «Стыдитесь! – взывал Иустин Мученик, один из отцов церкви во втором веке новой эры. – Стыдитесь приписывать такие преступления невинным людям‚ к которым они непричастны! Перестаньте! Образумьтесь!» – «Где же у вас доказательства? – вторил ему в третьем веке христианский теолог Тертуллиан. – Одна молва… Но свойства молвы известны всем… Она живет только ложью. Кто же верит молве?» Однако эта молва оказалась чрезвычакйно живучей. Она продержалась много веков‚ но теперь уже поменяла адрес‚ и те самые христиане‚ что страдали некогда от нелепых нападок‚ стали обвинять евреев – в том же самом.

В 1235 году евреев немецкого города Фульды обвинили в убийстве христианских детей. Император Фридрих II созвал ученых из среды крещеных евреев Западной Европы‚ и они заявили‚ что еврейская религия категорически запрещает убийство человека‚ даже употребление крови животных противоречит еврейским законам. На основании этого заключения Фридрих II опубликовал особое послание‚ но оно не помогло. В 1247 году во французском городе Вальреас нашли тело двухлетней христианской девочки с ранами на лбу‚ руках и ногах. Евреев города арестовали и подвергли пыткам: мужчинам вырывали половые органы‚ женщинам отрезали груди‚ многих, в конце концов, сожгли на костре. После этого папа Иннокентий IV издал специальную буллу‚ осуждающую ложные обвинения и казни евреев, «так что их судьба оказывается еще хуже, чем жизнь их предков в Египте», – но буллы хранятся в архивах, а суеверия продолжают существовать из века в век.

В 1255 году в английском городе Линкольне пропал христианский мальчик Гуго. Труп обнаружили в колодце во дворе у еврея‚ и 18 человек повесили за совершение якобы ритуального убийства‚ а их имущество конфисковали. В 1267 году в немецком городе Пфорцгейме нашли в пруду мертвую девочку. «Народ тотчас решил‚ что виновники убийства евреи‚ – писал один из обвинителей. – Когда приехал маркграф Баденский‚ труп поднялся‚ как бы умоляюще простер к нему руки‚ оставался в этом положении в продолжении получаса и потом опять лег. Тогда привели евреев. Едва они приблизились к трупу‚ как раны раскрылись, и кровь полилась заново. Когда евреи удалились‚ раны закрылись. Когда же их вновь притащили‚ покойная с покрасневшим лицом подняла вверх обе руки… Евреи были схвачены и после всевозможных пыток преданы смерти через колесование».

И снова римский папа обнародовал буллу‚ снова император издал особый указ‚ – несмотря ни на какие доводы‚ обвинения в употреблении христианской крови оставались излюбленным средством для грабежа‚ убийств и денежных вымогательств. Говорили‚ что евреям нужна христианская кровь‚ чтобы «уничтожить свой дурной запах»‚ они эту кровь «сушат‚ превращают в порошок и рано утром сеют по траве‚ благодаря чему мрут люди и скот».

Эта тема была столь популярна в те времена‚ что стала сюжетом английских и французских баллад. В одной из них рассказано о христианском мальчике Гуго‚ который был распят евреями‚ брошен в поток‚ но труп выплыл у берега. Евреи закапывают его в землю – труп появляется на поверхности. Они кидают его в колодец‚ но оттуда идет такое благоухание‚ что сбегаются окрестные жители. Тело переносят в собор и торжественно хоронят‚ – евреи повешены… Другая баллада: мальчик Гуго играет в мяч. Дочка еврея заманивает его в дом, ведет через девять дверей‚ закалывает и бросает в колодец. Далее происходят чудеса: мать слышит голос сына из колодца‚ сами собой звонят колокола в городе‚ сами собой читаются книги без чтеца‚ – евреям снова плохо…

Естественно‚ что такая атмосфера способствовала новым погромам и убийствам. В 1241 году распространились слухи‚ будто вторгшиеся в Европу монголы находятся в родстве с евреями, призваны ими для того‚ чтобы избавиться от власти христианских народов, – по немецким городам прокатилась новая волна погромов. В Зинциге сожгли в синагоге 72 еврея. В Вайсенбурге колесовали 7 евреев по обвинению в убийстве христианского мальчика; среди них погиб и монах‚ перешедший до этого в иудейство. В Майнце были убиты 10 человек‚ в Бахарахе – 26‚ в Мюнхене толпа сожгла синагогу вместе с молящимися. Еврейский сборник наставлений «Сейфер хасидим» («Книга благочестивых») предписывал: «Стены дома, забрызганные кровью мучеников, не следует белить, чтобы кровь могла взывать к Небу».

В 1298 году немецкий дворянин Риндфлейш – «бычье мясо» – собрал толпы всякого сброда и громил еврейские общины. Во Франции в начале четырнадцатого века евреев обвинили в отравлении колодцев с помощью нанятых ими прокаженных; называли даже состав ядовитого порошка: смесь жабьих лап, змеиных голов и женских волос, смоченных черной зловонной жидкостью, – новая волна гонений прокатилась по стране. В Тулузе евреи заперлись в крепости и оборонялись‚ а затем‚ чтобы избегнуть насильственного крещения‚ убили друг друга. У них не хватило решимости убить собственных детей – победители забрали их и окрестили.

Гонения на евреев во времена крестовых походов и кровавых наветов явились поворотным моментом в их европейской истории. В глазах толпы‚ которая наблюдала бесчинства крестоносцев‚ сама участвовала в грабежах и убийствах‚ евреи были поставлены вне закона. Они утратили чувство безопасности даже в укрепленных городах; стало ясно‚ что ни император‚ ни церковные власти не в состоянии обеспечить им безопасность‚ несмотря на обещанные привилегии. В этот период исподволь‚ постепенно начался отток евреев в те места‚ которые не были еще затронуты изуверством и фанатизмом местного населения. Единичные переселения происходили в одиннадцатом веке‚ более значительные в тринадцатом‚ массовое переселение – в пятнадцатом веке.

Путь был с запада на восток‚ в Польшу и Литву. И всякий раз надо было приспосабливаться на новом месте к незнакомым порядкам и обычаям. Во всякой стране проживания история евреев начинала зависеть от истории коренного народа‚ будучи связана с ней местом и временем. И всякий решающий момент в истории данного народа‚ радостный или трагический‚ накладывал свой отпечаток на историю евреев‚ там проживающих. Так было в Германии‚ в Англии‚ во Франции и Польше‚ а затем в России.

Но вместе с этим надо учитывать‚ что история евреев на новом месте‚ в любой стране проживания‚ являлась не началом‚ а дальнейшим продолжением многовековой истории народа‚ рассеянного по странам‚ с его опытом‚ вынесенным из долгого исторического пути. Как народ с твердой духовной основой‚ евреи никогда не доходили до такой степени обезличивания‚ чтобы без остатка раствориться в чьей-либо истории. Они акклиматизировались‚ но не растворялись‚ приспосабливались‚ но не исчезали: со своей историей‚ со своей культурой и со своей религией.

5

В Новый год – Рош га-Шана и в Судный день – Йом Кипур читают евреи в синагогах молитву о небесном суде над людьми в эти дни. С этой молитвой связана легенда‚ которая появилась в период гонений времен крестовых походов. Рассказывали: в городе Майнце жил богатый и набожный еврей рабби Амнон‚ которого местный епископ упорно старался обратить в христианство. Однажды‚ когда епископ снова надоедал рабби Амнону своим предложением‚ тот неосторожно ответил‚ что через три дня даст окончательный ответ.

В назначенный день рабби Амнон не явился к епископу‚ и тот велел привести его силой‚ чтобы наконец-то сказал: да или нет. Рабби Амнон ответил на это: «За то‚ что своим словом я дал тебе повод подумать‚ будто отрекусь от своей веры‚ я заслуживаю того‚ чтобы отрезали мне язык». Но возмущенный епископ закричал: «Не язык тебе отрежут‚ а ноги‚ которые не пошли ко мне в обещанный день!» И несчастному отрубили обе ноги.

Когда наступил Рош га-Шана‚ рабби Амнон попросил‚ чтобы его отнесли в синагогу. Во время службы он прервал вдруг кантора и запел гимн о небесном суде над человеком в дни Рош га-Шана и Йом Кипур – «У-нтанэ токеф». Потрясенные евреи слушали его с волнением и страхом‚ а рабби Амнон закончил свой гимн и скончался с последним его словом. Но через три дня он явился во сне к литургическому поэту Калонимосу бен Мешулламу‚ который действительно жил в Майнце в одиннадцатом веке, повторил молитву и попросил разослать ее всем сынам Израиля.

Калонимос написал стихи – поэтический пересказ той молитвы. Они стали частью литургического гимна «У-нтане токеф» («Возвеличим святость этого дня…») – о суде Всевышнего над Его творениями, когда «они проходят перед Ним, подобно стаду овец». С тех пор евреи читают эту молитву в Новый год – Рош га-Шана и в Судный день – Йом Кипур.

«В день Рош га-Шана намечается и в день Йом Кипур утверждается: скольким отойти и скольким явиться на свет‚ кому жить и кому умереть‚ кому в свое время и кому безвременно; кому смерть от воды и кому от огня‚ кому от меча и кому от лютого зверя‚ кому от голода и кому от жажды‚ кому от грозы и кому от заразы‚ кому от удушения и кому от побиения камнями; кому покой и кому скитание‚ кому беспечность и кому тревога‚ кому благополучие и кому терзание‚ кому бедность и кому богатство‚ кому унижение и кому возвышение.

Покаяние же‚ молитва и благие дела отменяют злое предначертание».

Законы Торы устанавливают суровое наказание за убийство любого человека на земле. «Кто прольет чью-либо кровь, того кровь будет пролита людьми, ибо по образу Божьему создал Он человека», – «кто ударит человека так, что тот умрет, да будет предан он смерти», – «кто лишит жизни какого-либо человека, он должен быть предан смерти». Законы Торы запрещают также вкушать какую-либо кровь. «Каждый из дома Израиля и из пришельцев, живущих между ними, кто будет есть какую-либо кровь… истреблю его из среды народа его», – «только крови не ешьте, на землю выливайте ее, как воду».

Д. Хвольсон, российский ученый-ориенталист девятнадцатого века, почетный член Петербургской академии наук: «По предписаниям раввинов, евреи обязаны при резке скота давать крови совершенно истекать… а сама говядина не может быть употреблена в пищу, пока долгим мочением, солением и неоднократным промыванием не будет освобождена от заключающейся в ней крови. Если еврей находит на куске хлеба след крови от десен, он не должен доедать его; также яйцо, в котором найдена капля крови, не может быть употреблено в пищу. Все эти постановления доныне соблюдаются евреями с величайшей строгостью».

Римские папы разных времен выступали против применения евреями христианской крови. В послании Григория XI сказано: «Впредь на евреев не должны быть возводимы обвинения, порождаемые слепым суеверием и предрассудками, а священники должны питать любовь ко всем людям, уважение и мир как к христианам, так и к евреям».

В 1447 году папа Николай V запретил «навсегда и самым строгим образом всем верующим во Христа» обвинять евреев в употреблении христианской крови, но в том же веке и по той же причине арестовали руководителей еврейской общины немецкого города Регенсбурга. Среди них оказался Авраам бар Яаков; он пробыл в тюрьме пять лет и, несмотря на пытки, сочинял на иврите стихотворения, в которых описывал свои мытарства.

Навели враги ложь на меня, В железных оковах ноги мои, В яму брошен я и страдаю от холода… Прошла еще зима, за зимой прошло лето… Милосердный среди милосердных! Протяни руку Свою и освободи страдальцев…

Очерк пятый Первые появления евреев в Польше. Привилегии Болеслава Благочестивого. Преследования времен «черной смерти». Переселение евреев в Польшу и Литву

В польском городе Вроцлаве нашли могильную плиту с надписью на иврите в память кантора Давида: «Рабби Давид сладкоголосый сын Сар Шалома умер 25 ава 4963». То есть – в 1203 году.»

1

Невозможно сказать с определенной достоверностью‚ когда евреи впервые появились на территории Польши. И там‚ где нет документов‚ нет исторических источников‚ в дело вступает легенда про еврея по имени Авраам Проховник.

В девятом веке умер в Польше князь Попель‚ с его смертью угас княжеский род. Именитые поляки собрались для выбора нового правителя‚ долго спорили‚ ссорились‚ никак не могли сойтись на одном кандидате и решили наконец‚ что польским князем станет тот человек‚ который на следующий день первым придет в город. Первым наутро явился Авраам Проховник‚ который принес на продажу мед. Стража у ворот приветствовала его как нового князя‚ но Авраам отклонил эту честь и лишь после настойчивых просьб отложил окончательное решение на один день.

Он заперся в доме‚ стал молиться‚ и когда назначенный срок прошел‚ поляки заволновались. Один из них‚ крестьянин по имени Пяст‚ заявил во всеуслышание‚ что заставит Авраама принять княжеский титул: взял топор и пошел во главе толпы. Пяст постучал в дверь и сказал‚ что время для обдумывания прошло; Авраам Проховник вышел из дома и заявил: он отказывается занять княжеский престол‚ так как это принесет несчастье и ему и полякам. «Вот перед вами Пяст. Сегодня он ваш вождь‚ значит, и впредь может быть вашим руководителем». Толпа с этим согласилась‚ Пяст был коронован‚ от него пошла династия польских князей – Пястов.

Вот другой рассказ. О том‚ как в конце девятого века группа немецких евреев просила у польского князя Лешко права на торговлю и поселение в его землях. Князь-язычник потребовал от них, чтобы рассказали о своем народе и о его вере: в те времена евреи были в диковинку в Польше. Князю понравилась их вера и их история‚ и он якобы дал им привилегию в 905 году. Хотя она была впоследствии утрачена‚ эта привилегия якобы легла в основу привилегии Болеслава Благочестивого в 1264 году. Слишком часто в этой истории приходится прибегать к слову «якобы»‚ чтобы она стала достоверным историческим событием.

Из арабских источников известно‚ что еврейские купцы проезжали через Польшу в Россию и дальше в Азию. Через Вроцлав и Калиш в восьмом-девятом веках проходил «пушной путь» из Руси и Хазарии и «янтарный путь» – от Балтийского моря. Евреи держали в своих руках эту торговлю и могли‚ естественно‚ расселяться в узловых пунктах на ее пути. В 966 году польский князь Мечислав I принял христианство, стал вассалом германского императора; связи с Германией расширились‚ вместе с немцами приезжали в Польшу и евреи.

Первые докуметальные сведения о евреях Польши относятся к 1150 году; граф Петр Власт купил в том году у некоего еврея землю в деревне Малый Тынец. Сохранился акт 1202 года о том‚ что в деревне Сокольники возле Вроцлава владели землей два еврея – Йосеф и Хацкель. В двенадцатом веке евреи жили в Кракове, управляли монетным двором. Сохранились монеты того времени‚ на них надписи на иврите: «Мешко Мелех» – Мешко-король‚ «Мешко крул польск» – Мешко король польский‚ «Браха Мешко» – благословение Мешко, «Мазл тов» – пожелание счастья. Были монеты и с еврейскими именами: «Авраам Йосеф»‚ «Йосеф Калиш»‚ «Рабби Авраам бен Ицхак Нагид»‚ – возможно‚ это имена мастеров или тех‚ кто брал на откуп монетные дворы. Существовала даже польская монета с такой надписью: «Веселись‚ Авраам‚ Ицхак‚ Яаков».

А в городе Вроцлаве нашли могильную плиту с надписью на иврите в память кантора Давида: «Рабби Давид сладкоголосый сын Сар Шалома умер 25 ава 4963». То есть – в 1203 году.

2

В середине тринадцатого века Польша была разделена на несколько удельных княжеств. После нашествия монголов города лежали в развалинах‚ поля не обрабатывались. Чтобы оживить страну‚ князья стали приглашать к себе немцев‚ вместе с ними пришли и евреи – на новые земли‚ где им обещаны были привилегии. Из немецких и еврейских колонистов постепенно образовалось в Польше третье сословие наряду с прежними двумя – помещиками и крестьянами. Польские князья предоставили немцам полное самоуправление в городах; так сложился тип средневекового германского города на польской земле‚ где рядом с христианским мещанством появилась автономная еврейская община.

Привилегии евреям дал удельный князь Болеслав в городе Калише в 1264 году. Это был знаменитый Калишский статут‚ генеральная грамота‚ которая впоследствии легла в основу польского законодательства о евреях. Естественно‚ что Болеслав прежде всего соблюдал собственные интересы: доходы с евреев поступали в княжескую казну. У Болеслава было прозвище Благочестивый, он пользовался расположением церкви, но это не помешало ему – вопреки религиозным предрассудкам – гарантировать евреям права‚ поощрить их деятельность в интересах страны‚ опустошенной монгольским нашествием.

Статут Болеслава Благочестивого начинался так: «Деяния людей‚ не закрепленные голосом свидетелей или письменными показаниями‚ быстро проходят и исчезают из памяти‚ а потому мы‚ Болеслав‚ князь Великой Польши‚ оповещаем современников наших и потомков‚ до коих дойдет настоящее писание‚ что иудеи‚ водворившиеся на всем протяжении наших владений‚ получили от нас следующие уставы и привилегии…»

По этой генеральной грамоте евреи получали полную свободу передвижения и свободу торговли; запрещалось требовать с еврейских купцов повышенные пошлины за товары‚ разрушать еврейские кладбища и нападать на синагоги. Бросивший камень в еврейскую «школу» (синагогу) платил воеводе штраф – стоимость двух фунтов перца. Споры между евреями не были подсудны городским судам‚ но только лишь князю‚ его воеводе или особо назначенному судье. За нанесение раны еврею полагалось наказание и оплата расходов на лечение. За убийство еврея – «достойное наказание» и конфискация имущества в пользу князя. При ночном нападении на жилище еврея соседи-христиане обязаны были его защищать‚ если услышат крики о помощи, – иначе денежный штраф.

Строго наказывалось похищение еврейских детей для насильственного крещения. Запрещалось – «согласно постановлению папы» – обвинять евреев в убийстве христианских младенцев для употребления их крови‚ потому что «по своему закону иудеи вообще обязаны воздерживаться от всякой крови»; но если подобное обвинение возникало‚ его должны были подтвердить шесть свидетелей – трое христиан и трое евреев. Эти права и привилегии Болеслав Благочестивый утвердил на вечные времена‚ с согласия высших сановников – воевод‚ графов и «многих вельмож земли нашей»‚ которые вместе с ним подписали грамоту в Калише в 1264 году.

Грамота Болеслава распространялась лишь на его княжество. Евреи других областей Польши находились под властью иных князей; подобные привилегии они получили в следующем веке‚ в правление Казимира Великого. Но церковь сразу же забеспокоилась‚ и во Вроцлаве в 1267 году был созван собор польского духовенства. На нем постановили‚ чтобы в городах евреи жили особыми кварталами‚ отделенными «от общего местожительства христиан изгородью‚ стеною или рвом».

Во время следования церковных процессий евреев обязали запираться в своих домах; в каждом городе полагалось не более одной синагоги; в «отличие от христиан» евреи должны были носить особую шапку с роговидным верхом‚ «какую они носили некогда в этих местах‚ но по наглости своей перестали носить». Запрещалось христианам приглашать евреев на трапезы‚ есть и пить с ними‚ покупать у них мясо и прочие съестные припасы‚ чтобы продавцы «коварным способом не отравили их»‚ а также купаться с евреями в одной бане. Собор особо отметил‚ что в Польше ощущается острая необходимость отделить христиан от евреев‚ так как поляки – «молодой росток на христианской почве».

Но эти постановления не имели еще серьезных последствий. Князья‚ а затем и короли, поощряли еврейскую колонизацию в интересах страны и в собственных интересах. Ведь почти до середины шестнадцатого века евреи являлись лишь королевскими подданными‚ «слугами королевского казначейства»‚ которым следовало «своими деньгами удовлетворять нужды короля».

3

В марте 1348 года чума – «черная смерть» – объявилась в очередной раз в Европе; ее завезли в Геную моряки из Южной Руси. За один месяц эпидемия распространилась по Италии‚ Испании‚ Южной Франции‚ затем перекинулась на Англию. Число жертв было огромно, многие города и деревни превратились в кладбища; Д. Боккаччо, свидетель этого бедствия, описывал страдания несчастных (из книги «Декамерон»): «Сколько крепких мужчин, красивых женщин, прекрасных юношей… днем обедали с родными, товарищами и друзьями, а на следующий вечер ужинали со своими предками на том свете!.. На кладбищах… вырывали громадные ямы, куда сотнями укладывали трупы, нагромождая их рядами… и слегка засыпая землей…»

Умирали все‚ без различия национальностей‚ евреи в том числе, но сразу же возникли слухи – это евреи распространяют чуму‚ чтобы истребить христиан. Микроскоп тогда еще не изобрели‚ о существовании вирусов и микробов понятия не имели‚ заметить их было невозможно невооруженным глазом‚ а еврея видели поблизости – непохожего на других подозрительного чужака‚ «отравителя колодцев». «Люди ненавидят чаще всего то, чего не понимают», – подметили с давних пор, и прокатилась по Европе не только эпидемия чумы, но и психическая эпидемия юдофобии – «иудеобоязнь».

Первые слухи об отравлении колодцев появились в Испании. В июне 1348 года в Барселоне‚ в ночь с пятницы на субботу, толпа ринулась в гетто: еврейские дома разгромили‚ 20 человек убили. Папа Климент VI издал указ‚ в котором возведенное обвинение было объявлено ложным‚ – это почти не помогло. Вскоре в Савойе арестовали евреев из разных городов и подвергли мучительным пыткам. Хирург Балавиньи не выдержал истязаний и сообщил то‚ чего от него добивались: будто бы евреи во Франции составили заговор против христиан‚ приготовили ядовитую смесь и разослали своим соплеменникам‚ чтобы кидали ее в христианские колодцы‚ – отсюда и пошла эта страшная болезнь. Балавиньи даже сообщил рецепт смеси: взять сердце христианина‚ высушить его‚ добавить сушеных пауков‚ лягушек и ящериц‚ составить порошок – и можно кидать в колодцы.

Гонцы были отправлены в разные города‚ чтобы предупредить население‚ и сразу начались убийства. В Цюрихе‚ Шафхаузене‚ Иберлингене и в других городах евреев жгли‚ вешали и колесовали. В Констанце сожгли евреев в специально построенном для этого доме: «часть из них встретила смерть пляскою‚ другая часть пением псалмов‚ а остальные заливались слезами». Некий еврей из Констанца‚ принявший крещение под страхом смерти‚ раскаялся‚ поджег дом и сгорел вместе со своим семейством‚ выкрикивая из пламени: «Смотрите‚ я умираю евреем!»

В сентябре того же года папа Климент VI снова обратился к христианам, напомнил‚ что мнимые виновники эпидемии сами умирают от нее‚ чума свирепствует и там‚ где вообще нет евреев‚ – ничто не помогало. В Германии люди были охвачены религиозным помешательством. По улицам городов двигались процессии исступленных «флагеллантов» – бичующихся‚ которые требовали самоистязания и всеобщего покаяния‚ чтобы укротить гнев Божий‚ заставляли бить себя кнутами по голому телу. Возбуждаемая ими толпа кидалась на еврейские кварталы, устраивала погромы с истязаниями и убийствами. У многих был и свой расчет: освободиться от кредитора-еврея‚ не платить долги‚ присвоить еврейское имущество.

В немецком городе Вюрцбурге евреи не захотели погибнуть от рук соседей: они заперлись в своих жилищах и подожгли их. Сгорели дома‚ сгорела синагога‚ сгорели все – на месте синагоги выстроили затем церковь Святой Марии. В Шпейере были убиты сотни евреев‚ тела заколотили в бочки и бросили в реку. Оставшееся имущество император Карл IV передал горожанам‚ а также подарил городу всех евреев‚ которые поселятся там в будущем.

В Майнце евреи энергично защищались, но силы были неравными‚ и они решили погибнуть в своих домах. 24 августа 1349 года евреи Майнца сгорели в огне. В тот же день погибла древняя еврейская община Кельна: целые сутки крики убиваемых смешивались с криками убийц и грабителей. В Кольмаре веками сохранялось место под названием «Еврейская яма»‚ где сожгли евреев во время чумы. В Бенфельде одних сожгли‚ а других утопили в болоте; затем подошла очередь Кремса‚ Нюрнберга‚ Ганновера‚ Франкфурта-на-Майне‚ Брюсселя.

В Страсбурге евреев загнали на кладбище‚ в огромный деревянный сарай, сожгли сотни человек. Остальных изгнали из города‚ имущество разграбили‚ и городской совет постановил не допускать евреев в Страсбург в течение ста лет. Немецкий хронист писал: «Хотите знать‚ что погубило евреев? Это – жадность христиан»‚ – имея в виду‚ что ради грабежа и был устроен в Страсбурге «юденбранд» – сожжение евреев. Во время погрома обнаружили шофар‚ бараний рог‚ в который трубят евреи во время религиозных церемоний. Тут же решили‚ что при помощи этого инструмента они хотели подать сигнал своим сообщникам вне города‚ чтобы совместно напасть на жителей‚ – городской совет постановил сохранить шофар в память освобождения от «еврейской измены».

По образцу шофара изготовили две медные трубы. На одной подавали сигнал ежедневно в восемь часов вечера‚ и все евреи‚ случайно оказавшиеся в городе‚ услышав этот звук‚ обязаны были покинуть Страсбург. На другой трубе сигнал подавали в полночь‚ чтобы напомнить горожанам о «предательском поступке» иноверцев. Вскоре несколько еврейских семей получили разрешение поселиться в Страсбурге‚ в том же веке их изгнали из города‚ но сигналы полночной трубы раздавались еще несколько столетий‚ напоминая миру о чудовищной вспышке юдофобии.

Эпидемия чумы продолжалась с марта 1348 до весны 1351 года. Практически не было ни одного германского города‚ где евреи не подвергались бы кровавым гонениям. Их резали‚ жгли‚ топили‚ над трупами мучеников делили награбленную добычу; сотни евреев с пением псалмов шли на смерть‚ закутанные в талесы и в саваны мертвецов‚ кидались в огонь‚ чтобы не попасть в руки тех‚ с кем они и их предки жили рядом не одно столетие.

«С тех пор, как евреи живут на свете, они еще не переживали более жестокого столетия, чем четырнадцатый век, – отметил современник событий. – Можно удивляться, как после такой бойни остался в Германии хоть один еврей». «На нас возвели навет‚ чтобы напасть на нас‚ – сказано в синагогальных плачах – «кинот». – Нас обвиняют в том‚ что мы принесли яд в сосуде и бросили в воду. Но в действительности это нас напоили горькой водой… Обнажили меч злодеи и нашу кровь смешали с водой…»

После пережитых ужасов евреи Германии снова поднялись с насиженного места и пошли в Польшу. Там тоже случались погромы, но это происходило‚ скорее всего‚ в пограничных с Германией областях. В Польше правил тогда Казимир Великий‚ который благосклонно относился к евреям‚ и беженцы из Германии смогли найти спокойное убежище еще на несколько веков. Не случайно они считали‚ что название Полин (Польша) произошло от двух слов на иврите – «по лин». Когда они уходили на восток от преследований во времена «черной смерти»‚ с неба упала записка с этими словами – «по лин»‚ что означает «здесь живи». И евреи поселились в Польше.

Память о еврейском переселении с запада на восток сохранилась в фамилиях российских евреев. Многие из них образовались от названий тех городов или земель‚ в которых евреи жили до переселения в Польшу и Литву. Например‚ Берлин‚ Берлинер‚ Гамбург‚ Нюрнберг‚ Ганновер‚ Шпейер‚ Познер (Познань)‚ Ауэрбах-Урбах-Авербух (Ауэрбах – город в Германии)‚ Бахрах (Бахарах в Германии)‚ Гальперин-Альперин-Альперн (Хайльбронн в Германии)‚ Гинзбург-Гинцбург (Гюнцбург в Баварии)‚ Каценеленбоген‚ Ландау‚ Оппенгейм, Эпштейн, Эттингер (по названиям немецких городов Каценельнбоген, Ландау, Оппенхайм, Эппштайн, Эттинген)‚ Айзенштадт (в Австрии)‚ Горовиц-Гурвиц-Гурвич (Горжовище – нем. Horowitz – в Чехии).

Фамилия Альтшулер образовалась от слова «Alt'Schul»‚ что означает «старая синагога»‚ которая и ныне существует в Праге; вероятно‚ первые Альтшулы или Альтшулеры были попечителями этой синагоги. В 1542 году‚ после изгнания евреев из Праги‚ многие Альтшулеры поселились в Польше‚ Литве, затем в России. Блок-Блох-Влох-Волах: евреи – выходцы из Италии. «Влох» по-польски означает «итальянец».

Очерк шестой Привилегии Казимира Великого. Изгнание из Литвы. Антиеврейская агитация и первая антисемитская литература. Обвинения в осквернении святой гостии

И жила в городе женщина‚ набожная и добрая. Как роза распространяет аромат вокруг себя‚ так она отдавала свое богатство бедным; дом ее был убежищем для убогих‚ несчастных и угнетенных. Звали эту женщину – Золотая Роза.

1

Казимир III – Казимир Великий – стал польским королем в 1333 году. Польский летописец объясняет его благосклонность к евреям любовью к красавице Эстерке. Это была дочь еврея-портного из Опочно‚ умная женщина, которая жила в королевском дворце‚ и из всех фавориток Казимира III лишь она имела на него влияние. Эстерка родила королю двух дочерей‚ которые остались еврейками‚ и сыновей по имени Немир и Пелка‚ воспитанных в христианской вере и ставших родоначальниками знатных польских фамилий. При Людовике Венгерском, преемнике Казимира, Эстерку убили во времена гонений на евреев.

Вряд ли благосклонное отношение Казимира Великого к евреям определялось одной лишь любовью к красавице Эстерке. Король поощрял не только евреев‚ но и немцев‚ шотландцев, представителей других народов‚ которые развивали внешнюю торговлю Польши и расширяли польские города. Казимир заботился об интересах всех сословий‚ включая крестьян; не случайно его называли «королем холопов» и говорили‚ что «он застал Польшу деревянной, а оставил ее каменной»‚ так как при нем города застраивались каменными домами.

В 1334 году Казимир Великий распространил привилегии Болеслава Благочестивого на евреев Великой Польши – области Познани‚ Калиша и Гнезно. В 1364 году король «склонился на просьбу евреев‚ живущих во всех городах Польского государства»‚ и желая «увеличить выгоды своей казны»‚ выдал грамоту в пользу евреев остальной Польши. Эту грамоту одобрили дворяне‚ составлявшие королевский совет; среди прочего она указывала: «каждый еврей может свободно и безопасно переходить и переезжать – без всякого препятствия и остановки – из города в город‚ из провинции в провинцию нашего королевства‚ и с совершенной безопасностью может везти и нести с собой свое имущество или товары‚ продавать‚ покупать и менять… а пошлину платить не больше, чем христиане».

В 1367 году эти привилегии – в расширенном виде – получили и евреи Малой Польши‚ в состав которой входили завоеванные Казимиром Червонная Русь со Львовом и часть Волыни. Не случайно в еврейских преданиях этот король постоянно фигурировал в роли покровителя и благодетеля: привилегии Казимира Великого были в то время единственным в Европе примером веротерпимости по отношению к евреям.

В четырнадцатом веке шляхта и духовенство не набрали еще силы; евреи Польши считались «рабами казны» и находились под защитой короля, который заботился о своих интересах‚ но и евреям предоставлял многие привилегии. Они пользовались свободой вероисповедания‚ вели торговлю по всей стране‚ снабжали кредитом короля‚ высших сановников‚ духовенство и мещан. Крупные банкиры-евреи брали на откуп разные отрасли государственных доходов‚ к примеру, соляные копи‚ эксплуатацию которых правительство предпочитало отдавать в чьи-либо руки и получать за это гарантированный доход‚ а не вести дело на свой риск.

В Кракове‚ столице королевства‚ богатые евреи занимались денежными операциями‚ покупали и продавали земельные участки и дома; один из них‚ некий Левко‚ стал банкиром короля‚ заведовал соляными копями и монетным двором. Краковские мещане завидовали его влиянию и богатству и считали‚ что у Левко есть волшебное кольцо‚ которым он приворожил к себе короля. В стране преобладали мелкие торговцы-евреи и кредиторы‚ которые оперировали малыми суммами‚ и, тем не менее, можно сказать‚ что во времена Казимира Великого‚ да и в последующие два века польское еврейство находилось в достаточно благоприятных условиях. Примерно то же самое происходило и в Литве.

Нет точной даты первого появления евреев на литовской земле. В четырнадцатом веке Великое княжество Литовское занимало территорию от Балтийского до Черного моря‚ евреи снова поселились в Киеве и в других городах‚ которые Литва отвоевала у татар. Появились они и в Гродно‚ в Бресте‚ в Троках и Луцке – предприимчивые‚ страстные‚ впечатлительные с умением торговать и любовью к детям. В 1388 году великий князь Витовт издал грамоту с привилегиями для литовских евреев‚ похожую на статуты Болеслава Благочестивого и Казимира Великого. «Деяния людей‚ не закрепленные голосом свидетелей или письменными показаниями‚ стираются с лица земли‚ исчезают и предаются забвению‚ а потому мы‚ великий князь Витаутас‚ объявляем нынешним и грядущим поколениям…»

Евреи Литвы непосредственно подчинялись великому князю; у них было автономное управление внутренними делами общины, свой суд‚ свобода торговли наравне с христианами‚ одинаковые пошлины и право беспрепятственных кредитных операций; запрещалось даже обвинять евреев в ритуальном использовании крови человека. Синагоги появились на земле Литовской‚ хедеры‚ иешивы и кладбища‚ чтобы жить среди своих и упокоиться возле своих. Лавки открывали‚ портняжные мастерские‚ кузницы с красильнями‚ и непременные бани‚ которые дозволялось топить во всякое время‚ когда надумают мыться.

В Гродно‚ к примеру‚ евреи имели свои дома и «пляцы» – земельные участки‚ «божницу» – синагогу и «копище» – кладбище; в своих домах они «шинковали»‚ то есть продавали спиртные напитки‚ имели право владеть «грунтами» – пахотной и луговой землей. В те времена Литва была крайним пунктом еврейского передвижения с запада на восток. Восточнее располагалась Московская Русь‚ закрытая для евреев.

2

В пятнадцатом веке изгнание евреев из городов и земель Центральной Европы стало обычным явлением. Брюн‚ Ольмюц‚ Майнц‚ Бамберг‚ Глогау‚ Кельн‚ Шпейер‚ Фрейбург, Аугсбург‚ Магдебург‚ Нюрнберг‚ Регенсбург‚ Бавария‚ Силезия‚ Штирия‚ Каринтия‚ – к концу пятнадцатого века в этих городах и землях не осталось ни одного еврея‚ или же им запретили там постоянное проживание. Изгнания сопровождались конфискацией недвижимости; дома‚ синагоги и кладбища становились собственностью городов; в Нюрнберге через кладбище проложили улицу‚ мощенную надгробными плитами; евреев Майнца изгоняли в пятнадцатом веке четыре раза, а затем вновь призывали обратно; городская управа Фрайбурга пожелала освободиться от евреев, «потому что они жаждут христианской крови, которая позволяет им продлевать свою жизнь».

К этому добавились преследования в Чехии и Венгрии, поголовное изгнание из Испании в 1492 году‚ изгнание из Португалии в 1497 году‚ – многие уходили в Турцию и Польшу‚ правителям которых было выгодно принять изгнанников. Испанские евреи обучили турок многим искусствам и ремеслам‚ научили их изготавливать порох и лить пушки‚ ознакомили с разными военными приемами. Не случайно турецкий султан Баязет II сказал по поводу изгнания евреев из Испании: «Как можно назвать испанского короля Фердинанда умным правителем‚ его‚ который разорил свою страну и обогатил нашу».

«Время наше‚ время бедствий», – повторяли евреи в годы изгнаний. Вторил этому писатель Эразм Роттердамский: «Если ненависть к евреям является признаком доброго христианина, то все мы добрые христиане». Даже Мартин Лютер – один из основателей протестантской церкви, в будущем яростный гонитель евреев – призывал проявлять «истинно христианскую» терпимость к евреям. Из его сочинения «О том, что Иисус Христос родился евреем» (1523 год): «Епископы и монахи, грубые ослы, обращаются с евреями так, что всякий христианин предпочел бы стать иудеем. Если бы я был евреем и видел подобных глупцов, управляющих церковью, я бы охотнее сделался свиньей, а не христианином. Ибо они поступают с евреями таким образом, будто те псы, а не люди».

Ненависть к иноверцам сохранялась и в тех краях, где евреев уже не было, а местное население не сталкивалось с ними в повседневной жизни. Легенды, баллады, сатиры, всякого рода литературные произведения были переполнены образами жестоких, жадных, вероломных евреев. На сценах передвижных театров ставили «Мистерии страстей Господних», где евреи совместно с чертями мучили и распинали Иисуса Христа, – такого рода спектакли были чрезвычайно популярны, на них сходились жители городов и деревень, что усиливало ненависть к презренным иноверцам.

В 1495 году великий князь Александр неожиданно изгнал из Литвы всех евреев. Возможно‚ он решил взять пример с испанского короля или не мог расплатиться с кредиторами-евреями, – про этого князя говорили‚ что он заложил всё‚ что не успел еще раздать. Он опубликовал указ – «жидову с земли вон выбити» и выселил всех евреев из Бреста‚ Гродно‚ Трок‚ Луцка‚ Владимира-Волынского и Киева. Их недвижимость перешла в княжеское владение‚ все христиане‚ которые брали у евреев деньги‚ обязаны были вернуть долг в великокняжескую казну.

Часть литовских евреев ушла после изгнания в Крым и Стамбул‚ другие – в соседнюю Польшу‚ а вместо них пригласили в Литву новых поселенцев‚ немцев со шведами. Вскоре Александр стал польским королем‚ и духовенство предложило ему изгнать евреев из Польши – по литовскому образцу. «Если хочешь стать апостолом правды‚ – говорили ему‚ – вынь меч из ножен‚ чтобы они‚ хотя бы и по принуждению‚ приняли христианство». Но польский король желал пополнить казну перед возможной войной с Россией‚ был заинтересован в развитии городов и через восемь лет разрешил евреям вернуться в Литву‚ позволив жить «по замкам и другим местам‚ где перед тем были». Их дома‚ синагоги‚ земли и кладбища возвращались прежним хозяевам‚ им разрешили взыскивать старые долги‚ они могли выкупать прежнюю свою собственность‚ которую князь уже успел продать христианам‚ – и евреи снова поселились в Литве.

Пятнадцатый век стал поворотным в истории еврейского рассеяния. Ненависть к евреям и повсеместные изгнания привели к тому, что центр их культурной‚ экономической и общественной деятельности начал перемещаться на восток – в Польшу и Литву. 45 новых еврейских общин было основано в Польше в пятнадцатом веке‚ а всего в Польше и Литве жили тогда более 20 000 евреев. В шестнадцатом веке переселение значительно увеличилось; оно шло теперь из Чехии‚ Нижней Австрии‚ Брауншвейга‚ Бранденбурга и Италии. Но малая часть изгнанников с Пиренейского полуострова‚ попав в Польшу‚ ненадолго там задержалась. Испанские евреи отличались от своих провинциальных польских единоверцев манерами и светским образованием; они столкнулись с конкуренцией местных евреев‚ которые‚ как они уверяли‚ «хотели съесть их живьем»‚ и многие из них ушли на юг – в Италию и Турцию.

Приток продолжался‚ и к концу шестнадцатого века в Великой Польше было уже 52 еврейские общины в городах и местечках. Общины Кракова‚ Познани‚ Львова и Люблина считались тогда крупнейшими в Европе после общин Стамбула и Венеции. В Познани было 2500 евреев. В Кракове – 4500. В Люблине – 2000. Чем дальше на восток – Луцк‚ Владимир-Волынский‚ Галич‚ Киев‚ тем чаще можно было встретить евреев‚ а киевская община даже славилась своей ученостью: «Из Киева‚ – говорили‚ – распространяется Тора». Церковь не поощряла притока «нехристей»‚ и Петроковский синод постановил в 1542 году: «Так как церковь терпит евреев лишь для того‚ чтобы они напоминали нам о муках Спасителя‚ то численность их отнюдь не должна возрастать».

Очень приблизительно – на основании еврейского поголовного налога – можно предположить‚ что к концу шестнадцатого века было в Польше и Литве примерно 100 000 евреев. Но поляки считали‚ что их значительно больше и брать с них следует соответственно больше. «Столько их в Корону из других стран наползло‚ – писал ненавистник евреев‚ – столько их наплодилось‚ что они могли бы давать чуть не в шесть раз больше‚ чем дают на самом деле». «Они женятся в двенадцать лет‚ – писал другой‚ – на войнах не гибнут‚ от воздуха не мрут‚ вот и расплодились».

3

В пятнадцатом и шестнадцатом веках медленно‚ но неуклонно возрастало влияние польской шляхты. Каждый новый закон должен был проходить теперь через шляхетские сеймы‚ и короли не могли уже постановить самостоятельно «ничего нового». Сеймовые указы о евреях получили одинаковую законную силу со старыми королевскими привилегиями и часто парализовали их действие. Даже доброжелательно настроенным королям приходилось считаться с требованиями шляхты и духовенства‚ но особенно опасными для евреев бывали периоды междуцарствия‚ которые предшествовали избранию на престол очередного короля. В этот период шляхта и духовенство – в обмен на поддержку – могли диктовать условия любому кандидату на королевский престол.

В 1539 году король Сигизмунд I объявил‚ что евреи‚ живущие в шляхетских городах‚ могут поступать под опеку владельцев-панов, платить им налоги‚ но в этом случае король лишает их своего покровительства. «Мы обыкновенно не даем защиты тем‚ кто не приносит нам никакой пользы‚ – заявил король. – Пусть защищает евреев тот‚ кто извлекает ее из них». С этого момента евреи Польши стали делиться на королевских и шляхетских.

В частных городах‚ местечках и имениях они были деятельным, предприимчивым элементом‚ и уже не король‚ а паны получали с них доходы. Шляхта основывала на своих землях «частные города» и приглашала туда евреев‚ освобождая поначалу от уплаты налогов. Многие евреи переселялись в «частные города»‚ где не было конкуренции; там они успешно занимались импортом и экспортом товаров‚ вывозили в Западную Европу лес и сельскохозяйственные продукты. Они доставляли панам доход от молочного хозяйства‚ мельниц‚ винокурения‚ содержания шинков‚ других предприятий и ремесел‚ а те могли беспечно проводить время.

Так было в Польше‚ так было и в Литве. Доходило до того‚ что депутаты от шляхты грозили сорвать очередной сейм‚ если их евреи будут обложены дополнительными налогами в государственную казну‚ а во времена междуцарствий шляхта брала евреев под свою защиту и заявляла‚ что «причинившие им вред» будут наказаны. Когда на одном из сеймов магистр философии С. Мичиньский стал агитировать за изгнание евреев из Польши‚ а его сторонники провозгласили магистра «апостолом правды»‚ депутаты называли его «смутьяном» и нарушителем общественного спокойствия.

Мещанство Польши было настроено враждебно к своим конкурентам-евреям‚ но в то время оно не располагало политической силой. Это были преимущественно выходцы из Германии; переселившись в Польшу‚ они перенесли туда свои традиции и предрассудки. Многие из них‚ возможно‚ были очевидцами‚ а то и участниками погромов в немецких и австрийских городах. Они постоянно сталкивались с евреями в сфере торговли‚ ремесел‚ банковских операций‚ и это обостряло отношения. У евреев было экономическое превосходство в стране: не благодаря привилегиям‚ которые они получали от королей‚ – привилегии получали и немцы‚ – но благодаря притоку свежих сил из Германии‚ Чехии‚ Италии и других стран.

У еврейских поселенцев сохранились связи со своими единоверцами в самых отдаленных странах‚ и это давало возможность торговать в широких масштабах. Шляхта оценила опыт евреев, их возможности и невольно стала их союзником против городского мещанства – в тех случаях‚ когда это не противоречило ее интересам. «Неверные евреи лишили нас и наших сограждан, занимающихся купечеством, почти всех источников пропитания‚ – жаловались мещане города Львова. – Они овладели всей торговлей‚ проникли в местечки и села‚ не оставили христианам ничего».

Записи в таможенных книгах позволяют определить виды товаров, которые еврейские купцы развозили по Польше. Это – мыло, воск, краски, белила, бумага, зеркала, подсвечники; бархат, шелк, сукно, рукавицы, пояса, шапки, седла; орехи, сливы, рис, сахар, фиги, изюм, соленая рыба, цыбульное семя, вино, гвоздика, шафран, перец и миндаль, имбирь и тмин; сталь, железо, олово, ножи, иглы, шпильки, косы, котлы, тазы и замки, а также мех выдры, лисицы, хорька, горностая, кролика, куницы.

Но жизнь у евреев не была в то время беззаботной и устойчивой; даже в периоды благополучия им постоянно грозили в городах нападения семинаристов и воспитанников иезуитских школ. Евреи платили особый налог этим школам‚ который распределяли между учениками‚ чтобы они не бесчинствовали на улицах и не избивали прохожих-евреев. Польское общество было неоднородным‚ не только короли и крупная шляхта выражали его настроение‚ но также духовенство‚ а временами и мещане – жители городов. Бывало так‚ что один сейм подтверждал еврейские права‚ а другой‚ следом за ним‚ эти права ограничивал: всё зависело от того‚ кто побеждал на сейме‚ те ли‚ чьи интересы совпадали в данный момент с интересами евреев‚ или же те‚ чьи интересы были противоположны.

В Польше и Литве было много еврейской бедноты – мелких торговцев и ремесленников; они вели ежедневную борьбу за существование, сталкивались с такими же бедняками-христианами‚ что приводило к конфликтам. Местное мещанство постепенно набирало силу, урезало права евреев-конкурентов‚ а порой изгоняло из городов. Нужен был только повод. В Кракове‚ к примеру‚ случился большой пожар, евреев обвинили в поджоге; был погром‚ толпа грабила‚ калечила и убивала – и король Ян Альбрехт выселил евреев в предместье. С тех пор им запрещалось жить в Кракове; евреи основали возле него городок Казимеж‚ который именовали в своих документах – «еврейский город Казимеж на Висле».

4

Польское духовенство постоянно вело антиеврейскую агитацию и внимательно следило за действиями королей. В 1447 году в Познани сгорел при пожаре старинный подлинник грамоты Казимира Великого‚ а потому Казимир IV Ягеллон подтвердил прежние еврейские привилегии с таким демонстративным заявлением: «Мы желаем‚ чтобы евреи‚ которых мы особенно охраняем ради интересов наших и государственной казны‚ почувствовали себя утешенными в наше благополучное царствование».

Немедленно вслед за этим краковский архиепископ написал королю: «Не думай‚ что в делах религии христианской ты волен постановлять всё‚ что тебе вздумается. Никто не велик и не силен настолько‚ чтобы ему нельзя было воспротивиться‚ когда дело касается веры. А потому прошу и умоляю твое королевское величество отменить упомянутые привилегии и вольности. Покажи‚ что ты – государь католический‚ и удали всякий повод к бесславию для твоего имени». Королю грозили муками ада за покровительство евреям‚ а когда поляки были разбиты Тевтонским орденом, и духовенство объявило это Божьим наказанием за королевскую вину‚ Казимир IV отменил привилегии евреям‚ «противные Божьему праву и земским уставам». К концу пятнадцатого века им запретили владеть землей вне городов‚ ограничивали в торговле‚ в занятиях ремеслами‚ и с этого времени их благосостояние стало ухудшаться.

В шестнадцатом веке появилась в Польше антисемитская литература. В 1541 году увидела свет книга некоего священника под названием «Об изумительных заблуждениях евреев»; ее автор рекомендовал разрушить новые синагоги и ограничить в городах численность евреев. Затем вышло сочинение «О святых‚ убиенных иудеями», где требовали изгнать их поголовно с польской земли. Один автор проповедовал в своих сочинениях поход против евреев «для того‚ чтобы не быть ими истребленными»; другой изображал их в самом отталкивающем виде; третий расписывал «еврейские жестокости‚ убийства и суеверия»; четвертый – врач по профессии‚ чтобы отвадить больных от еврейских врачей‚ сообщал о том‚ что они отравляют пациентов-христиан.

Эти книги многократно переиздавались‚ и название одной из них говорит само за себя: «Раскрытие еврейских предательств‚ злостных обрядов‚ тайных советов и страшных замыслов‚ а также разоблачение некоторых еврейских пособников и здравый совет‚ как избегнуть предательства». Магистр философии Краковской академии Себастиан Мичиньский составил перечень еврейских «злодеяний»: обвинения в предательстве‚ отравлении и убийствах с ритуальной целью‚ обвинения в колдовстве‚ святотатстве и всевозможных кознях против христиан. Он сокрушался: «О‚ если бы удалось посадить на скамью пыток еврейских старшин! Как много бы мы тогда узнали‚ какую бы песню они тогда затянули!» И антиеврейская пропаганда выливалась обычно в погромы с убийствами.

Поводом для погромов часто служили слухи о том‚ что евреи якобы оскверняли святую гостию – мучную облатку для причастия‚ символизирующую тело Христа‚ которая употребляется в католических церковных обрядах. Еще в начале тринадцатого века возникло такое обвинение под Берлином – обвиняемых сожгли на костре. Потом это случилось в Париже‚ Барселоне и Брюсселе, в других городах Европы.

В 1478 году в немецком городе Нассау «установили» под пыткой‚ что «купив за один гульден восемь гостий‚ они (евреи) принялись колоть их ножами‚ – вдруг из гостий полилась кровь и появилось лицо младенца… Когда же они бросили две гостии в раскаленную печь‚ то поднялась страшная буря‚ а из печи вылетели два ангела и два голубя». Виновных осудили и казнили. В герцогстве Мекленбург за подобное обвинение 27 евреев сожгли на костре в 1492 году. «Спокойно шли они на смерть… – писал католический летописец. – С твердым духом‚ без сопротивления и слез. Они испустили дух‚ распевая древние псалмы».

В 1520 году в Берлине за совершенное якобы осквернение гостии 38 человек приковали к столбам‚ обложили паклей со смолой и подожгли. Раввин произносил предсмертную исповедь – «видуй»‚ мученики распевали псалмы‚ а через много лет местный священник сознался перед смертью‚ что казненных оговорили. Известен даже случай‚ когда некий поляк умер под пыткой‚ но не признал‚ что он продал евреям святую гостию‚ – однако обвинение против них не сняли. «Ведь и у дьявола тоже есть свои мученики»‚ – писал по этому поводу польский писатель.

В Польше это впервые случилось в 1399 году. Евреев Познани обвинили в том‚ что они купили у христианки три гостии‚ прокололи их и бросили в яму. Эти гостии явились затем местному пастуху в образе трех бабочек‚ а когда их вынули из ямы‚ они стали совершать чудеса. Тут же разразился погром‚ мещане громили лавки и дома конкурентов-евреев, уничтожали долговые расписки. После жестоких пыток раввина Познани и старейшин общины привязали к столбам и сожгли на медленном огне. Вместе с ними сожгли христианку‚ а на том месте‚ где нашли гостии‚ построили монастырь‚ в который стекались паломники с приношениями.

В 1558 году сюжет в Польше повторился: будто бы некая христианка из Сохачева продала евреям святую гостию‚ они ее искололи‚ из гостии потекла кровь‚ – «виновные» были арестованы‚ король Сигизмунд Август велел их освободить‚ но приказ запоздал или духовенство поспешило: евреев сожгли на костре. Перед смертью осужденные заявили: «Мы никогда не прокалывали гостии‚ потому что не верим‚ что в гостии – тело Бога. Мы знаем‚ что у Бога нет тела и крови. Мы верим‚ как и наши предки‚ что Мессия – не Бог‚ а его посланник. Мы знаем также по опыту‚ что в муке не может быть крови. Мы продолжаем утверждать до последнего часа‚ что нам не нужна кровь». Священники были возмущены этим заявлением и приказали палачу заткнуть мученикам рты горящими факелами.

«Я содрогаюсь при мысли об этом злодействе‚ – сказал Сигизмунд Август‚ – да и не желаю прослыть дураком‚ который верит‚ что из проколотой гостии может течь кровь».

5

В конце шестнадцатого века проходил долгий судебный процесс‚ который затеяли иезуиты против еврейской общины города Львова; они решили забрать здание синагоги‚ и суд постановил передать синагогу иезуитам. «Евреи были в отчаянии‚ – писал очевидец‚ – еврейки рвали на себе волосы; их квартал имел такой вид‚ как накануне Страшного суда».

Старшина общины Мордехай Нахманович встретил монахов‚ ввел их в синагогу и потребовал занести в протокол‚ что он всё передал иезуитам. «Между тем народ со всех сторон стал прибывать в синагогу‚ поздравляя иезуитов с успехом‚ наполняя воздух криками радости‚ – писал летописец иезуитского ордена. – Народ зажег восковые свечи и вошел с процессией в синагогу. Толпа подошла к месту‚ где находился святой ковчег‚ и пением церковных гимнов освятила это место… Среди евреев же была тревога‚ скорбь‚ слышались вздохи и вопли‚ и горе их усилилось‚ когда они увидели над крышей синагоги крест‚ символ христианства».

Но иезуиты радовались преждевременно. На другой день монахи пришли к новому костелу‚ однако ворота оказались запертыми. Пройти внутрь можно было лишь через прихожую дома Нахмановичей‚ но Мордехай Нахманович никого не пропускал через свои владения. Спор ордена иезуитов с львовскими евреями разгорелся с новой силой‚ и дело закончилось тем‚ что синагогу возвратили евреям. При новом ее торжественном освящении был прочитан гимн – «Песнь освобождения». (Львовские евреи молились в этой синагоге три с половиной века, пока ее не разрушили во время Второй мировой войны.)

С судебным процессом между львовскими евреями и иезуитским орденом связана легенда о Розе‚ жене Нахмана Нахмановича‚ брата старшины общины Мордехая Нахмановича. Это была женщина необыкновенной красоты‚ одаренная высокими душевными качествами‚ которая пользовалась огромной популярностью во Львове. Надгробный камень на ее могиле сохранялся до конца девятнадцатого века‚ и на нем – надпись: «Она была настоящим светильником Божьим‚ королевой всех дочерей Сиона‚ которая по красоте и уму не имела равной себе. Короли и князья склоняли перед ней свои колени».

К могиле Золотой Розы приходили несчастные жены и матери‚ искали утешения в молитвах‚ писали записки с просьбами и оставляли их под плитой. Впоследствии Золотую Розу называли мученицей за веру‚ и сохранилась легенда‚ связанная с ее именем‚ которая вряд ли имеет отношение к реальной Розе‚ но к событиям того времени она имеет отношение самое несомненное. Вот она‚ эта легенда.

Это случилось во времена польских королей. Старая синагога была уничтожена пожаром. Собирали деньги‚ чтобы построить новую‚ каменную. Золото текло рекой со всех стран мира‚ потому что Львов вел торговлю с чужими краями и славился богатством и благочестием. Синагогу собирались выстроить высокой‚ красивой‚ видной со всех сторон‚ чтобы свидетельствовать далеко за стенами города‚ как велик Бог Израиля. Но тут наступило несчастье. Христиане не могли стерпеть‚ чтобы вблизи от их святыни стояла святыня Израиля‚ и решили присвоить ее себе. Нашли где-то старый документ‚ затеяли процесс и закрыли синагогу. Плач овладел Израилем. Святыня Всевышнего должна перейти в чужие руки. Община впала в отчаяние‚ Израиль проливал горькие‚ горькие слезы…

И жила в городе женщина‚ набожная и добрая. Как роза распространяет аромат вокруг себя‚ так она отдавала свое богатство бедным; дом ее был убежищем для убогих‚ несчастных и угнетенных. Звали эту женщину – Золотая Роза. Она пожертвовала всё свое имущество для выкупа святыни. Она употребляла свое влияние повсюду‚ но ничто не помогло. «Пусть сама явится с деньгами»‚ – таково было последнее слово епископа.

Роза вздрогнула. Она была красива. Она боялась мужчин‚ особенно неженатых. Долго колебалась. Народ плакал. Пошла. «Останься у меня‚ – сказал епископ‚ – и я верну твоим братьям святыню». – «Сначала верни‚ и я останусь». – «Я тебе не верю»‚ – сказал епископ. «Если ты мне не веришь‚ – ответила она‚ – ты ничего не теряешь‚ а я теряю честь‚ веру‚ народ». Епископ согласился, подписал документ на открытие синагоги, и она отослала бумагу старшинам. В общине радость‚ веселье‚ из окон синагоги льется свет! Роза – из окна епископского дворца – видит его. Задача ее выполнена. Жизнь погублена. На другой день епископ нашел ее мертвой.

Еврейские женщины долго еще оплакивали эту мученицу…

В двадцатых годах шестнадцатого века началось реформационное движение в Польше‚ и всякое отпадение христианина от католической церкви объясняли влиянием евреев‚ а переход к евангелической вере отождествляли с обращением в иудейство. Жертвой обвинения стала восьмидесятилетняя католичка Катажина Вайгель‚ вдова члена Краковского магистрата‚ которую сожгли на городском рынке в 1539 году за склонность к иудаизму.

Ее спросили на допросе‚ верит ли она в «сына Божия Иисуса Христа‚ который был зачат от Духа Святого»‚ и Вайгель ответила на это: «Не имел Бог ни жены‚ ни сына‚ да Ему и не нужно этого‚ потому что сыновья нужны только тем‚ которые умирают‚ а Бог вечен‚ и как Он не родился‚ так и умереть не может». Свидетель казни писал: «На смерть она пошла без всякого страха»‚ а польский летописец отметил: «Она шла на смерть‚ как на свадьбу».

В тот же период в Плоцке проходил процесс против Брозия и Мачея, двух врачей-поляков, обвиненных в переходе в иудаизм.

В сороковых годах шестнадцатого века в Польше появились слухи‚ будто «люди веры христианской к закону жидовскому приступили и обрезание приняли»‚ а затем бежали в Литву‚ где нашли убежище у тамошних евреев. Под давлением церкви были посланы в Литву два королевских комиссара с самыми широкими полномочиями; они присупили к розыску обращенных‚ и для евреев Литвы начался период «тяжкостей несносных». По любому доносу или подозрению комиссары врывались в еврейские дома‚ обыскивали и арестовывали; задержанные платили выкуп за свое освобождение.

Евреи перестали ездить на ярмарки‚ опасались оставлять семьи без защиты‚ боялись попасть в пути под арест. Поначалу местные власти охотно помогали комиссарам‚ но вскоре захирела торговля‚ опустели рыночные площади‚ евреи не в состоянии были платить налоги. Еврейская делегация отправилась к королю с мольбой‚ чтобы «правый не терпел за виноватого»; просили за евреев и литовские паны‚ которые начали терпеть убытки‚ и комиссарам приказали проводить розыск в рамках законности и без излишних притеснений.

Обвинили и евреев Кракова, будто они покупают христианских детей, совершают над ними обряд обрезания, а затем переправляют в Турцию. Обвинение не подтвердилось, однако польским евреям запретили выезд в Турцию без разрешения короля.

Из литовского статута 1566 года: «Да не смеют евреи ходить в дорогих платьях с золотыми цепями, а жены их в золоте и серебре. Да не осмелятся евреи украшать серебром сабли и палаши. Одежда их, однако, пусть будет заметна для всякого, чтобы каждый мог отличить христианина от еврея».

Церковные иерархи Польши запрещали католикам работать у иудеев и православных, а также посещать их синагоги и церкви. В 1588 году епископ Ежи Радзивилл запретил «христианам, особенно девицам и кормилицам, служить в еврейских домах… из опасения, что их души будут осквернены и что эти простые люди будут погублены иудейством».

Очерк седьмой Новгородская «ересь жидовствующих». Жидовствующие при дворе Ивана III. Их учение. Казни главных еретиков. Иван Грозный и евреи

27 декабря 1504 года в Москве в деревянных клетках были всенародно сожжены жидовствующие – дьяк Иван Волк Курицын‚ Дмитрий Коноплев и Иван Максимов за отпадение от христианской веры.

1

Пятнадцатый век стал временем пробуждения религиозной мысли в Европе. Верующие задумывались над сущностью религии‚ и в разных странах возникали всевозможные секты‚ которые отрицали церковные обряды‚ некоторые догматы и иерархию христианства, видели единственный выход из этого – возвращение к Библии. Знаменитый Афонский монастырь в Греции был в те времена центром движения христиан‚ которые отрицательно относились ко всякой обрядности‚ и монахи этого монастыря разносили свое учение по православному Востоку.

Еще до этого, в четырнадцатом веке, в Болгарии распространилась ересь секты жидовствующих. Ее сторонники искали поддержку у жены царя Федоры‚ которая была крещеной еврейкой из Тырнова по имени Сарра. Жидовствующие отвергали церковную власть‚ причастие‚ иконы и священников. По приговору церковного собора ересь была уничтожена‚ а евреев Болгарии лишили права владеть недвижимостью.

В конце четырнадцатого века объявился в Ростове некий Маркиан‚ «зело хитр в словесах и в писании книжном коварен». Он восставал против поклонения иконам‚ считая их идолами‚ и своими доводами поколебал бояр и местного князя. Из рук в руки ходили по России разные сочинения‚ в которых утверждалось преимущество содержания над обрядностью, обличалась бесплодность неосмысленного обряда. Верующие – в основном, монахи – отпадали в разные ереси‚ с которыми церковь беспощадно боролась.

Одна из таких ересей возникла в Пскове во второй половине четырнадцатого века – «ересь стригольников». Стригольники считали‚ что русское священство «во зле лежит»‚ потому что берет пошлины и подарки при посвящении в священники‚ и отказывались от общения с таким духовенством. Они объединялись в особые группы‚ во главе которых стояли наставники – «простецы». В 1375 году в Новгороде руководителей этой секты сбросили с моста в реку‚ но ересь не исчезла. Еретиков ловили в Пскове и Новгороде‚ убивали‚ сажали в темницы‚ а они убегали от преследований, разносили по разным краям свое учение.

На русском Севере были в обычае религиозные споры; в Новгороде мужчины и женщины‚ люди разных сословий‚ сходились не только в домах‚ но и на площадях‚ обсуждали духовные проблемы‚ критиковали порой церковь‚ ее обряды и постановления. В этом хаосе споров и мнений, быть может, и объявился некий человек‚ разъяснявший свое учение‚ которое легло на подготовленную почву.

В 1470 году вольный Новгород‚ опасаясь притязаний Москвы‚ попросил великого князя Литовского прислать из Киева на княжение православного князя Михаила Олельковича. В его свите были купцы-евреи‚ вместе с ними приехал из Киева ученый иудей Схария‚ о котором сказано в русских источниках: «сей диаволов сосуд» обучен астрологии‚ чародейству и чернокнижию. Неизвестно‚ что Схария делал в Новгороде, сколько времени там оставался; известно только‚ что с этого момента появилась в Новгороде‚ а затем в Москве «ересь жидовствующих». В русской летописи за 1471 год сказано так: «Отселе почала быти в Новегороде от жидовина Схария ересь».

Ученый иудей Схария‚ возможно‚ повлиял на местных священников‚ которые и до него склонялись к ереси. Могли быть их контакты с приезжим иудеем на почве тогдашнего увлечения «тайным знанием» – астрологией и алхимией; не исключено, что доводы Схарии подтолкнули в определенном направлении тех священников‚ которые и до этого задумывались над основами своей веры. В русских источниках сказано: приехав в Новгород‚ Схария «прельстил в жидовство» влиятельных священников, Алексея и Дионисия‚ людей мыслящих и начитанных по тем временам. В этом ему помогли якобы евреи из Литвы – Йосеф Шмойло Скарявей и Моисей Хануш.

К новой вере обратились затем некий Иванька Максимов с отцом‚ Гридя Клоч‚ поп Григорий с сыном‚ Мишук Собака‚ Васюк Сухой зять Денисов‚ дьяк Гридя‚ поп Федор‚ поп Василий‚ поп Яков‚ поп Иван‚ дьякон Макар‚ поп Наум и даже протопоп Софийского собора Гавриил. Новообращенные хотели обрезаться‚ – их было уже не один десяток‚ – но их учители велели держать иудейство в тайне. В тайне сохранялись и новые имена: так, например, священник Алексей получил имя Авраам‚ а жена его – имя Сарра. Вскоре евреи уехали из города‚ и ересь распространялась уже без них.

2

В 1479 году великий князь московский Иван III побывал в Новгороде – после присоединения его к Московскому государству. Слухи о благочестивой жизни и мудрости двух главных тайных еретиков Алексея и Дионисия дошли до него‚ сами они произвели на великого князя хорошее впечатление‚ и Иван III взял их с собой в Москву. Алексей стал протопопом Успенского собора в Кремле‚ а Дионисий – священником Архангельского собора. Так ересь попала из Новгорода в Москву.

Дионисий и Алексей пользовались большим уважением в столице и распространили свое учение между людьми известными и влиятельными. В числе принявших учение были: всесильный при княжеском дворе думный дьяк Федор Курицын‚ его брат Иван Волк‚ дьяки Истома‚ Сверчок и другие, а Ивашка Черный и Игнашка Зубов «даже обрезались и бежали в Литву». Вдова Елена‚ невестка великого князя и мать наследника престола‚ приняла это учение; Иван III подпадал временами под влияние еретиков и «склонял слух» к ереси. Великий князь конфисковывал тогда монастырские земли‚ и критика церковных «стяжателей»‚ возможно‚ соответствовала его политике.

Сторонники «ереси жидовствующих» держали в тайне свою веру; с тех пор сохранились лишь два сочинения: одно из них написал дьяк Федор Курицын, другое осталось анонимным. Некий монах Самсонка под пыткой показал‚ что еретики изрекали хулу на Христа и на всех святых‚ расщепляли иконы‚ показывали иконам кукиш‚ спали на них‚ мылись на них‚ плевали на них‚ поливали «скверной водой»‚ кидали иконы в лохань‚ – даже в те времена не все верили показаниям‚ полученным под пыткой.

В 1487 году новгородскому архиепископу Геннадию донесли‚ что несколько священников в пьяном виде надругались над иконами, хулили православную веру. Геннадий начал розыск в Новгороде‚ ему помогал раскаявшийся поп Наум‚ передавший Геннадию тетрадки с молитвами жидовствующих. На допросах еретики называли себя православными‚ но выяснилось‚ что втайне они держались ереси, распространяли ее в городах и селах‚ где у них были приверженцы среди попов.

Заподозренные в ереси – поп Григорий с сыном Самсонкой‚ поп Ереса и дьяк Гридя – сбежали в Москву к своим покровителям‚ но Геннадий отправил туда собранные при розыске материалы. Беглецы были схвачены‚ осуждены на соборе‚ их били кнутом и вернули назад‚ в Новгород‚ – но оттуда они снова сбежали в Москву и даже пожаловались великому князю‚ что архиепископ их «имал‚ и ковал‚ и мучил‚ да грабил животы». При великом князе Иване III еретики жили в Москве вольготно‚ «в ослабе».

В 1489 году новым митрополитом Руси стал архимандрит Зосима. Архиепископ Геннадий из Новгорода потребовал от него‚ чтобы он вместе с церковным собором предал еретиков проклятию‚ и привел в пример испанскую инквизицию‚ при помощи которой «шпанский король землю свою очистил». Геннадий опасался диспута с жидовствующими и остерегал епископов: «Люди у нас простые, не умеют по обычным книгам говорити: таки вы о вере никаких речей с ними не плодите; токмо для того учините собор, чтобы казнить их и вешати».

Зосима созвал собор в 1490 году‚ и из приговора над еретиками следует‚ что жидовствующие отрицали основные догматы христианской веры: не признавали Иисуса Христа сыном Божьим‚ отвергали Святую Троицу‚ «хулы изрекали на Иисуса и Марию»‚ отрицали почитание креста‚ икон‚ святых и чудотворцев‚ отвергали монашество и считали‚ что Мессия еще не явился. Они почитали «субботу паче воскресения Христова»‚ признавали лишь единого Бога – «Творца неба и земли» и праздновали еврейскую Пасху.

Еретики упорно отрицали свою вину‚ но собор лишил их духовного сана‚ предал проклятию и осудил на заточение. Некоторых из них отправили к Геннадию в Новгород; архиепископ велел встретить их за сорок верст от города‚ надеть на них вывороченную одежду‚ шлемы из бересты с мочальными кистями и соломенные венцы с надписью «се есть сатанино воиньство». Еретиков посадили на лошадей лицом к хвосту‚ а народу велено было плевать на них и кричать: «Вот враги Божии‚ хулители Христа!» Затем на их головах зажгли шлемы из бересты‚ некоторые из осужденных лишились после этого рассудка и умерли.

3

Но ересь продолжала распространяться при дворе великого князя‚ и этому способствовало одно обстоятельство.

В 1492 году окончились 7000 лет от сотворения мира – по православному исчислению. Уже давно считали на православном Востоке‚ что мир будет существовать 7000 лет‚ а затем наступит «конец Вселенной», «день Страшного суда». Но срок прошел‚ а конец мира не наступил; это обстоятельство вызывало еретические мысли‚ сомнения в вере‚ всевозможные толкования Библии‚ – оно подтолкнуло и «ересь жидовствующих». «Если Христос был Мессия‚ – говорили еретики православным‚ – то почему же он не является в славе‚ по вашим ожиданиям?» По еврейскому летосчислению шел тогда 5252 год‚ и это был серьезный аргумент в пользу учения жидовствующих.

Иосиф Волоцкий‚ основатель монастыря со строгим уставом‚ стал главным борцом с ересью. Из его посланий можно понять‚ в каком состоянии было тогда всеобщее брожение умов. Он писал: «С того времени‚ как солнце православия воссияло в земле нашей‚ у нас никогда не бывало такой ереси: в домах‚ на дорогах‚ на рынке все‚ иноки и миряне, с сомнением рассуждают о вере‚ основываясь не на учении пророков‚ апостолов и святых отцов‚ а на словах еретиков‚ отступников Христа; с ними дружат‚ пьют и едят и учатся у них жидовству. А от митрополита – сосуда сатаны и дьявола – еретики не выходят из дома и спят у него».

Иосиф Волоцкий требовал‚ чтобы священники отказались от всякого общения с митрополитом Зосимой‚ не приходили к нему и не принимали у него благословения‚ потому что Зосима – «скверный‚ злобесный волк в пастырской одежде» – защищал еретиков. Говорили, что в нетрезвом виде Зосима высказывал порой еретические суждения о том‚ что Христос сам себя назвал Богом‚ церковные уставы – это вздор‚ а иконы и кресты – просто «болваны». «Что такое царство небесное‚ что такое второе пришествие‚ что такое воскресение мертвых? – говорил он. – Ничего этого нет: кто умер‚ тот умер‚ и только; дотоле и был‚ пока жил на свете». В 1494 году Зосима‚ заподозренный в ереси‚ отрекся от митрополии «по немощи своей», но в летописях об этом сказано иначе: Зосима был удален за страсть к вину и нерадение о церкви.

Удаление Зосимы не помешало еретикам в Москве. Более того‚ они добились назначения архимандритом в новгородский Юрьев монастырь монаха Кассиана‚ который тоже держался ереси. Это было сделано стараниями всесильного дьяка Федора Курицына. Кассиан собрал вокруг себя новгородских еретиков‚ и в кельях его монастыря они сходились на тайные свои собрания. Но архиепископ Новгорода Геннадий нашел их и там; некоторые из них бежали в Литву и к немцам‚ где окончательно перешли в иудаизм.

Невестка великого князя Елена была на стороне еретиков‚ ее поддерживали могущественные сановники‚ а Иван III торжественно провозгласил Дмитрия‚ сына Елены‚ наследником великокняжеского престола. Кто знает‚ что могло бы случиться в русском государстве‚ если бы Дмитрий стал великим князем‚ а вокруг него сгруппировались люди‚ придерживавшиеся «ереси жидовствующих»? Об этом немало писали и говорили в России. Это напугало в свое время и церковь‚ и правителей. Существует даже предположение‚ что резко отрицательное отношение к иудаизму и к евреям в Московской Руси началось именно тогда‚ в период борьбы с жидовствующими.

Но всё обошлось в Московском государстве. Торжество Елены и ее приверженцев было непродолжительным. Влиятельного дьяка Федора Курицына не было уже в живых. Иван III из-за семейных неурядиц охладел к невестке Елене‚ заключил ее с сыном в темницу и назначил в 1502 году наследником своего сына Василия. Вместе с этим пришел конец влиянию жидовствующих при дворе великого князя.

4

Нового наследника Василия поддерживал Иосиф Волоцкий‚ который требовал от Ивана III крутых мер против еретиков. Тот признавался‚ что «ведал новгородскую ересь‚ которую держал Алексей протопоп и которую держал Федор Курицын»; знал великий князь‚ что его невестку совратили в жидовство‚ но долго колебался‚ не грешно ли еретиков предавать казни. Историк Н. Карамзин отметил: «Великий князь говорил, что надобно истреблять разврат, но без казни, противной духу Христианства; иногда, выводимый из терпения, приказывал Иосифу умолкнуть, иногда обещал ему подумать и не мог решиться на жестокие средства…»

Наконец Иван III покаялся, попросил Иосифа Волоцкого простить его прегрешения, на что тот ответил: «Государь‚ подвинься только на нынешних еретиков‚ а за прежних тебе Бог простит». В конце 1504 года был созван церковный собор, на котором Иосиф Волоцкий был обвинителем; собор постановил предать смерти главных еретиков. Некоторые из них объявили‚ что раскаиваются‚ но их раскаяние не было принято: Иосиф Волоцкий отклонил его под тем предлогом‚ что раскаяние‚ вынуждаемое страхом казни‚ не может быть искренним.

27 декабря 1504 года в Москве в деревянных клетках всенародно были сожжены дьяк Иван Волк Курицын‚ Дмитрий Коноплев и Иван Максимов. В Новгороде сожгли архимандрита Кассиана‚ Некраса Рукавого и других. Многих отправили в заточение по тюрьмам и монастырям; всех еретиков предали церковному проклятию‚ и даже через два столетия после этого ежегодно предавались анафеме Кассиан‚ Курицын‚ Рукавый‚ Коноплев и Максимов «со всеми их поборниками и соумышленниками».

Результатом борьбы с жидовствующими стала более жесткая политика по отношению к евреям. На еврея смотрели как на антихриста‚ его считали колдуном‚ чернокнижником и совратителем‚ перед ним испытывали суеверный страх. Изредка купцы-евреи еще приезжали из Литвы и Польши; они «ходили с товарами» через Смоленск и Новгород‚ путь был небезопасен‚ порой жители грабили проезжих‚ да и в Москве к ним относились враждебно и могли отобрать товары.

Затем царем стал Иван IV – Иван Грозный, который не впускал евреев в Москву даже на время. Польский король Сигизмунд Август II писал ему: «Ты не впускаешь наших купцов-ереев с товарами в твое государство‚ а некоторых велел задержать и товары их забрать… А между тем в наших мирных грамотах написано‚ что наши купцы могут ездить с товарами в твою Московскую землю‚ а твои в наши земли‚ – что мы с нашей стороны твердо соблюдаем».

На это Иван Грозный ответил в 1550 году: «Мы тебе неоднократно писали о том раньше‚ извещая тебя о лихих делах от жидов‚ как они наших людей от христианства отводили‚ отравные зелья в наше государство привозили и многие пакости людям нашим делали… Мы никак не можем велеть жидам ездить в наше государство‚ ибо не хотим здесь видеть никакого лиха‚ а хотим‚ чтобы Бог дал моим людям в моем государстве жить в тишине без всякого смущения. А тебе‚ брат наш‚ не следует впредь писать нам о жидах».

Иностранец‚ побывавший в России, сообщал об Иване Грозном: «Как ни был он жесток и неистов‚ однако же не преследовал и не ненавидел за веру никого‚ кроме жидов‚ которые не хотели креститься и исповедовать Христа: их он либо сжигал живьем‚ либо вешал и бросал в воду». В 1563 году Иван Грозный завоевал Полоцк. Евреям этого города было предложено креститься‚ а отказавшихся – вместе с детьми и женами – утопили зимой в реке: прорубили лед и бросили всех в воду – около трехсот человек. Записано в хрониках: «Всех жидов‚ которые не захотели принять святое крещение‚ велел (царь Московский) утопить в славной реке Двине». Подобная судьба постигла и евреев других завоеванных городов и крепостей; спаслись лишь немногие‚ согласившиеся креститься по православному обряду.

Через восемь лет после этого смоленский купец Василий Позняков участвовал в московском посольстве на Ближний Восток и вёл путевые записи. Александрийский патриах спросил его: «Есть ли в вашей земли… жидове, и бусормане, еретицы… и протчая их проклятая вера – ересь?» Позняков ответил: «Никако, владыко. У нашего государя в царьстве жилища им нет. Жидам государь и торговать не велит, и впускать в свою землю».

«Ересь жидовствующих» не проявлялась открыто в России до середины восемнадцатого века‚ когда неожиданно была обнаружена властями. До сих пор в русском народе существуют различные секты иудействующих‚ сторонники которых уверяют‚ что веру свою «исповедуют издревле»‚ якобы с пятнадцатого века‚ – но доказать это теперь невозможно.

5

В 1490 году‚ в самый разгар «ереси жидовствующих»‚ приехал в Москву на постоянное жительство еврей из Венеции. Звали его Леон‚ или – Мистро Леон‚ Жидовин; это был первый врач‚ приехавший в Россию из Европы‚ который стал лейб-медиком великого князя Ивана III. Когда заболел старший сын великого князя Иоанн (муж Елены и отец Дмитрия)‚ Леон вызвался его лечить‚ жизнью своей ручаясь за успех.

«И князь великий велел ему лечить сына своего князя Ивана‚ – записано в русской летописи за 1490 год. – Лекарь же дал ему зелие пить и жечь начал скляницами по телу‚ вливая горячую воду. И от того стало ему тяжче и умер. И того лекаря Мистра Леона велел великий князь поймать и казнить его смертною казнью‚ голову ссечи; они же отсекли ему голову на Болвановке апреля двадцать второго».

Из этой записи следует‚ что лекарь Леон Жидовин практиковал в России несколько месяцев‚ затем ему отрубили голову в Москве. Как отметил исследователь, «тогда верили в непогрешимость медицины и в плохих результатах лечения усматривали вину одного только врача».

Сохранилось еврейское сказание о событиях в Полоцке в 1563 году:

«Была лютая зима. Московский царь Иван Грозный завоевал Полоцк и повелел всех евреев с их женами и детьми – всех до единого! – согнать к берегу реки Двины‚ неподалеку от княжеского замка. Собрали всех евреев‚ их жен и детей‚ числом три тысячи‚ и поставили у реки Двины‚ как приказал царь. И лишь двое детей – мальчик‚ сын одного коэна‚ и девочка‚ дочь коэна‚ – во время суматохи были позабыты и не приведены к реке.

И приказал Иван Грозный поставить всех евреев на лед реки и затем разрубить лед. И были все потоплены‚ числом три тысячи. Спаслись только те двое детей‚ которых Иван Грозный затем пощадил; их приютили добрые люди. Выросли они и поженились‚ получив прозвище Бар-Коэн – Баркан. От них пошла новая община и фамилия Баркан». Еще в начале двадцатого века в память того трагического события члены погребального братства в Полоцке постились ежегодно в определенный день и устраивали богослужение на старом кладбище‚ в нескольких километрах от города‚ где, по преданию, были похоронены всплывшие тела мучеников 1563 года.

Распространение «ереси жидовствующих» сопровождалось появлением книг еврейских философов по логике‚ астрономии и другим наукам. Эти книги переводили с иврита на древнерусский язык, в основном для того‚ чтобы доказать правильность еврейского летосчисления и исторической традиции в сравнении с византийской.

Были переведены «Слова логики» Маймонида‚ «Тайная тайных» – указания для управления государством, книга по астрономии «Шестокрыл» Иммануэля бен Яакова Бонфиса‚ астрологическая книга «Лопаточник»‚ а также «Логика Авиасафа» мусульманского философа одиннадцатого века ал-Газали‚ тоже переведенная жидовствующими с иврита. Переводились на древнерусский язык Книга Даниила и апокрифическая Книга Ханоха, Песнь песней и другие книги Библии. Имелся у жидовствующих даже сборник еврейских праздничных молитв‚ так называемый «Псалтырь Федора Жидовина»‚ который перевел крещеный еврей Федор из Литвы.

У православного духовенства не было этих книг‚ и им было трудно спорить с еретиками. Не случайно новгородский архиепископ Геннадий просил прислать ему много книг по списку‚ которые «имеются у еретиков». Он же поручил переводчику посольского приказа Дмитрию Герасимову – «Мите Малому‚ толмачу латынскому» – перевести Библию‚ чтобы обличать со знанием «ересь жидовствующих». И в 1499 году – благодаря архиепископу Геннадию – появилась первая в мире полная Библия на славянском языке, названная Геннадиевской.

В 1517 году объявился некий «жидовин‚ волхв‚ чародей и прелестник» Исаак‚ который совращал православных‚ – снова был созван церковный собор‚ и опять казнили еретиков. (Возможно‚ Исаак не был евреем; словом «жидовин» называли иногда и отступников от веры. К примеру‚ одного русского монаха именовали «Аврамко-жидовин‚ чернец лживый».)

В шестнадцатом веке выдвинулся при дворе Ивана Грозного Матвей Башкин‚ выходец из мелкопоместных «детей боярских». Башкин собрал кружок вольнодумцев, под влиянием протестантизма и «ереси жидовствующих» отвергал Святую Троицу‚ считал Христа только человеком‚ отрицал почитание икон и церковное покаяние. По решению собора Башкина заточили в Волоколамский монастырь‚ дальнейшая его судьба неизвестна.

С 1551 года монах Феодосий Косой начал проповедовать учение, отрицавшее божественное происхождение Христа и основные догматы христианства. Был арестован, бежал из Москвы в Литву‚ принял иудаизм и женился на еврейке. Православная церковь предала анафеме Феодосия Косого и его учеников.

Очерк восьмой Еврейское самоуправление в Польше и Литве. Кагал. Ваад. Суды. Религиозные авторитеты польских евреев

В еврейских общинах сурово карали за слухи‚ оскорбительные для женской чести. Запрещали есть хлеб клеветника‚ пить его вино‚ хоронили его без религиозных обрядов – «как осла». Если кто-либо составлял песню оскорбительного содержания‚ его обязывали произнести в синагоге такую фразу: «Составленная мною песня равноценна собачьему лаю».

1

В польских и литовских городах еврейское население селилось в изолированных кварталах‚ и были на то особые причины. Во-первых‚ евреи считались сначала лишь королевскими подданными и могли размещаться только на королевской территории. Во-вторых‚ существовало церковное законодательство‚ которое требовало‚ чтобы они жили обособленно. Да и сами евреи стремились жить отдельно‚ избегая излишних конфликтов с христианским населением, соблюдая без помех свои законы и обычаи.

Жизнью общины руководила автономная организация – кагал (в переводе с иврита – «общество‚ община»). Кагал был в каждом городе‚ где существовала еврейская община‚ отвечал перед правительством и перед христианским населением за всех ее обитателей. Кагал платил налоги‚ вершил суд в тяжбах еврея против еврея‚ регулировал внутреннюю жизнь общины.

Поистине не было таких дел‚ которыми бы не занимался кагал: надзор за синагогами‚ снабжение религиозными книгами‚ уход за больными‚ содержание кладбищ‚ забота о чистоте‚ надзор за ценами‚ наблюдение за нравственностью‚ наем фельдшеров‚ повитух и аптекарей‚ сторожей и ночных караульщиков‚ – любая проблема‚ любой частный случай‚ требовавший вмешательства‚ рассматривался в кагальных учреждениях для принятия решения. В Опатуве‚ к примеру‚ некий домовладелец сделал пристройку в нижнем этаже‚ загородив часть улицы‚ а кагал оштрафовал его «за вред‚ нанесенный обществу»‚ и обязал снести эту пристройку.

Во главе каждой еврейской общины стояли старшины‚ от трех до пяти человек; после избрания они присягали на верность королю и государству. Это старшины чередовались между собой‚ каждый месяц один из них становился главой общины; его называли «парнас» или «парнас га-ходеш» – то есть «парнас на месяц». (От того же корня происходит слово «парнаса» – заработок; глагол от того же корня означает – заботиться о чем-нибудь‚ давать пропитание‚ кормить‚ снабжать.)

Очередной кагальный старшина во время своего правления был «господином и владыкой общины»: он составлял бюджет‚ уплачивал кагальные долги‚ утверждал список семейств‚ которым разрешалось проживать в данном месте‚ подписывал общественные счета. При вступлении в должность он приносил торжественную клятву‚ что будет строго соблюдать кагальный устав и не позволит себе никаких отступлений. Эта должность бывала порой и опасной‚ во времена войн и нашествий‚ когда вступавшие в город войска требовали у старшин денег‚ провианта‚ одежды и проводников‚ а те не могли удовлетворить их требования.

Все конкретные дела в общине находились в ведении различных комиссий. Контрольная комиссия проверяла кагальные счета. Судебная коллегия разбирала тяжбы между евреями. Школьный отдел инспектировал школы и контролировал учителей. Благотворительная комиссия заботилась о бедняках‚ контролировала погребальное братство‚ приют для бездомных и больницу‚ следила за чистотой миквы – бассейна для ритуального омовения‚ выдавала замуж бедных невест‚ доставляла свечи в иешиву и многое другое. Торговый и санитарный отделы следили за правильностью мер и весов‚ за чистотой улиц и колодцев в еврейском квартале‚ за ночной стражей и за привратниками‚ наблюдали‚ чтобы масло‚ сыр и вино изготавливали в соответствии с еврейскими законами о кашруте‚ вели надзор за убоем скота и продажей мяса‚ требовали‚ чтобы никто не выливал помои на улицу и чтобы «музыканты не играли громко по ночам».

Особый отдел занимался выкупом пленников: в те времена, в основном, выкупали у татар. Сборщики пожертвований на Святую Землю собирали деньги для евреев в Эрец Исраэль. Были еще комиссии по борьбе с роскошью‚ для наблюдения за нравственностью‚ для выдачи приданого бедным невестам и многие другие – в зависимости от размеров и нужд данной общины. Все должности в этих комиссиях были почетными‚ никому не платили за это жалованья‚ но каждый стремился попасть в одну из комиссий. Выборы проходили ежегодно‚ и в документах города Кракова указано‚ что должны быть избираемы «люди разумные и добропорядочные‚ достойные‚ зажиточные и зрелого возраста».

Духовным главой общины был раввин. Он назначался обычно на шестилетний срок‚ а в случае продления договора – еще на четыре года. Раввин подписывал решения кагала‚ руководил выборами‚ председательствовал на еврейском суде‚ совершал свадебные обряды‚ налагал отлучения от общины‚ следил за школьным обучением. Раввин получал жалованье‚ бесплатную квартиру‚ особое вознаграждение за проповеди в дни праздников‚ за совершение брачного обряда и за развод. Раввины часто меняли общины‚ даже прославленные ученые того времени переезжали с места на место по истечении срока службы.

В крупных городах вместе с раввином назначался глава иешивы. Помощник раввин – общественный проповедник (даршан) – читал и объяснял по субботам Священное Писание. При синагоге был общественный кантор. «Шойхет» – резник. «Моэль», совершавший обрезание новорожденным мальчикам. Был писарь еврейского суда‚ а также мелкие кагальные чиновники‚ которые обслуживали школу‚ синагогу‚ кладбище‚ вызывали стороны в суд‚ вручали повестки‚ объявляли об очередном деле. Все эти люди получали жалованье; на жалованье были и врачи‚ аптекари‚ общинные акушерки‚ цирюльники‚ лица‚ присматривающие за нищими в приюте для бездомных‚ и другие.

Были в общинах и особые уполномоченные – «штадланы»‚ которые хорошо знали польский язык и служили посредниками между еврейской общиной и христианами. По кагальному уставу штадлан «призван к тому‚ чтобы являться в чертоги владык; он должен геройски выполнять возложенные на него поручения‚ совершать всё быстро‚ ходить туда‚ куда пошлет его кагал‚ например к иезуитам‚ в кафедральный собор… и устранять перед детьми Израиля каждый камень преткновения».

Кроме жалованья общинным служащим кагал выплачивал всевозможные налоги‚ количество которых постоянно увеличивалось. В середине шестнадцатого века был введен ежегодный налог «с головы еврея‚ как с мужчин‚ так и с женщин‚ детей и слуг». Был еще коронационный налог. Налог на содержание королевского двора. Налог с еврейской территории. Налог за право пользоваться синагогами и кладбищами и за право занимать какой-либо кагальный пост. Налог на слуг‚ находившихся в услужении у евреев. Сборы с еврейских лавок‚ ремесел и товаров. Налог натурой в королевскую казну – перцем‚ шафраном‚ дичью‚ задними частями туш и прочим. Налог с напитков. Дорожный налог‚ ярмарочный‚ за переезд через мосты‚ с убоя скота‚ с волов и баранов‚ отправляемых на продажу. Был даже налог «козубалец» – в пользу школяров-иезуитов – со всякого еврея‚ который проезжал мимо костела или церковной школы. А также городские налоги: с домов и площадей на территории города‚ на содержание стражи и полиции‚ за право торговли и прочее. И были чрезвычайные налоги на военные нужды.

Кроме обязательных налогов существовали всевозможные поборы‚ которые невозможно было заранее планировать: расходы на подарки воеводам‚ владельцам городов‚ их служащим‚ духовным лицам‚ писарям‚ депутатам сеймов и сеймиков‚ музыкантам воеводы‚ палачу и даже «гицелю» – истребителю собак. Платили вымогателям‚ чтобы они не возбуждали ложные обвинения‚ например, обвинение в употреблении христианской крови: проще было откупиться от такого человека‚ но не доводить дело до суда‚ результаты которого могли привести к трагедиям. В Опатуве платили «кантору костела‚ чтобы он не расхаживал по еврейской улице», не подстрекал толпу к нападению на евреев. Платили некоему пану Лисовскому из Кракова‚ у которого были полномочия «чинить все возможные на свете притеснения и задерживать мужчин‚ женщин и детей». Краковский воевода прислал приказ‚ чтобы евреи сделали ему «большое подношение»‚ а староста в Виннице наложил на кагал крупную дань‚ объясняя это тем‚ что «евреи распяли Христа».

До середины семнадцатого века кагалы Польши и Литвы более или менее справлялись с выплатой всех этих налогов и поборов. В каждой общине была специальная комиссия‚ которая определяла, кому сколько платить. Старшины и члены кагальных комиссий обязаны были первыми уплачивать налоги‚ а за неуплату подвергали различным наказаниям вплоть до отлучения от общины.

2

В Польше и Литве существовала ступенчатая система еврейского самоуправления. Община с ее кагалом. Округи с окружными сеймиками. И общий еврейский сейм – Ваад (в переводе с иврита – «комитет»)‚ на котором решали межобщинные проблемы. Сначала депутаты Польши и Литвы съезжались на общий Ваад‚ но в 1623 году произошло разделение. Литовские евреи организовали самостоятельный центральный Ваад Литвы, куда входили представители кагалов Вильно, Бреста, Гродно, Слуцка и Пинска. Общины Великой Польши‚ Малой Польши‚ Червонной Руси и Волыни образовали «Ваад четырех земель», или «Ваад евреев Короны».

Ваад польских евреев собирался два раза в году во время больших ярмарок в Люблине и Ярославе‚ и на него съезжались делегаты из округов. Каждый округ составлял наказ для своих депутатов – не допускать повышения старых налогов и введения новых для своего округа. Община того города‚ в котором происходило очередное заседание Ваада‚ должна была позаботиться о безопасности депутатов‚ чтобы можно было «заседать там в спокойствии‚ мире и безопасности».

Депутаты Ваада избирали исполнительный орган‚ который выполнял свои обязанности круглый год. В него входили «парнас» Ваада‚ казначей и несколько секретарей. «Парнас» Ваада – это был высший административный пост‚ которого мог достигнуть еврей в Польше‚ на него выбирали влиятельных людей‚ чаще всего «парнаса» одного из округов или главу крупной общины. Ваад был ответствен перед польским правительством за выплату налога со всех евреев‚ проживавших на территории Польши и Литвы. Правительство ежегодно назначало определенную сумму‚ и Ваад обязан был внести ее в государственную казну. Эта сумма временами увеличивалась‚ временами уменьшалась – в зависимости от нужд королевства; были общины‚ которые не могли уплатить свою долю из-за неблагоприятных условий‚ но правительство это не интересовало. В любом случае Ваад обязан был заплатить всё сполна.

Для этой цели рассылали по стране особых уполномоченных‚ «людей благонравных‚ богобоязненных‚ правдивых и бескорыстных‚ людей мудрых и известных‚ одного от каждой главной общины – с тем‚ чтобы они объехали всю страну вдоль и поперек»‚ исследовали экономическое состояние еврейского населения и установили для каждого округа сумму налогового обложения‚ чтобы никто не мог уклониться от своей доли в выплате общего налога. Ваад запрещал уполномоченным принимать какие-либо подарки, напутствуя их такими словами: «Итак‚ да предшествует им правда‚ чтобы творили они суд справедливый и чтобы поступали благоразумно повсюду‚ куда ни пойдут».

Практически не было ни одной серьезной еврейской проблемы тех времен‚ которой бы не занимался Ваад. На одном из съездов депутаты пожаловались на плохой шрифт учебников и Талмуда‚ от которого у молодежи портятся глаза‚ и Ваад тут же постановил «выровнять дорогу‚ очистить путь от камней‚ укрепить древо жизни» (то есть печатать хорошо и исправно). Постановления Ваада подробно регламентировали одежду‚ увеселения евреев и правила скромности‚ чтобы не вызывать зависти у окрестного населения. С постепенным всеобщим обнищанием постановления против роскоши становились всё суровее‚ чтобы сохранить платежеспособность общин. Многие предметы обихода совершенно исключали из пользования – золотые украшения‚ жемчуг на шляпах‚ шелковые и бархатные платья, шубы из куницы. Не пользовалась снисхождением «ни одна еврейская душа – ни мужчина‚ ни женщина‚ ни богатый‚ ни бедный‚ ни юноша‚ ни девица».

Особенно следили за нравственностью и запрещали еврейским женщинам – разносчицам товаров ходить в одиночку и даже группами по помещичьим усадьбам и монастырским дворам. Разносчицу должны были сопровождать два еврея‚ один из которых‚ ее муж‚ обязан был находиться при ней неотлучно. Запрещали отдавать нееврею в качестве залога жену‚ сына или дочь. Сохранилась запись в документах Ваада о некоем Яакове из Клецка: «Ворон жалеет детей, а этот человек не пожалел. Как только он передал свою дочь за долг пану‚ мы его тотчас же отлучили при звуках труб и тушении свечей и постановили‚ чтобы то же самое сделали во всех синагогах области и чтобы преследовали его до последней крайности».

Евреи были пришельцами из других стран‚ они жили в окружении‚ чаще всего к ним не расположенном‚ и Ваад следил за тем‚ чтобы не возникали напряженные отношения с местным населением. Первый литовский Ваад вынес‚ к примеру‚ такое постановление: «Если еврей берет деньги или товар у пана или купца нееврея‚ то в случае‚ когда можно предположить‚ что этот еврей имеет нечестные намерения‚ руководители общины обязаны предупредить об этом нееврея».

Чтобы не навлекать нарекания со стороны христиан‚ Ваад ввел в 1580 году ограничительные законы‚ запрещавшие евреям заниматься откупами государственных пошлин и податей. Было указано‚ что нарушившего это постановление «должна постигнуть следующая кара: да будет он отлучен и отвержен в обоих мирах (этом и будущем)‚ да будет устранен и отделен от всякой святыни израильской‚ его хлеб будет считаться хлебом язычника‚ его вино – оскверненным‚ его мясо – трефным‚ его супружеский союз – прелюбодеянием; хоронить его следует как осла (без религиозных обрядов)‚ и ни один раввин или иное духовное лицо не должны сочетать браком его сыновей или дочерей; никто не должен родниться с ним…пока он не свернет со своего дурного пути и не подчинится приказаниям учителей». Но этот ограничительный закон не всегда соблюдали.

Ваад заботился также о девушках-бесприданницах‚ которые нанимались в домашнюю прислугу. Их годовое жалованье – 10 злотых – выплачивалось казначею общины‚ а тот берег эти деньги до дня свадьбы. Когда девушке исполнялось пятнадцать лет‚ община выдавала ее замуж и выплачивала дополнительно 25 злотых из общественного фонда. Каждый большой город обязан был ежегодно выдать замуж определенное количество девушек-бесприданниц. На Брест-Литовск приходилось в году 12 таких свадеб‚ на Гродно – 10‚ на Пинск – 8. Не забывали и про евреев‚ что жили в Святой Земле‚ и в самые трудные времена посылали им часть своих скудных средств. В одном из постановлений литовского Ваада сказано: «Выдать благочестивому Иосифу Лейзеровичу, жителю Бреста, (деньги) на поездку в Эрец Исраэль и ежегодно отправлять ему туда 40 талеров».

Чтобы защитить свои материальные интересы‚ Ваад Литвы установил жесткие правила для въезда в Литву евреев из других стран‚ а для контроля за этим назначал в пограничные области специальных сторожей. За каждого нового пришельца должен был поручиться его родственник из Литвы‚ чтобы при необходимости он мог оказать тому материальную поддержку. Приезжим меламедам – учителям разрешали оставаться в стране не более двух лет‚ чтобы не отбивать доход у местных учителей‚ а бездомных бродяг‚ «наводняющих литовско-белорусские общины‚ занимающихся темными делами и отягчающих страну‚ жадно поедая ее добро»‚ вообще не пускали в общины.

Но когда на евреев Украины обрушились бедствия времен хмельничины‚ были позабыты все ограничительные постановления Ваада. Беглецов из пострадавших районов распределяли по литовским общинам‚ им выдавали еженедельное пособие; своими постановлениями Ваад пытался облегчить жизнь несчастным скитальцам‚ которые «слоняются босыми и нагими‚ не имея чем прикрыться и во что одеться… Число их всё более увеличивается: они прибывают сотнями и тысячами; потрясенные бедствием‚ они с воплями и рыданием взывают о милосердии и помощи; кто слышит это‚ у того сердце сжимается от боли. Видя их горе великое‚ прониклись мы состраданием и решили взять их под попечение наше».

Особое постановление Ваада относилось к детям-беженцам, мальчикам и девочкам: «Во всякой общине, куда они прибудут, следует назначить человека для опроса об их именах и фамилиях, о местах, откуда они прибыли, и всё это должно быть записано в книге общины во избежание – не дай Бог! – брака между братом и сестрой».

3

Еврейские общины Польши и Литвы имели собственные автономные суды‚ которые разбирали все внутренние дела. Королевская привилегии указывала: «Тяжбы между одним евреем и другим не должен разбирать никто‚ кроме их же старшин‚ и только в том случае‚ если они не могут разобрать дело‚ оно переходит в ведение воеводы». Во главе суда каждой общины стоял раввин‚ при нем были, как минимум, двое судей. Судьи избирались одновременно с членами кагальных комиссий; должность судьи была почетной‚ и вознаграждение он получал лишь за некоторые свои обязанности. Судейские коллегии заседали в одном и том же месте‚ в определенные часы. Всякий обязан был явиться в суд по вызову под угрозой отлучения от общины и заочного решения дела. Решения суда записывались тут же‚ немедленно.

В Кракове‚ к примеру‚ существовали три коллегии суда: высшая‚ средняя и низшая. Высшей коллегии подлежали гражданские дела на сумму более 100 польских злотых‚ средней коллегии – от 10 до 100 злотых‚ а низшей коллегии – дела на сумму до 10 злотых‚ мелкие дела о клевете‚ обмане‚ споры между продавцами на рынке и дела о товарах‚ отпущенных в кредит. Доказательством служила присяга и свидетельские показания. Иногда присяга принималась у ворот синагоги‚ но в более серьезных случаях – в самой синагоге перед свитком Торы.

Суд выносил решение в течение двух дней‚ по сложным делам – максимум через пять дней‚ и если судьи задерживались с решением‚ кагальный старшина мог их оштрафовать. Стороны выступали перед судьями лично. Вдовы‚ сироты и лица‚ которые по какой-либо причине не могли вести свое дело‚ получали особого поверенного‚ который защищал их интересы. Судебные прения велись на разговорном языке – идише‚ протокол же записывали на иврите‚ и на нем излагали судебные решения. Штраф‚ который налагали на виновных‚ шел на ремонт местной синагоги.

Существовали и ярмарочные, выездные суды из ближайших крупных городов. На ярмарки съезжались торговцы‚ там возникали всевозможные проблемы купли-продажи-кредита‚ которые разбирал на месте ярмарочный суд. Во время заседаний Ваада на ярмарках собирался также съезд главных раввинов‚ который считался верховным судом и разбирал споры между различными общинами. Решения этого суда подписывал «парнас» центрального Ваада‚ и тогда они получали законную силу. В большинстве случаев еврейский суд наказывал денежным штрафом‚ хотя мог применить и телесное наказание‚ а также подвергнуть виновного тюремному заключению на срок до трех месяцев‚ – во Львове камера для заключенных находилась при местной синагоге. По королевским привилегиям еврейские суды имели право выносить смертные приговоры‚ но такие случаи в Польше и Литве неизвестны.

Еврейские суды разрешали дела по законам Талмуда и по кодексам предписаний таких авторитетов‚ как Рамбам (Маймонид)‚ рабби Яаков бен Ашер‚ рабби Йосеф Каро и рабби Моше Иссерлес. Но бывали сложные ситуации‚ когда местные суды затруднялись вынести решение‚ бывали случаи‚ когда стороны не соглашались с решением своего суда‚ и тогда начиналась переписка между общинами. Местный раввин излагал письменно доводы сторон и посылал их самым авторитетным раввинам‚ иногда даже в другие страны‚ – из Польши‚ к примеру‚ обращались в Чехию‚ а то и в Италию‚ – и дело разрешалось в соответствии с поступавшими от них ответами. Такие письма с изложением решений или мнений по проблеме еврейского законодательства называются на иврите «шейлот утшувот» – вопросы и ответы (по латыни – «респонсы»).

Особо серьезно еврейские суды рассматривали обвинения в клевете. Самые авторитетные раввины Польши занимались этими делами‚ и наказания за клевету назначались суровые. Клеветник должен был встать в синагоге в черном облачении‚ с двумя черными свечами в руках и заявить во всеуслышание: «Я согрешил перед Богом Израиля и против чести такого-то лица… Всё то‚ что я говорил или писал о таком-то лице‚ сплошная ложь и выдумка. За это я заслужил тяжкое телесное наказание‚ но суд сжалился надо мной и заменил его выкупом». Затем виновный в течение месяца сидел в синагоге за дверью‚ исполнял траурные обряды и выплачивал пострадавшему выкуп‚ который тот жертвовал на дела благотворительности.

Еще суровее карали за слухи‚ оскорбительные для женской чести. В таких случаях запрещали есть хлеб клеветника‚ пить его вино‚ хоронили его без религиозных обрядов – «как осла». Бывали случаи‚ когда кто-либо составлял песню оскорбительного содержания‚ и тогда раввины обязывали этого человека произнести в синагоге‚ при всех‚ такую фразу: «Составленная мною песня равноценна собачьему лаю».

В шестнадцатом веке в Калише возбудили обвинение против синагогального служителя‚ который будто бы издевался над христианской религией. Власти потребовали‚ чтобы община отдала его на суд воеводе‚ и грозили в случае ослушания наказать всех поголовно. Такой сложный вопрос местная община не могла решить самостоятельно и обратились за советом к видным раввинам‚ чтобы те указали‚ следует ли всем жертвовать собой ради одного. Раввины решили вопрос на основании Талмуда‚ где сказано: «Когда насильники встречают на дороге группу путешественников и требуют у них выдать им одного‚ чтобы его убить‚ угрожая в противном случае убить всех‚ путешественники обязаны умереть все вместе‚ но не выдать еврейскую душу».

Из этого правила делалось одно исключение: если насильники требуют выдачи определенного лица‚ которое на самом деле заслуживает смертной казни. С этой точки зрения раввины и рассматривали данный случай: действительно ли виновен синагогальный служитель или же его оклеветали. В конце концов, они пришли к такому заключению: «Пусть ухудшится наше положение в стране‚ но мы не дадим на поругание и издевательство невинную душу».

4

В конце пятнадцатого века центр еврейской духовной жизни переместился постепенно на восток‚ к немецко-польскому еврейству. Первые центры талмудической учености в Польше были основаны выходцами из Германии и Чехии‚ одним из них был рабби Яаков Поллак. Он учился в Германии‚ был раввином в Праге‚ затем переехал в Краков и основал там школу для изучения Талмуда. В 1503 году польский король Александр назначил рабби Поллака раввином Малой Польши‚ дал ему право разбирать споры между евреями‚ карать преступления и исправлять нравы. Рабби Яаков Поллак знаменит тем‚ что применял в своей школе метод изучения Талмуда‚ который называется «пилпул»: именно этот метод способствовал развитию раввинской учености в Польше.

Слово «пилпул» образовано от существительного «пилпель» – в переводе с иврита «перец»‚ и от глагола того же корня – «приправлять пряностями». Отсюда и «пилпул» – острый спор‚ остроумные доводы и контрдоводы спорящих. Этот метод применялся издавна в талмудических школах; были у него свои сторонники‚ но были и противники‚ которые считали так: чем остроумнее аргументы‚ тем легче они могут привести к ложным выводам, ибо «мудрствующий человек часто бывает легкомыслен».

Рабби Яаков Поллак развил этот метод преподавания Талмуда. Характерная его черта – тонкий анализ‚ умение при помощи изощренных построений сближать самые отдаленные понятия. Например‚ приводили какое-нибудь талмудическое положение‚ в нем отыскивали противоречия‚ его оспаривали различными цитатами из Талмуда‚ приводили множество относящихся к этому комментариев‚ а когда вопрос казался уже неразрешимым‚ опытный учитель или ученик разрешал его самым неожиданным образом‚ разрушая им же самим созданный лабиринт противоречий. Такой метод преподавания развивал у учеников гибкость мышления‚ и иешива рабби Поллака приобрела известность по всей Европе. Если раньше юноши уезжали из Польши в Германию для продолжения обучения‚ то теперь уже из Германии ехали учиться в Польшу.

Рабби Яаков Поллак воспитал в иешиве много учеников‚ среди которых самый выдающийся – рабби Шалом Шахна. Он пользовался исключительным авторитетом среди раввинов своего времени‚ основал иешиву‚ куда стекались «со всех концов мира»‚ и воспитал своих учеников‚ лучшим среди которых был рабби Моше Иссерлес – Рамо. Рабби Моше Иссерлес тоже основал иешиву‚ куда съезжались юноши изучать Талмуд‚ и такая преемственность – от учителя к ученику‚ от ученика к его ученику – способствовала тому‚ что в Польше и Литве в те времена было много ученых‚ пользовавшихся всеобщим авторитетом. Это рабби Шломо Лурье‚ рабби Авраам Горовиц‚ рабби Мордехай Яффе‚ рабби Шмуэль Эйдельс‚ рабби Меир из Люблина‚ рабби Шабтай Коэн и многие другие.

Рабби Моше Иссерлес прославился главным образом как автор многочисленных респонсов и как комментатор кодекса законов «Шулхан арух». «Шулхан арух» («Накрытый стол») написал в Эрец Исраэль рабби Йосеф Каро. Этот составленный в виде кратких предписаний полный свод еврейского религиозного и гражданского права состоит из четырех частей: законы о богослужении‚ субботе и праздниках; законы о пище‚ убое скота и домашнем обиходе; бракоразводное право; гражданское и уголовное право и судопроизводство. «Шулхан арух» получил широкое распространение во всех еврейских общинах мира. Рабби Йосеф Каро‚ сефардский еврей‚ как правило‚ учитывал обычаи сефардов и не включил в книгу многие религиозные обычаи германо-польских евреев. Для того‚ чтобы «Шулхан арух» мог стать для них практическим руководством‚ рабби Моше Иссерлес снабдил кодекс Каро своими добавлениями и замечаниями‚ которые известны под названием «Мапа» – «Скатерть».

В 1578 году появилось в Кракове первое издание кодекса Каро-Иссерлеса; с этого момента ашкеназское еврейство стало принимать свод законов рабби Каро с добавлениями рабби Иссерлеса‚ отдавая предпочтение последнему‚ если существовало какое-либо расхождение между двумя авторитетами. Этот кодекс стал регламентировать образ жизни еврея Центральной и Восточной Европы‚ определяя каждый его шаг и каждый поступок. На первый план рабби Иссерлес выдвигал обычай: «никто не должен поступать вопреки обычаям»‚ «нельзя отменять обычай»‚ «таков обычай» – это было для него высшей инстанцией.

К рабби Иссерлесу постоянно обращались за решением спорных вопросов‚ его респонсами пользуются и теперь в необходимых случаях. Его личность была окружена легендами; синагогу в Кракове назвали его именем, польские евреи ежегодно в день смерти рабби приходили на его могилу‚ которая цела по сей день. Надпись на могильной плите гласит: «От Моше (Рамбама) до Моше (Иссерлеса) не было равного Моше».

5

В шестнадцатом веке Шауль Валь из итальянского города Падуи переехал в Польшу и поселился в Брест-Литовске; там он разбогател и стал откупщиком. Известно‚ что король Стефан Баторий выдал ему привилегию на добычу соли и ее продажу по всей Литве‚ а Сигизмунд III наградил его почетным званием «королевский слуга». Он много помогал евреям Брест-Литовска и был их поверенным в переговорах с королем и с духовенством. С именем этого человека связана легенда о том‚ будто бы он‚ Шауль Валь‚ стал королем Польши на одну ночь.

Это случилось в 1587 году. В Польше было междуцарствие. Незадолго до этого умер король Стефан Баторий‚ и паны собрались в Варшаве для избрания нового короля. Сразу же возникли разногласия. Одни хотели избрать эрцгерцога Максимилиана Австрийского; другие – шведского принца Сигизмунда; третья партия стояла за Федора‚ сына Ивана Грозного. В сейме ожесточенно спорили‚ кричали, ругались. И тогда – гласит предание – встал с места Николай Радзивилл и сказал: «Успокойтесь‚ господа‚ перестаньте спорить! Изберем королем Шауля». Вероятно‚ это была шутка‚ чтобы успокоить делегатов‚ и паны согласились разойтись по домам‚ избрав до утра‚ на одну только ночь‚ королем Польши Шауля Валя.

В другом варианте этой легенды сказано‚ что у панов не было выбора: по закону они обязаны были в тот же день выбрать нового короля‚ – вот они и избрали Шауля Валя на одну ночь‚ чтобы наутро продолжить свои споры. Как бы там ни было‚ но Шауль Валь‚ став королем‚ тут же велел занести в книги разные льготы евреям. На другое утро он пришел в сейм и уговорил всех избрать истинным королем принца шведского. Тот был избран и благополучно царствовал сорок шесть лет под именем Сигизмунда III.

Народная фантазия создала не одну легенду о Шауле Вале; в каждой из них он даровал в ту ночь евреям разные права‚ чтобы они жили счастливо и безбедно на польской земле. И многие еврейские дети‚ засыпая под эту историю‚ которую им рассказывали мама или бабушка‚ видели себя во сне польскими королями. И многие евреи – в тяжелые минуты жизни – утешались поговоркой тех времен: «Счастье так же непрочно‚ как и царствование Шауля Валя».

Еще одна история.

В первой половине семнадцатого века некий еврей Айзик построил за свой счет синагогу в Казимеже‚ и окрестные жители решили устроить погром. Среди евреев поднялась паника‚ но местный раввин предложил выход из положения: отобрать группу мужчин‚ одеть их в погребальные саваны‚ дать в руки длинные жерди, горящие свечи и в таком виде поставить в полночь у кладбищенской ограды. При виде этих стражников погромщики решат‚ что мертвецы встали из могил‚ чтобы помочь своим братьям‚ и испугаются. И на самом деле‚ когда толпа подошла к еврейскому кварталу, увидела «мертвецов» в белых саванах‚ все с перепугу разбежались‚ и погром не состоялся.

С этой же синагогой связана и другая легенда о рабби Айзике‚ сыне рабби Иекеля. Однажды во сне ему было указано отправиться за сокровищем в Прагу и откопать его под мостом‚ который ведет к королевскому дворцу. Когда сон повторился трижды‚ рабби Айзик собрался в путь и отправился в Прагу. Но мост день и ночь охраняла стража‚ копать он не мог, тем не менее он приходил к мосту каждое утро и бродил возле него до вечера.

Наконец начальник стражи заметил его и спросил‚ не ищет ли он чего-нибудь. Рабби Айзик рассказал о сне‚ который привел его из Польши‚ и начальник стражи захохотал: «И ради этого ты притащился в такую даль? Да если бы я верил снам‚ мне пришлось бы отправиться в Краков‚ потому что во сне я получил указание пойти туда и копать под печкой в комнате у еврея Айзика‚ сына Иекеля. Да‚ так его звали: Айзик‚ сын Иекеля!» И он снова захохотал. Рабби Айзик поклонился ему‚ вернулся домой‚ откопал из-под печки сокровища и на эти деньги построил молитвенный дом‚ который по сей день стоит в Казимеже и называется «синагога Айзика».

Хасидский цадик рабби Буним любил рассказывать эту историю, добавляя после ее завершения: «Запомните: есть вещи, которых не найти нигде в мире, и всё же существует место, где их можно отыскать. Но для этого сначала следует «совершить путешествие в Прагу»…»

В начале шестнадцатого века литовский еврей Авраам Езофович брал на откуп таможенные доходы‚ арендовал монетный двор‚ стал подскарбием – министром финансов Великого княжества Литовского. Он был очень богат‚ владел имениями в Литве и однажды одолжил королю огромную по тем временам сумму – 10 000 червонцев; под залог король определил город Ковно и дворец в нем. Человек энергичный‚ Авраам Езофович сделал многое для улучшения финансового положения Литвы и‚ как писали историки‚ был «заметной величиной среди литовской служилой шляхты». Крестившись‚ Авраам Езофович получил от короля дворянство и герб с прибавкой к фамилии «Ястжембец». Его потомки дали род Абрамовичей‚ к которым и перешел этот герб‚ но в последующие века они тщательно скрывали свое еврейское происхождение.

Михель Езофович‚ брат Авраама‚ был одним из крупнейших откупщиков своего времени. В его ведении были города Брест‚ Могилев‚ Витебск‚ Гродно‚ Луцк‚ Минск‚ Владимир-Волынский‚ Новогрудок. Это был человек выдающейся предприимчивости и редкой деловитости‚ благодаря чему он и нажил огромное состояние. В 1514 году король Сигизмунд назначил Михеля Езофовича старшиной над всеми литовскими евреями – за его заслуги.

Авраам Езофович стал польским дворянином только после крещения‚ а его брат Михель получил дворянство‚ оставаясь правоверным евреем. В 1525 году король пожаловал ему дворянство и особый герб; это был единственный случай в истории Польши – возведение верующего еврея в польское дворянство.

Еврейские женщины зачитывались книгой «Бове-майсес» – «Истории о Бове»‚ наполненной всевозможными приключениями. В 1507 году Э. Б. Левита перевел ее в стихотворной форме с итальянского языка на идиш, взяв за основу роман времен крестовых походов про рыцаря Буово и обратив всех героев в евреев (русский перевод того же романа называется «Бова Королевич»). Слово «Бове» по звучанию похоже на «бобе» – на идише «бабушка». Отсюда и появилось популярное выражение «бобе-майсес» – «бабушкины сказки»: невероятные истории и небылицы.

В шестнадцатом веке Яаков Ашкенази из Богемии составил книгу на языке идиш для еврейских женщин; самое старое ее издание, дошедшее до наших дней, увидело свет в 1622 году. Название этой книги – «Цеена у-реена», что означает на иврите «Выходите и посмотрите» (из «Песни песней»: «Выходите и посмотрите, дочери Сиона»). В книге пересказаны истории из Торы, отрывки из книг пророков, из свитков Рут, Эстер, Песни песней и других источников. Эта книга была чрезвычайно популярна среди женщин, выдержала более 200 изданий и выходит в свет по сей день.

Из рассказов о прошлых временах: «Когда нашей благочестивой прапрабабушке где-то там, на просторах старушки-Европы, удавалось выкроить хоть часок среди бесконечных хлопот по хозяйству, она усаживалась поудобнее в своем уголке – между детской колыбелью и печкой, открывала иллюстрированную гравюрами книгу «Цеена у-реена» и погружалась в чтение. Истрепанные за долгие годы страницы рассказывали ей о том, что происходило с народом израильским в давние времена…»

Была популярной среди евреев и книга «Ховот га-левавот» («Обязанности сердец») об этических нормах еврейской жизни. Ее написал в одиннадцатом веке рабейну Бахья из Испании; книгу неоднократно издавали на языке идиш. Автор «Ховот га-левавот» призывал читателя к развитию душевных устремлений, к проникновению в тайны Небес, в высшую мудрость, – такое доступно лишь истинным праведникам, способным «видеть без глаз, слышать без ушей, говорить без языка, ощущать без чувств и постигать без умозаключений».

Очерк девятый Школьное обучение в Польше и Литве. Хедеры и иешивы. Свадебный обряд и семейная жизнь. Религиозные и благотворительные братства

«Сын человеческий, что же ты дремлешь?.. Вот подошла моя старость, не знаю дня смерти своей, и если не теперь, то когда сделаю что-нибудь для дома своего? Поэтому я решил написать завещание домочадцам…»

1

Школьное обучение мальчиков в Польше и Литве являлось непременной обязанностью родителей‚ опекунов и всей общины‚ и поэтому практически все евреи-мужчины умели читать и писать‚ отличаясь этим от окружающего населения‚ которое в массе своей было неграмотным.

«Шулхан арух»‚ свод религиозных предписаний‚ так определяет обязательность обучения: «Каждый человек должен обучать своего сына Торе; если же отец не обучал сына‚ то сын (впоследствии) сам обязан учиться… Если отец не нанимает учителей для своего сына‚ то его принуждают к этому‚ а в случае необходимости забирают часть его имущества – для покрытия расходов по найму учителя. Начальные школы должны быть в каждом городе; если же где-нибудь их нет‚ то жителей этого города предают «херему» (отлучению)‚ пока не пригласят учителя».

«Шулхан арух» определяет возраст обучения и его порядок: «С трех лет знакомят мальчика с буквами Торы‚ чтобы он научился ее читать. На шестом или на седьмом году мальчика отдают в учение к меламеду. Успевающего мальчика переводят от одного меламеда к другому‚ более сведущему в Танахе и грамматике… На двадцать пять мальчиков полагается один учитель; если же учащихся больше двадцати пяти и число их доходит до сорока‚ то к учителю следует приставить помощника».

Еврейские школы Польши и Литвы делились на два вида: хедеры и иешивы (ешиботы). Обучение в хедерах было обязательным для всех мальчиков от шести до тринадцати лет. Каждый учитель – меламед – мог открыть хедер и получать от родителей вознаграждение за свою работу; во всяком городе было такое количество хедеров‚ которые могли вместить всех учеников. Существовали хедеры для бедных детей и сирот‚ которые оплачивала община: эти школы называли «талмуд-тора». Дети учились в хедере с утра до вечера; только по пятницам и в первый день каждого месяца их отпускали домой пораньше‚ и выходя из школы‚ они прыгали «как телята по улицам города‚ поднимая ужасный шум».

Высшими учебными заведениями того времени были иешивы. Там изучали Талмуд и комментарии к нему‚ своды законов «Мишне Тора»‚ «Шулхан арух» и другие. Туда поступали после хедеров самые способные юноши‚ в которых не было недостатка‚ и каждый отец не жалел средств‚ – если они у него‚ конечно‚ были‚ – чтобы его сын поступил в иешиву и стал ученым. В иешивах учились семестрами: был летний семестр‚ был зимний‚ а в промежутках каждый ученик имел право учиться там‚ где он хотел.

Иешивы существовали в тех общинах‚ где жили авторитетные раввины‚ и лишь в крупных городах – Львове‚ Кракове‚ Люблине – бывало по две-три иешивы. Они содержались за счет общин; учились там юноши старше тринадцати лет‚ пришедшие из хедера‚ но попадались и взрослые‚ порой женатые люди. Иногда иешива имела собственное здание‚ но чаще она размещалась в одной из синагог города: поэтому в польских и русских документах синагогу обычно называли «школой». Учение начиналось с утренней молитвы‚ продолжалось весь день и затягивалось после перерыва до поздней ночи. Учились старательно‚ с воодушевлением и громко произносили слова текста‚ чтобы закрепить их в памяти.

Летописец семнадцатого века Натан Ганновер: «В каждой общине здесь существовали иешивы‚ и их главы – рош-иешивы – хорошо оплачивались‚ чтобы они могли без забот руководить этими школами и всецело отдаваться Торе… Каждая община содержала «бахурим» – юношей‚ чтобы они учились у рош-иешивы‚ а при каждом юноше – двух мальчиков‚ которых он обучал тому, что сам усвоил… В каждой семье столовались юноша и два мальчика или один юноша наравне с сыновьями хозяина. Хотя содержание юноше отпускалось общиной‚ тем не менее семья кормила его за свой счет и снабжала всем необходимым‚ а некоторые то же самое делали и по отношению к мальчикам, круглый год кормили троих. И почти не было дома во всей Польше‚ где не изучали бы Тору».

В промежутках между семестрами главы иешив и ученики уезжали на ярмарки – во Львов‚ Люблин‚ Заслав. Там каждый ученик мог заниматься с любым ученым по своему выбору; там же руководители иешив набирали себе способных и усердных учеников. «На каждую ярмарку‚ – сообщал Натан Ганновер, несколько завышая цифры, – приезжало несколько сот руководителей иешив‚ несколько тысяч юношей с десятками тысяч мальчиков-учеников. И торговцев бывало там несметное число‚ словно песок морской‚ ибо стекались сюда со всех концов света. И каждый‚ кто имел взрослого сына или дочь-невесту‚ приезжал на ярмарку‚ и всякий находил там себе пару. И на каждой ярмарке заключались сотни и тысячи помолвок».

2

Семейная жизнь евреев Польши и Литвы определялась законами Торы и обычаями‚ восходящими к далекой древности. Библейское благословение «плодитесь и размножайтесь» является обязательной религиозной заповедью для евреев‚ и законоучители смотрят на супружескую жизнь как на наиболее естественное и наиболее нравственное состояние: «Холостой человек живет без радости‚ без благословения и без счастья».

Законоучители советовали быть осторожным при выборе жены: «Торопись в покупке земли‚ но медли в выборе жены». Они не одобряли женитьбу ради богатства‚ советовали жениться на девушке из хорошего дома и обязательно обращать внимание на поведение братьев невесты: считалось‚ что характер будущих детей часто похож на характер братьев их матери. «Продай последнее‚ что имеешь‚ – говорили законоучители‚ – и женись на дочери ученого человека». Они не советовали брать жену из более родовитого дома‚ и старая пословица напоминала на этот счет: «Я не желаю сапога‚ который слишком велик для моей ноги».

Законоучители не поощряли браки между стариками и молодыми женщинами‚ между старухами и молодыми людьми. Говорили в древности: «Добрая жена – драгоценный дар‚ выпадающий на долю богобоязненного; злая жена – проказа для мужа. Красивая жена – счастье для мужа‚ дни его жизни удваиваются». И предупреждали: «Мужчина высокого роста не должен жениться на высокой женщине‚ а кто низок ростом – на невысокой женщине; смуглый мужчина не должен жениться на смуглой‚ белолицый – на белолицой»‚ чтобы эти качества не усилились в потомстве до уродливых размеров. И еще говорили мудрецы: «Украшение лица – борода. Радость сердца – жена. Наследие Божие – сыновья». И еще: «Вот трое‚ которым жизнь не в жизнь. Ожидающий своего пропитания от других. Одержимый телесными недугами. И находящийся под началом своей жены».

В Польше и Литве юноша вступал в брак в возрасте от тринадцати до двадцати лет‚ но лучше всего – в восемнадцать: этот возраст признавали идеальным. Если мужчине минуло двадцать лет, и он еще не женился без уважительных причин‚ то еврейский суд имел право заставить его это сделать. Однако‚ как отмечал рабби Моше Иссерлес‚ «в настоящее время обыкновенно не прибегают к принудительным мерам». Брачный возраст девушки совпадал с наступлением половой зрелости‚ но отец мог обручить свою дочь и до этого‚ не спрашивая ее согласия. Закон признавал только желательным‚ чтобы родители не торопились с обручением‚ пока дочь не подрастет и сама решит‚ нравится ей жених или нет. Ранние браки в те времена были частым явлением. Отец невесты‚ скопив с трудом приданое для дочери‚ торопился поскорее выдать ее замуж‚ чтобы не потерять накопленное во время очередного погрома. Таким образом‚ судьба девушки зависела от того‚ обручат ли ее в малолетнем возрасте или после двенадцати-тринадцати лет‚ когда ее согласие считалось обязательным.

Между родителями жениха и невесты заключался письменный договор; в нем указывали размеры приданого и время свадьбы. Почти во всех договорах было непременное условие‚ что родители должны после свадьбы дать молодым в своем доме квартиру и стол – в течение двух лет‚ а половинное содержание – только квартиру – еще два или четыре года. В договоре определялась неустойка – штраф для той стороны‚ которая нарушит его без уважительной причины. Договор подписывали в присутствии родных и друзей, его легко можно было нарушить; свадьба в таких случаях отменялась‚ жених и невеста становились чужими друг другу. Но если жених вручал или посылал невесте подарки незадолго до свадьбы‚ договор приобретал силу закона.

По еврейскому закону для акта обручения достаточно‚ чтобы мужчина вручил женщине при двух свидетелях монету или кольцо со словами: «Ты посвящена мне». При такой упрощенности обряда бывали порой недоразумения – иногда комические‚ а иногда печальные. Известен случай‚ когда пятнадцатилетний мальчик закричал во время игры: «Кто хочет взять мое кольцо?» Девочка двенадцати лет попросила кольцо‚ мальчик надел его ей на палец и сказал: «Ты посвящена мне». Таким образом эта девочка стала по закону женой незнакомого ей мальчика‚ и люблинский раввин отметил по этому поводу‚ что шуточный брак может быть расторгнут лишь путем официального развода. Подобные случаи происходили время от времени‚ и тогда поднималась суматоха‚ бывало даже так‚ что на ярмарках‚ при большом стечении народа‚ объявляли в синагоге: такую-то девушку – по решению раввинов – следует считать необрученной и свободной.

«Ктуба» – брачный договор – определял обязанности мужа по отношению к жене и количество приданого с каждой стороны. Было принято не обозначать в договоре полный размер приданого‚ потому что во время свадьбы этот договор зачитывали вслух‚ при гостях‚ и оглашение малой суммы могло смутить жениха или невесту из бедной семьи‚ чье приданое было крохотным. Писали в договоре только обязательный минимум приданого‚ а на остальное заключали дополнительный договор – «тосфот ктуба»‚ который вслух не зачитывали. Бедные родители часто ограничивались тем‚ что содержали молодых два года после свадьбы‚ а одна бедная вдова подарила своему зятю – в виде приданого – место в синагоге‚ которое принадлежало ее покойному мужу. Бывало и так‚ что обиженный жених‚ не получив установленную сумму‚ отказывался идти под «хупу» – свадебный балдахин‚ когда в доме уже играла музыка‚ было полно гостей, и толпа во дворе синагоги дожидалась свадебного зрелища. Тогда вмешивались сваты и улаживали конфликт к обоюдному согласию.

В брачном договоре часто указывали нестандартные обязанности мужа по отношению к жене: например‚ выкуп ее из плена. Жена теряла право на приданое‚ если она‚ к примеру‚ проклинала родителей мужа или скрыла от него до женитьбы какие-либо серьезные физические недостатки. То же самое касалось и мужа: брак можно было расторгнуть из-за хронической болезни‚ которую он скрыл до свадьбы‚ или из-за его дурного поведения.

Тексты брачных договоров отличались друг от друга; примерно они выглядели таким образом – в сокращенном варианте: «В такой-то день недели‚ в такой-то день месяца‚ в год такой-то от сотворения мира… господин такой-то‚ сын господина такого-то‚ сказал девице такой-то‚ дочери господина такого-то: «Будь моей женой по закону Моше и Израиля‚ и я буду для тебя работать‚ чтить‚ кормить и содержать тебя по обычаю мужей иудейских… дам тебе пищу и одежду и буду жить с тобой‚ как принято на всей земле»… И согласилась такая-то девица сделаться его женой. И приданое‚ которое она принесла ему из дома отца своего‚ как серебром‚ так и золотом‚ драгоценностями‚ платьем‚ домашними и постельными принадлежностями‚ принял на себя господин такой-то – жених…»

Свадьбы часто устраивали во вторник – третий день сотворения мира. Он считался особенно счастливым, потому что в этот день – в отличие от прочих дней творения – сказано в Торе дважды: «И увидел Бог, что это хорошо». Cвадебный обряд в Польше совершали на синагогальном дворе‚ под открытым небом‚ чтобы потомство жениха и невесты было «многочисленно‚ как звезды небесные». Родные‚ близкие и толпа любопытных сопровождали жениха и невесту к месту свадьбы. Играл еврейский оркестр – скрипки‚ лютни‚ цимбалы и бубны. Под «хупой» жених надевал на палец невесте кольцо и произносил традиционную формулу: «Этим кольцом ты посвящаешься мне согласно вере и закону Моше и Израиля». Раввин громко читал «ктубу» – брачное обязательство и семь свадебных благословений‚ жених разбивал стакан в память о разрушенном Иерусалимском Храме – на этом свадебный обряд заканчивался.

Свадьбы обычно справляли с большой роскошью‚ приглашали много гостей‚ даже из других городов‚ подавали обильное угощение. Кагалы боролись против этой роскоши‚ которая вела к обнищанию‚ ограничивали количество гостей‚ приглашенных на свадьбу‚ но эти запреты плохо действовали. Как писали тогда: «Пиры по случаю свадьбы или обряда обрезания подчас обходятся евреям в такие суммы‚ на которые иные могут прожить полгода и более… Часто на такие пиршества приглашается большая часть жителей города‚ и всех их принимают широко… На устройство пиров тратят сколько возможно‚ и не один еврей закладывает ради этого последние свои одежды».

3

Обособленное положение евреев ограждало их от внешнего влияния‚ семейная жизнь выделялась, как правило, чистотой и крепостью. Оберегая честь жен и дочерей‚ родители и мужья не останавливались ни перед какими жертвами. В городе Остроге дочерью раввина Авраама Кагана заинтересовался местный вельможа; узнав об этом‚ раввин посреди ночи‚ покинул город со своей семьей‚ чтобы избежать бесчестья. Во избежание соблазна старались женить детей в раннем возрасте‚ особенно сирот‚ чтобы тесть или свекор стал их опекуном и кормильцем.

Порой встречались и у евреев случаи нарушения супружеской верности‚ но они вызывали всеобщее суровое осуждение‚ да и сам согрешивший испытывал немедленную потребность в покаянии. В еврейских документах отмечен случай‚ когда некий человек согрешил с замужней женщиной‚ а затем явился к рабби Меиру из Люблина‚ который предписал ему строгое искупление. Прежде всего‚ грешник должен был публично исповедаться в своем проступке в Люблине‚ Кракове и Львове‚ где его многие знали. После каждой исповеди в синагоге служка наказывал его тридцатью девятью ударами плетью по спине. После этого он должен был поститься целый год за исключением праздничных дней‚ есть только по вечерам без мяса‚ вина и водки‚ ежедневно после молитвы с плачем исповедоваться перед Богом и принимать от служки удары – уже без свидетелей.

Но и это не всё! Рабби Меир из Люблина предписал ему спать на голом полу или на жесткой скамье‚ носить на теле грубый мешок вместо рубахи‚ мыться только накануне праздников‚ причесывать волосы раз в месяц‚ одеваться в черное‚ сидеть в синагоге возле двери‚ не смотреть на женщин‚ не слушать их пения и смеха – в течение трех лет. После этого срока он искупал свой грех‚ и никто не имел права напоминать ему о случившемся.

Другой еврей‚ согрешивший с замужней женщиной‚ тоже явился с повинной к раввинам и в точности исполнил обряд покаяния‚ который ему предписали. Затем он переехал в Краков‚ но там в это время начались гонения на евреев. А если евреев постигают несчастья‚ то наверняка за грехи, ибо нет страдания без проступка – таков путь в мире. Но существует ли больший грех‚ чем тот‚ который он совершил? «Один согрешивший губит много доброго»: этот еврей принял вину на себя‚ снова пошел к раввинам и снова выполнил обряд покаяния. Потому что человек‚ нарушивший чистоту семейных отношений‚ «становится разрушителем ограды всего мира».

Во время раздоров в семье раввинский закон часто брал под защиту обиженную жену; рабби Шломо Лурье пригрозил отлучением влиятельному еврею‚ который плохо обращался со своей женой. Заботой о судьбе женщины объяснялся и обычай «условного развода». Когда муж уезжал по делам в далекие края и на долгое время‚ он оставлял жене разводное письмо‚ чтобы она была свободна в том случае‚ если он не вернется домой к крайнему сроку. При тогдашних постоянных войнах и разбоях на дорогах‚ когда путники часто пропадали без вести‚ такая предосторожность была необходима: иначе бы сотни женщин оставались «агунами» (буквально – «связанными»)‚ которые по закону не имели права вторично выйти замуж из-за отсутствия точных сведений о смерти пропавших мужей.

Бывали случаи‚ когда турки или татары уводили в плен еврейских женщин‚ а затем возвращали за денежный выкуп. Возникал вопрос: может ли муж жить со своей женой‚ которая побывала в плену и могла стать жертвой насилия? Краковский раввин Йосеф Кац разрешил мужьям жить с женами‚ вернувшимися из плена‚ и запретил напоминать им о постигшей их беде.

Распространение слухов‚ порочивших честь женщины‚ сурово наказывалось. Рабби Шломо Лурье приговорил к суровому наказанию молодого человека из Новогрудка‚ который оскорбил замужнюю женщину. Он должен был встать в синагоге во время службы с двумя зажжеными свечами в руках и громко просить прощения – сначала у Бога‚ а затем у оскорбленной женщины и у ее мужа. Еврейский суд был очень суровым‚ когда факт супружеской измены считался доказанным‚ но он же бывал снисходителен‚ если существовали хоть малейшие сомнения. Раввины руководствовались в таких случаях талмудическим принципом‚ который гласит: «Дочери израильские должны считаться честными».

4

Еврейское население Польши и Литвы делилось на три категории. Одни занимались торговлей и ремеслами. Для других – раввинов, канторов, проповедников – религиозные занятия служили профессией. А третьи занимались учением ради самого учения; их содержали община‚ родители или жена‚ которая вела торговлю‚ в то время как ее муж изучал Талмуд.

Раввины приводили в пример два колена Израиля – Звулуна и Иссахара‚ которые в древности заключили соглашение: мужчины из колена Звулуна‚ занимаясь мореходством‚ не могли регулярно изучать Тору и потому содержали тех мудрецов из колена Иссахара‚ которые занимались только изучением Закона. Тем самым колено Звулуна получало в будущем мире долю от тех благ‚ которые причитались Иссахару за его занятия Торой. Такой вариант рекомендовали тем‚ кто не имел особых способностей к изучению Торы‚ а вместо этого работал‚ отдавал часть заработка ученому и мог рассчитывать на долю тех благ‚ которые получал этот ученый в будущем мире.

Евреи Польши и Литвы строили синагоги‚ и католическая церковь постоянно жаловалась‚ что «евреи понастроили себе в королевских городах синагог каменных и обширных красивее костелов и домов». Прежде всего надо было получить разрешение у короля‚ у местного епископа‚ у магистрата и частного владельца‚ на чьей земле строили синагогу. И если крупные общины могли заплатить за это большие деньги‚ то евреям мелких общин часто приходилось ютиться в крохотных избах‚ которые не вмещали всех молящихся. Община не забывала заслуг того‚ кто добивался успеха в этом богоугодном деле‚ и в городе Луцке на надгробном камне Блюмы‚ дочери Песаха‚ скончавшейся в 1595 году‚ особо отметили‚ что она добилась разрешения на переделку и расширение местной синагоги.

В разрешении на строительство непременно оговаривались размеры синагоги‚ ее оформление‚ вид строительного камня‚ а для синагоги в городе Жолкве было поставлено дополнительное условие: «впереди синагоги на той же площади возвести избу‚ которая заслоняла бы синагогу с улицы». Синагоги не разрешали строить выше костелов, а порой и выше окружающих домов‚ и чтобы зал для молитв получился высоким‚ опускали пол на несколько метров, – тому находили подтверждение в псалме Давида: «Из глубин взываю к Тебе, Господи…»

Здания синагог служили для защиты от нападения врагов; их часто строили на возвышенном месте, чтобы наблюдать за приближением противника, возле реки – естественной преграды, в виде крепостей с мощными стенами‚ за которыми можно было отсидеться в минуты опасности. Синагога львовского предместья неоднократно служила убежищем во времена набегов и осад. Синагога города Острога выдержала обстрел русской артиллерии в 1792 году‚ когда нападавшие приняли это здание за крепость. (Легенда сообщает‚ что пули и ядра‚ попадавшие внутрь синагоги через окна‚ не причиняли вреда тем‚ кто там прятался.) Казимежская синагога «в продолжение многих лет была единственным защищенным каменным зданием». Синагогу в Луцке снабдили башней с бойницами «для обороны со всех четырех сторон»‚ пушкой и «людьми‚ способными к обороне»‚ а синагоги в Жолкве‚ Тарнополе и Шаргороде стали пограничными постами на пути казацких и татарских набегов.

Евреи заботились об украшении своих синагог, особенно о красоте «арон га-кодеш» – хранилища свитков Торы… В люстрах тончайшей работы горели свечи‚ стоял семисвечник – в память храмовой меноры‚ висела лампада‚ в которой постоянно горел огонь. Прихожане заказывали богато украшенные свитки Торы и дарили их синагогам. В синагогах были драгоценные бокалы для обряда благословения‚ вышитые золотом покрывала для стола‚ на который клали свиток Торы при чтении‚ серебряные тазы для мытья рук.

В виленской синагоге «всё было из серебра или золота‚ из парчи‚ шелка и бархата… Кресло для обряда обрезания было осыпано жемчугом‚ оковано серебром‚ с золотыми шариками‚ и на нем подушка‚ шитая золотом‚ а также шитое покрывало из шелка. На полу лежали персидские ковры‚ а все сосуды и чаши были серебряные с позолотой». Невзрачные снаружи деревенские избы-синагоги были разрисованы по стенам и потолку тонкими затейливыми орнаментами из виноградных лоз, молитвенными надписями‚ изображениями Иерусалима‚ знаками зодиака‚ орлами‚ львами‚ тиграми и оленями‚ которые иллюстрировали изречение из Талмуда: будь отважен‚ как тигр‚ легок‚ как орел‚ быстр‚ как олень‚ и храбр‚ как лев, при исполнении воли Отца твоего Небесного.

Даже в домашнем обиходе каждый старался обзавестись серебряными бокалами для благословения‚ красивым покрывалом для субботней халы и подсвечниками из меди или серебра‚ в которых по субботам и праздникам зажигали свечи. Богатые люди заказывали свитки Торы и хранили их у себя дома. Было принято дарить молодоженам пару субботних подсвечников‚ а когда в семье рождался очередной ребенок‚ прибавляли по одному подсвечнику, в котором зажигали дополнительную свечу в канун субботы‚ чтобы ребенок рос здоровым.

Сохранилось имя еврейского мастера Хаима Сегала‚ который расписывал деревянную синагогу в Могилеве. Арье Иегуда Лейб расписал миниатюрами пергаментный молитвенник‚ посвященный «старой и святой синагоге в Погребище». «Арон га-кодеш» в синагоге местечка Узляны вырезал из дерева искусный резчик Бер‚ сын Израиля. Деревянную синагогу в Насельске строил Симха Вайс‚ сын Шломо из Луцка; вышгородскую синагогу строил Давид Фридлендер‚ а злочевскую – Биньямин из Ласка. Бедный ремесленник Барух долгие годы мечтал о том‚ как синагога в Погребище будет освещаться канделябрами его изготовления. Восемь лет подряд он собирал и скупал медные обрезки‚ а затем шесть лет занимался этой работой. Его ханукальный светильник и светильник на четырнадцать свечей удивляли своей красотой еще в начале двадцатого века.

Евреи в своих общинах утверждали братства – религиозные и благотворительные. Были братства‚ члены которых после утренней и вечерней молитвы под руководством знатока изучали Талмуд; члены другого братства следили за тем‚ чтобы постоянно горели светильники перед «арон га-кодеш». «Существовало братство‚ – писал Натан Ганновер‚ – члены которого вставали до зари и молились‚ оплакивая разрушение Иерусалимского Храма. А когда всходило солнце‚ вставали члены другого братства и целый час читали псалмы до начала молитвы…»

Были братства для обучения бедных детей‚ для выдачи беспроцентных ссуд беднякам‚ для сбора приданого бедным невестам и выдачи их замуж. В каждой общине непременно существовало погребальное братство – «хевра кадиша»‚ которое заботилось о местном кладбище. Члены этого братства посещали умирающих‚ читали возле них псалмы‚ молились за них в последние их минуты‚ совершали затем погребальные обряды. В некоторых общинах это же братство заботилось о бедных больных‚ снабжало их лекарствами‚ ухаживало за ними во время болезни.

Профессиональные цехи ремесленников – портных‚ сапожников‚ мясников – имели свои свитки Торы‚ своих раввинов или проповедников‚ которые обучали их по субботам‚ а иногда и в будни. Подобное существовало у польских евреев до двадцатого века‚ и некий христианский ученый отметил‚ посетив Варшаву: «Однажды на стоянке я заметил множество повозок‚ однако ни на одной из них не было кучера. Если бы это случилось в моей родной стране‚ я бы точно знал‚ где их искать. Еврейский мальчик указал мне‚ как их найти. Во дворе был дом‚ на втором этаже которого находился «штибл» – помещение при синагоге для занятий и молитвы у еврейских возниц… Одна группа рьяно там училась‚ другая – горячо спорила по какому-то религиозному вопросу. Позже я обнаружил‚ что у ремесленников всех профессий… в еврейском районе есть свой «штибл». Я убедился также‚ что каждую свободную минуту‚ которую удается урвать от работы‚ они посвящают изучению Торы. Когда они собираются в своем кругу‚ один просит другого: «Зог мир а штикл Тойре» («Расскажи мне немного из Торы»)».

Как доказательство этого – хранящаяся в нью-йоркской библиотеке Еврейского научного института старая книга‚ на которой стоит штамп: «Общество дровосеков Бердичева для изучения Мишны».

5

Во время погромов, не только грабили и разрушали дома в еврейских кварталах, но громили также синагоги и уничтожали свитки Торы. Их рвали, сжигали, кидали под копыта лошадей и количество рукописей неуклонно уменьшалось; свитки переписывались вручную, стоили они очень дорого, были доступны лишь богатым людям. Но недаром сказано: «Господь создает лекарство еще до болезни», и в 1440 году в Германии никому до того неизвестный Иоганн Гутенберг изобрел печатание книг наборными буквами. Он держал это в секрете, и когда в Майнце вышла из печати первая его книга, никто не знал, как это сделано. Помог случай. Во время войны между германскими княжествами типографию Гуттенберга разгромили, и секрет перестал быть секретом. Вскоре многие уже печатали книги наборными буквами, еврейские типографы – в их числе.

В 1474 году в итальянском городе Феррара появилась первая еврейская типография, где напечатали по методу Гутенберга первую еврейскую книгу. Это был один из томов религиозных предписаний под названием «Арба турим» – «Четыре ряда»; издал его типограф Авраам бен Хаим де Пинто. Затем появились еврейские типографии в Италии, Испании, Португалии, где до конца пятнадцатого века напечатали около ста книг. Евреи с восторгом встретили изобретение Гуттенберга, еврейские типографы слагали гимны в честь книгопечатания и основывали типографии лишь для того‚ чтобы распространять книги Священного Писания. Девизом итальянской типографии семьи Сончино было: «Из Сиона исходит Тора и слово Божье из дома Сончино». Одну из их книг предварял такой эпиграф:

«Я‚ Гершом‚ сын Моше‚ печатник народа‚ владелец замечательной типографии. Имя мое вспомнится во все века. Я присмотрелся к волнениям изгнания‚ и видел я волны страданий. И усмотрел я‚ что Тору забыли‚ нет читающих Святое Писание‚ ибо нет средств для приобретения книг… Посвятивший себя Торе находится постоянно в нужде‚ ему тяжело во время постоянных гонений нести многие книги из города в город‚ из царства в царство. Посему я‚ Гершом бен Моше Сончино‚ энергично взялся за Божье дело и напечатал 24 книги Священного Писания в миниатюрном размере‚ чтобы были они у каждого человека днем и ночью… чтобы читал он их лежа и стоя‚ чтобы без них не ночевал‚ изучал их постоянно».

В шестнадцатом веке братья Шмуэль‚ Ашер и Эльяким Галич‚ изучив в Праге типографское дело‚ поселились в Казимеже возле Кракова‚ открыли там типографию и с 1534 года стали печатать книги на иврите. В их же типографии была издана ранняя из дошедших до нас печатных книг на языке идиш – «Книга рабби Аншела». Вскоре братья приняли католицизм‚ но продолжали печатать еврейские книги. Евреи объявили им бойкот, отказались покупать их книги‚ но король особым декретом обязал кагалы Казимежа‚ Познани и Львова скупить у братьев весь запас еврейских религиозных книг. Впоследствии Шмуэль Галич вернулся в иудаизм‚ поселился в Стамбуле‚ работал печатником в еврейской типографии.

Кроме Казимежа центром еврейского книгопечатания был Люблин‚ где в 1557 году напечатали Пятикнижие‚ а в 1559 году – Талмуд. Книгопечатание считалось у евреев «венцом всех наук»‚ труд печатника – «святым ремеслом»‚ в издании книг видели путь к осуществлению пророчества Исайи: «Полна будет земля знанием Господа». В конце семнадцатого века появилась типография в Жолкве‚ а в восемнадцатом веке – новые еврейские типографии в Олексинице‚ Кореце‚ Порицке‚ Межирове‚ Полонном‚ Славуте‚ Остроге‚ Дубно‚ Шклове‚ Гродно‚ Варшаве и Вильно.

В 1620 году еврей из Познани Ицхак бен Эльяким написал для своей дочери небольшую книжку‚ которая стала чрезвычайно популярной среди еврейских женщин и многократно переиздавалась в семнадцатом веке. Называлась эта книга «Доброе сердце» и содержала среди прочего десять заповедей хорошей жены.

1. Будь осторожна‚ когда твой муж сердится. В этот момент не будь ни веселой‚ ни сварливой – улыбайся и говори тихо.

2. Не заставляй мужа ждать еду. Голод – отец гнева.

3. Не буди его‚ когда он спит.

4. Будь осторожна с его деньгами. Не скрывай от него свои денежные дела.

5. Храни его секреты. Если он хвастает‚ держи и это в тайне.

6. Не одобряй его врагов и не ненавидь его друзей.

7. Не возражай ему и не утверждай‚ что твой совет лучше‚ чем его.

8. Не ожидай от него невозможного.

9. Если ты будешь внимательна к его просьбам‚ он станет твоим рабом.

10. Не говори ничего такого‚ что задевало бы его. Если будешь обращаться с ним как с царем‚ он будет относиться к тебе как к царице.

6

В шестнадцатом веке раввин из Польши написап в своем завещании:

«Сын человеческий, что же ты дремлешь?.. Вот подошла моя старость, не знаю дня смерти своей, и если не теперь, то когда сделаю что-нибудь для дома своего? Поэтому я решил написать завещание домочадцам…

Не вызывайте ничьей ненависти и сами никого не презирайте; старайтесь радовать других хорошими вестями; удаляйтесь от гнусного, утешайте скорбящих, давайте советы застигнутым врасплох…

Начало покаяния – раскаяние…»

В середине семнадцатого века раввин и общинный судья в Познани Шабтай Шефтель Горовиц написал завещание и приказал давать его всякому‚ кто пожелает переписать для себя‚ потому что «оно содержит нравственную проповедь и жизненные истины». Из обращения к сыновьям в его завещании:

«Следите тщательно за честным ведением дел и отдавайте‚ ради Бога‚ одну десятую часть своих доходов на нужды бедных… Гнев – источник скверны. Единственный результат гнева – вред здоровью. Все поступки человека в гневе глупы и сумасбродны. Остерегайтесь этого‚ не вредите своему телу‚ тем более – своей душе. Будьте приветливы с людьми. Высокомерие – дурное свойство‚ причиняющее человеку зло…

Далее, предостерегаю вас от ссоры. Сторонитесь ее‚ ибо она гнусна. Ссора – зло‚ губящее душу‚ тело и деньги. Она приносит гибель миру. В течение своей жизни я успел убедиться‚ что люди‚ живущие в раздоре‚ беднеют и подвергаются многим бедствиям‚ которые тут не исчислить… Также я вам завещаю не ссориться со своими женами‚ потому что жена – половина вашей плоти‚ а всякое сочетание совершается по воле Неба. Если жена слишком требовательна‚ скажите ей мягко: «Милая‚ ну что же мне делать? Большего я не могу заработать. Или ты хочешь‚ чтобы я‚ упаси Бог‚ крал или грабил?» Нет сомнения‚ что жена тут же послушается…

А вы‚ дочери и невестки мои‚ а также ваши дочери и внучки! Держите своих мужей в почете и большой любви и не причиняйте им неприятностей. Если мужья рассердятся‚ удаляйтесь из дома‚ а когда пройдет гнев‚ возвращайтесь и укоряйте их‚ напоминая о моем завещании».

В семнадцатом веке раввином города Острога на Украине был рав Шмуэль Эдельс‚ глава иешивы‚ комментатор Талмуда и литургический поэт, один из крупнейших религиозных авторитетов того времени. Он прославился своей добротой и стремлением помогать людям; на косяке входной двери в его дом был написан стих из Книги Иова: «Странник не ночевал на улице, и двери мои открывал я путнику…» Легенды о добрых делах и чудесах рава Эдельса передавали из уст в уста; памятник на его могиле сохранялся триста лет, к нему приходили верующие евреи и молились возле погребения знаменитого ученого.

В 1967 году старое еврейское кладбище Острога, где хоронили много веков, было уничтожено. Солдаты‚ больные психиатрической больницы, прочие добровольцы завалили и разбили памятники на мелкие осколки‚ которые пошли на мощение дорожек. Памятник с могилы рава Эдельса установили во дворе городского музея‚ как экспонат семнадцатого века‚ но вскоре‚ по указанию местных властей‚ его уничтожили. На территории еврейского кладбища создали парк «Юбилейный» – с танцплощадкой‚ увеселительными заведениями‚ возможно‚ даже с «комнатой смеха».

В 1990 году из Израиля привезли мраморную плиту, установили на месте предполагаемого захоронения рава Эдельса‚ но неизвестные лица ее разбили; из Израиля привезли еще одну плиту‚ которую защитили металлической оградой. В 1992 году парк ликвидировали‚ территорию кладбища передали еврейской общине города‚ однако определить места захоронений прошлых веков уже невозможно. На мраморной плите у входа на уничтоженное кладбище высечены слова на идише и украинском языке: «Здесь покоятся останки тех‚ кто с пятнадцатого столетия своим трудом‚ умом и талантом способствовал расцвету культуры и экономики края».

В Западной Украине существовала легенда о том, что «русские», «польские» и «еврейские» праздники совпадали в начале света, а их последующее расхождение во времени произошло из-за обуви.

Однажды еврей встал рано утром, быстро обулся в свои «пантофли» (обувь без задников) и побежал на молитву. Проснулся поляк, натянул на ноги «буты» (сапоги) и пошел молиться, но позже еврея. Проснулся русин, долго обувался в свои «постолы» (лапти) и пришел на молитву последним. С тех пор первой всегда наступает еврейская Пасха, за ней католическая («польская»), а затем уж православная («русская»).

Из записей этнографов.

Волынская область, 2000 год: «Найшлыся люди таки верные – Авраам, вин быу угодный Богу, вин сказау, шо од иого размножытся вэлыкый народ – той-то еурэи».

Хмельницкая область, 2001 год: «Як оно настало всё, еврейска була вера. А первая вира еврейска булла».

Городок Тучин располагался в 34 километрах от Острога, и жил там праведный еврей Элиэзер бен Симха, о котором сохранилось предание.

Элиэзер умер в 1516 году, а перед смертью завещал сыновьям перенести его тело на плечах в Острог, чтобы похоронить там на еврейском кладбище. Его сыновья и мужья дочерей так и поступили, но была зима, метель, всё завалило снегом; не было никакой возможности успеть на кладбище накануне субботы… и тут произошло чудо. Мужчины вместе с телом поднялись в воздух, полетели, как на крыльях, над полями и в пятничный полдень плавно опустились на улице Острога. Похороны праведного человека состоялись до наступления субботы, в них участвовало всё еврейское население города.

Старинная легенда повествует о том, как в давние времена в городе Люблине располагался на возвышенном месте монастырь францисканцев, а неподалеку от него – еврейское кладбище. И всякий раз, когда евреи хоронили своих покойников, монахи начинали звонить в колокола.

В один из дней умер почитаемый всеми раввин, и евреи понесли его на кладбище. Но когда, как обычно, раздался колокольный звон, случилось чудо: покойник сел на погребальных носилках и стал читать молитвы, проклиная тех, кто мешал ему упокоиться с миром. От этих проклятий монастырь стал уходить под землю; прибежали перепуганные монахи, умоляя праведника о милости, – с большим трудом евреи уговорили раввина прекратить проклятия и лечь на носилки, чтобы завершить ритуальный обряд. С тех пор, повествует легенда, монастырь францисканцев стоит на горе ниже еврейского кладбища.

(По еврейской традиции умерших хоронят без цветов и музыки. Из воспоминаний первого десятилетия советской власти: «Пришли комсомольцы разорять синагогу, среди них были и евреи. А моя прабабушка стоит с каменным лицом, смотрит на них и повторяет: «Мит музыка! Мит музыка! Мит музыка!..» Это означает, она посылала им проклятия: чтобы этих евреев, разорителей синагоги, похоронили с музыкой, с музыкой, с музыкой!..»)

Очерк десятый Евреи на Украине. Ужасы времен хмельничины. Война России с Польшей. Польское восстание против шведов и разгром еврейских общин. Начало переселения на запад

На еврейских кладбищах появилось немало новых захоронений, и не с того ли времени – надписи на могильных камнях: «Гибель следует за гибелью…», «Пало дерево в полном соку‚ срублено без почестей от рук злодея…», «Да поднимется к Небесам его вопль…», «Да отомстит Всевышний за их кровь…»

1

В первой половине семнадцатого века подходил к концу «золотой период» польского и литовского еврейства. У королей уже не было полноты власти‚ духовенство могло диктовать свои условия, да и мещане добивались от сеймов новых ограничений против евреев. В конце шестнадцатого века им запретили жить в Витебске‚ в начале семнадцатого – в Киеве. В королевской грамоте было сказано: «Чтобы место пограничное не жидами‚ но людьми украинскими купеческими расширялось и множилось… ни один жид в городе Киеве чтобы не жил‚ дворов для жительства не покупал и не строил‚ и чтобы ни одного жида никто в городе Киеве к себе не принимал… и квартирою стоять у себя жиду не позволял». Если не удавалось изгнать евреев из города‚ начинались погромы‚ избиения – испытанные средства в борьбе с конкурентами.

В первой половине семнадцатого века прошли погромы в Вильно‚ Бресте‚ Кракове‚ Люблине‚ Перемышле; ритуальные процессы – в Ленчице‚ Сандомире‚ Сельце‚ Сохачеве‚ Бохне‚ Перемышле‚ Кракове‚ Люблине. Всё начиналось с антисемитской агитации‚ а заканчивалось выступлением мещан против еврейских купцов и ремесленников. Польско-литовское еврейство поневоле шло на уступки, подписывало невыгодные для себя договоры с магистратами городов‚ которые урезали права в торговле и ремеслах, – это не ослабляло ненависти населения. Некий писарь Ян Кмита писал в подстрекательской книжке «Ворон в золотой клетке‚ или жиды в свободной Короне Польской»: «Никто не живет в таком довольстве‚ как еврей в Польше: у еврея на обед всегда есть жирный гусь‚ жирные куры‚ а убогий католик макает кусок хлеба в слезы‚ которые льются из его глаз».

К тому времени шляхта и крупные магнаты уже использовали польских евреев для заселения украинских земель. До четырнадцатого века на Украине правили удельные русские князья‚ а затем ее территория отошла к Литве. Население преимущественно состояло из православных крестьян‚ которые жили на просторных и плодородных землях‚ вдалеке от центральной власти‚ и были воспитаны в духе вольностей. Великий князь Литовский раздавал земли своим приближенным‚ но они не притесняли крестьян‚ потому что те могли в любой момент сняться с одного места и перейти на другое. Земли тогда было много‚ населения мало‚ и владельцы земель были рады тому‚ что крестьяне уделяли им часть своих продуктов. В остальном никто не вмешивался в их жизнь, не посягал на свободу.

По Люблинской унии 1569 года Польша и Литва образовали единое государство Речь Посполита, господство которой распространилось на Южную Русь – территории Киевского‚ Брацлавского, Волынского воеводств. Сразу же изменились условия жизни. Земля перестала принадлежать тем‚ кто ее обрабатывал‚ стала собственностью землевладельцев. Короли дарили своим сановникам обширные поместья на плодородных землях по обеим сторонам Днепра‚ и колонизация Украины пошла быстрыми темпами. На ее просторах с огромными природными богатствами возникли имения князей и шляхты‚ вырастали города‚ местечки; зерно с украинских полей отправляли в Центральную и Западную Европу.

Паны привлекали поселенцев‚ обещая на первых порах свободу от повинностей и платежей; крестьяне‚ соблазненные льготами‚ дали привязать себя к земле и постепенно превратились в холопов‚ работавших на панов. Владения польских магнатов на земле Украины размещались на гигантских территориях; они включали в свой состав десятки городов и сотни деревень с сотнями тысяч крестьян, которые платили аренду своему хозяину, безвозмездно оказывали ему всевозможные услуги.

Среди колонистов появились и евреи. В городах Польши и Литвы‚ в перенаселенных еврейских кварталах‚ под постоянным враждебным давлением мещан и духовенства было трудно‚ неуютно и опасно порой существовать‚ а на украинских просторах они могли применить на деле свои знания‚ опыт и деловые качества. Новые помещики жили в больших городах и не занимались хозяйством. Они охотно сдавали в аренду свои имения – польским шляхтичам, украинским мещанам, евреям; королевские старосты предоставляли им право собирания налогов‚ пошлин и крестьянских повинностей.

Евреи не владели землей, а потому шли в арендаторы, чтобы заработать на жизнь; в начале семнадцатого века около половины королевских и шляхетских земель на Украине арендовали евреи. В их руках сосредоточились и различные промыслы: производство селитры и поташа‚ ловля рыбы и дичи, питейное дело; они брали в аренду корчмы‚ молочное хозяйство и мельницы. Разрослись общины в Луцке‚ Владимире-Волынском‚ Ковеле‚ Остроге‚ Баре‚ Брацлаве‚ Виннице‚ Немирове‚ Тульчине. Появились новые общины в Белой Церкви‚ Богуславе‚ Переяславе‚ Чернигове и в других городах.

Кардинал Коммендони‚ путешествуя по тем краям‚ оставил описание быта евреев: «Они не перебиваются здесь постыдными заработками‚ ростовщичеством и исполнением всевозможных поручений.‚ хотя и не отказываются от такого рода прибыли; владеют землей‚ занимаются торговлей и посвящают себя даже изучению изящной словесности‚ медицины и астрологии… Они довольно состоятельны и не только принадлежат к числу уважаемых людей‚ но часто даже имеют таковых под своей властью. Они не носят никакого знака‚ отличающего их от христиан. Им разрешается даже носить саблю и быть вооруженными. Наконец‚ они пользуются правами прочих граждан». Но даже в то время на Украине было немало еврейской бедноты, потому что арендаторы почти весь заработок отдавали помещикам. Местные власти докладывали начальству: многие евреи не в состоянии платить налоги и «сами себя содержать не могут».

К середине семнадцатого века уже определились те обстоятельства‚ которые привели к страшной катастрофе. Паны были католиками‚ крестьяне – православными. Православие считалось у католиков «хлопскою верою»‚ его старались уничтожить путем насильственных церковных уний. На крестьян паны смотрели как на низшую расу; они даром обрабатывали панскую землю, платили множество податей – за пастбища‚ мельницы‚ рыбную ловлю‚ за каждый улей и за каждого вола. «Владелец или королевский староста не только отнимает у бедного холопа всё‚ что он зарабатывает‚ – писал иезуит Скарга‚ – но и убивает его самого‚ когда захочет и как захочет‚ и никто не скажет ему за это дурного слова».

Антагонизм был чудовищным‚ ничего общего не было у угнетаемого с угнетателем – ни веры‚ ни языка, ни обычаев. Ничто не могло смягчить отношения между паном и холопом‚ между католиком и православным‚ между поляком и украинцем. Но пан обычно был далеко‚ а непосредственно крестьяне сталкивались с евреем-арендатором. Формально он становился на место пана‚ в известной мере он получал ту власть над крестьянином‚ которая принадлежала землевладельцу‚ и должен был – по поручению пана – извлекать из крестьянина максимальный доход. Как писал поляк‚ «мы сами (шляхта) обдирали крестьян только еврейскими когтями». Поэтому ненависть крестьянина была против пана – ляха и католика и против арендатора-еврея, чуждого ему «нехристя».

Впоследствии евреям приписывали самые невероятные злоупотребления против православного крестьянства‚ вплоть до того‚ что польские помещики будто бы отдавали в аренду православные сельские церкви‚ и потому украинцы должны были платить арендаторам-евреям за право крестить своих детей‚ венчать новобрачных, отпевать покойников. В действительности нет ни одного документального подтверждения‚ что евреи арендовали церкви‚ и лишь поздние историки‚ знакомые по преданиям с теми временами‚ повествуют об этом. Но крестьяне не разбирались в том‚ кто больше виноват в их угнетении‚ а кто меньше. Украина взбунтовалась‚ и евреев истребляли наравне с ненавистными народу панами. Историк С. Дубнов писал: «Евреи попали между молотом и наковальней, между господином и рабом, поляком и русским. На почве, насыщенной вулканическими силами, столкнулись три класса, три религии, три нации, и катастрофа оказалась неминуемой».

Выхода не было нигде. Из Центральной Европы евреи бежали в Польшу – от ужасов крестовых походов‚ преследований времен «черной смерти» и ритуальных наветов. Из Польши они пришли на Украину – под давлением мещан и духовенства‚ которые вытесняли их из городов. Везде чужие‚ везде принимаемые для королевской и панской выгоды‚ притесняемые и истребляемые в периоды народных волнений. Так это случилось и на Украине. 1648 год. Восстание казаков во главе с Богданом Хмельницким‚ которого евреи называли «Хмель-злодей, да будет стёрто его имя».

2

Центром крестьянской вольницы была казацкая республика Сечь‚ в степях‚ за днепровскими порогами. Туда убегали крестьяне‚ которые не дали себя закабалить и привязать к земле‚ там они объединялись в дружины‚ во главе которых стояли атаманы. Вольные казацкие полки отражали набеги татар из Крымского ханства‚ а польское правительство пыталось организовать из них пограничное войско‚ что не всегда получалось. Это было полувоенное‚ полукрестьянское сословие‚ которое не желало подчиняться кому бы то ни было; в определенный момент оно выступило‚ чтобы освободить Украину от власти «ляхов и жидов».

В 1630 году восстали казаки во главе с неким Тарасом, и в еврейских источниках отметили: «На Украине, за Днепром, была в это время война, и многие евреи там убиты». В 1637 году казацкий атаман Павлюк пошел из Запорожья в Полтавщину и поднял крестьян против панов и евреев. «Повелеваем вам и убеждаем вас‚ – призывал он народ‚ – чтобы вы единодушно‚ от мала и до велика‚ покинувши все свои занятия‚ немедленно собрались ко мне». В Лохвице казаки убили около 50 евреев, сожгли город Лубны «вместе с крепостью, монастырем и церковью бернардинцев, а горстку защитников – дворян и евреев – убили».

Бунт подавили польские войска‚ Павлюка казнили‚ дороги уставили трупами посаженных на колы холопов. Права и вольности казаков ограничили‚ многих из них прикрепили к земле и обязали работать на панов‚ а за малейшее сопротивление беспощадно наказывали. «И мучительство фараоново‚ – записано в малороссийской летописи‚ – ничего не значит против их тиранства. Ляхи детей в котлах варили‚ женщинам выдавливали груди деревом и творили иные неисповедимые мучительства». Эти репрессии еще больше озлобили крестьян‚ нужен был только повод для всеобщего народного восстания.

Весной 1648 года казацкий сотник Богдан Хмельницкий заручился поддержкой крымских татар‚ собрал запорожских казаков‚ которые провозгласили его атаманом‚ и двинулся на поляков. Совместное казацко-татарское войско победило поляков при Желтых Водах и у Корсуни‚ и восстание охватило восточное Приднепровье. Отряды крестьян‚ горожан и казаков под предводительством атаманов Кривоноса‚ Гани‚ Морозенко‚ Тимофея Хмельницкого‚ старшего сына Богдана‚ громили польские поместья‚ убивали без пощады католиков и евреев‚ уничтожали костелы и синагоги. Даже «православные ремесленники и торговцы‚ гибли за то единственно‚ что носили польское платье‚ и не один щеголь заплатил жизнью за то‚ что по польскому обычаю подбривал себе голову».

Евреи были для восставших польскими ставленниками‚ и расправы сопровождались чудовищными зверствами. Еврейский летописец Натан Ганновер свидетельствовал: «С одних сдирали кожу заживо‚ а тело кидали собакам; другим наносили тяжелые раны‚ бросали на дорогу и проезжали по ним на телегах… Грудных младенцев резали на руках матерей‚ а многих рубили на куски, как рыбу. Беременным женщинам распарывали животы‚ вынимали плод и хлестали им по лицу матери‚ а иным в распоротый живот зашивали живую кошку и обрубали им руки‚ чтобы не могли вытащить кошку. Иных детей прокалывали пикой‚ жарили на огне и подносили матерям‚ чтобы отведали их мяса. Иногда сваливали кучи еврейских детей и делали из них переправы через речки… Татары же брали евреев в плен; жен насиловали на глазах их мужей‚ а красивых забирали в слуги или наложницы. Подобные жестокости творили повсюду‚ также над поляками‚ в особенности над их ксендзами».

Русский историк девятнадцатого века Н. Костомаров: «Самое ужасное остервенение показывал народ к иудеям: они осуждены были на конечное истребление‚ и всякая жалость к ним считалась изменою. Свитки Закона были извлекаемы из синагог: казаки плясали на них и пили водку‚ потом клали на них иудеев и резали без милосердия; тысячи иудейских младенцев были бросаемы в колодцы и засыпаемы землею… В одном месте казаки резали иудейских младенцев и перед глазами их родителей рассматривали внутренности зарезанных‚ насмехаясь над обычным у евреев разделением мяса на кошер (что можно есть) и треф (чего нельзя есть)‚ и об одних говорили: это кошер – ешьте‚ а о других: это треф – бросайте собакам!»

Спасти могло только принятие православия‚ однако евреи – в массе своей – шли на мученическую смерть‚ но не соглашались изменить вере отцов. Десятки городов стали местом их гибели: Переяслав‚ Пирятин‚ Лохвица‚ Лубны‚ Немиров‚ Тульчин‚ Полонное‚ Заславль‚ Острог‚ Бар‚ Кременец, многие‚ многие другие. Бывало порой так‚ что с одной стороны город осаждали казаки‚ с другой – татары‚ и евреи убегали к татарам‚ чтобы не попасть в руки к казакам‚ а те брали их в плен и отправляли в Стамбул. Евреи Стамбула‚ Салоник‚ Венеции, Рима и других общин собирали для спасения пленных большие суммы денег и выкупали несчастных.

С восточного берега Днепра восстание перекинулось в Центральную Украину‚ к Киеву‚ а затем и в Западную Украину‚ на Волынь и Подолию. Боясь оставаться в деревнях и местечках‚ евреи убегали в укрепленные города и попадали там в ловушку. В городе Баре‚ в Подолии‚ было 600 еврейских семей‚ и туда из окрестных мест сбежались еще многие. Несмотря на совместное сопротивление поляков и евреев‚ казаки сделали подкоп‚ взяли город‚ и атаман Кривонос «со всех жидов живьем шкуры посдирал». В южнорусской летописи сказано об этом более конкретно: «Кривонос‚ Хмельницкого советник‚ у Батурина (в Баре) ляхов да жидов больше пятнадцати тысяч выколол».

В городе Полонном евреи укрылись за стенами города и вместе с поляками защищались двое суток. Но из-за измены панских слуг казаки ворвались в город и истребили евреев: кровь лилась потоками по улицам. Известный кабалист рабби Шимшон и с ним 300 евреев вошли в синагогу‚ надели на себя саваны, с молитвой встретили смерть. Это произошло в июле 1648 года, и Натан Ганновер отметил в исторической хронике «Пучина бездонная»: «Был между ними муж разумный и проницательный‚ ученый кабалист по имени Шимшон из Острополя‚ к которому ежедневно являлся ангел-посланец и обучал его тайной мудрости… Сказал ангел-посланец Шимшону задолго до катастрофы‚ чтобы евреи взяли на себя великое покаяние‚ дабы смягчить роковой приговор неба. И проповедовал он много раз в синагоге‚ призывая народ к покаянию‚ – и действительно было великое покаяние‚ но оно не помогло‚ ибо приговор был уже подписан».

Летописец Меир из Щебржешина сообщал о гибели общины в Остроге‚ городе на Волыни. В первый свой набег казаки убили 600 евреев, а остальные спаслись бегством. На следующий год‚ когда евреи вернулись в город и начали заново отстраивать свои жилища‚ казаки напали еще раз, убили оставшихся – 300 человек, и «кровь их текла, словно ручей, а тела стали добычей птиц небесных». Спаслись только трое. Колодцы были наполнены убитыми младенцами. Большую синагогу превратили в конюшню. Еврейские дома разрушили до основания: казаки искали сокровища‚ будто бы закопанные в подвалах. Еще в начале двадцатого века на окраине города возвышались четыре холма‚ по преданию – места общего захоронения евреев тех времен.

В Заславле‚ городе на Волыни‚ осталось 200 евреев‚ больных и стариков‚ которые не смогли убежать. Они попросили‚ чтобы их убили на еврейском кладбище‚ что казаки и сделали. Загнали всех в кладбищенский дом‚ убили‚ дом затем сожгли‚ а синагогу разгромили и превратили в конюшню. В Погребище‚ местечке Киевского воеводства‚ вырезали «всех евреев‚ стариков‚ молодых‚ женщин и детей‚ всех‚ находившихся в нашем старом храме Божьем‚ в тот момент‚ когда происходило венчание молодой пары».

В Немирове‚ городе на Подолии‚ 6000 евреев укрылись за крепостными стенами. 20 июня 1648 года казаки во главе с атаманом Ганей подступили к городу с польским флагом‚ чтобы обмануть защитников. Перед ними открыли ворота‚ казаки ворвались в город – резня в Немирове была одной из самых ужасных в дни хмельничины. Женщин насиловали‚ детей живьем кидали в колодцы‚ откуда доносились затем их крики, пытавшихся переплыть реку и спастись убивали в воде‚ которая окрасилась кровью. Немировского раввина Иехиэля Михеля нашли на кладбище и убили дубиной: сначала раввина‚ а затем его престарелую мать.

Казаки отбирали себе молодых евреек‚ крестили их насильно и брали в жены. Одна девушка попросила устроить венчание в церкви за рекой‚ и когда свадебная процессия под звуки музыки двигалась по мосту‚ она бросилась в воду и утонула. Другая девушка уверила казака-жениха‚ что умеет заговаривать пули‚ уговорила выстрелить в нее и убедиться‚ что пуля не причинит ей вреда; таким образом она избавилась от крещения и от насильственной женитьбы.

В городе Тульчине Брацлавского воеводства 600 польских солдат и около 2000 евреев заперлись в укрепленной крепости. Поляки и евреи дали друг другу клятву отстоять город и не вступать в переговоры с казаками. Вместе с солдатами евреи стреляли с городской стены и шли в атаку‚ преследуя врага. Убедившись‚ что они не смогут взять город‚ казаки обещали полякам пощадить их‚ если те выдадут им деньги и имущество евреев. Узнав о предательстве‚ евреи хотели перебить поляков‚ но глава иешивы рабби Аарон удержал их от этого‚ чтобы не навлечь на единоверцев ненависть всего польского народа. «Лучше погибнем‚ – говорил он‚ – как погибли наши немировские братья‚ но не подвергнем опасности наших братьев во всех местах их рассеяния».

Войдя в город‚ казаки забрали имущество евреев‚ а затем согнали их в одно место‚ поставили знамя и объявили: «Кто хочет принять крещение‚ пусть станет под это знамя и останется жив!» Никто не согласился на измену‚ и казаки перерезали всех‚ оставив в живых десять раввинов – для выкупа. После этого они заявили полякам: «Как вы поступили с евреями‚ так и мы с вами поступим». И перерезали их. С этого момента‚ говорит еврейский летописец‚ «паны держались союза с евреями»‚ временными братьями по страданию‚ и не изменяли им.

3

Вести о передвижении казацко-татарского войска передавались из города в город и вызывали панику среди евреев. На пощаду врага нельзя было рассчитывать; оставалось только бежать‚ прятаться в лесах‚ искать спасения там‚ куда казаки еще не пришли.

Натан Ганновер свидетельствовал: «И вот опять началось бегство. Кто имел лошадь и повозку – уезжал‚ остальные брали жену и детей и убегали‚ бросая дом с имуществом… Лошади с повозками шли в три ряда по всей дороге от Острога до города Дубно‚ на протяжении семи верст… По пути нас нагнали трое верховых и сказали: «Что вы тащитесь так медленно? Враги догоняют нас‚ сейчас они в Межиричах‚ откуда мы едва спаслись». Тогда началась небывалая паника среди наших братьев… многие женщины и мужчины растеряли детей в суматохе‚ убежали в леса и овраги».

Евреи могли рассчитывать только на заступничество польских начальников‚ но восстание украинцев было повсеместным‚ а польские руководители – слабы и нерешительны. Лишь один из поляков‚ князь Иеремия Вишневецкий‚ успешно боролся с казаками и приходил на помощь евреям. Это он казнил немировских мещан за соучастие в резне‚ и евреи говорили‚ что Вишневецкий, «как отец о детях», заботился о них. Но этого было недостаточно. Закаленные в боях казаки побеждали поляков на поле боя‚ и уже ничто не могло их остановить. Десятки цветущих еврейских общин на Украине были разгромлены‚ тысячи беженцев хлынули в польско-литовские общины‚ не затронутые бедствием.

А восстание охватило уже часть Белоруссии и Литвы. В Чернигове была уничтожена вся еврейская община‚ затем в Стародубе‚ откуда казаки пошли на Гомель. В этом белорусском городе «враги совершили страшное избиение; били несчастных кольями‚ чтобы медленно умирали. Кучами падали мужья‚ жены‚ дети. И не было им погребения‚ псы и свиньи поедали валявшиеся трупы». По официальным донесениям в Гомеле «было побито жидов с женами и детьми больше двух тысяч‚ а ляхов с шестьсот человек; из белоруссов же никого не побили и не грабили». По местным преданиям, из всей гомельской общины спаслась только одна еврейка‚ родоначальница семьи Бабушкиных. Убивали евреев в Пинске, Бресте и Борисове, Пирятине и Лубнах, в городах и деревнях.

Осенью 1648 года отряды казаков и татар стали совершать набеги на внутреннюю Польшу. Шляхта и евреи спасались в укрепленных городах; общий враг сплотил их‚ и даже мещане-католики забыли на время свою вражду к конкурентам-евреям. Сообща сражались‚ сообща переносили все тяготы осады и вели переговоры с неприятелем. Осадив Львов‚ Хмельницкий пообещал пощадить город‚ если ему выдадут евреев. Магистрат ответил ему‚ что не вправе распоряжаться евреями‚ которые подвластны королю и несут службу наравне с мещанами‚ не уступая им в мужестве. Кончилось тем‚ что Хмельницкий снял осаду‚ получив контрибуцию со всего населения‚ и евреям пришлось для этого продать ценную утварь из синагог. Летописец отметил: «Так была обобрана святая община Львова и уподобилась пруду, из которого выужена вся рыба».

В Белограе‚ Грубешове и Томашове казацкие отряды вырезали всех евреев‚ и в еврейском сочинении «Тяготы времен» сказано: «В Томашове сидели еврейские мальчики за одним столом и учились по своим книжкам; враги придавили их столом к стене‚ так что ни один не остался в живых». Типичная картина того времени определена фразой в письме поляка: «Жиды все вырезаны‚ дворы и корчмы сожжены».

Летом 1649 года на границе Волыни и Галиции стояли друг против друга огромные армии: польская и украинско-татарская. Казаки одолевали‚ чуть было не забрали в плен короля Яна Казимира‚ но татарский хан неожиданно перешел на сторону поляков. После этого Богдан Хмельницкий вынужден был согласиться на ограниченные условия Зборовского договора‚ по которому из состава Польского королевства выделили казацкую Украину с территориями Киевского‚ Черниговского и Брацлавского воеводств. Эта часть Украины признавалась автономной‚ охранялась казацкими войсками‚ управлялась православными чиновниками‚ а иезуитам и евреям запрещалось там жить. В договоре было сказано‚ что евреи не могут быть «ни владетелями‚ ни откупщиками‚ ни жителями в украинских городах‚ где казаки имеют свои полки… А которые жиды объявятся за Днепром‚ тех жидов в запорожском войске грабить и отпускать назад за Днепр».

С заключением мира жизнь стала на время спокойной. Беглецы возвращались на старые места‚ но не было уже их домов‚ а был голод‚ болезни‚ эпидемии, от которых умирали во множестве; нищие бродили толпами по дорогам, даже «прежние благодетели поступали в услужение»‚ чтобы заработать на кусок хлеба. Король Ян Казимир разрешил евреям‚ насильно обращенным в православную веру‚ вернуться к вере отцов. Еврейские женщины‚ силой повенчанные с казаками‚ убегали от них и возвращались к своим семьям. Родители разыскивали сыновей и дочерей, насильно окрещенных, и забирали их у христиан; жены разыскивали мужей‚ не зная‚ погибли они или проданы в рабство. Коронный Ваад обсуждал вопрос о судьбе жен пропавших без вести и принял постановление‚ облегчающее их участь‚ чтобы эти женщины могли выйти замуж.

В знак траура по мученикам Ваад запретил в течение трех лет носить шелковую‚ бархатную и шитую золотом одежду, украшать себя «золотыми цепочками и ожерельями из жемчуга», не разрешил, чтобы в еврейских домах звучала музыка – даже «для увеселения» жениха и невесты. Во всех общинах Польши и Литвы был установлен ежегодный пост с траурным богослужением в день резни в Немирове – двадцатого числа месяца сиван по еврейскому календарю. (Этот день совпал с постом давних времен – в память евреев французского города Блуа, которых обвинили в ритуальном убийстве и сожгли в 1171 году.)

Вскоре между польским войском и казацко-татарскими отрядами произошло крупное столкновение. На стороне поляков сражался еврейский отряд в 1000 человек; поляки победили‚ и по договору 1651 года евреям снова разрешили селиться на казацкой Украине‚ территория которой была уменьшена: «Жиды как и прежде были жителями и арендаторами в имениях королевских и шляхетских‚ так и ныне должны быть». Часть казаков ушла за Днепр‚ в пределы Московского государства‚ где возникли казацкие слободы – Харьков‚ Сумы и другие‚ составившие Слободскую Украину.

Богдан Хмельницкий пытался сохранить автономную территорию‚ но в 1654 году отдал себя под защиту русского царя Алексея Михайловича‚ и под власть России отошла казацкая Украина. Тут же началась война между Москвой и польско-литовским государством‚ а с ней новые несчастья.

4

Русские войска вошли в Белоруссию‚ Литву‚ затем в Польшу‚ и это принесло евреям огромные бедствия. Их снова грабили‚ убивали, изгоняли из завоеванных городов.

Раввин Моше Ривкес писал в книге «Колодец изгнания»: «Когда страшное войско подошло к воротам Вильно… бежала оттуда почти вся еврейская община‚ одни на лошадях и повозках‚ другие пешком‚ неся малых детей на плечах. Далеко разносились вопли плачущих‚ и из моих глаз слезы текли ручьем». Тех‚ кто не успел убежать‚ перебили‚ и в пожаре‚ бушевавшем более двух недель‚ сгорел в Вильно еврейский квартал. Когда беглецы вернулись назад‚ в городе свирепствовали эпидемии и голод‚ многие от отчаяния покончили жизнь самоубийством. Местные мещане просили русского царя Алексея Михайловича окончательно изгнать евреев‚ и он в своей грамоте предписал «жидов из Вильны выслать на житье за город».

Затем после долгой осады был взят город Люблин. В праздничный вечер казаки подожгли синагогу‚ когда в ней были молящиеся‚ во время пожара убили сотни человек. Раввин Шмуэль Кайдановер вспоминал: «Всё мое имущество было взято у меня… Две мои дочери убиты… И бросили меня на улице избитого, в крови убитых… Много раз выводил меня враг на смерть, и протягивал я шею свою, как скот на бойне». Резня в Люблине произошла в праздник Суккот‚ долгие годы затем этот праздник был для люблинских евреев днем памяти и плача. В городе Быхове в Белоруссии убили 300 евреев‚ затем «огнем и мечом» разорили Пинскую общину и весь Пинский округ. Хмельницкий снова осадил Львов и потребовал от магистрата: «Евреи‚ как враги Христа и всех христиан, должны быть выданы нам со всем своим имуществом‚ с женами и детьми». Но магистрат города вновь отказался выдать евреев и откупился огромной контрибуцией.

В Витебске евреи вместе с поляками обороняли город от осаждавших его русских войск: копали рвы вокруг крепости‚ укрепляли стены‚ ходили в разведку и сражались. «Во время осады‚ – свидетельствовали польские дворяне‚ – евреи постоянно несли стражу‚ каждый из них имел вооружение и ружье для защиты; не жалея здоровья‚ они защищались и отражали неприятельские штурмы‚ позволили разбирать их дома и брать из них материалы‚ необходимые во время осады… вообще хорошо себя вели и оказывали помощь». Московский боярин В. Шереметьев взял город, после чего казаки ограбили евреев и многих насильно окрестили; часть из них вместе с поляками отправили в ссылку – в Псков‚ Новгород, Казань‚ и немало пленников замерзло по дороге.

Когда русское войско взяло Могилев-на-Днепре‚ местные жители попросили московского царя выселить из города евреев‚ своих давних конкурентов. На это было получено согласие Алексея Михайловича: «а жидам в Могилеве не быти и жития никакова не имети». Не успели выполнить это распоряжение‚ как к городу подошло польское войско‚ и Константин Поклонский – православный шляхтич на русской службе – «принудил насильно» евреев «выступить из города для уменьшения многолюдства‚ вредного во время осады»‚ обещал дать им проводников в Литву. Но когда они собрались за городом‚ он выехал к ним со своим войском и перебил всех – мужчин‚ женщин и детей. Заупокойную молитву в день их гибели читали в синагогах Могилева еще в двадцатом веке.

Война России с Польшей продолжалась до 1667 года‚ и по Андрусовскому договору левобережная Украина – Малороссия‚ часть Киевщины вместе с Киевом‚ а также Смоленская и Чернигово-Северская земли перешли к Москве. На этих территориях евреев практически не было, и некий священник, посетив Малороссию, с удовлетворением отметил, что повсюду господствовала одна лишь православная вера.

5

В 1655 году шведы вторглись в Польшу и быстро овладели страной‚ в которой царила анархия, захватили центр государства‚ Познань‚ Калиш‚ Варшаву и Краков. Шведы относились к евреям терпимо и не истребляли их‚ а еврейские общины выплачивали им чрезвычайные военные налоги‚ которые те могли бы взять и так‚ путем реквизиции. Это и поставили евреям в вину‚ когда в Польше поднялось восстание против Швеции‚ во главе которого встал Стефан Чарнецкий‚ вождь партизанских отрядов.

Летом 1656 года отряды Чарнецкого отвоевывали у шведов город за городом и громили еврейские общины – под предлогом того‚ что евреи сочувствовали или помогали шведам. Были уничтожены общины Бреста‚ Гнезно‚ Лешно‚ Плоцка‚ Ленчице и Калиша‚ многие синагоги разрушены‚ убитые насчитывались тысячами‚ а голод и чума довершили опустошение. Улицы были завалены трупами‚ некому было их хоронить‚ и псы пожирали мертвых. В еврейских летописях Стефана Чарнецкого называли «злодеем»‚ «врагом», «палачом в Великой Польше».

Этот страшный период, с 1648 по 1656 год, наконец закончился‚ евреи стали подсчитывать свои жертвы. Их количество исчислялось десятками тысяч человек, превысив еврейские жертвы крестовых походов и преследований во времена «черной смерти» в Западной Европе. Не случайно отметил впоследствии украинский историк Н. Полетика: «Освободительный путь украинского народа в семнадцатом веке прошел по трупам евреев».

Более семисот еврейских общин были разгромлены. В левобережной Украине не осталось ни одного еврея‚ и казаки запрещали им туда возвращаться. В некогда больших еврейских общинах сохранилось по нескольку семей‚ а мелкие общины вообще исчезли. Дома стояли разрушенными и пустыми‚ прежние их обитатели бежали‚ погибли или оказались в плену у татар. На еврейских кладбищах появилось немало новых захоронений, и не с того ли времени – надписи на могильных камнях:

«Гибель следует за гибелью…»;

«Пало дерево в полном соку‚ срублено без почестей от рук злодея…»;

«Да поднимется к Небесам его вопль…»;

«Да отомстит Всевышний за их кровь…»

Та катастрофа произвела на европейских евреев ужасающее впечатление, ее сравнивали с разрушением Иерусалимского Храма; «Такое бедствие не случалось с тех пор‚ как Израиль лишился своего государства»‚ – писал итальянский раввин. А Натан Ганновер с благодарностью вспоминал о том‚ как евреи выкупали из плена своих собратьев и помогали беженцам: «Куда бы ни обращали свои стопы избежавшие меча, в Моравию‚ Австрию‚ Богемию‚ Германию или Италию – везде к ним относились по доброму, давали им еду и питье, и кров и одежду… Особенно в Германии делали для них больше, чем могли».

Вернувшись на старое место в один из городов Польши‚ еврейский торговец‚ арендатор или ремесленник должен был начинать жизнь заново‚ на пустом месте‚ среди коренного населения‚ также разоренного войной. Поэтому и началась еврейская эмиграция на запад – в Вену‚ Прагу‚ Амстердам‚ Гамбург‚ и о польском происхождении переселенцев напоминают фамилии их потомков во всех частях света – Полак‚ Поляк‚ Полячек‚ Полякко‚ Поликер‚ Ляховер‚ Лехно.

Укоренившись‚ казалось бы‚ на польской земле‚ евреи снова стали изгнанниками‚ на новом месте‚ в очередном враждебном окружении. Они оглядывались назад‚ на Польшу‚ где оставили родные могилы‚ и оплакивали – уже издалека – ту трагедию и жертвы страшного времени. «Глаза мои истекают слезами над жестокой гибелью тех‚ кто прославлял единство Божие дважды в день‚ – писал рабби Шабтай Шефтель Горовиц‚ оказавшись беглецом в Вене. – Губил их меч на улице и ужас в домах. Мужчины и женщины‚ юноши и девушки‚ как овцы‚ подставляли шею под нож‚ не желая спасти свою жизнь служением чужим богам. Горько плачут плакальщики над растерзанными Священными книгами и свитками Торы‚ из которых враги изготовляли сандалии».

Этот трагический период стал поворотным моментом в истории евреев Европы. Если раньше шла эмиграция с запада на восток‚ то теперь она поменяла направление: в Германию‚ Моравию‚ Чехию и Голландию. Выдающиеся польские раввины и ученые‚ что бежали в Западную Европу от ужасов тех лет‚ стали раввинами и главами талмудических школ в крупнейших городах Европы. Раввинская наука‚ перенесенная некогда из Германии и Чехии в Польшу и Литву и достигшая там расцвета‚ перекочевала обратно на запад. Лучшие раввины Польши погибли в те годы или эмигрировали; рабби Моше Кац‚ переселившись в Лотарингию‚ откуда евреи убегали когда-то в Польшу‚ писал: «Польша‚ ты была раем‚ средоточием учения и знания..‚ ты славилась возвышенной ученостью‚ – но теперь ты покинута‚ овдовела и осталась одинокой».

Еврейство Польши переживало тяжелые времена. «Тяжко согрешили мы перед Господом‚ – говорилось в воззвании Коронного Ваада. – Смута растет с каждым днем; всё труднее становится нам жить; наш народ не имеет никакого значения среди других народов. Удивительно даже‚ как это‚ невзирая на бедствия‚ мы еще существуем. Единственное‚ что нам остается делать‚ это объединиться в один союз‚ в духе строгого послушания заветам Божьим и предписаниям наших благочестивых учителей и вождей».

6

«Селения запорожских казаков‚ – отмечал путешественник‚ – есть сборище многоразличнейших народов… Запорожцы допускают в свое братство всех вообще без различия национальности‚ если поступающий принимает греческую веру». Среди прочих служили в Запорожской Сечи и казаки-евреи. В «Реестре всего войска Запорожского» за 1649 году названы их имена: Иван Лейба, Трофим Коган, Иван Жидовкин, Демко Юдай, Василь Жидовец, Васька Лейба и другие. Одни из них принимали православие под страхом смерти‚ других похищали казаки еще в малом возрасте‚ насильно крестили и готовили затем для военной службы.

Иван Иванович Перекрестов‚ сын крещеного еврея (такую фамилию обычно давали выкрестам)‚ стал полковником Ахтырского слободского полка в конце семнадцатого века‚ отличался доблестью и страстью к стяжательству. Одни из подчиненных жаловались на притеснения Ивана Перекрестова‚ а другие уверяли‚ что «опричь его другого такого разумного человека нет». В 1704 году Перекрестова отстранили от должности по высочайшему повелению‚ а его огромные имения отобрали в казну.

Жил в Запорожской Сечи полковник Григорий Герцик‚ сын крещеного казацкого полковника. Был близок к гетману Мазепе, бежал вместе с ним после поражения шведов под Полтавой, в изгнании получил звание генерального есаула. Герцик ездил для переговоров в Стамбул‚ чтобы с помощью Турции создать независимую Украину‚ был арестован в Варшаве по распоряжению русского резидента. Его отправили в Петербург и допросили; сохранился протокол «Допроса Григория Герцика об участии его в измене Мазепы». Находился затем в Москве под строгим караулом‚ занимался лекарской практикой и так обеднел со временем‚ что не смог похоронить жену за свой счет. Получал на прокорм по 25 копеек в день и в Москве‚ скорее всего‚ умер.

В документах Запорожской Сечи восемнадцатого века есть упоминания о евреях-казаках‚ которые «выполняли службу верно и радетельно». Вот имена некоторых из них: Василий Перехрист – «родился от евреина Айзика»‚ Иван Перехрист – «взят из жидовской школы набежавшими туда запорожскими казаками»‚ Семен Чернявский – «святое крещение восприняв‚ записался в казаки и на верную службу присягу принял»‚ Степан Заведовский – «родился в турецком городе Хотине в законе еврейском»‚ Моисей Горлинский – «вывезенный из Бахчисарая жид»‚ Иван Ковалевский – «еврейской породы»‚ Яков Крыжановский – «евреин».

Среди духовенства Украины тоже попадались крещеные евреи: архимандрит Владимир Крыжановский (эту фамилию часто давали выкрестам в Польше)‚ игумен Иннокентий‚ священник Яков Маркович. Казак Иван Ковалевский стал полковым старшиной‚ был посвящен затем в священники, умер на Украине протоиереем. В Сергиевой семинарии под Москвой преподавал еврейский и немецкий языки крещеный еврей Варлаам – игумен‚ а затем архимандрит. (В 1775 году русские войска разгромили Запорожскую Сечь, арестовали атаманов, а оставшиеся в живых казаки бежали в Турцию.)

Добавим любопытную подробность. В 1940 году еврейский историк С. Боровой защитил докторскую диссертацию по истории евреев Украины; в ней был раздел «Евреи в Запорожской Сечи», основанный на архивах казацкой Сечи. Через десять лет после этого в СССР шла борьба с «безродными космополитами». Секретарь по идеологии Одесского обкома компартии упомянул в своем докладе профессора, «который разыскал в Запорожье Янкелей и Ицек», – зал встретил это сообщение хохотом.

В 1672 году турки захватили Подолию и назначили Юрия Хмельницкого‚ младшего сына Богдана Хмельницкого‚ гетманом над правобережной Украиной с резиденцией в Немирове. Когда богатый еврей Аарон женил своего сына‚ не испросив разрешения у гетмана‚ тот повелел привести его к себе‚ но Аарон бежал. И тогда по приказу Хмельницкого жена Аарона была «живая облуплена»‚ то есть с нее содрали кожу. Аарон поехал в Каменец-Подольский, пожаловался на Хмельницкого паше‚ а тот сообщил об этом в Стамбул. По указу из Стамбула Юрия Хмельницкого вызвали в Каменец и устроили очную ставку с Аароном. Хмельницкий не смог оправдаться и по решению суда был казнен.

Летописец Натан Ганновер, автор исторической хроники «Пучина бездонная», жил в Заславле на Украине, бежал от преследований казаков Хмельницкого, скитался по Европе – Германия, Голландия, Италия, Молдавия; поселился, наконец, в Моравии, чтобы обрести покой на старости лет, и был убит во время военных действий. Его хроника начинается такими словами: «Я тот муж, глаза которого узрели жезл гнева, которым разил Господь народ израильский…»

Раввин Меир из польского города Щебржешина составил хронику тех страшных лет под названием «Тяготы времен» – «о годах, подобных головне дымящейся и мечу обоюдоострому… дабы пробудить всех скорбной песней о тысячах убитых, чтобы не стали их души добычей забвения».

Летописцем времен хмельничины был и раввин из Вильно Саббатай га-Коген, который написал «Свиток тягот» «о злых делах и тяжелых бедах». Его хроника заканчивается такими словами: «Да отомстит Господь за кровь Своих рабов, которая, словно вода, орошала камни и деревья. Отомстит… за праведных мучеников, за ученых и мудрых, за… раввинов, канторов, служек, синагогальных певчих, за юношей и девушек, мальчиков и девочек, за почтенных учителей и их юных учеников».

В семье историка С. Дубнова хранилась память об их предке рабби Йосефе, свидетеле зверств казаков Хмельницкого в городе Дубно на Волыни. Дубнов писал: «На могилах этих мучеников ежегодно плакала вся община… Я живо представляю себе фигуру моего предка рабби Йосефа из Дубно, как он поднимается с постели до рассвета и справляет обряд полночного траура, плачет о судьбе гонимой нации и поет сквозь слезы: «Доколе плач в Сионе и рыдания в Иерусалиме»…»

Очерк одиннадцатый Надежды на освободителя. Ожидание прихода Мессии. Саббатай Цви – лжемессия. Вера в него. Предмессианские приготовления. Переход Саббатая Цви в ислам

«Там было более четырехсот мужчин и женщин‚ которые пророчествовали о наступающем царстве Саббатая Цви. Даже едва лепетавшие дети повторяли его имя. Люди постарше падали сначала в изнеможении‚ изо рта у них текла пена‚ затем они говорили об избавлении и будущем счастье евреев…»

1

В жизни еврейского народа в странах рассеяния было немало гнета‚ преследований‚ страхов перед завтрашним днем. Такая жизнь давала мало радости и спокойствия‚ и люди искали утешения в надеждах‚ что скоро наступят мессианские времена‚ придет избавитель Мессия – Машиах‚ и всё сразу же изменится к лучшему. Вера в избавителя‚ вера в идеальное будущее стала характерной чертой еврейского сознания; она помогала преодолевать гонения и изгнания‚ погромы и преследования‚ большие катастрофы и катастрофы малые. Моше (Моисей) вывел евреев из Египта, освободил от рабства, в Талмуде он назван «первым избавителем» народа; «последним избавителем» будет Мессия.

Каждый день читают евреи молитву о его пришествии. Он будет из рода Давида. Он освободит Иерусалим‚ соберет со всех концов света народ Израиля‚ распределит его по коленам в Святой Земле и установит царство мира. Исполненный духом Божьим и справедливостью‚ Мессия заставит грешников силой своего слова отказаться от греха; у него не будет войска‚ и единственной его опорой станет Всевышний. В таких условиях страна начнет процветать‚ другие народы придут к Мессии на суд и на совет‚ плодами его правления станет мир и порядок в его владениях. «И волк будет жить рядом с ягненком‚ – говорил пророк Исайя‚ – и леопард будет лежать с козленком; и телец‚ и молодой лев‚ и вол будут вместе; и маленький мальчик будет водить их… Ибо полна будет земля знанием Господа‚ как полно море водами… И будет жить народ мой в обители мира‚ в жилищах безопасных и в покоях тихих».

Существуют разные толкования будущих мессианских времен‚ но все они сходятся в одном: еврейский народ вернется на свою землю, заживет спокойно и счастливо под властью Мессии. Евреи верили в это всегда и везде; верили в это и евреи Польши. Но когда разразилась страшная катастрофа, казаки Хмельницкого уничтожили сотни еврейских общин‚ оставив за собой неисчислимые жертвы‚ в сознании оставшихся в живых‚ отчаявшихся и обезумевших от ужаса созрела мысль: «Так жить нельзя!» Что-то должно свершиться – теперь‚ немедленно‚ чтобы положить конец бесконечным народным страданиям. Один из беглецов писал в те дни в страстной мессианской тоске: «Боже‚ когда же наконец наступит время последних чудес? Ты видишь: Твои сыновья и дочери отданы в руки чужого народа. Покажи же нам чудеса‚ как во дни нашего исхода из Египта!»

По удивительному совпадению 1648 год – начало ужасов хмельничины – был определен заранее как год пришествия Мессии. По еврейскому летосчислению это был 5408 год от сотворения мира‚ а в кабалистической книге «Зогар» имелось такое предсказание: «В шестое тысячелетие‚ по истечении 408 лет (5408)‚ все подземные обитатели воскреснут‚ ибо сказано: в этот юбилейный год каждый из вас вернется в свой удел». Но вместо освобождения пришла гибель в тот год – многим и многим‚ и это заставило задуматься над тайным смыслом подобного совпадения. Рабби Шабтай Шефтель Горовиц писал: «В 408 году шестой тысячи‚ когда я надеялся выйти на свободу‚ злоумышленники решили искоренить Твой народ». Талмудист Шабтай Коэн вторил ему: «В год‚ когда моему воображению рисовался первосвященник из потомков Аарона‚ входящий в святилище Иерусалимского Храма‚ моя радость превратилась в печаль».

Потрясение было велико‚ но оно не уничтожило мессианских ожиданий. Наоборот‚ стали говорить‚ что эта катастрофа только подтверждает близость прихода Мессии. Ведь его пришествию‚ как известно‚ должны предшествовать великие потрясения‚ чудовищные кровопролития‚ нашествие варваров Гога и Магога‚ всё то‚ что в еврейской мистике называется «муками рождения Мессии». Казацкая резня на Украине – это и есть первый приступ родовых мук‚ начало того мучительного процесса‚ из которого выйдет очищенный и спасенный Израиль. Рабби Иехиэль Михель‚ убитый казаками в Немирове‚ определил незадолго до гибели‚ что буквы имени Хмель (Хмельницкий) – это начальные буквы слов такого выражения на иврите: «Муки рождения Мессии наступят на земле». А польский раввин Эфраим высчитал‚ что числовое значение слов «хевлей Машиах» – «муки рождения Мессии» – равно 408.

Так возник в глубинах народа новый мессианский порыв‚ и эта вера распространилась по еврейскому миру. Везде ждали спасения – с нетерпением‚ с глубокой верой в Мессию‚ который наконец-то освободит свой народ и приведет его в Святую Землю. Он должен был появиться‚ этот избавитель‚ которого так страстно ожидали‚ он не мог не появиться; звали этого человека‚ которого приняли за Мессию‚ Саббатай Цви. Он настолько всколыхнул еврейские умы‚ так ему поверили‚ так пошли за ним беззаветно по пути к освобождению‚ так потом запутались‚ растерялись, раскаялись‚ – поистине‚ только время великих народных бедствий могло родить веру в подобного «освободителя».

2

Этот человек родился в турецком городе Измире‚ в бедной семье‚ в 1626 году‚ в девятый день месяца ав по еврейскому календарю – в день национального траура по разрушенному Иерусалимскому Храму (в этот день по еврейской традиции должен родиться Мессия).

С детства Саббатай (Шабтай) Цви изучал Талмуд и кабалистические книги‚ и вскоре у него появились ученики‚ его ровесники. Вместе с ними он ходил к берегу моря‚ молился‚ распевал псалмы‚ и в городе узнали о необычном поведении юноши. Отец женил его на молодой красавице‚ но Саббатай Цви избегал близости с женой‚ и ее родители заставили его дать ей развод. Его женили вторично‚ однако он снова развелся. Саббатай Цви проводил ночи в пении и молитвах‚ периодическими постами доводил себя до состояния экстаза‚ что привлекало к нему почитателей. Его отец‚ став маклером английской фирмы‚ быстро и неожиданно разбогател – это тоже приписали поведению сына.

То было время ожидания прихода Мессии; по кабалистической книге «Зогар» делали заключение‚ что это произойдет в 5408 (1648) году. Христиане‚ со своей стороны‚ выводили из книги «Апокалипсис»‚ что в 1666 году должен произойти великий переворот в жизни еврейского народа: все евреи либо перейдут в христианство, либо появится еврейский Мессия, восстановит их государство на Святой Земле. И в душе молодого мистика‚ которого толпа считала святым‚ зарождается невероятная мысль: не он ли тот самый‚ всеми ожидаемый Мессия‚ приход которого предсказывают кабалистические книги?

В 1648 году началась кровавая резня евреев на Украине‚ и Саббатай Цви усмотрел в этих событиях наступление «предмессианских мук» Израиля. Он открыл свою тайну ученикам‚ и те с ним‚ конечно же‚ согласились: он‚ Саббатай Цви‚ призван освободить свой народ! И тогда он решился на смелый шаг: публично‚ в синагоге‚ произнес четырехбуквенное имя Всевышнего‚ которое разрешалось произносить одному лишь первосвященнику‚ да и то раз в году‚ в день Йом Кипур‚ во время богослужения в Иерусалимском Храме. Раввины города предали его анафеме‚ заставили покинуть город‚ и вместе со своими учениками он отправился в Салоники‚ а оттуда в Стамбул. Жил он роскошно‚ у его отца были деньги‚ и он не жалел их для сына.

В Стамбуле к нему примкнул местный проповедник‚ переписчик и знаток старинных рукописей Авраам Якхини. Предполагают‚ что именно этот человек принес Саббатаю Цви рукопись‚ якобы найденную в пещере‚ с таким удивительным пророчеством: «И родится сын у Мордехая Цви в 5386 году‚ назовут его Саббатай Цви‚ и он победит великого крокодила, лишит силы змею лютую. Он и есть истинный Мессия… Его царство будет вечным‚ и кроме него нет избавителя у Израиля… О нем пророчествовал Хавакук: «Праведник верой своей жить будет»… Современники станут его преследовать и оскорблять… хотя они раввины и вожди поколений. Он будет творить великие чудеса и пожертвует собой для прославления имени Господа».

Эта рукопись произвела на Саббатая Цви ошеломляющее впечатление. Он не допускал мысли‚ что она поддельная. Он хотел верить‚ и он в это поверил. Ведь из первых букв слов пророчества‚ написанного на иврите‚ – «Праведник верой своей жить будет»‚ – получалось имя Цви‚ его имя. Ведь за ним действительно шли почитатели‚ его преследовали раввины – всё подтверждало пророчество из «старинной» рукописи. И, воодушевленный‚ он поехал из Стамбула в Каир. Там жил богатый еврей Рефаэль Йосеф Челеби‚ откупщик государственных пошлин и государственный казначей. Он окружал себя мистиками, гадателями и сразу же стал последователем Саббатая Цви‚ предоставив в его распоряжение свое состояние. Чтобы привлечь внимание евреев всех стран‚ центром движения решили избрать Иерусалим‚ и Саббатай Цви отправился туда.

Ему было уже тридцать семь лет. Он жил в Иерусалиме‚ посещал гробницы еврейских мудрецов, молился‚ плакал; проходя по улицам‚ раздавал детям сладости и своей святой жизнью завоевал всеобщее доверие. В то время турецкий паша потребовал от иерусалимских евреев огромную сумму денег и пригрозил жестоким наказанием в случае неуплаты. Саббатай Цви поехал в Каир просить помощи у Рефаэля Йосефа, тот выдал нужную сумму‚ и иерусалимская община благословляла Саббатая Цви – избавителя от серьезной опасности.

Популярность его росла. Когда он приехал в Хеврон‚ местные евреи окружили дом‚ в котором он остановился‚ и всю ночь смотрели через окно в освещенную комнату‚ как этот человек ходил от стены к стене и распевал псалмы. Местный житель так описал его внешность: «С трепетом взглянул я на этого рослого‚ как кедр ливанский‚ человека с румяно-черноватым красивым лицом‚ с круглой черной бородой‚ одетого по-царски‚ с внушительным видом. Я не мог оторвать глаз от него во всё время‚ пока он молился в синагоге и у гробниц праотцев».

Когда Саббатай Цви жил в Каире‚ еще одно событие привлекло к нему всеобщее внимание. Задолго до этого‚ во времена казацкого восстания на Украине‚ в одном из разгромленных местечек попала в плен Сарра, девочка семи лет. Ее родителей убили казаки на ее глазах‚ а Сарру отдали в монастырь‚ где она прожила десять лет. Однажды ночью она убежала из монастыря и спряталась на еврейском кладбище на окраине города. Наутро евреи нашли ее там – без платья‚ в ночной рубашке. Сарра рассказала им‚ что покойный отец явился ей во сне и унес из монастыря на кладбище. Ее тайно переправили в Амстердам‚ чтобы она могла вернуться в иудейство‚ и там она случайно встретила своего брата‚ которого давно считала убитым. Эти события повлияли на ее психику‚ она стала истеричной и всё время внушала себе‚ что предназначена к чему-то великому, небывалому.

Узнав о появлении Саббатая Цви‚ Сарра объявила себя невестой Мессии. Слухи о девушке дошли до Каира‚ и Саббатай Цви заявил‚ что и ему свыше указано жениться на ней. Сарру привезли в Каир‚ и в доме Рефаэля Йосефа отпраздновали их свадьбу. Святой праведник и красавица-мученица – в глазах толпы это выглядело чудом.

3

Очевидно, Саббатай Цви был психически неуравновешенным человеком‚ что проявлялось у него в чередовании приступов подавленности с необузданным возбуждением. Его последователи объясняли такое поведение его переходами от «озаренности» к «падению»‚ от восторженного «пребывания на высочайших ступенях» к духовной «бедности и нищете». В состоянии возбуждения он совершал поступки‚ которые противоречили еврейским религиозным законам‚ а затем‚ когда «озарение» покидало его‚ «вел себя как нормальный человек‚ – писал один из его почитателей‚ – и сожалел о странных поступках‚ совершенных им‚ ибо переставал понимать их причину‚ как он понимал ее‚ совершая их».

Возможно‚ Саббатай Цви так бы и остался одним из мистиков‚ которые грезили о своем мессианском призвании‚ если бы не его последователь – Натан Ашкенази. Этот человек родился в Иерусалиме в бедной семье; его отец был разъездным сборщиком пожертвований в пользу бедняков Святой Земли‚ и от него Натан услышал печальные рассказы о евреях Польши. Он женился на дочери купца из Газы‚ поселился в этом городе‚ и его стали называть Натан из Газы – или Натан Газати. Он изучал кабалу‚ увлекался мессианскими идеями; когда появился Саббатай Цви‚ сразу признал в нем истинного Мессию – освободителя народа.

По еврейской традиции предтечей Мессии должен быть Илья-пророк‚ и Натан из Газы стал уверять всех‚ что душа Ильи-пророка вселилась в него. Он исцелял беснующихся‚ изгонял из людей злых духов‚ пророчествовал – и это он‚ двадцатилетний юноша‚ окончательно убедил Саббатая Цви в истинности его мессианского посланничества‚ предложил подробный план действий: организовать евреев всех стран‚ отправиться в Стамбул‚ свергнуть с престола султана и стать царем на Святой Земле. В синагоги разных стран Натан разослал послание‚ которое наделало много шума: «Братья‚ сыны Израиля! Да будет вам ведомо‚ что родился Мессия наш в городе Измире по имени Саббатай Цви‚ царство которого скоро наступит. Он сорвет корону с головы султана и наденет на свою главу‚ а султан последует за ним‚ как раб-ханаанеянин‚ ибо ему принадлежит власть… И поедет верхом на льве наш Мессия, и поведет всех евреев в Иерусалим… Так говорит Натан Биньямин Ашкенази».

Послания Натана произвели переполох в Иерусалиме. Местные раввины опасались преследований со стороны турецких властей‚ и Саббатаю Цви пригрозили отлучением‚ если он будет продолжать свою агитацию. Тогда он переехал на родину‚ в Измир‚ откуда его когда-то изгнали, – теперь его встретили там с восторгом. За ним шел преимущественно простой люд: рабочие‚ рыбаки‚ мелкие торговцы. Несколько сот человек‚ мужчины и женщины‚ составили гвардию Саббатая Цви‚ которая охраняла его в доме и на улице. Появилось немало пророков и пророчиц – стариков‚ женщин‚ детей‚ которые в припадках и конвульсиях говорили о пришествии Мессии.

Английский консул сообщал из Измира: «Там было более четырехсот мужчин и женщин‚ которые пророчествовали о наступающем царстве Саббатая. Даже едва лепетавшие дети повторяли его имя. Люди постарше падали сначала в изнеможении‚ изо рта у них текла пена‚ затем они говорили об избавлении и будущем счастье евреев‚ передавали свои видения о Сионе и торжестве Саббатая». Один из его противников‚ с которым толпа хотела расправиться‚ прибежал домой и увидел‚ что его дочери бьются в истерике и пророчествуют о Мессии. После этого он смирился‚ попросил прощения у Саббатая Цви, стал его последователем; это был массовый психоз‚ который действовал и на здоровых людей.

В Измире начались предмессианские приготовления. Люди бросали свои дела‚ проводили дни и ночи в синагогах‚ молились‚ постились‚ каялись; были даже такие‚ что зарывали себя по пояс в землю и стояли так целыми сутками‚ выдумывали самые невероятные покаяния‚ «подобных которым‚ никто не видел и никогда не увидит‚ пока не наступит истинное Избавление». Но люди не только каялись‚ но и ликовали‚ потому что появились вроде бы первые симптомы освобождения после шестнадцати веков рассеяния и страданий. Повсюду веселились‚ пировали‚ ходили по улицам города шумными процессиями‚ пели псалмы и гимны в честь Мессии. Саббатай Цви ходил вместе со всеми, пел стих из псалма: «Десница Бога поднялась‚ десница Бога побеждает!»

Общий психоз влиял на его решения‚ и осенью 1665 года‚ в день еврейского Нового года‚ в синагоге города‚ при трубных звуках Саббатай Цви торжественно объявил себя Мессией. Он возвестил еврейскому народу‚ что чаша страданий переполнилась‚ день искупления настал‚ и он призван избавить народ от притеснений. «Ваша грусть и печаль должны превратиться в радость‚ и посты ваши да станут днями веселья‚ ибо вы не будете больше плакать. Радуйтесь‚ пойте и веселитесь; дни‚ которые вы раньше проводили в печали‚ превратите в дни ликования‚ ибо я явился к вам!» Все возглашали в ответ: «Да живет наш царь‚ наш Мессия!»

Это были тяжелые, беспросветные годы для евреев Европы. Народ жаждал избавителя‚ и потому с такой легкостью пошли многие за Саббатаем Цви. Саббатианское движение перешло границы Турции‚ захватило Ливорно‚ Венецию‚ Амстердам‚ распространилось по Германии‚ Венгрии‚ Италии‚ Австрии‚ Богемии‚ Моравии‚ Польше. Евреи заявляли христианам‚ что пришел их избавитель, и отныне они не рабы. Самые нетерпеливые продавали дома и имущество‚ со дня на день ожидая сигнала‚ чтобы отправиться в Святую Землю. Кабалисты заявили‚ что для облегчения прихода «геулы» – избавления надо «проявить души‚ имеющиеся в потенции»‚ то есть дать телесную оболочку тому запасу душ‚ которые имеются на небе. Для этого стали устраивать свадьбы‚ и в одних только Салониках обвенчали 700 пар мальчиков и девочек.

Были‚ конечно‚ противники этого движения‚ но их не хотели слушать на пороге «удивительных событий». «В Амстердаме волновались и шумели. На площадях и на улицах двигались толпы народа с веселой пляской под звуки барабанов; плясали и в синагоге‚ вынимали из ковчега свитки Торы в красивых покрывалах и выносили на улицу. Не обращали внимания на зависть и неприязнь христанского населения, громко выкрикивали новые вести‚ не боясь насмешек христиан». Натан из Газы разослал по общинам специальные молитвы‚ и их включили во вновь изданные молитвенники: «Тот‚ Кто дает спасение царям и власть сановникам… пусть охранит‚ благословит и возвеличит нашего господина и царя Саббатая Цви‚ Мессию Бога Яакова… и народы всех стран да поклонятся ему… Аминь».

По еврейской традиции сначала должен прийти Мессия из рода Йосефа‚ который обречен на гибель в борьбе с воинством Гога и Магога‚ и лишь затем придет истинный Мессия из рода Давида. Чтобы не было никаких сомнений‚ Саббатай Цви объявил в синагоге‚ что он Мессия из рода Давида‚ а его предтеча – Мессия из рода Йосефа – уже совершил свой подвиг в образе польского еврея‚ который погиб мучеником за веру во время казацкой резни. Это еще больше укрепило веру в него: в синагогах плясали со свитками Торы в руках‚ пели‚ играли на инструментах‚ удивленным христианам без страха отвечали: «Наш царь-Мессия пришел».

Гликель из немецкого города Гамельна писала в воспоминаниях: «Как велика была наша радость‚ когда стали доходить до нас письма о Саббатае Цви‚ – рассказать невозможно!.. Мой тесть… прислал нам две большие бочки со всякими продуктами и одеждой; там были горох‚ копченое мясо‚ компоты из слив и сушеных плодов‚ другие припасы‚ которые могут сохраняться. Добрый человек полагал‚ что мы отправимся прямо в Святую Землю. Больше года стояли у нас эти бочки‚ и только потом… мы вскрыли их и вынули всё съестное; одежды же хранились еще три года‚ ибо старик надеялся‚ что это пригодится ему в дороге».

Христиане заинтересовались этими известиями и перепечатывали сенсационные слухи о Саббатае Цви‚ которые приходили с Востока. Лондонские пуритане ожидали в 1666 году наступления апокалиптического «нового царства» и держали пари‚ станет ли Саббатай Цви в этом году царем в Иерусалиме. Известия о нем сообщали российскому царю Алексею Михайловичу, а православный священник из Киева Иоаникий Голятовский написал специальную книгу под названием «Мессия праведный»‚ чтобы слухи о Саббатае Цви не поколебали христиан в их вере.

В ее предисловии сказано:

«Я написал эту книгу‚ потому что на Волыни‚ в Подолии‚ в Литве и в Польше жидовское нечестие слишком высоко подняло рога свои; явился на Востоке‚ в Измире‚ какой-то плут Сабефа (Саббатай) и назвался жидовским мессиею‚ прельстив жидов ложными чудесами; он обещал им восстановить Иерусалим и Израильское царство‚ возвратить им их отечество и вывести из неволи. Глупые жиды торжествовали‚ веселились‚ надеялись‚ что мессия возьмет их на облака и перенесет в Иерусалим‚ и где бы ни явилось облако‚ евреи похвалялись перед христианами‚ говоря‚ что облако пришло за ними…

Иные по целым дням постились‚ не давали есть даже малым детям‚ и во время суровой зимы купались в прорубях‚ читая какую-то вновь сочиненную молитву… и много жидов умерло от суровой стужи‚ купаясь в холодной воде подо льдом. Тогда жиды смотрели на христиан высокомерно‚ угрожали им своим мессиею и говорили: вот, мы будем вашими господами. Ваши короли‚ князья‚ гетманы‚ воеводы‚ сенаторы будут нашими пастухами‚ пахарями‚ жнецами: будут дрова рубить‚ печи нам топить и делать всё‚ что жиды им прикажут; вы должны будете принять иудейскую веру и поклониться нашему мессии…

Некоторые малодушные и бедные христиане‚ слыша рассказы о чудесах ложного мессии и видя крайнее высокомерие жидов‚ начали сомневаться о Христе: точно ли он был действительный мессия; стали склоняться к вере в ложного мессию‚ напуганные угрозами о его строгости. Для того‚ чтобы христиане не тревожились вестями о ложном мессии и‚ не сомневаясь‚ верили‚ что Иисус Христос был истинный мессия‚ – я написал книгу эту».

4

В январе 1666 года Саббатай Цви вместе со своей свитой отправился на корабле из Измира в Стамбул‚ чтобы свергнуть с престола турецкого султана и стать царем на Святой Земле. Весть об этом разнеслась по разным странам‚ народ замер в ожидании перемен. Перед отъездом Саббатай Цви разделил весь мир между двадцатью шестью ближайшими приближенными и назначил их царями над разными областями. Говорят‚ что одним из кандидатов в цари оказался измирский нищий Авраам Рубио. Общая вера в победу избавителя была настолько велика‚ что богачи Измира предлагали нищему огромные деньги в обмен на будущее царство‚ но он ни за что не соглашался.

Главы стамбульской общины опасались гнева турецкого султана, который мог усмотреть в этих событиях начало еврейского восстания. Чтобы снять с себя подозрения‚ они сообщили властям о человеке‚ который прибывает в столицу Турции, называя себя избавителем еврейского народа. И когда корабль пристал к берегу‚ его уже ожидала турецкая полиция. Саббатая Цви арестовали‚ допросили‚ на вопрос: «Кто ты?» он ответил: «Я ученый из Иерусалима‚ уполномоченный для сбора пожертвований в пользу бедняков». После этого его заковали в кандалы и отвезли в крепость Абидос возле Дарданелльского пролива‚ на полуострове Галлиполи.

Его последователей смутило неожиданное развитие событий‚ но заключение в крепость объяснили таким образом: грехи народа еще велики‚ и Мессия должен их искупить своими страданиями. Это вызвало новый взрыв покаяния‚ в синагогах не прекращался плач кающихся‚ а секретарь Саббатая Цви сообщал из Стамбула в дальние страны‚ что Саббатая приняли там с почетом‚ он въехал во дворец султана верхом на льве‚ а султан надел на него царскую корону и сделал своим помощником.

Сторонники Саббатая Цви подкупили коменданта крепости; тот отвел ему несколько комнат и разрешил жить вместе с ним его жене и приближенным. Его комната в крепости была устлана роскошными коврами, обставлена золоченой мебелью. Тысячи евреев из Египта‚ Германии‚ Голландии‚ Италии‚ Турции‚ Персии‚ Северной Африки и Эрец Исраэль приезжали поклониться царю-Мессии, и когда попадали на аудиенцию‚ казалось‚ что они видят перед собой еврейского царя. Пышная обстановка‚ свита‚ теснящиеся в приемной люди со всех концов света производили впечатление на посетителей‚ рассказы об этом они разносили по своим общинам. Говорили‚ что это лишь краткая остановка на пути в Иерусалим‚ и крепость в Галлиполи стала как бы временной столицей Саббатая Цви. Начальник крепости брал с посетителей деньги и разбогател на этом; пустынный городок оживился к удовольствию местных жителей‚ которые получали хорошие доходы с приезжавших.

Верующие в Саббатая Цви переименовали крепость Абидос в «Мигдаль Оз» – мистическую «Башню могущества»; даже непоколебимые его противники засомневались и запросили стамбульских раввинов‚ правильны ли слухи о предстоящем избавлении. Это письмо попало к саббатианцам‚ и они – из опасения перед турецкими властями – ответили в аллегорической форме: «Вы спрашиваете о молодом ягненке‚ которого купил Израиль Иерусалимский‚ сын Авраама‚ и по поводу которого возникло разногласие между родственниками‚ выгодна ли сделка‚ – знайте‚ что товар лучшего качества‚ имеет сбыт во всех странах‚ и горе тому‚ кто в этом сомневается. По мнению опытных купцов‚ прибыль предстоит громадная. Надо только ждать большой ярмарки». Это письмо переходило из рук в руки‚ с него снимали копии и зачитывали вслух в синагогах Европы.

Из крепости Абидос рассылали декреты от имени «Саббатая Цви‚ Мессии Бога Яакова» – об отмене всех дней национального траура‚ а девятого ава 1666 года‚ в день своего сорокалетия‚ Саббатай Цви отменил даже пост в память разрушения Иерусалимского Храма. По этому поводу было разослано особое послание: «Я приказываю вам наступающее девятое ава праздновать торжественно‚ дорогими яствами и приятными напитками‚ иллюминацией и пением‚ ибо это – день рождения Саббатая Цви‚ вашего царя‚ наивысшего из царей земли…» Во многих странах соблюдали это распоряжение‚ несмотря на запреты раввинов, Дело доходило порой до драк‚ а в Венеции даже убили еврея‚ который не захотел встать во время чтения молитвы во здравие узника крепости Абидос. Сам Саббатай Цви разрешал убивать своих противников: «Кровь их разрешена‚ и убивающий таких людей даже в день субботний наследует рай».

Польские раввины‚ строгие ревнители еврейских законов‚ послали в Стамбул двух уважаемых ученых: они должны были выяснить‚ действительно ли Саббатай Цви обладает теми качествами‚ которые должны быть у истинного Мессии. В крепости их встретили с большим почтением‚ потому что придавали важное значение приезду послов из крупнейшего центра еврейства. Они рассказали Саббатаю Цви об ужасах времен хмельничины‚ но он прервал их‚ указав на книгу «Тяготы времен»: «Вы видите эту книгу? Она не сходит с моего стола. Я одет в красное облачение‚ и свитки Торы одеты в красное‚ ибо близок день мести‚ и год избавления настал. Сообщите эту радостную весть всем нашим братьям».

Затем Саббатай Цви молился‚ пел гимны‚ на словах «Вспомни‚ Боже‚ что стало с нами» – заплакал‚ и послы плакали вместе с ним. На прощание он передал им записку: «Скоро я отомщу за вас и утешу вас‚ как утешает мать»; послы ушли от него очарованными‚ а их рассказы о том визите производили повсюду огромное впечатление. «Эти двое ученых‚ – писал один из противников Саббатая Цви‚ – своими рассказами и писаниями затуманили всем головы в Германии и Польше».

В крепость Абидос приехал известный польский кабалист Нехемия га-Коэн. Три дня и три ночи он провел наедине с Саббатаем Цви, спорил с ним о тех моментах‚ которые должны предшествовать появлению истинного Мессии. Доводы Саббатая Цви не убедили Нехемию‚ спор закончился скандалом. Нехемия назвал его лжемессией‚ совратителем народа‚ достойным смерти по библейским законам о лжепророке. Сторонники Саббатая Цви возмутились‚ хотели его убить‚ но Нехемия выбежал из крепости на площадь‚ объявил себя мусульманином и сообщил местным властям‚ что Саббатай Цви – самозванец‚ который вводит евреев в заблуждение и призывает к восстанию. Вероятнее всего‚ Нехемия прикинулся мусульманином‚ чтобы положить конец этому движению‚ – известно‚ во всяком случае‚ что он вернулся в Польшу‚ был правоверным евреем, вёл жизнь бедного странника.

Об этом деле доложили султану Мехмету IV‚ и тот распорядился привезти к нему Саббатая Цви. Это вызвало тревогу и надежду у стамбульских евреев: одни из них верили‚ что он «идет сорвать венец с головы султана»‚ другие опасались репрессий турецких властей. Советники султана посоветовали не казнить Саббатая Цви‚ чтобы тому не поклонялись затем как мученику‚ а обратить его в ислам: это лучше всего оттолкнуло бы его приверженцев. В сентябре 1666 года к Саббатаю Цви явился придворный врач Гидон – еврей‚ перешедший в ислам‚ и сообщил‚ что за подстрекательство к мятежу его ожидает страшная, мучительная казнь‚ и лишь принятием ислама он сможет спасти свою жизнь.

Трудно сказать‚ что повлияло на решение Саббатая Цви: боязнь казни‚ вера в необходимость нового испытания или желание сохранить жизнь для подвигов‚ назначенных ему свыше. Когда его привели к султану‚ Саббатай Цви еще на пороге бросил на пол свою шляпу и надел на голову турецкий тюрбан‚ что означало немедленную готовность перейти в мусульманскую веру. Султану понравилась его покорность‚ он возвел Саббатая Цви в чин придворного привратника и назначил ему жалованье. Его жена Сарра и близкие приближенные тоже стали мусульманами. Через девять дней после этого он написал в Измир: «Кончено. Господь сделал меня исмаильтянином. Он повелел – и то свершилось. Брат ваш Махмет Капиги-Баши. В девятый день моего перерождения».

Дальнейшая его жизнь мало интересна: то он ревностно изучал Коран‚ то целыми ночами‚ рыдая‚ распевал псалмы. Возле него сосредоточилась группа почитателей‚ и тогда султан сослал его в далекую Албанию. В день Йом Кипур 1676 года‚ больной и одинокий‚ он скончался в захолустном городке Дульциньо. Было ему 50 лет‚ и место его захоронения неизвестно.

Переход Саббатая Цви в ислам вызвал смятение среди евреев. Подавляющее большинство с ужасом отшатнулось от ренегата, но не все примирились с такой развязкой. Говорили‚ что он сделал это намеренно‚ чтобы войти в доверие к султану, выведать его финансы и силу. Говорили‚ что сделал он это для того‚ чтобы обратить мусульман в еврейскую веру. Рассказывали‚ будто султан надел ему на голову тюрбан с царской короной и поставил во главе турецкой армии‚ которая пойдет в Польшу отомстить за еврейских мучеников. Уверяли‚ что это не он принял ислам‚ а его призрак‚ а Саббатай Цви вознесся на небо и скоро вновь появится для избавления еврейского народа. Надо только подождать. Он скоро вернется. Он закончит начатое дело.

После отступничества лжемессии Натан из Газы продолжал рассылать письма в разные общины: «Крепитесь в вашей вере. Пусть вас не смущают слухи о нашем господине‚ ибо все его дела – чудесные опыты‚ и человеческий разум не может постичь их глубины. Скоро всё выяснится‚ и по последствиям вы всё поймете. Блажен тот‚ кто дождется спасения от истинного Мессии‚ царство которого скоро откроется!» И некоторые продолжали в это верить. Когда народу плохо‚ обязательно нужна надежда на освобождение. Надежда на освободителя. Но Саббатай Цви не оправдал этой надежды.

Гликель из Гамельна, современница событий‚ писала: «О‚ Владыка Небесный! Надеялись мы тогда‚ что Ты‚ Боже милостивый‚ сжалишься над своим несчастным народом Израильским и освободишь его. Так надеялись‚ как надеется женщина‚ что после целого дня страданий и после ночи ужасных мучений придет избавление‚ счастливые роды принесут облегчение и радость‚ – но наступило утро‚ и она родила лишь ветер. И так же Отец наш‚ Царь наш‚ случилось с нами… Народ Израиля будто к великим родам готовился‚ но родился лишь ветер…»

5

Лжемессии появлялись в еврейской истории в разные времена‚ в разных странах‚ и все они заявляли‚ что их цель – восстановление еврейского царства. Появление очередного лжемессии порождало надежды‚ а затем и горькие разочарования‚ раздоры в общинах‚ возникновение новых сект‚ а временами и отпадение от иудаизма.

Иосиф Флавий сообщал о появлении лжемессий за сто лет до разрушения Второго Храма‚ когда римляне теснили Иудею, и народ видел спасение в приходе Мессии. «Появились люди… – писал Флавий. – Они обманывали и вводили в заблуждение народ… Народ действовал под их влиянием‚ как безумный‚ и шел за ними в пустыню‚ думая‚ что Господь удостоит их лицезреть предзнаменования свободы». Иосиф Флавий упоминает лжемессию по имени Теудас‚ который звал людей к Иордану и обещал‚ что река расступится перед ними; римская конница разогнала толпу‚ а его самого взяли в плен.

Был некий еврей из Египта‚ который привел евреев к Масличной горе и обещал‚ что стены Иерусалима падут перед ними, – солдаты рассеяли толпу‚ а лжемессия бежал. Другой мнимый избавитель повел многих в пустыню‚ где их перебили римские воины. И был даже лжемессия‚ который во время падения Иерусалима увлек за собой людей в горящий Храм, навстречу чудесам‚ где они погибли в пламени. Прихода Мессии ожидали и в середине пятого века: на острове Крит объявился некий Моше‚ который обещал провести евреев в Святую Землю, пешком по морю. В назначенный день его последователи собрались на берегу моря‚ по сигналу бросились в волны и многие утонули.

В конце одиннадцатого века‚ во время Первого крестового похода‚ еврейские общины Византии ожидали пришествия Мессии. Беглецы с севера рассказывали о пережитых мучениях – предмессианских страданиях; рассказывали и о том‚ что из-за «темных гор» уже двинулись на помощь несметные полчища десяти исчезнувших колен Израиля‚ к ним присоединяются войска из Хазарии‚ и как только крестоносцы придут в Палестину и «наполнится гумно»‚ еврейские отряды набросятся на них и начнут «молотить»: так было обещано у пророка Михи – «Поднимись и молоти‚ дочь Сиона!» В Салониках уже говорили‚ что появился Илья-пророк‚ предтеча Мессии‚ в него поверили даже христиане‚ а салоникский епископ будто бы укорял местных евреев: «Чего вы ждете? Продавайте дома, вещи и идите в Палестину‚ потому что ваш Мессия уже выступил». В тот период лжемессии появлялись во Франции‚ Испании и Германии.

В двенадцатом веке‚ в Йемене‚ арабы заставляли евреев принимать мусульманство; тогда-то и появился мнимый избавитель. Брожение среди евреев Йемена вызвало послание Рамбама‚ чтобы укрепить их в вере‚ – его зачитывали во всех йеменских общинах. Впоследствии Рамбам вспоминал:

«Меня беспокоила судьба тамошних евреев‚ и я написал им три послания по вопросу о царе-Мессии‚ его признаках и о знамениях времени‚ когда он может появиться‚ причем внушил им‚ чтобы они предостерегли этого человека‚ чтобы он сам не погиб‚ а с ним не пострадали бы общины. Кончилось тем‚ что через год его схватили‚ а все приверженцы его разбежались. Один из арабских царей‚ схвативших его‚ сказал ему: «Что же ты наделал?» А тот ответил: «Господин мой‚ царь‚ всё это я сделал по слову Божию». – «Чем ты это докажешь?» – спросил царь. И тот сказал: «Отруби мне голову‚ а я тотчас же оживу и встану в прежнем виде». – «О‚ это действительно большое чудо! – воскликнул царь. – И если ты его совершишь‚ то и я и весь мир поверим‚ что твои слова истинные и что наши предки завещали нам пустые‚ бесполезные верования».

Царь приказал подать меч‚ этому несчастному отрубили голову‚ и он погиб. Да будет его смерть искуплением для него и для всего Израиля! Евреи же во многих местах были наказаны денежными штрафами. Однако и теперь еще (спустя двадцать лет) там есть неразумные люди‚ которые говорят‚ что этот человек скоро воскреснет и встанет из гроба».

Радикально настроенные саббатианцы полагали‚ что поступки Саббатая Цви служат для них образцом‚ и вслед за ним приняли ислам. Однако умеренные саббатианцы считали‚ что не следует принимать ислам: лишь Мессия достиг границ нового мира‚ в котором старые законы утрачивают силу. Происхождение от предков-саббатианцев считалось впоследствии величайшим позором; в общинах даже уничтожали документы‚ которые могли указать на это.

Пропаганда за Саббатая Цви сначала проводилась открыто‚ но прошли годы, не сбылась надежда на его возвращение‚ и саббатианство ушло в подполье. Появились мелкие секты‚ во главе которых стояли ученики Саббатая Цви‚ выдававшие себя за Мессию. Ссылаясь на указания Талмуда – «Сын Давида придет только в такой век‚ который будет или совсем порочным, или совсем невинным»‚ саббатианцы делали вывод: если невозможно стать святыми‚ будем тогда грешниками. В их сектах считалось‚ что зло можно победить только злом; все должны сойти в царство зла‚ чтобы победить его изнутри; чем грязнее тело‚ тем чище душа‚ а потому идеалом святого является та степень‚ о которой сказано в кабалистической книге «Зогар»: «Хорош внутри‚ но покров его плох».

В начале двадцатого века в Салониках существовала саббатианская секта «дёнме» (в переводе с турецкого – обращенный‚ перевернутый). В секте было до пятнадцати тысяч человек‚ они жили замкнуто‚ вступали в брак только между собой‚ выдавали себя за правоверных мусульман‚ но тайно исповедовали свою веру. Члены секты верили в единого Бога и в его пророка Саббатая Цви; считали, что в будущем все евреи станут «мааминим» – верующими в Саббатая Цви‚ а до этого нельзя вступать с ними в брак; полагали‚ что загробная жизнь существует только для «мааминим», запрещали кровную месть‚ многоженство и употребление спиртных напитков. Каждый член секты имел два имени: одно для этой жизни‚ другое – для рая‚ и девятого ава они отмечали день рождения своего учителя.

Некоторые мусульмане в Турции помнят и теперь о своей причастности к саббатианской секте «дёнме».

Очерк двенадцатый Саббатианские секты в Подолии и Галиции. Яаков Франк и движение «франкизм». Диспуты франкистов с раввинами и сожжение Талмуда. Переход франкистов в католичество. Ева Франк и конец «франкизма»

«Никому‚ – сказал Людовик Святой‚ – за исключением людей весьма ученых‚ не следует вступать в спор с евреями; если‚ однако‚ кто-либо услышит речи‚ поносящие христианскую веру‚ он должен защищать ее мечом и вонзить его в тело еврея как можно глубже».

1

После смерти Саббатая Цви мессианские идеи продолжали волновать польских евреев. Время тому способствовало: притеснения‚ угрозы‚ ритуальные процессы и погромы порождали прежние мечты об избавлении народа‚ мечты о достойной жизни на собственной земле. Особенно это проявилось в Подолии‚ которая в конце семнадцатого века почти тридцать лет находилась под турецкой властью. Купцы-евреи из Турции приезжали туда на ярмарки и распространяли учение саббатианцев‚ а из Подолии их влияние перешло в соседнюю Галицию. Евреи этих областей отправлялись в Салоники‚ в саббатианские секты‚ и возвращались обратно с верой в новое пришествие Мессии‚ который в облике Саббатая Цви потерпел поражение за «грехи поколений».

В конце семнадцатого века Цадок из Гродно, «удостоившись озарения»‚ разъезжал по городам‚ совершал чудеса и предсказывал‚ что Мессия явится в 1695 году. Рассказывали о нем: «Это был простак и невежда; прежде он занимался винокурением, был даже неграмотен. Нечистая сила пристала к нему‚ и он стал вдруг пророчествовать‚ подкрепляя свои пророчества кабалистическими выражениями и выкладками».

Польский кабалист Хаим Малах тоже стал провозвестником пришествия Мессии. Он долгое время провел в Турции в кружках саббатианцев‚ а вернувшись в Польшу‚ стал учить‚ что Саббатай Цви вновь явится в 1706 году‚ через сорок лет после вынужденного перехода в ислам‚ и освободит свой народ, – подобно Моисею‚ который сорок лет провел в земле мидиан‚ прежде чем Господь повелел ему освободить евреев из египетского плена.

Иегуда га-Хасид из Польши тоже поверил в скорое наступление «начала чудес» и основал группу «хасидим» – благочестивых. Он путешествовал из города в город и в синагогах‚ со свитком Торы в руках‚ призывал к плачу‚ покаянию, непрерывным постам‚ чтобы ускорить пришествие Мессии. У него появились последователи; один из них‚ «известный своим благочестием еврейский ученый по имени Шимон… шесть лет подряд почти ничего не ел… и совершал «голус» – вечное скитальчество‚ при котором нельзя оставаться два дня на одном месте и нужно носить волосяной мешок на голом теле… Когда Шимон по вычислениям нашел‚ что число его грехов слишком велико для того‚ чтобы этим путем добиться прощения‚ он решил заморить себя голодом… Это сделалось известным во всем крае‚ и евреи стали почитать покойного как святого».

Вскоре Хаим Малах со своими сторонниками вошел в группу «хасидим»‚ их количество возросло‚ и они решили переселиться в Эрец Исраэль‚ чтобы там ожидать пришествия Мессии. В начале 1700 года несколько сот человек отправились в путь. Они шли пешком‚ останавливались в городах и местечках‚ их предводитель Иегуда га-Хасид‚ одетый в белый саван‚ бил себя в грудь‚ рыдал‚ призывал евреев к духовному очищению для скорейшего избавления гонимого народа. В пути к ним присоединялись новые последователи‚ их количество превысило тысячу человек. Это было организованное шествие людей‚ которые шли в Святую Землю для встречи со своим освободителем, – только тяжкая‚ беспросветная и неприкаянная жизнь могла дать толчок к такому походу.

Путь был долог и опасен, около пятисот человек погибли в пути. Иегуда га-Хасид скончался после прихода в Иерусалим‚ а его последователи стали бедствовать‚ живя подаянием‚ пока не разбрелись по разным странам. Одни из них приняли ислам в Турции и примкнули к тайным саббатианцам‚ другие вернулись в Польшу; лишь малая их часть осталась в Иерусалиме‚ где они приобрели участок земли и построили синагогу.

2

В Подолии и Галиции существовали тайные саббатианские кружки; последователей этой ереси называли в народе «шабсицвинники» или «шабси»: по имени Шабтай – Саббатай. Одни из них каялись‚ постились и «скорбели о Сионе»‚ а другие‚ наоборот‚ позволяли себе всевозможные излишества и распутства. «Были между ними и такие‚ которые доходили до крайней степени преступности… считая Божественные заповеди грехами‚ а грехи – богоугодными делами. Они разрешали себе прелюбодеяние‚ воровство‚ ложные клятвы и делали это с намерением‚ чтобы насытить нечистую силу и тем ускорить пришествие Мессии».

Против «шабсицвинников» выступили раввины Польши‚ и в 1722 году в торжественной обстановке – при трубных звуках и потушенных свечах – был провозглашен «великий и страшный херем» тем саббатианцам‚ которые к определенному сроку не сообщат публично о своем раскаянии. Через несколько лет снова провозгласили отлучение «всех верующих в Саббатая Цви‚ да сотрется имя его!» – во Франкфурте‚ Праге и Амстердаме. В воззвании амстердамских раввинов было сказано: «Когда-то из Польши исходила Тора‚ а теперь оттуда разносится зараза по другим странам». А еврейский летописец отметил: «Нет страны‚ где евреи занимались бы так много мистическими бреднями‚ чертовщиной‚ талисманами‚ заклинанием духов‚ как в Польше».

Некоторые сектанты публично покаялись в синагогах с воплями и плачем‚ ходили затем в черном и исполняли обряды траура‚ но другие продолжали придерживаться этой ереси‚ скрывая свои убеждения. В глухих углах Подолии‚ Галиции‚ Буковины‚ Валахии и Венгрии существовали группы людей‚ которые втайне исполняли саббатианские обряды. Они утешали друг друга‚ что придет, наконец, долгожданный освободитель‚ все паны отдадут евреям своих лошадей с каретами‚ сами сядут на облучки и повезут их к Мессии. Рассказывали‚ что в галицийском городке Надворна польский пан‚ услышав про это‚ велел поставить своих лошадей во дворы к сектантам. «Если вы хотите уехать на моих лошадях‚ – сказал он‚ – то кормите их пока что овсом и сеном». Сектанты чуть не разорились от проделки будущего «кучера» и с трудом откупились от него.

В этой среде‚ в мистической атмосфере ожиданий появился человек по имени Яаков Франк и дал начало новому движению‚ которое известно в еврейской истории под названием «франкизм». Он родился в 1726 году в маленьком местечке в Галиции‚ настоящее его имя Яаков Лейбович‚ или Яаков бен Лейб. Его отец был тайным саббатианцем‚ а Яаков выделялся в детстве необузданным характером‚ неохотно учил Талмуд и навсегда остался‚ как сам говорил‚ «простаком». Сначала он был приказчиком в лавке‚ а затем сопровождал странствующего еврейского торговца‚ который развозил на продажу ювелирные и галантерейные изделия. Во время поездок в Турцию Яаков познакомился с саббатианцами‚ и свобода их нравов пришлась ему по душе. В Измире он получил прозвище Франк‚ или Френк – так называли на Востоке выходцев из Европы.

Франк торговал драгоценными камнями и восточными тканями‚ разбогател и женился в Никополе на четырнадцатилетней красавице Хане‚ дочери местного купца. Его богатство и умение подчинять людей привлекали последователей‚ и это‚ возможно‚ пробудило его честолюбие. Франк перешел в магометанство, задумав стать главой турецких саббатианцев‚ но те его не приняли‚ и ему пришлось вернуться в Польшу. В 1755 году он образовал в своем родном местечке первую группу франкистов‚ двенадцать человек‚ и стал завязывать связи с тайными саббатианскими группами Польши.

Яаков Франк учил‚ что единый Бог состоит из трех начал: Первопричина (или Святой Старец)‚ Святой Царь и Святая Владычица. Самое доступное миру начало – это Святой Царь‚ который время от времени воплощается в Мессию. Сначала это был Саббатай Цви‚ а затем‚ после нескольких последовательных превращений‚ им стал Яаков Франк. Вера в Мессию создает гармонию между мужским началом – Первопричиной и началом женским – Святой Владычицей; к этому и сводится‚ собственно‚ смысл человеческого существования.

Страсти человека, учил Франк‚ являются искрами Божьими и томятся в нем‚ не находя выхода‚ потому что Талмуд якобы их осуждает. Поэтому необходимо устранить всё‚ что препятствует проявлению в человеке Божественных сил для установления окончательной гармонии в Божестве. И Саббатай Цви – еще до Франка – провозглашал свое мессианское призвание, объявляя войну талмудическим и раввинским предписаниям. Но Саббатай Цви и его последователи верили в политическое восстановление Израиля‚ а Франк это отрицал. «Мессия‚ – говорил он‚ – о котором возвещается у пророков‚ никогда не придет‚ и Иерусалим вовеки не возродится… Всё‚ что делалось до сих пор‚ имело целью сохранение еврейского народа; теперь же надобности в этом нет».

Франкисты действовали с большой осторожностью‚ собирались тайком‚ по ночам‚ за наглухо закрытыми окнами и совершали мистические обряды‚ возбуждая себя плясками‚ пением‚ эротическими движениями‚ – порой это заканчивалось попойками и превращалось в оргии. Такое поведение оправдывалось учением Франка о «бездне‚ в которую мы все должны сойти»; путь к избавлению видели в «попирании стыда», в моральной деградации человека‚ потому что тот‚ кто опускался на самое дно‚ считали они‚ скорее других может увидеть свет. Недаром Франк провозглашал: «Я пришел избавить мир от всяких законов‚ существовавших до сих пор».

Одно из тайных сборищ во главе с Франком обнаружили в подольском местечке Ланцкорон во время ярмарки 1756 года. Любопытствующие подглядели через щель‚ как сектанты танцевали обнаженными и выкрикивали имя Саббатая Цви‚ а некоторые уверяли‚ что обнаженной была только женщина‚ изображавшая Святую Владычицу. Разразился скандал. Сбежались на шум евреи‚ пан-владелец со слугами‚ местный судья‚ раввин с синагогальными служками. Полиция арестовала восемь сектантов‚ остальные в страхе разбежались‚ а Яакова Франка‚ как турецкого подданного‚ на другой день выслали из Польши.

Возмущение среди евреев было всеобщим. Провели следствие‚ на котором выявились чудовищные подробности. Женщины сознавались‚ что во время сборищ отдавались чужим мужчинам в присутствии своих мужей‚ так как им было внушено‚ что этого требует закон. Франкисты уже не могли надеяться на пощаду‚ и в Бродах раввины крупнейших польских общин предали их отлучению: «Пусть они будут выделены из всякого еврейского общества‚ пусть их жены и дочери считаются блудницами‚ их дети – незаконнорожденными‚ чтобы они не смешались с нами». Это отлучение под заглавием «Острый меч» разослали по еврейским общинам и зачитывали в синагогах – при трубных звуках и потушенных свечах.

Сторонников Франка преследовали повсюду‚ домовладельцы выселяли их‚ купцы не хотели вступать с ними в торговые отношения‚ в синагоги их не впускали‚ на улицах оскорбляли и били; бывали случаи‚ когда франкистам отрезали бороды и в таком виде водили по улицам. Тогда Франк и его последователи пошли на сближение с католическим духовенством. Они заявили подольскому епископу Н. Дембовскому‚ что отрекаются от раввинского иудаизма и ведут борьбу против Талмуда‚ что их учение о трех началах единого Бога близко к христианскому учению о Троице‚ а их вера в божественность души Мессии близка вере христиан в Богочеловека.

Духовенство заинтересовалось этой сектой. Дембовский освободил арестованных франкистов‚ разрешил им поселиться в окрестностях Каменец-Подольского и распространять среди евреев свою веру. Чтобы упрочить положение‚ франкисты предложили провести диспут между ними и раввинами и представили манифест «контрталмудистов»‚ который послужит темой для диспута. Там были‚ к примеру‚ такие пункты: Талмуд наполнен богохульством, и его следует отвергнуть; Бог может принять облик человека и подвержен всяким страстям‚ кроме греха; Иерусалим никогда не будет восстановлен‚ а Мессия не придет.

Раввины попытались уклониться от религиозного спора‚ но Дембовский распорядился привезти их принудительно‚ и диспут состоялся.

3

Диспуты евреев с иноверцами известны со времен Римской империи‚ но особенно много их было в период раннего христианства.

В тринадцатом веке появились миссионеры из ордена доминиканцев‚ которые навязывали диспуты по вопросам веры‚ и в частных беседах с ними евреи позволяли себе смелые ответы. Один священник спросил: почему у вас‚ евреев‚ нет колокольного звона в синагогах? Еврей повел его на рынок‚ где они услышали крики торговцев дешевой рыбой‚ которые зазывали покупателей в свои лавочки. Потом они подошли к тому ряду‚ где продавали дорогие сорта рыбы‚ и там зазывал не было. «Видишь‚ – сказал еврей‚ – владельцы хорошего товара не зазывают к себе; товар говорит сам за себя‚ поэтому у нас нет колокольного звона». Такие ответы возмущали христиан, подталкивая на расправы‚ но во времена инквизиции евреи уже побаивались высказывать вслух свои доводы.

Папа Григорий IX запретил христианам вступать в споры с евреями‚ чтобы простодушные католики не запутались в сетях неверия‚ а французский король Людовик Святой даже сказал однажды такую фразу‚ которую записали для потомства: «Никому‚ – сказал он‚ – за исключением людей весьма ученых‚ не следует вступать в спор с евреями; если‚ однако‚ кто-либо услышит речи‚ поносящие христианскую веру‚ он должен защищать ее мечом и вонзить его в тело еврея как можно глубже».

В 1239 году Людовик Святой приказал четырем раввинам Франции ответить монаху Николаю Донену‚ крещеному еврею из Ла-Рошели‚ который утверждал‚ что в Талмуде содержатся выражения‚ оскорбительные для Христа и христиан‚ а также прочие безнравственные высказывания. Раввины опровергли во время диспута все обвинения Донена‚ но особый трибунал вынес приговор – сжечь Талмуд. И на одной из площадей Парижа в торжественной обстановке сожгли 24 воза еврейских книг. По этому поводу рабби Меир из Ротенбурга написал элегию‚ которая начиналась такими словами: «Спроси‚ спаленная огнем‚ что сталось с теми‚ кто рыдает о страшном жребии твоем!..»

Были затем диспуты между евреями и христианами (чаще всего крещеными евреями) в Испании‚ Португалии‚ Италии и Германии; некоторые из них заканчивались гонениями или изгнанием‚ а в восемнадцатом веке епископ Н. Дембовский снова заставил евреев ответить на вызов‚ и снова их обвинителями стали бывшие их единоверцы.

Диспут проходил в июне 1757 года в Каменец-Подольском‚ но Франк на нем не присутствовал. Франкисты выставили своих ораторов: Лейба Крысу из Надворной‚ Элишу и Шломо Шора из Рогатина и других. Им возражали раввины‚ среди которых были рабби Мендель из Сатанова‚ рабби Лейб из Меджибожа‚ рабби Йосеф из Могилева в Подолии, рабби Бер из Язловца. Диспут проходил в течение восьми дней‚ «с утра до вечера‚ день за днем‚ исключая праздники». Раввины плохо говорили по-польски‚ боялись откровенно высказываться по поводу христианских догм‚ опасаясь будущих гонений‚ а на стороне сектантов были умелые переводчики из католических богословов и симпатии судьи диспута епископа Дембовского.

Раввины доказывали‚ что Талмуд не содержит в себе оскорбления христиан‚ но исход дела был заранее предрешен. Епископ объявил франкистов победителями на диспуте; жителей местечка Ланцкорон приговорил к крупному штрафу в пользу «пострадавших»‚ зачинщиков нападения на сектантов – к телесному наказанию‚ а Талмуд – к сожжению. В постановлении было сказано: «Экземпляры Талмуда конфискуются‚ привозятся в Каменец и публично сжигаются рукой палача». Этим же постановлением мужьям-франкистам позволили силой вернуть прежних своих жен‚ которые самовольно ушли от них. Раввины пытались напомнить об автономии в религиозных вопросах и неприкосновенности священных книг‚ но это не помогло.

18 октября 1757 года франкисты передали палачу полный экземпляр Талмуда‚ а тот уложил книги в мешок‚ привязал его к хвосту лошади и поволок на рыночную площадь. «Там горел большой костер‚ палач вытаскивал из мешка один том за другим‚ раскрывал его‚ показывал народу еврейские листы и бросал в огонь. Раввин и прочие евреи разразились громким плачем». По всей Подолии полицейские в сопровождении торжествующих франкистов врывались в дома раввинов‚ в синагоги и школы и конфисковывали экземпляры Талмуда. Обозы с книгами шли по дорогам в Каменец-Подольский‚ там их кидали в ров и сжигали.

Казалось‚ уже ничто не спасет священные книги‚ но неожиданно епископ Дембовский заболел и умер через три недели после первого сожжения Талмуда. Суеверные священники усмотрели в этом событии Божие наказание и охладели к сектантам‚ а те оплакивали смерть своего покровителя‚ потому что для них наступили тяжелые времена: «евреи берут верх над нами»‚ писали они в своей хронике. И действительно‚ правоверные евреи‚ ожесточенные гонениями на Талмуд‚ яростно обрушились на отступников. Элиша Шор‚ почитаемый франкистами за «святого»‚ был убит‚ многие бежали в турецкую Молдавию‚ но и там евреи их преследовали. Они скитались по деревням вдоль польско-турецкой границы‚ пока не выхлопотали у короля Августа III охранную грамоту с разрешением вернуться в Польшу – тем‚ которые «отреклись от богохульного Талмуда и дошли до познания Бога в трех лицах».

Яаков Франк избрал своей резиденцией деревню Ивань в Подолии‚ куда вместе с ним переселились его последователи из Венгрии‚ Валахии и Молдавии. Он образовал там «братство» и выделил двенадцать наиболее преданных ему лиц – «апостолов»‚ «двенадцать сыновей Яакова»‚ которые управляли всеми делами. Туда съезжались к нему из разных мест‚ привозили подарки‚ и Франк жил богато‚ в свое удовольствие‚ разыгрывал роль святого и пророка‚ – уверяли даже‚ что у него был гарем.

К тому времени он решил принять католичество вместе со своими последователями, – ведь и Саббатай Цви перешел когда-то в ислам‚ веру окружающего народа. Саббатианцы в Турции считали необходимым прятаться в «скорлупе» магометанства‚ чтобы сохранить в неприкосновенности «ядро» саббатианства; Франк в качестве «скорлупы» выбрал католичество. Примириться с правоверными евреями не было никакой возможности‚ а католическая церковь могла стать для отверженных надежным убежищем: под «скорлупой» христианства они надеялись прятать мессианские надежды и тайно соблюдать свои обряды.

В начале 1759 года франкисты обратились к королю и к львовскому архиепископу с просьбой о крещении‚ чтобы новообращенные поселились затем в Галиции‚ «мирно жили среди христиан, занимались полезными и честными промыслами». Они просили дозволения носить после крещения платье еврейского покроя‚ не брить бороду‚ не есть свинину‚ называться двойным именем – еврейским и христианским‚ брать жен только из своей среды‚ отдыхать в субботу и воскресенье и почитать кабалистические книги. Король не ответил на их послание‚ а архиепископ написал в ответ‚ что церковь никаких обещаний‚ кроме Царства Небесного‚ дать заранее не может. Но в том же заявлении франкисты предложили провести еще один диспут с раввинами‚ на котором они докажут‚ что Талмуд учит евреев употреблять христианскую кровь, – духовенство на это согласилось.

Второй диспут начался во Львове 17 июля 1759 года‚ и дамы из высшего общества продавали у входа билеты в пользу нуждающихся франкистов. Диспут проходил в кафедральном соборе в присутствии польских сановников. Со стороны правоверных евреев в нем участвовали сорок раввинов и – по утверждению хасидов – основатель хасидизма Баал Шем Тов. Франк не владел польским языком; ораторами со стороны сектантов были «апостолы» Лейб Крыса и Шломо Шор‚ а помогали им католические священники‚ особенно Г. Пикульский‚ автор книги «Злость жидовская».

Франкисты представили для обсуждения семь тезисов‚ среди которых были и такие: веру в царя-Мессию можно усвоить только путем крещения; Талмуд учит‚ что христианская кровь нужна для обрядов‚ и тот‚ кто верит в Талмуд‚ должен употреблять эту кровь. Раввины не осмеливались оспаривать основные христианские догмы и очень хотели‚ чтобы франкисты как можно скорее оставили еврейство. С этим‚ по преданию‚ не соглашался Баал Шем Тов‚ который сказал: «Пока пораженный член еще связан с телом‚ остается хоть некоторая надежда когда-либо излечить его; если же его отрезали‚ он пропал навсегда».

Страстную речь против обвинения в употреблении христианской крови произнес львовский раввин Хаим Коэн Раппопорт‚ изобличивший противников в грубом невежестве и в извращении текстов. Среди его потомков сохранилось воспоминание‚ что перед выступлением раввин облачился в белые одежды‚ словно собирался перейти в мир иной; «богатая мудрость» их предка вызвала даже «похвалу князей»: «не иначе‚ говорили князья‚ дух Божий почиет на этом человеке».

Суд признал победу франкистов по всем пунктам, кроме обвинения в ритуальных убийствах, – этот вопрос передали на дополнительное рассмотрение в церковный суд. Но франкисты сумели отомстить и тут: их стараниями был возбужден ритуальный процесс в местечке Войславицы‚ где казнили двух раввинов и двух кагальных старшин. Не случайно один из франкистов сказал раввину Хаиму Раппопорту: «Хаим‚ ты хотел пить нашу кровь (отлучением от общины)‚ так вот тебе кровь за кровь!»

После диспута священники потребовали‚ чтобы франкисты немедленно крестились‚ иначе их всех объявят еретиками. В первой группе крестившихся во Львове были жена Франка и его дети. Сам Франк перешел из магометанства в католичество в Варшаве‚ в присутствии королевской семьи и всего двора; его крестным отцом был король Август III‚ при крещении он получил имя Иосиф. Всего крестилось около тысячи франкистов‚ многие из них поменяли не только имена‚ но и фамилии. Нахман из Буска стал Петром Якубовским‚ Шломо Шор получил имя Лука Франциск Воловский‚ а Лейб Крыса – Ян Доминик Крысинский.

Польское духовенство недоверчиво относилось к новообращенным. За ними придирчиво следили‚ вскрывали письма Франка к жене‚ и вскоре стало известно‚ что он окружен неподобающим почетом‚ а его последователи продолжают обряды по «предписаниям братства» и допускают многоженство. В 1760 году Франка арестовали и заключили без срока в крепость при монастыре города Ченстохова – за создание секты и приписывание себе божественного происхождения. Вместе с ним арестовали и приговорили к тяжелым работам многих его сторонников. В крепости Франк провел тринадцать лет; его не казнили‚ возможно‚ потому‚ что его крестным отцом был сам король.

4

Связь между Франком и его сторонниками не прекращалась; многие из них даже переселились в Ченстохов‚ поближе к своему духовному вождю. Жена Франка и приближенные навещали его; из крепости Франк рассылал воззвания к евреям‚ призывая переходить в католичество. «Слушайте‚ жесткие сердцем‚ далекие от спасения‚ идущие кривыми путями… Горе будет вам‚ когда проснется великий лев и вспомнит о серне…» На самом деле Франк имел в виду не католичество‚ а свою религию‚ в которой не будет стеснительных законов и к которой можно прийти только через христианство. Тем самым он сулил избавление от «великого презрения и унижения‚ в котором находятся евреи среди народов».

Когда усилилось в Польше русское влияние‚ франкисты отправились в Варшаву к православному архимандриту и рассказали‚ что глава их секты после долгого размышления пришел к выводу – православная вера самая истинная‚ а католики заключили его за это в крепость. По совету архимандрита делегаты поехали в Москву‚ попали на прием к «высокому духовному сановнику» и сообщили‚ что 20 000 евреев готовы перейти в православие‚ – для этого надо освободить Франка из тюрьмы и взять секту под покровительство России. Об этом узнали раввины и нашли способ разъяснить русскому правительству‚ что сектанты уже исповедывали иудейство‚ саббатианство‚ магометанство и католичество‚ готовы теперь принять православие‚ а Франк объявил себя Богом и «разрешил своим последователям прелюбодеяние». И попытка франкистов не имела успеха.

В конце 1772 года русские войска взяли Ченстохов‚ и Франк был освобожден. Он уехал в Брно‚ столицу Моравии‚ где окружил себя пышным двором и вооруженной гвардией. За годы его заключения многие франкисты хорошо устроились в Польше после крещения‚ получили дворянство‚ разбогатели и посылали Франку крупные суммы денег. В Брно его «братство» было реорганизовано в «лагерь»‚ который состоял из улан‚ гусар и казаков. Там они обучались стрельбе‚ фехтованию‚ иным военным упражнениям‚ и Франку даже казалось‚ что с этой армией он сможет отвоевать у Турции небольшой участок земли. В «лагере» существовали строгие законы послушания Франку‚ которые формулировались таким образом: если вы девяносто девять раз будете слушаться‚ а на сотый раз не послушаетесь‚ то все прежние послушания не зачтутся; и если я говорю‚ что земля состоит из золота‚ вы должны верить этому и не возражать.

У Франка было семьдесят гвардейцев‚ секретари‚ письмоводители‚ прислуга. Он носил платье и шляпу из красного шелка‚ выезжал в закрытой карете с четверкой лошадей; кучер сидел на облучке в зеленом мундире‚ карету окружали двенадцать гусар с пиками, разукрашенными лентами. Карета выезжала в поле‚ на траве расстилали ковер‚ Франк молился на нем‚ а все стояли вокруг в молчании. Затем он поднимался‚ ковер скатывали‚ это место поливали водой из кожаного меха; никто не знал‚ что означает такая церемония‚ а Франк не объяснял. Он мало кому показывался тогда и внушал страх своим видом.

Временами он наезжал в Вену‚ где у него был отдельный отель‚ катался по городу в роскошных экипажах‚ а когда полиция обращала на него внимание‚ Франк намекал‚ что находится под покровительством «могущественной северной царицы». Вместе с ним в Брно жила его дочь Ева‚ красавица‚ которую франкисты боготворили; Франк неоднократно заявлял‚ что Ева является олицетворением женского начала Божества. Поговаривали‚ что она была фавориткой императора Иосифа II‚ поэтому власти благосклонно относились к франкистам.

В 1778 году Франк купил в Германии замок возле города Оффенбаха на Майне и получил титул барона Оффенбахского. Там он жил со своими детьми и приближенными‚ среди местного населения распространялись слухи‚ будто он – российский император Петр III‚ а Ева – дочь русской императрицы Елизаветы Петровны. Рассказывали даже‚ что в его замке на золотой посуде стоят инициалы E. R.‚ что означает «Eva Romanowa». В замке жило около пятисот человек‚ туда приезжали паломники из жругих стран с богатыми подарками; раз в неделю Ева выходила из замка, раздавала деньги больным и бедным‚ которые собирались из окрестных мест‚ а те разносили слухи о щедром «бароне» по всей Германии.

Яаков Франк умер в 1791 году‚ был похоронен на католическом кладбище‚ но духовенство в его похоронах не участвовало. Его смерть вызвала шок у франкистов: многие до этого полагали‚ что он никогда не умрет. После его смерти Ева продолжала жить в Оффенбахе‚ содержала богатый двор и говорила время от времени‚ что у нее бывают ночные видения‚ она слышит голоса и общается с духом отца. Сыновья Франка разыгрывали роль прорицателей и святых‚ памяти Яакова Франка воздавали божеские почести. Франкисты рассылали письма по еврейским общинам‚ написанные красными чернилами‚ потому что красный цвет имел для них символическое значение. Они призывали евреев принять христианство‚ а своих единомышленников просили присылать деньги.

В марте 1800 года такие письма были перехвачены в городах юго-западной России и пересланы в Петербург. В них не нашли «ничего возмутительного или к нарушению тишины клонящегося»‚ однако царь велел наблюдать за евреями‚ не скрывают ли они «под видом закона иных вредных сношений». Вскоре из Литвы сообщили‚ что франкистов у них нет‚ а Франк «состоит у здешних евреев в общем омерзении».

В конце концов, Ева запуталась в долгах и к успокоению кредиторов распорядилась вывесить в городе такое объявление: «По высочайшему приглашению Его Величества русского императора наш любезный брат отправится в июне этого года в Петербург‚ откуда – после шестимесячного там пребывания – возвратится сюда и под военным конвоем привезет такую значительную сумму денег‚ что мы удовлетворим всех наших кредиторов. Те же‚ что набрасывают тень на наше имя‚ получат за это должное наказание потом‚ после выплаты им долга». Кредиторы на время успокоились‚ но когда долг Евы Франк превысил три миллиона гульденов‚ ее подвергли домашнему аресту.

В замок должны были приехать ревизоры‚ но за день до этого объявили‚ что Ева неожиданно скончалась. Однако окрестные жители утверждали‚ будто она бежала за границу с отставным чиновником.

Франкисты после крещения приобретали имения‚ становились крупными чиновниками. Это вызывало сопротивление шляхты‚ на сейме 1764 года депутаты жаловались‚ что «во всей Польше размножилась порода неофитов (новообращенных)‚ которые с прирожденной ловкостью и жадностью к шляхетским преимуществам добиваются государственных должностей и приобретения сельских имений – в ущерб родовитой шляхте». Сейм принял ограничительные законы‚ по которым новообращенные не могли быть чиновниками и владеть имениями‚ но эти ограничения смягчили под давлением церкви‚ которая поощряла переход в католичество.

Франкизм исчез полностью‚ не оставив следов в иудаизме, однако некоторые польские фамилии ведут свое происхождение от тех франкистов‚ которые приняли когда-то католичество: Бжезинские‚ Ясинские‚ Крысинские‚ Пиотровские‚ Воловские‚ Заводские‚ Зелинские. Мать польского поэта Адама Мицкевича родилась в семье крещеных франкистов Маевских.

Последователи Иегуды га-Хасида приобрели участок земли в Иерусалиме и построили синагогу. Турки обложили их большим налогом; они заняли деньги у арабских ростовщиков, но не смогли их выплатить, – арабы разрушили ту синагогу и отняли землю. Через сто с лишним лет после этого приехал из Литвы раввин Авраам Шломо‚ по профессии ювелир. Он стал одним из руководителей общины ашкеназов в Иерусалиме и несколько раз ездил в Стамбул‚ чтобы получить разрешение на владение участком земли‚ где располагалась когда-то синагога последователей Иегуды га-Хасида.

Его потомки рассказывали: рабби Авраам Шломо и рабби Авраам Лейб отправились на корабле в Стамбул с большой суммой денег. Матросы напали на них‚ чтобы ограбить‚ но рабби Шломо поднял свой посох‚ очертил линию вокруг них‚ и матросы не смогли сдвинуться с места. Сказал ему капитан корабля: «Вижу я‚ что ты святой человек; освободи моих людей‚ и я обещаю‚ что ничего с вами не случится». Ответил рабби: «Если пообещаешь мне‚ что в будущем ни с одним евреем‚ который поднимется на борт твоего корабля‚ не случится плохое‚ – освобожу матросов». Капитан пообещал‚ добавил от себя крупную сумму денег‚ и рабби Шломо освободил его людей.

После спасения от смертельной опасности рабби Авраам Шломо и рабби Авраам Лейб решили по возвращении женить внука одного на внучке другого‚ – так оно и произошло. В конце концов‚ рабби Авраам Шломо получил разрешение на владение участком; арабы‚ потерявшие землю‚ решили отомстить и убили его в 1851 году. (Сегодня на этом месте вновь возвышается здание синагоги.)

Очерк тринадцатый Рабби Исраэль Баал Шем Тов. Детство. Годы уединения и созерцания. Баал Шем Тов – исцелитель‚ праведник‚ святой человек. Основы его учения

«Умирая, знал ли этот человек, какое великое будущее готовилось его вероучению, предвидел ли он, что спустя всего полвека два миллиона людей будут исповедовать это вероучение и признают его, скромного меджибожского проповедника, своим главою? Знал ли он, что ему суждено бессмертие не только на небе, но и на земле?..»

1

Восемнадцатый век принес с собой очередные ограничительные законы‚ погромы‚ разрушения и убийства. Повседневная жизнь евреев в польских и украинских местечках и городах становилась всё более невыносимой. Народ не мог жить без надежды‚ хотя бы временами‚ хотя бы изредка. Людям нужна была радость жизни – немедленно‚ ежедневно‚ радость в рамках их религии‚ в рамках того жизненного уклада‚ который складывался столетиями. Саббатай Цви‚ лжемессия‚ не принес избавления. Более того‚ когда он принял ислам‚ евреи с негодованием отшатнулись от ренегата. Франкизм тоже не мог увлечь за собой большинство народа‚ преданного своей религии, своему прошлому.

И тогда возникло новое религиозное движение среди украинских евреев‚ которое оказало глубочайшее влияние на еврейскую жизнь. Это движение называется хасидизм – учение благочестия‚ от слова «хасид» – благочестивый. Саббатианство и франкизм порывали с иудаизмом и потому не могли сохраниться. Хасидизм оставался на базе традиционной веры и – что самое главное – внес в ту беспросветную жизнь радость и восторг. Хасиды изгнали грусть из сердец людей, наполнили их восторгом сознания‚ что они евреи. А с этим уже можно было прожить в мире жестокостей‚ унижений и преследований. Как писал один из хасидов: «Тот еврей‚ который не испытывает радости от самого факта‚ что он еврей‚ неблагодарен Небесам; значит‚ им не постигнут смысл того‚ что он рожден евреем».

Не случайно это движение распространилось на Украине – в Подолии и на Волыни, как среди ученых, так и среди простых людей. Большинство еврейского населения составляли там торговцы‚ мелкие арендаторы‚ разносчики товаров‚ корчмари. Эти неискушенные в учении люди жили разбросанно‚ в отдалении друг от друга‚ посреди крестьянского населения‚ и когда по большим праздникам они приезжали помолиться в городской синагоге‚ то не могли не почувствовать свою малограмотность‚ – да и ученые евреи давали им это понять‚ называя свысока «ам га-арец» – невежды (буквально – «народ земли»).

Эти неученые‚ но глубоко верующие евреи нуждались в таком человеке‚ который возвысил бы их в собственных глазах‚ удовлетворил их тягу к чудесному, согрел теплотой их веру. И такой человек появился. Он вышел из гущи народа. Его учение было восторженно встречено евреями Подолии и Волыни‚ откуда оно распространилось затем на другие страны. Звали этого человека рабби Исраэль бен Элиэзер‚ или Баал Шем Тов (Бешт)‚ что означает дословно «обладатель доброго имени». Как писали о нем впоследствии: «В восемнадцатом веке появился рабби Исраэль Баал Шем Тов и опустил небеса на землю».

Биографические сведения о жизни этого человека настолько переплелись с легендами‚ что невозможно отделить их друг от друга. Да и нужно ли?.. Рассказывали‚ что Элиэзер‚ отец Исраэля‚ попал в плен во время набега татар и был продан в рабство. В плену он переходил от одного хозяина к другому и наконец попал к султану. Во время войны Элиэзер дал властелину ценный совет‚ благодаря чему султан одержал победу. Он тут же назначил Элиэзера первым министром и отдал ему в жены дочь визиря. Но Элиэзер был еврей – и женатый еврей‚ а потому вступил в брак только для вида и не имел супружеской близости с новой женой. По ее настоянию он открыл ей свое прошлое‚ она дала ему денег, помогла бежать. По пути в Польшу явился ему пророк Элиягу – Илья-пророк – и сказал: «За твою стойкость и благочестие Бог подарит тебе сына‚ который будет светочем для Израиля; дай ему имя – Израиль‚ ибо в нем исполнится сказанное пророком: «Ты слуга Мой‚ Израиль‚ через тебя Я прославлюсь»…»

Рабби Исраэль бен Элиэзер родился у бедных немолодых родителей примерно в 1700 году, в местечке Окуп на границе Подолии и Валахии. Он рано остался круглым сиротой, а перед смертью отец взял маленького сына на руки и сказал: «Помни‚ что с тобой всегда Бог‚ и поэтому ничего не бойся», – эти слова отца Баал Шем Тов повторял затем всю жизнь. Исраэль учился в хедере на общественный счет; с детских лет в нем проявилось влечение к природе‚ к уединению‚ и он часто убегал из школы. «Поучится некоторое время в хедере‚ – вспоминали о нем‚ – а потом вдруг пропадет на несколько дней. Ищут его‚ ищут – и находят в лесу одиноким‚ сосредоточенным». Пытались его наказывать‚ пытались увещевать‚ а потом исключили из школы и отказали в помощи. Было ему тогда двенадцать лет‚ и чтобы заработать на жизнь‚ он стал помощником меламеда-учителя.

Исраэль водил детей в хедер и из хедера‚ сопровождал в синагогу и приучал там к произнесению молитв. Дети привязались к своему наставнику‚ который сам еще был ребенком‚ они молились вместе и вместе произносили «аминь» в положенных местах. И опять в ткань его жизни вплетается легенда. Однажды‚ когда он вел детей в синагогу‚ на дороге показался волк. Но Исраэль не испугался; ведь это отец научил его когда-то: «Помни‚ что с тобой всегда Бог‚ и ничего не бойся». И двенадцатилетний мальчик убил волка‚ распевая псалмы.

Затем его назначили сторожем в синагоге‚ где он тоже отличался странностями и причудами. Днем спал или притворялся спящим‚ а по ночам‚ в пустой синагоге‚ молился и читал. Легенда рассказывает‚ что в одной земле жил человек по имени Адам‚ который нашел в пещере таинственные рукописи. Перед смертью было ему видение во сне‚ чтобы он передал эти рукописи Исраэлю‚ сыну Элиэзера из Окупа. Умирая‚ Адам приказал своему сыну поехать в Окуп‚ разыскать этого человека и передать рукописи‚ которые были ему предназначены.

Сын похоронил отца‚ приехал в Окуп‚ стал разыскивать Исраэля‚ сына Элиэзера‚ и с удивлением обнаружил‚ что это четырнадцатилетний сторож синагоги. Он передал ему рукописи‚ и тот изучал их ночами в пустой синагоге. По-видимому‚ Баал Шем Тов занимался тогда практической кабалой‚ читал ходившие по рукам рукописи, знакомился с заклинаниями‚ при помощи которых можно творить чудеса.

2

Обстоятельства его жизни бывали порой невероятными‚ и неудивительно‚ почему его жизнь так переплетена с легендами. Восемнадцати лет от роду Баал Шем Тов женился‚ но молодая жена умерла вскоре после свадьбы. После этого он переезжал из одного галицийского местечка в другое‚ пока не стал учителем неподалеку от Брод. Он был прям‚ честен‚ опытен в житейских делах‚ прекрасно знал Тору‚ и его часто избирали судьей во всяких спорах и тяжбах.

Так однажды случилось‚ что среди спорящих оказался богатый еврей Эфраим Кутовер из Брод. Баал Шем Тов произвел на него глубокое впечатление; он решил выдать за него свою дочь, и они составили письменное соглашение о предстоящем браке. Возвращаясь домой‚ в Броды‚ Эфраим Кутовер заболел по дороге и умер. А через некоторое время в доме бродского раввина Гершона Кутовера‚ сына Эфраима‚ появился еврей в заношенном крестьянском тулупе. Раввин хотел подать ему милостыню‚ но тот вынул из кармана бумагу‚ подписанную Эфраимом Кутовером‚ из которой следовало‚ что отец решил выдать за этого человека свою дочь‚ сестру рабби Гершона. «Я Исраэль‚ – сказал он‚ – и пришел за той‚ которая назначена быть моей женой».

И это не легенда. Это быль‚ которую легко спутать с легендой‚ как и многое другое в жизни удивительного человека. Рабби Гершону пришлось согласиться: он не мог пойти против воли отца‚ хоть ему не очень-то улыбалось породниться с таким простолюдином и неучем‚ каким – как ему казалось – был его будущий родственник. Перед свадьбой Баал Шем Тов спросил невесту‚ согласна ли она стать его женой, жить затем в бедности‚ – она согласилась‚ и свадьба состоялась.

Бродский раввин не мог примириться с тем‚ что его шурин – невежда. Он пытался изучать с ним Талмуд‚ а когда из этого ничего не вышло (Баал Шем Тов делал вид‚ что не понимает)‚ раввин предложил сестре на выбор: развестись с «неучем» либо уехать из города‚ чтобы не позорить брата. И она предпочла последнее. Раввин купил им лошадь с повозкой‚ и они поселились в Галиции‚ среди Карпатских гор‚ между местечками Куты и Косов.

Жена жила в деревне‚ а Баал Шем Тов – в уединении‚ в горном ущелье‚ в глубокой пещере возле озера. Там он молился‚ размышлял‚ изучал кабалу‚ в озере совершал ежедневные омовения. Время от времени жена приезжала к нему в горы; тогда он копал глину‚ наполнял ею повозку‚ а она отвозила ее в город и продавала. На вырученные деньги она с трудом существовала‚ а Баал Шем Тов ел только хлеб: размешивал муку в воде‚ раскладывал тесто тонким слоем на камне и ждал‚ пока солнце высушит его. Легенда рассказывает‚ что в тех же горах жил разбойник по имени Довбуш. Однажды Баал Шем Тов указал ему пещеру с подземным ходом‚ через который тот со своим отрядом ушел от преследователей‚ и за это главарь разбойников подарил ему трубку; с ней Баал Шем Тов никогда не расставался, вечно ее курил – трубку Довбуша.

Так‚ по преданию‚ прожил он в уединении семь лет‚ среди гор и лесов – тихой‚ созерцательной жизнью. Быть может‚ в тот период и определились основные формулы его учения: «Вся земля полна Богом», «Бог пребывает в каждой жизни, в каждой вещи. Мир зависит от Его воли. Это Он решает, сколько раз листок перевернется в пыли, прежде чем ветер унесет его прочь», «Иногда кажется‚ что Бог очень далек от человека. Почему это так? А потому‚ что долг отца научить сына ходить. Для этого он удаляется без предупреждения‚ хотя и рискует‚ что ребенок споткнется и упадет».

Бродский раввин Гершон Кутовер снял им в аренду корчму с постоялым двором неподалеку от Кут. Жена с детьми жила в корчме‚ а Баал Шем Тов поселился в лесу‚ где проводил время в молитвах и в изучении «тайны мудрости». С собой он брал немного хлеба на всю неделю‚ а домой приходил на субботу да еще в те дни‚ когда жена не могла управиться с хозяйством. Но зато по субботам и праздникам он надевал белые одежды‚ восседал во главе стола, с удовольствием угощался вкусными блюдами.

Затем он лишился своей корчмы‚ переселился в галицийский городок Тлуст‚ был меламедом‚ резником‚ кантором в синагоге‚ снова бедствовал. Временами он бывал так беден‚ что «пальцы ног торчали у него из дырявых сапог». Многие уже считали его святым‚ который может творить чудеса‚ просили помочь в трудном деле или излечить больного‚ но он постоянно отказывался‚ потому что до тридцатишестилетнего возраста ему запрещено было свыше «открываться миру». И он ждал своего часа.

3

С шестнадцатого века в Польше‚ Литве и на Украине появились чудотворцы-исцелители‚ которых называли «баал шем» – «владеющий именем (Божьим)». Они лечили амулетами‚ травами‚ заговариванием и нашептыванием – от бесплодия, головной боли, прочих жизненных неурядиц‚ но лучше всего поддавались излечению нервные расстройства‚ меланхолия и помешательство. На маленьком пергаменте писали имя больного и имя его матери‚ таинственные формулы с именами ангелов и злых духов‚ заклинания, непонятные сочетания букв‚ – такие пергаменты носили на шее для предохранения от болезней‚ они предназначались и для роженицы‚ новорожденного‚ для больного нервным расстройством.

Особой славой пользовался рабби Иоэль Баал Шем – Иоэль Чудотворец из Замостья‚ который на глазах у всех изгнал злого духа из помешанного с помощью заклинаний. Про него же рассказывали‚ как однажды он спасался с евреями в лодке‚ но казаки нагоняли их‚ – тогда рабби Иоэль привесил к парусу таблицу с заклинаниями‚ лодка понеслась вперед с огромной скоростью‚ а преследователи отстали. Бродячие «баал шемы» переезжали с места на место, привлекая к себе тех‚ кто желал излечиться‚ – хотя многие раввины категорически запрещали пользоваться амулетами.

Когда Баал Шем Тову исполнилось тридцать шесть лет‚ он стал кабалистом-целителем‚ странствовал по Подолии и Волыни‚ лечил больных молитвами‚ заклинаниями‚ амулетами и травами. По-видимому‚ во время долгого пребывания в лесах и горах он узнал целебные свойства трав, стал искусным в лечении болезней. Описания его жизни тех времен полны рассказами о сотворенных чудесах; его называли «чудотворцем»‚ «добрым баал шемом»; он лечил не только евреев‚ но и христиан‚ а когда спрашивали‚ откуда он всё это знает‚ Баал Шем Тов коротко отвечал: «Господь меня научил». Но порой он отказывался лечить больного‚ если «свыше его извещали‚ что этому больному не суждено выздороветь».

Быстро росла его слава – не только исцелителя‚ но и святого человека‚ праведника‚ который обладал даром прорицания. Говорили‚ что Баал Шем Тов умел угадывать мысли людей‚ обладал кабалистической тайной становиться невидимкой‚ в короткое время преодолевал огромные расстояния‚ потому что при необходимости «земля двигалась под ним быстрее». Он горячо молился в синагоге‚ раскачивался всем корпусом‚ иногда вскрикивал‚ а когда все уходили‚ долго молился в одиночестве. Баал Шем Тов объяснял это таким образом: когда он доходил до слов «Благословен Ты‚ Боже‚ воскрешающий мертвых!»‚ к нему слетались тысячи грешных душ умерших людей‚ каждая душа просила помолиться за нее‚ спасти от адских мук‚ – потому он и молился так долго.

В один из дней утомленные ученики ушли‚ не дождавшись конца молитвы своего учителя. На это он сказал с грустью: «Представьте себе‚ что на верхушке дерева сидит удивительная птица. Добраться до нее не просто‚ и люди лезут друг другу на плечи‚ чтобы один из них мог взобраться по этой живой лестнице на самый верх. Но те‚ что стоят внизу‚ не в состоянии разглядеть птицу и поэтому‚ потеряв терпение‚ уходят домой. Лестница рушится‚ и редкая птица улетает».

Около 1740 года Баал Шем Тов поселился в Меджибоже‚ где провел последние двадцать лет своей жизни. Его последователи называли Меджибож в Подолии святым городом, который на небесной карте помечен немалым кружком‚ не в пример великим столицам – деревушкам на отшибе, позабытым на карте Небес. К нему приезжали и приходили со всех сторон – для исцеления‚ поддержки, совета. В Меджибоже образовался вокруг Баал Шем Това кружок ближайших учеников‚ человек шестьдесят; они слушали проповеди‚ запоминали‚ распространяли его учение в народе. В короткий срок хасидское движение охватило еврейское население Подолии‚ Волыни и Галиции‚ распространилось затем на Польшу‚ Молдавию‚ Белоруссию‚ Валахию‚ Закарпатье‚ Трансильванию и Словакию. Среди его учеников были видные раввины: рабби Яаков Йосеф Коэн из Шаргорода‚ рабби Меир Маргалиот из Львова‚ даже шурин Баал Шем Това‚ бродский раввин Гершон Кутовер стал преданным его учеником и последователем.

К Баал Шем Тову влекла его слава чудотворца‚ простота и дружелюбие‚ любовь к простому человеку‚ постоянная готовность утешить и ободрить. Он часто ходил по улицам и базарам – «всегда с трубкой во рту»‚ «разговаривал даже с прохожими бабами»‚ мог выпить в компании и никогда не пьянел при этом. Он был небогат‚ но постоянно помогал бедным, выкупал у панов задолжавших мелких арендаторов. Баал Шем Тов часто повторял‚ что простой человек‚ проникнутый верой и умеющий горячо молиться‚ дороже Богу‚ чем ученый раввин‚ погруженный только в изучение Талмуда‚ – это нравилось многим. И еще он говорил: «Не думай‚ что ты лучше ближнего твоего. Если ум его не равен твоему‚ он равен тебе‚ ибо служит Господу‚ как может. В глазах Всевышнего червь может значить не менее‚ чем ты‚ потому что служит Ему. На это Он и дал силы».

К концу жизни Бешта было уже около десяти тысяч его последователей. Они поддавались обаянию своего учителя‚ его религиозному восторгу‚ безграничной и радостной вере в Бога; сильное впечатление производили на них его проповеди‚ которые были наполнены притчами. Рабби Исраэль Баал Шем Тов учил: «В книге «Берешит» написано: «И сказал Господь: «Создадим человека». Но к кому же Он тогда обращался‚ когда не было еще людей на земле?.. А обращался Господь к человеку. Он говорил: нас двое‚ так возьмемся за дело и сотворим человека. Ведь если ты не поможешь Мне‚ как же Я смогу сотворить тебя один?»

4

Рабби Исраэль бен Элиэзер не оставил после себя письменных трудов. Он распространял свое учение устно – для учеников‚ в синагогальных проповедях, в частных беседах. Он ничего не записывал и не любил‚ когда это делали другие: «Я сказал одно‚ ты услышал другое‚ а записал третье». Ученики вспоминали его слова: «Всё‚ что я внес нового или заимствовал от других‚ хранится глубоко в моем сердце и известно лишь одному Богу. А всё то‚ что я проповедовал людям‚ составляет ничтожный остаток‚ невольно вылившийся из вместилища моего духа‚ как выливается малая часть воды из переполненного сосуда».

Через двадцать лет после его смерти вышла книга его ученика раввина Яакова Йосефа Коэна‚ в которой изречения Баал Шем Това приводились с таким постоянным повтором: «слышал я от учителя моего…» Выходили и другие книги под контролем ближайших учеников Баал Шем Това; по этим источникам можно составить понятие об учении основателя хасидизма.

Баал Шем Тов учил: весь мир образовался из Божества‚ является проявлением Божества, ибо Бог везде, во всем и в каждое мгновение. Он говорил: «Мир в своем разнообразии создан как бы из самого Бога и вместе с тем неотделим от Него‚ подобно тому как складка на платье сделана из самого платья и в нем остается. Мир – из Бога и в Боге». Бог наполняет всё‚ присутствует во всем‚ даже в помыслах‚ и Его вмешательство в человеческие дела непрерывно.

Но если Бог присутствует во всем‚ то ничто и никто не может быть абсолютно плохим. Это означает‚ что к каждому человеку надо относиться как к праведнику‚ ибо никто не падает так низко‚ чтобы не в состоянии подняться затем до Бога. Грешники так же близки к Нему‚ как праведники‚ их грехи являются следствием временного заблуждения. «Всё в мире полно Творцом‚ и всё совершаемое по замыслам человеческим‚ вплоть до ничтожнейших событий‚ есть‚ в сущности‚ мысль Божья».

Между небом и землей‚ учил Баал Шем Тов‚ между миром Бога и миром человека существует непрерывная связь‚ постоянное взаимодействие; не только Бог влияет на человеческие дела‚ но и человек влияет на высший мир; человеческие мысли‚ слова и дела вызывают изменения в мире Бога. «Когда человек жалостлив на земле‚ жалость пробуждается и в небесных сферах… – утверждал Баал Шем Тов. – Человек – как бы лестница‚ вершиной своей упирающаяся в небо; все его поступки и слова оказывают воздействие на небесные сферы».

Силой своей молитвы человек может повлиять на Бога‚ и через Бога – на весь мир. Для этого молитва не должна быть машинальным обрядом‚ но – восторженным порывом к небу‚ излиянием души‚ полным слиянием человеческой души с Богом. Творцу надо служить не печалью‚ но радостью‚ и хороши те слезы‚ которые у человека от избытка восторга. Он говорил: «Дух Божий не посещает того‚ кто живет в сокрушении и печали». И еще: «Пусть человек постоянно пребывает в радостном расположении духа‚ пусть думает и верует‚ что Бог находится всегда с ним и охраняет его… Что от воли Бога зависит во всякую минуту разрушить мир или воссоздать его… а потому только на Бога надо уповать и только Его бояться».

Баал Шем Тов был категорически против изнурения плоти и излишних постов. «Посты вызывают печаль»‚ неугодную Богу‚ потому что человек должен служить Ему в радости. «Когда слабеет тело‚ ослабевает и дух‚ и человек не в состоянии молиться нужным образом»‚ то есть с восторгом и самозабвением. «Если‚ – учил Баал Шем Тов‚ – перед вами два врача‚ лечащих с одинаковым успехом‚ один при помощи горькой‚ а другой при помощи сладкой микстуры‚ – кого из них предпочтете? Конечно‚ последнего. То же и в религии: тот‚ кто предписывает людям пост и истязание плоти‚ вызывает в них печаль, заставляет смотреть с осуждением на своих близких‚ которые не могут быть отшельниками; тот же‚ кто учит людей радостному служению Богу‚ вселяет в них отрадный взгляд на жизнь, возбуждает добрые чувства в людях‚ убеждая их‚ что Бог – во всем».

Известен случай‚ когда некий проповедник обличал слушателей в синагоге‚ пугал вечными загробными муками; Баал Шем Тов рассердился и сказал: «Ты напрасно ругаешь евреев. Погляди: бедный еврей весь день бегает‚ суетится‚ чтобы в поте лица заработать кусок хлеба; но как только настает вечер‚ он в испуге бросает свои дела и‚ опасаясь пропустить время молитвы‚ забегает в синагогу‚ чтобы хоть наскоро помолиться. Он молится и от забот не знает‚ что шепчут его уста‚ и все-таки там‚ на небесах‚ хор ангелов содрогается‚ когда к ним доносятся слова этой молитвы».

В те времена считалось‚ что изучение Закона должно быть на первом плане; ученый человек был выше человека неученого и богобоязненного. Баал Шем Тов не отрицал пользы учения‚ но утверждал‚ что оно нужно не само по себе‚ а как средство к возбуждению религиозного чувства‚ был против таких ученых‚ которым «из-за непрерывного изучения Торы некогда думать о Боге». «Все их труды напрасны‚ потому что им недостает горячей привязанности к Богу‚ возможности постоянного общения с Творцом; они не понимают‚ как следует учиться‚ молиться и служить Богу‚ они упускают самую суть веры… считают себя праведниками‚ а потому и не думают каяться в своих заблуждениях».

5

Цель человеческой жизни‚ учил Баал Шем Тов‚ соединение с Богом‚ и эта цель достигается при помощи молитвы. «Всё‚ чего я достиг‚ – рассказывал он‚ – я достиг не столько изучением Торы‚ сколько молитвой». «Во время молитвы человек должен как бы освободиться от материальной оболочки‚ потерять самоощущение‚ дойти до такой ступени‚ на которой не различаешь‚ живешь на земле или нет». Чтобы привести себя в это состояние‚ порой необходимы резкие телодвижения‚ покачивания из стороны в сторону. «Тот‚ кто смеется над такими странными телодвижениями‚ – говорил Баал Шем Тов‚ – подобен человеку‚ который стал бы смеяться над судорогами и криками тонущего. Ведь и молящийся‚ совершая подобные движения‚ борется с волнами земной суеты‚ не дающей ему сосредоточиться на мысли о Божественном».

Некий путешественник как-то увидел‚ что хасиды раскачиваются во время молитвы‚ но не мог понять‚ зачем они это делают. И Баал Шем Тов поведал ему притчу: «Однажды на празднике гости наслаждались веселой музыкой‚ которую играли музыканты. Потом они стали танцевать под эту музыку. Мимо проходил глухой. Он заглянул в окно‚ увидел танцующих‚ но музыку не услышал. «Какая глупость! – воскликнул он. – Взрослые люди скачут без всякой причины!»…» Путешественник всё понял. Музыка‚ под которую раскачивались хасиды‚ раздавалась в их сердцах, а он был к ней глух.

Но молитва – не единственная форма служения Всевышнему. Служить Ему можно также возвышенными помыслами‚ исполнением заповедей‚ мыслями, чувством, иной раз даже будничным разговором. «Во всем‚ что существует в мире‚ – учил Баал Шем Тов‚ – заключены Божественные искры‚ даже в деревьях и камнях‚ во всех делах‚ совершаемых людьми; даже в грехах человеческих есть искры Божии‚ только искры тлеющие‚ тусклые‚ которые‚ однако‚ могут снова воспламениться и вознестись ввысь через покаяние».

Праведник – цадик – полнее других осуществляет слияние с Богом; его молитва способна оказывать большее влияние на небесные сферы‚ нежели молитвы других людей. «Как отцу приятно делать угодное любимому сыну‚ так и Богу приятно исполнять желание праведника». Цадик – наставник и духовный руководитель – душой постоянно находится на небе и опускается вниз только для того‚ чтобы поднимать людей наверх, спасать их души своими заслугами‚ даже души грешников‚ потому что «тлеющий огонь – всё-таки огонь‚ в любую минуту он может разгореться».

Рабби Исраэль бен Элиэзер скончался в Меджибоже и перед смертью избрал своим преемником одного из лучших учеников. Это был рабби Дов Бер из Межирича‚ «Великий Магид» – проповедник. В первый день праздника Шавуот рабби Исраэль еще ходил‚ принимал посетителей‚ сказал краткую проповедь‚ но ближайшим ученикам сообщил‚ что в этот день он уходит из мира. «Не тревожьтесь обо мне‚ потому что я выйду в одну дверь и войду в другую‚ но я сокрушаюсь о вас‚ которые должны понести потерю». Один из учеников стал молиться за него. «Слишком поздно‚ – сказал учитель. – Свершилось‚ и свершившегося не отменить». Затем он много говорил о вере‚ о душе‚ о смысле жизни – всё тише и невнятнее‚ пока его не перестали понимать.

Вечером того же дня он ушел из жизни – 22 мая 1760 года‚ в седьмой день месяца сиван 5520 года по еврейскому календарю. Говорят‚ что его сын‚ рабби Гирш‚ часто беседовал с покойным отцом. Как-то во сне он спросил его: «Как следует служить Богу?» Баал Шем Тов поднялся на высокую гору и кинулся в пропасть. «Вот так»‚ – ответил он сыну. А в другой раз он явился сыну в образе горы‚ объятой огнем с тысячами языков пламени: «И так тоже».

Могила Баал Шем Това цела на кладбище в Меджибоже‚ а в начале двадцатого века существовала и старая синагога‚ где он когда-то молился, – полуразвалившееся здание‚ которое хасиды не реставрировали‚ оставляя в том виде‚ в каком оно было при Беште. В 2001 году этнографы отметили: «Место захоронения Баал Шем Това постепенно превращается в «культовый объект», посещаемый не только паломниками-хасидами и экскурсантами… но и служителями культа (незадолго до нашего посещения Меджибожа кладбище посетила группа католических священников, совершивших там богослужение)».

Историк С. Дубнов о Баал Шем Тове: «Умирая, знал ли этот человек, какое великое будущее готовилось его вероучению, предвидел ли он, что спустя всего полвека два миллиона людей будут исповедовать это вероучение и признают его, скромного меджибожского проповедника, своим главою? Знал ли он, что ему суждено бессмертие не только на небе, но и на земле?..»

6

Однажды Баал Шем Тову приснился его будущий сосед по раю. Проснувшись‚ он пошел к этому человеку и увидел перед собой здорового, крепкого толстяка. «Как замечательно он скрывает свою сущность»‚ – подумал Баал Шем Тов и стал за ним наблюдать. Он заметил‚ что этот человек сытно завтракал каждый день‚ в обед ел еще больше‚ за ужином – в три раза больше‚ чем за обедом‚ и ни в чем не проявлялась его святость‚ за которую ему был уготован в будущем рай.

«Объясни мне‚ – сказал‚ наконец‚ Баал Шем Тов‚ – почему ты так много ешь?» «Что же‚ я тебе скажу‚ – ответил толстяк. – Тут всё дело в моем отце. Он был хорошим евреем‚ добрым человеком‚ всю жизнь жил Торой и только для Торы. Однажды его схватили разбойники‚ привязали к дереву и велели поцеловать крест. Конечно же‚ мой отец отказался. Они безжалостно били его – всё равно он отказывался. Тогда разбойники сожгли его на костре. А поскольку он был худым и слабым‚ то горел совсем недолго: вспыхнул – и тут же сгорел. И тогда я поклялся: если когда-нибудь придет мой черед‚ они так просто от меня не отделаются. Я покажу им‚ что еврей – это не жалкая свечка. Нет! Я буду гореть так долго‚ что они полопаются от злости! Вот почему я столько ем».

«Понимаю‚ – улыбнувшись‚ сказал Баал Шем Тов. – Иди‚ продолжай есть. То‚ что ты делаешь‚ ты делаешь хорошо».

Когда рабби Исраэль Баал Шем Тов видел беду‚ грозящую евреям‚ он шел в лес‚ в одно и то же место‚ там он зажигал огонь‚ читал особую молитву – и несчастье предотвращалось. Позже‚ когда такая потребность возникала у его ученика‚ магида из Межирича‚ тот приходил в лес на то же место и говорил: «Создатель‚ слушай! Я не знаю‚ как разжечь огонь‚ но я еще могу прочитать молитву». И чудо происходило. Еще позднее рабби Моше Лейб из Сасова‚ чтобы спасти свой народ‚ отправлялся в лес и там говорил: «Я не знаю‚ как развести костер‚ той молитвы я тоже не знаю‚ но зато я знаю место‚ и этого должно быть достаточно». Этого на самом деле было достаточно‚ и несчастье предотвращалось.

Затем пришла очередь отводить беду рабби Исраэлю из Ружина. Сидя в своем кресле‚ он обхватил голову руками и сказал Всевышнему: «Я не знаю‚ как разжечь костер‚ не знаю молитвы‚ даже не могу отыскать в лесу то место. Всё‚ что я могу сделать, – пересказать эту историю‚ и этого должно быть достаточно». И этого было достаточно.

В 1741 году поселился в Иерусалиме раввин Хаим бен-Атар из Марокко; вместе с ним приехала его семья и ученики – 30 человек. Он писал: «Говорю вам правду истинную… Человек с душою возвышенной взойдет и унаследует эту землю‚ о том же‚ кто воздерживается‚ я не позабочусь». Книга рабби Хаима «Ор га-Хаим» – «Свет жизни» была популярна среди хасидов Польши‚ и появилась хасидская легенда, которую стоит пересказать.

Когда рабби Исраэль Баал Шем Тов узнал о том‚ что раввин Хаим бен-Атар переехал в Иерусалим‚ он тоже решил отправиться туда‚ так как был уверен: если они встретятся на Земле Израиля‚ то непременно придет избавитель – Мессия. Трижды отправлялся Баал Шем Тов в страну Израиля‚ трижды останавливал его голос с Небес: «Еще не время».

Баал Шем Тов сообщал своим последователям в Эрец Исраэль: «Если будет на то воля Всевышнего, я присоединюсь к вам, но сейчас еще не время».

В середине восемнадцатого века на Святой Земле появились хасиды‚ последователи Баал Шем Това. Рабби Авраам Гершон из Кутова‚ брат его жены‚ приехал с семьей в 1747 году и поселился в Иерусалиме‚ а рабби Менахем Мендл из Перемышлян приехал в 1764 году и стал главой общины хасидов в Тверии. Он писал брату в Галицию: «Доколе ты будешь жить за пределами страны? Зачем слушаешь тех‚ кто порочит нашу Святую Землю‚ против которой все просторы мира ничтожны?..»

В 1777 году отправилась в путь группа белорусских хасидов‚ «чтобы поселиться на Святой Земле‚ пробудить милосердие Небес‚ молиться за весь Израиль». Они добрались до Черного моря и поплыли на трех кораблях; один из них утонул неподалеку от Евпатории‚ 53 пасажира погибли‚ но, несмотря на тяготы пути, примерно 300 человек поселились в Цфате и Тверии. Их возглавляли рабби Менахем Мендл из Витебска‚ рабби Авраам из Калиска и рабби Исраэль из Полоцка‚ который сказал‚ ступив на Святую Землю: «Вот этот день‚ прихода которого мы ожидали. Будем же радоваться в любимой стране‚ в возлюбленной стране наших помыслов‚ освященной святостью».

Очерк четырнадцатый Евреи Польши и Литвы после хмельничины. Ограничительные законы церкви. Ритуальные наветы. Восстания гайдамаков. Колиивщина и Уманская резня

«Памятник над могилой святого‚ который принял ужасные муки и прославил великое и могучее имя Всевышнего. Ученый по имени Иегуда Зеэв Вольф‚ сын рабби Товии‚ вознесся на небо в день субботний и принял свой приговор с горечью».

1

После кровавых событий времен хмельничины медленно и с трудом восстанавливались еврейские поселения Волыни и Подолии‚ Польши‚ Литвы и Белоруссии. Власти понимали‚ что евреям нужно дать временную передышку‚ чтобы они снова занялись ремеслами и торговлей, начали платить налоги в государственную казну. Король Ян Казимир даровал им отсрочки по взносу налогов; король Михаил Вишневецкий подтвердил привилегии польско-литовских евреев‚ а Ян Собесский в каждую сеймовую конституцию включал один и тот же пункт: «Евреев Короны мы‚ ради мирного их развития‚ оставляем при давних правах».

Евреи почитали Яна Собесского за его покровительство, называли в своих сочинениях «сыном солнца‚ королем королей, спасителем народа». Но знаменитое право «вето»‚ по которому любой депутат по своему капризу мог сорвать работу сейма‚ сводило порой на нет самые лучшие королевские постановления. Доходило до того‚ что паны публично призывали народ не подчиняться королевским приказам. «Если мы будем считаться с правами и привилегиями евреев‚ – всенародно призывал некий виленский пан‚ – то конца этому не будет. Надо их попросту выжить отсюда: одних утопить с камнями на шее‚ других избить». А толпа кричала в ответ: «Так им и нужно!»

Чтобы оправиться от последствий катастрофы‚ евреи хватались за любой промысел – несмотря на постановления Ваада‚ который опасался новых конфликтов с местным населением. Условия тогдашней жизни были нелегкими: часто повторялись погромы‚ пожары‚ эпидемии‚ от которых страдало еврейское население в тесных своих кварталах. Около 1678 года евреи краковского предместья «от двухлетнего поветрия в большей своей части вымерли‚ а другие бежали от этой заразы в Водзислав‚ но там ниспослан был на них огонь‚ и впали они в великую нищету и убожество». А в книге витебского кагала за 1711 год записано: «Нужда слишком велика‚ одно бедствие следует за другим. Ведь это про нас сказано: «Утром просишь‚ чтобы настал вечер‚ а наступает вечер – не дождешься утра»…»

Евреям позволяли существовать‚ потому что они были источником дохода для казны, должностных лиц‚ а также для любого‚ кто желал получить с них «подношение». Недаром говорили: «Кто заступается за евреев‚ тот уже получил‚ а кто выступает против них – желает получить». Расходы на всевозможные нужды увеличивались быстрее скромных доходов тех времен; попадая в безвыходное положение‚ кагалы занимали деньги под огромные проценты, чаще всего у монастырей. Эти проценты надо было выплачивать‚ поэтому снова брали кредиты, выплачивали уже проценты на проценты‚ – многие общины не надеялись рассчитаться когда-либо со своими кредиторами.

У кагала Дрогобыча‚ к примеру‚ на погашение долгов и процентов к ним приходилось три четверти всех расходов общины. Виленская община задолжала 832 000 гульденов иезуитам, доминиканцам, бернардинцам, августинцам, кармелитам, базилианцам и ордену кающихся грешников. Долги гродненского кагала составляли примерно 450 000 гульденов, пинской общины – 310 000 гульденов, а долги центрального Ваада доходили до 3 миллионов злотых. Депутаты на сеймах заявляли: евреев приходится терпеть в стране хотя бы потому‚ что никто не хочет потерять данные взаймы деньги.

Кредиторы ставили свои условия‚ давая в долг. Получив очередной заем‚ Коронный Ваад вынужден был согласиться с тем‚ что в случае неаккуратного возврата долга разрешалось всякого еврея «грабить‚ арестовывать‚ хватать‚ сажать в тюрьму‚ угнетать и преследовать»‚ пока долг не будет уплачен. Ваад согласился также‚ что в случае неуплаты «будут конфискованы все еврейские товары в Короне‚ закрыты синагоги‚ евреи будут изгнаны из домов‚ и на их место поселены христиане»‚ а Ваад не сможет жаловаться на это королю или воеводам.

Чтобы сохранить свое существование‚ общины изыскивали новые возможности для получения денег. Если кто-либо хотел открыть лавку‚ мастерскую‚ купить или построить дом‚ он должен был уплатить общине установленную сумму и получить взамен «хазаку» – право на данное предприятие. Ввели «хазаку» и на право водворения: желающий поселиться в общине платил в кагальную кассу значительную сумму. Но денег всё равно не хватало на всевозможные налоги и поборы, а потому ввели налог на предметы потребления‚ так называемую «коробку»‚ коробочный сбор – на убой скота‚ резку птиц и продажу кашерного мяса‚ а временами на молоко‚ хлеб‚ мед‚ водку и другие продукты.

Бывали случаи‚ когда кагал‚ срочно нуждаясь в деньгах‚ освобождал от будущих выплат состоятельного члена общины за единовременный денежный взнос‚ но эти деньги тут же уходили на покрытие долгов‚ и тяжесть будущего налогового обложения ложилась на рядового члена общины. Это вызывало недовольство‚ ропот‚ недоверие; прежнее уважение к кагальным старшинам сменялось неприязнью и открытой враждой. Богатые члены общины могли уплатить кагалу крупные суммы денег на получение «хазаки» и избавиться от менее состоятельных конкурентов‚ а те‚ беднея из года в год‚ все свои беды сваливали на общинное устройство. Кагал оберегал их от будущих бедствий‚ но кагал их и ограничивал. Это создавало внутренние напряжения‚ которые привели со временем к разрушению кагального управления.

К восемнадцатому веку королевская власть в Польше была сведена до минимума‚ и в государстве‚ которое «держалось беспорядком»‚ грамоты королей никого практически не защищали. Воеводы‚ старосты и подстаросты хозяйничали в еврейских общинах по своему желанию‚ назначали и арестовывали кагальных старшин‚ вымогали деньги; с вступлением в должность каждого нового воеводы приходилось заново хлопотать о восстановлении прежних привилегий. Мещане городов постоянно воевали со своими еврейскими конкурентами. «Еврей продает свой товар слишком дешево‚ – жаловались они‚ – и отнимает у нас покупателя». Но покупатели были иного мнения. «Паны говорили‚ что хоть евреи и гадкие нехристи‚ а всё же хорошо их иметь в городе‚ – отметил сторонний наблюдатель. – У них найдешь шелк‚ меха‚ золото‚ серебро‚ жемчуг‚ тюль‚ и всё дешевле… Еврей не позволяет себе излишеств. Посмотрите на его одежду‚ войдите в его дом: он грызет чеснок‚ редьку или огурец‚ собирает денежки‚ угождает пану‚ а себе во всем отказывает».

В ту пору шляхта получила право на винную монополию: изготавливать вино‚ водку‚ пиво и мед, продавать напитки в шинках. Не желая заниматься этим промыслом‚ паны отдавали его в аренду евреям‚ так же поступали короли в своих владениях‚ и к восемнадцатому веку шинкарство стало главной отраслью еврейской торговли‚ потому что из других промыслов их вытесняли магистраты и ремесленные цехи. «Паны неохотно сдают корчмы полякам‚ – писал путешественник. – Поляк-корчмарь любит мед да водку‚ а давать счет панам не любит‚ тогда как жидов они без церемоний могут к этому принудить». Живя на частных землях‚ евреи были прикреплены к «кабацкой стойке и к мелкой аренде», целиком зависели от пана. Холопа-украинца пан побаивался‚ помня уроки прошлых восстаний‚ а еврея нечего было опасаться: помещик мог сгноить в тюрьме несостоятельного арендатора‚ отнять у него детей‚ крестить их – жаловаться было некому.

В дневнике волынского помещика восемнадцатого века имеется такая запись: «Пятое января. Арендатор Гершко не уплатил мне еще с прошлого срока девяносто один талер… Вчера я приказал его заковать и запереть со свиньями… младшего его сына Лейзю взял на мызу и приказал учить катехизису с молитвами. Очень способный мальчик. Я намерен окрестить его‚ и епископ обещал приехать ко мне к этому акту, приготовить его душу. Лейзя не хотел сначала делать крестного знамения, повторять наши молитвы‚ но управляющий высек его‚ и сегодня он ел уже свинину…» В дневнике рассказано‚ как приехали евреи из Бердичева‚ уплатили долг – девяносто один талер‚ подарили пану голову сахара, десять фунтов кофе и умолили отпустить мальчика. «Впрочем‚ – пишет далее помещик‚ – я вполне уверен‚ что еврей опять не уплатит в срок‚ Лейзя попадет-таки в мои руки и сделается христианином».

Известен случай‚ когда каневский староста‚ забавляясь‚ приказывал еврейским женщинам влезать на яблони и куковать‚ а сам стрелял в них дробью; когда же раненые падали с дерева‚ он веселился и кидал им золото. Получалось так‚ что бесправный еврей страдал от пана в спокойные времена и страдал за пана – во времена мятежей. В дневнике некоего Петра Апостола записано в 1725 году: «В польском праве… исключаются из судебной должности: отлученные от церкви‚ схизматики‚ евреи‚ бесчестные люди и незаконнорожденные‚ так как неприлично облекать каким-либо достоинством человека‚ чем-либо запятнанного».

2

Духовенство тех времен искало виновников бедствий‚ которые потрясли Польшу в середине семнадцатого века. В первую очередь обвинили иноверцев‚ на которых свалили вину за смуты‚ неурядицы‚ эпидемии и военные поражения. В 1672 году Турция захватила Подолию‚ и евреев сразу же обвинили в сношениях с неприятелем‚ хотя турки грабили их наравне с остальным населением и угоняли в плен. Многие годы после этого евреи Европы собирали деньги на выкуп пленников той войны.

Борьба в Польше велась между неравными. Духовенство било противника‚ ослабевшего после страшных лет хмельничины‚ и когда какой-либо сейм вводил ограничительные законы‚ причина приводилась одна и та же: «Дабы вероломство и своеволие жидовское не брали верх». Поляк с малых лет проникался презрением к евреям‚ которые жили обособленно‚ при своем платье‚ по подозрительным законам и обычаям. Воспитанники иезуитских школ по-прежнему нападали на еврейские кварталы и грабили их; это были уже не проказы подростков‚ но организованные нападения на беззащитных людей. Общины давали подарки начальству школ и учащимся‚ чтобы избежать погромов; известен случай‚ когда в Перемышле кагал предотвратил нападение‚ подарив каждому из преподавателей – «почтенным панам философам» – по паре желтых сапог из хорошей кожи‚ а учащимся выставил бочонок меду. Но и подарки не всегда помогали.

В 1664 году ученики церковных школ Львова решили устроить погром. Узнав об их намерениях‚ евреи стали «вооружаться кто чем мог: пиками‚ топорами‚ секирами‚ саблями‚ пищалями‚ складывать камни во дворах и на крышах». Отряд самообороны разбил первые ряды наступавших‚ но городская милиция присоединилась к погромщикам‚ и они ворвались в еврейский квартал. Убили двух сыновей раввина‚ убили кантора в синагоге‚ изорвали свитки Торы – итог этого погрома. Через два месяца‚ в день католического праздника‚ погром повторился; в запертый еврейский квартал толпа пробралась по крышам домов с соседних улиц, убила 75 человек.

До начала двадцатого века на еврейском кладбище Львова сохранялись могилы жертв того года‚ на одной из них было написано: «Шмуэль-кантор стоял в молитве с помыслами‚ обращенными к Богу‚ когда проклятая пронзила его чистое сердце своим мечом; им она проколола и молитвенник‚ так что молящийся и молитвенник соединились». Эта женщина – «проклятая» – возможно‚ из предводителей погрома – упоминалась в надписях на шестнадцати могильных камнях‚ в том числе на могиле столетнего главы иешивы и на могиле юноши: «Проклятая сломила молодой росток могучего кедра‚ потушила светильник жизни‚ стремившийся к небу‚ закрыла уста‚ источавшие живые струи Торы; уже в пятнадцатилетнем возрасте он обладал мудростью старца». Даты тех погромов были многие годы днями поста и траура в львовской общине.

Но изредка случалось иначе. В Познани в 1687 году сотни учеников и ремесленников пошли на штурм еврейского квартала‚ но его жители трое суток держали оборону. «Случилось небывалое‚ – писал еврейский летописец. – Бог дал нам силу противостоять врагу три дня и три ночи. Каждый раз‚ когда они с обнаженными мечами врывались на наши улицы‚ наши побеждали их и гнали до рынка‚ ибо те были трусливы». Это событие в Познани отмечали затем ежегодной благодарственной молитвой.

В семнадцатом веке в Польше было около шестисот монастырей‚ влияние духовенства‚ особенно иезуитов‚ чрезвычайно возросло. На своих соборах церковь подтверждала старые и издавала новые ограничительные законы против евреев; снова провозгласили‚ как в Средние века: евреев нужно терпеть лишь для того‚ «чтобы они напоминали нам о муках Христа, своим рабским положением являли пример справедливой кары Божией над неверными». Не разрешали строить новые синагоги и ремонтировать старые; запрещали освещать синагоги ночью‚ устраивать кладбища возле города, совершать обряд еврейских похорон в дневные часы.

В 1670 году сейм постановил: «Во время публичных процессий они (евреи) должны оставаться в своих домах‚ не расхаживая по улицам‚ а когда священник идет со святыми дарами‚ они должны свернуть в сторону – в противном случае будут подвергнуты наказанию». Евреям Гродно приказали замуровать окна домов, выходивших на костёл, «чтобы не богохульствовали, когда священник с процессией несет гостию или с причащением идет к больному». Приходили одни короли и ужесточали ограничения‚ приходили другие – делали послабления‚ но политика церкви оставалась бескомпромиссной. На сеймах депутаты даже жаловались на духовенство‚ что оно «изыскивает всякие предлоги‚ чтобы подвергать евреев преследованиям и изгонять их из городов‚ нанося этим страшный вред торговле».

В тогдашнем польском обществе господствовали суеверия. Верили в колдовство и в злых духов‚ за «сношения» с нечистой силой привлекали к суду, предавая мучительным казням. Евреям приписывали вину в появлении «чар» и таинственных знаков на домах‚ а в Новогрудском воеводстве сожгли без суда двух евреек‚ обвинив их в колдовстве. Христианское население практически ничего не знало о своих соседях-евреях и верило всевозможным небылицам. Самый нелепый слух можно было соединить с еврейским именем‚ и этому тут же начинали верить: ведь еврей был чужаком‚ с незнакомой религией‚ со странными обычаями‚ а это вызывало опасения. Некий игумен Орест в своих записях зафиксировал без всяких сомнений следующий «факт»: еврейка Шейна‚ дочь Вульфа‚ жена Айзика Габриловича‚ в Могилеве‚ на Шкловской улице‚ за валом‚ родила дитя, «неподобное на человека‚ но похожее на медведя косматого с когтями»‚ и дитя это было похоронено живым.

Не только в народной массе‚ но и в образованном обществе ходили нелепые рассказы о евреях. Верили‚ например‚ если еврей – потомок Реувена притронется к неспелому плоду‚ то этот плод завянет‚ что посевы у потомков Реувена не дают всходов‚ а на их могилах не растет трава. Верили‚ что у потомков Шимона раз в году бывает кровотечение из пальцев рук и ног; потомки Дана месяц в году испускают нестерпимое зловоние и потому должны смазывать себя христианской кровью для устранения этого запаха; что у каждого еврея из колена Гада имеется на голове пятнадцать язв, у евреев из колена Ашера одна рука короче другой‚ у потомков Дана свиные уши‚ у потомков Йосефа и Биньямина рот кишит червями‚ – и тому подобные небылицы‚ которые «подтвердил» некий Франциск‚ выкрест из евреев. И потому – на фоне полного незнания‚ непонимания и вражды – особенно удивительны случаи перехода христиан в иудейство.

В 1716 году вдова Марина Сыровайцова‚ дочь попа из Витебска‚ показала на следствии‚ что задумала перейти в иудаизм без чьих-либо уговоров‚ так как от отца слышала – вера иудейская лучше веры христианской. Она не пожелала вернуться в христианство даже под жестокой пыткой, потому что готова погибнуть еврейкой «за живого Бога». Суд приговорил вдову Марину к терзанию тела клещами и сожжению живой на костре.

Тот же суд рассматривал дело девицы Марины Войцеховой‚ которая приняла иудаизм‚ обвенчалась с евреем и была арестована на свадьбе. Она не соглашалась вернуться в христианство после трех пыток, и только на четвертой‚ особенно жестокой‚ сказала: «Теперь я гнушаюсь еврейской веры и как прежде верила в распятого Христа‚ так и сейчас готова за него страдать и умирать». Вместе с ней арестовали на свадьбе ее жениха и несколько евреев‚ которые уверяли судей‚ что они не подозревали‚ будто она христианка. Суд приговорил девицу Марину после ее раскаяния к обезглавливанию и сожжению тела‚ а каждый из евреев получил по сто ударов возле позорного столба.

3

В Польше выходили в свет всевозможные сочинения‚ в которых обвиняли евреев в совершении ритуальных убийств‚ и суеверная толпа верила тому‚ что было написано. «Как шляхетская вольность невозможна без права «вето»‚ – писал один из обличителей‚ – так и еврейская маца невозможна без крови христианской». Церковь объявляла святыми мучеников‚ якобы убитых евреями‚ и на поклонение «святым мощам» приходили толпы верующих. Неудивительно поэтому‚ что в семнадцатом и восемнадцатом веках прошли ритуальные процессы во многих городах Польши – как правило‚ по одному и тому же сценарию.

В 1696 году в лесу возле Познани нашли тело воспитанника иезуитской школы. Родные убитого и местная шляхта обвинили евреев‚ и вся община во главе с рабби Нафтали Коэном целыми днями не выходила из синагоги‚ молитвами и постом готовясь к мученической смерти. Нашлись подготовленные лжесвидетели‚ назревал судебный процесс‚ но неожиданно на рынке поймали польскую крестьянку‚ которая принесла для продажи одежду убитого ученика. Убийцей оказался ее сын. Его пытались уговорить‚ чтобы всю вину свалил на евреев‚ будто бы подкупивших его‚ но правда обнаружилась‚ и «тогда‚ – записал еврейский летописец‚ – почернели лица наших врагов‚ ибо замысел их не осуществился».

Через сорок лет в той же Познани начался новый ритуальный процесс‚ который тянулся четыре года. Обвиняемых пытали‚ но они не признали себя виновными‚ и двое из них скончались от пыток. В конце концов, с общины сняли обвинение‚ но, тем не менее, король Август II издал декрет‚ запрещавший всякие сношения евреев с христианами. В этом декрете был такой пункт: если еврей станет ласково обращаться с христианским ребенком на улице или заговаривать с ним‚ а тот потом исчезнет‚ на этого еврея падёт подозрение в убийстве ребенка.

В 1698 году‚ перед еврейской Пасхой‚ в галицийском городе Сандомире некая христианка подбросила к церкви труп незаконно прижитого ребенка. Осмотр тела показал‚ что ребенок умер естественной смертью‚ что подтвердила под присягой его мать. Но в дело вмешалось духовенство‚ женщину пытали и вырвали у нее подсказанное палачами признание‚ будто она передала тело еврейскому старшине Береку‚ а затем получила его обратно искалеченным. Однако на очной ставке с Береком женщина сказала: «Еврей неповинен; я сама от боли не знаю‚ что говорю». Ее снова пытали‚ и снова она повторила то‚ что подсказывали ей палачи.

Берека подвергали страшным пыткам‚ жгли тело раскаленным железом‚ но он отрицал вину и кричал с дыбы: «Клянусь Богом живым‚ я ни в чем не виновен!» Такую поразительную стойкость во время пыток объясняли тем‚ что у Берека была особая мазь с «сильными чарами»‚ охранявшими его от боли. А патер Жуховский‚ инициатор этого обвинения‚ писал: «Достойные уважения люди говорили‚ что необходимо пытать не только тело‚ растянутое на дыбе‚ но жечь свечами и тень‚ падавшую от тела‚ потому что может случиться‚ что дьявол переносит тело пытаемого на то место‚ где тень‚ а в дыбу подкладывает что-либо другое». И хотя подсудимый ни в чем не сознался‚ ему отрубили голову‚ рассекли тело на четыре части и развесили на перекрестках дорог.

На этом дело не закончилось‚ потому что мещанство Сандомира хотело получить королевский декрет о поголовном изгнании евреев. В 1710 году всю общину обвинили в убийстве мальчика-сироты; прямых улик не оказалось‚ а потому прибегли к испытанному способу – к показаниям крещеного еврея‚ который подтвердил‚ что ритуальные убийства предписываются тайными еврейскими законами. Некий выкрест Ян Серафинович‚ душевнобольной человек‚ дал письменные показания‚ которые напоминали бред безумца. Он сообщил‚ что евреи нуждаются в христианской крови‚ чтобы «творить свои чары»: новобрачным якобы при венчании дается яйцо с примесью христианской крови; этой же кровью мажут глаза умирающим‚ а на Пасху ее примешивают к тесту‚ из которого пекут мацу. Серафинович добавил к этому: когда он был «главным раввином Литвы»‚ то сам замучил двух христианских детей, и подробно описал способ получения крови‚ вплоть до того‚ что ребенка катают в бочке‚ набитой гвоздями‚ а затем распинают на кресте.

Раввины вызвали клеветника на диспут‚ но он не явился‚ – возможно, те‚ что стояли за его спиной‚ не решились выставить на диспут сумасшедшего. На основании показаний Серафиновича суд приговорил к смерти трех руководителей общины города Сандомира. Патер Жуховский‚ инициатор и этого процесса‚ убедил Августа II изгнать евреев из города; в королевском декрете было указано‚ что «нечестивые и неверные иудеи тайными и возмутительными способами проливают кровь христианских младенцев‚ которая вопиет к Божьему правосудию».

В 1747 году в городе Заславле на Волыни в дни Пасхи обнаружили под снегом мертвое тело. Собравшаяся толпа стала кричать‚ что евреи убили христианина; обвиняемых пытали‚ один из них не выдержал мук и признал обвинение‚ но остальные держались. В конце концов, был вынесен чудовищный по жестокости приговор – не в порыве безумия пьяной от крови толпы‚ а при обстоятельном размышлении «жрецов правосудия»: «Палач должен посадить осужденного на кол живым и оставить его там‚ пока тело его не будет съедено птицами и не распадутся его бесчестные кости»; с другого осужденного велено было «содрать с живого четыре полосы кожи‚ вынуть из груди сердце‚ разрезать на четыре части и прибить каждую к столбам по городу». В заупокойной молитве‚ написанной по этому поводу‚ взывала к небесам вся община Заславля: «Земля‚ не закрывай их кровь‚ и пусть не умолкнет их вопль‚ пока не увидит Господь с небес!»

В 1753 году в Житомире был инсценирован новый ритуальный процесс. 13 обвиняемых приговорили к смерти: им обмотали руки паклей и подожгли‚ затем провели через весь город к месту казни‚ четвертовали‚ обезглавили, головы развесили на кольях. Трое обвиняемых согласились креститься под угрозой мучительной казни; их обезглавили и в торжественной процессии в честь новообращенных привезли в гробах в костел – «при громадном стечении панов‚ обывателей и военных». Теперь уже евреи Житомира взывали к небесам в заупокойной молитве: «Доколе будешь молчать‚ Господи‚ и прощать проливающим невинную кровь праведников?..»

Затем возникло новое ритуальное обвинение‚ и евреи послали в Рим особого уполномоченного‚ который просил папу «оказать его несчастным иноверцам милость, защитить их от притеснений‚ тюремных заточений‚ пыток и смертных казней». Кардинал Лоренцо Ганганелли составил особую записку в защиту евреев и напомнил‚ что те же самые обвинения выдвигали некогда язычники против первых христиан. Папа римский предостерег польское духовенство от подобных обвинений‚ однако в 1790 году в Гродно осудили раввина Эльазара за то‚ что он якобы убил христианскую девушку. Его приговорили к четвертованию‚ но король Станислав Август не утвердил приговор. «Я не допущу‚ – сказал он‚ – подобной бойни в моем государстве». Когда же ему заявили‚ что казнь всё равно состоится‚ король уехал из города за день до этого.

Несчастного казнили на городской площади в присутствии тысяч зрителей и нескольких евреев‚ которые пришли специально‚ чтобы произнести «аминь» на последнюю молитву мученика. Его тело разрезали на четыре части, развесили по городу в назидание другим‚ а на следующий день евреи с плачем похоронили его. На могильном камне написали: «Здесь покоится прах выдающегося ученого и знатного человека рабби Эльазара Святого‚ сына Шломо Вербловера. Он пролил свою кровь‚ публично освятив имя Господа. Да будет душа его вплетена в узел жизни!»

4

В 1700 году началась двадцатилетняя Северная война‚ сопровождавшаяся гражданской войной в Польше. Русские армии Петра I в союзе с войсками польского короля Августа III воевали против шведского короля Карла XII и поддерживавших его сторонников Станислава Лещинского. Это была долгая война‚ и велики были страдания еврейского населения‚ оказавшегося между двух огней. И та и другая сторона облагали их чрезвычайными налогами и контрибуциями; пострадала во время осады община Познани‚ пострадала община Львова; солдаты и казаки грабили еврейское население в городах и местечках.

В то время Украина была разделена на две части: Малороссия‚ или левобережная Украина‚ принадлежала России‚ а правобережная Украина оставалась за Польшей. Православное крестьянское население правобережной части‚ закабаленное католической шляхтой‚ видело в еврее-арендаторе чужака-нехристя‚ ставленника панов‚ и потому повторилось то же самое‚ что было прежде‚ во времена народных восстаний. По Украине бродили казацкие и крестьянские отряды – гайдамаки‚ к которым присоединялись мещане‚ шляхта‚ «других наций беспокойные люди», даже крещеные евреи; все вместе они нападали на помещичьи усадьбы‚ еврейские корчмы и местечки. В 1702 году атаманы Самусь и Палей захватили Богуслав‚ Корсунь‚ Лысянку‚ Белую Церковь, где перебили поляков и евреев; подобное происходило в Баре‚ Немирове‚ Полонном‚ Заславле и в других местах.

В 1734 году на Украину вступили русские войска‚ чтобы поддержать вновь избранного польского короля Августа III против его соперника Станислава Лещинского. Призыв русских действовать против шляхетской партии Лещинского был подхвачен на Украине‚ и с лозунгом «Дана воля грабить жидов и убивать ляхов» гайдамацкие отряды снова поднялись против панов и евреев. Запорожская Сечь не выступала на стороне гайдамаков, временами боролась с ними‚ но она дала немало участников этого движения. Атаман Верлан совершал набеги на Подолию и Волынь якобы от имени русской императрицы Анны Иоанновны‚ и от его отрядов особенно пострадали общины Шаргорода‚ Меджибожа‚ Хмельника и Полонного.

Когда Август III утвердился на престоле‚ польская шляхта с помощью русских солдат попыталась усмирить гайдамаков‚ но волнения продолжались. Атаманы Грива‚ Медведь‚ Харек‚ Игнат Голый со своими отрядами совершали налеты на Корсунь‚ Погребище‚ Павлочь‚ Рашков и другие города. Путешествовавший через те края иностранец записал в дневнике: «Эта страна плодородна и приятна‚ но малолюдна‚ будучи подвержена набегам татар и гайдамаков‚ которые приносят величайшие разорения… Знающие довольно этих разбойников… уверяли меня‚ что это – скопище бродяг‚ состоящее из множества дурных людей разных народов‚ которые убегают из своих мест‚ чтобы спастись от руки правосудия».

В 1740 году поднял бунт атаман Вощило. К его отрядам примкнули крестьяне, мелкие шляхтичи‚ стали грабить города и местечки в районе Быхова‚ Кричева, Мстиславля. Васько Вощило‚ называвший себя «великим атаманом» и «внуком Богдана Хмельницкого»‚ указывал в своих воззваниях‚ что цель его восстания – не бунт против правительства и шляхты‚ а «истребление жидовского народа и оборона христианства». Появились и другие атаманы‚ которые со своими отрядами убивали и грабили на проезжих дорогах панов и евреев‚ разоряли местечки, с награбленной добычей уходили на русскую сторону‚ за Днепр. Порой по требованию польских властей русские выдавали гайдамаков‚ но чаще всего они ускользали от наказания. Эти отряды разорили Винницу‚ Гранов‚ Фастов‚ Умань‚ Радомышль‚ Летичев‚ Мошны.

Известны показания взятых в плен гайдамаков. Казак Андрей Суляк сообщал: в тех местах‚ где он побывал со своим отрядом‚ «уже не оказалось ни одного еврея‚ так как здесь раньше побывали запорожские казаки… Жалованья же никакого казаки не получают‚ но им позволено грабить евреев и ляхов и убивать первых». Казак Петр Демьянович показал: в Замехове они нашли возле реки‚ в тростниках‚ двух спрятавшихся евреек‚ которых и убили. Казаки удивлялись небрежности своих предшественников‚ говоря: «Что это за казаки‚ по уходе которых еще оказываются ляхи‚ жиды и ксендзы; после нас ничего уже не останется‚ всех перебьем».

На старом еврейском кладбище города Луцка долгое время сохранялся памятник мученику‚ которого четвертовали за отказ креститься. На камне была надпись: «Памятник над могилой святого‚ который принял ужасные муки и прославил великое и могучее имя Всевышнего. Ученый по имени Иегуда Зеэв Вольф‚ сын рабби Товии‚ вознесся на небо в день субботний и принял свой приговор с горечью. 28 таммуза 522 года (июль 1762 года)».

В 1768 году руководители общины Могилева-Подольского писали в своем обращении к евреям: «Одна беда следует за другой… Мы идем ощупью‚ как слепцы в потемках‚ мы беднеем изо дня на день‚ нас ведут‚ как овец‚ на заклание; мы стали притчей между народами‚ на нас кидают жребий‚ как на брошенную вещь в пустыне… Бог да воззрит на страдание наше‚ да скажет Он нашим бедствиям: довольно! Да поведет Он нас поскорее в землю нашу и через глашатая мира возвестит мир в наших пределах!»

5

В 1764 году польским королем был избран Станислав Август Понятовский, один из фаворитов российской императрицы Екатерины II. Россия потребовала‚ чтобы православным подданным Польши были предоставлены религиозная свобода и политические права‚ и русский посол угрозами вынудил сейм принять закон о равноправии православных граждан Польши. Часть шляхты и духовенства воспротивились этому и образовали Барскую конфедерацию для защиты католической веры и древних шляхетских свобод. Дов Бер из Болехова сообщал: «Вышли многие дворяне и говорили один другому: народ польский, свободные люди, шляхта от века, не соучастники мы Понятовскому… И была эта смута во всем государстве Польском в течение пяти лет, без суда и правды во всех землях Польши, а только кто силен, тот и прав».

Соединенные русско-польские войска выступили против конфедератов‚ и в журнале военных действий русского отряда записаны сведения о еврее-лазутчике по имени Буня. 18 февраля: «Еврея Буню послали в Хотин‚ добыли через него сведения и уплатили за это пятьдесят рублей». 14 апреля: «Возвратился из Хотина жид Буня и объявил‚ что всё спокойно». 15 апреля: «Отправлен Буня обратно в Хотин». 20 августа: «Конфедерат Потоцкий арестовал Буню». Пойманных лазутчиков обыкновенно вешали‚ да и обычному населению приходилось несладко. В дневнике офицера-поляка записано: «Солдат привел в главную квартиру жидка без пейсов и переодетого кучером. Его поймали‚ когда он переходил за черту лагеря‚ куда жидам строго воспрещалось входить. Его обыскали и нашли письмо‚ вложенное между подошвами сапога. Собрали военный совет‚ жид сразу же признался‚ кому он нёс письмо‚ и его немедленно повесили». И там же: «В Райгородке казаки почти до смерти засекли нагайками «кагальных» евреев. Наказаны были жиды за то‚ что не доставили овса и сена».

Отряды конфедератов были разгромлены, но в 1768 году вспыхнуло на Украине восстание гайдамаков и православного крестьянства, которое на этом этапе известно под названием Колиивщины. Некий еврей писал в том году: «Бунт изменников‚ известный под именем гайдаматчины‚ начался в селе Жаботине‚ где жил рабби Авремель‚ известный вам. В том селе умерщвлено было семьдесят человек‚ в том числе и жена рабби. Распороли живот‚ а плод вынули живым… Горе глазам видящим и ушам слышащим это! Мы бежали в субботу и нарушили почти все субботние постановления. Мы бежали и потеряли всякие вести один о другом… Стыдно сознаться‚ до чего мы дошли: многие умирали от голода и жажды. Несколько тысяч не были даже погребены‚ а сделались добычей свиней и собак. Избави нас‚ о Господи! От великого горя не могу писать вам…»

Во главе Колиивщины встал запорожец Железняк‚ а идейным вдохновителем был православный монах Мельхиседек Значко-Яворский. Он побывал в Петербурге и якобы получил «золотую грамоту» от императрицы Екатерины II на право избивать поляков и евреев. В грамоте было сказано: «Так как мы ясно видим‚ с каким презрением и бесстыдством поступают поляки и жиды с нами и с нашей православной религией… то даем приказ и повелеваем Максиму Железняку… вступить в пределы Польши… вырезать и уничтожить с помощью Божьей всех поляков и жидов‚ хулителей нашей святой религии… Дано в С.-Петербурге. Екатерина».

И хотя императрица объявила впоследствии‚ что грамота была подложной‚ всюду‚ где появлялись гайдамаки‚ они зачитывали эту грамоту и поднимали народ на войну. С лозунгом истребления всех поляков‚ а также евреев «от Нухима до Боруха» гайдамаки напали на Жаботин‚ Черкассы‚ Смелу‚ Корсунь‚ Канев. Затем подошла очередь Тетиева‚ Рашкова‚ Липовцов‚ Тульчина. Везде грабили и убивали‚ не пропуская ни одного. Очевидец писал: «В Лысянке мы нашли на одной виселице трупы ксендза‚ шляхтича‚ еврея и собаки с надписью: «всё одна вера»…»

Особенно привлекал гайдамаков город Умань‚ принадлежавший графу Потоцкому. Надеясь на крепостные стены‚ многие беглецы сбежались в Умань в страхе перед гайдамаками‚ переполнили город, массами расположились за его стенами. Губернатором был поляк Младонович‚ а отрядом казацкой милиции‚ что защищала город‚ командовал сотник Гонта. Когда Железняк подошел к Умани‚ Гонта с казаками перешел на его сторону и перебил всех беглецов за стенами города. После этого Железняк и Гонта напали на Умань. В первый день штурма поляки и евреи дружно оборонялись на городских стенах под командой землемера поляка Шафранского. Дочь губернатора вспоминала впоследствии: «Шафранский выбивался из сил‚ стараясь везде поспеть. Он раздал ружья евреям‚ чтобы они через палисад отбивались от крестьян… Помню‚ я видела жидов с опаленными бородами и пейсами‚ охотно стреляющими и защищающимися. Могу сказать‚ что только одни жиды и защищались».

Гайдамаки убедили губернатора‚ что поляков они не тронут‚ вошли в город и напали на евреев. Началась резня‚ которая продолжалась трое суток. Жестокость гайдамаков поставила Уманскую резню наравне с самыми ужасными проявлениями массовых преступлений. По приказу Гонты трупы было запрещено хоронить‚ их бросали в колодцы, отдавали на съедение собакам. Покончив с евреями‚ гайдамаки принялись за поляков. Губернатор Младонович перед смертью напомнил Гонте‚ что тот клялся пощадить ему жизнь‚ но Гонта на это ответил: «Ты тоже изменил своему слову‚ данному евреям‚ не выдавать их мне». Всего в Умани погибло около 20 000 поляков и евреев. Затем гайдамаки вышли из города‚ устроили на поле табор и‚ поделив между собой богатую добычу‚ пьянствовали непрерывно в течение двух недель.

В еврейском свидетельстве об Уманской резне сказано: «Все евреи заперлись внутри синагоги… и начали защищаться. Один из них‚ называвшийся Лейбой‚ выхватил меч у одного разбойника и убил 20 врагов; другой‚ некто Мозес Мокер‚ защищаясь отчаянно‚ убил их 30. Наконец‚ разбойники… привезли пушку и ядрами стреляли по синагоге. Тысячи евреев лишились там жизни‚ но они сделались мучениками за веру. Одна женщина именем Брейла‚ боясь‚ чтобы после ее смерти дети не были обращены в другую веру‚ утопила их в реке… Убийцы топтали младенцев на глазах их матерей‚ живых детей вбивали на острия пик и с торжеством носили по улицам‚ как бы празднуя победу…»

Другой еврейский летописец писал: «Разложив на полу свиток Торы‚ они (гайдамаки) стали топтать его ногами и резать на нем евреев. Резня была так велика и ужасна‚ что кровь зарезанных стояла в синагоге выше порога. Потом гайдамаки вынесли из синагоги свитки Торы‚ разложили их по улицам и верхом проезжали по ним». А в актах Уманского Базилианского монастыря сказано так: «Страшно было видеть их (евреев)‚ плавающих в собственной крови‚ без рук‚ без ушей‚ обнаженных‚ которых добивали собравшиеся из ближайших сел поселяне… Тут даже женщины‚ ожесточенные примером мужей‚ дубинами‚ ножами‚ лопатами‚ серпами резали и убивали‚ даже детей своих к этим жестокостям принуждали».

Покончив с Уманью‚ гайдамаки отправились в Балту‚ куда бежали уманские евреи‚ и убили их там. Затем они пошли в Бендеры‚ где тоже грабили и убивали. Но это уже были последние их дни. Гайдамаков усмирила Россия‚ которая опасалась‚ как бы восстание не перекинулось на левобережную Украину. Железняка‚ русского подданного‚ сослали в Сибирь; 700 гайдамаков повесили на пути от Умани до Львова; Гонту подвергли ужасным пыткам перед казнью, и на этом гайдаматчина закончилась.

В память о резне в Умани установили особую молитву‚ которую читали ежегодно в уманских синагогах в пятый день месяца таммуз, – в тот день гайдамаки напали на Умань. После страшных событий были составлены «кинот» – плачи; в одном из них под названием «Плач на бедствия украинские» описывались несчастья того периода:

Отче небесный! Как мог Ты взирать‚ Чтобы евреи украинские претерпели такие бедствия?.. Да предстанут пред Тобой злодеяния гайдамаков. Владыка мира, Помоги и спаси тех‚ кто за нас заступился‚ – аминь!

6

Сохранилась еврейская рукопись восемнадцатого века‚ в которой рассказывается о графе Валентине Потоцком и пане Зарембе.

«В 479 году шестой тысячи лет (1719 год) жил великий пан Потоцкий в земле Польской и имел мудрого сына. Мальчик вырос‚ и отец послал его в королевский город Париж‚ город короля французского‚ полный мудрецов и писателей‚ где для каждой мудрости есть особенная школа‚ в которой учатся молодые люди.

В то же время жил на земле Жмудской другой пан‚ не из важных‚ по имени Заремба. И родился у него сын‚ мальчик вырос, сделался великим мудрецом‚ любознательным ко всему‚ что глаза его увидели. Отец послал его в Вильну‚ учиться‚ где юноша вскоре изучил все науки, знал их в десять раз лучше своих сверстников; добрая слава его распространялась между всеми панами‚ дали они юноше много денег и послали его в город Париж‚ столицу земли французов‚ учиться там. Прибыл юноша в Париж‚ приняли его с большими почестями‚ и стал он товарищем сына великого пана Польского‚ по фамилии Потоцкий…»

Граф Валентин Потоцкий и пан Заремба жили в Париже, совершенствовались в науках, однажды во время прогулки увидели старого еврея‚ который читал какую-то книгу. Сказано в рукописи:

«Стали товарищи расспрашивать старца: что в этой книге‚ что это за письмена и что за язык книги‚ которую он читал? Ответил им старец: «Язык этот – язык священный‚ язык еврейский». Попросили они его рассказать им‚ что написано в книге‚ и он перевел с толковым объяснением несколько слов. Показались им эти слова хорошими‚ и спросили они его‚ всё ли правда‚ что написано в этой книге? И старец отвечал: «Это всё истинно верно»…

Товарищи стали умолять того старца‚ чтобы он поучил их‚ сын магната даже обещал хорошо заплатить ему‚ и старец согласился наконец поучить их, назначил по часу три раза в неделю. В полгода выучили они всё Пятикнижие‚ и вошли в их сердца слова Закона‚ стали точно другие люди… Сказал сын магната своему товарищу: «Дал я себе слово в душе – убежать отсюда в Амстердам, принять там веру евреев». Отвечал ему его товарищ: «Как ты‚ так и я»…»

Граф Валентин Потоцкий поступил затем в духовную академию в Риме‚ а его друг пан Заремба вернулся в Польшу‚ женился на дочери гетмана Тышкевича и забыл про прежнее свое обещание. Когда же распространились слухи о таинственном исчезновении Потоцкого‚ Заремба вспомнил про их уговор‚ вместе с женой и сыном поехал в Амстердам.

«Утром второго дня‚ – сказано в рукописи‚ – пошел пан Заремба к раввину города и объявил ему‚ что желает перейти в веру еврейскую. Отвели ему особый дом и обрезали его и сына его‚ которому было пять лет. А жена его выглядывала‚ когда уже муж придет, вечером пошла со слугою отыскивать мужа и сына. А он послал ей навстречу сказать‚ чтобы не искала‚ ибо перешел он в веру еврейскую. Как услышала она это‚ так и упала на землю без чувств. Поставили ее люди на ноги и спросили: что с тобой? А она кричала громким голосом: мой муж стал евреем!.. И пошла она‚ и пришла в дом‚ где находился ее муж‚ а он закричал громко‚ чтобы не подходила к нему: потому что я жид‚ человек низкий‚ а ты великая боярыня‚ дочь гетманская. Заплакала она‚ стала умолять его и сказала: приму же и я еврейскую веру… И стала она еврейкой…»

После этого пан Заремба с женой и сыном уехали в Иерусалим, стали там жить. А его друг – граф Валентин Потоцкий – принял иудаизм в Амстердаме‚ вернулся затем в Литву‚ поселился в местечке возле Вильно‚ и называли его Авраам сын Авраама. За отпадение от христианской веры он был сожжен всенародно; евреи выкупили у палачей немного пепла и похоронили его на еврейском кладбище. На могиле не было памятника‚ лишь росло старое искривленное дерево‚ и многие годы туда приходили евреи‚ чтобы помолиться. День его гибели отмечали в виленской синагоге ежегодно‚ на второй день праздника Шавуот; в еврейской памяти он сохранился под именем Гер Цедек‚ что в переводе с иврита означает – «праведный прозелит».

Рукопись заканчивается такими словами:

«А второго дня праздника Шавуот вышел приговор‚ чтобы сжечь его; сильно просили его перед сожжением‚ чтобы возвратился он в их веру‚ а он над ними смеялся. Тогда приказали они палачу вырезать ему язык и вырвать его из затылка. Когда же мучили его‚ он громко и радостно превозносил Всевышнего‚ говоря: «Благословен Ты‚ Господи‚ освящающий имя Свое всенародно!..» И жил в те дни на Руси человек‚ который повествовал‚ что был Гер Цедек в городе Вильно‚ принял там мученичество всенародно…»

В жалобе польского дворянина за 1708 год говорится‚ что мещанин Григорий Пащенко грабил и бесчинствовал; среди прочего – напал на корчму‚ связал еврея‚ бил его‚ топтал ногами‚ прикладывал саблю к шее‚ грозя отрубить голову‚ если тот не укажет‚ где у него хранятся деньги. Затем он погнался за другим евреем‚ но тот успел броситься в пруд‚ и пули из пистолета в него не попали. Пащенко отправился в замок грабить пана‚ а еврей‚ выбравшись из пруда‚ уговорил мужиков пойти с ним спасать пана. Вскоре толпа мужиков‚ наломав в лесу дубин‚ во главе с евреем двинулась к замку. А Григорий Пащенко отправился в корчму‚ набрал ведро водки и предался пьянству.

После гайдамацких погромов евреи бесприютно бродили по польской Украине в поисках пропитания, а десять вооруженных евреев под предводительством Майорки Шимановича грабили местное население. В судебном акте сказано‚ как однажды они пришли в дом помещика под видом странствующих купцов. Не застав хозяина‚ они поспешили в соседнее местечко‚ потому что наступала суббота‚ а грабители собирались провести ее так‚ как полагается благочестивым евреям. В ночь на воскресенье они вернулись‚ убили помещика‚ ранили его жену и ограбили дом.

Путешественник восемнадцатого века отметил в своих записях: «Большая часть жителей города (Белая Церковь) – поляки; между ними находится много жидов‚ которые содержат шинки и умножают откупами государственные доходы. Мало имеется деревень‚ в которых бы не было жидов‚ а это великое счастье для чужестранцев‚ которые без них не знали бы‚ где приютиться».

Другой путешественник сообщал: «Больше всего (в Минске) жидов с их синагогами. Внося аккуратно магнатам огромные подати и будучи через это весьма полезны‚ они обладают и немалой свободой… На границе Литвы с Московией… торгуют всё больше жиды. Скупая дешево меха из соседней Московии‚ они продают их в Польше с огромным барышом. Тут крайний предел их торговой деятельности: в Московию они и показаться не смеют».

Из хасидских историй.

Евреи местечка собрались в доме молитвы – мужчины, женщины, дети. Прибежал человек с известием, что приближаются гайдамаки, и тогда рабби Аарон Великий вышел из синагоги, сел у входа. Когда гайдамаки приблизились, он грозно произнес начало псалма: «Почему волнуются народы и племена замышляют тщетное?..» Тут же предводителя гайдамаков поразило безумие, он принялся избивать своих людей, и гайдамаки убежали из местечка.

Очерк пятнадцатый Единичные появления евреев на территории Российского государства. Смутные времена. Царствование Алексея Михайловича. Петр I и евреи. Дело Возницына. Врач Антониу Рибейро Саншес

«Ее Императорское Величество полагает‚ что было бы против ея совести иметь в своей Академии такого человека‚ который покинул знамя Иисуса Христа и решился действовать под знаменем Моисея и ветхозаветных пророков. Вот‚ милостивый государь‚ истинная причина вашей опалы».

1

Рассказывая о жизни евреев в Польше‚ Литве‚ Украине и Белоруссии‚ следует упомянуть и тех‚ кто от случая к случаю попадал на территорию Российского государства. Евреи приезжали торговать в Россию‚ попадали в плен во время войн с Польшей и Литвой‚ временно поселялись в русских городах‚ изгонялись‚ возвращались‚ поселялись заново‚ работали в России и для России.

В начале семнадцатого века‚ в Смутные времена‚ в Москве воцарился Лжедмитрий I, выдававший себя за царевича Дмитрия, погибшего сына Ивана Грозного. Историк Н. Карамзин: «Русские обедали в старину часу в одиннадцатом утра и тотчас ложились отдыхать, как знатные, так и простые люди. В сие время нельзя было идти в гости ни к купцу, ни к боярину; даже сидельцы запирали лавки свои и в летнее время спали на земле перед ними. Дмитрий-самозванец никогда не отдыхал после обеда и не ходил в баню; жители московские заключали из того, что он не русский».

Лжедмитрий I отменил ограничения на въезд в страну и переезды внутри нее‚ сделал торговлю свободной для иностранцев‚ и в Россию понаехали купцы из разных стран. В «Сказании» тех времен‚ повествующем «о прелести злопроклятого еретика Гришки Отрепьева»‚ сообщается‚ что «наполнил он‚ окаянный‚ Российское царство погаными иноверцами‚ еретиками‚ Литвою‚ и Поляками‚ и Жидами». После убийства Лжедмитрия среди погибших в Москве оказались евреи; ненависть к полякам распространилась и на них‚ даже если они были обычными купцами.

Затем объявился самозванец Лжедмитрий II‚ «Тушинский вор». В Тушино, под Москвой, собрались вокруг него не только поляки‚ но и русские бояре‚ недовольные тогдашним царем Василием Шуйским. Из Тушино вели переговоры с Польшей о приглашении на московский престол польского королевича Владислава; в проект договора между тушинцами и польским правительством внесли особый пункт: «а жидам в Московском государстве с торгом и другими делами бывать не позволят». Договор так и остался на бумаге, но поляки еще несколько лет находились на территории России.

В казачьем отряде польской армии служил еврей Берах, погибший в сражении под Москвой в 1611 году. Когда его вдова собралась повторно выйти замуж‚ потребовалось свидетельство евреев о том‚ что Берах действительно погиб, – иначе по еврейским законам его жена не могла снова вступить в брак. Такой свидетель нашелся. Звали его Йосеф бен Моше‚ он служил в том же отряде‚ и вот его сообщение: «Нас было одиннадцать хозяев (евреев)‚ служивших в войске. Еврей же Берах‚ сын святого Аарона из Тышовец‚ выскакал два-три раза к московскому войску‚ как это обычно на войне. Но московитяне одолели‚ еврей отскочил назад‚ и из леса стреляли ему вслед. Я видел‚ как патрон воткнулся ему в спину‚ как он пал на седло… а лошадь понесла его по дороге… И многие казаки говорили: о, Боже! как жалко‚ что рыцарь еврей Берах так плачевно погиб».

В 1613 году российским царем стал Михаил Федорович Романов. В его царствование посетил Москву иностранец Олеарий и отметил в своих записках‚ что русские «крайне неохотно видят и слушают папистов (католиков) и иудеев». Однако в еврейских документах первой половины семнадцатого века есть упоминания о евреях, побывавших в России: «после того‚ как я сам был в Москве»‚ «я прибыл в Москву»‚ «одно лицо‚ прибывшее из страны Московской», – и другие сведения.

В 1632 году началась война с Польшей. Некоторые польские города сдались русским‚ и тамошние евреи‚ попавшие в плен‚ были отосланы вместе с другими пленниками в отдаленные российские края: кто в Пермь Великую‚ а кто в далекую Сибирь – «в службу» и «на пашню». Одни из них принадлежали государю‚ а другие‚ захваченные частными лицами‚ принадлежали этим людям или тем‚ кому их затем продавали. В Москве пленников не оставляли‚ так как опасались‚ что после заключения мира они вернутся домой и расскажут обо всем‚ что делается в российской столице‚ – это считалось опасным в военном отношении.

В семнадцатом веке российские правители неохотно впускали в страну иноземцев – «басурман‚ а наипаче жидов некрещеных»; их опасались как возможных шпионов и проповедников безбожных обычаев. Иностранных купцов допускали в Москву с особого дозволения‚ а по окончании ярмарки заставляли немедленно уехать. Иноземцев обязывали жить в особых частях города, носить свои одежды‚ отличавшиеся от русских одежд‚ чтобы выделяться в толпе; посещать иностранцев местному населению категорически запрещалось. Даже послам не разрешали свободно передвигаться по Москве; выходить на улицу они могли только по уважительной причине, в сопровождении приставленных к ним служителей. Еврей-купец был иностранцем на улицах Москвы и тоже не мог рассчитывать на особое гостеприимство.

Царь Алексей Михайлович, второй царь из династии Романовых, в 1649 году издал указ, который предписывал: «А буде кого бусурман какими ни будь мерами насильственно или обманом русского человека к своей бусурманской вере принудит и по своей бусурманской вере обрежет… того бусурмана по сыску казнить, сжечь огнем без всякого милосердия». Через три года после этого Алексей Михайлович повелел, чтобы иностранцы могли селиться в Москве только в пределах слободы Кукуй при реке Яузе – в так называемой Немецкой слободе. Им запрещали оставаться на ночь в Москве‚ даже появилась особая поговорка‚ при помощи которой иностранцев гоняли на закате‚ как кур гоняют на насест: «Фрыга‚ шиш на Кокуй!» – то есть фряг‚ фрязин‚ чужеземец, пошел в свою слободу Кукуй.

В 1659 году в Немецкой слободе провели облаву; среди прочего недозволенного элемента‚ который без разрешения жил в Москве‚ оказались и евреи. Некие Ганка и Рыся – дочери Мееровы‚ с детьми – заявили‚ что их взял в плен подполковник Михайло Вестов в городе Мстиславле и привез в Москву. Его брат Самойло Вестов вывез из того же города девушку Эстерку‚ дочь Юдину. Был там и некий Оска Александров с женой‚ который «кормился черною работою»; Марко Яковлев с женой Дворкою торговал ветошью; Якубко Израилев‚ старик‚ бобыль‚ второй год жил в Москве и пёк «на торг хлебы»‚ а Моска Марков торговал мясом.

Трое евреев приняли лютеранство; остальные‚ пойманные на облаве‚ остались при своей вере‚ и их сослали с женами и детьми в Сибирь‚ на вечное житье. В Москве могли жить только крещеные евреи‚ но кое-кто из них тайно исповедовал прежнюю веру.

2

В царствование Алексея Михайловича снова была война с Польшей; из архивов известно, что из Шклова отправили в Казань – через Брянск, Калугу, Нижний Новгород – около 130 пленных «жидов с женами и с детьми». Вскоре по тому же пути послали в Казань еще 90 пленников-евреев. Известно также, что пятерых детей отняли у родителей, окрестили и передали в Теремный дворец московского Кремля, в услужение жены царя. Это были Малка Бернкова, Симко Селиванов, а также Якубко, Рахилка и Сарка Исаевы.

В Москве на Ивановской площади вовсю торговали пленниками‚ некоторые из них стали крепостными у помещиков. После Андрусовского перемирия 1667 года бывшие пленные поляки‚ литовцы и евреи‚ оставшиеся в России‚ основали в Москве Мещанскую слободу. Это случилось в 1670 году: «по указу великого государя велено за Сретенскими воротами строить мещанам новую слободу». Слово «мещане» – иноземного происхождения‚ в те времена оно прилагалось лишь к выходцам из Польши.

Первая перепись Мещанской слободы упоминает крещеных евреев‚ что жили там своими дворами. Один из них «Матюшка Григорьев‚ еврей; у него сын Петрунька‚ да у него же брат его родной Федка Григорьев». Матюшка Григорьев родом из Мстиславля‚ попав в плен‚ жил в Мещанской слободе, торговал в овощном ряду. Через восемь лет после переписи Матюшка был уже в мещанских старостах‚ попав в высшую группу московского купечества. Его сын Яков носил фамилию Евреинов‚ стал основателем шелковой фабрики в Москве‚ при Петре I служил консулом в Кадиксе (Испания)‚ дипломатическим агентом в Голландии‚ был вице-президентом‚ а затем президентом Коммерц-коллегии – от него пошла фамилия Евреиновы.

В первой переписи Мещанской слободы упомянуты также Андрюшка Лукьянов, Яков Самойлов, Степан Копьев и Лучка Григорьев «еврейской породы»‚ «бездворный подсоседник». Монах Иван Башмаков, крещенный насильно в детские годы, участвовал в росписи Грановитой палаты Московского Кремля; Василий Познанский писал иконы; Арсений Грек, монах еврейского происхождения, основал в Москве первую в России школу, где начали обучать греческому языку и латыни.

Опальный патриарх Никон жаловался царю в 1671 году: «Да у меня же в Воскресенском монастыре были два жида крещеных‚ и‚ оставя православную веру‚ начали они старую жидовскую держать и молодых чернецов совращать. Я‚ сыскав об этом подлинно‚ велел жида Демьяна посмирить и сослать в Иверский монастырь‚ а Демьян другому жиду‚ Мишке‚ сказал: «Не пробыть и тебе без беды. Беги в Москву и скажи за собою государево слово»; тот так и сделал… А в это время молодые чернецы‚ бывшие в жидовской ереси‚ покрали у меня деньги‚ платье и тем жидам помогли‚ да им же помогал архимандрит Чудовский».

По словам иностранного врача Коллинса‚ который жил при царском дворе‚ в Москве образовалась небольшая еврейская колония. «В последнее время‚ – писал этот врач‚ – к русскому двору пробралось много жидов чрез покровительство одного лекаря-жида‚ который принял лютеранскую веру». Этот лекарь неоднократно упоминался в документах под разными именами: Данило Евлевич‚ Данило Ильин‚ Данило Жидовинов‚ Данило Фунгаданов‚ «Данило‚ а в крещенье Степан Фунгаданов»‚ «дохтур Стенька Фонгадин»‚ Стефан Фунгаданов и‚ наконец, «Данило фон Гаден‚ жид».

Это был еврей из Силезии‚ из города Бреслау; приехав в Москву в 1657 году‚ он стал сначала фельдшером, а затем врачом царя Алексея Михайловича и сына его Федора. Царь выдал ему грамоту, в которой было сказано: «Сею грамотою свидетельствуется, что он в докторском и во всяком лекарственном учении достаточно навычен, докторской чести достоин и во всем человек потребный». Гаден принял поочередно лютеранство‚ католичество и православие‚ но оставался‚ скорее всего‚ тайным евреем‚ а из Подолии к нему приезжали в Москву члены его семьи – правоверные евреи. Он был популярным врачом при московском дворе; царь одарял его всяческими милостями и даже позволил съездить к матери в Польшу‚ что редко разрешалось иностранцам. В семидесятых годах семнадцатого века к Гадену переселились его родные‚ и благодаря этому‚ как писали тогда‚ «значительно увеличилось число евреев в Москве».

Гаден погиб во время восстания стрельцов в 1682 году‚ обвиненный в отравлении царя Федора. Он пытался спрятаться, переоделся для этого в нищенское платье и лапти, но его опознали на улице и притащили на Красную площадь. Царица Марфа и царевны уверяли стрельцов в его невиновности: Гаден прежде отведывал лекарства‚ которые затем подавали царю‚ но это не помогло. «Он чернокнижник! – кричали стрельцы. – Мы в его доме нашли сушеных змей‚ и поэтому его надобно казнить смертью!»

Несчастного поволокли в застенок и пытали. Там‚ не выдержав боли‚ он наговорил на себя и попросил дать три дня сроку‚ после чего он укажет на тех‚ кто более его достоин смерти за убийство царя. Повидимому‚ он хотел выиграть время‚ но стрельцы на это не согласились. «Долго ждать!» – закричали они‚ разорвали записку с пыточными показаниями‚ снова потащили Гадена на Красную площадь‚ подняли там на копья‚ а затем изрубили на куски. Вместе с ним был убит и его сын. В документе того времени‚ при перечислении жертв стрелецкого бунта‚ сказано среди прочих: «а именно убиты насмерть… Данило фон Гаден‚ жид».

Еврейский свидетель тех событий сообщал: «Я приехал в Москву через три или четыре дня после погрома и пошел на похороны с другими анусим (тайными евреями)‚ ибо дан был приказ от царя похоронить убитых. Даниил (Гаден) был изрублен на куски: отрублены были одна нога и одна рука‚ тело проколото копьем‚ а голова разрезана топором. Я и другие анусим похоронили Даниила и его сына Цви в поле».

В конце семнадцатого века заезжий иностранец отметил: «Иудеев не терпят в Московии иначе как крещеных».

3

Реформы Петра I открыли двери в Россию для иностранцев. Однако его резиденты, подыскивая в Европе деловых, знающих людей, жаловались, что европейцы опасаются ехать в Россию, «на край света», в страну, которая «с Индиями граничит».

Рассказывали: когда Петр жил в Голландии и приглашал в Россию мастеров, купцов, фабрикантов‚ амстердамские евреи тоже попросили права переселиться‚ обещали от этого громадные выгоды казне, на первых порах предлагали преподнести государю 100 000 гульденов. На это Петр I будто бы ответил посреднику в переговорах: «Вы знаете евреев‚ их характер и нравы‚ знаете также русских. Я тоже знаю тех и других‚ и поверьте мне: не настало еще время соединить обе народности. Передайте евреям‚ что я признателен за их предложение и понимаю‚ как выгодно было бы им воспользоваться‚ но мне пришлось бы пожалеть их‚ если бы они поселились среди русских».

Историк С. Соловьев отметил в «Истории России» иное отношение царя к евреям: «Призывая отовсюду искусных иностранцев, Петр только для одного народа делал постоянное исключение, для жидов. «Я хочу, – говорил он, – видеть у себя лучше народов магометанской и языческой веры, нежели жидов. Они плуты и обманщики… Не будет для них в России ни жилища, ни торговли, сколько о том ни стараются и как ближних ко мне ни подкупают»…» О том же сообщал историк В. Ключевский: «Кроме Русских, в Москве жило очень много Греков, Персиян, Немцев, Турок и Татар, но Жидов не было вовсе, ибо их не терпели не только в столице, но и в пределах государства».

Петербург во времена Петра оставался закрытым для евреев. Купцы могли приезжать туда только по делам‚ непродолжительное время там находились финансовый агент царя Израиль Гирш‚ поставщик серебра на монетный двор Зундель Гирш‚ прусский банкир Либман. Среди противников реформ в России ходили слухи‚ будто Петр I – антихрист‚ который соберет всех жидов‚ приведет в Иерусалим и будет царствовать над ними. Еще говорили‚ что истинный Петр умер за границей во время путешествия‚ а вместо него приехал в Россию «жидовин из колена Дана‚ – быть может‚ это в какой-то мере повлияло на решение Петра не пускать евреев в Россию? В манифесте за 1702 год о приглашении в Россию «искусных» иностранцев Петр I сделал оговорку: кроме евреев.

Во время Северной войны русские войска продвигались по Польше‚ и тамошнее еврейское население страдало от грабежей и поборов. В 1708 году в городе Мстиславле солдаты русской армии начали грабить население‚ но царь немедленно прекратил погром и строго наказал зачинщиков. В кагальной книге Мстиславля это событие записали «на память грядущим поколениям»: «28 элула 5468 года пришел Кесарь‚ называемый царь Московский‚ по имени Петр сын Алексея‚ со всей ратью своей – огромным‚ несметным войском. И напали на нас из его народа грабители и разбойники без его ведома‚ и едва не дошло до кровопролития. И если бы Господь Бог не внушил царю‚ чтобы он самолично зашел в нашу синагогу‚ то наверное пролилась бы кровь. Только с помощью Божией спас нас царь и отомстил за нас‚ приказал повесить немедленно тринадцать человек из них‚ и успокоилась земля».

Известен случай‚ когда Петр I побывал в Могилеве‚ «евреи могилевские пришли встретить его с хлебом и живого осетра в чане принесли государю; но государь на них и не взглянул‚ только хлеб велел от них принять».

При Петре I в Петербурге свободно жили лишь крещеные евреи‚ некоторые из них занимали там высокие государственные должности. Петр Павлович Шафиров был пожалован Петром I в действительные тайные советники‚ произведен в вице-канцлеры‚ первым в России получил баронское достоинство. В 1711 году во время неудачного похода‚ когда Петр вместе с малочисленной русской армией был окружен турками‚ Шафирова послали на переговоры. Чтобы избежать унизительного плена‚ царь был согласен на значительные территориальные уступки‚ но Шафиров сумел обмануть турецких представителей‚ и Россия отдала лишь Азов.

«Тучный Шафиров проявил присущую ему ловкость»‚ – писали тогда‚ но во исполнение договора он был оставлен заложником в Стамбуле. В плену пробыл два с половиной года, откуда сообщал царю: «Держат нас в такой крепости‚ что от вони и духа в несколько дней вынуждены будем умереть». Ему удалось заключить выгодный для России мир‚ и по возвращении в Петербург Петр I наградил Шафирова высшим отличием Российской империи – орденом Андрея Первозванного. Шафиров был хорошо образован, знал несколько европейских языков, по поручению царя написал книгу «Рассуждения о причинах войны со Швецией»; в ней он разъяснял причины, по которым Россия начала Северную войну. Послесловие к книге принадлежит Петру I; ее переиздавали несколько раз при жизни Шафирова, она стала первой из русских книг, переведенных на английский язык.

Петр Павлович Шафиров был генерал-почтмейстером‚ вице-президентом Коллегии иностранных дел, среди прочих подписал «Духовный регламент»‚ упразднивший в России патриаршество‚ принимал участие в суде над царевичем Алексеем. Впоследствии обер-прокурор Сената обвинил его в нарушении закона и в утаивании еврейского происхождения‚ а особая комиссия‚ назначенная царем‚ признала его виновным в казнокрадстве, приговорив к смертной казни. Как сообщали впоследствии‚ Шафиров вел себя мужественно‚ по русскому обычаю обратился лицом к церкви и перекрестился‚ после чего встал на колени, положил голову на плаху. Палач взмахнул топором и вонзил его рядом с головой осужденного‚ а затем был прочитан царский приказ о замене смертной казни ссылкой в Сибирь. При Екатерине I Шафиров возвратился в Петербург‚ вновь был назначен президентом Коммерц-коллегии и сенатором‚ вел дипломатические переговоры с Персией и Турцией.

Шафиров был женат на Анне Степановне (Самойловне) Копьевой из семьи крещеных евреев. Датский посол записал в дневнике: «Государственный вице-канцлер Шафиров мужчина толстый и низкого роста. Предки его были евреями‚ но отец его и он перекрещены. Действительно‚ как сам он‚ (так) и его дети очень похожи на жидов. Некоторые уверяют даже‚ что втайне он остался евреем… Вообще же (Шафиров) человек умный: по-немецки говорит как на родном языке; в переговорах с ним легко приходишь к соглашению‚ да и в иностранной политике он довольно сведущ». И в том же дневнике: «Мне много раз случалось заметить‚ что у меня за столом сын Шафирова не прикасался к свинине; а однажды на мой вопрос‚ почему он ее не ест‚ отвечал‚ что ее не едят ни родители его‚ ни сестры‚ ибо считают это грехом».

Дочери Шафирова вышли замуж за представителей старинных аристократических фамилий Рюриковичей-Гедиминовичей. Среди потомков барона Шафирова – государственные деятели России‚ военные‚ богословы‚ писатели‚ публицисты‚ археологи. Назовем некоторых из них: музыканты братья Матвей и Михаил Виельгорские‚ председатель Совета министров Сергей Юльевич Витте‚ русский поэт Петр Андреевич Вяземский‚ семья славянофилов Самариных‚ теософ Елена Блаватская, философ князь Сергей Трубецкой‚ писатель Алексей Николаевич Толстой.

4

Из воспоминаний того времени: «Камердинер Петра Великого, Петр Вульф, жидовскаго происхождения, быв гвардии офицером, пожалован в тайные советники». В первые годы восемнадцатого века по указу Петра открыли в Москве восемь аптек по западному образцу; одна из них – аптека Авраама Рута в Замоскворечье, за Старым Каменным мостом.

Антониу Мануэл Виэйра – Антон Мануйлович Дивьер, сын португальского еврея из Амстердама – служил юнгой в голландском флоте; его заметил Петр I и в 1697 году взял с собой в Россию. Был исполнителен, хорошо образован, знал несколько языков, отличался веселым характером; в звании генерал-адъютанта Дивьер стал первым генерал-полицмейстером Санкт-Петербурга. Он руководил строительством новой столицы, следил за тем, чтобы торговцы не повышали цены на съестные припасы; при нем появились в городе пожарные части, ночные караулы с трещотками и первые уличные фонари, в которые заливали конопляное масло.

Дивьер женился на сестре А. Меншикова‚ хоть тот сопротивлялся этому‚ но царь настоял – и свадьба состоялась. После смерти Петра Дивьер был возведен в графское достоинство, назначен сенатором, однако Меншиков обвинил его в государственной измене, добился того‚ чтобы Дивьера лишили графского титула, чинов и имущества, после публичного наказания кнутом сослали вместе с семьей в Якутию, где умерли трое его детей.

В ссылке Дивьер стал командиром порта в городе Охотске, выстроил верфь, оборудовал пристань, участвовал в снаряжении экспедиции В. Беринга, обнаружившей пролив между Азией и Америкой, основал навигационную школу, которая «просуществовала сто лет и была рассадником просвещения для всего Северо-Восточного края Сибири». При императрице Елизавете Дивьера возвратили из ссылки с «отпущением вины»‚ восстановили в графском достоинстве‚ и он вновь занял должность петербургского генерал-полицмейстера.

Родоначальником семьи Веселовских был еврей из польского местечка Веселово‚ оказавший важные услуги московскому правительству при осаде Смоленска в 1654 году. Его внуки‚ родственники П. Шафирова‚ занимали высокие посты при Петре I. Абрам Веселовский был личным секретарем Петра‚ во время Полтавского боя состоял адъютантом при императоре‚ в 1715 году занял пост русского резидента в Вене. Замешанный в дело о побеге царевича Алексея Петровича‚ бежал в Лондон‚ спасаясь от гнева царя. Его брат Исаак Веселовский был дипломатом‚ преподавал русский язык наследнику престола Петру III. Федор Веселовский заведовал в Лондоне посольскими делами и не возвратился в Россию после увольнения. Петр I приказал его арестовать‚ но британское правительство отказалось выдать; впоследствии он вернулся в Россию, стал куратором Московского университета. (Среди потомков Веселовских – три действительных члена Российской и советской Академии наук.)

Следует упомянуть про одну удивительную личность при дворе Петра I. Это был Жуан да Коста – в России его звали Лакоста‚ потомок евреев-маранов‚ бежавших из Португалии от преследований инквизиции. Лакоста познакомился в Европе с Петром I и приехал в Россию. Это был веселый‚ остроумный человек‚ и Петр назначил его на должность «придворного философа», другими словами – придворного шута. Его происхождение не являлось тайной: отмечали его «еврейский нос», и при дворе он был известен как «португальский жид Лакоста». За усердную шутовскую службу царь пожаловал Лакосте титул «Самоедского короля» и подарил четыре острова в Финском заливе. Рассказы о Лакосте сохранились в фольклоре финнов этих островов, называвших его «черноголовый испанец». Дом «Самоедского короля» располагался на острове Лавансаари; когда он впервые приплыл туда, девушки убежали в лес, чтобы спастись от рук «черноголового испанца».

Лакоста говорил на нескольких языках, превосходно знал Библию‚ и Петр любил вести с ним богословские беседы. Придворный вспоминал такой случай: «Лакоста говорил‚ что в Святом Писании сказано – «многие придут от востока и запада и возлягут с Авраамом‚ Исааком и Иаковом»; царь опровергал его и спрашивал‚ где это сказано? Тот отвечал – в Библии. Государь сам тотчас побежал за Библией и вскоре возвратился с огромною книгою‚ требуя‚ чтобы Лакоста отыскал ему это место; шут отозвался‚ что не знает‚ где именно находятся эти слова. «Всё вздор‚ там этого нет»‚ – отвечал государь…».

Лакоста служил четырем российским царям; его называли человеком «свойств живых и забавных», известны анекдоты‚ приписываемые ему‚ и вот один из них. Однажды глупый придворный спросил шута‚ почему он разыгрывает из себя дурака. «Конечно‚ по разным с вами причинам‚ – ответил Лакоста. – Ибо у меня недостаток в деньгах‚ а у вас – недостаток в уме». В дореволюционной Еврейской энциклопедии сказано: «Старинная гравюра сохранила портрет Лакосты – умное лицо гордого сефарда в костюме восемнадцатого века, с париком на голове, мало похожее на ту «смешную фигуру», которую приписывают Лакосте любители анекдотов».

Жуан да Коста скончался в 1740 году в Петербурге; придворный врач написал о нем: «Некоторые говорят, что он умер… без религии; другие, что он умер евреем, и очень немногие, что он умер христианином…»

5

После смерти Петра I императрица Екатерина I повелела выслать евреев из тех мест‚ где они жили оседло: из Малороссии‚ Смоленщины и недавно присоединенной Лифляндии. «Жидов, как мужеска, так и женска пола… всех выслать вон из России за рубеж немедленно и впредь их… не впускать». Остаться в России можно было после принятия христианства; исключение сделали для Зунделя Гирша‚ который поставлял серебро на монетный двор. Чтобы казна не понесла убытков‚ ему разрешили временно находиться в Петербурге‚ «а как по контракту то серебро поставит сполна»‚ то и его «выслать из России за рубеж немедленно».

Исполнение приказа Екатерины I начали с Малороссии‚ изгоняли евреев-арендаторов‚ шинкарей и торговцев; на границе – согласно повелению императрицы – их золотые и серебряные монеты меняли на медные. Вскоре в Малороссии не оказалось нужных товаров‚ всё вздорожало‚ население стало роптать; указом Петра II евреям позволили приезжать лишь для оптовой торговли, а по окончании ярмарки немедленно уезжать. Через несколько лет императрица Анна Иоанновна разрешила им и розничную торговлю «в знак милости» к местному христианскому населению‚ – но находиться постоянно в России евреи уже не могли.

Вскоре, однако, выяснилось‚ что они жили незаконно в Малороссии‚ в имениях местных помещиков и влиятельных чиновников‚ которые нуждались в арендаторах‚ корчмарях и ремесленниках. Последовало распоряжение Сената о немедленном их выселении‚ но исполнение приостановили из-за войны с Турцией‚ «чтоб через ту их ныне высылку не воспоследовало какого шпионства». В 1739 году провели перепись евреев в Малороссии‚ и выяснилось‚ что там находились в 130 дворах 292 мужчины и 281 женщина, не считая тех, кто ускользнул от регистрации. Эти люди пришли из местечек Польши, откуда гнала нужда, избыточность еврейского населения, и поселились без разрешения на левобережной Украине‚ где со времен Хмельницкого не оставалось практически ни одного еврея. Они жили «не своими домами»‚ не имели «никаких грунтов‚ заводов и других промыслов»‚ а арендовали шинки для торговли напитками.

Эту горсть евреев‚ из-за которых возникла оживленная административно-законодательная деятельность‚ решили выслать по окончании войны с Турцией. Резолюция Анны Иоанновны гласила: «Вышеобъявленных жидов‚ по силе прежних указов‚ из Малой России выслать за границу». На такое категорическое ее решение повлияло, возможно, событие‚ память о котором сохранилась в русских архивах под названием «Дело о сожжении отставного морского флота капитан-поручика Александра Возницына за отпадание в еврейскую веру и Бороха Лейбова за совращение его».

Имя Бороха Лейбова встречается в русских документах еще в 1722 году. Смоленские мещане обратились тогда в Святейший Синод с жалобой на евреев‚ которые «чинят в простом народе смуту и прельщение», развращая христиан. В этой жалобе они упомянули имя откупщика таможенных и питейных сборов Бороха Лейбова‚ который в селе Зверовичи под Смоленском устроил «жидовскую школу» (синагогу) возле церкви Николая Чудотворца‚ где «басурманскую свою веру отправляет»‚ продавал христианам «мертвечину или мясо издохших коров», «бесчеловечно мучил» и до смерти избил священника того села Авраамия‚ который «чинил ему‚ жиду‚ всякие противности в строении школы».

И хотя Борох Лейбов утверждал‚ что священник умер от пьянства‚ а не от побоев‚ Синод приказал «противную христианской церкви жидовского учения школу разорить до основания»‚ а «прелестного их учения книги и протчее, собрав, сжечь без остатку». Это было немедленно исполнено: молельню разрушили‚ книги сожгли‚ а через несколько лет после этого всех евреев села Зверовичи вместе с Борохом Лейбовым выслали из России – на основании указа Екатерины I.

Борох приезжал в Россию по делам‚ встретился в Москве с отставным капитан-лейтенантом русского флота Александром Возницыным и «совратил» его. Возницын был образованным человеком, знал иностранные языки, читал богословские книги, занимался религиозными исканиями и еще до встречи с Борохом проникся иконоборческими идеями, разрушил часовню в своей деревне и утопил иконы. Они беседовали на темы Священного Писания, сличали тексты на русском и древнееврейском языках, толковали о летосчислении – иудейском и христианском.

Решив принять иудейство‚ Возницын поехал в пограничное белорусское село Дубровно‚ где жил Борох Лейбов‚ и подвергся там обряду обрезания. В 1737 году его жена подала донос‚ в котором сообщила‚ что ее муж‚ «оставя святую православную веру‚ имеет веру жидовскую и субботствует‚ и никаких праздников не почитает… молитву имеет по жидовскому закону‚ оборотясь к стене… а дружбу он имел с жидом Борох Лейбовым».

Как только донос был подан‚ дело приняли к рассмотрению в Москве, а затем этим занималась Канцелярия тайных розыскных дел в Петербурге‚ где Бороха Лейбова допрашивали без пыток‚ а Возницына подвергли мучительным истязаниям. Свидетели показали‚ что обвиняемый «жидовский шабес держал… взяв курицу русскую‚ резал ее так‚ как видел у жидов‚ и ту курицу варил он‚ Возницын‚ в пятницу до захождения солнца‚ а в субботу ее ел»; во время иудейской Пасхи ел «пресные лепешки», которые велел испечь жене и «натыкать» гребенкой. Выявились и другие факты‚ которые подтверждали его вину‚ но самым главным было обрезание.

Сказано в протоколе допроса: «Об обрезании Возницын показал‚ что он не был обрезан‚ а тайный уд у него хоть и поврежден‚ но от бывшей у него прежде французской болезни‚ от которой лечил его и резал ему тот тайный уд лекарь‚ который уже умер». Но дворовые люди опровергли его заявление. Они показали, что до отъезда в Польшу Возницын брал их с собой в баню, и никакого повреждения они у него не видели. После «подъема на дыбу» Возницын изменил показания и сообщил комиссии‚ что по пути в Польшу он ознобил указанное место‚ однако следователи отметили в протоколе допроса: при самом жестоком морозе «подлежало быть озноблену какому иному члену‚ а наипаче лицу‚ рукам и ногам‚ а не тайному уду». Жена Возницына также показала‚ что до отъезда мужа в Польшу никакого повреждения у него не видела‚ а по приезде его из Польши – повреждение усмотрела.

Следствие по этому делу производилось с чрезвычайной быстротой по требованию императрицы Анны Иоанновны. И хотя Юстиц-коллегия настаивала на дополнительном расследовании‚ по указанию императрицы Сенат постановил предать виновных смертной казни‚ и Анна Иоанновна собственноручно начертала резолюцию: «Дабы далее сие богопротивное дело не продолжилось… обоих казнить смертию – сжечь».

Экзекуцию провели на Адмиралтейском острове в Петербурге 15 июля 1738 года. В специальном объявлении было указано‚ чтобы «всякого чина люди для смотрения этой экзекуции сходились к тому месту означенного числа‚ по утру с восьмого часа». И в назначенный час отставной капитан-поручик Александр Возницын и Борох Лейбов были сожжены. После казни последовала резолюция императрицы‚ чтобы вдове Возницына выделили часть из оставшегося после него имущества «и о прибавке ей‚ сверх того‚ ста душ за учиненный донос на мужа».

В том же году был сожжен вероотступник – крещеный башкир Тойгильда, вернувшийся в мусульманскую веру.

6

Анна Иоанновна правила страной десять лет и пользовалась услугами евреев‚ когда этого требовали финансовые или иные интересы. Леви Липман занимался казенными откупами и поставками‚ именовался в документах «обер-гофкомиссаром Либманом»‚ был агентом курляндского герцога Э. Бирона‚ фаворита императрицы; даже утверждали‚ что Бирон принимал решения только тогда‚ «когда они одобрены евреем Липманом‚ придворным банкиром… Этот еврей‚ единственный хранитель тайн герцога‚ его господина‚ присутствует обыкновенно при всех совещаниях с кем бы то ни было‚ – одним словом‚ можно сказать‚ что Липман управляет империей».

Вряд ли так происходило на самом деле‚ потому что после смерти Анны Иоанновны новая императрица Елизавета Петровна отправила Бирона в ссылку, но Липман продолжал оставаться при царском дворе. По этому поводу даже появилось официальное сообщение в «Санкт-Петербургских ведомостях»: «Упомянутый обер-комиссар господин Липман коммерцию свою по-прежнему продолжает и при всех публичных случаях у здешнего Императорского двора бывает».

Кенигсбергский раввин Лейб Эпштейн написал особое сочинение о том‚ что евреям нельзя находиться в российской столице. «Провидением указано, чтобы евреи не жили в С.-Петербурге, так как в летние месяцы ночи там нет и невозможно определять время утренней и вечерней молитвы». Но у Елизаветы Петровны были иные доводы на этот счет. Она нетерпимо относилось ко всем иноверцам‚ и, возможно‚ в ее царствование евреи не только не жили в Петербурге‚ но даже не приезжали туда по делам. На это повлияло и дело Александра Возницына: отпадение в еврейскую веру офицера и дворянина насторожило ревнителей православной веры, воскресив в их памяти ересь жидовствующих

2 декабря 1742 года императрица издала строжайший указ: «Из всей нашей империи‚ как из Великороссийских‚ так и Малороссийских городов‚ сел и деревень всех жидов немедленно выслать за границу и впредь оных ни под каким видом не впускать», – нарушителям указа угрожал «высочайший гнев и тягчайшие истязания». Началось выселение евреев, «какого бы звания и достоинства ни были»; изгнание вновь сопровождалось изъятием золотых и серебряных денег, заменой их на медные монеты.

Вскоре из Малороссии сообщили‚ что 140 человек высланы за границу‚ а запрещение евреям привозить товары уменьшает государственные доходы и разоряет коренных жителей. Этот же указ вызвал переполох в Риге‚ куда евреи привозили товары и брали задаток у местных купцов. Рижский магистрат сообщал в столицу‚ что торговля с Польшей ведется при посредничестве евреев‚ за ними числится огромная сумма денег рижского мещанства‚ и если закрыть им дорогу в Ригу‚ то они повезут свои товары в другие города. Сенат тоже рекомендовал впускать евреев в Малороссию и Ригу хотя бы временно‚ для торговых дел‚ но Елизавета Петровна была непоколебима и на докладе Сената начертала категорическую резолюция: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли».

Нетерпимость императрицы проявлялась даже к отдельным лицам‚ и пострадал от этого врач Антониу Рибейру Саншес. Он родился в Португалии‚ в семье крещеных евреев‚ учился медицине в университетах Европы‚ в 1731 году приехал в Россию‚ обучал фельдшеров‚ повитух и фармацевтов‚ а также «немалое время находился при войсках‚ с которыми неоднократно бывал в походах». Затем он прославился в Петербурге как искусный медик‚ лечил правительницу Анну Леопольдовну и юного императора Иоанна Антоновича. Анна Леопольдовна так верила в Саншеса‚ что даже из Риги присылала ему на просмотр рецепты‚ которые ей прописывали местные врачи.

Саншес лечил также императрицу Елизавету Петровну‚ он же вылечил от опасной болезни пятнадцатилетнюю невесту Петра Федоровича‚ будущую Екатерину Великую. Она назвала его «один португалец по имени Санхец» и отметила в дневнике: «Я пробыла двадцать семь дней между жизнью и смертью… после шестнадцати кровопусканий нарыв, который был у меня на теле, прорвался… и я выздоровела».

В 1747 году Саншес заболел‚ подал в отставку‚ и его отпустили из России с большими почестями после семнадцатилетней службы. Елизавета Петровна подписала на прощание похвальный аттестат‚ Академия наук избрала его зарубежным членом-корреспондентом и назначила пенсию – 200 рублей в год. Однако вскоре императрица распорядилась‚ «чтобы из почетных членов Академии Рибера Санхеца выключить и пенсии ему не производить». Саншес предположил‚ что его обвинили в политической неблагонадежности‚ но ему разъяснили: «причиною‚ по которой он лишился места своего‚ было его иудейство‚ а вовсе не какие-либо политические обстоятельства».

Президент Российской Академии наук написал Саншесу: «Ее Императорское Величество полагает‚ что было бы против ея совести иметь в своей Академии такого человека‚ который покинул знамя Иисуса Христа и решился действовать под знаменем Моисея и ветхозаветных пророков. Вот‚ милостивый государь‚ истинная причина вашей опалы». Знаменитый математик Эйлер писал в Россию: «Я сильно сомневаюсь‚ чтобы подобные удивительные поступки могли способствовать славе Академии наук».

Антониу Рибейру Саншес жил в Париже, написал книгу о происхождении и лечении сифилиса, которую перевели на другие языки, и даже через много лет она не утратила научного значения. После смерти Елизаветы Петровны президент Академии наук попросил восстановить Саншеса в правах‚ и Екатерина II‚ едва вступив на престол‚ назначила ему пенсию – за то‚ что «он меня‚ за помощью Божией‚ от смерти спас».

Через некоторое время Саншес прислал в Россию для перевода на русский язык вторую свою книгу. В русском издании она озаглавлена так: «О парных российских банях‚ поелику споспешествуют они укреплению‚ сохранению и восстановлению здоровья. Сочинение господина Санхеца‚ бывшего при дворе ея Императорского Величества славного медика». Как писали в России‚ книга эта «много способствовала ознакомлению Западной Европы с нашей баней».

После смерти Саншеса в его архиве обнаружили рукописи по медицине, педагогике, истории и философии, а также работу о причинах преследования евреев и «Размышления об инквизиции». Его французский биограф отметил: «Он питал глубокое отвращение к инквизиции‚ жертвами которой сделались некоторые из его родных и друзей». В двадцатом веке в Португалии выпустили книгу с описанием жизни Саншеса и поставили ему памятник – в городе, где он родился.

7

Сохранилась память о молодом человеке по имени Гирш Лейб‚ который жил в городе Липовец неподалеку от Винницы. Он и его отец‚ искусные портные‚ работали однажды во дворце польского графа‚ и там Гирш Лейб‚ юноша редкой красоты‚ обратил на себя внимание дочери графа‚ тоже молодой, красивой девушки‚ которая в него влюбилась.

Графская дочь не могла скрыть любви к юноше‚ она оказывала ему знаки внимания‚ но он оставался равнодушным. По окончании работы портные – отец и сын – уехали из дворца домой. Это так сильно подействовало на девушку‚ что от любви и тоски она заболела. Пригласили самых лучших врачей‚ но они не смогли ее вылечить‚ и только после долгих и настойчивых уговоров девушка открыла родителям свою тайну.

Тут же послали в местечко графскую карету‚ и юношу снова повезли во дворец. Там ему оказали самый радушный прием и объявили торжественно о желании графской дочери, чтобы он немедленно перешел в католичество‚ а затем женился на ней. Гирш Лейб отказался‚ и тогда начались уговоры в более настойчивой форме: юноше сулили богатство‚ знатность‚ грозили мучительной смертью‚ однако ни обещания‚ ни угрозы не подействовали. «Умру‚ – твердил он‚ – но религии своих предков не изменю».

Убедившись в бесполезности уговоров и напуганные состоянием дочери‚ родители решили воздействовать на юношу более естественным образом. Его нарядили в богатые одежды‚ ввели в спальню графской дочери и оставили наедине с ней – при весьма искушающей обстановке. Увидев любимого‚ бедная девушка бросилась к нему в объятия‚ но он отвернулся‚ закрыл глаза и заплакал… Через несколько часов дочь графа умерла от горя‚ а юношу – по графскому приказу – живьем закопали в землю.

Спустя некоторое время евреям города удалось умилостивить графа‚ и он разрешил перенести прах мученика на еврейское кладбище. Еще в начале двадцатого века на старом еврейском кладбище города Липовец стоял памятник‚ на котором было написано: «Гирш Лейб. Простой человек‚ поборовший искушение».

Про Лжедмитрия II сказано в исторических актах: «И после того Жигимонт король и паны… на Московское государство послали другого вора‚ родом жидовина». Однако русские историки прошлых времен упоминают несколько версий происхождения этого человека‚ и по одной из них – будто он был крещеный еврей‚ найденыш Богданко‚ который служил у царевича Дмитрия.

Историк С. Соловьев: «Ходили разные слухи: одни говорили‚ что это был попов сын‚ Матвей Веревкин‚ родом из Северской страны; другие – что попович Дмитрий из Москвы‚ от церкви Знаменья на Арбате… иные разглашали‚ что это был сын князя Курбского‚ иные – царский дьяк‚ иные – школьный учитель по имени Иван из города Сокола‚ иные – жид‚ иные – сын стародубского служилого человека».

Историк Н. Костомаров: «По одним известиям он назывался Богданом и был литвин‚ по другим – крещеный‚ по третьим – некрещеный еврей‚ по четвертым – сын Курбского‚ по пятым – его отыскал в Киеве путивльский поп Воробей‚ по шестым – его выслала в Московское государство жена Мнишка‚ по седьмым – он был родом стародубец и учил детей сначала в Шклове‚ а потом в Могилеве».

В 1672 году царь Алексей Михайлович повелел «иноземцу магистру Ягану Готфриду учинити комедию, а на комедии действовати из Библии «Книгу Есфирь», и для того действа устроить хоромину…» Так появился в Москве первый театр на Руси, для которого построили «хоромину» – деревянное здание. Пьесу в стихах «Артаксерксово действо» на темы Книги Эстер поставил немецкий пастор И. Г. Грегори. Первое представление состоялось в октябре 1672 года; «царю до того понравилась игра, что он смотрел ее в продолжение десяти часов, не вставая с места». Спектакль исполняли три года, а затем решили поставить пьесу о Давиде и Голиафе.

Русский монах Димитрий сочинил «Есфирь и Агасфер», драму духовного содержания, которую в восемнадцатом веке представили в придворном театре императрицы Елизаветы Петровны (Агасфер – искаженное имя царя Ахашвероша из Книги Эстер).

Смоленские мещане в жалобе на Бороха Лейбова добавили к своим обвинениям еще одно, самое, быть может, угрожающее. Будто Борох и его жена связали руки и ноги крестьянской девке Матрене Емельяновой, служившей у них, подвесили ее на брус, держали в таком положении «с вечера до утреннего звона и, завесивши ей голову, булавками и иглами испущали из нея руду», то есть кровь.

В девятнадцатом веке, в городке Могилевской губернии, старая еврейка рассказывала‚ что ее предка Бороха‚ по прозвищу «не торопись»‚ сожгли вместе с офицером‚ который при его содействии перешел в еврейство. По преданию в ее семье это прозвище объяснялось тем‚ что на пути к месту казни офицер старался приободрить Бороха, говорил то и дело: «Борох‚ не торопись! Борох‚ не торопись!» То есть: «Не волнуйся‚ Борох‚ крепись!»

В 1770 году‚ во время войны с Турцией‚ запорожские казаки захватили в плен более ста евреев с женами и детьми. Выбрали среди пленников шесть человек‚ у которых оставались в плену «жены и дети‚ родственники или отцы»‚ и отпустили их в польскую Украину‚ чтобы собрали среди евреев выкуп – 8000 рублей. Деньги следовало заплатить в течение пяти месяцев‚ иначе «оставшиеся жиды и всё их родство» будут насильно окрещены «или самой смерти преданы без всякого пощадения‚ непременно».

Целый год посланцы ходили из местечка в местечко‚ но сумели собрать лишь 600 рублей. За них заступился командующий русской армией генерал-фельдмаршал П. Румянцев, попросил казаков пожалеть обнищавших от войн и болезней польских евреев. Кончилось тем‚ что пленников отпустили на свободу в обмен на 600 рублей и сорок аршин тонкого сукна‚ а из Умани они прислали казакам благодарственное письмо и восемь голов сахару.

Часть вторая (1772–1881 годы)

Очерк шестнадцатый Евреи Центральной и Западной Европы в середине восемнадцатого века. Разделы Польши. Правление Екатерины II и введение черты оседлости

Когда Екатерина II проезжала через Могилев‚ «евреи воздвигли посреди площади возвышение с надписью: «Торжествуем‚ как во времена Соломона»‚ где играли на разных инструментах попеременно‚ днем и ночью».

1

В середине восемнадцатого века жили в Европе более полутора миллиона евреев. Условия их существования диктовали правительства‚ землевладельцы и магистраты городов; это были отношения между хозяевами и пришельцами‚ даже если пришельцы жили в этой стране уже много веков. Им отводили места для жилья и разрешали заниматься определенными промыслами при ограничительных условиях‚ чтобы их конкуренция не вредила коренному населению. Юридически евреи были временными жильцами повсюду‚ на любой земле‚ можно сказать – вечными иностранцами‚ но если прочих иностранцев защищали договоры между странами‚ то у евреев не было своего государства на земном шаре‚ ни один международный договор на них не распространялся.

За право жительства евреи платили особый подушный налог‚ как его называли – налог «за покровительство»‚ налог «за терпимость»‚ а также прочие специальные налоги: это была как бы повышенная квартирная плата с бездомных и безответных жильцов. В некоторых странах закон даже ограничивал прирост еврейского населения, определяя максимальное число браков в каждой семье. В Моравии‚ например‚ по особому «семейному закону» только старший сын в еврейской семье мог вступать в брак‚ «чтобы число семейств не увеличилось»‚ – этот закон существовал там до середины девятнадцатого века.

Во всех германских государствах было тогда около 200 000 евреев‚ и каждое из государств устанавливало преграды на своих границах. Переезжая из страны в страну, даже из города в город в пределах одной страны‚ еврей должен был платить особую пошлину. И у ворот каждого города‚ на границе каждого германского государства повторялась одна и та же унизительная процедура: с каждого еврея брали такую же поголовную пошлину‚ какая была установлена для ввоза скота.

«Есть государства (в составе Германии)‚ – писал в 1781 году прусский экономист‚ историк и дипломат Христиан Вильгельм Дом‚ – где жительство евреям совершенно запрещено‚ где только путешественникам разрешается за определенную плату пользоваться покровительством местной власти‚ иногда на одну ночь… Если еврейский отец имеет нескольких сыновей‚ то лишь одному из них имеет он право оставить льготу на проживание в стране‚ а прочих вынужден отсылать в другие страны‚ где им приходится преодолевать такие же затруднения… Земледелие еврею запрещено‚ почти нигде ему не разрешается непосредственно владеть недвижимым имуществом. Всякий ремесленный цех счел бы бесчестьем для себя‚ если бы обрезанный был принят в число его членов… а народная масса не может – даже ради выдающихся качеств ума и сердца – простить таким людям вину их принадлежности к еврейству… Каждый рождающийся ребенок увеличивает налог‚ которым шаг еврея обложен данью».

Другой свидетель отметил: «Отношение к еврею и христианину можно сравнить с отношением к двум вьючным животным: оба тянут воз‚ а когда доходит до кормления‚ одно получает овес‚ а другому предоставляется право подбирать сорную траву на обочине». Во Франкфурте-на-Майне была одна из самых крупных еврейских общин Германии. «Представьте себе‚ – сообщал житель города‚ – длинную улицу‚ застроенную домами в пять и шесть этажей‚ к которым сзади примыкают еще дома и пристройки‚ так что узенький двор едва пропускает дневной свет. Все уголки в этих домах до крыши‚ все комнаты и каморки битком набиты тысячами человек‚ которые считают себя счастливыми‚ когда они выходят из этих нор‚ чтобы подышать свежим воздухом своей грязной и сырой улицы».

Из еврейского квартала Франкфурта-на-Майне жителей выпускали только по делам и в определенные часы; в городе им запрещали ходить по тротуарам‚ приближаться к зданию ратуши или гулять по бульварам; к вечеру стража запирала ворота в еврейский квартал, и никто не мог выйти наружу до утра. Даже в коронационные дни евреи сидели взаперти в своем квартале‚ только немногие счастливчики милостиво получали особые пропуска‚ на которых было написано: «Предъявитель сего может быть отпущен из еврейского квартала в город в предстоящий день коронации‚ но при условии‚ чтобы он смотрел на торжество из окон какого-нибудь дома или с подмостков‚ но отнюдь не на улице».

«Евреи Франкфурта-на-Майне… были предметом нежнейших забот со стороны своих правителей‚ – с иронией писал один из жителей еврейского квартала. – По воскресным дням им не позволяли выходить со своей улицы‚ чтобы их не избили пьяные. До двадцатипятилетнего возраста им не разрешали жениться‚ – конечно же‚ для того‚ чтобы обеспечить им крепкое и здоровое потомство. В праздничные дни им разрешалось выходить за ворота лишь около шести вечера‚ чтобы предохранить от палящих лучей солнца… По некоторым улицам города евреям вообще запрещали ходить: вероятно‚ потому‚ что там была плохая мостовая».

В бывших германских областях Эльзасе и Лотарингии‚ перешедших к Франции‚ было около 30 000 евреев. Их заставляли покупать право на передвижение‚ право на работу и на жительство‚ которое не распространялось на их детей. Когда евреи пожаловались на это в Высший Совет Эльзаса‚ то получили такой ответ: «Еврей не имеет определенного местожительства; он осужден на вечное скитание. Этот рок за ним следует повсюду и говорит ему‚ что он не может себе позволить постоянную оседлость. Поэтому возмутительно‚ что представитель этой осужденной нации хочет заставить землевладельца дать ему покровительство на том лишь основании‚ что… этот еврей там родился».

Страсбург‚ столица Эльзаса‚ был закрыт для евреев; их пускали только по делам‚ на несколько дней и под надзором полиции. В Париже позволяли жить лишь небольшой группе южнофранцузских евреев. Всякий иной еврей‚ оказавшись в столице Франции‚ попадал под надзор особой «инспекции для бродяг и евреев». Полицейские комиссары устраивали ночные облавы и тащили в тюрьму тех‚ у кого не оказывалось документа на жительство.

Покоя не было нигде. В Пруссии‚ к примеру‚ власти решили изгнать неимущих евреев из страны‚ и многие из них скитались на границе с Польшей‚ потому что польские власти тоже не желали их принимать. В немецкой части Швейцарии – с ее республиканским правлением – евреям разрешили жить только в двух городках‚ но запретили покупать там землю‚ заниматься цеховыми ремеслами‚ снимать комнаты в одном доме с христианами и чересчур размножаться. В Швецию их не впускали ни под каким видом – «для предохранения чистой евангельской веры»‚ а когда король разрешил еврею-ювелиру поселиться в Стокгольме‚ это вызвало всеобщее возмущение против монарха‚ который посмел «осквернить страну». В Англии в 1753 году приняли билль о натурализации евреев‚ но этот закон‚ касавшийся нескольких тысяч человек‚ вызвал в стране такую бурю протестов‚ что парламент отменил его.

Вильгельм Дом призывал всякое государство в Европе – для собственного блага – уравнять евреев в гражданских правах‚ чтобы получить «верных и благодарных подданных». «Евреи нравственны‚ прилежны‚ преданы делу‚ – писал он. – Домашняя жизнь их отличается большой простотой. Они‚ по большей части‚ хорошие мужья и добрые отцы семейств. Брачная жизнь их чиста, и преступления против целомудрия встречаются среди них гораздо реже‚ чем у других народов. Их бедные не являются тягостью для государства‚ так как община поддерживает их своими средствами. Они повсюду преданы государству и в минуты опасности обнаруживают такое рвение‚ какого даже невозможно ожидать от столь мало благоприятствуемых членов общества».

Казалось бы‚ что может быть лучше? Но примерно в то же время папа Пий VI обнародовал «Эдикт о евреях»‚ в который вошли ограничительные законы прежних времен. Евреям в Риме запрещали жить вне гетто‚ даже оставаться в городе на одну ночь – под страхом телесного наказания и штрафа. Их обязали носить повсюду – «для отличия от других» – кусок желтой материи‚ пришитый к шляпе. Еврей не мог продавать христианам мясо и молоко‚ нанимать их в слуги и кормилицы‚ приглашать акушерку из христиан‚ есть‚ пить, даже беседовать с христианами в домах‚ трактирах и на улицах. Любую еврейскую книгу‚ купленную или полученную в подарок‚ следовало отдавать в особую цензуру‚ за непослушание полагалось наказание – семь лет тюрьмы. Не разрешали хоронить евреев с церемониями – чтением псалмов и зажженными свечами, ставить на могилах памятники с надписями. Запрещали строить новые синагоги и ремонтировать старые‚ а в дни христианских праздников жители гетто должны были работать в своих домах при закрытых дверях.

Этот эдикт расклеили на улицах и площадях Рима‚ толпы собирались возле плакатов‚ и вскоре уличные нападения на евреев стали обычным явлением. Французский писатель отметил тогда‚ что в Риме евреям живется хуже‚ чем где бы то ни было в Европе. «Спрашивают‚ – писал он‚ – когда же евреи обратятся в христианство? Я же спрашиваю: когда христиане обратятся к терпимости?»

2

Императрица Елизавета Петровна умерла в конце декабря 1761 года; на престол вступил Петр III, сын ее старшей сестры Анны, внук Петра I. Он царствовал лишь полгода, был свергнут в результате дворцового переворота и вскоре умер при невыясненных обстоятельствах. Говорили о том, что его отравили или удушили, но в официальном документе указано иное: Петр III, страдая «геморроидическими» припадками, «впал в прежестокую колику» и умер. В июле 1762 года на престол взошла Екатерина II и сразу же столкнулась с еврейским вопросом.

Она отметила в «Записках»‚ упоминая себя в третьем лице: «На пятый или шестой день по восшествии своем на престол Екатерина II прибыла в Сенат… Случилось так, что на этом заседании подошла очередь обсуждать вопрос о допущении евреев в Россию. Все единогласно признали полезным это допущение. Но Екатерина‚ по тогдашним обстоятельствам‚ затруднялась изъявить свое согласие… Не прошло еще недели‚ как Екатерина II вступила на престол; она возведена была на него, чтобы защитить православную веру… Умы были сильно возбуждены‚ как это всегда бывает после столь важного события; начать царствование таким проектом не могло быть средством для успокоения; признать проект вредным – было невозможно».

Екатерина потребовала‚ чтобы «дело это было отложено до другого раза», и записала в дневнике: «И вот как часто недостаточно быть просвещенным‚ иметь лучшие намерения и даже власть‚ чтобы привести их в исполнение». Этим же соображением Екатерина руководствовалась в своем манифесте от 4 декабря 1762 года‚ который разрешал любому иностранцу беспрепятственно селиться на территории Российской империи. В нем было одно только ограничение – «кроме жидов».

В то время Екатерина II стремилась заселить недавно завоеванные степи Новороссии‚ к северу от Черного моря; для развития пустующего края она решила привлечь и евреев. Императрица не могла действовать открыто, а потому изыскивала пути в обход собственного закона. Она обязала генерал-губернатора Риги выдать паспорта нескольким евреям из Митавы‚ «не упоминая их вероисповедания»‚ чтобы они на время приехали в Петербург. Письмо генерал-губернатору было написано завуалированно‚ и Екатерина сделала к нему приписку: «Если вы меня не поймете‚ то я не буду виновата… Держите всё в тайне».

Вскоре в столицу приехали евреи из Митавы: раввин Исраэль Хаим с помощником‚ трое купцов‚ резник и слуга. Из Петербурга они рассылали письма в еврейские общины других стран‚ приглашая селиться в Новороссии‚ и вскоре приехали в Ригу «двадцать человек из польского города Полоцка». В их документах не было указано вероисповедание‚ но так как их не впустили в город в ожидании решения генерал-губернатора‚ можно предположить‚ что это были – как писали для конспирации – лица «известной нации». Даже у духовника императрицы жили в Петербурге несколько евреев‚ которых терпели в столице‚ «делая вид‚ что не знают об их пребывании». «Впрочем‚ – писала Екатерина‚ – впуск евреев в Россию мог бы принести большой убыток нашим мелким торговцам‚ так как эти люди всё притягивают к себе‚ и может статься‚ что при их возвращении было бы больше жалоб‚ чем пользы».

В то время евреи острова Менорка в Средиземном море попросили права поселиться в Херсоне и его окрестностях, обязываясь за свой счет привезти в Россию торговцев‚ ремесленников‚ земледельцев‚ шелководов и мастеров для изготовления цветных стекол. Русский консул в Италии поддержал их просьбу и добавил от себя‚ что город Ливорно обязан поселившимся там евреям «цветущим своим состоянием». В ответ ему сообщили решение императрицы ограничиться лишь переселением в Россию греков‚ корсиканцев «и примыкающих к ним», но не евреев.

Прошло еще несколько лет‚ и исторические обстоятельства прекратили всякие споры на эту тему – впускать или не впускать евреев на территорию Российской империи.

3

В 1772 году Екатерина II‚ прусский король Фридрих II и наследник австрийского престола Иосиф II пришли к соглашению о разделе окраинных земель Польши. По этому договору к России отошла восточная часть Белоруссии – Могилевская и Полоцкая (впоследствии Витебская) губернии‚ к Австрии – Галиция‚ а к Пруссии – Померания и часть Познанской провинции. Таким образом на территории России оказались десятки тысяч евреев Белоруссии‚ которые неожиданно стали российскими подданными и вызывали удивление пришлых чиновников, впервые столкнувшихся с незнакомым народом. «Вся Белоруссия кишит ими»‚ – отметила Екатерина в письме к французскому философу Д. Дидро‚ но не было уже никакой возможности изгнать евреев из России на основании прежних законов. Cлишком велика была их роль в хозяйственной жизни‚ и выселение евреев подорвало бы экономику присоединенного края.

Царский манифест о присоединении Белоруссии к России торжественно зачитывали в церквах и заносили в городские книги. Он провозглашал‚ что все жители‚ «какого бы рода и звания ни были»‚ переходят в русское подданство и наравне с прежними подданными пользуются «всеми правами‚ вольностями и преимуществами… по всему пространству Империи Российской». Тот же манифест особо упомянул евреев, впервые в официальном документе применив наименование «еврейский» взамен «жидовский». За ними сохранялись прежние права‚ которыми евреи пользовались в Польше: свобода вероисповедания и право на собственность‚ «ибо человеколюбие Ея Императорского Величества не позволяет их одних исключить из общей всем милости и будущего благосостояния под благословенною Ея державою».

Прежде всего власти позаботились о взимании налогов с новых подданных. Три группы населения подлежали подушному сбору податей: крестьяне‚ купцы и евреи. С крестьян брали по семь гривен‚ с купцов – рубль двадцать копеек‚ а с «жидов‚ – гласило распоряжение‚ – сбор положить также поголовный‚ по одному рублю с каждой души‚ и приписать их к кагалам». По примеру поляков русское правительство воспользовалось уже существовавшей формой еврейского общинного самоуправления‚ чтобы обеспечить бесперебойное поступление налогов. Кагал собирал деньги со всех членов общины и вносил их в «провинциальную канцелярию». Никто не мог уклониться от уплаты своей доли: кагал выдавал членам общины особые паспорта‚ и переменить место жительства или отлучиться по делу нельзя было без разрешения кагала.

Для поощрения торговли и промышленности Екатерина II ввела разделение купцов‚ ремесленников и лиц прочих профессий на два разряда: владевшие капиталом до 500 рублей считались теперь мещанами‚ а обладавшие большей суммой назывались купцами первой‚ второй или третьей гильдии в зависимости от размера капитала. Почти все евреи стали мещанами‚ только малая их часть вошла в купеческое сословие. Купцы платили в магистраты и ратуши по одному проценту с «объявленного ими по совести капитала»; евреи-мещане по-прежнему выплачивали подати кагалам «с каждой души», а в дополнение к этому каждый еврей-налогоплательщик вносил в казну по 12 копеек почтового сбора.

Попав в купеческое или мещанское сословие‚ евреи получили право избирать и быть избранными – совместно с прочими купцами и мещанами – в органы городского самоуправления. Россия оказалась среди первых государств в Европе‚ разрешив евреям участвовать в муниципальных выборах‚ однако это вызвало недовольство христианского населения и местных властей. В некоторых городах евреев не допустили к выборам в магистраты‚ а в других – при помощи всевозможных ухищрений – их избирали не в пропорциональных количествах. Кончилось тем‚ что им разрешили составлять в выборных органах не более одной трети от христиан‚ независимо от результатов голосования.

В городах с преобладающим еврейским населением членами магистратов становились порой случайные люди‚ которые решали за евреев их коммерческие дела‚ не имея о том никакого понятия. Эти же самые люди большинством голосов проводили несправедливую раскладку городского налога‚ и евреи были бессильны что-либо изменить‚ потому что «не имели почти голоса в магистратах». Позднее литовские христиане убедили власти‚ что евреев нельзя допускать в общественные помещения‚ где развешаны иконы‚ над которыми они «будут только посмеиваться»; их участие в выборных органах подорвет доверие народа к городскому самоуправлению‚ «послушание черни обратится в поругание» – и евреев Литвы лишили избирательных прав.

В последние годы царствования Екатерины II еврейские купцы из Белоруссии появились в Смоленске и Москве, записываясь там в купечество. Они торговали товарами германских фабрик‚ разносили их по домам, продавали по более низким ценам‚ чем местные торговцы. В 1790 году московские купцы пожаловались властям – в «интересах торговли»‚ а «отнюдь не из какого-либо к ним (евреям)‚ в рассуждении их религии‚ отвращения или ненависти». Купцы напомнили про старые порядки‚ когда евреев не впускали в Российское государство; дешевизну товаров объясняли тем‚ что это‚ скорее всего‚ контрабанда‚ «утайка пошлин», и предупреждали‚ что от конкуренции с ними торговле будет причинен «весьма чувствительный вред и помешательство»‚ а московские купцы разорятся, «оставя бедных жен и детей без всякого пропитания».

В марте 1790 года, по данным полиции, еврейское население Москвы составляли 8 женщин, 12 детей и 49 мужчин, среди которых были купцы Михайла Мендель, Есель Янкелевич, Хаим Файбешевич, Израиль Гиршевич и Лейба Масеевич. Несмотря на столь малое их количество, жалобу московских купцов рассматривал Государственный Совет и определил‚ что «не усматривается никакой пользы от допущения» еврейских купцов во внутренние губернии России. Решение Совета утвердила Екатерина II указом от 23 декабря 1791 года: «Евреи не имеют никакого права записываться в купечество во внутренния Российския города и порты‚ а только по указам Нашим дозволено им пользоваться правом гражданства и мещанства в Белоруссии», – а также в Новороссийском крае и в Таврической области (Крым и часть побережья Черного и Азовского морей), которые нуждались в заселении и освоении.

Этот указ впервые узаконил для евреев право постоянного жительства и право на промыслы лишь на ограниченных территориях Российской империи. С этого момента ведет начало печально известная «черта постоянной еврейской оседлости»‚ хотя это выражение тогда еще не употреблялось.

4

После первого раздела Польское королевство продолжало существовать в уменьшенных размерах. Комиссия установила‚ что в Польше и Литве проживало тогда около 800 000 евреев – восьмая часть населения страны. Евреи держали в торговле три четверти вывоза всех товаров и одну десятую часть ввоза. Купец-еврей был менее требователен‚ чем купец-христианин‚ тратил на свое содержание вдвое меньше, а потому мог продавать дешевле поляков, довольствуясь меньшей прибылью. Один из купцов даже определил «причины» этого: «Неудивительно, что евреи разоряют торговое сословие; правда, они при этом и сами разоряются, ведь нельзя отрицать, что евреи бедны несмотря на свой товарооборот. Объясняется это тем, что еврей, в злостном стремлении разорить торговое сословие, разоряет и сам себя, так как отдает товар почти задаром… но покупатель поддерживает евреев, а кредиторы их защищают».

Половину ремесленников в провинции составляли евреи: сапожники‚ портные‚ скорняки‚ золотых дел мастера‚ плотники‚ каменщики‚ цирюльники. Каждый двенадцатый еврей в Польше не имел определенных занятий‚ каждый шестидесятый – был нищим. В польских‚ литовских и украинских городах и местечках евреи жили скученно‚ в деревянных домах‚ крытых чаще всего соломой. Если прежде можно было встретить садик или огород возле еврейского дома‚ то к концу восемнадцатого века места для садов и огородов уже не хватало. Теснота в еврейских кварталах всё возрастала‚ дома ставили вплотную‚ бок о бок‚ узкой стороной к улице, пристраивая помещения в глубину участка, а в больших городах появились двух– и трехэтажные дома‚ в которых жило по нескольку семей.

При каждом «зимнем помещении» была кухня с большой печью, которая примыкала к жилой комнате. В кухне держали домашнюю птицу. Кровати в комнате огораживались занавесками‚ на них спали женщины; мужчины ночевали на лавках. Во многих домах пол был земляным‚ потолок держался на балках; посреди комнаты вкапывали в землю четыре пня‚ укладывали на них доску‚ и получался стол‚ за которым ели и работали. Вечерами комнаты освещали масляными лампами из глины‚ а в бедных домах – лучинами. Скученность была велика‚ способствовуя заболеваниям‚ дети вырастали слабосильными, неподготовленными к той жизни‚ которая их ожидала; детская смертность у евреев была в полтора раза выше‚ чем у христиан.

Евреям запрещали жить в Варшаве‚ но, тем не менее, они там селились‚ вызывая неприязнь конкурентов. В мае 1790 года произошла стычка‚ ремесленники начали громить еврейские дома. Порядок восстановили солдаты‚ а для успокоения народа арестовали‚ высекли и изгнали из города евреев-разносчиков и ремесленников. Вскоре после этого польский сейм высказался категорически: в число горожан допускаются только лица христианского вероисповедания. Конституция 1791 года обошла молчанием еврейский вопрос‚ но дни Польского королевства были уже сочтены, постановления сейма не имели практического значения.

В 1793 году произошел второй раздел Польши‚ в ответ на это началось восстание под предводительством Тадеуша Костюшки. Горстка евреев примкнула к польскому освободительному движению‚ чтобы доказать‚ что и они являются истинными патриотами Польши. Особенно это проявилось в дни защиты Варшавы‚ той самой Варшавы‚ где евреям не разрешали жить и откуда их незадолго до этого изгнали с таким унижением. В 1794 году при осаде Варшавы войсками А. Суворова евреи защищали город бок о бок с поляками. «Заодно с ремесленниками‚ мещанами и панами‚ – писал повстанец‚ – спешили они длинными вереницами насыпать укрепления‚ распевая вместе со всеми народную Марсельезу. На окопах работали они в полном единении с монахами и шляхтой‚ с величайшим напряжением сил. Стоя под огнем картечи‚ теряя сотни убитых и раненых‚ они не утрачивали присутствия духа‚ но кидались на врага и даже отбили у него несколько пушек». В польских газетах писали: «Там‚ где речь идет о пользе человечества‚ евреи не щадят жизни».

В те дни из рядов варшавских евреев выдвинулся Берек Иоселевич. Он с первых дней примкнул к восстанию‚ своей отвагой приобрел популярность и призывал евреев бороться за освобождение Польши‚ чтобы «добыть свободу‚ обещанную нам так же твердо‚ как и другим людям». «Хоть дети наши‚ – писал он в воззвании‚ – будут жить спокойно и свободно‚ не скитаясь как дикие звери». Берек предложил составить из евреев отряд легкой кавалерии‚ и Костюшко ответил на это: «Хваля таковое усердие‚ даю разрешение вербовать участников указанного корпуса‚ снабдить его оружием и всем потребным‚ чтобы как можно скорее могли они явиться на службу Речи Посполитой‚ как можно лучше боролись с врагом». Тем же указом он возвел Берека Иоселевича в чин полковника еврейского отряда.

Первого октября 1794 года Берек обратился к евреям Польши с пламенным призывом: «Слушайте‚ сыны племени израильского! Бог всесильный с вами‚ а я – ваш вождь!» Воззвание было подписано – «Берек Иоселевич‚ полковник». На призыв откликнулись 500 человек‚ которых наскоро обмундировали‚ обучили военному делу и поставили защищать предместье Варшавы. Полк был плохо оснащен‚ терпел лишения‚ но поражал всех строгой дисциплиной.

4 ноября русские войска начали штурм Варшавы при непрерывном обстреле артиллерией. А. Суворов сообщал в Петербург‚ что убитых среди поляков было 12 000 человек‚ утонули в Висле – 2000. Почти весь еврейский полк погиб в тот день‚ в живых остались несколько человек. Как писали потом: «Предместье Варшавы‚ которое защищал еврейский полк‚ было взято штурмом; всё погибло под ударом меча. На другой день нашли весь полк покоящимся в вечном сне на фортификациях; ни один солдат не уклонился перед призывом смерти».

Богатый еврей Шмуэль Збитковер поставил у себя во дворе бочку с золотыми дукатами и бочку с серебряными рублями и объявил‚ что всякий‚ кто принесет с поля боя раненого еврея – получит дукат‚ а кто похоронит мертвого – получит рубль. Так были спасены все раненые и похоронены мертвые евреи.

5

После второго раздела Польши к России отошли территории‚ на которых были образованы Волынская‚ Подольская и Минская губернии. Новый указ включил и эти земли с обширным еврейским населением в черту оседлости‚ добавив Малороссийские губернии с городом Киевом. Ограничивая евреев в свободе передвижения‚ этот же указ установил для них повышенное налоговое обложение – «вдвое противу положенных с мещан и купцов христианского закона». Еврейский купец платил теперь два процента со своего капитала‚ еврей-мещанин – двойную подать; кто же хотел покинуть Россию‚ обязан был внести в казну двойную подать за три года.

В 1795 году произошел третий раздел Польши‚ который прекратил ее самостоятельное существование. К России отошла большая часть Литвы‚ Курляндия и западная Белоруссия, также вошедшие в черту оседлости. Если до этого российская граница проходила неподалеку от Смоленска, то после присоединения польских земель она отодвинулась далеко на запад, от Балтийского до Черного моря, по линии Мемель – Ковно – Гродно – Брест-Литовск – Каменец-Подольск. По приблизительным подсчетам в Российской империи – после трех разделов Польши – оказалось примерно 800 000 евреев, около двух процентов всего населения. Ни в одной стране не было такого количества евреев; теперь уже России пришлось законодательными и административными мерами организовывать их жизнь.

Екатерина II увлекалась в молодости идеями французских просветителей. Ее «Наказ» российским депутатам по составлению проекта нового законодательства включал гуманные принципы‚ опередившие ту эпоху: веротерпимость‚ равноправие подданных‚ отмену пыток‚ право каждого человека на жизнь и на труд‚ право свободного высказывания мнений. Этот «Наказ» содержал такие идеи‚ которые и сегодня сделали бы честь любой просвещенной власти: «Равенство граждан состоит в том‚ чтобы все подвержены были тем же законам»; «Гонение человеческие умы раздражает‚ а дозволение верить по своему закону умягчает и самые жестоковыйные сердца и отводит их от заматерелого упорства…»; «Хотите ли предупредить преступления? Сделайте‚ чтобы… люди боялись законов и никого бы‚ кроме них‚ не боялись»; и наконец: «Законоположение должно применять к народному умствованию‚ ибо мы ничего лучше не делаем‚ как то‚ что делаем вольно‚ следуя природной нашей склонности».

Но «наказы» императрицы не соответствовали «умствованию» тогдашнего общества; несмотря на провозглашенные гуманные принципы‚ евреев выделили со временем в отдельную группу населения с особым ограничительным законодательством. Да и могли ли они рассчитывать на исключительное к ним благоволение‚ когда в стране жили миллионы закабаленных крестьян‚ которых продавали поодиночке и целыми деревнями‚ наказывали плетьми и батогами по прихоти их владельцев‚ и на которых гуманные принципы вообще не распространялись?

В годы своего правления Екатерина II нередко высказывала благие пожелания‚ но одновременно вводила строгие ограничения. И тем не менее‚ в первый период ее царствования у евреев появились надежды на улучшение бедственного состояния. Самое главное‚ власти почти не вмешивались в их внутреннюю жизнь; еврейские общины располагали полной автономией, у них были собственные суды‚ синагоги со школами‚ они собирали необходимые средства на нужды общины. Когда императрица проезжала через Могилев‚ «евреи воздвигли посреди площади возвышение с надписью: «Торжествуем‚ как во времена Соломона»‚ где играли на разных инструментах попеременно‚ днем и ночью».

6

В восемнадцатом веке жил в Бердичеве Элиэзер Либер, проповедник общины‚ или – как его называли – Либер Великий. Это был очень высокий человек с бородой до пояса; у него были густые брови, которые почти закрывали глаза, и когда Либер смотрел на кого-нибудь, то поднимал брови руками. Он уединялся от людей‚ всё время посвящал занятиям кабалой‚ в которой приобрел большие познания‚ и евреи Бердичева смотрели на него‚ как на святого праведника‚ которому Всевышний открыл Свои пути. Баал Шем Тов говорил о нем: «Бывают праведники, которые получают откровение от пророка Элиягу. С Либером происходит обратное: пророк Элиягу получает откровения от Либера».

Однажды князь‚ владелец города‚ увидел в лесу еврея‚ молившегося под деревом, подозвал его к себе‚ но Либер не тронулся с места. Князь рассердился, велел бить его кнутом‚ но он будто не чувствовал боли и продолжал молиться с таким же воодушевлением. Князь был поражен этим и‚ возвратившись домой‚ послал за Либером‚ чтобы извиниться перед ним. Тот заявил‚ что простит при одном условии: если князь подарит еврейской общине это место‚ на котором он‚ Либер‚ молился‚ чтобы построить там синагогу. Князь согласился‚ и там построили большую синагогу‚ которая так и называлась – синагога Либера.

Жители Бердичева рассказывали, что прадед Либера, великий кабалист Натан Шапиро, являлся каждую ночь с того света, чтобы учить своего потомка. Однажды прадед перестрал являться к Либеру, и он отправил своего сына в Краков, на могилу Шапиро, выяснить причину немилости. Там его сын получил такой ответ: после кончины Баал Шем Това на тридцать дней закрылась в знак траура «Верховная академия», откуда Натан Шапиро приносил свои наставления.

Существует легенда о смерти Либера Великого, и вот она.

В 1771 году в Бердичеве началась эпидемия, которая уносила одного за другим. Жителям города грозило вымирание, и тогда Либер заявил во всеуслышание, что станет искупительной жертвой за всех. В ту же ночь он скончался, а эпидемия к утру прекратилась. В начале двадцатого века на старом еврейском кладбище Бердичева стояла могильная плита, на ней можно было прочитать: «Памятник на могиле умершего во время эпидемии… скромного человека, великого раввина, нашего учителя Элиэзера Либера, сына Авраама блаженной памяти».

В 1776 году купец Яков Гирш подал прошение на имя Екатерины II, предлагая завести «своим коштом», без казенной помощи, овечьи заводы, «коих овец шерсть… ничем уступать не будет самой лучшей европейской шерсти». По Высочайшему указу Гиршу выделили в аренду земли в Могилевской губернии и приписали к овечьему заводу несколько сот ревизских душ из белорусских деревень. Там начали разводить овец, из их шерсти ткали сукно, одеяла, лошадиные попоны, и Гирш получил золотую медаль с надписью «За труды воздаяние». Он умер в 1788 году, после чего Сенат постановил: на содержание овечьего завода «потребна ежегодно немалая сумма», а потому следут продать завод «с публичного торгу. Находящихся же тамо людей обратить в первобытное их состояние, из котораго они к заводу взяты».

При Екатерине II приезжали в Россию евреи‚ которые получали медицинское образование в Европе‚ проходили экзамен в Петербурге при медико-хирургической академии‚ назначались врачами или занимались частной практикой. Мендель Лев стал доктором Морского кадетского корпуса. Гавриил Бер получил право на практику в белорусских губерниях‚ «где живет народ еврейский». Элиас Аккорд служил на Украине в разных полках‚ а Авраам Бернгард был главным врачом всех литовских госпиталей.

В 1784 году некая Фейгель Байнитович с мужем Мошкой приехала в Курск и представила рекомендательные письма об успешном лечении глазных болезней. Фейгель сообщила‚ что не знакома с анатомией глаза‚ врачевать научилась у своего отца и попросила устроить ей экзамен. В присутствии губернатора Курска и местного доктора она провела удачную операцию по снятию катаракта у инвалида‚ потерявшего зрение за семнадцать лет до этого. В отчете было указано: она сделала это «безо всякого приготовления и без кровопускания… не долее‚ как в две минуты», и он «прозрел». Затем ее экзаменовали в Москве‚ там она тоже «удалила из глаз катаракт имеющимся у нее инструментом». Медицинская коллегия позволила ей делать глазные операции‚ но непременно в присутствии врача.

С 1757 года крещеный еврей Самойло Юдин работал гравером на монетном дворе Петербурга, а затем в течение двадцати лет был главным медальером Санкт-Петербургского монетного двора. Он выгравировал на лицевой стороне рубля портреты императрицы Елизаветы Петровны и Петра III; гравировал медали «В память учреждения ордена Св. Андрея Первозванного», «В память основания Петербурга», «В честь победы под Полтавой», «В память военных успехов России» и другие.

Тайный советник Карл Габлиц, крещеный еврей из Германии, составил первое географическое и историческое описание Крыма после его присоединения к России, в 1788 году был назначен вице-губернатором Таврической области. Сенатор Габлиц стал затем главным директором лесного департамента‚ основателем первых лесных школ в России‚ почетным членом Российской Академии наук; в его честь ботаники назвали одно из растений – HABLITZIA (внук Карла Габлица Александр Серов – известный русский композитор‚ правнук Валентин Серов – не менее известный художник).

Очерк семнадцатый «Мнение» сенатора Г. Державина. Еврейский комитет при Александре I. Выселение из деревень. Еврейские сельскохозяйственные колонии

«Я не для того вещаю‚ чтобы вывести себя в пышности на сцену. Может ли тщеславие иметь место в сердце унылом и сокрушенном? Нет‚ я изливаю токмо ту горесть‚ которою чрез меру наполнена душа моя!..»

1

Екатерина II правила страной до 1796 года‚ а затем российский престол занял ее сын Павел I. В 1798 году евреи из белорусского местечка Шклов пожаловались императору на владельца местечка отставного генерала С. Зорича‚ в прошлом – одного из фаворитов Екатерины II. Когда императрица охладела к Зоричу‚ она пожаловала ему шкловское поместье‚ где он построил замок и жил «в пышной надменности»: содержал за свой счет театр‚ военное училище на 300 дворянских детей, «всякий день» устраивал балы‚ маскарады‚ фейерверки и грандиозные охоты.

«Шкловский деспот», человек крутого нрава, считал всех евреев «подвластными ему‚ покуда на земле его проживают»‚ и расправлялся с ними по ежеминутной прихоти как с крепостными крестьянами: выгонял из местечка‚ отбирал дома и имущество‚ бил собственноручно, гонял на работу «в колодках и железах», облагал такими налогами‚ что «оставил без платежа один только воздух».

Павел I без особой симпатии относился к фаворитам покойной матери. Получив жалобу из Шклова‚ он послал туда русского поэта‚ сенатора Г. Державина‚ чтобы разобрался на месте в «самовольных поступках противу евреев… отставного генерал-лейтенанта Зорича». Державин приехал в Шклов‚ опросил свидетелей‚ но отнесся к «забавам» Зорича снисходительно и сообщил в Петербург‚ что «сколько ни старался»‚ не нашел чрезмерных «притеснений жидов Зоричем‚ по коим можно было бы подвергнуть его… суду». Однако свидетельские показания нельзя было перечеркнуть‚ и Державин воспользовался судебным процессом по обвинению евреев в употреблении христианской крови.

Это случилось в том же году в Белоруссии‚ в Сенненском уезде‚ незадолго до Пасхи. Возле корчмы нашли труп женщины, и на основании «народного слуха, что евреям нужна христианская кровь», обвинили в ритуальном убийстве четырех евреев‚ которые случайно находились в той корчме. Началось следствие‚ и специальному чиновнику поручили «секретным образом изведать‚ нет ли… в еврейских законах положения‚ что евреям христианская кровь нужна?» Крещеный еврей Станислав Костинский взял кодекс еврейских законов «Шулхан арух» и перевел с искажениями отрывки из него‚ чтобы поддержать обвинение. Этот перевод‚ возводивший клевету на весь народ‚ представили на рассмотрение суда‚ но дело, в конце концов, закончилось благополучно и обвиняемых оправдали.

Еще до окончания следствия Державин сообщил императору‚ что Сенненское дело «обвиняет всех евреев в злобном пролитии‚ по их талмудам‚ христианской крови»‚ а потому они не могут давать беспристрастные показания против Зорича‚ «доколе‚ – как он предлагал‚ – еврейский народ не оправдается перед Вашим Императорским Величеством в помянутом… противу христиан злодействе». Павел I приказал Державину вести дело Зорича‚ не принимая во внимание Сенненский процесс‚ но Зорич тем временем умер‚ дело отослали в архив‚ а Сенат постановил‚ что евреи‚ принадлежа к купеческому и мещанскому сословиям‚ не могут считаться крепостными в помещичьих селениях. Их формально признали свободными подданными страны с ограниченным местом проживания – в отличие от крестьян‚ которым по манифесту Павла I запрещалось даже «возмечтать‚ будто они имеют учиниться свободными».

Через год после этого Державина снова послали в Белоруссию с самыми широкими полномочиями. Там несколько лет подряд был неурожай и падеж скота‚ свирепствовал голод‚ а помещики оставляли крепостных без помощи и отправляли зерно на винокуренные заводы‚ что приносило им хорошие доходы и спаивало крестьян. «Ужасная бедность‚ – отметил исследователь‚ – есть следствие пьянства‚ а пьянство – следствие свободного винокурения и продажи вина‚ которое до крайности дешево и поглощает благосостояние миллионов для выгод нескольких сотен человек».

Посылая Державина в Белоруссию‚ Павел I повелел строго наказать помещиков‚ которые «из безмерного корыстолюбия оставляют крестьян своих без помощи к прокормлению». В поручении императора ничего не говорилось о евреях‚ но в тот же день Державин получил разъяснение от генерал-прокурора Сената: «А как по сведениям немалою причиною истощения белорусских крестьян суть жиды… то Высочайшая воля есть‚ чтобы ваше превосходительство обратили (на них) особливое внимание». И инспекция Державина обрела иной смысл.

2

«Российское еврейство является прямым продолжением еврейства польского… – отметил историк Ш. Этингер. – Не евреи переселились в Россию, а Россия сама «пришла» к евреям. Российское еврейство… сохранило свою самобытность – в отличие от многих других групп еврейства, и даже не пыталось отказаться от нее». Из века в век евреи жили среди белорусов, украинцев, поляков и литовцев, говорили на языке идиш, занимались ремеслами, а также шинкарским промыслом в деревнях и в панских поместьях.

Евреев обвиняли в спаивании крестьян западных губерний, забывая при этом‚ что не только они производили и продавали водку (которую в те времена называли вином), – крестьяне пьянствовали и голодали в тех губерниях‚ где евреев не было вообще. «Курят вино владельцы‚ – писал Державин в своем отчете‚ – курят бояре‚ шляхта‚ попы‚ разных орденов монахи и жиды». В Киеве‚ к примеру‚ евреи не могли жить в восемнадцатом веке‚ а винокурением и продажей вина там занимались мещане, магистрат города, казаки для сбора средств на оснащение отрядов, даже монастыри‚ включая знаменитую Печерскую лавру. «Крещатик был обращен чуть не в сплошную винокуренную слободу‚ – отмечал исследователь. – Винокурни были разбросаны вокруг всего Киева. На одном Подоле в магистратских шинках выпивалось ежегодно до 30 000 ведер водки‚ дававших доход».

Еще при императрице Елизавете Петровне изыскивали такой источник «умножения» государственных доходов‚ который «умаления себе вовсе иметь не может‚ но будет единое циркулярное и бесконечное обращение». Таким источником основного дохода землевладельцев и государства стала продажа водки‚ и агрономы рекомендовали помещикам «употреблять хлеб на курение вина для того‚ чтобы через сие получить двойную прибыль». Расчет был прост: за вино можно было выручить в два раза больше денег‚ чем за продажу зерна‚ из которого изготавливали это вино. В 1773 году правительство закупило у помещиков России два миллиона ведер водки и получило от ее продажи более четырех миллионов рублей чистого барыша – огромнейшую по тем временам сумму.

Когда евреев обвиняли в спаивании крестьян‚ не принимали в расчет тот факт‚ что в деревнях они не имели права владеть землей‚ были ограничены в городах в торговле и ремеслах‚ и основным способом заработать на хлеб было для них винокурение и шинкарство. Закон запрещал им самостоятельно заниматься этим промыслом‚ поэтому они брали на откуп у помещиков производство и продажу водки. Волей-неволей они становились посредниками между землевладельцами и крестьянами‚ а помещики‚ используя свою власть‚ заставляли евреев-шинкарей распродавать огромные количества спиртных напитков. Иногда одной и той же деревней владели несколько помещиков‚ каждый из них строил там шинок‚ сажал своего шинкаря и продавал водку собственного изготовления.

В сенатском докладе было отмечено‚ что С. Зорич «приневоливал еврейских шинкарей брать у него хлебное вино в каждый год 16 000 ведер и взыскивать с них по 3 р. 15 коп. за ведро»‚ хотя это вино стоило в три раза дешевле и продать его в таких количествах не было никакой возможности. По приказанию Зорича бочки насильно вкатывали в шинки, взыскивая с шинкарей деньги «через экзекуцию». Выходило так‚ что еврей-шинкарь выторговывал у крестьянина последнюю копейку и отдавал ее помещику‚ оставаясь таким же нищим‚ как его закабаленный сосед. Многие отмечали поражавшую их нищету шинкарей‚ а литовский губернатор сообщал‚ что в корчмах сидят одни женщины‚ а их мужья «выходят на другие промыслы‚ потому что доход с шинка часто бывает недостаточен на их содержание».

Приехав в Белоруссию‚ Державин обнаружил во время ревизии‚ что крепостные крестьяне – «тощи и бледны, как мертвые» – ели хлеб пополам с мякиной‚ щавель‚ лебеду и коренья по «привычке и нужде в довольном равнодушии»‚ да и еврейское население края пребывало «в крайнем изнурении и нищете, и таковых большая часть». Он даже отметил‚ что во многом виноваты помещики‚ которые изготавливали вино в огромных количествах‚ строили шинки‚ насаждали пьянство и облагали крестьян непомерными поборами.

Однако Державин – сам крупный помещик – причиной всех бед белорусского крестьянина выставил евреев‚ хотя в частном письме генерал-прокурору Сената он сообщал иное: «Трудно без погрешения и по справедливости кого-либо строго обвинять. Крестьяне пропивают хлеб жидам и оттого терпят недостаток в оном. Владельцы не могут воспретить пьянства для того‚ что они от продажи вина почти весь свой доход имеют. А и жидов в полной мере обвинять также не можно‚ что они для пропитания своего извлекают последний от крестьян корм. Словом‚ надобно бы всем сохранить умеренность… но всяк себе желает больше выгод».

Державин наблюдал белорусских евреев три-четыре месяца, собирая «сведения от благоразумнейших обывателей, от Иезуитской академии, всех присутственных мест, дворянства, купечества и самих казаков относительно образа жизни жидов, их промыслов, обманов и всех ухищрений и уловок, коими они уловляют и оголожают глупых и бедных поселян». Его записка‚ написанная поспешно и поданная в правительство‚ называлась так: «Мнение сенатора Державина об отвращении в Белоруссии недостатка хлебного обузданием корыстных промыслов евреев‚ о их преобразовании и о прочем».

В «Мнении» сказано: евреи избегают трудных работ‚ потому что из их «талмудов» следует‚ будто они должны властвовать‚ а другие народы им подчиняться; их школы – «гнездо суеверств»‚ где детей учат лишь религии и фанатизму‚ и пока не переменятся их школы‚ не переменятся и их нравы; свои богатства они собирают «для плотских удовольствий», а также «для создания нового храма Соломонова» к осуществлению «тайных замыслов» в Палестине; ходят всегда с покрытой головой и «чтут себя пред всеми другими народами превосходнейшими»; имена берут одинаковые‚ «каких-нибудь Мовшев‚ Абрамов‚ Лейбов‚ Хаймовичев‚ Лейзаровичев и тому подобных»‚ и это «должно отнести к их хитрости»; носят одинаковое черное платье‚ отчего «теряется память‚ смешивается понятие», трудно определить истинное их количество при взимании налогов.

После такого предисловия Державин изложил обширный проект – 88 пунктов «преобразования евреев». «Чтобы учинить (их) полезными гражданами», необходимо разместить еврейское население поровну по разным местам Белоруссии‚ где они перейдут к земледелию‚ а излишек переселить на «пустопорожние земли в Астраханской и Новороссийской губерниях». В его «Мнении» сказано среди прочего: «Выслать таковых голодных жидов зимою в селения, на треплю льну и пеньки… летом же для вырытия Мариинского и прочих каналов… чтобы с одной стороны сии неимущие евреи не остались без нужного пропитания, а с другой не обратились бы на разбои и другие шалости…»

Державин предлагал размещать евреев на особых улицах‚ отдельно от христиан; не допускать евреев к выборам в городские магистраты‚ чтобы судьбу христиан «не предавать в руки ненавидящих их»; запретить евреям брать «в свои услуги христиан и христианок»; «ослабить их фанатизм… и, истребив в них ненависть к иноверным народам, уничтожить коварные замыслы к похищению чужого добра»; «даже в Сибирь на каторгу не отправлять жидов с женами‚ дабы не размноживалися и не развращали сердце Империи‚ то есть коренных жителей»‚ – и так далее.

Таким образом‚ писал Державин‚ «евреев род строптивый и лукавый‚ враги христиан… получит образ благоустройства»‚ а Павел I удостоится великой славы за исполнение заповеди: «Любите враги ваша, добро творити ненавидящим вас». Сенат должен был рассмотреть записку Державина‚ но в марте 1801 года произошел дворцовый переворот‚ заговорщики убили Павла I‚ началось царствование его сына – Александра I‚ а с ним и новый‚ вроде‚ подход к еврейской проблеме.

3

В ноябре 1802 года Александр I учредил Еврейский комитет‚ чтобы пересмотреть и упорядочить законодательство о евреях Российской империи‚ которое находилось до этого в хаотическом состоянии. Одним из членов комитета стал министр юстиции Г. Державин‚ а его «Мнение» легло в основу работы комитета.

Узнав об этом‚ еврейские общины забеспокоились‚ опасаясь введения новых ограничений. Представители кагалов даже приняли решение «отправиться в Петербург и просить Государя нашего‚ да возвысится слава Его‚ чтобы никаких нововведений у нас не делали». Стали собирать деньги для отправки ходатаев в столицу‚ объявили трехдневный пост с молитвами в синагогах «по случаю неблагоприятных вестей»‚ а министр внутренних дел‚ узнав об этом‚ поспешил объявить кагалам‚ что правительство не намеревается вводить новые ограничения для евреев‚ но‚ наоборот‚ предполагает доставить им «лучшее устройство и спокойствие».

Намерения Александра I и членов комитета были поначалу самыми наилучшими. Они желали разрешить еврейский вопрос в духе гуманности‚ и в журнале заседаний комитета появились такие слова: «Сколь можно менее запрещений‚ сколь можно более свободы… Везде‚ где правительства мнили приказывать‚ являлись одни только призраки успехов‚ кои‚ подержась несколько времени на воздухе‚ исчезали вместе с началами‚ их родившими… И в образовании евреев (следует) предпочесть средства тихого одобрения‚ возбуждения собственной их деятельности и пресечения только тех препятствий‚ кои зависят непосредственно от правительства и сами собой пресечься не могут». Державинское «Мнение» с его насильственными мерами становилось теперь излишним; Державин с возмущением говорил‚ что прочие члены комитета «набиты конституционным французским и польским духом»; вскоре он вышел в отставку и никакого участия в деятельности комитета не принимал.

Комитет решил пригласить в Петербург еврейских депутатов‚ чтобы выслушать их мнение‚ и этот факт поразил многих. «Сей Самодержец‚ – восхищались‚ – имеющий самовластное право располагать участью своих подданных‚ соизволяет еще вызвать депутатов… уничиженных несчастливцев для объяснения своих нужд!» К лету 1803 года депутаты съехались в Петербург‚ где обнаружили еврейскую общину в несколько десятков человек. Среди них выделялся поставщик армии Нота Ноткин‚ первым записанный в книге общины как «уважаемый и почтенный Натан Ноте из Шклова».

Ноткин предложил комитету свой проект преобразования быта евреев – в противовес «Мнению» Державина с его насильственными мерами. Державин был за принудительное привлечение евреев к земледелию и фабричному труду‚ вплоть до ссылки в Сибирь‚ «в вечную работу в горные заводы и без жены»‚ – Ноткин предлагал добровольное обращение к этим занятиям, советуя учредить на юге страны суконную, прядильную, канатную, парусную фабрики, чтобы обучать евреев фабричному ремеслу. Невозможно всех евреев обратить в земледельцев‚ считал он‚ «это нелепо… Нельзя всем вести одинаковый образ жизни. Евреи занимаются теми ремеслами‚ в которых другие не упражняются». Надо позволить им «в спокойствии сыскивать себе пропитание полезными трудами»; для этого следует «преобразовать нечувствительным образом состояние сего народа‚ отвратить злоупотребления с его стороны‚ а главнейшим образом уничтожить источник сих злоупотреблений – именно бедность».

В комитет присылали «прожекты» еврейской реформы и христиане‚ должностные и частные лица‚ чтобы‚ как сообщил один из них‚ «повергнуть к подножию престола скудные замечания свои». Предложений было немало‚ а некий отставной премьер-майор даже составил «Мнение об употреблении Евреев и Якутов для пользы государственной». Каждый присланный проект заключал в себе необходимые меры‚ от которых «государство почувствует ощутительную пользу». Следовало поселить евреев на казенных землях «при строгом наблюдении» за ними‚ и тут же «чрез хлебопашество произойдет открытие в недрах земных неисчерпаемых богатств»; «фарфоровая глина‚ разные красильные травы и тому подобное будут евреями при разрывании земель обнаружены»‚ а вновь созданные еврейские поселения «тем уже выгоды принесут для государства‚ что проходящие чрез степи войска… не будут претерпевать нужды». Вряд ли Еврейский комитет всерьез рассматривал эти «прожекты»‚ но мнения еврейских депутатов он выслушал‚ изучил условия жизни евреев и составил пояснительную записку – итог собранных данных.

Преследуемые более восемнадцати веков‚ говорилось в той записке‚ устраненные от многих промыслов‚ обремененные податями‚ обреченные на ненависть народов‚ евреи не могли не заразиться пороками‚ которые признавались‚ быть может‚ прирожденными. Евреи лживы‚ плутоваты и хитры? Но когда хитрость служит единственным оружием против притеснителя‚ можно ли признавать ее за преступление? Евреи обманывают в торговле? Кому же обманывать‚ как не мелкому торговцу‚ почти всюду стесненному‚ подверженному многим незаконным поборам? Евреи враждебны к христианам? Но кто же способен терпеливо сносить рабство и тиранию‚ доходящие до бесчеловечия? Евреи ленивы и предпочитают легкие занятия? Это неверно. Подобно другим‚ они стремятся нажить побольше и работать поменьше; но ведь у еврея ничего нет‚ ему никто ничего не дает‚ и все – от высшей власти до последнего чиновника – требуют от него всего‚ что заблагорассудится. Евреи безмерно множатся? Но этот упрек лучше всего свидетельствует о чистоте их нравов и их экономии. И почему вообще нужно более опасаться одного или двух миллионов евреев‚ чем такого же количества калмыков или армян?

В том же либеральном духе комитет высказался за преобразовательные меры‚ но когда подошел срок принимать решения‚ члены комитета – люди образованные и гуманные по тем временам – пожертвовали своими убеждениями ради собственных интересов. Они были крупнейшими землевладельцами‚ на которых работали бесплатно десятки тысяч крепостных крестьян – по два‚ три‚ а то и по четыре дня барщины в неделю‚ и потому члены комитета не решились признать себя и прочих помещиков виновниками нищеты в Западном крае. Они не смогли назвать истинную тому причину – закабаленность крестьянина‚ а взамен этого всю вину взвалили на «вредное» влияние евреев. Как будто это были разные люди: те‚ что начинали работу в комитете‚ и те‚ что ее заканчивали. Как будто не они недавно записали: «Сколь можно менее запрещений‚ сколь можно более свободы…» Добрые пожелания остались на бумаге‚ а взамен этого были узаконены жестокие и поспешные принудительные меры‚ чтобы пресечь «разные злоупотребления и беспорядки во вред земледелию и промышленности в тех губерниях‚ где евреи обитают».

9 декабря 1804 года Александр I утвердил предложенное комитетом «Положение об устройстве евреев», которое предусматривало две цели: «истинное благо евреев» и «благоденствие местного населения». «Положение» признавало право личной свободы евреев «под точным покровительством законов наравне со всеми другими российскими подданными»; никому не разрешалось «притеснять, ни даже беспокоить их в отправлении веры и в общей гражданской жизни ни словом, ни делом». Новый закон, тем не менее, сохранил прежнюю черту оседлости на западе страны‚ добавив Астраханскую и Кавказскую губернии – для евреев-земледельцев‚ которые там поселятся (в 1825 году эти губернии вновь исключили из черты оседлости). Для развития фабрик и ремесел закон отменил двойную подать с фабрикантов‚ ремесленников и земледельцев‚ но сохранил ее для прочего еврейского населения‚ пообещав отменить в тот момент‚ «когда вообще все евреи в земледелии‚ мануфактурах и купечестве окажут постоянное направление и прилежание».

«Положение об устройстве евреев» определило‚ что выборные должности в городском самоуправлении могли занимать лишь те евреи‚ которые умели читать и писать на русском‚ польском или немецком языках‚ хотя на эти должности избирались порой неграмотные христиане. «Положение» разрешило фабрикантам‚ ремесленникам‚ художникам и купцам приезжать по делам и на ограниченное время во внутренние губернии России, но лишь в немецком платье и по особым «паспортам губернаторов»‚ как будто они выезжали за границу. Евреи просили отменить эти паспорта‚ которые непросто было получить‚ однако им ответили‚ что без разрешения губернаторов «евреи-бродяги могли бы наводнить всю Империю».

Но самой жестокой оказалась 34 статья «Положения». Она определяла крайний срок – 1 января 1808 года‚ после которого «никто из евреев… ни в какой деревне и селе не может содержать никаких аренд‚ шинков‚ кабаков и постоялых дворов… ни продавать в них вина и даже жить в них, под каким бы то видом ни было, разве проездом». А это означало‚ что десяткам тысяч евреев следовало подняться с насиженных мест‚ переселиться из деревень в города и потерять всякие средства к существованию.

4

В сельских районах западных губерний жили тогда около 60 000 еврейских семейств – примерно четверть миллиона человек. Обратившись в российских подданных после разделов Польши‚ они сохранили прежние свои занятия: брали у помещиков в аренду винокурение и продажу вина‚ молочные фермы‚ мельницы‚ рыбную ловлю‚ покупали у крестьян хлеб и другие продукты, продавали взамен необходимые товары – соль‚ посуду‚ косы‚ серпы и прочее. По всем дорогам стояли еврейские корчмы и постоялые дворы‚ где останавливались проезжие‚ по всем трактам евреи содержали почтовые станции. «Эта земля без жидов‚ – писал русский путешественник‚ – была бы как тело без души‚ была бы пустынею‚ страною бедствий и нищеты. Но чрезвычайное жидов множество (их скученность) портит всё добро‚ какое могло бы от них произойти».

В черте оседлости существовали мелкие еврейские фабрики по производству стекла‚ кожи‚ мыла‚ бумаги‚ сукна‚ ваты, ртути‚ калия и поташа. В купечество записывались лишь крупные торговцы; они вывозили за границу лён‚ пеньку‚ хлеб‚ а ввозили шелк‚ сукно‚ кофе‚ сахар и вина. В Гродно‚ сообщал путешественник‚ «иностранными товарами торгуют большею частию жиды»; в Шклове они занимались продажей «шелковых материй‚ кружев‚ полотен и разных галантерейных вещей»; в Могилеве-на-Днепре еврейские купцы торговали товарами «из Риги‚ Франкфурта‚ Бреславля‚ Кенигсберга‚ Лейпцига и российских столиц». Крупных торговцев было немного‚ а большинство конкурировало между собой‚ торгуя по мелочам в крохотных лавочках. Торговцы ходили и по деревням, продавая товары, – это был еврейский вариант русского коробейника внутренних губерний России.

Города были переполнены евреями-ремесленниками‚ среди которых преобладали портные‚ сапожники‚ скорняки‚ цирюльники‚ ювелиры‚ а также столяры‚ плотники‚ токари‚ мельники и кузнецы. В Минске‚ к примеру‚ было мало евреев-сапожников из-за весьма искусных конкурентов-поляков‚ но в Киевской губернии евреи-сапожники составляли большинство. Киевский губернатор даже отметил‚ что в Киеве «из мещан христианского закона нет хороших‚ искусных мастеров и ремесленников‚ а находятся из таковых большею частью евреи». Не находя заказчиков в городах, ремесленники уходили работать в деревни и только в пятницу возвращались домой‚ чтобы провести субботу со своей семьей. «Учась какому-нибудь ремеслу‚ – сообщал литовский губернатор‚ – они никогда своей науки не оканчивают; едва только начинают сами как-нибудь работать‚ тотчас делаются мастерами и заводятся своим хозяйством». Причиной тому были ранние браки‚ многодетные семьи и тяжелая нужда‚ которая заставляла как можно скорее приступить к самостоятельной работе и зарабатывать на жизнь.

Нищета еврейского населения была повсеместной. Киевский губернатор докладывал: две трети евреев в его губернии «с величайшим усилием находят теперь дневное пропитание». «Справедливым кажется‚ – писал он‚ – помыслить об участи и сего презираемого и угнетенного народа‚ который‚ не получив от государства никакой в его собственность принадлежности‚ платить обязан казне за позволение здесь жить двойную подать‚ а помещикам… в их владениях столько же или еще более. Оттого пришел он‚ кроме малого количества‚ в такое состояние‚ что не только платить податей‚ но и сам себя содержать не может».

По новому «Положению» к этой массе городской бедноты должны были присоединиться четверть миллиона евреев‚ которых выселяли из деревень. «Можно ли назвать меру сию для них стеснительною‚ – провозглашали члены Еврейского комитета‚ – когда, вместе с тем, открывается евреям множество других способов не только содержать себя в безбедном состоянии‚ но делать приобретения – в земледелии‚ фабриках‚ ремеслах‚ когда вместе с сим открывается им способ даже владеть землею в собственность».

Но это были лишь красивые слова. «Положение об устройстве евреев» действительно разрешило евреям заводить фабрики с заводами и покупать незаселенные земли‚ но одного разрешения было недостаточно‚ чтобы целый народ – практически без посторонней помощи, опыта и накопленных средств – сразу бы изменил свои промыслы‚ которыми он занимался веками. Такое не случалось нигде и никогда‚ такого не могло произойти и в России. Но закон уже диктовал свои условия‚ за оставшийся короткий срок четверть миллиона человек‚ обремененных двойной податью‚ обязаны были за свой счет перебраться в города‚ где и без них было полно бедноты‚ разместиться на новых местах‚ приноровиться к иным условиям и овладеть каким-либо ремеслом. Их всех ждало разорение‚ неминуемое превращение в бездомных скитальцев и нищих.

Поначалу евреи надеялись‚ что закон будет отменен‚ и из деревень в города переселились единицы. Но местное начальство стало проявлять настойчивость‚ чтобы очистить от евреев сельские местности‚ и тысячи несчастных побрели по дорогам в поисках хлеба и пристанища. Они посылали жалобы в Петербург; жаловались и местные помещики‚ которые не могли обойтись без еврея-арендатора или корчмаря, отчего терпели убытки; забеспокоилось и начальство‚ потому что от такого переселения «города и местечки могут наполниться нищими‚ и люди сии от бедности могут пуститься на разные беспорядки и‚ между прочим‚ на грабежи и разбои». Но правительство не желало отменять утвержденный закон, требуя прибегать «к решительным мерам понуждения».

Однако внешние обстоятельства неожиданно приостановили выселение. Осенью 1806 года по приказанию Наполеона стали рассылать из Парижа специальный манифест о созыве «великого Синедриона». Этот Синедрион‚ по замыслу Наполеона‚ должен был повторить еврейский Синедрион прошлого‚ Синедрион Великий – собрание мудрецов‚ учителей Закона в Иерусалиме. Затея Наполеона обеспокоила правителей Пруссии‚ Австрии и России на пороге предстоящей войны с Францией: предполагали‚ что таким образом он привлечет на свою сторону угнетенных евреев в районе будущих военных действий. В русских журналах писали: «Наполеон кончил тем‚ что провозгласил себя спасителем жидов‚ дабы везде иметь шпионов… Наполеон приказал объявить себя мессиею жидов‚ дабы повсюду иметь своих лазутчиков». Чтобы избегнуть этой опасности‚ решили успокоить российских евреев и предпринять немедленные меры.

В феврале 1807 года‚ когда в Париже начались заседания Синедриона‚ Александр I приостановил выселение из деревень и повелел выяснить мнение еврейских общин на этот счет‚ «желая дать (евреям)… новое доказательство попечения Нашего об их благосостоянии». Представители еврейских общин попросили отменить выселение или хотя бы отсрочить его‚ но вскоре был заключен Тильзитский мир‚ между Наполеоном и Александром установилось «сердечное соглашение», и «происков Бонапарта» можно было уже не бояться. В октябре 1807 года последовало новое распоряжение: «взамен промедления‚ от военных обстоятельств происшедшего… без отлагательства малейшего и послабления» выселить евреев из деревень в ближайшие три года‚ чтобы на каждый год приходилось не менее одной трети от общего их числа. Не забыли позаботиться о благе землевладельцев: если какая-либо деревня принадлежала нескольким помещикам‚ и в ней было несколько евреев-корчмарей‚ следовало их выселять одновременно‚ «дабы помещикам не было подрыва одному перед другим».

Правительство провозглашало «перемещение» евреев‚ но это было уже изгнание. Тех‚ кто не уходил добровольно‚ выпроваживали силой под конвоем солдат‚ загоняли в города и местечки, оставляя там на произвол судьбы. Тысячи бездомных бродили по дорогам‚ болели‚ умирали; местные власти сообщали в столицу‚ что «евреев безвременно прогнали из деревень‚ разорили‚ ввергли в нищету‚ и большая их часть лишена дневного пропитания и крова». Сотни семейств просили выделить им обещанные земли для занятия земледелием‚ но оказалось‚ что в западных губерниях почти не было казенных земель для их расселения‚ а на немногих частных фабриках не нашлось свободных рабочих мест. «Невозможно обращать евреев в фабричных рабочих‚ – докладывали ревизоры. – В западном крае нет фабрик ни казенных‚ ни частных‚ а сами евреи не имеют капиталов…»

Более того: многие малочисленные населенные пункты числились городами лишь на бумаге‚ и переселенцы не находили для себя ни крова‚ ни каких-либо промыслов. Было понятно уже‚ что переселение приведет к катастрофе‚ и в декабре 1808 года правительство решило: оставить евреев на прежних местах впредь «до дальнейшего повеления» и учредить очередной комитет‚ который вновь рассмотрит этот злополучный вопрос.

5

В 1806 году 36 еврейских семей из Могилевской губернии попросили переселить их в Новороссийский край для занятия земледелием в южных степных районах. Следом за ними с той же просьбой обратились к правительству евреи Витебской‚ Черниговской и Подольской губерний – примерно 7000 человек. И вскоре переселенцы образовали первые колонии еврейских земледельцев в Херсонской губернии: Бобровый Кут‚ Сейдеменуха‚ Доброе и Израилевка. (Название Сейдеменуха произошло от двух слов на языке иврит – «сде мнуха»‚ что означает «тихое поле» или «поле отдыха». А в будущем там появились селения Ефенгар и Нагартов – в переводе с иврита «красивая река» и «хорошая река».)

Во время насильственного выселения из деревень среди евреев распространились слухи о «благодатной Новороссии»‚ о больших ссудах и льготах‚ которые получают там колонисты. Теперь уже многие видели в этом спасение от беды‚ связывали с Новороссией свои надежды, подавали начальству слезные прошения о немедленном переводе в земледельцы. В книге записей Мстиславской общины в июле 1808 года появилось такое сообщение: «Глаза наши померкли‚ глядя на нужду и бедствия‚ на то‚ как дети наши просят хлеба и нечем утолить их голод. И вот теперь сжалился Господь над своим народом‚ создав лекарство еще до болезни… Царь приказал… и из нашего общества и из окрестностей выехало… душ мужского пола – 155‚ женского пола – 116‚ а вместе – 271 душа‚ да размножатся они и да благословит их Бог… И выдано было им… для столь дальнего пути из общественной кружки сто пятьдесят рублей‚ из сумм погребального братства сто рублей‚ а также еды на дорогу… Когда соблаговолит к нам Господь‚ то приведет нас в очень хорошую землю!»

Желающих переселиться в Новороссию становилось всё больше. Чем беспощаднее изгоняли из деревень‚ тем настойчивее рвались они на новые земли‚ а оттуда с беспокойством сообщали в столицу‚ что евреи «в немалом числе беспрерывно идут и идут в Новороссию». Они продавали имущество и отправлялись в путь тайком‚ малыми группами‚ за собственный счет‚ без разрешения и паспортов‚ надеясь получить на месте возмещение за расходы. Переселенцы прибывали в колонии измученные долгой и тяжелой дорогой‚ «редкий из них имел самое нужное одеяние‚ – сообщали местные власти‚ – у большей же части оно состояло из одних лоскутьев». «Дорога наша продолжалась до четырех месяцев‚ – писал один из колонистов. – Прибыв на пустопорожний участок‚ получили деньги в весьма малом количестве и‚ изнурясь в дороге от холода‚ ненастья и разных беспокойств‚ должны были приниматься за постройку домов… Среди обширной степи и свирепости зимы‚ весьма для нас тягостной‚ взялись мы пахать никогда не паханную землю».

К началу 1810 года в семи колониях Херсонской губернии поселилось 600 еврейских семейств – 3640 человек‚ а многие еще ожидали своего устройства‚ скитаясь по Новороссии. Местное начальство просило приостановить поток переселенцев‚ потому что и без них «бездомных евреев бродит с места на место великое множество… настойчиво просят землю‚ жилья и пищи». Да и в колониях дела обстояли не лучшим образом. Выделяемых денег было недостаточно‚ чтобы построить дом‚ купить волов‚ плуги‚ бороны и телеги. Ко времени посевов им выдавали не семена‚ а деньги‚ «и то не во время‚ – жаловались колонисты. – Например‚ на озимый посев вместо августа – в декабре и даже позже». Порой местные правители‚ не доверяя неопытным колонистам‚ сами закупали для них волов‚ плуги и прочее оборудование‚ «очень дешево и всё самое отличное». Но купленные волы‚ по свидетельству ревизора‚ «оказывались старыми‚ исхудалыми‚ к полевым работам непригодными‚ а повозки‚ плуги и прочее – непрочными‚ требующими исправления‚ починок и переделок».

Новым земледельцам‚ не имевшим никакого опыта‚ следовало в короткий срок научиться пахать целинную землю‚ которую могла поднять лишь упряжка из четырех волов. В соседних с ними селениях даже русские крестьяне-поселенцы разорялись, непривычные к этим условиям‚ – чего же можно было ожидать от торговцев и шинкарей‚ которые в немолодом возрасте впервые взялись за плуг? Многие дома в колониях стояли «без крыш‚ дворов и загородок». Рыли колодцы‚ но вода в них оказывалась горько-соленой, вредной для людей и скота. В окрестностях не было лесов‚ рос только бурьян. Заготовить кизяк на долгую зиму не удавалось‚ и потому семейства жили совместно в нескольких отапливаемых избах‚ а заброшенные дома отсыревали под снегом и разрушались. Смотрители колоний докладывали‚ что поселенцы «не знают‚ как что начать и как кончить»‚ а самые ретивые из смотрителей предлагали приучать к сельскому труду испытанным способом: «прилежных – поощрять‚ ленивых – заставлять‚ а нерадивых – драть».

Среди переселенцев была повышенная смертность из-за тяжелых условий жизни и непривычного климата. Некоторые «отлучались без разрешений» в города; другие возвращались на прежние места в черту оседлости. Один из инспекторов сообщал начальству: «Жестокие морозы‚ каких здешние старожилы не запомнят‚ сильнейшие ветры и вьюги‚ глубокие снега‚ которые завалили в колониях избы по крыши… Все колонисты жалуются на бескормицу‚ скот околевает‚ а люди холодают и голодают… Жиды в ужасном положении и единогласно с пролитием слез умоляют отвратить их от гибели; в худых‚ развалившихся избах без крыш‚ без всякого пропитания и топлива‚ коего и достать негде за безмерными снегами‚ – они изнемогают среди холода и голода‚ среди степи!»

Вторил ему другой инспектор: «В лохмотьях‚ босые и без рубашек‚ по пятнадцать-двадцать человек в избе‚ в духоте и неописанной неопрятности пребывали и жестокую цинготную болезнь расплодили. Больные валялись вместе со здоровыми‚ заражали их; и те‚ и другие умирали». А колонисты поселения Сейдеменуха жаловались начальству: «От перемены вод‚ климата‚ от недостатков‚ отчаяния и болезней в течение трех лет умерло у нас двести душ… да и все мы бедны‚ несчастны!» Власти выделили на переселение евреев 300 000 рублей. Ревизия обнаружила‚ что за три года на эти цели потратили 145 000‚ а в кассе осталось всего лишь… 2519 рублей. Местное начальство не сумело отчитаться за растраченные суммы‚ других денег у казны не было‚ и в апреле 1810 года правительство распорядилось приостановить поселение евреев в Новороссийском крае.

То же самое случилось с привлечением к фабричному труду. В Кременчуге открыли фабрику сукноделия для обучения «праздношатающихся евреев», чтобы подготовить специалистов для будущих предприятий. Фабрика напоминала военную казарму, откуда нельзя было уйти без разрешения; в каждой комнате поселили по нескольку семей, которые получали одежду и еду, дети трудились в цехах вместе с родителями, но за меньшую заработную плату. Сначала в Кременчуге работали более ста человек‚ через три года осталось тринадцать, и фабрику пришлось закрыть; по сообщению надзирателя, последние семьи вместе с детьми «в ночное время в окна из казарм бежали». В отчете отметили‚ что принудительными мерами невозможно приучить людей к новой профессии: «фабрики учреждаются сами собою‚ постепенно и по мере надобности‚ и капиталы‚ употребляемые на насильственное устроение этого рода заведений‚ суть капиталы‚ брошенные в воду».

А вновь созданный Еврейский комитет тем временем продолжал работать и в 1812 году представил императору свой доклад. В докладе – в первый‚ быть может‚ раз – была сказана правда о положении евреев России и их роли в экономике западных губерний. Недостаток хлеба в Белоруссии‚ сказано там‚ происходит не оттого‚ что евреи продают вино крестьянам‚ а от плохого удобрения земель и неправильного хозяйствования. В юго-западных губерниях евреев тоже немало‚ однако тамошние крестьяне зажиточнее белорусских. «Доколе у белорусских и польских помещиков будет существовать теперешняя система экономии‚ основанная на продаже вина‚ доколе помещики не перестанут‚ так сказать‚ покровительствовать пьянству‚ дотоле зло сие‚ возрастая год от году‚ никакими усилиями не истребится, и последствия будут всё те же‚ кто бы ни был приставлен к продаже вина‚ еврей или христианин», – примером тому те губернии‚ где евреев совсем нет‚ а пьянство всё равно существует.

Члены комитета отметили: если выселить из деревень тысячи шинкарей-евреев‚ то на их место встанут тысячи шинкарей-крестьян; в результате этого земледелие лишится многих умелых работников‚ а казна потратит огромные средства‚ чтобы превратить евреев-шинкарей в пахарей. Но какая выгода в том: превращать земледельцев в целовальников‚ а целовальников – в земледельцев? Еврей скупает у крестьянина его урожай в деревне, продает ему косы‚ посуду‚ соль и прочие товары‚ а потому крестьянин не должен тратить время‚ особенно в рабочую пору‚ на поездки в город‚ где он всё равно продаст товары тому же еврею и сможет пропить то‚ что пропивал у себя в деревне.

От переселений в города еврейский народ «подвергся разорению»‚ и потому комитет предложил – в преддверии войны с Францией – не ожесточать до последней крайности и без того угнетенный народ. Следует оставить их на прежних местах и вновь разрешить им сельскую аренду‚ винокурение и продажу вина‚ от чего они «никогда не обогащались‚ а извлекали одно только пропитание и удовлетворение лежащих на них повинностей». Но предложения комитета были уже не ко времени. Наступил 1812 год‚ на Россию двигался Наполеон‚ и разрешение еврейского вопроса отложили до лучших времен.

6

У маленькой еврейской общины Петербурга не было сначала своего кладбища‚ и первых трех умерших похоронили среди христиан. В 1802 году община приобрела земельный участок на лютеранском кладбище‚ и в книге записей лютеранской общины Петербурга отметили: «Не возбраняется евреям носить своих покойников к своему кладбищу через наше кладбище»‚ – при этом лютеране брали по десять рублей за каждые похороны. На вновь созданное кладбище перенесли останки первых умерших.

В книгу записей общины вписывали имена погребенных «для сохранения памяти». Вот некоторые из них: «Йосеф сын Элиэзера из Могилева‚ прозванный Йосефом Косым»; «Возле рва похоронен выкидыш от Моисея сына Яакова Киршнера из Шклова»; «Скончался и похоронен знаменитый раввин и славный врач Моше Элькан из Тульчина»; «Заносим для памяти‚ что в госпитале умер больной‚ и нам приказано было его похоронить‚ так как перед смертью он открыл начальству госпиталя‚ что он еврей и желает быть погребенным на еврейском кладбище. Мы также знаем‚ что он религии своей не переменил‚ но поведение его не подобало истинному еврею‚ поэтому положили его в отдельном месте‚ на южной стороне у вала. Имя его: Авигдор сын Давида Чахечовер из Варшавы».

Нота Ноткин был поставщиком армии князя Г. Потемкина, «неоднократно рисковал потерять жизнь и поставлял для войск провиант и фураж в такое время‚ когда никто другой кроме него приступить к сему не хотел». Казна не вернула ему затраченные деньги – около 200 000 рублей‚ и Нота Ноткин дважды разорялся. Есть сведения‚ что Павел I подарил Ноткину за его заслуги имение в Могилевской губернии‚ а Александр I пожаловал ему золотую‚ усыпанную брильянтами табакерку за четкую поставку продовольствия армии и флоту. Нота Ноткин был ходатаем за своих единоверцев и помогал петербургской общине; он умер в 1804 году и похоронен на еврейском кладбище Петербурга‚ которое основали с его помощью. На могильном памятнике написали: «Высокопоставленный и знатный господин Натан Ноте сын Хаима из Шклова».

Жил в Петербурге коммерции советник Абрам Перетц‚ сын раввина из Галиции‚ подрядчик по строительству кораблей и снабжению русской армии. Перетц принимал у себя в доме весь Петербург‚ «славился умом» и «долго был памятен столице по своим достоинствам‚ по своим огромным делам и потом по своим несчастьям». «Откупщик Перетц – жид‚ но человек добрый и истинно благородный»‚ – аттестовали его. Финансовая реформа 1810 года в России во многом обязана своим успехом «наставлениям банкира Перетца»‚ а в 1812 году‚ во время Отечественной войны‚ Перетц вложил свои деньги и опыт в организацию снабжения русской армии провиантом. После войны он не мог получить с казны собственные деньги – около четырех миллионов рублей и разорился. В конце девятнадцатого века о нем снова вспомнили: «Перетцу в 1812 и 1813 гг. наша армия обязана главным образом своим продовольствием».

Жил в Петербурге и Иегуда Лейб бен Ноах, он же Лейба Невахович из Подолии‚ друг и учитель Перетца. Он занимался литературным творчеством – «тайная некая сила призывает меня к перу»‚ знал несколько языков‚ но писал, в основном, по-русски‚ как сам говорил‚ «на языке более известном и употребительном в моем отечестве». В 1801 году Невахович сочинил оду на иврите и русском языке «на Всерадостнейший день… восшествия на Прародительский Престол» Александра I. И подписал: «Верноподданнейший Еврей Лейба Невахович».

Уже роза расцветает, и возникает рог спасения; Александр восходит на священнейший Престол России… Красота Иосифа блистает в чертах образа Его, А разум Соломона царствует в душе…

В 1803 году, во время работы Еврейского комитета, Невахович написал книгу «Вопль дщери Иудейской» и посвятил ее члену Еврейского комитета, министру внутренних дел графу В. Кочубею, «осмелившись изобразить слабым пером моим» судьбу «уничиженной и слезящейся дщери Израиля». «Я не для того вещаю‚ чтобы вывести себя в пышности на сцену. Может ли тщеславие иметь место в сердце унылом и сокрушенном? Нет‚ я изливаю токмо ту горесть‚ которою чрез меру наполнена душа моя!»

Эта книга – первое еврейское литературное произведение на русском языке – должна была по замыслу автора пробудить в «благородных россиянах» гуманные чувства к евреям‚ их «соотичам» – соотечественникам. «В то самое время‚ – писал Невахович‚ – когда сердца всех европейских народов меж собой сблизились‚ когда уже слились воедино‚ народ еврейский еще видит себя презираемым… Одно имя иудей производит уже в произносителе и слушателе онаго некое странное и необычайное движение. Имя сие учинилось поносным‚ презренным‚ поруганным и некиим страшилищем для детей и скудоумных… О христиане‚ славящиеся кротостью и милосердием‚ имейте к нам жалость‚ обратите к нам нежные сердца ваши!.. Ах‚ христиане!.. Вы ищете в человеке иудея‚ нет‚ ищите в иудее человека‚ и вы без сомнения его найдете!.. Клянусь‚ что иудей‚ сохраняющий чистым образом свою религию‚ не может быть злым человеком‚ ниже – худым гражданином!!!»

Цензор предложил «сие сочиненьице… вовсе оставить ненапечатанным, яко совсем ненужное, а может быть, и судьбам Божиим о народе иудейском противное», но книга, тем не менее, увидела свет в 1803 году, а затем Невахович издал ее на иврите, посвятив «защитнику своего народа» Ноте Ноткину и «коммерции советнику» Абраму Перетцу. Книга заканчивалась такими словами: «Тако вопияла печальная дщерь Иудейская‚ отирала слезы‚ воздыхала и была еще неутешима».

Но сам Лейба Невахович впоследствии нашел способ «утешиться»: перешел в лютеранство и стал именоваться «губернский секретарь Лев Николаев сын Невахович». Он сотрудничал в русских журналах и написал пьесу «Сулиоты, или Спартанцы осьмнадцатого века»‚ «одно из превосходнейших сочинений в своем роде»; пьеса шла с успехом на сцене Императорского театра в Петербурге, за что Александр I наградил его золотой табакеркой с брильянтами и царским вензелем.

Льва Николаевича Неваховича похоронили на петербургском лютеранском кладбище‚ а его дети‚ как уверяли‚ не любили вспоминать о покойном отце Лейбе Неваховиче. Его сын Александр был драматургом, главой репертуарной части Императорского театра в Петербурге; сын Михаил, карикатурист, издавал первый в России юмористический журнал «Ералаш». Внук Лейба Неваховича‚ всемирно известный ученый Илья Мечников, стал лауреатом Нобелевской премии.

7

К началу девятнадцатого века у евреев России не было фамилий‚ пользовались они лишь именами и прозвищами. Г. Державин в своем «Мнении» рекомендовал прибавлять к их именам фамилии типа Замысловатый‚ Дикий‚ Промышленный – для более удобной их переписи и для ведения судебных дел. Еврейский комитет решил не навязывать силой русские фамилии‚ но эту идею принял и узаконил в «Положении» 1804 года. С того момента стали появляться фамилии у евреев России; этот процесс шел медленно, многие еще десятилетия попадались люди‚ которые по каким-либо причинам оставались бесфамильными.

Две группы еврейских фамилий ведут происхождение от слов «коэн» и «леви». В древности коэны – потомки первосвященника Аарона по мужской линии – служили в Иерусалимском Храме‚ а левиты помогали им во время служб. После разрушения Храма и до сего дня коэны и левиты выполняют особую роль в синагогах во время молитвы; у многих из них сохранялись добавления к именам – «коэн» и «леви», эти добавления превратились в их фамилии. От «коэна» пошли фамилии – Коган‚ Каган‚ Каганович‚ Каганский‚ Кагановский‚ Кон‚ Кун‚ Коганер‚ Коганзон. От «леви» – Левин‚ Левитан‚ Левитанский‚ Левит‚ Левитас‚ Левитин‚ Левинзон‚ Левич‚ Левицкий.

Немало еврейских фамилий образовалось от женских имен на языке иврит. От имени Батшева – в переводе с иврита «седьмая дочь» – пошли фамилии Башевкин‚ Башевис‚ Басин‚ Баскин. Браха – в переводе «благословение» – дала фамилии Брухис‚ Брохес‚ Брошкин. Двора – «пчела» – вызвала к жизни Дворина‚ Дворкина‚ Двойреса‚ Деборина. От имени Малка – «царица» – пошли Малкины‚ Малкесы и Малковы. Нехама – «утешение» – дала Нехамкина‚ Нехамкеса‚ Нехумеса‚ а Рахель – «овца» – Рахлина‚ Рахленко‚ Рохлина. От имени Ривка – «тёлка»‚ «мягкая» – пошли по свету Ривкины‚ Ривлины‚ Ривичи‚ Ривинсоны и Ривманы. От имени Тамар – «пальма» – Тамарины‚ Тамаркины‚ Тумаркины‚ Темины и Темкины‚ а от имени Ципора – «птица» – Ципины‚ Ципкины‚ Циперсоны и Циперовичи.

Фамилии образовывались и от женских имен на языке идиш. Блюма дала Блюминых‚ Блюмкиных‚ Блюмовичей; Гинда – Гиндиных‚ Гиндисов‚ Генделевых‚ Гендиных. От Гиты пошли Гитины‚ Гитовичи‚ Гутины‚ Гительзоны. Гольдин – от Голды. Зельдин – от Зельды. Фейгин – от Фейги. Фрейда дала Фрадкина‚ Фрума – Фрумкина‚ а Шейна – Шейнина. Еврейские фамилии образовывались и от женских имен‚ чьи корни следует искать в немецком‚ романских, славянских языках. От Беллы пошли Бейлин‚ Бейлис и Белкин. От Розы – Розин‚ Рейзин и Розенсон. От Златы – Златин‚ Златкин‚ Златкес. От Славы – Славин‚ Словин и Славкин.

Появились фамилии, связанные с местом жительства евреев – Бродский, Бершадский, Шкловский, Гомельский, Варшавский и прочие. Фамилии образовывались и от профессий первых их владельцев. Если жил в местечке какой-нибудь Янкель по прозвищу «шнайдер» – портной‚ его так и записывали в метрических книгах – Янкель Шнайдер; все его потомки тоже становились Шнайдерами‚ даже если они не были портными.

Корни фамилий следует искать в языке иврит‚ а также в языках народов‚ среди которых жили евреи. Магид‚ Магидович‚ Магидсон – проповедник. Меламед‚ Меламуд‚ Маламуд – учитель в хедере. Меникер и Менакер – специалист по очищению мяса от нутряного жира и жил‚ запрещенных еврейским законом для употребления в пищу. Рабин‚ Рабинович‚ Рабинер – раввин. Хазан‚ Хазанов‚ Хазанович – хазан‚ кантор в синагоге. Сойхер – торговец. Шойхет – резник. Сойфер – переписчик религиозных текстов. Хаит‚ Хайт‚ Хайтович – портной. Ботвинник – продавец зелени. Крамер‚ Кремер‚ Крамаров – лавочник. Бутман – тоже лавочник. Векслер – меняла. Гуральник – винокур. Шенкер и Вайншенкер – шинкари. Бухбиндер и Айнбиндер – переплетчики. Бляхер и Бляхерович – жестянщики.

Продолжим этот перечень.

Вассерман – водовоз. Вебер – ткач. Гиссер – литейщик. Глезер – стекольщик. Гольдшмидт – золотых дел мастер. Кушнир – меховщик. Малер – маляр. Мирошник – мельник. Мулерман – печник. Тышлер – столяр. Фарбер – красильщик. Цигельман – кирпичник. Стругацкий – строгальщик. Шмуклер – галантерейщик. Шмидт – кузнец. Шумахер – сапожник. Шустер – тоже сапожник. Фурман – извозчик. Фишер – рыбак. А фамилии Купчик‚ Табачник‚ Музыкант‚ Дудник‚ Цимбалист‚ Аптекарь‚ Токарь‚ Портной‚ Столяр‚ Пивоваров и Винокур пояснений не требуют.

Появились также фамилии‚ в которых зашифровано какое-либо выражение. Фамилия Шац образовалась от первых букв выражения на иврите «шалиах цибур»‚ что означает «посланец общества» – тот‚ кто ведет службу в синагоге. Фамилия Мазо или Мазе скрывает в себе слова на иврите‚ которые в переводе означают – «потомок Аарона первосвященника». В фамилии Кац зашифровано выражение «коэн цедек» – «праведный коэн». Фамилия Магарик – это первые буквы выражения на иврите «учитель наш рабби Йосеф Каро»‚ в память о предке‚ который жил в шестнадцатом веке и составил свод религиозных законов «Шулхан арух».

В фамилии Рошаль сохранилась память о рабби Шломо Лурье из Польши‚ раввине шестнадцатого века. А в фамилии Маршак зашифровано имя раввина Шломо Клюгера‚ который жил в Галиции: «учитель наш рабби Шломо Клюгер». Но есть и такие Маршаки‚ что ведут свою родословную от другого раввина‚ и их фамилия расшифровывается иначе: «учитель наш рабби Аарон Шмуэль Койдановер» (поэт С. Маршак – потомок этого раввина семнадцатого века).

«Положение» 1804 года позволило евреям изучать в университетах медицину, физику, математику и получать «университетские степени наравне с прочими российскими подданными». Шимон Лейб Вольф из Курляндии прослушал курс лекций в Дерптском университете и в 1816 году попросил устроить ему экзамен для получения степени доктора прав. Но юридический факультет университета отказал ему‚ потому что «наука о правах заключает в себе учения‚ которые не согласуются с религией еврея».

Шимон Вольф послал прошение Александру I: «Не отвергните‚ Ваше Императорское Величество‚ верной службы одной из притесненных наций»‚ – но его просьбу отклонили и не позволили российским евреям получать университетские степени «по части юриспруденции». Однако в Прибалтийском крае местные законы не запрещали евреям быть адвокатами‚ и Шимон Вольф получил право «хождения по делам». Он занимался в Митаве юридической практикой, был первым евреем-юристом в Российской империи, но вскоре его отстранили от должности по вышеуказанной причине.

В «Положении» 1804 года было указано: «Евреи, отличившиеся знаниями или важными государству заслугами, будут соразмерно тому отличаемы и награждаемы». Но еще до этого, в 1799 году, Давид Герценштейн, раввин местечка Шаргород, «участвовавший в прекращении заразительной болезни», получил по высочайшему повелению золотую медаль с портретом и вензелем императора Павла I, которую следовало носить на шее на орденской ленте.

В 1805 году купец первой гильдии Янкель Хаймович «за оказанное им усердие и безкорыстие при исправлении Каменец-Подольской крепости» получил золотую медаль на красной ленте. По повелению Александра I эту медаль специально изготовили для него: на одной ее стороне выбили «Высочайший бюст»‚ на другой стороне надпись – «За безкорыстие и усердие в пользу казенную».

В 1811 году во время русско-турецкой войны купец Мордко Гальперсон из Заславля поставлял хлеб в действующую армию «по ценам, для казны выгодным, и перевозку за свой счет» – награжден золотой медалью «За усердие». Такую же медаль получили купцы Рабин Моргульс из Житомира и Израиль Гальперин за перевозку хлеба в армию «без всяких от казны платежей». Две медали «За усердие» заслужил Натансон Ноткин из Одессы за «ревностное» исполнение особых поручений.

В 1808–1810 годах медаль «За полезное» получили среди прочих Полнер из Одессы, Леви из Житомира, Пуретц, Лихтенштейн и Чернецкий. Мошевич из Евпатории был награжден медалью «За усердную службу», а Янкелю Бронштейну прислали из Петербурга в Каменец-Подольск золотую медаль «За отличное усердие», которой в царствование Александра I наградили лишь пять человек.

Добавик к этому, что в 1805 году Сенат отменил для евреев двойное обложение на почтовые сборы, отчего учредили памятную медаль «На дарование прав иудеям». На ее лицевой стороне изображен Александр I, на оборотной стороне – иудей перед пылающим жертвенником, вздымающий руки к небу, и надпись «Освободителю. Освободил иудеев от подати 9 февраля 1805 г.».

Из записей в книге Минского кагала. 1797 год: выделены деньги «на устройство в ратуше закуски и попойки для судей, занимающихся ныне в ратуше делом еврейских ремесленников». 1802 год: роздано на Рождество 82 фунта сахара. 1803 год: минский городничий получил от кагала свадебный подарок – 15 рублей.

Очерк восемнадцатый Преемник Баал Шем Това – рабби Дов Бер. Распространение хасидизма. Виленский гаон и начало борьбы с хасидами

Рабби Авраам Галанте из Цфата так плакал во время молитвы, что пробивал все небесные своды. А рабби Менахем Мендл из Витебска сказал кратко: «Человек – это язык, на котором говорит Бог».

1

Еврейское общество того времени могло показаться стороннему наблюдателю однородным и застывшим‚ в котором‚ казалось‚ ничего существенного не происходило. На самом деле в общинах бурлила жизнь‚ накалялись страсти‚ кипели споры и яростные обличения‚ свергались старые авторитеты и создавались авторитеты новые. Во второй половине восемнадцатого века в еврейских общинах Литвы‚ Белоруссии‚ Украины и Польши происходили сложные процессы и серьезнейшие изменения – распространение хасидизма‚ борьба между хасидами и их противниками‚ раскол еврейского общества.

В середине восемнадцатого века ездил по синагогам Волыни и Подолии рабби Дов Бер из Межирича‚ читал нравоучения и призывал к покаянию. Он вел аскетический образ жизни‚ часто постился «от субботы и до субботы»‚ а во время молитвы плакал и сокрушался о грехах. Жил он со своей семьей в крайней бедности‚ много болел и в немолодом возрасте поехал за исцелением к знаменитому чудотворцу – рабби Исраэлю Баал Шем Тову. Хасидская легенда рассказывает‚ что основатель хасидизма исцелил не столько его тело‚ сколько душу. Попав в первый раз к Бешту‚ рабби Дов Бер предположил‚ что тот будет говорить с ним о тайнах кабалистического учения‚ но Баал Шем Тов рассказал нехитрую историю о том‚ как однажды в дороге у него кончилась провизия и ему нечем было накормить возницу.

Рабби Дов Бер был разочарован таким приемом‚ решил было уехать домой‚ но ночью его внезапно позвали к Баал Шем Тову. Без всяких предисловий тот открыл перед ним кабалистическую книгу и попросил разъяснить одно сложное место. Рабби Дов Бер объяснил‚ но Баал Шем Тов сказал на это: «Ты не обладаешь истинным знанием» и стал объяснять сам. В этот момент‚ как рассказывает легенда‚ комната наполнилась светом‚ в ней появились ангелы, стали жадно прислушиваться к словам Баал Шем Това. Закончив объяснение‚ он сказал рабби Дову Беру: «Ты правильно разъяснил это место. Но беда в том‚ что объяснению твоему недоставало души». После этого рабби Дов Бер остался у Баал Шем Това, стал лучшим его учеником.

Баал Шем Тов умер в 1760 году и перед смертью объявил своим преемником рабби Дова Бера из Межирича‚ «Великого Магида» – проповедника. Рабби Дов Бер был духовным вождем хасидов двенадцать лет‚ до дня своей смерти‚ и местечко Межирич на Волыни стало центром хасидского учения. Туда приходили поучиться у рабби Дова Бера‚ выслушать его совет‚ излечиться от болезни‚ просто для того‚ чтобы увидеть «учителя всего рассеяния». Всю неделю он не выходил из комнаты‚ куда могли войти только ближайшие ученики‚ а по субботам появлялся на общей молитве в одеждах белого цвета‚ даже в ботинках из белой кожи‚ потому что по кабале белый цвет является символом милости.

После молитвы устраивали общую трапезу‚ а затем рабби Дов Бер просил каждого из присутствующих произнести какой-либо отрывок из Торы. Эти отрывки‚ взятые из различных мест‚ он связывал в своей проповеди в одно целое‚ и всякий гость находил в том месте проповеди‚ которое касалось выбранного им отрывка‚ ответы на те проблемы‚ что беспокоили его и требовали совета. Все относились к учителю с огромным уважением и говорили‚ что «источники мудрости‚ которые до этого шли к Баал Шем Тову‚ потекли теперь к великому проповеднику рабби Дову Беру». А один из хасидских раввинов даже уверял‚ что он «ездил к рабби Дову Беру не столько для того‚ чтобы слушать его учение‚ сколько для того‚ чтобы смотреть‚ как он завязывает и развязывает ремень своего сапога‚ ибо и в таких мелочах проявляется его святость».

Рабби Дов Бер рассылал по городам и местечкам особых посланников‚ которые проповедовали хасидское учение, привлекая многих. «Молодые люди‚ – писал наблюдатель‚ – оставляли своих родителей‚ жен и детей и целыми толпами отправлялись отыскивать великих учителей хасидизма‚ чтобы из их уст услышать новое учение». Среди посланцев выделялись рабби Исраэль Полоцкий и его друг рабби Азриэль‚ который‚ как говорили‚ был «тайным праведником» с великой душой. Они переезжали с места на место‚ проповедовали, и рабби Азриэль своей «молитвой внушал людям презрение к мирской суете, стремление прилепиться к Творцу миров».

Рабби Дов Бер учил‚ что человек есть вершина творения; ради него Бог ограничил Свою бесконечную силу и сосредоточился в конечных вещах. Но если Бог снизошел до человека‚ то и человек обязан возвыситься до Бога. «Всевышний совершил столь великое самоограничение для того‚ чтобы через бесконечное число миров приблизиться к человеку‚ который иначе не мог бы вынести Его яркого света. Потому и человек должен отделиться от всего телесного для того‚ чтобы через все миры вознестись к Богу, достигнуть такого общения с Ним‚ которое граничит с самозабвением». Когда же учителя спрашивали‚ как добиться в молитве такого состояния‚ рабби отвечал: «Сказано: кто ищет огня‚ пусть пороется в пепле. А я говорю: стоит человеку вспомнить‚ что он… абсолютное ничто без той искры Божественной‚ которая его одушевляет‚ чтобы тотчас же эта искра‚ скрытая под пеплом‚ разгорелась в сильное пламя».

Рабби Дов Бер говорил‚ что только цадик – совершенный праведник – способен во время молитвы мысленно отвлечься от всего земного и достичь состояния полного самозабвения. В такой момент цадик становится связующим звеном между Богом и миром, «молитва праведника побуждает Бога сменить гнев на милость». Цадик принимает заурядное обличье лишь для того‚ чтобы приблизиться к людям и поднять их на более высокую ступень духовного развития; поэтому каждый должен прилепиться к цадику‚ любить его и выполнять его указания. «Я слышал из святых уст моего покойного учителя‚ – вспоминал один из учеников рабби Дов Бера‚ – что Священное Писание обязало цадиков молиться за всех братьев-евреев, испрашивать у Бога исцеление больным‚ детей – бесплодным женщинам и каждому человеку всё то‚ в чем он нуждается».

Рабби Дов Бер умер в 1772 году‚ и после смерти учителя его ближайшие ученики разъехались по городам и местечкам, основали там хасидские общины. Это были рабби Элимелех из Лежайска‚ рабби Менахем Нахум из Чернобыля‚ рабби Исраэль из Козениц‚ рабби Леви Ицхак из Бердичева‚ рабби Аарон из Карлина‚ рабби Менахем Мендл из Витебска‚ рабби Шнеур Залман из Ляд и другие. Их никто не назначал сверху‚ не обладали они и формальной властью‚ и, тем не менее, это были поистине духовные руководители‚ вокруг которых группировались их последователи.

«Цадик всё может совершить»‚ – говорил рабби Элимелех из Лежайска. Он может даже уговорить Бога отменить распоряжения‚ идущие во вред людям; в этом отношении цадик выше ангелов‚ которые беспрекословно выполняют любое поручение Всевышнего. Святость цадика передается по наследству‚ и рабби Элимелех объяснял это таким образом: «Сын цадика свят еще от утробы матери‚ ибо он освящен Божественными мыслями своего родителя в момент зачатия».

На субботу и праздники хасиды съезжались к своему наставнику. Там можно было получить благословение и необходимый совет‚ и там‚ перед цадиком‚ все были равны – богатый и бедный‚ молодой и старый, ученый и неуч. Из воспоминаний Иехезкеля Котика (Каменец-Литовск, неподалеку от Бреста): «Договариваются ехать к ребе, решают, сколько надо телег и прочее. Бедные присоединяются к богатым; каждый бедняк решает, с каким богачом он поедет. И если бедняк выбрал, скажем, Хаима, то Хаим не может ему отказать… У моего отца были свои хасиды, обладавшие на него «правом давности», – Авром, Гирш и Мотке, которые ездили вместе с ним к ребе на Рош га-Шана».

Во время общей трапезы цадик излагал собравшимся свое учение‚ а со временем особый смысл стали придавать третьей субботней трапезе‚ на исходе дня‚ когда хасиды рассказывали друг другу о цадике, распевали «нигуним» – хасидские напевы. «Поверьте мне на совесть‚ – писал один из них‚ – ибо я не лгу – сохрани Господь! – и заслуживаю доверия. Вот я свидетельствую‚ что между цадиками есть такие праведники‚ которые своей молитвой могут оживлять почти мертвецов… Тело цадиков на земле‚ но душа – в небесах… Они знают наперед‚ какое страдание постигнет человека‚ и обыкновенно предупреждают несчастье… Жить рядом с этими праведниками – наслаждение».

2

Цадики пользовались исключительным влиянием среди своих хасидов. Они стали героями народных сказаний‚ в каждом из них чудодей-цадик выходил победителем в борьбе с гонителем‚ приносил в ту беспросветную жизнь проблеск радости и надежды. Цадиков любили беззаветно – дети и взрослые‚ неучи и умудренные знанием; любое слово «ребе» запоминалось‚ подхватывалось и переносилось с места на место‚ из поколения в поколение. Поэтому до наших дней дошли изречения цадиков – сокровища еврейской мудрости.

Рабби Яаков Йосеф из Полонного говорил: «Молитва – это военный приступ‚ чтобы разрушить стену‚ отделяющую нас от Всевышнего из-за нашей греховности. Богатыри духа первыми должны пробить брешь в этой стене‚ а рядовые пойдут следом за ними».

Рабби Дов Бер‚ прекрасный проповедник‚ обучал искусству публичных выступлений: «Всякий раз‚ когда произносишь речь‚ остановись‚ не дойдя до конца». И еще: «Хороший проповедник сливается в одно целое не со своей аудиторией‚ а со своими словами. В тот момент‚ когда он услышит себя со стороны‚ пора заканчивать».

Рабби Барух из Меджибожа (сын Адели, дочери Баал Шем Това) говорил: «Вообразите себе двух детей‚ которые играют в прятки. Один из них прячется‚ но другой его не ищет. Прячется Бог‚ а человек не ищет Его. Представьте себе‚ как же Бог страдает!» И он же, рабби Барух, однажды сказал: «На первый взгляд неясно, зачем Господь сотворил забывчивость. Но без забывчивости человек постоянно бы думал о смерти. Не строил бы дома, ничем не занимался – вот почему Господь сделал человека забывчивым».

Рабби Пинхас из Кореца утверждал: «Нет слов, самих по себе бессмысленных. Нет действий, самих по себе бесполезных. Человек делает слова бессмысленными и действия бесполезными, неправильно говоря или поступая». Про рабби Аарона из Карлина рассказывали‚ как однажды ночью в его дверь постучался друг‚ которого он не видел несколько лет. «Кто там?» – спросил рабби Аарон. «Я»‚ – ответил друг‚ полагая‚ что его тут же узнают. «Один Бог имеет право говорить «Я»‚ – сказал на это рабби Аарон. – Земля слишком мала‚ чтобы вместить два «Я». Разве ты не научился этому в том месте‚ откуда идешь?»

Рабби Исраэль из Козениц говорил: «Что есть человек? Горсть праха‚ обреченная на исчезновение. А между тем – вот он обращается к Богу‚ и притом словно к старому знакомому. Разве уже одно это не заслуживает благодарности?..» «Что ты обычно ешь?» – спросил рабби Исраэль одного богача. «Почти ничего‚ – ответил тот. – Хлеб с солью и вода – вся моя еда». «Что это взбрело тебе на ум? – упрекнул его рабби. – Ты должен есть мясо и пить мед‚ как все богачи». И не отпустил его до тех пор‚ пока богач не пообещал поступать таким образом. Хасиды очень удивились этому и попросили объяснений. «Если он будет есть мясо‚ – ответил рабби‚ – то поймет‚ что бедняку нужен хлеб. Но пока он‚ богач‚ ест хлеб‚ то полагает‚ что бедняк может питаться одними камнями».

Рабби Арье Лейб из местечка Шполы, по прозвищу Шпольский Дедушка, обладал редкой способностью делать людей счастливыми. Это он обратил танец в хасидский ритуал: кружился, раскачивался, всплескивал руками, забывая обо всем на свете. Это ему сказал рабби Авраам га-Малах (Ангел), прозванный так за свою святость, трепет и волнение во время богослужения: «Твой танец значит больше, чем мои молитвы». Это о Шпольском дедушке говорили в те времена: «Никогда он не подходил к Богу так близко, никогда не соединялся с Ним так душевно, как во время танца».

Рабби Яаков Ицхак, Ясновидец из Люблина, утверждал: «Невозможно сказать человеку, каким путем ему надлежит идти к Богу. Ибо один путь, ведущий к Нему, – путь изучения Торы, другой – вознесения молитв, третий – милосердных деяний, четвертый – путь воздержания и поста, пятый – вкушения пищи. Каждый должен определить, к чему влечет его сердце, чтобы затем, отбросив всякие сомнения, встать на этот путь». И он же, Ясновидец из Люблина, сказал: «Что бы это был за Бог, если бы Он предлагал единственный путь служения Ему?»

Рабби Авраам Галанте из Цфата так плакал во время молитвы, что пробивал все небесные своды. А рабби Менахем Мендл из Витебска сказал кратко: «Человек – это язык, на котором говорит Бог».

3

Еще со времен Баал Шем Това появились противники хасидизма‚ которые подметили внешние его отличия и выступили против нового течения в иудаизме. Раввин из Германии писал: «С прискорбием узнал я о том‚ что недавно на Волыни и в Подолии возникла новая секта… Хасиды проводят полдня в молитве‚ совершая при этом странные телодвижения… с закинутыми назад головами и поднятыми кверху глазами‚ что противно заветам и обычаям наших предков. Истинно говорю вам‚ что если бы я увидел людей‚ совершающих такие вещи… я рвал бы их мясо железными клещами». Дальше угроз дело тогда не пошло‚ и хасидизм свободно распространялся на юго-западе Восточной Европы.

Это был не случайный успех. Хасидами становились ученые евреи, а также множество простых людей – мелких торговцев‚ шинкарей‚ ремесленников; им некогда было учиться‚ потому что требовалось прокормить семью. Но появился Баал Шем Тов и сказал‚ что каждый еврей может возвыситься силой своей любви к Богу, которому надо служить радостью‚ веселием и восторгом. Неискушенные в учении‚ но искренне верящие евреи ощутили вдруг‚ что и их молитва не менее важна Небесам‚ чем углубленные занятия ученого раввина‚ ощутили ценность человеческой жизни‚ что прежде было достоянием немногих.

Оказалось вдруг‚ что от них многое зависит: от их поступков‚ слов, даже от мыслей. Каждое доброе дело способствует гармонии на Небесах и ведет к избавлению‚ каждое злое дело – разрушает, ведет к хаосу. Преследуемые враждебным окружением‚ эти бедняки искали заступников в своей тяжелой жизни и нашли возле себя могучих покровителей – цадиков‚ которые духовно возносились до Небес, защищая от обид-притеснений. И масса пошла за цадиками‚ объединилась в радости и веселии‚ наполнилась сознанием собственной важности и значимости‚ – а с этим уже можно было прожить в окружавшем их мире.

Баал Шем Тов призвал всех евреев стать хасидами – «благочестивыми» в повседневной жизни‚ чтобы укрепить их веру и прояснить намерения во всяком религиозном обряде. Он призывал своих последователей изучать кабалу – мистическое учение‚ «тайное тайных»‚ чтобы с ее помощью постичь скрытый‚ истинный смысл Торы‚ понять сущность Бога и Божественных процессов. Прежде кабала предназначалась лишь для искушенных в учении‚ но Баал Шем Тов сделал ее доступной для многих. И неожиданно мир простого‚ мало ученого еврея окутался влекущей к себе дымкой таинственности‚ удовлетворяя его потребность к возвышенному‚ расцвечивая серую и скудную повседневную жизнь.

Противников хасидизма пугало новое течение в иудаизме‚ его бурное распространение. Боялись‚ что хасидские застолья‚ их веселье и пение «нигуним» станут более желанными‚ чем углубленное изучение Закона и исполнение религиозных предписаний. Настораживало и изучение кабалы многими хасидами‚ что могло поколебать основы еврейской жизни. С давних времен кабала распространялась только среди посвященных – от учителя к ученику‚ из уст в уста. Во избежание неверных выводов ее запрещали изучать людям до сорока лет‚ которые не наполнились еще боязнью Небес‚ недоучкам и неискушенным в знании Торы и Талмуда. Еще свежи были в памяти лжемессианские движения Саббатая Цви и Яакова Франка‚ которые основывали свои учения на неверном понимании кабалы, уводили евреев в ислам и христианство. Мудрецы того поколения предполагали‚ что хасидизм – это такая же крамольная секта‚ распространение которой может стать опасным для иудаизма.

Противники хасидизма особенно нападали на цадиков‚ для их обличения годился любой повод. «Невежественные главари секты‚ – писал один из раввинов‚ – получают от верующей в них толпы богатые подарки‚ едят сытно‚ одеваются в шелк‚ между тем как истинные ученые находятся в жалком положении». Хасиды на это отвечали: «Они завидуют нашим праведникам‚ потому что наши пользуются доброй славой, народ льнет к ним‚ а к их раввинам никто не обращается‚ хотя они и воображают себя более праведными и учеными. Потому они стараются обесславить наших цадиков, распускают про них разные небылицы». В споре применялись разные доводы‚ порой несправедливые‚ борьба доходила временами до ожесточения‚ до взаимных угроз и проклятий‚ до драк и доносов.

Вскоре хасидизм стал преобладать на Волыни‚ в Подолии‚ Галиции и Польше‚ где его распространение не встретило препятствий. Но в Литве и Белоруссии дело обстояло иначе. Нравы в литовских общинах были строгими‚ всякое вольнодумство немедленно пресекалось, а допустившего прегрешение могли подвергнуть позорному наказанию. После страшных времен хмельничины Литва стала центром учености. Тамошние еврейские общины были сплочены вокруг раввинов‚ иешивы переполнены‚ а их лучших учеников приглашали на раввинские должности в города Европы.

«Богатство‚ физические преимущества и таланты всякого рода в Литве‚ – свидетельствовал местный житель‚ – хотя и ценятся народом‚ не могут‚ однако‚ сравниться в его глазах с достоинством хорошего талмудиста. Талмудист первым может претендовать на почетные места в общине. Когда он приходит в какое-либо собрание‚ все встают перед ним, ему отводится первое место… Богатый купец‚ арендатор или промышленник‚ у которого есть дочь‚ употребляет усилия‚ чтобы приобрести зятя – хорошего талмудиста. Тот может быть безобразен‚ болен, невежестен в иных делах – ему дадут преимущество перед другими женихами».

4

Город Вильно был столицей тогдашнего раввинизма, центром религиозной учености. Там находились знаменитые иешивы‚ там жили выдающиеся законоучители того времени‚ и самый прославленный среди них – рабби Элиягу бен Шломо Залман‚ или Элиягу Гаон – Илья Гаон из Вильно. Ему не было семи лет‚ когда он произнес проповедь в Большой синагоге‚ поразив присутствующих своими знаниями. Его сверстники только начинали учить Тору‚ а он уже не нуждался в учителе‚ с десяти лет самостоятельно изучал раввинскую литературу, участвовал в талмудических диспутах наравне со взрослыми. Перед мальчиком преклонялись умудренные знаниями ученые‚ а когда ему исполнилось тринадцать лет‚ он изведал не только «глубины моря талмудического»‚ но изучил математику‚ астрономию и физику.

С юношеских лет Элиягу Гаон вел аскетический образ жизни; в молодом возрасте‚ оставив жену и детей‚ он отправился в «изгнание» и пять лет скитался по городам Польши и Германии в знак скорби о разрушенном Храме и рассеянном по свету еврейском народе (утверждали даже, что в «изгнании» он глотал хлеб, не жуя, чтобы не чувствовать вкуса еды). Говорили‚ что слава его «велика в Польше‚ Берлине и во всех местах‚ где он странствовал»; затем он вернулся в Вильно‚ превратил свой дом в дом учения и молитвы и редко выходил оттуда до конца долгой жизни.

Элиягу Гаон жил в крайней бедности, но, тем не менее‚ не захотел стать виленским раввином‚ чтобы не отвлекаться на житейские проблемы и всецело заниматься изучением Торы. Питался самой скудной пищей‚ спал не более двух часов в сутки и видел только своих учеников‚ которые с благоговением ловили каждое его слово. Чтобы дневной свет и уличные шумы не отвлекали от занятий‚ он закрывал днем ставни, работал при свете лампы. «Только муками‚ – говорил он‚ – можно добиться истинного знания». Даже со своими детьми он мало разговаривал и советовал им такую же затворническую жизнь‚ чтобы не тратить время на внешнюю суету.

Его работоспособность была поразительной. «Если бы ангел с неба‚ – говорил он‚ – открыл мне все научные истины‚ я бы не дорожил ими‚ раз они достались мне без собственных усилий». Его авторитет был непререкаем‚ и ученые раввины считали за честь стать его учениками. За праведный образ жизни его называли «благочестивым»‚ «святым»‚ а за мудрость и огромные познания в талмудической науке он получил самый почетный титул‚ какой присваивали наиболее выдающимся ученым в еврейской истории, – гаон. Гаон – означает «величие»‚ «гордость»‚ «достоинство» (в современном иврите это слово означает «гений»). По сей день рабби Элиягу называют просто – Виленский гаон‚ и все знают‚ о ком идет речь. Он был гаоном Вильно, «литовского Иерусалима»‚ его величием и гордостью.

Элиягу Гаон критически изучал и исправлял при необходимости тексты Талмуда и раввинских книг‚ полагая‚ что неясности и противоречия‚ ради которых приводились хитроумные объяснения для их оправдания‚ являются ошибкой переписчика или наборщика с издателем. Это была огромная‚ нескончаемая работа: сомнительный текст он сличал с текстом того же содержания в других источниках‚ и иная поправка стоила месяцев изнурительных работ. Но убедившись в правильности своего вывода‚ Элиягу Гаон менял текст‚ переносил из одной главы в другую фразы или абзацы, тем самым делая ненужными груды схоластических толкований. Его авторитет был настолько непререкаем‚ что эти изменения беспрекословно принимались религиозными авторитетами того времени.

При жизни Элиягу Гаон не издал ни одного из своих многочисленных сочинений; это сделали после его смерти: комментарии к Пятикнижию‚ книгам пророков и трактатам Талмуда‚ к книгам кабалы и раввинской литературы. Он написал также руководство по геометрии‚ тригонометрии и алгебре‚ трактат по астрономии‚ исследование о еврейском календаре и грамматику еврейского языка; составил описание Иерусалимского Храма и карту разделения Святой Земли между двенадцатью коленами Израиля. Элиягу Гаон говорил ученикам‚ что необходимо знать астрономию‚ географию‚ математику‚ медицину и прочие науки для лучшего понимания Торы и Талмуда‚ потому что «каждый пробел в области светского знания влечет за собой в десять раз больший пробел в знании Торы». Только к «проклятой философии» он относился отрицательно‚ потому что она могла сбить с пути неискушенных.

Виленский гаон считал главным смыслом жизни изучение и исполнение законов Торы. «Религиозные заповеди и обряды‚ – учил он‚ – составляют проявление Божьей воли… Праведники не стремятся ни к приятному‚ ни к полезному‚ а к тому‚ что по самой сущности своей есть добро‚ то есть к исполнению заповедей Торы». Даже в день смерти он искренне сожалел‚ что‚ покидая этот мир‚ не сможет уже их исполнять. Это было для него наиболее возвышенным способом служения Всевышнему‚ за это он не просил для себя никаких наград. «Элиягу может служить Богу‚ – говорил он о себе‚ – и помимо надежды на загробную жизнь».

Суровый к себе‚ он был не менее суров и к другим. В письме к сыну он рекомендовал следить за поведением дочерей и наказывать их «самым нещадным образом» за ослушание‚ ложь и другие проступки. Однажды в его присутствии некий еврей непочтительно отозвался о раввинах прошлого. В тот же день вольнодумца наказали ударами ремня‚ выставили на публичный позор‚ а затем вывели за черту города и велели убираться подальше. Естественно поэтому‚ что Виленский гаон стал основным борцом с хасидами – нарушителями того образа жизни‚ который он так строго соблюдал. Отшельник и аскет‚ он был убежден‚ что «веселье и избыток пищи родят всё дурное»‚ а потому не мог согласиться с принципом Баал Шем Това‚ чтобы «человек старался всегда быть веселым и не печалью‚ а радостью служил Творцу».

Столкнулись друг с другом два противоположных мироощущения‚ борьба между ними была неизбежной‚ и она началась.

Это произошло в Вильно во второй половине восемнадцатого века. Синагогальные служки пришли в дом к раввину, сняли башмаки и сели на пол в молчании. Их поступок, похожий на траур по умершему, означал, что раввин уже не существует для общины и должен ее покинуть. Каковы же причины этого? Одна из них такова: по ночам в комнате раввина не горела свеча, это означало, что он недостаточно занимался учением. Ибо утверждал рабби Моше бен Маймон (Рамбам): «Основную часть мудрости человек постигает ночью».

Однажды раввин Арье Лейб приехал в Литву‚ чтобы проверить ученость виленских знаменитостей. Он пришел к Виленскому гаону и задал очень сложный талмудический вопрос‚ на который тот немедленно дал простой и точный ответ. Арье Лейб восторженно воскликнул: «Вы воистину гаон‚ рав Элиягу!», пошел к виленскому раввину Шмуэлю и задал тот же вопрос. Раввин тоже ответил на него‚ но не мгновенно и в более усложненной форме. Арье Лейб сказал ему: «Вы воистину великий!» – и отправился дальше.

Не успел он отойти от Вильно на три версты‚ как его нагнал посланник виленского раввина и попросил немедленно вернуться. Арье Лейб вернулся‚ и раввин дал ему такой же точный и простой ответ‚ какой он услышал прежде от Элиягу Гаона. И Арье Лейб сказал ему: «Вы тоже гений‚ да-да‚ вы гений‚ рав Шмуэль‚ но только на три версты вы отстали от Элиягу Гаона».

Рабби Моше Лейб из Сасова‚ защитник бедных‚ больных и грешных людей‚ сказал однажды: «Любить народ Израиля я научился у одного мужика‚ который сидел в кабаке с другими крестьянами. Долго он пил молча‚ а затем спросил у своего соседа: «Скажи‚ ты любишь меня или не любишь?» «Я тебя очень люблю»‚ – ответил тот. А мужик сказал на это: «Ты говоришь‚ что любишь меня‚ а не знаешь моих забот и нужд. Если бы ты и правда меня любил‚ то знал бы». Тогда-то я понял‚ – заключил рабби Моше Лейб‚ – что любить человека – это чувствовать его нужды‚ делить с ним его горести‚ скорбеть его печалями».

Очерк девятнадцатый Борьба с хасидами. Основатель «Хабада» рабби Шнеур Залман. Его аресты и освобождения

«Глас книги услышали мы‚ душа наша почуяла трубный звук войны. Грядет и разрастается великая ересь… Еще мгновение – и разрушены будут шатры Закона Устного, и в храме Закона Письменного‚ упаси Бог‚ померкнет свет».

1

У хасидизма было уже много последователей на Волыни‚ в Подолии‚ Галиции и Польше‚ но в Литве и Белоруссии о хасидах вначале почти ничего не знали. Во второй половине восемнадцатого века рабби Аарон Великий стал проповедовать хасидское учение в Карлине‚ неподалеку от Пинска‚ откуда хасидизм начал распространяться по Белоруссии.

Влияние рабби Аарона из Карлина было огромным‚ хасидов долгое время называли в том краю «карлинерами»‚ а в последующие времена в российских документах всех хасидов именовали «каролинами». Рабби Аарон умер молодым‚ как говорили тогда – «сгорел от внутреннего Божественного огня»‚ но хасидские группы уже существовали в Пинске‚ Минске и Шклове. Хасиды молились на частных квартирах, прятались от кагальных властей‚ однако в Шклове их быстро обнаружили‚ взяли под особый надзор‚ и Виленский гаон сказал по этому поводу: «Правы шкловцы‚ ибо это – шайка еретиков‚ которых следует всячески теснить». Нужен был повод‚ чтобы началась непримиримая борьба‚ и повод этот нашелся.

В 1771 году в Вильно – да и по всей Европе – свирепствовала эпидемия‚ грудные дети умирали один за другим по неизвестной причине‚ и врачи не могли с этим справиться. Стали говорить‚ что эпидемия послана с Неба за прегрешения евреев против веры. Провели расследование‚ обнаружили тайную хасидскую молельню в самом Вильно‚ в столице талмудической учености – и охваченные страхом евреи потребовали строго наказать «шайку богоотступников»‚ чтобы прекратить эпидемию и отомстить «за оскорбленную честь Торы».

В то время был еще жив основатель секты Яаков Франк‚ который со своими приверженцами принял христианство и призывал всех евреев обратиться к «религии Эдома». Виленские раввины предполагали сначала‚ что объявившиеся у них хасиды являются сторонниками Франка или Саббатая Цви. Говорили еще‚ будто проповедник Хаим‚ глава виленских хасидов‚ оскорбительно отозвался о Виленском гаоне‚ – этого было достаточно‚ чтобы начать преследование.

Весной 1772 года почтенные члены виленской общины рассмотрели собранные улики‚ опросили свидетелей и постановили разогнать молитвенное собрание «карлинских хасидов». Их главу Хаима заставили публично повиниться в грехах в четырех синагогах города‚ затем повели к Виленскому гаону‚ и Хаим попросил у того прощения. Элиягу Гаон ответил на это: «Мою личную обиду я тебе прощаю. Но обида‚ нанесенная тобой и твоими приверженцами Богу и святому учению Его‚ вряд ли будет прощена до самой вашей смерти. Еретикам нет возврата». И проповедника Хаима заставили покинуть город.

Но Виленский гаон этим не ограничился. Он потребовал‚ чтобы против хасидов предприняли самые решительные меры‚ потому что «преследовать‚ гнать и сживать со света таких людей – богоугодное дело». Задержали некоего Исера‚ «самого уважаемого человека» среди виленских хасидов‚ наказали ударами ремня и сожгли найденные хасидские рукописи. На другое утро‚ в субботу‚ в переполненной Большой синагоге Вильно провозгласили великий «херем» – отлучение от еврейского общества всех виленских хасидов и разослали послание в разные общины за подписью Элиягу Гаона: «Пусть везде преследуют и угнетают хасидов… Пусть рассеивают их сборища… чтобы истребить идолов с лица земли. Тот же‚ кто поспешит в этом добром деле‚ удостоится жизни вечной».

В Бресте‚ Гродно‚ Пинске‚ Слуцке и других городах тоже провозглашали отлучение хасидов от общин, устраивали на них гонения. Выпустили сборник посланий против «еретиков»‚ который рассылали повсюду‚ а хасиды скупали его и уничтожали. Некоторые из хасидов уходили от гонений на юг‚ другие таились, скрывая принадлежность к этому учению‚ но особые раввинские послания учили распознавать их «тайную сущность»: по усиленным телодвижениям и выкрикам во время молитвы‚ по их мокрым пейсам – от обычая хасидов совершать омовение в микве до утренней молитвы‚ даже по чрезмерному курению табака.

«В настоящее время‚ – сообщали из Вильно в 1772 году‚ – распространилась эта зараза за грехи наши многие, созрела эта язва повсюду‚ во всякой области и во всяком городе».

2

Хасиды приобретали всё больше сторонников. Молодые люди покидали иешивы‚ где они прежде старательно учились‚ и повторяли слова Баал Шем Това‚ что для служения Всевышнему требуется радостное настроение, так как «дух Божий не посещает того‚ кто живет в сокрушении и печали». Доходило до трагедий в семьях: отец порывал с сыном‚ брат с братом‚ дочерей заставляли разводиться с их мужьями‚ которые становились хасидами‚ а если дети упорствовали в своих «заблуждениях»‚ родители приравнивали их к покойникам, отмечая семидневный обряд траура.

Даже у виленского раввина Пинхаса Магида‚ который обучал детей Элиягу Гаона‚ сын стал хасидом. Это было нестерпимым позором для отца‚ и в присутствии Виленского гаона сына заставили подписать присягу-отречение: «Клянусь святой Торой и уделом своим в будущем мире‚ что не буду числиться среди хасидов… не буду брать у них советов по богослужению и молиться в их молельне… не буду участвовать с ними ни в какой трапезе и ни на каком пиру‚ не пойду плясать с ними и никогда не буду у их «ребе»… Если же я сознательно преступлю эту присягу‚ пусть падут на меня все проклятия‚ написанные в Торе».

Но не всякий в то время соглашался на отступление‚ и число хасидов стремительно росло; некоторые из них уже перестали таиться, отличаясь от других своим поведением. Хасиды предпочитали молиться дома‚ а не в синагогах‚ как было принято; по субботам и праздникам надевали белые одежды‚ выделяясь на улицах‚ устраивали шумные собрания с непременной бутылкой водки на столе. Они изменили даже способ заточки ножа для убоя скота‚ что по мнению литовских раввинов делало мясо некашерным: «мясо от подобной резки признается падалью»‚ – и каждая из враждующих сторон не могла уже покупать мясо у своих противников.

Более того: по указанию рабби Дов Бера хасиды стали пользоваться молитвенником кабалиста рабби Ицхака Лурии‚ который отличался от традиционного молитвенника ашкеназов и был ближе к молитвеннику сефардов. Противники хасидизма опасались из-за этого раскола народа‚ потому что одни евреи не могли уже молиться в синагогах у других. «Они ведут себя‚ как сумасшедшие‚ – писал виленский раввин‚ – кричат во время молитвы‚ то и дело прерывают ее‚ прыгают‚ беснуются‚ так что земля разверзается от их криков». Хасиды создавали таким способом молитвенное настроение, даже кувыркались на полу‚ чтобы заглушить посторонние мысли. Одно время кувыркание было так распространено‚ что появился термин – «перекувырнуться»: это означало – стать хасидом.

В 1780 году престарелый рабби Яаков Йосеф из Полонного, один из любимейших учеников Баал Шем Това, выпустил книгу «Толдот Яаков Йосеф» – сборник проповедей‚ основанных на изречениях Бешта. Эти изречения он записывал при жизни основателя хасидизма‚ каждое из них предваряя такими словами: «Слышал я от учителя моего…» Впервые в книге были письменно изложены основы учения Баал Шем Това‚ и хасиды восторженно заявляли‚ что «не было на свете книги‚ равной этой». Ее автор был человеком суровым и непреклонным‚ с таким пронизывающим взглядом, который заставлял трепетать окружающих. Первым из хасидов он не побоялся открыто бросить вызов прославленным раввинам, и те откликнулись на это своим посланием: «Глас книги услышали мы‚ душа наша почуяла трубный звук войны. Грядет и разрастается великая ересь… Еще мгновение – и разрушены будут шатры Закона Устного (Талмуда), и в храме Закона Письменного (Торы)‚ упаси Бог‚ померкнет свет».

Противники хасидизма называли эту книгу «сосудом нечестия‚ источником мрака‚ вместилищем всевозможных ядов‚ смертоносных для всякого‚ кто к ней прикоснется». Ее скупали повсюду и беспощадно уничтожали‚ но в ответ на преследования появлялись хасидские типографии в Кореце‚ Жолкве‚ Львове‚ Шклове и Славуте‚ которые печатали новые тиражи книги взамен уничтоженных. Более того‚ рабби Яаков Йосеф выпустил еще две книги; в одной из них напечатал письмо Баал Шем Това о том‚ что Мессия-избавитель явится Израилю лишь после того‚ как все евреи усвоят истины хасидизма. Это подтолкнуло противников на новую борьбу, усилило всеобщее ожесточение. «В былые времена евреи жили между собой в согласии‚ – сетовал современник‚ – а теперь они распались на партии‚ которые ненавидят друг друга больше‚ чем ненавидят нас чужие народы».

Послания Виленского гаона разрешали вредить «сектантам» в их делах‚ и этим порой пользовались для того‚ чтобы избавиться от конкурента‚ отомстить врагу‚ прослыть заодно «ревнителем веры». Руководители кагалов отстраняли хасидов от управления делами в общинах‚ и они волей-неволей замыкались в особые братства. Нередко хасиды искали покровительства у помещиков или местных чиновников‚ и те за приличное вознаграждение брали их под свою защиту. Бывало порой и так‚ что беднота в еврейских общинах‚ недовольная кагальными старшинами‚ поддерживала хасидов, и они получали большинство в общинном самоуправлении. Хасиды не только защищались‚ но и нападали‚ порой очень успешно. «И пусть Господь‚ – жаловались их противники‚ – спасет нас от преследуемого‚ превратившегося в преследователя».

Взаимные обвинения и насмешки стали обычным явлением. Противники хасидизма высмеивали цадиков-«чудодеев» и их учение‚ «хитроумные ужимки хасидов‚ соблазнительные намеки‚ устрашающие телодвижения в молитве‚ козлиные прыгания и нечистые помыслы». «Хасиды‚ – писали они‚ – спускаются в омут греха для того‚ чтобы извлечь оттуда священные искры и поднять их к небу. Но они обыкновенно остаются в этом омуте, погружаясь в грех всё глубже и глубже». Хасиды не оставались в долгу и высмеивали‚ в свою очередь‚ «ламданов»-книжников‚ у которых – как они уверяли – религия сосредоточена только в голове‚ а в сердце ее нет.

Бывали случаи комичные: в городке Копыль хасиды не смогли утвердиться‚ потому что их противники вставали на улице возле хасидской молельни, неистово били в барабаны. Стоял такой непрерывный грохот‚ что невозможно было молиться, рассказывать о чудесах своего ребе‚ и хасиды, в конце концов, закрыли молельню. Но случались и серьезные столкновения‚ доходило порой до драк и избиений‚ а в волынском местечке Красноставе хасиды убили на базарной площади своего противника. Трудно теперь поверить‚ что ожесточение могло дойти до такой степени‚ но власти провели следствие‚ был суд‚ виновных в убийстве сурово наказали.

Противники хасидизма уже не пытались вернуть заблудших «на путь истины». Делали всё‚ чтобы отторгнуть хасидов от общества‚ как это было прежде с франкистами‚ чтобы отлученные не могли распространять среди евреев свое учение. Запрещали родниться с хасидами‚ есть‚ пить‚ разговаривать‚ хоронить их покойников‚ сдавать внаем жилища и пускать на ночлег; не разрешали даже «стоять рядом с хасидами на расстоянии ближе четырех локтей». В разных местах толпы громили дома хасидов и издевались над ними. «Увы!.. – писали брестские раввины в своем отлучении. – Скверное время настало‚ время бурное‚ время великого волнения и великого пожара!..»

3

Гонения на хасидов начались в 1772 году. Тогда же произошел первый раздел Польши‚ и еврейские общины восточной Белоруссии оказались на территории Российской империи. Литва оставалась пока что в составе Речи Посполитой‚ и влияние литовских раввинов не было уже таким ощутимым в той части Белоруссии‚ которая отошла к России. Хасидизм приобрел там немало сторонников‚ а их духовным вождем стал рабби Шнеур Залман‚ «Алтер ребе» – «Старый ребе» из белорусского местечка Лиозно‚ родоначальник династии хасидских цадиков и раввинов Шнеерсонов.

Еще ребенком он обнаружил удивительные способности‚ и учитель отказался с ним заниматься‚ потому что мальчик превосходил его своими познаниями. Его называли «удивительным ученым‚ изощренным в талмудической науке»; о нем заговорили далеко за пределами местечка‚ и витебский богач пожелал выдать за него свою дочь. Пятнадцати лет он женился‚ переселился в Витебск‚ изучал там Талмуд и вел аскетический образ жизни. Но в городе не было учителей‚ которые могли бы ответить на сложные вопросы‚ и юношу тянуло к «очагам истины» – в Вильно‚ где жил тогда Элиягу Гаон‚ или в Межирич – к главе хасидов‚ рабби Дову Беру.

Многие юноши решали в ту пору‚ какую выбрать дорогу‚ – на эту тему существует хасидское предание‚ которое связывают с именем рабби Исраэля Полоцкого. Рассказывали‚ что рабби Исраэль долго молил Всевышнего указать путь к истинному учению‚ пока не услышал голос‚ который шепнул ему: «Поезжай!» Вместе со своим другом рабби Азриэлем он отправился в путь и доехал до развилки: дорога направо уводила в Вильно‚ налево – в Межирич. Путники не знали‚ куда повернуть‚ но лошади вдруг тронулись и быстро повезли их налево. Два пути было в то время‚ всего два‚ – рабби Шнеур Залман тоже повернул на Межирич.

Было ему тогда чуть больше двадцати лет‚ и он стал одним из самых молодых учеников рабби Дова Бера. Когда он впервые там появился‚ ученики «Великого Магида» – «святое братство» – обсуждали вопрос о различных категориях ангелов. «Эти полные огня слова‚ – вспоминал рабби Шнеур Залман‚ – зажгли пламя страстного тяготения к Богу в сердцах учеников. Ими овладело состояние экстаза. Они беззвучно шевелили губами‚ трепеща и плача. У некоторых учеников лица горели‚ глаза сияли‚ руки были вытянуты вперед‚ будто их поразил гром. Другие ученики неслышно пели‚ их сердца разрывались от переполнявшего их чувства восторга‚ их души готовы были оставить тела в стремлении примкнуть к своему Творцу… Две вещи я тогда увидел: святой экстаз святого братства‚ с одной стороны‚ и примечательное спокойствие магида‚ которое очаровало меня. И тогда я стал хасидом». И еще он говорил: «Когда мы были у нашего учителя в Межириче‚ мы черпали святой дух целыми ведрами‚ а чудеса валялись там просто на полу‚ и никто не думал их подбирать».

Рабби Дов Бер предсказал молодому ученику: «Этот маленький еврей будет раввином всей Белоруссии»‚ что исполнилось со временем. После смерти учителя рабби Шнеур Залман возвратился в Белоруссию и поселился сначала в Могилеве. В 1777 году глава белорусских хасидов рабби Менахем Мендл из Витебска с группой последователей переселился на Святую Землю и основал в Тверии хасидскую колонию. Рабби Шнеур Залман провожал его до границы с Турцией‚ говорят даже‚ что хотел ехать дальше‚ но рабби Менахем Мендл уговорил его возвратиться в Белоруссию‚ где ждали рабби Шнеура Залмана будущие его последователи.

Он вернулся назад, поселился в Лиозно‚ а впоследствии переехал в местечко Ляды. Многие приезжали к нему за благословением‚ советом‚ с просьбами об исцелении‚ но советы он давал неохотно‚ роль цадика-чудотворца отклонял решительным образом, даже просил хасидов‚ чтобы поменьше к нему ездили‚ потому что каждый должен сам служить Богу, не очень полагаясь на других. Его необычайная энергия‚ организаторские способности‚ репутация выдающегося ученого-талмудиста привлекали многих‚ и число его последователей быстро росло. Предполагают‚ что к концу восемнадцатого века их было уже десятки тысяч человек.

Рабби Шнеур Залман стал основателем нового направления в хасидизме под названием «Хабад». Понятие «Хабад» образовано от первых букв трех слов на иврите: «хохма» – мудрость‚ «бина» – понимание‚ «даат» – знание. Источником веры рабби Шнеур Залман считал не чувство‚ не экстаз‚ но разум. Разум должен господствовать над чувствами и руководить ими; хорошо лишь восторженное состояние – результат учения‚ размышления и созерцания, к которому не примешиваются чувственные возбуждения.

В человеке‚ учил рабби Шнеур Залман‚ находятся две души: животная – источник его физической жизни‚ чувств и ощущений‚ и Божественная душа – источник духа‚ «частица Бога в небесах»‚ которая существовала до того‚ как была водворена в тело человека‚ и продолжает существовать после его смерти. Каждая из двух душ обладает собственным разумом и собственной волей; если «человеческий разум» животной души проявляет себя в искусствах‚ науках и ремеслах‚ то «Божественный разум» Божественной души проявляет себя в поисках познания Всевышнего‚ в любви и страхе перед Ним‚ в чистоте‚ святости и прочих духовных проявлениях.

Животная душа‚ учил рабби Шнеур Залман‚ с ее естественными наклонностями и инстинктами‚ не является злом. Но она обладает «влечением ко злу»‚ стремится подчинить себе тело и разум‚ подталкивает к неумеренным плотским влечениям, и если их не сдерживать‚ человек может стать совершенно безнравственным. Чтобы противостоять этому‚ Божественная душа обладает «влечением к добру»‚ стремится преобразовать чувства и страсти в любовь к Создателю. В человеке происходит постоянная борьба между Божественной и животной душой. Божественная душа относится к животной душе так же‚ как свет относится к тьме‚ а там‚ где свет встречается с тьмой‚ он обязательно должен восторжествовать. Именно поэтому человек есть создание нравственное‚ и силы зла‚ заключенные в нем‚ могут быть обращены во благо.

В праведниках одерживает верх Божественная‚ разумная душа‚ в грешниках – побеждает животная душа‚ а у большинства преобладает то одна из них‚ то другая. Совершенный праведник – это человек‚ сумевший преодолеть все искушения, проникнуться полной‚ совершенной любовью к Создателю и таким же отвращением ко злу. Этот праведник принадлежит к «небольшому числу лучших людей»‚ которые «превращают зло в добро‚ тьму в свет и горечь в сладость».

Существует иной тип человека – промежуточный; его животная душа достаточно сильна‚ но она удерживается в повиновении Божественной душой‚ а потому он контролирует свои греховные мысли и поступки. Такой человек находится в постоянном конфликте с самим собой‚ вечно испытывает внутреннее напряжение и достигает гармонии нечасто‚ например‚ во время молитвы‚ когда животная душа в нем полностью подавлена. Более распространенным является тип не до конца порочного человека. Он постоянно поддается искушениям‚ повторяет свои ошибки, в промежутках сожалеет об этом и раскаивается. А на самой нижней ступени находится совершенно порочный человек‚ который целиком подчиняется силам зла. Но и в нем не гаснет «Божья искра»; добро пребывает в нем в «замороженном» состоянии‚ и потому этот человек – хоть и в редких случаях – способен пробудиться к раскаянию и перерождению.

Всякий человек приближается к Богу‚ когда Божественная душа преобладает в нем над животной; это приближение совершается мыслью‚ словом и делом. Главным источником веры является Божественная‚ разумная душа‚ у которой три основных свойства: мудрость – разум «в потенции»‚ понимание – разум в действии и знание – соединение познающего с познаваемым‚ преобразование мыслей в намерения‚ связующее звено между разумом и чувством‚ интеллектом и эмоциями. Путь истинной веры – мысленно проникать в бесконечную мудрость Творца‚ изучать завещанный Им Закон, исполнять Его заповеди с пониманием‚ потому что при таком исполнении заповедей всё в человеке‚ включая его разум‚ посвящено служению Богу.

Рабби Шнеур Залман освободил хасидизм от суеверных представлений и не позволял развиваться чрезмерному культу цадиков. Праведник‚ или цадик‚ считал он‚ это мудрец‚ учитель‚ а не пророк и ни в коем случае не чудотворец‚ к которому обращаются с просьбами об исцелении или помощи бесплодным женщинам. В Литве и Белоруссии было больше ученых евреев‚ нежели в Польше или на Украине‚ там не мог привиться хасидизм южного толка‚ более основанный на чувстве и экстазе‚ нежели на разуме. Поэтому к рабби Шнеуру Залману шли ученые люди‚ желавшие соединить в вере чувство с познанием‚ и в учении «Хабада» они нашли для себя желаемое. А их авторитет, их пример привлекали в хасидизм прочее население.

В 1784 году в городе Могилеве противники хасидизма осудили заочно рабби Шнеура Залмана и его последователей‚ объявили их вне закона и потребовали‚ чтобы глава хасидов явился в Могилев – выслушать приговор‚ иначе его доставят силой. Рабби Шнеур Залман в Могилев не поехал‚ а взамен этого отправил письмо: «Старейшины опираются на великое древо‚ на благочестивого гаона Элиягу из Вильно‚ многими прославляемого‚ как единственного в своем роде в нашем поколении; но если он и единственный‚ то всё-таки он один‚ а мнение одного не может перевешивать мнения многих‚ стоящих на нашей стороне… Если вы действительно хотите добиться истины‚ то пусть… разберут нас именитые и прославленные мужи‚ знающие Закон и богатые мудростью… И выяснится тогда наша правота‚ как ясный полдень‚ будет покой‚ мир и тишина в народе‚ и не будет разъединения между соединенными в Боге нашем!.. Ваш друг Шнеур Залман, сын Боруха из Лиозно».

Рабби Шнеур Залман приехал в Вильно‚ пришел в дом Виленского гаона‚ но тот отказался его принять. Через несколько дней рабби снова пришел туда‚ чтобы выяснить истину и «водворить мир во Израиле»‚ однако Элиягу Гаон снова не пожелал с ним разговаривать. Приближенные Виленского гаона настаивали‚ чтобы он встретился с «еретиком» лицом к лицу и в диспуте нанес бы окончательный удар хасидизму. Элиягу Гаон не пожелал этого сделать‚ уехал из города и прожил в предместье до тех пор‚ пока «еретик» не покинул Вильно.

Перед вторым разделом Польши началась междоусобная война польской и литовской шляхты со многими жертвами‚ и виленским раввинам было не до хасидов. Те без помех распространяли свое учение‚ а один из хасидов в одежде кающегося грешника даже бродил по польским городам и местечкам и сообщал всем‚ что он – родной сын Виленского гаона‚ который искренне раскаялся в действиях против хасидов‚ и если бы его «отец» был помоложе‚ то непременно пошел бы сам проповедовать хасидское учение.

Обман раскрыли‚ самозванца разоблачили‚ и престарелый Элиягу Гаон немедленно опубликовал послание: «Я и теперь‚ как раньше‚ стою на своем посту‚ и кто только носит еврейское имя, чтит Бога в душе‚ обязан преследовать и угнетать хасидов всеми способами‚ где только возможно… Облекитесь рвением во имя Всевышнего. Пусть искры летят из-под ваших ног‚ пусть пламя пышет из ваших уст‚ пусть сверкает меч‚ меч-мститель за Божественный Закон‚ за Священный завет!.. Так говорит с горечью в душе‚ скорбящий о происходящем‚ ревнующий за Бога и к Нему возносящий душу свою – Элиягу‚ сын рабби Залмана».

В 1795 году‚ после присоединения Литвы к России‚ борьба продолжилась, невзирая на смену властей. На этом ее этапе борцов с хасидизмом стали называть – «миснагдим» (в сефардском произношении «митнагдим»)‚ что в переводе означает «противники»‚ «сопротивляющиеся». Еврейское население Польши‚ Украины‚ Литвы‚ а также других стран Восточной Европы делилось на эти группы – «хасидим» и «миснагдим». Послания Элиягу Гаона не имели силы на Украине‚ где хасиды были в большинстве и безраздельно владычествовали‚ но в Литве и Белоруссии это стало призывом к действию. Снова жгли хасидские книги‚ прерывали всякие отношения с хасидами‚ мешали молиться в их синагогах. Страсти накалялись‚ но самое серьезное было еще впереди.

4

Элиягу Гаон умер в 1797 году‚ в праздник Суккот‚ и этот радостный день превратился для его последователей в день плача. Улицы Вильно опустели‚ на похоронах присутствовал весь город‚ а местные хасиды веселились по поводу избавления от своего гонителя. Говорили‚ что они пригласили музыкантов и плясали под музыку‚ а люди на кладбище‚ горевавшие над могилой‚ знали о том‚ что «еретики» радуются их горю. Разъяренная толпа ворвалась в дом, где веселились хасиды, стала их бить. Дальнейшее неясно: по официальной версии погибли три хасида‚ которые‚ вроде бы‚ умерли с перепою‚ по неофициальной – толпа убила троих‚ трупы выволокли на улицу‚ топтали ногами, в растерзанном виде бросили в овраг. Остальные хасиды разбежались‚ и «великий страх напал на них».

Через самое малое время в виленских синагогах – в полной темноте, при трубных звуках шофара – провозгласили‚ что хасиды не только «отлучаются и отвергаются от всех‚ но вовсе не признаются сынами Израиля». Создали специальную комиссию для искоренения «секты»‚ назначили «тайного преследователя»‚ и по его наущению толпа оскорбляла хасидов‚ портила их имущество‚ ворвалась в дом одного из них‚ оптового виноторговца‚ открыла краны у бочек и вылила вино наружу. Хасиды пожаловались на это виленскому губернатору‚ и тот запретил кагалу «наказывать евреев‚ нарушающих обряды религии‚ позволил каролинам отправлять богослужение» по их правилам.

Виленские раввины не могли справиться с хасидами своими силами, а потому решили обратиться за помощью к русскому правительству. В то время в Петербурге опасались вредного влияния революционных событий во Франции‚ по всей стране ловили явных и мнимых заговорщиков и привозили на допрос в столицу. Особенно преследовали тайные масонские общества и религиозные секты‚ их руководителей ссылали в Сибирь на поселение или на каторгу. Надо было доказать властям‚ что хасиды – это одна из разновидностей тайных обществ‚ и в Петербург поступил из Вильно донос «о вредных для государства поступках руководителя каролинской секты Залмана Боруховича». Этого было достаточно‚ и в сентябре 1798 года пришло повеление: арестовать в местечке Лиозно главаря «секты» и его «сообщников», «под крепким караулом» отправить в Петербург.

На рабби Шнеура Залмана надели железные оковы‚ посадили в телегу, под охраной отправили в Витебск‚ а оттуда в почтовой карете привезли в Петербург, поместили в одиночную камеру Петропавловской крепости. Известие об этом обрадовало противников хасидизма‚ а «во всех городах‚ куда доходило повеление царя‚ был между хасидами великий плач, и пост‚ и рыдания». Стали собирать деньги «на освобождение учителя» и среди прочего установили особый налог: каждый жених жертвовал на это благое дело часть полученного приданого. Собрали огромную сумму – около 60 000 рублей‚ с этими деньгами ходатаи отправились в Петербург.

С первого дня заключения рабби Шнеур Залман отказался есть тюремную пищу. Он заявил‚ что скорее умрет‚ нежели съест что-либо‚ приготовленное неевреями‚ и тюремные власти разрешили приносить еду из еврейского дома. Вскоре начались допросы узника в Тайной канцелярии‚ где разбирались дела по особо важным государственным преступлениям. На допросах присутствовали сенаторы, высшие сановники‚ и глубокомысленные ответы обвиняемого только укрепляли следователей в их подозрениях. Рабби Шнеура Залмана обвинили в создании вредной религиозной секты‚ в распространении нежелательных религиозных идей и в нелегальной отправке денег в Палестину для каких-то политических целей.

Хасиды деятельно хлопотали в столице и‚ возможно‚ щедрыми подношениями склонили на свою сторону некоторых влиятельных сановников. Узник мог тайком передавать на волю свои письма‚ а следствие проходило без задержек‚ чтобы он долго не томился в одиночке. К последнему допросу следователи подготовили перечень вопросов‚ и хасидская легенда рассказывает‚ что в камеру к рабби Шнеуру Залману чудесным образом явились Баал Шем Тов и рабби Дов Бер, сообщили содержание вопросов и нужные на них ответы‚ – возможно, хасиды сумели заранее передать узнику эти вопросы‚ чтобы он мог к ним подготовиться.

Как бы там ни было‚ на последнем допросе рабби Шнеур Залман отвечал так точно и убедительно‚ что привел в изумление следователей. На самый опасный пункт обвинения – в политической неблагонадежности – он написал подробный письменный ответ‚ рассуждение о том‚ что царь является истинным представителем власти‚ исходящей от Бога, – это произвело в Петербурге благоприятное впечатление. Павел I повелел освободить узника и всех арестованных‚ сохранив за ними «строгое наблюдение». После двух месяцев заключения «Старого ребе» отпустили домой и в сопроводительном письме написали‚ что «секта евреев‚ каролины именуемая‚ остается при прежнем ее существовании». Дату его освобождения – девятнадцатый день месяца кислев по еврейскому календарю – хасиды-хабадники празднуют и сегодня с особым торжеством.

Они ликовали по поводу «чудесного избавления» своего учителя‚ рассказывали всем‚ что он творил в Петербурге удивительные чудеса перед царем и его сановниками‚ и потому они находятся теперь под особым покровительством властей. Виленским хасидам удалось даже сместить прежних руководителей кагала за растрату общественных денег‚ и на новых выборах – впервые в истории Вильно – хасиды попали в правление кагала. Община раскололась‚ враждующие партии посылали властям жалобу за жалобой. В начале 1800 года включился в борьбу бывший раввин Пинского округа Авигдор Хаймович‚ который из-за хасидов потерял свою должность. Говорили‚ что в один прекрасный день пинские хасиды вынесли из синагоги его кресло‚ а взамен положили на пол комок грязи‚ таким способом намекнув раввину на его нежелательность. Авигдор Хаймович поехал в Петербург и подал на имя императора жалобу на «вредную и опасную» секту‚ которая может «подать повод к величайшим дерзостям и злодеяниям». Извращенными толкованиями хасидских цитат он пытался доказать‚ что цадики внушают своим последователям послушание одному только Богу‚ а не людям‚ и потому у сектантов не будет страха перед царем.

Рабби Шнеура Залмана снова привезли в Петербург‚ и следователи Тайной канцелярии устроили ему очную ставку с Авигдором. Тот обвинил его в отправке «громадных» денег в Палестину‚ хотя прекрасно знал‚ что это была помощь хасидам‚ поселившимся на Святой Земле. Авигдор утверждал‚ что хасиды не почитают родителей‚ особенно отцов; воруют деньги у жен и отдают их цадикам; «присяга для них ничего не стоит», и им разрешается делать всё‚ что заблагорассудится‚ по собственной прихоти. На эти обвинения рабби Шнеур Залман ответил письменно: «Не могу сносить его (Авигдора) ругани и лжи. Он наводит на нас такие обвинения‚ каких никогда не слыхали‚ разве во времена Польши и ее ксендзов‚ которые возводили лживые обвинения в употреблении человеческой крови… Он сам наверное ничего не слышал и не видел‚ но что ему мешает болтать языком?.. Помощь может прийти только от государя… Он поймет‚ что я невиновен‚ и освободит меня из темницы».

Ответ рабби понравился Павлу I. Да и губернские власти докладывали с мест‚ что «секта хасидов… ведет себя покойно‚ все государственные подати платит равно с другими», проявляя «истинное и безропотное повиновение власти». Рабби Шнеура Залмана снова освободили из-под ареста без права выезда из Петербурга – до тех пор‚ пока его дело не рассмотрит Сенат. Однако в марте 1801 года произошел дворцовый переворот‚ Александр I стал императором и упразднил Тайную канцелярию‚ повелев «не упоминать даже ее названия». Секретные дела стали пересматривать; одним из первых поступило на пересмотр дело рабби Шнеура Залмана: быть может‚ этому способствовал влиятельный в Петербурге Нота Ноткин.

29 марта того года рабби Шнеура Залмана вновь отпустили домой и написали в сопроводительном письме: «Еврей Залман Борухович‚ бывший здесь по некоторым надобностям‚ ныне по Высочайшему Государя Императора повелению освобожден и отпущен в дом его». С тех пор его уже не беспокоили‚ и рабби Шнеур Залман оставался главой белорусских хасидов до самой смерти. А Авигдора Хаймовича хасиды-хабадники долго еще упоминали с непременным традиционным проклятием «Да сотрется имя его и память о нем!», детям своим перестали давать это имя – Авигдор.

Власти признали существование в еврействе двух направлений‚ и «Положение об устройстве евреев» 1804 года это узаконило: «Ежели в каком-нибудь месте возникнет разделение сект‚ и раскол прострется до того‚ что один толк с другим не захочет быть в одной синагоге‚ в таком случае позволяется одному из них построить свою синагогу и выбрать своих раввинов». Борьба между хасидами и их противниками постепенно затихала‚ но и теперь еще слышны отголоски того спора‚ который раздирал некогда еврейские общины Восточной Европы.

5

Во второй половине восемнадцатого века в польских местечках жили два брата – рабби Элимелех в Лежайске и рабби Зуся в Аннополе. Когда рабби Элимелех молился‚ все его тело дрожало‚ будто в лихорадке‚ колени стучали друг о друга‚ лицо принимало неземное выражение. Своими словами он доводил до раскаяния самых закоренелых грешников; они даже падали в обморок‚ каялись‚ и цадик прощал их. Перед смертью рабби Элимелех возложил руки на любимых учеников и разделил между ними всё, что имел. Яакову Ицхаку дал силу своего взгляда, Аврааму Иегошуа – силу своих уст, Исраэлю из Козениц – силу своей души для молитвы, а Менахем Мендл получил духовную силу своего учителя, чтобы руководить общиной.

Рабби Зуся, кроткий, наивный и бескорыстный, жил очень бедно‚ много болел, беды с неприятностями одолевали его. Однажды его спросили: «Зуся, как ты можешь ежедневно благодарить Господа в своих молитвах? А твои вечные страдания?» Рабби Зуся изумился: «Мои страдания?.. Я не страдаю. Я счастлив. Зуся счастлив жить в мире, который сотворил Господь. У Зуси есть всё, чего он желает; Всевышний посылает ему только добро, и сердце Зуси исполнено благодарности». Однажды евреи услышали, как рабби Зуся шептал, вздыхая: «Господи, я недостоин возносить Тебе молитвы. Я недостоин даже плакать пред Тобой. Вместо этого – я посвищу Тебе, Господи». И посвистел.

У рабби Зуси был тайный покровитель‚ который время от времени незаметно подсовывал цадику несколько монет. Дела у этого человека стали процветать‚ и тогда он подумал: «Если бедняк Зуся может столько для меня сделать‚ почему бы не сходить к его учителю‚ – от того будет еще больше пользы». Он тут же отнес пожертвование рабби Дову Беру‚ но назавтра его дела стали ухудшаться. Ничего не понимая‚ он снова пошел к рабби Зусе‚ и тот объяснил ему: «Пока человек одаривает других‚ не делая между ними различия‚ не делает различия и Бог. Но как только человек становится привередливым‚ Всевышний поступает точно так же».

Это рабби Зуся из Аннополя сказал перед смертью: «Когда я предстану перед Небесным судом‚ никто не спросит меня: «Зуся‚ почему ты не был Авраамом‚ Яаковом или Моисеем?» На меня посмотрят и скажут: «Зуся‚ почему ты не был Зусей?»…» А его брат рабби Элимелех сказал по этому поводу иначе: «Меня спросят‚ был ли я справедлив? Скажу: «Нет». Посвятил ли жизнь учению? Нет. Может быть‚ молитвам? Тоже нет. Тогда Судья Праведный улыбнется и скажет: «Элимелех‚ Элимелех‚ по крайней мере, ты говоришь правду. Только за это ступай в рай!»…»

Однажды два брата‚ рабби Зуся и рабби Элимелех‚ заночевали в маленьком городке по дороге в Краков – много-много лет тому назад. Внезапно они почувствовали беспокойство‚ ими овладело неудержимое желание как можно скорее покинуть это место. И хотя было уже темно‚ они немедленно ушли оттуда и провели ночь в дороге. Название этого городка – Освенцим.

В 1808 году рабби Менахем Мендл из Шклова поселился в Цфате со своими учениками: так началось переселение на Святую Землю учеников Элиягу Гаона. В последующие годы приехали в Цфат новые группы последователей Гаона из Литвы и Белоруссии, основали иешиву имени своего учителя. Они подчеркивали важность приобретения и обработки земель для исполнения заповедей‚ связанных с Эрец Исраль; их дети и внуки оказались среди тех‚ кто начинал заселение и освоение Святой Земли.

В 1809 году приехал на Святую землю раввин Гилель Ривлин из Шклова с группой в 70 человек‚ последователей Виленского гаона. Их путешествие заняло десять месяцев – сначала на телегах через Белоруссию и Украину‚ затем на парусном корабле. Первое время они жили в Цфате‚ а через три года после приезда семья Гилеля Ривлина и еще несколько семей переехали в Иерусалим – с этого момента обшина ашкеназских евреев утвердилась в городе.

К концу двадцатого века насчитывалось несколько тысяч потомков раввина Гилеля Ривлина из Шклова‚ которые периодически собираются в Иерусалиме на слет семьи Ривлиных.

На могильном камне Виленского Гаона написали: «С юности он отказался от земных благ и до последнего часа посвятил себя во славу Всевышнего». Элиягу Гаон стал героем народных легенд, и вот одна из них. Однажды он был на еврейской свадьбе, где играли музыканты. Послушав их мелодии, Элиягу Гаон подошел к кларнетисту и посоветовал сделать в кларнете дополнительное отверстие, чтобы тот лучше звучал. Он указал точное место для этого, после чего кларнет зазвучал так волшебно, что многие попадали в обморок, – отверстие пришлось заделать.

Из хасидских преданий о пребывании рабби Шнеура Залмана в Петропавловской крепости. Однажды к нему в камеру зашел комендант крепости и спросил: «Как следует понимать‚ что Бог говорит Адаму: «Где ты?» Ведь Бог вездесущ‚ – разве Он не знает‚ где в этот момент находится Адам?» Рабби ответил на это так: «В любой момент Всевышний взывает к человеку: «Где ты? Чего ты достиг за свою жизнь? Как далеко продвинулся в своем мире?» Всевышний спрашивает человека: «Ты прожил сорок шесть лет‚ – где же ты находишься теперь?»…» Услышав‚ что рабби назвал его возраст‚ комендант воскликнул: «Браво!» Но сердце его затрепетало.

Очерк двадцатый Великая французская революция и ее влияние на европейских евреев. Герцогство Варшавское. Евреи России и война 1812 года

Полковник А. Бенкендорф: «Мы не могли достаточно нахвалиться усердием и привязанностью‚ которые выказывали нам евреи». Это же отмечали и французы: «Все евреи оказывали тогда русским разведывательную службу… повсюду проявляли преданность России и сердцем не отпали от нее».

1

Рассказывая о жизни евреев России конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века‚ невозможно обойти стороной Великую французскую революцию и последовавшие за ней события. Они оказали огромное влияние на все страны Европы и произвели серьезные перемены в положении европейских евреев. Даже евреи России‚ запертые в черте оседлости‚ волей-неволей оказались втянутыми в орбиту тех событий‚ особенно во времена наполеоновских походов.

Евреи Восточной Европы с недоверием восприняли Французскую революцию. Они знали о том‚ что евреи Франции получили гражданские права‚ знали и об атмосфере безбожия‚ которая там воцарилась. Взамен религиозного культа ввели во Франции «культ Разума», и у евреев – не только у христиан – бывали случаи отречения от религии. Некий раввин даже заявил‚ что он «не имеет теперь другого бога‚ кроме бога свободы‚ другой веры‚ кроме веры в равенство». Сторонники «культа Разума» врывались порой в синагоги, сжигали священные свитки‚ или‚ как они заявляли‚ «предавали их лживые книги огню патриотических костров». «Кожа‚ на которой писаны законы этого ловкого обманщика (Моисея)‚ – писали во французской газете‚ – будет служить материалом для барабанов‚ чтобы бить атаку и опрокидывать стены нового Иерихона».

В 1806 году Наполеон созвал в Париже собрание еврейских представителей – нотаблей‚ которые должны были разъяснить императору‚ можно ли исправить «дурные наклонности» еврейской нации, подчинить ее государственным законам или же евреи непригодны для гражданской жизни. Этих нотаблей не выбирали‚ а назначали из среды раввинов‚ коммерсантов и образованных евреев‚ способных оценить «благие намерения правительства».

Первый день заседаний пришелся на субботу‚ и верующие нотабли не желали нарушать одну из основных заповедей иудаизма. Намеревались просить власти‚ чтобы перенесли открытие на другой день‚ однако политические соображения взяли верх. Следовало на деле доказать императору‚ что евреи готовы жертвовать религиозными законами ради исполнения государственных обязанностей‚ и первое заседание состоялось в назначенный властями день. Даже в русской газете отметили этот невероятный случай: «Более ста евреев… открыли заседание свое в субботу. Известно‚ что они в сей день не ездят‚ не пишут и вообще не занимаются никакими делами. Несмотря на то‚ многие из них приехали в каретах на собрание‚ а некоторые писали».

Нотабли не рискнули признать еврейство отдельным народом‚ опасаясь потерять недавно приобретенные гражданские права. «Движимые чувством признательности‚ любви и благоговения к священной особе императора»‚ они решили отречься от национальности и признали себя лишь религиозной общиной. «В настоящее время‚ – заявили они‚ – евреи уже не образуют нации‚ так как им досталось преимущество войти в состав великой французской нации». Нотабли подчеркивали‚ что нет солидарности между евреями различных стран, а потому французские евреи без колебаний сражаются со своими единоверцами‚ которые служат в армиях враждебных государств. Евреи – это те же самые французы‚ заявили они, которые исповедуют иудейскую религию; из этой религии они готовы исключить всё‚ несогласное с требованиями правительства.

Наполеон распорядился созвать в Париже Синедрион‚ по образцу еврейского Синедриона древности. Новый Синедрион должен был «устранить все ложные толкования прежних веков» и утвердить решения нотаблей‚ чтобы «наряду с постановлениями Талмуда» они получили «полное признание со стороны евреев всех стран и времен». Нотабли с восторгом приняли это известие и выпустили манифест к еврейским общинам Европы с призывом присылать своих представителей в Париж‚ ибо пожелание Наполеона откроет «для рассеянных потомков Авраама период свободы и счастья».

«Готовится великое событие‚ – было написано в манифесте. – Перед глазами изумленного мира скоро появится то‚ чего ни наши предки в течение целого ряда веков‚ ни мы в наши дни не надеялись увидеть». Чтобы обеспечить послушный состав депутатов будущего Синедриона‚ Наполеон повелел созвать такое «собрание людей‚ которые боялись бы потерять свое равноправие… и не пожелали бы‚ чтобы их считали виновниками несчастья еврейского народа». Другими словами‚ если Синедрион отклонит решения нотаблей‚ «последствием этого было бы изгнание еврейского народа».

2

Первое заседание Синедриона состоялось 9 февраля 1807 года. На нем присутствовали представители еврейских общин Франции‚ итальянских государств и Рейнского Союза‚ но евреи других европейских стран не прислали ни одного депутата. На торжественной службе в главной парижской синагоге прочитали молитву за «нашего бессмертного императора» и за победу его оружия‚ а затем члены Синедриона направились в зал заседаний парижской ратуши‚ где расселись по старшинству по обеим сторонам президиума. Две трети из них составляли раввины; все они были одеты в черные мантии и черные треуголки; заседания проходили при открытых дверях‚ и публика с любопытством наблюдала невиданное‚ торжественно обставленное зрелище.

Члены Синедриона выслушивали доклады нотаблей и принимали решения (часто в полном противоречии с законами Торы)‚ которые‚ по замыслу Наполеона‚ должны быть обязательными для евреев всего мира. Заседания Синедриона продолжались месяц‚ затем правительство сообщило‚ что считает их работу благополучно завершенной. Депутаты попросили аудиенцию у Наполеона‚ но им разъяснили‚ что император срочно отправился на войну‚ а потому они не смогут лично поблагодарить «нашего славного благодетеля». И больше Синедрион не собирался.

Вскоре Наполеон потерял всякий интерес к этой затее‚ а возможно‚ разочаровался в ней‚ потому что ожидал от Синедриона дополнительных уступок: введения‚ например‚ обязательной нормы смешанных браков – один смешанный на два еврейских‚ «чтобы еврейская кровь утратила свою особенность». В письме к своему брату Наполеон писал: «Я взял на себя труд исправить евреев‚ но никогда не старался привлечь новых в мои государства. Более того‚ я избегал всего‚ что могло бы свидетельствовать об уважении к самым презренным из людей».

И пока оптимисты славословили «освободителя Израиля»‚ в марте 1808 года вышел императорский декрет с ограничениями для евреев Эльзаса‚ который оглашали при барабанном бое. Декрет приостанавливал действие закона о равноправии‚ ограничивал эльзасских евреев в торговле и ремеслах, заканчиваясь такими словами: «Настоящий декрет имеет силу в течение десяти лет‚ так как мы надеемся‚ что по истечении этого времени… не будет больше разницы между евреями и прочими гражданами нашей империи; если же наша надежда нас обманет‚ то срок действия этого декрета будет продлен настолько‚ насколько мы найдем это нужным».

Российские евреи – хасиды и их противники – неприязненно относились к атмосфере вольнодумства и безбожия во Франции. «Если восторжествует Бонапарт‚ – писал рабби Шнеур Залман‚ – богатство евреев увеличится и положение их исправится‚ но сердца детей Израиля отдалятся от Отца нашего Небесного». Глава белорусских хасидов‚ проповедовавший милосердие и смирение перед Всевышним‚ не мог примириться с жестокостью Наполеона‚ с его «губительной жадностью к бесконечному кровопролитию»‚ с «самонадеянной гордостью» и равнодушием к человеческой жизни‚ а также с безбожием‚ которое угрожало устоям еврейской жизни. А решения парижского Синедриона‚ отменявшие некоторые законы Торы‚ еще более увеличили вражду к Наполеону и его действиям.

В конце 1806 года Россия объявила войну Франции‚ во всех церквах торжественно зачитывали послание Правительственного Синода‚ провозгласившего народную войну в защиту православия. В послании было сказано среди прочего‚ что Наполеон «установил новый великий сангедрин Еврейский‚ сей самый богопротивный собор‚ который некогда дерзнул осудить на распятие Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа. И теперь помышляет соединить Иудеев‚ гневом Божиим рассыпанных по всему лицу земли‚ устремить их на испровержение Церкви Христовой и (о, дерзость ужасная‚ превосходящая меру всех злодеяний) на провозглашение лжемессии в лице Наполеона».

Русские газеты подхватили бранный эпитет Наполеона – «иудейский лжемессия», употребляли его в статьях, даже в стихотворениях: «Белены он обожрался: против Бога поднял нос. И мессиею назвался: экой змей-горыныч – пёс». По всей России собирали пожертвования на оснащение ополчения‚ и среди жертвователей оказалось немало евреев. Любопытная деталь: собранные средства шли на борьбу в защиту православной веры‚ которой грозил‚ будто бы‚ Наполеон в союзе с иудеями‚ и в то же время по императорскому распоряжению печатали в газетах – «в память потомству» – имена евреев‚ которые жертвовали на эту борьбу.

В Витебской губернии они собрали 30 000 рублей. В Подольской – 33 152 рубля. Лихтенштейн из Волыни пожертвовал 500 рублей, Гальперин и Гальперсон из Заславля – 600 рублей, Раппопорт из Одессы – 100 пудов серы. Васильковский кагал пожертвовал 497 рублей 50 копеек‚ четыре четверти хлеба‚ ружье‚ саблю и тулуп. Сквирский кагал – 655 рублей и английское седло. Пинские купцы и мещане – 294 рубля и 50 четвертей овса. Мещанин Лейзарович – саблю. Мещанин Исроелевич – ружье. Купец Давид Герценштейн – 200 четвертей пшеничной муки. Золотые медали за щедрые «пожертвования для армии» получили Лейба Беркович, Абрам Берельсон, Янкель Лихтенштейн, а также Рувим Рубинштейн из Бердичева (его внуки – Антон и Николай Рубинштейны, русские композиторы, основатели консерваторий в Москве и Петербурге).

Летом 1807 года Россия заключила с «лжемессией» Тильзитский мир‚ и простой народ‚ воевавший до этого с «богоотступником и гонителем православия»‚ был озадачен. Некоторые даже усматривали в этом вмешательство нечистой силы‚ а священники‚ плохо разбираясь в политических маневрах‚ всё еще зачитывали в церквах старые послания против «антихриста» Бонапарта. Последовало высочайшее повеление‚ чтобы соблюдали уважение к Наполеону‚ и цензура стала строго следить за газетами и журналами. Сжигали книги‚ критиковавшие вчерашнего «антихриста»‚ и больше не упоминали о том‚ что он совместно с евреями покушался на православную веру.

3

В 1807 году Наполеон разгромил Пруссию и отнял у нее польские земли‚ которые перешли к Пруссии после разделов Польши. На этих землях образовалось Великое герцогство Варшавское со столицей в Варшаве; его правителем Наполеон назначил саксонского короля Фридриха Августа. Через два года после этого Наполеон отнял у Австрии польские земли и тоже присоединил к Варшавскому герцогству. Так на западной границе Российской империи появилось новое государство, которое получило либеральную конституцию‚ парламент‚ законы о всеобщем равенстве и свободе вероисповедания.

В Варшавском герцогстве насчитали 360 000 евреев на 4 миллиона жителей. Формально евреи имели равные права с прочими гражданами‚ но в 1808 году Наполеон издал ограничительный декрет для эльзасских евреев‚ и в герцогстве этим воспользовались. С одобрения Бонапарта Фридрих Август выпустил свой декрет: «Жители нашего Варшавского герцогства‚ исповедующие религию Моисея‚ лишаются политических прав… на десять лет. Надеемся‚ что в течение этого времени они утратят те качества‚ которые столь отличают их от других жителей». Король не расшифровал качества‚ которые следовало «утратить»‚ но один из его министров высказался более определенно: «Не должно быть у евреев ни отдельных кагалов‚ судов и присяг‚ ни особой одежды‚ ни особых обычаев и предрассудков‚ ни отдельных школ и особого порядка воспитания детей‚ – вообще‚ они не должны составлять отдельный род с отдельными браками».

В то время жил в Варшавском герцогстве полковник Берек Иоселевич, герой польского восстания 1794 года. Многие солдаты его полка погибли на подступах к Варшаве‚ защищая ее от войск А. Суворова‚ а Берек бежал во Францию, участвовал затем во многих битвах в составе наполеоновской армии: сражался в Италии‚ отличился в битве под Аустерлицем‚ был награжден орденом Почетного легиона. После образования Варшавского герцогства Берек вернулся на родину‚ командовал эскадроном улан, получил за храбрость высший польский военный орден – «Виртути милитари». Кроме него служили в польской армии майор уланов Каспер Юнгоф‚ капитан Мордка Розенфельд‚ военный врач Филипп Любельский и другие евреи.

В мае 1809 года австрийский корпус вторгся в пределы герцогства‚ и Берек поспешил со своим эскадроном в Люблин. Возле города Коцка он напал на австрийский отряд‚ смял его и потеснил‚ но к неприятелю подошло подкрепление‚ и после отчаянной борьбы Берек был изрублен венгерскими гусарами. Австрийцы докладывали: «Под Коцком убит знаменитый польский полковник Берек‚ сильно оплакиваемый; по национальности он был еврей». Жители Коцка похоронили его возле города и насыпали над могилой курган‚ который так и назывался потом: «курган Берека». В народе сохранилась поговорка: «Погиб‚ как Берек под Коцком». Солдаты польской армии распевали песни о популярном командире‚ в одной из них были такие слова: «В этом собачьем деле погиб Берек под Коцком».

Полковника Иоселевича провозгласили национальным героем Польши. О нем писали рассказы и пьесы‚ описания его подвигов вошли в польские хрестоматии для детей‚ а князь Потоцкий сказал о Береке такие слова: «Помнит отчизна и битвы твои за нее‚ и давние раны‚ полученные в борьбе; помнит вечно‚ что ты первым подал пример своему народу‚ пример возрожденной доблести‚ воскресил облик тех воинов‚ которых некогда оплакивали дщери Сиона».

Варшавское герцогство просуществовало недолгое время‚ однако его правители успели ввести ограничительные законы для польских евреев. Их выселили с главных улиц Варшавы (среди них оказалась и улица Еврейская)‚ потому что «большое скопление евреев влечет за собой разные опасные последствия‚ пожары и потерю здоровья‚ а переполнение этим народом главных улиц и домов мешает удобству публики». Домохозяева с запретных улиц просили отменить это ограничение‚ чтобы не потерять квартирантов, но правительство не позволило держать на главных улицах даже еврейские магазины. Учитывали самые незначительные мелочи: если‚ к примеру‚ угловой дом одной стороной выходил на разрешенную улицу‚ а другой – на неразрешенную‚ то в одной половине дома разрешали селиться евреям‚ а в другой половине это им запрещали.

На каждой из запретных улиц могли жить не более двух еврейских семейств‚ которые удовлетворяли бы таким требованиям: глава семьи должен читать и писать по-польски или по-французски‚ посылать детей в общие школы‚ внешне не отличаться от местного населения, иметь капитал не менее 60 000 злотых. Жил на запретной улице поставщик польской армии Берек Шмуль‚ которому правительство задолжало более 700 000 злотых. По новому декрету он подлежал выселению‚ потому что не сбрил бороду и носил еврейскую одежду. Нарушитель закона напомнил о своих заслугах перед государством и сообщил‚ что «из привязанности к своей религии и обычаям предков я желаю оставаться до конца дней в традиционном платье‚ которое у меня и у моей семьи всегда опрятное и приличное‚ и только борода отличает меня от прочих граждан». Понадобился особый декрет‚ чтобы Шмуль и его семья могли жить на запретной улице‚ но право носить традиционное платье и не брить бороду сохранялось лишь за главой семьи, не распространяясь на его потомство.

На запретной улице позволили жить «при своем платье» и вдове героя Польши Берека Иоселевича, «торговать там водкой»‚ так как скромной пенсии за мужа не хватало‚ чтобы растить детей. «Мы обременены податями больше‚ чем другие жители‚ – жаловались в Сенат представители варшавской общины. – Отнята у нас радостная возможность приобрести кусок земли‚ построить дом‚ основать хозяйство‚ фабрику‚ свободно вести торговлю‚ – вообще делать всё то‚ что Бог и природа позволяют человеку… Неужели та земля‚ на которой родились отцы и предки наши, за которую не раз дорого платили‚ навсегда останется чужою для нас?..»

Банкир Соломон Гирш просил власти разъяснить ему‚ что нужно предпринять‚ в конце концов‚ чтобы добиться равных прав. Вот он‚ к примеру‚ получил образование в христианской школе‚ «далек от вредных родине предрассудков»‚ сменил одежду‚ проявил любовь к отечеству в трудные периоды‚ жертвует деньги на общественные нужды‚ – разве этого недостаточно‚ чтобы получить равные права с поляками? Правительство не знало‚ каким образом это сможет произойти‚ и произойдет ли когда-нибудь‚ а потому Соломон Гирш получил обтекаемый ответ: «Еще не установлены условия‚ при соблюдении которых лица Моисеева исповедания могут пользоваться правами граждан».

А власти вводили пока что одно ограничение за другим. Евреям из провинции запретили селиться в Варшаве. Они могли приезжать туда только на время и за каждые сутки платить в пользу города «билетный сбор». По примеру Варшавы и другие города вводили особые кварталы для евреев‚ ограничивали их в торговле и ремеслах‚ а правительство поощряло эти меры. Даже во время войны с Россией‚ когда у польских властей появились иные первоочередные заботы‚ не забыли издать закон‚ который запрещал евреям винокурение и содержание шинков.

Правители Варшавского герцогства предполагали‚ что в скором времени Наполеон победит Россию‚ польские земли со значительным еврейским населением‚ отторгнутые во время разделов‚ снова войдут в состав герцогства‚ и следует заранее подготовить ограничения для евреев – будущих подданных. Министр полиции писал: «Вскоре ожидаются многие перемены, и на очереди окажется много спешных дел. Теперь же удобно воспользоваться свободным временем‚ которое нам еще остается‚ для введения таких мер‚ провести которые впоследствии будет затруднительно». Перемены действительно произошли‚ и в скором времени‚ но совсем не те‚ которых ожидали в Варшавском герцогстве.

4

Перед войной 1812 года снова возникли подозрения: сохранят ли евреи верность российскому престолу или же‚ озлобленные притеснениями и изгнаниями последних лет‚ перейдут на сторону неприятеля. Этот вопрос волновал власти и помещиков, а также польскую шляхту‚ которая с победой Наполеона связывала свои мечты о национальной независимости. Не случайно в начале 1812 года российский император повелел установить особое наблюдение за жителями западных губерний‚ и минский губернатор сообщил в ответ‚ что подозрительными являются «все жиды».

Опасались не только евреев в преддверии новой войны с Францией. Атмосфера в стране была неспокойной; из рук в руки передавали анонимное письмо с крамольным текстом: «Дворянство‚ духовенство‚ купцы‚ крестьяне одинаково исполнены чувствами негодования и отчаяния‚ – все ропщут… Жиды‚ притесняемые в гражданском их существовании без всякой основательной причины‚ побуждаемые внешним влиянием‚ готовы предпринять всё против такого правительства…» Московский генерал-губернатор докладывал: «Сословие слуг ждет Бонапарта‚ чтобы быть вольными». Помещик сообщал с беспокойством: «Французы проповедуют всюду о вольности крестьян‚ – так и ожидай всеобщего восстания». Высылали из столицы иностранцев и подозрительных лиц; из Москвы в Рязань – среди прочих «колодников и арестантов» – отправили по этапу группу евреев: «двадцать двух мужчин‚ шесть женщин и десять детей».

24 июня 1812 года огромная наполеоновская армия переправилась через Неман‚ без боя заняла Вильно, и в русских газетах напечатали манифест Александра I: «Французские войска вошли в пределы нашей Империи… Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в Царстве моем». Польское население западных губерний с энтузиазмом встречало Наполеона; его называли «избавителем Польши»‚ «нашим мстителем»‚ даже «земным богом». Молодежь «горела нетерпением вооружиться и вступить в ряды единоплеменников», а городской голова Вильно взывал к полякам:. «Граждане! Цепей больше нет! Вы можете свободно дышать родным воздухом‚ свободно мыслить‚ чувствовать и действовать. Сибирь уже не ожидает вас‚ москали сами принуждены искать спасения в ее дебрях!»

Путь наполеоновской армии на Москву лежал через города и местечки западных губерний‚ заселенных евреями, и теперь уже на деле русское правительство могло проверить прежние свои опасения. Но война показала‚ что еврейство осталось преданным России. Евреи, отмечали в те дни, «опасались возвращения польского правительства‚ при котором подвергались всевозможным несправедливостям и насилиям‚ горячо желали успеха нашему оружию и помогали нам». Были также надежды‚ что после войны всё изменится к лучшему, и рабби Шнеур Залман говорил: «Когда Всевышний поможет государю, и враги его будут повержены‚ он‚ наверное‚ вспомнит о евреях‚ улучшит положение их среди народов, дарует им навсегда всякие свободы». И еще одно‚ немаловажное: евреи Восточной Европы не доверяли Наполеону и той атмосфере безбожия‚ которая грозила отменить законы Торы‚ нарушить традиционный образ жизни‚ а потому они встали на сторону русских войск.

В то время российские евреи еще не служили в армии‚ только единицы участвовали добровольцами в военных действиях. Герой войны 1812 года Денис Давыдов вспоминал про стычку с французами: «Один улан с саблею в руке гнался за французским егерем. Каждый раз как егерь прицеливался‚ улан отъезжал в сторону и вновь начинал преследовать‚ когда егерь обращался в бегство. Заметив это‚ я закричал улану: «Улан‚ стыдно!» Не ответив ни слова‚ он поворотил лошадь‚ выдержал выстрел французского егеря‚ бросился на него и рассек ему голову. После сего‚ подъехав ко мне‚ он спросил меня: «Теперь довольны ли‚ ваше высокоблагородие?» – и в эту минуту охнул: какая-то бешеная пуля перебила ему правую ногу. Весьма странно то‚ что сей улан‚ получив за этот подвиг Георгиевский знак‚ не мог носить его. Он был бердичевский еврей‚ завербованный в уланы».

Не участвуя в военных действиях‚ евреи поставляли русской армии важные разведывательные сведения. Еще до начала войны‚ когда французы стояли на границе с Россией‚ евреи – жители пограничной полосы – добывали сведения о передвижениях, численности и вооружении их войск, а также о местах возможных переправ. Разведчиков снабжали особыми купонами с именами и приметами, чтобы таможни пропускали их беспрепятственно в обе стороны. «Имя – еврей из Вильямполя Юдель Самойлович. Рост – двух аршин, четырех вершков. Лицо – немного ряб. Нос – тонок и продолговат. Волосы – черные», «Имя – Юрбургский житель еврей Меер Марковский. Рост – два аршина, три вершка с третью. Лицо – овальное. Глаза – темно-карие. Нос – средний, ровный. Волосы – на голове черные, на бакенбардах русые, бороду бреет».

Особо отличился Гирш Альперн из Белостока‚ поставлявший чрезвычайно важную информацию. Военный министр отметил его «похвальное усердие к общей пользе» при выполнении особых поручений, вручил от имени Александра I драгоценный перстень и 50 червонцев (по окончании военных действий Гирш Альперн был награжден золотой медалью «За усердие»). Тогда же отличились российские лазутчики в Герцогстве Варшавском – Захария Нафтелович из Ковно, Гирш Гордон из Вильно, Мовша Давидович из Средника, Давид Валах из Белостока, «весьма расторопный, пронырливый и скрытный», а в Пруссии – агенты российской разведки Лейба Медведев и Янкель Иоселевич.

Ушер Жолковер из Дубно «был неоднократно, а наипаче в 1811 и 1812 годах употребляемым в посылках за границу… в немаловажных препоручениях, кои исполнял верно и аккуратно, подвергая себя часто большим опасностям… Почему, будучи отвлекаем от своего хозяйства, понес как в имении, так и в здоровии своем немалый убыток и лишился от пожара собственного дома…» Арестованный французами, Жолквер выдержал пытки, уничтожил тайную инструкцию, полученную от П. Багратиона, и бежал из плена.

Купец Исаак Адельсон из Вильно собирал разведывательные данные, за что получил золотую медаль «За усердие», а затем и золотую медаль с надписью «За полезное». Его жена Тауба Адельсон была единственной женщиной, выполнявшей разведывательные задания за рубежом под видом коммерческих операций.

5

Во время войны ценность разведывательных сведений еще более возросла; евреи-лазутчики – Зелик Персиц‚ Захарий Фриденталь‚ Меер Марковский‚ Лейба Медведев‚ Гирш Гордон‚ Янкель Иоселевич и другие‚ отмеченные в рапортах русских отрядов‚ добывали эти сведения с риском для жизни. В документе о награждении Бейниша Лабковского из Витебска золотой медалью «За усердие» сказано: «В 1812 году разведывал о неприятеле и участвовал в захвачении в Бабиновичах французского префекта с бумагами, причем от раны лишился употребления руки». Берка Нейман из Ковно получил такую же медаль, выполняя секретные поручения «в Москве во время нахождения там французов».

«Особую приверженность к России в нынешнее время показал еврейский народ», – докладывал волынский губернатор в первые недели боевых действий. Полковник А. Бенкендорф вспоминал после войны: «Мы не могли достаточно нахвалиться усердием и привязанностью‚ которые выказывали нам евреи… Они помогали нам, рискуя своей жизнью и даже своим состоянием». Это же отмечали и французы: «Все евреи оказывали тогда русским разведывательную службу… повсюду проявляли преданность России и сердцем не отпали от нее».

Историк той войны писал: «Наиболее важные сведения доставляли нам евреи… Мы своевременно знали не только о передвижениях и местах расквартирования французских войск‚ но даже о тех пунктах‚ у которых Наполеон намечал переправы своих войск через реку Неман». Будущий император Николай I‚ путешествуя после войны по западным губерниям и записывая в дневник неодобрительные характеристики о евреях‚ отметил тем не менее: «Удивительно‚ что они в 1812 году отменно верны нам были и даже помогали, где только могли, с опасностью для жизни».

«В Борисове‚ – вспоминал генерал А. Ланжерон‚ – мне доложили‚ что какой-то еврей имеет мне что-то передать под большим секретом… Подняв край своей загрязненной одежды‚ он вытащил из-под подкладки бумагу и передал ее мне… Этот еврей прошел через корпуса двух французских маршалов, дал мне о них самый точный отчет». Еврей из Ошмян сообщил партизану А. Сеславину о появлении в городе Наполеона во время бегства из России‚ и тот чуть было не взял в плен французского императора. «Еврей провел отряд по тропинке‚ покрытой глубоким снегом‚ а в городе всё было спокойно и в совершенной беспечности…»

Некоторые разведчики получали вознаграждение за свои услуги‚ но другие отказывались от денег. «Один из евреев‚ – писали в русской газете‚ – явившись к командовавшему авангардом генералу от инфантерии Милорадовичу‚ предложил ему свои услуги. Добрая воля его не была отринута‚ и он тотчас был употреблен к собранию некоторых сведений… Генерал приказал выдать ему несколько денег‚ но еврей‚ уклоняясь от сей милости‚ сказал: «Теперь такое время‚ ваше высокопревосходительство‚ что все должны служить без денег»…»

Особые услуги русской армии оказывала «еврейская почта»‚ которая в мирное время помогала еврейским торговцам и банкирам быстро пересылать необходимые сведения из города в город. Почтовыми станциями служили для них еврейские корчмы‚ где держали лошадей для этой цели; специальные посланцы перевозили письма от одной корчмы до другой‚ часто по глухим‚ практически непроходимым местам‚ значительно опережая правительственных курьеров. О переправе Наполеона через Неман и начале войны Александр I узнал сначала с помощью «еврейской почты»‚ и только позднее прискакал курьер из армии. Во время войны «еврейская почта» доставляла многие сведения русской армии‚ даже французы отметили‚ что «еврейская почта‚ этот таинственный способ сообщений‚ обнаруживала чрезвычайную активность».

Помогая русской армии‚ разведчики и проводники хорошо понимали‚ чем это грозит. В деревне возле Бобруйска казаки разбили французский отряд‚ потому что им своевременно сообщил о неприятеле Нисан Каценельсон. Отступая‚ французы захватили его с собой и замучили до смерти. В мемуарах одного из французов записано: «Мы поймали русского разведчика‚ еврея‚ который спустя несколько часов был расстрелян». В городе Шклове французы повесили некоего Этингона: он отказался показать им путь к Могилеву‚ заявив‚ что это противоречит заповедям Бога. «Как можем мы знать что-нибудь‚ – говорил пленный офицер французского главного штаба‚ – когда в качестве шпионов мы можем употребить только евреев‚ а они все за вас!»

Не случайно‚ заняв Гродно‚ Денис Давыдов передал власть в городе не полякам‚ а еврейскому кагалу. «Зная преданность евреев к русским‚ – написал он в обращении к жителям‚ – я избираю кагального в начальники высшей полиции и возлагаю на него ответственность за всякого рода беспорядки‚ могущие возникнуть в городе… Дело кагального – выбрать себе из евреев помощников для надзора как за полициею‚ так и за всеми польскими обывателями города…» «Всё это‚ – вспоминал Давыдов‚ – разрывало от досады поляков‚ принужденных… исполнять предписания жидовского кагала».

Возле Витебска‚ на занятой французами территории‚ евреи захватили в плен и привели в русский штаб французского курьера с депешами‚ которые он вез из Парижа Наполеону. А возле Мозыря Рувин Гуммер спас от погони русского фельдъегеря с важным донесением. Он укрыл его в своем доме‚ переодел в еврейское платье‚ обрезал пряди волос у своих дочерей и приделал офицеру пейсы‚ так что французы приняли переодетого поручика за местного еврея. Через несколько дней Рувин Гуммер отвез курьера в русский штаб‚ а французы, прослышав об этом‚ сожгли его дом‚ избили детей‚ а жену повесили. После войны Гуммер был награжден золотой медалью «За усердие».

Захватив Лепель‚ французы выбросили раненых русских солдат из больницы‚ а евреи взяли раненых под свое попечение и спасли им жизни. В этом же городе французы зажгли при отступлении один из шлюзов Березинского канала‚ но евреи его потушили‚ и русские войска без помех перешли на другой берег. Там же евреи построили новый мост взамен уничтоженного, и «таким образом‚ – писали в русской газете‚ – армия наша не встретила препятствия в преследовании неприятеля».

Верность евреев российскому правительству французы использовали однажды в критический для них момент. В ноябре 1812 года в сражении под Красным армия Наполеона была разгромлена и оказалась в ловушке возле Борисова. Со всех сторон ее окружали русские войска; надо было переправиться через Березину‚ но на той стороне реки их ожидал адмирал П. Чичагов со своей армией. Чичагов был уверен‚ что Наполеон попадет к нему в плен‚ и издал приказ по армии с его приметами: «Он росту малого‚ плотен‚ бледен‚ шея короткая и толстая‚ голова большая‚ волосы черные. Для вящей же надежности ловить и приводить ко мне всех малорослых».

Чичагов считал‚ что переправа через Березину произойдет южнее Борисова‚ и французы поддерживали его заблуждение. В том месте они начали рубку леса‚ разбирали крестьянские дома‚ свозили на берег бревна, измеряли глубину реки. Они даже расспрашивали местных евреев о южных бродах через реку‚ хорошо зная‚ что те всё передадут русским. Так оно и случилось. Ночью три борисовских еврея переправились через Березину и сообщили Чичагову‚ что французы начинают переправу южнее Борисова. Это подтверждало его догадку‚ и адмирал послал почти всю армию к южной переправе‚ чтобы поймать Наполеона. Узнав об этом‚ Наполеон воскликнул: «Я обманул адмирала!» И пока тот ждал французов на юге‚ они переправились через Березину на севере и вышли из ловушки. Чичагов обвинил трех евреев в измене и приказал их повесить: это были Мовша Энгельгард‚ Лейб Бененсон, Борух Гумнер.

Через много лет после этого в Борисове случайно оказался русский генерал Энгельгард. Там он узнал‚ что в городе живет его однофамилец‚ Мордух Энгельгард‚ сын казненного «изменника». Генерал оскорбился и по возвращении в Петербург стал хлопотать о том‚ чтобы потомству «изменника» запретили носить эту фамилию. И высочайшим указом императора Николая I жителю города Борисова Мордуху Энгельгарду велено было именоваться Мордух Энгельсон.

6

В наполеоновской армии служили французы‚ немцы‚ голландцы‚ швейцарцы‚ итальянцы‚ поляки‚ испанцы и представители других народов. «Безостановочно проходили через Вильно‚ – вспоминал житель города‚ – разнородные‚ разновидные и разноязычные войска»: кирасиры в латах на исполинских конях‚ мамелюки в чалмах и с кривой саблей на боку‚ испанцы в коричневых мундирах‚ гвардейцы в огромных медвежьих шапках‚ какие-то бородачи с бердышами‚ как у палачей.

Среди этого «разновидного» войска попадались евреи – солдаты, офицеры и маркитанты‚ познакомившиеся с российскими единоверцами во время похода на Москву. Еврей-кавалерист с саблей или офицер в мундире производили огромное впечатление на российских евреев‚ которые никогда прежде не видели еврея-солдата или офицера. Из поколения в поколение пересказывали российские евреи истории о тех временах‚ переполненные еврейскими «полковниками» и «генералами» французской армии‚ количество которых принимало порой невероятные размеры.

В Дубровне в первый день еврейского Нового года старик-еврей увидел французского солдата‚ который стоял на карауле и что-то тихо шептал. Прислушавшись‚ старик расслышал слова новогодней молитвы на еврейском языке‚ и когда солдат сменился с караула‚ пригласил его домой на праздничную трапезу. В Креславке двое французских солдат поймали на улице гусей‚ а потом остановили перепуганного мальчика и попросили проводить их к резнику‚ чтобы тот зарезал птиц по еврейским правилам. В Лядах старый еврей встретил на улице неприятельского полковника верхом на лошади‚ «увешанного медалями‚ с толстыми золотыми эполетами». Иностранец подъехал к старику и заговорил с ним на талмудическую тему‚ подкрепляя свою речь многочисленными цитатами. Старик стал возражать ему‚ между ними разгорелся спор. Предание добавляет для красочности: оба еврея так увлеклись темой разговора‚ что не заметили подскакавшего русского казака‚ который застрелил полковника.

В субботний день в Креславке несколько французских солдат вошли в синагогу и вынули из хранилища свиток Торы. Синагогальный служка решил‚ что враги собираются надругаться над святыней‚ но один из солдат развернул свиток‚ прочитал вслух положенный на эту субботу отрывок‚ а затем поставил свиток на место и ушел с товарищами из синагоги. Когда Наполеон жил в Витебске‚ у еврея-лавочника брали овощи для императорского стола. Однажды этот еврей отправился во дворец‚ чтобы получить причитающиеся ему деньги, но там‚ среди блестящей свиты‚ лавочник‚ естественно‚ растерялся. Вдруг подошел к нему один из придворных‚ заговорил по-еврейски и помог получить причитающиеся деньги; более того‚ он проводил лавочника в сад, показал издалека самого Наполеона‚ который сидел на балконе и слушал музыку. «Такой дивной музыки‚ – вспоминал лавочник‚ – я никогда прежде не слышал».

Во времена долгих стоянок французских войск случались порой более близкие знакомства. В местечке Ковенской губернии еврей французского гренадерского полка женился на четырнадцатилетней Тайбель‚ дочери уважаемого еврея. Когда полк отправился дальше‚ еврей-гренадер ушел вместе со своей частью и выдал молодой жене условный развод. Но бывали контакты и при более трагической обстановке. Возле Борисова французы за какую-то провинность казнили провиантского чиновника. «Как обычно в таких случаях‚ – вспоминал француз‚ – он был расстрелян двенадцатью гренадерами. Явились несколько русских евреев‚ которые похоронили своего единоверца».

Французская армия дважды прошла через Литву и Белоруссию: сначала победоносным походом на Москву‚ а затем при поспешном‚ беспорядочном бегстве из России. Это перемещение огромного количества вооруженных людей через территории с беззащитным населением неминуемо вело к грабежам и насилиям. «Наполеон‚ – отмечал французский историк‚ – имел обыкновение в походах кормиться за счет занимаемой им страны‚ безразлично‚ была ли она союзной или неприятельской». Солдаты в походах почти не получали довольствие‚ и потому каждый устраивался‚ как мог. Грабили помещиков и монастыри‚ села‚ корчмы и усадьбы‚ забирали продовольствие‚ одежду‚ обувь‚ а заодно и драгоценности из домов и церквей. Солдаты уходили из своих отрядов‚ выбирали предводителей‚ и эти банды наводили ужас на окрестное население. «Усадьба‚ село‚ корчма‚ дом ксендза – без окон‚ без дверей. Костел настежь и тоже дочиста обобран. Могильные склепы не пощажены‚ а гробы раскрыты и опрокинуты…» Не помогали жестокие меры против мародеров‚ которых французы беспощадно расстреливали‚ от поборов с грабежами страдало местное население‚ в том числе и евреи.

Участники похода разграбили и сожгли на своем пути Гродно‚ Новогрудок‚ Оршу‚ Полоцк и другие города западных губерний. В Троках‚ вспоминал французский офицер‚ «всеобщий вопль слился с бушеванием ветра и тревожным гулом набата. В окна летели пули‚ двери домов трещали под ударами ружейных прикладов и под напором бушующих, пьяных солдат‚ которые переполнили улицы… И чтобы довести варварство до высшего предела‚ чтобы дать печальнейшие примеры человеческого безумия‚ некоторые изверги сбрасывали евреев‚ которые в отчаянии пытались сопротивляться‚ из верхних этажей их жилищ».

Еще страшнее были бесчинства во время беспорядочного бегства «великой армии». Толпы солдат в грязной, оборванной одежде уже не подчинялись приказам и грабили всех на своем пути‚ чтобы утолить голод и спастись от жестоких морозов‚ которые доходили в ту зиму до тридцати градусов. Дороги были усеяны окоченевшими‚ скрюченными трупами‚ брошенными обозами‚ пушками и прочим снаряжением. Каждый заботился только о себе‚ не было пощады никому и ничему‚ позади отступавших толп оставали разрушенные и сожженные деревни, синагоги, обращенные в конюшни; в Вильно французы устроили на еврейском кладбище пастбище для скота‚ многие памятники и могилы были уничтожены и затоптаны.

Русские войска тоже кормились за счет населения‚ и Александру I докладывали о «грабительстве наших войск‚ которые всё себе присваивают всевозможными способами». И если солдаты не очень церемонились с православными жителями‚ то о евреях и говорить нечего. Потери жителей Витебска в той войне от грабежей и реквизиций составили более полутора миллионов рублей‚ на долю еврейского населения пришлось около миллиона. После войны 1812 года возросла нищета в еврейских общинах Литвы и Белоруссии. Многие синагоги сгорели в огне‚ вместе с ними и свитки Торы‚ книги записей общин‚ собрания рукописей, редкие типографские издания. Потребовались долгие годы‚ чтобы общины смогли оправиться от разорения того времени.

7

На исходе войны вспыхнули эпидемии среди местного населения‚ потому что трупы погибших солдат отступающей армии грудами лежали на улицах, заражая всё вокруг. Чтобы освободить дороги от мертвых тел и трупов павших лошадей‚ их сжигали‚ закапывали‚ тысячами спускали под речной лед. В одном только Минске погребли 17 000 тел‚ в Борисове и его окрестностях – 40 000‚ в Вильно – и того больше‚ не считая огромного количества издохших лошадей. «На площади в Вильно стоит огромный костел‚ который нашли заваленным трупами французов до такой степени‚ что двери не отворялись, надо было тела выбрасывать из окон купола». Эпидемия в Вильно была наиболее жестокой и продолжительной‚ от нее пострадало вместе со всеми еврейское население города‚ а в Витебске от эпидемий и убийств погибла треть еврейского населения.

После бегства французской армии остались в России тысячи пленных‚ с которыми обращались далеко не ласково. У них отбирали одежду и обувь‚ кормили впроголодь‚ содержали в крайней тесноте и грязи. Многие пленные умерли от голода и мороза‚ а выжившие влачили жалкое существование. Евреи разыскивали своих единоверцев среди пленных‚ давали им еду‚ одежду‚ лечили в больницах и помогали переправиться через границу. Даже христиане порой выдавали себя за евреев‚ чтобы получить помощь от сердобольных «собратьев по религии». Некий гренадер Пикар поселился в Вильно в еврейском доме‚ где его кормили и обращались как с родным сыном. «Я спросил у Пикара‚ – рассказывал его приятель‚ – как это случилось… Он ответил‚ что выдал себя за сына еврейки; в течение двух недель всегда ходил с ними в синагогу‚ так как после этого ему постоянно перепадало несколько глотков водки и орехов на закуску. Я уже давно не смеялся‚ но на этот раз хохотал до того‚ что потрескались губы».

Пленные французы видели отношение местного населения к евреям; один из них вспоминал начальника их конвоя: он «был злейшим ненавистником евреев и часто обращался с ними жестоко. Я много раз видел‚ как он‚ схватив двух евреев за бороды‚ заставлял их биться головами и угощал при этом пинками». Это подталкивало пленных на подобные действия‚ особенно если и прежде они не питали к евреям добрых чувств. «Я постоянно ссорился с моими вечными врагами»‚ – вспоминал солдат из Саксонии. «Мы разрисовали ему стены всевозможными карикатурами на евреев»‚ – сообщал германский офицер. А баварский фельдфебель забрал у еврея всех кур‚ зная‚ что тот не пойдет жаловаться. «Всякий раз‚ как мы встречали этого еврея‚ – с удовольствием вспоминал фельдфебель‚ – дразнили его курами и французами».

Евреи не могли пользоваться посудой‚ в которой побывала некашерная пища‚ и потому не разрешали пленным варить еду в своих кастрюлях. «В Бобруйске‚ – писал солдат из Вюртемберга‚ – мы получили порядочную квартиру у одного еврея… Он не позволял нам развести огонь и не давал посуды для варки пищи‚ пока мы не призвали нашего конвойного офицера‚ который несколькими ударами кнута научил его порядку».

«Мы заметили‚ – вспоминал солдат из Баварии‚ – что у евреев на дверном косяке имеется записочка с надписью на древнееврейском языке‚ прикрытая стеклышком. Входя в дом‚ каждый еврей прикасался кончиками пальцев к записке и целовал их. Отсюда мы заключили‚ что она имеет для них большую ценность. Французы вынули эту записку и согласились возвратить ее при условии‚ что евреи дадут им водки. Этот маневр многократно повторялся‚ и евреи каждый раз платили за свою святыню выкуп водкой. Наконец… они вынули все записки и спрятали их». Если евреи-лавочники не соглашались продавать товар по низкой цене‚ сообщал пленный‚ «их за это колотили. А они обыкновенно говорили в ответ: «Господин не должен драться. Вы же находитесь в плену!»…»

На освобождаемой территории евреи радостно приветствовали русскую армию. Газеты того времени и воспоминания полны свидетельств: «При вступлении армии нашей в Белоруссию примечена была в евреях чрезвычайная всеобщая радость», – «Поляки встречают нас‚ как победителей‚ жиды – как спасителей», – «Жиды обрадованы были прибытием русских войск‚ били в барабаны, играли на трубах и литаврах‚ выносили солдатам пиво и вино». Во многих городах праздновали изгнание французов‚ но с особой торжественностью это прошло в Бердичеве. Газета писала‚ что церемония «началась в четвертом часу пополудни торжественным собранием евреев в их школе… По принесении молитв собрание шествовало в дом раввина‚ при игрании музыки и радостных восклицаниях… Дом раввина освещен был великолепным образом… угощение соответствовало в полной мере общей радости посетителей».

А в Гродно во время праздника Пурим евреи любопытным образом устроили традиционное представление в память избавления народа от происков Амана. Газета сообщала: «Известно‚ что евреи в сей день наряжаются самым смешным образом и представляют разные зрелища… Они нашли множество мундиров бывшей здесь разнородной французской великой армии и‚ нарядясь в оные‚ представляли действительно самые смешные карикатуры». А этого великий Наполеон не смог бы себе представить даже в кошмарном сне: российские евреи в мундирах его непобедимой армии!

8

Глава белорусских хасидов рабби Шнеур Залман еще в 1800 году предсказал гибель Наполеона‚ когда тот шел от победы к победе. Он выбрал два стиха из Торы‚ которые содержали 96 букв и начинались словами «Когда заострю сверкающий меч Мой и возьмется за суд рука Моя…» Из этих букв рабби Шнеур Залман составил такую фразу: «Главари французских мятежников вначале преуспеют‚ но потом будут посрамлены‚ ибо истинный Царь воздаст им‚ зарубит их мечом, покорит‚ и погибнет Бонапарт; тогда мир успокоится и возрадуется».

Раввины черты оседлости тоже предсказывали скорое поражение Наполеона. В войну 1812 года командир французского отряда спросил раввина Хаима из Воложина: каков будет исход похода? И тот ответил ему притчей‚ намекая на разноплеменный состав наполеоновской армии. Богатый магнат ехал однажды в роскошной карете‚ которую везла шестерка породистых лошадей‚ купленных в разных странах. Карета завязла в трясине‚ и сколько кучер ни стегал лошадей‚ они не могли сдвинуться с места. Тут появился крестьянин на телеге‚ которую везла пара лошадок‚ и с легкостью проехал через ту трясину.

Магнат изумился и спросил крестьянина: «В чем сила твоих лошадей?» Тот сказал ему: «Ваши лошади хоть и сильны в отдельности‚ но все они разной породы‚ и нет между ними никакой связи. Каждая считает себя породистее другой и клонит в свою сторону: стегнешь одну‚ а другая этому только радуется. А у меня лошадки простые‚ одной масти – кобыла со своим жеребеночком. Чуть пригрозишь кнутом одной из них‚ так другая все силы прикладывает‚ чтобы помочь той‚ что рядом. Потому-то мы и проехали по трясине‚ а вы завязли».

Жил в Польше хасидский цадик рабби Исраэль из Козениц. В противоположность рабби Шнеуру Залману он надеялся на победу Наполеона‚ которая могла бы‚ как он полагал‚ улучшить положение польских евреев. Оба праведника – рабби Шнеур Залман и рабби Исраэль – полагали‚ что их молитва будет услышана Небом‚ и таким образом получилось бы безнадежное положение. Чтобы этого не произошло‚ рассказывает хасидская легенда‚ они решили: услышана будет молитва того из них‚ кто первым протрубит в шофар на Новый год. Но едва рабби Исраэль собрался протрубить‚ как тут же ощутил‚ что рабби Шнеур Залман опередил его, и гибель Наполеона предрешена. Возможно поэтому‚ когда польские магнаты спросили рабби Исраэля о судьбе будущей войны‚ тот ответил им кратко‚ выражением из Книги Эстер: «Нафоль типоль»‚ что дословно означает – «неминуемо падёшь» («нафоль»‚ или «наполь» созвучно с именем Наполеона; получается игра слов – «Наполеон падёт»).

Рабби Шнеур Залман убеждал своих последователей жертвовать на нужды войны и рассылал разведчиков для сбора сведений, чтобы «уведомляли» воинских начальников «тайным и поспешнейшим образом, друг через друга, о воинских неприятельских местах, где сколько их есть, о их намерениях…» Для этой цели он рекомендовал использовать «язык еврейский, которого письмена известны только нам». У рабби был непререкаемый авторитет среди белорусских хасидов‚ и его призывы имели огромное влияние. Когда французы подошли к местечку Ляды‚ рабби Шнеур Залман‚ старый уже и больной‚ уехал со своей семьей вслед за отступающей русской армией. Он говорил: «Мне милее смерть‚ нежели жить под властью Наполеона и видеть бедствие моего народа».

Его сын‚ рабби Дов Бер‚ вспоминал: «Новый год (еврейский) застал нас в Троице-Сергиеве. В ту пору было сражение при Можайске. Отец подозвал меня и сказал: «Сын мой‚ я опечален этой битвой… Враг берет верх‚ и я думаю‚ что он овладеет Москвой»… В ближайшую субботу… он воскликнул: «О горе! Вся Белоруссия будет разорена при отступлении неприятеля! Это – искупление за хмельничину‚ при которой Белоруссия и Литва были пощажены‚ а жестоко пострадали Волынь и Украина». Я ответил ему: «Отец‚ ведь он еще не вступил в Москву‚ а если и возьмет ее‚ то‚ может быть‚ отступит по другому направлению». На это отец возразил: «Москву он вскоре наверное возьмет‚ но тут же произойдет его гибель. Он не удержится в Москве и отступит именно по Белоруссии‚ а не по Малороссии… и вскоре погибнет…» Так оно и сбылось».

Наполеон‚ действительно‚ собирался отступать через Украину‚ где было много продовольствия‚ но после битвы под Малоярославцем вынужден был возвращаться по разоренным уже районам‚ которыми шел на Москву. А рабби Шнеур Залман‚ дожив до исполнения своего пророчества‚ не успел вернуться домой и умер в селе Пены Сумского уезда Курской губернии.

Его сын писал об этом: «Много мы претерпели от холода и недостатка провизии‚ питались грубым хлебом с водой‚ жили в курных крестьянских избах. В селах нас всюду встречали насмешками и бранью; хвала Всевышнему‚ заступничество начальствующих лиц спасало нас от насилия… Испытания и горести изнурили отца; он заболел желчью‚ к тому же еще простудился. Проболев пять дней‚ он скончался на исходе субботы‚ в двадцать четвертый день месяца тевет. Останки его мы отвезли в город Гадяч Полтавской губернии и там предали их земле».

В воспоминаниях участников наполеоновского похода сохранились сведения о еврейском населении завоеванных территорий. «В то время‚ как все жители края‚ спасаясь от насилий врага‚ искали убежища в лесах‚ евреи единственные не покидали своих жилищ». «Я видел здесь прекрасные изделия; среди евреев-ремесленников были настоящие художники… В начале похода я с некоторым отвращением селился в корчмах‚ потому что в деревнях они почти всегда принадлежат евреям. А теперь я ими очень доволен‚ потому что все евреи говорят по-немецки, у них мы всегда имеем чистую комнату и хороший хлеб».

Участники похода оставили описание евреев Литвы: они высоки ростом‚ худощавы и гибки‚ у них поспешная походка‚ правильные черты лица‚ орлиный нос и пронизывающий взгляд. Все евреи хорошо ездили верхом‚ были физически сильнее немецких евреев, не так боязливы. «Часто они лезли в драку с нашими солдатами; они не боятся никакой опасности‚ умны и изворотливы». Среди евреек попадались настоящие красавицы. У них узкий разрез глаз‚ как у китаянок‚ они полные‚ кожа белая и прозрачная. Одежда у мужчин: черный халат до пола‚ перетянутый в талии черным поясом‚ на голове кожаная ермолка‚ на ней шляпа с широкими полями или черная бархатная шапка‚ отделанная мехом. У женщин одежды ярких цветов‚ на шее – стеклянные бусы или жемчуг‚ на ногах туфли красного или желтого цвета. Замужние прятали волосы под чепчиком‚ украшенным жемчугом‚ девушки заплетали косы.

Один из французов побывал в синагоге во время молитвы. Там набилось много народа в тесноте и духоте: «молящиеся только и делали‚ что кричали‚ жаловались‚ плакали‚ рвали на себе волосы‚ повергались на пол и целовали его».

Сохранилась легенда о пребывании Наполеона в Вильно после вторжения его войск на территорию России. Во время осмотра города он попал в еврейский квартал и увидел старого еврея, который горько плакал. Это был девятый день месяца ав по еврейскому календарю, и старик объяснил императору, что плачет по разрушенному Иерусалимскому Храму. Когда Наполеон узнал, что Храм был разрушен за две тысячи лет до этого, он был поражен и подарил синагоге занавес для ковчега, где хранились свитки Торы.

Из аттестата, выданного армейским командованием в январе 1813 года: «Дан сей старобыховскому мещанину еврею Герцу Абрамовичу Шульману в том, что он по отличному усердию своему и верности к пользе державы российской употреблен был по разным местам в Польше и Литве для учреждения с общего согласия еврейского народа так называемых тайных кагалов, служивших к извещению российских войск о движениях неприятельских, для дачи проводников, лазутчиков… что исполнил он с отличною деятельностью и верностию, не щадя себя в предстоящих опасностях…»

Важную роль в той войне играли евреи-подрядчики и поставщики продовольствия для русской армии. Им выдавали особые удостоверения‚ и они без помех разъезжали по делам с места на место. Лейзер Диллон был награжден медалью «за исправную перевозку артиллерийских снарядов», Иосиф Салит и Вульф Рапопорт – «за отличное усердие, в разных случаях ими оказанное». Золотыми медалями наградили купцов Кацнельсона, Лившица, Лимонного и Рабиновича – за бесперебойное снабжение военных госпиталей после той войны.

В 1912 году в России торжественно отмечали столетие войны 1812 года. Полковник Н. Поликарпов, заведующий Московским отделением архива Главного штаба, отметил на основании архивных документов: «Главную роль в производстве тайных разведок играли местные евреи». Однако в житомирской газете «Жизнь на Волыни» написали иначе: «Предстоящий юбилей Отечественной войны 1812 г. дразнит еврейские аппетиты. Почему бы и им не пристегнуться к великому событию, почему лишний раз не напомнить обществу о своих «патриотических заслугах»?.. Предстоящий юбилей будет ознаменован богатым вкладом в русскую литературу – «легендами» или, вернее, баснями об участии евреев в Отечественной войне».

Очерк двадцать первый Ограничительные законы после 1812 года. Царство Польское. Участник тайного общества Григорий Перетц

По предложению Перетца условным знаком тайной группы декабристов приняли слово «херут» (на иврите – «свобода»)‚ «и в случае нужды для узнавания друг друга они должны были сообщать пароль… постепенно‚ по одной букве».

1

Победоносно закончилась война 1812 года. Наполеон был изгнан из России. Закабаленные и бесправные крестьяне ожидали воли от государства‚ которое было обязано им своей победой. Облегчения ждали и российские евреи‚ доказавшие преданность отечеству. Но крестьяне не получили свободу‚ и в императорском манифесте по случаю окончания войны было сказано: «Крестьяне‚ верный наш народ, да получат мзду свою от Бога». Евреи тоже ничего не получили за свои заслуги‚ а затем их ограничили во многих и без того урезанных правах.

Во время войны при императорской Главной квартире – штабе русских войск – неотлучно находились два еврея: Зундель Зонненберг и Лейзер Диллон. Они имели официальные звания «депутаты от еврейского народа»‚ выполняли поручения по связи с кагалами‚ передавали им правительственные распоряжения, ходатайствовали за своих единоверцев. В 1814 году‚ на аудиенции‚ Александр I обещал депутатам облегчить положение российских евреев и «соизволил выразить еврейским кагалам свое милостивейшее расположение».

Намерения императора были самыми наилучшими‚ но его политика не соответствовала его намерениям. После войны евреям-купцам не разрешили приезжать на ярмарки во внутренние губернии‚ даже российские купцы не могли торговать там еврейскими товарами. В Могилевской и Витебской губерниях евреям запретили «разъезжать в селениях для продажи товаров». «Во всех великороссийских губерниях» их перестали допускать к винокурению и продаже водки‚ но когда губернские власти сообщили в Петербург‚ что без евреев-винокуров останавливаются заводы‚ действие указа отложили «впредь до усовершенствования русских мастеров». Затем запретили евреям селиться в Лифляндии и Курляндии‚ в Астраханской губернии и Кавказском крае‚ не позволили иностранным евреям водворяться в России‚ чтобы положить предел «чрезвычайному размножению еврейского племени».

Евреи черты оседлости были обложены податями и местными налогами‚ а поселившиеся на частных землях несли еще повинности в пользу землевладельцев. Многие не могли выплачивать свою долю‚ и кагалу приходилось прибегать к раскладке – заставлять более состоятельных платить за неимущих‚ потому что вся община отвечала за бесперебойное поступление налогов в государственную казну или в карман землевладельца. В Витебске‚ к примеру‚ «богатые» члены общины платили за пятерых неимущих‚ «средние» – за троих‚ а остальные считались «бедными».

Чтобы собрать необходимые суммы‚ кагалы вводили косвенный налог – так называемый коробочный сбор‚ которым облагались убой скота‚ резка птицы, продажа кашерного мяса. Коробочные сборы шли на содержание молитвенных домов и на пособия для неимущих, на училища и больницы, на ремонт дорог, постой солдат и прочие нужды. Денег на покрытие расходов постоянно не хватало‚ и нередко коробочный сбор взимали с продажи водки‚ соли‚ смолы‚ дегтя‚ дров‚ табака‚ муки и прочих товаров. Коробочный сбор брали порой с заработка ремесленника‚ извозчика, шинкаря и цирюльника‚ с доходов от сдачи в наем домов и амбаров‚ с приданого невесты‚ при венчании и расторжении браков‚ за вынос тела и погребение; брали даже с выигрыша игроков – «авантажа с бильярда».

Нищета еврейского населения была невообразимой. В Могилевской губернии одна треть евреев не имела никаких средств к существованию. В Витебской губернии‚ сообщал губернатор‚ всех евреев «можно считать совершенно неимущими». Белорусский генерал-губернатор докладывал‚ что они «большей частью бедные‚ едва снискивающие себе пропитание»‚ а министр финансов России заявил‚ что промыслы евреев «вообще совершенно недостаточны к прокормлению сего народа».

Недоимки евреев в Подольской губернии составили полтора миллиона рублей‚ да и в других местах дела обстояли не лучшим образом. При каждом кагале кормилось огромное количество нищих‚ которых не записывали в ревизские списки‚ чтобы не платить за них подати. Этих людей обнаруживали при очередных проверках‚ и лишь в 1818 году их насчитали около ста тридцати тысяч. Даже в богатых семьях сбережения редко держались несколько поколений: наследство дробилось между детьми‚ внуками и правнуками; недаром говорили тогда – «еврейское богатство с ветром приходит и с дымом уходит». И еще говорили: «На пути к заработку кони не двигаются и колеса не вертятся».

2

В 1821–1822 годах после засухи и неурожаев был голод в Белоруссии. «Брестские евреи умирали как мухи‚ – писал исследователь‚ – а крестьяне из Белоруссии забегали даже в Ярославскую губернию‚ ища насущного хлеба». Местное дворянство обвинило во всех бедах евреев-арендаторов и шинкарей и предложило выселить их из сельских местностей‚ потому что евреи‚ будто бы‚ «доводят крестьян до разорения». Новый царский указ повелел переселить их из деревень в города и местечки до 1 января 1825 года‚ и началось очередное выселение. Теперь уже не боялись‚ как это было перед войной‚ «ожесточить сей уже до крайности стесненный народ»‚ и за короткий срок выдворили из деревень десятки тысяч человек.

Их безжалостно изгоняли из тех мест‚ где они прожили не одно поколение‚ но идти было практически некуда; жители городов‚ разоренные войной‚ не могли существенно им помочь. «Евреи‚ – отмечал исследователь‚ – стекались зимою в города и местечки почти в рубищах‚ помещались по пятнадцати человек в одной комнате‚ задыхались от недостатка воздуха‚ иные жили на улице‚ на холоде‚ ютились в синагогах; между ними стали развиваться болезни и смертность». «Государь‚ – слезно молили евреи Велижа‚ – от тебя ожидаем разрешения судьбы нашей»‚ а очередной комитет‚ созванный для решения того же вопроса‚ получил негласное указание – изыскивать «меры к уменьшению евреев в государстве».

Чтобы разместить выселяемых из деревень в нищих городских общинах‚ нужны были большие средства. Но в Петербурге считали‚ что это должно произойти «без всякого участия со стороны казны»: раз еврейская религия требует‚ чтобы богатый помогал бедному единоверцу‚ пусть о выселяемых заботятся сами евреи. Правительство выделило лишь 50 000 рублей‚ а в это время – как сообщал виленский кагал – «более сорока тысяч… евреев принуждены были расположиться с малолетними детьми на дорогах‚ не зная‚ куда направиться‚ и в том печальном положении немалое их количество погибло от голода». В 1825 году евреи Шклова обратились к императору с такими словами: «Стеснения по городам и местечкам от переселения евреев из деревень, близкое к нашему истреблению, дает нам смелость, Всеавгустейший монарх, припасть к стопам твоим… Ныне мы находимся в совершенной бедности, так что в скором времени неизбежно подвергнемся всеобщему истреблению».

Эти мучения огромного количества людей не принесли‚ в конце концов‚ пользы – ни им‚ ни крестьянам‚ ради которых правительство пыталось «обезвредить» евреев. Через двенадцать лет после этого власти официально заявили‚ что изгнание из белорусских деревень «разорило евреев‚ и отнюдь не видно‚ чтобы улучшилось от того состояние поселян». А витебский губернатор писал более откровенно: «Я убедился совершенно‚ что вывод евреев из селений… привел города к упадку‚ а крестьянина же‚ отвлекая от местожительства через частые из селения отлучки‚ повлек к сугубому разврату и бродяжничеству».

Во время неурожаев и голода в Белоруссии положение евреев стало совсем отчаянным. «Несчастные‚ голодные люди‚ – сообщал о них еврейский писатель Менделе Мойхер-Сфорим‚ – исхудавшие и высохшие – кожа да кости‚ пена на губах‚ впавшие щеки и жутко вытаращенные стеклянные глаза… Они рыскали повсюду‚ как затравленные мыши‚ в поисках съедобного‚ ничем не гнушались: трава – это тоже добро!..» Среди этих несчастных распространились слухи‚ что где-то на юге‚ возле Херсона, ждет их «райская земля‚ плодородная и хорошая», сытая‚ спокойная жизнь. Появилась даже песня об этом: «Знаете ли вы Херсон‚ что на берегу моря? Кто хочет изведать хорошую жизнь‚ пусть возьмет палку‚ суму и семью и отправится туда…»

Спасаясь от голода и переселений в города‚ многие стали проситься в Новороссию‚ но снова возник вопрос‚ за чей счет будет проведено переселение. У кагалов не было денег‚ у правительства – тоже‚ а князь А. Голицын‚ друг и советник царя‚ заявил следующее: «Христиане не обязаны помогать евреям‚ а потому эту заботу должны нести сами евреи‚ по учению которых состоятельные люди из самых отдаленных стран делают складки для нужд своих единоверцев». С желавших переселиться брали подписку о том‚ «что они не будут требовать пособий от казны» в дороге и на месте поселения‚ но нужда всё равно гнала в путь; около 7000 человек отправились в Новороссию на свой страх и риск, лишь бы поскорее добраться до «райских земель».

К тому времени еврейские колонии в Новороссии существовали второе десятилетие. «От эпидемий‚ голода‚ климата и прочих невзгод» там умерло с начала поселения примерно 5000 колонистов. И тем не менее, «в каждой из еврейских колоний‚ – отмечал ревизор‚ – находится уже по нескольку трудолюбивых и довольно устроенных хозяев». Эти поселенцы расширяли посевы, получали неплохие урожаи‚ но большинство в колониях кормилось случайными работами или разбредалось по окрестным городам и пряталось от властей‚ чтобы не вернули насильно. В тех глухих степных местах спасались от властей беглые крепостные и солдаты. Их принимали радушно в еврейских колониях‚ а они помогали пахать‚ сеять и жать; подолгу скрываясь в колониях‚ некоторые из бродяг забывали про свою религию и перенимали порой еврейские обычаи.

Трудности испытывали не только еврейские колонисты‚ но и их соседи – немцы‚ болгары и сербы. Немцы просили у правительства помощи‚ болгары уходили из поселений‚ разоренные неурожаями и эпидемиями тех лет‚ а сербы-колонисты в отчаянии посылали властям угрожающие письма со многими грамматическими ошибками: «Мы будем сами семейства невинно порезать‚ а потом и сами себя убить‚ ибо семейства наши и так будут от голода помирать». Если до такого состояния дошли потомственные земледельцы‚ земледельцы от рождения‚ чего было ожидать от евреев-лавочников или ремесленников‚ которые впервые встали за плуг?

К концу 1822 года в Новороссию докатилась новая волна поселенцев, а многие зазимовали в пути. В еврейских колониях не было лишнего жилья‚ и – как отмечал ревизор – «от чрезмерной тесноты‚ нечистоты в жилищах и крайней неопрятности тел вновь прибывших‚ от изнурения в пути‚ от недостатка пищи‚ одежды и перемены климата» умерло около 200 человек. Всё кончилось тем‚ что правительство вновь приостановило еврейское переселение в Новороссию, и путь на юг оказался закрытым.

В последний период своего правления Александр I подпал под влияние религиозно-мистических идей и решил приобщить евреев России к христианству. В 1817 году было создано под покровительством царя Общество израильских христиан – для «доставления» принявшим христианство евреям «спокойного и безопасного пребывания в недрах Российской империи». Его устав определял среди прочего: «Членам Общества израильских христиан даруются права гражданства не только там, где поселенцы будут, но и во всем Государстве… Строптивых же, непокорных, развратных, служащих другим в соблазн, долженствует выключать из Общества».

«Израильские христиане» получали такие права‚ которых не имели даже православные. Им выделили в Екатеринославской губернии «земли безденежно‚ в вечнопотомственное владение»; на этих землях они могли «заводить всякого рода селения‚ местечки и города… варить пиво‚ курить хлебное вино‚ делать разные водки и другие напитки». Они получали выборное самоуправление и могли иметь собственную полицию; первые двадцать лет не платили подати, навсегда освобождались со своим потомством от гражданской и военной службы, – об этих заманчивых льготах сообщали разъяснительные брошюры на языке идиш, которые выпускало Общество израильских христиан.

Такие льготы – по замыслу властей – должны были способствовать крещению многих евреев‚ но этот грандиозный план не осуществился. В 1833 году общество упразднили‚ потому что за время существования оно не сумело поселить на отведенных землях ни одного «израильского христианина». Выкрестов в то время было немного‚ да и крестившиеся использовали доставшиеся им права иным способом. Известно‚ правда‚ что 37 еврейских семей из Одессы пожелали поселиться на отведенных землях, воспользоваться обширными льготами, но‚ как выяснилось при проверке‚ у многих из них «не оказалось не только видов на жительство‚ но даже свидетельств о крещении… В конце концов‚ просьба их была отклонена ввиду недоказанности их непосредственного перехода из еврейства в христианство».

Оценивая правление Александра I‚ один из его почитателей признал этот период нелегким для евреев России. «Нельзя отрицать‚ – писал он‚ – что за это время евреям суждено было выносить страдания и текли еврейские слезы». Но Александр I‚ тем не менее‚ сохранился в памяти евреев добрым и милосердным правителем‚ проявлявшим об угнетенном народе. Возможно‚ это случилось потому‚ что покойного императора сравнивали с его преемником Николаем I‚ который оставил у евреев недобрую память‚ – а всё‚ как известно‚ познается в сравнении.

3

После поражения Наполеона страны-победительницы учредили в 1815 году‚ на Венском конгрессе‚ Царство Польское и включили его в состав Российской империи. Оно занимало большую часть территории бывшего Варшавского герцогства со столицей в Варшаве‚ получило автономное конституционное правление и имело правительство‚ которое могло проводить собственную внутреннюю политику‚ в том числе в еврейском вопросе.

В Царстве Польском жили тогда более 200 000 евреев‚ у которых были напряженные отношения с местным населением. Только что закончилась война‚ во время которой поляки надеялись на победу Наполеона и поражались обилию евреев‚ «неблагодарных по отношению к стране‚ их питающей (то есть к Польше)‚ и занимающихся шпионством в пользу неприятеля (то есть России)». После поражения Наполеона рухнули надежды на восстановление независимой Польши и возросла неприязнь к чужакам‚ которые во время войны помогали русской армии.

В польских газетах и журналах печатали в изобилии антисемитские статьи, взваливая вину на евреев‚ из-за которых Польша стала «посмешищем Европы». «Должны ли мы жертвовать благосостоянием трех миллионов поляков‚ – спрашивал один из авторов‚ – ради блага трехсот тысяч евреев‚ или наоборот?» И предлагал свой план: всех евреев разделить на триста групп и выселить из Польши в течение года за счет самих же изгнанников. Оставалось упросить Александра I‚ «благодетеля Польши»‚ чтобы выделил для них земли в одной из малонаселенных губерний Южной России или «на границе великой Татарии».

Генерал Ю. Зайончек писал из Варшавы российскому императору: «Размножение евреев в Вашем Царстве Польском становится устрашающим… Их своеобразные учреждения обособляют их в государстве‚ как иноземную народность‚ и поэтому не могут они в нынешнем своем состоянии давать государству ни добрых граждан‚ ни порядочных солдат…» К этому стоит добавить‚ что генерал Зайончек участвовал в польском восстании 1794 года и видел‚ как мужественно боролся за свободу Польши еврейский полк Берека Иоселевича. В то время Ю. Зайончек не считал (а может‚ не произносил вслух ради общего дела)‚ что евреи «не могут давать государству ни добрых граждан‚ ни порядочных солдат». Они воевали не хуже поляков‚ и умирали не хуже – за свободу той страны‚ которая отказывала им в равных правах.

Евреи пытались защищаться от нападок‚ и раввин Моше бен Авраам опубликовал брошюру «Голос народа израильского». Он предлагал полякам не вмешиваться в еврейские внутренние дела и не навязывать христианскую культуру: скорее евреи уйдут из Польши‚ чем откажутся от своей веры и обычаев. «Вы не хотите признать нас братьями‚ – писал он‚ – так уважайте же нас‚ как отцов! Всмотритесь в ваше родословное дерево с ветвями Нового Завета‚ и вы найдете в нас свои корни».

В защиту евреев написал брошюру и польский офицер Валериан Лукасинский‚ который за патриотическую агитацию умер в заточении в Шлиссельбургской крепости. «Евреи‚ – писал он‚ – могут приносить пользу стране‚ хотя многие это совершенно отрицают»; не евреи-арендаторы виноваты в разорении крестьян‚ а шляхта. «Вы‚ – обращался Лукасинский к шляхте‚ – были надменны‚ самовольны‚ алчны. Вы рады были угнетать земледельца‚ пользуясь для этого евреями… и вас мало интересует общая польза и благосостояние крестьян». Нельзя упрекать евреев и в недостаточном патриотизме‚ когда они бесправны. При королях‚ которые покровительствовали евреям‚ они были полезны стране, жертвовали жизнью ради отечества. «Кто меньшим пользуется в гражданском отношении‚ а платит больше налогов‚ – писал Лукасинский‚ – тот‚ надо полагать‚ принесет меньше жертв‚ требуемых гражданским чувством».

В 1818 году заканчивался срок действия закона‚ принятого еще в Варшавском герцогстве, который на десять лет приостанавливал введение еврейского равноправия. Государственный Совет продлил этот срок и подтвердил прежние привилегии городов – не впускать евреев в свои пределы‚ даже выселять тех из них‚ которые сумели там обосноваться. Около половины польских городов не принимали евреев на жительство или отводили для них особые кварталы. В Варшаве увеличили количество запретных улиц и запретили евреям селиться возле городского сада‚ потому что «своим видом они портили удовольствие гуляющим». «Город Люблин‚ – сообщали‚ – разделен на две части. Христиане отделены от евреев‚ которые живут как бы в гетто‚ за пределы которого им нельзя выходить по ночам. Напрасно пытался бы кто-нибудь из них‚ хотя бы наиболее богатый‚ устроиться в главной части города‚ ему не разрешат выйти за пределы ограды‚ предназначенной для его единоверцев».

Для развития экономики страны варшавское правительство приглашало иностранцев в Царство Польское‚ но это приглашение не распространялось на евреев. Любой иностранный еврей‚ даже тот‚ кто приезжал из России‚ мог рассчитывать лишь на временное пребывание в стране и при въезде платил таможенный налог – 19 злотых с человека. А евреи Царства Польского, приезжая в Варшаву, платили по 20 грошей в сутки‚ ежедневно покупая заново право на пребывание в столице. С польских евреев взимали и особый налог – кашерный сбор‚ который сохранялся со времен Варшавского герцогства и давал государству хорошие доходы. С каждого купленного фунта мяса евреи платили в казну три копейки‚ с гуся – девять‚ с курицы – пять‚ с утки – четыре‚ с цыпленка – две с половиной копейки.

Практически за всё надо было платить‚ и вымогатели этим пользовались. В Люблине чиновники пригрозили перенести еврейское кладбище на новое место‚ и община – чтобы не осквернили останки предков – откупилась огромными деньгами‚ лишь бы кладбище осталось на старом месте. В условиях вражды и многих ограничений нужны были ловкость и изворотливость‚ чтобы заработать на хлеб, прокормить семью‚ и такие качества волей-неволей развивались среди еврейского населения. А это вызывало новую неприязнь и новые ограничения‚ так как в польском обществе существовало твердое убеждение: любая копейка‚ заработанная евреем‚ считалась как бы украденной у христианина.

29 ноября 1830 года восставшие поляки захватили в Варшаве арсенал с оружием и начали борьбу за независимость Польши. Энтузиазм восставших распространился на еврейскую молодежь‚ которая пожелала принять участие в освобождении страны, кровью заслужить равные со всеми права. Но в ответ им сообщили‚ что евреи не имеют гражданских прав и потому не могут служить в революционной армии. А военный министр нового правительства выразился совсем уж откровенно: «Мы не позволим‚ чтобы еврейская кровь смешалась с благородной кровью поляков. Что скажет Европа‚ узнав‚ что в деле завоевания нашей свободы мы не могли обойтись без еврейских рук?»

Варшавская община, тем не менее, пожертвовала 40 000 злотых на снаряжение добровольцев. Евреи насыпали оборонительные валы вокруг города‚ перевозили военные грузы‚ и им разрешили вступать в отряды повстанцев‚ где они храбро воевали, заслужив ордена за боевые отличия. Некоторые стали офицерами национальной гвардии‚ и в обход воинских правил был образован отряд верующих евреев – 850 «бородачей»‚ которым в виде исключения разрешили не брить бороды. Евреи самоотверженно защищали Варшаву от русских войск и выказывали мужество‚ восхищавшее поляков. Начальник национальной гвардии‚ пораженный видом этих изнуренных‚ но самоотверженных людей‚ писал о них: «Когда взгляд падал на этих истощенных‚ полунагих‚ волнующихся‚ словно вечно преследуемых какой-то нечеловеческой злой волей‚ столь печальное зрелище не могло не вызвать боли сердечной; совесть повелевала как можно скорее заняться устройством этой‚ наиболее униженной части населения нашей страны».

У Берека Иоселевича‚ героя предыдущего польского восстания‚ был единственный сын Иосиф. Он участвовал в русском походе Наполеона‚ сражался под Можайском‚ получил в битвах несколько ран и был награжден орденом Почетного легиона с золотым крестом. После поражения Наполеона Иосиф долго бедствовал‚ но с началом восстания обратился с воззванием к польским евреям: «Пусть вас вдохновит пример моего отца‚ полковника Берека‚ сражавшегося за целость отечества!.. Если победоносный белый орел раскинет свои крылья над Польшей‚ тогда… благородный польский народ‚ ценя ваше самопожертвование‚ предоставит вам все права и свободы».

Иосиф хотел сформировать еврейский полк легкой кавалерии‚ и на его призыв откликнулись ученики варшавской раввинской школы. Палата народных депутатов обещала им‚ что добровольцы и их потомство получат права наравне с поляками‚ и оптимисты снова поверили – вот начало пути ко всеобщему освобождению народа. Но затем те же самые депутаты отстранили евреев от военной службы и взамен этого обложили их рекрутским побором‚ который в четыре раза превышал прежний налог. Это вызвало всеобщее разочарование‚ однако Иосиф вместе со своим сыном Леоном сражался в рядах повстанцев‚ был командиром эскадрона‚ после подавления восстания покинул страну и умер в Англии.

Евреи Польши в массе своей не принимали участия в том восстании. Польские крестьяне тоже оставались пассивными‚ но евреев – в отличие от них – стали обвинять в нелояльности‚ а порой в шпионаже в пользу России. «Евреев можно обвинять в равнодушии‚ а не в предательстве‚ – защищал их один из руководителей восстания. – Но разве могли мы рассчитывать на что-нибудь иное со стороны тех‚ кого притесняли?» Однако в пылу страстей было не до подобных тонкостей; евреи оказались между двух огней, и временами им доставалось с обеих сторон. «Каждый раз‚ когда очередной отряд вступал в город‚ поляки подвергали телесному наказанию тех евреев‚ которых подозревали в оказании услуг России‚ а русские избивали евреев кнутом‚ полагая‚ что они помогают польскому восстанию».

После разгрома восстания поляки-эмигранты в Париже сожалели о том‚ что не провозгласили равноправие евреев: это привлекло бы тех на сторону восставших. Говорили и о еврейском равноправии в будущей свободной Польше‚ а поэт Адам Мицкевич провозглашал в эмиграции: «В Польше – свобода всякому исповеданию Бога‚ всяким обрядам и всякой церкви… Старшему брату Израилю – уважение‚ братство‚ помощь на пути к его вечному и земному счастью‚ равные со всеми права». «В одном из заседаний‚ – вспоминал поляк-эмигрант‚ – поднял голос в защиту евреев молодой офицер Бениовский‚ человек с фантастической судьбой‚ бывший казак‚ в пылу битвы покинувший русские ряды и заявивший польским командирам‚ что хочет вступить в их армию‚ чтобы сражаться за свободу. В эмигрантских кругах ходили слухи о его еврейском происхождении».

Поляки-эмигранты выпустили «Манифест к народу израильскому»: «Близится царство народов!.. Польша скоро поднимется! Пусть же евреи‚ живущие на ее земле‚ пойдут об руку с братьями-поляками и завоюют себе права! Если же они будут настаивать на возвращении в Палестину‚ поляки помогут им осуществить это желание».

4

После войны 1812 года стали появляться в России тайные общества‚ в которых разрабатывали планы радикального преобразования государства. Заговорщики не обошли стороной и неразрешенный еврейский вопрос‚ но ни один из них не признал равноправие евреев.

В 1816 году граф М. Дмитриев-Мамонов намеревался создать орден «Русских рыцарей» и записал в программе тайного общества: «Переселение половины жидов из Польши в ненаселенные губернии России и обращение их в веру». Предусматривалось‚ естественно‚ насильственное переселение на окраины России и поголовное обращение в христианство. Будущий декабрист М. Спиридов предлагал‚ чтобы евреи‚ как и прочие иноверцы‚ не пользовались гражданскими правами в будущем преобразованном обществе‚ а Н. Муравьев в первой редакции своей «Конституции» пометил: «Евреи могут пользоваться правами граждан в местах‚ ныне ими заселенных‚ но свобода им селиться в других местах будет зависеть от особых постановлений Верховного Народного Веча».

Павел Пестель был знаком с врачом-евреем Плесселем‚ членом тайного Польского национального общества‚ который отравился после ареста по делу декабристов. Плессель мог просветить русского полковника в еврейском вопросе‚ да и Пестель‚ проходя службу на Украине‚ имел возможность рассмотреть вблизи нищие еврейские местечки черты оседлости. В свою «Русскую Правду»‚ будущую конституцию России‚ Пестель внес раздел под названием «Народ еврейский»; содержание этого раздела дает представление о том‚ каким видел еврейский народ один из образованных людей того времени‚ сколько наносного наслоилось за поколения непонимания и неприязни‚ как не были готовы признать за евреями право на их национальные и религиозные отличия.

В «Русской Правде» сказано: «Евреи собственную свою веру имеют‚ которая их уверяет‚ что они предопределены все прочие народы покорить и ими обладать… Ожидая Мессию‚ считают себя евреи временными обывателями края‚ где находятся‚ и поэтому никак не хотят земледелием заниматься‚ ремесленников даже отчасти презирают и большей частью одною торговлею занимаются… Нет таких обманов и фальшивых действий‚ коих бы они себе не позволяли‚ в чем им их раввины еще более способствуют‚ говоря‚ что обмануть христианина не есть преступление…»

Пестель предлагал в «Русской Правде» «совершенное обрусение» народов Российской империи‚ «чтобы обитатели всего пространства Российского государства все были русские». То же самое он рекомендовал и евреям: отказаться от «неимоверно тесной связи между собой»‚ преодолеть национальную обособленность и слиться с русским народом. После победы восстания будущее правительство должно будет «ученейших раввинов и умнейших евреев созвать‚ выслушать их представления» и распорядиться таким образом‚ чтобы ликвидировалось еврейское «государство в государстве».

Но Пестель предусмотрел и запасной вариант решения этой проблемы: помочь «евреям к учреждению особенного‚ отдельного государства в какой-либо части Малой Азии». «Для сего‚ – писал он в «Русской Правде»‚ – нужно назначить сборный пункт для еврейского народа и дать несколько войск им в подкрепление. Ежели все русские и польские евреи соберутся на одно место‚ то их будет свыше двух миллионов. Таковому числу людей‚ ищущих отечества‚ не трудно будет преодолеть все препоны‚ какие турки могут им противупоставить‚ – и‚ пройдя всю Европейскую Турцию‚ перейти в Азиатскую и там‚ заняв достаточно места и земли‚ устроить особенное Еврейское Государство». Но этот путь Пестель считал чересчур сложным; он требовал «особенного хода военных дел» и упомянут в «Русской Правде» лишь для примера – «что можно бы было сделать».

Среди участников тайных обществ в России оказался еврей – Григорий (Гирш) Перетц. Его отцом был петербургский откупщик Абрам Перетц‚ его матерью – дочь раввина И. Цейтлина из Шклова. Оставив жену‚ Абрам Перетц переехал из Шклова в Петербург, вытребовал к себе сына, и в 1813 году они приняли лютеранство. Григорий Перетц служил в столице в чине титулярного советника, по рекомендации Ф. Глинки был принят в тайный кружок‚ куда его привели «несправедливости и ошибки правительства». «Намерения мои клонились единственно к общему благу… – сообщал он после ареста. – Корысти и честолюбия не было. Именно говорил я однажды с Глинкой‚ что на случай успеха не искать ничего‚ а‚ напротив‚ оставаться в том же положении‚ в каком тогдашние обстоятельства кого застанут».

Перетц был активным членом тайного кружка, завербовал в него генерала А. Искрицкого‚ офицеров Синявина‚ Дробуша, Данченко‚ чиновника Устиновича и других. На тайных встречах они говорили «о тяготах налогов… об излишке войск и военных поселений‚ об упадке флота‚ разорительных для России займах», и о прочих несправедливостях. Искрицкий сообщал на следствии: Перетц «первым начал мне рассказывать об образе правления государства… давал мне читать конституции разных государств‚ приводил из Библии какие-то законы Моисея в доказательство‚ что Бог покровительствует подобным наставлениям». Перетц был сторонником конституционного монархического правления в будущем русском обществе и на следствии заявил: «О республиканском правлении для России при мне речи никогда не было‚ я всегда считал сие величайшим сумасбродством».

Он выступал за создание еврейского государства на Ближнем Востоке, и Глинка показал на допросе: Перетц «очень много напевал о необходимости общества к высвобождению евреев‚ рассеянных по России и даже Европе‚ и к поселению их где-нибудь в Крыму или даже на Востоке в виде отдельного народа… Тут он распелся о том‚ как евреев собирать‚ с какими триумфами их вести и проч. и проч. Мне помнится‚ что на всё сие говорение я сказал: «Да видно вы хотите придвинуть преставление света? Говорят‚ в Писании сказано‚ что когда жиды выйдут на свободу‚ то свет кончится»…» По предложению Перетца условным знаком их тайной группы приняли слово «херут» (на иврите – «свобода»)‚ «и в случае нужды для узнавания друг друга они должны были сообщать пароль… постепенно‚ по одной букве».

Григорий Перетц состоял в тайном кружке до 1822 года‚ а затем женился и отошел от заговорщиков. «У вас в голове любовь‚ а не дело»‚ – выговаривал ему Глинка. Незадолго до восстания Перетц случайно встретился с Глинкой‚ и тот сказал на прощание: «Как видно‚ что-то будет». 14 декабря 1825 года‚ в день восстания‚ он услышал на улице‚ как один из офицеров уговаривал солдат пойти на Сенатскую площадь и не присягать Николаю. Вместо Сенатской площади Перетц пошел домой‚ после подавления восстания просил Искрицкого не называть его имени в случае ареста‚ но тот‚ в конце концов‚ сообщил на допросе: «Я был принят в общество… титулярным советником Григорием Перетцом».

Перетца арестовали в феврале 1826 года. Он сразу во всем сознался‚ но власти проявили к еврею-заговорщику повышенный интерес‚ явно не соответствовавший его скромной роли в том деле. Пытались выяснить‚ не является ли он членом еще одного тайного общества‚ и Перетц просил применить к нему пытку‚ чтобы убедиться‚ что он ничего не скрывает. Некоторые члены тайного кружка‚ отошедшие вместе с Перетцом от заговорщиков‚ не понесли наказания. Глинке царь сказал: «Ты чист‚ ты чист»‚ и его выслали в Петрозаводск для продолжения службы «по гражданской части». Генерала Искрицкого перевели офицером в армейский полк‚ но Перетцу определили пожизненную ссылку. Приговор гласил: «Продержав еще два месяца в крепости‚ отослать на жительство в Пермь‚ где местной полиции иметь за ним бдительный надзор и ежемесячно доносить о поведении».

Трудно сказать‚ по какой причине был вынесен столь суровый приговор. Быть может‚ мстили неблагодарному выкресту‚ который получил все права‚ был допущен в высшее общество, но, тем не менее, стал заговорщиком?.. Перетца сослали в Пермь‚ оттуда еще дальше‚ в маленький городок Усть-Сысольск‚ в самую глухомань‚ где он прожил четырнадцать лет с женой и тремя сыновьями. Там умерла его жена‚ там он познал бедность‚ голод и холод‚ одевался в обноски и заболел эпилепсией. Лишь в 1840 году Перетцу разрешили переехать в Вологду‚ приняли на службу чиновником‚ но вскоре уволили из-за болезни. Еще через пять лет ему позволили жить в любом городе России‚ кроме столиц‚ и он поселился в Одессе. Напоследок судьба смилостивилась над ним: Перетц занялся посредничеством‚ преуспел в делах, даже помогал сыновьям. В 1855 году Григорий Перетц скончался‚ было ему тогда 67 лет.

После казни пятерых декабристов Николай I провозгласил: «Дело… окончено‚ преступники восприяли достойную их казнь‚ Отечество очищено от следствий заразы‚ столько лет среди его таившейся». Наступали иные времена‚ а с ними и новая политика по отношению к евреям.

5

В 1822 году особый комитет в Варшаве‚ который занимался проверкой почтовых корреспонденций‚ перехватил два письма на имя варшавского еврея. Подозрение вызвало место отправления – Турция‚ Стамбул. Письма вскрыли‚ с грубыми ошибками перевели с еврейского на французский язык‚ и наместник Польши великий князь Константин Павлович немедленно отправил их в Петербург‚ императору Александру I. В сопроводительной записке великий князь сообщал: «Письма написаны лицом‚ которое исполняет какую-то миссию в Святой Земле. Из писем следует‚ что этот человек как бы питает надежду на восстановление Иерусалима и на образование там еврейского государства. Как только автор этих писем появится в польском крае‚ я немедленно прикажу его арестовать».

Автором писем оказался старый еврей Соломон Плонский‚ который извещал своего зятя в Варшаве о поездке в Святую Землю. В одном из писем была приведена цитата из Библии: «Кто сеет со слезами‚ будет пожинать с радостью»‚ – цензоры отметили эту цитату как чрезвычайно подозрительную. Но самое большое подозрение вызвала такая фраза: «Новости‚ которые я привезу с собой из Святой Земли‚ воскресят надежду и радость в сердцах верующих; царство народа еврейского уже недалеко‚ а иерусалимская молодежь и жители Иерусалима помогут возродить Сион».

Знающий человек сразу бы понял‚ что Соломон Плонский утешает своих близких скорым пришествием избавителя – Мессии‚ но в Варшаве решили‚ что польские евреи‚ должно быть‚ состоят в заговоре с турецким султаном‚ чтобы восстановить в Палестине еврейское государство‚ а Плонский – агент этого тайного общества. И когда он приехал в Варшаву‚ его тут же арестовали и заключили в тюрьму‚ где содержали самых опасных преступников. У него нашли письма от евреев-паломников их семьям в Польшу‚ которые тоже перевели на французский язык и отправили в Петербург. В сопроводительной записке особо отметили: «В Одессе две тысячи евреев поддерживают письменные сношения с палестинскими евреями‚ а также с евреями Стамбула. Не следует ли предвидеть‚ что эти две тысячи евреев составят опасную армию шпионов при обстоятельствах‚ когда они будут иметь случай продавать свои услуги туркам?»

Начали допрашивать Соломона Плонского, задали ему 155 хитрых вопросов‚ каждый из которых содержал какую-нибудь ловушку, однако его ответы обманули ожидания следователей. На вопрос: «С какой целью вы поехали в Иерусалим?» – он ответил: «Чтобы молиться». На вопрос: «Что видели вы достойного внимания в пути и в Иерусалиме?» – он сказал: «Я был поглощен молитвой к Богу и мало обращал внимания на другие дела». На вопрос‚ зачем он снова собирается в Иерусалим‚ Плонский коротко ответил: «Чтобы там умереть». На вопрос: «Близко ли время объединения евреев в Иерусалиме?» – он сказал: «Это должно наступить скоро». На каверзный вопрос: «Какими средствами евреи намерены ускорить наступление этого момента?» – он ответил: «Молитвами».

При таких результатах следствия нельзя было вынести обвинительный приговор старому еврею‚ и великий князь Константин доложил императору: «ничто‚ кажется‚ не говорит против него». Однако Плонского решили не выпускать из тюрьмы‚ пока не последует специальное распоряжение государя. Так и осталось невыясненным‚ как распорядился на этот счет Александр I. Известно только одно: Соломон Плонский‚ старый еврей из Варшавы‚ не дождался освобождения и умер не в Иерусалиме‚ куда он так стремился‚ а в камере варшавской тюрьмы.

Еще одна судьба.

В городе Владимире-Волынском жила Хана Рохель Вербермахер‚ которая с детства обращала на себя внимание красотой и редкими способностями. Еще ребенком она изучила Тору‚ научилась писать на иврите‚ усвоила многое из Талмуда и молилась три раза в день с таким воодушевлением‚ что приводила в изумление окружающих.

Однажды – рассказывает предание – Хана Рохель долго сидела на кладбище возле могилы своей матери и, в конце концов, задремала. Когда она проснулась‚ был уже вечер‚ на кладбище не оставалось ни одного человека. Девушке стало жутко. В испуге она побежала домой‚ по дороге споткнулась об одну из могильных плит и упала в обморок. Несколько недель после этого она была опасно больна‚ не говорила ни слова; врачи потеряли надежду на ее выздоровление. Но однажды она позвала отца и сказала: «Я сейчас была на небе и получила там новую‚ очень высокую душу». А через несколько дней Хана выздоровела.

С тех пор Хана Рохель стала вести себя как мужчина. Надевала молитвенные принадлежности – тфилин и талес‚ которыми пользуются только мужчины‚ по целым дням молилась, изучала Талмуд. Получив наследство после смерти отца‚ она построила на свои деньги молитвенный дом и при нем отдельную комнату‚ где постоянно находилась. Город Владимир-Волынский евреи называли Людомиром‚ и Хану Рохель прозвали «Людомирской девой».

Слухи о ней распространились по окрестным местечкам; говорили‚ что она знает тайны неба и земли, умеет исцелять больных. Вокруг нее образовалась группа последователей‚ которые называли себя хасидами «Людомирской девы». Они молились в ее молитвенном доме‚ по субботам‚ после третьей трапезы‚ собирались послушать ее проповедь‚ и слова святой девы доносились к ним из соседней комнаты‚ где она уединялась. Раввины упрашивали ее‚ чтобы переменила образ жизни, вышла замуж‚ но Хана Рохель и слышать об этом не хотела.

Наконец в дело вмешался цадик рабби Мотель из Чернобыля. Он так говорил про «Людомирскую деву»: «Мы не знаем‚ душа какого цадика переселилась в эту женщину‚ но трудно всё-таки душе цадика найти покой в теле женщины». Рабби Мотель уговорил Хану Рохель выйти замуж‚ чтобы таким образом перевести ее душу в низшее‚ нормальное состояние – пробуждением естественных женских чувств и ощущений. Но ее муж не смог жить с такой святой праведницей и вскоре развелся с ней.

Она вышла замуж вторично – дело опять закончилось разводом. Однако после замужества слава «Людомирской девы» стала уменьшаться‚ и многие последователи покинули ее. Предание утверждает‚ что на закате дней Хана Рохель уехала в Святую Землю‚ где и была похоронена.

Раввин Йегошуа Цейтлин‚ дед декабриста Г. Перетца‚ в своем имении возле Шклова собрал большую библиотеку и привлекал ученых‚ которые жили у него на полном обеспечении. Раввин Биньямин Ривелес составлял гербарии для занятий ботаникой. Раввин Барух Шкловер устроил химическую лабораторию‚ перевел на иврит одну из работ Евклида‚ написал учебник по тригонометрии‚ руководства по гигиене‚ анатомии и астрономии. Барух Шкловер писал: «В горьком изгнании мы совершенно отстали от наук‚ которые в былые времена являлись лучшим украшением наших мудрецов… Так пусть замолкнут наши недруги и не посмеют больше насмехаться над нами‚ упрекать сынов наших в невежестве».

В 1812 году Авраам Яаков Штерн из Варшавы изобрел числительную машину‚ которая могла производить четыре действия арифметики‚ действия с десятичными дробями и извлекать квадратные корни. За это изобретение Штерна приняли в Королевское общество друзей науки в Варшаве‚ после чего он изобрел механическую молотилку и особую повозку‚ которая во время передвижения по участку земли определяла его площадь.

Хаим Хайкель Гурвич из Умани перевел на иврит и на идиш книгу «Открытие Америки»‚ которая пользовалась среди евреев огромным успехом. «Книга Гурвича была настолько популярна‚ что не было почти еврея‚ который бы не зачитывался ею. О женщинах и говорить нечего… До появления этой книги весьма немногие из евреев знали о том‚ что существует какая-то Америка». В 1822 году Гирш Бер Гурвич предложил открыть в Умани современную еврейскую школу, где преподавание будет проходить по системе филосоыа Моисея Мендельсона. Власти ответили решительным отказом: в тот момент в местной тюрьме сидел некий еврей по фамилии Мендельсон, а потому существовали опасения, что всякая система преподавания, связанная с этим именем, принесет только вред.

После войны 1812 года Александр I допустил английских миссионеров в Царство Польское. Власти оказывали им «законное покровительство и защиту»‚ а те распространяли среди евреев Новый завет‚ изданный на языке идиш‚ и другие книги. Миссионеры основали в Варшаве мастерские по обучению переплетному и типографскому делу, открыли бесплатное училище для еврейских девушек, но евреи не посылали туда своих детей‚ обучались там лишь дети выкрестов и христиан. Английских миссионеров выслали из России в 1854 году‚ во время Крымской войны; за тридцать с лишним лет своей деятельности они окрестили в Царстве Польском 361 еврея‚ часть из которых вернулась затем в еврейство.

В 1908 году в еврейской газете в России появилось сообщение: «Лондонское общество распространения христианства среди евреев израсходовало за столетие своего существования тридцать миллионов рублей. Каждый крещеный еврей обошелся обществу в среднем по десять тысяч. Лондонская газета спрашивает: неужели нельзя было потратить такие громадные суммы более производительным образом?»

В годы правления Николая I подданных империи награждали «за человеколюбивые подвиги, оказанные при спасении утопавших людей и во время пожаров». Медаль «За спасение человечества» получили среди прочих Хаскель Скульский из местечка Берестечко, Давид Самойлов из Бахмута, Мордух Фарбер из Могилева, Гирш Хракунович из Невеля, Моше Пейсах Гильбурд из Житомира. Симанович из Витебска награжден серебряной медалью «за спасение от потопления в реке Двине малолетнего мальчика».

Медаль «За усердную службу» в борьбе с эпидемией холеры, чумы и моровой язвы заслужили Лейтес из Мстиславля, Рафалович и Билинг из Одессы, Шевель Левин из Пинска, Гирша Клячко из Вильно. Медаль «За прививание оспы» получили отличившиеся при этом Янкель Ерохов из Невеля, Ицка Левман из Полоцка, Герш Бер Гольденберг, Иойла Рейзин и Иось Беншток из Подольской губернии.

В первые дни после восстания декабристов были арестованы по указанию Николая I 156 человек; один из них поименован в списке задержанных «жидом Давидкой». Это был Давид Лошак, еврей из Бердичева, с помощью которого П. Пестель закупал лошадей для своего полка. Доносчик сообщил, что Пестель при содействии этого еврея вёл, возможно, переговоры с польскими революционерами. Лошака привезли в Петербург, заключили в Петропавловскую крепость, но после допросов освободили за недоказанностью вины.

Восстание декабристов было подавлено 14 декабря 1825 года. Через пятнадцать дней после этого в городе Васильково на Украине восстали солдаты Черниговского полка – их возглавил подполковник С. Муравьев-Апостол. Повстанцы двинулись на Житомир; в пути солдаты опустошали корчмы, напивались, превратившись в пьяную толпу, громили еврейские дома. 3 января 1826 года Черниговский полк был рассеян залпами картечи.

В манифесте 1826 года Николай I определил таким образом причины восстания декабристов: «Недостатку твердых познаний должно приписать сие своеволие мыслей, источник буйных страстей, сию пагубную роскошь полузнаний, сей порыв в мечтательные крайности, коих начало есть порча нравов, а конец – погибель».

Очерк двадцать второй Погром в Одессе. Ритуальные наветы и Велижское дело. Перенос останков с еврейского кладбища в Бресте

Заключенные томились в тюрьме‚ но не признавали свою вину. Меламед Хаим Хрипун писал на волю записочки на щепках‚ бумажных обрывках: «Бегите по всем местам‚ где рассеян Израиль‚ и громко кричите: горе‚ горе!.. Они хотят‚ Боже сохрани‚ истребить весь Израиль!»

1

В 1789 году русские войска под командованием И. де Рибаса штурмом захватили турецкую крепость Хаджибей на Черном море, где насчитали в тот момент всего лишь шесть евреев. Затем Хаджибей переименовали в Одессу, и на старом еврейском кладбище появился памятник «мужу честному и праведному‚ рабби Меиру»‚ который умер в 1793 году.

Переселенцев в Одессу освобождали на десять лет от налогов и военной службы; во вновь созданный город-порт приезжали русские‚ украинцы‚ поляки‚ греки‚ армяне‚ итальянцы; в 1795 году насчитали там 246 евреев (до десяти процентов населения Одессы). Они учредили погребальное братство и общество попечения о больных‚ а затем построили больницу, школу для бедных и сирот, синагогу на Еврейской улице.

К 1813 году население Одессы превысило 25 000 человек. В 1817 году одесский порт был объявлен порто-франко, «свободным портом» – это означало, что город получил право беспошлинного ввоза и вывоза товаров. Одесса стала основным перевалочным центром юга России; количество торговцев и перекупщиков в городе возросло в несколько раз, экспорт товаров за границу увеличивался из года в год, люди стремительно богатели и так же стремительно теряли свои капиталы.

Первый в России погром случился в Одессе. Поводом для него оказались‚ как ни странно‚ события в Турции. В апреле 1821 года‚ в день христианской Пасхи‚ турки ворвались в церковь в Стамбуле‚ выволокли оттуда греческого патриарха Григория V, повесили на входных дверях, затем начали разрушать церкви и убивать греков. Беглецы из Стамбула‚ добравшись до Одессы‚ рассказывали‚ будто и евреи участвовали в тех насилиях, даже издевались над трупом Григория.

В Одессу привезли тело патриарха для погребения‚ и после похорон‚ 19 июня 1821 года‚ моряки с греческих кораблей и примкнувшие к ним горожане кинулись бить евреев‚ грабить имущество, громить дома. Вмешалась полиция и солдаты‚ стали избивать погромщиков кнутами – и всё прекратилось. У евреев Одессы сохранилось воспоминание о женщине по имени Бейля‚ или‚ как называли ее ласкательно‚ – Бейлечка. Рассказывали: когда начался погром‚ она побежала к городскому начальству, умоляя сжалиться над избиваемыми. Был отдан приказ – и порядок быстро восстановили.

С именем Бейлечки связана и другая история. Однажды некий Гирш из местечка Островицы приехал по делам в Одессу, но не смог вернуться назад‚ потому что город был на карантине из-за чумы‚ и из него никого не выпускали. Гирш торопился домой‚ к семье‚ и потому спрятался в повозке с сеном‚ чтобы тайком выбраться из города. На заставе его обнаружили‚ доложили об этом генерал-губернатору‚ а тот начертал на донесении краткую резолюцию: «Расстрелять».

Об этом узнала Бейлечка‚ поспешила к генерал-губернатору и умолила отменить приказ‚ потому что этот человек ничего дурного не сделал: он просто хотел поскорее вернуться к жене и детям. Генерал-губернатор немедленно послал гонца‚ чтобы не приводили приговор в исполнение‚ но было уже поздно. Тело казненного выдали евреям‚ и они похоронили его на еврейском кладбище. На памятнике написали: «Здесь похоронен Гирш сын Меера из Островицы‚ расстрелянный из двенадцати ружей по приказу властей первого дня месяца элул 5589 (август 1829 года)».

2

В семнадцатом веке в России печатали для продажи гравюры на дереве – про Адама и Еву, Авеля и Каина, а также на прочие библейские сюжеты, включая строительство вавилонской башни. Однако – по мнению исследователей – в то время в русской народной культуре отсутствовала еврейская тема: не было в России евреев, не было песен и народных пословиц, в которых они бы упоминались. Один из исследователей русского лубка отметил: «В прежние времена о евреях в Москве и не слыхивали, поэтому не существует никаких смешных картинок, их изображающих».

Ритуальные наветы – обвинения евреев в употреблении христианской крови – пришли в Россию с запада после разделов Польши. Население присоединяемых территорий было свидетелем‚ а то и участником прежних ритуальных процессов‚ которые случались в восемнадцатом веке – в Познани‚ Дрогобыче‚ Житомире‚ Ямполе‚ Пшемысле и в других местах. Кровавые наветы давали возможность купцам и ремесленникам избавляться от нежелательных конкурентов‚ и король Сигизмунд II Август жаловался в свое время‚ что эти наветы «позволяли под вымышленными предлогами искоренять евреев в королевских городах».

Любой слух и любое обвинение‚ даже самое нелепое‚ годились для немедленного ареста и судебного процесса с его чудовищным приговором. Обвиняемый мог отрицать вину даже под пыткой – это не имело никакого значения. Времена были жестокими‚ к евреям – жестокими в особенности‚ и судьи придумывали изощренные способы казни‚ которые невозможно читать без содрогания: «Мордух Янкелевич пусть будет живым посажен на кол; Мошке Шмулевичу пусть отрежут руки до локтей и ноги и развесят на кольях; с Берка Аврусова пусть сдерут две полосы кожи‚ четвертуют живым‚ голову посадят на кол‚ а внутренности обмотают вокруг кольев…»

После разделов Польши оттуда попала в Россию антиеврейская литература. Первыми издали в переводе на русский язык две книги – «Обряды жидовские» и «Басни Талмудовы‚ от самих жидов узнанные». Они содержали фрагменты из сочинения монаха Г. Пикульского «Злость жидовская против Бога и ближнего‚ против правды и совести». В книгах рассказывалось об употреблении крови христиан в ритуальных целях, приводились нелепые описания еврейских обрядов по месяцам и числам. В «Баснях Талмудовых» написано‚ к примеру‚ что в январе‚ «казня жидовское неверие»‚ Господь насылает «иногда перед восхождением солнца в их яства капли кровавые»; еврей‚ попробовав этой пищи‚ «внезапно жития лишается и умирает»‚ – но христианам эта еда нисколько не вредит.

Затем появилась книга «Опровержение еврейской веры», переведенная с молдавского на греческий язык, на которую ссылались при ритуальных наветах. Ее авторство приписывали некоему монаху Неофиту; первая глава книги озаглавлена так: «Тайна сокровенная‚ но ныне открытая. О евреях. О крови‚ которую они получают от христиан‚ и об употреблении ее, с доказательствами из Святого Писания». Еврейский народ – сказано в той книге – подлежит проклятию за то‚ что не принял Иисуса Христа. Поэтому «все европейские евреи имеют коросту на седалище‚ все азиатские имеют на голове паршу‚ все африканские имеют чирьи на ногах‚ а американские имеют болезнь глаз‚ то есть страдают трахомой, вследствие чего безобразны и глупы…» Эти болезни излечиваются лишь христианской кровью‚ утверждал автор книги‚ для этого она евреям и нужна. Грамотные люди читали эти сочинения‚ написанные для «обличения христоненавистных людей»‚ неграмотным пересказывали содержание‚ желавшие поверить – верили в печатное слово, применяя на практике полученные «знания».

Поляки не забывали про поведение евреев во время войны с Наполеоном‚ и не случайно в атмосфере неприязни и неприкрытой вражды возникали в западных губерниях обвинения в употреблении христианской крови. Историк М. Кулишер, из книги «Миф о ритуальном убийстве у евреев»: «Эти сказания шли по стопам евреев в другие страны… и служили почвой для возникновения новых сказок того же рода».

Весной 1816 года в Гродно нашли за городом мертвую девочку – «с шестью малыми знаками на поверхности тела». Врачи установили при проверке‚ что у девочки «кровь не источена»‚ но вскоре разнесся слух‚ будто она «кончила жизнь от рук жидовских». Следователи занялись «секретным расследованием»‚ и снова экспертом оказался бывший их единоверец, «выкрещенный в благочестивую веру унтер-офицер» Павел Савицкий. Он сообщил‚ что «кровь христианская точно нужна по еврейскому завету»‚ в каждом кагале прежде хранилась особая бочка для умерщвления христианина, а также сосуд с кровью для использования ее в будущем, «ибо кровь мученика не портится».

Результаты расследования отправили в Петербург‚ но обвинение оказалось нелепым и совершенно недоказательным; из столицы повелели «секретное розыскание» прекратить‚ а взамен этого отыскивать настоящего «смертоубийцу». Вскоре Александр I распорядился‚ «чтобы впредь евреи не были обвиняемы в в умерщвлении христианских детей без всяких улик‚ по единому предрассудку‚ будто они имеют нужду в христианской крови», а следствие следует проводить «на законном основании и праве».

Жила в белорусском городе Велиже двенадцатилетняя юродивая‚ «девка-отгадчица» Анна Еремеева, занималась предсказаниями и ворожбой. В марте 1823 года она рассказала окружающим‚ что ей явился во сне архангел Михаил и сообщил следующее: в первый день Пасхи «одна христианская душа будет загублена евреями»; этому ребенку назначено страдать «в иудейском‚ что на рынке‚ большом угловом каменном доме». И действительно‚ в первый день христианской Пасхи у рядового местной инвалидной команды Емельяна Иванова пропал трехлетний сын Федор. Вскоре к матери пропавшего ребенка пришла Марья Терентьева‚ распутная‚ вечно пьяная нищенка. Она погадала на воске и сообщила матери‚ что ее сын находится «в доме еврейки Мирки‚ в погребе»‚ его можно взять оттуда живым‚ и если «он не будет освобожден‚ то его умертвят». А через несколько дней труп ребенка нашли в полуверсте от города‚ в лесу‚ «чем-то в нескольких местах пронзенным»‚ и местный лекарь установил при осмотре‚ что «солдатский сын рассудительно замучен».

Полиция провела обыск в доме Мирки Аронсон‚ ничего не нашла‚ но дело не прекратили и провели следствие. Велижский суд решил‚ что христианам не было никакого смысла убивать ребенка‚ а потому оставил его «умерщвление в сомнении на евреев». Однако судьи в Витебске этот приговор отменили и записали в протоколе: «Случай смерти солдатского сына предать воле Божьей; всех евреев‚ на которых гадательно возводилось подозрение в убийстве‚ оставить свободными от всякого подозрения; солдатку Терентьеву за блудное житие предать церковному покаянию». На всякий случай провели еще одно следствие‚ убийцу не обнаружили‚ и дело сдали в архив.

3

Но история на этом не закончилась. Осенью 1825 года Александр I проезжал из Петербурга на юг‚ и путь его лежал через Велиж. Императора встречало с хлебом-солью местное купечество‚ но не успел городской голова начать приветственную речь‚ как из толпы выбежала женщина. Это была нищенка Марья Терентьева. Она бросилась на колени перед императором и протянула ему прошение. В нем было сказано‚ что у нее‚ у вдовы-солдатки‚ евреи убили сына‚ но правду‚ тем не менее‚ не раскрыли‚ а ее незаслуженно наказали. И хотя прошение было ложным‚ потому что убитый мальчик не был ее ребенком‚ делу дали ход.

Через много лет‚ при благополучном завершении долгого и мучительного следствия‚ в Петербурге пришли к выводу‚ что «сей обдуманный вымысел не мог принадлежать Терентьевой‚ женщине праздношатающейся и преданной пьянству». Был некий сговор‚ в деле незримо участвовали заинтересованные лица‚ а Терентьева оказалась лишь их исполнителем. Но Александр I‚ видно‚ забыл о своем прежнем повелении – не обвинять евреев без улик‚ «по единому предрассудку»‚ и распорядился строжайше расследовать это дело.

Следствие возобновилось‚ и вскоре в Велиж приехала из Витебска особая комиссия во главе с чиновником Страховым. Первые шесть недель он скрывался от всех‚ переодеваясь и гримируясь‚ ходил по базару и возле синагоги‚ сидел в кабаках‚ наблюдал‚ слушал‚ а по вечерам усердно изучал книгу Пикульского «Злость жидовская»‚ которую переводил для него с польского языка местный учитель. Затем Страхов велел первым делом арестовать Марью Терентьеву. Ей пригрозили суровым наказанием за клевету‚ и она – чтобы подтвердить прежнее прошение к царю – стала давать сенсационные показания, оговорив еще несколько христианок‚ якобы соучастниц в этом деле. Арестовали и их‚ на допросах они противоречили друг другу и самим себе‚ нагромождали всевозможные фантастические подробности‚ и Страхов с трудом согласовывал их «признания»‚ подсказывая порой то‚ что хотел бы от них услышать.

Общая картина по их уточненным показаниям выглядела таким образом: некая Хана Цетлин‚ содержательница шинка‚ за неделю до Пасхи будто бы попросила Марью Терентьеву привести к ней «хорошенького христианского мальчика». Встретив на мосту солдатского сына Федора‚ Терентьева отвела его в дом еврейки‚ за что была напоена допьяна и получила два рубля серебром. Через несколько дней после этого она и еще две христианки совместно с евреями совершили над младенцем истязания – резали его‚ кололи‚ катали в бочке‚ затем отнесли в синагогу и убили. Кровь они собрали в бочонок‚ который отвезли в Витебск и разлили по бутылкам.

Со свидетельницами хорошо обращались в тюрьме‚ прекрасно кормили‚ даже давали водку и отпускали в церковь‚ где их увещевал священник‚ чтобы возбудить в женщинах «чувство раскаяния». По дороге в церковь они встречались с местным жителем Азадкевичем‚ у которого была книга «Злость жидовская»; полученные от него сведения женщины пересказывали затем на следствии. Не случайно многие их показания‚ особенно о способах получения крови младенца‚ полностью совпадали с описаниями в книге. Велижские евреи жаловались начальству на «развратные речи вредного и распутного Азадкевича», просили отобрать у него книгу‚ но их жалоба ни к чему не привела. А свидетельницы уже сообщали‚ будто христианской кровью евреи «протирают глаза родившимся младенцам‚ потому что они родятся слепыми‚ а немного христианской крови они кладут в муку‚ из которой пекут мацу».

Много лет держал в страхе евреев Велижа следователь особой комиссии‚ у которого была подходящая к случаю фамилия – Страхов. В городе арестовали более сорока человек‚ в нарушение закона заковали в кандалы и заключили в одиночные камеры. Аронсоны‚ Берлины, Цетлины попали в тюрьму целыми семействами: отец с матерью‚ их сыновья с женами‚ дочери с мужьями, внуки – юноши и девушки. К больным и умирающим не допускали родных‚ покойников выставляли за тюремную ограду‚ и члены еврейского погребального братства под конвоем относили их на кладбище.

Вокруг этого дела сплелось многое – вековая вражда к евреям‚ подозрительность и предубежденность‚ всеобщая вера в кровавый навет. Возможно‚ Страхов сам был обманут и введен в заблуждение‚ но он ни разу даже не усомнился, у него не возникли естественные для следователя вопросы: если евреи задумали убить мальчика‚ почему они привлекли к этому делу вечно пьяную нищенку? А если они хотели скрыть преступление‚ зачем бросили труп на виду у всех‚ в открытом месте‚ а не закопали в лесу? Следователь выстроил для себя стройную систему обвинения и подгонял под нее все свидетельства. Даже когда заключенные опровергали нелепые домыслы‚ Страхов считал неопровержимой уликой тот факт‚ что некоторые из них бледнели при этом или падали в обморок‚ а «прерывавшийся от злобы голос явно обличал их в преступлении».

Белорусский генерал-губернатор поддержал обвинение и доложил в Петербург о преступлении всего велижского кагала – пролитии «невинной крови». 16 августа 1826 года последовало распоряжение Николая I: «Так как оное происшествие доказывает‚ что жиды оказываемую им терпимость их веры употребляют во зло‚ то в страх и пример другим – жидовския школы (синагоги) в Велиже запечатать впредь до повеления‚ не дозволяя служить ни в самых сих школах‚ ни при них».

Все синагоги города запечатали перед праздником Рош га-Шана‚ среди них – Большую синагогу Велижа; свитки Торы увезли из синагог и отдали «под присмотр полиции», запретили собираться для молитв даже в домах. Всё замерло в городе, все затаились. Частную переписку конфисковывали. Священные книги отбирали после обысков и относили в участок. Двор Большой синагоги зарос бурьяном‚ солдат инвалидной команды шагал с ружьем вокруг нее. Чтобы помолиться‚ евреи собирались тайно в погребах и в специально вырытых подземельях‚ без света и воздуха.

Старики с ужасом рассказывали‚ как во время молитвы в дом нагрянула полиция, и свиток Торы спрятали в непотребном месте. Казалось‚ наступили времена инквизиции. Евреи сидели по домам‚ никуда не выезжали, никого не принимали у себя. Многие дома стояли заколоченными‚ а их обитатели год за годом томились в тюрьме.

4

В тот период центр Велижа был застроен еврейскими домами и складами. Самый большой дом принадлежал Мирке Аронсон; в первом его этаже размещалось питейное заведение‚ которое содержали евреи‚ лучший в городе гастрономический магазин – тоже еврейский‚ а на углу этого дома – маленький кабачок шляхтича Козловского‚ который не мог конкурировать со своими соседями. Постоянными посетителями у Козловского были вечно пьяная нищенка Марья Терентьева и «девка-отгадчица» Анна Еремеева‚ которой архангел Михаил открыл в видениях «иудейские зверства». Это она первой предсказала гибель младенца в «иудейском‚ что на рынке‚ большом угловом каменном доме»‚ а Марья Терентьева наворожила матери ребенка‚ что ее сын еще жив и находится в доме еврейки Мирки.

Можно предположить‚ что так оно и было: похитив ребенка‚ они спрятали его в погребе дома Мирки Аронсон‚ но только в той его части‚ куда имел доступ лишь шляхтич Козловский‚ владелец кабачка. Марья Терентьева не лгала‚ наверно‚ когда рассказывала следователям‚ как она колола мальчика‚ обмывала‚ снова колола и мочила в его крови кусочек холста. Лишь в одном ошиблась Марья Терентьева. Она не знала‚ что труп ребенка бросили в лесу за городом‚ и уверяла следователей‚ будто сама привязала к нему камень и утопила в реке. И лишь затем‚ когда ей всё стало известно‚ Терентьева не ошибалась в своих показаниях.

Однако не все женщины‚ которых Терентьева назвала свидетельницами‚ соглашались на ложь. Некая Агафья Демидова сказала: «Лучше дать себя зарезать‚ лучше безвинно пропасть и принять кнут‚ нежели признаться в том‚ чего не знаю… Хоть два‚ хоть три года продержится дело‚ а правда кривду перетянет». А другая женщина после ложного показания не выдержала угрызений совести и повесилась в камере. Но Марья Терентьева старалась вовсю, оправдывая надежды следователей. Вечно голодная и бездомная‚ она отъелась в тюрьме на казенной пище‚ отогрелась‚ прибавила в весе и «после священнического увещевания над Евангелием» раскрывала одно «преступление» за другим.

Вот‚ к примеру‚ образец ее показаний: «Я‚ Марья Терентьева‚ собственными своими руками колола и резала мальчика вместе с тобою‚ Ханка‚ и вместе с тобою‚ Евзик‚ а ты‚ Славка‚ подостлала под ним белую скатерть‚ ты‚ Поселенный‚ бритвой отрезал у него кусочек кожицы‚ ты‚ Орлик‚ подал мне иглу‚ которой я первой кольнула мальчика в бок‚ ты‚ Иосель‚ подвел меня к шкапчику‚ перед которым евреи молятся Богу‚ обратил меня в жидовскую веру и назвал Лейею‚ ты‚ Руман‚ заставил меня перейти через жидовский огонь и поставить на горячую сковороду ноги‚ ты‚ Янкель‚ положив передо мною тетрадку с изображением святых‚ приказал мне плюнуть в них девять раз…», и так далее.

Эти показания протоколировались‚ изучались‚ а затем следователи составляли отчеты‚ которые отправляли по назначению. Свидетельницы договорились даже до того‚ будто совместно с евреями они убили много взрослых и детей для получения христианской крови. В Петербурге усомнились такому обилию «разоблачений»‚ а по поводу «убийств» детей Николай I написал: «Надо непременно узнать‚ кто были несчастные сии дети; это должно быть легко (выяснить)‚ если всё это не гнусная ложь».

Вскоре Марью Терентьеву повезли в Витебск для опознания лиц‚ кому она‚ по собственному признанию‚ передала бочонок с кровью. Но там она сбилась‚ запуталась‚ а затем прямо призналась‚ что уличать никого не может‚ «чтобы не оговорить кого‚ Боже сохрани‚ напрасно». Дело разваливалось на глазах‚ Страхов нервничал‚ кидался на обвиняемых с кулаками‚ «чрезвычайные вопли и ужасные стоны» были слышны на улице. Одна из заключенных в минуту помрачения «призналась»‚ что в ее доме спрятан нож‚ которым делали обрезание мальчику‚ и кусочек его кожицы. Это немедленно доставили Страхову‚ но нож – по заключению комиссии – оказался «самым простым тупым крестьянским ножом»‚ а кусочек иссохшей кожицы – старым рыбьим пузырем.

Год за годом заключенные томились в тюрьме‚ но на допросах не признавали свою вину. Меламед Хаим Хрипун писал на волю записочки на щепках‚ бумажных обрывках: «Бегите по всем местам‚ где рассеян Израиль‚ и громко кричите: горе‚ горе! Пусть жертвуют жизнью‚ пусть взывают к Всемогущему!.. Знайте‚ что замыслы их простираются далеко. Они хотят‚ Боже сохрани‚ истребить весь Израиль!» Хрипун говорил следователям: «Разбойники! Обманщики! Бездельники! Вы уморили богатырей – Шмерку и Янкеля! Они умерли в кандалах и были выкинуты из острога‚ как падаль! Но и вас может постигнуть то же самое!..» А Иосиф Мирлас сказал о показаниях Терентьевой: «Ай, Россия!.. Правду говорят, что в России нет ничего невозможного».

Славка Берлин‚ дочь Мирки Аронсон‚ попала в заключение одной из первых. В тюрьме умерли ее муж‚ жена сына‚ муж дочери. В тюрьме сидел ее единственный сын и братья. Но она оставалась гордой‚ несломленной, с презрением глядела на незнакомых женщин‚ которые называли ее соучастницей в убийстве. Даже когда Страхов наказывал ее собственной рукой‚ она говорила: «Ничего. Придет время – и я опять буду Славкой‚ и все евреи будут дома‚ а вас непременно накажут». В последние годы заключения она отказывалась давать показания и не отвечала на вопросы.

Больше всего хлопот причинял комиссии Нота Прудков. Он говорил следователям: «Вы разбойники. Вы все тут разбойники. Вы подучили баб для того‚ чтобы разорить нас‚ евреев. Вас еще будут судить!» В тюрьме Нота Прудков сделал подкоп‚ бежал‚ на небольшой лодке спустился вниз по реке‚ чтобы попасть в Витебск и изобличить Страхова. Его поймали‚ вернули в тюрьму‚ но он снова пытался бежать‚ чтобы добраться до Петербурга. Это о нем написали в докладе: «Сей еврей есть самый дерзновенный из всех подсудимых, по сему делу арестованных».

Наконец перед Страховым мелькнула последняя надежда. В городе объявился выкрест Антон Грудинский и сообщил комиссии‚ что существует еврейская книга‚ в которой написано об употреблении евреями христианской крови. Ему передали все книги‚ изъятые в синагогах‚ из них он выбрал одну и стал ее переводить: одна страница страшнее другой! Грудинский даже нарисовал инструменты‚ которыми евреи‚ будто бы‚ пользуются при «источении крови»‚ и в Петербург немедленно послали донесение о находке «таинственной рукописи‚ скрываемой многие столетия под непроницаемой завесой». Но обман быстро раскрыли: книгу передали для перевода другому человеку‚ и выяснилось‚ что в ней содержались правила об убое скота. Грудинский сознался‚ что своим враньем хотел немного заработать‚ и вскоре последовало высочайшее повеление: наказать обманщика плетьми и сдать в солдаты. А через несколько дней Страхов неожиданно умер. Одни говорили‚ что этот человек на самом деле верил в «преступления» евреев‚ и сердце его не выдержало‚ когда открылась правда‚ – другие уверяли‚ что он принял яд.

Помог евреям велижский помещик‚ граф Николай Мордвинов, благородный человек с независимыми суждениями. Во время суда над декабристами он был единственным‚ кто подал голос против смертной казни‚ и А. Пушкин говорил‚ что «Мордвинов заключает в себе одном всю русскую оппозицию». Он занимал высокий пост председателя департамента гражданских и духовных дел‚ и потому все наиболее крупные судебные процессы – на последнем этапе их расследования – проходили через его руки. После изучения Велижского дела Мордвинов составил подробную записку и указал в ней‚ что «обвинение евреев в ужасных преступлениях имело источником злобу и предубеждение и было ведено под каким-то сильным влиянием». Эту записку рассматривал Государственный Совет и постановил: «евреев-подсудимых от суда и следствия освободить; доносчиц-христианок… сослать в Сибирь на поселение». На решении Государственного Совета Николай I написал резолюцию: «Быть по сему».

28 января 1835 года фельдъегерь из Петербурга прискакал в Велиж и остановился в гостинице. Через час всем в городе стало известно‚ что он привез приказ распечатать синагоги и вернуть свитки Торы. Толпы евреев собрались на улицах‚ зажгли факелы и пошли к Большой синагоге. Впереди всех шагала бабушка Цирля‚ крохотная старушка в толстой ватной кофте‚ густо пропитанной дегтем‚ которым она торговала на рынке. Она хлопала в ладоши‚ притоптывала и кричала: «Наш Бог! Наша синагога! Наш Бог! Наша синагога!» Двор перед синагогой был завален снегом. В одну минуту путь к дверям расчистили руками и впервые за девять лет евреи вошли внутрь. Там было пусто и холодно. На полу валялись разбросанные полуистлевшие книги. В раскрытый ковчег завета поставили зажженную свечу‚ кантор снова встал на свое место и над застывшей толпой произнес вечные слова: «Благословите Всевышнего‚ Он благословен!»

Арестованных выпустили из тюрьмы в праздник Пурим‚ когда евреи отмечают с весельем чудесное избавление народа от грозившего ему уничтожения во времена персидского царя Ахашвероша. И каждый год в этот день велижские евреи вспоминали козни Амана древних времен и козни современных аманов‚ которые хотели их уничтожить, но потерпели поражение. В молитву этого дня они ввели дополнительный стих‚ читали его затем многие годы: «И да будет Мордвинов помянут к добру!»

5

В 1836 году Николай 1 повелел превратить город Брест в крепость. Многие жилые строения были разрушены, среди них оказались дома еврейского квартала, синагога, а также еврейское кладбище. Полина Венгерова описывала тот день, когда евреям пришлось перенести на новое место останки своих родных:

«Евреи Бреста с ужасом и возмущением услышали о том, что земля, на которой веками покоились останки тысяч людей, будет использована под крепостные сооружения, а старые захоронения со всеми памятниками будут снесены… Все усилия, все прошения, все мольбы оставить мертвых в покое оказались тщетными. Власти были неумолимы, приказали очистить кладбище, и это произошло…

Назначили день не бывалого прежде извлечения трупов. Вся еврейская община, молодые и старые, богатые и бедные в этот день постились… читали псалмы, просили у мертвых прощения, как это делается на похоронах, а затем приступили к скорбному труду. Одно из самых страшных еврейских проклятий: «Пусть земля выбросит его кости!» – и вот все увидели, как оно сбывается. За несколько дней до этого пошили мешочки из серого полотна, чтобы положить в них останки умерших. Маленького мешочка оказалось достаточно, чтобы вместить в него человека, который некогда был, возможно, гордым, самоуверенным, неутомимым в своих желаниях и вожделениях, – всё это стало теперь горсткой праха.

В работе принимала участие вся община. Содержимое разрытых могил ссыпали в мешочки, перевязали бечевкой и сложили на телеги. Здесь все были равны, все чины, звания и положение в обществе… Здесь не одна семья горевала о своих близких – весь народ скорбел об осквернении могил. Телеги покрыли черными платками, кантор прочитал кадиш – заупокойную молитву, и длинная похоронная процессия отправилась из Старого города в Новый. Многие проделали этот путь босиком в знак траура… Солдаты с ружьями на плечах – почетным экскортом – шагали рядом с телегами, толпы горожан следовали за ними в глубоком молчании.

На новом кладбище – у деревни Березовка, в шести верстах от старого города – мешочки с прахом тех, у кого не было надгробных камней, опустили в общую могилу, а останки других покойников захоронили в отдельных могилах под старыми надгробиями… Массовое погребение на новом кладбище закончилось в сумерки, и толпа безмолвно рассеялась. Вечером у нас в доме царила скорбь. Мои родители были потрясены до глубины души, молчаливы и замкнуты. Никто не проронил ни слова, ни звука. Все размышляли о смерти и бренности жизни…

Еще и сегодня можно прочитать на новом кладбище эпитафии на еврейском языке, высеченные на камне несколько столетий назад.

«Здесь покоится великий рабби, гаон и учитель Авраам, сын Давида, бывший раввином в Брест-Литовске, умер в 1742 году».

«Здесь покоится добродетельный рабби и проповедник, наш учитель и наставник Моше… Ушел туда, где свет его мудрости будет светить вечно…»

«Отворите двери и впустите праведника! Здесь покоится знаменитый гаон, усопший Йосеф, сын Авраама, да будет благословенна его память»…»

6

Людвиг Штиглиц приехал из Германии в Россию в 1803 году, основал банкирский дом «Штиглиц и К°», принял «вечное Российской державы подданство», перешел из иудаизма в лютеранскую веру. Он был одним из самых влиятельных лиц на Петербургской бирже и в 1826 году получил титул барона Российской империи – «за оказание правительству услуг и усердие к распространению торговли».

Штиглиц создал первое в России общество страхования от пожаров – «Санкт-Петербургский феникс», основал в Петербурге крупнейшую по тем временам бумагопрядильную фабрику «Невская мануфактура», стал главным кредитором государственной казны, личным банкиром императора Александра I. Его авторитет был непререкаем, и в газете отметили: «Вексель Штиглица являлся как бы его наличными деньгами, а слово ценилось выше векселя».

Барон Людвиг Штиглиц был награжден орденами Российской империи и вписан в дворянскую родословную книгу Санкт-Петербургской губернии. Он умер в 1843 году; в день похорон – «по Высочайшему соизволению» – закрыли Петербургскую биржу, на похоронах присутствовали министры, высшие чиновники, петербургское купечество. В завещании он написал своему единственному сыну: «Имя, которое носишь, второй для тебя капитал… Сохрани это имя, дабы оно перешло к тем, которых однажды после себя оставишь».

Его сын, барон Александр Штиглиц, был финансистом, промышленником, придворным банкиром, председателем Биржевого комитета Петербурга в течение многих лет, одним из учредителей Главного общества российских железных дорог для постройки и эксплуатации железнодорожных линий, первым управляющим Государственного банка России, основанного в 1860 году. Свои огромные капиталы А. Штиглиц размещал в российских ценных бумагах; когда ему указывали на неоправданный риск и возможные финансовые портери, Штиглиц отвечал: «Отец мой и я нажили состояние в России; если она окажется несостоятельной, то и я готов потерять вместе с ней всё свое состояние».

Александр Людвигович фон Штиглиц был награжден многими орденами Российской империи, занимался, как и его отец, обширной благотворительной деятельностью. Среди прочего на его деньги – несколько миллионов рублей – построили в Петербурге дворец, где разместилось Центральное училище технического рисования «для лиц обоего пола», с музеем прикладного искусства. Училище носило имя основателя и существовало на его субсидии. На фасаде здания выложили мозаикой надпись «Центральное Рисовальное Училище Барона Штиглица», в парадном зале, на верхнем пролете лестницы, установили мраморную скульптуру А. Штиглица работы М. Антокольского.

В завещании барон просил сохранить за училищем свое имя, однако в советское время оно получило иное название – «Ленинградское высшее художественно-промышленное училище имени В. И. Мухиной». Скульптуру Антокольского убрали, лишь в начале двадцать первого века она вернулась на свое место, а училище вновь стало носить имя основателя – «Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия имени А. Л. Штиглица».

В 2007 году выпустили памятную медаль Банка России с портретом А. Штиглица и надписью «150 лет со дня учреждения главного общества российских железных дорог». Почетной медалью имени А. Штиглица награждают ученых за вклад в развитие науки и экономики России.

В 1704 году в Левобережной Украине, находившейся под властью России, обнаружили труп студента Киевской духовной академии; это произошло в местах расположения казацкого Черниговского полка. Схватили двух евреев, один из них «признался» под пыткой раскаленным железом, что евреи в корчме уговорили его убить студента и «выточить» из него кровь.

Арестовали еще двух евреев, пытали таким же способом, но они ни в чем не признались. Тем не менее, казаки убили корчмаря, сожгли дом вместе с его семьей, изгнали всех евреев, – арестованных отбили у конвоя и растерзали. Узнав о том, что некого теперь допросить, гетман Мазепа сказал: «Темна вода в облаках. Темным дело было, темным и остается эта христианская кровь у жидов…»

В 1824 году Самуил Кушелевский, один из первых евреев-студентов Виленского университета, получил степень доктора медицины. Он практиковал в Несвиже‚ слыл прекрасным врачом‚ и польская шляхта приезжала к нему лечиться из самых отдаленных мест. Евреи рассказывали легенды о его умении исцелять практически неизлечимых, с почтением величали доктора «ребе». Это был правоверный еврей, толстый человек с большим животом‚ который постоянно кричал на больных‚ но всегда всех принимал‚ выслушивал и прописывал лекарства.

Писатель А. Паперна вспоминал о приездах Самуила Кушелевского в городок Копыль:

«Проку в этом было мало‚ так как решались обыкновенно на приглашение знаменитости слишком поздно‚ когда больной уже находился в агонии. Кушелевский обыкновенно приезжал в Копыль‚ когда пациент был уже надлежащим образом оплакан и похоронен. Но несмотря на явную бесполезность таких приглашений‚ от них не отказывались – «из уважения к усопшим». Порядочному копыльцу просто неприлично было умереть без Кушелевского.

Впрочем‚ всякий приезд Кушелевского в Копыль становился знаменательным событием если не для покойника‚ то для живых. При появлении его все спешили воспользоваться редким случаем приезда знаменитости‚ чтобы просить совета по поводу недугов своих и своих деток‚ тем более‚ что Кушелевский с евреев‚ по принципу‚ гонорара не брал. Увидев эти великие сонмы народа‚ Кушелевский‚ бывало‚ приходит в ужас‚ кричит‚ ругается‚ велит повернуть оглобли‚ но безуспешно: не дают‚ выпрягают лошадей. В конце концов, он уступал‚ выслушивал всех‚ прописывал лекарства и уезжал.

Лекарства по его рецептам редко заказывались (посылать в слуцкую или несвижскую аптеку было слишком дорого)‚ но ведь и сами рецепты такого врача что-нибудь да значат‚ – их хранили‚ как амулеты».

Виленский генерал-губернатор рекомендовал предоставить Самуилу Кушелевскому звание почетного гражданина, однако его просьбу отклонили. Из Петербурга сообщили: «Хотя на основании свода законов евреи могут быть возводимы в Почетное гражданство… но не иначе как особыми Высочайшими указаниями».

Очерк двадцать третий Начало «гаскалы» у российских евреев. Традиционная система образования: хедеры и иешивы. Рав Хаим из Воложина. Рабби Леви Ицхак из Бердичева. Рабби Нахман из Брацлава

«Есть два способа подняться над соседом: возвыситься самому или унизить его. Никогда не следуйте вторым путем. Вместо того‚ чтобы копать яму другому‚ употребите эти силы на то‚ чтобы насыпать холм для самого себя».

1

В первой половине девятнадцатого века государственные умы России работали над проектами реформы еврейской жизни‚ и эти проекты – в зависимости от духа времени – внедрялись порой насильственными мерами‚ а порой мерами поощрения. Но замкнутое еврейское общество слабо поддавалось внешнему воздействию‚ что приводило в отчаяние одних государственных деятелей и подталкивало других на новые решительные меры. Одновременно с этим в недрах российского еврейства неприметно происходило движение к светскому образованию‚ которое вело к постепенному отходу от традиционной жизни‚ а зачастую – к ассимиляции и уходу из народа. Это движение получило название «гаскала»‚ что в переводе с иврита означает – просвещение.

Первый период «гаскалы» начался в Пруссии‚ во второй половине восемнадцатого века, поэтому его называют «берлинским»‚ а его последователей – «берлинерами». Этот же период называют и «мендельсоновским» – по имени писателя и философа Моисея Мендельсона. Он овладел европейской культурой в зрелом возрасте и стал образцом для евреев‚ стремившихся примкнуть к культуре окружающего их народа; его называли «Моисеем‚ который выведет еврейский народ из духовного плена». Мендельсон был верующим евреем‚ строго придерживался традиционного образа жизни‚ но при этом призывал евреев к овладению европейской культурой. Он участвовал в переводе Библии на немецкий язык‚ и эта работа способствовала распространению немецкого языка среди еврейской молодежи Центральной и Восточной Европы.

Раввины опасались‚ что чужая культура отдалит молодежь от традиционного образа жизни‚ – так оно и случилось впоследствии. Часть сторонников «гаскалы» в Европе видела в вере отцов лишь религиозные предрассудки‚ ради которых не стоило терпеть ограничения и от которых следовало освободиться. Их девизом было: от национальной культуры – к общечеловеческой. Старались забыть обычаи отцов‚ сменить одежды‚ которые делали их смешными в глазах соседей‚ торопились стать похожими «на всех»‚ с легкостью отбрасывали традиции‚ считали неприличным говорить между собой на языке идиш. Не случайно после смерти Мендельсона часть его последователей приняла христианство: это была эпидемия крещения‚ которая захватила детей и внуков Мендельсона, оторвала от народа тысячи людей. Одни это делали ради карьеры‚ другие для брака с христианином или христианкой‚ третьи желали тем самым окончательно приобщиться к культуре окружающего их народа.

Постепенно идеи «берлинского» просвещения стали проникать в еврейское общество России – через Пруссию и Галицию. Поначалу это было лишь внешнее подражание‚ и в начале девятнадцатого века в Варшаве уже появились «берлинеры» (в насмешливом и презрительном наименовании – «берлинчики»)‚ которые переменой внешнего облика старались «искоренить в себе отличительные признаки». Они разговаривали по-немецки или по-польски‚ брили бороды‚ стригли пейсы‚ носили короткие немецкие сюртуки и‚ конечно же‚ выделялись среди варшавских евреев в их длинных‚ до пят‚ одеждах. Хасиды и их противники единодушно ненавидели этих еретиков – «эпикойресов» (от слова «эпикуреец») за грубое нарушение вековых традиций, подозрительно относились к тем‚ кто проявлял самые малые признаки вольнодумства. Тайные сторонники «гаскалы» в городах и местечках скрывали свои взгляды‚ украдкой читали книги светского содержания и не выделялись среди прочих евреев образом жизни‚ чтобы не навлечь на себя гонений‚ публичных оскорблений, даже расторжения браков.

Первые сторонники светского образования в России – «маскилим» – просветители – получили традиционное образование‚ знали Талмуд, раввинскую литературу и мечтали соединить традиционный иудаизм с просвещением. «Их лозунгом было «Тора и мудрость»‚ – писал один из сторонников «гаскалы». – Тора и мудрость – или вера и разум – должны быть согласны между собой‚ так как обе они проистекают из одного и того же источника – из Божества. Тора и мудрость не противоречат одна другой‚ а дополняют друг друга. Тора без светских познаний непонятна‚ и вера без разума часто переходит в суеверие; разум же один, без веры‚ без богобоязни недостаточен: он не всегда и не везде может служить защитой от волнующих нас страстей».

Первые российские «маскилим» не помышляли о переходе в христианство и с болью наблюдали за эпидемией крещения в Центральной Европе среди тамошних «просвещенных» евреев. «Они из кожи лезут вон‚ – писал один из сторонников просвещения в России‚ – лишь бы доказать‚ что уже достаточно прозрели и‚ озаренные светом разума‚ вполне уразумели‚ что наследие отцов есть ложь‚ а традиция – тяжелейшая обуза‚ с которой необходимо порвать окончательно». «Я не могу спокойно видеть‚ – писал другой‚ – как отворачиваются от религии и преклоняются перед одним только разумом. Не к еретикам я обращаюсь‚ – их уже не вернешь на путь истины‚ они засохшие листья‚ и нечего взывать к мертвецам… Я взываю к тем из сынов Израиля‚ которые еще не ступили на ложный путь и не следуют пока по стопам грешников».

Российские «маскилим» были чаще всего самоучками‚ которые в зрелом возрасте занялись самообразованием. Вокруг них – в Литве‚ Польше‚ на Украине‚ в Белоруссии и Курляндии – звучала немецкая‚ польская‚ литовская‚ латышская‚ украинская‚ белорусская речь‚ но только не русская. Они не знали русского языка и не стремились им овладеть‚ так как это не имело практического применения. Учебным пособием стал для них немецкий перевод Библии Моисея Мендельсона; от Библии они переходили к чтению Канта‚ Шиллера, Гете и ничего не слышали о Пушкине‚ Лермонтове, Гоголе.

Они были идеалистами‚ далекими от реальных условий жизни‚ считали‚ что одно лишь нежелание мешает еврейскому обществу стать просвещенным и образованным. Стоит только захотеть‚ как завтра всё изменится к лучшему‚ еврейская жизнь преобразится‚ и власти непременно предоставят евреям равные со всеми права. А потому «маскилим» поддерживали правительственные меры по устранению еврейской обособленности‚ даже если они вводились принуждением‚ сетовали на хасидов, упрямых «гасителей света», врагов просвещения‚ которые противятся собственному счастью.

«Маскилим» издавали научные книги для немногих «любителей нового просвещения»‚ а остальных надо было еще убедить‚ что изучение наук не противоречит законам еврейской религии и традиции. Это попытался сделать Ицхак Бер Левинзон‚ прозванный «Мендельсоном российских евреев». У него были удивительные способности и поразительная память. В Галиции он познакомился с последователями Мендельсона и их идеями‚ затем вернулся в Россию‚ был учителем‚ тяжело заболел и навсегда поселился в Кременце‚ в маленьком домике на краю города. «Вот уже двадцать пять лет как я не переступаю за порог своего жилища и большую часть времени провожу в постели», – сообщал он в письме. Левинзон был беден‚ одинок, не мог даже выехать из города‚ потому что не имел приличной одежды и денег на дорогу. Но он продолжал работать‚ его выручала великолепная память и знания‚ полученные в молодые годы.

В 1828 году Ицхак Левинзон опубликовал книгу на иврите под названием «Теуда бе-Исраэль» – «Предназначение Израиля». От имени «ищущих правды и света» он доказывал пользу образования цитатами из Талмуда и раввинской литературы‚ ссылался на величайших еврейских авторитетов прошлого‚ которые владели многими языками и изучали светские науки. Эта книга имела успех‚ особенно среди молодежи‚ учеников иешив‚ которые читали ее тайком от своих учителей. Метод изложения был им привычен‚ ссылки на авторитеты убедительны‚ и они проникались ощущением‚ что светские знания не повредят их вере, уважению к вековым традициям.

«Только ваша книга‚ – писал Левинзону один из читателей‚ – которую я перечитывал несколько раз‚ дала мне должную зрелость». «В вашем труде я нашел такую книгу‚ – восторгался другой читатель‚ – появления которой давно ожидал от одного из мудрецов в Израиле… Изложение ваше дышит умом‚ доказательства ваши убедительны». Даже некоторые раввины отзывались с похвалой о книге Левинзона‚ а один из них считал ее единственным недостатком лишь то обстоятельство‚ что книга «написана не Виленским гаоном».

Во время одного из ритуальных наветов Левинзон написал книгу «Эфес дамим» – «Нет крови» – «против ложного обвинения евреев в употреблении христианской крови». Эта книга имела большой успех‚ выдержала несколько изданий‚ была переведена на английский‚ русский и немецкий языки. Другая его книга – «Зрубавель» – защищала от нападок Талмуд и еврейскую религию. Ицхак Бер Левинзон умер в 1860 году; друзья и ученики несли за гробом его книги и повторяли строки, которые он сочинил:

В день смерти моей загрустят друзья и возрадуются враги мои; одни заплачут‚ полные печали‚ другие возликуют‚ пьяные от вина. Но если бы задумались те и другие‚ то поменяли бы свои намерения: врагам – испить горькую чашу‚ друзьям – насытиться утешением. Ибо душа моя в день кончины выйдет из темницы на свободу‚ вознесется в горнии высоты‚ возвратится в прежний свой шатер к Господу Величия – Села!

На памятнике Левинзону написали сочиненную им эпитафию: «Не острием меча сражался я с врагами Господа‚ но словом. Им отстаивал я пред народами правду и справедливость‚ – свидетелями тому «Зрубавель» и «Эфес дамим»».

2

«Положение об устройстве евреев» 1804 года позволяло еврейским детям поступать в российские училища и гимназии «без всякого различия от других детей»‚ но их родители не спешили воспользоваться этим правом. Народные школы в те времена существовали почти исключительно при монастырях и церквах‚ две трети которых были католическими; учителя-христиане старались совместить учебу с религиозной пропагандой‚ чтобы «уловлять жидков-гимназистов». Поэтому евреи бойкотировали общие школы; в 1808 году в Могилевской губернии учились в них лишь девять евреев‚ в Витебской губернии – один‚ а минские власти не обнаружили в местных народных школах ни одного еврейского ученика.

Влияние российских «маскилим» на еврейское общество на первых порах было незначительным. Евреи черты оседлости жили обособленно; их образ жизни до последней мелочи подчинялся законам Торы‚ и слабые веяния «гаскалы» до них практически не доносились. На восьмой день после рождения мальчикам делали обрезание. Собирались родные и соседи, моэл провозглашал после обрезания: «Этот малыш станет великим в Израиле!»‚ по подсказке отца произносил имя ребенка, «да продлятся дни его в покое и благополучии». Когда мальчику исполнялось три года, его заворачивали в талес, и отец относил ребенка в хедер, к учителю. Рядом шла мать‚ принаряженная и заплаканная‚ несла кулек со сладостями‚ а встречные произносили благословения по столь радостному поводу. В комнате стоял длинный некрашеный стол со скамейками, на которых сидели дети. Меламед раскрывал книгу Торы, показывал буквы: «Это алеф. Это бет. Это гимел…», а на голову маленького ученика сыпали конфеты с пряниками‚ чтобы учение соединилось у него со сладостью.

Система образования российских евреев сохранялась неизменной с давних времен. Все мальчики шли в хедеры‚ которые существовали в любом‚ даже самом крохотном, нищем местечке. За обучение ребенка родители давали меламеду установленную сумму‚ за неимущих платил кагал‚ и потому в еврейских общинах практически не было неграмотных мужчин. Учение начиналось с утренней молитвы, продолжаясь до вечера‚ с перерывом на обед. В хедерах учеников приучали самостоятельно «плавать по морю Талмуда»‚ а с тринадцати лет самые способные из них переходили в иешивы‚ обучение в которых было бесплатным и оплачивалось из общественных средств.

Во многих общинах существовали небольшие иешивы; они располагались в синагогах и заполнялись юношами из окрестных местечек, которые были готовы на лишения ради изучения Торы. Ученики жили в молитвенных домах, спали там на скамейках‚ обедали поочередно у местных жителей‚ каждый день у другого – это называлось «есть дни». Община платила жалованье руководителю иешивы и поставляла всё необходимое – книги‚ свечи‚ дрова для отопления – из тех скудных средств‚ которые собирали с каждого жителя. «Молодые люди‚ не имеющие ни гроша за душой‚ – вспоминал писатель Менделе Мойхер Сфорим‚ – приходят сюда пешком и почти налегке‚ с мешком‚ хранящим две старые залатанные рубахи и пару изношенных штопаных носков. И вот жалкий городок‚ удрученный собственной бедностью‚ берет на себя заботу о приезжих‚ снабжая их чем только может. Ради Торы самый большой бедняк готов поделиться с другим последним куском хлеба‚ если он им располагает».

Были в черте оседлости и крупные‚ знаменитые иешивы на сотни учеников‚ которыми руководили выдающиеся ученые того времени. Такие иешивы обычно располагались в маленьких местечках‚ подальше от городского шума и суеты‚ приезжали туда наиболее способные юноши из еврейских общин России, даже из европейских стран. Лучшие ученики иешив разъезжались затем по российским и европейским общинам и становились там раввинами: не случайно говорили тогда‚ что «свет Торы исходит с Востока». Большинство училось не ради каких-либо экономических привилегий; ученость давала почет в еврейском обществе‚ и каждый родитель из бедной, неродовитой семьи мечтал‚ чтобы его сын достиг высокого уровня учености, тем самым возвысил себя и свою семью.

В восемнадцатом веке в иешивах применяли обычно метод «пилпула» при изучении Талмуда: умение при помощи сложных построений сближать самые отдаленные понятия, улавливая тем самым скрытый смысл Закона. Больше всего ценились ученики‚ которые поражали изощренными умозаключениями‚ помогавшими им толковать и постигать слово Божье. Но порой «пилпул» вырождался в схоластические упражнения ума‚ и юноши уходили из литовских иешив, присоединяясь к хасидам‚ потому что прежние методы обучения не давали выхода их чувствам.

Виленский гаон предложил создавать иешивы с новым методом преподавания‚ чтобы противостоять распространению хасидизма. Самой знаменитой среди них стала иешива в белорусском местечке Воложин, «мать литовских иешив». Ее основал в 1802 году рав Хаим, ученик Элиягу Гаона, для преподавания по методу своего учителя. Прежде всего в этой иешиве изучали Тору, основу для последующего изучения Талмуда, и ограничивали метод «пилпула». Это была иешива нового типа, которая не зависела от местной общины, существуя на пожертвования частных лиц. Сначала в ней учились не более десяти учеников на средства главы иешивы‚ со временем их количество возросло до двухсот из разных концов России‚ и на собранные деньги построили специальное здание.

Рав Хаим из Воложина тоже выступал против хасидов‚ но не обвинял их огульно во всевозможных грехах. Хасидизм основывает всё на религиозном чувстве‚ говорил он‚ потому это учение годится лишь для немногих‚ а не для всего народа. «В настоящее время‚ – писал он‚ – когда мы висим на волоске‚ у каждого есть забота о своем существовании‚ никто не в состоянии сосредоточиться во время молитвы и подготовиться к особому вдохновению». Да и чувство человеческое – непостоянно‚ при перемене настроения человек может совершить нечто‚ противоречащее еврейскому Закону. Поэтому рав Хаим учил‚ что основа религиозной жизни – неукоснительное исполнение законов и обычаев‚ даже если человеку не всегда удается при этом сосредоточить мысли на Всевышнем.

Рав Хаим Воложинский терпимо относился к хасидам‚ и они учились в его иешиве. Религиозная борьба в первой половине девятнадцатого века постепенно затихала. Во многих общинах хасиды и их противники жили рядом‚ бок о бок‚ молились в разных синагогах‚ содержали отдельно раввинов‚ канторов‚ резников и учителей. Со временем хасидский способ убоя скота был принят повсеместно‚ и кое-где уже справляли свадьбы‚ на которых женили своих детей на детях бывших противников.

Хасиды группировались вокруг цадиков‚ которых называли с великим почтением «ребе» – учитель. У каждого цадика были свои последователи; они защищали друг друга‚ помогали в беде и были преданы своему «ребе». Хасиды не составляли замкнутые группы; в их ряды мог войти любой еврей, признававший святость цадика и безоговорочно ему доверявший. Вначале это был личный выбор – стать хасидом того или иного цадика, затем принадлежность к хасидизму определенного направления превратилась в семейную традицию.

«Хасиды образуют между собой самое образцовое братство‚ – утверждал наблюдатель‚ – перед которым бледнеют всякое родство и дружба… Это братство у них доходит до того‚ что понятия о превосходстве богатого над бедным‚ высшего над низшим вовсе не существуют. Все они равны перед трибуналом цадика‚ он один только возвышается над общим уровнем, ему одному воздается почет‚ слава и величие». Вера во всемогущество цадика порождала у хасидов спокойствие и веселие. Излишнее беспокойство о завтрашнем дне считалось как бы выражением недоверия к Богу‚ который обеспечит человека необходимым‚ если он всеми силами и разумом будет служить Всевышнему. Это упование на Бога помогало в нищей, беспросветной жизни черты оседлости‚ добавляло бодрости и оптимизма.

Цадик жил обычно в маленьком местечке‚ куда съезжались его хасиды‚ чтобы увидеть своего учителя. Поездки к «ребе» считались обязательными по меньшей мере раз в году‚ одно лишь лицезрение цадика возвышало душу хасида. Приходили к нему и пешком‚ иногда за сотни верст‚ ждали по нескольку дней‚ пока их допустят к «ребе»‚ потому что верили безоговорочно – цадик может исцелять больных‚ избавлять от надвигающейся опасности‚ помогать в беде‚ быть заступником перед Всевышним. Стоило ему сказать бесплодной женщине: «В будущем году ты обнимешь сына»‚ – так непременно происходило.

Порой хасиды подолгу жили возле своего цадика‚ слушали его проповеди‚ совместно молились, во время шумных и задушевных застолий «прогоняли уныние священным веселием». В субботние дни самые почетные гости садились за стол вместе с цадиком‚ а прочие посетители стояли вокруг и дожидались конца трапезы‚ чтобы разобрать и съесть остатки со стола‚ освященного присутствием «ребе». Эти остатки отвозили даже домой‚ для своих близких‚ потому что верили в их целебную силу. На исходе субботы, после трапезы, «ребе» читал проповедь‚ потрясая сердца слушателей. Временами он начинал восторженно петь какой-либо религиозный гимн‚ хасиды вторили ему‚ танцевали‚ заражались общим восторгом‚ ощущали общение со Всевышним через своего цадика.

В 1864 году группа «маскилим» направила письмо киевскому генерал-губернатору, в котором попросила распоряжения «правительства об удалении из здешнего края братьев цадиков Тверских, как самых вредных людей для живущих здесь евреев, даже для самого края, и о поселении их в отдаленных губерниях России, где евреям воспрещено селиться». Письмо сыграло свою роль: чернобыльскому цадику Аарону запретили покидать местечко без дозволения властей. Но вскоре киевский губернатор доложил начальству, что цадик Аарон Тверский, получив разрешение на временную отлучку из своего местечка «без посторонних лиц и без толпы», нарушил приказ и приехал с «толпой» хасидов в местечко Макаров на свадьбу внука.

Из секретного доклада губернатора: «Пиршество продолжалось сряду четыре дня, в нем участвовало местных и приехавших евреев более 1000 человек. Для угощения их… употреблено в пищу рыбы 30 пудов, говядины более чем втрое, спиртовые напитки были выставлены во дворе и других местах для всех местных жителей без различия верований и исповеданий, причем макаровские крестьяне перепились вместе с евреями… Крестьяне, несмотря на запрет местного начальства, украдкой поднесли жениху и невесте хлеб и соль, объяснив это тем, что «раввин нам благодетель, он в нужде помогает нам деньгами и прочим»…»

3

Невозможно распределить цадиков того времени по степени влияния; у каждого из них были верные последователи‚ которые превозносили святость своего цадика‚ даже если его влияние распространялось на малое число хасидов. Временами цадики соперничали между собой‚ тогда среди их хасидов дело доходило до скандалов‚ они не разговаривали друг с другом, не заключали между собой брачных союзов. О некоторых цадиках почти ничего не известно‚ другие же сохранились в учебниках истории и в памяти народа своими удивительными деяниями.

В восемнадцатом веке прославился странствующий цадик рабби Лейб Сорес из Ровно. Говорили‚ что он владел тайной сокращения пространства и мог мгновенно появиться в любом месте. Рабби Лейб неожиданно объявлялся в городах и местечках Польши‚ Галиции‚ Волыни и Подолии‚ исцелял больных‚ собирал деньги у богатых и раздавал их бедным‚ а заодно боролся с теми‚ кто замышлял гонения на еврейский народ. Потом он так же внезапно исчезал‚ надолго уединялся в лесу для молитвы‚ и его считали чудотворцем‚ одним из тридцати шести тайных праведников‚ на которых держится мир. «Истинный праведник‚ – говорил он‚ – должен быть живым‚ олицетворенным Священным Писанием‚ чтобы люди учились законам веры не по его словам‚ а по его поведению‚ по всем его движениям‚ по его восторженному настроению».

Предание рассказывает‚ как семь лет подряд рабби Лейб Сорес боролся с австрийским императором Иосифом II‚ который насаждал в Галиции «безбожные школы» и брал евреев в солдаты. Не случайно рабби Дов Бер в рекомендательном письме сообщал‚ что рабби Лейб «занимается таким богоугодным делом‚ выше которого не может быть… В его словах нет обмана‚ нечестия нет в устах его‚ он богобоязен‚ как немногие». Рабби Лейб владел кабалистической «тайной невидимки»‚ незамеченным проникал во дворец Иосифа II‚ пугал казнями египетскими‚ если тот не отменит законы против евреев‚ бил его, колол ножом. Когда рабби появлялся‚ только император видел его и всякий раз кричал в страхе: «Вот идет Лейбель пытать меня!..» – а придворные думали‚ что Иосиф II сошел с ума‚ и в страхе разбегались. Цадик и император умерли одновременно‚ в один год; народная молва утверждает‚ что рабби Лейб Сорес и Иосиф II погибли вместе‚ в последней яростной схватке. Но рабби победил и спас евреев Галиции‚ потому что со смертью императора его реформы отменили.

В местечке Ружин Киевской губернии была резиденция цадика рабби Исраэля; его дом «имел вид княжеского жилища, выделялся роскошью обстановки». Цадика окружали слуги‚ у него был собственный оркестр‚ он выезжал в карете с серебряными ручками‚ запряженной четверкой рысаков‚ и его последователи утверждали‚ что он это делает не для собственного удовольствия‚ но для прославления имени Бога. Рабби говорил: «Цадик – светоч мира. Через него изливаются свыше все блага на землю… Он должен жить богато‚ ибо если цадик стеснен в пользовании земными благами‚ то и влияние его ограничено».

Рабби Исраэль спал несколько часов в сутки‚ а остальное время проводил в молитвах‚ учении и приеме посетителей‚ которые приносили ему подарки, спрашивали совета в своих делах. К нему приезжали за помощью не только хасиды‚ но и помещики из окрестных имений, поражаясь роскошью его жилища. «Он поистине достоин всего этого почета… – говорили о рабби. – Какое бы трудное‚ запутанное и темное дело ему ни представляли‚ он тотчас своим острым взглядом и проницательным умом схватывает его во всей глубине и уясняет. Приятное впечатление производит и его наружность: он изящен и благороден».

Рабби Исраэль Ружинский говорил очень мало‚ и эту молчаливость его последователи объясняли особым образом: «Он не от мира сего. Он явился на землю‚ чтобы дождаться момента своего проявления в качестве Мессии‚ но так как поколение оказалось недостойным этого‚ то он замолчал и ждет часа своего ухода из этого мира‚ чтобы передать душу Мессии одному из своих сыновей». Рабби Исраэль говорил: «Как ртуть чувствительна к холоду и жаре‚ так и я чувствителен к скорби всего еврейского народа… Я не думаю хвастать этим‚ но поверьте‚ что я – часть души народа израильского‚ и если что-нибудь болит у еврея хоть на краю света‚ я это сразу же ощущаю».

Это ему, рабби из Ружина, принадлежат такие слова: «Сатан уподоблен в Талмуде дряхлому и глупому царю. Понятно, почему он назван царем: правит человеческими страстями. Понятно, почему дряхлый: намного старше людей. Но отчего он глупый?» Рабби Исраэль сделал паузу и продолжил: «Это я понял, когда оказался в тюрьме. Он, Сатан, был со мной и там. И я сказал ему: «Ну и дурак же ты! Что ты здесь делаешь? У меня просто нет выбора, а у тебя-то?»…»

Рабби Нахум, сын рабби из Ружина, сказал однажды: «Если бы нам позволили повесить свои горести на гвоздик, а потом разрешили бы взять на выбор, какие кому понравятся, каждый снял бы с гвоздика прежние свои горести, которые привычнее чужих». Спросили рабби Авраама Яакова, старшего сына рабби из Ружина: «Наши мудрецы учат: «Нет вещи‚ которой бы не было места». Но если это так‚ то и всякому человеку есть место на свете. Отчего же людям иногда так тесно?» Ответил цадик: «А это оттого‚ что каждый хочет занять место другого»…»

Рабби Хаим из Цанза говорил в свое время: «Когда человек ищет счастье‚ он готов подниматься на гору‚ опускаться в пропасть‚ кружить по равнине. Но к чему столько беготни? Быть может‚ стой он на месте – счастье нашло бы его само». Рабби Хаим встретил однажды своего ученика‚ который куда-то спешил. «Почему ты так торопишься?» – спросил он. «Мне нужно добыть средства к существованию»‚ – ответил ученик. «Но уверен ли ты‚ что идешь в правильном направлении? Может быть, то‚ что ты ищешь‚ находится позади тебя‚ и с каждым шагом ты только удаляешься от цели».

Рабби из Ропшица любил говорить своим ученикам: «Есть два способа подняться над своим соседом: возвыситься самому или унизить его. Никогда не следуйте вторым путем. Вместо того‚ чтобы копать яму другому‚ употребите эти силы на то‚ чтобы насыпать холм для самого себя». «Ребе‚ – сказал хасид‚ – я видел мир и был потрясен его испорченностью». Ребе ответил на это: «Кто тебе сказал‚ что ты видел мир? Быть может‚ ты видел лишь самого себя».

А рабби Мендель из Коцка повторял своим ученикам: «Если хотите познать мир‚ поднимитесь над ним. Тот‚ кто смотрит сверху‚ видит лучше других».

4

Одним из крупнейших украинских цадиков был рабби Леви Ицхак. Хасидская легенда рассказывает‚ что основатель хасидизма Баал Шем Тов очень обрадовался в момент его рождения и сказал окружающим: «В этот час появилась на земле душа‚ которая будет защитницей Израиля перед Всевышним». И еще сказал Баал Шем Тов: «Когда эта душа опускалась на землю‚ предстал сатана перед Богом и стал жаловаться: «Если она сойдет на грешную землю‚ наступит конец моему делу‚ ибо эта душа наставит всех на праведный путь». Сказал на это Всевышний: «Это будет раввин‚ и он будет обременен делами своей общины»…»

С малого возраста рабби Леви Ицхак изучал Талмуд, выделяясь удивительными способностями. Он рано женился и продолжал учиться, заниматься благотворительными делами: принимал нищих и странников‚ прислуживал им‚ подавал еду‚ стелил постели. В молодом возрасте рабби Леви Ицхак стал учеником рабби Дова Бера из Межирича. Учитель внушал ему благоговение‚ на его лице он видел «огонь сжигающий‚ пламя Божественное». Однажды он даже лишился чувств‚ когда рабби Дов Бер читал молитву; предание рассказывает со слов рабби Леви Ицхака: «В праздник Рош га-Шана‚ во время предвечерней молитвы‚ я увидел на его лице лучезарный свет‚ переливавшийся всеми цветами радуги; напал на меня страх и трепет‚ и поддержали меня люди‚ чтобы я не упал‚ но никто не знал причины… Еще раз я увидел этот свет и это сияние на лице учителя перед его кончиной‚ поэтому мне было дано постичь его учение».

Рабби Леви Ицхак был раввином в Пинске‚ однако во время борьбы с хасидами толпа чуть не разгромила его дом. Из Пинска он перебрался в Желехов‚ но и там противники хасидизма вынудили его покинуть город. Тогда рабби Леви Ицхак переехал в Бердичев‚ до конца жизни был главой волынских хасидов. Он часто объезжал местечки вокруг Бердичева‚ после торжественной молитвы начиналось пиршество‚ на котором хасиды во главе со своим цадиком долго веселились. Он беседовал с ними о житейских мелочах, любил повторять изречение Баал Шем Това‚ что Богу можно служить не только молитвой‚ но и обычными делами.

Смысл веры‚ учил рабби Леви Ицхак‚ это постоянное общение со Всевышним: как Он всегда думает о нас‚ так и мы должны думать о Нем. Это общение возможно лишь в состоянии радости‚ когда душа открыта к восприятию высших эмоций. Цадик – это тот‚ учил он‚ кто достигает высшей ступени общения с Богом, «мысленно исчезает в Нем». По просьбе цадика может быть отменен приговор Неба‚ и цадик не властен только над теми предначертаниями Всевышнего‚ которые направлены к благу людей. Но цадик не должен гордиться своим могуществом‚ потому что он – лишь канал‚ через который изливается на мир благодать Всевышнего.

Рабби Леви Ицхак был общительный, восторженный человек‚ его религиозный экстаз проявлялся в молитвах и в повседневной жизни. Он обращался к Богу с мольбой‚ с претензиями и требованиями‚ даже с негодующими возгласами: ведь он молился не за себя‚ а за «весь Израиль»‚ горестная жизнь которого заставляла страдать его сердце. «Он молился с трепетом‚ – вспоминал один из хасидов‚ – дрожа всем телом‚ от волнения он не мог стоять на месте. Волосы становились дыбом у тех‚ кто слушал его молитвы‚ сердце таяло‚ смывалась вся скверна души». Его обычным возгласом, обращением к Богу было «дербаремдигер»‚ что в переводе с идиша означает – милосердный.

В Бердичеве рассказывали‚ как однажды к рабби Леви Ицхаку зашел чиновник, предложил выбрать для себя фамилию, но рабби молился в тот момент с обычным для него экстазом и не заметил вошедшего. Чиновник услышал посреди молитвы несколько раз повторенное слово «дербаремдигер» (на идише «благословенный»)‚ решил‚ что это ответ на его вопрос‚ и записал семью рабби под такой фамилией. До сих пор встречаются евреи с этой странной на первый взгляд фамилией – Дербаремдигер‚ а его потомки в Израиле перевели ее на иврит и называют себя Рахмани.

Когда наступал месяц элул и приближались дни покаяния‚ рабби Леви Ицхак удалялся от житейских дел и посылал своего служку напомнить народу о том‚ что надвигаются «страшные дни». На Рош га-Шана рабби сам становился кантором и тогда‚ как говорит предание‚ он был вне плоти и разговаривал с Богом. Однажды он даже прервал молитву и стал распевать свою знаменитую импровизацию‚ которая сохранилась по сей день:

«Доброе утро Тебе‚ Властелин вселенной! Я‚ Леви Ицхак из Бердичева‚ сын Сары, пришел к Тебе спорить за Твой народ. Что Ты имеешь к своему народу? Что Ты насел на свой народ? Как только что-нибудь‚ так сразу: «Говори к сыновьям Израиля». И как только что случится‚ так сразу: «Укажи сыновьям Израиля». И как только малейшее шевеление‚ так сразу: «Прикажи сыновьям Израиля». Боже милостивый на небесах‚ сколько народов на земле! Мидяне‚ персияне‚ вавилоняне… Вот русские что говорят? Что их царь – это царь! А германцы что говорят? Что их император – это император! А англичане что говорят? Что их король – это король! А я‚ Леви Ицхак из Бердичева, сын Сары, говорю: «Не сойду с этого места‚ пока не придет избавление‚ пока не прекратятся бедствия народа Израиля! Ведь Бог восседает на троне высоком и возвышенном»…»

Хасиды рассказывали‚ что рабби Леви Ицхак сам трубил в шофар на Рош га-Шана. «За поясом у него висело несколько шофаров, он был вне плоти; замирали сердца у всех‚ видевших его‚ все дрожали перед ним‚ как перед ангелом Божьим». А перед началом молитвы в день Йом Кипур рабби обычно восклицал: «Взгляни же‚ Господи‚ на народ Твой израильский! Вот они‚ дети Твои‚ собрались в молитвенный дом Твой‚ все без исключения. Ни одного еврея нельзя в этот день найти пьяным‚ насытившимся едою или спящим на ложе своем. Все они стоят здесь‚ постящиеся‚ изнуренные‚ необутые. Неужели такой народ недостоин милосердия?»

Его вера в скорое избавление была велика‚ и он постоянно ожидал избавителя-Мессию. Однажды рабби Леви Ицхаку показали «тнаим» – предварительное соглашение‚ составленное при помолвке его внучки; там было написано‚ что свадьба состоится в такой-то день в Бердичеве. Рабби разорвал соглашение и написал новое‚ которое отличалось от предыдущего одним только пунктом: «Свадьба состоится‚ с Божьей помощью‚ в такой-то день в святом городе Иерусалиме. Но если к тому времени‚ упаси Бог‚ Мессия еще не придет‚ то свадьба состоится в Бердичеве».

Был Йом Кипур. Евреи ждали, чтобы рабби начал молитву, но он отчего-то медлил. Прошел час. Прошел другой. Наконец рабби сказал: «Среди нас есть человек, который не умеет читать. Это не его вина. Он много работал, чтобы прокормить семью, и у него не было времени на учебу. Но он говорит в сердце своем: «Ты – Всемогущий Бог, а я, слабый и невежественный, могу лишь разобрать двадцать две буквы священного языка. Позволь мне вручить их Тебе, чтобы Ты сотворил для меня прекрасные молитвы. Из этих букв»…» И рабби Леви Ицхак добавил: «А потому, евреи, нам пришлось ждать. Бог был занят. Он создавал молитвы».

Однажды на заре‚ во время утренней молитвы‚ рабби увидел‚ как еврей-извозчик‚ облаченный в талес‚ снимал колесо у телеги‚ мазал дегтем и молился при этом. Рабби Леви Ицхак пришел в неописуемый восторг: «Владыка мира! Смотри‚ как народ Твой израильский любит Тебя! Даже когда еврей мажет колеса‚ он не забывает Тебя и служит Тебе! А Ты еще недоволен Израилем и предъявляешь ему разные претензии!» В другой раз он остановил на улице еврея‚ который курил папиросу‚ и спросил его: «Сын мой‚ быть может ты не знаешь‚ что сегодня суббота? – «Знаю»‚ – ответил тот. – «А может‚ ты не знаешь‚ что нельзя курить в субботу?» – «Знаю»‚ – ответил тот. Тогда рабби воздел руки к небу и сказал: «Господи‚ погляди каков у Тебя народ! Я принуждаю его сказать неправду‚ а он не идет на это. Говорит только правду‚ как Ты заповедал!»

Его восторженная любовь к народу доходила до того‚ что он позволял себе дерзости против Неба‚ когда надо было заступиться за Израиль. Это рабби Леви Ицхак сказал однажды Всевышнему: «Если Ты будешь судить нас немилостиво‚ то мы‚ праведники нашего поколения‚ постановим отменить Твой приговор». Хасидское предание утверждает даже, что рабби Леви Ицхак вызвал Всевышнего на суд, требуя от Него заботы о Своих детях, и Бог подчинился решению суда.

В своей книге «Кдушат Леви» – «Святость Леви» – рабби писал: «Если евреи не всегда исполняют волю Всевышнего подобно ангелам‚ то их можно оправдать тем‚ что они постоянно озабочены своим пропитанием». Не случайно рабби Леви Ицхака называли «заступником Израиля». Многие еврейские женщины в канун субботы произносили и произносят молитву‚ которую он сочинил‚ верят свято в ее осуществление: «Дай‚ Господи‚ силы всем уставшим‚ дай силы Твоим детям служить Тебе‚ дай нам успешную‚ счастливую неделю – благословенную‚ милосердную‚ сытую и благополучную‚ нам и всему народу Израиля. Амен!»

Рабби Леви Ицхак скончался в Бердичеве в 1810 году‚ на его могиле воздвигли каменный шатер без всякой надписи, но каждый и так знал‚ кто там похоронен. После его смерти не стало раввина в городе Бердичеве. Все те‚ кто потом занимал это место‚ именовались более скромно – учитель‚ руководитель в Законе. Один раввин‚ достойный этого звания‚ был в Бердичеве – рабби Леви Ицхак бен Меир. Или‚ как он называл себя: «Леви Ицхак из Бердичева‚ сын Сары». По сей день идут к этой могиле евреи‚ когда у них беда или горе‚ молят его о заступничестве перед Всевышним. Недаром говорили в прошлом: «Когда вспоминают бердичевского раввина‚ смягчается строгость Небесного суда».

5

В 1772 году в Меджибоже родился правнук основателя хасидизма Баал Шем Това, который впоследствии стал известен как рабби Нахман из Брацлава.

В четырнадцать лет его женили‚ и он поселился в местечке у тестя. Изучал Талмуд‚ постился‚ в уединении бродил по лесу или плавал по реке на лодке. «Хорошо молиться в лесу или в поле‚ – говорил он‚ – где деревья и трава молятся вместе с нами, подкрепляют нашу молитву». После смерти тестя он жил на деньги, полученные в приданое‚ а когда их не стало‚ получал рубль в неделю за проповеди в синагоге. Он считал‚ что самое главное – оставить после себя учеников‚ которые станут учителями‚ оставят после себя еще больше учеников‚ и хасидское учение распространится среди народа Израиля.

Однажды‚ накануне праздника Песах‚ рабби Нахман объявил в синагоге‚ что собирается поехать в Святую Землю. Он продал всё‚ что у него было‚ хасиды добавили недостающее‚ и в 1798 году, через четыре месяца утомительного и опасного путешествия, он приплыл в Эрец Исраэль. Там рабби Нахман прожил зиму: изучал кабалу‚ посещал могилы еврейских ученых‚ молился возле них. Это произвело на него огромное впечатление‚ и впоследствии он запретил хасидам сохранять что-либо из прежнего своего учения. «Всё‚ что я проповедовал до поездки в Эрец Исраэль‚ не имеет теперь никакого значения». И еще он повторял на протяжении своей жизни: «Я живу в Эрец Исраэль‚ и куда я ни еду‚ я еду‚ в сущности‚ только в Эрец Исраэль».

Вернувшись из Святой Земли‚ рабби Нахман поселился сначала в Златополе‚ а через два года переехал в Брацлав. Этот город стал центром его хасидов‚ которые съезжались к ребе несколько раз в году, слушали его поучения. Он говорил им: «Сердце каждого из вас – необитаемая пустыня. Я пересекаю пустыню‚ чтобы подготовить в ней место для Шехины – Божественного присутствия». В Брацлаве к нему присоединился рабби Натан (Нусн Штернхарц из Немирова), который записывал многое из того‚ что слышал от учителя‚ даже пересказы его снов, и приносил цадику для просмотра. Благодаря этому сохранились поучения‚ беседы, аллегорические повествования – «чудесные и вызывающие трепет истории», которые рабби Натан перевел на иврит с языка идиш.

Рабби Нахман говорил: «Порой цадик вынужден придавать Торе форму общедоступных рассказов»‚ а потому в его историях фигурируют цари‚ мудрецы‚ принцессы и разбойники. Самобытная форма повествования его философских притч нелегка для восприятия, и рабби Нахман сказал про одну из них: «Лишь тот‚ кто постиг мудрость святых книг‚ способен понять содержащиеся в ней намеки». Он завещал своим последователям: «Превратите мои истории в свои молитвы», а его ученик рабби Натан добавил: «Избави тебя Бог отнестись к этим историям‚ как к обычным сказкам… Они способны пробудить каждого от духовной спячки‚ чтобы человек – не дай Бог – не проспал попусту всю свою жизнь».

Рабби Нахман учил: цадик – это душа‚ а хасиды – тело‚ и они взаимно дополняют друг друга. Не только хасиды нуждаются в цадике‚ но и цадик нуждается в хасидах‚ потому что его «озарение» свершается благодаря им. По его словам‚ цадик «в состоянии творить чудеса на небесах»‚ а «истинный цадик способен творить добро и после смерти своей». Каждый человек может достигнуть высокой степени совершенства‚ и каждый еврей‚ в сущности‚ является цадиком‚ потому что он – часть Всевышнего. Создатель присутствует во всем, даже во зле; человек, погрязший в грехах, способен раскаяться и вернуться к Творцу, так как «сломанное можно починить».

Основа иудаизма‚ утверждал рабби Нахман‚ это чистосердечие и простота‚ вера и молитва‚ проникнутые искренним чувством; следует так «взывать ко Всевышнему, как будто мы посреди бушующего моря, и жизнь наша висит на волоске». Это ему принадлежат такие слова: «Знай, что голосом тонкой тишины можно кричать великим криком, которого не услышит ни один человек… Нужно лишь мысленно вообразить этот крик и впустить его в свою молитву». Вся жизнь рабби была борьбой – преодолевать соблазны и сомнения, чтобы приблизиться к Богу. Ученики слышали порой его слова: «Как же удостоиться стать евреем?..» К этому он призывал и других – в ежедневной, ежечасной борьбе с самим собой пробиваться к Создателю в «сокрушении сердец». Поэтому рабби из Брацлава и произнес такие, на первый взгляд, загадочные слова: «Нет ничего более цельного в мире‚ чем разбитое еврейское сердце».

Рабби Нахман не считал себя чудотворцем и не любил‚ когда его просили помолиться за успех торговой сделки. Выше всего он ставил простоту жизни и предписывал хасидам лишь то‚ что сам исполнял. «Об одном лишь прошу вас‚ – говорил он своим последователям‚ – будьте честными‚ открытыми людьми. Этого я только добиваюсь, для этой цели жертвую всем‚ ей отдаю все силы». Чем проще и непосредственнее человек‚ тем ближе он к Богу‚ но наиболее близок к Нему бедный человек. «Тот‚ кто зарабатывает хлеб свой трудами рук своих‚ знает о величии Всевышнего больше‚ чем знают ангелы». Он советовал своим хасидам молиться также на идише‚ более доступном и понятном им языке, на котором «легче и проще… излить перед Господом то, что накипело на сердце».

Рабби Нахман относился к науке без особого почтения и считал‚ что лучше быть «всему верующим глупцом»‚ чем всеотрицающим «мудрецом». «Удивительные мудрецы! – говорил он. – Свой ум они отдают на то‚ чтобы придумать орудие‚ которым можно убить побольше людей. Не величайшая ли это глупость?» Но в то же время он был против духовной неподвижности, требовал постоянно обновлять свои мысли‚ так как обновление мыслей – это и обновление души. «Нехорошо быть стариком. Нехорошо быть старым хасидом или старым цадиком, нужно ежедневно обновляться… Если бы я почувствовал, что нахожусь там же, где час назад, то совершенно отчаялся бы».

Рабби Нахман критически относился к некоторым цадикам того времени. «Искусителю‚ – говорил он‚ – очень трудно справиться одному со своей работой, поэтому он назначил такого-то цадика в одном месте‚ а такого-то – в другом». Не просто отличить действительного цадика от мнимого‚ «так как и лжецадики… сидят целый день в молитвенном облачении‚ а на деле они лицемеры». Это раздражало цадиков, начались гонения на рабби Нахмана, вплоть до публичного осуждения; в ответ он говорил: «Как могут они не враждовать со мной? Ведь я иду новым путем‚ по которому не ходил еще ни один человек с тех пор‚ как существует мир. И хотя путь этот стар‚ очень стар‚ а всё же он новый‚ совершенно новый». «Я не от мира сего‚ – еще говорил он‚ – и потому мир не может меня терпеть».

В 1802 году рабби Нахман побывал в Умани и посетил еврейское кладбище‚ где похоронены тысячи жертв массовой резни гайдамацких погромов 1768 года. Там он попросил‚ чтобы его похоронили среди этих мучеников‚ и это случилось довольно скоро. Рабби Нахман прожил короткую жизнь‚ последние ее годы были печальными. В 1806 году умер его двухлетний сын Шломо Эфраим, – до этого у рабби были только дочери. В том же году родился у него второй сын и прожил лишь несколько месяцев. Весной 1807 года от чахотки скончалась его жена. Рабби Нахман тоже заразился этой болезнью и предсказал‚ что от нее умрет.

В 1810 году рабби переехал в Умань‚ потому что «души умерших там за веру ждут его». Его состояние стало ухудшаться, началось горловое кровотечение, но в ночь Рош га-Шана он‚ как обычно‚ произнес поучение‚ и это было его последнее обращение к своим хасидам. Рабби Натан описал последние часы жизни учителя:

«Мы уложили его на кровать‚ облаченного в прекрасное шелковое одеяние… Он взял небольшой восковой шарик и перекатывал его между пальцами. Так часто делал он в свои последние дни‚ погружаясь в глубокое размышление… Нам показалось‚ что он скончался‚ и‚ сотрясаемые рыданиями‚ мы начали взывать: «Ребе! Ребе! На кого ты покинул нас?..» Он услышал наши голоса и поднял голову‚ обратив к нам лицо‚ выражение которого повергло нас в трепет. Он как бы говорил: «Я не покидаю вас‚ упаси Бог!» Это было незадолго до того‚ как он ушел‚ чтобы приобщиться к своим отцам в великой святости и чистоте. Сверкающий и чистый‚ он ушел отсюда без малейшей тени смятения‚ без единого жеста непокорности‚ ушел‚ объятый безмятежностью‚ внушающей благоговейный страх…

Что мне сказать? И как я могу говорить? Чем я воздам Всевышнему за то‚ что удостоился стоять там‚ когда отлетела его душа? И если бы я пришел в этот мир только для этого‚ этого было бы достаточно».

В восемнадцатый день месяца тишрей‚ 16 октября 1810 года‚ рабби Нахман скончался‚ прожив тридцать восемь с половиной лет. «Я хочу остаться среди вас‚ – говорил он‚ – и вы будете посещать мою могилу». И действительно‚ его могила в Умани является и теперь местом поклонения евреев‚ которые приезжают туда со всех концов света. Со дня смерти рабби Нахмана нет у его последователей другого цадика‚ они так и называют себя – хасиды брацлавского ребе.

Будучи уже смертельно больным, рабби Нахман сказал: «Люди не приближаются к Всевышнему, потому что пребывают в смятении… Лишь с помощью радости можно управлять рассудком и обрести умственный покой. Радость – это мир свободы… Посредством радости становятся свободными и выходят из изгнания». Перед уходом из жизни, в своем последнем наставлении, он выкрикнул «из глубины сердца»: «Не отчаивайтесь! Нет больше никакого отчаяния, что бы ни происходило на свете!» По сей день евреи поют песню про узкий, очень узкий мост, по которому человек идет всю свою жизнь, – слева пропасть и справа пропасть, – и повторяют в этой песне слова цадика из Брацлава: «Не надо отчаиваться. Только не отчаиваться! Ни в коем случае – не отчаиваться!» Ведь это он‚ рабби Нахман‚ сказал однажды: «Воистину нет никакого зла в мире‚ всё – благо‚ всё – едино!»

В годы немецкой оккупации еврейский историк Э. Рингельблюм составил «Записки из Варшавского гетто». В них сказано среди прочего: «В синагоге брацлавских хасидов, что на Новолипской, вывешен большой плакат: «Евреи! Не отчаивайтесь!» Хасиды танцуют там с тем же воодушевлением, что и до войны».

Одно из повествований рабби Нахмана.

«Сказал однажды царь своему другу: «Звезды указывают мне: всякий, кто будет есть от урожая этого года, станет безумцем. Что же нам делать?» Ответил тот: «Запасем для нас двоих зерно из прошлогоднего урожая, чтобы не пришлось есть из нового». Сказал на это царь: «Что толку, если мы останемся здравомыслящими, а все вокруг обезумеют? Тогда только мы будем сумасшедшими в их глазах. Придется и нам есть от этого урожая. А потому пометим знаками наши лбы, и когда я взгляну на твой лоб, а ты на мой, по этим знакам мы распознаем свое безумие».

Одно из разъяснений этой притчи (читатель может предложить иное).

Душа цадика находится на небе; он нисходит к людям, чтобы силой своего духа поднимать их наверх. Для этого цадик должен проникнуться земными заботами, радостью и страданием повседневной жизни, – другими словами, «есть от того же урожая», сводящего с ума. Но при этом – в окружении безумцев, считающих себя нормальными – ему необходим «знак на лбу», удостоверяющий его теперешнее безумие; этот знак поможет сохранить знание о предыдущем состоянии, когда душа цадика на небесах приникала к высшей мудрости.

В начале двадцать первого века стало известно о сельских жителях, которые почитали место захоронения цадика рабби Исраэля из Ружина. Они передавали местному раввину записки с просьбой о помощи и исцелении, чтобы относил их на могилу. Изо дня в день у синагоги выстраивалась очередь; входя внутрь, посетители целовали мезузу на двери («цэ йих хрэст»), затем излагали свою просьбу раввину, который записывал ее «по-ихнему».

В прикарпатском селе Вижница христиане приходили с просьбами на могилы праведников-евреев, и смотритель еврейского кладбища разъяснял им правила обращения «к чужому святому». «Когда приходят христиане, я прошу их не креститься, не вставать на колени, надевать шапку, не просить Иисуса Христа и не просить зла (на кого-либо)».

Очерк двадцать четвертый Царствование Николая I. Введение воинской повинности для евреев. Дети-кантонисты. Насильственные крещения. Служба в николаевской армии

«Льются по улицам потоки слез‚ – сказано в народной песне‚ – льются потоки детской крови. Младенцев отрывают от хедера и одевают в солдатские шинели… Горе‚ о горе!»

1

В годы царствования Николая I появились хвалебные сочинения о «премудрости» императора, перед которым преступники «содрогаются в раскаянии и повергаются во прах», а Россия «благоденствует». Печатали оды такого содержания:

Наше сердце благодарно, Счастлив Руси светлый трон, И на троне – Соломон!

Николай I правил страной тридцать лет – с 1825 по 1855 год. На смену Александру I пришел император‚ который желал подогнать всех под общий ранжир‚ с одними и теми же мыслями и взглядами‚ угодными правительству. «Крепостное право стоит‚ как скала‚ – писал И. Тургенев о том периоде‚ – казарма на первом плане‚ суда нет‚ темная туча висит над всем ученым и литературным ведомством‚ шипят и расползаются доносы‚ страх и приниженность во всех».

Вторил ему другой свидетель николаевской эпохи: «Начальство сделалось всё в стране… В начальстве совмещались закон‚ правда‚ милость и кара… Купец торговал потому‚ что была на то милость начальства; обыватель ходил по улице и спал после обеда в силу начальнического позволения; приказный пил водку‚ женился‚ плодил детей‚ брал взятки по милости начальнического снисхождения. Воздухом дышали потому‚ что начальство‚ снисходя к слабости нашей‚ отпускало в атмосферу известное количество кислорода. Рыба плавала в воде‚ птицы пели в лесу‚ потому что так разрешено было начальством».

По воспоминаниям приближенных‚ Николай I «проводил за работой восемнадцать часов в сутки… трудился до поздней ночи, вставал на заре… и принимал на себя больше труда и забот, чем последний поденщик из его подданных». Император был затянут в такой тесный мундир‚ что к вечеру ему становилось плохо; в такой же мундир была затянута вся страна. Его методы были полицейскими‚ его реформы навязывались принуждением; не случайно один из его сановников сказал: «Везде преобладает у нас стремление сеять добро силою. Везде пренебрежение и нелюбовь к мысли‚ движущейся без особого на то приказания. Везде опека над малолетними». Эта опека доходила до того‚ что император не разрешал дворянам и чиновникам отпускать бороды «по образу жидов» или в подражание «французским людям»‚ и запретил им носить усы‚ «ибо сии последние принадлежат одному военному мундиру».

Российские евреи жили обособленно в черте оседлости – со своей верой и обычаями‚ отличавшими их от прочих народностей‚ со своим автономным управлением‚ а это вызывало желание правителей подогнать и их под общий ранжир. Побывав в Западном крае и увидев на улицах толпы евреев‚ Николай I спросил местного губернатора: «Чем они живут? Надо непременно придумать‚ что с ними делать‚ и дать этим тунеядцам работу». Его законы о евреях были направлены против «этих тунеядцев», целью своей ставили «уменьшение евреев в государстве и‚ в особенности‚ в тех местах‚ где они еще не слишком умножились».

В «Уложении о наказаниях» еврейское вероисповедание – наравне с исламом и язычеством – официально признавалось лжеучением; основной путь к «уменьшению евреев» видели в их массовом обращении в христианство. Опасались и «религиозного фанатизма» этой замкнутой‚ живущей обособленно народности‚ которая‚ как полагали тогда‚ всячески склоняла христиан к своей вере. Из Петербурга запросили генерал-губернатора Новороссийского края о проявлениях этого «фанатизма»‚ но получили ответ‚ что ни в чем предосудительном евреи не замечены‚ – разве что зажигают по субботам свечи‚ а это «может привести к пожарам».

Вскоре после вступления на престол Николай I решили ввести для евреев воинскую повинность. Эта идея была не новой. Еще прежде один из сенаторов предлагал «учредить для евреев рекрутский набор… для вернейшего и успешнейшего истоку сего беспрестанно размножающегося народа»‚ который не имеет «другой убыли‚ кроме обыкновенной смерти». Вторил ему и автор записки‚ поданной в правительство‚ предлагая брать с еврейского населения впятеро больше солдат‚ чем с христиан‚ чтобы они служили «расторопнейшими» денщиками‚ «проворными и дело свое знающими погонщиками при артиллерийских подводах‚ лошадях и обозах»‚ «искусными в полку ремесленниками». «Почему с одних жидов взимают деньгами за рекрута?.. – писал он. – Россиянин вчетверо заплатит против жида‚ освободи его только от рекрутства».

Со времен Екатерины II еврейская община освобождалась от набора в армию, выплачивая – совместно с российскими купцами – особый налог: 500 рублей за каждого рекрута. Однако летом 1827 года в черте оседлости распространились слухи о подготовке указа о рекрутской повинности. Эта весть вызвала ужас в еврейском обществе, рассматривалась как покушение на веру народа и его традиции. Все прекрасно понимали‚ если еврейский юноша попадет в чуждую ему среду‚ он уже не сможет строжайшим образом исполнять предписания религии, сохранять еврейский образ жизни.

«Трепет и смятение охватили всех‚ – писали из Вильно. – Главы еврейской общины установили всеобщий пост и призывали к молитве; народ стекался в синагоги‚ чтобы излить свою душу в слезах… Толпами отправлялись на кладбище – поведать покоящимся в могилах праведникам о надвигающемся несчастии и просить их о заступничестве… Всюду царили печаль и ужас».

2

26 августа 1827 года Николай I подписал указ «О обращении евреев к отправлению воинской повинности в натуре». Военной службе придавали характер «воспитательной меры» для подавления «фанатизма» не поддающейся влиянию народности. Предполагалось заранее‚ что еврейский солдат в казарме‚ оторванный от родной среды‚ волей-неволей откажется от прежнего образа жизни, естественным путем войдет в русское общество, ассимилируется и, в конце концов, перейдет в христианство.

Указ установил повышенную норму призыва для евреев. Если у христиан брали в армию по 7 рекрутов с 1000 человек раз в два года‚ то у евреев стали брать ежегодно – по 10 рекрутов с 1000 человек. В отличие от других‚ позволили сдавать евреев в рекруты не с восемнадцати‚ а с двенадцати лет‚ и уважительные причины‚ по которым на призывном пункте отбраковывали рекрутов-христиан, – минимальный вес, рост и объем грудной клетки оставались для евреев «без рассмотрения».

Совершеннолетних определяли на действительную службу‚ а малолетних – с двенадцати до восемнадцати лет – направляли в батальоны и школы кантонистов «для приготовления к военной службе». Годы пребывания в кантонистах не засчитывали в армейский срок‚ а срок этот был в николаевской армии – 25 бесконечных лет. «Нам бреют бороды‚ – сказано в еврейской песне тех времен‚ – нам стригут пейсы, нас заставляют нарушать святость субботы и праздников… Прощайте‚ сестры и братья! Бог знает‚ встретимся ли когда-нибудь!..»

Петербургские власти заявляли: «Рекрутский набор есть благодеяние для еврейского народа. Сколько праздных и бедных жидов‚ поступивших на службу‚ теперь сыты‚ одеты и укрыты от холода и сырости!» А официальный орган министерства внутренних дел отметил не без некоторого злорадства: «Первый набор‚ как событие небывалое‚ неожиданное и совершенно противное еврейской трусости‚ лени и бездельничеству‚ распространил отчаяние по всему иудейскому племени. Матери бегали на могилы своих родителей‚ валялись на земле и просили их заступничества; некоторые даже умирали от горести и отчаяния‚ умирали и жиденята от одной мысли‚ что они… будут обриты‚ острижены‚ далеко от родных‚ в строгости и повиновении».

Перед очередным набором правительство назначало требуемое количество рекрутов от каждой общины и не интересовалось‚ кто пойдет в армию. Это решали органы еврейского самоуправления – кагалы‚ они же отвечали перед властями за своевременную поставку нужного количества призывников. Призыву не подлежали семьи раввинов‚ купцов трех гильдий и старшин кагалов, а также цеховые мастера‚ механики на фабриках‚ земледельцы-колонисты и учащиеся казенных училищ на время их учебы, – все они уплачивали в казну «рекрутские деньги» за освобождение от армии.

Власти разрешили кагалам «отдавать в рекруты всякого еврея во всякое время за неисправность в податях‚ за бродяжничество и другие беспорядки»‚ и это вело порой к злоупотреблениям. Старшина кагала мог отомстить своему обидчику‚ вольнодумцу или нарушителю порядка и сдать его в солдаты. Богач в общине жертвовал деньги на нужды кагала, и взамен его сына забирали вне очереди рекрута из бедной семьи. А потому в армию попадали прежде других сироты‚ дети вдов и бедняков‚ даже мальчики семи-восьми лет‚ которых по присяге лжесвидетелей признавали двенадцатилетними. Да и что могло измениться в то время‚ когда кагал был связан круговой порукой? Богатые выплачивали подати‚ причитавшиеся со всей общины‚ а бедным приходилось расплачиваться своими сыновьями.

Многие рекруты в восемнадцать лет были уже женаты и имели детей‚ которым помогала затем нищая община; по этой причине отдавали в солдаты малолетних – взамен тех‚ кто мог самостоятельно содержать семью. Старались сохранить способных учеников иешив‚ чтобы не перевелись в народе ученые – знатоки Закона; взамен них уходили в армию неспособные к учению. Сдавали порой единственного в семье ребенка‚ который не подлежал призыву‚ а иногда подкупали военное начальство и отправляли в армию больных и калек‚ чтобы выполнить призывную норму.

«Часто в субботу во время молитвы, – вспоминал очевидец, – врывались в синагогу женщины… поднимали вопль‚ проклинали кагал‚ указывали пальцем на детей и юношей‚ вместо которых их детей отдавали в солдаты‚ с яростью требовали ответа у старосты кагала реб Хаимке. Всё общество молчало‚ не смея мешать бедным матерям выплакаться‚ высказать горькую правду. Молчал и реб Хаимке‚ углубляясь в какую-нибудь книгу‚ как будто эти жалобы к нему не относились. Спустя час или два‚ когда женщины‚ бывало‚ охрипнут и обессилеют от плача‚ реб Хаимке просил их успокоиться‚ обещая собрать в тот же день сход для обсуждения дела. Несчастные женщины уходили‚ сход собирался‚ – но дела оставались в прежнем положении…»

Некоторые состоятельные люди выставляли взамен своих детей охотников-евреев: это разрешалось законом. «В охотники шли только бродяги‚ – рассказывал современник‚ – негодяи‚ отчаянные пьяницы‚ воришки‚ вообще отбросы общества. За это им платили от трехсот до четырехсот рублей‚ кроме того их кормили‚ поили‚ удовлетворяли всем их прихотям; но часто случалось‚ что покутивши в течение нескольких месяцев за счет своих нанимателей‚ охотники перед самой сдачей отказывались от заключенного условия‚ и все расходы на них пропадали даром».

Руководители кагалов должны были непременно набрать требуемое количество рекрутов‚ иначе их самих – в наказание – брали в армию. И потому каждый кагал содержал стражников‚ которые устраивали ночные облавы, вылавливая уклонявшихся от призыва. В 1834 году прошел слух‚ будто увеличат набор среди холостых и освободят от призыва тех‚ кто успел жениться. В еврейских общинах стали срочно женить десяти-двенадцатилетних мальчиков на девочках того же возраста‚ чтобы уберечь детей от солдатчины; появились тысячи молодых пар‚ но и это не помогло. Детей продолжали брать в армию‚ и можно предположить‚ что за годы царствования Николая I их оказалось не менее пятидесяти тысяч.

Писатель Н. Лесков (из рассказа «Владычный суд»): «Закон дозволял приводить в рекруты детей не моложе двенадцатилетнего возраста, но «по наружному виду» и «на основании присяжных изысканий» принимали детей и гораздо моложе… Существовало убеждение, что маленькие дети скорее обвыкались и легче крестились… Какими душу раздирающими ужасами всё это сопровождалось, об этом не дай Бог и вспомнить!.. Подавляло сознание полнейшего бессилия помочь этому ужаснейшему горю целой толпы завывавших у стен палаты матерей и рвавших свои пейсы отцов».

«Льются по улицам потоки слез‚ – сказано в народной песне‚ – льются потоки детской крови. Младенцев отрывают от хедера и одевают в солдатские шинели… Горе‚ о горе!»

3

Год за годом власти вводили новые ужесточения при наборе евреев в армию. Если община не могла поставить требуемого количества рекрутов‚ то взамен каждого недостающего – в виде наказания – брали троих сверх нормы. Если кто-либо убегал от призыва‚ вместо него забирали двух других‚ а пойманного секли розгами и сдавали в рекруты без зачета общине. Нередко случалось так, что за кагалом оставалась денежная недоимка по уплате налогов‚ и за каждые две тысячи рублей долга сдавали в армию по одному взрослому рекруту. При этом долг не погашался‚ и если на следующий год община его не выплачивала‚ то снова брали рекрута за те же самые две тысячи рублей.

Политика властей вела к тому‚ что нищие общины не могли поставить нужного количества призывников‚ и рекрутские недоимки увеличивались из года в год. Доходило до того‚ что хватали без разбора маленьких детей‚ а вместо недостающих рекрутов – в виде наказания – брали отцов семейств и ответственных за призыв. Когда в Бердичеве накопилось 45 недоимочных рекрутов‚ которых община не в состоянии была представить‚ власти потребовали взамен 135 штрафных призывников. Солдаты окружили город‚ проводили облавы и обыски; число задержанных было так велико‚ что пришлось разместить их не только в тюрьме и в полицейских участках‚ но даже в католическом монастыре и в частных домах.

Шесть недель Бердичев был на осадном положении‚ повсюду шныряли солдаты и полицейские‚ над городом стоял стон и плач‚ и наконец власти захватили добычу – 80 детей и 11 взрослых. Не забудем‚ что забирали не на год, не на два‚ а на 25 лет‚ то есть практически – навсегда. «До конца пятидесятых годов из всех сданных солдат никто назад не вернулся. Неудивительно‚ что евреи считали каждого рекрута погибшим существом и оплакивали‚ как умершего».

Писатель О. Рабинович, из «Очерков прошлого»: «Как овец‚ гнали в синагогу; гнали и стариков‚ и молодых‚ и женщин‚ и детей‚ гнали прикладами… Люди бегали по всем направлениям‚ как испуганное стадо; солдаты гнались за ними; ужас был на всех улицах. Все разбежались‚ кто куда мог‚ прятались в подвалах и на чердаках… Но число нахватанных на улицах рекрутов еще далеко не достигло желанной цифры… Ночью ворвались в дома‚ и из домов‚ из постелей вытаскивали людей; кричи себе сколько хочешь: «я стар или я одиночка и совсем на очереди не могу стоять» и тому подобное – на всё это не обращали никакого внимания: кандалы и лоб! (Брили) лоб в одно мгновение ока…»

С 1853 года началось самое ужасное. Особыми временными правилами разрешили «обществам и евреям представлять за себя в рекруты беспаспортных своих единоверцев» даже из других общин. Так появилась возможность сдать в армию чужих – «пойманников»‚ и руководители кагалов стали нанимать «хаперов» – «ловцов», «ловчиков»‚ «хапунов»‚ чтобы самим не попасть в армию за невыполнение нормы. Началась настоящая охота за людьми. «Хапуны» похищали паспорт у зазевавшегося или отнимали его силой, и «беспаспортного» отводили в воинское присутствие. Задерживали человека с паспортом‚ срок которого заканчивался‚ держали взаперти до истечения этого срока‚ а затем‚ как бродягу‚ сдавали в солдаты. Ловили учащихся казенных еврейских училищ‚ у которых была отсрочка на время учебы; ловили и евреев из сельскохозяйственных колоний‚ которых вообще не брали в армию. «Ужас охватил всех‚ и бедных‚ и богатых‚ и купцов‚ и ремесленников‚ ученых и простолюдинов. Пощады не было никому».

Ненависть к «хапунам» была всеобщей; их боялись‚ ими пугали детей. Все жили в страхе за себя и за своих сыновей‚ опасались выезжать из города или местечка‚ остерегались выпускать детей на улицу‚ чтобы уберечь ребенка от николаевской казармы с ее жестокой дисциплиной и суровыми наказаниями. Общество раскололось. Людей поставили в невыносимые условия‚ а потому каждый был за себя и все против всех. Страх за собственных детей вытеснял чувство справедливости и сострадания к другим. Да и кто бы согласился отдать навсегда малолетнего ребенка и не попытался разными способами сохранить его?

Одни продавали всё‚ что у них было‚ чтобы заплатить необходимую подать и вступить в купеческое сословие‚ освобождавшее их детей от призыва. Другие разорялись, нанимая «охотников» из евреев взамен своих сыновей. Подделывали документы‚ убегали с детьми за границу‚ прятали их в бочках‚ под стогами сена‚ в пещерах‚ зашивали в перины. «Пришел указ о еврейских солдатах‚ – сказано в песне‚ – и мы разбежались по глухим местам. Бежали мы по лесам‚ забирались в глубокие ямы‚ – горе‚ о горе!..»

Бывало и так‚ что детей ослепляли на один глаз, калечили разными способами. «В местечке появился какой-то еврей‚ – рассказывал пострадавший‚ которому было тогда шесть лет‚ – и за сравнительно небольшое вознаграждение брался отрубать большой палец правой руки… Была лютая зима‚ и мою руку положили в корыто с ледяной водой… Рука была настолько заморожена‚ что я перестал ее чувствовать. Ловким ударом ножа мой палец почти безболезненно отделили от руки‚ подобную операцию провели над ста с лишком мальчиками».

В то время появились «мосеры» – доносчики среди евреев‚ которые за деньги или из мести сообщали властям о тех‚ кто не был записан в книгах кагала и как бы не существовал для призыва. Доносчиков презирала вся община, и если при упоминании покойного непременно добавляли: «зихроно ле-брахо» – «благословенной памяти», об умершем «мосере» могли сказать: «зихроно ле-срохо» – «зловонной памяти». Доносчиков избивали‚ порой убивали‚ тогда начинались допросы и военный суд с его суровыми приговорами. Так случилось в местечке Дунаевцы Подольской губернии‚ где укрывали от призыва способных учеников иешив. «Мосеры» Оксман и Шварцман шантажировали кагальные власти и требовали денег‚ угрожая выдать учеников губернским властям. И тогда еврейский суд во главе с раввином Михелем принял решение казнить доносчиков, – на это вроде бы получили согласие цадика рабби Исраэля из Ружина.

Одного из доносчиков убили, труп сожгли в бане‚ а другой пытался убежать в город, сообщить обо всем властям‚ но его нагнали и тоже убили. Ружинский цадик просидел в тюрьме более двух лет и был выпущен из-за недостатка улик; после этого он покинул Россию и обосновался в Австрии, в буковинском местечке Садагора, которое стало центром его хасидов. Арестованного раввина Михеля евреи отбили у конвоя по дороге в тюрьму‚ он бежал за границу, а на скамью подсудимых попали 80 человек. Военный суд приговорил главных виновников к каторжным работам в Сибири, а многих подсудимых – «к наказанию шпицрутенами сквозь строй через пятьсот человек» по два‚ три, даже по четыре раза. На приговоре суда Николай I начертал резолюцию: «Быть по сему». Около тридцати человек не выдержали наказания‚ умерли на плацу‚ память об этих мучениках сохранялась в Подолии многие годы.

При наборе в рекруты страшнее всех была участь детей‚ порой восьми, даже семи лет. Родители расставались с ними навсегда и бежали вслед за этапом‚ чтобы в последний раз взглянуть на своего ребенка. «В городе Чигирине‚ – сообщал чиновник‚ – привезен был мальчик лет девяти или десяти‚ полненький‚ розовый‚ очень красивый. Когда мать узнала‚ что он принят‚ то опрометью побежала к реке и бросилась в прорубь». Этих детей‚ оторванных навсегда от родительского дома‚ отправляли обыкновенно в отдаленные губернии – Пермскую‚ Вятскую‚ Казанскую‚ где не было еврейского населения. Путешествие до Сибири длилось месяцами‚ и мученичество детей на долгих этапных переходах‚ а затем в солдатских казармах‚ даже в еврейской‚ богатой трагедиями истории занимает особое место. Дети страдали в дороге от лихорадки. Их заедали вши. Тела покрывались коростой, кожа зудела от чесотки. Они были изнурены и испуганы; по ночам дети плакали‚ звали маму‚ а солдаты даже при желании не могли помочь‚ потому что не понимали их языка.

«Мы промокли до костей‚ – вспоминал один из кантонистов‚ – а сушиться было негде; на нас всё прело‚ нас одолевали насекомые; белье мыть было нам не под силу‚ да и мыла не давали; от усталости мы засыпали под лавками‚ на мокром полу‚ так крепко‚ что наутро нельзя было нас добудиться; среди нас развились лихорадки‚ простуды‚ и в каждом городе мы оставляли по нескольку товарищей в госпиталях…» В 1835 году в Витебскую школу кантонистов прибыли 198 детей; 187 из них страдали чесоткой, паршой и коростой из-за антисанитарных условий в пути.

Больных и обессилевших везли на телегах‚ и путешественник вспоминал‚ как возле Нижнего Новгорода он встретил «целый обоз еврейских ребятишек‚ сваленных в кучи на телегах‚ вроде того как возят в Петербург телят… Грустные лица их и теперь еще живы у меня в памяти». В пути дети умирали‚ не в силах перенести утомительные пешие переходы на холоде или на жаре‚ и их закапывали тут же‚ при дороге. Некоторым удавалось убежать‚ за это секли каждого десятого в партии.

В книге «Былое и думы» А. Герцен описал встречу с этими детьми – осенью‚ под холодным дождем‚ на этапе: «Привели малюток и построили в правильный фронт; это было одно из самых ужасных зрелищ‚ которые я видал, – бедные‚ бедные дети! Мальчики двенадцати‚ тринадцати лет еще кой-как держались‚ но малютки восьми‚ десяти лет… Бледные‚ изнуренные‚ с испуганным видом‚ стояли они в неловких‚ толстых солдатских шинелях со стоячим воротником‚ обращая какой-то беспомощный‚ жалостный взгляд на гарнизонных солдат‚ грубо равнявших их; белые губы‚ синие круги под глазами показывали лихорадку и озноб. И эти больные дети без уходу‚ без ласки‚ обдуваемые ветром‚ который беспрепятственно дует с Ледовитого моря‚ шли в могилу…»

4

В 1721 году Петр I распорядился организовать при полках гарнизонные школы для солдатских детей, которых впоследствии называли кантонистами (от немецкого слова kanton – призывной округ). Когда крепостного крестьянина брали в армию‚ он переставал принадлежать помещику и переходил в распоряжение военного ведомства. Дети‚ родившиеся в семье солдата‚ числились теперь за этим ведомством и с четырнадцати лет поступали в школы кантонистов: в сущности‚ это была измененная форма того же крепостного права. Туда посылали не только детей солдат‚ но и подкидышей‚ малолетних бродяг‚ детей цыган‚ старообрядцев и сосланных польских повстанцев.

В этих военных заведениях для несовершеннолетних скапливались десятки тысяч детей со всей России. Там царила грубая атмосфера‚ жестокие нравы‚ суровые наказания и издевательства сильных над беззащитными. Батальоны и школы кантонистов называли в народе «живодерней»‚ там все были «живодерами» – от ефрейтора до командира. Детей муштровали‚ истязали‚ кормили впроголодь – щи из гнилой капусты с вареными раками да ложка каши‚ а за украденный кусок хлеба давали 25 розог. Кантонисты становились собственностью военного ведомства – «сиротами при живых родителях»‚ и командиры распоряжались ими практически как крепостными.

Формально рекрутский устав разрешал еврею исповедовать в армии свою веру. Матери умоляли своих детей на прощание: «Сын мой‚ не променяй родную рубашку»‚ – но на деле это было очень трудно выполнить. Детей отправляли к месту службы под конвоем‚ а сопровождавшие их солдаты и офицеры старались обратить в православие «упорствующих в своей вере». «Лишь только перевалили в русские губернии‚ – вспоминал один из кантонистов‚ – как начальник партии начал готовить нас к переходу в православие: запрещал молиться‚ надевать тфилин… рвал их и сжигал‚ издеваясь над нашими верованиями». При каждом смотре рекрутской партии командир вызывал желающих креститься‚ и тех‚ кто соглашался‚ лучше одевали и кормили, реже наказывали.

В батальонах и школах кантонистов еврейские мальчики попадали в чуждую им, иноязычную и враждебную среду. Там истязали всех без исключения‚ но им доставалось еще за отличие в вере и обычаях‚ которые из них выбивали без пощады. Запрещали переписываться с родителями. Отнимали молитвенники и не позволяли говорить на родном языке. Не подпускали к ним солдат-евреев‚ чтобы не укрепили в вере. Заставляли учить христианские молитвы и ходить в церковь на службу‚ даже если они не желали креститься. «Жаловаться было некому‚ – вспоминал бывший кантонист. – Командир батальона… был Бог и царь. К битью сводилось у него всё учение солдатское. И дядьки старались. Встаешь – бьют‚ учишься – бьют‚ обедаешь – бьют‚ спать ложишься – бьют…»

Сохранилось немало воспоминаний бывших кантонистов о тех жестоких методах‚ при помощи которых выбивали из детей их веру. «Ефрейтор хватает за голову‚ быстро окунает в воду раз десять-пятнадцать подряд: мальчик захлебывается‚ мечется‚ старается вырваться из рук‚ а ему кричат: «Крестись – освобожу!» Подавали щи на свином сале. «Жид‚ отчего щей не ешь?» – кричит ефрейтор. «Не могу‚ пахнет свининой». – «А‚ так ты таков! Стань на колени перед иконой». И держали полтора часа подряд на коленях‚ а потом давали пятнадцать-двадцать розог по голому телу».

Вот иные свидетельства‚ которым нет конца. «При первом осмотре нашей партии командир заявил перед всем батальоном: пока он жив‚ ни один не выйдет из его батальона евреем‚ – и действительно, сдержал свое слово…» – «К началу 1855 года весь батальон был окрещен‚ за исключением одного из первой роты‚ которому было семнадцать или восемнадцать лет. Он сильно упорствовал‚ и за это его ежедневно‚ перед обедом‚ клали на скамейку‚ давали по сто розог и более. Помню‚ один раз я видел‚ как струйка крови текла со скамейки на пол‚ а юноша только охал. После сечения его отправляют в лазарет‚ залечат раны и опять секут».

Попавшие в армию с восемнадцати лет и старше могли отстоять свою веру. Детям же было значительно труднее, особенно если им доставались командиры‚ которые называли себя «истребителями жидов» и изощрялись в истязаниях. Малыши почти поголовно принимали христианство, но и среди них были такие‚ что держались до конца. «Сам не знаю‚ – вспоминал один из них‚ – что так пламенно удерживало меня в еврействе. Национальный инстинкт‚ слезы матери‚ молившей меня‚ восьмилетнего мальчика‚ остаться евреем‚ или противодействие тем‚ которых я не мог не считать своими врагами». Следут непременно добавить, что к переходу в православную веру принуждали также католиков, лютеран и магометан; особенно доставалось – наравне с евреями – мальчикам-полякам.

Некоторых отправляли в отдаленные деревни‚ на постой в крестьянские дворы‚ где они были крепостными у крепостных. Их заставляли там тяжело работать‚ жестоко наказывали, принуждая к крещению‚ а упорствовавших считали «погаными» и не пускали в избы. Поэтому‚ вспоминал один из кантонистов‚ они жили «в сенях и предбанниках‚ ели из собачьих и кошачьих плошек остатки скудной хозяйской пищи‚ пили из корыт и помойных ведер». В восемнадцатилетнем возрасте кантонистов рассылали по воинским частям на 25 лет солдатской службы‚ и каждый из них давал присягу служить «с полным повиновением начальству так же верно‚ как был бы обязан служить для защиты законов земли Израильской».

Известен случай‚ когда двое кантонистов утопились в реке при массовом крещении, – это событие породило популярную еврейскую легенду. Однажды на Волге‚ возле города Казани‚ собрались окрестить несколько сот еврейских кантонистов. Духовенство в полном облачении расположилось на берегу реки‚ дети стояли стройными рядами‚ – наконец‚ подъехал Николай I и приказал детям войти в воду. «Слушаем‚ ваше императорское величество!» – воскликнули они и дружно прыгнули в реку. Вода накрыла детей с головой‚ пошли пузыри‚ но ни один из них не вынырнул на поверхность: все дети добровольно утопились! Очевидно‚ они заранее договорились покончить с жизнью‚ умереть ради своей веры‚ «освящая Имя Его» – «аль кидуш га-Шем».

5

Первый набор евреев состоялся в конце 1827 года. Около тысячи человек старше восемнадцати лет направили во флот, и Николай I познакомился с ними в Кронштадте во время инспекционной поездки. По-видимому, царя удовлетворили результаты осмотра: он приказал выдать каждому еврею один рубль, фунт говядины и чарку вина. Из 305 человек в Кронштадте крестились лишь 8; царь повелел выдать им по пять рублей каждому, по два фунта говядины и по две чарки вина. Петербургская община прислала в Кронштадт кошерное вино и мацу для евреев-рекрутов, однако им ничего не передали, в дни праздника Песах заставили ходить в общую столовую.

Официальная статистика показывает, что за полтора года после первого призыва 1862 еврейских мальчика попали в школы кантонистов, из них приняли крещение 125 человек. Командир из Пскова докладывал летом 1829 года: «Меир Сукеник и Ицко Розенталь при принятии греко-российской веры… наречены – первый из них Петром Петровым, а последний Александром Петровым, о чем Вашему сиятельству почтеннейше честь имею доложить». С середины 1829 года количество крещений возросло. В Киевском батальоне из 159 еврейских мальчиков окрестили 129; на донесении об этом Николай I впервые пометил: каждому крещеному еврею выдавать по 25 рублей. В то время царь еще не проявлял особого рвения в миссионерской деятельности, однако последующие статистические данные его насторожили. Выяснилось, что с 1827 по 1840 год в кантонисты попали 15 050 евреев, из них приняли православие 5328, а 9722 человека «остались в своем вероисповедании».

Темпы обращения в православие были недостаточны, и с 1840-х годов Николай I стал лично следить за выполнением плана – обратить в христианство как можно больше евреев; на одном рапорте он даже начертал: «Тех, кто принял православную веру, не считать евреями». Царь призывал склонять в православие «со всевозможною осторожностью‚ кротостью и без малейшего притеснения». Он даже разъяснил в 1844 году: «Никто не может препятствовать еврейским чинам исполнять обряды их веры»‚ но местное начальство знало об истинном желании царя и старалось ему угодить. Священникам указали‚ что «обращение евреев в православие» привлекает «особенное внимание высшего правительства», по успехам в этом деле будут судить «о способностях их и усердии».

Священники закрывали глаза на жестокие методы принуждения и торопились сообщить начальству: «Евреи-кантонисты… при особенной Божьей помощи просвещены все». Иногда крестили сразу большое количество детей‚ в церкви не хватало купелей‚ и церемонию проводили в реке. «Ко дню празднования сошествия Святого Духа‚ – докладывал епископ из Саратова‚ – Господу Богу угодно было обратить 134 человека евреев-кантонистов. В тот самый день церковь Христова совершила крещение оных с особенным торжеством на реке Волге».

Из Казани сообщали: «В течение 1845 года просветились христианством более трехсот человек евреев», среди них несколько «самых упорнейших, наконец доведенных до восприятия евангельской веры». В том же году в Пермь пригнали 95 евреев. На другой день «изъявили желание» креститься 23 мальчика‚ на третий – 18‚ на пятый – 51‚ затем к ним присоединились последние трое. Каким способом выбили из них это согласие – неизвестно‚ но в церкви‚ «при многочисленном стечении народа», их окрестили. «Для христианского благочестия‚ – сообщалось в донесении‚ – было поразительное зрелище‚ когда в одно время девять священнослужителей вокруг купелей вели за собой 95 человек крещеных… при особенно радостном пении двух хоров – архиерейского и батальонного».

Николай I требовал присылать ему ежемесячные рапорты о количестве обращенных в православие‚ награждал орденами за усердие и порицал отстающих. На прочитанных рапортах он писал: «очень мало»‚ «весьма неуспешно»‚ «недоволен малым успехом обращения в православие». А на докладе о крещении многих кантонистов в Саратовских батальонах царь пометил: «Слава Богу!» В 1854 году из 5991 еврея-кантониста были окрещены 4565 человек; еврейские солдаты пожаловались однажды императору на насильственное крещение – за это их велели прогнать сквозь строй через три тысячи человек. Солдат бы забили насмерть‚ но Николай I неожиданно умер‚ а новый император отменил экзекуцию.

Можно предположить по приблизительным подсчетам, что через школы кантонистов прошло не менее 50 000 еврейских детей; около 30 000 из них были обращены в христианство, большинство – насильно. При крещении кантонистам обычно меняли имена: был Йосель Левиков – стал Василий Федоров‚ был Самуил Новосельский – стал Александр Александров‚ Мовша Пейсахович – Григорий Павлов‚ Израиль Петровицкий – Николай Иванов‚ Ицка Корзиневич – Николай Николаев. Обращенных в христианство выделяли по одинаковым отчеству и фамилии‚ которые они получали по имени крестных отцов: Григорий Петрович Петров‚ Сергей Иванович Иванов‚ Тимофей Степанович Степанов (таким же образом получали имена при крещении подкидыши других национальностей).

Давали кантонистам и фамилии крестивших их священников или названия церковных приходов: Косминский‚ Воскресенский‚ Преображенский. Давали и русские фамилии – Киселев‚ Орлов‚ Кузнецов‚ а также фамилии от еврейского корня – Руфкин‚ Иткин‚ Гершкин: возможно, потому‚ что их владельцы обладали ярко выраженными семитскими чертами. Историк С. Гинзбург отметил: «Когда просматриваешь эти бесконечные, грусть навевающие перечни, невольно является мысль: сколько еврейской крови влито было в русский народ, как много среди нынешних Ивановых, Петровых, Степановых и т. п. имеется потомков еврейских детей, которые когда-то были насильственно крещены!..»

Крещеным тоже было не сладко. Они долго еще не знали русского языка‚ не знали и христианских молитв. На ежедневной проверке выкликали‚ к примеру‚ Федора Петрова‚ а он не отзывался‚ потому что не помнил своего нового имени. Какой же он Федор‚ когда от рождения его звали Ицкой? За это наказывали‚ как‚ впрочем‚ наказывали и за многое другое. Случалось и так‚ что крещеному переставали выдавать письма от его родителей‚ чтобы не оказывали на него «вредного» влияния‚ – и связь с семьей обрывалась навсегда. Какой-нибудь Янкель Ривкин становился после крещения Николаем Васильевым‚ и родительское письмо отсылали назад с пометкой: «Янкеля Ривкина в батальоне не имеется».

Перешедшие в православие получали в подарок 25 рублей и некоторые льготы‚ однако первые пять лет после крещения их не продвигали по службе: возможно‚ это был испытательный срок. «Казалось‚ что приняв крещение‚ – вспоминал бывший кантонист‚ – мы должны были сравняться во всех правах с православными‚ но на самом деле этого не было. Бывший еврей в ссоре с солдатом-христианином продолжал выслушивать обычное ругательство: «жид пархатый!» А иногда прибавляли: «жид крещеный‚ что волк кормлёный!»…»

По окончании службы еврейскому солдату некуда было возвращаться‚ и злой иронией звучали слова высочайшего указа 1827 года о пользе рекрутской повинности для евреев. «Мы уверены‚ – сказано в том указе‚ – что образование и способности‚ кои приобретут они (евреи) в военной службе‚ по возвращении их из оной после выслуги узаконенных лет‚ сообщатся их семействам для большей пользы и лучшего успеха в их оседлости и домашнем хозяйстве».

6

Служба в николаевской армии была невыносимой не только для евреев. «Пальцы режут, зубы рвут, в службу царскую нейдут…», – сказано об этом в русской песне; призывники пытались от нее освободиться, калечили себя‚ убегали, прятались в лесах. Очевидец описывал призыв в деревне: «Собирали рекрут; на одного‚ подлежащего сдаче‚ брали троих на случай бракования. Взятых в рекруты вводили в одну избу‚ для них приготовленную‚ забивали в колодки‚ часто по два человека вместе‚ в таком виде оставляли их для представления в рекрутское присутствие. Принимать такие меры было необходимо‚ ибо без того все бы рекруты бежали».

С каждым рекрутским набором начинались «вопли‚ плач и унылость» всей деревни. «Как ни плохо жилось крепостному у барина‚ – отметил некий помещик‚ – однако двадцатипятилетняя солдатская служба с ее ужасами была еще тяжелее. Я помню одного парня нашей конюшни‚ обрубившего себе пальцы‚ чтобы только не идти на службу». В рекрутском присутствии негодному к службе брили затылок‚ а годному – лоб, и отправляли в армию. Если солдат не погибал в бою‚ то за долгие годы службы терял здоровье и становился инвалидом. Вернувшись домой‚ он не находил в живых никого из близких и должен был промышлять мелкими заработками или просить милостыню. Не случайно в документе об его отставке власти категорически требовали: «бороду брить‚ по миру не ходить».

Судьба еврейского солдата была не менее тяжелой. В народном представлении рекруты приравнивались к пленникам, к ним относили слова пророка Иеремии: «Не плачьте по умершему и не скорбите о нем, но горько рыдайте по уходящему (в неволю), ибо он уже не вернется, не увидит родной земли своей». Уходя в армию на огромный срок‚ еврейские рекруты не были уверены‚ что вернутся когда-либо домой‚ и потому оставляли женам письма о разводе‚ чтобы те не остались вдовами на всю жизнь и могли вторично выйти замуж. «Двадцатипятилетняя служба! Трудно выкроить из человеческой жизни такую длинную полосу лет‚ не урвав доброго куска счастливой юности и не захватив части начинающейся старости. Это – целая человеческая жизнь. И какая жизнь! Вытяжка‚ выправка‚ палки‚ шпицрутены‚ тумаки‚ кулаки‚ оплеухи и зуботычины!»

После призыва в армию совершеннолетний еврей давал присягу по установленной форме. Для этого выпустили особый устав‚ в котором проглядывала крайняя подозрительность: рекрут присягал на непонятном начальству языке‚ и опасались‚ что он скажет нечто противоположное. Поэтому на церемонии присяги в синагоге непременно присутствовали свидетели-христиане‚ а со стороны евреев – не менее десяти уважаемых граждан. Приводил к присяге раввин над свитком Торы‚ и в наставлении было сказано: «Присягающий умывает руки‚ надевает талес‚ накладывает тфилин‚ становится перед кивотом‚ на сей случай открытым‚ и читает присягу на древнем еврейском языке‚ за раввином‚ слово в слово».

Присутствовавшие следили за правильным прочтением текста до последнего слова‚ а христианам-свидетелям выдавалась присяга на еврейском языке‚ написанная русскими буквами. Чтобы не оставалось никаких сомнений‚ закон обязывал привлекать к присяге и «благонадежных крещеных евреев». По окончании церемонии присяжный лист подписывали все свидетели‚ после чего – как было указано в наставлении – «еврей‚ назначенный для сего особо‚ трубит в рог шофар четырьмя разными тонами». А затем рекрута отдавали под расписку воинскому начальству.

Присяга для еврейских солдат в официальном переводе на русский язык гласила: «Именем Всемогущего и Вечного Бога Израильтян клянусь‚ что желаю и буду служить Российскому императору и Российскому государству‚ куда и как назначено мне будет во все время службы‚ с полным повиновением Начальству‚ так же верно‚ как бы обязан был служить для защиты законов земли Израильской… Но если по слабости своей или по чьему внушению нарушу даваемую мною на верность военной службе присягу‚ то да падет проклятие вечное на мою душу и да постигнет вместе со мною всё мое семейство. Аминь».

Еврейских солдат рассылали по полкам и гарнизонам во внутренние губернии России‚ в Москву и Петербург. Они заводили там молитвенные дома; обязанности раввина исполнял один из «нижних чинов»‚ и если не было в городе евреек‚ мацу на Песах пекла для них русская женщина под присмотром еврея. Первую половину двадцатипятилетней службы солдаты проводили в казарме‚ а затем жили на частных квартирах‚ исполняли воинскую повинность‚ в свободное время подрабатывали ремеслом и мелкой торговлей.

В этих еврейских общинах преобладали мужчины, и невест для них привозили из черты оседлости. Солдатские сыновья могли жить с родителями лишь при условии‚ что с двенадцати лет они пойдут в кантонисты; солдатские дочери оставались в семье до совершеннолетия‚ а затем должны были возвратиться в черту оседлости или выйти замуж за солдата. Но пока глава семьи служил в армии‚ его жена и дети получали из казармы порции каши. Через 25 лет службы отставных еврейских солдат отправляли в черту оседлости‚ и только при Александре II им и их потомству разрешили жить в любом месте Российской империи.

В 1843 году солдаты-евреи Брянского полка создали «Общество хранителей веры» и стали помечать в пинкасе – книге записей важнейшие моменты из жизни «Общества». Полк менял места расквартирования, и раввины городов и местечек, где он находился, вносили записи в солдатский пинкас. Раввин из Кореца оставил такое пожелание: «Люди, упомянутые в этой книге, собрались в священном обществе, открыли свои сердца добрым делам… Куда бы они ни пришли, где бы они ни остановились, пусть им будет оказана всяческая помощь, – не дай Бог, им придется вкушать запретное! Пусть будет окончательным их спасение! Да узрят они Сион и возрожденный Иерусалим!»

Устав «Общества хранителей веры» Брянского полка обязывал его участников ежедневно молиться и соблюдать правила субботнего дня; они посещали больных единоверцев, участвовали в погребении умерших по еврейскому ритуалу, собирали деньги для ремонта оружия у солдата, которого могли обвинить в преднамеренной поломке винтовки. «Общество хранителей веры» просуществовало до конца девятнадцатого века; одного из солдат, который решил принять христианство, не только исключили из состава «Общества», но даже вырезали его имя со страницы книги записей.

Сохранилось воспоминание о еврее, который вторую половину двадцатипятилетней службы проводил в Гельсингфорсе (Хельсинки): «Религиозный, скромный, молчаливый и тихий, он вёл почти аскетическую жизнь… Никогда не пренебрегал служебными обязанностями, всё остальное время сидел, склонившись над Талмудом, в тесной каморке… Питался черным хлебом, квасом, картофелем и селедкой; по религиозным причинам никогда не ел из общего котла. В субботу ему давали увольнение, чтобы он мог пойти в город, раз в неделю поесть как полагается».

7

Для сохранивших свою веру служба в армии была обставлена всевозможными ограничениями. Сразу же запретили‚ «впредь до особого повеления»‚ назначать евреев в денщики. Затем вышло высочайшее повеление‚ чтобы в карантинную стражу «не назначались… люди дурной нравственности и нижние чины из евреев». Евреев не назначали на службу и при войсках гвардейского корпуса‚ при домах генерального штаба‚ главного адмиралтейства, прочих военных ведомств. Николай I разрешил производить евреев в унтер-офицеры «лишь за отличия в сражениях против неприятеля» и с высочайшего разрешения‚ а чтобы стать офицером‚ надо было непременно принять крещение.

Во время Крымской войны 1853–1856 годов с еврейского населения стали брать повышенную норму. Еврейские солдаты сражались при обороне Севастополя‚ и в первый раз – а затем это случалось и в других войнах – им пришлось воевать с неприятельской армией‚ в составе которой тоже сражались евреи‚ но под другим знаменем‚ в другой форме и за другую страну. Французский ефрейтор-еврей Каген был убит возле Малахова кургана‚ – кто выстрелил в него? Французский солдат-еврей Грейльсгамер был ранен под Севастополем пять раз и вновь возвращался из лазарета на свой пост‚ – кого он убил из защитников города? Врач Гуф получил французский орден за то‚ что перевязывал солдат под огнем русской артиллерии‚ а врач Лев Пинскер по другую сторону фронта получил за те же заслуги русский орден. На похоронах французского солдата его товарищи-евреи читали тот же кадиш‚ что читали на похоронах российского солдата-еврея: те же самые слова на том же языке.

Из воспоминаний русского офицера, участника обороны Севастополя: «Во 2-ой мушкатерской роте был рядовой Белинский иудейского закона, о котором нельзя не вспомнить. Белинский постоянно находился на бастионах (он был хороший портной и отличный стрелок), ходил в ложементы, храбро дрался на вылазках и во время нападений. Не желая перейти в Православие, он уклонялся от всех предлагаемых ему снисхождений, не желал производства в унтер-офицеры и не получил знака отличия военного ордена, который вполне и неоднократно заслужил. Словом, личность этого еврея-солдата заслуживает вдвойне похвалы – как храброго защитника, так и твердого в убеждениях человека».

После окончания той войны военный министр представил к награде врачей‚ которые несли «самую трудную и гибельную для здоровья службу»; среди них были «врачи еврейского закона: отставной титулярный советник Розен и не имеющие чинов Маргулиус, Шорштейн, Бертензон, Дрей и Пинскер», которые «явили собой блистательный пример бескорыстия и самоотвержения». По этому поводу разгорелись споры: некоторые сановники считали‚ что нельзя награждать врачей-евреев орденом‚ на котором изображен крест‚ и потому следует ввести для них особые знаки отличия. Александр II повелел: «Всемилостивейше жалуем их кавалерами императорского и царского ордена нашего Святого Станислава третьей степени, для лиц нехристианских вероисповеданий установленного».

Когда закончилась та война, российские евреи собрали пожертвования и установили обелиск из белого мрамора над могилами павших еврейских солдат на Северной стороне Севастопольской бухты. На обелиске пометили по-русски: «Памяти еврейских солдат, павших за отечество при обороне Севастополя», а на иврите из Книги псалмов: «Идут они от силы к силе, предстанут пред Богом в Сионе. Драгоценна в глазах Господа смерть благочестивых».

Около пятисот евреев погибли на бастионах при обороне города‚ в котором не разрешали жить их единоверцам и запрещали иметь «заведения для отправления обрядов их веры». В газете «Русский инвалид», официальном органе военного министерства, отметили по окончании Крымской войны: «Военному ли забыть о евреях или сказать о них укорительное слово, когда… твердыни многострадального Севастополя, наравне с кровию русских, обагрены также кровию еврейских солдат, сражавшихся даже против своих единоверцев». Однако через несколько лет житель Севастополя сообщил о запустении еврейского кладбища. Прочие военные кладбища – русское, английское, французское – «огорожены и сохраняются по распоряжению их правительств… Бедные евреи! И после смерти на них тяготеют отличия от прочих. Печально смотреть на эту пустошь, где лежат убитые воины, сражавшиеся и пролившие кровь свою за Царя и Отечество».

А в 1900 году в журнале «Восход» появилось сообщение: «Еврейское военное кладбище в Севастополе‚ где погребены евреи-герои севастопольской обороны‚ находится в полном запустении. Вся местность покрыта густой травой и кое-где выглядывают набросанные на могилы камни. Невольно напрашивается вопрос: неужели покоящиеся здесь останки воинов‚ павших в боях‚ не заслужили такой же участи‚ как и воины‚ погребенные на соседнем‚ постоянно цветущем братском кладбище?»

8

Герцель Янкелевич Цам был схвачен «хапунами» в восьмилетнем возрасте‚ учился в школе кантонистов, пробыл в армии более сорока лет и сохранил свою веру. Он дослужился до фельдфебеля‚ сдал экзамен по программе юнкерских училищ‚ и офицеры полка ходатайствовали о присвоении ему офицерского звания. Специальным указом Александра II Цам был произведен в прапорщики‚ затем в подпоручики и поручики, в чине штабс-капитана командовал ротой Томского резервного батальона‚ которая при нем стала образцовой‚ но все ходатайства командира полка о присвоении ему чина капитана оставались безуспешными.

Герцель Цам стал капитаном лишь при выходе в отставку в 1894 году; это‚ пожалуй‚ единственный случай в русской армии‚ когда еврей‚ сохранивший свою веру‚ дослужился до столь высокого офицерского чина. Многие годы он занимался делами еврейской общины города Томска, с его помощью в городе открыли солдатскую синагогу.

Фельдфедель Абель Аарон Ашанский из кантонистов‚ печник в Кавалергардском петербургском полку‚ сохранил веру за полувековую службу в армии, был награжден всеми наградами‚ которые мог получить в своем звании. В 1896 году в полку торжественно отметили юбилей его пятидесятилетней службы‚ и в газете отметили: «В присутствии господ офицеров и всех нижних чинов полка прочитан был в манеже приказ‚ и командир полка поставил на вид всем нижним чинам честную пятидесятилетнюю службу Ашанского. Крики ура заглушили слова любимого командира‚ после чего юбиляру поднесены были подарки: от господ офицеров кавалергардского полка серебряный массивный жбан с чаркою и крупная денежная награда».

Абеля Ашанского похоронили в 1899 году, на еврейском кладбище в Петербурге‚ в торжественной обстановке‚ и гроб с телом – в соответствии с уставом – несли офицеры‚ которые в разные времена были командирами его полка. Французский корреспондент описал его похороны:

«Что за диковину я вижу?.. В первых рядах собравшихся, среди бедно одетых евреев, стоят блестящие, в полной форме офицеры полка и бывшие его командиры с траурными черными повязками на левом рукаве. Раввин произносит несколько слов на иврите, затем по-русски, воздавая должное за то, что тот остался преданным своей вере.

Элегантная дама, супруга одного из офицеров полка, одетого в расшитый мундир, перелистывает страницы книги поминальных еврейских молитв на русском и иврите, которую дал служка синагоги… Статные солдаты пересмеиваются с еврейскими девушками, помогая им пробиться к гробу. Генерал Тимирязев, бывший командир полка, поправляет монокль. Нынешний командир генерал-майор А. Н. Николаев инстинктивно начинает креститься. В первом ряду стоит генерал граф Игнатьев, бывший полковой командир.

И вот, наконец, гроб покидает казармы. Почетный караул обнажает палаши. Полковой оркестр играет похоронные марши. Офицеры провожают похоронную процессию до Николаевского вокзала, откуда тело отправится на еврейское кладбище».

Могила Ашанского цела по сей день‚ на памятнике написано по-русски и по-еврейски: «Здесь покоится прах фельдфебеля Кавалергардского Ея Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны полка Абеля Ароновича Ашанского. Вступил на службу 11 января 1846 года».

Добавим к этому еще одну историю.

Евреев-кантонистов, «хорошо обученных», проявивших способности в «чтении, чистописании, арифметике, дроби, грамматике, геометрии, военных вопросах», посылали в специальные школы для последующего обучения. Они выходили оттуда писарями‚ фельдшерами‚ топографами‚ оружейниками‚ ветеринарными помощниками‚ специалистами порохового дела‚ мастеровыми разных специальностей для казенных заводов военного ведомства. Крещеные евреи из бывших кантонистов выслуживались на этих заводах до звания надворного или коллежского советника‚ что по табели о рангах приравнивалось к званию подполковника и полковника.

На Брянском казенном заводе работал Абрамка, старый еврей-стекольщик‚ которого знал и уважал весь город. Он часто рассказывал желающим‚ как ребенком-кантонистом с голоду ел червей, пёк в казарменной печке лягушек‚ но всё перетерпел и остался при своей вере. Служил там и кавалер орденов‚ надворный советник Сидоров из крещеных кантонистов. Он был старостой в местной церкви‚ во время службы плакал от умиления‚ а вслед за ним начинали голосить женщины-прихожанки.

Когда Сидоров умирал‚ причащать его пришли самые уважаемые в городе священники. В конце службы Сидоров заметался вдруг и забормотал – быстро-быстро‚ на непонятном языке. Священники переглянулись‚ окружили постель и возвысили голоса: оказалось‚ что надворный советник‚ кавалер орденов, уважаемый всеми церковный староста последние в своей жизни слова произнес по-еврейски. Быть может‚ то была молитва «Шма‚ Исраэль»‚ которую всякий еврей должен произнести с последним своим дыханием? Этого уже не узнать.

Указ о рекрутской повинности вызвал волнения в еврейских общинах‚ и в городе Староконстантинове на Волыни хасиды решили отправить послание Всевышнему – с просьбой о помощи. Выбрали десять самых почтенных граждан‚ которые провели день в молитвах и посте, а затем вручили умершему мужчине послание на пергаменте – для передачи Всевышнему на «том свете». Евреи умоляли покойника‚ чтобы через самое малое время он явился во сне одному из жителей города и передал ответ от Бога. Ремесленники побросали свои мастерские‚ торговцы закрыли лавки: весь город провожал на кладбище этого покойника с переданным ему посланием.

Весть о волнениях в Староконстантинове дошла до начальства‚ и императору доложили о «возмущениях и беспорядках между евреями по случаю объявления указа». Николай I распорядился беспощадно пресекать волнения и судить виновных военным судом‚ однако в тот раз всё обошлось благополучно‚ никого в Староконстантинове не наказали. Многие десятилетия помнили в городе о том событии‚ а потомки десяти «святых мужей»‚ которые передавали послание Всевышнему‚ гордились заслугами своих предков.

В архивах сохранился рапорт командира пехотного полка, солдат которого послали в 1847 году в местечко возле Луцка – для подавления сопротивления евреев, которые не выдавали единоверцев, скрывавшихся от рекрутского набора.

Во время охоты за «пойманниками» трагическое переплеталось порой с трагикомическим. Однажды «хапуны» пришли ночью в одиноко стоявшую еврейскую корчму‚ разобрали стену из глины и выкрали мальчика. Корчмарь догнал похитителей и предложил им пятьдесят рублей‚ если они согласятся обменять этого его сына на другого‚ менее им любимого. Те взяли деньги, согласились на обмен‚ но когда они привели другого мальчика в рекрутское присутствие‚ то оказалось‚ что это была переодетая девушка.

Некий «пойманник» возвратился в свое местечко через тридцать два года военной службы и обнаружил потомков тех людей‚ которые при помощи «хапунов» сдали его в рекруты взамен одного из своих сыновей. Он потребовал от них вознаграждение и выдал взамен такую расписку: «Я‚ нижеподписавшийся Айзик Хаим Бондарский‚ которого жители Люцина взяли пойманником и сдали в солдаты‚ ныне‚ приехав в Люцин‚ помирился с ними за сумму в семьдесят пять рублей и простил их от всего сердца. Нет у меня больше к ним никаких претензий; прощаю покойников‚ давно умерших‚ и живых‚ здравствующих поныне…»

Известен иной случай‚ когда офицер русской армии‚ крещеный‚ из кантонистов‚ приехал через много лет в местечко‚ пошел на еврейское кладбище и в ярости стал рубить саблей могилу «хапуна»‚ который некогда поймал его ребенком и сдал в рекруты.

В девятнадцатом веке среди украинских евреев существовала поговорка: «Откуда царь знает‚ что есть на свете город Острополь?» Употреблялась она в разговоре при таких примерно обстоятельствах. Один спрашивал другого: «Откуда ты это знаешь?» Другой отвечал вопросом на вопрос: «А откуда царь знает‚ что есть город Острополь?»

И вот происхождение этой поговорки. Евреи маленького Острополя в былые времена‚ когда не было еще железных дорог‚ жили очень замкнуто и никуда не ездили‚ кроме ближайших селений. Лишь реб Аврум выезжал по делам окрестных помещиков в Житомир‚ Киев и другие города‚ – поговаривали‚ что он бывал даже в Петербурге. Неожиданно – как гром с ясного неба – жители Острополя узнали‚ что их скоро начнут брать в солдаты. Они с яростью кинулись к дому Аврума‚ разбили окна и кричали в отчаянии: «Если бы не ты‚ Аврум‚ то царь не знал бы‚ что есть на свете Острополь!»

Так появилась эта поговорка: «А откуда царь знает‚ что есть на свете город Острополь?»

Очерк двадцать пятый Еврейские общины Петербурга‚ Киева и Москвы. Борьба с традиционной еврейской одеждой. Введение казенных еврейских училищ. Переселение в Сибирь и Новороссию. Приезд М. Монтефиоре

Однажды некий еврей решил остановиться в Москве на короткий срок‚ чтобы «написать в честь государя несколько поздравительных стихов». Но его выслали из города и посоветовали излить верноподданнические чувства в черте оседлости.

1

Сразу после вступления на престол Николай I распорядился «всех евреев‚ проживающих в Петербурге без дела‚ немедленно выслать‚ а о прочих составить точный список». Из переписи следует‚ что в 1826 году находились в столице временно‚ по паспортам губернаторов‚ примерно 300 евреев. Среди них – двое портных‚ сапожник‚ учитель музыки‚ золотых дел мастер‚ скорняки‚ настройщики фортепьяно‚ три мастера по изготовлению курительных трубок‚ мастера по производству зонтиков‚ шлифовальщики‚ красильщики мехов и каретники. Жил там и раввин из Могилева‚ жили купцы с приказчиками‚ а также зубные врачи и акушерки‚ про которых было сказано‚ что «немалое число врачей и повивальных бабок из евреек состоят на государственной службе и продолжают оную с похвалой»

После распоряжения императора большинству евреев не продлили паспорта и выслали из столицы. В Петербурге могли жить лишь еврейские солдаты‚ придворная акушерка Эстер из Вильно и семьи трех зубных врачей‚ состоявших на государственной службе‚ один из которых лечил императора. Запретили даже резнику приехать в Петербург‚ чтобы это «не послужило бы укреплению евреев в столице», а пойманных с просроченными паспортами император приказал сдать в арестантские роты. Об этом оповестили евреев черты оседлости‚ чтобы не отговаривались потом незнанием и «не могли прокрадываться в столицы и этим навлекать на местные власти огорчительное негодование Его Императорского Величества».

Из Киева евреев пытались изгнать еще при Павле I. Киевский магистрат сослался тогда на старинную привилегию 1619 года – «чтобы ни один жид в городе Киеве не жил», потребовав выселить 11 купцов и 656 мещан с их семействами. Но киевский генерал-губернатор сообщил в Петербург‚ что «хорошие и искусные» ремесленники в городе – это евреи‚ христианские купцы «не стараются о том‚ чтобы в торговых лавках были все нужные для городских обывателей товары»‚ а потому для выселения «нет никакого резона». И Павел I повелел: «Евреев‚ никуда не переселяя‚ оставить на жительстве в Киеве».

При Александре I жили в Киеве около полутора тысяч евреев; у них был молитвенный дом на Подоле и синагога на Печерске. Но в 1827 году‚ уже при Николае I‚ местные власти вновь заявили‚ что присутствие евреев и их молитвенных домов противоречит старинным привилегиям города и не соответствует этому святому месту‚ где покоятся мощи угодников. Очередной генерал-губернатор попросил отсрочить выселение‚ выгодное лишь христианским купцам‚ так как без евреев «многие товары и изделия не только вздорожают‚ но и вовсе невозможно будет их иметь». Однако евреев выселили из Киева‚ синагоги закрыли‚ и через самое малое время отметили: «Город Киев сильно пострадал… После этого выселения в нем упала торговля и промышленность‚ вздорожали предметы потребления».

С 1843 года евреям разрешили приезжать на время в Киев для оживления торговли и ремесел‚ но останавливаться они могли только на двух подворьях‚ чтобы полиции легче было за ними следить. Так образовалось в Киеве еврейское гетто. Некая чиновница Екатерина Григорьева брала эти подворья в аренду у города и извлекала доход‚ сдавая евреям комнаты. К десяти вечера евреи должны были возвращаться туда из города‚ а продовольствие они могли покупать лишь у Григорьевой.

Из акта полицейского осмотра подворья в Киеве: «Все вообще комнаты… в высшей степени неопрятны: на полах грязь, мокрота, сор, стоят полные лохани с нечистотою… В кроватях, на стенах и дверях множество клопов, на потолках и по углам висит паутина с большими пауками…» Кухня находилась «в грязном и отвратительном виде», а на жалобы евреев Григорьева обругала их «подлецами, злодеями и мошенниками» в присутствии полицейских. В 1857 году гетто ликвидировали; через несколько лет после этого евреи жили в специально выделенных кварталах Киева, были у них четыре молитвенных дома.

В конце восемнадцатого века в Москве не было постоянной еврейской общины. Туда приезжали из черты оседлости – временно‚ по делам‚ но некоторые‚ естественно‚ задерживались на более долгий срок и жили в Москве незаконно. Если еврей умирал‚ его единоверцы давали несколько рублей священнику Дорогомиловского кладбища‚ и тот разрешал похоронить покойника за кладбищенским валом. В 1788 году с разрешения генерал-губернатора основали в Москве еврейское кладбище; оно располагалось за Дорогомиловским мостом через Москва-реку, рядом с православным кладбищем.

Постоянная еврейская община в Москве образовалась в конце двадцатых годов девятнадцатого века‚ с появлением еврейских солдат‚ тогда же возникли в Москве и молитвенные дома. В 1826 году купцы пожаловались генерал-губернатору‚ что евреи продают и покупают товары в Москве «безо всякого сношения с московскими купцами‚ к явному их подрыву и стеснению». За евреев заступились московские фабриканты‚ которые продавали им товары на многие миллионы рублей, и власти приняли компромиссное решение: еврейским купцам разрешили приезжать в Москву на короткий срок; они могли покупать товары только на вывоз‚ а жить им позволили на Глебовском подворье в Зарядье (на том месте впоследствии выстроили, а затем снесли гостиницу «Россия»). Так образовалось еврейское гетто в Москве‚ и каждого еврея‚ приезжавшего в город с паспортом от губернатора‚ прямо с заставы отправляли на подворье под надзором конвойного.

В гетто полагалось возвращаться засветло‚ а с вечера до утра ворота запирали и никого не выпускали наружу. Жизнь в тесных комнатах обходилась дорого‚ купцы платили за это впятеро больше‚ чем в других местах. «И что за комнаты! – сообщал постоялец. – Грязь‚ копоть‚ нечистота… Люди содержатся под замком‚ как заморские звери в зверинцах‚ с той только разницей‚ что со зверей за это денег не берут». Глебовское подворье принадлежало казне‚ доходы с него шли на содержание Московской глазной больницы. Чтобы увеличить доход‚ запрещали купленные товары упаковывать на фабриках, – их везли на подворье‚ где упаковщики брали с евреев завышенные цены. Коробки, рогожу и веревки для упаковки разрешали покупать лишь на подворье‚ «и всё это вполовину хуже‚ но зато в четыре раза дороже‚ чем в других местах».

В 1847 году евреи из Белоруссии пожаловались на условия жизни в Глебовском подворье‚ и правительственный ревизор доложил в Петербург: «Угнетения‚ ими претерпеваемые‚ превышают всякое вероятие; обязанные жить там поневоле‚ согнанные туда‚ как на скотный двор‚ они подчиняются не только смотрителю‚ которого называют не иначе‚ как своим барином‚ но даже дворнику и коридорщику». Гетто в Москве‚ тем не менее‚ сохранили‚ чтобы за его счет могла существовать глазная больница: доход с подворья составлял огромную сумму – не менее 30 000 рублей в год. «Почему‚ – удивлялся ревизор‚ – евреи обязаны способствовать поддержанию больницы? Почему содержание этого заведения не падает на армян‚ персиян‚ греков‚ на всех жителей столицы‚ а непременно на одних евреев?»

По стране рассылали циркуляры «о евреях‚ скитающихся по России»‚ и полиция строго следила за вновь приезжавшими. Срок пребывания в Москве был ограничен, задержаться удавалось лишь по справке врача. «И тогда я заболел‚ – вспоминал еврей, оказавшись в Москве. – Явился врач‚ стал кричать: «Врешь! ты здоров!»‚ но‚ пощупав пульс и коснувшись для этого моей ладони‚ он нашел в последней явные болезненные симптомы (деньги) и‚ переменив тон‚ произнес: «Действительно‚ вы нездоровы: дорога изнурила вас‚ вы должны здесь отдохнуть»…»

Однако не всегда это заканчивалось благополучно. Однажды некий еврей решил остановиться в Москве на короткий срок‚ чтобы «написать в честь государя несколько поздравительных стихов». Но его выслали из города и посоветовали излить верноподданнические чувства в черте оседлости.

2

За тридцать лет правления Николая I увидело свет около шестисот правительственных указов о евреях. Это составило почти половину законов о евреях‚ которые выпустили в Российской империи за всё время ее существования. Вряд ли был другой народ в государстве‚ на который в таком количестве сыпались правительственные постановления и разъяснения‚ поправки к законам и поправки к поправкам.

Трудно теперь понять‚ почему император уделял несоразмерно большое внимание столь малому народу‚ который вполне бы мог затеряться среди других народов Российской империи и избежать – подобно другим – бурной административной активности. Не опасались тогда‚ что евреи взбунтуются подобно полякам или начнут резать «неверных» подобно «немирным» кавказцам‚ – тем не менее, Николай I и его правительство с маниакальной настойчивостью вводили один закон за другим‚ чтобы «обезвредить» евреев и непременно обратить их в православие.

Надо отдать ему должное: когда факты доказывали невиновность евреев‚ Николай I немедленно снимал с них всякие обвинения. Но он же был инициатором многих ограничительных законов, вникал во все мелочи еврейской жизни, хотя огромная Российская империя предоставляла ему массу иных забот. Это он повелел – несмотря на возражения кабинета министров – выслать из центральных губерний евреев-винокуров‚ что пошло во вред делу, потому что там не хватало русских мастеров. Это в его царствование выселяли евреев из Курляндии‚ из Киева, Севастополя и Николаева‚ «находя неудобным и вредным» их пребывание, а евреям Царства Польского запретили переселяться в российские пределы‚ «дабы преградить чрезмерное размножение в России сих людей‚ более вредных‚ нежели полезных для государства».

Это Николай I распорядился выселить евреев из пятидесятиверстной пограничной полосы на западе России – с такой категорической резолюцией: «исполнить без всяких отговорок»‚ и он же‚ в нарушение собственного закона‚ ограничил прием евреев с высшим образованием на государственную службу – «не иначе‚ как в одних западных губерниях». А когда Государственный Совет порекомендовал императору хотя бы частично уравнять евреев в рекрутской повинности с остальным населением‚ он отказал категорически: «Оставить по-прежнему».

В какой-то момент в столице возобладало мнение‚ что традиционная одежда «отталкивает евреев от всякого сообщения с христианами»‚ и решили ее искоренить. Ввели налог на «шитье еврейской одежды со всякого мужского и женского верхнего платья»‚ и этот указ оглашали публично‚ «с барабанным боем‚ чтобы никто из евреев не смел противиться». (Не надо полагать‚ что такое ограничение было новшеством и касалось только евреев. Еще при Павле I дворянам и жителям столиц запретили носить фраки‚ но разрешили немецкое платье с точным указанием его цвета и размера воротника. Запретили надевать жилеты‚ но разрешили взамен них камзолы. Не позволяли «безмерно увертывать шею платками»‚ «повязывая ее без излишней толстоты». Башмаки можно было носить с пряжками‚ но не с лентами‚ а короткие сапоги с отворотами или со шнурками безусловно изымались из употребления.)

Еврейские законоучители прошлого установили‚ что ношение традиционной одежды предохраняет евреев от слияния с другими народами‚ требовали подвергнуть жизнь опасности во времена преследований‚ но не делать перемен в одежде. Российские евреи усматривали в политике властей покушение на их веру и – как сообщали тогда – «простирали свое упрямство до неистовства». Члены особой раввинской комиссии заявили правительству‚ что «обыкновенные полицейские меры мало обещают успеха. Еврей будет разоряться платежом налога на одежду‚ но добровольно не покинет ее. Нужны будут меры насилия‚ а, может быть, и хуже».

В 1844 году налог ввели уже не за шитье‚ а за ношение еврейской одежды. В каждой губернии устанавливали свои цены; в Вильно‚ к примеру‚ брали с купцов первой гильдии по 50 рублей в год за право сохранить традиционный костюм‚ с мещан по 10 рублей‚ с ремесленников – по 5. За ношение ермолки полагалось с каждого еврея от трех до пяти рублей серебром ежегодно. Правительственный комитет рекомендовал отменить этот налог‚ но Николай I повелел: «Отнюдь нет‚ а продолжать с желающих носить ермолки положенную подать – пять рублей серебром».

Затем вышел указ об окончательном запрещении еврейской одежды с 1 января 1851 года: «Всякое различие в еврейской одежде с коренными жителями должно быть уничтожено». Лишь старикам – с особого разрешения генерал-губернаторов – позволили донашивать их традиционное платье. Не допускалось «ношение пейсиков». Высочайшим повелением запретили «женщинам-еврейкам брить головы при вступлении в брак» – за нарушение штраф 5 рублей. Обязали раввинов носить общую с коренным населением одежду‚ а употребление талесов и тфилин разрешили лишь в синагогах и не позволили появляться в них на улицах.

Однако евреи продолжали упорствовать. Женщины покрывали головы низко повязанными косынками‚ чтобы скрыть бритые головы‚ а мужчины выходили на улицу в длинных‚ до пят‚ халатах, пряча под ними короткие панталоны‚ чулки и башмаки. Но надзор за соблюдением закона возложили на полицию‚ и та старалась со всей решительностью и по своему разумению. «Пейсы должны быть не более полутора вершков‚ считая оные с передней части виска»‚ – указывал некий полицмейстер‚ и городовые выполняли это неукоснительно.

П. Венгерова‚ свидетельница тех событий:

«Городовой увидел на рынке бедного еврея в длиннополом кафтане. Он прежде всего накинулся на еврея с бранью‚ потом‚ подозвав к себе на помощь другого городового‚ вынул из кармана большие ножницы‚ которые постоянно имелись у полицейских‚ и блюстители закона принялись приводить жертву в «культурный» вид. Одним взмахом ножниц отрезали обе полы его длинного кафтана‚ который превратился в нечто вроде фрака‚ затем с него сорвали шапку, обрезали длинные ушные локоны (пейсы)… После того городовые отпустили его‚ и толпа долго хохотала над его жалким‚ уродливым видом…

Если случалось‚ что у полицейских не оказывалось при себе ножниц‚ то они заменяли их двумя камнями. Застигнутого врасплох еврея клали на землю‚ под каждый из его злополучных ушных локонов подсовывали камень‚ а другим камнем до тех пор терли волосы‚ пока локон не отпадал. Такого рода операция причиняла‚ конечно‚ страшную боль‚ но это не принималось во внимание».

Виленские женщины попросили у местного начальства‚ чтобы им разрешили покрывать бритые головы париками или косынками‚ но в этом усмотрели «противление Монаршей воле». Городовые отнимали у женщин парики, срывали с голов косынки‚ чтобы убедиться в исполнении царского приказа. «Передо мной стояла женщина‚ еврейка‚ с обнаженной‚ гладко выбритой головой‚ – вспоминала Венгерова. – Несчастная имела совершенно потерянный вид – от стыда и сознания‚ что она совершает великий грех‚ стоя перед толпой с непокрытой головой. Со слезами в голосе она молила городового вернуть ей чепец‚ который он бесцеремонно сорвал у нее с головы и потрясал им в воздухе при громком смехе толпы».

Местные власти усердствовали вовсю‚ а волынский губернатор собрал в Житомире представителей еврейской общины и сказал им: «Я хочу‚ чтобы жители моей губернии дали пример самоскорейшего добровольного оставления еврейских одежд. Противящихся сему буду иметь в виду… Стыд‚ позор‚ срам!.. Закосневши в суеверии‚ сердца ваши окаменели‚ чужды всякой чувствительности к изящному‚ преданы только хитрости и коварству… Вам и камчадалам вредит целебный луч благотворного солнца‚ чистая‚ прозрачная атмосфера образованности теснит… Благости монарха изливаются на вас… Сей великий вселенный монарх‚ идеал героизма и величества‚ печется о вашем благосостоянии. Вы счастливы до зависти!»

Но евреи сумели продержаться до смерти Николая I, несмотря на строгие правительственные распоряжения и крутые полицейские меры. И хотя эти законы не отменили при Александре II‚ их практически уже не применяли. Многие сохранили традиционные одежды‚ а из Умани с гордостью сообщили: «Слава Богу‚ наш город – город благочестивый‚ он не осквернен‚ подобно другим городам‚ в короткое платье никто у нас не облачился».

Иехезкель Котик, из книги «Мои воспоминания» (1870-е годы):

«В Гродно я оделся в короткое, на немецкий лад, платье с брюками поверх сапог. Идя по улице, встретил каменецкого еврея… и попросил передать сердечный привет отцу, деду и всей семье. Через несколько недель получаю письмо от отца с матерью.

«Мой сын, – сообщал отец, – Шолем-пекарь передал от тебя привет. Я спросил: что делает мой сын, как он выглядит? Шолем сказал: «Он уже носит брюки поверх сапог». Я оцепенел, ощутил удар в сердце, как от пули. В жизни не чувствовал себя таким несчастным, от горя три дня ничего не ел… Если ты не напишешь мне, что носишь брюки, заправленные в сапоги, – как ношу я и как носили твоим предки, – я тебе больше не отец»…

Мама тоже написала – не письмо, а настоящий свиток скорби с плачем и рыданиями: «Хацкеле, ты уже ходишь в брюках поверх сапог?.. Прошу тебя, мой милый, мой дорогой сын, чтобы больше не делал этого»…»

Трудно объяснить людям‚ далеким от традиции народа‚ по какой причине их предки в девятнадцатом веке так упорствовали в желании сохранить прежний свой костюм. Ответ на это дал в те времена один из белорусских раввинов‚ потомок рабби Шнеура Залмана. Он сказал: «Всё в Законе важно. Всё важно – или нет Закона. Сегодня одно найдут неважным‚ завтра другое; сегодня один что-нибудь отбросит‚ завтра – другой‚ и здание Закона начнет разрушаться. Мы должны охранять от этого наше еврейство. Наш Закон – это наше отечество‚ крепость нашего племени‚ – зачем его ослаблять?»

3

В апреле 1835 года Николай I подписал новое «Положение о евреях»‚ которое учло предыдущие ограничительные законы. Черту оседлости сохранили в прежних ее границах‚ за исключением Киева‚ Севастополя и Николаева‚ где евреям запретили селиться. Во внутренние губернии позволили приезжать лишь купцам – по торговым делам и на ограниченный срок. В деловых бумагах велено было употреблять русский‚ польский или немецкий язык‚ но «отнюдь не еврейский». Запретили евреям «содержать у себя христиан для постоянных домашних услуг»; еврейским детям позволили поступать в общие школы лишь в тех местах‚ где «жительство отцам их дозволено»‚ а про непосильный рекрутский набор было особо оговорено‚ что он «сохраняет свою силу».

Затем в Петербурге пришли к выводу‚ что найдена наконец истинная причина «религиозного фанатизма и отчужденности» евреев – Талмуд. Это Талмуд якобы «питает в евреях самое глубочайшее презрение к народам других вер»‚ призывает «к господству над прочими» и позволяет всякие преступления по отношению к христианам. Против Талмуда и его последователей бессильными окажутся рекрутская повинность и выселение из деревень с прочими «полицейскими ограничениями». Возможен лишь один путь – «устранить просвещением» влияние Талмуда‚ а для этого на смену хедерам следует открыть начальные еврейские училища с преподаванием русского языка и общеобразовательных предметов. Обучение в этих училищах «должно мало-помалу уничтожить в евреях фанатизм разъединения» и привести к постепенному обращению в христианство‚ но об этом не следует говорить открыто‚ чтобы заранее «не вооружить против училищ большинство евреев».

Удивительное дело: правительство так жаждало обратить этот народ в православие‚ что предоставляло евреям привилегии‚ которых было лишено большинство христианского населения. Власти не очень-то старались просвещать свой народ; еще при Александре I министр народного просвещения заявлял: «Обучать грамоте весь народ… принесло бы более вреда‚ нежели пользы». Вторил ему министр просвещения при Николае I: «Для молодых людей‚ отчасти рожденных в низших слоях общества… высшее образование бесполезно‚ составляя лишнюю роскошь и выводя их из круга первобытного состояния‚ без выгоды для них и для государства».

Николай I предлагал чиновникам «сообразить‚ нет ли способов затруднить доступ в гимназии для разночинцев?» – и повелел повысить для этого плату за обучение, ограничив количество студентов в каждом университете до трехсот. Основная масса населения страны была малограмотной или вообще неграмотной‚ но правительство заботилось не о них‚ а о насаждении светского образования среди грамотных евреев – для обращения их в православие.

К тому времени в начальных школах‚ гимназиях и университетах России практически не было евреев. Первый еврей-студент появился в Московском университете в 1840 году: это был Леон (Арье Лейб) Мандельштам‚ который впоследствии стал «ученым евреем» при Министерстве народного просвещения, перевел Тору и псалмы на русский язык, создал еврейско-русский и русско-еврейский словари (поэт Осип Мандельштам был его внучатым племянником). Когда Мандельштам покинул свой дом, брат написал ему вослед: «Отец дал тебе платье, ты его переменишь, мать играла твоими кудрями, ты их срежешь. Станешь говорить языком, для нас непонятным, будешь писать рукою, для нас незнакомою…»

Леон Мандельштам выпустил книгу стихов на русском языке, в которых отразились мечты и сомнения еврейской молодежи, в ту пору малочисленной, стремившейся к светскому образованию:

Что ж вы, чувства в вечном споре, Рвете, рвете грудь… Одному мне плавать в море, С братьями ль тонуть.

В черте оседлости уже существовали еврейские школы для мальчиков и девочек – в Варшаве‚ Одессе‚ Вильно‚ Умани, Кишиневе и Риге‚ где преподавали общеобразовательные предметы. В одесской школе обучались 400 учеников‚ открыли женское отделение на 300 девушек‚ а из Риги правительственный ревизор докладывал в Петербург: «Еврейская школа в Риге‚ так недавно возникшая под управлением опытного‚ благонамеренного и основательного ученого директора Лилиенталя‚ уже успела развиться и находится в цветущем состоянии. Удовольствием считаю свидетельствовать об изумительных там успехах в географии‚ истории‚ грамматике немецкой‚ арифметике и даже в русском языке».

Властям нужен был «благонамеренный» еврей для насаждения просвещения среди еврейского населения; для этой цели использовали директора рижской школы Макса Лилиенталя‚ выпускника немецкого университета‚ сторонника эмансипации евреев и религиозной реформы. Его отправили в западные губернии – ознакомить еврейские общины с «благими намерениями правительства»‚ но в Вильно Лилиенталя встретили настороженно и сразу спросили: «Какую вы можете дать гарантию‚ что не будет посягательства на нашу религию?» На это он ответил: «Родившись в России‚ вы‚ разумеется‚ лучше меня знаете‚ что невозможно представить какую-либо гарантию. Воля государя не ограничена и поставлена выше всего; он может сегодня взять обратно то‚ что обещал вчера‚ – так могу ли я‚ бедный чужестранец‚ давать вам какое-либо ручательство?»

Лилиенталь убедил виленских евреев, что лучше принять участие в этом деле‚ нежели отдать всё на откуп правительству‚ – и из Вильно поехал в Минск. Там его встретили враждебно. Толпа на улице ругала и оскорбляла его: «Зачем ты‚ губитель еврейства‚ явился сюда? Чтобы развратить наших детей‚ нашу молодежь?..» Озлобление против Лилиенталя распространяли и на людей‚ с которыми он случайно заговаривал на улице. Однажды он остановил уважаемого учителя и спросил‚ как пройти в нужное ему место. «Менее чем через час‚ – вспоминал один из жителей‚ – по городу стало кружить известие‚ что такой-то простоял на улице с «безбожным доктором» битых два часа‚ обнимался с ним‚ целовался, а потом укатил вместе с ним к губернатору – делать доносы на евреев… Стало быть‚ он с ним – старые друзья-приятели. Стало быть‚ он и вызвал его из еретической Неметчины в наш город на погибель Израиля и его святого учения».

Но были в Минске и серьезные возражения. «Пока государь не предоставит еврею гражданских прав‚ – говорили руководители общины‚ – образование будет для него одним только несчастьем. Необразованный еврей не гнушается унизительным заработком посредника или старьевщика; и он‚ и его многолюдная семья довольствуются скудным достатком. Но образованный и просвещенный еврей‚ без всяких прав в государстве‚ может отпасть от своей веры из-за горького чувства неудовлетворенности‚ – а к этому еврейский отец ни в коем случае не станет готовить своих детей». Лилиенталь хорошо это понимал и предложил правительству‚ чтобы выпускникам казенных училищ пообещали право повсеместного жительства – «хотя бы в перспективе». На этой его просьбе министр просвещения кратко пометил: «Невозможно».

Ездил Лилиенталь и по югу России‚ побывал в Одессе‚ Кишиневе‚ Бердичеве; малочисленные сторонники светского образования встречали его с энтузиазмом‚ слагали оды в честь создателей школьной реформы. Они надеялсь стать учителями в казенных школах, однако Лилиенталь был невысокого мнения о «маскилим» черты оседлости, отзывался о них с высокомерием: «грязные бородатые евреи, которых едва коснулись лучи просвещения», и собирался пригласить специалистов из-за границы. «Наша земля не оскудела знанием‚ – жаловались «маскилим» в Петербург. – Государству нечего искать ученых людей на стороне. Пусть оно кликнет клич у себя дома‚ и учителя явятся».

Но у «маскилим» не было в общинах практически никакого влияния. Очередная реформа правительства возбуждала у еврейского населения недоверие‚ желание оградить от нападок свою веру. В тот момент высочайшей резолюцией – неожиданно и врасплох – повелели выселить евреев из пятидесятиверстной полосы на границе с Пруссией и Австрией. Тысячи семейств были обречены на разорение и скитания‚ – так могли ли их единоверцы усматривать в очередных планах правительства заботу о благе малого народа? Школьную реформу отождествили с рекрутской повинностью: в одном случае забирали в армию‚ в другом – в казенные училища. Не помогали никакие уговоры и заверения Лилиенталя: евреи встретили вновь созданные училища без всякого энтузиазма и доверия.

4

В ноябре 1844 года Николай I подписал два документа: гласный «Указ о просвещении еврейского юношества» и секретную инструкцию. Указ повелевал учредить еврейские училища для начального образования детей‚ а также два раввинских училища в Вильно и Житомире для подготовки раввинов и учителей. Секретная инструкция указывала‚ что смотрителями училищ могут быть лишь христиане‚ «раввинское познание» не должно входить в учебные программы, и следует изыскивать пути для постепенного закрытия хедеров и иешив.

Средства на содержание новых училищ поступали со вновь введенного свечного сбора – сбора с «шабашных свечей»‚ зажигаемых при наступлении субботы и праздников. Общую сумму свечного сбора со всех общин установили в 230 000 рублей и особо отметили‚ что «под названием шабашных свечей разумеются не только обыкновенные… свечи‚ но и лампы‚ и всякого рода светильники‚ без различия сожигаемого в них материала». Казенные еврейские училища стали открываться с 1847 года; их появление встретили в общинах всеобщими постами и молитвами. Об этих училищах «ходили разные слухи‚ пугавшие как родителей‚ так и детей… Но как ни толковали‚ как ни возмущались‚ а от нового указа нельзя было уйти‚ и в общине решили отдать в казенную школу‚ как жертву Молоху‚ десять-пятнадцать мальчиков из беднейших семей».

Это подтверждали чиновники в своих отчетах: евреи «неохотно посылают детей в училища‚ предпочитая поверять их меламедам. Посещают же училища дети совершенно бедных евреев‚ лучше сказать – нищих‚ да и те часто ходят туда только по найму богатых евреев‚ чтобы нельзя было обвинить тех в упорном противодействии мерам правительства». Училища содержались на еврейские деньги‚ а смотрители-христиане обзывали учеников «паршивыми жиденятами» и «самым добросовестным образом трудились над тем‚ чтобы еврейские дети боялись училища хуже чумы… Эти люди без всякого образования‚ без всякой человечности‚ смотрели на еврейские училища‚ как на дойную корову‚ а на своих учеников и еврейских преподавателей‚ как на презренных тварей».

Учителя в казенных училищах нападали на обычаи евреев и их традиции, еврейские предметы преподавали в «антиталмудическом духе»‚ что не способствовало популярности новых школ. Более половины учеников отсутствовали на уроках: откупались деньгами‚ нанимали подростков‚ чтобы сидели в классе‚ любыми путями старались оградить детей от нежелательного влияния‚ а смотрители посылали в Петербург отчеты с завышенными цифрами посещаемости. Правительственный ревизор сообщал: «Как и следовало ожидать‚ школы пошли неуспешно… Как вверит религиозный еврей свое дитя учреждению‚ начальник которого – христианин и который преследует Бог весть какие планы?»

Со временем и «маскилим» стали возмущаться порядками в казенных училищах: «Наш народ – не дикая орда‚ в которой нужно распространять первые начала грамотности и письменности. Это народ‚ в жизнь которого проникают – уже тысячелетия – школа и учение‚ как непременные ее части». Даже Лилиенталь разочаровался в новой системе образования. Он знал о намерениях правительства; опасался подать в отставку и‚ как говорили‚ тайно бежал из России. «Лживы те мотивы‚ – объяснял он‚ – которые выдвигают перед общественным мнением Европы‚ оправдывая суровые мероприятия неисправимостью евреев… Евреи должны поклоняться греческому кресту‚ тогда царь будет удовлетворен‚ независимо от того‚ дурны эти выкресты или хороши… Мы обязаны поведать свету‚ что зло крылось не в воле наших собратьев‚ а в яростном прозелитизме» – то есть в желании властей обратить евреев в христианство.

В 1847 году были открыты и два раввинских училища; в Вильно набрали 44 ученика, в Житомире – 23, однако в последующие годы их количество увеличилось. С 1857 года «казенными» раввинами в общинах могли стать только выпускники раввинских училищ или общеобразовательных школ. В обязанности «казенных» раввинов входило «направлять евреев к соблюдению нравственных обязанностей и к повиновению общим государственным законам». Они регистрировали рождения, браки и смерти, приводили к присяге новобранцев, отвечали за своих подопечных перед местным начальством. Общины не доверяли тем, кто был недостаточно сведущ в Законе; каждая община выбирала также «духовного» раввина, знатока Закона, который становился главой раввинского суда.

Получив светское образование‚ выпускники общеобразовательных школ не могли вырваться из черты оседлости‚ а потому более остальных ощущали свое бесправие и унижение. «Между ними и их родителями‚ – отметили в еврейской газете‚ – между ними и прежним образом жизни будет лежать пропасть. Школа их переродила‚ а раз они ее покидают‚ перед ними должна появиться возможность применения своих сил‚ возможность снискания для себя пропитания. Иначе это означало бы – превращать бессознательных несчастливцев в сознательных».

Выпускник общеобразовательной школы‚ приезжая в какой-либо городок‚ чтобы стать там учителем‚ выделялся среди единоверцев костюмом‚ манерами‚ образом жизни. Для них он был нарушителем вековых традиций‚ с которым не желали иметь ничего общего, но и для христианского общества этот учитель оставался чужим‚ как и прочие евреи‚ хоть носил уже форменный мундир. В городе Каменец-Подольском жена смотрителя еврейского училища глубоко оскорбилась‚ когда на званом приеме столкнулась с учителем-«жидком»‚ сослуживцем мужа‚ потому что благородной даме – заявила она во всеуслышание – неприлично даже смотреть на этого человека.

Светское образование неумолимо вело еврея к одиночеству и изоляции‚ которые он болезненно переносил. Тот самый учитель из Каменец-Подольского‚ отталкиваемый единоверцами и презираемый чужими‚ заболел душевным расстройством и покончил жизнь самоубийством. Не случайно оплакивал еврейский поэт судьбу единоверца в таких непритязательных стихах: «Зачем же чувства для еврея‚ И пыл страстей ему на что? К тому ль‚ чтоб понял он скорее‚ Как ненавидят все его?»

5

В 1836 году правительство приняло неожиданное решение: заселить евреями пустующие земли Сибири‚ чтобы создать там сельскохозяйственные колонии. Об этом оповестили еврейские общины‚ и сразу же нашлись желающие отправиться на восток. Жизнь «взаперти» в черте оседлости была невыносимой; евреев-колонистов освобождали на пятьдесят лет от рекрутского набора‚ – а какие родители не отправились бы даже на край света‚ чтобы спасти своих детей от двадцатипятилетней армейской службы?

Из Могилева докладывали: «Бедственное положение евреев превосходит всякое описание; они находятся в крайней нищете и лишены всех средств к пропитанию… В сём положении они приняли как благодеяние Всемилостивейшее дозволение им сделаться хлебопашцами Тобольской губернии…» Не осталось почти ни одного города в западном крае‚ откуда евреи не просились бы в Сибирь; прошения поступали из Минской, Могилевской, Витебской, Гродненской, Курляндской губерний. Кагалы старались дотянуть до очередного воинского набора, сдать в рекруты детей из этих неимущих семейств‚ и потому самые энергичные‚ а порой и самые отчаявшиеся‚ бросали всё и пешком шли в Сибирь.

Переселенцы объявились неожиданно в Тамбове к изумлению местных жителей – голодные‚ больные, в лохмотьях, и местный губернатор докладывал: «Кроме нескольких повозок с изнуренными лошадьми они ничего не имеют; одеты все, даже малолетние и грудные дети в рубища… Пропитывались до города Тамбова подаянием». О появлении евреев докладывали из Пензы и Владимира‚ они прошли через Казань‚ застряли на зиму в Симбирске. Никто не знал‚ что ждет впереди – какой климат‚ какие условия жизни‚ но это никого не останавливало. Сибирь была в тот момент избавлением от кошмарного настоящего и зыбкой надеждой на будущее.

Волна переселенцев нарастала. Министр финансов просил Николая I выделить для них дополнительные участки земли‚ но неожиданно для всех император начертал резолюцию: «Переселение евреев в Сибирь – приостановить». А затем, без разъяснения причин, последовало постановление правительства: «Поселение евреев в Сибири решительно и навсегда прекратить… Партии евреев‚ кои… находятся в пути‚ обратить в Херсонскую губернию для водворения в тамошних еврейских колониях». Ловили переселенцев по всем трактам, по этапу направляли в Новороссию‚ и лишь малому их количеству удалось добраться до выделенных земель за Омском. Их тоже хотели отправить обратно‚ но император счел «несправедливым вновь переводить евреев»: этой малой группе разрешили поселиться в Сибири.

В скором времени более двух тысяч семей появились в Новороссийском крае‚ а тысячи других‚ уже распродавших свое имущество‚ собирались в путь из местечек и городов Белоруссии и Курляндии. Путь был долог‚ труден и непривычен; переселенцы жаловались на произвол чиновников‚ которые недодавали деньги на еду и грубо с ними обращались; старики и больные отставали по дороге и умирали‚ не добравшись до Новороссии. «Люди сии‚ – докладывали в Петербург‚ – не имея необходимой теплой одежды и способов пропитания‚ не могут продолжать далее пути. Многие из них заболели‚ некоторые умерли‚ а оставшиеся питаются подаянием».

Но и в колониях не были готовы к их приему. Новоприбывших поселили у старожилов‚ до пятнадцати человек в маленьком доме‚ и сразу вспыхнули эпидемии. Тиф‚ дизентерия, «простудная горячка» за одну зиму унесли 550 человек‚ половину которых составили старожилы. Новоприбывшим выдавали пайки‚ чтобы могли продержаться первое время‚ но делали это с постоянными опозданиями. Долго обсуждали‚ к примеру‚ можно ли в паек включать крупу, по этому поводу даже запрашивали Петербург‚ и в архивах сохранилось дело «О том‚ должно ли отпускать на продовольствие еврейским колонистам к муке еще и крупу». А когда всё же решили – крупу «должно отпускать»‚ ревизор отметил в отчете‚ что выдаваемая колонистам крупа протухла и не годится в пищу.

В 1844 году правительство выпустило указ об уничтожении кагалов. Это был конец еврейской общинной автономии; все дела передавали в ведение полиции и городских дум, выборного кагального управления больше не существовало. Но правительство не желало отменять специальные еврейские налоги и особую форму рекрутской повинности; для этого сохранили ответственных за рекрутский набор и сборщиков податей‚ которых назначала община. Средства с коробочного сбора подпадали теперь под контроль местных властей‚ и община не могла распоряжаться ими по своему усмотрению. Из этих сумм прежде всего покрывали долги по налогам‚ брали на содержание казенных училищ‚ полиции и пожарного обоза‚ на установку фонарей и мощение улиц‚ на борьбу с холерой и прочие цели‚ – лишь остатки от коробочного сбора поступали на содержание еврейских школ‚ больниц‚ домов для престарелых и инвалидов.

Затем подошла очередь «разбора» – самой‚ пожалуй‚ жестокой меры воздействия. Евреев России решили разделить на два разряда – «полезных» и «бесполезных». «Бесполезных» обязали в короткий срок обратиться к занятиям земледельца или ремесленника‚ иначе против них обещали применить самые жестокие репрессивные меры. Насильственный способ «обращения к полезному труду» вызвал возражения даже среди высших сановников. Новороссийский генерал-губернатор граф М. Воронцов называл эту меру «кровавой операцией над целым классом людей»‚ которые будут обречены на гибель без всякой пользы для страны.

Он писал в Петербург: «Самое общее название «бесполезных» для нескольких сотен тысяч людей‚ по воле Всевышнего издревле живущих в империи‚ и круто, и несправедливо… Многочисленные торговцы считаются бесполезными и‚ следовательно‚ вредными‚ тогда как они мелкими‚ хотя и оклеветанными промыслами помогают с одной стороны промышленности сельской‚ а с другой – торговой». Но возражения не помогли‚ не помогли просьбы Государственного Совета об отсрочке‚ и в ноябре 1851 года Николай I утвердил «Временные правила о разборе евреев».

По этим правилам всё еврейское население разделили на пять разрядов: купцы‚ цеховые ремесленники‚ земледельцы‚ «мещане оседлые», «владевшие недвижимостью, приносящей доход», а также «мещане неоседлые». «Бесполезными» признали «мещан неоседлых»; в этот разряд попало большинство еврейского населения черты оседлости, не владевшего недвижимой собственностью: мелкие торговцы‚ извозчики‚ канторы‚ резники‚ меламеды‚ синагогальные служители‚ чернорабочие, лица без определенных занятий. Даже многие ремесленники попали в эту категорию‚ потому что не состояли в ремесленных цехах и не имели свидетельств о знании ремесла.

«Для обуздания тунеядства» правительство готовило против «бесполезных» полицейские меры. Собирались выселять их в города‚ а это привело бы к окончательному разорению; намеревались ограничивать их передвижение‚ а это не дало бы возможности заработать на стороне; предполагали брать с общин за счет «бесполезных» втрое больше рекрутов‚ чем с остального населения (император требовал впятеро больше)‚ но это лишило бы семьи молодых работников. Несколько лет закон о «разборе» пугал сотни тысяч людей‚ но затем началась Крымская война‚ когда было уже не до евреев‚ и этот закон остался на бумаге.

6

В марте 1846 года в Петербург приехал из Англии Мозес (Моше) Монтефиоре‚ баронет‚ верховный судья Лондона‚ знаменитый на весь мир защитник угнетенных евреев. Незадолго до этого он сумел спасти от казни евреев Дамаска‚ снять с них обвинение в ритуальном убийстве‚ и теперь приехал в Россию‚ обеспокоенный положением единоверцев. У него было рекомендательное письмо от английской королевы‚ и в Петербурге Монтефиоре приняли с исключительными почестями. Он беседовал с министрами и с Николаем I, а затем сообщил в Лондон‚ что император «принял меня очень благосклонно, терпеливо выслушал все мои доводы».

Николай I посоветовал Монтефиоре объехать край с еврейским населением и представить затем свои замечания и предложения. Монтефиоре пробыл в Петербурге две недели‚ молился с солдатами-евреями в маленькой солдатской молельне‚ а затем отправился в обратный путь. Он посетил Вильно‚ Варшаву, другие города черты оседлости‚ и повсюду евреи оказывали ему восторженный прием. Его называли «Божьим посланником»; раввины и самые уважаемые люди выходили ему навстречу; отпечатали во множестве портреты Монтефиоре и сопровождавшей его жены‚ которые десятки лет висели затем в домах у евреев.

П. Венгерова, из «Воспоминаний бабушки»:

Монтефиоре въехал в Вильно «среди целого моря человеческих голов‚ над которым высилась коляска… – толпа‚ казалось‚ вносила дорогих гостей на своих плечах. Полиция не могла остановить стихийного движения. В городе все улицы были запружены народом‚ скопившимся даже на крышах. Торговые люди забыли про дела‚ ремесленники покинули мастерские… Монтефиоре осаждали толпы просителей‚ и он раздал бедным за несколько дней своего пребывания огромные суммы денег… Приходили к нему из окрестностей Вильно и бедные евреи‚ которым грозило выселение из деревень. Они плакали‚ рассказывая о надвигающихся бедствиях‚ и Монтефиоре отнесся к ним с глубоким сочувствием‚ разделяя их горе‚ обещая употребить все силы‚ чтобы предотвратить несчастье…

Монтефиоре с женой отправились в собственной коляске‚ украшенной гербом с надписью «Иерусалим»‚ на званый банкет к генерал-губернатору. В мощной и видной фигуре сэра Мозеса Монтефиоре‚ одетого в красный‚ расшитый золотом мундир английского шерифа‚ со шпагой‚ украшенной брильянтами‚ в шляпе со страусовыми перьями‚ трудно было узнать скромного благочестивого старого господина в простом черном сюртуке‚ который так ревностно молился накануне в синагоге…

Монтефиоре и его жену обступили густой толпой‚ так что генерал-губернатору пришлось сдерживать приглашенных и потребовать от них более почтительного отношения к иностранному гостю. «Помните‚ – объяснял он‚ – что этот господин пользуется расположением английского двора и имеет влияние даже в политике». Некий польский граф обратил внимание общества на драгоценности‚ которые носила леди Монтефиоре‚ и утверждал‚ что каждая из ее серег стоит дороже‚ чем все поместья присутствующих на банкете магнатов. Были в обществе и люди‚ раздосадованные вниманием‚ которое выказывали «приезжему еврею»‚ они не скрывали своего неудовольствия».

Из Лондона Монтефиоре прислал в Петербург записки о положении российских евреев и способах оказания им необходимой помощи. Не евреи должны добиваться равных прав своим «добрым поведением»‚ писал он‚ но власти обязаны предоставить им эти права‚ без которых никакой народ не сможет достичь преуспеяния. Только от равноправного гражданина можно требовать исполнения обязанностей‚ налагаемых обществом‚ и потому Монтефиоре просил предоставить евреям «равноправие со всеми прочими подданными».

Николай I прочитал эти записки и просил передать «сиру Монтефиоре‚ что доколе в нравах евреев не произойдет желаемого преобразования‚ нельзя вдруг уничтожить поставленных противу евреев остережений и изъятий…» Император признал‚ что в этих записках «есть замечания справедливые… Но когда Монтефиоре говорит о попытке сравнения прав евреев с христианами‚ то это допустить не можно‚ и я на свой век этого не допущу».

7

В Большой Старой синагоге города Вильно служил Ицеле-псаломщик‚ небольшой‚ тщедушный‚ истощенный вечным недоеданием человек с выразительными печальными глазами. Целый день‚ до позднего вечера‚ Ицеле громко распевал псалмы‚ и его называли «пильщиком псалмов»‚ потому что голос напоминал скрип тупой пилы. Перед наступлением субботы Ицеле бегал по огромной синагоге‚ зажигал свечи в многочисленных висячих подсвечниках‚ и его безбородое лицо сияло от счастья – ведь он делал святое дело‚ встречая огнями «царицу-субботу». Однажды он даже поссорился с раввином‚ который вместо него хотел зажечь свечи. Это была его работа‚ и ее он не доверял никому.

Когда Моше Монтефиоре приехал в Вильно‚ он зашел и в Большую Старую синагогу. Был поздний вечер, никого кроме Ицеле там не оказалось. Монтефиоре осмотрел синагогу и обратил внимание на декоративные окна‚ на которых было нарисовано небо‚ залитое солнцем‚ и золотистые облака. «Кто расписывал эти окна?» – спросил Монтефиоре. – «Кто расписывал? – ответил Ицеле. – Конечно же‚ еврей». – «Хорошо нарисовано»‚ – сказал Монтефиоре. – «Еще бы! – ответил Ицеле. – Ведь это угодная Богу работа». – «Немало денег‚ наверно‚ стоили эти окна»‚ – сказал Монтефиоре. – «Ого! – ответил Ицеле. – Нам бы с вами иметь половину этих денег!» Монтефиоре улыбнулся и дал Ицеле серебряную монету‚ которую тот сразу же опустил в кружку с надписью «На свечи для синагоги».

А через год из Лондона пришел денежный перевод на имя Ицеле. В сопроводительном письме Монтефиоре писал: «Я узнал‚ что синагогальные окна обошлись в восемнадцать фунтов. Посылаю Ицеле-псаломщику эту сумму‚ причем от своей половины отказываюсь в его пользу. М. Монтефиоре» (восемнадцать – символическая цифра‚ соответствует в числовом значении слову «хай»‚ что на иврите означает «живой»). Получив такую огромную сумму‚ Ицеле-псаломщик купил себе холст на «тахрихим» – погребальный саван‚ заплатил за место на кладбище‚ а оставшиеся деньги раздал псаломщикам других синагог.

Моше Монтефиоре побывал в России и в 1872 году, по случаю двухсотлетнего юбилея со дня рождения Петра I; по приказу царя для почетного гостя был приготовлен специальный поезд. В день смерти Монтефиоре было сто один год‚ в этом же возрасте умер в Вильно Ицеле-псаломщик. К тому времени решили провести в Большой Старой синагоге электрическое освещение‚ но Ицеле этого не знал и продолжал зажигать свечи в честь «царицы-субботы». Однажды он подошел к подсвечнику‚ чтобы зажечь свечу‚ но синагога неожиданно озарилась ярким электрическим светом. Ицеле выронил из рук свечу‚ крикнул «Шма‚ Исроэл!» – «Слушай‚ Израиль!» и упал замертво на каменный пол.

В 1843 году министр внутренних дел выпустил циркуляр «О невыдачи евреям билетов на отъезд в Москву и другие города Империи». В нем было указано: «Некоторые евреи, получив в местах постоянного жительства от медицинских начальств свидетельства о болезни, детей своих привозят в Москву и ходатайствуют о принятии в больницу и о дозволении им самим находиться при них для надзора и приготовления им еврейской пищи… Прошу… принять меры, чтобы по этой надобности не было выдаваемо евреям билетов в Москву и в другие города Империи, где им нельзя жить».

В 1846 году Яаков Ицхак Алтарас, еврей-купец из Марселя, предложил переселить в Алжир‚ завоеванный Францией‚ 40 000 еврейских семейств из России – для занятия там земледелием. Он приехал в Петербург с рекомендательными письмами; из них следовало‚ что французское правительство готово предоставить евреям в Алжире землю и гражданские права. Николай I решил‚ что «полезно было бы переселить за границу некоторую часть» евреев, а его правительство согласилось выпускать из Царства Польского бедные еврейские семьи‚ кроме мужчин призывного возраста. По неизвестным причинам на этом всё закончилось: Алтарас уехал из России‚ и никого в Алжир не переселили.

В 1853 году «божественная актриса» Рашель приехала из Парижа в Петербург. Это были последние годы правления Николая I, и для российских евреев не проглядывала надежда получить равноправие даже в отдаленном будущем. Рашель сообщала из Петербурга:

«Вчера я приглашена была на большой банкет в императорском дворце, в честь дочери бедных евреев!.. И вот я в роскошном зале, где все присутствующие бросаются ко мне навстречу. Великий князь, брат императора, предлагает мне руку, чтобы вести к столу, за которым всего тридцать приглашенных, – но зато какой выбор! Императорская фамилия, великие князья – всё это высокое собрание пожирает меня глазами, старается уловить малейшее мое движение, мое слово, улыбку. Не подумайте, однако, что я испытывала какое-либо замешательство, нисколько!..

Раздаются оглушительные крики «Браво!», меня просят сказать что-нибудь. Я поднялась и начала большую сцену из «Федры». Наступила мертвая тишина; можно было бы услышать, как летает муха, если бы муха там была. Все слушали с благоговением, наклонившись в мою сторону, выражая свое удивление жестами и сдавленным шепотом. Когда я закончила, раздался взрыв криков «Браво!», стук стаканов, новые тосты в мою честь… Я была признана величайшей трагической актрисой в мире, величайшей в прошлом и будущем… и всё это за какие-нибудь четверть часа».

Очерк двадцать шестой Новый ритуальный навет. «Мстиславское буйство». Городок Копыль Минской губернии

Законов в России‚ как известно‚ очень много‚ да и законов о евреях не оберешься; не случайно говорил писатель Айзик Дик: «Каждый городовой может смело взять за шиворот любого еврея и потащить в участок: уж какой-нибудь обход закона за ним окажется».

1

В 1844 году министерство внутренних дел опубликовало малым тиражом особую записку – «Розыскание об убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их». Ее составители не знали еврейского языка‚ не могли пользоваться еврейскими источниками и потому повторили прежние нелепые обвинения, перечислив случаи «злодейского изуверства евреев» с давних времен. Экземпляры этой записки вручили Николаю I и наследнику престола‚ великим князьям и членам Государственного Совета. На ее обложке значилось – «по приказанию господина министра внутренних дел»; эта записка стала практически официальным документом и сделала свое дело к моменту появления нового ритуального навета.

Весной 1853 года в окрестностях Саратова обнаружили тела двух пропавших мальчиков, на их трупах обнаружили признаки обрезания. Следователи решили‚ что это ритуальное убийство‚ и обвинение пало на евреев города – солдат местного гарнизона и нескольких торговцев. Арестовали солдатского цирюльника Михаила Шлифермана‚ который делал обрезание еврейским детям‚ арестовали торговца мехами Янкеля Юшкевичера‚ его крещеного сына солдата Федора Юрлова и многих других; в городе не хватило мест в тюрьмах и полицейских участках, пришлось нанимать помещения в частных домах.

Вскоре объявились «свидетели»‚ которые сообщали самые невероятные подробности этого дела. Один из них рассказал‚ как он случайно зашел в еврейскую молельню и увидел‚ что евреи – при дневном свете и незапертых дверях – вытачивали кровь из христианского мальчика. А гарнизонная проститутка сообщила следователям‚ будто бы со слов жены Юшкевичера‚ что за бутылочку христианской крови ее муж получил два миллиона рублей‚ а солдат Шлиферман – четыре миллиона. «Пусть пятьдесят человек показывают‚ что мы резали мальчиков‚ – говорила жена Юшкевичера‚ – всё это ложь и клевета. Мы так же резали мальчиков‚ как вы их резали!» А ее муж во время допросов взывал к небу: «Боже мой‚ где же Ты? Что Ты там делаешь? Как это допускаешь?..»

Слухи о ритуальном убийстве распространились в окрестностях Саратова и вызвали к жизни новые дела о «похищении мальчиков» – уже не только евреями‚ но украинцами и немцами-колонистами. Саратовское дело тянулось восемь лет; судебная комиссия сняла с евреев обвинение в убийстве, приговорив лжесвидетелей к каторжным работам, – однако Государственный Совет пересмотрел дело, признал Шлифермана‚ Юшкевичера и его сына виновными в убийстве мальчиков, присудил к каторжным работам на срок до двадцати лет. Члены Государственного Совета не подтвердили ритуальный характер убийства и особо отметили‚ что вопрос об употреблении евреями христианской крови «остается неразрешимым».

Старый Янкель Юшкевичер‚ пережив остальных осужденных‚ просидел в тюрьме пятнадцать лет‚ ослеп и был помилован Александром II по просьбе влиятельных французских евреев. Последние годы жизни он провел среди родных в Харькове; на его могильном памятнике написали такие слова: «Голос плача моего да поднимется к небу!»

2

Это случилось 29 декабря 1843 года в городе Мстиславле Могилевской губернии: солдаты городской инвалидной команды обнаружили в еврейской лавке два ящика контрабанды. Они хотели отвезти ящики в полицию‚ но еврей-извозчик воспротивился‚ и тогда солдаты избили его, прикладом ружья тяжело ранили в голову. С базарной площади набежала толпа‚ стала теснить солдат‚ в этот момент подпоручик Бибиков‚ начальник инвалидной команды‚ будучи навеселе и «видя удобный случай поколотить жидов»‚ приказал солдатам бить евреев. Началась свалка. Полилась кровь. Толпа разбежалась. Ящики с контрабандой отвезли в полицию‚ а затем обнаружили‚ что несколько солдатских ружей были поломаны.

Местные власти опасались‚ как бы евреи не стали жаловаться на их самоуправство‚ и в тот же день составили акт. В нем они написали‚ что евреи города взбунтовались и напали на конвой‚ чтобы отбить контрабандный товар. Но через день те же самые люди одумались и составили новый протокол‚ где отметили: «во время выемки контрабанды помешательства никакого не происходило». Подпоручик тоже понимал‚ что «перешел границу и чрез меру потешился над евреями»; эта история‚ вероятнее всего‚ прошла бы незамеченной‚ но в дело вмешался еще один человек, и ситуация стала угрожающей.

Это был некий Арье Брискин‚ человек злобного характера‚ на которого жаловался весь город – евреи и христиане. Губернатор предложил кагалу сдать его в солдаты, Брискина посадили в острог‚ но там он крестился и вышел на свободу под новым именем – Александр Васильев. Он даже ездил в Петербург с доносом на евреев города‚ но жалоба не подтвердилась и на него завели дело о клевете. Узнав о событиях на базарной площади‚ Васильев сообразил‚ что появилась возможность свести счеты с прежними единоверцами. Он предложил подпоручику Бибикову послать рапорт о бунте евреев‚ угрожал даже‚ что сам сообщит об этом‚ однако за двести рублей соглашался на мировую. Подпоручик отправил его к евреям города‚ чтобы те уплатили семьсот рублей – двести Васильеву, пятьсот ему‚ но торг не состоялся, и донесение о «бунте» ушло в Могилев.

Дело закрутилось‚ и могилевский губернатор сообщил в Петербург‚ что триста евреев пытались отбить ящики с контрабандой. «Евреи‚ – докладывал он‚ – напав с азартом на конвойных нижних чинов‚ причинили им жестокие побои… Изломано у конвойных десять ружей‚ четырем человекам нанесены по лицам боевые знаки‚ пятому перебита рука». Министр внутренних дел сдержанно отнесся к этому‚ но Николай I повелел без промедления: «Главных виновников по этому происшествию предать военному суду‚ а между тем‚ за буйственный поступок евреев того города‚ взять с них с (каждых) десяти человек одного рекрута».

Известие об этом ошеломило евреев Мстиславля. Они с трудом выполняли ежегодную норму поставки рекрутов‚ а теперь с них полагалось внеочередно еще 193 человека. Вся община со свитками Торы‚ рыдая‚ пошла на кладбище‚ где они три дня постились и молились над могилами предков с просьбой о заступничестве. «По отзывам городских жителей-христиан‚ – сообщали в Петербург‚ – вопль и стенание их превосходили всякое вероятие». А в еврейской хронике сказано об этом более драматически: «Весь народ затрепетал; волосы встали дыбом на голове‚ лица побледнели‚ все смотрели друг другу в глаза‚ как бы спрашивая: откуда же придет спасение наше?.. И горько завопили сыны израильские‚ взывая к Богу: «Неужели Ты хочешь истребить остаток Израиля?.. Сжалься хоть над нашими малыми детьми!»…»

А в Мстиславле начала работать следственная комиссия, открылся пункт по приему рекрутов. Чиновник из Петербурга докладывал‚ что специально назначенные люди «без всякого сострадания днем‚ а более в ночное время‚ ездили на подводах и забирали всех возрастов евреев‚ начиная с семи лет‚ в полицию и в пожарный дом, без всякого стыда торговались за выпуск и освобождение от рекрутства…» Забирали даже из синагог во время молитвы: взрослых – по списку‚ а малолетних по жребию‚ который тут же бросали. Детей вырывали из рук родителей и уводили на призывной пункт; дело шло споро‚ и через малое время сдали в солдаты 32 человека.

Почти год Мстиславль был на осадном положении‚ даже христиане страдали от этого бедствия. Торговля в городе прекратилась. Иногородние боялись туда приезжать. Убегавших из города ловили и в кандалах возвращали назад. На кладбище и в синагогах постоянно молились об отвращении беды. Многие семьи голодали‚ потому что мужчины не могли выезжать на заработки‚ и евреи из соседних местечек привозили хлеб для раздачи голодным. А следственная комиссия пока что записывала показания главных свидетелей – выкреста Васильева‚ некоего еврея Меньки‚ который ожидал суда за свои проступки‚ и известного в городе портного-полуидиота. Они добавляли подробность за подробностью, даже договорились до того‚ что евреи будто бы нещадно били солдат пудовыми гирями. Давали показания протоиерей‚ почтмейстер и другие лица‚ чтобы уличную драку обратить в еврейский «бунт» и выгородить местное начальство.

Первыми арестовали тех членов кагала‚ которые некогда подписали протокол о сдаче в рекруты Брискина-Васильева. В тюрьме оказалось 160 человек; они ни в чем не признавались‚ и тогда в город приехал губернатор из Могилева. Запуганные евреи послали к нему депутацию с хлебом-солью‚ но он не пожелал принять дары и грозно закричал: «Прочь‚ изменники и бунтовщики! Не думайте‚ что избегнете наказания!» Губернатор лично допрашивал свидетелей и обвиняемых‚ но‚ не получив нужных показаний‚ приказал всем арестованным обрить правую сторону головы‚ правый ус и левую сторону бороды. Первым обезобразили нотариуса Лейтеса‚ главного врага Васильева‚ и весь день Васильев носил его «волосы по городу, показывал жене и родным Лейтеса‚ хвастаясь своей властью». Губернатор отстранил от должности квартального надзирателя‚ который не соглашался давать нужные показания‚ а затем сообщил в Петербург‚ что «из собранных сведений удостоверился» на месте в еврейском «бунте».

На защиту мстиславских евреев выступил купец Ицхак Зеликин из Монастырщины. Он плохо говорил по-русски‚ однако у него были деловые связи с влиятельными людьми‚ и он помогал единоверцам деньгами‚ советами и ходатайствами. «Реб Ицеле Монастырщинер‚ – говорит о нем народное сказание‚ – был самым обыкновенным евреем. Он даже не был особым ученым. Вёл большие дела‚ держал казенные подряды‚ имя реб Ицеле гремело по всей округе‚ в десяти губерниях‚ на сотни верст кругом. И приобрел реб Ицеле такой почет и имя не богатством‚ даже не своей щедростью‚ а готовностью идти на самопожертвование за своих братьев-евреев. Где бы ни случилось несчастье‚ напраслина‚ напасть – бежали прежде всего к реб Ицеле‚ и он никому не отказывал в помощи и защите».

Перед тем как отправиться в Петербург‚ реб Ицеле посоветовал мстиславским евреям назначить пост‚ молиться в синагогах‚ со слезами умолял Всевышнего‚ чтобы «умудрил его для спасения несчастных». В столице реб Ицеле сумел передать прошение начальнику Третьего отделения графу А. Бенкендорфу‚ и тот – после проверки – доложил императору‚ что евреев до окончания следствия не выпускают из Мстиславля‚ «по недостатку хлеба многие из них начали пухнуть»‚ а местные власти задерживают «не подлежащих набору‚ а потом за деньги освобождают их». Николай I повелел: «с виновными поступить по всей строгости законов»‚ и в Мстиславле была создана новая следственная комиссия с участием чиновников из Петербурга.

Комиссия определила, что евреи не собирались отбивать контрабандный товар‚ а драку начали солдаты. Да и подпоручик Бибиков признался‚ что сам поломал два ружья для подкрепления своей версии и ложно показал в донесении‚ будто одному из солдат сломали руку. Доносчиков-лжесвидетелей и некоторых чиновников города велено было отдать под суд‚ а с ними и нескольких евреев – за активное участие в драке. Но самое главное: Николай повелел прекратить дополнительный набор в рекруты и возвратить по домам тех‚ что отданы были в солдаты сверх нормы.

2 ноября 1844 года чиновник особых поручений прибыл в Мстиславль и объявил евреям о царском повелении. «Восторга… – докладывал он‚ – описать невозможно. Они рыдали‚ падали ниц на землю‚ молились за здравие Государя Императора… Потом‚ когда первые порывы радости несколько утихли‚ всё еврейское общество отправилось в синагогу молиться Богу… Никак не ожидали они избавления взятых уже в рекруты». Многие годы евреи Мстиславля постились в тот день‚ когда пришел указ о взятии в рекруты каждого десятого‚ читали благодарственные молитвы в день избавления.

Остается добавить‚ что выкрест Васильев открыл в городе гостиницу‚ любил гулять по базарной площади, беседовать с евреями на идиш. Даже с собственной женой‚ которая крестилась‚ он разговаривал на идиш‚ потому что русский язык они знали очень плохо. Другой доносчик‚ некий Менька‚ лечил больных‚ но евреи к нему не ходили, дел с ним не имели. Менька жил уединенно‚ лишь на праздники приходил в синагогу, молился в стороне от всех. Его ненавидела за прошлое вся община‚ а дети распевали песенку‚ которая начиналась такими словами: «Пусть лекаря Меньку схватит чума!»

3

Появилось немало легенд о «мстиславском буйстве», и в каждой из них упоминается заступник евреев реб Ицеле Монастырщинер – «память праведника да будет благословенна». Одну из легенд – со слов витебского старика-еврея – записал и литературно обработал писатель С. Ан-ский. В ней рассказывается о том‚ как евреев обвинили в бунте, даже в убийстве солдата‚ и реб Ицеле Монастырщинер вместе с раввином города Мстиславля поспешили в Петербург (под именем Кукрин выведен в легенде министр финансов граф Е. Канкрин).

«Реб Ицеле ехал в Петербург не так себе‚ не на ветер. Он был очень дружен с самим Кукриным‚ первым министром при дворе. Кукрин души не чаял в реб Ицеле‚ называл его не иначе‚ как «мой Ицка», иногда советовался с ним о государственных делах. Кукрин принял его с почетом‚ усадил в самом лучшем зале‚ выслушал историю до конца и сказал:

– Слушай‚ Ицка! Ты знаешь‚ что для тебя я готов всё сделать. Но тут я бессилен помочь. Государь пылает гневом. Он ничего слышать не хочет. С ним нельзя даже заговорить об этом деле.

Но реб Ицеле не был ребенком. Он не смутился и сказал:

– Властелин мой‚ Кукрин! Это для меня не ответ. Ты должен спасти мстиславскую общину. И если ты это сделаешь‚ я твой вечный должник на многие поколения. Понимаешь?..

Когда Кукрин услышал такие слова‚ он начал ходить по комнате и думать. Долго думал‚ а потом сказал:

– Я попытаюсь поговорить с наследником. Может быть‚ он заступится. Он любит евреев. Завтра я дам тебе ответ.

Назавтра приезжает на постоялый двор сам Кукрин и говорит:

– Ну‚ Ицка‚ вы имеете великого Бога! Наследник согласился поговорить с государем. Но прежде он хочет видеть тебя и раввина. Завтра в три часа дня я повезу вас во дворец…

Реб Ицеле и раввин всю ночь провели в слезах и молитвах. Утром они совершили омовение, надели чистое белье и поехали в царский дворец.

Огромный зал‚ украшенный золотом и драгоценными камнями‚ был полон министрами и генералами‚ сенаторами и графами. Все стоят молча‚ навытяжку‚ и ждут. А у дверей – два солдата с обнаженными саблями.

Пал на реб Ицеле великий страх и трепет, и вот открылась дверь‚ за ней открылась другая дверь‚ и третья‚ и четвертая‚ и так – двадцать дверей‚ одна за одной‚ у каждой двери по два солдата с обнаженными саблями. И появился наследник. Он был одет в золотое платье‚ на голове его была корона‚ он весь сиял.

– Реб Ицеле! – прошептал раввин. – Он не касается земли…

Сердце у реб Ицеле замерло‚ в глазах потемнело. А наследник двигался всё ближе‚ ближе‚ ближе… И становился всё больше‚ всё выше‚ всё грознее…

– «Благословен Ты‚ Господь наш‚ Владыка мира‚ уделивший из Своего величия смертному…» – прошептал реб Ицеле обязательную при виде особ царской крови молитву и… упал в обморок.

Очнувшись‚ он увидел себя на кровати‚ в богатой и роскошной комнате‚ а вокруг него стояли самые великие доктора с лекарствами. В это время входит Кукрин и говорит:

– Ицка! Ваш Бог опять заступился за вас. Наследник был очень тронут тем‚ что ты упал в обморок. Он рассказал об этом государю‚ а государь сказал: «Человек‚ который падает в обморок при виде царского лика‚ не станет лгать. Приведите его ко мне»…

Реб Ицеле испугался государя гораздо больше‚ чем наследника. Особенно испугался он его строгого взгляда. У императора Николая был такой взгляд‚ от которого самые сильные люди падали в обморок‚ а у женщин бывали выкидыши. Лишь благодаря укрепляющим каплям мог реб Ицеле устоять перед императором.

Как только царь увидел его‚ он тотчас же гневно крикнул:

– Как вы‚ жиды‚ осмелились убить моего солдата?!

– Властелин мой‚ государь! – ответил реб Ицеле‚ низко кланяясь. – Евреи неповинны в крови твоего солдата.

– Но мои чиновники написали мне‚ что евреи убили солдата. Я моим чиновникам верю!

– Твои чиновники – люди‚ – ответил на это реб Ицеле‚ – и могли ошибиться. Пошли‚ государь‚ высшего генерала‚ чтобы он мог исследовать дело‚ и правда выяснится.

Тут царь взглянул ему прямо в глаза так‚ что у реб Ицеле кровь застыла в жилах‚ и спросил:

– А что будет‚ если генерал‚ которого я пошлю‚ тоже подтвердит‚ что евреи убили солдата? Чем ты мне тогда ответишь за то‚ что обманул меня‚ своего государя?

– Властелин мой‚ государь! – ответил на это реб Ицеле. – Чем я‚ ничтожный червь‚ могу отвечать перед тобой? Но если ты спрашиваешь‚ я должен отвечать. Если окажется‚ что я обманул тебя‚ пусть всё мое состояние будет взято в казну; у меня есть семеро сыновей – пусть все они будут сданы в солдаты. А меня самого вели заковать в кандалы и сослать на каторгу.

Этот ответ понравился государю. Он положил реб Ицеле руку на плечо и мягко сказал:

– Поезжай домой. Сегодня же поедет в Мстиславль генерал исследовать дело. И если окажется‚ что евреи не виноваты‚ будь уверен‚ они не будут наказаны…

Ну что рассказывать дальше?.. Реб Ицеле в тот же день поехал домой. В тот же день выехал в Мстиславль и важный генерал. Три недели продолжалось следствие – и выяснилось‚ что у одного солдата нечаянно выстрелило ружье и другой солдат был убит. Наказание сняли с евреев‚ и они учредили в память этого дня местный праздник‚ который празднуется ежегодно‚ до сих пор…»

4

Можно много и долго рассказывать о временах правления Николая I, о событиях той эпохи‚ но из разрозненных частностей не сложится общая картина жизни еврейского городка или местечка – день за днем‚ событие за событием. Нужен выходец из этой среды‚ который оставил бы свои воспоминания, подробные и достоверные. Жил в России еврейский писатель Абрам Израилевич Паперна‚ который описал жизнь родного городка в николаевскую эпоху. Попробуем повторить его рассказ – с большими сокращениями и в иной последовательности‚ сохраняя‚ по возможности‚ стиль автора.

Городок Копыль Слуцкого уезда Минской губернии с его деревянными‚ крытыми соломой‚ иссохшими и сгнившими бревенчатыми домами стоял на высокой горе‚ посреди полей‚ лугов и лесистых холмов. В описываемое время Копыль мог иметь около трех тысяч душ населения: евреи‚ белорусы и татары – представители трех различных миров. Христиане и магометане расселялись в боковых улицах по уступам горы и под горой‚ евреи же – на вершине горы‚ где находилась базарная площадь. Из-за такого видного места‚ занимаемого евреями‚ а также из-за их сравнительной многочисленности и свойственной евреям подвижности‚ Копыль на первый взгляд производил впечатление чисто еврейского городка.

У православных христиан Копыля и его окрестностей был только один храм‚ а у евреев на синагогальном дворе – синагога‚ бейт-мидраш‚ клойз и молельня общества портных. Там же помещался и дом раввина‚ который всегда был открыт для каждого. Все денежные‚ супружеские и прочие споры у евреев решались раввинским судом‚ к которому с полным доверием обращались и местные христиане в спорах с евреями. Суд этот был – надо отдать ему справедливость – скорый‚ справедливый, притом очень дешевый. Пострадавший обращался к раввину‚ раввин посылал служку за обвиняемым‚ и тот немедленно являлся – случаев неявки не бывало. Затем обе стороны клали на стол плату за судебное разбирательство – всё равно сколько‚ только поровну‚ и разбор начинался. Наконец произносился приговор в окончательной форме‚ который беспрекословно исполнялся без помощи судебных приставов‚ в силу авторитета раввина.

Клойз был единственным каменным зданием в городке и служил молитвенным домом для почтенных копыльцев‚ выделявшихся знатностью рода‚ талмудической эрудицией‚ набожностью или благотворительностью. По субботам и на праздники они одевались в черные сатиновые одежды с бархатными воротниками и в меховые шапки с бархатным верхом – «штреймель». Одежды часто бывали ветхими‚ перешедшими по наследству от предков‚ шелк и бархат утрачивали свой первоначальный цвет‚ мех из штреймеля мало-помалу вылезал‚ – тем не менее эти‚ как их называли‚ «красивые» или «шелковые люди» сознавали свое достоинство, умели внушить к себе уважение других.

Почтенные копыльцы относились пренебрежительно к ремесленникам‚ извозчикам‚ чернорабочим‚ которые были менее сведущи в Законе и не могли уделять время молитве и богоугодным делам. Знатный копылец ни за что не выдал бы свою дочь за ремесленника: это считалось позором для семьи. «Слава Богу‚ – любили повторять они‚ – в нашем роду нет ни одного выкреста и ни одного ремесленника». После утренней и вечерней молитвы «шелковые люди» занимались в клойзе своим любимым предметом – изучали Талмуд. Клойз заменял им и клуб: в сумерки любили они собираться в теплом уголке за печкой‚ чтобы вести дружескую беседу о религиозных и светских делах, а также о политике, внешней и внутренней.

Был среди них староста кагала реб Хаимке‚ сутуловатый и подслеповатый‚ который во время молитвы плакал‚ рыдал‚ проливал горючие слезы‚ за что его и прозвали «гройсе баалбехи» – «великий плакальщик». Был там и реб Лейзер Янкель‚ обиженный природой‚ которая отказала ему в самом необходимом – в бороде‚ что он считал величайшим для себя несчастьем. Напрасно он сжимал и щипал свой подбородок: ничего не выжал и не выщипал. Реб Лейзер Янкель принадлежал к разряду «харифов» – изощренных талмудистов‚ его ум постоянно работал над проблемами‚ им самим созданными. Реб Лейзер Янкель не изучал Талмуд для его применения в жизни: это‚ по его мнению‚ было делом плоских голов‚ «ремесленников», но из отдельных камушков‚ разбросанных по безбрежному пространству Талмуда‚ он воздвигал восхитительные воздушные замки‚ из отдельных искр‚ таящихся в недрах Талмуда‚ устраивал великолепные умственные фейерверки‚ – а для этого надо быть художником‚ творцом‚ каким и был он‚ реб Лейзер Янкель.

Приходил в клойз и реб Лейбке‚ прозванный «га-кадош» – святой. Специальностью его была кабала‚ а любимой книгой – книга «Зогар»‚ которую он изучал постоянно‚ стараясь с ее помощью постигнуть сокровенные тайны Торы. Реб Лейбке забот не имел‚ потому что владел домом на базарной площади‚ да и жена его – деловая женщина‚ просто сокровище – открыла способ производства «нектара», не то пива‚ не то кваса‚ какой-то мути трудно определимого цвета и вкуса‚ который копыльцы окрестили «унтербир» – «подпиво». Копыльцам этот напиток очень нравился‚ и по субботам‚ мучимые жаждой после горько-соленых закусок‚ с женами и детьми они отправлялись в дом реба Лейбке‚ чтобы освежиться живительным напитком. Конечно‚ торговать в субботу нельзя‚ но находчивые копыльцы умели обходить Закон на законном же основании. Жена реба Лейбке и не торговала‚ только позволяла всем и каждому черпать из кадки и пить без меры‚ сколько душе угодно. Цена была любому известна – по грошу с лица‚ но денег она не брала‚ ибо знала‚ что можно отпускать в кредит‚ и‚ действительно‚ случаев утайки никогда не было.

Среди прихожан клойза был и реб Лейзерке‚ сын покойного копыльского раввина‚ который унаследовал от отца его соболью шапку‚ лисью шубу и набожность‚ но уступал отцу в знании Талмуда. В жизни он был неудачником‚ и все его занятия – помощник раввина‚ меламед‚ а при случае и сват‚ не доставляли хлеба досыта. Реб Лейзерке скорбел и сокрушался не из-за личных невзгод: его мучило и жгло народное горе‚ безбрежная еврейская боль. Он молился долго‚ усердно‚ кричал‚ стучал кулаками; в молитве его всегда слышалось: «Что же это такое‚ Господи‚ творится на Твоем свете? Ты носил Свою Тору ко всем семидесяти народам мира‚ и никто из них не хотел взять на себя эту ношу; мы же ее охотно приняли, свято исполняем шестьсот тринадцать писаных Твоих заповедей и тысячи неписаных‚ – какая награда за это? Мы отданы‚ как овцы‚ на заклание‚ на избиение‚ на издевательство‚ на поругание‚ и Ты всё это видишь и терпишь? Где же после этого Твоя справедливость?..» Бедный реб Лейзерке! Он никак не мог примириться с рассеянием народа. Другие терпели и притерпелись‚ а он не мог.

В копыльском клойзе была довольно богатая библиотека: Талмуд‚ раввинская литература‚ нравоучительные книги. Не было в этой библиотеке лишь светской литературы‚ которая считалась вредной и запрещенной‚ но появлялась, тем не менее, в Копыле тайным‚ контрабандным путем. Было в городке и много частных библиотек меньшего размера. Шкаф с книгами‚ с полным комплектом Талмуда в красном кожаном переплете считался лучшим украшением дома зажиточного еврея‚ как жемчуг и брильянтовые серьги для его жены. У женщин тоже были свои библиотечки из книг‚ написанных на идиш‚ так как женщины древнееврейского языка не знали. Это были молитвенники‚ нравоучительные рассказы из еврейской истории‚ переделки «Бовы Королевича» и «Тысячи и одной ночи»‚ а также бытовые рассказы на идише плодовитого писателя Айзика Дика. Небольшие брошюры с его рассказами печатались ежемесячно на самой дешевой бумаге‚ продавались по нескольку копеек за штуку‚ и женщины‚ отправляясь по пятницам на базар‚ приносили домой вместе с продуктами эти книжки‚ на которые серьезные мужчины смотрели со снисходительной улыбкой.

В Копыль заезжали порой странствующие канторы со своими певческими группами‚ давали концерты в синагоге к неописуемой радости копыльцев. Синагога набивалась до отказа‚ до удушия‚ места брали силой‚ локтями и кулаками; молодежь взбиралась на подоконники‚ на столы‚ на книжные шкафы‚ на печь и с выпученными глазами, раскрытыми устами прислушивалась к военным маршам и опереточным мелодиям‚ прилаженным к словам молитв. Приезжал в городок и некий Мойше по прозвищу Рамбам‚ «великий человек на малые дела»‚ который изумлял всех своей феноменальной памятью и сообразительностью. Этот Мойше мог сразу же назвать число горошин в полной тарелке гороха; мог повторить наизусть‚ слово в слово‚ только что прочитанную ему большую статью; а когда прокалывали иглою насквозь страницы Талмуда‚ он мог без ошибки сказать‚ какие именно слова проколоты на каждой странице огромной книги: это называлось «знать книгу на иглу».

Приезжали в Копыль и сборщики денег на иешивы‚ для жителей Святой Земли‚ на восстановление сгоревших синагог‚ и копыльцы их наделяли по мере своих сил. Приходили в городок нищие‚ массами бродившие по Белоруссии с женами и детьми‚ особенно в неурожайные годы‚ и ежедневно десятки нищих обходили все еврейские дома Копыля. Каждому давать по монетке было не под силу‚ а потому в городке изготавливали из картонной бумаги особую‚ так называемую нищенскую монету стоимостью в одну треть полушки и ставили на нее общественную печать. Жители покупали эти картонные монеты по их стоимости‚ раздавали бедным‚ а те после обхода Копыля меняли их в общине на настоящие деньги.

Перед утренней и вечерней молитвами сапожник Юдель обходил городок и в каждую еврейскую дверь дважды ударял молотком‚ призывая идти на молитву. Жалованья за это он не получал‚ даже молоток был его собственный‚ которым он вбивал гвозди в каблуки‚ но каждый копыльский сапожник охотно бы взял на себя этот труд‚ лишь бы заниматься столь богоугодным делом. В субботу‚ когда носить молоток нельзя‚ Юдель звучным голосом выкрикивал: «Евреи‚ в синагогу!» А в пятницу‚ в двенадцать часов дня‚ он тем же напевом призывал: «Евреи‚ в баню! В баню‚ евреи!» Париться в бане по пятницам хоть и не предписывалось законом‚ но считалось священным обычаем – приготовлением к встрече субботы. Копыльцы сиживали в бане часами‚ мылись‚ парились‚ хлестали себя вениками‚ а затем рассаживались по скамьям, беседовали о новостях дня и политике‚ шутили и спорили.

5

Но вот подходила чародейка-суббота, одаряла всех «добавочной душой» – веселой‚ гордой‚ совсем не похожей на обычную горемычную душу. Куда девались их сгорбленные спины‚ горько-кислые‚ мрачные лица? Празднично одетые‚ стояли они в синагоге с гордо поднятыми головами и сияющими лицами. На целые двадцать четыре часа они‚ их жены и дети были защищены от голода. Тем‚ у кого не было денег‚ дали добрые люди‚ даже у последних нищих лежала на столе хала‚ подавали на обед мясо и цимес. Да‚ в этот день нет забот‚ нет нищеты‚ нет галута-изгнания! И всё это благодаря субботе‚ которой поют гимн: «Пойдем‚ возлюбленный‚ навстречу невесте!..» Но на исходе субботы снова слышны в синагоге охи и вздохи. Кантор читает – голос его дрожит: «Да вернутся грешники в ад!..» И вот он зарыдал‚ за ним зарыдали и другие…

Копыль находился вдали от почтового тракта‚ и при запущенности дорог никакой исправник‚ тем паче губернатор‚ не заглядывал туда. В Копыле самодержавно властвовал становой пристав‚ страшный на вид‚ высокий‚ широкоплечий человек‚ который говорил по-польски‚ однако ругался и грозил непременно по-русски. Законов в России‚ как известно‚ очень много‚ да и законов о евреях не оберешься; не случайно говорил писатель Айзик Дик: «Каждый городовой может смело взять за шиворот любого еврея и потащить в участок: уж какой-нибудь обход закона за ним окажется».

А время было нешуточное‚ время николаевское; суровые меры сыпались одна за другой‚ одна другой страшнее и невыносимее. И вот в одно прекрасное утро раздался на базарной площади барабанный бой: строжайше предписывалось евреям одеваться в немецкое платье и запрещалось носить бороду и пейсы; женщинам воспрещалось брить головы и покрывать их париком. Легко себе представить ужас копыльцев: они сразу решили‚ что это подкоп под их веру. Назначен был пост. Все копыльцы горячо молились. А между тем сотский Сёмка по распоряжению станового уже потащил в участок самых почтенных евреев‚ где им бесцеремонно отрезали полы длинных зипунов‚ бороды гладко сбрили‚ а пейсы срезали до самых корней. После долгих дум решили послать депутацию к грозному становому с петицией и соответствующим случаю приношением. И что же? Депутация была принята милостиво‚ приношение – тоже‚ и гроза прошла. Сёмка перестал усердствовать‚ к отрезанным зипунам пришили новые полы всё равно какого цвета‚ бороды с пейсами со временем отросли‚ и всё пошло по-старому‚ по-бывалому.

Становой пристав оказался не злым человеком. При нем‚ вспоминали с благодарностью копыльцы‚ многое «свелось только к деньгам»‚ а со временем он так ужился с евреями‚ что по субботам заходил к ним домой‚ выпивал чарку-другую водки и отведывал их рыбы‚ до которой был большой охотник. Становой пристав даже предупредил евреев о приезде тайного ревизора‚ и копыльцы ожидали его прибытия в страхе и трепете. Правда‚ один смельчак из лавочников отозвался было: «Чего вы‚ трусы‚ боитесь? Фальшивых монет не делаем‚ контрабандой не торгуем: пускай себе приедет!» На смельчака тут же накинулся реб Хаимке и‚ ухватив его за бороду‚ крикнул: «А это не контрабанда? А пейсы‚ а халат – не контрабанда? Мы сами‚ брат‚ контрабанда‚ мы‚ и жены наши‚ и дети наши!»

Становой пристав распорядился принять меры предосторожности: мальчикам сидеть в хедерах тихо‚ всем быть дома и не выходить по делам‚ а если уж очень необходимо‚ то не иначе как в шубе (хоть дело было в жарком июле)‚ чтобы под нею не виден был халат‚ – поставив воротник‚ можно было скрыть бороду и пейсы. Еще посоветовал становой пристав убрать излишек товаров из лавок‚ чтобы их количество не повлияло на увеличение мзды. Ревизор приехал‚ на другое утро благополучно отбыл‚ и это обошлось кагалу в какие-нибудь двести рублей. Недаром сказано о Защитнике евреев: «Не спит и не дремлет Страж Израиля».

В Копыле было около двадцати хедеров‚ в них обучались все мальчики от четырех до тринадцати лет. Необязательным было учение для девочек‚ но и те большей частью умели читать молитвы и Пятикнижие в переводе на идиш. Копылец не жалел ничего для воспитания своих детей; нередко бедняк продавал последний подсвечник или последнюю подушку для уплаты меламеду. Знание в Копыле давало вес‚ уважение‚ а порой и материальные выгоды. Ученые копыльцы бывали обыкновенно слабосильны‚ бледны‚ тощи; так и полагалось‚ ибо сказано: «Тора ослабляет силы человека». Малокровие и хилость считались признаками интеллигентности и благородства‚ служили лучшими рекомендациями для кандидатов на разные должности‚ а также для женихов.

Рассказывали‚ что писатель Айзик Дик встретил однажды на улице нищего христианина, хилого‚ тщедушного‚ с искривленной спиной. «Ах‚ – воскликнул Дик‚ – как у «них» всё пропадает даром! У нас такой редкий экземпляр был бы‚ верно‚ раввином или судьей!» Невежду презирали в городке‚ но в Копыле круглых невежд и не было‚ разве что истопник-водонос Меерке‚ но тот был идиот. Однако и этот идиот кое-как знал молитвы, довольно удовлетворительно произносил благословение над Торой – в тот день‚ когда читали отрывок‚ перечислявший бедствия‚ которые постигнут народ в случае отступления от Закона. Кроме него никто не соглашался выходить с благословением к Торе в тот день‚ да и Меерке‚ понимая содержание страшного места в Пятикнижии‚ брал за это с синагоги пятнадцать копеек.

Кроме местных юношей в копыльском клойзе обучались приезжие молодые люди: «бахурим» – холостые и «прушим» – женатые‚ которые стекались сюда для изучения Талмуда. Копыльцы дружелюбно их принимали‚ и когда появлялся очередной юноша с котомкой за плечами‚ его тут же окружали‚ приветствовали и снабжали «днями»‚ то есть подбирали семь домохозяев‚ каждый из которых кормил юношу один день в неделю. Положение ученика сразу же обеспечивалось: еда у него есть‚ книг и свечей – сколько угодно‚ квартира готовая – клойз‚ а в кровати и подушках он не нуждается – спит на скамье или на земле‚ подложив под голову свой халат. Жизнь‚ правда‚ не роскошная‚ но зато свободная от забот для спокойного занятия Талмудом. Была еще одна причина радушного приема учеников‚ особенно холостых. Далеко не всякий в Копыле мог дать приданое своим дочерям‚ в таких случаях выручали бедные ученики: отец невесты должен был обещать‚ что несколько лет станет кормить новобрачных и их детей – и молодых торжественно вели под хупу.

Немало волнений причинили копыльцам проекты об открытии казенных еврейских училищ. Евреи справедливо недоумевали‚ почему правительство так сильно озаботилось их просвещением‚ не обнаруживая ни малейшего интереса к просвещению христианского населения того края‚ которое было поголовно безграмотным, не умело даже читать молитвы. Пришли к заключению‚ что это очередные «гзерот» – приговоры, новый подкоп под еврейскую веру. Не помогли опять ни молитвы‚ ни посты‚ но для копыльцев дело закончилось благополучно. Правда‚ их обложили «свечным» сбором в пользу казенных еврейских училищ‚ но в самом Копыле училище не открыли‚ и бурю пронесло мимо. Когда министерство народного просвещения стало силой навязывать меламедам новые учебники‚ расход на себя снова взяла община. Копыльский еврей повез деньги в Минск‚ заплатил за эти учебники и там же‚ в Минске‚ их бросил. В который уж раз «всё свелось только к деньгам»‚ а между тем началась Крымская война‚ и о евреях опять позабыли.

Бедна‚ сера‚ печальна была жизнь в Копыле‚ но в последние годы царствования Николая I она сделалась мрачной‚ мучительной и невыносимой. С учащением рекрутских наборов и особенно с появлением «ловчиков» в копыльском клубе – в клойзе за печкой – только и слышались вздохи‚ стоны, восклицания: «Доколе‚ о Господи‚ доколе?..» Однако оптимисты-копыльцы и в этой мрачной атмосфере нашли луч надежды‚ а в чрезмерности страданий узрели признаки спасения. Репрессии достигли крайних пределов‚ дальше некуда – следовательно‚ должен наступить поворот. Переживаемые страдания есть не что иное‚ как «предмессианские муки»‚ а Крымская война – это «война Гога и Магога»‚ которая‚ по предсказанию мудрецов‚ предшествует приходу избавителя-Мессии.

В это самое время реб Лейбке долгим постом‚ молитвами, изучением кабалистических книг вычислил время пришествия Мессии и конец страданий Израиля в изгнании. Он взял из псалма одно выражение‚ которое в переводе на русский язык означает – «как потоки на юге»‚ и определил‚ что одиннадцать букв этого выражения на иврите есть не что иное‚ как начальные буквы следующего зашифрованного пророчества: «После смерти Александра Павловича будет царствовать немногие дни Константин‚ а в дни Николая наступит избавление».

Трудно вообразить‚ какой восторг вызвало это открытие. Оно пронеслось по всей Белоруссии из конца в конец; евреи с радостью ожидали приближения мессианского времени‚ и реб Лейбке был окружен ореолом славы. Но Николай I скончался в свой срок‚ а Мессия так и не появился. Копыльцы поневоле примирились с этим горем‚ а реб Лейбке потерял веру в себя‚ впал из-за этого в уныние и преждевременно сошел в могилу.

6

Шолом Алейхем, из рассказа «Не сглазить бы!» (субботний день возницы из Касриловки): «Сплю, не сглазить бы, в эту ночь, как король, и утром отправляюсь в синагогу, не сглазить бы, как граф; а дома меня уже дожидаются, не сглазить бы, все субботние блюда: уважаемая тертая редька с безгрешным луком, крошеные яйца с милейшей печенкой, прекрасный студень с барским чесноком, горячий бульон и кугл, который так и сочится, не сглазить бы, жиром…»

В традиционной жизни общины не только одежда‚ но и блюда еврейской кухни не менялись из поколения в поколение. Готовили борщи‚ блинчики-налистники‚ паштеты‚ рыбу‚ тертую редьку с луком и гусиным жиром‚ фаршированную куриную шейку, «гефилтефиш» – желательно из щуки или карпа, «кугл» – запеканку всевозможных видов‚ «локшн» – вермишель или лапшу‚ «фладн» – пироги с начинкой из ягод‚ яблок или варенья‚ «фанкухл» – блины и оладьи‚ «леках» – пряники на меду‚ «шмалц-кухл» – сдобные мучные лепешки на гусином сале‚ «цимес» – сладкую тушеную морковь.

На праздник Пурим готовили «гоменташен», в переводе с идиша «кошельки Амана» – треугольной формы печенья‚ начиненные маком‚ фруктами или вареньем (на иврите они называются «озней Аман» – «уши Амана»). Накануне дня Йом Кипур готовили «креплах» – треугольные пельмени‚ начиненные мясом и сваренные в супе. В Шавуот ели молочные продукты, пироги с творогом; на Хануку готовили непременные «латкес» – картофельные оладьи; на Песах подавали к столу бульон с «кнейдлах» – галушками из перемолотой мацы с гусиным жиром.

Но в будние дни основной едой был грубый хлеб, отвар из крупы или кукурузы‚ селедка – основная еда у бедняков, а вкусные блюда готовили лишь к субботе и на праздники‚ если‚ конечно‚ были на это деньги.

И. Котик, из воспоминаний:

«Местечко было бедным: люди надрывались ради малого куска хлеба.

В будние дни никто не видел мяса, даже пшеничные булки и свежий хлеб ели в считанных домах. В будни ели черный хлеб, который каждый выпекал для себя раз в неделю, а то и раз в две недели, поскольку считалось – чем черствее хлеб, тем меньше его съешь. Утром ели крупяной суп – овсянку с картошкой… На обед ели борщ и хлеб с кусочком селедки…

Мясо было постное. Мясники всегда покупали самых тощих коров, у которых уже не было сил держаться на ногах… Но в субботу все евреи оживали. По сравнению с тем, что ели по будням, субботняя еда была царской… В субботу все евреи, даже самые бедные, ели рыбу; богатые покупали крупную рыбу, бедные – мелкую: ее рубили с луком и делали котлетки. Печали и обиды будней отбрасывались, весь субботний день человек радовался… о делах никто себе не позволял говорить: это считалось большим грехом…»

Особо следует упомянуть субботний «чолнт» (на иврите «хаммин» – «горячий»). Чолнт – это тушеная говядина с фасолью, картошкой, перловкой и луком‚ которые томились сутки на медленном огне. В тот же чугунок добавляли «кишке» – кишки от недавно забитой коровы, фаршированные мукой, луком, гусиным жиром, непременным перцем, а то лишь картошкой по бедности. «Чолнт» ставили в пятницу в протопленную печь, ее плотно закрывали заслонкой, и ко второй трапезе в субботу он был еще горячим.

Закон запрещает приготовление и подогревание пищи в субботу, и потому «чолнт» был одним из признаков евреев с давних времен; он отличал их и от караимов, еврейской секты, представители которой не ели по субботам горячую пищу. Раввин Иегуда из Барселоны предупреждал в одиннадцатом веке: «Тот, кто не ест чолнт по субботам, ступил на путь вероотступничества». Женщины из бедных семей шли по пятницам в пекарню и в ее протопленной печи оставляли до субботы чугунки с «чолнтом». «Чолнт» был и остается популярным блюдом евреев; он даже вошел в пословицы и поговорки, одна из которых гласит: «Жизнь, как чолнт, – что в нее вложишь, то и съешь».

7

Липман Зельцер‚ представитель еврейских общин Шклова и Витебска‚ много лет ходатайствовал за единоверцев перед высшими сановниками империи, лично подавал прошения Николаю I и наследнику Александру. По тем временам это считалось чрезвычайно рискованным делом‚ и Зельцера арестовали за то‚ что в одном из прошений «дерзнул коснуться политики правительства». Его объявили «важным преступником»‚ но он сумел оправдаться, вернулся домой поседевшим и состарившимся. «На этот раз ты свободен‚ – сказали ему‚ – но смотри‚ больше не попадайся!»

Однажды через Шклов проезжал Николай I‚ и Зельцер решил представить ему очередное прошение. Во главе еврейской депутации он стоял на улице в ожидании императора‚ но когда подъехала роскошная карета‚ оказалось‚ что Николай I крепко спал‚ и царский поезд без остановки проехал через город. Однако Зельцер не отказался от задуманного. Сел в фельдъегерскую коляску‚ доехал до ближайшей станции и там‚ стоя на подножке царской кареты‚ изложил суть дела и преподнес прошение. Беседа продолжалась более четверти часа‚ царь задавал вопросы‚ а Зельцер отвечал на них весьма находчиво. Наконец царь похлопал его по плечу‚ промолвил: «Храбрый еврей» и поехал дальше. Один из сановников сказал затем Зельцеру: «Да знаете ли вы‚ кто такой император Николай? Когда Николай поднимает руку в своем кабинете‚ вся Европа трепещет!»

Представляться императору Липман Зельцер должен был не в традиционной еврейской одежде‚ а в черном суконном «панском» сюртуке. Все понимали‚ что ради такого чрезвычайного дела следует пойти на уступки‚ но вслух об этом не говорили. Однажды ночью с большой таинственностью послали за польским портным‚ и в самой отдаленной комнате дома он снял с Зельцера мерку для сюртука. Через неделю сюртук был готов‚ и когда его примеряли на Зельцера всё в той же комнате‚ туда неожиданно вошел его старик-отец. Он тоже понимал необходимость такого шага‚ но увидев своего сына в «панском» сюртуке‚ разрыдался и вышел из комнаты со словами: «Мой единственный сын… До чего я дожил!..»

В маленьком местечке черты оседлости жил бедный учитель – меламед Рувим. Этот человек знал всё‚ что происходило на свете‚ в любом его уголке‚ а если где-то начиналась война‚ Рувим заранее угадывал‚ кто победит. Поэтому по субботам‚ в сумерки‚ между молитвами «минха» и «маарив»‚ вокруг Рувима собирались в синагоге евреи местечка‚ чтобы узнать‚ что творится на белом свете. Газет у них не было‚ – да и газеты печатали тогда на таких языках‚ которых евреи не знали‚ – и потому все слушали Рувима с жадным вниманием, не понимая одного: откуда он узнавал эти новости.

Однажды Рувима спросили‚ скоро ли явится избавитель – Мессия. И он ответил: «Придет время‚ когда Эйдом будет воевать с Ишмоэлем (то есть христиане с мусульманами)‚ Эйдом победит и скажет тогда евреям: «А ну-ка‚ евреи‚ собирайтесь со всех стран и возьмите принадлежащее вам силой! Теперь самое время‚ евреи: Ишмоэль ослабел‚ и вы можете отбить Святую Землю одним приступом»…»

«Ах! – воскликнул Рувим. – Если бы я дожил до этого времени‚ то первым бы кинулся на приступ – храбро‚ как казак!» Все посмотрели на его хилую‚ тщедушную фигурку‚ расхохотались‚ и с тех пор бедного учителя только так и называли в местечке – «Рувим дер Козак».

Так что же удивляться тому‚ что ходят по свету евреи с такой‚ казалось бы‚ нетипичной фамилией – Козак‚ Казак‚ Казакевич или Казаков? Быть может‚ у кого-то из них и был предком тот самый «Рувим дер Козак»‚ который знал всё на свете и рвался в бой за освобождение Святой Земли – «храбро‚ как казак»?..

Вульф Нахлас был окрещен в кантонистах, получил новое имя с фамилией – Александр Алексеев. Он занимался миссионерской деятельностью в армии, заслужив унтер-офицерский чин, сочинил книгу «Беседы православного еврея» с нападками на Талмуд – за подписью «А. Алексеев, бывший в жидовстве Вульф Нахлас». Однако во время Саратовского кровавого навета тот же Алексеев-Нахлас выступил перед судебной комиссией, опровергая употребление евреями христианской крови в ритуальных целях.

Борис Семенович Якоби (Мориц Герман фон Якоби, крещеный еврей из Германии) с 1837 года жил в России, был избран академиком Петербургской Академии наук. Создал первый буквопечатающий телеграфный аппарат (аппарат Якоби), первый электродвигатель с вращающимся валом, положил начало гальванопластике – прикладной электрохимии.

Якоби руководил строительством первых подземных телеграфных проводов между Санкт-Петербургом и Царским Селом, построил лодку с электромагнитным двигателем, которая двигалась по Неве против течения, разрабатывал гальванические батареи и противокорабельные мины нового типа; в 1867 году был награжден Большой золотой медалью на Всемирной выставке в Париже.

На исходе жизни Б. Якоби написал: «Я обращаюсь с чувством удовлетворенного сознания к своей тридцатисемилетней ученой деятельности, посвященной всецело стране, которую привык считать вторым отечеством… Я горжусь этой деятельностью потому, что она, оказавшись плодотворной в общем интересе всего человечества, вместе с тем принесла непосредственную и существенную пользу России».

Карл Густав Якоби (младший брат Бориса Якоби) – выдающийся немецкий математик в области комплексного анализа, линейной алгебры и динамики – стал в 1833 году почетным членом Петербургской Академии наук.

Очерк двадцать седьмой Нищета еврейского населения Российской империи. Духовная жизнь общин. Рав Исраэль Салантер и его учение

Раввин Йосеф Юзл Гурвич учил‚ что мир можно изменить‚ если этого по-настоящему захотеть. Его ученики часто повторяли: «Обычно говорят: если нельзя подняться‚ то следует опуститься‚ а рав Юзл говорит: если нельзя подняться‚ нужно подняться».

1

К началу царствования Николая I было в черте оседлости около миллиона евреев‚ еще полмиллиона – в Царстве Польском. В деревнях оставалась малая часть еврейского населения: арендаторы‚ шинкари‚ скупщики сельскохозяйственных продуктов. Насильственные выселения из деревень загнали большинство евреев в тесноту и скученность городов и местечек‚ где они перебивались случайными заработками. «Стол бедного еврея более чем скуден, – сообщал наблюдатель. – Целые семейства иногда довольствуются фунтом хлеба‚ селедкой и несколькими луковицами. Одежда всегда изорванная‚ грязная…»

Проблема была неразрешимой: впускать евреев во внутренние губернии власти не желали‚ а прокормить их в замкнутом пространстве черты оседлости не было никакой возможности. Оставалось лишь ограничительными мерами сдерживать энергию нищих, затравленных людей‚ которые любыми путями искали средства к существованию. Для мелочной торговли требовался оборотный капитал‚ но его ни у кого не было. Когда подходило время закупать товар‚ еврей бежал к соседним лавочникам, брал в долг у каждого три-пять рублей. Эти деньги он постепенно возвращал и‚ в свою очередь‚ давал ссуду другим лавочникам для закупки товара. Получалось так‚ что все торговцы существовали на один и тот же оборотный капитал в несколько сот рублей.

«Загнали людей точно овец в одно место, – писал Менделе Мойхер Сфорим, – отрезали их от всего мира‚ не дают им свободно дышать. Но ведь это живые люди‚ и каждому хочется жить‚ каждому хочется есть‚ и начинается лютая борьба за существование‚ пожирание слабого более сильным». Потому и восклицал рабби Моше из Кобрина, взывая к ангелу на небесах: «Совсем не трудно быть ангелом! Тебе не надо ни еды, ни питья, не приходится растить детей и зарабатывать на жизнь. А сойди-ка на землю, начни заботиться о пропитании детей, и мы посмотрим, сможешь ли ты вести ангельскую жизнь. Если сможешь, тогда и похваляйся, а пока что – нечего!»

«Загляните в один из этих скученных грязных домиков‚ готовых на ваших глазах обратиться в груду развалин‚ и вас поразит удушье‚ злокачественный воздух‚ – сообщал из Гродно правительственный чиновник. – Толпа полунагих ребятишек едва помещается в мрачно темной избенке‚ три четверти которой заняты печкой‚ кроватью и столом. Образ жизни евреев готовит обильную жатву для преждевременной смерти. Чахотка‚ удушье‚ нервная горячка и кровавый понос находят среди них немало жертв».

Нищета сопровождала еврея от самого его рождения. Ребенок сталкивался с ней в доме родителей‚ а когда он шел в хедер‚ нищета подстерегала его и там. «Хедер помещался в убогой квартире меламеда. В комнате‚ поближе к окну‚ стоял длинный некрашеный стол с двумя скамьями по обеим сторонам. За одним концом стола сидел меламед на табурете‚ другой же конец часто служил для разных хозяйственных работ его жены. В углу комнаты находилась русская печь‚ в которой хозяйка пекла ржаной хлеб для продажи. Во время посадки хлебов в печь или при его закваске двери наглухо запирались‚ и в комнате была необыкновенная духота…» Меламеды‚ как правило‚ жили очень бедно‚ на эту работу часто шли потому‚ что иным путем не могли прокормить семью; это о них появилась поговорка: «Стать меламедом и умереть – никогда не поздно».

Крепостное право‚ отношения между всесильными помещиками и подневольными крестьянами‚ жестокие нравы того времени не способствовали уважению к человеческой личности‚ а к еврею – тем более. Над Ицками‚ Берками, Блюмками мог издеваться кто угодно, кто угодно мог их обирать. Любая причина годилась для этого‚ но можно было обобрать и без всякой причины. Еврей из Бердичева жаловался: «Сюда обыкновенно приезжают чиновники‚ которые ищут места для поправки своего состояния. Наши края – всё равно‚ что подножный корм для проголодавшихся лошадей. И действительно‚ на этих теплых местах чиновная особа удивительно скоро тучнеет и оперяется! Разумеется‚ в этом случае главный или‚ вернее‚ единственный доход – с евреев. Еврей тут не больше как дойная корова‚ которую доят безответно везде и всегда».

Местное начальство было всесильным‚ оно распоряжалось жизнью и имуществом обывателя. Городничий Винницы жил и кутил за счет евреев. Кагал даже выделил специальных людей‚ один из которых «поставлял ему на кухню говядину‚ другой – хлеб и булки‚ третий – водку и вино‚ наконец‚ был между поставщиками двора и такой‚ которому поручено было платить карточные проигрыши». Городничий обычно проигрывал большие суммы и при расчете говорил‚ не стесняясь‚ что деньги принесет назавтра некий Шмуль. И действительно‚ приходил Шмуль с общественными деньгами, выплачивал карточный долг.

Евреев не только обирали‚ но не признавали за ними тех нравственных качеств‚ которыми обладало прочее население. Однажды из Петербурга разослали по губерниям вопросник для сбора статистических сведений‚ один из его пунктов касался нравственного состояния населения. В городе Кае Вятской губернии уездное начальство‚ поразмыслив‚ решило‚ что нравственное состояние их жителей безупречно по вполне определенной причине. И в соответствующем пункте вопросника написали кратко: «Жидов в городе Кае не находится».

2

Из года в год нищета возрастала‚ а увеличенная рекрутская повинность способствовала этому. Губернское начальство сообщало в Петербург: эта повинность «не уничтожает еврейское народонаселение»‚ потому что их плодовитость покрывает убыль‚ но разоряемые еврейские общества‚ из которых в больших количествах забирают молодых и здоровых работников‚ уже не в состоянии выплачивать подати. В 1827 году‚ когда ввели для евреев рекрутскую повинность‚ на каждого мещанина-еврея приходилось в среднем по одному рублю недоимок‚ в 1854 году – по пятнадцати с половиной рублей. Общая задолженность всех общин России достигала огромной суммы – восемь с половиной миллионов рублей.

На фоне всеобщей нищеты и безысходности выделялись люди‚ сами порой бедняки‚ которые помогали своим единоверцам, ибо благотворительность – важнейшее предписание еврейского Закона. С древнейших времен установлены обязательные ее виды: гостеприимство и пропитание голодных, снабжение бедных одеждой и обувью, посещение больных и уход за ними, погребение умерших и утешение скорбящих, выкуп пленных, выдача замуж девушек из бедных семей.

Рабби Моше бен Маймон (двенадцатый век): «Мы обязаны выполнять предписания о благотворительности тщательнее, чем какое-либо другое повеление, потому что благотворительность есть признак праведника… Всякий, кто отказывается дать пожертвование, заслуживает, подобно идолопоклоннику, имени Блияал («князь тьмы»)… Всякий, кто дает пожертвование неблагосклонно, вперив взор в землю, лишает себя заслуги… даже если он дал тысячу монет… И горе тому, кто позорит бедного, горе ему!»

В Гродно жил раввин Нахум Каплан‚ или‚ как его называли, реб Нохемке, посвятивший свою жизнь помощи бедным. Он преподавал Тору, был служкой в синагоге, жил с семьей в нужде‚ а всё свободное время ходил по улицам, собирал деньги и вещи‚ которые раздавал старикам и вдовам, сиротам и бесприданницам, больным и ученикам иешив. Весь город знал этого человека, ему жертвовали не только евреи, но и христиане; в день его похорон закрыли лавки, не работали мастерские, в школах прекратились занятия – тысячи жителей Гродно провожали реб Нохемке в последний путь. Многие годы евреи приходили к его могиле и просили заступничества перед Всевышним; его именем была названа улица в Гродно, на которой стоит Большая синагога (в конце двадцатого века в городе появился Еврейский благотворительный центр под название «Хесед Нохум»).

Жителям Вильно был хорошо известен Шимель Кафтан‚ который постоянно ходил по городу с кружкой в руке, собирал деньги для нуждающихся и больных. Когда-то он был винокуром‚ рано потерял жену и детей и стал помогать тем‚ кому никто не мог или не желал помочь. Его знали все‚ бедные и богатые‚ в лачугах и в богатых домах: седобородого‚ хилого и тщедушного‚ в старой потрепанной одежде. У богатых он просил сострадания и помощи‚ а к бедным приходил по вечерам‚ чтобы раздать собранное за день. Сам же он не брал ни копейки из тех денег‚ а зарабатывал на хлеб физическим трудом.

Поработав некоторое время и скопив пару копеек на жизнь‚ он снова шел на улицу просить для других. Шимель Кафтан был очень популярен в городе‚ ему подавали охотно и много; говорили‚ что за долгие годы он собрал и раздал бедным огромную сумму. Однажды он пришел в иешиву «Рамайлес»‚ дал деньги бедным ученикам и сказал на прощанье‚ что больше уже их не увидит. Наутро его нашли мертвым на полу нищей лачуги‚ на соломенной подстилке‚ которая многие годы служила ему постелью.

На его похоронах собралась огромная толпа народа. Свидетель этого написал в газету: «И что это за сила‚ которая в течение тридцати лет‚ – как в годы расцвета жизни‚ так и на старости‚ – могла носить на себе бремя такого святого и тяжелого подвига… Эта сила – любовь к ближнему‚ один маленький луч той любви‚ которой Бог осенил созданный Им мир».

3

Правление Николая I выделилось упорными усилиями властей обратить еврейское население на «путь истины». Чтобы уничтожить национальные и религиозные отличия‚ евреев силой наряжали в европейское платье‚ обрезали им пейсы‚ массами загоняли в казармы‚ лишь бы изменить их внешний облик‚ вырвать из привычного окружения, окрестить и сделать такими‚ как все. Выкрестов освобождали на три года от платежа податей‚ списывали им недоимки‚ уменьшали наказания для тех‚ кто во время суда или следствия принимал православие. Еврейскому солдату запрещали первые пятнадцать лет служить в черте оседлости‚ чтобы единоверцы не помогли ему сохранить веру; если этот солдат не крестился‚ его признавали неисправимым и разрешали контакты с другими евреями.

Правление Николая I выделилось и не менее упорным сопротивлением сотен тысяч евреев‚ которые в нищете и унижении‚ казалось бы, наперекор здравому смыслу‚ отстаивали свою веру и свои традиции‚ – а вроде, как выгодно было бы креститься, как заманчиво раствориться в окружающих народах. В обособленном мире еврейской общины законы Торы распространялись на ежедневный быт‚ на семейные отношения и воспитание детей‚ на все желания‚ потребности и мечты евреев. Без всякого принуждения выполняли они предписания религии и верили‚ что слова‚ мысли, поступки человека влияют на судьбу всего мира. Каждый человек‚ проходя по жизни‚ строит во имя добра или разрушает во имя зла. Добро не придет само по себе‚ для этого нужны многие усилия‚ и жизнь не предназначена для того‚ чтобы проводить ее легко и беззаботно. Без помощи человека мир не избавится от несовершенства – в это верили несокрушимо. Выполняя заповеди Торы‚ каждый еврей восстанавливает то‚ что повреждено в этом мире‚ на малую толику уводит Вселенную от хаоса и приближает к гармонии‚ а потому мир без Торы не может существовать.

Но не случайно говорили тогда: человек подобен веревке‚ один конец которой в руке Всевышнего, а за другой конец тянет Сатана. Среди евреев попадались‚ конечно же‚ бездельники и обманщики‚ криводушные и черствые сердцем‚ эгоисты и себялюбцы – невыносимые условия жизни тому способствовали. Но не эти люди определяли нравственную и духовную атмосферу еврейского общества. В городках и местечках ходил на рассвете по улицам синагогальный служка‚ стучал в окна-двери и призывал: «Вставайте‚ евреи! Наш Бог в изгнании‚ народ наш в изгнании‚ – вставайте и славьте Создателя! Для этого вы и сотворены!» Евреи верили‚ что избавитель-Мессия скоро придет‚ он уже близко‚ «надо быть слепым‚ чтобы не видеть его света»‚ и повторяли вслед за праведником гордые слова: «Всё можно отнять у меня: подушку из-под головы‚ дом‚ но нельзя отнять Бога у моего сердца».

Когда в семье рождался ребенок‚ дети из хедера приходили к нему первые семь дней, читали молитвы возле колыбели. Матери пели‚ укачивая младенцев: «Мой мальчик‚ закрой глазки. Бог даст‚ и ты станешь раввином…» Юноши устанавливали часы ночных занятий‚ чтобы постоянно кто-то учил Талмуд. Будущего жениха экзаменовали перед помолвкой на знание Закона. После работы мужчины шли в бейт-мидраш, слушали там знатоков‚ спорили‚ соревнуясь в толковании сложных талмудических вопросов. Эти нищие‚ полуголодные люди – в недружелюбном окружении‚ без ощущения покоя и безопасности – забывали во время учебы волнения и заботы дня, чувствовали себя неимоверно богатыми‚ располагая духовным богатством прежних поколений.

«Нигде евреи не произносят в молитве: «Ты нас избрал из всех народов» с таким убеждением‚ с такой гордостью‚ как в Западном крае‚ – отметил Л. Леванда. – И действительно‚ находясь в синагоге и слушая пение кантора‚ или сидя в бейт-мидраше за фолиантом Талмуда‚ еврей переносится на крыльях воображения в… прошедшее время‚ когда его предки еще сидели в Обетованной Земле‚ каждый под своей виноградной лозой и под своей смоковницей‚ и забывает‚ что его изба не топлена… и что кагальные за недоимки взяли последнюю подушку… В объятиях Талмуда еврей‚ гонимый роком и обиженный людьми‚ чувствует себя дома‚ на родине‚ на просторе‚ и‚ выплакав на груди его свою недолю‚ возвращается в свет с облегченным сердцем‚ с возобновленною верою и с новым мужеством на борьбу с невзгодами жизни… Это евреи инстинктивно понимают и берегут Талмуд‚ как зеницу ока».

В городках и местечках черты оседлости жили праведники и ученые‚ которых посторонний наблюдатель не смог бы выделить из общей толпы озабоченных, вечно нуждающихся жителей. О рабби Янкеле Нохиме рассказывали: «Его благочестие было абсолютным и цельным; оно проявлялось у него как бы само собою‚ так‚ как проявляется дыхание у живого человека… Ложился он спать только затем‚ чтобы перед сном излить свою душу в молитве; вставал для того‚ чтобы мгновенно приступить к общению с Творцом через утреннюю молитву. Для этой же цели он ел и пил… Это был не только глубокий знаток Талмуда и связанной с ним письменности‚ – он как бы сам был живой Талмуд».

Любая попытка властей вторгнуться в этот мир, изменить его вызывала тревогу в еврейском обществе, непременное желание оградить себя и свою веру. Введение рекрутской повинности евреи восприняли как наказание‚ ниспосланное Небом за их прегрешения. Это вызвало усиление религиозных чувств‚ стремление к изучению Закона и к более строгому его исполнению. Правительство пыталось суровыми мерами разрушить традиционный уклад еврейской жизни‚ но это его укрепляло. «В существовавших братствах для чтения Священного Писания и изучения Талмуда увеличилось количество членов, стали возникать новые братства этого рода. В иешивах понадобились дополнительные скамейки для слушателей‚ основывались новые иешивы‚ и всякий охотно уделял свою долю на содержание учеников».

Дети из обеспеченных семей учились в иешивах за счет родителей‚ а бедным ученикам выдавали средства на жилье и еду‚ а также на обувь‚ одежду‚ поездку домой и на прочие непредвиденные расходы. В иешиве города Мир‚ в Белоруссии‚ неимущие получали по девяносто копеек ежемесячно. На эти деньги они снимали комнату на пятерых по восемнадцать копеек в месяц за каждого‚ а на оставшиеся деньги хозяйка покупала продукты и готовила им еду. Один из учеников этой иешивы вспоминал: «Особо назначенные «мешулохим» (посланцы) оставляли в каждом еврейском доме жестяную кружку с надписью: «На Мирскую иешиву». Еврейские женщины в пятницу‚ перед благословением свечей‚ непременно вспоминали о духовных обязанностях и кидали копейку в кружку. И никакая нужда в мире не в состоянии была заставить их взять обратно из кружки пожертвованные деньги».

В Мирской иешиве училось до трехсот человек в возрасте от четырнадцати до тридцати лет. Они приезжали с рекомендацией от своего раввина‚ шли к главе иешивы‚ а тот сразу же посылал их заниматься. В большом зале были расставлены длинные столы‚ у каждого стола – некрашеные деревянные скамейки. Первый стол назывался столом раввина‚ и каждый считал для себя большой честью заниматься за этим столом. Затем располагались столы менее высокого ранга‚ а последние из них‚ наименее почетные‚ назывались «за печкой»‚ «позади деревни» и «возле дверей». Триста учеников сидели за этими столами‚ громко, нараспев произносили текст‚ и в зале стоял несмолкаемый гул голосов. Учились старательно, с девяти утра до девяти вечера с перерывами на обед и молитвы‚ но многие занимались до полуночи. В середине дня глава иешивы читал лекцию на одну из талмудических тем‚ а ученики стояли вокруг и подбирали «жемчуг‚ сыпавшийся из уст учителя».

Жизнь учеников была нелегкой‚ они почти не появлялись на улице‚ не занимались физическим трудом‚ и постоянные занятия подрывали их здоровье. Но в Мирской иешиве существовало поверие‚ что они находятся под особой защитой‚ потому что рабби Шмуэль Тиктинский, основатель иешивы, благословил ее и пообещал‚ что ни один из учеников не умрет за годы учения. «И действительно‚ – подтвердил один из них‚ – история не запомнит здесь смерти какого-либо ученика. Рассказывают‚ что один ученик долгое время болел, никак не мог ни умереть‚ ни выздороветь. Его страдания были очень велики‚ и он попросил‚ чтобы его вывезли из этого города‚ куда ангелу смерти нет доступа к ученикам. Окружающие сжалились над его страданиями‚ увезли в соседнее местечко‚ и только там он мог беспрепятственно умереть».

В Мирской иешиве существовала легенда об одном мальчике‚ который задавал такие сложные вопросы‚ что сам глава иешивы попросил у него пощады. «В особенности помню‚ – вспоминал бывший ученик‚ – маленького‚ тщедушного пятнадцатилетнего мальчика. Он занимался с восьми часов утра до трех и четырех часов ночи‚ по восемнадцать-двадцать часов в сутки. Рабби Хаим Лейб (глава иешивы) не раз подходил к нему и любовно упрекал‚ что он мало спит. «Мне и так хорошо»‚ – отвечал тот каждый раз‚ и рабби Хаим Лейб должен был отступать пред таким прилежанием… Когда впоследствии мне порою случалось проходить мимо иешивы поздно ночью‚ возвращаясь от товарища‚ где засиживались за игрою в карты или‚ того хуже‚ за чтением вольнодумных книг‚ – его звонкий‚ тоненький‚ заунывный голосок служил мне упреком, будил в моей душе глубоко загнанную любовь и стремление к тому наследию прошлого‚ которое наши предки дорого ценили и которое мы ценим так дешево‚ хотя дорого за него платим».

Книги для иешив печатали в еврейских типографиях России. Многие евреи-типографы издавали лишь книги религиозного содержания и гордились тем‚ что их печатные станки «не осквернились печатанием светской еретической книги». В хасидской типографии в Славуте выпускали Талмуд и религиозные книги на высоком типографском уровне. Однажды на чердаке типографии повесился один из наборщиков‚ выгнанный перед этим за пьянство. В этом деле усмотрели не самоубийство‚ а убийство с преступными целями‚ потому что и прежде власти предполагали‚ что в типографии тайно издают недозволенные «зловредные» книги.

Был суд‚ типографию закрыли‚ а ее владельцев‚ братьев Пинхаса и Шмуэля Шапиро – «за печатание еврейских книг с вредными правилами хасидской секты» – приговорили прогнать сквозь строй и сослать в Сибирь. Рассказывали‚ что во время наказания шпицрутенами у рабби Пинхаса упала с головы ермолка. Он тут же остановился и под непрерывными ударами поднял ее‚ лишь бы не сделать ни одного шага с непокрытой головой. Благодаря хлопотам евреев и денежным подношениям, братья Шапиро были задержаны в Москве по пути в Сибирь – из-за их болезненного состояния. Шмуэль Шапиро умер в московской богадельне, а Пинхасу при Александре II разрешили вернуться домой.

В черте оседлости братьев считали праведниками, мучениками за веру; к ним в Москву даже приезжали на поклонение, и предание передает слова Пинхаса Шапиро, якобы сказанные перед возвращением: «Я предчувствую, что только теперь лишаюсь свободы. Там, на родине, хватит ли сил устоять от соблазна, когда народ потребует благословений, советов и чудес?.. Когда одной рукой приходится благословлять, а другой – принимать мзду».

4

Из воспоминаний (середина девятнадцатого века):

«Помню, как отец и молодые мужчины в эрев Тиша б-ав (перед наступлением девятого дня месяца ав) снимали обувь и садились на низкие табуреты. Перед ними ставили вместо стола низкую деревянную скамью, приносили постный ужин: крутые, вываленные в золе яйца и сухие крендели. На их лицах читалась такая печаль, словно они сами пережили разрушение Иерусалима, своими глазами видели, как гибнет его краса и величие. Прошлое воспринималось ими как настоящее…

Затем мужчины, не обуваясь, в одних носках шли в синагогу… а мы рассаживались вокруг матери, и начиналось чтение «Мегилас Эйхо». Мать плакала, и мы, дети, тихо плакали вместе с ней…» («Мегилас Эйхо» – «Мегилат Эйха», свиток плача пророка Иеремии по разрушенному Иерусалимскому Храму, начинается со слов: «Как одиноко сидит столица, некогда многолюдная, стала она подобна вдове…»).

В середине девятнадцатого века среди литовских и белорусских евреев появилось новое религиозное учение – мусар (в переводе с иврита означает – мораль‚ нравственность). Мусар должен был поставить преграду казенному и светскому просвещению‚ бороться за души людей, за традиционные устои еврейской жизни. Проповедовал это учение раввин Исраэль Липкин‚ более известный под именем рав Исраэль Салантер – по названию литовского местечка Саланты‚ в котором он жил в молодости.

С молодых лет рав Исраэль хотел вести уединенную жизнь‚ чтобы служить Всевышнему изучением Торы‚ но затем понял‚ что его долг – помогать другим. Этим он занимался всю жизнь, осуждая тех‚ кого не волновали народные беды. Однажды рав Исраэль узнал‚ что в Вильно живет некий дровосек‚ который не снимает с себя молитвенное облачение и постоянно нашептывает молитвы. Но рав Исраэль не захотел с ним встретиться‚ потому что не понимал‚ почему богобоязненный человек не помогает страдающим единоверцам. «Все евреи ответственны друг за друга»‚ – повторял рав Исраэль‚ каждый из них должен принимать участие в заботах и тревогах своего поколения. Существует незримая связь между еврейскими общинами мира‚ и «если в ковенской синагоге евреи злословят‚ то нарушается святость субботы в Париже».

Рав Исраэль жил очень скромно‚ не заботясь о завтрашнем дне‚ но постоянно говорил‚ что других он обязан обеспечить на завтра. Однажды к нему пришел бедный человек‚ который перепробовал много профессий, но не мог заработать на жизнь. И тогда знаменитый раввин Исраэль Салантер отложил свои дела‚ научил этого бедняка двум-трем проповедям‚ заставил повторить несколько раз подряд‚ чтобы заучил на память‚ после чего тот поехал по местечкам проповедовать и зарабатывать семье на хлеб. Когда в Литве вспыхнула эпидемия холеры‚ рав Исраэль призывал всех не отчаиваться и помогать друг другу. Более того‚ накануне дня Йом Кипур он объявил усталым людям‚ что на этот раз не нужно поститься весь день и чересчур долго молиться‚ а лучше подольше побыть на свежем воздухе. В Йом Кипур‚ после утренней молитвы‚ он встал в синагоге с печеньем в руке и стал есть перед всеми‚ чтобы молящиеся последовали его примеру.

В тридцатилетнем возрасте рав Исраэль Салантер пользовался таким авторитетом‚ что его пригласили стать главой виленской иешивы «Рамайлес». Он согласился и приехал в Вильно на «гарантированное жалованье четыре рубля в неделю и при готовой квартире». Но прежний руководитель иешивы возражал против его назначения‚ и рав Исраэль оставил этот пост‚ хотя на его стороне были влиятельные лица общины. Он открыл в Вильно маленькую иешиву‚ занимался с учениками и с любым жителем города‚ который приходил к нему‚ получал за это крохотное вознаграждение. Его глубокие знания‚ скромность и постоянное желание помочь каждому сделали его популярным в городе.

Когда в Вильно создали казенное раввинское училище‚ власти предложили раввину Исраэлю Салантеру возглавить его. Однако он отказался‚ потому что не ожидал от этого дела никакой пользы еврейству. Кроме знаний‚ которые могут получить ученики‚ объяснял он‚ нужна глубокая вера‚ а этого казенное училище привить не сможет. После отказа он уехал в Ковно‚ опасаясь преследования властей‚ но и там отказался от обеспеченной должности в общине‚ чтобы без помех распространять свое учение. Он обучал и воспитывал в Ковно молодых учеников‚ чтобы подготовить раввинов – в противовес тем‚ которых готовили казенные училища. Рав Исраэль старался не отвлекаться на пустые беседы‚ чтобы не тратить драгоценного времени‚ но однажды его ученики чрезвычайно удивились‚ услышав‚ как их уважаемый учитель разговаривал о пустяках с каким-то мужчиной. «Этот человек был очень расстроен‚ – объяснил он. – Благое дело – развлечь его и заставить позабыть о своем горе‚ а вы же понимаете‚ что не беседой о мусаре можно развеселить его».

Рав Исраэль Салантер приучал учеников к самопознанию и часто говорил: если человек лишь выслушивает проповеди о морали или читает книги на эти темы‚ то лучше от этого он не становится‚ потому что «расстояние между знанием и действием‚ между словом и делом так же велико‚ как между небом и землей». Единственное спасение – это мусар‚ ежедневная углубленность для познания самого себя, самоочищение, а потому мусаром должен заниматься каждый‚ от простого человека до выдающегося ученого. Это надо делать с воодушевлением‚ чтобы почувствовать себя потрясенным до глубины души, ощутить потребность в покаянии‚ – иначе слова мусара не достигнут закрытого наглухо человеческого сердца‚ которое не поддается влиянию самых хороших и нужных речей. «Если человек‚ – учил рав Исраэль‚ – в продолжение своей жизни будет час в день заниматься мусаром и этим хоть один раз убережется от злословия‚ то он уже сделал хорошее дело».

Рав Исраэль требовал от себя и от своих последователей‚ чтобы добрые качества в человеке стали его второй натурой. Нужны огромные усилия – приучить себя к естественному желанию делать добро. Человек не должен желать зла другому так же естественно‚ как он не желает есть испорченные продукты или вдыхать омерзительные запахи. Каждый обязан бороться со своими слабостями: вспыльчивый – не обращать внимания на неприятные для него речи‚ мстительный – научиться прощать обидчика‚ завистливый – искоренять в сердце зависть. «Пусть человек не думает‚ – учил он‚ – что всё‚ созданное Всевышним‚ не подлежит изменениям… Это неверно. Мы можем обуздывать действующие в нас силы. Мы можем их изменить».

Молитвенные дома мусарников были открыты всегда и для всех‚ чтобы любой человек мог прийти туда в удобное для него время и сосредоточиться. В такой синагоге‚ говорил рав Исраэль‚ «никто не будет стыдиться быть откровенным и не станет опасаться‚ что в момент воодушевления за ним будут подсматривать посторонние; всякий‚ кто зайдет туда‚ сам поддастся этому настроению».

В синагоге мусарников был постоянный полумрак. Человек заходил туда‚ закрывал лицо руками‚ размышлял о суете мира‚ о своих грехах в прошлом и о неминуемых грехах в будущем‚ о неумолимом и карающем Боге. Кто-то начинал плакать‚ к нему присоединялись другие‚ стоны и рыдания сотрясали стены синагоги‚ и в этот момент некто‚ невидимый в полумраке‚ произносил изречения из Священного Писания‚ чтобы усилить раскаяние: «Обратись к покаянию за день до кончины» или «Знай‚ перед Кем ты стоишь». Все повторяли изречение много раз‚ до полного изнеможения‚ затем следующее изречение – тоже много раз‚ за ним еще и еще‚ и так несколько часов плача‚ раскаяния и самоочищения. Порой мусарники забрасывали свои дела‚ зарабатывали самый минимум на кусок хлеба, а всё свободное время занимались очищением души.

Рав Исраэль Салантер жил затворником в Ковно и допускал к себе лишь ближайших учеников. Затем он поехал в Восточную Пруссию‚ откуда шло в Литву светское просвещение‚ чтобы бороться с ним на месте; побывал в Кенигсберге‚ Франкфурте и Берлине‚ открывал молитвенные дома мусарников. Он часто болел‚ был слаб телом‚ но полон всевозможными проектами. Издавал еженедельник «Твуна» («Разум») на темы мусара; хотел найти раввинов для перевода Талмуда на идиш‚ чтобы стал доступным любому еврею; поехал в Париж для распространения мусара среди выходцев из России‚ затем вернулся в Кенигсберг и уже не вставал с постели. Говорили‚ что из его комнаты хотели вынести настенные часы‚ которые громко тикали‚ но он не позволил. «Старый бедняк болен‚ – сказал он. – Что за беда‚ если в его ушах постоянно раздается стук. Пожалуй‚ вы еще захотите ради него выстлать соломой улицу перед домом?..»

Рав Исраэль Салантер умер в 1883 году, оставив в наследство детям лишь поношенный талес и тфилин. Его учение распространялось и после его смерти. В Ковно были две мусарнические молельни – при синагоге портных и синагоге дровосеков‚ каждый вечер оттуда слышались плач‚ рыдания‚ голоса кающихся людей. Еще при жизни основателя мусара возникли первые иешивы мусарников‚ среди них – «Кнесет Исроэл» в Слободке‚ пригороде Ковно‚ который основал рав Натан Цви Финкель‚ «Дедушка из Слободки». Он говорил: «Прежде всего мы должны достичь высоты‚ чтобы стать достойными носить имя человека. Тогда мы станем достойны изучать Тору».

В иешиве Слободки посвящали мусару полчаса в день перед вечерней молитвой‚ подводя итог прожитому дню‚ а на исходе субботы подводили итог за ушедшую неделю. «В субботние сумерки иешива выглядит‚ как корабль перед крушением. Уходит святость субботы‚ и каждому хочется хоть немного продлить состояние покоя. Но мрак надвигается с каждой минутой‚ тени становятся длиннее и гуще. Наступают будни. Еще нельзя зажечь свет‚ раскрыть книгу‚ и все погружаются в мусар-размышление…»

Раввин Йосеф Юзл Гурвич‚ основатель иешивы мусарников в Новогрудке‚ учил‚ что мир можно изменить‚ если этого по-настоящему захотеть. Его ученики часто повторяли: «Обычно говорят: если нельзя подняться‚ то следует опуститься‚ а рав Юзл говорит: если нельзя подняться‚ нужно подняться». Рав Йосеф Юзл основывал иешивы в Киеве‚ Харькове и других городах‚ а между Первой и Второй мировыми войнами в Польше и Литве было создано свыше семидесяти иешив «Бейт Йосеф» – в память об этом человеке. «Я никогда не спрашиваю‚ – говорил рав Йосеф Юзл‚ – можно ли сделать‚ я спрашиваю – нужно ли. И там‚ где нет пути‚ я его проложу».

Ученики раввина Исраэля Салантера любили рассказывать случай из жизни своего учителя‚ который‚ возможно‚ лучше всего объясняет сущность его учения – мусара. Однажды рав Исраэль шел вечером по улице и увидел за окном сапожника‚ который работал при свете свечи. «Что ты сидишь так поздно? – сказал ему рав. – Ты ведь устал‚ иди лучше спать». – «Пока свеча горит‚ – ответил на это сапожник‚ – нужно работать». Эти слова привели рава Исраэля в восторг. Ведь это так совпадало с его жизненным принципом: пока свеча горит‚ пока человек жив‚ нужно постоянно стараться‚ нужно работать‚ чтобы очищать свою душу перед Создателем!

5

В первой половине девятнадцатого века прославился в черте оседлости кантор Шломо Каштан, с раннего возраста выделявшийся прекрасным голосом. Отец отдал его в обучение к могилевскому кантору, и тот вскоре заметил, что к нему идут евреи послушать необыкновенного ребенка. Даже губернатор города Каменец-Подольского восторгался его пением, хотел отправить в Петербург на учебу, но кантор не отпустил ученика в далекие края, где его поджидали соблазны.

Кантор (на иврите – «хазан») разъезжал со своим хором по городам и местечкам Украины, и однажды они приехали в Шепетовку. Там Шломо пел в доме у цадика, вызывая общий восторг, но затем начал петь сын цадика, и пел неважно. Шломо рассмеялся, а цадик – повествует предание – грозно сказал ему: «Как ты посмел смеяться над моим сыном? Да знаешь ли ты, что я могу отнять у тебя голос?» Наутро голос у Шломо пропал: он хрипел, сипел, не мог издать ни единого звука, и так продолжалось две недели. Шломо вернулся в Шепетовку, умолил цадика, и через малое время мальчик снова стал петь, теперь уже тенором. Можно предположить, что это случилось в момент перелома голоса, и чуда не было, – Шломо Каштан был убежден: это цадик его наказал, он же вернул ему голос.

Когда Шломо вырос, у него появился собственный хор; каждое лето‚ между праздниками Шавуот и Рош га-Шана‚ он разъезжал с концертами по России‚ Австрии и Пруссии. В хоре пел его брат Нахум Лейб, в будущем знаменитый кантор; был в хоре у Каштана и бас Мордхе Перец, от голоса которого, как уверяли слушатели, «дрожали стены». Каштан пользовался невероятным успехом и получал до двухсот рублей за одно выступление. Это были огромные деньги по тем временам‚ но недаром Шломо называли «королем канторов»‚ а королям надо платить по-королевски.

Его корону оспаривали многие‚ и время от времени надо было доказывать свое право быть первым. Появлялся кантор Арье из Вилькомира, по прозвищу «Готсвундер» («Божье чудо»)‚ чтобы «сбить спесь у Каштана». Приезжал кантор из Плоцка Шалом Барух, тоже претендовал на корону. В одной из синагог Вильно освободилось место кантора, устроили проверку претендентам во время молитвы‚ и синагога была забита до отказа любителями канторского пения. Был там и Арье «Готсвундер»‚ и «сам» Дувидл Бродер‚ и кантор по прозвищу «Фиделе» («Скрипочка»)‚ чей тоненький голосок напоминал звук скрипки‚ были канторы Канарик и Соловей‚ – об этом соревновании рассказывали потом годами.

Не все канторы в те времена были авторами мелодий; пользовались композициями прославленных канторов‚ выбирали мотивы по своему вкусу и голосовым данным. Бывали даже случаи‚ когда использовали оперные мотивы Россини‚ Меербера и других композиторов. Мелодии передавали по памяти; даже Шломо Каштан не верил‚ что музыку можно записывать на бумаге условными знаками. Однажды он попросил своего сына‚ который знал нотную грамоту‚ записать только что сочиненную им мелодию. Затем Каштан спрятал ноты‚ а через месяц достал их и попросил сына напеть мелодию. Когда он услышал то же самое‚ то прослезился от волнения и произнес благодарение Всевышнему за то‚ что дал ему дожить до такого времени‚ когда музыку можно записывать на бумаге подобно словам.

Многие канторы ездили из местечка в местечко со своим хором‚ хотя и получали копейки за выступления. Они набивались в рыдван балагулы, как сельди в бочке‚ в местечках их кормили бесплатно местные любители пения‚ а рекомендацией служило письмо раввина‚ где было сказано‚ что предъявители сего – честные и благочестивые евреи. Переезжая из города в город‚ канторы знакомились со многими и потому становились сватами, получая вознаграждение за сватовство. Иногда их приглашали в богатые дома‚ чтобы услышать пение‚ и за это тоже платили; Шломо Каштан получал за каждый домашний концерт двенадцать червонцев.

Однажды некий богатый подрядчик‚ человек черствый‚ практичный‚ далекий от всяких сантиментов‚ тоже предложил Каштану двенадцать червонцев‚ но с непременным условием: если тот заставит его заплакать своим пением. И Каштан совершил чудо: подрядчик плакал‚ как ребенок‚ обливался слезами‚ всхлипывал‚ сморкался и снова плакал. Но если вдуматься‚ нет в этом ничего особенного: евреям часто приходилось плакать за последние две тысячи лет‚ накопился богатый опыт – стоит запеть что-нибудь грустное и печальное‚ как начинают капать слезы.

6

Расскажем о легендарном канторе первой половины девятнадцатого века, трагическую судьбу которого вспоминают по сей день. Это был Иоэль Давид Левенштейн, сын кантора из Вильно. Нервный, впечатлительный мальчик с ранних лет проявил поразительную музыкальную одаренность; его голос – высокий лирический тенор – очаровывал слушателей, и богатый еврей даже выдал за него свою дочь.

Четырнадцатилетний Иоэль Левенштейн стал кантором Большой Старой синагоги Вильно, куда стремились попасть многие. Его популярность была невероятной, слушатели восторгались песнопениями Иоэля, а когда он возвращался домой, взволнованный, возбужденный успехом, его ожидала жена, которая не могла понять, для чего люди поют, ожидали родители жены, люди практичные, деловые, не понимавшие восторженного юношу, который, как уверяли, даже не разбирался в денежных знаках. Отчужденность росла. У Иоэля развилась душевная болезнь, и семья оттолкнула его.

Он уже не пел в Большой Старой синагоге города, а ездил на гастроли, чтобы заработать на жизнь, и основную часть выручки забирал антрепренер. Однажды его привезли в Варшаву, устроили концерт в небольшом зале, но выступление Иоэля имело такой успех, что на второй концерт его пригласили в театр. Там ему аккомпанировала певица – одна из варшавских знаменитостей, и этот концерт тоже прошел с невероятным успехом. Очаровательная певица произвела на Иоэля огромное впечатление. Он никогда не встречался с такими обворожительными женщинами, он вообще не встречался ни с какими женщинами, кроме своей жены, – и Иоэль влюбился в певицу до такой степени, что потерял рассудок. Его увезли в Вильно, целыми днями он бродил по улицам города, а следом бежали мальчишки, дразнили его.

Иоэля показали местному врачу, и тот велел сделать ему ванну с добавлением сильно действующего вещества. Если больной выйдет из ванны с отуманенным рассудком, сказал врач, это хороший признак; если же обнаружится прояснение ума, это не к добру. Рассказывали: после принятия ванны Иоэля попросили сочинить какой-либо напев, чтобы проверить умственные способности, и он пропел поразительную по красоте мелодию, которая впоследствии была популярна у канторов.

Но, как объяснил врач, прояснение ума не к добру, и Иоэль Давид Левенштейн после долгих скитаний умер бездомным и одиноким. В день смерти было ему тридцать четыре года.

Еще одна судьба.

В тридцатых годах девятнадцатого века ездил по городам Европы Михаэль Йосеф Гузиков из Шклова. Усовершенствовав белорусский народный инструмент – «соломенную гармонику»‚ он создал современный тип ксилофона с деревянными и соломенными пластинками, играл на нем пьесы Н. Паганини в собственной обработке‚ арии из опер Д. Россини‚ вариации на темы еврейских‚ украинских, белорусских народных песен.

Гузиков был среди первых российских музыкантов‚ гастролировавших в Европе. Он выступал в Дрездене‚ Берлине‚ Париже‚ Кракове‚ Вене, своей игрой приводил в восторг знаменитых музыкантов и композиторов‚ включая Ф. Листа и Ф. Мендельсона-Бартольди‚ который называл Гузикова «истинным гением». В газете писали: «Вот в концертную залу тихо вошел польский еврей с бледным лицом‚ с чертами‚ исполненными задумчивости и скорби. Внесли несколько пучков соломы и множество обтесанных кусков соснового дерева. Публика смотрит и улыбается. Вот он начинает: слабые звуки странно отдаются в ушах. С удивлением и неудовольствием слушатели начинают поглядывать друг на друга… но еще несколько мгновений – и полились дивные‚ задушевные‚ чарующие звуки‚ зал загремел от криков «браво» и бурных‚ необузданных рукоплесканий».

В Вене Гузикова прозвали «Паганини на инструменте из дерева и соломы»; он выступал перед императором и был настолько знаменит‚ что светские дамы – в подражание его пейсам – стали носить локоны «a la Gusikow». Михаэль Йосеф Гузиков был верующим евреем, выходил на эстраду в черном кафтане, с ермолкой на голове. Однажды его попросили выступить во дворце императора в пятницу вечером‚ но Гузиков отклонил приглашение‚ чтобы не нарушить субботу. Он умер на гастролях‚ в тридцатилетнем возрасте‚ похоронен на еврейском кладбище в немецком городе Ахене.

Книги еврейских типографий до издания проходили проверку‚ но часто их печатали тайно‚ в обход цензуры. И. Б. Левинзон сообщал: «Я написал проект об уничтожении всех еврейских типографий, кроме тех, где находятся цензоры… и о пересмотре изданных до сего времени еврейских и халдейских (на арамейском языке) книг…» Он также представил «опись древним и новым еврейским и халдейским книгам с означением, какие из них могут быть признаны полезными, а какие вредными».

Этот проект попал к министру внутренник дел; докладывал «о хасидейской литературе, вредной отрасли» и правоверный еврей В. Тугендгольд, цензор из Вильно, награжденный за свои заслуги медалями. Рапорт Тугендгольда повлиял на решение правительства; «для облегчения надзора» закрыли все еврейские типографии‚ кроме двух – в Вильно и Житомире. Книги в еврейских домах приказали представить в полицию для проверки их «надежными раввинами», которые ставили на одобренные книги особую печать и возвращали их владельцам; запрещенные книги‚ разжигающие «религиозный фанатизм»‚ велено было «предавать сожжению на месте» в присутствии «благонадежных чиновников». На проверку забирали порой и книги записей еврейских общин, рукописи, даже предметы домашнего обихода, на которых были вышиты слова на иврите.

Вскоре у властей появилось опасение‚ что «надежные раввины» могли по незнанию или умышленно одобрить недозволенные издания. А потому повелели все книги заново отправить на цензуру в Вильно и Киев‚ чтобы уже там‚ после перепроверки‚ поставить на «безвредные» книги еще одну печать‚ а «вредные» – немедленно сжечь. Тысячи книг повезли по дорогам и сложили на складах Вильно и Киева‚ чтобы решить, в конце концов, их участь. (Не стоит удивляться столь крутым мерам‚ потому что цензура русских книг также была жесточайшей; писатели страдали от придирок цензоров и долгих задержек с изданиями.)

Цензор из Киева докладывал начальству: даже «всякая значительно усиленная строгость» не заставит евреев отказаться от книг религиозного содержания, ибо они убеждены, «что всё, содержащееся в… древних книгах, свято и безукоризненно». После ужесточения цензуры возрос контрабандный ввоз еврейских книг в Россию. Киевский губернатор сообщал: торговля напечатанными за границей еврейскими книгами производится в большом размере», и эти книги «можно было найти у каждого еврея».

В 1857 году Новороссийский генерал-губернатор издал распоряжение «О недопущении на одесских улицах еврейским свадьбам ходить с зажженными свечами и музыкой». Распоряжение, по всей видимости, не выполнялось, и вскоре генерал-губернатор обратился с запросом к полицмейстеру Одессы: «Я и теперь нередко встречаю в городе еврейские свадьбы, которые продолжают ходить по улице с зажженными свечами, с музыкой и шумом, нарушая общественное спокойствие…»

От полицмейстера потребовали принять срочные меры, и он сообщил: «Имею честь почтительнейше доложить, что я предписал приставам… если будут продолжаться подобные церемонии при еврейских свадьбах на улицах, – тотчас арестовывать их».

Из книги записей Рижского кагала (1834 год): «Во время пребывания в Риге нашего всемилостивейшего Государя члены кагала удостоились чести быть представленными и поднести Его Величеству стихотворения на бархатной‚ вышитой золотом подушке‚ что вместе с другими расходами составило 57 рублей 85 копеек. Синагога была иллюминирована‚ что стоило 6 рублей 9 копеек».

Очерк двадцать восьмой Эпоха «великих реформ». Роль евреев в развитии экономики России. Восстание в Польше. Евреи в русско-турецкой войне

«Вдруг какой-то крик – «Шма‚ Исраэль!» («Слушай‚ Израиль!») – огласил воздух. Оказалось‚ это закричали евреи‚ за ними бессознательно повторили то же самое русские солдаты‚ и при единогласном «Шма‚ Исраэль!» вся дивизия взобралась на турецкую траншею».

1

В 1855 году закончилось тридцатилетнее царствование Николая I. Он оставил по себе недобрую память у евреев России‚ и долго еще они вели отсчет времени от трагических событий того периода: «это было до введения рекрутчины» или «это случилось во времена хапунов».

«Узнав о смерти императора Николая I‚ – писал историк В. Ключевский‚ – Россия вздохнула свободнее. Это была одна из тех смертей‚ которые расширяют простор жизни». Проницательные люди уже понимали, что полицейскими мерами и правительственными указаниями на все случаи жизни можно удержать народ в повиновении‚ но добиться процветания страны нельзя. Требовались немедленные реформы для преобразования и оздоровления общества‚ для поощрения общественной инициативы‚ и новый император пошел по этому пути.

«Лучше отменить крепостное право сверху‚ – сказал Александр II после вступления на престол‚ – нежели дожидаться того времени‚ когда оно само собой начнет отменяться снизу». 19 февраля 1861 года Александр II подписал «Манифест об отмене крепостного права» и «Положение о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости». Он ввел также автономию для университетов‚ учредил земское самоуправление и гласные независимые суды с присяжными заседателями‚ запретил телесные наказания‚ провел реформу печати и цензуры, установил всеобщую воинскую повинность взамен рекрутчины‚ которая прежде распространялась лишь на крестьян и мещан. Это была эпоха «великих реформ»‚ которые изменили облик России. «Боже мой‚ – вспоминал современник‚ – какое это было хорошее время! И не потому только‚ что мы были тогда молоды‚ хороши собою‚ высоки ростом… Трудно представить себе ту лихорадочную жизнь‚ какою жило в то время общество. Общество ликовало в трепетном ожидании великих событий».

При новом императоре стало меняться отношение и к еврейскому вопросу. Председатель очередного Еврейского комитета докладывал Александру II в духе времени‚ что прежние ограничения «содержат в себе многие противоречия и порождают недоумения». Один из сановников предлагал предоставить российским евреям равные права с прочими подданными‚ впускать в страну без ограничения евреев из других стран, разрешить тем и другим учреждать повсеместно торговые и банкирские дома. «Предприимчивые евреи‚ – писал он‚ – найдут в России обширное поле для своей деятельности‚ и Россия несомненно от того выиграет». А из Гродно прислали в Петербург специальный проект‚ в котором предлагали «разрешить евреям жить по всей Империи»‚ чтобы «народ‚ считавшийся по настоящее время бичом населения западных губерний‚ превратился в артерию‚ разносящую жизненные соки во все части Империи».

Более того‚ местное начальство стало по-иному относиться к «шалостям» офицеров и шляхтичей. Когда в Западном крае некий магнат повелел вымазать еврея дегтем и вывалять затем в перьях‚ его строго наказали‚ – а в прежние времена магната бы пожурили за такую «шутку». Наказали и «шалунов»‚ которые выгнали из зала несколько еврейских семей‚ потому что не пожелали в их компании смотреть представление. Слухи об этом распространялись по черте оседлости, пробуждали надежды с ожиданиями, но особый восторг среди евреев вызвала отмена крепостного права. В газете «Рассвет» написали с воодушевлением: «Великое дело свершилось в нашем отечестве! Сердце не может не затрепетать от восторга при этой вести. Кто истинный сын России‚ тот будет гордиться этим событием».

Публицист Авраам Ковнер описал встречу с помещиком после отмены крепостного права:

«Помилуйте‚ – говорил помещик горячо‚ – у меня было немного крестьян‚ всего около двухсот душ‚ но я был полным властелином‚ я распоряжался его животом и смертью‚ его жена была моей потехой‚ его дочь – моя бессловесная рабыня… А теперь что? Теперь эти самые животные не только не подвластны мне‚ но чуть не смеются надо мною‚ глумятся‚ оскорбляют мою жену‚ мое семейство‚ не снимая перед ними шапки… Ах‚ Боже мой‚ как тяжело‚ как тяжело!» И мой собеседник залился обильными горячими слезами…

Представьте же себе эту картину! Русский барин‚ кровью и плотью связанный с народом‚ проливает горькие слезы о том‚ что его «брат» по происхождению‚ по вере‚ по вековой связи перестал быть бессловесным животным‚ освободился из-под позорного ига‚ – а бедный еврейчик‚ ничего общего с русским народом не имевший‚ терпимый в России как неизбежное зло‚ бесправный‚ беспомощный‚ забитый‚ – напротив‚ всею душою рад‚ что чуждая и враждебная ему масса призвана к новой жизни‚ не лежит больше под кнутом и палкой барина».

Не стало в России крепостных рабов‚ привязанных навечно к своему владельцу‚ но оставались более двух миллионов евреев‚ запертых в черте оседлости. С нетерпением ожидали «великой реформы» еврейской жизни‚ однако Александр II заявил: «Я с этим никак не согласен». Власти ограничились частичными мерами, но даже это было огромным достижением по сравнению с царствованием Николая I. Ликвидировали казенные еврейские училища‚ превратив их в начальные еврейские школы‚ а раввинские училища обратили в институты для подготовки учителей. Позволили евреям вновь основывать типографии, открыли для их поселения пятидесятиверстную полосу на западной границе и отменили повеление Николая I‚ запрещавшее принимать евреев на государственную службу. «Последнее распоряжение, – сообщал современник, – служило неисчерпаемой темой для разговоров‚ фантазия разыгрывалась до крайности. Моего двухлетнего сына‚ выказавшего хорошие способности‚ уже прочили в министры».

Александр II приказал «пересмотреть все существующие о евреях постановления для… слияния сего народа с коренными жителями‚ поскольку нравственное состояние евреев может сие дозволить». Николай I добивался этого «слияния» карательными мерами против «бесполезных» евреев‚ а его преемник решил увеличить права «полезных» евреев, чтобы «отделить от общей массы еврейского населения людей влиятельных по богатству и образованию». В обоих случаях сохранялось деление народа на разряды‚ но при новом императоре объявилась лазейка для некоторых категорий евреев‚ и они этим воспользовались.

В 1859 году – для привлечения еврейского капитала во внутренние губернии – разрешили евреям-купцам первой гильдии переселяться туда со своими семьями на постоянное жительство. Эта малая группа, чей капитал превышал 50 000 рублей, была выделена из «массы народа непросвещенного и непроизводительного»‚ а чтобы купцы не привели во внутренние губернии «целое колено израильское»‚ позволили им взять с собой ограниченное число еврейских слуг и приказчиков.

С 1861 года разрешили постоянное проживание во внутренних губерниях лиц с высшим образованием‚ а также фармацевтов‚ акушерок‚ фельдшеров и дантистов; это же право дали отставным «николаевским» солдатам и их потомкам. В 1865 году получили право селиться во внутренних губерниях евреи-ремесленники разных специальностей. От них требовали представить полицейский отзыв о благонамеренном поведении и цеховое свидетельство о знании ремесла – «портняжный мастер», «знаток шапочного дела», «мастерица по рукоделию» и тому подобное. Но устранение черты оседлости для всех российских евреев власти сочли «невозможным‚ доколе не совершится нравственное их преобразование».

Из воспоминаний еврейского писателя М. Бен-Ами:

«С конца пятидесятых годов началось переселение богатых еврейских купцов в столицы и другие города вне черты оседлости… а за ними потянулась вереница служащих‚ которые‚ в свою очередь‚ привлекали туда родных и знакомых. Таким образом в Петербурге… возникла новая община взамен прежней‚ управлявшейся николаевскими отставными солдатами. Один из евреев-старожилов так объяснил это отличие: «Что прежде был Петербург? Пустыня. А теперь же это – Бердичев!..»

С выходцами из черты оседлости происходила полная метаморфоза: откупщик превращался в банкира‚ подрядчик – в предпринимателя высокого полета‚ а их служащие – в столичных денди. Многие вороны напялили на себя павлиньи перья; выскочки из Балты и Конотопа через короткое время считали себя «аристократами» и смеялись над «провинциалами»…

Биржа‚ в которой начала развиваться спекуляция ценными бумагами‚ приводила к расточительности. За всяким эфемерным барышом в несколько сот рублей следовал роскошный обед с товарищами в ресторане у Додона. Образовалась фаланга биржевых маклеров-«зайцев»‚ производивших колоссальные воздушные обороты… Некоторые такими способами составили себе состояние‚ другие же погибли в этом водовороте».

К 1869 году в Петербурге находились на законным основаниях 7000 евреев, примерно один процент населения столицы. Приехали в Петербург и два брата‚ биржевые маклеры‚ чей отец был шинкарем в захолустье. Дети тратили в столице многие тысячи, звали отца к себе‚ но он постоянно отказывался. «У меня тут золотое дело‚ – говорил он. – Вот‚ например‚ селедка – она стоит лишь две копейки‚ а я ее разрезаю на восемь кусков и каждый продаю по копейке. А базарный день! Случается‚ что я впускаю двадцать крестьян спать на полу и получаю по две копейки с человека‚ а то и по три! И кто знает‚ не придется ли мне еще помогать моим детям?..»

2

В годы правления Александра II экономика страны стремительно развивалась. По всей империи основывались банкирские и промышленные компании‚ во главе которых стояли вчерашние помещики и представители аристократических фамилий страны. «После освобождения крестьян открылись новые пути к обогащению‚ и по ним хлынула жадная к наживе толпа. Железные дороги строились с лихорадочной поспешностью. Помещики спешили закладывать имения в только что открытых частных банках. Акционерные компании росли‚ как грибы после дождя‚ и учредители богатели. Люди‚ которые прежде скромно жили в деревне на доход от ста душ‚ теперь составляли себе состояния или получали такие доходы‚ какие во времена крепостного права перепадали лишь крупным магнатам».

Россия вступала на путь промышленного развития‚ и евреи сыграли в ее экономическом расцвете немалую роль. Накопленный еврейский капитал пошел на учреждение банков и акционерных обществ‚ на строительство фабрик‚ заводов и первых железных дорог России. По всей черте оседлости евреи скупали в деревнях сельскохозяйственные продукты, вывозили их на внутренний и на внешний рынок. «Не будь еврея‚ – отмечал один из исследователей того времени‚ – крестьянину и некому и негде было бы продать избыток своего ничтожного хозяйства‚ неоткуда было бы достать денег. Запретить евреям таскаться со двора во двор‚ от села к селу‚ с базара на базар‚ значило бы разом остановить промышленность целого края‚ которую они одни только поддерживают».

«Справедливость требует сказать‚ – вторил ему другой исследователь‚ – что одни только евреи сообщают Бессарабии торговое движение‚ без них был бы совершенный застой»‚ а в Новороссийском крае и Малороссии «уездные города превратились бы совершенно в деревни‚ если бы их не оживляли евреи своей деятельностью». Даже недоброжелатели признавали‚ что евреи «обладают большей подвижностью‚ энергией и предприимчивостью сравнительно с великороссами».

С семидесятых годов девятнадцатого века «сахарные короли» братья Лазарь и Лев Бродские‚ Иона Зайцев‚ Герц Балаховский и другие начали строить на Украине сахарные заводы. Они закупали в Европе новейшее оборудование‚ приглашали на работу специалистов высокого класса‚ изготавливали новинку тех времен – сахар-рафинад‚ и с ними не могли конкурировать сахарные заводики местных помещиков‚ на которых старыми методами и на старом оборудовании производили лишь песочный сахар. Новые заводы изменили характер земледелия на Украине‚ где стали выращивать огромное количество сахарной свеклы. Четвертая часть сахарных заводов Юго-Западного края принадлежала евреям‚ на них производили миллион двести тысяч пудов сахара в год. А к девяностым годам девятнадцатого века на заводах братьев Бродских выпускали около четверти всего сахара‚ производимого в Российской империи.

В черте оседлости евреи развивали мукомольное производство‚ особенно в Полтаве‚ Киеве и Одессе. Они были владельцами или арендаторами сотен паровых и водяных мельниц, первыми стали вывозить муку в другие страны. Евреи арендовали в черте оседлости около девяноста процентов винокуренных заводов; им принадлежало большинство пивоваренных заводов Литвы и Белоруссии‚ где работали пивовары-специалисты из Чехии и Германии. Многие табачные и махорочные фабрики Юго-Западного края были еврейскими‚ а также кожевенные заводы и лесопильни. В Лодзи и Белостоке евреи занимались обработкой шерсти и хлопка‚ а вокруг Ковно располагались щетинные фабрики, рассылавшие свою продукцию по всему миру. В юго-западных районах черты оседлости торговля скотом была в руках евреев, на северо-западе они скупали лён и отправляли его на фабрики России и Европы.

После строительства железной дороги евреи в корне изменили торговлю хлебом в Курской и Орловской губерниях. До этого местные купцы скупали зерно у крестьян и помещиков по дешевой цене‚ складывали его на хранение в ожидании высоких цен и получали прибыль до тридцати процентов. «С появлением же евреев‚ – писал исследователь‚ – (а появились они буквально с первыми поездами в Курск и Орел) конкуренция понизила барыши в четыре и больше раза‚ хлеб не залеживался более месяца или двух. Чтобы зарабатывать хорошо‚ нужно было закупать много и оборачиваться быстро‚ но в этом соперничество с евреями вряд ли возможно». Производитель получал теперь больше‚ купец – меньше‚ хлебная продукция стоила покупателю дешевле.

В 1878 году евреям принадлежало 60 процентов экспорта хлеба из Одессы‚ и они потеснили греков – монополистов в торговле зерна. Евреи вывозили хлеб также из Николаева‚ Херсона‚ Ростова-на-Дону‚ через порты Балтийского моря. «Если русская хлебная торговля… – отмечал исследователь‚ – вошла составной частью в мировой торговый оборот… то этим страна обязана главным образом евреям‚ выполнившим это сложное и важное дело вопреки всем препятствиям… на пути их деятельности». Евреи занимались и лесной торговлей. Часть леса они отправляли по рекам в южные безлесные губернии России‚ другую часть – сухим путем в Польшу и Германию‚ а морским путем в прочие страны Европы. По закону им не разрешалось арендовать на железнодорожных станциях участки земли для лесных складов‚ и потому они сплавляли лес по Днепру‚ Неману и Западной Двине. Им не позволяли пользоваться русскими портами Балтийского моря‚ и они проложили обходной путь через прусские порты.

Еще в 1833 году Д. Рафалович учредил банкирский дом в Одессе, ежегодный оборот которого достигал пятидесяти миллионов рублей. В Одессе существовал и банкирский дом М. Эфруси с филиалами в Париже и Вене, а в Бердичеве было восемь еврейских банкирских контор. Первый еврейский банк вне черты оседлости появился в Петербурге в 1859 году – банкирский дом Гинцбургов‚ один из крупнейших банков России‚ который занимался международными финансовыми операциями по поручению русского правительства. Банкирский дом Гинцбургов финансировал строительство и эксплуатацию железных дорог России, создал в Сибири прииски по добыче золота и платины – Ленский‚ Забайкальский‚ Миасский‚ Березовский‚ Алтайский и другие.

Братья Самуил‚ Лазарь и Яков Поляковы были среди первых частных строителей железных дорог в России, построили железнодорожные линии Козлов-Воронеж-Ростов‚ Курск-Харьков-Азов‚ Орел-Елец-Грязи – для экспорта зерна из черноземных губерний России; во время русско-турецкой войны они прокладывали по заказу правительства стратегические железные дороги к местам военных действий. Одну из железных дорог длиной в 763 версты Поляковы проложили в рекордный срок – за 22 месяца; для сравнения можно сказать‚ что первая в России Царскосельская железнодорожная ветка протяженностью в 25 верст строилась более двух лет‚ а Николаевская железная дорога Москва-Петербург – девять лет.

В 1857 году французские евреи учредили Главное общество по постройке российских железных дорог, с помощью еврейских банков Петербурга и Варшавы проложили 4000 верст железнодорожных путей. И. Блиох вкладывал деньги в строительство железных дорог Петербург-Варшава и Киев-Брест; еврейские банкирские дома Варшавы и Одессы брали концессии на строительство железных дорог Варшава-Тирасполь‚ Москва-Брест и многих других.

Евреи развивали судоходство по рекам черты оседлости – Днепру‚ Неману‚ Висле и Западной Двине. Банкирский дом Гинцбургов учредил Общество судоходства по реке Шексне. Григорий Поляк создал в Нижнем Новгороде пассажирско-грузовое пароходство и первым построил наливные суда‚ которые перевозили нефтяные продукты из Каспия вверх по Волге. Фирма «Дембо и Каган» проложила первый в Российской империи нефтепровод. Самуил Поляков создал Общество Южно-Русской каменноугольной промышленности. Калонимос Вольф Высоцкий основал в Москве крупную фирму по торговле чаем, и о нем сообщали: «Не в пример другим скоробогатым, Высоцкого нельзя было упрекнуть в каких-либо нечестных поступках на пути к богатству. Ставши миллионером, он не обнаружил ни малейшего высокомерия и заносчивости. Он основательно изучил чайное дело и его источники».

Поощряя развитие экономики‚ правительство поначалу не делало национальных различий. Но активность евреев в торговле и промышленности вызывала недовольство купцов и фабрикантов‚ естественную конкуренцию начали называть «еврейской эксплоатацией коренного населения». Напряжение нарастало‚ где-то оно должно было прорваться наружу‚ и в 1871 году вылилось в Одессе в жестокий погром. В этом городе существовало соперничество с греками‚ которых евреи вытесняли из внешней торговли; нужен был повод‚ и на Пасху пустили слух‚ будто евреи кидали камни в церковь, украли крест с ее ограды. Греки бросились бить евреев‚ к ним присоединились прочие желающие – все вместе начали громить дома и грабить еврейские лавки.

Три дня продолжался погром‚ 552 торговых заведения и 863 дома были разграблены и повреждены; несколько евреев погибли, около двадцати ранены. Полиция не вмешивалась‚ кое-кто из жителей поощрял и даже награждал громил‚ а некоторые учителя объясняли ученикам‚ что евреи сами во всем виноваты. Власти начали действовать лишь на четвертый день. На базарную площадь привезли возы с розгами‚ солдаты ловили погромщиков‚ секли на виду у всех и таким оригинальным способом навели порядок. Долгое время после этого на одной из улиц Одессы стоял разграбленный еврейский дом с выбитыми стеклами и следами дикого буйства‚ как знак-напоминание – по желанию владельца этого дома.

Один из жителей писал про тот погром: «Он не отличался жестокостью и диким изуверством грядущих погромов. До повальных убийств‚ до вколачивания гвоздей в черепа‚ до насилования дочерей в присутствии матерей‚ до распарывания животов беременным женщинам тогда еще не дошло…» Однако погром в Одессе стал предупредительным сигналом наступления новых‚ неспокойных времен. Кто-то не догадывался об этом‚ кто-то предпочитал не думать о ненадежном будущем‚ кто-то упивался своими успехами в торговле и промышленности‚ но времена подступали неумолимо‚ и уйти было некуда‚ изменить положение – невозможно.

3

К середине девятнадцатого века в Царстве Польском появились еврейские промышленники и финансисты‚ писатели‚ художники‚ музыканты‚ которые считали себя польскими патриотами. Самолюбие обнищавшей шляхты страдало при виде еврейских «панов» и независимых интеллигентов‚ к которым шляхта относилась высокомерно и пренебрежительно. Это вызывало дополнительную неприязнь, грубые нападки‚ но в 1861 году начались волнения в Польше‚ и ситуация изменилась.

Варшавский раввин Дов Беруш Майзельс своими проповедями в синагогах призывал к единению с поляками‚ и евреи во главе с раввином выходили на демонстрации. Поляки восприняли это с энтузиазмом‚ сразу же заговорили о том‚ что подошло время расширить права евреев‚ а наместник Царства Польского немедленно доложил в Петербург: «Раввины подражают ксендзам из видов мнимого братства‚ завязавшегося в смутное время между евреями и поляками… Арестованы и посажены в Александровскую цитадель раввин Майзельс‚ учители Раввинской школы Ястров и Крамштык, купец Файнкинд».

Арестованных продержали в тюрьме три месяца‚ но в синагогах Варшавы продолжали молиться за победу поляков, варшавская община собирала средства на нужды восстания‚ а когда повстанцам нужны были деньги‚ они шли к богатым евреям и получали необходимое. Ицхак Гольдман сочинял революционные прокламации. Генрик Вол участвовал в работе повстанческого правительства; евреи вели агитацию среди рабочих, нелегально перевозили оружие‚ и шестеро из них оказались в первой партии арестантов‚ отправленных на поселение в Сибирь. Поляки даже упрекали крестьян‚ «что они хуже жидов‚ потому что жиды пристали уже к панам‚ а они держат сторону москалей».

В 1863 году восставшие сражались против русских войск в Польше‚ Литве, Белоруссии‚ и им важно было привлечь на свою сторону полмиллиона евреев Царства Польского. Поляки выпустили прокламацию на иврите и польском языке‚ которая заканчивалась такими словами: «Когда с помощью Всевышнего освободим страну от московской неволи‚ мы сообща будем наслаждаться миром. Вы и дети ваши станете пользоваться всеми гражданскими правами без ограничений‚ ибо народное правительство не будет спрашивать о вере и происхождении‚ а только о месте рождения».

Обещания будущего равноправия привлекали молодежь‚ и в отрядах повстанцев появились еврейские добровольцы. Некий еврей провез через границу‚ с риском для жизни и без всякого вознаграждения‚ тысячи снарядов. Барух Шепсес из Вильно рассылал по Литве нелегальную литературу. Аарон Эйзенберг спасал арестованных повстанцев, «считая своей обязанностью служить обществу‚ которое его предкам оказало гостеприимство». Леон Ионас погиб вместе с другими добровольцами‚ прикрывая отход своего отряда. Филипп Кагане потерял в бою правую руку, но‚ оправившись от раны‚ вернулся в отряд и снова сражался. Александр Эдельштейн был ранен‚ вылечившись‚ погиб в бою. Йосеф Абрам‚ портной из Желехова‚ не выдал под пытками расположение своего отряда и был замучен насмерть.

Список евреев – участников того восстания пестрит краткими сообщениями: «участвовал в битвах… изранен саблями… особо отличился… взят в плен… повешен… расстрелян… пронзен пулей… погиб под Лодзью…» «Мы видели евреев в рядах борцов‚ – вспоминал один из повстанцев‚ – мы видели их в организациях на постах руководителей‚ энергичных и активных‚ и даже некоторые паны не оказались такими щедрыми‚ как евреи». После подавления восстания‚ евреев – наравне с польскими повстанцами – сажали в тюрьмы‚ сдавали в солдаты‚ наказывали плетьми‚ ссылали в Сибирь на поселение и на каторгу. Польский еврей рассказывал: «Группу мятежников, среди которых находился мой дед, отправили в Восточную Сибирь. Путь из Москвы в Баргузин они проделали пешком… Условия сибирской ссылки для евреев были особенно жестокими, на то существовали специальные инструкции».

Польское восстание затронуло лишь немногочисленную еврейскую интеллигенцию; остальное еврейское население не участвовало в восстании‚ а в Литве и Белоруссии ему не сочувствовало. Опять‚ в который уж раз‚ евреи оказались между двух огней‚ и сложно было решить‚ кого поддерживать‚ а кого остерегаться. «И поляки‚ и русские‚ – отметил повстанец‚ – желают иметь евреев в своем лагере‚ обе стороны требуют жертв и денег». Порой евреям не доверяли обе стороны‚ их нейтралитет рассматривали как измену. «Я как-то спросил еврея-ремесленника в Вильно‚ – сообщал путешественник‚ – чью сторону держали евреи во время бывшего восстания: русских или поляков? На это последовал умный ответ: «Для нас‚ евреев‚ Россия – это отец‚ а Польша – мать. Когда отец с матерью ссорятся‚ детям нет надобности вмешиваться в эту ссору»…»

Польское восстание подтолкнуло правительство к усиленной русификации Западного края‚ и это‚ конечно же‚ отразилось на евреях. В 1870 году Александр II путешествовал по Царству Польскому и к своему удивлению обнаружил массу евреев в долгополых костюмах‚ с длинными пейсами. Разгневавшись‚ царь приказал – для «слияния евреев с коренным населением» – «соблюдать во всей полноте» прежние‚ неотмененные законы о запрещении еврейской одежды. Местные власти начали искоренять «безобразные костюмы и пейсы хасидов»‚ а некий полицейский чин в Царстве Польском даже издал грозный приказ: «Весьма нужное!.. Немедленно объявить Гутману Рапопорту и Мордку Гольдраду‚ чтобы они изменили одежду свою на русскую или на немецкую по собственному их выбору‚ и чтобы обрезали пейсы по верхнюю часть уха – во избежание взыскания… Бороды разрешается носить обыкновенной круглой формы‚ какие носят лица других исповеданий‚ но отнюдь не остроконечные‚ завитые или к низу раздвоенные…»

Наступление на бороды‚ пейсы и костюмы снова ни к чему не привело‚ но вопрос о «еврейской обособленности» поступил на рассмотрение Государственного Совета. В то время объявился в Вильно крещеный еврей из Минска Яков Брафман, печатал статьи в русской газете о реформе еврейского быта. В этих статьях он цитировал и разъяснял документы еврейских общин‚ которые‚ как уверял‚ раскрывали «тайны еврейского кагала» и доказывали‚ что евреи – это «государство в государстве», а законы страны для них не обязательны. Статьи Брафмана произвели впечатление на местные власти; его назначили цензором еврейских книг в Вильно и поручили собирать кагальные акты «для издания их с переводом на русский язык для правительственных соображений».

Писатель Л. Леванда отметил тогда: «Известный вам архипройдоха Яков Александрович (Брафман)‚ воспользовавшись теперешним настроением русского общества нашего края‚ приехал в Вильно‚ чтобы принести и свою лепту на алтарь‚ на котором хотелось бы многим изжарить и съесть его бывших единоверцев… Если бы вы видели‚ какого ученого и мыслителя он корчит из себя благодаря чужим статьям‚ которые он выдает за свои!.. Заносчивость его возрастает с каждым днем; суждения его… о мыслителях‚ которых он‚ впрочем‚ не читал и даже не видал‚ достойны – оплеух».

В 1869 году Брафман издал за казенный счет «Книгу кагала. Материалы для изучения еврейского быта»‚ где собрал сотни постановлений из книги записей минской общины конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века. Брафман плохо знал русский язык‚ и документы переводили ученики раввинского училища‚ «едва вышедшие из детства». Их переводы грешили многими ошибками‚ вплоть до полного искажения подлинного смысла‚ а разъяснения и комментарии Брафмана часто противоречили содержанию документов‚ потому что он не знал основ еврейского права и особенностей того времени‚ к которому эти документы относились.

Критики называли «Книгу Кагала» «сочинением, не имеющим прецедентов», с огромным количеством ошибок, «чудовищных и диких», где преобладает «невежество, недобросовестность, ложь, противоречия и просто плутни», а составитель «то прибавляет, то выбрасывает три-четыре слова против подлинника». Это не помешало Брафману утверждать‚ что упраздненный кагал на самом деле властвовал в общинах‚ собирал в свою пользу налоги‚ поддерживал еврейскую обособленность‚ вызывал вражду к христианам и правительству. Вывод его был таков: следует распустить еврейскую общину, закрыть ее религиозные и благотворительные учреждения‚ иначе «всемирный кагал» и дальше будет эксплоатировать население страны и, в конце концов, завоюет всю Россию.

Раввины доказывали‚ что «Книга кагала» изобилует ошибками‚ добавлениями, умышленными искажениями, но вскоре ее вторично издали за счет правительства‚ исправив грубые ошибки перевода‚ и рассылали по учреждениям страны‚ чтобы чиновники подготовились к надвигавшейся «опасности». «Книга кагала» стала самым, быть может, популярным антисемитским источником того времени; газеты ее цитировали‚ власти ссылались на нее‚ как на неоспоримый авторитет; кагал – «могущественная и неуловимая организация» – стал символом еврейских «злоумышлений» против христианского мира. Даже члены Государственного Совета ознакомились с книгой Брафмана и учредили новую комиссию‚ поручив изыскать пути «к возможному ослаблению общественной связи евреев‚ их замкнутости и фанатизма».

Эта комиссия существовала девять лет‚ и к концу ее работы два члена комиссии – во имя «нравственности и справедливости» – потребовали уравнять евреев в гражданских правах и отменить черту оседлости. Миллионы евреев‚ заявили они‚ лишены права свободы труда‚ передвижения и приобретения земли‚ то есть тех прав‚ которые суд отнимает лишь у преступников. Растет недовольство евреев, их «противогосударственные» настроения‚ а «еврейская молодежь начинает принимать участие в дотоле чуждых ей революционных стремлениях».

Но время кардинальных реформ уже прошло. Власти решили в который раз‚ что до полного «слияния» евреев с коренным населением следует сохранить существовавшие ограничения‚ в том числе черту оседлости‚ – и всё осталось по-прежнему.

4

В 1856 году указ Александра II установил: «Рекрутов с евреев взимать наравне с другими состояниями на одинаковых с ними основаниях». Перестали брать еврейских детей в кантонисты‚ не забирали в армию штрафных рекрутов за недоимки общины‚ запретили сдавать в солдаты «пойманных беспаспортных единоверцев» и отпустили по домам ответственных за призыв‚ которых при Николае I ссылали в арестантские роты за невыполнение нормы.

По официальным данным, почти 400 000 малолетних кантонистов разных национальностей были возвращены «в первобытное состояние», другими словами, отправлены к родителям. Еврейских детей‚ сохранивших свою веру‚ разбирали по домам их родители‚ но обращенных в православие не разрешили возвращать в их семьи; специальный циркуляр указал следующее: «Лица еврейского закона не могут ходатайствовать о возвращении им сыновей или родственников кантонистов, принявших православную веру». Этих детей переводили в военные училища, возникшие в разных городах взамен рот и батальонов кантонистов.

Отпадение от православия бывшего католика или лютеранина, мусульманина или еврея считалось по закону тяжким преступлением и могло быть наказуемо вплоть до каторжных работ. Но нередко случалось‚ что перешедший в православие солдат после многих лет службы публично заявлял о возвращении к своей вере. За это сажали на гауптвахту или отправляли в тюрьму‚ упорствующих наказывали заточением в монастырь «для увещевания и вразумления, пока не раскаются». В 1856 году трое кантонистов-евреев подали жалобу Александру II, указывая на насильственное обращение в православие. Генерал-губернатор хотел отправить их в монастырь, но царь распорядился иначе: «Лучше в Восточную Сибирь». А военное начальство уже докладывало из разных мест о «совратившихся в иудейство»: 5 евреев-кантонистов решили вернуться к прежней вере; 40 кантонистов из евреев не желают исполнять обряды христианской религии; 50 крещеных евреев «отказываются ходить по субботам на работу и называют себя евреями»; 103 человека «в аракчеевских казармах молятся по еврейскому закону». (Поляки-католики тоже заявляли о своем выходе их православия.)

Выяснилось также, что кантонисты из Архангельска сговорились вернуться в иудаизм и спрятали свои молитвенники, чтобы впоследствии ими воспользоваться. А 37 выкрестов, закончив школу кантонистов и попав в армейские части, назвались прежними своими именами и заявили, что «православной веры не принимали». При обследовании у них не оказалось нагрудных крестов, а у Серапиона Смаратенко обнаружили книги, «по которым он с товарищами молился». Меир Гольдштейн (после крещения – Николай) четыре года провел в монастыре, «упорствуя в своей вере», а после увольнения в запас послал прошение в Петербург: «Прошу вернуть мне имя и не считать в православии». Но все его просьбы отклонялись, как «не заслуживающие уважения».

В 1867 году проходило следствие по делу лекарского помощника Корабельника, крещеного кантониста, который вернулся в иудейство, склонив к этому жену Александру с детьми. Его жена – православная старообрядческой веры – признала на допросе: перед свадьбой муж предупредил ее, что рано или поздно перейдет в иудейство, а потому они поселились среди субботников на Кавказе, где она приняла еврейскую веру. Их крещеные дети, Фёкла и Семен, умели читать и писать на иврите, а на допросе заявили, что еврейского закона не изменят. Корабельников заслужил медаль в Крымской войне, был дважды ранен в боях с горцами на Кавказе, однако его лишили права быть лекарским помощником и приказали отправить «на жительство в одну из губерний России».

Отставной солдат Яков Терентьев – он же Лейба Либер – рассказал на суде в Петербурге‚ что исполнял обряды церкви‚ покоряясь воле начальства‚ но в душе не был православным. Выйдя в отставку‚ он возвратился к вере своих отцов и не желает больше принадлежать к христианской церкви. Его вызывали к священнику и увещевали‚ но он остался непреклонным. Другой обвиняемый‚ Алексей Антонов‚ крещеный в одиннадцать лет, после отставки решил жениться на еврейке и подделал для этого документ‚ потому что православный не мог жениться на женщине иудейского вероисповедания. В тот документ он вписал свое настоящее имя – Мовша Шлемов Айзенберг. На суде он сказал: «Крестили нас помимо воли‚ но я сознавал одно: в каком звании я родился‚ в таком и должен оставаться всю жизнь». Это были уже либеральные времена Александра II‚ и суд оправдал Лейбу Либера и Мовшу Айзенберга.

Лишь в 1905 году власти признали право выхода из православия в иные конфессии, и на просьбах бывших кантонистов вернуться в иудаизм появилась резолюция: «Заслуживает уважения».

5

В правление Александра II стало меняться отношение к евреям-солдатам. Наступили более гуманные времена‚ взамен одних только мер наказания стали применять и меры поощрения: допустили еврейских солдат к службе в гвардии и разрешили производить в унтер-офицеры на одинаковых правах с христианами. Склонялись даже к производству их в офицеры‚ но военный министр заявил‚ что это «едва ли может быть даровано евреям… так как солдат-христианин с пренебрежением будет смотреть на офицера-еврея‚ самая строгая дисциплина окажется бесполезной в борьбе с религиозными чувствами и убеждениями».

Устав 1874 года распространил воинскую повинность на всех подданных России с двадцати одного года – без различия состояний и вероисповеданий‚ а срок службы в армии сократили до шести лет. По этому уставу евреи-вольноопределяющиеся могли держать экзамен на получение офицерского чина‚ и вскоре барон А. Гинцбург из Петербурга был произведен в корнеты драгунского полка, а в Одессе надели офицерские погоны А. Фрейман и братья Шорштейн. Евреев разрешили допускать и в юнкерские училища – не более трех процентов от общего числа юнкеров, но в 1875 году Александр II запретил секретным распоряжением прием евреев в военные и юнкерские училища. А следующий император Александр III начертал такую резолюцию: «не допускать далее вольноопределяющихся из евреев к держанию экзамена на офицерский чин».

В июне 1876 года Сербия и Черногория‚ королевства на Балканском полуострове‚ начали войну против Турции‚ чтобы освободиться от вассальной зависимости. Борьба южных славян вызвала сочувственные отклики в русском обществе; по всей России организовывали славянские комитеты‚ собирали деньги на борьбу – в списках жертвователей появились еврейские имена. И снова оптимисты понадеялись: вслед за свободой славян на Балканах будет даровано евреям равноправие в России.

Евреи вступали в санитарные отряды‚ которые отправлялись в Сербию‚ а Аарон Ротман из Одессы‚ – хоть говорил только на идиш‚ – отправился туда одним из первых и погиб в сражении. Поехал в Сербию и корреспондент газеты Давид Гольдштейн‚ но стал там простым солдатом‚ чтобы помочь восставшим. Он храбро сражался‚ был назначен командиром редута взамен убитого офицера‚ под его командованием гарнизон отбил атаку турок. Гольдштейн получил медаль за храбрость и сербский орден‚ умер в госпитале от раны‚ и командир русских добровольцев свидетельствовал: «Мне редко случалось встречать такое безупречное мужество и хладнокровие‚ которые Гольдштейн выказал посреди величайшей опасности‚ и я считаю священным для себя долгом почтить этим заявлением память покойного».

Но силы были неравными‚ восставшие не могли устоять против турок. Кончилось тем‚ что Россия объявила войну Турции‚ и теперь уже еврейские солдаты в составе регулярных русских частей пошли освобождать славян. Русская армия продвигалась вперед; на освобожденных территориях болгары грабили и изгоняли местных евреев‚ потому что считали их сторонниками турецкой власти. Английский посол в Стамбуле сообщал в Лондон: «В Казанлыке были вырезаны многие еврейские семьи… Ужасно положение евреев‚ преследуемых христианами и защищаемых турками; они совершенно разорены».

В европейских газетах писали о резне евреев в болгарских городах‚ о разрушении их домов‚ о тысячах беженцев‚ среди которых были раненные штыковыми ударами. «Русские поднялись на помощь своим кровным братьям-славянам и единоверцам‚ – вспоминал еврейский журналист‚ – между тем как евреев ничто не связывает с болгарами. Напротив‚ евреи помнят тот позор и те преследования‚ которым их братья подвергались в Болгарии‚ особенно во время войны‚ между тем как под властью турок они жили мирно и вольготно. И, несмотря на это, десятки тысяч российских евреев сражались как львы‚ бок о бок с русскими. Многие были ранены и остались инвалидами на всю жизнь‚ многие пали славною смертью на поле брани‚ – их кровь смешалась на Балканах с кровью славян».

В те дни много писали в русских газетах о хищениях поставщиков провианта‚ «жидков-продовольцев» из «Товарищества Грегер‚ Горвиц и Коган», которые поставляли товары в армию через Болгарию и Румынию. Негодные дороги в этих странах, малая пропускная способность железнодорожный путей, кража содержимого вагонов в пути, отсутствие складских помещений, из-за чего продукты и фураж для лошадей лежали под открытым небом в дождливые и снежные дни, – никакие объяснения руководителей «Товарищества» и результаты правительственных проверок не достигали цели. «Жидков-продовольцев» выделили среди прочих и обвинили в том, что они наживались за счет голодающих солдат, распространив это обвинение на еврейское население России.

Интенданты разных национальностей нагревали руки на той войне‚ а некий поставщик Власов даже поджег собственную фабрику консервов‚ чтобы скрыть следы злоупотреблений. Были, конечно, евреи-аферисты среди прочих дельцов, и историк С. Дубнов писал:

«Во время войны… четырехмиллионное русское еврейство выделило из своей среды несколько десятков смелых хищников‚ которые набросились на продовольственное дело‚ как птицы на падаль… Еврейский солдатик‚ несший одинаково со своими товарищами-христианами бремя войны‚ подобно им страдавший от хищений разных «агентов»‚ проливавший кровь и получавший раны за отечество‚ – этот солдатик… терялся в многотысячном строе и не обращал на себя ничьего особенного внимания; но физиономия разжившегося «агента» совалась повсюду‚ бросалась в глаза‚ замечалась во всяких скандалах и темных историях – и замечалась теми‚ которые в этой презренной горстке аферистов-хищников видели типичных представителей всего русского еврейства…

Так-то составляются репутации‚ и так составилась репутация о целом народе в глазах многих русских людей! О‚ если бы эти люди могли заглянуть в глубь еврейской народной жизни‚ если бы они могли видеть эту миллионную массу честных тружеников‚ сдавленных в «черте оседлости»‚ эту еврейскую голь перекатную‚ еврейский пролетариат‚ подобного которому нет ни у одного народа… – что сказали бы они тогда о своем случайном «первом впечатлении»? Что сказали бы они на бессовестные выдумки о еврейском «миродержавстве» и еврейском «богатстве»‚ созданные жестокими шутниками ради насмешки над жалким положением обездоленного народа?»

После войны объявились «специалисты»‚ которые позабыли про истинные ее мотивы – овобождение славян‚ всю вину за ее начало взвалили на российских евреев. Писатель Г. Крестовский писал в одном из антиеврейских романов: «Вообще евреи были за войну‚ в особенности наши‚ предвидя в ней счастливую для себя возможность великолепных‚ грандиозных гешефтов. Во многих синагогах раздавались высокопарные речи казенных и иных раввинов‚ призывавшие «русских евреев» быть в готовности к услугам «отечества» и правительства… Более крупные евреи‚ вроде «генералов» Поляковых и Варшавских‚ делали даже «бескорыстные» пожертвования‚ и все вообще тщились заявлять себя «балшущими патриотами»… Один из расчетов двойной игры Запада‚ в союзе с жидовством‚ оправдался. Отступать России было уже поздно‚ да и некуда – и 12 апреля 1877 года война была объявлена».

В русских газетах ругали и премьер-министра Великобритании Б. Дизраэли‚ лорда Биконсфильда‚ крещеного еврея‚ за его протурецкую политику. Ф. Достоевский опубликовал такие строки в «Дневнике писателя»: «Я готов поверить, что лорд Биконсфильд сам, может быть, забыл о своем происхождении, когда-то, от испанских жидов (наверно, однако, не забыл), но что он «руководил английской консервативной политикой» за последний год отчасти с точки зрения жидов, в этом, по-моему, нельзя сомневаться». Заодно с Дизраэли доставалось и российским евреям. В ответ на это бердичевские евреи во главе со своим раввином написали в газете: «Мы‚ русские евреи‚ смело заявляем перед лицом всего русского народа‚ что с английским премьером мы положительно ничего общего не имеем и иметь не желаем‚ и что в России нам живется относительно хорошо…»

Из Болгарии в Россию шли поезда с ранеными‚ среди которых были евреи‚ а в газетах продолжали писать о плохих солдатах-инородцах‚ татарах и евреях‚ на которых можно было свалить военные неудачи. «И татары‚ и евреи‚ – защищал их начальник штаба генерал А. Куропаткин‚ – умели и будут уметь впредь так же геройски драться и умирать‚ как прочие русские солдаты‚ – надо только уметь повести их». Больше всего еврейских солдат было в шестнадцатой и тридцатой пехотных дивизиях‚ которые вербовали в Могилевской и Минской губерниях. Одну четверть рядовых составляли там евреи‚ а в некоторых ротах – более половины. Когда их отправляли на фронт‚ было немало злых и обидных шуток по этому поводу‚ но после первых боев офицеры этих дивизий высоко оценили еврейских солдат. «По общему отзыву ротных командиров‚ – писал один из них‚ – евреи дрались храбро и даже отчаянно».

Командир тридцатой дивизии вспоминал после войны: «Еврей-солдат – чаще всего‚ семейный – обычно обеспокоен и озабочен; но еврей-воин в пылу битвы – храбр и неимоверно решителен. Это не автомат‚ не машина‚ действующая по команде офицера; напротив‚ с полным сознанием грозящей ему опасности‚ позабыв и бедствующее семейство и беспомощных стариков-родителей‚ он с образцовой решимостью и самоотвержением бросается первым в огонь. Еще одним бесспорным отличительным признаком обладает еврей-воин: это – его быстрая сообразительность и предприимчивость в самые трудные минуты».

Военный корреспондент сообщал: «Я проделал значительную часть кампании на Балканах со Скобелевским отрядом‚ и мне ни разу не пришлось слышать о том‚ чтобы евреи-солдаты уступали в чем-либо русским солдатам. На Шипке было мало наших войск. Большая часть солдат была выбита. И в этих боях особенно отличился еврей. В то время как солдаты лежали в окопах на гребне горы‚ еврей-солдат бесстрашно стоял под дождем пуль и указывал товарищам‚ куда стрелять. Когда ему казалось‚ что кто-то трусит‚ он говорил: «Ай да воин! Я еврей – и не боюсь‚ а ты вот трусишь!»…»

На форте возле Шипки к ногам артиллериста Лейбуша Файгенбаума упал снаряд‚ но не успел он еще разорваться‚ как Файгенбаум‚ не растерявшись‚ отшвырнул его в соседний ров, спас орудие и солдат. За это он получил Георгиевский крест‚ был отмечен приказом по армии‚ о его подвиге много писали в газетах; в той же войне Лейбуш Файгенбаум получил еще два Георгия и умер от раны. Во время ночной атаки на турецкий редут сильный огонь остановил солдат шестнадцатой дивизии. «Среди жужжания пуль и гранат‚ – рассказывал один из офицеров‚ – подбежал унтер-офицер еврей и закричал в темноте: «Ваше высокоблагородие‚ надевайте феску‚ кричите «Аллах!» Я обернулся и вижу: еврей-унтер надевает на солдат фески убитых турок и велит им кричать: «Аллах‚ Аллах!» Я тоже надел окровавленную феску‚ и с криком «Аллах!» мы начали быстро подниматься в темноте. Турки тут же прекратили огонь‚ приняв нас за своих. Мы без труда ворвались к ошеломленным туркам‚ захватили их врасплох и одержали полную победу».

В боях за Плевну солдаты тридцатой дивизии пошли в атаку на турецкие траншеи‚ но оттуда по ним открыли сильный огонь. «Чем ближе мы подходили к турецкой траншее‚ тем положение наше становилось всё отчаяннее‚ – вспоминал командир дивизии. – Вдруг какой-то крик – «Шма‚ Исраэль!» («Слушай‚ Израиль!») – огласил воздух. Оказалось‚ это закричали евреи‚ за ними бессознательно повторили то же самое русские солдаты‚ и в общем смятении‚ при единогласном «Шма‚ Исраэль!» вся дивизия взобралась на турецкую траншею».

И еще одно свидетельство ротного командира тридцатой дивизии‚ настолько невероятное‚ что в него трудно поверить. Но, тем не менее‚ это факт. Офицер рассказывал: «24 декабря 1877 года‚ с рассветом… мы взобрались‚ еле дыша‚ на вершину неимоверно крутой отвесной горы. И тут мы неожиданно очутились лицом к лицу с неприятелем‚ в пять раз превышавшим нашу силу. Неприятель начал перестрелку‚ надо отступать‚ – но куда?.. Посмотришь вниз по спуску – голова кружится: верная смерть!.. Как вдруг раздалось несколько голосов: «Валяй турка‚ валяй его!..» Семь-восемь евреев-солдат кинулись к неприятелю‚ и хватая по два‚ по три турка‚ с криком «Валяй его!» бросались по откосу в пропасть. Их отчаянному призыву последовали другие храбрецы роты. Стоны и крики падавших настолько оглушили турок‚ что они пустились в бегство. Укрепив позицию‚ я отправил ординарцев разведать о судьбе отчаянных бойцов. С нашей стороны погибло двадцать шесть‚ из них девятнадцать евреев-солдат; турок же было шестьдесят семь. В живых осталось очень мало».

Остается добавить‚ что в Москве‚ за зданием Политехнического музея‚ по сей день можно увидеть памятник-часовню‚ которую поставили русские гренадеры своим товарищам‚ павшим под Плевной. На стенах часовни записаны имена офицеров и солдат‚ особо отличившихся в боях 1877 года. Есть там и еврейские имена: Абрам Клях‚ Самуил Брем‚ Наум Коломиец‚ Мошка Уманский‚ Исаак Родзевич‚ Моисей Масюк. Это их вспомнил в будущем‚ в Государственной Думе‚ еврейский депутат‚ выступая за отмену черты оседлости: «Если бы воскресли все эти люди‚ – сказал он‚ – которым нация поставила памятник‚ они не имели бы права приехать в Москву и посмотреть на свой памятник».

6

Еврейские банкирские дома играли важную роль в экономике Российской империи. Евзель Гинцбург и его сын Гораций учредили Коммерческий банк в Киеве‚ Учетный банк в Одессе и Учетно-ссудный банк в Петербурге. С. Поляков основал Московский Земельный банк, Донской Земельный банк, Азовско-Донской коммерческий банк. С. Френкель учредил Петербургский международный коммерческий банк; А. Соловейчик основал Сибирский Торговый банк, А. Варшавский был одним из учредителей Киевского промышленного, Екатеринославского коммерческого и Полтавского земельного банков. В начале двадцатого века Б. Каминка стал председателем правления Азово-Донского коммерческого банка‚ Я. Утин – председателем правления Учетно-ссудного банка в Петербурге.

Основатель банкирского дома Евзель Гинцбург родился в Витебске и составил состояние на винном откупе. Он постоянно жил в Париже‚ но часто приезжал в Россию по делам, ходатайствовал в столице за своих единоверцев. В 1863 году Евзель Гинцбург учредил Общество распространения просвещения между евреями России (ОПЕ)‚ которое существовало, в основном, на его средства. Свое громадное состояние он оставил сыновьям Горацию‚ Урию и Соломону – при условии‚ что они сохранят веру предков и российское подданство. Великий герцог Гессенский пожаловал Евзелю Гинцбургу и его сыну Горацию баронский титул‚ которым – с высочайшего позволения – им разрешили пользоваться в России потомственно.

Барон Гораций (Герцль) Гинцбург был правоверным евреем‚ строго соблюдал предписания религии и руководил обширным семейным делом. Его дом в Петербурге посещали писатели И. Тургенев‚ М. Салтыков-Щедрин и И. Гончаров‚ критик В. Стасов‚ близкий его друг философ В. Соловьев‚ художник И. Крамской‚ композитор А. Рубинштейн, деятели науки‚ литературы и искусства. Гораций Гинцбург помогал евреям и неевреям; на его стипендии учились студенты первой российской консерватории‚ на его средства смог закончить Академию художеств скульптор М. Антокольский.

Гораций Гинцбург был одним из учредителей Императорского Археологического института‚ более всех пожертвовал на создание Института экспериментальной медицины‚ финансировал среди прочих Высшие женские Бестужевские курсы, построил хирургическое отделение в одной из столичных больниц, учредил Общество дешевых квартир в Петербурге. На средства семьи Гинцбургов выстроили в Петербурге еврейский сиротский дом‚ содержали еврейское училище‚ оказывали помощь жертвам пожаров‚ неурожаев и погромов‚ издавали научные сочинения на темы еврейской жизни в России.

Гораций Гинцбург состоял в чине действительного статского советника‚ был награжден высшими орденами России‚ а когда он умер‚ представители городов и учреждений приехали в Петербург‚ чтобы воздать ему последние почести. Особая депутация провожала гроб с телом до Парижа‚ где он и был похоронен. «Нет такого уголка в «черте»‚ – писали в некрологе в еврейской газете‚ – где бы не знали барона Гинцбурга… где бы не вспоминали о нем в минуты жизни трудные. Начинается в городе погром – кому телеграфировать? Неурожай в колониях – к кому обратиться за помощью? Школа учреждается – кого просить о поддержке? Барон никогда не отказывал. Он бегал к министрам и по департаментам‚ хлопотал о всяких еврейских нуждах‚ не жалея ни денег‚ ни времени‚ ни сил».

«Сахарные короли» Лазарь и Лев Бродские также прославились своей благотворительностью. Они построили в Киеве еврейское ремесленное училище стоимостью в 300 000 рублей‚ синагогу на Васильковской улице и народную библиотеку; щедро жертвовали на еврейскую больницу и в помощь тем‚ кто пострадал от погромов и прочих бедствий. Калонимос Вольф Высоцкий‚ основатель фирмы по торговле чаем‚ жертвовал на еврейские поселения Эрец Исраэль и на строительство еврейских школ, оставил по завещанию миллион рублей на будущие еврейские нужды. «Железнодорожный король» Самуил Поляков давал деньги на строительство синагоги в Петербурге‚ еврейских школ и домов для престарелых‚ основал фонд Общества ремесленного и земледельческого труда среди евреев России (ОРТ)‚ был награжден русскими и иностранными орденами. Его брат Лазарь Поляков стал председателем Московской еврейской общины и построил для своей семьи синагогу в Москве.

Три брата – Самуил‚ Лазарь и Яков – были возведены в дворянство и получили чин тайных советников. Председатель кабинета министров С. Витте писал в воспоминаниях: «Яков Поляков кончил свою карьеру тем‚ что был тайным советником, и ему даже дали дворянство‚ но ни одно из дворянских собраний не согласилось приписать его в свои дворяне». Наконец Яков Поляков пожертвовал немало денег на благотворительные цели в Таганроге‚ и его приписали в дворяне области Войска Донского с непременным условием – никому об этом не сообщать.

Банкирский дом Гинцбургов‚ испытывая финансовые трудности‚ попросил у правительства кредиты‚ но не получил их – вопреки существовавшей практике поддерживать стабильность крупных российских банков. В 1892 году банкирский дом Гинцбургов перестал существовать. Л. Полякову отказали в кредитах по той причине‚ что его банк – как заявил министр юстиции – «представляет старинную еврейскую фирму‚ давно укоренившуюся в Москве и являющуюся там могучим центром и оплотом еврейства».

Еще до русско-турецкой войны возникли сомнения‚ могут ли «нижние чины иметь доверие к евреям-медикам». Но командиры частей сообщали‚ что «национальность медицинского чиновника не имеет никакого значения в глазах нашего больного солдата», «врачи из евреев всегда отличались знанием дела и усердием к службе». Во время русско-турецкой войны евреи-врачи служили в военных госпиталях; солдаты относились к ним с доверием‚ а офицеры часто избирали их старшинами офицерских собраний.

Врач Мордехай Зельцер отличился в ту войну и погиб при исполнении обязанностей. Израиль Заблудовский‚ старший врач казачьего полка‚ проявил себя под Плевной‚ а после войны стал старшим врачом лейб-гвардии Преображенского полка. Врачи Гроссман‚ Шер‚ Шклявер‚ Шапиро‚ Рабинович и другие получили награды «за отличия в делах с турками», «за труды и лишения‚ понесенные в минувшую кампанию».

Писатель А. Паперна вспоминал:

«Однажды в Минске ко мне на улице подошел нищий и попросил милостыни. Это был человек преклонных лет‚ хилый‚ с кривыми ногами и бритым подбородком…

«Да не будет добра Брафману‚ – сказал он. – Он-то и сделал из меня «мешумеда» (выкреста)… Он воспользовался моей бедностью и слабостью к горькой капле (он щелкнул себя по шее)‚ заманил к себе‚ поил‚ обещал золотые горы‚ ну‚ я и попался». – «А теперь жалеешь?» – «Помилуйте‚ как не жалеть?.. Вы знаете – «наши» не отказывают бедным‚ потому и жилось сносно; не голодал и в будни‚ а по субботам и праздникам были у меня в доме‚ как у всех «наших»‚ и хала‚ и рыба‚ и мясо. А теперь веду собачью жизнь: жена и дети‚ опозоренные мною‚ бросили меня‚ ходить за милостыней к «нашим» стыжусь‚ да и не смею‚ – а «они» не привыкли давать. Затвердили одно: ступай работать! А в состоянии ли я работать или нет‚ – не их дело. Только в воскресенье на церковной паперти можно иногда что-то вымолить‚ да и там моя «жидовская рожа» часто отталкивает от меня жертвователей…»

«Обратился бы к Брафману за помощью!» – «Обращался‚ – ответил он‚ – да тот теперь и на порог меня не пускает. Я тебе‚ говорит‚ обещал рай небесный‚ и этого‚ я в том ручаюсь‚ ты удостоишься после смерти. Здесь же‚ на земле‚ ты сам должен о себе заботиться; здесь я не властен».

Через некоторое время Паперна встретился с Я. Брафманом и рассказал о встрече с нищим. «Это просто напасть – этот нищий‚ – сказала жена Брафмана. – С тех пор‚ как он крестился при содействии мужа‚ нет от него покоя. Всё пристаёт: нет рубахи – давай ему рубаху‚ нет сапог – давай сапоги‚ бросила его жена – давай ему жену…»

«Характерная черта у евреев‚ – отозвался Брафман. – Если кто-либо из них принимает крещение‚ то он полагает‚ что осчастливил этим весь христианский мир и что за это ему причитается‚ по меньшей мере‚ генеральский чин или министерский портфель…» «Это показывает только‚ – сказал я‚ – что даже эти подонки еврейского общества знают цену еврейству и дешево уступать его не желают».

Из еженедельника «Рассвет» за 1881 год.

«На Всероссийской выставке в Москве выставлен небывалый музыкальный инструмент‚ изобретенный одним житомирским евреем. Он похож на пианино без клавиш и снабжен тоненькими пластинками из стали и фольги‚ развешанными на медных проволоках. Изобретатель назвал свой инструмент – «плачущий голос»‚ потому что из него исходят одни только печальные и плачущие звуки. Ни одной пьесы веселого характера на нем играть нельзя. Сам изобретатель извлекает из своего инструмента такие звуки‚ что все слушатели‚ особенно же евреи и еврейки‚ плачут навзрыд».

Очерк двадцать девятый Стремление к светскому образованию. Отношение русского общества к евреям. Евреи в революционном движении. Убийство Александра II

«Всё вокруг нас зашевелилось‚ засуетилось‚ зашумело… Шум‚ треск и грохот; всё спешит обновляться‚ очищаться; всё стремится вперед, навстречу чему-то новому‚ небывалому‚ почти неожиданному. Даже наши единоверцы – и те поднялись на ноги и готовы идти… Они только не знают еще – куда».

1

В 1860 году русский поэт Л. Мей написал стихотворение «Жиды»:

Жиды, жиды! Как дико это слово! Какой народ!.. Что шаг, то чудеса… Теперь презренней нет, проклятей нет народа, Нет ни к кому такой, как к ним, жидам, вражды, Но там, где понят Бог и понята природа, Везде они – жиды, жиды, жиды!..

Это похвальное слово еврейскому народу оказалось среди немногих в русской литературе того времени. В прозе, поэзии, на подмостках театров преобладало презрительное отношение к бесправному и безответному еврею; мимо смешного, карикатурного персонажа не могли пройти многие авторы – ради достижения легкого успеха у публики.

Зрители валом валили в заезжие театрики‚ где с постоянным успехом играли оперетку под названием «Удача от неудачи‚ или приключение в жидовской корчме». Публика потешалась над хозяином корчмы‚ который со всевозможными ужимками и гримасами прыгал перед заезжим паном, гнусавым голосом пел немыслимую чепуху: «Спию писню ладзирду‚ шинцеркравер лицерби‚ шинимини канцерми…» Известен даже случай, когда цензура запретила печатать «безнравственную» повесть, в которой евреи не являлись отрицательными персонажами; довод цензора был таков: «потому что жиды не могут и не должны быть добродетельными».

Смеялись над евреем не только в низкопробных оперетках и водевилях‚ но и в произведениях русских писателей, закрепляя в сознании читателя отрицательный образ иноверца. Гуманная русская литература девятнадцатого века‚ вставшая на защиту «маленького человека»‚ на защиту «униженных и оскорбленных»‚ не заметила трагедии народа‚ задыхавшегося в ограниченном пространстве черты оседлости. Выселения из деревень‚ ужасы времен кантонистов‚ ритуальные наветы‚ нищета и бесправие – остались вне поля зрения великих русских писателей. «Жиды»‚ «жидки»‚ «жидишки»‚ «жидюги» и «жиденята» – персонажи романов и газетных статей – были не только смешны‚ но и жестоки‚ коварны‚ злы и трусливы, непременно занимались шпионажем‚ контрабандой‚ сводничеством‚ подделкой монет и прочим недозволенным промыслом.

Еврейская тема, по всей видимости, не занимала А. Пушкина. «Презренного еврея» он упомянул мимоходом, так же мимоходом в его стихотворении привиделось пьяному гусару, как «жида с лягушкою венчают», – хотя «венчать с лягушкою» могли представителя иной национальности. При упоминании евреев Пушкин пользовался стереотипами, укоренившимися в тогдашнем обществе; в его дневнике присутствует характерная запись (о встрече с ссыльным В. Кюхельбекером): «Один из арестантов стоял, опершись у колонны. К нему подошел высокий, бледный и худой молодой человек с черном бородою, в фризовой шинели, и с виду настоящий жид – я и принял его за жида‚ и неразлучные понятия жида и шпиона произвели во мне обыкновенное действие; я поворотился им спиною…»

У Н. Гоголя в «Тарасе Бульбе»: Янкель «уже очутился тут арендатором и корчмарем; прибрал понемногу всех окружных панов и шляхтичей в свои руки‚ высосал понемногу почти все деньги и сильно означил свое жидовское присутствие в той стране. На расстоянии трех миль во все стороны не оставалось ни одной избы в порядке: всё валилось и дряхлело‚ всё пораспивалось‚ и осталась бедность да лохмотья; как после пожара или чумы‚ выветрился весь край. И если бы десять лет еще пожил там Янкель‚ то он‚ вероятно‚ выветрил бы и всё воеводство». И там же, у Гоголя, когда казаки топили евреев: «Жидов расхватали по рукам и начали швырять в волны. Жалобный крик раздался со всех сторон‚ но суровые запорожцы только смеялись‚ видя‚ как жидовские ноги в башмаках и чулках болтались на воздухе».

У А. Писемского в романе: «Ведь они (евреи) мясом‚ кровью человеческою требуют уплаты себе…» У Н. Некрасова в поэме: «Идеал их – телец золотой‚ Воплощенный в седом иудее‚ Потрясающем грязной рукою Груды золота…» У И. Тургенева в рассказе «Жид»‚ когда солдаты вешали еврея: «Он был действительно смешон‚ несмотря на весь ужас его положения. Мучительная тоска разлуки с жизнью‚ дочерью‚ семейством выражалась у несчастного жида такими странными‚ уродливыми телодвиженьями‚ криками‚ прыжками‚ что мы все улыбались невольно‚ хотя и жутко‚ страшно жутко было нам».

У М. Салтыкова-Щедрина в «Недоконченных беседах»: самый солидный еврей «напоминает внешним своим видом подростка‚ путающегося в отцовских штанах… Смешной лапсердак‚ нелепые пейсы‚ заячья торопливость‚ ни на минуту не дающая еврею усидеть на месте… А как смешно и даже гнусно он шепелявит: – Что‚ еврей‚ губами мнешь? – «Дурака шашу»…» Лишь после погромов 1881–1882 годов М. Салтыков-Щедрин написал с болью и сочувствием к обездоленным‚ развивая прежнюю тему:

«Что‚ еврей‚ губами мнешь? – Дурака шашу! – То ли дело Дерунов с Колупаевым! Никогда они не скажут: «шашу»‚ а прямо отчеканят: «сосу дурака» – и шабаш! И правильно‚ и для потехи резонов нет: слушай и трепещи!.. Кому же‚ однако‚ приходило в голову указывать на Разуваева как на определяющий тип русского человека? А Разуваева-еврея непременно навяжут всему еврейскому племени и будут при этом на всё племя кричать: ату! Но для Дерунова-еврея есть даже смягчающее обстоятельство: он чаще всего сосет вотще. Ибо как только он начинает насасываться досыта‚ так тотчас на него налетает ревизия: показывай‚ жид‚ что у тебя в потрохах? И всякий‚ кому не лень‚ берет оттуда часть. Как всё-то разберут – много ли останется?»

И это Салтыкову-Щедрину принадлежат такие слова: «Имеем ли мы хотя бы приблизительное понятие о той бесчисленной массе евреев-мастеровых и евреев – мелких торговцев‚ которая кишит в грязи жидовских местечек и неистово плодится‚ несмотря на печать проклятия и на вечно присущую угрозу голодной смерти? Испуганные‚ доведшие свои потребности до минимума‚ эти злосчастные существа молят только забвения и безвестности – и получают в ответ поругание».

2

Русский поэт Д. Минаев (1880 год):

Отчего на Руси Стала жизнь не легка? Хоть ребенка спроси, Хоть спроси старика, И ответ прозвучит, Как всеобщий набат: Виноват в этом жид, В этом жид виноват!.. Если всюду растет Только чертополох Если беден народ, Если климат наш плох, И везде дифтерит Заражает, как яд, Виноват в этом жид, В этом жид виноват!.. Жид, красней за наш стыд, За наш личный разврат… Виноват во всем жид, Жид во всем виноват!..

Десятилетиями в русском обществе складывался образ еврея, презренного торгаша и шинкаря‚ чуждого видом своим и обычаями‚ который – по всеобщему мнению – спаивал и доводил до разорения крестьян черты оседлости‚ и которого‚ конечно же‚ не следовало допускать во внутренние губернии России. Волей-неволей его приходилось терпеть до той желанной поры‚ пока этот еврей не отбросит свою веру, свои традиции и не растворится в окружающих народах.

Подобный стереотип прочно держался до середины девятнадцатого века‚ а русские газеты и журналы способствовали его живучести, проникновению в сознание тогдашнего общества. Усматривали и смаковали случайное‚ наносное‚ привнесенное в еврейское общество невыносимыми условиями существования; практически ни у кого не было желания и потребности вникнуть в их жизнь, представить себе истинную картину существования гонимых и обездоленных. Изредка появлялись статьи‚ авторы которых всерьез и непредубежденно обсуждали еврейскую проблему‚ и евреи‚ стремившиеся к сближению с русским обществом‚ восторгались тогда‚ что с ними «впервые заговорили таким языком».

«Как сирота‚ повсюду толкаемый и униженный‚ при первом сострадательном слове в недоумении вперяет прослезившийся взор в своего благодетеля‚ – писал О. Рабинович‚ – так и мы‚ привыкшие с давних пор в литературе русской встречать слово «еврей»‚ «жид» нераздельно с фальшивой монетой‚ контрабандой‚ шинкарством‚ не верили собственным глазам при чтении статьи‚ в которой о нас рассуждают кротко‚ по-человечески».

Русское общество с восторгом встретило «великие реформы» Александра II‚ и это настроение передалось частично евреям‚ проникнув в самые отдаленные местечки черты оседлости. Наступали иные времена. Новые веяния и идеалы завораживали молодежь‚ и наиболее дальновидные люди уже угадывали будущие изменения. Полина Венгерова с грустью упоминала в «Воспоминаниях бабушки» слова своей матери: «Про две вещи я в точности могу сказать: мы и наше поколение проживем свой век и умрем евреями; наши внуки наверное не умрут евреями, но что станется с нашими детьми – это для меня загадка».

В еврейских общинах России возросло стремление к светскому образованию; ученики еврейских школ переходили в гимназии‚ стремились затем попасть в университеты. Процентную норму ввели позднее‚ при Александре III‚ а пока что министр народного образования России отметил с одобрением: «Евреи‚ поступающие в наши учебные заведения‚ отличаются вообще своими способностями и прилежанием‚ и потому весьма желательно облегчить им способы к получению образования». В учебных заведениях ввели стипендии для поощрения евреев‚ средства на которые брали со «свечного сбора»‚ но наплыв желающих был так велик‚ что со временем эти стипендии отменили: евреи учились без всякого поощрения.

В 1853 году в гимназиях насчитали 159 еврейских учеников‚ в 1880 году их было 7000‚ а к 1886 году количество евреев в низших‚ средних и высших учебных заведениях Российской империи превысило 35 000 человек. В том же году на медицинском факультете Харьковского университета 42 процента от всех студентов составляли евреи‚ в Новороссийском университете Одессы на медицинском факультете их было 31 процент‚ на юридическом – 41. В черте оседлости открывались вечерние курсы‚ кружки‚ частные и общественные школы. Лев Леванда писал: еврейское общество города черты оседлости «есть общество необразованное‚ но образующееся… Здесь все учатся‚ от мала и до велика… Всё жаждет образования. Какое прилежание‚ какое соревнование!»

Это стремление к светскому образованию не затронуло‚ тем не менее‚ основную массу евреев‚ которые продолжали посылать своих детей в хедеры и иешивы. Часть молодежи уходила из местечек в Вильно‚ Минск‚ Одессу и другие города‚ учила там русский язык‚ шла затем в гимназии и университеты‚ а другая часть – их было большинство – старательно изучала Талмуд и сохраняла прежний образ жизни. Но внешний мир соблазнял книгами‚ театрами‚ увеселениями; внешний мир не требовал исполнения многочисленных предписаний религии, прельщал идеалами всеобщего братства в будущем справедливом обществе‚ которое – как верили оптимисты того поколения – без сомнений и колебаний примет в свои ряды и «просвещенного» еврея.

«Чувствовалось в воздухе‚ – писал А. Ковнер‚ – да из «запрещенных» книжек я знал‚ что где-то дышит и живет целый мир‚ которому нет дела до решения таких вопросов: можно ли употребить яйцо‚ снесенное курицей в праздничный день? можно ли употребить мясную посуду‚ если в нее попала капля молока? действителен ли развод между супругами‚ если в письменном тексте развода испорчена хоть одна буква?.. Но этот чужой‚ заманчивый мир был для меня недоступен‚ и не знал я выхода из своего гнетущего состояния».

3

Молодые люди‚ зараженные тоской по иной жизни‚ создавали дополнительное напряжение в еврейском обществе. Возникали трагедии в семьях, начиналась непримиримая борьба «отцов и детей»‚ борьба за души‚ отчаянные попытки родителей – когда силой‚ а когда убеждением – удержать сыновей в их вере и в традиционном образе жизни‚ отчаянные попытки сыновей вырваться из этого мира. «Не торопись сбрасывать с себя еврея‚ – предостерегал герой повести С. Ан-ского своего сына-гимназиста‚ – не торопись разрушать все ограды».

Но будущее показало: стоило только начать‚ и процесс становился для многих необратимым. «Маскилим»-отцы оставались евреями‚ но их дети‚ пройдя через гимназии и университеты‚ уходили из своего народа. И если прежде в еврейских семьях правоверные родители боролись со своими детьми-«маскилим»‚ то эти самые «маскилим»‚ постарев‚ стали бороться со своими ассимилированными детьми. Первые верили когда-то в благотворные действия русского правительства‚ а вторые поверили в либеральные веяния тех лет‚ всколыхнувших русское общество.

«Всё вокруг нас зашевелилось‚ засуетилось‚ зашумело… – отметил Л. Леванда в романе с примечательным названием «Горячее время». – По всему пространству России идет теперь генеральная ломка сверху и снизу. Ломка старых идей‚ заматерелых принципов‚ закаменелых учреждений и въевшихся в плоть обычаев. Шум‚ треск и грохот; всё спешит обновляться‚ очищаться; всё стремится вперед, навстречу чему-то новому‚ небывалому‚ почти неожиданному. Даже наши единоверцы – и те поднялись на ноги и готовы идти… Они только не знают еще – куда».

Гуманизм и терпимость проявились на страницах русских газет и журналов‚ и образованные евреи тут же это ощутили. «Мы впервые очнулись‚ – вспоминал Л. Леванда‚ – когда услышали вокруг себя человеческие голоса‚ голос русского общества‚ говорившего устами русской печати». Благодаря газетам и журналам появилось новое явление – общественное мнение‚ чью силу сразу почувствовали. Теперь уже и евреи желали создать собственную газету на русском языке‚ чтобы ознакомить всех с еврейскими проблемами, открыто высказать давно наболевшее.

Такая газета не случайно появилась в Одессе. Там жили евреи‚ которые знали русский язык; была там и еврейская интеллигенция – врачи‚ нотариусы‚ адвокаты‚ писатели с журналистами‚ что с успехом сотрудничали в русских газетах и журналах. Они могли писать серьезно‚ а не понаслышке‚ о еврейских проблемах; они желали это делать в собственной газете‚ без оглядки на чужого редактора и непременно на русском языке‚ чтобы «отечество увидело поближе полтора миллиона сынов своих». «Мы‚ наконец‚ дожили до момента сознания собственных сил и достоинства‚ – провозглашал писатель О. Рабинович. – Мы излечились от того страшного равнодушия‚ с которым принимали всякую брань и упреки… Мы начали чувствовать обиды‚ – это важное начало».

Была и иная причина для создания еврейской газеты. В 1859 году в Одессе‚ в праздник христианской Пасхи, распространился слух, будто евреи убили в Молдавии христианского ребенка с ритуальной целью. Погром начали греческие матросы со стоявших в порту кораблей, к ним присоединились местные греки; били не только евреев в традиционных одеждах‚ но даже тех‚ «которые уже вполне усвоили себе европейские нравы‚ обычаи‚ образование и костюм». Погром продолжался несколько дней; около тридцати евреев были ранены кинжалами‚ несколько человек умерли от ран и побоев‚ толпа между тем громила винные погреба.

Не успели смыть кровь с пострадавших‚ а газета «Одесский вестник» уже описала случившееся в игриво-благодушном тоне‚ восхищаясь тем‚ «до какой степени русский человек считает естественным разгуляться на праздниках». Заведомо лживое описание событий поразило евреев Одессы. «Факты искажены‚ – возмущался О. Рабинович‚ – дело извращено‚ о греках‚ самых главных разбойниках‚ ни слова!.. Грустно‚ больно‚ отвратительно…» Нужна была собственная газета на русском языке для правдивого описания событий – прошлых‚ настоящих и даже тех‚ которые еще надвигались.

Инициатором создания еженедельника на русском языке был Осип Рабинович‚ популярный к тому времени писатель‚ который публиковал рассказы и статьи в русских газетах и журналах. А получить разрешение помог «человек добра и прогресса»‚ знаменитый хирург Н. Пирогов‚ тогдашний попечитель Одесского учебного округа. Сообщая радостную весть‚ Рабинович призывал: «За работу! За работу‚ стар и млад!.. Родная нива ждет своих пахарей!.. Она до сих пор орошалась нашими слезами‚ теперь оросим ее потом нашим!.. Всходы будут здоровые. Я это предчувствую‚ я в этом убежден».

27 мая 1860 года впервые в России увидела свет еврейская газета на русском языке. На ее титуле было написано – «Разсветъ. Органъ русскихъ евреевъ»‚ с эпиграфом по-русски и на иврите: «И сказалъ Бог: да будетъ свет!» С первых же номеров издатели заявили: «Мы будем твердо держаться правды‚ в том сознании‚ что только она есть душа всякого дела‚ и что без этой души дело‚ при самом своем рождении‚ уже носит в себе зачатки смерти… Наш лозунг – свет‚ наша цель – вперед‚ наша награда – сознание исполненного долга».

В городах и местечках черты оседлости очередной номер «Рассвета» ожидали с нетерпением и передавали из рук в руки. «Рассвет» «не лавировал‚ – вспоминал один из читателей‚ – не льстил‚ не угодничал‚ не хитрил‚ не лукавил‚ а шел прямо к намеченной себе цели‚ ни минуты не забывая принятой на себя задачи». Но неожиданно для всех Рабинович сообщил о прекращении выпуска. «Нам встретились такие препятствия‚ которые преодолеть мы не в силах‚ – кратко заявил он. – Мы предпочитаем мужественную смерть за один раз медленному и мучительному разрушению». «Рассвет» просуществовал один год‚ вышло 52 еженедельных номера‚ на этом он прекратил свое существование.

Лишь через годы стала известна истинная тому причина‚ о которой сначала остерегались говорить. В те либеральные‚ казалось‚ времена не всё дозволялось‚ и Цензурный комитет – специальным циркуляром – запретил без особого разрешения печатать статьи об уравнении евреев в правах с прочими российскими подданными. Редактор «Рассвета» ограничивался прозрачными намеками‚ описывая положение евреев в странах Европы‚ но этого ему не простили и вызвали к генерал-губернатору.

Рабинович вспоминал: «В конце концов, мне сказали и три раза еще обдуманно и вполне сознательно повторили следующее: «Если какая-нибудь статья вашего журнала мне не понравится‚ потому что мне скучно или я в дурном расположении духа‚ просто у меня желудок плохо варит – и я немедленно закрою ваш журнал» (самый журнал удостоился чести быть названным журналом жидовским)… Таким образом‚ его существование поставлено в зависимости от того‚ варит ли или не варит аристократический желудок. Тут ни одно честное сердце не поколебалось бы в выборе‚ и я со спокойной совестью прекращаю свою журнальную деятельность».

4

В начальные годы правления Александра II газеты и журналы проявили небывалый интерес к еврейской проблеме, заговорили о той пользе‚ которую могло бы получить государство от равноправных евреев. Одним из первых опубликовал восторженную статью в «Одесском вестнике» хирург Н. Пирогов‚ сравнив успехи учеников еврейской религиозной школы Талмуд-Тора с печальным положением дел в христианских приходских училищах. «Как можно сметь сравнивать‚ скажут‚ нравственные свойства‚ и еще чьи? – писал он‚ – семитического‚ отжившего племени с нашими! – это неслыханная дерзость!»

Но Пирогов не побоялся поставить в пример русскому обществу традиционное стремление евреев к грамоте. «Еврей считает своей священнейшею обязанностью научить грамоте своего сына‚ едва он начинает лепетать. У него нет ни споров‚ ни журнальной полемики о том‚ нужна ли его народу грамотность. В его мыслях тот‚ кто отвергает грамотность‚ отвергает и закон… И эта тождественность‚ в глазах моих‚ есть самая высокая сторона еврея». Обращаясь к русскому обществу, Пирогов провозглашал: «Накормите, оденьте, обуйте бедных приходских школьников. Пошлите ваших жен посмотреть за раздачей пищи и ее качеством, хлопочите о выборе и достаточном содержании педагога… и ваша приходская школа также переродится, как еврейская Талмуд-Тора».

На статью Пирогова откликнулись журналисты и‚ в свою очередь‚ расширили эту тему. «Воображение не в силах представить никаких ужасов‚ никаких жестокостей‚ никаких казней‚ – писали в «Русском вестнике». – Все они в свое время перепробованы на этом отверженном племени… Нападать на евреев прошла пора‚ и прошла навеки…» А в газете «Русский инвалид» выразились совсем уж однозначно: «Не позабудем врожденной способности евреев к наукам‚ искусствам и знаниям‚ и‚ дав им место среди нас‚ воспользуемся их энергиею‚ находчивостью‚ изворотливостью‚ как новым средством‚ чтобы удовлетворить ежедневно разрастающимся нуждам общества!»

В 1858 году редактор петербургского журнала «Иллюстрация» напечатал статью с грубыми антисемитскими выпадами. Ему ответили в газетах врачи-евреи М. Горвиц и И. Чацкин, и тогда редактор «Иллюстрации» заявил в своем журнале, что «некто ребе Чацкин и ребе Горвиц» подкуплены еврейским «золотом». В прежние времена такая выходка осталась бы безнаказанной‚ но теперь за оскорбленных заступилась российская интеллигенция. Более 150 человек опубликовали протест‚ среди подписавших его – писатели И. Тургенев‚ Н. Чернышевский‚ Т. Шевченко‚ П. Мельников-Печерский‚ И. Аксаков‚ историки С. Соловьев и Н. Костомаров‚ актер М. Щепкин. «В лице г.г. Горвица и Чацкина‚ – писали они‚ – оскорблено всё общество‚ вся русская литература».

Не каждый из подписавших протест терпимо относился к евреям, и кое-кто это вскоре доказал антиеврейскими выступлениями. Но либеральные веяния были еще сильны в русском обществе, не позволяя проявить истинные чувства‚ да и намерения правительства отличались пока что гуманностью: кто мог себе позволить – пойти против намерений высшей власти? Но впереди были иные времена и иной подход не к абстрактной теперь проблеме‚ а к конкретным представителям этого народа‚ которые – после некоторого расширения прав – поселились во внутренних губерниях России. Благие намерения и желание помочь обездоленным не всегда выдерживают испытания на практике‚ особенно когда эти обездоленные появляются неподалеку и требуют чуточку потесниться.

Многие интеллигенты‚ готовые прежде посочувствовать «отверженному племени»‚ обнаружили детей и юношей этого «племени» в гимназиях и университетах‚ еврейских банкиров‚ купцов и промышленников во главе банков и крупнейших компаний‚ еврейских инженеров – на строительстве железных дорог‚ еврейских журналистов – в русских газетах‚ адвокатов – в судах‚ врачей – в больницах‚ а представительниц прекрасного пола этого «отверженного племени», в роскошных нарядах из Парижа, на балах и в ложах театров. Уже восхищались скульптурами Марка Антокольского‚ аплодировали на концертах скрипачу Генриху Венявскому и виолончелисту Карлу Давыдову‚ посылали детей в столичные консерватории‚ которые основали Антон и Николай Рубинштейны‚ с почтением говорили о скрипичной школе профессора Петербургской консерватории Леопольда Ауэра‚ откуда выходили прославившиеся на весь мир музыканты.

Внедрение в русское общество продолжалось. «Все стали сознавать себя гражданами своей родины‚ все получили новое отечество‚ – писал еврейский юноша с преувеличением‚ естественным для восторженного состояния. – Каждый молодой человек был преисполнен самых светлых надежд и подготовлялся самоотверженно служить той родине‚ которая так матерински протянула руки своим пасынкам. Все набросились на изучение русского языка и русской литературы; каждый думал только о том‚ чтобы поскорее породниться и совершенно слиться с окружающей средой…» В этом стремлении к скорейшему «слиянию» не очень заботились о национальном самосохранении; самые прыткие‚ как обычно‚ уже забегали вперед, предлагая брать русских кормилиц для грудных детей‚ чтобы «еврейские семейства теснее примкнули к русскому элементу».

Евреи-ассимиляторы заговорили о том‚ что «евреев‚ как нации‚ не существует», и они давно «считают себя русскими Моисеева вероисповедания». «Правительство стремится к тому‚ чтобы‚ не нарушая нашей веры‚ облагородить и обрусить нас‚ то есть сделать нас истинно счастливыми гражданами‚ – уверяли очередные оптимисты. – Через самое малое время религиозная вражда потеряет свое жало, водворится исподволь мир‚ братство и любовь». В еврейской газете «День» писали о необходимости «проникнуться русским национальным духом и русскими формами жизни»‚ а поэт Йегуда Лейб Гордон выдвинул популярный по тем временам призыв: «Будь евреем у себя дома и человеком на улице».

Интересное дело: многие десятилетия до этого призывы к слиянию раздавались со стороны русского общества‚ и теперь ему следовало бы раскрыть объятья долгожданным пришельцам. Но «слияния» не получалось. Велико было расстояние между русским дворянином и местечковым евреем‚ и вдруг этот чужак объявился поблизости – удачливый выскочка‚ который благодаря богатству и способностям попал в закрытое для него прежде общество, вызвая там раздражение. Менялся со временем его облик‚ менялись манеры‚ но проглядывал порой всё тот же местечковый еврей‚ которого выдавало плохое знание русского языка.

Эту характерную особенность отметили русские писатели. У И. Лажечникова: «О вей, о вей! Не знаю, как и помоць». У М. Салтыкова-Щедрина еврей-откупщик провозглашает с энтузиазмом при виде новобранцев: «По царке (по чарке)! По две царки на каздого ратника зертвую! За веру!» У Н. Некрасова хор евреев-финансистов поёт: «Денежки – добрый товар. Вы поселяйтесь на жительство‚ Где не достанет правительство‚ И поживайте‚ как царрр!»

Объявившись во внутренних губерниях‚ еврейские купцы‚ банкиры и промышленники усиливали конкуренцию в торговле‚ фабричном производстве и банковском деле‚ а евреи-интеллигенты‚ выпускники университетов‚ успешно конкурировали с христианами в сфере свободных профессий. Выяснилось вдруг‚ что мост между народами нельзя строить с одной только стороны. В этом деле нужны два партнера‚ один из которых желал бы раствориться без остатка в другом народе‚ отбросив с облегчением национальные отличия‚ а другой, как минимум, не возражал бы против того‚ чтобы в его народе кто-то растворялся‚ и не отпихивал от себя нежелательных пришельцев.

Конечно‚ каждый отдельный еврей мог в душе считать себя русским по воспитанию и культуре, благополучно прожить жизнь с таким комфортным ощущением‚ но в какой-то момент количество этих пришельцев превысило некую критическую величину‚ и общество стало реагировать на неожиданное вторжение «восторжествовавших жидов и жидишек». «Москва провоняла чесноком, – писали в русской газете в 1873 году. – Поезд привозит новые и новые толпы жалких‚ оборванных‚ грязных и вонючих еврейских женщин‚ детей и их не менее оборванных отцов и братьев. Неужели все они ремесленники или имеют высшее образование‚ что находятся в Москве?..» Сбывалось остережение еврейского писателя И. Л. Переца: «Давно пришла пора и пробил час, и надо выйти на улицу, – вот только люди на этой улице отнюдь не ждут нас».

Куда девался прежний гуманизм либерального общества? Что стало с терпимостью и сочувствием к «отверженному племени»? Снова заговорили в печати о походе против евреев‚ снова обвинили Талмуд, призвав «к уничтожению и искоренению еврейских обрядов»‚ после чего можно будет «отменить для евреев всякие ограничения». Чтобы придать нападкам научный характер‚ начали цитировать «Книгу кагала» Я. Брафмана‚ которая дала повод новому‚ неизвестному прежде обвинению в политическом объединении мирового еврейства во вред христианскому населению. Даже созданное в Петербурге «Общество распространения просвещения между евреями в России» причислили – по рекомендации Брафмана – к тайному «всемирному еврейскому заговору»‚ хотя его целью было «распространение среди евреев русской грамоты и полезных знаний».

Казалось‚ возвращаются старые времена с их нетерпимостью и насильственными мерами воздействия‚ но в России уже появилась еврейская интеллигенция‚ воспитанная на идеалах русской культуры‚ и ее представителей ранили высказывания тогдашних властителей дум‚ перед которыми они прежде преклонялись. Славянофил И. Аксаков‚ пользовавшийся огромным влиянием в русском обществе‚ писал в газете‚ что «не об эмансипации евреев следует толковать‚ а об эмансипации русских от евреев». Особенно привлекал многих Ф. Достоевский, один из крупнейших писателей того времени. Двойственным было его отношение к еврейству‚ где неприязнь боролась с изумлением‚ когда он вспоминал о неистребимости этого народа в течение сорока веков.

«Тут не одно только самосохранение является главной причиной‚ – писал Достоевский‚ – а некоторая идея‚ движущая и влекущая‚ нечто такое мировое и глубинное‚ о чем‚ может быть‚ человечество еще не в силах произнести своего последнего слова». И хотя он постоянно заявлял: «Я вовсе не враг евреев‚ и никогда им не был»‚ – его высказывания о пагубной роли евреев производили тяжелое впечатление на еврейскую интеллигенцию‚ которая шла на сближение с русским народом. «Верхушка евреев воцаряется над человечеством всё сильнее и тверже‚ и стремится дать миру свой облик и свою суть»‚ – писал Достоевский. Он выступал «за полнейшее равенство прав (евреев) с коренным населением»‚ но лишь после того‚ как «еврейский народ докажет способность свою принять и воспользоваться правами этими без ущерба коренному населению».

Во время войны с Турцией возросли славянофильские настроения в обществе, ухудшилось отношение к евреям. Не успела закончиться та война‚ еврейские солдаты не излечились еще от полученных ран‚ как в городе Калише Царства Польского произошел еврейский погром. Толпа громила синагогу‚ лавки и дома евреев‚ а петербургская газета «Новое время» сообщила об этом в игривой форме: «Полудети-католики преисправно кровянили морды жидят и жидовок». Эта газета выделялась юдофобскими выступлениями‚ публиковала любой слух‚ порочащий евреев‚ перепечатывала любую клевету из любого источника.

В 1880 году редактор «Нового времени» А. Суворин опубликовал статью «Жид идет!» – это заглавие стало лозунгом времени‚ определив антиеврейскую политику на несколько десятилетий вперед.

5

В годы правления Николая I евреи не принимали участия в русском общественном движении. Еврейское население черты оседлости жило замкнутой жизнью‚ стараясь оградить себя от внешнего влияния‚ а образованные евреи с университетскими дипломами насчитывались тогда единицами. Их контакты с русской интеллигенцией были редкими‚ их интересы не совпадали с интересами русского общества‚ они не разбирались в оппозиционных настроениях того времени.

При Александре II возросло количество евреев в гимназиях и университетах‚ расширились их контакты с русской интеллигенцией‚ еврейские студенты стали копировать «нигилистические» взгляды русской молодежи. В середине шестидесятых годов на улицах Киева можно было увидеть длинноволосого еврея-студента в пледе‚ накинутом на плечи‚ с палкой в руке‚ или еврейскую девушку с коротко остриженными волосами. Это вызывало у евреев возмущение или насмешки‚ но жизнь двигалась дальше, тянула за собой многих. Заговорили о долге интеллигенции перед народом‚ и молодые люди подвергали себя лишениям‚ ели только черный хлеб с селедкой‚ страдая оттого‚ что и такая «жизнь в роскоши» куплена «страданиями и трудом миллионов». Русская молодежь для искупления своей вины стала устраивать для рабочих вечерние и воскресные школы‚ открывала кооперативные лавки‚ швейные и переплетные мастерские на артельных началах‚ – еврейская молодежь делала то же самое по их примеру‚ чтобы «вернуть долг народу».

Выучив русский язык‚ молодые люди с изумлением обнаружили‚ что существует русская литература‚ о которой они прежде ничего не знали. «Русские имеют литературу‚ – удивлялась героиня романа Л. Леванды. – Совершенно новое для нас открытие‚ не правда ли?» Евреи зачитывались статьями Чернышевского‚ Добролюбова и Писарева‚ учили наизусть стихи Пушкина‚ Лермонтова и Некрасова‚ восхищались Тургеневым и Достоевским‚ лелеяли смутные мечты о «всемирном братстве»‚ когда все люди станут любить друг друга, пользоваться сообща плодами культуры‚ науки и техники. «Неведомая для нас Россия… представлялась нам светлой‚ преимущественно состоящей из людей‚ проникнутых идеями Белинского‚ Тургенева и Некрасова… Помнится‚ с каким восторгом и увлечением молодые люди прислушивались… к проповеди о научной истине‚ о свободной любви‚ к намекам на политическую свободу. Немало плакали мы на представлении «Доходного места» и подобных пьес».

Популярность Александра II постепенно падала. Либералы в русском обществе ожидали от него новых реформ‚ и потому болезненно реагировали на арест и ссылку в Сибирь Н. Чернышевского‚ на жестокое усмирение польского восстания 1863 года‚ на исключение молодежи из гимназий и университетов. В апреле 1866 года студент Д. Каракозов из мелкопоместных дворян совершил неудачное покушение на Александра II; в его кармане обнаружили прокламацию «Друзьям-рабочим»: «Грустно, тяжко мне стало, что… погибает мой любимый народ, и вот я решил уничтожить царя-злодея и самому умереть за свой любезный народ…» Каракозова казнили; выстрел в царя повлек за собой аресты и высылки под надзор полиции; разогнали в Петербурге кружок молодежи‚ а двадцатилетнего Марка Натансона, будущего революционера, за активную работу в этом кружке без суда сослали на север.

Затем среди молодежи России возникло «народничество» – «хождение в народ» для агитации среди крестьян. Молодые интеллигенты были чужаками в русской деревне‚ их встречали с подозрением‚ принимая порой за воров‚ и вообще не понимали‚ зачем эти люди шатаются по окрестностям, к чему призывают крамольными речами. «Хождение в народ» продолжалось несколько лет‚ в нем участвовало пятнадцать-двадцать евреев. «Мы были народники‚ – с гордостью вспоминал один из них‚ – и мужики были наши родные братья». Скептически настроенный очевидец отметил в своих наблюдениях: «Я никак не мог увидеть живого смысла в том, что внук виленского раввина и сын ковенского маклера, никогда не видавшие русской земли и русского мужика… горячо спорят друг с другом о том, в каких формах рязанскому, сибирскому и полтавскому крестьянству надо владеть своею землею».

Евреям в русских деревнях приходилось значительно труднее‚ нежели их товарищам: они выделялись наружностью‚ манерами‚ порой и акцентом. Чтобы завоевать доверие‚ «народники» должны были доказать на деле‚ что они прекрасно справляются с полевыми работами, могут трудиться не хуже крестьян. Требовались умение и сила‚ но этим обычно не обладали евреи‚ незнакомые с сельским трудом, поэтому И. Аптекман и А. Хотинский работали в деревнях фельдшерами. «Бунтарь должен… повести за собой крестьян на бой‚ восстание… – писал один из евреев-«народников». – Но откуда тощий‚ щуплый и робкий еврейский юноша‚ редко бывавший за чертой города‚ а то и местечка‚ в котором он до того жил‚ мог почерпнуть указанные выше способности‚ свойства и знания?»

Евреи-«народники» испытывали порой разочарование‚ идеализируя крестьянина. «Как-то раз я был в ударе‚ – вспоминал И. Аптекман. – Я развернул перед моей аудиторией картину будущего социального строя‚ долженствующего воцариться у нас после народного восстания‚ когда сам народ сделается хозяином всех земель‚ лесов и вод. На самом‚ так сказать‚ интересном месте меня прервал один из моих слушателей торжествующим возгласом: «Вот будет хорошо‚ как землю поделим! Тогда я принайму двух работников‚ да как заживу-то!»…» Но и такое столкновение с действительностью не расхолаживало молодых идеалистов, которые без колебаний приняли новую веру взамен утраченной. Свою надежду на «русского мужика» они переносили с конкретного крестьянина‚ который их разочаровывал‚ на крестьян вообще. «И чем дальше от нас в географическом отношении были эти «добрые земледельцы»‚ – говорил Л. Дейч‚ – тем охотнее мы готовы были наделять их всевозможными добродетелями и положительными качествами… жертвовать решительно всем ради улучшения условий их жизни».

Еврейское «хождение в народ» удавалось не каждому‚ и кое-кто поэтому агитировал среди рабочих. В Киеве члены еврейского кружка П. Аксельрода учили грамоте плотников и стекольщиков‚ читали им популярные книги, вели пропаганду. Считалось‚ что в рабочую среду легче проникнуть‚ если самому быть рабочим; для этого нанимали‚ к примеру‚ еврея-сапожника‚ который обучал молодых революционеров сапожному ремеслу‚ а они не теряли времени даром и‚ в свою очередь‚ агитировали его во время учебы.

В 1872 году в Вильно образовался кружок молодежи‚ не более десяти человек‚ которые отрицали еврейскую «регрессивную» религию‚ «архаический» язык‚ национальность, призывая к борьбе за «общечеловеческие идеалы добра и справедливости». «Для нас‚ социалистов‚ нет ни национальностей‚ ни расовых разделений‚ – провозглашал участник кружка А. Либерман. – Все мы‚ живущие в России‚ русские; у нас одни интересы, одни обычаи. Мы – русские! Соединимся же против врагов во имя равенства и братства!»

Они получали из-за границы нелегальную литературу и распространяли ее в городе‚ готовились «идти в народ», пропагандировать свои идеи среди российского крестьянства. Планов было много и много споров‚ молодые люди не умели таить свои намерения и попали под подозрение полиции. Провели обыск у основателя кружка А. Зунделевича‚ нашли сапожные инструменты‚ «но и этого было достаточно для уличения Зунделевича в государственном преступлении… Верно‚ говорят‚ он хочет идти в народ». По городу прошли обыски‚ одних членов кружка арестовали‚ другие убежали за границу‚ а полицмейстер призвал к себе представителей еврейской общины и заявил: «Мы до сих пор считали вас‚ евреев‚ только мошенниками; теперь же будем считать вас и бунтовщиками».

От еврейской общины потребовали повлиять на молодежь‚ и в молитвенных домах Вильно зачитали такое обращение: «Недавно появились негодные люди с извращенными понятиями‚ зло называющие добром‚ а добро – злом… Они пишут бессмысленные книги‚ говорят разнузданные речи; услащая преступление вкрадчивыми и увлекательными словами‚ они действуют губительно на своих товарищей…» Но воззвание не помогло‚ и вскоре из Вильно уже сообщали‚ что «дело разветвляется назло всем проповедникам и сыщикам». Полиция снова провела обыски‚ нашла запрещенные книги и арестовала 40 человек‚ среди которых оказались четыре девушки и солдат. Следом за Вильно еврейский кружок образовался в Ковно‚ где тоже желали «слиться с русским мужиком»‚ но со временем научились произносить новые для них слова – «социализм» и «коммунизм».

Теоретики «народничества» считали «народом» лишь крестьянство‚ обладавшее скрытой революционной энергией‚ которую следовало пробудить. В рабочих тоже предполагалась «скрытая сила»‚ а евреев признавали «исключительно торговым» народом; даже ремесленников в их крохотных мастерских не принимали в расчет и считали‚ что они не прочь стать «гешефтмахерами» при благоприятных условиях. «Для нас существовал один только несчастный‚ обездоленный трудящийся люд‚ понимавший и говоривший на господствующем русском языке»‚ – вспоминал один из евреев-«народников». А потому призыв «Иди в народ!» означал для них – иди в русский народ‚ одновременно с этим уходи из еврейства‚ ассимилируйся‚ как можно скорее усвой «русский национальный дух». «Пусть каждый из нас сойдется с людьми своего класса и сословия без различия исповедания‚ – предлагал социалист А. Либерман‚ – и тогда мы сможем заявить: у нас‚ евреев‚ нет своей особой культуры‚ отличающейся от культуры народностей‚ среди которых мы живем».

Эта революционно настроенная молодежь враждебно относилась к традиционному еврейству‚ и подобно многим неофитам – новообращенным‚ переняв новые идеи‚ готова была беспощадно разрушать старый мир во имя «общечеловеческих» идеалов. «У меня‚ да и не только у меня одного‚ – рассказывал один из них‚ – неверие и ненависть ко всякой вере приняли в то время характер истинного фанатизма. Когда я проходил мимо синагоги‚ откуда доносились звуки молитвы или учения Талмуда‚ я скрежетал зубами от злобы. Высшим наслаждением для меня было доказывать‚ что Ветхий Завет не написан Моисеем‚ что Иисус Навин не остановил солнца‚ что царь Давид скверный человек‚ а сын его Соломон – глуп и т. д.».

Для этих новообращенных всё было однозначно в век «торжества наук и разума». «Железные дороги‚ телеграф и прочее объединили всех людей‚ – провозглашали они. – Слившись с другими народами‚ евреи забудут свою религию‚ а вместе с нею и свой язык».

6

Новые веяния разочаровали старое поколение «маскилим»‚ которые надеялись прежде на просвещенную еврейскую молодежь. И неожиданно они увидели‚ что эта молодежь‚ пройдя через университеты, получив недоступные для других льготы‚ стремительно ассимилируется и уходит из народа. Первым выступил против прежних идей «слияния» П. Смоленскин в журнале на иврите «Га-Шахар» («Рассвет»)‚ который издавали в Вене. «Они всё твердят нам: будем‚ как все народы! – писал он. – Я тоже самое говорю: будем‚ как они‚ добиваться просвещения‚ оставим‚ как и они‚ вредные предрассудки и будем верными гражданами в стране нашего рассеяния; но не будем… подобно им‚ стыдиться нашего происхождения, станем дорожить нашим языком и нашим национальным достоинством».

Перец Смоленскин определял еврейство‚ лишенное собственной территории‚ «духовной нацией»‚ которая имеет такое же право на культурную и национальную жизнь‚ как прочие народы. Основа еврейства – язык иврит и вера в национальное освобождение. Без иврита нет иудаизма‚ а без иудаизма нет еврейского народа. «Все те‚ кто презирает еврейский язык‚ – провозглашал Смоленскин‚ – презирают весь народ‚ и нет им места во Израиле‚ они предатели народа!»

А власти уже разгромили движение «народников»‚ несколько сот человек попали в тюрьмы и в сибирскую ссылку. В ответ на это возникло тайное общество «Земля и воля»‚ участники которого взялись за оружие. Вера Засулич стреляла в Петербурге в градоначальника Ф. Трепова‚ в Киеве убили жандармского офицера‚ в Харькове – генерал-губернатора‚ в Петербурге – шефа жандармов. Участников покушений вешали по приговорам судов‚ заточали в казематы‚ но заговорщики совершали новые акты террора по всей России.

В 1879 году общество «Земля и воля» раскололось на «Черный передел»‚ который занимался агитацией в деревне‚ и на радикальную «Народную волю». Народовольцев было мало; они не могли рассчитывать на широкую поддержку тех‚ ради кого затевали революцию‚ а потому объявили террор орудием партийной борьбы‚ единственным средством‚ способным вызвать перемены в России. В своей прокламации они сообщали: «В наших руках есть только одно средство – террор. Не с легким сердцем мы к нему прибегаем‚ нас вынуждают к тому сила обстоятельств и бессилие людей. Будет еще кровь: будем мы казнить‚ будут нас казнить».

В 1879 году народоволец Г. Гольденберг смертельно ранил харьковского губернатора князя Д. Кропоткина. В Петропавловской крепости он поддался на уговоры прокурора, невольно выдал своих сообщников и повесился в тюремной камере, не выдержав нравственных мук. Перед смертью Гольденберг написал «Исповедь», в которой открывал «честным людям всего мира» свою душу: «Я думал так… Не будет смертных казней, не будет всех ужасов, два-три года спокойствия, – конституция, свобода слова, амнистия… и тогда мы будем мирно и тихо, энергично и разумно развиваться, учиться и учить других, и все были бы счастливы».

Народовольцы определили главную свою задачу – «все силы сосредоточить на одном лице государя»‚ и началась охота за царем. В него стреляли на петербургской площади‚ взорвали мину под поездом‚ в котором он должен был ехать‚ делали подкопы под улицами, произвели взрыв в Зимнем дворце, – в этом участвовали и евреи, которых казнили по приговору суда или приговаривали к каторжным работам. Геся Гельфман была хозяйкой конспиративной квартиры‚ где хранили взрывчатые вещества и печатали народовольческую газету. «Никто не умел лучше ее ладить с домохозяевами и дворниками, – писали о ней, – заговаривать‚ что называется‚ зубы непрошеным посетителям… Под видом самой непринужденной простоты‚ даже болтливости‚ в ней скрывались замечательное присутствие духа и находчивость». На квартире Геси Гельфман была динамитная мастерская‚ в которой Н. Кибальчич приготовил «снаряды» для убийства Александра II‚ и оттуда‚ в день покушения‚ их унесли с собой «метальщики снарядов».

1 марта 1881 года министр внутренних дел Российской империи выпустил официальное сообщение: «Сегодня‚ первого марта‚ в час сорок пять минут пополудни‚ при возвращении Государя Императора с развода‚ на набережной Екатерининского канала‚ у сада Михайловского Дворца‚ совершено было покушение на священную жизнь Его Величества посредством брошенных двух разрывных снарядов. Первый из них повредил экипаж Его Величества. Разрыв второго нанес тяжелые раны Государю. По возвращении в Зимний Дворец‚ Его Величество сподобился приобщиться Св. Тайн и затем в Бозе почил – в три часа тридцать пять минут пополудни. Один злодей схвачен».

Народоволец М. Кроль, из воспоминаний: «На улицах вдуг стало пусто, на всех напал какой-то безотчетный страх. С лихорадочной поспешностью всюду закрывались ворота, дворники впускали во двор только своих жильцов. По опустевшим улицам люди двигались, как тени, говорили между собой шепотом. Отряд казаков промчался бешеным галопом по Невскому проспекту и окружил Зимний дворец: боялись, по-видимому, восстания. В городе стало тихо, как в могиле». В день похорон на гроб Александра II среди прочих венков возложили венок с надписью – «От петербургской еврейской общины». На черной бархатной ленте был написан белыми буквами стих из Плача Иеремии: «Дух жизни нашей – помазанник Божий – погиб в сетях их»‚ а на белой ленте черными буквами из Книги Самуила: «Да будет душа господина моего завязана в узле жизни у Господа Бога».

Один из народовольцев вспоминал встречу с Гельфман в день убийства царя: «Я встретил ее у знакомых курсисток‚ у которых скопилась нелегальная литература. Полиция обыскивала тогда целые дома‚ особенно населенные студенчеством. Они боялись обыска и хотели сбыть куда-нибудь эту литературу. Гельфман взяла себе весь сверток со словами: «Ну‚ у меня этого добра так много‚ что мне всё равно»…» На другой день в ее квартиру позвонила полиция. Тут же послышался выстрел: это один из народовольцев покончил жизнь самоубийством. Дверь открыла Геся Гельфман и сразу предупредила‚ чтобы полицейские были осторожны: в квартире находится динамит. На допросах она заявила: «Зовут меня Геся Миронова Гельфман. От роду имею 26, вероисповедания иудейского. Звание мое мещанка города Мозыря, Минской губернии, незамужняя… Принадлежу к партии «Народная воля», о своей же революционной деятельности… никаких ответов давать не желаю».

В конце марта суд вынес смертный приговор А. Желябову‚ С. Перовской‚ Н. Кибальчичу‚ Т. Михайлову‚ Н. Рысакову и еврейке Г. Гельфман. Осужденные отказались обжаловать приговор и ждали казни‚ но в камере Гельфман почувствовала‚ что вскоре должна стать матерью. Перед ней возникла проблема: идти на казнь вместе с другими осужденными или спасти жизнь будущего ребенка. Она хотела посоветоваться с отцом ребенка‚ тоже арестованным народовольцем‚ но ей ответили: «Свидание между двумя преступниками не допускается по правилам». Геся Гельфман решила спасти ребенка и подала заявление: «Считаю нравственным долгом заявить‚ что я беременна на четвертом месяце». Медицинская экспертиза подтвердила ее заявление‚ и особое заседание Сената постановило отложить исполнение приговора, казнить Гельфман через сорок дней после родов.

В защиту Геси Гельфман писали в газетах всего мира‚ с открытым письмом к русскому правительству обратился писатель Виктор Гюго‚ и Александр III заменил ей смертную казнь на вечную каторгу. В тюрьме у Геси Гельфман родилась девочка‚ которую передали в воспитательный дом с указанием – «чтобы дочь Гельфман носила иную фамилию». И мать‚ и дочь вскоре умерли: одна в тюрьме‚ другая в воспитательном доме.

7

Необходимое дополнение.

В 1879 году в Киеве был арестован восемнадцатилетний студент Иосиф Розовский – за распространение прокламаций партии «Народная воля». Он никого не выдал и был приговорен к повешению, хотя по российским законам считался еще несовершеннолетним, к которым смертная казнь не применялась. Его казнили в марте 1880 года; вместе с ним взошел на эшафот унтер-офицер Мелентий Лозинский, сын священника – также за распространение прокламаций.

Эту казнь описал Л. Толстой в романе «Воскресение». Розовский: «Худенький, маленький, с блестящими черными глазами, живой и, как все евреи, очень музыкален. Голос у него еще ломался, но он прекрасно пел…» Вывод на казнь: «Детское лицо его (Розовского) с влажными черными глазами было красно и потно. На нем тоже было чистое белье, штаны были слишком широки, и он всё подтягивал их обеими руками и весь дрожал… Лозинский не противился, но Розовский долго бился, так что его втащили на эшафот и силой вложили ему голову в петлю».

Л. Толстого потрясла эта казнь, и он написал в письме: «Как же после этого не быть 1-му марта?..» (дню убийства Александра II).

Первая газета в России увидела свет в 1621 году. Она была рукописной, называлась «Вестовые письма», содержала материалы из иностранных газет, известия о внутренней жизни и выходила для одного читателя, царя Михаила Федоровича. Лишь в 1703 году, при Петре I, стали выпускать печатную газету «Ведомости».

Еврейские газеты и журналы хотели выпускать в России с начала девятнадцатого века. В 1804 году Нафтали Герц Шульман решил издавать в Шклове еженедельник на иврите. «Братья мои! – писал он в специальном воззвании. – В настоящее время даже в маленьких городах немало людей‚ жаждущих знания… Поэтому я решил выпускать еженедельно известия о новостях и событиях‚ происходящих на белом свете». Успеха это дело не имело‚ но в 1813 году Александру I доложили‚ что виленские евреи «желают издавать газету на своем языке»‚ то есть на идиш. Пытались найти цензора в Виленском университете‚ но там не оказалось ни одного профессора‚ который знал идиш‚ – и дело заглохло.

В 1823 году литовский раввин Менаше Илиер выпустил листок с параллельными текстами на иврите и на идиш, чтобы делиться с читателями «тем немногим‚ чем Всевышний озарил меня». Вышел один номер‚ после чего издание прекратилось. В том же году в Варшаве Антон Эйзенбаум начал издавать еврейскую газету «Привисленский наблюдатель». Успеха газета не имела‚ продержалась два года и закончила свое существование.

В 1856 году Л. Зильберман начал выпускать в Пруссии еженедельник на иврите «Га-Магид» – «Проповедник». Газета выделялась цветистым стилем изложения, сообщение о пожаре в Брест-Литовске начиналось так: «О‚ Брест-Литовск! Не поможет тебе‚ что ты вопишь и покрываешься пеплом своего пожарища! Кто сочувствует тебе‚ кто проведает тебя? Стань же на столбцы «Га-Магида» и возопи‚ как крокодил…» Издатель печатал оды‚ восхвалявшие русского царя‚ но цензура на границе вымарывала тушью отдельные абзацы и целые статьи. Вымарали однажды такую фразу: английские «евреи весьма способствуют процветанию страны»‚ а в предложении – «самый забитый и загнанный еврей у этого мецената превращается в человека с выпрямленной спиной и со свободным духом» вымарали слова – «со свободным духом».

В 1860 году появились новые газеты на иврите: в Вильно – «Га-Кармель» (по названию горы в Эрец Исраэль)‚ в Одессе – «Га-Мелиц» («Заступник»)‚ а в Варшаве‚ в 1862 году – «Га-Цфира» («Заря»). После закрытия одесской газеты «Разсвет» стали издавать там же еженедельную газету «Сион» на русском языке. На титуле газеты был написан тот же эпиграф‚ что и на титуле «Разсвета», по-русски и на иврите: «И сказалъ Бог: да будетъ свет!» «Сион» просуществовал менее года и закрылся, потому что его авторам не давали защищаться от нападок «на евреев и еврейскую религию». Семь лет после этого не было в России еврейской газеты на русском языке‚ лишь в 1869 году появилась в Одессе еженедельная газета «День». Ее издавали пару лет и закрыли из-за цензурных придирок после одесского погрома 1871 года.

Затем периодические издания на русском языке появились в Петербурге. В 1871 году стали выходить сборники «Еврейская библиотека»‚ чтобы «ознакомить русскую публику с тем‚ чем были евреи‚ чем они стали теперь‚ и чем они могли быть при известных условиях». В 1879 году появились в Петербурге еженедельники «Рассвет» и «Русский еврей»‚ а в 1881 году – ежемесячный журнал «Восход». «Еврейские газеты! – восторгался современник. – Какая новизна!.. День появления той или иной газеты был для нас истым праздником. Мы не могли дождаться‚ пока их принесут домой‚ а бежали за ними на почту, читали их на ходу‚ на улице. И как читали! Читали с восхищением‚ читали от начала до конца‚ от заголовка до объявлений включительно».

В 1881 году видные петербургские евреи составили записку о положении российских евреев; среди прочего в ней был приведен такой пример:

«Еврейская девушка‚ прибывшая в Москву с намерением учиться стенографии‚ не нашла иного средства избавиться от преследований полиции‚ как взять билет проститутки‚ так как даже окончание одного из высших женских курсов не дает еврейке права жительства вне «черты»… Но когда по настоянию полиции эта девушка подвергнута была установленному освидетельствованию‚ то врач нашел у нее присутствие таких признаков‚ которые исключают всякую мысль о занятии проституцией. Таким образом, для того чтобы спокойно учиться чему-нибудь вне «черты»‚ честные еврейки вынуждены надевать пред начальством маску разврата».

Часть третья (1881–1900 годы)

Очерк тридцатый Евреи Европы к концу девятнадцатого века. Положение российских евреев. Подстрекательства к расправе. Погромы 1881 года. Губернские комиссии

«Там‚ где кулак и грубая физическая сила в большом почете‚ смиренномудрие‚ миролюбие и апеллирование к праву‚ закону и справедливости – в высшей степени смешны и бессмысленны… Единственное спасение – в самообороне и самозащите».

1

С начала девятнадцатого века и до его завершения еврейское население в мире увеличилось почти в пять раз, превысив 10 миллионов человек. Девятнадцатый век прошел под знаком еврейской миграции в поисках более спокойной жизни и места для заработка. Евреи Польши и Галиции уходили в Германию‚ евреи Германии – в Англию‚ Францию и Голландию; в пределах империй и княжеств они перемещались из провинции в провинцию, из деревень в города. К концу девятнадцатого века поднялись во множестве евреи Восточной Европы и отправились в Америку‚ Англию‚ Канаду‚ Южную Африку‚ Аргентину и Эрец Исраэль – в поисках счастья.

Переселяясь в города‚ евреи теряли прежние источники существования‚ спешно подыскивали новые профессии‚ становились рабочими на фабриках‚ каменщиками на стройках, грузчиками, извозчиками. Самые удачливые богатели‚ накапливали капиталы‚ строили фабрики и заводы‚ открывали банкирские дома в городах Европы‚ становились финансовыми советниками королей и правительств‚ способствовали основанию государственных банков Германии‚ Бельгии и Австрии.

К середине девятнадцатого века банкирский дом Ротшильдов имел свои конторы во Франкфурте-на-Майне‚ в Вене‚ Париже‚ Лондоне и Неаполе‚ ссужал деньгами правительства разных стран для осуществления государственных проектов. Ротшильды давали долгосрочные ссуды Российской империи, предоставили заем британскому правительству для покупки акций Суэцкого канала; дом Ротшильдов гарантировал своим имуществом гигантскую контрибуцию‚ которую Франция обязалась выплатить Пруссии после поражения во франко-прусской войне.

Ротшильды финансировали строительство железных дорог во Франции‚ Бельгии‚ Италии и Австрии; банкиры Ицхак и Эмиль Перейр строили железные дороги на юге Франции‚ в Испании и Тунисе; барон Мориц Гирш – на Балканах и в Оттоманской империи; банкиры-евреи из Германии вкладывали средства в прокладку железнодорожных путей в Румынии и Пруссии‚ а еврейские банки США – на Американском континенте. В Центральной Европе евреи участвовали в развитии металлургической и машиностроительной промышленности‚ а также в создании новых отраслей – химической и электротехнической.

К восьмидесятым годам девятнадцатого века евреи получили равные права с коренным населением в странах Центральной Европы. Дольше всех сопротивлялась Швейцария‚ но и там конституция 1874 года отменила прежние ограничения. Евреи преподавали в университетах‚ появились евреи-издатели‚ адвокаты‚ актеры и музыканты. Журналисты-евреи основывали ведущие газеты в Европе‚ создали телеграфные агентства – «Рейтер» в Англии и «Вольф» в Германии. Европейские евреи выдвинулись в математике‚ философии и особенно в медицине‚ где они оказались среди основателей современной микробиологии и паразитологии‚ эмбриологии и цитологии‚ педиатрии и бактериологии. В музыке они дали композиторов Ф. Мендельсона-Бартольди‚ Г. Малера‚ Д. Мейербера‚ Ж. Оффенбаха, И. Кальмана, в литературе – Г. Гейне, в живописи – К. Писсарро, на сцене – «божественных» актрис Рашель и Сарру Бернар.

Получив равные права‚ европейские евреи вскоре обнаружили‚ что купцы‚ ремесленники‚ представители свободных профессий без особого восторга встретили появление равноправных конкурентов. Кое-кому пришлось потесниться – к их неудовольствию‚ а то и ненависти; самые непримиримые заговорили о повсеместном «еврейском засилье», начали подсчитывать процент евреев в торговле‚ журналистике‚ в науке и искусстве. Премьер-министр Великобритании Б. Дизраэли‚ крещеный еврей‚ стал символом еврейского влияния в мировой политике; семейство «иудейских королей» Ротшильдов – символом всемогущего капитала. Но внедрение в христианское общество нарастало‚ и реакцией на это стал рост антисемитизма в странах Европы.

2

Во главе этого движения оказалась Германия‚ да и сам термин «антисемитизм» родился в 1879 году в Берлине; там же была основана «Антисемитская лига» «для спасения германского отечества от вторжения евреев». Новейший антисемитизм отличался от юдофобии прежних веков. Раньше еврею достаточно было переменить веру‚ чтобы избавиться от приписываемых ему пороков и вступить на путь «исправления»; теперь зарождалась новая идеология‚ которая противопоставила арийской сущности сущность еврейскую‚ «неисправимую»‚ с ее особыми отличительными признаками.

Е. Дюринг, один из теоретиков антисемитизма, провозглашал: «Евреи существовали бы и в том случае‚ если бы они все без исключения повернулись спиной к своей религии и перешли в какую-нибудь из господствующих у нас церквей… Я утверждаю‚ что еврейский вопрос есть вопрос расовый‚ и евреи не только нам чуждая‚ но врожденно и бесповоротно испорченная раса». Так возникло движение для борьбы с семитской расой‚ которой противопоставлялась раса арийская – с ее культурой, этическими нормами и обычаями.

Эту идеологию подхватили политические деятели Германии, для привлечения избирателей стали подыгрывать предрассудкам‚ сложившимся в христианском обществе в течение веков. На выборах в 1893 году антисемитские партии получили четверть миллиона голосов и провели в рейхстаг 16 депутатов. Идеолог антисемитизма немецкий историк Г. Трейчке выдвинул лозунг «Евреи – наше несчастье»; четверть миллиона человек подписали петицию с требованием уволить евреев со всех административных должностей в Германии; в Дрездене состоялся международный конгресс‚ где приняли «Манифест к правительствам и народам христианских государств‚ обреченных на гибель по вине еврейства».

К концу девятнадцатого века евреи практически не могли стать офицерами в немецкой армии; их не допускали на судебные должности и не назначали преподавателями в учебные заведения; на государственной службе им преграждали путь к продвижению‚ в университетах – к научной карьере. Снова заговорили об употреблении иудеями христианской крови: будто бы для того‚ чтобы связать всех евреев круговой порукой в мировом заговоре. В прусском городе Ксантен еврея-резника обвинили в убийстве пятилетнего мальчика‚ но дело оказалось настолько надуманным‚ что прокурор во время суда отказался от обвинения к неудовольствию многих.

Антисемитское движение в Австро-Венгрии поставило своей целью оградить «маленького христианского человека» от посягательств «крупного еврейского капитала». Пропаганда в газетах и с трибуны парламента дала результаты: по стране прошли антиеврейские беспорядки‚ и в 1882 году в венгерском городке Тисса-Эслар группу евреев обвинили в ритуальном убийстве христианской девушки. Был суд. О нем писали и говорили во всем мире, еврейские газеты России печатали стенограммы выступлений обвинителей и защитников. В зале суда‚ сообщал журналист‚ «можно было видеть молодых и изящных барынь в наиновейших венских и парижских туалетах‚ которые при каждом показании‚ выгодном для подсудимых‚ не стесняясь‚ обнаруживали свое негодование и настоящую кровожадность». Труп девушки обнаружили в реке через два с половиной месяца после ее исчезновения‚ без следов насильственной смерти. Суд оправдал обвиняемых‚ но в Венгрии возникали новые ритуальные наветы‚ а местные жители основывали союзы для защиты от «убийц-евреев».

Во Франции этой благодатной темой воспользовались политики; роялисты в борьбе с республиканцами провозгласили: «От революции никто кроме евреев не выиграл». Заговорили о том‚ что «в современном обществе еврей становится слишком богатым‚ слишком могущественным»‚ и во французском журнале написали в ответ: «Кто же мешает вашим сыновьям приобретать богатство и могущество‚ как евреи? В нашей демократии карьера‚ влияние‚ слава – открыты для всех!.. Еврей работает‚ еврей не теряет мужества‚ у еврея талант; это привело его к нынешней его позиции. А вы что? У вас ведь такие же карты в руках‚ как у него‚ – так играйте!»

Но антисемитизм во Франции нарастал. Евреев сделали ответственными за поражение во франко-прусской войне‚ за потерю Эльзаса и Лотарингии‚ за упадок нравственности и за всё прочее. В разных городах открывались отделения «Антисемитской лиги»; 80 000 евреев Франции обвинили в «угнетении» сорокамиллионного французского народа и откровенно грозили тем днем‚ когда «перед взором Израиля поднимется Париж‚ о котором он не имеет понятия‚ Париж святой Варфоломеевской ночи».

15 октября 1894 года был арестован офицер Генерального штаба‚ еврей Альфред Дрейфус – по обвинению в государственной измене. Военный суд присудил его к пожизненной каторге‚ но дело на этом не закончилось. Вся Франция в ожесточенной борьбе разделилась на два лагеря: дрейфусары отстаивали невиновность Дрейфуса‚ а антидрейфусары обвиняли мировое еврейство в заговоре против Франции. В газетах рекомендовали с полной безнаказанностью: «Разорвать евреев на куски… Сварить в масле… Заколоть до смерти иглами… Разрубить каждого еврея надвое…»; группа офицеров предложила испытать на французских евреях новый тип пушки. В Париже и в других городах прошли беспорядки‚ а во французской колонии Алжир громили еврейские магазины и убили несколько евреев.

Писатель Эмиль Золя написал в защиту Дрейфуса: «Франция‚ неужели это ты‚ захваченная в плен самой очевидной ложью‚ оказавшаяся на стороне толпы преступников‚ которые объединились против нескольких честных людей?.. Знаешь ли ты хотя бы‚ куда направляешься?.. К нетерпимости Средневековья‚ к сжиганию евреев на городских площадях…» Писателю угрожали расправиться с ним и с его семьей; читатели перестали покупать его книги‚ бывшие друзья покинули его. Суд осудил Золя за клевету на армию и на военный трибунал‚ приговорил к трем годам заключения‚ и в последнем слове он сказал: «Все как будто против меня… А за мной только идея‚ идея правды и справедливости. И я спокоен. Я одержу победу. Я не хочу‚ чтобы моя страна погрязла во лжи и несправедливости… Придет день‚ когда Франция поблагодарит меня за то‚ что я помог ей спасти ее честь». В 1906 году Альфред Дрейфус был полностью реабилитирован.

Положение евреев Румынии было‚ пожалуй‚ одним из худших в Европе. По закону почти все румынские евреи приравнивались к иностранцам и потому не имели избирательных прав. Они не могли дослужиться в армии даже до звания ефрейтора; на их детей не распространялось бесплатное образование в начальных школах; в средние и высшие учебные заведения их принимали по процентной норме и при наличии свободных мест, а в профессиональные училища не допускали вообще; количество ограничений было так велико‚ что охватывало практически все сферы жизни. Погромы были нередким явлением в румынских городах и местечках: жгли еврейские дома‚ разрушали синагоги и кладбища‚ били‚ насиловали и изгоняли. После невероятно жестоких погромов конца девятнадцатого века румынские евреи стали покидать страну; это грозило подорвать экономику Румынии‚ и правительство запретило еврейскую эмиграцию.

В разгар антисемитских страстей китайский военный атташе в Париже опубликовал во французской газете «Gaulois» статью под заглавием «Евреи в Китае»: «Евреи живут у нас уже две тысячи лет. Нам никогда не приходилось за это время жаловаться на них‚ так как мы сами никогда не делали им ничего дурного… Священные еврейские книги побуждают евреев заниматься чтением‚ поэтому они очень образованны‚ и нашим ученым это‚ разумеется‚ приятно. Нередко евреи выдерживают блестящим образом самые трудные экзамены и выполняют затем важные административные и политические функции… Поэтому я имею полное основание утверждать‚ что… значительная часть европейцев не доросла еще до понимания религиозной свободы‚ с незапамятных времен установившейся в Китае».

3

Исследователи подсчитали, что с 1649 по 1873 год в Российской империи были выпущены 1073 законодательных акта, относящихся к еврейскому населению; двухтомное издание «Законов о евреях», отпечатанное впоследствии, составило около тысячи страниц. Свод российских законов делил население на три категории: природные обыватели‚ инородцы и иностранцы. Инородцев выделили в отдельную группу из-за особых условий их быта; в эту категорию входили «кочевые и бродячие» народности на окраинах империи: калмыки‚ киргизы‚ «самоеды северных тундр»‚ а также малые народы Сибири и степных областей Приуралья‚ Предкавказья и Средней Азии. В категорию инородцев попали и евреи – тоже из-за особых условий их быта.

Законы страны не указывали ее подданным – татарам‚ к примеру‚ или калмыкам‚ что они имеют право заниматься теми или иными промыслами‚ приобретать имущество или перемещаться с места на место: это подразумевалось само собой как неотъемлемое гражданское право. Лишь по отношению к евреям существовали законы‚ министерские циркуляры и разъяснения Сената‚ которые диктовали им, где жить‚ что приобретать, как перемещаться и многое другое. Антиеврейское законодательство было невероятно запутанным и трудным в употреблении‚ а потому на практике руководствовались обычно простым принципом: евреям запрещалось всё‚ что было дозволено другим подданным‚ если в каждом конкретном случае не существовало на то особого разрешения. Другими словами: для любого жителя России всё разрешалось – кроме того‚ что закон ему запрещал‚ а для еврея всё запрещалось – кроме того‚ что закон ему позволял.

Существовавшее законодательство выделило еврейскому населению территории, ограниченные «чертой постоянной еврейской оседлости». Туда входили Царство Польское и пятнадцать западных губерний Российской империи: Бессарабская‚ Виленская‚ Витебская‚ Волынская‚ Гродненская‚ Екатеринославская‚ Киевская (кроме Киева)‚ Ковенская‚ Минская‚ Могилевская‚ Подольская‚ Полтавская‚ Таврическая (кроме Севастополя)‚ Херсонская и Черниговская. В Лифляндской и Курляндской губерниях могли жить лишь те евреи‚ «кои там записаны по ревизии до 13 апреля 1835 года»‚ а в пятидесятиверстной полосе вдоль западной границы империи им временами запрещали селиться.

Каждый еврей получал паспорт в том месте‚ к которому был приписан‚ с непременной пометкой‚ что этот документ действителен лишь в черте оседлости. Разрешение на поездку во внутренние губернии выдавали на короткий срок‚ по усмотрению полиции‚ для торговых‚ судебных и наследственных дел; в этом разрешении указывалось‚ что с нарушителем «будет поступлено‚ как с бродягой»‚ если он своевременно не вернется назад. Полиция ловила тех‚ кто приезжал во внутренние губернии без разрешения‚ их судили за это и наказывали; а если еврей уезжал без дозволения в другую страну‚ его навсегда исключали из российского подданства и не впускали обратно.

Вне черты оседлости могла постоянно жить лишь малая часть еврейского населения России. Это были купцы первой гильдии с ограниченным количеством еврейских слуг и приказчиков‚ лица с высшим образованием‚ фармацевты‚ фельдшеры‚ дантисты‚ акушерки‚ ремесленники‚ механики‚ винокуры и пивовары‚ а также отставные «николаевские» солдаты и их потомки. В 1880-81 годах – по официальным данным – вне черты оседлости находилось 470 еврейских купцов первой гильдии‚ 968 лиц свободных профессий и примерно 8000 ремесленников‚ мастеров, отставных солдат. Всего же – вместе с членами семей‚ приказчиками и прислугой – оказалось во внутренних губерниях и на законных основаниях 34 000 евреев. Приняв христианство по обряду православной веры‚ российский еврей немедленно получал все права «природных обывателей». Он мог получить эти права‚ став католиком или протестантом с особого разрешения министра внутренних дел‚ но если он принимал иную веру – к примеру‚ ислам‚ это не снимало с него установленных законом ограничений.

В условиях жесточайшей борьбы за существование евреи хватались за любую возможность заработать: скупали у крестьян их продукцию‚ перепродавали‚ обменивали‚ шли порой на обман и преступление‚ чтобы накормить жену и детей. Славянофил И. Аксаков уверял читателей своей газеты: «Нигде евреям так хорошо не живется… нигде они так не полноправны‚ как в России»‚ – но государственные деятели России уже понимали‚ что черта оседлости диктовала свои условия, не позволяя миллионам людей стать полезными членами общества.

Полтавский губернатор предлагал «ныне же отменить все существующие ограничения»; из Витебской губернии рекомендовали сделать это «одновременно и повсеместно в Империи»; из Сибири писали в столицу‚ что «водворение евреев» будет «положительно полезным» для восточной части России. Советовал смягчить ограничения и один из министров Александра II‚ так как во внутренних губерниях «замечается и совершенный недостаток в капиталах‚ и полное отсутствие предприимчивости в народе»‚ а евреи могли бы оказать «неисчислимую пользу… прочим местностям империи‚ куда бы они внесли свои капиталы‚ свою предприимчивость и полезную конкуренцию». Казалось‚ всё говорило за отмену ограничительных законов‚ но даже в годы либерального правления Александра II черта оседлости продолжала стеснять российских евреев.

Это было трудное и беспокойное время в стране. После отмены крепостного права у многих крестьян, особенно в южных губерниях, оказались недостаточные наделы земли; они нанимались в работники к бывшим помещикам или арендовали землю по чрезвычайно высоким ценам. Крестьяне платили за сенокос на частных лугах‚ за сбор грибов и ягод в частных лесах‚ за ловлю рыбы и раков в реках‚ протекавших через частные земли. Крестьянское население возрастало из года в год‚ безземелье сказывалось всё сильнее‚ и потому миллионы крестьян уходили на заработки. Но в городах черты оседлости трудно было найти работу‚ и переселенцы стали конкурировать с евреями в мелкой торговле и ремеслах. В неурожайный 1880 год цены на хлеб значительно возросли‚ и голодная‚ озлобленная городская беднота, получившая наименование «босая команда», намного увеличила количество уголовных преступников.

Следовало определить причины такого явления, попытаться их устранить‚ но правые газеты начали утверждать‚ что евреи-эксплуататоры довели Россию до нищеты‚ евреи-кабатчики спаивают христианское население‚ а потому обездоленный‚ спившийся крестьянин или рабочий с радостью идет в тюрьму‚ где его будут кормить. К тому времени исследователи уже определили‚ что смертность от пьянства во внутренних губерниях России была выше‚ чем в губерниях черты оседлости. О том же писали в газете «Московские ведомости»: «В жиде-шинкаре вдруг почему-то мы увидели виновника разорения России и бедственного состояния ее крестьянства. Не ложь ли это?.. Спросите у людей действительно сведущих‚ где народ более спаивается и где крестьянин более разоряется‚ в Ковенской ли губернии‚ Виленской ли‚ Волынской‚ Подольской‚ Киевской‚ или в наших местах‚ куда евреев не пускают и где кабаком орудует православный целовальник или кулак?.. В западном крае действительно господствует страшная‚ поразительная нищета‚ но это нищета не крестьянская‚ а еврейская».

Однако правые газеты делали свое дело, подсчитывая с точностью до рубля‚ «во что обходится христианскому населению России содержание племени иудеев». Вековые предрассудки тоже брали свое‚ и постепенно стало складываться убеждение‚ что еврей не зарабатывает на жизнь честным путем‚ а наживается за счет христиан с помощью обмана и надувательства. А раз так‚ то разгромить или разграбить еврейский дом или лавку – значит восстановить справедливость‚ попранную мошенниками. Ограничительные законы Российской империи также не способствовали уважительному отношению к этой группе населения‚ приводя к убеждению‚ что еврей – неполноценный подданный государства‚ а потому бить и даже убивать его не так преступно‚ как всякого другого жителя страны.

Антиеврейская кампания в газетах нарастала‚ натравливая нищее христианское население на еврея-чужака‚ такого же нищего и обездоленного. «От всей этой травли‚ – писал русский публицист М. Песковский‚ – в памяти и сознании невежественной массы остается одно: «бей жидов!» А за что именно «бить» их? действительно ли виноваты они‚ в чем именно и насколько? – буйствующая масса‚ производящая погромы‚ никогда не задается этими вопросами. «Бей жидов!» – является для этой массы боевым кличем‚ знаменем‚ под которое она совершенно инертно‚ безотчетно стекается‚ – только потому‚ что кто-то выкинул это знамя».

4

Еще до убийства Александра II начали обвинять евреев во вредном влиянии на интеллигенцию. А. Суворин писал на страницах «Нового времени»‚ что евреи командуют революционным движением в России‚ подсчитывал количество подсудимых-евреев в политических процессах; они составляли тогда семь процентов‚ а отношение евреев ко всему населению не превышало трех процентов. Лозунгом стало не только «Жид идет!»‚ но и «Жид бунтует!». Влиятельные газеты – «Киевлянин»‚ «Новороссийский телеграф»‚ «Виленский вестник»‚ «Московские ведомости» – печатали статьи с клеветой и подстрекательством к расправе‚ называя евреев главными виновниками несчастий русского народа. И хотя закон запрещал возбуждать вражду к какой-либо части населения, власти не мешали направленной пропаганде.

После убийства Александра II выяснилось на следствии‚ что организовал покушение сын крестьянина Андрей Желябов, руководила операцией дворянка Софья Перовская, динамитные бомбы приготовил сын священника Николай Кибальчич, первую бомбу бросил мещанин Николай Рысаков, вторую – польский шляхтич Игнатий Гриневицкий; участвовал в покушении и сын крестьянина Тимофей Михайлов‚ а мещанка Геся Гельфман содержала конспиративную квартиру. Убийцами российского царя оказались представители тех слоев русского общества‚ которые издавна считались опорой трона и государства. Этот факт смутил многих, с этим не желали соглашаться‚ чтобы не прийти к устрашающим выводам. Проще было объяснить покушение вмешательством чуждых сил‚ и правые газеты – наперекор всему – назвали убийство Александра II «делом еврейских рук». Много писали о Гесе Гельфман и многозначительно подчеркивали‚ что у славянина Гриневицкого‚ который бросил одну из бомб и погиб при этом‚ был «крючковатый нос».

Газеты Москвы‚ Петербурга‚ Киева‚ Вильно перепечатывали антисемитские статьи из немецких газет о «победе еврейства над германством», не забывая добавить‚ что евреи «овладевают» и славянами. В сущности, повторялось то‚ что произошло в Германии: российское общество не могло простить евреям их внедрение в культуру‚ торговлю‚ промышленность‚ финансы. Купцам мешали удачливые конкуренты‚ банкирам и промышленникам – опасные соперники в их делах‚ лицам академических профессий – выпускники университетов‚ претендовавшие на те же места. Но интеллигентный человек при всем своем возмущении не выйдет на улицу громить и грабить; для этого существовали газеты‚ которые сеяли ненависть‚ существовала и «босая команда»‚ которую следовало только подтолкнуть‚ а она уже вела за собой толпу.

Современник писал: «Наступило первое марта 1881 года с его мрачным событием. Что-то зловещее словно пронеслось над землей. Всё притаилось и тревожно выжидало. Особенно жутко стало в еврейских обиталищах. Чувствовалось‚ как что-то надвигается‚ мрачное и тяжелое…» Из южных губерний поползли слухи о «беспорядках»‚ которые ожидались со дня на день; в «Новороссийском телеграфе» писали о неизбежном погроме‚ потому что «после событий первого марта народ оскорблен‚ озлоблен и рад на ком-нибудь сорвать свое зло». На юге Украины появились люди‚ которые уверяли толпу‚ будто есть царский указ‚ разрешающий бить евреев в ближайшую Пасху.

Невозможно утверждать с полной достоверностью, из-за отсутствия документов, что погромы были организованы заранее, однако подозрения на этот счет подкреплялись многими фактами: беспорядки начались почти одновременно в разных местах при бездействии властей. Не случайно в северо-западных губерниях‚ тоже населенных евреями‚ не было ни одного погрома: тамошний генерал-губернатор предпринял решительные меры, и всё обошлось. Как писал юрист Г. Слиозберг: «Опыт… подтвердил‚ что если погрома не желает губернатор‚ то его не допускает полиция‚ а если его не допускает полиция‚ то его не начинает толпа».

Весной 1881 года таинственные люди появились на юге России и намекали полицейским начальникам‚ чтобы не мешали развитию событий при «взрыве народного негодования против евреев». «Взрывы негодования» проходили по единому сценарию, чаще всего в населенных пунктах возле железных дорог. Распускали слухи о намеченной дате погрома; евреи бежали к начальству с просьбой о помощи‚ но им советовали не выходить на улицу – и только. В назначенный день приезжали на поезде оборванцы с испитыми лицами‚ которых поили водкой в кабаке‚ а затем вели на погром по намеченным заранее адресам. Местные жители поначалу присматривались к пришельцам, не вмешиваясь в их действия‚ но убедившись в полной безнаказанности‚ тоже принимались за грабежи. А затем они и сами устраивали погромы‚ без посторонней помощи – при молчаливом одобрении или равнодушии полиции и соседей.

5

Это началось 15 апреля 1881 года в городе Елисаветграде Херсонской губернии‚ в дни христианской Пасхи. Впоследствии стало известно, что «за день или накануне по железной дороге приехало около двадцати «молодцов». Они и стали предводителями нескольких шаек‚ которые разбрелись по городу‚ грабя и разоряя еврейские жилища и магазины…» В ответ на увещевания погромщики кричали: «Да ведь это жидовское‚ – можно!»; когда появлялось местное начальство‚ перед ним расстилали по земле материи и ковры – для почета и «чтобы не промочили ноги».

«Приказчики‚ служители трактиров и гостиниц‚ мастеровые‚ кучера‚ лакеи‚ казенные денщики‚ солдаты нестроевой команды – всё это примкнуло к движению‚ – написано в секретном отчете правительственной комиссии. – Город представлял необычайное зрелище: улицы‚ покрытые пухом‚ были завалены изломанною и выброшенною из домов мебелью‚ дома с разломанными дверьми и окнами‚ неистовствующая толпа‚ с криком и свистом разбегающаяся по всем направлениям‚ беспрепятственно продолжающая свое дело разрушения‚ и в дополнение к этой картине – полное равнодушие со стороны местных обывателей нееврейского происхождения к совершающемуся разгрому…» Погром продолжался три дня‚ затем в город вошли войска и восстановили порядок.

Следующим на очереди оказался Киев‚ где местные власти знали о дне погрома‚ но ничего не сделали для его предотвращения‚ хотя у них было немало солдат и полицейских. В городе появились «молодцы»‚ которые уверяли жителей‚ что «дозволено трое суток потешиться над жидами‚ за это ничего не будет‚ а нашему брату не мешает поживиться». Погром в Киеве начался 26 апреля‚ и сторонний наблюдатель с изумлением отметил: «Это чистый разбой среди белого дня‚ с криком‚ свистом‚ гиканьем… Эти сорванцы говорили‚ что многие из них приехали нарочно из Москвы‚ и что еще едут к ним на помощь… Я сам убедился‚ что действиями толпы руководили‚ в некоторых случаях‚ интеллигентные люди».

Всё началось с Подола. «В двенадцать часов дня воздух вдруг огласился диким криком‚ свистом‚ гиканьем‚ ревом и хохотом. Шла громадная масса мальчишек‚ мастеровых и рабочих. Полетели стекла‚ двери‚ стали выбрасывать на улицу из домов и магазинов решительно всё‚ что попадалось под руку. Толпа бросилась на синагогу и несмотря на крепкие запоры мигом разнесла ее. Свитки Торы рвались в клочки‚ топтались в грязь и уничтожались…» Затем разбой перекинулся на прочие улицы Киева. Пьяная‚ озверелая толпа сокрушала всё на своем пути‚ а солдаты с полицией лишь сопровождали погромщиков с места на место, предлагая им разойтись. Изредка к толпе подъезжал генерал-губернатор и «увещевал народ»‚ а когда он уезжал‚ всё начиналось сызнова. Ночью в предместье Киева толпа разграбила кабаки‚ перепилась‚ а затем подожгла еврейские дома. За сутки погромщики разрушили около тысячи еврейских домов и магазинов‚ ранили несколько десятков мужчин‚ насиловали женщин. На другой день войска стали разгонять толпу прикладами‚ кое-где даже стреляли‚ чтобы остановить озверевших людей‚ и разбой прекратился‚ – хотя справиться с ним можно было в первые минуты погрома.

После Киева подошла очередь деревень и местечек Киевской и Черниговской губерний‚ Жмеринки и Конотопа‚ Нежина и Бердянска, Мариуполя и земледельческих колоний Новороссии; в местечке Смела погромщики убили семилетнего еврейского мальчика‚ который отказался перекреститься. Кое-где крестьяне решали на сходах‚ что и они «обязаны» громить своих евреев‚ так как царь этого требует; в одной из деревень полиция попросила не буйствовать‚ и крестьяне потребовали письменное удостоверение‚ чтобы не отвечать перед властями за невыполнение царского указа. В другом месте крестьян успокоили таким доводом: «Если бы правительство хотело бить евреев‚ то ведь у него достаточно для этого войск‚ – мужики почесали затылки и разошлись по домам».

Правительственный ревизор докладывал: «Взволнованная масса составила себе странное убеждение: если само начальство не останавливает нападение на евреев‚ то‚ следовательно‚ оно дозволено; отсюда уже пошли толки‚ что оно разрешено самим царем‚ а это разрешение народ объяснял тем‚ что евреи – непосредственные виновники события первого марта‚ что они убили царя». Сообщение в еженедельнике «Рассвет»: «Старый еврей-шинкарь жил в деревне двадцать лет и пребывал в самых дружественных отношениях с крестьянами. Заслышав о погроме‚ он собрал вещи и выбрался из деревни. Мужики‚ узнав об этом‚ послали за ним в погоню и‚ нагнав‚ начали укорять: «Гершко‚ Гершко! Як тоби не грих? Що ты робишь?! Тут треба жидов бити‚ а ты у нас един був жид‚ то и тий втикаешь. Кого ж мы будем бити и грабувати?»…»

Евреи Одессы жили в ожидании погрома две недели. «И с каждым днем становилось всё яснее и яснее‚ что они не будут обмануты‚ – вспоминал М. Бен-Ами. – Паника росла с каждым днем‚ с каждым часом… Всех точила и сверлила одна неотступная мысль: куда бежать? куда деть детей‚ когда начнется?.. Чувствовалось‚ как атмосфера сгущается‚ как злоба и свирепость растут кругом с каждым днем… Ожидали только сигнала. Откуда? Никто не знал. Но все дикие силы были наготове и с нетерпением ожидали этого сигнала‚ чтобы ринуться на несчастное еврейское население и выместить на нем всю злобу‚ которая накипела в них с того дня‚ когда на Руси вместо «обилия» массам преподнесли «порядок»…»

Погром в Одессе начался 3 мая 1881 года. «Не прошло и четверти часа‚ – сообщали в газету‚ – как вся рыночная площадь превратилась в громадную кучу обломков – досок‚ железа‚ стекла‚ посуды‚ одежды‚ обуви‚ разбитых бочек и ящиков с текущим из них пивом‚ водкой‚ маслом‚ нефтью и т. п. Везде были разбиты окна и двери‚ разорвана одежда‚ подушки и перины‚ сломана мебель‚ – и всё это огромными кучами загромождало улицы». Газета «Одесский вестник» сообщила: «В одной еврейской лавке после погрома оказалось тридцать пар старых сапог – это толпа сбросила‚ надев новые сапоги… Погромщики разгуливали по улицам в напяленных на себя женских платьях разного цвета‚ в черных сюртуках поверх собственной одежды или в двух-трех костюмах – один на другом…»

В городе с многотысячным еврейским населением результаты могли быть более устрашающими‚ но войска действовали активно‚ да и евреи – студенты‚ мясники, извозчики – вооружились топорами, дубинами‚ железными палицами и отгоняли толпу от своих кварталов. Вместе с погромщиками полиция арестовала 150 евреев‚ обвинив в «хранении оружия»‚ – да и в других местах власти не допускали еврейскую самооборону. В Бердичеве местная община заплатила полицмейстеру города большие деньги‚ и он разрешил евреям дежурить на вокзале. Дважды группа оборванцев приезжала в город‚ но на платформе их встречала стража с дубинами и не позволяла выйти из вагонов. Таким способом Бердичев избежал грабежей и разбоя.

В июле того же года погромы возобновились. В городе Переяславе появились евреи из Киева‚ которые бежали туда после весеннего разбоя, – чтобы избавиться от пришельцев‚ жители устроили двухдневное побоище. Следующим на очереди был Борисполь‚ расположенный неподалеку. «Погром начался‚ – писали в русской газете. – Погром страшный‚ сокрушивший всё‚ что только можно сокрушить. К восьми часам вечера все многочисленные евреи‚ населяющие Борисполь‚ были уже разорены».

Затем прошел двухдневный погром в Нежине. В «Газете» сообщили: «Разгромив винный завод и несколько погребов‚ толпа успела напиться до того‚ что потеряла‚ кажется‚ всякое сознание… Ничего не оставалось делать для усмирения разъяренной толпы‚ как постращать ружьем. Сперва был дан холостой залп‚ но он не подействовал. Некоторые из мужиков и даже женщины кричали: «Не может быть‚ чтобы батюшка-царь наш велел проливать кровь русскую за поганых жидов!» И опять бросились разбивать лавки. Наконец после тщетных увещеваний оставить буйство‚ офицер велел сделать залп из заряженных ружей. На земле оказалось шесть распростертых трупов. Невозможно описать‚ что произошло после этого: рев‚ крик‚ стоны… и толпа с остервенением бросилась на окончательное разрушение еврейских лавок». А в газете «Русь» прокомментировали это событие таким образом: трудно оправдать мотивы, по которым «христианская кровь может быть пролита ради евреев».

К лету 1881 года погромы затронули свыше ста еврейских общин юго-запада России; появились опасения‚ что буйство толпы перекинется на христианское население. Начальство распорядилось действовать решительно‚ солдаты стали разгонять громил прикладами‚ кое-где стреляли в пьяных‚ озверевших людей. Власти оказались невольными защитниками евреев‚ и на одном из докладов о пресечении погрома Александр III пометил: «Это-то и грустно во всех этих еврейских беспорядках».

После тех погромов некий священник Наумович писал в русской газете: «Безумие‚ великое безумие бить и разорять евреев! Безумие и беззаконие! Еврей – человек и ближний наш‚ потому что мы христиане. Он не виноват в том‚ что он еврей‚ что он грамотен‚ что его с детства вели к свету‚ а нас не вели и даже прямо держали в темноте. Он не виноват в том‚ что мы темные‚ но мы в этом виноваты!»

6

Александр III был вторым сыном в царской семье‚ по традиции его готовили для военной службы‚ и наследником престола он стал лишь потому‚ что умер его старший брат Николай. В молодости Александра III обучал профессор Московского университета К. Победоносцев‚ сторонник неограниченной монархии‚ который влиял на царя всю его жизнь.

Убийство Александра II застало наследника врасплох‚ и Победоносцев – к тому времени обер-прокурор Святейшего Синода – записал в день покушения: «Сегодня вечером‚ в двенадцать часов ночи‚ бедный сын и наследник с рыданием обнял меня… Боже‚ как мне жаль его‚ нового государя! Жаль как бедного‚ больного‚ ошеломленного ребенка. Боюсь‚ что воли не будет у него. Кто же поведет его?..» Охотников «повести» нового царя нашлось предостаточно‚ и сначала было неясно‚ кто из них возьмет верх. Либералы из окружения прежнего императора поговаривали об умеренной конституции и «парламентском образе правления»‚ но в первом своем манифесте Александр III возвестил о незыблемости «самодержавной власти‚ которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений».

В мае 1881 года‚ в самый разгар погромов‚ Александр III принял группу именитых петербургских евреев. Глава депутации барон Гораций Гинцбург выразил «беспредельную благодарность за меры‚ принятые к ограждению еврейского населения»‚ и предположил с надеждой: «Еще одно царское слово – и смута исчезнет». В ответ царь сообщил депутатам‚ что для него равны все верноподданные‚ без различия племени и вероисповедания; более того‚ «в преступных беспорядках на юге России евреи служат только предлогом‚ и что это дело рук анархистов». Ответ Александра III опубликовали в газетах для опровержения слухов о царском указе‚ который будто бы позволял громить евреев. Но он высказал депутатам и другое: источником вражды к евреям‚ по его мнению‚ было их экономическое господство и эксплуатация коренного населения. Ему попытались описать бедственное положение евреев в черте оседлости‚ но царь сказал: «Изложите всё это в особой записке». Записка была составлена‚ однако не попала по назначению, – наступали иные времена, иная политика.

Александр III и его министры предполагали сначала‚ что смутьяны «разжигали дурные страсти в народной массе» для революционных целей. Но вскоре из южных губерний поступили отчеты о прошедших беспорядках‚ и в Петербурге поняли‚ что революционеры были ни при чем. Причинами погромов местные власти называли всеобщее брожение умов после убийства Александра II‚ антиеврейскую пропаганду в газетах‚ религиозную неприязнь к инородцам‚ земельный голод, обнищание крестьян, низкую ступень их умственного развития‚ а также конкуренцию со стороны евреев‚ которая вызывала зависть‚ вражду и «ненависть народа».

Из этого перечня министр внутренних дел Н. Игнатьев выделил одну лишь причину – последнюю. В обобщающем докладе на имя царя он сообщил‚ что евреи использовали реформы Александра II для захвата торговли и промышленности‚ чтобы эксплуатировать коренное население‚ а потому правительство должно принять энергичные меры «для ограждения населения от той вредной деятельности евреев‚ которая‚ по местным сведениям‚ вызвала волнения». Александр III утвердил этот доклад‚ и началось ужесточение прежнего законодательства о евреях.

В губерниях черты оседлости были созданы особые комиссии‚ куда назначались представители разных сословий коренного населения‚ а также по два еврейских депутата. Перед началом работы каждая комиссия получила министерский циркуляр‚ который обвинял еврейское население страны в «замкнутости‚ обособленности‚ религиозном фанатизме‚ в захвате торговли‚ промыслов и земельной собственности». Таким образом‚ «дурные качества» евреев были заранее определены‚ и губернским комиссиям поручалось в двухмесячный срок указать, «какие вообще меры следовало бы принять, дабы парализовать вредное влияние евреев».

Городского голову Житомира не пригласили участвовать в заседаниях губернской комиссии‚ потому что его взгляды на еврейский вопрос не соответствовали министерскому циркуляру. Гродненский городской голова на заседаниях комиссии присутствовал‚ но председатель запретил ему высказывать доводы в защиту евреев. В таврической комиссии составили сначала заключительный отчет‚ а затем стали подбирать статистические данные‚ которые бы подтвердили их выводы. Депутаты-евреи сумели доказать‚ что статистика опровергает заключения комиссии‚ и отчет отправили в Петербург без их подписей.

Редактор газеты «Киевлянин» предлагал на заседании комиссии «голодом и нуждой так скрутить евреев‚ чтобы они были вынуждены браться за всякую физическую работу». Киевский городской голова признавал‚ что среди русских есть немало нажившихся бесчестным путем‚ но эти капиталы проедаются и пропиваются в России‚ а сынки еврейских капиталистов прокучивают деньги в Париже с французскими кокотками. Врач-окулист М. Мандельштам участвовал в заседаниях киевской губернской комиссии и описал ее состав:

«Городской голова города Киева – владелец кирпичных заводов‚ нажившийся на своих рабочих‚ по справедливости считал себя очень компетентным в области эксплуатации‚ и потому беспрерывно вопил о евреях-эксплуататорах. Черкасский городской голова – полумужик‚ полукулак‚ невежествен‚ груб‚ в итоге – нуль. Городской голова города Бердичева – жил в среде почти исключительно еврейской и неоднократно пытался приводить факты‚ говорящие в пользу евреев. Поэтому находился в сильном подозрении‚ что подкуплен евреями. Редактор пресловутой антисемитской газеты «Киевлянин»‚ профессор политической экономии – не без знаний‚ ловко владеет пером‚ которым злоупотребляет для очернения поляков и евреев. Мелкие чиновники‚ статисты‚ без речей – голосуют‚ конечно‚ как будет угодно господам начальникам. Секретарь – беспрерывно пьян.

Поляки-помещики – один из них заявил категорически‚ что в деревнях погромы наблюдались лишь в тех местностях‚ куда были командированы специальные подстрекатели. Он же потребовал занести в протокол‚ что евреи-арендаторы прекрасно вели хозяйство в арендуемых имениях. Еще помещик‚ старинного дворянского рода‚ и трое сельских старост‚ которые до самого конца так и не могли понять‚ зачем собственно их призвали. Поэтому помещик‚ под эгидой которого они находились‚ при каждом вопросе должен был делать им знак‚ голосовать ли направо или налево.

Комическое интермеццо. Помещик‚ обращаясь к старостам: «Не правда ли‚ господа‚ что шинкарь Ицко душит крестьян‚ выжимает из них соки?» – «Правда‚ Ваше Высокоблагородие‚ душит». Помещик-поляк: «А что будет‚ если Степан станет держать шинок?» – «Гирше (хуже) буде‚ Ваше Высокоблагородие». Гомерический хохот‚ даже между заядлыми антисемитами».

Практически на каждом заседании еврейские делегаты должны были доказывать‚ что «народ в целом не может быть эксплуататором‚ среди каждой народности имеются эксплуататоры и эксплуатируемые… что русские ростовщики‚ по свидетельству русских же статистиков‚ гораздо жестокосерднее и кровожаднее‚ нежели еврейские»‚ и так далее. «Наши защитительные речи… произвели, наверно, глубокое впечатление‚ – вспоминал М. Мандельштам‚ – и… все ограничения‚ предложенные докладчиком‚ были приняты подавляющим большинством голосов».

Губернские комиссии в своих отчетах рекомендовали правительству удалить евреев из деревень‚ запретить им держать винные промыслы‚ арендовать земли‚ мельницы и рыбные пруды. Они предлагали упразднить еврейские благотворительные и общественные учреждения‚ закрыть школы‚ пересмотреть Талмуд и прочие религиозные книги, исключить из них то‚ что правительство сочтет вредным. Волынская комиссия предложила уменьшить число синагог и молитвенных домов; бессарабская и минская комиссии – упразднить еврейские больницы‚ черниговская – запретить евреям брать русские имена и прозвища‚ могилевская – не допускать театральные представления на еврейском языке.

Следует отметить‚ что несколько комиссий рекомендовали в своих отчетах упразднить черту оседлости и отменить всякие ограничения для разумного решения еврейской проблемы. Порой члены комиссий хвалили евреев за трезвый образ жизни‚ но непременно добавляли‚ что из-за этого их свойства питейная статья бюджета тяжким бременем ложится на остальное население. Губернские власти тоже посылали в Петербург свои соображения. Виленский генерал-губернатор докладывал‚ что «от еврейского племени нельзя ожидать‚ чтобы оно посвятило свои дарования и свои силы на пользу родины». Харьковский генерал-губернатор полагал‚ что «только страх наказания побуждает евреев сдерживать свои дурные инстинкты‚ направленные против коренного населения». А киевский генерал-губернатор советовал «для ограждения христианского населения… способствовать выселению евреев из империи»‚ потому что «умственное превосходство еврея» дает ему преимущества в борьбе за существование.

К концу 1881 года отчеты губернских комиссий попали в Петербург‚ и для решения этой проблемы «во всей ее совокупности» правительство создало очередной, теперь уже Центральный комитет для рассмотрения еврейского вопроса. Комитет начал свою работу‚ но ни одного еврея не пригласили на его заседания.

7

Год заканчивался‚ погромный 1881 год‚ не предвещая‚ казалось‚ очередных сюрпризов‚ но неожиданно разразился погром в Варшаве‚ столице Царства Польского. Во время рождественского богослужения в переполненном костеле кто-то крикнул «Пожар!»‚ все бросились к выходу и затоптали многих. Пожара на самом деле не было‚ но сразу заговорили‚ будто поймали двух евреев‚ которые подняли ложную тревогу. Проверять слух не стали; толпа кинулась бить евреев‚ громить их магазины и жилища. «Мы видели не только толпы‚ грабящие лавки‚ – свидетельствовал поляк из Варшавы‚ – но и образованную публику‚ которая глядела с удовольствием на картину погрома». Полиция практически не вмешивалась; поляки хотели учредить гражданскую стражу для защиты евреев‚ но им не позволили. За три дня буйств десятки евреев были ранены‚ синагоги разгромлены‚ четыре с половиной тысячи квартир и магазинов разграблены.

«Так закончился страшный 1881 год‚ родной брат критических лет еврейской истории… – писал историк С. Дубнов. – В 1881 году волна варварства поднялась навстречу еврейскому обществу‚ устремившемуся в короткую эпоху реформ к гражданскому равноправию и требовавшему себе места в государственной жизни России. Это было в тот самый год‚ когда в соседней Германии бушевал антисемитизм модернизированный. И там и здесь не желали видеть равноправного‚ свободного еврея на месте униженного‚ порабощенного. Еврей поднял голову – и получил первый погромный удар‚ за которым последуют еще многие».

Снова поползли страхи по городам и местечкам‚ и некий читатель написал в еврейскую газету: «Меня измучил этот проклятый год‚ это общее умопомрачение‚ обуявшее наше любезное отечество… Мы ожидаем погрома каждую минуту‚ ведь впереди новый год‚ крещение‚ масленица‚ Пасха… Ну что это за жизнь? Если бы хватило мужества‚ я бы сначала убил всех своих‚ а потом себя‚ и – finita la komedia. А то придет какой-нибудь пьяный бродяга‚ надругается над женою и дочерью‚ а маленькую мою Соньку выбросит из окна третьего этажа. Ну‚ не лучше ли самому убить их всех?..» А из Одессы написали более кратко: «Страшно подумать о будущем‚ ужасно жить настоящим».

После первых погромов 1881 года появилось предположение, что они были организованы свыше, но говорить об этом остерегались. Впоследствии барон Г. Гинцбург подал в правительство записку, в которой утверждал: «Образовалось нечто вроде антиеврейского согласия‚ адептами которого сделались лица разных сословий‚ в том числе даже многие представители власти‚ как провинциальной‚ так и центральной. Негласный‚ но терпимый союз этот несомненно обладал и денежными средствами‚ без которых ничего нельзя было бы сделать».

По сей день историки спорят о том, стало ли подстрекательство причиной тех беспорядков или на это повлияло экономическое положение в стране, атмосфера волнений в обществе после убийства Александра II. Вряд ли власти в Петербурге были заинтересованы в развязывании и поощрении погромов; там понимали, что непредсказуемые буйства толпы могли перекинуться на прочие слои населения. Одесский губернатор предупреждал: «Возбуждение против евреев может перейти в возбуждение против помещиков, о чем последние неоднократно уже заявляли мне».

Известно лишь‚ что в 1879 году в Петербурге образовалась Тайная антисоциалистическая лига. Ее немногочисленные участники были недовольны «безмятежной дремотой общества»‚ а потому решили «парализовать зло‚ образовать железный круг около Его Величества и умереть вместе с ним‚ если ему суждено погибнуть». Уберечь Александра II они не смогли‚ но после его убийства высшие сановники образовали в Петербурге тайную организацию «Священная дружина»‚ – возможно‚ как продолжение прежней «антисоциалистической лиги».

«Священная дружина» предназначалась для охраны царя‚ борьбы с «врагами порядка» и просуществовала полтора года. Среди прочих в ней участвовали обер-прокурор Святейшего Синода К. Победоносцев и министр внутренних дел Н. Игнатьев‚ известные своим негативным отношением к евреям, – но доказать причастность «Священной дружины» к организации погромов тех лет нет никакой возможности.

Из еженедельника «Русский еврей» (1881 год): «В воскресенье‚ по случаю базарного дня‚ много крестьян приехало в местечко Полонное. Становой попросил евреев закрыть лавки и не покупать ничего у приехавших. Крестьяне долго стояли на базаре и напрасно ждали покупателей: никто не являлся. Они отправились к становому‚ выразили свое недоумение и попросили их выручить. Становой предложил им меняться продуктами по первобытному способу‚ но крестьяне возражали‚ что это‚ конечно‚ хорошо‚ но «гроши треба»… Крестьяне обещали больше не производить беспорядков и просили открыть еврейские лавки. Становой удовлетворил их желание…»

Из газеты «Южный край: «На другой день после погрома… получена была телеграмма‚ извещавшая‚ что в местечко едет генерал-губернатор. Немедленно собрали около тридцати рабочих‚ которые принялись приводить всё в порядок. Через несколько часов… пух‚ обломки были убраны‚ улицы чистенько выметены‚ окна вставлены и т. д. Словом‚ местечко‚ как бы по мановению волшебного жезла‚ не только приняло свою прежнюю физиономию‚ но даже получило какой-то веселый‚ праздничный вид…»

В мае 1881 года митрополит Московский и Коломенский Макарий выступил в защиту евреев в Большом Успенском соборе Московского Кремля. В том же году Святейший Синод принял постановление «О награждении священно– и церковнослужителей за особые их заслуги во время антиеврейских беспорядков». «Из числа принимавших участие в прекращении беспорядков‚ происходивших в мае 1881 года‚ награждены: саном протоиерея – два священнослужителя‚ наперсным крестом Святейшего Синода – одиннадцать‚ скуфьею – восемь‚ благословением Святейшего Синода с выдачей установленных грамот – двое».

В период религиозных исканий Лев Толстой занимался исследованием исторических основ христианства и для этого изучал язык иврит‚ который ему преподавал московский раввин Ш. Минор. Толстой писал в книге «В чем моя вера?» (закончена в 1884 году): «Я недавно с еврейским раввином читал пятую главу Матфея. Почти при всяком изречении раввин говорил: это есть в Библии‚ это есть в Талмуде‚ и указывал мне в Библии и Талмуде весьма близкие изречения к изречениям Нагорной проповеди. Но когда мы дошли до стиха о непротивлении злу‚ он не сказал: и это есть в Талмуде‚ а только спросил меня с усмешкой: – И христиане исполняют это? подставляют другую щеку? – Мне нечего было отвечать‚ тем более что я знал‚ что в это самое время христиане не только не подставляли щеки‚ но били евреев по подставленной щеке».

Стихийное сопротивление погромщикам проявлялось в разных городах и местечках. В Конотопе еврейская самооборона защищала дома от разгрома; в местечке Домбровицы Волынской губернии евреи с кольями и топорами встали на пути у погромщиков; из Херсонской губернии сообщали: «На место беспорядков прибежала толпа евреев‚ человек четыреста‚ и завязался жесточайший рукопашный бой; ранены были четыре еврея‚ один из них умер. Бушевавшая толпа отправилась восвояси и до другого дня воцарилась тишина и спокойствие».

Однако случаи организованной обороны были единичны‚ и вывод напрашивался сам собой: «Там‚ где кулак и грубая физическая сила в большом почете‚ смиренномудрие‚ миролюбие и апеллирование к праву‚ закону и справедливости – в высшей степени смешны и бессмысленны… Единственное спасение – в самообороне и самозащите».

Очерк тридцать первый Погром в Балте. Введение «Временных правил». Погромы 1882–1884 гг. Крах политики «обрусения»

«Встань‚ сестра‚ пойдем туда‚ где свет свободы сияет над всеми… Там не будет грабить тебя негодяй‚ там не будут над тобой издеваться‚ Рухама‚ сестра моя!»

1

После первого погрома 1881 года газета «Новое время» напечатала статью под названием «Бить или не бить?»‚ предлагая сделать жизнь евреям в России невыносимой. Новороссийский генерал-губернатор докладывал в Петербург: «Лучшие представители интеллигенции одобряют и оправдывают эти дикие проявления ненависти к евреям и практически не осуждают их». Корреспондент газеты писал из Елисаветграда: «Хотя местная интеллигенция и не участвовала лично в погромах‚ но проявляла абсолютное равнодушие и одобряла их в глубине души». Даже в газете революционной партии «Народная воля» объясняли погромы «пробуждением народного сознания» крестьян‚ которые истребляли «несправедливо нажитое имущество своих притеснителей».

Некоторые народовольцы – и евреи в их числе – считали‚ что погромы полезны‚ так как они приучают народ к революционным выступлениям; сначала надо поднять крестьянство против евреев‚ а затем направить бунт против царя. В прокламации народовольцев «К украинскому народу» говорилось: «Тяжко стало людям жити на Украине. Грабят жиды‚ иуды непотреби… А нехай лиш встанут мужики… зараз царь станет жидив рятувати (спасать)… Ось шо выроблее той паньский та жидивский царь… Ви почали вже бунтовати против жидив. Добре робите…»

Власти не выделили ни единой копейки жертвам разбоя‚ хотя помогали населению после стихийных бедствий, даже «Общество Красного Креста» не позаботилось о том‚ чтобы помочь разоренному от погромов населению. Суды присуждали громил к легким наказаниям «за нарушение общественного спокойствия»‚ оправдывали их из-за «отсутствия доказательств»‚ и в еврейской газете с горечью отметили: «Есть только разрушенные дотла кварталы‚ раздробленная в щепки мебель и домашняя утварь‚ изувеченные мужчины‚ изнасилованные женщины и полумертвые от страха дети‚ – но разве это доказательство? А потому добрых молодцов судят за нарушение общественной тишины. И поделом! Зачем они гикали‚ свистели‚ шумели‚ а не делали свое дело тихо‚ смирно‚ благородно‚ не нарушая послеобеденного отдыха мирных граждан?.. Многие по выходе из суда смеются‚ некоторые дразнят стоящих тут же евреев‚ а другие угрожают в будущем произвести еще больший погром».

Вместо того‚ чтобы обвинять бандитов‚ киевский прокурор говорил на суде об еврейской «эксплуатации» края‚ а когда ему напомнили о чудовищной скученности еврейского населения в черте оседлости‚ прокурор сказал: «Если для евреев закрыта восточная граница‚ то ведь для них открыта западная граница; почему же они ею не воспользуются?» Это же заявил и министр внутренних дел Н. Игнатьев: «Западная граница для евреев открыта. Они и так имеют уже много прав, и их эмиграции не будут препятствовать. При всяком выселении из России евреям следует помнить, что возвращение в Россию допускаемо не будет».

В то время немногие выступили в защиту евреев‚ среди них писатель М. Салтыков-Щедрин‚ чья статья вызвала негодование правых газет. «История‚ – писал он после погромов‚ – никогда не начертывала на своих страницах вопроса более тяжелого‚ более чуждого человечности‚ более мучительного‚ нежели вопрос еврейский… Нет более надрывающей сердце повести‚ как повесть этого бесконечного истязания человека человеком… Можно ли себе представить мучительство более безумное‚ более бессовестное?.. И во сне увидеть себя евреем достаточно‚ чтобы самого неунывающего субъекта заставить метаться в ужасе и посылать бессильные проклятия судьбе».

По черте оседлости прокатилась волна поджогов еврейских местечек‚ оставляя на пепелищах сотни семейств. Особенно много поджогов было в Литве и Белоруссии‚ где местные власти не допустили погромов; газеты пестрели сообщениями из Ковно‚ Слонима‚ Сморгони и других мест: «В городе господствует паника… Большинство построек не было застраховано… Народ бродит без крова и пищи‚ дети и женщины плачут… Но что всего печальнее здесь – это то равнодушие‚ та злоба и злорадство‚ какое выражает местное население по отношению к евреям». Пожары и погромы разорили многих; промышленность и торговля находились в упадке‚ и в довершение к этому полиция стала выселять евреев‚ незаконно поселившихся во внутренних губерниях Российской империи. Их изгоняли в черту оседлости из Москвы‚ Петербурга, Киева‚ Орла‚ Тамбова‚ Харькова‚ Нижнего Новгорода‚ из Области Войска Донского‚ а также из пятидесятиверстной полосы вдоль западной границы.

Выселение из Москвы выделялось особой строгостью; всю зиму полиция устраивала облавы и безжалостно изгоняла целые семьи – с детьми‚ стариками‚ беременными женщинами. Московский корреспондент лондонской газеты сообщал: «Ежедневно тянутся бедные евреи толпами к Брестскому вокзалу, вынуждаемые полицией к выезду… Пристав майор Бернов подвергся недельному аресту на гауптвахте, а два околоточных надзирателя даже уволены от должности за то, что недостаточно ревностно выполняли данное им приказание выселять евреев из Москвы». Не пожалели и старую еврейку‚ у которой было медицинское удостоверение‚ что всякое передвижение ускорит ее смерть. В газете «Земство» написали: «Врачам был сделан запрос: сколько времени‚ по их мнению‚ проживет еще старуха‚ если ее оставить в покое? Не более десяти дней‚ был ответ. На основании этого ответа умирающей старухе разрешено остаться в Москве еще десять дней‚ по истечении которых‚ если она не переселится в тот мир‚ подлежит непременному выселению из Москвы».

Правые газеты поддерживали решительные меры: «Дай Бог‚ чтобы усилиями нашей полиции удалось очистить русскую столицу от евреев»‚ а новые веяния из центра расходились кругами по провинциям. Кое-где случались мелкие погромы с грабежами; из разных мест поступали тревожные сообщения: «Многие христиане нашего местечка уже распределили между собою дома и имущество здешних евреев… Побиты стекла и двери‚ ранено камнями шесть человек… Толпа разбила шинок‚ дом и лавку еврея Когана… Местные мальчишки под предводительством некоего мещанина устроили для потехи погром… Раненый еврей умер…» В деревнях тоже готовились к погромам‚ чтобы не упустить момент‚ когда можно пограбить; в Мелитополе обнаружили на улице маленькую крестьянскую девочку‚ которую бабушка послала с наказом: «Говорят‚ будут бить жидов‚ так пойди туда и принеси платочек».

М. Бен-Ами вспоминал зловещую атмосферу того времени: «Когда говорят о погромах‚ то принимают обыкновенно во внимание дни‚ в течение которых они происходили‚ считают число жертв‚ исчисляют количество уничтоженного и расхищенного имущества‚ разоренных домов и лавок – сообразно с этим составляют себе понятие о пережитом несчастье. А между тем, есть нечто более страшное‚ что мучительнее всего этого‚ – это о ж и д а н и е погрома. Ужас ожидания не поддается никакому исчислению‚ никакому измерению; он неизмерим… Можно спастись‚ можно совершенно избегнуть погрома‚ но можно столько исстрадаться в ожидании его‚ что эти страдания превосходят то‚ что принес бы‚ быть может‚ сам погром».

Атмосфера накалялась. Корреспондент венской газеты телеграфировал в редакцию: «Все московские евреи находятся в чрезвычайно мрачном настроении…»; министр иностранных дел Российской империи сказал английскому посланнику: «Правительство и население возбуждены против евреев вообще»; в еврейской газете признали с тревогой: «В марте уже смелее начали бить евреев‚ так как предшествовавшие репетиции удались»‚ – исподволь нарастало нечто грозное‚ пугающее‚ неизбежное‚ чтобы прорваться в очередном диком буйстве.

2

Это случилось в городе Балте Подольской губернии – 29 марта 1882 года‚ на второй день христианской Пасхи. Первое же известие‚ попавшее в еврейские газеты‚ говорило об огромном несчастье: «Весь город совершенно опустошен… Около 6000 семейств не имеют хлеба и крова… Дети умирают от голода и холода‚ голодают и взрослые; осталось у нас только то‚ что носим на себе… Помогите‚ спешите к нам‚ утешьте нас добрым словом!»

Евреи Балты заранее просили власти предпринять какие-либо меры‚ телеграфировали в Петербург‚ собирались нанять за свой счет тридцать-сорок городовых‚ но полицмейстер отсоветовал: «Это – дрянь. Я боюсь‚ что они сами будут делать беспорядки». Газеты отметили «поразительное бездействие местной власти» в дни погрома: «Защищали евреев лишь врачи‚ духовенство‚ особенно протоиерей‚ и несколько человек интеллигентных. Остальная «аристократия» смотрела со злорадством на эту картину разрушения и молчала».

Евреи-грузчики, извозчики и ремесленники создали отряд самообороны, и в протоколе расследования сказано: «В начале погрома сбежавшиеся евреи заставили шайку буянов отступить и укрыться в здании пожарной команды‚ но с появлением полиции и солдат буйствующие вышли из своего убежища. Вместо того‚ чтобы разогнать эту шайку‚ полиция и войско стали бить евреев прикладами и саблями. В этот момент кто-то ударил в набат‚ и на колокольный звон стала стекаться городская чернь… Турецкая сторона города‚ где жили евреи‚ была разгромлена в течение трех-четырех часов…»

Далее, из того же протокола: «Полиция и военные власти арестовали 24 грабителя и большое число евреев‚ – последних за то‚ что осмелились защищать свои квартиры. На следующее утро христиан освободили‚ и они усилили собою ряды грабителей‚ а евреев продержали под арестом два дня… Толпа бросилась на склад питей‚ разбила его‚ напилась там вдоволь водкой и пошла бить и грабить при содействии крестьян‚ а также солдат и полицейских. Тут-то и разыгрались те страшные‚ дикие сцены убийств‚ насилия и грабежа‚ описание которых в газетах есть только бледная тень действительности».

Начальник местной воинской команды лишь наблюдал за буйством и даже приказал напоить водой погромщиков‚ которые утомились от разбоя. Городской предводитель дворянства сказал за несколько дней до этих событий: «Когда будут громить Балту‚ я закурю папиросу и стану спокойно смотреть в окно даже тогда‚ когда придут грабить моего квартиранта». И действительно‚ когда толпа подошла к лавке его квартиранта-еврея‚ предводитель дворянства велел передать погромщикам‚ что двери и ставни на лавке принадлежат ему‚ а замок и все товары в лавке – еврейские. Грабители аккуратно сняли двери и ставни‚ отставили их в сторону‚ чтобы не повредить‚ и разгромили лавку.

Полицейский исправник застал погромщиков в доме еврейского купца‚ когда они разбивали ломом несгораемый шкаф. Вместо того‚ чтобы арестовать взломщиков‚ исправник разрешил им ударить ломом еще десять раз‚ а если шкаф не поддастся‚ оставить его в покое. Исправник самолично считал удары‚ но шкаф выстоял‚ и толпа пошла дальше в поисках более легкой добычи. На второй день погрома исправник привел из окрестных деревень сотни крестьян с колами и дубинами; крестьяне были уверены‚ что их вызвали «для усмирения евреев и обороны церквей»‚ и присоединились к громилам.

Газеты и журналы тех дней переполнены сообщениями из Балты: «Ни один магазин не уцелел… шинки и винные погреба разорены…» – «Во всех еврейских домах выбиты стекла‚ двери‚ ставни‚ внутри всё разбито‚ уничтожено… Выпущенный из перин и подушек пух образовал целые холмы‚ так что в одном месте не могли проехать пожарные…» – «Синагог разграблено семь: толпа искала свитки Торы‚ но их евреи предварительно попрятали…» – «Кроме крестьян и мещан грабили и полуинтеллигентные люди: они оставляли в магазинах свои старые шляпы‚ сапоги‚ зонтики и взамен них брали новые…», – «Подробности в следующем письме…»

Очередные сообщения: «Нападали на женщин и насиловали их в переулках‚ в сараях‚ на чердаках‚ в лавках. Пьяные звери не разбирали красивых и некрасивых‚ пожилых и молодых…» – «Иос‚ сын Менделя Термака‚ скончался у матери на руках; в степи умерла роженица Сарра‚ жена Иося Могилевского; Ривка‚ жена Шлиомы Вербовецкого‚ и Авраам‚ сын Ушера‚ умерли от испуга и истязания; Цывья‚ жена Иося Цванга‚ пролежав всю ночь в воде‚ сильно опухла и умерла от простуды…»

Из Балты в Одессу послали телеграмму: «Голодаем. Пришлите хлеба». Срочно собрали тысячу рублей, погрузили на возы сто пудов хлеба; посланцы из Одессы приехали в разоренную Балту и увидели сотни еврейских семейств, которые укрывались на станции железной дороги. «Наутро после погрома в Балту пришло соседнее село Казацкое – забирать еврейское имущество. Шли сгорбленные старухи‚ беременные женщины‚ молодицы‚ девки‚ дети‚ старики и парни‚ – все спешили с пустыми мешками. Но солдаты их не пустили в город‚ и они недоумевали по этому поводу, даже чувствовали себя обиженными: «вчера сами звали‚ а сегодня не пускают»…»

Войска навели порядок в городе‚ и подошло время подводить итоги двухдневного разгрома. В Балте были разрушены 1250 еврейских домов и магазинов; «все состоятельные люди превратились в нищих»‚ – сообщал местный раввин; погибли во время погрома 12 евреев, более двухсот были ранены. В те же дни жандармский полковник докладывал из Подолии в Петербург: «Евреи во многом сами виноваты в беспорядках: как только они видят, что сила на их стороне, они делаются вызывающе нахальными». Через неделю в Балте вспыхнул пожар‚ сгорели тридцать еврейских домов‚ власти арестовали поджигателей‚ – и снова в городе началась паника: одни убегали в Одессу‚ а другие перебирались на вокзал под защиту полиции.

В газете «Русь» так прокомментировали это событие: «С каким тактом держался народ во время погромов! Народ был возбужден в высшей степени и вооружен… однако же случаи убийства были редки. Говорят – народ грабил; но это отнюдь не надо понимать в уголовном значении этого слова: он просто присваивал себе еврейское добро и уносил домой…» Сначала судьи освобождали громил или присуждали к нескольким дням ареста за «нарушение общественной тишины и спокойствия»; зрители в зале суда говорили с ухмылкой: «За сто карбованцев можно и посидеть неделю». Но протесты против погромов нарастали во многих странах; последовало распоряжение из Петербурга‚ и судьи стали выносить суровые приговоры: каторжные работы в рудниках‚ ссылки в исправительные арестантские роты‚ – за убийства приговаривали к смертной казни через повешение. Корреспондент русской газеты передавал из Балты: «Вообще крестьяне сильно недоумевают‚ как это приказывали сначала разорять жидов‚ а теперь казнят за точное исполнение приказаний власти».

Киевский генерал-губернатор А. Дрентельн должен был утвердить смертный приговор двум солдатам-погромщикам‚ и еврейская община Балты послала к нему раввина с просьбой помиловать осужденных. Разгневанный генерал-губернатор заявил: «Нигде вам не живется так хорошо‚ как в России… но вы сами своими поступками вооружаете против себя». Ходатайство о помиловании он назвал «лицемерием» и сообщил‚ что солдаты и без того помилованы – «не по просьбе евреев». (Этот генерал-губернатор на просьбах евреев о помощи ставил такие резолюции: «Сидите смирно и не трогайте других»‚ «Войска явятся‚ когда нужно будет»‚ «Об этих скотах думают больше‚ чем о других‚ а им всё мало».)

После Балты мелкие погромы прошли в других городах и местечках; житель одного из них написал в газету: «Нас окружают со всех сторон ужас и отчаяние… Целые ночи мы бодрствуем напролет‚ ожидая внезапного нападения разбойников. Нам открыто говорят‚ что дни наши сочтены…»

3

В начале 1882 года лондонская газета «Таймс» опубликовала статьи с описанием погромов в России, и в Лондоне собрались на митинг депутаты парламента‚ представители церкви‚ ученые‚ писатели‚ именитые лица столицы. Председательствовал лорд-мэр города; ораторы говорили о том‚ что ограничительные законы унижают евреев и поощряют грубые насилия; кардинал Маннинг закончил речь такими словами: «Есть Книга‚ составляющая общее достояние Израиля и христианских народов. И в этой Книге читаю я‚ что Израиль – древнейший народ на земле‚ между тем как русские‚ австрийцы и англичане только народы вчерашнего дня. И живет этот народ силой своего неугасимого духа‚ своих неизменных традиций‚ своей непоколебимой веры в Бога и Божественные законы‚ – народ‚ рассеянный по всему миру‚ прошедший сквозь огонь и не погибший‚ поверженный в прах‚ но не смешавшийся с прахом».

Участники митинга основали фонд помощи пострадавшим от погромов и собрали более ста тысяч фунтов стерлингов; в ответ на это в петербургском «Правительственном вестнике» написали: «Еврейский вопрос безусловно принадлежит к числу вопросов внутренних‚ в которых каждое государство распоряжается по своему усмотрению и никогда не потерпит постороннего вмешательства или совета в какой-либо форме».

Отклики на события в России не прекращались. Испанское правительство пригласило евреев поселиться в Испании‚ где они найдут «радушный прием и безусловную полноправность в бывшем своем отечестве‚ для которого они много потрудились и которому принесли много пользы». Правительство Чили тоже приглашало российских евреев и брало на себя путевые расходы. В Нью-Йорке прошел митинг против «средневековых гонений‚ возобновленных в России»‚ и в том же «Правительственном вестнике» пригрозили: «Всякое заступничество иностранной державы за еврейскую народность могло бы только посеять неудовольствие в массе русского населения и неблагоприятно отразиться на положении евреев».

А в Петербурге пока что заседал Центральный комитет для рассмотрения еврейского вопроса. Задача комитета была определена заранее и записана в журнале заседаний: «поставить евреев в такое правовое положение в государстве‚ при котором они вынуждены будут сделаться полезными гражданами и не подавать поводов к народным волнениям и самосуду». Комитет разработал «временные‚ предупредительные» меры‚ вплоть до поголовного выселения евреев из сел и деревень в города и местечки черты оседлости‚ – и подал проект на рассмотрение правительства. Министры не решились выселить и обречь на разорение сотни тысяч человек‚ однако часть предложенных мер они приняли, чтобы у крестьян не создалось впечатления‚ будто «царская воля в деле избавления их от еврейской эксплуатации не приводится в исполнение».

Так появились печально известные «Временные правила о евреях»‚ утвержденные Александром III в мае 1882 года. Эти правила запрещали евреям вновь селиться вне городов и местечек в черте оседлости‚ не позволяли им покупать в деревнях недвижимое имущество и арендовать там земли‚ а также торговать в воскресные дни и в христианские праздники. Новые ограничения не коснулись Царства Польского; они распространялись на 15 губерний черты оседлости‚ и хотя эти правила назывались «временными»‚ они просуществовали практически до 1917 года.

Во время подготовки «Временных правил» ходили слухи о том‚ что министр внутренних дел Н. Игнатьев готов «за крупную сумму направить еврейский вопрос в более благоприятное русло». Г. Слиозберг свидетельствовал: «Я знаю от барона Г. Гинцбурга‚ что во время одного из свиданий с ним… Игнатьев вдруг спросил: «Скажите‚ барон‚ верно ли‚ что вашему банкирскому дому переведена‚ для передачи мне‚ сумма в два миллиона рублей?» Барон Гинцбург был до того ошеломлен этим вопросом‚ что‚ как он сам говорил‚ его охватило сильное волнение и‚ не решаясь пойти по пути‚ подсказанному Игнатьевым‚ он‚ конечно‚ ответил отрицательно…» Через несколько дней после этого проект «Временных правил» был представлен в Комитет министров.

Погромы тех лет‚ выселения из внутренних губерний и новые ограничительные законы потрясли не только еврейское общество‚ но повлияли на экономику Российской империи. В переплетении торговых и финансовых интересов оказалось невозможным разорять одну часть населения‚ чтобы при этом не пострадали остальные. Недаром предупреждали дальновидные люди: еврейский вопрос неизбежно станет русским вопросом. После очередной волны погромов подорожание становилось повсеместным‚ и это вызывало новую волну нелепых обвинений‚ которые подталкивали к беспорядкам.

«В течение девяти месяцев цены на сахар почти утроились‚ – сообщал из Киева корреспондент «Вестника Европы». – Первоначально вздорожание объясняли ранними осенними морозами‚ повредившими свекловицу‚ потом решили‚ что всему виною – жид… «Жиды‚ желая пополнить убытки от погромов‚ возвысили цены на сахар»… Дрова дорожают. Что за причина? Бесснежная зима‚ мелководье на Днепре‚ малый подвоз? Ну‚ нет: «вся лесная торговля в руках жидов». Попробуешь возражать‚ что Гаврилов‚ Фатеев‚ Задолинный – не евреи‚ но и слушать не хотят».

«Временные правила» запретили евреям могли покупать и арендовать недвижимое имущество вне городов и местечек‚ а потому в черте оседлости упали цены на недвижимость‚ разоряя владельцев-христиан. После волны разбоя и разрушений понизился курс на ценные государственные бумаги; иностранные биржи отреагировали на нарушение стабильности в стране и уменьшили капиталовложения в российскую промышленность. Еврейские купцы разоренных городов объявляли себя банкротами после погромов; вслед за ними становились несостоятельными русские торговцы и фабриканты‚ связанные с этими купцами договорами и кредитами. Начался застой в торговле и промышленности‚ из разных мест передавали: «На зимних украинских ярмарках заметно было подавленное состояние торговли‚ вызванное паникой‚ овладевшей еврейским населением… В Москве заметно сокращение покупок и заказов для западных губерний… Немногие решились привезти товары на киевскую ярмарку‚ но они едва ли выручат даже то‚ во что им обошлась поездка».

В 1882 году в Москве проходила Всероссийская выставка товаров‚ однако многие евреи не получили паспорта на въезд‚ и российские фабриканты не смогли продать свои изделия. Владельцы пятидесяти самых крупных мануфактур и торговых домов Москвы предупредили министра финансов «о вредных последствиях стеснения евреев». «В продолжение последних десяти-двенадцати лет‚ – уведомляли они‚ – с того времени‚ как евреям был открыт более или менее легкий доступ в Москву‚ торговые сношения Москвы с западными и южными губерниями получили обширное развитие… несмотря на сильную конкуренцию польских‚ австрийских и германских фабрик… Вот почему удаление евреев из Москвы‚ стеснение их сюда приезжать и селиться вредно отзовется на ходе торговли».

Летом 1882 года министра внутренних дел Н. Игнатьева сместили с поста‚ – возможно, на это повлияли протесты во всем мире. Взамен него был назначен граф Д. Толстой‚ и при вступлении в должность он заявил: «С душевным прискорбием смотрел я на возмутительные насилия‚ которые совершались над евреями в последнее время‚ и я употреблю все усилия‚ чтобы положить конец этой мерзости‚ ибо в моих глазах нет различия между евреем и неевреем». Новый министр приказал привлекать «к ответственности всех должностных лиц»‚ если они допустят беспорядки; губернские начальники поняли‚ что время погромов закончилось‚ и старались не допускать их в своих владениях.

14 месяцев продолжались погромы 1881–1882 годов; они охватили 150 населенных пунктов юго-запада Российской империи – треть из них пришлась на Киевскую губернию. И наконец в еврейском журнале «Восход» подвели итог тем событиям: «Развалины уже снесены‚ умирающие уже умерли и давно похоронены. Начальство же прямо объявило‚ что нас больше бить не будут. Как же не успокоиться‚ как не ликовать? Даже праздник надлежало бы учредить вроде Пурима‚ да и ввести в книгу памяти священные слова: «Теперь вас уже больше бить не будут»… Ликуй‚ Сион!».

4

Но вскоре выяснилось‚ что ликовать было преждевременно. В мае 1883 года‚ незадолго до запоздалой коронации Александра III‚ разразился погром в Ростове-на-Дону. Толпа громила еврейские дома‚ но цензура запретила сообщать об этом в газетах‚ чтобы не омрачать коронационные торжества. Однако следующий погром – в июле того же года‚ в Екатеринославе – случился после коронации царя‚ и подробности о нем попали в газеты.

Беспорядки начались в день православного праздника Ильи-пророка; рабочие на строительстве железной дороги‚ выпили немало спиртного и стали зачинщиками буйства. Гигантская толпа шла по городу с ломами и молотками‚ разбивала еврейские дома и лавки‚ выбрасывала наружу вещи и товары‚ а местные жители подхватывали их и уносили домой. К вечеру разбили еврейские шинки и погреба‚ перепились до безобразия‚ бушевали затем двое суток‚ днем и ночью. Во время грабежа винного склада загорелся спирт‚ и несколько погромщиков пострадали: «обезображенных‚ голых‚ с искаженными лицами‚ со страшными ожогами по всему телу – их отвезли в больницу».

Озверевшие‚ потерявшие человеческий облик громилы кидались даже на солдат‚ которые их разгоняли; солдаты стреляли в толпу‚ но не могли ее усмирить: были убитые и много раненых. Полиция арестовала в Екатеринославе около четырехсот человек‚ но неожиданно от разбоя начало страдать христианское население города; грабители вошли во вкус, не желая довольствоваться лишь евреями. И опять, как предупреждали дальновидные люди, еврейский вопрос стал русским вопросом. В городе воцарилась анархия: грабили открыто‚ днем‚ на центральных улицах‚ зверски убили несколько человек‚ – теперь уже христиане потребовали принять решительные меры‚ чтобы восстановить порядок и безопасность.

Некий местный житель сначала возмущался‚ что войска стреляли в народ «из-за жидов»‚ но когда его обокрали на пятьсот рублей‚ стал требовать от властей‚ чтобы воров непременно вешали. «Это и есть самая существенная особенность екатеринославского погрома… – предупреждали в еврейском журнале. – Он приподнял завесу с того будущего‚ которое ожидает страну погромов‚ и в первый раз заставил содрогнуться от ужаса русское общество… из-за его преступной невнимательности к страданию и горю ближних». Александр III получал отчеты после каждого крупного погрома и делал на них пометки: «Читал»‚ «Весьма прискорбно»‚ «Весьма грустно»‚ «Не может быть‚ чтобы никто не возбуждал народ против евреев». На донесении из Ростова-на-Дону царь написал более пространно: «Весьма печально‚ но этому конца я не предвижу; слишком эти жиды опротивели русским‚ и пока они будут эксплуатировать христиан‚ эта ненависть не уменьшится».

Очередной погром произошел в Нижнем Новгороде‚ вне черты оседлости. В этом большом городе жило не более двадцати еврейских семейств, а потому ни о какой «эксплуатации христиан» не могло быть и речи. 7 июня 1884 года прошел слух‚ будто евреи схватили и зарезали христианскую девочку. Собралась огромная толпа‚ и хотя полицейские привели девочку живой и невредимой‚ ничто уже не помогло. Буйство продолжалось почти всю ночь: евреев избивали на улицах и в домах‚ выбрасывали из окон верхних этажей; корреспондент «Русских ведомостей» передавал по телеграфу: «Трупы подхватывались толпой с криками «ура» и тут же топтались ногами остервеневшей массы; «еще дышут»‚ – кричала толпа».

Далее‚ со слов того же корреспондента: «Во дворе молельни лежит распростертый труп пожилого мужчины… Возле него‚ за бревнами – труп женщины пожилых лет; лицо в крови‚ глаз не видно‚ вся одежда сорвана‚ и она почти совсем обнажена. Несколько дальше – труп мальчика; лицо в крови и пуху; у носа и у правого уха глубокие‚ большие‚ зияющие раны… Один труп настолько обезображен‚ что отец узнал его только по брюкам – лица нет…» Полицейские и казаки пытались разогнать толпу‚ но их встречали дубинами‚ швыряли песок в глаза лошадей и всадников. По официальным данным были убиты шесть взрослых евреев и один мальчик‚ тяжело ранены пятеро; по мнению нижегородского губернатора, «главным мотивом погрома было стремление к грабежу».

Свидетелем буйства в Нижнем Новгороде оказался Максим Горький‚ и он описал его впоследствии:

«Мимо меня прошел огромный мужик в разорванной рубахе‚ без шапки. Волосы у него были растрепаны‚ по грязному лицу текла густая‚ почти черная кровь. Он размахивал рукой и улыбался‚ тупо‚ довольной улыбкой сытого зверя… «Раздайся‚ народ! Зельман едет!..» Захлестнув ногу Зельмана веревкой‚ люди везли его по мостовой‚ а за ним оставалась на дороге широкая полоса крови. Сухие‚ длинные руки купались в ней‚ а между рук‚ в том месте‚ где они врастали в плечи‚ бился о камни безобразный‚ окровавленный‚ ободранный ком… Какой-то подросток подбежал к телу‚ прыгнул на него‚ ноги погрузились в живот‚ как в тесто‚ а подросток замахал руками и упал‚ возбудив хохот…

«Казаки!.. Казаки едут!..» Толпа бежит под ударами нагаек и толчками лошадей‚ бежит‚ как стадо баранов‚ глупо‚ слепо… За несколько минут перед этим люди были зверями‚ без жалости и смысла избивавшими таких же несчастных‚ как сами они‚ а теперь эти звери – только трусы‚ их тоже бьют без жалости и смысла‚ а они бегут трусливо и позорно от ударов…»

Потом был суд, на скамью подсудимых попали 72 человека. Возле здания суда стояла густая толпа‚ в ней говорили‚ что евреев «бить можно‚ и так даже в газетах пишут». Губернатор получал письма в защиту арестованных: «нельзя же наказывать православных за жидов…», «беспорядки не были бунтом‚ просто народ потешился…» Суд строго наказал виновных‚ некоторые получили до двадцати лет каторжных работ‚ и корреспондент «Русского курьера» сообщал из зала суда: «Поглядите на эти лица. Большинство – молодежь. Ни тени зверства‚ жестокости. Все самые обыденные типы русского серого рабочего люда. А между тем, жестокости‚ совершенные ими‚ поражают именно зверством… Что же это такое?»

Еврейские погромы нанесли огромный вред общей нравственности‚ и христианское общество тут же это почувствовало. Стало ясно‚ что нельзя безнаказанно грабить и убивать одну часть населения‚ чтобы остальные не ощутили при этом никаких последствий. Неизмеримо возросло количество грабежей с убийствами по губерниям‚ и в «Юридическом вестнике» отметили с беспокойством: «Нет‚ так больше жить нельзя!.. Болезнь, и, по-видимому‚ болезнь глубокая разъедает русское общество‚ подтачивает его силы… На широкой Руси как-то странно подешевела человеческая жизнь‚ сильно пала в цене… Бьют‚ душат‚ режут в одиночку; бьют‚ душат‚ режут семьями; бьют‚ душат‚ режут целыми группами‚ и страшные‚ бесчеловечные убийства становятся заурядными‚ чуть не повседневными явлениями‚ о которых газеты говорят лишь вскользь. Да‚ есть над чем задуматься‚ есть от чего покачать головой‚ глядя на эти знамения времени…»

5

18 января 1882 года в петербургской синагоге собрались богатые и бедные‚ именитые и никому не известные евреи; плакали‚ читали «слихот» – молитвы покаяния, главный раввин произнес речь. «Когда он‚ – рассказывал один из прихожан‚ – прерывающимся голосом нарисовал то положение‚ в котором ныне находится еврейство‚ протяжный стон‚ как будто из одной груди‚ вырвался внезапно и разлился по синагоге». Через неделю в Москве провели «молебствие об охранении Богом русских евреев от дальнейших бедствий». Раввин Ш. Минор сказал: «Евреи такие же граждане русской земли, как любой русский человек самой чистой, самой славянской крови… Пора русскому человеку понять и разуметь, что, требуя от евреев исполнения всех повинностей, следует давать им и все права».

Корреспондент сообщал из Одессы: «В синагоге раздались раздирающие душу стон и плач мужчин и женщин‚ когда кантор произнес: «Все народы сидят спокойно на своих землях‚ а народ Израильский бродит‚ как тень‚ нигде не находя покоя‚ ниоткуда не встречая братского привета»…» Повсюду хоронили остатки свитков Торы‚ оскверненных погромщиками в разрушенных синагогах; «слезы струились по щекам у всех‚ когда опускали в могилу наши святыни». Это была единственная форма протеста‚ доступная в те времена. О демонстрации никто не мог и помыслить; жаловаться было бесполезно‚ да и опасно: в стране действовало «Положение об усиленной охране»‚ которое позволяло ссылать в Сибирь за одно лишь подозрение в «политической неблагонадежности».

Неожиданные погромы потрясли еврейские общины России. Многими овладели паника и растерянность‚ чувство полной беспомощности перед лицом враждебного или‚ в лучшем случае‚ равнодушного окружения. Интеллигенты-ассимиляторы вдруг прозрели и мучительно переоценивали прежние свои идеалы. Один из них каялся в предсмертном стихотворении «Исповедь»: «Я согрешил‚ и дух народа моего оставил детей моих‚ а после моей смерти‚ кто знает‚ останется ли имя мое и наследие. Я удалился от основного пути‚ а дети мои совсем потеряли его».

Ассимилированный еврей прежде сторонился «длиннополых‚ пейсатых Янкелей»‚ но погромы безжалостно показали‚ что судьба у них одна: у «дипломированного интеллигента» и у «пейсатого Янкеля». На траурное богослужение в петербургской синагоге пришли и те евреи‚ которые давно забыли про свою религию, желая всей душой «слиться» с русским народом. «Плакали все‚ старики‚ молодые‚ длиннополые бедняки‚ изящные франты‚ одетые по последней моде‚ чиновники‚ доктора‚ студенты‚ – о женщинах нечего говорить. Минуты две-три подряд продолжались эти потрясающие стоны‚ этот вырвавшийся наружу крик общей горести. Раввин не мог продолжать. Он стоял‚ приложив руки к лицу‚ и плакал как ребенок».

В Киеве группа студентов пришла после погрома в синагогу‚ и один из них сказал молящимся: «Мы такие же евреи‚ как вы. Мы сожалеем теперь о том‚ что до сих пор считали себя русскими. Погромы показали нам‚ как велико было наше заблуждение». Давно ли писал Лев Леванда в своем романе: «Сердце говорит мне‚ что со временем русские полюбят нас. Мы заставим их полюбить нас. Как? Своей любовью». На смену прежнему оптимизму пришли разочарование и боль. «Когда серый народ громил евреев‚ – писал тот же Леванда‚ – белый народ стоял издали‚ любуясь картиной моего разгрома». Отовсюду сообщали о смятении в еврейских общинах: «Ни одного отрадного явления‚ ни одного хоть сколько-нибудь успокоительного известия не приходится сообщать – один плач и стон кругом».

В начале 1882 года‚ когда погром в Варшаве уже состоялся‚ а до озверения в Балте оставалось немного времени‚ ассимилированный еврей написал в «Недельную хронику Восхода» с тоской и отчаянием: «Когда подумаю о том‚ что с нами сделали‚ как нас учили полюбить Россию и русское слово‚ как нас заманили и заставили ввести в семейство русский язык и всё русское‚ как наши дети другого языка не знают‚ кроме русского‚ и как нас теперь отталкивают и гонят‚ то сердце переполняется самым едким отчаянием‚ из которого‚ кажется‚ нет исхода… Что делать? Что делать?.. Пусть бы у меня отняли всё имущество для какой-нибудь цели‚ пусть бы меня оставили нищим‚ но пусть бы меня признавали своим‚ пусть бы не гнали вон‚ зазвавши в дом. Мы же‚ глупцы‚ сами были распространителями и борцами русского образования между своими собратьями… У меня дети‚ я их воспитывал в русском духе‚ а теперь что? Что говорить им на русском языке‚ на языке тех людей‚ которые говорят нам: «убирайтесь к черту!»…»

А некий крестьянин – сообщили в газете – «спросил пренаивно: «Чи правда‚ шо уже есть указ‚ шоб и нимцев быты?»…»

6

В 1882 году некая М. К. опубликовала в еврейской газете отрывок из письма И. Аксакова‚ написанного ее отцу в 1849 году: «Кланяйтесь‚ мой дорогой К.‚ моим евреям‚ собратиям вашим; я всё сделаю‚ что от меня будет зависеть‚ чтобы облегчить участь их».

М. К. писала, обращаясь к Аксакову: «Что же это такое сталось с нашим отечеством? Что сталось с вами‚ Иван Сергеевич? Что это за общее умопомрачение и недоразумение? Виною и причиною всех бедствий народных оказался вдруг тот самый бесправный‚ загнанный и злосчастный еврей‚ который из-за заколдованной черты своей якобы в силах влиять на судьбу восьмидесятимиллионного населения! Да ведь это просто несовместимо ни с правдою‚ ни со здравым смыслом!..»

В шестидесятых годах девятнадцатого века либеральные веяния были сильны в русском обществе, совпадая с намерениями Александра II провести «великие реформы». В последующие двадцать лет возрастало внедрение евреев в русское общество; на смену гуманизму прежних времен пришли неприязнь и отталкивание нежелательных пришельцев‚ – да и намерения нового царя были уже иными. Герой романа писателя П. Боборыкина восклицал в ответ на антисемитские высказывания собеседников: «Двадцать лет назад тот же чинуша‚ а еще более тот же доцент‚ не посмел бы‚ слышите‚ не посмел бы… говорить в таком тоне. Ему совестно было бы… Он знал‚ что тогда ему бы не дали продолжать».

Подошло время‚ когда общество позволило себе открыто проповедовать юдофобию; не означало ли это‚ что нравственный климат изменился и недозволенное прежде стало дозволенным? Русский националист‚ редактор «Московских ведомостей» М. Катков отметил в 1882 году: «Ровно ничего не случилось в еврейском мире. Что было назад тому сто лет‚ пятьдесят лет‚ двадцать лет‚ год‚ то и теперь. Но вот послышался чей-то свист‚ кто-то крикнул: бей евреев! и ни с того ни с сего вдруг возник еврейский вопрос‚ и все‚ кто во что горазд‚ напустились на евреев». Прошло еще несколько лет‚ и о том же написал русский публицист Н. Шелгунов: «Что же такое случилось? Или евреи в эти двадцать пять лет дали какой-нибудь особенный повод‚ чтобы против них потребовалось снова возводить костры? Что-то‚ действительно‚ случилось‚ но только не с евреями».

Десятилетиями из христианского общества шел призыв к «слиянию» евреев с коренным населением – для их же благополучия. Под «слиянием» подразумевался отказ от веры и национальных традиций‚ а после этого‚ в будущем‚ были обещаны равные права. Еврейское население черты оседлости‚ воспитанное в религиозных традициях‚ никогда бы не согласилось на подобное, все попытки властей были заранее обречены на неудачу. Да и могли ли предполагать российские евреи‚ что начальство печется об их благополучии‚ когда на их глазах – ради того самого «слияния» – забирали в кантонисты и насильно крестили маленьких детей‚ на потеху населению стригли евреям пейсы и отрезали полы их кафтанов?

Но нашлись одиночки среди еврейской молодежи‚ которые решили отбросить национальные традиции – ради идеи всеобщего братства и слияния в будущем в единую семью народов. Они тайком читали светские книги, укорачивали кафтаны и подрезали пейсы, уходили от «гнета отцов» и уже со стороны яростно бичевали пороки еврейского общества. Их девизом стали слова поэта И. Л. Гордона: «Проснись‚ мой народ! Доколе ты будешь спать? Ведь ночь прошла и солнце засияло! Проснись‚ оглянись вокруг себя и узнай свое место и время».

Когда подошли либеральные шестидесятые годы‚ эти люди кинулись в русские школы и университеты; их идолом стал русский язык и русская литература; их интересы переплелись с интересами русского общества‚ на благо которого они трудились. «Наше отечество Россия! – возглашали они. – Как ее воздух‚ так и язык ее должен быть нашим!» Они верили‚ что достаточно овладеть русским языком, внешне ничем не отличаться от соседа‚ и неприязнь к евреям непременно исчезнет. Они не только образовывались сами‚ но желали образовывать других‚ и герой романа Л. Леванды говорил русскому другу: «Мы будем просвещаться назло всем реакционерам и обскурантам. А потом будем учить вас быть гражданами‚ патриотами‚ любить Россию как следует‚ а не на словах только».

Эти люди – дети местечковых евреев – еще помнили традиционный быт своих родителей, учились когда-то в хедерах и иешивах; они желали слиться с русским народом‚ но сохранить при этом свою веру‚ а потому говорили с гордостью: «Мы – русские подданные еврейского происхождения иудейского вероисповедания и считаем вправе именовать себя «русскими евреями»…» А затем у этих евреев выросли дети‚ воспитанные уже в ассимилированных семьях‚ где не часто вспоминали о своем происхождении‚ – оно стало чуждым им и ненужным. «Я отдалился от еврейского народа‚ – писал один из них‚ – и он предстал передо мной маленьким и ничтожным. Я желал работать для великого русского народа».

Эти дети‚ внуки местечковых евреев – гимназисты‚ студенты‚ выпускники университетов – считали себя связанными с еврейством лишь «случайностью происхождения». Душой они принадлежали к русскому обществу‚ болели его болью‚ радовались его радостями; это они пошли в земские учреждения – служить русскому народу‚ они пошли в народники и революционеры ради великой идеи обновления России. Их волновала судьба несчастного русского крестьянина‚ но они не задумывались над тем‚ что в черте оседлости живет такой же несчастный еврей без права на собственный клочок земли

Евреи черты оседлости с их верой‚ традициями и странным образом жизни оставались для этих интеллигентов некоей этнографической группой‚ не более‚ ради которой не стоило тратить силы и жизни; после окончательной победы прогресса‚ за который они боролись‚ будет решен – они верили – и частный еврейский вопрос. «Мы‚ «народ наш»‚ а то даже просто «народ»‚ – отмечал М. Бен-Ами‚ – в устах сформировавшегося тогда в гимназии еврея значили: русские‚ русский народ… Существовали где-то далеко какие-то длиннополые‚ пейсатые‚ по-русски не говорящие Янкели‚ которых образованный еврей презирал. В лучшем случае их жалели‚ как жалеют нищего‚ калеку и тому подобный жалкий люд».

7

И вдруг в газете написали в предостережение русскому обществу: «Жид идет!»‚ имея в виду не только «пейсатого Янкеля»‚ но в первую очередь его‚ образованного еврея‚ который и евреем себя не ощущал. Вдруг поднялась волна погромов‚ когда били всех без разбора – пейсатых и не пейсатых‚ включив в категорию «чужих» и лишив права на патриотизм и этого‚ ассимилированного еврея‚ который давно уже «обрусел»‚ жил и трудился на благо общества‚ некогда призывавшего его к «слиянию»‚ а теперь яростно от себя отторгавшего.

В газетах дотошно разбирали вопрос «бить или не бить» этого еврея и приходили к выводу‚ что бить‚ конечно‚ следует‚ но этим должно заниматься правительство‚ а не толпа. Даже революционеры‚ которым ассимилированный еврей-либерал тайно симпатизировал‚ призывали в прокламации: «Восстаньте‚ рабочие! Отомстите господам‚ грабьте евреев‚ убивайте чиновников!» Нашлось даже удобное оправдание кровавым событиям: погромы – предвестники всеобщего восстания‚ которое свергнет самодержавие‚ а потому «еврейская кровь – это смазочное масло на колесах русской революции».

Но буйствующую толпу можно презирать с высоты своей просвещенности‚ революционерами можно пренебречь ввиду их малочисленности‚ от чиновников и министров тоже не ожидалось проявлений справедливости, – самый больной удар этому еврею нанесла образованная часть общества‚ его собратья по духу, их отношением к погромам. «Озверелая чернь одинакова везде‚ на всем свете… – писал врач М. Мандельштам. – Показателем для меня было отношение остальных‚ так называемых «лучших»‚ «интеллигентных» слоев общества. За очень и очень немногими исключениями‚ все остальные следили за совершающимся среди бела дня грабежом и разбоем с трудно скрываемым злорадством или с таким ужасающим хладнокровием‚ точно дело шло об охоте на зайцев».

А этого воспитанный на русской культуре еврей не мог уже стерпеть‚ – как не мог стерпеть и отношения к нему тогдашних властителей дум‚ на чьих книгах и идеях он‚ этот еврей‚ воспитывался с юных лет. Славянофил И. Аксаков писал в газете «Русь»: погромы – это месть народа‚ проявление «справедливого народного гнева» против экономического «гнета еврейства»‚ которое стремится к «всемирному владычеству» над христианским миром. Историк Н. Костомаров‚ «проезжая через Конотоп» во время погрома‚ отметил в журнале «Русская старина» – равнодушно и между прочим – «сцену жидотрепания». «Все эти крики и слезы‚ – возмущался еврейский интеллигент‚ – всё это горе‚ разорение и поругание не более как – «жидотрепание». Слово найдено. Чего же вам больше?.. Об этом можно упомянуть «случайно»‚ в скобках‚ точно речь идет о лопнувшей рессоре‚ ухабистой дороге и тому подобных неизбежных дорожных мелочах‚ развлекающих внимание солидных путников».

С нетерпением ожидали немедленного протеста от знаменитых русских писателей‚ но они молчали. Среди немногих выступил на защиту М. Салтыков-Щедрин: «Можно ли представить себе мучительство более безумное‚ более бессовестное?..»‚ – его тут же обвинили в «заигрывании с еврейским вопросом». И тогда ассимилированный еврей заметался‚ потерял ориентиры‚ стал в ответ объяснять‚ что и он – конечно же‚ он! – является патриотом России. Это он‚ российский еврей‚ сражался при обороне Севастополя, проливал кровь за освобождение славян от турок‚ а ему‚ русскому патриоту‚ гражданину‚ честному труженику, в ответ дали понять‚ что он чужак‚ лишний‚ не нужный на этой земле.

«До сих пор мне не было никакого дела до моего происхождения‚ – записал в дневнике московский гимназист Х. Хисин. – Я чувствовал себя преданным сыном России‚ которою я жил и дышал. Каждое открытие русского ученого‚ каждое выдающееся литературное произведение‚ каждый успех России как державы – наполнял гордостью мое сердце… И вдруг нам указывают на дверь и откровенно заявляют‚ что «западная граница открыта для нас». Меня стал преследовать резкий‚ беспощадный вопрос: «Кто ты такой?..» – «Конечно‚ я русский»‚ – отвечаю я сам себе и чувствую‚ что не искренен. На чем основываю я этот ответ? Только на своих симпатиях и мечтаниях. Но‚ безумец‚ неужели ты не видишь‚ что на всю твою горячую любовь тебе отвечают самым обидным и холодным презрением? Нас везде чуждаются‚ отовсюду выталкивают; нас признают не членами государственной семьи‚ а чуждым‚ пришлым элементом…»

Погромы отрезвили многих. Померкли прежние идеалы. Даже вчерашние ассимиляторы‚ которые «мчались на всех парах» к «слиянию» с русским народом‚ заговорили о том‚ что «надо оставаться евреем». Писатель Л. Леванда – в прошлом пламенный сторонник русификации – вопрошал в растерянности: «Что же делать‚ когда те‚ с которыми мы хотели слиться‚ отбиваются от нас руками и ногами – руками‚ вооруженными ломами‚ и ногами‚ обутыми в сапоги с железными подковами?.. Теперь я знаю уже доподлинно‚ где я‚ что я‚ с кем и при чем я… Если жить‚ так жить по всем правилам мыслящего существа‚ а не прозябать‚ как былинка‚ которую каждый прохожий волен топтать ногами». А поэт И. Л. Гордон‚ в прошлом певец «слияния»‚ призывал к уходу из России: «Встань‚ сестра‚ пойдем туда‚ где свет свободы сияет над всеми… Там не будет грабить тебя негодяй‚ там не будут над тобой издеваться‚ Рухама‚ сестра моя!»

Еврейская интеллигенция растерялась и не знала‚ куда идти: «открыто объявить себя ренегатом или же принять на себя долю в страданиях народа». Заговорили об эмиграции – «единственном исходе из теперешнего тягостного положения». Заспорили о том‚ куда ехать: в Америку или в Палестину‚ и первые тысячи беженцев отправились в путь в 1881 году. «Что делать? – спрашивали на страницах печати. – Бежать под дикие крики: бей его? Целыми массами выселяться из России? Бросить небо‚ под которым родились‚ землю‚ где похоронены не менее нас пострадавшие наши предки?.. Да кто имеет право предлагать нам это?»

Это была катастрофа для ассимилированного еврея. Это была трагедия. Рухнули иллюзии. Разрушились нравственные опоры‚ которые позволяли осмысленно жить и трудиться. Подступали иные времена‚ времена брожений‚ переосмысления прошлого‚ новых идей и идеалов‚ – но это не происходит быстро и не проходит безболезненно.

8

Из Балты сообщили: ко дню коронации Александра III «весь город разукрасился флагами‚ а вечером был прекрасно иллюминирован. На еврейских домах красовались недурные царские вензеля… и громадные надписи «Веселись‚ Россия!» Даже убогие‚ полуразвалившиеся хижины бедняков-евреев были украшены разноцветными фонарями и вензелями. В оба дня ни один еврейский магазин‚ ни одна лавочка не открывались‚ и евреи в праздничном платье гуляли по городу‚ любуясь необычным видом его. Настроение жителей-христиан было самое миролюбивое… но вдруг‚ ко всеобщему удивлению‚ полицмейстер громко крикнул на всю площадь: «отделиться жидам от русского народа!» и отдал приказание приставу «прогнать с площади всех жидов»…

На другой день евреи опять собрались на площади вместе с христианами. Эта дерзость крайне рассердила полицмейстера‚ он стал громогласно ругать евреев крепкими словами‚ а потом приказал пожарным выехать на площадь с насосами и «вспрыснуть жидов». Пожарные прискакали‚ как будто на пожар‚ и при всеобщем хохоте публики стали поливать толпу евреев‚ состоявшую наполовину из женщин и детей… Развеселившиеся «коренные» жители‚ в угоду начальству‚ громко тешились над евреями‚ некоторые стали уже бросать в них камнями‚ но увещания более благоразумных: «не трожь‚ сегодня царский праздник: наш царь и их царь!» – спасли на этот раз евреев от погрома».

В смятении тех лет нашлись одиночки‚ которые видели спасение евреев в коренном реформировании иудаизма. В 1880 году в Елисаветграде образовалась малочисленная еврейская секта «Духовно-библейское братство». Ее основатель Я. Гордин призывал упразднить еврейские обряды и предписания Талмуда для устранения религиозной обособленности, выступал перед членами секты с проповедями на тему «Чем должны заниматься евреи, чтобы русский народ изменил к ним свое отношение». «Духовно-библейское братство» просуществовало с перерывами десять лет, затем правительство решило его закрыть‚ и Гордин уехал в Нью-Йорк. Там он отказался от прежних своих взглядов и сочинял пьесы на языке идиш‚ которые с успехом шли в театрах разных стран.

В 1882 году в Одессе появилась секта «Новый Израиль». Ее участники «глубоко презирали» толкования Талмуда, отменили обрезание и законы о пище, днем отдыха признавали воскресенье взамен субботы, русский язык объявили «родным» и обязательным в обиходе; в течение первого года существования секты обещали называть каждого новорожденного «Александром и Александрою‚ по имени Августейшего Монарха». Члены секты надеялись получить гражданское равноправие‚ разрешение вступать в брак с христианами‚ а также «дозволение носить внешний отличительный значок»‚ чтобы их не перепутали с «евреями-талмудистами». Власти одобрили появление новой секты в надежде на ее миссионерскую деятельность‚ но евреи не желали признавать «Новый Израиль»‚ и секта лишилась поддержки правительства.

В 1884 году в Кишиневе появилась «Община новозаветных израильтян». В ней было 11 человек‚ и эта секта вскоре распалась‚ не сумев привлечь к себе ни одного нового последователя. Философ Вл. Соловьев писал: невозможно «ожидать, что евреи массами и по искреннему убеждению будут обращаться в христианство, как в религию любви, под шум еврейских погромов и под «христианские» крики: «Смерть жидам! бей жидов!»…»

После введения «Временных правил» возникла непредвиденная проблема: на еврейских кладбищах не хватало мест для новых захоронений; покупать земли для кладбищ вне переполненных местечек евреи уже не могли‚ и им приходилось возить покойников за много верст для последнего упокоения. Сенат разрешил в виде исключения приобретать в деревнях земли для кладбищ‚ и журналист прокомментировал это таким образом: «Возникает новый головоломный вопрос: как быть с кладбищенским сторожем‚ который не может быть из покойников. Ему полагается быть живым и евреем. Разрешат ему проживать в кладбищенской сторожке или нет?»

Граф Н. Игнатьев владел крупными поместьями на юге России‚ и через несколько лет после принятия «Временных правил» некий исправник обнаружил в имении бывшего министра внутренних дел евреев-арендаторов, которые управляли имением незаконно, на основании фиктивного соглашения на чье-то имя. Исправник доложил об этом генерал-губернатору А. Игнатьеву‚ брату нарушителя закона‚ но на его докладе генерал-губернатор пометил в категорической форме: «В имении моего брата не может быть евреев».

Ко дню коронации Александра III правление еврейской общины Петербурга решило «отслужить молебен во всех молитвенных домах. Улучшить в этот день и в следующие за ним два дня пищу для воспитанников сиротского дома‚ бедных учащихся‚ больных евреев по больницам и еврейских арестантов. Отпускать даровой праздничный обед постоянным посетителям народной столовой. Иллюминовать все молитвенные дома‚ а здание временной синагоги декорировать бюстами Высочайших Особ… Поднести хлеб-соль Их Величествам по благополучном возвращении Их в С.-Петербург‚ о чем войти с ходатайством куда следует».

Газета «Московские ведомости»: «В местечке Гоцулово‚ Тираспольского уезда‚ мужики перепились на Страстной неделе‚ грабили евреев‚ а одна баба говорила: «Я думала‚ что вже на праздники останусь без масличка для Бога (лампадное масло)‚ аж Бог и послал мне целый штоф; грабили одну лавку‚ и мне достался штоф масла‚ аккурат хватило для Бога на целую неделю»…»

Газета «Голос»: «Елисаветград. В двух волостях‚ около Новой Праги‚ крестьяне постановили: высечь всякого из своих собратьев‚ кто примет участие в беспорядках против евреев…» «Одесский листок»: «Борислав. На днях отец Александр Колюжин отказал в причастии двум девушкам за то, что те служат у еврея. Для усиления наказания он приказал им совершать коленопреклонения по три часа в сутки, в течение определенного времени».

«Недельная хроника «Восхода», письмо из Петербурга: «У меня родился ребенок. Я должен был взять кормилицу, но вы хорошо знаете, что вне черты оседлости нельзя жить кормилицам-еврейкам… и я взял в кормилицы христианку… Ксендз сказал ей, католичке: «Если ты накормишь еврейского ребенка, то сгубишь навеки свою душу». Мамка всё-таки осталась у меня…» Подпись под письмом: «Душегубец».

Очерк тридцать второй Эмиграция российских евреев. Начало палестинофильского движения. Лев Пинскер и его «Автоэмансипация». Билуйцы

Основатели Гедеры завели огороды‚ посадили 800 масличных деревьев‚ к бараку пристроили сарайчик‚ в котором жил осел Философ. Затем в этом сарайчике разместился Хисин со своей женой‚ а когда к одному из билуйцев приехала невеста‚ ее поселили в курятнике.

1

Евреи начали уходить из Российской империи в шестидесятых годах девятнадцатого века. Сначала это были одиночки – участники неудачного польского восстания 1863 года; они уходили из Царства Польского‚ чтобы не попасть в Сибирь‚ на поселение или на каторгу. Затем стали уходить литовские и белорусские евреи в голодный‚ неурожайный 1869 год; в пограничных районах неожиданно появились толпы нищих с котомками за плечами‚ которые шли на запад в поисках хлеба. В американском журнале призвали российских евреев переехать в Америку‚ но ассимилированная еврейская интеллигенция еще верила в скорое равноправие и потому надеялась‚ что евреям позволят поселиться во внутренних губерниях России. «Там их ожидает несравненно лучшая будущность‚ чем во всей Европе и даже в Америке‚ так как всякий русский еврей скорее может сделаться истинно русским‚ чем немцем‚ французом или англичанином».

Затем подошел 1881 год‚ переломный год в истории российских евреев. Погромы непосредственно коснулись малой части еврейского населения; грабили не везде и не всех‚ но страх пришел ко всем‚ опасения за собственную жизнь и жизнь своих близких. Пугали не только угрозы соседей и статьи в газетах‚ но и новые ограничения‚ которые вырабатывало правительство. В черте оседлости появились еврейские семьи‚ высланные из внутренних губерний за незаконное проживание; разоренные и растерянные‚ они возвращались в места своей приписки‚ где отсутствовали десятки лет. В переполненных городах и местечках не было у них жилья‚ не было для них работы‚ и они оказались первыми‚ кто решил уйти из России.

«Временные правила»‚ утвержденные в мае 1882 года, сыграли свою роль в обнищании еврейского населения. Из Бессарабии сообщали: эта плодоносная земля «имела в прошлом славу рая на земле, и толпы простых людей устремились туда… Сейчас и она превратилась в пустыню, наступил упадок торговли, а «майские законы» угнетают. Жизнь евреев в Бессарабии обратилась в ад, напрашивается выход – эмиграция». О том же писали в газете: «Масса одно только ясно сознавала‚ что ей худо‚ очень худо… Она готова была идти хотя бы на край света‚ хотя бы в пустыню Сахару‚ лишь бы ей дали достаточный‚ обеспеченный кусок хлеба‚ дали ей кров‚ где бы она могла укрыться от напастей. Ей жить хотелось – вот что!»

Поначалу это было стихийное бегство. Никто их не организовывал‚ никто ими не руководил: поодиночке и группами они бросали те места‚ где жили их предки сотни лет‚ толпами переходили границу. Одесса: «Составляются небольшие группы лиц разных профессий для переселения из России‚ где исчезла безопасность. Группы разрастаются… Доверяются всякому проходимцу. Какой-то темный писец объявил‚ что он за полтинник вносит в списки каждого желающего ехать в Америку‚ – несколько дней и ночей подряд его квартиру осаждали сотни людей‚ спешивших уплатить свой взнос‚ чтобы попасть в заветный американский список».

В «Новом времени» написали с издевкой: «Никуда евреи не поедут‚ слишком жирно им живется здесь на месте». Однако к лету 1881 года в пограничном городе Броды‚ в австрийской Галиции‚ скопились сотни переселенцев‚ у которых не было денег не только на дорогу‚ но даже на еду. Они утешали себя слухами‚ что парижский «Альянс» – «Всемирный Еврейский Союз»‚ созданный для защиты интересов евреев‚ помогает переселяться в Америку‚ а уж там знаменитый Моше Монтефиоре каждому из них предоставит полное обеспечение. Представители «Альянса» приехали в Броды и увидели ужасающую картину: нищие люди с голодными детьми на руках толпами бродили по улицам и просили подаяние. Их следовало накормить‚ дать место для ночлега‚ подготовить необходимые документы‚ а затем отправить за океан. В 1881 году переехало из России в США примерно 8000 евреев‚ но это было только начало.

Эмиграция становилась массовой‚ однако это поняли далеко не все‚ не все разглядели новую ситуацию‚ сложившуюся в стране. В еженедельнике «Русский еврей» предостерегали‚ что разговоры об эмиграции вредят главной цели – борьбе за равноправие евреев: нужны только время, терпение‚ и окружающие поймут‚ в конце концов‚ что и «мы имеем право на всё человеческое». Евреи должны оставаться в России‚ писали в еженедельнике «Рассвет»: «Ибо Россия – их отечество‚ земля русская – и их земля‚ небо России – и их небо‚ еврейский вопрос – это русский вопрос». Но погромы на юге России продолжались‚ власти на местах им попустительствовали‚ русская интеллигенция не вмешивалась‚ – это создавало атмосферу тревоги, подталкивало на пересмотр прежних взглядов. Даже противники эмиграции начали возглашать: «Ладно, мы в России лишь квартиранты. Но невозможно сразу, внезапно, оставить квартиру. Пусть установят срок: пятьдесят – семьдесят пять лет».

В городах и местечках черты оседлости появились всевозможные кружки под разными названиями‚ в каждом из них спорили на одну и ту же тему – куда ехать. «Одни кричали «в Америку»‚ другие кричали «в Палестину»‚ третьи – «в Алжир»‚ четвертые звали в Капскую землю‚ пятые – в Австралию‚ шестые – на необитаемый остров… Почти каждый кружок находил своих последователей‚ каждая теория – своих приверженцев». Тон задавала молодежь‚ те самые ассимилированные интеллигенты‚ которые неожиданно для себя «вновь обрели» свой народ. Они спорили о путях эмиграции – «на берега Миссисипи или на берега Иордана»‚ но все сходились в одном: на новом месте – в Америке или в Палестине – еврея необходимо привлечь к земледельческому труду‚ чтобы у него появилась привязанность к земле.

Так возникла идея сельскохозяйственных поселений‚ и в минском кружке «Собирание рассеянного Израиля» провозгласили: «Только трудясь на земле сможет народ укорениться на ней… только так сумеет он омолодиться‚ набрать силу!» Писатель М. Бен-Ами добавил к этому: «Умирать в чужих странах мы можем. Это уже мы доказали. Но воскреснуть – никогда…»

2

В апреле 1882 года‚ после балтского погрома‚ собрались в Петербурге представители еврейских общин для обсуждения злободневной темы: провозгласить исход из России или продолжить борьбу за равноправие. Мнения разделились. Один делегат заявлял категорически: «Или человеческие права‚ или мы пойдем‚ куда глаза глядят!» Другой предостерегал: если станет известно об исходе‚ толпа тут же разграбит еврейское имущество. Третий восклицал с надеждой: «Не всё в России пропало для евреев… Добровольно мы никогда не уйдем!» Представитель могилевской общины‚ описывая печальное положение евреев‚ так разволновался‚ что упал без сознания и в тот же день умер.

Правительство предложило участникам встречи обсудить вопрос‚ каким образом «разредить еврейское население в черте его оседлости‚ имея в виду‚ что во внутренние губернии России евреи допущены не будут». Власти подталкивали на выезд из страны, но делегаты опасались поддержать эмиграцию‚ чтобы их не обвинили в недостатке патриотизма. «Железнодорожный король» С. Поляков встретился с министром внутренних дел Н. Игнатьевым и заявил ему‚ что поощрение эмиграции «является как бы подстрекательством к бунту‚ ибо для русских граждан эмиграции не существует». В ответ на это министр разъяснил‚ что для евреев можно выделить места лишь в незаселенных частях Средней Азии‚ например, во вновь завоеванном оазисе Ахал-Теке: «Евреи развили бы в Азии торговлю и промышленность и могли бы служить противовесом Англии». (У Игнатьева были и иные виды на этот счет: «Евреи от нас не уйдут… Вот и выселившиеся в Палестину и Америку распевают‚ как говорят‚ «Вниз по матушке по Волге». В Палестине евреи сослужат нам еще большую службу… помогут добыть ключи от гроба Господня».)

Съезд еврейских представителей «с негодованием» отверг идею эмиграции‚ «как противоречащую достоинству русского государства»‚ и попросил отменить ограничительные законы. «Сливки еврейского гетто – гранды‚ обладатели чинов… – вспоминал участник съезда М. Мандельштам‚ – представили всем министрам меморандумы‚ длинные‚ трогательные‚ душераздирающие и насквозь пропитанные патриотизмом… Они изобразили с фотографической точностью всё неслыханное бесправие‚ все ужасы‚ жертвой которых сделался еврейский народ‚ и не сомневались‚ что их описание… побудит наконец расширить права евреев». В ответ на это‚ буквально через неделю‚ Александр III подписал «Временные правила»‚ которые еще более ухудшили положение.

Когда в черте оседлости узнали о решении съезда‚ сотни возмущенных писем пришли в Петербург: «Эмиграция – это единственный исход из теперешнего тягостного положения… Устраивайте комитеты‚ покажите дорогу‚ куда идти… Если не теперь‚ то когда же?» Многие понимали‚ что пришла пора уходить из России‚ самые нетерпеливые говорили: «У людей петля на шее‚ а мы задаемся вопросом: куда? Да не всё ли равно‚ куда? В Палестину или в Америку…» Другие им возражали: в Америке «евреи будут обеспечены‚ но будет ли обеспечено еврейство?» Третьи считали‚ что можно «образовать два национальных очага» – один в Палестине‚ а другой в Америке‚ где они создадут отдельный «еврейский штат». Четвертые опасались‚ что в Америке евреи «бросятся на ложный путь ассимиляции» и снова вызовут погромы. Встречались и такие‚ что призывали успокоиться и никуда не ехать: «юдофобам только и нужно‚ чтобы евреи бежали с поля битвы»‚ а для духовного самоусовершенствования предлагали заняться еврейским языком и литературой.

Но пока шли споры о путях эмиграции‚ евреи поднимались со своих мест‚ и к лету 1882 года в Бродах‚ на границе с Россией‚ скопилось 12 000 беженцев. Некая дама из благотворительного комитета Вены‚ побывав в приюте для беженцев‚ рассказывала: «На мокром глинистом полу‚ куда ни кинешь взор‚ лежат сотни несчастных в испачканных лохмотьях‚ с оцепенелыми чертами лица‚ представляя собой такую картину ужаса и горя‚ которая не поддается никакому описанию… «Где твоя мать?» – спросила я одиннадцатилетнего мальчика. Окружающие объяснили мне‚ что мать его восемь дней тому назад умерла по пути в Броды. «И моя мать! И моя!..» – послышалось с разных сторон…»

Беженцам помогала местная община‚ помогали и представители еврейских организаций разных стран: кормили и устраивали на ночлег‚ давали одежду и проверяли физическое состояние‚ а затем отправляли партиями в Америку. Один из беженцев вспоминал: «Пароход был «товарный» и годился более для перевозки скота‚ чем людей. Вся масса эмигрантов должна была расположиться в грязном‚ темном и вонючем трюме на двухэтажных нарах… покрытых тоненьким соломенным матрацем… Раздаваемый хлеб был негоден для пищи. Мясо и варево были некашерные‚ и евреи не могли это есть… Недостаток свежего воздуха‚ духота‚ вонь от рвоты‚ стон женщин и крики детей были ужасны. Пароход бросало как щепку… мужчины облеклись в талесы и выкрикивали псалмы‚ а женщины проклинали Америку‚ своих мужей и весь мир. «Гевалд-караул! Бегите к капитану и скажите ему‚ чтобы пристал к берегу!» – кричала одна. «Газлен-разбойник! Для чего ты меня вывез из России? Чтобы утопить в яме?» – вопила другая… Страдания были ужасные‚ но всему бывает конец‚ и на девятнадцатый день мы увидели берега нового отечества».

В мае 1882 года уехали за океан примерно 4000 российских евреев‚ среди них оказались 456 земледельцев‚ 285 чернорабочих‚ 75 папиросников‚ 56 слесарей‚ 51 сапожник‚ 73 портных‚ 27 бухгалтеров и приказчиков‚ 77 студентов и учителей. Бывали дни‚ когда специальные поезда увозили из Брод по 500 и более человек‚ но поток беженцев из России не ослабевал. «Голод гнал их‚ – свидетельствовал очевидец‚ – гнал деспотически‚ безостановочно‚ неудержимо». А в газете «Русь» отметили с удовлетворением: «Евреи сами нашли настоящий путь к разрешению еврейского вопроса в России: они выселяются».

Тысячи поднимались со своих мест и уходили в Америку. Десятки начали прокладывать путь в Эрец Исраэль.

3

Это было время‚ которое не позволяло отсидеться в стороне‚ в тиши и довольстве: события тех лет коснулись каждого. Время предоставило на выбор ассимилированному еврею: уйти окончательно из своего народа или разделить его страдания. Появились теоретики‚ которые доказывали‚ что евреи дали миру всё‚ на что были способны‚ теперь они «не имеют права на существование»‚ а потому незачем оставаться «отрезанным ломтем» в среде прочих народов‚ требовать уважения к своим особенностям‚ переносить из-за этих особенностей унижения и оскорбления.

«Давайте разольемся в широком океане человечества‚ – призывали в варшавской еврейской газете‚ – каждый в том народе‚ в котором судьба назначила ему родиться и жить‚ и… поплывем общей волной к целям‚ поставленным Провидением всему роду человеческому». Это был призыв покинуть свой народ‚ окончательно и бесповоротно‚ и кое-кто избрал такой путь – через крещение. Но другие – и их было немало среди «кающихся» ассимилированных евреев – провозгласили принадлежность к народу‚ связали свою судьбу с национальным возрождением.

«Горе тому побежденному народу‚ – писал Л. Леванда‚ – который в видах самосохранения принимает на себя роль пресмыкающегося! Расчеты его никогда не оправдываются: вместо того‚ чтобы своим уничижением пробуждать в победителе сострадание‚ он возбуждает в нем только омерзение‚ гадливость‚ и участь его делается сугубо горькой… Перед кем мы только не пасуем? К кому мы не примыкаем? Чью только культурную маску мы не напяливаем на себя?..» В этих словах был не один лишь укор‚ но и скрытый призыв к действию‚ к поискам своего места на земле‚ к жизни достойной и независимой‚ – в сущности‚ это были принципы того‚ что получило название «палестинофильское движение».

Название «Палестина» – давнего происхождения‚ ему более двух тысяч лет. На побережье Средиземного моря‚ в районе городов Газа и Ашкелон‚ жили некогда воинственные филистимляне‚ которые пришли «из-за моря». На иврите филистимляне назывались «плиштим»‚ место их поселения – «Плешет»‚ а название «Плешет» превратилось в «Палестину». Так именовали узкую прибрежную полосу Средиземного моря‚ а территории к востоку‚ удаленные от моря‚ назывались – Иудея. Впоследствии римляне распространили название Палестина на внутренние территории‚ а после того‚ как христианство стало господствующей религией‚ наименование Палестина вошло во все европейские языки.

Однако у евреев было и остается одно только название на иврите– Эрец Исраэль‚ что означает Земля Израиля‚ Страна Израиля. На этой земле жили еврейские цари и пророки‚ здесь существовало независимое еврейское государство‚ отсюда евреев изгоняли разные завоеватели‚ но рассеянный по миру народ не утрачивал связи с родиной. Это было лишь временное отсутствие на своей земле‚ затянувшееся на тысячелетия. В жизни многих поколений рассеяния не имело значения реальное положение дел в Эрец Исраэль; одно оставалось нерушимым в их вере: Всевышний даровал эту землю праотцу Аврааму и его потомству в вечное владение. Завоеватели приходят и уходят‚ а союз Всевышнего с народом Израиля остается нерушимым навечно. Придет день‚ верили они‚ явится избавитель Мессия‚ и рассеянный по миру народ вернется на свою родину «с четырех концов земли».

Эта вера поражали иноверцев‚ среди которых евреям приходилось жить‚ заставляли их задумываться над миссией народа‚ который прошел через века рассеяния, но сохранил себя и верность Богу. Христианский паломник отметил в середине девятнадцатого века: «Христиане‚ завоевав Святую Землю‚ не сумели удержать ее. При них она стала ареной военных действий. Османы превратили ее в пустыню. Ветер пустыни принес арабов‚ которые ничего в ней не создали… Ни одному народу Небо не позволило укорениться в ней. Господь хранит ее для Своего народа – Израиля».

Во все века‚ при любых правителях‚ жили евреи на Земле Израиля – в долгой цепочке поколений. Большинство существовало за счет пожертвований‚ которые присылали евреи из других стран‚ но денег постоянно не хватало‚ и жители Цфата‚ измученные голодом‚ читали в синагогах особую молитву: «Великие грехи наши да не доведут нас до того‚ чтобы из-за куска хлеба мы оставили возлюбленную Землю». Такое упрямство поражало христианских паломников‚ в своих записях они это отмечали: «Проклятая нация‚ пребывающая в самом постыдном и жестоком закабалении… счастлива своим счастьем – жить в Иерусалиме… На своей земле они живут в положении изгоев и держатся за нее с непобедимым терпением». Не было такого периода‚ чтобы Земля Израиля оставалась без евреев; во все времена одни из них жили на ней и ждали возвращения других‚ а другие находились в изгнании и надеялись на возвращение.

Три раза в день евреи во всем мире молились и молятся в сторону Иерусалима‚ оплакивая разрушенный Иерусалимский Храм. Когда белили стены комнат в доме‚ часть стены оставляли непобеленной в память о Храме; жених под хупой – свадебным балдахином – разбивал и разбивает стакан‚ чтобы и в минуты радости не забывать о разрушенном Храме. На иврите не говорят и не пишут – «идти в Иерусалим»‚ но – «подниматься в Иерусалим». Приход в Иерусалим‚ в Землю Израиля – это «восхождение»‚ на иврите «алия»‚ а потому вновь прибывший называется «оле»‚ «восходящий». Уход из Иерусалима‚ уход из Земли Израиля – это «спуск»‚ на иврите «иерида».

Связь евреев рассеяния с Землей Израиля не прекращалась в течение всей «ночи изгнания». В разных странах мира они бросали дома и имущество‚ покидали близких и друзей, наперекор‚ казалось‚ здравому смыслу «восходили» на Землю Израиля. В тринадцатом веке раввин Моше бен Нахман (Рамбан) написал из Иерусалима: «Я человек‚ испытавший много горя. Я оставил семью‚ бросил мой дом… Но утрата всего этого и других благ, к которым я привык, вознаграждается временным пребыванием во вратах Иерусалима‚ посещением развалин Храма и оплакиванием опустошенного святилища… Я плакал горько‚ но я нашел утешение в моих слезах; я разорвал мои одежды‚ но я почувствовал облегчение».

В феврале‚ в студеные морозы‚ российские евреи праздновали «Ту би-шват»‚ пятнадцатый день месяца шват по еврейскому календарю, «Новый год деревьев»: в Иудейских горах в это время начинает цвести миндаль. Евреям России не разрешали приобретать землю и становиться земледельцами‚ но они знали из Талмуда правила возделывания земель в Иудее и в Галилее. «Как-то один еврей принес нам финик – о чудо! – писал в одном из рассказов Менделе Мойхер Сфорим. – Всё местечко – взрослые и дети – сбежались поглядеть на него. И они взяли Библию‚ и стали указывать пальцем на этот финик‚ настоящий финик‚ о котором говорится в Священном Писании! Подумайте только‚ этот финик из Страны Израилевой! Это сама страна наша! Это Иордан и могила праматери Рахели‚ а вот и Стена Плача… Мы идем вверх по Масличной горе и едим вдоволь рожки и финики‚ мы набиваем наши карманы песком Святой Земли! О-о-о! – вздыхали евреи‚ и горячие слезы катились из их глаз».

Во время суровой зимы российские евреи просили у Бога дождя‚ потому что в Земле Израиля в это время сезон дождей‚ а летом они вымаливали ниспослать им росу. Поздней осенью маленький мальчик спросил своего отца в минской синагоге: «Папа‚ зачем ты просишь у Бога‚ чтобы пошел дождь? Ведь на улице и без того льет как из ведра». И отец ответил: «Это не наш дождь‚ сынок».

4

Палестинофильское движение возникло в России в 1881 году. Осенью того года‚ после первой волны погромов‚ одесский писатель Моше Лейб Лилиенблюм опубликовал в еженедельнике «Рассвет» нашумевшую статью «Общееврейский вопрос и Палестина». Тезисы его были просты и доходчивы: евреи – инородный элемент в странах рассеяния и в массе своей не сливаются с коренным населением; их терпят до тех пор‚ пока это выгодно народу-хозяину‚ а при малейшей конкуренции стремятся от них избавиться – «в этом и лежит корень всех их страданий».

В прежние века евреев преследовали по религиозным мотивам‚ а в новейшие времена стали преследовать по мотивам экономическим и национальным‚ и эта «глава нашей истории будет иметь еще немало кровавых страниц»‚ вплоть до физического уничтожения. Лилиенблюм выдвинул общенациональную задачу – использовать исход из России для освоения Палестины‚ направить туда хотя бы часть беженцев‚ чтобы со временем у народа-скитальца появился свой дом. Он сформулировал это предельно четко: «Мы должны стремиться к колонизации Палестины‚ к заселению ее евреями так‚ чтобы в течение одного века евреи могли почти окончательно оставить негостеприимную Европу и переселиться в близкую к ней страну наших предков‚ на которую мы имеем историческое право».

Сразу же появились противники этой теории. Одни говорили‚ что Палестина – это заброшенная провинция с диким туземным населением‚ всякие попытки ее освоения обречены на провал. Другие обвиняли палестинофилов в неверии в просвещение и прогресс‚ которые неумолимо надвигаются; третьи называли их предателями европейской цивилизации; четвертые просто отмахивались от «фантазеров». Понадобились усилия многих‚ чтобы палестинофильское движение набрало силу; огромную роль в этом деле сыграл одесский врач Лев Пинскер. 17 октября 1882 года в Берлине увидела свет его небольшая брошюра под названием «Автоэмансипация. Призыв русского еврея к соплеменникам».

Пинскер писал:

«Вековая проблема – так называемый «еврейский вопрос» – как и в былые годы‚ сильно волнует умы в наши дни… Евреи среди народов‚ с которыми они живут‚ фактически составляют чуждый элемент‚ который не может ассимилироваться ни с одной нацией‚ вследствие чего ни одной нацией не может быть терпим… Еврей вездесущ‚ но нигде не дома… Он является мертвецом – для живых‚ чужим – для коренных жителей‚ скитальцем – среди оседлых‚ нищим – среди имущих‚ эксплуататором и миллионером – для бедняков‚ для патриотов – существом‚ лишенным отечества‚ и для всех классов – ненавистным конкурентом…

Когда нас унижают‚ грабят‚ разоряют‚ оскорбляют‚ мы не осмеливаемся защищаться‚ и – что еще хуже – находим это в порядке вещей. Нас бьют по лицу – мы охлаждаем пылающую щеку холодной водой; нам наносят кровавые раны – мы накладываем бинты; нас выбрасывают из дома‚ который мы сами для себя построили‚ – мы смиренно просим о милости, а не удается смягчить сердца наших притеснителей – мы удаляемся и ищем другого убежища… Какую жалкую фигуру мы изображаем из себя!.. Какая унизительная роль для народа‚ некогда имевшего своих Макавеев!»

Судьба Льва Пинскера типична для ассимилированных евреев «поколения надлома». Кандидат прав‚ учитель русского языка в еврейском училище‚ студент медицинского факультета Московского университета‚ доброволец в холерном бараке во время эпидемии‚ врач военного госпиталя в Крымскую войну‚ заслуживший орден‚ сторонник просвещения евреев и приобщения их к русской культуре‚ – в течение долгих лет жизни он не предполагал‚ что на исходе дней напишет такие горькие слова: «Евреи апеллируют к вечной справедливости‚ воображая‚ что добьются чего-нибудь таким путем… Вы поистине глупый и презренный народ! Вы глупы‚ потому что беспомощно стоите и ожидаете от человеческой природы того‚ чего в ней никогда не было‚ – гуманности. Вы презренны‚ потому что у вас нет самолюбия и нет национального самосознания».

Погромы произвели на Пинскера ошеломляющее впечатление. Он уже не верил в идею «слияния» и определял юдофобию как неизлечимое, наследственное заболевание народов. Этот психоз – «разновидность боязни привидений» – порождает мистический «страх перед призраком еврейства»‚ чужеродного‚ неприкаянно бродящего по свету‚ а страх‚ в свою очередь‚ порождает скрытую и явную ненависть. Пинскер утверждал: «Еврейство и ненависть к еврейству проходят рука об руку в течение столетий через историю… Надо быть слепым‚ чтобы не видеть‚ что евреи – «избранный народ» для всеобщей ненависти. Пусть народы расходятся в своих стремлениях и инстинктах – в ненависти к евреям они протягивают друг другу руки; в этом единственном пункте они все согласны…»

«Автоэмансипация» создала Пинскеру громкое имя. Так страстно на эту тему не писал еще никто. Врач из Одессы бросал в лицо своим единоверцам слова правды‚ от которых нельзя было отмахнуться или сделать вид‚ что ничего не произошло. «Беспристрастно‚ без предвзятого мнения мы должны отыскать во всемирном калейдоскопе трагикомическую фигуру нашего народа‚ который с искаженным лицом и с изувеченными членами помогает творить великую всемирную историю‚ далеко не справившись еще со своей маленькой народной историей… Лишенные отечества‚ мы забыли о нем. Не пора ли понять‚ как это для нас постыдно?»

Лев Пинскер поставил диагноз болезни и предложил методы ее лечения: гражданского и политического равноправия недостаточно‚ «чтобы возвысить евреев в уважении народов»‚ ассимиляция тоже невозможна‚ – остается лишь «самопомощь»‚ самоосвобождение (автоэмансипация‚ а не эмансипация‚ дарованная власть имущими)‚ чтобы создать единый национальный центр «на собственной территории»‚ «достаточно обширное убежище‚ способное прокормить население‚ сборный пункт‚ который был бы нашей собственностью». Сначала Пинскер считал‚ что для этого годится любая подходящая территория в Америке‚ в «азиатской Турции»‚ возможно, даже в Палестине‚ – но вскоре перешел на сторону палестинофилов.

Он писал в брошюре: «Пока мы не будем иметь‚ как другие нации‚ своей собственной родины‚ мы должны раз навсегда отказаться от благородной надежды сделаться равными со всеми людьми… В жизни народов‚ как и в жизни отдельных людей‚ бывают моменты особенной важности‚ которые не часто повторяются и которые имеют решительное влияние на их будущность. Мы переживаем теперь такой момент… «Теперь или никогда!» – да будет нашим лозунгом… Помогите себе сами‚ и Бог вам поможет!»

Впереди были десятилетия борьбы‚ разочарований‚ побед и поражений‚ огромные жертвы на путях приобретения «собственной родины». Надо было начинать – теперь‚ немедленно‚ и не случайно Лев Пинскер поставил эпиграфом к своей брошюре слова еврейского мудреца Гилеля: «Если не я за себя‚ то кто за меня? И если не теперь‚ то когда же?»

5

После первой волны погромов российские евреи появились в Стамбуле‚ по пути в Эрец Исраэль – «почерневшие лица‚ исхудалые‚ с печатью страшной скорби»: не случайно эти погромы получили на иврите грозное название «суфот ба-негев» – «бури на юге». Требовались средства‚ чтобы перевезти беженцев на новые места‚ купить для них землю‚ поставить дома‚ снабдить инвентарем‚ научить работать на земле. Еврейские студенты в Москве предложили собрать с каждого еврея по двадцать пять копеек и выкупить Палестину у турок‚ но это были‚ конечно же‚ фантазии. Первые поселенцы уже знали‚ что для становления каждого поселка «требуется много времени‚ изрядное терпение‚ да и немало денег».

Большинство раввинов отвергали палестинофильскую идею‚ потому что свято верили: лишь избавитель-Мессия освободит Иерусалим‚ соберет евреев на Святой Земле и установит там царство мира. Но были и в их среде исключения. После погромов 1881 года раввин Шмуэль Могилевер основал в Варшаве кружок «Бней Цион» – «Сыновья Сиона» для заселения и освоения Эрец Исраэль. Следом за ним подобные кружки появились в Москве‚ Петербурге‚ Харькове‚ Белостоке‚ Кременчуге и в других городах. Сначала у них были разные названия: «Вечный жид»‚ «Сыны Завета»‚ «Сионское братство»‚ «Ревнители Сиона и Иерусалима»‚ но впоследствии они объединились в общество «Хибат Цион» – «Любовь к Сиону». Члены этих кружков получили название «Ховевей Цион»‚ что означает «Любящие Сион» или «Друзья Сиона».

Основателями кружков были обычно еврейские студенты. Еще недавно они увлекались русской историей‚ а теперь с жадностью набросились на книги по еврейской истории. Они цитировали пророков и вдохновлялись образами библейских героев, призывали к возвращению в Эрец Исраэль‚ чтобы работать и жить на этой земле‚ «каждый под своей виноградной лозой и каждый под своей смоковницей». В Петербурге записали в уставе кружка: «Нет спасения еврейскому народу без создания своего собственного правительства в Палестине». А участники московского кружка спорили о государственном строе будущего еврейского государства: «Некоторые склонялись к абсолютной монархии‚ другие к демократической республике‚ возглавляемой президентом… третьи ратовали за конституционную монархию. Мы проголосовали. Победу одержали сторонники республики. Мы‚ монархисты‚ остались в меньшинстве».

Мнений было много‚ немало споров‚ но участники всех кружков сходились на одном: заселение и освоение Эрец Исраэль‚ распространение языка иврит – национального языка народа и непременное занятие сельским хозяйством. Работать на земле‚ работать своими руками – это провозглашалось национальным долгом‚ ответом на высказывания недоброжелателей. «Нас обвиняют в том‚ что мы едим чужой хлеб‚ – говорилось в брошюре‚ опубликованной в Петербурге. – Мы не успокоимся до тех пор‚ пока не наводним рынки хлебом‚ выращенным собственными руками‚ чтобы тот‚ кто упрекает нас‚ мог наесться им досыта».

Так началось палестинофильское движение‚ и поэт Семен Фруг – «певец гонимого народа» – написал песню исхода:

И зорок глаз‚ и крепки ноги‚ И посох цел… Народ родной, Чего ж ты встал среди дороги, Поник седою головой?.. Вперед – под звуки старой песни! Века грядущие зовут‚ И громы нам кричат: воскресни! И бури гимны нам поют…

Тон задавали идеалисты‚ мечтатели‚ которые плохо представляли себе реальное положение дел на той земле‚ куда они устремлялись. В восьмидесятых годах девятнадцатого века Палестина была отдаленной и заброшенной провинцией Оттоманской империи. Через эту землю в течение веков прошло много завоевателей‚ которые грабили и разрушали всё на своем пути‚ не задумываясь о том‚ что будет после них. Это привело к невероятному запустению страны: многие земли на севере превратились в болота‚ а на юге – в пески.

«Святая Земля стала почти пустыней‚ – свидетельствовал немецкий путешественник. – Некогда плодородные долины поросли сорняком. Леса уничтожены. Сегодняшняя Палестина – это огромная мусорная свалка. Руина‚ угнетающая своей мощью». Жило в ней тогда триста-четыреста тысяч человек: точно никто не знал‚ потому что по стране кочевали бедуины‚ да приходили арабы из других стран. Некоторые из них оседали на земле‚ но большинство не приживалось и шло дальше. Трансиордания – территория к востоку от реки Иордан – практически не была заселена‚ а к западу от Иордана редкое население жило, в основном, в горах. Яффа была крохотным городком‚ Хайфа – деревней.

К тому времени еврейское население страны насчитывало примерно 25 000 человек‚ из них 12 000 жили в Иерусалиме‚ составляя половину населения Святого города. 4000 евреев было в Цфате‚ 2500 – в Тверии‚ 1000 – в Яффе‚ 800 – в Хевроне‚ 300 евреев – в Хайфе. Это были нищие ремесленники‚ мелкие торговцы‚ люди без профессий‚ учащиеся иешив‚ а также старики‚ которые приезжали умирать на Святую Землю. Жили евреи и в селах‚ особенно на севере‚ в Галилее: сеяли хлеб‚ разводили скот‚ держали пасеки‚ выращивали апельсины и лимоны. Жизнь была нестабильной и опасной; воинственные бедуины устраивали набеги на поселения, грабили всякого‚ кто им попадался. За проезд по дорогам старосты близлежащих деревень брали пошлину с путешественников‚ размер этой пошлины зависел от настроения того‚ кто ее требовал.

«Этот кочующий народ‚ – писал христианский паломник об арабах‚ – управляется одними страстями‚ а потому в обращении с чужеземцами они никогда не бывают одинаковы; сегодня встретите вы патриархальное гостеприимство‚ завтра же рискуете быть ограбленным‚ убитым». Жаловаться было бесполезно: турецкие чиновники ничем не могли помочь‚ да и не очень стремились к этому. Они жили в покое‚ вдали от высокого начальства‚ со всякого просителя получали взятку‚ и без этого не решалось ни одно дело. Турецким солдатам полагалось защищать население‚ но порой и они брали пошлины на дорогах‚ потому что нерегулярно получали жалованье, и солдатам надо было как-то кормиться.

Было понятно, что переселенцы из России столкнутся со многими трудностями‚ и противник палестинофильского движения предупреждал: «Всякая мысль колонизировать Палестину является народным преступлением. Любое бедное семейство‚ эмигрирующее туда‚ рискует умереть голодной смертью. Пустынная азиатская страна… находится в первобытном состоянии… Понадобятся миллионы‚ чтобы привести ее в сколько-нибудь европейский вид… Столкновение с арабами тоже не приведет ни к чему хорошему».

6

В начале 1882 года приехали в Яффу Залман Давид Левонтин и Йосеф Файнберг, по поручению палестинофилов России купили участок земли. 30 июля 1882 года пять человек пришли на необитаемое, безводное место и поставили палатку на песчаных дюнах; один из них прочитал молитву‚ а остальные слушали его и плакали от волнения. Так появилось поселение Ришон ле-Цион‚ что в переводе означает «Первый в Сионе». В его уставе было записано: «Члены поселения обязуются всеми силами содействовать идее заселения Эрец Исраэль, жить по законам Торы и народа Израиля».

Среди первых поселенцев оказался Лейб Ханкин‚ человек энергичный‚ независимый‚ преуспевающий‚ и на новом месте он сразу выделился среди прочих. Ханкин построил первый дом в Ришон ле-Ционе‚ первым вышел в поле пахать‚ первым снял урожай с виноградника‚ первым поставил чан и стал давить виноград босыми ногами – «как предки наши в древние времена»; более того‚ он запряг в телегу верблюда – неслыханное новшество в тех краях, возил в поселение бочки с питьевой водой.

У поселенцев Ришон ле-Циона были постоянные стычки с арабами из окрестных деревень. «Многие выходили сильно избитыми‚ – вспоминал один из жителей‚ – но они все-таки не терялись и всегда выказывали необыкновенную храбрость и неустрашимость. Глядя на колонистов во время их стычек с арабами‚ я думаю часто: неужели это те самые евреи‚ которые на родине безропотно переносили всякие оскорбления и унижения? Где же их‚ будто бы‚ «прирожденная трусость»?.. Короткое время свободы и равноправия‚ сознание‚ что они не хуже других‚ посеяли в них смелость‚ мужество‚ самоуверенность! Нет сомнения‚ что наше подрастающее поколение не будет иметь понятия о робости своих отцов!»

В январе 1882 года в Харькове организовался кружок во главе с Израилем Белкиндом. Его участники решили отправиться в Палестину‚ составить там товарищества на социалистических принципах и подготовить место для тех‚ кто приедет следом за ними. Каждый из них обещал отработать три года в сельскохозяйственной коммуне‚ и в уставе кружка записали: их труд будет «не ради личного обогащения‚ а на благо народа». Свой кружок они назвали Билу‚ по первым буквам их девиза на иврите – из книги пророка Исайи: «Бейт Яаков‚ лху ве-нелха!» В переводе на русский язык это означает: «Дом Яакова‚ вставайте и пойдем!»

Представители харьковского кружка ездили по городам России для привлечения сторонников; кружки билуйцев появились в разных концах страны, куда входили несколько сот студентов‚ гимназистов‚ учителей‚ ремесленников‚ молодых людей без профессии. Были‚ конечно‚ сомнения‚ были колебания: не так просто расстаться с друзьями и близкими‚ уйти из университета‚ заняться сельским хозяйством в далекой стране. В марте 1882 года московский гимназист Х. Хисин записал в дневнике: «Отказаться от дальнейшего образования и в дикой стране приняться за плуг и заступ?.. Столько лет трудился‚ тянул лямку‚ я уже так сросся с мыслью о научной деятельности‚ – и теперь‚ недалеко от цели‚ променять всё это на тяжелый труд земледельца?!.. Всё время во мне происходила сильная борьба‚ я был как в жару‚ пока решился. Но теперь я спокоен‚ я знаю – чего хочу».

Первыми из билуйцев приехали в Эрец Исраэль Гилель Минц и Яаков Черток‚ вслед за ними отправились тринадцать юношей и одна девушка. 24 июня 1882 года они приплыли в Яффу и ступили на ту землю‚ которую собирались осваивать. Следом за ними‚ в августе‚ приехали еще шесть человек. Х. Хисин записывал в день отплытия из Одессы на пароходе «Россия»: «Последние прощальные приветствия с берега – и… «Россия» на всех парах уносит меня из России… Грустно мне стало на сердце при воспоминании‚ что… тут я вырос‚ научился чувствовать и любить… Но ты оттолкнула меня‚ дорогая родина! На мои ласки ты отвечала холодной‚ беспощадной суровостью. Жестокий удел выпал нам на долю: вечно сеять и никогда не пожинать‚ вместо заслуженной благодарности получать одну брань и насмешки… Но полно предаваться горькому раздумью; довольно уже жить в людях‚ пора обзавестись своим собственным домом».

У билуйцев не было денег‚ чтобы купить землю и основать собственное поселение-коммуну‚ поэтому они стали наемными рабочими в еврейской сельскохозяйственной школе возле Яффы. Эти молодые интеллигенты отказались от карьеры‚ комфорта‚ обеспеченного положения‚ обрекли себя на непривычный труд на жаре‚ в заброшенном уголке мира. Хисин отметил в дневнике после первого дня работы: «Я не имел никакого понятия‚ что нужно делать‚ для чего‚ где и как‚ но, тем не менее, стал усердно ударять киркой вкривь и вкось‚ по всем направлениям. Через короткое время на руках вздулись пузыри‚ лопнули‚ кровь показалась‚ и стало так больно‚ что я принужден был выпустить кирку… «И этак ты хочешь показать‚ что евреи способны к физическому труду? – заговорил во мне внутренний голос. – Неужели ты не выдержишь этого решительного испытания?» Не обращая внимания на пронзительную боль в руках‚ я опять схватил кирку‚ яростно работал часа два подряд и в изнеможении сел отдохнуть… Спина невыносима болела‚ руки были сильно изранены».

Так это началось: тяжелая работа‚ скудная еда‚ бытовые условия‚ к которым надо было приспособиться. «Положение наше становится всё хуже‚ – писал Хисин. – Обуви ни у кого нет‚ одежда в самом жалком состоянии… мы кругом в долгах. Если бы не уверенность арабов-лавочников в нашем неимоверном богатстве‚ мы могли бы умереть с голоду». Вскоре несколько человек вернулись в Россию‚ трое перебрались в Иерусалим‚ а оставшиеся собрались вместе‚ не зная‚ что делать дальше. Сказал один из них: «Нам предлагают разъехаться. Действительно‚ нет никакого практического смысла в нашем упорстве… Но не забудьте‚ господа‚ никто не просил нас явиться спасителями нашего народа. Мы сами гордо схватили то знамя‚ которое‚ может быть‚ подняли бы более сильные люди. Теперь идет вопрос не о нас лично‚ а о великом деле возрождения‚ которое мы собой олицетворяем…» И они остались.

В 1883 году на деньги‚ собранные российскими евреями‚ был куплен большой участок земли. Его передали в пользование билуйцам‚ и девять человек отправились в путь. Осел по кличке Философ тащил доски для барака; у новых поселенцев было по мотыге на каждого‚ четыреста десять франков, одно ружье на всех. Жители Яффы с изумлением провожали тех‚ кто решил поселиться в самой гуще арабских деревень: «Неужели поблизости вы не нашли себе места для могил?» Был второй день праздника Ханука 1884 года. Они пришли на место‚ набрали сухих веток и взамен двух ханукальных свечей зажгли два костра: так появилась Гедера‚ к югу от Ришон ле-Циона.

Билуйцы жили в маленьком дощатом бараке‚ пекли хлеб в самодельной печи‚ привозили издалека воду‚ а в сезон дождей брали ее из соседнего ущелья. «Я попробовал пить эту мутную грязь‚ – вспоминал Х. Хисин‚ – но тотчас же с отвращением перестал». За первый год поселенцы очистили от камней один из холмов‚ вскопали его лопатами и высадили виноградную лозу. Они завели огороды‚ посадили 800 масличных деревьев‚ к бараку пристроили сарайчик‚ в котором жил осел Философ. Затем в этом сарайчике разместился Хисин со своей женой‚ а когда к одному из билуйцев приехала невеста‚ ее поселили в курятнике.

7

В 1882 году приехал из Гродно в Эрец Исраэль Реувен Пайкович – было ему тогда 15 лет. Работал в виноградниках и на строительстве дорог‚ очищал поля от камней‚ был среди основателей Кфар-Тавора в Нижней Галилее. «Кто не видел нашего отца‚ – говорили сыновья Реувена‚ – тот не видел крестьянина‚ по-настоящему любящего землю… Колос пшеницы он поглаживал пальцами‚ как какой-нибудь нежный цветок… Он не был на земле любителем; он любил землю всем сердцем‚ самозабвенно».

Кфар-Тавор стоял особняком от других еврейских поселений, в окружении арабских деревень и шатров бедуинов. Отношения с соседями были нормальными‚ однако это не мешало им уводить скот еврейских поселенцев или совершать набеги на их поля и плантации. Реувена Пайковича не раз спрашивали‚ знает ли он‚ что такое страх. «Кто не знает страха‚ – отвечал он‚ – тот‚ собственно говоря‚ идиот. Победить свой страх – в этом всё дело. Махмуд тоже боится. Вопрос в том‚ кто первым победит страх – ты или Махмуд».

В 1883 году тринадцать семей из Межирича основали севернее озера Кинерет поселение Иесуд га-Маала – «Основание подъема»‚ другими словами, начало возвращения из рассеяния. Первые годы поселенцы ютились с детьми в тростниковых шалашах; их заедали блохи и насекомые; они очень нуждались‚ страдали от болотной лихорадки, отвозили на кладбище жертвы этой болезни. Вечерами в поселении становилось темно: керосиновые лампы не зажигали‚ потому что опасались спалить тростниковые жилища. Им предложили переехать в более благоустроенную Петах-Тикву‚ но они отказались: «Только после нашей смерти вы сможете лишить нас наших земель!»

Однажды проезжал мимо барон Э. Ротшильд и обратил внимание на тростниковые хижины‚ похожие на становище первобытного человека. «Что это?» – спросил барон. Ему объяснили: это еврейское поселение‚ жители которого не хотят переселяться на другое место. Барон был поражен их упорством и взял поселение под свое покровительство. За его счет стали строить дома, и в одном из них впервые зажгли керосиновую лампу. Поселенцы зачарованно смотрели на свет‚ «а дети‚ – рассказывал очевидец‚ – сроду не видавшие такого чуда‚ радовались больше всех».

Бася (Батья) Макова жила в Брест – Литовске и вместе с мужем торговала в лавке. Побывав по делам в Варшаве‚ она узнала о существовании общества‚ которое занималось переселением евреев. Вернувшись домой‚ Бася сказала мужу: «Я решила закрыть дело и переехать в Эрец Исраэль. Что скажешь на это?» – «Ты сошла с ума!» – изумился муж. Бася ответила тихо и спокойно (про нее говорили‚ что она никогда не повышала голос): «Если бы я сошла с ума‚ то сидела бы здесь и ждала‚ когда придут соседи‚ разгромят наш дом и всех нас убьют».

Она снова поехала в Варшаву‚ внесла деньги на приобретение участка земли‚ а когда поинтересовались‚ оформлять ли покупку на имя мужа‚ ответила: «Горшок с мясом в Египте ему дороже Иерусалима». Муж Баси вызвал ее на раввинский суд и потребовал назначить опекуна‚ потому что его жена – сумасшедшая. Бася сказала раввину: «По закону Израиля муж освобождается от жены без развода‚ если она сходит с ума. Значит и я свободна от него».

Она забрала детей‚ переехала в Эрец Исраэль‚ одной из первых поселилась в Реховоте и выстроила дом. С помощью своих детей Бася соорудила печь для обжига извести на продажу; она же построила печь для выпечки хлеба‚ предоставив ее в общее пользование, – женщины Реховота по очереди пекли в ней хлеб. Сыновья Баси тоже приехали из Польши со своими семьями‚ и «колено Баси Маковой» необычайно возросло. Ее называли «матерью Реховота»; к ее мнению прислушивались в поселении‚ спрашивали совета до последнего ее дня в 1911 году.

В Реховоте есть улица имени Баси Маковой.

8

Из донесения управляющего российским консульством в Иерусалиме (1887 год):

«В Палестине и, главным образом, в Иерусалиме и его окрестностях проживают тысячи наших подданных евреев… Правительство предписывало и предписывает своим агентам в Иерусалиме зорко следить за возрастанием в Святом граде числа евреев и противодействовать всяким мерам усиления в Святой Земле еврейского элемента…

Прибыв в Святую Землю, евреи чуть ли не с самых первых дней начинают изыскивать всевозможные средства для продления дарованного им срока пребывания в ней. С этой целью пускаются в ход и невероятные измышления и деньги… Не положить предела подобному беззаконию значило бы… даровать евреям фактическую возможность заселить Святую Землю и тем усиливать в ней свое значение и влияние».

Моше Монтефиоре приезжал в Эрец Исраэль семь раз, по мере сил и возможностей способствовал ее заселению. К последнему его приезду была написана торжественная песня-благословение‚ песня почета; такой чести еврейская община Иерусалима удостоила лишь австрийского императора Франца-Иосифа и германского кайзера Вильгельма II. Подобрали музыку для песни‚ но мелодию вступления решили выбрать европейскую‚ привычную для уха почетного гостя. Специалистов в Иерусалиме не оказалось‚ и тогда вспомнили про Янкеле‚ который когда-то служил в русской армии‚ а теперь был водоносом в Святом городе. Пошли к нему‚ объяснили‚ что требуется‚ Янкеле стал напевать различные русские мелодии‚ из которых и выбрали одну‚ самую понравившуюся.

Встреча прошла прекрасно‚ девяностолетний Монтефиоре был растроган пением детей в его честь‚ – лишь потом выяснилось‚ что мелодия‚ которую напел Янкеле-солдат и которую исполнили перед почетным гостем‚ была не что иное‚ как мелодия национального гимна Российской империи.

В ноябре 1884 года в прусском городе Катовицы проходил съезд палестинофилов: из России приехали 22 делегата‚ из Германии‚ Англии‚ Франции и Румынии – 10‚ причем четверо из них тоже были российского происхождения. Раввина Ш. Могилевера избрали почетным председателем съезда‚ Л. Пинскера – председателем. «Метаморфоза народа не произойдет в один момент‚ – заявил он в своем докладе‚ – и мы не доживем до того дня‚ чтобы самим узреть плоды наших трудов. Но что значат несколько поколений для нашего бессмертного народа?..» Съезд выделил средства для оказания помощи поселенцам и послал в Палестину К. Высоцкого‚ владельца чайной фирмы‚ для обследования еврейских поселений.

В тот момент в Англии отмечали столетие со дня рождения здравствовавшего М. Монтефиоре‚ и объединение палестинофилов‚ созданное на съезде‚ получило название «Общество для поощрения земледелия среди евреев и колонизации Палестины имени Монтефиоре» (впоследствии его переименовали в «Хибат Цион»). Общество объединило кружки палестинофилов разных стран; его руководящие центры располагались в Варшаве и Одессе‚ первым председателем общества стал Л. Пинскер.

В первый год существования Ришон ле – Циона поселенцы нуждались в немедленной помощи‚ но им прислали из России 381 рубль‚ а из других стран – 620 рублей. Воспоминания поселенцев переполнены жалобами на богатых евреев мира‚ которые «холодно относились к «затеям» русских евреев… не понимали причин‚ вызывавших эти «затеи»‚ и то серьезное влияние‚ которое они в состоянии оказать на будущность всего еврейства».

Российские евреи – банкиры Гинцбурги‚ «сахарные короли» Бродские‚ «железнодорожные короли» Поляковы – щедро жертвовали на общероссийские нужды‚ на создание училищ‚ гимназий и институтов‚ на строительство больниц‚ театров‚ приютов для бедных и на стипендии студентам. Лазарь Поляков пожертвовал 23 000 рублей на оформление зала греческой скульптуры в московском Музее изящных искусств, и этот зал носил его имя (сегодня это Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина).

Братья Поляковы жертвовали огромные суммы на нужды российских евреев‚ но не давали ни единой копейки на заселение и освоение Эрец Исраэль‚ чтобы их не обвинили в недостаточном патриотизме. В отличие от прочих Калонимос Вольф Высоцкий‚ основатель знаменитой фирмы по торговле чаем‚ много жертвовал на еврейские поселения в Эрец Исраэль и по завещанию оставил миллион рублей на будущие еврейские нужды‚ назначив доверенных лиц для использования этих денег. Впоследствии выяснилось‚ что он поступил предусмотрительно‚ так как внуки Высоцкого почти всё его состояние пожертвовали на российскую партию эсеров.

Очерк тридцать третий Введение процентной нормы и выселения из деревень. Изгнание из Москвы в 1891–1892 гг. Новые ограничительные законы Александра III

Поэт С. Фруг жил в Петербурге на правах лакея‚ «лакеями» были и другие еврейские писатели и журналисты; на таких же правах жили порой старики-родители у собственных детей: отец записывался лакеем у своего сына‚ а мать – кухаркой.

1

В дни коронации Александра III был опубликован царский манифест‚ который предоставлял льготы гражданам Российской империи. Евреи по этому манифесту не получили ничего; наоборот‚ политика правительства была определена на десятилетия вперед и ужесточалась от года к году. Еврейский обозреватель отмечал после завершения полосы погромов: «Как неизбалованы должны быть люди‚ столь искренне радующиеся своему небитию… По улицам уже не носится пух от разрываемых перин‚ не летят с треском стекла разбиваемых окон… но много ли‚ действительно‚ выиграли евреи от перемены незаконных преследований на законные?»

В 1882 году военный министр распорядился‚ чтобы в армии было не более пяти процентов евреев-врачей и фельдшеров от общего еоличества медицинского персонала. Прежде они служили в полках и заведовали лазаретами‚ отличились в русско-турецкой войне‚ но теперь «врачей Моисеева закона» увольняли из армии – «ввиду не вполне добросовестного исполнения ими обязанностей и вследствие их неблагоприятного влияния на санитарную службу в войсках». В знак протеста группа врачей-евреев подала в отставку‚ а военный врач и писатель С. Ярошевский написал в своем заявлении: «Так как обвинения‚ возводимые на врачей-евреев военным ведомством‚ до сих пор не подтверждены никакими фактическими доказательствами… то каждая лишняя минута‚ проведенная на службе в этом ведомстве‚ приносит им только лишний позор. Во имя своего человеческого достоинства они не должны оставаться там‚ где ими гнушаются…» Теперь уже в министерстве обиделись на столь резкое заявление‚ и С. Ярошевского решили отдать под суд.

При Александре III менялась политика и в области образования. Официальным лицам была известна пометка царя на одном из документов: «Это-то и ужасно: мужик‚ а тоже лезет в гимназию»‚ – и министры поступали в соответствии с духом времени‚ чтобы «обратить университеты из рассадников политической агитации в рассадники науки». Подготавливали меры для «детей кучеров, лакеев, поваров, прачек» и прочих неимущих из христианских семей‚ чтобы затруднить доступ в средние и высшие учебные заведения, повысили плату за обучение‚ – но самые крутые меры пришлись на долю еврейского населения.

При Александре II поощряли поступление евреев в гимназии и университеты для постепенного их «слияния» с русским обществом‚ но при его преемнике всё изменилось. Обер-прокурор Святейшего Синода К. Победоносцев считал просвещение евреев опасным для трона и отечества; минский губернатор рекомендовал ввести для евреев процентную норму при поступлении в учебные заведения, «чтобы еврейский элемент не взял перевеса над остальным населением»; один из членов комиссии по народному образованию сказал: «С евреем-невеждой мы еще как-нибудь сладим‚ а с этими образованными уже ничего поделать невозможно». В 1882 году ввели пятипроцентную норму при приеме евреев в Военно-медицинскую академию‚ а затем их перестали туда принимать. На следующий год евреи приехали сдавать экзамены в петербургский Горный институт и выяснили к своему изумлению‚ что для них введена там процентная норма. Приняли только двоих‚ пять процентов от общего числа поступавших‚ а остальным полиция не позволила подать документы в другие институты, в день последнего экзамена выслала их из столицы.

В 1883 году одесский генерал-губернатор доложил в Петербург о «чрезмерном переполнении средних учебных заведений еврейскими учениками», предложил ограничить прием евреев, и Александр III отметил: «Я разделяю это убеждение». «Высочайшим повелением» ввели десятипроцентную норму во вновь открытом Технологическом институте в Харькове и закрыли доступ евреев в харьковский Ветеринарный институт. Объяснение оказалось простым: «Харьков всегда был центром политической агитации‚ и пребывание в нем евреев в более или менее значительном числе представляется вообще нежелательным и даже опасным». И наконец в 1887 году ограничения ввели повсеместно, установив для мужского еврейского населения «процентную норму». В университетах‚ институтах и гимназиях черты оседлости они могли составлять не более 10 процентов от общего количества учащихся‚ вне черты – 5‚ в Москве и Петербурге – 3 процента.

2

В деревнях черты оседлости разрешали жить лишь тем евреям, которые поселились там до введения «Временных правил» 1882 года. Но эти же правила – при их произвольном толковании – ввели легальные методы борьбы с «экономически вредным» населением‚ и местное начальство этим воспользовалось. Если еврей уезжал из деревни по делам‚ даже на короткий срок‚ его могли не пустить обратно‚ как «вновь поселяющегося». Если еврейская семья из села посещала в праздничные дни городскую синагогу‚ то через неделю ей могли преградить дорогу в свой дом: это рассматривалось‚ как «новое водворение». Бывали случаи‚ когда отставного солдата не пускали к родителям; его признавали «вновь поселившимся» и отправляли в город или в местечко. Не всякий решался пожаловаться в Петербург на самоуправство местных властей‚ а когда это случалось‚ «начинались их мытарства от низших властей вплоть до высшего в Империи учреждения. И всюду серьезно и деловито начинались рассуждения о том‚ что это было – отлучка или оставление‚ и что это есть – возвращение из отлучки или новое поселение».

Жалобу пострадавшего рассматривал Сенат‚ а в спорных случаях она направлялась в то министерство‚ на которое подавалась жалоба‚ задерживалась там надолго. Г. Слиозберг‚ ходатай по еврейским делам‚ вспоминал: «Сначала готовил доклад помощник столоначальника; затем с ним знакомился столоначальник и делал свои замечания; доработанный доклад поступал к начальнику отделения‚ который тоже высказывал свои соображения; переделанный доклад поступал к вице-директору департамента‚ от него – с соответствующими изменениями – он шел к директору департамента‚ тот нёс его товарищу министра‚ а если дело было важным – то и к самому министру…» Сенат в Петербурге отменял нелепые постановления местного начальства‚ но это занимало три‚ пять‚ а то и десять лет‚ а изгнанные семьи мыкались пока что по чужим углам и разорялись. Как говорили тогда‚ «лекарство прибыло уже после смерти».

В деревнях избавлялись от старожилов-евреев‚ пользуясь правом крестьянских общин изгонять «порочных членов общества». Если торговец или кабатчик желал избавиться от конкурента‚ достаточно было созвать сельский сход‚ хорошо угостить крестьян‚ и они подписывали приговор о выселении еврейской семьи. Этот приговор утверждал губернатор‚ и очередные жертвы уходили из тех мест‚ где их предки жили не одно поколение. Затем появился закон‚ который запрещал евреям черты оседлости переселяться из одной деревни в другую, – это приравнивалось к «поселению вновь» и влекло за собой немедленное изгнание.

Евреев изгоняли из деревень даже во время эпидемии оспы‚ и они уходили по этапу‚ заражая окрестное население. Из Слонимского уезда сообщали: «У нас выселяют из деревень не только вновь поселившихся‚ но и старожилов‚ которые прожили там тридцать-сорок лет… Крестьяне одной деревни не хотели исполнять приказания начальства‚ и для выселения несчастных были приглашены крестьяне из соседней деревни. По приказанию волостного начальства они выломали двери и печи‚ а потом на подводах вывезли весь еврейский скарб и бросили его в поле… В одном доме лежал опасно больной ребенок; вместе с домашней утварью его повалили на воз и выбросили потом за деревней».

«Временные правила» давали широкий простор для толкований при определении той черты‚ которая отделяла запретную сельскую местность. Известен случай‚ когда одна половина дома на краю местечка попала на разрешаемую для жительства территорию‚ а другая – на запрещаемую. «Следовало бы‚ конечно‚ по всей справедливости‚ – отметили в еврейском журнале‚ – разрешить хозяину право жительства в одной половине дома‚ а в другую предоставить ему право временного въезда с непродолжительными остановками‚ но Витебское губернское управление… постановило выселить его из принадлежащего ему дома». Пострадавший пожаловался в Петербург‚ но Сенат был завален еврейскими делами‚ и лишь через пять лет владелец вернулся в собственный дом.

Губернские власти переименовывали местечки в деревни‚ чтобы подпадали под действие «Временных правил»‚ и в Херсонской губернии единым махом переименовали в деревни 63 местечка‚ сократив доступную для евреев территорию. Давно были закрыты для свободного поселения Киев и Севастополь‚ а в 1887 году исключили из черты оседлости Таганрог и Ростов-на-Дону. Теснота в еврейских кварталах становилась ужасающей‚ но населенные пункты‚ возникавшие возле фабрик и заводов‚ не признавались городами или местечками‚ и евреев туда не пускали. На юге Украины строили чугуноплавильные заводы на десятки тысяч рабочих – евреям и там не было места и работы. К тому времени Белая Церковь выросла в большое поселение‚ но продолжала числиться селом; когда киевского генерал-губернатора попросили переименовать ее в город‚ он ответил ходатаям: «Скажите вашим евреям‚ что я скорее превращу Бердичев в деревню‚ чем Белую Церковь в местечко».

В то же время Александр III пометил на одном из докладов: «Далеко бы ушли мы, если бы допустили это слияние» с евреями.

3

В городах внутренних губерний тоже не было покоя. Ремесленники-евреи могли там находиться лишь при условии‚ если занимались разрешенным ремеслом и торговали изделиями собственного производства; в противном случае закон предусматривал «конфискацию их товаров и немедленную высылку». Любой чиновник или полицейский начальник мог поставить под сомнение их право на жительство‚ придравшись к пустячному поводу‚ и тут же возвратить в черту оседлости.

Выслали из Самары и конфисковали имущество у золотых дел мастера‚ который продавал свои изделия совместно с цепочками чужого изготовления. Изгнали из Москвы знаменитого кондитера – за продажу кофе в дополнение к пирожным собственной выпечки. В Симбирске решили‚ что изготовление уксуса не относится к цеховым ремеслам‚ и выслали еврея‚ который занимался этим тридцать лет. Ему долго пришлось доказывать‚ что уксусное ремесло признано Сенатом в одном из его разъяснений‚ но семью уже изгнали из Симбирска и разорили. Многие жаловались в Сенат на незаконные выселения‚ и в высшем правительственном учреждении империи дотошно обсуждали вопрос‚ дает ли починка резиновых галош или настройка музыкальных инструментов право на повсеместное жительство‚ являются ли ремесленниками изготовители сургуча и чернил‚ ваксы и рогожи‚ лака и спичек.

Сыскное отделение петербургской полиции разыскивало не только воров и убийц‚ но и ремесленников-евреев‚ которые не занимались своим ремеслом или занимались им не полный день. Достаточно было донести‚ что агент полиции не застал ремесленника за работой‚ и тому могли поставить в паспорте красный штамп: это означало‚ что следует покинуть столицу в двадцать четыре часа и вернуться в черту оседлости. Попытались даже выслать ремесленника‚ который в свободное от работы время занимался пением. Это определили как «оставление занятия ремеслом»‚ и Сенату пришлось разъяснять‚ что участие в свободное время в хоре пожарного общества не может служить основанием к выселению.

Чтобы вырваться из черты оседлости и получить право жительства во внутренних губерниях‚ некоторые фиктивно записывались подмастерьями к ремесленникам-евреям; другие разыскивали отставных солдат николаевской армии‚ и те усыновляли их за помесячную плату; третьи складывались по нескольку человек: один из них выплачивал налог купца первой гильдии‚ а остальные числились при нем приказчиками. Случалось и так‚ что регистрировались в полиции лакеями‚ потому что по закону еврей с высшим образованием имел право держать при себе двух «домашних служителей» из своих единоверцев. Поэт С. Фруг жил в Петербурге на правах лакея‚ «лакеями» были и другие еврейские писатели и журналисты; на таких же правах жили порой старики-родители у собственных детей: отец записывался лакеем у своего сына‚ а мать – кухаркой.

В 1886 году выслали из Киева сотни семейств; некоторые из них поселились на Днепре‚ на плотах и баржах‚ воспользовавшись тем‚ что «Временные правила» не предусмотрели запрета на такой вид проживания. От выселения могла спасти лишь взятка: ограничительные законы разоряли евреев‚ а уклонение от них обогащало местные власти. В Москве и Петербурге полицейские участки различались по степени доходности; отличием по службе считали назначение в такой участок, где проживало еврейское население. При съёме квартиры в Киеве евреи договаривались с домовладельцами‚ кто из них будет платить полицейскому чину: квартира нанималась «с околоточным» или «без околоточного». Не случайно государственный контролер заявил на заседании министров, обсуждавших вопрос об отмене черты оседлости: «А вы, господа, не боитесь осложнений среди полиции? Чего доброго, пристава и околоточные устроят забастовку протеста или же произведут погромчики для доказательства несоответствия принятой меры желаниям истинно русских людей».

Пока происходили те события‚ в Петербурге работала «Высшая комиссия по пересмотру действующих законов о евреях». Ее председателем был бывший министр юстиции граф К. Пален‚ и потому комиссию называли «Паленской». В ее состав входили чиновники из разных министерств‚ приглашались на заседания и «эксперты из евреев» – банкир Г. Гинцбург‚ промышленники С. Поляков и А. Варшавский‚ юрист Я. Гальперн‚ петербургский раввин А. Драбкин и другие. Писатель Н. Лесков составил для комиссии брошюру «Евреи в России»‚ в которой предлагал предоставить евреям «общечеловеческие права», «имея в виду высшую выгоду‚ выгоду государства».

Лесков отметил в этой брошюре: «Евреи столярничают, кладут печи, штукатурят, малярят, портняжничают, сапожничают, держат мельницы, пекут булки, куют лошадей… Если в еврейских городках и местечках… процент шинкарей выйдет несколько более, то справедливость заставит при этом принять в расчет разность прав и подневольную скученность евреев, при которой иной и рад бы заняться чем иным, но не имеет к тому возможности… Христианин не знает этого стеснения; он живет, где хочет, и может легко избрать другое дело, но, однако, и он тоже кабачествует и в этом промысле являет ожесточенную алчность и бессердечие». Из той же брошюры: «Когда русскому солдату напоминают пословицу, что «только плохой солдат не надеется быть генералом», то рядом с ним стоящему в строю солдату-еврею прибавляют: «а ты, брат, жид, – до тебя это не касается…» И затем, после такого военного красноречия, ведут рядом в огонь битвы обнадеженного русского и обезнадеженного еврея».

«Паленская» комиссия пять лет изучала всевозможные материалы‚ и наконец большинство ее участников во главе с председателем осудили систему «репрессивных и исключительных мер». Они пришли к выводу‚ что ограничительные законы Российской империи заставляют 90 процентов еврейского населения жить «в нищете‚ при самых тяжелых гигиенических и бытовых условиях»‚ под страхом погромов и насилия. Это «самый настоящий отчаянный пролетариат‚ какого нет нигде в других частях России… – признали они в своем отчете. – С государственной точки зрения еврей должен быть равноправен. Не давая ему одинаковых прав‚ нельзя‚ собственно‚ требовать и одинаковых государственных обязанностей».

Члены комиссии рекомендовали вводить «освободительные и уравнительные законы… с величайшей осторожностью и постепенностью»‚ но и такие скромные предложения оказались не ко времени. Взамен комиссии Палена создали особое совещание под председательством В. Плеве. Несколько лет‚ в глубокой тайне‚ это совещание готовило «проект из сорока четырех пунктов» очередного антиеврейского закона. Этот проект предполагал отменить льготы на право жительства во внутренних губерниях‚ очистить деревни от евреев‚ ввести уголовные наказания за нелегальное проживание в сельской местности и за незаконную аренду недвижимости‚ – новые ограничения собирались распространить и на евреев Царства Польского‚ положение которых было менее трагичным.

Проект закона под большим секретом разослали для отзыва во многие губернии; местное начальство уловило новые веяния из Петербурга‚ и практически одновременно губернаторы потребовали от полиции обратить внимание на «дерзкое поведение евреев»‚ которые не снимали шапки при встрече с чиновниками. В городе Мстиславле евреям пригрозили тяжким наказанием‚ которое «сопряжено с физической болью и публичным позором»‚ если они не проявят должного почтения к начальству; другими словами‚ как разъяснил прокурор‚ «попросту будем драть на площади».

4

В конце 1890 года в лондонской газете «Таймс» напечатали воззвание местного комитета в защиту российских евреев: «Может ли цивилизованная Европа‚ могут ли христиане Англии смотреть на эту медленную пытку‚ на это бескровное убийство – и молчать?» В ответ на призыв в Лондоне собрались на митинг более двух тысяч человек и послали петицию русскому царю: «Крики отчаяния доносятся до нас от тысяч евреев‚ страдающих в Вашей обширной империи… Пять миллионов подданных Вашего Величества стонут под игом исключительных и ограничительных законов. Остатки нации‚ откуда вышли религии – наша и ваша‚ и вообще всякая религия на земле‚ признающая единого Бога… подчинены в Вашей империи таким законам‚ при которых жить и преуспевать невозможно».

В России эту петицию не опубликовали‚ но косвенно ответили на нее в газете: «Никогда семитам не жилось так легко на Руси‚ как в настоящее время‚ а между тем никогда еще они так сильно не жаловались. Какая же тому причина? Это особенность семита: он никогда ничем не доволен. Чем больше ему дают‚ тем больше он требует». А в петербургском «Новом времени» обругали премьер-министра Великобритании У. Гладстона‚ «выжившего из ума старика»: «Его необдуманные речи могут возбуждать у русских евреев такие мечтания и надежды‚ на которые они не имеют ни малейшего права». Ограничительная политика продолжалась без послаблений‚ и на очереди оказались московские евреи.

При Николае I еврейские купцы могли приезжать в Москву лишь по делам‚ на короткий срок‚ без жен и детей‚ и останавливаться в гетто – на Глебовском подворье в Зарядье. При Александре II гетто упразднили‚ и евреям позволили жить в любой части города. Богатые купцы‚ банкиры и адвокаты снимали удобные квартиры в центре Москвы‚ нанимали гувернанток и репетиторов для своих детей‚ покупали товары в модных магазинах‚ посещали театры и консерваторию‚ – а еврейская беднота‚ мелкие торговцы и ремесленники продолжали ютиться в Зарядье‚ в тесноте узких улочек‚ среди прочей бедноты.

Житель Москвы вспоминал:

«К концу семидесятых годов в Зарядье было уже две синагоги‚ и вся торговля была в руках евреев… Торговки-еврейки с съестными припасами и разным мелким товаром располагались не только на тротуарах‚ но прямо на мостовой. По переулкам были еврейские мясные‚ колбасные лавочки и пекарни‚ в которых к еврейской Пасхе выпекалось огромное количество мацы… Много было в Зарядье и ремесленников-евреев; большей частью они занимались портновским‚ шапочным и скорняжным ремеслом.

Интересную картину представляло Зарядье в один из еврейских праздников… С молитвенниками в руках‚ в длиннополых‚ чуть не до самых пят‚ сюртуках‚ в бархатных картузах… из-под которых выбивались длинные закрученные пейсы‚ евреи толпами шли посредине мостовой… С вечера пятницы шумное‚ суетливое Зарядье затихало – переулки были пустынны. В каждом доме приготовлялся ужин‚ за который усаживалась вся семья; на столах в особых подсвечниках горели свечи… Днем в субботу сидели дома‚ с утра читали священные книги‚ а к вечеру шли гулять. Излюбленным местом прогулок был Александровский сад».

И далее:

«Большая комната‚ в углу русская печь‚ за перегородкой спальня. В каждом из этих номеров жили так густо‚ так скученно‚ что каждый номер вмещал в себя не менее десяти – пятнадцати человек…

Вот наступают сумерки‚ квартиранты понемногу возвращаются. Тряпичник тащит целый узел тряпья. Чего тут только нет: куски бархата‚ сукна‚ шерстяной материи‚ ситцу‚ шелку‚ кружев… Картузник‚ подобрав подходящие куски‚ начинает шить картузы; завтра он их сбудет тут же‚ в этом переулке. На другом конце стола портной из кусков создает брючки‚ чинит‚ зашивает старое‚ чистит и штопает. Работа кипит… Духота и вонь от спертого воздуха‚ от тряпья‚ дым от курения‚ теснота. Сидят на окнах‚ на кроватях‚ на узлах. Женщины вяжут чулки‚ нянчат ребят… Вся эта неугомонная суета лезет‚ кричит‚ поет‚ смеется‚ стонет и плачет…

Главное занятие скорняков-евреев состояло в том‚ что они ходили по портновским мастерским и скупали… полоски меха‚ которые мастера выгадывали при шитье… Скорняки-евреи сшивали полоски в целые пластинки и продавали их в старьевские лавочки на Старой площади. Еще эти скорняки занимались тем‚ что в мездру польского дешевого бобра вставляли седые волосы енота или какого-нибудь другого зверька; от этого польский бобер принимал вид дорогого камчатского бобра…»

5

В 1891 году на пост московского генерал-губернатора был назначен великий князь Сергей Александрович, брат Александра III. Этому назначению придавали в обществе особый смысл, поговаривали даже‚ что столицу собираются переносить из Петербурга в Москву‚ а потому подошло время «очистить первопрестольную столицу от нежелательного элемента». И газеты тех дней запестрели заголовками: «Москва наводнена евреями», «Москва ожидовела», «Вся торговля в их руках».

В Москве было тогда 25–30 тысяч евреев‚ что составляло около трех процентов от общего количества населения. Выселение решили начать до торжественного въезда в Москву нового генерал-губернатора: возможно‚ для того‚ чтобы не связывать с именем царского брата такую принудительную акцию. 28 марта 1891 года‚ в первый день праздника Песах‚ в газетах напечатали указ. Министр внутренних дел – «с Высочайшего соизволения» – отменил для Москвы и Московской губернии прежние привилегии для ремесленников‚ полученные при Александре II. Новый указ запретил «евреям-механикам‚ винокурам‚ пивоварам и вообще мастерам и ремесленникам» вновь поселяться в Москве и в Московской губернии‚ а находившиеся там должны были вернуться в черту оседлости.

Первым делом взялись за тех‚ кто жил в Москве нелегально‚ и ночью, после опубликования указа, полицейские появились в Зарядье – руководил операцией обер-полицмейстер города. Они шли из квартиры в квартиру и уводили в участок полуодетых мужчин‚ женщин‚ детей. Там проверяли документы‚ а затем с одних брали подписку о немедленном выезде из города‚ а других отправляли по этапу‚ скованных попарно с осужденными преступниками. В ту ночь московские евреи прятались на кладбищах‚ бродили по улицам‚ снимали дешевые номера в гостиницах‚ чтобы уберечь жен и детей от холода мартовской ночи. Но спастись от полиции было невозможно‚ и вскоре вокзалы переполнились изгнанниками‚ которые в ожидании поездов сидели и лежали в залах и на платформах, на грязных каменных полах. Облавы продолжались месяц‚ и к приезду великого князя Москву основательно очистили от «нежелательного элемента».

Следующими на очереди оказались механики‚ мастера и ремесленники‚ которым закон позволял до этого жить и работать в Москве. Каждый из них получил предписание покинуть город‚ а по окончании назначенного срока их арестовывали и по этапу отправляли на «родину»‚ которую многие никогда не видели. Люди прятались‚ чтобы избегнуть тюрьмы и этапа; больных привозили на вокзал в каретах и переносили в вагоны на носилках; женщины рожали в пути. Современник свидетельствовал: «Ни одному еврею нельзя было показаться на улице, чтобы его не встречали возгласами «прощайте», «счастливого пути», «когда уезжать изволите?»…» 14 января 1892 года на вокзалах скопились толпы изгнанников; стояли жестокие морозы‚ и были опасения‚ что люди могут замерзнуть в пути. Последовало распоряжение отложить выселение до первого потепления‚ но полицейские власти об этом умолчали – и изгнание продолжалось. Всего выслали из Москвы не менее 20 000 евреев‚ многие из которых прожили там тридцать‚ а то и сорок лет подряд.

Из рассказов изгнанника:

«До первого часа ночи мы прогуливались по бульварам‚ сидели на скамьях‚ – словом, имели вид обыкновенных гуляющих обывателей… К первому часу ночи «настоящая» публика уходила‚ и тогда мы располагались на скамьях на ночевку. Не было удобства‚ но не было и одиночества: добрая половина скамей‚ в особенности Тверского‚ Зубовского и других бульваров‚ была усеяна телами нелегальных…

Располагавшие некоторыми средствами могли устроиться более удобно и безопасно. В Москве было множество гостиниц‚ предназначенных не для жилья‚ а для ночных свиданий. Там‚ конечно‚ не спрашивали видов на жительство. Взяв с собой первую попавшуюся проститутку‚ еврей был уже обеспечен ночлегом… На главных улицах можно было наблюдать‚ как за бойко шествовавшей проституткой едва поспевал печальный и униженный почтенный еврей‚ который‚ конечно‚ очень далек был не только от покупной‚ но и вообще от всякой любви…

Кое-кто прибегал к услугам железных дорог‚ иначе говоря‚ проводил ночь в вагоне: едет до Твери – спит четыре часа‚ оттуда обратным поездом в Москву – опять четыре часа спит. Некоторые жили таким образом месяцами: это‚ конечно‚ были более или менее крупные дельцы. Все кондукторские бригады знали их очень хорошо: они были своими людьми…

Некоторые приставы настолько вошли во вкус преследования евреев‚ что… решили устроить у себя «химически чистый» участок‚ в котором не было бы ни одного еврея‚ даже из тех категорий‚ которые не выселяли. Они приглашали к себе врачей‚ юристов и прочих евреев и предлагали переехать в другой участок. Пристав Басманной части при этом цинично заявлял: «Я не имею права выселить вас из моего участка‚ но я отравлю вам жизнь; каждую ночь вас будут будить и проверять документы‚ и если что-нибудь окажется не в порядке‚ я буду неумолим». Во многих случаях это оказывало действие».

Зарядье опустело. «Заброшенные квартиры с забитыми дверьми и окнами‚ – свидетельствовал житель Москвы‚ – запертые помещения торговых заведений с сохранившимися на них вывесками‚ уныло бродящие по улицам одинокие печальные фигуры евреев‚ евреек и детей‚ изможденных‚ с опухшими от слез глазами…» Выселили евреев и из Марьиной Рощи: «Мы застали там ряд совершенно пустых улиц. Было жутко видеть этот вымерший город». У многих не оказалось денег на проезд‚ и благотворительный еврейский комитет покупал им билеты на поезд до ближайшей станции в черте оседлости‚ чтобы несчастных не погнали пешком по этапу‚ в обществе бродяг и преступников.

Великий князь Сергей Александрович намеревался «оградить Москву от евреев»‚ и с конца 1892 года оттуда стали выселять отставных солдат‚ которые после окончания армейской службы поселились в Москве‚ обзавелись семьей, скромным достатком‚ а теперь должны были отправляться в неизвестные края. В разгар выселения проезжал через Москву Александр III со своей семьей‚ и некий отставной солдат подал ему прошение‚ умоляя не изгонять бывших солдат-евреев‚ – не зря им говорили в армии‚ что «за царем служба не пропадёт». Просителя тут же арестовали и по этапу отправили в черту оседлости.

Цензура запретила журналистам касаться этой темы‚ но вскоре на Западе всё узнали. Первыми заволновались финансисты на европейских биржах: «Еврейское население в России совершенно незаменимо в ее торговле‚ а потому выселение евреев крайне смущает тех владельцев русских ценностей‚ которые заинтересованы в экономическом преуспеянии России». Последствия выселения почувствовали и московские фабриканты: изгнанники переехали в Одессу‚ Варшаву и Лодзь‚ перенесли туда свои связи, стали успешно конкурировать с Москвой. В русской газете «День» сообщили: «Никто не сослужил Лодзи такой службы и не оказал такой поддержки в ее тяжелой конкуренции с Москвой‚ как сама Москва‚ бросившая в объятья соперника предприимчивую‚ деятельную часть своего населения… Дела в Москве – в полном застое‚ а еврейская Лодзь кипит работой и операциями. Фабрики не поспевают удовлетворять требования купцов; на товар записываются вперед…» Это не помешало выселению из Москвы‚ и на очереди был Петербург.

Те печальные события происходили на фоне общих экономических трудностей. В 1891–1892 годах был неурожай и голод в приволжских губерниях; сбыт товаров уменьшился‚ на что повлияло выселение из Москвы, курс рубля упал. Срочно потребовались иностранные кредиты‚ но, узнав об изгнании евреев‚ банкирский дом Ротшильдов отказался участвовать в займе. В правых газетах России ругали «жидовских банкиров»‚ однако правительство еще рассчитывало получить кредиты в Европе и потому смягчило свою позицию. Выселение из Петербурга отложили до лучших времен‚ а тайный проект нового ограничительного закона‚ «проект из сорока четырех пунктов» сдали в архив.

В 1894 году повелели в паспортах у евреев описывать их наружные приметы; кроме них это делали лишь в паспортах у неграмотных и у состоявших под надзором полиции. В Петербурге этим не ограничились‚ в еврейских паспортах стали обозначать красными чернилами: «вероисповедание – иудейское»‚ чтобы на цвет чернил непременно обратили внимание при регистрации или проверке. Петербургские евреи обжаловали эту практику‚ однако в Сенате решили‚ что градоначальник вправе применять красные чернила для определенной группы обывателей – в интересах охраны общественного порядка. После этого красными чернилами стали пользоваться и в других губерниях.

6

Александр III правил страной около четырнадцати лет‚ и за это время – отметили в еврейском журнале – «не многие вопросы государственной жизни выдвигались так часто и с такой настойчивостью‚ как именно еврейский». За годы его правления появились новые ограничительные постановления‚ которые – в нарушение общего правила – обычно не проводили через Государственный Совет или через Комитет министров, потому что они противоречили основным законам Российской империи. Страна нуждалась в притоке иностранных капиталов‚ и к ограничительным постановлениям старались не привлекать особого внимания‚ так как мировые биржи чутко реагировали на притеснения евреев.

Ограничения вводили при помощи малозаметных министерских циркуляров и разъяснений для внутреннего пользования‚ которые добавлялись к общему законодательству с непременного одобрения царя. Если же постановления публиковали в печати‚ то к ним обязательно добавляли фразу – «впредь до общего пересмотра законодательства о евреях»; таким способом им придавали характер «временных правил»‚ но существовали они десятилетиями. Выселение евреев из Москвы тоже прошло без принятия закона‚ лишь «с Высочайшего соизволения»‚ да и процентная норма в гимназиях и университетах действовала как «временная мера»‚ хотя в Своде законов Российской империи еще в 1804 году было записано в категорической форме: «Дети евреев принимаются в общие учебные заведения безо всякого различия от других детей».

Кроме ограничительных законов и циркуляров существовали пометки царя на представленных ему документах и докладах. Эти пометки сообщались министрам «на предмет исполнения и осведомления»: таким образом становилось известно мнение царя‚ его пристрастия и антипатии. Всякая одобрительная пометка Александра III в отчете какого-либо губернатора считалась для него большим отличием и «вызывала у других губернаторов охоту привлечь и к себе высочайшее внимание‚ – отметил Г. Слиозберг‚ хорошо знакомый с существовавшими порядками. – Этим объясняется то странное явление… что всякая антисемитская мысль во всеподданнейшем отчете одного губернатора находила на следующий же год подражание в отчете другого губернатора‚ причем автор нового отчета прибавлял кое-что и от себя. Царя‚ таким образом‚ питали мыслями‚ соответствовавшими его собственному вкусу».

«Более тяжелого времени в истории русских евреев найти невозможно, – отметил современник. – Ереи вытеснялись из всех завоеванных позиций не только во внутренних губерниях‚ но и в черте оседлости». Был полностью закрыт прием евреев на государственную службу‚ и Александр III написал по этому поводу: «И дай Бог чтобы навсегда!» Евреев не принимали на работу на железные дороги – не только на государственные‚ но и на частные‚ которые построили евреи Поляковы‚ Кроненберг‚ Варшавский. Их не назначали преподавателями в средних учебных заведениях; в университетах почти невозможно было получить должность доцента; талантливым ученым предлагали «обзавестись свидетельством о каком-нибудь христианском исповедании‚ которое откроет двери для государственной службы‚ для профессуры‚ и обеспечит карьеру».

Доктор М. Мандельштам отказался креститься, чтобы стать профессором Киевского университета‚ и в «Недельной хронике Восхода» сообщили: «Когда почтенный доктор читал свою вступительную лекцию‚ то вся аудитория была в восторге… Его товарищи по медицинскому факультету крепко жали ему руку‚ поздравляли с успехом‚ медицинский факультет почти единогласно признал его достойным кафедры‚ а общее собрание его забаллотировало!.. Один из голосовавших пренаивно признался: «Когда Мандельштама предложили в доценты на медицинском факультете‚ я подал голос за него как за достойного ученого. Но когда его баллотировали в общем собрании‚ я ему положил неизбирательный шар как еврею»…»

В 1890 году – «впредь до пересмотра действующих постановлений» – запретили евреям избирать и быть избранными в земские учреждения‚ в ведении которых было народное образование‚ медицинская и ветеринарная служба‚ прочие сферы деятельности местного самоуправления. Официальное объяснение оказалось простым: земскими делами могут заниматься лишь пригодные к этому и благонадежные слои населения‚ а потому участие евреев «в земском деле представляется в высшей степени нежелательным».

В 1892 году лишили евреев права избирать и быть избранными в городские думы. Во многих местах черты оседлости еврейское население вносило более половины городских налогов‚ но теперь у него не оставалось никакого влияния на ведение дел. Христианское меньшинство обкладывало еврейские дома повышенными налогами; значительные суммы городского сбора назначались для таких общественных учреждений‚ которыми евреи не пользовались: у них были собственные больницы‚ дома для престарелых‚ сиротские дома‚ школы‚ но город не давал на это ни единой копейки. Евреи-купцы или промышленники‚ способные руководить сложным городским хозяйством‚ оказались не у дел; в думы городов‚ переполненных евреями‚ избирались христиане – порой мелкие чиновники‚ отставные полицейские‚ учителя чистописания.

В 1893 году Государственный совет – «с Высочайшего изволения» – постановил: «Евреи именуются теми только именами, под коими они записаны в метрические книги»; в противном случае они «подлежат наказанию». Эти книги часто вели малограмотные писцы; они перевирали еврейские имена‚ записывали их в искаженном или уменьшительном виде; там можно было встретить совсем уж невероятную запись: у такого-то еврея «родилась дочь и при обрезании наречена именем Рейзл». В еврейской газете отметили: «В руках писцов самые поэтические и блогозвучные имена превращались в безобразную абракадабру… «Ыцык» окрестил несчастного какой-то писец. И неужели этот несчастный должен лелеять это «ы», как неприкосновенную святыню?..»

Петербургский градоначальник рьяно принялся за выполнение указа и повелел‚ чтобы на вывесках еврейских магазинов и мастерских писали фамилии и имена по паспорту, «в видах устранения возникающих недоразумений». Евреи начали записывать имена мелкими буквами‚ порой в виде замысловатых виньеток: «Ицка Срулевич»‚ «Шлиома Мовшович»‚ «Иоська Мордкович»‚ но градоначальник был неумолим и повелел обозначать «четко и на видном месте‚ согласно утвержденным рисункам». Не обошлось и без анекдотических случаев. Некий торговец добросовестно вывел на вывеске свое имя‚ отчество и фамилию в соответствии с метрикой – Исидор Нохимович Кобылянский. Но в Петербурге жил митрополит Исидор‚ и полицейский пристав запретил еврею именоваться так же‚ как духовный владыка. Дело дошло до градоначальника‚ тот приказал торговцу записать на вывеске лишь отчество и фамилию: так появилась надпись – «Нохимович Кобылянский‚ табачные изделия».

В другом случае у еврея-жестянщика оказалась такая крохотная мастерская‚ что на ее узкой двери не могла поместиться вывеска с обозначением крупными буквами его ремесла‚ имени‚ отчества и фамилии. Жестянщик должен был закрыть мастерскую либо найти выход из положения‚ и он рассудил разумно: если властям необходимо‚ чтобы вывеска раскрывала его иудейское происхождение‚ то этого можно добиться иным способом. Полиция согласилась с его доводами‚ и на двери мастерской появилась надпись: «Жестяных дел мастер‚ еврей Димант».

Закон запретил исправлять имена‚ искаженные в метриках‚ и Сруль не мог теперь именоваться Израилем‚ Шмулька – Шмуэлем‚ Иоська – Иосифом‚ Иудка – Иегудой‚ Мошка – Моше. Властям было безразлично‚ как именуют себя буряты‚ киргизы, другие представители многочисленных народностей Российской империи‚ лишь к евреям стали применять всякие строгости. Как объяснял один из министров: чтобы еврей не мог замаскироваться, и «дабы христианин был осторожнее с ним в деловых отношениях».

В Астрахани осудили некую Хасю‚ которая посмела в газетной публикации именоваться Александрой; в Кишиневе суд потребовал от присяжного поверенного‚ чтобы он назывался Маня взамен незаконного – Эммануил; в Киеве судили купца Яакова‚ который в метрической книге именовался Янкелем. Эксперт разъяснил суду‚ что в своих молитвах евреи взывают к Богу Яакова‚ а не Янкеля‚ и в синагогах‚ при провозглашении имен присутствующих‚ их называют Яаков‚ Иосиф‚ Элиэзер‚ а не Янкель‚ Иоська‚ Лейзер. Суд в Киеве вынес оправдательный приговор‚ но не всегда это заканчивалось благополучно. В Варшаве полицейские потребовали от владелицы магазина‚ чтобы она убрала с вывески христианское имя – Елена. Когда же она представила метрику с этим именем‚ начальство повелело поменять вывеску во избежание всяких недоразумений‚ и теперь на ней значилось: «Елена Рагозинская – еврейка».

В 1893 году Государственный Совет рекомендовал Александру III исключить крымский город Ялту из черты еврейской оседлости. Соображения выдвигались исключительные: каждое лето царская семья отдыхала возле Ялты‚ в Ливадии‚ а «умножение числа евреев… грозит этому лечебному месту обратиться в чисто еврейский город». Александр III утвердил рекомендацию Государственного Совета‚ и из Ялты начали выселять ремесленников‚ которые по бедности не могли приобрести цеховой аттестат, а потому не были приписаны к местному обществу. Последний срок для выселения назначили на 29 октября 1894 года‚ но за девять дней до этого в газетах появился манифест наследника престола: «Объявляем всем верным Нашим подданным…» Новый царь Николай II сообщал о смерти своего отца‚ который умер в Ливадии‚ около Ялты‚ в тот самый момент‚ когда оттуда уходили последние изгнанники.

С. Дубнов записал в дневнике после смерти Александр III: «Мы на пороге новой эпохи. Сердце тревожно бьется. Что ждет нас?..» Со сменой царя у российских либералов появились надежды на конституцию‚ на возвращение к реформам Александра II‚ но Николай II назвал эти надежды «бессмысленными мечтаниями». «Пусть все знают‚ – заявил он‚ – что я… буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно‚ как охранял его мой покойный незабвенный родитель».

Российские евреи тоже надеялись на изменение политики‚ однако намерения нового царя прояснились и в этом вопросе. В 1895 году виленский губернатор предлагал правительству – для пользы христианского населения – расселить евреев по внутренним губерниям империи‚ но на его докладе Николай II написал собственноручно: «Я совсем не разделяю этого взгляда губернатора».

7

В 1884 году газета «Луч» выступила с предложением: «Наш закон о воинской повинности – лучшее средство к достижению намеченной цели: остановить размножение жидовства. Жиды созревают ранее славянских рас‚ а посему готовы к военной службе уже в восемнадцать лет… их следует поголовно брать в солдаты на удвоенный срок службы… Возвратившись в отставку‚ жид будет иметь уже около тридцати лет. Тогда он может жениться‚ и если родятся у него дети – это уже будет неизбежное несчастье‚ которое нам придется терпеливо перенести. Но можно ручаться: при таком порядке быстрый рост еврейства приостановится. А это всё‚ чего и требовалось достигнуть».

Статистические исследования тех лет определили, что с евреев ежегодно требовали завышенное количество солдат. Мусульмане составляли около девяти процентов населения Российской империи, а призыву подлежали не более трех процентов юношей-мусульман от общего количества призывников; у евреев брали в армию почти пять процентов от общего количества новобранцев, а их доля в населении страны составляла четыре процента (двадцать миллионов прочих «инородцев» империи были вообще освобождены от службы в армии). В те времена метрические книги велись небрежно; в списки призывников попадали давно умершие или эмигрировавшие из России, и по статистике это увеличивало количество еврейских юношей, не являвшихся на призывной пункт.

С 1886 года стали брать штраф в 300 рублей с каждой еврейской семьи‚ родственник которой уклонялся от службы в армии. К взысканию штрафа приступали немедленно: отбирали паспорта‚ брали подписку о невыезде‚ имущество продавали с аукциона. Еврей-слесарь из Могилева должен был уплатить 600 рублей штрафа за двух братьев-эмигрантов‚ один из которых уже умер в Америке. В Полтавской губернии «за неявку Янкеля Шапиро к отбыванию воинской повинности» оштрафовали его брата Йомтова и выручили с проданного имущества 16 копеек – за две женские кофточки‚ три рваных пиджака‚ пару штанов и три галоши.

В Одессе оштрафовали родителей‚ чей сын был убит во время погрома и не явился поэтому на призывной пункт. В той же Одессе оштрафовали на 300 рублей братьев Левензон за неявку их брата на призывной пункт. Когда же выяснилось‚ что за год до призыва этот человек перешел в православие‚ Сенат постановил: семейство Левензон должно быть освобождено от штрафа. В Херсоне полиция взыскала с отца за уклонение от воинской повинности его сына Саши‚ и в газете написали: «Оказалось‚ что этот Саша не мужского рода‚ а женского. Факт этот подтверждается наличностью девицы Саши. Каким образом девица Саша попала в списки к отбыванию воинской повинности‚ понять трудно… а на скудное жалование отца этой девицы наложено взыскание – 300 рублей».

В 1883 году министерство внутренних дел запретило еврейским театрам играть пьесы на языке идиш‚ потому что эти представления «имеют целью подъем национального духа» (за несколько лет до этого украинским театрам запретили играть на украинском языке). Цензура не пропускала любые пьесы на идише независимо от их содержания; чтобы обойти запрет‚ еврейские театры представляли цензорам пьесы на немецком языке‚ а затем играли их на идише‚ то есть на том языке‚ который был доступен их публике.

В польской газете появилось такое сообщение из местечка Сосновцы: «Недавно здесь обнаружен тайный еврейский театр. Два стражника‚ получив негласное сведение‚ отправились на квартиру Шмуля Шабаса‚ где застали около двухсот евреев‚ перед которыми около двадцати евреев разыгрывали какую-то пьесу на устроенной сцене. При появлении полиции игра на сцене моментально прекратилась‚ испуганные актеры-любители и еврейская публика начали разбегаться. Полиция задержала двух загримированных евреев‚ забрала несколько театральных сабель‚ ружье‚ бумажную корону и много декоративных украшений».

В 1890 году философ Владимир Соловьев составил протест против антисемитизма в русской печати, более ста человек подписали его, среди них – В. Короленко‚ К. Тимирязев‚ Л. Толстой. В протесте было сказано: «Усиленное возбуждение племенной и религиозной вражды‚ столь противной духу христианства‚ подавляя чувство справедливости и человеколюбия‚ в корне развращает общество и может привести к нравственному одичанию… Вот почему уже из одного чувства национального самосохранения следует решительно осудить антисемитское движение не только как безнравственное по существу‚ но и как крайне опасное для будущности России».

Министр внутренних дел доложил царю о протесте Соловьева по поводу «мнимого угнетения евреев в России»: «Подобная демонстрация может причинить только вред и послужить на пользу нашим недоброжелателям в Европе‚ старающимся искусственно возбуждать еврейский вопрос. Я распорядился‚ чтобы означенный документ не появился на страницах периодических изданий». На этом докладе Александр III пометил: «Очень хорошо»‚ и полиция пригрозила Соловьеву административными мерами.

Протест опубликовали в лондонской газете «Tаймс»‚ а в России его поместили в книге «Слово подсудимого», под видом «неизданной статьи Вл. Соловьева». Лишь только книга вышла из типографии‚ цензура ее конфисковала и приказала сжечь все экземпляры.

Из еврейских газет и журналов.

«В Одесском окружном суде слушалось дело еврея Верника по обвинению в краже со взломом. Он сообщил судье‚ что решил добровольно попасть в тюрьму‚ а для этого подошел к первому попавшемуся дому‚ взломал дверь и похитил пару чулок. С этой добычей Верник отправился в полицейский участок и попросил‚ чтобы его арестовали. Он был чрезвычайно доволен‚ когда его отправили в тюрьму‚ и на суде заявил: «Лучше перезимовать в грязной тюрьме‚ чем умереть от холода и голода под открытым небом»…»

«По поводу открытия ботанического сада и начала гуляний варшавский обер-полицмейстер велит околоточным смотреть за тем‚ чтобы в эти места не впускали нищих‚ пьяных‚ бродяг‚ лиц неприлично одетых‚ евреев в длинных сюртуках и собак».

«В русской сатирической газете «Пчелка» напечатали пародию под названием «Вот что значит еврейская эксплуатация»: «Один жид проходил по тротуару. Семилетняя девочка‚ желая его увидеть‚ высунулась из окна четвертого этажа и упала на улицу. Не запретят ли после такого вопиющего факта ходить жидам по тротуару?»…»

Очерк тридцать четвертый Массовая эмиграция российских евреев. Барон М. Гирш и переселение в Аргентину. Заселение Эрец Исраэль

В 1891 году в газете появилась маленькая заметка: «Несколько еврейских семей из Одессы на пути в Австралию изменили свой маршрут и направились в Китай‚ избрав местом жительства Гонконг».

1

С самого начала массовой еврейской эмиграции в газетах появились рекламы пароходных компаний‚ которые перевозили из Гамбурга в Нью-Йорк: «Путешествие по океану около 7 дней», а также объявления о продаже «прибыльного дела» в какой-либо стране.

Интерес к этой теме был немалый, и в русских газетах появились рубрики «К эмиграции евреев». В одной из них писали‚ что у евреев «нет никакого права покидать родину и бежать трусливо с поля сражения». Другая газета предрекала: «Юдофобии настанет в России конец‚ и даже самые ярые гонители евреев проникнутся сознанием‚ что нельзя преследовать одну часть организма‚ не подвергая опасности остальные». Третья газета рекомендовала правительству выработать такое законодательство‚ которое «сделает еврею в России жизнь невыгодной‚ пребывание неудобным‚ и всячески потянет его к отъезду за границу». Журналист четвертой газеты утверждал‚ что евреи в России «не в гостях‚ а у себя дома; они – часть коренного населения‚ потому что живут на своих местах целые века». В пятой газете просили евреев перетерпеть трудное время, предлагая перед погромом «запаковать все ценные вещи и отправить их на ближайшие железнодорожные станции… а самим жить‚ так сказать‚ на бивуаках до тех пор‚ пока опасность окончательно минует».

Политика правительства тоже была неоднозначной. Министр внутренних дел Н. Игнатьев поощрял выезд евреев из России‚ сменивший его Д. Толстой грозил суровыми карами за подстрекательство к этому, а Александр III высказался так: «И слава Богу‚ если бы продолжали». Но пока этот вопрос решали в кабинетах‚ давление изнутри нарастало‚ выталкивая евреев за пределы России: в 1881 году уехали 8000 человек‚ в 1890–1892 годах – более ста тысяч. «Эмиграция принимает с каждым днем всё большие размеры… – передавали отовсюду. – Едут‚ очертя голову‚ без определенного маршрута… В делах застой‚ никто из евреев не решается выпустить копейку‚ не зная кому доверять и боясь‚ чтобы должник не выехал в Америку».

В 1891 году первыми тронулись в путь изгнанные из Москвы‚ за ними потянулись другие. Уходили из Киева и Бердичева, Могилева и Кременчуга‚ Кишинева и Симферополя – по пять‚ десять‚ а то и по пятьдесят семей одновременно. Уплывали на пароходах из Гамбурга и Одессы, иногда по 400 человек в день, и в Конотопе неожиданно обнаружили‚ что четвертая часть еврейского населения уже покинула город. «Я посмотрел на уезжавших‚ когда они входили в вагон‚ – писал М. Бен-Ами в путевом очерке. – Если бы умершие сами шли ложиться в могилу‚ у них выражение не могло бы быть иным. Эх‚ народ бесприютный‚ народ бездомный!..»

Порой разносился очередной слух‚ будто евреев выселяют из Одессы‚ Харькова или Крыма. Этому верили‚ наученные прежним опытом‚ продавали за бесценок свое имущество и приезжали в пограничный пункт – с кучей детей‚ чемоданами‚ подушками и самоваром. Когда спрашивали‚ куда они едут‚ к кому‚ на какие средства‚ беженцы только пожимали плечами: «Сами не знаем. Там видно будет…» Газета «Новое время» порадовала читателей: «Выселяется бездомный и праздный люд‚ вот и всё»‚ – но это не соответствовало действительности. «Переселяются самые энергичные‚ – сообщали из Одессы‚ – предприимчивые‚ народ всё здоровый‚ годный к труду‚ знающий основательно разные ремесла и даже художества». Ехали ремесленники‚ каменщики‚ плотники и торговцы‚ ехали бедняки и состоятельные люди‚ гимназисты и студенты‚ представители всех слоев еврейского населения‚ а группа молодых людей из Одессы шла пешком до западной границы‚ потому что у них не было денег на поезд.

Чтобы получить заграничный паспорт‚ надо было подготовить заранее документы‚ поехать из местечка в губернский город‚ ходить по канцеляриям‚ загруженным подобными просьбами‚ а потому многие уходили без паспортов. На границе их арестовывали‚ возвращали по этапу назад‚ «с великим шумом и плачем» они появлялись на прежних местах. Кое-кому удавалось перейти границу без документов; их задерживала немецкая или австрийская полиция‚ но не могла возвратить обратно: без паспорта в Россию никого не впускали. Арестованных содержали под стражей‚ и им приходилось надеяться лишь на помощь еврейской благотворительности.

Из свидетельства того времени: «В больших темных и грязных хлевах и сараях‚ на полусгнившей соломе‚ я видел сотни людей‚ образующих одну беспорядочную кучу. Женщины‚ дети‚ старики‚ молодые люди – исхудалые‚ измученные уже пережитым‚ пугающиеся своего неизвестного будущего‚ изможденные и униженные до последней степени; все они валяются здесь уже по пять и шесть дней в ожидании какого-нибудь освободителя».

2

В городах Германии и Австро-Венгрии существовали еврейские комитеты‚ которые принимали беженцев‚ кормили их‚ одевали‚ отправляли специальными поездами в Гамбург и Бремен. Оттуда эмигранты уплывали в Америку‚ и летом 1891 года в нью-йоркском порту высаживались ежемесячно до десяти тысяч российских евреев. Кроме них ехали во множестве евреи Румынии и австрийской Галиции; ехали поляки‚ немцы‚ итальянцы‚ ирландцы‚ эмигранты разных национальностей. Бывали случаи‚ когда эмигрантов – в том числе и российских евреев – не пускали на берег и тем же пароходом отправляли обратно в Европу. Бывало и так, что возвращались по своей воле‚ на кораблях для перевозки скота‚ и бесплатный проезд отрабатывали кормлением и чисткой коров – при зловонии в трюмах и морской болезни. Они появлялись в Европе измученные, «в страшном состоянии» и умоляли в тех же благотворительных комитетах‚ чтобы помогли вернуться в Россию.

Большинство евреев оседало в Нью-Йорке, поближе к землякам‚ в скученности многоэтажных домов еврейских кварталов. Это были нищие люди, 95 процентов из них привозили в Америку менее 30 долларов на человека. Они снимали углы в убогих квартирах‚ а по вечерам расставляли складные кровати и укладывали на полы матрацы‚ на которых спали вповалку взрослые и дети. Санитарный инспектор еврейских кварталов докладывал: «Квартиры неудобны‚ сыры‚ грязны‚ смрадны и донельзя тесны и темны; воздух невозможен‚ грязь невообразимая‚ теснота ужасная‚ особенно там‚ где жилища служат и местом для работы. Здоровье жильцов самое плохое‚ положение детей опасное во время заразительных болезней‚ когда дети мрут как мухи; пища грубая и недостаточная; дети принуждены работать‚ помогая родителям в табачном и портняжном промыслах‚ или же в шесть-семь лет идти на фабрики‚ убивающие их физически‚ умерщвляющие их умственно и развращающие нравственно».

Часть новоприбывших занималась торговлей вразнос‚ но большинство поступало на фабрики и в мастерские по изготовлению белья‚ одежды‚ папирос и сигар. Новички работали по двенадцать-пятнадцать часов в день и получали значительно меньше‚ чем американские рабочие. Врачи‚ инженеры и журналисты тоже начинали с тяжелой физической работы; один из них описал первые семь лет жизни в Америке: «Я работал в следующих фабриках: табачной‚ фруктовой‚ лесопильне‚ бумажных воротничков и бумажной ткани и на железо-котельном заводе. Затем я перепробовал следующие ремесла: корзиноплетение‚ производство стульев и белошвейное мастерство‚ то есть шитье рубашек на машине. Кроме этого я был попеременно землекопом‚ фермерским батраком‚ контролером на железной дороге‚ владельцем бакалейной лавочки‚ конторщиком в банке‚ студентом медицины‚ санитарным инспектором‚ управляющим домами‚ городским учителем‚ редактором еженедельной газеты и‚ наконец‚ сотрудником нескольких больших американских газет».

Беженцы-евреи составляли в Америке не более пятнадцати процентов от общего количества эмигрантов. Многие христиане ехали из Европы на время‚ чтобы заработать деньги и вернуться к своим семьям, – евреи в подавляющем большинстве приезжали навсегда. Бывало и так, что они временно оставляли семьи на прежних местах, зарабатывая деньги на «шифскарты» – пароходные билеты для жены и детей. Беженцы из одних и тех же мест образовывали землячества, открывали молитвенные дома бывших жителей Кишинева‚ Минска‚ Вильно и других городов. Улицы и переулки еврейских кварталов были заполнены людьми; торговцы предлагали товар‚ слышны были звуки шарманки‚ которая от хасидской мелодии переходила к русской песне «Разлука ты‚ разлука…»

В еврейских кварталах почти все разговаривали на идише‚ но очень быстро меняли привычки и костюмы‚ сбривали бороды и пейсы‚ соглашались – не без колебаний и угрызений совести – работать в субботний день‚ потому что на фабриках выходным днем было воскресенье. «Хотя наше положение в материальном отношении улучшилось‚ – писал в Россию новый житель Соединенных Штатов‚ – но мне грустно‚ мой брат‚ невыразимо грустно. Мы здесь не знаем ни праздников‚ ни суббот. Неужели для того мы переселились‚ чтобы оставить нашу дорогую веру; ведь это я мог и в России сделать!..»

Около 80 % эмигрантов из России попадали в Соединенные Штаты‚ а остальные оседали в других странах‚ особенно в Англии. Они шли на фабрики по производству одежды‚ обуви‚ мебели, работали за малые деньги по двенадцать-четырнадцать часов в день; некоторые закупали гребни‚ пуговицы‚ прочий мелкий товар, ходили по домам в городах и деревнях. «Работают они с замечательной энергией и упорством‚ – рассказывали про них. – По целым годам они питаются Бог знает чем и копейку берегут пуще зеницы ока. Так жить и так работать умеет‚ кажется‚ только русский еврей». Но вскоре появились первые симптомы недовольства пришельцами‚ которые «работали до изнеможения за низкую плату», снижая заработки коренных жителей. В газетах начали предрекать рост антисемитизма «из-за озлобления английского рабочего»: «Этого нельзя будет избегнуть‚ если не прекратится наплыв чужеземцев».

Чтобы уменьшить количество нищих эмигрантов‚ еврейская община Лондона стала переправлять их в Канаду. Искали и другие места для расселения российских евреев – в Египте‚ Бразилии‚ Мексике‚ Венесуэле‚ Уругвае‚ Австралии‚ на острове Кипр и на Аравийском полуострове. А эмиграция из России не уменьшалась. «Печальными были сцены в Гамбурге‚ откуда отправлялись пароходы с тысячами этих несчастных… – вспоминал один из свидетелей. – Раздался уже третий гудок‚ заиграла музыка‚ замахали платками с палубы‚ уже стали тащить трап‚ – и в этот момент бежит к трапу еврей‚ бежит назад на берег. В самую последнюю минуту он не выдержал давившей его думы – «куда я еду‚ что буду там делать?» – и вот он сбежал с парохода. Тысячи людей с парохода и с берега расхохотались над этим мучеником. Еще момент – и он сломя голову вбежал обратно на пароход. Он решился‚ он едет «туда»…»

50 еврейских семей‚ которых не впустили в Соединенные Штаты‚ очутились в Африке‚ в Конго, где нашли работу на плантациях у бельгийцев. Несколько десятков семей поселились в Испании. Российские евреи появились в Стокгольме, голодные и нищие; в газете напечатали и такое сообщение: «Несколько еврейских семей из Одессы на пути в Австралию изменили маршрут и направились в Китай‚ избрав местом жительства Гонконг».

Евреи оказались и в Южной Африке – в Трансваале и в Оранжевой республике, занимались торговлей на золотых и алмазных приисках, в усадьбах плантаторов. «Голландские поселенцы‚ – сообщали оттуда‚ – принимают еврея-разносчика самым дружелюбным образом. Благодаря ему фермеру не приходится ездить в город за всем нужным и напрасно терять драгоценное время. Еврей тоже доволен: за свои товары он получает овец‚ кожу‚ земледельческие продукты‚ которые продает потом в городе. Фермы эти отстоят на большом расстоянии одна от другой‚ и таскаться на лошадях по целым дням под палящими лучами африканского солнца – дело далеко не легкое‚ но наш русский еврей ко всему привыкает и готов всё делать‚ лишь бы честно заработать кусок хлеба».

Из еврейского журнала «Восход» (1903 год): «Недавно один еврей три дня водил меня по Генуе‚ скрывая свое происхождение‚ но на вокзале не выдержал и заговорил: «А не бывали ли вы‚ пане‚ часом у в Шполе?» Случилось так‚ что я мог его порадовать: я бывал в этом богозабытом и прегнусном местечке. Мой попутчик так и затрепетал‚ так и засиял: «Уй! Когда я уехал из Шполы в Америку и застрял в этой поганой Генуе из-за чахотки‚ у нас хотели мостить базар». – «И теперь еще хотят‚ голубчик». – «И теперь хочут?!. Уй‚ уй‚ уй! Если бы я имел двести лир‚ посмотрел бы я на мою Шполу…» Он улыбался‚ но в глазах стояли крупные светлые слезы».

3

Эмиграция продолжалась в больших размерах‚ но вскоре выяснилось‚ что она не уменьшала еврейское население Российской империи‚ даже не перекрывала его естественный прирост. В тот момент появился еврейский банкир из Парижа и предложил свой план для улучшения положения российских евреев. Звали его барон Мориц Гирш, и в России уже знали об этом человеке. В 1888 году он решил пожертвовать 50 миллионов франков на устройство в черте оседлости профессиональных школ‚ ремесленных мастерских, земледельческих ферм для евреев и был уверен‚ что российское правительство с благодарностью примет его пожертвование.

Г. Слиозберг вспоминал: обер-прокурор Святейшего Синода К. Победоносцев «совершенно откровенно объяснил барону Гиршу‚ что евреи ограничиваются в правах не потому‚ что они признаются вредными‚ и не потому‚ что они по своей натуре заслуживают ограничения в правах‚ а исключительно с целью как бы уравновесить экономические силы евреев сравнительно с коренным населением‚ более слабым в борьбе против еврейского элемента‚ сильного не по числу‚ а по своему развитию‚ по своей культурности… До тех пор‚ пока коренное население в России культурно не разовьется‚ говорил Победоносцев‚ бюрократия вынуждена ограничивать евреев в правах… Кто желает работать на пользу евреев‚ должен работать на пользу просвещения русского крестьянства и вообще русского народа».

Гирш понял намек и пожертвовал миллион франков на нужды церковно-приходских школ‚ которые опекал Победоносцев. Деньги были приняты‚ однако правительство пожелало по своему усмотрению распоряжаться будущими пожертвованиями Гирша‚ предназначенными для еврейского населения. Гирш не согласился на такие условия и вместо России употребил огромные средства на учреждение еврейских школ в Галиции.

Этого человека увлекали грандиозные проекты‚ и потому он решил: если нельзя помочь евреям в самой России‚ значит надо их оттуда вывезти. Гирш отправил посланцев на поиски земель‚ и вскоре выяснилось‚ что в Аргентине было немало незаселенных территорий и уже существовали три еврейских поселения‚ основанных беженцы из Подолии и Бессарабии. Так выбор пал на Аргентину. В 1891 году Гирш купил там гигантские участки земли‚ чтобы создать для российских евреев «новое отечество‚ отвлечь их от обычного занятия – торговли и‚ превратив в земледельцев‚ постепенно содействовать этим делу возрождения еврейского народа». И вскоре туда переехала первая группа переселенцев из России.

Летом 1891 года приехал в Петербург уполномоченный Гирша‚ член английского парламента А. Уайт – для переговоров с министрами Александра III. Шло массовое выселение евреев из Москвы. В Европе и Америке критиковали русское правительство за его антиеврейскую политику‚ и Уайту пришлось выслушать много нелестных слов по адресу российских евреев – «смеси мошенников и ростовщиков» – для оправдания репрессивной политики. Из Петербурга Уайт отправился в Москву‚ Киев и на юг России‚ где познакомился с евреями-ремесленниками‚ торговцами‚ грузчиками в порту‚ осматривал хозяйства земледельцев-евреев‚ присутствовал на полевых работах этого «деятельного‚ загорелого от солнца‚ мускулистого земледельческого населения» и пришел к выводу‚ что извращенный тип еврея «существует только в сознании некоторых государственных деятелей‚ но не имеет реального бытия».

Уайт отметил в своем отчете‚ что городские евреи слабосильнее прочего населения из-за постоянного недоедания‚ но это компенсируется их «темпераментом‚ выносливостью и нравственным поведением: они мало пьют‚ редко курят‚ хорошие мужья и отцы семейства‚ терпеливы и трудолюбивы в работе». Его заключение было таково: «Этот народ‚ при мудром руководстве‚ всякую хорошо организованную колонизацию превратит в плодотворную независимо от того‚ будет ли она в Аргентине‚ Сибири или Южной Африке».

Осенью 1891 года было учреждено акционерное Еврейское колонизационное общество (ЕКО) – для переселения евреев Восточной Европы в Аргентину и в другие страны Америки. ЕКО выпустило 20 000 акций. Из них только 10 акций Гирш отдал именитым евреям Европы‚ а остальные купил сам‚ вложив в это дело гигантскую сумму – два миллиона фунтов стерлингов. Его уполномоченный снова поехал в Петербург и предложил грандиозный план Гирша: в 1892 году вывезут из России 25 000 евреев‚ их количество будет нарастать из года в год‚ и через двадцать пять лет Россию покинут более трех миллионов человек. Министры с восторгом приняли это предложение‚ рассматривая его как «счастливую случайность»‚ и разрешили учредить в Петербурге центральный комитет Еврейского колонизационного общества с его отделениями в губерниях. Александр III утвердил устав общества; уезжающие в Аргентину стали получать освобождение от воинской повинности и льготные железнодорожные билеты – при условии‚ что они навсегда покидают Российскую империю.

Это событие подтолкнуло многих. Повсюду заговорили о несметных богатствах барона Гирша‚ который помогает выехать из России и устроиться на новом месте. С жадностью читали письма первых переселенцев из далекой Аргентины: «Земля здесь прекрасная‚ гораздо лучше‚ чем в Киевской губернии. Хлеб убирается два раза в году‚ трава – четыре раза‚ скота очень много. Садов – гибель‚ а потому фрукты баснословно дешевы. Купленная бароном земля раздается на выплату в течение семи лет. Дается на семью по сорок семь с половиной десятин‚ четыре овцы‚ две коровы‚ две лошади‚ плуг‚ хата‚ борона‚ четыре курицы‚ два гуся и прочая птица на приплод. На первый год колонистам дается зерно на посев и на прокорм. Кто думает работать‚ тот смело может ехать‚ но лентяям лучше не совать сюда и носа».

Под влиянием слухов и восторженных писем собирались группы до ста семейств и просили уполномоченных Гирша‚ чтобы их немедленно отправили за океан. Самые нетерпеливые оставляли семьи‚ а затем их жен и детей везли в Аргентину за счет барона. Один из поселенцев писал жене в черту оседлости: «По дороге‚ в Германии‚ купи себе светлую шляпку с широкими полями. До Буэнос-Айреса можешь ехать в чем хочешь‚ но там оденься почище и более по-людски… Мальчика нашего тоже одень почище‚ и родителей – получше. Якову скажи‚ если у него будут лишние деньги‚ пусть он в Гамбурге купит шестиствольный револьвер и тысячу патронов; это нам здесь очень пригодится. Прежде чем ехать сюда‚ старайтесь подкрепить свои силы; ешьте и пейте побольше‚ бросьте всякие заботы о делах‚ старайтесь приобрести вид живого человека. Наш отец‚ барон Гирш‚ сам позаботится устроить наши материальные дела!»

Первые эмигранты в Аргентине были людьми разных профессий. Среди них оказались и разорившиеся купцы‚ комиссионеры‚ люди без определенных занятий‚ которые впервые занялись физическим трудом и не умели отличить корову от вола‚ плуг от бороны, ячмень от пшеницы. «Бывший купец пашет‚ – сообщал журналист‚ – его сын‚ бывший гимназист‚ пасет скот‚ его дочь‚ играющая на рояле‚ доит корову‚ мать – полусветская дама варит обед; все оборваны‚ живут в ранчо‚ то есть в избе с глинобитными стенами‚ соломенной крышей‚ без пола и потолка». Следовало обучить их земледелию‚ но инструкторы-немцы меньше всего интересовались успехом этого дела‚ плохо понимали цели колонизационного общества‚ и один из них сказал: «Охота барону Гиршу возиться с евреями; набрал бы он немцев‚ вот была бы колония!»

В русских газетах писали: нет надобности уезжать в Аргентину‚ потому что в Сибири много пустующих земель‚ где евреи могли бы заняться земледелием для пользы края – на средства того же Гирша. Однако политика правительства оставалась неизменной‚ и эмиграция продолжалась. На перевалочных пунктах Европы скопились тысячи беженцев по дороге в Аргентину‚ но вскоре выяснилось‚ что там не готовы к приему. Чтобы остановить этот поток‚ Гирш призвал евреев России подождать немного и не трогаться пока в путь, а затем в еврейском журнале сообщили: «Необыкновенное движение‚ охватившее еврейскую массу‚ когда разнеслась молва о появлении «нового Моисея»‚ к сожалению‚ слишком скоро сменилось недоверием и разочарованием». В 1892 году переехали в Аргентину 2850 человек‚ в последующие три года – еще 5000‚ и эмиграция на этом практически прекратилась. Часть новоприбывших осталась в Буэнос-Айресе‚ а остальные поселились во вновь созданных колониях. 70 семейств из Аргентины появились в Стамбуле на обратном пути в Россию‚ но капитаны русских пароходов отказывались их везти‚ потому что они навсегда покинули Российскую империю.

Барон Мориц Гирш умер в 1896 году. После его смерти Еврейское колонизационное общество стало вкладывать средства в создание еврейских поселений в Эрец Исраэль‚ а заселение Аргентины отошло на второй план. В первом десятилетии двадцатого века в Аргентину вновь поехали евреи‚ и в поселениях ЕКО жили тогда 13 000 человек; они выращивали люцерну‚ разводили скот‚ экспортировали масло в Европу. Следующее поколение поселенцев стало уходить в города‚ и к концу двадцатого века лишь кое-где сохранились земледельцы-евреи‚ потомки тех переселенцев‚ которых Гирш вывез некогда из России.

Не было великой идеи‚ которая заставила бы держаться за земли в далекой Аргентине. Не было национальной задачи. Поселения в Эрец Исраэль‚ основанные на деньги Гирша‚ стоят по сей день‚ а с Аргентиной затея провалилась. Великий филантроп барон Гирш назвал одно из аргентинских поселений «Клара» в честь своей жены‚ но в этом поселении давно уже нет ни одного еврея.

4

Пока происходила эмиграция в Америку‚ в еврейском обществе продолжались споры. Одни утверждали‚ что евреи уже не являются нацией; только религия связывает между собой евреев разных стран‚ а потому им не полагается отдельной территории, которая обособит их от остального человечества. Другие доказывали в ответ: евреи – это нация, у них общность происхождения‚ расовые особенности‚ сознание своего единства; они имеют право жить полноценной национальной жизнью на своей исторической родине. «Да что такое после этого нация‚ если к евреям этот термин не подходит? – писали в газете. – Неужели случайная масса людей‚ живущих на «своей» территории‚ больше заслуживает названия национальности‚ чем народность‚ которую не могли стереть и смять двухтысячелетние преследования?..»

Палестинофильство привлекало многих не только в России‚ но и на разных континентах; один из последователей этой идеи провозглашал: «Мы пойдем туда‚ конечно‚ не все‚ а только те‚ кому нужно пойти‚ кто будет задыхаться в чужой враждебной атмосфере. Поколения останутся жить и рождаться в изгнании‚ а часть их‚ светлая и гордая‚ станет уходить в Палестину и рождать там поколение за поколением‚ зерно будущего Израиля».

Российские евреи покупали земли в Эрец Исраэль‚ рыли колодцы и вспахивали каменистую почву‚ которую до них не обрабатывали‚ быть может‚ тысячи лет. Это была тяжелая непривычная работа на жаре; они страдали от лихорадки и глазных болезней‚ но‚ главное‚ у них не было достаточно средств‚ чтобы самостоятельно обзавестись хозяйством и дождаться результатов своего труда. Часть земель годилась лишь для виноградарства; виноградник дает полноценный урожай через несколько лет после насаждения‚ а пока что требовалась поддержка со стороны‚ чтобы продержаться до первых доходов. Помощь приходила от еврейских общин Европы, Америки и от российских евреев из палестинофильских кружков. Они действовали в России нелегально и потому собирали небольшие суммы денег‚ до 20 000 рублей в год‚ – это не шло ни в какое сравнение с огромными средствами‚ которые тратил на поселенцев парижский банкир барон Эдмонд Ротшильд.

Заселение продвигалось чрезвычайно медленно. Были споры‚ сомнения‚ разочарования и ошибки на том пути‚ по которому прежде никто не шел; неудачи на новом месте разочаровывали‚ а то и приводили в отчаяние. Еврейский историк И. Г. Клаузнер писал: «Когда оказалось‚ что только люди с весьма скромными материальными требованиями‚ и к тому же готовые работать собственными руками и терпеть известные неудобства и лишения‚ – что только такие люди могут найти в родной стране хлеб‚ и только хлеб‚ а не богатства… переселение приостановилось‚ и сионистское движение как бы превратилось в особого рода филантропию для поддержания нескольких уже существующих колоний. Что же делать?..»

Ответ на этот вопрос попытался дать Ушер Гинцберг из Одессы; в 1889 году он напечатал в еврейской газете статью под названием «Не тем путем». В этой работе он хотел высказать мнение не писателя‚ а «человека из народа»: поэтому статья была подписана псевдонимом Ахад га-Ам – в переводе с иврита «один из народа». Он утверждал: палестинофильство шло по неверному пути‚ потому что «провозгласило свой лозунг лишь от имени голодного желудка». Недостаточно – да и преждевременно – провозглашать заселение Эрец Исраэль: «возрождению на земле» должна предшествовать работа по «привлечению сердец»‚ по укреплению чувства национального единства‚ и без предварительной духовной подготовки реальное возрождение невозможно.

Ахад га-Ам считал, что Эрец Исраэль не сможет в ближайшем будущем решить материальные проблемы еврейского народа‚ но она может и должна стать его центром для национального объединения рассеянного народа. «Мы нуждаемся в духовном национальном центре‚ который был бы верным приютом не для «евреев»‚ а для «еврейства»‚ для нашего национального духа‚ в устроении которого принимали бы участие все сыны нашего народа из всех стран рассеяния‚ чтобы это участие духовно сближало людей‚ далеких друг от друга по месту и по взглядам».

В 1889 году Ахад га-Ам и его последователи основали палестинофильский орден «Бней Моше» – «Сыны Моисея». В его программе было сказано: «Перед нами два пути: путь жизни и путь смерти. Если мы хотим умереть‚ то оставим все лекарства‚ предлагаемые нам‚ и встретим смерть спокойно‚ ибо она неизбежна. Но если мы выберем путь жизни‚ то должны сами создать для себя пристанище в верном месте. Где же это верное место‚ как не в стране отцов?» Орден «Бней Моше» открывал светские школы с преподаванием на иврите‚ основал издательство для издания еврейских классиков на иврите‚ идише и русском‚ выпускал книги по истории евреев и книги для детей, а также журнал «Га-Шилоах» – «Посланец».

Орден просуществовал восемь лет с отделениями в городах России; от его членов требовались служение идее национального возрождения‚ нравственная чистота‚ взаимопомощь‚ честность и скромность. Ахад га-Ам провозглашал: «Палестинскую идею могут упрочить не филантропы своими звонкими грошами‚ не ораторствующая и пишущая братия своими громкими фразами‚ даже не дельцы‚ ищущие теплого местечка‚ которое они хотели бы найти в Палестине‚ ибо всё это – лишь материал для постройки‚ иссохшие кости‚ которые только тогда оживут‚ когда их осенит дух идеалистов». Таких идеалистов‚ преданных одной идее‚ и собирал в свои ряды орден «Бней Моше».

В начале 1890 года министр внутренних дел утвердил устав нового палестинского общества‚ и на учредительное заседание съехались в Одессу 162 депутата из городов Росси. Общество объединило нелегальные кружки «Хибат Цион»; оно открыто собирало деньги на нужды поселенцев‚ и за первые полгода из городов и местечек прислали более 40 000 рублей; одесские евреи‚ к примеру‚ пожертвовали 9000‚ евреи городка Владиславова – 15 рублей 42 копейки. В протоколах заседаний общества записывали: выделить вдове поселенца 60 франков на починку телеги‚ помочь веревочному мастеру из Иерусалима в приобретении инструментов‚ выдать поселенцам субсидию на посев в Петах-Тикве – и тому подобное.

Вскоре стало ясно‚ что беднякам не по силам освоить Эрец Исраэль‚ а потому палестинское общество начало привлекать состоятельных российских евреев‚ чтобы покупали там земли и развивали промышленность. Появились товарищества на паях‚ которые собирали деньги и посылали в Яффу своих представителей. Владельцы земель – турки и арабы – немедленно взвинтили цены; ловкие посредники продавали несуществующие участки, потому что посланцы из России были неопытны‚ их с легкостью обманывали. Земельная спекуляция напугала турецкие власти‚ и они запретили покупать земли на имя иностранных подданных. Надо было давать взятки чиновникам, оформлять покупки на местных жителей‚ а это‚ конечно же‚ усложняло дело.

В 1891 году каждую почти неделю приплывали из России в Эрец Исраэль несколько сот человек‚ но у палестинского общества не было таких средств‚ чтобы помочь каждому. Из Яффы сообщали: «Прибывает много бедных людей‚ обремененных семействами‚ неспособных к усиленному физическому труду… Эти эмигранты‚ за немногими исключениями‚ не находили ни работы‚ ни какого бы то ни было дела‚ и после многих лишений и долгих мучений должны были возвратиться обратно‚ разнося повсюду самые печальные вести».

На смену им ехали следующие‚ еще в больших количествах‚ и один из новых переселенцев записал в дневнике: «Июль 1891 года. Яффа. Море бурлит и кипит. Взлетая и проваливаясь на волнах‚ к судну подошли лодочники; точно черти‚ вскарабкались по канатам‚ налетели на нас‚ как разбойники: кричи не кричи‚ никто не выручит‚ – и вот мы уже в лодке‚ а через минуту на берегу. Тут встретил нас Владимир Темкин‚ глава исполнительного комитета Ховевей-Цион в Эрец Исраэль‚ и прошептал: «Быстро проходите!..» На другой день после нашего прибытия въезд в страну был закрыт».

Турецкие власти закрыли страну лишь для российских подданных. Пароход приплывал в Яффу‚ на борт поднимался чиновник для проверки паспортов и отделял евреев из России от прочих пассажиров. Кое-кому удавалось сойти на берег без разрешения; они бежали к крепостной стене‚ которая окружала город‚ ныряли в узкий лаз и исчезали в переплетениях улочек. Иногда возле этого лаза дежурил турецкий полицейский‚ тогда в дело вступал некий Йоселе: ему давали монету‚ он передавал ее полицейскому‚ тот отворачивался на секунду – и новый переселенец оказывался в городе.

Беженцы искали обходные пути‚ чтобы попасть в Эрец Исраэль. Плыли на парусниках из Египта‚ высаживались на пустынных берегах Средиземного моря‚ шли пешком из Бейрута через ливанские горы. Не все выдерживали затем тяжелые условия жизни и покидали страну‚ а на смену им появлялись следующие‚ брались за кирку и лопату‚ натирали кровавые мозоли, – одни из них сдавались и уезжали‚ другие оставались и побеждали.

5

В 1882 году еврей из Одессы Реувен Лерер стал обладателем земель в Эрец Исраэль, назвал свою усадьбу Нахалат Реувен – Наследие Реувена и начал заниматься сельским хозяйством. Неподалеку от его усадьбы уже закладывали Ришон ле-Цион‚ но поблизости жили лишь бедуины‚ которые прозвали Лерера «хаваджа москоби» – господин из Москвы.

Лерер продавал участки по низкой цене, и новые переселенцы построили там общий дом из кирпича; на каждую семью пришлась комната с дверью и отверстием вместо окна. Затем поселенцы достали деньги и купили у Лерера оставшуюся землю: так появилось поселение Вади Ханин. «Душа радуется‚ когда видишь этот поселок даже издали… В саду произрастают апельсины‚ лимоны‚ орехи‚ яблоки‚ гранаты и финики… Колонисты все люди молодые‚ здоровые‚ энергичные и честные; некоторые из них занимаются тесанием камней и этим добывают себе хлеб‚ пока земля‚ в которую они вложили массу труда‚ сможет их обеспечить… Душ в колонии: мужского пола – 17‚ женского – 16. Земли – 1500 дунамов‚ виноградных лоз – 56700‚ верблюдов – два‚ ослов – два‚ коз – одна…»

Михаил Гальперин‚ еврей из Вильно, приобрел на свои средства земли по соседству с Вади Ханин, чтобы основать рабочий поселок‚ и в 1891 году состоялось его освящение. Гости съехались к вечеру‚ всю ночь танцевали у костров‚ а утром со стороны Ришон ле-Циона появилась группа всадников. Во главе ее на белой разукрашенной лошади скакал Михаил Гальперин‚ в черкеске‚ с серебряным кинжалом за поясом‚ над ним развевалось большое бело-голубое знамя – «знамя Сиона». Это знамя водрузили на вершине холма‚ и новое поселение получило название Нес-Циона – «Знамя Сиона», из книги пророка Иеремии: «Поднимите знамя в Сионе…»

Иегошуа Ханкин приехал с Украины еще юношей, всю жизнь занимался приобретением земель в Эрец Исраэль. Располагая малыми средствами российских переселенческих обществ‚ он застолбил большой участок земли‚ и в 1890 году‚ на праздник Пурим‚ туда отправились поселенцы; они ехали верхом и на телегах‚ а флагом служил платок‚ привязанный к палке. «Под громовое победное «ура»‚ – вспоминал один из них‚ – мы устроили хоровод и принялись плясать на глазах у бедуинов‚ которые изумленно взирали на эту картину. Но вот явился герой дня‚ Иегошуа Ханкин – молодец‚ силач‚ с окладистой бородой и ниспадающими на плечи кудрями. Его встретили оглушительными трубными кликами…» Так появилось новое поселение – Реховот.

В 1891 году Иегошуа Ханкин купил земли еще для одного поселения: это была Хадера; первыми в ней поселились евреи из Вильно‚ Ковно и Риги. Покупка земель у арабов требовала невероятного терпения‚ выдержки и восточной дипломатии. Тридцать лет подряд Ханкин вел переговоры о приобретении земель в Изреэльской долине – и добился своего. Еще больше времени у него ушло на то‚ чтобы купить земли вдоль прибрежной полосы от Хайфы до Акко. После смерти Ханкина подсчитали‚ что этот человек приобрел на общественные средства 600 000 дунамов земли‚ и ни одного дунама не купил для самого себя.

Ольга Белкинд приехала из Петербурга навестить родственников; ее увидел Иегошуа Ханкин‚ и вскоре состоялась помолвка‚ против которой восстали его родители: невесте было 33 года‚ жениху – 22. «Они называли его сумасшедшим‚ – вспоминала родственница Ольги‚ – говорили‚ что у них не будет детей‚ что она стара для него‚ но всё было бесполезно. Он очень любил ее». Ольга работала акушеркой еще в Петербурге; она стала одной из первых профессиональных акушерок в Эрец Исраэль, пользуясь огромным авторитетом среди богатых арабов. «Они всегда посылали за ней экипаж‚ настоящую карету с мягкими сидениями. У нее в доме было много шалей‚ потому что арабы завертывали в шаль ее гонорары. Они расплачивались с ней золотом‚ а Ольга раздаривала эти шали детям своих родных‚ вкладывая туда деньги на покупку книг».

Авторитет Ольги помогал ее мужу добиваться успехов в приобретении земель; она занимала деньги у богатых арабов‚ чтобы выплатить первый взнос при заключении договора. Во время визита в дом богатого араба Ольга узнала‚ что он желает продать свои земли. «Иегошуа был молод‚ никакого опыта‚ – сообщал один из новоприбывших‚ – в кармане гулял ветер‚ а выкуп земель должен был обойтись минимум в сто тысяч франков. Если бы не Ольга и ее поддержка‚ Ханкин на это бы не решился».

В память Ольги названо поселение Гиват-Ольга; в тех местах‚ возле Хадеры‚ Иегошуа планировал создать приморский город. Его именем назван Кфар-Иегошуа в Изреэльской долине.

Перепись 1790 года насчитала в Соединенных Штатах Америки 4 миллиона жителей, среди них 700 еврейских семейств – примерно 3000 человек. Это были, в основном, сефарды‚ потомки евреев из Испании и Португалии. К середине девятнадцатого века в США было уже 50 000 евреев‚ а к 1880 году их количество превысило 200 000 – в основном, за счет эмигрантов из Германии.

Эмиграция из России и Царства Польского была сначала ничтожной: с 1821 по 1870 год выехало оттуда 7550 человек разных национальностей. После погромов 1881–1882 годов началась массовая эмиграция российских евреев в Соединенные Штаты‚ которая дала такие результаты: 1881 год – 8193 человека‚ 1882 год – 17 497 человек‚ 1883–6907‚ с 1884 по 1886 – от 15 до 17 тысяч ежегодно‚ с 1887 по 1890 – примерно по 30 000 тысяч человек в год. После изгнания евреев из Москвы количество эмигрантов возросло: 1891 год – 42 145 человек‚ 1892 год – 76 417. Затем в США начался экономический кризис‚ и эмиграция сократилась: с 1893 по 1900 год приезжали из России от 35 до 45 тысяч ежегодно. Всего с 1881 по 1900 год выехали из Российской империи в США около 600 000 человек.

После погромов 1881 года в Одессе появилось общество «Ам олам» – «Вечный народ»; его участники призывали евреев переселиться в Америку и создать там сельскохозяйственные коммуны. В 1881 году переехали в США 70 человек из Елиcаветграда‚ затем несколько сот из Киева‚ Вильно‚ Одессы и Кременчуга. Молодые идеалисты основали несколько земледельческих коммун в разных штатах‚ чтобы создать в Америке «цивилизацию нового типа». Они не забывали про Россию и решили построить корабль‚ приплыть на Дальний Восток, устроить политическим заключенным побег в Америку.

Через несколько лет все коммуны распались‚ а последняя из них – «Нью-Одесса» в штате Орегон – продержалась до 1887 года. У ее обитателей не оставалось денег даже на проезд‚ и они три месяца шли пешком до Нью-Йорка.

Мориц Гирш – полный его титул барон Мориц фон Гирш де Герейт – получил от турецкого правительства концессию на прокладку железнодорожных путей и благодаря этому накопил огромные богатства. Он любил жить в роскоши‚ но часто повторял: «Я социалист‚ и я готов раздать всё свое имущество‚ если другие поступят таким же образом». У него умер единственный сын, и Гирш употребил свои средства на благотворительную деятельность.

Он пожертвовал миллион франков на еврейские школы в Турции‚ учредил школьный фонд для евреев Галиции‚ фонды помощи евреям Львова‚ Кракова и Будапешта; для еврейских эмигрантов из России основал комитеты помощи в Берлине, Стамбуле и Нью-Йорке. Еврейский благотворительный комитет Лондона получал ежегодно все суммы‚ которые Гирш выигрывал на скачках‚ – иногда по 250 000 фунтов стерлингов. Во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов он пожертвовал на устройство больниц для раненых обеих армий, предоставил русской императрице 400 000 рублей на благотворительные цели в России. В Нью-Йорке на деньги Гирша основали школу на 750 детей‚ вечерние курсы для взрослых‚ ремесленные школы‚ детские приюты и детские сады. Затраты Гирша на благотворительные цели оценивают в 400 миллионов франков – невероятно огромная сумма по тем временам.

Очерк тридцать пятый Жизненный уклад еврейских общин. Благотворительность. Хедеры‚ иешивы и синагоги. Раввины черты оседлости. Канторы и клейзмеры

Правление петербургской синагоги попросило разрешение на жительство в столице солисту синагогального хора, однако резолюция властей была такова: «Оставить без удовлетворения, поскольку бас-октава для евреев – предмет непозволительной роскоши».

1

Хаим Вейцман, первый президент Израиля, вспоминал: «Городок‚ где я родился‚ Мотоль (или Мотеле‚ как его любовно называли евреи) стоял – да‚ возможно‚ еще и сейчас стоит – на берегу небольшой речки‚ в болотистой местности‚ занимавшей большую часть Минской и соседних белорусских губерний‚ на плоской‚ открытой равнине‚ угрюмой и однообразной… Весной и осенью всё вокруг превращалось в море грязи; зимой царствовали лед и снег‚ летом неизменно висело облако пыли. И повсюду на этой равнине‚ в сотнях городков и местечек‚ жили евреи‚ жили уже давно – крохотные еврейские островки в чужом океане. Среди них было немало моей родни…»

Жизненный уклад еврейских общин черты оседлости мало менялся со временем. Отношения между членами семьи в повседневной жизни‚ отношения между человеком и общиной регулировались законами Талмуда‚ раввинскими постановлениями и вековыми традициями. В этом закрытом мире царили нищета‚ скученность‚ постоянное беспокойство о завтрашнем дне‚ но этот мир существовал по собственным законам и обычаям‚ которые не только накладывали отпечаток на облик российского еврея‚ но позволяли ему жить духовной жизнью.

Современник вспоминал: «Начиная с пятилетнего возраста требовали от меня самого строгого исполнения всех сложных обязанностей благочестивого еврейского мальчика: утренняя‚ предвечерняя и вечерняя молитвы‚ обязательное благословение перед едой‚ перед питьем‚ молитва перед сном, утренняя молитва при умывании… Я верил‚ что во мне два духа – дух добра и дух зла; в борьбе между ними должен победить дух добра‚ и решить эту победу обязан я… Отчетливо припоминаю‚ что на каждом шагу я предавался оценке‚ является ли данное мое желание результатом внушения духа добра или духа зла».

Еврейское население в массе своей строго соблюдало религиозные заповеди – к удивлению сторонних наблюдателей. Даже кухарки-христианки в зажиточных еврейских домах прекрасно знали‚ что следует вымачивать и солить мясо перед его приготовлением‚ чтобы в нем не осталось крови; они не смешивали молочную и мясную посуду и «не вводили хозяев в грех». Протоирей Богоявленский стыдил единоверцев на страницах газеты «Русь»: «А какой еще невыносимой укоризной нам служат нехристиане‚ например‚ евреи… Посмотрите‚ настал шабат – суббота‚ праздник еврейский, – и что же? Вы не увидите ни одного еврея за куплей или продажей‚ всё еврейское сословие в этот день от мала до велика спешит и бежит в молитвенные свои дома».

Бывало и так, что земские начальники переносили базарные дни в местечках с воскресных дней на будние‚ чтобы крестьяне из окрестных деревень не пьянствовали в свой праздничный день на глазах у евреев‚ которые строго соблюдали субботу. В городах и местечках с преимущественным еврейским населением торговля по субботам практически прекращалась‚ и христиане мирились с этим. «Если вы забыли купить что-либо в пятницу‚ а в субботу уже шабаш‚ у евреев ничего не достанете‚ – сообщал наблюдатель. – Отправляетесь в польскую лавку‚ с вас спрашивают двойную цену за всё и откровенно говорят: «Всё равно сегодня у жидов ничего не купить»…»

Утром по пятницам мужчины шли в баню‚ к вечеру отправлялись в синагогу для встречи «невесты-субботы». После молитвы возвращались домой‚ где было празднично убрано‚ горели субботние свечи‚ на столе лежали под салфеткой свежеиспеченные булки-халы. Хозяйка дома подавала рыбу‚ суп‚ мясо и цимес‚ в промежутках между блюдами вся семья пела в честь субботы: «Как красива и сладка любовь сердечная…» За небольшую плату – порой за рюмку водки – христиане пятничным вечером гасили лампы в еврейских домах‚ топили печи по субботам. В молодости М. Горький работал у земледельцев-евреев юга Украины: «Я часто бывал у них шабес-гой‚ то есть тушил лампы в пятницу вечером‚ носил вещи в субботу и т. д. Я никогда не забуду этой красивой естественной святости‚ присущей этой нации‚ видом которой я наслаждался. В особенности их светлой семейной домашней жизнью. Но теперь‚ как мне кажется‚ евреи удалились от этой простоты‚ у них уже нельзя найти той поэзии жизни‚ которая меня‚ бывало‚ приводила в восторг».

В Вильно существовало общество «Блюстителей субботы». Его участники перед наступлением субботы ходили по еврейскому кварталу, призывая торговцев закрывать магазины. В Люблине, рассказывал житель города, каждую пятницу под вечер ходил по улицам реб Герш Мехл из братства «Шомрей Шабат» – «Охранители субботы», «гнал перед собой‚ как куропаток‚ стаю лоточниц и торговок‚ засидевшихся в ущерб наступающей субботе: «Домой! Зажигать свечи! Бесстыжие!» Все убегали от него‚ а он с шумом захлопывал ставни и двери магазинов‚ еще открытых»…» В том же Люблине «по субботам и праздникам тянулись длинные вереницы людей в большие синагоги‚ вмещавшие по нескольку тысяч человек. По обычаю‚ в первую после свадьбы субботу‚ окруженные женской свитой‚ шли разодетые молодые жены‚ которых торжественно «вводили» в синагогу. Согласно обычаю города Люблина по Еврейской улице провозили всех покойников к Большой синагоге – проститься с нею.

В семейных событиях участвовала вся община – на обрезании мальчика‚ его бармицве‚ а также на свадьбах и погребении умерших; самым распространенным пожеланием друг другу было: «дожить до того дня, чтобы повести детей под хупу» – свадебный балдахин. «Молодые новобрачные… – отмечал писатель А. Паперна‚ – не опошленные‚ не изжившиеся‚ не истратившие сил на стороне… легко привыкали‚ привязывались друг к другу; сильная вера в святость брачной жизни‚ естественный инстинкт‚ общность семейных и экономических интересов – всё это создавало крепкую связь между молодыми супругами‚ делало их необходимыми дополнениями друг к другу‚ развивало в них родственную любовь‚ которая с годами не ослабевает‚ а крепнет».

Российские евреи отличались трезвостью‚ бережливостью‚ крепостью семейных связей и традиционной заботой о детях; по этой‚ видимо‚ причине смертность в детском возрасте была у них ниже‚ чем у окружающего населения. Еврейские семьи были многодетными‚ и Х. Вейцман вспоминал: «Мать… постоянно была либо беременна‚ либо кормила очередного младенца… Она родила отцу пятнадцать детей‚ из которых трое умерли в младенчестве‚ а остальные благополучно выросли. Она не воспринимала это как тяжкое бремя; ей хотелось иметь как можно больше детей‚ рожала она их с большой радостью с семнадцати до сорока шести лет».

Евреи черты оседлости жили обособленно‚ замкнутыми общинами‚ говорили между собой на языке идиш, отличаясь от окружающего населения религией‚ обычаями и одеждой. Их окружал чуждый им мир‚ временами опасный и враждебный; они переносили насмешки, презрение окружающих‚ и если не решались отвечать оскорблением на оскорбление‚ то в запасе у них оставалось терпение‚ равнодушие‚ а то и ответное презрение. В их закрытом мире был свой отсчет ценностей‚ свои авторитеты‚ и какой-либо бедно одетый старик‚ вызывавший‚ в лучшем случае‚ равнодушие посторонних наблюдателей‚ являлся в их глазах великим в Израиле‚ быть может‚ одним из тридцати шести тайных праведников‚ которым мир обязан своим существованием.

М. Бен-Ами, из путевого очерка (1894 год):

«На одной из станций‚ недалеко от Ковеля‚ я видел следующую сцену. Из вагона вылез толстый господин… наполовину богатый мужик‚ наполовину барин‚ весь бритый‚ лицо заплывшее жиром… Ему навстречу бросается еврей с кнутом в руках‚ сняв шапку еще издали и низко, подобострастно кланяясь. Еврей имеет растрепанный‚ непривлекательный вид. Лицо всё покрыто пылью‚ болезненные красные глаза ушли вглубь‚ борода и нестриженые волосы сильно всклокочены; изорванный картуз еле покрывает макушку. Длинный балахон из серой грубой парусины страшно грязен‚ весь в дегтярных пятнах‚ не застегнут и свободно развевается на ветру. На босые‚ ужасно грязные ноги одеты огромные грубые башмаки‚ или сапоги с обрезанными голенищами.

«Добре здоровье‚ паничку»‚ – говорит еврей и намеревается взять из рук пана саквояж. «Вон‚ жид смердючий!» – грозно отталкивает его тот‚ не глядя на него. «Пане‚ у меня‚ ей-Богу‚ отличная бричка и отличные кони – в два часа будем». – «Говорю тебе‚ от тебя смердит‚ жид ты поганый. Чего лезешь?» – довольно спокойным тоном‚ но очень громко говорит пан. «Ей-Богу‚ паничку‚ не смердит. Вот побачете‚ что не смердит…»

Боже‚ до какого падения мы дошли!.. Не забудем‚ что этот несчастный‚ который нас так отталкивает‚ есть своего рода герой‚ что сносит он все муки и унижения ради своей семьи‚ чтобы доставить своим детям кусок хлеба‚ заплатить меламеду за их учение… Чего же можем мы требовать от этих беспомощных‚ тысячелетия унижаемых‚ вечно голодных людей. И вместо того, чтобы помочь им‚ облегчить их горькую долю‚ мы указываем на их недостатки‚ на их неприличные приемы‚ неприличную наружность‚ неряшливость‚ раболепие‚ низкопоклонство‚ навязчивость…

И скажите‚ пожалуйста‚ разве мы‚ именующие себя интеллигенцией‚ многим лучше ее‚ этой бедной затоптанной в грязь массы? Разве мы не лезем с теми же настойчивыми уверениями и доказательствами‚ что «мы‚ ей-Богу‚ пане‚ не смердим»?..»

2

При Николае I был упразднен кагал – общинное автономное самоуправление‚ чтобы устранить «еврейскую обособленность». Общины уже не могли без разрешения собирать деньги на свои нужды‚ средствами с коробочного сбора стала распоряжаться местная администрация. Денег постоянно не хватало‚ но общинная жизнь продолжала существовать за счет частных пожертвований.

В каждой общине была «Хевра кадиша» – погребальное братство; оно ведало кладбищем и погребением мертвых‚ помогало больным и оплачивало аренду земель‚ на которых располагались синагоги и кладбища. Во многих общинах существовали общества «Бикур холим» – «Посещение больных»; они содержали больницы и аптеки‚ нанимали врачей и медицинских сестер‚ раздавали бесплатные лекарства‚ ухаживали за больными и при необходимости отправляли их на лечение в другие города. Практически в каждом городе были общества воспитания сирот‚ помощи бедным невестам‚ общества для содержания сиротских домов‚ домов для престарелых и инвалидов.

Еврейские благотворительные общества устраивали дешевые столовые‚ снабжали одеждой и топливом‚ оказывали поддержку пострадавшим от погромов‚ посылали еврейским солдатам мацу и кашерные продукты‚ выдавали беспроцентные ссуды и безвозвратные пособия‚ а нуждающимся – деньги для субботней трапезы. После больших пожаров общины принимали бездомных «для прокормления»‚ строили для них временные жилища‚ отправляли им хлеб и одежду. В одном местечке евреи отказались от устройства субботних трапез в пользу погорельцев‚ и Шолом Алейхем написал: «Это значит: все евреи местечка‚ сами нищие‚ всю неделю голодающие‚ чтобы сэкономить что-нибудь на субботу‚ отказались от субботней рыбы и прочих субботних яств‚ чтобы прийти на помощь несчастным погорельцам. Право‚ даже лучший из наших Ротшильдов не в состоянии сделать такого пожертвования!»

По пятницам нищие евреи шли по улицам за подаянием; в богатых домах им давали копейку‚ а в бедных домах – одну пятую или одну десятую копейки на каждого просителя. Таких монет в России не существовало‚ а потому в общинах изготавливали особые марки или жестяные пластинки стоимостью в какую-либо часть копейки. Обойдя многие дома‚ нищий шел в общинную кассу и обменивал собранные марки или пластинки на равнозначную сумму денег‚ чтобы купить продукты для субботнего стола. В еврейской газете отметили: «Смело можно сказать про каждого еврея‚ не получающего милостыню‚ что он раздает ее. Всевышний – по мнению бедняков – доверил богатым ту часть благ‚ которая приходится на долю бедных‚ чтобы испытать честность и добросердечие богатых… Всевышний только поручил богатым раздавать Свои милости‚ и потому бедный еврей требует милостыню и пользуется ею без того принижающего чувства‚ которое обыкновенно испытывают бедняки».

Чем крупнее был город‚ тем больше было в нем благотворительных учреждений. Еврейская община Одессы содержала бесплатную больницу для бедняков‚ куда принимали и христиан‚ сиротский дом на 200 детей с начальной школой и музыкальными классами‚ родильный приют для бедных женщин‚ столовую для нуждающихся детей‚ кухню с выдачей бесплатных обедов‚ богадельню на 250 стариков‚ летние загородные оздоровительные колонии для предрасположенных к туберкулезу детей. В Киеве благотворительные еврейские организации содержали на пожертвования бесплатные больницы‚ амбулатории‚ хирургическую лечебницу‚ санаторий для чахоточных и санаторий для больных детей; они помогали бедным роженицам‚ раздавали топливо на зиму и бесплатные обеды‚ помогали потерявшим трудоспособность‚ содержали школу для бездомных детей и прочее.

Иехезкель Котик (местечко Каменец-Литовск около Бреста):

«Дедушка реб Лейзер по пятницам ходил в баню, где раздевался рядом с бедняками. Увидев у бедного еврея рваные сапоги, он с ним менялся; то же происходило с драными рубахами и штанами: он отдавал собственное и надевал бедняцкое. А когда приходил домой в рваном… бабушка его не узнавала и поднимала крик. Это было непосильным расходом, потому что город платил раввину немного, им едва хватало на жизнь…

Если во время еды в дом приходили бедняки, дедушка приглашал их к столу и отдавал лучшие куски… Он мог пригласить к столу десять-двенадцать бедняков; домашние выходили из-за стола голодными, но если для нескольких бедняков не хватало еды, дедушка посылал купить хлеба, и никто из них не уходил не насытившимся».

М. Кроль (Житомир): «Моя мать соблюдала ряд старых, очень хороших традиций. Когда на зиму она солила огурцы, квасила капусту или «ставила» бураки, то неизменно готовила бочки с этими овощами для бедных; в течение зимы к ней приходили бедные женщины и дети с горшками и тарелками, чтобы получить порцию огурцов, капусты и бураков».

По пятницам на рынке Вильно выкладывали на прилавок сотни ковриг хлеба‚ и покупатели жертвовали по копейке‚ а то и по полкопейки‚ чтобы выкупить этот хлеб‚ который относили затем в иешивы. Жила в Вильно известная всему городу Эстер Двойра Гельферт‚ торговавшая хлебом и печеньем. Однажды она собрала пожертвования у рыночных торговок‚ организовала благотворительный фонд и стала выдавать беднякам беспроцентные ссуды‚ которые они постепенно возвращали – по пятачку в неделю. Со временем в ее фонде набралось 17 000 рублей; сотни бедняков получали ссуды из этих денег‚ а сгорбленная уже старуха Эстер Двойра каждую пятницу‚ в любую погоду‚ сидела на табурете посреди рынка, принимая пятаки в погашение долга.

Ходил по улицам Вильно горбатый‚ одетый в лохмотья человек с корзиной и кружкой для пожертвований. Это был знаменитый на весь город реб Берл: каждый день‚ с утра и до вечера‚ он ходил из дома в дом‚ из лавки в лавку, собирая пожертвования деньгами и вещами. В корзине у него можно было увидеть хлеб‚ обувь‚ холсты‚ даже живую курицу: всё это он продавал прохожим и обращал в деньги‚ чтобы удобнее делить среди бедняков. «Купите! – кричал он. – Купите дешево‚ всего за копеечку!» – и у него охотно покупали‚ но не за копейку‚ а за действительную стоимость каждой вещи‚ так как знали‚ на что пойдут эти деньги. Реб Берл ходил по улицам в дождь и мороз‚ промокший, иззябший‚ а к вечеру раздавал беднякам в синагоге собранное за день. Из Вильно сообщили: «Он дожил до глубокой старости‚ ни на минуту не оставляя своего доброго дела‚ и умер на девяностом году‚ оплакиваемый бедняками своего города».

В 1891 году в губерниях России был голод‚ от которого пострадали десятки тысяч человек. В еврейском журнале «Восход» написали: «Над Россией стряслась беда… Любимы или нелюбимы мы в России; сытно или голодно кормит она нас – разве об этом вправе мы думать в теперешние тяжелые дни?..» Община Проскурова собрала в пользу голодающих христиан 5000 рублей‚ евреи Аккермана – 2000‚ в Ромнах собрали 1000 рублей‚ в Велиже – 500‚ в местечке Новая Ушица – тоже 500; в Пинске открыли бесплатную столовую для сотен голодающих‚ даже нищее население Переяслава устроило общественную лавку‚ откуда христианам и евреям отпускали муку по удешевленной цене.

Из писем в еврейскую газету: «А ведь уже и теперь в большей части местечек Юго-Западного края наблюдаются проявления такой нужды‚ что даже чужие нашему народу люди испытывают щемящую боль. «Я не могу без содроганий вспомнить о том‚ что видел… – говорил офицер после маневров. – Даже в местечках‚ расположенных почти у самого Киева‚ кусок хлеба просто за редкость»…» И тогда же в петербургском «Новом времени» написали: «Около голодного коренного русского населения наживается теперь всё племя иудейское‚ и каждый пуд хлеба‚ поступающий в земства нуждающихся губерний‚ служит наживой‚ по крайней мере‚ пяти евреям».

3

Правительство вело борьбу с традиционным еврейским образованием‚ чтобы заменить его гражданским просвещением «в духе русской государственности и христианской церкви». Выпускали постановления по этому поводу‚ предпринимали различные меры‚ вплоть до насильственных‚ однако хедеры – начальные религиозные школы – устояли в этой борьбе. В конце концов, власти признали их право на существование‚ и закон 1893 года разрешил учителям преподавать в хедерах еврейский язык и религиозную литературу.

Хедеры обучали детей языку‚ молитвам и религиозным законам‚ знакомили с обычаями и традициями; благодаря хедерам евреи в массе своей были грамотными и передавали из поколения в поколение приверженность к своей вере. В 1887 году выдающиеся раввины России подписали обращение в защиту хедеров и иешив: «Знайте‚ что система воспитания молодежи‚ унаследованная нами от предков‚ была для нас благодатью‚ ибо из среды тех‚ кто получил свое воспитание в хедерах у меламедов‚ вышли мудрецы и ученые в Израиле‚ великие гаоны‚ наставляющие нас на путь Торы и нравственного совершенствования‚ обучающие нас путям Господним и Его мудрости. И не будь хедеров‚ не было бы у нас ни Торы‚ ни заповедей‚ не было бы Израиля».

К концу девятнадцатого века – по примерным оценкам – находилось в Российской империи 25 000 хедеров‚ в которых учились примерно 350 000 учеников в возрасте от трех лет. В частных хедерах родители платили за обучение сыновей‚ а хедеры для бедных и сирот содержались за счет общин. Занятия обычно проходили в квартире меламеда‚ в маленькой комнате‚ порой в подвале‚ на кухне или на чердаке. Летом в комнате было душно‚ а то и сыро‚ зимой – холодно‚ и дети не снимали верхней одежды.

Не все меламеды были хорошими учителями; занимались этим делом и случайные люди‚ которые не могли заработать иным способом: разорившиеся торговцы‚ ремесленники‚ синагогальные служки. В некоторых хедерах обучали лишь чтению молитв и письму на иврите‚ но были и профессиональные преподаватели‚ которые основательно знакомили детей с Пятикнижием‚ Талмудом и еврейской историей. Исследователь хедеров сообщал из Ковно: «В большинстве хедеров успехи учеников показались мне поразительными. Почти всюду мальчики восьми лет не только читали Библию и понимали ее текст‚ но также читали и понимали комментарий Раши‚ нелегко понимаемый и притом написанный другим шрифтом».

На первом этапе обучения дети учились читать и писать на иврите‚ изучали Пятикнижие и отрывки из книг пророков‚ получали первоначальные сведения о Талмуде. На этом многие оканчивали свое образование, шли учениками к ремесленникам или в торговлю; более способные поступали в высший хедер, изучали там Талмуд. «Почти без перерывов продолжалось сидение у стола на твердой скамье без спинки… – рассказывал один из них. – И это изо дня в день… при большом напряжении детского ума». Историк Б. Динур отметил (иешива в литовском городе Тельшай): «Длинный и просторный зал, где в четыре ряда стояли скамьи, а перед каждой скамьей – парта. И ни одного свободного места! Триста пятьдесят юношей ревностно учатся, их голоса заполняют всё пространство зала… И так каждый день, с раннего утра до позднего вечера. И мой голос, самого юного из всех, вливается в общий хор».

Особо одаренные дети учились по индивидуальной программе‚ и Г. Слиозберг вспоминал:

«Не успел я научиться читать по-еврейски‚ как меня перевели к изучению Пятикнижия; не успел освоиться с библейским языком Пятикнижия‚ как меня‚ еще не достигшего семилетнего возраста‚ посадили за Талмуд… Когда мне пошел десятый год‚ вершители судеб моего обучения – отец и дед – признали‚ что для меня в Полтаве уже нет подходящего меламеда. Из местечка Мир… извлечен был глубокий знаток Талмуда – Янкель Нохим Чарный. Под его руководством я и еще три-четыре мальчика… посвящали долгие летние дни‚ а затем и длинные вечера зимою‚ при тусклом освещении сальных свечей‚ изучению… труднейших трактатов Талмуда…

Затем отец решил‚ что учитель мне уже не нужен… и с десяти лет я учил Талмуд самостоятельно‚ в молитвенном доме. Один в пустом помещении‚ окруженный фолиантами‚ я углублялся в занятия‚ и гулко раздавался в пустом помещении мой детский напев‚ обычный при чтении Талмуда. Временами я испытывал минуты высокого подъема духа‚ доходящего до экстаза. И на всю мою жизнь незабвенными остались эти моменты высокого умственного напряжения и наслаждения‚ когда мысль ширится и ширится‚ мозг как бы разверзается и готов объять необъятное».

С тринадцатилетнего возраста учился самостоятельно и будущий поэт Х. Н. Бялик. «Эти одинокие часы занятий в синагоге имели огромное влияние на мой характер и душевный мир. Наедине с моими давнишними и новыми мыслями‚ с моими сомнениями и интимными размышлениями‚ просиживал я целые дни напролет возле книжных шкафов; по временам я прерывал занятия и погружался в мир мечтаний и образов, сводил счеты с мирозданием, пытался обрести смысл существования для себя и для всего человечества».

По окончании хедера наиболее способные ученики шли в иешивы. Каждая крупная община содержала за свой счет иешиву‚ которой руководил местный раввин или ученый еврей‚ приглашенный со стороны. Обучение было бесплатным; обычно ученики ночевали в здании иешивы‚ в будние дни они ограничивались тарелкой супа или куском хлеба‚ а на субботние трапезы их приглашали по очереди местные жители. Среди учеников были не только уроженцы тех мест: существовало мнение‚ что учиться лучше всего на чужбине‚ среди посторонних людей‚ где меньше помех; юноши‚ а порой и женатые мужчины‚ уходили за сотни верст в дальние иешивы. «Самое интенсивное обучение шло, обыкновенно, зимой‚ – рассказывал один из учеников. – При летнем солнечном свете не так углубляешься в бездонные пропасти Талмуда‚ как при тусклой свечке‚ стоящей перед тобой задумчиво и уныло. Тридцать-сорок человек‚ тридцать-сорок свечек рассыпаны по просторному помещению‚ и каждый читает своим собственным мотивом и особой манерой…»

Они занимались по шестнадцать-восемнадцать часов в день‚ раскачиваясь и напевая текст; наиболее старательные проводили ночи за книгами‚ а самые способные из них после женитьбы становились в местечках раввинами. Главы иешив и раввины получали крохотное жалованье от еврейских общин‚ порой их основным доходом была выручка от продажи свечей‚ дрожжей и пасхального вина‚ на которую им предоставлялось исключительное право. Любой бедняк мог купить свечи и дрожжи подешевле‚ в соседней лавочке‚ но практически все покупали их у раввина‚ чтобы не лишить его заработка.

В иешиве литовского местечка Эйшишки училось более ста человек. Жители по очереди приносили еду ученикам‚ снабжали их книгами‚ заботились об освещении и отоплении здания. «Наша иешива основана и содержится шапочниками‚ то есть бедными людьми‚ – сообщали из Минска. – Глава иешивы имеет мануфактурную лавку. Дело ведет его жена… Всю неделю он посвящает занятиям с учащимися иешивы‚ а по субботам преподает Тору шапочникам». В виленской синагоге мясников и на их средства учились 80 человек; в том же городе славилась иешива «Рамайлес»‚ основанная ремесленниками. Сохранилась память о трубочисте по имени Шабси‚ который отдавал в эту иешиву заработанные копейки‚ а его жена бесплатно стирала белье учащимся.

В черте оседлости существовали крупные иешивы – в Воложине‚ Мире‚ Слуцке‚ Слониме‚ Любавичах‚ в пригороде Ковно Слободке. Это были знаменитые центры еврейской учености‚ куда отовсюду стекалась еврейская молодежь от тринадцати лет и старше. Воложинская иешива достигла наивысшего расцвета во второй половине девятнадцатого века‚ когда во главе ее стоял раввин Нафтали Цви Иегуда Берлин. Начальник жандармского управления характеризовал его так: «Не только в пределах России, но и за границей он пользуется полнейшим уважением и почетом; к нему относятся с каким-то благоговением, он имеет громаднейшее влияние не только в религиозном отношении, но и в обыденной семейной жизни…»

В воложинской иешиве обучались 400 учеников не только из черты оседлости‚ но из Англии‚ Германии‚ Австрии и Америки. Глава иешивы читал лекции три раза в неделю‚ а в остальные дни занимался с учащимися раввин Хаим Соловейчик‚ крупнейший талмудист того времени. В Воложинской иешиве всех приучали к самостоятельной работе; чаще всего занимались по двое‚ и время от времени собирались группами‚ чтобы «обсуждать подлежащее изучению». Юноши из обеспеченных семей не нуждались в поддержке‚ но большинство получало скромное пособие. Снимали комнату на двух-трех человек, на завтрак и ужин ели хлеб с чаем; горячую пищу они получали к обеду‚ а мясное блюдо – по субботам. Сборщики пожертвований ездили по всему миру‚ больше всего денег на содержание Воложинской иешивы они привозили из Америки.

В 1865 году был пожар, здание иешивы пострадало, и – как сообщали – «по всему краю выставлены были кружки; пожертвования посыпались со всех концов, и ныне иешива восстает из пепла в еще большем объеме, с высшей славою и с прежними учителями». В 1892 году иешиву закрыли за отказ ввести преподавание светских наук. Ее преподавателей и учащихся выслали из Воложина‚ раввин Нафтали Цви Иегуда Берлин умер в изгнании. Это событие восприняли в черте оседлости как национальное бедствие; на траурном богослужении в синагоге литовского местечка «проповедник воскликнул: «Нет более рабби Нафтали‚ нет больше Воложинской иешивы!»‚ – и вся синагога огласилась рыданиями‚ которые уже не прекращались до конца… Надо быть в Литве‚ чтобы вполне понять‚ что закрытие Воложинской иешивы… истинное народное несчастье».

4

Житель Каменец-Литовска рассказывал: «К приезду нового раввина ученые люди местечка, старые и молодые, готовили трудные вопросы, чтобы проверить новичка, и перед испытанием сердце у раввина уходило в пятки от страха. Первая проповедь должна была содержать остроумные, глубокие толкования, и если ученые люди оставались довольны, он уже знал, что займет место раввина».

В городах и местечках черты оседлости жили раввины – крупнейшие авторитеты того времени. Рабби Ицхак Эльханан Спектор был сначала раввином в нищем местечке Гродненской губернии; его семья постоянно голодала‚ и отец жены – такой же бедный‚ как они – иногда присылал им хлеб и мясо к субботнему столу. Рабби Ицхак Эльханан изучал трактаты Талмуда по двадцать часов в день; слухи о молодом раввине распространились по окрестностям‚ а потому евреи Несвижа похитили его зимней ночью и перевезли к себе.

Со временем он стал раввином в Ковно; его влияние на литовское еврейство было огромным. Шестьдесят лет подряд к нему обращались евреи из разных стран за разрешением сложных и спорных вопросов раввинской практики‚ и рабби Ицхак Эльханан дал на них тысячи ответов. Он придерживался талмудического принципа «Живи по заповедям Торы‚ а не умри от них»‚ а потому толковал религиозные законы в облегчительном смысле. Во время неурожая в России он разрешил евреям – в нарушение старого обычая – есть на праздник Песах бобы и горох; это вызвало противодействие раввинов‚ однако его авторитет был настолько велик‚ что это решение приняло большинство еврейских общин.

Рассказывали: «Простота‚ кротость и добросердечие его невольно подкупали всякого‚ кто вступал с ним в общение… Народная масса несла к нему свое горе‚ уверенная в том‚ что рабби Ицхак поймет его‚ что у него она найдет облегчение и поддержку… Однажды‚ когда рабби Ицхак прибыл в Вильно‚ толпа выпрягла – несмотря на его протесты – лошадей из коляски и торжественно повезла его по улицам». Рабби Ицхак Эльханан хлопотал об облегчении участи российских евреев, организовывал помощь пострадавшим от пожаров и эпидемий; в годовщину его смерти в еврейской газете написали: «Его портрет можно встретить в любой избе местечка‚ в заброшенной заимке в глухой сибирской тайге‚ в квартирах Уайт-Чепеля и в одиноких фермах Техаса или Канады… Любовь и сострадание были альфа и омега жизни покойного‚ – вот почему почитатели его… решили открыть в Ковно сиротский дом его имени».

Жил в белорусском местечке Радунь раввин Израиль Меир Каган‚ которого называли Хафец Хаим – «Жизнелюб»‚ по названию одной из его книг. Семья кормилась с доходов от бакалейной лавочки‚ которую содержала жена; прославленный ученый по нескольку часов в день помогал ей торговать‚ а остальное время занимался общественными делами‚ писал сочинения на талмудические темы‚ преподавал в иешиве‚ которую назвали его именем «Хафец Хаим». Он вел скромную жизнь и пользовался огромным уважением в еврейской среде. Заселение Эрец Исраэль Хафец Хаим воспринял как наступление времен воссоединения рассеянного Израиля перед пришествием Мессии и восстановлением Иерусалимского Храма‚ а потому начал заблаговременно разрабатывать предписания‚ имевшие отношение к Храму и к жертвоприношениям в нем.

Г. Слиозберг составил описание раввинов‚ которые в 1910 году приехали в Петербург на раввинский съезд. «Прежде всего рабби Шнеерсон‚ имевший огромное влияние на раввинов. Далеко не старый человек‚ он был немногословен‚ но в каждом его слове отражалась привычка властвовать над умами многочисленных масс. Тонкий политик‚ он был тверд как скала в области вопросов‚ имеющих отношение к религиозной жизни… Участвовал в съезде брест-литовский раввин Хаим Соловейчик‚ пользовавшийся огромной популярностью… Не только еврейское население‚ но и польское… считало его святым человеком и обращалось к нему за разрешением споров… Особенную прелесть представляла фигура пружанского раввина Ильи Файнштейна. Красивый старик‚ с большой окладистой‚ белой‚ как лунь‚ бородой‚ с живыми‚ умными глазами‚ он производил впечатление патриарха‚ он мало говорил‚ но каждое слово было результатом глубокой думы и искреннего убеждения. Такие раввины внушают уважение к той внутренней духовной жизни‚ которой они озарены».

В еврейских общинах существовал обычай писать для синагог свитки Торы: это считалось особо благочестивым делом. Их писали и для состоятельных жителей; даже еврейские солдаты собирали с разрешения командиров деньги, заказывали свитки Торы для солдатских синагог. Когда свиток был готов‚ его торжественно относили в синагогу‚ дописывали там последние строки и устраивали празднество. «Трудно найти дом‚ даже в какой-либо заброшенной деревушке‚ – сообщали из Литвы‚ – где не было бы шкафа с книгами‚ содержащего Талмуд‚ мидрашим и т. д. О Библии и говорить нечего… Во многих частных домах есть даже свитки Торы‚ хранящиеся в особых киотах. Я видел раз таковой в заброшенной бедной корчме‚ недалеко от Стародуба».

В еврейских общинах существовали братства по изучению Торы‚ Талмуда и книг по религиозной морали и этике. В виленской синагоге чернорабочих учение проходило по сменам‚ в ночь с пятницы на субботу: одна группа занималась с девяти вечера до полуночи‚ другая – от полуночи до трех часов ночи. В субботу после обеда они опять занимались до вечера; подобное происходило в синагогах и молитвенных домах портных, извозчиков, сапожников, водовозов. Каждый молитвенный дом содержал на собранные средства раввина и проповедника‚ не было ни одной‚ самой бедной синагоги‚ которая не имела бы своего учителя. «С зари до полночи‚ иногда заполночь‚ сидели старики и отроки‚ богачи и нищие‚ раввины и лавочники‚ каждый перед своим фолиантом‚ и нараспев‚ покачиваясь‚ повторяли священные тексты‚ упивались мудрыми толкованиями‚ опьянялись высшим разгулом духа за счет хилого и презренного тела».

Для стороннего наблюдателя эти люди не были интеллигентами в привычном понимании слова‚ и не случайно отмечено в воспоминаниях тех времен: «Интеллигент – общепринятый термин для обозначения человека просвещенного в смысле общего‚ не специально еврейского образования. Термин этот я предпочел бы выбросить из нашего обиходного языка. По истинной «интеллигентности» простой ортодоксальный еврей часто превосходит дипломированных евреев». Исследователь жизни евреев сообщал: «За знатока Талмуда, хоть бы он сын бедняка, еврейский богач выдаст охотно свою дочь и даст за нее большое приданое. Каждый гордится вступить в родство с ученым талмудистом; считают за счастие и по смерти быть погребенным рядом с прахом талмудиста, платят за это большие деньги».

«Есть в Вильно особый класс чернорабочих‚ называемых «вашовниками»‚ – писал М. Бен-Ами. – Прибывающие по реке плоты они разбивают в воде с помощью длинных топоров и огромными крючьями вытаскивают бревна на берег… «Вашовники» стоят в воде в сапогах‚ по пятнадцати часов в сутки. Сапоги от воды получают страшную тяжесть‚ ноги тоже вздуваются‚ осенью и в начале весны совершенно коченеют‚ и несчастные еле двигаются… И вот эти люди, как только освобождаются от каторжной работы‚ спешат не водочки выпить или «побаловать себя чайком» в трактире при бравурных звуках «машины»‚ – нет‚ они спешат в свой клауз. Да‚ они имеют свой собственный клауз‚ который содержат на собственные средства. Помолившись‚ они часа полтора слушают лекцию по какому-нибудь отделу религиозной науки и только тогда отправляются домой. Некоторые еще занимаются потом самостоятельно час-другой‚ и таких немало. Между ними я часто встречал людей с большими познаниями в Талмуде и Библии».

И еще из путевых очерков М. Бен-Ами: «В синагоге ни одного свежего‚ здорового‚ выражавшего бы малейшее довольство‚ малейшее удовлетворение лица! Всё это сгорблено‚ скомкано‚ исковеркано‚ изборождено глубокими‚ черными морщинами‚ измучено заботами‚ истерзано горем‚ истомлено непосильным трудом… Неужели эти люди способны еще воспринимать что-нибудь?.. Неужели эти ужасающие оборванцы понимают Талмуд‚ мидраш‚ пророков?! Да когда они этому успели научиться?! А если успели‚ как они не забыли до сих пор?.. Представьте себе французского или английского чернорабочего‚ ремесленника‚ мелкого торговца‚ читающего отцов церкви в греческом или латинском тексте. Ведь он прослыл бы истинным ученым. На него бегали бы смотреть…»

5

Для строительства синагог и открытия молитвенных домов в черте оседлости требовалось специальное разрешение губернатора‚ а вне черты – разрешение министра внутренних дел. По закону дозволялось устраивать синагоги и молитвенные дома на расстоянии не менее ста саженей от православных церквей. Время от времени полиция проверяла это расстояние‚ и если оно не соответствовало установленной норме‚ синагога подлежала закрытию. Иногда возникали споры из-за одного метра; дело поступало в Сенат‚ и государственные мужи ломали головы над тем‚ как следует замерять – от здания церкви или от церковной ограды. Критик В. Стасов писал: «Прилично ли еще и в наше время толкать подальше от церквей христианских еврейскую синагогу‚ будто евреи, и в самом деле, племя враждебное‚ гнусное‚ будто верование их – какое-нибудь верование непотребное‚ омерзительное? Пора уже забыть все эти старинные пошлости‚ пора уже нам и в этом отношении быть европейцами».

В 1869 году еврейская община Петербурга получила «Высочайшее разрешение» на строительство синагоги «исключительно для евреев‚ постоянно живущих в здешней столице‚ а также имеющих право… на временное в оной пребывание». Синагогу строили на пожертвования банкира Г. Гинцбурга‚ «железнодорожного короля» С. Полякова и других евреев; строительство обошлось в 500 000 рублей‚ синагогу торжественно открыли в 1893 году. Ее правление попросило разрешение на жительство в столице будущему солисту синагогального хора, обладателю голоса редкого диапазона, однако резолюция властей была такова: «Оставить без удовлетворения, поскольку бас-октава для евреев – предмет непозволительной роскоши».

В Вильно было около ста синагог‚ молитвенных домов и клаузов, в Брест-Литовске – две синагоги и тридцать молитвенных домов; в 1894 году в Одессе насчитали более шестидесяти зарегистрированных синагог и молельных домов. Среди них – молельни носильщиков и извозчиков, мясников, приказчиков, сапожников и членов погребального братства, а также молитвенный дом нижних воинских чинов. Стены‚ потолок и купол хоральной синагоги в Полтаве были разрисованы; висела огромная люстра, лестница с позолоченными резными перилами вела на возвышение перед хранилищем свитков Торы, занавес к нему был выткан золотом и серебром‚ а свитки Торы – с богатыми серебряными украшениями. Мужское отделение этой синагоги вмещало 1000 человек; там пел – «изливал свою душу перед Богом» – кантор Иерухам га-катан‚ Иерухам Маленький‚ человек необычайно малого роста.

Евреи основывали синагоги и молитвенные дома в Оренбурге‚ Челябинске‚ Орле‚ Омске‚ Томске, в других городах внутренних губерний. Первый молельный дом в Москве возник в конце 1820-х годов, когда в городе появились солдаты-евреи; назывался он «Аракчеевская молельня», потому что располагался неподалеку от Аракчеевских казарм. Затем возникли в Москве еще несколько солдатских синагог; количество евреев в городе возрастало, открылись молельни на Арбате и на еврейском Дорогомиловском кладбище, а в молельне при Бутырской тюрьме молились евреи-заключенные. Количество мест в молитвенных домах было ограничено, сходились на молитвы в частных квартирах, что было запрещено, и еврейская община приобрела участок земли в Большом Спасо-Глинищевском переулке.

В 1891 году строительство синагоги было закончено – с громадным куполом и «щитом Давида» на нем. Ее проект утвердило губернское правление‚ однако власти потребовали снять купол‚ и его тут же разрушили. Евреи Москвы рассказывали друг другу‚ что московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович‚ проезжая мимо синагоги‚ будто бы принял ее за церковь и перекрестился – после чего потребовал снять купол и устранить всякое сходство синагоги с церковью.

Раввин Ш. Минор получил устное разрешение от обер-полицмейстера перенести в новое здание свитки Торы‚ и там начались ежедневные молитвы. Но недаром это было время массовых выселений московских евреев: власти придрались к тому‚ что не оказалось письменного разрешения на открытие синагоги‚ и ее закрыли. Это случилось 23 июня 1892 года: в синагоге должна была состояться свадьба‚ пришли приглашенные‚ но неожиданно явился полицейский пристав и опечатал здание. Раввин Минор и староста синагоги Шнейдер послали прошение высшему начальству‚ чтобы позволили открыть синагогу‚ но в ответ на это «Государь Император Высочайше повелеть соизволил»: за незаконное открытие синагоги раввина Минора отстранить от должности и выслать навсегда в черту оседлости; старосту Шнейдера выслать из Москвы на два года, здание синагоги «продать или обратить под благотворительное заведение; в противном случае здание будет продано с публичных торгов».

Чтобы сохранить здание до лучших времен‚ туда решили перевести ремесленное еврейское училище. Три года перестраивали синагогу‚ когда же выполнили все условия губернской комиссии и собрались переводить училище‚ получили новое распоряжение: «Еврейское ремесленное училище упразднить вообще». Снова перестроили здание синагоги под училище-приют для сирот и бедных детей‚ а когда закончили все работы‚ последовало распоряжение: «Еврейское училище-приют упразднить».

Кроме синагоги закрыли в Москве девять молелен‚ у еврейской общины оставалось лишь несколько небольших молелен‚ которые начальство не позволяло перевести в более просторные помещения. В них размещалось не более восьмисот человек‚ а на праздники туда приходили еще около тысячи еврейских солдат‚ которых отпускали из казарм на молитву. Одна из молелен принадлежала миллионеру Л. Полякову‚ но в ней разрешали молиться только его семье и ближайшим родственникам. Директор одного из московских банков‚ потомственный почетный гражданин‚ попросил разрешения обвенчать свою дочь в молельне Полякова‚ но его прошение признали «не подлежащим удовлетворению».

Чтобы не мучиться в духоте тесных помещений‚ богатые евреи уезжали на праздники в другие города; устраивали нелегальные молельни на частных квартирах‚ напоминавшие собрания маранов‚ тайных евреев во времена испанской инквизиции‚ – крещеные московские евреи тоже приходили туда и там молились. Полиция устраивала набеги на эти недозволенные собрания‚ результатом были штрафы‚ аресты‚ административные высылки. Так случилось и в Йом Кипур‚ когда молящиеся были изнурены постом и продолжительной молитвой. Появилась полиция. Началась давка у входа. Женщины падали в обморок…

В дни коронации Николая II повсюду служили молебны‚ и евреи Москвы попросили нового царя – «в виде особой милости» – позволить им отслужить торжественное богослужение в большом зале синагоги. Обер-полицмейстер города вызвал к себе представителей общины и отчитал за «неуместность» просьбы‚ которая явилась «дерзким нарушением Высочайшей воли». Здание синагоги собирались продать с торгов; московские евреи придумывали всевозможные благотворительные заведения и перестраивали под них внутренние помещения; в кассе общины не оставалось денег‚ строительные подрядчики подавали в суд за неуплату‚ а губернское правление требовало так перестроить здание‚ чтобы уже никогда его нельзя было использовать под синагогу.

В апреле 1905 года появился указ о свободе вероисповеданий‚ и евреи Москвы обратились с просьбой к градоначальнику: «Вся Москва славит Бога в своих храмах и мечетях‚ каждая народность по-своему. Мы желали бы последовать примеру прочих‚ но нам негде это осуществить». В ответ им сообщили‚ что в новой синагоге нет необходимости‚ так как у евреев и без того достаточно мест в существовавших молельнях. Лишь в 1906 году синагогу в Москве вновь открыли‚ после перерыва в четырнадцать лет. Теперь это – хоральная синагога в Большом Спасо-Глинищевском переулке.

6

В каждой синагоге у ее восточной стены размещались самые почтенные и уважаемые члены общины: раввины‚ знатоки Талмуда‚ богатые люди‚ прославившиеся щедрыми пожертвованиями на общие нужды. В синагогах часто выступали странствующие магиды-проповедники‚ и многие сходились послушать заезжего гостя. «Неподдельный пафос захватывал слушателей‚ – рассказывали очевидцы. – Тысячная аудитория замирала от восторга‚ а сам оратор‚ казалось‚ поднимался всё выше и выше, подпирал своей головой в бархатной плоской шапочке высокий купол синагоги‚ то самое место‚ на котором яркими красками изображены были херувимы с длинными трубами‚ возвещающими час избавления Израиля».

Странствовал по Литве и Белоруссии магид из Кельма Моше Ицхак‚ который пропагандировал идеи религиозного движения мусар. Из воспоминаний: «Голова его была напряженно откинута назад, на смуглых щеках играл лихорадочный румянец; глаза его… выражали то насмешку, то цепенящий ужас и страх, то горели восторженным огнем…» Он говорил с невероятным воодушевлением‚ порой пел; его выступления производили на слушателей такое впечатление‚ что люди рыдали. Кельмский магид обличал уклонения от веры и традиций‚ притеснения бедняков‚ недостойное отношение друг к другу, обман в торговле‚ – бывало так‚ что после его проповеди торговцы бежали в свои лавки и выбрасывали фальшивые гири. Проповеди магида Э. Гацеля тоже сопровождались вздохами и рыданием; после его выступления мужчины начинали отращивать бороды‚ а женщины надевали парики‚ как того требовало строжайшее соблюдение еврейской традиции.

В синагогах пели прославленные хазаны-канторы‚ мастера вдохновенной импровизации. В Кишиневе пел знаменитый Нисан Спивак‚ в Риге – Барух Розовский‚ в Одессе – Бецалель Шульзингер, в Вильно – Иегошуа Файнзингер и «король канторов» Гершон Сирота‚ во Львове – Барух Шор‚ в Пинске – Барух Карлинер. В Бродской синагоге Одессы полвека подряд пел кантор Нисан Блюменталь‚ вызывая всеобщее восхищение. Он ввел там хоровое пение‚ и Бродская синагога стала первой хоральной синагогой в России. Нисан Блюменталь восстанавливал старинные синагогальные мотивы‚ создавал оригинальные мелодии‚ а также использовал фрагменты музыкальных тем Мендельсона и Бетховена. Вслед за ним кантором Бродской синагоги стал Пинхас Минковский; его композиции для субботних и праздничных молитв исполняли затем канторы во всем мире.

В синагогах черты оседлости пели также Эфраим Залман Разумный‚ Пици Абрас‚ Яков Бахман‚ певец и композитор Авраам Моше Бернштейн‚ молодой Иоселе Розенблат. Особенно славился своими канторами Бердичев‚ и всякий заезжий еврей шел послушать Ниси Белцера или Зейделя Ровнера. Когда Зейдель Ровнер – невзрачный старичок с длинными пейсами – приезжал со своим хором в какой-либо городок или местечко‚ собиралась толпа‚ взиравшая на него с величайшим благоговением. А он смотрел на них удивленный и озадаченный: «Чего‚ мол‚ они хотят? Хазана не видели? Он не знал своего значения и веса‚ хотя таил в себе гениальные музыкальные способности, огромные возможности в мире гармонии и звуков».

Имена многих канторов не сохранились в народной памяти; до наших дней дошло упоминание об одном из них‚ безымянном слепом юноше‚ который ездил по местечкам и пел в синагогах. «Сколько надломленных сердец он утешал и успокаивал своими напевами‚ сколько ярких надежд он зажигал в наших душах! Его напевы и песни долго-долго жили потом в закоптелых кузницах‚ в швейных и сапожных мастерских‚ в мирном убаюкивании беспокойных еврейских детей. И если без капли росы и без единого луча солнца они‚ эти гении‚ так пышно вырастали‚ то как и какими выросли бы они на другой почве и при других условиях?..»

В черте оседлости жили тысячи клейзмеров – еврейских музыкантов‚ которые играли на свадьбах‚ праздничных гуляниях и ярмарках‚ а также на торжествах у христиан. Ведущим инструментом еврейского оркестра была‚ как правило‚ скрипка‚ к ней добавлялись – в зависимости от возможностей – контрабас‚ кларнет‚ труба‚ флейта‚ цимбалы, барабан с тарелками. Оркестр клейзмеров часто состоял из членов одной семьи‚ и эта профессия переходила из поколения в поколение. Наиболее даровитые из них сочиняли мелодии, не зная нотной грамоты, эти песни затем распространялись по городам и местечкам.

В Полтаве было 26 семейств еврейских музыкантов‚ в Бердичеве – примерно 50‚ которые содержали собственную синагогу. При встрече и проводах гостей клейзмеры играли «Зайт гезунт» – «Будьте здоровы» и «Добранич» – «Доброй ночи»; на церемонии свадьбы «Мазл тов» – «Счастья вам»; во время свадебной трапезы «Тиш нигн» – «Застольный напев», а также «Мехутоним танц» – «Танец сватов»‚ «Бройгез танц» – «Танец обиды»‚ «Шолем танц» – «Танец примирения», «Мицва танц» – танец отца с невестой, и знаменитый на весь мир «Фрейлехс» – «Веселый танец».

Из воспоминаний М. Бен-Ами: «Музыканты идут. Уже настраивают инструменты. Вот громко заливается флейта бравурными трелями, желая как бы заглушить прорывающуюся тоску; но в этой самой браваде столько тоски, столько мук, столько отчаяния… И видя свое бессилие веселить, флейта начинает заливаться громкими рыданиями… И вздрогнула скрипка и застонала, и от этого стона задрожал контрабас, и послышались глухие рыдания… Рыдает невеста, рыдает мать, рыдают все, даже подростки…»

Самым известным из клейзмеров был скрипач-виртуоз‚ блистательный импровизатор Аарон Моше Холоденко из Бердичева‚ по прозвищу Педоцур; его называли «королем клейзмеров»‚ самой большой похвалой для скрипача было – «играет‚ как Педоцур». Выступал в местечках черты оседлости и Иосл Друкер из Бердичева по прозвищу Стемпеню; Шолом Алейхем написал роман о еврейских музыкантах, назвав его «Стемпеню». Из семьи Друкеров вышло несколько поколений скрипачей‚ пианистов‚ виолончелистов‚ дирижеров; отец Стемпеню играл на кларнете‚ дед – на трубе‚ прадед был цимбалистом‚ прапрадед – флейтистом. Многие прославленные композиторы‚ музыканты и педагоги были потомками клейзмеров: И. Дунаевский‚ Я. Хейфец‚ П. Столярский и другие.

На еврейских свадьбах развлекали присутствующих рассказами‚ анекдотами и песнями профессиональные увеселители – бадханы. Ни один город не обходился без них: Гирш Готлиб, Шайке Файфер, Мотке Хабад, Шайке Дубец, он же Шайке-свистун‚ но самым знаменитым был Эльякум Цунзер из Вильно. Он пел на свадьбах песни собственного сочинения‚ десятки сборников его песен увидели свет в России и Америке. Эльякум Цунзер выступал на богатых свадьбах и брал за это от двадцати пяти до ста рублей; толпы сходились на его выступления‚ требовалось порой вмешательство полиции‚ чтобы удалить со свадьбы незваных гостей. Бадханов побаивались‚ далеко не каждый желал стать объектом их насмешек; некий богач даже платил виленскому острослову Мотке Хабаду ежемесячное жалованье‚ чтобы тот не сочинял о нем анекдоты.

И. Котик:

«В то время отличались клейзмеры из Кобрина; во главе их был реб Шебсл, который хоть и не знал нот, но игрой на скрипке заставлял всех плакать… В его оркестре было до восьми музыкантов и… Тодрес. На каждой свадьбе Тодрес сочинял новые куплеты, в которых упоминалась вся родня жениха и невесты по именам и фамилиям. Во время «покрывания невесты» (жених покрывал ее голову платком – обряд прощания с девичьей жизнью) Тодрес говорил так трогательно, что разрыдался бы и сделанный из железа… Рыдания и вопли достигали небес, женщины исходили слезами, пока кто-нибудь не просил Тодреса и реб Шебсла перестать, потому что у женщин нет больше сил плакать.

В том же оркестре был и Рувеле, уже пожилой человек, от его шуток у праздничного стола все просто лопались со смеха… Опять приходилось просить: хватит уже, у женщин нет больше сил смеяться».

Еврейские газеты попадали в местечки редко и с большим опозданием. «Подписаться на газету не могла ни одна семья‚ – вспоминал Х. Вейцман‚ – это было слишком накладно‚ да и газета всё равно не приходила бы регулярно. Но‚ раз попав в городок‚ экземпляр газеты поочередно обходил все зажиточные семьи; в конце концов, отдельные клочки попадали и к детям». Книжных лавок в местечках не было‚ пару раз в году приезжал странствующий книгопродавец. Он останавливался на синагогальном дворе‚ выпрягал лошадь‚ раскладывал свой товар‚ и его окружали молодые и старые‚ ученые и простолюдины‚ мужчины и женщины.

В 1853 году Авраам Мапу, учитель из Ковно, опубликовал на иврите роман из библейской жизни восьмого века до новой эры, героями которого были Амнон и Тамар. Писатель А. Паперна вспоминал:

«Трудно изобразить‚ какое впечатление произвел на нас первый еврейский роман‚ теперь почти забытый – «Агават Цион» («Любовь к Сиону») А. Мапу. Из однообразно серой‚ копеечно меркантильной‚ мучительно гнетущей копыльской атмосферы мы чародейскою рукою вдруг перенесены были в невиданно чудную землю – в Палестину времен пышного расцвета ее культуры и поэзии…

Перед глазами нашими раскрывались восхитительные картины. Поля с высокими и густыми колосьями пшеницы и ячменя чередуются с горами‚ покрытыми виноградными лозами‚ гранатовыми и фиговыми деревьями, оливковыми рощами… А на этих горах и холмах‚ долинах и лугах под палящими лучами солнца работает красивый‚ бодрый‚ жизнерадостный и свободный народ… орошающий каждый клочок земли своим потом и защищающий каждую ее пядь своей кровью… Что это: сонный бред‚ легенда‚ плод досужей фантазии? Откуда взялись эти чудные картины‚ эти яркие краски‚ эти могучие телом и душою люди‚ любящие жизнь и черпающие из нее полными горстями? Но нет же! Это не фантазия‚ не бред‚ – это всё реальные образы‚ знакомые пейзажи и родные люди‚ взятые целиком и живьем из Библии! Это подлинные евреи! Но если они евреи‚ то кто мы такие?..»

Из еврейских газет и журналов конца девятнадцатого века.

«В Гродиске недавно умер знаменитый цадик Элимелех Шапир‚ пользовавшийся глубоким уважением еврейского населения всего края. На его похороны направились со всех сторон тысячные толпы евреев. В день похорон из Варшавы отошли несколько переполненных экстренных и дополнительных поездов».

«Станция Джанкой. Один из пассажиров штабс-ротмистр Брильянд запротестовал по поводу того‚ что находившиеся в зале пассажиры-евреи говорили между собой по-еврейски. На объяснение начальника станции‚ что на вокзалах железных дорог инородцам не запрещено говорить между собой на родном языке‚ Брильянд потребовал жалобную книгу‚ в которую внес запись: «Был разговор на жидовском языке» – и подписал свою фамилию и чин».

«Смоленск. Проезжая по улице, где строится синагога, ревизор из Петербурга заметил на ней купол, и вскоре губернатор, утвердивший до этого план постройки, предписал: снять купол в семидневный срок… так как он «оскорбляет чувства христианского населения»… иначе он выселит евреев из Смоленска. Угроза оказалась действенной, и злополучный купол был снят».

«Государь-император за отличную усердную службу раввинов – С.-Петербургского Абрама Драбкина‚ Московского Якова Мазе и Варшавского Юделя Сегала – соизволил пожаловать им золотые медали с надписью «За усердие» для ношения на шее на ленте ордена Станислава».

«Оригинальный «погром» произошел на днях в Варшаве. В роли «громил» выступали на этот раз евреи-рабочие‚ которые беспощадно расправлялись с сутенерами и торговцами живым товаром‚ к сожалению‚ тоже евреями… Разгром домов терпимости и расправа с сутенерами продолжались три дня. До ста притонов разгромлено‚ убито десять сутенеров‚ ранено до пятидесяти… Еврейские рабочие расправлялись только с евреями и не трогали ни одного христианина. Расправиться с последними они предоставили христианским рабочим‚ которые последовали потом их примеру».

Очерк тридцать шестой Перепись 1897 г. Экономическое положение российских евреев. Участие в торговле‚ промышленности и сельском хозяйстве. Свадьба в местечке

«В характере российского еврея есть одна счастливая черта… Когда его постигает какая-либо неприятность‚ в его уме тут же всплывает представление о более крупной неприятности‚ которая в данном случае могла бы произойти‚ – и потому он считает себя счастливым».

1

28 января 1897 года в Российской империи проводилась первая всеобщая перепись населения – по губерниям и уездам Европейской России‚ Царства Польского‚ Кавказа‚ Сибири и Средней Азии. Перепись насчитала в тот день 5 миллионов 175 тысяч евреев: это составило 4‚13 % от населения страны и примерно половину от общего количества евреев во всем мире. Подавляющее большинство российских евреев (93‚9 %) жило в пятнадцати губерниях черты оседлости и в Царстве Польском‚ вне черты – 314 765 человек. Перепись также определила‚ что лица иудейского вероисповедания по своему количеству занимали четвертое место в Российской империи – после православных‚ мусульман и католиков.

Перепись 1897 года привлекла внимание к проблемам еврейского населения‚ и русские газеты запестрели сообщениями из черты оседлости. Из Умани писали: «Привыкнув с детства к мысли об эксплуататорских инстинктах евреев‚ наши счетчики были буквально поражены‚ увидев‚ в какой обстановке живут эти эксплуататоры. Страшная скученность‚ беднота‚ масса нищих и людей без определенных занятий‚ живущих чем Бог послал‚ – вот на что то и дело приходилось натыкаться…»

Из Бердичева сообщали: «Еврейское население бедствует очень сильно…» Из Белой Церкви: «Страшно становится за судьбу будущего их поколения‚ живущего впроголодь‚ босого и оборванного. Дети почти все без исключения худы‚ желты‚ с задатками будущей чахотки или бессилия…» Из Витебска: «Согнанные из деревень и высланные из внутренних губерний не знают‚ куда приложить свой труд‚ и не редкость‚ что семья из пяти человек целые сутки питается четырьмя фунтами хлеба и одной селедкой. И заметьте‚ всё это трезвый‚ семейный народ‚ бедность которого нельзя объяснить гульбою или пьянством… Фабрик нет‚ в деревни не пускают‚ – куда деваться? И это в то время‚ когда в других местах идут вопли о недостаточности рабочих рук».

Перепись установила‚ что 18 % еврейского населения черты оседлости находилось в сельских местностях‚ а остальные были скучены в городах и местечках без права и надежды выбраться оттуда. «Временные правила» 1882 года повели к разорению беднейшей части еврейского населения, мелких торговцев и ремесленников; не было уже никакой возможности выбраться из тесноты города или местечка и хотя бы на время поселиться в деревне‚ чтобы заработать на хлеб.

Однако в обществе распространялось иное мнение: жалобы евреев на их стесненную жизнь не имеют основания – ведь им выделены для жительства обширные территории пятнадцати западных губерний. Забывали при этом или сознательно умалчивали‚ что «Временные правила» ввели еще одну черту внутри черты оседлости‚ которая намного сокращала дозволенные районы проживания. Кишиневский губернатор князь С. Урусов писал про положение евреев в Бессарабии: «Правильнее было бы считать‚ что не губерния с ее четырьмя миллионами десятин‚ а лишь ничтожная площадь усадебной земли‚ помещенной в городских и местечковых планах‚ составляет действительную черту оседлости бессарабских евреев».

Это был замкнутый круг. Переполнение городов и местечек вело к жестокой конкуренции; ремесленники и торговцы-евреи сбивали цены, вытесняя конкурентов-христиан; те начинали жаловаться на еврейское засилье, в ответ на это правительство вводило ограничения‚ которые еще больше стесняли еврейское население‚ приводили к еще большей конкуренции и очередному вытеснению христиан‚ – а это снова вело к разговорам о еврейском засилье‚ к новым ограничениям и окончательному обнищанию евреев. Корреспондент «Биржевых ведомостей» передавал из Гомеля после посещения еврейского квартала: «Убогие‚ вросшие в землю полулачуги-полупещеры… невыносимый смрад‚ вонь и грязь на улицах… голодная‚ жадная и смрадная нищета‚ выглядывающая из-за каждого угла‚ и эти валяющиеся на земле или копошащиеся среди опаршивевших котят и щенят полуголые и прямо-таки голые дети…»

В Вильно‚ под одним из домов еврейского квартала располагалось трехъярусное подземелье – «могила в три этажа»‚ в которой жили люди. Первый подвал освещался маленьким окошком наверху‚ на одном уровне с землей. В этом подвале жил пекарь‚ стояла огромная печь‚ в которой он выпекал хлеб на продажу‚ и духота была невыносимой. Оттуда вела лестница вниз‚ в темную и сырую пещеру с земляными стенами, без притока воздуха. В ней были устроены нары в два этажа‚ где размещались восемь человек. Из этой пещеры попадали по лестнице в третье подземелье‚ глубоко под землей‚ обитатели которого платили за съем пятьдесят копеек в месяц. Посетитель был потрясен увиденным: «Уже в первое подземелье воздух притекает со зловонного‚ переполненного жильцами двора… Теперь судите‚ чем дышат в нижних подземельях».

М. Бен-Ами описал еврейское местечко черты оседлости:

«Тут вам сейчас же бросается в глаза жизнь‚ полная вечных мук и тревог‚ вечных страхов и опасений за завтрашний день. Тут всё живет случайностями‚ тут нет ни одной спокойной обеспеченной минуты‚ ни одного часа забвения. Всё построено на песке‚ который первый ветер разносит во все стороны. Никаких определенных занятий‚ ибо никто не знает‚ за что собственно взяться‚ – и бросается на всё. Сегодня покупает шерсть‚ завтра кукурузу‚ послезавтра сено или уголь‚ а то бросится на молочное‚ на сахар‚ купит вдруг овцу‚ старую лошадь‚ теленка‚ заброшенную телегу или поломанный плуг – в надежде продать с прибылью. Это тогда‚ когда есть что дать в «задаток».

Другие же‚ а их большинство‚ просто вертятся около того или другого в каких-то надеждах‚ авось чудом каким-нибудь «схватить заработок» в несколько копеек… Ради этого «заработка»‚ как бы он ни был ничтожен‚ готовы копошиться целый день‚ не спать всю ночь‚ делать десятки верст пешком‚ подвергаться всяким опасностям‚ жить под вечными страшными угрозами набегов урядников‚ акцизных‚ актов‚ протоколов‚ кутузки‚ штрафов… Своего ничего нет; всё надо покупать‚ за всё надо платить… кругом изнуренные‚ озабоченные‚ мертвые лица; отовсюду доносятся глубокие вздохи‚ стоны‚ жалобы…»

2

Хаим Вейцман: «Мотоль жил лесоторговлей… Отец мой был сплавщиком… Он отправлялся в самый далекий и глухой лес‚ километров за двадцать-двадцать пять от дома… В лесах водились волки‚ иногда встречались грабители. По счастью‚ отношения между отцом и теми сезонниками‚ которых он нанимал‚ – мужиками из Мотоля и окрестностей‚ – были замечательные: простые и добрые‚ почти патриархальные. Несколько раз на отца нападали грабители‚ но рабочие прогоняли их. Работа была тяжелая и изнурительная; отец‚ в общем-то‚ любил ее – возможно, потому‚ что она требовала немалого искусства. Он сам помечал предназначенные для вырубки деревья‚ сам наблюдал за их перевозкой к реке… После праздника Песах начинался сплав плотов к морю…»

К концу девятнадцатого века в Российской империи было примерно полмиллиона ремесленников-евреев – мастеров‚ подмастерьев и учеников. Перепись 1897 года зарегистрировала шестьдесят ремесел‚ которыми они занимались: меховщики, ткачи, перчаточники, шорники, маляры, переплетчики, кузнецы, жестянщики, печники, каменщики, пекари и другие. Больше всего было портных, сапожников и столяров; в этих ремеслах не требовалось предварительного капитала по сравнению с более сложными и дорогими производствами. Портные составляли четверть от общего количества ремесленников-евреев‚ на подсобных портняжных работах было занято немало детей от девяти лет и старше.

Исследователь их быта писал: «Жизнь еврейских ремесленников вовсе нельзя назвать жизнью. Тесная зловонная каморка в каком-нибудь подвале – там ремесленник спит‚ ест‚ отдыхает и работает вместе со своими работниками‚ там же играют его дети. Воздух спертый, отравленный пылью и всевозможными миазмами. Лучи солнца туда не проникают. Рабочий день длится пятнадцать-восемнадцать часов… Мастер портной получает по восемнадцать копеек в день‚ подмастерье – по четыре копейки… Страшно бледные исхудалые лица‚ изогнутые спины и впалая грудь – развалины в полном смысле этого слова».

В Вильно евреи составляли 60 процентов от общего числа ремесленников. В городе было много евреев-маляров‚ плотников‚ печников‚ водовозов‚ дровосеков‚ каменщиков; стекольщики‚ трубочисты и ломовые извозчики все были евреи. В Гродно и Бердичеве евреи тоже составляли 60 процентов от общего числа ремесленников, в Ковно и Житомире – 75 процентов, в Белостоке – 80; в Минске работало более 5000 ремесленников-евреев и несколько ремесленников-христиан. Заработки были минимальны: покупали у евреев крестьяне и городские бедняки‚ которые предпочитали дешевизну‚ и потому изделия многих ремесленников выделялись грубой работой, низким качеством материала. Заказов на работу вечно не хватало‚ и столяры‚ сапожники‚ портные уходили на заработки в самые отдаленные районы. Порой они складывались по нескольку человек‚ приобретали лошадь с телегой и ехали из деревни в деревню‚ предлагая свои услуги.

Среди ремесленников-евреев встречались и замечательные мастера. «В Полонном‚ – писал путешественник‚ – евреи выделывают прелестные вещи из дерева: сахарницы‚ чайницы‚ пепельницы‚ детскую мебель‚ разные игрушки… Дешевизна этих вещей превосходит всякое вероятие». Около пятидесяти процентов ювелиров в черте оседлости составляли евреи‚ передавая секреты мастерства в своих семьях из поколения в поколение. Они изготавливали из серебра традиционные еврейские изделия – бокалы, ханукальные светильники‚ субботние подсвечники; в Варшаве для богатых клиентов-поляков они изготавливали сабли‚ оправленные в золото и серебро‚ кубки‚ всевозможные женские украшения.

Исследователь отмечал: «Ремесленники-евреи до такой степени восприняли польскую народную культуру‚ что по справедливости считались лучшими мастерами по набойке женских тканей‚ раскраске сундуков и ларей‚ изготовлению женских‚ так называемых краковских‚ ювелирных изделий». Более тысячи ювелиров-евреев работали в городах внутренних губерний России. В знаменитой ювелирной фирме Фаберже‚ «поставщика двора Его Императорского Величества»‚ было пятьсот мастеров‚ лишь трое-четверо из них – в том числе и Ю. Раппопорт – имели право ставить собственное клеймо на изготовленных ими изделиях.

Из-за отсутствия работы каждый третий еврей в черте оседлости занимался мелочной торговлей в лавочках или торговлей вразнос. Одна лавка приходилась в среднем на 20–30 жителей (во внутренних губерниях – на 100–200). Из-за жестокой конкуренции евреи продавали товары по более низким ценам‚ и потому стоимость предметов первой необходимости в черте оседлости была ниже‚ чем во внутренних губерниях. Не обладая достаточными капиталами‚ еврейские торговцы старались увеличить количество сделок‚ чтобы поскорее выручить вложенные деньги и снова пустить их в оборот. Скупщики сельскохозяйственных товаров ездили по глухим деревням‚ куда никто кроме них не добирался‚ и из Подольской губернии сообщали: «Мелкая торговля не свойственна русскому и не вознаграждает за труд; торговля на медный грош по преимуществу свойственна еврею… Если не купит еврей‚ то некому вовсе и продать‚ если не купить у еврея‚ то вовсе негде купить». Однако свобода передвижения в черте оседлости была ограничена; странствующих торговцев и ремесленников мог арестовать любой полицейский‚ а то и местный житель‚ который ловил евреев в краях, недозволенных для их пребывания.

На толкучих рынках евреи торговали старыми вещами; вся стоимость товара не превышала двух-трех рублей‚ выручка в день составляла‚ самое большее‚ десять-двадцать копеек. Можно было открыть шинок без оборотного капитала: оптовик давал бочку водки в долг‚ шинкарь ее продавал‚ а когда привозили вторую бочку‚ он рассчитывался за первую. Но к концу девятнадцатого века власти ввели государственную монополию на торговлю водкой, стали ее продавать лишь в «монопольках»‚ «царских кабаках». Закрылись частные питейные дома‚ евреям запретили служить в казенных лавках‚ на складах и на спиртоочистительных заводах. Отпали причины к обвинению в спаивании крестьян‚ но одновременно с этим десятки тысяч семей‚ не получив доступа к иным заработкам‚ остались без средств к существованию.

Одним из видов торговли в черте оседлости была «ссыпка» хлеба; в базарные дни евреи покупали у крестьян пшеницу с возов‚ а затем отправляли ее крупным торговцам хлебом. Таким способом существовали те‚ у кого были хоть какие-то деньги‚ а совсем уж нищие евреи зазывали крестьян к амбару того или иного скупщика, получая за это копейку с пуда. М. Бен-Ами писал в своих очерках: «Возьмем этого‚ с позволения сказать‚ «купца»‚ около амбара которого постоянно происходит сутолока‚ деятельная нагрузка и выгрузка… Каждый вечер он уезжает на вокзал нагружать и отправлять вагоны… а в результате холодный ужас в душе при мысли о долгах‚ о наступающих платежах и т. д. Однажды в кабинет цадика зашел бедняк… но едва несчастный успел отворить дверь‚ цадик‚ не дав ему выговорить и слова‚ крикнул: «Что‚ плохи дела‚ плохи? Ничего‚ ничего. Поезжай домой. Бог поможет‚ Бог поможет». – «Ребе! – воскликнул бедняк. – До меня зашел к вам купец‚ и вы его продержали около двух часов‚ а меня даже не выслушали!» – «Видишь ли‚ – сказал цадик‚ – когда является ко мне купец‚ я должен с ним биться два часа‚ пока узнаю‚ что он бедняк. Что же касается тебя‚ я вижу это с первого взгляда»…»

В черте оседлости было более ста тысяч чернорабочих‚ за ничтожную плату они занимались самыми тяжелыми физическими работами. «Особенно много евреев-носильщиков… – отмечал наблюдатель. – Чахлое существо‚ в котором‚ кажется‚ еле душа держится‚ тащит на себе целый шкаф‚ комод или ящик; раз мы видели такое существо‚ на которое два здоровых мужика нагружали огромный тюк шерсти‚ больше его самого. Мне казалось‚ что этот тюк должен раздавить и расплющить еврея‚ ибо он даже глаза вытаращил от напряжения‚ но взвалившие на него люди сказали: «ничего – снесет»; к моему удивлению‚ он‚ кряхтя‚ понес тюк на спине за полверсты‚ и за эту переноску ему полагалось всего пять копеек».

В Ковно евреи возили на двухколесных тележках грузы по пятнадцать-двадцать пудов‚ «и эту тяжесть‚ которая считается обычной для лошади‚ двигает силой мускулов чахлый еврей со впалой грудью‚ узкими плечами и воспаленными от ветра и пыли глазами». В Гродно евреи строили здания‚ и подростки таскали кирпичи на верхние этажи по десять часов подряд. В типографии Вильно мальчишки десяти-двенадцати лет вертели ручной типографский станок по тринадцать-четырнадцать часов в день, получая за это рубль в неделю. Один из них рассказал‚ что пятьдесят копеек он посылает матери в местечко‚ пятачок в день тратит на хлеб, а пятнадцать копеек в неделю – за право переночевать в общей комнате.

В городах черты оседлости количество евреев без определенных занятий доходило до 50 процентов. Эти «люди воздуха» хватались за любую работу, могли целый день суетиться до изнеможения за каких-нибудь пятнадцать копеек. Кишиневский губернатор вспоминал: «Не раз мне приходилось наблюдать‚ как неторопливый молдаванин‚ привезя на рынок воз сена или зерна‚ ложился в тени покурить трубку‚ а юркий еврей‚ суетясь и волнуясь‚ приставал к покупателям‚ выхваливая привезенный товар‚ бегал с образцами его по лавкам и‚ наконец‚ найдя покупателя и сговорившись с ним о цене‚ тащил своего ленивого доверителя к расчету. Получив деньги‚ молдаванин с добродушной важностью подавал фактору серебряную монету в пятнадцать-двадцать копеек и уезжал домой».

Случайный заработок был недостаточен для пропитания семьи‚ и многим приходилось нищенствовать. В еврейской среде нищенство считалось непочетным‚ но даже те семьи‚ где кое-как сводили концы с концами‚ время от времени обращались за помощью в свою общину. В Одессе на праздник Песах просили поддержки по 40 000 человек ежегодно‚ в Вильно – треть еврейского населения‚ в Ковно и Минске – столько же. Смертность среди взрослого еврейского населения была значительно выше‚ чем у их соседей, умирали обычно от сердечных заболеваний и туберкулеза; в Варшаве и Одессе более половины умерших хоронили за счет общины‚ потому что у их родственников не было денег на погребение.

Б. Динур, из книги воспоминаний» (Вильно): «Я проснулся от детского плача. Плач приглушенный и сдавленный… «Мама, мама, я хочу есть! Я голодный», «Подожди, деточка, усни. Скоро утро, тогда мы поедим», «Но я голодный!», «Хочешь, деточка, расскажу тебе, что мы будем есть в субботу?.. В субботу мы будем есть рыбу, суп, кишке и цимес». Молчание. Через несколько секунд опять слышу детский голос из-за перегородки. «Мама, мама, расскажи еще раз про кишке»…» Порой доходило до того‚ что полицейские устраивали сборы в пользу евреев; из Вильно писали в газету: «То‚ чего не встретишь в городах с одним русским населением‚ – лица явно голодных‚ хронически голодных людей‚ с характерным голодным блеском глаз‚ – здесь‚ в толпе еврейского пролетариата‚ так поражает свежего человека‚ что невольно сердце сжимается».

Из «Недельной хроники Восхода» (конец девятнадцатого века).

«Если у вас восемь человек детей‚ и Господь Бог благословил вас таким состоянием‚ что вы можете ежедневно тратить на продовольствие 14 с половиной копеек (7 копеек на хлеб‚ 3 на селедку‚ 3 на крупу и картофель и полторы копейки на лук‚ соль‚ перец)‚ то это значит‚ что вы не только не голодаете‚ но – «дай Бог и в будущем не хуже». Если вы можете расходовать лишь 9 копеек в день‚ это значит – «живем кое-как‚ перебиваемся». А если у вас нет почти ничего‚ и вы проголодали с женой, детьми и старухой-матерью с понедельника до четверга… и у вас нет денег на покупку муки для халы‚ двух фунтов рубца или рыбы для субботней трапезы и хотя бы трех-четырех субботних свечек‚ а заложить решительно нечего и занять негде‚ – то это уже‚ пожалуй‚ можно назвать настоящей голодовкой».

«В характере российского еврея есть одна счастливая черта‚ оказывающая ему замечательную поддержку в тяжелые минуты жизни. Когда его постигает какая-либо неприятность‚ в его уме тут же всплывает представление о более крупной неприятности‚ которая в данном случае могла бы произойти‚ – и потому он считает себя счастливым».

3

В 1897 году в черте оседлости было примерно 7500 фабрик‚ из которых евреям принадлежали почти 3000. Как правило‚ это были небольшие фабрики с малой производительностью‚ с годовым оборотом в несколько тысяч рублей. «Евреи устраивают заведения‚ не требующие больших капитальных затрат… – отметил правительственный ревизор. – Еврейские фабрики устроены не солидно‚ на скорую руку‚ как бы временно; это объясняется отчасти и тем‚ что при шаткости юридических отношений‚ в какие поставлены евреи‚ они не решаются предпринять что-либо прочное‚ долговременное».

Количество еврейских рабочих на фабриках и заводах черты оседлости не превышало семидесяти тысяч человек. Основные промышленные районы находились в центре России‚ на Урале и Кавказе‚ куда евреям не было доступа; не могли они попасть и в Донецкий угольный бассейн‚ который стремительно развивался, испытывая недостаток в рабочей силе; не пускали их и в Сибирь‚ на строительство Великой Сибирской магистрали. Почта‚ телеграф‚ железные дороги принадлежали казне‚ и евреев туда тоже не допускали.

Ограничительные законы перекрыли многие пути к экономической деятельности‚ но, тем не менее, еврейские капиталы‚ еврейские головы и руки способствовали промышленному развитию Российской империи. Треть пивоваренных заводов в черте оседлости‚ три четверти табачных и махорочных фабрик, половина кожевенных принадлежали евреям. Они эксплуатировали несколько сотен паровых и водяных мельниц‚ собственных и арендованных. Бродские‚ Зайцевы‚ Гальперины‚ Балаховские и другие владели четвертью сахарных заводов в черте оседлости; эти заводы располагались‚ как правило‚ в сельской местности‚ и евреев туда не допускали. Производство спичек и щетины было сосредоточено на еврейских фабриках; евреи содержали более шестидесяти процентов лесопилен черты оседлости‚ фабрики по изготовлению дешевой мебели‚ пуговиц‚ фанеры‚ арматуры‚ проволочно-гвоздильные производства‚ фабрики по производству игрушек и бумаги‚ по обработке кожи‚ изготовлению обуви‚ перчаток и кошельков.

Евреи‚ изгнанные из Москвы и знакомые со вкусами тамошних потребителей‚ развили в Варшаве производство галантерейных изделий для ввоза во внутренние губернии России. В Лодзи была хлопчатобумажная и шерстяная промышленность, в Вильно – шерстяная промышленность и производство готового платья; в Белостоке производили сукно‚ шерстяные одеяла‚ шляпы‚ бархат‚ плюш и шелк‚ – этим делом занимались около трех тысяч евреев. «В низкой комнате за громоздкими деревянными станками работали старые и молодые ткачи. У более пожилых – изможденные‚ худые‚ совершенно бескровные лица‚ большие нечесаные и растрепанные бороды и сосредоточенный на работе взгляд. Непроизвольно‚ совершенно машинально они совершают движения туловищем и головой в такт движениям станка. И так продолжаются часы‚ дни и годы».

В Житомире и Бердичеве евреи производили дешевую мебель; сапожные изделия из Брест-Литовска везли во внутренние губернии; Двинск был центром пуговичного производства‚ где работало много женщин-евреек. В Екатеринославской губернии евреям принадлежали кирпичные заводы‚ маслобойни‚ заводы по изготовлению сельскохозяйственных орудий и машин. В Витебске на еврейских фабриках производили около тридцати тысяч плугов в год; в Минской губернии евреи изготавливали веялки‚ молотилки и соломорезки‚ ставили лесопильные и смолокуренные заводы по сухой перегонке дерева. В Могилевской губернии они основывали стекольные заводы и заводы по производству изразцов; в местечке Дубровна ткачи-евреи изготавливали талесы для российских евреев.

В городе Калише Царства Польского евреи развили чулочно-вязальное и трикотажное производство, создали новую отрасль – изготовление вышитых изделий‚ которые вывозили во многие губернии. В местечках Киевской губернии они шили полушубки и крестьянское платье‚ а в Подольской губернии – тачали сапоги‚ плели лапти‚ продавали на ярмарках веревки‚ канаты и мешки собственного изготовления. В «Горном журнале» за 1891 год сообщили: «Центром янтарной промышленности в России является Поланген‚ небольшое местечко в Курляндской губернии… Рабочих около ста человек, все‚ без исключения‚ евреи; они очень искусны в обработке янтаря… Фабрика ежегодно отправляет массу янтарных изделий на нижегородскую ярмарку‚ куда являются покупатели из Турции‚ Персии, даже из Африки; для этой последней изготовляются крупные‚ величиной в кулак‚ округленные куски‚ употребляемые туземцами вместо денег».

Евреи-промышленники и специалисты участвовали в развитии нефтяной промышленности на Каспии. Парижский дом Ротшильдов основал в Баку Каспийско-Черноморское нефтепромышленное и торговое общество, которое добывало нефть, вырабатывало и отправляло керосин по российским городам. Ротшильды участвовали в прокладке нефтепровода из Баку в Батуми, откуда нефть отправляли на наливных судах в Европу и страны Дальнего Востока; впервые в мировой практике они занялись добычей со дна Каспийского моря. Чиновник министерства финансов докладывал в 1890 году: «Вступление Ротшильдов в среду бакинских нефтепромышленников ожидалось с большим нетерпением… Открыв многим предприятиям широкий кредит в десятки и сотни тысяч рублей, они помогли им выйти из крайне затруднительного положения, а некоторых даже спасли от полного разора».

Работали на Каспии еврейские нефтепромышленные фирмы «И. Гальперин и компания», «Дембо и братья», «Г. Поляк и семья»; химик А. Бейлин разработал новые методы переработки нефти; компании‚ принадлежавшие евреям‚ вырабатывали 44 % керосина от общего производства в России. Банк барона Г. Гинцбурга вкладывал деньги в создание новых приисков по добыче золота и платины‚ одно только Ленское товарищество‚ которое финансировал этот банк‚ добывало четвертую часть золота в России. Д. Марголин из Киева руководил Обществом судоходства по Днепру, 78 пароходов этого общества осуществляли более семидесяти процентов всех перевозок по этой реке. И. Найдич был одним из крупнейших винопромышленников России; в кожевенном производстве славился своими изделиями завод Х. Френкеля в Ковенской губернии, в табачном – фабрика И. Шерешевского в Гродно и махорочные фабрики братьев Гурари из Кременчуга.

На международной выставке 1894 года в Лионе фабрикант Бродский из Киева получил почетную награду за качество изготовленного сахара‚ Гершанович из Вильно – за мыло‚ Каган из Шауляя – за шоколад‚ Барон из Двинска – за ликеры‚ Кац из Ковно – за краски‚ Барановский из Мелитополя – за муку‚ Гинцберг из Ковно – за старый мед‚ Маргулис из Одессы – за фотографии, Виленчик из Риги – за табак‚ Рейдель – за ликеры. А. Крахмальников из Одессы получил в 1904 году, в Лондоне, Гран-при за производство какао, а за конфеты «Русское войско» и «Фантази» – золотые медали на выставках в Москве, Лондоне и Париже.

4

Евреи играли немаловажную роль во внешней и внутренней торговле Российской империи. В Северо-Западном крае почти вся хлебная торговля была в их руках; они вывозили хлеб за границу через Одессу‚ Херсон‚ Николаев и порты Балтийского моря, закупали его для российских винокурен и для продажи жителям городов. Около семидесяти процентов торговли сахаром приходилось на долю еврейских купцов. В Виленской и Ковенской губерниях они покупали лён‚ раздавали его для обработки‚ вывозили затем за границу и на русские фабрики. В южных губерниях они закупали скот и потеснили прочих конкурентов; вывозили за границу домашнюю птицу и впервые стали экспортировать в Европу яйца.

В Астрахани и Царицыне евреи занимались обработкой и укладкой рыбы, которую рассылали по всей России и в другие страны. Рыботорговцы российских городов обвинили евреев в захвате рыбного рынка, просили выселить их из Царицына и Астрахани, но местные рыбопромышленники встали на защиту евреев: «Для этих торговцев было бы, может быть, значительно выгоднее, если бы они являлись единственными покупателями товаров у промышленников; тогда они могли бы нам диктовать какие угодно цены и предписывать какие угодно условия».

Продажа леса была одной из крупных отраслей еврейской торговли. Его везли по Днепру в южные безлесные губернии‚ отправляли сухим путем в Польшу и Германию‚ вывозили морем через балтийские порты; тысячи евреев Виленской и Ковенской губерний работали плотовщиками‚ сплавляя лес по рекам. В газете «Новое время» отметили: еврейские купцы-меховщики в Москве «не платят по десяти тысяч за магазин‚ на служащих тратят немного‚ склады товаров у них на подворьях‚ в дешевых палатках‚ на собственных квартирах‚ приказчики на комиссионной плате: продал – получил процент‚ не продал – не взыщи; в заграничных центрах и в восточной России у них постоянные агенты… Мы торгуем по-старому‚ евреи опередили и в торговой ловкости‚ и в умении обходить всякие помехи».

Самым крупным торгово-промышленным центром черты оседлости была Одесса‚ из крохотной татарской деревушки превратившаяся в большой город. О. Рабинович писал про времена ее бурного развития: «Много евреев стекалось в Одессу из Малороссии‚ Литвы‚ Подолии‚ Волыни‚ Царства Польского; бывали также евреи из Англии‚ Италии и других стран Европы… Иными господами‚ скромными и бережливыми дома‚ по прибытии в Одессу овладевал угар от пикников и венгерского‚ карт и турецкого табака‚ лошадей и оперных героинь… Оттого‚ говорят‚ на чужбине Одесса тогда пользовалась дурной славой между евреями. На целую милю в окружности этого города‚ говорили они‚ уже начинала пылать геенна… Отцы расточали строгие наставления‚ жены – мольбы и рыдания‚ снаряжая своих сыновей и мужей в эту лежащую где-то у моря Одессу‚ в это‚ по тогдашним понятиям‚ гнездо разнузданности и чумы‚ в этот водоворот лихорадочной деятельности и буйного разгула».

Существуют и иные описания еврейской жизни в Одессе: «Разные ремесла и промыслы процветают теперь у евреев. Всякий порядочный ремесленник ведет здесь счастливую‚ беззаботную жизнь… Умилительное зрелище представляют собой эти поденщики‚ обыкновенно люди пожилые‚ когда они… тяжкий труд свой услаждают стихами из Святого Писания и изречениями из Талмуда… Другие‚ не менее честные и трудолюбивые‚ занимаются в каменоломнях вокруг города‚ и нет ни одного публичного здания‚ ни одной церкви‚ для которых евреи не доставляли бы камни…»

Евреи Одессы владели фабриками по производству косметики‚ бумаги‚ ваты‚ обоев‚ сахара‚ ювелирных изделий; им принадлежали мельницы‚ винокуренные и уксусные заводы‚ паровые прачечные и фабрики химической промышленности. До середины девятнадцатого века монополистами по вывозу хлеба за границу были греческие торговые дома из Одессы. Они искусственно занижали закупочные цены в России, даже в те периоды‚ когда хлеб на мировых рынках стоил дорого‚ – и получали огромную прибыль. Чтобы завоевать хлебный рынок‚ торговцы-евреи значительно понизили свою прибыль по сравнению с греческими купцами: производители зерна получали теперь ту разницу‚ которая прежде шла в карманы торговцев-монополистов.

В покупке и продаже зерна выделялся в Одессе торговый дом Эфруси‚ и экономисты определили те качества‚ которые позволили евреям завоевать хлебный рынок: «Особое умение взяться за торговую операцию и провести ее; торговый нюх‚ дающий еврею возможность верно определить и предугадать шансы задуманного дела; дух предприимчивости‚ заставляющий его не пугаться встречающихся препятствий‚ не опускать после первой неудачи рук‚ а бодро доводить дело до конца‚ бросаясь из стороны в сторону‚ хватаясь то за то‚ то за другое средство‚ чтобы выручить себя из беды». К концу девятнадцатого века евреи вывозили из Одессы за границу до пятидесяти процентов от общего экспорта пшеницы‚ ржи и кукурузы‚ до шестидесяти процентов овса и ячменя‚ до восьмидесяти процентов муки и маслобойного семени.

Одесса была знаменита среди российских евреев как город разнообразных возможностей‚ где можно заработать на жизнь, даже разбогатеть. М. Бен-Ами: «Эти пришельцы, появившись в Одессе… очень скоро расставались со своими длинными пейсами и длинной капотой… Новая среда ошеломляет сразу их слабые головы… Очень велик был соблазн жить без принуждения, без тягостных обязанностей, без узды, согласно своим влечениям и страстям». Перепись 1897 года насчитала в Одессе почти 140 000 евреев (34 % всего населения). Третья часть из них – по данным городской управы – жила в ужасающей нищете‚ в невозможных условиях; санитарные отчеты управы то и дело отмечали: «Флигель грозит падением… Полы почти отсутствуют… Воздух спертый… Потолки обваливаются и подперты балками… Течет со стен… Склеп‚ а не квартира… Конура‚ в которой и собака не стала бы жить…»

50 000 евреев процветающей Одессы‚ которую называли «Южной Пальмирой»‚ «маленьким Парижем»‚ «красавицей Юга»‚ где «бриллианты лежат прямо на улицах», перебивались случайными работами‚ крохотный однодневный заработок шел на полуголодное существование семьи в течение недели. Были в Одессе и тысячи ремесленников‚ мелких торговцев вразнос‚ фабричных рабочих и работниц, землекопов, грузчиков, биндюжников; на вершине социальной лестницы стояли богатые купцы‚ фабриканты, домовладельцы‚ а выше всех – 18 евреев-миллионеров города: Рафалович, Гурович, Эфруси, Ашкенази и другие.

На конфетных фабриках Одессы работу выдавали на дом‚ и бывало так‚ что вся еврейская семья заворачивала конфеты в этикетки‚ чтобы заработать за целый день тридцать-сорок копеек. Сохранился рассказ об этом: «Как сейчас вижу перед собой низкий‚ темный подвал; с позеленевших от сырости стен тоненькими струйками стекает вода, крупными каплями медленно‚ точно нехотя‚ падает на земляной пол. Посреди подвала на грязном полу стоит грубая плетеная корзина‚ и в ней несколько пудов конфет. Кругом на корточках уселась вся семья: мать‚ взрослая дочь, четверо малых детей. У каждого в руке пачка бумажек и этикеток. Быстро работают худенькие детские руки и не по-детски серьезно глядят их бледные лица. Еще быстрее работают мать и дочь‚ но конфет в корзине много‚ и не одну их тысячу придется завернуть‚ пока корзина будет очищена и можно будет разогнуть уставшую от напряжения спину».

Всё новые и новые переселенцы из черты оседлости появлялись в Одессе‚ и один из ее жителей писал: «Помню‚ в детстве меня удивляла несообразительность мух‚ гибнувших на сладкой ядовитой бумаге. А теперь приходится удивляться евреям. Из писем родственников и знакомых‚ из многочисленных рассказов они знают‚ что Одесса – не рай‚ что здесь давно уже перестали «золото лопатами загребать», что в Одессе нищеты и голода не меньше‚ чем в Вильно‚ Ковно‚ Бобруйске; и, тем не менее, обезумевшая нищета хватается за Одессу‚ как за соломинку… Им некуда идти: все дороги заграждены, подталкиваемые голодом‚ они устремляются в Одессу и здесь уже окончательно гибнут».

Менделе Мойхер Сфорим, из романа «Фишка Хромой»: нищие «не могли нахвалиться Одессой… Один из них объяснил мне, в чем разница между нашим местечковым и тамошним нищим. В местечке нищий ест сухую корку хлеба, озабоченный и мрачный, а здесь он хоть и грызет тот же сухарь, но при этом ему подыгрывает шарманка».

5

Перепись 1897 года выявила‚ что сельскохозяйственным трудом занимались в Российской империи примерно 200 000 тысяч евреев, работников и членов их семей – в черте оседлости‚ на Кавказе и в Забайкалье. Сибирские евреи жили в деревнях бок о бок с христианами‚ а земледельцы-евреи черты оседлости – в обособленных поселениях‚ которые располагались на казенных землях‚ и кое-где на собственных и арендованных участках. Размеры этих участков были невелики‚ земли не хватало; нищие безлошадные хозяйства не могли прокормить жителей‚ многие из них занимались случайными промыслами.

В Литве и Белоруссии евреи выращивали картофель‚ свеклу‚ морковь‚ огурцы‚ брюкву‚ лук‚ фасоль; на Украине – арбузы‚ дыни и тыквы; в Волынской губернии – картофель и сахарную свеклу для винокурения; в северо-западных губерниях разводили скот, занимались пчеловодством‚ шелководством‚ рыбной ловлей и лесными промыслами. Журналист сообщал в газету: «Виноделы и подвальщики в Бессарабии – почти поголовно евреи. Вольфензоны‚ отец и сын‚ развели лучшие в губернии виноградные сады‚ подобрав подходящие для местного климата и почвы французские и немецкие сорта винограда‚ они же создали первые местные питомники филлоксероустойчивых американских лоз». В Сороках‚ в питомнике Еврейского колонизационного общества‚ работали подростки – «краснощекие‚ смуглые юноши с блестящими глазами‚ широкими плечами и мускулистыми руками… Здесь не было видно испуганных лиц и робких‚ неуверенных движений… Исключительно их трудами велись обработка земли‚ уход за растениями и выработка консервов».

Самые крупные еврейские сельскохозяйственные поселения располагались в Новороссии: в Екатеринославской губернии – 17‚ в Херсонской – 21. У них были как обычные названия – Надежная и Добрая‚ Веселая, Сладководная‚ Роскошная и Приютная‚ Трудолюбовка и Хлебодаровка‚ так и названия‚ в которых проглядывала национальность их обитателей: Израилевка‚ Нагартов – в переводе с иврита «хорошая река»‚ Эфенгар – «красивая река»‚ Сейдеменуха – «поле отдыха». При Александре II с колонистов сняли жесткую опеку‚ позволили самим организовывать жизнь‚ и положение в новороссийских поселениях заметно улучшилось. Там сеяли пшеницу, ячмень и овес‚ сажали картофель‚ косили сено для скота. У земледельцев был свой инвентарь – плуги‚ бороны‚ машины для жатвы; они держали коров‚ волов, лошадей и овец‚ разводили домашнюю птицу, высаживали фруктовые сады‚ мололи зерно на собственных мельницах, перерабатывали молоко в сыр и масло; в поселках были построены каменные дома‚ школы‚ синагоги‚ аптеки, на собранные средства содержали врачей и раввинов.

Из книги русского исследователя М. Земцова «Еврейские крестьяне» о земледельцах Екатеринославской губернии (1908 год): «Жилища колонистов отличаются необыкновенной опрятностью, палисадники старательно выгорожены, вдоль по улице часто проложены тротуары… Жена колониста – прежде всего мать. Она много работает и в хозяйстве: при скоте, на огороде… Еврейские дети до тринадцати лет сидят в хедере, и колонист не позволит себе оторвать их от учебы; для пастьбы скота нанимают пастухов… Кто ездил по колониям лет пятнадцать-двадцать тому назад и осмотрел бы их теперь‚ тот был бы поражен настоящим их видом. Раньше… кроме ободранных хат ничего не было видно‚ сейчас же… дома буквально утопают в зелени‚ при школьных зданиях имеются отличные фруктовые сады… Плодовые деревья растут прекрасно‚ уход за ними образцовый и не оставляет желать ничего лучшего».

В степных новороссийских поселениях жизнь была нелегкой: безлесье‚ сильные ветры‚ недостаток питьевой воды‚ которую привозили издалека; порой проносился ураган с дождем и градом, уничтожая урожай целого года‚ разрушал дома, выворачивал с корнем деревья. В неурожайные годы поселенцы бедствовали так же‚ как и соседи-христиане‚ но несмотря на трудности земля кормила тех‚ кто ее обрабатывал. Один из российских министров отметил после посещения этих поселений: «В отношении благосостояния евреи-колонисты‚ если и не могут выдержать сравнения с колонистами-немцами‚ то‚ во всяком случае‚ зажиточнее и обеспеченнее соседних русских крестьян».

Обследование выявило‚ что 70 % евреев не пользовалось наемным трудом‚ а посевная площадь у них была вдвое больше‚ чем у крестьян. На сельскохозяйственных выставках евреи получали высшие награды за скотоводство и лесоводство‚ за качество помола зерна и очистку шерсти‚ за новые образцы веялки и четырехлемешного плуга собственного изготовления. Однажды евреи с юга Украины приехали по делам в Петербург и вызвали удивление среди сановников‚ которые сталкивались лишь с евреями-посредниками или торговцами. «Вид здоровых плечистых заправских хлеборобов… – рассказывали тогда‚ – приводил многих в изумление‚ как нечто невиданное и совершенно неожиданное».

Казалось‚ это и был тот путь‚ который мог хотя бы частично устранить скученность в черте оседлости, искоренить еврейскую нищету‚ но «Временные правила» 1882 года запретили евреям арендовать и покупать земли в сельских местностях. Еврейские общины просили у властей‚ чтобы позволили приобретать небольшие участки для выращивания овощей и картофеля‚ но всякий раз получали отказ; даже выпускникам одесской земледельческой школы не разрешили владеть крохотным участком земли. Порой евреи арендовали земли через подставных лиц‚ и кишиневский губернатор признавал: «Большинство местных помещиков‚ в том числе самые завзятые юдофобы‚ всегда предпочитают арендатора-еврея греку‚ армянину или русскому… Члены Государственного Совета в Петербурге‚ сенаторы‚ даже министры‚ вводившие ограничительные для евреев законы‚ не брезгают фиктивной арендой». Чтобы власти не придирались к арендаторам-евреям‚ приходилось оплачивать их невмешательство‚ а это стоило недешево. В Бессарабии платили полицейским чинам до пятидесяти копеек за каждую десятину‚ откармливали их скот и позволяли засевать бесплатно часть арендованной земли.

Во время сева или уборки урожая евреи нанимались на подённую работу в поле. Женщины убирали хлеб‚ картофель‚ капусту‚ лён‚ мужчины пахали‚ косили‚ убирали и молотили хлеб. С юга Украины сообщали: «Почти каждый вечер на улицах города появляются люди‚ созывающие местных евреев на полевые работы: «Жиды‚ на работу! Сорок копеек в день!» – слышим с одной стороны‚ а с другой – «Эй‚ жиды‚ пятьдесят копеек!» И каждый день на рассвете выезжают из города три-четыре подводы‚ нагруженные еврейскими рабочими…» – «В нашем местечке не редкость встретить на возу‚ запряженном волами‚ длиннополого еврея‚ везущего то дрова‚ то свекловицу; в этом же году многие евреи и еврейки‚ молодые и пожилые‚ работают в поле. Они‚ понятно‚ не умеют еще косить и жать‚ но исполняют те полевые работы‚ которые им пока доступны: загребают оставшиеся колосья‚ складывают снопы в копны‚ работают возле паровой молотилки. Правда‚ евреи сильно утомляются от непривычной полевой работы‚ но‚ в конце концов‚ они преодолевают ее‚ и в экономии‚ как говорят‚ остаются очень довольны этими импровизированными рабочими».

В южных губерниях черты оседлости евреи собирались партиями по пятьдесят‚ сто‚ даже по триста человек и нанимались в помещичьи имения. Они хорошо справлялись с непривычной работой на полях; помещики ценили их за трезвость, за отсутствие прогулов, а крестьяне удивлялись на невиданное зрелище и говорили: «жиды‚ а робят як мужики»…»

6

Среди евреев Киевской и Волынской губерний почетом и влиянием пользовался цадик Яаков Ицхак Тверский. Его резиденция находилась в местечке Макаров‚ и на праздники съезжались к нему тысячи хасидов. В 1900 году макаровский цадик выдавал свою дочь за сына цадика из Польши. Об этом сохранилось свидетельство И. Равребе‚ которое стоит пересказать вкратце‚ сохраняя‚ по возможности‚ стиль автора.

Свадьба состоялась в июле‚ но приготовления начались после праздника Песах. Что нужно делать – никто не знал. Чувствовали только‚ что просто так сидеть нельзя; необходимо готовиться к великому событию‚ на которое съедутся‚ быть может‚ сотни цадиков и тысячи хасидов. Начали красить синагогу‚ дома‚ убирать мусор‚ чинить дорогу‚ строить шалаши для гостей. Предстоял большой спрос на продукты‚ и лавочники скупали необходимые товары‚ чтобы извлечь из этой свадьбы побольше выгоды для своих пустых карманов. Сапожники и портные были завалены работой. Даже старый раввин‚ обращавший на внешний шик не Бог весть сколько внимания‚ заказал новую капоту в честь великого события.

До свадьбы оставалось две недели‚ а в местечке – Содом и Гоморра: жизнь кипит‚ как в котле‚ все суетятся‚ бегают‚ распоряжаются, кричат до хрипоты. В центре этой сутолоки идет жаркая работа по устройству огромного шалаша для свадебного пиршества. В шалаше вокруг громадного стола амфитеатром высятся четыре ряда скамеек‚ один над другим‚ а на самой верхней скамейке – обширная ложа для оркестра и певцов. Неподалеку от шалаша происходят маневры «еврейских казаков»: этот обычай соблюдался‚ кажется‚ на всех таких свадьбах. Выбирают двадцать-тридцать рослых и крепких евреев‚ умеющих ездить верхом‚ одевают их в казацкие мундиры‚ сшитые‚ по большей части‚ из голубого ситца‚ вооружают длинными навостренными деревянными шестами‚ головы им убирают красными ермолками‚ и эта дружина верхом на исхудалых лошадках должна следить за порядком во время хупы и свадебной трапезы.

К субботе перед самой свадьбой начался съезд гостей. В пятницу утром стали стягиваться в местечко сотни шарабанов‚ переполненных мужчинами‚ женщинами и подростками. Многие приходили пешком: из-за двадцати-тридцати верст не стоит иметь дело с балагулой‚ и вереницы евреев с талесами и тфилинами под мышкой пускались в дорогу. В воскресенье съезд гостей продолжался. Дома переполнены‚ синагоги кишат людьми. Можно‚ конечно‚ ночевать на улице; лето хорошее‚ местечковое болото уже высохло: где хочешь – ложись и спи. Выстроили множество палаток‚ похожих на шалаши; в этих палатках не только спали‚ но и молились‚ устраивали веселые выпивки. Порой происходили и междоусобные драки между хасидскими лагерями‚ а затем веселые, шумные примирения.

На следующий день приступили к сооружению хупы: водрузили четыре столба на порядочном расстоянии друг от друга, над ними раскинули громадный балдахин из бархата и шелка. Работу произвели не обыкновенные плотники‚ не Андрей и Трохим‚ – эту работу сделали хасиды в шелковых капотах и ермолках. Получилось‚ правда‚ не очень прочно‚ зато было выпито много водки, много пожеланий‚ очень горячих и искренних‚ было высказано во время работы. Какой-то старец стоял всё время рядом и рыдал от радости: «Мы ставим хупу для ребе‚ для самого ребе!..»

Дни стояли светлые и жаркие‚ хасиды расхаживали по улицам с взвитыми от ветра длинными лапсердаками. В роще за местечком они сидели в тени деревьев, вспоминая чудеса былых цадиков‚ передавали друг другу последние новости: сегодня приезжает чернобыльский ребе с хасидами‚ вчера молился в синагоге острожский ребе‚ поражающий всех своим молитвенным пафосом‚ а сегодня молится миропольский цадик: его дыхания не слышно во время молитвы‚ и этим он наводит благоговейный страх на своих хасидов. Местечковые старики‚ привыкшие к спокойствию и тишине‚ были даже раздражены необыкновенным скоплением неожиданностей: ни спать‚ ни есть нельзя‚ жаловались они‚ играют‚ кричат‚ поют‚ галдят‚ спорят; да еще толкотня в синагоге! – одна группа кончает молитву‚ другая начинает‚ и так без конца.

Настал день хупы. Утром ожидался приезд жениха со свитой польских хасидов, и всё местечко вышло им навстречу. Среди толпы двигалась длинная вереница карет местных цадиков‚ окруженная цепью «казаков»; за ними тянулись простые деревенские телеги‚ битком набитые стариками-хасидами‚ которым тяжело было идти пешком; на самодельной платформе на колесах ехал оркестр со своими инструментами. У моста образовалась страшная давка – смесь карет‚ телег‚ мужчин‚ женщин и детей. Кучки хасидов на лугу угощали себя водкой и закусками в ожидании гостей. Сначала нерешительно‚ потом всё смелее стали затягивать «нигуним» – хасидские мелодии; какой-то хасид даже вошел в экстаз, ловко станцевал трепака. Все разговаривают‚ смеются‚ волнуются в ожидании‚ а макаровский цадик встал вдруг в карете‚ обвел взором пространство‚ кишевшее людьми‚ и сказал своим приближенным: «Знаете что! Когда придет Мессия‚ тоже будет такая радостная давка!..»

«Казак»‚ выехавший на разведку‚ затрубил издалека. Едут! Едут! – заволновалась толпа. Раздался бравый марш‚ и со стороны рощи выдвинулась вереница запыленных карет. В первой из них сидел глубокий старик в собольей высокой шапке, возле него – худощавый юноша лет пятнадцати или шестнадцати. Значит‚ это и есть жених. Волынские цадики первыми вылезли из карет, пошли навстречу гостям; те также слезли‚ и обе группы обменялись молчаливым рукопожатием. Жених пересел в карету макаровского цадика‚ будущего тестя‚ все двинулись обратно‚ а впереди катилась платформа с играющими музыкантами. Приехав в местечко‚ процессия три раза объехала рыночную площадь‚ и гости отправились в предназначенные для них квартиры.

Под вечер состоялась свадьба. На пути к синагоге стояли два ряда «казаков»‚ а между ними тянулось шествие цадиков и их близких во всем великолепии и роскоши. Радугой цветов и красок играл калейдоскоп бархата‚ шелка‚ серебряных и золотых узоров‚ бесчисленного множества свечей‚ величественных ликов цадиков. По окончании хупы всем стало веселее‚ и обратное шествие уже не отличалось прежней торжественностью. Толпа смешалась‚ «казаки» были смяты и оттиснуты на задний план‚ даже цадики стали мягче и доступнее‚ в их ряды вкрадывались группки смельчаков‚ чтобы поймать слово‚ шутку‚ намек из их уст. При входе на улицу‚ где жил макаровский ребе‚ водовозы местечка выстроили заграждение из наполненных бочек – символ полноты счастья – и перекрыли дорогу. Жених дал каждому водовозу по серебряному рублю; те расступились‚ и шествие двинулось дальше.

Началось свадебное пиршество. Вокруг громадного стола восседали польские и волынские цадики‚ а за их спинами на ярусах толпились массы хасидов‚ следивших за каждым их движением: как они едят‚ как пьют‚ что говорят‚ как они обращаются друг к другу. Все глаза были вперены в них‚ все руки тянулись к ним‚ все сердца бились в унисон с ними‚ свет и радость сверкали в глазах хасидов – до исступления‚ до сумасшествия. После «драши» (проповеди)‚ произнесенной женихом‚ из шалаша убрали столы со скамейками‚ и начался танец. Поверху вился вихрь необузданных аккордов; внизу тихо и в такт кружились величественные фигуры цадиков‚ а в центре круга стояла невеста с платочком в руке. Хасиды с пылающими глазами глядели на этот необыкновенный танец‚ громадными усилиями сдерживая желание сорваться с места и слиться с танцующими.

Но вот – толпа не выдержала. Вначале поодиночке‚ а затем целыми группами хасиды начали примыкать к танцующим; шалаш стал тесным‚ пришлось танцевать на месте; поток кружащихся в восторге людей вылился‚ наконец‚ на улицу‚ увлекая за собой и оркестр. Там‚ на улице‚ хасиды сгруппировались вокруг своих цадиков; танец продолжался‚ и через несколько минут всё местечко представляло собой танцующие хороводы‚ каждый из которых кружился и пел по-своему‚ не зная усталости. Сами цадики уже не танцевали‚ они только стояли неподвижно‚ каждый среди своих‚ пристально глядели на танцующих‚ и этот взор огненным током прорывался через сердца‚ ускорял движения, наполнял огнем бешеного экстаза. Звезды потускнели на небе; из деревни неслось пение петухов‚ а танец не прекращался. В некоторых группах уже устали петь и танцевали молча; небо‚ и заря‚ и настежь открытые дома смотрели удивленно на этот предутренний немой танец – танец без конца…

Семь дней продолжалась эта свадьба. Каждый день – новые события и новые впечатления. Тысячи «нигуним» – мелодий были созданы за это время‚ сказания и легенды давно минувших дней воскресли в устах хасидов. Старики вспоминали былые дни‚ когда всё было величественнее теперешнего‚ с грустью говорили окружающим: «Вы меньше нас. И ваши ребе меньше наших. И ваше веселье мельче нашего…»

За девятнадцатый век еврейское население Российской империи возросло примерно в шесть раз. В Варшавской губернии евреи составляли 18‚12 % от общего количества жителей‚ в Гродненской губернии – 17‚28 %, в Минской – 15‚77 %‚ в Виленской – 12.9 %. По абсолютному количеству еврейского населения на первом месте была Киевская губерния – 427 863 еврея‚ за ней Волынская – 397 772‚ на последнем месте Таврическая губерния – 66 125. По количеству городских жителей евреи занимали третье место после русских и поляков; примерно 800 000 евреев жило в крупных городах черты оседлости. В Бердичеве они составляли 79‚8 % от всего населения города‚ в Слуцке – 77 %, в Пинске – 74 %, в Белостоке – 64‚1 %‚ в Минске – 52 %, в Кишиневе – 46‚3 %‚ в Вильно – 40‚9 %‚ в Одессе – 34‚4 % (124 511 человек)‚ в Лодзи – 33‚2 %‚ в Киеве – 12‚9 %.

По количеству евреев Варшава занимала первое место среди городов Российской империи, второе место в мире после Нью-Йорка – 219 128 человек‚ треть населения города. Корреспондент сообщал в «Недельную хронику Восхода»: «Постоянный житель центральной России‚ случайно очутившись в Варшаве‚ легко может подумать‚ что здесь именно и есть царство Израиля. На первый взгляд кажется‚ что из-за евреев не видно коренных поляков‚ из-за еврейского «дусь» и «вусь» не слышно польского «пши» и «пше». Суббота здесь – всеобщий праздник настолько‚ что даже конторы‚ представляющие именитое московское купечество‚ закрывают в этот день свои двери».

Перепись 1897 года определила и количество евреев во внутренних губерниях. В Санкт-Петербургской губернии они составляли 1‚01 % от всего населения (21 270 человек)‚ в Смоленской губернии – 0‚69 % (10 496 человек)‚ в Области Войска Донского – 0‚6 % (15 440)‚ в Псковской губернии – 0‚58 % (6456)‚ в Московской – 0‚36 % (8749 человек)‚ меньше всего в Вологодской‚ Вятской и Уфимской губерниях – 0‚03 %. В Петербурге жило тогда примерно 17 000 евреев‚ в Харькове – 11 013‚ в Москве – 8095‚ в Нижнем Новгороде – 2377‚ в Туле – 2334; от 1200 до 1700 евреев – в Воронеже‚ Курске‚ Казани‚ Саратове‚ Самаре, в Перми – 942. В Финляндии на день переписи было 644 еврея‚ в Олонце – 2‚ в лавании на военных кораблях – 3.

Писатель И. Л. Перец отметил с горечью: «Ну‚ а что же статистика? Может ли она сказать‚ каково число пустых желудков‚ бесполезных зубов? Каково число людей‚ чьи глаза вылезают из орбит‚ словно вытягиваемые клещами‚ при виде куска хлеба? Каково число людей‚ умиравших от голода и оттого обратившихся к жульничеству и конокрадству?.. Учитывает ли статистика учащенное биение сердца… перед первым преступлением? Измерит ли она‚ как кровоточит его сердце после совершения преступления? Подсчитывает ли она бессонные ночи до и после?..»

Во время переписи 1897 года 96‚9 % российских евреев назвали родным языком идиш. 67 000 евреев объявили родным языком русский‚ 47 000 – польский‚ 22 782 – немецкий: в основном, это были жители крупных городов. На сто душ еврейского населения приходилось 9 учеников в хедерах и школах‚ а в среднем по Российской империи‚ для всех национальностей – 3‚7 ученика на сто душ населения.

В конце девятнадцатого века специалисты провели исследование типичного городка Киевской губернии‚ где было 2500 евреев на 12 000 христиан. Среди еврейского населения оказалось: купцов – 22, лавочников – 80‚ портных – 77‚ сапожников – 16‚ кузнецов – 10‚ слесарей – 7‚ извозчиков – 15‚ торговцев лошадьми – 9‚ торговцев хлебом – 16‚ меламедов – 17‚ учителей и учительниц – 9‚ канторов – 5‚ раввинов – 3‚ торговцев дровами – 12‚ поварих на свадьбах – 5‚ без определенных занятий – 8.

Были там и мясники‚ шапочники‚ рабочие на сахарном заводе‚ столяры‚ токари‚ водоносы и пекари‚ часовщики и красильщики‚ бочар‚ типографский рабочий‚ аптекарь‚ доктор‚ 2 фельдшера‚ 2 акушерки‚ 2 продавца книг‚ 4 владельца постоялых дворов. Мелкие лавочники со временем разорялись‚ не выдержав конкуренции‚ и уходили работать на фабрики, если‚ конечно‚ там были свободные места. 120 девушек этого городка работали швеями‚ вышивальщицами‚ работницами на конфетной фабрике; за 18 часов работы они получали по 13 копеек в день‚ а стоимость хлеба в неурожайные годы доходила до 10 копеек за килограмм.

«Лицо девушки ужасающее‚ – отметил исследователь‚ – впалые исхудалые щеки‚ глубоко впалые глаза‚ острый подбородок. Она с трудом отвечает на задаваемые вопросы… Эта девушка собирается в Америку. «Хорошо‚ – со вздохом говорит она‚ – ехать в эту страну‚ когда еще имеются силы; но когда уже весь организм надломлен – тогда и в новой стране одно только горе»…»

Очерк тридцать седьмой Евреи во внутренних губерниях Российской империи. Участие в русской общественной‚ научной и культурной жизни

Про Исаака Левитана говорили с восторгом и изумлением: «Из какого-то глухого провинциального угла пришел этот тщедушный еврейский юноша‚ нищий и загнанный‚ и широко распахнул все входы в самые глубокие тайники русского пейзажа».

1

Перепись 1897 года определила‚ что вне черты оседлости жило 6 % от общего количества российских евреев. Это были евреи Кавказа и Средней Азии‚ а также четверть миллиона евреев с правом повсеместного жительства по всей империи. Цифра была наверняка заниженной‚ так как многие жили во внутренних губерниях нелегально и потому уклонились от переписи.

Жестокая нужда гнала за пределы черты оседлости‚ и в еврейском журнале написали: «От людей голодающих‚ размножающихся‚ ищущих где лучше‚ совершенно так же‚ как ищут все остальные люди‚ разве можно требовать‚ чтобы они постоянно видели перед собой невидимую‚ воображаемую и произвольную границу‚ придуманную для них одних‚ и не переходили бы ее?.. Такого самоотвержения нельзя требовать и нельзя добиться ни от кого». Всеми правдами и неправдами евреи черты оседлости просачивались во внутренние губернии России; полиция ловила их и выпроваживала обратно‚ а на смену им появлялись следующие, гонимые голодом‚ которых тоже ловили, тоже изгоняли – и так без конца.

Молодежь рвалась из черты оседлости‚ чтобы получить образование в университетах; деловые люди искали пути приложения своих способностей и капиталов; музыканты‚ художники‚ журналисты устремлялись в Москву и Петербург. Одни прикрывались вымышленной профессией и получали разрешение на жительство; другие устраивались на правах «швейцарских подданных»: платили швейцару пару рублей в месяц‚ а тот не сообщал о них в полицию. Жизнь вне черты тоже была нелегкой‚ и из Владимирской губернии сообщали: «Правом жить обладают здесь немногие счастливцы‚ но и они‚ в большинстве случаев‚ влачат самое жалкое существование. В Шуе‚ например‚ из пятнадцати семейств всего четыре зажиточных‚ а остальные живут впроголодь… Самое же грустное в их жизни – полнейшее одиночество. Голодает еврей в «черте»‚ но там он среди своих‚ которые понимают его‚ сочувствуют ему. Здесь же‚ прожив десятки лет‚ он всё-таки чужой, всегда должен быть настороже».

Во внутренних губерниях евреи оказывались разобщенными друг от друга; влияние русской культуры и христианского населения становилось преобладающим‚ и начинался неумолимый процесс ассимиляции. Востоковед А. Гаркави вспоминал свое прощание в синагоге с дедушкой-раввином перед отъездом в Петербургский университет: «Дедушка сидел около кивота‚ окруженный слушателями‚ в талесе‚ с лицом светлым‚ приветливым‚ ласковым. Когда я к нему подошел‚ он меня погладил по щеке и сказал: «Ты знаешь‚ мы‚ старики‚ боимся университета‚ мы боимся‚ что он отнимет вас от еврейства… Прощай‚ мое дитя‚ но помни и никогда не забывай‚ что ты еврей»…» Гаркави стал со временем крупным ученым и не переменил веру‚ но так происходило далеко не со всяким.

В городах внутренних губерний еврейская беднота селилась поближе друг к другу‚ сохраняя религию‚ обычаи и‚ по возможности‚ прежний образ жизни‚ а богачи снимали квартиры в центре города‚ поражали роскошью обстановки и одежды‚ каретами и брильянтами своих жен‚ чтобы кредиторы видели их преуспеяние и доверяли им. Эти новоявленные богачи стеснялись прежних своих привычек‚ родного языка и местечковых «пейсатых» родственников, стараясь как можно скорее слиться с окружающим населением. В одной из газет появилось объявление: «Еврей-купец – тридцать лет‚ большое состояние – ищет невесту с приданым около ста тысяч. Непременные условия: образование‚ доброе сердце‚ нееврейская наружность‚ безупречная фамилия».

«Начинается прежде всего с имен… – отметил сторонний наблюдатель. – Как только какому-нибудь коммивояжеру удалось пролезть в «аристократы»‚ он уже больше не Калман Израилевич‚ а Кирилл Исидорович. Жена его‚ бывшая Ревека Давыдовна‚ теперь – Глафира Дементьевна, а дети – Ваня‚ Коля‚ Фаддей‚ Ксения‚ Настя… Из домашнего обихода изгоняется не только жаргон‚ но всё‚ что прямо или косвенно может напомнить о еврейском происхождении хозяев дома. Запрещается говорить о евреях‚ о Библии‚ о погромах‚ о синагоге… Через несколько лет бывший Калман уже гордится тем‚ что его дети ни звука не понимают по-еврейски‚ а в душе скорбит о том‚ что не в состоянии переделать их физиономии».

Стремительная ассимиляция вела порой к крещению. К этому же подталкивали и насильственные выселения в черту оседлости‚ процентная норма при приеме в университеты‚ закрытие доступа к государственным и общественным должностям. Профессор Петербургского университета Д. Хвольсон признавал откровенно‚ что поменял веру «по убеждению»: лучше быть профессором в Петербурге‚ чем меламедом в местечке. Крестились и для того‚ чтобы вступить в брак с христианином или христианкой‚ так как переход христианина в иудейскую веру был запрещен.

Полина Венгерова, из «Воспоминаний бабушки»: «Когда по России свирепствовал антисемитизм, у еврея оставались два пути: либо еврейство и отказ от иной жизни, либо крещение, связанные с ним возможности образования и карьеры. И сотни просвещенных евреев выбрали второй путь… Мои дети пошли по пути, которым шли другие. Первым нас покинул Шимон. Когда мы узнали об этом, муж написал сыну: «Некрасиво покидать лагерь угнетаемых». Примеру Шимона последовал и мой любимец Володя… Крещение детей стало для меня самым тяжелым ударом в жизни… Постепенно это страдание перестало быть личной драмой, оно всё больше приобретало характер национального бедствия. Не только как мать, но и как еврейка я испытывала боль за еврейский народ, который терял столько благородных сил… Обливаясь слезами, я поверила свою муку только листкам бумаги и храню ее глубоко-глубоко в памяти по сей день».

Вторил этому Г. Слиозберг: «Надо было иметь мужество и большие традиционные национальные связи‚ чтобы устоять против соблазна. Ренегаты вербовались из контингента тех‚ кто потерял стыд и мог прямо смотреть в глаза своим обездоленным товарищам. Таких было много в университетах‚ а потом и в адвокатуре‚ куда с принятием христианства открывался доступ. Ничего не приобретало христианство от этих новообращенных‚ но я был всегда того мнения‚ что и еврейство ничего не теряло от ухода этих элементов».

О том же писали в русской газете «Гражданин»: «Еврей приходит в университет и хочет поступить. Нельзя. Отчего нельзя? Оттого‚ что норма‚ установленная для евреев‚ заполнена. Ну‚ так я пойду и приму православие. И он идет и принимает православие‚ а затем возвращается в университет. «Я уже православный»‚ – объявляет еврей. И готово. Еврей‚ посмеявшийся над своей религией и над православной христианской верой‚ принят в университет‚ а еврей‚ не посмеявшийся ни над тем‚ ни над другим‚ не принят».

2

Законы Российской империи поощряли к переходу в христианство. Еврей‚ совершивший преступление‚ вплоть до «смертоубийства»‚ подвергался более мягкому наказанию‚ если во время следствия или суда принимал христианскую веру. Принявший христианство получал трехлетнюю отсрочку по платежу податей и денежный подарок от казны‚ а возврат в иудейскую веру строго карался законом.

К концу девятнадцатого века большинство поощрительных мер отменили‚ но общая политика оставалась прежней. Всякий подросток имел право креститься с четырнадцатилетнего возраста‚ не спрашивая согласия родителей‚ и закон строго наказывал за «воспрепятствование присоединению» к христианской вере. Интересная деталь: ограничительные меры вводились из-за «экономического вреда»‚ который‚ якобы‚ приносила деятельность евреев‚ а также из-за «врожденных пороков» еврейской расы. Но после крещения эти соображения теряли свою силу: несмотря на «врожденные пороки»‚ еврей немедленно переставал быть «эксплуататором» и получал все права‚ хотя продолжал заниматься тем же «вредным» делом.

Из русских и еврейских газет конца девятнадцатого века.

«В Петербургском окружном суде разбиралось дело о вероотступничестве отставного солдата Гринфельда. Гринфельд на суде признал себя евреем и заявил‚ что христианство было навязано ему силой. Общее внимание привлек свидетель Гибнер‚ по доносу которого подсудимый привлечен к ответственности. При явно выраженном семитическом типе он беспрестанно творил крестные знамения‚ клал низкие поклоны и просил суд наказать христопродавца Гринфельда».

«В Западном крае ощущается недостаток в православных иконописцах‚ и потому евреи не только пишут иконы для продажи‚ но даже занимаются реставрацией иконостасов в церквах. Архиепископ Литовский Алексей сделал в связи с этим внушение духовенству». – «Пинск. В кафешантанах поет еврейские песни румынская певица Пепи Литман. Лицо у нее еврейское‚ но паспорт не еврейский‚ и полиция обратилась в Священный Синод с запросом: не грех ли перед небом человеку с христианским паспортом петь в христианских кафешантанах еврейские песни?»

«Положение евреев-ренегатов еще хуже‚ чем самих евреев. На ренегатов косятся все. Для русского общества они остаются евреями‚ а для евреев – отщепенцами… У одного мальчика в станице Славянской‚ крещеного в детстве‚ оказался хороший голосок‚ и ему велели ходить в церковь, петь в хоре. Когда он явился в воскресенье в церковь‚ русские мальчики избили его и выгнали‚ приговаривая: «Да как ты смеешь‚ жид пархатый‚ петь наши молитвы!..» – «Усмань‚ Тамбовской губернии. В числе учеников уездного училища есть евреи-перекрещенцы. Законоучитель отец Тихонравов… каждодневно издевается над мальчиками‚ упрекая их за национальность. «А ты‚ жиденок‚ поди-ка сюда‚ расскажи-ка‚ как твои предки Христа распяли?»; или: «Ты‚ жидовское отродье‚ зачем свою проклятую веру-то оставил?»…»

«Екатеринослав. Среди обгоревших трупов осталось несколько‚ которых никто не мог опознать. Возник вопрос‚ на каком кладбище похоронить эти останки страшной катастрофы‚ – ведь среди погибших были христиане и евреи. За разрешением этого вопроса обратились к епархиальному начальству‚ которое ответило‚ «что Бог один для всех»‚ – потому решили вопрос жребием. Жребий выпал на еврейское кладбище‚ и останки провожал на кладбище весь город‚ русские и евреи».

«По новой статье устава в паспортах евреев‚ принявших православие‚ на вопрос «какого вероисповедания» должен быть ответ «православный‚ но из евреев». Так как раньше такой приписки не делалось‚ то многие евреи упрашивают и теперь не делать ее. Некоторые прямо заявляют‚ что если бы они знали о существовании такого закона‚ то не переходили бы в православие».

Бывали порой случаи‚ когда перемена веры не предоставляла никаких выгод. Некий адвокат-еврей перешел в православие‚ чтобы получить высокий пост в министерстве юстиции‚ но старания оказались напрасными: на должность его не назначили‚ и он умер православным присяжным поверенным. Подобная ситуация становилась темой еврейских анекдотов того времени‚ и вот один из них. Жила в Москве некая супружеская пара без права на жительство. Полиция гоняла их с места на место; они вечно жили под угрозой выселения‚ наконец не выдержали и приняли православие. В их обиходе ничего не изменилось: они говорили между собой на идише‚ молились по еврейскому молитвеннику‚ не работали в субботу и в еврейские праздники‚ соблюдали законы о пище – и продолжали бедствовать. Однажды жена сказала с упреком мужу: «Ну‚ и чего же мы выгадали от крещения? Раньше у нас не было копейки‚ чтобы справить субботу‚ а теперь у нас нет копейки еще и на воскресенье».

3

Еврейские банкиры и промышленники жертвовали огромные средства на благотворительные нужды российского общества. «Сахарные короли» Лазарь и Лев Бродские много сделали для благоустройства Киева, на их деньги был проведен водопровод и первое в России трамвайное сообщение на электрической тяге; они же финансировали строительство Политехнического и Бактериологического институтов. Лазарь Бродский выделил 120 000 рублей на создание банка для помощи киевским ремесленникам‚ без различия вероисповедания. При утверждении устава начальство потребовало‚ чтобы директор и председатель правления банка были христианами‚ а в члены правления допускался лишь один еврей. Бродский был оскорблен – и Киев лишился ремесленного банка.

Промышленник Давид Марголин давал деньги на снабжение Киева водой и газом‚ на устройство коммерческих училищ и торговых школ, был среди основателей машиностроительного, чугунолитейного и кабельного заводов в городе. Один из киевлян дал ему такую характеристику: «Человек редкого ума и неутомимой энергии, Давид Семенович связал свое имя со всеми коммерческими предприятиями, возникшими в Юго-Западном крае за последние тридцать лет… Для благотворительных целей просителям без различия национальности всегда открыты двери его дома».

Одесские евреи жертвовали средства на городское благоустройство‚ и Одесса служила образцом для всей России. Улицы освещались газовыми фонарями‚ в городе действовали водопровод‚ конно-железная дорога‚ телефонная сеть; на городские средства были построены театр‚ электрическая станция‚ прачечная‚ скотобойни‚ лечебница и многое другое. Одесские евреи входили в состав городской думы‚ а Р. Хари пятнадцать лет руководил финансовым отделом города. По «Городовому положению» 1892 года евреям запретили заведовать отраслями городского хозяйства; Хари вынужден был оставить свой пост‚ и одесская дума‚ в признание его заслуг‚ единогласно постановила учредить стипендию его имени.

Варшавский банкир Ипполит Вавельберг жертвовал огромные суммы на нужды евреев и поляков – для сближения двух народов. На стипендии Вавельберга учились поляки в университетах; он учредил в Варшаве художественно-промышленный музей и техническое училище‚ вкладывал деньги в строительство дешевых квартир для рабочих. Писательница Э. Ожешко жила на его средства в трудные периоды своей жизни‚ и Вавельберг издал за свой счет полное собрание ее сочинений. Издавал он сочинения и других польских писателей‚ а когда решили установить памятник Мицкевичу‚ Вавельберг пожертвовал на это 50 000 рублей. Поляки отвергли его дар, заявив‚ что «желают создать памятник Мицкевичу от имени всей нации и на польские средства‚ а не на еврейские».

Банкира Абрама Варшавского называли «аристократом по духу и по манере»: «Он пользовался большими симпатиями в высших кругах; никогда не было на Варшавского каких-либо нареканий‚ в деловом смысле он считался безупречно корректным. О его доброте распространялись легенды; она проявлялась не только в отношении евреев‚ всегда обращавшихся к нему за помощью‚ но и нуждающихся других национальностей». Абрам Зак был экспертом правительства по финансовым вопросам; по его совету заблаговременно создали крупный золотой фонд‚ и Россия провела русско-турецкую войну без финансовых осложнений. Заку предложили должность товарища министра финансов – при условии непременного крещения‚ но он отказался. Зак «был меценатом в области музыки‚ которую страстно любил. Не было музыканта или певца‚ приезжавшего в Петербург‚ который бы в доме Зака не участвовал в музыкальных вечерах… собиравших сливки петербургского общества».

«Железнодорожный король» Самуил Поляков проложил в России 2500 верст железнодорожных путей‚ за быстроту и качество строительства получил высшую награду на Всемирной выставке в Париже. Поляков пожертвовал на благотворительные цели более двух миллионов рублей, основал на свои средства первое в России железнодорожное училище в Ельце и первое горное училище в Корсуни. На его деньги основывали гимназии‚ приюты для бедных детей‚ госпитали и театры‚ еврейские школы и богадельни, построили в Петербурге первое в России студенческое общежитие‚ где бедные студенты получали бесплатно жилье и еду.

Самуил Поляков был возведен в потомственное дворянство, имел чин тайного советника. Он «избегал сношений с петербургскими евреями‚ стоял как бы особняком от них‚ но зато крайне радушно принимал всяких сановников‚ князей‚ графов‚ искавших его расположения в своих материальных интересах». Сын Полякова «с евреями не встречался‚ но зато всегда вращался в кругу студентов‚ носивших аристократические имена графов или князей‚ богатых и захудалых». Поляков оставил в своем завещании ничтожные суммы в пользу еврейских учреждений‚ но его сын‚ единственный наследник огромного состояния‚ не отдал даже этого – вопреки воле отца.

Банкир барон Гораций Гинцбург не только выделял огромные суммы на благотворительные цели‚ но постоянно выступал в защиту российских евреев. Его называли «главным печальником и защитником еврейских интересов»; даже министры признавали Гинцбурга представителем российского еврейства и обращались к нему для разъяснения сложных вопросов. Главным помощником Гинцбурга был юрист Генрих Слиозберг‚ знаток законов‚ циркуляров и разъяснений Сената по еврейским вопросам. По каждому спорному делу Слиозберг подготавливал необходимые документы‚ убеждал и доказывал‚ чтобы неблагоприятное решение Сената не стало прецедентом для новых ограничений. Слиозберга называли «заступником» российских евреев‚ в будущем о нем написали: «Сказано: сын‚ снимающий сапоги с ног усталого отца‚ будет благословен во веки веков. Благословенно будет и имя Генриха Борисовича».

У Г. Гинцбурга было немало помощников‚ вот описание одного из них:

«Петербургские евреи… помнят подвижную маленькую фигурку старика с белой заостренной двумя концами бородой‚ с выразительным подвижным лицом и острыми‚ умными‚ проницательными глазами. Это был рабби Шмуэль Быховский. Всегда чисто одетый‚ в длинном сюртуке‚ с пачками бумаг в карманах и в руке‚ он постоянно был занят‚ постоянно спешил‚ разъезжая по городу на извозчиках. Он был другом всех швейцаров в министерствах и желанным гостем для всех курьеров‚ обслуживающих кабинеты директоров департаментов и других высоких сановников.

Каждый день‚ а иногда по нескольку раз в день‚ рабби Шмуэль являлся с докладом к барону Гинцбургу‚ получал от него указания и пускался в хождение по департаментам… Быховский первым‚ как бы чутьем‚ догадывался о готовящемся циркуляре‚ знал кто и кому докладывает о том или другом вопросе‚ и никто лучше его не умел вовремя подать записку‚ повлиять на то‚ чтобы доклад был отложен‚ пока лицо‚ от которого зависит решение данного вопроса‚ не будет надлежащим образом подготовлено».

4

Во второй половине девятнадцатого века евреи во многом способствовали развитию музыкальной культуры в России. Прежде всего следует назвать А. Рубинштейна‚ основателя первой в России Петербургской консерватории (крещен в двухлетнем возрасте своим дедом‚ бердичевским купцом). Пианист Антон Рубинштейн ездил с выступлениями по всему миру; его исполнительское искусство заслужило высокую оценку Ф. Шопена, Г. Берлиоза, Дж. Верди, М. Мусоргского; знатоки уверяли‚ что у него был один лишь соперник – Франц Лист.

Ученик А. Рубинштейна композитор П. Чайковский писал: «Могу ли я сопоставить себя с ним? Ведь он первый современный пианист. В Рубинштейне громадный виртуоз сочетается с большим композиторским дарованием». Почитатель его таланта говорил: «Что-то титаническое было и в нем, и в его исполнении… Всегда прямой до резкости, правдивый и честный в жизни, он оставался таковым и в искусстве. Его смело можно было назвать музыкальной совестью… Это он как-то выразился: «Игра на фортепиано – движение пальцев, исполнение на фортепиано – движение души»…»

Антон Рубинштейн сочинял оперы‚ оратории‚ симфонии‚ фортепьянные концерты и произведения камерной музыки. Многие его сочинения основаны на еврейских мелодиях, и М. Бен-Ами подтвердил это: «Даже его симфония «Океан» в своей первой части построена, главным образом, на еврейском хасидском нигуне (мелодии), который легко узнает тот, кто хорошо знаком с хасидским миром в Бердичеве. Многие еврейские нигуним, распеваемые хасидами, перенесены им целиком, без всякого изменения».

Рубинштейн часто обращался к библейским темам – «Маккавеи», «Шуламит», «Моисей», «Песня песней»‚ а после исполнения его оратории «Вавилонское столпотворение» Чайковский отметил: «Особенно хорош «хор семитов»‚ весь проникнутый меланхолически-нежным настроением‚ свойственным мелодиям этого племени. Трогательная… жалобная мелодия этого хора‚ удивительно верно рисующая тоску пришельцев по своей далекой и прекрасной родине‚ глубоко западает в душу слушателя».

Пианист Николай Рубинштейн – младший брат Антона‚ основатель и бессменный директор Московской консерватории – был одним из лучших исполнителей сочинений П. Чайковского; тот посвятил ему свою Первую симфонию и Второй фортепьянный концерт. «Я бы‚ конечно‚ никогда не сделал себе имени‚ – писал Чайковский Н. Рубинштейну‚ – если бы у меня не был под рукой такой превосходный истолкователь‚ как ты. Если бы тебя не было в России‚ то я был бы обречен на вечные искажения. Ты единственный человек‚ умеющий «мой товар» лицом показать».

Братья Рубинштейны часто подвергались нападкам за их еврейское происхождение. «Интересно знать‚ – издевались в газете над Николаем Рубинштейном‚ – какое же дворянство ему дадут: иерусалимское‚ или так просто будет всесветным дворянином?» А Антон Рубинштейн сказал однажды: «Кажется, я люблю Россию и служу ей, как только могу… но я не свой. Я это чувствую всегда и во всем».

Четыре скрипача в России были удостоены звания «солист Его Императорского Величества»‚ все четверо евреи; один из них – скрипач Генрик Венявский‚ композитор‚ профессор Петербургской консерватории. «Солист Его Императорского Величества» скрипач‚ дирижер и композитор Леопольд Ауэр был первым исполнителем посвященного ему «Скрипичного концерта» П. Чайковского. Карл Давыдов – виртуоз-виолончелист‚ профессор Петербургской консерватории и ее директор – стал одним из основателей русской виолончельной школы, Чайковский посвятил ему «Итальянское каприччио».

Михаил Медведев (Меир Бернштейн) первым в России исполнил партию Ленского из оперы «Евгений Онегин». «С очень недурным голосом‚ – отметил Чайковский‚ – но еще совершенно новичок и плохо выговаривающий по-русски». Медведев мог исполнять партии лирического и драматического тенора‚ был первым исполнителем партии Германа в «Пиковой даме» на премьерах в Киеве‚ Петербурге и Москве. На премьере в Мариинском театре Петербурга партию Ленского исполнил лирический тенор Михаил Михайлов (Моисей Зильберштейн)‚ обладатель «голоса-алмаза». В том же театре пели тенор Александр Давыдов (Левенсон) – как говорили‚ лучший исполнитель партии Германа в России‚ баритон Иоахим Тартаков – лучший Демон в опере А. Рубинштейна‚ бас Лев Сибиряков (Спивак)‚ который в юные годы пел в синагогах. Большим успехом пользовались оперная певица Клара Камионская и ее муж – баритон Оскар Камионский: в Италии его называли «русский Батистини».

В изобразительном искусстве России выделялся Марк Антокольский. Он родился в Вильно‚ в бедной многодетной семье‚ стал учеником резчика по дереву. Его работы заметила жена виленского генерал-губернатора‚ снабдила юношу деньгами‚ рекомендательным письмом и отправила в Петербург‚ в Академию художеств. Первые его работы были на еврейские темы‚ но всеобщее признание принесла Антокольскому скульптура «Иван Грозный»‚ которая произвела огромное впечатление на писателя И. Тургенева: «Я нахожу эту статую шедевром по историческому проникновению‚ психологии и прекрасному исполнению. И это сделал маленький молодой человек‚ бедный‚ как церковная крыса‚ болезненный…»

Александр II приобрел «Ивана Грозного» для Эрмитажа; на выставке скульптура имела громадный успех‚ и молодой Антокольский писал: «Я заснул бедным‚ встал богатым. Вчера был неизвестным‚ сегодня стал модным, знаменитым». За эту скульптуру совет Академии художеств присвоил Антокольскому звание академика; впоследствии он стал членом Парижской Академии художеств‚ почетным членом академий Вены‚ Лондона‚ Берлина; на Всемирной выставке в Париже в 1878 году ему присудили высшую награду и орден Почетного легиона.

Антокольский был верующим евреем‚ всю жизнь соблюдал религиозные предписания‚ по субботам не работал и отступничество от своего народа считал предательством. Критик В. Стасов‚ пожалуй‚ одним из первых осознал те трудности‚ которые ему пришлось преодолеть: «Антокольского нельзя ставить на одну доску с прочими нашими художниками… Надо помнить‚ что он – еврей‚ и, значит, раньше‚ чем достигнуть чего-нибудь‚ должен был столько намучиться и настрадаться‚ сколько не приходится намучиться и настрадаться у нас художнику никакого другого племени… Постыдные предрассудки‚ недоверие‚ антипатия‚ насмешки – вот среди какой обстановки надо было начинать Антокольскому в шестидесятых годах. Да еще начинать первым из всех евреев».

В 1893 году Антокольский выставил новые работы в Петербурге‚ и правая печать обрушилась на скульптора-еврея‚ который осмелился изображать Христа и героев русской истории; утверждали даже, что у скульптуры «Петра Великого» «еврейский нос». Антокольский страдал от оскорблений и решил навсегда уехать из России. На прощание он опубликовал в газете горькие слова: «Многие годы уже люди известного лагеря издеваются над моими работами‚ глумятся надо мною‚ над моим племенем‚ клевещут и обвиняют меня при всяком удобном и неудобном случае в разных небылицах: «нахал»‚ «трус»‚ «пролаза»‚ «гордец»‚ «рекламист»‚ получаю награды благодаря жидовским банкирам и т. д.‚ и т. д. И при этом не замечают‚ что‚ обвиняя меня‚ обвиняют шесть академий разных стран‚ членом которых я имею честь состоять‚ и жюри двух международных выставок‚ почтивших меня наградами…»

Антокольский жил затем в Париже‚ участвовал в международных выставках как русский художник‚ на Всемирной выставке в Париже в 1900 году получил за свои последние работы высшую награду и командорский крест Почетного легиона. Он умер в 1902 году в Германии; гроб с телом привезли в Вильно‚ и три дня шли жители города‚ чтобы проститься со своим земляком. Его похоронили в Петербурге‚ на еврейском Преображенском кладбище‚ толпы людей провожали его в последний путь. Это Марк Антокольский однажды написал в письме: «Мои товарищи, мои собратья по искусству далеко не все переживают то, что переживаю я. Моя вина состоит в том, что я родился евреем-скульптором… Идти прямо, не сгибая спины, – трудно!.. Скажу только то, что говорю всегда: мой идеал глина, хлеб и спокойствие. Глины могу найти сколько угодно, хлеб – с трудом, спокойствие – нигде».

Вслед за Антокольским учился в Петербургской Академии художеств Исаак Аскназий‚ который за свои картины получил звание академика. Аскназий писал, в основном, на библейские темы‚ был верующим евреем и еще учеником в Академии подал прошение‚ чтобы ему позволили работать в воскресенье‚ а не в субботу. Академиком стал и Моисей Маймон за картину «Нападение инквизиции на маранов за пасхальной трапезой»; натурой для главного образа картины‚ старика-марана‚ послужил русский генерал‚ признавшийся по окончании работы‚ что и он еврей‚ крещеный в кантонистах. Картину хотели приобрести для петербургского музея, но профессора Академии художества воспротивились этому из-за ее «антихристианской направленности». Илья Гинцбург тоже учился в Академии художеств, прославился скульптурными портретами Л. Толстого‚ П. Чайковского‚ И. Репина‚ М. Антокольского‚ В. Стасова. Первой женщиной-скульптором в России стала еврейка Мария Диллон.

На одной из художественных выставок однажды появилась картина «Осенний день. Сокольники»; под ней стояла подпись неизвестного художника – Исаак Левитан. Картина имела успех; ее приобрели для Третьяковской галереи‚ – Левитану не исполнилось тогда и девятнадцати лет. Он учился в Московском училище живописи‚ ваяния и зодчества‚ жил впроголодь‚ бедствовал‚ не имел постоянного жилья. «Безденежье до того‚ – жаловался‚ – что я как-то не обедал подряд три дня».

Критики долгое время ругали работы Левитана‚ и его‚ уже знаменитого художника‚ на время выселили из Москвы из-за отсутствия права на жительство. В конце концов, Исаак Левитан получил звание академика живописи; его называли «тайновидцем природы», говорили с восторгом и изумлением: «Из какого-то глухого провинциального угла пришел этот тщедушный еврейский юноша‚ нищий и загнанный‚ и широко распахнул все входы в самые глубокие тайники русского пейзажа».

Левитан написал за свою недолгую жизнь около тысячи картин и этюдов; он умер в возрасте тридцати девяти лет и был похоронен в Москве‚ на Дорогомиловском еврейском кладбище. Это был день траура для русского искусства‚ даже в антисемитском «Новом времени» поместили такие строки на смерть Исаака Левитана: «Этот чистокровный еврей‚ как никто‚ заставлял чувствовать и любить нашу бедную и простенькую природу…»

5

По официальным данным на 1887 год врачи-евреи составляли более шести процентов от общего количества врачей в стране‚ а в черте оседлости – почти 25 %. Они занимались частной практикой‚ так как путь в университеты и на государственную службу был для них закрыт; даже земства‚ приглашая врачей на работу‚ порой добавляли в объявлениях – «кроме евреев». Ветеринары-евреи составляли в 1887 году 2 % от общего количества ветеринаров в России‚ дантисты – 21 %‚ повивальные бабки – 19 %‚ фельдшеры – 22 %.

Врач Вениамин Португалов из Самары первым предложил готовить санитарных врачей‚ одним из первых стал бороться с алкоголизмом и лечить от него. Почетный лейб-медик императорского двора Иосиф Бертенсон был инициатором создания «школы для образования лекарских помощниц» – первого учебного заведения для подготовки медицинских сестер. Леонард Гиршман – из лучших окулистов своего времени, один из основателей русской школы офтальмологии – создал первую в России кафедру глазных болезней при Харьковском университете и первую глазную клинику. С. Штейн основал первую в Москве специализированную клинику по лечению болезней уха‚ горла и носа. Ветеринар Иосиф Равич – один из зачинателей ветеринарного образования в России – создал и редактировал журнал «Архив ветеринарных наук».

В 1864 году Александр II провел судебную реформу‚ и в России появился независимый гласный‚ публичный суд с присяжными заседателями. Тогда же появились присяжные поверенные‚ другими словами – адвокаты‚ защищавшие интересы обвиняемых. Сначала не было ограничений для представителей разных национальностей‚ в российских судах выступали адвокаты-евреи‚ прославившиеся на этом поприще. С. Шайкевич – в Москве‚ А. Думашевский и Э. Банк – в Петербурге, М. Окс – в Одессе; про киевского адвоката А. Гольденвейзера написали в газете: «Есть такие люди – они не смешиваются с толпой. Точно печать избранности на их челе. Чисто альпийская вершина, горделивая, недосягаемая… К нему, еврею, – в краю, насыщенном националистическими миазмами, – тянулись русские, евреи, поляки, тянулись за советом, поучением, нелицеприятным судом».

Юристы-евреи занимали высокие посты в государственных учреждениях – М. Острогорский‚ Г. Трахтенберг‚ М. Шафир; Я. Гальперн‚ вице-директор департамента министерства юстиции, единственный некрещеный еврей‚ дослужился до высокого чина тайного советника. Н. Бернштейн был почетным мировым судьей в Одессе‚ М. Розенштейн – в Симферополе‚ Г. Трахтенберг – в Петербурге. Яков Львович Тейтель тридцать лет работал судебным следователем в Самаре; окружной суд неоднократно избирал его в члены судейской коллегии‚ но министр юстиции разрешал утвердить его лишь после крещения. Тейтель не соглашался и был, в конце концов, назначен членом окружного суда в Саратове. Он оставался единственным судьей-евреем в России‚ который не отказался от своей веры‚ но и ему пришлось подать в отставку под давлением министра.

При Александре III юристов-евреев уже не принимали на государственную службу‚ хотя в законах Российской империи было сказано: «Евреи‚ имеющие ученые степени… допускаются на службу по всем ведомствам». По окончании университетов юристы-христиане становились следователями и прокурорами‚ делали служебную карьеру‚ получали чины и награды‚ а евреям оставался один путь – в присяжные поверенные. В 1889 году в Петербурге решили‚ что адвокатура переполнена евреями‚ и «с Высочайшего утверждения» ввели новое правило: «лица нехристианских исповеданий» получали право на занятие адвокатской практикой лишь с согласия министра юстиции. Разрешение получали мусульмане и караимы‚ но ни один еврей не стал присяжным поверенным на протяжении многих лет. Закончив университеты‚ юристы-евреи становились помощниками присяжных поверенных и не могли самостоятельно вести дела‚ даже если выделялись своими профессиональными способностями.

Причиной этого ограничения была, среди прочего, боязнь конкуренции‚ и московский адвокат жаловался в газете на коллег-евреев: «Эти господа способны жить впроголодь‚ работать до обмороков да сидеть в конурах. Этак поневоле и практика составится‚ и дело пойдет как следует. А я человек русский; мне и поесть надо как следует‚ и шампанского выпить‚ и в обществе побывать‚ – время-то и уходит; а тут у тебя дела из-под носа перехватывают». – «Не лучше ли‚ – возразили ему в газете‚ – заняться выработками этих свойств‚ чем всеми правдами и неправдами сокращать конкуренцию? Еще не случалось встречать жалобы на печальную судьбу со стороны тех русских‚ у которых эти свойства – знания‚ добросовестность и усидчивость – находились в наличии».

Оскар (Израиль) Осипович Грузенберг жил в Киеве и запомнил случай, когда с юга Украины приехала его мать повидать сына, а полицейский потащил ее в участок. Киев в то время изъяли из черты оседлости, и полиция устраивала по ночам облавы на евреев, у которых не было права на жительство. Он вспоминал в пожилые уже годы: «Забыть, как унизили мою старуху-мать, никого в своей жизни не обидевшую, значило бы забыть, что если жизнь чего-то стоит, то только тогда, когда она не рабская». Грузенберг закончил юридический факультет Киевского университета, получил лестное предложение остаться на кафедре, чтобы впоследствии стать профессором, но с непременным условием – креститься. Он отказался, переехал в Петербург и шестнадцать лет числился помощником присяжного поверенного, потому что действовали ограничительные законы,

Впоследствии Грузенберг выступал защитником на процессах М. Горького‚ В. Короленко‚ К. Чуковского‚ известен был огромным количеством оправдательных приговоров. Почти ни один громкий уголовный процесс не проходил без участия Оскара Грузенберга. Прекрасный оратор, находчивый, эмоциональный, знаток российских законов – его называли «драчун милостью Божией». Особенно он прославился на еврейских процессах, не случайно евреи называли его «национальным защитником». Грузенберг говорил о себе: «Ведь я всего себя раздал по кусочкам своим подчиненным». И ему же принадлежат слова: «Государственный строй меняется. Власть приходит и уходит. Партии слагаются и распадаются. Но незыблемыми остаются те принципы права и свободы, во имя которых адвокат встает на защиту личности».

Александр Яковлевич Пассовер стал присяжным поверенным в либеральный период правления Александра II. Он закончил юридический факультет Московского университета‚ был оставлен на кафедре для подготовки к профессуре; его даже послали за границу для усовершенствования‚ а затем сказали: «Кафедра будет за вами‚ но вы‚ конечно‚ должны отказаться от еврейства». «Я отказываюсь от кафедры»‚ – ответил он. Про Пассовера говорили‚ что его «спина неспособна сгибаться‚ даже кланяться»‚ – вместо того‚ чтобы стать профессором Московского университета‚ он работал присяжным поверенным. «За необращение в православие‚ – шутил‚ – я обращен в адвокатуру».

Пассовер выделялся в Петербурге среди самых талантливых юристов своего времени. Его называли «Гулливером среди карликов»; он обладал обширнейшими знаниями в области русского и иностранного права‚ философии‚ естествознания‚ древних языков. Его квартира была завалена книгами‚ по всей Европе букинисты скупали для него необходимые ему книги и рукописи. Пассовер пользовался огромным авторитетом; к нему приезжали на консультации по самым запутанным делам адвокаты‚ судьи‚ сенаторы‚ земские деятели со всей России; его рекомендации легли в основу многих решений Сената, стали законами Российской империи.

Пассовер появлялся в суде без портфеля, произносил свои блистательные речи‚ порой часами‚ со ссылками на законы и решения Сената‚ со сложными цифровыми выкладками – на память‚ без единой бумажки. Своей речью он не пытался разжалобить судей и присяжных заседателей‚ но пользовался исключительно логическими построениями и силой аргументации. «Это удивительный ум‚ пожалуй‚ нерусский‚ – сказал о нем адвокат Ф. Плевако‚ – он совсем не разбрасывается‚ не глядит по сторонам. Это ум‚ отточенный как бритва‚ пронизывающий беспощадно как раз то‚ что он хотел пронизать».

М. Винавер писал о Пассовере, своем учителе: «Вот настает момент‚ когда нужно выступать. До этой минуты худенький человек в застегнутом на все пуговицы фраке… в серых замшевых перчатках‚ сидел там‚ где-то в толпе‚ незаметный‚ опустив голову‚ закрыв глаза‚ – исхудалая‚ желтая‚ мертвенная фигура. Настает его очередь – фигура угловатою походкою приближается к кафедре… и через минуту исчез уже куда-то маленький робкий человек‚ движения оживают‚ голос набухает сильными‚ подчас раскатистыми звуками‚ глаза раскрылись и блещут своим серым‚ стальным блеском‚ – часто злым‚ безжалостным‚ насмешливым блеском‚ – лицо розовеет‚ точно молодая кровь в нем играет. То играет мысль».

6

Упомянем несколько еврейских имен – из великого множества.

Илья Абельман – астроном: руководил обсерваторией в Москве‚ работал затем в Пулковской обсерватории‚ исследовал движения метеорных потоков. Гирш Рабинович – самостоятельно изучил естественные науки‚ написал на иврите книги по физике‚ математике‚ метеорологии‚ геологии‚ органической химии. Иегуда Лейб Рабинович – получил на выставке в Париже золотую медаль за изобретенные им физические приборы. Лев Шкляр – изобрел «безопасную лампу»‚ слуховой аппарат для глухого‚ прибор для армии‚ предупреждавший о приближении неприятеля‚ а также «чернила для слепых», особый состав‚ который затвердевал на бумаге‚ и слепые могли читать наощупь; за свои изобретения получил на выставке в Париже большую золотую медаль и орден Почетного легиона.

Хаим Слонимский – математик: изобрел счетную машину, за которую получил премию Российской Академии наук, усовершенствовал паровую машину, предложил способ одновременной передачи по телеграфу четырех депеш. Артур Абрагамсон – инженер‚ один из основателей и редактор ежемесячного журнала «Инженер»; организовал отдел железнодорожного транспорта России на Всемирной выставке в Париже, был награжден орденом Почетного легиона. И. Гольдберг – изготовил первые русские печатные машины для типографий. Моисей Фрейденберг – совершил публичный полет на построенном им аэростате, сконструировал новую модель буквоотливной наборной машины, участвовал в разработке проекта первой автоматической телефонной станции.

Юлиан Бак‚ инженер-путеец – строил участки железных дорог Пермь-Котлас‚ Вологда-Вятка‚ Киев-Ковель‚ Балашово-Харьков. Семен Барац, финансист – организовал первые в России женские коммерческие курсы‚ написал капитальный «Курс вексельного права» и «Курс двойной бухгалтерии». Самуил Вайсенберг, антрополог – одним из первых начал изучение этнических и физических данных евреев России‚ Ближнего Востока‚ Северной Африки‚ Кавказа и Средней Азии; за свои работы получил золотую медаль Московского естественно-научного общества.

Павел Шейн – этнограф‚ собиратель русских и белорусских песен‚ знаток быта и говоров; выпустил семь сборников былин‚ песен и фольклорных материалов‚ «обнимающих всю духовную жизнь русского крестьянина‚ от колыбели до могилы». Авенир Грилихес – медальер монетного двора в Петербурге; гравировал государственные печати Александра III и Николая II‚ а также юбилейные медали и орлов на монетах Российской империи. Его сын Авраам‚ старший медальер монетного двора, гравировал монеты и юбилейные медали; за изготовление портрета на топазе получил золотую медаль на Всемирной выставке в Париже.

Людвик Лазарь Заменгоф из Белостока, врач и лингвист – в 1887 году опубликовал проект основ нового языка‚ который включал 900 корневых слов и 16 грамматических правил. Этот проект он подписал «Докторо Эсперанто» – «Доктор Надеющийся»: так появился язык эсперанто‚ распространившийся затем по миру, а Зафенгоф был награжден во Франции орденом Почетного легиона. Арнольд Думашевский, юрист – редактировал «Судебный вестник» и перед кончиной завещал Петербургскому университету крупную сумму денег на стипендию «имени еврея Думашевского». В 1912 году первый перелет с пассажирами из Берлина в Петербург совершил пилот Всеволод Абрамович‚ внук писателя Менделе Мойхер Сфорима.

Из еврейских газет и журналов.

«В Петербурге пребывает в настоящее время феноменальная личность – Давид Розенфельд, обладающий сверхъестественной памятью. Он знает на память‚ от слова до слова‚ все тридцать шесть томов Талмуда‚ и знает их не просто‚ а удивительным‚ почти невероятным способом: вразбивку‚ с начала до конца и с конца до начала… Если ему дают наугад в любом месте какое-нибудь слово‚ он отвечает безошибочно‚ какое слово приходится в том же месте через десять‚ сто или двести страниц… Розенфельд прибыл в Петербург‚ чтобы заняться изучением языков».

«Часовой мастер из Житомира С. Померанц изобрел космографические часы‚ которые показывают движение Земли‚ Луны‚ Меркурия‚ Венеры‚ Марса и Юпитера с их спутниками‚ перемену дня и ночи‚ фазы луны‚ дни недели‚ месяцы‚ числа‚ а также високосный год‚ равноденствие и перемену времен года. Механизм заводится раз в пять лет. Из других изобретений самоучки: ручной метроном для регулирования маршировки в войсках – награжден Государем Императором малой серебряной медалью; стенные часы с вечным календарем для юлианского и григорианского летосчисления – находятся в Зимнем дворце в Санкт-Петербурге, за что награжден брильянтовым кольцом и почетным дипломом на Сибирской промышленной выставке; ручной музыкальный метроном удостоен на Московской выставке большой серебряной медалью».

«Часы будильник-кофейник изобрел киевский часовых дел мастер И. Гольдман. Когда будильник начинает звонить‚ путем несложного приспособления зажигается свеча и одновременно спирт или бензин в горелке‚ которая и нагревает воду в кофейнике. Таким образом часы не только будят‚ но сами зажигают свечу и готовят кофе».

7

Владимир (Мордехай) Хавкин, родившийся на Украине, покинул Россию, обвиненный в неблагонадежности; работал в Пастеровском институте в Париже, первым получил действенную вакцину для прививок от холеры. В 1892 году в России свирепствовала холера; заболели сотни тысяч человек‚ многие из которых умерли. Хавкин предложил безвозмездно передать России способ изготовления противохолерной вакцины и сообщил‚ что готов немедленно приехать. Его рекомендовал Луи Пастер‚ но в Петербурге вспомнили‚ что Хавкин состоял прежде под надзором полиции‚ и предложение отклонили.

Вместо России Хавкин поехал в Индию, в 1896 году изготовил там вакцину от чумы; по сей день существует в Бомбее институт имени В. Хавкина‚ который выпускает и рассылает по миру его противочумную вакцину. Этого человека называли «спасителем человечества»; А. Чехов писал в конце девятнадцатого века: «Чума не очень страшна. Мы имеем уже прививки‚ оказавшиеся действенными‚ которыми мы‚ кстати сказать‚ обязаны русскому доктору Хавкину. В России это самый неизвестный человек‚ в Англии же его давно прозвали великим филантропом. Биография этого еврея… в самом деле замечательна».

Покинул Россию и Залман Ваксман‚ родившийся на Украине. Не поступив в университет из-за процентной нормы, уехал в США, где получил высшее образование, стал профессором микробиологии. В 1952 году Ваксману присудили Нобелевскую премию за «открытие стрептомицина, первого антибиотика, эффективного при лечении туберкулеза», который спас сотни тысяч жизней.

Залмана Ваксмана называли «одним из величайших благодетелей человечества»; он написал книгу «Блестящая и трагическая жизнь бактериолога Владимира Хавкина», где отметил много общего в своей судьбе и в судьбе Хавкина.

В 1833 году Литман Фейгин, купец из Чернигова, направил письмо на имя Николая I. В нем сказано: «Всякая религия свята… Следовало бы желать, чтобы каждый сохранил непременно свою веру, в которой он родился, а изменников оной… почитать отступниками».

В начале девятнадцатого века российские евреи редко меняли веру; одними из первых крестились жители Петербурга Абрам Перетц и Лейба Невахович. В 1823 году бердичевский еврей С. Меерсон поехал в Берлин и принял там протестанство; крестился и врач Липс‚ который посылал в Петербург записки антиеврейского содержания; крестился А. Темкин из Витебска‚ представивший правительству сочинение против евреев «Путь очищения к познанию истинной веры» – «для исправления сердец сынов человеческих». В 1838 году два российских еврея перешли в старообрядчество‚ но после этого Николай I запретил иноверцам принимать эту веру.

По данным Синода в 1836 году перешли в православие 322 еврея‚ в 1846 году – 1921‚ в 1854 году – 4439. По мнению современного исследователя, с 1827 по 1854 год призвали в русскую армию почти 70 000 евреев, две трети из них составляли несовершеннолетние, попадавшие в школы кантонистов. Примерно 30 000 евреев были крещены, большинство из них – насильно. В годы либерального правления Александра II переход в христианство уменьшился‚ а при Александре III снова возрос: в 1886 году перешли в православие 700 евреев‚ в 1894 году – 1254. Кроме православия евреи в Царстве Польском принимали католичество‚ а также протестантство. В девятнадцатом века крестились – добровольно или по принуждению – 84 500 человек, 0,7 % еврейского населения империи.

П. Коган, историк литературы, в 1896 году закончил Московский университет, был рекомендован для подготовки к профессуре. Однако Н. Боголепов, попечитель Московского учебного округа (впоследствии – министр просвещения), не счёл «возможным пропустить в профессора лицо еврейского происхождения, хотя и принявшее православную веру».

Крещеный еврей С. Эфрон-Литвин сочинил юдофобскую пьесу «Сыны Израиля», и в еврейском журнале «Будущность» отметили: «Пьеса‚ хоть и написана евреем‚ преисполнена дикой ненависти к еврейскому народу и содержит невозможные клеветнические нападки на евреев‚ возбуждающие племенную вражду к ним». Под названием «Контрабандисты» (в соавторстве с В. Крыловым) пьеса увидела свет в 1900 году в петербургском театре А. Суворина; на ее премьере разразился небывалый скандал: публика забрасывала актеров гнилыми яблоками‚ чесноком‚ тухлыми яйцами и сорвала спектакль.

Журналист сообщал: «Верхи заняты молодежью‚ и там буквально стон стоит. Они жестикулируют‚ машут шапками‚ показывают кулаки актерам. Разгоряченные лица наклонены над барьером‚ и всё тот же крик гудит оттуда – Вон! Вон! А внизу это уже не юнцы‚ это взрослые‚ привыкшие сдерживаться люди кричат с таким же упорством – Вон! Вон!.. В коридорах и зале полиция кого-то тащит‚ кого-то арестовывает‚ кого-то из театра вышвыривает…»

После премьеры отдали под суд 72 человека‚ в основном, русских студентов. «Контрабандисты» шли и в провинциальных театрах, вызывая бурные протесты публики‚ драки в зрительных залах‚ аресты, последующие судебные приговоры «за нарушение тишины».

Часть четвертая (1901–1917 годы)

Очерк тридцать восьмой Правление Николая II. Евреи в революционном движении. Боевая организация эсеров. «Провокатор-виртуоз» Азеф

И, по-видимому, не без оснований сказал Азеф В. Бурцеву‚ когда все уже знали о его двойной роли: «Если бы вы‚ Владимир Львович‚ меня не разоблачили‚ я убил бы царя».

1

В еврейском журнале «Восход» подытожили первый период правления Николая II: «Не весел и не нов наш рассказ. Серенькие будни уныло тянулись без крупных событий‚ без освежающих явлений. Жизнь русского еврейства почти вся уходила на повседневную мелочную борьбу за элементарнейшие права – за право жительства‚ за право промысла‚ за право учиться‚ подчас даже за право лечиться. Нелегкая‚ мучительная эта борьба‚ и много она – без надобности – поглощает времени и сил‚ которые при нормальных условиях шли бы на полезное дело».

Выселения продолжались без остановки: из внутренних губерний – в черту оседлости‚ из деревень – в города и местечки‚ из запретных кварталов Киева – в разрешенные кварталы. Ялта была закрыта для евреев‚ оттуда отправляли под конвоем чахоточных больных‚ которые приезжали на лечение. Дачников-евреев изгоняли из пригородных районов‚ приравненных к сельским местностям‚ и не допускали еврейских детей в деревни под Одессой для оздоровительных морских купаний. Особым указом запретили приезд евреев в Донскую‚ Кубанскую и Терскую области – «как для пользования минеральными водами‚ так и вообще для лечения от болезней». Требовалось разрешение министра внутренних дел‚ чтобы пустили в Кисловодск‚ Пятигорск‚ Ессентуки и Железноводск. Жены врачей‚ адвокатов‚ купцов первой гильдии не могли самостоятельно поехать в курортный город; лишь у их мужей было право на повсеместное жительство‚ а потому мужья ехали вместе с женами и ждали порой месяцами в ущерб своему делу‚ пока закончится курс лечения.

Для проведения постоянных облав киевские власти брали ежегодно по 15 000 рублей из коробочного сбора – на содержание усиленного штата полиции; таким образом, евреи Киева своими деньгами оплачивали собственное изгнание из города. В Москве и Московской губернии купцам-евреям первой гильдии – в отклонение от общего правила – позволяли селиться лишь с разрешения генерал-губернатора и министра финансов‚ но ни тот‚ ни другой этих разрешений не выдавали. Купцы приезжали в Москву на короткий срок и опасались оставаться сверх дозволенного времени; полицейские ловили лиц с «семитической физиономией»‚ отводили в участок для проверки и заводили на нарушителя уголовное дело. Во время международного медицинского съезда ловлю евреев на улицах Москвы приостановили‚ чтобы не потащить в участок какое-либо медицинское светило с «семитической внешностью»‚ – затем всё пошло по-прежнему.

Полицейские усердствовали не напрасно: за поимку нелегально проживавшего еврея «Ведомости московской полиции» обещали такое же вознаграждение‚ как за арест двух грабителей. В газете описали такой случай: «Нижегородский раввин Штейман выехал из Новгорода в Вильно. В Москве пересадка‚ поезда надо ждать до вечера. Он вышел на улицу и был задержан городовым. Штейман объяснил ему‚ что хочет посмотреть Москву‚ и показал железнодорожный билет. «Нельзя тебе на Москву смотреть»‚ – ответил городовой и повел Штеймана в часть. По дороге он объяснил‚ что как добрый человек не стал бы его задерживать‚ да за каждое задержание еврея в Москве выдают пять рублей. «Неужели мне своего счастья лишиться?»…»

«Временные правила» были губительны для еврейского населения; за первые годы правления Николая II число нуждающихся значительно увеличилось. Пострадали не только евреи‚ и русский экономист А. Субботин отметил: «До девяностых годов экономическое положение христианского населения «черты»‚ согласно всем официальным данным‚ быстро возрастало и оказалось выше‚ чем благосостояние остальных тридцати пяти губерний Европейской России‚ где евреям жить запрещено… Недоимки казенных сборов в четыре раза меньше‚ поступление земских и городских сборов лучше‚ продовольственных запасов больше‚ а долгов меньше‚ скота больше‚ безлошадных дворов очень мало‚ пьянства меньше (число умерших от пьянства в четыре раза меньше)‚ судимость и преступность слабее и т. д. Но за самые последние годы… недоимки у крестьян возросли‚ задолженность помещиков тоже. Для тех и других явились ощутительные невыгоды с устранением евреев от многих видов деятельности».

Из Полтавской губернии сообщали‚ что ценность земель в сельских местностях упала на 30 %‚ а количество заложенных помещичьих имений увеличилось в два раза. Домовладельцы Киева жаловались на понижение стоимости квартир после выселения евреев; бессарабские крестьяне послали депутацию к начальству‚ чтобы вернули изгнанного из деревни «жидана»; русские овцеводы просили допустить евреев для закупки шерсти на ростовской ярмарке; торговцы и помещики Орловской губернии заступились за этих «полезных и необходимых для развития торговли» людей; в Астрахани и Царицыне упрашивали не выселять евреев – посредников по сбыту нефтяных и рыбных товаров в России‚ Румынии‚ Болгарии и Германии. «Биржевые ведомости» сообщили: «Полицейские власти не разрешают евреям пребывание на ярмарках вне черты оседлости, и в силу этого цены на скот падают‚ покупателей нет‚ товар сбывать некому… В Бобруйске есть участок земли‚ сдаваемый городом в аренду; на торгах евреи предложили за него 45 рублей‚ но им отказали на том основании‚ что участок может быть сдан только христианину‚ и отдали жене некоего служащего управы за 9 рублей 60 копеек».

Наконец в Петербурге решили‚ что «Временные правила» следует смягчить‚ так как «скученность еврейского населения‚ часто доведенного до нищеты‚ неминуемо является постоянной угрозой для общественного спокойствия». В мае 1903 года открыли 101 поселение в черте оседлости для «свободного водворения» евреев; это были поселки возле фабрик и вдоль линий железных дорог – Лозовая, Кривой Рог, Жмеринка и другие. Со временем евреев допустили еще в 200 поселений, позволили селиться в пятидесятиверстной полосе вдоль западной границы, а министр финансов заявил: «Воспрещение евреям доступа в пограничную полосу не влияет на уменьшение контрабанды».

Ограничительная политика продолжалась без послаблений‚ и невольно возникал вопрос о будущем российских евреев под гнетом постоянных преследований. Как бы в ответ на это‚ из уст в уста передавали высказывание‚ приписываемое обер-прокурору Синода К. Победоносцеву: «Одна треть российских евреев вымрет‚ одна треть уедет из России и одна треть растворится в коренном населении».

2

Процентная норма для поступления в учебные заведения принесла много горя‚ обид и озлоблений еще в детском возрасте. В городах черты оседлости евреи составляли значительную часть населения‚ порой – большинство‚ но для их сыновей был установлен барьер при поступлении в гимназии и реальные училища: не более десяти процентов от общего числа учащихся. Тысячи еврейских детей в юном возрасте получали наглядный урок бесправия: дети христиан с худшими оценками на вступительных экзаменах поступали в гимназии‚ а они оставались за дверью.

Состоятельные родители нанимали репетиторов задолго до поступления; дети занимались по многу часов в день‚ в то время как их христианские сверстники беззаботно бегали по улицам. Затем наступали вступительные экзамены – волнения‚ беспокойства‚ головные боли у детей и родителей. На одно место претендовали обычно несколько еврейских детей‚ прекрасно выдержавших экзамен‚ и тогда начинались поиски протекций‚ подкупы учителей и директоров гимназий. Из Варшавы сообщали: «Одна еврейка опасалась предложить директору вознаграждение и потому предложила ему пари на крупную сумму‚ что ее сын не выдержит экзамена. Директор понял в чем дело и согласился держать пари на тысячу рублей‚ что мальчик экзамены выдержит. Еврейка попросила уменьшить пари до пятисот рублей, сошлись на восьмистах: директор «выиграл»‚ сын еврейки попал в комплект процентной нормы и был принят в гимназию».

Порой количество христианских детей бывало так мало‚ что еврейским детям вообще не доставалось ни одного места. Из Мозыря писали: «Все шесть евреев не допущены к вступительным экзаменам в местную прогимназию‚ так как подано было всего лишь четыре прошения о приеме детей-христиан… Десять процентов от четырех учеников-христиан составляют лишь четвертую часть от одного ученика-еврея». Чтобы обойти эту преграду‚ состоятельные родители оплачивали обучение двух‚ трех‚ а то и пяти христианских учеников – лишь бы для их сына тоже нашлось место. Затем право на ограничения получили частные школы и училища: евреев перестали принимать в промышленное училище в Костроме‚ в учительскую семинарию в Тамбове‚ в женское училище в Остроге‚ в ремесленное училище в Путивле‚ а частную дворянскую гимназию в Полтаве закрыли даже для крещеных евреев. Единицы попадали в гимназии‚ и чтобы преодолеть ограничительный барьер‚ появился новый тип учащихся – «экстерны». Они самостоятельно готовились по школьной программе‚ из года в год пытались попасть в гимназии и в немолодом уже возрасте сдавали экзамены на аттестат зрелости.

Корреспондент варшавской газеты писал: «Сколько лет слежу я внимательно за списками лиц‚ оканчивающих гимназии‚ и – за редкими исключениями – встречаю в них одно и то же: главные награды и медали достаются евреям. Что же это значит?..» Это означало‚ что гимназистам-евреям надо было непременно получить золотую медаль‚ чтобы иметь шансы попасть затем в высшее учебное заведение. К этому подталкивала не только тяга к знаниям: университетский диплом давал право на повсеместное жительство, возможность вырваться из черты оседлости. Процентная норма способствовала успехам учеников-евреев, количество медалистов увеличивалось из года в год; появился даже анекдот о христианском мальчике‚ которого отец наказал за плохие отметки. «Ведь я не еврей‚ – говорил мальчик в свое оправдание‚ – чтобы хорошо учиться».

Еврейские родители прикладывали огромные усилия – дать образование своим детям; это вызывало удивление‚ восхищение‚ а то и раздражение окрестного населения. Одесский архиепископ говорил в своем выступлении: «Сравнение иногда бывает печально‚ даже больно для русского сердца… Православный священник заведет при своем доме школу для прихожан и приглашает присылать в школу детей. Прихожане не присылают ни одной души. Слышу‚ что у евреев поголовно все дети учатся грамоте. Еврей-бедняк‚ поденщик зарабатывает ничтожную плату‚ из этого малую часть проживает на себя и семью‚ а на остальную часть воспитывает одного сына в университете‚ другого в гимназии».

Трудно было попасть в гимназии‚ но во сто крат труднее – поступить в высшие учебные заведения‚ так как десятки евреев-медалистов претендовали на одно место. В 1901 году уменьшили процентную норму при поступлении в университеты‚ технологические и ветеринарные институты‚ в консерватории и Академии художеств. Закрыли для евреев Электротехнический институт и Институт путей сообщения в Петербурге‚ Сельскохозяйственный институт в Москве‚ петербургское и московское театральные училища; ограничили прием в аптекарские ученики‚ в фельдшерские‚ зубоврачебные и повивальные школы.

В женских гимназиях процентной нормы не существовало‚ однако при поступлении в университеты девушки-еврейки должны были – наравне с юношами – преодолевать установленные законом ограничения. Многие из них старались получить медицинское образование‚ но в уставе вновь созданного женского Медицинского института в Петербурге не замедлили указать: «В слушательницы института принимаются лица женского пола христианского исповедания». «Спрашивается‚ за что? – писали в газете «Врач». – Неужели врачи-нехристианки не так же самоотверженно работали на войне и в земстве на народной ниве‚ как христианки? Нет‚ по чистой совести этого никто сказать не может! Быть может‚ боятся избытка женщин-врачей? Но об этом даже смешно толковать!..»

После введения процентной нормы количество гимназистов-евреев уменьшилось на 50–70 %‚ студентов-евреев – почти в 2 раза‚ а в Москве и Петербурге – в 3 раза. Тяга к образованию была огромной‚ по окончании гимназий евреи уезжали за границу и поступали там в университеты. Кое-кому оплачивали учебу обеспеченные родители‚ а большинство ехало на свой страх и риск в Швейцарию‚ Германию‚ Францию‚ Италию‚ Бельгию‚ подрабатывая во время занятий‚ голодая‚ чтобы получить образование. Из Парижа сообщали: «Большинство студентов медицинской школы – русские еврейки. Из общего числа в 110 человек на их долю приходится 80».

О том же упоминал в своих воспоминаниях Х. Вейцман: в конце девятнадцатого века «в Берлине‚ Цюрихе‚ Женеве‚ Мюнхене‚ Париже‚ Монпелье‚ Нанси‚ Гейдельберге молодые русские евреи‚ изгнанные из родного края преследованиями‚ дискриминацией и духовным голодом‚ составляли обособленные и легко отличимые группы. Девушек среди них было почти столько же‚ сколько юношей‚ иногда даже больше… Все они были в том или ином смысле «бунтарями»: кем же еще они могли стать при таких обстоятельствах?..»

Во время учебы за границей еврейские юноши и девушки знакомились с политическими эмигрантами из России, возвращались обратно революционно настроенными. Да и в самой России экономические тяготы и репрессивные меры правительства толкали евреев в революцию. Председатель Комитета министров С. Витте признавал‚ что политика властей «способствовала крайнему революционированию еврейских масс‚ и в особенности молодежи… Конечно‚ далеко не все евреи сделались революционерами‚ но несомненно‚ что ни одна национальность не дала в России такого процента революционеров‚ как еврейская». Это же отметил историк С. Дубнов: «Наиболее истерзанные царским режимом‚ евреи давали для революционной армии бойцов в пропорции‚ превышавшей их численность в стране‚ но и эта пропорция едва соответствовала их страданиям».

Евреи пошли в революционное движение‚ и это был – по словам В. Жаботинского – «мятеж против жизни‚ заклейменной проклятием» поэта Хаима Нахмана Бялика:

Но боюсь до крика‚ до безумной боли — Жизни без надежды‚ без огня и доли‚ Жизни без надежды‚ затхлой‚ топкой‚ грязной‚ Мертвенно-свинцовой‚ жалко-безобразной — Жизни пса‚ что рвется на цепи‚ голодный‚ — О‚ проклятье жизни‚ жизни безысходной!

3

В деле департамента полиции записано: в 1866 году Александр II проезжал через одну из деревень; шестеро молодых евреев‚ юноши и девушки‚ «обратили на себя внимание Государя Императора… и‚ как принадлежащие по наружным признакам к нигилистам‚ были по Высочайшему повелению арестованы».

В 1878 году Вера Засулич стреляла в петербургского градоначальника Ф. Трепова и была оправдана судом присяжных под восторженные возгласы публики в зале суда. В августе того же года С. Кравчинский убил шефа жандармов генерала Мезенцева, – Россию вступила в полосу террора, и молодежь распевала куплеты с припевом: «Кувырком, кувырком полетит весь царский дом». С 1884 по 1890 год арестовали в России за революционную деятельность 4307 человек‚ среди них 579 евреев (13‚4 %). В 1898 году евреи составили 18‚7 % среди арестованных революционеров (213 человек)‚ в 1899 году – 24‚8 % (351 человек)‚ в 1901–1902 годах – 29‚1 %.

Ссыльных евреев посылали‚ как правило‚ в самые отдаленные районы – на Колыму и в Верхоянск. Чиновник департамента полиции заявил: «О Средне-Колымске мы знаем лишь то, что там жить нельзя. Поэтому мы вас туда и отправляем». В 1888 году вышел указ: «Евреев подвергать исключительной ссылке в Восточную Сибирь… Пятилетний срок в виде временной меры увеличить для евреев до десяти лет». В. Тан-Богораз вспоминал: «В колымской политической ссылке царило засилье евреев… Русских присылали на выбор‚ лишь особенно строптивых и опасных‚ заводивших по дороге скандалы и бунты. Евреев посылали подряд: женатых – в Верхоянск‚ холостых – в Колымск… От Якутска до Колымска 2400 верст через дикие‚ холодные пустыни. Зимой надо ехать два месяца‚ а летом – четыре…» В 1889 году в Якутске начались волнения политических ссыльных против тяжелых условий жизни; солдаты застрелили и закололи штыками шесть человек; четверо из них были евреи, в том числе женщина – Софья Гуревич. Военный суд приговорил двадцать ссыльных к каторжным работам на долгие сроки‚ троих к смертной казни через повешение: это был Н. Зотов и два еврея – А. Гаусман и Л. Коган-Бернштейн.

К концу девятнадцатого века положение в стране становилось всё более напряженным. Со времен Александра III существовал указ «об усиленной охране»‚ во многих губерниях действовали вместо законов циркуляры центральной власти‚ за нарушение которых строго наказывали. Без суда и следствия ссылали в Сибирь; организованную политическую деятельность не допускали‚ всякая попытка создать какую-либо партийную группу пресекалась полицией. Новые газеты могли появиться лишь с разрешения главного управления по делам печати‚ которое внимательно следило за либеральными веяниями‚ после третьего «предостережения» провинившуюся газету закрывали навсегда.

Современник отмечал: «Либерализм казался правительству опасным, но социализм‚ пока он являлся в теоретической форме‚ представлялся безвредным. Вследствие этого учение Маркса в книгах и брошюрах получило широкое распространение среди учащейся молодежи». По всей стране издавали подпольные книги и листовки‚ а «Капитал» К. Маркса можно было свободно купить в магазинах.

Первого мая 1900 года по улицам Харькова прошли тысячи рабочих с красными знаменами; через год после этого вышли на демонстрацию рабочие Обуховского завода в Петербурге: они забрасывали камнями полицейских и казаков‚ для их разгона солдаты стреляли на улицах. В Полтавской и Харьковской губерниях крестьяне громили помещичьи усадьбы; волнения на заводах и в университетах не прекращались‚ и после беспорядков в Киевском университете забрали в армию почти 200 студентов. В ответ на это в начале 1901 года Петр Карпович стрелял в министра народного просвещения Н. Боголепова и смертельно ранил его. Это был первый акт террора после затишья‚ за ним последовали другие.

К 1902 году народнические группы России объединились в партию социалистов-революционеров (эсеров). Главной социальной силой эсеры считали российское крестьянство‚ а уж затем рабочий класс и демократически настроенную интеллигенцию; они провозглашали экспроприацию крупной частной собственности на землю и передачу земли сельским общинам. Среди основателей партии эсеров были Е. Брешко-Брешковская‚ Н. Русанов‚ В. Чернов‚ а также евреи – Г. Гершуни‚ М. Гоц, М. Натансон; представители богатых еврейских семей – Гоцы, Высоцкие, Гавронские, Фондаминские – вступали в партию эсеров и выделяли средства для ее деятельности.

Одним из методов борьбы эсеры провозгласили индивидуальный террор‚ который подготавливала и проводила Боевая организация. Ее создателем и первым руководителем стал Григорий Гершуни; по свидетельству его соратников, «типичный еврей среднего роста и крепкого телосложения‚ человек большой воли и несокрушимой энергии»‚ который «своими речами‚ своей собственной верой‚ сосредоточенной страстностью своей натуры разжигал во встречных жажду борьбы‚ пафос самопожертвования».

В апреле 1902 года Гершуни подготовил убийство министра внутренних дел Д. Сипягина‚ которого считали главным виновником карательных мер того времени. Киевский студент дворянин Степан Балмашев переоделся в военную форму‚ отрекомендовался «адъютантом великого князя Сергея»‚ вручил министру пакет с приговором Боевой организации и дважды выстрелил в него из револьвера. Балмашева повесили по приговору военного суда‚ это была первая казнь по политическому делу в царствование Николая II. Убийство Сипягина произвело огромное впечатление‚ и с этого момента Боевая организация стала проводить непрерывные террористические акты против высших сановников страны.

«Террор доказан‚ – говорил Гершуни. – Он начат. Все споры излишни. Пусть выступает молодежь. Время не ждет». В департаменте полиции называли Гершуни «художником в деле террора»‚ потому что он постоянно импровизировал и действовал «по вдохновению»‚ без разработанного плана. Гершуни планировал убийство обер-прокурора Синода К. Победоносцева и нового министра внутренних дел В. Плеве‚ а Николай II обещал «озолотить» того‚ кто его арестует. Приметы Гершуни разослали по всем губерниям; его фотография стояла в кабинете Плеве на письменном столе‚ как постоянное напоминание об этом человеке; его искали по всей России‚ но Гершуни был неуловим.

В июле 1902 года Гершуни подготовил покушение на харьковского губернатора князя И. Оболенского – за подавление крестьянских волнений. Рабочий Фома Качура ранил Оболенского из револьвера‚ на котором были надписи «За пролитую крестьянскую кровь» и «Смерть царскому палачу». Затем Гершуни подготовил убийство уфимского губернатора Н. Богдановича: по его приказу солдаты стреляли по толпе рабочих-стачечников в Златоусте‚ среди убитых были женщины и дети. В мае 1903 года к Богдановичу подошел в городском парке местный рабочий Егор Дулебов‚ вручил приговор Боевой организации и застрелил на месте.

Через неделю после этого Гершуни был арестован. Его приговорили к смертной казни‚ заменили ее пожизненным заключением‚ но он сумел убежать из сибирской каторжной тюрьмы самого строгого режима; его вывезли оттуда в бочке из-под квашеной капусты, переправили в Японию, а оттуда Гершуни уехал в Америку.

4

Устав Боевой организации эсеров провозглашал «борьбу с существующим строем посредством устранения тех представителей его, которые будут признаны наиболее преступными и опасными врагами свободы». Боевая организация была малочисленной, за всё время существования в нее входило не более 80 человек. Это были представители разных слоев русского общества – рабочий‚ студент‚ крестьянин‚ офицер флота‚ дочь вице-губернатора‚ сын священника‚ выходцы из старинных дворянских родов; участвовали в Боевой организации и евреи‚ примерно 15 человек. Среди прочих были казнены за террористическую деятельность Н. Гершкович, А. Шпайзман, С. Рысс, Ф. Фрумкина; Э. Забельшанский погиб при взрыве бомбы на даче П. Столыпина; Д. Бриллиант (участница покушений на великого князя Сергея Александровича и В. Плеве) сошла с ума в Петропавловской крепости; М. Швейцер погиб при изготовлении бомбы.

Гершуни назначил своим преемником человека‚ который прославился затем на весь мир; это был Азеф‚ руководитель Боевой организации партии эсеров‚ член ее Центрального комитета и одновременно – в течение пятнадцати лет – платный агент русской тайной полиции. Инженер-электрик Евгений Филиппович (Евно Фишелевич) Азеф родился в семье бедного портного, учился в Германии и в студенческие годы предложил полиции свои услуги. В 1893 году он послал первое письмо в жандармское управление, сообщил о кружке революционеров, завершив послание таким образом: «Если мои сведения окажутся Вам необходимыми в дальнейшем, то я не откажусь их сообщать. Готовый к услугам покорный слуга…»

Петербургская полиция навела о нем справки, и ей сообщили с места прежнего его жительства: «Евно Азеф – человек неглупый, весьма пронырливый и имеющий обширные связи между проживающей за границей еврейской молодежью…» Так он стал полицейским осведомителем, и в 1893 году получил первое жалование – 50 рублей. У Азефа были многие полицейские клички – «Раскин»‚ «Филипповский»‚ «Валентин»‚ «Николай Иванович»‚ «Толстый»‚ «Виноградов»; на вершине своей карьеры он получал огромный оклад – 1000 рублей ежемесячно.

Азеф переправлял в Россию динамит‚ добывал поддельные паспорта‚ разрабатывал планы операций и посылал «боевиков» на террористические акты. Он подготовил более тридцати покушений‚ среди них самые знаменитые – убийство министра внутренних дел В. Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Азеф пользовался огромным авторитетом у эсеров‚ его называли «выдающимся членом партии»; в полиции «провокатора-виртуоза» ценили как блистательного агента‚ выдавшего десятки террористов‚ которых казнили или отправляли на каторгу.

«Всё мне в нем не нравилось, – вспоминал очевидец после мимолетного знакомства с Азефом. – Его толстая, вульгарная фигура, его грубое лицо и, в особенности, его глаза: в них ничего нельзя было прочесть, а это был плохой признак». Разговоры о двойной роли Азефа начались с 1902 года‚ но эсеры все слухи называли «легкомысленной обывательской болтовней»; казалось невероятным обвинять в предательстве талантливого руководителя самых блистательных террористических актов того времени.

К концу 1908 года Азефа разоблачили окончательно‚ и эсеры приговорила его к смерти. Азефа искали по всей Европе‚ чтобы привести приговор в исполнение; в газетах появлялись сообщения о его убийстве «террористами в косоворотках»‚ но он ускользнул от всех и умер в Берлине в 1918 году. Об этом человеке писали пьесы и романы, воспоминания и научные исследования; его называют «самым загадочным персонажем в истории русского революционного движения», спорят о том‚ что двигало этим человеком: месть‚ ненасытная жадность‚ ущемленное самолюбие или страсть игрока к опасной игре.

Ссыльный Михаил Гоц – сын московского купца-миллионера и внук торговца чаем К. Высоцкого – был ранен в 1889 году, во время волнений в Якутске‚ осужден на бессрочную каторгу и после амнистии отправлен на поселение. Затем он уехал за границу‚ получал деньги от богатых родственников из России‚ тратил их на партийные нужды‚ а сам жил очень скромно, отличаясь крайним аскетизмом. Гоц был прикован к креслу‚ страдал от болей в позвоночнике – последствие ранения‚ но до последнего дня оставался членом Центрального комитета партии эсеров‚ а его квартира в Женеве была штабом партии.

М. Гоц умер в 1906 году, было ему тогда сорок лет. Б. Савинков: «В моих глазах Михаил Гоц всегда был и останется самым крупным революционером нашего поколения. Только болезнь помешала ему фактически стать во главе террора и партии».

Противоречивы суждения об Азефе. Директор Департамента полиции А. Лопухин: «Вся жизнь этого человека – сплошные ложь и предательство. Революционеров Азеф предавал нам‚ а нас – революционерам…» Начальник петербургского охранного отделения генерал А. Герасимов: «Заслуги Азефа в деле борьбы против революционного террора огромны…» Начальник Особого отдела Департамента полиции С. Зубатов: «Азеф был натура… чисто аферистическая… Он занимался революцией только из-за ее доходности и службой правительству не по убеждениям‚ а только из-за выгоды». Один из руководителей Боевой организации Б. Савинков: «Я знал Азефа за человека большой воли‚ сильного практического ума и крупного организаторского таланта… Мое доверие к нему было настолько велико‚ что я бы не поверил даже доносу‚ написанному его собственной рукой».

И наконец историк и публицист В. Бурцев‚ разоблачивший Азефа: «Я не знаю в русском революционном движении ни одного более блестящего имени‚ как Азефа. Его имя и его деятельность более блестящи‚ чем имена и деятельность Желябова‚ Созонова‚ Гершуни‚ но только… под одним условием‚ если он – честный революционер. Но я убежден‚ что он – провокатор‚ агент полиции и величайший негодяй!..»

Платный агент полиции Азеф‚ предотвращая многие покушения на царя‚ в 1908 году подготавливал совместно с Б. Савинковым и П. Карповичем убийство Николая II на крейсере «Рюрик». Хорошо организованная операция сорвалась в последнюю минуту: матрос Герасим Авдеев оказался на палубе рядом с царем‚ но не решился в него выстрелить. И, по-видимому, не без оснований сказал Азеф В. Бурцеву‚ когда все уже знали о его двойной роли: «Если бы вы‚ Владимир Львович‚ меня тогда не разоблачили‚ я убил бы царя».

Очерк тридцать девятый Образование Бунда. Т. Герцль и первый Сионистский конгресс. Погром в Николаеве. Антиеврейская пропаганда в Бессарабии

Т. Герцль писал после Базельского конгресса: «Раньше мне часто говорили: «К этому делу тебе удастся привлечь только русских евреев». Если бы мне это повторили сегодня‚ у меня был бы готов ответ: «Только? Мне этого вполне достаточно!»…»

1

Примкнув к общероссийскому революционному движению‚ евреи на первых порах вели пропаганду лишь среди русских крестьян и рабочих‚ однако погромы 1881–1882 годов заставили кое-кого переосмыслить свое участие в русских революционных партиях.

Это явление и причины‚ его породившие‚ подметил после погромов писатель С. Ярошевский; в его повести жандармский генерал говорит молодому еврею-революционеру: «Вы это делаете из любви к отечеству‚ к народу… вы хотите доказать этим‚ что вы перестали быть евреями и наравне со всеми сынами отечества радеете о благе отечества‚ народа… Но это мыльные пузыри… Вы никогда не добьётесь‚ чтобы даже ваши друзья… считали вас равными себе… Вы в их глазах всегда останетесь жидами‚ и уж народ‚ которого вы являетесь непризванными спасителями‚ никогда не признает вас… По первому сигналу он пойдет вас бить… Теперешние погромы… это вам наука».

После погромов тех лет студенты впервые заговорили о том‚ что следует идти «в свой родной еврейский народ». Так появились еврейские революционные кружки‚ отрывочные сведения о которых сохранились в архивах полиции. В 1882 году в Кременчуге недолго существовал кружок учеников местного реального училища: у них была библиотека нелегальных книг‚ до ареста они успели распространить одну прокламацию. В том же году Хаим Хургин организовал в Минске несколько кружков; в них участвовало примерно 150 евреев-рабочих – количество по тем временам громадное; они получали нелегальную литературу из Петербурга‚ были хорошо законспирированы‚ и полиция долгое время ничего о них не знала.

Летом 1884 года приехал на каникулы в Минск студент-медик Эмиль Абрамович и создал кружок типографских рабочих. Это был скромный, обаятельный человек‚ прекрасный популяризатор; жандармский полковник докладывал начальству: «Абрамович‚ по прозванию «Белый сапожник»‚ по принципу богатых не лечил‚ у бедных денег не брал‚ зарабатывал каким-то ремеслом нищенские гроши‚ жил впроголодь и весь отдавался пропаганде. Его считали святым и преклонялись перед ним».

Кружки самообразования появлялись в разные времена в Полтаве‚ Кишиневе‚ Гомеле‚ Нежине‚ Риге и Могилеве; особенно активно они действовали в летние месяцы‚ когда студенческая молодежь приезжала домой на каникулы. Состав кружков был смешанным – евреи и русские; там вели пропаганду, в основном, на русском языке‚ и поэтому рабочих-евреев прежде всего обучали русской грамоте‚ затем преподавали им арифметику, основы естествознания и лишь затем переходили к пропаганде‚ которая носила исключительно экономический характер.

Это было время промышленного подъема в Российской империи, время создания новейших фабрик и заводов, которым требовалась дополнительная рабочая сила. Крестьяне уходили из деревень в города; евреи переселялись из нищих местечек в Минск, Вильно, Гродно и другие промышленные центры, где становились наемными рабочими, вливаясь в ряды пролетариата. Организованное еврейское рабочее движение началось в конце восьмидесятых годов девятнадцатого века в ремесленных мастерских и на фабриках Вильно и Минска‚ Белостока‚ Варшавы‚ Лодзи и Сморгони. В 1887 году чулочницы Вильно устроили забастовку‚ а через год они создали первую среди еврейских рабочих «кассу» – фонд взаимопомощи. Затем эти «кассы» появились в промышленных городах черты оседлости: портные‚ слесари‚ папиросницы собирали деньги в стачечные фонды, устраивали забастовки для улучшения условий труда.

В 1892 году около ста еврейских рабочих Вильно в первый раз отметили Первое мая; на митинге один из них сказал: «Нашим первым шагом должно быть завоевание конституции… Рабочим больше не на кого надеяться‚ только на самих себя». В том же году кружок в Варшаве выпустил 150 экземпляров первой‚ быть может‚ прокламации на языке идиш; появились и брошюры на идише‚ написанные от руки‚ а затем их стали печатать на гектографе. В 1895 году в Белостоке и Брест-Литовске прекратили работу 26 000 ткачей‚ среди них – 3000 евреев. Еврейские рабочие добивались увеличения заработной платы и сокращения рабочего дня‚ требовали введения медицинского обслуживания и перерывов на еду‚ но постепенно стали обсуждать политические темы – еврейское бесправие и ограничительные законы Российской империи. Прокламация в Одессе заканчивались словами: «Долой самодержавие! Да здравствует революционная борьба! Да здравствует социализм!».

В 1896 году на социалистический конгресс в Лондон приехали четыре делегата от еврейских рабочих Вильно‚ Варшавы‚ Минска и Сморгони. Еще через год «Союз щетинников» объединил рабочих разных городов и выпускал нелегальную газету «Дер Векер» – «Будильник», а рабочий кружок в Вильно начал издавать газету на идише «Арбейтер штимме» – «Рабочий голос». Ее печатали нелегально на примитивном типографском станке‚ тиражом в несколько сот экземпляров; шрифт газеты был не очень разборчив‚ буквы неодинаковой величины‚ бумага серая‚ грязная.

У русских‚ польских и еврейских рабочих были общие интересы‚ которые касались каждого‚ без различия национальности: улучшение условий труда‚ повышение оплаты‚ борьба с увольнениями‚ – но у еврейских рабочих существовали и специфические проблемы. Рабочий-еврей соблюдал субботу‚ рабочий-христианин – воскресенье‚ и потому многие владельцы не брали евреев на работу, иначе их фабрикам пришлось бы простаивать в субботу и в воскресенье‚ или же работать в эти дни при неполном составе рабочих. Бывало и так‚ что рабочие жили на хозяйских харчах; евреям требовался отдельный котел для кашерной пищи‚ а хозяин не желал тратиться на это. На крупных фабриках евреев принимали на ручные‚ малооплачиваемые работы‚ и рабочие-христиане‚ опасаясь конкуренции‚ настаивали‚ чтобы «евреи не работали при машинах». Порой дело доходило до стычек‚ однажды польские рабочие с пистолетами в руках прогнали от станков двух евреев, поставив на их место своих единоверцев.

2

Лидеры социал-демократов издавна смотрели на еврейскую активность в черте оседлости как «на придаток к общерусскому движению», однако в 1895 году социал-демократ Ю. Мартов призвал к созданию «отдельной организации еврейских рабочих». «Мы не можем ждать‚ как прежде‚ что всё придет к нам от русского пролетариата… – говорил он на первомайском митинге. – Когда русскому пролетариату придется жертвовать некоторыми из своих требований… он скорее пожертвует такими‚ которые касаются исключительно евреев». Мартов вскоре отказался от этих взглядов‚ но многие уже понимали‚ что необходима организация для объединения еврейских рабочих‚ чтобы выдвигать политические и экономические требования‚ которые не касались рабочих других национальностей.

Так появилась нелегальная социал-демократическая партия марксистского толка под названием «Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве‚ Польше и России»‚ сокращенно Бунд – на языке идиш это означает «Союз». Ее организационный съезд тайно проходил в Вильно‚ с 25 по 27 сентября 1897 года‚ на чердаке старого дома. Инициатором созыва был Аркадий Кремер – «отец Бунда»‚ на съезде присутствовали 13 делегатов от еврейских социал-демократических групп Вильно‚ Минска‚ Белостока‚ Варшавы и Витебска. Они образовали Центральный комитет с местом его пребывания в Минске‚ органом новой партии стала газета «Арбейтер штимме» – «Рабочий голос»; в Женеве появился заграничный комитет Бунда, там издавали газету «Идишер Арбейтер» – «Еврейский рабочий».

Социал-демократы с неодобрением восприняли самостоятельную еврейскую партию; всякую национальную борьбу они называли «буржуазной» и опасались‚ что национализм «затемнит» классовое самосознание пролетариата. «История движется только борьбой классов», – провозглашали они‚ победившая революция разрешит, в конце концов, все наболевшие вопросы‚ в том числе и еврейский. После создания Бунда Польская социалистическая партия заявила: «Программная и организационная изолированность Бунда ставит его по отношению к нам в положение неприятеля». А русские социал-демократы писали в своем журнале: «В политическом смысле евреи не представляют собой ничего национального… Они страдают‚ как известно‚ не потому‚ что стесняют их национальную культуру‚ а оттого‚ что их не допускают к русской культуре».

В 1898 году полиция захватила в Бобруйске типографию Бунда и арестовала в разных городах 70 членов партии. Но движение расширялось‚ к Бунду присоединялись еврейские рабочие: тому способствовали забастовки‚ организованные Бундом‚ которые выделялись упорством, продолжительностью и во многих случаях заканчивались победой. К началу двадцатого века в Бунде было около 20 000 членов‚ местные ячейки партии существовали в разных городах черты оседлости. Они выпускали газеты на идише и одноразовые «летучие» листки‚ но затем Бунд прекратил выпуск местных изданий‚ взамен этого стала выходить газета «Дер Бунд».

В 1898 году 9 представителей социал-демократических групп собрались в Минске и учредили «Российскую социал-демократическую рабочую партию» – РСДРП. От Бунда участвовали в работе съезда 3 делегата‚ А. Кремер стал членом Центрального комитета новой партии. Бунд вошел в состав РСДРП на правах автономной организации‚ подчинялся решениям партии и мог действовать самостоятельно только «в вопросах‚ специально затрагивающих еврейский пролетариат».

Бунд следовал учению К. Маркса и не желал добиваться национальных прав‚ чтобы не отвлекать еврейский пролетариат от общеклассовых интересов. Однако так продолжалось недолго‚ в 1901 году Марк Либер – один из лидеров Бунда – уже говорил на съезде: «Мы были до сих пор в большой мере космополитами. Мы должны стать национальными. Не следует бояться этого слова. Национальное не значит националистическое». Первое время в Бунде преобладали «нейтралисты»‚ которые считали‚ что не следует вмешиваться в процесс добровольной ассимиляции евреев‚ и лишь впоследствии партия приняла программу «национально-культурной автономии».

В. Ленин считал, что еврейскому пролетариату не нужна «независимая политическая партия». Он называл бундовцев «глупцами» и рекомендовал членам своей партии: «С Бундом надо быть корректным и лояльным (в зубы прямо не бить), но в то же время архихолодным, застегнутым на все пуговицы, и на законной почве попирать его неумолимо и ежечасно». В 1903 году на 2-м съезде РСДРП в Лондоне бундовцы потребовали признать их организацию «единственным представителем еврейского пролетариата»‚ однако подавляющее большинство делегатов выступило против любой формы национальной обособленности. В знак протеста бундовцы ушли со съезда‚ а затем Бунд вышел из состава РСДРП.

Видные деятели социал-демократов – среди них и евреи‚ сторонники ассимиляции – обвиняли бундовцев в национализме и сепаратизме, отрицая их утверждение‚ что «понятие национальность применимо и к еврейскому народу». Социал-демократы утверждали: еврейской нации не существует‚ так как у евреев‚ рассеянных по миру‚ нет основных признаков‚ присущих нации: общего языка и собственной территории‚ а потому ассимиляция – единственный для них выход.

Х. Вейцман вспоминал о своих встречах в Швейцарии с лидерами социал-демократов: В. Ленин‚ Г. Плеханов, Л. Троцкий «с презрением смотрели на любого еврея‚ которого волновала судьба его народа и воодушевляла еврейская история и традиции. Они не могли понять‚ как это русский еврей хочет быть евреем‚ а не русским. Они считали недостойным‚ интеллектуально отсталым‚ шовинистическим и аморальным желание еврея посвятить себя решению еврейской проблемы… Когда был создан Бунд… Плеханов язвительно заметил‚ что «бундовец – это сионист‚ который боится‚ что его укачает во время переезда в Палестину»…»

3

В конце девятнадцатого века в палестинофильских кружках России собирали деньги на заселение и освоение Эрец Исраэль‚ добровольцы уезжали туда группами и поодиночке. Палестинофильство переживало кризис; было уже понятно‚ что медленными темпами невозможно разрешить еврейскую проблему‚ – в этот момент появился Теодор (Биньямин Зеэв) Герцль и вывел это движение на новый уровень.

Он родился в 1860 году в Будапеште‚ в состоятельной еврейской семье‚ учился в Венском университете‚ писал пьесы‚ которые с успехом шли на сценах австрийских театров‚ затем стал корреспондентом венской газеты в Париже. Герцль был сторонником ассимиляции евреев и – подобно либералам того времени – считал‚ что надвигающийся прогресс избавит мир от антисемитизма. Процесс Дрейфуса изменил его взгляды. На парижских улицах толпа кричала «Смерть евреям!»‚ и Герцль отметил с горечью: «И где же это происходило? Во Франции! Во Франции республиканской‚ современной‚ культурной‚ через сто лет после провозглашения Декларации о правах человека!.. Если по такому пути пошел передовой‚ высоко цивилизованный народ‚ чего же можно ждать от других народов?» Впоследствии Герцль скажет: «Процесс Дрейфуса превратил меня в сиониста».

С этого момента и до конца жизни единственная идея владела им. «Вот уже много дней и недель одна мысль неотступно преследует меня… – записывал он в дневнике. – Решение еврейского вопроса у меня в руках. И нет решения‚ кроме этого‚ единственного». Уверенный в своей правоте‚ Герцль начал писать книгу в лихорадочном волнении‚ днем и ночью: «В те дни я боялся‚ что сойду с ума. Идеи в моей душе гнались одна за другой. Целой человеческой жизни не хватит‚ чтобы всё это осуществить…» Книга вышла на немецком языке в Вене‚ в феврале 1896 года. Называлась она «Еврейское государство. Опыт современного решения еврейского вопроса»‚ – в том же году ее напечатали в России в переводе на иврит и русский язык.

Герцль провозглашал в этой книге: «Еврейский вопрос существует‚ и было бы безумием его не признавать… Еврейский вопрос неминуемо возникает там‚ где мы скапливаемся в значительном количестве‚ а там‚ где его нет‚ он возникает с появлением евреев. Мы‚ естественно‚ стремимся туда‚ где нас не преследуют‚ но с нашим появлением наступают и преследования. Этот вопрос невозможно разрешить эмиграцией евреев из одной страны рассеяния в другую‚ но лишь созданием независимого еврейского государства… Это будет организованный исход евреев Европы в свое государство‚ в соответствии с Хартией великих держав‚ которые признают их право на поселение и предоставят международные гарантии. Пусть только выделят клочок земли… обо всем остальном мы позаботимся сами… Пора уже нам‚ наконец‚ жить свободными гражданами на собственной земле и умирать в собственном отечестве».

Сначала Герцлю было безразлично‚ где окажется этот «клочок земли»‚ но познакомившись с настроениями палестинофилов‚ он понял‚ что для еврейского народа представление о собственном государстве неотделимо от Эрец Исраэль. Так это движение стало сионистским. «Сионизм… – сформулировал сподвижник Герцля писатель и философ Макс Нордау‚ – есть новое слово для очень старого чувства».

Сторонники культурной ассимиляции немедленно выступили против этой идеи. Они говорили: не существует единой еврейской нации‚ а есть лишь немцы‚ французы‚ русские и англичане иудейского вероисповедания. Они провозглашали: евреи не являются временными гражданами в странах проживания‚ а потому их незачем свозить в одно место. Они доказывали: «Идея обособления в особое государство противоречит исторической миссии евреев – в рассеянии среди народов поддерживать во всей чистоте идеи единобожия и равенства всех людей…» Они называли сионизм утопией‚ «вредным‚ реакционным явлением» и высмеивали в газетах: «Герцль предлагает основать – ни более‚ ни менее – особое еврейское государство. Герцль – юморист и сатирик… Можно подумать‚ что в своей брошюре он просто шутит». Влиятельные евреи тоже не откликнулись на призыв Герцля и предостерегали: «Это опасный авантюрист». В отличие от многих М. Нордау сразу же принял его идею: «Раз вы безумец‚ – сказал он‚ – так будем безумцами вместе!» И Герцль тут же предложил ему портфель министра образования в будущем еврейском государстве.

«Только фантастическое может захватить человека»‚ – провозглашал Герцль; идеи этого «фантазера» привлекали и отталкивали многих‚ вызывая вокруг него и его плана яростные споры‚ превращая его врагов в верных последователей. «Книга появилась как гром среди ясного неба… – вспоминал Х. Вейцман. – Эффект‚ произведенный «Еврейским государством»‚ был огромен. Нас увлекли не столько идеи‚ сколько стоявшая за ними личность. Она казалась воплощением мужества‚ ясности ума и решимости». Н. Соколов‚ редактор варшавской газеты «Га-Цфира»‚ иронизировал: «Венский фельетонист затеял игру в дипломатию»‚ – но через год он был уже преданным его сторонником. Российский палестинофил М. Усышкин не пожелал распространять книгу Герцля: «В ее теоретической части сионисты России… не найдут ничего нового», – но после встречи с Герцлем стал его активным сторонником.

В. Жаботинский писал: «Мы тогда сидели за канавой‚ у края большой дороги жизни‚ и по дороге совершалось величавое шествие народов к историческим их судьбам; мы же‚ как нищие‚ сидели в стороне с протянутой рукою и молили о подачке… а в глубине души назревало отвращение к месту нищих за канавой‚ к протянутой руке‚ и смутно тянуло на большую дорогу – идти по ней‚ как другие‚ и не просить‚ а самим ковать свое счастье. Тогда пришел он и отозвался на смутный порыв нашей души‚ и сказал нам: «Делайте сами свою историю. Выходите на арену‚ чтобы доля ваша отныне была делом ваших рук»…»

Герцль предложил созвать в Мюнхене Сионистский конгресс‚ но руководители еврейской общины города воспротивились из-за боязни‚ что немцы заподозрят их в недостатке патриотизма‚ – конгресс перенесли в Швейцарию‚ в город Базель. Опасались реакции русского правительства‚ и потому организационный комитет конгресса разослал в газеты такое заявление: «Конгресс стремится к целям близким и возможным… Его прения не будут противоречить законам какой-либо страны и нашим гражданским обязанностям. Особенно ручаемся за то‚ что все суждения конгресса не будут противоречить русским законам». Участники конгресса получили билеты с символическими рисунками: евреи у Стены Плача в Иерусалиме и еврейский пахарь‚ разбрасывающий по полю семена.

Во время подготовки к конгрессу Герцль послал в Россию своего представителя. В Кишиневе ему сказали‚ что в лучшем случае приедут из России пять-шесть человек‚ но их оказалось намного больше – из Риги‚ Вильно‚ Витебска‚ Смоленска‚ Варшавы‚ Киева‚ Кишинева‚ Одессы‚ Харькова и других городов. Российские делегаты с опаской отправились на этот конгресс. Пока они ехали в поезде по территории России‚ то делали вид‚ будто направляются на заграничный курорт‚ и на политические темы не разговаривали‚ – лишь после пересечения границы заговорили о предстоящем деле. Зарегистрировались на конгрессе 66 российских делегатов – треть от общего количества‚ но некоторые не пожелали назвать свои имена‚ опасаясь преследований по возвращении домой.

29 августа 1897 года в Базеле открылся первый Сионистский конгресс. Большой зал городского казино был переполнен. Над зданием развевался бело-голубой флаг со звездой Давида. В работе конгресса приняли участие 204 делегата из России‚ Америки‚ Англии‚ Франции‚ Германии‚ Австро-Венгрии‚ Болгарии‚ Сербии‚ Румынии‚ стран Скандинавского полуострова и Эрец Исраэль. Российские делегаты были под огромным впечатлением от этого события: «Конгресс стал для нас сплошным радостным и бурным переживанием… Ночами мы не могли спать от возбуждения и обилия впечатлений…» – «Самыми великими минутами были: открытие конгресса‚ появление Герцля и его речь о еврейской политике…» – «Герцль – самое глубокое переживание всей нашей жизни…» – «Перед нами предстала дивная, величественная, царственная фигура с глубоким, величавым и сосредоточенным взором, в котором пробивалась тихая грусть…»

В своей речи Герцль провозгласил: «Сионизм – это возвращение к еврейству еще до возвращения в еврейскую страну… Народ должен сам себе помочь‚ а если он этого не в состоянии сделать‚ то ему вообще помочь нельзя… Да узнают повсюду‚ что сионизм – это нравственное‚ законное и гуманное стремление к старой цели нашего народа…» Конгресс работал три дня и принял Базельскую программу‚ которая сформулировала основную цель движения: «Сионизм стремится к созданию в Палестине обеспеченного публичным правом убежища для еврейского народа».

Делегаты конгресса основали Сионистскую организацию‚ в ее исполнительный комитет вошли от России раввин Ш. Могилевер из Белостока‚ врачи М. Мандельштам из Киева и Я. Бернштейн-Коган из Кишинева‚ адвокат Я. Ясиновский из Варшавы. Членом Сионистской организации мог стать всякий‚ кто платил ежегодно «не менее одного шекеля»: шекель – древняя еврейская монета‚ что соответствовало в то время одной германской марке или сорока российским копейкам. Председателем Сионистской организации стал Теодор Герцль и оставался на этом посту до самой смерти.

Прежде Герцль знал понаслышке о российском еврействе и его проблемах‚ но познакомившись с делегатами из России‚ он отметил: «Мы всегда были убеждены‚ что они нуждаются в нашей помощи и духовном руководстве. И вот на Базельском конгрессе российское еврейство явило нам такую культурную мощь‚ какой мы не могли вообразить… Они обладают той внутренней цельностью‚ которая утрачена большинством европейских евреев… Они не растворяются ни в каком другом народе‚ но перенимают всё лучшее у этих народов… Глядя на них‚ начинаешь понимать‚ что давало силу нашим предкам выстоять в самые тяжелые времена».

И еще писал Герцль после Базельского конгресса: «Раньше мне часто говорили: «К этому делу тебе удастся привлечь только русских евреев». Если бы мне это повторили сегодня‚ у меня был бы готов ответ: «Только? Мне этого вполне достаточно!»…»

4

В первые годы царствования Николая II снова начались погромы в черте оседлости. В феврале 1897 года в Шполе Киевской губернии толпа крестьян громила еврейские магазины‚ дома‚ склады; Шпола – по сообщениям журналистов – представляла собой «картину опустошенного неприятелем города». Затем это случилось в местечке Кантакузенка Херсонской губернии: «Почти всё местечко разгромлено рассвирепевшей толпой; все еврейские лавки разнесены и все товары разбросаны».

19 апреля 1899 года, на Пасху, разразился трехдневный погром в Николаеве, несколько тысяч человек грабили и уничтожали еврейское имущество. На третий день в город приехали окрестные крестьяне‚ а когда полиция их разогнала‚ крестьяне возмутились и разрушили еврейское кладбище. Они были уверены и на этот раз‚ что грабить евреев дозволено‚ один из арестованных сказал с недоумением: «Казалы‚ шо можна бити жидив‚ але же воно брехня…»

Русский публицист В. Дорошевич приехал в Николаев на следующий день после окончания погрома. Из его статьи в газете «Одесский листок»:

«Южные города на Пасху живут всегда немножко на вулкане. Перед праздниками расклеиваются объявления, в которых запрещаются скопища народа. По улицам ходят патрули…

В этом году страховка не помогла.

– В Николаеве погром! – Это пронеслось, как раскаты грома над югом.

– Николаев! Николаев! Николаев! – только и говорят в Одессе, Херсоне, окрестных городах…

Приезжаю, – гостиницы переполнены. – Приезжими? – Нет местными жителями. Еврейские семьи, нагруженные узлами, переселяются в гостиницы «до среды». Так и платят вперед, какую угодно цену, до среды Фоминой недели. В подметных письмах говорится, что 25, 26 и 27 апреля погром будет возобновлен.

Все банки заперты. У отделения государственного банка караул с ружьями. Около привозного рынка стал бивуаком казачий патруль… Мало прохожих. Словно в городе чума! Веет печалью, унынием, паникой… Ветер носит над городом пух, словно цветут тополя. Целые улицы, где сплошь перебиты окна. Разбитые маленькие лавчонки… Свороченные и лежащие на боку будки, где торговали сельтерской водой… Кварталы, в которых происходил погром, словно под снегом… «Снег» этот сверкает на солнце; тротуары покрыты осколками стекол. Как будто какой-то ураган пронесся над городом. И над всей этой картиной разрушения – уныние, ужас, ожидание нового погрома…»

И далее, из описания третьего дня погрома:

«Часов с семи утра в рабочих кварталах около Сенной начинается движение. По углам улиц сходятся большие группы… Появляются бабы, верный признак, что предстоит грабеж… В половине десятого эта толпа с криками: «Идем бить лавки!» – устремляется на базар…

Бьют почти исключительно еврейские лавки, торгующие, по большей части, готовым платьем… Толпа разбивает камнями железные шторы, влезает в лавки, наскоро тут же переодевается. Многие из пойманных имели курьезный вид. На одном, например, было надето, один на другой, шесть пиджаков, пять панталон. «Слоёный джентльмен» едва мог ходить, не в состоянии был согнуть руки… Ловили изумительно толстых баб, у которых из-под накинутых новёшеньких ротонд вынимали по штуке сукна, миткаля, по шести фуражек, по пяти с половиной пар разрозненных ботинок, – всё это вместе!

Толпа не подпускала полицию. Камни летели градом. – Пристав, не подходи! – кричали в толпе. Меж тем подошли войска… Разбежавшаяся толпа устремилась в Слободку – там громили мелкие еврейские лавочки и разбивали стекла. Так кончился третий день погрома».

Задержанных с награбленным присуждали к трехмесячному тюремному заключению, и адвокат Н. Карабчевский, выступая от имени пострадавших, сказал на заседании суда: «Во все три дня погромов публика… в огромном числе запружала улицы и площади города Николаева, не принимая, само собой, участия в погромах и расхищениях. Она просто глазела и любопытствовала, беззаботно отдаваясь праздничному зрелищу. И вся эта публика, равнодушно глазеющая, как бьют и грабят людей, не сознавая даже позора своего присутствия, самодовольно считает себя интеллигенциею».

5

В марте 1900 года в городе Вильно была доставлена в полицию крестьянка В. Грудзинская с ранами на шее и на руке. Она служила прислугой у фельдшера Давида Блондеса и на допросе сообщила‚ что вечером в кухню неожиданно вбежали два человека‚ лица которых были покрыты платками с отверстиями для глаз. Один из них схватил ее за голову‚ а другой ударил ножом или бритвой по горлу и по руке. Тут что-то зашумело на улице‚ нападавшие замешкались‚ а Грудзинская‚ как она объясняла‚ вырвалась из их рук‚ побежала в соседний дом‚ где жил ее родственник‚ а затем вышла от него и стала звать на помощь.

Сбежались на крик дворники‚ ворвались в дом Блондеса‚ нашли его спящим в кровати и жестоко‚ до крови‚ избили. Блондеса арестовали; в газетах заговорили о попытке ритуального убийства‚ из министерства юстиции пришло указание рассматривать дело как «весьма серьезное». К расследованию приступил следователь по особо важным делам‚ и Грудзинская заявила на допросе: она не знает‚ что с ней хотели сделать евреи‚ но от других она слышала‚ будто ее собирались зарезать‚ «чтобы добыть христианскую кровь для мацы».

Суд над Блондесом состоялся в декабре 1900 года. Его защищали три адвоката‚ среди которых был Оскар Грузенберг. Подсудимому не позволили вызвать медицинских экспертов из Петербурга; прокурор в своей речи допускал антисемитские высказывания: «Блондесу помогал легион евреев»‚ не дайте «восторжествовать среде‚ из которой Блондес вышел»; присяжные заседатели вынесли решение: «Да‚ виновен‚ но без намерения лишить жизни». Защитники Блондеса предлагали удовлетвориться сравнительно мягким наказанием – год и четыре месяца тюремного заключения‚ но Грузенберг требовал пересмотра дела‚ даже если подзащитному угрожало бы большее наказание при повторном суде. И Блондес согласился на это. «Неужели мне придется страдать из-за ложного обвинения‚ из-за того‚ что я родился евреем?» – писал он из тюрьмы.

Грузенберг подал кассационную жалобу‚ отметив такое обстоятельство: в тот вечер Грудзинская спокойно вышла из дома Блондеса и по дороге к своему родственнику никому не жаловалась‚ хотя встретила несколько человек. Затем она снова появилась на улице и – словно по наущению – стала называть тех‚ кто якобы на нее напал. Были и другие несоответствия: на кухне‚ где «резали» Грудзинскую‚ не нашли следов крови; не обнаружили ее и на пиджаке Блондеса‚ в котором он был‚ по ее утверждению. Кровь оказалась только в спальне‚ где били Блондеса‚ но это была его кровь. В 1902 году дело слушалось вторично. Петербургские эксперты отметили‚ что «кожные поранения» были причинены осторожно‚ «жалеючи» – вероятнее всего‚ собственной рукой; Грузенберг прекрасно провел защиту‚ присяжные заседатели признали Блондеса невиновным‚ и суд оправдал его.

В начале 1903 года возник новый навет: в местечке Дубоссары Херсонской губернии нашли исколотый труп христианского мальчика. Правые газеты сразу же сообщили‚ что «мальчик был распят евреями‚ кровь спущена до одной капли‚ и эта кровь приготовлялась для каких-то обрядов». На следствии выяснилось‚ что мальчика убил его родственник для получения наследства убитого‚ а труп исколол «под жидов»‚ чтобы отвести от себя подозрение. Результаты расследования сообщили в министерство юстиции‚ но начальник департамента пометил на докладе: признания обвиняемого «не соответствуют обстоятельствам дела»‚ «вероятно‚ его подкупили жиды». Узнав мнение начальства‚ прокурор и следователь стали убеждать обвиняемого‚ что его признание вымышленное; тот упорно сознавался в преступлении; его уговаривали‚ даже производили психиатрические освидетельствования – и наконец обвиняемый взял свое признание обратно.

Пока тянулось дубоссарское дело‚ кишиневская газета «Бессарабец» из номера в номер обвиняла евреев в ритуальном убийстве, призывая к мести. Редактор «Бессарабца» П. Крушеван получал от правительства субсидию на издание газеты; в Бессарабии она была единственной на русском языке, ее читали интеллигенты и мещане‚ купцы и ремесленники‚ ее раздавали бесплатно в библиотеках и читальнях. На страницах этой газеты писали об «экономическом засилье» евреев‚ требовали изгнать их из государственных учреждений‚ печатали без обиняков и с разрешения цензуры: «Смерть жидам»‚ «К колеснице будут привязаны трупы жидов»‚ – а начальник главного управления по делам печати утверждал‚ что «направление и деятельность Крушевана имеют здоровую основу‚ и прекращение его издания с правительственной точки зрения нежелательно».

В «Санкт-Петербургских ведомостях» отметили:

«Вначале бесцветная‚ захудалая газетка‚ безо всякого влияния и значения‚ существовавшая перепечатками из одесских газет‚ после долгих поисков нашла себе покровителей в лице некоторых местных дворян-землевладельцев… Косные и инертные землевладельцы… с удивлением и завистью смотрели‚ как растет город‚ как увеличивается торгово-промышленный класс‚ и начали с пониманием прислушиваться к лозунгу «жид виноват»…

«Бессарабец» ощутил почву под ногами. Он заговорил языком‚ ясным невежественной толпе‚ языком ненависти‚ нетерпимости‚ разжигая в массе племенную и религиозную вражду… Он влиял‚ к стыду‚ и на местную интеллигенцию… даже в школы проник яд антисемитизма… Каждый год перед Пасхой появлялись в «Бессарабце» известия о таинственных пропажах христианских детей‚ намекалось на ритуальные убийства… Текущий год был особенно благоприятен для преступной пропаганды. Почва была подготовлена…»

Почва была подготовлена‚ и вскоре началось то зверство‚ которое вошло в историю под названием Кишиневский погром.

После конгресса в Базеле Шолом Алейхем написал в статье: «Что это, собственно, за вопрос – зачем евреям нужна страна? Иные ответят на это другим вопросом: а почему евреи не должны иметь страну? И будут правы, потому что, если евреи – народ, почему же они должны быть хуже всех прочих народов?..»

Термин «сионизм» ввел в употребление венский писатель Натан Бирнбаум – в 1890 году. Он пропагандировал идеи Льва Пинскера‚ изложенные в брошюре «Автоэмансипация»‚ – Т. Герцль говорил впоследствии: если бы он знал о существовании этой брошюры‚ то‚ скорее всего‚ «не сел бы писать» «Еврейское государство». Для нового движения Герцль предложил «белый флаг с семью золотыми звездами‚ где белое поле символически обозначало бы светлую‚ новую жизнь‚ а звезды – наш семичасовой рабочий день‚ ибо во имя труда евреи идут в новую страну». Но Давид Вольфсон‚ уроженец Ковенской губернии (после смерти Герцля он стал президентом Сионистской организации)‚ предложил бело-голубое знамя – в соответствии с цветами талеса‚ еврейского молитвенного облачения.

Так появился флаг сионистского движения: в центре магендавид на белом фоне‚ а сверху и снизу – две голубые полосы. Теперь это флаг государства Израиль.

В 1902 году виленский генерал-губернатор фон Валь приказал высечь группу евреев и поляков за участие в первомайской демонстрации. В ответ на это член Бунда сапожник Гирш Лекерт стрелял в генерал-губернатора‚ ранил его и был повешен в предместье Вильно по приговору военного суда. Этот первый террористический акт‚ совершенный бундовцем‚ вызвал в партии дискуссию об «организованной мести»‚ и съезд Бунда отверг любые формы террористической деятельности.

Еврейское рабочее движение отмечало день казни Гирша Лекерта‚ выступившего на защиту чести и достоинства рабочих. В Советском Союзе о нем слагали песни, писали пьесы, сняли фильм «Гирш Лекерт»; его именем называли еврейские школы и клубы, одну из улиц Минска переименовали в честь Лекерта; в этом же городе ему поставили памятник в 1922 году, однако он долго не просуществовал.

Очерк сороковой Кишиневский погром. Т. Герцль в России. Шестой Сионистский конгресс и план Уганды

«Толпа бушевала с утра до позднего вечера‚ даже ночью врывались в дома и били‚ и убивали на виду у всех…» – «Пух из еврейских перин носился в воздухе и‚ словно иней‚ покрывал улицы и крыши домов; облепленные им деревья походили на абрикосы в цвету…»

1

Перепись 1897 года насчитала в Кишиневе примерно 50 000 евреев‚ что составляло почти половину населения города. О погроме заговорили за две-три недели до его начала; евреи обращались за помощью к местным властям‚ но им всякий раз отвечали‚ что необходимые меры приняты и беспокоиться не следует. Перед самым погромом раздавали на улицах и в трактирах рукописные и печатные листки с призывом бить евреев‚ распространяли слухи‚ будто евреи осквернили церковь и убили двух православных священников‚ врач-еврей умертвил в больнице христианскую девушку‚ что царь разрешил на Пасху трехдневный погром, а потому полиция и войска выступят на стороне «мстителей».

Это началось в воскресенье 6 апреля 1903 года‚ на исходе еврейского праздника Песах, в первый день христианской Пасхи. Евреи не работали, не торговали‚ после молитвы в синагогах стали расходиться по домам, – не было никакого‚ даже малейшего столкновения с христианами‚ которое могло дать повод к погрому. После полудня мальчишки начали кидать камни в еврейские дома, к ним присоединились взрослые, которые по случаю праздника были навеселе. Разгромили несколько еврейских лавок, а на следующий день с утра началось побоище, одновременно во многих местах. Громилы вооружились обрезками водопроводных труб, и в газете отметили: «Это была не случайная вспышка пьяной разгулявшейся толпы мужиков… но заранее задуманное нападение организованной шайки на еврейское население целого города».

С первых часов погрома солдаты местного гарнизона были выведены на улицы Кишинева‚ но они бездействовали и «равнодушно глядели на зрелище грабежа и разбоя». Погром набирал силу‚ обходя стороной дома, в окнах которых были выставлены иконы, а городское начальство отмечало пока что пасхальный день‚ разъезжало по городу с праздничными визитами в ожидании распоряжений из Петербурга. Затем начались убийства‚ и толпа‚ почуявшая запах крови, не встретившая противодействия‚ дошла до невероятной степени озверения.

Погром продолжался два дня‚ газеты всего мира – «по свежей боли» – переполнились сообщениями из Кишинева: «Звон разбиваемых стекол‚ треск рам и дверей‚ свист и дикий рев из тысячи полупьяных глоток слились с криками ужаса избиваемых евреев‚ воплями женщин и детей…» – «Толпа бушевала с утра до позднего вечера‚ даже ночью врывались в дома и били‚ и убивали на виду у всех…» – «Пух из еврейских перин носился в воздухе и‚ словно иней‚ покрывал улицы и крыши домов; облепленные им деревья походили на абрикосы в цвету…» – «Одному столяру отпилили руки его же пилой. Одному еврею распороли живот‚ вынули внутренности, набили живот пухом из перин…» – «Евреев убивали в домах‚ погребах и на улице‚ срывали с конки, тут же на глазах публики топтали ногами и умерщвляли… Завидев издали сидящего в вагоне еврея‚ толпа кричала‚ обращаясь к пассажирам-христианам: «Бросьте нам жида!»‚ и жид выбрасывался из вагона на растерзание толпы…»

И далее: «Ординатор земской больницы сообщил: «Суре Фонаржи вбили два гвоздя в ноздри‚ которые прошли через голову; Харитону отрезали губы‚ потом вырвали клещами язык вместе с гортанью; Зельцеру отрезали ухо и нанесли двенадцать ран на голове; на углу Свечной и Гостиной улиц беременную женщину посадили на стул и били дубиной по животу; на Кировской улице бросали со второго этажа на мостовую маленьких детей…» – «Еврейская больница… палаты‚ двор‚ лестницы залиты потоками крови несчастных жертв… Многие страшно изуродованы: с перебитыми носами‚ выбитыми глазами и зубами‚ сломанными челюстями…» – «Я видел в больнице несчастного калеку‚ у которого вырвали единственный глаз… Видел девяностолетнюю старуху‚ которую изуродовали ножками от железной кровати. Я видел изувеченных стариков и молодых‚ у которых от кровоизлияния в мозгу помутился разум‚ и они выкрикивают бессвязные слова…» – «Лица убитых до такой степени обезображены‚ что ближайшие родные… узнавали покойников лишь по платью…»

Губернатор Кишинева князь С. Урусов‚ назначенный после погрома‚ отметил по окончании расследования: в первые часы побоища «одна рота в руках дельного человека могла остановить и потушить погромный пожар… Вместо этого… весь кишиневский гарнизон два дня подтверждал своим бездействием справедливость легенды о разрешенном Царем трехдневном грабеже». К концу второго дня из Петербурга пришло распоряжение навести порядок; войска стали разгонять толпу‚ не понадобилось ни единого выстрела‚ чтобы убийства и грабежи немедленно прекратились.

В отчете городского прокурора сказано: «Всех трупов… обнаружено сорок два, из коих тридцать восемь евреев… У всех убитых найдены были повреждения, причиненные тяжелыми тупыми орудиями: дубинами, камнями, лопатами, у некоторых же острым топором». Еврейские источники называли 49 убитых евреев, более 500 раненых; среди погибших – «Лошак Михель (двух лет от роду)» и «Фишман Семен (10 лет от роду)». В списках пострадавших от насилия повторялось нескончаемо: «Избит до полусмерти… Ранен в голову… Одна рука сломана… Глаз вышиблен… Страшно изуродован… Страшно изувечен…»

В Кишиневе были разгромлены полторы тысячи еврейских домов и лавок; сотни торговцев и ремесленников разорились и стали нищими; громилы уничтожали не только имущество в домах и товары в лавках‚ но распиливали столярные верстаки в мастерских‚ разбивали станки‚ ломали заготовленную продукцию. По окончании погрома евреи Кишинева собрали изорванные свитки Торы‚ уложили их в глиняные сосуды‚ в отдельный сосуд положили пергаментный свиток с описанием тех трагических событий и понесли хоронить. Впереди шли раввины; следом за ними несли черные носилки‚ на которых лежали черные глиняные сосуды; десятитысячная процессия шла следом‚ а многие стояли вдоль улиц и плакали. Сосуды со свитками Торы принесли на еврейское кладбище и замуровали в особом склепе‚ посреди могил с жертвами этого погрома. Но вскоре на улицах Кишинева появились печатные листки с призывом «действовать против евреев 14 и 15 мая». В городе началась паника, евреи кинулись на вокзал; «на вопрос кассира: куда вам билет? – многие отвечали: куда поезд идет…»

Безымянный читатель написал в еврейскую газету: «Пусть каждый еврей и еврейка наложит на себя траур‚ пусть в молитвенных домах провозглашается ежедневно всенародный кадиш‚ пусть во всех случаях произнесения «Эль мале рахамим» поминаются кишиневские мученики…» В синагогах Смоленска‚ Кременчуга‚ Житомира‚ Минска и других городов прошли панихиды по жертвам погрома в Кишиневе‚ «во время молитвы слышались скорбные рыдания по загубленным людям… Все плакали навзрыд…» На тридцатый день после погрома собрались в Кишиневе на траурное богослужение «хромые‚ безрукие‚ искалеченные люди. Стоны и плач наполнили синагогу. Впечатление потрясающее‚ невыразимое…»

2

После погрома в Кишиневе еврейские газеты сообщали: «Начальник вольной дружины инженер К. сумел отстоять от погрома свой околоток… Член суда Д. спас от разгрома еврейскую лавочку… Священник Лашков приютил у себя много евреев… Энергичный городовой разогнал толпу и отстоял дом… Девушка из интеллигентной христианской семьи просила разрешить ей дежурить у постели изувеченных‚ чтобы искупить – как заявила она – грех «своих»…»

Протоирей Иоанн Кронштадтский написал под впечатлением погрома в Кишиневе: «Русский народ, братья наши! Что вы делаете? Зачем вы сделались варварами – громилами и разбойниками людей, живущих с вами в одном отечестве?.. Зачем допустили пагубное самоуправство и кровавую разбойничью расправу с подобными вам людьми?..» Антоний, епископ Волынский и Житомирский, с церковной кафедры осудил погромщиков: «Страшная казнь Божия постигнет тех злодеев, которые проливают кровь, родственную Богочеловеку, Его Пречистой Матери, апостолам и пророкам… Под видом ревности о вере они служили демону корыстолюбия… Так поступают только людоеды‚ готовые на убийство, чтобы насытиться и обогатиться!»

Певец Ф. Шаляпин пожертвовал сбор с концерта на нужды пострадавших кишиневских евреев. Профессор В. Набоков – сын бывшего министра юстиции и отец знаменитого писателя – в статье «Кишиневская кровавая баня» обвинил «законодательный и административный строй‚ под влиянием которого создаются отношения христианского населения к еврейскому. С точки зрения этого режима еврей – пария, существо низшего порядка, нечто зловредное…»

Писатель В. Короленко побывал в Кишиневе после погрома и отметил в дневнике: «Четвертый день в Кишиневе и чувствую себя точно в кошмарном сне… И как в кошмаре – более всего мучит сознание бессилия». Короленко написал очерк «Дом № 13» – о зверском убийстве евреев их многолетними соседями‚ «в первый день величайшего из христианских праздников», но цензура не пропустила очерк в печать. В нем сказано среди прочего: «Двор еще носит выразительные следы погрома: весь он усеян пухом, обломками мебели, осколками разбитых окон и посуды, обрывками одежды. Рамы с окон сорваны, двери разбиты, кое-где выломанные косяки висят в черных впадинах окон, точно перебитые руки. В левом углу двора, под навесом, у входа в одну из квартир, еще виднеется ясно большое бурое пятно, в котором нетрудно узнать засохшую кровь… «Здесь убивали Гриншпуна, сказал кто-то около нас»…»

Владимира Короленко называли «праведником русской литературы», «адвокатом слабых и угнетенных», ему принадлежат такие слова: «Я считаю то, что претерпевают евреи в России и Румынии, позором для своего отечества, для меня это вопрос не еврейский, а русский». Не позволили опубликовать и статью М. Горького о погроме в Кишиневе: «Долг возложен сегодня на русское общество – доказать‚ что не испорчено оно окончательно». Л. Толстой писал в те дни: «По первому газетному сообщению я понял весь ужас свершившегося и испытал тяжелое смешанное чувство жалости к невинным жертвам зверства толпы‚ недоумения перед озверением этих людей‚ будто бы христиан‚ чувство отвращения и омерзения к тем‚ так называемым образованным людям‚ которые возбуждали толпу и сочувствовали ее делам».

Многие русские газеты с болью и негодованием откликнулись на события в Кишиневе. «Киевлянин»: «После погрома я читал в «Бессарабце» совсем полоумную статью‚ в которой‚ точно в бреду сумасшедшего‚ сыпались фразы о солнечных пятнах‚ землетрясениях и других космических явлениях‚ в связь с которыми ставится Кишиневский погром. Причем тут солнечные пятна‚ когда дело идет о кровавом пятне на совести христиан?..»

Газета «Курьер»: «Что это?! Средние века – в двадцатом столетии? Троглодиты – рядом с университетом?.. Сколько лет на наших глазах ведут газеты свою работу подстрекателей! Сколько сотен тысяч людей развратили они‚ заражая человеконенавистничеством!.. Мы знали это – и чаще всего бездействовали; мы видим теперь – и ничего не предпринимаем… Мы должны наконец устыдиться: дальше, кажется, идти невозможно!»

«Санкт-Петербургские ведомости»: «Кому погром принес пользу‚ кому нужна была кровь невинных людей?.. Центр Бессарабии‚ богатейший из ее городов‚ разорен и не скоро оправится… Безработица‚ голод‚ болезни – вот ближайшие следствия погрома‚ которые почувствует всё население».

В то же время в юдофобских газетах писали‚ что евреи сами устроили беспорядки в Кишиневе‚ чтобы вызвать сочувствие во всем мире и получить побольше денег. «Евреи всегда так: сначала напакостят‚ а потом сами же гвалт поднимают и взывают к общественному состраданию».

3

Погром в Кишиневе вызвал панику среди евреев Российской империи. Каждому было ясно‚ что грабежи и убийства в большом губернском городе‚ на виду у высших должностных лиц‚ не могли произойти без молчаливого одобрения местной власти. Это же признавал директор департамента полиции в официальной записке: «низшие исполнительные чины» не посмели бы «организовывать погромы без санкции высшего начальства или хотя бы без уверенности в его сочувствии». Даже солдаты на улицах Кишинева‚ призванные защищать евреев‚ были настроены к ним враждебно‚ что не способствовало успокоению еврейского населения.

Затем о предстоящем погроме заговорили в Киеве‚ называли близкую дату – 18 апреля; за несколько дней до этого вокзал и пристань были завалены чемоданами и узлами‚ в поездах и на пароходах не хватало мест для тех‚ кто хотел поскорее уехать. В Воронеже погром намечали на 1 мая; евреи уезжали из города‚ а оставшиеся сидели взаперти несколько дней‚ боясь выйти на улицу. Евреи Двинска запасались дубинками и револьверами; в Тирасполе собирались по пять-шесть семей в одной квартире, коротали ночи без сна в ожидании нападения; из Житомира срочно уезжали в Бердичев‚ а бердичевские евреи в панике бежали им навстречу‚ в Житомир.

В русской газете отметили: «Ни один город‚ ни одно земство не откликнулись на ужасы Кишинева…» Кишиневская городская дума не выделила ни единой копейки в помощь пострадавшим; напротив‚ местные власти повелели «принять репрессивные и энергичные меры» к выселению из окрестных деревень бежавших туда евреев‚ которые не имели права находиться в сельской местности. Евреи Петербурга просили выделить деньги для помощи вдовам и сиротам‚ но министр внутренних дел «счел невозможным» обращаться к царю с подобным ходатайством.

Кишиневский губернатор С. Урусов писал в воспоминаниях: «Попытки вызвать сферы на какое-нибудь проявление осуждения погромов или хотя бы на выражение жалости к пострадавшим дарованием им денежной помощи потерпели полную неудачу. Между тем авторитетное слово или действие в этом направлении… уничтожили бы прочно засевшее у многих и утвердившееся после погрома убеждение‚ что такого рода расправа населения с его исконными врагами – дело полезное с государственной точки зрения и угодное властям».

При обысках в Кишиневе находили целые склады с ворованными вещами. Полиция арестовала свыше восьмисот человек; в тюрьме и в полицейских участках не хватало мест‚ часть арестованных содержали под стражей в солдатских казармах и здании цирка. Суд проходил при закрытых дверях; одних выпустили на свободу из-за недостатка улик‚ других присудили за воровство к трехмесячному тюремному заключению; кое-кто действительно верил‚ что существовал приказ грабить евреев‚ а потому «за них и суда нет». 25 подсудимых отправили на каторгу и в арестантские роты за убийства и насилия.

Свидетели сообщали в зале заседаний, что агенты охранного отделения «находились среди громил, принимая участие в погроме»; некоторыми группами руководили люди интеллигентного вида, а некий «городовой говорил громилам: «Что вы, ребята, бьёте здесь, здесь христиане живут; бей там – то еврейский дом»…» После первых судебных заседаний заговорили о том, что среди подстрекателей погрома были жандармский офицер Л. Левендаль‚ автор антисемитских статей подрядчик Г. Пронин‚ нотариус Писаржевский и другие. Даже в зале суда Пронин продолжал утверждать‚ что в кишиневской синагоге проходил перед Пасхой всемирный съезд евреев‚ где приняли решение усилить подрывную антиправительственную деятельность и всячески досаждать христианам.

Начальник местного жандармского управления докладывал из Кишинева в Петербург: «Впечатление от судебного разбирательства самое тяжелое; выходит, что судят кого-то отсутствующего, назвать которого намеренно избегают… Слишком прозрачным является намек сторон на виновность в погроме высшего начальства и на роль исполнителей велений оного – местных властей». Адвокаты – представители интересов пострадавших – потребовали привлечь к ответственности истинных виновников погрома‚ но суд отказал в просьбе‚ и адвокаты в знак протеста покинули зал заседаний.

Газеты всего мира писали о зверствах в Кишиневе; британский парламент сделал запрос правительству; в Нью-Йорке‚ Чикаго и других городах Америки проходили митинги протеста‚ тысячи людей – евреи и христиане – подписывали петицию на имя Николая II с требованием прекратить гонения на евреев. Американский президент поручил послу в Петербурге вручить эту петицию по назначению‚ но русский министр иностранных дел отказался ее передать. Евреи во всем мире жертвовали деньги в помощь кишиневской общине‚ собрали за короткий срок миллион рублей. Пострадавшие от погрома предъявили иски к бывшим руководителям губернии‚ но им ответили: «Убытки евреев уже в несколько раз покрыты пожертвованиями из России‚ Западной Европы и Америки».

4 июня 1903 года в Петербурге‚ на Невском проспекте‚ к П. Крушевану подошел молодой человек и ударил ножом в шею. Репортер «Биржевых ведомостей» сообщал после покушения: «Господин Крушеван тут же зашел в ближайшую аптеку и прежде всего обстоятельно расспросил владельца‚ какова его фамилия и национальность. Тот оказался евреем‚ и Крушеван‚ отказавшись от его помощи‚ пошел в другую аптеку. То же самое повторилось и там: ее владелец тоже оказался евреем‚ и Крушеван не пожелал‚ чтобы тот его перевязал. Он пошел дальше‚ пришел в контору своей газеты и рассказал служащим о случившемся. Те вызвали к нему врача‚ Крушеван прежде всего спросил‚ каково его вероисповедание‚ и тот тоже оказался евреем. Его отослали назад‚ обратились в канцелярию градоначальника‚ и оттуда прибыли еще два врача, украинец и поляк. Они обнаружили у Крушевана легкую поверхностную рану на шее и наложили повязку. После этого Крушеван написал статью под заголовком «Заседание продолжается»‚ где заявил‚ что, подобно Галилею‚ он всё так же будет восклицать‚ несмотря ни на что: «А земля всё-таки вертится!»…»

Молодого человека задержали на месте покушения: это был Пинхус Дашевский‚ сын врача‚ бывший студент Киевского политехникума. Он заявил‚ что приехал в Петербург с единственной целью – убить Крушевана‚ которого считал главным виновником Кишиневского погрома. В кармане у него обнаружили револьвер‚ но он им не воспользовался‚ потому что опасался попасть в прохожих. П. Крушеван требовал для Дашевского смертной казни за нападение на «человека государственной идеи», но суд принял иное решение.

Дашевского признали виновным в покушении с заранее обдуманными намерениями, приговорили к пяти годам арестантских рот и к лишению всех прав и преимуществ. Через три года его освободили досрочно‚ по «Высочайшему повелению»‚ без восстановления в правах и преимуществах. (В 1933 году П. Дашевский был арестован в Советском Союзе за сионистскую деятельность, погиб в заключении‚ предположительно – в 1934 году.)

4

После кишиневского погрома была создана в Одессе комиссия для сбора данных. Во главе ее стоял историк С. Дубнов‚ членами комиссии были Ахад га-Ам‚ И. Равницкий‚ М. Бен-Ами‚ а также поэт Х. Н. Бялик‚ который поехал в Кишинев для сбора свидетельств. Житель города рассказывал: «Мы видели Бялика на кладбище‚ у могил погибших… Мы видели‚ как он рассматривал колесные спицы с пятнами человеческой крови и прилипшими мозгами…» Бялик был потрясен увиденным и услышанным, после чего написал знаменитую поэму «Сказание о погроме» (перевод В. Жаботинского):

Встань и пройди по городу резни‚ И тронь своей рукой‚ и закрепи во взорах Присохший на стволах и камнях и заборах Остылый мозг и кровь комками: то – они…

Незадолго до погрома кишиневские евреи попытались организовать самооборону; руководил ими бессарабский сионист Я. Бернштейн-Коган, который воспоминал: «Молодежь собирается‚ волнуется‚ добывает из-под земли оружие; назначаются квартиры под штаб обороны и для ударных батальонов‚ прокладывается телефонная связь‚ а в моей квартире – главный телефон‚ место встреч и приема известий». Однако в первые же часы погрома отряды самообороны «были окружены полицией и войсками‚ разоружены и оттеснены в большие дворы; там членов самообороны арестовали и отправили в полицию».

Стихийные попытки самообороны проходили в разных районах Кишинева: защищались евреи-мясники‚ вооружившись ножами и топорами‚ извозчики и грузчики‚ хозяева лавок и их приказчики‚ но солдаты и полиция их разгоняли. Записи Бялика полны фактами со слов местных евреев: «Мы решили: раз нас не защищают‚ будем защищаться сами… Раскололи длинные бревна на дубинки. Некоторые вооружились железными прутьями и слесарным инструментом… Завязалась драка‚ мы заставили их отступить…»

В «Сказании о погроме» Бялик мог отметить случаи самообороны‚ но для того‚ чтобы пробудить честь и национальное достоинство‚ он написал с гневом и болью о тех‚ кто не нашел в себе мужества защищаться: «Огромна скорбь‚ но и огромен срам…» Поэт бросал в лицо единоверцам горькие слова тоски и позора: «Не плачь‚ не плачь‚ не крой руками век‚ Заскрежещи зубами‚ человек‚ И сгинь от срама!» Его поэма сделала Кишинев символом национального унижения‚ но вместе с этим она способствовала пробуждению чести униженного народа. Бялика назвали «поэтом национального возрождения»; на подпольных сходках читали «Сказание о погроме»‚ и после каждой встречи в организацию самообороны записывались новые участники.

После погрома в Кишиневе Ахад га-Ам‚ С. Дубнов‚ М. Бен-Ами‚ Х. Н. Бялик, И. Равницкий и другие выпустили воззвание к еврейским общинам: «Братья! Кровь наших братьев в Кишиневе взывает к нам: поднимитесь из праха‚ перестаньте плакать и молить‚ перестаньте простирать руки к отвергающим вас!.. Нам нужна повсюду‚ где мы живем‚ постоянная организация‚ готовая встретить врага в первую же минуту и быстро созвать к месту погрома всех‚ в ком есть силы выстоять перед опасностью». Сионисты также призывали к самообороне: «Пришел час притеснению противопоставить силу‚ а убийству – оружие… Объединяйтесь и выходите на улицы с оружием в руках‚ с пистолетами и ножами!»

Бунд тоже организовывал группы молодежи‚ и потому министр внутренних дел В. Плеве разослал по губерниям циркуляр с категорическим указанием: «Никакие кружки самообороны терпимы быть не должны». Полиция арестовывала за участие в этих кружках‚ отбирала оружие‚ добытое с огромным трудом‚ а Плеве принял группу евреев и сказал: «Знайте же‚ что если вы не удержите вашу молодежь от революционного движения‚ мы сделаем ваше положение настолько несносным‚ что вам придется уйти из России до последнего человека».

Летом 1903 года в городе Гомеле молодые люди закупили револьверы и упражнялись в стрельбе‚ разделили еврейские улицы на кварталы самообороны‚ переодевались в одежды крестьян и ходили на разведку по окрестным деревням‚ чтобы их не застали врасплох. 29 августа на базаре началась драка между евреями и крестьянами; у евреев оказался численный перевес: один крестьянин был убит, остальные бежали. Сразу же заговорили о погроме; мастеровые и чернорабочие собирались группами, призывая к мести; по Гомелю распространяли слухи‚ что евреи убили не одного‚ а двенадцать крестьян‚ разрушили монастырь‚ убили священника и офицера‚ – 1 сентября разразился погром.

Огромная толпа рабочих вышла из железнодорожных мастерских, начала громить еврейские дома‚ но их встретил отряд самообороны в несколько сот человек: они были вооружены палками‚ ножами и револьверами. Практически это было первое организованное сопротивление евреев в России‚ и если бы им не помешали‚ они справились бы с погромщиками. Но появились солдаты, дали залп в сторону отряда: трое были убиты‚ несколько человек тяжело ранены. Погром продолжался без помех; бойцы самообороны отстояли несколько улиц‚ но всякий раз появлялись солдаты, оттесняли их или арестовывали. К вечеру войска дали залп по разбушевавшейся толпе‚ и разбой прекратился. В еврейских источниках указано: 10 убитых евреев‚ более ста раненых‚ разгромлено 250 домов и магазинов; потери христиан – 8 убитых и тяжело раненых.

После погрома приехал в Гомель могилевский губернатор‚ созвал именитых евреев и сказал с возмущением: «Евреи теперь нахальны‚ непокорны‚ потеряли всякое уважение к власти… везде и всюду выражают полное неуважение‚ нетерпимость к христианам. Да вот вам: на днях на улице на мою жену наскочил велосипедист: кто? еврей. Гимназист на улице идет мне навстречу с папиросой в зубах и не кланяется: кто такой? опять еврей… Вот‚ господа‚ где причины. Вы сами виноваты во всем случившемся».

Затем был суд‚ на скамьях подсудимых оказались 44 христианина и 36 евреев – юношей и девушек, участников гомельской самообороны. Председатель суда мешал выяснять истинные обстоятельства погрома‚ и адвокаты‚ защитники евреев‚ ушли из зала заседаний. В газете сообщили: «Поверенные покидают места и уходят. Публика оглашает зал аплодисментами‚ криками «браво» по адресу защиты и уходит за ними. Заседание продолжается».

В обвинительном акте суда те события определили как «решимость гомельских евреев отомстить за пострадавших единоверцев Кишинева… отбить у христиан охоту учинить еврейский погром в Гомеле». Суд определил для всех обвиняемых одинаковые меры наказания – заключение в тюрьму на срок до пяти месяцев‚ и в журнале «Право» написали по этому поводу: «Если и евреи и христиане в убийстве‚ насилиях и грабежах виновны лишь в самой малой мере (иначе как объяснить крайнюю мягкость наказания?)‚ то у всякого неминуемо должен возникнуть вопрос: кто же истинный виновник всех ужасов‚ творившихся в Гомеле?..»

В Гомеле произошло удивительное и неслыханное по тем временам: вопреки распространенному убеждению‚ что евреев можно безнаказанно грабить и убивать‚ погромщики столкнулись с организованной защитой и отступили. В. Жаботинский писал: «Еврейская улица до Кишинева и после Кишинева – далеко не одно и то же… Позор Кишинева был последним позором. Затем был Гомель… Скорбь еврейская повторилась еще беспощаднее прежней – но срам не повторился».

5

После погрома в Кишиневе Т. Герцль написал в разоренную еврейскую общину: «Погибшие – часть нашего народа‚ кровь от крови‚ плоть от плоти‚ и надгробья на их могилах взывают: доколе?» Герцль встречался с турецким султаном и его министрами‚ пытаясь получить «чартер» – хартию на право массового заселения евреями Палестины; беседовал на эту тему с кайзером Германии‚ с итальянским королем и римским папой, хотел встретиться с Николаем II‚ но не получил аудиенции.

В то время в России насчитывалось более 1500 сионистских кружков и около 70 000 их участников. Российские делегации были самыми многочисленными на Сионистских конгрессах; из 300 000 акций‚ выпущенных Палестинским колониальным банком‚ евреи России приобрели 200 000. «Я заметил‚ как изменилась за последние годы тихая еврейская провинция‚ – отмечал С. Дубнов. – Она вся встрепенулась‚ услышав звуки мессианской трубы из сионистских конгрессов… Местечковые евреи глубокомысленно обсуждали вопросы‚ что выйдет из последней поездки Герцля в Константинополь и его аудиенции у турецкого султана‚ что шепнул Герцлю император Вильгельм при встрече в Палестине‚ каковы виды на «чартер». Молодежь препиралась: вот «Га-Мелиц» так пишет‚ а «Га-Цфира» совсем иначе‚ а «Восход» отрицает и то и другое; знатоки цитировали самый важный источник: официоз Герцля «Ди Вельт»…»

В 1902 году на сионистской конференции в Минске собрались более 500 делегатов. Ознакомившись с решениями конференции‚ власти поняли‚ к своему неудовольствию‚ что сионисты выступают не только за эмиграцию евреев‚ но и за улучшение их положения в России‚ – летом 1903 года появился секретный циркуляр министерства внутренних дел. В нем было сказано‚ что сионистские общества «отодвинули в область далекого будущего» главную цель – «содействовать переселению евреев в Палестину… и направили свою деятельность на развитие и укрепление национальной еврейской идеи… Направление это‚ будучи враждебно ассимиляции евреев с другими народностями… противоречит началам русской государственной идеи‚ и потому не может быть терпимо».

Секретный циркуляр предписывал местным властям закрыть сионистские организации‚ прекратить продажу акций Палестинского колониального банка, не допускать пропаганду идей сионизма. Узнав об этом‚ Герцль попросил аудиенции у министров российского правительства и получил приглашение на прием к министру внутренних дел В. Плеве. Еврейские деятели России считали Плеве главным виновником Кишиневского погрома и порицали визит к нему‚ но Герцль на это отвечал: а разве наш учитель Моисей не отправился к фараону? Седьмого августа 1903 года он приехал в Петербург и записал в дневнике: «О моей поездке не сообщали‚ однако повсюду‚ куда эта весть доходила‚ меня с нетерпением ждали… Им живется так плохо‚ что я‚ бессильный‚ кажусь им освободителем».

На первой их встрече Плеве заявил: «Блага высшего образования мы можем предоставить лишь ограниченному числу евреев‚ ибо в противном случае у нас очень скоро не останется должностей для христиан. Материальное положение евреев в черте оседлости тоже плохое. Я признаю‚ что они живут там‚ как в гетто…» Плеве объяснил Герцлю и причины гонений на сионистов: «Ваше сионистское движение поначалу было для нас приемлемо – пока оно работало на поощрение эмиграции… Однако теперь о палестинском сионизме говорят меньше‚ нежели о культуре‚ организации и еврейском национализме. Нам это нежелательно».

Через несколько дней состоялась вторая встреча. Плеве сказал: «Не хочу отрицать‚ что положение евреев в Российской империи не слишком завидное. Да‚ будь я евреем‚ то и я‚ вероятно‚ был бы врагом правительства. Однако мы не можем поступать иначе‚ чем до сих пор‚ и поэтому для нас было бы весьма желательным создание самостоятельного еврейского государства‚ способного принять несколько миллионов евреев. В то же время мы не хотим лишиться всех наших евреев. Обладателей высокой интеллигентности… мы хотели бы сохранить для себя… А от евреев низкой интеллигентности и от малоимущих мы бы охотно избавились».

Плеве вручил Герцлю письмо‚ текст которого‚ по его словам‚ одобрил Николай II. В письме было сказано‚ что русское правительство отнесется к сионизму благожелательно‚ если он приведет к «уменьшению еврейского населения в России». В этом случае правительство сможет оказать материальную и моральную поддержку, будет ходатайствовать перед Турцией‚ чтобы и та оказала помощь в этом деле.

В Петербурге Герцль встретился также с министром финансов С. Витте: «Он принял меня сразу‚ но был далеко не любезен». Говоря об антисемитизме в России‚ Витте назвал его причины – экономическую и религиозную‚ а в последнее время и участие евреев в революционном движении. Он сказал: «По-моему‚ виновато в этом наше правительство. Евреев слишком притесняют. Я неоднократно говорил покойному царю Александру III: «Ваше Величество‚ если можно утопить шесть или семь миллионов евреев в Черном море‚ то я с этим совершенно согласен‚ но если это невозможно‚ то надо дать им жить». Этого взгляда я придерживаюсь и поныне. Я против дальнейших притеснений». И еще сказал министр финансов во время той беседы: «Большинство евреев – бедняки‚ и будучи бедняками‚ они грязны и отвратительны».

На обратном пути в Вену Герцль остановился в Вильно. Полиция запретила публичные собрания в его честь и не разрешила Герцлю посетить Большую синагогу города. Агенты неотступно следовали за ним‚ его телефонные разговоры прослушивались, но, тем не менее, тысячи евреев запрудили площадь перед гостиницей‚ где он остановился. Руководители общины были парадно одеты; празднично приоделись многие из публики‚ даже лошадей извозчиков разукрасили цветами. Герцль вышел из гостиницы и поехал по улице‚ но неожиданно для всех некий человек подбежал к пролетке и остановил лошадей. «Давид‚ царь Израиля‚ – воскликнул он‚ – да живет и здравствует!» Толпа закричала в ответ «Да здравствует!» и «Ура!» Представители общины устроили торжественный прием в честь «величайшего сына еврейского народа» и вручили Герцлю маленький свиток Торы в резном деревянном футляре – в память посещения Вильно‚ «литовского Иерусалима».

В тот же день‚ вечером‚ в пригороде Вильно Герцль встретился с местными сионистами. На эту встречу пришли из города юноши и девушки; они стояли на улице и пели песни на иврите. Герцль пометил в дневнике: «Среди этих молодых людей мне бросился в глаза рабочий в синей блузе… Он поразил меня здравицей в честь той поры‚ когда будет властвовать «король Герцль». В тиши темной русской ночи это смешное пожелание выделялось с особой силой». Среди присутствовавших оказался агент охранки‚ на другой день он представил в полицию подробный доклад о встрече и список лиц‚ которые там находились.

В первом часу ночи Герцль уезжал из Вильно. Город не спал. Сотни евреев дожидались на улицах и балконах его проезда‚ а перед зданием вокзала собралась толпа. Внезапно появились городовые с казаками, стали всех разгонять. Герцль был потрясен. В купе вагона‚ после отхода поезда‚ он записал: «Никогда не забуду вчерашний день‚ день Вильно».

6

Летом 1903 года британское правительство официально обратилось к Т. Герцлю с неожиданным предложением: предоставить для еврейского поселения территории в Уганде‚ в Восточной Африке‚ с автономным самоуправлением, «чтобы улучшить положение еврейского народа». Британский министр колоний говорил Герцлю: «В своей поездке по Африке я видел страну как раз для вас – это Уганда. В местах‚ расположенных недалеко от моря‚ очень жарко‚ но вглубь страны – климат чудесный; там можно выращивать хлопок и сахар‚ и я подумал‚ что эта страна подходит доктору Герцлю». Следовало дать ответ на английское предложение‚ и в августе 1903 года собрался в Базеле шестой Сионистский конгресс‚ последний‚ в котором участвовал Т. Герцль‚ самый для него драматический.

Конгресс в Базеле проходил после Кишиневского погрома‚ и Герцль сказал во вступительном слове: «Многие из нас полагали‚ что хуже стать не может. Однако положение еще ухудшилось… Мы не должны забывать‚ что имеются и другие Кишиневы‚ не только в России. Кишинев – повсюду‚ где евреи страдают физически или духовно‚ где их честь попирается‚ а имущество подвергается разорению только потому‚ что они евреи. Спасем тех‚ кого еще можно спасти». Герцль предложил на рассмотрение конгресса английский план заселения Уганды‚ и делегаты были потрясены услышанным. Впервые правительство великой державы вступило в официальные переговоры с представителями рассеянного по миру народа; впервые была предложена конкретная территория и покровительство Великобритании для беспрепятственного национального развития. Это было большим политическим достижением, в зале раздались рукоплескания и восторженные возгласы в честь англичан.

Далеко не все разделяли эти восторги‚ и Х. Вейцман‚ делегат конгресса‚ вспоминал: «У нас уже сложился обычай вывешивать на стене‚ за председательским креслом‚ карту Палестины. На этот раз она была заменена картой Уганды‚ и этот символический акт неприятно задел нас, наполнил мрачными предчувствиями». И далее: «Герцль побывал в России, увидел черту оседлости и страдания ее жителей. Отчаявшееся еврейство повсюду встречало его как своего освободителя‚ и теперь он чувствовал себя обязанным как можно скорее помочь русскому еврейству. Поскольку Палестина в данный момент была недоступна‚ он не считал возможным ждать‚ ибо волна антисемитизма росла с каждым днем… Поэтому британское предложение – это дар Божий‚ та самая соломинка для утопающих. Было бы жестоко и неразумно отвергнуть шанс‚ который может никогда не повториться».

После речи Герцля среди делегатов обозначился непримиримый раскол; в перерыве какая-то женщина взбежала на сцену и сорвала карту Уганды. Русская делегация уединилась для обсуждения проекта, большинство было против английского предложения‚ меньшинство – за. «Что мы теряем‚ согласившись на Уганду? – говорили они. – Англичане – великий народ. Правительство великой державы делает нам предложение. Нельзя оскорблять такое правительство отказом». В ответ выступил Х. Вейцман и страстной речью перетянул на свою сторону колеблющихся: «Если английское правительство и английский народ соответствуют моему представлению о них‚ они наверняка предложат нам что-нибудь более подходящее».

После перерыва начались прения. М. Нордау сказал: «Наш народ должен колонизовать Уганду как промежуточную станцию на пути в Палестину» – это будет лишь временное прибежище‚ «прибежище на одну ночь». Делегат из Минска Ш. Розенбаум заявил‚ что все усилия следует сосредоточить на Эрец Исраэль и не разменивать их на Африку. Делегат из Москвы И. Членов тоже был против Уганды: «Я чувствую‚ как нечто‚ спрятанное в укромном уголке моего сердца‚ нечто такое‚ что я всегда считал дорогим‚ святым и неприкосновенным‚ – здесь‚ в этом доме‚ ныне унижено и оскорблено». Ораторы сменяли друг друга‚ страсти разгорались всё сильнее. Во время голосования каждый делегат должен был высказаться за или против отправки комиссии в Уганду – для обследования предложенной территории. 295 делегатов сказали «да». 178 – «нет». 132 – воздержались.

Среди проголосовавших против «огромное большинство составляли делегаты из России‚ а кишиневские делегаты отвергли план Уганды единогласно‚ – свидетельствовал Вейцман. – Западные сионисты были ошеломлены. Я помню‚ как после голосования Герцль… сказал о русских евреях: «У этих людей удавка на шее‚ а они еще упорствуют!» Рядом с ним оказалась та молодая женщина‚ которая сорвала со стены карту Уганды. Она гневно воскликнула: «Господин президент‚ вы предатель!» Герцль резко отвернулся…»

После объявления результатов голосования произошло неожиданное: встал со своего места в президиуме И. Членов и пошел из зала. «Куда и зачем? – вспоминал он. – Я не знал в эту минуту. Одно я чувствовал‚ что здесь‚ в этом зале‚ в эту минуту‚ оставаться невозможно‚ физически невозможно…» К Членову присоединялись по одному российские делегаты и тоже шли к выходу; их становилось всё больше и больше: зал разразился аплодисментами‚ а Герцль стоял на трибуне бледный‚ с застывшим лицом. Делегаты из России ушли в соседнюю комнату; некоторые из них рыдали‚ словно получили известие о гибели близких; несколько человек опустились на пол‚ как это делают евреи во время траура.

«И тут нам передали‚ – вспоминал Х. Вейцман‚ – что Герцль хотел бы с нами поговорить. Мы ответили‚ что будем рады его выслушать. Он пришел‚ осунувшийся и измученный. Его встретило мертвое молчание. Никто не поднялся навстречу ему‚ никто не аплодировал‚ когда он кончил говорить… Он заверил нас в своей непоколебимой преданности Палестине‚ но снова повторил‚ что сейчас необходимо найти безотлагательно хотя бы временное убежище для огромных масс бездомных скитальцев. Он ушел‚ ничего не добившись‚ но, я думаю‚ во время этой короткой встречи он впервые по-настоящему понял всю глубину чувства‚ связывавшего нас с Сионом». Герцль сумел предотвратить раскол на конгрессе, заключительную речь закончил словами‚ которые говорят евреи не одно тысячелетие: «Если забуду тебя‚ Иерусалим‚ пусть отсохнет десница моя!»

По окончании конгресса Герцлю оставалось жить немного. Он умер 3 июля 1904 года‚ в курортном селении возле Вены – известие о его смерти потрясло многих. Ему было лишь 44 года; в этом человеке видели пророка и «царственного трибуна»‚ способного вернуть народу прежнее его величие. До появления Герцля идеи палестинофилов мало кого интересовали в мире. Именно Герцль – впервые за тысячи лет изгнания – создал всемирное представительство еврейского народа, непосредственно обращался к турецкому султану‚ к германскому императору‚ к папе римскому – ко всем‚ у кого была власть и влияние в мире. Каждому из них он излагал свои идеи‚ как полномочный представитель народа‚ и его принимали‚ его выслушивали. С появлением Герцля еврейская проблема из частной стала мировой проблемой‚ – в этом‚ быть может‚ самая большая его заслуга.

Повсду печатали некрологи в газетах и говорили прощальные речи; в синагогах России служили панихиды‚ закрывали в день похорон конторы и магазины‚ проводили траурные митинги; сионисты Гомеля обещали называть именем Теодор всех мальчиков‚ которые родятся у них в течение года. Н. Соколов написал в варшавской газете «Га-Цфира»: «Не звезда исчезла‚ не звезда из бесчисленного множества звезд. Солнце закатилось. Настала ночь‚ и так темна эта ночь‚ что ничего не видно!..»

Молодой С. Маршак напечатал стихи на смерть Герцля; из маленького местечка черты оседлости прислали телеграмму из трех слов: «Мужества‚ мужества‚ мужества!»; В. Жаботинский писал: «Не надо обманываться: в рассеянии не будет у нас больше такого человека‚ – но‚ может быть‚ он и не понадобится. Гений нужен только для первого шага. Он указал дорогу и дошел до первого привала… а народу идти дальше».

7

Русский писатель Д. Мордовцев поддерживал сионистскую идею: «Я глубоко убежден‚ что‚ получив обратно в свое владение всю Палестину‚ еврейский народ при его необычайной даровитости и поразительной энергии духа создаст могущественное и богатое государство… И это сбудется‚ я этому глубоко верю».

Весной 1904 года приехал в Эрец Исраэль восемнадцатилетний Исраэль Шохат‚ один из организаторов еврейской самообороны в Гродно. Через три года после этого на апельсиновой плантации возле Яффы‚ в комнате под крышей‚ собралась ночью группа единомышленников. Участники встречи сидели на ящиках из – под апельсинов, слушали выступление Шохата: «Мы должны создать небольшой отборный отряд‚ готовый без колебаний выполнить любую задачу. Прежде всего он будет обеспечивать охрану поселений». Его слова «захватили всех присутствующих‚ но более‚ чем слова‚ влиял на всех бурный темперамент молодого человека».

В ту ночь собравшиеся основали тайное общество Бар – Гиора – по имени Шимона Бар-Гиоры‚ одного из руководителей восстания против римлян в первом веке новой эры. Три задачи они поставили перед собой: взять на себя охрану еврейских поселений‚ чтобы «восстановить честь евреев в глазах соседей»‚ перейти с русского языка на иврит и жить коммуной. Руководителем Бар – Гиоры выбрали Исраэля Шохата‚ а их девизом стали слова из стихотворения Я. Кахана «Бунтари»: «В крови и огне пала Иудея‚ в крови и огне она восстанет». Жена одного из участников тайного общества вышила этот девиз красными и серебряными нитями на талесе – молитвенном покрывале мужа: так появилось знамя Бар – Гиоры.

Скульптор Борис (Залман Дов) Шац из Ковенской губернии приехал в 1906 году в Иерусалим и основал художественно – промышленную школу «Бецалель». Среди учеников выделялся юноша из Белоруссии по фамилии Бриллиант‚ вегетарианец, пылкий последователь Л. Толстого. По вечерам он вставал на кровати и возглашал: «Мы не желаем рисовать несчастных евреев у Стены Плача! Мы хотим рисовать красивых людей! Человек красив‚ его тело прекрасно! Тело еврея состоит из костей и мышц‚ следовательно‚ оно тоже прекрасно!»

Учился в «Бецалеле» Ури Цивони‚ сын кантора из Литвы‚ рыжеволосый‚ вспыльчивый и горячий. Когда корабль отплывал из Одессы‚ Цивони встал на палубе, громко запел сионистский гимн: «Еще не пропала надежда народа‚ она не угасла за двадцать веков…» Корабль остановили‚ нарушителя отвели в полицейский участок. Был среди учеников и еврей из Салоник‚ который не понимал этих «русских»: они не знали иврита‚ еврейских законов и обычаев, постоянно спорили о социализме. Когда еврею из Салоник становилось невмоготу‚ он обращался лицом к востоку и начинал горячо молиться. «О чем ты молишься?» – спрашивали его. И он отвечал: «Чтобы уже пришел избавитель – Мессия».

Художник Нахум Гутман вспоминал: «Бывало‚ сидели мы‚ несколько учеников‚ и рисовали заросший колючками пустырь недалеко от армянского монастыря… Мы проводили долгие часы вместе‚ углубившись в себя‚ и это было удивительно и прекрасно – наслаждаться уединением‚ зная‚ что рядом с тобой товарищи… Нас объединяло стремление к единой цели: укорениться в этом диком‚ запущенном краю‚ сделать его своим‚ «присвоить» его взглядом».

В 1910 году в хайфском порту сошла с корабля Рахель‚ только что закончившая гимназию в Житомире. На ней было надето черное шелковое платье‚ элегантная фетровая шляпка‚ ботинки на высоком каблуке‚ на руках – белые кружевные перчатки до локтя. В ее сундуках лежали вышитые полотенца‚ комплекты льняного белья‚ пуховые подушки и зимняя одежда‚ книги Пушкина‚ Гоголя‚ Лермонтова и Толстого.

На берегу ее встречал Ноах Слуцкий – загорелый юноша в коротких штанах цвета хаки. Он привез невесту в Дганию возле Кинерета‚ где стояли два барака‚ и на другой день Рахель уже варила еду на костре‚ пекла хлеб в земляном очаге по примеру арабских женщин. Свадьба Рахели и Ноаха была первой в Дгании: столы покрыли белой клеенкой‚ путь к хупе – свадебному балдахину устлали цветами‚ а саму хупу сплели из колосьев. На свадьбу приехали гости из поселений и танцевали до утра; на юношах были надеты русские косоворотки‚ на девушках сарафаны.

В 1914 году в черте оседлости демонстрировалась «мировая сенсация» – документальный фильм «Жизнь евреев в Палестине». Создало фильм Одесское товарищество «Мизрах» («Восток»); при его показах залы были переполнены еврейской публикой. Выпустили брошюру с кадрами из фильма, пояснениями на иврите и русском языке: «Яффа и Тель-Авив, уборка апельсинов в Петах-Тикве, Стена Плача, гробница Рахили, Мертвое море и Иордан, празднование Песах в Реховоте» и прочее.

После смерти Т. Герцля споры в сионистском движении продолжились. Одни говорили: если невозможно получить согласие Турции на массовое поселение евреев в Палестине‚ надо искать иные территории. Им возражали русские сионисты, называвшие себя «Ционей Цион» – «Сионисты Сиона». На седьмом Сионистском конгрессе они оказались в преобладающем большинстве и постановили‚ что проекты заселения иных земель не будут даже рассматриваться‚ потому что они противоречат принципу сионизма – заселению и освоению Эрец Исраэль. Их противники вышли из Сионистской организации и образовали Еврейское территориальное общество – для поселения евреев в любой части земного шара.

План заселения Уганды провалился: земли оказались негодными для колонизации‚ да и английские плантаторы‚ которые там жили‚ протестовали против появления евреев. Писатель И. Зангвил выдвинул лозунг: «Лучше сионизм без Сиона‚ чем Сион без сионизма»; его сторонники искали земли для заселения в Австралии‚ Аргентине‚ Боливии‚ Бразилии, Родезии. Переселили несколько тысяч человек в Техас‚ рассматривали такую возможность в португальской колонии Ангола‚ но климат оказался там очень тяжелым‚ да и безопасность евреев нельзя было гарантировать‚ так как вокруг жили воинственные африканские племена.

Начальник московского охранного отделения С. Зубатов создавал с одобрения начальства легальные профессиональные объединения‚ чтобы отвлечь рабочих от политики и направить на экономическую борьбу с предпринимателями. В 1901 году бывшие члены Бунда основали в Минске Еврейскую независимую рабочую партию; эта партия не преследовала политических целей‚ желая поднять экономический и культурный уровень еврейских рабочих под лозунгом «хлеба и знаний». Один из лидеров «независимцев» провозглашал: «Мы не призываем – пролетарии всех стран‚ соединяйтесь‚ а лишь – минские столяры‚ минские маляры и т. д. – соединяйтесь». Первые забастовки в Минске дали хорошие результаты‚ так как местный жандармский полковник вызывал к себе предпринимателей, заставляя пойти на уступки. Новая партия стала популярной‚ к ней примкнули еврейские рабочие черты оседлости.

Бундовцы называли «независимцев» «изменниками, провокаторами» и провозглашали: «Каждый революционер‚ который входит в какие-либо сношения с Зубатовым или с подобными ему шпионами‚ вредит интересам рабочих и теряет право носить имя революционера». В 1903 году‚ после погрома в Кишиневе‚ «независимцы» объявили о самороспуске партии: «На фоне всеобщего подавления всякого живого дыхания в еврействе‚ легальные формы рабочего движения могли бы звучать только резким‚ бессмысленным и наглым диссонансом». Одни из них вернулись в Бунд‚ другие примкнули к сионистам. Лидер «независимцев» Маня Вильбушевич уехала в Эрец Исраэль, вышла замуж за Исраэля Шохата, стала активным участником тайного общества Бар – Гиора для охраны еврейских поселений.

Руководитель Боевой организации эсеров Азеф был потрясен Кишиневским погромом‚ и есть предположение‚ что с этого момента он – верный агент полиции – стал скрывать от властей подготовку некоторых покушений. По словам жандармского полковника С. Зубатова‚ Азеф «трясся от ярости и с ненавистью говорил о Плеве‚ которого считал главным виновником» Кишиневского погрома. Азеф подготавливал его убийство и убеждал членов Боевой организации: «Если нет людей‚ их нужно найти. Если нет динамита‚ его необходимо сделать. Плеве, во всяком случае, будет убит. Если мы его не убьем‚ его не убьет никто».

В то время в Швейцарии проходил съезд партии эсеров‚ куда принесли телеграмму об убийстве Плеве. «На несколько минут воцарился какой-то бедлам‚ – вспоминал участник съезда. – Несколько мужчин и женщин ударились в истерику. Большинство обнималось. Кричали здравицы… Как сейчас вижу Н.: стоит в стороне‚ бьет о пол стакан с водой и со скрежетом зубов кричит: вот тебе за Кишинев!..»

Еврейское народное сказание времен Первой мировой войны: «Когда прогремели первые выстрелы и появились первые жертвы‚ собрался Небесный суд‚ чтобы решить‚ на чьей стороне будет победа. Ангел-хранитель России положил на чашу весов все пушки и все снаряды немцев‚ чтобы показать‚ как много они наготовили для погибели невинных людей. В ответ на это ангел-хранитель Германии положил на другую чашу весов всего-навсего два гвоздя‚ два гвоздя с Кишиневского погрома‚ которые вбивали в головы жертв. И чаша с гвоздями перевесила».

Очерк сорок первый Евреи в русско-японской войне. Погромы 1904–1905 гг. «Смутное» время. Октябрьские погромы 1905 г.

Практически после каждого разгрома еврейские общины взывали к милосердию: «Требуется безотлагательная помощь! Пожертвования просят направлять по адресу». А из Житомира сообщили на исходе 1904 года: «Сидим‚ ждем и трепещем…»

1

27 января 1904 года Николай II объявил в «Высочайшем Манифесте»: «Японское Правительство отдало приказ своим миноносцам внезапно атаковать Нашу эскадру‚ стоявшую на внешнем рейде крепости Порт-Артура. По получении о сем донесения… Мы тотчас же повелели вооруженною силою ответить на вызов Японии…»

Так началась русско-японская война‚ по всей стране прошли патриотические манифестации в поддержку царя и русской армии. В еврейской газете написали на второй день войны: «Россия – наша родина‚ и все мы… до последнего‚ свято исполним свой долг перед родиной‚ с которой связали нас исторические судьбы… Постараемся‚ поскольку это в силах наших‚ забыть и недавнее изгнание из Порт-Артура‚ и кишиневский и гомельский погромы‚ и многое‚ многое другое…»

В синагогах служили торжественные молебны «о даровании доблестной победы русскому воинству»; по всем общинам собирали пожертвования «на военные нужды»‚ «на усиление отечественного флота»‚ «на нужды семейств убитых и изувеченных воинов»; одесский банкир З. Ашкенази на свои средства сформировал санитарный отряд; нищие местечки жертвовали крупные суммы из средств коробочного сбора‚ и местное начальство даже ограничивало их пыл‚ чтобы это не пошло в ущерб неотложным нуждам.

По всей стране шла мобилизация в армию‚ в которой некрещеные евреи не могли стать офицерами и даже унтер-офицерами. Их не допускали в юнкерские училища‚ не направляли в гвардию и во флот‚ в интендантство и крепостную артиллерию‚ в карантинную и пограничную службы. Для врачей-евреев существовала в армии пятипроцентная норма‚ но после начала войны их стали призывать без ограничения. С первой партией мобилизованных поехали из Петербурга 45 врачей-евреев‚ на прощание в синагоге города отслужили «напутственное молебствие при громадном стечении народа». В Одесском военном округе врачи-евреи составили половину от всех призванных – 75 человек‚ в Киеве – более 60 %; всего в той войне участвовали 1200 врачей-евреев – треть от общего числа‚ а в осажденном Порт-Артуре они насчитывали 27 %.

В русских частях на Дальнем Востоке было во время войны более 20 000 солдат-евреев; в одном только Брянском полку погибли и были ранены в боях 124 еврейских солдата. Корреспондент телеграфировал из района боевых действий: «По рассказам товарищей‚ по признанию многих офицеров они сражаются так же самоотверженно‚ как и православные русские». Офицер одного из полков рассказывал: «Мне приходилось иметь дело с солдатами-евреями‚ видел я их немало‚ знают о их храбрости и многие полковые командиры‚ знает также командующий армией… Они стреляют хорошо‚ приказания исполняют в точности‚ разумно‚ толково».

Даже в антисемитской газете «Новое время» признавали: «Каких только анекдотов не рассказывают о трусости евреев! Между тем‚ в настоящую войну немало из них показали себя прекрасными‚ храбрыми и распорядительными солдатами. Немало их награждено Георгиевскими крестами‚ есть некоторые‚ имеющие даже по два и три‚ и эти кресты давались не начальством‚ а присуждались самой ротой!»

В первых боях с японцами заслужили Георгиевские кресты Шмуэль Ривин‚ Гиршель Шеток и Мордух Ешин. Рядовой пехотного полка Дубовис получил Георгиевский крест за доставку воды раненым солдатам под сильным огнем противника. Врач Беньяш не ушел с покинутой войсками позиции и под непрекращающимся обстрелом перевязывал раненых‚ хотя ему трижды приказывали отступать. Ювелир Моисей Лейбошиц из Порт-Артура вступил добровольцем в санитарную команду города‚ «показал удивительное хладнокровие и неустрашимость»‚ получил посмертно Георгиевский крест за эвакуацию солдат из-под артиллерийского обстрела.

Раненый в ногу Фроим Черкасс спас тяжелораненого полкового священника‚ после перевязки вернулся в свою часть, заслужил в той войне два Георгиевских креста. Георгиевскими кавалерами стали солдаты Боришевский‚ Гензель‚ Гриншпун‚ Марголин‚ Островский‚ Прежеровский‚ Фридман‚ Чертков и другие. Георгиевский кавалер Герш Лейб Войсвол потерял обе руки и удостоился особой награды командующего армией; три Георгиевских креста заслужил Иосиф Губиш‚ четыре – Столберг из Киева‚ произведенный в офицеры за исключительную храбрость.

Рядовой пехотного полка Виктор Шварц был одиннадцать раз ранен в боях‚ получил три Георгиевских креста и медаль за спасение тонувшего офицера. В русской газете «Наша жизнь» сообщили: «Шварц награжден золотым Георгием за взрыв порохового склада японцев. Тяжелораненый во время мукденских боев в грудь навылет‚ Шварц сутки пролежал среди мертвых‚ а затем был подобран японцами и увезен в плен‚ откуда ему удалось бежать. В Москву Шварц приехал навестить своих родных‚ но положение его поистине критическое: полиция настаивает на немедленном его выселении‚ как не имеющего права жительства в Москве».

В московские госпитали привозили с фронта раненых и больных‚ но их жен и матерей – передавал корреспондент немецкой газеты – «не допускают к постелям раненых‚ так как им запрещен въезд в Москву. Да и самих солдат-евреев‚ лишь только они выйдут из госпиталя‚ хотя бы изувеченными‚ хилыми и неспособными к труду‚ тотчас же высылают из столицы».

Война продолжалась‚ и газеты печатали сообщения о новых героях. Бомбардир-наводчик Лазарь Лихтмахер потерял в бою руку‚ но снова вернулся на батарею и встал у своего орудия. Ефрейтор восточно-сибирского стрелкового полка Иосиф Трумпельдор‚ выйдя из госпиталя‚ написал ротному командиру: «У меня осталась одна рука‚ но эта одна – правая. А потому‚ желая по-прежнему делить с товарищами боевую жизнь‚ прошу ходатайства вашего благородия о выдаче мне шашки и револьвера». В приказе по полку отметили: «Эти слова следует вписать золотыми буквами в историю полка»‚ так как Трумпельдор не пожелал «обратиться в инвалида… и‚ презирая опасность‚ вновь предложил свою полуискалеченную жизнь на борьбу с врагом».

Трумпельдора произвели в младшие унтер-офицеры – «за его боевые заслуги и неустрашимость в бою», и он оставался среди защитников Порт-Артура до сдачи крепости.

2

После начала войны в правительственных кругах России преобладала уверенность в быстрой победе над японцами. Великий князь Сергей Александрович заявил: «Полудикое племя объявило нам войну…» Кишиневский губернатор вспоминал: «Во дворце смотрели на нападение японцев‚ как «на укус блохи»… «Сам Плеве»… с досадой спросил: «Неужели для вас не ясна следующая арифметическая задача: что больше – пятьдесят или полтораста миллионов?»..»

Но вскоре оказалось‚ что война не получалась «короткой и победоносной». В первые ее месяцы японцы захватили порт Дальний‚ а затем осадили Порт-Артур‚ вывели из строя десятки кораблей российской тихоокеанской эскадры – крейсеры, броненосцы, канонерские лодки и миноносцы. С фронта приходили сообщения о неудачах русской армии и огромных потерях среди солдат и офицеров; в многодневном сражении на реке Шахе русские потеряли 40 222 убитых, раненых и попавших в плен‚ в боях под Мукденом – 89 423 человека. Японская армия тоже понесла большие потери, однако не это определяло отношение к той войне. Трудно было понять‚ почему огромная империя не может справиться с какими-то «макаками» (так в газетах пренебрежительно называли противника)‚ и по стране поползли слухи о «виновниках» поражений.

«Новое время» обвинило «всемирное еврейство»‚ будто бы подтолкнувшее Японию на эту войну; правые газеты наперебой писали о том‚ как евреи России помогают «родственным им по расе» японцам: вывозят золото из страны‚ закупают лошадей для врага‚ «молятся о японской победе над русскими». Эти сообщения всякий раз опровергались‚ редакторы газет приносили извинения за вымысел‚ но по России уже заговорили о том‚ что евреи отправляют вагоны с полушубками для японских солдат‚ посылают японскому микадо приветственные адреса с пожеланиями скорой победы‚ намереваются взрывать мосты в тылу, натравливают Англию и Америку на Россию.

Повсюду раздавали бесплатно петербургскую газету «Знамя» с подстрекательскими статьями П. Крушевана; в Одессе подозрительные личности разъясняли толпе: «Жиды в Америке собрали деньги‚ чтобы построить броненосец «Кишинев» и подарить его японцам. Этот броненосец – в отместку за Кишиневский погром – будет сражаться против русского флота». От слухов один шаг до погромов‚ и в Одессе уже появились печатные листки: «Православные люди! Приближается жидовская Пасха. Берегите ваших детей!» В городе заговорили открыто: «Есть приказ – бить жидов на Пасху»‚ и многие евреи поспешили уехать из города.

Затем слухи о погроме появились в Кишиневе‚ на базаре стали раздавать листки‚ разъяснявшие народу «предательство и тяжкие грехи жидов». Кишиневский полицмейстер был в явном смущении‚ не зная как поступить‚ чтобы не пойти наперекор воле начальства‚ – из Петербурга пришло указание о принятии немедленных строгих мер‚ и полицмейстер тут же пообещал губернатору: «Будьте спокойны‚ теперь беспорядков в Кишиневе не будет!» И вскоре в газетах отметили с облегчением: «Пасха везде прошла спокойно».

С. Витте писал в «Воспоминаниях»: «Началось ужасное время. Несчастнейшая из несчастнейших войн… Было сразу видно‚ что война эта крайне непопулярна‚ что народ ее не желает‚ а большинство проклинает». По всей стране шел набор в армию для отправки на Дальний Восток. Новобранцы разбивали винные лавки‚ напивались и буйствовали; еврейские общины собирали деньги «для угощения»‚ чтобы задобрить и предотвратить беспорядки‚ но это не всегда помогало. К солдатам присоединялись мастеровые‚ приказчики‚ босяки‚ крестьяне из окрестных деревень‚ все вместе шли громить еврейские дома и лавки.

Волна погромов началась осенью 1904 года. В городе Александрия Херсонской губернии в Йом Кипур пьяная толпа избивала в синагоге молящихся, были убитые и раненые. «В эту ужасную минуту‚ – сообщали в газете‚ – явился на помощь евреям священник отец Алексей. Он вышел на площадь с хоругвями и начал служить молебен под открытым небом. Этим он приостановил на время погром. По окончании службы погром возобновился…» В Могилеве целый день громили еврейские дома‚ в которых ютились чернорабочие‚ калеки‚ вдовы с детьми‚ нищие‚ и среди погромщиков евреи узнавали своих соседей. «Целые сутки работали топоры и ломы‚ разбивая грязные деревянные лавки и разрывая вонючие тряпки… Сотни разоренных бедняков валяются в разбитых домах‚ без окон и дверей‚ дети простуживаются и мрут‚ как мухи…»

В Быхове толпа разграбила все еврейские лавки‚ а затем их сожгла. Буйства прошли в Смоленске‚ Минске‚ Мстиславле‚ во многих местечках по пути следования солдат. «Мобилизованные вместе с мужиками‚ которые везли их на подводах‚ разгромили всё местечко. Один пьяный мужик снял сапог с ноги и требовал‚ чтобы евреи целовали ему пятки; ослушников бил смертным боем…» Даже во время кратких стоянок поездов‚ за пять-десять минут солдаты успевали разгромить пару еврейских лавок: «Бейте жидов! – кричала толпа. – Их везде бьют!..»

Война пагубно повлияла на экономику страны‚ уменьшились торговые обороты‚ особенно пострадали промышленные города черты оседлости – Варшава‚ Лодзь‚ Белосток‚ Витебск‚ Минск‚ Вильно‚ Одесса‚ откуда прежде отправляли на Дальний Восток большие партии товаров. Многие фабрики сократили свои производства из-за отсутствия заказов; масса рабочих‚ ремесленников и приказчиков осталась без всякого заработка. «В Лодзи улицы переполнены нищими. Чуть ли не ежедневно отмечают случаи обмороков на улицах от истощения. Были даже самоубийства от голода. В Одессе толпы безработных стариков‚ женщин и молодежи вырывают друг у друга работу за двенадцать-двадцать копеек в день‚ но и такой работы очень мало… Заработков нет‚ впереди – страшный голод».

Семьи мобилизованных солдат теряли своих кормильцев и лишались средств к существованию, погромы в городах и местечках довершали разорение; практически после каждого разгрома еврейские общины взывали к милосердию: «Требуется безотлагательная помощь! Пожертвования просят направлять по адресу». А из Житомира сообщили на исходе 1904 года: «Сидим‚ ждем и трепещем…»

3

В июле 1904 года эсер Егор Созонов бросил бомбу на петербургской улице и убил министра внутренних дел В. Плеве. На Плеве покушались неоднократно: это он выступал против независимости Финляндии‚ руководил подавлением крестьянских волнений‚ преследовал студенчество и земские учреждения‚ – с его именем связывали и еврейские погромы. Убийство Плеве называли «одним из самых удачных актов революционной борьбы»‚ даже в консервативных кругах мало кто сожалел о его гибели. Новый министр внутренних дел провозгласил более либеральную политику «взаимного доверия» между правительством и обществом, пообещал руководствоваться справедливостью и «добротой» в еврейском вопросе.

В августе 1904 года – после рождения наследника Алексея – Николай II предоставил некоторые «милости» населению империи. Кое-какие льготы получили и евреи; в ответ на это еврейские общины России послали петицию на имя правительства: «Так дальше жить нельзя. Измученные всем пережитым‚ евреи ждут своего полного раскрепощения‚ решительной отмены всех ограничительных законов». На «облегчении участи инородцев» настаивал и председатель Комитета министров С. Витте‚ предсказывая в противном случае усиление «антиправительственной деятельности евреев»: «Враждебное отношение евреев к правительству вызывается тяжелыми материальными условиями‚ в которых живет большинство русских евреев под гнетом ограничительных законов».

В воскресенье 9 января 1905 года 300 000 рабочих Петербурга пошли к Зимнему дворцу‚ чтобы подать жалобу Николаю II. «Мы‚ жители и рабочие Петербурга‚ просим у тебя‚ царь‚ защиты и справедливости. Мы – нищие и притесняемые! Обманывают нас‚ считают за рабов‚ а не за людей‚ душат нас и не дают вздохнуть свободно…» Одну из колонн возглавлял инициатор похода священник Георгий Гапон; рядом с ним шел эсер Петр (Пинхас) Рутенберг. Власти предупреждали Гапона‚ что не подпустят рабочих к царскому дворцу‚ поэтому демонстранты несли иконы и распятия‚ которые, как они верили, помешают войскам открыть огонь. На подходе к центру города солдаты начали стрелять по колоннам‚ казаки разгоняли их саблями и нагайками; по официальным данным погибли 130 человек, несколько сот были ранены.

Начальник Петербургского охранного отделения вспоминал через многие годы: «При первом сигнальном рожке горниста‚ перед первым ружейным залпом Рутенберг схватил Гапона за плечи и бросил его наземь: опытный революционер – он понимал значение сигнала. Благодаря этому Гапон избежал смертельной опасности, а священник‚ стоявший возле него‚ был убит… О священнике Гапоне ничего не было известно‚ затем он вынырнул за границей».

9 января 1905 года вошло в историю под названием «кровавое воскресенье». Через день после этого начались забастовки протеста по всей России; в них участвовали и еврейские рабочие Вильно‚ Варшавы‚ Лодзи и Ковно. В феврале 1905 года эсер Иван Каляев бросил бомбу в Кремле и убил московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Так начался 1905 год – с забастовками на заводах и железных дорогах‚ крестьянскими волнениями‚ студенческими митингами‚ террористическими актами‚ вооруженными восстаниями‚ поражениями русской армии на Дальнем Востоке и с жестокими еврейскими погромами‚ каких прежде не знала Россия.

Почти все слои русского общества призывали к проведению неотложных реформ и привлечению представителей народа к управлению страной. «Причина частых потрясений… – предупреждали в своей петиции российские инженеры‚ – лежит не в агитации так называемых революционеров и‚ конечно‚ не в иноземном воздействии‚ а в коренном… неустройстве нашей государственной жизни». В феврале 1905 года Николай II согласился на созыв собрания народных представителей с правом совещательного голоса. Царь позволил организациям и частным лицам вносить предложения‚ «касающиеся усовершенствования государственного благоустройства»‚ и отовсюду присылали петиции с призывами отменить самодержавие, ввести парламентское правление. В марте 1905 года образовался Союз для достижения полноправия еврейского народа в России и потребовал «широкой автономии общин‚ свободу языка и школьного обучения»‚ а также всеобщее избирательное право при выборах в парламент.

К лету 1905 года правительственная комиссия разработала устав будущей Государственной Думы‚ которой дозволялось лишь обсуждать проекты новых законов‚ задавать вопросы правительству и указывать на незаконные действия властей. По этому уставу евреи не могли принимать участия в народном представительстве; по мнению должностных лиц в этом была определенная логика: нелепо предоставлять право выбора в Думу той части населения‚ которая не имела многих гражданских прав, не допускалась даже к городскому самоуправлению. Еврейские общины посылали в Петербург протесты; депутация городов и земств на приеме у царя просила допустить евреев к участию в народном представительстве‚ «чтобы не было бесправных и обездоленных». После многих споров евреям позволили участвовать в будущей Думе на общих основаниях‚ и в газете прокомментировали это таким образом: «Теперь еврей имеет право быть народным представителем‚ но не имеет права жительства в месте нахождения Государственной Думы‚ в столице».

В ответ на требования либералов возросла активность сторонников неограниченной самодержавной власти. Они провозглашали в своих прокламациях: «Крики «Долой самодержавие!» – суть крики тех кровопийц‚ которые называются жидами‚ армянами‚ поляками… Долой изменников! Долой конституцию!» В Курске‚ Казани‚ Пскове‚ Москве‚ Тамбове избивали на улицах студентов и гимназистов. Снова заговорили о погромах‚ и обозреватель отметил с грустью в журнале «Восход»: «Погром вошел в обычай… Создалось то чудовищное для здорового государственного порядка положение‚ при котором группе граждан ежедневно приходится ставить себе вопрос: не будут ли нас завтра резать наши сограждане?..»

К тому времени организации еврейской самообороны существовали практически во всех городах, во многих местечках черты оседлости. Молодые люди учились стрелять из револьверов‚ разрабатывали планы защиты еврейских улиц; евреи давали деньги на эти цели‚ уже не надеясь на солдат и полицию; поговаривали даже о создании единой всероссийской организации самообороны. В Вильно Михаил Гальперин заказывал у еврейских кузнецов сабли и пики‚ обучал молодых людей пользоваться оружием, расставлял их в уязвимых местах еврейского квартала‚ чтобы предотвратить погром. Перед христианской Пасхой участники самообороны Одессы распространяли прокламации «К русским людям»: «Вражды мы, евреи, с вами не желаем‚ но бить себя не дадим. Если вы нас только тронете‚ вам это дорого обойдется… Проведите вашу Пасху чинно и мирно‚ как подобает верующим людям. Иначе вы превратите свой собственный праздник в страшную резню‚ в которой много погибнет и ваших».

Комитет самообороны Одессы обращался и к евреям: «Каждый из вас должен вооружиться. Если не хватит револьверов‚ приготовьте острые ножи‚ дубины… Женщины пусть заготовят кипяток или серную кислоту… За оружие‚ братья! За народную честь‚ за жизнь жен и детей!». Погромщики тоже готовились к беспорядкам‚ выпускали подстрекательские листки против «жидов‚ социалистов и интеллигентов». В Николаеве написали в прокламации: «Мы решили уничтожить всю эту дрянь. Считая вас не интеллигентом‚ предлагаем по первому нашему зову явиться в наше национальное общество‚ избрать оружие и с помощью полиции и казаков вступить в бой… В противном случае будем считать вас интеллигентом».

Подготовленная толпа ждала лишь сигнала‚ поводом для разбоя годился любой слух: в Симферополе – будто еврейский мальчик бросил икону в клозет‚ в Житомире – будто евреи упражнялись в стрельбе по портрету царя и запасались оружием‚ чтобы «перерезать христиан‚ забрать всю русскую землю и править ею». Правые газеты сообщали об очередных «преступлениях» еврейского народа и внушали населению‚ что «погром есть дело первейшей государственной необходимости». В еврейской газете сообщали: «В гимназиях и школах педагоги и даже законоучители открыто говорят с кафедр о том‚ что необходимо для блага отечества устроить погром».

С апреля началась первая полоса погромов 1905 года‚ но кое-где отряды самообороны предотвращали их или ослабляли разрушительное действие. В Симферополе вооруженная молодежь отстояла синагогу и еврейские улицы. В Мелитополе бойцы самообороны – совместно с христианской молодежью – рассеивали толпы громил, отбирали у них награбленное. В Николаеве самооборона подавила погром в первые же минуты; подобное могло произойти и в других городах‚ но солдаты с полицейскими разгоняли защитников‚ и погромы продолжались – часто при содействии властей.

В Белостоке во время праздника Песах казаки избивали молящихся в синагоге‚ больше всех пострадали старики: «Головы их изрезаны ударами нагайки‚ по всему телу ссадины…» В Минске солдаты били евреев‚ городовые стреляли в участников самообороны‚ казаки разгоняли их: «Большинство ранено пулями‚ многие пиками‚ некоторые шашками и нагайками…» В Екатеринославе солдаты и казаки стреляли в евреев на улицах‚ громили их дома и лавки: «Смятение и ужас в городе. Разгромленные дома‚ раненые‚ убитые‚ паника и отчаяние…» В Керчи градоначальник и полицмейстер города шли во главе патриотической демонстрации с портретами царя и пением гимна. Возбужденная толпа кинулась громить еврейские дома и расхищать имущество; даже цыгане приехали из табора «за добром»‚ а «полицейские‚ конные и пешие‚ стояли вплотную к толпе и курили папиросы…» Участники самообороны Керчи пытались защищаться‚ но солдаты стреляли в них; среди убитых оказался русский гимназист П. Кириченко‚ который «встал на защиту разоряемых».

На улицах Житомира проходили яростные сражения с погромщиками‚ были убитые и раненые с обеих сторон. «В Житомире происходит резня. Положение отчаянное. Нападают христиане‚ евреи обороняются. На улицах бой‚ стрельба…» Студент Николай Блинов пытался успокоить громил‚ но его забили насмерть на глазах у солдат. «Хошь ты и русский‚ – кричала толпа‚ – и сицилист‚ а хуже жидов!..» Четырнадцать еврейских юношей из местечка Чудново поспешили на помощь в Житомир‚ и Янкель Митновецкий свидетельствовал: «В Троянове нас окружили «кацапы»‚ стали обыскивать‚ всё забрали, начали бить топорами‚ дубинами… Я видел‚ как мои товарищи один за другим падают мертвыми… Кто лежал с отрубленной головой‚ у кого живот распоротый… отрезанные руки… Я впал в беспамятство и очнулся в больнице».

Еврейские газеты из номера в номер печатали списки пожертвований‚ добавляя названия городов и местечек после очередного буйства: «в пользу пострадавших от погрома в городе Могилеве»‚ «в пользу пострадавших от погрома в городе Симферополе»‚ «в пользу пострадавших Быхова… Мстиславля… Феодосии… Житомира… Мелитополя… Черкасс… Брест-Литовска… Керчи… в пользу семьи Н. Блинова…» В «Восходе» написали: «Не одни евреи – всё население России переживает дни страха и тревог. Категории погромов умножились, появились погромы армянские‚ избиения русской интеллигенции‚ учащейся молодежи и пр.‚ и пр. Какой-то вихрь насилий пронесся над страной».

Как бы в подтверждение этого‚ список пожертвований в еврейской газете пополнился еще одной рубрикой: «В пользу армян‚ пострадавших от беспорядков в Баку…»

4

Страна переживала неспокойное‚ «смутное» время. Все были возмущены неудачами на фронте‚ в вину правительству ставили падение Порт-Артура‚ разгром русского флота в Цусимском проливе‚ сокрушительное поражение под Мукденом. Год был неурожайный‚ по губерниям России прошли крестьянские волнения. Крестьяне жгли и разоряли помещичьи имения; войска жестоко подавляли беспорядки‚ а местные власти докладывали в Петербург в секретных отчетах: «Тяжелое положение крестьян видят солдаты‚ что производит на них дурное впечатление».

К лету 1905 года положение еще более обострилось. На улицах Лодзи войска стреляли в демонстрацию польских и еврейских рабочих‚ на похороны убитых вышли десятки тысяч жителей города. Четыре дня шли в Лодзи сражения на баррикадах: погибло 150 человек, многие были ранены. На Черноморском флоте началось восстание матросов броненосца «Потемкин»; были матросские волнения в Либаве‚ в войсковых частях Херсона и Варшавы. В июле 1905 года некий анархист бросил в Белостоке бомбу в военный патруль‚ в городе разразился жестокий погром. Солдаты стреляли на улицах по евреям‚ и в газете написали: «Весь день‚ до глубокой ночи‚ гремели выстрелы… Лужи крови‚ стоны раненых… В еврейской больнице – 32 трупа и 26 раненых…»

В сентябре 1905 года войска стреляли в забастовщиков на улицах Москвы; в октябре бастовали рабочие‚ телеграфисты и машинисты на железных дорогах; по всей стране не выходили газеты; повсюду громили оружейные магазины и забирали ружья с патронами; вооруженные столкновения случались почти ежедневно – со многими жертвами среди демонстрантов‚ солдат и полицейских. «Нужно только навалиться всей силой на колеблющееся самодержавие‚ – писали в левой газете‚ – и оно рухнет…» А священник Г. Гапон призывал из-за границы: «На войну идти отказывайтесь!.. По указанию боевого комитета восставайте!.. Водопроводы‚ газопроводы‚ телефоны‚ телеграф‚ освещение‚ конки‚ трамваи‚ железные дороги уничтожайте!..»

Такая напряженная обстановка могла парализовать страну‚ и 17 октября 1905 года Николай II подписал манифест. В стремлении «к скорейшему прекращению столь опасной для Государства смуты» царь обещал «даровать населению незыблемые основы гражданской свободы»: неприкосновенность личности‚ свободу совести‚ слова‚ собраний и союзов. Обещаны были выборы в Государственную Думу – уже не в совещательный‚ а в законодательный орган‚ без одобрения которого «никакой закон не мог восприять силу».

Веками российским императорам принадлежала в стране вся полнота законодательной и исполнительной власти‚ основной закон гласил: «Император есть монарх самодержавный и неограниченный». Манифест 17 октября означал отказ от единоличной власти‚ превращение Российской империи в конституционное государство‚ и Николай II назвал этот шаг «страшным решением»‚ которое он, «тем не менее, принял сознательно». «После такого дня голова сделалась тяжелой и мысли стали путаться‚ – записал он в дневнике. – Господи‚ помоги нам‚ спаси и усмири Россию». С. Дубнов вспоминал тот день в Вильно: «Был ясный полдень, совсем не осенний, когда я вышел на улицу… Встречались знакомые с радостными лицами и приветствиями». Но Дубнов не разделял общих восторгов и записал в дневнике: «Быть свободным – трудное искусство для воспитанных в школе рабства», и опасения не обманули его.

Долгожданный манифест встречали с ликованием‚ служили благодарственные молебны‚ на улицы городов выходили демонстранты с красными флагами. На многолюдных митингах ораторы благодарили царя за «дарование свободы»‚ рабочие братались с солдатами‚ оптимисты предсказывали наступление всеобщего единения в стране‚ измученной забастовками‚ террором и кровопролитиями. Тон в манифестациях задавали революционеры: они праздновали первую победу над царской властью‚ требовали окончательного свержения самодержавия‚ освобождения политических заключенных, рвали портреты Николая II. В ответ на это местные власти организовывали патриотические шествия с иконами‚ портретами царя‚ национальными флагами и пением гимна. Огромные толпы шли по улицам в сопровождении солдат и полицейских; к ним присоединялись уголовники‚ босяки‚ чернорабочие‚ подростки – все те‚ кого именовали тогда «черной сотней».

Столкновения были неминуемы‚ и по империи прокатилась волна насилия‚ которая оставила за собой тысячи убитых и тяжелораненых. В день опубликования манифеста солдаты стреляли в мирную манифестацию в Петербурге; в Саратове‚ Казани‚ Полтаве‚ Ярославле‚ практически повсюду «черные сотни» жестоко избивали гимназистов‚ студентов‚ интеллигентов. В Минске войска стреляли без предупреждения в многотысячную толпу‚ «место‚ где народ встретил манифест о даровании свободы‚ было покрыто грудами тел и лужами крови»: погибло 50 человек‚ ранено – более ста. В Юзовке черносотенцы кидали в доменные печи участников демонстрации в честь «дарования свободы»; в Томске толпа подожгла здание городского театра‚ где собрались демонстранты с красными флагами; в Нежине крестьяне из окрестных деревень пригнали студентов и евреев к городскому собору‚ поставили на колени и под угрозой смерти заставили принести присягу – «не бунтовать‚ царя уважать».

Впоследствии стало известно‚ что в Петербурге‚ в подвале департамента полиции печатали тысячи погромных прокламаций‚ «различных по изложению и однородных по содержанию» – против «революционеров‚ поляков‚ армян и жидов». Командовал тайной типографией жандармский ротмистр М. Комиссаров‚ который говорил: «Погром можно устроить какой угодно: хотите на десять человек‚ хотите и на десять тысяч». Текст каждой прокламации получал одобрение директора департамента полиции; затем ее печатали, пачками отправляли в губернии‚ где прокламации распространяли местные чиновники‚ полицейские и жандармы.

В городе Александровске Екатеринославской губернии полиция наладила печать собственных воззваний «Ко всем истинно русским людям»‚ призывая население вооружаться вилами и косами, подниматься против «революционеров‚ социал-демократов и жидов». Эти воззвания распространяли среди крестьян‚ а потому их текст был прост‚ доходчив, содержал совсем уж невероятные сведения: «На этих днях изверги рода человеческого ранили царя-батюшку нашего‚ который от горя уже успел поседеть». Один из создателей прокламаций сообщал в департамент полиции: «Я убежден‚ что эти воззвания благотворно повлияют на крестьян, удержат их от насилий над помещиками».

Министры были, как правило, против погромов‚ однако в Петербурге нашлись влиятельные лица‚ которые подталкивали толпу на грабежи и убийства. В особой записке‚ составленной по поручению С. Витте‚ было сказано: «Создалось вполне твердое убеждение‚ что все эти погромы… провоцировались и направлялись одной и той же рукой‚ и притом рукой властной… чтобы не дать осуществиться обещаниям манифеста». Товарищ министра внутренних дел генерал Д. Трепов (тот самый‚ что издал приказ по армии: «Холостых залпов не давать и патронов не жалеть») располагал особыми полномочиями‚ миллионами рублей из секретного фонда‚ и многие были уверены‚ что именно он стоял за вдохновителями тех погромов.

«Трепов не был погромщиком по любви к сему искусству… – писал Витте в «Воспоминаниях». – С легким сердцем он относился только к погромам «жидов»; а разве он один так относился к сей кровавой политической забаве? А Плеве разве был против того‚ чтобы в Кишиневе‚ Гомеле и вообще хорошо проучили жидов? А графы Игнатьевы разве не питали те же чувства?.. Когда мне самому приходилось государю указывать на недопустимость подобных действий‚ государь или молчал, или говорил: «но ведь они‚ то есть жиды‚ сами виноваты»…»

5

Это были дни хаоса, дикого остервенения‚ практически повсюду беспорядки выливались в жесточайшие еврейские погромы. «Во главе «бунтовщиков»‚ – отметили в правительственном расследовании‚ – народ всегда видел евреев‚ которые благодаря своей исключительной впечатлительности‚ нервности‚ легкой возбудимости и страстности являлись наиболее видным элементом митингов‚ манифестаций и забастовок‚ хотя на самом деле‚ быть может‚ представляли меньшинство среди других участников сборищ и шествий». Погромы, как правило, начинались одинаково: по улицам проходили демонстрации в поддержку октябрьского манифеста, навстречу им шли колонны с царскими портретами и иконами; столкновения между ними перерастали в драку со стрельбой, а затем толпа кидалась на еврейские дома и магазины.

Первая телеграмма о погроме пришла на другой день после опубликования царского манифеста; каждый час телеграф приносил новые известия с мест событий. Нежин: «Всю ночь и день продолжается разгром еврейского имущества. Много раненых. Есть убитые…» Ростов-на-Дону: «Картина разрушения не поддается описанию… Много убитых‚ раненых‚ особенно евреев…» Саратов: «Сердце обливается кровью и руки цепенеют от ужаса… Число убитых и раненых пока не выяснено…» Золотоноша: «Город уничтожен и сожжен антиеврейским погромом‚ голодают пятьсот еврейских семейств‚ ради Бога – немедленную помощь!..» Тирасполь: «На глазах начальника станции‚ начальника патрульного отряда и массы публики… солдаты били евреев-пассажиров штыками и прикладами‚ а служащие станции – инструментами… Когда поезда ушли‚ оказалось десять убитых‚ в том числе трое детей…»

Поводом к погрому в Киеве послужили слухи‚ будто евреи подожгли монастырь, вырезали монахов, взорвали пороховые погреба возле города. В правительственном расследовании отметили «близкое к попустительству бездействие» войск и полиции. Полицмейстер Киева «спокойно и сочувственно смотрел на происходившее» и отвечал поклонами на приветствия погромщиков. Генерал-лейтенант Бессонов‚ ответственный за охрану Подола‚ населенного евреями‚ «стоял во главе громил и мирно беседовал с ними: «Громить можно‚ – говорил он‚ – но грабить не следует»…» Со слов свидетелей, Бессонов заявил: «если бы он захотел‚ погром закончился бы в полчаса‚ но евреи приняли слишком большое участие в революционном движении и потому должны поплатиться».

Разбой продолжался три дня‚ с утра до позднего вечера; к ночи погромщики расходились по домам‚ а наутро с новыми силами принимались за дело. Громили дома бедняков на окраине Киева, громили богатые еврейские магазины в центре города; подвергли разгрому особняки барона Гинцбурга, братьев Бродских и других; в еврейском училище разрушили всё, вплоть до мраморных лестниц и железных перил. Киевский еврей свидетельствовал: «Погромщики врывались в дома, вытаскивали оттуда не только имущество, но и избитых, окровавленных людей, от которых требовали прочесть молитву или показать царский портрет. В квартирах оставались трупы убитых… Наш дом был осажден толпой, но… живший в одной из квартир священник поклялся на кресте, что «жидов и бунтовщиков против царя в этом доме нет»…»

Солдаты были уверены‚ что погром разрешен властями‚ говорили с убеждением: «Мыслимо ли это без дозволения начальства?» Епископ Платон умолял толпу пощадить евреев‚ становился перед ней на колени‚ но ему с угрозой кричали: «И ты за жидов?!» Еврейская молодежь пыталась защищаться, и стреляла в погромщиков из окон домов, но в ответ солдаты давали залп по тем домам, а толпа громила квартиры. В дни погрома профессора Политехнического института послали в Петербург телеграмму: «Город залит кровью‚ войска неистовствуют… Именем общественного спасения просим вас о немедленном изъятии власти из рук военного начальства, всякий час промедления грозит величайшим кровопролитием».

Погром в Одессе продолжался четыре дня. В правительственном отчете отметили: «По силе и проявлению жестокости этот погром превзошел все ему предшествовавшие… Полицейские чины, считая евреев виновниками всяких политических смут, вполне сочувствовали совершавшемуся погрому еврейского населения, не считали даже нужным скрывать это». Полицейские «руководили действиями толпы»; переодетые полицейские стреляли в воздух и указывали затем на окна еврейских домов‚ из которых будто бы вели стрельбу; солдаты обстреливали эти дома‚ а толпа их громила. Отряды студенческой и еврейской самообороны пытались защищать еврейские кварталы‚ но против них применили винтовки и артиллерию; жители еврейских кварталов, вооружившись топорами с оглоблями, сумели отстоять несколько улиц.

Официальное расследование установило‚ что местные власти лишь наблюдали за погромщиками и не мешали им. Начальник кадетского корпуса говорил: «Вы идете громить евреев – благословляю вас!» Командующий войсками Одесского округа заявил на встрече с офицерами полиции: «Нужно признаться‚ что все мы в душе сочувствуем этому погрому». Одесский градоначальник раскланивался с толпой громил: «Спасибо‚ братцы!»‚ а когда избиваемые кинулись к нему за помощью‚ градоначальник сказал: «Я ничего не могу сделать. Вы хотели свободу – вот вам жидовская свобода».

Евреи убегали из города‚ но их убивали в поездах‚ сбрасывали с кораблей в море. Из Одессы сообщали в те дни: «Зверства разъяренной толпы неописуемы. Передают‚ что‚ убив грудных детей‚ разрывали их на части‚ взрослых сбрасывали с третьих и четвертых этажей… В еврейской больнице лежат раненые с отрезанными органами тела; есть случаи кастрации…» 50 000 человек оказались без крова‚ часть из них временно разместили во дворе еврейской больницы и в аудиториях университета; по окончании погрома похоронили в братской могиле 250 евреев‚ среди них 50 участников самообороны; самым молодым среди жертв оказался Исер Зельцер – полтора года, самым старым Шимон Цимельзон – 80 лет.

С 18 по 29 октября 1905 года‚ в течение двенадцати дней‚ прошло более 600 еврейских погромов в губернских и уездных городах‚ в деревнях и местечках. Большинство из них пришлось на южные и юго-западные губернии черты оседлости‚ в Литве и Белоруссии погромов было мало‚ в Польше – ни одного. Погромы прошли и вне черты оседлости – в Великих Луках‚ Вязьме‚ Орле‚ Брянске‚ Курске‚ Твери, Ростове-на-Дону‚ Воронеже‚ Рязани‚ Ярославле‚ Туле, Казани‚ Томске, Иркутске, Екатеринбурге, где заодно с евреями избивали на улицах студентов и интеллигентов.

В погромах принимали участие торговцы‚ ремесленники‚ железнодорожные и заводские рабочие‚ крестьяне‚ служащие и чиновники. Кое-где лавочники угощали босяков водкой‚ давали им по пятьдесят копеек и посылали громить лавки конкурентов-евреев. Бывало и так‚ что погромщик укрывал в своем доме соседей-евреев‚ а сам шел грабить на другие улицы. Правые газеты объяснили погромы «местью за революционную деятельность евреев»‚ однако от разбоя страдала та нищая еврейская масса‚ которая не имела никакого отношения к какой-либо общественной и политической жизни.

По официальной статистике за эти двенадцать дней были убиты 810 евреев‚ из них в Ростове-на-Дону – более ста пятидесяти‚ в Екатеринославе – 67‚ в Минске – 54‚ в Симферополе – свыше сорока‚ в Орше – более тридцати‚ в Кишиневе – 19. Ранено в октябрьских погромах примерно 2000 человек; некоторые сошли с ума от нервных потрясений‚ умерли от ран, изнасилованные женщины кончали жизнь самоубийством; от грабежей пострадали 200 000 человек. Адвокат А. Марголин говорил на суде от имени потерпевших: «Октябрьские погромы… это гнусная отдача бесправной части населения на поток и разграбление подонкам и жалким отбросам общества».

Октябрьские события 1905 года подтолкнули еврейскую молодежь на борьбу: одни шли в отряды самообороны‚ другие – в революционные партии‚ чтобы завоевать равноправие. С. Дубнов писал: «Как наиболее угнетаемые царским режимом‚ евреи не могли не броситься в освободительное движение‚ но за это черная Россия мстила им погромами‚ которые еще больше толкали их в ряды крайне левых партий… И снова сомкнулся заколдованный круг: бунтуют оттого‚ что бьют‚ и бьют за то‚ что бунтуют». А в еврейских газетах появился очередной список пожертвований: «В пользу пострадавших от октябрьских погромов…»

6

В «Недельной хроники Восхода» сообщили (1893 год): «Ново-Радомск. Здесь недавно умер Коган, портной местного полка‚ ста лет от роду… Во время пребывания в строевой службе его усилиями было приобретено несколько свитков Торы специально для солдат-евреев… Умирая‚ Коган завещал‚ чтобы свитки эти и впредь оставались «солдатскими»… По праздникам солдаты с разрешения командира переносят ковчег к себе в лагерь и в отдельной палатке совершают богослужения».

В один из дней стало известно, что командир полка в Одесском военном округе позволил еврейским солдатам собрать деньги для написания свитка Торы, а затем принять участие в переносе его в городскую синагогу. В шифрованной телеграмме в Петербург говорилось: «Свиток был торжественно перенесен из лагеря при участии офицеров и даже командира полка; говорят, что была и полковая музыка». Военный министр назвал это событие «крайне бестактным и заслуживающим серьезного порицания»; командира полка Макеева – с согласия Александра III – «отчислили от должности» и отправили в запас.

В 1896 году – в годы правления Николая II – раввин местечка в Царстве Польском пригласил полковника Корбута, командира драгунского полка, на торжество написания свитка Торы. Полковник докладывал в Петербург: «При входе нас (офицеров полка) встречали все старейшины с раввином во главе и проводили до почетных мест, особо приготовленных. Затем раввин произнес речь очень патриотического содержания… По окончании последней приступили к началу письма сказанной Торы, для чего раввин, подходя по очереди к каждому из нас, просил подержаться за перо, и затем на месте пергамента была написана буква».

Варшавская газета сообщила об этом: «Первые буквы Торы принадлежат командиру полка», и в Главный штаб поступила анонимная записка: «Неужели прилично и желательно подобное братание русских войск с жидами?.. Или и тут деньги?» Полковника Корбута ожидало наказание, однако его поддержал командующий войсками Варшавского округа: «Я считаю проявление таких отношений между войсками и жителями весьма желательным, заслуживающим полного внимания, в особенности как совершающиеся на почве любви к своему Государю».

В 1901 году газета в Могилеве сообщила об участии солдат-евреев в торжественном внесении в синагогу свитка Торы, и в Главный штаб пришло анонимное послание: «Кто разрешил приносить в полк Тору? Зачем им она? Где будет храниться? Среди солдат пошли толки, что ее будут носить со знаменем. Поистине наступило жидовское время, русские люди перевелись, что ли?» Провели расследование, и командира части полковника Туркова, «преступившего пределы веротерпимости», с согласия Николая II отчислили в запас.

Российских евреев постоянно обвиняли в «систематическом уклонении от воинской повинности»; количество евреев, не являвшихся на призывные пункты, превышало уклонявшихся от службы христиан. Не всякий желал отдавать несколько лет жизни, а то и саму жизнь, по призыву властей, которые не признавали его полноправным гражданином дома и в армии, а по окончании службы требовали, чтобы он вернулся в черту оседлости. К концу девятнадцатого века Военное министерство выпустило обширный список должностей в армии, куда не разрешали допускать евреев и поляков – это были писари, оружейники, чертежники, машинисты, фельдшеры, рядовые крепостных гарнизонов, работники инженерных войск.

Положение еврейских солдат было непростым‚ и командир Волынского полка признавал: «Представьте себе еврея из небогатой‚ старозаветной семьи‚ внезапно водворенного в нашу казарму. Его манеры‚ его жаргон‚ его растерянность вызывают насмешки; всё кругом для него чуждо‚ дико и страшно. Его стараются поскорее «обломать» и ввести в обычный круг солдатских занятий‚ но при этом невольно нарушают его привычный обиход и его религиозный обычай. Иногда‚ в первый же день своей солдатчины‚ он принужден хлебать щи со свининой, участвовать на учениях в субботу… Он заброшен и одинок‚ душевное состояние его подавлено…»

Во время войны с Японией Главный штаб русской армии выпустил приказ: «Вольноопределяющиеся евреи и последователи других вредных сект не допускаются к держанию экзамена на звание прапорщика запаса». По окончании войны вольноопределяющихся‚ участвовавших в боях‚ произвели в офицеры‚ всех – кроме евреев. «Во вверенном мне полку… – вспоминал один из командиров‚ – надели офицерские мундиры все вольноопределяющиеся‚ среди которых были люди с мизерным образованием‚ с невысоким нравственным и умственным уровнем‚ преданные пьянству; были даже не побывавшие ни в одном бою. А рядом с этими вновь произведенными офицерами остался в старой солдатской шинели вольноопределяющийся-еврей с высшим образованием‚ участвовавший во всех боях‚ раненый и возвратившийся по выздоровлении в строй».

После войны в армии усилилась антиеврейская агитация‚ среди солдат распространяли газеты и брошюры против «жидов» – врагов русского государства. Их печатали и в подвале департамента полиции‚ а из провинции просили присылать побольше – «ввиду успеха воззваний к солдатам». «В солдатской компании‚ – отмечал современник‚ – еврей всегда предмет дешевого остроумия и глупого зубоскальства. Над кем и потешаться‚ если не над «жидом». Это тем соблазнительнее‚ что само начальство часто не прочь от скуки заняться «жидотрепанием»…»

В. Жаботинский писал в своих воспоминаниях о И. Трумпельдоре:

«Японцы круто наступали; почти все соседние сопки уже были очищены‚ во взводе Трумпельдора все старшие чины перебиты… Солдаты начали ворчать‚ стали ползти к выходу из траншеи. Трумпельдор стал у выхода с винтовкой и объявил: «Кто тронется с места – застрелю». Так и остались они в окопе‚ пока не опустела и последняя из соседних русских сопок. Тогда он солдат послал в крепость‚ но сам остался и полез на разведку: осмотрел профиль той местности и пришел к убеждению‚ что японцев еще можно прогнать. В это время увидел он на равнине‚ в стороне от огня‚ офицера в капитанских погонах морского дивизиона‚ с подзорной трубкой в руках. Трумпельдор спустился к нему и объяснил: если вызвать свежую роту и поставить ее там‚ то можно еще отобрать позицию назад.

– Верно‚ – сказал капитан. – Сбегай‚ голубчик‚ вон за тот бугор – там засела моя команда; скажи старшему офицеру‚ чтобы шли сюда.

Трумпельдор добежал до пригорка‚ на который сыпались японские снаряды‚ вскарабкался на вершину – и увидел‚ что морская команда‚ не выдержав огня‚ отступила: «только пятки мелькали». Он вернулся к капитану и доложил. Тот глубоко огорчился, сорвал фуражку‚ ударил себя кулаком по седой голове и застонал:

– Осрамили! Удрали – как жиды!

Трумпельдор подтвердил мне потом этот анекдот‚ очень весело улыбаясь…»

Во время октябрьских погромов писатель В. Короленко изо дня в день ходил на рыночную площадь в Полтаве‚ уговаривал крестьян не громить евреев. Священник Г. Гапон писал из-за границы в «Послании к русскому крестьянскому и рабочему народу»: «Отчего же ты‚ великий русский народ‚ народ христианский… распаляешься глухой ненавистью‚ лютой яростью против евреев‚ жидами тобою прозываемых? Отчего же в великие христианские праздники… недостойные дети твои беспощадно заливают еврейской детской кровью городские улицы‚ землю-матушку Божью‚ чуть не паперти церковные?.. Рассуди‚ крестьянский рабочий народ‚ и узнай‚ наконец‚ доподлинно – евреи ли твои враги лютые и будет ли конец твоей маяте каторжной‚ если бы они исчезли с русской земли до единого?.. Удержись‚ остановись же‚ русский народ‚ от погромов бедноты еврейской!»

После октябрьской амнистии 1905 года Гапон вернулся в Петербург‚ вступил в контакт с полицией‚ передавал сведения о революционерах‚ которые были ему знакомы. Эсеры не прощали предателям; П. Рутенберг заманил Гапона на пустую дачу возле финской границы‚ там ему устроили суд и повесили.

Голда Мейерсон (глава правительства Израиля Голда Меир) родилась в 1898 году в Киеве‚ в семье плотника Моше Ицхака Мабовича и его жены Блюмы. Она вспоминала: «Мне было тогда года три с половиной – четыре. Мы жили в Киеве, в маленьком доме на первом этаже. Ясно помню разговор о погроме, который вот-вот должен обрушиться на нас… Много раз в жизни мне пришлось испытать те ощущения: страх, чувство, что всё рушится, что я не такая, как другие. И – инстинктивная глубокая уверенность: если хочешь выжить, ты должен сам что-то предпринять. И еще я помню‚ слишком даже хорошо‚ как же мы бедствовали! Никогда у нас ничего не было вволю – ни еды‚ ни теплой одежды‚ ни дров. Я всегда немножко мерзла, всегда у меня в животе было пустовато».

Из еврейских газет и журналов.

«Крестьянский сход селения Новопетровска Херсонской губернии единогласно постановил исключить из общества и выслать в Сибирь четырнадцать крестьян‚ виновных в разгроме еврейских семей в октябрьские дни. Настойчивые просьбы земского начальника не изменили решение крестьян».

«В селе Архангельском Херсонского уезда шайка хулиганов… разбила окна в еврейских домах‚ испортила некоторые лавчонки‚ одних хозяев побила‚ других поранила… На другой день староста созвал полный сход… Крестьяне единогласно постановили потребовать хулиганов на сход и здесь же разделаться с ними по-свойски. Начался самосуд… «Уж так били‚ так били‚ – говорил после один из крестьян‚ – что десятому заказали больше не пакостить»…»

«В Луганске к местному еврею явился крестьянин и со слезами на глазах рассказал‚ что в погромные дни 1905 года он забрал у него швейную машину. С этого времени удачи будто бы совершенно оставили его‚ несчастье за несчастьем стало сваливаться на его голову. Наконец‚ от холеры умирают его жена и двое маленьких детей. Каждую ночь покойники приходят к нему и утверждают‚ что они умерли за его грехи. Крестьянин уверен‚ что если не отдаст швейную машину‚ он и сам умрет…»

Очерк сорок второй Образование Союза русского народа. Первая Дума и погром в Белостоке. Вторая Дума. Массовое бегство евреев из России

В еврейском еженедельнике «Рассвет» появилась рубрика «Тревожное настроение»‚ где из номера в номер печатали сообщения о мелких погромах‚ грабежах и проявлениях антисемитизма. «Околоточный‚ шиворот и неприкосновенность личности‚ – мыслимо ли примирить эти представления?..»

1

Манифест 17 октября 1905 года не принес успокоения. С отменой цензуры появились газеты‚ призывавшие к борьбе‚ вплоть до вооруженного восстания; о том же говорили на многолюдных митингах‚ пользуясь обретенной свободой слова. В Финляндии началась всеобщая забастовка, в Царстве Польском – демонстрации с требованием независимости; бунтовали матросы в Кронштадте и солдаты во Владивостоке; на крейсере «Очаков» подняли красный флаг‚ и лейтенант Н. Шмидт телеграфировал в Петербург‚ что Черноморский флот «отказывает в повиновении правительству». В декабре 1905 года в Москве шли бои на баррикадах; войска подавили восстание‚ за десять дней борьбы погибло более тысячи человек. П. Столыпин, губернатор Саратовской губернии, писал жене: «Дни идут плохо. Сплошной мятеж в пяти уездах… Все жгут, грабят».

В такой обстановке началась подготовка к выборам в первую Государственную Думу. В тайной типографии департамента полиции печатали прокламации с призывом бойкотировать еврейских кандидатов; печатали их и в типографии петербургского градоначальника – «с дозволения цензуры»‚ а также в штабе Одесского военного округа. В Царстве Польском нарастала кампания против евреев‚ которым «несправедливо дали одинаковые избирательные права с поляками‚ истинными хозяевами этой земли». Евреям грозили за «дерзкое намерение» выдвинуть своих кандидатов и предупреждали в прокламациях: «Если из-за вас не одержат победы на выборах истинные сыны нашей родины‚ а пройдут наши жиды или ожидовевшие поляки… тогда вам придется пожалеть‚ что вы вовремя не опомнились». Запугивание дало результаты‚ от миллионного еврейского населения Царства Польского в первую Думу не прошел ни один депутат-еврей.

В то время появилась в стране новая организация с антисемитской программой – Союз русского народа. В ноябре 1905 года в Петербурге проходил его учредительный митинг; основателями Союза были врач А. Дубровин и чиновник В. Пуришкевич, присутствовали на митинге вдохновители погрома в Кишиневе П. Крушеван и Г. Пронин. Журналист сообщал в газету «Сын Отечества»: «Публика состояла‚ главным образом‚ из купцов‚ лабазников‚ приказчиков и дворников… Все речи были направлены исключительно против «крамольников»… Кто же эти Ироды? – евреи и прочие инородцы… Не обошлось и без инцидентов. Так‚ на трибуну взошел один крестьянин и едва успел сказать: «Не верьте им‚ они вас обманывают»‚ как тотчас же был членами союза схвачен и избит. Публика неистово кричала при этом: «Дайте нам его! Убьем!»…» По правилам Союза в нем могли состоять лишь православные христиане‚ в отдельных случаях – протестанты и католики; в уставе было записано: «Евреи в члены Союза никогда допущены быть не могут, даже в том случае, если они примут христианство», – однако и тут не обошлось без исключений.

В конце декабря 1905 года Николай II принял депутацию Союза русского народа‚ и они попросили его: «Великий Государь‚ повели не давать евреям равноправия с нами‚ иначе они будут владычествовать над нами». Царь ответил: «Я подумаю» и согласился принять знаки принадлежности к Союзу – для себя и своего сына‚ наследника престола. «Объединяйтесь‚ русские люди‚ – сказал он. – Я рассчитываю на вас». Союз русского народа получил правительственную субсидию – два с половиной миллиона рублей‚ и С. Витте так охарактеризовал эту «партию бешеных юродивых»: «На знамени их высокие слова «самодержавие‚ православие и народность»‚ а приемы и способы их действий архилживы‚ архибессовестны‚ архикровожадны. Ложь‚ коварство и убийство – это их стихия».

Союз русского народа издавал газету «Русское знамя», выпускал брошюры‚ восхваляя самодержавие и призывая к еврейским погромам. «Союз не может допустить ни экономического, ни политического порабощения Русского народа инородцами и евреями под видом «равноправия» или под каким-либо иным видом. Союз открыто признаёт и твердо заявляет, что Россия – для Русских». Газеты и прокламации Союз распространяли в армии среди солдат; они были написаны доходчивым языком с призывами к «братцам»: «Прочь жидовское Царство! Долой красную жидовскую свободу! Долой красное жидовское равенство и братство!.. Встань, очнися, подымися, русский народ, на врага!»

Деятельность Союза русского народа возросла в провинции при поощрении местной администрации. В Гомеле «Летучий отряд великих черносотенцев» предупреждал евреев‚ чтобы они не посмели избирать в Думу своих кандидатов: «в случае ослушания – беда». В Одессе писали в воззвании «К иудейскому народу»: «Если дана Государем свобода‚ то вы не преувеличивайте этой свободы… Эта свобода дана русскому народу‚ а не вам! Вы как были рабами нашими‚ так и останетесь ими». Черносотенцы Одессы с ножами‚ дубинками и револьверами врывались в еврейские дома и магазины‚ угрожали‚ громили и избивали. В казармах распространяли прокламации с призывом бить евреев; командир одесского гарнизона признался журналистам: «войска крайне враждебно настроены против «жидов»‚ они «рвутся в бой»‚ и «он‚ командующий войсками‚ не ручается за то‚ что не будет нового погрома».

Российские евреи надеялись‚ что будущая Государственная Дума предоставит им равноправие‚ и один из ораторов говорил на предвыборном собрании: «Мы идем в Думу не для того‚ чтобы угнетать других‚ а только для того‚ чтобы не угнетали нас». Сионисты призывали участвовать в выборах‚ а Бунд – совместно с эсерами и социал-демократами – их бойкотировал. Союз для достижения полноправия евреев рассылал плакаты на русском языке и на идише‚ чтобы ознакомить новичков-избирателей с процедурой выборов‚ призывал поддерживать кандидатов от конституционно-демократической партии народной свободы. Эта вновь созданная партия (общепринятое название – партия кадетов) выступала за конституционную и парламентскую монархию, требовала равноправия для еврейского населения Российской империи.

Одним из основателей партии кадетов стал еврей – юрист М. Винавер, который утверждал, что «решение еврейского вопроса возможно только в рамках общерусской борьбы за свободу»; партию кадетов поддерживала еврейская интеллигенция‚ среди которой был популярен предвыборный лозунг – «не левее кадетов». На встрече с еврейскими деятелями глава правительства С. Витте призывал их отказаться от участия в российской политической деятельности: «Это не ваше дело, предоставьте это русским по крови и по гражданскому положению; не ваше дело нас учить, заботьтесь о себе. От вашего поведения вы и ваши дети пострадают». На это Винавер ответил: «Евреи должны всеми своими силами поддерживать русских в борьбе за свободу и равенство».

Еврейская масса черты оседлости практически не разбиралась в отличиях одной партии от другой‚ но и она проявила огромный интерес к выборам в Думу. Из Подольской губернии сообщали: «Предвыборные собрания устраивались в синагогах… Синагоги были переполнены и не вмещали всех тех‚ которые желали присутствовать. Можно сказать‚ что всё местное население поголовно принимало участие в этих собраниях и жадно прислушивалось к речам… Больные чуть ли не на носилках доставлялись в избирательные собрания и подавали свой бюллетень».

Выборы в Думу не были всеобщими‚ прямыми‚ равными и тайными. Они проходили отдельно по четырем куриям – городской‚ землевладельческой‚ крестьянской и рабочей; голос одного землевладельца приравнивался к голосам трех горожан‚ пятнадцати крестьян и сорока пяти рабочих. На первом этапе избиратели голосовали за выборщиков‚ и в городах черты оседлости среди них оказались евреи. На втором этапе эти выборщики организовывали коалиции для избрания из своего состава депутатов.

В первую Государственную Думу прошли 12 депутатов-евреев‚ пятеро из них были сионистами. Шмарьягу Левин сказал с думской трибуны: «Перед вами стоит депутат‚ который в прошлом году был выслан из Петербурга‚ когда он захотел остаться в столице на двадцать четыре часа‚ и который на точном основании закона будет выслан из Петербурга‚ как только сессия парламента закончится».

2

27 апреля 1906 года в петербургских церквах зазвонили колокола‚ в Таврическом дворце было торжественно открыто первое в истории России представительное учреждение‚ первый парламент – «в стране окровавленной‚ потрясенной»‚ как отметил П. Столыпин‚ новый министр внутренних дел. Кадеты провели в Думу наибольшее количество депутатов; была там и «трудовая группа»‚ были «автономисты» – представители поляков‚ литовцев и других народов‚ были социал-демократы‚ которые в последний момент решили не бойкотировать выборы; малое количество голосов получили «октябристы» – либеральная партия «Союз 17 октября». Депутаты-евреи могли примыкать к любой партии по своему усмотрению; трое из них поддерживали «трудовую группу»‚ девять – партию кадетов.

Интерес к работе первой Государственной Думы был огромным. Повсюду с нетерпением ожидали газеты‚ чтобы прочитать отчет об очередном заседании, первые свободные речи в первом русском парламенте. Между правительством и либеральными думскими партиями существовали непримиримые разногласия‚ в зале заседаний проходили бурные дебаты. Дочь П. Столыпина писала о выступлении отца: «Только в самом начале его речи всё было тихо‚ но вот понемногу на левых скамьях начинается движение и волнение‚ депутаты переглядываются‚ перешептываются. Потом говорят громче‚ лица краснеют‚ раздаются возгласы‚ прерывающие речь. Возгласы становятся всё громче‚ то и дело раздается «в отставку»‚ всё настойчивее звонит колокольчик председателя… Депутаты на левых скамьях встали‚ кричат что-то с искаженными‚ злобными лицами‚ свистят‚ стучат ногами и крышками пюпитров…»

Отчуждение помещичьих земель‚ политическая амнистия‚ отмена смертной казни – это были основные вопросы на повестке дня первой Думы. Однако у депутатов нашлось время для обсуждения еврейской проблемы‚ и они единогласно потребовали установления «равенства всех без исключения перед законом». Думская комиссия стала разрабатывать проект закона о гражданском равенстве‚ но почти ничего не успела сделать – из-за кратковременного существования Думы.

В дни работы первой Государственной Думы разразился погром в Белостоке – с 1 по 3 июня 1906 года. Всё началось с убийства местного полицмейстера, в котором обвинили анархистов-евреев. Толпа громила‚ грабила и зверски убивала; в погроме принимали участие и лица‚ «причисляющие себя к интеллигенции». Группа евреев пыталась спастись в здании почты‚ но почтальоны вытолкали их на улицу в руки толпы. Солдаты местного гарнизона обстреливали еврейские дома, прицельно стреляли по евреям на улицах; после выстрелов солдаты расступались и пропускали громил на очищенную залпами территорию. Еврейская самооборона – в основном, подростки – отстояла несколько кварталов‚ и солдаты не решались приблизиться к ним без прикрытия артиллерии.

Ночью пожарные подбирали раненых и убитых‚ укладывали на телеги, отвозили в еврейскую больницу. У одного старика на его глазах убили троих сыновей‚ у другого – двух дочерей‚ а третью дочь с двумя детьми он откупил у громил за рубль восемьдесят копеек. Маленькие дети из окна чердака видели‚ как убивали их отца и брата‚ добивали дубинами мать и сестру – при виде этого одна из девочек сошла с ума. Корреспондент передавал из Белостока: «В погребах и на чердаках прятались люди‚ боясь шелохнуться… Есть было нечего – и все голодали. Только самая маленькая девочка на второй день начала с голода плакать… рискуя привлечь этим внимание громил. Ее мать обшарила весь погреб: нет ни крошки. Вдруг‚ «к счастью»‚ в мышеловке нашелся прикрепленный для мышей кусочек булки. Этот кусочек раскрошили для девочки‚ и она успокоилась».

Специальный корреспондент газеты «Хроника еврейской жизни» сообщал по пути в Белосток: «Призраки погрома начинают веять уже по дороге. Вагоны наполовину пусты. При каждой остановке поезда евреи с бледными от страха лицами бросаются к окнам и осторожно‚ словно крадучись‚ выглядывают тревожно на платформу: нет ли хулиганов? не бьют ли уже на этой платформе?.. В Гродно на вокзале творится нечто ужасное. Зловещие признаки предвещают погром на завтра… Сотни еврейских семейств‚ приехавших в Гродно‚ спасаясь от белостокского погрома‚ мечутся по платформе‚ не зная‚ что предпринять‚ куда бежать… Вдруг начинают раздаваться какие-то странные‚ короткие‚ отрывистые звуки: девушка лет пятнадцати забилась в истерике. И под эти странные звуки не то смеха‚ не то рыданий поезд трогается и мчится дальше».

В официальном отчете местной полиции евреев назвали виновниками погрома: они бросили бомбу в религиозную процессию‚ убили ксендза‚ ранили православного священника‚ обстреляли почту и казначейство‚ – но градоначальник опроверг эти сообщения‚ да и корреспонденты сообщали‚ что выстрелы во время следования религиозной процессии «были сделаны провокаторами». Погибли в Белостоке более семидесяти евреев; разгромлены еврейские фабрики‚ магазины и квартиры. После погрома военные власти признали «поведение войск примерным» и объявили благодарность солдатам местного гарнизона за подавление беспорядков.

Дума направила в Белосток парламентскую комиссию из трех депутатов. Они опросили десятки свидетелей и на основании собранных данных пришли к выводу‚ что погром был подготовлен заранее‚ полиция проявляла нескрываемую вражду к евреям‚ а войска расстреливали еврейское население‚ в том числе женщин и детей – под видом усмирения революционеров. Комиссия определила однозначно: «Если бы войск не было‚ не было бы и погрома». С думской трибуны депутат М. Винавер выступал от имени «одной из самых истерзанных национальностей»: «Мы, евреи, являемся народом исключительного долготерпения, мы слишком долго терпели… Помните же, что есть предел всякому терпению, никто не вправе требовать, чтобы наша молодежь, которая сама столько испытала, которая знает, что испытывали наши отцы и дети, чтобы эта молодежь смиренно смотрела на это и дальше и подставляла свою спину… Нас очень мало, но у нас есть огромная сила – сила отчаяния…»

Депутат Думы М. Ковалевский говорил: «Дело идет о более важном‚ нежели выражение чувства возмущения! Дело идет о достоинстве и чести нашей родины!»; депутат Ф. Родичев: «Нам грозит разложение. Или прекратятся позорища и распад‚ или Россия перестанет существовать»; депутат С. Урусов: опасность погромов «не исчезнет‚ пока на дела управления и на судьбы страны будут оказывать влияние люди‚ по воспитанию – вахмистры и городовые‚ а по убеждениям – погромщики». Впервые в истории России‚ с трибуны Государственной Думы депутаты во всеуслышание заявили‚ что ответственность за погромы ложится целиком на местную и центральную власть; они потребовали «предания суду всех ответственных должностных лиц» и отставки правительства.

Но дни первой Думы были уже сочтены. Она просуществовала 72 дня‚ и в июле 1906 года Николай II подписал манифест о роспуске‚ так как депутаты «уклонились в не принадлежащую им область и обратились к расследованию действий поставленных от Нас местных властей…» Для депутатов это оказалось полной неожиданностью: когда они пришли на очередное заседание‚ то обнаружили запертые двери и оцепленное солдатами здание. М. Винавер, из воспоминаний того дня: «Я ехал (по улице), оглядывался, искал на лицах людей, искал на мертвых камнях отражение нашего несчастия. Сонливые пешеходы, сонливые лошади, сонливое солнце. Безлюдье – никакой жизни, никакого признака движения. Кричать хотелось от боли и ужаса…»

Около двухсот депутатов Думы – в их числе все депутаты-евреи – собрались в Выборге и подписали воззвание‚ призывая народ к пассивному неповиновению: «Граждане всей России!.. Стойте крепко… за Государственную Думу… До созыва народного представительства не давайте ни копейки в казну‚ ни одного солдата в армию. Будьте тверды в своем отказе‚ стойте за свои права все‚ как один человек». Подписавших воззвание отдали под суд‚ приговорили к трем месяцам тюрьмы, лишили права избирать и быть избранными в новую Государственную Думу.

3

Положение в стране оставалось неспокойным‚ террор не ослабевал. Кроме эсеров в нем принимали участие анархисты‚ среди которых были и евреи‚ порой в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет. Анархисты участвовали в покушениях на полицейских и чиновников, занимались «экспроприацией» банков‚ обкладывали денежным сбором лавочников и владельцев мастерских, нередко казнили тех‚ кто отказывался им платить: «пусть вечная угроза смерти… висит над буржуа каждый миг, каждый час его существования».

Анархисты-евреи бросили бомбу в одесское кафе, «где пировала еврейская буржуазия»; анархист-еврей тяжело ранил в Белостоке еврея-хозяина мастерской, а в Нежине ранили фабриканта-еврея, который во время забастовки нанял штрейкбрехеров; анархист Лапидус пытался убить в Париже банкира Ротшильда. По всей России заседали военно-полевые суды‚ которые отправляли на виселицы «за принадлежность к революционной организации»‚ за участие «в противоправительственной пропаганде и бросании бомб»‚ – в сообщениях об очередных казнях упоминались еврейские имена.

В июне 1906 года матрос Я. Акимов застрелил командующего Черноморским флотом адмирала Г. Чухнина – за подавление восстания в Севастополе. В казармах появились прокламации: «Что сделал ты, солдат, зачем убил ребенка?..», а также: «Нет, довольно нас морочить. Мы своих врагов найдем, мы отыщем их, злодеев, и от власти уберем. Мы кормилицы России, мы России пахаря, перепашем их с землею – от попа и до царя!».

В августе 1906 года отделившаяся от эсеров группа «максималистов» совершила покушение на председателя Совета министров П. Столыпина. От взрыва бомб на министерской даче погибло более тридцати человек‚ с ними и оба террориста, И. Типунков и Э. Забельшанский; среди тяжело раненых оказались сын и дочь Столыпина. Через день после этого З. Коноплянникова застрелила генерала Г. Мина – за подавление московского декабрьского восстания 1905 года. Были убиты варшавский генерал-губернатор‚ петербургский градоначальник‚ главный военный прокурор‚ самарский и симбирский губернаторы, начальник каторжной тюрьмы, применивший телесное наказание к политическим заключенным. Всего за 1906 год террористы убили примерно 800 полицейских чинов и солдат‚ высших сановников, государственных служащих и столько же ранили. Во время покушений‚ при перестрелках и взрывах бомб погибали случайные люди‚ общее число пострадавших было значительно больше.

Союз русского народа насчитывал более десяти тысяч отделений по всей стране с сотнями тысяч участников. К Союзу примыкали или ему сочувствовали представители разных слоев населения – чиновники и журналисты‚ писатели и артисты‚ рабочие, гимназисты‚ студенты, профессора университетов и представители духовенства. В городах и местечках черты оседлости проходили мелкие еврейские погромы‚ но к ним настолько уже привыкли‚ что уделяли этим событиям две-три строчки на газетной странице. В «Русском знамени» печатали списки евреев‚ которых следовало немедленно уничтожить‚ призывали расправиться с депутатами-евреями разогнанной Думы‚ а товарищ министра внутренних дел признавал полную свою беспомощность‚ так как черносотенцы «пользуются безнаказанностью и самым высоким покровительством».

В июле 1906 года был убит депутат Думы М. Герценштейн‚ крещеный еврей‚ профессор политэкономии‚ который выступал против аграрной и финансовой политики правительства. Герценштейна убили черносотенцы из Союза русского народа‚ в своем печатном листке они по ошибке оповестили о его смерти за день до покушения. Призывы к уничтожению «врагов религии‚ отечества и русского народа» шли из разных мест‚ в том числе из Почаевской лавры, монастыря на Волыни; туда стекались тысячи паломников‚ этот призыв они разносили по стране.

В августе 1906 года разразился погром в Седлеце‚ губернском городе Царства Польского; по сообщению журналистов‚ он «имел характер карательной военной экспедиции в наказание за убийство полицмейстера». В субботу вечером на башне ратуши зажгли красный фонарь, и город оцепили войска; начальник полиции потребовал от евреев выдать революционеров‚ а затем приказал стрелять из пушек. В газетах писали: «Кровь в Седлеце повсюду… От ратуши вплоть до еврейской больницы – кровь‚ и даже проливной дождь… не может ее смыть…» – «Все бегут из города. Толпа‚ одержимая каким-то животным‚ тупым страхом‚ с плачем и проклятиями ломится в поезд…» В Седлеце погибли 30 евреев‚ более 150 были ранены; военное начальство доложило в Петербург‚ что «войска действовали самоотверженно и энергично», убивали только «революционеров»; начальник полиции города получил благодарность «за энергию и распорядительность».

В такой обстановке началась предвыборная кампания во вторую Государственную Думу. В черте оседлости во множестве распространяли антисемитские брошюры и воззвания‚ чтобы скомпрометировать первую Думу и доказать‚ что она находилась «во власти жидов и поляков»‚ избранных при помощи «еврейских денег». Особенно сильной была агитация в деревнях: прокламации распространяли среди сельского духовенства и учителей, их разносили коробейники и агитаторы; в них доходчиво разъясняли крестьянам‚ что евреи‚ поляки и прочие инородцы решили завладеть Россией. «Не забунтует‚ не забастует уже тогда батрак-Иван‚ а не то губернатор-еврей пришлет генерала‚ своего же брата еврея‚ и офицеров-евреев и поляков‚ – так они расправятся с Иваном по-своему‚ и не у кого тогда просить заступы-защиты…»

Союз русского народа требовал в предвыборной программе не допускать евреев в армию и во флот‚ не позволять им селиться во внутренних губерниях‚ запретить их избрание в Государственную Думу‚ не разрешать им издавать периодические издания‚ содержать книжные магазины и типографии. Предложения поступали отовсюду: заставить евреев работать по субботам и в их праздничные дни; запретить им открывать банки, торговать лесом и зерном; не допускать их в высшие и средние учебные заведения, не принимать в оперные и драматические театры; равноправие предоставлять лишь внукам евреев‚ принявших православие. Чтобы разредить черту оседлости‚ предлагали расселить евреев в Верхоянском округе Якутии‚ в зоне вечной мерзлоты‚ выделить каждому бесплатно по пятнадцать десятин земли – без права выезда оттуда.

Чем ближе подходил день выборов‚ тем откровеннее звучали угрозы. В Одессе били стекла в еврейских домах и магазинах‚ угрожали револьверами‚ избивали дубинками на улицах. В газете появилось такое сообщение: «Местный отдел Союза русского народа‚ считая предвыборную агитацию в Одессе почти законченной‚ отправил в Екатеринослав транспорт резиновых палок «на предмет предвыборной агитации»…» По предварительным подсчетам в Думу могли попасть от двенадцати до пятнадцати еврейских депутатов‚ однако агитация сделала свое дело. В Минской губернии крестьяне объединились с помещиками против «жидов и поляков»‚ ни один депутат от поляков и евреев не прошел в Думу. В Гродненской губернии евреи составили блок с крестьянами‚ но духовенство убедило тех отказаться от союза «с жидами». Евреев блокировали повсюду‚ и потому из черты оседлости с ее многомиллионным еврейским населением прошли в Думу лишь 2 еврея на 82 правых депутата‚ а от Кишинева был избран вдохновитель погрома П. Крушеван.

Вторая Дума начала работу 20 февраля 1907 года; в ней оказались 4 депутата-еврея: трое из них примкнули к кадетам‚ один – к социал-демократам. Во время работы Думы был убит в Москве Г. Иоллос‚ депутат-еврей первой Государственной Думы. В еженедельнике «Рассвет» сообщили: «Из ворот дома‚ где помещается правление Союза русского народа и редакция черносотенной газеты‚ выбежал неизвестный человек и произвел два выстрела. Смерть наступила почти мгновенно. Убийца скрылся».

Думская комиссия предложила отменить антиеврейские ограничительные законы‚ но до обсуждения дело не дошло. Вторая Дума просуществовала три с половиной месяца‚ затем была распущена царским манифестом; поводом для этого послужило обвинение фракции социал-демократов в военном заговоре и подготовке вооруженного восстания. Правые партии с восторгом приняли манифест‚ телеграмма Союза русского народа в адрес царя начиналась такими словами: «Слезы умиления и радости мешают нам выразить в полной мере чувства‚ охватившие нас при чтении Твоего‚ Государь‚ манифеста‚ Державным словом положившего конец существованию преступной Государственной Думы».

4

С конца 1906 года прекратились крупные погромы‚ и в еврейской газете с горечью отметили: «Мы дошли уже до состояния людей‚ способных вдумчиво обсуждать вопрос о том‚ где нас хуже калечили – в Бессарабии или на Литве». При подведении итогов выяснилось‚ что почти никто из официальных лиц не понес наказания за учиненные погромы‚ многие получили благодарности‚ повышения в чине и должности. Депутат Ф. Родичев говорил с думской трибуны: «До сих пор учинение погромов открывало карьеру; до сих пор препятствие погрому часто ее портило…» Даже после погрома в Белостоке‚ который осудила первая Дума‚ не привлекли к ответственности ни одно должностное лицо‚ ни одного солдата или офицера‚ виновный в убийствах.

За грабежи и насилия над евреями суды приговаривали погромщиков к разным срокам наказания‚ но через короткое время – по просьбе местных отделений Союза русского народа – они получали помилование от российского императора. В министерстве юстиции были заготовлены специальные бланки для этого‚ куда следовало лишь вписать имена погромщиков; мотивы помилования были одинаковы для всех и отпечатаны на бланке: «крайнее невежество‚ безупречное прошлое и раздражение‚ обусловленное укоренившейся в простонародье враждой к евреям‚ коих оно считало главными виновниками происходившей в России смуты».

После октябрьских погромов 1905 года евреи России‚ Европы и Америки собрали огромные суммы в помощь пострадавшим. Христиане разных стран организовывали комитеты помощи жертвам погромов; по улицам Нью-Йорка прошла стотысячная процессия, в церквах звонили в колокола в знак траура‚ американский конгресс‚ «встревоженный ужасающими известиями об избиении евреев»‚ единогласно выразил «свое сердечное сочувствие всем‚ пострадавшим за свое происхождение и религию».

Только в России не было митингов протеста и всеобщего осуждения в печати. В русской прессе отмечали «поразительное равнодушие» общества в те трагические годы; в еврейских газетах писали о «нашем одиночестве среди животной ненависти одних и животного равнодушия других». Лишь отдельные лица протестовали против национальной и религиозной вражды‚ среди них – Л. Толстой‚ М. Горький‚ В. Короленко‚ А. Куприн‚ Л. Андреев. Писатель С. Елпатьевский призывал в «Воззвании к русским людям»: «Очнитесь‚ прозрейте‚ поймите‚ как грубо и зло обманывают вас‚ куда‚ на какое дело зовут вас!..» В обращении интеллигенции говорилось: «Русские граждане!.. Не оставайтесь равнодушными свидетелями: тот‚ кто может предотвратить убийства и не делает этого‚ сам убийца».

То был начальный период работы П. Столыпина на посту главы правительства‚ период «успокоения и реформ». Столыпин понимал‚ что в еврейском вопросе также необходимы срочные реформы‚ чтобы «успокоить нереволюционную часть еврейства»‚ и в конце 1906 года Совет министров предложил отменить некоторые ограничения – «как вселяющие лишь раздражение и явно отжившие». Проект постановления подали «на благоусмотрение» Николая II‚ но он ответил отказом: «Несмотря на самые убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому делу‚ внутренний голос всё настойчивее твердит мне‚ чтобы я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала. Поэтому и в данном случае я намерен следовать ее велениям».

Манифест 1905 года провозгласил неприкосновенность личности, всеобщее равенство перед законом‚ и кое-кто принял всерьез дарованные свободы. При выселении из Москвы некоторые евреи отказывались подчиняться приказаниям полиции‚ ссылаясь на манифест о всеобщем равенстве и угрожая жалобами на нарушение «священной воли Монарха». Обескураженная полиция запросила разъяснений у градоначальника‚ градоначальник – у генерал-губернатора‚ тот – у министра внутренних дел‚ и наконец из Петербурга уведомили‚ что неприкосновенность личности должна осуществляться «в пределах действующих законов». Время от времени всплывали на рассмотрение проекты новых ограничений, подталкивая погромщиков на новые акции. В еврейском еженедельнике «Рассвет» появилась рубрика «Тревожное настроение»‚ где из номера в номер печатали сообщения о мелких погромах‚ грабежах и проявлениях антисемитизма. «Околоточный‚ шиворот и неприкосновенность личности‚ – мыслимо ли примирить эти представления?..»

Но многих российских евреев уже не интересовали эти проблемы. Ужасы пережитых погромов‚ безработица и голод гнали с насиженных мест; еврейские газеты были переполнены сообщениями «о массовой лихорадочной эмиграции». «Бегут отовсюду‚ бегут во все четыре стороны света; кроме Америки и Англии… в Южную Африку‚ в Палестину‚ в Турцию, даже в Индию…» – «Это не эмиграция‚ а беспорядочное‚ хаотическое бегство‚ бегство без плана‚ без цели…» – «Едут даже на остров Кипр‚ на «авось»‚ увлекаемые всевозможными рассказами. В ответ на запрос о возможности устроиться на Кипре получили ответ по телеграфу: «На Кипр не эмигрировать! Подробности письмом»…»

Массовое бегство из Российской империи началось в 1903 году‚ после Кишиневского погрома. Волна беженцев нарастала‚ подхлестываемая новыми насилиями; особенно она увеличилась после октябрьских погромов 1905 года, превысив 125 000 человек в год. Всего же с 1903 по 1907 год – менее чем за пять лет – из Российской империи выехало в Соединенные Штаты Америки более 400 000 евреев. По количеству эмигрантов евреи занимали в США второе место – впереди них были только итальянцы. В летние месяцы эмиграция увеличивалась‚ а к зиме сокращалась: многие пересекали океан на палубах пароходов, предпочитая отправляться в путь в теплое время года. Об отъезде говорили повсюду‚ рассказывали друг другу невероятные истории, пели песни о заморской стране: «Там‚ в Америке‚ белый хлеб едят даже в будние дни…»

Из описания перевалочного пункта в Германии: «Войти в барак нет никакой возможности. Страшное зловоние останавливает дыхание‚ голова кружится‚ в глазах темнеет. Эмигранты стоят огромной кучей‚ женщины и больные дети лежат на голых нарах‚ на столах. Двери открыты‚ стекла в окнах выбиты‚ сквозняк прогуливается на просторе… Вагоны для эмигрантов – специальные‚ грязные‚ на которых снаружи красуются белые надписи по-немецки «Для русских эмигрантов». В вагонах сидят запертыми‚ как арестанты. Люди лежат на скамьях и на полу все вместе‚ как сельди в бочке. Воздух такой отвратительный‚ что дышать невозможно…»

Корабли с беженцами приплывали в Нью-Йорк, где возвышалась гигантская Статуя свободы. На мраморной доске у ее подножия можно было прочитать строки из стихотворения Эммы Лазарус, дочери главы еврейской общины Нью-Йорка: «Посылайте ко мне усталых и нищих, угнетенных и жаждущих вздохнуть на свободе…» После строгой проверки эмигрантов доставляли на пароходике в центр города‚ высаживали на берег – и дальше ими никто не интересовался. Новый житель Америки отыскивал родственников или знакомых‚ а затем «ему покупают за доллар кровать‚ ставят ее в тесной комнате и начинают искать для него работу».

Более 100 000 российских евреев оказались в Англии; они увеличили в несколько раз еврейское население Франции и Швейцарии; ехали они в Южную Америку и в Южную Африку‚ в Канаду и Австралию. Наплыв бедняков вызывал ответную реакцию коренного населения‚ газеты были переполнены сообщениями: «Беглецам из России нет больше житья в Германии, всё теснее становится в Англии… В Женеве‚ Цюрихе и других промышленных центрах раздаются протесты против иностранцев‚ усиливающих конкуренцию рабочих и сбивающих цены на труд… Из Берлина выслано много евреев… В Австралии на собраниях рабочих партий требуют недопущения в страну бедных эмигрантов…»

В начале 1904 года в Эрец Исраэль приехала группа участников еврейской самообороны из Гомеля: с этого момента началась вторая волна репатриации. Ее составляли, в основном, молодые люди‚ которые выросли в период расцвета сионистского движения; они приезжали один за другим, сходили на берег в порту Яффы. Турецкий чиновник на пристани проверял документы и вручал каждому бумажку красного цвета – право на пребывание в Палестине до трех месяцев‚ не больше. Новоприбывшие проходили в город и рвали эти бумажки на мелкие клочки: это означало‚ что они остаются навсегда – не туристами‚ а постоянными жителями. За двадцать лет до этого евреи из первой волны репатриации мечтали о «здоровой жизни» на своей земле‚ а эти репатрианты поставили перед собой конкретную задачу – создание независимого еврейского государства.

В 1906 году приехал из польского города Плонска Давид Грин‚ в будущем первый глава правительства Израиля Давид Бен-Гурион. В 1907 году приехал из Полтавы Ицхак Шимшелевич‚ в будущем второй президент Израиля Ицхак Бен-Цви. До начала Первой мировой войны вторая волна репатриации в Эрец Исраэль составила около 40 000 человек‚ большинство которых из Российской империи.

5

В марте 1903 года Хаим Вейцман приехал в Россию‚ пропагандируя сионистские идеи. В синагоге города Николаева собрались слушатели‚ но неожиданно здание оцепили казаки‚ и Вейцмана отвели к полицейскому начальнику. Нелепо было утверждать‚ что собравшиеся молились в синагоге‚ и Вейцман решил объяснить этому человеку‚ что такое сионизм.

Для начальника полиции слово «сионизм» звучало почти как «социализм»‚ и трудно было доказать ему‚ что существует отличие. Наконец он спросил: «Ну хорошо‚ а откуда вы берете деньги на эти дела?» – «У нас есть банк в Лондоне»‚ – ответил Хаим Вейцман. Полицейский начальник очень заинтересовался, стал расспрашивать‚ сколько денег в банке‚ кто им управляет и прочее. А потом вдруг спросил: «Откуда вам известно‚ что в этом банке вообще есть деньги?» – «Очень просто‚ – ответил Вейцман. – Мы регулярно получаем отчеты».

Полицейский захохотал и хохотал долго: «Да вы просто мечтатель‚ а в делах и совсем профан». Потом он показал на сейфы‚ которые стояли в его кабинете‚ и добавил: «Эти ящики битком набиты отчетами‚ квитанциями и чеками. На бумаге – каждая копейка на учете‚ но спросите меня‚ где деньги? – И он выразительно свистнул. – Уверяю вас‚ в этом вашем банке нет ни одной копейки! Поверьте матёрому волку».

Хаим Вейцман вспоминал: «Он был приятно возбужден собственной проницательностью. Я же притворился наивным простаком‚ что привело его в приятное расположение духа. Он сделался изысканно вежливым и снисходительным: «Так уж и быть‚ на этот раз я вас отпущу‚ – сказал он. – Но с условием‚ что ближайшим поездом вы уедете в Одессу»…» На прощание он положил Вейцману руку на плечо, сказал с большим чувством: «Послушайте. Я вижу‚ что вы‚ в сущности‚ неиспорченный юноша. Поверьте моему совету и бросьте этих евреев. Если они когда-нибудь дорвутся до своего государства‚ вы будете первым‚ кого они повесят на фонаре»…»

В 1948 году Хаим Вейцман стал первым президентом государства Израиль.

Многие раввины были против создания еврейского государства‚ так как – считали они – человеческими усилиями нельзя изменить судьбу народа. «Избавление придет к нам от Господа‚ Который пошлет Мессию‚ чтобы привести нас на Святую Землю. Мы не желаем свободы от человека‚ кем бы он ни был‚ а хотим ее от Всевышнего…»

Однако и среди религиозных евреев оказались сторонники сионизма. В 1902 году они основали религиозное движение «Мерказ рухани» – «Духовный центр» («Мизрахи»); его главой был раввин из Литвы Ицхак Рейнес. Движение «Мизрахи» желало «привлечь верующих к сионизму»; их девизом стал лозунг: «Земля Израиля для народа Израиля – согласно Торе Израиля». «Мизрахи» стало религиозной фракцией во всемирной Сионистской организации, сохраняя автономию в области религиозной и культурной деятельности – «в духе традиции и ортодоксальности».

В 1912 году образовалась «Агудат Исраэль»‚ объединившая большую часть ортодоксального еврейства. В ее программе записано – «решать в духе Торы различные вопросы‚ которые станут на повестку дня в жизни народа Израиля». «Агудат Исраэль» была в оппозиции к сионистскому движению и выступала против образования еврейского государства на Святой Земле – если это будет сделано без «Божественного вмешательства».

К началу двадцатого века в черте оседлости возникли кружки «Поалей Цион» – «Рабочие Сиона»; они были под влиянием русских революционных идей и склонялись к марксизму. Идеологом социалистического сионизма стал Нахман Сыркин‚ который утверждал‚ что еврейский рабочий – «раб рабов» и «пролетариат пролетариата» – в массе своей должен эмигрировать в Палестину, образовать там еврейское социалистическое государство.

В 1904 году появилась Сионистско-социалистическая рабочая партия‚ которая проповедовала построение социалистического общества в будущем еврейском государстве и не настаивала на непременной связи еврейского народа с Эрец Исраэль. В феврале 1906 года была основана в Полтаве Социал-демократическая еврейская рабочая партия «Поалей Цион». Ее идейный руководитель Бер Борохов призывал к массовой эмиграции в Эрец Исраэль, к развитию там национальной экономики‚ что приведет к росту пролетариата‚ к классовой борьбе и неминуемой победе социализма.

Появилась и Социалистическая еврейская рабочая партия. Ее сторонники считали‚ что собственную территорию евреи сумеют получить в отдаленном будущем‚ а потому следует добиваться национальной автономии в составе России‚ чтобы вопросы внутренней жизни каждой нации решали национальные сеймы. В отчете департамента полиции говорилось: «Еврейская масса представляет собой организм, вдоль и поперек испещренный партиями, фракциями, группами… Жизнь еврейского народа в России отличает необыкновенная политическая чувствительность и интенсивность политической деятельности».

Перед выборами во вторую Думу возникла Еврейская народная партия, которая стояла на позициях «автономизма». Эту теорию разработал историк С. Дубнов, который утверждал‚ что еврейский народ «может и в диаспоре существовать в качестве самобытной культурной нации». Еврейская народная партия провозглашала свободу языка‚ религии и национальной школы‚ а также создание автономных еврейских общин – «для заведывания местными культурными‚ кооперативными и благотворительными учреждениями».

Очерк сорок третий «Протоколы сионских мудрецов»

Суд в Берне признал «Протоколы сионских мудрецов» «подделкой‚ плагиатом и бессмыслицей»‚ а верховный суд города Берна определил, что «этот пасквиль содержит оскорбительные нападки на евреев и должен быть безоговорочно осужден».

1

В августе-сентябре 1903 года в девяти номерах петербургской газеты «Знамя»‚ которую редактировал П. Крушеван‚ были напечатаны с продолжениями обширные материалы под общим названием «Программа завоевания мира евреями» или «Протоколы заседаний Всемирного альянса франкмасонов и Сионских мудрецов».

В 1905 году в типографии Царского Села вышла книга мистических озарений С. Нилуса «Великое в малом‚ или Антихрист как близкая политическая возможность. Записки православного», – в нее была включена «Программа завоевания мира евреями». В том же году в Петербурге увидела свет книга Г. Бутми‚ одного из участников Союза русского народа; она называлась «Корень наших бедствий»‚ и в ней снова присутствовала эта «Программа» в несколько измененном виде. Так начали движение по миру – порой под разными названиями‚ с небольшими разночтениями и в переводах на многие языки – «Протоколы сионских мудрецов»‚ которые их почитатели называли «стратегическим планом завоевания мира евреями».

Издатели «Протоколов» подчеркивали‚ что сионские мудрецы хранили этот документ в строжайшей тайне‚ и в разных его выпусках существуют различные версии его похищения и обнародования. В предисловии к первому своему изданию С. Нилус сообщал‚ что некая женщина выкрала копию сверхсекретных «Протоколов» у масона во Франции и переправила ее в Россию‚ где «Протоколы» перевели с французского на русский язык.

В одном из изданий просили не смешивать сионских мудрецов с лидерами сионистов‚ а Нилус – в издании 1917 года – утверждал обратное: этот «стратегический план завоевания мира под пяту богоборца-Израиля» будто бы доложил совету старейшин «князь изгнания» Теодор Герцль‚ в дни Сионистского конгресса в Базеле в августе 1897 года. Об этом у Нилуса сказано так: «Протоколы» «были тайно изъяты из полного досье протокольных отчетов, которые, как нам теперь известно, принадлежали первому Сионистскому конгрессу… Всё это находилось в тайных хранилищах главной сионистской канцелярии, расположенной ныне на французской территории».

В немецком издании книги Нилуса появляется новая версия обнародования «Протоколов»: русское правительство якобы послало на первый Сионистский конгресс тайного своего агента; агент подкупил еврея-гонца‚ который увозил с конгресса отчеты тайных заседаний; «гонец по дороге переночевал в маленьком городке‚ где русский агент ожидал его с группой переписчиков‚ которые за ночь сняли с документов копии…»

Французский издатель сообщил‚ в свою очередь, что «Протоколы» похитили в эльзасском городке из ящика буфета‚ и сделала это жена или невеста руководителя местных масонов. В польском издании написали совсем просто: «Протоколы сионских мудрецов» выкрали из венской квартиры Теодора Герцля. Затем появилась еще одна версия: будто составил эти «Протоколы» еврейский публицист Ахад га-Ам‚ прочитал их группе посвященных в 1890 году на тайном собрании в Одессе‚ а затем они попали на конгресс в Базель.

Специалисты сразу отметили‚ что в «Протоколах сионских мудрецов» не оказалось ссылок на Библию и Талмуд‚ нет в них и упоминания о будущем пришествии Мессии‚ что было бы естественно‚ если бы «Протоколы» действительно исходили от еврейских мудрецов. Но читатели не интересовались подобными тонкостями. На них производили впечатление «глубины сатанинских замыслов» против всего человечества‚ коварные‚ безжалостные и неуловимые «мудрецы»‚ их «таинственная и зловещая сила»‚ детективный способ похищения «Протоколов» и их обнародования.

Разные варианты «Протоколов сионских мудрецов» содержат протоколы двадцати четырех (а порой двадцати семи) тайных заседаний безымянных еврейских лидеров‚ которые якобы разрабатывали план захвата власти во всем мире. Первые десять протоколов посвящены разрушению христианских государств‚ чтобы на их развалинах построить всемирное еврейское царство. Для этой цели следовало взвинчивать цены‚ способствовать росту недовольства у населения‚ подкупать прессу‚ насаждать культ золота‚ подрывать уважение к власти‚ провозглашать демократические свободы и права человека‚ обострять «раздоры и вражду» между странами‚ поощрять гонку вооружений‚ провоцировать войны‚ призывать к анархии и атеизму‚ насаждать пьянство и разврат‚ а также способствовать разлагающей деятельности масонов‚ которые и не подозревали о том‚ каково их истинное назначение.

В протоколе № 10 сказано: следует «переутомить всех разладом‚ враждою‚ борьбою‚ ненавистью и даже мученичеством‚ голодом‚ прививкою болезней‚ нуждою‚ чтобы иноверцы не видели другого исхода‚ как прибегнуть к нашему денежному и полному владычеству». Даже метод наглядного обучения – изобретение тех лет – приписывался сионским мудрецам‚ чтобы превратить народы «в не мыслящих‚ послушных животных»‚ которым необходимо воспроизведение предметов на картинках для их понимания. Даже новинка городского строительства – метрополитен был признан чудовищной затеей сионских мудрецов: «метрополитеновые подземные ходы-коридоры» понадобятся в нужный момент‚ чтобы взрывать столицы христианских государств.

Последующие четырнадцать протоколов тайных заседаний посвящены тому времени‚ когда сионские мудрецы воцарятся во всем мире. Во главе мирового «сверхправительства» будет стоять «царь Израильский» из рода Давида‚ и этот самодержавный монарх станет править человечеством. В будущем всемирном государстве восторжествуют цензура и тайная слежка‚ будут ограничены свобода слова‚ совести и объединений‚ жесткие ограничительные меры установятся навсегда‚ – но называться они будут временными‚ якобы для борьбы с врагами народа. Народные массы окажутся вне политической деятельности‚ сосед начнет доносить о неблагонадежном поведении соседа‚ и каждый привыкнет к тому‚ что за ним постоянно следят. В протоколе № 17 говорится: «Треть подданных наших будет наблюдать за остальными из чувства долга‚ из принципа добровольной государственной службы. Тогда не будет постыдно быть шпионом и доносчиком‚ но похвально…»

Чтобы народы «сами до чего-нибудь не додумались»‚ их станут отвлекать «увеселениями‚ играми‚ забавами‚ страстями… спортом». Одновременно с этим власти уменьшат налоги‚ искоренят пьянство и безработицу‚ чтобы население чувствовало заботу о себе. Законы станут четкими‚ судьи – непогрешимыми‚ руководители – отзывчивыми к нуждам населения‚ а «царь Израильский» – «примерно безупречный» – будет бескорыстно и неутомимо заниматься государственными делами‚ «беседовать на площадях со своим народом»‚ и никто не заподозрит‚ что он окружен толпой секретных агентов. Народы мира «увидят в его лице отца‚ заботящегося о каждой нужде»‚ начнут относиться к нему «с благоговением‚ близким к обоготворению».

Невероятные достижения будущего режима будут противопоставлены неудачам предшествовавших правлений‚ хаос прошлых времен – наступившему идеальному порядку‚ «покою‚ миру‚ достоинству отношений»‚ и всемирное еврейское царство утвердится на все времена.

2

«Протоколы сионских мудрецов» возникли не на пустом месте. О заговоре против христианских народов говорили еще в четырнадцатом веке: будто евреи отравляли колодцы‚ чтобы погубить христиан‚ от чего пошла по Европе чума – «черная смерть». В шестнадцатом веке в Париже увидела свет поддельная переписка между раввинами Стамбула и испанскими евреями‚ насильно обращенными в христианство. Раввины призывали их подрывать изнутри христианские устои для достижения «господства над миром»: «Делайте ваших детей торговцами‚ чтобы они мало-помалу отняли имущество у христиан… Делайте ваших детей врачами и аптекарями‚ чтобы они отнимали жизнь у христиан… Делайте ваших детей священниками‚ чтобы они разрушали их церкви…»

С девятнадцатого века стала популярной тема о тайном сговоре евреев с масонами против христиан‚ о евреях и масонах – виновниках Великой французской революции‚ о будущем еврейском всемирном царстве‚ во главе которого встанет потомок царя Давида. Архиепископ-иезуит Л. Мерена провозглашал в книге «Франкмасонство, синагога Сатаны»: «История не преминет однажды рассказать, что все революции последних веков проистекали из масонской секты и имели высшим руководством евреев». Основа для «Протоколов сионских мудрецов» была подготовлена‚ и не случайно в них есть «признания мудрецов»‚ что французская революция – результат еврейского заговора: это евреи изобрели лозунг «свобода‚ равенство‚ братство», «ввели в государственный организм яд либерализма»‚ чтобы обессилить христианский мир.

В 1873 году в Базеле вышла книга секретного агента России В. Осман-Бея «Завоевание мира евреями». Автор утверждал‚ что евреи добровольно ушли в изгнание две тысячи лет назад‚ чтобы со временем захватить весь мир, распространить «иудаизм на территории‚ простирающейся от северного до южного полюса». Примерно в то же время был опубликован роман немецкого писателя Г. Гёдше-Ретклиффа «Биарриц», одна из глав которого называется «Еврейское кладбище в Праге». В ней описано тайное совещание на пражском кладбище представителей двенадцати колен Израиля‚ которые собирались раз в сто лет «вокруг могилы великого учителя» и разрабатывали планы завоевания мирового господства. Эта глава из романа зажила самостоятельной жизнью; ее издавали во множестве на разных языках‚ в том числе и на русском‚ называли документальным протоколом тайного собрания «избранников Израиля».

В главе «Еврейское кладбище в Праге» «избранники» говорят среди прочего: «Так как народ Израиля рассеян по всей земле‚ то ему и должна принадлежать вся земля… Когда всё золото на земле будет наше‚ власть перейдет к нам… Если мы будем владычествовать на бирже‚ достигнем того же и в государствах… Поддержка всякого недовольства‚ всякая революция… приближает нас к цели… Восемнадцать столетий принадлежали нашим врагам‚ следующее принадлежит нам!» Впоследствии многое из рассуждений «избранников» на пражском кладбище было использовано в «Протоколах сионских мудрецов».

Тема еврейского заговора для достижения всемирного господства присутствовала в романах русских писателей В. Крестовского и Н. Вагнера; писал об этом И. Лютостанский в трехтомнике «Талмуд и евреи»; увидел свет в России и трактат «Великая тайна масонов» – о «жидо-масонском заговоре»‚ чтобы «воздвигнуть на развалинах христианства… всемирную иудейскую монархию»; развитию этой темы способствовала «Книга кагала» выкреста Я. Брафмана, цензора еврейских книг.

В 1895 году в департаменте полиции в Петербурге была составлена для служебного пользования записка под названием «Тайна еврейства». За год до этого вступил на престол Николай II‚ и эта записка‚ по всей видимости‚ должна была повлиять на молодого царя‚ чтобы продолжил политику Александра III. С помощью «Тайны еврейства» следовало убедить царя‚ что существует всемирный еврейский заговор для захвата власти‚ а потому всякие либеральные идеи служат лишь интересам заговорщиков. В записке указаны «этапы тайной деятельности» евреев: «И гуманизм‚ и французская великая революция‚ и освобождение Америки‚ изгнание турок из Европы‚ капитализм и объединение Италии‚ и интернационал 48-го года…» Теперь подошла очередь России‚ где заговорщики решили насаждать капитализм и либеральную буржуазию – «в противовес столбовому дворянству»‚ охранителю религиозных‚ национальных и государственных традиций.

Авторы записки рекомендовали немедленно начать борьбу со «зловредной силой… осветив печатно‚ в популярном изложении‚ тайные еврейские замыслы против всего христианского мира и России в частности». Но «Тайна еврейства» не попала по назначению. Ознакомившись с ней‚ тогдашний министр внутренних дел написал на полях: «Ответить‚ что докладывать Его Величеству не усматриваю необходимости ввиду излишнего и неосновательного пессимизма».

Однако эта идея не умерла‚ и вскоре появились «Протоколы сионских мудрецов». Они ходили по рукам в Петербурге, а экземпляр первого издания книги С. Нилуса в 1905 году передали Николаю II.

3

В 1909 году француз Александр дю Шайла, капитан в отставке русской армии, провел год в монастыре Оптина пустынь перед поступлением в Духовную академию. Там он неоднократно встречался с С. Нилусом, и тот показал ему рукопись «Протоколов» на французском языке. В 1921 году А. дю Шайла опубликовал свои воспоминания, в них сказано среди прочего:

«Он (Нилус) раскрыл тетрадь. На первой ее странице можно было увидеть большое пятно, лиловое или бледно-лиловое. Мне показалось, что на тетрадь когда-то опрокинули чернильницу, но чернила затем оттерли и отмыли. Бумага была плотная и желтоватая; текст написан рукой различных людей и, как я заметил, разными чернилами…

При чтении рукописи меня поразили некоторые особенности ее текста. В нем попадались орфографические ошибки, а главное, обороты речи не были французскими… Несомненно одно: рукопись была написана иностранцем… «Госпожа К., – сказал Нилус, – очень долго жила за границей, именно во Франции. Там, в Париже, она получила от одного русского генерала рукопись и передала ее мне. Этому генералу удалось извлечь «Протоколы» из масонских хранилищ».

Я осведомился, является ли тайной имя этого генерала. «Нет, – ответил Нилус, – это генерал Рачковский, смелый человек, очень активный, который в свое время многое сделал, чтобы вырвать жало у врагов Христовых»… Близилась полночь. Взгляд Нилуса, его голос, его жесты, похожие на маниакальные, – всё это создавало ощущение того, что мы движемся по краю пропасти, нужен еще лишь миг, и его рассудок растворится в безумии». (Впоследствии А. дю Шайла уточнил: «госпожа К.» – это Н. Комаровская, любовница С. Нилуса.)

Инициатором создания документа о «еврейском заговоре» являлся П. Рачковский‚ заведовавший заграничной агентурой департамента полиции России. Его резиденция была в Париже; в своей работе он использовал фальшивки‚ подделывал документы‚ разоблачая мнимые заговоры, в своих книгах, изданных под псевдонимом во Франции, провозглашал либеральные движения орудием в руках евреев. (Впоследствии Рачковский стал вице-директором департамента полиции‚ одним из инициаторов создания Союза русского народа‚ под его руководством печатались погромные листовки в тайной типографии департамента полиции.)

«Протоколы сионских мудрецов» изучали многие исследователи; на основании упомянутых там конкретных событий – в частности‚ строительства метрополитена в Париже – они пришли к выводу‚ что «Протоколы» были сфабрикованы после 1895 года (возможно, в 1900–1901 годах). Их изготовлением занимался литератор М. Головинский‚ а помогал ему журналист И. Манасевич-Мануйлов – платные агенты охранного отделения‚ которые вели слежку за русскими эмигрантами.

В Париже в то время жила польская княгиня Е. Радзивилл; она была свидетелем подлога и в 1921 году сообщила в американской газете: «Однажды Головинский показал мне и нескольким приятелям сочинение‚ над которым он работал с Рачковским и Мануйловым. Он сказал‚ что книга эта имеет целью установить существование обширного еврейского заговора против общего мира… Мне неоднократно пришлось видеть эту рукопись; видели ее и некоторые мои друзья‚ среди которых была одна американка‚ находящаяся сейчас в Нью-Йорке. Рукопись эта была составлена на французском языке и писана рукой‚ но разными почерками‚ на желтоватой бумаге. Помню отчетливо‚ что на первой странице было огромное синее чернильное пятно. Позднее я узнала‚ что рукопись эта целиком включена Сергеем Нилусом в знаменитую книгу‚ напечатанную в типографии Красного Креста в Царском Селе».

Журналисты разыскали «американку из Нью-Йорка» – Г. Херблет‚ и она подтвердила в печати‚ что встречалась с Головинским в Париже‚ в доме у княгини Радзивилл‚ куда он приходил из Национальной библиотеки. «Помню тот раз‚ когда он пришел с законченной рукописью‚ – вспоминала Херблет. – Помню‚ она была на французском языке‚ но написана разными почерками. Она была на желтоватой бумаге… на первой странице большое синее пятно…» И далее из свидетельства Херблет: «Я – антисемитка. Когда я услышала про «Сионские протоколы» и прочитала о них‚ то немедленно раздобыла себе эту книгу. Мне тогда не приходило в голову‚ что она может находиться в какой-нибудь связи с моими парижскими друзьями. Но как только я раскрыла книгу‚ немедленно сказала себе: «А‚ я вижу моего друга Головинского»… Не подлежит сомнению‚ что документ Головинского и «Протоколы» – одно и то же».

Директор департамента полиции А. Лопухин утверждал‚ что «Протоколы» подготовили агенты Рачковского‚ и это не было секретом в правительственных кругах. Товарищ министра внутренних дел жандармский генерал П. Курлов свидетельствовал в эмиграции: «Я глубоко убежден‚ что «Сионские протоколы» были сфабрикованы… Рачковский дал мне понять‚ что «Протоколы» сфабрикованы‚ сказал‚ что доложит мне о них подробно по возвращении из деревни‚ куда он уехал на один день. Приехав в деревню‚ он умер…»

В 1915 году один из участников подлога И. Манасевич-Мануйлов – в беседах с историком В. Бурцевым – «не раз говорил‚ смеясь‚ что только идиоты могут верить в эти «Протоколы»… Правительство никогда официально не решится признать подлинности «Протоколов» и не будет пользоваться ими для своих целей». Во время суда над М. Бейлисом нашлись желающие использовать «Протоколы» для обвинения еврейского народа‚ но власти не пошли на это. Товарищ министра внутренних дел С. Белецкий говорил: «Мы прекрасно понимали‚ что это значило наверняка провалить всё дело. Ведь это явная подделка! Нельзя же было срамиться! Разве с такими документами можно выступать на суде?»

Даже С. Нилус‚ похоже‚ не очень верил в их подлинность. Его спросили однажды: «Не предполагаете ли вы‚ Сергей Александрович‚ что‚ сами того не ведая‚ оперируете подлогом?» – «Пусть так‚ – ответил Нилус. – Но Бог и лжецов заставляет вещать правду‚ а вера наша и собачьи кости может превращать в чудотворные мощи». В предисловии к очередному изданию «Протоколов» в 1911 году он писал: «Меня могут‚ пожалуй‚ упрекнуть – и справедливо – в апокрифичности представляемого документа…»

«Протоколы сионских мудрецов» – после появления – не имели успеха в России‚ их не поддержали, за исключением немногих, церковные иерархи, даже антисемитская газета «Новое время» определила «Протоколы» как явную фальшивку. С. Нилус признавал: «Опубликование этого документа было встречено молчаливой ненавистью всей преданной Сиону прессы… и легкомысленным невниманием» правительственных кругов. О том же писал В. Бурцев в книге «Протоколы сионских мудрецов» – доказанный подлог»: «В России в то время – и в обществе‚ и в правительстве – было много самых диких антисемитов‚ кто искренне верил даже в ритуальные убийства. Но и среди таких зоологических антисемитов я за всё время не встретил никого‚ кто бы решился открыто‚ за своим именем защищать подлинность «Сионских протоколов»… В тогдашних либеральных русских изданиях можно было встретить о них только иронические и брезгливые отзывы‚ как о ничтожном пасквиле. Серьезно к ним никто не относился».

Во время революционных волнений 1905–1906 годов нашлись люди‚ пожелавшие воспользоваться «Протоколами» для агитации против евреев. Как сообщал в эмиграции бывший начальник петербургского охранного отделения (по свидетельству В. Бурцева – генерал К. Глобачев)‚ экземпляр «Протоколов» представили Николаю II‚ и он сделал пометки на полях книги: «Какая глубина мысли! Какое предвидение! Какая точность исполнения! Наш 1905 год точно под дирижерство мудрецов!»

Сотрудники заграничной агентуры получили ордена и денежные награды за «розыск» «Протоколов»‚ а деятели правых кругов составили проект их широкого использования в политических целях. По указанию П. Столыпина два жандармских офицера провели секретное расследование‚ установили подлог и выявили истинных авторов «Протоколов». Узнав об этом‚ Николай II был поражен и письменно распорядился: «Протоколы изъять. Нельзя чистое дело делать грязными способами».

Всемирная «слава» к «Протоколам сионских мудрецов» пришла позднее.

4

Во время Первой мировой войны командующий Кавказским фронтом великий князь Николай Николаевич распорядился перевести «Протоколы сионских мудрецов» на английский язык и распространять среди союзников. Х. Вейцман вспоминал‚ как в 1918 году английский генерал показал ему несколько страниц машинописного текста‚ которые оказались выдержками из «Протоколов». «Я прочитал первую страницу и в недоумении поинтересовался‚ что означает вся эта галиматья… Он ответил медленно и с сожалением: «Вы можете найти это в вещмешках большинства наших офицеров – и они верят этому! Это привезла британская военная миссия‚ побывавшая на Кавказе в армии великого князя Николая Николаевича»…»

После Февральской революции 1917 года историк С. Сватиков был назначен специальным комиссаром Временного правительства для ликвидации заграничной агентуры департамента полиции. В Париже он допрашивал подданного Франции А. Бинта, агента русской тайной полиции. Сватиков сообщал: «Бинт сказал, что лет семнадцать тому назад по указаниям шефа, т. е. Рачковского, была создана еще и такая фальшивка, а именно «Сионские протоколы». «Что было в этих «протоколах»?.. – «Описание того, как евреи правят миром и совещаются между собой, как лучше это сделать…» – «Было ли это написано с погромной целью?» – «Не знаю». – «Ну, вообще, чтобы подстрекнуть русских против евреев?» – «О, да!.. «Охрана» (полиция) ничего не знала о затее Рачковского. Это было его индивидуальное предприятие…» – «Сам ли Рачковский писал эти «протоколы»?» – «Нет, писал их наш агент Головинский… Я ему, как и другим, платил деньги по приказанию «шефа», из рук в руки»…»

Во время Гражданской войны отделы пропаганды Белой армии во множестве печатали «Протоколы» в Симферополе‚ Новочеркасске‚ Харькове‚ Ростове-на-Дону‚ в Омске‚ Иркутске‚ Владивостоке‚ Хабаровске‚ Благовещенске-на-Амуре, что подтолкнуло солдат и офицеров к жестоким погромам. Распространение «Протоколов» в Советской России было запрещено‚ но эмигранты привезли их в Европу‚ и с этого момента началась их всемирная известность. С 1920 года «Протоколы» выпускали многими изданиями и огромными тиражами в европейских странах, а также на арабском языке на Ближнем Востоке. В Соединенных Штатах Америки их издавали на средства владельца автомобильных заводов Г. Форда; газеты писали о подлинности «Протоколов»‚ объясняя большевистский режим в России как результат еврейского заговора против христианского мира.

Авторы «Протоколов» использовали для их составления антисемитскую литературу разных времен‚ но неожиданно стало известно, что основным их пособием оказалась забытая книга 1864 года французского адвоката Мориса Жоли. Это была сатира на режим правления французского императора Наполеона III, называлась она «Диалог в аду между Макиавелли и Монтескье». Поразительное сходство между этой книгой и «Протоколами» обнаружил летом 1921 года в Стамбуле русский дворянин-эмигрант Михаил Рославлев и сообщил об этом стамбульскому корреспонденту лондонской газеты «Таймс» Ф. Грейвсу. В августовском номере газеты появилось его сообщение о «беззастенчивом и бессовестном» подлоге; передовица «Таймс» вышла под заголовком «Конец «Протоколов»», а затем в Национальной библиотеке Парижа нашли экземпляр книги М. Жоли с чьими-то характерными пометками.

Составители «Протоколов», очевидно, полагали‚ что их сочинение готовится для служебного пользования и останется затем в архивах полиции‚ – иначе они бы проделали свою работу более добросовестно. При сравнительном чтении можно определить‚ что строение «Протоколов» целиком заимствована из книги Жоли: двадцать пять диалогов между Макиавелли и Монтескье превратились в двадцать четыре протокола тайных заседаний сионских мудрецов. А объект сатиры Жоли – деспотические устремления Наполеона III – авторы «Протоколов» использовали для обрисовки будущего всемирного еврейского царства. Эксперты установили: около половины текста фальшивки составляют выписки из книги Жоли; фрагменты из речи Макиавелли почти дословно вложены в уста сионских мудрецов‚ – вот несколько примеров.

Макиавелли – в книге Жоли: «Что же укрощает этих ненасытных животных‚ которых называют людьми?» Сионские мудрецы – в «Протоколах»: «Что сдерживает хищных животных‚ которых зовут людьми?»

Макиавелли: «Разве политика имеет что-нибудь общее с моралью?.. Да разве вы не видите‚ что само слово «право» отличается крайней неопределенностью? Где оно начинается‚ где оно кончается?» Мудрецы: «Политика не имеет ничего общего с моралью… Где начинается право‚ где оно кончается?»

Макиавелли: «Народы чувствуют какую-то тайную любовь к гению‚ крупному по грубой силе. При каждом акте насилия‚ отмеченного талантом и искусством‚ вы услышите‚ как все будут говорить… – это‚ конечно‚ непохвально, но как ловко сыграно и великолепно сделано». Мудрецы: «Народ питает особую любовь и уважение к гениям политической мощи и на все их насильственные действия отвечает: подло-то подло‚ но ловко!..»

Макиавелли: «Когда несчастный испытывает притеснения‚ он говорит: если бы царь об этом знал!..» Мудрецы: «Ореол власти требует‚ чтобы народ мог сказать: «когда бы знал об этом царь»…»

Макиавелли: «Как бог Вишну‚ пресса моя будет иметь сто рук…» Мудрецы – о газетах всемирного еврейского царства: «Они‚ как индийский божок Вишну‚ будут иметь сто рук…»

Макиавелли: «Per me reges regnant. Это означает буквально: Бог создает королей…» Мудрецы: «Per me reges regnant – через Меня царствуют правители…» Макиавелли: «Свобода есть право делать всё, что дозволено законами». Мудрецы: «Свобода есть право делать то, что позволяет закон», – и так далее..

5

Для привлечения внимания к «Протоколам» следовало демонизировать всесильных «мудрецов», готовых «на любые преступления», чтобы скрыть тайные планы «захвата мира». 1921 год, из французской газеты: «Тираж издания Нилуса 1917 года был сожжен в России, а еврей Керенский, пришедший к власти, приказал найти и уничтожить все экземпляры «Протоколов» в Петрограде и Москве. В Польше пытались действовать также, и переводчику пришлось скрывать свое имя, чтобы не поплатиться жизнью. Аналогичные попытки имели место в Германии и Англии».

Против этой фальшивки выступали интеллектуалы европейских стран и русские эмигранты. Кадет Ф. Родичев, в прошлом депутат Государственной Думы всех созывов: «Антисемитизм верхов, также как и низов, имеет одни и те же корни – темноту непонимания, силу темных страстей и зоологических инстинктов, неспособность критического анализа». Суд в США рассмотрел дело по обвинению Г. Форда в клевете‚ после чего он попросил прощения у «многострадального еврейского народа» за «непроверенные утверждения и ошибки» злонамеренного характера‚ запретил издавать свою книгу «Международное еврейство» – о всемирном еврейском заговоре.

В 1933–1935 годах проходил открытый суд в швейцарском городе Берне‚ который рассматривал иск местных евреев против распространителей «Протоколов» в Швейцарии. Свидетелями выступали христиане и евреи из разных стран‚ а также делегаты первого Сионистского конгресса‚ на котором якобы обсуждались «Протоколы». Суд выслушал заключения экспертов обеих сторон‚ затем – независимого эксперта‚ и определил‚ что «Протоколы» не имели никакого отношения к Ахад га-Аму и к конгрессу в Базеле; в основу их положена книга М. Жоли‚ и сфабрикованы они для воздействия на правительственные круги России. Суд признал «Протоколы сионских мудрецов» «подделкой‚ плагиатом и бессмыслицей»‚ а верховный суд города Берна определил, что «этот пасквиль содержит оскорбительные нападки на евреев и должен быть безоговорочно осужден».

После прочтения «Протоколов» многие задавались вопросом: «Возможно‚ это фальшивка… Но как тогда объяснить тот пророческий дар‚ который предсказал заранее всё случившееся?..» Этот «пророческий дар» следует отнести за счет таланта Мориса Жоли‚ автора книги «Диалог в аду между Макиавелли и Монтескье». Наблюдая режим правления «деспота-любителя» Наполеона III‚ Жоли предсказал принципы будущих тоталитарных режимов‚ их общность в установлении и сохранении деспотии. Воспользовавшись его книгой‚ составители «Протоколов» перенесли эти принципы в будущее еврейское царство‚ во главе которого они поставили «царя Израильского» из рода Давида.

Защитникам подлинности «Протоколов» следовало опорочить автора «Диалогов», а потому один из них заявил, что Морис Жоли был евреем, ему «сделали обрезание и нарекли Моисеем Жоэлем». Эту выдумку подхватил «эксперт» на процессе в Берне, приглашенный национал-социалистами: «Если «Протоколы» в ряде мест напоминают памфлет Мориса Жоли, то потому, что еврей Жоли являлся агентом оккультного еврейского правительства… Ему, как кажется, была поручена подготовка первого варианта «Протоколов»». Жоли не был евреем. Сын француза и итальянки писал свою книгу против надвигавшегося деспотизма‚ для защиты свободы и равенства‚ за что поплатился тюремным заключением, денежным штрафом и изъятием книги, направленной «на возбуждение ненависти и презрения к императорскому правительству». После освобождения Жоли находился под надзором полиции, газеты отказывались печатать его статьи, и он, в конце концов, закончил жизнь самоубийством.

Несмотря на многочисленные и неопровержимые доказательства фальсификации «Протоколов», этой, быть может, самой знаменитой фальшивки, она продолжает шествие по миру, достигая своей цели там, где дремучие верования преобладают над разумом. Судьба обессмертила Жоли самым нелепым образом‚ связав его имя и его сочинение с «Протоколами сионских мудрецов», насаждающими непримиримость, злобу и ненависть. Как отметил один из исследователей: это оказалось «грустным бессмертием» Мориса Жоли.

Русский философ Н. Бердяев, из работы «Христианство и антисемитизм»:

«Ненависть к евреям часто бывает исканием козла отпущения. Когда люди чувствуют себя несчастными и связывают свои личные несчастья с несчастьями историческими‚ то они ищут виновника‚ на которого можно было бы все несчастья свалить. Это не делает чести человеческой природе‚ но человек чувствует успокоение и испытывает удовлетворение‚ когда виновник найден и его можно ненавидеть и ему мстить. Нет ничего легче‚ как убедить людей низкого уровня сознательности‚ что во всем виноваты евреи. Эмоциональная почва всегда готова для создания мифа о мировом еврейском заговоре‚ о тайных силах «жидо-масонства» и пр.

Я считаю ниже своего достоинства опровергать «Протоколы сионских мудрецов»… Есть что-то унизительное в том‚ что в страхе и ненависти к евреям их считают очень сильными‚ себя же очень слабыми‚ неспособными выдержать свободной борьбы с евреями… В основе антисемитизма лежит бездарность».

Известны и иные поддельные документы‚ обвиняющие какой-либо народ в стремлении к мировому господству. В начале девятнадцатого века во Франции напечатали «Завещание» Петра I его преемникам – план из 14 пунктов завоевания Россией мирового господства. Это поддельное «Завещание» неоднократно публиковали в европейских странах‚ чтобы возбудить общественное мнение против России. Так было во время Крымской и русско-турецкой войны‚ после начала Первой мировой войны; «Завещание» появилось в немецких газетах и в 1941 году‚ после нападения Германии на СССР.

«Специалист» по ритуальным обвинениям Ипполит Лютостанский‚ в прошлом католический ксендз‚ за неблаговидные поступки был лишен духовного звания и перешел в православие. Он не знал еврейского языка‚ не был знаком с Талмудом‚ однако в 1876 году издал книгу «Вопрос об употреблении евреями-сектантами христианской крови для религиозных целей»‚ переполненную нелепыми обвинениями. Лютостанский упомянул случай в Ковенской губернии, когда евреи, будто бы, украли христианского ребенка, обрезали «обыкновенным обрядом» и выточили кровь. Он «забыл» лишь сообщить, что подозреваемых оправдали, а ребенок, которому «сделали обрезание», оказался девочкой.

Наследник престола‚ будущий император Александр III, прочитал эту книгу и выдал автору награду – золотой перстень. Затем Лютостанский выпустил трехтомный труд «Талмуд и евреи»‚ в котором говорится о еврейском заговоре для достижения мирового господства; московский раввин Ш. Минор изобличил его в невежественной клевете на еврейское учение. В 1882 году Лютостанский неожиданно отказался от своих взглядов, сочинил книгу в защиту евреев‚ но потом снова вернулся к прежней теме‚ и на его книги ссылались многие обвинители еврейского народа. Доживал свои годы в безвестности и нищете, даже предлагал евреям купить его сочинения‚ которые могут им повредить‚ если они будут изданы.

Первое издание «Протоколов» на немецком языке появилось в 1919 году под заголовком «Тайны мудрецов Сиона»‚ затем лидеры нацистской партии стали издавать их миллионными тиражами‚ субсидировали издания на разных языках. После прихода Гитлера к власти «Протоколы» были рекомендованы как учебное пособие в высших и средних учебных заведениях Германии; их распространяли и на оккупированных Германией территориях.

Й. Геббельс (из дневника, май 1943 года): «Я еще раз тщательно изучаю «Сионские протоколы». Сегодня днем я говорил о них фюреру. Он полагает, как и я, что «Сионские протоколы» можно рассматривать в качестве абсолютно подлинных». «Протоколы сионских мудрецов» сыграли огромную роль в развитии идеологии германского национал-социализма, повлияли на возникновение и осуществление плана «окончательного решения еврейского вопроса»‚ что привело к уничтожению шести миллионов евреев.

После Второй мировой войны публикации «Протоколов» во многих государствах были приостановлены‚ но затем их стали издавать в мусульманских странах для борьбы с сионистским движением, объявив государство Израиль центром «всемирного еврейского заговора». С семидесятых годов двадцатого века тема о «жидо-масонском заговоре» появилась в советской антисионистской пропаганде‚ которая основывалась на «Протоколах сионских мудрецов». С конца двадцатого века антисемитские движения в России и в других республиках бывшего Советского Союза – а также в странах Восточной Европы – издают‚ распространяют и используют в своей пропаганде этот поддельный документ.

П. Милюков, основатель партии кадетов, провидчески отметил в 1923 году: «С идеями, распространяемыми «Протоколами», борьба далеко не закончена. Она будет также длительна и должна быть также упорна, как борьба с человеческим невежеством и с националистической зоологической злобой».

Неполный перечень публикаций «Протоколов» с 1951 по 2004 год.:

Каир, на арабском языке: 1951, 1957, 1959, 1971, 1994, 2004 год. Президент А. Насер (из интервью 1958 года): «Протоколы» неопровержимо доказывают, что три сотни сионистов… вершат судьбой европейского континента…»

Бейрут: 1964, 1965, 1967, 1968 (на французском, итальянском, испанском и арабском языках, тираж 300 000 экземпляров), 1988, 1990. Подарочное издание «Протоколов» на испанском языке – 1964 год. Карачи, Пакистан: 1967. Италия: 1971, 1974, 1976.

Япония: 1971, 1987. Великобритания (на английском и венгерском языках): 1972. Бомбей, Индия: 1974. Барселона: 1975. Афины: 1976, 1986. Буэнос-Айрес: 1977 год (на испанском языке). США: 1977, 1999, 2003, 2004.

Варшава: 1979, Краков: 1983 (в обоих случаях в самиздате). Амман, Иордания: 1984. Тегеран: 1985 (на французском и английском языках). Белград: 1988. Париж: 1989. Богота, Колумбия: 1990. Австралия, Болгария, Эстония: 1994 год.

Россия: 1992 (организация «Память»), 1993 (издательство «Витязь»), 1996 (издательство «Пересвет»), 2000 (журнал «Русская правда»), прочие издания тех и последующих лет.

В 1989 году вышел в Москве биографический словарь «Русские писатели». В нем названы работы В. Бурцева, однако не упоминается его книга «Протоколы сионских мудрецов» – доказанный подлог».

Очерк сорок четвертый Третья Дума. Применение ограничительных мер. Четвертая Дума. Убийство П. Столыпина

«Ярославль. В один из ресторанов ворвалась группа студентов Демидовского лицея и с криком «бей жидов» тяжко избила сидевшего в общем зале студента-армянина».

1

Председатель Совета министров А. Столыпин говорил с трибуны второй Думы о нападках левых партий, «чтобы вызвать у правительства, у власти паралич и воли, и мысли. Все они сводятся к двум словам, обращенным к власти: «Руки вверх!» На эти два слова, господа, правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты, может ответить только двумя словами: «Не запугаете!» (Бурные аплодисменты справа.)»

Прошли наконец бурные годы – с 1903 по 1907‚ и Николай II отметил с облегчением: «Слава Богу‚ всё идет к лучшему… Сразу после бури большое море не может успокоиться». И действительно‚ по всей империи постепенно утихали волнения‚ которые одни называли бунтом толпы‚ подстрекаемой «революционерами и жидами»‚ а другие – освободительным революционным движением. Состав второй Государственной Думы признали «неудовлетворительным‚ вследствие несовершенства способа избрания ее членов»‚ и царь утвердил новый избирательный закон.

По этому закону увеличили число выборщиков-землевладельцев и состоятельных горожан‚ а количество выборщиков-крестьян уменьшили в два раза. Лишили избирательных прав население Средней Азии‚ которое «не созрело» еще для выборов‚ сократили в три раза число представителей Кавказа и Царства Польского. Выборы по новому закону увеличили в третьей Думе количество депутатов из дворян‚ духовенства‚ крупных землевладельцев, способствуя созданию правого большинства. Тон задавали Н. Марков 2-й (в будущем работник отдела пропаганды в нацистской Германии) и В. Пуришкевич, один из основателей Союза Михаила Архангела‚ заявивший с думской трибуны: «Правее меня – только стена!» В третью Думу попали лишь два еврейских депутата от Ковенской и Курляндской губерний: Л. Нисселович и Н. Фридман; они примыкали к кадетам и безуспешно пытались противостоять натиску правых.

Третья Дума начала работу в ноябре 1907 года и просуществовала почти пять лет. Большинством голосов депутаты ограничили прием евреев в начальные школы, учительские семинарии и институты‚ не утвердили предложение правительства позволить евреям – по назначению врачей – лечиться на курортах Кавказских минеральных вод. Депутаты призывали обложить евреев – «вредный элемент в войсках» – особым налогом взамен службы в армии; не назначать мировыми и волостными судьями и не допускать на работу в печатные органы; потребовали‚ чтобы торговые заведения по всей империи были обязательно закрыты в воскресные дни и в христианские праздники. Для мелких торговцев‚ мусульман и евреев‚ это могло стать новым бедствием: либо закрывать лавки более ста дней в году, в свои и в христианские праздники‚ и разориться окончательно‚ либо мусульманам отказаться от отдыха в пятницу‚ а евреям – в субботу.

«Вы ничего не даете евреям‚ – говорил депутат Н. Фридман‚ – не лишайте их‚ по крайней мере‚ того‚ что они имеют»‚ – большинством голосов Дума проголосовала за принудительный воскресный отдых. В 1910 году 166 депутатов внесли законопроект об отмене черты оседлости‚ но он остался в архивах думской комиссии. Стенограммы заседаний Думы переполнены спорами депутатов на еврейские темы – вот несколько примеров. Депутат В. Караулов: «Где нет равенства‚ где есть народы-парии‚ там нет конституционного строя!» Голос с места: «И слава Богу‚ и не надо!» Депутат П. Крупенский: «Евреи-солдаты оказались элементом‚ растлевающим армию в мирное время‚ ненадежным и опасным во время войны». Депутат Ф. Родичев: «В России во флоте евреев нет‚ так что во флоте евреи не сеяли ни развращения‚ ни революции. В подготовке Цусимы евреи совершенно не виновны: ни одного не было…» (Бурные аплодисменты слева. Шиканье справа. Пуришкевич – с места: «Лакей еврейского пятака!»)

Депутат Г. Замысловский – с трибуны: «Жидовская дерзость дошла до того‚ что они уже в Думе не позволяют говорить». (Добавляет по адресу еврейского депутата Л. Нисселовича оскорбительную фразу‚ которую из-за шума многие не расслышали). Нисселович – председателю: «Заставьте его повторить фразу». Замысловский: «Заставьте замолчать жида!» (Повторить фразу не решается‚ опасаясь удаления с заседания). Слева кричат: «Пусть он повторит‚ трус‚ трус!» Справа кричат: «Долой жида!» Нисселович подходит к трибуне, грозит кулаком: «Я ему в морду дам!» Председатель не может водворить порядок‚ покидает председательское место‚ и тем самым объявляется перерыв.

2

С конца 1907 года прекратились политические демонстрации на улицах городов‚ не бастовали студенты и рабочие‚ не было волнений в деревнях‚ и в газетах отмечали – одни с торжеством‚ а другие с унынием: «Революция закончилась». Революционная пресса снова ушла в подполье‚ профессиональные союзы практически перестали существовать‚ в тюрьмах ввели строгий режим с телесными наказаниями и подавляли любые протесты заключенных. Военно-полевые суды продолжали выносить суровые приговоры‚ однако количество их постепенно уменьшалось: в 1908 году казнили примерно 700 человек‚ в 1909 – 540‚ в 1910 – 130. Административные высылки также шли на убыль: в 1908 году выслали без суда около 10 000 человек‚ в 1909 году – 3000.

«Никогда еврейский вопрос не стоял так жестоко в России‚ как теперь‚ – признавал С. Витте‚ – и никогда евреи не подвергались таким притеснениям». Как грустный анекдот пересказывали резолюцию одного из министров на проекте очередного циркуляра: «Сути дела не помню‚ но на ограничение евреев согласен». Газеты Союза русского народа подогревали читателей описанием «чудовищных нападений жидов на бедное‚ беззащитное христианское население» и открыто провозглашали «Да здравствует народный самосуд!» Из Одессы сообщали: «Перечислять мелкие погромчики не стоит… На улице‚ в ресторанах‚ на конке – нигде от них не убережешься. Вечно находишься в каком-то напряженном ожидании‚ что вот-вот вспыхнет катастрофа‚ вечно живешь‚ словно на вулкане…»

Власти усердствовали по всей империи. Массовые выселения евреев из городов и деревень стали обычным явлением; арестованных запирали в тесные‚ загаженные камеры‚ а затем отправляли по этапу. Депутат П. Милюков говорил на заседании Думы: «С 1909 года‚ по команде‚ началась в огромных размерах охота за евреями‚ как за какими-то дикими зверями. Лозунг шел сверху… Лифляндскому губернатору напомнили о его безразличном отношении к праву жительства‚ и он стал не безразличен. В Ростове администрация была снисходительна; ей указали на это‚ и она сразу изменила свое отношение».

На улицах Киева почти ежедневно можно было увидеть процессию‚ окруженную городовыми; впереди шли задержанные в притонах проститутки‚ воры‚ оборванцы-попрошайки‚ за ними евреи. «На глазах невольно выступают слезы‚ – возмущался киевский еврей‚ – в течение целого дня вопрос: «за что?» не дает покоя». Облавы проводили днем и ночью‚ зимой 1910 года из Киева выслали 1200 еврейских семейств. В Петербурге один из полицейских приставов ставил в паспорта приезжих евреев красный штемпель «На выезд в двадцать четыре часа», говорил при этом с издевкой: «Я знаю‚ что вы имеете право на пребывание‚ а я всё равно ставлю штемпель: за жида в ответе не будешь».

Зимой 1912 года из деревень Волынской губернии выселили 5000 евреев‚ которые прожили в тех краях многие годы‚ обзавелись хозяйством‚ а теперь должны были перебираться в переполненные города и местечки. «Изможденные лица‚ – сообщала киевская газета‚ – пугливые взгляды скорбных глаз‚ рыдания женщин‚ плач детей‚ наваленный скарб…» Картина была настолько ужасной‚ что даже киевский генерал-губернатор‚ прославившийся изгнаниями евреев из Киева‚ признал «бесчеловечным выселение зимой» и повелел отложить акцию до весны‚ – правые депутаты Думы назвали его решение «излишней сентиментальностью».

Малая часть евреев жила в сельских местностях на законном основании‚ от них при всем желании нельзя было избавиться. И тогда витебский губернатор предложил Сенату рассматривать родившихся у них детей как вновь поселившихся в деревнях‚ а потому подлежавших выселению – на основании «Временных правил» 1882 года. Мнения в Сенате разделились, дебаты были продолжительными‚ со ссылками на законы и существовавшую практику. Сенаторы должны были установить‚ что такое рождение еврея – естественное появление на свет или сознательное передвижение из одной местности в другую.

Один сенатор доказывал‚ что переселение подразумевает перемещение в пространстве‚ а так как вновь родившиеся дети прежде «нигде не жили»‚ то их нельзя считать вновь поселившимися в запрещенной для евреев местности. Другой сенатор заявлял‚ что выселять евреев можно лишь на родину или в то место‚ откуда они прибыли‚ – но отправить новорожденных туда‚ откуда они появились‚ вряд ли теперь возможно. Третий сенатор выступал за выселение детей и приводил простой довод: до 1882 года их в деревнях не было‚ значит, по закону и не должно быть. Девятью голосами против трех Сенат постановил‚ что вновь родившиеся евреи не переселялись из других мест‚ а «появились там естественным путем»‚ – и потому имеют право на жительство. Три сенатора, тем не менее, остались при особом мнении.

Чтобы обойти ограничительные законы‚ евреи платили взятки на всех уровнях местной и центральной власти. «Ни с кого администрация не берет столько взяток‚ сколько с евреев‚ – отмечал С. Витте. – В некоторых местностях прямо создана особая система взяточнического налога на жидов…» Взяточничество стало нормой: если полицейский желал поправить свои финансовые дела‚ он обходил вверенный ему район и проверял у евреев право на жительство. «При хорошей полиции‚ – говорили тогда‚ – а хорошая‚ значит‚ берет взятки‚ существование евреев хотя и трепетное‚ но более или менее сносное».

В Петербурге были дома‚ сплошь заселённые евреями без права на жительство; полиция знала об их существовании и даже предупреждала о предстоящих облавах. Л. Клячко, петербургский журналист, описывал один из таких домов:

«Там жили целые семьи‚ там рождались‚ умирали без всяких прав. Там была установлена строгая система: в определенные дни полицейские обходили своих «клиентов»‚ получали установленное «жалование» и‚ пожелав всяких благ‚ удалялись… Жил там совершенно одинокий человек… который служил на каком-то заводе, платил ежемесячно пять рублей околоточному и рубль дворнику. Это ему надоело; в один прекрасный день он отправился в Выборг к знаменитому в свое время пастору Пирру‚ который за две марки выдавал любому еврею свидетельство о крещении.

Через некоторое время околоточный явился за своим жалованием. Ритуал за много лет установился такой: околоточный любезно здоровался‚ садился‚ выпивал стакан чая. При последнем глотке жилец вынимал бумажник и выплачивал пять рублей. На сей раз он не торопился. Околоточный выпил чай и‚ не отличаясь‚ по-видимому‚ находчивостью‚ растерялся и попросил второй стакан чая. Выпил. Жилец молчит. Полицейский не выдержал. «Ну?» – «В чем дело?» – «А деньги?» Вместо бумажника тот вынул паспортную книжку‚ где слово еврей было зачеркнуто и указано‚ что он ныне уже евангелического исповедания. Полицейский укоризненно покачал головой и промолвил: «Ишь‚ жиды! За деньги Бога и совесть продают»…»

Бывало и так‚ что полицейские чины сдавали комнаты бесправным евреям‚ а пристав Казанской части Петербурга превратил собственную квартиру в гостиницу‚ брал с богатых евреев по десять рублей в сутки и позволял жильцам делать у него что угодно – «хоть шабаш справляйте». «Если бы евреев не было в России‚ кто бы содержал полицию? – говорил с думской трибуны депутат Д. Гулькин. – Посмотрите‚ сколько мы даем становому приставу? Становой пристав получает только на табак. А откуда же он имеет выезд‚ фаэтон и всё это богатство?.. Потому и не снимают черты еврейской оседлости‚ так как знают‚ чем живет полиция».

3

Экономическое положение России постепенно улучшалось, урожаи 1912 и 1913 годов были прекрасными‚ продукция обрабатывающей и добывающей промышленности увеличивалась‚ потребление местных и иностранных товаров непрерывно росло. Несколько улучшилось и положение еврейского населения: возникали общества взаимного кредита‚ кооперативы и товарищества‚ которые поддерживали еврейских ремесленников и торговцев. Русский экономист отмечал в те годы: «Роль евреев в торговой жизни России громадна‚ они в значительной степени эту торговлю налаживают. Всякие тормозы в проявлении торговой энергии евреев отзываются болью в национально-экономическом теле России».

Это прекрасно понимали фабриканты и купцы внутренних губерний. Организаторы пушной ярмарки в Кургане просили правительство впустить евреев в город на трехнедельный срок‚ иначе «будет нанесен ярмарке смертельный удар‚ и обнищавшее население останется с непроданным товаром». Общество фабрикантов Нижнего Новгорода упрашивало Совет министров прекратить преследования евреев во время ярмарочного сезона: в противном случае «заготовленные товары не найдут ни потребителя‚ ни покупателя‚ ни деятельного посредника».

Иногда власти прислушивались к этим просьбам‚ но чаще всего твердо стояли на своем. В первый день конской ярмарки в Тамбове губернатор выслал евреев‚ закупавших лошадей в австрийскую и немецкую армии‚ и в газетах сообщили: «Ярмарка сразу опустела‚ сделки затихли‚ на третий день никто уже не покупал лошадей». Градоначальник Ялты заявил на заседании местного отделения Союза русского народа: «Дорогие моему сердцу союзники!.. Не сдавайте им квартир‚ не сдавайте им помещений для торговли. Если жид будет давать тысячу рублей‚ не сдавайте ему‚ а лучше русскому за пятьсот рублей. Этим вы доймете жидов».

Осенью 1912 года началась предвыборная кампания в четвертую Государственную Думу‚ самая ожесточенная борьба проходила в Царстве Польском. Евреи Варшавы могли провести в Думу своего депутата‚ но их предупреждали со скрытой угрозой: «Избрание еврейского депутата будет сочтено польским обществом как объявление войны». Поляки выдвинули в Варшаве кандидата‚ известного антисемитскими взглядами‚ и после выборов в газете написали: «Сорок шесть еврейских выборщиков оказались неспособными довести дело до конца. У них хватило мужества не подавать голоса за польского антисемита‚ но не хватило мужества выбрать еврея». При поддержке выборщиков-евреев от Варшавы прошел в Думу рабочий-поляк‚ кандидат от социалистической партии; это было расценено как вмешательство евреев в «национальные выборы» и привело к вспышке антисемитизма в Царстве Польском.

Четвертая Дума начала работу в ноябре 1912 года; в ней заседали три еврейских депутата – М. Бомаш, Э. Гуревич, Н. Фридман, все трое кадеты. В начале работы Думы В. Пуришкевич пообещал‚ что «правые не станут теперь требовать новых ограничений евреев в правах‚ а будут настаивать лишь на сохранении старых»‚ – однако действительность оказалась иной. На первой же сессии Дума приняла закон об ограниченном участии евреев в городском самоуправлении Царства Польского. Польские депутаты проголосовали за это совместно с правым большинством‚ которое в иных случаях ограничивало поляков в правах‚ и депутат Ф. Родичев заявил по этому поводу: «Да что же это за несчастье быть русским или поляком‚ если быть русским – значит ограничивать кого-либо в правах‚ если быть поляком… – непременно ограничивать евреев в правах!»

Евреи Польши жили обособленно‚ по своим законам и традициям, говорили на идише и не желали ассимилироваться. К ним присоединялись литовские евреи‚ переселявшиеся в промышленные центры Царства Польского в поисках заработка‚ и местное население с неудовольствием наблюдало за образованием в Польше «второй Иудеи». Положение становилось всё более напряженным; после выборов в Думу зазвучали призывы к «мести»‚ «расправе»‚ «экономическому бойкоту». Уличная газетка «Два гроша» натравливала поляков на евреев и печатала списки еврейских фирм и магазинов‚ которые следовало бойкотировать. Группы нанятых подростков отгоняли покупателей от еврейских лавок; на дверях магазинов появились объявления о продаже «исключительно христианских товаров»; на собрании польского общества «Культура» провозглашали: «Дом за домом‚ лавку за лавкой‚ дело за делом – вот что нужно отобрать у евреев и передать в наши руки».

Евреев бойкотировали повсюду: увольняли из ресторанов официантов‚ не заказывали работу у ремесленников‚ не пользовались услугами извозчиков. В школах избивали учеников-евреев; в деревнях крестьяне поджигали еврейские дома; заговорили уже о том‚ что евреи «захватили польскую музыку»‚ а некий писатель-либерал заявил: евреи – «это блуждающие и кочующие крысы‚ которых надо уничтожить».

Пропаганда приносила результаты‚ и в газете появилось такое сообщение: «На днях в Варшаве упала на улице беременная женщина и начала рожать. Вокруг роженицы собралась толпа мужчин и женщин‚ исключительно христиан‚ которые старались ей помочь. Вдруг кто-то заявил: «Это – еврейка». Толпа немедленно растаяла‚ и больная осталась лежать на панели. Проходившая по улице еврейка подняла ее‚ посадила на извозчика и отвезла в ближайший еврейский родильный приют. Роженица‚ оказавшаяся христианкой‚ до сих пор лежит в этом приюте».

4

С 1832 года между Российской империей и США существовал торговый договор‚ по которому американские граждане – без различия вероисповедания – могли беспрепятственно заниматься торговлей на территории Российской империи‚ а подданные России могли торговать в Северо-Американских Соединенных Штатах.

Так продолжалось долгое время‚ но с конца девятнадцатого века зарубежных евреев начали пускать в Россию на ограниченный срок, по специальному разрешению министерства внутренних дел. Теперь уже американский еврей при пересечении границы Российской империи подпадал под действие законов‚ которые ограничивали его передвижение и торговлю. Даже американский посол в Стамбуле‚ еврей по происхождению‚ получил разрешение посетить Россию лишь на короткий период‚ и во время визита находился под строгим надзором полиции.

Жил в Америке еврей-адвокат Луис Маршалл. Он защищал права негров, японцев, индейцев, он же первым выступил против дискриминации, которой американские евреи подвергались в России. «Оскорблены не евреи, – говорил он, – а весь американский народ». Ему возражали. Его предупреждали: если пойти на конфронтацию с Россией, это нанесет вред американской внешней торговле. Маршалл отвечал: «Я очень высокого мнения об американском народе, и я не верю, что он настолько лишен чувства чести, чтобы относиться к этому делу как лавочник, у которого за душой нет ничего, кроме торговли». И объединенный съезд еврейских организаций Америки призвал американское правительство разорвать торговые отношения с Россией.

Еврейских лидеров США пригласили к президенту У. Тафту. Он напомнил им, что объем торговли с Россией – сто миллионов долларов в год, существенная часть внешней американской торговли; антиеврейская политика России продолжается долгое время, и ему будет трудно оправдать перед народом разрыв торгового договора. «Мистер президент, – ответил Маршалл, – не будет ли это то же самое, что опустить закоренелого вора на том основании, что преступление вошло у него в привычку?»

В начале 1911 года еврейские организации начали борьбу против этого вида дискриминации‚ и палата представителей конгресса подавляющим большинством голосов – триста один против одного – потребовала расторгнуть торговый договор с Россией‚ ибо права американских граждан «не должны терпеть ущерба ни на родине‚ ни на чужбине из-за их расы или религии». Такое же решение принял Сенат‚ и русский посол докладывал в Петербург: «Американские жиды ловко провели конгресс… Весь этот инцидент доказывает‚ главным образом‚ что американцы покуда еще стоят на весьма примитивной ступени общественного развития… Какие-либо уступки с нашей стороны‚ конечно‚ немыслимы».

В декабре 1911 года американское правительство расторгло торговый договор с Российской империей. Тут же нашлись евреи в Америке‚ которые говорили: «В стране всего три миллиона евреев. Какой прекрасный повод для антисемитов заявить в очередной раз‚ что страной правит еврейское меньшинство». Им отвечал Луис Маршалл: «Если борьба за равные права с другими гражданами делает нас непопулярными‚ придется это пережить. Мы никогда не избавимся от антисемитизма‚ если будем бояться выступать за свои интересы».

В российских газетах печатали статьи с призывом бороться «за национальное достоинство и против американского засилья». В феврале 1912 года в зале Дворянского собрания в Петербурге состоялся митинг протеста‚ созванный правыми организациями. Ораторы провозглашали: «В целях достижения мирового господства американские евреи всеми силами стремятся добиться равноправия для евреев в России…» – «От приемов Америки мы должны кричать «караул»! Пора перестать быть глупыми и ложно думать‚ что американцы хороший народ. Их отношение к неграм во много раз хуже‚ чем у нас в России к евреям…» – «Пусть американские власти убедятся‚ что на попытку вмешаться в наши внутренние дела мы спокойно и с достоинством отвечаем: мы хозяева у себя дома!..» Газеты сообщали: «Шумные аплодисменты присутствующих. Единогласно принята резолюция о воспрещении въезда в Россию евреям – гражданам Северо-Американских Соединенных Штатов‚ исполнен гимн‚ и при криках «ура!» публика разошлась».

Вскоре после этого в Государственной Думе выступил депутат П. Милюков, лидер партии кадетов. Он сказал: «Я слишком хорошо знаю, что всё общественное мнение Америки, а не одни только американские евреи, возмущены нарушением основного принципа американской конституции. Вот, что говорит об этом видный член конгресса… (голос с места: «Как его фамилия?») Его фамилия Зульцер (смех в зале)…»

Милюков продолжил: «По-видимому, ваш смех означает, что вы считаете его евреем. Уильям Зульцер, член конгресса, председатель комиссии по иностранным делам, родился в Нью-Йорке от ирландских родителей, а свою фамилию взял от отчима, немца Зульцера. И вот что говорит Зульцер: «Это не еврейский вопрос. Это американский вопрос, включающий в себя принцип первостепенной важности». Мне, русскому, стыдно… Я не хочу, чтобы мы оставались какими-то выродками рода человеческого».

5

Евреи занимали видные места в Российской социал-демократической рабочей партии – РСДРП. Эти люди порвали с еврейством всякие связи‚ провозглашая себя интернационалистами‚ в их среде были сильны ассимиляционные настроения. Из Царицына написали в газету: «Молодая еврейка приглашает свою подругу в театр. Та отвечает‚ что не может себе этого позволить ввиду траура по жертвам октябрьских дней. Наша социал-демократка с презрением стыдит подругу‚ на которую могли навлечь печаль какие-то еврейские погромы. Другое дело‚ говорит она‚ день девятого января‚ когда пролилась рабочая кровь. В этот день я сочту своим долгом наложить на себя траур».

Евреи входили в состав польской‚ украинской и белорусской социалистических партий. С. Дубнов писал о них: «Это – последовательные ассимиляторы… Их народ – русский‚ а не еврейский народ… Они готовы признать широкую национально-культурную автономию всех народностей России‚ кроме еврейской». Польские социалисты вели борьбу за свои национальные интересы и считали «ополяченных евреев собратьями‚ а евреев обособляющихся – элементом чуждым‚ в известных случаях и враждебным». Социалисты-евреи в Польше настаивали на слиянии евреев с польским народом‚ и Роза Люксембург призывала: «Пусть они учатся‚ думают и говорят по-польски‚ пусть празднуют польские праздники и забудут свой субботний отдых».

Деятельность Бунда постепенно сокращалась: одни его сторонники эмигрировали из России‚ другие отошли от политики. В 1906 году Бунд вернулся в РСДРП с сохранением автономии в составе партии; в 1912 году – после разрыва между большевиками и меньшевиками – бундовцы остались с меньшевиками‚ которые признавали‚ в отличие от большевиков‚ право евреев на национально-культурную автономию. Бундовцы боролись с сионизмом‚ «реакционным буржуазным и мелкобуржуазным националистическим» движением‚ яростные споры на собраниях переходили порой в драки с пострадавшими. Против сионизма выступали и евреи-ассимиляторы; в 1907 году в Петербурге появился еврейский антисионистский комитет, опубликовал призыв к евреям, и в «Рассвете» отметили с иронией: «В выпущенном им воззвании один лозунг: ради Бога‚ не идите за сионистами!.. Вам нужно равноправие и еще кое-что‚ скажем‚ чтобы не так сильно били… а сионисты проделывают свои эксперименты за счет еврейской крови и слез».

Сионистское движение в России разрасталось. Голда Меир вспоминала: «С детских лет помню синюю жестяную копилку‚ что стояла у нас в гостиной рядом с субботними свечами‚ в которую не только мы‚ но и наши гости еженедельно опускали монеты; такая синяя копилка имелась в каждом еврейском доме‚ где мы бывали». Эти копилки Еврейского национального фонда предназначались для сбора средств на выкуп земель в Эрец Исраэль. Опуская туда свои копейки‚ евреи понимали‚ что‚ скорее всего‚ не побывают на Святой Земле; землю выкупали для будущих поколений: каждый приобретенный участок рассматривался как общенациональная собственность. Еврейский национальный фонд мог сдавать землю в аренду‚ сажать на ней деревья‚ строить дороги и создавать новые поселения‚ но не имел права продать ни одного квадратного метра выкупленной земли.

Российские евреи жертвовали в этот фонд гораздо больше‚ чем евреи других стран; бедняки отдавали свои копейки‚ а более обеспеченные – по 3 рубля на посадку оливковых деревьев в роще Теодора Герцля или по 20 рублей на выкуп одного дунама земли. Богатые евреи дарили и завещали крупные суммы; на деньги торговца чаем К. Высоцкого приобрели в Хайфе участок земли для строительства здания высшего учебного заведения – Техниона, а по Днепру плавали суда купца первой гильдии Авраама Живова: каждое из них называлось «Герцль»‚ и евреи прекрасно понимали‚ в честь кого дано такое название.

1 сентября 1911 года в зрительном зале киевского театра‚ во время антракта‚ к председателю Совета министров П. Столыпину подошел молодой человек во фраке и выстрелил в него два раза; первая пуля попала в руку, вторая в живот – это произошло на торжественном спектакле‚ в присутствии Николая II и его семьи. В зале поднялась суматоха; молодой человек неторопливо пошел к выходу‚ но в дверях его схватили. Стрелял в Столыпина еврей Дмитрий Богров‚ сын киевского адвоката‚ внук писателя Г. Богрова. «Да разве Богров – представитель еврейства?.. – говорил в Думе депутат Л. Нисселович. – С еврейством ничего общего у него нет. Еврейское население никакого отношения к убийству Столыпина не имело и не имеет…» Его речь прерывали криками и руганью; правые делегаты кричали: «К черту этого жида!»; в антисемитских газетах требовали «взять евреев в железо» и непременно устроить «жидовский погром – верный способ расплаты с еврейством».

Российские евреи с ужасом восприняли известие о покушении на Столыпина; в Киеве началась паника‚ многие побежали из города‚ опасаясь мести. 5 сентября Столыпин умер от ран; паника в Киеве возросла во сто крат, на вокзале скопились тысячи евреев‚ и во всех направлениях отправлялись дополнительные поезда. Чтобы успокоить население‚ Николай II «повелел объявить непреклонную Свою волю: «Его Величество воспрещает толпе‚ обществам и отдельным лицам проявление своеволия‚ могущего вызвать беспорядок‚ дабы пребывание Его в древнем Киеве‚ на берегах днепровских и на Волыни не было ничем вновь омрачено»…».

Исполняя «державную волю» монарха, власти предприняли решительные меры и спешно перебросили к городу два казачьих полка. Газеты напечатали заявление генерал-губернатора: «Всякие насилия и беспорядки мною будут подавлены самым решительным образом». Киевлянам под угрозой ареста запретили выходить на улицы с кинжалами, кастетами, ножами, рогатками, и погрома в городе не допустили. Даже руководители Киевского союза русского народа постановили «принять все зависящие меры для того, чтобы подобного рода беспорядки не были допущены».

Убийца Столыпина двадцатичетырехлетний Дмитрий Богров (по свидетельству о рождении – Мордко Гершков Богров)‚ помощник присяжного поверенного, еще в студенческие годы примкнул к анархистам‚ но затем отошел от них. Нуждаясь в деньгах, он предложил услуги киевскому охранному отделению и стал платным агентом под кличкой Аленский. На допросах Богров говорил: «Ни к какой партии я не принадлежу… Преступление совершено мною без предварительного уговора с другими лицами… Я решил убить Столыпина‚ так как считал его главным виновником реакции и находил‚ что его деятельность для блага народа очень вредна». Богров признал‚ что «у него возникла мысль совершить покушение на жизнь государя императора‚ но была оставлена им из боязни вызвать еврейский погром. Он‚ как еврей‚ не считал себя вправе совершить такое деяние».

Настоящие мотивы покушения на Столыпина остались невыясненными; возможно, Богров желал реабилитировать себя перед революционерами‚ которые подозревали его в измене‚ – известно только‚ что он просил согласия партии эсеров на это убийство‚ но не получил его. А может, разочаровавшись в жизни, которая не удалась, запутавшись в долгах и провокаторской деятельности, самолюбивый и одаренный Богров решил совершить поступок, который обессмертит его имя? Это он спрашивал своего брата незадолго до убийства в театре: «Что произвело бы большее впечатление – покушение на Николая или Столыпина?»

Газеты сообщали и иной мотив убийства: «В течение нескольких лет Богров состоял сотрудником охранного отделения‚ оказывая ценные услуги и пользуясь‚ видимо‚ полным доверием. Билет в театр он получил от самого начальника Киевского охранного отделения». В обществе заговорили о том‚ что покушение на Столыпина организовали высшие чины министерства внутренних дел‚ чтобы избавиться от всесильного правителя‚ – кое-кто в это поверил. Заседание военного суда продолжалось три часа; от защиты Богров отказался‚ и суд приговорил его к смертной казни через повешение. Его казнили на Лысой Горе‚ в предместье Киева‚ в ночь на 12 сентября 1911 года; тело положили в яму‚ засыпали ее и сравняли с землей.

В еженедельнике «Рассвет» написали: «При казни присутствовал общественный раввин. Передают‚ что перед смертью Богров хотел что-то сказать раввину‚ но потом отказался от этого желания. Группа представителей правых организаций… присутствовала при казни… чтобы убедиться‚ что будет казнен именно Богров‚ и что вместо него охрана не повесит куклу… Конвоировавший его офицер спросил‚ узнают ли они Богрова‚ и они с радостью подтвердили‚ что осужденный есть «тот самый»‚ которого они уже «побили» в театре. Во время погребения тела казненного они осыпали его отборной площадной руганью‚ и уходя‚ унесли по куску веревки – «на счастье»…».

В «Киевском клубе русских националистов» создали комитет для сбора пожертвований на памятник П. Столыпину. В его уставе отметили: «Пожертвования принимать от лиц всех национальностей, за исключением еврейской… Пожертвования, поступившие от евреев, возвратить».

Депутат П. Милюков говорил с думской трибуны: «Когда деревенский народ в случае холеры бросается на врачей‚ или когда он верит толкам‚ что холера происходит потому‚ что колодцы отравлены (Голос справа: «А что вы думаете»)… этот деревенский народ надо учить. Когда член Союза русского народа пишет в «Русском знамени»… что смерть от паралича сердца свойственна правым общественным деятелям‚ и что смерть эта причинена ядом «кураре»‚ который распространяют масоны и еврейские банкиры‚ тогда я думаю‚ что этого человека надо лечить…» (Шум. Рукоплескания слева. Голоса справа: «Довольно!»)

Из еженедельника «Рассвет»: «Курская земская управа обратилась в харьковский Медицинский институт с просьбой командировать пять курсисток для борьбы с сыпным тифом… Поехали две курсистки-еврейки‚ но земство их не приняло и телеграфировало в институт‚ чтобы евреек не посылали». Подобное происходило и во время эпидемии холеры: врачей-евреев не везде принимали в пункты по борьбе с эпидемией и в отряды Красного Креста.

В деревне Харьковской губернии умерла еврейская девушка‚ которая ухаживала за холерными больными‚ и читатель написал в газету: «Нас не принимают‚ принципиально не принимают‚ а мы всё равно добиваемся… «спасаем человечество»‚ жертвуем собою… Мы работаем и умираем для тех‚ которые нашу работу отвергают‚ и мы настолько низко пали‚ что просим позволения умирать для других‚ что навязываем свои услуги‚ за которые нас‚ в конце концов‚ выбрасывают за дверь».

Из еврейских газет и журналов.

«Ярославль. В один из ресторанов ворвалась группа студентов Демидовского лицея и с криком «бей жидов» тяжко избила сидевшего в общем зале студента-армянина».

«Орел. Отставной полковник Гнаббе пришел в магазин Ранк за получением заказа‚ но оставшись недовольным исполнением‚ ударил хозяйку два раза. В полицейском участке полковник заявил‚ что ошибся‚ приняв г-жу Ранк за еврейку».

«Винница. В местную психиатрическую лечебницу доставлен из местечка Немирова больной Теплицкий‚ заболевший умственным расстройством на почве… еврейского бесправия. Вернувшись с военной службы‚ Теплицкий в течение нескольких лет не находил себе заработка‚ голодал с большой семьей и‚ в конце концов‚ пришел к заключению‚ что «евреям есть запрещается»… Две недели Теплицкий отказывался принимать пищу из-за этого «запрещения»‚ и его пришлось поместить в больницу».

«Одесса, 1910 год. Два еврея возбудили перед градоначальником ходатайство о разрешении учредить «Общество евреев‚ молящихся Богу за царя и правительство». Общество это хочет проповедовать… глубокую преданность самодержавию и правительству; учредители его ссылаются на учение рабби Ханины‚ говорившего: «Молитесь о благополучии верховной власти; если не страх перед ней‚ люди глотали бы друг друга живьем»…»

Очерк сорок пятый Новые ограничительные меры. Еврейские общественные организации. Поэты и писатели. Издание книг и газет. Участие в русской культуре

«Вы знаете, что такое господин Гинсбург? Это очень великий человек! Его сам Государь знает лично… И что русское правительство сделает без Гинсбурга на Дальнем Востоке?…»

1

В недолгий либеральный период 1905–1907 годов российские университеты и институты принимали евреев с превышением процентной нормы‚ а то и совсем без ограничений‚ по результатам приемных экзаменов. Количество студентов-евреев возросло в несколько раз; даже в Военно-медицинскую академию, закрытую для евреев много лет, попали по «Высочайшему повелению» несколько «лиц иудейского исповедания». Министр народного просвещения заявил: «Я сторонник немедленной отмены процентной нормы», которая придумана «как будто не людьми, а какими-то врагами рода человеческого».

Но либеральный период быстро закончился; в 1907 году председатель Совета министров П. Столыпин написал в ответ на обращение Киевского отделения Союза русского народа: «Безобразный прием евреев в Киевский политехникум уже обратил на себя мое внимание, и я принял соответствующие меры». А в 1908 году Николай II вновь подтвердил процентную норму – теперь уже законодательным образом. Для университетов и институтов она сохранилась прежней: 10 процентов в черте оседлости‚ 5 – вне черты‚ в Москве и Петербурге – 3 процента. Для средних учебных заведений ее немного повысили: 15 процентов в черте оседлости‚ 10 – вне черты‚ 5 – в Москве и Петербурге‚ однако процентную норму распространили на ряд училищ‚ где она прежде не применялась.

Снова повторилась прежняя ситуация: евреи – выпускники казенных гимназий с золотыми и серебряными медалями оказывались за стенами высших учебных заведений и отправлялись на учебу в европейские университеты. Перед Первой мировой войной в странах Европы обучались 12 000 студентов из Российской империи‚ более 60 процентов из них составляли евреи. Из-за огромного наплыва иностранных студентов недоставало мест в аудиториях; бывало так‚ что лекции слушали стоя‚ а для работы в лабораториях записывались в очередь за несколько семестров вперед. И потому в университетах Европы начали ограничивать прием иностранцев‚ а в Берлине и Мюнхене их перестали принимать.

Молодой человек из Вильно написал Л. Толстому: «Я еврей. Мне двадцать три года. Я окончил среднее учебное заведение‚ но в университет – вследствие ограничения в приеме евреев – не попал. В Западную Европу поехать не могу из-за материальной необеспеченности. Остается одно средство – перейти в православие или в другое исповедание… Должен сказать‚ что к религии иудейской‚ как и ко всякой другой‚ отношусь совершенно безразлично‚ но в решении этого вопроса… чувствую себя бессильным. А потому цель настоящего обращения – услышать Ваш совет по сему поводу».

Л. Толстой ответил ему: «Прежде‚ чем заботиться о том‚ как Вам поступить в университет‚ Вам нужно позаботиться о том‚ чтобы выработать в себе те религиозные убеждения‚ которые‚ как Вы говорите‚ в Вас отсутствуют. Переход же в исповедание той религии‚ в которую не веришь‚ есть поступок нехороший‚ который никак не окупится ни той мнимой мудростью‚ которую Вы почерпнете в университете‚ ни тем улучшением общественного положения‚ которое доставит Вам диплом». Скульптор И. Гинцбург писал о Толстом: «Однажды Л. Н. мне сказал: «Вот у меня теперь сидит очень хороший знакомый – еврей. Прекрасный человек. Он крещеный еврей. Лет десять тому назад он крестился и отчасти благодаря моему содействию. Я раскаиваюсь‚ что сделал это. Это нехорошо. Это была с моей стороны ошибка‚ и никогда больше этого не сделаю»…».

Чтобы обойти процентную норму‚ открывали частные гимназии, реальные училища и профессиональные школы‚ в которые евреев принимали без ограничений. Как правило‚ выпускные аттестаты частных гимназий не давали права на поступление в университеты‚ но их ученики сдавали затем экзамены экстерном в казенных гимназиях‚ так как на экстернов не распространялась процентная норма. Появились в России и частные высшие учебные заведения‚ в которых для евреев не было ограничений. Они не обладали правами казенных университетов; их диплом не давал никаких преимуществ‚ но оставалась надежда – по окончании курса лекций – сдать экзамен на получение государственного диплома‚ обрести право на повсеместное жительство.

В Петербурге для евреев были открыты без ограничений частные женские Бестужевские курсы‚ Психоневрологический институт профессора В. Бехтерева‚ Вольная высшая школа профессора П. Лесгафта. Эти учебные заведения не давали права жительства во время обучения‚ и потому начиналось бегство от полиции‚ жизнь впроголодь‚ погоня за заработком – на пропитание‚ жилье и учебу‚ которая стоила недешево. Бывало так‚ что еврейка брала в полиции желтый билет проститутки‚ чтобы получить право жительства и учиться на Бестужевских курсах; бывало и так‚ что слушатель Психоневрологического института‚ одаренный музыкальным талантом‚ поступал одновременно в Императорскую консерваторию‚ которая давала право на временное жительство‚ – но тогда ему приходилось платить за обучение в двух местах.

Несмотря на трудности‚ высшие курсы были переполнены, стремление к образованию поражало сторонних наблюдателей. «Еврейская молодежь стекается со всех сторон в большие города‚ где все учатся‚ учат других и голодают. Эти обиженные судьбой молодые люди… выжимают из себя все соки‚ все силы на достижение двух-трех уроков за один-два рубля в месяц… живут по пять-шесть человек в вонючей каморке‚ спят на голом полу‚ питаются хлебом и водой и вечно учатся».

2

В 1911 году процентную норму распространили и на экстернов; это лишило многих единственно доступного способа получить казенный диплом: количество экстернов-христиан было настолько ничтожным‚ что малый процент от него приближался к нулю. Новое постановление вызвало переполох среди еврейской молодежи‚ и современник восклицал в отчаянии: «Сколько голода‚ холода и горя выносят эти подростки в своей погоне за ярлыком образованного человека‚ – а многим ли улыбнется удача? У пяти человек не хватит сил доучиться‚ трех срежут‚ девятый покончит самоубийством или уедет в Америку‚ и только один выйдет‚ может быть‚ «в люди»‚ чтобы потом не иметь доступа ни на земский пост врача‚ ни в присяжную адвокатуру… Но что теперь будет‚ куда они теперь кинутся – никакая фантазия не в силах дать ответ».

Это была жизнь в непрерывных лишениях и унизительных просьбах вымолить хотя бы часть того‚ на что другие подданные России имели право от рождения. Перед молодыми людьми возникала проблема: существовать впроголодь под угрозой выселения‚ унижаться‚ навсегда, быть может‚ отказаться от образования – или креститься и получить равные со всеми права. Соблазн был велик‚ требовалась большая нравственная сила‚ чтобы устоять. В Варшаве крестилась группа евреев и без помех попала в университет; в Киеве исключили из коммерческого училища 80 студентов-евреев: они тут же крестились‚ и их приняли обратно. Эта тема обсуждалась на страницах русских и еврейских газет; об этом говорили в домах и на собраниях; 500 еврейских юношей Екатеринослава и Минска опубликовали в газетах свой протест: «Уход от иудейства есть уход от еврейского народа‚ уклонение от участия в общем страдании».

По сообщениям Синода в 1911 году приняли православие 1147 евреев‚ в 1912 году – 1362; после крещения они получили все права‚ «как исцелившиеся от заразы или как терпимая часть неизбежного зла». В 1912 году новые «Правила о приеме в кадетские корпусы» закрыли доступ туда даже тем лицам еврейского происхождения‚ чьи отцы и деды были христианами. Такое ограничение ввели и в Военно-медицинской академии; при поступлении следовало прилагать метрические свидетельства отца и матери‚ а «в сомнительных случаях» – свидетельства о рождении бабушек и дедушек‚ дабы не оставалось сомнений ‚ что «проситель не имеет деда или бабки‚ родившихся в иудейской вере». Это выполнялось неукоснительно, в академию не приняли даже сына профессора А. Данилевского‚ крещеного еврея‚ который был начальником этой академии.

Некрещеные евреи не могли стать нотариусами‚ помощниками нотариусов‚ даже писцами в нотариальных конторах. В университетах было мало преподавателей – некрещеных евреев‚ они не могли получить звание профессора. В Московском университете преподавал приват-доцент Л. Минор‚ основатель московской школы невропатологии; его именем названы симптомы и заболевания‚ им впервые описанные. Медицинский факультет Московского университета присвоил Минору звание профессора‚ но профессорская коллегия университета не утвердила это решение.

Из еженедельника «Рассвет»: «На Литве крещеных вы насчитаете редкими‚ наперечет известными единицами. Там крестится лишь тот‚ кто уезжает из Литвы; разрыв с народом связан с разрывом с родным городом‚ со средою и‚ в большинстве случаев‚ с родительским домом и семьей. В столице юга (Одессе) всего этого нет… За последние годы мы свыклись с какой-то вакханалией бессовестных‚ именно бессовестных крещений».

Те‚ что стояли перед выбором – креститься или не креститься‚ задавали простой вопрос: «А почему нельзя?» Им отвечал В. Жаботинский в одном из фельетонов:

«Когда мы себя об этом спрашиваем‚ то оглядываемся назад‚ и нашему духовному взору открывается картина‚ которая лучше всякого ответа. Перед нами расстилается необозримая равнина двухтысячелетнего мученичества; и на этой равнине‚ в любой стране‚ в любую эпоху‚ видим мы одно и то же зрелище: кучка бедных‚ бородатых‚ горбоносых людей сгрудилась в кружок под ударами‚ что сыплются отовсюду‚ и цепко держится нервными руками за какую-то святыню.

Эта двадцативековая самооборона‚ молчаливая‚ непрерывная‚ обыденная‚ есть величайший из национальных подвигов мира… Сами враги наши снимают шапку пред величием этого грандиозного упорства… В этом упорстве наша высокая аристократичность‚ наш царский титул‚ наше единственное право смотреть сверху вниз. И теперь‚ над могилами несметного ряда мученических поколений‚ разорвать этот круг‚ распустить самооборону‚ выдать старое знамя старьевщикам? Что же нам останется? Как это мыслимо? Как это возможно?..»

Жаботинскому принадлежат и такие гордые слова: «Для меня все народы равноценны и равно хороши. Конечно, свой народ я люблю больше других, но не считаю его выше. Но если начать мериться, то всё зависит от мерки, и я тогда буду настаивать, между прочим, и на своей мерке: выше тот, который непреклоннее, тот, кого можно истребить, но нельзя «проучить», тот, который даже в угнетении не отдает своей внутренней независимости. Наша история начинается со слов «народ жестоковыйный» – и теперь, через столько веков, мы еще боремся, мы еще бунтуем, мы еще не сдались. Мы – раса неукротимая во веки веков, и я не знаю высшей аристократичности, чем эта».

В Петербурге, после смерти нотариуса – крещеного еврея, обнаружили в завещании просьбу – похоронить его на еврейском кладбище‚ так как он всегда чувствовал себя евреем. Священники признали его отрекшимся от христианства‚ а еврейская община исполнила волю покойного. Читатель написал в газету: «Еврей для своей личной материальной выгоды отрекается от еврейства. Десятки лет он пользуется внутренней ложью‚ чтобы устроить себе более легкую жизнь‚ сознательно отделяет себя от миллионов своих собратьев по крови‚ над которыми тяготеет суровый закон бесправия. А когда весь путь земной жизни пройден‚ проделывается скачок в обратном направлении‚ чтобы уготовить себе легкий путь к неземной жизни… Выходит‚ что человек всегда искал свою выгоду: выгоднее жить неевреем‚ приятнее умереть сыном родного народа…»

В то время появились «кающиеся» евреи‚ которые долгое время были оторваны от еврейства и искали теперь пути к нему. Об этом писал С. Ан-ский: «Ощущение у них такое‚ что во имя национальной идеи они отошли от чего-то универсального к маленькому и бедному‚ но своему. И в этом большая ошибка. Происходит она оттого‚ что те‚ которые жили вне своего народа‚ знают еврейство только с внешней его стороны‚ видят в нем только горе‚ страдание и нищету. Вернуться из яркого мира европейской культуры к покрытому язвами старому нищему‚ только потому‚ что он родной‚ конечно‚ подвиг. Но эти возвращающиеся не понимают‚ что нация живет не страданиями‚ а восторгом сознания своего «Я»‚ радостным творчеством‚ гордостью своей культуры‚ поэзией своего бытия. Только этим. Не будь этого‚ еврейского народа давно бы не существовало… На возвращение к еврейству можно и должно смотреть поэтому не как на подвиг‚ не как на самоограничение‚ а как на «ввод в наследство»‚ как на приобщение к огромному богатству‚ которым можно радостно и гордо жить».

Из письма в газету «Псковская правда». «Уважаемый господин редактор!.. Не нуждаясь в покупателях‚ избегающих покупать в еврейских магазинах‚ считаю долгом оповестить‚ что мой магазин принадлежит еврею‚ дабы не желающие хотя бы случайно попасть в еврейский магазин могли избегнуть этого. Примите уверение в совершенном к вам почтении – С. Зильбер».

3

В 1863 году в Петербурге появилось Общество для распространения просвещения между евреями в России (ОПЕ); его первым председателем стал банкир Евзель Гинцбург‚ затем его сын Гораций. Общество выделяло пособия учащимся‚ покупало книги для еврейских библиотек‚ давало деньги на научные издания‚ открывало начальные еврейские школы и подготавливало для них учителей. Вслед за Петербургом отделения общества возникли в тридцати городах России; ОПЕ в Киеве‚ к примеру‚ содержало два еврейских детских сада‚ хедер‚ библиотеку‚ субботнюю школу для взрослых. Общество существовало на частные пожертвования, тратило на благотворительные цели до 400 000 рублей ежегодно.

При ОПЕ работало Еврейское историко-этнографическое общество‚ которое собирало материалы по истории евреев России и Польши‚ выпускало журнал «Еврейская старина». Писатель С. Ан-ский предложил провести этнографические экспедиции по черте оседлости, в местечках Волыни и Подолии. Первая экспедиция под его руководством началась летом 1912, в ней участвовали композитор Ю. Энгель и художник С. Юдовин; через год состоялась вторая экспедиция. Ан-ский считался неблагонадежным, и охранное отделение немедленно доложило: «Из Петербурга выехал в Бердичев член партии социалистов-революционеров… мещанин Витебской губернии Раппопорт, носящий кличку Ан-ский, за которым нужно установить наружное наблюдение».

Участники экспедиции записали «1500 народных песен, до 1000 народных мотивов, песенных, застольных, синагогальных… Собрано несколько сот старинных документов… коллекции писем выдающихся лиц, мемуаров, до ста старинных рукописей, пинкасов. Собрана большая коллекция старинных оригинальных рисунков… сделано около 1500 фотографических снимков со старинных синагог, внутреннего их украшения, надгробных памятников…» Готовились новые экспедиции в черту оседлости, но началась Первая мировая война, многие местечки были уничтожены, памятники культуры погибли, – потому и сказал Х. Н. Бялик: С. Ан-ский «сохранил целый (еврейский) мир, спас его от разрушения и гибели».

Историко-этнографическое общество издало три тома архивных материалов «Регесты и надписи»‚ куда вошли 2500 извлечений из русских актов и летописей‚ имеющих отношение к российским евреям. Составители писали в предисловии: «Из всех этих источников хлынули на нас факты‚ картины‚ идеи – новый богатый мир родной старины постепенно раскрывался перед нашими глазами. И что же!.. Прошедшее невольно сплелось с настоящим‚ в старом мы увидели новое‚ в новом старое‚ и жизнь во всей своей яркости‚ многообразии и жестковатой непосредственности охватила нас со всех сторон; мы ушли по горло во все ее мелочи и изгибы‚ но вышли оттуда мы‚ незадолго перед тем еще хмурые и вялые‚ крепкими‚ ясными… Снова заговорил разум‚ снова зацвели надежды!»

В 1880 году в Петербурге появилось Общество ремесленного и земледельческого труда среди евреев в России (ОРТ). В первые месяцы его существования пожертвования превысили 200 000 рублей; деньги шли на создание и развитие ремесленных училищ‚ сельскохозяйственных поселений и школ земледелия‚ на обучение садоводству и огородничеству‚ на содержание классов рукоделия. В отчетах о потраченных средствах можно прочитать: «за обучение портняжному ремеслу девицы Рахили Гутман в Хотимске»‚ на покупку швейной машины «белошвейке Шпринце Гицис в Бельцах»‚ на приобретение инструментов «переплетчику Янкелю Тетельбауму в Великих Луках» и прочее.

Петербургское Общество для научных еврейских изданий выпускало книги по истории и культуре еврейского народа; совместно с издательством Брокгауза-Ефрона оно издало шестнадцатитомную «Еврейскую энциклопедию». Общество любителей древнееврейского языка распространяло литературу на иврите‚ основывало образцовые хедеры‚ библиотеки и курсы для изучения иврита. Общество еврейской народной музыки устраивало лекции и концерты‚ организовывало хоры и оркестры‚ собирало еврейские народные песни‚ награждало премиями за «музыкальные произведения еврейского характера». Одним из создателей общества был композитор Михаил Гнесин‚ а его сестры Елена‚ Евгения и Мария Гнесины основали Московское музыкальное училище.

В 1912 году в Петербурге было создано Общество охранения здоровья еврейского населения (ОЗЕ) – для обследования физического и психического состояния еврейского населения, улучшения его санитарно-гигиенических условий. Первым председателем ОЗЕ стал контр-адмирал в отставке С. Кауфман‚ крещеный еврей‚ к концу жизни‚ по-видимому‚ вернувшийся к иудаизму. Общество организовывало в черте оседлости детские площадки‚ ясли и летние оздоровительные лагеря‚ открывало амбулатории, больницы, санатории и пункты «Типат халав» – «Капля молока» для бесплатного снабжения новорожденных молоком‚ предоставляло бесплатные лекарства для нуждающихся и обеды для школьников. Было в Петербурге и Общество гигиенических дешевых квартир для малоимущих еврейских семей‚ а также несколько обществ пособия бедным евреям.

С 1908 года открылись петербургские Курсы востоковедения‚ которые основал барон Давид Гинцбург, – первое в России еврейское высшее учебное заведение с пятилетним сроком обучения. Там изучали Тору и Талмуд‚ иврит‚ арамейский и арабский языки‚ талмудическую и раввинскую литературу‚ историю еврейского народа. Д. Гинцбург был ректором и преподавателем на этих курсах; после смерти отца‚ Горация Гинцбурга‚ он возглавлял еврейскую общину Петербурга, занимался благотворительной деятельностью‚ которой славилась их семья.

Давид Гинцбург умер в 1910 году‚ и в еврейской газете отметили:

«У всех евреев в России умер «барон». Каждый еврей в России привык… представлять барону массу своих забот: ведь он в Петербурге и сделает всё‚ что нужно. Прежде Бог‚ а потом барон. Какое бы ни случилось несчастье – барон‚ одно исцеление от всех недугов… И Давид Гинцбург добросовестно выполнял эту миссию. Ночь он отдавал книге‚ а день – человеку. Сотням‚ тысячам лиц оказывал он помощь; тайно помогал тому или другому и никому не отказывал…

Его деятельность была похожа на деятельность наших раввинов прошлых поколений: случился погром – раввин наскоро надевал свой кафтан и бежал к полицмейстеру‚ к губернатору. Пришла еврейка с жалобой‚ что у нее украли белье с чердака‚ он надевал свой кафтан и бежал спасать… У Давида Гинцбурга мы наблюдали это явление ежедневно. Малое или великое – энтузиазм был тот же… Я понимаю простого еврея‚ когда он узнал печальную весть‚ что умер Давид Гинцбург; тогда он воскликнул: «Господи! Что же теперь будет?»…»

4

С 1908 года в Петербурге существовало Еврейское литературное общество. Оно основывало библиотеки‚ устраивало вечера еврейских писателей и поэтов‚ выдавало пособия нуждающимся литераторам. Летом 1911 года 120 отделений этого общества были запрещены по всей России‚ одновременно с украинскими и польскими культурными центрами: за пробуждение «узкого национально-политического сознания» и «усиление национальной обособленности».

Незадолго до закрытия литературного общества В. Жаботинский прочитал в его киевском отделении доклад на тему «О еврейских языках». Зал был переполнен, слушали с неослабевающим интересом‚ «острая и жгучая» тема вызывала постоянные споры среди еврейской интеллигенции России. Это был «спор языков» между «гебраистами» и «идишистами» – какой язык признать родным для еврейской общеобразовательной школы: древнееврейский – иврит или «жаргон», то есть идиш.

«Гебраисты» – многие из них были сионистами – вводили в школах преподавание предметов на иврите‚ организовывали кружки для изучения этого языка; самые радикальные из них презирали идиш‚ «язык рассеяния»‚ и провозглашали: «Или по-древнееврейски‚ или по-русски». «Идишисты» – и среди них бундовцы – отрицали «мертвый» древнееврейский язык, пропагандируя идиш‚ язык народных масс‚ язык улицы и семьи. Публичные диспуты между представителями двух направлений доходили порой до скандалов‚ каждая сторона требовала‚ чтобы выступали лишь на том языке‚ который она признавала.

«Спор языков» затронул и литературу: какой язык предпочтительнее для еврейского писателя в России – иврит‚ идиш или русский. Израиль Аксенфельд, современник А. Пушкина, автор тридцати романов и пьес, называл себя «писателем для бедных евреев», потому что сочинял на языке идиш. «Мои книги написаны для совсем простых женщин, не знающих другого языка; они найдут в них не только предмет для развлечения, но и для просвещения». Менделе Мойхер Сфорим (Шолом Абрамович) начинал писать на иврите‚ но затем перешел на идиш. «Наши писатели смотрели на жаргон свысока… – вспоминал он. – Меня очень смущала мысль‚ что если я стану писать на жаргоне‚ то этим унижу себя; сознание пользы дела заглушило во мне чувство ложного стыда‚ и я решил: будь что будет – заступлюсь за отверженный жаргон, буду служить своему народу».

Менделе Мойхер Сфорим (в переводе – Менделе-книгоноша) самые известные рассказы и повести написал на идише – о жителях Тунеядовки‚ Глупска и Кабцанска («кабцан» – нищий). Престарелый «дедушка еврейской литературы» говорил: «Странный народ – евреи! Все имеют по одному языку, а у них два, и они, видите ли, обижаются: много! У всех один, а у нас два! Да ведь это неслыханное богатство, единственное в истории, а глупцы хотят от него отказаться… Пишите на том языке, который вам по душе… Перестаньте спорить и пишите побольше и получше – вот что я думаю!»

Но «спор языков» не прекращался. Лев Леванда писал на русском языке‚ выпустил учебник «Русское чтение для еврейского юношества», а потому советовал начинающему литератору: «Ты не пиши на идише. Это отвратительный язык. Ты пиши по-русски‚ потому что живешь в России». Популярный среди литовского еврейства Айзик Дик сочинял на языке идиш и говорил тому же литератору: «Напрасно вы пишете по-русски. Пишите на идише‚ чтобы вас могла понимать всякая еврейская женщина». Реформатор иврита Элиэзер Бен-Иегуда провозглашал‚ что у народа не должно существовать двух языков для разных сфер жизни: иврит – язык священных книг‚ язык молитв и общения со Всевышним‚ и идиш – язык повседневной жизни. Язык должен быть один‚ и это – иврит.

Во второй половине девятнадцатого века появились романы на идише с интригующими названиями – «Кровавая месть»‚ «Нищий миллионер»‚ «Наслаждения любви» и тому подобное. Это были переводы и переделки французских бульварных романов: какого-нибудь «принца Рудольфа» заменяли на «миллионера Кнобельгольца»‚ и получался роман «из еврейской жизни». Прославился на этом поприще Н. Шомер (Нахум Меир Шайкевич)‚ который выпускал десятки романов в год. Издатели платили ему три рубля за очередное сочинение‚ и он говорил: «Сегодня утром я начал роман в двух частях‚ а закончу его послезавтра. Издатели не любят долго дожидаться‚ да и кушать надо».

В его книгах были измены и убийства‚ яд и кинжал‚ короли и графы; местечковые нищие неожиданно превращались в богачей‚ бедный ремесленник оказывался тайным герцогом‚ красавица-принцесса влюблялась в ученика иешивы; «мрачные подземелья», «роковые страсти», «неземная любовь» – девушки в черте оседлости зачитывались книгами Шомера. Одна из них называлась так: «Негр Отелло – знаменитый роман известного философа Шекспира‚ значительно нами исправленный и улучшенный». В предисловии автор сообщал: «Этот знаменитый роман обладает сверхъестественной силой разжигать кровь читателей‚ как бенгальский огонь… До напечатания мы дали роман для прочтения многим видным лицам и сами видели‚ как у них струились слезы из глаз и страшный холод пробегал у них по костям; а весьма образованная В.‚ прочтя роман‚ почувствовала себя крайне ослабленной».

Рассказы и повести Шолом Алейхема вытеснили бульварные романы Шомера и ему подобных. Шолом Алейхем (Шолом Рабинович) создал мир «штетла» – местечка Восточной Европы, мир Мазеповки и Касриловки, где жили «маленькие люди с маленькими мечтами»‚ «заплатных дел мастера»: «гол да весел»‚ «чем беднее‚ тем веселее‚ чем голоднее‚ тем песня звонче». Тевье-молочник‚ мальчик Мотл‚ «человек воздуха» Менахем Мендл сделались воистину народными героями, а Шолом Алейхем стал самым любимым еврейским писателем. Его книги расходились огромными тиражами‚ их переводили на иврит‚ русский‚ английский – с примечанием «перевод с идиша»‚ то есть с того языка‚ которым пренебрегали многие писатели. Шолом Алейхем умер в Нью-Йорке в 1916 году; на похороны пришли десятки тысяч человек, в основном, бывшие российские евреи‚ переселившиеся в Америку.

Поэт Семен Фруг – «певец гонимого народа» – прославился стихотворениями на русском языке‚ которые печатались в еврейских и русских журналах. Это он написал: «Два достоянья дала мне судьба: жажду свободы и долю раба». Стихи Фруга читали на литературных вечерах и в еврейских домах; они стали популярными песнями‚ о которых Фруг сказал: «Каждое слово в той песне – стон из родных мне могил‚ сотен замученных жизней‚ сотен загубленных сил». «Читая его русские стихи‚ – отметил Х. Н. Бялик‚ – я чувствовал в каждом слове язык предков‚ язык Библии‚ чувствовал душу человека‚ страждущего за еврейский народ».

Будем жить‚ моя родная‚ В наши тягостные дни‚ На могилах зажигая Поминальные огни! Будем жить‚ к лазури вечной В нашем горе вековом Вознося свой гимн сердечный‚ Свой рыдающий псалом! Будем жить и страстной жаждой Счастья‚ радости растить Нивы нашей колос каждый‚ — Будем жить!..

Ицхак Лейбуш Перец из Варшавы писал на идише стихи‚ повести‚ пьесы‚ сказки для детей‚ используя народный фольклор и хасидские предания. Шолом Аш воспевал в повестях и пьесах на идише обитателей еврейского местечка. Семен Ан-ский (Шолом Раппопорт») писал по-русски и на идише, прославился драмой «Диббук, или меж двух миров». Поэт Шауль Черниховский сочинял на иврите стихи‚ поэмы, идиллии:

Под вечер реб Мордехай‚ зерном торговавший в Подовке‚ Сел на крылечке у хаты‚ обмазанной свежею глиной‚ Скромно стоявшей в венках темно-красного перца…

Хаим Нахман Бялик писал, в основном, на иврите‚ и М. Горький отметил: «Для меня Бялик – великий поэт‚ редкое и совершенное воплощение духа своего народа… Он любит народ свой до отчаяния‚ он говорит с ним языком мстителя‚ оскорбляет его‚ кричит голосом Байрона (перевод В. Жаботинского):

И когда я погибну в вашем брошенном храме‚ Захлебнусь в моей злобе — Пусть умру средь молчанья: не пятнайте слезами Мою память во гробе. Семь пожаров Геенны‚ что прошел я при жизни‚ Пусть найду и в могиле‚ Лишь бы худшей из пыток – вашим плачем на тризне Вы меня не казнили. Дайте гнить без помехи‚ глядя мыслью бессонной‚ Как гниете вы сами‚ И обглоданной пастью хохотать о бездонной Вашей муке и сраме…»

И далее у М. Горького: «Но это гнев любящего‚ великий гнев народного сердца‚ ибо поэт – сердце народа. Сквозь вихрь гнева‚ скорби и тоски пробивается ярким лучом любовь поэта к жизни‚ к земле, и его крепкая вера в духовные силы еврейства: «Мы – соперники Рока‚ Род последний для рабства и первый для радостной воли!» Эта вера Бялика не вызывает сомнения у меня: народ Израиля – крепкий духом народ‚ – вот он дал миру еще одного великого поэта…»

5

В первом десятилетии двадцатого века возросло в России издание книг на иврите и на идише; по количеству экземпляров оно занимало третье место после книг на русском и польском языке. В 1910 году в Царстве Польском увидели свет 463 книги на иврите и идише тиражом в 1 миллион экземпляров‚ а в губерниях черты оседлости – 441 книга тиражом в 1 миллион 240 тысяч экземпляров.

С начала девятнадцатого века в Российской империи напечатали 110 изданий Библии и 20 полных изданий Талмуда. В виленской типографии «Вдова и братья Ромм» отпечатали Вавилонский Талмуд со многими комментариями, который прославил эту типографию во всем мире. Местные власти сообщали о ее деятельности: «Вильно является поставщиком Талмуда для всего света… Экземпляров Талмуда печаталось так много, что часто, несмотря на свои пятнадцать больших типографских машин, эта типография должна была заказывать свои работы по другим типографиям, чтобы удовлетворить заказчиков».

Первая в мире ежедневная газета на иврите «Га-Йом» («Сегодня») вышла в Петербурге в 1886 году; по тем временам это было сенсацией‚ многие не верили‚ что на «мертвом» языке можно писать на самые злободневные темы. В начале двадцатого века в Петербурге выходила на иврите ежедневная газета «Га-Мелиц» («Заступник»)‚ в Вильно – «Га-Зман» («Время»)‚ в Варшаве – популярная «Га-Цфира» («Заря); одну из своих поэм Ш. Черниховский начинал такими словами:

Реб Элиокум‚ резник‚ встает неспешно со стула‚ Все нумера «Га-Цфиры» сложил и ладонью разгладил‚ Выровнял‚ ногтем провел по краям. Ему «Га-Цфира» Очень любезна была‚ и читал он ее со вниманьем…

Первая ежедневная газета на языке идиш «Дер Фрайнд» («Друг») начала выходить в Петербурге с января 1903 года; через два года ее тираж возрос до 50 000 экземпляров. Из воспоминаний читателей: «Бежали взглянуть на эту газету как на великое чудо. Действительно газета, как русские? Со статьями, фельетонами, телеграммами на идише?..»

Центром издания еврейских газет и журналов на русском языке был Петербург. С 1881 по 1906 год там выходил ежемесячник «Восход» и «Недельная хроника Восхода»; их основал и многие годы редактировал А. Ландау. Выходили в Петербурге еженедельник «Будущность»‚ журнал «Еврейская старина»‚ сборник «Пережитое»; сионисты издавали ежемесячник «Еврейская жизнь»‚ еженедельники «Хроника еврейской жизни» и «Рассвет». На иврите‚ идише, русском языке выходили в разных городах газеты и литературные сборники; одни из них существовали короткое время‚ а другие выпускали малыми тиражами несколько лет подряд.

Со второй половины девятнадцатого века евреи приняли участие в издании русских газет. О. Нотович выпускал в Петербурге «Новое время» – в ее либеральный период‚ затем еженедельник «Новости». А. Липскеров основал в Москве газету «Новости дня» и «Новости иностранной литературы»; М. Кулишер редактировал киевскую «Зарю», одну из лучших провинциальных газет, И. Кугель – «Киевскую мысль»‚ а затем петербургскую газету «День». И. Гессен был одним из редакторов кадетской газеты «Речь»; Я. Гуревич издавал в Петербурге педагогический журнал «Русская школа»; театральный критик А. Кугель основал еженедельник «Театр и искусство», создал театр сатиры и пародии «Кривое зеркало».

Участие евреев в русской культуре непрерывно возрастало. И. Ефрон, основатель фирмы «Брокгауз и Ефрон», издавал «Библиотеку великих писателей»‚ «Библиотеку самообразования»‚ «Библиотеку естествознания»‚ «Библиотеку промышленных знаний»; он же выпустил «Большой энциклопедический словарь» в 86 томах и 16 томов «Еврейской энциклопедии». «Товарищество М. О. Вольфа» было одним из ведущих издательств книг на русском языке; Н. Цейтлин выпустил в издательстве «Просвещение» свыше 500 книг и двадцатитомную энциклопедию; И. Кнебель основал первое в России издательство изобразительного искусства; братья А. и И. Гранат выпускали энциклопедии, З. Гржебин основал издательства «Пантеон» и «Шиповник»‚ а Н. Столяр – «Универсальное издательство» и издательство «Современные проблемы».

Дирижер С. Кусевицкий создал в Москве симфонический оркестр и «Российское музыкальное издательство» для пропаганды русской музыки. С огромным успехом гастролировал по миру скрипач Б. Губерман; городской совет Генуи пригласил его дать концерт на скрипке Паганини‚ которую хранили как национальную реликвию. Э. Купер дирижировал оркестром Большого театра в Москве; А. Хесин – симфоническими оркестрами Петербурга‚ Москвы и Киева; И. Добровейн, пианист и композитор, дирижировал лучшими оркестрами России и Европы. С большим успехом выступало «Московское трио»‚ ансамбль камерной музыки – скрипач Д. Крейн‚ пианист Д. Шор‚ виолончелист Р. Эрлих. В дневнике Л. Толстого помечено (1893 год): «На днях был тут музыкант Шор. Мы с ним говорили о музыке, и мне в первый раз уяснилось истинное значение искусства, даже драматического».

Скрипач Яша Хейфец из Вильно начал выступать с шести лет – «маленький мальчик с золотыми кудряшками и маленькой скрипочкой в руке». Через три года он выступил в Петербурге, и рецензент сообщил в газете о мальчике, «исполнение которого нельзя назвать иначе, как чудом… Он играл предельные по трудности пьесы с такой легкостью, тонкостью и отчетливостью, которые доступны только самым первоклассным скрипачам». Яша Хейфец с девяти лет учился в Петербургской консерватории, с огромным успехом выступал в России и за границей; его причисляли к «категории гениев» наравне с А. Рубинштейном и Ф. Листом.

Композитор И. Сац писал музыку к спектаклям Московского Художественного театра; Н. Бернштейн был инициатором создания Петербургской народной консерватории и общества музыковедов; П. Столярский стал основателем одесской скрипичной школы; композитор С. Майкапар вел класс фортепиано в Петербургской консерватории и написал более двухсот пьес‚ которые вошли в учебный репертуар начинающих пианистов. Дирижер военного оркестра С. Чернецкий сочинял военные марши‚ ставшие классическими в русской‚ а затем и советской армии; военный дирижер М. Кюсс написал знаменитый вальс «Амурские волны».

Математик С. Дикштейн был одним из основателей польских физико-математических журналов и председателем физико-математического общества в Варшаве. В востоковедении и семитологии успешно работали А. Гаркави – почетный член научных обществ разных стран и Д. Хвольсон – почетный член Петербургской Академии наук. Получили признание философы С. Франк и Л. Шестов‚ литературоведы Ю. Айхенвальд‚ А. Волынский‚ М. Гершензон‚ А. Горнфельд; историк русской литературы С. Венгеров руководил изданием «Библиотеки великих писателей»‚ был основателем и первым директором Книжной палаты.

В русских театрах шли пьесы Ш. Аша и Я. Гордина в переводе с языка идиш‚ а также пьесы Д. Айзмана‚ О. Дымова‚ С. Юшкевича‚ написанные на русском языке. (На другой день после петербургской премьеры пьесы Ш. Аша «Бог мести» драматурга выслали из столицы‚ потому что у него не было права на жительство. «Пьеса моя может жить в Петербурге‚ – писал он. – А я не могу».) Режиссер А. Санин был среди основателей Московского Художественного театра, где с успехом выступал актер Л. Леонидов (Вольфензон); братья Роберт и Рафаил Адельгеймы первыми сыграли на провинциальной сцене Отелло‚ Гамлета‚ Фауста‚ короля Лира‚ Шейлока и другие роли классического репертуара.

Художник Л. Бакст – один из основателей объединения «Мир искусства» – оформлял спектакли в Александринском театре Петербурга‚ создавал костюмы и декорации для спектаклей балетной труппы С. Дягилева во время «Русских сезонов» в Париже‚ сыграл огромную роль в развитии русского и европейского театра. Художник Л. Пастернак преподавал в Московском училище живописи‚ ваяния и зодчества, стал учителем многих русских художников. И. Пэн открыл в Витебске школу живописи и рисования‚ в которой учился молодой М. Шагал; евреи-художники основывали школы живописи в Риге‚ Минске‚ Одессе‚ Кишиневе‚ Ашхабаде; на выставках появились картины авангардистов Н. Альтмана и Р. Фалька.

Внедрение евреев в культурную жизнь России вызывало беспокойство русской интеллигенции, споры на эту тему. Писатель и критик К. Чуковский считал‚ что уход евреев в русскую культуру нанесет вред их национальной культуре: «Они идут в компиляторы‚ переводчики‚ рецензенты‚ в репортеры‚ интервьюеры‚ хроникеры… Пропеть на весь мир «Песнь песней» и потом пойти в хористы чужой‚ полудикой литературы‚ чтобы подхватывать чужие мотивы и подпевать неслышными голосами по чужим нотам‚ – это ли не рабство духовное‚ не унижение… Я утверждаю‚ что еврей не способен понять Достоевского‚ как не способен понять его англичанин‚ француз‚ итальянец. Иначе либо Достоевский не Достоевский‚ либо еврей не еврей».

Писатель А. Белый возмущался нашествием тех‚ кто не понимал «глубины народного духа». «Вы посмотрите списки сотрудников газет и журналов России: кто музыкальные‚ литературные критики этих журналов? Вы увидите почти сплошь имена евреев… Масса еврейских критиков совершенно чужда русскому искусству, пишет на жаргоне эсперанто и терроризирует всякую попытку углубить и обогатить русский язык». М. Гершензон, автор работ о А. Пушкине, А. Грибоедове, А. Герцене, С. Аксакове (его называли «славянофил в талесе») писал на эту тему в частном письме: «Я чувствую свою психику совершенно еврейской и совершенно разделяю точку зрения Чуковского‚ Андрея Белого и пр.‚ т. е. я уверен‚ что интимно понять русских я не в состоянии».

В те же годы Борис Пастернак и Осип Мандельштам опубликовали в журналах первые свои стихи.

6

Петербургский купец Л. Фридланд собрал библиотеку редчайших еврейских книг и рукописей, подарил Азиатскому музею в Петербурге 13 000 книг и 300 рукописей. Библиотеки с редкими экземплярами еврейских книг и рукописей собрали московские библиофилы З. Персиц и О. Гавронский. Семья банкиров Гинцбургов владела огромной библиотекой книг и рукописей на иврите‚ арабском и персидском языках. Барон Д. Гинцбург завещал ее библиотеке в Иерусалиме; их не успели вывезти до начала Первой мировой войны‚ а затем советская власть запретила вывоз этих книг из России.

Варшавский библиофил И. Беренштейн владел одной из самых крупных в мире коллекций книг и рукописей по еврейской этнографии и фольклору, выпустил сборник‚ в который вошли 4000 еврейских пословиц и поговорок‚ записанных в России‚ Польше и Галиции. Ш. Леман из Варшавы на свои средства организовывал экспедиции в еврейские местечки, собрал более 5000 еврейских песен‚ 30 000 пословиц‚ тысячи сказок‚ преданий и анекдотов. М. Страшун подарил еврейской общине Вильно около 6000 книг, которые встали на полках еврейской библиотеки. По призыву И. Хазановича из Белостока собрали в России и отправили в иерусалимскую библиотеку более 63 000 книг и документов, из них 20 000 – на иврите; они составили основу будущей Национальной библиотеки Израиля.

Книги на иврите выпускали одесское издательство «Мория»‚ варшавские – «Ахиасаф» и «Тушия»; издательство «Идише библиотек» в Варшаве выпускало книги на идише. В 1911 году В. Жаботинский основал в Одессе издательство «Тургеман» – «Переводчик» для перевода на иврит классиков мировой литературы. Х. Н. Бялик перевел на иврит «Дон Кихот» Сервантеса; Ш. Черниховский переводил на иврит Гомера‚ Софокла‚ В. Гете‚ В. Шекспира‚ Г. Лонгфелло; Д. Фришман – Д. Байрона‚ В. Гете‚ В. Шекспира‚ Ф. Ницше‚ А. Пушкина (первым перевел стихи Пушкина на иврит Л. Мандельштам – еще в 1847 году). Появились переводы на иврит М. Лермонтова‚ Л. Толстого‚ И. Тургенева‚ А. Чехова и других писателей.

В 1908 году драматург П. Гиршбейн основал в Одессе театр на языке идиш‚ гастролировавший в городах и местечках черты оседлости. Через год Н. Цемах создал в Белостоке драматический кружок на иврите‚ который впоследствии превратился в театр «Габима». С успехом выступал в Петербурге‚ Москве и других городах варшавский театр на идише А. Каминьского; главные роли в спектаклях играла «мать еврейского театра» знаменитая Эстер Каминьская.

Ш. Гинзбург и П. Марек выпустили первый в России сборник текстов еврейских народных песен. Адвокат М. Варшавский из Киева сочинял тексты и мелодии песен на идише‚ многие из которых стали народными – «Ойфн припичек»‚ «Алеф-бейс» и другие «Плакать – по-нашему это жить‚ – сказано в его песне. – Жить – это страдать и петь песни».

7

Моисей Гинсбург (он же Моше Месс) – уроженец местечка Радзивиллов Волынской губернии, из бедной многодетной семьи – рано лишился отца, с детских лет работал, помогая матери, в пятнадцатилетнем возрасте уехал в Одессу. Там он проработал два года, скопил немного денег и переехал в Германию.

В Гамбурге Гинсбург нанялся матросом на корабль, добрался до Англии, а оттуда – чернорабочим на паруснике – приплыл в Нью-Йорк. Работал в Калифорнии на строительстве железной дороги, торговал вразнос в Сан-Франциско, скопив деньги на билет, приплыл в японский порт Иокогаму – в кармане у него было пять долларов. В Иокогаму приходили военные корабли российского флота, и Моисей Гинсбург выполнял различные поручения моряков и русского консула.

Дело его расширилось, и со временем он стал главным поставщиком российской Тихоокеанской эскадры. О нем говорили, что Гинсбург «делал часто такие дела, которые никто другой не мог бы выполнить»; его чеки «ходили в Манчжурии не хуже золота». О нем вспоминал впоследствии великий князь Кирилл Владимирович, двоюродный брат Николая II: «Он был нашим благодетелем, от которого зависел весь наш Тихоокеанский флот… От булавки до корабельного якоря, от заклепки до дымовой трубы – всё приходилось доставать с помощью Гинсбурга… Стоило лишь передать заказ через его агентов, и всё необходимое доставлялось в срок».

Служащий Гинсбурга говорил о нем: «Вы знаете, что такое господин Гинсбург? Это очень великий человек! Его сам Государь знает лично. Господин Гинсбург хотел было ликвидировать свои дела и уйти из Дальнего Востока, но его не пустили. Сам Государь не позволил. И что русское правительство сделает без Гинсбурга на Дальнем Востоке?…»

У него появились деньги, и Гинсбург стал помогать евреям родного местечка: построил там синагогу, больницу, школу, училище, привел в порядок кладбище, кормил бедных жителей. На средства Гинсбурга построили синагогу и приобрели землю под кладбище для небольшой еврейской общины города Нагасаки. Перед русско-японской войной он создал в Порт-Артуре запасы продовольствия, угля и медикаментов, которые понадобились во время осады; на его средства эвакуировали из осажденного города семейства офицеров, чиновников и прочих лиц.

После падения Порт-Артура Гинсбург переехал в Петербург, построил там дом для престарелых евреев на 200 человек, который содержал за свой счет, давал щедрые пожертвования на нужды еврейской общины столицы. В 1911 году он основал в Петербурге «Общество поощрения высших знаний среди евреев», чтобы помогать бедным студентам, ежегодно жертвовал на нужды общества три четверти его бюджета.

Гинсбург был награжден российскими орденами, получил чин действительного статского советника; во время Первой мировой войны выполнял важные поручения правительства, основал в своем доме госпиталь для моряков, помогал семьям погибших матросов российского флота. О нем вспоминал современник: «По размаху благотворительной деятельности Гинсбург не имел себе равного в Петербурге, был во всех отношениях замечательным человеком».

Летом 1917 года Гинсбург уехал в Японию, построил в Иокогаме дом для приема и содержания русских беженцев. Жил затем в Париже; денег у него было уже немного, но он продолжал оказывать помощь, особенно бывшим русским морякам. Один из беженцев сообщал: «Его дающая рука не оскудевает. Следует воздать должное не только уму и энергии Моисея Гинсбурга, но в большей мере – его безграничной сердечной доброте».

Моисей Гинсбург умер в Париже в 1936 году.

В указе о веротерпимости 1905 года сказано: «Лица, числящиеся православными, но в действительности исповедующие нехристианскую религию… подлежат по желанию исключению из православия». Некоторые этим воспользовались, и в польской газете сообщили: «В Варшаве замечается за последнее время массовое возвращение крещеных в лоно иудейства. Среди них много женщин‚ которые принимали католичество‚ выходя замуж за поляков».

Из еврейского анекдота начала двадцатого века. «Папа, сколько лет надо прожить, чтобы стать евреем?» – «Что за глупости ты спрашиваешь? К возрасту это не имеет никакого отношения». – «А всё-таки, папа! Мне двенадцать лет – я христианин. Тебе сорок лет – ты тоже еще христианин. Но дедушка – вот он уже еврей!»

Из русских и еврейских газет 1907–1914 гг.

Во время международного музыкального конкурса имени А. Рубинштейна не пустили в Петербург евреев, пианистов и композиторов‚ хотя на этот конкурс – по «Высочайше утвержденному» положению – допускались «лица всех наций‚ религий‚ сословий».

Монах Илиодор многие годы выступал против евреев и провозглашал в проповедях: «Погромы не есть какой-либо человеческий произвол. Это есть Божие правосудие‚ воля Божия». В 1912 году Илиодор опубликовал в газетах покаянное письмо: «Народ израильский! Светоч мира! Ты особенно прости меня. На тебя я всех больше нападал; поверь мне: крови твоей я никогда не хотел‚ но людей против тебя настраивал. Прах убитых во время погромов младенцев мучит мою совесть! Прости меня‚ самый даровитый‚ самый блистательный народ из всех народов. Искренно я о тебе до сих пор заблуждался‚ искренно и каюсь. Ты рассеян среди всего человечества для того‚ чтобы вести всё человечество к вечной истине. Веди! Тебе много дано‚ много и делай».

«Минск. Несколько времени тому назад был удален из архиерейского дома поставщик хлеба – еврей. Хлебопек этот доставлял хлеб в архиерейский дом десятки лет. Узнав о том‚ что ему подают еврейский хлеб‚ епископ Митрофан воспылал гневом и закричал: «Как смели меня отравлять жидовским хлебом!»…»

«Бахмут. Епископ Екатеринославский‚ Мариупольский и Таганрогский Агапит посетил местную гимназию и выступил перед воспитанницами с речью‚ в которой внушал‚ что всё зло происходит от евреев‚ что евреи прокляты Богом и что с ними не надо иметь ничего общего. Бедные девочки были глубоко потрясены этой речью‚ многие истерически плакали. Некоторые ученицы-христианки обращаются с вопросом‚ как им теперь быть: можно ли по-прежнему сидеть рядом с подругами-еврейками и готовить совместно уроки?»

Очерк сорок шестой Дело Менахема Менделя Бейлиса

Заключительное слово М. Бейлиса: «Я многое хотел бы сказать… Но я устал и не могу… Одно прошу вас… Поймите‚ что я не виновен‚ и скажите‚ что я не виновен… Дайте мне снова увидеть семью и детей‚ которых я не видел два с половиной года…»

1

Профессор-востоковед Д. Хвольсон (из исследования «О некоторых средневековых обвинениях против евреев»): «Возвратить к жизни тысячи и сотни тысяч безвинно сожженных, замученных и казненных евреев мы не в силах; но мы должны подумать о живых, особенно о тех миллионах евреев, которые живут в нашем отечестве и… подвержены величайшей опасности, всякий раз, когда в обитаемой ими местности каким бы то ни было образом потеряется христианское дитя».

20 марта 1911 года в отдаленном районе Киева играли дети‚ бегали друг за другом‚ прятались и неожиданно в одной из пещер на склоне холма обнаружили тело мертвого мальчика. Множество ран на туловище и на голове говорили о зверском убийстве: полуобнаженное тело было почти обескровлено‚ части одежды покрыты запекшейся кровью. На полу пещеры лежали тужурка‚ фуражка‚ кожаный кушак и носок убитого – тоже со следами крови; в кармане тужурки обнаружили пропитанный кровью кусок наволочки‚ и экспертиза выявила на нем следы мужского семени.

Возле тела убитого лежали тетради, на них – имя его и фамилия: это был тринадцатилетний Андрей Ющинский‚ ученик духовного училища при Софийском соборе в Киеве‚ который исчез из дома за восемь дней до этого. Не успела полиция начать расследование‚ не успели опубликовать результаты вскрытия тела‚ а мать убитого уже получила письмо за подписью «Христианин»: в нем сообщалось‚ что мальчика убили евреи для получения христианской крови‚ необходимой им для ритуальных целей.

Андрея Ющинского хоронили 27 марта‚ присутствующим раздавали на кладбище отпечатанные листовки. В них говорилось‚ что «жиды ежегодно перед своей пасхой замучивают несколько десятков христианских мальчиков‚ чтобы их кровь лить на мацу»‚ – а потому следует бить «жидов‚ пока хоть один будет в России». Полиция арестовала члена Союза русского народа‚ который разбрасывал листовки; на него завели дело‚ но быстро его прекратили. Прокурор киевской судебной палаты Г. Чаплинский говорил начальнику сыскной полиции: «Если связаться с черносотенцами‚ то не избавишься от неприятностей; лучше с ними ладить‚ что советую и вам принять к сведению».

17 апреля черносотенцы организовали панихиду на могиле Ющинского, поставили крест с надписью «От Союза русского народа». Чаплинский докладывал в Петербург‚ что на этот день был подготовлен в Киеве еврейский погром‚ однако он не состоялся по весьма важной причине. В августе того года ожидали приезда Николая II; город готовился к этому событию‚ и погром был «особенно нежелателен ввиду предстоящего прибытия в Киев царской семьи». Начальство строго предупредило лидеров местных черносотенцев; те пообещали воздержаться от погрома‚ и полицейский чиновник доложил по инстанции: «У нас всё благополучно… Решили они отложить свое выступление до отъезда государя из Киева… Бить жидов‚ как уже сказано‚ отложили до осени».

Правые газеты из номера в номер писали о ритуальном убийстве Ющинского. В «Русском знамени» опубликовали статью под заглавием «Христиане‚ берегите своих детей!» В «Земщине» сообщили «подробности» еще не расследованного дела: «Жиды убили – нет‚ не убили‚ а мучили целыми часами свою жертву‚ забивая в череп гвозди‚ вскрывая вены‚ прокалывая в разных местах всё тело‚ и наконец замучили». В «Новом времени» призывали к расправе с евреями Киева‚ чтобы отомстить за «загубленного младенца».

Кое-кто из евреев – под гнетом ритуального навета – пытался что-либо доказать‚ разъяснить и опровергнуть; писатель Ш. Аш отвечал на это на страницах варшавской газеты «Фрайнд»: «Я помню картину: в старой синагоге Кракова стоят двадцать раввинов‚ одетых в талес‚ перед открытым «арон га-кодеш». Горят черные свечи и раввины присягают. Присягают в том‚ что евреи не убивают младенцев‚ не употребляют их крови… Рабы! Вы присягаете?! Пусть Кишинев присягает! Пусть выступают те‚ которые устраивали погромы‚ пусть они присягают при иконах и при свечах‚ что они не людоеды‚ что они не убивали детей. Пусть они присягают!»

О том же писал В. Жаботинский:

«Теперь подняли гвалт о ритуальном убийстве – и вот мы уже опять вошли в роль подсудимых‚ мы прижимаем руки к сердцу… и божимся на все стороны‚ что мы этого питья не потребляем‚ отродясь ни капельки во рту не бывало‚ разрази меня Бог на этом месте… Доколе?.. Кто мы такие‚ чтобы пред ними оправдываться‚ кто они такие‚ чтобы нас допрашивать?.. Ритуального убийства у нас нет и никогда не было; но если они хотят непременно верить‚ что «есть такая секта», – пожалуйста‚ пусть верят‚ сколько влезет…

С какой же радости лезть на скамью подсудимых нам‚ которые давным-давно слышали всю эту клевету‚ когда нынешних культурных народов еще не было на свете‚ и знаем цену ей‚ себе‚ им? Никому мы не обязаны отчетом‚ ни перед кем не держим экзамена‚ и никто не дорос звать нас к ответу. Раньше их мы пришли и позже уйдем. Мы такие‚ как есть‚ для себя хороши‚ иными не будем и быть не хотим».

Началось следствие‚ и начальник киевской сыскной полиции сразу же отверг ритуальный характер этого убийства. Подозрение пало на Веру Чеберяк: в ее квартире был воровской притон‚ а сын Женя дружил с Андреем Ющинским. Женю начали допрашивать‚ и прокурор Чаплинский доложил министру юстиции‚ что Чеберяк «неустанно следила за сыном… видимо, опасаясь‚ что он может проболтаться». Она запугивала Женю, не давала ему говорить. Следователь И. Красовский: «Когда она заметила‚ что Женя очень оживленно начал разговаривать с надзирателем… сделала ему угрожающий жест рукой и показала на язык. Женя сейчас же замолк…» Надзиратель Кириченко: «Когда я спросил Женю‚ кто убил Ющинского‚ я заметил‚ что у него получилась судорога на лице. Я… увидел‚ что за стеной стояла Чеберяк и рукой и всем телом делала угрожающие жесты…»

В июне 1911 года Вера Чеберяк была арестована‚ в ордере на арест значилось: «за участие в убийстве Ющинского». В тюрьме она призналась наконец‚ что видела Андрея Ющинского в день убийства; призналась также‚ что он оставил у них в доме пальто‚ которое она затем сожгла‚ – и в полиции были теперь убеждены‚ что убийство произошло в ее квартире. Следователь Красовский: «Путем розысков я пришел к убеждению‚ что убийство было совершено воровской организацией во главе с Верой Чеберяк». Следователь по особо важным делам Фененко: «Для меня было ясно‚ что убийство Ющинского‚ скорее всего‚ было совершено в квартире Чеберяк». Прокурор Брандорф: «Я твердо рассчитывал‚ что если она просидит несколько дней‚ то удастся раскрыть всё дело»‚ – но неожиданно прокурор Чаплинский распорядился выпустить ее на свободу.

Пока Чеберяк сидела в тюрьме‚ Женя заболел‚ и после освобождения она сразу же забрала сына домой. Врач предупреждал: его нельзя беспокоить‚ но мать пожелала‚ чтобы Женя умирал дома. Агенты полиции явились к ней и оставались там неотлучно до смерти мальчика. Они показали‚ что Чеберяк совершенно не интересовалась здоровьем сына‚ лишь следила за тем‚ чтобы он не проболтался‚ закрывала ему рот поцелуями. «Женя был в очень тяжелом состоянии и постоянно бредил‚ – докладывали агенты. – Когда Женя приходил в себя‚ его мать‚ обращаясь к нему‚ говорила: «Скажи им‚ что я по этому делу ничего не знаю». На это Женя отвечал: «Мама‚ не говори мне про это‚ мне очень больно». Находясь большей частью в бессознательном состоянии‚ Женя вскрикивал: «Андрюша‚ Андрюша‚ не кричи‚ Андрюша‚ Андрюша‚ стреляй»…»

К умирающему ребенку привели священника‚ в последние минуты жизни сына Чеберяк очень старалась‚ чтобы он произнес хотя бы несколько слов о ее непричастности к убийству. Но Женя ничего не сказал‚ а через несколько дней после его смерти умерла его сестра Валентина. Экспертиза установила‚ что брат и сестра скончались от дизентерии‚ но в правых газетах опубликовали такое сообщение: «В Киеве отравлен сверстник и товарищ Андрея Ющинского Женя Чеберяк. Сообщая это‚ жиды называют отравление загадочным. Но что же тут загадочного? Устранение важного свидетеля составляет обычное средство кровожадного племени».

2

После вскрытий тела Ющинского киевский митрополит сообщил в Святейший Синод: «И первым и вторым вскрытием отвергнуто предположение о сексуальном и ритуальном характере убийства». О том же докладывал прокурор Чаплинский: эксперты отвергают ритуальный характер убийства и предполагают‚ что оно совершено из мести.

Однако некие влиятельные лица‚ по-видимому‚ желали придать убийству ритуальный характер; Чаплинский поддержал эту версию и рекомендовал то же самое другому прокурору‚ чтобы «не испортить себе карьеры». Чиновник департамента полиции свидетельствовал: Чаплинский «в своих беседах поражал крайним юдофобством и той ненавистью‚ с какой он говорил о евреях»‚ – но вряд ли бы он действовал так безнаказанно‚ не ощущая поддержки министра юстиции и других высокопоставленных лиц.

Некий студент В. Голубев – черносотенец‚ один из руководителей киевского общества «Двуглавый орел» – проводил собственное следствие‚ и прокурор Брандорф докладывал начальству‚ что Голубев сознательно мешает полиции, пускает в ход «самые неблаговидные приемы»: запугивает‚ обещает всяческие выгоды за нужное ему показание‚ угощает детей сладостями‚ а взрослых пивом и водкой. На допросах Голубев показал: неподалеку от пещеры‚ в которой обнаружили труп Ющинского‚ «расположена огромная усадьба жида Зайцева. Управляющим усадьбой и кирпичным заводом состоит некий жид Мендель… Судя по всем признакам‚ я признаю и уверен‚ что убийство – ритуальное‚ совершено по ритуалу секты хасидов… Доказательств‚ конечно‚ этому я представить не могу». Прокурор Чаплинский немедленно сообщил министру юстиции об «усадьбе Зайцева‚ где проживает еврей Мендель»‚ а вскоре на его докладе появилась резолюция министра: «Доложено Его Императорскому Величеству в Царском Селе». Так в этом деле впервые появилось имя – Мендель‚ а вскоре на весь мир стала известна и его фамилия – Бейлис.

Менахем Мендель Тевьев Бейлис – тридцатисемилетний мужчина среднего роста‚ бывший солдат‚ отец пятерых детей – пятнадцать лет работал на кирпичном заводе Ионы Зайцева‚ вёл конторские книги‚ следил за погрузкой кирпича‚ получал 45 рублей в месяц и имел при заводе бесплатную квартиру. Бейлис не был религиозным евреем‚ однако знал молитвы‚ умел читать и писать на идише‚ а по-русски говорил с некоторыми затруднениями. У него сложились хорошие отношения с соседями-христианами и со священником местной церкви; когда при церкви строили приходскую школу‚ Бейлис выхлопотал у хозяев завода‚ чтобы им продали кирпич по цене ниже себестоимости. Во время погромов 1905 года Бейлиса не тронули; черносотенцы вместе со священником пришли к нему и сказали‚ что с его семьей ничего плохого не случится.

При жизни хозяина завода у Бейлиса была еще одна обязанность: раз в году‚ перед праздником Песах, он рассылал родственникам и знакомым Зайцева мацу‚ приготовленную по строгим религиозным предписаниям. Затем хозяин умер‚ изготовление мацы прекратилось за несколько лет до описываемых событий‚ однако обвинение составило на этом факте цепочку доказательств: Бейлис имел отношение к распределению мацы – для изготовления мацы якобы требуется христианская кровь – поэтому Андрей Ющинский был убит незадолго до праздника Песах.

Обвинение пыталось доказать‚ что Ющинского убили «по ритуалу секты хасидов». В ответ на это триста цадиков и раввинов опубликовали в российских газетах свой протест: «Современные наши клеветники… изобретают какую-то «секту» хасидов‚ приписывая именно ей употребление крови. Но это чистая нелепица… Иудаизм вообще чужд сектантству. Хасидизм‚ не отошедший от иудаизма ни в своих принципах‚ ни во внешнем церемониале‚ никак не может считаться сектой… Как в Библии‚ так и в Талмуде и во всех его комментариях строго воспрещается употребление в пищу даже ничтожной капли крови живых или умерщвленных животных и птиц. В третьей книге Моисеевой‚ в семнадцатой главе‚ стихи десять и двенадцать, говорится: «Сказал Я сынам Израиля: никто из вас не должен есть крови; и пришелец‚ живущий среди вас‚ не должен есть крови»…» Затем в газетах появилось заявление восьмисот раввинов городов и местечек Российской империи: «В еврействе нет сект; еврейская религия не давала и не могла дать почвы для кровавого изуверства».

В июле 1911 года появился новый свидетель – фонарщик Казимир Шаховский. На первом допросе он сообщил‚ что в день убийства видел Андрея Ющинского с Женей Чеберяк неподалеку от дома Чеберяк. «Боялся я впутываться в это дело‚ – показал Шаховский‚ – потому что ходить мне по улицам приходится поздно вечером и рано утром‚ и меня всегда могут подколоть те‚ кому не понравится мое показание. По этому делу вы‚ следователь‚ лучше допросите живущих в одном дворе с Чеберяковой… Они вам расскажут‚ какого поведения сама Чеберякова‚ – я же сам слышал‚ что она воровка…»

С Шаховским, по всей видимости, «поработали» в промежутках между допросами‚ потому что через десять дней он упомянул в своих показаниях «завод Зайцева»‚ «приказчика Менделя» и сказал многозначительно: «Больше пока добавить ничего не имею…» А еще через два дня Шаховский заявил‚ что забыл сообщить «об очень важном обстоятельстве». Женя Чеберяк будто бы рассказал ему‚ что в день убийства их «спугнул недалеко от печей» кирпичного завода «какой-то мужчина с черной бородой… Проживал тогда там только один человек с черной бородой‚ а именно Мендель‚ приказчик заводской усадьбы… Вот почему я и думаю‚ что в убийстве этом принимал участие этот самый Мендель».

Этого было достаточно. Прокурор Чаплинский вызвал к себе начальника киевского охранного отделения и потребовал задержать Менделя Бейлиса‚ пока тот не скрылся. В тот же день Чаплинский отправился на доклад к министру юстиции‚ в его имение в Черниговской губернии‚ и прислал в Киев шифрованную телеграмму: «Арестован ли Мендель?» Ему ответили: «Мендель арестован в порядке государственной охраны». В ночь на 22 июля 1911 года наряд полиции – с начальником охранного отделения во главе – произвел обыск в квартире Бейлиса и арестовал его как государственного преступника. Вместе с ним был арестован и трое суток находился под стражей сын Бейлиса Давид‚ мальчик девяти лет.

Никто вначале не предполагал‚ каким громким окажется это дело‚ и в еврейской газете сообщили: «В ближайшие дни предстоит освобождение Бейлиса‚ всему этому эпизоду в деле Ющинского будет положен конец». Прокурор Брандорф уговаривал Чаплинского освободить Бейлиса за недостатком улик‚ а следователь по особо важным делам Фененко отказывался продлить срок его ареста. «Лживость показаний целого ряда свидетелей против Бейлиса настолько очевидна‚ – сообщал он впоследствии‚ – что о привлечении Бейлиса к делу в качестве обвиняемого не могло быть и речи». Даже свидетель Шаховский неожиданно показал на допросе: «Относительно мужчины с черной бородой Женя мне ничего не говорил‚ это я прибавил сам от себя». Однако Чаплинский‚ по-видимому‚ уже получил согласие министра юстиции на проведение процесса и потому был непоколебим. Не случайно говорили о Чаплинском знающие его люди: «Он ничего не предлагал‚ а только говорил всегда: как угодно министру».

Бейлису предъявили обвинение в убийстве Ющинского‚ и версия прокуратуры была наконец выстроена. Первое – Андрей Ющинский играл с детьми на территории кирпичного завода‚ и его утащил к обжигательной печи некий «еврей с черной бородой»; второе – на территории завода располагалась шорная мастерская‚ а в ней были в избытке шила‚ орудия убийства мальчика; и третье – наследники Ионы Зайцева‚ в память об отце‚ за несколько дней до убийства заложили на территории завода фундамент дома для престарелых рабочих: по мнению прокуратуры‚ для освящения нового здания тоже требовалась христианская кровь.

Газета «Земщина» сообщила в те дни: «Наконец‚ кажется‚ дело выходит на путь истинный!» В октябре 1911 года сгорела квартира Бейлиса на кирпичном заводе, которую подожгли неизвестные лица; семья Бейлиса не пострадала…

3

В газете «Русское знамя» писали: «Что же наше духовенство молчит? Что же оно не реагирует на зверское ритуальное убийство жидами мальчика Андрея Ющинского?..» Действительно‚ митрополит Филарет и высшие иерархи православной церкви не поддерживали подобные обвинения‚ а греческий патриарх Григорий еще в 1870 году осудил этот «внушающий отвращение предрассудок нетвердых в вере людей». Архиепископ Антоний Волынский говорил: «Ничего не поделаешь с темнотой народа… Это зло уже не первый век существует‚ и вечно одно и то же… Меня еврейские газеты не любят‚ но я во имя справедливости заявляю: не нужна евреям кровь». Деятели Союза русского народа намеревались возвести Ющинского в «сонм мучеников», поставить часовню на том месте‚ где обнаружили его тело‚ но разрешения на это не получили.

В октябре 1911 года петербургское Религиозно-философское общество признало «процесс Бейлиса оскорблением всего русского народа». В газетах появилось обращение «К русскому обществу» – с подзаголовком «По поводу кровавого навета на евреев». Подписали его В. Короленко, М. Горький‚ Л. Андреев‚ Д. Мережковский‚ З. Гиппиус‚ Ф. Сологуб, А. Блок; поставили свои подписи профессора и академики‚ члены Государственного Совета и депутаты Государственной Думы – всего 160 человек. «Во имя справедливости‚ во имя разума и человеколюбия мы поднимаем голос против новой вспышки фанатизма и темной неправды… Бойтесь сеющих ложь. Не верьте мрачной неправде‚ которая много раз уже обагрялась кровью‚ убивала одних‚ других покрывала грехом и позором!..»

На это обращение откликнулись 200 германских ученых‚ писателей‚ политиков – среди них Т. Манн и Г. Гауптман. Французские общественные деятели во главе с А. Франсом потребовали‚ чтобы «подобные обвинения не находили больше веры в цивилизованной стране». В Англии протест подписали 240 человек‚ среди них – архиепископ‚ кардинал‚ председатель палаты общин‚ члены парламента. Они назвали «кровавый навет» «пережитком времен колдовства и черной магии… клеветой на иудаизм‚ оскорблением западной культуры‚ позором для тех церквей‚ во имя которых невежественные фанатики поднимали свое ложное обвинение»‚ – русский консул доложил в Петербург о «посягательстве на наши внутренние дела со стороны англичан‚ подбитых к этому евреями».

В Европе проходили митинги протеста‚ а Бейлис сидел пока что в киевской тюрьме‚ в тесной камере на 40 арестантов. Следствие шло без видимых результатов; Бейлис не признавал себя виновным, черносотенцы требовали применить к нему пытки‚ а прокурор Чаплинский регулярно докладывал министру юстиции: «никаких новых данных к подкреплению виновности Менделя Бейлиса следствием не добыто». Вскоре дала показания соседка Веры Чеберяк‚ которая жила на первом этаже‚ непосредственно под воровским притоном. В день убийства‚ утром‚ она услышала‚ как дверь в квартиру Чеберяк сильно хлопнула, послышались быстрые детские шаги: по всей видимости‚ в комнату убегал ребенок. Затем раздались быстрые шаги взрослых людей в том же направлении – детский плач‚ писк‚ какая-то возня. Голос ребенка‚ уверяла соседка‚ не был похож на привычные ей голоса детей Веры Чеберяк: «Мне ясно было‚ что ребенка схватили и что-то с ним сделали…»

Это было чрезвычайно веское свидетельство‚ и обвинителям Бейлиса требовалось противопоставить ему нечто существенное. Тогда и появился некий Иван Козаченко‚ полицейский осведомитель‚ только что освобожденный из тюрьмы. Он сидел в одной камере с Бейлисом и сообщил следователю‚ что тот просил его отравить двух свидетелей – «какого-то фонарщика» и человека по прозвищу «лягушка»: «А если бы я удачно всё сделал‚ то мне дали бы столько денег‚ что хватило бы на всю мою жизнь‚ причем деньги эти дала бы вся еврейская нация…»

Чаплинский доложил о показаниях Козаченко министру юстиции‚ а тот – Николаю II: «Добыты прямые указания на то‚ что одним из участников означенного преступления является еврей Мендель Бейлис». И 20 января 1912 года киевская судебная палата утвердила обвинительный акт о предании суду Менделя Бейлиса. Ему предъявили обвинение в предумышленном убийстве Ющинского – «по мотивам‚ в точности не выясненным предварительным следствием». О ритуальном характере убийства не было сказано‚ но и в таком виде обвинительный акт вызывал сомнения у многих. Начальник киевского жандармского управления докладывал в департамент полиции о «недостаточности собранных улик» против Бейлиса‚ о «поспешности заключений и даже односторонности».

Киевский губернатор сообщал более откровенно: «По имеющимся у меня сведениям процесс, несомненно, окончится оправданием обвиняемого». А министр внутренних дел в «совершенно секретном» письме предостерег министра юстиции: «Возможный исход этого дела в смысле оправдания обвиняемого произведет на русское население крайне тягостное впечатление‚ и наоборот‚ в среде инородцев‚ особенно евреев‚ вызовет ликование». На осень 1912 года были назначены выборы в четвертую Думу‚ а потому министр внутренних дел предложил провести суд после выборов – «в ограждение русских избирателей от всяких потрясений». И слушание дела было отложено.

В мае 1912 года киевские газеты опубликовали сенсационный материал – результаты частного расследования убийства Андрея Ющинского. Его провели по своей инициативе уволенный со службы следователь И. Красовский и журналист С. Бразуль-Брушковский – они-то и выяснили истинные обстоятельства дела. В начале 1911 года в Киеве произошли ограбления богатых квартир и магазинов; успешно работала шайка воров‚ у которых было укромное убежище на окраине Киева‚ в квартире жены почтового чиновника Веры Чеберяк. Туда приносили краденые вещи, оттуда их переправляли в другие города; в квартире Чеберяк воры отдыхали‚ устраивали попойки‚ обсуждали свои планы. Андрей Ющинский дружил с Женей‚ сыном хозяйки квартиры‚ часто бывал у них‚ слышал разговоры взрослых, видел, как приносили краденое. Он был своим в этом доме; его не опасались‚ и было у него два прозвища – «байстрюк» и «домовой».

В марте 1911 года полиция задержала несколько грабителей и провела обыск в квартире Чеберяк. Это обеспокоило оставшихся на свободе воров: они решили‚ что кто-то на них донес, выдал полиции их притон. В те же дни произошел эпизод‚ внешне незначительный‚ который привел к трагедии. 12 марта Андрей Ющинский не пошел в училище‚ а вместо этого оставил у Жене в квартире пальто‚ учебники с тетрадями‚ – и приятели отправились на прогулку. Во время игры они поссорились‚ Женя сказал Андрею примерно следующее: «Вот я скажу твоей матери‚ что ты не ходишь в школу»‚ – тот ответил на это: «А я расскажу всем‚ что у твоей матери в квартире краденые вещи».

Женя Чеберяк вернулся домой, всё рассказал своей матери. В это время в квартире находились трое воров – Борис Рудзинский, Петр Сингаевский‚ брат Веры Чеберяк, и Иван Латышев (Ванька Рыжий); они услышали про угрозу Андрея и решили избавиться от опасного свидетеля. Вера Чеберяк послала сына за Андреем; Женя привел своего друга к дому‚ сам остался на улице‚ а Андрей вошел в квартиру. Бандиты зверски убили мальчика‚ труп бросили в пещеру и уехали в Москву.

Защитники Бейлиса отстаивали на суде эту версию, обвинение отрицало ее как «выдуманную»‚ – многие тогда полагали‚ что версия основана лишь на частном расследовании Красовского и Бразуль-Брушковского. Но после Февральской революции 1917 года «Чрезвычайная следственная комиссия временного правительства по делу Бейлиса» допросила бывших должностных лиц‚ обнародовала секретные архивные материалы, и выяснилось‚ что киевское жандармское управление вело собственное расследование этого дела и пришло к подобным же выводам.

Следователь жандармского управления сообщал прокурору Чаплинскому‚ что он располагает «совершенно достаточным материалом для обвинения в убийстве Ющинского не Менделя Бейлиса‚ а Веры Чеберяк‚ Латышева‚ Рудзинского и Сингаевского»‚ просил немедленно их арестовать. Начальник киевского жандармского управления – в свою очередь – докладывал министру внутренних дел‚ что настоящие убийцы обнаружены‚ против них следует возбудить уголовное дело‚ но «прокурор палаты категорически этому противится». Таким образом‚ начальство на всех уровнях‚ от киевского до петербургского‚ знало об истинных убийцах Ющинского, но продолжало поддерживать обвинение против Бейлиса.

Однако результаты частного расследования‚ опубликованные в киевских газетах‚ оказались настолько убедительными‚ что министр юстиции распорядился возвратить дело Бейлиса к доследованию. Из Петербурга приехал новый следователь и приступил к работе; черносотенцы распространяли прокламации о ритуальных убийствах с портретом «мученика киевского Андрея»; одна из газет сообщила читателям: «Семья Бейлиса совсем одичала от страха. И мать‚ и дети‚ как говорят‚ живут в постоянном трепете‚ в постоянном ожидании расправы. Они не смеют даже раскрыть окон и дышать воздухом‚ а дети прячутся под кровать при первом появлении неизвестного человека… Босые дети‚ почти нищенская обстановка и очевидное житье впроголодь».

В мае 1913 года киевская судебная палата рассмотрела новый обвинительный акт о предании суду Менделя Бейлиса. Председатель палаты и докладчик по этому делу предложили освободить обвиняемого‚ так как данные против Бейлиса «неубедительны… и едва ли могут быть признаны достоверными судебными доказательствами». Но остальные члены судебной палаты – как писали в газете – «указали на то‚ что теперь‚ мол‚ неудобно прекратить дело‚ так как безосновательно томили Бейлиса два года в тюрьме. Сейчас выход только один: пусть присяжные заседатели оправдают его‚ если он невиновен‚ – но дело необходимо довести до суда».

Большинством голосов судебная палата утвердила обвинительный акт, который заканчивался таким образом: «На основании изложенного мещанин гор. Василькова Киевской губернии Менахем Мендель Тевьев Бейлис‚ 39 лет‚ обвиняется в том‚ что по предварительному соглашению с другими‚ необнаруженными следствием лицами‚ с обдуманным заранее намерением‚ из побуждений религиозного изуверства‚ для обрядовых целей лишить жизни мальчика Андрея Ющинского… схватил игравшего с другими детьми названного Ющинского и увлек его в помещение завода‚ где затем сообщники его‚ Бейлиса‚ с ведома его и согласия‚ связав Ющинскому руки и зажимая ему рот‚ умертвили его‚ нанеся ему колющим орудием 47 ран на голове‚ шее и туловище… Вследствие этого… мещанин Менахем Мендель Тевьев Бейлис подлежит суду киевского окружного суда с участием присяжных заседателей».

За несколько месяцев до суда министр юстиции И. Щегловитов пригласил в Петербург начальника московской сыскной полиции‚ попросил ознакомиться с делом Бейлиса и выявить то‚ что «может послужить к подтверждению наличия ритуала». После изучения дела московский следователь не обнаружил в нем «наличия ритуала»‚ и разгневанный министр сказал на прощание: «Мы‚ видимо‚ с вами говорим на разных языках. Я очень жалею‚ что обратился за вашей помощью. Надеюсь‚ что будущий приговор присяжных поколеблет вас в ваших юдофильских воззрениях. Честь имею кланяться!»

«Между тем Бейлис всё еще в тюрьме… – писали в еврейской газете. – Он чувствует себя плохо‚ тоскует и по целым дням бродит по камере. Питается плохо и сильно ослаб. По пути в тюремную контору он упал в обморок и сильно ушибся… Во время последнего свидания с женой и братом он спросил прокурора‚ правда ли‚ что его засудили заочно‚ на вечное заключение в тюрьме».

4

25 сентября 1913 года начались заседания киевского окружного суда и продолжались затем 34 дня. В зале суда неотлучно находились два чиновника-наблюдателя из департамента полиции‚ которые посылали в Петербург телеграфные депеши – отчеты за прошедший день. На процессе присутствовали журналисты столичных и провинциальных газет России; крупнейшие газеты Европы прислали своих представителей и публиковали на видных местах репортажи из зала суда; больной писатель В. Короленко сообщал в письме: «Нахожусь в Киеве собственно потому‚ что не мог бы себе во время этой подлости найти место в Полтаве».

Вся печать России – за исключением крайне правых – была на стороне обвиняемого; суд над Бейлисом определяли как «самое значительное событие года»; в газете «Русское богатство»‚ в статье под названием «Срам» отметили: «Дело Бейлиса отодвинуло все внутренние и внешние дела России. Обыватель‚ развертывая газету‚ искал глазами… прежде всего известий о деле Бейлиса. По-видимому‚ русские граждане поняли наконец‚ что еврейский вопрос не только еврейский‚ но и общерусский… поняли‚ какую бессудную‚ дикую‚ темную Россию готовит национализм для русских».

Журналисты не стеснялись в критике властей‚ за это полиция закрывала газеты‚ штрафовала и привлекала к суду их редакторов. Был даже конфискован тираж газеты «Киевлянин» за статью ее редактора В. Шульгина‚ монархиста, депутата Государственной Думы. После оглашения на суде обвинительного акта Шульгин написал: «Становится обидно за киевскую прокуратуру и за всю русскую юстицию‚ которая решилась выступить на суд всего мира с таким убогим багажом». Тысячи номеров «Киевлянина» успели попасть к подписчикам газеты‚ статья лидера русских националистов‚ обвинившего прокуратуру в фальсификации ритуального процесса‚ произвела в России огромное впечатление. Шульгина привлекли к судебной ответственности‚ и в еврейской газете отметили в те дни: «Замечательно то‚ что за статьи явно погромного характера правые издания никаким репрессиям не подвергаются».

В первый день суда над Бейлисом многие евреи постились‚ в синагогах России читали специальные молитвы‚ в Житомире отменили торжества праздника Симхат-Тора. Интерес к процессу был настолько огромным‚ что тираж варшавской газеты на идише «Момент» увеличился в пять раз и достиг 150 000 экземпляров. В дни суда на фабриках и заводах черты оседлости проходили забастовки протеста; в одной из них‚ которую организовал Бунд‚ участвовали 20 000 еврейских рабочих. Забастовки проходили и вне черты – в Петербурге‚ Казани‚ Саратове; рабочие киевского городского транспорта собрали деньги в помощь семье Бейлиса; петербургские адвокаты призвали защитников Бейлиса «отстоять право‚ справедливость‚ доброе имя еврейского и честь русского народа»‚ – за «возбуждение против правительства» 25 адвокатов были арестованы.

По всему миру – в США‚ Канаде‚ Англии‚ Германии‚ Франции – проходили демонстрации и многолюдные собрания. Правые круги России называли это «происками евреев»‚ а чиновник департамента полиции определил в своем докладе: в Киеве «идет сейчас не суд над безвестным дотоле евреем‚ а генеральное сражение между всемирным еврейством и русским правительством». Черносотенцы Витебска раздавали листки‚ призывая «перерезать жидов» в случае оправдания Бейлиса; в Киеве готовили погром «во имя любви к престолу и отечеству»; в газете «Русское знамя» предлагали «признать евреев народом столь же опасным для жизни человечества, сколь опасны волки, скорпионы, гадюки, пауки ядовитые и прочая тварь… Жидов надо поставить искусственно в такие условия‚ чтобы они постепенно вымирали. Вот в чем состоит нынешняя обязанность правительства и лучших людей страны». Было ясно‚ что у обвинения нет улик против Бейлиса‚ а потому в «Новом времени» на всякий случай сообщили: «Вполне бесспорные улики есть вообще роскошь правосудия».

Заседания суда продолжались ежедневно‚ с утра до двенадцати часов ночи. Снаружи помещение охраняли пешие и конные городовые; в коридорах и на лестницах патрулировали чины полиции во главе с полицмейстером; в зал суда впускали по особым билетам. К первому заседанию подсудимого привезли в тюремной карете в сопровождении конных стражников‚ и журналист передал в газету: «Под конвоем вводят Бейлиса. Лицо смуглое‚ сильно обросшее черной бородкой. Глаза глубокие‚ под очками. Резкие складки у носа. Выражение страдания. Входит свободно и легко; в движениях – ничего арестантского…» Первые вопросы председателя суда: «Вы мещанин?» – «Мещанин». – «Сколько вам лет?» – «Тридцать девять». – «Законнорожденный?» – «Да». – «Грамотный?» – «Да». – «Женаты?» – «Да… да…» – «Имеете детей?» – «Имею детей… Пять». Бейлис отвечал кратко‚ отрывисто; на вопрос «Вы еврей?» он выпрямился и твердо‚ отчетливо сказал: «Да‚ еврей».

На заседаниях суда Бейлис внимательно следил за происходящим‚ временами начинал тихо плакать‚ закрывая лицо руками‚ иногда громко рыдал‚ и тогда объявляли перерыв. Один раз ему стало дурно‚ почти в бесчувственном состоянии Бейлиса вывели из зала; однажды он громко рассмеялся‚ когда обвинитель – для подкрепления «зловредных замыслов» Бейлиса – назвал его цадиком. Солдаты с саблями наголо сопровождали подсудимого и стояли вокруг его скамьи. «Никогда я не видел в зале суда‚ – сообщал журналист‚ – такого тихого‚ беззащитного и испуганного человека‚ окруженного такой многочисленной стражей». На вопрос о виновности Бейлис ответил: «Нет. Не виновен. Живу честным трудом. Служу. Содержу жену‚ пять детей… Вдруг меня взяли‚ арестовали… Ничего этого не было…»

Председательствовал на процессе судья Ф. Болдырев‚ по лестной характеристике начальства – «человек твердых‚ безусловно правых убеждений». Министр юстиции пообещал Болдыреву повышение по службе по окончании суда‚ и он готовился к этому с большим старанием‚ даже принял курс водолечения. Чиновник департамента полиции докладывал с процесса: «Председатель умело направляет внимание присяжных на свидетелей обвинения и незаметно‚ но неукоснительно направляет на правильный путь запутавшихся свидетелей‚ выручая их от обстрела защитников». Тот же чиновник сообщал в Петербург‚ что председатель и прокурор советуются с ним во время процесса, «просят его распоряжений».

Обвинение поддерживал присланный из Петербурга товарищ прокурора О. Виппер. Помогали ему гражданские истцы‚ представлявшие на суде мать Ющинского: лидер крайне правых в Государственной Думе Г. Замысловский и известный антисемит московский адвокат А. Шмаков. Защищали Бейлиса присяжные поверенные Н. Карабчевский‚ А. Зарудный‚ В. Маклаков‚ Д. Григорович-Барский; единственным евреем среди них был О. Грузенберг.

Суд над Бейлисом проходил с участием присяжных заседателей‚ и чиновники департамента полиции телеграфировали в Петербург: «Прокурор Виппер‚ видимо‚ человек опытный‚ так как сумел отвести из присяжных заседателей всю интеллигенцию… Улики против Бейлиса очень слабы‚ но обвинение поставлено прилично‚ серый состав присяжных может обвинить ввиду племенной вражды». Все присяжные заседатели оказались христианами: два мещанина‚ три мелких чиновника‚ один извозчик и шесть крестьян. Для сравнения журналисты отметили‚ что в те же дни‚ в том же здании суда рассматривалось дело о мелком преступлении; среди присяжных заседателей там было десять образованных людей‚ в том числе два профессора.

Во время процесса присяжные заседатели ночевали в здании суда и были изолированы от остального мира. Чтобы выяснять их настроение‚ к охране добавили двух жандармов в форме курьеров‚ которые подслушивали разговоры присяжных и доносили об услышанном. Об этих курьерах было известно министру юстиции‚ их сведения позволяли прокурору разъяснять присяжным‚ как бы ненароком‚ возникавшие у них вопросы‚ – разъяснять‚ естественно‚ в пользу обвинения. «Мы не подозревали‚ – писал впоследствии Грузенберг‚ – что прокурор Чаплинский и председатель суда Болдырев могут докатиться до такой низости».

Перед судом прошли около 200 свидетелей и 14 экспертов – после первых допросов выстроенная система обвинения начала разваливаться. Рабочие завода показали‚ что в день убийства Бейлис занимался отгрузкой кирпича, и немыслимо было бы тащить мальчика в печь посреди дня‚ на их глазах. Соседка по дому сообщила‚ что после убийства Ющинского дочка Чеберяк ходила в мужских ботинках. Чеберяк уверяла‚ что это были ботинки ее сына‚ но выяснилось‚ что Женя носил ботинки «на пуговицах»‚ а эти оказались «с резинками»‚ как ботинки Ющинского. Та же соседка признала‚ что кусок вышитой наволочки‚ найденный в кармане убитого‚ похож на наволочки на подушках в квартире Чеберяк. На куске наволочки были обнаружены следы мужского семени; такие же следы экспертиза обнаружила на обоях в квартире Чеберяк‚ где воры устраивали попойки и любовные развлечения.

Свидетель Наконечный по прозвищу «лягушка» (тот самый‚ которого Бейлис якобы хотел отравить) заявил на суде‚ что Бейлис не позволял фонарщику Шаховскому воровать дрова с территории кирпичного завода‚ и потому Шаховский пообещал «пришить» Бейлиса к убийству Ющинского. Шаховский был основным свидетелем обвинения: это с его слов впервые появился в протоколе допроса «мужчина с черной бородой»‚ который будто бы утащил Ющинского в печь. На предварительном следствии Шаховский несколько раз менял показания‚ и его появления ожидали с нетерпением. Журналист передавал в газету: «В день суда он трезв… и на вопрос прокурора отвечает‚ что Женя Чеберяк рассказывал ему‚ как их прогнал какой-то неизвестный человек‚ причем о черной бороде ему ничего не говорили… «Не говорил ли вам Женя‚ что это был Бейлис?» – «Нет‚ не говорил»‚ – твердо отвечает свидетель»…» А затем Шаховский неожиданно назвал имена двух сыщиков полиции‚ которые поили его водкой и советовали «показывать на Бейлиса» как на убийцу Ющинского.

Затем в зале суда появились две свидетельницы – жена фонарщика Ульяна Шаховская‚ «совсем опустившаяся женщина в изорванном платье»‚ и нищенка Волкивна‚ оборванная‚ спившаяся‚ с осипшим от пьянства голосом. Женщины начали обвинять друг друга во лжи: Шаховская утверждала‚ что Волкивна говорила ей о человеке с черной бородой‚ который тащил мальчика в печь‚ а Волкивна категорически отрицала. Это о них сказал председатель киевской судебной палаты: «Свидетели эти из той категории‚ к которым сама обвинительная власть не может относиться иначе‚ как с брезгливостью».

А чиновник департамента полиции в ту же ночь телеграфировал в Петербург: «Версия похищения Ющинского человеком с черной бородой не подтвердилась».

5

Процесс над Бейлисом шел своим чередом‚ и чиновники обеспокоено докладывали в Петербург: «Жандармы‚ охраняющие присяжных‚ передают‚ что присяжные между собой говорят: «Як судить Бейлиса‚ коли разговоров на суде о нем нема»…»

Обвинители получили письмо от «группы русских дворян‚ горячо относящихся к вашей работе»: «Ради Бога‚ – писали они‚ – говорите же наконец о Бейлисе… Ведь он сидит на суде‚ как невинный агнец‚ о нем ни слова‚ ни звука… Если Бейлис лично не виноват‚ то, во всяком случае, убийство Ющинского жидами должно быть доказано. На вас вся надежда…» Департамент полиции поставил под надзор почтовую переписку‚ которая имела отношение к процессу; письмо «группы русских дворян» было просмотрено и доставлено адресату. Но когда некий адвокат из Вильно направил защитнику Бейлиса письмо с полезными советами‚ директор департамента полиции повелел собственноручно: «Послать в день окончания процесса».

В зале суда крепло убеждение‚ что Ющинского убили в квартире Чеберяк‚ и после ее допроса гражданский истец Шмаков записал в дневнике‚ не предназначенном для посторонних глаз: «Провралась стервоза Чеберячка… В этом заключается всё дело». Но тот же самый Шмаков заявлял на суде: «Шайки не было. Шайка выдумана защитой… Я понимаю‚ что русский человек может зарезать‚ может зверски убить сразу‚ в два-три удара. Но чтобы он сорок семь ран нанес‚ чтобы он так истязал невинного младенца‚ творение Божие‚ допустить этого русский человек не может».

Защитники Бейлиса вызвали на суд свидетеля С. Махалина‚ в присутствии которого вор Сингаевский однажды сказал: «Да‚ это наше дело… Я‚ да Борька‚ да Ванька Рыжий убили байстрюка‚ чтобы не болтал». Тот же Сингаевский говорил‚ что напрасно они спрятали тело так близко: надо было «в Днепр спустить или повезти в корзинке в Москву и по дороге сбросить». Встреча Махалина с Сингаевским стала одним из кульминационных моментов процесса. В газетах писали: «Очная ставка с Махалиным захватила Сингаевского врасплох‚ и он‚ видимо‚ был потрясен ею. Взглянул‚ сразу признал‚ но долго не решался сказать‚ что знает. Эти мгновения произвели более сильное впечатление‚ чем весь допрос. На лице Сингаевского был прямо животный страх…» – «Показания Махалина произвели огромное впечатление… Присяжные зашевелились. Большое движение в публике. После таких показаний обвинение Бейлиса просто немыслимо…» – «Когда выходили в перерыве лица‚ видевшие очную ставку‚ везде только и было слышно: преступление открыто‚ мы видели убийцу…»

После допроса свидетелей началось слушание экспертов. Хирурги профессор Е. Павлов и профессор А. Кадьян определили‚ что преднамеренного обескровливания не было‚ и чиновники сообщили в Петербург: «В общем‚ медицинская экспертиза – не в пользу обвинения». Психиатры академик В. Бехтерев и профессор А. Карпинский опровергли психиатрическую экспертизу обвинения‚ исключив предумышленное «собирание крови», и установили‚ что у убийц было «единственное намерение – лишить Ющинского жизни». Наконец подошла очередь католического ксендза Иустина Пранайтиса‚ которого вызвали из Ташкента‚ и чиновник докладывал в Петербург: «Весь ход процесса будет зависеть от того‚ насколько воспримутся темной массой заседателей аргументы ксендза Пранайтиса‚ убежденного в наличности ритуальных убийств».

На предварительном следствии священник А. Глаголев – профессор Киевской духовной академии, знаток еврейского языка и Талмуда – отрицал употребление евреями христианской крови. Прокуратуру не устраивало такое заключение‚ а потому появился на суде ксендз Пранайтис‚ единственный эксперт обвинения по ритуальным вопросам. В секретной переписке его именовали «лицом‚ сведущим в вопросе о ритуальных убийствах»‚ в полиции на него составили такую характеристику: «Ксендз Пранайтис известен департаменту как лицо‚ относящееся весьма не сочувственно к евреям и‚ в частности‚ к их деятельности в Туркестанском крае». Лондонский корреспондент писал о нем: «Пранайтис – одна из самых поразительных фигур на процессе: это тощий католический священник с нависшими бровями‚ одетый в рясу‚ с большим золотым крестом с изображением Христа‚ свисающим с пояса на серебряной цепи».

Выступление Пранайтиса на суде длилось одиннадцать часов. Он пытался доказать‚ что Ющинского убили по всем правилам ритуального убийства‚ и в подтверждение своих выводов ссылался на книгу монаха Неофита из Молдавии. Неофит выдавал себя за крещеного раввина‚ знакомого с еврейскими тайнами‚ и утверждал‚ что «человеконенавистные и христоненавистные евреи» употребляют кровь при обрядах бракосочетания‚ погребения‚ обрезания младенцев‚ а также при изготовлении мацы, поэтому «они воруют во множестве детей, которых держат взаперти до своей пасхи».

В книге Неофита «Опровержение иудейской религии и ее обрядов», в главе под названием «Тайна сокровенная, но ныне открытая», сказано: еврейский народ подлежит проклятию за то‚ что не принял Иисуса Христа. По этой причине «все европейские евреи имеют коросту на седалище‚ все азиатские имеют на голове паршу‚ все африканские имеют чирьи на ногах‚ а американские имеют болезнь глаз‚ то есть страдают трахомой, вследствие чего безобразны и глупы…»; против этих болезней «вселукавые раввины» нашли лекарство для исцеления – христианскую кровь.

Но и это не всё: четыре раза в году‚ как уверял Неофит‚ «на кушаньях евреев… сверху‚ из воздуха‚ оказывается какая-то кровь… и если от этих кушаний вкушает какой-нибудь еврей‚ то он тотчас умирает»: единственное спасение – христианская кровь. На суде зачитывали отрывки из этой книги‚ и в лондонской газете отметили с удивлением: «Если Неофит прав‚ то непонятно‚ каким образом такой обширный спрос на кровь и не менее обширное предложение до сих пор были скрыты от всеобщего внимания?»

После выступления Пранайтиса его учитель краковский архиепископ Симон заявил: экспертиза Пранайтиса «несерьезна и лишена теологического значения»‚ а его «познания в Талмуде и еврейской письменности поверхностны». На суде в этом могли убедиться многие; защитники просили Пранайтиса объяснить значение некоторых терминов из Талмуда‚ а он отвечал: «Не знаю‚ не знаю». Пранайтису даже приготовили ловушку – по поводу названия одного из трактатов Талмуда «Баба Батра»‚ что в переводе означает «Последние врата». Защитники спросили его: «Когда жила Баба Батра и в чем заключалась ее деятельность?» Пранайтис и на это ответил: «Не знаю»‚ а чиновник-наблюдатель немедленно доложил в Петербург: «Ввиду дилетантских знаний… экспертиза Пранайтиса имеет весьма малое значение».

На суде выступали гебраист академик П. Коковцов и профессор Петербургской духовной академии И. Троицкий‚ который сказал среди прочего: «Еврейская религия вообще против убийств. Основные заповеди евреев заключаются в том, что им запрещены разврат и убийство…» Чиновник-наблюдатель отметил в докладе начальству, что эти эксперты «дали заключение‚ исключительно благоприятное для защиты‚ восхваляя догматы еврейской религии‚ не допуская даже возможности совершения ими религиозных убийств». Многочасовую речь произнес московский раввин Я. Мазе; со ссылками на Библию и Талмуд он доказывал‚ что Закон запрещает евреям употребление какой бы то ни было крови. «Это немыслимо. Скорее у евреев можно было бы допустить изуверство в смысле доведения до крайности догмы неупотребления крови».

Римские папы в своих буллах неоднократно запрещали обвинять евреев в ритуальных убийствах‚ но ксендз Пранайтис заявил на суде‚ что эти буллы подложны. За несколько дней до начала процесса защита попыталась получить копии булл из архивов Ватикана‚ и по просьбе лорда Ротшильда статс-секретарь Ватикана кардинал Мерри дель Валь заверил копии своей подписью. Закон требовал‚ чтобы кардинальская подпись была подтверждена в русском посольстве при Ватикане‚ лишь после этого копии можно было представить в суд. В посольстве решили не давать в руки защиты столь важный документ‚ и заверенные кардиналом копии пролежали там до вынесения приговора. Западные газеты перепечатали переписку Ротшильда с кардиналом; о существовании заверенных копий знали председатель суда‚ прокурор, гражданские истцы, а также защитники Бейлиса‚ которые не могли представить суду эти документы‚ – ничего не знали только присяжные заседатели‚ изолированные в здании суда от всех событий в мире. А Шмаков издевательски говорил в заключительной речи: «Таких булл не только не бывало‚ но и не могло быть».

Трудно было предугадать заранее‚ как закончится этот процесс. Волнения дошли до крайних пределов‚ М. Горький писал в те дни: «Мучительно переживаю процесс Бейлиса… Но в костре гнева и тоски‚ стыда и обиды есть уголек надежды: а что‚ как эти двенадцать мужичков скажут: нет‚ не виновен?!.. Хочется чуда! Лишь оно спасет нас от мирового позора!!!» А чиновник телеграфировал из Киева: «Все светила литературы‚ медицины и науки на стороне уже успевшего обработать их еврейства‚ против них стоит еще незатронутая еврейским просвещением душа простолюдинов».

Вызывало сомнение то обстоятельство, что убийцы не спрятали тело Ющинского, а оставили его в пещере, где жертву легко могли обнаружить. На это прокурор Виппер нашел «объяснение»: «Они (евреи) как будто глумятся: «Смотрите. Мы совершили преступление, но мы не боимся, мы не будем на скамье подсудимых… Вот вам христианин, вот тринадцатилетний мальчик, загубленный нами, смотрите, вот наша власть, вот наша сила»…» Виппер говорил в заключительной речи о могуществе еврейского капитала‚ который подкупил или запугал многих свидетелей, и чиновник сообщил в Петербург в очередной депеше: «Виппер… разгорячился‚ произнес несколько фраз‚ могущих разжечь племенную вражду‚ сказав между прочим‚ что евреи погубят Россию».

Затем выступали гражданские истцы Замысловский и Шмаков, говорили защитники Бейлиса; речь Грузенберга продолжалась шесть часов, среди прочего он сказал присяжным заседателям: «Убийцы хотели, чтобы нашли труп, чтобы нашли исколотого мальчика и чтобы всякий сказал, какие же это воры, это не воры, в этом виноваты евреи, или, как говорят здесь, – жиды…Но припомните еще, что при мальчике нашли кусок наволочки, и на этой наволочке была найдена кровь и следы мужского семени… Если бы исполнялся какой-нибудь ритуал, какая-нибудь обрядовая сторона религии, то неужели взяли бы грязную наволочку со следами мужского семени и с этой грязью устраивали религиозный ритуал?..»

В конце речи Грузенберг произнес: «Я твердо надеюсь‚ что Бейлис не погибнет. Он не может‚ он не должен погибнуть. Что‚ если я ошибаюсь; что‚ если вы‚ господа присяжные‚ пойдете‚ вопреки очевидности‚ за кошмарным обвинением. Что ж делать! Едва минуло двести лет‚ как наши предки по таким же обвинениям гибли на кострах. Безропотно‚ с молитвой на устах‚ шли они на неправую казнь. Чем вы‚ Бейлис‚ лучше их? Так же должны пойти и вы. И в дни каторжных страданий‚ когда вас охватывает отчаяние и горе‚ – крепитесь‚ Бейлис. Чаще повторяйте слова отходной молитвы: «Слушай‚ Израиль! Господь Бог наш‚ Господь един!» Страшна ваша гибель, но еще страшнее самая возможность появления таких обвинений здесь, под сенью разума, совести и закона».

«Наступает один из самых потрясающих моментов процесса‚ – писали в газете‚ – последнее слово подсудимого… Бейлис встает бледный‚ как полотно. Внешне спокойствие его не оставляет‚ но в этом спокойствии чувствуется много выдержки и много сдерживаемых слез. Держась за барьер‚ Бейлис тихим‚ едва слышным голосом произносит: «Я многое хотел бы сказать… Но я устал и не могу… Одно прошу вас… Поймите‚ что я не виновен‚ и скажите‚ что я не виновен… Дайте мне снова увидеть семью и детей‚ которых я не видел два с половиной года»…»

Затем председатель суда произнес напутственное слово присяжным заседателям – перед тем‚ как они удалились в совещательную комнату. Судья не имел права влиять на присяжных‚ и, тем не менее, из его речи можно было сделать вывод‚ что убийство совершено на кирпичном заводе без участия Чеберяк и ее компании. Чиновник писал в донесении: «Его резюме носило явно обвинительный характер‚ несмотря на то‚ что улики против Бейлиса… были очень слабы или‚ лучше сказать‚ их совсем не было. Когда… Болдырев спросил меня‚ как я нахожу его резюме‚ я ему откровенно сказал‚ что ожидал от него большего беспристрастия».

Председатель суда предложил на рассмотрение присяжных два вопроса. Первый – доказано ли на суде‚ что Андрею Ющинскому «в одном из помещений кирпичного завода… нанесены колющим орудием… раны»‚ которые‚ «вызвав мучительные страдания Ющинского‚ повлекли за собой почти полное обескровление тела и смерть его?» И второй вопрос – если это доказано‚ то виновен ли Мендель Бейлис в том‚ что «из побуждений религиозного изуверства… с необнаруженными следствием лицами» он совершил убийство?

6

28 октября 1913 года присяжные заседатели удалились на совещание и через час двадцать минут вынесли свое решение: по первому вопросу – «Да‚ доказано»‚ по второму – «Нет‚ не виновен». Другими словами‚ присяжные оправдали Менделя Бейлиса и сняли с него обвинение в совершении ритуального убийства. В зале поднялась суматоха: люди плакали‚ кричали‚ обнимались, Бейлис рыдал в истерике. Солдат принес ему стакан воды‚ но один из защитников выхватил стакан и сам подал его: «Бейлис больше не ваш, он принадлежит нам!» Председатель суда объявил: «Вы свободны‚ можете занять место среди публики»‚ и конвойные вложили сабли в ножны. Чтобы избежать нежелательной демонстрации‚ Бейлиса отвели в камеру‚ только к ночи он вернулся к жене и детям.

В еженедельнике «Рассвет» написали: «Был кошмар‚ давящий кошмар. Судьи произнесли: «нет‚ не виновен»‚ кошмар рассеялся‚ и мы вздохнули свободно». В газете «Киевлянин»‚ не отличавшейся симпатиями к евреям‚ приветствовали оправдание Бейлиса: «Несмотря на то‚ что были пущены в ход самые лукавые искушения‚ простые русские люди нашли прямую дорогу… Низкий поклон этим киевским хохлам‚ чьи безвестные имена опять потонут в океане народа». Чиновник-наблюдатель отмечал в заключительном отчете: «Процесс Бейлиса – это полицейская Цусима‚ которую никогда не простят». А в черносотенном журнале «Двуглавый орел» написали после суда: «Один жид оправдан‚ но все жиды осуждены».

Первый вопрос‚ поставленный судьей на рассмотрение присяжных заседателей‚ не содержал упоминания о ритуальном убийстве. Провозгласив «да‚ доказано»‚ присяжные признали‚ что тело было обескровлено на территории кирпичного завода‚ однако из этого не следовало‚ что убийство совершено с ритуальной целью. Лишь во втором вопросе существовало упоминание о побуждениях «религиозного изуверства» у Бейлиса‚ но на него присяжные ответили: «нет‚ не виновен». Приговор оставлял широкое поле для толкований и фантазий; он не убедил‚ да и не мог убедить тех‚ кто желал верить в легенду о ритуальных убийствах. Эта легенда существует по сей день‚ и психиатр из Швейцарии писал: «Еврейские ритуальные убийства никогда не случаются там‚ где христиане не верят в них заранее. Здесь дело обстоит так же‚ как с привидениями: они являются только там‚ где в них верят».

Закон запрещал присяжным заседателям оглашать результаты их голосования‚ но уже на другой день газета «Новое время» сообщила‚ что по вопросу о виновности Бейлиса голоса присяжных разделились поровну – шесть на шесть. По российским законам это вело к оправдательному решению‚ однако неизвестно‚ таковы ли результаты голосования присяжных‚ или газета опубликовала неверные данные. По окончании процесса нашлись желающие провести еще одно частное расследование‚ чтобы обнаружить истинных убийц. Узнав об этом‚ министр юстиции повелел «предупредить лиц‚ предполагающих производить эти розыски‚ что это обстоятельство может повлечь за собой высылку их из Киева».

Так закончилось это дело‚ которое вошло в историю под названием «дело Бейлиса», но атмосфера оставалась напряженной. Поэт Бенедикт Лившиц: «Мое двухнедельное пребывание в Киеве совпало с концом процесса, и я помню нарастание страстей, разделивших население на два враждебных лагеря… Тупая обывательская морда подстерегала меня на каждом шагу. В ее насмешливо прищуренных глазах я читал безмолвный вопрос: «Ну что, напился христианской крови?»… Безумие, безумие, безумие!»

После оправдания Бейлис получил сотни телеграмм со всех концов России и из других стран. Писатель Д. Айзман писал в те дни: «Я счастлив тем‚ что живу на земле‚ что живу среди Менделей‚ что Менделям я сродни‚ что в моих жилах течет та же кровь…» День за днем шли к Бейлису люди‚ пришлось установить очередь и впускать группами по десять человек. Приходили к нему соседи и приносили подарки; нашелся некий американец‚ который предложил гастроли по Америке по тысяче рублей за выступление‚ но Бейлис отказался.

Черносотенцы Киева грозили с ним расправиться‚ и в начале 1914 года Бейлис со своей семьей уехал в Палестину. В 1920 году он переехал в Америку‚ работал в типографии‚ затем страховым агентом; с его слов записали книгу под названием «История моих страданий»‚ которая вышла в свет на английском языке. Мендель Бейлис умер в Нью-Йорке в 1934 году.

7

Историк М. Кулишер, из книги «Миф о ритуальном убийстве»: «На обширных кладбищах человеческого суеверия есть трупы, которых ничто не оживит. Миф о ритуальном убийстве к числу таких трупов не принадлежит, несмотря на обширные ученые исследования гебраистов, христиан и крещеных евреев… Миф всё еще держится в сознании народной массы…»

Через месяц после процесса над Бейлисом в местечке неподалеку от Киева был найден убитый еврейский мальчик. На его шее обнаружили тринадцать колотых ран‚ и правые газеты сообщили: «Крепнет версия‚ что мальчик – христианский… Несчастный только обрезан по еврейскому обряду‚ подогнан под жиденка‚ чтобы сбить следственные власти и затемнить ужасное дело». Свидетели опознали истинного убийцу – некоего Ивана Гайнарчука; его осудили и отправили на каторгу‚ но ритуальные обвинения продолжали возникать время от времени. Не случайно эксперт Пранайтис писал в департамент полиции после суда над Бейлисом: «Пусть мне дадут при министерстве место‚ где бы я мог быть полезен‚ так как это дело Бейлиса не первое и не последнее…»

После процесса над Бейлисом прокурор Чаплинский был произведен в тайные советники‚ награжден орденом Станислава I степени‚ переведен в Петербург и назначен сенатором. Судья Болдырев стал старшим председателем киевской судебной палаты‚ получил повышение в чине и – в обход закона – добавочное вознаграждение по тысяче рублей в год. Гражданский истец Г. Замысловский – по определению О. Грузенберга, человек «крупных способностей, но исключительной душевной низости» – написал книгу «Убийство Андрюши Ющинского», получив за это крупную сумму денег из секретного фонда. Киевская киностудия выпустила фильм «Тайны Киева, или процесс Бейлиса», запрещенный цензурой, который с успехом демонстрировали в кинотеатрах Германии и США.

После революции прокурор Виппер был скромным служащим в Калуге‚ на незначительной должности; там его случайно опознали‚ и в 1919 году Виппера судил революционный трибунал в Москве. «Я был не прав‚ когда добивался обвинения‚ – заявил он на суде. – Я виноват‚ что вышел за границы обвинительного акта». Судьи постановили лишить Виппера свободы «до полного укрепления в республике коммунистического строя»; по всей видимости‚ он умер в тюрьме.

Вера Чеберяк была известна среди воров под кличками «Чеберячка»‚ «Сибирячка», «Верка-чиновница». Во время киевского погрома 1905 года в ее квартиру нанесли столько награбленного‚ что не успевали его сбывать; Чеберяк сжигала в печке узлы с шелком‚ так как боялась оставлять их в доме. Соседи называли ее «злом двора»: это была женщина средних лет‚ умная‚ властная‚ скорая на расправу; она била свою прислугу‚ дралась с соседками‚ плеснула серной кислотой в лицо своего любовника‚ который после этого ослеп; даже в здании суда она ссорилась со свидетельницами и угрожала им. Один из журналистов сказал о ней: «Эта женщина‚ по-видимому‚ лжет всегда‚ даже если и думает‚ что говорит правду; а если она говорит во сне‚ то‚ по всей вероятности‚ тоже лжет».

Летом 1913 года в газете сообщили: «Процесс Веры Чеберяк по обвинению в краже золотых вещей будет слушаться после дела Бейлиса‚ так как прокуратура не желает компрометировать Чеберяк‚ являющуюся одним из главных свидетелей обвинения по делу Ющинского». Владельцы киевского цирка предложили Вере Чеберяк‚ как лицу наиболее осведомленному‚ изобразить в цирке пантомиму на тему «Убийство Ющинского»‚ – однако начальство не допустило пантомиму к исполнению.

Есть сведения‚ что в 1919 году Чеберяк пыталась вступить в коммунистическую партию‚ но ее расстреляли в киевской ЧК.

В феврале 1911 года третья Государственная Дума обсуждала законопроект об отмене ограничительных антиеврейских законов. Депутат Н. Марков 2-й сказал с думской трибуны: «Я утверждаю‚ как утверждал всегда и раньше‚ что угнетение отдельных национальностей‚ в данном случае иудеев‚ нисколько не противоречит идеалам здоровой государственности». В те же дни Марков 2-й провозгласил на съезде дворян: «С евреями России надо покончить… Евреев надо загнать в черту оседлости – это первый акт‚ а когда это будет выполнено‚ приступить ко второму акту – изгнанию евреев вовсе из России». На том же съезде А. Шмаков утверждал‚ что евреи убивают христиан в ритуальных целях‚ а потому невозможно включить их в число полноправных граждан.

Через месяц обнаружили убитого Ющинского‚ и правые развернули антиеврейскую кампанию против «народа-злоумышленника». В начале 1912 года депутат Г. Замысловский заявил: «Дело Ющинского послужило уже к тому‚ что законопроект об отмене черты еврейской оседлости в настоящее время похоронен». Потому и сказал на суде В. Маклаков, адвокат защиты: «За спиной Бейлиса разыгралось что-то странное, разыгралось столкновение каких-то других сил. И это было несчастьем для правосудия».

Профессор Киевского университета психиатр И. Сикорский утверждал в своей экспертизе‚ что психологической основой убийства Ющинского явилось «расовое мщение или вендетта сынов Иакова» к представителям другой расы. Психиатр профессор В. Сербский назвал его экспертизу «квалифицированным злодеянием‚ которое тщательно обдумано и планомерно исполнено»; журнал «Современная психиатрия» оценил эту экспертизу как «позорную и не соответствующую самым элементарным научным требованиям»; экспертизу Сикорского осудили съезды психиатров в Лондоне и Вене, всероссийский съезд врачей. За критику Сикорского власти закрыли несколько медицинских обществ‚ в «Журнале невропатологии и психиатрии» отметили: «Говорить об экспертизе Сикорского‚ критиковать ее стало почти государственным преступлением».

Крупнейшие ученые в области судебной медицины Англии‚ Франции‚ Германии‚ Швейцарии и Австрии опровергли заключения экспертов обвинения. В 1913 году прокуратура привлекла нового эксперта‚ петербургского профессора судебной медицины Д. Косоротова. Перед поездкой в Киев ему тайно выплатили сверх положенного вознаграждения 2000 рублей‚ а вторую половину гонорара решили выдать «по окончании процесса‚ когда выяснится линия отношения профессора Косоротова к экспертизе». «Линия» профессора выяснилась сразу же, после чего он написал в департамент полиции: «Сего числа я возвратился из Киева и прошу вас об уплате остающейся части причитающейся мне суммы». Косоротов получил деньги‚ а вся сумма – 4000 рублей – была включена департаментом полиции в отчет по расходованию средств «на секретные надобности».

Старообрядческий журнал «Церковь» отметил после суда над Бейлисом: «Высокие представители господствующей церкви не раз обвиняли и старообрядцев в ритуальных убийствах… За 250 лет гонений на старообрядцев евреи могли бы целыми тысячами нарезать детишек старообрядческих, совершенно безнаказанно… А кровь-то какая: не отравлена ни табаком, ни алкоголем, ни другим каким-либо ядом. Но вот, подите же, ею почему-то евреи совсем не пользовались. Что-то загадочное кроется в этом упорном желании евреев освятиться кровью непременно таких христиан, как, например, Шмаков, Замысловский и т. п. Что они находят святого именно в их крови, трудно представить».

В доме у Бейлисов столовался Файвель Шнеерсон; он носил ту же фамилию‚ что цадики хасидской династии‚ и это вызвало подозрение у обвинителей. В местечке Любавичи жандармы допросили цадика Шнеерсона‚ не является ли Файвель его родственником‚ забрали на проверку книги и рукописи. Эксперт профессор Тихомиров говорил: «Слово «цадик» означает «праведник»; ничего страшного для христиан и для того края‚ где цадик живет‚ в нем не заключается».

Из еврейских газет и журналов после суда над Бейлисом.

«Белосток. На еврейском кладбище полнейшее разрушение. Лучшие и наиболее массивные памятники разрушены или опрокинуты‚ менее тяжелые – разобраны по частям и разбросаны по всему кладбищу‚ так что нельзя узнать‚ с какой они могилы».

«Варшава. Кличка «Бейлис» теперь всё чаще раздается на улицах города. Хулиганы останавливают на улице евреев и с криком «Бейлис» ударяют их кулаками в грудь».

«Близ Остроленки‚ Ломжинской губернии‚ бандиты напали на купца еврея Рабиновича и убили его. На теле убитого было обнаружено сорок колотых ран. Стражник‚ донося об этом по начальству‚ пишет в рапорте: «Не подлежит сомнению‚ что убийство совершено с ритуальной целью»…»

В марте 1916 года, в разгар Первой мировой войны, газета черносотенцев «Русское знамя» обратилась с призывом к читателям: «Христиане, берегите своих детей, наступает жидовский Песах!»

Очерк сорок седьмой Первая мировая война и российские евреи. Февральская революция 1917 года

Во время войны, в одной из оскверненных синагог Галиции С. Ан-ский обнаружил‚ что от десяти заповедей‚ начертанных над Ковчегом Завета‚ остались неповрежденными два слова: «тирцах» – «убий» и «тинаф» – «прелюбодействуй» (взамен «не убий», «не прелюбодействуй»).

1

Задолго до начала Первой мировой войны дальновидные политики уже понимали‚ что ее не удастся предотвратить. Европейские страны выделяли огромные средства на вооружение своих армий‚ а германский кайзер Вильгельм II предупреждал о «надвигающемся конфликте двух рас‚ романо-славянской и германской»: «война может сделаться просто неизбежной»‚ и тогда «совершенно безразлично‚ кто ее начнет».

В петербургской газете «Новое время» написали: «Мы не против дружбы с Германией… но считаем‚ что она должна быть основана исключительно на признании немцами нашей силы». Вторили этому в «Биржевых ведомостях»: «У нас нет причин волноваться. Россия готова! Русская армия‚ бывшая всегда победоносной‚ воевавшая обыкновенно на неприятельской территории‚ совершенно забудет понятие «оборона»…»

15 июня 1914 года в Сараево, столице Боснии, член сербской националистической организации Гаврила Принцип застрелил наследника австрийского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда и его жену. Между Австро-Венгрией и Сербией существовал многолетний конфликт по поводу владения Боснией и Герцеговиной‚ и в организации убийства эрцгерцога стали обвинять сербские власти.

Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум; Николай II немедленно заявил‚ что Россия «ни в коем случае не останется равнодушной к участи Сербии», но, несмотря на это, Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Россия начала всеобщую мобилизацию‚ в ответ Германия объявила войну России – 19 июля (1 августа) 1914 года, и на другой день Николай II подписал «Высочайший Манифест» с призывом «ко всем верным подданным» – забыть «внутренние распри… в грозный час испытаний».

Так началась Первая мировая война: страны Антанты – Россия‚ Англия и Франция совместно с Сербией воевали против Германии и Австро-Венгрии. Впоследствии к странам Антанты присоединились Италия‚ Румыния‚ Греция‚ к их противникам – Турция с Болгарией; к концу войны мало кого интересовало‚ какие причины послужили поводом к ней.

За полгода до начала той войны П. Дурново‚ член Государственного совета и бывший министр внутренних дел‚ представил Николаю II докладную записку‚ в которой предсказал последующие события:

«Война эта чревата для нас огромными трудностями и не может оказаться триумфальным шествием в Берлин. Неизбежны и военные неудачи – будем надеяться‚ частичные‚ неизбежными окажутся и те или другие недочеты в нашем снабжении… Начнется с того‚ что все неудачи будут приписываться правительству. В стране начнутся революционные выступления…

Армия‚ лишившаяся наиболее надежного кадрового состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле‚ окажется слишком деморализованной‚ чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные авторитета в глазах населения оппозиционные интеллигентские партии не смогут сдержать расходившиеся народные волны‚ ими же поднятые‚ и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию‚ исход которой не поддается даже предвидению…»

2

После начала той войны многие евреи Германии выражали свои патриотические чувства. Яков Вассерман, писатель (из дневника): «Я предвижу большую победу Германии и германизма; Германия становится мировой державой, да хранит нас Бог от чрезмерной гордости!» Эрнст Лиссауэр, поэт, сочинил «Песню ненависти к Англии» – в тот день, когда Британия присоединилась к странам Антанты. Вильгельм II наградил автора, его стихи положили на музыку и распевали в Германии:

Но к вам наша злоба До гроба, Злоба всегда и везде, Злоба на земле, на воде… Одна у нас злоба, одна! Она нам навеки дана, Мы выпьем ее до дна…

В первые дни войны группа немецких евреев посетила Вильгельма II и сообщила ему‚ что верующие евреи Германии собираются молиться за победу немецкого оружия. «Сколько евреев в Германии?» – спросил кайзер. – «Шестьсот тысяч»‚ – ответили они. «А сколько евреев живут в России?» – опять спросил он. «Вместе с Польшей – примерно шесть миллионов». Кайзер помрачнел: «А что будет‚ если русские евреи обратятся к Богу‚ чтобы Он даровал победу русскому оружию?.. Ведь их же больше! Знаете что‚ попросите Всевышнего только об одном – чтобы не вмешивался».

Немецкое командование распространяло листовки на занятых территориях: «Евреи Польши!.. Вы слишком долго страдали под железным игом Москвы. Мы, освободители, идем к вам…» Немецкие евреи записывались добровольцами в германскую армию‚ чтобы отомстить России за Кишинев и октябрьские погромы 1905 года. «Месть кому? – предостерегал С. Дубнов. – Ведь в русской армии десятки тысяч евреев‚ и немецкой армии придется опустошать ту же «черту»‚ где раньше хозяйничали русские погромщики… Трагизм момента неописуем».

В первые дни войны по России проходили многолюдные демонстрации в поддержку царя и правительства‚ даже оппозиционно настроенная интеллигенция была охвачена патриотическим подъемом. В. Розанов‚ писатель: «Что-то неописуемое делается везде. Что-то неописуемое чувствуешь в себе и вокруг. Какой-то прилив молодости. На улицах народ моложе стал‚ в поездах – моложе…» Ф. Сологуб‚ поэт: «Прежде чем весна откроет Лоно влажное долин‚ Будет нашими войсками Взят заносчивый Берлин…» И. Северянин‚ поэт: «Германия‚ не забывайся. Ах‚ не тебя ли строил Бисмарк. Но это тяжкое величье Солдату русскому на высморк…»

Еврейские газеты печатали патриотические статьи‚ в синагогах молились о даровании победы русскому оружию. В одесской синагоге кантор и хор исполнили «Боже‚ царя храни!» и «Славься!»‚ а затем, с разрешения начальства, евреи прошли по городу многолюдной колонной. В Петрограде‚ после молитвы в синагоге, евреи с флагами и портретом Николая II вышли на улицу, синагогальный хор шел впереди процессии‚ пел русский гимн и молитвы за царя. На экстренном заседании Думы депутат Н. Фридман говорил: «В настоящий час испытания… мы‚ русские евреи‚ как один человек‚ станем под русскими знаменами и положим все свои силы на отражение врага. (Шумные аплодисменты всей Государственной Думы. Демонстративно аплодируют правые и националисты.) Еврейский народ исполнит свой долг до конца».

В еврейском еженедельнике написали: «Теперь не время для внутренних пререканий‚ теперь не время думать о нанесенных и наносимых нам обидах… В исторический момент‚ когда нашей родине грозит иноземное нашествие… русское еврейство мужественно выступит на поле битвы и исполнит свой священный долг». Вторила этому газета «Новое время»‚ которая не баловала евреев своими симпатиями: «Манифестация русских евреев… должна вызвать во всех нас‚ русских‚ чувство глубокого удовлетворения… Такие минуты не забываются… Пронесется гроза‚ выглянет солнце мира над родиной‚ и русский народ не забудет о тех‚ кто в дни испытаний бодро шел с ним рядом‚ плечо к плечу».

Но в те же самые дни историк С. Дубнов записывал в дневнике: «Жалко прозвучала речь еврейского депутата‚ столь смиренная‚ что ей аплодировали даже правые… Ни одного намека на реформы‚ на амнистию: всё как встарь… Много постыдного было в еврейской манифестации на улицах Петербурга… с коленопреклонением у памятника Александру III… Надо идти в бой за отечество‚ но в то же время и за себя‚ как часть отечества‚ как нацию среди наций… Если рабов гонят в бой наравне с гражданами‚ то они должны громко заявить‚ что они сражаются только в надежде на завоевание для себя равенства и свободы».

В 1914 году были мобилизованы более 300 000 российских евреев; их количество в армии в процентном отношении – а впоследствии количество убитых и раненых – оказалось выше того процента‚ который составляло еврейское население среди граждан страны. Община Петербурга создала на свои средства лазарет на 200 кроватей и передала его в распоряжение армии. Еврейский комитет Лодзи приготовил лазарет на 500 мест; варшавский еврей М. Руг оборудовал в своем доме госпиталь и обязался содержать его до окончания войны; в Минске‚ Одессе‚ Бердичеве и других городах выделяли палаты в еврейских больницах для солдат; даже бедные общины обещали содержать за свой счет по 10–20 кроватей для раненых.

Черносотенец В. Пуришкевич сообщал, что в созданный им отряд Красного Креста «шли все, кто хотел работать и не боялся неприятельского огня… Были евреи-врачи (почти половина), поляки, осетины, русские, армяне». Студенты-евреи заграничных университетов‚ которых процентная норма заставила покинуть Россию‚ возвращались назад и добровольно шли в солдаты; еврейские девушки становились сестрами милосердия; группа горских евреев пожелала вступить в Кабардинский конный полк; просили о зачислении в армию «из чувства патриотизма» – трижды Георгиевский кавалер «отставной стрелок» Иосиф Губиш‚ авиатор Моргулис‚ прославившийся в войне с японцами Фроим Черкасс.

В газете «Одесские новости» опубликовали письмо солдата-еврея: «Милый дядя! Мы выступаем в поход на австрийскую границу. Я вполне спокоен‚ ибо иду с сознанием‚ что после войны евреям будет хорошо. Меня смерть не страшит‚ я готов умереть за отечество и за мой народ. Пусть же я буду последней искупительной жертвой на заре новой жизни еврейского народа. Гриша».

3

Начались боевые действия‚ и вскоре появилось первое известие: «Вольноопределяющийся еврей Кац за отличие в бою при Гумбинене произведен в подпрапорщики и награжден Георгием. Знак отличия вручил Кацу лично командующий армией».

А затем сообщения с фронтов стали печатать в газетах из номера в номер: «гомельчанин Илья Тумаркин за выдающуюся храбрость награжден Георгиевским крестом и умер от ран‚ полученных в бою… житель Лодзи Парадизталь отличился в кровопролитной стычке с неприятелем… тяжелораненый Перников добрался до места назначения с важным секретным документом… доброволец Фридланд под сильным огнем неприятеля вынес раненого офицера… Мендель Берков первым ворвался в окопы германцев… доктор Лурье под убийственным огнем артиллерии оказывал помощь раненым… врач-доброволец Шварц из Вильно за самоотверженную работу награжден золотым Георгием и назначен старшим врачом…»

В годы той войны фейерверкер артиллерийской бригады Лейзер Пехович получил за военные подвиги четыре Георгиевских креста; Мордехай Плотскин из Вильно также заслужил четыре Георгия‚ был ранен и потерял обе ноги. Артиллерист Ф. Тартаковский из Черкасс и рядовой уланского полка Айзик Гутман были награждены тремя Георгиевскими крестами; дважды Георгиевский кавалер с русско-японской войны рядовой Лейба Ицков Хайкин заслужил третьего Георгия; рядовой Хаим Иофин из Киева «за беспримерную храбрость» получил три Георгиевских креста. Дважды Георгиевскими кавалерами стали Я. Миллер из Петрограда‚ Г. Фейгензон из Бердичева‚ Г. Константиновский из Луганска‚ разведчик М. Каплан из Проскурова‚ Л. Брусиловский‚ С. Сафьян‚ Я. Фрейдин и И. Эдельман из Одессы‚ В. Михельс‚ И. Копелиович и многие другие.

Трижды Георгиевский кавалер с русско-японской войны Бенциан Бродкинд из Самары пошел добровольцеми в армию‚ вместе с ним отправились на фронт его единственный сын Янкель и шурин Лейзер Шапиро. Они служили в одной роте‚ перед атакой вызвались обследовать вражеские окопы и захватили в плен двенадцать австрийских солдат. Их наградили Георгиевскими крестами‚ а в очередном бою все трое были тяжело ранены. Орден Святого Георгия получил и ефрейтор Файвуш Полисский. Его командир сообщал: «В бою у деревни Лиховки, будучи опасно ранен в обе ноги с раздроблением кости, несмотря на яростные и беспрерывные атаки германцев и сильный их ружейный и пулеметный огонь, (Полисский) продолжал стрелять и оставался до самого вечера, совсем обессиленный, в обморочном состоянии был унесен с позиций…»

Сорокасемилетний Фроим Черкасс‚ дважды Георгиевский кавалер с русско-японской войны‚ пошел на фронт добровольцем‚ отличился в боях‚ был ранен, получил еще один Георгиевский крест. «Ныне Черкасс‚ прихрамывая‚ снова просится на войну‚ но медицинская комиссия признаёт его более неспособным к несению воинской службы». Тринадцатилетний Иосиф Гутман бежал из дома‚ стал разведчиком в полку‚ был ранен; командующий армией наградил его серебряной медалью «За храбрость». По два Георгиевских креста заслужили пятнадцатилетний Исаак Гольдберг и семнадцатилетний Соломон Евзерович. (В России существовал еврейский Союз Георгиевских кавалеров; к 1917 году в нем состояло более 2000 награжденных.)

В годы Первой мировой войны полтора миллиона евреев участвовали в боевых действиях по обе линии фронта. 180 000 из них погибли‚ на долю евреев России пришлось около 100 000 жертв. Пуля и граната еврейского солдата поражали среди прочих его единоверцев‚ а потому среди еврейского населения России была популярна история‚ во многих ее вариантах – о храбром еврее‚ унтер-офицере русской армии. Во время атаки он первым бросился на врага, пронзил штыком австрийского солдата. Несчастный успел только воскликнуть «Шма‚ Исраэль!» – и упал замертво. А унтер-офицер был так потрясен случившимся‚ что несколько дней ничего не ел‚ ни с кем не разговаривал и‚ в конце концов‚ застрелился.

Невозможно теперь определить‚ было ли так на самом деле или же это народный вымысел‚ основанный на том‚ что действительно могло произойти. «Шма‚ Исраэль!» – предсмертная молитва еврея на штыке у другого еврея‚ из вражеского окопа‚ из другой страны проживания…

4

К началу Первой мировой войны в Российской империи было более пяти миллионов евреев‚ половина из них оказалась в районах боевых действий. Города и местечки неоднократно переходили из рук в руки под непрерывным артиллерийским обстрелом: дома горели‚ жителей убивали‚ скот погибал‚ население разорялось. «Шум‚ пальба‚ стрельба… – сообщали с места боев. – Из погребов с воплями и рыданиями выбегают полуодетые женщины‚ дети и мужчины‚ задохнувшиеся от дыма, обезумевшие от ужаса и горя…. Бегут и падают‚ падают и бегут снова. Матери теряют детей, дети матерей… А наутро солнце освещает торчащие, как скелеты, трубы, тела людей и животных‚ валяющихся на базарной площади».

Жители убегали на восток‚ когда к их домам подходила линия фронта; общее число российских беженцев превысило 4 миллиона человек. Свидетель тех событий сообщал в газету: «Это было ужасное зрелище. Беженцы – голодные‚ измученные‚ оборванные‚ больные – медленно тянулись по дорогам‚ хороня на обочинах детей и стариков… В ряде районов беженцы шли сплошной стеной‚ вытаптывали хлеб‚ портили луга и леса‚ оставляя за собой пустыню».

Среди беженцев оказались десятки тысяч евреев из прифронтовой полосы‚ однако‚ в отличие от прочих‚ их не выпускали из пределов черты оседлости. Увеличилась скученность в городах и местечках; началось массовое обнищание‚ голод‚ болезни и смерти; посыпались просьбы в Петроград‚ чтобы беженцев-евреев впустили во внутренние губернии России. С. Дубнов записал в дневнике: «Председатель совета министров… ответил: «Откуда у вас‚ евреев‚ берется такой оптимизм? Неужели вы думаете‚ что теперь вам всё дозволят?» А Кассо (министр просвещения) заявил‚ что процентная норма в учебных заведениях для него свята и нерушима. Так с нами говорят в дни‚ когда тысячи наших братьев лежат на полях Польши‚ Волыни‚ Подолии‚ сраженные в борьбе за Россию».

С первых дней войны в польских газетах появились статьи об «австрийской ориентации» евреев‚ которые якобы шпионили в пользу врага‚ встречали его хлебом-солью, снабжали провиантом. Обвиняли евреев и в «проявлении радости» при появлении немецких войск; писали о складах оружия в синагогах‚ о сигналах неприятельским аэропланам с крыш домов‚ а также о бутылках с планами военных крепостей‚ которые они пускали к немцам по течению реки Неман. Газеты сообщали со ссылкой на «свидетелей»: «Евреи провели подземный туннель, через который гонят скот и живность в Германию. Сюда часто прибывает немецкий цеппелин… евреи наполняют его скотом и гусями, после чего воздушный корабль отлетает в Пруссию».

Находились «свидетели»‚ которые видели «собственными глазами»‚ как евреи откармливали гусей золотыми монетами и отгоняли их к врагу‚ как из Германии прилетали на цеппелинах мужчины в длинных лапсердаках для сбора денег; в газете «Новое время» сообщили читателям‚ что евреи в гробах – вместо покойников – переправляли врагу «сотни пудов» золота. Даже знание языка идиш ставили в вину: в отличие от прочих жителей евреи свободно разговаривали с немцами‚ а это вызывало подозрения. Не доверяли и евреям‚ которые перед началом войны побывали на немецких курортах‚ – их могли подвергнуть административной ссылке в Сибирь.

«Шпиономания» коснулась и военной цензуры: уничтожали письма‚ если в них обнаруживали слова на идише или иврите‚ летом 1915 года запретили газеты и журналы на этих языках; цензура не пропустила в печать сборник «Еврейская старина» на русском языке‚ так как в его научных статьях приводились цитаты на иврите. Газеты сообщали: «Приказом петроградского градоначальника от 24 июня подвергнуты штрафу в сто рублей или аресту на один месяц: Шлиома Скловский‚ Двейра Скловская‚ Нахман Равич и Иосиф Эльяшев за разговор на еврейском жаргоне…» – «Содержатель булочной Ицик Левит‚ 59 лет‚ за разговор по телефону на немецком языке‚ по повелению главнокомандующего выслан в Енисейскую губернию под надзор полиции на время действия военного положения…»

В 1914 году‚ во время наступления русской армии‚ казаки устраивали погромы в Галиции и Буковине; жестокий погром во Львове получил название «кровавое воскресенье». Летом 1915 года прошли погромы в прифронтовой полосе Гродненской‚ Ковенской‚ Виленской‚ Минской и Волынской губерниях. С. Дубнов, из дневника: «Казаки повсюду творят ужасы: кроме убийств и грабежей изнасилование женщин стало обычным… «Вспомни, Боже, что делается с нами! Посмотри на позор наш!»…» Немецкая пропаганда использовала эти факты, распространяла прокламации с призывом: «Евреи‚ вспомните дело Бейлиса! Вспомните Кишинев и другие погромы!»

С. Ан-ский, из книги «Разрушение Галиции» (1915 год):

«Евреи были признаны поголовно все шпионами – это открыто подтверждалось в расклеиваемых по стенам афишах. Всякий малейший успех австрийцев объяснялся исключительно еврейским шпионажем… В Любачеве, без всякого повода, был сожжен весь центр города, где помещались сотни еврейских магазинов. Капитан местного полка, не знавший, что я еврей, указывая на пожарище, сказал мне: «Это наши казачки постарались. Поджигали сами. И выбирали только еврейские магазины и дома. Видите, дома уцелевшие – это христианские»…

Грабежи, поджоги, убийства и насилия сопровождались издевательствами над еврейскими святынями и над человеческим достоинством евреев. Во многих местах синагоги предавались не только разгрому, но и поруганию, священные свитки разрывались, кидались в отхожие места. Раввинов избивали, тащили по городу за пейсы, отрезывали им бороды и пейсы, заставляли чистить выгребные ямы».

Верховный главнокомандующий русской армии великий князь Николай Николаевич и начальник его штаба генерал Н. Янушкевич разрешили выселять евреев из районов боевых действий‚ а также из тех мест‚ где их пребывание считалось нежелательным. Изгнали евреев из пограничных районов Царства Польского‚ предоставив на сборы несколько часов; корреспондент русской газеты сообщал с места событий: «Гродзиск‚ 25 января 1915 года. Стуком в окна с улицы подали евреям сигнал к выселению. В несколько минут этот муравейник высыпал на улицу и побежал с криком и плачем к поезду. Несли детей‚ несли стариков‚ несли узлы с кое-каким скарбом. Давили друг друга‚ взбираясь на поезд. Все площадки‚ все буфера‚ наконец‚ все крыши были облеплены людьми. Это была какая-то живая змея из человеческих тел…»

Еврей из Гродзиска рассказывал: «Забил барабан‚ и мы получили приказ покинуть город. Поднялся стон и плач‚ мы побросали свои лавки и квартиры и с детьми на руках пошли по грязи и болотам‚ под проливным дождем… Синагогальный служка‚ оставив жену и детей‚ с опасностью для жизни вернулся обратно. Каким-то чудом пробрался незамеченным в пустую синагогу‚ собрал все Свитки Завета‚ отнес их на чердак и остался сторожить. Три дня он пролежал на чердаке без еды и питья‚ пока не изменилось положение‚ а затем вывез святыни в Варшаву».

Выселяемые шли пешком‚ ехали на подводах; по пути на восток они встретили русский полк, стали взывать к еврейским солдатам: «Смотрите‚ братья‚ что делают с нами!..» Те плакали в строю и шли дальше к линии фронта, а в польской газете уже рекомендовали‚ чтобы покинутые евреями «позиции заняли полные энергии и инициативы поляки из Америки». Один из изгнанников писал в еврейскую газету: «Ненависть‚ страх и презрение клокочут кругом, выхватывают из нашей среды жертву за жертвой. Война со всеми ее ужасами разоряет нас и гонит из города в город‚ а помощи нет ниоткуда‚ и слов сострадания не услышишь».

О том же говорил М. Горький: «Вы не можете представить‚ что теперь делают с еврейским населением Польши!.. Высылали по пятнадцать‚ двадцать тысяч – всё еврейское население города – в двадцать четыре часа… Пропаганда ведётся успешно. Жить тошно…»

5

Война шла с переменным успехом. Русская армия взяла у австрийцев Львов и Галич, осадила крепость Перемышль; немецкие и австрийские войска подошли к Варшаве, но русские их потеснили и продвинулись до западных границ Польши. В октябре 1914 года начались военные действия на Кавказе против Турции; к зиме того года установилась сплошная линия фронта от Румынии до Балтики.

В начале 1915 года в Германии ввели карточки на хлеб‚ появились заменители продуктов питания – это восприняли в России как скорое и неминуемое поражение врага‚ который непременно погибнет от голода. Русские газеты с гордостью писали об изобилии в городских булочных‚ переполненных калачами‚ плюшками‚ сайками: «Как бедны они (немцы) во всех шелках и бархатах‚ как богаты мы в своем рубище…»

В марте 1915 года русские войска взяли Перемышль‚ захватили 100 000 пленных‚ и в Восточной Галиции установилось русское правление. Это вызвало новый патриотический подъем; по всей стране проходили торжественные манифестации в честь победоносного русского оружия‚ а в Германии – в поисках виновников поражений – заговорили о том, что евреи отсиживаются в тылу и наживаются на войне. Немецкий солдат сообщал с фронта о настроении его окопных товарищей: «У каждого из нас есть лишь одно желание – как можно быстрее окончательно свести счеты с этой бандой». Письмо подписал Адольф Гитлер.

Вскоре немецкие и австрийские войска начали контрнаступление и вновь заняли Галицию. Летом 1915 года немцы вторглись в Курляндию‚ захватили практически всю Польшу‚ взяли Варшаву‚ Львов, Ковно и Вильно‚ подошли к Риге и Минску‚ – были опасения‚ что они двинутся на Киев‚ и в Петрограде решали вопрос‚ следует ли эвакуировать мощи и прочие святыни из Киево-Печерской лавры. Генерал А. Поливанов докладывал на секретных заседаниях: «Считаю своим долгом заявить Совету министров, что отечество в опасности. Наше отступление развивается с возрастающей быстротою… Пользуясь огромным преобладанием артиллерии и неисчерпаемыми запасами снарядов, немцы заставляют нас отступать одним артиллерийским огнем…» – «Неприятель почти не несет потерь, тогда как у нас люди гибнут тысячами…» – «Деморализация, сдача в плен, дезертирство принимают грандиозные размеры…» – «Уповаю на пространства непроходимыя, на грязь невылазную и на милость угодника Николая Мирликийского, покровителя Святой Руси».

В мае 1915 года в Москве прошел антинемецкий погром, заодно уничтожали и грабили имущество лиц с нерусскими фамилиями. К осени того года Россия потеряла в боях 3 миллиона убитыми и ранеными‚ полтора миллиона попали в плен. В русской армии недоставало тяжелых орудий и снарядов: военная промышленность могла изготовить 100 000 снарядов в месяц‚ а требуемый расход превышал миллион; газеты сообщали‚ что на одном только участке фронта немецкая артиллерия выпустила такое количество снарядов‚ которое в России изготавливали за полгода.

Председатель Государственной думы М. Родзянко свидетельствовал: «Армия тогда сражалась почти голыми руками… Я был свидетелем‚ как иногда отбивались неприятельские атаки камнями‚ и даже было предположение вооружить войска топорами на длинных древках». То же подтверждал генерал А. Деникин: «Помню сражение под Перемышлем… Одиннадцать дней страшного гула немецкой тяжелой артиллерии‚ буквально срывавшей целые ряды окопов вместе с защитниками их. Мы почти не отвечали – нечем…» Солдатам не хватало винтовок‚ патронов к ним‚ и подъем в русском обществе сменился раздражением‚ страхом‚ подозрением. Заговорили о том‚ что в стране гнездится измена‚ армию специально оставляют без оружия; начались поиски виновников поражения среди министров‚ генералов и‚ конечно же‚ среди евреев.

В зоне боевых действий расклеивали объявления: «В каждом населенном пункте будут взяты евреи-заложники‚ отвечающие жизнью за враждебные акты‚ совершенные их соплеменниками». В заложники брали обычно раввинов и уважаемых граждан; к лету 1915 года около 400 заложников сидели в тюрьмах Полтавы‚ Екатеринослава и Могилева‚ порой их вешали за обвинения‚ предъявленные к неизвестным им «соплеменникам». Казнили и подозреваемых в шпионаже‚ а те – из-за незнания русского языка – порой даже не понимали‚ в чем их вина. Военно-полевые суды рассматривали дела без защитников‚ и адвокат О. Грузенберг – по рассказам – «метался от главных военных прокуроров в штабы армий‚ не щадя ни себя‚ ни своих сил‚ ни здоровья». Иногда ему удавалось спасти приговоренного к смерти‚ снять обвинение с оклеветанного‚ – он записал на закате дней: «Разрезать веревку на шее совершенно чужого тебе человека: разве есть на свете радость глубже и прекраснее?..»

В воинских частях публиковали приказы: «Следить за солдатами-евреями‚ охотно ли они сдаются в плен‚ и вообще за их поведением…» – «При встречах войск на пути следования с евреями и немецкими колонистами принимать меры к тому‚ чтобы эти лица не могли пересчитать количества войск и обозов или узнать названия частей…» – «Согласно распоряжению командующего армией… подлежат немедленному выселению из районов военных действий и пунктов расположения войск поголовно все без исключения евреи…» Указывали даже приметы шпионов для их опознания: «Еврейские девушки, занимающиеся шпионажем в пользу противника, снабжены шифрованными документами австрийского штаба, по большей части зашитыми в подвязку, и носят шелковые чулки со стрелками…» – «Замечено, что австрийские шпионы… в переписке именуют Россию «тетей Рузей», а Австрию «сестрой Эстер». Указывая, где наши войска и сколько их, они пишут: «тетя Рузя живет теперь там-то, живется ей хорошо» – если сил много, или «здоровье ее плоховато» – если сил мало».

С. Дубнов записывал в дневнике: «Часто думаешь: откуда это безумие юдофобии в такой момент? Психологически это объяснимо. Палач по-своему боится своей жертвы. Юдофобам… совесть подсказывает‚ что евреи должны мстить своим гонителям‚ и это должное превращается в умах палачей в сущее». Когда русские войска отступали из Галиции‚ выслали в двадцать четыре часа из прифронтовых районов – для предотвращения «предательства» – почти всё еврейское население городов и местечек. Некоторые из них попали в Сибирь‚ под конвоем их гнали пешком по глубокому снегу‚ в летней одежде и легкой обуви. «Меня потрясло это зрелище‚ – вспоминал очевидец. – Я понимал‚ что живыми до Баргузина доберутся немногие‚ да и те наверняка отморозят руки и ноги».

Во время отступления из Польши изгоняли целые еврейские общины‚ и десятки тысяч человек‚ под угрозой смертной казни‚ уходили в дожди и слякоть «в места‚ удаленные от боевых действий». Депутат В. Дзюбинский говорил с трибуны Думы‚ «с какой непомерной жестокостью производилось выселение евреев… в течение нескольких ночных часов… под угрозой‚ что если кто-нибудь останется к рассвету‚ то все будут повешены… Стариков‚ больных‚ расслабленных‚ параличных приходилось нести на руках…»

К осени 1915 года около двух миллионов евреев оказались на территориях‚ занятых германскими и австрийскими войсками. Реквизиции хлеба и других припасов довели население до крайней нищеты; этому способствовала отправка мужчин на принудительные работы в Германию. Так началось физическое уничтожение старых гнезд еврейской жизни с их традиционным укладом. В зоне боевых действий артиллерия разрушала до основания сотни маленьких городков и местечек Украины‚ Польши‚ Литвы и Белоруссии‚ вслед за артиллерией разгром довершала пехота.

Читатель написал в еженедельник «Рассвет» в разгар войны: «Умер еврейский городок… Умер маленький мирок нашей жизни. Жили люди‚ был городок‚ и нет его больше. Война поглотила его… Там‚ где прошли огонь и меч‚ выкосив всё добро‚ нельзя свить нового гнезда. Там‚ где не на чем и нечего сеять‚ ничего не вырастет. В тех местах‚ где навет изгнал евреев‚ теперь, как вороны‚ слетевшиеся на поле битвы‚ начинают оседать чужие‚ продавая еврейские товары‚ оставленные изгнанниками. Они победили. Был городок и нет его больше…»

6

В апреле 1915 года газета «Наш вестник» при главном штабе Северо-Западного фронта опубликовала сенсационное сообщение о «возмутительном предательском поведении» евреев местечка Кужи Ковенской губернии. Они якобы спрятали немецких солдат в подвалах своих домов‚ ночью подожгли по сигналу местечко‚ и немцы из засады напали на русских солдат‚ расположившихся там на ночлег.

Жителей местечка Кужи предали военно-полевому суду «за измену отечеству и предательские действия против нашей армии»; в отместку за это выслали около 200 000 евреев из прифронтовых районов Курляндской‚ Ковенской‚ Сувалкской и Гродненской губерний. Из Ковно в течение двух суток изгнали 20 000 человек‚ включая рожениц‚ раненых солдат-евреев‚ стариков и старух‚ тяжелобольных и обитателей сумасшедших домов. Фабрики‚ магазины‚ имущество – всё было брошено на произвол судьбы‚ десятки тысяч жителей тех губерний повезли в товарных вагонах на юг черты оседлости‚ на многих вагонах было написано мелом – «шпионы».

Корреспонденты русских газет телеграфировали: «Минск – проследовало 8000 евреев. Витебск – за последние три дня проследовало свыше 20 000 евреев. Вильно – сегодня прошли через город 13 поездов с евреями…» В суматохе выселения жены теряли мужей‚ родители своих детей‚ в газетах появились обращения такого содержания: «Брук Леа ищет своего мужа Давида… Бекер Соня ищет своего отца Иосифа Бекера и мать Фейгу… Меламдович Меер ищет свою дочь Хаю Фридкин (солдатку) с пятью девочками… Винник Давид с семьей ищет сына Лейбу с четырьмя детьми…» С. Дубнов записывал в дневнике: «Кошмар усиливается. Творится безумное и преступное… Мой народ истекает кровью‚ порабощенный вчера‚ истребляемый сегодня‚ угрожаемый завтра…»

П. Курлов, военный генерал-губернатор прибалтийских губерний, из воспоминаний: «Я получил приказание Верховного Главнокомандующего выселить из названной (Курляндской) губернии всех евреев без различия пола, возраста и занимаемого ими положения… Снабжение госпиталей и других военных учреждений, а равно и вся торговля были в руках евреев. В местных лазаретах работало значительное количество еврейских врачей. Поголовное выселение вызвало приостановку жизни в губернии… Скопление народа на дорогах препятствовало проходу воинских частей».

Тот же Курлов отметил: «Огульное обвинение евреев в шпионаже не имело под собой серьезных оснований. Таких данных не давали мне шпионские дела контрразведывательного отделения…» Однако известие о «вероломном предательстве» евреев местечка Кужи перепечатал «Правительственный вестник», затем столичные и провинциальные газеты‚ и это произвело огромное впечатление на российское общество. «Черносотенцы ликовали и открыто говорили о необходимости еврейских погромов‚ простые русские люди сокрушенно качали головами‚ а евреи… были явно пришиблены этим сообщением».

Но вскоре предводитель дворянства одного из уездов Ковенской губернии сообщил в газету‚ что в домах местечка Кужи нет таких подвалов‚ в которых можно спрятать десятки немецких солдат; скорее всего‚ предположил он‚ русский отряд не выставил на ночь охранения‚ был захвачен врасплох‚ а для оправдания выдумали версию о еврейском предательстве. В Кужи поехала комиссия во главе с депутатом Думы А. Керенским, который заявил затем с думской трибуны: «Такого случая не было и по местным условиям быть не могло»; при проверке выяснилось – лишь в одном еврейском доме оказался крохотный погреб ниже человеческого роста. Однако высланные уже ехали в неизвестном им направлении‚ и даже начальство не всегда знало конечный пункт назначения.

Путешествия длились неделями‚ а то и месяцами; составы подолгу стояли на станциях‚ пропуская военные эшелоны; в вагонной тесноте лежали вповалку больные скарлатиной и сыпным тифом; люди голодали‚ болели и умирали в пути. Порой местные власти не принимали высланных и отправляли назад; один из эшелонов возвратили из Полтавы обратно в Ковно‚ а оттуда его снова послали в Полтаву. «Евреев пересылали в товарных вагонах‚ как скот‚ по накладным‚ – говорил в Думе депутат Н. Фридман. – Писали накладную: товар – четыреста пятьдесят евреев‚ пересылается туда-то… Я видел выселенцев Ковенской губернии: люди‚ которые еще вчера были состоятельными‚ стали в один день нищими. Я видел среди выселенцев дам и девушек‚ которые вместе с русскими дамами шили белье‚ собирали пожертвования‚ а теперь лежали на полотне железной дороги. Я видел семьи мобилизованных‚ я видел среди выселенцев раненых солдат с Георгиевскими крестами…»

Евреи Вильно, узнав о прибытии первого поезда с изгнанниками, срочно открыли сборные пункты, за два часа собрали «тысячи килограммов хлеба, сахара, масла, сыра, яиц, вареного мяса, сельди». В Сморгони для изгнанников из Ковно принесли на вокзал «хлеб, булки, яйца, сахар, молоко». Петроградская община основала Еврейский комитет помощи жертвам войны (ЕКОПО)‚ на первом его заседании состоятельные евреи столицы собрали 400 000 рублей. Пожертвования поступали из всех еврейских общин России; деньги присылали евреи Америки и других стран; русское правительство выделяло средства на нужды еврейских беженцев.

Уполномоченные ЕКОПО сопровождали эшелоны‚ организовывали в пути столовые‚ подвижные кухни и медицинскую помощь; Общество распространения просвещения среди евреев устраивало школы и вечерние курсы в местах расселения беженцев и насильно высланных; Общество охранения здоровья открывало молочные кухни‚ детские сады‚ амбулатории и госпитали; Общество ремесленного и земледельческого труда подыскивало для беженцев работу‚ помогало ремесленникам закупать сырье и сбывать изделия‚ основывало курсы для обучения ремеслу инвалидов войны.

В еврейских общинах на собранные пожертвования открывали бесплатные столовые‚ лавки для продажи хлеба по дешевой цене‚ ясли для грудных детей и приюты для малолетних. В Варшаве еженедельно раздавали беженцам 35 000 пудов хлеба‚ сахар‚ чай и уголь для отопления; евреи Минска разместили в своих домах 1000 беженцев; сибирские евреи покупали для них тулупы и валенки‚ варежки‚ носки и теплое белье; в Вологде в каждом еврейском доме стояли кружки для сбора денег; общины посылали своих представителей в районы боевых действий‚ и те привозили оттуда на воспитание детей-сирот.

Выселение евреев из Ковенской и Курляндской губерний вызвало хаос в торговой и экономической жизни огромного края. Города опустели‚ торговля замерла‚ фабрики простаивали, христианское население страдало от дороговизны и безработицы. Выхода не было‚ и военные власти позволили изгнанникам вернуться в свои дома, но при этом от них потребовали выделить заложников из раввинов и богатых евреев – «с предупреждением‚ что в случае измены со стороны еврейского населения‚ заложники будут повешены». Евреи отказывались возвращаться на таких позорных условиях; высланные из Вилькомира написали главнокомандующему: «Мы оскорблены в наших патриотических чувствах и не согласны выделить заложников‚ сыновья и братья которых сражаются за честь и славу России».

В стране не хватало транспорта для перевозки военных грузов‚ а на запасных путях железнодорожных станций простаивали сотни вагонов с высланными евреями. В апреле 1915 года журналист сообщал:

«С трудом отодвигаешь тяжелые громадные двери товарного вагона. Заглядываешь внутрь. Спертый‚ удушливый воздух‚ холод и мрак. Глаза с трудом различают отдельных людей в копошащейся живой массе. Из-за груды грязных подушек и тряпья поднимаются всклокоченные головы стариков и старух. Молодые женщины глядят воспаленными‚ лихорадочно горящими‚ умоляющими глазами… Хриплым шепотом жалуются: «Лучше бы умерли дома».

Есть больные. В груде тряпья много детей. Высовываются исхудавшие‚ посиневшие ручки. На холоде меняют детям пеленки‚ протягивают им иссохшую грудь. Плач детей… протяжный беспомощный плач доносится из всех вагонов. Кажется‚ весь длинный‚ безглазый поезд колышется и вздрагивает‚ как огромное живое существо‚ весь содрогается от детского плача‚ от надрывающего душу стона…»

Еврейский писатель И. Л. Перец – в то время очень больной – увидел из окна квартиры группу изгнанников-евреев‚ которые брели по варшавской улице с детьми‚ узлами и подушками. «Опять еврейские подушки!» – простонал он‚ и это были последние его слова.

7

В газете «Русский инвалид» написали: «Разве время теперь толковать о равноправии? Равноправие не простая вещь… Его надо заслужить преданностью отечеству и общим моральным ростом».

Еврейский журналист ответил на это в еженедельнике «Рассвет»: «Я лично не придерживаюсь того мнения‚ что права нужно заслужить; я думаю наоборот‚ что лишение прав нужно «заслужить»‚ о чем есть подробные указания в «Уложении о наказаниях»… Если теперь Бог нам поможет, и мы оторвем от Пруссии известный кусок земли‚ тогда прусский немец станет русским подданным. О его преданности России‚ против которой он теперь ведет войну‚ навряд ли можно говорить‚ и, тем не менее… этот немец‚ сейчас после присоединения к России‚ получит права… те самые права‚ которых лишены мы‚ помогавшие ценою жизни насильно превратить этого немца в русского подданного».

Писатели и артисты организовали в Петербурге вечер «в пользу еврейского населения‚ пострадавшего от военных действий»; среди прочих выступали Л. Андреев и М. Горький‚ дирижировал оркестром композитор А. Глазунов; доход с вечера составил 8000 рублей. Для этой же цели еврейские и русские художники и скульпторы устроили продажу своих произведений; в аукционе участвовали И. Репин‚ А. Бенуа‚ К. Сомов.

В 1915 году по инициативе М. Горького возникло «Русское общество для изучения еврейской жизни»‚ которое выпустило сборник «Щит» в помощь российским евреям. В нем приняли участие ученые, политические деятели, писатели и поэты Л. Андреев, К. Бальмонт‚ В. Брюсов‚ И. Бунин‚ В. Короленко, Ф. Сологуб, З. Гиппиус, Д Мережковский. Сборник начинался статьей Л. Андреева: «Мне нет надобности… ссылаться на геройство евреев в деле обороны России‚ на их трагическую по своей верности любовь к России… Надо всем понять‚ что конец еврейских страданий – начало нашего самоуважения‚ без которого России не быть».

Сборник «Щит» предварял эпиграф из стихотворения Х. Н. Бялика «Над бойней» (перевод В. Жаботинского):

Небеса! Если в вас, в глубине синевы, Еще жив старый Бог на престоле, И лишь мне Он незрим, – то молитесь хоть вы О моей окровавленной доле! У меня больше нет ни молитвы в груди, Ни в руках моих сил, ни надежд впереди… О, доколе, доколе, доколе?

Д. Мережковский, из статьи в том сборнике: «Тяжело, больно, стыдно… Когда на наших глазах кого-нибудь обижают – «по человечеству» нельзя пройти мимо, надо помочь, или, по крайней мере, надо кричать вместе с тем, кого обижают. Это мы и делаем, и горе нам, если мы перестанем это делать, перестанем быть людьми…»

В газете «Русские ведомости» задали вопрос: «Если евреи могут умирать за Россию‚ то почему они не могут жить повсеместно в России‚ почему они не могут быть офицерами в русском войске?..» Эту проблему обсуждали повсюду‚ и – по свидетельству управляющего делами Совета министров – «даже непримиримые антисемиты приходили к членам правительства с протестами и жалобами на возмутительное отношение к евреям на фронте». На секретных заседаниях министры говорили о «недопустимых ни в одном цивилизованном государстве насилиях и надругательствах» во время выселения евреев: «Люди сотнями мрут от голода, холода, болезней. Детская смертность достигает ужасающих размеров. По сторонам дорог валяются не погребенные трупы. Повсюду падаль и невыносимые миазмы». Министры потребовали от командования «отказаться от преследования еврейской массы и огульного обвинения ее в измене»‚ но генерал Н. Янушкевич сообщил в ответ: «принятые меры в отношении евреев весьма слабые»‚ их следует усилить «в еще более значительной степени».

Поток еврейских беженцев нарастал. Летом 1915 года власти временно допустили их в города Воронежской‚ Тамбовской, Пензенской губерний, но там не оказалось никакого пристанища‚ тысячи евреев с детьми и вещами расположились на улицах‚ площадях‚ в подворотнях домов. Распространялись заразные болезни, от которых страдало местное население; положение стало безвыходным‚ и этот вопрос поступил на рассмотрение правительства.

Министры уже понимали, что черту оседлости придется временно расширить, однако некоторые соглашались на это «с душевным прискорбием». Из стенограмм секретных совещаний Совета министров: «Медлить нельзя. Движется масса евреев…» – «Приходится признаться‚ что уступки неизбежны. Вопрос в их объеме…» – «Вся Россия страдает от тяжести войны‚ но первыми получают облегчение евреи. Мое чувство как-то не может этого переварить…» – «Евреи встряхнут сонное царство… заставят перейти от старозаветных приемов хозяйства к более совершенным…» – «Откровенно заявляю перед Советом министров‚ что душа не приемлет…» – «Нельзя одновременно вести две войны – с германцами и с евреями… Надо разделить эти войны…» – «Необходимо что-нибудь сделать для облегчения займа за границей…» – «Ротшильд дальше не идет… Сказать ему: старайся‚ помогай…»

Это было время поражений русской армии; требовались громадные займы для продолжения войны‚ но преследования евреев вызывали возмущение в других странах, создавая трудности в получении иностранных кредитов. Поэтому один из министров предложил «извлечь из этой уступки наибольшие выгоды… и предъявить евреям откровенный ультиматум: «Мы даем вам изменение правил о черте оседлости… а вы пожалуйте нам денежную поддержку на русском и иностранном рынках»…». В августе 1915 года министр внутренних дел разослал по губерниям особый циркуляр: временно, «ввиду чрезвычайных обстоятельств военного времени», евреи из прифронтовой полосы получили право жительства в городах вне черты оседлости.

Закрытыми по-прежнему оставались сельские местности внутренних губерний России‚ Петроград и Москва‚ казачьи области – Терская‚ Кубанская и Войска Донского‚ а также места царских резиденций. Установили льготный прием в учебные заведения для участников войны и их детей – независимо от национальности и вероисповедания‚ однако прочие ограничительные законы продолжали существовать. Раненых еврейских солдат после излечения немедленно высылали из Петрограда и Москвы; отсрочку до двух месяцев давали лишь «для приспособления искусственных конечностей». В Москве проводили облавы на «беспаспортных евреев», среди прочих арестовали пожилую женщину‚ которая приехала в лазарет для свидания с раненым сыном. Английские финансисты во главе с Ротшильдом просили русское правительство пересмотреть антиеврейские законы‚ но царь запретил давать какие-либо обещания по этому поводу.

В августе 1915 года Николай II «принял на Себя командование сухопутными и морскими силами» России‚ и массовые выселения евреев из районов боевых действий прекратились. Однако подозрения в измене оставались‚ и министерство финансов предупредило губернские власти‚ что «немцы‚ числящиеся в русском подданстве»‚ совместно с «подкупленными» евреями намереваются «произвести в различных местностях Империи посредством особых машин выжигание хлебов на корню» – чтобы «подорвать благосостояние крестьянского населения России». А в другом циркуляре – теперь уже департамента полиции – евреев обвинили в «искусственном вздорожании предметов первой необходимости… а также в изымании из оборота звонкой монеты»‚ чтобы вызвать «недовольство» в стране. Заговорили о том‚ что евреи прячут золото повсюду‚ даже в гробах покойников; на киевское кладбище явился наряд полиции и перед погребением обыскал труп еврейского мальчика.

Агитация в газетах‚ официальные обвинения в измене‚ выселения целых общин и взятие заложников способствовали усилению антисемитизма. В 1915 году Союз русского народа потребовал «пересмотра государственных законов о жидовстве и признании его изуверской религией‚ губящей христианские царства». В мае 1916 года из-за возросшей дороговизны разразился погром в Красноярске; в больнице оказались шесть раненых еврейских женщин и ротмистр Игнатов, которого жестоко избили за то, что призывал солдат остановить погром.

Епископ Никон написал из Красноярска председателю Совета министров: «Сибирь – и еврейские погромы: это кажется совершенно несовместимым. Евреи здесь замечательно мирно уживаются с остальным населением… Чем виноваты несчастные евреи‚ из которых громадное большинство торговало по мелочам и не имело никакой возможности повышать цены? Кто виноват в страшной дороговизне? Почему евреев оставили беззащитными?..» (После выступлений епископа в защиту евреев ему начали угрожать, называя «жидовский владыко».)

Солдаты-евреи на фронте страдали от антисемитизма‚ один из них сообщал незадолго до гибели: «Одинокий‚ в заброшенной глухой деревушке‚ не уверенный в завтрашнем дне‚ я предаюсь невеселым думам… Порой становится так страшно‚ что начинаю опасаться за свой рассудок… Мне здесь‚ в тылу и на позиции‚ пришлось столкнуться с такой силой ненависти‚ что побороть ее выше моих сил. Я согнулся под тяжестью этой ненависти‚ и если останусь жив‚ не выпрямиться мне более…»

Из письма императрицы Александры Федоровны Николаю II (апрель 1916 года‚ о встрече в госпитале с раненым евреем): «Будучи в Америке‚ он не забыл Россию и очень страдал от тоски по Родине‚ и как только началась война‚ примчался сюда‚ чтобы вступить в солдаты и защищать свою Родину. Теперь‚ потеряв руку на службе в нашей армии и получив Георгиевскую медаль‚ он желал бы остаться здесь и иметь право жить в России‚ где он хочет. Право‚ которого не имеют евреи… Не следует озлоблять его и давать чувствовать жестокость своей прежней Родины».

Из ответа Николая II: «На прошении раненого еврея я написал: разрешить повсеместное жительство в России…»

8

Положение в Российской империи ухудшалось со дня на день. Расходы на военные нужды возрастали, налоги и займы не могли их покрыть‚ а потому приходилось печатать огромное количество бумажных денег. Ценность рубля падала‚ продукты дорожали‚ в стране не хватало тканей‚ обуви‚ железных изделий, керосина; неумолимо подступал голод‚ и бесконечные очереди за хлебом с ночи становились у булочных. С 1914 года были мобилизованы в армию 15 миллионов мужчин, подавляющее большинство которых составляли крестьяне. Население устало от нескончаемой войны с ее огромными жертвами; повсюду ругали правительство‚ предрекали новые поражения на фронтах, открыто говорили о том‚ что русская императрица предает Россию императору Вильгельму.

Премьер-министры и министры российского правительства сменялись один за другим; по свидетельству генерала А. Деникина‚ эти назначения «поражали своей неожиданностью и казались издевательством». Даже умеренные депутаты Государственной Думы заявляли: «Власть гниет на корню…» – «Бороться надо – правительство дрянь…» В январе 1917 года великий князь Александр Михайлович предупреждал Николая II: «Факты развала и произвола налицо… Недовольство растет с большой быстротой‚ и чем дальше‚ тем шире становится пропасть между тобой и твоим народом…»

В том же месяце председатель Государственной Думы М. Родзянко докладывал царю о возможности скорых «самых серьезных потрясений». Николай II сжал голову руками и сказал: «Неужели я двадцать два года старался‚ чтобы все было лучше‚ и двадцать два года ошибался?..» Когда председатель Думы намекнул о «темных силах» и «предательстве» при дворе‚ царь спросил: «Что же‚ по-вашему‚ я – первый изменник?» Родзянко в смущении ответил: «Ваше величество – помазанник Божий…»

22 февраля 1917 года императрица написала мужу: «Только, дорогой, будь тверд, вот что надо русским. Ты никогда не упускал случая показать любовь и доброту. Дай им теперь почувствовать кулак… Они должны научиться бояться тебя». До отречения Николая II оставалось десять дней.

«А у евреев‚ как всегда в такое время‚ мешанина из горя, надежды и истерической суетливости… – отметил В. Жаботинский. – Подённое ожидание чего-то‚ что должно вот-вот произойти – не то землетрясение‚ не то светопреставление‚ только очень хорошее; и беспримерно яркая вспышка сионистских‚ почти мессианских мечтаний; и выкресты‚ и смешанные браки‚ и древнееврейская речь в каждом вагоне железной дороги‚ и повсюду нерешительный шепот‚ что пора бы уж взяться за подготовку самообороны…»

Монархические организации готовились провести съезд‚ чтобы принять меры против «немецкого и еврейского засилья» в науке‚ промышленности‚ торговле и банковском деле‚ но это было уже не их время. 23 февраля 1917 года начались волнения в Петрограде. Толпы вышли на улицы с красными флагами и плакатами «Долой самодержавие!»‚ «Хлеба!»‚ «Долой войну!», забастовали рабочие и железнодорожные служащие. 26 февраля рота Павловского полка открыла огонь по солдатам‚ разгонявшим демонстрацию. Утром 27 февраля восстал батальон Волынского полка: солдаты убили офицера, вышли с оружием из казарм. Восстали и другие воинские части, к середине дня многие районы Петрограда были в их руках.

На улицах избивали городовых и убивали офицеров; демонстранты братались с солдатами‚ а те ходили по городу‚ стреляли в воздух и кричали: «Довольно‚ повоевали!» Свидетельница петроградских событий вспоминала: «На нашей улице находились казармы гвардейского полка. Вот полк в полном порядке марширует из казарм, – но вдруг солдаты бросают свои винтовки и превращаются в хаотическую толпу. Казалось, что на наших глазах прорвалась какая-то стихия, и что анархия захлестнет всю страну».

«Что бы ни происходило в стране‚ – рассказывал очевидец‚ – какие бы события ни переживались‚ – полиция делала свое дело… Дня за два до февральского переворота‚ когда в городе уже началось сильное брожение… в пятом часу утра я увидел толпу городовых… «Искали евреев‚ – объяснил околоточный. – Мы уж приставу говорили – не время теперь‚ да он приказал». – «Ну и что же‚ удачно?» – «Да искали нехотя. Нашли старика‚ да рукой махнули…» Через три дня этот полицейский участок был сожжен. По странной иронии судьбы комиссаром этой части был назначен еврей‚ за неделю до этого не имевший права жительства».

2 марта 1917 года Николай II подписал манифест об отречении от престола – от своего имени и от имени наследника Алексея‚ после чего пометил в дневнике: «Кругом измена и трусость и обман…» В тот же день лидер кадетов П. Милюков объявил на митинге в Петрограде о создании Временного правительства. «Кто выбирал вас?» – кричали из толпы. Он ответил: «Нас выбрала русская революция…»

Во Временное правительство вошли кадеты‚ эсеры‚ меньшевики‚ народные социалисты. Были провозглашены свобода слова‚ печати и забастовок‚ отменены предварительная цензура и смертная казнь‚ объявлена полная амнистия политическим заключенным‚ расформированы Департамент полиции и Отдельный корпус жандармов‚ смещены губернаторы и градоначальники, запрещена деятельность черносотенных организаций и антисемитская пропаганда.

20 марта 1917 года Временное правительство – «исходя из убеждения‚ что в свободной стране все граждане должны быть равны перед законом» – приняло постановление «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений». С этого момента ограничительные антиеврейские законы бывшей Российской империи перестали существовать‚ евреи получили равные гражданские‚ политические и национальные права с остальным населением. Новый закон подписали все министры Временного правительства‚ министр-председатель князь Г. Львов сказал еврейской депутации: «Редко мне приходилось так волноваться‚ как в настоящие минуты. Мы были в мыслях и чувствах братьями‚ но нам не давали соединяться. Давайте забудем страницы прошлого и будем вместе работать для укрепления свободы новой России».

До октябрьского переворота большевиков оставались считанные месяцы.

В начале той войны газеты сообщили: свидетель на процессе М. Бейлиса Файвель Шнеерсон‚ которого подозревали в убийстве А. Ющинского‚ «служил в передовых отрядах русской армии и был убит в бою под Львовом‚ выказав чудеса храбрости в отражении неприятельской атаки». Там же был ранен студент В. Голубев‚ один из инициаторов дела Бейлиса: «во время сражения вывел его в безопасное место и перевязал ему рану еврей-пехотинец».

Перед праздником Песах еврейские общины отправляли на фронт мацу и прочии съестные припасы‚ собирали подарки для солдат без различия вероисповедания – теплое белье‚ перчатки‚ портянки‚ пакеты с табаком. С фронта они получали благодарственные письма‚ и вот два из них с сохранением орфографии и пунктуации.

«От души Вас благодарю всё Ваше Общество‚ за Ваше благодеяние. О‚ Боже Правый‚ и в еврейских сердцах горит страшная любовь к русским воинам. Да здравствует блестящая победа русских над Германией. У-р-ра-а!.. Вас. Козлов».

«Дай Господь вам доброе здоровье намногие лета. Покорнейше благодарю я вас еврейскую общину за ваши подарки получил я Егор Григор. Саломатин брюки теплыя‚ портянки кисет 5 пачек папирос 1 осмушка табаку 1 коропка спичек 1 лист курительной бумаги 8 штук конфет почтовая карточка 2 баранки 5 кусков сахару. Покорнейше благодарю‚ что незабываете нас братьев воинов для памяти записали мы всвои памятныя книжки вас петроградскою еврейскую общину если воротимся народину будем поминать вас погроб своей жизни Егор Саломатин».

В 1915 году – по поручению Еврейского комитета помощи жертвам войны – С. Ан-ский создал в Галиции сеть столовых и медицинских пунктов‚ которые спасли от смерти тысячи людей. Он «видел и слышал там много горького и страшного», записывал в дневник рассказы и легенды, включив их в книгу «Разрушение Галиции».

«В Черткове был знаменитый цадик. У него был целый дворец. Война застала цадика в Вене. Когда он узнал, что русские подходят к Черткову, то послал сюда своего главного служку с наказом: «Тебя могут убить, ты можешь сгореть, но ты должен спасти хранящиеся у меня два письма Баал Шем Това». – «А золото и драгоценности?» – «Всё это может погибнуть, только спаси письма».

И он поехал, и пережил все ужасы войны, был на волос от смерти, но спас письма. Всё же остальное добро цадика… погибло. Однако вернуться обратно он уже не мог. Для большей безопасности он зарыл в земле, в погребе, в жестяной коробке святые письма и несколько месяцев не мог подступить к погребу. Затем, когда появилась такая возможность, он обнаружил в погребе всё перерытым и уничтоженным, но жестянка с письмами уцелела. Он их вынул и увидел, что в одном письме, написанном рукой Баал Шема, «буквы улетели», осталась чистая бумага. Другое письмо с подписью Баал Шема уцелело».

В одной из оскверненных синагог Галиции С. Ан-ский обнаружил‚ что от десяти заповедей‚ начертанных над Ковчегом Завета‚ остались неповрежденными лишь два слова: «тирцах» – «убий» и «тинаф» – «прелюбодействуй» (взамен «не убий», «не прелюбодействуй»).

Очерк – приложение

Евреи Крыма

Подделками и приписками в рукописях‚ а также исправлением дат на могильных памятниках А. Фиркович пытался доказать‚ что караимы пришли в Крым за несколько столетий до новой эры‚ не участвовали в распятии Иисуса Христа, не имеют никакого отношения к Талмуду и заслуживают иного отношения‚ нежели прочие евреи.

1

Во времена Гомера греки еще не решались плавать по Черному морю. Это была для них граница обитаемой земли‚ берега моря считались негостеприимными из-за дикости народонаселения‚ и Черное море называли тогда «аксинос» (негостеприимным). К седьмому веку до новой эры на его берегах появились первые ионические колонии‚ выяснилось‚ что можно жить и на этой земле, море стали называть – «евксинос» (гостеприимным): отсюда прежнее название Черного моря – Понт Евксинский‚ гостеприимный океан.

В шестом веке до новой эры греки основали крупную колонию Ольвия в устье Южного Буга (к югу от современного города Николаева). Они основали Пантикапею возле теперешней Керчи‚ Фанагорию возле Тамани, Херсонес на юго-западе Крыма, другие поселения по берегам моря и внутри страны. Вслед за греками шли римляне‚ потом – византийцы. Из северного Причерноморья вывозили хлеб‚ рыбу‚ воск‚ мед‚ кожи‚ меха‚ шерсть‚ лошадей и рабов. Туда привозили масло‚ вина‚ одежду‚ произведения искусств.

Евреи пришли в Крым‚ скорее всего‚ из Малой Азии во втором веке до новой эры. Но возможно‚ что они переселились с Кавказа еще раньше‚ со времен ассирийского и вавилонского пленения – это могло произойти‚ начиная с седьмого или шестого веков до новой эры. Одно из самых ранних достоверных свидетельств еврейского присутствия в Крыму относится к 81 году новой эры‚ когда юго-восточную часть полуострова занимало Боспорское царство‚ вассал Рима. В Керчи при раскопках нашли плиту из белого мрамора‚ на ней надпись на греческом языке: «В царствование царя Тиберия Юлия Рескупорида‚ друга цезаря и друга римлян… я‚ Хреста‚ бывшая жена Друза‚ отпускаю по обету в молельне воспитанника моего Геракласа на свободу… под опекой также и синагоги иудеев».

Эта надпись означает‚ что в первом веке новой эры была в Пантикапее (Керчи) еврейская община‚ при ней – синагога‚ и жили там евреи‚ которые владели греческим языком‚ носили греческие имена – Хреста‚ к примеру, отпускали на свободу рабов‚ перешедших в иудейство. После освобождения эти рабы были обязаны посещать синагогу, исполнять законы еврейской религии‚ а потому находились под опекой общины. При раскопках древней Фанагории (около Тамани) обнаружили мраморную плиту, относящуюся к 51 году новой эры. На ней тоже указаны имена вольноотпущенников, которые оставались «под опекой общины иудеев… при условии усердного посещения и почитания синагоги».

В первые века новой эры евреи Крыма состояли на государственной службе‚ служили в армии‚ занимались ремеслами и торговлей; на каменных надгробиях той эпохи изображены традиционные еврейские символы: семисвечник, шофар, лулав – побег пальмовой ветви, а также еврейские имена на иврите и греческом языке. На одном из надгробий сохранилась надпись: «Это памятник на могиле Шабтая бен Михаэля». Положение в Крыму становилось постепенно неустойчивым‚ в последующие времена территории полуострова захватывали разные завоеватели. Это были германцы-готы‚ затем гунны‚ Рим, Византия‚ хазары‚ за хазарами половцы; полуостров был раздроблен на отдельные княжества и царства‚ однако при любых завоевателях евреи непрерывно жили в Крыму.

В середине девятого века создатель славянского алфавита Кирилл обнаружил в Херсонесе (возле теперешнего Севастополя) еврейскую общину‚ в состав которой входили хазары‚ принявшие иудаизм. Кирилл выучил в Херсонесе иврит‚ писал на этом языке и читал книги. Жили евреи и в Судаке‚ Солхате (Старом Крыму)‚ Алуште‚ Алупке, Гурзуфе, а также в Каффе (Феодосии)‚ где они построили в 909 году (возможно, на пару веков позднее) здание синагоги. На мраморной доске внутри синагоги было написано на иврите: «Мудростью строится дом и разумом утверждается. Да пошлет Всевышний избавителя для собирания изгнанников Израиля».

С седьмого по десятый век хазары владели обширными районами северного и центрального Крыма; евреи Византии уходили туда от насильственного крещения‚ под защиту хазарских правителей. В документах тех времен упоминаются Сугдай (Судак), Алус (Алушта), Алубика (Алупка), другие населенные пункты. В 965 году киевский князь Святослав победил Хазарский каганат на Волге‚ разрушил их города; небольшие хазарские владения уцелели лишь в Крыму и на побережье Азовского моря.

В 1016 году византийцы разгромили там последние хазарские укрепления‚ а исповедовавшие иудаизм хазары растворились, вероятно, среди еврейского населения‚ которое продолжало жить в Крыму.

2

В 1239 году в Крым вторглись монголы‚ завладели большей частью полуострова‚ и Крымский улус стал частью Золотой Орды. После распада Орды образовалось независимое Крымское ханство со столицей в Солхате‚ который назывался также Кырым: отсюда сегодняшнее наименование полуострова – Крым. В Солхате была еврейская община‚ в четырнадцатом веке там жил ученый Авраам Кирими; его комментарий к Торе «Язык истины» является самым ранним из дошедших до наших дней оригинальных произведений евреев Крыма. В городе была синагога‚ из той синагоги сохранился свиток Торы‚ на котором стоит дата – 1300 год.

Татары не сумели удержать южное побережье Крыма, в тринадцатом веке там образовались генуэзские колонии в Каффе и Керчи, Судаке и Балаклаве, где начали селиться евреи из Италии, Персии, Византии. В то время через Каффу (Феодосию) шел торговый путь из Италии на Кавказ. В городе была еврейская община‚ путешественник пятнадцатого века насчитал две синагоги, много еврейских домов. Он сообщал: «Каффу населяют греки, армяне, евреи, караимы; люди всех национальностей встречаются в этом городе».

В 1473 году великий князь московский Иван III решил сблизиться с крымским ханом Менгли-Гиреем‚ чтобы не допустить его союза с Литвой. Для этого он попросил богатого еврея Хозе Кокоса из Каффы передать хану «челобитную грамоту» и уговорить его на союз с Москвой. В ответном письме на иврите Кокос сообщил Ивану III‚ что дела продвигаются успешно‚ после чего к Менгли-Гирею отправилось посольство. По дороге послы заехали в Каффу и просили Кокоса от имени великого князя продолжать посредничество‚ за что ему было обещано княжеское «жалование». Послы даже передали просьбу Ивана III‚ чтобы Кокос ему «жидовским письмом грамот бы не писал‚ а писал бы грамоты русским письмом или бесерменским (басурманским)».

Хозе Кокос помогал выкупать русских пленников‚ приобретал для великого князя драгоценные камни‚ сватал его сына за дочь одного из крымских князей‚ а Иван III благодарил его‚ извинялся за «легкие» подарки и передавал через послов «Кокосу жидовину»: «Как ты наперед того нам служил и добра нашего смотрел‚ и ты бы и ныне служил нам‚ а мы‚ аж Бог даст‚ хотим тебя жаловати».

В 1475 году турецкие войска захватили юг полуострова‚ и Крымское ханство стало вассалом Турции со столицей в Бахчисарае. Польские короли заключали договоры с крымскими ханами‚ купцы из Польши и Литвы – в их числе и евреи – без всяких ограничений привозили в Крым свои товары. В состав Польши входил тогда Киев‚ который славился еврейскими учеными; выдающееся положение среди них занимал «венец всей общины‚ раввин‚ богослов и кабалист» Моше бен Яаков. Это был немощный, болезненный человек‚ который всю жизнь провел в нужде и лишениях‚ много скитался‚ томился в плену и потому получил прозвище – Моше Изгнанник. Он продолжал работать даже во времена странствий и написал немало сочинений в период «бедствий для несчастных овец Израилевых».

Татары напали на Киев, увели в плен детей Моше‚ а через несколько лет угнали его самого. В Крыму его выкупили местные евреи‚ и Моше бен Яаков поселился в Каффе, возглавив местную общину. Там жили тогда выходцы из разных стран‚ которые молились по разным ритуалам‚ и по этому поводу между ними случались споры. Моше Изгнанник написал устав общинного устройства‚ которому примирил всех‚ и составил общий молитвенник – «молитвенник ритуала Кафы» для всей общины. Позднее об этом писали так: «Ритуал этот основан на авторитете всестороннего ученого‚ выдающегося судьи… и раввина по имени Моше Изгнанник – блаженной памяти‚ из изгнанников города Киева‚ про который недаром говорится: «Из Киева идет свет и учение»».

В Крымском ханстве евреи возделывали сады и виноградники‚ торговали, занимались выделкой кож. Они выкупали из татарского плена своих единоверцев‚ захваченных на Украине‚ в Польше и Литве‚ принимали беженцев‚ которые спасались от резни казаков Б. Хмельницкого. В семнадцатом веке путешественник отметил: Мангуп‚ «неприступный город в Крымских горах‚ населен евреями»; в восемнадцатом веке евреи брали в аренду добычу соли из солончаковых озер Крыма‚ построили для хана новый монетный двор‚ а Яаков бен Шмуэль Нееман стал государственным казначеем.

3

В 1783 году Россия завоевала Крым и вскоре включила его в черту еврейской оседлости. Крымские евреи, подданные Российской империи, делились на две группы: евреи-ашкеназы – выходцы из Польши и Литвы‚ сохранившие прежний образ жизни‚ и особая группа евреев‚ которых в российских документах стали именовать «крымчаками».

Крымчаки – это смешанная еврейская группа сефардо-ашкеназского происхождения‚ в состав которой на протяжении веков вливались волны переселенцев из Вавилонии‚ Византии‚ Хазарии‚ Италии‚ с Кавказа‚ из Турции‚ Персии‚ Польши‚ Литвы и Украины. Они называют себя «срэл балалары» или «бане исраэл» – сыны Израиля; фамилии крымчаков указывают на те страны‚ откуда они пришли в Крым. Анджело‚ Конфино‚ Ломброзо‚ Пиастро ведут происхождение из Италии и Испании; Гурджи – из Грузии (по-турецки «гурджи» – грузин); Ашкенази – из Германии (евреи называли Германию – Эрец Ашкеназ); Лехно – из Польши («лях» – поляк); фамилии Токатли‚ Ханбули‚ Измерли – из Малой Азии.

Крымчаки переняли у крымских татар их обычаи‚ быт‚ одежду и язык. Мужчины одевались так же‚ как татары‚ отличить их можно было лишь по бороде и пейсам. Их жены появлялись на улице‚ с ног до головы закутанные в белые покрывала; подобно татаркам‚ они подкрашивали брови в черный цвет‚ употребляли белила и румяна‚ надевали платья татарского покроя‚ украшали себя кольцами‚ браслетами, ожерельями из серебряных и золотых монет. Свои дома крымчаки строили окнами во двор‚ а на улицу выходила глухая стена.

Исследователь быта писал: «Крымчаки почти все высокого роста‚ смуглого цвета‚ статны и стройны. Во взгляде их и осанке выражается прямота. Они вежливы и ласковы. Образ жизни их до крайности прост и воздержан. Привязанность к семейному очагу чрезвычайно сильна‚ а чистота нравов везде и повсюду примерная. Отец семейства пользуется неограниченной властью, жена и дети повинуются ему беспрекословно. Ссоры и споры между крымчаками разбираются старшими в семействе‚ а в особенно важных случаях – раввином. Вообще эта горсть евреев отличается своим поведением: ни места заключения‚ ни Сибирь не знают ни одного крымчака».

«У самого бедного крымчака‚ – отметил исследователь‚ – жилище его выбелено изнутри и снаружи; всё в этом жилище находится на своем месте‚ всё подметено‚ вычищено и убрано; пол устлан коврами‚ а кругом стен диванчики… Между ними мы не встречали ни чахоточных‚ ни малокровных‚ ни нервных‚ которыми кишмя кишит современное человечество». Во время еды крымчаки сидели на коврах‚ поджав под себя ноги‚ или на подушках вокруг маленького столика‚ гостей угощали крепким кофе‚ орехами‚ фруктами‚ виноградным вином и шербетом.

Семейная жизнь у крымчаков отличалась чистотой‚ разводы случались очень редко. Перед свадьбой жених и невеста покупали места на кладбище‚ одно возле другого‚ чтобы и после смерти быть неразлучными; вдовы не выходили замуж во второй раз. Крымчаки собирали деньги на благотворительные цели‚ и нищих среди них не было. Перед каждой субботой бедные евреи получали немного денег‚ по нескольку фунтов хлеба‚ муки, крупы и такое количество дров‚ какое могли унести с собой. На общественные деньги выдавали замуж девушек из бедных семей, хоронили неимущих, содержали вдов и сирот.

Крымчаки занимались земледелием, садоводством и виноградарством‚ торговали кожаными изделиями‚ хлебом‚ шерстью и фруктами. К концу восемнадцатого века они говорили в обиходе на особом диалекте крымско-татарского языка‚ но молились они на иврите‚ письменность тоже была на иврите. В Карасубазаре было три синагоги крымчаков‚ в них хранились десятки свитков Торы. «Обряды религии они исполняют строго. Два раза в день‚ утром и вечером‚ крымчак посещает свою синагогу и отправляет молитву с чрезвычайным благоговением». Запрещалось говорить в синагоге на бытовые темы; пол синагог устилали коврами‚ и многие молились‚ сидя на ковре, скрестив под собой ноги. К своему раввину крымчаки относились с большим почтением, называли его «рабби»‚ после вечерней молитвы шли к нему в дом и учили Талмуд.

Еще о их жизни: «Татары относятся к крымчакам весьма дружелюбно, называя их своими… При уходе из Крыма татар целыми семьями (в начале шестидесятых годов девятнадцатого века) они оставляли у крымчаков всё, чего не могли захватить с собой, – в полной уверенности, что их добро будет в целости и сохранности. И действительно, когда некоторые из переселившихся в Турцию татар, по прошествии более или менее продолжительного времени, вернулись обратно, всё оставленное было им возвращено до последней ниточки».

4

В момент присоединения Крыма к России там жили около полутора тысяч евреев-крымчаков и примерно такое же количество караимов‚ которые также переняли обычаи и одежду крымских татар.

Караимы – это представители иудейской секты‚ возникшей среди евреев Багдада в восьмом веке. В отличие от прочих евреев караимы признают лишь Письменный Закон‚ который Моисей получил в письменном виде от Бога на горе Синай. Но караимы не признают Устный Закон‚ полученный Моисеем в устном изложении‚ который передавался из поколения в поколение и впоследствии был записан в Талмуде. Отсюда название – караимы‚ в буквальном переводе «читающие»‚ то есть читающие Письменный Закон.

Караимы называли евреев «раббанитами»‚ сторонниками раввинских авторитетов‚ но в татарских документах и тех‚ и других именовали одинаково: «иехудилер» – евреи. В разговорном языке крымские татары называли евреев-раббанитов «зюлюфлю чуфутлар» – «евреи с пейсами»‚ а караимов – «зюлюфсюз чуфутлар», «евреи без пейсов». Со временем у караимов составился особый свод религиозных предписаний‚ их образ жизни отличался и отличается от традиционного образа жизни евреев-раббанитов.

Птахия из немецкого города Регенсбурга, еврейский путешественник двенадцатого века, обнаружил в степях Северного Причерноморья‚ в «земле кедаров», половцев и печенегов. Они «не едят хлеба, а только рис и просо, сваренные в молоке, а также молоко и сыр. Куски мяса они кладут под седло лошади, гоняют ее до пота, и когда мясо согреется, его едят… Они отличные стрелки, убивают птицу на лету, видят и распознают предметы на расстоянии более чем одного дня пути». Птахия встретился там с евреями-вероотступниками (возможно, это были караимы): «Накануне субботы они нарезают хлеб на субботний день, едят его в темноте и сидят этот день на одном месте. Молитва их состоит в субботу только из чтения псалмов… причем они сказали, что никогда не слыхали, что такое Талмуд».

В 1392 году великий князь литовский Витовт разбил крымских татар и угнал на север пленников – среди них были караимы. Их поселили в Троках (теперешний Тракай возле Вильнюса)‚ и в 1484 году руководители трокской общины попросили караимов Стамбула прислать учителя. Им написали в ответ: «Знайте, что такой человек не оставит свою семью и свой дом, чтобы отправиться в далекую страну… Присылайте к нам образованных юношей, умеющих читать книги, мы научим их Торе и мудрости… после этого они вернутся к вам и будут учить Торе Израиль…» Так оно и происходило: молодые люди учились в Стамбуле, затем возвращались обратно и привозили книги.

Караимы появились также в Луцке и Галиче‚ расселились по городам Волыни‚ Подолии и Литвы. В переписи населения города Луцка за 1552 год помечены «жидове‚ которые слывут караимове – Авраам Шмойлович‚ Богдан Мошеевич‚ Нисан Родкевич‚ Моисей Агронович‚ Иегуда Данков сын»; указаны и «жидове-рабанове – Шмойло‚ Герцко‚ Мордуш‚ Ицка‚ Мошко‚ Песля вдова» (25 караимских семей и 31 семья евреев-раввинистов).

В шестнадцатом веке Ицхак бен Авраам, врач-караим из Трок, написал книгу «Крепость веры», чтобы евреи могли обоснованно отвечать христианам во время дискуссий о вере. Книга разошлась в рукописях в еврейских общинах Европы и Африки, переводили ее и на европейские языки; в предисловии к ней рабби Ицхак написал: «В юности я был вхож в замки и дворы министров и высокопоставленных чиновников (христиан), насмотрелся на всякие ошибки и искажения в книгах, написанных ими. Наслушался я их, но не то говорят они, ибо приводят странные и безграмотные суждения, радостно множат слова без понимания…»

Моше Изгнанник написал сочинение, критикующее религиозный кодекс караимов, составленный ученым Аароном. Это вызвало ожесточенные споры, караимы «пришли в содрогание и очень этим огорчились», один из них написал в ответ: Моше – «человек, запутавшийся в сетях ума своего, надевший мантию лжи и вымыслов, возымел наглость подвергнуть критике нашего ученого, светило диаспоры, рабби Аарона… и я заострил свои стрелы, чтобы метнуть их в лисицу, напавшую на льва…»

5

Центром караимов в Крыму стал город Чуфут-Кале возле Бахчисарая‚ который они называли «Еврейская скала», (по-татарски «Еврейская крепость»); в отчетах русских посланников его именовали впоследствии «жидовским городком». Караимы составляли там большинство населения, в середине семнадцатого века турецкий дипломат сообщал: «Даже комендант крепости, команда, стража и привратники – всё это евреи… Воистину, ни в одной стране нет подобной крепости».

Отношения между караимами и прочими евреями часто бывали напряженными; караимы не заключали браки с раббанитами‚ по субботам не заходили в их дома, не ели их пищу. Но, несмотря на споры‚ судьба была поначалу одинаковой: и тех‚ и других изгнали из Литвы в 1495 году, и тех‚ и других грабили во время набегов донские и запорожские казаки. Сохранилась рукопись «Книги памяти», где рассказано о гибели караимов Украины во время восстания Хмельницкого. «Я запишу в память о душах членов нашей общины, погребенных в могилах города Деражное, которые жили там с давних пор; за многочисленные грехи наши убиты они, а остаток их рассеян проклятым Хмелем-злодеем…»

Йосеф бен Иешуа написал элегию о гибели общины Деражного:

Община моя, подруга моя, бедная, разоренная бурей, опьяненная вином изгнания, разрушенная и обезображенная. Но придет день отмщения, день гнева, ярости и возмездия!.. Ибо пролили они кровь невинную, Преумножились убитые от злодеяний их и злоумышлений. Но придет день отмщения, день гнева… Почему не задумались они, бесчестные, подлые, О времени, когда будут окружены и умертвлены? Но придет день отмщения, день гнева, Но придет…

В крымском городе Мангупе, на горном плато в районе Бахчисарая, была караимская община. В 1793 году, во время российского правления, караимов изгнали из Мангупа; они перенесли в Чуфут-Кале камни от своей кенассы (синагоги), построили из них новую, однако не забывали про свой город, надеясь туда вернуться. Известна с тех времен «Песня о Мангупе» на диалекте татарского языка, которую написал «страдающий Симха»:

О, высокие горы моей памяти! На лице улыбка, а сердце кричит. Места, в которых я молился, разрушены. Я горю, я кричу! О, высокие горы моей памяти! На лице улыбка, а сердце кричит, «Разрушен Мангуп, – говорят. — Разрушен!» Я горю, я кричу! Всякий день молю Тебя: «Отмсти же врагам моим!» Меня зовут «страдающий Симха», пока не умру, я горю, я кричу!

6

В 1795 г. Екатерина II освободила «Таврических евреев, именуемых караимы», от уплаты двойного налога, который платили российские евреи, разрешила им приобретать земельную собственность. Караимы Крыма занимались земледелием, садоводством и пчеловодством, среди них были ювелиры, специалисты по выделке кожи и добыче соли. В конце восемнадцатого века русский путешественник отметил: «Синагога в Чуфут-Кале хорошо сооружена. Украшение ее состоит в нескольких серебряных паникадилах, лампадах, коврах и Библии, хранимой в бархатном ковчеге с богатыми украшениями». (До сего дня сохранилось кладбище в Чуфут-Кале, в котором не менее пяти тысяч надгробий.)

В 1835 году караимы города Трока в Литве добились того, чтобы оттуда выслали всех евреев-раббанитов – 192 человека. В 1839 году представители российской власти выясняли у лидеров крымских караимов: из какого народа они произошли, когда появились в Крыму, каков род их занятий, когда отделились от прочих евреев, какие расхождения с иудеями в вопросах веры? Караимы уверяли влиятельных лиц в Петербурге‚ что они отличаются от евреев «примерной честностью‚ хорошим поведением и спокойным характером‚ приверженностью к трудолюбию и земледелию‚ преданностью к Высочайшему престолу и особыми услугами правительству». В результате этих хлопот для караимов отменили ограничения черты оседлости, освободили от рекрутской повинности, позволили поступать на государственную службу.

Небольшие караимские общины возникли в Киеве, Харькове, Москве и Петербурге. Караимы Херсона вместе с прочими евреями преобладали в розничной торговле: «По субботам, когда (евреи) закрывают свои лавки, Херсон напоминает то место, в коем холера или свирепствует нечто подобное, – улицы полностью вымирают». В 1840-х годах в Одессе существовала караимская община и школа для их детей. Посетитель школы отметил (возможно, с преувеличением): «Дети от восьми до девяти лет читают на память басни и притчи, старшие учащиеся декламируют поэмы Лермонтова, произведения Жуковского и Пушкина… И всё это с естественной русской дикцией, без какого-либо оттенка провинциального диалекта, характерного для одесских жителей, – хотя три или четыре раза слышалось неправильное ударение».

Чтобы доказать полное отличие от евреев‚ караимский ученый Авраам Фиркович собрал коллекцию старинных еврейских и караимских рукописей в Крыму и на Кавказе, в Сирии, Египте и в Эрец Исраэль, проводил раскопки на еврейских кладбищах Крыма. Подделками и приписками в этих рукописях‚ а также исправлением дат на могильных памятниках Фиркович пытался доказать‚ что караимы пришли в Крым до первого века новой эры‚ не участвовали в распятии Иисуса Христа, не имеют никакого отношения к Талмуду и заслуживают иного отношения‚ нежели евреи-раббаниты.

Этот довод он изложил правительству в записке «О происхождении караимов», и в 1863 году караимы – не разделявшие «талмудических заблуждений» евреев и отличавшиеся от них «по образу жизни» – получили равные права с прочими гражданами Российской империи. С этого момента их стали именовать в документах не «евреи-караимы»‚ а просто – «караимы». Они не пострадали во время погромов 1881 года на юге Украины, а это служило‚ по их мнению‚ лучшим доказательством того‚ что «русский народ не считает караимов евреями и не признает их врагами человечества‚ как евреев».

Затем появилась теория, отрицавшая всякую связь караимов с евреями; ее развил Серайя Мордехай (Сергей Маркович) Шапшал, человек с авантюрной биографией. Он был воспитателем наследника персидского шаха, преподавал турецкий язык в Петербургском университете, с 1915 года – гахам, глава караимских религиозных общин юга России, а затем и Польши. Закончил жизнь в Вильнюсе, при советской власти, в должности старшего научного сотрудника Института истории языка и литературы.

Шапшал пропагандировал теорию о тюркско-хазарском происхождении караимов, о языческих корнях их религиозного учения. Караимы Восточной Европы, по его теории, приняли закон Моисея, но продолжали придерживаться древних тюркских языческих верований (многобожие, почитание священных дубов, принесение жертвоприношений); Шапшал даже отменил преподавание иврита в караимских школах, заменил названия еврейских праздников и календарных месяцев на тюркские.

В 1939 г. Шапшал обратился с просьбой в Расовое бюро министерства внутренних дел Германии, чтобы изучили этническое происхождение караимов. После оккупации районов Восточной Европы немцы рассмотрели этот вопрос, для чего запросили мнение еще не уничтоженных еврейских историков – специалистов по истории караимов. Те были противниками теории Шапшала о тюркском происхождении, но, тем не менее, поддержали его, спасая караимов от уничтожения.

В министерстве внутренних дел Третьего Рейха решили‚ что караимы не относятся к евреям‚ их «расовая психология» нееврейская, а потому на них не следует распространять антиеврейское законодательство. Во время войны немцы не уничтожали караимов‚ лишь в Киеве и Новороссийске они разделили судьбу евреев. К 1990 году в СССР оставалось менее 3000 караимов, которые в большинстве своем – в отличие от караимов Востока – не считали себя частью еврейского народа.

Почти все караимы мира – из Египта‚ Турции‚ Ирака – переехали в государство Израиль после его образования.

В 1881 году городской голова Симферополя сообщил в Петербург:

«Количество евреев – 2709 человек, всего населения – 29 019. Профессии большинства евреев – портные, сапожники, жестянщики, столяры, токари, ювелиры. «Врачей – 4, учителей – 10, аптекарей – 3, раввин – 1, помощник его – 1, содержателей домов терпимости – 9, музыкантов – 16, извозчиков – 17, нотариус – 1, присяжных поверенных – 3…

Не получая никакой материальной поддержки извне, евреи, благодаря только своей благотворительности… имеют синагогу, молитвенные дома, больницу, две Талмуд-Торы, кладбище… богадельню для престарелых… Нуждающиеся снабжаются зимою дровами. Сверх того, каждое бедное семейство получает ежегодное пособие в 50 рублей… Во все субботы и праздники евреи-солдаты как войск, расположенных в Симферополе, так и прибывающих из разных мест, снабжаются субботнею пищей на средства общины».

Отчеты из других городов Крыма.

Бахчисарай: «Проживающие в городе евреи вреда коренному населению эксплуатацией и иным образом не приносят…»

Перекоп: «Евреи г. Перекопа в нравственном отношении стоят не ниже других национальностей; семейный же их быт и родственные связи могут служить даже хорошим примером…»

Севастополь: «По отношению евреев к отбытию воинской повинности – исполнялось добросовестно, уклонения от нее и неявок умышленных среди евреев не было…»

Перед Первой мировой войной в Крыму жило около 6500 крымчаков‚ более 8000 караимов, примерно 35 000 евреев-ашкеназов‚ многие из которых переселились в Крым после погромов 1881-82 годов. В 1941 году в Крыму было примерно 75 000 евреев‚ среди них 9000 крымчаков. В апреле 1942 года немцы объявили Крым «очищенным от евреев»‚ уничтожив их в городах и в еврейских колхозах полуострова. Крымчаки потеряли тогда почти 80 процентов своего состава; к 1980 году их оставалось в Советском Союзе менее тысячи человек‚ а в Израиле крымчаки практически смешались с прочим еврейским населением страны.

В первом выпуске Большой советской энциклопедии, в статье «Караимы», сказано (1937 год): «Караимы – еврейская секта, основанная… евреем Ананом бен-Давидом в VIII веке». Затем в СССР получила признание теория о тюркско-хазарском происхождении караимов, а потому во втором и третьем выпусках Большой советской энциклопедии, в статье «Караимы», говорится иначе (соответственно в 1953 и 1973 годах): «Караимы считаются потомками тюркских племен, входивших в Хазарский каганат».

Евреи Кавказа

«Ночи очень длинны‚ с каждым днем мир идет к разрушению. Господь Вселенной! Пошли избавителя Мессию! Выведи нас из мрака к свету‚ налей нам чашу избавления‚ из тесноты на простор выведи нас!»

1

Многие века живут на Кавказе две различные группы: грузинские и горские евреи.

Грузинские евреи – это представители особой еврейской общины с присущими им одним отличительными признаками. Легенда относит их появление на Кавказе к шестому веку до новой эры‚ когда Навуходоносор захватил Иудейское царство‚ разрушил Первый Иерусалимский Храм, увел в Вавилонию множество пленников.

В грузинском летописном своде «Картлис цховреба» – «Житие Грузии» сказано по этому поводу: «И было… Навуходоносор царь полонил Иерусалим‚ и гонимые оттуда евреи прибыли в Картли и‚ обещая платить дань‚ выпросили у мцхетского старосты землю. И было им дано право поселиться у реки Арагви‚ у притока‚ называемого Занави‚ – за эту землю и стали они платить дань». А в первом веке новой эры, после захвата римлянами Иерусалима и разрушения Второго Храма, новые беглецы пришли в Мцхету и присоединились к своим единоверцам.

Достоверно известно, что в разные времена евреи приходили в Грузию из Византии‚ Армении‚ Персии и расселялись по стране. Путешественник Биньямин из Туделы отметил в двенадцатом веке: евреи Грузии посещали своих духовных руководителей в Вавилонии «с дарами и подношениями». В том же веке Птахия из Регенсбурга упомянул евреев из «страны Арарат», в Багдаде он встретил евреев из Южной Грузии, которые учили там Тору и Талмуд. А путешественник тринадцатого века Марко Поло, побывавший на Кавказе во времена владычества монголов, сообщал: «Тифлис населяют грузинские и армянские христиане, также здесь живут мусульмане и евреи, хотя последних немного».

Беспрерывные войны и внутренние распри между правителями опустошали страну, заставляля евреев искать покровительства у местных князей‚ что вело к закрепощению. С конца тринадцатого по девятнадцатый век грузинские евреи были крепостными царей‚ церкви и частных владельцев. Их продавали или отдавали за покрытие долгов‚ проигрывали в карты и дарили монастырям. Крепостные работали на полях своих хозяев‚ занимались ткачеством‚ крашением тканей‚ а также отхожими промыслами и торговлей вразнос‚ чтобы выплатить годичный оброк.

В 1840 году грузинские евреи из Кутаиси, государственные и церковные крепостные, подала прошение начальству: «Мы с древних времен имели свободный ход везде и ко всем деревням Имеретинской и Гурийской областей. Так мы добывали пропитание и платили все казенные повинности наряду с другими жителями. Теперь же управляющий Имеретией… запретил нам ходить с товарами по деревням и выходить из города. Это причиняет нам большой убыток, мы не имеем ни земель, ни других владений, кроме одной лавки… Просим разрешения по-прежнему ходить с товарами по деревням, ибо это есть наше единственное занятие». В просьбе отказали на основании российского Устава о торговле.

Крепостные евреи были в полной зависимости от своих владельцев. Порой они не могли даже жениться без согласия хозяина‚ а непослушных или должников опускали на веревках в глубокие колодцы до самой воды, держали по нескольку дней без еды и питья. Чтобы освободиться от крепостного состояния, надо было выкупить себя и свою семью или перейти в христианство; в последнем случае церковь давала деньги на выкуп и наделяла землей.

Грузинские евреи жили разрозненными небольшими группами, а потому в большей степени подвергались влиянию коренного населения‚ перенимали обычаи соседей, их одежду и язык. Сегодняшние грузинские евреи говорят и пишут на грузинском языке, не используя еврейский алфавит‚ называют себя по-грузински – «эбраэли»‚ «исраэли». У многих из них семитские черты лица‚ но некоторых практически невозможно отличить от их соседей – грузин‚ осетин‚ армян или турок. Они восприняли не только грузинский язык‚ но грузинскую музыку и танцы‚ даже характер грузин, их жесты.

Грузины‚ в свою очередь‚ переняли еврейскую систему отсчета дней недели от субботы; в их обозначении использовано слово «шабат» – на иврите «суббота». Понедельник – «ор-шабати», то есть второй день после субботы‚ вторник – «сам-шабати», третий день после субботы‚ среда – «отх-шабати», четвертый день после субботы‚ четверг – «хут-шабати», пятый день после субботы.

Во второй половине девятнадцатого века‚ после отмены крепостного права‚ грузинские евреи начали переселяться из сел в города, основывали там отдельные кварталы. Они занимались торговлей и ремеслами‚ строили синагоги, хоронили умерших на своих кладбищах. Были среди них богатые купцы и владельцы крупных ремесленных мастерских‚ но основным занятием большинства стала торговля вразнос всякой мелочью. Беднота жила скученно на тесных улочках – оборванные‚ полуголодные люди почти без всяких средств к существованию.

Контакты с городским населением и конкуренция в торговле привели к росту антисемитизма; во второй половине девятнадцатого века в Грузии возникли обвинения в ритуальных убийствах. Самым известным из них стал кровавый навет 1878 года‚ когда девять грузинских евреев обвинили в убийстве христианской девочки Сарры Модебадзе. Суд в Кутаиси оправдал подсудимых‚ но немало жителей, тем не менее, продолжали верить‚ что евреи употребляют христианскую кровь при изготовлении мацы.

В «Недельной хронике Восхода» за 1884 год появилось сообщение:

«Тифлис‚ 22 марта. Вчера какая-то грузинка‚ проходя по улице‚ услышала нечто похожее на крик ребенка из запертой лавки мясника-еврея. Недолго думая‚ она подняла на ноги полицию‚ уверяя‚ что собственными глазами видела‚ как мясник – ввиду приближения еврейской Пасхи – уже зарезал двух христианских мальчиков‚ а теперь режет третьего. Собралась толпа в тысячу человек. Обыскали и обшарили все закоулки‚ но ничего не нашли.

Тогда женщина сказала‚ что мальчик будто бы брошен в соседний колодец. Осмотрели колодец‚ раскопали пол в мясной лавке‚ но опять ничего не обнаружили. Наконец догадались обратиться к мяснику за разъяснениями. Оказалось‚ что он привез в лавку двух баранов‚ из которых одного зарезал‚ а второго оставил на следующий день. Оставшийся в живых баран заблеял‚ чем и вызвал переполох. Народу строго внушили‚ что если впредь кто-либо явится с таким нелепым доносом‚ то доносчика будут судить военным судом. К лавке еврея приставлен караул».

2

Вторая еврейская группа Кавказа – горские евреи. С давних пор у них существует предание‚ что они – потомки одного из десяти колен Израиля‚ которых ассирийцы угнали в плен и расселили по разным землям. Это случилось в восьмом веке до новой эры‚ после захвата Израильского царства‚ а затем они переместились на Кавказ.

Горские евреи живут в Азербайджане и Дагестане, говорят на нескольких диалектах татского языка. Название «горские евреи» появилось в девятнадцатом веке‚ когда Кавказ был присоединен к России; они же называют себя на татском языке – «джухур». Можно предположить‚ что их далекие предки уходили в разные времена от религиозных преследований в Северной Персии и селились в Восточном Закавказье.

Так было в пятом веке‚ когда евреям Персии запретили соблюдать субботу, отбирали их детей для воспитания в храме огнепоклонников. Так происходило и в последующие века: очередные волны евреев-пришельцев селились на Кавказе среди местного населения‚ которое говорило на татском языке‚ и переняли у них этот язык‚ – возможно также‚ что принесли его с собой из Персии. Постепенно горские евреи передвигались на север‚ в восточном Предкавказье они встретились с хазарами‚ и, быть может, благодаря им иудаизм стал религией правителей Хазарского каганата.

Монах Виллем де Робрук из Франции сообщал в середине тринадцатого века: «Мы обнаружили город по имени Самарой (неподалеку от Дербента), в котором живет много иудеев… Есть и другие укрепления, где живут евреи». То же самое отмечали в последующие времена‚ а в восемнадцатом веке между Северным Азербайджаном и Южным Дагестаном была сплошная полоса еврейских поселений. Одна из долин возле Дербента даже называлась Джухут-Ката – «Еврейская долина».

В разные времена через тот край проходили завоеватели; население страдало от междоусобиц мусульманских шахов, и на долю горских евреев выпало немало испытаний. Часть из них превратилась в крепостных у местных правителей‚ а некий хан даже повелел‚ чтобы за убийство еврея – в возмещение убытка – мусульманин «наполнил серебром кожу с убитого и отдал это серебро хану».

Горские евреи платили дань местным правителям-мусульманам за их покровительство‚ бесплатно поставляли продукты‚ убирали урожай на их полях, употреблялись «на всякие тяжелые и грязные работы‚ к которым нельзя принудить мусульманина». Немецкий путешественник отмечал в начале восемнадцатого века: «Из имущества им оставляют лишь столько‚ сколько необходимо‚ чтобы не умереть с голода. Если еврей едет куда-нибудь верхом и встретит мусульманина‚ то должен свернуть с дороги в сторону и по требованию встречного слезть с лошади; если же он этого не сделает‚ то мусульманину разрешается избить его как угодно‚ лишь бы он остался в живых‚ и избитый не имеет права жаловаться». Доходило до того‚ что воин-мусульманин‚ остановившись на постой в доме еврея‚ мог потребовать с хозяина возмещение «за причинение зубной боли» во время еды‚ – тот обязан был выплатить установленную сумму.

В синагоге города Куба хранилась разрубленная книга‚ с которой связано предание горских евреев. Персидский правитель Надир-шах предпринимал походы в Азербайджан и Дагестан, выжигал города, уничтожал население и однажды появился со своим войском в деревне в окрестностях Кубы. Во дворе синагоги сидел раввин‚ окруженный учениками. Надир-шах выхватил саблю, занес ее над головой раввина‚ а тот прикрыл голову книгой‚ которая была в его руках. Сабля перерубила книгу на две части, не задев раввина‚ и Надир-шах сказал: «Я вижу‚ что ваш Бог предохранил тебя от жестокости моего меча. За изучение Его святых законов будь ты спасен вместе с твоим народом!» И покинул ту деревню.

Другое предание рассказывает‚ как некий хан велел собрать надгробные камни с еврейского кладбища, построил из них великолепный дворец. Когда он переселился туда‚ почти сразу заболела и умерла его жена‚ заболели и умерли его дети‚ наконец умер он сам – после долгой, тяжелой болезни. Из многочисленного семейства хана не осталось в живых ни одного человека‚ даже лошади в ханских конюшнях погибли одна за другой. Многие пробовали жить в том дворце‚ но и они умирали от болезней; кончилось тем‚ что дворец стоял пустой, заброшенный‚ мусульмане опасались по вечерам ходить мимо него.

3

К началу девятнадцатого века горские евреи населяли длинную полосу вдоль побережья Каспийского моря; основными центрами их расселения были Дербент в Дагестане и Куба в Северном Азербайджане. В 1806 году Россия заняла Дербент‚ затем Северный Азербайджан – практически все горские евреи стали подданными Российской империи.

Вскоре началась «священная» война против «неверных» под предводительством Шамиля; мусульмане нападали на еврейские поселения, насильно обращали жителей в ислам. Горские евреи укрывались от этих набегов в русских укрепленных пунктах и послали прошение Николаю I‚ чтобы собрал «рассеянных с гор‚ из лесов и малых сёл» в те места‚ где укрепилась русская власть. Духовный лидер горских евреев призвал их «по мере сил и возможностей помогать русским», за что его наградили орденом; евреи участвовали в защите русских укреплений, были проводниками и поставщиками русской армии, посредниками при выкупе пленных. Разведчик Аарон из Грозного отличился в боях и получил Георгиевский крест; горцы захватили его в плен‚ убили с большой жестокостью‚ но на смену ему стал разведчиком еврей по имени Эфраим.

Под угрозами мусульман жители некоторых аулов поголовно перешли в ислам и слились с окрестным населением‚ но в последующих поколениях их потомки помнили о еврейском происхождении, давали детям еврейские имена. «Часто приходилось мне ошибаться во время путешествий по этим местностям‚ – писал исследователь И. Анисимов‚ – и принимать татов-магометан за моих единоверцев – до того мало было отличия между ними… Многие аулы сами говорят о своей недавней принадлежности к иудейской религии‚ и‚ будучи мусульманами‚ хранят‚ как святыню‚ еврейские книги‚ перешедшие к ним от их предков-евреев».

Горские евреи занимались сельским хозяйством, скотоводством и шелководством, выращивали табак и виноград, разводили марену для изготовления красителей, занимались выделкой сафьяна, торговали тканями и бакалейными товарами. Илья Анисимов – выходец из общины горских евреев – так описывал их:

«Смуглый цвет кожи‚ средний и часто высокий рост‚ стройное телосложение‚ тонкое в пояснице и широкое в плечах… черные брови и борода‚ большой орлиный нос и слегка выдающиеся скулы – черты‚ которыми горский еврей очень много походит на лезгина‚ черкеса‚ а иногда и армянина‚ и очень мало на европейского еврея…

Вот проскакал он мимо вас вооруженный с головы до ног‚ на бодрой лошади; там в изодранном костюме своем лезет он по горам‚ карабкается между скалами‚ рубит дрова или выкапывает пни и корни кустарников‚ которые несет на согнутой спине своей; там копает он в поле землю‚ пашет‚ возделывает вина‚ срывает плоды с деревьев; там опустился в глубокое корыто с водой около бассейна‚ засучив штаны выше колен‚ топчет изо всех сил сырые кожи‚ – и наконец вот он свободен.

Тут забывает он… о завтрашнем куске насущного хлеба‚ и это праздное препровождение времени и беспечность‚ этот праздный разгул за ведрами вина или штофом водки с шашлыком‚ это расхаживание из дома в дом по всему аулу с шапкой набекрень и черкеской внакидку… продолжается не день‚ не два‚ и не недели‚ а иногда и месяцы».

У горских евреев было распространено многоженство, разрешалось иметь три жены. Деды‚ отцы и сыновья жили совместно в одном дворе‚ в каменных саклях‚ семья насчитывала порой много десятков человек. Имущество семьи считалось общим‚ еду готовили сразу на всех‚ а делами распоряжался глава рода‚ которого слушались беспрекословно. Пол в саклях застилали коврами или камышовыми рогожами‚ на стенах висели медные подносы‚ шелковые и шерстяные шали‚ пистолеты‚ ружья‚ кинжалы и сабли. В женской половине дома стояли бурдюки с вином‚ ковровые мешки для хранения муки и крупы‚ а под потолком‚ на крючьях‚ висели копченая говядина и баранина.

Горские евреи обручали своих детей с раннего возраста; жених перед свадьбой платил за невесту калым ее родителям. Свадьбы справляли зимой‚ когда было приготовлено молодое вино‚ после свадебной церемонии женщины осыпали молодоженов пшеном и мукой‚ а мужчины стреляли в воздух. Дети от разных жен воспитывались вместе‚ и девочкам не разрешали играть с мальчиками. Жены жили сообща на женской половине дома или каждая в своей сакле‚ по обычаю они не показывались гостям.

«Все трудные работы в хозяйстве возлагаются на женщин‚ – отмечал исследователь‚ – и они не имеют свободной минуты. Вот они идут чуть свет‚ когда мужчины наслаждаются еще утренним сном‚ целою гурьбою‚ согнувшись под тяжестью медного или глиняного кувшина с водой‚ вот они тащат навоз в поле на носилках‚ вот они доят буйволиц‚ дают им корм‚ очищают конюшню‚ делают из навоза и соломы тестообразную массу‚ из которой образуется впоследствии кизяк‚ колют дрова‚ идут печь хлеб в чужих печах‚ если не имеют своих‚ мажут крыши‚ белят стены‚ ходят на полевые работы. Женщина должна ходить перед мужем по струнке и угождать всем его желаниям и капризам».

Мужчины носили бешмет и черкеску с газырями‚ на поясе висел кинжал – часто в серебряных ножнах; по примеру мусульман у горских евреев существовал обычай кровной мести. Родные убитого должны были отомстить за кровь родственникам убийцы в первые три дня‚ а если это не удавалось‚ происходило примирение семей с выплатой денежного возмещения. Запрещалось затем мстить под угрозой сурового наказания; через несколько лет убийца возвращался в свой аул‚ мирился с семьей убитого и считался их родственником.

Гостеприимство у горских евреев было священной обязанностью. Хозяин встречал гостя у ворот дома‚ принимал у него оружие‚ усаживал на лучшее место в комнате‚ а знатному гостю даже обмывал ноги. «Каждый хозяин принимает с искренним радушием всякого странника‚ оказывает ему всевозможные услуги‚ дает деньги‚ если тот сильно нуждается в них… Он не имеет по целым месяцам для детей куска мяса‚ а приехал гость – идет‚ берет в долг всякой всячины и угощает его. Иногда гость остается на целые месяцы‚ и хозяин‚ не изменяя своего радушия‚ нередко разоряется».

Таким же образом горские евреи принимали мусульман‚ которые заезжали в гости для отдыха или ночлега‚ а мусульмане оказывали своим «кунакам» – приятелям гостеприимство в своих аулах.

4

Многие горские евреи жили в нищете‚ иногда целые аулы располагались в землянках. «Мы… спустились в одну из этих ям‚ – сообщал очевидец‚ – возвышавшуюся на аршин над уровнем земли. Маленькое окошечко без стекла скупо пропускало солнечный свет‚ на полу валялась плохая циновка… Больше в землянке ничего не было».

Евреи уходили из аулов в города, жили там в обособленных кварталах‚ в тесных саклях‚ на узких и грязных улочках. В русской газете написали: «Наружный вид горских евреев… оставляет в душе грустное чувство. Они большей частью невысокого роста, с узкой впалой грудью и бледным худым лицом. Женщины их некрасивы и скоро отцветают от непосильных работ. Дети выглядят болезненными…» Сохранилась песня горских евреев конца девятнадцатого века: «Ночи очень длинны‚ с каждым днем мир идет к разрушению. Господь Вселенной! Пошли избавителя Мессию! Выведи нас из мрака к свету‚ налей нам чашу избавления‚ из тесноты на простор выведи нас!»

Горские евреи давали сыновьям библейские имена – Аминадав‚ Нахшон‚ Эльдад‚ Йоав‚ а дочерям – Авигайль‚ Оснат‚ Пнина‚ Шуламит‚ Йоэль. В синагоги ходили только мужчины; раввины читали молитвы‚ обратившись лицом к Иерусалиму‚ а остальные слушали в молчании. Иврит – язык общения с Всевышним – необычайно почитался, с младенческих лет мальчиков обучали молитвам на этом языке. Исследователь отметил в начале двадцатого века: «Для горских евреев Лошн-койдеш (иврит) является именно святым языком… Самые сокровенно-нежные обращения родителей к детям – на Лошн-койдеш. Напутствия, приветствия, прощания, пожелания, поздравления, соболезнования, благословения… горский еврей выражает на Лошн-койдеш. Процесс изучения древнееврейского языка представляется горскому еврею священнодействием».

«Положение о евреях» 1804 года позволило евреям черты оседлости селиться в Кавказской губернии‚ после чего в Тифлисе появились первые евреи-ашкеназы – сапожники‚ портные и шапочники. При Александре II на Кавказе оказались евреи‚ получившие право жительства во внутренних губерниях России‚ постепенно там образовалась община евреев-ашкеназов. По переписи 1897 года на Кавказе насчитали 58 471 еврея (0,63 % населения), среди которых – 6000 грузинских и 7000 горских евреев. В Бакинской губернии было 11 650 евреев, в Дагестанской – 9850, в Кутаисской – 8902, в Тифлисской – 8504 еврея.

Со второй половины девятнадцатого века евреи Кавказа начали переселяться на Святую Землю; «гурджи» – грузинские евреи основали в Иерусалиме свой квартал‚ а горские евреи расселялись по всей стране. В 1900 году на Сионистском конгрессе в Лондоне присутствовали два делегата от горских евреев; высокие, широкоплечие, в папахах и черкесках с газырями, вооруженные кинжалами, – их вид произвел огромное впечатление на участников конгресса. Горские евреи участвовали в создании поселения Беэр-Яаков в Эрец Исраэль, названного в честь их лидера Яакова Ицхаковича-Ицхаки; среди первых защитников еврейских поселений отличился горский еврей Иехезкель Нисанов.

В 1921 году‚ после установления в Грузии советской власти‚ более полутора тысяч грузинских евреев покинули страну; половина из них приехала в Эрец Исраэль‚ остальные поселились в Стамбуле.

В девятнадцатом – начале двадцатого века переселились на Кавказ из Иранского Азербайджана и Курдистана курдские евреи‚ или лахлухи‚ которые говорили на новоарамейских диалектах, называли себя «сраэль»‚ «удэ».

Из воспоминаний: «Царящая в Курдистане бедность и постоянные преследования со стороны курдов заставляют многих искать заработков в соседнем Кавказе‚ где они вынуждены жить нелегально. Некоторые из них устроились недурно‚ но большинство влачит жалкое существование‚ которое они, однако, предпочитают пребыванию на родине… Только трогательная вера в близкое избавление (в Мессию) скрашивает немного их печальное житье… Все уповают на близкую «геулу» (избавление)‚ которая освободит их от незаслуженных унижений и обид».

В середине 1930-х годов многие лахлухи уехали из Советского Союза‚ когда от лиц с иностранными паспортами потребовали принять советское гражданство либо покинуть страну. В 1951 году лахлухов Тбилиси в числе прочих «бывших иранских подданных» выслали в Сибирь и Казахстан. Впоследствии некоторые из них вернулись в Грузию, жили, в основном, в Тбилиси и Алма-Ате – около полутора тысяч человек.

В 1960-е годы в СССР получила распространение теория, будто горские евреи Кавказа, говорящие на татском языке, принадлежат к татскому народу. Часть горских евреев поменяли в паспортах наименование «еврей» на «тат», и современник отметил: «Известны случаи, когда работники паспортных отделов соблазнялись взятками, чтобы в графу «национальность» вместо «еврей» вписать «тат». Об этом просили ассимиляторы для своей карьеры… Но тем, кто настойчив и не соглашается, при обмене паспорта вписывают национальность «еврей»…»

В семье горских евреев хранилась рукопись «Исход из Персии и Мидии»:

«В году 5406 от сотворения мира (1646 г.) в Персии появился второй Аман-нечестивец. Он оклеветал нас перед царем, будто мы, скудная горсть затерявшихся в Мидийских горах сынов Израиля, навязываем свой закон персам, численность которых равна числу звезд на небе и песчинок на берегах морей… По множеству грехов наших Всевышний вложил в сердце царя веру в слова Амана, и по городам страны был издан указ, чтобы мы, сыны Авраама, Ицхака и Яакова, изменили – упаси нас, Господь, от этого! – вере предков…

Краска стыда покрывает наши лица, когда мы вспоминаем, что многие из наших братьев и сестер позорно переступили порог… Но большинство предпочло тюрьму, меч и изгнание… Подобно тому, как наши предки, покинув Египет, блуждали по пустыне сорок лет, перешли Чёрмное море, пересекли Иордан и пришли в Ханаан, воздвигли святой Храм и счастливо зажили в стране, текущей молоком и медом, – мы долго странствовали, пересекли море, реки и обрели покой в стране гор, возвышающихся до небес…»

Евреи средней Азии

В дождливую погоду евреи опасались выходить из дома‚ потому что капли с их одежды могли попасть на правоверного мусульманина и «осквернить» его – за это наказывали.

1

В 1802 году евреи белорусского города Шклова получили письмо на иврите от неизвестного им адресата. В письме было сказано:

«Мир и благословение всей еврейской общине, шлю вам привет. Слышал от бухарских купцов‚ что в городах России живет много евреев; здесь‚ в Кизил-Гаре‚ мы не знаем‚ от каких евреев вы происходите. Для наших торговых дел нам надо бывать в России‚ но сюда дошли слухи‚ что там очень притесняют и преследуют наших единоверцев. Если вы полагаете‚ что мы не будем терпеть притеснений и убытков‚ то известите нас…

Мир вам‚ всем детям вашим и вашим близким. Призывающий на Израиль благословение – Биньямин Сет».

Шкловские евреи ответили тоже на иврите – «нашим единоверцам‚ преданным и верным служителям Всевышнего»:

«Как были мы удивлены‚ получив из дальней земли привет от братьев-евреев‚ которые не известили нас о месте своего жительства‚ о стране своего пребывания‚ так что мы не знаем‚ кому ответить… Правда‚ в письме упомянут город Кизил-Гар‚ но нам неизвестно‚ в какой стране он находится.

После долгих поисков на карте земного шара… мы отыскали вашу страну и окружающие ее земли: это Бухара – Большая и Малая‚ граничащая с востока с Китаем‚ с юга – со страной Великого Могола‚ с запада – с Каспийским морем‚ а с севера – с Сунгари и Киргиз-Казацкими степями…

Приезжайте к нам‚ благословенные Богом‚ и мы сподобимся увидеть вас; и да спасет вас Всевышний от всяких страхов и ужасов‚ и вместе возблагодарим мы Его».

Шкловские евреи правильно определили‚ что письмо пришло из Средней Азии. Написал его один из среднеазиатских евреев‚ которых обычно называют бухарскими евреями‚ потому что до завоевания Россией Средней Азии они жили, в основном, на территории Бухарского эмирата. Бухарские евреи – это особая еврейская группа со своими отличительными признаками. Они переняли обычаи‚ быт и костюмы у коренных народов Средней Азии‚ говорят на еврейско-таджикском диалекте, называют себя «яхуди» и «исроэл».

2

Первое появление евреев в Средней Азии еще труднее определить с достаточной достоверностью‚ нежели их появление в Крыму или на Кавказе. Некоторые еврейские общины Средней Азии вели свое происхождение от десяти колен Израиля‚ которых ассирийцы угнали в плен в восьмом веке до новой эры. Можно предположить также‚ что евреи появились в Средней Азии в шестом веке до новой эры‚ когда Навуходоносор захватил Иудейское царство и увел оттуда многих пленников. Не исключено‚ что они попали в Среднюю Азию и позднее‚ после разрушения римлянами Иерусалима – в первом веке новой эры.

В четвертом веке новой эры евреи жили в городе Мерве (на юго-востоке современного Туркменистана) – об этом есть упоминание в Вавилонском Талмуде. Путешественник двенадцатого века Биньямин из Туделы упомянул про многочисленную еврейскую общину Самарканда‚ которая славилась богатством купцов и мудростью ученых. Путешественники сообщали также о еврейских общинах Хивы‚ Бухары, других городов Средней Азии.

У бухарских евреев существует предание‚ что прежде они жили в Персии‚ однако при нашествии Чингисхана их вытеснили в Самарканд‚ а в шестнадцатом веке им пришлось бежать в Бухару от очередных завоевателей. Там они присоединились к еврейской общине‚ которая существовала в Бухаре с тринадцатого века, – этот город стал центром среднеазиатских евреев. В Бухаре был особый еврейский квартал, обитатели которого не имели права жить за его пределами.

До конца восемнадцатого века Средняя Азия была недоступна для «неверных»‚ лишь впоследствии один из европейцев обратил внимание на бухарских евреев. «В Бухаре десять тысяч евреев‚ – сообщал он. – Большинство – красильщики тканей и торговцы шелком. Их синагога очень старое‚ но прекрасно сохранившееся здание». Еврейская жизнь в Средней Азии была стеснена многими ограничениями. «Дома‚ в которых они жили‚ – отметил русский чиновник в своем отчете‚ – и лавки на базаре‚ в которых красили шелк‚ отмечались черным флажком‚ чтобы праведный мусульманин не призвал на такой дом по ошибке благословение Господне‚ а нищий не обратился бы с просьбой о милостыне».

О том же сообщал русский путешественник: «Права евреев необычно стеснены. Так‚ например‚ они не смеют носить чалмы‚ а должны покрывать головы небольшими шапочками из темного сукна… Каждый мусульманин в городе может почти безнаказанно бить еврея‚ а за городом почти столь же безнаказанно убить его… Еврея‚ попавшегося в первый раз в каком-нибудь преступлении‚ не наказывают смертью‚ а заставляют выкупить жизнь переменою веры. Если он на это согласится‚ его тотчас выводят из жидовского квартала‚ разводят с женой‚ если он женат‚ весьма долго и строго наблюдают‚ точно ли он исполняет правила Корана‚ и за малейшие отступления от них наказывают смертью».

Евреи жили в отдельных кварталах, им запрещали покупать дома у мусульман и строить новые синагоги; они не имели права ездить на лошадях и свидетельствовать в мусульманском суде. Каждый мужчина в еврейской общине‚ начиная с тринадцати лет‚ платил особый налог‚ от которого освобождались нищие и слабоумные. Собранные деньги глава общины передавал сборщику налогов, который должен был дать ему две пощечины; от них откупались еще одним налогом‚ сбор с которого шел на расходы по кухне эмира.

Каждый еврей обязан был подпоясывать халат особой «веревкой проклятия»‚ чтобы его могли отличить на улице от мусульманина. В дождливую погоду евреи опасались выходить из дома‚ потому что капли с их одежды могли попасть на правоверного мусульманина и «осквернить» его – за это наказывали.

3

Бухарские евреи надеялись на улучшение бедственного положения, и русский дипломат отметил: в Бухаре рабы‚ евреи и индусы «желают прихода русских». С 1864 года российские войска стали продвигаться в глубь Азии‚ захватывая местные эмираты и ханства; они овладели Чимкентом‚ Ташкентом‚ Самаркандом‚ Кокандом, огромные территории Средней Азии стали частью Российского государства. На этих землях было образовано Туркестанское генерал-губернаторство с центром в Ташкенте‚ а уменьшенные в размерах Бухарский и Хивинский эмираты признали зависимость от России.

Многие среднеазиатские евреи переселились в Туркестанский край‚ где получили российское подданство и равные права с остальным населением. Они строили синагоги, что было невозможно в прежние времена, открывали хедеры для детей и школы профессионального обучения, приглашали из Эрец Исраэль раввинов и меламедов; насильственно обращенные в ислам открыто соблюдали законы иудаизма. Евреи Самарканда помогали русской армии при обороне города против повстанцев-мусульман, что вызывало доверие новой власти.

Часть евреев оставалась в Бухарском эмирате и подчинялась его ограничительным законам. Они страдали там от многих притеснений‚ носили особый знак на платье; их принудили возместить немалую часть от той огромной контрибуции‚ которую эмир выплатил России после своего поражения. Английский путешественник сообщал в те времена: «Евреи в Бухаре народ замечательно красивый‚ с приятными чертами и кротким выражением лица. Замкнутые в восточном гетто, долго подвергаясь жестоким преследованиям‚ они до сих пор сохранили в обязательном костюме и во внешности печать угнетенного племени».

Другой иностранец отметил: «В то время‚ как ростовщичество в Туркестане всецело в руках индусов‚ бухарские евреи занимаются исключительно торговлей и промышленностью… аптекари и врачи также евреи. Бухарские евреи чистоплотны‚ скромны и вежливы… Как прокаженные‚ они обязаны жить в особых кварталах. В Бухаре ни один еврей не имеет права носить чалму или пояс; он обязан опоясываться веревкой, носить меховую шапку установленного образца».

Бухарские евреи были очень религиозны‚ некоторые из них ездили в Иерусалим поклониться святым местам. Офицер русской армии‚ служивший в Средней Азии‚ писал о тамошних евреях:

«Когда юноша подрастает‚ родители стараются подыскать ему подходящую невесту. Женятся очень рано‚ почти детьми… Супруги живут‚ обыкновенно‚ согласно. Случаи развода весьма редки… Среднеазиатские евреи относятся с большой любовью и уважением к своим подругам; оберегая их от постороннего глаза‚ обращаются с ними мягко и заставляют своих женщин трудиться только перед торжественными событиями; в обыкновенное же время в обеспеченных семействах на еврейку возлагается главным образом забота о детях.

Бесплодие – величайшее несчастье‚ а рождение сына – величайшее счастье. Женщина‚ ожидающая прибавления семейства‚ окружается особым попечением».

4

С давних времен среднеазиатские евреи занимались садоводством‚ виноградарством и разведением шелковичных червей; в городах работали ткачи‚ портные‚ сапожники‚ мастера по изготовлению серебряных и медных изделий‚ красильщики хлопчатобумажных и шелковых тканей.

Еще до захвата Россией Средней Азии еврейские купцы-«азиатцы» торговали в Оренбурге и на Нижегородской ярмарке шерстью‚ каракулем, другими товарами‚ брали у местных купцов в кредит мануфактуру и развозили ее по среднеазиатским городам. Русское правительство поощряло эти отношения; в 1833 году‚ запретив российским евреям вступать в торговые сословия во внутренних губерниях‚ особо отметили‚ что закон «не относится к приезжающим в Россию азиатцам».

«Евреи свободно разъезжали по Средней Азии из конца в конец‚ – сообщал исследователь‚ – в самых глухих уголках они имели своих клиентов‚ которые ждали их‚ чтобы продать ковры и шерсть или приобрести у них русские и персидские товары‚ необходимые для кочевников. С помощью этих же евреев персы и даже приграничные уральские и оренбургские казаки узнавали о судьбе своих пленных и проданных в рабство родственников. Они же служили посредниками при выкупе».

Появление железной дороги в Самарканде‚ Ташкенте и Фергане оживило торговлю; еврейские купцы закупали и перерабатывали хлопок-сырец, вывозили хлопковое волокно и вскоре сделались монополистами в этой отрасли. Среди прочих выделялись бухарские евреи братья Вадьяевы, Р. Потеляхов, Ю. Давыдов, владевшие хлопкоочистительными заводами, продукцию которых поставляли на текстильные фабрики России. К началу двадцатого века на долю еврейских предпринимателей приходилось около половины хлопка, вывозимого из Средней Азии.

Среднеазиатские евреи владели маслобойными заводами по переработке хлопковых семян, оснащенными современным оборудованием, мыловаренными заводами и табачными фабриками. Еврейские купцы ездили по торговым делам в Москву‚ Париж‚ Лондон, Китай‚ а из Индии вывозили в Россию и Европу индийский чай. Они лучше знали рынок и условия торговли в Средней Азии‚ нежели пришлые конкуренты‚ а потому торговали с большим успехом.

Местные власти часто становились на сторону русских купцов‚ дело порой доходило до комических ситуаций. Однажды в Фергану привезли большую партию хлопка‚ и русской фирме надо было на один день устранить конкурентов-евреев‚ чтобы без помех скупить всю партию. Уездный начальник вызвал представителя еврейской фирмы и велел ему немедленно выехать из города за получением права на жительство. Тот поехал в Ташкент, привез требуемые документы‚ но конкуренты уже успели скупить весь хлопок.

Перепись 1897 года насчитала в Средней Азии 12 729 бухарских евреев (0‚16 % от всего населения), из них в Бухаре – 727 евреев, в Хиве – 8. В том же году еврейский торговый дом «Бр. Шлосберг» попросил разрешения приобрести земельный участок для строительства хлопкоочистительных заводов. Туркестанский генерал-губернатор не соглашался, «так как состав этой фирмы состоит из евреев»; дело рассматривалось в Петербурге, и военный министр начертал следующую резолюцию: «Секретно. Отказать самым решительным образом. Сообщить секретно недавнее указание государя императора относительно вреда евреев в Средней Азии».

Николай II распорядился «оградить» районы Средней Азии от «вредной деятельности» евреев, и оттуда стали высылать ашкеназских евреев, у которых не было права жительства вне черты оседлости. В Ташкенте и Коканде проводили ночные облавы для их выявления; изгоняли и бухарских евреев, которые не могли доказать, что их предки жили в городе до его завоевания Россией. В 1904 году выдворение в черту оседлости временно прекратили; началась русско-японская война, евреев призывали в армию, и было несвоевременно выселять из Туркестана членов их семей. Однако из Петербурга потребовали, чтобы каждый еврей, подлежащий выселению, предоставил подтверждение местных властей, что он «не вызывает неудовольствия со стороны населения, среди которого проживает».

В 1909 году группа московских купцов и фабрикантов подала прошение министру торговли и промышленности с просьбой не выселять из Москвы бухарских евреев. «Необходимо принять во внимание, – сообщали они, – что оно (выселение) является весьма вредным и для интересов русской промышленности, московского фабричного района в особенности. Мы лишаемся отличных знатоков местных рынков, честных и деятельных агентов, завоевавших для русской мануфактурной промышленности один рынок Средней Азии за другим…»

В 1911 году русский чиновник докладывал из Ташкента: «Туземцы просят о выселении евреев куда-нибудь в горы на свободные земли… Когда происходили в России еврейские погромы‚ то они (туземцы) явились к начальнику Кокандского уезда с просьбой разрешить «вырезать евреев». Народ этот – дисциплинированный ханами‚ дисциплина сдерживает его от выступлений без ведома властей. Но если эта дисциплина ослабнет‚ то евреям придется плохо: ханы приучили народ к свирепости‚ они вырезывали сотнями и тысячами».

В конце девятнадцатого – начале двадцатого века около полутора тысяч бухарских евреев переселились в Иерусалим и образовали там «Бухарский квартал». У них были две синагоги и две школы; в Иерусалиме печатали книги на еврейско-таджикском языке и посылали их в Бухару. К началу 1970-х годов насчитывалось в Средней Азии около 35 000 бухарских евреев‚ многие из них переехали в Израиль.

В разные времена, при разных правителях принуждали евреев принимать ислам; были в Средней Азии целые кишлаки насильственно обращенных. В Бухаре возникла община тайных евреев под названием «чала»‚ что в переводе с таджикского означает «ни то‚ ни сё». Эти люди селились в отдельном квартале‚ жили замкнуто‚ жен выбирали только среди своих; внешне они исповедовали ислам‚ но тайно соблюдали законы еврейской веры. В девятнадцатом веке община «чала» увеличилась за счет новой волны насильственно обращенных‚ а бухарский еврей по имени Худайдад предпочел умереть‚ но не отрекся от своей веры.

Сторонний наблюдатель сообщал: «Почти все «чала» только по внешним проявлениям мусульмане, а в душе евреи… «Чала» ходят в мечеть, будто молятся, и вообще проделывают всё, что полагается мусульманам, ибо за ними следят соседи. Взаперти же у себя дома они в строжайшей тайне чтят субботу, молятся под покровом ночи по еврейскому обряду… вымаливают у Него прощение в невольном прегрешении. Если кто-нибудь узнает и выдаст, вероотступников немедленно казнят всей семьей через повешение, а раньше свергали с высокой башни на съедение собакам… Не всякий в силах выдержать эту адскую жизнь».

В середине девятнадцатого века было около двух с половиной тысяч тайных евреев – «чала». После завоевания Россией Средней Азии многие из них ушли в Туркестанский край и вернулись в иудаизм. В том же веке евреи из персидского города Мешхеда‚ насильно обращенные в ислам‚ бежали в Среднюю Азию, вернулись к вере отцов. В Самарканде и Бухаре они слились с бухарскими евреями‚ а в Туркмении образовали особую общину потомков евреев Мешхеда – несколько сот человек, называвших себя «ягуди ирони».

Местное население Средней Азии было освобождено от военной службы в российской армии. В 1916 году, во время Первой мировой войны, объявили призыв во вспомогательные батальоны, 200 евреев отправили в Одессу, где они заменили на фабриках мобилизованных рабочих.

В 1920 году был расстрелян П. Рабин, последний калонтар – руководитель еврейской общины Бухары.

Евреи Сибири

Баргузин, 1842 год. Из письма М. Кюхельбекера, ссыльного декабриста: «Жидов наслали пропасть… Их уже более 150 человек, да еще обещают сотню…».

1

Первые евреи попали в Сибирь из России‚ скорее всего‚ в семнадцатом веке. В 1632-34 годах Россия воевала с Польшей, угоняла в плен поляков‚ немцев‚ литовцев и евреев. В Москве пленных опасались оставлять‚ чтобы они не выведали каких-либо секретов‚ а потому их ссылали в Пермь и в Сибирь – «в службу» и «на пашню».

После войны‚ по мирному договору с Польшей‚ «литовские и немецкие люди и жиды» могли при желании остаться на «государевой службе» в России‚ но также имели право вернуться на родину: царь Михаил Федорович обещал «всех отпускать без зацепки». Некоторые из пленников остались в Сибири; одни из них перешли в православие и «поженились на русских девках и жонках»‚ другие сохранили прежнюю свою веру‚ – возможно‚ среди оставшихся оказались и евреи.

В 1654 году, в царствование Алексея Михайловича, снова была война с Польшей‚ многих евреев – мужчин‚ женщин, детей – сослали в Сибирь с прочими пленниками. В 1659 году пленных евреев обнаружили при облаве в Немецкой слободе; они жили в столице без разрешения‚ потому что в Москве могли поселяться только крещеные евреи. Под угрозой высылки несколько человек приняли лютеранство и остались в Немецкой слободе‚ но остальные пожелали сохранить свою веру: их отправили в Сибирь‚ с женами и детьми – «на вечное житье». Кое-кто из сосланных снова пытался пробраться в столицу‚ однако особым царским указом велено было их заново «сослать с Москвы в Сибирь».

В 1680 году находились на государевой службе в городе Верхотурье Пермской губернии – среди прочих «детей боярских» (младших дворян) – два еврея, Самойло Обрамов Вистицкий и его сын Юри Самойлов. Под одним из документов имеется подпись Самойлы Вистицкого; он написал по-русски‚ но еврейским шрифтом: «Иа Шмула Вистицки ик сей изказку иа руку прилозил»‚ то есть – «Я‚ Шмуйло Вистицкий‚ к сей сказке (переписи) руку приложил».

С начала восемнадцатого века правительство стало ссылать в Сибирь‚ на Нерчинский‚ Зерентуевский, Ачинский и другие рудники, приговоренных к каторге – «для извлечения из руд металлов». Изредка туда попадали евреи‚ а их потомки оставались в тех местах‚ занимались торговлей‚ ремеслами‚ земледелием и долго еще помнили о предках-каторжанах. После разделов Польши евреи, новые подданные Российской империи, ездили торговать во внутренние губернии, возможно, в Сибирь‚ но в 1791 году им очертили границу проживания и передвижения. Сибирь не попала в черту оседлости‚ и евреи могли оказаться там только в качестве ссыльных‚ каторжан‚ незаконно проживавших или поселившихся по особому разрешению.

В начале девятнадцатого века евреи жили в небольших количествах в Томске‚ Омске‚ Нижнеудинске и в других городах Сибири. В Тобольске у еврейской общины было погребальное братство с книгой записей‚ отдельное кладбище и молельня‚ перестроенная из купленного дома. В дневнике графа М. Сперанского есть пометка за 1820 год: «Каинск – маленький городок‚ ныне только в план приведенный. Множество жидов и цыган». Каинские евреи – около ста человек – молились в собственном молитвенном доме‚ погребали умерших на своем кладбище; благодаря еврейским купцам Каинск стал главным перевалочным пунктом отправляемого за границу пушного товара.

Многие ссыльные евреи были холостые‚ но им не разрешали жениться на русских женщинах без принятия православия. Евреек в сибирских городах почти не было‚ а потому сваты ездили в черту оседлости и привозили оттуда невест. За них уплачивали свату огромные деньги‚ до двухсот рублей и более в зависимости от наружности невесты. Каинские евреи попросили‚ чтобы и им – по примеру прочих сибиряков – разрешили покупать калмычек и жениться на них по еврейскому закону. Сибирские власти дали лестный отзыв о трудолюбии и безукоризненном образе жизни местных евреев‚ которые не желают жениться «на девках другого закона», отчего «претерпевают всегдашние нужды в хозяйственном устройстве и истомление жизни от безнадежности иметь когда-либо жену».

И в Петербурге постановили: «Евреи могут покупать или выменивать приводимых из-за границы женщин калмыцкого рода нехристианской веры и‚ обращая их в еврейский закон‚ сочетаться с ними браком». Перешедшие в еврейство жены-калмычки соблюдали законы еврейской веры‚ ходили в синагогу, мало чем отличались от прочих евреек.

2

Огромные территории Сибири, ее природные богатства, малочисленность населения предоставляли неограниченные возможности энергичным и предприимчивым выходцам из черты оседлости. Потомки ссыльных и каторжан валили лес, вылавливали и засаливали рыбу на продажу, занимались кузнечными и жестяными ремеслами, открывали лавки по городам и селам.

Изредка попадали в Сибирь вольные‚ «полезные для края» евреи, оставаясь там навсегда со своим потомством. Чаще всего это были винокуры‚ «известные опытностью своею и отличным искусством в винокурении»‚ потому что местные мастера не владели секретами производства, и их надо было обучить. Известен случай‚ когда Николай I – «в уважение к крайней необходимости» – разрешил винокурам Давыдовым из Орши поселиться на Иркутских заводах‚ но повелел взять с них подписку‚ что они «никого не склонят в еврейскую веру».

Купец Моисей Прейсман прожил в Сибири без разрешения почти сорок лет‚ в виде исключения – «как полезнейший человек для края» – получил право «остаться и впредь на жительство в Сибири». Для этого ему пришлось пожертвовать в Нижнеудинске большую сумму для местного собора‚ «храм‚ колокольню и крыльцо он покрыл листовым железом‚ а кровлю окрасил зеленою краскою на масле‚ каковое пожертвование стоило ему‚ Прейсману‚ десять тысяч рублей ассигнациями».

В 1836 году в Петербурге решили выделить земли в Омской области и Тобольской губернии для евреев черты оседлости, чтобы они стали земледельцами. Намерения были самыми наилучшими: предполагали выстроить к прибытию переселенцев «избы из казенного леса»‚ выделить по пятнадцать десятин «удобной земли на каждую душу мужского пола и снабдить каждое семейство за счет казны земледельческими орудиями‚ рабочим скотом и прочими необходимыми домашними вещами».

Около 5000 евреев продали свое имущество, чтобы отправиться на восток, однако в мае 1837 года появились правила, утвержденные Николаем I, первый пункт которых гласил: «Поселение евреев в Сибири решительно и навсегда прекратить». Лишь 1367 переселенцев успели попасть на отведенные земли‚ где они образовали деревни и занимались хлебопашеством. Потомки этих колонистов расселились затем по всей Сибири и с гордостью подчеркивали свое происхождение: «Мы не ссыльные‚ – говорили они‚ – не «ноздреванные» какие-нибудь‚ мы вольные».

В начале двадцатого века исследователь писал о них: «Еще в настоящее время можно встретить во многих селах Сибири старый тип еврея-земледельца – широкоплечего и высокого‚ коренастого‚ с загорелым лицом‚ одетого в русскую поддевку, говорящего чистым русским языком с сибирским акцентом. Многие из них и по сей день принимают близкое участие в делах схода‚ выбираются в сотники‚ сельские писари и старосты».

При Николае I в Сибирь стали направлять еврейских солдат. Со временем они женились на девушках, привезенных из черты оседлости, основывали в городах еврейские общины, строили солдатские синагоги. Указ 1837 года определил: сыновья солдат и ссыльных поселенцев должны с четырнадцати лет поступать в школы кантонистов или в шестнадцатилетнем возрасте возвращаться в черту оседлости.

Однако в 1845 году Николай I повелел: «Всех сыновей евреев, проживающих как в Восточной, так и Западной Сибири… помещать впредь в заведения эти (в школы кантонистов) по достижении ими восьмилетнего возраста». А по поводу солдатских дочерей приняли такое решение: «пришедшие в возраст» еврейские девушки «могут, обратясь в Христианскую веру, вступить в брак с русскими поселенцами и способствовать чрез то размножению народному в сем недостаточно населенном крае».

3

При Александре II некоторые категории евреев получили право селиться во внутренних губерниях России‚ в том числе и в Сибири. Они торговали там хлебом‚ ввозили скот из Монголии‚ работали артелями по погрузке пароходов и железнодорожных вагонов‚ проникали в самые отдаленные места Сибири со своими товарами, способствуя развитию малонаселенного края. Евреи установили торговые связи с Москвой, Лодзью и другими промышленными центрами России; Новомейский, Каминер, Фризер, Риф участвовали в развитии сибирской золотопромышленности.

Практически евреи не конкурировали с местным населением‚ потому что каждому хватало места и работы. Даже самый предвзятый исследователь признавал‚ что «для Сибири еврей пригоден и полезен»; он превращает городок Сибири в торговый или промышленный центр, «делается образцом и примером для неподвижного сибиряка-горожанина‚ которому есть чему у него поучиться».

Житель Сибири вспоминал: «Коренное население‚ не знавшее ни дворянства‚ ни крепостничества‚ – народ смелый‚ здравомыслящий и честный. С евреем сибиряк живет в ладу; ни он‚ ни начальство не знают о существующих для евреев особенных законах… Но вот приехал вновь назначенный генерал-губернатор Восточной Сибири. В большом селе‚ где его встретили хлебом-солью‚ он заметил в толпе еврейские лица и спросил депутацию: «Что‚ жиды‚ небось‚ здорово вас обирают?» Когда сельчане ответили ему: «Нет‚ ваше высокопревосходительство‚ они народ хороший»‚ – он сказал: «Ну‚ стало быть‚ вы их не знаете». Дав такой бесплатный урок местным жителям‚ администратор необъятного края вскоре развернул широкую деятельность по части утеснения евреев».

Правительство поощряло переселение в Сибирь сотен тысяч крестьян из западных губерний‚ однако в 1898 году было указано в категорической форме: «Евреям приезд и водворение в Сибири воспрещается». Теперь даже тот‚ кто имел право на повсеместное жительство‚ не мог поселиться в Сибири без разрешения местных властей. Многие рвались туда за куском хлеба от скученности и лишений черты оседлости‚ но их перехватывали по дороге‚ не разрешали оставаться даже на короткое время и немедленно высылали обратно.

По всей Сибири установили кордоны на границах губерний‚ на пристанях и железнодорожных станциях‚ где в паспортах приезжавших евреев ставили штамп – «въезд в сибирские города воспрещен». В еврейских общинах не хватало учителей‚ резников‚ раввинов‚ но получить разрешение на их приезд не было никакой возможности. Лишь евреи-каторжники и ссыльные имели привилегию – попасть в Сибирь и остаться там навсегда. Доходило порой до абсурда: некий резник‚ проживший в Сибири двадцать с лишним лет‚ достал удостоверение‚ что он – сосланный в Сибирь конокрад‚ и получил право на постоянное жительство. Выходило так‚ что честный еврей из черты оседлости не мог попасть в Сибирь‚ но еврей-преступник попадал туда на законном основании.

С. Витте, председатель Совета министров, из воспоминаний: «Вся груда еврейских законов представляет смесь неопределенностей с возможностью широкого толкования в ту или другую сторону». Запутанное законодательство о евреях стало хорошей статьей дохода для местных чиновников. Они пугали сибирских евреев угрозой выселения – особенно перед еврейскими праздниками‚ сажали их в кутузки до выяснения вопроса, получая за освобождение соответствующие подношения. Еврейский вопрос всплывал всякий раз‚ когда какому-либо чиновнику надо было поправить свои финансовые дела.

Затем власти потребовали‚ чтобы сибирские евреи жили лишь в тех городах‚ к которым некогда были приписаны. Началось принудительное переселение в места приписки‚ порой за тысячи километров – тех‚ кто давно находился на обжитом месте‚ работал‚ имел имущество. Иркутских евреев погнали в Читу‚ читинских – в Иркутск‚ а из Томска передавали: «Распоряжение о выселении поставило почти в безвыходное положение восемьсот семейств‚ которые обладают в городе недвижимостью. Результатом этой меры является разорение многих». Это принимало иногда такие размеры‚ что из Петербурга одергивали полицейские управления‚ которые «слишком энергично начали выселять евреев» и могли подорвать экономику края.

Порой местные жители противились этому выселению. В Забайкальской области рабочие приисков снова призвали и скрывали от властей высланных торговцев-евреев‚ потому что в их отсутствие торговцы-неевреи брали с рабочих тройные цены. В Иркутске офицеры и жандармы прятали от полиции некоего еврея‚ мастера «офицерских принадлежностей»‚ который подлежал выселению. Купцы и волостные правления просили оставить у них выселяемых евреев‚ этих «полезных и нужных» граждан‚ но их пожелания расходились с официальной политикой.

М. Кроль, из воспоминаний (Верхнеудинск, конец девятнадцатого века): «Большое впечатление на меня производила сравнительная зажиточность тамошних евреев. Я не встречал ни одного бедняка еврея, а о еврейском нищенстве, которое было распространено в черте оседлости, там не имели даже представления. Меня поражало то доверие, с которым верхнеудинские евреи относились друг к другу. Среди них был развит обычай давать беспроцентные ссуды на крупные суммы без всяких расписок. Верили на слово. И это было тем удивительнее, что почти все тамошние евреи были потомками каторжан или поселенцев… Каждого расценивали только по личным качествам и по его делам».

Еврейские общины содержали синагоги и молитвенные дома, хедеры, сиротские приюты, дома для престарелых, создавали погребальные братства и «Общества пособия бедным евреям». Разбросанные по огромной территории и оторванные от европейских единоверцев‚ они попали под местное влияние, образовав особый тип сибирских евреев.

«Сибирские евреи‚ – писал очевидец‚ – плохо знали еврейскую грамоту‚ но были по-своему набожны. Они усвоили себе местные нравы и обычаи. Многие пили водку и играли в карты‚ а еврейские девушки в деревнях пели русские песни в хороводах; они вечно жевали «серу» и щелкали кедровые орешки‚ что называлось «сибирская беседа»… Молодые люди‚ ездившие в «Рассею»‚ привозили оттуда красивых невест‚ не считаясь с их общественным положением. С партиями же для еврейских девушек дело обстояло хуже‚ и каждый заезжий приказчик-еврей мог сделаться желанным женихом богатейшей невесты».

Исследователь жизни евреев Сибири отметил:

«Гостеприимство у сибирских евреев развито не менее‚ чем у сибиряков вообще… К вашим услугам будет и стол его‚ и квартира‚ он снабдит вас всеми необходимыми вам сведениями‚ члены его семьи будут ухаживать за вами‚ словом‚ вы встретите у него самый радушный прием…

Приезжает в город какой-нибудь магид – проповедник‚ его окружают должным почетом… обильно награждают. Сибирский еврей охотно жертвует на богоугодные заведения (особенно – Иерусалимские‚ Яффские)‚ а также на постройку молитвенных домов… Нередки случаи‚ когда перед постройкой синагоги разъезжает уполномоченный по всей Сибири и собирает крупные пожертвования… Смешанные браки и переход в христианство весьма редко наблюдаются среди сибирских евреев…

Сибиряк-еврей обладает весьма ценной чертой – чувством человеческого достоинства и отсутствием высокомерия. Характер у него мягкий и прямой. Он никогда не скрывает своей принадлежности к еврейской нации‚ никогда не будет унижаться перед чиновником и не допустит обиды со стороны последнего».

Перепись 1897 года насчитала 33 477 евреев – 0,6 % населения Сибири и Дальнего Востока. Из них – 3609 в Иркутске, 3214 – в Томске‚ 290 – во Владивостоке‚ 930 евреев в Каинске – при населении города в 6000 человек; в Якутске было 356 евреев, на Сахалине – 127‚ в Минусинске – 7, в якутском городе Верхоянске – 6.

В 1911 году евреев перестали пускать на сибирские ярмарки – на основании резолюции Николая II: «Нужно сделать всё‚ чтобы не дать евреям заполонить Сибирь. Я этого требую самым решительным образом». С 1915 года, во время Первой мировой войны, в Сибири появились беженцы из западных районов страны, среди которых были евреи. Их направляли этапами в отдаленные районы, и евреи Енисейска сообщали: «При виде этих страшных страданий наших братьев, мы сочли нашей священной обязанностью прийти, возможно скорее, им на помощь…»

4

В конце девятнадцатого века, во время ссылок в Сибирь и на Дальний Восток, евреи одними из первых начали исследовать культуру и быт малых народов. Л. Штернберг изучал на Сахалине быт гиляков, айнов, орочей и гольдов; М. Кроль – традиционную культуру бурят Забайкалья; В. Иохельсон познакомился с языком юкагиров в Якутии и составил русско-юкагирский словарь; В. Тан-Богораз исследовал на Колыме языки и фольклор чукчей‚ эвенов, составил первый словарь и грамматику чукотского языка. Тан-Богораз‚ Иохельсон и Штернберг участвовали в американской экспедиции‚ которая установила связь народов северо-восточной Азии с эскимосами Америки – через Тихий океан‚ по «мосту народов».

В. Тан-Богораз отметил у народов Арктики «совершенно беспримерную выносливость», способную преодолевать голод, усталость и ночевки у костра при пятидесятиградусных морозах. Он выяснил, что с появлением пришлого населения у местных жителей вспыхивали эпидемии гриппа, скарлатины, оспы и сифилиса, которые уничтожали порой «треть наличного состава населения, и без того немногочисленного». Обратил внимание ученых на творческую одаренность народов Арктики, на их рисунки, скульптуры, резьбу и вышивки, которые «значительно выше уровня племен, обитающих на юге, и могут выдержать сравнение с лучшими образцами».

Расскажем теперь о человеке, который родился в 1794 году на западе Литвы, в той ее части, что некогда называлась Жмудия. Он появился на свет в бедной еврейской семье и получил имя Яаков – Яаков Домбровер, сын Шауля. Его рано женили, однако через несколько лет Яаков бросил семью, тайно перешел границу, жил в Германии, а затем в Англии, где был синагогальным служкой при лондонском раввине. Там он изучал Тору и Талмуд, выучил несколько европейских языков и вернулся в Россию, чтобы дать развод жене. Было ему тогда 37 лет.

Яакова арестовали за незаконный переход границы и за предполагаемое участие в польском восстании 1830 года, после чего сослали в сибирское село неподалеку от Иркутска. Фамилию Домбровер изменили в документах на польский лад, с того момента его стали именовать – Домбровский, Яаков Домбровский. Это был предприимчивый человек, он начал с того, что изготавливал сапожную ваксу и продавал ее в окрестных селениях. Затем занимался поставками хлеба и спирта, а когда Домбровскому и его новой семье разрешили поселиться в Иркутске, его капитал составлял уже 50 000 рублей. Исполнилось ему в тот момент 65 лет.

Иркутск был торговым городом, где жили богатые русские купцы. Современник отмечал: «Ни в одном из сибирских городов вы не найдете таких магазинов с предметами роскоши и изящного вкуса, таких изящных экипажей, такого блестящего общества, нигде нет… более развитого вкуса к литературе, науке, изящным искусствам. Иркутск – первый город в Сибири…»

Домбровский стал купцом первой гильдии, занимался торговлей хлебом, добычей золота, производством и продажей вина совместно с русскими производителями. Он арендовал дом для еврейской молельни, помещение для старых и больных людей, приобрел здание для еврейского училища, в течение двадцати лет руководил еврейской общиной Иркутска. У него было пятеро сыновей, совместно они создали торговый дом «Я. С. Домбровский с С-ми» – было ему тогда 85 лет. О нем и о его семье сообщали: «Всей Восточной Сибири известно, что Домбровские – сила, и сила до того могучая, что даже людям богатым трудно тягаться с ними».

Умер Яаков Домбровский в 1884 году, когда ему исполнилось 90 лет, а перед смертью, как утверждали, сочинил эпитафию самому себе. На одной стороне памятника пометили: «Удержите ваши слезы. Не плачьте о несчастии, что Яаков ушел в свой путь и нашел здесь могилу, – Яаков не умер! Он жив! Он оставил свое хорошее имя, которое дороже елея». Надпись на другой стороне памятника: «Спрашивают в долине плача: кто нашел себе отдых под этим бугорком земли? Девяностолетний старик… рабби Яаков, сын Шауля, Домбровский. Кто тебя не знает?» И третья надпись на памятнике: «Жмудия его родила. Англия его просветила. Сибирь его возвеличила. Земля Иркутска его покрывает».

Остается добавить, что торговый дом «Я. С. Домбровский с С-ми» вскоре разорился, а сыновья Яакова объявили о своей несостоятельности.

Баргузин, 1842 год. Из письма М. Кюхельбекера, ссыльного декабриста: «Жидов наслали пропасть… Их уже более 150 человек, да еще обещают сотню…».

Тобольск, 1872 год. Из доклада губернатора города: «По моему распоряжению был сделан внезапный обыск в квартирах у евреев, по которому оказалось, что во всех еврейских домах находятся кружки для сбора пожертвований на Иерусалимских евреев… Пожертвования не имеют никакого политического характера».

Из еврейских газет и журналов конца девятнадцатого века.

«Каинский купец Н. В. Ш. на обратном пути с нижегородской ярмарки внезапно заболел холерой. Несмотря на то‚ что Ш. и его жена далеко не дружелюбно‚ а даже очень враждебно относились к евреям‚ жена Ш. послала в еврейскую синагогу просить отслужить молебен о выздоровлении ее мужа. В синагоге собрали молящихся‚ была прочитана молитва‚ псалмы и всё прочее‚ что полагается в таких случаях. Господин Ш. теперь уже вполне здоров и‚ надо полагать‚ после случившегося изменит свое отношение к евреям».

«На второй день еврейского Нового года местный раввин посетил тюрьму‚ чтобы помолиться с заключенными. Его провели в комнату‚ где были собраны шестьдесят евреев‚ – здесь были и те‚ кого присудили в Сибирь. После молитвы раввин сказал поучение на русском языке. Многие плакали. Заключенным оставили молитвенники‚ двести сорок булок‚ два пуда мяса‚ картофель и пр.»

Красноярск, Енисейской губернии.

Евреи поселились в городе в начале девятнадцатого века; это была Еврейская слободка с молитвенным домом и отдельным кладбищем. Жили тогда в губернии 85 евреев; был раввин, он же резник, который «два раза в году совершает объезд (по губернии) и закалывает животных для евреев, которые в остальное время живут без мяса».

1835 год – в Красноярске 109 евреев, 1861 год – 362 еврея, 1877 год – 84 семейства: купцы, мещане, крестьяне, поселенцы, отставные солдаты. Перепись 1897 года насчитала в городе 1137 евреев. В 1885–1889 годах трое получили аттестат об окончании Красноярской мужской гимназии с золотой и серебряными медалями: сын мещанина Пинкус Левин – поступил затем на физико-математический факультет Петербургского университета; сын отставного рядового Аарон Фельдман – поступил в Томский университет; сын поселенца Иосиф Ицын – закончил юридический факультет Московского университета.

В 1837 году в Петербурге постановили: вновь сосланных на поселение и завершивших сроки каторжных работ следовало поселять в местах «более отдаленных», а точнее – «в Якутской области и за Байкалом».

С 1837 по 1846 год в Сибирь сослали 66 979 человек. Из них 90,5 % – лица православного вероисповедания, 3,7 % – католики, 2,9 % – мусульмане, 1,5 % – протестанты, 1,4 % – евреи (939 человек). Большинство евреев сослали за воровство, контрабанду, грабеж, подделку ассигнаций и «зажигательство».

Из отчета по Нерчинской каторге: «Подвергнутые порке розгами с весны 1909 года по осень 1911 года». Наказаны 130 человек, причины этого, среди прочего, таковы: нежелание отвечать «здравие желаю», отказ идти в церковь, нежелание принять от начальника яйцо в пасхальную ночь, а также 25 ударов розгами – «за то, что еврей».

Иудействующие

Ох вы, герчики, герчики-еврейчики, Скажите, скажите, что у нас один? – И на небе, и на земле один у нас Бог!..

1

Иудействующие появились в христианстве почти с начала его возникновения; первые последователи Христа уже спорили о том‚ какие предписания еврейской религии следует сохранить‚ а от каких можно отказаться. На церковных соборах принимали решения по этому поводу и отлучали отступников‚ но в разные времена, в разных странах христиане отпадали порой в ересь, соблюдая некоторые требования еврейской религии. Это были «гипсистарии» в Малой Азии‚ «небожители» в Северной Африке‚ «пасхальники» и «обрезанные» во Франции и Италии‚ «жидовствующие» в Болгарии‚ «сомбатош» («соблюдающие субботу») в Трансильвании‚ отступники из пуритан в Англии и Америке.

В России «ересь жидовствующих» впервые появилась в пятнадцатом веке. В 1471 году в вольный город Новгород приехал из Киева еврей Схария и повлиял, очевидно, своими доводами на местных священников‚ которые и до него задумывались над основами христианской веры. Схария «прельстил в жидовство» священников Алексея и Дионисия‚ уехал из Новгорода‚ но «ересь жидовствующих» и без его помощи распространялась по городу. Затем она перекинулась на Москву‚ ее сторонниками стали влиятельные люди при дворе великого князя‚ даже Иван III подпал под влияние еретиков и «склонял слух» к ереси.

Жидовствующие отрицали основные догматы христианской веры: не признавали Иисуса Христа сыном Божьим и Мессией‚ не верили в его воскресение и вознесение‚ отвергали Святую Троицу и монашество‚ не почитали крест‚ иконы и святых с чудотворцами‚ признавали лишь единого Бога – «Творца неба и земли»‚ чтили «субботу паче воскресения Христова» и праздновали еврейскую Пасху. Кончилось тем‚ что в декабре 1504 года в Москве всенародно сожгли в деревянных клетках главных еретиков‚ «злых врагов истинной веры» – для искоренения «ереси жидовствующих».

Еретиков сожгли и в Новгороде‚ заточили в тюрьмы‚ предали церковному проклятию и утвердили «христианскую веру‚ поколебавшуюся и изнемогшую от еретических учений». С тех пор явных жидовствующих не стало в России; одних искоренили‚ другие‚ возможно‚ затаились, внешне соблюдая обряды православной веры‚ и «ересь жидовствующих» не проявляла себя до восемнадцатого века.

2

В 1745 году в Ростове-на-Дону митрополит Дмитрий неожиданно обнаружил среди своей паствы секту «щельников»‚ которые «по-жидовски субботу постят»‚ и предположил‚ что они возродили прежнюю «ересь жидовствующих». Невозможно доказать прямую связь между двумя ересями‚ какое-либо влияние одной из них на другую‚ но очень уж много у них общего. Субботники‚ как и их предшественники‚ совершали обряд обрезания‚ признавали единого Бога и отрицали божественность Христа‚ не ходили в церковь, не соблюдали постов и не почитали иконы‚ праздновали субботу вместо воскресенья‚ но о Талмуде ничего не знали.

В 1765 году воронежские крестьяне-субботники сообщили на допросе основы своей веры: «Образам святым не поклоняться – они… суть идолы. В церковь Божию не ходить, не исповедоваться и святых тайн не причащаться… Свиного мяса не есть, субботу почитать, а воскресенье не почитать… крестов на себе не носить». В 1773 году задержали в Воронеже группу субботников, отправили к священникам для увещевания, «токмо, будучи упорны, на истинный путь не обратились, а остались при своем заблуждении». Их допрашивали и в губернской канцелярии, избивали плетью, чтобы выдали сочинителей псалмов, – Мавра Овчинникова и ее четырнадцатилетняя дочь показали под пыткой, что те псалмы научил их петь Господь Бог.

Прошло немного времени‚ и при Екатерине II объявились 400 субботников в нескольких деревнях Саратовской губернии‚ которые не скрывали своей веры. Вряд ли они отпали в ересь незадолго до того‚ как их обнаружили: это была хорошо организованная секта с установившимся религиозным ритуалом – такое не образуется за короткий срок.

В 1797 году донской казак Косяков во время службы на Кавказе перенял веру от одного из иудействующих‚ вернувшись домой‚ склонил к ереси своего брата и проповедовал учение среди казаков. Был суд. Братья‚ вроде бы‚ раскаялись и вернулись в православие‚ но через малое время Косяковы сообщили атаману Войска Донского‚ что придерживаются православной веры «по одним только видам»‚ на самом деле следуют закону Моисея‚ «от которого отступать не намерены»‚ и потому просят освобождать их по субботам от общественных работ. Дело дошло до Петербурга; Сенат распорядился сослать братьев под надзор в отдаленные края‚ а их детям запретили следовать за отцами.

Ересь продолжала распространяться‚ и в разных местах России объявлялись сектанты‚ «удалившиеся от христианства». Это были крепостные крестьяне внутренних губерний – Московской‚ Тульской‚ Орловской‚ Рязанской‚ Тамбовской‚ Воронежской‚ Архангельской‚ Пензенской‚ Саратовской, Ставропольской и Астраханской‚ то есть тех губерний вне черты оседлости‚ где евреев практически не было. В 1811 году в Каширском уезде объявились 150 сектантов‚ которые «содержали издревле» свою веру и скрывали ее до поры до времени‚ опасаясь преследования властей.

Сектантов обнаружили в Ельце и установили‚ что все мужчины-субботники оказались обрезанными и соблюдали «веру отцов своих‚ то есть иудейскую»‚ от которой не соглашались отказываться. Затем выяснилось‚ что в Саратовской губернии крестьянин Милюхин давно «совратил» целые деревни‚ где «исповедали веру по Моисееву закону», хоронили умерших на собственном кладбище. А из Воронежа сообщили‚ что явных отступников в епархии около 1500‚ а «тайных едва ли не более»; «зараженные иудейством… внушают молодым людям‚ что вера их лучше‚ нежели христианская… отчего многие тайно пристают к их обычаям‚ уклоняясь от церкви».

Сектантов называли тогда субботниками‚ жидовствующими‚ иудействующими или приверженцами «Моисеевой секты». Некоторые из них утверждали‚ что «их вера ведется издревле»‚ возможно‚ от еврея Схарии или его последователей; в доказательство этого приводили такой довод: если бы они обратились недавно‚ то наверняка бы запомнили имена первых своих учителей. Иудействующие распространяли свое учение среди соседей‚ но и в тех местах‚ где не было сектантов‚ христиане склонялись порой к ереси.

Один из субботников записал со слов своих предков:

«Первоначальный толчок к переходу многих православных семейств в еврейскую веру дало чтение Библии – Ветхого и Нового Заветов на церковнославянском языке. Грамотные люди читали Библию и руководствовались ее заповедями насколько это было возможно‚ без разъяснений еврейских законоучителей‚ ибо в то время евреев в их губерниях не было совершенно.

Сначала отказывались от православия тайно‚ у себя дома. Например‚ в годовой русский праздник‚ когда приходилось принимать у себя священника‚ субботники ставили на места иконы‚ а по уходе священника снимали и уносили их из помещения. Днем отдыха почитали субботу‚ женщины зажигали субботние свечи; в субботние дни молились по Библии и пели псалмы‚ мужчины и женщины вместе…

Разного рода начальство‚ как гражданское‚ так и духовное‚ вызывало их на допросы‚ и на все вопросы предки наши отвечали выдержками из Библии. Говорили им: «А кто же вас этому научил‚ старички?» – «Нас научила старая-престарая старуха»‚ – ответил мой дед Кузьмич. «А где же эта старуха?» – удивленно спросили все разом. «У меня дома лежит». – «Нужно привести сюда на допрос эту старуху»‚ – строго приказал архиерей. «Эта старуха не пойдет без меня»‚ – возразил дед. «Тогда ступай с провожатыми и приведи сюда твою старуху»‚ – распорядился архиерей.

Мой дед вышел с провожатыми из зала суда‚ дошел до своего дома‚ взял с полки свою Библию‚ возвратился‚ положил перед судом книгу и сказал: «Вот эта самая старуха‚ которая нас научила и открыла глаза нам‚ показала нам путь к Отцу. Старше этой старухи и мудрее ее нет»…»

3

К тому времени стало ясно‚ что иудействующие распространились почти по всей России‚ по официальным подсчетам их числилось около 20 000 человек (цифра явно заниженная, так как многие скрывали свою веру).

В 1825 году вышел указ «О мерах к отвращению распространения жидовской секты под названием субботников», который определил суровые меры для борьбы с ними. Распространителей учения следовало забирать в солдаты или ссылать в Сибирь‚ в самые отдаленные места‚ «дабы они никого не вовлекли в свое заблуждение»; не выдавать сектантам паспорта‚ чтобы не могли ездить с места на место и распространять свое учение; категорически запрещалось «исполнение обрядов обрезания, венчания‚ погребения и прочих, не имеющих сходства с православными».

Указ потребовал также «именовать субботников жидовскою сектою и оглашать‚ что они подлинно суть жиды»‚ так как наименование «субботники» не производит в народе необходимого «к ним отвращения». По этому же указу «всех евреев без исключения, где бы они ни находились», следовало изгонять из уездов, в которых обнаруживали секты субботников, и «впредь ни под каким предлогом пребывание» евреев там «не дозволять».

Тотчас же начались гонения на сектантов. Их отдавали в солдаты или целыми селениями ссылали в Сибирь вместе с детьми старше восемнадцати лет‚ а малолетних детей отбирали для воспитания в православии. Деревни сектантов стояли разоренными и опустелыми‚ многие из субботников только внешне‚ под угрозой наказания‚ принимали православие‚ тайно исполняя прежние свои обряды.

Одна группа сосланных сектантов обосновалась в Енисейской губернии; в глухом краю Минусинского округа‚ подальше от начальства‚ они основали деревню Обетованная. Но енисейский губернатор название не утвердил и повелел переименовать Обетованную в Иудино – в память Иуды-предателя‚ от которого‚ как полагал губернатор‚ происходили иудействующие. Трудолюбивые и непьющие поселенцы обрабатывали землю на общинных началах‚ сбывали на золотые прииски хлеб‚ овощи и мясо. (У исследователей существует предположение, что во время всероссийской переписи 1897 года жители деревни Иудино записали себя евреями.)

После присоединения к России Амурского края сектантов стали расселять и там. Возле Благовещенска они основали деревню‚ занимались хлебопашеством и скотоводством‚ выстроили синагогу и молились в ней на «лошн койдеш»‚ то есть на «святом языке» – иврите. Очевидец побывал в одной из синагог сибирских субботников, где пели псалмы Давида и молитву «Смягчи, Господи, участь народа Твоего». «Как кантор, так и молящиеся, пели эту молитву с такой заунывной мелодией, что положительно надрывало душу слушателя и уносило его в область вечно непримиримых религиозных гонений, из-за которых всегда так жалобно стонет земля».

Кроме Сибири иудействующих ссылали в Грузию на вечное поселение‚ но оттуда они расселились по всему Закавказью, склоняя в свою веру. Священник так описывал субботнюю службу в синагоге иудействующих на Кавказе:

«При входе в дом меня поразило прежде всего то‚ что все мужчины стоят в шапках; в переднем углу висело несколько полотенец‚ на столе лежала Библия, горел огарок стеариновой свечи – вот и вся обстановка места‚ назначенного для богослужения. Мужчины стояли впереди‚ за ними женщины‚ а в задней части избы‚ на печке и на лавках сидели малолетние дети…

Помощник раввина начал петь‚ за ним все мужчины‚ и таким образом пропели весь псалом. Напев был подобен напеву общеупотребительных народных песен‚ самые приемы запевалы и певчих также похожи на способы песенников. По окончании псалма все подняли руки вверх и пропели тем же напевом: «Свят‚ свят‚ свят Господь Саваоф‚ наполнена вся земля славой Его!» Затем все поклонились раввину в пояс‚ чем и окончилось их моление… Я спросил: «Зачем же вы молитесь Богу в шапках?» – «Так велено‚ – сказали они‚ – в законе Моисеевом»…»

Иудействующие жили разрозненно‚ одна община в отдалении от другой, поддавались разному влиянию‚ особенно влиянию секты молокан; со временем образовались группы субботников‚ в разной степени тяготевших к иудейству, но все они отвергали церковные обряды‚ праздновали субботу и еврейскую Пасху, соблюдали еврейские законы о пище. В «Толковом словаре» В. Даля сказано о них однозначно‚ без разделения на оттенки: «Субботник – толк раскольничий‚ вернее‚ ересь жидовская‚ ветхозаветники‚ жидовины‚ иудействующие‚ не признающие воскресения Христова».

Большая община иудействующих, крестьян из Рязанской и Пензенской губерний, образовалась в селе Зима Иркутской губернии. Они не отличались наружностью или одеждой от прочих односельчан‚ но жили отдельно на двух улицах. В паспортах у них значилось в графе «вероисповедание»: «иудейское – субботнической секты»; имена детям они давали из Библии – Авраам‚ Ицхак‚ Яаков‚ Аарон‚ Моисей‚ Самуил‚ Лазарь‚ Захария‚ Рувим‚ Ревекка‚ Дина‚ Тамар. Иудействующие читали вместо молитвы Библию на русском или на церковнославянском языке‚ пели псалмы‚ но со временем некоторые из них стали молиться совместно с евреями‚ хотя власти это запрещали.

Некий еврей‚ поселившийся в селе Зима‚ вспоминал: «Живу день‚ живу другой у них‚ работаю вместе с ними – ничего особенного не замечаю… Но вот возвращаюсь в пятницу к вечеру‚ захожу в избу‚ смотрю – и глазам своим не верю… Бог ты мой! Свечи субботние горят, стол белой скатертью накрыт‚ два хлеба под салфеткой. Хозяева-братья стоят с книжками в руках около свечей и молятся; всё семейство торжественно настроено… Один из братьев‚ окончив молитву‚ положил молитвенник на стол и приветствовал семейство: «Гут шабес!»…»

4

Из биографий субботников.

«Парфен Трофимович Морозов, бывший крестьянин Самарской губернии. В 1858 году его судили за отпадение от православия и за совращение других в субботничество. Просидел в тюрьме три года, был вызываем неоднократно на увещевание к православному священнику; увещевания не могли поколебать его верований, и он был приговорен к каторжным работам на 10 лет, к 60 ударам плетью и наложению клейм на лицо. Его разрознили с женой и записали вдовым. Плети и клейма манифестом были отменены, но каторгу пришлось отбывать.

Его жену после долгих увещеваний записали вдовой и с шестью дети сослали в Туруханск, Енисейской губернии… По отбытии срока каторги Морозов поселился в Благовещенске. Библию он и члены его семьи читают славянскую, по-еврейски никто из них не учен; живут с евреями заодно».

«Субботник Федор Петрович Холоденин был осужден и сослан на Камчатку на семь лет. Жену увещевали священники, чтобы вернулась в православие, она наотрез отказалась и получила 200 штук розог, от которых долгое время находилась в беспамятстве… Затем она была сослана в Туруханск… По истечении срока ссылки муж приехал на Амур, в Благовещенск, где семья проживает в настоящее время. В этом семействе 14 душ. Одна дочь окончила гимназию, другая вышла замуж за еврея».

Первое поколение ссыльных шло на многие жертвы ради своей веры‚ вплоть до разлуки с малолетними детьми. Из свидетельства субботника:

«Это были герои воли и духа. Праздничное и свободное время они проводили за чтением священных книг, жили очень скромно‚ помогая друг другу. Только и было разговору между ними‚ что о Библии‚ с диспутами‚ время проводили чинно и трезво. В питейное заведение ходить считалось большим срамом‚ и сквернословия не было. Если субботник‚ бывало‚ услышит от кого-либо крепкое слово‚ то отойдет и не будет говорить с ним‚ и своим близким накажет сторониться такого человека…

Женщины в пятницу топили печь‚ варили и заготовляли для субботы до захода солнца‚ причем часть кушанья‚ предназначенного на завтра‚ оставляли в печи. Женщины соблюдали строгую ритуальную чистоту и периодическое омовение‚ в зимнюю пору ходили обмываться в прорубь… В субботу утром‚ помолившись Богу и отобедав с песнопением‚ старики проводили субботний день за священными книгами или отдыхали‚ изредка ходили к знакомым побеседовать‚ а если угощали чаем‚ то непременно из «чугуна»‚ поставленного в печь с пятницы; о самоваре же в субботу и помину не было.

Мясное редко кушали‚ но строго соблюдали «кошер»‚ пользуясь услугами еврейского резника. Каждое утро‚ вставая‚ молились, надевая тфилин. Вообще‚ наши предки жили богобоязненно и мирно между собой».

К каждому празднику сибирские субботники готовились заранее, проводили его по установившейся традиции. Один из них сообщал:

«Пасху соблюдают очень строго. Приготовлением опресноков занимаются исключительно свои девицы или замужние женщины‚ и ни в коем случае не православные… Перед Пасхой всё квашеное тщательно убирается‚ моется‚ посуда употребляется новая или хранящаяся с прежних лет‚ исключительно пасхальная. Многие приготовляют к «сейдеру» вино из изюма или меда. И всю Пасху отдыхают…

Во второй день «Швуос»‚ после двух часов пополудни‚ выходят на поле с водкой‚ с самоваром и со всеми принадлежностями для гулянки; там проводят время в играх‚ с музыкой‚ до вечера. В пост «Тишо беов» строго постятся‚ ходят на кладбище‚ не работают. Называют его: «Пост сидения на полу». «Рош га-Шана» проводят в молитве… называют его – «праздник трубки»‚ то есть трубления в рог. В «Йом Кипур» строго постятся и проводят весь день в молитве.

В праздник «Сукос» некоторые строят «суко» (шалаш)‚ и если позволяет сибирская погода‚ то выходят в «суко» делать «кидуш» и обедать. В «Хануко» возжигают свечи по обряду и обычаю евреев. В «Пурим» особенно сильно гуляют‚ с катанием на лошадях‚ и этот день почти ничем не отличается от обыкновенной русской масленицы».

При Александре II преследования иудействующих несколько ослабли‚ многие из них перестали скрывать свою веру, а манифест 1905 года гарантировал свободу совести всем гражданам Российской империи. Особым циркуляром правительство разъяснило‚ что сектанты‚ соблюдающие субботу‚ не являются евреями‚ поэтому на них не распространяются ограничительные законы для евреев.

Но прошло время‚ и у сибирских субботников многое изменилось. Один из них вспоминал с горечью в начале двадцатого века:

«Всё‚ что было хорошего‚ нравственно-возвышенного и идеального у наших предков‚ всё утоплено в этом истинно великом зле – водке. При всяком религиозном обряде‚ при всякой купле‚ продаже‚ обмене – водка и везде водка. Пьют‚ пьют и пьют… Увы‚ умерли наши великие духом предки‚ умер с ними и дух их…

Вряд ли пройдет еще три-четыре поколения‚ и они‚ никем‚ ничем не поддерживаемые в духе религии‚ рассеются‚ как овцы без пастуха‚ и смешаются с окружающей средой… Неожиданный ветер сметет эту распыленную массу‚ и, может, останется после такой сортировки одна сотая часть сознательных‚ как остается самое крупное и чистое‚ доброкачественное зерно‚ не уносимое ветром подобно мякине…»

В начале девятнадцатого века среди иудействующих выделились в небольшом количестве «геры», в простонародье – «шапочники»‚ которые ближе всех приблизились к ортодоксальному иудаизму («гер» в переводе с иврита – принявший иудейскую религию). «Геры» знали Тору‚ изучали Талмуд‚ молились на еврейском языке три раза в день‚ строго исполняли предписания Закона и посылали своих детей в иешивы. Они не вступали в брак с иноверцами‚ даже с субботниками‚ но поощряли браки с евреями и собирали деньги в пользу пострадавших от погромов 1881–1882 годов.

Один из приволжских «геров» говорил писателю С. Ан-скому: «Вот мечтание есть в Палестинку поехать (слово «Палестинка» он произнес с особой нежностью)‚ землицу купить‚ осесть там. Да неизвестно‚ сподобит ли Господь. Час‚ говорят‚ не пришел. Не пускают еще в Палестинку-то…»

5

Из еврейской газеты (1894 год): «Русские субботники… считают себя пленниками в русском государстве‚ вздыхают и плачут по Палестине, ждут не дождутся того времени‚ когда переселятся на Святую Землю… Десять семей сектантов Астраханской губернии распродали свои хозяйства и выехали из деревень искать счастья в «Иерусалимском царстве»‚ а двадцать семей готовились последовать их примеру. Переселение не состоялось‚ так как они были возвращены начальством с дороги и водворены в места своего жительства».

С восьмидесятых годов девятнадцатого века русские крестьяне‚ склонявшиеся к иудейской вере‚ группами и поодиночке приезжали на Святую Землю. Они занимались полевыми работами и охраной еврейских поселений, некоторые из них поменяли свои фамилии: Иосиф Матвеев стал именоваться Иосиф Яакоби‚ Моисей Нечаев – Моисей Эфрони‚ Илья Протопопов – Илья Шмуэли. Новые фамилии перешли к их потомкам, которые полностью растворились в еврейском населении.

Из воспоминаний дочери агронома Х. Кальварийского (конец девятнадцатого века): «Самые крепкие хозяйства в деревнях были у них. И злаки колосились выше‚ и куры беспрерывно неслись‚ и гуси исправно жирели… А у крестьян – евреев скот порой подыхал‚ коровы не доились‚ овощи поспевали какими – то недомерками… Однажды я подслушала разговор отца с Дубровиным: «Господин Кальварийский‚ – сказал ему старый казак‚ – я научился пахать еще в чреве матери… Если вы даете кому-то ссуду на покупку семян‚ это еще не делает его крестьянином»…»

Новообращенные строго соблюдали предписания иудейской религии‚ знали наизусть многие страницы Библии. «На рассвете‚ перед началом работы‚ они произносят псалмы – с волнением‚ порой со слезами. Накладывают тфилин и талесы‚ произносят молитву‚ съедают затем кусок хлеба и принимаются за работу». Однажды в субботний день молодые люди стали стрелять в воздух; это вызвало возмущение вчерашних русских крестьян: «Как же так? Мы приехали на Святую Землю‚ чтобы без помех исполнять заповеди Всевышнего‚ а они публично оскверняют субботу!» В молитвенниках новообращенных тексты располагались в две колонки: одна на русском языке‚ другая на иврите. Насмешники говорили им: «Зачем вы молитесь по-русски? Всевышний не знает этого языка». На что они отвечали: «Когда мы читаем по-русски в левом столбце‚ Всевышний заглядывает через наше правое плечо и читает молитву на иврите».

Конюхом на учебной ферме в Галилее работал Авраам Куракин из южных степей России. Авраам (Агафон Иванович) Куракин еще в России задумывался над основами христианской веры‚ беседовал на эту тему со своими соседями‚ спорил и убеждал. Однажды на Рождество он полез на колокольню‚ чтобы бить в колокол; внезапно у него закружилась голова‚ в глазах потемнело. Желая подбодриться‚ Куракин стал громко читать стих из псалмов Давида: «Крылом Своим Он укроет тебя‚ и под крыльями Его найдешь убежище…» Тут он и услышал голос‚ который указывал перейти в иудейскую веру: «Ибо откуда молитвы? От нее».

Куракин спустился с колокольни‚ рассказал крестьянам‚ какое откровение ему было явлено‚ а они слушали его с огромным вниманием. После праздника крестьяне запрягли лошадь‚ сложили в телегу кресты с иконами из своих домов и отвезли к священнику: «Прими‚ отец‚ не веруем в них более». Священник кричал на них‚ стыдил‚ уговаривал – это не помогло. 37 семей из той деревни – более ста человек – продали дома и переехали в село к субботникам. Затем они отправили посланника к раввину‚ в ближайший город; тот испугался сначала‚ опасаясь преследования властей‚ но упрямые мужики настояли на своем: раввин дал им еврейские молитвенники с переводом на русский язык; эти молитвенники они привезли впоследствии на Святую Землю и молились по ним.

Потом они снова поднялись с места и пошли на север‚ нищие и голодные; некоторые умерли в пути от болезней. В Вильно они поселились среди евреев и приняли иудаизм‚ работали‚ учились в иешиве‚ через полтора года переехали в Одессу и в 1898 году приплыли в Яффу под видом православных паломников. Авраам Куракин стал инструктором в Галилее‚ а его сыновья – Моисей‚ Иосиф‚ Ицхак и Элиягу – взяли в аренду участки земли и занялись сельским хозяйством.

Зимними вечерами в доме у Авраама Куракина собирались жители поселения‚ пили чай из самовара‚ при свете керосиновой лампы слушали рассказы «дедушки». Куракин любил напевать тот самый псалом Давида‚ который читал на колокольне: «Он воззовет ко Мне‚ и Я отвечу ему… Долголетием насыщу его и дам ему увидеть спасение Мое». А когда Куракина спрашивали: «Как вам здесь?»‚ он неизменно отвечал: «Благодарим Создателя: нам хорошо». Авраам Куракин прожил долгую жизнь‚ увидел многих своих потомков‚ расселившихся по Галилее‚ умер в 1926 году‚ когда ему исполнилось 95 лет (знатоки уверяли‚ что было ему 107 лет‚ возможно‚ и 110).

На картах Эрец Исраэль начала двадцатого века пространство вокруг озера Хулы обозначено так: «Дубровинские болота». Посреди болот стояла усадьба Иоава (Андрея) Дубровина‚ зажиточного русского казака с берегов Волги‚ который принял в России иудаизм, вместе с семьей переехал на Святую Землю в 1906 году. С собой он привез сельскохозяйственный инвентарь‚ а также свиток Торы‚ купленный в Одессе перед отплытием парохода (этот свиток хранится в синагоге поселения Иесуд га – Маала). Дубровину предложили взять участок в аренду‚ но он отказался поселиться на земле‚ которая ему не принадлежала; в Астрахани у крестьян было поверье: кто берет землю даром‚ у того ветер ее уносит.

В Галилее Дубровин купил участок плодородной земли, завел хозяйство на русский манер. Вместе с сыновьями он выкопал колодец‚ построил дом‚ конюшню и амбар‚ птичник и хлев; они разводили коров и лошадей‚ кур и гусей‚ насадили фруктовый сад‚ выращивали зерновые культуры‚ овощи и арбузы – в пример прочим поселенцам‚ которым было чему поучиться у русских крестьян. Дубровины разводили знаменитых на всю Галилею кур-несушек; к ним приезжали‚ чтобы купить пару-другую для улучшения породы кур‚ а они угощали гостей чаем и инжиром из своего сада. На сельскохозяйственной выставке в Рош-Пине бык‚ выращенный Дубровиными‚ занял первое место: когда его поставили на весы‚ пружины лопнули‚ и весы развалились.

Сыновья Дубровина – Ицхак‚ Авраам‚ Яаков и Эфраим – прославились силой на всю округу; выходя на работу‚ они брали с собой тяжеленные дубины‚ и окрестные грабители предпочитали с ними не связываться. Но лихорадка не давала покоя; в семье кто-нибудь постоянно болел‚ и лошадь стояла в конюшне под седлом‚ чтобы в случае нужды немедленно скакать за врачом или лекарством. Первым умер от лихорадки сын Дубровина Яаков‚ умерли Авраам и Эфраим‚ умер муж его дочери‚ жена сына и несколько внуков. Старик Дубровин говорил оставшимся: «Не плачьте по умершим. Господь дал‚ Господь взял – благословенно имя Господне!»

Однажды в синагоге его спросили: «Иоав‚ скажи нам перед свитком Торы‚ жалеешь ли ты‚ что принял иудаизм‚ приехал сюда и похоронил многих?» Дубровин ответил: «Братья мои! Вы же знаете‚ что я приехал на Святую Землю не ради наживы‚ а из любви к Создателю. Одно у меня утешение‚ что внуки мои‚ Яаков и Рут‚ смогут читать Тору на иврите».

Иоав Дубровин дожил до ста четырех лет и перед смертью завещал внуку: «Знай‚ что Дубровины ничего не боятся‚ никогда не лгут‚ никогда не напиваются и не крадут. Трудности не могут сломить человека‚ они лишь закаляют». На его могильном камне написано: «Здесь покоится праведный прозелит Иоав‚ глава семьи Дубровиных. Родился 12 октября 1831 года. Умер 15 февраля 1935 года. Да упокоится душа его в мире вечности».

В усадьбе открыли музей памяти этой семьи. Он так и называется: «Усадьба Дубровиных».

6

В еврейской газете сообщили: «В Екатеринодаре можно увидеть в синагоге казаков‚ увлеченных молитвой. Они говорят по-русски‚ считаются коренными казаками‚ имеют земельные наделы и отбывают воинскую повинность. Они населяют две крупные станицы в Кубанской области‚ ведут себя строго религиозно и стараются поддерживать связь с еврейством. В одной из станиц имелся раньше сионистский кружок». В 1901 году в Тифлисе проходила первая конференция сионистов Кавказа; делегатом от станицы Михайловской Кубанской области был казак З. Лукьяненко.

Из воспоминаний 1917 года (свадьба в станице Михайловской):

«Это был «смешанный» брак: сын гера Михайлова сочетался с сестрой шойхета (резника) из Майкопа, который был «самородным» евреем… Оркестр состоял из учеников местной школы, христиан и геров; во главе танцующих выделялся местный шойхет – горский еврей, ловко отплясывающий лезгинку с двумя кинжалами в руках.

В большой горнице сидели порознь мужчины и женщины, точно как на традиционных свадьбах в Польше или Литве. Мужчины были в подавляющем большинстве блондины или рыжие, с голубыми глазами и вздернутыми носами (курносые), а женщины имели тусклые темные глаза и выглядели как «настоящие» еврейки…

Выяснилось, что большинство женщин привезены из черты оседлости, особенно из Литвы, а те, что родились тут, были похожи на матерей своих; мужчины же были все «местной продукции»…»

В 1917 году в селе Еленовка возле озера Севан жили 100 семей субботников, примерно 400 человек, сосланных в Армению из российских губерний; их дома выделялись по зримой примете – мезуза на косяке входной двери. В селе было два молитвенных дома со свитами Торы; иврита никто не знал, недельную главу Пятикнижия читали по русскому переводу. К субботе в домах проводили уборку, готовили праздничный обед, все шли в баню, а вечером отправлялись в молитвенные дома. Для мясной и молочной пищи существовала отдельная посуда, которую перед праздником Песах прожаривали на солнце.

Мужчины налагали тфилин, ходили с покрытой головой и не стригли бороды; женщины покрывали головы платками. Невест брали только из семей субботников, и бракосочетание проходило под хупой – свадебным балдахином. Обрезание новорожденных мальчиков совершали на восьмой день, давали имена Моисей, Захар, Яков, Давид, Исай; умерших хоронили на своем кладбище, на дно гроба клали талес покойного.

К концу двадцатого века в Еленовке оставалось не более двадцати семейств иудействующих. Они разводили свиней, не обрезали новорожденных мальчиков, однако к празднику выпекали мацу, сохраняли свое кладбище и свиток Торы. Этнографы записали плач по умершему, сохранившийся в памяти потомков субботников села Еленовка:

Собирайтесь, мои дети, Последний раз на вас взгляну, Трудно-трудно я болею, И наверно я умру… Опустите мое тело Во глубокую могилу, И засыпьте мое тело Желтым меленьким песком, И пропойте надо мною Вечной памяти покой. Богу слава и держава, Во веки веков «аминь».

В тридцатых годах двадцатого века на Дону существовал колхоз «Сталиндорф» (в дословном переводе с языка идиш – «Сталинская деревня»). В этом колхозе было 7 еврейских семейств и 87 семей субботников, переехавших туда из приволжских районов во время раскулачивания зажиточных крестьян.

В 1942 году, при наступлении на Сталинград, немцы на несколько месяцев захватили колхоз и убили евреев, которые не успели эвакуироваться. Субботникам досталось нелегкое время; было смертельно опасно называть себя приверженцем еврейской веры, и они изыскивали пути уклониться от этого. Через полвека исследователи побывали в поселке Приморском (бывшем «Сталиндорфе») и опросили субботников, которые пережили немецкую оккупацию.

«У нас немец стоял три месяца… Какие были евреи, их уничтожили. Семей пять евреев расстреляли…», «Ну и субботников тоже… тоже начали было шерстить… Кто похож на еврея, тех забрали…», «Они, может, и нас хотели всех порасстрелять…»

«С других сёл говорили (про нас): там евреи, там евреи…», «Мы объясняли, что мы русские, не православные, не крещеные, русские мы. По обличью мы русские. Видно же!..», «Брат обрезан был. И вот немцы к нему пришли, пистолет наставили. А мама ему орет: «Аля, храни письку, храни письку!» Он кулачком зажал ее, чтобы не видели, что обрезана. А то бы застрелили…»

Что же теперь?

«Все уже старые, без конца умирают… Коренных жителей тут человек 50–60 осталось, а так, в основном, дачники…», «Моя мать молилась… У них молитвенники были, а сейчас, наверно, ни у кого и нет… У меня нету, так живу, и всё…», «И на кладбище всё перемешалось… сейчас уже и кресты ставят… Всё заглохло…»

«Называют нас евреями, а тут ни одного еврея давно нет… – Где живете? – В «Сталиндорфе»… Как скажешь «Сталиндорф» – а, жиды! Сталинская деревня…», «Оправославились. Отсубботничались. Теперь только стараемся в субботу ничего не делать, поспать… Ушла вера, мы доживаем, и всё – субботников больше не станет…»

Лишь один жителей поселка сказал: «Меня можно назвать евреем. У меня не в сельском совете выписали (документ), а в синагоге. Любому в морду плюну: я еврей. По сей день показываю (документ), не стесняюсь – не в сельском совете выписали».

7

Во второй половине двадцатого века иудействующие жили небольшими компактными группами в Воронежской, Иркутской и Тамбовской областях, в Краснодарском и Ставропольском крае, в Биробиджане и на Кавказе. Они частично придерживались еврейских религиозных предписаний, отвергали церковные обряды, отмечали субботу и еврейские праздники, соблюдали законы о пище.

В сибирском поселении Зима «миньян» для молитв сохранялся у иудействующих до 1970-х годов. В конце 1990-х годов иудействующие сибирской деревни Иудино (переименованной в Бондарево) выпекали мацу к празднику Песах, не ели свинину, на дверях домов прикрепляли мезузы; на их кладбище стояли надгробные камни с изображением магендавида, на похоронах они читали «кадиш» и псалмы.

В конце двадцатого века этнографы побывали на юге Азербайджана, в селе Привольное; там жили «геры» и субботники, предков которых выслали в девятнадцатом веке в Закавказье «за измену православию». В Привольном исследователи записали песню «Герчики-еврейчики» – жители села поют ее на еврейских праздниках, по окончании уборочных работ, при вселении в новый дом. Ее текст почти полностью совпадает с традиционной песней, которую исполняют евреи в первый вечер праздника Песах: «Один – кто знает?.. Два – кто знает?.. Три – кто знает?..»

Первые куплеты песни «Герчики-еврейчики» («герчики» – это «геры»):

Ох вы, герчики, герчики-еврейчики, Скажите, скажите, что у нас один? – И на небе, и на земле один у нас Бог! Ох вы, герчики, герчики-еврейчики, Скажите, скажите, что у нас два? – Две скрижали завета, Один у нас Бог, И на небе, и на земле один у нас Бог! Ох вы, герчики, герчики-еврейчики, Скажите, скажите, что у нас три? – Три у нас батюшки, Две скрижали завета, Один у нас Бог, И на небе, и на земле один у нас Бог!..

Общины «геров» жили в деревнях Ильинка и Высокий Таловского района Воронежской области; они соблюдали субботу и праздники, новорожденных мальчиков возили на обрезание в отдаленные города, в их семьях не было, как правило, смешанных браков. В 1963 году, во время советской антирелигиозной пропаганды, исследователи выяснили, что в Высоком из 247 мальчиков дошкольнго возраста лишь 15 были не обрезаны.

Элиэзер Кажокин‚ бывший колхозник деревни Ильинка, рассказывал:

«Своего раввина у нас не было. Был до войны шойхет – резник‚ но его в тридцать седьмом году посадили. Мясное с молочным мы не мешали‚ была посуда отдельная для мясного и молочного. В субботу не ходили работать‚ только уж когда очень заставляли‚ а так нет. Для обрезания детей возили в Дагестан или в Одессу. Даже те‚ кто записался в коммунисты‚ делали детям обрезание. Его вызывают и спрашивают: ты почему сделал? А он говорит: «Я прихожу домой‚ а жены нет с ребенком. Она заявляется через три дня‚ и всё уже сделано. Хотите – разведите меня с ней»…

Моя дочка поехала получать паспорт‚ возвращается и говорит: «А меня записали в паспорте русской». Я сейчас же на велосипед – и в Таловую‚ за двадцать пять километров. Приезжаю в милицию‚ в паспортный отдел: «Как это вы мою дочь записали русской?!» А начальник милиции мне отвечает: «Какие вы евреи? Тут все русские. Чем ты докажешь‚ что ты еврей?» Я показываю ему свидетельство о рождении, военный билет и говорю: «Мой дед был еврей‚ отец еврей‚ и я еврей». А он мне: «Ты это не показывай. Это всё ерунда». Я пошел тогда к прокурору‚ рассказал‚ показал документы‚ – он позвонил в милицию‚ и за пять минут выписали новый паспорт для дочери‚ в нем написали – еврейка».

Еще рассказал Элиэзер Кажокин‚ житель Иерусалима:

«Нас всё время тянуло на родину. Я помню‚ в двадцатых годах сионисты уговаривали ехать в Палестину‚ но тогда не поехали – нельзя было. А в семидесятых годах‚ когда стало можно‚ я получил вызов и поехал в Воронеж‚ в ОВИР. Зашел – там сидят женщина и мужчина: «По какому делу пришли?» Я им говорю: «Вот‚ хочу уехать в Израиль». «Почему?» – спрашивают они. «Я старик‚ – говорю. – У меня тут дети‚ внучата‚ и они ничего не знают еврейского‚ ни одной буквы не понимают. Я помру‚ – кто по мне будет кадиш говорить?»

Они глядят – не понимают‚ а я им прямо: «Кто по мне кадиш – поминальную молитву – говорить будет? Хочу‚ чтобы по мне кадиш читали». Тогда они говорят: «Значит‚ ты решил ехать?» Я говорю: «Я решил ехать». «Там тебе квартиру не дадут»‚ – говорит женщина. «Дадут»‚ – говорю. «А где ты поселишься?» «Только в Ерушалаиме». А она мне: «Ну уж если где квартиру и дадут‚ в Ерушалаиме ни за что не дадут». А я свое: «Нет‚ дадут в Ерушалаиме – и всё тут». Тогда мужчина и говорит: «Ну‚ дай ему анкеты»…»

В сентябре 1923 года приплыл в Яффу итальянский корабль «Умбрия», на котором были «геры» из деревни Отрадное на Кавказе – русские по национальности, принявшие иудаизм. Их путешествие заняло более двух лет через Тифлис, Батуми и Стамбул – с лишениями и жертвами на пути в Эрец Исраэль, где они занялись сельским хозяйством. Это были три семьи Филиных, две семьи Скобрецовых, семьи Быстренко, Гребенюка, Тарасенко и Щербакова.

В Кфар-Таворе жил Михаэль Матвеев, русский крестьянин, принявший иудаизм. Его сын Шимон говорил на склоне лет:

«Сейчас я понимаю, почему так привязан к земле. Теперь пашут на тракторах, между крестьянином и землей есть расстояние, но тогда я ходил босиком за плугом, ноги мои касались земли. Я ощущал каждый камешек, каждую колючку…

Мы не ели пшеницу из Америки. Мы ели пшеницу, которую выращивали собственными руками, на собственных полях. Это словно младенец, сосущий молоко из материнской груди. Я не просто привязан к этой земле – я часть ее. Когда отец учил меня сеять, то прикладывал мою ладонь к земле, чтобы я ее почувствовал. Любовь к земле – это в крови, в самой душе…»

В 1942–1943 годах Уссурийский казачий кавалерийский полк охранял границу на Дальнем Востоке; в полку служил молодой еврей‚ который в часы отдыха рассказывал казакам библейские истории об исходе из Египта и о еврейских праздниках.

Из его воспоминаний: «После этих бесед я заметил‚ что меня не назначают в группы усиления охраны границ‚ не посылают в секреты‚ дозоры‚ не вводят в состав боевых разъездов… Командир эскадрона старший лейтенант Курнасенко объяснил: «Наш эскадрон в большинстве состоит из казаков-субботников‚ людей одной веры с тобой‚ – ты уже обратил внимание‚ что нательных крестов никто не носит. Таких грамотеев в вопросах Ветхого Завета‚ как ты‚ казаки давно не видели‚ а потому решили тебя поберечь. Ты у нас один еврей‚ и случись что с тобой‚ прощения нам не будет»…

Летом 1943 года наш полк находился в городе Камень-Рыболов. Там я нашел две еврейские семьи; они подарили мне Ветхий Завет на иврите с переводом на русский язык. Книгу читали многие казаки‚ и когда я уехал в кавалерийское училище‚ она осталась у старшины Таслаева».

Из лагерных воспоминаний:

«С субботниками, которых было немало в лагере, мне часто приходилось встречаться… Был в амбулатории субботник, фельдшер сорока лет. Отбывал десятилетний срок по 58-й статье за КРД (контрреволюционная деятельность). Долгое время ему удавалось сохранять бороду, потом ее силой срезали, сбрили.

Этот фельдшер по субботам не являлся на работу… Начальник пришел в ярость, стал кричать на врача, крыть матерной бранью фельдшера, Бога, религию, субботу, всё и вся. Фельдшера посадили в карцер на десять суток. Отсидел положенный срок, и ему приказывают вновь работать в амбулатории. Он согласен, но… не по субботам. И его погнали на общие тяжелые работы».

Библиография

Я. Агарунов‚ «Большая судьба маленького народа». Изд. «Чоро»‚ Москва‚ 1995 г.

Г. Адмони-Красный, «Материалы для истории антиеврейских погромов в России», два тома. Петроград, 1919 и 1923 гг.

Е. Аквилонов, «Иудейский вопрос. О невозможности предоставления полноправия русским гражданам из иудейского народа». С.-Петербург, 1907 г.

И. Алон, «Отчий дом». Изд. «Библиотека Алия»‚ Иерусалим‚ 1975 г.

Б. Ананьич, «Банкирские дома в России. 1860–1914 гг.». Изд. «Наука», Ленинград, 1991 г.

«Анекдоты от Гершеле Острополера». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2000 г.

«Архив еврейской истории», тт. 1–7. Изд. Росспэн, Москва, 2004–2011 гг.

А. Баргтейл‚ «История еврейской общины Перми». Пермь‚ 2000 г.

И. Барталь, «От общины к нации: евреи Восточной Европы в 1772–1881 гг.». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2007 г.

О. Белова, В. Петрухин, «Еврейский миф в славянской культуре». Изд. «Мосты культуры», Москва-Иерусалим, 2008 г.

И. Белоусов, «Ушедшая Москва». Москва, 1998 г.

Д. Белоцерковский‚ «Жизнь Иосифа Трумпельдора». Берлин‚ 1924 г.

М. Беньяминов, «Бухарские евреи». Нью-Йорк, 1987 г.

Биографический словарь «Русские писатели, 1800–1917 гг.», том второй. Москва, изд. «Большая российская энциклопедия», 1992 г.

М. Бок, «П. А. Столыпин. Воспоминания о моем отце». Изд. «Новости», Москва, 1992 г.

Большая Советская энциклопедия, три выпуска разных времен.

В. Бонч-Бруевич, «Материалы к истории и изучению русского сектантства и раскола». С.-Петербург, 1909 г.

С. Боровой‚ «Воспоминания». Изд. Еврейский университет – «Gesharim»‚ Москва-Иерусалим‚ 1993 г.

С. Боровой, «Евреи в Запорожской Сечи (по материалам сечевого архива)». «Исторический сборник», Лениград, 1934 г.

Я. Брафман, «Книга кагала» в двух томах. С.-Петербург, 1888 г.

И. Бродовский, «Еврейская нищета в Одессе». Одесса, 1902 г.

М. Бубер, «Хасидские истории» в двух томах. Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2006, 2009 гг.

В. Бурцев, «В погоне за провокаторами. «Протоколы сионских мудрецов» – доказанный подлог». Изд. «Слово», Москва, 1991 г.

«Быть евреем в России. Материалы по истории русского еврейства. 1880–1917», в двух томах. Составитель Н. Портнова, Иерусалим, 1999–2002 гг.

Х. Н. Бялик, «Песни и поэмы», перевод В. Жаботинского. Изд. С. Д. Зальцмана, С.-Петербург, 1914 г.

М. Вайскопф, «Покрывало Моисея. Еврейская тема в эпоху романтизма». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2008 г.

Х. Вейцман, «В поисках пути», в двух томах. Изд. «Библиотека Алия»‚ Иерусалим‚ 1983 г.

П. Венгерова, «Воспоминания бабушки». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2003 г.

«Вестник Еврейского университета в Москве»‚ № 1–33. Москва – Иерусалим‚ 1992–2012 гг.

С. Витте, «Воспоминания» в трех томах. Изд. «Скиф Алекс», Москва, 1994 г.

«Война и евреи». С.-Петербург, 1912 г.

Д. Генделев, «Из истории еврейской общины Петрозаводска». Петрозаводск, 2002 г.

Ю. Гессен, «История еврейского народа в России». Еврейский университет в Москве, Москва-Иерусалим, 1993 г.

С. Гинзбург, «Отечественная война 1812 года и русские евреи». Книгоиздательство «Разум», С.-Петербург, 1912 г.

Н. Голб, О. Прицак, «Хазарско-еврейские документы X века». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 1997 г.

М. Гонтмахер, «Евреи на донской земле». Ростиздат, Ростов-на-Дону, 1999 г.

М. Гончарок‚ «Век воли. Русский анархизм и евреи». Иерусалим‚ 1996 г.

А. А. Грин, «Страдающий наставник. Жизнь и учение рабби Нахмана из Брацлава». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2007 г.

Л. Дейч, «За полвека». Изд. «Грани», Берлин, 1923 г.

Л. Дейч, «Роль евреев в русском революционном движении», том первый. Государственное издательство, Москва-Ленинград, 1925 г.

«Дело Бейлиса. А. С. Тагер, Царская Россия и дело Бейлиса. Исследования и материалы». Изд. «Гешарим», Москва-Иерусалим, 1995 г.

«Дело Бейлиса. Стенографический отчет», в трех томах. Киев, 1913 г.

Б. Динур, «Мир, которого не стало. Воспоминания и впечатления (1884–1914)». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2008 г.

«Документы по истории и культуре евреев в архивах Москвы. Путеводитель». Москва, 1997 г.

«Документы, собранные еврейской историко-археографической комиссией Всеукраинской академии наук». Изд. Институт иудаики, Киев, «Гешарим», Иерусалим, 1999 г.

С. Дубнов, «Всемирная история еврейского народа» в трех томах. Рига, 1934–1938 гг.

С. Дубнов‚ «Книга жизни. Материалы для истории моего времени». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2004 г.

С. Дудаков‚ «Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России». Изд. Российского государственного гуманитарного университета‚ Москва‚ 2000 г.

С. Дудаков, «Этюды любви и ненависти». Изд. Российского государственного гуманитарного университета‚ Москва‚ 2003 г.

«Евреи в Крыму. Краткий очерк истории иудейских общин Крыма». Изд. «Таврия-Плюс»‚ Симферополь‚ 1999 г.

«Евреи в Москве. Сборник материалов». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2003 г.

«Евреи в России. Историографические очерки». Изд. Еврейского университета в Москве‚ Москва – Иерусалим‚ 1994 г.

«Евреи в России. История и культура»‚ сборники научных трудов. Изд. Петербургского еврейского университета‚ Санкт-Петербург‚ 1995, 1998 гг.

«Евреи в Сибири. Сборник статей». Изд. Томского университета‚ 2000 г.

«Евреи в Средней Азии. Настоящее и прошлое», сборник научных трудов. Изд. Петербургского еврейского университета‚ Санкт-Петербург‚ 1995 г.

«Евреi в Украiнi: iсторiя‚ культура‚ традицii». Нац. Академия Наук Украины‚ Киев‚ 1997 г.

«Евреи и жиды в русской классике». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2005 г.

«Евреи и русская революция. Материалы и исследования». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 1999 г.

«Евреи Крыма. Очерки истории». Изд. «Мосты»‚ Симферополь-Иерусалим‚ 1997 г.

«Евреи Одессы и юга Украины. История в документах». Изд. «Студия Негоциант», Одесса, 2002 г.

«Евреи Украины. Краткий очерк истории». Киев‚ 1995 г.

«Еврейские общины Сибири и Дальнего Востока»‚ сборники материалов и исследований. Красноярск – Иркутск – Томск – Биробиджан – Улан-Удэ, 2000–2004 гг.

«Еврейские общины Сибири и Дальнего Востока»‚ материалы первой региональной конференции. Изд. Томского университета‚ Томск‚ 2000 г.

«Еврейские хроники XVII столетия. Эпоха хмельничины». Изд. «Гешарим», Москва-Иерусалим, 1997 г.

«Еврейский мир. Сборник 1944 года». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2001 г.

«Еврейское население России по данным переписи 1897 года и по новейшим источникам», Петроград, 1917 г.

«Еврейское население юга Украины»‚ ежегодник. Изд. «Еврейский мир»‚ Харьков – Запорожье‚ 1998 г.

Г. Ерусалимчик, «Разные судьбы – общая судьба. Из истории евреев Челябинска». Изд. Т. Лурье, Челябинск, 1999 г.

В. Жаботинский, «Избранное». Изд. «Библиотека Алия»‚ Иерусалим‚ 1978 г.

«Запорожские еврейские чтения»‚ выпуски 1–4. Изд. Запорожского государственного университета‚ Запорожье‚ 1998–2000 гг.

«Из истории евреев Урала. Дела‚ люди‚ судьбы». Центр документации общественных организаций Свердловской области‚ Екатеринбург‚ 1993 г.

Э. Иоффе‚ «Страницы истории евреев Беларуси». Минск‚ 1996 г.

«Истоки», вестник Народного университета еврейской культуры в Восточной Украине. Изд. «Еврейский мир», Харьков, 1998–2000 гг.

«История горских евреев Северного Кавказа в документах (1829–1917)». Изд. «Эль-фа», Нальчик, 1999 г.

«История евреев в России», сборник научных трудов. Изд. Петербургского еврейского университета‚ Санкт-Петербург‚ 1993 г.

«История еврейского народа в России», тт. 1–2. Изд. «Мосты культуры», Москва-Иерусалим, 2010–2012 гг.

Ш. Иувал, «Бельцкая еврейская община в XIX столетии». Бельцы, 1994 г.

И. Каган, «Очерк истории евреев Оренбуржья в XIX – начале XX вв.». Оренбург, 1996 г.

Р. Кантор, «Геся Гельфман». Изд. журнала «Каторга и ссылка», Москва, 1926 г.

Р. Капланов, «Труды. Интервью. Воспоминания». Изд «Сэфер», Москва, 2011 г.

Е. Каракина, А. Мисюк, А. Розенбойм, М. Рашковецкий, «Путеводитель по еврейской Одессе». Одесса, 2008 г.

Л. Кацис, «Кровавый навет и русская мысль. Историко-теологическое исследование дела Бейлиса». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2006 г.

О. Киянская, «Южный бунт. Восстание Черниговского полка. 29 декабря 1825 – 3 января 1826». Изд. РГГУ, Москва, 1997 г.

Дж. Д. Клиер, «Россия собирает своих евреев. (Происхождение еврейского вопроса в России: 1772–1825)». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2000 г.

В. Ключевский, «Сказания иностранцев о Московском государстве». Петроград, 1918 г.

П. Коковцов, «Еврейско-хазарская переписка в X веке». Ленинград, 1932 г.

К. Колесникова‚ «Еврейские страницы в истории Корсунщины». Корсунь-Шевченковский‚ 1999 г.

«Корни. Вестник Народного университета еврейской культуры в Центральной России и Поволжье»‚ выпуски 1–11. Изд. «Еврейский мир»‚ Саратов – Нижний Новгород‚ 1994–1999 гг.

И. Котик, «Мои воспоминания», в двух частях. Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2009 г.

И. Котлер‚ «Очерки по истории евреев Одессы». Иерусалим‚ 1996 г.

«Красный архив», выпуски 1922–1941 гг.

Краткая еврейская энциклопедия‚ тт. 1-11. Изд. Общества по исследованию еврейских общин‚ Иерусалим‚ 1976–2005 гг.

М. Кроль, «Страницы моей жизни». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2008 г.

«Ксенофобия. История – идеология – политика». Изд. «Сефер», Москва, 2003 г.

О. Лернер, «Евреи в Новороссийском крае». Одесса, 1901 г.

C. Лозинский, «Социальные корни антисемитизма в Средние века и в Новое время». Изд. «Атеист», Москва-Ленинград, 1929 г.

В. Львов-Рогачевский, «Русско-еврейская литература». Государственное издательство, Москва,1922 г.

Г. Меир, «Моя жизнь», в двух томах. Изд. «Библиотека Алия»‚ Иерусалим‚ 1985 г.

Л. Мей, «Полное собрание сочинений». Изд. Т-ва А. Маркс, С.-Петербург, 1911 г.

В. Муравьев, «Московской старины преданья». Изд. «Русскiй мiръ», Москва, 2004 г.

«Науковi працi iсторичного факультету Запорiзького державного унiверситету»‚ выпуск 12. Запорожье‚ 2000 г.

В. Никитин, «Евреи-земледельцы: историческое, законодательное, административное и бытовое положение колоний со времени их возникновения до наших дней. 1807–1887». С.-Петербург, 1887 г.

В. Никитин, «Многострадальные. Очерки быта кантонистов». С.-Петербург, 1872 г.

Б. Николаевский, «История одного предателя». Изд. «Высшая школа», Москва, 1991 г.

«Новгородские былины». Изд. «Наука», Москва, 1978 г.

М. Новомейский‚ «От Байкала до Мертвого моря». Изд. «Библиотека Алия»‚ Иерусалим‚ 1979 г.

А. Оксман‚ «История евреев в Российской империи и Советском Союзе». Иерусалим‚ 1996 г.

Н. Орехова‚ «Еврейская община города Красноярска‚ краткая хроника». Красноярск‚ 2001 г.

Н. Орехова, Я. Кофман, «Еврейские общины на территории Енисейской губернии (XIX – начало 30-х гг. XX в.)». Красноярск, 2009 г.

И. Оршанский, «Евреи в России. Очерки экономического и общественного быта российских евреев». С.-Петербург, 1877 г.

Ю. Островский, «Сибирские евреи». С.-Петербург, 1911 г.

«Очерк истории еврейского народа. Под редакцией проф. Ш. Эттингера»‚ в двух томах. Изд. «Библиотека Алия»‚ Иерусалим‚ 1976 г.

Е. Перетц, «Дневник Е. А. Перетца – государственного секретаря». Москва-Ленинград, 1927 г.

М. Песковский, «Роковое недоразумение. Еврейский вопрос, его мировая история и естественный путь к разрешению». С.-Петербург, 1891 г.

Й. Петровский-Штерн, «Евреи в русской армии». Изд. «Новое литературное обозрение», Москва, 2003 г.

Й. Петровский-Штерн, «Еврейский вопрос Ленину». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2012 г.

Л. Поляков, «История антисемитизма», в двух томах. Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2008 г.

«Православная церковь и евреи: XIX–XX вв.». Изд. «Рудомино» – «Бог един», Москва, 1994 г.

«Путь к трону. История дворцового переворота 28 июня 1762 года». Изд. «Слово», Москва, 1997 г.

Э. Радзинский, «Николай II». Изд. «Вагриус», Москва, 2000 г.

А. Разгон‚ «Евреи в Москве». Иерусалим‚ 1996 г.

«Разгром евреев в России». Издание заграничного комитета Бунда‚ Варшава‚ 1915 г.

«Регесты и надписи. Свод материалов для истории евреев в России, 80 г. – 1800 г.», в трех томах. С.-Петербург, 1899–1913 гг.

«Россия и СССР в войнах XX века. Статистическое исследование». Изд. «Олма-пресс», Москва, 2001 г.

Й. Рот, «Дороги еврейских скитаний». Изд. Текст – Книжники, Москва, 2011 г.

«Русская печать и общество об отмене черты оседлости». Изд. «Евреи и Россия»‚ Москва‚ 1915 г.

«Сибирская советская энциклопедия», том первый. Новосибирск, 1929 г.

«Сибирь. Евреи. Россия». Изд. «Арком», 1998 г.

Г. Слиозберг‚ «Дела минувших дней: записки русского еврея»‚ три тома. Изд. «Паскаль»‚ Париж‚ 1933–1934 гг.

«Сто еврейских местечек Украины»‚ выпуск 1. Иерусалим-С.-Петербург‚ 1997 г.

П. А. Тагиефф, «Протоколы сионских мудрецов» – фальшивка и ее использование». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2011 г.

«Тирош. Труды по иудаике», выпуски 1–5. Москва, 1997–2001 гг.

М. Усов, «Евреи в армии». С.-Петербург, 1911 г.

М. Усов, «Предания и факты». С.-Петербург, 1908 г.

Фр. Франк, «Ритуальное убийство перед судом истины и справедливости». Киев, 1912 г.

С. Фруг, «Стихи и проза». Изд. «Библиотека Алия»‚ Иерусалим‚ 1976 г.

Д. Хвольсон, «О некоторых средневековых обвинениях против евреев». Изд. «Текст-Книжники», Москва, 2010 г.

В. Хитерер, «Документы по еврейской истории XYI–XX веков в киевских архивах». Изд. Институт иудаики – «Мосты культуры», Киев-Москва, 2001 г.

Я. Хонигсман, А. Найман, «Евреи Украины. Краткий очерк истории», часть 1. Киев, 1992 г.

С. Ципперштейн, «Евреи Одессы. История культуры 1704–1881». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 1995 г.

И. Шершевский, «О книге кагала». С.-Петербург, 1872 г.

Д. Шор, «Воспоминания». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2001 г.

«Штетл» як феномен еврейськоi iсторii»‚ материалы конференции 1998 г. Киев‚ 1999 г.

Ш. Этингер, «Россия и евреи. Сборник статей». Изд. «Библиотека Алия»‚ Иерусалим‚ 1993 г.

А. Ярков‚ «Евреи в Кыргызстане». Бишкек‚ 2000 г.

Л. Яруцкий‚ «Евреи Приазовья». Мариуполь‚ 1996 г.

«1812 год. Россия и евреи». Изд. «Мосты культуры – Гешарим», Москва-Иерусалим, 2012 г.

Статьи из газет и журналов:

«Будущность», «Восход», «Газета», «Евреи и Россия», «Еврейская библиотека», «Еврейская жизнь», «Еврейская летопись», «Еврейская мысль», «Еврейская неделя», «Еврейская старина», «Еврейский альманах», «Еврейский вестник», «Еврейский мир», «Недельная хроника «Восхода», «Книжки «Восхода», «Пережитое», «Помощь», «Рассвет», «Русский воин», «Русский еврей», «Сион», «Хроника еврейской жизни».

Оглавление

Часть первая (До второй половины восемнадцатого века)

  Очерк первый Кто мы. Как называем сами себя. Как называют нас другие. Когда пришли на эти земли

  Очерк второй Хазары. Хазарский каганат. Принятие иудаизма. Расцвет и гибель Хазарии

  Очерк третий Хазары и славяне. Евреи и Киевская Русь. Нашествие монголов

  Очерк четвертый Евреи Центральной Европы. Крестовые походы. Ритуальные наветы. Погромы‚ убийства и изгнания. Начало переселения на восток

  Очерк пятый Первые появления евреев в Польше. Привилегии Болеслава Благочестивого. Преследования времен «черной смерти». Переселение евреев в Польшу и Литву

  Очерк шестой Привилегии Казимира Великого. Изгнание из Литвы. Антиеврейская агитация и первая антисемитская литература. Обвинения в осквернении святой гостии

  Очерк седьмой Новгородская «ересь жидовствующих». Жидовствующие при дворе Ивана III. Их учение. Казни главных еретиков. Иван Грозный и евреи

  Очерк восьмой Еврейское самоуправление в Польше и Литве. Кагал. Ваад. Суды. Религиозные авторитеты польских евреев

  Очерк девятый Школьное обучение в Польше и Литве. Хедеры и иешивы. Свадебный обряд и семейная жизнь. Религиозные и благотворительные братства

  Очерк десятый Евреи на Украине. Ужасы времен хмельничины. Война России с Польшей. Польское восстание против шведов и разгром еврейских общин. Начало переселения на запад

  Очерк одиннадцатый Надежды на освободителя. Ожидание прихода Мессии. Саббатай Цви – лжемессия. Вера в него. Предмессианские приготовления. Переход Саббатая Цви в ислам

  Очерк двенадцатый Саббатианские секты в Подолии и Галиции. Яаков Франк и движение «франкизм». Диспуты франкистов с раввинами и сожжение Талмуда. Переход франкистов в католичество. Ева Франк и конец «франкизма»

  Очерк тринадцатый Рабби Исраэль Баал Шем Тов. Детство. Годы уединения и созерцания. Баал Шем Тов – исцелитель‚ праведник‚ святой человек. Основы его учения

  Очерк четырнадцатый Евреи Польши и Литвы после хмельничины. Ограничительные законы церкви. Ритуальные наветы. Восстания гайдамаков. Колиивщина и Уманская резня

  Очерк пятнадцатый Единичные появления евреев на территории Российского государства. Смутные времена. Царствование Алексея Михайловича. Петр I и евреи. Дело Возницына. Врач Антониу Рибейро Саншес

Часть вторая (1772–1881 годы)

  Очерк шестнадцатый Евреи Центральной и Западной Европы в середине восемнадцатого века. Разделы Польши. Правление Екатерины II и введение черты оседлости

  Очерк семнадцатый «Мнение» сенатора Г. Державина. Еврейский комитет при Александре I. Выселение из деревень. Еврейские сельскохозяйственные колонии

  Очерк восемнадцатый Преемник Баал Шем Това – рабби Дов Бер. Распространение хасидизма. Виленский гаон и начало борьбы с хасидами

  Очерк девятнадцатый Борьба с хасидами. Основатель «Хабада» рабби Шнеур Залман. Его аресты и освобождения

  Очерк двадцатый Великая французская революция и ее влияние на европейских евреев. Герцогство Варшавское. Евреи России и война 1812 года

  Очерк двадцать первый Ограничительные законы после 1812 года. Царство Польское. Участник тайного общества Григорий Перетц

  Очерк двадцать второй Погром в Одессе. Ритуальные наветы и Велижское дело. Перенос останков с еврейского кладбища в Бресте

  Очерк двадцать третий Начало «гаскалы» у российских евреев. Традиционная система образования: хедеры и иешивы. Рав Хаим из Воложина. Рабби Леви Ицхак из Бердичева. Рабби Нахман из Брацлава

  Очерк двадцать четвертый Царствование Николая I. Введение воинской повинности для евреев. Дети-кантонисты. Насильственные крещения. Служба в николаевской армии

  Очерк двадцать пятый Еврейские общины Петербурга‚ Киева и Москвы. Борьба с традиционной еврейской одеждой. Введение казенных еврейских училищ. Переселение в Сибирь и Новороссию. Приезд М. Монтефиоре

  Очерк двадцать шестой Новый ритуальный навет. «Мстиславское буйство». Городок Копыль Минской губернии

  Очерк двадцать седьмой Нищета еврейского населения Российской империи. Духовная жизнь общин. Рав Исраэль Салантер и его учение

  Очерк двадцать восьмой Эпоха «великих реформ». Роль евреев в развитии экономики России. Восстание в Польше. Евреи в русско-турецкой войне

  Очерк двадцать девятый Стремление к светскому образованию. Отношение русского общества к евреям. Евреи в революционном движении. Убийство Александра II

Часть третья (1881–1900 годы)

  Очерк тридцатый Евреи Европы к концу девятнадцатого века. Положение российских евреев. Подстрекательства к расправе. Погромы 1881 года. Губернские комиссии

  Очерк тридцать первый Погром в Балте. Введение «Временных правил». Погромы 1882–1884 гг. Крах политики «обрусения»

  Очерк тридцать второй Эмиграция российских евреев. Начало палестинофильского движения. Лев Пинскер и его «Автоэмансипация». Билуйцы

  Очерк тридцать третий Введение процентной нормы и выселения из деревень. Изгнание из Москвы в 1891–1892 гг. Новые ограничительные законы Александра III

  Очерк тридцать четвертый Массовая эмиграция российских евреев. Барон М. Гирш и переселение в Аргентину. Заселение Эрец Исраэль

  Очерк тридцать пятый Жизненный уклад еврейских общин. Благотворительность. Хедеры‚ иешивы и синагоги. Раввины черты оседлости. Канторы и клейзмеры

  Очерк тридцать шестой Перепись 1897 г. Экономическое положение российских евреев. Участие в торговле‚ промышленности и сельском хозяйстве. Свадьба в местечке

  Очерк тридцать седьмой Евреи во внутренних губерниях Российской империи. Участие в русской общественной‚ научной и культурной жизни

Часть четвертая (1901–1917 годы)

  Очерк тридцать восьмой Правление Николая II. Евреи в революционном движении. Боевая организация эсеров. «Провокатор-виртуоз» Азеф

  Очерк тридцать девятый Образование Бунда. Т. Герцль и первый Сионистский конгресс. Погром в Николаеве. Антиеврейская пропаганда в Бессарабии

  Очерк сороковой Кишиневский погром. Т. Герцль в России. Шестой Сионистский конгресс и план Уганды

  Очерк сорок первый Евреи в русско-японской войне. Погромы 1904–1905 гг. «Смутное» время. Октябрьские погромы 1905 г.

  Очерк сорок второй Образование Союза русского народа. Первая Дума и погром в Белостоке. Вторая Дума. Массовое бегство евреев из России

  Очерк сорок третий «Протоколы сионских мудрецов»

  Очерк сорок четвертый Третья Дума. Применение ограничительных мер. Четвертая Дума. Убийство П. Столыпина

  Очерк сорок пятый Новые ограничительные меры. Еврейские общественные организации. Поэты и писатели. Издание книг и газет. Участие в русской культуре

  Очерк сорок шестой Дело Менахема Менделя Бейлиса

  Очерк сорок седьмой Первая мировая война и российские евреи. Февральская революция 1917 года

Очерк – приложение

  Евреи Крыма

  Евреи Кавказа

  Евреи средней Азии

  Евреи Сибири

  Иудействующие

Библиография Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg