«Канцлер»

Канцлер (fb2) - Канцлер 172K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Иван Васильевич Саверченко

Иван Саверченко Канцлер

Историческое эссе

I

Лев Сапега — звезда первой величины на небосклоне белорусской истории и культуры. Он родился 4 апреля 1557 года в деревне Островно, на Витебщине. Именно там, в живописном уголке Беларуси, на холме возле чудесного озера, стоял некогда семейный дворец древнего магнатского рода Сапегов.

Начальное образование Лев Сапега получил в Несвижской протестантской школе. В 13-летнем возрасте он поступил в Лейпцигский университет, где несколько лет изучал право. По возвращении на родину образованный юноша попал на службу к великому князю Стефану Баторию. В 1579–1582 годах Лев Сапега во главе гусарской хоругви воевал под Великими Луками, Псковом и Заволочем с московскими войсками. Вероятно, за военные заслуги 4 февраля 1580 года Лев Сапега получил весьма престижную и чрезвычайно перспективную в карьерном плане должность секретаря Великого Княжества Литовского.

В 1581 году Лев Сапега занял новую должность — высшего писаря. С этого момента ему становятся известными практически все государственные тайны. Государственная служба на всю жизнь стала его основной заботой и судьбой. Лев Сапега приложил немало усилий, чтобы усовершенствовать деятельность государственных институтов, поднять авторитет судебной и исполнительной власти страны. Уже в 1581 году он способствовал образованию Трибунала — высшего апелляционного суда Княжества. Судя по всему, сведущий в юриспруденции писарь лично подготовил его правовое обоснование с одноименным названием «Трибунал» (Вильно, 1581).

II

Осенью 1583 года, когда Лев Сапега находился в Кракове при королевском дворе, орды Османской империи напали на южные земли федерации. «От господина старосты каменецкого, — сообщал Лев Сапега в Вильно Христофору Радзивиллу, — примчался гонец с известием, что турки переправились через Дунай и стали лагерем возле Каменца».

Великое Княжество Литовское и Польша начали срочную подготовку к обороне. Чтобы оградить страну от опасности с Востока на время войны с южным врагом, правительство ВКЛ приняло решение срочно подписать мир с Московским княжеством. Было решено направить авторитетное посольство к Ивану IV Грозному.

Именно Лев Сапега, которому на тот момент не исполнилось и 27 лет, возглавил ответственную дипломатическую миссию в Москву. Ее цель состояла в том, чтобы заключить мир с восточным соседом. Посольская миссия на восток оказалась, однако, совсем не легким делом.

Делегация выехала из Вильно весной 1584 года. В состав посольской миссии ВКЛ входило 275 человек. Кроме Льва Сапеги и пяти шляхтичей в Москву направлялись 29 белорусских купцов, которые на 177 телегах везли свои товары.

По тогдашнему обычаю, Лев Сапега вез ценные подарки, или «поминки», монарху Московского княжества: породистых лошадей, украшенную золотом сбрую, пистоли, серебряные кубки, отделанную карету и прочее богатство.

В дороге, под Можайском, послов встретил гонец из Москвы и передал внезапный и непонятный приказ: остановиться и ждать дальнейших распоряжений. Причину задержки Льву Сапеге не объяснили. К посольству приставили охрану и не позволяли ничего сообщать в Вильно.

Постепенно среди послов росла тревога. Ширились различные противоречивые слухи. Все волновались, чувствуя, что случилось что-то чрезвычайное. Послов держали в неведении. Наконец, один из охранников случайно проговорился о смерти монарха Ивана IV. Через некоторое время в Можайск Льву Сапеге пришел новый приказ: ехать дальше в Москву.

Около Москвы-реки посольство встретили два царских пристава с несколькими сотнями всадников и официально сообщили Сапеге о смерти 28 марта 1584 года их монарха и о восхождении на московский престол его сына — Федора Ивановича, благословленного на царство отцом перед уходом в иной мир.

После приезда в Москву Льва Сапегу проводили к посольской резиденции, где несколько дней, как преступника, держали под стражей. Об условиях, в которых глава посольства ВКЛ оказался в Москве, он сообщал 26 апреля 1584 года в своем «Сообщении к Христофору Радзивиллу, подканцлеру и польному гетману». Вот лишь несколько строк из него: «Те приставы сопровождали меня до посольского двора. Там меня скрывали, как какого-то узника: все дыры в заборе позакрывали, вокруг двора выставили стражников, которые охраняли меня день и ночь. Все это совсем не удивительно, ведь, как я слышал, их новый монарх имеет не много ума и к тому же часто болеет тяжелой болезнью. Между московскими дворянами нет согласия и взаимопонимания, они постоянно спорят и выясняют между собой, кто из них важнее…»

Первая официальная аудиенция в Кремле состоялась только 12 апреля 1584 года. Лев Сапега получил возможность выразить недовольство отношением к нему. Но на протесты и возмущения посла никто не обратил особого внимания.

Впечатления Льва Сапеги от встреч с московскими боярами были не из лучших. Он мог наблюдать нравы, царившие в Кремле, и поведение бояр, между которыми, с восхождением на престол нового правителя, еще более возросла конкуренция и взаимная неприязнь. Лев Сапега в своем «Сообщении…» отмечал: «12 апреля по новому календарю я был приглашен в замок на встречу с думскими боярами великого князя московского. Они должны были встретиться со мной в полном составе. Но между ними начались препирания из-за мест. Перед самым моим приездом они едва ли не перерезали друг друга. Из всех думских бояр осталось только четыре: князь Федор Михайлович Трубецкой, Федор Борисович Годунов, Андрей и Василий Щелкаловы. С ними я встречался и просил их о том, чтобы они отпустили меня обратно к его королевской милости, поскольку тот князь, к которому меня направляли, умер».

Действительно, с самого начала переговоров Лев Сапега оказался в сложном положении, поскольку все грамоты и письма, подписанные Стефаном Баторием и скрепленные печатями Короны и Княжества, адресовались Ивану IV. Теперь же, после его внезапной смерти, все необходимо было переделать и переписать заново. Это, конечно, требовало времени. Возникла сложная и даже драматическая ситуация для Льва Сапеги. Надежды на скорое подписание мирного соглашения рушились. Хуже того, возникла угроза полного срыва переговоров. Но возвращаться ни с чем, не подписав соглашение с Москвой, когда над Отечеством нависла страшная беда, Лев Сапега не мог. Он чувствовал личную ответственность за судьбу страны, прекрасно осознавая, что от результатов его переговоров будет зависеть многое.

Критическая ситуация требовала от главы посольства исключительно осторожных шагов. Поэтому, когда московские бояре начали ультимативно требовать от него «справить посольство» к царю Федору, Лев Сапега был вынужден отказаться от встречи с ним. Он настойчиво добивался разрешения направить посыльных к великому князю и королю за новыми распоряжениями и грамотами. После долгой волокиты, хотя и без особой охоты, бояре все же дали ему возможность направить посыльных в ВКЛ. Начались долгие дни ожидания, тревожные и опасные.

В Москве в это время произошли беспорядки, о чем Лев Сапега подробно сообщал в Вильно: «Когда я уехал из замка, а бояре тоже отправились обедать к своим дворцам, Бельский со стрельцами окружил замок. Бельский отправился к великому князю и потребовал от него, чтобы он вернул опричников и все порядки, которые существовали во времена предыдущего князя.

Сведения о поступке Бельского дошли до бояр. Они быстро вернулись к глав-ному замку. Но стрельцы не пускали их в замок. Тогда слуги Мстиславского и Никиты Романовича начали драку со стрельцами, но стрельцы побили их. Вскоре все остальные бояре с их людьми объединились и вместе начали пробиваться к замку. Стрельцы стреляли по ним, убили около 20 человек и очень многих ранили.

Бояре с их людьми окружили замок, подготовили огромную пушку, чтобы стрелять по замку. Но оттуда выбежал Андрей Щелкалов и отговорил их от штурма замка.

Позже, когда людей спросили от имени великого князя, почему они начали насилие, они объяснили, что Бельский уничтожил князя Мстиславского и князя Шуйского, а также других бояр поубивал, а сам присягает на верность великому князю.

Бельского удалили из Думы. Его хотят сослать в Казань. Против Бельского восстали все. Они в один голос заявили, что готовы заколоть или зарезать его ножами.

В Москве опасаются, что в такое время против них выступят татары. Но они больше всего боятся его милости нашего короля».

По возвращении посыльных с новыми грамотами долгожданные переговоры возобновились. Лев Сапега встретился с царем Федором. Главное для него на тот момент было — убедить каким-то образом московского монарха и бояр в необходимости и взаимной пользе мира. Чтобы увеличить свои шансы на успех, Лев Сапега использовал старое, но чрезвычайно действенное в дипломатии средство. Он намеренно сообщил царю, что турки якобы готовятся к войне с Московией и султан ищет поддержки у ВКЛ. Доводы Льва Сапеги возымели действие и принесли желанные плоды. Через несколько дней, несмотря на нерешенные вопросы вокруг Ливонской земли, между Речью Посполитой и Москвой был подписан десятилетний мир.

Кроме соглашения о мире Лев Сапега добился от Федора Ивановича освобождения из плена, без всякого выкупа, около 900 белорусов. Нетрудно представить радость великого посла, так как чуть ранее он просил членов правительства, чтобы они обратились к монарху за разрешением поднять на переговорах вопрос об освобождении пленных соотечественников: «Любезно прошу вас обратиться к королю, чтобы он позволил мне позаботиться обо всех них. Действительно, надо над ними сжалиться. Я каждый день обливаюсь слезами, когда слышу их стоны, хотя и далеко от них стою. Всех заключенных здесь в Москве насчитывается 614 человек, а в других замках — еще около трехсот».

Неслыханный успех посольства поднял авторитет Льва Сапеги в глазах соотечественников. За успешное завершение переговоров он получил щедрую награду — Слонимское староство. Затем, 2 февраля 1585 года, совершенно справедливо и заслуженно он занял влиятельную должность подканцлера Великого Княжества Литовского.

III

Новая государственная должность открыла перед Львом Сапегой широкие возможности по укреплению Великого Княжества, сохранению его политического и экономического суверенитета. Однако на этом пути подканцлера ждали серьезные испытания.

Уже в марте 1585 года польские магнаты начали получать королевские привилегии на земли Великого Княжества Литовского, завоеванные во время баталий с Московским государством. Возмущенный действиями наглых соседей и, как все больше убеждался Лев Сапега, не слишком надежных и искренних союзников, он с гневом осуждал безосновательные претензии поляков и доказывал абсолютное право Великого Княжества на приобретенные территории. «С тех пор как началась война за Инфлянты, — писал подканцлер, — поляки и выеденного яйца не дали нам в помощь. А сейчас, когда все идет к концу, то господа поляки стремятся овладеть Великими Луками, Заволочем, Холмом… Они хотят оттолкнуть нас не только от завоеванного нами сейчас, но и от того, что мы держали раньше».

Как видно, Лев Сапега был далек от того, чтобы защищать интересы Польши. Наоборот, заботясь о белорусском народе, расширяя территорию Княжества, укрепляя его границы, подканцлер каждый раз сдерживал порывы поляков захватить великокняжеские земли. Правда, и во время конфликтов с поляками в 1585 году Лев Сапега, занимаясь международными делами, учитывая конкретные исторические обстоятельства, нередко выступал как представитель всей федерации. Но он при этом всегда исходил прежде всего из интересов Великого Княжества Литовского, примеряя важнейшие решения с политическими целями своего государства, согласовывая их с устремлениями белорусской знати. Разнообразные исторические документы, связанные с деятельностью Льва Сапеги, позволяют однозначно утверждать, что во всей его многолетней политической деятельности не было ни одного случая, чтобы интересы Польши, или даже всей федерации, он ставил выше собственно великокняжеских.

Должность подканцлера требовала от Льва Сапеги ежедневного анализа не только внутреннего положения Княжества, но и международных отношений. Каждый сдвиг, каждый поворот в политике европейских и ближайших азиатских стран, естественно, требовал соответствующих шагов от Великого Княжества Литовского. Так, в 1585 году подканцлера очень насторожили сведения, поступившие в Великую Канцелярию, о намерении Максимилиана, брата императора Священной Римской империи Рудольфа, занять московский престол вместо Федора Ивановича. Союз Священной Римской империи с Московией ничего хорошего не сулил Великому Княжеству Литовскому.

Чтобы помешать новому опасному для Отечества альянсу, Лев Сапега немедленно подготовил и направил в 1585 году в Москву посольство Михаила Гарабурды, который, переняв дипломатический опыт подканцлера, смог убедить московских бояр в нецелесообразности единения с католическим миром.

1 сентября 1586 года в личной жизни Льва Сапеги произошли перемены. Он женился на Дороте Фирлиевне, которая овдовела после смерти мужа князя Стефана Зборажского. Материальное положение подканцлера в это время, наверное, выглядело не слишком хорошо. Чтобы сыграть свадьбу, он вынужден был продать одно из своих имений за 500 коп грошей. Кстати, документы судебного дела Льва Сапеги с панами Горностаем и Цехановецким за 1586 год, внесенные в книги Метрики Великого Княжества, также свидетельствуют о трудностях в его денежных делах.

Женившись на вдове, обладательнице великих богатств, подканцлер существенно увеличил свой капитал. Однако нельзя думать, что брак Льва Сапеги и Дороты Фирлиевны — результат меркантильного расчета подканцлера. Через всю недолгую супружескую жизнь Лев Сапега и Дорота Фирлиевна пронесли трепетное и чистое чувство взаимной любви, несмотря на сплетни, что постоянно распускали завистники их семейного счастья.

IV

После неожиданной смерти 12 декабря 1586 года в Гродно Стефана Батория (согласно исторической легенде, отравленного кем-то из его врагов) для Льва Сапеги начался почти двухлетний период испытаний.

Из-за отсутствия монарха в ВКЛ и Польше возник острый политический кризис. Конвокационный (предвыборный) вальный сейм, созванный 1 февраля 1587 года, засвидетельствовал, что федерацию ждут новые беспорядки и непримиримая борьба между различными шляхетскими и магнатскими группировками.

Свою задачу во время избирательной кампании подканцлер видел, прежде всего, в том, чтобы защитить интересы Княжества и, невзирая на обычные для таких моментов всевластие и анархию, добиться возвышения Отечества. И он, как показали более поздние события, достиг поставленной цели. Прежде всего, благодаря продуманным действиям, невероятной выдержке, политической предусмотрительности и аналитическому уму.

Избрание монарха европейской страны в те времена обычно не было только внутренним делом государства. Почти всегда это событие оказывалось в центре всей европейской политики. В ВКЛ и Польше, к тому же, монархический трон был выборный, а не династический, что усложняло и без того непростую ситуацию. Так, после смерти Стефана Батория на федерацию направили свои взгляды Австрия, Швеция и Московское княжество. Вскоре объявились и главные претенденты на королевский и великокняжеский престол: австрийский эрцгерцог Максимилиан, московский царь Федор Иванович и представитель династии Ягеллонов по женской линии — Сигизмунд III Ваза, которые начали искать сторонников среди шляхты ВКЛ и Польши.

К весне 1587 года ориентация различных политических сил ВКЛ и Польши обозначилась довольно определенно. Могущественные польские паны Зборовские поддерживали кандидатуру Максимилиана. За Сигизмунда, сына шведского короля Иоанна III и Екатерины из Ягеллонов, внука знаменитого Густава Вазы, стояла «Черная Рада» Замойских. Королева Анна, вдова Стефана Батория, также считала своего племянника Сигизмунда III Вазу наилучшей кандидатурой на королевский и великокняжеский престол. Паны-Рада Великого Княжества Литовского, а вместе с ними и Лев Сапега, предлагали избрать королем и великим князем московского царя Федора Ивановича.

На Элекционном (избирательном) сейме, намеченном на конец июня 1587 года, должна была наступить развязка. Лев Сапега, как и большая часть шляхты Великого Княжества Литовского, делал все, чтобы кандидатура Федора получила большинство голосов. Где-то в январе — феврале он вместе с Федором Скуминым, Христофором Радзивиллом Перуном и Лукашем Мамоничем принимает в Вильно московское посольство во главе с боярином Ржевским, который привез царские грамоты к великокняжеским магнатам с просьбой избрать его монархом ВКЛ и Польши. Обращаясь к Панам-Раде, московский князь призывал их: «Вы бы, Паны-Рада, светские и духовные, посоветовавшись между собой и со всеми своими землями, позаботились бы о добре христианском и нас государем на Корону Польскую и Великое Княжество пожелали бы…»

В Москве прекрасно понимали нежелательные последствия избрания королем и великим князем Сигизмунда III Вазы или Максимилиана, что по логике вещей создавало условия для военно-политического союза ВКЛ и Польши со Швецией или Австрией. Именно чтобы воспрепятствовать образованию новых опасных для Московского княжества государственных альянсов, московский монарх соглашался, особенно в начале, на все условия магнатов Великого Княжества Литовского.

Со своей стороны Лев Сапега, стремясь использовать удобный момент для усиления Княжества, пообещал Федору через его послов всяческую поддержку в дальнейшем. «Мы все хотим, — передавал Федор Скумин мнение Панов-Рады московским послам, — чтобы нам с вами быть вместе на века, чтобы государь ваш правил и на наших землях».

В апреле 1587 года по инициативе Льва Сапеги в Москву отправляется посольство князя Огинского и Черниковского, чтобы еще раз предварительно обсудить условия, на которых Княжество соглашалось на избрание Федора Ивановича великим князем и королем. С посольством подканцлер передал царю приглашение на Избирательный вальный сейм. Однако тот, зная, что выборы в ВКЛ и Польше, как правило, заканчивались драками, а то и настоящими войнами, сам ехать не решился, а направил в Варшаву своих новых послов: боярина Стефана Васильевича Годунова, князя Федора Михайловича Троекурова и дьяка Василия Щелкалова.

4 августа 1587 года на Варшавском избирательном сейме, куда Лев Сапега прибыл с собственной вооруженной хоругвью (как, кстати, и все остальные, кто готовился отстаивать своих кандидатов), состоялась его встреча с московскими послами, которых он вскоре пригласил для беседы со всем «рыцарским кругом». Во время этой встречи царские послы проявили полную инфантильность и своими бессмысленными действиями оттолкнули многих сторонников кандидатуры Федора, среди которых, кстати, было немало и поляков. Приученные слепо, по-холопски исполнять волю своего господина, бояре, кроме того, еще и самонадеянно не соглашались почти со всеми условиями, на которых настаивала другая сторона.

Даже далеко не принципиальное требование шляхты, чтобы царь после его избрания королем и великим князем через десять недель, а в случае военной необходимости и раньше, приехал в ВКЛ и Польшу, вызвало возражения с их стороны. С традиционной напыщенностью послы отвечали: «В Варшаву царь приедет тогда, когда пожелает». При таком необдуманном поведении послов Федору трудно было рассчитывать на успех. Тем более, что он отказывался дать двести тысяч рублей на выплату долгов и защиту страны, так как другие претенденты, как небезосновательно предполагалось, по завершении выборов начнут доказывать свое право на престол с помощью оружия.

Когда 19 августа 1587 года коронный канцлер Замойский и его единомышленники, наконец, объявили своим претендентом на королевский престол Сигизмунда III Вазу, а Зборовские — эрцгерцога Максимилиана, шляхта Великого Княжества дала еще один шанс Москве. С согласия Льва Сапеги великокняжеские радные паны писали к послам: «Замойские выбрали шведского королевича, Зборовские выбрали брата императора, а мы все — литвины и большая часть поляков, хотим вашего государя. Но задержка только за верою и приездом. Если бы нам был быстро известен приезд вашего господина, мы бы, выбрав его, в то же время выдвинулись бы к Кракову и короны не дали бы ни шведу, ни брату императора».

Последние слова «Послания…» — вовсе не проявление чрезмерной самоуверенности белорусской знати. Великое Княжество Литовское имело достаточно сил, чтобы возвести на престол своего избранника. Убедительным доказательством тому служит и «Протест» против провозглашения Замойскими королем Сигизмунда Ill Вазы, подписанный 31 октября 1587 года подканцлером Львом Сапегой, трокским воеводой Яном Глебовичем и епископом Бенедиктом Войной. Только нерасторопность московских послов, а может, и действительно, неспособность Федора, свели его шансы к нулю.

Нельзя, однако, не учитывать и еще одной немаловажной детали: усилия самого Льва Сапеги и всех других белорусских панов отнюдь не были направлены на то, чтобы, «оторвавшись от Польши», как писал подканцлер, безоглядно броситься в объятия к московскому царю. Лев Сапега и все радные паны прекрасно осознавали, что угроза с Востока не лучше опасности с Запада. Подканцлер был совсем не простой личностью, жизнь научила его осторожности. Даже чересчур замысловатые ловушки, расставленные его врагами, он обходил, не поранившись, чувствуя козни противников на расстоянии.

Лев Сапега имел достаточно оснований, чтобы очень активно, по крайней мере, вначале, поддерживать кандидатуру московского царя. Логика действий подканцлера, патриота своей Родины, в тех сложных исторических обстоятельствах становится понятной только с учетом основной цели его политической деятельности — стремления к полной независимости Великого Княжества Литовского, его возвышению и процветанию.

Лев Сапега, бесспорно, хорошо знал о возможных негативных последствиях объединения ВКЛ с Московским государством. Но, оставаясь политиком, он видел и исключительность положения, возникшего в ВКЛ. Глубоко преданный идее создания сильного государства, подканцлер и в данной ситуации работал именно на нее. Будучи хорошо осведомленным в «московском вопросе» и зная реальные обстоятельства гораздо лучше многих современников, он рассчитывал на отсутствие у царя Федора возможностей, в случае избрания его великим князем, заниматься проблемами Великого Княжества Литовского. Кроме того, Лев Сапега, прекрасно осведомленный в психологии власти, резонно полагал, что Федор никогда, ни при каких обстоятельствах не оставит надежный, наследственный престол в Москве и не рискнет переехать в другую страну. Ибо в Великом Княжестве и Польше ему неизбежно пришлось бы столкнуться со шляхетской демократией, к которой московские монархи, конечно же, вовсе не были приучены. А если бы такое и случилось, то все равно болезненный московский царь, по твердому убеждению подканцлера, не смог бы серьезно влиять на политику белорусского правительства.

Да и посол Ржевский, якобы случайно, а на самом деле намеренно сообщил Панам-Раде: «Вы только выберите себе в государи нашего царя, будьте под его царской рукой, а всем управляйте сами в Короне Польской и Великом Княжестве по своим правам». Эти слова, несомненно, сказанные послом нарочно, не иначе, исходили от самого царя Федора.

Таким образом, согласно планам Льва Сапеги, избрание великим князем московского монарха гарантировало бы Великому Княжеству Литовскому первенство над Польшей, так как терпеть дальше амбициозных польских панов было невозможно, а также охраняло бы государство от опасностей с Востока. За возвышением и военно-политическим усилением Княжества, наверное, наступил бы разрыв союза с Польшей и произошло бы избрание монарха из своего народа.

Ведя переговоры с послами Федора, Лев Сапега вместе с тем внимательно следил за действиями противников и расстановкой политических сил. А когда ситуация обострилась и исторические весы склонились на сторону Сигизмунда III Вазы, то он, проанализировав предварительно все возможные результаты, изменил тактику и отказался от дальнейшей поддержки Федора. Затем подканцлер предложил шведскому королевичу условия, на которых Великое Княжество соглашалось признать Великим князем именно его.

Сигизмунд III Ваза, которому еще предстояло с помощью оружия доказывать свое право на королевский и великокняжеский престол, вынужден был пойти на компромисс, необходимый Льву Сапеге, и принять условия, высказанные белорусскими магнатами и шляхтой.

Поскольку Великое Княжество, по словам самого же Льва Сапеги, всегда существовало inter Scyllam et Charibdim (между Сциллой и Харибдой. — лат.), то постоянное лавирование между союзной Польшей и соседним Московским княжеством стало чуть ли не важнейшим элементом во всей его тактике, в борьбе за независимость государства. Стремясь побеждать с наименьшими потерями, Лев Сапега считал необходимым по возможности чаще пользоваться не оружием, а тонкой дипломатией и безошибочным политическим расчетом.

Приняв деятельное участие в драме, начавшейся на Конвокационном, а затем продолжавшейся на Избирательном вальном сейме 1587 года, Лев Сапега талантливо сыграл сложную роль в политическом спектакле выборов монарха и вышел к финальной сцене победителем. Результаты усилий подканцлера и его единомышленников во время событий 1587–1588 годов были весьма значительными. История подтвердила, что только благодаря им Великое Княжество Литовское вышло из сложнейшей ситуации, возникшей в центре европейской политики, без каких-то существенных потерь.

ВКЛ продолжало входить в пока что необходимый для него военно-политический союз с Польшей, но по-прежнему сохраняло все атрибуты государственности. Прежде всего, оставались незыблемыми государственные границы, что охранялись приграничными вооруженными отрядами, существовала разветвленная система местных властей разных уровней, которые подчинялись высшим государственным структурам. Как и ранее, в Великом Княжестве продолжал осуществлять свои полномочия свободный и демократический законодательный орган — Вальный сейм, действовало независимое правительство и свое учреждение иностранных дел — Великая Канцелярия. Были собственные кодексы законов, правозащитные учреждения, воинские формирования, а также свои деньги.

Был и еще один важный результат политической борьбы Льва Сапеги в 1587–1588 годах, что заслуживает более пристального внимания. Как свидетельствуют исторические источники, подканцлер в то время возглавлял сеймовую комиссию, которая работала над новым Статутом, потребность в котором возникла после подписания Люблинской унии 1569 года. Лев Сапега лично редактировал статьи Статута, создав, по сути, новую концепцию независимого государства. Используя непростое положение Сигизмунда III Вазы (а оно с очередным вторжением татар осенью 1587 еще более осложнилось), Лев Сапега добился от него подписания 28 января 1588 года Грамоты, которая подтверждала юридическую силу третьего Статута Великого Княжества Литовского.

Однако после подписания Статут 1588 года не сразу начал использоваться в судебной практике на местах, так как его там попросту не было. Возникла проблема организации немедленного печатания этого свода законов. Надо было, чтобы он как можно быстрее начал действовать. Ведь даже сам Сигизмунд III Ваза, забыв свои обещания и не обращая внимания на статьи только что подписанного им Статута ВКЛ, всячески нарушал права белорусского дворянства, раздавая в качестве подарков полякам земли и должности в ВКЛ. Новый монарх стремился самовольно и единовластно распоряжаться не только на территории Польши, но и Великого Княжества Литовского. При этом он совсем не советовался с подканцлером Львом Сапегой, который находился при его дворе.

Недовольный поведением Сигизмунда III Вазы, Лев Сапега в письме к Христофору Николаю Радзивиллу Перуну от 31 января 1588 года высказывал возмущение претензиями поляков на Ливонские земли: «Победой над Максимилианом очень усилились паны-поляки, начали презрительно относиться к народу литовскому, говоря: если бы эта новость пришла перед окончанием наших дел, то не позволили бы ни наших постулатов, ни покоя, ни половины Ливонской земли».

17 февраля 1588 года в следующем письме к Христофору Радзивиллу Лев Сапега сообщал о неприкрытой неприязни короля и великого князя к гражданам Великого Княжества Литовского. «Король говорил, — писал подканцлер, — что больше полякам обязан, чем литвинам, так как ему якобы поляки оказали большую поддержку, чем литвины. И он не только так говорит, но и делает. Уже поляки у нас больше получают, чем сами литвины. Литвину откажут, а поляку в то же время дадут».

При таком положении дел Лев Сапега чувствовал себя возле короля, по его словам, «как кот на льду», ибо монарх даже не желал принимать подканцлера, не говоря уже о честном и законном решении проблем Великого Княжества Литовского. Терпению Льва Сапеги приходил конец. Уже 7 июня 1588 года он пишет Христофору Радзивиллу: «Не только я, но и весь народ наш унижен королем. Живу здесь pro forma (ради формы; ради приличия. — лат.), аудиенции никак не могу добиться, поэтому и не хочу дальше обивать порогов…»

Прошло немногим более месяца, и подканцлер в середине июля 1588 года окончательно решил покинуть королевский двор, не желая терпеть личных оскорблений и настоящего издевательства над правительством Великого Княжества со стороны поляков. «Не хочу, — категорично заявлял он, — быть при дворе только ради формы и слушать оскорбления в адрес нашего правительства, так как правят комора (приближенные фавориты), а чиновники — не нужны».

Наступил критический момент во взаимоотношениях между Польшей и Великим Княжеством Литовским. Отъезд представителей Княжества от королевского двора означал бы прежде всего политический, а затем и неизбежный экономический и военный разрыв между двумя государствами. Но как раз тогда, когда оставалось решить какие-то мелочи, обстоятельства неожиданно изменились: возникла угроза очередной войны с турками и татарами. Поэтому Сигизмунд III Ваза пригласил к себе Льва Сапегу, покаялся за все «недоразумения» и снова поклялся впредь всегда строго выполнять королевские и великокняжеские обязанности, не допуская никаких нарушений законов Великого Княжества Литовского.

Однако обещаниям непоследовательного монарха Лев Сапега уже не верил. Он еще больше убедился, что только издание нового Статута и обязательное исполнение его статей всеми жителями Княжества, а прежде всего великим князем и королем, положит конец беззаконию. Подканцлер ускорил подготовку Статута к печати, пожертвовав на его издание собственные средства. 12 июля 1588 года он писал тогдашнему канцлеру Христофору Николаю Радзивиллу: «Статут новый приказал уже печатать по-русски (по-старобелорусски. — И. С.). Хотел бы его издать и по-польски, однако, если бы пришлось его переводить de verbo ad verbum (слово в слово; буквально), в соответствии с русскими словами и сентенциями, а иначе — не осмелюсь, то получилось бы очень плохо. Охотно услышал бы совет вашей милости. Привилегии также хотел бы издать вместе со Статутом, однако из-за того, что не все они для нас подходящие — у одних начало хорошее, а середина плохая, у других — середина хороша, а начало и конец плохие, — то не могу решить, следует ли выбросить то, что плохое, или нет?»

Наконец летом 1588 года в виленской типографии Мамоничей вышел новый Статут — важнейший правовой кодекс ВКЛ, которому по совершенству и завершенности не было равных во всей Европе. Издание украшал портрет Сигизмунда III Вазы, а также изображение герба Льва Сапеги и панегирик к нему, написанный белорусским поэтом Андреем Рымшей.

Статут 1588 года — крупнейшая политическая победа Льва Сапеги. Данный кодекс законов гарантировал экономическую, политическую и культурную независимость Великого Княжества Литовского. Согласно его статьям, всем иностранцам запрещалось приобретать (покупать или получать в награду от великого князя) земельные наделы, замки и поместья, а также государственные и духовные должности на всей территории Великого Княжества.

В 12-й статье третьего раздела существенно ограничивались права монарха. «Также мы, монарх, обещаем и клянемся… — говорилось в нем, — что в том государстве, Великом Княжестве Литовском, и по всем землям, которые принадлежат ему, не будем давать во владение никаким чужеземцам и иностранцам духовных и светских должностей, замков, поместий, земель, староств, должностей земских и придворных. Мы и потомки наши, великие князья литовские, обязаны давать все это только литвинам, жемайтинам и русинам, уроженцам Великого Княжества Литовского и тех земель, которые ему принадлежат…» Таким образом, ставился заслон от проникновения на земли государства поляков, чем сдерживался процесс полонизации белорусов, начавшийся уже во второй половине XVI века.

Все вопросы внутренней жизни Великого Княжества Литовского, в соответствии с новым законодательством, решались теперь самостоятельно. Высшим законодательным органом считался Вальный сейм, местом проведения которого назначался Слоним.

В Статуте 1588 Лев Сапега зафиксировал, как одно из коренных требований, статус старобелорусского языка на всей территории государства. «А писарь земский, — подчеркивалось в первой статье четвертого раздела Статута, — должен по-русски, буквами и словами белорусскими все письма, выписки и повестки писать, а не каким другим языком и словами».

Главные принципы подготовленного Львом Сапегой кодекса законов, такие как презумпция невиновности, государственный и национально-культурный суверенитет, религиозная толерантность и другие, были особенно прогрессивные для того времени. Они и по сей день выступают как принципиально важные положения гражданских кодексов многих демократических стран мира.

В качестве предисловия к печатному Статуту 1588 года Лев Сапега поместил два собственных произведения: «Благодарность Сигизмунду Третьему, великому князю литовскому, русскому, прусскому, жемайтскому, мазовецкому и инфлянтскому» и «Обращение ко всем сословиям Великого Княжества Литовского».

В них подканцлер выступил в защиту концепции правового государства, суть которого в том, чтобы в стране царило не своевластие монархов, а закон, порядок и справедливость. Он писал: «Для порядочного человека нет ничего на свете дороже, чем безопасная жизнь в родном Отечестве, чтобы его доброй славы никто не оскорблял, телесному здоровью и имуществу не угрожал. Поэтому каждый должен безукоризненно исполнять законы, подчиняться праву, ибо оно обеспечивает мир и покой в государстве. Гражданин не должен молчаливо сносить оскорбления, насилие и всякие унижения. Цель и смысл всех законов на свете — чтобы каждый человек мог защитить свое доброе имя, сохранить здоровье и имущество, ни в чем не имел никакого ущерба.

Наша свобода, которую мы возносим среди других христианских народов, состоит в том, что мы имеем государя, который правит, не нарушая наших прав. Мы свободно живем в доброй славе, самостоятельно распоряжаемся личной жизнью и собственным имуществом. Если же кто-либо посягнет на названные три вещи и начнет действовать в соответствии с собственным разумением, а не в соответствии с правом, начнет ущемлять наши права и свободы, тот будет не государем нашим, а нарушителем прав и свобод, тираном, стремящимся превратить нас в невольников».

Обращаясь к жителям ВКЛ, Лев Сапега пламенно убеждал соотечественников усваивать право, жить по законам, защищать правду и давать отпор обидчикам: «Мы действительно пользуемся правами и свободами, чему содействуют их милости короли и великие князья, за что мы благодарны Господу Богу. Мы сами создаем и принимаем законы, поэтому всегда можем наилучшим образом защитить свою власть и свободу. Не только сосед или обычный житель нашего государства, но и сам монарх не имеет над нами абсолютной власти, но господствует лишь в той мере, насколько ему позволяет право.

Мы имеем сокровище, бесценный клад в наших руках, который нельзя купить ни за какие деньги. О нем должен знать каждый благочестивый человек. Если человек будет осведомлен в законах, он будет сдерживать свои необузданные страсти, жить в соответствии с писаным правом и никого не обижать. Если же он будет притеснен кем-либо, то будет знать, где искать защиты и лекарств от нанесенных ему обид.

Известно, как один римский сенатор критиковал второго, который не знал законов своей страны. Так и каждый наш обыватель, хвалящийся своими вольностями, заслуживает упреков, если он не знает законов своей Отчизны и не хочет понимать тех прав, которые обеспечивают его свободы.

Всякому народу стыдно не знать свои законы, тем более нам, которые не на каком-либо чужом языке, а на своем собственном, имеем писаное право! И в каждый момент, в случае необходимости, можем обратиться к своему праву, чтобы защитить себя от всяких обид».

Статут 1588 года действовал на территории Беларуси вплоть до 1840 года, даже после ликвидации Княжества, и сыграл исключительную роль в сохранении белорусского народа. Во многом благодаря Статуту 1588 года, белорусы еще в XVIII веке не исчезли с исторической арены и теперь продолжают идти вперед по пути цивилизации вместе с другими народами мира.

V

В 1589 году в структурах высшей власти Великого Княжества Литовского произошли существенные изменения. После смерти Остафея Воловича (конец 1587 г.) Виленское воеводство перешло к Христофору Николаю Радзивиллу Перуну.

Лев Сапега получил вакантную должность канцлера, возглавив один из ответственных институтов исполнительной власти государства. От него теперь полностью зависело практическое осуществление внутренней и внешней политики Княжества: подготовка своих и принятие иностранных посольств, проведение уездных сеймиков и главных съездов Княжества. На плечи Льва Сапеги легла ответственность за деятельность местных властей, правоохранительных учреждений, урегулирование конфликтов между государством и церковью и многое другое. Одним словом, канцлер Княжества находился на пересечении всех жизненно важных артерий государства.

Однако в своих действиях, в проведении твердой политической линии Лев Сапега и на посту канцлера не был полностью свободен. Несмотря на новое законодательство, в государстве по-прежнему присутствовал один из парадоксов власти. Ни правительство, в которое помимо канцлера и подканцлера входили воеводы, каштеляны, великий гетман, подскарбий, великий маршалок, придворный и трибунальский маршалки, ни высший законодательный орган Княжества — Главный съезд — не обладали полным экономическим правом на территории своего же государства. Они, говоря сегодняшним языком, фактически не определяли кадровой политики Княжества. Право назначения на руководящие государственные должности держал в своих руках монарх. В результате вся без исключения белорусская знать на деле материально почти полностью зависела от великого князя и короля, так как он подписывал привилегии на свободные земли, а также на светские и духовные вакансии.

При этой довольно специфической форме ограниченной монархии в Великом Княжестве Литовском любая политическая оппозиция монарху всегда сравнительно легко им разбивалась. А метод «кнута и пряника», которым обычно пользовались монархи, позволял при необходимости в любой момент поссорить белорусских панов. В результате многие магнаты и шляхтичи нередко становились в руках хозяев едва не послушными марионетками.

Лев Сапега как патриот и, наконец, властолюбивая личность не хотел мириться с неограниченными действиями нового монарха, трагические последствия которых для Княжества были уже очевидны. Он начал борьбу с Сигизмундом III Вазой за полную самостоятельность княжества, стремясь заставить его уважать великокняжеские законы.

Канцлер прежде категорически потребовал, чтобы великий князь выполнял принятые на себя обязательства, наконец, вспомнил свои недавние обещания ему и перестал без согласования с правительством Великого Княжества Литовского раздавать полякам привилегии на земли, а также назначать их на светские и церковные должности.

Однако Сигизмунд III Ваза проигнорировал требования канцлера: в 1590 году под воздействием польских католических магнатов он сделал попытку снова обойти законы Великого Княжества Литовского и навязать свою волю. На место умершего краковского католического епископа монарх пригласил преданного белорусского католика Юрия Радзивилла, занимавшего доселе виленскую кафедру, и предложил, как бы взамен, на вакантную должность в Вильно поляка Бернарда Матеевского. Это было грубым нарушением Статута 1588 года, согласно которому полякам, как и всем иностранцам, запрещалось занимать на землях Княжества любые должности, в том числе и в церковных структурах.

Возмущеный бесцеремонным поступком монарха, его политическим своеволием, Лев Сапега ультимативно заявил, что он никогда не даст согласия на присутствие Бернарда Матеевского на виленской кафедре, и категорически отказался закреплять печатью Княжества решения епископа-поляка.

Начался длительный конфликт Льва Сапеги с Сигизмундом III Вазой. Закончился он только через десять лет победой канцлера. 26 апреля 1600 года на виленскую католическую кафедру взошел Бенедикт Война.

Несогласие с волей монарха, а тем более открытый протест против него — это был на то время ответственный и чрезвычайно рискованный шаг. Каждый, даже очень мощный феодал, идя наперекор великому князю, королю, особенно такому властолюбивому, как Сигизмунд III Ваза, ставил на карту все: свою политическую карьеру, положение в обществе, материальное благополучие.

Конечно, Лев Сапега не был аскетом и совершенно не хотел расставаться со своими привилегиями. И все же, невзирая на опасность, он мужественно принял вызов монарха. Значит, можно предположить, что судьбу, в том числе белорусского народа, сохранение его самобытной культуры, традиций и выполнение государственных законов он ставил выше собственного благополучия.

Конфликт между Сигизмундом III Вазой и Львом Сапегой из-за Виленского епископства интересен еще одним обстоятельством. Он позволяет понять все величие личности канцлера. Как известно, Лев Сапега в 1586 году принял католическую веру и, казалось бы, по логике тех времен, должен был бы защищать интересы своей конфессии, способствовать ее укреплению. Однако, как это ни странно, канцлер поставил на первое место не конфессиональные, а политические интересы своего государства. Символически звучат слова Льва Сапеги, высказанные им в письме к Христофору Николаю Радзивиллу: «Я католик и по милости Божией католиком хочу умереть, но покой Отчизны своей до конца дней моих стеречь буду».

Выбор, сделанный Львом Сапегой, — уникальный случай в истории средневековых государств и деятельности тогдашних европейских политиков. Позиция канцлера — это патриотизм высочайшей пробы, подтверждение того, что Лев Сапега никогда, ни при каких условиях не торговал Родиной.

Сигизмунд III Ваза, столкнувшись с поистине железной волей великого канцлера, был вынужден, наконец, согласиться с ним. При решении даже незначительных вопросов на территории Великого Княжества Литовского он, хотя и без особых симпатий к принципиальному Льву Сапеге, должен был считаться с его мнением, отсылая ему все бумаги и грамоты для предварительного согласования. Ни один документ монарха с этого времени без канцлерской подписи и печати Великого Княжества Литовского не имел сил на землях государства.

Вследствие напряженных отношений с Сигизмундом III Вазой Лев Сапега свое материальное благополучие улучшал, пользуясь нередко услугами королевской тети — Анны из Ягеллонов. Канцлер присылал ей подарки, а она, со своей стороны, ходатайствовала перед племянником, помогая Льву Сапеге получать новые земли и привилегии. До настоящего времени сохранились два письма Анны к Льву Сапеге (за 20 октября и 29 декабря 1589), которые как раз и дают представление о характере взаимоотношений между ними.

Однако если частные проблемы Льву Сапеге удавалось решать обходными путями и, как видно, довольно тривиально, то защита общегосударственных интересов Княжества требовала от него смелых действий, воли и личного мужества.

Опасность потери Княжеством независимости из-за беспрестанных претензий польских панов на его земли фактически никогда не исчезала — ни в течение канцлерства Льва Сапеги (даже после того, как он нашел «общий язык» с Сигизмундом), ни позже. История сохранила сведения о многочисленных схватках канцлера с польскими панами. О некоторых из них следует сказать несколько слов.

Весной 1590 года, когда срочно понадобились средства для усиленных войск на южных рубежах, поляки настаивали на внеочередном поборе именно с белорусских земель, сами же ничего не желали давать. Лев Сапега испортил много крови и нервов, пока отвел эту угрозу от Княжества, которая, кажется, угрожала ему полным разорением. Но, как свидетельствовали последующие события, совсем ненадолго.

Уже в мае 1590 года канцлеру снова пришлось сражаться с польскими сенаторами. Во время Варшавского Генерального Вального сейма при разделе «господ» (владений) поляки лезли из кожи, чтобы обмануть Панов-Раду Великого Княжества Литовского и лицемерно обобрать их, захватив лучшие куски. Только приезд в Варшаву Христофора Радзивилла Перуна и его авторитет помогли Льву Сапеге на тот момент остановить неприкрытое давление поляков.

Как видно, совсем не случайно, что польские паны люто ненавидели его. И, наоборот, в глазах ВКЛ авторитет канцлера как политика и борца за великокняжеские интересы увеличивался с каждым годом.

Популярности Льва Сапеги среди населения Великого Княжества не мог не заметить и Сигизмунд III Ваза, в планы которого в начале 90-х годов XVI века входило укрепление связей Польши с Австрией. Польские магнаты во главе с коронным канцлером Яном Замойским, не желая видеть при дворе иностранцев, не поддержали намерений короля и великого князя и выступили против его планов жениться на Анне Г абсбургской.

Сигизмунду III Вазе ничего не оставалось, как обратиться за помощью к Льву Сапеге и искать поддержки у Панов-Рады Великого Княжества Литовского. 31 июля 1590 года монарх пишет очередное примирительное письмо к канцлеру, прося одобрить его выбор и разрешить жениться на старшей дочери эрцгерцога Карла.

Лев Сапега, стремясь усилить собственные позиции при дворе, начал активно способствовать Сигизмунду III Вазе. Он, кажется, одолжил ему даже деньги на свадьбу, которая, хотя и значительно позже, чем предполагалось, была справлена (30 мая 1593). А когда на Вальном сейме встал вопрос о выделении для жены Сигизмунда III Вазы земель и поместий, против чего снова протестовали поляки, Лев Сапега и другие белорусские сенаторы, вопреки полякам, снова поддержал короля и великого князя. В результате Анна Габсбургская обрела несколько имений на территории Польши. После этих событий личные отношения Льва Сапеги с монархом как будто немного потеплели, хотя и не стали до конца искренними.

VI

Весной 1591 года в дом Льва Сапеги пришло горе: скончалась Дорота Фирлиевна, оставив двухлетнего сына и дочь от первого мужа — Барбару. В завещании, Дорота завещала свое имущество дочери и сыну. Мужу она завещала 30 тысяч золотых.

Завещание Дороты Фирлиевны не совсем обычное. Это не только юридический документ, а в какой-то мере и литературный памятник, духовное завещание заботливой жены и матери, переполненное чувствами и горькой печалью.

Вот лишь несколько строк из него: «Боже мой, сделай так, чтобы доченька мая, Бася, не осиротела после меня совсем. Чтобы воспитывали ее почтительно до совершеннолетия или до тех пор, пока не найдется ей друг. Прошу воеводину виленскую, мою милостивую пани и сестру <Екатерину Тончинскую>, которая всегда ко мне была ласковой, чтобы ее милость ту же благодать на деток моих обратила, особенно на доченьку мою Басю…»

Лев Сапега похоронил Дороту Фирлиевну в Вильно в костеле св. Михаила, который он построил за два года перед тем на собственные средства.

Смерть жены, самого близкого человека, подкосила канцлера. «Тяжелое горе и нестерпимая беда сейчас у меня, — писал он к Екатерине Тончинский. — Жена моя в шесть часов ночи с четверга на пятницу пришла беда. 14 марта умерла его жена сына Яна и вовсе осиротевшую дочь от написанном за девять дней до смерти, отдала свою душу в руки Господа Бога, простившись с этим миром и со мной, оставив осиротевших ребятишек и меня в большом отчаянии…»

Но шло время. Тяжелая боль утраты понемногу ушла. Множество государственных дел, ожидавших немедленного решения, заставляли забывать о собственном горе.

Дмитрий Холецкий, великокняжеский подскарбий, уже неоднократно обращался к Льву Сапеге с просьбой начать наводить порядок в финансах. Нужно было возвращать в королевскую казну деньги, взятые когда-то мещанами Могилева, на обязательной выплате которых сейчас настаивал Сигизмунд III Ваза.

Кроме проблем с финансами в Великом Княжестве Литовском назревал конфликт на религиозной почве: протестанты требовали от властей выполнения Акта конфедерации 1573 года, который защищал их конфессиональные права, угрожая в противном случае общественным неповиновением и войной.

Чтобы утихомирить протестантов, Лев Сапега предпринял неотложные меры для разрешения конкретных вопросов, которые их волновали. 13 декабря 1591 года он направляет им на Радомский съезд письмо, которое помимо него подписали Христофор Зенович, брестский воевода, Альбрехт Радзивилл, маршалок Княжества, и Гаврила Война, подканцлер. Члены правительства просили протестантов успокоиться, не разжигать взаимной ненависти и не нарушать спокойствия в Княжестве. Канцлер обещал протестантам защитить все их «права и вольности», что по каким-то причинам до сих пор нарушались. Однако совсем избежать беспорядков в государстве не удалось. Выступления протестантов прокатились по всей стране.

Опасность внутренних конфликтов увеличивалась из-за отсутствия Сигизмунда III Вазы, который после смерти в ноябре 1592 года отца, шведского короля Иоанна, с разрешения Сейма, в мае 1593 года выехал в Швецию. Там он начал добиваться наследственного трона, так как шведская корона переходила по наследству и на то время была более весомой.

Сигизмунд III Ваза приглашал с собой в поездку и канцлера. Но Лев Сапега, сославшись на болезнь, отказался. Тревожные времена и множество государственных дел никак не способствовали тому, чтобы отправиться в сравнительно беззаботное путешествие среди знатной королевской свиты.

Преодолевая неимоверные трудности, Лев Сапега в это время много сил отдает урегулированию конфликтов между знатью, непрерывно ведет переговоры с протестантами, встречается с лидером белорусских евангеликов — Андреем Воляном, обеспечивает охрану южных рубежей, начинает упорядочение главного архива Княжества — Литовской метрики. Он решает чрезвычайно существенный вопрос об участии Великого Княжества Литовского в антитурецкой коалиции христианских государств, которая создавалась в середине 90-х годов XVI века под эгидой Папы Римского Климента VIII.

Через какое-то время из Швеции пришло сообщение о переносе срока коронации на более позднее время, на середину января 1594 года. Причиной послужило отрицательное отношение тамошнего дворянства к королю-католику. Но не это насторожило Льва Сапегу. На шведскую корону неожиданно предъявил претензии Карл, дядя Сигизмунда III Вазы. Возникла реальная угроза войны ВКЛ и Польши со Швецией, что создавало большую опасность для Княжества, так как здесь в 1594 году началась широкая волна выступлений крестьянской бедноты.

Наибольшие хлопоты канцлеру принесли казацкие отряды Лободы и Наливайко, что безжалостно грабили белорусские и украинские города и имения знати, дотла выжигали деревни, разрушали поселения, не жалея, рубили малых и старых, бесчестили женщин и девушек. О варварской жестокости «наливайковцев», которые совершили дикий шабаш в Могилеве, автор древней «Баркулабовской хроники» писал так: «Сожгли славный город Могилев, места божественные, дома, магазины, тюрьму. Всего уничтожили около 500 домов и 400 магазинов с большими богатствами… Мещан, бояр и очень почтительных людей, как мужчин, так и женщин, и малых ребятишек, побили, порубили, осквернили. Кроме того, из магазинов и домов забрали множество богатств».

Лев Сапега и Христофор Радзивилл организовали сопротивление казацким отрядам. Во главе с Николаем Буйвидом и знаменитым кричевским старостой Богданом Соломерецким полки ВКЛ поделом рассчитались с «бунтовщиками» на Буйничском поле, под Могилевом. Главный преступник — Северин Наливайко — был позже пойман и казнен.

Лев Сапега и впредь всегда оставался сторонником сильного правового государства. Об этом ярко свидетельствует то, что он, произнося речь на Варшавском сейме 1597 года, осудил шляхетское восстание, которое возглавили Януш Радзивилл и Николай Зебжидовский. В своей речи канцлер подчеркивал, что ни закон, ни история не дают никому оснований добиваться чего-то от власти с помощью силы.

Лев Сапега, который был могилевским старостой, совершил жесткую расправу над зачинщиками восстания горожан в Могилеве, которое происходило в 1606–1610 годах. К нарушителям закона, кем бы они ни были, канцлер ВКЛ никогда не испытывал ни милосердия, ни сострадания.

VII

Оказавшись на вершине власти, Лев Сапега во многом определял характер государственной политики в духовно-религиозной сфере, в отношениях между государством и церковью. От него зависело достижение согласия между конфессиями, что было делом чрезвычайно сложным. На то время в Беларуси существовало несколько религиозных течений: Католичество, Православие, Протестантизм, Иудаизм и Ислам. Каждое из них имело свои корни, собственную философию и ориентацию на определенный тип культуры. Лев Сапега прекрасно осознавал, что при таком конгломерате конфессий исключительно важно сохранять толерантность, одинаково ровно относиться ко всем верующим, уважать их церковно-религиозные права.

На религиозное положение в ВКЛ чрезвычайно повлияло учреждение в 1589 году Московской Патриархии. Церковные власти Московского княжества сразу же заявили о необходимости объединения под властью Москвы всех православных, в том числе и жителей ВКЛ. Все православные земли провозглашались московскими. Лев Сапега прекрасно осознавал, к чему на практике приведут декларации московских патриархов. А они свидетельствовали как раз о том, что давние претензии Москвы на земли Беларуси приобретают очертания политической программы.

Стремясь оградить интересы Великого Княжества Литовского, Лев Сапега активно поддержал проект региональной унии — соглашения между Православной церковью ВКЛ и Католическим костелом. Он имел целью таким образом сохранить духовно-культурную независимость страны, защитить белорусский народ и верующих от экспансии с Востока.

10 сентября 1595 года Лев Сапега написал чрезвычайно яркое письмо к князю Константину Острожскому, в котором давал князю совет воздержаться от публичных угроз в адрес церковных иерархов. Канцлер настоятельно рекомендовал строптивому князю проявлять сдержанность при подготовке межконфессионального соглашения, советовал не использовать оскорблений в адрес монарха, просил прекратить преследование владимирского епископа Ипатия Потея. Лев Сапега отмечал: «Отношение к церковному объединению — это твое личное дело. Но как можно ругать Папу Римского, называть его антихристом и неприятелем Слова Божьего, оскорблять всех католиков и святую соборную веру, угрожать королю покушением на его жизнь и утратой королевства, приравнивать монарха к еретикам и очернителям величества Божьего! А поскольку король — католик, то пугаешь его тем, что выставишь против него 20 тысяч солдат… Всего этого, мой милостивый господин, не надо делать. А я сам, хотя и добродетельный слуга и кровный вашей княжеской милости, но того одобрить не могу и искренне сожалею, что это от вас исходит».

Канцлер предупреждал Константина Острожского об ответственности и объяснял ему: «Король — верховный господин и защитник всех духовных лиц — как римской, так и греческой веры — не допустит, чтобы кто-нибудь творил зло. Его величество король желает и будет защищать всех от любого насилия, от обид и притеснений».

Ссылаясь на собственный опыт взаимоотношений с Сигизмундом III Вазой, Лев Сапега настоятельно рекомендовал князю Острожскому в сложный для страны период не особо конфликтовать с монархом: «Хоть меня и самого нередко заносит, но сейчас не то время».

Лев Сапега был прав: в любую минуту межконфессиональные недоразумения и религиозные споры в ВКЛ могли перерасти в полную анархию и хаос. Наверное, только своевременные советы канцлера, его решительные действия и срочные переговоры с украинской и белорусской шляхтой остановили князя Константина Острожского от непоправимых действий, спасли на тот момент ВКЛ от гражданской войны на религиозной почве, результаты которой могли быть очень трагическими для всей страны и всего общества.

Лев Сапега принял деятельное участие в Брестском церковном соборе, который проходил 6–8 октября 1596 года. Он присутствовал на нем в качестве королевского комиссара и выступил с пламенной речью в защиту церковной унии.

«Речь на Брестском церковном соборе 1596 года» Льва Сапеги — уникальное литературно-художественное произведение и одновременно раритетный памятник национальной историографии. Она дошла до нашего времени в составе произведения Петра Скарги «Брестский собор и оборона его».

Лев Сапега, выступая от имени королевских комиссаров, озвучивал позицию властных кругов ВКЛ. Выступление канцлера, как следует из текста «Речи…», происходило перед оппонентами унии, на одной из их встреч, куда он приехал с православными и католическими епископами.

Как свидетельствует содержание «Речи…», Лев Сапега прежде всего возмущался позицией киевского воеводы Константина Острожского, который стал на сторону противников унии и организовал параллельный собор. Канцлер снова сдерживал его от агрессивных действий. Он предупреждал Константина Острожского, чтобы тот не ставил себя выше короля, так как является его подданным, не стремился силой решать церковные дела, которые находятся в компетенции духовных лиц.

Лев Сапега наконец отмечал, что он, как королевский комиссар, данной ему властью обеспечит порядок и спокойствие на соборе: «Поскольку Всемогущий Господь Бог является началом и источником всякого согласия и милости, потому богобоязненные и умные люди уважают друг друга в согласии и единении, которое есть матерью всякого добра.

Его милость король был очень рад вашему договору, о котором вы сообщили ему три года назад. Митрополит и все епископы на тот момент достигли согласия, в том числе и ваши милости — епископ львовский и епископ перемышльский. Об этом красноречиво свидетельствуют подписи ваших собственных рук под совместным постановлением.

Вы заявляли, что подданные его милости короля, люди греческой веры, хотят соединиться с католиками, вернуться под власть единого пастыря, не желая впредь помогать новым грекам — цареградским патриархам, отступникам и отщепенцам.

Король никого никоим образом не склонял к такому решению, не подбивал, а тем более — никого не заставлял. Он действительно был очень рад, так как через единение веры много людей становилось на путь избавления, расширялась хвала Богу, укреплялись согласие и единство в государстве его королевской милости, на чем держатся все государства.

Его милость король знал, что о союзе людей христианской веры на протяжении нескольких десятилетий слишком старался киевский воевода (Константин Острожский), который сейчас здесь с нами сидит. Через преподобного отца Поссевина он обращался к Папе Римскому Григорию XIII, прося его, чтобы согласие благополучно совершилось.

Король помнил о том, что его предки — бывшие короли, способствовали единству, совершенному на Флорентийском соборе, решения которого распространялись на их царства. Поэтому его милость король считает большой услугой Господу Богу и всему государству — оживить и обновить ту святую и спасительную связь.

Когда дела пошли дальше, а послы отцов епископов уже вернулись из Рима, господин киевский воевода на прошлом сейме очень просил короля способствовать унии, обещая со своей стороны помощь христианскому согласию. Его милость король любезно позволил осуществить унию между Церковью и Костелом.

Когда прошло определенное время, а сторонники единения не смогли в установленный срок и в определенном месте завершить начатое дело, король опять пошел навстречу желанию киевского воеводы и дал очередное разрешение на созыв собора.

Более того, когда приближалось время проведения собора, господин киевский воевода за несколько недель до его начала направил к королю панов Матея Малинского и Лаврентия Древинского, которые передали королю его сердечную благодарность за разрешение на созыв собора. Через тех своих послов киевский воевода просил о четырех вещах.

Во-первых, чтобы никто не приезжал на тот собор вооруженным и в окружении солдат. Чтобы во время собора все происходило без принуждения и насилия, в покое и безопасности.

Во-вторых, чтобы на собор свободно мог приехать каждый человек, независимо от веры.

В-третьих, чтобы на том соборе мог присутствовать Никифор Гречин, которого поймали с Розваном в Валахии, а он бежал из плена из Хотинского замка.

Четвертое, когда на соборе не будет достигнуто взаимопонимание по какому-либо из вопросов, чтобы те возражения можно было вынести на обсуждение сейма.

Его милость король направил киевскому воеводе письменный ответ, закрепив свое решение печатью.

На первую просьбу король не только дал полное согласие, но и распорядился, чтобы на соборе все происходило достойно, спокойно, и прилично, чтобы все чувствовали себя в безопасности. С этой целью он и направил собственных послов на собор.

Вторую просьбу его милость король не удовлетворил. Он объяснил, поскольку собор созывается ради взаимопонимания православных с католиками, то людям других вероисповеданий нечего делать на нем.

На третью просьбу король также не дал согласия. Он пояснил, что Никифор привел из Валахии Розвана, поддерживал тайные отношения с турками, чем наносил большой ущерб всему королевству и всему государству. Поэтому заседать вместе с ним на соборе, а тем более решать церковные дела, никому из подданных его королевской милости не стоит.

Четвертую просьбу киевского воеводы его милость король также отверг. Он уверял, что собор и сейм — две разные вещи. На сеймах не должны рассматриваться духовные вопросы, сейм не может выносить приговоры по духовным делам.

И вот теперь, на этом соборе мы наблюдаем непорядок и сопротивление воле и решениям его милости короля.

Те лица, которые настоятельно просили о созыве собора, отступили от него прежде, чем он начался.

Не знаем, каким духом и с какими мыслями вы приехали сюда, ваша милость киевский воевода, — с таким окружением, с вооруженными пешими солдатами и всадниками. Вы же сами зарекались творить подобное! Вы давали письменное обещание, за подписью вашей собственной руки и некоторых волынских шляхтичей, передав его через пана Малинского его милости королю! Кого той армией вы напугать хотите? Это вы так держитесь вашего слова? Где ваша порядочность? Ради братского договора, а не на войну сюда съехались! На собор, а не на неприятельские границы! На согласие, а не на ссору!

Если вы хотите запугать отцов епископов, бискупов и других духовных лиц, хотите помешать им свободно обсуждать духовные дела и выносить церковные постановления, то мы вам этого не позволим! За наших духовных пастырей мы готовы сложить собственные головы!

Мы поверили вашим словам и просьбам, приехали с покорностью, как следует приезжать к Божьей церкви. На соборе, где царит Святой Дух, где святые епископы, Божьи слуги, заседают и совещаются, ищут истину, заботятся о покое и пользе Божьей церкви, — нельзя допускать никаких унижений и оскорблений!

Лучше бы вы не просили его милость короля ни о чем! Не обманывали его и нас. Вы, прося о мире, приехали словно на войну!

Вы подстрекаете ваших людей к беспорядкам!

Вы не разговаривали, не дискутировали, наконец, никого не спрашивали, а сразу созвали собственную сходку, совершили раскол и разделение!

Вы провели неразрешенный и противоправный сеймик, выбрали на нем маршалка, чем унизили верховную власть его милости короля! Именно король прислал нас сюда, чтобы мы обеспечивали порядок и спокойствие, осуществляли маршальские обязанности!

Вы допустили к себе не только людей разной веры, но и ненадежных и подозрительных лиц. И что еще хуже — главой вашей общины сделали Никифора Гречина, которого преследует его милость король! Тот Никифор, недавно сбежавший из тюрьмы, обвиняется в преступных связях с турками и противниками государства. Он клеветал на короля, оскорблял его, чего никто из вас, как подданных его милости короля, не должен был терпеть!

Ваша сходка не только не может быть названа собором, но даже и шляхетским сеймиком, ибо и они собираются только с разрешения короля! Она иначе и назваться не может, как только проявлением непослушания, сопротивлением правительству, поставленному Богом! Священное Писание приравнивает такой грех к поклонению идолам.

Настоящий собор созвал митрополит, а не Балабан и Копыстенский!

Место соборов — в церквях и костелах, а не во дворцах и кабаках, зараженных еретизмом!

Возгордились вашими духовными отцами, данными вам Богом, через ваших послов высказываете только им послушание! А этих намереваетесь лишить сана, сбросить с митрополии и с епископий! Откуда, по какому поводу присваиваете церковную и королевскую власть? Вы такие же светские люди, как и мы! Никакой духовной силы и власти, без высшего разрешения и одобрения, вы не можете присваивать себе!

Собор — это трибунал для собственно духовных дел, на которые не распространяются светские законы и королевская власть. Мы слышали, как ваш греческий святой Афанасий назвал антихристом императора Константина, который хотел повлиять на решения епископских соборов. Святой Афанасий громил Константина, указывал ему, чтобы тот занимался благоустройством государства, городов и замков. Чтобы он не присваивал себе право выносить приговоры по делам, находящимся в компетенции священников, назначенных Богом. Если такие слова говорились монарху над всем миром, то что бы он сказал кому-то из ваших милостей!

Его королевская милость дает согласие на назначение церковных иерархов как верховный властитель и защитник. Тот, кто хочет их беспокоить без ведома короля, посягает на власть большую, чем та, которой обладает монарх.

Патриарх Иеремия, когда был здесь и хотел заменить епископов, просил разрешения его милости короля. Вы же, являясь подданными его королевской милости, снимаете епископов, чем ставите себя выше короля. Но вы не имеете никакой духовной власти на это. Помните, куда ведете себя и других вместе с собой!

Возлагаете большие грехи на своих старших — митрополитов и епископов! Они ищут согласия, хотят христианского единения, жаждут взаимопонимания с латинянами, освобождаются от цареградского патриарха! И за это теряют свой сан и должности от вас! Если это грех: несогласных соединять, устанавливать христианское милосердие, крепить покой Христовой церкви и Костела, вести души к спасению, то наградой и благодатью будет — сеять непонимание между братьями, разрывать ризу Христову, разрушать единство его учеников и творить везде зло!

Но что на свете может быть более приятным Богу, полезным государству и людям, чем единство, согласие и общее милосердие! Именно согласие Христос завещал нам своими заповедями. Он приказывал и предупреждал, если не будем иметь его, то не должны называться его учениками! Кто от согласия и единства Христовой церкви убегает, о ней везде, где можно, не заботится, тот не может называться ни христианином, ни учеником Христовым.

Чем же мы, католики, так неприятные вам, что вы сильно негодуете на ваших старших, которые хотят объединения с нами? Словно соединяются с еретиками, к их проклятым заблуждениям пристают! Видимо, их бы вы благодарили…»

Канцлер Лев Сапега резко осудил раскольническую деятельность православных епископов Гедеона Балабана и Зиновия Копыстенского, их неподчинение митрополиту и королю. Особенно он возмущался их альянсом с протестантами: «А вы, два убогие владыки и все попы! Неужели не видите, какое зло творите? Вы объединились с еретиками. Не только заседаете на их совещаниях, направленных против Священного Писания и Божьей воли! Слушаете их советы, незримо служите им. Не хотите слушаться старших и правоверных христиан, а слушаете заблудших! Не принимаете Божьей правды, доверяете лжи! Считаете их за надежных приятелей. А ведь они только в одном Новогрудском воеводстве опустошили 650 церквей и Божиих служб в них! Там насчитывалось свыше 600 шляхетских домов, где исповедали Греческую религию, а осталось едва 16, или и того меньше. Остальные отошли к еретической новохрещенской заразе! Они называют себя вашими сыновьями и послушниками. Но если вы спросите их, как они верят, где исповедуются и принимают таинства, они покажут вам волчьи зубы, разорвут вас и ваших овец на куски! О, слепота ваша! Вы клонитесь к тем, кто уничтожит вас, вашу веру и ваши церкви! А убегаете от тех, которые хотят сохранить вас в целости и защитить!»

По мнению автора «Речи…», уход православных иерархов из-под власти константинопольских патриархов и признание главенства Папы Римского — исторически совершенно оправданный шаг. Константинополь попал во власть турок, а высшие иерархи стали полностью зависимы от «басурманов». Лев Сапега подчеркивал, что в условиях турецкой угрозы и московской экспансии единственный спасительный шаг для Православной церкви ВКЛ — уния с Католическим костелом, переход в подчинение к Папе Римскому, но с соблюдением всех православных обрядов и церемоний.

Канцлер утверждал буквально следующее: «Прежде всего, вы спрашивали, почему отступают от цареградских патриархов? Стоило бы нам привести примеры из Священного Писания, из произведений святых отцов — восточных и западных, из канонов и правил святых соборов, из ваших русских (православных) писаний о том, что никто не может быть спасен, кто не остается в церковном единстве.

Как известно, Господь Бог поставил пастырем над всеми овцами святого Петра и его преемников. Если же кто не слушает их, тот не является Христовой овцой. От начала святой Церкви, со времен апостолов, Римский епископ, как преемник святого Петра, имел и имеет верховную власть над церквями всего мира. Вы же сами в ваших литургиях и обеднях во время Божией службы всегда просите о соединении веры. А сейчас, когда Господь Бог, благодаря вашим молитвам, посылает то соединение, — вы брезгуете им.

Мы могли бы привести из Священного Писания необходимые доказательства, на которые вы не сможете ничем возразить. Вам сейчас их могут предоставить наши духовные отцы, если вы пожелаете вести с ними беседы и дискуссии на этот счет. Они уже подготовились, и ради этого некоторые из них пришли сюда вместе с нами.

А то, что православные епископы отступают от цареградских патриархов, — правильно делают! Ведь цареградские патриархи отступили от Бога, от правды и от единства Божьей церкви. Они либо не хотят идти к согласию, или из-за турецкого ига — не могут. Для них — погибнуть, а согласия и христианского единства не хотеть, — было бы большим безбожием и глупостью.

Те цареградские патриархи и епископы слишком испорчены, унижены и Господом Богом прокляты. Об этом вам несложно узнать. Как вы точно знаете, ни один из цареградских духовных отцов не может занять должности без подкупа. Каждый из них должен купить у турок это место. Кого турок определит на должность, тот ее и займет. А он не назначает, пока ему хорошо не заплатят. Таким образом, ни один из цареградских патриархов не является действительным и законным духовным пастырем. Ведь согласно Божиих и церковных законов, каждый мздоимец и симониянин теряет деньги и лишается церковной должности, которую он купил.

Цареградские патриархи прокляты Богом, так как они друг друга сбрасывают с должностей, заплатив туркам деньги. А иногда случается, там действуют сразу три или четыре живых патриарха! Так прелюбодейка имеет трех мужей, прелюбодейка живет с прелюбодеями! Духовные лица — патриархи, монахи и игумены, там непрестанно турчат и басурманят, они таскаются по другим странам, находят там христиан и заражают их. Они доходят даже до русских краев, подделывая печати патриархов. Ведь живы еще те золотари, которые помогали им фальсифицировать печати!

Найдется и еще множество грехов, за которые их прокляли римские папы, ведь им святой Петр передал силу церковных ключей. Большой грех цареградских патриархов и епископов — упорство и отщепенство. Им полезнее было бы не убегать от римских пастырей, а идти следом за ними. А они, наоборот, проявляют подчеркнутую небрежность о собственном спасении.

Ваши старшие заботятся о себе и о вас, не к злому показывают вам путь, а к вечному спасению, которого не может быть без согласия и церковного единства. Об этом ваши духовные отцы вас могут научить шире. Мы же на вас жалуемся Богу за то, что вы присваиваете власть и суды, принадлежащие вашим старшим. Их, никем не осужденных, вы хотите без суда и права проклинать! Эти две вещи беспочвенны и несправедливы. Они называются тиранством и бунтом.

Если вас послушать, так вы все якобы правы, все важные, защищаете людей разных религий. Но только не оберегаете греческого богослужения. Разрушаете православные храмы, оставляете их пустыми! Не боитесь бегать к новохрещенству (арианству) и другим ересям. Почему же вы не позволяете вашим старшим наказать вас за заблуждения?

Вы защищаете конфедерацию, которая декларирует, чтобы никто не был казнен за веру, а сами стремитесь наказать других. Хотите сбросить с духовных должностей тех, которые идут не к какой-то ереси, а к основательной истине и чистому источнику Христовой науки. Разве не против своей собственной конфедерации выступаете?

Вас не тревожит то, что отступаете от Греческой религии. А те духовные отцы укрепляют ее. Достигая единства, они ничего не отменяют: ни веры святых греческих старых отцов, ни церемоний и служб церковных, ни обычаев богослужения в Восточной церкви.

Почему же вы их за это наказать хотите, а сами за свое отступничество никакого наказания не хотите иметь? Они — ваши старшие и как раз могли бы наказать вас за вашу вредную науку и злые ереси. Ведь им дано такое право и власть. Они — пастыри, а вы — овцы! Они — господа, а вы — подданные. Господь повелел вам брать науку из их уст, во всем слушаться их.

Поэтому просим вас: вернитесь к осмотрительности и разуму, не мешайте проведению собора, откажитесь от противозаконных собраний и идите все к церкви, где собрались епископы и духовные отцы — настоящие Божьи слуги! Слушайте, как наши старшие будут совещаться о нашем же избавлении!

На них возложена ответственность перед Господом Богом, а мы не ошибемся, если послушаем их науку, так как они имеют при себе наставника, обещанного Христом, магистра правды — Святого Духа!

Они имеют святого отца, пастыря над всем миром, благословение святого Петра и его власть!

Они имеют святых и ученых епископов! Имеют древних учителей Греческой веры и все выводы правды!

Не считайте, что духовные отцы съехались сюда, чтобы установить новую веру. Уния ничего нового не создает!

Никаких изменений в Греческую церковь и Католический костел не вносим!

Согласия хотим, милосердия жаждем!»

Лев Сапега, таким образом, настоятельно призвал противников унии прислушаться к голосу митрополита и высших иерархов, проявить осмотрительность и благоразумие, не чинить анархии и бунтов, а наоборот, — помочь духовным лицам достичь согласия и «христианского милосердия».

Канцлер отдельно обратился к солдатам и рыцарству, чтобы они не препятствовали проведению собора, не возводили барьеров на пути к согласию между Православной церковью и Католическим костелом: «На вас, благословенных рыцарей, жалуемся. Ведь совершаете большой грех против Бога и его помазанника. Обнаруживаете непослушание перед Господом Богом, сеете вражду между братьями, выступаете как неприятели согласия и милосердия, не хотите знать о правде и спасительных путях, пренебрегаете вашими духовными отцами, разрываете соборы, не смотрите на короля и его мандаты. Как это все может быть прощено вам? Наверное, Господь возложит на вас наказание. Хотя бы не такое, где и мы окажемся вовлеченными в ваши грехи.

Свидетельствуем пред Богом нашим, что не хотим вашей крови и гибели. Но мы, выполняя поручение короля, братскими уговорами и разумными доводами призываем вас к милосердию и согласию ради Божьей церкви, в которой вы найдете вечное спасение. Вы сделаете добро и сохраните единство Речи Посполитой (государства), которая наиболее держится согласием и милосердием граждан. Вы окажете ей большую услугу, а при ней — сохраните себя, ваши дома и ваших деток через Божье благословение. Смотрите, чтобы ваши разрушительные действия не навредили сеймикам, не принесли вреда защите от турецкой агрессии, которая над нами висит. Чтобы из-за вас все мы не попали в турецкую неволю, вместе с греками-отщепенцами и другими еретиками».

Как отчетливо видно, «Речь на Брестском церковном соборе 1596 года» Льва Сапеги отразила тогдашнюю идейную борьбу, логику поведения и аргументы враждующих сторон.

Положительным результатом Брестского собора 1596 года стало подписание межконфессионального соглашения, в результате которого произошел переход значительной части православных иерархов под власть Папы Римского. Фактически в Беларуси образовалась новая христианская общность — Униатская церковь.

Не обращая внимания на призывы и просьбы канцлера Льва Сапеги, значительная часть православных провела в Бресте альтернативный собор. Они осудили Унию и отмежевались от нового церковно-религиозного течения.

Лев Сапега не смог предотвратить нарастания вражды между конфессиями. Во всех спорных вопросах, которые возникали между православными и униатами после 1596 года, канцлер, как правило, поддерживал последних. В 1597 году он оказывал давление на Брестское и Виленское православные братства, а также на монахов Киево-Печерского монастыря, не принявших унии и оказывавших сопротивление расширению Униатства.

Канцлер жестоко расправился с виленскими православными мещанами — Григорием Ждановичем, Королем Лазаровичем и Иваном Порошкой, которые наладили тайные сношения с Московской православной церковью.

VIII

В конце XVI — начале XVII века Великое Княжество Литовское и Польское королевство начали длительную войну со Швецией. Король Сигизмунд III Ваза силой добивался наследственной короны после смерти его отца — шведского короля Иоанна III.

Чтобы лишить шведов поддержки со стороны Московского княжества и избежать одновременно войны с двумя государствами, власти ВКЛ и Польши приняли решение направить в Москву к Борису Годунову посольство с целью подписать «вечный мир». Ответственную миссию снова пришлось возглавить Льву Сапеге, за плечами которого был значительный дипломатический опыт.

27 сентября 1600 года посольство выехало из Вильно. В состав делегации кроме Льва Сапеги входили: Гальяш Пельгримовский — секретарь Княжества, Андрей Воропай — оршанский земский судья, Ян Сапега — витебский воеводич, Станислав Варшицкий — варшавский каштелян, а также паны — Николай Францкевич, Петр Дунин, Ян Боруцкий, Ян Пасек.

Путь к Москве и на этот раз был не легче, чем в 1584 году, так как московская сторона нарушала все статьи тогдашнего международного этикета, который предусматривал уважительное отношение к дипломатическим делегациям зарубежных стран. Послам даже не предоставляли должного ночлега и не выдавали необходимого количества продуктов. Но эти оскорбления и унижения в дороге были мелочью по сравнению с отказом царя Бориса Годунова принять Льва Сапегу вскоре после его прибытия в Москву 16 октября 1600 года.

Ссылаясь на болезнь ног, Борис Годунов намеренно затягивал начало переговоров. И только пожар в Москве 16 ноября, от которого чуть не пострадали послы, заставил московских бояр и царя согласиться на встречу.

Официальный прием у царя состоялся 26 ноября 1600 года, а непосредственные переговоры о статьях примирения начались неделей позже.

На второй сессии, которая открылась 4 декабря 1600 года, Лев Сапега объявил свои условия «вечного мира», которые включали 24 статьи. Все они детально перечислены в «Дневнике» Гальяша Пельгримовского.

Канцлер предлагал московской стороне следующее: короли польские и великие князья литовские — с одной стороны, и князья московские, вместе со всеми боярами — с другой стороны, впредь всегда должны жить в согласии. Если враг нападет на одну из союзных держав, то другая обязана помогать ей. Заключать мир или объявлять войну третьим странам надлежит только после предварительного взаимного согласования. Приобретенные во время совместных войн земли делить поровну. Позволить людям союзных государств свободно передвигаться по территории стран. Предоставить право жителям государств добровольно выбирать собственную веру. Воров, беглецов и других преступников возвращать без задержки их хозяевам. Держать на юге общую армию для защиты от татар и турок.

Именно вокруг статей «вечного мира» и начались острые дискуссии Льва Сапеги с тогдашними дипломатами: Иваном Татищевым, Стефаном и Иваном Годуновыми, Михаилом Оболенским и Василием Плащеевым. Переговоры с московскими боярами проходили чрезвычайно трудно. В наиболее сложной ситуации канцлер оказался 18 февраля 1601 года, когда в Москву прибыли шведские послы — Клаусон и Гендерсон, которых нарочно провезли с почетным эскортом мимо дома, где остановилась делегация Великого Княжества Литовского.

Несмотря на многочисленные сложности, Лев Сапега достиг желаемой цели. Предложенные им 24 статьи «вечного мира», после споров и согласований, были, наконец, приняты. 22-летний мир, чрезвычайно необходимый Великому Княжеству Литовскому, был подписан.

Как и требовал тогдашний международный этикет, в начале 1602 года к Сигизмунду III Вазе от московского князя приехал посол Михаил Салтыков-Морозов. Монарх ВКЛ и Польши со своей стороны закрепил результаты договоренностей.

Мирное соглашение с Москвой действительно развязало Сигизмунду III Вазе руки для полномасштабной войны за шведскую корону. Однако жителям Беларуси эта очередная бойня не принесла ничего, кроме новых потерь, дополнительных налогов и невыносимых страданий от польских солдат, которые, не получив обещанной платы за службу, начали грабить шляхетские имения, а также белорусские города и поселения.

Лев Сапега обратился к монарху, чтобы тот приказал прекратить анархию и опустошение территории Великого Княжества. Депутаты Слонимского сейма 1603 года также ультимативно потребовали от монарха наказать преступников и выплатить компенсации тем, кто пострадал от грабежей польских солдат.

Остановить дикую жестокость поляков Лев Сапега смог только с помощью хоругвей Великого Княжества Литовского, которые выступили на защиту мирных жителей.

IX

Подписанный Львом Сапегой мир с Московским княжеством, к сожалению, был недолгим.

Летом 1604-го его нарушил Лжедмитрий I (Григорий Отрепьев). Заручившись поддержкой воеводы Юрия Мнишека, он объявил себя «истинным царевичем» и с отрядами великокняжеских и польских воинов двинулся на Москву, чтобы обрести Кремль и «царскую корону».

Лев Сапега на Сейме 1605 года осудил авантюру Лжедмитрия I. Он написал письмо к Юрию Мнишеку, в котором передал недовольство Панов-Рады ВКЛ его строптивыми действиями. Он потребовал от воеводы вернуться назад и покаяться перед монархом. Но его голос не был услышан. 20 июня 1605 года Лжедмитрий I вошел с триумфом в Москву, был вскоре коронован и начал там устанавливать свои порядки. Правда, уже 17 мая 1606 года он был убит дворянскими наемниками. На московский престол взошел Василий Шуйский (1606–1610).

В 1607 году в Беларуси, а именно в Пропойске, объявился очередной самозванец — Лжедмитрий II (Андрей Нагой), который позже в Московском княжестве получил оскорбительное прозвище — Тушинский вор.

В мае 1607 года Лжедмитрий II, при поддержке хоругвей Иосифа Будилы из Мозыря и корпуса Яна Сапеги, двинулся на земли Московского княжества и в июне 1607 года занял Тушино. В течение лета 1607-го и всего 1608 года между «тушинцами» и войсками Василия Шуйского велись непрерывные ожесточенные бои.

Лев Сапега решил воспользоваться благоприятной политической ситуацией, возмущением и беспорядками в Московском княжестве, значительным ослаблением власти в Кремле.

По предложению канцлера Льва Сапеги летом 1609 началась широкая военная кампания Великого Княжества Литовского и Польши против Московского государства. В соответствии с особым замыслом Льва Сапеги вначале официально провозглашалось, что армия якобы идет на Лжедмитрия II, чтобы наказать «Тушинского вора» и его сообщников за своеволие.

Хитрый политический ход Льва Сапеги в Москве разгадали только тогда, когда 19 сентября 1609 канцлер с армией уже стоял под Смоленском. Через два дня туда подтянулся и второй армейский корпус под непосредственным командованием Владислава, сына короля и великого князя.

Началась длительная осада Смоленска. Через какое-то время под Смоленск начали приезжать московские бояре, которые прежде служили у «Тушинского вора». Теперь они хотели «целовать крест» монарху Великого Княжества Литовского и Польши, выражая желание видеть его сына Владислава на московском троне.

Лев Сапега немедленно приступил к подготовке коронации Владислава на Московское царство. Канцлер подготовил условия коронации, которые личной подписью скрепил Сигизмунд III Ваза. 14 февраля 1610 года документ, в котором оговаривались условия коронации, был передан московским боярам.

Как и рассчитывал Лев Сапега, условия избрания на царский престол Владислава, что почти не меняли московских порядков, поддержала значительная часть боярства.

Московские купцы и бояре, зная о политическом влиянии Льва Сапеги, выслуживались перед ним, возводя нередко клевету друг на друга. Например, купец Федор Андронов советовал канцлеру после восхождения Владислава на трон выгнать из «приказов» (государственных учреждений) всех прислужников Василия Шуйского, а также всегда держать под Москвой армейский корпус на случай восстания в городе.

Вскоре в Москве начались волнения. 19 июля 1610 года враги Василия Шуйского сбросили его с царства и насильно постригли в монахи.

В ночь с 20 на 21 сентября 1610 года войска Великого Княжества Литовского и Польши вошли в Москву.

Исходя из интересов Великого Княжества, Лев Сапега предлагал Сигизмунду III Вазе дождаться окончательной капитуляции Смоленска, чтобы сначала включить его в состав ВКЛ. Только после этого он предлагал монарху направить Владислава в Москву для восхождения на царство.

7 октября 1610 года Лев Сапега под Смоленском принимал московское посольство во главе с митрополитом Филаретом и князем Василием Голицыным. Они со своей стороны просили, чтобы Владислав немедленно приехал в Москву. Лев Сапега оставался неумолим. Он требовал, чтобы впредь был сдан Смоленск. «Мы хотим, — говорил канцлер послам, — чтобы Смоленск целовал королю крест только ради чести, в знак уважения к нему».

Когда хитрость не помогла, Лев Сапега подкупил членов московского посольства — боярина Томилу Луговского и боярина Василия Сукина. Он отправил их в окруженный Смоленск, чтобы они уговорили защитников города открыть ворота и сдать, наконец, Смоленск. Но все было впустую. Воевода Шеин не хотел сдавать город без согласия на то патриарха Гермогена.

Только 3 июня 1611 года истощенный Смоленск был захвачен штурмом. Воевода Шеин вместе с его семьей попали в плен. Филарета и Василия Голицына тоже вскоре арестовали и отправили в замок Мариенбург, откуда позже перевезли в тюрьму одного из дворцов Льва Сапеги.

Однако временные военные успехи мало радовали Льва Сапегу. Средств, чтобы содержать огромную армию на московских землях, катастрофически не хватало.

В это время активизировались шведы. 10-тысячный корпус шведов под командованием Якова Делогарди выступил против Великого Княжества Литовского.

18 октября 1611 года умерла вторая жена канцлера — Гальшка Радзивилловна, с которой Лев Сапега имел трех сыновей: Николая, Христофора и Казимира. Канцлер был вынужден вернуться домой, чтобы заняться похоронами, а также решением неотложных внутригосударственных проблем.

В Москве остались незначительные силы Великого Княжества Литовского и Польши — хоругви Яна Сапеги и Яна Короля Ходкевича. Но из-за недостатка средств они через год покинули столицу Московского княжества.

Известно, что в 1617 году Лев Сапега выступил в качестве мецената виленского печатника Леона Мамонича, который подготовил к печати православный «Служебник» (Вильно, 1617). Леон Мамонич разместил в издании собственные панегирические стихи на герб мецената и прозаическую «Благодарность канцлеру Льву Сапеге».

Леон Мамонич выражал почтение Льву Сапеге, желал ему долгих лет жизни, здоровья, мужества, славы и приумножения богатств. Он буквально писал: «Так нехай будет за то заплата вашей милости вечная в небе у Бога и тут, на земли, у людей слава несмертельная, што, ваша милость, собе еднаеш яко иншими добрыми делы своими, так и тым святобливым делом, помогаючы Хреспянству нашему Церкви Восточное, яко бы в обрадках своих, по уставу святых и богоносных отец, хвалу Божую порядне отправовало.

Бог вседеръжитель нехай умножит лета вашей милости, даст доброе здоровье и силу мужественную в тых подвигах и трудах вашей милости, которые для хвалы Божое и добра речи посполитое подыймовати рачиш.

Чого вси, милующi хвалу Божую и добро речи посполитое, зычать вашей милости, межы иншими и я, хотя ж найменшш, але упршме зычливый слуга вашей милости, моего милостивого пана, зычу и Пана Бога прошу».

X

Лев Сапега не отказался от планов расширить собственные владения и территории ВКЛ за счет территорий на Востоке. В 1617 году он вновь актуализировал проект возведения на московский престол королевича Владислава.

Белорусские и польские хоругви первыми начали военные действия против Московского княжества. К ним присоединился 20-тысячный казацкий корпус гетмана Петра Конашевича-Сагайдачного.

Осенью 1618 года войска ВКЛ и Польши штурмовали Москву. Над окруженным городом во второй половине сентября 1618 года появилась комета. Напуганные небесным знамением жители Москвы ждали страшных событий. Лев Сапега действовал напористо, требуя мирной сдачи города. 24 ноября 1618 года он писал защитникам Москвы, чтобы они прекратили бессмысленное сопротивление и сдали город: «Нет ни терпения, ни желания дальше возиться с вами… Завтра отдадим приказ армии начать наступление, а сами уедем на Сейм».

И действительно, городу был нанесен большой ущерб. Но судьба смилостивилась над Москвой. В армии ВКЛ и Польши росло недовольство, солдаты не получали обещанных наград по тысяче золотых на каждого.

Лев Сапега отъехал на Варшавский вальный сейм, чтобы получить государственные средства на продолжение кампании. Но тщетно, казна была пуста. Канцлер вернулся под Москву только с новыми обещаниями. Запорожские казаки согласились подождать и продолжить осаду Москвы до полного триумфа. Но часть белорусских и польских хоругвей отказались воевать без денег. В скором времени они подались домой.

Почувствовав, что овладеть Москвой не хватит сил, канцлер, после совета с Владиславом, решил начать переговоры о заключении мира с Московским княжеством. Состоялось несколько предварительных встреч и подготовительных переговоров с московскими представителями.

Наконец, 1 декабря 1618 года в деревне Деулино, что расположена недалеко от Троице-Сергиевой лавры, встретились две уполномоченные делегации. Лев Сапега лично возглавлял миссию. Именно он и поставил собственную подпись под Грамотой о примирении между Великим Княжеством Литовским и Московским княжеством на 14 с половиной лет.

Согласно условиям Деулинского мира под власть Великого Княжества возвращались значительные территории на Востоке с городами: Смоленск, Дорогобуж, Стародуб, Чернигов, Невель, Себеж, Красен, Новгород-Северский, а также Велижская волость и Монастырское городище.

Со своей стороны канцлер поклялся вернуть пленных — князя Василия Голицына и митрополита Филарета — родного отца нового московского монарха Михаила Федоровича.

Через некоторое время Лев Сапега, в качестве очередного «царевича» на московский престол, готовил при своем дворе шляхтича-сироту Яна Лубу. Об этом в 20-е годы XVII века сообщал Афанасий Филиппович, который лично учил его русскому, польскому и латинскому языкам. Из государственной казны на содержание «царевича» выделялась значительная сумма — шесть тысяч золотых в год.

После восстановления Православной митрополии в 1620 году и обострения религиозного противостояния Лев Сапега выступил с призывом к враждующим сторонам о примирении. В письмах к Иосифу Вельямину-Руцкому и Иосафату Кунцевичу канцлер требовал от них отложить в сторону взаимные имущественные претензии и прекратить разжигание вражды.

Правда, после убийства Иосафата Кунцевича православными жителями Витебска Лев Сапега, который возглавлял комиссарский суд, приказал жестоко наказать преступников. Двум бурмистрам и 18 мещанам отрубили головы. Имущество убийц изъяли. Город Витебск был лишен всех привилегий.

В 1621 году Лев Сапега занял должность виленского воеводы, которая являлась главной в государственной иерархии ВКЛ. В 1623 году он сложил с себя обязанности канцлера в пользу Альбрехта Станислава Радзивилла.

На плечи престарелого Льва Сапеги легла вся тяжесть войны со Швецией, которая сплотила вокруг себя коалицию протестантских стран ради завоевания католического мира.

25 июля 1625 года Лев Сапега получил булаву великого гетмана — главного военачальника Княжества. Чтобы защитить Родину от врага, он пожертвовал почти всем приобретенным за жизнь имуществом и сокровищами, заплатив за содержание армии около 40 тысяч флоринов. Только благодаря самоотверженности и усилиям Льва Сапеги в сентябре 1629 года в Альтмарке был подписан мир со Швецией.

* * *

Занимая в течение жизни важные государственные должности — секретаря, высшего писаря, подканцлера, канцлера, виленского воеводы и великого гетмана, — Лев Сапега сыграл ключевую роль в политической жизни Великого Княжества Литовского. Его дипломатический талант и ответственная государственная деятельность способствовали стремительному росту международного авторитета страны, укрепляли ее безопасность и суверенитет.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg