«История свадеб»

История свадеб (fb2) - История свадеб 1238K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Олег Ивик

Олег Ивик История свадеб

Предисловие

По поводу того, стоит ли людям вступать в брак, существуют разные точки зрения. Почти четыре тысячи лет тому назад законы Хаммурапи предупреждали, что жена может начать «вздорничать, разорять свой дом и унижать своего мужа».

Двумя тысячелетиями позднее древнегреческий автор Ахилл Татий писал, имея в виду свадьбу: «О размерах этого несчастья можно судить даже по приготовлениям к браку. Флейты вопят, ворота лязгают, пылают факелы. Наблюдая всю эту суматоху, любой скажет: “Как видно, вступление в брак – это большое несчастье, похоже, что человека отправляют на войну…”».

Прошли еще тринадцать веков, и неизвестный, но мудрый средневековый автор пишет:

Брачующийся мужчина подобен рыбе, что привольно гуляла себе в море и плавала куда ей вздумается и вот эдак, плавая и резвясь, наткнулась вдруг на сеть, мелкоячеистую и прочную, где бьются пойманные рыбы, кои, учуяв вкусную приманку, заплыли внутрь да и попались. И вы, верно, думаете, что при виде этих бедняг наша вольная рыба улепетывает поскорее прочь? Как бы не так – изо всех сил тщится она найти вход в коварную ловушку и в конце концов все-таки пробирается туда, где, по ее разумению, забав и услад хоть отбавляй… А уж коли попала, то обратно выхода не ищи, и там, где полагала найти она приятности и утехи, обретает одну лишь скорбь и печаль. Таково же приходится и женихам – завидно им глядеть на тех, кто уже барахтается в брачных сетях, будто бы вольно резвясь внутри, словно рыба в море. И не угомонится наш холостяк до той поры, пока не перейдет в женатый чин. Да вот беда: попасть-то легко, а вернуться вспять трудненько, жена – она ведь прижмет так, что и не вывернешься.

На рубеже девятнадцатого и двадцатого веков Оскар Уайльд устами своего героя заявляет: «Мужчины женятся от усталости, женщины выходят замуж из любопытства. И те и другие разочаровываются». Чеховский герой, мечтающий избежать брака и умоляющий врача дать ему свидетельство, что он сумасшедший, нарывается на такую отповедь: «Кто нехочет жениться, тот не сумасшедший, а, напротив, умнейший человек… А вот когда захочешь жениться, – ну, тогда приходи за свидетельством… Тогда ясно будет, что ты сошел с ума…»

Есть, однако, и противоположная точка зрения, высказанная незабвенным Подколесиным: «…Как глупы все, которые не женятся». Тот же Уайльд устами другой своей героини утверждает: «Это просто позор, сколько холостяков встречаешь нынче в обществе. Надо бы провести такой закон, чтобы заставить их всех жениться в течение года».

Вольтер писал: «Брак – самое дорогое сокровище людей, когда согласие душ и сердец, чувств, вкусов и характеров стягивают его узы, созданные природой, связанные любовью и облагороженные честью… Такой брак, такой дорогой союз, если он встречается, – само небо на земле». Правда, сам философ о «небе на земле» мог судить лишь понаслышке, поскольку всю жизнь оставался холостяком. Но вот ведь и знаменитый немецкий поэт шестнадцатого века Ганс Сакс утверждал:

Не будет мил и белый свет, Коль никакого мужа нет.

Итак, есть различные точки зрения. Но факт остается фактом: что бы ни писали по поводу брака законодатели, философы и поэты, во всем мире во все времена люди женились и выходили замуж и избегнуть этой участи удалось очень немногим. Причем хотя вступали в брак почти все, делали они это очень по-разному. Как именно – об этом мы постарались рассказать в нашей книге.

А теперь несколько слов об авторе. Точнее, об авторах, потому что под псевдонимом Олег Ивик пишут сразу два человека: Ольга Колобова и Валерий Иванов. Мы оба имеем некоторое отношение к исторической науке, поскольку много лет участвовали в разнообразных археологических экспедициях, а Ольга работала в журнале «Донская археология». Правда, к «браку» авторы в настоящий момент никакого отношения не имеют. Но зато мы можем это явление описать объективно и с разных точек зрения, поскольку Ольга в браке состояла, и не один раз, а Валерий – убежденный холостяк. Вот мы и решили написать историю того, как народы мира сватались, играли свадьбы, а иногда и разводились за последние примерно пять тысяч лет или чуть меньше.

Мы хотели бы рассказать обо всех, но многие народы с интереснейшими традициями просто не поместились в эту книгу. В какой-то момент мы поняли, что надо ставить точку, и немалая часть материала оказалась «за бортом». Это, конечно, не значит, что у тех, о ком мы промолчали, свадебные традиции менее интересны. Может быть, настанет время и мы напишем продолжение. Еще не вечер.

Египет: свадьбы, которых не было

Самый, наверное, древний на свете текст, в котором говорится о браке, был создан в Египте в третьем тысячелетии до нашей эры. Это – «Поучения Птахотепа», мудреца, жившего в эпоху Древнего царства. Там говорится:

Если ты человек высокого положения, тебе следует завести свой дом и любить свою жену, как это подобает. Наполняй ее желудок и одевай ее тело; покрывай ее кожу маслом. Пусть ее сердце радуется все время, пока ты жив, она – плодородное поле для своего господина. Ты не должен спорить с ней в суде; не выводи ее из себя. Делись с ней тем, что выпадет на твою долю; это надолго сохранит ее в твоем доме.

Это – советы для человека «высокого положения». А как должен обращаться с женой человек попроще? Советов для простолюдина не сохранилось, да их, наверное, и не было. Но, судя по тому, что дело между супругами могло дойти и до суда, ссориться с женами египтянам – ни знатным, ни безродным – было не слишком интересно. Тем более что египетский брачный контракт, как правило, предусматривал раздельное владение имуществом. А кроме того, в случае развода одна треть из всего, что супруги нажили вместе, по закону доставалась жене. Не так уж и мало, если учесть, что жена обычно не работала, а только вела домашнее хозяйство.

Брачные контракты передавались на утверждение джати – наместнику фараона, исполнявшему по совместительству роль судьи. Джати следил, чтобы в контракте определялись обязанности мужа по содержанию супруги и было подробно описано приданое жены (на случай возможного развода). Разводы в Египте случались, а во времена Нового царства их инициатором могла выступить и женщина. Впрочем, для этого ей требовались определенные причины.

Кстати, побои мужа не могли стать причиной развода: по египетским законам муж имел право бить свою жену. Однако это право могло выйти ему боком. Если он слишком увлекался и украшал супругу избыточными с точки зрения закона синяками, жена могла обратиться в суд и в свою очередь потребовать телесного наказания для мужа (при повторном нарушении – до ста палочных ударов). При этом муж лишался права на совместно приобретенное имущество. Не исключено, что египтянки специально провоцировали надоевших им мужей. Ведь, два раза перетерпев побои, жена могла не только насладиться законной местью, но и стать единственной и полновластной госпожой в доме. За это можно и пострадать! Впрочем, надо полагать, что мужья знали законы не хуже жен и старались не слишком распускать руки.

Хотя правом побоев обладал муж, но понапрасну раздражать своих благоверных боялись, по-видимому, именно мужья, а не жены. Недаром в уже упомянутом нами «Поучении Птахотепа» мужу советуют «не выводить жену из себя». Через тысячу лет после Птахотепа эту же тему продолжает в своих поучениях другой египетский мудрец:

Не обременяй жену опекой, если ты знаешь, что она в полном здравии; не говори ей: «Где это? Принеси это нам!» – когда она положила эту вещь в удобное место. Побольше молчи и наблюдай…

«Побольше молчи!»… Все цивилизации мира адресуют этот призыв к женам, и только египтяне – к мужьям.

Но это все – о законах, о семейной жизни. А что же о свадьбах?

Мы много знаем о жизни египтян, но, как ни странно, о египетских свадьбах нам не известно почти ничего. Такое впечатление, что египетские браки совершались «на небесах» и никакими земными церемониями, ни религиозными, ни светскими, не обставлялись. И свадебного пира, судя по всему, тоже не было. По крайней мере, мы о нем не знаем… Может быть, египтяне были слишком озабочены приготовлениями к загробной жизни, чтобы заботиться еще и о жизни семейной. Похороны были дверями в вечность, а свадьба – лишь в недолгое семейное счастье. Тем более недолгое, что разводы в Египте случались и надоевшую супругу тащить с собой в лучший мир было совсем необязательно.

А может быть, игнорируя свадебные торжества, египтяне следовали примеру своих божественных покровителей? Ведь важнейшие божества египетского пантеона, супруги Исида и Осирис, никакой свадьбы не играли. Боги-близнецы сочетались браком в утробе матери, богини неба Нут, еще до своего рождения. Так что им волей-неволей пришлось обойтись без свадебного пира и без торжественной процессии.

Судя по всему, брачная церемония у египтян сводилась к подписанию контракта и к переезду жены с приданым в дом мужа. Единственным ритуалом, о котором мы знаем, был обмен браслетами (а позднее – железными кольцами).

Даже фараоны не устраивали своим отпрыскам пышных свадеб. В «Романе о Сатни-Хаэмуасе» фараон, решивший выдать замуж свою дочь Ахури за своего же сына Неферкаптаха, отдает по этому поводу самое лаконичное приказание: «Пусть приведут Ахури в дом Неферкаптаха этой же ночью! И пусть принесут с ней превосходные дары!» Что и было исполнено. Потом новобрачная вспоминала: «Они привели меня, как супругу, в дом Неферкаптаха. Фараон повелел, чтобы мне доставили красивое богатое приданое золотом и серебром, и все люди царского дома мне его преподнесли».

Скромно по нашим сегодняшним меркам. Но зато фараон в этом романе разрешил своим детям то, что очень редко позволялось в правящих семействах: брак по любви. Дело в том, что сначала венценосный отец намеревался выдать дочку за одного военачальника, а сына – женить на дочери другого. Но, увидев, что дети любят друг друга чистой любовью (то, что они были при этом братом и сестрой, в Египте никого особенно не удивляло), отец пошел навстречу влюбленным.

В египетской литературе есть еще одно занятное описание царского брака. В сказке «Обреченный царевич», записанной в период Нового царства, говорится, что некий сын фараона отправился странствовать по миру. Когда он дошел до Нахарины (египетское название государства Митанни в Междуречье), то узнал, что правитель этой страны решил отдать свою дочь в жены тому, кто сумеет допрыгнуть до ее окна. Поскольку окно невесты «было удалено от земли на семьдесят локтей», толпа женихов вот уже три месяца проводила время в непрерывных прыжках. Кстати, головы им, в отличие от европейских аналогов этой сказки, никто не рубил, и юноши мирно, хотя и бесплодно, прыгали под окном у невесты. Сын фараона, естественно, оказался победителем в этом соревновании и женился на принцессе.

В другой египетской сказке «Фараон и вор» рассказывается, как выдавал свою дочь замуж фараон Рампсинит (его ассоциируют с Рамзесом II или IV). Рампсинит скопил несметные богатства и приказал зодчему выстроить специальное здание для их хранения. Зодчий исполнил повеление фараона, но вмонтировал в одну из стен камень, который не был скреплен с остальными. Умирая, он поделился своей хитростью с сыновьями. Братья начали наведываться в сокровищницу, минуя стоявшую у дверей стражу. В конце концов фараон заметил недостачу и приказал поставить в сокровищнице капканы. Старший брат угодил в капкан и погиб, но младшему удалось спастись самому и унести голову брата, а потом, что было немаловажно для его посмертной судьбы, хитростью отнять у царской стражи и тело.

Тогда фараон тоже решил пойти на хитрость. Он объявил, что отдаст свою дочь в жены самому ловкому из пройдох и обманщиков Египта. Младший брат клюнул на приманку. Он явился к царевне и рассказал о том, как ограбил сокровищницу фараона, вызволил из темницы тело брата и опозорил стражу. Царевна, наученная фараоном, попросила у юноши его руку. Вести жениха она собиралась отнюдь не к брачному ложу, а в темницу. Но хитрец подсунул девушке отрубленную руку мумии и, пока та разбиралась и визжала от страха, был таков.

Эта проделка пришлась по вкусу фараону, и он издал новый указ: хитрому вору даровалось прощение и предлагалось действительно взять в жены царевну. Что тот и сделал.

Впрочем, это – литература. А как в действительности вступали в брак фараоны и их дети?

У фараона обыкновенно была одна главная жена, носившая титул «Великой царской супруги». Эта жена очень часто была родной или по крайней мере единокровной сестрой фараона. Причем старшей сестрой. Именно брак с нею, старшей дочерью предыдущего царя, порой и давал власть царю следующему. Конечно, такая процедура передачи власти случалась, если только у предшествующего фараона не было сына от главной жены. Тогда он передавал власть одному из побочных сыновей, поженив его на своей дочери-наследнице.

Но даже если вопросы преемственности власти перед фараоном не стояли, брак с сестрами и даже с собственными дочерьми был для него делом обычным. Множество женщин, окружавших юного фараона, приходились ему сестрами. От них просто некуда было деться. Ведь помимо главной жены у его отца-фараона было еще несколько второстепенных, но тоже законных жен, не говоря уж о наложницах, тоже имевших вполне официальный статус. И у всех рождались дети, в том числе дочери!

Рамзес II за годы своего правления одних только главных жен сменил целых пять. Правда, он царствовал шестьдесят семь лет. А всего у него было сто шестьдесят два ребенка. Одну из своих дочерей он сделал и своею женой. Кроме того, Рамзес II известен редким по тем временам дипломатическим браком. Он заключил его с хеттской царевной, которую возвел в ранг «Великой царской супруги».

Вообще египетские фараоны редко вступали в дипломатические браки по той простой причине, что ни одно из соседних государств просто не дотягивало до Египта по уровню своей значимости. И фараоны не снисходили до дочерей их властителей. А уж отдать на эти задворки египетскую принцессу и вовсе было немыслимо – разве что дочь от наложницы… Может быть, потому и женились фараоны на своих любимых дочерях, потому и отдавали их за своих же сыновей, что не видели рядом равных по статусу женихов… Хетты – другое дело. Их держава одно время была серьезным соперником египтян в борьбе за власть над Азией. Рамзес II подписал с Хаттусилисом III мирный договор, но пограничные стычки продолжались. И тогда миролюбивый Хаттусилис собрал приличное приданое, снарядил свою дочку и отправил Рамзесу письмо, поставив его перед фактом: царственная невеста во главе каравана с сокровищами едет, «чтобы удовлетворить сердце повелителя Двух земель».

Мы не знаем, обрадовался ли фараон известию, что его гарем пополнится еще одной женой. Но он галантно отправился на границу для встречи с невестой. Летописец дипломатично пишет: «Она была прекрасна в глазах его величества, и он полюбил ее больше всего на свете». Это похоже на правду, во всяком случае, титул «Великой царской супруги» хеттская царевна получила.

Но помимо браков политических или, что случалось чаще, династических фараоны вступали и в браки по любви. Ярчайший пример тому – брак Аменхотепа III и дочери жреца Ти, плодом которого стал великий религиозный реформатор Эхнатон.

Аменхотеп III был фараоном достаточно заметным, он оставил бы след в истории, даже не будь он отцом Эхнатона. Во-первых, Аменхотеп III известен своей исключительно миролюбивой политикой: он практически не вел войн, даже традиционных для всякого фараона карательных операций в Сирии. Во-вторых, он очень много строил. До сегодняшнего дня дошли две его гигантские статуи на западном берегу Нила – колоссы Мемнона. У ног южной статуи расположилась маленькая фигурка жены Аменхотепа Ти. Такой масштаб был привычен для Египта: величие фараона подчеркивалось величиной его статуй.

А жена, будь она даже «Великой царской супругой», на равное величие, а значит, и размеры претендовать не могла. Но Ти претендовала на многое. Она участвовала в политике, вела переписку с иностранными монархами…

Известно, что Ти была не царского рода и относительно скромного происхождения. И отец, и мать ее служили при храме бога Мина. Сохранилась гробница ее родителей: их титулы отнюдь не высоки. Тем не менее Аменхотеп не только сделал Ти своей главной женой, но вызывающе объявил об этом всему свету. Поскольку брачные церемонии были не приняты, а со средствами массовой информации у фараонов дело обстояло неважно, царственная пара придумала необычный для того времени пиарный ход. В честь бракосочетания была выпущена серия памятных жуков-скарабеев, на брюшке которых выгравировали один и тот же текст:

Да живет Аменхотеп III, податель жизни, и Великая супруга царя Ти, которая живет. Имя ее отца Юйя, имя ее матери Туйя, она супруга могущественного царя, южная граница владений [которого] так далеко, как Карой, а северная граница так далеко, как Нахарин.

Новобрачный обнародовал безвестные имена родителей своей молодой жены, с вызовом давая понять, что «Великая супруга царя», равно как и ее родные, не подлежит оценке по обычным меркам.

В Египетском музее в Берлине можно видеть скульптурный портрет Ти: ее не назовешь красавицей. У царицы жесткое полноватое личико с большим ртом. Тем не менее она не только сумела приворожить Властителя обеих земель и до конца сохранить титул его главной жены, но и сделала своего сына, Аменхотепа ГУ, фараоном.

Аменхотеп IV больше известен нам под именем Эхнатон. Его брак с красавицей Нефертити был, по-видимому, тоже браком по любви. Во всяком случае, Нефертити, как и ее свекровь, была не царского рода: она никогда не носила титула царской дочери. Но влюбленный фараон сам дал ей официальные титулы: «светлорукая, грациозная, та, чей голос радует царя». Он же дал ей дополнительное имя Нефернефруатон – «Прекрасны красоты Атона».

А вот знаменитому Тутанхамону, который был сыном Эхнатона от одной из второстепенных жен, жениться по любви не пришлось. Совсем еще мальчиком его связали узами брака с дочерью Эхнатона и Нефертити, Анхесенпаатон (позднее переименованной в Анхесенпаамон). Невеста была старше жениха на два-три года.

После смерти восемнадцатилетнего брата-супруга Анхесенпаамон, Великая вдова царя, ставшая властительницей Египта, совершает неожиданный, совершенно немыслимый политический и брачный ход. Не желая делиться властью ни с кем из своих сановников или братьев, она тайно посылает письмо хеттскому царю Суппилилиуме. Клинописная копия этого письма была найдена в царских архивах в Анатолии:

Мой муж мертв, а сына у меня нет. Люди говорят, что у тебя много сыновей. Если ты пожелаешь дать мне одного твоего сына, он мог бы стать моим мужем. Я не желаю брать моего слугу и делать его моим мужем.

Предложение сделать хетта царем Египта было настолько невероятным, что Суппилилиума в него не поверил. Он отправил юной царице полное сомнений письмо, которое до нас не дошло. Но дошел ответ Анхесенпаамон, в котором она продолжала требовать себе хеттского мужа-царевича:

Почему ты говоришь, что они могут попытаться обмануть меня? Если бы я имела сына, разве писала бы я в чужую страну в манере, унизительной для меня и для моей страны? Тот, кто был моим мужем, умер, и я не имею сыновей. Может быть, мне взять моего слугу и сделать его царем? Я не писала в какую-нибудь другую страну, я писала только тебе. Люди говорят, что у тебя много сыновей. Дай мне одного, и он станет моим мужем и царем в земле Египта.

В конце концов молодая вдова сумела убедить хеттского царя. Он послал сына в Египет, но заговор был раскрыт, караван жениха атакован египетской армией и перебит. Вместо юного иноземного принца Анхесенпаамон пришлось получить в мужья старого египетского сановника Эйе. Случилось то, чего она так боялась: она поступилась своей гордостью и сделала царем «своего слугу». Сохранился золотой перстень, на котором соединены имена Эйе и Анхесенпаамон, написанные в округлых рамках-картушах, как писались только имена царей и цариц. Это косвенно говорит о браке между ними. Но известно, что Эйе, став фараоном, передал титул «Великой царской супруги» своей прежней жене, с которой жил до того, как взошел на царский трон. Верность, достойная восхищения.

Кстати, бракосочетание с дочерью-наследницей фараона имело для простого смертного одно крайне важное следствие: он становился богом и сыном бога Амона. И то, и другое не в символическом, а в самом прямом и непосредственном смысле. Современному человеку это понять трудно, но у египтян сомнений не вызывало.

Но что случилось с амбициозной дочерью Эхнатона? О ее дальнейшей судьбе нет никаких свидетельств. Но есть свидетельства, хотя и не вполне достоверные, что, прежде чем стать женой своего брата Тутанхамона, Анхесенпаамон была женой своего отца Эхнатона. Может быть потому и противилась юная вдова браку с простым смертным, что до той поры ей приходилось делить ложе только с фараонами, пусть даже со своими кровными родичами…

Браки между родственниками были в Египте достаточно распространены. Например, брак дяди с племянницей считался делом обычным. Что же касается браков с дочерьми и сестрами, они являлись привилегией фараонов.

Распространенное мнение, будто простые египтяне могли жениться на своих сестрах, связано с тем, что у египетских юношей было принято обращаться к своей возлюбленной «сестра». А начиная с Восемнадцатой династии этот обычай распространился и на жен. Так что слово «сестра» в египетском тексте может с равным успехом обозначать и сестру, и возлюбленную, и жену. Только судебные документы строго разграничивали эти термины.

Женщина тоже могла называть возлюбленного братом. При этом юные египтянки не стеснялись своего чувства:

О, поспеши к Сестре своей, Как на ристалище – летящий конь, Как бык, Стремглав бегущий к яслям.

Любовные песни древних египтян нередко написаны от лица девушки или женщины. И очень часто девушка предвкушает, как ее любовь завершится браком:

Хочу, чтоб у матери выпросил в жены меня, А ему невдогад. Если тебе Золотою заступницей женщин Я предназначена, Брат, Приходи, чтобы я любовалась твоей красотой, Чтобы мать и отец ликовали, Чтобы люди чужие тобой восхищались, Двойник мой прекрасный!

А женщина, выйдя замуж, продолжает объясняться в страстной любви своему мужу:

Мое желанье – снадобье для глаз: При взгляде на тебя они сияют! Я нежно льну к тебе, любви ища, О мой супруг, запечатленный в сердце! Прекрасен этот час! Пусть он продлится вечность, С тех пор, как я спала с тобой, С тех пор, как ты мое возвысил сердце. Ликует ли, тоскует ли оно — Со мной не разлучайся! (Пер. В. Потаповой)

Короче, как бы ни отличались свадебные и брачные традиции египтян от наших, в основе их, как и у нас, лежали любовь и верность, проносимые иногда сквозь долгие годы и хранимые даже после смерти одного из супругов. Вот что писал вдовец-египтянин, обращаясь к своей покойной жене:

Я взял тебя в жены еще юношей. Я был с тобой вместе. Позднее я получил все титулы, но я тебя не оставил. Я не огорчал твое сердце. Вот что я делал, когда был еще молод и исполнял все важные обязанности на службе фараона, да будет он жив, невредим и здоров, я тебя не покинул, а, наоборот, говорил: «Да будет это все вместе с тобой!» Каждому, кто заговаривал со мной о тебе и советовал, я отвечал: «Я сделаю, как пожелает ее сердце!..» И вот смотри: когда мне поручали наставлять военачальников войска фараона и его колесничих, я посылал их, чтобы они простирались на животе перед тобой и приносили всевозможные прекрасные дары. Я никогда не скрывал от тебя своих доходов… Никогда не было, чтобы я пренебрегал тобой, подобно простолюдину, входящему в чужой дом… Мои благовония, сладости и одежды я никогда не отсылал в другой дом, а, наоборот, говорил: «Моя супруга здесь!» Ибо я не хотел тебя огорчать… Когда ты заболела постигшей тебя болезнью, я призвал врача, и он сделал все необходимое и все, что ты велела ему сделать. Когда я сопровождал фараона на юг, я во всем поступал, помня о тебе. Я провел восемь месяцев без еды и питья, подобно человеку моего положения. Когда я вернулся в Мемфис, я испросил у фараона отпуск и отправился туда, где ты обитаешь [к твоей гробнице], и я много плакал вместе с моими людьми перед изображением твоим. Три года прошло с тех пор. Но я не войду в другой дом, подобно человеку моего положения… И смотри, хотя есть сестры в нашем доме, я не ходил ни к одной из них.

Брачная клинопись

Для кого-то браки совершаются на небесах, для кого-то – на грешной земле. Для жителей древнего Междуречья браки совершались преимущественно в недрах бюрократической машины.

На берегах Тигра и Евфрата вообще любили учет и контроль. Все события: и прошлые, и грядущие – здесь считали запечатленными на специальных табличках, которые вел предназначенный для этого бог-писец Набу. Даже после смерти житель Междуречья попадал в лапы загробной бюрократии. Подземная богиня Белетцери заводила на покойного «дело», записывая на глиняной табличке его имя и вынесенный ему приговор.

Естественно, что в земной жизни действовал тот же самый закон, четыре тысячелетия спустя блестяще сформулированный Коровьевым: нет документа, нет и человека. Или, во всяком случае, так: нет документа, нет и брака. И напротив, если есть брачный документ, то брак считается состоявшимся, даже если супруги никогда не видели друг друга.

Первые брачные законы Междуречья, еще до возникновения Вавилонского царства, были записаны в двадцатом веке до нашей эры, причем почти одновременно в царстве Ларсы и в царстве Эшнунны. По крайней мере, это первые известные нам законы. Таблички с ними, хотя и далеко не в полном виде, дошли до наших дней.

Жители Ларсы пользовались завидной для тех времен свободой заключать браки по любви. Влюбленной паре достаточно было убежать от родителей (обязательно без их ведома) и согрешить. Потом покаянный жених должен был прийти к отцу и матери невесты и объявить о случившемся. После чего игралась свадьба. Или во всяком случае, составлялся брачный контракт, что было важнее. Если же юноша умыкал девушку с ведома родителей, то он мог и не жениться, закон предусматривал и это. Похитителю достаточно было поклясться именем бога, что родители девушки знали о готовящемся грехопадении.

Отец и мать невесты в равной мере распоряжались судьбой дочери. То же самое правило действовало и в царстве Эшнунны, где жених должен был заключать «соглашение и письменный договор» с «ее отцом и ее матерью». Но равноправие полов было далеко не полным. Так, законы Ларсы гласили:

§ 5. Если жена возненавидит своего мужа и скажет ему: «ты не мой муж», то ее следует предать реке.

§ 6. Если муж скажет своей жене: «ты не моя жена», то он должен отвесить 1/2 мины серебра.

Законы царства Эшнунны предусматривали, что делать с беглыми мужьями, а также с изменниками. Причем измена родине и измена жене рассматривались как явления одного порядка. Если муж исчез и жена вышла за другого и родила ребенка, но потом выяснилось, что муж был в военном походе и попал в плен, то жена должна вернуться к освободившемуся супругу. Если же причиной отлучки было то, что муж «возненавидел свою общину и царя», то есть изменил родине, жена к такому супругу возвращаться не обязана, даже если он раскаялся.

Измена жене тоже не приветствовалась, причем, в отличие от измены Родине, она каралась потерей не только самой жены, но и имущества:

Если человек, после того как ему рождены дети, оставит свою жену и возьмет замуж другую, то он должен быть изгнан из дома и от всего, что бы ни было, и имущество должно остаться той, которую он покинул.

Примерно столетием позже в царстве Исин, в центре Южного Двуречья, тоже были занесены на таблички законы о браке. Они предусматривали двоеженство, иногда – в обязательном порядке. Так, если человек «отвращал свое лицо от супруги», а таковое «отвращение» брачным договором предусмотрено не было, жена могла отказаться покинуть дом мужа. В этом случае привередливый муж имел право взять еще одну жену. Но новобрачным надлежало помнить, что «другая его жена, которую он взял за себя как любимую жену, – вторая жена». А первая супруга оставалась первой, и муж обязан был содержать ее до конца дней.

Законы Исина регулировали даже взаимоотношения мужей с блудницами:

§ 27. Если человеку его жена не родила детей, а блудница с улицы родила ему детей, то он должен давать этой блуднице содержание хлебом, маслом и одеждой. Дети, которых родила ему блудница, – его наследники, но пока его жена жива, блудница не должна жить в доме вместе с супругой.

§ 30. Если юноша, имеющий жену, возьмет за себя блудницу с улицы, и судьи скажут ему, чтобы он не возвращался к этой блуднице, но затем он покинет свою супругу, то разводную плату он должен отвесить вдвое.

* * *

В середине восемнадцатого века до нашей эры царь Вавилона Хаммурапи объединил страны Междуречья и издал общие для государства законы. Эти законы он приказал выбить на столбе из черного базальта. Столб этот сохранился до наших дней. Начинается текст, конечно, прославлением самого Хаммурапи:

Я – царь, превосходящий прочих царей, мои слова отменны, моя мудрость не имеет себе равных. По велению Шамаша, великого судьи небес и земли, да воссияет в стране моя справедливость; по слову Мардука, моего владыки, пусть мои указы не имеют нарушителя. В Эсагиле, храме, который я люблю, пусть мое имя вечно поминается во благо!

Прославлением себя любимого, «дракона среди царей», «ярого буйвола, бодающего врагов», «любимца богини Иштар», текст и заканчивается. Но между этими славословиями на столбе выбито огромное количество законов, охватывающих все мыслимые и немыслимые ситуации. Определяется, какую кару должен нести человек, нанявший вола и отрезавший ему хвост… Как определить виновного, «если человек нанял вола, и бог его поразил, и он издох»… Что делать, «если судно, идущее против течения, ударило судно, идущее по течению, и потопило его»… Какую ответственность несет строитель, если он «построил человеку дом и работу свою не укрепил, и стена обрушилась»…

Всего законы Хаммурапи насчитывают 282 статьи, из них около семидесяти посвящено семейному законодательству. Во многом эти законы повторяют те, которые существовали в Междуречье раньше.

Точно так же сожительство без брачного договора супружеством не считается. А девушка, «которая еще не познала мужчину и которая еще проживала в доме своего отца», считается женой, если брачный контракт подписан.

Многоженство законами Хаммурапи было запрещено. Муж бездетной жены мог завести наложницу «и ввести ее в свой дом», но «эта наложница не должна равняться с бесплодной женой». Впрочем, ревнивая жена, даже будучи бесплодной, могла уберечь свой дом от вторжения наложницы. Для этого достаточно было выбрать рабыню (например, самую уродливую, от греха подальше) и вручить ее своему мужу для продолжения рода. После этого муж был не вправе даже думать ни о каких наложницах. А рабыню, если та «стала равнять себя со своей госпожой», законная жена всегда могла поставить на место. Правда, продать ее после того, как она родила хозяину сына, было нельзя. Но ревнивая супруга была вправе «наложить на нее рабский знак и причислить ее к рабыням». Если же она «сыновей не родила, ее госпожа может продать ее за серебро».

Так что в вопросе о наложницах закон держал сторону жены. И только в одном случае – если жена заболевала проказой – мужу разрешалось вводить в дом вторую жену. Первая жена могла в этом случае остаться в его доме или же забрать приданое и возвратиться в дом отца.

Регулировались законом и повторные браки вдов, имеющих маленьких детей:

Если вдова, сыновья которой еще малы, захочет вступить в дом второго мужа, то без ведома судей она не должна вступить. Когда она будет вступать в дом второго мужа, судьи должны рассмотреть дела дома ее прежнего мужа, и дом ее прежнего мужа они должны передать следующему мужу и этой женщине, а также заставить их изготовить документ. Пусть они берут дом и растят малышей. Продавать утварь за серебро они не могут. Покупатель, который покупает утварь сыновей вдовы, теряет свое серебро и обязан вернуть имущество его хозяину.

Особо оговаривались меры против вздорных жен и против женщин, уклоняющихся от исполнения супружеских обязанностей:

§141. Если жена человека, которая проживает в доме человека, захочет уйти и начнет вздорничать, разорять свой дом и унижать своего мужа, то ее должны уличить, и, если ее муж сказал: «Я ее оставлю», он может ее оставить и ничего ей не дать с собой за оставление ее. Если ее муж сказал: «Я ее не оставлю», то ее муж может взять в жены другую женщину, а эта женщина должна жить в доме своего мужа как рабыня.

§142. Если женщина возненавидела своего мужа и сказала: «Не бери меня», то дело ее должно быть рассмотрено в ее квартале, и если она блюла себя и греха не совершила, а ее муж гулял и очень ее унижал, то эта женщина не имеет вины: она может забрать свое приданое и уйти в дом своего отца.

§143. Если она не блюла себя, была гулящей, дом свой разоряла и унижала своего мужа, эту женщину должны бросить в воду.

Вавилонские мужья ценили своих жен. И не удивительно, ведь им дважды приходилось платить за них. При обручении жених платил родителям невесты так называемый «библум» – задаток. Если юноша потом отказывался жениться, библум оставался в семье невесты. Если же от договора отказывалась семья невесты, библум возвращался жениху в двойном размере. Ну а если дело все-таки доходило до свадьбы, жених должен был внести вторую часть выкупа, которая называлась «терхатум».

Несмотря на то что мужчина как бы «покупал» жену, женщины Вавилона времен Хаммурапи имели право голоса при выборе мужа. Во всяком случае, касательно разведенных жен такая оговорка законом делается: «…а затем ее может взять в жены муж, который ей по сердцу». Аналогично и про потерявших невинность невест сказано: «…затем муж, который ей понравился, может взять ее замуж…» Надо полагать, что невесты, сохранившие невинность, пользовались не меньшими правами, иначе закон вводил бы юных вавилонянок в соблазн.

Но со временем права женщин сошли на нет. А заодно и права родителей.

Знаменитый греческий историк и путешественник Геродот, которого называют «отцом Истории», посетил Вавилон в середине V века до нашей эры и описал брачный обычай вавилонян. Сегодня этот обычай кажется нам настолько диким, что в него трудно даже поверить. И некоторые историки сомневаются в его достоверности. Но сам Геродот, интеллигентнейший человек, этим обычаем восхищается, назвав его «самым благоразумным». Наверное, представления о благоразумии сильно менялись со временем… Но предоставим слово Геродоту:

Раз в году в каждом селении обычно делали так: созывали всех девушек, достигших брачного возраста, и собирали в одном месте. Их обступали толпы юношей, а глашатай заставлял каждую девушку поодиночке вставать, и начиналась продажа невест. Сначала выставляли на продажу самую красивую девушку из всех. Затем, когда ее продавали за большие деньги, глашатай вызывал другую, следующую после нее по красоте (девушки же продавались в замужество). Очень богатые вавилонские женихи наперебой старались набавлять цену и покупали наиболее красивых девушек. Женихи же из простонародья, которые вовсе не ценили красоту, брали и некрасивых девиц и в придачу деньги. После распродажи самых красивых девушек глашатай велел встать самой безобразной девушке или калеке и предлагал взять ее в жены за наименьшую сумму денег, пока ее кто-нибудь не брал с наименьшим приданым. Деньги же выручались от продажи красивых девушек, и таким образом красавицы выдавали замуж дурнушек и калек. Выдать же замуж свою дочь за кого хочешь не позволялось, а также нельзя было купленную девушку уводить домой без поручителя. И только если поручитель установит, что купивший девушку действительно желает жить с нею, ее можно было уводить домой. Если же кто не сходился со своей девушкой, то по закону требовалось возвращать деньги. Впрочем, женихам можно было являться и из других селений и покупать себе девушек. Этот прекраснейший обычай теперь у них уже не существует.

Таким образом, если верить Геродоту, вавилонские женщины превратились в рабынь. Причем рабыню можно хоть продать в хорошие руки. А в судьбах бедных вавилонянок были не вольны даже их собственные родители… После этого уже не удивляешься, прочитав у того же Геродота еще про один вавилонский обычай, тоже связанный с торговлей женщинами:

Самый же позорный обычай у вавилонян вот какой. Каждая вавилонянка однажды в жизни должна садиться в святилище Афродиты и отдаваться [за деньги] чужестранцу. Многие женщины, гордясь своим богатством, считают недостойным смешиваться с [толпой] остальных женщин. Они приезжают в закрытых повозках в сопровождении множества слуг и останавливаются около святилища. Большинство же женщин поступает вот как: в священном участке Афродиты сидит множество женщин с повязками из веревочных жгутов на голове. Одни из них приходят, другие уходят. Прямые проходы разделяют по всем направлениям толпу ожидающих женщин. По этим-то проходам ходят чужеземцы и выбирают себе женщин. Сидящая здесь женщина не может возвратиться домой, пока какой-нибудь чужестранец не бросит ей в подол деньги и не соединится с ней за пределами священного участка. Бросив женщине деньги, он должен только сказать: «Призываю тебя на служение богине Милитте!» Милиттой же ассирийцы называют Афродиту. Плата может быть сколь угодно малой. Отказываться брать деньги женщине не дозволено, так как деньги эти священные. Девушка должна идти без отказа за первым человеком, кто бросил ей деньги. После соития, исполнив священный долг богине, она уходит домой и затем уже ни за какие деньги не овладеешь ею вторично. Красавицы и статные девушки скоро уходят домой, а безобразным приходится долго ждать, пока они смогут выполнить обычай. И действительно, иные должны оставаться в святилище даже по три-четыре года. Подобный этому обычай существует также в некоторых местах на Кипре.

Почему первый обычай представляется Геродоту «самым благоразумным», а второй – «самым позорным», об этом мы уже никогда не узнаем. Но известно, что сами вавилоняне не видели в ритуальной проституции ничего постыдного. Дело в том, что, отдаваясь чужеземцам в храмовой роще, вавилонянки вступали отнюдь не в случайную связь, а в ритуальный брак с божеством. А что оно приняло облик заезжего купца, так на то воля богов. На вершине храма Бела (или Мардука) для одного из воплощений бога специально стояло золотое ложе, где Мардук, воплотившийся в царя Вавилона, вступал в ритуальный брак со жрицей богини Иштар. Позднее, когда Вавилон был завоеван персами и должность царя упразднили, бог стал вселяться в своего верховного жреца.

Правда, кое-что Геродот, возможно, перепутал. Сегодня историки утверждают, что правом насладиться любовью бога в облике иностранца пользовались не все вавилонянки, а только девушки-жрицы из наиболее знатных семей. Впрочем, девушки попроще тоже могли отдаваться иностранцам за деньги – проституция в Вавилоне была очень распространена и не слишком осуждалась. Деньги девушки забирали себе, но зато и похвастаться браком с божеством им было не дано.

Римский историк Страбон, живший в первом веке нашей эры, подтверждает слова Геродота о продаже вавилонских невест с аукциона. Он пишет:

…Своеобразным у них является обычай ставить во главе каждого племени трех мудрых людей, которые выводят на народ девушек, достигших брачного возраста, и продают их с торгов женихам, причем всегда в первую очередь девушек более знатных. Таким образом там заключаются браки. После полового общения муж и жена всякий раз встают и каждый отдельно выходит, чтобы воскурить фимиам. Утром, прежде чем коснуться какого-нибудь сосуда, они обмываются…

Страбон сообщает о том, что для выдачи девушек замуж и для рассмотрения жалоб о прелюбодеянии у вавилонян существует специальное судебное учреждение, одно из трех высших судебных учреждений государства.

Интересно, что Геродот наиболее ценными называет красивых невест, а Страбон – невест знатных. Впрочем, между этими двумя историками лежат шесть веков… Судя по тому, что для борьбы с прелюбодеяниями вавилонянам потребовалось специальное учреждение, этот грех сильно распространился на берегах Тигра и Евфрата. А с некрасивой женой живется спокойнее…

Несмотря на то что невесты Вавилона были низведены до положения живого товара, были в государстве девушки, которые сами решали свою судьбу. Такая свобода дозволялась жрицам Милитты – богини любви. Святилище Милитты было расположено на небольшом островке между Тигром, Евфратом и двумя каналами. С этим святилищем связано древнее предание.

В незапамятные времена здесь, на берегах безымянных еще рек, жила жрица богини, имевшая троих детей: двух сыновей и дочь Месопотамию. Дочь была от рождения безобразна. Обычая выдавать замуж уродок, обеспечив их приданым, полученным от продажи красавиц, еще не существовало, и девушке предстояло остаться старой девой. Утешением матери служили сыновья. Но один из них, по имени Евфрат, поранил ногу о шип ядовитого куста и, не в силах терпеть боль, утопился в реке, которая с тех пор носит его имя. Второй брат, Тигр, не выдержал разлуки и утопился вслед за первым. Тогда мать обратилась к богине с просьбой помочь ей хотя бы с дочерью. Милитта услышала мольбу матери, провела ладонью по лицу девушки, и та стала красавицей. К ней пришли свататься лучшие женихи Вавилона. Лукавая красотка не дала им ответа, но одному из них она предложила испить из своей чаши, на второго надела венок из роз, а третьего поцеловала. Каждый жених считал, что выбор сделан в его пользу. Законопослушные юноши отправились в суд, и судья отдал девушку тому из женихов, которого Месопотамия поцеловала. Отвергнутые женихи оказались все же недостаточно законопослушными и учинили поединок, в результате которого погибли все трое.

Печальная судьба Месопотамии, лишившейся трех женихов сразу, ничему не научила жителей Вавилона. И с тех пор они учредили такой обычай: жрицей Милитты избирается самая красивая девушка страны. Когда для нее наступает пора выбрать мужа, она одного из женихов угощает вином, на другого надевает венок, а своего избранника целует в губы.

Впрочем, как и во времена Месопотамии, недовольные женихи могли отправиться в суд, а если приговор судьи их не удовлетворял, решали дело поединком. И все же хоть какая-то иллюзия свободного выбора у жрицы была.

* * *

Примерно через три-четыре века после того, как Хаммурапи выбил свои законы на базальтовом столбе, хетты – народ, живший в Малой Азии, – тоже издали свод законов. Заморачивались ли хетты с базальтовыми столбами – неизвестно, дошедшие до нас копии сохранились на глиняных табличках в царском архиве в Хаттусе, столице хеттской державы. В остальном их брачные законы во многом напоминают шумерские и старовавилонские.

Точно так же жених задолго до свадьбы должен был уплачивать родителям невесты выкуп – своего рода залог серьезности своих намерений. Если жених потом откажется от невесты, выкуп остается ее родителям в качестве компенсации. Если же от брака откажутся родители невесты, выкуп надо вернуть в двойном размере. Ну а если девушку «уведет другой», то этот другой и должен платить неустойку неудачливому жениху.

Видимо, у хеттов случалось, что оскорбленный жених с друзьями пускался в погоню за похитителем невесты. Такое самоуправство не наказывалось, но и не одобрялось. В этом случае закон дипломатично отказывался от вмешательства: «… если при погоне умрут 2 или 3 человека, возмещения не должно быть: “Ты-де стал волком“». То есть и похититель, и жених, попытавшись решить вопрос силой, «стали волками» и никаких законных претензий предъявлять не могут, что бы ни случилось.

Предусматривали хеттские законы и браки между свободными и рабами. Это было большой редкостью в древнем мире, где раб обычно считался бесправным. У хеттов же рабы могли вступать в брак и владеть имуществом:

Если свободный мужчина и рабыня полюбовно сойдутся, и он возьмет ее в жены, и они заведут себе дом и детей, а затем они поссорятся и согласятся разойтись, то они должны поделить между собой дом пополам; мужчина может взять детей, а женщина может взять 1 сына.

И наоборот, если муж – раб, а жена – свободная, при разводе один сын доставался мужу. Дочери, как нечто малозначимое, в законе не упоминались.

Разводы свободных людей законом не предусматривались. По крайней мере, в тех табличках, которые дошли до нас, об этом ничего не говорится. Но зато судьбу вдов закон обеспечивал на много лет и браков вперед. После смерти мужа женщина автоматически переходила к его брату. Если же и брат умирал, жена доставалась отцу обоих братьев. В этом случае закон дозволял многоженство. Дотошные хетты предусмотрели даже ситуацию, когда женщина вдовела третий раз. Она опять доставалась кому-то из ближайших родственников, но кому именно, мы не знаем: текст закона неясен.

Есть в хеттских табличках и еще один весьма неясный пункт, вызывающий недоумение ученых: «Если раб отдаст выкуп за свободного юношу и захочет взять его в мужья, то никто его не обязан выдать». Как хотите, так и понимайте! Некоторые историки деликатно считают, что раб берет юношу в мужья своей дочери. Но тогда почему за него надо платить? Традиционно (и хетты – не исключение) выкуп платят за невесту! Более раскрепощенные комментаторы утверждают, что речь идет о гомосексуальном браке, благо гомосексуализм как таковой хеттскими законами не возбранялся. Если это так, то древние хетты своей толерантностью на три с половиной тысячи лет опередили самых раскованных европейских законодателей. Но тогда почему правом взять себе в мужья свободного юношу пользуются только рабы? Может быть, хеттские законодатели следили за нравственностью свободных людей, а рабами пренебрегали? Но как же быть со свободным юношей, которого раб приобретал для своих услад? Ответа нет!

* * *

Незадолго до того, как Геродот совершал свои путешествия, Междуречье, Малая Азия, Египет попали под власть Персидского царства, которым правила первая из великих иранских династий – Ахемениды. Религией персов был зороастризм, названный в память своего основателя – Заратуштры. Последователи Заратуштры молились огню и исповедовали веру в два управляющие миром начала – доброе (Ахурамазда, или Ормазд) и злое (Ангро-Майнью, или Ахриман). Поскольку воинство Ахурамазды надо было умножать, а обращение иноверцев – дело хлопотное и не всегда благодарное, первые зороастрийцы решили увеличить число своих приверженцев самым простым, доступным и приятным способом: они стали размножаться. Многоженство приветствовалось, содержание нескольких наложниц – тоже.

Геродот писал:

Главная доблесть персов – мужество. После военной доблести большой заслугой считается иметь как можно больше сыновей. Тому, у кого больше всех сыновей, царь каждый год посылает подарки. Ведь главное значение они придают численности. Детей с пяти– до двадцатилетнего возраста они обучают только трем вещам: верховой езде, стрельбе из лука и правдивости. До пятилетнего возраста ребенка не показывают отцу: он среди женщин. Это делается для того, чтобы в случае смерти ребенка в младенческом возрасте не доставлять отцу огорчения.

Позднее Страбон тоже отмечал, что персидские цари ежегодно давали гражданам награды за многодетность.

Свадьбы у персов было принято играть в начале весеннего равноденствия. Жених вступал в брачный покой, предварительно отведав яблока и верблюжьего мозга, и в этот день уже ничего больше не ел.

По-видимому, такая диета способствовала многодетности.

Несмотря на верблюжий мозг и на все старания зороастрийцев, многочисленными они стали не сразу. Живя в окружении иноверцев, первые последователи Заратуштры категорически не хотели с ними родниться. Поэтому они проповедовали браки между родственниками, считая, что лучше выдать девушку за брата или даже отца-зороастрийца, чем за иноверца. Поначалу это было вынужденной мерой, но потом зороастрийцы к ней привыкли и она им понравилась. Обычай родственных браков получил громкое название «хваэтвадата» и вошел составной частью в зороастрийский «символ веры».

Ксанф Лидийский, современник Геродота, писал о мужчинах-зороастрийцах, что они «сожительствуют со своими матерями. Они также могут вступать в связь с дочерьми и сестрами». Причем поощрялось не просто сожительство, но именно брак. Многие цари персов были женаты на своих сестрах.

Следует отметить, что современные зороастрийцы категорически отрицают свою приверженность к кровнородственным бракам; они утверждают, что обычай хваэтвадаты следует понимать исключительно в духовном смысле.

Обычаи персов и покоренных народов распространялись и смешивались внутри огромной державы. Страбон писал:

Мидийцы и армяне почитают все священные обряды персов… Знатнейшие люди племени также посвящают богине своих дочерей еще девушками. У последних в обычае выходить замуж только после того, как в течение долгого времени они отдавались за деньги в храме богини, причем никто не считает недостойным вступать в брак с такой женщиной.

Страбон пишет также, что горным мидийцам не разрешалось иметь менее пяти жен. А мидийские женщины, в свою очередь, считали за честь иметь как можно больше мужей и, если у них было меньше пяти мужей, «полагали это несчастьем».

Первый парфянский царь Аршак женился на двух своих единокровных сестрах. Эту традицию продолжали и его наследники – цари Аршакидской династии, а сменившие их Сасаниды не только продолжили ее, но развили и углубили. Правивший в середине третьего века нашей эры Шапур I женился на собственной дочери Адур-Анахид и сделал ее своей Царицей Цариц. А зороастрийский первосвященник Кридэр, перечисляя в надписях свои благочестивые дела, называет среди них и поощрение браков-хваэтвадата. Примеру Сасанидов, носивших титул Царя Царей, следовали и просто цари – например, известный своим благочестием армянский царь Тиридат I, женившийся на сестре, и их подданные.

Зороастрийские обычаи существовали в Азии больше тысячелетия, и только ислам – довольно жесткими методами – смог ограничить их применение. В результате в четырнадцатом веке зороастрийские жрецы требовали только, чтобы родители «старались сына одного брата женить на дочери другого», благо такой брак был обычным и среди мусульман.

Гинекей и гименей

Первой греческой (а кстати, и первой европейской) свадьбой, о которой мы знаем, была печально знаменитая свадьба Персея и Андромеды. Правда, сама свадьба происходила в Эфиопии. Но жених был греком, и описание ее, составленное греческими авторами, сохранилось в пересказе римского поэта Овидия.

Когда Персей, отрубив голову Медузы, летел через море на своих крылатых сандалиях, он увидел Андромеду, прикованную к скале на съедение морскому чудовищу. Андромеда, хотя и была эфиопкой, проявила себя в этой нелегкой ситуации как истинная гречанка: даже перед лицом неизбежной смерти не смела «дева – с мужчиною речь завести». Она и лицо «стыдливое скрыла б, верно, руками», но помешали цепи. Столь удивительная в столь экстремальных условиях скромность прельстила сердце героя. Разумеется, спасать чужую невесту (Андромеда была просватана за собственного дядю) Персей не собирался, но, пока чудовище вылезало из воды, он успел поставить перед ее родителями вопрос ребром: «Доблестью ей послужу, и да будет моей – вот условье». Кефей и Кассиопея, естественно, согласились. Обладатель крылатых сандалий даже не стал доставать из сумки убийственную голову – с воздуха он без особых проблем пронзил чудовище мечом.

Свадьбу сыграли незамедлительно, причем не по эфиопскому, а по греческому обычаю. И даже греческие боги почтили дворец царя Кефея своим присутствием. Возможно, римлянин Овидий кое-что прибавил от себя – но в «Метаморфозах» описывается, как сами Амур с Гименеем потрясали факелами на этой свадьбе. Всюду были зажжены благовонные огни. С кровель свисали цветочные венки. Звучали «лиры, трубы и песни». В царском дворце были настежь распахнуты все двери, открыт «золотой атрий». На «пышно устроенный пир» прибыла местная знать.

Свадебный пир подходил к концу, и уже «дарами щедрого Вакха повозбудились умы», когда во дворец ворвался Финей – первый жених Андромеды. Финей был по всем понятиям не прав, и отец невесты пытался воззвать к его совести:

…Коль ее ты столь ценной считаешь, Сам бы деву забрал на скале, где ее приковали!

Неудачливый жених не прислушался к голосу разума и метнул копье в соперника, но не попал. Персей перехватил копье и тоже метнул его… И тоже не попал – копье угодило в голову некоего Рета, который, вообще говоря, был ни при чем. После чего пиршественный зал превратился в поле битвы. Дрались чем придется. У одних было оружие, другие сражались кто – сорванным с дверей дубовым засовом, кто – тяжелым кратером, предназначенным для разведения вина. Сам Персей поленом, дымившимся на алтаре, ударил по лицу шестнадцатилетнего Лимнея и «раздробил ему вдребезги кости». Когда же стало ясно, что одним поленом врагов не одолеешь, Персей призвал соратников отвернуться и достал из сумки знаменитую голову. После чего враги окаменели, а соратники остались невредимы. Невредимым остался и злокозненный Финей, тоже успевший вовремя отвернуться. Неудалый жених обратился к Персею с мольбой о пощаде, но герой ответил:

…Не обижу тебя я железом. Наоборот, на века, как памятник некий, оставлю. Будешь всегда на виду ты в доме у нашего тестя, Чтобы супругу мою утешал нареченного образ.

После чего Финей тоже был обращен в камень. Но видимо, Персей все же усомнился в том, что Андромеда сможет должным образом «утешаться», глядя на статую бывшего жениха и дяди. Во всяком случае, вскоре после кровавой свадьбы он забрал жену и переехал с ней на остров Сериф, к своей матери Данае.

Так была отпразднована примерно в четырнадцатом веке до нашей эры первая известная нам свадьба с участием европейца.

Конечно, и до той поры боги, герои и простые смертные женились и выходили замуж, но как проходили сами свадьбы – мы не знаем. Известно, например, произошедшее в Аргосе массовое бракосочетание пятидесяти сыновей Египта со своими двоюродными сестрами Данаидами. Но подробности самой свадьбы до нас не дошли, а дошли лишь подробности первой брачной ночи. В эту ночь сорок девять невест из пятидесяти прикончили своих молодых мужей, и только одна из них, Гипермнестра, не стала участвовать в заговоре и тайно вывела супруга из дворца.

Вторая свадьба, отголоски которой докатились до наших дней, – скандальная свадьба Пелея и Фетиды, состоявшаяся в тринадцатом веке до нашей эры. Она особо примечательна тем, что это была первая и, кажется, последняя в Греции свадьба богини со смертным (случайную связь Афродиты с Анхизом можно не считать). Было предсказано, что родившийся от богини Фетиды сын превзойдет своего отца. Боги не любят уступать детям место на Олимпе, поэтому после долгих размышлений богиню решено было выдать замуж за смертного – героя Пелея. На свадьбу позвали всех, кроме богини раздора Аты. Она-то и подбросила на пиршественный стол золотое яблоко с надписью «прекраснейшей». После чего ссора трех красавиц, поспоривших из-за яблока, стала причиной Троянской войны, свадьба рядовой в общем-то богини вошла в историю.

Третьей свадебной церемонией, рассказ о которой сохранили мифографы, была трагическая свадьба царя лапифов Пирифоя и Гипподамии. Приглашенные на праздник кентавры, с непривычки перебрав вина, бросились похищать женщин, включая невесту, и свадебный пир превратился в побоище…

Вот, пожалуй, и все свадьбы довоенных (имеется в виду Троянская война) времен, о которых мы знаем. Несколько больше нам известно о разнообразных стилях супружеских отношений. В те времена греческие женщины еще не успели помешаться на скромности, и если к поведению девушек общество предъявляло строгие требования, то замужние дамы пользовались изрядной свободой. Чего стоит одна лишь история Миноса и Пасифаи, живших на Крите за два поколения до Троянской войны. Царица Пасифая, будучи законной женой Миноса, страстно влюбилась в быка, которого послал ее мужу Посейдон. Но бык остался холоден к заигрываниям царицы, ибо предпочитал коров и телок. Тогда для удовлетворения своей страсти Пасифая приказала зодчему Дедалу изготовить полую деревянную корову, с помощью которой и обманула доверчивое животное. Плодом этой связи стал печально известный Минотавр. Интересно, что ни сама царица, ни Дедал, ни бык не понесли за адюльтер никакого наказания. Минос не потребовал развода, и даже Минотавр хотя и содержался в закрытом лабиринте, но остался жить в семье царя вместе с детьми Миноса и пользовался определенными правами. Специально для его прокорма из далекой Аттики регулярно доставлялись четырнадцать юношей и девушек. В сегодняшнем мире, несмотря на победу сексуальной революции, такую толерантность трудно даже представить… Но повторяем, как именно заключали брак Минос и его раскованная жена, а равно и другие их современники, нам почти неизвестно. Поэтому свадьбы Персея с Андромедой, а также Пелея с Фетидой и Пирифоя с Гипподамией представляют особый интерес. Хотя их описания частично и принадлежат поздним авторам.

Брачная жизнь Пирифоя вообще была отмечена особой скандальностью. Прошло не так много лет после его первой свадьбы (что случилось с женой, история умалчивает), и он вместе со своим другом Тесеем решил похитить Елену Аргивскую, тогда еще совсем ребенка. Тесей к тому времени успел умыкнуть и бросить Ариадну, силой увезти в Афины царицу амазонок и родить с ней сына Ипполита, потом вступить в трагический брак с Федрой… Короче, женихи друг друга стоили. Оба они были уже немолоды, но: седина в бороду – бес в ребро.

Поскольку друзей было двое, а Елена одна, они договорились, что после похищения бросят жребий, а для проигравшего добудут другую невесту по его выбору. Пирифой проиграл и заявил, что желает получить в жены Персефону, супругу Аида, царя загробного мира. Пожелай он чего-нибудь попроще, греки сыграли бы две свадьбы, и это изменило бы историю культуры, потому что тогда не было бы знаменитой клятвы женихов, погнавшей тысячи ахейцев под стены Трои. Парис в конце концов, конечно, похитил бы у Тесея обещанную ему Елену, но вместо масштабной греко-троянской кампании мы имели бы мелкую афино-троянскую заварушку, и Гомеру пришлось бы петь о чем-нибудь другом. Но Пирифой потребовал богиню… Верный обещанию, Тесей оставил совсем еще юную невесту в Афинах на попечении своей матери Эфры и вместе с Пирифоем отправился в Аид. Друзья не придумали ничего лучшего, как прямо явиться к подземному богу и потребовать выдачи Персефоны. Аид покарал неудачливых сватов достаточно мягко: он предложил им присесть. Друзья так и сделали, а встать уже не смогли. Отсидка Тесея, правда, оказалась не слишком долгой: через несколько лет его выручил проходивший мимо Геракл. А Пирифой бессрочно сидит и по сей день.

На земле тем временем разыгрывалось новое скандальное сватовство. Братья Елены, близнецы-Диоскуры, осадили Афины и освободили сестру. Эфра, так и не успев стать свекровью Елены, превратилась в ее рабыню. А отец Елены решил выдать дочку замуж, пока красавицу не похитил кто-нибудь еще. Привлеченные то ли красотой Елены, то ли раздутым вокруг ее имени скандалом, женихи со всей Греции собрались в Спарте. Назревала междоусобица. Перепуганный Тиндарей боялся объявить имя счастливца. И только совет Одиссея связать всех претендентов клятвой о помощи избраннику предотвратил кровопролитие.

Почему выбор Тиндарея и, возможно, самой Елены, пал на Менелая, современному человеку понять трудно. Ведь брат Менелая Агамемнон не так давно убил мужа и малолетнего сына Клитемнестры, сестры Елены, и принудил овдовевшую женщину к браку. Тем не менее Елена избрала в мужья Менелая и стала невесткой убийцы своего первого зятя и племянника. Подробности самой свадьбы история не сохранила.

Зато сохранилось описание другой свадьбы: Менелай выдавал замуж свою дочь от Елены, а заодно и женил внебрачного сына. Свадьба эта состоялась уже после завершения Троянской войны, и ее описание – первое в европейской литературе. О бракосочетаниях Персея, Пелея и Пирифоя мы знаем по более поздним источникам, хотя сами свадьбы были сыграны раньше. А двойную свадьбу в доме Менелая через четыре с лишним века описывает Гомер, древнейший из европейских литераторов:

Свадьбу сына в то время он праздновал и непорочной Дочери в доме своем, средь собравшихся родичей многих. Сыну Пелида, фаланг разрывателя, дочь посылал он; В Трое давно уже дал обещание он и согласье Выдать ее, и теперь этот брак им устроили боги. Много ей дав колесниц и коней, отправлял к мирмидонцам Дочь он, в город их славный, где царствовал сын Ахиллеса. Сыну ж привел он из Спарты Алектора дочь молодую.

Интересно, что согласия дочери на брак Менелай не спрашивал. Он обещал ее Неоптолему еще во время осады Трои. Гермионе, которую Елена родила задолго до Троянской войны, на момент обещания было по разным подсчетам от восемнадцати до двадцати восьми лет. Потом Менелай, как и Одиссей, долго скитался, и ко дню свадьбы Гермионе стукнуло уже никак не меньше двадцати восьми, а скорее – все тридцать восемь. Однако она осталась «непорочной», дожидаясь возвращения отца, который один мог выдать ее замуж.

Сам свадебный пир в описании Гомера мало отличается от повседневных пиров, которыми басилевсы услаждали себя едва ли не каждый вечер. Служанки ставят перед гостями серебряные тазы и золотые кувшины «с рукомойной водою». Ключница расставляет столы и кладет на них хлеб и разные кушанья, «охотно их дав из запасов». А кравчий, «блюда высоко поднявши, на них преподнес им разного мяса и кубки поставил близ них золотые».

Так пировали они под высокою кровлею дома, Сродники все и соседи покрытого славой Атрида, И наслаждались. Певец же божественный пел под формингу, Сидя меж ними. И только лишь песню он петь принимался, Два скомороха тотчас начинали вертеться по кругу.

Непонятно, участвуют ли в свадебном пире женщины и даже сами невесты. Во всяком случае, если они и сидят за столом, то они молчат. Молчит о них и автор. Лишь Елена выходит к гостям и принимает участие в разговоре. Но и она не пирует, а занимается рукоделием.

Греки вообще не приветствовали участие женщин в пирах. И если во времена Одиссея и Менелая мать семейства могла на некоторое время выйти в пиршественную залу, то позднее это было немыслимо. В Афинах времен Перикла все женское население дома – и почтенная супруга, и юные дочери – должно было вскакивать из-за стола и убегать на свою половину, если в гости неожиданно заходил приятель мужа. Даже на свадьбах очень часто мужчины пировали отдельно, а женщины – отдельно.

Линкей, живший в третьем веке до нашей эры, подробно описывает свадьбу некоего Карана в Македонии. На этой свадьбе было все: роскошная еда, золотые венки, украшавшие головы гостей, нагие родосские арфистки, комедиантки, «танцовщицы, одетые одни – нереидами, другие – нимфами»… Не было лишь одного – невесты, как, впрочем, и других «порядочных» женщин. Возможно, невеста со своими родственницами и угощалась в женском крыле дома, в гинекее. Но в центре внимания пирующих была, безусловно, не она, и все изыски брачного пира предназначались не для нее. Не для нее «вышел хор из ста человек и стройно спел брачный гимн». Ей не довелось отведать жареную свинью, набитую лакомствами: дроздами, утками, жаворонками, яичными желтками, устрицами и морскими гребешками. Она не увидела, как раздвинулись занавески, приводимые в движение скрытыми устройствами, и взорам пирующих предстали «наяды, и эроты, и паны, и гермесы, и множество других статуй, державших в руках серебряные светильники». Линкей, детально описывающий свадебный пир, ни разу не вспомнил о невесте и не задался вопросом: где же она? Или: кто же она? Зато на него произвели впечатление «нагие фокусницы, кувыркавшиеся на мечах и выдувавшие огонь изо рта…».

Впрочем, Древняя Греция была большой и раздробленной, а история ее охватывает почти две тысячи лет (если учесть период римского владычества). Поэтому нельзя говорить о древнегреческих свадьбах вообще. Каждый полис имел свои традиции, а бедняки и цари женились по-разному. И все-таки греческий взгляд на брак четко сформулирован в речи против проститутки Неэры, приписываемой Демосфену: «…гетер мы держим ради наслаждения, наложниц для повседневного удовлетворения потребностей нашего тела, жен для того, чтобы производить законных детей и иметь верную хранительницу дома». При этом надо отметить, что, кроме гетер, древние греки весьма увлекались мальчиками. Любовные связи с ними не только не осуждались, но даже считались иногда предпочтительнее, чем связь с женщиной. В греческой литературе нередок спор между героями: чья любовь лучше, мальчика или женщины. Как правило, после долгой дискуссии каждый остается при своем мнении… Короче, на долю законных невест и жен у греков часто уже не хватало ни сил, ни времени… А иногда – и желания.

Известный поэт Семонид Аморгосский, живший в конце седьмого века до нашей эры, посвятил женщинам целую поэму, она так и озаглавлена: «О женщинах». Поэт рассказывает, из каких животных были женщины созданы Зевсом. Но плохо знает греков тот, кто подумает, что поэт сравнил представительниц прекрасного пола с «рыбками», «птичками» или «кошечками»:

Различно женщин нрав сложил вначале Зевс: Одну из хрюшки он щетинистой слепил — Все в доме у нее валяется в грязи, Разбросано кругом – что где, не разберешь. Сама ж – немытая, в засаленном плаще, В навозе дни сидит, нагуливая жир. Другую из лисы коварной бог создал…

Есть женщины, подобные попусту лающим собакам. Такую жену не унять, даже если муж ей «зубы вышибет булыжником в сердцах». Другие женщины похожи на «осла, облезлого от плетей», они все делают «под брань, из-под кнута». У кого-то жена сотворена из земляных комьев: «что зло и что добро – не по ее уму». Другая жена «мужу своему мерзка до тошноты». «Иную сотворил из обезьяны Зевс». И даже те немногие женщины, которые сотворены из пчел, не искупают всеобщего вреда, происходящего от слабого пола:

Да, это зло из зол, что женщиной зовут, Дал Зевс, и если есть чуть пользы от нее — Хозяин от жены без меры терпит зло. И дня не проведет спокойно, без тревог, Кто с женщиной судьбу свою соединил.

Можно назвать Семонида сатириком, можно считать, что он писал свою поэму сгоряча, после бурного скандала с женой. Но другой поэт, великий Гесиод, младший современник Гомера, в поэме «Работы и дни» четко и продуманно сформулировал общенациональную точку зрения на брак. Обращаясь к своему брату Персу, Гесиод дает ему множество полезных советов о том, как жить, как вести хозяйство, как торговать, как пировать и как соблюдать правила личной гигиены. Не обошел поэт и такую важную вещь, как женитьба. Брачные рекомендации даются между советами о том, как надо грамотно нагружать корабль, и о том, как «чтущий богов рассудительный муж» должен мочиться. Строфа о браке по размеру ровно в два раза длиннее строфы о правилах мочеиспускания, что, видимо, соответствует значимости этих деяний в глазах поэта.

В дом свой супругу вводи, как в возраст придешь подходящий. До тридцати не спеши, но и за тридцать долго не медли: Лет тридцати ожениться – вот самое лучшее время. Года четыре пусть зреет невеста, женитесь на пятом. Девушку в жены бери – ей легче внушить благонравье. Взять постарайся из тех, кто с тобою живет по соседству. Все обгляди хорошо, чтоб не на смех соседям жениться. Лучше хорошей жены ничего не бывает на свете, Но ничего не бывает ужасней жены нехорошей, Жадной сластены. Такая и самого сильного мужа Высушит пуще огня и до времени в старость загонит.

В другой своей знаменитой поэме «О происхождении богов» Гесиод высказывается еще определеннее. Возможно, за время, прошедшее между написанием этих поэм, он успел жениться, и, видимо, не слишком удачно. Иначе трудно объяснить ту ярость, с которою он обрушивается на представительниц прекрасного пола:

Нам на великое горе они на земле обитают, В бедности горькой не спутницы – спутницы только в богатстве.

Поэт сравнивает мужей с хлопотливыми пчелами, которые «изо дня в день суетятся и белые соты выводят», а жен – с трутнями, которые «все время внутри остаются под крышею улья и пожинают чужие труды в ненасытный желудок».

Справедливости ради надо отметить, что греческие жены действительно сидели целыми днями в своих домах, как «под крышею улья». Но делали это они не по своей воле. Свободы времен Троянской войны миновали, и в годы расцвета афинской демократии греческой женщине возбранялось выходить из дома без мужа или отца. В крайнем случае она могла показаться на улице в сопровождении служанки, но и это не рекомендовалось без особой необходимости. Афинский оратор Гиперид говорил, что «женщина, выходящая на люди, должна достичь того возраста, когда встречные не спрашивают, чья она жена, но чья мать».

Крупнейший афинский законодатель Солон в начале шестого века до нашей эры издал закон, по которому женщина при выезде из города могла взять с собой «пищи и питья не больше, чем на обол, иметь корзинку не больше локтя». Этим гречанок предостерегали от дальних путешествий, ведь на один обол можно было купить всего лишь одну шестую часть барана, или четыре килограмма зерна, или один литр дешевого вина. Кроме того, по закону Солона ночью женщина могла отправиться в дорогу только в повозке и только с зажженным фонарем.

Сохранились и некоторые другие законы Солона, непосредственно касавшиеся супружеской жизни. Солон уничтожил обычай давать за девушкой приданое и разрешил ей приносить с собой лишь немного одежды (три гиматия) и вещи из домашней обстановки «небольшой ценности». Как пишет Плутарх, «по его мысли, брак не должен быть каким-то доходным предприятием или куплей-продажей». При этом Солон стоял на страже нравственности: так, мужу давалось право убить любовника жены, если он заставал его на месте преступления. Девушку, уличенную в связи с мужчиной, отец или брат получали право продать. Но, будучи поборником нравственности, Солон тем не менее ревностно отстаивал сексуальные права супругов. Согласно его закону после свадьбы «невесте давали поесть айвы и запирали ее вместе с женихом». А если богатый старик женился на юной сироте из-за ее приданого, ему вменялось в обязанности иметь свидание с нею «по крайней мере три раза в месяц». Если же муж на таковое свидание был неспособен, неудовлетворенная жена получала право вступить в связь с кем-либо из его ближайших родственников. Впрочем, Плутарх считал, что закон этот издан не для удовлетворения богатых сирот, а для воспитания мужчин, которые будут «терпеть позор, неся наказание за свою алчность и наглость».

Кроме того, в Афинах брак считался полноценным, только если и муж, и жена были афинскими гражданами. В середине пятого века до нашей эры Периклом был предложен закон, по которому у супругов три поколения предков с обеих сторон должны были обладать полными гражданскими правами; в противном случае дети от этого брака таковых прав не получали. Сам Перикл тогда был благополучно женат на своей родственнице и за права своих детей был спокоен. Но вскоре он повстречал гетеру Аспазию Милетскую…

Аспазия была, по словам Плутарха, «умной женщиной, понимавшей толк в государственных делах». Тем не менее профессия ее была «не из красивых и не из почетных: она была содержательницей девиц легкого поведения». Однако Перикл настолько пленился красавицей гетерой, что развелся с женой и ввел Аспазию в свой дом. О том, как пренебрежительно относились афиняне к своим женам, можно судить по словам Плутарха, изумленно описывающего отношения Перикла и Аспазии: «Говорят, при уходе из дома и при возвращении с площади он ежедневно приветствовал ее и целовал». Однако поцелуи поцелуями, а сын Перикла от гетеры, по его же закону, не мог претендовать ни на гражданство, ни на отцовское наследство. И лишь когда Перикл во время эпидемии потерял обоих своих законных сыновей, афиняне из уважения к великому стратегу в виде исключения даровали гражданство его сыну от Аспазии.

Из других афинских законов и традиций, касавшихся брака, можно отметить, что афиняне обычно подписывали брачный контракт. Отец обязан был дать дочери приданое, которое составляло не менее десятой доли его имущества. Если же девушка была сиротой и бесприданницей, ее старались обеспечить или община, или кто-то из богатых граждан, вскладчину. Девушки обычно выходили замуж после пятнадцати лет, юноши женились не раньше двадцати. Разводы были редки, причем муж мог просто отослать жену к ее родителям (конечно, вместе с приданым). А возжелавшая свободы жена должна была подать архонту письменную жалобу на мужа. После развода или смерти мужа жена могла снова выйти замуж. Иногда муж перед смертью сам назначал себе преемника, чтобы обеспечить детей и сохранить семью.

Из законодательства других греческих полисов можно отметить законы критского города Гортина. Сохранились 12 столбцов, вырезанных на каменной стене древнего здания. Это самый древний и один из самых обширных сводов древнегреческих законов, дошедших до нашего времени. Написан он был на рубеже седьмого и шестого веков до нашей эры. Многие его положения касаются женитьбы:

Дочь-наследница пусть выходит замуж за старшего брата отца.

Если будет много дочерей-наследниц и братьев отца, то пусть следующая по старшинству дочь выходит замуж за следующего по старшинству брата отца.

Если не окажется братьев отца, но будут сыновья братьев отца, то пусть она выходит замуж за сына самого старшего брата отца.

Пусть родственник, имеющий право жениться на дочери-наследнице, женится на одной, но не на большем числе.

Если совершеннолетний родственник, имеющий право жениться на дочери-наследнице, не захочет жениться на желающей выйти замуж совершеннолетней дочери-наследнице, то пусть родственники дочери-наследницы подают в суд, а судья пусть присудит его жениться в течение двух месяцев.

Эти законы, конечно, охраняли семейное имущество от перехода в чужие руки. Но как не посочувствовать бедным наследницам, которые обязаны были выходить не просто за своих дядюшек, но обязательно за самых старших из них… Сами дядюшки, видимо, тоже не всегда стремились получить богатство, к которому была приложена жена, раз этот вопрос приходилось решать через суд.

Но как же проходила сама свадьба? Мы мало что знаем о свадьбах, предшествующих Троянской войне, сохранились сведения лишь о самых скандальных и самых кровавых из них. Но начиная с восьмого века до нашей эры греки принимаются активно и много писать. Не обходят они вниманием и свадьбу.

Женились греки обычно в месяце гамелионе, который приходился на нашу середину января – середину февраля. Этот месяц был посвящен Гере, супруге Зевса. Сама Гера весьма серьезно относилась к супружеству, не прощала Зевсу его измен, но верность хранила. Один только раз она родила не от мужа, но и тут дело обошлось без «греха». Поссорившись с Зевсом, который без ее участия родил Афину, Гера в течение года отказывалась исполнять свои супружеские обязанности, а потом родила чудовищного Тифона. Родила она, по ее собственному уверению (и это убеждение разделял Гомер), без всякого участия мужчин, в результате молитвы, вознесенной Небу, Земле и титанам. Муж поверил. Греки тоже поверили, и Гера испокон веков считалась у них покровительницей добродетельного брака.

Итак, свадьбы играли зимой. Впрочем, в Греции и зимой тепло. Перед свадьбой приносили жертвы богам. Невеста совершала ритуальное омовение. Иногда воду для этого приносили из источника, причем не из любого. Например, в Афинах – обязательно из ключа Каллирои. Иногда невеста сама отправлялась на реку. Например, в Троаде девушки перед свадьбой купались в Скамандре, приговаривая: «Скамандр, забери мою девственность». Зная о таком обычае, а также о неопытности и наивности троадских дев, некий юноша притворился богом реки Скамандр и в буквальном смысле исполнил просьбу одной невесты. Когда через несколько дней девушка со свадебной процессией шла к храму Афродиты, она увидела этого юношу в толпе и в волнении закричала: «Вот бог реки Скамандр, которому я отдала свою девственность!»

В день свадьбы дом невесты украшали ветвями лавра и масличного дерева. Невеста была одета во все белое, с покрывалом на голове. Кстати, жених и его друзья тоже были в белом, головы мужчин украшали венки. Свадебный пир устраивали в доме отца невесты. Женщины сидели за отдельными столами или даже в другом помещении. К столу обязательно подавали сладости из кунжута, который был символом плодородия. После пира невесту под звуки флейт и кифар отводили или отвозили в дом жениха. В повозке девушка сидела между женихом и парохом (чем-то вроде дружки). Мать невесты шла за ними с факелом, зажженным от родного очага. А у ворот нового дома девушку встречала свекровь, и тоже с факелом. Так молодая жена переходила от покровительства богов одного домашнего очага к богам другого. Невеста вносила в свой новый дом сковородку и сито – символы будущего усердия на ниве домашнего хозяйства. А ее осыпали сладостями и орехами.

В разных областях Греции, конечно, были и свои свадебные особенности. Например, в Беотии после того, как невесту привозили в дом мужа, дышло свадебной колесницы торжественно сжигали. Это означало, что невеста уже не сможет возвратиться к родителям.

Идеальные отношения, которые должны сложиться между молодой женой и ее мужем, описаны в сочинении Ксенофонта «Домострой». Ксенофонт был учеником и другом Сократа, и его произведения во многом основаны на том, чему учил этот мудрец. Устами своего героя Исхомаха Ксенофонт рассказывает о том, как должен разумный муж воспитывать молодую жену. Впрочем, Исхомаху повезло, его жена уже в доме родителей начала получать «правильное» воспитание:

Когда она пришла ко мне, ей не было еще и пятнадцати лет, а до этого она жила под строгим присмотром, чтобы возможно меньше видеть, меньше слышать, меньше говорить… Что же касается еды, она была уже превосходно приучена к умеренности, а это, мне кажется, самая важная наука как для мужчины, так и для женщины.

Но этих добродетелей Исхомаху было не достаточно. Поэтому, «когда она уже привыкла… и была ручной», муж объяснил ей, каковы различия между мужчиной и женщиной и вытекающие из этого последствия:

…Бог приспособил: природу женщины для домашних трудов и забот, а природу мужчины – для внешних. Тело и душу мужчины он устроил так, что он более способен переносить холод и жар, путешествия и военные походы; поэтому он назначил ему труды вне дома. А тело женщины бог создал менее способным к этому и потому, мне кажется, назначил ей домашние заботы. Но ввиду того, что в женщину он вложил способность кормить новорожденных детей и назначил ей эту обязанность, он наделил ее и большей любовью к новорожденным младенцам, чем мужчину. Но, так как бог назначил женщине также и охранять внесенное в дом добро и знал, что для охраны не худое дело, если душа труслива, то он наделил женщину и большей долей трусости, чем мужчину. С другой стороны, бог знал, что тому, кто занимается трудом вне дома, придется и защищаться в случае нанесения обиды, и потому наделил его большей долей смелости… Женщине приличнее сидеть дома, чем находиться вне его, а мужчине более стыдно сидеть дома, чем заботиться о внешних делах. А если кто поступает вопреки порядку, установленному богом, то едва ли от богов скроется такое нарушение порядка…Тебе надо будет сидеть дома: у кого из слуг работа вне дома, тех посылать, а кому следует работать дома, за теми смотреть; принимать то, что приносят в дом: что из этого надо тратить, ты должна распределять, а что надо оставить про запас, о том должна заботиться и смотреть, чтобы количество, предназначенное для расхода на год, не расходовалось в месяц; когда принесут тебе шерсть, ты должна позаботиться о приготовлении из нее одежды кому нужно. И, чтобы сушеные припасы были хороши для еды, тебе следует заботиться… Кто из слуг будет болен, тебе придется заботиться об уходе за ним.

Впрочем, свои поучения Исхомах заканчивает на весьма оптимистической ноте:

Но всего приятнее тебе будет, если ты окажешься деловитее меня, сделаешь меня своим слугой, и тебе нечего будет бояться, что с годами тебе будет в доме меньше почета, если, напротив, ты будешь уверена, что старея, чем лучшим товарищем для меня и лучшим стражем дома для детей ты будешь, тем большим и почетом будешь пользоваться в доме. Ведь ценность человека для практической жизни увеличивается не от красоты, а от его внутренних достоинств.

Молодая жена послушно вняла поучениям мужа. Более того, она даже согласилась с его точкой зрения о том, что женщине не должно пользоваться косметикой… Свои рассуждения гордый Исхомах заканчивает словами: «И теперь моя жена одевается и держит себя так, как я учил ее и как сейчас тебе рассказываю».

* * *

Но было в Греции государство, чьи законы и традиции, относящиеся к браку, принципиально отличались от законов и традиций всех других государств. Это – Спарта.

Полумифический спартанский законодатель Ликург, предположительно живший в девятом или восьмом веке до нашей эры, очень большое внимание уделял браку: Спарте нужны были воины и их должно было рожать и воспитывать. Спартанцам предписывалось в обязательном порядке жениться, а к холостякам применялись меры общественного порицания. Они не имели права участвовать в гимнопедиях – главном спартанском празднике, на который в обычно недоступную Спарту приглашалось множество гостей со всей Ойкумены. А зимой холостяки должны были голыми обходить городской рынок и петь сочиненную на их счет песню о том, что они несут этот позор за неповиновение законам. Молодежь не оказывала холостякам почестей, которые положено было оказывать старшим. Плутарх вспоминает, что однажды юноша отказался уступить место прославленному полководцу Деркеллиду. Он объяснил свой поступок так: «Ты не родил сына, который бы в свое время уступил место мне».

Женщины у спартанцев пользовались уважением и свободой (насколько слово «свобода» вообще применимо к тому «военному коммунизму», в котором жили спартанцы). Мужчины большую часть времени проводили в военных лагерях и походах, поэтому их жены оставались полновластными хозяйками в доме. Плутарх пишет, что одна женщина, вероятно иностранка, сказала жене спартанского царя Леонида: «Одни вы, спартанки, делаете, что хотите, со своими мужьями». – «Но ведь одни мы и рожаем мужей», – ответила царица.

Спартанские девушки по традиции, введенной Ликургом, должны были заниматься спортом: бегать, бороться, метать диск и копье, – чтобы их будущие дети родились крепкими и здоровыми. Их приучали не стыдиться наготы, и во время праздников они обнаженными участвовали в плясках и торжественных процессиях. Девушкам предлагалось в песнях прославлять наиболее достойных юношей и высмеивать других, и это возбуждало честолюбие в молодых людях.

Брачный договор спартанцы не подписывали, потому что почти не имели ни денег, ни личного имущества, ни тем более золота и предметов роскоши. Свадебного пира тоже не было, потому что пиры, развлечения и кулинарные изыски не поощрялись. Обычно спартанец похищал невесту с согласия ее родителей. Но уводил он ее сначала не к себе домой, а к какой-нибудь пожилой родственнице, и некоторое время молодые жили раздельно. Муж лишь изредка мог посещать молодую жену, и только значительно позднее брак признавался родителями и супруги могли поселиться вместе. Плутарх так описывал эту традицию:

Невест брали уводом, но не слишком юных, не достигших брачного возраста, а цветущих и созревших. Похищенную принимала так называемая подружка, коротко стригла ей волосы и, нарядив в мужской плащ, обув сандалии, укладывала одну в темной комнате на подстилке из листьев. Жених, не пьяный, не размякший, но трезвый и как всегда пообедавший за общим столом, входил, распускал ей пояс и, взявши на руки, переносил на ложе. Пробыв с нею недолгое время, он скромно удалялся, чтобы, по обыкновению, лечь спать вместе с прочими юношами. И впредь он поступал не иначе, проводя день и отдыхая среди сверстников, а к молодой жене наведываясь тайно, с опаскою, как бы кто-нибудь в доме его не увидел. Со своей стороны и женщина прилагала усилия к тому, чтобы они могли сходиться, улучив минуту, никем не замеченные. Так тянулось довольно долго: у иных уже дети рождались, а муж все еще не видел жены при дневном свете. Такая связь была не только упражнением в воздержности и здравомыслии – тело благодаря ей всегда испытывало готовность к соитию, страсть оставалась новой и свежей, не пресыщенной и не ослабленной беспрепятственными встречами; молодые люди всякий раз оставляли друг в друге какую-то искру вожделения.

Спартанцы придавали большое значение подбору супружеских пар. И даже цари не были избавлены от вмешательства в свою личную жизнь. Так, в середине пятого века до нашей эры спартанский царь Архидам II был присужден к большому штрафу за то, что «взял себе жену слишком маленького роста». По словам Плутарха, спартанцы боялись, «что она будет рождать не царей, а царьков».

Поскольку целью брака Ликург считал рождение здоровых детей, то ревность он не поощрял. «Те самые люди, – рассуждал он, – что стараются случить сук и кобылиц с лучшими припускными самцами… жен своих караулят и держат под замком, требуя, чтобы те рожали только от них самих, хотя бы сами они были безмозглы, ветхи годами, недужны!» Поэтому, если спартанцу «приходилась по сердцу чужая жена, плодовитая и целомудренная», он мог одолжить ее у мужа для того, чтобы она родила ему здорового ребенка. И наоборот, если муж молодой жены встречал достойного и здорового юношу, он мог попросить его войти к его жене, а родившегося ребенка признавал своим.

Спартанцы были уверены, что в результате столь мудрых государственных установлений прелюбодеяний в их государстве быть не может. Плутарх описывает ответ спартанца Герада, жившего в очень давние времена, одному чужеземцу:

Тот спросил, какое наказание несут у них прелюбодеи. «Чужеземец, у нас нет прелюбодеев», – возразил Герад. «А если все-таки объявятся?» – не уступал собеседник. «Виновный даст в возмещение быка такой величины, что, вытянув шею из-за Тайгета, он напьется в Эвроте». Чужеземец удивился и сказал: «Откуда же возьмется такой бык?» – «А откуда возьмется в Спарте прелюбодей?» – откликнулся, засмеявшись, Герад.

От сабинянок до Мессалины

Римляне предвосхитили знаменитую фразу Подколесина: «Если бы я был где-нибудь государь, я бы дал повеление жениться всем, решительно всем, чтобы у меня в государстве не было ни одного холостого человека».

Но то, что для Гоголя и для нас – комедия, для многих римлян было драмой. В Древнем Риме действительно существовали законы, предписывающие гражданам обязательное вступление в брак. Один из таких законов был принят в конце II века до нашей эры цензором Квинтом Метеллом. В ответ народный трибун Гай Атиний Лабеон приказал сбросить цензора со скалы (правда, у него имелись к Метеллу и другие претензии). Однако граждане отстояли брачнолюбивого цензора и принялись исполнять закон.

Но видимо, исполняли они его недостаточно ретиво, потому что в конце I века до нашей эры императору Августу пришлось этот закон реанимировать и дополнить. По строгому указанию императора все римские мужчины (кроме солдат) должны были состоять в браке с 25 до 60 лет, а женщины – с 20 до 50 лет.

Duralex, sedlex. Закон суров, но это закон. Тем не менее римляне научились его обходить. Особо закоренелые холостяки устраивали сговор (который приравнивался к браку) с маленькой девочкой и получали желанную свободу на много лет вперед. В ответ император издал закон, которым запрещал сговор с невестой моложе десятилетнего возраста. А срок между сговором и браком ограничил двумя годами. После чего двенадцатилетняя невеста должна была вступать в брак, что, впрочем, для Рима было не редкостью.

Вдовцам и вдовам по требованию Августа вменялось в обязанность вступать в новый брак не позднее, чем в течение двух лет после смерти супруга, то есть буквально сандалий не износив. Для разведенных этот срок снижался до восемнадцати месяцев. Для законопослушных граждан предусматривались различные льготы, а тех, кто закона не исполнял, ударяли сестерцием. Например, их лишали права принимать наследство по завещанию.

Учитывая, что вдова должна была соблюдать и другой закон, а именно: не выходить замуж в течение десяти месяцев со дня смерти мужа, – на устройство новой семейной жизни ей давалось не так уж и много времени. Проблемы необустроенных вдов, да и девиц усугублялись тем, что женихов в Риме было значительно меньше, чем невест. Для этого были две основные причины.

Во-первых, римским солдатам запрещалось вступать в брак, и отменили этот запрет только во второй половине III века. А армию Рим содержал огромную. Сотни тысяч несостоявшихся женихов сидели по гарнизонам, разбросанным от Гибралтара до Евфрата и от Нильских порогов до нынешней Шотландии. Там они нередко обзаводились незаконными женами из числа местных уроженок или рабынь. Известно, что командование на такие союзы смотрело сквозь пальцы, но для невест-римлянок это было слабым утешением. И только императоры династии Северов разрешили солдатам вступать в законный брак и даже жить с семьями за пределами военного лагеря.

Второй причиной, по которой женихов не хватало, было то обстоятельство, что рождаемость в Риме непрерывно росла, а значит, и детей, родившихся в каждом следующем году, было больше, чем в предыдущем. Соответственно и невест, которые обычно моложе своих женихов, было больше.

Впрочем, количество невест тоже регулировалось законодательно. На рубеже эр был принят так называемый «закон Юлия и Папия Поппея». По нему лицам высших сословий запрещалось жениться на вольноотпущенницах, а остальным римским гражданам – на женщинах с дурной репутацией. Возможно, это слегка подняло шансы свободнорожденных невест с хорошей репутацией. А заодно дало дополнительный стимул для сохранения этой репутации.

Регулировал император Август и количество детей в семьях. Гражданам предписывалось иметь не менее трех детей, а вольноотпущенникам – не менее четырех. Впрочем, для мужчин это было скорее императорским пожеланием, чем приказом, и они могли обойтись одним ребенком. Но к женщинам требования применялись по полной программе, и они, не нарожав необходимого количества детей, не могли получить более половины завещанного им имущества.

Римляне, для которых законы по регулированию семьи были не в новинку, инициативы Августа встретили тем не менее в штыки. Чего они больше жаждали: свободы от семейных уз или свободы от навязчивого вмешательства императора, – теперь не известно. Но в итоге при Константине эти законы стали понемногу упразднять, а Юстиниан окончательно отменил их.

Одной из причин, по которой римские мужчины пытались отвертеться от исполнения закона о «всеобщей супружеской повинности», могла быть та, что римские женщины пользовались в браке огромными правами. Год от года эти права росли. А начало семейному равенству было положено еще мифическим основателем Рима Ромулом, который пытался урегулировать вопрос с похищенными сабинянками.

История с похищением сабинянок, наверное, известна всем. Тем не менее напомним ее в общих чертах. После основания Вечного города Ромул объявил, что дает убежище и права гражданства любым пришельцам, как бы низок ни был их род и какие бы преступления они ни совершили в прошлом. Кроме того, он обещал наделять новых граждан землей по мере ее завоевания. Естественно, что Рим немедленно наполнился авантюристами, беглыми преступниками и безродными бедняками. Но женщин в городе катастрофически не хватало: жители окрестных городов не желали выдавать своих дочерей за сомнительных соседей.

Тогда Ромул объявил, что нашел в земле алтарь древнего бога земледелия Конса (отождествляемого иногда с Нептуном-коневодом). Имя этого бога происходит от слова «консилиум» – совет; наше слова «консул» – того же корня. Но Ромул воспользовался именем бога для целей отнюдь не дипломатических. Он устроил в честь новоявленного бога пышные игры, на которые пригласил соседей сабинцев (иногда переводится «сабинов» или «сабинян»). Сабинцы были многочисленным и, по словам Плутарха, воинственным народом. Но в этой истории их воинственность проявилась достаточно вяло. Они явились на праздник из ближайших городов и селений. Явились с женами и детьми, в том числе и с дочерьми-невестами. Что заставило их принять приглашение римлян, людей с весьма сомнительной репутацией, – не вполне ясно. В разгар праздника Ромул подал условный знак: скинул, а потом снова накинул на плечи ярко-красный плащ. И тогда римляне бросились на девушек и стали растаскивать их по домам, позволяя их отцам и братьям скрыться с места происшествия.

Возможно, в глубине души сабинцы были рады возможности пристроить дочек без приданого. Во всяком случае, кровопролития не произошло. Потом родственники похищенных долго вели вялотекущие переговоры о выдаче дочерей обратно.

Тем временем Ромул собрал всех девушек, объявил им, что похищены они с самыми честными брачными намерениями, и, как пишет Дионисий Галикарнасский, «потребовал возлюбить данных им судьбой мужей». Что они, как показали дальнейшие события, и сделали. Потом Ромул отобрал неженатых мужчин по числу девушек (разные авторы называют от 30 до 683) и совершил брачный обряд по тем традициям, которые были приняты на родине у девушек.

Вскоре после этого Ромулу и мужьям-новобрачным пришлось отвечать за свой поступок с оружием в руках. Но войной на них пошли, как ни странно, не все сабинцы, а лишь жители соседнего города Ценины, которые боялись, как бы римляне не возвели похищение женщин в традицию. Ценина была взята Ромулом, жителей он пощадил, желающим предложил переселиться в Рим, а их земли разделил между своими воинами. Потом та же участь постигла еще три близлежащих города. Но объединенных сил сабинцы так и не выставили. А Ромул проводил по отношению к покоренным городам самую лояльную политику. Причем земли, принадлежавшие отцам похищенных девушек, он оставил в их собственности.

Тем временем сабинские жены мирно жили в Риме и рожали детей. Изголодавшиеся без женского внимания мужья были с ними ласковы. Рим богател. И когда сабинцы наконец всерьез решили отомстить за похищенных дочерей и собрали большую армию, молодые женщины не пожелали оторваться от мужей и вернуться в отчие дома с осиротевшими детьми на руках.

К сожалению, спохватились женщины поздновато и кровь успела пролиться. Сабинцы захватили Капитолийский холм, стоявший на подступах к Риму (позднее он вошел в черту города). Началась битва, и римляне дрогнули. Они отступили к Палатинскому холму и стали готовиться к новому сражению. И тут наконец женщины выбежали на поле брани и потребовали решить дело миром. Это отвечало интересам обеих сторон, и мир был заключен. Теперь в Риме должны были править вместе два царя: Ромул и сабинский царь Татий.

Но Ромулу пришлось-таки пойти на уступки своим новым родственникам. И уступки эти касались прежде всего положения женщин. По условиям договора каждая женщина могла, если желала, остаться у своего мужа, но ее должны были освободить от тяжелой работы и от любого труда, кроме прядения шерсти. Женщин запрещено было обвинять в убийстве. Было постановлено, что мужчины должны уступать дорогу женщинам; в их присутствии запрещалось сквернословить. Мужчинам возбранялось обнажаться при женщинах, дабы не оскорблять их нравственность.

Плутарх пишет, что именно с тех времен пошел обычай на римских свадьбах выкрикивать слово «талассио!» – «пряди!». Этот возглас означал, что женщина, выйдя замуж, не будет иметь никаких иных обязанностей. Тогда же возник обычай переносить молодую жену в дом мужа на руках – это должно было напоминать о тех днях, когда римляне несли в свои дома похищенных сабинянок. Еще один обычай – обрезать волосы новобрачной острием маленького копья – говорил о том, что первый римский брак был совершен среди битвы и грома оружия.

Тогда же Ромулом была утверждена, как единственно возможная, форма брака, которая получила название «конфарреация». Это был торжественный обряд, совершаемый главным жрецом Юпитера (фламином). Он сопровождался жертвоприношением. Жертвами были хлеб из полбяной муки (полба по-латыни far; отсюда и слово «конфарреация») и овца. Этот хлеб, освященный жрецами, жених и невеста должны были вкушать совместно. Обязательным считалось и присутствие десяти свидетелей. «Ничего не было священнее уз брака, заключенного таким образом», – писал Плиний. Подобный брак был нерасторжим ни одной из сторон. Женщина при этом пользовалась большими правами в семье, но находилась под юрисдикцией мужа и не имела права самостоятельно распоряжаться своим имуществом.

Такая форма брака постепенно вытеснялась другими, в которых женщинам предоставлялось больше имущественных свобод, а заодно и право развода. В итоге в 23 году нашей эры. римляне не могли найти даже трех кандидатов на должность жреца Юпитера, который, по древнему закону, должен был происходить от родителей, сочетавшихся по обряду конфарреации, и сам должен был находиться в браке, заключенном таким же образом.

Всего у римлян сложились четыре формы брака. В первых трех жена находилась под властью мужа (сит тапи – буквально «под рукой»). Конфарреация при этом устанавливала между супругами священную религиозную связь. Брак, заключенный в форме «коемпции», был попросту куплей-продажей жены. Главным лицом здесь был не жрец, а весовщик с весами. Причем взвешивали, как ни странно, не товар (то есть жену), а деньги, и сумма ни от веса, ни от качества жены не зависела. В присутствии пяти свидетелей жених бросал на весы монету достоинством в один сестерций, и жена переходила в его полную собственность. Серебряный сестерций весил чуть больше грамма, и на него вместо жены можно было купить полкилограмма свинины или одну крупную курицу. Впрочем, римляне отнюдь не приравнивали жен к курам и «покупка» имела чисто символический характер. Жена в этом браке пользовалась теми же правами, что и в браке, освященном жрецами. Если когда-то мужу и приходилось платить за жену реальные деньги, то ко времени республики об этом никаких сведений не сохранилось. Напротив, жена приносила в дом мужа приданое.

Третья форма брака называлась «узус». По римским законам если некая вещь находилась в чьем-либо фактическом пользовании достаточно долго, то она автоматически становилась его собственностью. Для недвижимого имущества достаточным сроком было два года, для движимого – год. Женщина, как известно, движется, а что касается того, может ли она являться собственностью мужа, сомнений у римлян не возникало, по крайней мере у мужчин. Таким образом, женщина как «движимое имущество» становилась «собственностью», или законной женой, своего мужа, прожив год в его доме. Поначалу в «узус» вступали пары, которым почему-либо нельзя было пожениться более «приличным» образом. Например, влюбленные, которым препятствовали родители или закон. По закону, отмененному в 445 году до нашей эры, браки между патрициями и плебеями были запрещены, и влюбленным из разных слоев общества только и оставалось, что продержаться в грешном сожительстве один год, после чего ни закон, ни родители уже не могли отнять женщину у ее «собственника».

Но со временем упрощенная форма брака прижилась у римлян, и на нее стали смотреть как на вполне приличную и общепринятую. После традиционного сватовства, подписания брачного контракта и свадебного пира, организованных родителями, невеста вселялась в дом жениха на правах самой что ни на есть законной жены. И жреца, и весовщика из церемонии просто исключили, но никто не жаловался (кроме, может быть, самих жрецов и весовщиков). И «движимое имущество» сразу же объявляло себя госпожой в доме, вовсе не собираясь дожидаться, пока истечет назначенный законом годичный срок. Более того, очень скоро римлянки поняли, что не в их интересах становиться «имуществом» мужа. А для того, чтобы таковым не становиться, матроне достаточно было на три дня отлучиться из своего нового дома. Годичный срок прерывался, и женщина вновь обретала желанную свободу от мужа, оставаясь при этом его законной супругой, но отнюдь не его собственностью. Так возникла четвертая форма брака, ставшая во времена поздней республики и последующей империи практически единственной: брак sine тапи – буквально «без руки», или «без власти».

Это была фантастическая по тем временам лазейка в законе. Весь цивилизованный мир жил по законам патриархата. Вавилонские мужья покупали жен, как рабынь. Греческие жены не смели носа высунуть на улицу и вскакивали из-за стола, если в дом заходил с визитом приятель мужа. Разводы по инициативе женщины были делом неслыханным едва ли не по всей Ойкумене. В самом Риме власть главы семейства над домочадцами была почти неограниченной. Взрослый, убеленный сединами мужчина, имеющий жену и детей, не имел права распоряжаться своим имуществом без разрешения отца, если тот был жив. Заключенные им сделки без визы отца считались недействительными! Вся семья была фактически в рабстве у ее главы – вся, кроме жены! Конечно, если она не забывала вовремя отлучиться из дома на трое суток.

В браке sinemanu жена никогда не поступала под юрисдикцию мужа. Разумеется, о том, чтобы женщина вообще жила без «хозяина», даже самые продвинутые римлянки додуматься не могли. Они оставались под юрисдикцией отца или опекуна. Например, совершать крупные сделки или вступать в брак римлянка могла только с их согласия. Но женщине достаточно было пожаловаться, что ее опекун уехал на один день, чтобы она могла сама выбрать себе нового. А поскольку римляне имели обыкновение путешествовать, воевать и навещать свои загородные имения, сдать в архив строптивого опекуна не составляло труда. На рубеже эр император Август и вовсе освободил от опеки женщин, имеющих трех детей. А трех детей тогда имела едва ли не любая римлянка, которой перевалило за двадцать с небольшим.

Практически начиная примерно со II века до нашей эры римские жены сами распоряжались своим имуществом, сами бросали своих мужей и сами же заводили новых. В частной жизни они пользовались такой же свободой, как и мужчины. Они ходили в гости, в театр и в цирк, и совсем не обязательно вместе с мужем. Они участвовали в пирах, заводили любовников. Они занимались «бизнесом», вкладывали деньги, покупали и продавали имения… Они устраивали религиозные праздники, на которые не допускали мужчин… И только в политику мужчины умудрились их не пустить: римские женщины никогда не имели права голоса. И занимать государственные должности (кроме некоторых жреческих) они тоже не могли. Но может быть, они просто не хотели?

Впрочем, женщины, принадлежавшие к римской верхушке, в определенном смысле в политике участвовали. Только не голосом, а телом. Здесь было принято скреплять браками политические союзы, и нередко влиятельный сенатор или консул отдавал свою дочь замуж за сына своего коллеги или за него самого. А потом, когда политическая ситуация менялась, менялся и муж дочери… Мы привыкли считать кумовство чем-то постыдным. Римляне же, напротив, считали, что кому же и помогать, как не кумовьям. Став консулом или трибуном, римский гражданин тут же назначал своих близких на самые «хлебные» должности, иначе его ждало всеобщее осуждение.

Когда Сулла стал диктатором Рима, а Помпеи был признан величайшим полководцем, они заключили между собой союз, который решили скрепить традиционным римским способом. Помпеи был женат, а падчерица Суллы, которой предстояло взойти на алтарь, а точнее, на ложе политики, была не только замужем, но и беременна. Но это никого не смутило. Помпеи развелся, а беременную Эмилию оторвали от мужа, и рожала она уже в доме Помпея. Впрочем, этот брак продлился недолго: Эмилия умерла родами… Позднее, когда Помпеи заключил союз с Юлием Цезарем, он женился и на его дочери. Причем Цезарь отдал ему в жены свою дочь Юлию за несколько дней до уже назначенной ее свадьбы с Цепионом. А чтобы Цепион не слишком сердился, Помпеи предложил ему в жены собственную дочь, хотя и она была помолвлена с другим. Когда же и новая жена Помпея умерла, он разорвал союз с Цезарем и женился на дочери Метелла Сципиона, которого тут же сделал своим товарищем по консульству.

Но все это были брачные игры большой политики. Простой римлянин не так уж часто отрывал свою дочь от жениха или от законного мужа, чтобы передать ее другому. Да и сама женщина могла отказаться. Ее формальное согласие требовалось при любой форме брака, даже при «коемпции», и после того, как жених бросал на весы монетку, он мог забрать свою «собственность» не раньше, чем она произнесет слова согласия.

И все же первый брак девушки всегда совершался по воле родителей. Девочку иногда обручали, когда она была совсем еще ребенком, а замуж она выходила лет в тринадцать – шестнадцать. Жених очень часто был значительно старше невесты. Символом брака, как и сегодня, было гладкое, без камней, кольцо, которое он надевал ей на безымянный палец. Только кольцо было не золотым, а железным, и носили его на левой руке.

Назначить день свадьбы было не так-то просто: существовало множество несчастливых дней. Достаточно было римскому войску потерпеть поражение в какой-то день месяца, как он объявлялся несчастливым, причем не только в этом месяце, но и в любом другом. Римляне, к счастью для брачующихся, были отменными вояками, но и им случалось терпеть поражения. А поскольку воевали они почти непрерывно, то несчастливых дней накопилось немало. В результате жениться нельзя было ни в календы (1-е число каждого месяца), ни в ноны (7-е или 9-е), ни в иды (13-е или 15-е). Не рекомендовалось жениться в марте, потому что этот месяц посвящен богу войны. В мае тоже не стоило вступать в брак. Плутарх называет для этого по крайней мере пять причин, одна из которых та, что слово «май» происходит от слова maiores – «старейшины», а старейшинам вступать в брак не пристало. Впрочем, разве это менее обосновано, чем наша боязнь «маяться» после майской женитьбы? Но и по окончании мая нетерпеливые римские женихи продолжали маяться, теперь уже по другой причине: в первой половине июня начиналась уборка в храме Весты. Веста была богиня девственная, как и ее служительницы, и не вполне понятно, почему их скромные девичьи хлопоты могли помешать кому-то жениться. Если бы уборку затеяли боги брака Пилумн или Гименей – другое дело. И тем не менее жениться в начале июня было нельзя. Потом наступали дни сравнительно благополучные, но и тут можно было нарваться на подводный камень в виде траура по родственнику или дня поминовения. И уж конечно, нельзя было жениться в те дни, когда открывалось отверстие, соединяющее наш мир с миром подземным: 24 августа, 5 сентября и 8 октября.

И тем не менее римляне вступали в брак. И по-видимому, почитали это за счастье. Во всяком случае, Плутарх вполне серьезно рассуждает о том, почему «вдовец несчастнее холостяка». Мысль о том, что вдовец или, уж во всяком случае холостяк, может быть счастлив, ему в голову не приходит.

Но вот после долгого ожидания счастливый день свадьбы наконец наступает. Правда, окончание мая или завершение храмовой уборки – еще не гарантия счастливого брака. Чтобы прояснить вопрос о грядущем счастье, свадебную церемонию начинали с «ауспиций» – гадания по полету птиц. Позднее птиц заменили свиньями, но, поскольку свиньи не летают, гадать стали по их внутренностям.

На церемонии присутствовали многочисленные друзья и родственники. Обычая делать подарки молодоженам не существовало. А вот сами молодые, если они были достаточно богаты, подарки раздавали, правда, не родственникам, а беднякам. Апулей, женившийся на богатой вдове, пишет: «…мы предпочли сочетаться браком в загородной вилле, чтобы граждане не сбежались за подарками». Подарки эти могли обойтись в круглую сумму, и Апулею это было известно как никому другому: не так давно его будущая жена, отмечая свадьбу старшего сына, раздала пятьдесят тысяч сестерций. Недешево стоил и свадебный пир. Недаром император Август, хотя и был ревнителем браков, издал закон, по которому на свадебное угощение нельзя было тратить больше тысячи сестерциев (если помните, один сестерций – это символическая стоимость одной жены или реальная стоимость одной хорошей курицы; а еще за сестерций можно было купить проститутку, но, в отличие от жены и от курицы, только самую дешевую).

Но какие бы ограничения ни ставились законом, по крайней мере одно достаточно дорогое блюдо на свадьбе присутствовало обязательно: ритуальные пирожные, которые гости потом забирали с собой. Катон оставил нам их рецепт: модий (около девяти литров) самой качественной муки замешать на молодом вине, добавить два фунта свиного жира, фунт творога и кусочки лавровой коры, а потом раскатанное тесто выпекать, уложив на лавровые листья.

Невеста на римской свадьбе была одета не в белое, а в желтое и огненно-оранжевое. Белый цвет считался в Риме, как и в Греции, цветом смерти: в белом хоронили покойников, белую одежду носили женщины в дни траура. Невеста же была одета в цвета пламени, символизируя то ли жар страсти, то ли огонь семейного очага. Ее наряд был сложен, каждая деталь имела значение. Свое девичье платье и игрушки невеста посвящала ларам – добрым духам отцовского дома. В канун свадьбы она надевала длинную прямую тунику, которую надлежало ткать на старинном ткацком станке, за которым работали стоя. Туника была перехвачена белым поясом из овечьей шерсти: считалось, что как шерстяные пряди прилегают друг к другу, так и муж с женой образуют единое целое. Для пущей неразрывности пояс этот связывали «геракловым узлом». Развязать его было нелегко; возможно, на это уходила немалая часть первой брачной ночи.

Задача усложнялась тем, что первую ночь супруги по традиции проводили в полной темноте… Впрочем, кто сказал, что семейная жизнь должна быть легка?

Выбрать себе кокетливую прическу невеста не могла, волосы убирались строго определенным образом: их делили на проборы острием копья и полученные шесть прядей укладывали вокруг головы. Сверху надевали венок из вербены и майорана и накидывали огненно-желтое покрывало – фламмеум. Такого же цвета верхняя одежда – палла – накидывалась на тунику. Обувь тоже была цвета огня.

Свадьба начиналась в доме невесты. Здесь в присутствии десяти свидетелей подписывался брачный контракт. Потом невеста произносила знаменитую фразу: «Где ты, Кай, там и я – Кайя». Пронуба – нечто вроде посаженой матери – соединяла правые руки жениха и невесты, и начинался пир. Расходы на него были ограничены в конце I века до нашей эры законами Августа против роскоши. Впрочем, на дозволенную аскетичным императором тысячу сестерциев одного только вина можно было купить три тысячи литров.

Когда вино было выпито, а еда съедена (не вся: по традиции стол не должен был полностью опустеть), новобрачная отправлялась в дом мужа. Этому ритуалу придавалось особое значение: брак был именно переездом невесты к жениху и ни в коем случае не наоборот. Дом будущего мужа был в данном случае куда важнее, чем сам муж. Поэтому свадьбу могли при необходимости сыграть и в отсутствие жениха (если он заранее подписал и передал необходимые документы): был бы только дом, двери которого невеста обмажет овечьим жиром и оливковым маслом, а столбы обовьет шерстяными повязками. А вот без невесты свадьбы быть не могло.

Девушку ритуально вырывали из объятий матери или другой ближайшей родственницы, и процессия отправлялась в путь. Невеста шла пешком, ее вели за руки двое мальчиков, чьи родители обязательно были живы. Третий мальчик нес впереди факел из боярышника: известно, что боярышник – верное средство от злых духов. Остальные родственники и гости несли зажженные восковые свечи и сосновые факелы, тащили невестину прялку и веретено, швыряли в толпу орехи. Звучали флейты. Кто-то затягивал непристойную песню – фесценнину, но почтенные матроны не затыкали ему рот: на то и свадьба…

Когда невеста завершала все необходимые ритуалы с дверями женихова дома, ее на руках вносили внутрь. Молодой муж обрызгивал ее водой из своего колодца (а может быть, и из водопровода, который появился в Риме в 312 году до нашей эры) и протягивал ей факел, зажженный от своего очага. Так новобрачная приобщалась к святыням новой семьи. После чего пронуба усаживала девушку на брачную постель. Все удалялись, погасив свет. И молодой муж со вздохом принимался… возиться с геракловым узлом, затянутым на животе невесты.

В первый брак римлянки обычно вступали девственными, что и нетрудно в тринадцать – пятнадцать лет. Но нравы во времена поздней республики, и тем более империи, были достаточно свободными, да и литераторы позволяли себе немалые вольности. Поскольку юные римлянки обычно посещали как минимум начальную школу (обучение в Риме было общепринятым и совместным), надо полагать, они успевали покопаться в родительской библиотеке и познакомиться с игривыми романами Апулея или Лонга и раскованными поэмами Овидия. Поэтому можно представить, чем занимались молодые после того, как гости удалялись и узел был развязан. И если не в первую, то в последующие ночи новобрачная, надо полагать, старалась исполнять советы Публия Овидия Назона, превратившего страсть в науку:

Женщины, знайте себя! И не всякая поза годится — Позу сумейте найти телосложенью под стать. Та, что лицом хороша, ложись, раскинувшись, навзничь; Та, что красива спиной, спину подставь напоказ. Меланионовых плеч Аталанта касалась ногами — Вы, чьи ноги стройны, можете брать с них пример. Всадницей быть – невеличке к лицу, а рослой — нисколько: Гектор не был конем для Андромахи своей. Если приятно для глаз очертание плавного бока — Встань на колени в постель и запрокинься лицом. Если мальчишески бедра легки и грудь безупречна — Ляг на постель поперек, друга поставь над собой…

Несмотря на наставления мудрого Назона, а может быть, и благодаря им, браки в Риме времен империи, да и поздней республики были непрочными. Брак, заключенный в форме sinemanu, позволял любому из супругов развестись по малейшему поводу и даже вообще без повода. Ушли в прошлое неразрывные браки-конфарреации и прочные браки, в которых жена считалась почти что собственностью мужа. Еще в конце IV века до нашей эры некий Анний был исключен цензорами из числа сенаторов за то, что развелся с женой, не посоветовавшись с общественностью. Через несколько лет Карвилий Руга развелся потому, что его жена были бездетна, – этот год так и вошел в историю, как год развода Карвилия Руга. Но прошли каких-нибудь сто с небольшим лет, и развод стал нормой римской жизни. Сенека писал: «…женщины из благородных и знатных семейств считают годы не по числу консулов, а по числу мужей. Они разводятся, чтобы выйти замуж, и выходят замуж, чтобы развестись».

Тацит описывает знаменитый развод и столь же знаменитую свадьбу Валерии Мессалины. Мессалина был женой не более не менее как всесильного императора Клавдия. Однако, когда «владыка мира» ей прискучил, она, воспользовавшись тем, что муж ненадолго уехал в Остию, решила развестись. Для развода не требовалось не только согласия мужа, но даже и его присутствия – достаточно было написать ему разводное письмо, подтвержденное семью свидетелями. По-видимому, такое письмо было написано и отправлено, после чего императрица, не дожидаясь ответа, отпраздновала пышную свадьбу со своим любовником Гаем Силием… Дело было, несмотря на жалкую роль в нем императора, настолько законным и обычным, что верхушка римской знати не постеснялась присутствовать на этой по всем правилам проведенной свадьбе. Никакого срока для обдумывания своих намерений закон не предусматривал: подписав письмо, Мессалина стала свободна от брачных уз. И когда Клавдий узнал, что он уже не муж своей жены, Мессалина была чужой супругой и всесильный принцепс ничего не мог с этим поделать. Его робкие протесты натолкнулись на противодействие коллегии весталок и верховного понтифика – высших религиозных и нравственных авторитетов Рима. Ведь Мессалина и развелась, и вступила в новый брак согласно букве закона. Единственное, что мог поставить ей в вину Клавдий, это то, что она, увлекшись, прихватила с собой в дом Силия кое-какие императорские вещицы.

И Мессалина, и Силий плохо кончили: они были убиты по приказу влиятельного царедворца Нарцисса. Но на то и придворные интриги… А римлянин попроще, вернувшись к себе домой после недолгой отлучки и обнаружив, что его жена замужем за другим, должен был смириться со случившимся. Возможно, потому у римлян и существовала традиция: возвращаясь из деревни или из военного похода, муж посылал домой гонца, чтобы предупредить жену о своем скором возвращении. Во всяком случае, это избавляло мужа от неприятных встреч и прозрений. Впрочем, Плутарх в своих «Римских вопросах» дает иную трактовку этой традиции:

Может быть, это показывает, что муж не подозревает жену ни в каком легкомыслии, тогда как внезапное и неожиданное появление было бы похоже на попытку застичь ее врасплох?

Или мужья спешат обрадовать доброй вестью о себе жен, которые тоскуют о них и ждут?

…Или, может быть, так как у жен в отсутствие мужей бывает много дел и забот по дому, много хлопот и беготни, оттого их и предупреждают, чтобы они, оставив все это, приняли возвращающегося мужа ласково и без суматохи?

Был ли грек Плутарх истинным знатоком римских нравов или наивным человеком? Теперь уже не скажешь…

Не «Камасутрой» единой…

Индийцы придают семейной жизни и браку совершенно исключительное значение. «Без жены дом – пристанище демонов», – говорит индийская пословица. Женщины вообще не мыслят свое существование без мужа. Этнограф Н. Гусева в своей книге «Многоликая Индия» пишет об индианках:

Они любят красиво одеться – для мужа. Они холят свою кожу, свои волосы, сурьмят глаза, окрашивают красной краской пробор в волосах, надевают украшения – для мужа. Они учатся петь и танцевать – для мужа. И если муж жив и здоров, если он предан семье – а это правило, исключения из которого очень редки, – женщина счастлива, она ничего больше не желает, ни к чему не стремится.

Добрачные и внебрачные связи у индианок практически невозможны. Сегодня юные жительницы мегаполисов, студентки вузов свободно общаются с юношами, но в любовные отношения не вступают. Они ждут мужа – мужа, избранного родителями, мужа, которого они впервые увидят в день свадьбы. Особо демократические родственники, правда, могут устроить для детей смотрины, и если молодые покажутся друг другу уж очень противны, то сговор расстроится. Но случается такое очень редко.

Мужчины тоже отнюдь не стремятся воспользоваться преимуществами, которые дает принадлежность к сильному полу. Конечно, от юноши девственность при вступлении в брак не требуется, но она приветствуется, и большинство молодых людей ее сохраняют. Как позже они будут сохранять верность жене. Это может показаться удивительным, но в стране, давшей миру «Камасутру», в стране, где процветает культ лингама (фаллоса), где в храмах открыто выставлены скульптуры богов, предающихся самым немыслимым видам совокуплений, – в этой стране сексуальная революция потерпела сокрушительное поражение. Точнее, ее здесь просто не было. Семейные ценности в Индии всегда стояли и стоят на первом месте, а развод, хотя и разрешен современным законодательством, и по сей день считается редчайшим нарушением моральных устоев.

Итак, индийцы вступают в брак всерьез и надолго. Впрочем, церемония выбора партнера, сватовства и самой свадьбы здесь настолько сложна, что можно только посочувствовать безумцу, который, пройдя через бесчисленные хлопоты и проведя через них своих близких, решится заявить: все это – зря. Правда, сегодня выбор партнера облегчен. Существуют брачные газеты, в которых родители могут подобрать для дочери или сына подходящую пару. А задача эта очень непроста. Ведь, кроме множества прочих качеств, избранник должен подходить еще и по кастовому признаку.

Сегодня кастовая дискриминация запрещена законом. И даже в брачных объявлениях все чаще можно видеть слова «каста безразлична». Но все же большинство индийцев женятся и выходят замуж в пределах своей касты или, по крайней мере, варны. Закон законом, но ведь не запретишь родителям подыскивать жениха и невесту «одного круга». И даже люди, выступающие за равноправие каст, предпочитают соединять судьбу со «своими». В этом есть немалый резон: молодые люди из одной касты, никогда не встречавшиеся до свадьбы, хоть примерно знают, чего можно ожидать от партнера. Ведь члены касты, как правило, воспитаны в очень близких традициях.

Каст в Индии множество (не менее трех тысяч, не считая подкаст). Варн всего четыре: брахманов (священнослужителей), кшатриев (воинов), вайшьев (торговцев и земледельцев) и шудр (слуг и разнорабочих). Кроме того, есть еще группа «неприкасаемых», которые тоже считаются членами кастового общества и имеют в нем свое место. На самом дне, еще ниже неприкасаемых, находятся немногочисленные люди, исключенные из каст и тем самым полностью лишенные социальных связей. Итого шесть основных групп.

Варны делят по горизонтали все индийское общество; касты, как правило, привязаны к какой-то местности. Так, торговцы из разных регионов Индии, относясь к одной варне вайшьев, будут принадлежать к разным кастам. И брак между их детьми еще пару столетий назад встретил бы немало препятствий. Сегодняшние индийцы часто смотрят на такие вещи проще, лишь бы касты были «равны» в сложной системе иерархий.

Впрочем, невеста может стоять в этой иерархии на одну ступень ниже, особенно если молодые принадлежат к низшим кастам. На вершине иерархической лестницы неравенство супругов не приветствуется. И это резонно: если мужчины-брахманы или царевичи начнут жениться на женщинах, стоящих ниже себя, что будут делать их дочери и сестры? Им-то подниматься некуда! Но поскольку некоторые представители высших каст все-таки женятся на нижестоящих невестах, определенный избыток высокородных невест в индийском обществе всегда существовал. И гаремы, имевшиеся, кстати, в основном у представителей знати, это не дань их сладострастию, а необходимость хоть как-то пристроить избыток женщин своего круга. Выдавать их замуж за членов низших каст было категорически запрещено – уж лучше в гарем!

С этой проблемой, кстати, особенно близко познакомились женщины раджпутов – военного сословия, живущего в Северной Индии на территории нынешнего штата Раджастхан. У раджпутов испокон века считалось не только допустимым, но и должным жениться на женщинах, стоящих на одну ступень ниже себя на социальной лестнице. Чем выше ступень, тем она малочисленнее. Поэтому на каждой из ступеней, кроме самой нижней, должны были остаться невостребованные женщины. Спасало только то, что раджпутская иерархия была крайне запутанной, раджпуты и сами не всегда знали, какой из их многочисленных кланов стоит выше, а какой – ниже. При всех условиях представительницам самого «высшего общества» было бы не за кого выходить замуж, если бы не гаремы. Кроме того, непрерывно воевавшие мужчины-раджпуты порою погибали, не успев жениться. Количество одиноких женщин могло бы принять угрожающие размеры, если бы не два страшных обычая. Один из них – умерщвление новорожденных девочек. Если раджпут не был уверен, что сможет обеспечить дочери приданое и выдать ее за достойного человека, ребенку давали опий. Или прекращали давать молоко, заменяя его водой. Второй обычай, который у раджпутов принял массовый характер, – сати – самосожжение вдов. В некоторых раджпутских замках были даже специальные залы с гигантскими очагами для самосожжения. Конечно, добродетельная супруга должна была по традиции взойти на погребальный костер мужа. Но если мужчины клана принимали решение погибнуть в безнадежной жертвенной битве «шака» или если враг подступал к самой крепости и женщины понимали, что бой проигран, они шли в огонь, не дожидаясь мужей. В 1303 году при обороне Читора (столицы раджпутского княжества Мевар) сожгли себя живьем пятнадцать тысяч женщин. А в Гвалиорском форте по сей день можно видеть зал с круглым очагом трехметрового диаметра. Специальные вентиляционные трубы были призваны мгновенно раздуть огонь. На стенах и колоннах зала виден густой слой копоти…

Кроме запретов кастовых, в Индии до начала двадцатого века существовала еще и сложная система запретов на близкородственные браки. Индийская традиция не разрешала мужчине «жениться на девушке, которая является ему родственницей по мужской линии до седьмого колена, а по женской – до пятого». А раджпут к тому же не мог брать жену из своего клана, из клана своей матери, из клана, в который он отдал замуж дочь, и т. д. Короче, отцам, у которых подрастали дети, особенно дочери, приходилось несладко. Один жених не подходит по касте, другой – по родственным связям. Кроме того, священные книги индуизма давали растерянным родителям еще целый ряд маловыполнимых предписаний: «Хорошей считается та семья, которая известна в пяти поколениях с отцовской и с материнской стороны и славна своей ученостью и поведением». Если же отец невесты находил семью, в должной мере славную ученостью, ему предписывалось выяснить, не страдают ли ее члены геморроем, чахоткой или плохим пищеварением. Или не волосаты ли они, упаси Вишну! Не рекомендовалось, кроме того, родниться с семьей, если в ней попадались люди «слишком высокие или слишком низкие, слишком бледные или слишком темные», а также «воры, обманщики, импотенты, неверующие, живущие незаконными средствами, уроды, склонные к ссорам, государственные преступники, кормящиеся на похоронах, пастухи, люди с дурной репутацией».

Индийские брахманы были людьми учеными и склонными к написанию разного рода рекомендаций, в том числе брачных. Каждая из этих рекомендаций была хороша сама по себе, но их количество росло, как снежный ком. И наступил момент, когда соблюдение всех требований и запретов стало невыполнимо. Когда в семье рождалась девочка, отец тут же начинал искать ей жениха, понимая, что задача эта может растянуться на долгие годы. И если ему неожиданно везло и подворачивался подходящий жених, семья которого к тому же не страдала ни волосатостью, ни геморроем, жениха этого надо было хватать немедленно, потому что второй такой мог и не найтись. Да и невеста в ожидании жениха, который неизвестно когда появится, могла согрешить, а это сводило шансы на замужество к нулю. Поэтому брачный возраст невест, а позднее и женихов стал стремительно падать. Родители предпочитали поженить детей в колыбели, нежели рисковать, что помолвка может расстроиться. Скоро предосторожность была возведена в ранг закона.

Уже в «Рамаяне» упоминается, что Сита вышла замуж, когда ей было шесть лет. Правда, это считается позднейшей вставкой, но вставка тоже достаточно древняя. Дхармасутры, записанные во второй половине I тысячелетия до нашей эры, говорят, что обычно девушка выходит замуж до достижения половой зрелости. В крайнем случае, если ей не успели найти мужа, девушке разрешалось без ущерба для репутации выждать еще от трех месяцев до трех лет. На рубеже эр законы Ману предписывают, что тридцатилетний мужчина должен жениться на двенадцатилетней девочке, а двадцатичетырехлетний – на восьмилетней. Но и это не предел. Более поздние законы подразделяют невест на пять классов: 1) нагника (голая), 2) гаури (восьмилетняя), 3) рохини (девятилетняя), 4) канья (десятилетняя), 5) раджасвала (после десяти лет). Считалось, что лучшая невеста – это нагника.

Поздняя вставка в «Махабхарате» гласит:

Отец пусть выдает дочь замуж подходящему мужу сразу после рождения. Выдавая дочь замуж в соответствующее время, он обретает религиозную заслугу.

В «Брахма-пуране» говорится:

Отец пусть отдает свою дочь красивому мужу, когда она еще ребенок. А если не отдает, на него падет грех. Любым способом пусть выдает замуж свою дочь в возрасте от четырех до десяти лет. Ее следует отдавать замуж, пока она не знает женской стыдливости и играет в песочек. А если не выдает, отец совершает грех.

После английского завоевания правительство Индии под давлением европейцев начало бороться с детскими браками. В 1860 году был установлен минимальный возраст согласия на половую связь для женщины – десять лет. В стране, где внебрачное сожительство – редкость, это было равнозначно минимальному брачному возрасту. В 1881-м он был повышен до двенадцати, а в 1929-м – до четырнадцати. Но в реальности эти постановления не соблюдались. В 1921 году перепись населения обнаружила множество «замужних женщин», которым не исполнилось и года. Может, в половую связь они и не вступали, но законными женами являлись. Махатма Ганди предложил известному юристу Хаар Биласу Шарде подготовить законопроект, направленный против ранних браков. Сам юрист был женат с девятилетнего возраста, но, поскольку закон обратной силы не имеет, ему лично ничего не грозило, а все «прелести» раннего брака были известны Шарде как никому другому. «Закон Шарды» вступил в силу в 1929 году. В 1955 году брачный возраст для женщины повысили до восемнадцати лет, в 1978 году был установлен брачный возраст для мужчин: двадцать один год. Но законы эти и по сей день никто не соблюдает. Например, в штате Раджастхан средний возраст невест на рубеже двадцать первого века был ниже шестнадцати лет. А согласно переписи 2001 года около трех миллионов индианок стали матерями, не достигнув пятнадцатилетия.

Тем не менее у сегодняшних родителей появилось гораздо больше времени для устройства судьбы своих детей. И теперь они могут спокойно подбирать партнера с учетом и новейших веяний, и древних законов. Что касается подбора невесты, то закон Ману гласит: «Надо брать в жены женщину, свободную от телесных недостатков, имеющую приятное имя, походку лебедя или слона, нежные волосы на теле и голове, красивые зубы, нежные члены». Трудно сказать, чем вызвано такое заявление: тем, что законодатель никогда не видел, как ходят лебеди и слоны, или изменением понятий о грации за последние две тысячи лет. Во всяком случае, у индийцев такое требование протеста не вызывало, и они исправно искали невест с рекомендуемой походкой.

Но найти невесту, которая передвигается, как слон, – это еще не все. Теперь надлежит проверить ее имя: не рекомендуется жениться на девушке, «носящей имя созвездия, дерева, реки, названия низшей касты, горы, птицы, змеи, слуги или устрашающее имя». «Камасутра» добавляет, что надо избегать еще и тех невест, чьи имена оканчиваются на «л» или «р», а также «носатых, сутулых и потливых» и, разумеется, тех, которые младше жениха «меньше чем на три года».

Впрочем, в случае сомнений у родителей жениха есть древний и надежный способ выяснить, годится ли невеста их сыну. Достаточно взять восемь комьев земли, подобранных в разных местах: «с алтаря, с борозды, из пруда, из коровника, с перекрестка, с места для игры, с места сожжения трупов и с бесплодного участка». Девятый ком надлежит слепить из смешанной земли. Все они должны быть одинаковы по размеру и помечены разными знаками. Невесте предлагается выбрать один ком из девяти, и по ее выбору можно судить о ее достоинствах и грядущей судьбе.

Обычно поиском «пары» занимаются родители жениха. Но у раджпутов принято, чтобы инициатива исходила со стороны невесты. Иногда отец девушки выбирает подходящего жениха заочно, с помощью свахи или знакомых. Когда выбор сделан, кандидату посылают кокосовый орех – символ брачного предложения. Орех может быть самым обыкновенным, но иногда его украшают драгоценностями. Причем орех посылают именно жениху, а не его родителям, хотя последнее слово, конечно, будет за ними. Известна история о том, как некий раджа в отсутствие сына принял от его имени присланный юноше кокос. Вернувшийся принц отказался жениться: раз отец взял кокос, пусть отец и женится. И раджа, из-за своего неосторожного поступка, вынужден был взять в жены несостоявшуюся невесту сына. Отказаться от кокоса, тем более уже принятого, значило нанести тягчайшую обиду, которую нередко смывали кровью.

Но в конце концов с помощью комьев земли и кокоса выбор сделан и соглашение достигнуто. Само бракосочетание у индийцев испокон века происходило по одной из восьми традиционных форм. Причем четыре формы считались «одобряемыми», а четыре «неодобряемыми», хотя тоже вполне традиционными и законными. Древние законы смрити подробно описывают все восемь форм.

Самым неодобряемым считался брак в форме пайшача. Древний законотворец говорит: «Когда мужчина тайком овладевает девушкой, которая спит, находится в бессознательном состоянии или опьянении, то это называется способом пайшача». Законопослушные и брачнолюбивые индийцы отнюдь не рассматривали пайшача как банальное изнасилование. Предполагалось, что в результате женщина становилась официальной женой (а куда ж ей было деваться!). Тем не менее столь нецивилизованный способ играть свадьбу не одобрялся.

«Увод девушки силой, в то время как она кричит и плачет, сопровождаемый убийством… ее родственников, называется браком ракшаса». Ракшаса, хотя и считался браком неодобряемым, но все же в табели о рангах стоял выше пайчаши. Жизнь пары-тройки погибших родственников, видимо, не принималась во внимание: родни у индийцев всегда было много. У раджпутов, например, описан такой свадебный обычай. Раджа, имеющий дочь на выданье, рассылает подходящим женихам приглашения прийти и завоевать невесту. Принц, принимающий приглашение, совершает обычные предсвадебные обряды, но затем отправляется не столько на свадьбу, сколько на битву, и берет с собой не шаферов, а воинов. На границе владений тестя его встречает вооруженная армия и разыгрывается нешуточный бой, в котором гибнут сотни людей. Если жених сумеет проявить себя настоящим воином и полководцем, то, похоронив павших, стороны отправляются на брачный пир. Если, конечно, жених останется жив… Но то, что одобряли раджпуты, не одобрялось древними установлениями.

Следующей формой брака была гандхарва. Так назывался «добровольный союз девушки и жениха, любострастный, происходящий из желания». Гандхарва была распространена среди кшатриев, поскольку их молодежь пользовалась наибольшей свободой. Некоторые авторы считали эту форму брака похвальной. Так, в «Махабхарате» говорится: «Брак желающей женщины с желающим мужчиной, хотя бы и без религиозных церемоний, – это наилучший брак». Но законы Ману гандхарву порицали, потому что брак, совершенный не по выбору родителей, был заведомо аморален. Впрочем, если когда-то родители невест и пребывали в сомнении, кого же слушаться: «Махабхарату» или законы Ману, – то очень скоро эти сомнения исчезли. Вопрос решился сам собой, когда брачный возраст девочек упал до восьми лет и ниже.

Последней из неодобряемых форм брака была асура. Это – «выдача дочери, когда жених дает имущество родственникам и невесте столько, сколько может, и добровольно». Асура была популярна в давние времена, когда отцы «придерживали» дочерей, а женихи мечтали их получить, хотя бы и ценою выкупа. Потом ситуация на рынке невест изменилась, а брачный возраст упал. Теперь отцы мечтали не о выкупе, а о том, чтобы хоть кому-то сбагрить дочку, пока у нее не начались месячные, – после этого шансы становились нулевыми, а карма отца считалась непоправимо загубленной. Кроме того, существовала и такая точка зрения, что торговать собственными дочерьми нехорошо. «Те, ослепленные алчностью, которые выдают дочерей замуж за деньги, продают самих себя и совершают большой грех. Они попадают в ад и уничтожают заслуги семи предшествующих поколений», – говорилось в одной из дхармасутр. Короче, обычай продавать невест не слишком прижился. Тем не менее он и по сей день существует среди представителей низших каст и даже среди обедневших представителей каст высших – иначе говоря, среди тех, кого жизнь вынуждает думать о хлебе насущном, а не о кармической «заслуге семи поколений». Интересно, что при асуре, несмотря на то что муж становится покупателем, а значит, и «собственником жены», она не переходит в род мужа, а остается членом рода отца. Расторжение брака-асуры теоретически возможно, в том числе и по инициативе жены (хотя развод всегда был в Индии исключительной редкостью).

Асура – единственная из четырех «неодобряемых» форм брака, дожившая до сегодняшнего дня.

Из «одобряемых» форм брака, несмотря на все одобрение, которое им выражали индийские законоучители, до нас тоже дошла только одна. Остальные оказались не соответствующими требованиям дня. Так, отжила праджапатья, при которой «отец отдавал свою дочь жениху, сознавая, что они вместе будут совершать свои гражданские и религиозные обязанности». Не совсем понятно, что же плохого в том, что супруги будут вместе исполнять свои обязанности. Тем не менее в религиозной литературе бытовала точка зрения, что «дарение» невесты жениху должно быть свободным от всяких условий. Захочет жених – будет исполнять гражданские обязанности, а не захочет – не будет. Кроме того, при этой форме брака было принято, чтобы жених сам приходил свататься и соответственно обсуждать свои грядущие обязанности с будущим тестем. Когда же возраст женихов упал и стало ясно, что ни о каких обязанностях, кроме как связанных с игрушками и пеленками, с ними говорить нельзя, праджапатья самоликвидировалась.

Форма брака арша считалась более достойной, чем праджапатья. Согласно этой форме отец невесты получал от жениха две или четыре коровы «для целей, предписанных дхармой». Дхарма в данном случае предписывала, что коров принесут в жертву, так что никаких материальных благ семья невесты не получала и могла законно гордиться своим бескорыстием, а равно и благочестием. Но обычай приносить в жертву коров вышел из моды, а с ним и арша.

По той же самой причине вышла из моды и дайва. В этой форме брака девушка отдавалась в жены жрецу в качестве платы за жертвоприношение. Выдать дочку за жреца считалось весьма почетным. А те, у кого дочек не было, могли расплатиться рабыней, которая становилась не женой, а наложницей. Так формировались брахманские гаремы. Но кровавые жертвоприношения прекратились под влиянием буддизма, а гаремы были объявлены вне закона. И дайва прекратила свое существование.

И наконец, брахма – наиболее похвальная форма брака. «При этой форме девушку выдает отец, давая столько украшений, сколько может, мужчине, обладающему характером и ученостью, которого он сам приглашает по своей воле и принимает с почетом, не беря ничего взамен». Брахма вполне удовлетворяет тех, кто считает торговлю дочерьми за грех. Устраивает она и родителей невесты, от которых не требуется приданого, кроме украшений (хотя приданое давать в сегодняшней Индии все же принято, если только молодые не принадлежат к самым низам общества). Возраст жениха, обладающего «характером и ученостью», не вступает в противоречие с законодательством двадцатого века. В то же время ученость – дело относительное, ее можно приписать практически любому жениху… Короче, брахма стала основной формой бракосочетания для высших каст, но не возбраняется и низшим, если они готовы отдать дочку без выкупа.

Итак, сегодня в Индии индуисты могут вступать в две формы традиционного брака: «одобряемую» брахму или «неодобряемую» асуру, по выбору. Полигамия запрещена, хотя она и бытовала в Индии в течение многих тысячелетий, причем существовало не только многоженство, но и многомужество. Например, одна из главных героинь «Махабхараты» Драупади имела пятерых мужей, братьев Пандавов. Практиковался и обычай, согласно которому жена вступала в связь с деверем, если муж не мог иметь детей. Эти древние традиции и сегодня встречаются среди низших каст. Однако законом многомужество, как и многоженство, запрещено. Оговорен в законе и минимальный брачный возраст. Те, кто исповедует другие религии, могут вступать в брак по своим собственным традициям. Разрешены и смешанные браки между людьми разных конфессий. Для них в 1954 году был издан «закон о специальном браке». Но обязательной государственной регистрации брака в Индии нет, хотя и поговаривают о ее введении. А пока она существует только для желающих, на законы никто особенно не смотрит. И все женятся так, как хотят их родители или (что реже) как хотят они сами.

Например, двадцатисемилетний житель Северной Индии Амар Нат в 2003 году женился сразу на двух невестах. Собственно, его хотели женить на одной. Но у невесты оказалась старшая сестра-инвалид, нуждавшаяся в уходе. Отец девушек поставил перед отцом жениха условие: получите в жены или двух дочерей сразу, или ни одной. Семья Амара размышляла полгода и ответила согласием. Сам жених, хотя и зарабатывал 2500 рупий (около 55 долларов) в месяц, решил, что доброе дело не может быть противозаконным. Сыграли свадьбу, одобренную родней, священниками и астрологами. Когда журналисты поинтересовались у адвоката, не будет ли у жениха неприятностей с законом, адвокат ответил, что закон может вмешаться только после жалобы первой жены. А в данном случае жена жаловаться не собирается. Кроме того, первой жены как таковой и нет: оба брака совершились одновременно.

Какую бы форму брака ни выбрали родители, свадьба – это набор крайне сложных церемоний, в том числе религиозных. Происхождение их очень древнее, многие можно проследить еще в Ведах. Свадьба всегда происходит в доме невесты. Иногда ее родители специально снимают поблизости более подходящий дом с большим двором. Здесь сооружают под навесом специальный помост, увитый цветами. На деревьях развешаны праздничные фонарики, двор обнесен цветной матерчатой оградой, ворота украшены белыми и розовыми гирляндами.

Невесту, как и жениха, еще накануне умастили жидкой пастой из куркумы, ячменной муки и горчичного масла. Этих умащений могло быть несколько – количество определяет брахман. И цель их не только косметическая, но и ритуальная. Церемония умащения начинается с обращения к слоноголовому богу Ганеше – его почитают как устранителя препятствий и всегда призывают на помощь, начиная важное дело. В былые времена отец невесты ко дню свадьбы обязательно дарил жениху слона, желательно живого, но можно и игрушечного, лучше золотого. Сегодня чаще дарят живую корову. А изображение слоноголового бога обязательно помещают под навесом, где будет происходить свадьба.

В день свадьбы оба, жених и невеста, каждый у себя дома, под чтение ведийских стихов совершают ритуальное омовение в ароматизированной воде. На невесту надевают свадебный наряд – он, как и в Риме, должен быть цвета огня. Красно-желтое или пурпурно-красное сари заткано золотом. Обручальных колец три: одно в носу и два на ногах. Может, они и не совсем обручальные в нашем понимании, потому что жених и невеста этими кольцами не обмениваются, но они – символ замужней женщины. В крыло носа невесты вдевают золотое кольцо с жемчугом или драгоценными камнями; если оно слишком тяжелое, его цепочкой прикрепляют к уху. Два серебряных колечка надевают на вторые пальцы ног – их она снимет, когда ее собственная дочь выйдет замуж. На шею вешают нитку мелких черных и золотых бусинок с двумя золотыми полушариями – это тоже символ брака. На голову невесты водружается корона из фольги и цветов. Такая же корона будет украшать и жениха, когда он приедет на свадьбу.

Не обходится и без ритуальной раскраски. Дело может ограничиться точками, которые идут вдоль бровей, обводят глаза и спускаются до подбородка. Но бывает, что лоб полностью красят в красный цвет, а над линией бровей наносят серебряную полосу. И уж во всяком случае, пробор невесты покрывают киноварью. Это – знак замужества, он называется синдур, и женщина будет носить его до тех пор, пока она живет с мужем. Иногда для нанесения синдура приглашают особенно счастливую в браке женщину, и та, потершись своим пробором о пробор невесты, дает ей долю в своем счастье. А в конце свадебного ритуала сам жених нарисует синдур на голове своей суженой.

Пока женщины обряжают невесту, жених тоже собирается в путь. По традиции он должен ехать на слоне или на коне. Но найти слона сегодня не просто, а найти жениха, который с ним умеет управляться, еще труднее. Поэтому дело обычно ограничивается конем. Но зато этого коня наряжают не хуже, чем самого жениха. На него надевают попону огненного цвета, ароматическими составами натирают ноги. И жениху, и коню сурьмят глаза, обоим наносят на лоб пятнышко – тику. Обоих украшают цветочными гирляндами.

Перед женихом в седле сидит его младший брат или племянник. В былые времена он был полноправным участником свадебного обряда: во многих областях Индии была распространена полиандрия и этому мальчику суждено было через несколько лет стать вторым мужем нынешней невесты. А если первый муж умирал раньше жены, младший брат должен был унаследовать его супругу и детей. Но сегодня полиандрия – большая редкость и встречается только среди самых низших каст. Повторный брак вдовы – еще большая редкость. Поэтому мальчик, сидящий перед женихом на изукрашенном коне, – не более чем дань традиции. Такая же дань традиции – обнаженный меч в руках у жениха. Этим мечом он будет рубить не головы, а навершие ворот перед домом невесты – дальний отзвук тех дней, когда жених был воином, а дом представлял собой крепость, которую надо было взять с боя. Сегодня же единственными защитниками «крепости» будут подруги невесты, запускающие в жениха всем, что подвернется под руку, и швыряющие ему в глаза пригоршни красного порошка.

Перед женихом идут музыканты, над ним несут на длинном шесте зонт – символ царской власти. А вокруг процессии, которая обычно подходит к дому невесты уже затемно, идут «люди-светильники». Эти закутанные в серую ткань индийцы несут на головах нарядные, украшенные подвесками карбидные лампы. Кстати, до появления электричества в богатых домах тоже были так называемые «девушки-светильники» – своего рода живые торшеры. Они стояли, держа на головах зажженные лампы, и по приказу хозяев переходили в ту залу, где требовалось освещение. Но сегодня люди-светильники нужны только на свадьбах.

Жених не случайно несет на голове корону, пусть и сделанную из фольги. Сегодня – он действительно властитель праздника. И даже тесть, встречающий его под навесом, почтительно преподносит ему напитки и омывает ему ноги. Сам жених тем временем декламирует древние стихи: «Я – высший среди своих, как Солнце среди молний. Я попираю каждого, кто бы на меня ни напал». Царские почести оказываются и невесте; позднее, по завершении церемонии, жених объявит ей: «Ты будешь отныне моей госпожой и родишь мне десять сыновей. Будь госпожою свекра и свекрови, будь госпожою и других невесток в доме, детей, имущества и всего». Но это – лишь красивые слова. На самом деле молодая жена войдет в новую семью абсолютно бесправным существом и будет по традиции подчиняться и мужу, и свекрови, и женам старших братьев мужа. В больших патриархальных семьях, которые еще очень распространены в Индии, особенно в сельской местности, и бюджет семьи, и ее быт, и методы воспитания детей – все определяет свекровь. И даже приданое, которое принесла с собой молодая жена, даже ее личные вещи поступают в общую собственность. Их могут передать другим членам семьи или отдать в качестве приданого сестрам мужа.

Но это будет потом. А пока под навесом под руководством брахмана происходит сложный свадебный ритуал. Ноги жениха и невесты окрашивают в красный цвет. Отец девушки умащает молодых, им дают вкусить топленого масла. Зачитываются имена предков жениха и невесты на много поколений назад, с тем чтобы никто не мог усомниться в благородстве их семей и в их принадлежности к нужной касте. Отец невесты, передавая дочь жениху, объявляет: «Ради обретения дхармы, артхи и камы (Закона, Пользы и Любви. – О.И.) с ней следует обращаться должным образом». Жених отвечает: «Я буду с ней обращаться должным образом». Что значит «должным образом» – не расшифровывается, но фраза эта повторяется трижды. Затем следует самикшана – обряд смотрения друг на друга. Отнюдь не лишний обряд, если учесть, что жених и невеста порою видят друг друга впервые.

Когда молодые нагляделись друг на друга, их связывают общей веревкой. Теперь, даже если разглядывание и не удовлетворило одну из сторон, бежать уже не получится. Впрочем, сами индийцы утверждают, что веревка служит охраной от злых духов. Но пока что веревка – это единственное, что связывает молодых, брак считается свершившимся позднее. А сейчас следуют жертвоприношения: в огонь кидают зерна риса и листья шами. Жених произносит священные слова:

Я беру твою руку ради счастья… Давай поженимся, соединим наше семя, произведем потомство, произведем много сыновей и доживем до старости. Любящая, обладающая добрым разумом, пусть мы увидим сто осеней, пусть мы живем сто осеней, пусть мы услышим сто осеней.

Невеста становится ногой на камень, помещенный здесь же, под навесом, – это сделает ее твердой в верности мужу. Потом чета обходит вокруг священного огня. И наконец, наступает главная церемония: «обряд семи шагов». Молодые делают семь шагов на север, жених при этом произносит слова:

Один шаг – для жизненных сил, второй – для сока, третий – для благополучия и богатства, четвертый – для удобств, пятый – для скота, шестой – для времен года, с седьмым шагом будь подругой. Итак, будь предана мне.

С этого момента брак считается свершившимся. Но церемонии отнюдь не заканчиваются. Предстоят еще «окропление невесты», «прикосновение к сердцу», «благословение невесты», «смотрение на Солнце и Полярную звезду». Раньше практиковалось еще и «сидение на бычьей шкуре», но потом этот обряд отменили. На бычью шкуру невесту на руках должен был относить кто-то из мужчин, и это в конце концов сочли неприличным. А брахманы после отмены коровьих жертвоприношений стали протестовать против использования бычьих шкур. И церемония, описанная еще в Ведах и прожившая не одну тысячу лет, прекратила свое существование.

Пока в доме невесты играют свадьбу, в доме у жениха тоже может идти веселье. У раджпутов не принято, чтобы родственницы и даже мать жениха участвовали в торжествах, к невесте едут только мужчины. А мать, сестры и невестки жениха тем временем организуют «ложную свадьбу» у себя дома. На эту «свадьбу» собираются все женщины деревни: ставят навес, украшают ворота гирляндами, кого-то из девушек наряжают «женихом», по улице с музыкой и фонарями движется торжественная процессия… Обряд этот не только давал женщинам возможность повеселиться, но и служил их безопасности. Ведь в деревне не оставалось мужчин, и бурное веселье на улицах помогало скрыть этот факт от глаз возможного неприятеля.

Свадьба завершилась. Молодые отправляются в дом жениха. Очень часто – всего лишь на несколько дней. Потом по традиции молодая жена может вновь вернуться в дом своих родителей. В наши дни – только погостить, но раньше это «гостевание» порой затягивалось на годы. Если девочка вступала в брак еще младенцем, то ей предстояло расти в доме отца, но уже имея статус «замужней женщины». Если ее «супруг» за эти годы умирал, то малышка становилась вдовой и лишалась шансов выйти замуж: браки вдов были строго запрещены религиозными законами почти на всей территории Индии, по крайней мере для высших каст. Но если все было в порядке, то по достижении «женой» зрелости, то есть восьми – десяти лет, она после повторной, на этот раз сокращенной, свадебной церемонии возвращалась в дом «мужа».

Даже если новобрачные достигли возраста зрелости, традиция рекомендует им не спешить с исполнением супружеского долга. В «Параскара-грихьясутре» говорится: «В течение трех суток пусть не едят соленой пищи, пусть спят на земле, пусть воздерживаются от половых сношений в течение года, [или] двенадцати дней, или шести ночей, или, по крайней мере, трех ночей». Автор «Камасутры» настроен более терпимо, о годе воздержания он даже не упоминает, но на трех ночах стоит твердо. Впрочем, окончание воздержания вовсе не означает, что муж должен немедленно исполнить свой «супружеский долг» так, как это понимают европейцы. В «Камасутре» подробно, шаг за шагом описывается, что должен делать молодой муж, чтобы «пробудить доверие» жены. «Ибо женщины подобны цветкам и требуют очень нежного обхождения». И супруги движутся по пути постижения любовной науки…

Наука эта – не из простых. Индийские наставники зовут любовное соединение «шестидесятичетырехчастным». Существуют различные школы, каждая из которых предлагает не только свои методы, но свою теорию вопроса. Так, последователи Бабхравьи учат, что «существует по восемь различных видов в каждой из восьми групп – в объятиях, поцелуях, царапанье ногтями, укусах, возлежании, произнесении звука “сит” (звук, издаваемый при любовных играх. – О.И), подражании мужчине, аупариштаке (минет. – О.И.) – и восемь по восьми составляет шестьдесят четыре». В отличие от них последователи школы Ватсьяяна протестуют против столь жесткой структуризации, считая, что в этой системе незаслуженно забыты удары и восклицания, да и вообще все не так просто… Некоторые школы учат, что потирание – это вид объятия. Ватсьяяна же остается при своем мнении, утверждая, что «это не так, ибо оно обособлено во времени и отличается по цели»… Многие школы полагают, что применять различные методы любовных игр следует в точном соответствии с фазами луны, причем учитывать надо не только день, но и час суток. Однако при расчетах мало смотреть на часы, надо принимать во внимание и сексуальный тип партнера. Ведь известно, что мужчины бывают «конями», «козлами» и «ослами» (у индийцев это не обидно), а женщины – «газелями», «козами», «слонихами» и «верблюдицами».

Поскольку индийские юноши в основном сохраняют целомудрие до брака, можно себе представить, с каким ужасом листают они трактаты ученых мудрецов, готовясь к первым брачным ночам. Поневоле оценишь древнее требование, по которому жених в обязательном порядке должен «обладать ученостью». В какой-то мере их может успокаивать лишь вторая глава «Камасутры», которая заканчивается утверждением:

Настолько лишь простирается действие наук, насколько слабо чувство в людях; когда же колесо страсти пришло в движение, то нет уже ни науки, ни порядка.

Для тех же, кто не уверен, что сумеет привести в движение «колесо страсти», «Камасутра» предлагает дополнительные методы. Чтобы стать привлекательным для женщины, можно надеть на правую руку «глаз павлина или гиены, покрытый золотом». Можно воспользоваться специальной мазью, растертой в человеческом черепе. Для того чтобы муж не оплошал в постели, ему рекомендуют «натирание члена порошком из дхаттуры, черного перца и длинного перца, смешанных с медом». Если же дхаттуры под рукой нет, можно приготовить порошок из «листьев, гонимых ветром, цветов, оставшихся от мертвеца, и костей павлина». А если и с костями павлина неувязка, «Камасутра» предлагает способ, доступный в любых широтах:

Наставники говорят, что кто размочит в горячем топленом масле раздвоенные бобы, вымытые в молоке, вынет, приготовит из них на молоке коровы, имеющей выросшего теленка, напиток с медом и очищенным маслом и отведает это, тот без конца сможет сближаться с женщинами.

Существуют тысячи способов, тысячи рецептов. Индийцы придают удовлетворению женщины особое значение. Может быть, потому, что понимают: женский век в Индии не долог. Даже если женщина и ее супруг живы и здоровы, традиция не рекомендует им заниматься сексом после того, как вступили в брак их собственные дети. Рождение ребенка женщиной, у которой есть внуки, считается позором. И, выдав дочь замуж, женщина снимает с пальцев ног надетые в день свадьбы серебряные колечки – символ супружества. А дочерей в Индии выдают замуж рано…

Совсем тяжела бывает жизнь овдовевшей женщины. Всем известно, что у хорошей супруги боги мужа не отберут. Его смерть – это наказание жене за ее прошлые кармические грехи. Она, и только она, виновата в том, что родители потеряли сына, а дети – отца.

Поэтому вдова вызывает у индийцев не жалость, а презрение. Считается, что хорошая жена не может пережить мужа. И если девочка стала вдовой, еще лежа в пеленках, – тем хуже для нее, тем страшнее, значит, были ее прегрешения в прошлой жизни. Вдова, даже если она девственница, не может повторно выйти замуж. Вдова должна всю жизнь носить траурные одежды. Вдова должна ходить с обритой головой. Вдова не должна входить в храм. Вдова не может пользоваться украшениями и косметикой. Вдова не должна садиться за стол со всей семьей… Этот список можно продолжать до бесконечности… Раньше после смерти мужа вдова оставалась неимущей: она не могла претендовать на наследство и ее существование зависело только от благотворительности родственников. Лишь в двадцатом веке был принят закон, по которому вдова получала часть мужниного наследства. Повторные браки вдов тоже разрешены современными законами, хотя встречаются по-прежнему редко.

Вдова приносит несчастье всем, кто ее окружает. И только одно деяние – сати, то есть самосожжение, – способно изменить ее карму. Власть сати настолько сильна, что и сама женщина, и ее умерший муж, и вся семья получат за него загробное воздаяние. И даже те, кто окажется простым свидетелем обряда, очистятся от грехов. Поэтому после смерти мужа для множества индийских женщин вопрос о сати не обсуждался – это был их безусловный долг. Если вдова протестовала, то родня могла категорически настаивать на его выполнении и сделать жизнь женщины в семье абсолютно невыносимой. Уйти из семьи неимущая вдова, связанная по рукам и ногам не только общественным мнением, но и кастовой системой, не могла. Но зачастую женщины, воспитанные в строгих религиозных традициях, и не стремились уклониться от исполнения последнего долга. В 1829 году этот ритуал был официально запрещен. Но и по сей день женщины его совершают.

В сентябре 1956 года обряд сати собралась исполнить молодая мать четырех детей. Родственники были против, они подняли общественное мнение, и возле дома вдовы собралось около пятнадцати тысяч человек. Пригласили полицию. Но все они оказались бессильны удержать женщину от исполнения «долга» перед мужем и семьей. Только в 2006 году в Индии было зафиксировано два случая сати. Но поскольку по новейшему законодательству свидетели сати привлекаются к уголовной ответственности наравне с подстрекателями, надо думать, что далеко не все случаи становятся известны.

Индийцы вступают в брак, чтобы вместе прожить жизнь и вместе умереть. И сегодня еще можно видеть на берегу Джамны или на окраинах деревень, на месте погребальных костров – отпечатки ладоней на белом камне или на стене. Такие отпечатки оставляет женщина перед тем, как живой взойти на костер мужа.

Почему китайцев так много

«Жена, на которой женился, и лошадь, которую купил, – это чтобы ездить на них и плеткой учить», – гласит старая китайская пословица. А если кому-то не нравится сравнение с лошадью, то есть и другое: иероглиф «семья» в китайском языке состоит из сочетания знаков «крыша» и «свинья». Вот так: свиньи, живущие под одной крышей. Свинья, конечно, животное полезное и даже симпатичное. Но отношения человека и свиньи, как правило, лишены романтики. Точно так же отношения китайца с его женой традиционно лишены не только романтики, но и обычного человеческого тепла. По крайней мере, их лишены внешние отношения, продиктованные традицией и ритуалом. В старом Китае считалось абсолютно неприличным, если муж публично или даже в среде родственников оказывал жене какое-либо внимание. Предполагалось, что любовь к жене умаляет его преданность родителям.

Китайская литература молчит о любви. В ней, как правило, нет ни страсти, ни флирта. А если любовь, в виде исключения, и возникнет, то исход ее будет печален. Впрочем, любви, как правило, просто негде было возникнуть. Конфуцианская мораль, которая в течение двух с половиной тысячелетий господствовала в китайском обществе, практически запрещала общение между мужчинами и женщинами.

Хорошо ли поступил человек, протянувший руку утопающей женщине? Вопрос, с точки зрения конфуцианца, весьма спорный: ведь спасатель коснулся ее руки. Далеко не все одобряли такую безнравственность.

Предание гласит, что Конфуций не рекомендовал мужчинам и женщинам сидеть за одним столом. Если женщина встречала на улице мужчину, она должна была перейти на другую сторону. Конфуций говорил: «В доме труднее всего иметь дело с женщинами и слугами. Если их приблизить, они становятся дерзкими, а если отдалить – озлобляются».

О том, насколько изолированно жили китайские женщины, говорит один забавный эпизод из жизни Конфуция. Когда знаменитый философ гостил в царстве Вэй, местный правитель по имени Лингун был женат на женщине, имевшей исключительно дурную репутацию. Но ее заинтересовал заезжий мудрец, и царица пожелала увидеть Конфуция. Дважды Наньцзы присылала ему приглашения, и дважды мудрец под разными предлогами отказывался от аудиенции. Когда же ему пришло третье приглашение, отказаться было уже невозможно, и Конфуций отправился во дворец. Он сделал это втайне от учеников, ибо встреча с женщиной, да еще имевшей дурную репутацию, хотя бы она и была царицей, расходилась с моралью, которую Конфуций проповедовал.

Скрытно вошел он в покои Наньцзы, отвесил поклон и некоторое время стоял недвижно. Царица смотрела на него сквозь узорчатый полог. Наньцзы была женщина своенравная, она полностью подчинила себе слабовольного царя и привыкла удовлетворять все свои прихоти, но даже она не посмела бы выйти из-за полога или заговорить с незнакомым мужчиной. Насмотревшись на мудреца, Наньцзы поклонилась, и по звону ее яшмовых подвесок Конфуций понял, что аудиенция окончена. Он, в свою очередь, молча отвесил поклон и вернулся домой. Ученики, узнавшие о визите мудреца к царице, были возмущены тем, что их учитель так грубо нарушил приличия и «общался» с посторонней женщиной.

Понятно, что в таких условиях романтические влюбленности в Китае были редкостью. А вот жениться любой китаец считал своим долгом перед семьей: ведь жена – это работница. Поговорка китайских крестьян гласит: «Женщина сильнее мужчины». И эта женщина, попав абсолютно бесправной в новую семью, действительно должна была трудиться как рабыня, беспрекословно подчиняясь свекрови и мужу. Кроме того, китайцу нужны были сыновья: ведь только сын может заботиться о духе отца, когда тот умрет. Поэтому китайские юноши охотно вступали в брак. Впрочем, их согласия никто особенно не спрашивал: всё решали родители.

Девушки тоже стремились замуж. С самого детства девочка чувствовала себя чужой в родном доме. В «Книге Песен», древнейшем литературном памятнике Китая, говорится: «Когда рождается мальчик, его кладут на постель и дают ему играть с яшмой; когда рождается девочка, ее кладут на пол и дают ей играть с черепками». Девочке запрещалось играть с мальчиками, даже с родными братьями. Но ее приучали повиноваться этим братьям, закладывая основу грядущего повиновения мужу. Китайцы не воспринимали дочерей как членов своей семьи: ведь им все равно предстояло эту семью покинуть. От дочерей часто скрывали секреты семейного ремесла, чтобы они не передали их семье мужа. Если девушка умирала, не успев выйти замуж, ее поминальная табличка не могла стоять на семейном алтаре в родительском доме: ведь в этом доме дочь была лишь временной гостьей. И родители иногда выдавали ее замуж «посмертно», перенеся табличку с ее именем в дом «мужа».

Если девушке не удавалось выйти замуж, ее положение становилось еще печальнее. Женщины без семьи были в Китае изгоями. Не принятые родительской семьей, они часто оканчивали свои дни в специальных «приютах для старых дев» или вынуждены были становиться проститутками. Поэтому, несмотря на то что жизнь замужней китаянки была полна, по крайней мере поначалу, унижений и тяжелой работы, китайские девушки стремились к замужеству. Впрочем, от них, как и от юношей, в этом вопросе ничего не зависело.

История Китая насчитывает больше четырех тысяч лет. Но китайцы привержены традиции, поэтому можно с уверенностью сказать: свадебный обряд, каким его застали этнографы начала XX века, уходит корнями в далекое прошлое. Примерно так создавались семьи сотни, а может быть, и тысячи лет назад. Это была очень сложная процедура.

Иногда жившие неподалеку два клана испокон века обменивались невестами, но инициатива исходила обычно от семьи жениха. Его многочисленные родственники собирались на семейный совет. Особо значимым было мнение брата матери, существовала даже поговорка: «На небесах Небесный владыка, на земле – дядя по матери». Родня подробно обсуждала потенциальных невест. Очень важно было, чтобы фамилия невесты не совпадала с фамилией жениха. При этом степень родства не имела значения, в некоторых местностях было принято жениться на двоюродных сестрах. Но брак между однофамильцами был категорически запрещен, и запрет этот сохраняется по сей день. Китайцы верят, что его нарушение грозит и семье, и потомству страшными несчастьями.

На юге Китая девушка считалась созревшей для замужества в пятнадцать, а на севере – в шестнадцать – семнадцать лет. Когда подходящая кандидатура была найдена, прежде чем засылать сватов, надо было получить согласие умерших предков. Предкам приносили положенные жертвы, и если они давали согласие на брак (что подтверждалось гадателями), то отец жениха посылал родителям невесты дикого гуся – символ брачного предложения. Это предложение было лишь предварительным. Гусь гусем, но нельзя же вводить в дом невесту, не зная ее гороскопа. Да и семья невесты обычно не сразу принимала предложение. Впрочем, отвергала она его, даже если жених оказывался совсем неподходящим, тоже не сразу: спешить в этом вопросе считалось невежливым. Поэтому сваты бегали туда и сюда и носили подарки, пока наконец родители девушки не выдавали им документ, удостоверявший год, месяц, день и час рождения невесты. Тогда родители жениха составляли аналогичный документ, отдавали обе бумаги гадателям, и те выносили окончательный вердикт.

Теперь наставала пора для обмена брачными поручительствами. В них записывали не только сведения о молодых, но и имена, ранги и должности глав обоих семейств на протяжении трех последних поколений; перечислялись проживавшие с ними родственники; обнародовался список всего семейного имущества. Со стороны невесты прилагался еще и список приданого. Здесь же указывали размеры выкупа за невесту. Выкуп этот назывался чайными деньгами, потому что чай считался символом плодородия и супружеской верности. Так что жених как бы давал семье невесты «на чай», но размер выкупа, конечно, был несоизмерим с «чаевыми».

Поручительства писали на листках «счастливого» красного цвета с изображениями дракона и феникса. Вообще, красный цвет в Китае до того, как он стал цветом революции, был цветом свадьбы. Красными были и одежда невесты, и паланкин, в котором ее приносили к дому будущего супруга, и свадебные свечи… Наверное, свадебная процессия в средневековом Китае напоминала первомайскую демонстрацию.

Но до этой процессии еще надо было дожить. А пока что и невесте, и жениху, и их семьям предстояло еще пройти через множество церемоний. Впрочем, выражение «надо было дожить» не совсем корректно. После подписания контракта жить было уже не обязательно. В случае смерти одного из брачующихся брак мог все равно состояться. Случалось, что невеста становилась вдовой еще до свадьбы, но она все равно переходила в дом умершего жениха. А если умирала она сама, то поминальную табличку с ее именем приносили в дом ее супруга и его дети от других браков должны были почитать умершую как покойную мать.

Но не будем о грустном. Обычно и жених, и невеста были живы-здоровы, и семья жениха посылала невесте дары: серьги, браслеты и отрезы материи – естественно, красной. В специальные красные короба были уложены лакомства: дорогой рис, чай, соль… Обязательно присутствовали несколько парных предметов: две бараньих ноги, выпеченные из теста фигурки кролика и крольчихи, две рыбы… Согласно обычаю семья невесты половину подарков возвращала обратно, добавив к ним свои дары: одежду, обувь, письменные принадлежности.

Очень часто случалось, что жених впервые мог увидеть невесту только на свадьбе. Но в некоторых районах Китая существовала традиция предварительной встречи молодых. До этого момента от брака еще можно было отказаться, хотя такое случалось очень редко. Но если жених на смотринах втыкал невесте в волосы золотую шпильку, хода назад не было. Если же невеста вместо шпильки получала две штуки шелка, это значило, что шелком она будет утешаться вместо свадьбы… Впрочем, еще во времена династии Мин смотрины были отменены, и теперь молодые впервые встречались, когда невеста в разгар свадебных торжеств переходила в дом жениха.

Но вот день свадьбы назначен гадателями. Тем временем «китайские церемонии» продолжались. Продолжался и обмен подарками. Семья жениха посылала невесте золотых рыбок (символ плодородия), круглые лепешки из риса или пшеницы. А за три дня до свадьбы девушка получала зажаренную свинью, барана, петуха и курицу и туалетные принадлежности. Родители невесты тем временем отсылали в дом жениха приданое: мебель, постельное белье, личные вещи…

Сама же невеста должна была еще строже, чем обычно, соблюдать затворничество. Ей надлежало сидеть на женской половине дома и плакать. Плакать помогали приглашенные для этого подружки. А когда плакать надоедало, разрешалось петь песни, поносящие сватов, жениха и даже его родителей. Жених в этих песнях именовался «алчным псом» и «волосатым насекомым». Но употреблять такие выражения по отношению к своему благоверному женщина могла один-единственный раз в жизни. Пройдет совсем немного времени, и законная жена не будет сметь даже глаз поднять на новых родственников. А за ругань в адрес мужа по Танскому уголовному кодексу жена могла схлопотать до года каторжных работ.

Излив в последний раз душу, невеста угощалась ритуальной трапезой из присланных женихом свиньи и петуха. Накануне свадьбы ей полагалось также съесть куриную шейку, крылышко и два вареных яйца.

Жених тем временем пировал в своем доме. Главной фигурой для него сейчас был брат матери, которого он должен был угостить «четырьмя большими блюдами», в том числе обязательной просяной кашей с мясом.

Одновременно в доме жениха готовились к встрече невесты: делали косметический ремонт, белили стены. Впрочем, сам жених в этом обычно не участвовал: готовить дом к свадьбе могли только люди, имеющие детей. Над супружеским ложем они развешивали четыре небольших свертка с вареным рисом и один, центральный, – побольше. Он почему-то назывался «матерью». Под кровать клали пять монет, выпущенных пятью разными императорами. На кровать ставили деревянную мерку с рисом, сверху клали ножницы, маленькие весы, зеркало, и лук со стрелами.

В день свадьбы невеста облачалась в красное платье (иногда его заменяли зеленым) и красный халат. К ее одежде прикрепляли два мешочка, в которых лежали персик и собачья шерсть. Сложный головной убор невесты напоминал корону императрицы. Это был металлический каркас, украшенный птичьими перьями, стеклянными подвесками, шелковыми помпонами и медальонами, крепившимися на пружинках. Лицо невесты скрывала красная фата с вышитым драконом. А под фатой девушка была густо набелена, нарумянена и накрашена. Косметика – не дань кокетству, а дань ритуалу. И даже самая строгая свекровь не осудит невесту за выщипанные брови и подбритые на лбу волосы, за слой пудры и румян, за пунцовые, нарисованные кружочком губы – так повелось испокон веков. А еще повелось, чтобы это лицо, скорее напоминающее маску, оставалось бесстрастным, подобно маске. И уж конечно, на нем не должна была появляться улыбка: улыбаться, а тем более смеяться и обнажать зубы на людях считалось крайне неприличным.

Впрочем, в день свадьбы невесте было неприлично не только улыбаться, но даже ходить и разговаривать. Когда за ней в определенный гадателем час присылали паланкин, она продолжала неподвижно сидеть на стуле, и единственное, что ей дозволялось, это плакать под своей фатой. Хотя плакать она, скорее всего, тоже не могла: несмываемой косметики тогда не существовало, а слезы могли нарушить тщательно нанесенную ритуальную раскраску. Так что дозволение плакать, скорее всего, носило символический характер. Но плачущую или не плачущую, неподвижную невесту вместе со стулом загружали в паланкин, вокруг взрывали хлопушки, разбрасывали зерна, и свадебный кортеж отправлялся к дому жениха.

Выглядело это, наверное, достаточно внушительно. Если жених с невестой принадлежали к правящему классу, церемония обязательно проходила ночью. Перед паланкином шли факельщики, за ними – музыканты. Кто-то обязательно нес красный зонт и чайник, цветы, красные свечи…

Когда процессия прибывала к дому жениха, он и его родня были готовы к встрече – но не с невестой, а со злыми духами, которых она могла привезти с собой. Конечно, невесту провожали и несли со всяческими предосторожностями, да и в паланкине у нее кроме мешочков с талисманами, пришитых к платью, лежало бронзовое зеркало, которого, как известно, духи не переносят. Иногда это зеркало вешали ей на грудь. И тем не менее лишний раз подстраховаться никогда не помешает. Поэтому когда паланкин с невестой вносили во двор, жених прежде всего обстреливал его из лука, дабы поразить тех злых духов, которые не испугались собачьей шерсти и зеркала. Родня помогала ему фейерверками. Потом паланкин проносили над огнем, вокруг раскидывали бобы и орехи – символы плодородия. Иногда паланкин окропляли петушиной кровью, это должно было окончательно добить злых духов, недостреленных женихом. Ну а для духов добрых тут же накрывался маленький столик с яствами. После чего разборки с духами на время прекращались и внимание присутствующих наконец обращалось к невесте.

Паланкин опускали на землю, обратив его дверцу в «счастливую» сторону, и девушка выходила наружу. Ей подносили символические дары: кусочек сахара, сладкие лепешки и два вареных яйца, красное и синее. Были и дары более весомые: еще одно зеркало, гребень и кувшин с драгоценностями – подарок жениха.

И вот, наконец, невеста направлялась к дому, в котором ей предстояло встретить свою новую семью. Эта семья была огромной, ведь в ее состав входило много поколений и живых, и мертвых. Причем мертвым она должна была представиться в первую очередь… Путь невесты был устлан циновками или ковром неизменного красного цвета. А иногда ее вносили в дом, но делал это не жених (в Китае мужчины не носят женщин на руках ни в прямом, ни в переносном смысле), а одна из женщин. В дверях невеста переступала через седло, потому что слово «седло» созвучно словам «покой» и «мир», и выходящий ей навстречу жених мог наконец впервые разглядеть свою суженую. Впрочем, видел он пока только фигуру, укутанную поверх платья в халат, и лицо, закрытое фатой. Жених подносил девушке два отреза красной ткани и календарь, и молодые шли к алтарям, где стояли таблички с именами умерших предков жениха. Девушка преклоняла колени перед каждым, причем новые родственники подталкивали ее сзади, это символизировало их власть и покорность невесты.

И вот наконец после того, как молодые поклонились Небу, Земле и предкам, брак считался свершившимся. Теперь невеста могла скинуть фату, и жених, иногда впервые, видел лицо той, с которой он навеки связал свою судьбу (если, конечно, он мог разглядеть что-нибудь сквозь бесстрастную нарисованную маску).

Поскольку за время общения новобрачных с добрыми духами духи злые могли активизироваться, жениху снова надлежало принять против них некоторые меры. Он вел невесту в предназначенную для новой семьи комнату и выпускал в каждый угол по стреле. После чего начинался свадебный пир. Молодым подносили связанные красной нитью бокалы с вином или чаем. На перевернутый вверх дном таз ставили миску с пельменями, символизирующими многочисленное потомство. Иногда жених и невеста обменивались туфлями, это означало, что они хотят дожить вместе до старости. Гости подносили молодым подарки, чаще всего это были конверты с деньгами, причем сумма в каждом из них обязательно была кратна сорока.

Пир длился трое суток. А жених с невестой, завершив необходимые обряды, собирались удалиться в спальню. К этому времени невеста изменяла свою девичью прическу на женскую. Молодые успевали отведать специальную «лапшу долгой жизни», невероятная длина которой должна была удлинить их жизнь. На постель новобрачных стелили полотенце, которое утром предстояло предъявить свекрови. Но исполнить свои супружеские обязанности и должным образом запятнать полотенце молодым было не так-то просто. Демоны, как известно, не дремлют, и для борьбы с ними друзья новобрачных устраивали так называемый «переполох в брачных покоях».

Ведь если «переполох» не создадут друзья, его могут создать демоны, а это гораздо опаснее. Впрочем, добросовестные гости творили в рамках «переполоха» такое, что невеста, возможно, предпочла бы демонов, ведь те хотя бы молчат… Друзья же отнюдь не молчали. Они бесконтрольно входили в спальню к молодым, обсуждали внешность невесты, отпускали непристойные шутки, распевали скабрезные песенки. Невеста не вправе была реагировать на это, а молодой супруг мог откупиться от незваных посетителей, но они заявлялись снова и снова или устраивали кошачьи концерты под окном у молодоженов.

На третий день после свадьбы молодые наносили визит родителям жены. К этому времени вступал в силу этикет, согласно которому муж не должен был публично обращать никакого внимания на супругу. Поэтому ехали они каждый в своем паланкине. Вернуться надлежало в тот же день, потому что первый месяц после свадьбы молодой жене не дозволялось ночевать вне дома. Впрочем, в ее интересах было не отлучаться по ночам и постараться как можно скорее забеременеть. Ведь только после того, как жена рожала мужу мальчика-наследника, она начинала пользоваться в своей новой семье хоть какими-то правами. А пока что ей предстояло беспрекословно подчиняться мужу и свекрови.

Еще одна причина, по которой молодой жене следовало позаботиться о наследнике, было то, что муж обладал правом развода, для которого имелись семь традиционных поводов. Первым в их списке стояло бесплодие жены. Сама женщина правом развода не пользовалась. Муж у китаянки чаще всего был на всю жизнь один. Вдовам традиционная мораль не рекомендовала повторное замужество. А вот мужчина вполне мог и при живой жене завести себе наложницу.

Сохранился семейный кодекс эпохи Тан (VII—X века), подробно регламентирующий взаимоотношения мужа, жены и наложниц. Дело в том, что наложница была членом семьи, своего рода женой, но более низкого ранга. Причем если жена бывала только одна, наложниц можно было брать «без счета». Иногда невеста, входя в дом мужа, сразу приводила с собой младшую сестру или племянницу в качестве наложницы. Брак с такими женщинами оформлялся вполне официально, заключался контракт, передавались подарки и «чайные деньги». Как и в случае с женой, запрещалось брать наложницу-однофамилицу. Запрещалось брать в наложницы рабынь, не дав им предварительно свободу. Существовали и другие ограничения. Например, чиновник не мог взять наложницу из семьи своего подчиненного, это наказывалось сотней палочных ударов. А если подчиненный все-таки предлагал своему начальнику какую-нибудь женщину в наложницы, это приравнивалось ко взятке.

Наложница должна была называть главную жену госпожой. Она носила траур по главной жене, а главная жена по наложнице траура не носила. Муж тоже не носил траура по своей наложнице, если она не успела родить ему сына. Танский уголовный кодекс за все проступки мужа или чужого человека против наложницы предусматривал наказание на одну-две ступени ниже, чем за проступки против жены. Например, если раб насиловал наложницу хозяина, его наказание было на ступень ниже, чем за изнасилование жены. Муж за убийство собственной наложницы получал наказание на две ступени меньше, чем за убийство постороннего человека. А законная жена и вовсе могла прикончить наложницу без всяких уголовных последствий для себя, ей достаточно было доказать, что убийство совершено непредумышленно. Если же бедная наложница, не вынеся своего бесправного положения, осмеливалась обругать мужа, то ей грозило до полутора лет каторги (жене в аналогичной ситуации – «только» один год).

Все, о чем мы говорили до сих пор, касается обычной китайской семьи. Но была в Китае и особая семья, где количество жен и наложниц исчислялось порою тысячами. Это – императорский гарем.

Первым в Китае гаремом владел сын Желтого императора – мифического основателя Китая, жившего в III тысячелетии до нашей эры. У него была одна главная жена и три наложницы. Вчетвером они символизировали четыре стороны света, а вместе с императором составляли число пять, которое считалось священным. В правление древнейшей династии Ся число жен и наложниц было увеличено до двенадцати, в правление династии Инь – до тридцати девяти, а династии Чжоу – до ста двадцати. Каждый раз увеличение количества жен объяснялось символическим значением чисел: жен разбивали на группы и разряды и число женщин в каждом из них было исполнено высшего смысла. Правда, когда император Сюань-цзун довел число женщин до сорока тысяч, объяснить это нумерологией было уже трудно. В правление династии Тан гарем приобрел законченную структуру. В нем содержались главная жена, четыре младшие жены, девять прислужниц императрицы, девять «ученых девушек» и три группы по двадцать семь «младших девушек».

Но не прав будет тот, кто подумает, будто жизнь китайского императора была полна любовных утех и поэтических наслаждений. Китайцы не были бы китайцами, если бы и здесь не ввели строжайший церемониал. Император был Сыном Неба, средоточием космических сил, подателем жизни на земле.

Его власть была безгранична… Но заниматься любовью со своими женами он имел право только под строгим контролем евнухов! А евнухи – не лучшие наставники в любовных делах. И если Сын Неба не успевал завершить свои супружеские обязанности в отведенное для этого время, никакие силы Неба и Земли не могли отвратить роковой возглас камердинера: «Время истекло!»

При гареме служило огромное количество евнухов. Один из них – главный камердинер императора – вел учет ночей, которые его владыка проводил с императрицей, чтобы в случае зачатия астрологи могли узнать его точную дату и время. Что же касается встреч с остальными женами и наложницами, то общение с ними выглядело примерно так.

После ужина камердинер подносил своему повелителю поднос, на котором лежали зеленые карточки с именами жен и наложниц. Император мог выбрать одну из карточек. Тогда евнух отправлялся к избраннице, чтобы подготовить ее к «ночи любви». Но любовь любовью, а жизнь Сына Неба надлежало беречь, и охрана свой хлеб, точнее, рис ела не зря. Поэтому женщину, будь она даже любимая и любящая жена, раздевали донага, чтобы она не могла пронести под халатом кинжал. Потом ее заворачивали в безопасную, с точки зрения охранников, накидку из птичьих перьев и на закорках относили в спальню к августейшему супругу. С этого момента начинался отсчет времени. До нежностей ли тут было! Можно себе представить, как нервничал Сын Неба, поглядывая на песочные часы… Но вот за дверьми раздавался первый возглас: «Время истекло!» Второй возглас… Одновременно с третьим возгласом камердинер входил в спальню к бедному Сыну Неба и бесстрастно извлекал наложницу из постели. Императору надлежало сообщить евнуху, желает ли он иметь ребенка от этой встречи. Если «да», то время свидания заносилось в протокол. Если «нет», то принимались соответствующие меры.

Китайская традиция вообще на удивление лишена эротики. Она сложилась, с одной стороны, под влиянием конфуцианства, которое считало женщину существом низшего порядка, а смысл жизни видело в нравственном самосовершенствовании и соблюдении ритуалов. В конфуцианской модели мира эросу места практически не оставалось, разве что в той мере, в какой он вынужденно необходим для деторождения. Сам Конфуций был рожден от брака семидесятилетнего старика по имени Шулян Хэ и шестнадцатилетней девушки. Первая жена Шулан Хэ родила ему восемь девочек. Вторая, на которой он женился на седьмом десятке, родила хромого мальчика, а калеки не могли приносить жертвы душам усопших. Чтобы обеспечить себе загробное благополучие, старик женился в третий раз, на этот раз более чем успешно. Он родил не только великого мудреца, но и человека, страстно приверженного ритуалу. Уж кто-кто, а Конфуций исправно заботился о душе усопшего родителя. Но сам Конфуций, рожденный от бесстрастного вынужденного союза, унаследовал и заповедал своим ученикам холодное отношение к женщинам.

С другой стороны, китайцы находились под влиянием даосизма, который придавал большое значение сексу. Даосы верили, что сексуальные техники способствуют здоровью, долголетию и в пределе – бессмертию. Но и здесь отношение к женщине всегда было чисто функциональным, лишенным не только романтики, но даже и простого любования. Даосы называли сексуальные техники «искусством внутренних покоев» и отводили им соответствующее место между гимнастикой, дыхательными упражнениями и использованием разнообразных снадобий из киновари. Китайский мудрец Баопу-цзы сказал:

Хотя вкушение снадобий и является основой продления жизни, можно одновременно с ними заниматься и регуляцией пневмы (дыхательные упражнения. – О.И.), и польза от такой практики быстро возрастет. Если же нет возможности достать снадобья, тогда достаточно заниматься регуляцией пневмы, и, исчерпав эти методы до конца, можно достичь долголетия в несколько сот лет. Хорошо вкупе с этим знать и искусство внутренних покоев, поскольку те, кто не знают искусства инь и ян, часто терпят истощение сил и им трудно почерпнуть силы из занятий регуляцией пневмы.

В постели конфуцианство и даосизм вступали друг с другом в непримиримое противоречие. Ведь добрые граждане конфуцианцы исполняли супружеский долг прежде всего для того, чтобы иметь детей. А даосы, напротив, категорически настаивали на задержке семяизвержения и обещали за это все радости жизни от здоровья до бессмертия. Сохранился созданный на рубеже IV и III веков до нашей эры и записанный на сто одной бамбуковой планке трактат «Десять вопросов». В нем мудрые государи и бессмертные мудрецы делятся друг с другом сексуальным опытом:

Если во время первого совокупления не расходуется сперма, то зрение и слух обретают зоркость и остроту. Если во время следующего совокупления сперма не расходуется, то голос становится ясным и громким. Если во время третьего совокупления сперма не расходуется, то кожа становится лучезарной. Если во время четвертого совокупления сперма не расходуется, то позвоночный столб и плечи укрепляются настолько, что их нельзя повредить. Если во время пятого совокупления сперма не расходуется, то ягодицы, область таза и ноги укрепляются. Если во время шестого совокупления сперма не расходуется, то все вены начинают хорошо сообщаться между собой. Если во время седьмого совокупления семя не расходуется, то долголетие может возрасти. Если во время девятого совокупления сперма не расходуется, то достигается проникновение в божественный разум.

Можно только удивляться, что китайцы, следовавшие наставлениям своих даосских мудрецов, стали самым многочисленным народом на земле. Видимо, в постели конфуцианство одержало над даосизмом убедительную победу.

Даосизм вступал в некоторое противоречие и с китайскими законами. Так, живший в IV веке нашей эры мудрец Гэ Хун рекомендовал китайцам заводить как можно большее число связей, считая, что мужчины «извлекают тем большие пользу и благо, чем с большим количеством женщин они общаются». Он ставил ученикам в пример родоначальника китайской государственности Желтого императора Хуанди, который имел тысячу двести женщин. Правда, мудрец подчеркивал, что одним количеством ничего не достигнешь, и настаивал на строжайшем соблюдении техники «искусства внутренних покоев» с каждой из этих тысячи двухсот женщин, буде прилежные ученики смогут обзавестись таким количеством.

По-видимому китайцы вняли призывам мудрого учителя (а кто бы не внял!), потому что уже через триста лет, в правление династии Тан, в государстве пришлось издать специальные законы по защите нравственности. Танский кодекс «Тан люй шу и» четко регламентировал, в какие внебрачные связи вступать можно, а в какие нельзя и что за это будет. Выяснилось, что помимо жен и наложниц китаец имел право вступать в связи с жительницами «веселых кварталов» и с собственными рабынями. Все остальные связи подлежали уголовному наказанию. Причем закон рассматривал и подводил под статью все мыслимые и даже немыслимые варианты.

Среди вариантов мыслимых была любовная связь раба и рабыни, за которую полагалось по девяносто ударов тяжелыми палками. Или добровольный союз неженатого китайца и незамужней китаянки, не связанных между собой ни родством, ни какой-либо иной иерархической связью, – за таковой союз полагалось полтора года каторги. Если же выяснялось, что китаянка замужем, то это являлось отягчающим обстоятельством. Наличие у распутницы мужа приравнивалось к нанесению тяжких телесных повреждений при изнасиловании. Если же человек вступал в беззаконную связь с родственницей, будь она даже «седьмой водой на киселе», ему грозило три года каторги.

Педантичные законотворцы предусмотрели даже столь экзотические варианты грехопадения, как связь с сестрой собственного деда и с женой брата собственного деда. Юный соблазнитель старушки наказывался ссылкой за две тысячи ли (около 800 км. – О.И), как и сама бабушка. Если же старушка умудрялась доказать, что она не хотела и что над ней совершено насилие, то бедного геронтофила казнили удушением.

Впрочем, в стране, где сексуальные практики использовались для достижения долголетия, связь с сестрой деда не должна особо удивлять. Может быть, почтенная дама давно практиковала «искусство внутренних покоев» и научилась сохранять вечную молодость. Кроме того, как писал китайский литератор VII века Вэй Юн, «настоящая красавица в каждом возрасте имеет свои прелести. В юности, когда ей лет пятнадцать или шестнадцать, она подобна гибкой иве, благоухающему цветку или весеннему дождю: телом чиста и непорочна, личиком гладка и нежна. В цветущем возрасте она подобна солнцу, сияющему в небесах, и луне, проливающей с высоты свой бледный свет… Когда же подступает старость и любовное чувство в ней ослабевает, к ней приходят мудрость и покой души. В такие годы она подобна выдержанном вину, или мандариновому плоду, тронутому ранним инеем, или же многоопытному полководцу, постигшему все тайны военного искусства».

Женщине, может быть, и достаточно постигнуть все тайны, но как быть мужчине? С возрастом в постели у него возникают проблемы, против которых опыт бессилен, а виагры во времена древних даосских мудрецов не существовало. Но на то они и мудрецы, чтобы решать любые проблемы. Легендарный даосский учитель Да-чэн рекомендовал своим сексуально озабоченным ученикам для повышения потенции добавлять в пищу мясо птиц, есть весенние воробьиные яйца и возбуждать себя «мясом умеющих кричать петухов», особое предпочтение отдавая семенникам. Кроме того, даосы рекомендуют пить пшенный отвар, есть душистый лук и плоды кипариса.

Современная китайская народная медицина тоже не стоит в стороне от проблемы импотенции, хотя сегодня китайцам с их демографическими проблемами об увеличении потенции заботиться как будто бы не резонно. Но это – на уровне государственной политики. А отдельно взятый китаец в случае семейных проблем (а других в Китае нет, там снова приняли закон, запрещающий внебрачное сожительство) использует надежный дедовский рецепт:

Взять молодую курицу, не несшую яиц, внутрь положить 500 г черепашьего мяса, 9 г белого перца (плоды того же растения, что и черный перец, но снятые в зрелом виде и освобожденные от оболочки) и 500 г нерафинированного (коричневого) сахара. Курицу положить в горшок, залить одним литром рисовой водки и варить под крышкой до готовности. Есть небольшими порциями в течение двух-трех дней (бульон тоже выпить!). При необходимости повторить через две недели.

Дедовские рецепты, соединенные с конфуцианскими семейными добродетелями и даосскими сексуальными техниками, дают потрясающие результаты. Сегодня в мире насчитывается примерно 1 300 000 000 китайцев. А попытки государства ограничить рождаемость приводят к непредсказуемым результатам. Например, в сегодняшнем Китае невест значительно меньше, чем женихов. Дело в том, что представителям коренной национальности Китая, ханьцам, живущим в городе, разрешено заводить только одного ребенка. Естественно, как только женщина узнает, что она ждет девочку, она немедленно избавляется от плода: без девочки в семье обойдутся, а без мальчика – нет. Сельским жителям разрешено иметь двух детей, но и они не желают рисковать и стараются по возможности рожать мальчиков. В результате к 2010 году в Китае будет 40 миллионов «лишних» мужчин. Но их уже и сейчас немало. Толпы необустроенных женихов бродят по Китаю, воровство невест начинает входить в обычай. И не удивительно, ведь цена невесты в провинции Хебей, например, составляет 600 долларов – около трех месячных зарплат. В результате меняются брачные традиции:

раньше жених (точнее, семья жениха) выбирал невесту. Теперь все чаще невеста выбирает жениха. Китаянкам есть из кого выбирать. Правда, чтобы сделать этот выбор, сегодняшним невестам приходится долго ждать. Минимальный возраст для вступления в брак составляет сегодня в Китае 20 лет для женщин и 22 года для мужчин.

Бурные страсти в Тихом океане

Австралия далеко, и там все не как у нас. Поэтому сначала поговорим о Европе. Мы, европейцы, какие бы победы ни одерживала на нашей земле сексуальная революция, в основном придерживаемся традиционной и жестко регламентированной формы брака. Чем бы ни занимался народ в свободное от семьи время, внутри семьи все в основном остается так, как было сто, и двести, и пятьсот лет назад. Одна жена – один муж. Возраст их примерно одинаков, разница в два-три года роли не играет. Если муж старше жены на пятнадцать лет, это обращает на себя внимание. Если на двадцать пять – об этом судачат кумушки. А уж если жена старше мужа, это, по всеобщему мнению, и вовсе ни в какие ворота не лезет.

Мы можем изменять своим супругам, мы можем разводиться, мы можем вступать в гостевые и прочие нетрадиционные браки… Но идеалом европейца, к которому он стремится, всегда была моногамная семья с супругами-ровесниками. Почти любая пара, выходящая из украшенной лентами машины возле дворца бракосочетания, мечтает жить вместе долго и без измен. Иногда им это удается. Но лет через двадцать муж все чаще будет провожать глазами резвых нимфеток на роликах. А жена, вступившая в бальзаковский возраст, на пляже будет с тоской разглядывать загорелые плечи мускулистых двадцатилетних парней… Но и для мужа, и для жены дело, скорее всего, ограничится несбывшимися фантазиями, или тайной короткой связью, или скандальным и еще более коротким адюльтером… Иногда муж в шутку вздохнет: если б я был султан… И будет поддерживать инициативы Жириновского о введении многоженства. Супруга не сможет слушать об этом без смеха: да ты и одну жену не способен прокормить, куда тебе двух, а тем более трех…

Казалось бы, нет в мире совершенства… Однако же оно есть! Есть страна, где седеющие мужья обнимают совсем еще юных жен, в то время как посторонние мальчики несут им убитых на охоте кенгуру… Страна, где бальзаковские дамы выходят за прекрасных юношей… Страна, где каждый знает, что чем старше он будет становиться, тем ярче будет его семейная жизнь. Эта страна – Австралия.

Конечно, не по всей Австралии царит столь безудержная гармония. Европейские миссионеры изо всех сил пытались и пытаются приобщить аборигенов к благам цивилизации, в том числе к моногамной семье. И некоторым это удается. Впрочем, миссионерам, по крайней мере католическим, такая навязчивость простительна: сами-то они не имеют опыта супружеской жизни и, наверное, хотят как лучше. Что же касается светских переселенцев из Европы, то они со свойственной им самоуверенностью никак не желают перенимать полезный опыт «дикарей». Поэтому в цивилизованной части страны семья выглядит примерно так же, как и у нас. И даже намечавшийся одно время дефицит невест, связанный с падением рождаемости, как-то устранили… А может, просто привыкли.

Для того чтобы узреть настоящую полигамную идиллию, надо удалиться в буш, туда, где еще живут немногие австралийские аборигены, сохранившие традиции предков. В Австралии существует много племен и соответственно много традиций. Поэтому схема семьи, о которой мы хотим рассказать, носит приблизительный характер. И реальная жизнь, и местные обычаи вносят свои коррективы. Но когда немецкий этнограф Фредерик Роуз в середине XX века путешествовал по Грут-Айленду, все было примерно так…

Внутри своего рода австралийцы не женятся. Обычно существует несколько родов, которые вступают между собой в брачные связи. В один из них и отсылают австралийского мальчика, когда ему исполняется девять лет. Отсылают, конечно, не для женитьбы. Просто ребенку пора становиться охотником, а у одного из членов дружественного рода слишком много жен и детей, и он не может прокормить их… Мальчик живет в большой семье своего наставника в течение девяти лет. Три-четыре жены обеспечивают всех продуктами собирательства, а с мясом дело обстоит хуже, для того и берут помощника. Но вот мальчику исполняется восемнадцать лет – срок его службы окончен, да ему и самому пора обзаводиться семьей. Если он служил хорошо, его старший друг помогает ему в сватовстве, и юноша становится женихом. Но жениться ему предстоит еще очень нескоро. Дело в том, что австралийцы обручают своих дочерей, когда тем исполняется не больше трех-четырех лет. А случается, что невесту еще даже зачать не успели, и обручение сводится к обязательству отдать за юношу первую из дочек, которым предстоит родиться.

Итак, семейная жизнь юноше обеспечена. Но ждать уж слишком долго! И поэтому, когда одна из женщин рода вдовеет, юноше отдают ее в качестве первой жены. Иногда эта жена годится юному австралийцу в бабушки, но он не в обиде: ведь пройдет несколько лет и его ложе украсит подросшая девочка, которая пока еще лежит в пеленках. А сейчас молодой муж со своей почтенной женой отправляются на родину юноши, туда, где живут его мать и отец.

Годы идут, юноша под мудрым руководством опытной женщины вырастает в настоящего мужчину. Но почтенная австралийка, пережившая со своим юным мужем вторую молодость, начинает тяготиться супружескими обязанностями. И справляться с хозяйством ей становится все труднее. И вот в доме появляется вторая жена, которая уже успела достигнуть брачного возраста – девяти лет.

Этнографы до сих пор так и не выяснили, вступают ли австралийские аборигены со своими малолетними женами в фактический брак или все-таки ждут хоть немного в угоду миссионерам и закону. Но это не главное. Главное, что между женами царят взаимопонимание и дружба. Первая жена воспринимает вторую скорее как внучку. Да и не будешь же ревновать к девятилетнему ребенку! А ребенок послушно внимает советам и наставлениям «бабушки». При такой разнице в возрасте молодой жене и в голову не придет претендовать на власть в семье… А супруг тем временем наведывается в дружественный род и присматривается к голеньким девочкам, играющим в песочке: ему пора сватать себе следующую жену.

Третья жена оказывается как раз кстати: у второй уже родились двое, а то и трое детей и девятилетняя помощница не помешает. Девочка охотно возится с малышами, а старшие жены учат ее всему, что должна знать хорошая хозяйка. Тем более что в этой местности другой климат, другие растения, другие хозяйственные традиции… Но вот и у третьей жены родился ребенок. Муж счастлив: жены дружат, дети играют вместе… Но прокормить такой коллектив мясом одному мужчине не под силу. И в семью прибывает юный девятилетний мальчик. Он будет учиться охотничьему делу, снабжать мясом чужих жен и детей, чтобы через девять лет просватать за себя крохотную девочку и одновременно получить в жены зрелую опытную женщину.

Третья жена с интересом посматривает на мальчика. Ведь ее собственный муж уже не молод. Конечно, она рада, что у нее такой взрослый, такой умный супруг – молодым женщинам нравятся мужчины постарше. Но позднее эта разница станет удручающей… Однако жене не придется долго грустить. Она знает: настанет день и род снова выдаст ее замуж. Выдаст за совсем еще молодого, полного сил юношу с крепкими руками и жаркими глазами. Может быть, за того самого, который сейчас так робко следует за ее мужем с бумерангом в руках.

Есть у некоторых австралийских племен и еще один прекрасный обычай, обеспечивающий согласие в семье. Жители Северо-Западной Виктории имеют право брать жен только из того рода, чей язык отличается от их собственного. Конечно, со временем жены научаются понимать своих супругов, но вот говорить на их языке они не имеют права. Может быть, это и вызывает определенные трудности, но преимущества очевидны. Молчание жен становится залогом семейного спокойствия.

Итак, все счастливы. Но с точки зрения европейца, это счастье неполное. Всех женит и выдает замуж род. Мужчины получают вдов по разнарядке.

Девочек, не спрашивая их согласия, обручают еще во чреве матери. Неужели женщина может выйти замуж только ребенком или старухой? А где же любовь? Где браки по страсти?

Есть браки по страсти, и вокруг таких браков страсти разгораются немалые. Дело в том, что у австралийского мужчины к сорока годам, как правило, скапливается от двух до четырех жен. Естественно, женщин на всех не хватает. И поэтому их похищают. Иногда силой, чаще – по согласию. Иногда похищенную отбивают и возвращают, чаще – нет. В среднем австралийская аборигенка за свою жизнь кроме двух-трех законных браков, в которые она вступает по благословлению рода, участвует еще в одном-двух браках-похищениях. Так что романтики, причем самой крутой романтики, со встречами украдкой, с тайными переговорами, с побегом через буш, с погоней, а может быть, и с кровопролитием в финале, – такой романтики у нее в жизни бывает предостаточно.

В среднем и австралийский мужчина, и австралийская женщина имеют за жизнь четырех постоянных партнеров. Но у многих этим дело не ограничивается. У некоторых племен все мужчины рода имеют определенные права на женщин тех родов, с которыми они традиционно обмениваются женами. Конечно, настоящих жен к своему очагу каждый приводит не так уж и много. Но во время праздников, когда все собираются вместе, отнюдь не считается грехом пригласить чужую жену прогуляться в буш. Потому что эта жена не совсем чужая, а в какой-то мере общая. А уж если отмечается окончание войны, тогда и вовсе устраивается обмен женами – на время, конечно.

У австралийских племен арабана существует обычай, который называется пираунгару. Это означает, что кроме своих законных жен у мужчины есть еще и пираунгару – женщины, состоящие с ним в некотором родстве. Родство это не столь отдаленное, чтобы считать их чужими, но достаточно отдаленное, чтобы не вспоминать о нем в постели. С пираунгару можно не таясь заниматься любовью, но вести с ними общее хозяйство возбраняется: они ведь все-таки чужие жены.

Сходный обычай есть у племени диери. Сначала мужчина вступает в индивидуальный брак, который называется типпа-малку. А потом, за особые заслуги, старейшины племени на торжественной церемонии назначают ему добавочных жен – пиррауру. У вождя может быть до десяти пиррауру, обычно это сестры жен или жены братьев. Но вступать с ними в связь рекомендуется, как правило, если главная жена отсутствует. А уж если случилось, что все спят вместе, в одном стойбище, то жена типпа-малку имеет право на ближайшее к мужу место.

Свадьбы у австралийцев простые, никакой обрядности нет. Сама брачная церемония заключается в том, что родители отдают невесту мужу, вот и все. Можно, кончено, выпить и поплясать по этому поводу, но совсем не обязательно. Помолвка тоже проста. Тем более что невеста часто находится в том возрасте, когда ни на какие осмысленные действия не способна. На брачную жизнь она обыкновенно еще тоже не способна. Тем не менее (а может быть, именно поэтому) обряд сводится к строжайшим предостережениям будущему супругу. Теща подводит (или подносит) невесту к жениху и говорит: «Ты не скоро возьмешь ее в жены… Только когда мужчины прикажут, возьмешь ее в жены».

Ей вторят родственники: «Эту девушку мы даем тебе, только одну эту… Когда эта девушка вырастет, можешь ты ее взять, когда все мужчины ее тебе дадут». При этих словах стоящие вокруг мужчины грозят жениху палками. Видимо, не все женихи готовы ждать, пока невеста вырастет.

Впрочем, тот, кто ждать не готов, может пока заняться соблазнением взрослых женщин и девушек. Для этого у австралийцев разработаны ритуалы любовной магии. Мужчины племени аранда, желая прельстить свою избранницу, надевают на голову специальную повязку из шерсти опоссума. Повязку предварительно выбеливают глиной и натирают корой эвкалипта. Потом над ней произносят заклинания. Теперь влюбленному достаточно попасться на глаза своей пассии, чтобы она пришла ночью в его шалаш. Действие повязки можно усилить, закрепив на поясе украшение из раковин. А уж если мужчина начинает трубить в деревянную трубу, прокопченную предварительно над огнем под звуки заклинаний, любовная победа обеспечена.

* * *

У жителей острова Палау, расположенного чуть севернее Австралии, да и некоторых других островов Микронезии нет необходимости прибегать к любовной магии. К их услугам «мужские дома», которые называются «бай-бай». Мужчины острова объединены в союзы, члены которых вместе живут и работают. А для услаждения членов союза в «мужских домах» живут девушки из соседней деревни. Раз в несколько месяцев их заменяют на новых. Обычно девушек арендуют у их родителей или у вождя за небольшие деньги. Но если особо упрямый родитель не захочет отослать дочку в «мужской дом», то она охотно соглашается на похищение. Ведь если девушка не пройдет «службу» в «мужском доме», у нее мало шансов выйти замуж. Да и надо же ей хоть когда-то пожить в одном доме с мужчинами. После замужества женщина будет жить одна, точнее, с родственниками или с членами своего, женского союза. А с мужем будет встречаться только изредка в специальном культовом домике. Считается, что мужу и жене спать в одном доме крайне неприлично.

У жителей расположенных неподалеку Марианских островов девушки тоже могут посещать «мужские дома» без ущерба для своей репутации, а то и на пользу ей. Правда, после замужества они переселяются в дом супруга и не считают зазорным спать с ним под одной крышей. Но переспать при случае с кем-нибудь другим у них тоже не считается большим грехом. Если муж против, он может вызвать соперника на поединок, но наказывать жену права не имеет. Особо ревнивый муж может в течение нескольких дней не впускать виновную в дом, другие меры не дозволены. А вот если жена уличит мужа в неверности, для наказания изменника могут быть мобилизованы все женщины деревни. Если жена объявляет, что она больше не хочет жить с неверным мужем и собирается вернуться к родителям, возмущенные женщины могут не только отколотить виновного, но и разнести вдребезги его дом.

В Меланезии за жен принято уплачивать выкуп, чаще всего – свиньями. Сватовство обставляется без особых церемоний: мать или отец жениха приходят к родителям невесты и интересуются, не отдадут ли те замуж свою дочь. Если принципиальное согласие получено, в дом невесты отправляется первая, символическая свинья и десять – двенадцать циновок. После того как невеста подрастет, начинаются более предметные переговоры; торг длится долго. Наконец количество свиней согласовано и день свадьбы назначен. В этот день родители невесты отправляют в дом жениха корзины с ямсом: по одной корзине за каждую оговоренную свинью. Потом невесту умащивают маслом, украшают, кормят ритуальным печеньем и тоже отправляют в дом жениха с последней корзиной ямса. Здесь происходит торжественный обмен невесты на свиней. Одна из свиней должна быть особо ценной: с клыками, загнутыми в кольцо. Ее передают под звуки трубы. С этого момента брак считается свершившимся.

А вот жителям Гавайев для того, чтобы вступить в брак с полюбившейся женщиной, еще совсем недавно мало было иметь хороших свиней. Здесь, как и в Индии, общество было разделено на четыре касты и браки людей из разных каст строго воспрещались. Сложнее всего приходилось королю. Конечно, свиней у него хватало, но при этом жениться он мог только на собственной родной сестре. Для того чтобы король мог должным образом исполнять свои супружеские обязанности, среди его придворных был специальный человек, отвечавший за состояние половых органов короля. Он назывался «поэ о мами капу» и наряду с массажистом королевского желудка был одним из главных сановников государства… Впрочем, второстепенных жен король мог заводить сколько угодно, от сестры надлежало лишь рожать законного наследника. Зато личность наследника, рожденного в столь блистательном браке, была настолько священной, что на него не смели смотреть простые смертные.

Общаться с царевичем можно было только ночью, а если он нечаянно попадался кому-нибудь на глаза днем, нечестивца предавали смерти. Впрочем, это случалось нечасто. Для того чтобы не провоцировать массовые казни, наследник, по словам одного из посетивших Гавайи путешественников, «вынужден был почти постоянно лежать в закрытом помещении».

На войну за женихами

На свете было, есть и, хочется верить, будет множество разных народов. И как бы ни отличались они друг от друга, всех людей объединяет одно: они женятся и выходят замуж, а некоторые еще и разводятся. Но был один народ (правда, некоторые историки до сих пор сомневаются в его существовании), представители, а точнее, представительницы которого не выходили замуж. Это – амазонки.

Амазонки, как известно, жили на черноморском берегу Малой Азии. Некоторые поздние авторы, правда, пытаются поместить их на берега Меотиды (Азовского моря) или в предгорья Кавказа, но это они делают зря. Более ранние и, видимо, более достоверные источники утверждают, что амазонки жили на территории нынешней Турции, и прекрасно жили. У них было небольшое, но крепкое государство со столицей в городе Фемискира. Была царица, было войско, были прекрасные лошади… Не было одного – мужчин. Что не мешало, а может быть, и помогало амазонкам жить значительно веселее большинства тогдашних женщин. Один раз в году амазонки встречались с мужчинами соседних племен и потом рожали от них детей. Мальчиков они, по разным источникам, либо убивали, либо отдавали отцам. А девочек воспитывали в воинском духе. И отлично обходились без мужей.

Кстати, ни одного народа, который обходился бы без жен, историки не знают. Правда, донские казаки на раннем этапе своей истории декларативно не женились. Но продержались они в своем холостом статусе значительно меньше, чем амазонки. История амазонок насчитывает, по-видимому, несколько веков. А казаки после пары набегов на Крым и на Турцию обзавелись, как они считали, наложницами. Но наложницы скоро превратились во властных супруг. Законы на Дону, конечно, были своеобразные, но жены очень быстро нашли свою нишу в нехитром казачьем законодательстве.

Однако вернемся к амазонкам. Примерно на рубеже VII и VI веков до нашей эры амазонки потерпели сокрушительное поражение от греков. Надо думать, отсутствие мужей здесь ни при чем – любое государство рано или поздно терпит от кого-нибудь поражение. Греки погрузили пленных женщин на три корабля и собрались продать их в рабство. Но в открытом море амазонки взяли реванш и перебили своих похитителей. Однако управлять судами они не умели. Корабли долго носило по морю и в конце концов выбросило на побережье Меотиды возле поселения Кремны (нынешний Таганрог). Вокруг простирались скифские земли. Амазонки сошли с кораблей на берег и первое, что сделали, – угнали табун лошадей. Ездили амазонки, как и все в то время, без седла и без стремян, а удила были достаточно нехитрыми. Амазонки оседлали коней и принялись грабить скифские земли.

Поначалу скифы приняли амазонок за молодых мужчин и отправились отбивать свое имущество. Но после того, как в их руки попало несколько трупов «захватчиков», скифы устыдились. Генетики тогда не знали, но племенным животноводством давно занимались, и скифы, чьи собственные жены славились рыхлостью и тучностью, решили улучшить породу. На совете были отобраны холостые юноши примерно по количеству амазонок. Юноши получили приказ следовать за женщинами и разбивать лагерь поблизости от них, но от битвы уклоняться. Дальнейшее описывает Геродот:

В полдень амазонки делали вот что: они расходились поодиночке или по двое, чтобы в стороне отправлять естественные потребности. Скифы, приметив это, начали поступать так же. И когда кто-нибудь из юношей заставал амазонку одну, женщина не прогоняла юношу, но позволяла вступить с ней в сношение. Разговаривать между собой, конечно, они не могли, так как не понимали друг друга. Движением руки амазонка указывала юноше, что он может на следующий день прийти на то же место и привести товарища, знаком объясняя, что их будет также двое и она явится с подругой. Юноша возвратился и рассказал об этом остальным. На следующий день этот юноша явился на то же место вместе с товарищем и застал там уже ожидающих его двух амазонок. Когда прочие юноши узнали об этом, они укротили и остальных амазонок.

Оба стана объединились, а сложившиеся уже пары зажили семейной жизнью. Так амазонки изменили своему обету безбрачия. Скоро они научились понимать язык скифов, и мужья сделали им официальное предложение:

У нас есть родители, есть и имущество. Мы не можем больше вести такую жизнь и поэтому хотим возвратиться к своим и снова жить с нашим народом. Вы одни будете нашими женами, и других у нас не будет.

Однако амазонки не захотели объединяться с племенем, которое они так долго грабили. Кроме того, им претили семейные обычаи скифов. Амазонки заявили:

Мы не можем жить с вашими женщинами. Ведь обычаи у нас не такие, как у них: мы стреляем из лука, мечем дротики и скачем верхом на конях; напротив, к женской работе мы не привыкли. Ваши же женщины не занимаются ничем из упомянутого, они выполняют женскую работу, оставаясь в своих кибитках, не охотятся и вообще никуда не выходят. Поэтому-то мы не сможем с ними поладить.

В конце концов скифские юноши отправились по домам, забрали свою долю имущества и вместе со своими воинственными женами отправились вверх по течению реки Танаис, чтобы обосноваться там. Они остановились в трех днях пути от устья, что примерно соответствует нынешнему слиянию Дона и Северского Донца. Античные историки утверждают, что от брака скифских юношей с амазонками произошло племя савроматов, действительно жившее в евразийских степях в VI—IV веках до нашей эры. Причем границей между ними и скифами, как говорят археологи, был именно Северский Донец.

Так завершил свою недолгую историю народ, пытавшийся ликвидировать институт брака, а заодно и институт мужей. Но женщины савроматов, хотя и выходили замуж, оказались достойными наследницами амазонок. Геродот пишет:

С тех пор савроматские женщины сохраняют свои стародавние обычаи: вместе с мужьями и даже без них они верхом выезжают на охоту, выступают в поход и носят одинаковую одежду с мужчинами… Что касается брачных обычаев, то они вот какие: девушка не выходит замуж, пока не убьет врага. Некоторые умирают старухами, так и не выйдя замуж, потому что не в состоянии выполнить обычай.

В анонимном трактате «О воздухе, водах и местностях», ошибочно приписанном Гиппократу, утверждалось даже, что амазонке, прежде чем выйти замуж, надлежало убить трех врагов.

Воинственность савроматских женщин подтверждается археологами. Двадцать процентов савроматских могил, в которых найдено оружие, определялись как женские.

Уйдя со своими мужьями от скифов и образовав новое племя савроматов, амазонки поступили весьма разумно. И не только потому, что скифские женщины не ездили на охоту и не покидали своих кибиток. У скифов существовал целый ряд брачно-семейных традиций, с которыми амазонки навряд ли захотели бы примириться. Во-первых – многоженство. Геродот упоминает трех жен скифского царя Ариапифа, причем из контекста вовсе не ясно, что этими тремя царь и ограничился. У царя Скилура было, по разным свидетельствам, от пятидесяти до восьмидесяти сыновей, а значит, и жены исчислялись десятками. Да и у простых скифов, по-видимому, бывало по нескольку жен. Но это еще бы и ничего, возможно, кто-то из амазонок и согласился бы с участью второй или третьей жены. Хуже было то, что, умирая, скифы имели обыкновение прихватывать одну из жен с собой. Геродот, описывая похороны скифского царя, рассказывает, что, помимо виночерпия, повара, конюха, телохранителя и вестника, «в обширном пространстве могилы погребают одну из наложниц царя, предварительно задушив ее». Но археологи считают, что далеко не всегда дело ограничивалось наложницей. Рядом с женщинами, сопровождающими скифов в последний путь, часто находят погребальный инвентарь, типичный для свободных скифянок. Да и сами покойницы, увешанные золотом, порою больше напоминают свободных и любимых жен. Учитывая, что скиф, женившийся на воинственной и ревнивой амазонке, мог поостеречься заводить наложниц, единственной жене поневоле пришлось бы сопровождать своего мужа в царство мертвых. Во всяком случае, если этот муж был знатного рода. И даже когда жену не хоронили вместе с мужем, она могла по наследству перейти к его ближайшему родственнику. Этот обычай, называемый левиратом, Геродот отмечает у скифов. По его словам, Скил получил после смерти отца «царскую власть и одну из жен отца, по имени Опия»… Для амазонок, не привыкших к такому обращению, уход «в савроматы» был, конечно же, мудрым поступком.

* * *

Помимо савроматов, существовал и другой народ, у которого право на брак надо было заслужить с оружием в руках. Но только сражаться должны были не женщины, а мужчины. Зулусский вождь Чака, объединивший десятки южноафриканских племен, покрыл свои владения сетью военных лагерей. Он создал огромную армию, в которую по достижении «призывного возраста» мобилизовал едва ли не всех здоровых мужчин. Причем срок службы был большим, а жениться воины могли только по особому разрешению командования. Даровалось это разрешение лишь тем, кто особо отличился в бою. Видимо, в боях отличались немногие или же критерии у зулусского командования были слишком строгими. Во всяком случае, Чака очень скоро столкнулся с серьезной демографической проблемой: огромным количеством засидевшихся невест, у которых не было никаких шансов выйти замуж, несмотря на принятое в стране многоженство. Невесты взывали к воинственному вождю с просьбой о помощи. Они хотели замуж. Но вождь подошел к решению вопроса с другой, неожиданной для девушек стороны. Он попросту мобилизовал засидевшихся невест во вспомогательные женские полки. Первый такой полк был сформирован в 1818 году и получил официальное имя «Вутвамини» – «те, что созревают в полдень». Так называется сладкий плод, растущий в Южной Африке. Возможно, воинственный Чака считал, что, не вкусив радостей армейской жизни, девушки еще не созрели для брака.

* * *

У племени кунов в Панаме женихи, напротив, перед вступлением в брак должны продемонстрировать не доблесть, а самое постыдное бегство. Причем бежать им полагается не от врагов, а от собственной невесты. Их можно понять: женщины кунов отличаются властностью и независимостью. Именно они являются хозяйками в доме. Они ведают бюджетом семьи и могут самостоятельно заниматься коммерцией, а мужья обязаны отчитываться перед ними в своих тратах и получать их разрешение на сделки. Перед свадьбой девушки кунов проходят жестокий обряд инициации: их в течение четырех дней поливают ледяной водой, заперев в специальной хижине. Потом девушку зарывают в землю, оставляя на поверхности только голову, и прижигают активные точки кусочками раскаленного янтаря… С честью вытерпев мучительные процедуры, девушка начинает готовиться к свадьбе, на которую приглашают всех жителей поселка. Три дня идет пир горой: рекой льется вино, невеста получает подарки, все юноши поселка играют для нее на тростниковых флейтах… Эта свадьба похожа на все свадьбы мира, но есть одно принципиальное отличие: на ней нет жениха. Вернее, он есть, он пирует вместе со всеми, но он еще не знает, что он – жених… Только на третий день девушка объявляет имя своего избранника. По традиции он должен попытаться спастись бегством. А молодежь деревни ловит его и приволакивает обратно к «суженой». Если юноша согласен с выбором невесты, он не слишком сопротивляется. А если не согласен? Считается, что, если юноша действительно не хочет жениться, у него есть шанс спастись. Беда только, что деревни кунов обычно расположены на маленьких островках, на которых негде спрятаться.

* * *

Мужчины племени кагаба в Северной Колумбии тоже нередко пытаются спастись от женских домогательств, но их преследуют не столько невесты, сколько собственные жены. Мужчины кагаба удивительно несексуальны. Исследователи называют две возможные причины этого. Во-первых, посвящение мальчика в мужчины сопровождается у кагаба половым актом. Но по традиции женскую роль в этом действе должна сыграть уродливая беззубая старуха. Возможно, в этом есть определенный резон: у всех народов посвящение в мужчины сопровождается не лирическими развлечениями, а тяжелыми испытаниями и секс со старушкой, во всяком случае, не страшнее тех истязаний, которым подвергали мальчиков, например, в древней Спарте. Но в результате такой инициации юноши получают стойкое отвращение к половой жизни. Во-вторых, по мнению некоторых антропологов, дело не только в первом сексуальном опыте, но и в листьях коки, которые по традиции непрерывно жуют мужчины кагаба… Но кто бы ни был виноват, старушки или кока, факт остается фактом: мужчины кагаба, конечно, женятся, как и все люди, но выполнять супружеские обязанности они не любят. Что же касается женщин кагаба, то они ни со старушками, ни с кокой так тесно не знакомились, поэтому им приходится силой вырывать «взаимность» у мужей. Говорят, это единственная в своем роде община, где организованные группы женщин совершают сексуальные нападения на мужчин.

* * *

На тихоокеанских островах Новые Гебриды (государство Вануату) секс тоже находится в центре обряда инициации. Причем обучение очень напоминает курсы автолюбителей: сначала теория, потом практика и зачет. А пока не пройдешь весь курс, жениться не разрешают. Занятия ведет специальная женщина, которая называется иовханан. Ее знаками отличия считаются яркая косметика и серьги из черепахового панциря. Должность эта считается вполне уважаемой, причем это не профессия, а именно почетная должность – иовханан не берет денег за свою работу. Но настоящий профессионал и без денег умеет получить удовольствие от любимого дела. После того как скучные лекции закончены, мальчики проходят обряд обрезания и вскоре сдают экзамен своему инструктору. И уж тут они на деле должны показать учительнице все то, что она объясняла им в долгие часы занятий. А не сумеешь – приходи на пересдачу.

«Пятнадцать радостей» европейского брака

В Европе так сложилось, что чем дальше на север, тем большими правами пользовались женщины. Хотя равноправие и свобода – не одно и то же, и можно посочувствовать ирландским женщинам, которые несли воинскую повинность до самого конца VII века. Но зато и в любовные битвы они могли вступать по собственному усмотрению. Ирландские саги (события которых относятся примерно к рубежу эр), рассказывают, что Дехтире, мать героя Кухулина, была просватана уже после того, как забеременела. Правда, беременность приключилась не от греха, а от того, что она выпила воду, в которой было заключено семя некоего бога. Но ирландцы-то этого не знали. Они долго судачили между собой, от кого же понесла царская сестра, поговаривали даже, что от собственного брата. Что не помешало знатному ирландцу Суалтаму посвататься к ней и взять ее в жены. Правда, сама Дехтире «стыдилась взойти к нему на ложе, будучи беременной» и избавилась от плода.

Сын Дехтире, герой Кухулин, придерживался более строгих нравов: он объявил, что «никогда бы не согласился взять в жены ту, которая знала мужа до меня». Но одно то, что это требование было объявлено специально и что невесту для Кухулина долго искали по всей Ирландии, наводит на мысли о вольных нравах кельтских девушек. Правда, у Кухулина был еще ряд пожеланий к будущей жене: она должна была равняться ему самому «по возрасту, по облику, по происхождению, по уму и по ловкости, и чтоб была она при этом лучшей мастерицей в шитье». Когда такая девушка, Эмер, была наконец найдена, Кухулину сначала предложили в жены ее старшую сестру. Но она не подошла, так как уже «знала мужа», о чем поговаривали без осуждения.

Выбирать себе супруга кельтские девушки тоже могли сами. Кухулин и Эмер обручились, даже не ставя в известность родителей. И когда потом к Эмер посватался король Лугайд и отец девушки дал согласие, Эмер прямо объявила, что она обещала себя другому и что, если ее отдадут королю, это будет «ущербом для ее чести». Неудалый король отступился, правда, не столько из уважения к свободолюбию невесты, сколько из страха перед ее знаменитым женихом.

Кстати, ирландские мужчины собой могли располагать далеко не всегда. В саге «Любовь к Этайн» рассказывается о короле Эохайде, который, вступив на трон, созвал своих подданных, «чтобы назначить им подати и повинности». Однако подданные отказались исполнить приказ короля на том основании, что он не был женат. И королю пришлось срочно искать себе жену, дабы утвердиться на троне.

* * *

Активно искали себе жен и герои «Песни о нибелунгах», знаменитого европейского эпоса, который начал зарождаться в раннем Средневековье, сформировался на территории современной Австрии на рубеже XI и XII веков и был записан в Германии в начале XIII века. Здесь сплелись нравы и обычаи разных народов и разных эпох. И никого не удивляло, что король Гунтер, выдавая свою сестру Кримхильду замуж за Зигфрида, спрашивает ее согласия:

За одного героя просватана ты мной. Отказом нас не огорчай и стань его женой.

Свадьба была пышной: бракосочетались сразу две пары: король Гунтер с Брюнхильдой и Кримхильда с Зигфридом. Даже воду для омовения рук подавали в золотых тазах. Но обряд сводился к взаимным клятвам, которые были даны тут же, возле пиршественного стола:

Сказала «да» чуть слышно в конце концов она, И тут же Зигфриду женой была наречена. Когда же были клятвы обоими даны В том, что друг другу будут они по гроб верны, Красавицу в объятья воитель заключил И поцелуй при всем дворе от девы получил.

После чего новоиспеченные мужья и жены уселись пировать со своими придворными, а потом попарно отправились в опочивальни. Церковное венчание все же состоялось, но лишь на следующий день:

С почетом превеликим, как королям к лицу, Пошли две пары вместе торжественно к венцу, И радовались люди, на молодых смотря, Что их союз теперь скреплен у Божья алтаря. Шестьсот бургундов юных созвали короли И в рыцарское званье с почетом возвели. Возликовал весь город, и тут же меж собой Был рыцарями новыми потешный начат бой.

* * *

Исландские саги, сохранившие для нас свадебные обряды древних норманнов, часто рассказывают о том, что жен брали из числа пленниц и даже конунги, нимало не смущаясь, женились на рабынях. «Сага об Инглингах» говорит, что конунг Адильс, сын Оттара, захватил во время набега скот, который пасли рабы и рабыни. «Среди рабынь была девушка дивной красоты. Ее звали Ирса… Вскоре оказалось, что она умна, красноречива и во всем сведуща. Она всем очень понравилась, и всего больше – конунгу. Кончилось тем, что он сыграл с ней свадьбу. Ирса стала женой конунга Швеции, и пошла о ней добрая слава».

А если во время такого набега будущий жених убивал родню невесты, такое мелкое недоразумение не мешало их счастливому супружеству. Эта же сага повествует, как Гудрёд Великолепный посватался к Асе, дочери Харальда Рыжебородого, но получил отказ. Тогда нетерпеливый жених спустил свои корабли на воду и осадил упрямого тестя. «Произошла битва. У Гудрёда был большой перевес сил. Харальд и Гюрд, его сын, пали. Гудрёд конунг взял большую добычу. Он увез с собой Асу, дочь Харальда конунга, и сыграл с ней свадьбу».

Впрочем, если женщина не желала жить с убийцей отца и брата (хотя такое странное по тем временам упрямство случалось редко), ей ничего не стоило развестись со своим похитителем. Мы мало знаем о брачных законах норманнов, но несколько причин, позволявших женщине разойтись, известны. Среди них – импотенция мужа. Ну, а если с этим делом все было в порядке, достаточно было уличить супруга в том, что он носит женское платье.

«Сага о людях из Лососьей долины» рассказывает о некой Гудрун, которая вышла замуж за богача Торвальда. Согласно брачному контракту Гудрун сама управляла семейным имуществом и половина его стала ее собственностью. Кроме того, супруг обязался «покупать для нее украшения, так что ни у одной из женщин, равных ей по богатству, не должно быть лучших украшений». Но скоро между супругами возникли споры по поводу должного количества ювелирных изделий. А кроме того, у Гудрун появился любовник… Короче, все основания для развода назрели. Тогда жена по совету любовника сшила для Торвальда рубаху, вырез которой был скроен по женскому образцу. Обманутому мужу было не до того, чтобы изучать тонкости кроя, а скорее всего, он и вовсе не разбирался в модах. Неудачливый супруг надел злополучную рубаху и тем самым подписался под собственным разводом, а заодно и разделом имущества. «Этой же весной Гудрун объявила, что она разводится с Торвальдом, и вернулась в Лаугар. После этого разделили имущество Торвальда и Гудрун, и она получила половину всего, и была теперь богаче, чем раньше».

Скандинавские и исландские мужчины тоже имели право прогнать жену, надевшую мужское платье, а именно – штаны. Но им даже и такого повода не требовалось.

«Сага о Ньяле» рассказывает, как некто Траин приехал в гости на свадьбу со своей женой Торхильд. Женщины у скандинавов пировали вместе с мужчинами, хотя и сидели на специальной «женской скамье». На пиру Траин увлекся другой девушкой, и, когда жена попеняла ему за это, «он тут же поднялся из-за стола, назвал своих свидетелей и объявил о разводе с ней.

– Я не потерплю ее насмешек и брани, – сказал он.

Траин так рьяно взялся за дело, что не пожелал дольше оставаться на свадебном пиру, если она не уедет. И она уехала. После этого все снова уселись на свои места, стали пить и веселиться».

Своей неожиданно обретенной свободой Траин воспользовался немедленно: он тут же, на пиру, попросил у Хёскульда руку его внучки Торгерд. Хёскульд не возражал, но скандинавы не решали такие вопросы без участия женщин. Жених со сватом подошли к женской скамье. «Гуннар спросил мать и дочь, согласны ли они на сговор. Те ответили, что не возражают, и Халльгерд помолвила свою дочь».

Такая поспешность со стороны невесты и ее матери могла бы вызвать удивление, но дело в том, что по скандинавским традициям брак был вообще очень выгоден для женщины. Муж платил за невесту выкуп, который переходил в ее собственность. Кроме того, муж должен был сделать молодой жене так называемый «утренний дар». А отец давал дочери приданое, которое, если муж оставлял жену, тоже становилось ее собственностью.

Позднее это было закреплено законодательно. Шведский «Закон Вестьётов», записанный в XIII веке, говорил: «Как только они лягут вместе на перину и под простыню, тогда она владеет третьей частью имущества и тремя марками из его доли как утренним даром».

Законы Гулатинга (тоже Швеция и тоже XIII век) разрешают девушке самой избрать себе мужа. Точнее, эта обязанность возгалается на родителей, но, если ослушница выйдет замуж, «не спросясь у своего отца, или матери, или брата, или у того, кто является для нее сватом», никаких особо страшных карательных мер против нее не принимается, хотя по закону она и лишается наследства. Что касается вдовы, «она может сама выйти замуж за кого хочет, посоветовавшись с кем-либо из своих родичей».

Толерантные шведы даже супружескую измену карали не слишком строго:

…Никто не привлекает женатого мужчину или замужнюю женщину к ответственности за прелюбодеяние, кроме как супруги друг друга… Если женщина ложится с другим мужчиной, а не со своим мужем или расходится с ним вопреки Божьим законам и людским, в таком случае она лишается своего свадебного дара. И если муж предлагает ей жить вместе, а она не хочет, он должен хранить и распоряжаться всеми частями имущества, пока она жива. А потом ее ближайший наследник забирает приданое, но не свадебный дар.

Но это все – законы о выборе мужа и о разводе. А что же сама свадьба? Она тоже игралась строго по регламенту. На острове Готланд в XIII веке (это у шведов был век массовой записи законов) был принят закон «О свадьбе». В нем, в частности, говорилось:

О едущих в повозках [с приданым] предписывается, что в каждой должно ехать не больше двоих. Следование родственников верхом запрещено. Свадебная месса пусть поется там, где находится молодой муж и должна праздноваться свадьба. Пусть молодой муж пошлет трех человек к своей невесте… Свадьба должна праздноваться со всем народом два дня. И пусть дары дает тот, кто хочет, согласно своему желанию. Брать еду с собой на свадьбу запрещено… После поминовения Марии пусть каждый получит разрешение ехать домой, и пиво пусть больше не вносят. Тот, кто это нарушит, пусть заплатит 12 марок стране. И тот, кто придет без приглашения на свадьбу или на пир, пусть заплатит 3 эре пеннингов.

Король Мангус, получивший прозвище «Исправителя законов», пошел еще дальше и строго ограничил не только сроки проведения свадьбы, но и количество гостей; приглашать следовало не более, чем «одного епископа и сопровождающих его каноников, и двух других каноников, восемь рыцарей, сорок оруженосцев, двадцать бондов и десять священников». А ежели кто являлся на свадьбу незваным, он должен был заплатить штраф, размер которого колебался от 40 марок для члена королевского совета до 3 марок для «наймита». Деньги эти делились между королем и хозяевами дома, которых незваные гости ввели в расход. Это была огромная сумма: тот, кто не мог заплатить, должен был одну марку отрабатывать в течение года. Поэтому, надо думать, незваные гости на шведских свадьбах перевелись мгновенно. Да и званые не засиживались, потому что тех, кто гостил дольше двух дней, тоже штрафовали.

Традиционным свадебным напитком в Скандинавии считалось пиво. Его пили и на самой свадьбе, и на обручении. И даже в законах упоминается «обручение на трех пивных собраниях» – после него жених получал юридические права на свою невесту.

Но кроме законных жен и у викингов, и у более поздних скандинавов нередки были наложницы, чей статус не слишком отличался от статуса жены. С ними играли так называемые «неполные свадьбы» с сокращенным обрядом. Имущественные права наложниц были ограничены. «Сага об Эгиле» рассказывает, как после смерти Бьёргольва его сын от законной жены выгнал из дома наложницу отца и ее детей. Тем не менее в Норвегии известно несколько случаев, когда незаконный сын короля наследовал власть и корону.

* * *

Вообще в течение едва ли не всего Средневековья Западная Европа достаточно свободно относилась и к многоженству, и к разводам. С одной стороны, католическая церковь категорически запрещала развод. Но с другой стороны, она не настаивала на венчании. А раз нет венчания, то ни с разводом, ни со статусом многочисленных жен особых проблем не возникает. А если они и возникают, то разрешить их можно.

В 866 году Папа Римский Николай I в послании болгарам описал церковный обряд заключения брака. Но затем он пишет: «Однако не будет грехом, если всего этого не будет при брачном договоре, достаточно лишь согласия тех, о браке которых идет речь…».

Папа Александр III в конце XII века подтверждает, что брак может быть заключен или перед священником, или перед нотариусом и свидетелями. Тридентский собор, утвердив обязательную форму брака для католиков, тоже не ввел обязательного венчания. Было постановлено, что при заключении брака священник должен присутствовать в качестве свидетеля, а венчание желательно, но не обязательно… В результате все в общем делали, что хотели.

На рубеже VI—VII веков епископ Григорий Турский в своей «Истории франков» описывает женитьбу короля Хлотаря на двух сестрах. Когда король Хлотарь был уже женат на Ингунде и «любил ее одну», она обратилась к нему с просьбой найти подходящего мужа для своей сестры Арегунды. Хлотарь отправился к свояченице и неожиданно сам женился на ней. Первой супруге он сказал: «В поисках богатого и умного мужа для твоей сестры я не нашел никого лучшего, чем я сам. Так знай, что я взял ее в жены, и я не думаю, чтобы это тебе не понравилось». Жена вполне согласилась с выбором мужа. Епископ, описавший брачные подвиги Хлотаря, хотя и назвал его «человеком распутным», однако никаких сомнений по поводу законности полигамного брака не высказал. Франки тоже сомнений не высказали, более того, после смерти короля отцовский престол унаследовал именно сын от Арегунды.

О том, как легко, несмотря на все протесты церкви, расторгались и вновь заключались браки, можно судить по истории семейства сеньоров Монпелье. Гильем VIII, сеньор Монпелье, женился на Евдокии, дочери византийского императора. Торжественное бракосочетание состоялось в 1181 году. Но уже пять лет спустя супруги друг другу надоели, тем более что Евдокия родила дочку, а не чаемого мужем сына, а сам Гильем влюбился в Агнессу, родственницу арагонского короля. Гильем обратился за разводом, «дабы иметь сына», но не получил его. Папа Римский лично направил неверному мужу приказание сохранить семью под угрозой отлучения от церкви. Но Гильем не послушался папу, а послушался голоса сердца. Он спровадил надоевшую супругу в монастырь и привез новую избранницу в Монпелье. Агнесса была дамой голубых кровей, за ее спиной стоял король арагонский, и она не могла занимать положение простой наложницы. Поэтому она была объявлена законной женой и соправительницей. Тщетно папа Целестин III выносил специальный приговор, аннулирующий брак с Агнессой, – ее старший сын стал наследником, Гильемом IX.

Тем временем дочку от Евдокии, двенадцатилетнюю Марию, отец выдал замуж, но она вскоре овдовела. Пятнадцатилетнюю вдову выдают замуж повторно, за графа Комменжа-Бернара IV, уже дважды разведенного. Вскоре он развелся и с Марией, чтобы вступить в четвертый брак, несмотря на отчаянные протесты папы Иннокентия III. Развод с Марией, конечно же, не был «законным», как был не слишком законным в глазах церкви и сам брак. Но это не помешало Марии вновь выйти замуж за овдовевшего арагонского короля Педро П. Вскоре Педро тоже начинает дело о разводе. Он ведет отчаянную переписку с Иннокентием III, требуя расторжения брака. Сама Мария, изгнанная мужем, уезжает в Рим и умирает раньше, чем король умудряется добиться развода. Поговаривали, что он подослал к ней отравителей, решив, что договориться с ними проще, чем с папой.

Впрочем, Средневековье предлагает нам и противоположные примеры. Сохранились свидетельства о супругах, которые не только не разводились и не изменяли друг другу, но и в браке сохраняли полное целомудрие. Уже упомянутый Григорий Турский описывает бракосочетание клермонтского сенатора Инъюриоза с некой богатой и добродетельной девицей. После того, как была сыграна свадьба и молодых, по обычаю, уложили в постель, невеста вместо того, чтобы исполнить свои супружеские обязанности, отвернулась к стене и горько заплакала. Выяснилось, что достойная девица дала обет безбрачия, но почему-то не удосужилась предупредить об этом своего жениха. И теперь она лила слезы над тем, что «должна была удостоиться участи небесной, а ныне опускается в бездну». Поначалу юноша, не столь твердый на стезе добродетели, пытался спорить. Но никакие мысли о том, что они – единственные дети у родителей, никакие доводы о необходимости продолжения рода не могли смутить чистоту девицы. В конце концов добродетель победила. «После этого они прожили вместе, почивая на одном ложе, много лет и сохраняли невинность, достойную похвалы».

Конечно, такие подвиги добродетели были редкостью, и все же к концу XIV – началу XV века идеи моногамного, освященного церковью брака овладели умами масс. Во Франции, например, на рубеже веков стали популярны так называемые «шаривари» – кошачьи концерты и хулиганские выходки возле церквей, где венчали вдовцов, или возле домов таких новобрачных. Церковь никогда не ограничивала браки вдовцов, но народ, решивший быть «святее папы», почему-то счел эти браки аморальными. Запреты церкви на «шариварщиков» не действовали, но вовремя уплаченный выкуп, как правило, помогал.

В это же время, когда с нерасторжимостью брачных уз стали наконец считаться, анонимным французским автором был написан блистательный трактат «Пятнадцать радостей брака».

Брак заключает в себе пятнадцать состояний, кои женатыми людьми почитаются за великое блаженство и сладчайшее утешение, мною же, из ума еще не выжившим, сочтены горчайшими и жестокими муками, тяжелее коих не видано на земле, ежели не поминать, конечно, о четвертовании и пыточном колесе. Но, заметьте при том, я женатых отнюдь не осуждаю, напротив, хвалю и одобряю поступок их от всей души, ибо для чего же и рождаемся мы на свет, как не для того, чтобы каяться, страдать да смирять грешную нашу плоть, тем самым прокладывая себе дорогу в рай.

Пятнадцать глав трактата описывают брак с пятнадцати разных сторон. Автор рассказывает о том, как жена будет требовать от мужа денег и нарядов, как она наводнит дом родственницами и служанками, как будет изменять, как пустит по ветру состояние супруга.

Вот, к примеру, хочется ему посидеть за беседою, а его спать отсылают. Или взбрело ей в голову свершить что-либо тайное, так она разбудит мужа в полночь и, спихнув с постели, напомнит про какое-нибудь якобы неотложное дело или же пошлет в паломничество по обету, что сама дала, потому как ей в бок вступило; куда денешься – поплетется бедный в любую погоду, в дождь и в град.

…Имение его придет в упадок, сам он состарится да высохнет, что твои мощи. И тщетно станет он заботиться о своем доме и оберегать добро от разорения – дела его расстроятся, все пойдет кувырком. Так и суждено ему маяться в брачных сетях, куда угодил он, приняв семейные мучения за радости; не попади он в сети, не кончил бы столь плачевным образом и не спознался бы с эдакими бедствиями.

Иногда доведенный до отчаяния муж решается разыскать жену и «вовсю расчихвостить ее, а то и убить до смерти, каковое намерение вовсе не хорошо и не разумно». Но в дело вмешиваются многочисленные родственники, и муж, как всегда, оказывается виноватым. «Вот как попадаются простаки в брачные сети, не ведая о том, что их там ждет, а кто еще не попался, рано или поздно тем же кончит: загубит в браке свою жизнь и в горестях окончит свои дни».

Не перечесть тех мук, которые ждут страдальцев, связавших себя узами брака. Но конец у всех мужей один. Этим рефреном: «…и в горестях окончит свои дни», – заканчивается каждая из пятнадцати глав трактата.

* * *

Лишь к концу XVI века во Франции церковное венчание стало обязательным. Но не прошло и двух веков, как грянула Великая французская революция. Одним из первых ее деяний была Конституция 1791 года, которая декларировала: «Закон рассматривает брак только как гражданский контракт». А на следующий год в революционной Франции была объявлена полная свобода развода.

Немало сложностей встало на пути у брачующихся в эпоху Реформации. Во многих странах появились люди, чья религия не совпадала с государственной. Во Франции в конце XVII века протестантское духовентство было изгнано из страны. Но протестанты остались. Они хотели жениться и выходить замуж, но делать это стремились по канонам своей религии. В результате немногие протестантские пасторы стали совершать так называемые «браки пустыни». Пустыню, конечно, приплели для красного словца, потому что пустынь во Франции нет и пасторы-нелегалы скрывались в лесах и пещерах. Но дело свое они знали и в одном только 1752 году обвенчали сто пятьдесят тысяч пар. В глазах государства эти браки стояли, конечно же, вне закона.

* * *

В Англии брачные реформы тоже произошли на волне революции. Обязательный гражданский брак «перед судьей» был введен Кромвелем. Но гражданам не понравилось, что на супружескую жизнь их благословляет тот же самый судья, который посылает людей на виселицу. А поскольку виселица за годы парламентского правления и Протектората всем изрядно приелась, после реставрации 1660 года закон отменили.

В Англии эпохи Реформации опальных пастырей было принято навещать не в пещерах, а в тюрьмах. Особенно популярны были священнослужители, сидевшие за долги. Священник, он и в тюрьме священник, и призванная им благодать не становится менее благодатной от того, что пастырь пребывает на нарах. А вот самому пастырю за нарушение закона о браке ничего грозить не может, потому что он уже и так сидит с конфискацией и сидеть ему предстоит долго. Поэтому новобрачные, не согласные с официальной религией или имеющие какие-либо проблемы с законами о браке, валом валили в тюрьмы. В начале XVII века среди женихов и невест особенно популярна была тюрьма Флит в Лондоне. Сидевшим там священникам помогали рекламные и брачные агенты, дело было поставлено на широкую ногу. Джон Гэйнам сидел и работал во Флите чуть больше тридцати лет. Он носил прозвище «Дьявол из ада», что не помешало ему скрепить узами брака и призвать Божью благодать на тридцать шесть тысяч супружеских пар.

А те англичане, которые почему-либо не хотели венчаться в церкви, могли совершить небольшое путешествие в Шотландию. В XVIII веке это стало особо актуально: с 1753 года Англия признавала только церковный брак, причем заключенный в лоне государственной англиканской церкви. Но Шотландия, хотя и входила в состав Соединенного Королевства, английским религиозным законам не подчинялась. Она еще раньше отделилась от Рима, и Реформация здесь проходила по-своему. Поэтому шотландцы могли вступать в брак, как хотели, не оглядываясь на Англию. А хотели они, как проще, и для признания брака законным жениху и невесте достаточно было заявить о своем согласии в присутствии хотя бы одного свидетеля.

Мятежным английским новобрачным, не желавшим иметь дело с англиканской церковью или с церковью вообще, достаточно было перейти границу и подойти к первому же дому на окраине ближайшего селения. На окраине, как правило, живет кузнец. И он, как правило, всегда на месте. Так возник обычай заключать браки в кузнице. Это, кстати, вполне вписывалось в индоевропейскую фольклорную традицию (в том числе и античную, и славянскую), по которой «брачные узы» кует кузнец. Вряд ли юные англичане, стремившиеся к радостям брака, думали о фольклорных традициях, но факт остается фактом: в Шотландии браки стали заключаться в кузницах. Большой популярностью пользовалась кузница в деревне Гретна-Грин на английской границе. Это прибыльное дело переходило от отца к сыну, велись учетные книги…

Кроме того, специальный «брачный» катер регулярно ходил на остров Мэн, который пользовался определенным самоуправлением.

В 1836 году в Англии была разрешена гражданская регистрация брака. Но традиция ездить к шотландским кузнецам укоренилась. В конце концов англичане обиделись и запретили своим молодоженам вступать в брак в Шотландии, если они не прожили там хотя бы трех недель.

* * *

В XIX веке гражданская регистрация брака была введена во многих европейских и американских государствах. Кроме того, в США некоторые штаты имеют собые законы о браке. Как правило, здесь достаточно заявить о своем намерении в присутствии любого духовного лица. Это может быть представитель самой крохотной секты, лишь бы секта уполномочила его совершать таинство. Кроме того, по законам штата Нью-Йорк супругов может «обвенчать» и судья, и полицейский, и мэр, и даже вице-президент Общества моральной культуры. А если ни представителей полиции, ни представителей моральной культуры под рукой нет, то сгодятся любые два свидетеля, согласные подписать брачный документ.

Чин свадебный

На Руси семейное и брачное право впервые зафиксировано в 1051—1053 годах. Был издан специальный документ: «Указ князя Ярослава о церковных судах». К тому времени Русь была давно и успешно крещена, и разрешение семейных споров князь передал под юрисдикцию церкви. Церковное венчание еще не привилось: по свидетельству современника, венчались только князья и бояре, а простой люд заключал помолвки и играл свадьбы по старинке. Однако развестись по старинке уже не получалось: поругавшиеся супруги бежали искать княжеской правды, а найти ее можно было только в церковном суде. Церковь охотно взяла на себя разрешение семейных споров даже в том случае, когда семья была невенчанной и супруги жили «во грехе». Тем более что она, по мудрому решению князя, получала большую компенсацию, чем даже потерпевшая сторона. Так, если жених после помолвки отказывался жениться, то невеста согласно «Указу» Ярослава получала за свой позор три гривны, а митрополит, хотя позора и не терпел, – шесть гривен. Еще одна гривна доставалась родителям невесты «за сыр» – обряд разрезания сыра был главной частью помолвки. Таким образом, оскорбленные чувства невесты оценивались в три головки сыра.

Предусмотрел Ярослав и санкции против умыкания невесты, причем каралось как «добровольное» умыкание, так и насильственное. Но направлен этот закон был не на защиту самой невесты, а на защиту родительских прав. Согласно «Указу», родители имели право поженить детей без их согласия. Впрочем, «если девушка не захочет замуж, а отец и мать выдадут силой, а она что-либо сделает над собой, отец и мать отвечают перед митрополитом». Закон ставил в трудное положение родителей, у которых дочери вообще не хотели замуж: выдашь насильно – будешь отвечать перед митрополитом, не выдашь – опять-таки будешь отвечать: «…если девушка из великих бояр не выйдет замуж, родители платят митрополиту пять гривен золота, а меньших бояр – гривна золота, а нарочитых людей – двенадцать гривен серебра, а простой чади – гривна серебра».

Но в основном, конечно, девушки замуж хотели и выходили. После свадьбы они поступали под почти полную власть мужа. Так, указ Ярослава предусматривает ответственность мужчины за побои, нанесенные чужой жене, но если жена своя, то бить можно. Если жена уходила к другому, она, как существо бесправное и неимущее, материальной ответственности перед законом не несла: штраф должен был уплатить соблазнитель. Преступную жену обратно мужу не возвращали, но ее передавали «в церковный дом», дабы она впредь не грешила.

Указ Ярослава отнюдь не был направлен на умножение церковных браков. Скорее, наоборот: он гласил, что, если муж оставит венчанную жену, он должен уплатить двенадцать гривен (естественно, не жене, а митрополиту). За развод с невенчанной женой штраф причитался в два раза меньше. Но то ли русичи, вступая в брак, не задумывались о разводе, то ли считали, что двенадцать гривен за свободу – не деньги, но в итоге венчание приняло на Руси массовый характер. Хотя бывали и упорствующие, для них в 1774 году Священный Синод издал «высочайший указ», угрожающий уклонистам анафемой.

К XVI веку сложилась церемония свадьбы, соединяющая религиозные и народные традиции. А для того, чтобы молодые и их родичи не запутались в многочисленных правилах, был записан «Чин свадебный» – руководство по проведению сватовства, свадьбы и последующих пиров. В «Чине» расписано все: и как приезжают сваты, и как «садятся по чинам за стол: какие приехали с женихом – на лавке, а здешние – на скамье», и как священник перед сговором вспоминает «праотцев Авраама и Сарру», и как пишут «записи договорные и рядную грамоту, условясь, и сколько за договор, и сколько приданого…». Указывается даже, кто, с кем и как должен целоваться при заключении брачного договора. Так, теща и ее боярыни после подписания договора целуются через платок со всеми приезжими. Невесте же целоваться не должно. Простолюдинка, впрочем, могла наблюдать чужие поцелуи, стоя подле матери, а боярышне не дозволялось даже присутствовать при решении своей судьбы. И позднее, когда назначен день свадьбы и начинается всеобщая суета, автор «Чина» рекомендует: «…и с обеих сторон тут съезжаются, перебирают наряды, лошадей, а невесту положат за занавеской на постели».

Свадьбу играют в доме невесты. В этот день, после того как в обоих домах отслужили службу, к жениху отправляется торжественный поезд. Но везут пока еще не молодую жену – везут постель. Столь важный предмет супружеской жизни должны доставить к дому жениха его дружка, пятеро-шестеро конников, одетых в шитые золотом одежды, и десять пеших сопровождающих.

А в санях две лошади сивые, а около саней боярские слуги в нарядном платье, на облучке же станет постельничий из старших в золоте, держит образа. А за постелью следом поедет сваха в наряде, а наряд бы был: желтый летник, шубка красная, а еще в платке и в бобровом оплечье.

После многочисленных церемоний постель водружают в подклети, в сенцах. Ее укладывают на стоящие стоймя «тридевять» ржаных снопов.

В головах же поставят образ, а по четырем углам на прутьях по паре соболей, да по калачику крупитчатому, да поставец, а на нем двенадцать кружек с разным питьем, с медом и с квасом, да ковш один, да чарку одну же, чтобы была она гладкая и без выступов; или братину круглую без носка.

Не забыл автор «Чина» и блюдо, на котором невеста оставит свое монисто, и миски, в которые будут уложены жениховская шляпа и невестина кика. В углу, за занавеской, надлежало положить пуховик и поставить «большой кумган теплой воды, два таза, большую лохань да две обычные». Когда все устроено, дружки запечатывают двери сенцов своими печатями, но этой предосторожности мало: комнату остаются стеречь двое постельничих, «и быть им, постельничим, без еды».

И так, шаг за шагом, описывается в «Чине» весь ход брачной церемонии. И то, как накрывают стол, на котором должны быть «скатерть, и посуда, и хлеб, и калачи одни и те же для всех, до самого последнего гостя». И как должны быть одеты званые боярыни: «на всех летники желтые и шубки красные, в платках с оплечьями бобровыми, а зимой в меховых шапках». И кто с какой стороны должен подходить к столу, и кто где сидеть:

боярыни с одной стороны, а бояре – напротив. И в какой именно момент невесте полагается плакать… И как должна сваха расчесывать головы молодым, возложив после этого кику на расплетенные волосы невесты… И как после венчания новобрачные должны разбить чашу: «вниз ее не швырять, а просто выпустить из рук и осколки разбить ногою». И кто именно должен раздевать молодую пару в сенцах перед тем, как уложить в постель.

Этим рекомендациям нет числа. И лишь одно оставляет автор «Чина» на усмотрение самих новобрачных: «и когда свекровь, и дружка, и сваха из сенцев выйдут, жених с невестой что хотят, то и делают».

Следующее руководство, тоже созданное в XVI веке, относится уже не к свадьбе, а к семейной жизни. Это – знаменитый «Домострой», записанный духовным наставником Ивана Грозного Сильвестром в виде наставления сыну Анфиму, служившему «в царской казне у таможенных дел». «Домострой» дает юному таможеннику детальнейшие советы на все случаи жизни. Достаточно почитать заголовки: здесь и «Как тайнам Божиим причащаться… и Страшного суда ожидать», и «Как порядок в избе навести хорошо и чисто», и «Как в погребе хранить всякие припасы соленые… икру, рыжики, грузди». Есть и глава «Как дочерей воспитать и с приданым замуж выдать». Впрочем, по поводу выдачи замуж рекомендации Сильвестра особой Америки не открывают и касаются в основном сбора приданого. Наставник рекомендует откладывать его со дня рождения дочери: «…добавлять всегда понемножку, а не все вдруг, себе не в убыток, и всего будет полно. Так дочери растут, страху Божью и знаниям учатся, а приданое их понемногу прибывает». Сильвестр настаивает также на том, что дочь надо отдавать замуж «беспорочной», ибо тогда «великое дело совершишь и в любом обществе похвалишься».

Сильвестр высоко ценит добродетельных, трудолюбивых и молчаливых жен, утверждая, что «получше то камня драгоценного». Хорошая жена «даст… пищу дому и дело служанкам», «руки свои протягивает к прялке, а персты ее берутся за веретено». Она «умеет и печь, и варить, и любое дело домашнее знает, и всякое женское рукоделье умеет». Она ни на час не остается без рукоделия, «разве что заболеет». Она не любит «хмельного питья» и употребляет лишь «бесхмельную брагу и квас и дома, и на людях». Она «тайком от мужа не ест, и не пьет и захоронков еды и питья втайне от мужа своего не держит». Она ходит в гости и зовет гостей только с позволения мужа. С гостями она беседует «о рукоделье, и о домашнем хозяйстве, и о праведном христианском житии». Она не насмешничает, и не болтает, и не допускает «песен бесовских, и всякого сквернословия, и блудливых речей». Она не общается ни с волхвами, ни с колдунами и «всяких заговоров не знает»…

Не любая жена является таким кладезем добродетелей, поэтому «следует мужьям поучать жен своих с любовью и примерным наставлением… Но если жена науке такой и наставлению не следует, и того всего не исполняет… должен муж жену свою наставлять-вразумлять один на один и в трепете, а поучив – простить, и попенять, и пожурить любовно да вразумить, но при том ни мужу на жену не сердиться, ни жене на мужа – всегда жить в любви и в согласии».

Для того чтобы рекомендуемые любовь и согласие были полными, мужу при поучении жены предлагается «за любую вину ни по уху, ни по глазам не бить, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колотить, ничем железным или деревянным не бить». Бить жену предлагается исключительно плетью, «по вине смотря». Но даже и здесь Сильвестр рекомендует гуманность и осмотрительность: «Плетью же в наказании осторожно бить: и разумно и больно, и страшно и здорово, но лишь за большую вину, под сердитую руку, за великое и за страшное ослушание и нерадение». После чего поумневшую жену рекомендуется «успокоить, пожалеть и приласкать». И тогда «года свои проживут они в добром мире; за хорошую жену похвала мужу и честь»!

Надо полагать, Иван Грозный, человек начитанный и владевший неплохой библиотекой, был знаком с сочинением своего духовника. Но вероятно, он недостаточно прислушивался к советам мудрого пастыря, потому что семейная жизнь царя «не задалась». Иван Васильевич был женат семь раз, и по крайней мере пять из них – неудачно. Несложившаяся семейная жизнь царя тем более удивительна, что жен ему подыскивали всем миром, по всей России. Когда молодой царь в 1547 году надумал жениться, по городам и весям были разосланы специальные комиссии, состоявшие из придворных и дьяков с подьячими. Они должны были отобрать подходящих кандидаток, учитывая их происхождение, возраст, внешность и состояние здоровья как самих девушек, так и их родителей. Заодно подыскивали невесту и царскому брату, слабоумному князю Юрию.

Царские сваты были отправлены «на Коломну, и на Коширу, и в Серпухов, и в Торусу, в Боровеск, и в Колугу, и в Козелеск, и в Воротынеск, во Тферь и в Торжек, на Кострому, в Переславль, в Ростов и в Ярославль, в Володимер, в Суздаль, в Юрьев…».

Им были даны грамоты для передачи родителям потенциальных невест с сообщением, что комиссия будет «смотрити у вас дочерей девок нам невесты… А которой вас дочь девку у себя утаит… тому от меня быть в великой опале и в казни».

Бояре, однако, не торопились предъявлять своих дочек царским сватам. Они понимали, что это лотерея, где шанс на выигрыш ничтожен, а хлопот и позора от таких смотрин может быть предостаточно. Тем более что у невесты, не прошедшей по конкурсу к царю, имелась опасность достаться его слабоумному брату, который, несмотря на свое происхождение, вряд ли был завидной партией. Сохранилась «Отпись кн. И.С. Мезецкого и дьяка Г. Щенка Белого о ходе смотра невест в Вязьме и Вяземском уезде». Растерянные сваты сообщали царю:

И мы, государь, живем в Вязьме две недели, а ни один князь или сын боярской сами у нас не бывали и дочерей своих к нам не везут. А у городцких, государь, людей дочерей таковских нет, люди все молоды, не дородны.

Другая комиссия писала тем временем из Ростова:

И после того есмя, государь, жили в Ростове неделю, и к нам, государь, из Ростовского уезду не бывал никаков человек.

Неудачливый жених разослал по городам и весям новые грамоты «с опалою» для нерадивых родителей:

И вы то чините не гораздо, что наших грамот не слушаете. И вы б однолично часа того поехали з дочерьми своими ко князю Ивану Семеновичи Мезецкому да к дворцовому дияку к Гаврилу к Щенку. А которой вас к ним з дочерьми своими часа того не поедет – и тому от меня быти в великой опале и в казни.

То ли родители невест испугались «опалы и казни», то ли поняли, что в условиях массового саботажа шансы участников повышаются, но невесты стали понемногу поступать. Около 2 января 1547 года князь Мезецкий с дьяком Щенком отсылают царю «Опись о смотре княжны А.В. Гундоровой, дочери кн. В.И. Гундорова»:

Княжна Овдотья, а лет ей 12, телом ровна, ни тонка, ни толста, очи находили на черно, нос по лицу не долог, волосы темнорусы. А про болезнь князь Василей сказал, что дочь его Овдотья была в ребячестве огновою больна, а нынече дал Бог болезни нет…

В конце концов царь женился на Анастасии Романовой, которая была его женой в течение шестнадцати лет, до самой своей кончины. Потом Грозный еще дважды вдовел и трижды отправлял неугодных супруг в монастырь, а последняя жена царя его пережила. С первыми тремя его венчали. С четвертой возникла заминка: церковь не признает четвертый брак. Царь клялся, что предыдущая жена, заболевшая сразу после свадьбы, так и не успела свершить свои супружеские обязанности, поэтому брак «не считается». В конце концов его, в нарушение всех правил, обвенчали, но потребовали церковного покаяния… С пятой, шестой и седьмой женами Грозный жил в невенчанных браках.

Похоронив трех жен и столько же отправив в монастырь, царь снова решил жениться и снова воспользовался услугами сватов, разосланных по всей Руси. Теперь он подыскивал невесту сразу себе и своему старшему сыну Ивану.

О том, как происходил смотр невест, с возмущением пишут ливонцы Иоганн Таубе и Элерт Крузе, некоторое время служившие в опричнине:

Сначала в 70 году послал он нескольких лиц во все края, где только ни простиралась его обширная страна, осмотреть всех девушек, молодых и старых, высшего и низшего сословия, заметить и описать их имена, рост и наружность, чтобы не могло быть никакого подмена и обмана, и велел всех их, в количестве 2.000, привести в Александровскую слободу.

Когда они все собрались со всех концов и краев, осматривал он их следующим образом, для чего употребил почти целый год. Каждую особу или девушку приказал он привести в дом, где она должна была одеться наряднейшим образом. Затем он входил в комнату вместе с двумя или тремя доверенными лицами, тоже разодетыми самым тщательным образом, кланялся им, говорил с ними немного, осматривал их и прощался с ними. Указанным образом поступил он со всеми; тех, кто не понравился ему, употреблял он для позорного плотского сладострастия, раздавал им кое-что и выдавал их замуж за своих палачей, или они были вовсе прогнаны безжалостным образом. Из всех осталось 24, и, подержав их доброе время одну за другой, выбрал он из них 12, и когда мы 26 июня 1571 г. были у него в Александровской слободе, избрал он для себя и своего сына тех, кого он хотел, следующим образом: они должны были снять все украшения и платья и дать осмотреть себя безо всякого затруднения и сопротивления нагими. При этом присутствовал его доктор, и он должен был осмотреть их мочу в стакане и определить и высказаться относительно их природы, свойств и здоровья. После всего этого выбрал он одну себе, дочь незнатного купца по имени Григория Собакина, а сын – псковского происхождения из рода Сабуровых, и обе были взяты в жены, и в день св. Михаила состоялась свадьба.

Как проходили царские свадьбы XVI—XVII веков, мы знаем из подлинных документов, хранящихся ныне в Российском государственном архиве древних актов. Начинались торжества в воскресенье или в четверг (обязательно в мясоед) и продолжались от двух до четырех дней. Свадьбу играли в парадном зале Грановитой палаты. Здесь застилали полы дорогими коврами и сукнами. Место, на котором должны были восседать молодые, приподнимали над полом, украшали бархатом, соболями и шитыми золотом подушками. Для новобрачных ставили отдельный стол; стол для гостей располагали вокруг, «покоем». В день свадьбы жених и невеста не могли видеть друг друга. Жених, одетый как для коронования, сидел у себя, а невеста ждала в Золотой Царицыной палате.

Торжества начинались приходом царя со всем его «поездом» в палату к невесте. Общаться молодые еще не могли, и царь через своего дружку повелевал невесте отправляться в Грановитую палату. Невеста шла первой, ее сопровождали свахи, боярыни и постельницы. Специальный «окольничий» вместе с дьяком «берегли путь», а протопоп кропил этот путь святой водой. Царь отправлялся следом, его сопровождали «тысяцкий» – главный свадебный распорядитель со стороны жениха – и дружки. Тут же шли свечники, каравайники, фонарщики…

Свадебный стол встречал новобрачных символическими хлебом, солью и сыром. Но доставалось это скромное угощение не им. Пока дружки жениха кормили гостей, сваха – обычно жена тысяцкого – чесала молодым волосы, смачивая гребень в вине и в меду. Так что похвастаться пышной свадебной прической будущая царица, в отличие от современных невест, не могла. Потом на ее слипшиеся волосы накидывали фату, молодых обсыпали хмелем (символом достатка и плодородия) и обмахивали соболями (знаком царственного богатства). Подаркам невеста тоже порадоваться не могла: согласно ритуалу именно она должна была сделать через своего дружку подарок царственному жениху. А потом, строго по списку, стольники от имени молодых подносили подарки их родителям и близким.

Венчание проходило в Благовещенском соборе Кремля. А в 1671 году царь Алексей Михайлович перенес его для пущей торжественности в кафедральный Успенский собор, где было принято отмечать особо значимые для страны события. С этого момента свадьба царя из его семейного дела превратилась в дело первостепенной государственной важности.

Зимой жених ехал к венчанию верхом, а невеста в санях. Если же свадьбу играли летом, то молодые попросту шли пешком, взявшись за руки. Им под ноги кидали ковровые дорожки, а над ними по всей Москве звонили колокола.

Потом в Грановитой палате начинался свадебный пир. Но жениху и невесте ни есть, ни пить было нельзя. По традиции дружка царя забирал для них со свадебного стола хлеб, соль и курицу, заворачивал в скатерть и относил в спальню. Так что свою супружескую жизнь изголодавшиеся молодые, по-видимому, начинали не с любовных утех, а с поедания курицы. Впрочем, для любовных утех тоже все было подготовлено. Перед входом в спальню сваха еще раз осыпала молодых хмелем. На свахе теперь была надета овчинная шуба навыворот – символ плотского начала. Роскошная постель, увенчанная балдахином, была уложена на ритуальные ржаные снопы, застланные ковром, многочисленными перинами и шелковой простыней. Сверху лежали одеяла на выбор: холодные и теплые, на собольем или куньем меху. В ноги клали ковер или шубу. Все эти «утепляющие» мероприятия были данью не только традиции, но и элементарной необходимости: царева спальня не отапливалась.

Наутро новобрачные шли в баню – «мыленку». Воду сюда привозили водовозы, а в 1633 году появился водопровод, с помощью специальной машины подававший воду из Москвы-реки через Водовзводную башню Кремля. Впрочем, молодых в этот день мыли не столько водой, сколько вином и медом. Неизвестно, становились ли они от этого чище физически, но ритуальное очищение таким образом обеспечивалось.

А потом снова начинались праздничные пиры, в которых новобрачные наконец могли принимать участие. Происходила и раздача подарков: они причитались всем, кто так или иначе имел отношение к царской свадьбе.

Так женились цари. Но свадьбы простого люда проходили примерно по той же схеме. Подробнейшее описание русских свадеб – и знати, и простонародья – первой половины XVII века оставил немецкий дипломат Адам Олеарий, посетивший Россию с торговым посольством.

Россия – и не только русские свадьбы, но и Россия в целом – чистоплотному, добродетельному и законопослушному немцу категорически не понравилась. И можно было бы на него обидеться, если бы не подспудное ощущение, что фактов добросовестный дипломат не передергивает. Просто в те времена еще не было известно утверждение: «Что русскому здорово, то немцу смерть». Олеарий, например, заявляет: «Никто из них никогда не упустит случая, чтобы выпить или хорошенько напиться, когда бы, где бы и при каких обстоятельствах это ни было». Он считает, что это плохо… Но можно найти множество россиян, которые, в отличие от занудного немца, скажут, что это очень даже хорошо… Поэтому оставим на совести Олеария нравственные оценки и, понадеявшись на его немецкий педантизм, обратимся к фактам, которые он излагает:

Обыкновенно все сколько-нибудь знатные люди воспитывают дочерей своих в закрытых покоях, скрывают их от людей, и жених видит невесту не раньше, как получив ее к себе в брачный покой. Поэтому иного обманывают и, вместо красивой невесты, дают ему безобразную и больную, иногда же, вместо дочери, какую-либо подругу ее или даже служанку…

Поздно вечером жених со всеми своими друзьями отправляется в дом невесты… Вверху стола для жениха, пока он стоит и говорит с друзьями невесты, оставляется место, на которое садится мальчик; с помощью подарка жених должен опять освободить себе это место. Когда жених усядется, рядом с ним усаживается закутанная невеста, в великолепных одеждах, и, чтобы они не могли видеть друг друга, между ними обоими протягивается и держится двумя мальчиками кусок красной тафты. Затем приходит сваха невесты, чешет волосы невесты, выпущенные наружу, заплетает ей две косы, надевает ей корону с другими украшениями и оставляет ее сидеть теперь с открытым лицом.

Сваха чешет и жениха. Тем временем женщины становятся на скамейки и поют разные неприличности.

Затем приносят на носилках очень большой круг сыру и несколько хлебов; все это увешано отовсюду соболями… Потом приносят большое серебряное блюдо, на котором лежат: четырехугольные кусочки атласной тафты… плоские четырехугольные кусочки серебра, хмель, ячмень, овес – все вперемежку. Блюдо ставится на стол. Затем приходит одна из свах, снова закрывает невесту и с блюда осыпает всех бояр и мужчин…

После этих церемоний сваха ведет невесту, усаживает ее в сани и увозит ее с закрытым лицом в церковь. Лошадь перед санями у шеи и под дугою увешана многими лисьими хвостами. Жених немедленно позади следует со всеми друзьями и попами. Иногда оказывается, что поп уже успел столько вкусить от свадебных напитков, что его приходится поддерживать, чтобы он не упал на пути с лошади, а в церкви при совершении богослужения. Рядом с санями идут некоторые добрые друзья и много рабов. Тут говорят грубейшие неприличности.

…Когда венчание начинается, поп прежде всего требует себе жертвы, как-то: пирогов, печений и паштетов. Затем над головами у жениха и невесты держат большие иконы и благословляют их.

…Попу подают деревянную позолоченную чашу или же только стеклянную рюмку красного вина: он отпивает немного в честь брачующихся, а жених и невеста три раза должны выпивать вино. Затем жених кидает рюмку оземь и, вместе с невестою, растаптывает ее на мелкие части, говоря: «Так да падут под ноги наши и будут растоптаны все те, кто пожелают вызвать между нами вражду и ненависть». После этого женщины осыпают их льняным и конопляным семенем и желают им счастья; они также теребят и тащат новобрачную, как бы желая ее отнять у новобрачного, но оба крепко держатся друг за друга. Покончив с этими церемониями, новобрачный ведет новобрачную к саням, а сам снова садится на свою лошадь. Рядом с санями несут шесть восковых свечей, и вновь откалываются грубейшие шутки.

Прибыв в брачный дом, то есть к новобрачному, гости с новобрачным садятся за стол, едят, пьют и веселятся, новобрачную же немедленно раздевают, вплоть до сорочки, и укладывают в постель; новобрачный, только что начавший есть, отзывается и приглашается к новобрачной… Слуга, сторожащий у комнаты, должен время от времени спрашивать: «Устроились ли?» Когда новобрачный ответит «Да», то об этом сообщается трубачам и литаврщикам, которые уже стоят наготове, держа все время вверх палки для литавр…

…После свадьбы жен держат взаперти, в комнатах.

…Если у них часто возникают недовольство и драки, то причиною являются иногда непристойные и бранные слова, с которыми жена обращается к мужу: ведь они очень скоры на такие слова. Иногда же причиной является то, что жены напиваются чаще мужей или же навлекают на себя подозрительность мужа чрезмерною любезностью к чужим мужьям и парням. Очень часто все эти три причины встречаются у русских женщин одновременно. Когда, вследствие этих причин, жена бывает сильно прибита кнутом или палкою, она не придает этому большого значения, так как сознает свою вину и к тому же видит, что отличающиеся теми же пороками ее соседки и сестры испытывают не лучшее обращение.

Таковы русские свадьбы и русская супружеская жизнь XVII века глазами иностранца. «В общем они живут плохо», – подытоживает Адам Олеарий… Можно обидеться… Можно задуматься… А можно почитать другие документы эпохи.

Сохранилась челобитная, которую в январе 1610 года сын боярский Андрей (фамилия не читается из-за повреждений документа), проживающий в Вотской пятине, направил царю Василию Шуйскому. Андрей жалуется государю на то, что его сосед, «сын боярский Увар Борков», ограбил свадебный поезд, едущий из церкви. В тот день Андреев холоп Иван Дылдин женился на девке Акулине. Молодые венчались в деревянной церкви на Тесовском погосте, в 40 верстах от Новгорода. Венчание благополучно завершилось, и супруги с друзьями и родственниками возвращались из церкви. Внезапно на свадебный поезд налетела пьяная банда, которую возглавлял Увар Борков, не так давно дезертировавший из действующей армии. Нападавшие разогнали поезд, до полусмерти избили жениха, а невесту увезли с собой. Андрей возмущенно пишет:

А грабежу, государь, взял с человека моего однорядку лазореву, не страфил, больша зело, да кафтан заячей с поддею подзеленою… да шапку лисью под сукном под черленым черкаскую, да на женке, государь, платья опашен черленой, да ферези заечьи под зенденью под лазоревою, да о[же]релья жемчюжное с пугвицы… да сапоги, да два мерина, мерин сер да мерин ворон, с седлми и с хомуты, да две епанчи. А всего, государь, грабежу взял с человека с моего и на жонке платья и лошадей на тритцать на три рубли с полтиною.

Царь не слишком торопился вмешаться в судьбу несчастных новобрачных. Два с лишним месяца томилась Акулина в имении у захватчика. Не будь Увар дезертиром, он мог бы сколь угодно долго пользоваться чужой женой. Но Акулине повезло: вина перед царем, в отличие от вины перед изнасилованной женщиной, государством все-таки взыскивалась. В апреле 1610 года князь Матвей Микитич Ржевский, ведавший поимкой дезертиров, изловил беглеца, пожурил и отправил его обратно в армию. А Акулина отправилась к мужу…

Но, несмотря на злопыхательства Адама Олеария, несмотря на боярский беспредел, свадьбы на Руси все-таки играли, и играли весело. Хотя невесте и полагалось в течение нескольких дней перед свадьбой и во время свадьбы поплакать и попричитать, причем не как-нибудь, а по специально заученным текстам. В помощь невесте нередко приглашали специальную женщину – «вытницу». По традиции вытница часто бывала «старой девой» и о горестях замужней жизни знала лишь понаслышке. Но это не мешало ей вместе с невестой оплакивать девичество.

«Выть» полагалось не только дома. В некоторых местностях вытница с невестой и ее подругами разъезжали по гостям, и всюду их встречал накрытый стол, а иногда и подарки. Так что «вытье» превращалось в веселый праздник. Но сами песни были, конечно, печальными:

Вы подруги мои милые, Отгуляла, видно, с вами я. Увезут меня в неизвестный край, Поселят меня во чужу семью. Не певати мне с вами звонких песенок. Вот уж наши ворота отворяются, На лихих лошадях во двор въехали, Незнакомый люд по двору идет. Что-то, девушки, меня страх берет. Входят в сени нашей горенки. Эти люди увезут меня, А куда увезут – мне неведомо. Попрошу, подруги милые, Умоляю вас, красавицы, Не оставьте вы меня одну, Уж как мне-то горько станется, Горько станется расставатися, Со родным домом мне прощатися.

Впрочем, на предсвадебных вечеринках, на которые приезжал жених со своими родственниками и друзьями, девушки нередко сменяли «вытье» на «посрамление» жениха:

Твой жених не хорош, не пригож — На горбу роща выросла; В этой рощице грибы ростут, Грибы ростут березовые; В голове же мышь гнездо завила; В бороде деток вывела.

Однако за десять – двадцать копеек, подаренных женихом (в ценах 1877 года), девушки добрели и меняли текст:

Твой жених и хорош и пригож; Его кудри наложеные; Черные брови наведеныя, Ясны очи, как у сокола; Его щоки – что твой маков цвет, Его губы – что твой мед сотовой.

Еще одно развлечение девушек – приготовление забавного свадебного пирога. В селах под Нижним Новгородом подруги невесты утром в день свадьбы лепили из пресного теста пирог с начинкой. В этот пирог втыкали лучинки, покрытые тестом, на одну из них насаживали фигурку поросенка, сделанного из того же теста. Верхом на поросенка водружали пастуха, в руки ему вручали кнутик из ниток. После того как пирог испечен, его украшали веточками, увитыми лентами и разноцветной бумагой, так, что самого пирога не было и видно, только пастух с поросенком высовывались наружу. Этот пирог подавали на стол днем, после венчания.

В свадебных обычаях переплелись традиции христианские и языческие. Все они прекрасно уживаются друг с другом. И даже священнослужитель Ж.М. Поспелов, опубликовавший в конце XIX века прекрасную статью о свадебных обычаях Нижегородской губернии, без всякого осуждения пишет, что, когда молодые собираются в церковь, «обыкновенно жениху и невесте кладут в карманы по луковице и втыкают в одежду иголки – для того, чтобы их не испортили. Те же предосторожности принимают и все поезжане». Но и обвешанный иголками жених не так-то легко довозит невесту до церкви: по дороге ему мешают девушки, пытаются отбить подругу. Потом, при выезде из деревни, мужики загораживают дорогу и не пропускают поезд, пока их не угостят водкой. А тем временем невестин брат направит лошадей в другую сторону или вывалит невесту в снег.

После венчания чаще всего свадебный поезд возвращается в дом невесты. Здесь все садятся за обеденный стол, но это еще не пир: спиртного не подают, да и молодых за столом нет, они обедают отдельно. Зато в центре внимания – тот самый забавный пирог, который все утро пекли подруги невесты. Тысяцкий выкупает его у девушек, а дружка должен так его разрезать, чтобы не уронить ни одного бантика. Потом лучинки с бантиками девушки унесут к себе домой – на счастье.

Не успел закончиться обед, как начинается свадебный пир. Теперь уже и молодые за столом, и вино льется рекой. А впереди третий пир, на соседней улице или в соседней деревне – в доме у жениха.

Так или примерно так проходили, а иногда и сейчас проходят свадьбы под Нижним. Впрочем, по всей России традиции схожи. А если и отличаются – это не главное. Главное – всеобщее напутствие: «Совет да любовь».

Дума о браке. Россия многонациональная

Все, наверное, помнят знаменитую фразу из кинофильма «Кавказская пленница»: «Мне теперь из этого дома есть только два пути: или я ее веду в 3АГС, или она меня ведет к прокурору». Действительно, в советское время за похищение невесты можно было не только связать себя брачными узами, но и схлопотать срок. В сегодняшней России этот закон отменен, и граждане имеют полное право воровать девушек. Даже спортсменок и активисток (и комсомолок, если найдутся). Правда, воровать их можно только с брачными целями, причем не чиня им никакого физического насилия помимо запихивания в мешок. И потом, рано или поздно, хотя бы у дверей ЗАГСа, или церкви, или мечети, девушку надо из мешка вынуть. Тогда это квалифицируется как «добровольное освобождение».

По-видимому, законодатели, отменяя уголовную ответственность за похищение, имели в виду поощрять национальное самосознание и местные традиции горских народов. Однако горские народы от такого поощрения в восторг не пришли. В 2008 году Народное собрание Республики Ингушетия выступило с призывом уголовную ответственность для слишком ретивых женихов восстановить. Дело в том, что законодатели, отменив ответственность, не учли одной малости: у горских народов, помимо традиции похищения девушек, есть еще и традиция кровной мести похитителю. Конечно, бывают случаи похвального примирения, когда дело кончается веселой свадьбой. Но бывают и случаи, когда родственники прочат девушке совсем другую судьбу и вовсе не желают выдавать ее за незнакомого джигита, который может оказаться и пьяницей, и уголовником. В отличие от закона, они не ждут «добровольного освобождения» и не выясняют, какое насилие девушке чинилось, а какое нет. Тем более что сама девушка в это время далеко и по поводу чинимого ей насилия родственники пребывают в полной неизвестности. Поэтому они просто берут в руки оружие и идут разбираться с похитителями. Будь на их стороне закон, они, возможно, и позвонили бы в милицию. Но поскольку звонки дела не решают, его решают выстрелы.

Однако российская Дума, видимо, решила, что кровная месть похитителям тоже является красивым народным обычаем, и поддержать ингушскую инициативу отказалась. По статистике МВД Ингушетии 75 процентов случаев похищения происходит с ведома и согласия невесты. Но оставшиеся 25 процентов – это девушки, которых парни, чаще всего незнакомые, заталкивают в автомобили и увозят в неизвестном направлении. Тем не менее судьба девушек не вызвала жалости у депутатов, а вызвала похвальные для законодателей размышления о нарушении равноправия полов.

«С учетом конституционного принципа равенства граждан перед законом независимо от пола представляется необоснованным установление самостоятельного состава преступления только в отношении похищения женщины, поскольку не исключена ситуация, связанная с похищением мужчины с целью вступления в брак», – сказано в заключении думского комитета.

Действительно, если уж вводить санкции против похитителей невест, то надо вводить равные санкции против похитителей женихов. Но поскольку таковых похитителей не наблюдается и санкции против них вводить трудно, то пусть все будет как есть. Депутатов можно понять. В самом деле, обидно: почему девушек воруют, а мужчин нет? Почему мужчины, в нарушение принципа равенства полов, должны удовлетворяться жалкими словами «не исключена ситуация»? Почему, несмотря на то что «ситуация не исключена», никому не приходит в голову украсть с честными брачными целями, например, спикера Госдумы? Или, на крайний случай, помощника депутата? Что ж они, хуже скромных горских девчонок, которых воруют, нарушая право депутатов на половое равноправие? И поправка была отклонена тридцатью девятью голосами.

Интересно, что российские законодатели – не первые, кому очень хочется, чтобы к мужчинам можно было применить понятие «похищения с брачными целями». В 1632 году Гастон Орлеанский, брат Людовика XIII, женился на Маргарите Лотарингской. Король был против и велел юристам доказать незаконность этого брака, заключенного абсолютно корректно и с точки зрения права, и с точки зрения церкви. Юристы думали долго… И придумали. Дело в том, что брак vivelraptu, то есть заключенный «насилием» или «умыканием», незаконен. Но что есть «умыкание», никто толком не знал. Юристы короля истолковали этот термин широко, включив в него не только увоз путем насилия, но и увоз путем обольщения. После чего было нетрудно доказать, что Маргарита обольстила бедного Гастона, а следовательно, и «умыкнула» его вопреки закону. Гастон был вполне солидный мужчина, и брак с Маргаритой был у него не первым. Тем не менее специальным декретом французского парламента Маргарита была признана похитительницей, а брак – недействительным. Правда, к уголовной ответственности Маргариту не привлекли. Видимо, на этот прецедент и ориентируется российский парламент.

Надо отметить, что российские законы отличаются исключительной лояльностью к похитителям. Для сравнения можно вспомнить «Салическую правду» – свод законов, составленный королем Хлодвигом на рубеже V—VI веков. Германцы в те времена считались дикими варварами, однако же девичью честь и свободу защищали: «Если три человека похитят свободную девушку, они обязаны уплатить по 30 солидов каждый». Причем имелось в виду именно похищение, так как изнасилование каралось особо. Даже прикосновение к женщине без ее согласия наказывалось «варварами»: «Если какой-нибудь свободный человек схватит свободную женщину за руку, за кисть или за палец и будет уличен, присуждается к уплате 15 солидов. Если же сожмет кисть, присуждается к уплате 30 солидов…». (Для сравнения: три солида в те времена стоила корова или кобыла, двенадцать – боевой конь.)

Двумя веками позднее свод «Баварской правды», еще не знакомый с принципом равноправия полов, утверждал, что за любое преступление, совершенное по отношению к женщине, «надо платить вдвое, потому что женщина не может защищаться с оружием в руках и должна получить двойную компенсацию…». Этот свод налагал крупные штрафы на тех, кто похитит вдову или «девицу против ее воли или воли родителей», так как «такое дерзкое насилие должно быть запрещено и защита от него должна лежать на Боге, герцоге и судьях». Видимо, все дело в том, что в России нет герцогов.

Но при этом надо иметь в виду, что далеко не всякую российскую девушку можно украсть с брачными целями. Причем смотреть надо не только на саму девушку, но и на ее паспорт, а прежде всего – на регион, где эти цели будут претворяться в жизнь. Брачный возраст в России сегодня – восемнадцать лет. По всей территории страны его могут, при необходимости, понизить до шестнадцати. Те, чьим невестам еще нет шестнадцати лет, должны либо ждать, либо отправиться в Тверскую или Мурманскую область, где брачный возраст в особых случаях понижают до пятнадцати лет. В Московской, Ростовской, Владимирской, Самарской и Калужской областях его понижают даже до четырнадцати. И раем для любителей нимфеток стали Новгородская и Орловская области: там возраст брачующихся, в случае особых обстоятельств, понижают неограниченно.

Впрочем, при всей либеральности новгородских и орловских законодателей они все-таки стоят на страже нравственности современных Лолит. Дело в том, что местные органы власти могут понижать только брачный возраст, но не «возраст сексуального согласия». Есть такой не всем известный юридический термин, который обозначает минимальный возраст лица, с которым можно вступать в сексуальные отношения без уголовных последствий для себя. В России этот возраст – по всей стране – шестнадцать лет. Это означает, что с лицами, которым уже исполнилось шестнадцать, можно вступать в любовную связь даже и без брачных целей. А с лицами, которым шестнадцати лет не исполнилось, ни в какие связи, кроме дружеских, вступать нельзя. Ответственность не наступает только в том случае, если оба партнера несовершеннолетние. И брак этого закона не отменяет. То есть жениться в случае особой нужды можно и на четырнадцатилетней, а вот исполнять свои супружеские обязанности, не рискуя вступить в противоречие с законом, придется через два года. В некоторых странах это могло бы вызвать серьезные казусы, ведь кое-где обязанность сексуально удовлетворять своего супруга прописана в законодательстве. В России такого закона нет, поэтому и супружеских обязанностей нет, а есть только права, и права не для всех, а для тех, чьи жены достигли шестнадцатилетия… Впрочем, обязанность это или еще что-нибудь, а мужья четырнадцатилетних жен, надо думать, исполняют ее не хуже других, и пока никого к ответственности не привлекли. Известно ведь, что строгость российских законов искупается необязательностью их исполнения.

* * *

Но вернемся к вопросу о равноправии полов, которое столь озаботило думских законодателей. Не все так грустно. В России бывали прецеденты похвального равноправия. Скажем, калым, который мы привыкли считать платой за невесту, иногда уплачивался и за жениха. Известный этнограф конца XIX века Ф.И. Леонтович, исследовавший традиции кавказских горцев, отмечает случаи, когда князь не только покупал жен для своих крепостных женихов, но и наоборот, покупал мужей для зависимых женщин. Калым за девушку крестьянского происхождения колебался от двадцати пяти до шестидесяти голов рогатого скота. Их платили владельцу девушки, кроме того, три головы скота получали ее родители. За молодую вдову платили до сорока голов. Мужчины стоили дешевле: за жениха моложе двадцати лет платили до двадцати голов скота, за тридцатилетнего – до тридцати. То есть примерно по голове за прожитый год. Для мужчин это была предельная цена.

Что же касается женщин, они могли стоить гораздо дороже. Леонтович пишет, что на рубеже XVIII—XIX веков калым за княжескую дочь у кабардинцев составлял: два панциря (один дорогой, один попроще), налокотники, шлем, две сабли и пять лошадей.

В 1807 году кабардинцы решили упорядочить размеры калыма и ввели жесткую тарификацию. Теперь цена невест была определена от 160 рублей (за крепостную) до 500 рублей (за княжну). Про мужчин как-то забыли… А цены на невест продолжали тем не менее расти, и к концу XIX века за княжескую дочь платили уже 1500 рублей.

Надо отметить, что горцы, в отличие от российских законодателей, достаточно гибко относились к национальным традициям, если они казались им неразумными. Вопрос о калыме регулировался и правителями, и народными сходками. Во времена Шамиля калым за невесту у чеченцев достигал 200 рублей. Шамиль волевым решением снизил его до 20 рублей за девушку и до 10 за вдову. А в 1901 году сход кабардинцев в Нальчике вынес и вовсе беспрецедентное решение. Горцы не только ограничили размер калыма, но и постановили, что жених должен выплатить его не отцу невесты, а ей самой. При этом девушка может поделиться с родителями, но во всяком случае она не должна отдать им больше половины калыма. А родители, получившие свою долю, обязаны израсходовать ее на приданое дочери. Таким образом, само понятие калыма как выкупа родителям невесты было уничтожено.

Кстати, с Шамилем и его попытками регулировать браки связана еще одна история, рассказанная этнографом С.М. Хасиевым. Шамиль, заинтересованный в приросте населения, издал закон, по которому родители должны были выдавать дочерей замуж, как только тем исполнялось пятнадцать лет. Поскольку чеченские девушки даже в те далекие годы пользовались достаточной свободой, Шамиль объявил, что девушка в течение трех дней после своего пятнадцатилетия должна назвать имя избранника. Если же избранника нет, ее надлежит выдать замуж за любого, кто согласится взять ее. То же самое касалось вдов, чье вдовство длилось больше трех месяцев. Однако новый закон столкнулся с противодействием родителей, которые не желали выдавать своих дочерей за нелюбимых. Шамиль собрал старейшин и потребовал исполнения закона. Но старики ответили имаму, что самой страшной войной считают войну «у очага» – войну в семье. А эта война неизбежна, если молодые люди будут вступать в брак без любви. Старики настаивали на том, что молодые люди должны, как и в прежние годы, встречаться и знакомиться у источника и только потом играть свадьбы. Шамиль признал правоту стариков и позволил невестам не торопиться с замужеством… А недавно парламент Чеченской Республики снова принял закон, касающийся браков совсем еще юных супругов. Теперь, в особых случаях, вступать в семейную жизнь разрешается тем, кому не исполнилось шестнадцати лет.

Большой свободой издавна пользовались и девушки карачаевцев и балкарцев. Они могли знакомиться с парнями во время сенокоса, когда молодежь жила в поле во временных шалашах, а по вечерам у костров затевала игры и танцы. Знакомились и на так называемых «смотринах» – конкурсах, на которых девушки демонстрировали односельчанам свои рукоделия и стряпню, а старики выбирали лучшую молодую хозяйку. И конечно же, знакомились на свадьбах. Здесь им помогал распорядитель танцев – бегеуль. Он подводил девушек к робеющим парням. А парню мог передать от девушки приглашение на танец. Говорить о своих чувствах было не принято, но, если, приглашая юношу на танец «жёрме», девушка подносила ему бокал, это означало, что он ей нравится. А юноша мог ответить на ее чувства, надев на голову избранницы свою шапку во время песни-пляски «голлу». Бытовали и игры, например игра «в колечко», которая позволяла девушке незаметно для всех уронить кольцо в ладони своего избранника. Иногда юноша похищал шапочку с головы девушки и мчался прочь на коне. Его друзья устраивали погоню. Если шапочку отбирали, юноша должен был сделать девушке подарок. Если нет – девушка выкупала свою шапочку, устроив угощение для юноши и его друзей.

Когда юноша и девушка убеждались, что они нравятся друг другу, юноша мог признаться во всем своим родителям и просить, чтобы они засылали сватов. Обычно, хотя и не всегда, родители шли навстречу желанию молодых. Отец и мать невесты встречали сватов у очага, священного места в любом горском доме, и начинали переговоры. Но слово «переговоры» не совсем подходит, потому что разговоров-то почти и не было. У карачаевцев и балкарцев существовал специально для такого повода сложный язык жестов и знаков. Например, если хозяйка дома ставила возле очага три полена, сваты уже знали, что сегодня вопрос не решится и им придется ходить трижды. Если тетка невесты по отцу дотрагивалась до треножника, стоящего в очаге, значит, она хотела, чтобы родственники посоветовались с ней. Чистый чугунок, поставленный у очага, говорил сватам: подождите, мы не готовы к ответу. А водруженные вертикально очажные щипцы говорили о том, что родители не возражают, но хотят спросить саму невесту. Сваты должны были обращать особое внимание и на угощение, которое им подавали. Если на столе лежат яйца, залитые сметаной, – родители невесты хотят подробнее узнать о женихе. Если угощают кипяченым молоком, значит, невеста не достигла брачного возраста. Если айраном – девушка не может выйти замуж, пока не выдадут старшую сестру. Если же айран оказывался густым, значит, дело не в незамужней сестре, а в неженатом брате – по традиции выходить прежде старшего брата тоже было нельзя. Ну а если по айрану видно, что он приготовлен в маслобойке, то, отведав его, сваты могут отправляться домой: невесту не отдадут.

Если до сговора молодые люди пользовались относительной свободой, то теперь ей приходил конец. Невеста должна была избегать и самого жениха, и его родню. Ей не рекомендовалось даже приходить на свадьбы, где она могла встретить будущих родственников.

Эта древняя традиция – так называемое «избегание» – существовала практически по всему Северному Кавказу, и у мусульман, и у христиан, например у осетин. С женихом невеста, конечно, виделась, но «тайно от родителей». Однако «тайна» была шита белыми нитками: у карачаевцев жених по традиции должен был не просто навещать невесту, но и приносить подарки ее многочисленным братишкам и сестренкам. Часто он приходил с друзьями, и в доме невесты устраивались игры и танцы. Однако родители делали вид, что не знают о царящем в доме веселье. А если жених нечаянно сталкивался с отцом или матерью своей нареченной, обе стороны делали вид, что не узнают друг друга. В Дагестане жених мог приходить в дом в отсутствие отца и старших братьев невесты. Или встречался с девушкой у ее родственницы, но тоже при условии, что в доме не было взрослых мужчин. В отличие от многих других народов, у карачаевцев и балкарцев невеста не должна была перед свадьбой грустить и оплакивать свое девичество. Этнограф конца XIX века В.Я. Трепов писал: «Невеста все время должна быть весела и больше других должна плясать лезгинку и другие танцы с приятелями жениха».

Но вот на самой свадьбе невесте веселиться не приходилось. Большинство свадебных увеселений и застолий у народов Северного Кавказа проходило без участия невесты, а иногда и без участия жениха. У карачаевцев и балкарцев на свадьбу, которая происходила в доме невесты, жених мог и не приехать. Но даже если он приезжал, его роль при этом была незавидной. Этнограф Н.Ф. Грабовский писал:

Жених, если он сам приехал за невестою, во все время скрывается у кого-нибудь из своих знакомых и никуда не показывается; точно так же он скрывается и в своем ауле, пока празднуется свадьба; здесь для своего пребывания он выбирает дом кого-нибудь из своих коротких знакомых, который с этого времени становится родственником… и называется болуш.

Не присутствуют молодые и на самом свадебном обряде, если он совершается по мусульманскому обряду. У аварцев мулла и доверенные лица будущих супругов и вовсе встречаются тайно, чтобы злые духи, прознав о бракосочетании, не навредили молодым. А для того, чтобы молодой муж узнал о том, что он уже связан узами брака, к нему посылают мальчика. Новобрачный вручает мальчику кувшин бузы, и его друзья, распив кувшин, разбивают его об угол дома невесты. В этот момент брак считается свершившимся. В прежние времена, если между супругами начиналась тяжба и делались попытки доказать незаконность брака, судьи прежде всего выясняли, был разбит кувшин или нет. Если кувшин разбили, значит, супруги состоят в законном браке.

Свадебный пир бывал веселым и продолжительным. Женщины обычно сидели отдельно от мужчин, хотя у карачаевцев и балкарцев молодежи дозволялось сидеть за одним столом, юношам напротив девушек. У осетин женщины вообще не садились за стол, они возились на кухне, там же и угощались. Но в танцах участвовали все вместе. Нельзя сказать, что кавказские традиции изгоняли из-за свадебного стола именно женщин. Например, у некоторых народов Дагестана на свадьбе в доме невесты сама невеста сидела в отдельной комнате, но ее отец и братья и вовсе уходили из дома.

Впрочем, основная свадьба в Дагестане происходила в доме жениха. Здесь невеста тоже за столом не пировала и не танцевала. Она сидела в окружении подруг в отдельной комнате, на овечьих шкурах. Но и жениху обычно не дозволялось сидеть за столом. Он должен был скрываться в глубине дома. А то и вовсе находиться у своего друга, куда постепенно перекочевывал свадебный пир. У дагестанского народа табасаранцев в доме, куда переселялся жених, друзья ни на минуту не оставляли его одного. В противном случае жениха могли выкрасть и потом потребовать за него выкуп (вот оно, половое равноправие!).

Известный профессор-этнограф А. И. Мусукаев так описывал свадьбу у карачаевцев:

Невесту помещают в отдельную комнату, а молодежь обоего пола несколько дней веселится, угощается, танцует, поет песни, а несчастный жених в это время должен находиться вдали от веселья и своей молодой жены.

Невеста могла веселиться, но только со сверстниками. В ее комнату подавались самые вкусные блюда. Все ее желания исполнялись. Но если в комнату входили старшие, невеста пряталась за ширму. Разговаривать в присутствии старших она тоже не могла.

Первая ночь новобрачных по традиции была неспокойна: молодежь села мешала уединению супругов, требовала выкупа. От них откупались деньгами и снедью. В некоторых селах Дагестана было принято, чтобы родственники жениха несли вокруг дома охрану с палками в руках. У карачаевцев время первой встречи молодых держали в тайне, жених прокрадывался к невесте так, чтобы его никто не увидел. Но его все равно выслеживали приятели. Молодежь забиралась на крышу дома, лила воду в дымовое отверстие, спускала в спальню новобрачных собак и кур… Иногда три дня, а иногда и целый месяц молодой муж жил в чужом доме и навещал свою жену втайне от всех. День, когда он наконец возвращался в родной дом, отмечался как праздник. Еще один праздник, известный многим народам Северного Кавказа, – день открывания лица невесты. В этот день с нее снимали головное покрывало, и она могла ходить по дому с открытым лицом и приступать к хозяйственным обязанностям. Иногда в этот же день проводили обряд приобщения молодой жены к семейному очагу: она трижды обходила очаг и касалась очажной цепи правой рукой. Теперь она становилась полноправным членом семьи. И тем не менее «избегание» продолжалось: у многих кавказских народов молодая жена еще очень долго не могла есть за одним столом с родителями мужа, не могла разговаривать с его отцом и старшими братьями, а поначалу даже со свекровью и с золовками. Время от времени какое-то из ограничений снималось, и по этому поводу в доме устраивался маленький праздник или хотя бы угощение конфетами.

Сегодня далеко не все эти традиции соблюдаются. На осетинских свадьбах мужчины и женщины уже давно сидят за одним столом. А запрет на общение молодой жены с братьями мужа, как правило, со смехом снимается в первые же дни при совместном поедании конфет.

* * *

Татарские свадьбы обычно играют поздно осенью или зимой. Основная свадьба проходит в доме невесты. Здесь собираются гости, сюда приходит мулла для заключения брачного договора, приезжают родители жениха. А вот самого жениха может и не быть. Его представляет отец, а невесту, сидящую в соседней комнате, – двое свидетелей.

Потом начинается пир – туй. У татар принято, чтобы люди разных возрастов пировали отдельно. Сначала за стол садятся старики, а уже потом молодежь. Для людей среднего возраста могут и вовсе накрыть столы в доме у родственников. Да еще и женщин надо усадить отдельно. В этой ситуации у многих народов возникла бы проблема: с кем же должны пировать молодожены? Но у татар этой проблемы нет, как нет ни за одним из столов и самих молодоженов. Невеста – неподвижная и безгласная – сидит под специальным пологом, чымылдыком. А жених может приехать через два-три дня. Впрочем, в разных местах свои традиции. Иногда жених приезжает в первый же день свадьбы. Но во всяком случае, он приезжает ненадолго. После нескольких брачных ночей, которые молодожены проведут украдкой, иногда в специально снятом чужом доме или даже в сарайчике за околицей, молодой муж уедет обратно. Теперь он сможет посещать жену лишь изредка. У кого-то принято, чтобы эти встречи проходили тайком, где-то мужу выделена специальная ночь, обычно с четверга на пятницу. В конце XIX века в Казани среди богатых татар было принято, чтобы жена год, а то и два оставалась в доме родителей. Иногда муж забирал жену уже после того, как она становилась матерью двоих детей. Но чаще всего жен увозят домой летом, в июле. И тогда в доме у мужа снова играют свадьбу.

С середины XX века традиционная татарская свадьба слегка европеизировалась. Мужчины и женщины теперь сидят за общим столом. И пиках – главная часть мусульманской свадьбы – обычно проводится в присутствии молодых. А вот старики по-прежнему предпочитают пировать отдельно от молодежи. Но так, наверное, всем веселей.

* * *

Север, в отличие от Юга и средней полосы, всегда был в России территорией сравнительной сексуальной свободы. Русские, несмотря на церковные гонения, праздновали Ивана Купалу. «Чудь» от них не отставала, нарушая установленные церковью брачные правила и творя «законопреступные» и «блудные» дела, как выразились в своих грамотах новгородские архиепископы Макарий и Феодосии в середине XVI века.

У карелов и вепсов, как и у других финно-угров, живших на территории России, века до XIII, а по некоторым данным и до XVI, существовал групповой брак. А когда такая форма брачных отношений устарела, карелы, обгоняя время и предвосхитив достижения XXI века, стали широко практиковать пробный брак. Молодежь здесь пользовалась большой свободой. На игрищах была популярна «длинная игра», которая сводилась к тому, что парни и девушки парами уходили в лес. Потом возвращались и менялись напарниками. Впрочем, в лесу, как правило, ничего предосудительного не происходило: суть игры сводилась к тому, чтобы продемонстрировать свой выбор и в свою очередь быть выбранным как можно большим числом игроков. Правда, у северных карелов такие игры осуждались. На посиделках и летних игрищах, по словам этнографа И. Благовещенского, «парень не стыдился целовать свою собеседницу, обнимать всевозможным способом». Что подразумевалось под «всевозможным способом», скромный этнограф не расшифровывает. Но видимо, способ был все-таки не самый «всевозможный», потому что добрачные связи осуждались.

Формально решение о браке принимали родители жениха и невесты. Но на практике у молодых было несколько вполне законных способов отстоять свою свободу выбора. И если они никак не могли договориться с родителями, применялся «увод на уголке платка». Это нехитрое действо заключалось в том, что парень публично протягивал девушке угол своего платка, а она бралась за него и шла вслед за парнем в его дом. Законность обряда под сомнение не ставилась, помешать ему было нельзя. И молодые становились признанными мужем и женой, несмотря на возмущение родственников.

Кроме того, у девушки всегда была возможность избежать постылого брака. Обряд сватовства традиционно завершался так называемым «крещением глаз» – зажиганием свеч перед образами. Если отец или брат невесты зажигали свечу в присутствии сватов, значит, предложение принято. Но девушка могла задуть свечу. Иногда свечу зажигали снова и снова, и тут уж побеждал самый упорный. Если у невесты хватало выдержки, сваты уходили ни с чем. А если девушка была согласна, то брачное сожительство иногда начиналась едва ли не в ту же ночь: свеча, горящая перед образом, могла заменить и церковное венчание, и свадьбу в целом. Хотя свадьбу обычно тоже играли.

Перед свадьбой невесте полагалось много дней плакать и причитать – «причитывать» под руководством специальной «плачеи». Плакала невеста не бескорыстно: в каждом доме, куда она заходила попричитать, ей давали подарок. А в перерывах между причитаниями невеста весело развлекалась в обществе жениха. Были приняты совместные катания на санях, а летом – на лодках, вечеринки в домах жениха и невесты, танцы. Но и во время танцев невеста должна была время от времени прерваться и «попричитывать».

Накануне свадьбы невесту мыли в бане. А потом обливали молоком и на этом молоке пекли свадебный пирог, предназначенный для жениха и его родни. Вообще, магических действий перед свадьбой, на свадьбе и после свадьбы совершалось множество. И хотя венчались молодые в церкви, но главным действующим лицом и при сватовстве, и на самой свадьбе был колдун-патьвашка. Перед тем как свадебный поезд жениха отправлялся в дом к невесте, он раздавал всем участникам тлеющие кусочки трута с наказом проглотить их – это уберегало от злых духов. Потом, при обмене подарками, патьвашка обезвреживал их своим посохом на случай, если в каком-то из подарков притаился злой дух, не убоявшийся тлеющего трута. Патьвашка проделывал сложные манипуляции с хлебами, закладывая внутрь щепотки соли. Он ставил молодых правыми ногами на железную сковородку и воздвигал вокруг них защиту своим посохом. Время от времени, удостоверившись, что жених в процессе всех этих манипуляций еще не передумал жениться, патьвашка сообщал: «С нашей стороны дело, как белка, по дереву вверх поднимается!» Отец невесты со своей стороны тоже подтверждал, что «дело поднимается, как белка». И магические действия продолжались.

Завершались свадебные торжества, как и положено, большим пиром: сначала в доме у невесты, потом в доме у жениха. Здесь, в отличие от кавказских свадеб, молодые сидели за столом на почетном месте. Правда, место это, занятое поначалу подружками невесты, жених должен был выкупать. Сидеть за столом молодые должны были в перчатках или рукавицах. Прибор им ставили один на двоих, а дружка кормил их из рук, заставляя по очереди откусывать от одного куска пирога. Короче, вдоволь попировать молодым не удавалось. Но и голодными они от стола не вставали. Им нужны были силы для грядущей ночи.

Впрочем, предаться брачным радостям в первую же ночь супруги могли далеко не всегда. Обычно патьвашка дня на три накладывал запрет на плотские радости – во избежание злых духов, которые могли накинуться на новобрачных в этот ответственный момент. Дело в том, что исполнять супружеские обязанности можно было только после того, как патьвашка снимет с молодых обереги. А без оберегов молодые были беззащитны, поэтому следовало выждать. Считалось, что за несколько дней духи расслабятся и отвлекутся. А для пущей безопасности патьвашка лично обрабатывал постель молодых своим посохом, сам укладывал их в постель и укрывал одеялом, а потом запирал клеть на замок, которого духи, как известно, очень боятся.

* * *

Если у карелов главной фигурой при сватовстве был патьвашка, то у хантов – брат отца. Причем бедному дядюшке приходилось изрядно попотеть: ведь по обычаям, например, ваховских хантов сваты посещали родителей невесты не менее шестнадцати раз! А случалось, и до ста! При этом в пределах одного селения или городка браки традиционно не заключались, и дядюшка гонял своих оленей порою на приличное расстояние. Впрочем, такие услуги оплачивались: сват получал за работу котел или нескольких оленей.

Сват приезжал к родителям невесты с ритуальным посохом – плоской палкой, на которой были сделаны зарубки. Посох был обернут красной лентой, а количество зарубок обозначало, сколько оленей готов заплатить жених за невесту. Сохранился посох с 485 зарубками, – видимо, невеста уж очень приглянулась жениху, потому что обычно выкуп составлял даже для состоятельной семьи не больше ста пятидесяти оленей. Обычный хант оценивал свою дочку в пятнадцать – двадцать пять оленей. А бедный и вовсе мог просватать ее за пуд муки, ведро водки и хмель для свадебного пива. Впрочем, в фольклоре иртышских хантов упоминается «княжеский» калым: сто кольчуг, сто мечей, сто топоров и сто рабов. Ну а те, у кого ни оленей, ни рабов не было, могли договориться с девушкой полюбовно и сэкономить. Браки «убегом» были делом обычным. Чаще всего через год-два родители прощали непутевых детей, после чего жених уплачивал символический калым.

Впрочем, калым в любом случае не был слишком разорителен для жениха, потому что невеста обычно получала приданое и по традиции его стоимость примерно равнялась стоимости калыма. Просто калым уплачивался скотом и деньгами, а приданое включало в себя одежду, утварь, нарты, меха и запасы пищи.

У хантов существовали разнообразные, иногда взаимно исключающие друг друга брачные традиции. Так, с одной стороны, существовал запрет на браки кровных родственников до седьмого колена и однофамильцев. А с другой – был возможен брак с двоюродной сестрой, со вдовой младшего брата, с овдовевшей снохой, мачехой… Было разрешено многоженство, причем состоятельный хант иногда женился сразу на двух сестрах. Случалось, что вторую жену брали в том случае, если первая не справлялась с хозяйством. Надо полагать, что этот обычай стимулировал ревнивых хантских женщин к хорошей работе по дому или, точнее, по чуму. В ревизской сказке 1795 года отмечены случаи не только двоеженства, но и троеженства. А один хант из Обдорской волости имел даже четырех жен. Может быть, они все были слишком ленивы?

Впрочем, хозяйственные способности невесты обычно проверялись в процессе сватовства. Невеста должна была в присутствии сватов замесить тесто и испечь лепешку. Традиционно существовала и еще одна проверка невесты – на девственность. Но если невеста оказывалась «грешной», то обычно ей это прощали и на ее дальнейшей судьбе это не отражалось. Если же девушка все-таки не могла по какой-то причине выйти замуж, то она получала не презрительное прозвище «старой девы», как это принято у других народов, а титул «шаки», что значит «большая, величественная». Словом «шаки» называли девушек, перешагнувших рубеж двадцать пять – двадцать семь лет. Но чаще всего невесты у хантов выходили замуж в тринадцать – семнадцать лет.

Свадьба обычно начиналась в доме невесты. Здесь и пировали, здесь же одаривали гостей. Как это ни удивительно, но на свадьбах у хантов подарки получали не новобрачные, а гости, причем эти подарки могли быть весьма внушительными, например олени. Затем приносились жертвы домашним и родовым духам и, конечно же, духам Нижнего мира (Хынь ики). Иногда молодых обматывали одним платком и наливали им чай в общую посуду. И наконец, новобрачные отбывали в дом жениха. Ехали они порознь, каждый в своих нартах, а летом – плыли в отдельных лодках. Над санями или лодками делали полог из множества платков или кусков ткани, после свадьбы эти лоскуты раздавали гостям.

Путь невесты в дом жениха был не вполне безопасен, потому что по дороге молодежь пыталась опрокинуть сани или лодку. Считалось, что, вывалившись в снегу или побарахтавшись в воде, юная жена станет более верной супругой. Впрочем, от нападающих можно было откупиться деньгами.

После всех этих приключений молодые прибывали наконец к родителям жениха. Здесь снова пировали и обменивались подарками. Но жених и невеста на пиру присутствовали весьма условно – они должны были сидеть за пологом.

Завершалась первая ночь в доме у жениха. Далеко не всегда она была по-настоящему «первой брачной ночью», потому что добрачные связи не слишком осуждались, а иногда жених входил к невесте еще в доме ее родителей. Наутро молодую жену приобщали к служению домашним духам и духу огня. И с этого дня она в течение года должна была и зимой и летом ходить в теплой зимней одежде. Зачем? Так принято. Но к счастью, у хантов лето короткое…

* * *

Соседям хантов, манси, жениться было сложнее, ведь свадебный обряд манси предусматривал довольно большой калым. Если юноша не мог собрать его внутри семьи, с помощью отца и братьев, у него всегда оставался запасной, причем беспроигрышный вариант: братья матери. Каждый раз, когда племянник приходил к ним в гости, они должны были вручать ему подарки. Причем не символические, а вполне весомые, ложившиеся в основу калыма. Может быть, какой-то дядюшка и плевался втихомолку, в очередной раз завидев в дверях чума почтительного племянника, пришедшего с визитом, но традиция есть традиция. Таким образом мансийский дядя и «уважать себя заставлял», и племяннику помогал.

Невесте тоже помогала собрать приданое многочисленная родня. Но их родственные чувства впоследствии вознаграждались: получив калым, родители невесты делили его между теми, кто собирал приданое.

Жених с невестой обычно не видели друг друга до свадьбы – все решали родители. От невесты требовались благонравие, хозяйственная сноровка и широкие бедра – это считалось признаком красоты и плодородия. Обычно жених и невеста были из разных деревень. Сваты приезжали в деревню невесты и останавливались у кого-нибудь из знакомых. Пока суд да дело, слухи об их намерениях расползались по деревне, и родители невесты срочно принимали решение: отослать дочку посидеть у соседей или оставить ее дома. Собственно, этим они выражали свое согласие или несогласие на брак. Если прибывшие сваты заставали невесту дома, они могли считать дело решенным. Тем не менее отец девушки должен был еще поломаться, ссылаясь на молодость дочки, на ее неумелость и на свою бедность. Сваты бегали от родителей невесты к жениху и обратно, но в конце концов дело доходило до обсуждения калыма. Кроме того, жених делал подарки многочисленным родственникам невесты и свату. Потом наконец появлялась и сама невеста, и жених покрывал ее голову платком – символом замужества. Теперь невеста должна была закрывать этими платком лицо от свекра и от старших братьев мужа. «Избегание» продолжалось до рождения первого ребенка.

Кульминацией свадьбы было жертвоприношение, совершаемое шаманом. Для духов обычно убивали оленя, но могли ограничиться и курицей. Потом начинался свадебный пир, который длился не меньше недели. Юная пара в пире участвовала, сидя за пологом на постели невесты, еду им передавали прямо туда.

Когда наступала пора молодым уезжать, на пороге дома их обычно встречал человек с топором, от которого надо было откупиться. Потом жених еще раз должен был откупаться от парней, которые не выпускали нарты из поселка. В доме мужа молодых снова сажали за полог, и начинался новый пир, мало чем отличавшийся от предыдущего. Только вот духи в семье мужа были более требовательными, от них уже нельзя было откупиться курицей, и невеста вместе со своими родичами приносила им в жертву оленя, а часто и нескольких.

Так проходила традиционная свадьба. Но был и упрощенный обряд для непутевых детей, которые вступали в брак помимо воли родителей. Им достаточно было три раза обойти вокруг кедра и потом с чистой совестью ложиться в постель: брак считался свершившимся. Через некоторое время с родителями, как правило, все же мирились.

Манси, как и ханты, тоже нередко вступали в брак со своими овдовевшими родственницами: мачехой, снохой, вдовой брата. Причем вдовы траура по мужьям не носили, и никто не упрекал женщину в том, что она вступила в новый брак, «башмаков не износив». Впрочем, башмаков манси обычно и не носили, а носили «няры» – низкую мягкую обувь, закреплявшуюся вокруг щиколотки кожаными ремешками. Мансийские женщины, случалось, выходили замуж уже через месяц после смерти предыдущего мужа. Ну а в первый брак они вступали в четырнадцать – двадцать лет.

Свадьбы у манси происходили, как это ни удивительно, в самое холодное время года, на стыке декабря и января. В эту пору как раз проходили ярмарки, к ним и приурочивали сватовство. Средняя температура воздуха в этих местах в январе – минус 20—24°, но бывает и минус 50°! Ночи длинные, а кое-где наступает и полярная ночь – особо не погуляешь! Но с другой стороны, чем еще заняться в такую погоду?

* * *

Селькупы тоже живут не в Крыму. И у них в Туруханском районе Красноярского края не намного теплее, чем в местах расселения манси, но все-таки теплее: и летом, и зимой – примерно на два-три градуса. Может быть, поэтому зимой селькупы традиционно занимаются подледным ловом рыбы и охотой, а свататься начинают весной.

Селькупские женщины всегда пользовались большой свободой, и это несмотря на их заведомую неполноценность: ведь любому селькупу известно, что у мужчины семь душ, а у женщины только шесть. Тем не менее селькупские девушки вели жизнь достаточно вольную: им разрешалось самостоятельно гулять, общаться и вступать в любовные игры с юношами, но до определенного предела. Потеря невинности до брака считалась большим позором.

Прежде чем засылать сватов, родители жениха приглашали шамана, и тот одобрял или не одобрял их выбор с помощью шаманской колотушки или ложки. Если духи посредством шамана «давали добро», начинался обряд сватовства, который назывался «таскание котла». Жених складывал в большой медный котел разнообразные подарки для семьи невесты: одежду, шкурки пушных зверей, деньги, бусы… Потом один из сватов относил котел в чум невесты и молча ставил его перед отцом. Отец столь же молча встречал подарки: ни разговаривать, ни даже здороваться в этой ситуации было не принято. Когда сват уходил, младший брат невесты подымал котел и тащил его обратно к жениху. Тот заменял часть подарков, что-то добавлял, и сват волок котел обратно… Так повторялось неоднократно, пока отец девушки наконец не оставлял котел у себя. Теперь начинался новый этап – переговоры о калыме. Обычно калым в несколько раз превосходил приданое.

Но вот наступал день свадьбы. Невеста надевала новое платье (после свадьбы оно станет обладать магической силой, и в него будут заворачивать заболевших детей). Кроме того, лицо невесты закрывали шалью. Потом через порог чума на руках переносили… жениха! Это делали двое его друзей. Невеста уже ждала его, сидя на оленьей шкуре. Жених белым платком обводил вокруг головы невесты символический круг: теперь она принадлежала ему.

Мать невесты накрывала молодых шалью, им подносили на двоих одну кружку чая. Остальные гости тем временем пили отнюдь не чай. На столе, конечно же, стояла и водка – «для дам». Но настоящие мужчины пили спирт, настоянный на мухоморах с добавлением можжевельника. Иногда вместо спирта брали одеколон. Можно представить, какая получалась «Слеза комсомолки»! Но это придумали в те времена, когда комсомолок еще не было… Тут же музыканты играли на варгане, бандурке и гармони. Шаман гадал сначала новобрачным, а потом и всем желающим. Молодежь разыгрывала танцы-пантомимы… А в небе над чумом рассыпались фантастической красоты мозаики, созданные мухоморовой настойкой…

* * *

Свадебные традиции нганасан заметно отличаются от традиций других народов Западной Сибири. Впрочем, не только свадебные. Жизнь нганасан – это сплошной экстрим: их округ расположен за Полярным кругом, в зоне вечной мерзлоты. Средняя температура января в некоторых местах доходит до 34° ниже нуля. А скорость зимних ветров достигает 40 метров в секунду!

И тем не менее нганасаны живут и не только борются с природой, но и влюбляются, и женятся. Причем добрачная любовь у нганасан никогда не осуждалась. Молодые люди могли обниматься на виду у всего стойбища. Юноша приносил девушке подарки, но склонял он ее не к браку, а к любовному сожительству. Если девушка соглашалась, она в свою очередь делала возлюбленному подарки: бусы и подвески на косу. Забота о косах своего возлюбленного была традиционной обязанностью девушки: она расчесывала их на прямой пробор, заплетала, а на концах косичек подвешивала подарки. Кроме того, в знак особой заботы девушка могла смазывать волосы своего возлюбленного оленьим жиром или костным мозгом. Несмотря на такое внимание к прическе, юноши нганасан женственностью отнюдь не отличались. Серьги и косы не мешали им быть отличными охотниками. В пять лет мальчик получал свое первое копье, а молодой человек считался женихом только после того, как убивал на охоте первого оленя.

Когда волосы были должным образом умащены, согласие девушки считалось полученным, и юноша приходил ночью в ее чум, причем родители никаких препятствий этому не чинили. А если у девушки родится ребенок, и даже не один, тем лучше. Когда она, нагулявшись, вступит в законный брак, ее дети останутся жить с бабушкой и дедушкой на правах их собственных детей.

Чаще всего юноши и девушки заключали между собой любовные союзы на празднике «Чистого чума». Это дни, когда солнце впервые ненадолго показывается из-за горизонта, – самое начало февраля. Можно себе представить, какой холод царит на Таймыре в это время, как успели нганасаны намерзнуться за долгую полярную зиму. Может быть, этим и объяснялось снисходительное поведение родителей.

Но когда молодым людям приходила пора вступать в брак, родители-нганасаны были непреклонны. В суровых условиях Крайнего Севера брачный союз – это не романтическое приключение, а способ выживания. Причем родственники не принимали во внимание не только чувства, но и возраст детей. У нганасан были распространены браки малолетних со взрослыми, и не только девушек со стариками, но и мальчиков со взрослыми женщинами. Существовало многоженство. Иногда богатые нганасаны, которые нуждались в рабочих руках больше, чем в калыме, брали на воспитание мальчиков, которых впоследствии женили на своих дочерях. Такой воспитанник становился помощником главы семьи, а женившись, должен был «отработать» свой выкуп за невесту.

Шаманы тоже могли не вносить выкупа, а отработать его. Если шаман излечивал больную девушку, этого было достаточно, чтобы он взял ее в жены без выкупа. Может быть, именно поэтому среди шаманов было распространено многоженство.

Сватовство у нганасан приходилось на весну или на осень. Сваты приходили днем: решать судьбу молодых в темное время считалось грехом. Сват с женихом и его отцом приходили к чуму невесты и молча останавливались у входа. Отец невесты делал вид, что не замечает их. Тогда сват приставлял свой посох к его лбу и произносил древнюю ритуальную фразу: «Если ты согласен, скажи, если не согласен, не говори, а то я запаздываю с возвращением». Этот обычай пошел с тех времен, когда воинственные нганасаны брали себе жен силой и могли убить отца невесты в случае отказа. Посох символизировал копье.

Расторгались браки легко, обычно по инициативе мужчины. Бесплодие или неверность жены считались вполне достаточным поводом. Но чтобы не затеваться с возвращением выкупа, уплаченного когда-то за «некачественную» супругу, очень часто муж просто просил обменять ее на равноценную. И тогда ему присылали ее младшую сестру или племянницу.

* * *

У кетов тоже были приняты браки между супругами разных возрастов, причем обычно старшей была женщина. Родители не торопились выдавать дочку замуж, ведь она работала на них.

Брачную церемонию проводил шаман, надевавший по этому поводу специальную обувь и нагрудник и вооружавшийся традиционной колотушкой. Шаман связывал косы новобрачных, «чтобы они стали одним телом», и трижды обходил их по часовой стрелке, подражая крику кукушки. Потом он подбрасывал свою колотушку возле молодых, чтобы вопросить духов об их грядущей судьбе: о долголетии, о детях… Но о чем бы ни сообщили ему духи, молодоженам об этом знать не следовало, о результатах гадания шаман рассказывал только родственникам.

* * *

Якуты славятся как коневоды, в их культуре лошадь имеет большее значение, чем даже олень. Поэтому и на свадьбе все вертится вокруг лошади. Даже за выплатой калыма присматривает она: в это время на очаге должна стоять отрубленная конская голова с открытыми глазами и открытым ртом, а отец невесты с женихом пьют кумыс и разбрызгивают его… В дом жениха невеста тоже едет верхом на лошади. А свадебный пир кумысом начинается, кумысом же и заканчивается. Что не смогли допить – то выливают на гривы лошадей.

Интересно, что свадебный наряд невесты совпадает с похоронным: на обеих церемониях женщина должна быть наряжена в «сангыях» – роскошную ритуальную шубу из меха тарбагана, отороченную бобром и расшитую бисером, серебром и шелком. Часто такую шубу дарила невестке свекровь…

* * *

У чукчей-оленеводов калым был не принят. Вместо этого жених должен был один год отработать пастухом в семье невесты. Это не только было выгодно ее родителям, но и давало возможность оценить достоинства будущего зятя. Ленивого могли попросту выгнать.

Береговые чукчи предпочитали получать калым. Поэтому здесь невест нередко воровали. Впрочем, если она соглашалась остаться с укравшим ее мужем, то родители невесты обычно претензий не предъявляли.

У богатых чукчей было по нескольку жен – как правило, столько же, сколько оленьих стад. Ревность между женами была не принята, и бесплодные женщины сами просили мужа взять вторую жену. Впрочем, ведь и жены тоже пользовались всеми удовольствиями полиандрии. Дело в том, что на Чукотке были распространены так называемые «брачные союзы».

Мужчины, заключившие между собой такой союз, становились своего рода побратимами. Они помогали друг другу; в случае гибели одного из членов союза они вместе воспитывали его детей, а кто-то брал в жены вдову. Ну, а пока они были живы, у побратимов все было общим или почти общим. Конечно, каждая жена жила в чуме своего мужа и вела его хозяйство, но, если кто-то из членов союза приезжал в гости, муж уступал ему свое место на супружеском ложе. Отказать «члену союза» женщина не могла, разве только в случае, если этот чукча для того и ездил по гостям, чтобы спать с чужими женами, и это всем было известно.

В какой-то степени старые брачные традиции отходят в прошлое. Но многое сохраняется. Интересно, что сегодня в Коми-Пермяцком, Чукотском и Корякском автономных округах и Туве внебрачная рождаемость едва ли не самая высокая в мире: от 51 до 63 процентов. Для сравнения: в Швеции, которая по этому показателю лидирует в Европе, – 50 процентов. Но возможно, дело не в том, что чукотские женщины рожают без мужей, а в том, что они не регистрируют свои браки в ЗАГСах. Браки, заключенные по местным обычаям, считаются вполне «законными» среди «своих». А мыслей о том, что надо обеспечить свой статус на случай вдовства, у женщин, за спиной которых стоят брачные союзы, не возникает.

По закону Моисея

У иудеев браку и семейной жизни придается исключительное значение. «Тот, кто живет без жены, не знает добра и пребывает без радости, благословения, помощи и искупления грехов, – говорится в Талмуде. – …Сыны Израиля были избавлены из египетского рабства благодаря добродетельности женщин. Тот, кто находит добродетельную жену, приравнивается к тому, кто исполнил все заповеди Торы».

Сегодня иудаизм разрешает мужчине иметь только одну жену. Но еврейский народ имеет долгую историю, и нынешний институт брака складывался тысячелетиями.

У древних иудеев браки заключались преимущественно по принципу «если нельзя, но очень хочется, то можно». К ним как нельзя лучше подходят слова, сказанные намного позже о России: строгость законов смягчается необязательностью их исполнения. С одной стороны, Господь запретил иудеям вступать в брак с иноверцами, дабы жены-язычницы не смущали мужей, поклоняясь чуждым богам. С другой стороны, сам Моисей был женат на «эфиоплянке». За это сестра и брат пророка, Мариам и Аарон, пытались порицать его, но Бог вступился за Моисея самым решительным образом, наказав Мариам проказой (правда, она вскоре исцелилась). Знаменитая Руфь была моавитянкой, что не помешало двум израильтянам, Махлону и Воозу, по очереди жениться на ней, причем браки эти были угодны Господу. Царь Соломон (кстати, праправнук Руфи) и вовсе ввел в свой гарем женщин самых разнообразных национальностей и вероисповеданий: среди его многочисленных жен были моавитянки, аммонитянки, идумеянки, сидонянки, хеттеянки и даже дочь египетского фараона.

Впрочем, сам Господь, хотя и возгласил совершенно однозначно: «…не бери из дочерей их [иноземцев] жен сынам своим, дабы дочери их, блудодействуя вслед богов своих, не ввели и сынов твоих в блужение…» – позднее заповедал, что при разделе военной добычи израильтянин вправе выбрать себе «женщину, красивую видом», «войти к ней и сделаться ее мужем».

Господь запретил иудеям вступать в брак с родственницами, продиктовав Моисею длинный список недопустимых связей. В этот список входили не только матери, сестры, дочери и внучки, но и мачехи, тетки, тещи, невестки, жены братьев, племянницы и внучатые племянницы. С другой стороны, сам Моисей был рожден от брака Амрама с его родной теткой Иохаведой. Правда, Амрам женился на своей тетке до того, как Господь объявил такие браки запретными. Кстати, праведник Иаков тоже вступил в брак, который был позднее объявлен недопустимым: он был женат на двух сестрах сразу. Иаков отнюдь не стремился к полигамии: он честно отработал семь лет у будущего тестя в качестве выкупа за любимую девушку. Но в брачную ночь вместо желанной Рахили ему привели ее старшую сестру Лию. Подмена открылась только наутро. Иаков пытался спорить, но тесть заявил ему, что не в обычае выдавать младшую дочь вперед старшей. Правда, через неделю Иаков получил Рахиль в качестве второй жены, но отрабатывать выкуп ему пришлось заново.

Двумя законными женами Иаков не ограничился, и опять-таки не по своей воле. Бездетная Рахиль вынуждает его вступить в связь со служанкой Баллой, дабы она родила «на ее колена». Что та и сделала, родив для Рахили двоих детей. Лия, уже имевшая от Иакова четырех детей, тем не менее подхватила эстафету и в свою очередь предложила мужу свою служанку Зелфу.

С полигамией у древних иудеев дело вообще обстояло просто. Господь дал Адаму одну жену и ни слова не сказал о том, что их может быть больше. Но уже Ламех, живший шестью поколениями позже, взял за себя двух жен, предвосхитив позднейший юридический принцип: что не запрещено, то дозволено. После чего количество жен варьировалось, как правило, в пределах от одной до трех. В заповедях, данных Моисею, многоженство уже предусмотрено и особо оговорены права детей, рожденных от любимой и нелюбимой жены. Правда, царь Давид, имевший многочисленных жен и наложниц, пренебрег этими указаниями и посадил на царство одного из младших сыновей, Соломона, рожденного любимой Вирсавией. Сам же Соломон довел свой гарем до семисот жен и трехсот наложниц. Впрочем, несмотря на такое невероятное количество женщин (а значит, и наследников), с передачей престола у Соломона сложностей не возникло: после него без каких-либо проблем воцарился его сын Ровоам. Престол он вскоре потерял, но отнюдь не потому, что легитимность его власти вызывала сомнения.

Впрочем, все эти гаремные вольности существовали только в далекой древности. Уже в эпоху Талмуда многоженство практиковалось редко, хотя в странах Востока полигамия среди евреев и возродилась на некоторое время под влиянием мусульман.

Сегодня былые свободы и вовсе отошли в прошлое. Теперь и одну жену завести стало не так-то просто. По крайней мере, в государстве Израиль вступление в брак сопряжено с немалыми трудностями. Здесь не существует гражданской регистрации брака, а для проведения религиозной церемонии жениху и невесте приходится немало побегать. Прежде всего они должны получить разрешение от местного религиозного совета. А для этого надо привести двух свидетелей, которые подтвердят, что оба, и жених, и невеста, – евреи. Причем свидетели должны быть хорошими знакомыми молодых или их родителей, но не родственниками. Кроме того, если жених или невеста жили в этом городе меньше полугода, они должны принести справку с последнего места жительства о том, что они не состояли в браке. Впрочем, справку хотя и требуют, но верить ей никто не собирается, поэтому о грядущей свадьбе сообщают в газетах и на специальной доске: если к браку имеются препятствия, законопослушные граждане успеют сообщить об этом. Если же невеста беременна, то нужна еще и справка о том, кто является отцом ребенка. А если один из кандидатов разведен или овдовел, то ситуация осложняется вдвойне. Для особо сложных случаев существует специальный религиозный суд…

Короче, все это было бы безумно сложно, но практичные израильтяне нашли простое решение вопроса. В Израиле признаются законными браки, заключенные за рубежом. Поэтому если кто-то не может вступить в брак в самом Израиле или если ему лень собирать справки и искать свидетелей, то можно быстренько смотаться за границу. А можно даже и в самом Израиле договориться с каким-нибудь иностранным консульством и зарегистрироваться там. После чего МВД Израиля обязано признать такой брак (по закону уже свершившийся брак, будь он религиозным или зарубежным, надо postfactumзарегистрировать в МВД).

Недавно в Израиле разгорелся скандал, когда гомосексуальная пара, вступившая в законный брак в Канаде, потребовала от МВД Израиля признать его. Возмущенные чиновники отказались, но Верховный суд удовлетворил иск новобрачных. Любой брак, заключенный за рубежом, признается израильскими законами, которые не содержат никаких поправок на пол супругов.

Несмотря на сложности с регистрацией даже и одного брака, в Израиле есть и многоженцы, причем вполне «законные». Например, религиозный суд может разрешить второй брак, если первая жена страдает психическим заболеванием. Впрочем, многоженцев немного: на весь Израиль – около трехсот человек.

К браку и его радостям, в том числе к сексу, иудеи относятся гораздо лучше, чем, например, христиане. Воздержание и умерщвление плоти, столь любезные некоторым другим религиям, у них не приветствуются. Секс – это не вынужденная уступка природе, и цель его – отнюдь не только деторождение. Секс в иудаизме – это высшая, священная форма близости между людьми.

«Люби жену как самого себя и оказывай ей уважение в большей степени, чем себе. Не заставляй женщину плакать, потому что Всевышний внимателен к ее слезам», – говорится в Талмуде. И невеста на свадьбе слез, даже и ритуальных, не льет. Свадьба – это всегда и безусловно праздник. Кстати, за девушками по законам Моисея признавалось определенное право выбора. Хотя они и должны были выходить замуж только внутри «колена отца своего», но зато им предлагалось «быть женами тех, кто понравится глазам их». Редкая свобода для начала I тысячелетия до нашей эры!

В кодексе «Мишнэ Тора» разъясняется, что раньше, до появления Торы, для вступления в брак мужчине достаточно было просто ввести женщину в свой дом. Теперь же, после дарования Торы, требуется определенный обряд, который совершается в присутствии двух свидетелей-иудеев. По современному религиозному кодексу бракосочетание может провести любой иудей, отнюдь не обязательно раввин. По израильским законам требуется, чтобы это был раввин, имеющий разрешение от местного религиозного совета. Впрочем, получить это разрешение не сложно.

Накануне свадьбы невеста должна совершить ритуальное омовение в «микве» – специальном водоеме. Кроме того, опытная женщина проводит с ней беседу об особенностях «галахических», то есть религиозных, требований к супружеской жизни. Иногда жених и невеста в день свадьбы постятся с утра и до начала свадебного пира, хотя это требование и не является строго обязательным. А вот требование о том, чтобы целую неделю перед свадьбой жених и невеста не только не встречались, но даже не говорили по телефону, обычно соблюдается.

Свадебный обряд традиционно проходит под «хулой» – большим балдахином, который символизирует дом жениха. Сюда жениха приводят отец и тесть, и здесь он вместе с раввином ожидает невесту. Невеста приходит с матерью и свекровью и семь раз подряд обходит вокруг своего суженого. Не отсюда ли пошло выражение «окрутить» жениха? Раввин наливает вино, произносит благословения, и жених с невестой по очереди пьют из одного бокала.

Кульминационный момент свадьбы – надевание обручального кольца. Причем кольцо на еврейской свадьбе только одно. Жених надевает его на указательный палец правой руки невесты (хотя потом она будет носить его на безымянном). «Вот ты посвящена мне этим кольцом по закону Моисея и Израиля», – произносит он священную фразу. С этого момента брак считается свершившимся.

Теперь звучат семь традиционных благословений. Их может произнести раввин, а могут – самые уважаемые из гостей. Но текст их неизменен уже много веков:

Благословен Ты, Господь, наш Бог, Царь мироздания, сотворивший виноградный плод!

Благословен Ты, Господь, наш Бог, Царь мироздания, сотворивший все во славу Его!

Благословен Ты, Господь, наш Бог, Царь мироздания, создавший человека!

Благословен Ты, Господь, наш Бог, Царь мироздания, Который создал человека по Своему образу; по образу подобия Своего, и построил ему из его же плоти здание навеки. Благословен Ты, Господь, создавший человека!

Пусть возрадуется и возликует бездетная [Иерусалим], когда соберутся там в радости сыновья ее. Благословен Ты, Господь, радующий Сион ее сыновьями!

Дай же радость нежно любящим – как радовал Ты сотворенного Тобою в Райском Саду в древности. Благословен Ты, Господь, радующий жениха и невесту!

Благословен Ты, Господь, наш Бог, Царь мироздания, сотворивший веселье и радость; жениха и невесту; ликование, пение, торжество и блаженство; любовь, и братство, и мир, и дружбу! Господь, наш Бог, да зазвучат вскоре в городах Иудеи и на улицах Иерусалима голос радости и голос веселья, голос жениха и голос невесты, ликующий голос из-под свадебного балдахина и песни пирующих юношей. Благословен Ты, Господь, радующий жениха с невестой!

Жених с невестой снова пьют вино, а потом жених должен совершить еще один важный ритуал: разбить бокал, но не тот, из которого они пили, а другой, специально принесенный. Это делается в память о разрушении Иерусалимского храма и свидетельствует о том, что до тех пор, пока он не восстановлен, радость молодой семьи не может быть полной. Но это – единственная мрачная минута. Потом жениха и невесту отводят в уединенную комнату, где они должны ненадолго остаться вдвоем. У входа в комнату родные кладут серебряную ложку, и жених, а потом и невеста должны перешагнуть через нее правой ногой. Это долгожданный момент, ведь перед свадьбой они целую неделю не могли не только видеться, но даже разговаривать. Но уединение длится недолго: в праздничном зале молодых ждут друзья и родственники. Предстоящее застолье – это не просто возможность повеселиться и угоститься, ему придается важное ритуальное и даже религиозное значение. И если есть такая возможность, пир будет продолжаться целую неделю – в домах у родни и друзей, по очереди.

На свадьбе обязательно подписывается документ – кетуба, составленный на арамейском языке. Подписывают его жених и двое свидетелей. Невеста свою подпись не ставит, но свидетели удостоверяют ее согласие на брак. Жених же подтверждает, что сказал своей невесте следующее:

Будь мне женой по закону Моисея и Израиля. Я буду работать для тебя, и почитать тебя, и обеспечивать тебя пропитанием и всем необходимым, ибо сказано: сыны Израиля работают ради своих жен, обеспечивают их всем необходимым и почитают их…

В кетубе указывается и сумма, которую муж обязан выплатить жене в случае развода. Она во всяком случае должна быть больше стоимости приданого. Впрочем, несмотря на то, что разводы разрешены, случаются они достаточно редко. Ведь «если мужчина разводится с женой, даже жертвенник в Храме плачет».

Но вот свадьбу сыграли. Теперь супружеские отношения молодой пары будут определяться законами «нида» – ритуальной чистоты. Согласно этим законам в течение семи дней после прекращения менструации, но не менее двенадцати дней подряд муж и жена не должны иметь никаких физических контактов. Запрещены не только секс, но и объятия, и даже простые прикосновения. Законы эти, конечно, накладывают немалое ограничение на жизнь супругов, но они же и призваны сохранять их чувства свежими на протяжении долгих лет. Завершение периода воздержания – это всегда праздник. В этот день жена отправляется в специальный бассейн, в котором кроме водопроводной должна быть обязательная дождевая вода. Здесь она снимает с себя не только одежду, но и кольца, и украшения, чтобы «живая» вода омыла все ее тело под чтение специальных молитв. Детей в этот вечер стараются отправить к родственникам. В доме накрывается праздничный ужин. После чего супруги могут возобновить свои отношения – на две недолгих недели.

Законы «нида», являясь, возможно, благом для большинства семей, тем не менее оказались трагедией для тех немногих женщин, у которых овуляция происходит раньше, чем на двенадцатый день цикла. В течение веков эти женщины были обречены на так называемое «галахическое» бесплодие: они вступали в супружеские отношения в те дни, когда беременность была невозможна. Бесплодие этих абсолютно здоровых женщин было загадкой и для них самих, и для врачей. К счастью, современная медицина позволяет решать эти проблемы.

Венчаются рабы божии…

У христиан, как и у советских граждан в знаменитом телевизионном заявлении, «секса нет». Но брак есть. И главная его цель – деторождение. Правда, необходимость деторождения и брака одно время тоже была под вопросом. В I веке, когда до наступления конца света оставались, по всеобщему мнению, считанные годы, было не вполне понятно, зачем в виду близкого Царствия Божия заводить детей. Апостол Павел писал: «…время уже коротко, так что имеющие жен должны быть, как не имеющие…»

Позднее, в конце IV века, ему вторил Иоанн Златоуст:

Вначале желательно было иметь детей, чтобы каждому оставить память и остаток после своей жизни. Когда еще не было надежды на воскресение, но господствовала смерть и умиравшие думали, что после здешней жизни они погибают, тогда Бог давал утешение в детях… Когда же, наконец, воскресение стало при дверях и нет никакого страха смерти, но мы идем к другой жизни, лучшей, нежели настоящая, то и забота о том сделалась излишнею…

Основным резоном для вступления в брак оба они считали зов плоти, но брак был признан не служить удовольствию, а хоть как-то умерить этот зов. Апостол Павел писал:

…будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим. Впрочем это сказано мною как позволение, а не как повеление… Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я; но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться.

Иоанн Златоуст продолжал: «…две цели, для которых установлен брак: чтобы мы жили целомудренно и чтобы делались отцами; но главнейшая из этих двух целей – целомудрие…» А для тех, кто не вполне понимал, что есть целомудрие, и пытался найти в его словах лазейку для греховных помыслов, Иоанн четко расставляет точки над i: «Итак, как я сказал выше, наслаждаться совершенно не дозволяется…»

Св. Ефрем считал, что супружеские пары после крещения должны прекратить всякие сексуальные отношения. Св. Августин утверждал, что безбрачие гораздо желаннее брака.

Но годы шли, конец света не наступал, и с этим надо было как-то сообразовываться. Поначалу Византийская церковь регулировала брачные отношения своей паствы, только устанавливая моральные нормы. Лишь с IV столетия возникает традиция, по которой брак благословлялся священником, однако это было необязательной процедурой. Например, св. Григорий Назианзин считал, что лучше, если обряд венчания совершит отец жениха. Только к VI столетию стало принято, чтобы на императорских свадьбах молодых благословлял сам патриарх.

Примерно в VIII—IX веках впервые возникает практика благословления брака в церкви. Молодых ставили перед алтарем, и священник читал короткую молитву:

Сам, Владыко, ниспосли руку Твою от святаго жилища Твоего, и сочетай раба Твоего и рабу Твою; сопрязи я в единомудрии, венчай я в плоть едину, яже благоволил еси сочетаватися друг другу; честный их брак покажи, нескверное их ложе соблюди, непорочное их сожительство пребывати благоволи.

Но все это делалось лишь по желанию молодых. Иногда церковь и сама препятствовала совершению обряда. Так, если молодые уже жили «в блуде», им, конечно же, рекомендовалось вступить в законный брак, но венчать их было нельзя: брачный венец считался символом победы над страстью, а те, кто таковой победы не одержали, права на него не имели. Константинопольский патриарх св. Никифор Исповедник писал в начале IX века:

Если вдовец хочет жениться на вдове, он должен приготовить пир и позвать на него десять соседей, и в их присутствии объявить: «Знайте, господа и братья, что я беру эту женщину за супругу», а никакого обряда не дозволяется.

Таким образом, браки церковные и гражданские сосуществовали ко всеобщему удовольствию. Правда, св. Григорий Назианзин писал, что первый брак «является законным, второй – допустимым, третий – незаконным, а следующий – свинским». Но его мнением можно было пренебречь, и граждане, желавшие жить в «свинском» с точки зрения св. Григория браке, имели на это полное право.

Однако на рубеже IX и X веков свободам пришел конец. Византийский император Лев VI издал постановление: «Мы в настоящее время также повелеваем, чтобы браки утверждались священным благословением».

Лев VI, носивший, кстати, титул Мудрого, издал столь «богоугодное» постановление отнюдь не от святости. Он был вдовцом, а его избранница – вдовицей. По-видимому, венценосной паре показалось обидным выполнить совет св. Никифора Исповедника и ограничиться «пиром с десятью соседями». Тогда-то Лев VI и издал знаменитое постановление. Когда же патриарх Евфимий не разрешил венчания, император, несмотря на титул мудреца, не смирился, а сослал несговорчивого патриарха. После чего священник Синап свершил необходимую процедуру.

С того момента, как церковное венчание стало обязательным, перед церковью со всей остротой встал вопрос: что делать с теми женихами и невестами, которые вступали в повторные браки? До сих пор они могли вступать в законный гражданский брак, что все, кроме особо амбициозных императоров, и делали. Теперь этот путь был отрезан. Но вдов, вдовцов и разведенных было так много, что закрыть на них глаза было невозможно. Тем более что бывали и императоры, женатые трижды, например Константин V.

Еще во II столетии философ Афинагор Афинянин писал:

Отступающий от первой жены, хотя бы она и умерла, есть прикровенный прелюбодей. Он преступает распоряжение Божие, ибо в начале Бог сотворил одного мужа и одну жену.

Св. Василий Кесарийский пишет в IV веке:

Правило устанавливает один год отлучения от Церкви для тех, кто женится во второй раз. Другие правила даже требуют двух лет. Те, кто женится в третий раз, часто отлучаются в течение трех или четырех лет. И такой союз не называют браком, но многобрачием, или скорее наказуемой внебрачной связью…

Впрочем, вдовцам и вдовам путь ко второму браку был открыт еще толерантным апостолом Павлом, который снисходительно относился к человеческой слабости. И с мнением апостола церковь вынуждена была считаться. Тем не менее, признавая такие браки, церковь не всегда соглашалась их венчать. Так, каноны уже упомянутого патриарха Никифора запрещали венчание любого брака, кроме первого.

Но если у вдовцов, вступающих во второй брак, еще была какая-то надежда узаконить свое положение, разведенным было сложнее. В 795 году император Константин VI развелся со своей женой Марией Пафлагонской и вступил в брак с Феодотой. Положение осложнялось тем, что мятежный император не желал жить во грехе, но хотел венчаться. Это вызвало настоящий церковный раскол.

Когда венчание стало обязательной процедурой, пришлось окончательно выяснить, кому же венчаться можно, а кому – нет. В 920 году был издан так называемый «Томос Единения». Он разрешил вторые браки вдовцов, ограничил третьи и категорически запретил четвертые. Это сообразовывалось и с точкой зрения св. Григория Назианзина на «свинство», и с потребностями императоров, которые в основном ограничивались тремя браками. Еще раньше, в самом конце VII века, Трульский собор подтвердил запрет на браки с иноверцами и еретиками, запретил браки двух братьев с двумя сестрами и запретил браки с крестными отцами, матерями и кумовьями.

Для повторных браков стали употреблять специальный обряд, который хотя и включает венчание, но, в сущности, является только расширенным обрядом помолвки и имеет покаянный характер.

Так в Византийской империи сложилась система церковного брака, которой и по сей день с теми или иными изменениями придерживаются православные церкви.

Католическая церковь еще до официального раскола (в 1054 году) имела другую точку зрения на повторные браки: вдовцам разрешалось вступать в новые браки неограниченно. Но в другом вопросе, напрямую связанном с супружеской жизнью, она крайне нетерпима: здесь очень осложнен развод и тем более второй брак при жизни супруга.

Для сравнения можно сказать, что Русская православная церковь сегодня признает девятнадцать уважительных причин для развода. В их числе измена одного из супругов, совершение им тяжкого преступления, отпадение от православия, заболевание СПИДом, проказой или сифилисом, аборт без согласия мужа, неспособность к супружеской жизни и даже просто злонамеренное оставление одного супруга другим.

Православный протоиерей Иоанн Мейендорф пишет по этому поводу:

Как таинство, брак – не магическое действие, а дар благодати. Участники его, будучи людьми, могут ошибиться и просить о благодати брака, когда они еще не готовы принять ее или сделать ее плодотворной. По этим причинам Церковь допускает, что благодать могла быть «не воспринята», и позволяет расторжение брака и второй брак.

Но Римская церковь придерживается прямо противоположной точки зрения. Исключительную несговорчивость Ватикан проявляет и по поводу контрацепции. Особенно остро выступил по этому поводу в середине XX века папа Павел VI. Позднее его поддержал, хотя и с некоторыми оговорками, Иоанн Павел П. Сегодняшний Папа Римский Бенедикт XVI допускает, что со временем, быть может, разрешит использование презервативов супругам, один из которых болен СПИДом. Но пока что он на столь радикальную меру не решился. Когда Испанская католическая церковь разрешила использовать презервативы людям, которые «не могут уступить искушению и вступают в сексуальную связь, не дающую полной гарантии от СПИДа», Ватикан выразил решительный протест. По-видимому, Папа Римский считает, что лучше уж СПИД, чем использование столь богомерзкого изобретения, как презерватив. В защиту папы можно сказать, что он, по своей святости, видимо, лично не знаком ни с тем, ни с другим. Во всяком случае, для принятия окончательного вердикта папа сформировал в 2006 году специальную комиссию. А пока презерватив остается под запретом и супругам предлагается воздерживаться или заражать друг друга по их выбору. Что же касается тех, кто в супружестве не состоит, то об этих грешниках речь даже не идет. Правда, по логике вещей людям, обреченным геенне огненной за плотский грех, было бы резонно хотя бы в этой жизни позаботиться о своем здоровье с помощью презерватива: терять-то нечего…

Православные церкви: и Русская, и Греческая, и Болгарская – гораздо более терпимы в этом вопросе, не слишком возражая даже и против контрацепции, что уж говорить о борьбе со СПИДом. Они запрещают лишь убийство зародыша: аборты или использование спиралей, которые выталкивают уже оплодотворенную яйцеклетку… Что касается «мирных» методов контрацепции, то здесь официальной точки зрения нет и разные пастыри имеют разные мнения. Во всяком случае, официальной анафеме с высоких трибун ни презерватив, ни таблетки не предавались. Как правило, прихожане обсуждают этот деликатный вопрос со своим духовником и приходят к приемлемому решению. Или же в простоте принимают его сами, ибо принцип «что не запрещено, то разрешено» анафеме тоже не предавался.

Еще один повод для разногласия церквей – вопрос о браке священнослужителей. Православная церковь такие браки разрешает (для дьяконов и священников). Более того, еще недавно в России приходским священником мог быть только женатый человек; овдовевший же терял место. Сегодня этот вопрос решается более гибко. Монашеский чин и целибат обязательны только для архиереев (епископов, архиепископов, митрополитов и патриархов). Недаром в Новом Завете говорится, что некоторые апостолы, в том числе апостол Петр, были женаты. Апостол Павел писал в Первом послании к Тимофею: «…епископ должен быть непорочен, одной жены муж…» Этой линии в основном и придерживается Православная церковь.

Западная церковь еще задолго до раскола, в 306 году, на Эльвирском соборе пыталась ввести целибат для священников. Позднее, на Вселенском соборе в Никее эту идею отклонили. Но Западная церковь тем не менее внедряла ее постепенно. Поначалу священникам рекомендовалось жить со своими женами в «ангельском» браке. Но поскольку священники, а тем паче их жены все ж не ангелы, церковнослужителям рекомендовалось ночевать в домах у своих женатых коллег с тем, чтобы удостоверяться в их целомудрии. Потом правила ужесточились и, наконец, на II Латеранском соборе в 1139 году было утверждено полное и абсолютное безбрачие для всего духовенства.

Движение Реформации объявило об отмене целибата, и по сей день большинство протестантских церквей его не признают. Но Католическая церковь в борьбе с Реформацией высоко несла знамя воздержания и вновь утвердила его на Тридентском соборе в 1563 году. Исключения делаются, но в редчайших случаях. Так, например, оставаться женатыми позволяется протестантским пасторам, перешедшим в католичество.

По поводу внутрисемейных отношений особых разногласий между церквями нет. На эту тему много и вполне конкретно написано и в Библии, и в сочинениях ранних Отцов Церкви.

В Книге Бытия говорится:

«И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою: ибо взята от мужа. Потому оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут одна плоть».

В Послании апостола Павла к Евреям сказано:

«Брак у всех да будет честен и ложе непорочно; блудников же и прелюбодеев судит Бог».

В его же Послании к Колоссянам:

«Жены, повинуйтесь мужьям своим, как прилично в Господе. Мужья, любите своих жен и не будьте к ним суровы».

Очень много внимания посвятил теме брака Иоанн Златоуст. Он конкретно расписывает семейные обязанности:

Бог разделил деятельность нашей жизни на занятия двоякого рода: общественные и домашние. Жене вверил управление домом, а мужьям предоставил все гражданские дела, производимые на торжище, в судилищах, в советах, на войне и другие подобные. Если жена не может бросать копья, метать стрелы, зато умеет управлять веретеном, ткать полотно и с успехом производить другие подобные дела домашние. Не может давать мнения в совете, зато может давать голос дома и часто, когда муж советует что касательно дома, оказывается, что совет жены гораздо превосходнее. Не может она заведовать народною казною, зато может воспитывать детей, может замечать худые намерения служанок, наблюдать за честным поведением слуг, освобождая мужа от всех сих беспокойств, сама заботясь в доме о кладовых, о рукоделиях, о приготовлении пищи, о приличии одежды и о всем другом, чем непристойно заниматься мужу, да и нелегко, хотя бы он тысячу раз принимался за то.

Иоанн Златоуст считает, что каждый имеет ту жену, какую он заслуживает, даже если эта жена «встречает мужа, как зверь, изощряет язык свой, как меч». Это – наказание за грехи, и жаловаться, а тем более бить такую жену не следует. «Мужу бить свою жену, – говорит он, – это крайнее бесчестие… Хотя бы она была бедна, не унижай ее за то; хотя бы она была глупа, не нападай на нее, но лучше исправляй ее; она – часть тебя, и ты составляешь с нею одно тело. “Но она сварлива, пьяница, склонна ко гневу?” Если и так, то надобно скорбеть о сем, а не гневаться… Если же ты станешь бить и угнетать жену, то болезнь сим не излечится, потому что жестокость усмиряется кротостью, а не другою жестокостью. Вместе с сим помышляй еще и о том, что за кроткое обхождение твое с женою тебя ожидает награда от Бога».

Иоанн приводит в пример языческого философа, который терпел в доме сварливую жену, утверждая, что «в ней он имеет в своем доме как бы школу и училище философии». Богослов считает, что если уж язычник поступил так мудро, то тем более так же должны вести себя христиане, «коим заповедано подражать Ангелам». И если христианин ввел в дом «жену недобрую, несносную», ему должно «переносить супружеское иго в согласии с нею», тогда «и в духовных делах весьма легко успеешь».

* * *

Сегодня венчание в российских православных храмах – это торжественная и красивая процедура. Соединение мужа и жены благословляется по подобию союза Христа с Церковью, и им испрашивается благодать к рождению и воспитанию детей.

Молодым рекомендуется исповедоваться и причаститься. Это можно сделать накануне или перед самым венчанием. Вначале совершается обручение. Раньше эти два обряда были разделены во времени. Обручение сопутствовало помолвке и могло быть расторгнуто. Сегодня оно стало частью брачного обряда. При обручении священник вручает молодым зажженные свечи – символ тепла и радости. Он же надевает кольца: жениху – золотое, уподобляя его солнцу, невесте – серебряное, уподобляя ее луне, которая светит отраженным от солнца светом. Жених и невеста троекратно обмениваются кольцами. В конце концов золотое кольцо остается у невесты, а серебряное – у жениха. Впрочем, сегодня материалу, из которого изготовлены кольца, принципиального значения не придают, и, если оба кольца будут золотыми, святость брака от этого не нарушится.

После обручения священник ведет молодых на середину храма, к аналою. Он спрашивает у жениха и невесты о том, имеют ли они свободное и искреннее намерение вступить в брак. Затем следуют три молитвы, призывающие Божие благословение на молодую пару:

Боже Святой! Ты создал из праха человека и воссоздал из его ребра жену и соединил его с ней, подобной ему, помощницей, ибо так угодно было Тебе, Величественному, чтобы человек не один был на земле. Ты Сам, Владыка, и теперь простри Твою руку из Твоего Святого жилища и соедини этого Твоего раба (имя) с этой Твоей рабой (имя), ибо только Одним Тобою сочетается жена с мужем; соедини их в единомыслии, венчай их в единство плоти и, даровавши им деторождение, умножь их потомство, ибо Твоя власть и Твое есть Царство и сила, и слава, Отца, и Сына, и Святого Духа, ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.

Потом на голову молодых возлагаются венцы – богато украшенные короны, подобные царским. Это – символ их целомудрия и власти над будущим потомством. Жених и невеста пьют вино из общей чаши в память о браке в Кане Галилейской, где Иисус обратил воду в вино и благословил брачующихся. Священник соединяет руки новобрачных и трижды обводит жениха и невесту вокруг аналоя под пение свадебных тропарей. В завершение перед Царскими вратами, у алтаря, священник произносит несколько назидательных слов. Теперь родственники и друзья могут поздравить супружескую пару: брак свершился. Во всяком случае, на небесах.

Если б я был султан…

У мусульман и бракосочетание, и развод представляют собой достаточно простую процедуру. И это резонно: ведь разрешенное шариатом количество жен – до четырех одновременно. На одних свадьбах можно разориться! Поэтому пышная церемония совсем не обязательна. Разрешена даже свадьба в отсутствие невесты и жениха (их могут представлять доверенные лица).

Впрочем, четыре жены хотя и дозволены шариатом, но совсем не обязательны. В среднем в исламском мире полигамные браки и по сей день составляют около пяти процентов от общего их количества. При этом полигамная семья мусульманина вовсе не похожа на тот гарем, который обычно рисуется воображению европейца и где многочисленные жены дружно возлежат у фонтана в окружении евнухов. Никакого общего фонтана и вообще никакого общежития шариат не предусматривает. Муж, если уж он решился завести нескольких жен, должен каждую обеспечить отдельным жилищем. Это могут быть разные квартиры или разные хижины, но в любом случае хозяйка в доме всегда одна, и фонтан, если он имеется, у каждой должен быть свой.

Тот, кто бывал в ханском дворце в Бахчисарае, видел, конечно же, большой и пышный дом главной султанской жены. Но мало кто из посетителей знает, что этот дом был окружен небольшими хижинами наложниц. Положение этих наложниц было абсолютно бесправным, и даже рожденных ими сыновей у них отбирали еще в раннем детстве: мальчики получали воинское воспитание и формировали гвардию своего отца. Но и эти бесправные наложницы, не смевшие и мечтать о статусе жены, имели каждая свою отдельную хижину.

В таком разделении женщин существует немалый резон: все знают, что даже две хозяйки на одной кухне – это сложно. А если четыре? Не говоря уж о большом гареме…

В султанском дворце Топ-капу в Стамбуле, который сегодня превращен в музей, посетителям гарема показывают так называемую «золотую клетку». Это – просторная комната с небольшими окнами, забранными частой решеткой. В нее с рождения помещали мальчика, который должен был стать наследником турецкого султана. В этой комнате он проводил безвыходно первые четырнадцать лет своей жизни, отлучаясь только в баню, да и то под неусыпной охраной евнухов. Ни в другие помещения дворца, ни во двор доступ ему не разрешался. А самого ребенка могли посещать только отец, мать и главный евнух. Так, никогда не видя солнца и деревьев иначе, как сквозь решетку окна, не умея ни бегать, ни играть со сверстниками и зная о существовании других мужчин, кроме отца, только по книгам, несчастный мальчик проводил четырнадцать лет. После чего его извлекали из «клетки», на скорую руку учили ездить верхом и держать саблю, и он становился реальным претендентом на трон… По крайней мере, именно так объясняют экскурсоводы. Можно только удивляться, что династия таких правителей царствовала до 1918 года… А в заточении ребенок пребывал потому, что его жизнь подвергалась слишком большой опасности со стороны жен и наложниц султана. Каждая хотела видеть на троне не чужого, а своего сына, и до того, как придумали «золотую клетку», отравления были в гареме обычным делом.

Впрочем, как уже говорилось, гарем вовсе не является нормой шариата. Как бы ни развлекались султаны, обычный мусульманин имеет от одной до четырех жен, каждую из которых он должен поселить отдельно и обеспечить материально. И посещать своих жен мусульманин должен не «как захочется», а в порядке строгой очередности, нарушать которую можно только в том случае, если одна из жен почему-либо согласилась уступить другой «свою» ночь. Кроме того, завести следующую жену можно только с согласия предыдущих. А если женщина хочет оставаться единственной, она может внести соответствующий пункт в брачный контракт.

В Коране по поводу многоженства говорится: «…женитесь на тех, что приятны вам, женщинах – и двух, и трех, и четырех. А если боитесь, что не будете справедливы, то на одной…».

При этом Мухаммед говорит: «И никогда вы не в состоянии быть справедливым между женами, хотя бы и хотели этого». Некоторые теоретики ислама понимают этот стих как призыв к моногамии. Впрочем, Мухаммед и так ограничил многоженство, ведь до провозглашения ислама количество жен в Аравии не ограничивалось. Теперь же, если араб, принимавший новую религию, уже имел больше жен, чем разрешалось, он должен был развестись с ними по своему выбору. Единственное исключение было сделано Аллахом для самого Мухаммеда: специальным откровением ему было разрешено сохранить всех своих жен.

Всего у Мухаммеда было за его жизнь тринадцать жен, но одновременно – не больше девяти.

Впрочем, будут не правы те, кто обвинит Мухаммеда в особом женолюбии. В течение многих лет он был верен своей единственной жене Хадидже, которая, кстати, была на шестнадцать лет старше его самого. И только после ее смерти Мухаммед, которому уже было за пятьдесят, завел себе гарем. Но в основном его браки носили благотворительный или политический характер. Мухаммед женился на вдовах, или разведенных женщинах, нуждавшихся в поддержке, или на дочерях своих возможных политических союзников.

Исламский богослов Юсуф Абдупла Аль-Кардави пишет:

Каждый из браков Пророка (да благословит его Аллах и приветствует) – заключал в себе какой-то смысл. Основным поводом к ним послужило объединение племен и призыв их к Исламу путем установления с ними родственных отношений, учитывая огромную роль родственных связей в арабском обществе того времени.

Единственной девственницей среди невест Мухаммеда была Айша, дочь его сподвижника Абу Бакра. Они заключили формальный брак, когда Айше было шесть лет. Через три года этот брак стал фактическим.

Что касается столь юного, с точки зрения европейцев, возраста невесты, Мухаммед не был исключением. Ислам декларирует девять лет как возраст совершеннолетия для женщины. Для мужчины этот возраст определяется по ряду признаков, но, как правило, взрослым считается мусульманин, достигший пятнадцати лет.

По законам шариата совершеннолетнюю девушку рекомендуется как можно быстрее выдавать замуж. По этому поводу существует хадис – изречение Мухаммеда: «Счастлив тот отец, который выдал свою дочь замуж до того, как у нее появилась первая менструация».

Что касается юношей, им тоже не рекомендуется засиживаться в холостяках. Пророк Мухаммед сказал:

О юноши! Тот, кто способен к половым сношениям, должен жениться. Это прибавляет ума и радости. А кто не способен, тот должен поститься. Пост – уничтожение похоти.

В исламе, как и в других религиях, существует целый ряд ограничений на близкородственные браки. Браки с иноверцами разрешены ограниченно. Мужчина-мусульманин может без всяких проблем жениться на девушке-христианке или иудейке (потому что и христиане, и иудеи – монотеисты, «люди Писания»). И какие бы разборки ни существовали у мусульман с представителями этих религий, такие браки безусловно разрешены Кораном. Запрещает их лишь одно из направлений суннизма. С «язычниками», например индуистами или буддистами, мусульманам «делить» как будто нечего. Однако жениться на язычнице мусульманин может только при условии, что его жена собирается, хотя бы в дальнейшем, обратиться в ислам. Что же касается мусульманских женщин, им вступать в смешанные браки категорически запрещается. Девушка-мусульманка может выйти замуж только за мусульманина.

Ислам, в отличие от христианства, вовсе не считает, что браки совершаются на небесах. Брак для мусульманина – вполне земное установление. Поэтому брачная церемония – это прежде всего заключение договора. Шииты разрешают даже временные браки, лишь бы стороны пришли к соглашению. Церемония заключается в чтении Корана и формулы бракосочетания на арабском языке. Впрочем, если арабского никто не знает, в виде исключения можно прочесть формулу и на другом языке, лишь бы присутствующим было понятно. Жених и невеста (или их представители) обмениваются клятвенными заверениями и заключают брачный договор. В мечеть для этого идти не следует. И даже присутствие духовных особ не обязательно, хотя обычно имама местной мечети приглашают. Сама церемония порой занимает всего несколько минут. Пышная свадьба, которая за этим может последовать, никакого отношения к собственно исламу не имеет и является просто народной традицией, в каждом регионе – своей.

Согласие жениха и невесты на брак шариатом предусматривается, но не категорически. В принципе, родители могут заключить брачный договор и не спрашивая новобрачных, тем более что сделать это можно даже в их отсутствие. Но считается, что уже после заключения брака молодые все же должны дать на него согласие.

Девушка, выходя замуж по законам шариата, должна получить разрешение на этот брак от отца или деда по отцу. Для вдовы или разведенной такое разрешение не нужно.

Вдова Мухаммеда Айша, оставившая о нем обширные воспоминания, сообщает, что однажды она спросила Мухаммеда, требуется ли от девушки, в интересах которой опекунами устраивается брак по сговору, согласие на брак. Он ответил «Да, требуется!».

Вторая сторона «заземленности» мусульманских браков – их безусловная сексуальная направленность. Секс в исламе вовсе не считается чем-то постыдным и запретным. Напротив, ислам не одобряет воздержания и монашества в нем нет.

Крупнейший теоретик ислама Муслим приводит слова Мухаммеда: «Жена и муж, делящие брачное ложе, достойны восхваления и благословения Аллаха». Однако секс вне брака строго осуждается, а супружеская измена считается абсолютно недопустимой, и за нее полагается самое строгое наказание вплоть до смертной казни. Но доказать измену чрезвычайно сложно: факт измены должен быть подтвержден четырьмя свидетелями. Причем «свидетелями» в самом буквальном смысле этого слова. Если же обвинитель не сможет привести четырех очевидцев, ему грозит телесное наказание.

В исламском браке главой семьи однозначно считается муж. В Коране сказано: «Мужчины имеют власть над женщинами… А добродетельные жены проявляют свое послушание… А тех, от которых опасаетесь непослушания, наставляйте, бегите их ложа и бейте…» Впрочем, послушным женам бояться побоев не стоит, поскольку мужьям даются на их счет миролюбивые рекомендации: «…если они повинуются вам, то не ищите пути к обидам…» и «будьте добры с ними в обращении».

Неравенство в браке имеет, однако, и другую, приятную для женщин сторону: именно мужья должны обеспечивать семью. Даже если жена богаче мужа, даже если она работает, это не снимает с супруга обязанности содержать ее. Мусульманки шутят: «Мои деньги – это мои деньги, а твои деньги – это наши деньги».

Крупнейший теоретик ислама имам аль-Бухари так трактует взаимоотношения в мусульманской семье:

Мужчина – глава своей семьи, и в Судный день ему предстоит держать ответ за то, что возложено на него. Женщина – глава в доме мужа своего, и в Судный день ей предстоит держать ответ за то, что возложено на нее.

Неравенство полов в исламской семье сглаживается относительной (сравнительно с христианством) легкостью разводов. Если муж злоупотребляет своей властью, женщина вправе обратиться за разводом в исламский суд. Впрочем, здесь стороны тоже не равны. Женщина может требовать развода только через суд и только по уважительной причине. Такими причинами считаются бесплодие или импотенция мужа, сумасшествие и некоторые другие болезни. Кроме того, если муж оскорбляет и унижает женщину, если он безвестно отсутствует или приговорен к длительному тюремному заключению или если стало известно, что он обманул жену при заключении брачного контракта, – это тоже является уважительной причиной для развода. Что же касается мужа, ему развестись гораздо проще. Он должен в течение трех месяцев трижды объявить жене о своем намерении. После того как формула развода произнесена в третий раз, супруги становятся свободны. Надо думать, что жена, поставившая целью разойтись с мужем, тоже далеко не всегда обращается в суд. Ведь за три месяца трижды вывести супруга из себя – не так уж и трудно. Но развод, несмотря на формальную легкость, порицается исламом. Абу Дауд ибн Маджа писал: «Самым отвратительным деянием из всех, дозволенных Богом, является развод». Кроме того, развод запрещен, если жена беременна или недавно родила.

Мусульман во всем мире становится все больше, а государств, где действуют законы шариата, – все меньше. Даже страны, где мусульманское население преобладает, сегодня нередко имеют светское законодательство. Так, в Турции ислам исповедует около 98 процентов населения, однако страна живет по законам, близким к европейским, многоженство запрещено, а брак и развод регулируются светскими установлениями. И для их регистрации надо не произносить формулы на арабском языке, а обращаться в мэрию или в суд. Впрочем, некоторые страны решают проблему религиозных браков гибко. Так, в Индии все желающие могут вступать в брак и разводиться согласно правилам своей религии.

«Втроем веселее…»

Самой распространенной формой брака во всем мире является моногамный брак – устойчивый союз одного мужчины и одной женщины. Но существуют и системы браков полигамных: полигиния (многоженство) и полиандрия (многомужество).

Многоженство издавна было принято у многих народов. Мы уже писали о полигинии у древних зороастрийцев и иудеев, у древних арабов и современных мусульман. Но откуда все они брали женщин? Ведь девочек рождается меньше, чем мальчиков.

Среди мужчин любого возраста естественная смертность значительно выше, чем среди женщин. Кроме того, мужчины гибнут на войне и в драках, они чаще выбирают себе рискованные профессии, чаще занимаются опасными видами спорта. Но есть и еще одна причина. Численность человечества неуклонно растет, людей, родившихся в каждый следующий год, в среднем больше, чем в предыдущий. А значит, невест всегда больше, чем женихов, ведь они обычно младше на два-три года.

По официальным данным в Дагестане среди новорожденных 51 процент составляют мальчики, а 49 – девочки. К шестидесяти годам жизни соотношение между мужчинами и женщинами становится 40 процентов к 60. В афроамериканской общине США каждый двадцатый юноша не доживает до двадцати одного года. После Второй мировой войны в Германии на 100 мужчин в возрасте от двадцати до тридцати лет приходилось 167 женщин того же возраста.

В 1948 году озабоченные нехваткой женихов немцы провели в Мюнхене международную молодежную конференцию по проблемам полового дисбаланса. Но сколько ни заседай, мужчин от этого не прибавится. В отчаянии участники конференции предложили разрешить полигинию. Европейские правительства не вняли их рекомендациям. Что же касается простых граждан, они то ли откликнулись на призыв конференции, то ли и сами пришли к близкому выводу, но не прошло и двадцати лет, как в Европе и Америке разразилась сексуальная революция.

Официально полигиния и полиандрия не разрешены ни в одной европейской стране. Но в Москве, например, по результатам опроса женщина за жизнь имеет четырех партнеров, а мужчина – девятерых. Не совсем понятно, за счет чего возникает такая разница, возможно, сексуально озабоченных мужчин-москвичей выручает провинция. Но дело не в этом, а в том, что практически все женщины как-то устраивают свою личную жизнь. И это несмотря на то, что сегодня в России женщин на десять миллионов больше, чем мужчин.

В Европе по статистике восемьдесят два процента мужчин и семьдесят восемь процентов женщин изменяют своим супругам. В Соединенных Штатах социологи задавали гражданам вопрос: «Изменили бы вы своему супругу, если бы были на сто процентов уверены, что он об этом не узнает?» Утвердительно ответили девяносто процентов мужчин и восемьдесят три процента женщин.

* * *

В общем, каждый борется с проблемой полового дисбаланса доступными ему способами. В XX веке особый вклад внес в эту борьбу король Свазиленда Собхуза II, носивший титулы Льва Свазиленда и Великой Горы. Он имел более ста официальных жен. После его смерти, последовавшей в 1982 году, у него осталось свыше полутысячи детей. Он, кстати, считался самым многодетным отцом в мире.

Владимир Корочанцев в книге «Бой тамтамов будит мечту» описывает, как в Кении познакомился с вождем небольшой деревни, которому исполнилось сто девять лет. У старца на тот момент было тридцать четыре жены, сто четыре сына и дочери и триста внуков. Почтенный вождь пожаловался русским гостям, что иногда путает жену с дочерью. Остается только надеяться, что в его возрасте такая путаница уже не была чревата аморальными последствиями.

Борьба с полигамией иногда приводит к довольно неожиданным результатам. Так, в начале XX века в Конго для поощрения моногамии был установлен налог на жен: по пять франков в год за каждую. Заплативший конголезец получал специальный металлический жетон. Власти опасались, что граждане будут уклоняться от уплаты налога, но получилось совсем наоборот. Налог не просто вносился исправно, он стал мощным стимулом к увеличению количества жен. Дело в том, что жены сидят в своих хижинах и ими не всегда можно похвастать перед знакомыми, а тем более перед незнакомыми людьми. А жетоны, повешенные на шею в виде ожерелья, сразу повышают статус своего владельца. Каждому было лестно похвастать огромной семьей, продемонстрировать свое богатство и социальную значимость. Мощный всплеск многоженства, вызванный новым налогом, привел к тому, что его пришлось отменить, хотя он и изрядно пополнил государственную казну Конго.

* * *

Но это все – о людях, которые исправляли и исправляют ныне существующий половой дисбаланс. Однако встречаются и такие, кто стремится помочь давно умершим поколениям. Это – мормоны, или, как они себя называют, члены Церкви Иисуса Христа Святых Последних Дней. Мормоны вступают в мистический брак с давно умершими людьми, сначала подвергнув этих людей насильственному посмертному крещению в свою веру. Цели у них при этом самые благие. Ведь в течение многих столетий, до прихода в мир основателя мормонской церкви американца Джозефа Смита, человечество прозябало во тьме и невежестве, да и позже далеко не все вняли словам пророка и многие успели умереть, так и не приняв спасительную истину. А истина заключается в том, что надо не только окреститься по правилам церкви Джозефа Смита, но и вступить в обязательный брак с мормоном. Особенно важно это для женщин, ведь они не могут спастись самостоятельно, их на высшую ступень небесного блаженства должны поднять их мужья. С целью спасти ушедшие поколения и даровать им райское блаженство мормоны и заключают мистические браки со своими умершими предками. Но поскольку предков много, а мормонов все еще мало (хотя они и поощряют многодетность всеми силами), мормонам поневоле приходится становиться многоженцами (и «многомуженками»). Впрочем, в противоречие с законом они не вступают, поскольку законы большинства стран запрещают полигамию только с живыми людьми, а небесные браки под статью не попадают.

Но не всегда все было так законопослушно. В первой половине XIX века, когда Джозефу Смиту впервые явились сначала Бог Отец и Бог Сын, а потом и некое «небесное существо» и когда он отрыл из земли золотые скрижали, а заодно и специальные кристаллы для их перевода с «реформированного древнеегипетского языка», – в те годы мормоны предавались отнюдь не небесному многоженству. «Великий и славный принцип множественного брака» был явлен новому спасителю человечества в специальных откровениях, после чего сомневаться в нем стало невозможно. Сам Джозеф Смит, уже женатый на своей соотечественнице Эмме Смит, первый подал единоверцам пример смирения перед волей Божией и в стоге сена вступил в повторный брак с некоей богобоязненной мормонкой. Затем он склонил к столь же похвальному действу свою двенадцатилетнюю прихожанку, но здесь сеном дело не ограничилось, и она стала его признанной второй женой. А потом прелести духовного спасения и жизни вечной были осознаны многими его соратницами, и к концу жизни Джозеф Смит уже помог обрести рай примерно трем десяткам женщин. Он бы спас и больше, но его посадили в тюрьму, а потом линчевали как зачинщика беспорядков.

Но почин был положен. Соратники пророка продолжали в целях спасения души обзаводиться полигамными семьями, пока правительство Соединенных Штатов не положило этому недвусмысленный конец. В 1890 году мормонам было предложено либо спасаться как-нибудь иначе, либо переселяться в Мексику с конфискацией имущества. После чего движение мормонов раскололось. Законопослушным гражданам было в срочном порядке ниспослано новое откровение о том, что отныне можно ограничиться одним земным браком, а остальные свершать на небесах. Что они и сделали, занявшись спасением умерших родственников, а позднее – увлекшись экспортом своей религии в Европу.

Наиболее же твердые в моногамное откровение не уверовали, а продолжали тайно исповедовать многоженство. Но им пришлось помимо закона столкнуться с еще одной неожиданной сложностью. Дело в том, что в первой половине XIX века, когда Джозеф Смит получал свои откровения, невест в Америке и впрямь было больше, чем женихов. Мужчины гибли в перестрелках с индейцами и при освоении новых земель. Да и рождаемость в стране росла, умножая дисбаланс. Но настал XX век, ситуация начала выравниваться, и со временем женщин, нуждающихся в спасении, стало не хватать. Мормонов-фундаменталистов в США сегодня около сорока тысяч, значительное число их – мужчины, и обеспечить всех гаремами – дело нелегкое.

Однако же мормоны проявили похвальную твердость в вере и проявляют ее до сих пор. Так, совсем недавно в Техасе на ранчо, которое принадлежало мормону-фундаменталисту, полиция обнаружила пятьдесят две девочки в возрасте от полутора до семнадцати лет. Ни одна из них ни разу не покидала пределов ранчо. Воспитывались девочки в традициях полигинии и предназначались в жены членам Церкви Иисуса Христа Святых Последних Дней.

Кстати, мормоны упорно утверждают, что Иисус Христос был женат на трех женщинах (двух Мариях и Марфе) и имел от них детей. Так что они лишь следуют божественному примеру. Проверить это утверждение уже не представляется возможным, потому что золотые пластины, откопанные Джозефом Смитом и переведенные им с «реформированного древнеегипетского языка» на английский, были утрачены, равно как и волшебные кристаллы, предназначенные для их чтения.

* * *

Даже если не следовать примеру мормонов и не разводить невест на специальных фермах, их все равно больше, чем женихов, это признанный факт. Поэтому полигиния встречается гораздо чаще, чем полиандрия. И тем не менее есть общества, где принято многомужество. Но, как правило, оно сосуществует с полигинией и уравновешивает нехватку невест, если тех разобрали по гаремам. По нескольку мужей могут заводить себе знатные жительницы Маркизских островов, индейские женщины племени сери в Мексике и племени гуаяков в Парагвае. У индейцев-шошонов мужчина часто делит жену с братьями, но и женщина, выходя замуж, может прихватить с собой сестер.

У катабов, живущих в Нигерии, приняты и многоженство, и многомужество. Ну а если кто-то не захотел делиться своей женой с братьями, она все равно перейдет к ним после смерти мужа. Сестры, в свою очередь, передают друг другу по наследству своих мужей.

Малаяли, живущие в Индии, тоже придерживаются полиандрии, а чтобы не разбираться, кто же из многочисленных мужей является отцом ребенка, отцом автоматически назначается дядя по матери.

У народности тода в Южной Индии женщина выходит замуж за нескольких братьев сразу, но отцом всех детей считается старший из братьев.

Он же усыновляет и всех добрачных детей – благо добрачные связи женщин здесь не осуждаются. Но зато, вступив в брак, женщина уже никогда не сможет развестись: тода не признают разводов.

Урали, тоже живущие в Южной Индии, могут иметь по нескольку жен. Но такое счастье приваливает только мужчинам, которые имеют сестер. Если же у человека нет сестры, жениться ему почти невозможно. Ведь брак для урали – это обмен сестрами. А тому несчастливцу, у которого сестры нет, только и остается, что идти к кому-нибудь во вторые или третьи мужья.

Очень распространена полиандрия у народностей, живущих вдоль хребтов Гималаев и в Тибете: друкла, пахари, наси, тибетцы, шерпы. Александра Дэвид-Ниль, путешествовавшая по Тибету в первой половине XX века, описывает, как в селении Транглунга она познакомилась с семьей местного колдуна. Хозяин дома посвятил ее в семейную драму: когда его старший сын женился, троих младших сыновей тоже, по обычаю, вписали в брачный контракт. Они были еще малышами, и их согласия на брак никто не спрашивал. Но, подрастая, мальчики должны были вступать в связь со своей «законной» женой. Второй брат так и сделал. Но третий, когда ему исполнилось двадцать пять лет, отказался исполнять свои супружеские обязанности по отношению к сорокалетней «коллективной жене». Он влюбился в молодую девушку из соседней деревни и собирался жениться на ней. Однако «законная» жена не могла снести такого бесчестья. Ее возмущение усугублялось тем, что именно третий муж представлялся ей наиболее привлекательным. Ведь старшие братья были мирянами, богатыми крестьянами, не больше. А третий брат носил звание ламы, был посвящен в оккультные тайны, и отпускать его на сторону жена не собиралась. По закону молодой муж «коллективной жены» мог жениться на стороне, но считалось, что такой брак нарушает единство семьи, и строптивец должен был лишиться наследства. Дэвид-Ниль, к которой растерянные родители обратились за советом, предположила, что, поскольку многоженство в Тибете тоже дозволено, их несговорчивый сын может привести к родительскому очагу вторую жену. Но, как выяснилось, ревнивая супруга четырех мужей категорически не соглашалась ни с кем делиться. Впрочем, по мнению Дэвид-Ниль, ей следовало привыкать к компромиссам. Ведь в семье подрастал ее четвертый, совсем еще юный муж.

У шерпов, народа, живущего в высокогорных областях на границе с Тибетом, тоже принята полиандрия. В 1975 году в «Неделе» было опубликовано небольшое интервью с шерпом, который так описывал преимущества коллективного брака двух братьев с одной женой:

Но ведь это очень удобно. Более высокий жизненный уровень, потому что работают два мужа, а не один. Когда один из них куда-нибудь уезжает, при ней остается второй. Для братьев это идеальная ситуация, поскольку не надо делить семейное имущество. И вообще втроем веселее…

Первая брачная ночь

Первая (хронологически) «первая брачная ночь», удостоившаяся упоминания в античной литературе, закончилась массовой резней. В конце XIV века до нашей эры Ливией правил правнук Зевса Данай, имевший пятьдесят дочерей. А Египтом правил другой правнук Зевса Египет, у которого по иронии судьбы было ровно пятьдесят сыновей. И все они захотели жениться на своих двоюродных сестрах. А девушки, все как одна, отказались.

Пылкие юноши долго гонялись за невестами по Средиземноморью и в конце концов, догнав их на берегах Пелопоннеса и перебив их защитников, принудили Данаид к браку. Брак этот был вполне законным, а свадебный пир – весьма пышным. Тем не менее ночью, когда мужья, утомленные битвами как военными, так и любовными, заснули, сорок девять жен из пятидесяти исполнили приказ своего отца Даная и пронзили супругов кинжалами. И только одна Гипермнестра тайно вывели мужа из дворца, за что потом имела много неприятностей. Но ее сестры неприятностей имели еще больше: попав после смерти в мрачное царство Аида, они были обречены вечно таскать воду и наполнять ею дырявый сосуд.

Вообще говоря, египетские источники ничего подобного не отмечают, хотя Египет XIV века до нашей эры прекрасно изучен. Но античные авторы, например Эсхил, живописуют эту историю с леденящими душу подробностями. А греческие художники и скульпторы любили изображать Данаид, таскающих воду из подземной реки.

Примерно через восемьсот лет после Данаид Геродот посетил родные места Данаид и описал свадебные традиции племени насамонов:

Когда насамон женится в первый раз, то, по обычаю, молодая женщина должна в первую же ночь по очереди совокупляться со всеми гостями на свадьбе. Каждый гость, с которым она сходится, дает ей подарок, принесенный с собой из дома.

Этот обычай, судя по всему, не был соблюден сыновьями Египта, что, возможно, и вызвало недовольство Данаид.

Подобную практику в I веке до нашей эры описывает и Диодор Сицилийский, рассказывая о населении нынешних Балеарских островов:

Есть у них и весьма странный брачный обычай. Во время свадебного пира родственники и друзья, сначала самый старший, затем следующий по возрасту и все прочие в порядке [старшинства] соединяются с невестой, причем последним удостаивается этой чести жених.

У жителей античного мира практика, начало которой положили Данаиды, не прижилась. А вот в средневековой Европе юные жены любили устраивать подобные сюрпризы своим новоиспеченным мужьям. «Песнь о нибелунгах» подробно описывает первую брачную ночь короля Гунтера и очаровательной Брюнхильды (не путать с валькирией Брюнхильдой!). Королева была, в отличие от валькирии, женщиной вполне земной, но боевыми искусствами владела. Обидевшись на мужа, который во время свадебного пира не ответил на ее вопрос, она решила отказать ему в супружеской близости.

Сорочку на Брюнхильде король измял со зла. Стал брать жену он силой, но дева сорвала С себя свой крепкий пояс, скрутила мужа им, И кончилась размолвка их расправой с молодым. Как ни сопротивлялся униженный супруг, Он был на крюк настенный повешен, словно тюк, Чтоб сон жены тревожить объятьями не смел. Лишь чудом в эту ночь король остался жив и цел.

Всю первую брачную ночь король провисел на стене, в то время как Брюнхильда мирно «вкушала сладкий сон». Лишь под утро юная супруга сняла мужа со стены, чтобы не позорить его перед придворными. История повторилась бы и на следующую ночь, если бы перепуганный король не позвал на помощь своего друга Зигфрида.

Подобную ночь провел со своей юной супругой и скандинавский конунг Хельги. Эта история подробно описывается в «Саге о Хрольве Жердинке». Собственно, Олёв, королева Саксланда, вообще не хотела замуж. Но она была «лучшей невестой в Северных Странах», и конунг, решивший, что «его великая слава возрастет, если он женится на этой женщине», напал на ее страну с огромным войском. Королева была поставлена перед выбором: или война, или свадьба. Разумная женщина выбрала свадьбу. Возможно, покажи себя конунг в постели настоящим мужчиной, королева изменила бы свое мнение о брачной жизни. Но когда пьяный новобрачный наконец добрался до ложа, он уже не был способен исполнять супружеские обязанности, за что и поплатился. Конунг заснул, а королева для надежности уколола его «сонным шипом», сбрила ему все волосы и измазала дегтем. Потом она запихнула неудалого супруга в мешок, сложила туда же одежду и отослала все на его корабль. А пьяных людей конунга она, разбудив, отправила следом с приказом отплывать, пока дует попутный ветер. Что они и сделали.

Пока похмельные соратники извлекали не менее похмельного конунга из мешка и отчищали от дегтя, королева успела привести свои войска в состояние боевой готовности, «и конунг Хельги увидел, что теперь нет возможности напасть на нее… что наилучшим будет как можно быстрее убраться восвояси».

«Сага о Хрольве Жердинке» наглядно живописует вред пьянства и объясняет, почему у многих народов на свадебном пиру жениху и невесте не наливают спиртного, а иногда и вовсе не сажают их за стол.

Маловероятно, чтобы весть о печальной участи бургундского короля и норманнского конунга достигла Дагестана. Но в некоторых лезгинских селениях был принят обычай, по которому вместе с молодоженом в спальню невесты приходили его друзья. Они чинили девушке самые разнообразные обиды, а она должна была молча терпеть и оскорбления, и попытки вытащить из-под нее ковер или сбить ее с ног. Юноши помогали «смирить» невесту. А на случай, если невеста не успевала должным образом смириться, жених брал с собой в постель плетку. Избиение молодой жены в первую брачную ночь вошло у лезгинов в традицию и проводилось после того, как девушка снимет с мужа обувь. Даже если молодые женились по любви и никто никого смирять не собирался, имитацию побоев все же приходилось разыгрывать для друзей, стороживших под дверью. Им же передавались и свидетельства невинности новобрачной. После чего все родственники, поднявшись на крышу дома, начинали палить из ружей и танцевать. Ну, а если невеста себя «не соблюла», ее голую заворачивали в рваную тряпку и выгоняли вон. Обычно такая девушка или кончала жизнь самоубийством, или ее убивали отец и братья.

У гагаузов, живущих в Молдавии, тоже было принято в первую брачную ночь держать плетку под рукой. Но ее использовали только в том случае, если невеста оказывалась «грешной». Тогда жених с помощью плети выведывал у молодой жены подробности ее прежней жизни. Домой провинившуюся невесту не отсылали, но наказания ей придумывали всем миром. Например, могли выгнать на мороз в одной рубахе и заставить чистить скотный двор и выносить навоз. Если же в «позоре» невесты был виноват жених, то наказывали обоих. Обычно проштрафившихся молодоженов запрягали в телегу и кочергой гнали по улице. В первой половине XX века этот обычай постепенно сошел на нет и «грех» стали искупать деньгами…

Ну а если все было в порядке и «смотрительница» выставляла на всеобщее обозрение рубаху с признаками невинности, то во дворе начиналось бурное веселье и маскарад. Невеста выходила к гостям, одетая в красное платье – символ невинности, с ожерельем из красного перца. Гостей угощали красной водкой. А группа женщин с самодельным знаменем – шестом, к которому были прикреплены красный пояс, клок шерсти и яблоко, – обходила дома родственников, собирая подарки для невесты, которая заслужила их своим непорочным поведением.

В Албании красный цвет тоже считается цветом непорочности. Поэтому невесту, укутанную алым покрывалом, везли в церковь в сопровождении красного флага. Интересно, что по традиции жениха в церковь затаскивали насильно. Насильно его заталкивали и в спальню. А когда он, поняв, что сопротивление бесполезно, пытался исполнить свой супружеский долг, сопротивляться начинала невеста. Обычай требовал, чтобы она продержалась три ночи. Когда же наконец, несмотря на все экивоки, молодые люди свершали то, чего от них требовал супружеский долг, свекровь заходила в спальню, чтобы освидетельствовать постель. Если осмотр ее не удовлетворял, молодую жену могли с позором вернуть родителям.

Неудивительно, что невесты, которые не сохранили невинность до свадьбы, использовали самые разнообразные методы для того, чтобы обмануть мужа. Автор средневекового трактата «Пятнадцать радостей брака» пишет о бедняге, который «угодил в брачные сети» к невесте, о которой «идет дурная слава»:

Наступает ночь, и мать новобрачной, уж будьте уверены, как следует наставит дочь, научив ее вырываться и отбиваться от мужа что есть силы, как и подобает девственнице, а затем, когда он ее все же одолеет, нужно ей будет вскрикнуть жалобно и задрожать, словно человеку, который с маху голышом угодил в холодную воду, к которой не привык. Так девица и поступит и отменно сыграет свою роль, ибо никто так не искусен в обмане, как женщина, желающая сохранить свои грешки в тайне…

Только ждет их один позор, ибо невестка родит через месяц-два, много три или четыре, а этого уж никак не скроешь. И вот все услады молодости оборачиваются печалями. Выгонит ли муж такую жену из дома – все равно опозорен будет, ибо теперь весь свет узнает то, чего до сих пор ни одна душа не ведала. Да и жениться вновь он не сможет: куда же прежнюю-то жену денешь!…Запутался бедняга в брачных сетях; не выбраться ему из них никогда, вечно будет он там маяться и в горестях окончит свои дни.

Впрочем, в средневековой Европе невеста иногда теряла девственность не по своей вине. Историки до сих пор ломают копья по поводу права первой ночи. Ни одно известное нам законодательство его не подтверждает. То есть «права», скорее всего, не было, но это не мешало особо пылким феодалам проводить ночи с невестами своих крестьян и слуг. Другое дело, что занимались они этим не по праву, а вопреки ему и даже вопреки королевской воле. Так, в 1486 году испанский король Фердинанд Католик издал указ, гласящий: «…господа не могут также, когда крестьянин женится, спать первую ночь с его женой… Не могут также господа пользоваться против воли дочерью или сыном крестьянина, за плату или без платы». Тем не менее три века спустя Бомарше, которого никак нельзя упрекнуть в незнании испанских нравов, описывает, как граф Альмавива по доброй воле отказался от права первой ночи. Причем сделал он это не из уважения к указу давно усопшего короля, а из любви к собственной жене. Видимо, в Испании, как и в России, строгость законов искупалась необязательностью их исполнения.

Следует сказать, что как раз в России с правом, точнее, с бесправием первой ночи боролись. Например, в 1855 году некто Кшадовский, воспользовавшийся этим неписаным правом, был судим и оштрафован.

Но бывали случаи, когда венценосные мужья не только не могли воспользоваться чужой «первой ночью», но и не способны были достойно провести собственную. Современник Бомарше король Людовик XVI, кстати хорошо знакомый с писателем, растянул свою первую брачную ночь на несколько лет. Небольшой физический недостаток, от которого король никак не решался избавиться с помощью хирурга, не давал ему возможности исполнить супружеские обязанности. Но сначала ни король, ни придворные, ни врачи, ни тем более сама супруга, юная Мария-Антуанетта, попросту не знали, в чем дело. Ночь за ночью входил бедный супруг к измученной четырнадцатилетней девочке и ночь за ночью терпел крах. Поскольку способность короля зачать наследника имела мировое политическое значение, донесения послов пестрят интимнейшими постельными подробностями. Испанский посланник платил королевской камеристке, с тем чтобы она каждое утро инспектировала простыни с высочайшего ложа. На улицах Парижа распевали памфлеты и частушки про неудачливого супруга.

Прошло семь лет, пока король наконец решился на операцию. Мария-Антуанетта, потерявшая девственность на восьмом году супружества, в восторге пишет в Вену матери, королеве Марии-Терезии:

Я счастлива как никогда! Вот уже восемь дней, как мой брак стал полноценным; вчера было второе посещение, еще более удачное, чем в первый раз. Сначала я решила тотчас же отправить курьера моей дорогой матушке, но потом испугалась, ведь это может вызвать слишком много болтовни и привлечь ненужное внимание.

Но королева зря боялась привлечь «ненужное внимание» к вопросу, который в течение семи лет и так находился в центре интересов мировой политики. Испанский посланник уже сообщил в Мадрид точную дату «великого дня» – 25 августа. Он писал:

Поскольку это сообщение чрезвычайно интересно и имеет государственное значение, я беседовал по данному поводу порознь с министрами… и каждый подтвердил одни и те же обстоятельства.

Примерно за сто лет до Людовика XVI его предшественник, Людовик XIII, такой же неуверенный в себе подросток, вступал в брак с четырнадцатилетней Анной Австрийской. Его мать, королева-регентша Мария Медичи, сомневаясь в сексуальной грамотности сына, поручила известному при дворе распутнику шевалье де Люиню разъяснить мальчику его супружеские обязанности.

Новобрачные увидели друг друга только в день свадьбы. После утомительного венчания и прочих формальностей усталые дети разошлись по своим спальням. Но королева-мать не могла допустить столь грубого нарушения этикета. Она лично извлекла сына из постели.

Анна Австрийская тоже спала, когда в ее спальню вломился кортеж людей, необходимых для исполнения супружеских обязанностей. А именно: сам король, королева-мать, две кормилицы, гувернер короля, лейб-медик, хранитель королевского гардероба, старший камердинер и еще несколько придворных. Находившиеся здесь же камеристки королевы выполняли роль переводчиц. Король сбросил халат и улегся в постель рядом с супругой. Видимо, королева-мать не было уверена, что избранный ею наставник просветил сына в достаточной степени, поэтому она самолично дала ему последние указания. После чего супругов оставили одних. В спальне задержались только самые необходимые люди: кормилицы, камеристки и лейб-медик, который должен был проконтролировать весь процесс с точки зрения медицинской науки.

Как это ни удивительно, бедный Людовик справился. Сказались ли уроки де Люиня или страх перед матерью, но очень скоро гордый лейб-медик уже освидетельствовал молодую пару и пригласил в опочивальню королеву-мать и придворных, с тем чтобы они поздравили новобрачных и выслушали подробный отчет о случившемся.

Но успех в столь экстремальной ситуации не вдохновил юношу, а внушил ему ужас перед плотской любовью. Первым декретом, который он издал, когда стал править самостоятельно, был декрет «О распущенности нравов». В историю Людовик XIII вошел под прозвищем Стыдливого, которое получил помимо своего основного прозвища Справедливый. А если злые языки и упрекали его в нарушении стыдливости, то в вину ему ставили не женщин, а мальчиков. Впрочем, двоих детей он с Анной Австрийской все-таки родил: видимо, сказалась строгая материнская школа. Но ходили упорные и небезосновательные слухи, что эти дети не от него.

Самые «щадящие» условия для проведения первой брачной ночи, наверное, приняты в Индии. Здесь молодых не торопят с исполнением супружеского долга. И плетку в руках мужа здесь тоже представить немыслимо. В «Камасутре» – трактате, обобщившем накопленный веками сексуальный опыт и традицию, – даются подробные указания о том, как должен молодой муж постепенно преодолевать страх и стыдливость жены.

Автор рекомендует начинать с объятия «верхней части тела» – объятия «не слишком продолжительного и приятного ей». «Достигшую зрелости и еще прежде знакомую обнимают при свете светильника, девочку и незнакомую – в темноте». Потом супруг должен ртом протянуть жене бетель, а если она отказывается взять его, можно применить «падение в ноги». «Даже стыдливая, даже сильно разгневанная женщина уступает, когда ей падают в ноги – это известно всем». Но под «уступкой» имеется в виду всего лишь согласие взять бетель и поговорить. Если же супруга хранит молчание, то, чтобы пробудить ее разговорчивость, в спальню приглашается кто-то из подружек. Лишь во вторую или третью ночь мужу дозволяется коснуться бедер жены. Конечно, она будет спорить, но супруг должен сломить ее возмущение вопросом: «Что здесь плохого?» Поскольку плохого действительно ничего нет, процесс может продолжаться… И так шаг за шагом…

Россия в вопросе о первой брачной ночи многие годы хранила свое традиционное место между Западом и Востоком. Написанный в XVI веке «Чин свадебный» подробно описывает процедуру первой ночи, но в интимные тонкости не вмешивается, утверждая, что в постели «жених с невестой что хотят, то и делают». Что же касается остальных действий, то они таковы:

…Как только войдут, новобрачному и новобрачной сесть на постели. И тысяцкий, войдя, с новобрачной покрывало снимет и молвит обоим: «Дай Господи вам в добром здоровье опочивать», – а свечи и каравай поставят на приготовленных местах, и колпак и кику положат на место.

И в это время станут служить вечерню, новобрачный снимает наряд, с новобрачной же все снимают за занавеской. А тысяцкий с поезжанами со всеми пойдет к свекру в комнаты, а в сенцах с новобрачными останутся двое дружек, да две свахи, да постельничий; и каким ближним людям боярским и боярыням повелят, те и снимают с них платье. Новобрачный на зипунок наденет шубу нагольную, а новобрачная в телогрее, да оба в шапках горлатных; потом они дружек и свах отпустят, оставив только тех, кто разует, а потом исполняет дело.

А тысяцкий, и поезжане, и дружка, и сваха старшая войдут в комнаты к свекру и тут скажут: «Бог сподобил: дети ваши, имярек, после венчанья легли почивать поздорову, и вот услаждаются». А другие дружка и сваха поедут к тестю и скажут, что молодые доехали и легли почивать поздорову. А два постельничих у дверей сидят неотступно, и как настанет новобрачному время, полежав и познав, он кликнет постельничего и велит позвать ближнюю боярыню, а сам, зайдя за занавеску и омывся водой, набросит на себя халат да шубу нагольную. А затем выйдет и новобрачная с боярынею или с двумя, и там обмоют ее, и обе сорочки замочат в тазах. И новобрачная также набросит на себя халат и шубу нагольную да велит позвать к себе дружку, а сам новобрачный сядет на большой постели, новобрачная же за занавескою на пуховичке.

Когда же дружка придет, пошлют его к отцу и к матери сказать, что, дал Бог, все в порядке. И те пошлют сваху, а потом придет и тысяцкий или кто-то из ближних родственников к новобрачному, а к новобрачной придет свекровь и боярыни родственницы и поднесут на руках кушанья: студень крошеный из птицы со сливами и с лимонами и с огурцами. Новобрачного кормит тысяцкий, а новобрачную за занавескою свекровь с боярынями. А дружку тем временем пошлют к тестю и к теще, и тот, приехав, говорит, назвав полным именем: «Велел вам сказать новобрачный имярек: Божиим милосердием и вашим родительским пожалованием и сохранением мы, дал Бог, справились, и на том на вашем пожалованье челом бью!» И с дружкой тут поцелуется тесть, подарит чарочку или ковшик, а теща платок. И с этого времени на обоих дворах наступает веселье и праздник.

Для того чтобы подзадорить молодых, на Руси было принято привязывать у них под окном жеребцов и кобылиц, которые своим призывным ржанием напоминали о радостях любви. С той же целью молодую пару укладывали не в спальне, а в сенцах или в подклети, где никогда не топили. Холод должен был толкнуть робеющих супругов в объятия друг друга. Рядом с постелью обычно ставили блюдо с рыбным пирогом или курицей, чтобы молодые, которым не всегда удавалось поесть за свадебным столом, могли подкрепиться.

Невинности невесты на Руси придавали значение, но фетиша из нее, как правило, не делали. Где-то свахи и гости требовали поутру показать простыню. Но чаще молодой супруг с помощью всем понятной знаковой системы отвечал на безмолвный вопрос родни и гостей. Так, если за завтраком он брал яичницу с краю, значит, невеста сберегла свою честь. А если вскрывал глазок ложкой – увы, нет. Но опозоренную невесту домой обычно не прогоняли. Иногда яичницей дело и ограничивалось. Но кое-где было принято в отместку подать ее матери вино в дырявом сосуде или поставить перед отцом новобрачной разбитый горшок. А когда за родителями невесты наутро посылали повозку, то те издали высматривали ее: если в гривы коней вплетена красная лента, а на хомуте трепещет косынка – значит, все в порядке. Если же косынки нет, а лента вплетена синяя, значит, они плохо соблюли дочку. Но в гости к новой родне все-таки ехали.

Впрочем, новобрачная на Руси тоже могла безмолвно сообщить окружающим подробности первой ночи. Если утром она подавала мужу ломоть черствого хлеба, значит, супруг «справился». А если подавала мякиш, то свахи могли не торопиться проверять постель: не ее вина, что простыни остались незапятнанными.

На ложе с богами

Боги, как и люди, испокон века вступали в брак, а иногда и свадьбы играли. Божественные близнецы-египтяне Осирис и Исида стали мужем и женой еще во чреве матери. Бог Амон в облике жреца регулярно исполнял супружеские обязанности по отношению к своей жрице, жившей в египетских Фивах. И он же, принимая обличие фараона, участвовал в его брачных отношениях с царицей, которая становилась таким образом супругой Амона.

В Месопотамии обряды священного брака были очень популярны и проходили во множестве храмовых центров. Супружеские обязанности бога обыкновенно исполнял олицетворяющий его жрец или царь. Не совсем понятно, зачем всесильным богам понадобились смертные помощники, но факт остается фактом: начиная с середины III тысячелетия до нашей эры и по крайней мере до рубежа эр шумерские, аккадские, а потом и вавилонские цари и жрецы исправно всходили на супружеские ложа вместо своих богов. В Шумере царь вступал в брак с богиней Иннаной. В Уре таким же образом сочетались лунный бог Нанна и его супруга Нингаль. В Вавилоне было воздвигнуто гигантское святилище-зиккурат; в верхней из его башен стояло огромное ложе, застеленное великолепными тканями. На этом ложе бог Бел-Мардук вступал в брак со своей супругой Царпаниту. Мардук был богом всесильным: по его слову на небе зажигались и гасли звезды, он повелевал ветрами и бурями, он сотворил небо, землю и человека. Но в постели ему требовалась помощь, каковую ему и оказывал царь Вавилона. Позднее, когда должность царя была упразднена завоевателями-персами, на помощь богу стал приходить верховный жрец.

А неподалеку, рядом со святилищем супруги Мардука, Царпаниту-Милитты, работала целая толпа ее помощниц. Мобилизованные на службу богини вавилонянки из знатных семей продавали себя чужеземцам. Вырученные деньги шли на нужды храма, но не ради этих грошей жены и дочери самых богатых семейств Вавилона отдавались посторонним мужчинам. Их служение было символом священного брака.

Древнегреческие боги, в отличие от вавилонских, свои супружеские обязанности старались исполнять сами. Причем большинство олимпийских богов-мужчин имели к тому же многочисленных любовниц как среди богинь, так и среди людей. Верховный бог греков Зевс женился на своей сестре Гере; свадьбу сыграли на острове Крит, недалеко от места, где позднее был построен Кносский дворец. А ежегодный юбилей этой свадьбы отмечали почему-то в Беотии. Здесь проводили так называемые «Дедалии»: вырезали из дубового ствола куклу, изображавшую богиню Геру, обряжали ее невестой и водружали на запряженную волами телегу. Рядом усаживали живую «подружку невесты». С музыкой и танцами торжественная процессия отправлялась на берег реки Асoп, a потом возвращалась обратно в город. Раз в несколько лет накопившихся «божественных супруг» сжигали на вершине горы Киферон. Зевс не всегда ладил с женой, быть может, ему было приятно посмотреть, как ее сжигают на костре, хотя бы и символически.

Зевс вообще был не слишком верным мужем. Вскоре после бракосочетания он, не разводясь с женой, вступил в союз с другой своей сестрой, Деметрой. Маловероятно, что Зевс и Деметра отпраздновали свадьбу: надо полагать, они убоялись ревнивой Геры. Но люди восполнили этот пробел и решили дать Деметре официальный статус. В Элевсинском святилище недалеко от Афин греки ежегодно праздновали ритуальную свадьбу-мистерию, олицетворяющую брак Зевса и Деметры. Роль бога и богини исполняли верховная жрица Деметры и специальный жрец. После факельных шествий, жертвоприношений и прочих церемоний «Зевс» и «Деметра» уединялись для мистического союза. Правда, есть основания думать, что союз жреца и жрицы мистикой и ограничивался, ибо жрецу перед его началом давали выпить дозу цикуты, которая хотя и не была опасна для жизни, но начисто лишала его мужской силы. Однако же настоящий Зевс цикуты, видимо, не пил, потому что Деметра в положенный срок родила от своего божественного мужа не менее божественную дочь, которую назвали Персефоной.

Девушка была красавицей, но на ее горе в нее влюбился ее собственный дядя Аид. То, что Аид был родственником, никого особенно не смущало: у богов это дело обычное. Но вот его профессия – правитель загробного мира – не могла вызвать восторга ни у невесты, ни у ее матери. Поэтому Аид обратился со сватовством непосредственно к Зевсу и, получив согласие, умыкнул Персефону, даже не поставив Деметру в известность. В знак протеста Деметра перестала выполнять свои обязанности богини плодородия, и на земле наступил голод. В конце концов стороны пришли к соглашению и решили, что Персефона часть времени будет жить у мужа, а часть – у матери. Это был, наверное, первый «гостевой» брак в истории. Сегодня «гостевые» браки, когда супруги живут раздельно и лишь навещают друг друга, очень популярны на Западе. Но Аид вовсе не был уверен, что молодая жена будет навещать его, поэтому перед первым расставанием он дал ей проглотить зернышко граната. Не совсем понятно, почему это действо должно было привязать молодую жизнерадостную богиню, любительницу цветов, к ее старому и мрачному мужу. Однако же уловка подействовала: с той поры Персефона вот уже около четырех тысяч лет ежегодно возвращается к супругу, что каждый из нас может наблюдать лично при смене времен года. По утверждениям мифографов, Зевс выделил дочке немалое приданое: остров Сицилию, а по некоторым данным еще и греческий город Фивы, и полуостров Кизик.

Аристотель упоминает ритуальную свадьбу жены царя (а позднее архонта-царя) Афин и бога виноделия Диониса, которая ежегодно проводилась в резиденции царя, на северо-восточном склоне Акрополя. Но сведений о том, привлекал ли бог смертных помощников или исполнял супружеские обязанности лично, не сохранилось.

В Александрии было принято отмечать годовщину брака Афродиты и Адониса. Для этого на обозрение публики выставляли статуи богов, украшенные цветами и фруктами.

Если богам Междуречья для исполнения супружеских обязанностей требовалась помощь людей, то греческие боги, напротив, сами охотно приходили на помощь смертным мужьям. А если жены не хотели, то боги принимали облик их благоверных. Известно, что Алкмена, супруга Амфитриона, родила Геракла от Зевса, который проник в ее опочивальню под видом мужа.

Аналогичная история произошла в Спарте уже в историческое время, в V веке до нашей эры.

Супруга царя Аристона родила мальчика, которого назвали Демаратом. Царь высказал некоторое сомнение по поводу отцовства, но потом признал ребенка своим. После смерти отца Демарат унаследовал спартанский трон. Однако недоброжелатели усомнились в законности его прав, тем более что у Аристона больше не было детей ни от одной из жен и его считали бесплодным. По поводу происхождения наследника поползли самые противоречивые слухи. Запросили пифию, и она сообщила, что Аристон не был отцом Демарата. Тогда мать Демарата, не смея спорить с пифией, призналась, что к ней под видом супруга проник в опочивальню призрак божественного героя Астрабака из расположенного поблизости святилища. А потом, в ту же ночь, исполнил свои супружеские обязанности и сам Аристон. Так что если даже Аристон и бесплоден, то не бесплоден призрак Астрабака. А ребенок, родившийся от божества, имеет никак не меньше прав на спартанский трон, чем сын царя. Правда, это объяснение не всех удовлетворило, и Демарат потерял царство. Но оно, видимо, устроило персидского царя Дария I, который сделал Демарата своим гостем и советником.

Большим любителем божественных свадеб слыл римский император Цезарь Марк Аврелий Антонин Август, вошедший в историю как Гелиогабал. Он с детства был жрецом бога солнца Гелиогабала, от которого и получил свое прозвище. Не удовлетворяясь обычным жреческим служением, старательный император решил выступить в роли свата для своего небесного покровителя. Он потребовал, чтобы для брака с богом в императорскую опочивальню перенесли почитавшуюся римлянами статую Афины Паллады. Воля императора была исполнена, но самому солнечному богу брачная инициатива не понравилась. Каким-то образом он сообщил своему любимцу, что не желает иметь супругой богиню войны, да еще и облаченную в полное боевое вооружение. Тогда император потребовал для бога новую жену. На этот раз он решил сочетать Гелиогабала с финикийской богиней Астроархой (которую карфагеняне отождествляли с Луной), утверждая, что Луна будет самой подходящей супругой для Солнца. Статуя богини была доставлена в Рим с огромным количеством золота. Помимо этого император организовал сбор средств на «приданое» богини, после чего она была по всем правилам «выдана замуж» за бога Солнца. А гражданам Римской империи было приказано «предаться всенародно и частным образом всевозможному веселью и пиршествам, так как боги вступали в брак».

* * *

Свадьбы богов отнюдь не отошли в прошлое. Жители Бенгалии по сей день ежегодно отмечают бракосочетание богини Земли и бога Солнца Дхарме. Обряд приурочен к цветению дерева сал. В жертву Солнцу приносится домашняя птица. А потом справляется обычная веселая свадьба с барабанным боем и песнями, танцами и возлияниями. Заместителями жениха и невесты на этом празднике становятся местный жрец и его жена. Как пишет Фрезер, «по окончании церемонии все едят, пьют, веселятся, танцуют, поют непристойные песни и в заключение предаются отвратительнейшему разгулу. Цель этого обряда – побудить землю рожать в изобилии».

В XIX веке у вотяков Малмыжского уезда случилось подряд несколько неурожаев. Их приписали деятельности зловредного бога Керемета. Поскольку умилостивить бога было не в человеческих силах, вотяки решили, что его может перевоспитать положительное женское влияние. Бога надумали женить на добродетельной богине плодородия Мукильчин. Но богиня обитала далеко, в священной роще вотяков Куры. Туда была отправлена специальная делегация, которая после свадебного пира вырезала в роще кусок дерна и в нарядной повозке, со звоном свадебных колокольцев, привезла «невесту» своему богу. Заключенный таким образом брак действительно оказал на злокозненного Керемета самое положительное влияние. Недород прекратился, и все было бы хорошо, но вотяки Куры предъявили свои претензии. С тех пор как божественная «невеста», вырезанная из родной земли, покинула Куру, там, в свою очередь, начался неурожай. Видимо, богиня после свадьбы перенесла все свое внимание на земли мужа.

Не только боги вступают в брак. Духи помельче тоже женятся, причем очень часто они требуют себе невест из рода людей. Особенно славились этим духи, обитавшие некогда в Америке. В одном селении в Перу четырнадцатилетнюю девушку выдали замуж за камень, имевший форму человека. Веселая свадьба длилась три дня. Правда, исполнить должным образом свои супружеские обязанности дух камня не смог, и жена сохранила девственность (по крайней мере, по официальной версии). Тем не менее брак считался законным, и юная супруга, приносившая от имени всего народа жертвы своему каменному мужу, пользовалась большим уважением соплеменников.

Индейское племя алгонкинов каждый год, с началом рыболовного сезона, выдавало двух юных алгонкинок замуж за духа рыболовных сетей. Предание гласит, что давным-давно рыбаков стали преследовать неудачи; никто не знал, как помочь горю. Но однажды к ним явился мужчина, который представился духом невода. Он объяснил, что потерял жену и ищет другую, но не может отыскать ни одной девственницы. Не имея возможности исполнять долг супружеский, дух категорически отказывался выполнять долг служебный. Горе-рыбаки решили удовлетворить придирчивого духа, а чтобы претензий ни по поводу девственности, ни по поводу количества невест не возникало, за него выдали замуж сразу двух совсем маленьких девочек. Однако индейцам не слишком хотелось видеть своих дочерей женами рыболовной сетки. А может быть, они боялись, что девочки, когда вырастут, не смогут соблюсти чистоту, столь любезную духу. Во всяком случае, брачный контракт с неводом заключается ровно на один год. На свадебном пиру рыболовная сеть расстилается между двумя невестами, которым исполнилось шесть-семь лет. Жениха просят наловить в грядущем сезоне побольше рыбы. Часть ее, конечно же, получают «жены». А на следующий год дух приглашается на новую свадьбу… Женатая сеть стала давать настолько больше рыбы, чем холостая, что слух об этом дошел до индейцев племени гуронов, которые вскоре переняли у алгонкинов этот полезный обычай.

Духи, связанные с водой, вообще крайне охочи до девственниц. В свое время в океане у побережья Мальдивских островов обитал злой дух, который каждый месяц являлся островитянам в виде корабля с горящими фонарями. Жители были уверены, что от духа можно ждать самых разнообразных неприятностей, поэтому они откупались от него девственницей, избранной по жребию. Девушку обряжали в свадебные наряды и отводили в языческий храм, стоящий на берегу. А утром ее находили мертвой и потерявшей невинность. Страшная свадьба повторялась каждый месяц, пока, по словам арабского путешественника Ибн Баттута, некий благочестивый бербер не прогнал духа обратно в море чтением стихов из Корана.

Случается, что на девственных невест покушаются не только боги и духи, но и особо продвинутые животные. Жители инодонезийского острова Буру рассказывают, что однажды их селение подверглось страшному нашествию крокодилов. Жрецы объяснили, что все дело в любви, которую вождь крокодилов, обитающих в окрестностях, испытывает к одной из девушек селения. Юную островитянку облачили в свадебные одеяния и передали «жениху». Как сложилась ее «семейная жизнь», история умалчивает. Однако же нашествие крокодилов в конце концов прекратилось.

Впрочем, иногда свадьбы с животными бывают гораздо менее кровавыми, по крайне мере для невест. В древней Индии практиковался ритуал Ашвамедха – жертвоприношение и символический брак с конем. Этот обычай описан еще в ведийское время, а позднее – в «Махабхарате». Царь, желавший расширить границы своей державы или иметь наследника, выпускал на волю коня и следовал за ним со своей армией, покоряя все земли на своем пути. По прошествии года коня удушали, и жена царя, окруженная наложницами, вступала с трупом коня в ритуальный брак и совершала с ним символический половой акт. Конь в индийской мифологии связан с Сурьей – богом Солнца. В результате столь блестящего брака царица должна была родить достойного наследника своему повелителю… Ритуал Ашвамедха описан не только в мифах. Царь Самудрагупта I не просто провел его, но даже выпустил по этому поводу памятные монеты. Позднее свадьбу с конем повторили раджпутские правители Притхвирадж Чаухан в XII веке и Джай Сингх II в XVIII.

Практикуются в Индии и ритуальные браки коров, но они, к счастью, бескровны. Одна такая свадьба состоялась совсем недавно в деревне Хемда штата Раджастхан. Корову по имени Каушалья и быка Канхайю нарядили в свадебные одежды и по всем правилам поженили в храме бога Шивы. На этой свадьбе было все как у людей: и многолюдная торжественная процессия с музыкой и плясками, и гости, и сладкое угощение. Хозяева животных выступали в роли родителей. Рогатые новобрачные торжественно обошли священный огонь, над ними прочитали необходимые мантры… Местный брахман сообщил журналистам, что такая свадьба обеспечит благополучие для всей деревни.

Играют индийцы и свадьбы между растениями. Индус, посадивший манговую рощу, никогда не сорвет первый плод, пока роща не «женится». Обычно одно из манговых деревьев назначают женихом и заключают брак между ним и деревом тамаринда, растущим поблизости. Если тамаринда нет, его можно заменить жасминовым деревом. А вот дорогостоящий ритуал ничем не заменишь. На свадьбу приглашаются брахманы с семьями и гости и устраивается пиршество, ничем не уступающее «человеческой» свадьбе.

Индия, конечно, страна экзотическая. Но и в самом центре Европы, в одном из наиболее цивилизованных государств мира, по сей день ежегодно проходит обряд бракосочетания с божеством. Это – венецианский обряд обручения с морем… Начало ему было положено на рубеже тысячелетий, в ознаменование военных побед дожа Пьетро II Орсеоло. Но тогда никаких свадебных оттенков ритуал не имел: дож и его свита обращались к морю с просьбой о благосклонности и окропляли себя и море святой водой. Брак был предложен, как это ни странно, Римским Папой Александром III – в 1177 году он, в благодарность за помощь Венеции в борьбе против императора Фридриха Барбароссы, даровал тогдашнему дожу право на северную часть Адриатики, по легенде сопроводив награду словами: «Я закрепляю твою власть над ним [морем], как право мужа на жену». Обручение кольцом само по себе обряд вполне христианский, однако применительно к морю он получает явную языческую окраску. Тем не менее папа проявил достойную веротерпимость. С тех пор в течение шести веков дож Венеции ежегодно, стоя на специально построенной галере, при огромном стечении народа произносил ритуальную фразу: «Мы обручаемся с тобой, о море, чтобы вечно владеть тобой!» – и бросал в воду лагуны золотое кольцо. В итальянском языке слово «море» мужского рода. Но именно в венецианском диалекте море на радость дожу является женщиной, так что «владение морем» носит вполне гетеросексуальный характер. После упразднения должности дожа с морем стал венчаться мэр города. А море тем временем неспешно поглощает Венецию…

Короли и шуты

Говорят, короли не могут жениться по любви… Достаточно обозреть мировую историю, чтобы понять: могут! На то они и короли, чтобы позволять себе любые браки, в том числе самые экзотические.

Император Нерон, помимо трех законных жен (по очереди), имел еще одного законного мальчика-жену и одного столь же законного мужа. Гомосексуальные браки стали регистрировать почти двумя тысячелетиями позднее, но это не смутило продвинутого императора. Римский историк Светоний пишет, что Нерон женился на мальчике по имени Спор, «которого он сделал евнухом». Император «справил с ним свадьбу со всеми обрядами, с приданым и с факелом, с великой пышностью ввел его в свой дом и жил с ним как с женой…». Римляне острили, что им бы крупно повезло, если бы у Неронова отца была такая жена. Но император, нимало не смущаясь злословием, одел Спора как императрицу и всюду возил его за собой.

Через некоторое время Нерону наскучило быть женатым, и он решил выйти замуж. В мужья он избрал своего отпущенника Дорифора (Тацит называет его Пифагором). Но, как бы ни именовался императорский муж, Нерон справил с ним свадьбу по всем правилам. Тацит пишет, что на «невесте» было «огненно-красное брачное покрывало, присутствовали присланные женихом распорядители; тут можно было увидеть приданое, брачное ложе, свадебные факелы, наконец все, что прикрывает ночная тьма и в любовных утехах с женщиной». А Светоний добавляет, что в свою первую брачную ночь с молодым супругом император «кричал и вопил, как насилуемая девушка».

Примеру Нерона последовал другой римский император, Гелиогабал, который «вышел замуж» за некого Зотика. «Жених» был сыном повара, но император решил стать выше сословных предрассудков и сыграл пышную свадьбу, убедительно доказав, что короли могут не только жениться, но даже и замуж выходить по любви.

Как известно, потом на многие века гомосексуальные свадьбы заглохли и возобновились лишь в конце XX века. Сегодня однополые браки регистрируют в десятках стран мира, но равные права однополым супругам предоставлены лишь в четырех государствах: Голландии, Бельгии, Испании и Канаде. В остальных странах такие семьи в правах ограничены, как правило, это касается возможности усыновления детей. Многим однополые семьи представляются странными, некоторые видят в них опасность для нравственных устоев общества. Но ведь каких-нибудь сто лет тому назад право на развод тоже казалось немыслимым. В Соединенных Штатах еще полвека назад столь же немыслимыми считались браки между белыми и афроамериканцами. А сегодня нам уже трудно представить, что может быть иначе.

В 2006 году в брак вступила первая в мире пара геев, которая оформила суррогатное отцовство. Барри Дрюитт и Тони Барлоу сыграли свою свадьбу с размахом и с фантазией. Они приехали на брачную церемонию в карете, сделанной в форме тыквы и запряженной шестеркой лошадей. Напоминание о Золушке было вполне уместно: свадьбу сыграли с королевским размахом, истратив на нее более полутора миллиона долларов.

Впрочем, полтора миллиона не деньги. Есть короли, которые позволяют своим детям куда большую роскошь. Дочь металлургического короля Великобритании Ваниши Миттал и банкир Амит Бхатиа для своего бракосочетания арендовали Версальский дворец под Парижем. Здесь, в резиденции французских королей, была сыграна поистине королевская свадьба. На нее было истрачено 60 миллионов долларов, и она считается самой дорогой свадьбой в истории.

Во сколько обходятся свадьбы «настоящих» королей, очень часто остается тайной. Но известно, что на свадьбе королевы Елизаветы и принца Филиппа в 1947 году было съедено девять тортов по 180 килограммов каждый.

* * *

Однако не всегда королевские и царские свадьбы проходят в благостном поедании тортов. Случается, что они завязаны на большую политику, и тогда участникам бывает не до пиров. Мировая история знает самые экзотические свадьбы, сыгранные по политическим соображениям, в том числе трагические и кровавые.

Римский император Антонин, вошедший в историю под именем Каракалла, по словам историка Геродиана, «захотел получить прозвание Парфянского и поразить римлян известиями о покорении варваров Востока». Поскольку Парфянская держава, будучи варварской, имела тем не менее прекрасное войско, Антонин направил царю Артабану не послов с объявлением войны, а сватов с предложением породниться. Артабан долго отнекивался, утверждая, что его дочь говорит с римлянином на разных языках и не сможет усвоить его обычаи. Но Антонин настаивал и не скупился на подарки. В конце концов свадьба была назначена. Император в сопровождении войска отправился «за невестой».

Повсюду для него совершали жертвоприношения, украшали венками алтари, подносили благовония и курения, и Антонин делал вид, что варвары этим очень угодили ему. Когда, продвигаясь вперед, он прошел уже большую часть пути и приближался к резиденции Артабана, царь, не дожидаясь его, вышел в поле на подступах к городу, чтобы там встретить жениха дочери и своего зятя. Варваров было много, все они были в венках из цветов, растущих в тех землях, и в одежде, расшитой золотом и пестро разукрашенной; они ликовали, в лад подпрыгивая под звуки флейты и сиринги, под удары тимпанов, – они ведь любят этот своеобразный танец, особенно когда порядочно напьются. Собравшись все вместе и сойдя с коней, они отложили в сторону колчаны и луки и занялись возлияниями и кубками. Так вот, собралось великое множество варваров, и все они стояли в беспорядке, как попало, не ожидая ничего дурного и думая лишь о том, как бы получше разглядеть жениха.

Однако «жених» меньше всего был настроен на брачные утехи. В разгар торжества он подал сигнал к нападению. Гости были перебиты или превратились в пленников, а свадебные дары стали боевыми трофеями. Потом император «отправился назад, сжигая города и деревни, разрешая воинам грабить все, что только кто сможет, и брать то, что ему хочется иметь».

* * *

Максимилиан I, император Священной Римской империи, интересен не только тем, что объединил под своей властью пол-Европы, но и тем, что неоднократно участвовал в самых оригинальных, с точки зрения современного человека брачно-политических авантюрах. Впрочем, первый брак Максимилиана был по нормам XV века вполне обычным. Отец юноши, император Фридрих III, просватал за своего наследника Марию Бургундскую, дочь герцога Карла Смелого.

Первую свадьбу играли в Брюгге. Получив церковное благословение, Мария на глазах у многочисленных придворных взошла на брачное ложе. Взошла она туда, как и положено, не одна. Но жених в это время пребывал далеко, и на ложе вместо него улегся его официальный представитель герцог Баварский. Впрочем, единственной частью мужского тела, которую молодая жена увидела в эту «брачную ночь», было колено: по традиции герцог обнажил его еще раньше, когда в серебряных доспехах явился в церковь, чтобы скрепить союз с новобрачной. «Молодые» провели ночь, положив между собою обнаженный меч.

Очаровательная невеста и пышная церемония произвели впечатление на подданных Марии (она после смерти отца была единоличной правительницей Бургундии), и жители Гента потребовали сыграть свадьбу еще раз, у них. Мария не возражала и вслед за «премьерой» в Брюгге повторила свадьбу в Генте. После чего, уже в качестве жены, стала ожидать своего суженого, которого до сих пор видела только на портретах.

Ждать пришлось четыре месяца. И вот наконец свадебный кортеж Максимилиана – около тысячи рыцарей, придворных и священников – подошел к воротам Гента. Пятьдесят гвардейцев в белоснежных одеждах торжественно препроводили жениха в крепость. После подписания необходимых документов был устроен пышный пир, во время которого принц преподнес невесте великолепные бриллианты. Ее ответный дар был скромен, но весьма пикантен, в духе куртуазных нравов того времени. Мария предложила Максимилиану самому найти цветок, который она для него спрятала. Неопытный восемнадцатилетний юноша растерялся. Помог ему, как ни удивительно, архиепископ Трирский, который, хотя и был лицом духовным, оказался более сведущ в любовных играх. По его подсказке жених расстегнул корсаж невесты и нашел на ее груди гвоздику – символ супружеской любви.

На следующий день, уже после первой ночи, проведенной вместе, молодые вновь отправились в церковь. Точнее, «вновь» отправилась Мария, для которой это венчание было уже третьим по счету. На невесте было платье, полностью покрытое золотом, и горностаевая мантия. В волосах сверкала бургундская корона. Жених, как и положено рыцарю, был облачен в доспехи. После венчания Максимилиан надел на палец невесты кольцо и произнес: «Этим кольцом я даю тебе обет верности». Ответ невесты носил политический характер: «Я обещаю тебе верность и любовь. Обещаю также соблюсти все договоренности между нашими родителями в отношении моих стран и провинций».

Затем Максимилиан вручил невесте тринадцать золотых монет в знак того, что он теперь будет обеспечивать ее. Мария была значительно богаче своего суженого, и даже деньги на свадебные расходы жениху послала мачеха Марии, Маргарита Йоркская, – она очень любила падчерицу, а без этих денег брак оказывался под угрозой. Но символ есть символ, и Мария приняла от своего супруга деньги, присланные собственной мачехой. Потом молодые преломили хлеб, выпили из одного кубка и скрепили свой брак поцелуем.

Несмотря на то что юную пару поженили, не спрашивая их согласия (отец Марии умер уже после сговора), брак оказался счастливым. Но к сожалению, недолгим: Мария умерла в возрасте двадцати пяти лет, оставив двадцатитрехлетнего Максимилиана вдовцом.

Будущий император восемь лет воздерживался от повторного брака. Но настал момент, когда он решил жениться снова. Свою невесту, двенадцатилетнюю Анну, дочь герцога Бретани Франциска II, он, как водится, никогда не видел. Присутствовать на собственной свадьбе король по традиции тоже не стал. Один из придворных так описывает эту свадьбу:

Король Максимилиан послал подданных, одного по имени Херболо фон Польхайм, в Бретань для встречи королевской невесты, его встретили с почестями в городе Ренне, и там же фон Польхайм спал с королевской невестой, как это следует по княжескому обычаю, когда их посланники спят с княжескими невестами в латах, обнажив правую руку и правую ногу, а между ними положили обнаженный меч. Так делали древние князья, и обычай еще сохранился. Когда все это исполнили, с большим усердием совершили крестный ход со службой для освящения брака.

Так Анна, совсем недавно унаследовавшая бретонскую корону после смерти своего отца, и Максимилиан, не видя друг друга, стали мужем и женой.

Дочь Максимилиана, Маргарита, трехлетней девочкой отправленная во Францию и обвенчанная с юным дофином Карлом, жила в это время при дворе своего «мужа», уже ставшего королем. Но Карл мечтал присоединить Бретань к Франции. Узнав, что его тесть Максимилиан хотя и «женился» на Анне, но пребывает вдали от нее, Карл, позабыв о своей юной «жене», повел войско на Бретань, штурмом взял Ренн, где находилась его новоявленная «теща», и силой потащил ее к алтарю. Вовлеченный в политические игры папа Иннокентий VIII после некоторых сомнений благословил этот брак. Так Анна получила второго мужа, не успев толком вступить в брак с первым.

Возмущенный Максимилиан, лишившийся сразу и жены и зятя, разбил французов в битве у Салина, но жену обратно не потребовал, удовлетворившись тем, что ему вернули Бургундское графство и «разведенную» дочь…

Третий брак будущего императора, в то время короля Германии, носил не столько политический, сколько экономический характер. Бьянка Мария, племянница Лудовико Моро, правителя Милана, принесла ему огромное приданое. Свадьбу сыграли с фантастическим размахом. Известнейшие художники Италии под руководством Леонардо да Винчи разработали проект праздничного украшения города. Под звон свадебных колоколов в роскошно убранной карете Бьянка Мария ехала венчаться по улицам Милана. На ней было сверкающее красное платье, его «крылышки» были расшиты драгоценными камнями. На голове сияла диадема с бриллиантами и рубинами, волосы поддерживала жемчужная сетка. Готические колонны Миланского собора были задрапированы шелками и парчой, пол застлан дорогими коврами, уставлен свечами и живыми цветами. Венчание сопровождалось пушечной канонадой. В залах дворца был сервирован роскошный пир… Но жених не видел всего этого великолепия. Верный своим традициям, Максимилиан не стал присутствовать на собственной свадьбе.

На встречу с женой супруг тоже не торопился. Документы были подписаны, венчание проведено, а приданое (фантастической стоимостью в 400 000 дукатов) получено. После чего Максимилиан счел вопрос решенным и занялся своими делами. А поскольку он не имел постоянной резиденции, то невеста, с огромными трудностями перевалив со всем своим свадебным поездом через зимние Альпы, оказалась в чужой стране, совершенно не представляя, где же ей искать собственного мужа. Первая встреча была намечена в Фрейбурге, но Максимилиана там не оказалось. Он предложил супруге перебраться в Аугсбург, но и туда не приехал. Через некоторое время растерянная Бьянка Мария получила от Максимилиана указание ехать в Инсбрук. Там вместо мужа ее встретил эрцгерцог Зигмунд, передавший ей от Максимилиана самые сердечные приветы и пожелания…

Шло время. Молодая жена слала мужу письма и просила о встрече. Максимилиан отговаривался занятостью. В конце концов король приказал Бьянке Марии ехать в город Галл. Там он наконец познакомился с женщиной, которая вот уже несколько месяцев была его женой. Максимилиан проводил ее в отведенные для нее покои и провел ночь в беседе с епископом и миланским послом. В пять часов утра новобрачный отправился к своей королеве. А в шесть часов вышел от нее, чтобы заняться очередными делами…

Через несколько лет Максимилиан вновь принимал участие в необычной свадьбе, и на этот раз он впервые венчался лично. Но жену император брал не для себя. Он женился на Анне Богемской и Венгерской от имени своих отсутствующих внуков. Но поскольку император еще сам не решил, через кого из внуков он хочет породниться с королем Владиславом, то Анну выдали замуж «за императорского внука вообще». Владиславу это было в общем-то все равно, лишь бы пристроить дочку в императорскую семью. А что касается самой невесты, то ее не спрашивали, тем более что ей едва исполнилось двенадцать лет и она могла подождать. А чтобы ждать было не так обидно, девочку тут же короновали. Император Максимилиан во время венчания в соборе Святого Стефана в Вене лично возложил корону на голову невесты. Но и корона была столь же неопределенной, как и жених. Поскольку оба жениха были королями, то до выяснения вопроса Анна оставалась не только женой неизвестно какого мужа, но и королевой неизвестно какого королевства. Однако свадьбу справили со всей возможной пышностью. Благословить новобрачных приехал даже папский нунций. По всей Вене были расставлены праздничные столы. Подданные императора Максимилиана пили бесчисленные бокалы за здоровье молодых. И поскольку столы были обильными, а вина и яства роскошными, никого особенно не смущало, что невеста одна, а женихов двое и тех нет.

В этот же день здесь же, в Вене, Максимилиан выдал замуж свою внучку Марию за брата Анны Богемской и Венгерской Людвига. Брак этот был предрешен, когда Мария лежала в колыбели, а рождения Людвига только ожидали. Если бы он родился девочкой, история Европы сложилась бы иначе. Но Людвиг уже во чреве матери оправдал надежды политиков и родился женихом. Жениху было девять, а невесте десять лет, они говорили на разных языках и понять друг друга не могли. Было решено, что после венчания супругам не следует видеться, и их развезли по разным странам: Людвиг вернулся на родину, а молодая «жена» осталась с дедушкой.

* * *

Впрочем, короли играют не только политические свадьбы. Иногда при дворах устраиваются еще и свадьбы «потешные». Такие свадьбы были очень популярны в России в начале XVIII века. Правда, иногда их «потешность» у современного человека вызывает серьезные сомнения. Но царям нравилось…

В 1701 году Петр Великий женил одного из своих шутов. Этой свадьбой Петр предвосхитил игры исторических реконструкторов, столь популярные в современной России. Всем гостям было велено одеться в костюмы рубежа XV—XVI веков. Даже на лошадей надели серебряные конские доспехи, подобающие случаю. Женщины ехали в старинных колымагах. Во время свадебного пира гостям подавали напитки и кушанья, принятые на Руси двести лет назад. Джон Перри, оставивший воспоминания об этой свадьбе, писал:

…Напитки были невкусные, и самые лучшие из них, как в старинное время, сделаны были из водки и меду; и все обязаны были пить их; и… в этот день никто не получил ни одного стакана хорошего пива и ни капли какого бы то ни было вина. Им говорили, что отцы их не пили этого напитка, а потому и им пить его не следует.

Сам Петр, одетый в платье «обычного» боярина, веселился среди гостей. А роли царя и патриарха исполняли ряженые.

Следующей «потешной» свадьбой при дворе Петра стала свадьба Никиты Моисеевича Зотова. Когда-то Зотов был учителем Петра и обучал юного царевича чтению и письму. Царь высоко ценил своего учителя, сделал его заведующим своей походной канцелярией и возвел в графское достоинство. Но когда Никита Моисеевич, будучи глубоким стариком, решил жениться на молодой вдове, Петру, видимо, вспомнились и чистописание, и Псалтирь, и прочие обиды детства. Царь решил превратить свадьбу своего учителя в маскарад. Напрасно сын Зотова, Конон, просил Петра избавить отца от посмеяния. Четыреста гостей были наряжены в национальные костюмы разных народов. Приглашения на свадьбу разносили самые сильные заики, каких смогли найти по всей России. Скороходами назначили толстяков. Шаферами и дружками – древних стариков. Ганноверский резидент в Петербурге Ф.Х. Вебер в своей книге «Преображенная Россия» так описывает эту свадьбу:

Сам царь одет был Фризским крестьянином и вместе с тремя другими генералами искусно выколачивал на барабане. При такой обстановке и под звон колоколов, маски сопроводили неровную брачную чету в главную церковь и поставили ее пред алтарем, где и обвенчал ее столетний священник. Перед этим последним, потерявшим уже зрение и память, и еле стоявшим с очками на носу, держали две свечи, и в уши кричали ему какие он должен был читать молитвы перед брачною четою. Из церкви процессия отправилась в царский дворец, где веселое пированье продолжалось несколько дней и сопровождалось катаньем на санях, во время которого также проделывались разные забавные потехи; но дальнейший рассказ о них был бы утомителен, и описанного довольно, чтобы показать, что при всех тяжких заботах своих по управлению, царь может думать и о забавах и обладает богатою для того изобретательностию.

Но свадьбой Зотова изобретательность российского монарха не ограничилась. В 1710 году Петр с интервалом в два дня сыграл еще две свадьбы: 11 ноября он выдал замуж свою племянницу, будущую императрицу Анну Иоанновну, за герцога Курляндского. А 13 ноября для увеселения себя, двора и новобрачных по такому же сценарию сыграл потешную свадьбу карликов, на которую были свезены карлики со всей России. Впрочем, на первой свадьбе карлики тоже были. Вот как описывает свадебный пир Ф.-Х. Вебер:

В числе блюд, принесенных только на показ на два главных стола, были два пирога огромной величины, каждый около пяти четвертей, которые, простоявши некоторое время на столе, при снятии кушаний, вскрыты были Его Величеством, и из каждого пирога появилось по одной карлице, превосходно разодетых. Его Величество перенес карлицу со стола князя Меншикова на стол новобрачных, и здесь эти две малютки протанцевали менуэт.

Обе свадьбы играли в доме князя Меншикова. На свадьбе Анны Иоанновны под домом была установлено пятнадцать шестифунтовых пушек, из которых палили после каждого тоста за новобрачных, а с Невы им вторила залпами из четырнадцати пушек лейб-яхта «Лизетта».

На свадьбе карликов канонаду пришлось отменить: сын Меншикова лежал при смерти тут же в доме. В этот же день он скончался. Но от этого свадьба не пострадала, и родители умирающего должны были веселиться на ней вместе со всеми.

Его Царское Величество в знак высокой милости своей сам держал венец над невестою, по Русскому обычаю. По окончании обряда венчания, все отправились водою во дворец князя Меншикова, по прибытии в который сели за стол. Для этого обеденного стола занята была та же самая зала, в которой Его Величество угощал свадебных гостей при бракосочетании герцога Курляндского. Жених и невеста, вместе со всею остальною компаниею карликов, одетых в нарядные и богатые Немецкие платья, размещены были за несколькими столами, посреди покоя… И продолжались эти танцы до 11-ти часов ночи, и во всё это время карлики очень веселились по-своему и веселили других. Какие чудные штуки, гримасы и позитуры, за танцами и за столом, выделывали эти малютки, легко себе представить, и как забавили и смешили эти их проделки всех высоких, знатных свадебных гостей, в особенности же самого Его Царское Величество! При том, в числе этих 72-х карлов было такое разнообразие пород и множество таких странных фигур, что без смеху нельзя было смотреть на них. Одни были с высокими горбами и маленькими ножками, другие с толстыми брюхами, третьи с искривленными ногами, как у барсучьих собак, иные с огромными широкими головами, криворотые, и длинноухие, другие с маленькими глазками, раздутыми щеками и множество других уморительных образин. Поздно вечером жених и невеста отвезены в царский дом, где приготовлена была для них постель в царской опочивальне.

* * *

Анна Иоанновна, став императрицей, решила не отставать от своего венценосного дядюшки и тоже учинила «потешную» свадьбу. Невестой была придворная шутиха царицы, обращенная в православие калмычка Авдотья Буженинова. А женихом – князь Михаил Алексеевич Голицын по прозвищу Квасник.

История жизни князя трагична. Способный юноша был в свое время отправлен Петром за границу для получения европейского образования. После окончания Сорбонны он поехал в Италию и там вступил в брак с местной уроженкой. Для этого русскому князю пришлось принять католичество. И брак, и перемена религии держались в тайне, но тайна была раскрыта и опальный князь отозван на родину. Возмущенная императрица определила его на должность придворного шута. Постигшие несчастья помутили разум князя, и он стал играть назначенную ему роль, не вполне отдавая себе отчет в унизительности своего положения. Теперь князь Голицын должен был вступить во второй брак – брак с придворной шутихой.

Свадьбу играли в знаменитом Ледяном доме, специально для этого построенном в центре Петербурга, невдалеке от Зимнего дворца. Свадебная процессия состояла из трехсот с лишним ряженых, одетых в костюмы разных народов. В.А. Нащокин так описывает свадебную процессию:

Жених с невестою сидел в сделанной нарочно клетке, поставленной на слоне, а прочий свадебный поезд вышеписанных народов с принадлежащею каждому роду музыкалией и разными игрушками следовал на оленях, на собаках, на свиньях. Также курьезные были сделаны сани наподобие зверей и рыб морских, а некоторые в образе птиц странных. А подклеть молодых была в вышеупомянутом ледяном доме… при том ледяном доме для оной свадьбы… сделана была ледяная баня: наподобие бревен оточен был лед и с углами, как бревенчатому быть надлежит; внутри – печь с каменкою; вместо каменья оточеный лед; полки, лавки и принадлежащая к бане посуда – все ледяное, и как во льдяных покоях молодых положили, тогда баню затопили соломой; одним словом, оная свадьба была убрана великим курьезом, что было всем в удивление. Поезд странным убранством ехал так, что весь народ мог видеть и веселиться довольно, а поезжане каждый показывал свое веселье, где у которого народа какия веселья употребляются, в том числе ямщики города Твери оказывали весну разными высвистами по-птичьи. И весьма то было во удивление, что в поезде при великом от поезжан крике слон, верблюды и весь упоминаемый выше сего необыкновенный к езде зверь и скот так хорошо служили той свадьбе, что нимало во установленном порядке помешательства не было.

Удивительная свадьба и особенно – убранство ледяного дома, где изо льда были сделаны не только предметы утвари и чепцы новобрачных, но даже и стреляющие настоящим порохом пушки у входа, – все это поразило современников. Сохранились множество описаний знаменитой свадьбы и подробные чертежи Ледяного дома. Авторы их восхищаются фантазией и самой Анны Иоанновны, и ее распорядителей. И только маркиз де Ла Шетарди под благовидным предлогом отказался от личного приглашения императрицы прибыть на «потешную» свадьбу и в своем письме из Петербурга заметил, что жених «все-таки принадлежит к знатной фамилии, и его посрамление неуместно».

* * *

«Потешные» свадьбы ушли в прошлое, но свадьбы необычные и занятные играются и сегодня. Итальянцы Маурицио Андреози и Даниэла Консоларо решили сыграть свою свадьбу под водой, назначив на роль свидетелей девятнадцать живых акул. Молодожены надели свадебные костюмы поверх скафандров и спустились в аквариум-заповедник. Мэр города, регистрировавший брак, нырять за ними не решился, он произнес традиционную речь и оформил документы на суше.

Еще один подводный брак состоялся в Эйлате. Но англичанка Шарон Тандлер спускалась под воду не ради развлечения: ее избранник просто не мог выйти на берег и последовать за невестой в мэрию. Дело в том, что жених – дельфин. Они познакомились пятнадцать лет назад, и с тех пор Шарон по нескольку раз в год приезжала повидаться со своим избранником. А недавно обратилась к руководству рифа, на котором проживает Сэнди, с предложением провести брачную церемонию. Идея получила поддержку, на необычную свадьбу собрались сотни людей. Оформив документы, Шарон в белом платье нырнула к мужу.

В 2003 году на орбите Земли состоялась первая космическая свадьба. В брак вступили командир Международной космической станции Юрий Маленченко и американская гражданка Екатерина Дмитриева. Правда, в космос за женихом Екатерина не полетела. Но по законам штата Техас право на оформление брачных документов можно передать своему адвокату. Поэтому в то время, что жених летал, невеста под прицелом многочисленных телекамер отмечала свадьбу на земле. Обычай, по которому вместо жениха в постель может лечь его доверенное лицо с обнаженным мечом и таким же коленом, отошел в прошлое. Поэтому для пущей зрелищности невеста обнималась с картонной фигурой мужа. Такая замена всех удовлетворила, по крайней мере телевизионщиков.

Триста лет тому назад Джонатан Свифт писал: «Что делают в раю, мы не знаем; зато мы точно знаем, чего там не делают: там не женятся и не выходят замуж». Времена меняются. И вот уже браки заключаются если не в раю, то на небесах, и не в переносном, а в самом прямом смысле. Трудно даже представить, куда жизнь забросит свадебных экстремалов еще через триста лет. Но в общем, не так уж важно, где и как играть свадьбу. Гораздо важнее, с кем ее играть и что из этого всего получится дальше. Желаем всем, чтобы получилось что-нибудь удачное.

Хронологическая таблица

1 год – Ситцевая свадьба

2 года – Бумажная свадьба

3 года – Кожаная свадьба

4 года – Льняная свадьба

5 лет – Деревянная свадьба

6 лет – Чугунная свадьба

7 лет – Медная свадьба

8 лет – Жестяная свадьба

9 лет – Фаянсовая свадьба

10 лет – Розовая свадьба

11 лет – Стальная свадьба

12 лет – Никелевая свадьба

13 лет – Кружевная свадьба

14 лет – Агатовая свадьба

15 лет – Хрустальная свадьба

20 лет – Фарфоровая свадьба

25 лет – Серебряная свадьба

30 лет – Жемчужная свадьба

35 лет – Коралловая свадьба

40 лет – Рубиновая свадьба

45 лет – Сапфировая свадьба

50 лет – Золотая свадьба

55 лет – Изумрудная свадьба

60 лет – Бриллиантовая, или Алмазная, свадьба

65 лет – Железная свадьба

67 лет – Каменная свадьба

75 лет – Коронная свадьба

80 лет – Дубовая свадьба

100 лет – Красная свадьба

Использованная литература

Алекперли Ф. Тысяча и один секрет Востока. Т. П., кн. VI. Брак и семья. Баку, 2001.

Аполлодор. Мифологическая библиотека. Пер.: В.Г. Борухович. Л., 1972.

Апулей. Апология. Пер.: СП. Маркиш // Апулей. Апология. Метаморфозы. Флориды. М., 1956.

Аристотель. Афинская полития. Пер.: СИ. Радциг // Аристотель. Политика. Афинская полития. М., 1997.

Афиней. Пир мудрецов. Кн. I—VIII. Пер.: Н.Т. Голинкевич. М., 2003.

Ахилл Татий. Левкиппа и Клитофонт. Пер.: В. Чемберджи // Античный роман. М., 2001.

Ахмаров Г. Свадебные обряды казанских татар // Перевод с татарского – интернет-публикация.

-kazan.narod.ru/text/tatar-ahmerev.litm.

Баварская правда // Данилова Г.М. Аламаннское и баварское общество VIII и начала IX веков. Петрозаводск, 1969.

Баранников А.П. Бхарат – Индия, М., 1977.

Белозерова Д.И. Карлики в России XVII – начала XVIII века // Развлекательная культура России XVIII —

XIX вв. Очерки истории и теории. СПб., 2000. Бессмертный Ю.Л. Пятнадцать радостей брака и другие сочинения французских авторов XIV—XV вв. М., 1991.

Библия. Синодальный пер.

Бойс М. Зороастрийцы: Верования и обычаи. Пер.: И.М. Стеблин-Каменский. СПб., 1994.

Брак и свадебные обычаи у народов Дагестана в XIX – нач. XX в. Махачкала, 1986.

Брак у народов Центральной и Юго-Восточной Европы. М., 1988.

Брухнов М. Чака. М., 1974.

Ватсъяяна М. Камасутра. Пер.: А.Я. Сыркин. М., «Наука», 1993.

Вебер Ф.-Х. Записки Вебера. Пер.: П.П. Барсов // Русский архив, № 6—9, 1872.

Властелины Рима. Биографии римских императоров от Адриана до Диоклетиана. Пер.: СП. Кондратьев. М., 1992.

Вступление в брак. Информация для репатриантов. Интернет-публикация еврейского культурно-религиозного центра «Маханаим». machanaim.org/yearroun/family/zenitba.htm.

Галерея знаменитых женщин. Кн.1. М., 2001.

Геродиан. История императорской власти после Марка. Пер.: группа под руководством А.И. Доватура. М., 1996.

Геродот. История. Пер.: Г.А. Стратановский. Л., 1972.

Гесиод. О происхождении богов (Теогония). Пер.: В.В. Вересаев // Эллинские поэты. М., 1999.

Гесиод. Работы и дни. Пер.: В.В. Вересаев // Эллинские поэты. М., 1999.

[Псевдо-]Гиппократ. О воздухе, водах и местностях // Кавказ и Дон в произведениях античных авторов. Ростов-на-Дону, 1990.

Гоголев А.И. История Якутии. Обзор исторических событий до начала XX в. Якутск, 1999.

Гоголь Н.В. Женитьба // Собрание сочинений, т. IV. М., 1949.

Гомер. Одиссея. Пер.: В.В. Вересаев. М., 1953.

Грамм М.И. Занимательная энциклопедия мер, весов и денег. Челябинск, 2000.

Грейвс Р. Мифы Древней Греции. М., 1992.

Грёссинг 3. Максимилиан I. Пер.: Е.Б. Картина. М., 2005.

Григорий Турский. История франков. Пер.: В.Д. Савукова. М., 1997.

Гусева Н.Р. Многоликая Индия. М., 1987.

Диодор Сицилийский. Греческая мифология (Историческая библиотека). Пер.: О.П. Цыбенко. М., 2000.

Дионисий Галикарнасский. Римские древности. Пер.: Н.Г. Майорова, И.Л. Маяк. М., 2005.

Дьяконов И.М. Законы Ассирии, Вавилонии и Хеттского царства // Вестник древней истории, № 3-4, 1952.

Дэвид-Ниль А. Мистики и маги Тибета. Ростов-на-Дону, 1991.

Законы Гулатинга в редакции короля Магнуса Исправителя Законов 1274. Пер.: М.В. Панкратова // интернет-публикация, /.

Из ранней истории шведского народа и государства. Первые описания и законы. М., 1999.

Иоанн Златоуст. Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского. 2-е издание, т. I—XII. В рус. пер. СПб., Изд. Санкт-Петербургской Духовной Академии, 1898—1906 гг.

Ирландские саги. Пер: АА. Смирнов. Л., 1929.

История боевых искусств. Т. IV. М., 1997.

Аль-Карадави Ю. Современные фетвы. Интернет-публикация на сайте .

Квашнин В.А. Законы о роскоши в Древнем Риме эпохи Пунических войн. Вологда, 2006.

Кайманов Л.Г. Обретение Венецией моря: право, политика, символы // Причерноморье в Средние века. Вып. 3. М., 1997.

Князъкина О. Царская свадьба: взгляд через столетия // журнал «Наука и жизнь», интернет-публикация.

.

Коптев А.В. Брак Гая Силия и Валерии Мессалины в изложении Корнелия Тацита. Интернет-публикация. .

Коптев А.В. Римское право в архаическую эпоху // интернет-публикация, .

Коран. Пер.: Б.Я. Шидфар. М., 2003.

Корочанцев В. Бой тамтамов будит мечту. М., 1987.

Косачёв Д.В. Семейные и наследственные отношения, регулируемые мусульманским правом (шариатом). Дипломная работа. М., 2001. Интернет-публикация. .

Краткая еврейская энциклопедия. Иерусалим, 1976—2005.

Крафт Г.В. Подлинное и обстоятельное описание… Ледяного дома и всех находившихся в нем домовых вещей и уборов… Сост.: Михаил Коваленский // Хрестоматия по русской истории. Т. III. M., 1917.

Ксенофонт Афинский. Домострой. Пер.: С. И. Соболевский // Ксенофонт. Сократические сочинения. СПб. 1993.

Кудаев М. Ч. Карачаево-балкарский свадебный обряд. Нальчик, 1988.

Кун Н.А., Нейхардт А.А. Легенды и сказания Древней Греции и Древнего Рима. М., 1990.

Курогло С.С. Семейная обрядность гагаузов в XIX – начале XX в. Кишинев, 1980.

Кычанов Е.И. Правовое положение наложниц в средневековом Китае (VII—X вв.). (По материалам Танского кодекса) // Девятая научная конференция «Общество и государство в Китае». М., 1978.

Ландслаг короля Магнуса Эрикссона. Пер.: С.Д. Ковалевский // Средние века, вып. 26, 1964.

Ле Боэк Я. Римская армия эпохи ранней Империи. Пер.: М.Н. Челинцева. М., 2001.

Ливии. История Рима от основания Города. М., 2005.

Лирика Древнего Египта. М., 1965.

Листов В. Пока молчат вулканы… М., 1990.

Лихт Г. Сексуальная жизнь в Древней Греции. Пер.: НА Позднякова. М., 2003.

Лурье С.Я., Ботвинник М.Н. Путешествие Демокрита. М., 1964.

Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001.

Люшер А. Французское общество времен Филиппа-Августа (конец XII – начало XIII в.). Пер.: Г.Ф. Цыбулько. СПб., 1999.

Малая церковь. Настольная книга прихожанина. М., 1992.

Максуд Р. Ислам. Пер.: В. Новиков. М., 1999.

Малявин В.В. Конфуций. М., 1992.

Малявин В.В. Китайская цивилизация. М., 2003.

Манштейн Х.Г. Записки Манштейна о России 1727—1744 // Хрестоматия по русской истории. Сост.: Михаил Коваленский. Т. III. M., 1917.

Махабхарата. Книга XIV. Ашвамедхикапарма. Пер.: С.Л. Невелева. СПб., 2003.

Мейендорф И. Христианский брак в Византии: каноническая и литургическая традиция. Интернет-публикация. .

Меретуков М.А. Калым и приданое у адыгов // Адыгейский НИИ языка, литературы и истории. Ученые записки, т. XI. Майкоп, 1970.

Мертц Б. Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы. Пер.: Б.Э. Верпаховский. М., 2003.

Мертц Б. Красная земля, черная земля. Пер.: А.И. Коршунов. М., 2003.

Мифы народов мира. Энциклопедия, т. I—II, 1997.

Михеев Г. Татарская свадьба – туй // Парламентская газета, 14 ноября 2000 г. Татарстан.

Монтэ П. Египет Рамзесов. Пер.: Ф.Л. Мендельсон. М., 1989.

Мякин Т.Г. История Древней Греции и Древнего Рима. Учебное пособие и хрестоматия к семинарам. Новосибирск, 2005.

Назаров В.Д. Свадебные дела XVI в. // Вопросы истории, № 10. 1976.

Народы Австралии и Океании. М., 1956.

Народы Западной Сибири. М., 2005.

Никитюк Е.В. Быт античного общества. Учебно-методическое пособие по спецкурсу. СПб., 2005.

Овидий. Метаморфозы. Пер.: С. Шервинский. М., 1977.

Овидий. Наука любви. Пер.: М. Гаспаров. М., 1973.

Олеарий А. Описание путешествия в Московию. Пер.: А.М. Ловягин. М., 2003.

Пандей Р.Б. Древнеиндийские домашние обряды (обычаи). Пер.: А.А. Вигасин. М., 1990.

Пекарский П. Маркиз де ла Шетарди в России 1740—1742 годов. Перевод рукописных депеш французского посольства в Петербурге. СПб., 1868.

Перепелкин Ю. Кэйе и Семнех-кэ-рэ. М., 1979.

Первые шаги в православном храме. М., 1991.

Перри Дж. Другое и более подробное повествование о России // Чтения императорского Общества Истории и Древностей Российских. №. 2. Пер.: О.М. Дондукова-Корсакова. М., 1871.

Песнь о нибелунгах. Пер.: Ю. Корнеев. СПб., 2001.

Печатнова Л.Г. Спартанские цари. М., 2007.

Покровский И.А. История Римского Права. Издание 3-е, исправленное и дополненное. 1917.

Пилкингтон СМ. Иудаизм. Пер.: Е.Г. Богданова. М., 1999.

Поспелов Ж.М. Свадебные обычаи Ветлужского края Макарьевского уезда // Нижегородский сборник, т. VI. Нижний Новгород, 1877.

Плутарх. Древние обычаи спартанцев. Пер.: М.Н. Ботвинник // Плутарх. Застольные беседы.

Плутарх. Ликург. Пер.: СП. Маркиш // Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Том I. M., 1994.

Плутарх. Римские вопросы. Пер.: Н.В. Брагинская // Плутарх. Застольные беседы.

Плутарх. Ромул. Пер.: СП. Маркиш // Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Т. I. M., 1994.

Предисловия и примечания к изданию Торы с комментарием Сончино. Интернет-публикация еврейского культурно-религиозного центра «Маханаим».

.

Решетникова Л. Где женщины почитаются, там боги радуются // Газета «Планета “Семья”», 10 февраля 2004.

Рогинский М.Г. Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе. Пер.: М.Г. Рогинский // Русский исторический журнал, кн. 8. 1922.

Роуз Ф. Аборигены Австралии. Традиционное общество. Пер.: Е.В. Говор. М., 1989.

Рыбаков В.М. Иерархия внебрачных связей по законам периода Тан // Петербургское востоковедение, вып. 2. СПб., 1992.

Сага о людях из Лососьей долины. Пер.: В.Г. Адмони, Т.И. Сильман. Исландские саги. Т. I. СПб., 1999.

Сага о Ньяле. Пер.: С.Д. Кацнельсон, В.П. Берков, М.И. Стеблин-Каменский. Исландские саги. Т. П. СПб., 1999.

Сага об Эгиде. Пер.: С.С. Маслова-Лашанская, В.В. Кошкин. Исландские саги. Т. I. СПб., 1999.

Сакс Г. Прежалостная истрия о князе Конкрете… Пер.: СВ. Петров // Жизнеописания трубадуров. М., 1993.

Салическая правда. Пер.: Н.П. Грацианский. М., 1950.

Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Пер.: МЛ. Гаспаров. М., 1964.

Селин А.А. Об одной сельской свадьбе при царе Василии Шуйском // интернет-публикация на сайте автора. .

Семонид Аморгосский. О женщинах. Пер.: Я.Голосовкер // Эллинские поэты. М., 1999.

Сергеенко М.Е. Жизнь Древнего Рима. СПб., 2000.

Сильвестр. Домострой. Пер.: В.В. Колесов // интернет-публикация Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН. .

СимпсонЖ. Викинги. Быт, религия, культура. Пер.: Н. Ю. Чехонадская. М., 2005.

Сказки и повести Древнего Египта. Пер.: И.Г. Лившиц. Л., 1979.

Слепинин К. Азы православия. СПб., 1999.

Смирнов К. Ф. Савроматы. М., 1964.

Снорри Стурлуссон. Круг Земной. Пер.: М.И. Стеблин-Каменский. М., 1980.

Соколов Н.П. Образование венецианской колониальной империи. Саратов, 1963.

Стингл М. Таинственная Полинезия. Пер.: В.А. Каменская, П.И. Пучков. М., 1991.

Страбон. География. Пер.: Г.А. Стратановский. М., 1964.

Стрижак М.С. К вопросу о дифференцировании женских и мужских комплексов в «савроматской» культуре на территории Южного Приуралья и Нижнего Поволжья // Нижневолжский археологический вестник, вып. 8. Волгоград, 2006.

Сурхаско Ю.Ю. Карельская свадебная обрядность (конец XIX – начало XX в.). Л., 1977.

Сычев Н.В. Книга династий. М., 2006.

Табак Ю. Православие и Католичество. Основные догматические и обрядовые расхождения. СПб., 2002.

Тацит. Анналы // Тацит. Анналы. Малые произведения. История. Пер.: АС. Бобович. М., 2003.

Торчите Е.А. Тексты по «искусству внутренних покоев» (эротология Древнего Китая); [переводе китайского: ] Гэ Хун. «Мудрец, объемлющий первозданность» (Баопцу-цзы); Эротологический трактат «Десять вопросов» (Ши вэнь) // Петербургское востоковедение, вып. 4. СПб., 1993 г.

Троицкий С. Христианская философия брака. Париж, б/г.

Уайльд О. Женщина, не стоящая внимания // Уайльд О. Избранное. Т. П. Пер.: Н. Дарузес. М., 1960.

Уайльд О. Портрет Дориана Грея // Уайльд О. Избранное. Т. I. Пер.: М. Абкина. М., 1960.

Уразманова Р.К. Этнография татарского народа. Казань, 2004.

Успенская Е.Н. Раджпуты: рыцари средневековой Индии. СПб., 2000.

Фрезер Дж. Золотая ветвь. Пер.: М.К. Рытлин. М., 1980.

Хазанов A.M. Социальная история скифов. М., 1975. Хейердал Т. Мальдивская загадка. Пер.: Л.Л. Жданов. М., 1988.

ЦаллаевХ.К. Традиции и обычаи осетин. Владикавказ, 1993.

Чехов А.П. Жених и папенька // Собрание сочинений. Т. III. M., 1955.

Чин свадебный. Пер.: В.В. Колесов // интернет-публикация Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН. .

Шарифуллина Ф. Традиционная свадебная обрядность татар Приуралья (конец XIX – начало XX вв.) // Журнал «Идел», 1995, № 5—6.

Шкляж И.М., Поздняков А.В. Зулусский вождь свидетельствует… // Советская этнография, № 3, 1991.

Щапов Я.Н. Брак и семья в Древней Руси // Вопросы истории, № 10, 1970.

Материалы сети Интернет

Всероссийский центр изучения общественного мнения /;

Институт демографических исследований /;

Журнал «Вокруг света» /;

Википедия /.

Оглавление

Предисловие

Египет: свадьбы, которых не было

Брачная клинопись

Гинекей и гименей

От сабинянок до Мессалины

Не «Камасутрой» единой…

Почему китайцев так много

Бурные страсти в Тихом океане

На войну за женихами

«Пятнадцать радостей» европейского брака

Чин свадебный

Дума о браке. Россия многонациональная

По закону Моисея

Венчаются рабы божии…

Если б я был султан…

«Втроем веселее…»

Первая брачная ночь

На ложе с богами

Короли и шуты

Хронологическая таблица

Использованная литература

Материалы сети Интернет Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg