«Никакого Рюрика не было?! Удар Сокола»

Михаил Сарбучев Никакого Рюрика не было?! Удар Сокола

Между тем история древнейшей славянской Руси так богата фактами, что везде находятся ее следы, вплетшиеся в быт всех народов европейских, при строгом разборе которых Русь сама собою выдвинется вперед и покажет все разветвление этого величайшего в мире племени…

Е. И. Классен1

Пыль веков. Размышления на берегу

Ранняя осень. Сыро. Тепло. Небо прозрачно. Оно еще порадует парой солнечных деньков. Воды Волхова удивительно спокойны, как будто на равнину уронили гигантское зеркало, в котором отражаются величественные облака, плывущие от Ладоги в глубь континента. Под ногами чавкает жирный чернозем. Откуда здесь чернозем? Такого не может быть. Если вспомнить про зону рискованного земледелия, то тут, получается, прямо-таки зона повышенного риска… Тем не менее и в частных огородах, и в монастырском подсобном хозяйстве, и в крепости земля черная-черная, без следов обычных суглинков и супеси. Эту землю любили многие поколения. Сделали ее не просто пригодной для обработки, а первоклассной, тучной, плодородной.

Место слияния Волхова и маловодной Ладожки, левого притока, удивительно напоминает место слияния Москвы-реки и Неглинной. Мы в Старой Ладоге – древней столице государства Российского, в городе, который на 500 лет старше Стокгольма, на 450 – Берлина и почти на 150 лет «взрослее» первого каменного строения на острове Цсепер, от которого исчисляет свой возраст Будапешт. По данным хроник, каменно-земляная крепость здесь имелась уже в конце IX века, деревянная – и того раньше, а поселение существовало и вовсе с незапамятных времен. Та кладка, что фрагментами сохранилась по сей день, конечно же, не помнит ни Рюрика, ни его верного сподвижника Олега, прозванного Вещим. Она появилась позже, когда некто Павел, посадник храброго Мстислава, «иже зареза Редѣдю», восстановил здесь северный форпост Руси. Случилось это за 38 лет до первого упоминания Колывани – ныне столицы гордой, независимой Эстонии. Каменные сооружения Таллина и того моложе, но нечто общее, определенно, есть. Как есть нечто общее и с Копорской, Ямской, Изборской крепостями. Толстая Маргарита чем-то напоминает Климентовскую и Раскатную башни. Но все они: и Ям, и Копорье, и Колывань, – можно сказать, младенцы по сравнению с Ладогой. Только Изборск хранит предание о некоем Труворовом городище – резиденции брата (?) Рюрика. А знаменитый Ивангород – так и просто гость из далекого будущего. Его камни были скреплены раствором спустя 700 лет после ладожских!

Мы, современные жители Земли, зачастую не способны мысленно охватить такой огромный срок – 700 лет. Приблизительно столько прошло от победы благоверного князя Александра (Невского) над ливонскими рыцарями до освоения человечеством реактивных технологий и полета Гагарина. А для нас что Ладога, что Ивангород, ну… примерно одно и то же. Смешивая «в одну эпоху» столь разные сюжеты, мы легко можем «подарить» Ярославичу пару батарей «катюш», эскадрилью «лаггов». Ну а что? С немцами воевать самое оно! А там уж и до «противостояния с НАТО» недалеко. Да и дата образования Североатлантического альянса выпадает из обозначенной «эпохи» всего лишь на каких-то семь лет (погрешность – 1 %). Так что НАТО, будем считать, тогда тоже было.

Вот так, опираясь на собственный шаткий опыт, различные «умники», получившие образование в «партийных школах» без отрыва от производства, а то и просто прикупившие диплом, приписывают нашим древним пращурам совершенно фантастические мотивы действий, пытаются объяснить их через призму позднейшего знания и, разумеется, попадают впросак.

Но в Старой Ладоге не хочется думать о подобном. Все это представляется ядовитой пеной, бурлящей в зловонной сточной канаве. А над ней, как и тысячу лет назад, нависают серо-голубые небеса (им все равно, над чем нависать). А под их бесконечным шатром медленно и вальяжно течет седой Волхов, как тек он тогда, когда его гладь разрезали форштевни варяжских дубасов.

Старая Ладога не любит суеты. Здесь все размеренно и чинно, возможно, потому, что она живет не здесь и не сейчас. Древняя столица Руси принадлежит вечности. Может, так и должно быть. Может, и ничего, что основатель великого государства так и не удостоился памятника в стране, которая пережила его более чем на тысячелетие. На берегу Волхова, в парке, ограниченном с одной стороны микроскопическим краеведческим музеем, а с другой – покосившимися заборами частных домовладений, скромно притаился камень, к которому прилеплена мемориальная табличка с надписью, что памятник Рюрику здесь еще только будет сооружен. Когда-нибудь. Чья-то рука возложила к нему скромный букетик роз, и камень словно слезоточит. Он устал ждать внимания от нерадивых потомков, он не хочет быть просто камнем у деревенской дороги, он мечтает стать камнем у подножия монумента.

Несомненно, есть множество более достойных личностей, куда сильнее повлиявших на российскую государственность: Омар Хайям, Абай Кунанбаев, Остап Бендер, ну и, разумеется, Ходжа Насреддин. Читающая у нас страна… В новой России эти памятники выросли, как грибы, за последние 20 лет. А Рюрик? Трувор? Синеус? Может, и не было их вовсе? Может, это сказочные персонажи вроде Иванушки-дурачка и Царевны-лягушки? Впрочем, они-то свою порцию бронзы получили, и не где-нибудь, а у стен Московского Кремля. Очередная matrioshka на потеху зарубежным туристам. Что и говорить, страна, не имеющая памятника своему основателю, выглядит жалко. А ведь это играет не последнюю роль в формировании кодов и мифов, которые составляют национальное самосознание. Сегодня коды формируют новые «герои», а Рюрик, Аскольд и Вещий Олег ждут. И недоумевают. Память об известном фольклорном герое-весельчаке, уроженце Бухары, в мире увековечена трижды. В Бухаре (логично), в Анкаре (которую он согласно литературным источникам посещал) и… в Москве, на Рублевке. Рюрик книжек не писал, героем анекдотов не стал, турецкоподданным не был и потому памятника не удостоился. Понятно, в бюджете есть гораздо более значимые позиции. Чемпионат мира по футболу, например.

Однако это мои эмоции. Эмоции человека XX–XXI веков, песчинки в вихре истории. Возможно, наш великий пращур выше подобных обид. Он, восседающий за пиршественным столом по правую руку от Перуна в заоблачных высях, окидывает мысленным взором далекое грядущее и не переживает по поводу каких-то тысячи с небольшим лет. На его часах это мгновения. Он ведает, что рассеется морок, что поток времени смоет всех шелудивых «евразийских» клоунов, впившихся мертвой хваткой в мозг народа, и народ вспомнит, кто такой Рюрик, и понесет на знаменах имя своего великого вождя.

Пред мудрыми очами проплывают картины будущего. Князь видит международный аэропорт «Горчаковщина» (Ладога-1), превосходящий по пассажиропотоку JFK и Heathrow, вместе взятые; поезда на магнитной подушке, за два часа доставляющие пассажиров в Хельсинки, за три – в Плесецк и Москву. Городская агломерация Старой Ладоги поглотила окружающие населенные пункты и сомкнулась с Санкт-Петербургом. По системе каналов наподобие Кильского океанские суда подходят к терминалам, а дальше, вдоль озера, по берегам каналов, – лес кранов, портовые склады, от которых ежеминутно отваливают фуры, выруливают на 16-полосную трассу Мурманск – Владивосток и скрываются вдали. Южнее, где сейчас город Волхов, посверкивают в закатных лучах синеватыми стеклянными фасадами громады Ладоги-Сити, причудливые очертания главных зданий Музея русской истории и Института славянской письменности, плод трудов архитекторов, выписанных из Полоцкой земли. И только здесь, в заповедной части рядом с крепостью, все осталось, как было сотни лет назад. Шумят молодые дубы городского парка, лишь время от времени по старинному обычаю свадебные кортежи подъезжают к могиле Вещего Олега и к мемориалу основателя Русского государства – поклониться духам предков.

Когда это случится? Может быть, по его часам – оно и тикнуть-то не успеет. Может, все это уже пришло – осталось лишь протереть глаза, отогнать тени Нави и узреть великую будущность народа. Народа, раздвинувшего границы Европы до Тихого океана и Памира, народа, преодолевшего земное притяжение. И потому абсолютно безразлично, будет ли установлен памятник сейчас или наносекундой позже, ведь стоять ему века.

Возможно, так и произойдет. А пока – убогие деревянные домишки, сиротливо приткнувшиеся к единственной более-менее асфальтированной дороге; автобус, ходящий в Питер два-три раза в сутки; ресторан «Князь Рюрик» (предприимчивые земляки помнят своего правителя) и несметные сокровища, как водится, оставшиеся до лучших времен во множестве курганов, что встречаются здесь повсюду.

Старой Ладоге еще, можно сказать, повезло. Музеефикация крепости началась в 1901 году, когда на губернском собрании было высказано пожелание открыть в селе музей и «установить земскую организацию для приведения в известность, регистрации и описания этих памятников»2. То есть в 2001-м музей отметил свое столетие. А в 2012-м состоялся другой юбилей – 1150 лет российской государственности. Широкая пресса оставила эту дату без внимания, Ладогу не посетили ни руководители государства, ни министр культуры, ни мэр культурной столицы. Единственное, чем страна отметила свой юбилей, – выпуск серии монет. Стоимость каждой исчисляется от 70 000 рублей, так что большинству российского народа они недоступны. Кроме того, дату, пусть и не очень круглую, шепотом упоминали в кабинетах ученых.

Зато с какой помпой, с каким размахом, достойным лучшего применения, праздновалось недавно 400-летие (?) дома Романовых! Сколько официального елея вылито по поводу последнего из них, получившего в народе обидно-пренебрежительное прозвище Николашка, разбазарившего наследие Рюрика и Олега, предавшего дело своего прапрапрадеда Петра Великого. Кому и, главное, зачем нужно возрождать династию, которая жестко и однозначно прервалась в 1918 году? Романовы умерли. Все. Никто не выжил. И случилось это на 305-м году царствования. Царь отрекся. Низ-ло-жен. Всё. 305. Точка! Никаких 400. Целых 95 лет Романовым «подарили» большевики. За что? За какие такие заслуги? Почему нам так усердно пытаются навязать эту ничтожную по историческим меркам цифру? Причем навязывают ее, как правило, те, кто в голос гогочет над американской государственностью: «Всего 230 лет – ха-ха-ха!» Действительно смешно. А вот 305 – совсем иное дело: это дает право поучать и снисходительно поглаживать других по вихрастой шевелюре. Мы – великие и древние!

Однако, господа, вы не справились! Вы допустили 1855, 1914 и 1917 годы! И история поставила вам «неуд», пускай даже руками большевиков. История – жестокий учитель. Но, надо признать, справедливый. Ее оценки стоят жизни династиям, вспомним хотя бы некогда роскошную династию Валуа. Мезальянсы, браки между дальними родственниками, седьмой водой на киселе, не дают права на трон. Нигде, даже у африканских бушменов и австралийских маори. А вот «рюриковичи» живы, и многие из них могут доказать свое происхождение с фактами в руках.

Я стою на низком волховском берегу, в Ладоге – древней российской столице, откуда есть пошла Русская Земля, откуда русичи не раз грозили Царьграду, откуда отплыли лодьи Аскольда в поисках дальних богатых земель, но остановились на полдороге, так как им чем-то глянулось полянское поселение, основанное Кием, которое платило дань хазарам. В такую древность заглядывать очень трудно. Нет хроник, пусть даже отредактированных. Почти не сохранилось артефактов. Мы затрагиваем сферы, где любое мнение так и остается гипотезой. И все же давайте попробуем заглянуть за горизонт, угадать прошлое, не делая из него иконы и не пытаясь осмеять, как это невольно получается, если подойти к минувшим векам с нынешними представлениями. Но иногда и камни говорят. Иногда сама природа оставляет нам крохотные лазейки: не все свидетельства уничтожены. Здесь, в вотчине Рюрика, все становится на свои места. Все обретает плоть и смысл.

Будем же вести себя подобающе. Склоним головы перед величием подвига предков и постараемся прозреть будущее народа нашего.

Битва со змеем. До и после

И если лик свободы явлен,

То прежде явлен лик змеи,

И ни один сустав не сдавлен

Сверкнувших колец чешуи.

А. Блок

(18 октября 1905 года)

Наши «исторические расследования» часто приводят нас в Польшу. Здесь работал историк-русофоб Длугош, здесь столетиями культивировалась ненависть к восточному соседу-«азиату». Польша была сферой пристального внимания профессора Дерптского университета Карла Фридриха Крузе, автора идеи о нашествии монгольских татар на Русь. Поляки помнят Катынь, но предпочитают не вспоминать о том, что из тысяч красноармейцев, попавших в плен в 20-е годы, домой вернулись лишь единицы.

Но Польша бывает разной. И поляки тоже. И в этой земле найдется свой праведник. В 1844 году в Лейпциге вышла «Русская старина» Крузе, в которой он фактически «научно» обосновывал необходимость колонизации России, представляя ее производной от кочевых племен Евразии. Всего два года спустя – в 1846-м – в очень древнем польском городе Гнезно, ровеснике Ладоги, тогда еще мало известный широкой публике археолог-любитель и коллекционер древностей Фаддей (Тадеуш) Воланский издал другую книгу. Книгу, которой была уготована причудливая судьба. Через семь лет она попала в «Индекс запрещенных книг» Ватикана и была приговорена к сожжению. Нет, это не ошибка. На дворе стоял не 1453 год, а «железный» XIX век. Уже полстолетия по Европе катятся паровые фуры Ричарда Тревитика, 77 лет как принята Декларация независимости Североамериканских Соединенных Штатов, которая поставила под сомнение божественность происхождения государственной власти. А инквизиция не дремлет.

Что же такого страшного написал поляк? Он всего-навсего усомнился в концепции тотальной отсталости славян по сравнению с другим народами Европы. В своем труде, составленном в виде писем с приложением большого числа рисунков, гравюр и описаний различных древностей, которые автор нашел в экспедициях по славянским землям, он знакомил читателей с новыми артефактами и давал неожиданные толкования известным фактам. И по всему получалось, что чуть ли не вся европейская культура вышла из Южной Прибалтики, а главными ее носителями были племенные союзы славян и русов. Воланский – один из авторов идеи соотнесения древних проторусов и этрусков. На многих из предметов, представленных Воланским, имеются письменные знаки, которые он определил как славянские. А сами предметы отнес к дохристианскому периоду славянской истории и культуры. Не получались у него славяне «варварами и почти зверьми» до того, как греки «даровали» им письменность. И своя письменность была, причем весьма развитая, и монеты, и прочие следы высочайшей цивилизации, в дальнейшем утраченной. Одна из возможных причин этой утраты – именно последующая христианизация, как западная, так и восточная, которая уничтожила большинство следов материальной культуры, существовавшей ранее. Собственно, этого вывода автор напрямую не делает, но намекает на него довольно прозрачно.

«Дожив до седых волос за изучением славянской истории, я всегда сомневался в утверждениях всех, даже российских знатоков старины о том, что российская нумизматика ведет свое начало от Владимира Великого (равноапостольного князя Владимира Святославовича (Святого). – М. С. ), в то время как я находил монеты языческих времен VIII и IX веков у чехов и ляхов. Я считаю невероятным, чтобы одно из могущественнейших и известнейших славянских племен этой культурной ветви отставало бы от других племен и довольствовалось бы натуральным обменом или чужими монетами.

Исходя из этой предпосылки, я неустанно продолжал заниматься исследованиями и счастлив найти наконец подтверждение моим идеям. Я готов представить уважаемой Академии несколько золотых и серебряных монет, восходящих ко временам Рюрика, которые занимают, если не в торговле между различными народами, то в истории нумизматики высокую ступень в качестве памятных монет или медалей»3.

Один из артефактов – монета (медаль? амулет?), на аверсе которой вполне однозначно читается имя нашего героя – и должен нас заинтересовать. «Золотой амулет, каковой до сих пор не получил толкования. Слева изображена голова всадника с широкой шлемообразной диадемой на лбу. Краткая надпись, сделанная привычными нордическими рунами, использовавшимися также литовцами и всеми прибалтийскими славянами (выделено мной; к этому мы вернемся чуть позже. – М. С .), очень четко передает имя РЮРИК.

Изображение всадника у русских, которое перешло также в литовский герб, а после обращения русских в восточное христианство превратилось в изображение Святого Георгия, восходит к изображению всадника со щитом времен византийских императоров Аркадия, Льва, Анастасия, Зенона и других, о чем свидетельствуют золотые монеты последних. Даже на многих старинных русских серебряных копеечных монетах уже долгое время спустя после крещения Руси мы видим привычного всадника с поднятым мечом без змея, который появился лишь позднее рядом с изображениями Святого Георгия»4.

Нам повезло, что рукописи не горят, иначе одним следом великого прошлого в нашем сознании было бы меньше. В том, что это прошлое велико, как и в том, что оно олицетворяется Рюриком и его ближайшими сподвижниками, сомневаться не приходится.

Итак, у нас имеется три символа: всадник, оружие (меч/копье) и олицетворение Зла (змей/змий). Могут встречаться два из трех (всадник + меч) или все три (всадник + копье + змий), как на гербе Москвы. Логично предположить, что возможен и вариант «всадник + змий». Действительно, такое сочетание есть. Смерть Вещего Олега (непосредственного наследника Рюрика, регента при его сыне Игоре), описанная во многих летописных хрониках, которые вдохновили Пушкина на «Песнь о Вещем Олеге», дает нам эту пару. Герой вроде как и не совсем всадник, однако конь – едва ли не центральный персонаж («но примешь ты смерть от коня своего») – и змий (змея), укусивший князя (победивший), ставят этот сюжет в один ряд с важнейшими символами российской государственности.

Всплывает в данной истории и «оружие». Так, «Повесть временных лет» (далее – ПВЛ) сообщает, что смерти Олега предшествовало небесное знамение: «В лето 6419 (то есть в 911 году. – М. С .). Явися звезда велика на западе, копейным образом»5. Татищев приводит этот фрагмент в несколько иной редакции: «В лето 6419 <911>. Явися звезда велика на западе, яко куст». Эксперты полагают, что Татищев ошибся, но такая ошибка дорогого стоит. Как раз на подобные ошибки стоит обращать особое внимание, когда перешагиваешь границы видимого в истории и вторгаешься в пределы умозрительного. В рукописи Татищева читаем: «Явися звезда велика на западе купинным образом», а «купина» по-старославянски означает «куст». В оригинале, очевидно, было неразборчиво написано слово «копийный» (то есть копьевой), которое переписчик Радзивилловского списка переделал в «купинный», что и воспроизвел Татищев. А в хронике Георгия Амартола мы читаем по-гречески, что в 912 году: «…появилась звезда-комета на западе, которую, говорят, назвали копьем (kopic), и она провозвещает кровопролитие в городе»6.

Как много совпадений! Рассматриваемый сюжет находит параллели и в исландской саге о викинге Орваре Одде, который также был смертельно ужален на могиле любимого коня. Ученые спорят, стала ли сага поводом для создания русской легенды об Олеге или, напротив, обстоятельства гибели Олега послужили материалом для саги. Однако, если Олег является исторической личностью, то Орвар Одд – фольклорный персонаж, созданный на основе устных преданий не ранее XIII века. Какова же мощь русской традиции, если спустя три сотни лет она послужила основой для исландского фольклора! В тексте саги имеется множество перекличек с русскими хрониками: колдунья предсказала 12-летнему Одду смерть от коня; узнав о пророчестве, он избавляется от коня. Далее читаем: «Бродя и вспоминая, оказался он на том месте, где был похоронен конь его. Протекавший ручей подмыл берег, и кости коня оказались видны. Увидав череп, Одд сказал: «Не моего ли коня Факси (дословно «Грива». – М. С. ) этот череп?» – и с силой ударил по черепу копьем (здесь и ниже выделено мной. – М. С. ). Череп отлетел прочь, а из-под него метнулась потревоженная змея и укусила Одда чуть выше щиколотки…»7

Вариант саги: «И когда они быстро шли, ударился Одд ногой и нагнулся. «Что это было, обо что я ударился ногой?» Он дотронулся острием копья, и увидели все, что это был череп коня, и тотчас из него взвилась змея, бросилась на Одда и ужалила его в ногу повыше лодыжки. Яд сразу подействовал, распухла вся нога и бедро. От этого укуса так ослабел Одд, что им пришлось помогать ему идти к берегу, и когда он пришел туда, сказал он: «Вам следует теперь поехать и вырубить мне каменный гроб, а кто-то пусть останется здесь сидеть подле меня и запишет тот рассказ, который я сложу о деяниях своих и жизни»8.

Любопытно, что сюжет со змием упоминается и в жизнеописании Святого Георгия, но он явно поздний и относится к так называемым посмертным чудесам, то есть к деяниям, в принципе недоказуемым. Как гласит предание, Георгию удалось спасти дочь одного языческого царя в Бейруте. Змий терроризировал окрестности и брал дань девушками. Когда выпал жребий отдать на растерзание чудовищу царскую дочь, явился Георгий на коне и пронзил змея копьем, избавив царевну от смерти. Явление святого способствовало обращению местных жителей в христианство.

Да, история определенно авторская и довольно поздняя. Но база для переосмысления сюжета очень показательная. Эту легенду часто толковали иносказательно: царевна – церковь, змей – язычество. Также ее рассматривают как повествование о победе над дьяволом – «древним змием» (Откр. 12:3; 20:2).

Существует иной вариант истории. В ней святой покоряет змея молитвой, после чего предназначенная в жертву девушка ведет Георгия в город, где жители, видя это чудо, принимают христианство, а герой убивает змея мечом. (Явное наложение сюжетов, ведь если воспринять легенду as is, как она есть, Георгий выглядит не очень-то благовидно. Сначала «смирил молитвой», а затем «убил мечом» – не по-рыцарски. Убийство врага в бою – доблесть, тогда как убийство «плененного» и «смирённого» вряд ли можно назвать таковой.) Но есть серьезные сомнения в реальности самого Георгия. Единственный относительно достоверный источник, в котором упоминается «человек, похожий на Георгия», – «Церковная история» Евсевия Кесарийского (VIII.5): «Когда впервые был оглашен указ о церквах [Диоклетиана], некий человек самого высокого, по мирским представлениям, звания, движимый ревностью по Боге и побуждаемый горячей верой, схватил указ, прибитый в Никомидии в общественном месте, и разорвал его на куски как богохульный и нечестивейший. Это произошло, когда в городе находилось два властителя: один – самый старший – и другой, занимавший после него четвертую ступень в управлении. Этот человек, прославившийся таким образом, выдержал все, что полагалось за такой поступок, сохраняя до последнего вздоха ясный ум и спокойствие»9. Предполагают, что этим мучеником, имени которого Евсевий не называет, мог быть святой Георгий. Стоит отметить, что имя Георгий (от др. – греч. Γεώργιος – «Георгиос») означает– «земледелец», что было одним из эпитетов Зевса.

Культ Святого Георгия достаточно древний (сохранились свидетельства о строительстве храмов в его честь, датируемых трехсотыми годами нашей эры). Но также нужно признать, что культ этот, очевидно, южный. Вряд ли во времена Рюрика до берегов Балтики дошел палестинский миф о военачальнике императора Диоклетиана, а если и был он известен отдельным интеллектуалам, то вряд ли стал бы основой мифологии сразу нескольких племенных союзов, а в дальнейшем – государственной символики сразу нескольких государств. Георгия-Победоносца почитают в Грузии, Осетии, Болгарии, Македонии – сфере влияния Византии. И его сильные позиции в России объясняются как раз византийским влиянием.

Интересный факт – внутри ладожской крепости имеется православный храм именно Святого Георгия (1165–1166). И в нем произошло нечто достойное внимания: по преданию, здесь освятил свой меч Александр Невский в 1240 году. Нас не должно путать столь «древнее» происхождение храма: он почти на 300 лет моложе описываемых событий. Как сильно могло измениться лицо страны за 300 лет? Ну, представьте себе, что сейчас за окном разворачивается последний этап Северной войны; нет таких городов, как Одесса, Севастополь и Новороссийск; Петербург представляет собой военное поселение, которое трудно назвать городом; в России не знают о технологии производства фарфора, не говоря уже о самодвижущихся колясках Готлиба Даймлера. Так что 300 лет – это срок. Срок, достаточный для переосмысления традиции.

Осмелюсь предположить, что в VIII–X веках Русь была полем столкновения интересов как минимум двух сил: варяжского Севера и византийского Юга. Собственно, словосочетание «путь из варяг в греки» как нельзя лучше иллюстрирует данную систему координат (Север – Юг). И столкновение этих интересов нашло отражение в символике. Нет ничего удивительного в том, что, как только византийцы добрались до Ладоги, они первым делом решили переосмыслить символику. Именно так поступили представители другой аврамической религии – ислама, когда захватили Константинополь. Святую Софию не разрушили. Ее «переформатировали». Подобным образом поступали и христиане-католики в Прибалтике, строя храмы на месте языческих капищ.

Почему Александр предпочел освятить меч именно в Ладоге? Неужели не нашлось подходящего храма в Новгороде? До времени русская государственность вбирала в себя обе традиции. Известная печать Ивана III, к которой возводится история герба Российского, содержит два равноценных символа. Один из них «ездец» – всадник, пронзающий змия копьем (этот образ уже настолько прочно отождествлялся с государственной властью, что слово «ездец» в древнерусском обозначало государственную печать вообще), а второй – двуглавый византийский орел. К концу XV века относятся первые известные нам свидетельства того, что они соединились.

Соединились, но не смешались…

Витязь-воин и змей, витязь-мученик и змей. Любопытно, что данный сюжет не умер вплоть до наших дней. Казалось бы, где в относительно недавней истории можно встретить пару «князь/царь + змей»? А она есть. И не где-нибудь, а в знаменитом «Медном всаднике» работы Фальконе. Так что идея памятника «Первому – от Второй» куда глубже, чем объясняли в дореволюционных гимназиях. Змей – это никакие не «завистники и интриганы», не «противники прогрессивных реформ», это враг «древний», перешедший «по наследству» от далеких предков, прямая связь с образом «отца-основателя». Впрочем, вряд ли от российской гимназии, находящейся под значительным влиянием византийской церкви, стоило ждать серьезного анализа. Люди церкви никогда не считали Петра «своим». Может, так и не простили переплавленных на пушки колоколов. Но скорее всего, видели в нем такого же «варяга», как и Рюрик, – человека вне византийской традиции государственности. И свою деятельность Петр вел, как мы бы сейчас сказали, в парадигмах, заданных Рюриком. Дорого бы дал внук Гостомысла за возможность устроить морской порт в устье Невы, возвести крепости, замыкающие на замок знаменитый торговый путь и исключающие какую бы то ни было конкуренцию на нем, создать флот, способный активно действовать в любой точке Балтики и достигать Царьграда. Осознавал ли Этьен Морис Фальконе, что за символ он создает? Почему бы и нет? Этого скульптора посоветовал Екатерине лично Дени Дидро, человек широкого образования и тонкого вкуса. Он, несомненно, разбирался в символах и знал европейскую историю.

Сколько в Санкт-Петербурге и окрестностях памятников Петру Великому? Несколько десятков. Часть из них современные, как шемякинский Петр в Петропавловке, «Царь-плотник» Л. А. Бернштама. Но большинство – лишь немногим младше, а то и старше творения Фальконе. Да и конный памятник не единственный. Здесь можно вспомнить работу Растрелли «Прадеду – правнук» у Михайловского замка. А, например, кронштадтский памятник Жака ничуть не уступает в изяществе любому памятнику, возведенному в честь европейских монархов. Однако почему-то лишь «Медному всаднику» дано было стать не просто самым известным памятником Петру, но визитной карточкой «Града Петрова» и отчасти символом российской государственности – символом столицы. Почему-то именно к нему на площадь вывели войска мятежные декабристы.

На неоднозначное происхождение всадника постоянно намекает Пушкин в одноименной поэме, называя его то «кумиром на бронзовом коне», то «медным истуканом»: слова «кумир» и «истукан», определенно, обозначают дохристианских богов. Случайно? Там же Александр Сергеевич пытается вывести параллель с языческими жертвоприношениями (город-жертва). На чьей стороне «наше все»? Да ни на чьей. Он – поэт, он над схваткой. Если надо, то у него без труда можно найти поровну языческих и христианских мотивов. Взять хоть ту же «Песнь о Вещем Олеге». Может, потому он и есть «наше все»? Византия ведь тоже «наша», хочется нам того или нет. И на Руси всегда находилось место обеим традициям.

Опасно другое. Опасно, когда одна из традиций начинает доминировать, считать себя единственной. Это и есть разрыв культурных кодов, приводящий к аннигиляции национального сознания. На стыке двух традиций и рождается русское. Отними «Византию» – получится «немец», отними «немца» – получится человек XVI века, ориентированный на «восток». Подвижки этих тектонических плит не раз приводили к запоминающимся коллизиям русской истории. Немец? А почему, собственно, немец, почему не турок, не поляк, не венгр, не румын, что было бы логичнее? Почему люди XIX века (тот же И. А. Гончаров в романе «Обломов») так настойчиво стараются понять, где кончается одно и начинается другое? Попытаемся ответить и на этот вопрос, но в свое время.

В XX веке к суровой языческой символике обратились вновь. Причем обратились в весьма непростые времена для российской государственности. Стихотворение Александра Блока «Вися над городом всемирным…» написано на следующий день после знаменитого Манифеста, который Николай II издал 17 октября. И конечно же, оно выходит за рамки пейзажной лирики. Это политическое стихотворение. Манифест ограничивал самодержавие, восходящее к византийским традициям, и фактически закладывал основы для конституции, устанавливал свободу совести, слова, собраний, союзов. Европейская парадигматика. Упоминание «предка царственно-чугунного» – отсылка не только к Петру, но и к символике, на которую, возможно, равнялся Фальконе.

В наше время, к которому вполне можно применить сентенцию одного из персонажей Надежды Хвощинской: «Были времена хуже – подлее не бывало!», – священная триада «витязь, копье и змей» предстала в комическом, буффонном варианте, будучи исполненной «придворным» скульптором лужковского двора Церетели (на Поклонной горе в Москве). Дистрофичный рыцарь, вооруженный копьем, каким-то образом сумел нарезать змия, как докторскую колбасу советских времен – ту, что за 2 руб. 20 коп. Все это читается как явная насмешка. А отождествление змея с «силами объединенной Европы» (как любят у нас повторять «евразийцы»), от которой Рюрик и Петр себя не отделяли, превращает композицию в откровенное глумление над 1150-летней российской государственностью. Вкупе с уродом Петром (экс-Колумбом) это такой «удар по штабам». Если традицию нельзя уничтожить – ее можно осмеять. Впрочем, кого это теперь интересует. Нашей новой России 20 лет, ну, в крайнем случае – 305.

Имеющий глаза да увидит, имеющий уши да услышит! Символы величия нации есть повсюду. Их нельзя вымарать, но их можно перетолковать, десакрализовать, осмеять. И кстати, «пересмешники» взялись за работу, засучив рукава. Долго ли осталось ждать, пока Рюрик, Олег и Аскольд станут героями анекдотов, как стали Василий Иванович и Штирлиц? Последних если и жаль, то немного. Ни бравый революционный комдив, ни хитромудрый фашист-антифашист не являются олицетворением государственности российской и не претендуют на то, чтобы им быть.

Так что читайте символы правильно!

Словен и рус. Непохожие близнецы

Мы ужасали дикой волей мир,

Горя зловеще, там и здесь, зарницей:

Пред нами Дарий отступил, и Кир

Был скифской на пути смирен царицей.

В. Брюсов.

«Мы – скифы!» (1916 год)

Собственно, что мы знаем о Рюрике? Из учебника в учебник кочует плохо переведенный текст летописи о «призванных на Русь варягах». В последнее время он хотя бы стал вызывать споры. «Призвание» иностранцев на княжение – это добровольная потеря независимости. Вернее, это в нашем, современном сознании так, но так ли это было во времена Рюрика?

Исландские королевские саги, в частности «Сага об Инглинах», дают обильный материал, показывающий, что важным организующим принципом институтов власти в скандинавских странах был династийно-родовой принцип. В ряде случаев, когда интересы различных родов вступали в непреодолимое противоречие (сегодня подобное можно наблюдать, например, в кавказских субъектах РФ), лучшим выходом было призвание авторитетной компромиссной персоны, «равноудаленной» от всех кланов. Легендарные основатели династий: боги Один, Фрейр, Ньёрд – призванные извне родоначальники, от которых вели свое происхождение последующие королевские роды Дании, Норвегии, Швеции. Кем были колонизированы эти страны? По всему получается, что Дания была колонизирована датчанами, Швеция – шведами и т. д.

После призвания Рюрика жизнь в Ладоге и Новгороде совсем не похожа на жизнь колонии. Ладога не теряет, а, напротив, приобретает могущество. Более того, она сама распространяет свое влияние вплоть до Царьграда, легко делает данниками хазар, которые прежде успешно терроризировали юный Киев.

Кем был Рюрик? На каком языке говорил? А на каком языке говорили Гостомысл и его прадед Вандал? Вопрос не праздный. В самом деле, на каком? К сожалению, единственный документ, подробно повествующий об этих событиях на русском, мы вынуждены читать даже не в списке, а в «пересказе». В пересказе, спору нет, уважаемого и достойного человека, Василия Никитьевича Татищева, но от этого текст не перестает быть всего-навсего пересказом. Мы не можем, сравнив его с подлинником, оценить, насколько пересказ точен и не вкрались ли в него ошибки, подобные «купинной» звезде. В любом случае Татищев излагает лишь версию событий. И тут надо очень внимательно отнестись к данным смежных наук. Нам на помощь снова приходят топонимика и фольклористика.

Если верить Иоакимовской летописи в изложении Татищева, то получается, что Рюрик вовсе не был основателем русского государства, поскольку нельзя основать структуру, в которую тебя «призвали». Стало быть, структура какое-то время существовала до этого. Бредовые измышления аферистов от истории о некоем «русском каганате» я прокомментирую чуть позже, а пока давайте обратимся к фольклору. Здесь у нас появляется «помощник» – «Сказание о Словене и Русе». Записан текст очень поздно, во второй половине XVII века, но – и это важно! – мы имеем около сотни списков, причем отличающихся в частностях. И эти маленькие различия позволяют говорить о некой подлинной основе.

Большое недоверие вызывают тексты, сохранившиеся в единственном экземпляре, не оставившие никаких параллелей. Равно как и сомнителен текст, переписываемый слово в слово. Легко заподозрить деятельность цензуры. Но когда текстов много и они в чем-то схожи, а в чем-то различны – есть основания полагать, что все они восходят к реальным событиям, особенно если имеют место переклички с зарубежными авторами. Арабо-персидские хронисты с XII века приводили сказания о русах и славянах (не смешивая эти понятия) с упоминанием эпонимов Рус и Славянин. Иногда средневековые авторы ретроспективно связывали русов с более ранними событиями, происходившими до VII века. С XIV столетия в западнославянском эпосе фигурируют Чех, Лех и Рус10. Заметим, все трое дали имена реальным этносам.

Таким образом, некую историческую основу «Сказание о Словене и Русе», следует признать, имеет. Оно возводит русскую государственность к… скифам. Но что собой представляли скифы в VII веке? Кого к ним могли относить? У нас в подкорке засела блоковская строка, называющая скифов азиатами и приписывающая им монголоидные черты. Так ли это было в действительности? Сотни артефактов из скифских курганов спорят с Блоком. Скифы, изображенные на гребнях и чашах, имеют ярко выраженные европеоидные черты, более того – черты, близкие к типично русским.

Итак, «Сказание…» повествует о том, как сыновья царя Скифа, братья Словен и Рус, пришли к озеру Ильмень и выстроили там два города: первый – «град великий» Словенск (вроде как Новгород?), второй – Руса (ныне Старая Русса). Однако существует вполне заслуживающая доверия гипотеза, согласно которой НОВгород получил приставку «Новый» именно относительно «Старой» Русы. Выходит, Руса была если не столицей, то по крайней мере крупным сакральным центром, символом традиции. Трудно говорить о дате ее основания, но археологи находят древние мостовые и датируют их IX–X веками. Некоторые исследователи соотносят Словенск с Изборском, что выглядит более правдоподобно. Когда закладывается город с приставкой «новый», речь идет о смене, обновлении парадигмы. Новый Йорк, Новый Орлеан, Новая Ладога, НОВОроссийск, Новый Уренгой. Что послужило причиной этого обновления и в чем оно заключалось – можно только гадать.

От Словена власть перешла к одному из его сыновей – Вандалу. Именно он «многие земли на побережье моря завоевав и народы себе покорив». У Вандала было трое сыновей: Избор, Владимир и Столпосвят, каждому из которых он выстроил по городу. В результате образованное на Ильмене государство разрослось настолько, что в его состав, помимо ильменских словен, вошли кривичи, поляне, северяне, вятичи, а также финно-угорские племена (чудь, весь, мерея, мордва, мурома). К IX веку определились три крупных военно-экономических центра, в арабских текстах той эпохи называемых Славией, Куйабой и Арсанией. Первые два, вероятнее всего, Новгород (а скорее, Ладога-Руса) и Киев. Возможно соотнесение (больше по созвучию) с правителями земель Словеном и Кием. Как звучали имена древних русов и словен в арабской огласовке мы вряд ли когда-нибудь узнаем. По поводу местонахождения Арсании ученые спорят. Одни считают, что это Рязань, другие – что Ростов, но есть версии, в которых фигурирует Смоленск, Суздаль и другие города. Однако в современной Литве имеется Аукштайтия (Aukљtaitija, от лит. Aukљtas – «высокий») – этнографическая область на северо-востоке страны. Название можно дословно перевести как «верхняя земля». Попробуйте заставить араба произнести столь трудный топоним. Может, и получится что-то похожее. Впрочем, к Литве надо отнестись повнимательнее. Причем даже не столько к ней самой, сколько к ее языку. Он может стать ключом ко многим загадкам.

Среди современных языков литовский наиболее близок праиндоевропейскому и потому представляет значительный интерес для лингвистов. На неком праязыке, сходном с литовским, и могли говорить Словен, Рус и Вандал.

Источники упоминают князя Буревоя. Практически это последний правитель перед Рюриком, имеющий имя. Гостомысл – не имя, а скорее прозвище, причем уничижительное: «гостям»-иноземцам – «мыслящий»-сочувствующий. Практически «предатель». Прозвище взято из новгородской летописи, а, как известно, новгородский князь Вадим претендовал на пост, занятый впоследствии Рюриком. Так что смешение Буревоя и Гостомысла вполне вероятно. Таким образом, Вандал Гостомыслу-Буревою не прадед, а дед.

Длительное соперничество со свеями (викингами?) привело русов к победе: «сего ради вси окольны чтяху его, и дары и дани дающе, купуя миръ отъ него, многи же Князи отъ далекихъ странъ прихождаху моремъ и землею послушати мудрости, и видѣти судъ его, и просити совѣта и ученїя его, яко тѣмъ прославися всюду. Сего ради все близкие народы чтили его и дары и дани давали, покупая мир от него. Многие же князи от далеких стран приходили морем и землею послушать мудрости, и видеть суд его, и просить совета и учения его, так как тем прославился всюду»11. Но за этот мир пришлось заплатить дорогую цену. Все наследники Буревоя-Гостомысла по мужской линии пали в многочисленных битвах. В государстве, находящемся на пике своего могущества, разразился династический кризис.

Так что считать Рюрика основателем государства никак нельзя. Это преемник династии Словена – Вандала – Буревоя. Можно говорить лишь о продолжении государственного строительства, причем об успешном продолжении. Камень преткновения здесь лишь в том, что Рюрик (как и Вадим) – наследник по женской линии. И только-то. Романовы наследуют престол по женской линии с 1730 года, но никому не приходит в голову назвать, например, Карла Петера Ульриха Гольштейн-Готторпского (Петра III) «варягом», а тем более усомниться в его праве на престол! В Рюрике же совершенно законно течет кровь Словена и Скифа. Так что скифы-то мы скифы, но совсем не те, каких рисовали Блок и Васнецов. И история русов куда древнее.

Вот тут мы, кажется, начинаем понимать, за что поплатился Татищев! На фоне теряющейся в веках ветви рода Рюриковичей, а точнее Словенов, Романовы выглядели довольно жалко. Романовские памятники «1000-летия России» можно считать сознательной попыткой «урезать», «оскопить» исторических конкурентов. Рюрик стал последним, на ком можно было остановиться. Апелляция к Словену и Русу оказалась бы слишком древней, апелляция, допустим, к Ивану III – просто смехотворной. Пришлось искать компромисс. Но не надо думать, что со смертью Татищева опасность неожиданных «открытий» рассеялась. Интеллектуалы еще долго помнили, откуда есть пошла Русская земля.

Так! – весь я не умру, но часть меня большая,

От тлена убежав, по смерти станет жить,

И слава возрастет моя, не увядая,

Доколь Славянов род вселенна будет чтить.

Эти строки написал Гавриил Державин в 1796 году. Любопытно, что в оригинале – по крайней мере в просто-таки монументальном издании сочинений Державина под редакцией Я. Грота (1864–1883) – «Славянов» пишется с заглавной буквы. И сам Грот отмечает «неправильность формы» «Славяновъ», объясняя это поэтическими изысками. Но ведь это можно и, скорее всего, следует прочитать как «род, берущий начало от Славяна/Словена)»12. Неужели наипридворнейший из наипридворных Гавриил Романович тоже сочувствовал («мыслил») варягам?

Все-таки поэты – очень скользкий народ. Наверное, поэтому их так недолюбливают монархи. И вроде как накормлен, обласкан, и условия созданы: сиди себе, рисуй плакаты. А вот на тебе! Не преминет какую-нибудь двусмысленность подпустить. Но это лирика. А что скажут историки?

А историки, скорее всего, рассмотрят политический контекст эпохи и заметят, что конец XVII – начало XIX века в России – как раз время, когда оформляется романовская концепция российского панславизма. Провальная концепция, как окажется в результате, но на тот момент результат еще не очевиден. Идея поставить великороссов во главе славянского мира кажется весьма перспективной. Это уже потом станет ясно, что славянский мир неоднороден, что поляки, чехи, хорваты, словенцы скорее предпочтут немецкий патронат, а не имперские объятия «святой Руси», что минчанам дорого воспоминание о Магдебургском праве и среди горожан не найдется ни одного желающего разбирать старинную ратушу, которая, по мнению Александра II, закрывает вид на кафедральный собор. Но все это будет позже. А пока какая, в сущности, разница, ведь все они братья. Ну не Рус, так брат его Словен. Но неточности в таких вопросах дорого обходятся народам.

Принимая за основу версию о русах как о самодостаточном племени наряду с полянами, древлянами и вятичами, мы раз и навсегда закрываем бессмысленную, достойную дегенератов полемику относительно употребления слова «русский» как прилагательного. Раз нет народа, называющего себя «русами», а есть только лишь прилагательное, то и никакой правосубъектности сей народ не достоин. Ан нет, врете, господа! Есть такой народ!

На вопрос «Кто же мы?» пытается ответить Юрий Петухов в книге «Тайны древних русов»: «…на карте нынешней Европы можно найти тысячи и даже десятки тысяч тех неизгладимых следов, что оставили наши прямые предки в местах своего обитания. Да, те, кого принято называть славянами, славянорусами, венедами и т. д, а если быть более точными, просто русами, чувствовали себя на всей территории Европы как дома. Европа и была их домом, Европа была нашим домом, нашей родиной – мы просто забыли об этом. Но топонимика помнит. Исторические хроники и летописи можно исказить, дополнить, переписать. Но невозможно выправить и переиначить сотни тысяч названий городов, сел, рек, ручьев, озер, равнин, лесов, болот, гор. Невозможно абсолютно переделать язык народа. И потому для нынешнего историка-исследователя основным инструментом является именно лингвистика, и шире того, все, что связано со словом. <…>употребляя слова «Германия», «германский», «германцы» в совершенно определенном значении, имея в виду немцев. Но сами немцы называют себя «дойче». Откуда же появился этноним «германцы»? И что он означает на самом деле? «Германцами», а точнее, «германами», называли северных варваров римские историки и более поздние раннесредневековые хроникеры, писавшие на латыни. Подразумевали ли они под «германами» подлинных немцев, «дойче»? Нет. По той простой причине, что «дойче»-немцы не проживали в те времена в Центральной и Восточной Европе, на землях нынешней Германии. Там проживали племена русов-венедов, трансформировавшихся в хрониках в «вандалов» (выделено мной. – М. С. ), и других русов… Вышесказанное однозначно подтверждается топонимикой Европы, а также совершенно четкими указаниями средневековых хроникеров (см. Мавро Орбини и др.), которые писали прямо, что Европу заселяли те, кого позже стали обозначать этнонимом «славяне». Так почему же римляне называли славян-русов «германами»? Нам это кажется сейчас странным, потому что мы закоренели в одной из многовековых ошибок (или предвзятостей). Для римлян же все было понятно и ясно. Они называли северных варваров по одному из их собственных самоназваний, добавляя лишь слово «манны» – «люди», то есть «гер-люди» или «люди, зовущие себя «гер» Слово «херр», то есть «человек, мужчина, господин», у немцев появилось сравнительно поздно, и под влиянием русов. Лингвистика исключает возможность вхождения этого слова в двухчастное «германы». К тому же здесь получается явная тавтология, «люди-люди», которой образованные римские ученые-историки себе бы не позволили. Само слово «гер-» имеет основой своей русское «яр-», «ар-», то есть «ярый, ярий, арий», не требующее для нас, русскоязычных, никакого перевода. В средневековую латынь, как и в латынь римлян, слово «яр-» трансформируется однозначно как «гер-» (хронисты, к примеру, записывают славянское божество Яровита «Геровитом» и т. д., такой переход полностью отвечает строжайшим и неукоснительным правилам точной науки лингвистики). Мы получаем исходное «яр-люди», или «люди», назвавшие себя «ярами», «яриями», «ариями»13.

Здесь надо сделать несколько замечаний. Ряд исследователей, вслед за искателями «потерянной были», раздают славянство направо и налево. Они договариваются до того, что «германцы» вытеснили «славян» с их исконных территорий. Но, по сути, на момент призвания Рюрика, а тем более во времена Словена и Руса никаких общностей, называемых «славяне» или «германцы», не существовало. Это более поздние понятия, которые возникли в результате сложных этнокультурных и этногенетических процессов, в значительной степени связанных с распространением той или иной версии христианского влияния. Были племенные союзы, которые в дальнейшем послужили основой для народов, условно относимых к славянам и германцам. Не было «замещения» русов и тем более славян германцами. Просто одна группа племен, некогда близких и культурно, и этнически, стала называться германцами, а другая – славяно-русами. Переселившись на восток, русы смешались со славянскими племенами, став основой для современных русских, украинцев, белорусов. Таким образом, если русы и славяне братья, то русы и п-руссы – это фактически один народ.

Тут самое время задуматься о масштабе трагедии, разыгравшейся в этих краях в XX веке. А казалось бы, велика ли разница? Просто один этноним употребили не вполне по-научному корректно. В последнее время развелось такое количество «арийцев», что диву даешься. В «арийцы», не уточняя самого понятия «ариец», записывают и казахов, и иранцев, и даже цыган, причем при определении данного слова возникает чудовищная путаница, которая усугубляется на фоне звучащего за кадром голоса Копеляна: «Истинный ариец, характер нордический, выдержанный…» При этом во многих случаях предлагаются совершенно фантастические этимологии, как правило, выводимые неспециалистами или, хуже того, недобросовестными специалистами. Как я уже говорил, любая реконструкция, касающаяся столь древних событий, остается гипотезой. Юрий Петухов демонстрирует пример корректного обоснования гипотезы. Действительно, jar– при определенных условиях может трансформироваться в herr-. Нужно понимать, что из чего получиться может, а что из чего – нет.

Мне доводилось встречать «работы» – причем активно тиражируемые и даже популярные, – где указываются настолько нелепые этимологии, что просто поражаешься, как такое могут продуцировать мозги людей, умеющих читать и писать. Попадаются, например, подобные перлы: «Слово «иго» (а по игу-то, поверьте, у меня достаточно корреспонденции. – М. С .) произошло вследствие звукоподражания (?) крика, которым всадник понукал коня идти галопом». Уважаемый «коллега», вероятно, забыл, что в детстве погонял деревянную лошадку кличем не «иго», а «и-го-го»! Тут явная отсылка к китайской игре «го». Так что «иго» (монгольских татар) на самом деле было игом китайским. Китайские баскаки всех заставляли играть в го – собственно, в этом иго и заключалось. А если серьезно, то корень *jugom очень древний, праиндоевропейский, и дословно он означает «соединение» «упряжь», откуда происходит прагерм. *jukan и др. – англ. geoc – «хомут, ярмо», англ. yoke – то же, праслав. *jъgo, позднее *jьgo, откуда др. – русск. и ст. – слав. иго, русск. иго, сербск. – церк. – слав. Ижеса (мн.), болг. иго, словенск. igô, igêsa, ižêsа, чешск. jho, польск. igo, а также jugо – «перекладина у саней», кашубск. jigœ, полабск. jеigü14.

А, скажем, этимологию исконно общеславянского слова «конь» выводят от «древнемонгольского» (?!) КУН (?!). Когда делаются подобные заявления, сразу же хочется задать авторам вопрос: «В результате каких фонетических процессов это произошло»? (Это ведь еще надо умудриться на основании источников, которых в природе нет, поскольку монгольский язык не имел письменности до начала XX века, реконструировать процессы, происходившие в языке, и определить их «древность».) Либо такие «специалисты» не имеют ни малейшего представления о фонетике, либо сознательно вводят читателей в заблуждение. Обратимся к авторитетному лингвисту Максу Фасмеру: слово «конь» происходит от праслав. формы *konjь, от которой в числе прочего произошли ст. – слав. конь (др. – греч. ιππος), русск., белор. конь , укр. кінь (род. п. коня́), болг. конят, сербохорв. ко̀њ (род. п. ко̀ња), словенск. kònj (род. п. kónja), чешск. kůň (род. п. koně), словацк. kôň, польск. koń, в. – луж. kóń. Из *komnь, от древнего *kobnь; ср. «кобыла, комонь»15. Здесь можно вспомнить пушкинское «Люди, на конь! Эй, живее!» («Сказка о царе Салтане»). Поэт употребляет устаревшую форму как исконно русскую.

Балует публику забавными этимологиями и большой «специалист» по «русской старине» и искатель «потерянной были» Михаил Задорнов: «Волга в старину называлась Ра, и отсюда происходит наше славянское (?) У-РА». Это могло бы считаться, и многими считается, даже «патриотичным», но Волга «в старину» не называлась Ра. Да, есть некая река Rha, которая упоминается в римских хрониках (и только там!), и не факт, что это Волга. Кроме того, я почему-то практически уверен, что основной массе русских в те годы не доводилось читать римские хроники. Геродот упоминает реку «Оар», протекающую по просторам Руси, но у него она впадает в Меотиду (Азовское море). Имеются попытки возвести название «Ра» («Рав») к персидским корням, что несколько странно. При чем тут персы? Не лучше ли спросить у хозяев, у народов, которые с незапамятных времен проживали по берегам реки? Как-то ведь они ее называли!

Русское название «Волга» (ст. – слав. «Вльга») произошло от праславянского *Vьlga, ср. «во́лглый – волога – влага». То есть просто «вода», «река». Что в те времена было весьма распространено. Древние люди вообще были бесхитростны. Море они называли морем, реку – рекой, гору – горой. И сохранившееся наименование обычно указывает на то, какой народ впервые назвал реку рекой, то есть живет/жил в этих краях исконно. За славянское происхождение названия говорит наличие рек Влга в Чехии и Вильга в Польше16. Чешская Влтава, хотя «официальной» считается германоязычная версия, в раннем средневековье писалась как Wultha, но и современный вариант Vьltava также вполне гармонирует с праславянским. К этой же корневой системе, скорее всего, принадлежит и Волхов (тоже река, и не такая уж маленькая), хотя он созвучен слову «волхв». Но именно созвучен. Такая этимология очень сомнительна. «Волхв», вероятно, имеет один корень со словом «волк», а это тотемное животное протославян (нёвров, по Геродоту). Оборотни-волхвы упоминаются и в славянских, и в германских источниках. Что еще раз заставляет нас искать общих предков у славян и у германцев, поскольку в высшей степени сомнительна общность мифологии у далеких неродственных народов.

Добавлю, что ни у одного из народов, исконно проживающих по берегам Волги, нет ничего даже близко похожего на «Ра» (ср. современные названия: башк. «Иҙел», тат. «Идел», каз. «Еділ», чуваш. «Атӑл», калм. «Иҗл»). Современное марийское «Юл» восходит к тат. «Елга» (что характерно, это опять же «река, ручей»). Допустима также этимология от тат. «Юл» – «путь», и это понятно: река в Средние века была важной транспортной артерией. (В 2012 году вышла интересная работа А. П. Пасхалова «Удивительная этимология», посвященная топонимике России, и в частности гидронимике, в которой автор очень взвешенно и доказательно разрушает множество нелепых мифов.)

Кстати, восклицание «Ура!» вовсе не русское, и не славянское. Уже предвижу моторную активность и обильное слюноотделение у «тюркологов»: «Татарское!» Да вот нет, увы и ах. В русской армии этот клич появился при… Петре I, и то сам царь предпочитал польское «Виват!». А впервые – и это задокументировано официально – русские полки кричали «Ура!» на коронации Екатерины II. Есть легенда, согласно которой Петр услышал клич во время атаки калмыцкой конницы, которая с криком «Уралан!» рассеяла шведов. Так царю понравилось это слово, что он повелел кричать «Ура!» и всем русским тоже. Тут вызывает недоумение несколько моментов. Если клич был привнесен во времена Золотой Орды, то почему Петр Алексеевич впервые услышал только в день Полтавского сражения? Если калмыки кричали «Уралан!», то почему царь приказал использовать только первую часть клича и «отредактировал» вторую? И главное – как объяснить, что этот клич в том или ином виде существует у большинства европейских народов (нем. hurra, англ. Hurrah или huzzah, hooah, фр. Hurrah и др.)? Может, имеет место как раз обратное заимствование: не от калмыков к русским, а от немцев, французов, англичан через русских к калмыкам, татарам, башкирам? Тогда «Уралан!» – это европейское «Ура!» в калмыцкой огласовке. Забавно, что «Википедия», например, в качестве примера использования «Ура!» монгольскими татарами приводит все тот же фантастический текст В. Яна. Что и говорить, «авторитетное» свидетельство! Но о том, что «монгольские татары» дошли аж до Туманного Альбиона, никакой Ян еще не додумался.

Со времен Ломоносова как малонаучную и недобросовестную заклеймили так называемую норманнскую теорию. При большевиках как карикатурное ее отражение появляется теория евразийская. Но «норманнофилы» куда ближе к истине: они хотя бы «интерпретируют», пусть и коряво, реальные факты, тогда как «тюркофилы»-евразийцы оперируют чистой фантастикой. А уж «интерпретируют» ее и вовсе ненаучно, порождая в свою очередь варианты в виде задорновского «У-РА!». Хотя с юмориста что спросишь? Работа у него такая – шутить.

Но вернемся к предмету нашего исследования. Что нам дают этимологические изыскания? А вот что. Если «Волга – Волхов – Вильга – Влтава» являются однокоренными гидронимами, то и народ, который их назвал, обитал на огромном пространстве от Волги до Эльбы (территория, почти вдвое превосходящая Священную Римскую империю Оттона I;), имел один язык и единое государство, единое культурное поле. Если внимательно проследить развитие Священной Римской империи, мы увидим, что она очень активно развивалась на Запад и практически не развивалась на Восток. Это могло быть только в одном случае: если на Востоке существовал равный по силам сосед. (Замечу, что Оттон I – младший современник, а то и родственник Вещего Олега и Игоря Рюриковича.) Из всего этого следует, что государство у древних русов возникло никак не позже, чем у германцев, вернее, у тех, кого мы сегодня называем германцами. О какой, простите, «колонизации с Запада» может идти речь?

Мать городов русских. Кто отец?

Без варягов управлялись

С печенежской мы страной.

И Византию громили,

И с косогов брали дань,

И всех били киевляне,

Как нас бьют теперь самих!

Вот как жили при Аскольде

Наши деды и отцы!

Из арии Неизвестного (опера А. Н. Верстовского «Аскольдова могила», либретто М. Н. Загоскина, 1835 год)

Один из самых захватывающих сюжетов за всю историю Древней Руси, оставивших заметный след в культурной традиции, – соперничество дружинников Рюрика за Киев. История, леденящая кровь, как и все остальные, и столь же полная загадок. Наиболее актуальный ее аспект для современной публики, готовящейся к развитию событий по иранскому сценарию, – так называемое Аскольдово крещение.

Для начала скажем пару слов об особенностях древнерусского градостроительства, и в частности о деревянных и «древо-земляных» укреплениях. Это позволит лучше разобраться с предметом исследования. Из школьного курса истории мы знаем, что деревянные фортификационные сооружения очень ненадежны. Они, знаете ли, горят. И действительно, это подтверждает наш личный эмпирический опыт. Дерево и вправду горит. Особенно печальной была судьба деревянной фортификации в годы пресловутого «татаро-монгольского» нашествия. Монгольские татары поджигали стены, и они сгорали за считаные секунды. Это зачастую подается едва ли не как главная причина «победоносного шествия» врагов по городам и весям Руси. Бредовая концепция тиражируется множеством анимационных и игровых кинофильмов, часть которых стала классикой. И вроде бы все логично, но вот в чем незадача-то… Огонь в те времена был известен только монгольским татарам. А свеи, даны, половцы, греки, хазары и кто угодно еще, да и сами русичи, ходившие друг на друга с периодичностью в год-два, ничегошеньки не знали о том, что дерево, представьте себе, горит, и, как последние олигофрены, строили из него крепости. Первое упоминание, например, Копорской крепости связано с немецкими рыцарями (тоже те еще дураки!), которые возвели «деревянный замок», а случилось это аж в 1240 году17. Что-то тут не клеится. То есть клеится, если, полагаясь на мультфильмы и фантазию автора «Батыя», считать, что создавались эти сооружения в одно бревно (по аналогии с кладкой в один кирпич). На самом же деле все было несколько иначе.

Действительно, на Руси, да и вообще в Европе, было известно такое полевое укрепление, как частокол из закопанных в землю и заостренных сверху бревен, но оно являлось вспомогательным. Ни один безумец не стал бы так строить городские стены. Бревенчатая стена выполняла лишь роль своеобразной неснимаемой опалубки. То есть деревянная часть крепостной стены представляла собой полую конструкцию типа колодца-пятистенка, куда забивалась… земля. Как правило, вынутая из рва под стеной. Подобная «модульная» конструкция позволяет в кратчайшие сроки создать стену любой разумной протяженности и конфигурации, представляющую серьезную преграду для врага.

Все знают, насколько прочны грунтовые пешеходные дорожки. Их не размывают дожди и с трудом распахивает трактор. В Гатчине, на берегу Черного озера, уже более 220 лет (построен в 1799 году архитектором Н. А. Львовым) стоит землебитный Приоратский дворец. За свою долгую жизнь он ни разу не реставрировался. В дни Великой Отечественной войны здесь шли ожесточенные бои. От снарядов и авиабомб рушились даже массивные каменные постройки, а этот замок выстоял. Русский архитектор сумел подобрать такой состав землебита, что он до сих пор соперничает с железобетоном.

«Колодцевая» технология возведения стен сохранилась до наших дней, только функцию деревянной опалубки теперь выполняет кирпичная кладка, а так называемая «забутка», или заполнение полостей, осуществляется посредством бетонной смеси (часто с крупным камнем или щебнем).

Дерево, кстати, тоже подбиралось не лишь бы какое, а малогорючее и не слишком поддающееся гниению, например осина, которая и сегодня считается наиболее пригодным материалом для колодезных срубов. В деревнях можно услышать прибаутку «Осина не горит без керосина».

Так что, по большому счету, различие между каменным укреплением и древо-земляным с точки зрения возможностей для отражения агрессии очень невелико. Древо-земляная крепость даже имеет определенные преимущества: она быстрее возводится. Посетите музей ВОВ на Поклонной горе. Там значительная часть экспозиции уделена полевым укреплениям: траншеям, блиндажам и пр. На табличке у каждого экспоната указано время, требуемое для постройки, и число военных строителей. Счет времени идет на часы, потребность в людях – до двух-трех десятков. И, если внимательно присмотреться, можно увидеть много общего между этой технологией и той, которую я описываю. Только в XX веке укрепления зарывались в землю, а в X – возвышались над ней. Стоит ли говорить, что «технологии» ведения войны за десять столетий сильно изменились, но даже сейчас «древо-земляная» крепость не потеряла значения. Единственное существенное преимущество камня – долговечность.

Итак, каменные крепости возводили далеко не сразу вовсе не потому, что камень класть не умели, и не потому, что эта технология «пришла к славянам из Европы» (вариант – из Византии!), а потому, что потребности не было. Когда же появлялась необходимость не просто решить конкретную тактическую задачу, а обосноваться на века, когда крепость приобретала ключевое значение, становилась опорным пунктом княжества, точкой притяжения купцов и мастеровых, тогда возводился каменный город, причем все больше на месте древо-земляного. Действительно, внешнюю оболочку можно поджечь, но, во-первых, не искрой от ZIPPO «со стразой», а во-вторых, никакой безоговорочной победы это не даст. В крепости обычно имелись специальные команды, поддерживающие внешний периметр в состоянии надлежащей влажности, а выгорание даже значительной части опалубки еще не гарантировало обрушения стены. Если же враг повреждал стену настолько, что ее следовало отремонтировать, находились бригады плотников, которые, как только опасность захвата исчезала, восстанавливали исходное положение за пару недель. Появление каменного кремля означало отнюдь не освоение прогрессивных технологий, а повышение статуса города (например, переезд княжеского двора).

Таким образом, по древним следам каменной кладки (при правильной ее датировке!) можно догадаться, какой город доминировал в то или иное время. Так, согласно ПВЛ первый каменный дом в Киеве (причем именно жилой дом, «терем») был построен в 945 году, то есть в год смерти сына Рюрика – Игоря. «идѣже есть дворъ демьстиков за св. Бцею над горою двор теремный, бѣ бо ту терем каменъ»18 («Позади Десятинной церкви Святой Богородицы был теремной двор, и там каменный терем»). Исследователи считают остатками этого терема обнаруженные в 1907–1908 годах бутовые кладки, развалы камней и плинфы (керамические напольные плиты; от греч. πλίνθος – «плита»), что само по себе еще не является доказательством. Надо полагать, стены церкви Пресвятой Богородицы на тот момент были деревянными. Почему же русы так халатно относились к собственной безопасности: терем – каменный, а крепостные стены деревянные?

В Киеве перед археологами вообще встает множество вопросов, способных поставить в тупик. В культурном слое IX–X веков остались буквально отдельные камни, и с их датировкой есть серьезные проблемы. Судить по ним о постройках очень затруднительно. Некоторые историки считают это следствием того, что русские феодалы не любили жить в каменных постройках (?!). Такие вот они русские феодалы – все не как у людей. Кстати, саму Десятинную церковь, если верить источникам, спустя почти полстолетия все-таки решили возвести из камня и даже вызвали для этого «мастеры из грек». Культурный слой XI–XII веков сохранился лучше, так что архитектура времен Ярослава Мудрого изучена достаточно полно. Конечно же, следует упомянуть киевский Софийский собор, возведенный в 1037–1044 годах и хорошо сохранивший под достройками первоначальные формы. Он подробно исследован учеными. Но и здесь не обошлось без споров. Одни специалисты обнаруживали в соборе традиции деревянного зодчества, другие отрицали это, некоторые отмечали близость к романской архитектуре, но все сходились на мысли, что аналогов киевскому собору в мире нет.

Как бы то ни было, упомянутая церковь Пресвятой Богородицы простояла почти 250 лет, пока в 1240 году (в том же, когда «просвещенные» немецкие рыцари возвели деревянную крепость в Копорье) далекие предки Тараса Бульбы не выжгли Киев подчистую [1] . Этот год стал переломным в истории города. Каким таким напалмом жгли казачки Мать городов русских, что оказались напрочь уничтожены все каменные постройки, – тайна сия велика есть. Но серьезные находки, свидетельствующие о величии города, появляются лишь после этой даты.

Теперь обратимся к легенде об Аскольде, о том, как он плыл на лодьях по широкому Днепру, и о том, как в одном из поселений, расположенных на высоком правом берегу, люди, которые вышли ему навстречу, на вопрос «Кто вы и чей это град?» ответили: «Град сей Киев, а платим мы дань хазарам». Да, получается история-то вполне достоверная. Киев на момент появления дружины Аскольда был относительно небольшим полянским поселением, Аскольд, взяв его под защиту, присоединил к тогдашней Руси и «остался княжить в Киеве».

Об Аскольде, как и о Рюрике, до нас дошло не так уж много свидетельств. Летопись упоминает еще и некоего Дира, хотя в большинстве источников, которые повествуют о воинских подвигах дружины, отправленной Рюриком на Царьград, командир у нее один. Вот что пишет один из наиболее авторитетных советских исследователей Киевской Руси Б. А. Рыбаков: «…личность князя Дира нам не понятна. Чувствуется, что его имя искусственно присоединено к Оскольду, потому что при описании их совместных действий грамматическая форма дает нам одиночное, а не двойное число, как это должно было бы быть при описании совместных действий двоих лиц»19. Возможно, имеет место, как и в Иоакимовской летописи, ошибочное прочтение имени Аскольд/Оскольд/Скальд – Hoskuldr (Аскольд + Дир). Было бы чрезвычайно интересно провести раскопки в Угорском урочище, где, по легенде, находится могила одного из первых правителей Киева. Возможно, они дали бы какие-то ответы. Но место это так активно застраивалось и перестраивалось аж с XV века, что рассчитывать на сенсацию не приходится.

С Аскольдом еще больше тайн, чем с Рюриком. Если о последнем мы хотя бы можем с определенной долей уверенности сказать, что он варяг (не до конца понятный этноним, но есть основания полагать, что он тождественен этнониму «рус», подробнее об этом читайте ниже), то про Аскольда ничего не известно. Неясны и его взаимоотношения с Рюриком. Во 2-й Псковской летописи, довольно поздней, сказано: «А князи вта лета бяху на Рускои земли; От Варяговъ 3 князя, первому имя Скалдъ, а дроугому Дир, а третьему Рюрик…»20 Но в ПВЛ встречается такой пассаж: «И бяста у него два мужа, не племени его, но боярина»21. Имена бояр летопись не указывает, но по контексту (поход на Царьград, княжение в Киеве) принято считать, что это Аскольд и Дир. В то же время в ПВЛ говорится, что после смерти Кия, Щека и Хорива их потомки княжили у полян: «И по сихъ братьи держати почаша родъ ихъ княженьє в Поляхъ». Вообще-то, странно, что вот так, «с улицы» пришел некто (а ведь по Днепру, наверное, не только лодьи Аскольда плавали) и ему говорят: «Нами некому править, но дань мы платим. Сможешь доказать, что ты круче, – будем платить тебе». Для того чтобы с тобой так разговаривали, нужны основания. Какие?

В сентябре 1835 года на сцене московского Большого театра состоялась премьера оперы «Аскольдова могила». Автор музыки Алексей Николаевич Верстовский – видный чиновник от культуры. (Употребляя слово «чиновник» в данном случае, я не имею в виду ничего плохого. В России XIX века вполне встречались честные чиновники, озабоченные делами государственной службы, и служба Верстовского, как оказалось по факту, была русской культуре только на пользу.) Его можно отнести к композиторам-романтикам наряду с Карлом Вебером, Феликсом Мендельсоном-Бартольди, Робертом Шуманом, ранним Вагнером. Автор либретто – тоже человек не случайный: известный историк, маститый писатель, директор московской Оружейной палаты Михаил Николаевич Загоскин. Очень грустно, что его имя у широкой российской публики ассоциируется не с 29 томами романов, повестей, рассказов и пьес, а с несколькими проходными строками из гоголевского «Ревизора»:

«Анна Андреевна . Так, верно, и «Юрий Милославский» ваше сочинение?

Хлестаков . Да, это мое сочинение.

Марья Антоновна . Ах, маменька, там написано, что это господина Загоскина сочинение.

Анна Андреевна. Ну вот: я и знала, что даже здесь будешь спорить.

Хлестаков. Ах да, это правда, это точно Загоскина; а вот есть другой «Юрий Милославский», так тот уж мой.

К сведению, «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» – первый русский исторический роман, одна из популярнейших книг в России XIX века: только при жизни автора она издавалась восемь раз. Роман был переведен на шесть иностранных языков. Но мы предпочитаем изучать историю по Пикулю и Радзинскому…

Кстати, «Аскольдова могила» выдержала более 400 представлений и, пожалуй, была самой популярной русской оперой XIX столетия. Тема для нее, можно сказать, выбрана «опасная». В опере сталкиваются и борются две культуры: языческая, ассоциирующаяся почему-то с Аскольдом, и, как несложно догадаться, поздняя христианская. В наши дни оба автора, весьма вероятно, пилили бы лес где-нибудь в Мордовии или как минимум выплачивали бы солидные штрафы. Однако сейчас речь не об этом, а о том, что для Загоскина (вернее, для его героев) Аскольд был язычником, но не был варягом. Неизвестный (язычник) противопоставляет «Аскольдовы времена» эпохе воцарившегося христианства, при этом «варягов» он также не жалует.

Конечно же, оперу, как и ее литературную основу, нельзя считать историческим документом, но определенные стереотипы восприятия она передает. А эти стереотипы вполне поддаются исследованию.

Попробуем предположить, что Аскольд сам из полян либо из какого-то народа, более близкого и понятного полянам, чем варяги. Почему он похоронен в Угорском урочище? Та же ПВЛ сообщает, что в те времена в Киеве обитали угры, и как раз это урочище было местом их «компактного проживания». За эту тему (Аскольд – мадьяр) охотно ухватился Длугош, который, безусловно, руководствовался очевидной политической подоплекой. Но что, если часть дружины Рюрика действительно составляли финно-угры? В ладожских курганах ведь присутствуют финские захоронения, хотя и не столь многочисленные, как славянские и скандинавские.

Вероятно, Аскольд считался Рюриковым наместником, но то ли попытался затеять свою, независимую от Рюрика, игру, то ли просто «зарвался», как нередко случается. Зачем-то же Олег показывал ему Игоря – сына Рюрика? Это весьма логичное действие по тем временам: вот, смотри, твой сюзерен, легитимный наследник престола, а ты думал, что Рюрик погиб, не оставив наследника, и теперь ты сам по себе? Нет, дорогой, власть крепка, и будь добр ей подчиниться! А не подчинился – вот тебе сталь промеж ребер! И тут Олег произносит сакраментальную фразу: «И сѣде Олег княжа въ Киевѣ, и рече Олегъ: «Се буди мати градомъ руськимъ»22. Странное заявление после убийства местного князя, тем более что «города русские» уже вполне себе существуют. Зачем им «мать» задним числом? А вот если речь идет об изменении статуса города, о его включении в империю на равных правах с другими, и даже более того, на неких исключительных правах – фраза становится более понятной. Ход совершенно закономерный – перенос столицы поближе к геополитическим интересам князя. Не то же ли сделал в свое время Петр Великий? («Отсель грозить мы будем Византии!»)

При таком раскладе Аскольда можно считать первым «самостийным украинцем», павшим для «священної причини незалежності».

В 1982 году отмечалось 1500-летие Киева. Большую роль в обосновании этой даты сыграли работы цитируемого выше академика Б. А. Рыбакова, в чьих благих намерениях сомневаться не приходится. Но тут я позволю себе употребить еще одну гоголевскую фразу: «Оно, конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?» Антинорманизм, унаследованный Борисом Александровичем от Ломоносова, сыграл злую шутку: споря с теорией пришлых варягов, он волей-неволей «удревнил» Киев. По мнению другого не менее уважаемого историка, профессора Л. С. Клейна, Рыбаков «…углубил Киев на полтысячелетия (приписав его основание к концу V в.), хотя как археолог он должен был бы знать, что в Киеве нет славянского культурного слоя древнее IX в.»23.

Вынужден с ним согласиться. Хотя… смотря что считать моментом основания? Если надежные свидетельства о первом поселении, то тут археологи, наверное, докопаются до верхнего палеолита.

Как странно получается: только что я доказывал невероятную древность русского государства, а тут вдруг «оттяпал» полтысячи лет у Киева. Разве древность Киева не лучшее доказательство величия триединой русской нации: великороссов, малороссов, белорусов? Увы, нет, и ниже вы поймете почему. А пока замечу лишь одно: ложь и подтасовки в науке никогда не приводили к благу, какими бы светлыми идеалами ни руководствовались фальсификаторы.

Впрочем, на Киеве свет клином не сошелся. Сам Киев, может, и не такой уж древний, но в IX веке упоминается как минимум два десятка русских городов: Русса, Галич, Туров, Изборск, Новгород, Полоцк (этот еще и с Киевом посоперничает в части «столичности»). Вспомним, что Всеслав Брячиславич не считал Киевский престол завидным приобретением [2] . Особняком в этом списке стоит Гнёздово (легендарный Великоград) – уникальный археологический памятник, свидетельствующий о крупном поселении, даже о своеобразной «городской агломерации» недалеко от современного Смоленска (интересно сходство с названием польского города Гнезно, где работал Воланский). Агломерация Гнёздово занимает примерно 16 га, вокруг находится 1500 сохранившихся курганов и несколько древних поселений. По мнению археологов, раньше число курганов достигало 4000. Из городов северной Европы только Хедебю (24 га) был крупнее: Бирка – 13 га, Дублин – 12 га, Рибе – 10 га, Гданьск – 1 га. В X веке Гнёздово уже являлось большим многолюдным не только торговым, но и ремесленным городом на пути «из варяг в греки». Он располагался на волоке из Каспли в Днепр, в землях кривичей. Отсюда легко было попасть как в Черное, так и (по Западной Двине и Ловати) в Балтийское море. Антинорманисты почему-то всеми силами стремятся опровергнуть довольно очевидный факт: Русское государство развивалось по вектору Северо-Запад – Юго-Восток, Северо-Запад – Юг. Степи, населенные воинственными кочевниками, не лучшее место для установления государственности. Для колонизации (обложения данью) – еще куда ни шло.

В 1919 году академик А. А. Шахматов [3] выдвинул гипотезу, в которой связал князя Аскольда с Южным Приильменьем (его центром является Старая Русса). Согласно этой гипотезе Русса была первоначальной столицей Руси. (Вообще, черт возьми, логично: Русса – столица русов.) Где-то в 40-х годах IX века началось движение «скандинавской» Руси на юг, приведшее если не к основанию Киева, то по крайней мере к изменению его статуса и к формированию нового регионального центра.

Между тем с Киевом, вернее с его основателем Кием, связана еще одна легенда, имеющая отношение к предмету моего исследования. Этимология имени «Кий» возводилась ко многим языкам. Наиболее авторитетными считается его происхождение от славянского слова, означающего «палица, дубина, боевой молот» (ср.: «киянка»). Глагол «ковать» образовался от того же протокорня. В восточно-финском языке это слово может означать… змею. Ближайшая аналогия в северно-европейском эпосе – бог-кузнец Тор, который также выступает как змееборец. Согласно легенде, приводимой Рыбаковым, Кий побеждает змея, берущего с города дань девушками… Погодите-ка, где-то этот сюжет уже встречался! Да-да, «Чудо о змие» Святого Георгия, оно самое. Но подвиг Кия отличается тем, что он не символичен, а максимально конкретен и привязан к земле в прямом и переносном смыслах. Победитель запрягает змея в плуг и пашет землю, после чего появляется гигантская борозда – «Змиевы валы». Так называется обширная сеть реально существующих по сей день древних сооружений, которые находятся на берегах притоков Днепра южнее и преимущественно юго-западнее Киева. Специалисты относят их примерно к V веку нашей эры. Считается, что это сеть оборонительных сооружений, защищавших от кочевников, хотя их расположение – параллельно Днепру по линиям «Житомир – Фастов – Обухов», «Радомышль – Боярка – Украинка», «Бердичев – Белая Церковь – Корсунь-Шевченковский» – несколько обескураживает. Удар кочевников ожидался с территории современной Румынии или в те годы, получается, со стороны Римской (Византийской) империи (?), при этом обширные территории левобережья, собственно степь, населенная кочевниками, оставалась неприкрытой.

В северорусском эпосе встречается аналогичный эпизод. Змей, опрокинутый Никитой Кожемякой, молит о пощаде и предлагает разделить «землю поровну». Богатырь сковал соху в 300 пудов, запряг в нее змея и провел борозду от Киева до моря (вспомним, что Γεώργιος – это «земледелец»); затем, деля море, он убил змея и утопил его труп. Какой обширный материал предоставляет нам легендарный сюжет «о Змие»!

На гербе Киева изображен воин с мечом, ассоциирующийся с архангелом Михаилом. Но изображение архангела очень позднее – XVII век. Раньше на гербе современной столицы Украины был лук. Лук, конечно, тоже оружие, а рука, которая его держит, предполагает воина, но это совсем другой сюжет, имеющий отношение к польской шляхте. Лук также встречается на гербах Полтавы, Пинска, Пирятина и др. Но и он появился много позже описываемых событий. Самая ранняя киевская печать с надписью Sig Capi civita terra kioviae [4] датируется 1500 годом. Более половины тысячелетия прошло. Что же было до лука? Ведь что-то определенно было…

Те варяги звались русь…

– Как же, как же, – отозвался Воланд, – я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах. Он едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нету!

М. А. Булгаков. «Мастер и Маргарита» (1929–1940)

В мироощущении людей нашего времени самый надежный способ заткнуть рот нежелательному свидетелю – убить его. Мертвые молчат. Но иногда они способны многое рассказать, особенно в случаях, когда другие свидетельства потеряны либо уничтожены.

Русские курганы изобилуют свидетельствами и свидетелями, причем свидетелями резкими, непримиримыми. Им подчас невозможно возразить. Их обличения точны и быстры, как удар меча. Но тени прошлого говорят лишь с теми, кто хочет слышать, а ситуация такова, что как раз слышать-то их не хотят. Полемика о курганных раскопках не выходит за рамки узкого круга ученых. Государство от этой темы практически устранилось: кому нужны какие-то язычники, тем более «члены НАТО»? Другое дело – царская семья! Тут потребовалось мобилизовать всю мощь научного знания, хотя захоронение в Петропавловском соборе носило скорее символическое значение.

А и правда, зачем ворошить столь далекое прошлое? Какое значение оно имеет для государственности российской? Но тут встает вопрос не о прошлом, а о будущем. Самый важный вопрос: кто мы? Если мы потомки гордых воинственных варягов, сумевших возвести города, смиривших морскую стихию, основавших в непроходимых русских лесах цивилизацию, которая через тысячелетие шагнула к звездам, – будущее у нас с вами одно. Если же мы духовные наследники Византийской империи, павшей под копытами воинов ислама, – будущее совсем другое. Ну а если мы «варвары, люди второго сорта, почти что звери» – третье. Можно встретить и такое суждение: «Был знаком с воспитанниками детдома, которые не знали своих родителей, но это не помешало им стать приличными людьми, а многие из тех, кто изучил свою генеалогию до запятых, – конченые подонки». Повторюсь, дело не в прошлом. Дело в будущем. В том, какие координаты задавать. Можно стать мощной экономической и политической державой, войти в состав которой будет вожделенной мечтой половины мира. А можно – только чтобы не походить на Америку – ориентироваться на феодальные порядки, фундаментализм и диктатуру. И, чтобы не было повадно смотреть «как там у них», опустить железный занавес. Между тем слово «европеец» в нашем ментальном поле уже становится едва ли не бранным. Даже термин придуман – «вестернизация». В частности, Александр Елисеев в книге «Русские в СССР. Потерпевшие или победители» умудряется объявить элиту романовской эпохи «вестернизированной».

Возможно, Азия таит в себе неиссякаемый кладезь духовности и техник левитации, но старт Гагарина начинался в Пенемюнде, Попов оспаривает авторство «беспроволочного телеграфа» с итальянцем Маркони, а отнюдь не с Авиценной, Ломоносов основывает Московский университет после обучения в Магдебурге, а не в Синьцзяне. Давайте вычеркнем из нашего сознания все эти «бездуховные», «западные», «пидерастические» штуки?

Но наука – именно наука, а не «интуиция» и не «голоса с небес» – говорит совсем другое. Вычеркнув из русского сознания Европу, мы вычеркнем себя. И сотни мертвецов готовы свидетельствовать. Возразить им мы не сможем. Они – «сущие во гробех», выходит, живее всех живых.

Традиционно считается, что период варяжского присутствия на Руси был очень коротким – одно-два поколения. Затем они все «рассосались». Начиная с 90-х годов XX века специалисты попытались критически оценить материалы раскопок – без политического заказа на антинорманизм, а восприняв это как исключительно научную задачу. С рядом публикаций, вызвавших заметную реакцию не только в научной среде, выступила, в частности, сотрудник Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамеры) РАН, кандидат исторических наук С. Л. Санкина. Так, в статье «Роль скандинавского компонента в формировании средневекового населения русского Северо-Запада и Севера» (2005) говорится: «Сейчас не остается сомнений в том, что скандинавы участвовали в формировании населения северных и северо-западных территорий Древнерусского государства. Подтверждена скандинавская принадлежность антропологического типа населения из могильника на Земляном городище Старой Ладоги, двух групп из курганного могильника Куреваниха-2 на реке Мологе, а также могильников Канарщина, Шпаньково и Новое Заречье на Ижорском плато. Датируются эти материалы в целом XI–XIII вв. (то есть гораздо позже времени, которое историки обычно связывают с присутствием варягов на Руси. – М. С. ). Рассматриваемые группы Приладожья, Ижорского плато и Русского Севера на протяжении нескольких поколений сохраняли антропологическое, возможно, и этническое своеобразие. На примере материала из Старой Ладоги и Куреванихи-2 установлено, что внутри этих групп происходило смешение с преобладающим населением указанных регионов…»24

Следует отметить важный момент: уже в те времена наблюдалась довольно четкая дифференциация по способу погребения. Скандинавы, балты практиковали, как правило, «огненное погребение» в лодье, а христиане – классическое христианское погребение в гробах без предметов. Этим обусловлена проблема недостаточной репрезентативности выборки в ряде случаев. После огненного погребения мало что остается для последующих краниологических исследований. Помимо «измерения черепов», которое советская публицистика так не любит, существует множество позиций, на основании которых содержимое кургана можно идентифицировать по этническому признаку: детали погребального обряда, предметы, надписи и пр. В X–XI веках скандинавские вещи появляются в могильниках всего юго-восточного Приладожья, в Новгороде, Пскове и их окрестностях, в верховьях Западной Двины, в Белозерье, Полоцке, Владимирском и Суздальском ополье, в Чернигове и его окрестностях, даже в Киеве– самой южной точке русского государства. Они встречаются также в Гнёздовском могильнике и могильниках Ярославского Поволжья. Игорь Павлович Шаскольский [5] систематизировал археологические источники, связанные с норманнским вопросом, и достаточно убедительно установил степень культурного влияния норманнов, отразившегося в погребальном комплексе некоторых могильников средневековой Руси. А надо сказать, что в советское время придерживаться «особого мнения» в норманнском вопросе было небезопасно. Шаскольский считал, что наибольшее основание для поисков скандинавских черт в антропологическом облике населения дают могильник в урочище Плакун близ Старой Ладоги, Шестовицкий могильник недалеко от Чернигова, Киевский некрополь, курганы Ярославского Поволжья и Гнёздовские курганы.

В середине XX века курганы севера Руси привлекали внимание ряда исследователей (В. В. Седов25, Г. Ф. Дебец, Г. П. Зиневич, Т. И. Алексеева). Их выводы во многом противоречат тезисам Санкиной, однако дают почву для чрезвычайно интересных сопоставлений. Спор в основном ведется о степени ассимиляции. Так, большинство советских ученых настаивают на том, что «норманны» были представлены лишь в определенных социальных нишах (военное сословие, чиновничество) и очень мало взаимодействовали с земледельцами и ремесленниками. Наряду со скандинавским присутствием фиксируется и германское. Правда, исследователи оговариваются, что определять тип как «германский» (и всё!) не вполне корректно, поскольку внутри этого типа имеется довольно много групп. Вспомним, что по поводу «германцев» пишет Петухов, а также о том, что в ряде византийских источников некоторые славяно-русские племена названы «германцами», – и картина станет куда понятнее.

Например, Т. И. Алексеева, прочно стоявшая на позициях антинорманизма, тем не менее писала: «Изучение антропологического комплекса в староладожской серии на фоне изменчивости признаков в германских группах позволяет сделать заключение о германской принадлежности этой серии… хотя трудно сказать, в какой германской группе можно найти ей прямую аналогию. Таким образом, антропологические материалы свидетельствуют о пребывании норманнов в Старой Ладоге. <…>

Для ответа на вопрос о влиянии норманнов на антропологический облик населения Киевской Руси мы располагаем краниологическими данными из Шестовицкого могильника и Киевского некрополя. Черепа из Шестовицкого могильника Г. П. Зиневич относит к славянским, однако археологический комплекс дает основание предполагать их германскую принадлежность. Краниологическая серия из Шестовиц недостаточно репрезентативна (всего 20 черепов), но все же антропологические ее особенности указывают на связь с норманнами: относительная низкоголовость и высокоорбитность выражены очень сильно. По другим пропорциям лицевого отдела серия сближается со славянами. Здесь явно наблюдается смешение германских и славянских черт. В некрополе Чернигова эти особенности не отмечаются.

Киевский некрополь дает значительный краниологический материал, но так как он происходит из раскопок, произведенных в прошлом веке, дифференцировать его по обряду погребения (в деревянных гробах, в грунтовых могилах или в срубных гробницах) сейчас невозможно. Поэтому я была вынуждена сопоставить суммарную серию из Киевского некрополя с германцами. Это сопоставление дало поразительные результаты – ни одна из славянских групп не отличается в такой мере от германских, как городское население Киева (выделено мной. – М. С. ). Таким образом, следует признать, что в составе дружины киевского князя норманнов было чрезвычайно мало, коль скоро никаких следов их в антропологическом облике населения города не обнаружено»26.

Сказанное может также косвенно подтверждать версию о позднем присоединении Киева и о его роли в политическом устройстве «варяжской» Руси. Оставляя в стороне полемику о глубине и социальной базе проникновения скандинавской культуры и скандинавской крови, отметим лишь один важный факт: в Киеве скандинавов было мало либо почти не было, зато в Новгороде, Ладоге, Полоцке и даже близ Ярославля – более чем достаточно. Причем речь идет преимущественно о погребениях «элитарных»: военных, государственных и пр. Это говорит о том, что «норманны» вплоть до XIII века, то есть до первых попыток создать единое централизованное государство, оказывали значительное влияние на формирование государственности на Руси.

В ПВЛ содержится такая фраза: «Сице бо ся зваху тьи варязи русь, яко се друзи зовутся свие, друзи же урмане, анъгляне, друзи гъту, тако и си» («Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманы и англы, а еще иные готландцы, – вот так и эти прозывались»)27. Интересно, что карта, приводимая Санкиной, подтверждает присутствие всех перечисленных народов. Есть большой соблазн связать «готландцев» с голландцами, но скорее имеется в виду племя, населявшее в то время остров Готланд, – готы. Англяне – это тоже не современные «англичане», а датские племена англов, обитавшие на юге полуострова Ютландия, которые, конечно же, в известной степени повлияли на формирование этнотипа населения Британии. Собственно, отсюда и «англосаксы». А далее мы сталкиваемся с трудностью. Куда отнести слово «варяг»? Что это, этноним? Название воинской касты, полиэтничной изначально? Некое собирательное обозначение группы племен (есть квазиэтнонимы, которыми называют вроде бы очевидное понятие: «африканцы», «латиноамериканцы», «азиаты», «тюрки» (о них, родных, чуть ниже), – но которые по существу не обозначают ничего)?

Итак, этноним ли «варяги»? И да, и нет. Подобное наименование существует и в славянских языках – «казак». Это одновременно и воинское сословие, и группа субэтносов, обладающих как общими чертами, так и определенными различиями, которые позволяют вычленять из множества казаков «донцов», «терцев», «запорожцев» и пр. Надо заметить, что условия, в которых формировались оба указанных явления (варяги и казаки), во многом были схожи. Племена, проживающие в Южной Прибалтике, к которым, вероятно, относились и русы, имели собирательное наименование «варяги». Варяги, которые охотно поступали на службу к разным русским князьям, и не только русским (ПВЛ сохранила сведения о их службе «у грек»), постепенно утратили самоидентичность, слившись с военной элитой Руси, Византии, возможно, и Священной Римской империи. Так что путь «из варяг в греки» – это отнюдь не вся Русь, а лишь ее часть, а именно Киевщина и Северное Причерноморье. Применительно к так называемой Киевской Руси употреблять данное словосочетание совершенно корректно и исторично. Но Русь, оказывается, была не только Киевской.

Ряд современных исследователей отмечает, что процесс взаимовлияния Руси X столетия и Северной Европы шел достаточно активно: «Политическая история Х и начала XI века содержит множество упоминаний о связях аристократических семей Руси и Скандинавии. Из письменных источников – «Повести временных лет» и исландских саг – становится совершенно ясно, что в те времена заключались важные альянсы между скандинавами и представителями местного правящего класса в Новгороде и Киеве. Норвежский король Олаф Святой (Олаф Харальдсон, 995—1030 гг.) жил при дворе князя Ярослава Мудрого в Новгороде с момента своего изгнания из Норвегии. Вернувшись из Новгорода на родину, он погиб в битве при Стикластадире в Норвегии в 1030 году. В действительности эти два государя были свойственниками, каждый из них женился на дочери шведского короля Олафа Шетконунга: Ярослав женился на законной дочери Олафа Ингигерд (жила на Руси под именем Ирина и была причислена к лику святых), а Олаф женился на побочной дочери шведского короля, Астрид»28.

Можно вспомнить и следующее поколение, княжну Анну Ярославну, королеву франков, которая писала отцу из «городу Парижу»: «В какую варварскую страну ты меня послал; здесь жилища мрачны, церкви безобразны и нравы ужасны»29. Впрочем, Париж, как и Киев (надеюсь, я не вызову гнева украинских националистов за такое сравнение), тогда не имел еще статуса, который приобретет в дальнейшем. Столь удручающее впечатление произвел на Анну Ярославну Реймс – тогдашняя резиденция монархов Франции. Как сообщают источники, княжну в этом европейском захолустье привлекла исключительно личность супруга, Генриха I. С милым рай, как говорится, и в шалаше. Но короли редко женятся по любви. Тесные контакты правящей элиты древней Руси со средневековой Европой могут объясняться только одним – общими политическими интересами. Единственный случай подобного интереса, направленного на Восток, мы имеем в виде союза Ивана Грозного с дочерью черкесского князя Темрюка. Что также очень хорошо укладывается в геополитические конструкции, выстраиваемые московским царем. Брак его деда с морейской принцессой Софией, осуществленный при активном участии папы римского и представителей дома Орсини, «восточным» можно назвать лишь с огромной натяжкой.

Есть еще несколько маркеров – уже культурологических, – позволяющих провести параллель между русами и варягами. Русь IX–X веков была водной цивилизацией. Отсюда так хорошо развитая «водная» мифология. В частности, сюжет о «морском царстве» [6] получил очень широкое распространение в былинах. Купец в русском фольклоре – в первую очередь мореход (ср. «Хожение за три моря» А. Никитина). Вода в русской мифологии имеет сакральное значение (сюжет о «живой» и «мертвой» воде); купальские игрища проводились у воды; о «волхвованиях у воды», «молитве на воду» упоминают даже источники XV–XVI столетий. В песенной культуре тема Волги как «большой воды» играет ключевую роль: «Из-за острова на стрежень…», «Есть на Волге утес…» и пр. Волга – сакральная река русов. При этом, заметим, «большая вода» для народов, традиционно живущих по ее берегам (булгар, тюрков, угров), столь заметного сакрального значения не имеет. Важнейшие народные праздники: Сабантуй, Пеледыш Пайрем, Сапат – чисто земледельческие (все названия восходят к слову «плуг»).

Все это отнюдь не случайно. Не может вода иметь такое значение для цивилизации, зародившейся глубоко на суше. Даже самый широко почитаемый на Руси христианский святой – Николай Чудотворец – известен в первую очередь как покровитель моряков. В то же время традиционные славянские сюжеты, особенно южнославянские, как правило, земледельческие. За тысячелетие «морская» и «сухопутная» культуры тесно переплелись, стали единой культурой.

Стоит поднять вопрос этногенеза, как тут же возникает огромное количество спекуляций. Приняв к сведению все сказанное выше, мы приходим к мысли, что русский народ формировался на стыке двух цивилизаций – славянской и германо-скандинавской. «Если пшеничное зерно, падши на землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода» (Деян. 17, 19–28; Ин. 12, 19–36). Упав на славянскую почву, варяжское зерно умерло, но «принесло много плода». Это, опять же, гипотеза, но есть лишь один способ проверить ее истинность – эксперимент.

Сегодня существует целый класс систем безопасности, работающих с большими объемами данных. Принцип их действия следующий: в базу заносится фото разыскиваемого человека; программа, считывая в реальном времени данные с десятков камер, установленных на вокзалах, в аэропортах, на улицах, и ежеминутно сканируя тысячи лиц, находит то самое, «единственное и неповторимое». Системы так называемого 3D-сканирования позволяют снимать данные с такой точностью и так быстро их анализировать, что если вдруг «террорист» наклеит себе, скажем, усы или бороду, наденет темные очки, вылепит из гумуса гигантский нос – программа без труда его идентифицирует. Она оценивает огромное количество суммарных параметров: расстояние от скулы до глаза, от носа до подбородка и т. д. – у каждого человека они уникальны. Но подобную программу можно заставить работать и «наоборот» – суммировать данные, считанные с камер, и распределять их по какому-нибудь заданному признаку. Восстановите облик ладожских скандинавов (по Герасимову), введите в компьютер, а затем сличите с данными камер, повешенными, например, на центральной площади Новгорода. Пусть компьютер определит, насколько сильно изменился портрет среднего новгородца за последние 1000 лет, – и мы избавимся от многочисленных спекуляций. Если вы уверены, что «русских нет!», так проверьте: может, и действительно нет. Тогда любые выступления националистов окажутся бессмысленными и вопрос раз и навсегда будет закрыт. Тишь да гладь – «всех, кто гадил, наказали». Либо наоборот: «Русские есть!» Тогда уж, извините, соблюдайте устав ООН, признайте право на самоопределение и прекратите этноцид народа, существование которого доказано математически.

Вот до чего мы докопались в ладожских курганах. Хотя все начиналось серо и непривлекательно, и казалось, кому нужны «…дела давно минувших дней, преданья старины глубокой»?

Мюллер против Ломоносова

Невежество некоторых слушателей никоим образом не может быть поставлено в упрек мне.

Г. Ф. Мюллер [7]

Плох тот антинорманист, который не апеллирует к Михайле Васильевичу Ломоносову. Тут, казалось бы, все прозрачно: Мюллер, или Миллер (английская огласовка имени Gerhard Friedrich Müller), – норманист, «плохой парень», почти фашист; Ломоносов – солнечный гений и патриот. Но все много сложнее, чем принято считать. Во-первых, уровень полемики Мюллер – Ломоносов гораздо выше, чем пытается уверить нас позднейший сталинский «лубок». А во-вторых, в ней нет явного фаворита. Есть пункты, по которым Ломоносов кладет Мюллера на лопатки, но есть и моменты, где Мюллер успешно защищается и отнюдь не выглядит «жалким дураком». Чтобы в этом убедиться, достаточно почитать протоколы заседаний диссертационной комиссии. Они опубликованы и не представляют секрета. Секрет в другом: почему из обширного массива совсем не однозначных текстов современные «специалисты» выбирают лишь те, что противоречат гипотезе происхождения русов от варягов.

Чтобы понять, о чем спорили ученые без малого 250 лет назад, надо углубиться в контекст эпохи. Как бы мы ни относились к личности Ломоносова, следует признать, что основные его заслуги не в области исторической науки, а в популяризации и систематизации естественно-научного знания. Выдающийся химик, физик, филолог и астроном, Ломоносов не был этнографом, а его исторические изыскания не шли дальше восхищения Татищевым, которого тот, впрочем, вполне заслуживал. Интерес Ломоносова к истории был тесно увязан с задачами пропаганды. Он очень хорошо понимал, что означает позитивная мифология для дела национального строительства. Характер его правок «Истории Российской империи при Петре Великом» Вольтера 1757 г. как раз демонстрирует это: «2. Гл. 1, стр. 3. Таких царей, как Петр Великий. Лучше бы было: таких императоров. 3. Гл. та ж, стран. 4. Москва нарочитый город. Москва великий город, первого рангу во всей Европе»30 и т. п. И для того времени это было объяснимо.

На момент защиты диссертации Мюллера еще не изгладились воспоминания о многолетнем противостоянии со Швецией. В обществе, еще не вполне принявшем петровские реформы, возникла реакция. Перекосы в правлении жалких наследников Петра I привели к тому, что Россия стала не равноправным партнером Запада, а фактическим его полуколониальным придатком. Совсем недавно закончилось чудовищное десятилетие, получившее у историографов название «бироновщины». Его реалии едва ли позволяли ассоциировать Россию с великой просвещенной державой, на роль которой она претендовала. Ко времени рассматриваемого спора бироновщина была изжита не до конца, во множестве оставались чиновные ничтожества, которых в Россию привлекла жажда легких денег и протекция. В этих условиях националистическая риторика Ломоносова не выглядела неуместной. Фактически он оказался единственным интеллектуалом, который поднял голос против статуса «варваров и почти зверей». И что характерно, передовые европейские умы услышали его. В частности, Готфрид Вильгельм Лейбниц не считал наскоро подготовленные возражения Ломоносова бредом, хотя следует признать, что борьба Михайлы Васильевича за русскую историю зачастую делала акцент на первый компонент этого словосочетания. Она была куда больше русской , чем наукой.

Ситуация сильно напоминала ту, что сложилась в СССР после 1945 года. С одной стороны, налицо несомненная военная победа и завоеванный кровью статус Великой Державы. С другой – война продемонстрировала серьезное отставание в технологиях, которое, несмотря на попытки сталинских «эффективных менеджеров» выжать из советских мозгов все до последней капли, было очевидным. Если в области танкостроения, авиации, стрелкового оружия СССР и Германия шли более или менее вровень, то по реактивным технологиям, радиотехнике, кораблестроению страна побежденного национального социализма опережала страну победившего интернационального социализма на круг, а где и на два. Нет ничего постыдного или недостойного в использовании военных трофеев. Но «судьбоносных» трофеев оказалось слишком уж много, и перед пропагандистами Берии встала задача (чисто националистическая по сути) доказать, что русские в науке самодостаточны и всегда были впереди планеты всей. Истинную картину раскрывать было очень неудобно, поскольку пришлось бы объяснять, почему такие выдающиеся технические умы, как Сикорский, Зворыкин, Луцкий, не нашли общего языка с советской властью и почему большинство ученых было «неправильного» социального происхождения. На это авторы концепции о «государствообразующем народе – победителе» никак пойти не могли, и потому часть истории русской науки просто выдумали. Так появился мифический подьячий Крякутный31 – первый русский воздухоплаватель. Так основатель Московского университета стал бить рыла «поганой немчуре» [8] , благо в 1945–1953 годах целевая аудитория для подобных «экзерсисов» была прекрасно подготовлена. «Пипл», как говорится, «хавал». Ломоносов – ну просто идеальная фигура для спекуляций: реально существовавший ученый родом из крестьян, имеющий реальные научные заслуги, цитируемый на Западе, не лизоблюд. Но самое главное – давно умер, а значит, возразить сталинским агитаторам уже не сможет32.

А ведь Михайло Васильевич мог бы возразить, поскольку пропаганда пропагандой, но тонкую грань, где кончается «акцентуация» и начинаются ложь и маразм, он знал и никогда не переступал. Среди правок к работе Вольтера наряду с тенденциозными есть и немало точных, верных, продиктованных не «политической целесообразностью» и «престижем страны», а требованиями научной корректности. Ломоносов явно не тот человек, который поступился бы убеждениями ради чинов и денег. Если он заблуждался, а для ученого это не грех, то заблуждался искренне, со всем пылом и яростью, на которые был способен. Он не боялся гнева ни сановных вельмож, ни церковных иерархов. Вспомним хотя бы его ёрнический «Гимн бороде» (1757), с которым стоит ознакомиться нашим современным «брадолюбцам».

…О коль в свете ты блаженна,

Борода, глазам замена!

Люди обще говорят

И по правде то твердят:

Дураки, врали, проказы

Были бы без ней безглазы,

Им в глаза плевал бы всяк:

Ею цел и здрав их зрак.

<…>

Если кто невзрачен телом

Или в разуме незрелом,

Если в скудости рожден

Либо чином не почтен, —

Будет взрачен и рассуден,

Знатен чином и не скуден

Для великой бороды:

Таковы ее плоды!

Этот труд великого реформатора русского языка не прошел мимо чиновников из Синода, которые незамедлительно отправили императрице гневное донесение о крамольном «Гимне…». Они требовали, чтобы стихотворение «было сожжено через палача под виселицею», а его автора «для надлежащего в том увещания и исправления в Синод отослать». Обычно как доказательство тотальной неготовности русских к восприятию демократических ценностей приводят дату отмены крепостного права. И тут можно многое возразить. Напомню, что в США равные права для всех граждан стали реальностью лишь столетие спустя. Крепостное право в России не было повсеместным: из него выпадали целые губернии; наряду с крепостными существовали и государственные крестьяне, казаки, свободные хуторяне, общины старообрядцев. Но вот что действительно должно вызывать жгучий стыд, так это то, что в России до начала XX века фактически действовала инквизиция. Церковная цензура была ничуть не слабее государственной. За «кощунственное» «Облако в штанах» Владимиру Маяковскому в 1916 году мог грозить тюремный срок, который он, несомненно, получил бы, издай свою поэму без купюр. Что говорить о временах Ломоносова! Угроза была вполне ощутимой. Неизвестно почему, но данная жалоба не имела последствий, если не считать еще одной сатиры того же автора «Гимн бороде за суд». Каяться и посыпать голову пеплом строптивый академик точно не собирался.

В последнее время возникло множество спекуляций вокруг религиозности Ломоносова. Нужно признать, что, вопреки всему, ученый твердо стоял на материалистических позициях, иначе не разработал бы атомно-кинетическую теорию и не оспаривал церковную концепцию мироздания в баснях:

Случились вместе два астронома в пиру

И спорили весьма между собой в жару.

Один твердил: «Земля, вертясь, круг Солнца ходит»;

Другой, что Солнце все с собой планеты водит.

Один Коперник был, другой слыл Птолемей.

Тут повар спор решил усмешкою своей.

Хозяин спрашивал: «Ты звезд теченье знаешь?

Скажи, как ты о сем сомненье рассуждаешь?»

Он дал такой ответ: «Что в том Коперник прав,

Я правду докажу, на Солнце не бывав.

Кто видел простака из поваров такого,

Который бы вертел очаг вокруг жаркого?»

(1761)

Впрочем, из этого не следует, что Ломоносов был атеистом. В России частенько случалось, что слова «вера» и «церковь» значили не одно и то же. Но то было при царе. Сейчас все по-другому, разумеется.

Однако мы отвлеклись. В чем же, собственно, состояла точка зрения Мюллера и чем она так не понравилась Ломоносову, что он решил оппонировать по теме, которая находилась несколько в стороне от его научных интересов? Мюллер считал русов, во всяком случае княжескую, военную и управленческую элиту производной от прусской или шведской, и в общем был не так далек от истины. Ломоносов возражал: «В наших летописцах упоминается, что Рурик с родом своим пришел из Немец, а инде пишется, что из Пруссии. А Нестор ясно объявляет, что он призван был из варягов-русь. Между реками Вислою и Двиною впадает в Варяжское море от восточно-южной стороны река, которая вверху, около города Гродна, называется Немень , а к устью своему слывет Руса (выделено мной. – М. С. ). Здесь явствует, что варяги-русь жили на восточно-южном берегу Варяжского моря, при реке Русе, которая от сих варягов русских свое имя имеет, и что они иногда от той же реки Немени назывались неменьцы или немцы . А понеже Пруссия была с варягами-русью в соседстве к западу и одного славенского языка (как уже выше упомянуто и ниже сего явствовать будет), то недивно, что от новгородцев руссы и пруссы за одно почитались»33.

Тут ценны для нас сразу несколько вещей. Во-первых, Ломоносов не спорит с гипотезой о Старой Руссе – древней столице русов, пришедших с Северо-Запада, а дополняет ее. Во-вторых, ученый отстаивает родственные связи прусов и русов, но не чье-то первенство (происхождение одних от других), а происхождение обоих племен от общих предков, что также не противоречит нашей гипотезе. А вот касательно названия реки Михайло Васильевич ошибается. Как известно, слово «немец» («ньмьць») появилось в русском и других славянских языках достаточно поздно (уж никак не во времена Рюрика) и означало «человек, говорящий неясно, непонятно». В более широком смысле оно обозначало всех иностранцев, говоривших на непонятных языках, в том числе другие германские народы, в частности шведов и датчан, так что привязка к названию реки весьма сомнительна. Например, в Новгородских летописях норвежцев называли «каинскими немцами» (тоже весьма спорное отношение к Неману). А в актах археографической экспедиции 1588 года «немцами» названы англичане, шотландцы, венецианцы, голландцы, пруссы и вообще любые иностранцы34.

Сегодня мы располагаем несколькими версиями происхождения гидронима Неман. Александр Львович Погодин [9] полагал, что он возник из финского niemi – «ряд холмов, мыс». Литовский языковед Казимерас Буга [10] считал это название гибридным, восходящим к балтийской основе «мун» в сочетании со славянским отрицанием «не-». Сомнительная гипотеза: «мун» означает «большой», что, в принципе, верно, поскольку Неман – самая большая река в тех местах, но отрицательная приставка все портит. Сравним названия реки в языках народов, которые издревле населяют ее берега: лит. Nemunas (Ня́мунас), белор. Нёман, нем. Memel (Мемель), польск. Niemen. Любопытно созвучие с притоком Свислочи Немигой (белор. Няміга). Эта река, разделившая судьбу московской Неглинной и ставшая одной из центральных улиц Минска, упоминается в ПВЛ, «Слове о полку Игореве» и многих других знаковых литературных текстах. Слово nemiga имеет летто-литовское происхождение и переводится как «бессонница, бодрствование». Возможно, в прошлом оно символизировало охрану, сторожевой пост или охранное значение реки по отношению к поселению: крепость Менск была южным форпостом Полоцкого княжества. По Неману также любили проводить границы. Именно на Немане состоялась встреча Александра I с Наполеоном и были установлены границы империй. Эта река и сейчас остается пограничной.

Но вот что действительно интересно: часть Немана – от истока реки Матросовки до дельты – называется Русне (лит. Rusnė), а по-немецки Russ. Там же находится одноименный остров. Напомню, что «Россия» по-немецки звучит как Russland, дословно «земля руссов».

Думается, эти совпадения вовсе не случайны. От острова Русс варяги поднялись вверх по Неману до места, где река ПоРУСЬя (еще одно совпадение?) впадает в Полисть (Ильменский бассейн), и основали поселение Русса. Ладога, таким образом, стала северным форпостом против свеев. Не составит большого труда увидеть общие принципы в построении двух городов – Руссы и Ладоги. Следует подчеркнуть, что не все древние города построены одинаково. Владимир, Киев, Суздаль, например, подчиняются совершенно иным градостроительным принципам. Очень логично и то, что крепость назвали в честь местности – Ладогой. Если бы русы шли по морю, номинация была бы другой: город в нижнем течении Волхова ассоциировался бы не с морем (водой), а с сушей.

Когда это произошло? Не позднее VII–VIII веков. Ведь должно было пройти какое-то время, прежде чем Русса «состарится» и уступит место НОВ[ОМУ]городу.

В своих «Возражениях…» Мюллеру Ломоносов, желая доказать древность понятия «руссы», утверждает, что это слово происходит от «роксоланы» или «руссо-ланны» (руссы + аланы). Это место очень часто цитируют любители поискать колыбель «российской» цивилизации где-нибудь поближе к Кавказскому хребту, но никакого отношения к современной Алании те аланы не имеют. Для Мюллера и Ломоносова аланы – готское племя. В примечаниях к 6-му тому академического полного собрания сочинений Ломоносова сказано: «Следует лишь отметить, что в протоколе 24 октября сохранился момент спора, не отраженный в дальнейших материалах. Ломоносов доказывал, что название роксоланы изменилось в название руссы путем изменения роксаны в россаны и т. д. Он заявил, что роксаны и роксоланы «употребляются у древних авторов вперемешку». Миллер отвечал: «Критик дал ввести себя в обман Шеттгену, говоря, что роксоланы обозначались также названием роксаны. Сведущие люди уже давно обратили внимание на то, что чтение роксаны у Страбона – искаженное и что Шеттген поступил недобросовестно, решив исправить других древних авторов на основании неверного предположения». Миллер имел в виду книжку Христиана Шеттгена De originibus russicis dissertationes septem. Dresdae et Lipsiae, 1731 («Семь диссертаций о происхождении русских», Дрезден и Лейпциг, 1731), дававшую сводку античных и средневековых известий, касающихся русской территории.

Ломоносов учел это замечание, и в последующих его возражениях название роксаны больше не употребляется»35 (выделено мной. – М. С. ).

Так-то вот. Оказывается, Мюллер даже смог в чем-то убедить столь непримиримого оппонента, как Ломоносов. В приложении 1 приводятся некоторые выдержки из обширной научной полемики Мюллер – Ломоносов. Она заслуживает внимания. Разумеется, сегодняшние научные данные могут внести существенные коррективы в изложенное там. Воспринимаем же мы корпускулярную теорию Ломоносова и сформулированный им закон сохранения массы с учетом позднейших открытий. Так почему же гуманитарное знание остается на уровне XVIII века, как будто с тех пор никаких новых открытий не сделано? Впрочем, надо признать, что уровень значительной части современных исследователей катастрофически недотягивает до мюллеровского. Немногие из них способны бегло оперировать текстами летописей и античных авторов. Да и спор-то шел, в общем, о частностях. О том, «призвали» ли новгородцы варягов или сами были варягами, добровольным ли было это призвание или встретило сопротивление части населения (восстание Вадима).

Сегодня, конечно же, этот старинный спор выглядит чистейшей схоластикой. Есть ли разница, от какого племени произошел народ, которого де-юре не существует? Все равно что полемизировать об этнической принадлежности Волкодава из рода Серых Псов.

Историческая справка. Последний раз слово «русский» в отечественных государственных документах употреблялось в 1970-х годах, а именно в постановлении Совмина СССР, в соответствии с которым было решено создать ряд торговых марок, претендующих на завоевание международного рынка и привлечение валюты в страну: «Русский мех», «Русский лен», «Русская водка» и пр. Вот и задумаемся, кто тут «государствообразующий».

Кровь против почвы

…Он говорит, что мы одних кровей,

И на меня указывает пальцем,

А мне неловко выглядеть страдальцем,

И я смеюсь, чтоб выглядеть живей…

Но все они опутаны всерьез

Какой-то общей нервною системой:

Случайный крик, раздавшись над богемой,

Доводит всех до крика и до слез!

Н. Рубцов. «В гостях» (19??)

Каждый изучающий историю Руси, особенно период Рюрика, по русским источникам неизбежно сталкивается с их катастрофической нехваткой. Такое впечатление, будто эти источники кто-то сознательно уничтожал или редактировал. Вероятно, имелся соответствующий политический заказ. Опять теория заговора? Нет, только факты. Выводы сделает читатель. Со своей стороны, могу лишь напомнить старую шутку: «Если у вас нет паранойи, это еще не значит что за вами не следят!»

Хорошо. Допустим, России почему-то сильно не повезло. Но, может быть, есть параллельные источники, которые сохранились лучше? И действительно, некоторые параллели удается отыскать. Причем находятся они не где-нибудь, а в Северной Германии. Речь идет о так называемых «Мекленбургских генеалогиях». Данный корпус текстов позволяет несколько шире взглянуть на период «Руси изначальной». Странно, что их обошли молчанием современные «рюриковеды», развившие активную деятельность в тех краях. Это тем более удивительно, что указанный источник никак нельзя отнести к числу совершенно незаметных и проходных.

В 1708 году в Лейпциге, одном из крупнейших европейских центров книгопечатания, вышли «Генеалогические таблицы» Иоганна Хюбнера. Книга пользовалась широкой популярностью и выдержала несколько изданий. Нас в ней могут заинтересовать две различные версии происхождения Рюрика. По одной из них, он был варяжским князем, основателем древнерусской княжеской династии, отцом Игоря, а по другой – потомком вандальских королей, правивших в… Мекленбурге36. Сразу нужно оговориться: ко всяческим «генеалогиям» нельзя относиться даже как к летописям; это не памятники в прямом смысле слова, и достоверность их далеко не стопроцентная. Но и абсолютно фантастическим данный текст ни в коем случае нельзя назвать. Имеются перекрестные ссылки, причем достаточно много, так что полностью фальсифицировать родословие известного исторического лица также невозможно.

Говоря о мекленбургской историографии, следует упомянуть не только Хюбнера, но и Фридриха Томаса, который издал труд, посвященный бракосочетанию герцога Карла Леопольда и Екатерины [11] , дочери царя Ивана V37 (книга, помимо прочего, затрагивала вопросы генеалогического родства двух династий); Ганса Клювера, автора трехтомника по истории мекленбургского герцогства38; Матиуса Иоанна фон Бэра39, а также Альберта Кранца, Фридриха Хемница, Бернгарда Латома, Фридриха Виггера и др.

Происхождением русского правящего дома и высшей знати, которые принадлежали к династии Рюриковичей, интересовался и более известный широкой публике австрийский дипломат, писатель и историк Сигизмунд Герберштейн.

«Если принять во внимание, – писал он, – что они сами [московиты] именуют Варяжским море Балтийское и то, которое отделяет от Швеции Пруссию и Ливонию, а затем и часть их собственных владений, то я лично полагал, что князья их были, по соседству, или шведы, или датчане, или пруссы. Далее, по-видимому, славнейший некогда город и область вандалов, Вагрия, была погранична с Любеком и Голштинским герцогством, и то море, которое называется Балтийским, получило, по мнению некоторых, название от этой Вагрии, и при том само оно и тот залив, который отделяет Германию от Дании, равно как Пруссию, Ливонию и, наконец, приморскую часть Московского государства от Швеции, и доселе еще удерживает у русских свое название, именуясь Варецкое море, то есть Варяжское море. Сверх того, вандалы в то же время были могущественны, употребляли, наконец, русский язык и имели русские обычаи и религию (выделено мной. – М. С. ). На основании этого мне представляется, что русские вызвали своих князей скорее от вагрийцев, или варягов, чем вручили власть иностранцам, разнящимся с ними верою, обычаями и языком»40.

Не очень понятно, какие религия и обычаи считались в те годы «русскими», тем не менее отметим это для себя как факт существенного культурного единства по крайней мере части населения Мекленбурга и русов.

Исследовал интересующую нас тему и Николаус Маршалк из Росслы (Magr. Nicolaus Marschalk de Rossla), личность весьма примечательная. Родился он около 1470 года в Тюрингии и относился к знатному роду Маршаллов (Marschall). Позднее он взял псевдоним на греческий манер «Thurius», который должен был указывать на тюрингское происхождение. Свою родословную Маршалк выводил от неких «росских» рыцарей (Ritter zu Ross). Уже в те времена традиции начали забываться. «Достаточно сказать, – пишет профессор А. Г. Кузьмин, – что когда «русские» графы княжеств «Русь» и «Русская земля» (Рейс и Рейсланд) в Тюрингии в XVI столетии заинтересовались своим происхождением, они не смогли ответить на вопрос, почему они «русские»41. Рёйсс (Reuß – букв. «русский») – немецкая княжеская династия, правившая в X–XX веках на территории современной Тюрингии. На территории Германии до сих пор существуют графства Рёйсс-Грейц и Рёйсс-Гера. Интерес Маршалка к генеалогиям, его попытки восстановить древние «русские», вандальские и вендские родословные не могут объясняться только его происхождением. Работа в архивах была его профессией. Это не историк-любитель. Маршалк был популярен в средневековой Германии и за ее пределами, на его работы по истории и праву ссылались и современники, и последователи.

В 1521 году Маршалк издал на латинском языке труд «Annalium Herulorum ac Vandalorum» («Анналы герулов и вандалов») – генеалогическую книгу, украшенную многочисленными иллюстрациями и мекленбургским гербом с подписью «Arma Herulorum, siue Megapolensium» [12] . Любопытно, что центральным персонажем герба Мекленбурга является бык (один из спутников Даждьбога). На гербе Шверина (полабск. Зверин), нынешнего административного центра федеральной земли Мекленбург – Передняя Померания, изображен вооруженный всадник со щитом. Считается, что герулы были тесно связаны (и, возможно, родственны) с русами, и многие источники их отождествляют. Например, историк-германист Иероним Хеннинг именовал варварского вождя Одоакра (лат. Odoacer, Ottokar), который сверг последнего римского императора, «королём герулов и ругов». Он приводил общую родословную таблицу для правителей и герулов, и ругов (русов)42.

Согласно Маршалку, Мекленбургский дом уходил своими корнями к III веку до н. э., к вандальскому королю Антуру (или Антиру, как у других авторов). Дотошный тюрингец отмечал, что в XV–XVI столетиях в некоторых местностях Мекленбурга еще сохранялись вандальские обычаи, которые назывались «вендскими». В дальнейшем эти данные подтвердил Андреас Мюлий, советник мекленбургского герцога Иоанна Альберта I, много работавший в старинных архивах и считавшийся последователем Маршалка. Традиция «Мекленбургских генеалогий» сохранялась во всех последующих трудах о происхождении Мекленбургской династии, которую наравне с династией Рюриковичей возводили к древним королям вандалов. В ряде северно-немецких источников Русь действительно называли «Вандалией», а ее правителей – «королями вандалов».

Итак, мекленбургскую и российскую династии возводили к общим вандальским предкам. Проректор гюстровской гимназии Фридрих Томас в буквальном смысле находил в генеалогиях Мекленбурга «русские» корни. Он ссылался на рукопись, автором которой был нотариус мекленбургского придворного суда Иоганн Фридрих фон Хемниц. Согласно этому документу Рюрик считается сыном князя Годлиба, убитого в 808 году данами. Труд Хемница интересен как наиболее полная родословная правителей Мекленбурга, начиная с первого легендарного короля вандалов Антира (Anthirius). Однако и Хемниц, в свою очередь, ссылался на манускрипт 1418 года, который ему удалось обнаружить в шверинском архиве.

Томас, полемизируя со шведским автором Петром Петреем, намекал на то, что русские из Ливонии и Руси (а для него Ливония тоже была «русской») происходят именно от древних русов с южной Балтики, откуда были родом Рюрик и его братья

Наименование «вандалы» было, видимо, общим для нескольких близкородственных племен: варягов/русов, герулов, ободритов/ререгов, велетов и др., которых немцы позднее начали называть «вендами». В Мекленбурге и Померании о варяжских и вандальских предках, а также об исторических связях с Россией помнили вплоть до XIX века. Очевидно, что «немецкими» эти земли стали лишь после того, как варяги и их потомки были онемечены католическими орденами. Есть все основания полагать, что окончательно современная этническая картина южнобалтийского региона сложилась уже после Тридцатилетней войны 1618–1648 годов, в результате которой Европа понесла невосполнимые человеческие потери.

Если попытаться бегло пересказать родословную Рюрика на основании мекленбургских текстов, мы получим достаточно полную и непротиворечивую картину. Одним из первых исторических королей вандалов-русов был Радегаст, который погиб в 405 году во время неудачного нападения на Рим. Его потомок, «король герулов и ругов» Одоакр, сумел низложить последнего римского императора. Как уже говорилось, Хенниг объединял генеалогии русов/ругов и герулов, возводя их к Одоакру. Вислав, брат Одоакра, стал прямым родоначальником вандальских правителей в Мекленбурге. Это имя (иногда в интерпретации Witslaw) встречается в мекленбургских генеалогических таблицах вплоть до 1325 года. Последний князь Вислав был известным в северной Германии миннезингером, рыцарем-поэтом. С его смертью прервалась древняя правящая династия на острове Рюген, который с тех пор вошел в состав Померанского герцогства.

Франкские хроники под 789 годом упоминают короля Витслава, который через шесть лет был убит саксами. «Мекленбургские генеалогии» также указывают 795-й как год его гибели. Власть перешла к его сыну Траскону, который занял престол в городе Рерик, существующем по сей день на южнобалтийском побережье близ Ростока и Висмара. Еще одним сыном Витслава и родным братом Траскона был князь Годлиб (Годелайб).

В 808 году Рерик подвергся нападению данов, во время которого князь Годлиб был убит. В 1930-е годах там проводились археологические раскопки, подтвердившие события начала IX века. Показательно, что недалеко от Рерика расположен городок Руссов, впервые упоминающийся в 1305-м.

В 809 году датские шпионы убили короля Траскона, которому наследовал третий сын Витслава Славомир. Он развязал войну против франков, но потерпел поражение в 818-м. Славомир, вероятно, оказался заложником, долго прожил при франкском дворе и перед смертью даже будто бы принял крещение.

После гибели Годлиба у его сыновей Рюрика, Сивара (именно так во всех немецких источниках!) и Трувора не осталось никаких прав на главный престол, и они отправились в провинциальный Новгород. Иоганн Хюбнер датировал это событие 840 годом.

Удивительно, но мекленбургская традиция знает и Гостомысла, который якобы погиб четыре года спустя, в 844-м (непонятно, впрочем, тот ли это Гостомысл или не тот). В одном сборнике документов по истории Мекленбурга он назван «правителем варягов». Татищев писал о его родственных связях с правителями вандалов, приводя отрывок о князе Вандале из Иоакимовской летописи: «А здесь Иоаким вместо народа вандалов князя именовал, равно Гелмолд онагож Винулем…» Кстати, в Новгороде сохранился обширный фольклорный материал о мифическом царе Вандале и его потомках [13] , свидетельствующий о прочных контактах населения северозападной Руси с вандальским населением южнобалтийского побережья («Царевич Росс-Вандал», «Князь Славен Новгородский», «Вандал, царь новгородский»)43.

У Гостомысла был сын Табемысл, который правил на Балтике вплоть до 862 года (летописная дата призвания варягов!) и воевал с франкским королем Людовиком Благочестивым. Но по одним источникам, в том году он был убит, по другим – правил и после 862-го. После него «рюриковская» ветвь династии пресеклась, и королевский титул переняли представители родственной линии, потомки Биллунга, к которому возводили свое происхождение позднейшие Мекленбургский и Брауншвейг-Люнебургский правящие дома.

Главным вопросом позднейшей дискуссии вокруг мекленбургской генеалогической традиции стала проблема достоверности родословных. Первый «норманист» Г. З. Байер считал, что «…Бернард Латом и Фридерик Хеминиций и последователи их, сие первое от всех как за подлинное положили. И понеже они сыскали, что Рурик жил около 840 года по рождении Христовом… И понеже у Витислава короля два сына были, один Трасик, которого дети ведомы были, другой Годелайб, которого дети неизвестны, то оному Рурика, Трувора и Синава приписали»44.

Мекленбургская традиция не вписывается ни в норманнскую теорию, ни в концепции антинорманистов. И те и другие указывали, как правило, на неточности и противоречия в отдельных генеалогиях. При этом не может не удивлять, что немецкие ученые, стоявшие у истоков «норманизма», с полным доверием относились к древнерусским летописям, сложнейшему и противоречивому источнику, но с сомнением принимали свидетельства своих же немецких исследований.

Убить пересмешника!

Нет, шутишь! Живет наша русская Русь!

Татарской нам Руси не надо!

Солгал он, солгал, перелетный он гусь,

За честь нашей родины я не боюсь —

Ой ладо, ой ладушки-ладо!

А. К. Толстой.

«Змей Тугарин» (1867)

Литература – поле деятельности медиумов и «великих мыслителей и мудрецов», по словам Мережковского. Порой удивляешься, каким образом обычный человек, знающий об окружающем мире столько же, сколько и все мы, вдруг умудряется делать пророчества на сотни лет вперед, причем угадывая не только фабулу, но и коннотации. Отличие поэта от обычного человека лишь в том, что он – поэт. Алексей Константинович Толстой, автор «Князя Серебряного», создавший вместе с братьями Жемчужниковыми пародийного Козьму Пруткова, был большим специалистом по «русской старине», – уж точно не меньшим, чем Крузе, Длугош, Поссевин или Штаден. В конце 60-х годов XIX века он написал язвительный стихотворный текст «Змей Тугарин» («Над светлым Днепром, средь могучих бояр, / Близ стольного Киева-града…»), который, возможно, заслуживает того, чтобы быть приведенным здесь полностью. Но в силу его объема я ограничусь несколькими цитатами.

Текст как будто писан вчера. Как будто автор знал содержание работ и суть полемики вокруг людей, родившихся значительно позже, всяких Савицких, Гумилевых, Янов, Джемалей и Дугиных. Как будто он был лично знаком с Сурковым, Задорновым, Прохановым. Круг идей этого стихотворения наверняка не выдержал бы экспертизы на политкорректность (как минимум), а скорее всего, как и ряд текстов родственника поэта, Л. Н. Толстого, был бы признан «экстремистским». Но тут я, пожалуй, приведу слова часто цитируемого мною Александра Блока, который, комментируя бравые эскапады футуристов по поводу Пушкина, заметил: «Сегодня они ставят ему памятники; завтра хотят сбросить его с «корабля современности». То и другое определяет только этих людей, но не поэта…»45

«Змей Тугарин» как нельзя более точно, афористичным простым языком передает весь спектр современной проблематики, связанной с «особым путем России».

Напомню сюжет: на пиру у князя Владимира появляется незнакомец, который вызвался позабавить собравшихся песней. Начав «за здравие», он, внешность которого явно отсылала к монгольским татарам (вернее, к монгольским татарам, какими их представляла почтеннейшая публика: «ой рожа, ой страшная рожа»), стал намекать на события далекого будущего, а именно XIII века.

5

…Но род твой не вечно судьбою храним,

Настанет тяжелое время,

Обнимут твой Киев и пламя, и дым,

И внуки твои будут внукам моим

Держать золоченое стремя!

Дальше Толстой, который едва ли был знаком с современной концепцией российской «державности», базирующейся на бредовом фундаменте «евразийства», тем не менее дает ее исчерпывающее определение.

11

Певец продолжает: «И время придет,

Уступит наш хан христианам,

И снова подымется русский народ,

И землю единый из вас соберет,

Но сам же над ней станет ханом!

12

И в тереме будет сидеть он своем,

Подобен кумиру средь храма,

И будет он спины вам бить батожьем,

А вы ему стукать да стукать челом —

Ой срама, ой горького срама!»

13

«Стой! – молвит Попович, —

хоть дюжий твой рост,

Но слушай, поганая рожа:

Зашла раз корова к отцу на погост,

Махнул я ее через крышу за хвост —

Тебе не было бы того же!»

14

Hо тот продолжает, осклабивши пасть:

«Обычай вы наш переймете,

На честь вы поруху научитесь класть,

И вот, наглотавшись татарщины всласть,

Вы Русью ее назовете!

15

И с честной поссоритесь вы стариной,

И, предкам великим на сором,

Не слушая голоса крови родной,

Вы скажете: «Станем к варягам спиной,

Лицом повернемся к обдорам [14] !»

Последние строки выделены мной. Здесь, в этом коротком четверостишии, уместилось все: и «движение НАТО на восток», и «пантюркизм», и антинорманизм, возведенный в принцип, и намек на «нефтяную иглу» – основу российской экономики XXI века, которая стала таковой вследствие раздела собственности между полуфеодальными кланами, взращенными на советских мифах о «дружбе народов», и которая в конце концов поставила великую нацию в один ряд с арабскими халифатами… Кровь кровью, но проблема-то вовсе не в ней. Нет «плохой» и «хорошей» крови. Проблема в «точках сборки», которые определила «национальная элита» в деле постройки российской государственности.

Однако Толстой оставляет шанс. Все эти пророчества подаются в контексте явной карнавальности, комичности и абсурдности происходящего, то есть они суть ЛЖЕпророчества, отсылающие к Великому лжецу. Волхв, предсказатель, провидец предстает в пародийно-инфернальной ипостаси и в финале истории превращается в «смердящего», «адского» Змея [Тугарина]. Снова «змеиная» тема! Но змей этот картонный – «надувное чудище», как метко «скреативил» автор одной из известных телереклам. Змей летает над Киевом «на крыльях бумажных». И, естественно, как и положено клоуну, он вызывает смех у всех присутствующих.

7

Смеется Владимир, и с ним сыновья,

Смеется, потупясь, княгиня,

Смеются бояре, смеются князья,

Удалый Попович, и старый Илья,

И смелый Никитич Добрыня.

<…>

20

А змей, по Днепру расстилаясь, плывет,

И, смехом преследуя гада,

По нем улюлюкает русский народ:

«Чай, песни теперь уже нам не споет —

Ой ладо, ой ладушки-ладо!»

Сам же автор очень четко определяет свой общественно-политический идеал.

25

За вольный, за честный славянский народ!

За колокол пью Новаграда!

И если он даже и в прах упадет,

Пусть звон его в сердце потомков живет —

Ой ладо, ой ладушки-ладо!

26

Я пью за варягов, за дедов лихих,

Кем русская сила подъята,

Кем славен наш Киев, кем грек приутих,

За синее море, которое их,

Шумя, принесло от заката!

<…>

28

Да правит по-русски он русский народ,

А хана нам даром не надо!

И если настанет година невзгод,

Мы верим, что Русь их победно пройдет, —

Ой ладо, ой ладушки-ладо!

Короче, в соответствии с ч. 1 ст. 282 заработал бы в наше время Алексей Константинович как минимум штраф в размере 100 тыс. руб., перефразировав «погромный» призыв «Россия для русских!». И одновременно прослыл бы «либерастом», пособником «госдепа» и «НАТО». Возможно, он бы даже стал узником совести, поскольку вряд ли угомонился бы после первого предупреждения. О том, что все это не «ошибка» и не «бес попутал», свидетельствует сам автор: «Моя ненависть к монгольщине есть идиосинкразия, это не тенденция, это я сам. Туча монгольская прошла над нами, но это была всего лишь туча, и черт должен поскорее убрать ее без остатка» или «Я западник с головы до ног, и настоящий славизм западный, а не восточный».

Легко им, Толстым, быть западниками! Их предком был германец Индрис, который в середине XIV века, не иначе как спасаясь от «засилья геев», покинул «бездуховную» родину и вместе с двумя сыновьями поселился в Чернигове, где принял крещение по православному обряду и получил имя Леонтий. Родоначальником фамилии стал правнук Индриса, Андрей Харитонович, который переехал из Чернигова в Москву и уже здесь от Василия Темного получил прозвище Толстой, которое впоследствии стало передаваться потомкам. Первые представители этой фамилии были военными. Данную традицию сохранили все поколения.

Среди русских литераторов не только автор «Князя Серебряного» высказывался, мягко говоря, критически по поводу «восточной» самоидентификации России и принципов государственного строительства, замешенных на феодальных порядках, которые заимствовались у «Великой Степи». Нобелевский лауреат Иван Алексеевич Бунин к 50-летию со дня смерти графа Алексея Константиновича написал эссе «Иония и Китеж», в котором, рисуя картину современной ему России, не стеснялся в выражениях: «…киргизская [15] рука делает свое дело, и перед нами уже не светлый град, не Китеж, а именно он, голый солончак… В страшной современности, где возобладал «киргизм», не найти спасительных указаний, русское слово почти умолкло в этой печенежской степи, где высится Тмутараканский Болван, где «лисы лают на русские щиты»…» Этих «лис», лающих на русские щиты, так заботливо затем выкармливали Лихачев с Сулейменовым, что их популяция со времен Бунина выросла многократно.

Вообще, советские академики создали целое квазинаучное направление, призванное обосновать строительство Российского государства в «новых», абсурдных парадигмах. И, подкрепляемые советским агитпропом, из которого активно черпали «доказательства», они сильно преуспели. Так возник пантюркизм, который сегодня считается едва ли не «официальной идеологией» сообщества СНГ. Это уродливое явление куда моложе антинорманизма, но именно оно стало логическим продолжением идеологем, объявляющих происхождение государства от варягов чем-то постыдным и недостойным.

Между тем основатель Французского королевства Хлодвиг был вовсе не галлом, а вождем пришлого «германского» племени – салических франков. Английский престол в 1066 году захватил Вильгельм Завоеватель – такой же «норманн», как и Рюрик, только предварительно офранцузившийся. Это не мешает французам и англичанам гордиться историей собственной государственности. Да и в новое время есть прецеденты: Мустафа Кемаль Ататюрк не был турком, тем не менее никто не говорит, что современная Турция возникла в результате «призвания» албанцев и находится в «вассальной зависимости» от них.

Но машина, направленная на основы государства, запущена. Она начала работать еще до большевиков, по факту обеспечив им приход к власти. Собственно, это был первый серьезный успех в деле «переформатирования» Руси на «киргизский» (по Бунину) лад. Продолжу цитировать «лениниану» автора «Темных аллей»: «При всей своей разновидности, он может быть взят за одну скобку, как кость от кости того «киргизма», – как знаменательно, что и Ленин был «рожа», монгол! – который ныне есть хозяин дня. Он и буянит, и хвастается, и молится истинно по-киргизски: «Господи, отелись!»

Вслед за советским агитпропом 1920-х тему продолжили «ученые мужи». Им на помощь пришло, за отсутствием надежных источников, воображение. Главная проблема заключалась в том, что обосновать генезис русской государственности от малочисленных кочевых племен, которые Россия же в свое время и колонизировала, было непосильной научной задачей. Помог Крузе, помогли Карамзины и Соловьевы, но и этого не хватало. Требовался некий «суперэтнос», мощная стихия, способная не только наводить ужас своей многочисленностью, но еще и «творить». И такой «суперэтнос» был найден. Имя ему – «тюрки». Закавыка в том, что «тюрки» вовсе не этнос и даже не группа родственных этносов. Эта идентификация осуществляется исключительно по языковой принадлежности. Тюрки-турки, тюрки – поволжские булгары и тюрки Алтая и Якутии принадлежат вообще к разным расовым типам и никак не могут представлять собой «некогда единый», «некогда великий» этнос. Волжские булгары – самая большая этническая… да ее и общностью-то трудно назвать. Булгары не едины ни культурно, ни этнически. Общее у них лишь одно: территория проживания – Среднее Поволжье. Язык мари (угров) имеет гораздо больше общего с венгерским, чем с соседними татарским и башкирским.

Даже собственно татары серьезно различаются по типическим чертам, и это вовсе не изображаемые в мультфильмах «узкоглазые азиаты» с «монгольскими» бородками: «…внешний облик татар, как крымских, так и поволжских (казанских и мишар), как и азербайджанцев (для краткости далее «азери») и турок, – в целом европеоидный. Причем, оговоримся сразу, в том регионе, где проживают наиболее компактно казанские или крымские татары, а также мишары, выхваченный из толпы человек западного европеоидного облика наиболее вероятно будет татарином. Можно уверенно предполагать, что тюркоязычные жители западного ареала – татары (поволжские и крымские), турки, азери и туркмены, татарское население Кавказа и гагаузы – имеют общее происхождение и противостоят своим восточным соседям»46. Выделено мной. Впрочем, с авторов мультфильмов спрос невелик, а вот зачем таким же «мультяшным» образом «татарин» изображался в памятке для сотрудников МВД СССР (была такая для определения национальности задержанного, когда еще имелась в паспортах графа «национальность») – вопрос.

Загадочные все-таки эти поволжские татары. Действительно, значительная их часть имеет типично европейские, даже, можно сказать, германские черты. Как эти люди могли прийти «вместе с гуннами» из степей Сибири? Замечу, что у волжских булгар достаточно распространены чисто «западные» имена: Эрик (Рэрик/Рюрик (?) и Альфред. Что это? Влияние «окопавшихся» неподалеку поволжских немцев?

Поистине удивительно, что татарские националисты за основу самоидентификации взяли мифических полудиких кочевников, а не более завидные и понятные ориентиры. Например, Персию, что по крайней мере имеет под собой историческую основу. То же можно сказать и пантюркистам. Если вы хотите доказать свое происхождение от древней восточной культуры, так Персия в этом смысле – вполне подходящий материал. Но единственным, что нашли в тех краях достойного российские (и московские, и казанские) «конструкторы», оказался религиозный фундаментализм и «антиамериканизм» Хомейни. Шах Ирана был, возможно, и не самым удачливым, но вполне легитимным правителем, законным наследником древней династии. Он ориентировался на Запад, преимущественно на Германию, за что, видимо, и поплатился. Сейчас мало кто помнит, что знаменитый «Гелендваген» создавался по заказу именно иранской армии. Шах просто не на того поставил. Иран – сфера интересов старушки Британии. Точка! Тараном перед тем, как сюда придут сахибы в пробковых шлемах, выступает ислам. А его главными врагами почему-то стали спутниковое телевидение, Интернет и другие информационные ресурсы. Жителей будущей колонии необходимо поместить за «железный занавес» и лишить самостоятельного доступа к информации.

Так что даже персидский опыт нас ничему не учит и получается изрядно редуцированным, вовсе не персидским. На днях депутаты российской Госдумы выступили с инициативой блокировать интернет-сайты за нецензурную брань. Инициатива, так же как и иранская, продиктована трогательной заботой о нравственности сограждан. Реализация этого «проекта» приведет к тому, что такой информационный ресурс, как Всемирная паутина, в России практически исчезнет, особенно это коснется политического сектора. Инициативы различных «государственных мужей» (и особенно жен) порой таковы, что могут вызывать у тех, кого они призваны облагодетельствовать, исключительно непечатные комментарии.

И все-таки общий язык… С ним тоже все очень смешно. Советский академик Баскаков – такая же «икона стиля», как и Лихачев, пять десятков лет изучавший «Слово о полку Игореве» (и так и не изучивший!), – относит к тюркам, например, половцев. На каких основаниях? «Половецкий» язык – язык не то что мертвый, а «более чем мертвый», если оперировать понятиями героев Томаса Майна Рида. У нас нет НИ ОДНОГО (!) памятника на половецком языке (он не был письменным). Нет даже петроглифов, которые мы могли бы идентифицировать как «половецкие». Нет алфавита! Есть только несколько имен собственных, упомянутых в византийских хрониках, и несколько топонимов. Еще большой вопрос, половецкие ли они, но их «назначили» таковыми, чтобы «великого тюркского народу» задним числом прибавилось. Баскаков относит к тюркам и хазар, и печенегов. Эдакие «мертвые души». Имеется в прошлом народ с непонятной идентификацией? Пишем «тюрки»!

Достаточно ли сведений для того, чтобы отнести половецкий или печенежский язык к той или иной ветви? Любой ученый скажет, что нет. По логике вещей половцы – кочевое, но европеоидное племя, в дальнейшем ассимилированное южными славянами, которое составило основу населения юга Харьковской, Сумской и прилегающих областей. Прелюбопытная петрушка получается с «Половецкими плясками» Бородина. Видя в половцах кочевников, а значит тюрков, а значит монголов (все три логические связки ложные!), «евразийцы» считают эти пляски своим символом и через них подталкивают русских к ложным самоидентификациям. Эта часть оперы «Князь Игорь» стала своего рода «неофициальным гимном» новой «евразийской» России. На самом же деле все куда смешнее! Невежество современных идеологов сыграло с ними злую шутку. Если половцы и существовали когда-либо где-то, кроме легенд, и если участвовали в этногенезе, то никак не «рАссИян», а, по всему выходит, братских украинцев. Никакими «тюрками» они отродясь не были, а, скорее всего, соответствовали тавро-скифам.

Получается абсурд, возведенный в квадрат. Россия с украденной и подмененной историей превращается в посмешище. Кстати, есть сведения, что знаменитый Ахилл, герой «Илиады», был именно тавро-скифом. «Тюркологи» пока не догадались сделать «монголом» и его. Это стало бы новым, «современным», соответствующим историческому моменту, а главное – «патриотичным» прочтением гомеровского эпоса.

Близкие контакты второго рода

Там Кощей горько плачет:

«Кожу, кожу дерут!»

Долг с Кощея берут;

Он мешки в стену прячет,

А лишась тех вещей,

Стонет, стонет Кощей.

А. П. Сумароков.

«Лжи на свете нет меры» (1755)

Если традиционная история не помогает, следует обратиться к другим, смежным наукам. «Тюркологи» это очень хорошо усвоили.

Примечательно, что массовые отсылки к «тюркской» топонимике на юге России, как правило, оказываются ложными. Так, туристам, посещающим Геленджик, из года в год рассказывают историю возникновения его названия. Якобы оно происходит от турецких корней gelin (невеста) + işik (белый) и обозначает «белая невеста». Вообще-то название для бухты более чем странное, поскольку в мифологии моряков, причем независимо от национальности, «белая невеста» – образ смерти. Какому средневековому панку пришло в голову так «иронично» назвать бухту, в которой вроде бы не замечено никаких скрытых опасностей? Но дальше идет рассказ о том, что в древности эта бухта служила перевалочным пунктом на пути работорговцев и главным товаром были белые рабыни (ну а как же по-другому?!), которых «татаре» похищали в славянских причерноморских областях. Вычурно-то как! Да, вычурно, но совершенно неграмотно. Сказочникам надо сразу же поставить двойку по турецкому, потому что «белый» по-турецки будет вeyaz, а şik переводится как «дерьмо» (возможно, европейское заимствование; ср.: англ. Shit, нем. Die Scheiße). Наверное, невесты, купленные на том рынке, слишком быстро превращались в сварливых и злых жен. Так себе невесточки, в общем… Но если кому-то претит изучать язык страны – члена НАТО, то изучите хотя бы язык адыгов – народа, который живет в этих местах испокон веков. Так вот, на адыгейском «Геленджик» означает всего-навсего «маленькая бухта» (!), что полностью соответствует существу поименованного объекта. Геленджикская бухта действительно мала по сравнению с находящейся рядом большой Цемесской (по названию впадающей в нее реки Цемес), да и размер является тем существенным признаком, по которому обычно идет номинация. Вспомним: море – море, вода – вода, гора – гора. Древние люди бесхитростны.

А велика ли разница – турецкий, адыгейский? Велика. Дело в том, что язык адыгов не является тюркским и относится к самостоятельной северокавказской языковой семье. Да, современные адыгейцы во многом ассоциируют себя с исламской традицией; действительно, был «исход в Турцию», которую адыги XIX века воспринимали как защитницу от российской экспансии. Но языки адыгов и турок не родственны, и народы это разные. (Напомню: большинство адыгов, ушедших в Турцию, погибло от запредельной нищеты, болезней и голода. Разыграв «адыгейскую карту» в пику России, османы быстро забыли о существовании «братского» народа и фактически бросили его на произвол судьбы.)

По поводу «тюркского» происхождения Геленджика иронизируют и местные краеведы (в частности, Б. Г. Тлюстен), но из статьи в статью, из путеводителя в путеводитель перетекает бредовая версия, выставляющая на посмешище и турецкий язык, и российскую историю. Да, по-турецки Геленджик называется созвучно, но это означает лишь то, что пришедшие сюда в XV веке турки столкнулись с уже поименованным поселением. Так что это не название, а огласовка. Они НИКАК не называли поселение, потому что оно уже было как-то названо. Ведь не переименовали турки Тешебс, Мезыб, Цемес, Пшаду (местные топонимы, адыгейское происхождение которых не вызывает ни у кого сомнений). Но местный «креативный класс» вовсю начал эксплуатировать тему. «Белая невесточка» – такие вывески украшают вход в бары, дискотеки, магазины. А пик абсурда, конечно же, изваянная в мраморе девица в подвенечном платье и с букетиком цветов, которая расположилась напротив здания городской администрации. По мнению скульпторов, «белые рабыни», которыми торговали «монгольские татаре», выглядели так. Ну что ж… Вероятно, это сюжет для очередного романа Владимира Сорокина.

Когда какое-нибудь название выдают за тюркское, нужно делить на десять. Но когда на этой весьма зыбкой почве начинают строить политические концепции, дело принимает совсем дурной оборот. В современной «тюркологии» бытует активно тиражируемое мнение, что русские дворянские фамилии имеют, притом массово, тюркские корни. «Авторитетный» исследователь Альфред (кстати!) Халиков в работе «500 русских фамилий булгаро-татарского происхождения»47 последовательно проводит мысль, что если уж набралось столько фамилий, причем не простых, а дворянских, то можно не сомневаться: русская элита практически была создана «татарскими» мурзами и ханами. Ангажированность автора проявляется во всем, начиная от названия книги, где смешиваются понятия «булгарский», «тюркский» и «татарский» (позже встречается поправка «татарско-казанского происхождения»), до методологии. Строго говоря, непонятно даже, что является предметом «исследования». Если работа чисто лингвистическая, то зачем нужны постоянные отсылки типа «в родстве с такими-то…», сопровождающиеся списком русских дворянских родов? Если же изучается генеалогия, то при чем тут лингвистика? Халикову вторит множество доморощенных «тюркологов», которых счет идет уже на тысячи, как уфологов [16] . Однако при минимальном анализе вся эта афера – а иначе назвать данное направление «тюркологии» нельзя – рушится как карточный домик. В трудах таких «тюркологов» очень часто используются натяжки, легко распознаваемые специалистом. Как достоверные и, более того, единственно возможные приводятся весьма сомнительные этимологии, истинные словоформы подменяются созвучиями, а порой авторы не гнушаются прямым подлогом и подтасовкой фактов. Сейчас нет-нет да и просачиваются в прессу сведения о фальшивых диссертациях. По некоторым наукам их число достигает 10 %. Интересно было бы подвергнуть подобной проверке исследования «учеников» Льва Гумилева, да и самого «мэтра». Но давайте все-таки попытаемся разобраться что к чему.

Отбросим Абубякяровых, Абумайловых, Астрединовых, Ахметовых – которые включены в «исследование» и тоже «посчитаны» (чтобы в итоге получилась красивая цифра 500) – как фамилии, не имеющие серьезных оснований считаться частотными в русском языке, и обратимся к более привычным для русского уха Булгаковым, Балашовым, Давыдовым и пр.

«Тюркологи» смело выводят фамилию автора «Мастера и Маргариты» от тюрко-татарского «булгак» – «гордый человек»48. Разумеется, «тюрки» другими быть не могут – это русские – «лапотники» и «быдло». Но обратимся к Толковому словарю В. И. Даля. Может, он предложит более очевидные трактовки? Действительно. Живой великорусский язык, оказывается, содержит слово «БУЛГА», причем в современной России оно встречается как диалектное на огромном пространстве – от Белого до Черного моря. Важно, что это именно диалектизм, то есть слово исконное и очень древнее – его не могли «привнести» завоеватели. Итак, читаем: «Булга – сущ. ж. р., симб. склока, тревога, суета, беспокойство». От него образуется глагол «булгатить/булгачить», который также отмечен в «твер., пенз., влад. губ. (тревожить, беспокоить, будоражить, полошить, баламутить). Что ты, по-пустому, народ булгачишь? Пожар всех взбулгачил. Набулгачил, да и был таков. Булгачить или булдачить». Таким образом, «Булгак» происходит от глагола «булгачить» – хулиган, баламут. В Нижегородской губернии это слово имело значение «занимающийся промыслом живодеров, выменивая шкурки на мелочи, на щепетильный товар». Синонимы – маклачить (ср. фамилию Маклаков), маячить. Имелся и глагол «буглачиться» – «суетиться, метаться, тревожиться, суматошиться»49.

Может ли такое слово послужить основой для прозвища? Безусловно. Почему же столь разветвленная и укорененная в русском языке этимология напрочь отметается «тюркологами»? Почему бы не воспользоваться бритвой Оккама и не отсечь менее вероятное решение в пользу более вероятного? Потому что оно противоречит основной идее исследования – доказать, что вся русская элита, а стало быть, и государственные традиции имеют нерусское происхождение. Ради этого «тюркологи» даже идут на откровенный подлог. Так, например, берется некий Никифор Иванович Булгаков (упоминается при Иване Грозном), участвовавший как есаул в Казанском походе 1544 года, а затем – как воевода (завидная карьера!) в шведском походе 1549 года. Вообще, если человек участвовал в походе на Казань, то его «тюркские» корни представляются весьма сомнительными. Но тут неважно, сам Никифор Иванович украл пальто или у него украли; главное – дана четкая связка «татары – Булгаков». А кто там кого воевал – дело темное. В литературе встречается и Петр Андреевич Булгаков, тоже участник Казанского похода, но уже 1552 года. А вот дальше следует замечательная фраза, кочующая из источника в источник: «…служил в войске, предводимом бывшим царем казанским Шиг-Алеем». Все очевидно: раз войском командовал «татарин», то, конечно же, и подчиненный тоже «татарин». Но возникает маленькая неувязочка.

Дело в том, что загадочный Шиг-Алей являлся, как мы бы сейчас сказали, коллаборационистом, перебежчиком из стана казанцев и командовал московскими полками. Шах-Али хан (царь Шигалей, тат. Şahğali, Шаһгали, شاه علی‎) – личность весьма известная. Московско-казанская война, длившаяся более столетия, шла с переменным успехом, и в ходе нее было испробовано все, в том числе попытки дипломатического давления и «замирения» сторон. Шах-Али был посажен на Казанский престол именно по настоянию Москвы. Даже Карл Маркс (большой специалист по русской истории!) уделил ему немного внимания, назвав «русским ставленником». Фактически же Казанью правил русский посол, воевода Федор Карпов. Такое положение не устраивало казанцев, и весной 1521 года Шах-Али был свергнут. Герберштейн, посетивший Москву в 1526-м, видел бывшего казанского царя на великокняжеской охоте: тот всегда находился по правую руку великого князя Василия. В современной татарской историографии имя Шах-Али стало синонимом национального предательства. В частности, Р. Г. Фахрутдинов в своем учебнике истории называет этого деятеля «ненавистным казанским татарам уродом-политиком и уродом-человеком».

Другая не менее распространенная фамилия – Балашовы. Александр Дмитриевич Балашов (вариант – Балашев) – российский государственный деятель, генерал от инфантерии. Петр Николаевич Балашов – депутат III и IV Государственной думы. Известно несколько героев Советского Союза с такой фамилией. В Тамбовской области есть районный центр с названием Балашов. В общем, фамилия, что и говорить, не редкая. Относя ее к «тюркским», Халиков ссылается на другого исследователя: «Фамилия, по Н. А. Баскакову (1979, с. 110–111), от тюрко-татарского «бала» с ласкательным суффиксом». В тюркских языках есть два слова с корнем «бала»: «бала» (ребенок) и «бала-с» (камень). Хорошо. Допустим. Библия засвидетельствовала имя Петр со значением «камень». С уменьшительно-ласкательным суффиксом будет «камушек». Но к чему такие сложности? Разве в русском языке нет слов с корнем «балаш»? Мы находим целую когорту персонажей с однокоренными именами и прозвищами. Семен Балаш – новгородский крестьянин, 1498 год50. Иван Балаш (умер в 1633 году), предводитель крестьянско-казацкого восстания в 30-х годах XVII века в России; по происхождению крестьянин Болдина монастыря51. Очень сомнительно, что среди предков этих людей имелись знатные «завоеватели». Как простому крестьянину передалось «татарско-дворянское» прозвище, минуя господина?

В Венгрии довольно широко распространена фамилия Балаш, или Балаж (венг. Balázs). В частности, можно вспомнить Белу Балаша (Balázs Béla) – венгерского писателя, поэта, драматурга, сценариста, теоретика кино. Тот же корень звучит и в названии озера Балатон. То есть вполне вероятно, что он угорский. Но при чем тут «тюрки»? [17]

Что же касается русского языка, то в нем действительно встречаются слова с искомым корнем (например, праслав. форма *bьlъto (русск. «болото»), и их участие в появлении фамилии Балашов кажется куда менее фантастичным. Жителям Москвы и Подмосковья хорошо известен топоним Балашиха (Блошиха, Блощиха, Блошино – разные варианты названия на старинных картах). «Балашиха» в ряде русских говоров – луговое угодье, луг52. Также имеется «площина» – ровное место, луг, а «площинка» – площадка, место, очищенное от леса53. Существует и диалектное слово «балах» – растение семейства лютиковых (Caltha palustris). Оно имело важное значение в жизни наших древних предков, так как знахари широко использовали его для лечения. Возможно, Балах, Балашиха – прозвище травников-знахарей, применяющих указанное растение.

Вот сколько логичных вариантов словообразования есть в русском языке, и только два, да и то с большой натяжкой, – в «тюркских». Часто ли слово «ребенок» становилось основой для прозвища? Детство – признак временный: сегодня ребенок, а завтра уже дедушка. К тому же в социальной структуре средневековой Руси ребенок – существо не самостоятельное, не могущее иметь чего-либо «своего». А ведь прозвища, образованные от существительных, чаще всего отвечали на вопрос «Чей?». Вспомним хотя бы следующий диалог из комедии «Иван Васильевич», написанной М. Булгаковым: « Иоанн. Ты чьих будешь? / Шпак. Я извиняюсь, чего это – чьих, я не понимаю? / Иоанн. Чей холоп, говорю?» Так что вряд ли это слово могло стать корневой основой прозвища. Зато луг, луговое угодье, поблизости от которого жила семья, – вполне. Такая путаница, как правило, происходит оттого, что «тюркологи» не дают себе труда заняться серьезным исследованием, отмахиваясь от научной этимологии слов и отдавая предпочтение этимологии народной.

Интересна трактовка происхождения фамилии Басмановы. Уж тут-то есть куда размахнуться! Разумеется, идут в ход «тюркские» басма, баскаки, бастурма… Вот оно – доказательство зависимости Руси от «тюрков»! Басма – печать. Символ государственной власти. Значит, нет никаких сомнений, что государственная власть принадлежала «тюркам». Однако дело обстоит иначе. Согласно словарю Брокгауза и Эфрона «басма» – действительно татарское слово, означает оно «оттиск, отпечаток», имеет один корень с глаголом basmak (вспомним знаменитый «башмак», который постоянно приводится как пример тюркских заимствований) – «бить, чеканить». Далее в словаре говорится: «Мнение, что басма есть изображение, рисунок, доказывается и тем, что древние наши изделия, когда на них были оттиснуты изображения или фигуры, назывались «басемными» или «басменными», а самое изображение на них иногда басмою, напр. «евангелисты (оклады еванг.) выбиваны басмою», киот у иконы Владимирской Б. Матери в XVII в. был «обложен серебром, оклад басменой». («Басменные», по преимуществу, были оклады книг, икон и крестов и главным образом золотые и серебряные)».

Басманным (басманом) назывался также хлеб, поставлявшийся к царскому двору, поскольку делался он методом выдавливания (печатный хлеб). В Русском музее, в части экспозиции «Народное творчество», демонстрируются печатные доски для пряников. Тула своим промыслом известна более других, но печатные пряники выпекали и в Вятке, и в Тверской, и в Костромской губерниях. Что мы знаем об «исконном татарском» печатном прянике? Кстати, наряду с «басмой» употреблялся и другой термин – «болван», который был даже употребительнее, по крайне мере в Москве, чем басма.

Таким образом, можно утверждать, что происхождение слова «басманный» носит не «государственнический», а ремесленный характер. Наряду с ямской, мясницкой, охотной и другими слободами существовала и басманная – слобода печатников, чеканщиков. Ничего не известно о судьбе художественной чеканки в Монголии, а вот кавказские чеканщики, которых в те годы также называли «татарами», сохранили свое искусство до сих пор.

Первое упоминание Басмановых в истории (1543 год) связано с Данилой Андреевичем Плещеевым, русским военачальником, которого прозвали «Басманом». Никакого отношения к «татарским» вельможам он не имел. В 1552 году отличился при осаде Казани, в которой участвовал вместе со знаменитым князем Воротынским. В том же году был пожалован чином окольничего. Он-то и положил начало роду Басмановых. Его сыновья – Алексей и Федор Басмановы – организаторы опричнины. Оба казнены Иваном Грозным в июле 1571-го. Их потомки и стали теми Басмановыми, о которых идет речь. Никаких других Басмановых, происходивших якобы из Золотой Орды, история не знает.

«Тюркологи» относят к «татарским» и фамилию Батурины, возводя ее к тюркскому «батур»/«батыр» (богатырь). Но здесь снова имеет место прямой подлог, поскольку достоверно известно, что род Батуриных происходит от Батугерда (крещеного Дмитрием), выехавшего «из немец из венгерской земли в 1492 г. к великому князю московскому Василию Ивановичу и пожалованного имением на Рязани»54. По-видимому, Батугерд – потомок трансильванско-венгерского рода Баториев. Данная информация косвенно подтверждает факт теснейших контактов с европейской элитой даже во времена, когда, казалось бы, эти связи раз и навсегда были разорваны, – всего через 12 лет после «стояния на реке Угре», считающегося официальным окончанием «ига» монгольских татар. Иван Михайлович Батурин служил воеводой при Иване Грозном в шведском походе 1549 года и в полоцком 1551 года, Григорий Петрович – также воеводой в 1558 году. В XVII веке Батурины служили в стряпчих, стольниках и дворянах московских (Борис и Венедикт Мироновичи, Иван и Григорий Степановичи были стольниками Петра I). В 1699 году одиннадцать Батуриных владели различными населенными имениями. Поэтому, когда на карте увидите очередное Батурино, не спешите вспоминать о «татаро-монгольских» богатырях. Все имеет куда более простое объяснение.

И, разумеется, запредельно феерической выглядит попытка увязать фамилию Давыдов с именем некоего восточного вельможи Дауда. Получается, вплоть до XVI века (!) русские не были знакомы с библейской традицией, так что имя Давыд (Давид) к ним пришло исключительно в исламской редукции.

Подобную несложную операцию можно проделать с большинством русских фамилий «татарского происхождения», представленных Халиковым, Баскаковым и иже с ними [18] . Это довольно просто, если вооружиться элементарными знаниями по лингвистике и истории. Упоминавшийся мной ранее лингвист и педагог А. П. Пасхалов отмечает, что реальных тюркских заимствований в русском языке ничтожно мало – около 250 корней. Для сравнения: язык Пушкина насчитывает свыше 21 000 слов; у современного выпускника средней школы словарный запас составляет до 4000 лексем, а у человека с высшим образованием – 800055. При этом в повседневной жизни мы, если только не занимаемся историей восточного национального костюма, чрезвычайно редко используем слова «юфть», «бязь», «сафьян», «чекмень» и пр. То есть частота употребления слов тюркского происхождения, и без того немногочисленных, крайне низка. Но «уфологи» убедили публику, что таких слов «очень много» и так было «испокон веков». Удивительно ли? И опять на ум приходят строки Бунина: «В степи, где нет культуры, нет сложного и прочного быта, а есть только бродячая кибитка, время и бытие точно проваливаются куда-то, и памяти, воспоминаний почти нет».

Хазары наносят ответный удар

Как ныне сбирается вещий Олег

Отмстить неразумным хазарам.

Их села и нивы за буйный набег

Обрек он мечам и пожарам.

А. С. Пушкин.

«Песнь о вещем Олеге» (1822)

Белые переселенцы североамериканского континента долгое время пребывали в вассальной зависимости от местных индейских племен. Эти племена представляли собой мощную древнюю империю, следы которой мы находим по всей территории Нового Света. Рисунки в пустыне Наска, идолы острова Пасхи убедительно доказывают наличие в этой империи развитой материальной культуры, а также существование технологий, обеспечивающих возможность межпланетных перелетов. Индейцы (или индийцы: часть индейцев мигрировала с помощью специальных летательных машин – виман (о чем сохранились тексты на санскрите под названием «Виманика-шастра») – на юг Евразии и основала Индию) взимали дань с пришлых европейцев бусами и спиртными напитками, основали Нью-Йорк, Лас-Вегас, Хьюстон и оказали заметное влияние на процесс становления государственности США. Большинство штатов до сих пор носят индейские названия: Айдахо, Вайоминг, Небраска, Миннесота (бывшие колонии индейцев). Поскольку индейцы обладали высокой материальной и духовной культурой и были большими изобретателями, появились такие марки транспортных средств, как Pontiac, Indian, Cherokee и т. п.

Вы скажете, что я брежу. Ну, в общем, да: бред редкостный. Но почему-то ровно такой же бред в отношении «Великой Хазарии» считается у нас «историей». Причем подобная точка зрения сегодня стала чуть ли не официальной. Еще можно было бы понять, если бы ее придерживались в Турции или Афганистане. Но идеи реставрации «великой» (обязательно «великой»!) Османской империи в Турции не очень популярны. Это такая злобная маргинальщина, которая интересует разве что гопников из кварталов, прилегающих к порту Трабзона. Недавние события убедительно продемонстрировали, что Турция Ататюрка – не миф, а магистральная линия развития страны. Зато наши «эксперты» грезят империями. Они, видимо, надеются, что русским в этих империях что-то перепадет за примерное поведение. «Великий» (обязательно!) Каганат, половцы, печенеги, хазары… Эти народы практически близнецы-братья, почти как русские, украинцы и белорусы. На самом же деле рассуждения о том, являлись ли тюрками половцы и печенеги, сродни рассуждениям о том, являлись ли тюрками, скажем, марсиане. Надежных свидетельств того и другого примерно одинаковое количество. Но в построениях псевдотюркологов есть краеугольный камень – хазары. Уж эти-то были о-го-го!

Со школьной скамьи всем известно, что хазары – кочевники. С тех же пор известна строка Пушкина об «их селах и нивах». Села и нивы у кочевников? Хм… Александр Сергеевич, наверное, в силу неважного образования считал хазар земледельцами. Ну что тут скажешь? Образование-то получал потомок арапа Петра Великого не в институте мелиорации города Новочеркасска, а в Царскосельском лицее – какая уж там история, какие латынь и греческий! Поэт просто был не в курсе. Вот известный кремлевский публицист-«традиционалист» Александр Дугин, например, о хазарах знает практически все: «Это был тюркский народ. Когда тюрки строили туранскую государственность, они были на фазе своего пассионарного подъема и исповедовали героические ценности. Позже знать Хазарского каганата приняла иудаизм, уже на спаде своего могущества. Конечно, это было интересное общество. Впервые за историю двух последних тысячелетий существовали представители прозелитического иудаизма. Как правило, эта религия распространяется среди этнических евреев. А тут огромное турецкое племя (?!), точнее, его верхушка (которая, кстати, намного превышала количество живших там евреев) принимает иудаизм»56.

Однако существует как минимум 4 (четыре) версии происхождения хазар, и «тюркская» из них только одна. Именно она наиболее популярна у российских пропагандистов, и именно популярность считается основным доказательством ее истинности. Два миллиона леммингов не могут ошибаться! Но давайте хотя бы ознакомимся с оставшимися.

Некий византийский литератор, Прокопий Кесарийский, оказывается странным образом согласен с Пушкиным (вернее, конечно же, Пушкин согласен с ним как, надо полагать, с наиболее авторитетным для своего времени источником). Он выводит хазар от «гуннского» племени эфталитов: «Хотя эфталиты народ гуннский и [так] называются, они, однако, не смешиваются и не общаются с теми гуннами, которых мы знаем, так как не имеют с ними пограничной области и не живут вблизи них… (выделено мной. – М. С .), они не кочевники, как прочие гуннские народы, но издавна обосновались на плодородной земле… Они одни из гуннов белы телом и не безобразны видом, не имеют и образа жизни, подобного им, и не живут какой-то звериной жизнью, как те, но управляются одним царем и имеют законную государственность, соблюдая между собой и соседями справедливость ничуть не хуже ромеев [19] и персов»57. Что нам дает это свидетельство? Как минимум стоит задуматься: возможно, «гунны», которыми нас всех пугают несколько столетий, тоже не этноним, если они объединяют в себе общности, столь разные фенотипически и со столь различными традициями. Есть даже вариант прочтения имени Кунигардия, обычно ассоциируемого с Киевом, как «город гуннов». Вероятнее всего, «гунн» – такое же собирательное наименование, как «европеец» или «африканец». Эфталиты – интересный народ. Судя по изображениям на монетах, европеоидный (по крайней мере те, кого изображали на монетах) и… использовавший греческий алфавит58. Насколько он подходит для передачи звуков тюркских языков – большой вопрос. Для славянских-то его пришлось изрядно модернизировать. Напомню, что буквы Ѣ , Ѩ , Ѫ , Ѭ отсутствуют в греческом. А в тюркских есть заднеязычные, щелевые «ґ’», «з», «з’», аффрикаты «ч», «дж» и т. д. Но никаких подобных адаптаций, сделанных специально для эфталитов, мы не знаем.

Тут ведь вот какая беда (как и в большинстве случаев с «древними тюрками»). Мы, опять же, не имеем НИ ОДНОГО (!) текста на собственно «хазарском» языке. Известны три произведения условно хазарского происхождения, написанные на… древнееврейском языке, библейском иврите. Но где Эрц-Исраэль, а где хазары! И каким образом наличие этих текстов доказывает тюркские корни хазар? Ну, нам же объяснили, что ивритом пользовалась правящая элита, исповедовавшая иудаизм. В общем, да, следует согласиться с г-ном Дугиным: ситуация и правда уникальная.

Могли ли кочевать еврейские племена? По крайней мере об одном их длительном (40 лет) кочевье повествует Библия. Существует два кочевых народа (крымчаки и караимы), генетическая связь которых с древними иудеями не вызывает сомнений у специалистов. Ряд ученых, в частности Райнхольд Оберлерхер59, связывает запрет на употребление свинины в иудаизме с архаическими табу кочевников.

Но все еще проще. Взглянув на карту Византии тех времен, мы увидим, что и Иудея, и Северное Причерноморье – это территории, находящиеся под одной юрисдикцией, и все кочевья в ее рамках могут рассматриваться как «внутренние миграции». Обратим внимание, как пишет о хазарах «Краткая еврейская энциклопедия»: «Уже в VII в. термин «хазары» употреблялся как географическо-политическое понятие, а затем стал обозначением всех подданных хазарского царя, входивших в хазарский племенной союз. В разные периоды ее [Великой Хазарии] существования в нее под общим названием хазары входили азовские и волжские булгары, кавказские и донские аланы, заволжские гузы, мадьяры-венгры, славяне и русы, и многие другие»60 (выделено мной. – М. С. ). Да простят меня наши «хоругвеносцы» за такой «одиозный» источник, но даже они не смогут не заметить, что он в целом не противоречит ни византийским авторам, ни ПВЛ. Ведь «платить дань хазарам» может, наверное, со стороны выглядеть как «находиться в племенном союзе» и «быть подданными хазарского царя».

Но сколь же малочисленно было это племя, если за него все время пытаются выдать каких-то «заместителей» и если экспедиционный корпус, возглавляемый Аскольдом (а наверняка и Ладогу с Новгородом без прикрытия не оставили: война со свеями не закончена), без видимого труда разбивает хазарское войско и переподчиняет Киев Руси. Устюжский летописец сохранил интересную подробность о походе ладожской дружины на Царьград, позволяющую косвенно судить о численности войска Аскольда. По дороге из Ладоги к Черному морю есть не только Киев, но и другие населенные пункты, в частности Смоленск/Гнёздово. Так вот, Смоленск свирепые варяги предпочли не то что не воевать, а поскорее миновать, даже не заходя в него, поскольку он «великъ и многъ былъ людьми»61.

То есть «Великий Хазарский Каганат» представлял собой нечто совсем скромное как в военном, так и в государственном смысле, если по поводу него Аскольд даже не колебался. Еще одно косвенное подтверждение данной версии: хазары поразительно быстро смирились с потерей Киева. Соперничество за него не приобрело характера длительного противостояния империй. Никаких попыток отбить лакомый кусок обратно хазары не предпринимали. Если и возникала на границах буза, ее довольно оперативно пресекали русские заставы, на которых служили былинные богатыри. Да, былина не лучший (хотя порой наиболее достоверный) источник для восстановления истины. Но надо признать, что в отношении хазар мы располагаем куда менее подходящими свидетельствами.

И вот тут возникает самое интересное: раз Киеву 1500 лет – а это вроде бы «доказано», – то сколь же велика и могуча была Хазария, если умудрилась навязать Матери городов русских, городу из стекла и бетона камня и слюды, свой протекторат! Вот к каким поразительным открытиям приводит нас антинорманизм в редакции большевиков. А ведь вроде хотели как лучше!

Считается, что наряду с ивритом хазары пользовались рунической письменностью. Действительно, найдено несколько рунических текстов, приписываемых хазарам, но внятной дешифровки этих памятников добиться не удалось. Хорошо, добавлю слово «пока» не удалось. Может, все дело в том, что дешифруются они, исходя из очевидно доказанного примата «тюркского» происхождения? Ведь само их отнесение к «хазарским» не более чем гипотеза. Не найдены и археологические следы «Великого Каганата», как нет их и у «Великой Монголо-татарской империи». Говорить же о хазарах как о «турецком племени» вообще неприлично. Понятие «турки» возникло не в результате «слияний и поглощений», а вследствие переселения из Средней Азии племен огузов и туркменов. Даже Баскаков не сумел доказать, что турки как народность существовали ранее конца XIII века62. В византийских владениях они появились много позже, во второй половине XIV – начале XV века. Хотя я больше склонен доверять Д. Е. Еремееву, который считает, что турецкая народность сформировалась еще на сотню лет позже, то есть во второй половине XV – первой половине XVI века63. Получается, между «турецким племенем», от которого «есть пошла турецкая земля», и хазарами не менее 900 лет! Но полет фантазии «тюркологов» не знает границ: ему что время, что пространство, что туркмен, что славянин – все едино.

Фильтрация только одного кластера «мертвых душ», приписываемых «великой тюркской империи», привела нас к тому, что ее «население» в несколько раз сократилось.

Современные исследователи, чтобы произвести большее впечатление на публику, рисуют карты, на которых «тюркским» цветом закрашивают пол-Сибири, Камчатку, Чукотку, монгольские степи, Алтай и пр. И вроде бы придраться не к чему. Действительно, если на этих пространствах и говорят на каком-либо наречии, то именно на тюркском. И действительно, другие никак не представлены. Но не по той причине, что здесь прочно установился некогда «Великий» Туран, а просто потому, что язык моржей, нерп, белых и бурых медведей, уссурийских тигров никогда не изучался лингвистами и его нельзя отнести ни к какой языковой семье. Плотность населения в этих краях и поныне столь низка, что заслуживает попадания в Книгу рекордов Гиннесса. Какова же она была в VII–IX веках, когда племена мирных скотоводов благополучно кочевали по всей Сибири?

Если бы она была выше, остались бы археологические памятники, сопоставимые с Биркой и Гнёздовым. Ведь любая государственность имеет смысл только тогда, когда есть КЕМ править и КОМУ править. Государственность предполагает развитый аппарат управления, в том числе принуждения (армию, полицию), финансовые структуры, культуру, традиции, идентифицируемые как национальные, и многое другое. Но если число полицейских равно числу граждан, если «великий» хан способен за несколько часов пожать руки всем своим подданным при условии, что какой-нибудь волшебник соберет их в одном месте, – это уже не государство. Это абсурд. Тем более абсурдно объединение нескольких таких «государств». С какими целями? Чьи интересы внутри данных «государств» от этого выиграли бы? «Армия» в 300 сабель, вне всякого сомнения, сумеет разграбить приграничную деревню и блокировать пограничный острог. Но перемещение масс «к морю»?.. Смысл? Вспомним, что все это разрозненное воинство так и не смогло помешать продвижению отряда Ермака (не такого уж большого и довольно похожего на дружины Аскольда и Олега) к Тихому океану, хотя местами упорно оборонялось и даже одерживало локальные победы.

У читателя, возможно, создалось впечатление, что автор – тюркофоб. Отнюдь! Я ни секунды не сомневаюсь, что тюркские языки ничем не «хуже» и не «лучше» остальных. Астраханско-ногайский, башкирский, казахский, каракалпакский, тывинский, туркменский, уйгурский, хакасский, шорский, якутский и еще множество языков, относимых к тюркской языковой семье, как и любые другие, имеют полное право стать объектом пристального внимания ученых. Народы, говорящие на них, заслуживают того, чтобы их история была подробно изучена и понята. Но именно история, а не набор невежественных мифов и фантазий, дискредитирующих науку.

«Тюркологи-фантазеры» нанесли колоссальный вред настоящей тюркологии, превратив ее в нечто похожее на «уфологию». Когда наука поступает в услужение к политическим доктринам – жди беды. И она совсем не за горами. Так было в Германии чуть менее столетия назад. Нас приучили к тому, что идеи расового превосходства опасны, только когда их исповедуют германцы или англосаксы. Но те же идеи, взращенные на тюркской почве, могут привести к не меньшим трагедиям. Тюркскую «уфологию» уже подняли на щит радикальные движения по всей Средней Азии. События 1989–1992 годов не в последнюю очередь замешены на работах Баскакова, Гумилева, Сулейменова и иже с ними. Так что погромы, подпитанные на фантастических идеях «Великого Турана», уже имели место. Это был пробный шар. «Хрустальная ночь», если продолжать аналогию. С тех пор ситуация лишь ухудшилась, как в целом ухудшилось качество образования, а следовательно, возросла популярность указанных персонажей по обе стороны фронта.

На фризе бывшей Константинопольской Софии, превращенной турками в мечеть, есть надпись, которая переводится на русский примерно так: «Один тюрк стоит мира». Философия чрезвычайно показательная. Чем ответит на этот вызов Русь? Чем ответит Европа? Если все пойдет, как идет сейчас, – противоядия не найдется. Прочтите футурологические опусы В. Яна, прежде чем в следующий раз будете делать прогнозы на 20, 30, 40 лет вперед, а когда приметесь формировать бюджет-2040, предусмотрите специальную графу – «дань». Выбор стоит так: либо пророком окажется Алексей Толстой, либо Владимир Янчевецкий. Третьего не дано.

«Возвеличившие себя плебеи…»

Я раз, по подозрению

В острог попавши, чудного

Там видел мужика.

За конокрадство, кажется,

Судился, звали Сидором,

Так из острога барину

Он посылал оброк!

Н. А. Некрасов.

«Кому на Руси жить хорошо» (1872)

«Представители династии Романовых – Петр Великий, Екатерина Великая, Александр I вплоть до последнего русского императора Николая II, – их заслуга перед Россией в том, что при них империя стала одной из самых больших стран в мире. Правление Романовых – золотой век русской цивилизации», – считает кандидат исторических наук Е. В. Пчелов, автор учебника «История России. XVII–XVIII века (7-й класс)», изданного в 2012 году. Несколько странно – хотя, что и говорить, привычно в наших палестинах – выводить величие страны от размера ее территории. Еще Гюго в свое время заметил, что величие народа вовсе не исчисляется его численностью, как величие человека не измеряется его ростом. Тем более что 9/10 этой «великой» территории остаются непригодными ни для проживания, ни для хозяйственной деятельности.

Но тут следует упрекнуть автора школьного учебника как минимум в неточности. Основные территориальные приращения происходили отнюдь не при Романовых, а именно при Рюриковичах. Романовы взошли на престол спустя 135 лет после присоединения к Москве Великого Новгорода Иваном III, через 61 год после разгрома Казанского и Астраханского ханств его внуком и через 28 лет после смерти Ермака, когда завоевание Сибири стало свершившимся фактом. То есть Россия УЖЕ БЫЛА одной из самых больших стран мира, уступая, возможно, лишь Британской империи. Так, не будучи узурпаторами в прямом смысле этого слова, Романовы «узурпировали» заслуги предшествующей династии. Российская родовая знать прекрасно отдавала себе отчет, с кем имеет дело. Например, княгиня Стефания Долгорукая, комментируя брак Александра II с представительницей своей фамилии, считавшийся частью придворного окружения неравным, заявила: «…Долгорукие ведут свой род от Рюриковичей. А кто такие Романовы? Возвеличившие себя плебеи!»64

Территориальные приращения за 304 года царствования Романовых действительно имели место, но в сравнении с оставленной в наследство территорией оказались весьма скромными, а главное – малообъяснимыми. С 1613 по 1917 год состоялось присоединение Новороссии, Крыма, Закавказья, Бухарского эмирата, Финляндии и части Польши. Впервые у России появились колонии в традиционном понимании – вассальные территории с марионеточными правительствами (Грузия). Но каким образом они обеспечили «золотой век русской цивилизации» – большой вопрос. Да и был ли этот век «золотым»? Первые Романовы не были политиками в прямом смысле слова. Это была теократическая династия, ориентированная на византийские ценности, которые, впрочем, она трактовала очень своеобразно. Из византийской цивилизации Романовы почерпнули не научные и культурные достижения, а исключительно религиозный фундаментализм.

Византийское наследие в Русском царстве до Романовых мыслилось не только как политическое или мистическое преемство с одной лишь Империей Восточного Нового Рима, но и как включение в мировую традицию, которая вела свое начало от царственного венца творения Адама, от «царя» послепотопного человечества Ноя, через богоутвержденную династию царя-пророка Давида до самого Христа. Римский император Константин после Первого Вселенского собора провел в 326 году полномасштабное расследование убийства царя царей Иисуса, которое отмечается как Воздвижение Креста Господня. Таким образом, Константин установил христианское право в масштабах Римской империи. Именно так он воспринял наследство в племя Иафетово от богоустановленного престола иудейского65. От Константина наследие передавалось до последнего византийского императора Константина Палеолога, погибшего на стенах Царьграда. Подобные династии были в ряде стран Европы. Вспомним Священную Римскую империю германской нации: династия существует до сих пор. Идея «Третьего» Рима, созданная наспех и для конкретных политических задач в XIX веке, не имела тогда хождения. Рим был один. С ним за мировое господство сражались «варвары», «вандалы», под водительством Одоакра, для борьбы с ним создавались «Змиевы валы», с ним замирялись при Иване III перед лицом общего врага.

Но борьба за влияние в мире для Романовых ограничилась лишь борьбой за влияние исключительно в православном мире и заставила Москву вводить у себя «греческие» порядки. О том, что Москве тех времен было далеко до авторитета Константинополя, говорит, в частности, такой факт: в конце 1640-х иеромонах Арсений (в миру Антон Путилович Суханов) из подворья Зографского афонского монастыря, расположенного в Молдавии, доносил царю и Московскому патриарху об имевшем место на Афоне сожжении книг московской печати (и некоторых иных славянских книг) как еретических. В Александрийской патриархии посчитали это решение слишком радикальным, но в целом… согласились. По мнению патриарха Пассия, московские книги «погрешали в чинах и обрядах». А поскольку московские правители замахнулись ни больше ни меньше, как на Рим, то основой политики первых Романовых на долгие годы стала борьба с ересью. Она отнимала все силы «новых римлян», поэтому государственное строительство, внешняя политика и экономика развивались «по остаточному принципу». Теперь идея создания «Рима № 3» новым реформаторам виделась через утрату независимости, замену традиционных русских парадигм развития парадигмами греческими, и Романовы отвечали на греческие вызовы. Историк церкви Н. И. Кореневский пишет об этом так: «Сам царь Алексей Михайлович был убежденным грекофилом. <…> В обширной переписке с восточными патриархами вполне определенно высказывается цель Алексея Михайловича – привести русскую церковь в полное единение с греческой. Политические взгляды царя Алексея, его взгляд на себя как на наследника Византии, наместника Бога на земле (выделено мной. – М. С. ), защитника всего православия, который, быть может, освободит христиан от турок и станет царем в Константинополе, тоже заставляли его стремиться к такому тождеству русской и греческой веры. С Востока поддерживали в царе его планы. Так, в 1649 г. патриарх Пассий в свой приезд в Москву, на приеме у царя прямо высказал пожелание, чтобы Алексей Михайлович стал царем в Константинополе: «да будеши Новый Моисей, да освободиши нас от пленения». <…> Реформа была поставлена на принципиально новую и более широкую почву: явилась мысль греческими силами привести русскую церковную практику в полное согласие с греческой»66. Как тут не вспомнить А. К. Толстого «…И землю единый из вас соберет, / Но сам же над ней станет ханом!»?

Зачем Руси «берег турецкий», не объяснялось, ибо «сакральные» ценности не нуждаются в каких-либо разъяснениях. Не знание, не убеждение, но Вера движет их носителями. Вплоть до Петра Великого у Романовых не было внятной парадигмы развития страны. Первая часть их правления оказалась нищей, темной, смутной и кровавой. Если это и был «золотой век», то золотой век Византии – царства, презирающего земные блага, царства насилия, бюрократии, тотальной коррупции, голода, костров инквизиции и бунтов. Бунты Соляной (1648), Медный (1662) в Москве, Хлебный (1650) в Новгороде и Пскове, трехлетняя война Степана Разина (1667–1671), Стрелецкий бунт 1682 года (Хованщина), повсеместное духовное сопротивление, получившее название «Раскол», – все эти события позволяют нам, присоединившись к их современникам, с полным основанием назвать русский XVII век «бунташным». А бунт – не лучшие декорации для народного процветания.

Русь ломали об колено, кроили «под Византию». И Русь сопротивлялась. По многолетней традиции диссиденты массово бежали в Литву; образовывались целые анклавы, не подвластные московским правителям: Стародуб-Ветка, Поморское согласие, отдельные области Поволжья, Придонья. Московское правительство контролировало едва ли половину территории и компенсировало свою слабость усилением репрессий. Если при Иване IV срок поимки беглых крестьян устанавливался в пять лет, после чего они считались свободными: «убёг, так убёг», то в 1637 году этот срок был увеличен до девяти лет, а в 1641-м – еще на год. Вывезенных же другими владельцами разрешалось искать до 15 лет. В 1649 году при Алексее Михайловиче (1645–1676) правительство принимает «Соборное уложение», по которому полностью отменялся «Юрьев день» и устанавливался бессрочный сыск беглых крестьян. Это означало окончательное введение крепостного права в России. Таким образом, можно точно назвать имя правителя, при котором узаконили рабство на Руси. И случилось это в «просвещенном» XVII веке.

Первые 80 лет правления Романовых ознаменованы исключительно «закручиванием гаек» и уничтожением гражданских свобод, упразднением системы общественных сдержек и противовесов и созданием «непотопляемой» структуры самодержавия по образцу «римской» деспотии. Именно тогда, а вовсе не в «монголо-татарские» времена, Русь почти на столетие была вырвана из европейского контекста. Причем столетие это для Европы оказалось чрезвычайно важным. Зарождались основы будущего капитализма, появлялись первые мануфактуры, крестьяне, потянувшиеся в город, стали основой класса рабочих и мелких лавочников. В России же этот процесс сдерживался искусственно. Крестьяне, вопреки общемировой тенденции, еще больше закрепощались. В таких условиях формировались вертикальные связи как единственно возможный вариант «эффективного менеджмента» (что естественно, поскольку горизонтальные не могли формироваться). Единоначалие, единомыслие + жесткая централизация + репрессии – вот парадигма развития, ставшая основой российской государственности.

Однако в 1689 году случилось чудо. Заигравшиеся в дворцовые интриги многочисленные потомки Алексея Михайловича пожрали друг друга и освободили дорогу к престолу 14-му (!) ребенку в семье – Петру Алексеевичу. Этого не должно было произойти никаким образом, но тем не менее произошло. Тут сила самодержавного абсолютизма неожиданно стала его слабостью, поскольку в отсутствие системы «сдержек и противовесов» новый царь всю мощь репрессивной машины обрушил на головы тех, кем она до сих пор создавалась. В структуре, «заточенной» под левую ногу «Богоподобного», не была предусмотрена защита на случай, если эта левая нога вдруг захочет сделать все не как в Византии. А она захотела.

Петру нравились морские корабли, голландские порядки и толстозадые немки. Невозможно подсчитать, какая часть крови великих варяжских предков текла в его жилах, невозможно описать механизм воздействия этой части на остальной организм, можно все назвать промыслом Божьим, а можно – волхвованием кудесников, но это определенно свершилось! «Вздернутая на дыбы» Россия вернулась на столбовую дорогу цивилизации и начала сверять свои часы не по Константинополю и Мекке, а по Парижу, Лондону, Берлину и Риму. Ее столица была опять перенесена на берега Варяжского моря, с которым царь связывал будущее страны. Новый русский флот, как и встарь, бил свеев и угрожал Царьграду.

Волюнтаристскими методами повсеместно внедрялось мануфактурное производство. Феодалы северной зоны перевели крестьян на денежный оброк. Так, при Петре I действовало около 100 мануфактур. Мануфактуры по форме собственности делились на казенные, купеческие и помещичьи. В 1721 году был издан указ о праве покупать и закреплять за ними крестьян (посессионные крестьяне). Госзаказ позволил развивать отрасли промышленности, которые обслуживали армию и флот: металлургию, кораблестроение, оружейное дело и т. д. Железной рукой царь загонял нищую «Византию» в капиталистический рай. Началась чеканка денег, по качеству сопоставимых с европейскими. Центрами крупной промышленности стали Москва, Петербург, Урал. Развивалась и легкая промышленность (табачная, шелковая, бумажная).

Новая экономика требовала высококвалифицированных специалистов, отсюда социальный запрос на светское образование европейского типа (навигацкие школы, университеты). Возникли социальные лифты, которые способствовали смене элит. С тех пор русская культура формируется преимущественно как культура светская, европейская и в то же время самобытная.

Но Петра постигла ровно та же участь, что и его великих предков. Парадигма управления, основанная на личности, а тем более выдающейся, требует, чтобы все последователи были столь же выдающимися, а этого, увы, не случилось. Сын Петра преуспел исключительно в дворцовых интригах, внуки также ни в чем великом себя не проявили, и возвращение к «византийским» традициям было предопределено. Деятельность Екатерины II – пожалуй, самой противоречивой правительницы России – вернула страну в византийскую колею с той лишь разницей, что теперь «ханские» методы правления осуществлялись людьми в немецком и французском платье, бегло разговаривающими на европейских языках.

Появление восточных колоний и полная неготовность к колониальной модели имперского развития привели к тому, что вектор интересов России все сильнее размывался, все дальше и дальше смещался от цивилизации и нуждался во все более и более вычурных объяснениях политики правителей. С чем Россия пришла на Кавказ? Она пришла туда как завоеватель? Как просветитель? Как духовный лидер? Ни то, ни другое, ни третье. А вернее, и то, и другое, и третье вместе взятые. В результате эта тройственность позиции привела к тому, что горцы, привыкшие видеть мир дуальным (либо раб, либо господин), никак не могли понять, с кем же они имеют дело. И не поняли до сих пор. Если перед ними господин, то почему он так мягкотел и так охотно идет на перемирия и переговоры, почему склонен задаривать наиболее воинственные племена? А если раб, тем хуже для него, ведь он временами столь жесток и непримирим! Позиция государства определялась личными качествами военачальника, ведущего текущую войну. Чьи интересы Россия защищала в бесконечных русско-турецких войнах? Греков? Австрийцев? Болгар? Тогда во всех случаях следует признать поражение. Все три кампании являли собой смесь блестящих военных побед и чудовищных дипломатических провалов. Не было даже четкого представления о том, что делать с побежденным противником. Ему постоянно давали второй шанс, которым он незамедлительно пользовался. «Сакральное» значение побед над турками перевешивало все зримые и незримые экономические и политические перспективы, которыми легко жертвовали ради «почетного звания» чемпиона духа.

При этом надо заметить, что «плюрализм мнений» в обществе все-таки присутствовал. Загнать обратно в бутылку джинна, выпущенного Петром I, было трудно: появились новые классы элиты (служилое дворянство, купечество демидовского типа). Они готовились потребовать свой кусок, а во Франции уже потребовали, и все это происходило на фоне стремительно изменяющегося лица Европы. Завершалось XVIII столетие – наступал век новых тенденций. От империй – к национальным государствам. Наполеон Бонапарт, ровно так же, как и Петр Великий, начал строить национальное государство, опираясь на опыт абсолютизма и имперства.

И тут случилось еще одно чудо. Соперничество с Бонапартом волей-неволей потребовало переориентировать политику на европейские рельсы, вернуться к традиционным геополитическим союзникам (Австрия, Пруссия), сменить принципы управления (реформы Сперанского), а самое главное – создать систему национальных мифов и кодов, отличных от существовавших до тех пор. Частично эта задача была решена в ходе Отечественной войны 1812 года, когда возникло доселе невиданное в истории явление – массовое партизанское движение. Не крестьянская война, не абстрактный бунт, «бессмысленный и беспощадный», а движение широких масс некомбатантов под национальным флагом. Подобное на сопоставимом временном отрезке имело место лишь в Италии, где носило название «рисорджименто» (итал. il risorgimento – «возрождение, обновление») и традиционно связывалось с именем Джузеппе Гарибальди.

Впрочем, российский император воспринимал национальный порыв исключительно как проявление верноподданнических чувств в отношении него лично, то есть жил старыми парадигмами. Вспомним хотя бы название оперы М. И. Глинки, созданной под мощнейшим влиянием событий 1812 года, которые пробудили интерес к более давней истории, – «Жизнь за царя».

Победа над Наполеоном могла вывести Россию в абсолютные лидеры среди стран Европы по всем позициям. Но этого не случилось. «Властитель слабый и лукавый, / презренный щеголь, враг труда», а можно еще сказать и отцеубийца на троне, более предпочитал устраивать балы и рауты, нежели заниматься государственной политикой. Он так и не стал национальным вождем, сопоставимым по мощи с Наполеоном, Гарибальди или Бисмарком. Неудивительно, что его правление вызвало недовольство части военной элиты, уверенной в том, что плодами их побед можно было воспользоваться более разумно, которое вылилось в движение декабристов. Только романовские историографы способны назвать «золотым» век, в котором попытки захватить власть (успешные или неуспешные) происходят в среднем каждые 25 лет [20] . В очередной раз надо признать: российским правителям катастрофически не повезло с народом. Причем с элитой тоже.

Николай I, пришедший вслед за Александром I, по уже вполне сложившейся романовской традиции начал царствование с закручивания гаек и наступления на гражданские свободы, усиления цензуры и политического сыска, что на каком-то этапе дало определенные результаты, если таковыми считать политическую стабильность. Но, не имея ясной национальной идеи – и вообще, хотя бы каких-нибудь идей, кроме идеи «сильного государства» (а государство, как известно, это Я), – он превратил Россию в «жандарма Европы» и ознаменовал свое правление исключительно «успешными» карательными экспедициями в Польше и Венгрии. (Любопытно, что 100 лет спустя очередное авторитарное правительство России наступит ровно на те же грабли, разменяв славу спасителей Европы от фашизма на сомнительные лавры палачей Пражской весны.)

На этом Романове следует остановиться чуть подробнее, поскольку именно в эпоху Николая I были подхвачены бациллы, которые через полстолетия вылились в чуму большевизма и крах династии. Не видя иной выгоды, кроме маниакального приращения территорий, что в те годы начинало терять всякий политический смысл, Николай Палкин посылал победоносные русские полки во все концы света. Вновь шла бесконечная война с Турцией и Персией; еще немного – и рухнет Османская империя. Но тут вмешались настоящие хозяева. Видя, что пес, которого они так вдохновенно натаскивали против России, – Османы – начал терять шерсть клочьями и изрядно поскуливать, за дело взялась старушка Британия. Разразилась Крымская война. Трагическое событие для России, последствия которого оказались куда страшнее, чем последствия двух мировых войн XX века. Да, собственно, эти войны и стали прямым результатом Крымской войны 1853–1856 годов.

Французский реванш

Не веселую, братцы, вам песню спою,

Не могучую песню победы,

Что певали отцы в Бородинском бою,

Что певали в Очакове деды.

Я спою вам о том, как от южных полей

Поднималося облако пыли,

Как сходили враги без числа с кораблей,

И пришли к нам, и нас победили…

А. Апухтин (1869)

– Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни Бог войны, они стрелять не годятся…

Н. С. Лесков. «Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе» (1882)

История, говорят, повторяется дважды: один раз как трагедия, другой раз как фарс. Но в случае с Крымской, или, точнее, Восточной, войной слово «фарс» не подходит, хотя определенный элемент лицедейства в тех событиях присутствовал. Это был кровавый фарс, ухмылка демона, позор правящей династии и пролог грядущего Апокалипсиса.

Поводом к войне послужил, казалось бы, исключительно теологический спор между католическим и православным духовенством о святых местах в Иерусалиме, то есть о том, в чьем ведении должен находиться «гроб Господень» и кому чинить купол Вифлеемского храма, построенного на месте, где, по свидетельству Библии, родился Иисус Христос. Проблема была даже не столько в противодействии «врагов христиан» – турок, сколько в том, что сами христиане никак не могли договориться между собой: католическую Францию представлял Наполеон III, племянник того самого, первого и единственного Наполеона Бонапарта, считавшегося согласно официальной концепции не только «узурпатором», но еще и «еретиком». Таким образом, Россия, рассорившись с потенциальными союзниками и желая сохранить лицо, выдвинула абстрактные требования о защите «всех христиан», находящихся в турецкой юрисдикции. Что и говорить, для мистической династии это архиважные вопросы. Делегация переговорщиков в Стамбуле, возглавляемая князем Александром Меншиковым, правнуком сподвижника Петра I, вела себя так, будто рассчитывала как минимум на покровительство самого Небесного воинства, – заносчиво и провокационно. Турции поставили ультиматум и тотчас оккупировали Молдавию и Валахию. Но с воинством земным у России дела складывались не столь гладко.

Еще можно было бы понять пафос императорских слуг, если бы Россия предварительно готовилась к войне, разрабатывала новые виды оружия, осваивала передовую тактику, создавала экономические предпосылки для «броска на Юг», как это обычно делали великие диктаторы. Тогда повод не имел бы большого значения. Но презрительное отношение к материальному миру породило у российской элиты ощущение, что войну удастся выиграть чудесным образом без пушек и ружей, без современного флота и укреплений, одними лишь парадами и молебнами

Военные историки А. П. Денисов и Ю. Г. Перечнев отмечают, хотя техническая мысль в России шла в ногу с европейской, разрабатывались новые образцы вооружения, а инженерное обеспечение было на высоте, неэффективная бюрократическая система не позволяла использовать это преимущество. Передовые идеи реализовывались с таким запозданием, что их внедрение порой теряло всякий смысл: «Лафеты береговых орудий в середине XIX столетия в большинстве своем были деревянными, с отдельными металлическими деталями, хотя в 1846 году береговая и крепостная артиллерия получила железный лафет Венгловского, более прочный и удобный, чем все современные ему лафеты в России и в Западной Европе. Замена деревянных лафетов металлическими проводилась крайне медленно, и в период Крымской войны большинство орудий береговой артиллерии имело деревянные лафеты устаревших образцов.

В середине XIX века в русской береговой артиллерии прицеливание производилось с помощью съемных деревянных прицелов. Перед каждым выстрелом, во избежание поломки, прицелы приходилось снимать, что создавало неудобства и снижало скорострельность. Правда, в 1853 году русский артиллерист В. Ф. Петрушевский изобрел более совершенный прицел, привинчивавшийся к орудию, но этот прицел стал применяться в русской артиллерии только после окончания Крымской войны»67.

К 1852 году Россия ежегодно производила 50–70 тыс. ружей и пистолетов (за первый год войны их потребовалось 200 тыс.), 100–120 орудий (потребовалось более 300) и 60–80 тыс. пудов пороха (только за 11 месяцев обороны Севастополя израсходовано 250 тыс. пудов). Русские гладкоствольные ружья заряжались в 12 приемов, а стреляли на 200 шагов. Для парадировки, которой непременно сопровождались торжества «золотого века Романовых», это не имело значения. Но на вооружении англо-французской (отчасти и турецкой) пехоты состояли дальнобойные штуцера с нарезными стволами, которые били на 1300 шагов. Любой прямой огневой контакт означал практически безнаказанное массовое истребление русских солдат, о чем спустя 20 лет с горькой иронией напишет Николай Лесков в своем знаменитом «Сказе о тульском косом Левше…». Мы привыкли воспринимать его как сказку, в действительности же это едкий политический памфлет.

Но хуже всего дело обстояло с обучением личного состава. Достаточно сказать, что николаевский фаворит князь Александр Чернышев – разведчик с блистательным прошлым, в совершенстве овладевший искусством придворной интриги, но никакой военачальник и администратор, – который более 20 лет возглавлял российские вооруженные силы, выделял для обучения стрельбе по 10 (десять!) патронов в год на солдата. Этого хватало, чтобы палить по безоружным венграм и полякам, но для настоящей войны было маловато.

Россия ввязалась в войну «из принципа», без внятных политических целей, без адекватной оценки потенциальных союзников, без серьезной подготовки. Существовавшая система рекрутского набора не позволяла значительно увеличить численность армии в военное время, а попытки создать ополчение из горожан по образцу 1812 года ни к чему хорошему не привели: их просто нечем было вооружать. Это при том, что русские уже ощутили себя нацией, и война была чрезвычайно популярна в массах. Боевой дух в войсках был невероятно высок. Полуграмотные крестьяне, ставшие солдатами и матросами, лучше понимали национальные задачи, чем царедворцы и министры; молодые офицеры рвались на фронт, среди них Лев Толстой, по рассказам которого мы преимущественно и представляем себе Севастопольские события; девицы записывались в сестры милосердия; купечество жертвовало деньги, но купить на них было особо нечего. Мануфактуры, которые со времен Петра оставались на водяной или конной тяге (в Европе – на паровой), не могли нарастить производство пушек и снарядов.

В Восточной войне, наверное, как ни в какой другой, подвиг простого солдата был теснейшим образом переплетен с позором и непрофессионализмом военного и особенно политического руководства.

Всем известен Синопский бой, описываемый отечественной историографией лишь в превосходных тонах. Но мало кто вспоминает эпизод, имевший место в тот же день за пределами Синопской бухты: небольшой 20-пушечный пароход «Таиф» под командованием англичанина Следа прорвал заслон и ушел невредимым от эскадры из пяти (!) кораблей, на двух из которых развевались флаги русских адмиралов68.

Вообще, действия на коммуникациях противника русскому флоту удавались очень плохо, если не сказать больше. Весной 1854 года транспортные суда коалиционных сил первого эшелона в течение трех суток находились в море без охранения и без движения, ожидая из Варны основную массу экспедиционных войск. Этим периодом не воспользовался главнокомандующий сухопутными и морскими силами в Крыму. Переход англо-франко-турецких экспедиционных сил морем также осуществлялся не слишком организованно, не был обеспечен разведкой и охранением. Караван растянулся на десятки миль. Здесь бы и применить гений Нахимова. Но русское командование не предприняло НИЧЕГО. Князь Владимир Андреевич Долгоруков (в феврале 1854-го генерал-майор) предупреждал Меншикова, что «англичане собираются высаживаться в Крыму, в 45 верстах от Севастополя, чтобы затем атаковать его с тыла», – за это время можно было подготовить береговую оборону на угрожаемых участках, как сделал командир Петропавловского гарнизона. Но никакой реакции не последовало. А имея донесения о западных кораблях, скопившихся на евпаторийском рейде, командование даже не попыталось встретить англо-французов на берегу.

Пагубно отражалось на боеспособности русской армии чудовищное состояние транспорта и путей сообщения. После того как в погоне за имперским величием в который раз прирастили территории, по дурной российской традиции совершенно не позаботились об их обеспечении соответствующей инфраструктурой. Из центра на юг не проложили ни одной не только железной, но даже шоссейной дороги. Войска проделывали тысячеверстные переходы пешком, неся огромные небоевые потери. Оружие, боеприпасы и снаряжение, купленное на деньги жертвователей, перевозили на волах, многие из которых падали в дороге. Их трупы вместе с грузом тонули в грязи, и по ним проходили обозы. Получалось, что легче было доставить солдат в Крым из Англии или Франции, чем из центра России.

При этом самого монарха война, похоже, вообще не беспокоила. Руководство ею было полностью отдано на откуп царедворцам и бюрократам. Нахимов, Истомин, Толебен действовали фактически на свой страх и риск. И делали то, что у каждого лучше получалось. Один из ветеранов Крымской кампании, флаг-офицер В. А. Корнилова вице-адмирал И. Ф. Лихачев, позже вспоминал о Синопе: «Наша эскадра была вдвое сильнее неприятельской материально и, конечно, в несколько раз сильнее ее в нравственном отношении. Следовательно, особого «геройства» тут не представлялось, и «свет» этим «удивлен» так же быть не мог. Но наши моряки сделали все и каждый свое дело отчетливо и точно…»69 Можно еще добавить: чем был ниже чин, тем отчетливее и точнее солдат и матрос делал свое дело.

Что же такого выдающегося совершил Нахимов при Синопе? Да, собственно, разыграл классический российский имперский сценарий. Поймать момент, когда локальный численный перевес будет кратным, выполнить массированную атаку «в лоб», не считаясь с потерями (линкоры – против корветов, если по числу кораблей преимущество было за турками, то по орудиям и калибрам – однозначно за русскими; напомню, что в результате боя линейный корабль «Ростислав» оказался небоеспособен и был отправлен в Севастополь на ремонт), вызвать остервенение у врага и… остановиться в нерешительности. Высшее командование не имело четкого представления даже о том, что следует делать в случае победы в Синопе: нападать, высаживать десант или защищаться.

Когда же государь проявлял «политическую волю», бывало еще хуже. Мы знаем об обороне Петропавловска – примере самоотверженности и поистине суворовского военного искусства. Но учебники стыдливо умалчивают, что после удачного отражения штурма гонец, посланный командиром Петропавловского военного порта генерал-майором Василием Завойко, привез личный приказ императора: «Бухту оставить, гарнизон эвакуировать»! Вошедшие в бухту несколькими неделями позже британцы нашли ее «совершенно непригодной», и, видимо, лишь это избавило Россию от территориальных претензий на Востоке.

Романовы и их преемники еще неоднократно проявят подобную «политическую волю»: и во время Балканской кампании (дойти до предместий Стамбула и повернуть!), и при Мукдене, и на фронтах Гражданской. Мутная история последних дней Лавра Корнилова, несостоявшегося диктатора России, разворачивалась как раз на фоне загадочных отходных маневров из уже практически захваченного белыми Екатеринодара. Как под копирку, сюда же ложится финская кампания 1940 года. Прорыв линии Маннергейма и последующий отказ от оккупации Хельсинки привел к тому, что вместе с быстро утраченными преимуществами удобной базы на полуострове Гангут СССР приобрел упорного и сильного врага, без участия которого была бы невозможна блокада Ленинграда. Подобными «гениальными» военными решениями изобилуют обе чеченские кампании. В общем, я вынужден констатировать, что более позорного военного поражения Россия не терпела со времен Ливонской войны.

Но самым тяжелым было вовсе не военное поражение. Пока английские и французские гранаты осыпали Малахов курган, в Европе набирал обороты маховик информационной войны. Именно тогда впервые начали смаковать «азиатскую» сущность русских. Бесновалась левая пресса, а громче других завывал малоуспешный и малообразованный публицист, живший на британские подачки, Карл Маркс. Синопское сражение было проиграно турецким флотом, зато выиграно англо-французскими журналистами. Синоп, за которым не последовало решительных действий (а ведь они могли по крайней мере вызвать страх и внушить осторожность, в том числе в выражениях), стал точкой кристаллизации русофобских настроений. Вторая половина XIX века – черное время в отношениях с Европой. Русских представляли «гуннами», «монголами», «варварами», которым чужды понятия воинской чести и гуманности. В англоязычной прессе появились рассказы о том, как русские моряки в ходе сражения достреливали оказавшихся в воде турецких раненых70.

Сюжет о расстреливаемых раненых всплывет в англоязычной литературе еще не однажды, когда понадобится изобразить звериное лицо врага. Так, достоверно известно лишь об одном подобном эпизоде со стороны германского флота во Второй мировой войне (U-852, командир Гейнц-Вильгельм Эк, осужденный Нюрнбергским трибуналом). Однако он стал своеобразным маркером Кригсмарине, особенно популярным у «историков» типа Пикуля. При этом, по свидетельству адмирала Ч. А. Локвуда, расстрел противника после потопления корабля был обычной практикой англо-американцев. В книге «Топи их всех», переведенной на русский язык и вышедшей в Воениздате в 1960 году, он упоминает о том, как капитан Мортон расстрелял экипаж потопленного японского транспорта, а при входе в базу привязал к мачте метлу, демонстрируя тем самым «Океан чист», чем доказал (по Локвуду) «образцовую настойчивость и агрессивность»71.

Со второй половины XIX века в Европе массово распространяются «научные» труды и «открываются» источники (и сколь своевременными и востребованными тут оказались работы Крузе!), где содержатся сведения о том, что русские не кто иные, как «потомки монгольских рабов», «варвары» и пр.

Подобно тому, как Ясон, бросив огромный камень на поле Ареса, избавил себя от грозного и многочисленного соперника, так и Британия, подкинув многократно превосходившей по силам континентальной Европе миф о русских-гуннах, добилась своей цели. Вместо единой Европы, как было после Наполеоновских войн, стало две НЕДО-Европы. Дальше оставалось только ждать, чтобы они друг друга поубивали, и въехать на дымящиеся руины на белом коне.

В криминалистике есть такое понятие, как почерк преступника. Именно он зачастую становится единственной ниточкой, потянув за которую можно распутать клубок и определить личность злодея. Подобный почерк имеет и политическая пропаганда. Интересно, что миф о «гуннах» как оружие информационной войны применялся англосаксами не только против русских, но и… против немцев. Как же так? Ну ладно мы – мешаные-перемешаные, «немытая Россия», находящаяся на богом забытом краю Европы. Но немцы-то! Эти «белокурые бестии», «потомки Нибелунгов». Они – тоже? Ну да. И они тоже. Вернее, так: когда король (королева) прикажет быть гунном, у нас гунном становится любой. Такова воля короля! Прикажут – будешь хоть луораветланом! Впрочем, нельзя не признать за британцами известной логики. Раз потомки русов – гунны, то население по крайней мере Мекленбурга, Передней Померании, Тюрингии, Восточной Пруссии – и подавно.

В 1914 году в Британии появилось немало «исследований», доказывающих родство германцев с азиатскими кочевыми племенами. На пропагандистских плакатах германцев рисовали как кровожадных извергов, поедающих детей и топчущих женщин и стариков копытами. «STOPHUN!». Спустя исторически короткий промежуток времени те же самые пропагандистские клише были использованы уже Германией, но привели вовсе не к победе, а к чудовищной трагедии.

Вот какой неожиданный оборот приобретает история с размытой самоидентификацией. Немцам «повезло» чуть больше. Во-первых, война, в которой против них применялось это оружие, продлилась всего шесть лет и закончилась полным разгромом, а стало быть, потребность в такой идеологеме сама собой отпала. Во-вторых, в Германии, привыкшей оперировать конкретными параметрами (показаниями приборов, данными краниометрии, антропологии, статистики), стремящейся все учесть и подсчитать, подобные «изыскания» всерьез даже не рассматривались. Другое дело – Россия. Она мыслит абстракциями: «БогЪ», «духЪ», «щастье», «правда», «величие» etc. И часто для обывателя понятие «русский» становится оценочным, обозначающим этакого «хорошего парня» и не имеющим под собой никакого этнического содержания. Для немца носителем «немецкого духа» может быть только человек, соответствующий определенному типу, прежде всего расовому типу – назовите его как хотите, но он имеет начало и имеет конец. Из этого, между прочим, вытекает довольно неожиданное следствие: «хороший парень» может быть и кем-то еще, не только немцем. В нашем же «национальном», а точнее, все еще имперском сознании понятие «дух» и его носитель разделены. Якобы «дух» способен «переформатировать» носителя любого генотипа под «русского». Если Пушкин воспринимал «русский дух» как производную от культурного контекста, базирующегося на фольклорной составляющей, то есть на «национальных кодах», то что под этим словосочетанием понимают современные «мастера культуры», одному богу известно. Это уже потом нам стали «братья навек» китайцы, индийцы и другие коренные народности британских колоний. Далее – БРИК-С, далее везде…

Следует сказать, что в Восточной войне у России нашлись и союзники, причем довольно необычные. За океаном эту войну восприняли как противостояние со старым врагом – Великобританией, которая в те годы ассоциировалась для американцев с такими понятиями, как «тирания», «национальный гнет», «агрессия». Сегодня об этом не принято вспоминать, но в Севастополе вместе с Николаем Пироговым под английскими бомбами работало несколько десятков американских врачей-добровольцев (не все там локвуды). Штурм Петропавловска потерпел фиаско во многом благодаря тому, что экипаж китобойной шхуны, отправленной американским посланником в Гонолулу (Гавайи тогда еще не были штатом США, а являлись формально независимым королевством), вовремя предупредил гарнизон крепости о готовящемся нападении англо-французской эскадры. По каналам американской дипломатии передавались и разведданные.

Не совсем «по-немецки» повели себя пруссаки (вот она, «гуннская» кровь!), несмотря на то что были связаны с Британией рядом соглашений о континентальной блокаде России. Чопорные тевтонцы неожиданно закрыли глаза на вопиющее несоблюдение прописанных на бумаге договоренностей и очень «по-русски» разводили руками, когда грузооборот некоторых стратегических продуктов через порты Кёнигсберг и Мемель в одночасье утроился. Но наша элита не замечала всех этих знаков. Она упорно искала союзников среди угнетенных греков, сербов, болгар, кочевых племен Средней Азии. Отплатят «братушки» чуть позже, когда наступит август 1914 года. А Средняя Азия «воздаст сторицей» в 1989—1992-м!

Парижский мирный договор 1856 года полностью изменил международную обстановку в Европе, уничтожив систему, покоившуюся на Венских трактатах 1815-го, которые подписывала Россия-победительница. «Верховенство в Европе перешло из Петербурга в Париж», – удовлетворенно резюмировал Фридрих Энгельс72. Положение России было сравнимо с положением Германии в 1918 году. Россия получила свой «Версаль». Так, согласно требованиям договора, ей запрещалось строить крепости и иметь флот на Черном море (формально море объявлялось «демилитаризованной зоной», то есть Турции вроде бы тоже нельзя, однако не запрещалось иметь флоты в Мраморном и Средиземном морях), ее оттесняли от Дуная фактически к екатерининским границам, на 100 лет назад!

Помимо военного поражения и растерянности в обществе, правление Николая I имело еще одно серьезнейшее последствие – полное расстройство имперской финансовой системы. Россия потратила на войну 800 млн рублей (Британия – 76 млн фунтов). Для финансирования военных расходов правительству пришлось включить печатный станок, что привело к снижению серебряного покрытия кредитных билетов с 45 % в 1853 году до 19 % в 1858-м, то есть фактически более чем к двукратному обесцениванию рубля. Снова выйти на бездефицитный госбюджет Россия смогла только в 1870 году (через 14 лет после окончания войны). А установить стабильный курс рубля к золоту и восстановить его международную конвертацию удалось лишь в 1897 году в ходе денежной реформы Витте, когда до 1917-го оставалось 20 лет.

Не будет преувеличением сказать, что в результате Восточной войны Россия частично утратила свою независимость.

Многие современники отмечают любовь императора «ко всему русскому». Именно во времена Николая I при дворе входит в привычку говорить по-русски («Даже с женщинами!» – восхищенно пишет в своем дневнике камер-фрейлина графиня Антонина Блудова, что, по ее мнению, было «дотоле неслыханным делом»).

Тут мы имеем еще один замечательный образчик романовского «агитпропа». Русский язык уже почти 100 лет как язык науки, благодаря «немцу»-Ломоносову. С тех же пор образованной публике известны Сумароков и Тредиаковский. Литературное наследие Гавриила Державина – девять толстенных, почти тысячестраничных томов. Золотой век русской поэзии – свершившийся факт. Грибоедов к тому времени уже был принесен в жертву «восточному вопросу», значит, все, чем он прославил русскую словесность, уже создано. Пушкин достиг всероссийской известности. Творят Жуковский, Гоголь, Баратынский… А при дворе только «входит в привычку» (!) говорить на языке родной страны. Если это не колониальные порядки, то что тогда, скажите, колониальные порядки?!

Николай I скончался внезапно 18 февраля 1855 года. А поскольку российское общество уже настолько привыкло к тому, что скоропостижная смерть государя просто никак не может быть случайностью, что тотчас начали циркулировать слухи о его отравлении (якобы яд царю дал придворный лекарь – дело врачей-убийц, бета-версия!) или даже… о самоубийстве. По официальной версии, Император Всероссийский умер от воспаления легких, подхваченного во время очередного парада. Воистину сама судьба поглумилась над самодержцем – устроить парад по поводу сокрушительного военного поражения и быть «смертельно раненным» инфлюэнцей! Чем не иллюстрация к строкам Федора Тютчева (1855):

Не богу ты служил и не России,

Служил лишь суете своей,

И все дела твои, и добрые и злые, —

Все было ложь в тебе, все призраки пустые:

Ты был не царь, а лицедей.

Кто-кто, а Федор Иванович малую толику в европейской политике смыслил.

Уже 24 марта 1855 года увидела свет книга графа Дмитрия Блудова, отца упомянутой придворной, большого друга и сподвижника Карамзина, «Последние часы жизни императора Николая Первого»73. В книге полностью отрицалась возможность самоубийства императора «как достойного члена Церкви Христовой». Судя по тому, что между событием и выходом книги прошло чуть больше месяца, а это и при современных технологиях (компьютерной верстке, фотоформах и пр.) рекордный срок, какие-то причины поскорее выдать в массы «позолоченную» официальную версию и закрыть дискуссию все-таки были.

Смешно, но его наследник Александр II (Освободитель) погиб через роковой для династии срок – 25 лет, причем, как и добрая половина Романовых, в результате политического покушения [21] . (У Николая получается почти 30 лет на троне. Видимо, «закручивание гаек» дало возможность просидеть на нем чуть дольше.) Таким образом, за без малого сотню лет мы не имеем ни одного Романова, включая Александра III, смерть которого не вызвала бы как минимум обоснованных сомнений в ее естественных причинах. Хотели Рим? Рим и получился.

Назад, в будущее!

У всех народов историю заменяет басня, пока философия не просвещает людей; и когда наконец она является среди этого мрака, она находит умы, столь ослепленные вековыми заблуждениями, что ей с трудом удается вразумить их; она находит церемонии, явления, памятники, воздвигнутые для того, чтобы подтверждать ложь.

Ф. М. А. Вольтер

Никогда не выживет тот народ, который принимает трактовку своей истории со слов соседа.

Ф. В. Ницше

XX и особенно XXI век – века коммуникаций. Лицо времени определяет форма подачи информации в новостях. Мы слышим «От советского информбюро», произнесенное характерным голосом Левитана, – и уже не надо пояснять, о какой эпохе идет речь. Мы видим «Лебединое озеро» на экране черно-белого телевизора «Темп», и также весь комплекс ассоциаций улавливается достаточно четко.

За рубежом феномен массовых коммуникаций пристально изучается. Причем изучается не в последнюю очередь как инструмент административного управления. Ряд крупных специалистов, в частности директор Центра глобальных исследований связи (CGCs) Пенсильванского университета Монро Прайс, склонны даже национальную идентичность в условиях глобального информационного и постинформационного развития определять через систему национальных «кодов», «идей», «мифов», транслируемых национальными СМИ: «Внутри государства национальная идентичность состоит из набора идей, мифов и установок, используемых господствующей группой или коалицией для удержания власти (и, разумеется, другими группами для оспаривания или достижения власти). Правительства могут конкурировать на своем внутреннем рынке лояльности путем выдвижения внутренне контролируемой идеи национальной идентичности, что они почти всегда и делают. На правильно функционирующем рынке правительство… взаимодействует с другими группами интересов в диалогическом развитии обычаев, определении стандартов и построении целесообразных ограничений или табу»74.

Ключевое внимание уделяет национальной мифологии английский философ и социальный антрополог Эрнест Андре Геллнер75.

В начале этой книги мы договорились, что идеи, высказываемые в ней, по большей части будут носить характер гипотез. Позволю себе выдвинуть гипотезу уже в отношении современности: здесь вроде бы и источники есть, и раскопок проводить не надо, однако причины и следствия так перепутаны, «культурные слои» так перемешаны, находки похоронены под таким ворохом информационного мусора, что до истины добраться ничуть не проще, чем до погребальной камеры Гнёздовского кургана.

Моя гипотеза такова. Предположим – ну, чисто умозрительно, – что у России есть враги. Намеренно не буду проводить никаких этнических аналогий, поскольку враги определяются не национальной принадлежностью, а конфликтом интересов. Сегодня наши интересы могут вступать в конфликт с интересами Британии, завтра – Польши, послезавтра – Науру (последнее, видимо, не за горами). Итак, дано: с одной стороны имеется мощная, талантливая, успешная нация (неважно какая!), с другой – некая выстроенная десятилетиями система кланово-феодальных международных отношений, позволяющая обогащаться узкой группе принципалов, которые видят в этой нации (неважно какой!) угрозу своему благополучию. Уничтожить эту группу, во-первых, не так просто: прямое боестолкновение связано с большими потерями, как показала хотя бы Восточная война. А во-вторых, за последние 200 лет концепция войны сильно изменилась. Если раньше высшим достижением военной науки было уничтожение врага, то современная концепция предполагает не уничтожение, а управление врагом.

Управляемый враг очень удобен. Он не причинит вреда, но может принести много пользы, например, выступить в роли мальчика для битья, «оси зла», государства-изгоя, а также «надувного чудища» перед некими туземцами (скажем, в Афганистане), чтобы удобнее было взять на себя роль «миротворца», и т. д.

Естественно, это комбинации многоходовые, многовариантные, и доступны они только хорошо подготовленным операторам, в чьих руках даже не СМИ: СМИ – это пошло, обыватель уже давно научился различать, где хвост машет собакой, а где наоборот. В руках данной группы прикормленный «креативный класс», который за немалые деньги создает «коды», «идеи» и «мифы». Случайно ли одним из самых высокооплачиваемых в СССР был труд писателя? А кто такой писатель? Человек, создающий миры. И в зависимости от того, насколько эти миры привлекательны, насколько хочется ассоциировать себя с ними и жить в них, более или менее успешно сохраняется status quo. Как большинство образованных русских представляет себе события 1812 года? По роману Толстого «Война и мир» и стихотворению Лермонтова «Бородино». События Второй мировой войны? Преимущественно по продукции киноконцерна «Мосфильм».

Событие становится фактом национальной истории лишь после того, как было осмыслено деятелями культуры. Но случается и так, что само событие отсутствует, а литературно-художественное осмысление есть. Пример – пресловутое «татаро-монгольское нашествие». Большинство представляет его исключительно по трилогии Яна. Но это не единственный пример. Сила искусства велика. Оно заставляет сопереживать, вызывает эмоции, которые редки в реальной жизни. Оно формирует уникальный опыт переживаний. Так, заставляя переживать опыт поражений, не существовавших в реальности, оно записывает в «национальный код» популярный ныне в молодежной среде американизм «лузер». А теми, кто уже многократно пережил боль поражения и привык к ней, проще управлять. Образ лузера становится частью коллективного бессознательного. Ох, не так уж и глуп был Михайло Васильевич Ломоносов, когда правил Вольтера и требовал от Мюллера выбирать выражения, в которых тот описывал перемещения славянских племен древности (см. приложение 1).

Однако есть и другая, не менее серьезная опасность. С помощью «креативного класса» можно создать не только поражение из победы, но и победу из поражения. Можно присвоить событиям смыслы, которых они изначально не имели. Наиболее грубо, но в то же время ярко данная технология представлена в так называемых тоталитарных сектах. Человеку внушают, например, что иметь любую собственность грешно. По мере осознания им своего греха собственность перетекает в карман главы секты, а в простых «прихожанах» воспитывается дух «нестяжательства» и «жертвенности». Этим, кстати, славился и советский агитпроп. Да сама мифология Страны Советов была создана несколькими десятками писателей, поэтов, режиссеров, сценаристов. Союз писателей – одна из мощнейших структур советского агитпропа, который, замечу, остался практически не реформированным.

В результате создается система координат, в которой противник заранее обречен на поражение. В конфуцианской традиции это формулируется сентенцией «Трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет».

Задавая ложные парадигмы, потенциальным противником легко манипулировать. Можно создать «сверхценную идею» (например, проливы Босфор и Дарданеллы) и направить творческий потенциал сотен тысяч умов на поиск черной кошки мнимого геополитического могущества, в то время как самим сосредоточиться на актуальных задачах, например на контроле над информационными потоками. Для Вещего Олега щит на вратах Царьграда был эпизодом, одним из множества. Для Романовых – стал несбыточной мечтой, «священной коровой», idée fixe, что полностью исключило Россию из европейской политики на долгие годы.

Идем дальше.

Если мы применим идею Прайса к России XIX века и сравним ее с Россией XX века, то без особых усилий увидим, что большинство «мифов», «кодов» и других «национальных скреп» осталось практически без изменений. Россия Романовых и Советская Россия отличаются друг от друга куда меньше, чем Русь Рюриковичей и Россия Романовых. Вот и становится понятным, откуда у Романовых взялись еще 95 лет правления!

При Николае I формируется образ («миф») России как противовеса Европе на «идейной»/религиозной почве. Советская Россия также видит себя «идейным» противником «прогнивших буржуазных демократий», естественно безнравственных, естественно уходящих и вообще неправильных. Черчилль услужливо подбрасывает идею железного занавеса, как до этого лорд Керзон устанавливает линию, за которую русским лучше не переступать. Во время Крымской войны Россия подается пропагандистами как «единый военный лагерь, окруженный врагами». Тот же образ подхватывают большевики как в Гражданскую, так и после. Начальную военную подготовку в гимназиях ввел не кто иной, как Николай I. Известный критик и историк литературы А. М. Скабичевский свидетельствует: «От каждого учебного часа в гимназиях было взято по четверти часа, и из этих четвертушек составилось по два часа ежедневно, которые были посвящены ротному и батальонному учению, для чего были командированы из ближайшего к нам кадетского корпуса офицеры»76.

Формальным поводом для Крымской войны послужила оккупация Молдавии и Валахии; спустя 90 лет оккупация Советским Союзом Бессарабии и Буковины стала поворотной точкой в отношениях с Берлином, приведшей к катастрофе. Политика Российской империи была направлена на приращение территорий, в этом по традиции (да и сейчас; см. учебник Пчелова) видится единственный критерий успеха правителя. Соответственно, распад СССР воспринимается как утрата юрисдикции центра (императора) над территориями – естественно, со знаком «минус». Потенциал появления трех русских государств (Россия, Украина, Беларусь) вместо одного безнационального СССР воспринят и оценен не был.

Николаевская Россия прославилась как «жандарм Европы», палач Польши и Венгрии; СССР аналогичным образом отметился в Праге и Будапеште. При Николае I за основу национального мифотворчества берется концепция Карамзина, ключевыми пунктами в которой стали миф о нашествии «татарских монголов» и миф о «крещении Руси». Оба мифа призваны затушевать провальное (за редчайшими исключениями) правление династии Романовых. И оба пункта считаются аксиомами в современной российской историографии. А в качестве финального аккорда – канонизация последних Романовых.

К подобному объяснению «временных» неудач (хотя правильнее назвать их постоянными) прибегали и большевики. Подобно тому как Карамзин все валил на «татар», хрущевские «соловьи» все валят на фашистов. Материальный ущерб от войны не полностью изжит до сих пор! (Как страна-победительница умудрилась в этом плане столь катастрофически отстать от практически стертых с лица земли Германии, Италии и Японии – загадка.) Человеческие потери с момента окончания войны выросли втрое! От 8–9 млн при Сталине, 20 млн при Брежневе – и до 30–35 млн в настоящее время. Как будто война все еще продолжается! Может быть, не каждый солдат должным образом похоронен, но число потерь не может превышать списочный состав вооруженных сил! Не удивлюсь, если через пять лет «откроется», что правильная цифра – 40 млн. Кстати, вот и объяснение, зачем нам нужна армия гастарбайтеров! Сталин ощущал себя наследником царской империи, о чем не стеснялся говорить открыто. Одним из пунктов переговоров в Берлине (Молотов – Риббентроп), опять же, стала судьба проливов Босфор и Дарданеллы. Имперская политика совершенно в духе Николая I и по сей день проводится в Средней Азии и на Кавказе.

Прошло без малого два века, а страна носится по кругу одних и тех же вызовов, принимая одни и те же негодные, провальные решения, растрачивая чудовищные ресурсы: материальные, человеческие, научные. Случайно? Вряд ли. Сумма случайных факторов дает случайные результаты. Если на протяжении двух столетий при трех сменившихся правительствах (полностью отрицавших предыдущие!) «мифы» и «коды» остаются неизменными, налицо полная преемственность политического курса. Это ОДНО, а не три государства. Современная Германия решает принципиально иные задачи и принципиально иными способами, чем Третий рейх. Пятая французская республика ведет совершенно иную внешнюю и внутреннюю политику по сравнению с Францией Наполеона Бонапарта. Украина – при всем бардаке с «мифами» и «кодами», схожем с российским, – не Другий Гетьманат Павла Скоропадского. Не потому ли нам так настойчиво навязывают реставрацию самодержавия, что вся кровавая мясорубка XX века была просто «отвлечением внимания на негодный объект», как это принято называть на языке спецслужб? «Чем вы ближе, тем меньше вы видите» [22] . Круг замкнулся. Если при дворе Николая I лучше говорили на английском, чем на русском, то при новом монархе (обязательно «великом» и «самом русском из всех русских») язык Пушкина и Толстого будет заменен на язык Шекспира уже официально. Характерно, что из всех Романовых, так методично уничтоженных большевиками, выжила только ветвь, имеющая прямое отношение к Британскому королевскому дому, Ганноверской династии.

Теперь самое важное – определить, а что же мы, собственно, понимаем под словом «Россия». Если Россия = царь-батюшка, то «врагами России» / «врагами народа» являются либералы, антимонархисты, сторонники демократических ценностей и республиканского правления. Если Россия = плацдарм для мировой революции, то главными врагами будут буржуазные националисты и буржуазия вообще, которые настроены отстаивать интересы национального капитала. А что бывает в стране, когда уничтожается национальный капитал? Правильно! Приходит ИНТЕРнациональный. Иначе говоря, страна последовательно становится колонией (и уже неважно чьей). Если носитель национальной идеи – армия, то логично, что военные видят благополучие державы в росте гособоронзаказа, повышении престижа воинской службы, увеличении денежного довольствия и пр. Это, в свою очередь, ведет к усилению милитаристской риторики. Но во всех случаях «русская», «державная» идея не будет национальной. Cui prodest? Кому выгодно? В первом случае – семье феодалов, во втором – иностранным предпринимателям, в третьем – военным чиновникам и их подрядчикам, то есть государственному бизнесу, который также плотно аффилирован с царем-батюшкой / генеральным секретарем / администрацией президента. И тут мы можем наблюдать определенную последовательность действий: 1856 год – уничтожение России как политической и военной силы в Европе, но время империй подходит к концу. Править начинает капитал. И враг наносит упреждающий удар: 1917 год – уничтожение России экономически, полное истребление национального капитала, класса собственников, которые могли бы составить конкуренцию (и уже начали составлять!) британским.

А что же народ? Очень размытое и лживое пропагандистское слово «народ» следует употреблять с массой оговорок.

Существуют две концепции национального развития. Первая – английская, когда нация четко делится на аристократию, которая, собственно, и является носителем суверенитета – сувереном, и на плебс, который нацией, по сути, не является. Единственной государствообразующей силой выступает аристократия/бюрократия. Вторая – франко-германская, когда носителем национальной идеи выступает «третье сословие»: лавочники, цеховики, мелкие товарные производители. Или, как сейчас модно говорить, «средний класс». Примечательна в этой связи фраза Отто фон Бисмарка «Все мы – народ, и правительство – тоже». Но кто будет аристократией в «новой» России? Вчерашняя номенклатура. Больше просто некому. То есть построение национального суверенитета как функции от номенклатуры автоматически означает реставрацию большевизма/феодализма и реанимацию бюрократическо-клановых интересов. Любой «возврат к истокам» становится лживой обманкой. Реставрация романовщины – колониальное правление, реставрация якобы «противного» ему большевизма – тем более.

И это очередной «национальный код». Русский ли?

В отечественной публицистике до сих пор национализм определяют как шовинизм. В западной же антропологии национализм разделяют на территориальный, гражданский и этнический. Этнический национализм является следствием экономической и политической модернизации в мультиэтничных/мультикультурных обществах. В современном мире (Европа, часть Восточной Азии) границы этноса примерно совпадают с границами национального суверенитета. Исключение – имперские и колониальные образования.

Для мыслящего человека в России всегда было важно внимание к традиции. Она и воспринимается как «национальное». Но к какой именно традиции? Ведь на каждую «древнюю» традицию найдется еще «более древняя». Сегодня удивительным образом вновь становится актуальным спор «западников» и «славянофилов». Однако следует признать, что сама терминология совершенно неудовлетворительна: границы понятий размыты и очень условны. Любопытно, что большинство «славянофилов» (А. С. Хомяков, Н. М. Катков, весь многочисленный клан Аксаковых) по совместительству были завзятыми англоманами (см. приложение 3 : как ловко И. С. Аксаков, вроде бы верно критикующий английскую модель, подменяет понятие «аристократического монархизма» понятием «народный монархизм»). Фанатичным англоманом был и Н. М. Карамзин (см. «Записки русского путешественника»). В этой-то среде и начал кристаллизоваться, а к концу XIX века обрел окончательные очертания миф [23] о «мистической монархии» и «особой миссии» России. Туземцам нужны бусы, иначе будут бунтовать и могут догадаться, что «царь-то ненастоящий»!

Но туземцами хотели быть далеко не все.

Так, 3 октября 1830 года из-под пера М. Ю. Лермонтова выходит текст, озаглавленный «Новгород»:

Сыны снегов, сыны славян,

Зачем вы мужеством упали?

Зачем?.. Погибнет ваш тиран,

Как все тираны погибали!..

До наших дней при имени свободы

Трепещет ваше сердце и кипит!..

Есть бедный град, там видели народы

Всё то, к чему теперь ваш дух летит.

Назад, в будущее! Совершенно неактуальный в XX веке спор Москва VS Новгород во времена автора «Мцыри», оказывается, мог быть основой для метафорических построений. Древний Новгород предстает абсолютным идеалом свободы, равенства и братства в противовес самодержавной царской Москве. Свобода и народовластие – не это ли «национальный код» и национальная идея? Говорите, русским не свойственны демократические традиции? Ну-ну…

В рукописи стихотворение не закончено и зачеркнуто. Но «вечевая» тема в творчестве Лермонтова, как и вообще тема поиска национальной идентичности, отнюдь не проходная. В стихотворении «Поэт» (1839) есть такие строки:

…Твой стих, как божий дух, носился над толпой

И, отзыв мыслей благородных,

Звучал как колокол на башне вечевой

Во дни торжеств и бед народных.

Народ, вече и логично вытекающее из него благородство мыслей объединены не случайно. «Славянофилы» любят цитировать отрывок из «Вадима»: «Русский народ, этот сторукий исполин, скорее перенесет жестокость и надменность своего повелителя, чем слабость его; он желает быть наказываем, но справедливо, он согласен служить – но хочет гордиться своим рабством, хочет поднимать голову, чтоб смотреть на своего господина, и простит в нем скорее излишество пороков, чем недостаток добродетелей!» Вот оно – доказательство неизбывного рабства, имманентно присущего таинственной русской душе! Однако, как и всегда в таких случаях, следует посмотреть контекст. Все это говорится на фоне постоянных отсылок к Наполеону. Лермонтов, как и многие образованные люди того времени, восхищался Наполеоном, видя в нем образ идеального харизматического национального лидера: «…что был Наполеон для вселенной: в десять лет он подвинул нас целым веком вперед» или «…разве нет иногда этого всемогущего сочувствия между народом и царем? Возьмите Наполеона и его войско! – долго ли они прожили друг без друга?».

Как сильно на восприятие идеи способен влиять контекст! Казалось бы, текст один и тот же, но как меняется смысл, если мы осознаем его не на фоне азиатской деспотии, а на фоне европейских традиций рыцарства. По сути, Лермонтов выразил то же самое, что спустя годы скажет немецкий писатель Ф. Л. Ю. Дан: «И у вассала есть честь – она называется верность». Образ Наполеона, конечно же, двойственен. С одной стороны, это захватчик, получивший достойный отпор, с другой – освободитель народов. Русские не могли не знать, как Бонапарта воспринимали в Северной Италии, оккупированной Австрией, Польше… Наполеоновские войны – время, когда взамен Европы империй приходит Европа наций. И тут бы лидера, который будет больше русским, чем царем, как Наполеон был больше французом, чем императором. Но его нет. Романовы не в состоянии сформулировать национальную идею.

Образ Новгорода, вечевого колокола, а шире – идеального общественного устройства, противовеса самодержавной власти довольно часто встречается у русских поэтов. Это символ воинской славы и национального величия, символ возможности – да, утраченной, но тем не менее осязаемой – жить иначе.

…О Новград! В вековой одежде

Ты предо мной, как в седине,

Бессмертных витязей ровесник.

Твой прах гласит, как бдящий вестник,

О непробудной старине.

Ответствуй, город величавый:

Где времена цветущей славы,

Когда твой голос, бич князей,

Звуча здесь медью в бурном вече,

К суду или к кровавой сече

Сзывал послушных сыновей?

Когда твой меч, гроза соседа,

Карал и рыцарей, и шведа,

И эта гордая волна

Носила дань войны жестокой?

Скажи, где эти времена?

Они далёко, ах, далёко!

Дмитрий Веневитинов (1826)

Алексей Толстой связывает вече с исконным русским обычаем и видит в нем образ будущего родины, способной «перемочь» испытание рабством:

«А если б над нею беда и стряслась,

Потомки беду перемогут!

Бывает, – примолвил свет-солнышко-князь, —

Неволя заставит пройти через грязь —

Купаться в ней свиньи лишь могут!

Подайте ж мне чару большую мою,

Ту чару, добытую в сече,

Добытую с ханом хозарским в бою, —

За русский обычай до дна ее пью,

За древнее русское вече!»

(1867)

Поэт Аполлон Григорьев, который известен большинству читателей как автор «Цыганской венгерки» («Две гитары, зазвенев, жалобно заныли…») и которого советское литературоведение относило к славянофилам-почвенникам, высказывается еще более определенно, без обиняков называя соперничающие между собой «точки сборки» российской государственности:

Когда колокола торжественно звучат

Иль ухо чуткое услышит звон их дальний,

Невольно думою печальною объят,

Как будто песни погребальной,

Веселым звукам их внимаю грустно я,

И тайным ропотом полна душа моя.

Преданье ль темное тайник взволнует груди,

Иль точно в звуках тех таится звук иной,

Но, мнится, колокол я слышу вечевой,

Разбитый, может быть, на тысячи орудий,

Властям когда-то роковой.

Да, умер он, давно замолк язык народа,

Склонившего главу под тяжкий царский кнут;

Но встанет грозный день, но воззовет свобода

И камни вопли издадут,

И расточенный прах и кости исполина

Совокупит опять дух божий воедино.

И звучным голосом он снова загудит,

И в оный судный день, в расплаты час кровавый,

В нем новгородская душа заговорит

Московской речью величавой…

И весело тогда на башнях и стенах

Народной вольности завеет красный стяг…

(1846)

Выделено мной. Пусть словосочетание «красный стяг» не смущает читателя. В 1846 году у этого символа не было левацкой коннотации, которую он получил во времена Парижской коммуны в 1871-м. Даже буржуазные революции во Франции и Германии, где красный цвет также присутствовал, случились на два года позже. (В коннотации Великой французской революции красный цвет – знак запрета, знак «стоп».) Красный стяг Григорьева – это боевой стяг русских дружин, дружин Вещего Олега, штурмовавших Царьград. Красный цвет на Руси всегда был национальным маркером, поскольку его название происходит от одного корня со словом «красивый» (красная девица, красный товар, Красная площадь, Красно Солнышко, весна-красна); по традиции воинов и князей на иконах и миниатюрах изображали в красных одеяниях. Для русов он имел сакральное значение, чего не скажешь о черно-бело-золотистых цветах императорского штандарта, германских по происхождению.

Сам романовский флаг, вопреки расхожим заблуждениям, вовсе не такой уж древний, у него есть «день рождения»: 11 июня 1858 года, когда император Александр II утвердил первый официальный государственный флаг. По европейской геральдической традиции его цвета были тождественны цветам родового императорского герба. На тот момент Романовы-Гольдштейн-Готторпские-Гогенцоллерны никакого иного родства, корме как со своими немецкими братьями, предъявить уже не могли. Впрочем, этот флаг просуществовал совсем недолго. Спустя 25 лет [24] , 7 мая 1883 года, император Александр III повелел в торжественных случаях вывешивать бело-сине-красный флаг, а 5 апреля 1896 года специальное совещание утвердило его «народным и государственным флагом» Российской империи. Выбор цветов объяснялся титулом императора – «всея Великия, и Белыя и Малыя России»: красный цвет, как и следовало ожидать, соответствовал великороссам, синий – малороссам, белый – белорусам.

Смехотворно объяснение, которое использовали так называемые националисты, взявшие (с подачи коммуниста Проханова) в качестве знамени русского национального движения тевтонский имперский штандарт: якобы «демократы дискредитировали триколор». Но национальный флаг нельзя «дискредитировать». Почти столетие ига коммунистов не дискредитировало красный цвет. Мы, хоть нас и немного, все еще помним о нем как об истинно русском цвете. Так и продолжатели их традиций – расстрельщики законно избранного парламента – не смогли дискредитировать то, что им в принципе не принадлежало: торговый морской флаг России. Их маркер – пентакль Сатаны; это их законное наследство, их Каинова печать и проклятье во веки веков!

Эпилог

Мы стоим на крыше одного из петербургских домов. По небу ветер гонит низкие плоскодонные облака, похожие на речные славянские струги, – кажется, до них можно дотянуться рукой. Вдали из зелено-бурой коры крыш клинком палаша поблескивает Петропавловский шпиль. Чуть левее от него – купол Исаакия. Там, за свинцовым горизонтом, за рваными сполохами молний, – огромная страна. Этой стране больше тысячи лет. А может быть, и многие тысячи. И эта страна снова на распутье. Гигантские пространства, леса, поля и реки, каскады электростанций, полигоны РВСН, железные дороги, пахотные земли, когда-то отвоеванные у дикости, освоенные и поименованные нашими предками. Миллионы людей, их семьи, их судьбы, судьбы еще не родившихся детей и их детей. Что их ждет?

Ветер крепчает. Скоро оставаться здесь будет небезопасно. Я смотрю вдаль, смотрю на реку машин, обозначенную желтым потоком фар, которая сбегает к моим ногам по Богатырскому проспекту. Городской гул перекрывает раскаты далекого грома. В голове моей вертится вопрос: неужели все это случайно? Неужели ни этих шпилей, ни красно-белых труб, ни ажурных конструкций телевизионной башни, ни растопыренных вдалеке ломаной пятерней великана портовых кранов здесь не должно быть? Неужели все это ошибка истории? Вместо всего этого здесь должны дымить редкие чумы оленеводов и разноситься пение муэдзинов с невысоких бревенчатых минаретов, крытых мхом? Может, все это только сон – и минутой позже гигантский каменный город погрузится под воды Балтики, подобно граду Китежу? Все это «не наш путь», не русский? А Растрелли, Кваренги, Маттарнови и Росси были всего лишь двоечниками, которых выгнали из «настоящей» Европы за бесталанность и которые нашли покровительство у варваров, почти зверей, так туго воспринимающих свет истинной веры? Может, наш удел – плошка маиса, насыпанная заботливой рукой бая, Закят аль-Фитр, в праздник Курбан-Байрам? Может, правдой являются бредни Яна, Гумилева, Сулейменова? А все это – то, что гудит, гремит и сверкает вокруг, – ложь и вымысел, мираж, который вот-вот окажется разнесен в клочья крепким балтийским ветром?

Где-то на горизонте опять просверкнула молния, новый порыв крепкого ветра пронес с моря клочья еще одного малиново-серого «струга». Может быть, то плывут духи наших варяжских пращуров и дивятся с высоты тому, как же глупы оказались их прапраправнуки, как быстро они растеряли наследие предков, чьи кости, созданные из камня гранитных скал, столь богато рассеяны в этих краях. Как косматого исполина, вооруженного молотом Тора, удалось приручить нескольким полуграмотным престидижитаторам, сумевшим поставить перед ним кривое зеркало и заставить угадывать в нем себя?

Шум города, завывание ветра и раскаты далекого грома сливаются в курехинский хаос звуков, в котором я, кажется, слышу гул мощного реактивного двигателя. Я поднимаю глаза к небу и что-то вижу. В дымных клочьях свинцовых облаков мелькнули бортовые огни и черная тень брюха необычного летательного аппарата, заходившего на посадку. Крылья его чем-то напоминали сложенные крылья сокола или оперение «Бурана», только чуть больше. Нет, мне не показалось. Я видел! Он шел на Ладогу.

Приложение 1

Подавляющее большинство аудитории, задействованной в спорах по поводу норманнской теории, толком не знакомо ни с точкой зрения Ломоносова, ни с точкой зрения Мюллера. Чтобы стала понятна суть их разногласий, приведу лишь незначительную часть полемики. В виде сносок указаны комментарии М. В. Ломоносова. Приведенные ниже отрывки воспроизведены на основании следующего текста: Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950–1983. Т. 6 «Труды русской истории, общественно-экономическим вопросам и географии. 1747–1765 гг.» – М.; Л., 1952.

[ЗАМЕЧАНИЯ НА ОТВЕТЫ МИЛЛЕРА]

(отрывки)

(Ответы Миллера. Перевод с латинского)

[Возражение Ломоносова]

Против того же места о роксоланах. Изменение названия роксоланы в руссы очень легкое и состоит лишь в том, что кс изменилось в сс , а различие в окончании зависит от разного произношения у разных племен.

[Ответ Миллера]

Чтобы показать сходство названия руссов с названием роксоланов, противник предлагает нам слово россиане , которым сейчас любят называть себя русские, но не помнит о том, что́ я уже возразил на то в ответе, данном 24 октября. Именно – слово россиане возникло и вошло в употребление слишком недавно, чтобы служить здесь доказательством. В древних книгах и письменных памятниках оно не встречается. Ведь древние называли свое племя русь, образуя отсюда прилагательное русский, которое и сейчас еще в общем употреблении. Мы замечаем, что наименование россиане предпочли прежнему с тех пор, как в нашем веке укрепилась этимология имени руссы от рассеяние . Если твердо установить это, а оно вполне твердо, то словопроизводство Ломоносова, будто название роксоланы уже в ранние времена перешло в название россиане, само собой падает. Но допустим, что название россиане очень древнее; разве оно из-за этого будет происходить от роксоланы? Роксоланы были одного племени с аланами, которые владели всей внутренней частью России в то же самое время. От них они и получили название. Ведь оно звучит не иначе, как рокс-аланы. Оно является специальным названием части аланов, отличавшейся от остальной массы местом жительства, тогда как все племя охватывалось общим названием аланы. Приставка рокс, на что я указываю вслед за другими, обязана своим происхождением грекам и обозначает трещину, как если бы сказать, что роксоланы – отсеченные или отделенные аланы. Можно также вывести и от ρως – вершина, если понимать так, что это аланы, живущие под одной верхушкой, или князем. (Ср. Иордан, Происхождение славян, ч. 1, гл. XIV, стр. 54 сл.) Если бы русские происходили от этого племени, то они, несомненно, получили бы название скорее от его главной части, жившей ближе, чем от более отдаленной. Или – если бы это и было так, то племенное название и коренная буква л не остались бы до такой степени без внимания в названии русских ( россиане ). Следовательно, нельзя говорить, что название руссы произошло от роксоланы [25] . Другое доказательство я дал для протокола 24 октября; чувствуя его силу, Ломоносов совершенно обошел его молчанием. Именно – если бы русские происходили от роксоланов и от них получили бы название, то роксоланы были бы никем иным, как славянами. Следовательно, славяне до прихода варягов назывались бы руссами. Это явно противоречит свидетельству преп. Нестора и всех русских [26] летописей. Удивительно, до какой степени Ломоносов презирает местные исторические свидетельства, которые вообще высоко ценятся людьми, интересующимися историей отечества. В ясных выражениях они объясняют нам происхождение руссов от славян и варягов. Ломоносов же пренебрегает ими и, следуя чуждому примеру иностранных писателей, недостаточно осведомленных о русских делах, уделяет роксоланам главное место среди предков русских. Судите, граждане, поступает ли он так из любви к истине или, скорее, увлеченный и ослепленный жаждой противоречия, издевается таким образом над своим отечеством [27] .

[Возражение Ломоносова]

4

Плиний считает роксоланов и аланов единым племенем, и Целларий предполагает, что слово роксоланы составлено из россы и аланы, и с ним согласен автор Киевского Синопсиса. Отсюда следует, что некогда существовало племя, называвшееся россами, которое имело местопребывание между Днепром и Доном.

[Ответ Миллера]

На 4-е

Ломоносов судит правильно, считая, под влиянием авторитета Плиния, роксоланов и аланов единым племенем. Но эта истина диаметрально [28] противоречит его выдумке, с помощью которой он истолковывает роксоланов как руссов. Ведь историкам известно, что это племя было вандальским, т. е. германским, или, как предпочитают другие, – готским, и очень далеким по своему происхождению и языку от славян. Думают, что название аланов дано этому племени греками – от αλαομαι – блуждаю, так как они вели кочующий образ жизни, – на том же основании, на каком вандалы носили название от германского wandeln. Прокопий (О готской войне, кн. 1, гл. 1) говорит: «Римляне за несколько времени до того приняли в союз скирров, аланов и некоторые другие готские племена». Он же (О вандальской войне, гл. 3): «Вандалы, жившие у Меотийского озера, под давлением голода ушли к реке Рейну, к германцам, которых сейчас называют франками, захватив в союз готскую народность аланов». Если Ломоносов будет возражать и против этого, то я хотел бы, чтобы он привел хотя бы одно место из историков старого времени, из которого можно было бы заключить, что аланы и роксоланы были славянским племенем. Если он этого не сделает, то пусть считает тщетным все то, что он привел – на основании сходства названий и свидетельств новых писателей – для подкрепления принятой им гипотезы о происхождении руссов от роксоланов. Прежде всего, никакого значения не имеет здесь предположение Христофора Целлария, писателя нашего времени, человека вообще весьма ученого, который, однако, в своей Древней Географии очень беспорядочно разобрал вопрос о древних местах жительства племен, сваливая в одну кучу места старых писателей, не продумав тщательно, какие заключения следует из них делать. С ним случилось то, что является общим у всех иностранных писателей, а именно – он не знал, что название руссы появилось вместе с варягами, пришедшими в Россию с севера. Поэтому он думал, что оно было в употреблении во все века, и полагал, что нашел его следы в названии роксоланов. А если бы он обратил внимание на то, что я привел выше из историй – о вандальском и готском, совсем отличном от славянского, происхождении аланов, – следует ли думать, что он остался бы при прежнем мнении? Итак, с чем сообразно заключение, выведенное Ломоносовым из этого предположения Целлария, – будто когда-то было племя, называвшееся руссами, место жительства которого находилось между Днепром и Доном? Если бы это было так, то, без сомнения, мы имели бы сведения о нем у греческих и латинских писателей, описавших эту область. Решать же что-нибудь против их свидетельства в столь важном вопросе, с помощью одного только предположения, притом лишенного всякого основания, – непозволительно [29] .

[Возражение Ломоносова]

Название росы превратилось в руссы на основе произношения поляков, которые изменяют о в у . Внешние писатели IX и следующих веков, слыхав это название от поляков, сохранили эту польскую манеру произношения; даже сами россы долгое время называли себя руссами, потому что столица была сначала среди поляков, именно в Киеве, и вследствие того, что великие князья нередко брали себе супруг из Польши

[Ответ Миллера]

На 5-е

Что русские в древности называли себя россами, это отнюдь нельзя подтвердить теми доказательствами, которые приводит Ломоносов. Согласен: поляки в обычной речи часто изменяют о в у . Но все ли слова, в которых встречается о , они так произносят, чтобы можно было сделать правильное заключение о том, что в их числе было и название руссы? И такую ли силу имеет у этого народа произношение, чтобы изменить и написание? Я в этом не уверен, и Ломоносов не решится это утверждать. Если бы сохранились примеры того, что название руссы в древности писалось в России через о , тогда только это объяснение Ломоносова имело бы какое-нибудь значение [30] . До тех же пор, пока он не представит таких примеров, тщетно и напрасно все то, что он выдвигает относительно изменения названия, о котором мы не имеем никаких указаний. Никакого значения также не имеет довод, основанный на том, что столица руссов находилась среди поляков: будто поэтому россы в течение долгого времени называли себя руссами. Ведь область, где лежит Киев, – это не собственно Польша, согласно ныне употребляемому ее имени, но подлинная Россия, которая в старину простиралась на запад до Днепра. Подлинный и чистый русский язык первых времен процветал там, что мы ясно видим из старинных летописей и переводов отцов церкви, сделанных некогда в Киеве и не содержащих в себе ничего польского [31] . Изменение [32] киевского и всего наречия Малой России в сторону польской манеры произношения должно быть приписано лишь более поздним временам, когда эта область в течение нескольких столетий была под властью литовцев и поляков, от которой ее благополучно освободила, избавив от плена, доблесть и мудрость славного государя Алексея Михайловича. Наконец, непонятно, как могли способствовать изменению русского языка супруги русских великих князей, взятые из Польши. Имеется всего только один пример, говорящий в пользу Ломоносова, – ввиду времени, к которому он относится, именно: дочь польского короля Болеслава Храброго, вышедшая замуж за великого князя Святополка Владимировича. Но какое короткое время Святополк с этой супругой владел Киевом! Остальные примеры слишком позднего времени, чтобы их можно было здесь рассматривать… [33]

[Возражение Ломоносова]

46

Если бы варяги-руссы говорили на скандинавском языке, то, я думаю, до сих пор существовали бы в России не только деревни, но и целые города, в которых жители говорили бы на скандинавском языке, хотя бы они были того же христианского вероисповедания, что и славяне. Племя пермяков, которое издавна слушает богослужение на славянском языке и живет вперемешку с русскими в селах и городах и со всех сторон окружено ими, тем не менее даже до сего дня сохраняет свой собственный язык. Если это бывает с подчиненным племенем, то тем более следует ожидать этого у племени господствующего.

[Ответ Миллера]

На 46-е

Если бы варяги, происшедшие от скандинавов, населяли в России целые города и села, а не были бы – о чем мы должны заключать как о бесспорном факте – рассеяны и перемешаны со славянами в их городах, то это возражение имело бы некоторую силу. Так как, однако, противник никогда не сможет доказать первого, то всякий признает все его доказательство тщетным. С племенем пермяков дело обстоит совершенно иначе. Они нигде не живут вперемешку с русскими [34] . Среди них количество русских городов очень ничтожно. Мужчины вследствие сношений с русскими усваивают русский язык, но женщины, редко выходящие из своих изб, говорят только на своем собственном языке и приучают к нему детей с младенчества; поэтому язык пермяков не может так быстро исчезнуть. Впрочем, нет недостатка в примерах племен, языки которых погибли. В наше время в Сибири оставался один-единственный человек из племени аринцев, который говорил на языке своего племени. Остальные, вследствие житейских и брачных связей с татарами, знали только татарский язык. Все саянские татары, соседи монголов, пользуются уже монгольским языком, а на своем языке могут сказать лишь названия чисел.

[Возражение Ломоносова]

47

В древних летописях, и особенно у Нестора, везде ясно отмечается о племенах, не употреблявших славянского языка, что они имеют свой собственный язык, а также если кто-нибудь, например, понимал язык печенегов. О варяжском же языке нигде не сообщается, чтобы он был совершенно отличным от славянского, но везде варяги и славяне считаются племенем одного колена.

[Ответ Миллера]

На 47-е

У Нестора и в прочих летописях, списанных с Нестора, мы читаем замечание о различии языка только относительно тех племен, которые платят дань Русскому государству. Среди них не было места для варягов; поэтому у первого летописца, согласно его же замыслу, не было никакой причины говорить о языке варягов. Печенеги беспокоили киевлян постоянными набегами. Поэтому имело большое значение для родины, если находился кто-нибудь, знакомый с языком варваров, кого можно было бы использовать в качестве лазутчика в тяжелое время. Итак, это был вопрос большого значения, о котором первый летописец не пожелал хранить молчание. А где что-либо подобное имело место с варягами? Правда, нигде не встречается упоминания о том, что язык варягов был совершенно отличен от славянского, но нет сообщения и о том, что это был тот же самый язык. Преп. Нестор не мог предвидеть, что по этому вопросу когда-нибудь возникнут споры. В его время всем было хорошо известно, на каком языке говорили варяги. Поэтому он счел излишним сделать какое-нибудь указание по этому поводу. Однако, где бы он ни упоминал о варягах, он тщательно отличал их от славян, так что из данной главы становится вполне ясным, что это были племена совершенно различные по своему происхождению и языку. В ответе на двадцать пятое возражение Попова я привел два места Нестора, не допускающие никакого возражения. Здесь, в качестве завершения, добавлю еще кое-что. Под годами 6367–6369 в Патриаршем списке летописи [35] имеются следующие слова: «В царствование греческих императоров Михаила и Василия, когда патриарший престол занимал Фотий, к варягам пришли послы от новгородцев, мерян и кривичей и сказали им: Земля наша велика и обильна! Поидите владети нами! Варяги же побоялись звериного обычая и нрава этого племени, и было избрано всего три брата, которые и прибыли с новгородскими послами». Отсюда ясно различие между нравами славян и варягов, что неизбежно влечет за собой заключение о различии происхождения этих племен. В этой же летописи под 6372 годом читаем так: «Новгородцы пали духом, говоря: – Мы отдали себя в рабство, мы будем терпеть много бед от Рюрика и от его потомков». Я не могу убедить себя в том, что они говорили бы так, если бы не считали варягов племенем, которое ничего общего с ними не имеет. Под 6388 и 6389 годами о занятии Киева Олегом говорится: «Были у них мужи, варяги и славяне; с этого времени прочие также приняли название руссов. Олег установил подати, которые должны были уплачиваться варягам славянами, мерянами, кривичами и со всей России». Под 6415 годом: «Намереваясь совершить военное нападение на греков, пользовался войском, набранным из варягов, славян, чуди». И таким образом Нестор везде тщательно различает варягов и славян, а это он делал – так только и можно думать – не с иной какой-нибудь целью, а лишь для того, чтобы указать и показать на примерах существовавшее между этими племенами различие [36] . Не только варягов, но и руссов он противопоставляет славянам. По поводу отхода Олега от Константинополя он говорит, что Олег приказал руссам сплести себе паруса из конских грив и хвостов, а славянам – из крапивных волокон, что они и выполнили по его повелению. Руссы в этом месте, очевидно, то же, что варяги: ведь у варягов, которые в течение нескольких поколений жили в России, название варяги постепенно вышло из употребления, и его заменило название руссы ; в последующие же времена варягами назывались только те, кто вновь прибывал из заморских стран, чтобы сражаться под русскими знаменами. Нестор, под 6485 годом: Владимир, опасаясь брата Ярополка, бежал за море к варягам; под 6488 годом: восстановленный варягами, он привел составленное из этого племени войско, с помощью которого победил сначала Рогвольда полоцкого, а затем также брата Ярополка. После занятия Киева варяги с такими словами обратились к Владимиру: «Это наш город. Мы его завоевали. Поэтому мы хотим, чтобы каждый горожанин выкупил у нас свою свободу за две гривны!» На это требование Владимир ответил так: «Подождите один месяц, пока не будет собрана дань». Не получив ничего по прошествии месяца, они сказали, что он поступает с ними коварно, и попросили только позволить им свободно уйти в Грецию. Владимир выбрал более выдающихся из варягов – людей, отличавшихся храбростью и умом, которым он поручил управлять городами. Прочих он отпустил к грекам. Однако он посоветовал императору остерегаться их, как бы они чего-нибудь не задумали против него: это можно предотвратить, рассеяв их по провинциям. Больше всего он просил о том, чтобы император не разрешал никому из них возвратиться в Россию. Вот здесь варяги – не подданные князя Владимира, не из тех, кто пришел с Рюриком, а новые пришельцы и свободные люди, повинующиеся за плату. Вот также – откуда появились варяги, или варанги, среди греков; сомневаюсь, чтобы у византийских писателей имелось более раннее упоминание [37] . Отсюда понятно, что Дитмар Мерзебургский и Эггегард Урагинский (см. Комм., том IV, стр. 292) не без основания сообщают, что в Киев стеклось население преимущественно из датчан. Понятно также, почему Нестор под 6558 годом, где он описывает военный поход Владимира младшего на Константинополь, различает руссов и варягов; ни о каких славянах упоминания нет. Следовательно, под названием руссы следует понимать племя, которое, возникнув от смешения варягов со славянами, в это время приобрело тот вид, который оно сохранило впоследствии, а именно – различие, существовавшее между предками, исчезло, и разные люди соединились под одним общим именем. Варяги же, участвовавшие в походах, опять-таки те наемные воины из датчан, норвежцев и шведов, которыми пользовался Ярослав в войне против брата Святополка, как нам сообщают и летопись Нестора, и сочинения северных писателей.

[Возражение Ломоносова]

55

Против стр. 13 диссертации, где слова: «Предки ваши, слушатели, благодаря славе своих храбрых деяний в древности назывались славянами» и т. д.; здесь очень ясно видны противоречащие друг другу вещи, именно – слава и изгнание, чему не может быть места в такого рода диссертации.

[Ответ Миллера]

На 55-е

Не знаю, какого рода представление об историческом писателе и об исторических рассуждениях составил себе Ломоносов, если он делает мне такие возражения, каких я, пожалуй, вообще ни от кого не слыхал. Он хочет, чтобы писали только о том, что имеет отношение к славе. Не думает ли он, что от воли историка зависит писать, что ему захочется? Или он не знает, каково различие между исторической диссертацией и панегирической речью? [38] Откуда он почерпнул это правило, будто следует умалчивать о том, что не относится к славе? [39] Если бы он сказал, что следует воздерживаться от поношения и что писателю не следует писать ничего такого, что принесет бесчестие его народу у других народов, то это было бы не в полном соответствии с основным историческим законом, который предписан Цицероном (кн. II. Об ораторе, стр. 368, изд. Вербурга 8), однако по нынешним обстоятельствам вполне основательно. Это – мое последнее и высшее правило, и никаким способом нельзя доказать, что я его нарушил. Но ведь между славой и бесславием есть обширнейшее поле для истории, занимаемое большим количеством фактов и событий, которые могут происходить у какого-нибудь народа или рассказываться о нем. Сюда относятся – происхождение племен, по большей части довольно темное, начало государств – с малого, дикие нравы предков, несчастные войны, притеснения от соседей, пороки отдельных лиц, иногда довольно гибельные для государства, общественные бедствия и многое другое, что, по мнению историков, не имеет отношения ни к славе, ни к бесславию; об этом всем нельзя умолчать в истинном историческом повествовании, и мы читаем подобные пространные рассказы у всех известных историков о тех народах, к которым они сами принадлежали. Кто в этом сомневается, пусть прочитает из греков – Фукидида, из римлян – Ливия, из итальянцев – Муратори, из испанцев – Мариану, из французов – де Ту, из англичан – Бурнета, из немцев – Маскова, из датчан – Гунтфельда, из шведов – Далина. Пусть он посмотрит, только ли они превозносят похвалами своих и не перечисляют ли они тщательно различные случаи и столько превратностей, которые, как кажется на первый взгляд, преграждают доступ к большему благоденствию, но в действительности открывают его. Пусть он обратит внимание на то, какова сила правды у тех, кто к ней стремится в такой степени, что не может нигде обойти молчанием даже вещи, действительно позорные. Кто, если только он – не Ломоносов, или Крашенинников, или Попов, или Крекшин, может вменить мне в вину то, что я упомянул об изгнании славян с берегов Дуная? Сколько племен было побеждено и прогнано более сильными. Кто когда-либо слыхал хотя бы слово о том, что следует считать бесславием превратности войны, если они обернутся в несчастную сторону, и что их следует поэтому окутать покровом молчания? Если Ломоносов считает, что не подобает одновременно говорить о храбрых деяниях народа и об его изгнании, то у меня уже готова защита в ответе на второе возражение Крашенинникова [40] ; можно добавить следующее: что касается первого, то я дал истолкование названия, что касается второго, – то я хотел изложить историю славян с того периода времени, когда начинается летопись преподобного Нестора. Вот слова, вписанные сюда из Патриаршего списка летописи: « По разрушении столпа и по разделении язык прияша сынове Симовы восточные страны, а Хамовы сынове полуденные страны, Афетовы же прияша запад и полуночные страны. От тех же седмидесяти и двою язык бысть язык словенск от племени Афетова, нарицаемы норцы, еже суть словене. По мнозех же временех сели суть словене обапол Дунаю, где есть ныне Угорская земля и Болгарская … Волохом же нашедшим на дунайские словены и седшим им в них и насилующим им, словене ж пришедше … овии на Висле реце … Тако же и тии словене пришедше седоша по Днепру» и т. д.

[Возражение Ломоносова]

57

Хотя и правда, что славяне, теснимые римлянами, отступили от Дуная, однако об этом можно было бы сказать другими словами, например, так: славянское племя, побуждаемое любовью к свободе, отвергая римское иго, переселилось на север.

[Ответ Миллера]

На 57-е

В какой степени эти слова расходятся с моими – предоставляю судить другим. Мне кажется, что они выражают, по меньшей мере, то же или даже больше: если славяне возвратились в свое свободное состояние благодаря переселению, следовательно, раньше они были под властью римлян. Если они ушли от римского ига, то что же другое это значит, как не то, что они были порабощены? [41] Этого я нигде не говорил и не думаю, чтобы так было. Изгнание – это мое слово – можно сказать и о свободном племени.

[Возражение Ломоносова]

58

Новгородская летопись свидетельствует, что часть славян, вследствие тесноты их страны у Дуная, переселилась к Днепру, озеру Ильменю и т. д., что также хорошо согласуется с истиной. Ведь и ныне у Дуная живет много славян, как сербы, болгары и другие.

[Ответ Миллера]

На 58-е

Неверно, что в Новгородской летописи написано так, как хочет Ломоносов [42] . То, что имеется в первой части о происхождении славян, приведено мною в ответе на его девятое возражение. Вторая часть – в том, что касается этого периода времени, во всем согласуется с преподобным Нестором, из которого я заимствовал и самые слова: « По инозех же временех сели суть словене по Дунаеви, где есть ныне Угорская земля и Болгарская … Волохом же нашедшим на дунайские словены и седшим им в них и насилующим им, словене же пришедше седоша овии на Висле реце» и т. д. Если будет угодно сравнить это со словами преподобного Нестора, приведенными в ответе на 55-е возражение Ломоносова, то согласие тех и других станет совершенно ясным. Соображение об остатках славян в придунайских землях также не имеет никакого значения. Ведь из истории известно, что те, кто подчинился римскому игу, остались, а прочие выселились. Спорщик, придирающийся к словам, задал бы Ломоносову вопрос, где теперь живут болгары, о которых он упоминает?…

[Возражение Ломоносова]

68

…слушателям будет крайне тягостно слушать о том, как племя, носившее одинаковое с ними имя, подвергалось со стороны скандинавов убийствам и грабежам, как страна опустошалась огнем и мечом и была благополучно побеждаема победоносным оружием.

[Ответ Миллера]

На 68-е

Невежество некоторых слушателей никоим образом не может быть поставлено в упрек мне. Более разумные, читая это, сразу поймут, что речь идет не о нынешних русских, но об обитателях России, которые населяли эту землю до прихода русских и были покорены русскими, или варягами. О победоносном оружии, которым Россия была благополучно побеждаема, – в моей диссертации нет речи; если что-либо подобное встречается в русском переводе, то, я думаю, вина не падает на меня, иностранца, от чьего взора легко могут ускользнуть подобные ошибки переводчика [43] .

Приложение 2

Фрагмент доклада кандидата исторических наук В. И. Меркулова, прочитанного на заседании ученого совета Института российской истории РАН 6 октября 2005 года «Мекленбургская генеалогическая традиция о Древней Руси». В нем приводятся интересные параллели русских и германских дворянских фамилий. Цит. по: журнал «Золотой Лев», № 67–68, – издание русской консервативной мысли ().

<…>огромное количество северорусских фамилий, как дворянских, так и простых, связано с мекленбургской топонимикой: Бибовы, Бибиковы, (мекл. Bibow), Вельчины (мекл. Welzin), Глазовы (мекл. Glasow), Дашковы (мекл. Daschow), Дёмины (мекл. Demmin), Зуровы (мекл. Zurow), Карловы (мекл. Carlow), Карповы (мекл. Karpow), Кладовы (мекл. Kladow), Кобровы (мекл. Kobrow), Красовы (мекл. Krassow), Креховы (мекл. Kreckow), Лубковы (мекл. Lubkow), Луковы (мекл. Lukow), Мальцовы (мекл. Malzow), Масловы (мекл. Masslow), Мировы (мекл. Mirow), Перовы (мекл. Perow), Раковы (мекл. Rakow), Роговы (мекл. Roggow), Старковы (мекл. Starkow), Шутовы (мекл. Schutow) и другие.

Приложение 3

Чрезвычайно любопытная статья российского публициста-славянофила И. С. Аксакова (1823–1886), впервые опубликованная в 1867 году («Москва», № 64). Вне зависимости от точки зрения, которую защищает автор, статья является потрясающей иллюстрацией принципов государственного строительства России XIX века и наглядно демонстрирует неизменность этих принципов, как и идеологии «оппозиционной» борьбы за последние 150 лет. Замените слово «дворяне» на слово «элита», а «остзейский» на «кавказский» – и получится вполне современный «националистический» текст.

...

Два государственных типа:

народно-монархический

и аристократическо-монархический

По-видимому, газета «Весть» хлопочет больше всего о том, как бы покрепче сплотить Российское государство, и выдвигает вперед дворянство только как снаряд наиболее пригодный для этой работы; но в сущности забота у нее другая – это известно всякому, кто хоть изредка заглядывал в эту газету, – это высказывается даже в той самой передовой статье, в которой изложена ее теория объединения.

На общественное образование в Остзейском крае отпускается сравнительно большая сумма, чем на тот же предмет в русских губерниях, что, конечно, не совсем сообразно с интересами народности, которой по праву принадлежит господство. «Весть» в этом сознается, но тут же очень скоро и утешается: «дело не в том, что тратится больше, а в том, чтоб эти расходы способствовали развитию сочувствия к России чрез объединение руководителей иноплеменного меньшинства с руководителями русского большинства; дело в том, наконец, чтобы это руководительство не ускользнуло из рук русских дворян Остзейского края [44] и не попало в руки беспокойной части класса литератов (Literaten)» [45] .

Иными словами: пускай, при распределении пособий, окраина наделяется щедрее средоточия, лишь бы только отпускаемые суммы служили дворянству и поступали в его руки.

Итак, на первом плане вот что: из нашего служилого сословия, из Польской шляхты, из остзейского рыцарства, создать политическое сословие – аристократию, а там: перетянет ли центростремительная или центробежная сила, сплотится ли или, наоборот, расшатается государственный организм – это забота второстепенная.

На старых картах Московия изображалась как tabula rasa, перерезанная тремя реками, и кажется, что в том же виде, то есть как дикое поле, представляется она и теперь некоторым из ее руководителей; в ней можно кроить из цельного и разводить в ней что угодно, не церемонясь с ее историческими инстинктами. Иначе как бы, кажется, не догадаться, что наше служилое сословие, переименованное в дворянство, но сохранившее характер и свойства служилого, не имеет с родовою, политическою аристократиею ни одной общей черты; как бы не заметить, что тип большого русского барина нисколько не походит на французского grand seigneur, а русский англоман – самая резкая противоположность английскому лорду? Но, повторяем, в известных кружках такого рода соображения не имеют хода и на них уж давно припасен ответ: вы отняли у нас крепостное право, так вознаградите нас чем-нибудь; положим, аристократии у нас не было и нет, но почему бы не попробовать завести ее?

Пускай же Россия остается в стороне – обратимся к Европе. Ее свидетельства не уважить нельзя. Посмотрим, что там растет и крепнет, что убывает и хилеет и в какую сторону сила исторического развития влечет цивилизованный мир?

Во всей Европе когда-то стояли во главе обществ аристократии настоящие, самородные, живые продукты истории, а не законодательных прихотей. Что сталось с ними теперь? Во Франции и в Италии аристократия вымерла почти бесследно; в Австрии она разбилась на отдельные группы, по народностям, и исчезает в народностях; в Пруссии она с каждым днем теряет свое значение и киснет в желчном сознании устарелости своих притязаний; ее некогда спокойная гордость перераживается в обидчивую спесь – вернейший признак упадка.

В Англии, этой классической стране аристократизма, аристократия отступает, конечно, с достоинством, но все-таки отступает, перед стройным напором другой, ей уже неподвластной силы. Инициатива ускользнула из ее рук; она уже не ведет событий, а подчиняется им и покупает право на существование периодически повторяющимися уступками. Чтоб отсрочить свое неминуемое крушение, она в критические минуты предупреждает грозящие ей удары и сама налагает на себя руки, pour sauver les apparences. Такого рода услугу оказал ей Роберт Пиль в реформе экономической, и мы узнаем на днях, удастся ли графу Дерби сослужить ей такую же службу в реформе парламентской. Несомненно, что в этих мастерских маневрах ее высокий такт выказывается не менее осязательно, чем в прежних ее завоеваниях; но, как бы то ни было, предсказание 22-летнего Вильяма Питта сбывается. В 1787 году, на вечере в Версале, кто-то из чинов французского двора спросил у него: «Которая из составных частей английской конституции прежде всех обветшает и пошатнется?» – «Камера лордов», – ответил не задумываясь будущий первый министр, тот самый, которому суждено было поднять английскую аристократию на степень беспримерного могущества.

Везде одно явление: старые аристократии вымерли или вымирают, а новых не зарождается. И это вовсе не значит, чтоб историческая производительность Западной Европы иссякла; ибо возникают же партии, секты, школы и ассоциации всякого рода. Это значит только, что творческая сила истории, так же как и творчество физической природы, имеет свои периоды. Есть целые порядки органических формаций, так сказать, отслуживших миру, которых природа уже не повторяет и о которых мы знаем только по их уцелевшим составам. К разряду таких же брошенных историею организмов принадлежит и аристократия. Форма, в которую она когда-то отливалась, разбита навеки, и ее нет нигде, нет даже в редакции «Вести».

В обществах образуются новые группы, на основании тождества экономических интересов, а в области государственной Европа постепенно перестраивается на основании племенного начала. Народность – вот та новая, с одной стороны, разлагающая, с другой, объединяющая сила, которая теперь пробивается сквозь прежние формации, созданные завоеваниями, династическими союзами, теориею европейского равновесия и другими более или менее искусственными комбинациями. Эта сила растет повсеместно, и ей очевидно принадлежит будущность.

Первым торжеством народного начала было освобождение греков, давно начатое и доныне недовершенное; потом, на наших глазах, собрались итальянцы; в настоящую минуту заканчивается объединение немцев и уже начинают скликаться на Балканском полуострове славянские племена.

Понятно, что пробуждение народностей, как и всякое мировое движение, рядом с явлениями исторически законными и плодотворными для развития человечества, может вызывать и неосуществимые притязания, основанные на одних воспоминаниях, но не находящие себе оправдания в действительности; понятно также, что это движение, именно потому, что кроме одной газеты «Весть» мнение всей Европы признало в нем современную силу, обращается иногда в орудие политических интриг и из-под ловких, но не совсем разборчивых на средства рук выходит в карикатурной форме поголовной подачи голосов (suffrage universel). Смущаться этим нечего; все это не более как волдыри или нечистая пена на поверхности неудержимого потока.

Понятно и то, что не все современные политики относятся одинаково к началу народности. «Это первая сила нашего времени, – говорит Наполеон III, – и потому Франция должна захватить ее в орудие своей политики». – «Это сила, – возражает ему Тьер, – но не надобно вызывать ее, ибо как орудие, она сильнее в руках России, чем Франции». Последнего заключения мы не имеем причины оспаривать; впрочем, кто в этом случае прав и кто не прав, этого вопроса мы не касаемся и хотим только заявить, что при всей противоположности их воззрений и Тьер и Наполеон согласны в признании факта. Мы могли бы причислить к ним и графа Бисмарка.

Но нигде так наглядно и разительно не обнаружилась непобедимая сила народного начала, как именно в той державе, которая, по роковой необходимости, должна была бороться с ним на жизнь и смерть, вела эту борьбу последовательнее и толковее, чем кто-либо, и потратила на нее разнообразнейшие средства, какими только могла ей подслужиться ее неистощимая, политическая находчивость.

Нужно ли называть Австрию? Сложившись из множества осколков не только разнохарактерных, но враждебных между собою племен, она не то что не захотела, а не могла ни построиться в федеративное государство, ни дать решительного преобладания какой-либо одной народности над другими. Говоря языком «Вести», у нее не было ядра довольно плотного и крупного. Не свободный выбор, а неволя заставляли ее, для поддержания искусственного единства, изобретать и создавать искусственные, безнародные силы: имперскую армию, имперскую бюрократию и, наконец, расширенный государственный совет (verstarkter Reichsrath). Это была ее последняя серьезная попытка.

Предполагалось, что если отвлечь от каждого из племен, населяющих Австрию, небольшую группу людей действительно передовых (не только по знатности рода, но также по богатству и по личным дарованиям) и если из всех таким образом завербованных единиц составить одно сословие, или один собор, то заманчивость коллективного первенства и общность сословных интересов объединит их; что, по крайней мере, в этой отборной дружине местные традиции позабудутся, резкие народные типы сгладятся и, со временем, разноплеменный и пестрый собор сольется в безнародную аристократию. Словом, говоря языком «Вести», предполагалось, что звание австрийского аристократа послужит нравственною связью между разноплеменными и разноверными подданными государства. Само собою разумеется, что, задумав обессилить центробежные стремления племен, населяющих империю, нейтрализациею их руководителей, государственные люди Австрии не только понимали необходимость, но и не скрывали своей готовности поделиться с этими вожаками правительственною властью и даровать им права политические. Не знаем, как об этом думают в тех сферах, откуда «Весть» получает свои вдохновения, но, по нашим понятиям, одно без другого немыслимо, и если уж подкупать на отречение от национальных стремлений, то скупиться нечего. И все-таки эта хитро задуманная попытка не спасла единства. Не было, конечно, недостатка ни в ловкости со стороны австрийских министров, ни даже – что гораздо важнее в старых аристократических традициях, с которыми новое учреждение, по-видимому, могло бы связаться, и однако, даже при этих далеко не везде встречающихся условиях, искусно сплетенная сеть порвалась и вырвавшиеся из-под нее центробежные силы потрясли все основы здания.

Разноплеменное государство, стянутое и свинченное безнародною аристократиею, не удалось даже там, где роковая необходимость его оправдывала, а возможность поддерживать внутреннее равновесие коалициями слабейших племен против сильнейших, по-видимому, подавала надежду на поддержание этой политической формы: значит, она осуждена окончательно.

К содействию какой же силы обратимся мы для завершения государственного объединения России? Обратимся ли мы к той, которая на наших глазах растет и крепнет, или к той, которая повсеместно хилеет и вымирает?.. Перед нами два государственных типа: народно-монархический и аристократическо-монархический.

На первый указывают нам наша история, весь политический склад России, все современное движение Европы.

Второй рекомендует нам газета «Весть». Это ее идеал. Может быть, он и хорош сам по себе и без отношения к нам, только – это не завтрашняя Россия, а вчерашняя Австрия.

Примечания

1 Классен Е. И. Новые материалы для древнейшей истории славян вообще и славяно-руссов до рюриковского времени в особенности с легким очерком истории руссов до Рождества Христова. – М., 1854–1861.

2 Цит. по: Крепости Северо-Запада России. – СПб., 2012. – С. 75.

3 Воланский Т. Письма о славянских древностях. – СПб.: «Потаённое»; «АПИ», 2010. – С. 12.

4 Там же. – С. 13.

5 Цит. по: Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси. – М.: «Художественная литература», 1978. – С. 47–53.

6 Святский Д. О. Астрономические явления в русских летописях с научно-критической точки зрения // Известия Отделения русского языка и словесности АН, 1915. – № 20.

См. также «Ученые записки Имп. Академии наук», 1861. – Кн. VI. – С. 797.

7 Древняя Русь в свете зарубежных источников. Учеб. пособие для студентов вузов / М. Б. Бибиков, Г. В. Глазырина, Т. Н. Джаксон и др. Под ред. Е. А. Мельниковой.  – М.: Логос, 1999.

8 Сокровище нифлунгов. Предания скандинавских народов средневековой Европы в пересказах Е. Балобановой, О. Петерсон. – М.: «Аргус», 1996. – Текст (русского пересказа) подготовлен по изданию Altnordische Saga-Bibliothek. Orvar-Odds Saga. Herausg. von Boer. Halle 1892.

9 Баринг-Гоулд С . Мифы и легенды Средневековья. – М., 2009. – С. 152–178.

10 Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI – начала XVIII века. 2-е изд. – СПб.: «Петербургское востоковедение», 2000. – 320 с.

11 История российская с самых древнейших времен неусыпными трудами через тритцать лет собранная и описанная покойным тайным советником и астраханским губернатором Василием Никитичем Татищевым. – М.: Напечатана при Московском университете, 1768. – Кн. 1. Ч. 1. – С. 33.

12 Державин Г. Р. Сочинения / Под ред. Я. Грота. – СПб., 1864. Т. 1. – С. 787.

13 Петухов Ю . Тайны древних русов. – М.: «Вече», 2008. – С. 262–263.

14 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Russisches etymologisches Worterbuch / Перевод с нем. и дополнения О. Н. Трубачева. 2-е изд., стереотипное. – М.: «Прогресс», 1986. Т. 1–4.

15 Там же.

16 Иванов В. Ф . Топонимический словарь Селигерского края. – 2003.

17 Крепости Северо-Запада России. – СПб., 2012. – С. 39.

18 Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси. – М.: «Художественная литература», 1978. – С. 68–69.

19 Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества. – М.: «Наука», 1993.

20 Псковские летописи. – М., 2000. – С. 10.

21 Цит. по: Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси. – М.: «Художественная литература», 1978. – С. 36–37.

22 Там же. – С. 38–39.

23 Клейн Л. С. Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества. Санкт-Петербург, 2004.

24 Цит. по материалам сайта -slavica.com/.

25 Седов В. В. К палеоантропологии восточных славян // Проблемы археологии Евразии и Северной Америки. – М., 1977. – С. 151, 154.

26 Алексеева Т. И. Этногенез восточных славян по данным антропологии. – М., 1973.

27 Цит. по: Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси. – М.: «Художественная литература», 1978. – С. 36–37.

28 Карлссон Д., Селин А. А. По следам Рюрика: Путеводитель по истории викингов в Северо-Западной России. – NDPC, 2012.

29 Цит. по: Холодилин А. Н. Автографы Анны Ярославны – королевы Франции // Русская речь, 1985. – № 2. – С. 111.

30 Ломоносов М. В. Примечания [на рукопись «Истории Российской империи при Петре Великом» Вольтера 1757 г.] // Ломоносов М. В . Полное собрание сочинений. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950–1983. Т. 6 «Труды русской истории, по общественно-экономическим вопросам и географии. 1747–1765 гг.» – М.-Л., 1952. – С. 89–96.

31 Покровская В. Ф. Еще об одной рукописи А. И. Сулакадзева. (К вопросу о поправках в рукописных текстах) // Труды Отдела древнерусской литературы ИРЯиЛ, 1958.

32 Материалы для биографии Ломоносова. Собраны экстраординарным академиком Билярским. – СПб, 1865.

33 Ломоносов М. В. Возражения на диссертацию Миллера // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950–1983. Т. 6. – С. 25–42.

34 Белобородова И. Н. Этноним «немец» в России: культурно-политологический аспект // Общественные науки и современность, 2000. – № 2.

35 Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950–1983. Т. 6. – С. 548.

36 Hübner J. Genealogische Tabellen, nebst denen darzu gehörigen genealogischen Fragen, zur Erläutering der politischen Historie. Th. 1–3. – Leipzig, 1725–1728.

37 Thomas Fr. Die nahe Anverwandtschaft des Herzogs Carl Leopold mit der Fürstin Catharina von Ruβland. – Güstrow, 1716.

38 Klüver H. H. Vielfälting vermerhrte Beschreibung des Herzogtums Mecklenburg. Dritten Teils erstes Stück. – Hamburg, 1739.

39 Beehr M. J. v. Rerum Mecklenburgicarum. – Leipzig, 1741; Beehr M. J. v. Acht Bücher der Mecklenburgischen Geschichte. – Ratzenburg, 1759.

40 Герберштейн С. Записки о московитских делах. – СПб., 1908. – С. 4.

41 Кузьмин А. Г. Кто в Прибалтике «коренной»? – М., 1993. – С. 7.

42 Меркулов В. И. «Росский» рыцарь и немецкий ученый Николай Маршалк // Научные труды МПГУ. Серия: социально-исторические науки. – М., 2005. – С. 43–47.

43 Сказания Великого Новгорода, записанные Александром Артыновым. – Буй-Тур, 2000.

44 Байер Г. З. Сочинение о варягах автора Феофила Сигефра Беэра. – СПб., 1747. – С. 6–7.

45 Блок А. Сочинения в 2 томах. – М.: «Художественная литература», 1955.

46 Баяр А. Тайная история татар. Цит. по: .

47 Халиков А. Х. 500 русских фамилий булгаро-татарского происхождения. – Казань, 1992.

48 Баскаков Н. А. Русские фамилии тюркского происхождения. – М.: «Наука», 1979. – С. 49–50.

49 Даль В. И. Толковый словарь. – 1863–1866.

50 Веселовский С. Б. Ономастикон. Древнерусские имена, прозвища и фамилии. – М., 1974.

51 Поршнев Б. Ф. Социально-политическая обстановка в России во время Смоленской войны // История СССР, 1957. – № 5.

52 Словарь русских народных говоров. Вып. 27. – СПб.: «Наука», 1992.

53 Там же.

54 Долгоруков П. В. Российская родословная книга. – СПб.: Тип-я III Отд-я Собств. Е.И.В. Канцелярии, 1857. – Т. 4. – С. 264.

55 Пекелис В. Кибернетическая смесь. – М.: «Знание», 1991. – С. 323–324.

56 Д угин А. Возвращение княза Святослава. Цит. по: .

57 Прокопий Кесарийский. Война с персами // Серия: «Памятники исторической мысли». – М.: «Наука», 1993.

58 Массон В. М., Ромодин В. А. История Афганистана. – М., 1964. Т. 1.

59 Оберлерхер Р. Земледельцы и кочевники. Антинеолитическая контрреволюция как закон современности / «Атака», № 21.

60 Краткая еврейская энциклопедия (КЕЭ) в 11 томах. – Иерусалим, 1976–2005.

61 Устюжский летописный свод (Архангелогородский летописец) / Подгот. к печ. и ред. К. Н. Сербиной. – М.-Л., 1950; ПСРЛ. Л., 1982. Т. 37.

62 Баскаков Н. А. Тюркские языки. – М.: Издательство восточной литературы, 1960. – С. 141.

63 Еремеев Д. Е. Этногенез турок. – М.: АН СССР; Главная редакция восточной литературы, 1971.

64 Новомейский М. От Байкала до Мертвого моря. – Израиль, 1979. – С. 159.

65 Подробнее см.: Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора / Под ред. Л. Е. Болотина. – СПб., 2011.

66 Кореневский Н. И. Церковные вопросы в Московском государстве в половине XVII в. и деятельность патриарха Никона // Русская история в очерках и статьях под редакцией профессора М. В. Довнар-Запольского. – Киев, 1912. Т. 3. – С. 715–716.

67 Денисов А. П., Перечнев Ю. Г. Русская береговая артиллерия (Исторический очерк). – М.: «Воениздат», 1956.

68 Дубровин Н. Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. В 3 томах. – СПб., 1900. – С. 14.

69 Цит по: Шавшин В.Г. Бастионы Севастополя. – Севастополь: Таврия-Плюс, 2000.

70 Цит. по: -conflicts-periods/other/crimea.htm.

71 Lockwood Ch . A. Sink ‘em All: Submarine Warfare in the Pacific. – NY.: Dutton, 1951.

72 Маркс К., Энгельс Ф . Сочинения. Изд. I. – Т. 10. – С. 599.

73 Блудов Д. Н. Последние часы жизни императора Николая Первого. – СПб., 1855.

74 Прайс М. Телевидение, телекоммуникации и переходный период: право, общество и национальная идентичность. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2000.

75 Пришествие национализма. Мифы нации и класса // Нации и национализм. – М., 2002.

76 Скабичевский А. М . Литературные воспоминания. – М.; Л., 1928.

Примечания

1

Подробнее о роли славянского казачества в междоусобных войнах средневековой Руси см.: Сарбучев М. М. Никакого «ига» не было. Интеллектуальная диверсия Запада. – М.: «Эксмо», 2012.

2

Подробнее об этом см.: Сарбучев М. М. Крещение Руси. Благословение или проклятье. – М.: «Эксмо», 2013.

3

Ученик академика Ф. Ф. Фортунатова – ключевой фигуры в отечественной лингвистике, крупнейшего специалиста по индоевропейскому языку, основоположника сравнительно-исторической школы исследования славянских языков. Шахматов организовал изучение многих памятников письменности, современных диалектов, занимался составлением словарей, подготовкой многотомной «Энциклопедии славянской филологии»; под его руководством было возобновлено издание «Полного собрания русских летописей».

4

В переводе с латинского – «Государственная печать главы Киевской земли»: Sig (от sigillum – «печать»), Capi («голова»), civita (от civilis – «гражданский, государственный»), terra («земля»), kioviae («киевская»).

5

Известный советский историк, доктор наук, сотрудник Ленинградского отделения Института истории АН СССР, автор около 300 научных работ по истории, исторической географии, источниковедению Северо-Запада России, скандинавских стран, Финляндии, Прибалтики, Карелии.

6

В книге «Крещение Руси. Благословение или проклятье?» я привожу карту распространения былинного сюжета «О морском царстве» и «Садко», составленную по материалам сборника Новгородских былин. Отдельные сюжеты записаны даже в низовьях Волги.

7

Герхард Фридрих Мюллер (1705–1783) – действительный член Академии наук и художеств, профессор истории, конференц-секретарь Императорской Академии наук и художеств, действительный статский советник. Руководитель «Второй Камчатской экспедиции».

8

Ломоносов действительно отличался вспыльчивым нравом и не единожды участвовал в серьезных скандалах с рукоприкладством. Так, задокументированы конфликты, носившие бытовой характер, во время его пребывания в Германии. В Петербурге один из подобных конфликтов даже стоил ему недолгого заключения под стражу. История о том, как Ломоносов в одиночку обратил в позорное бегство трех грабителей, также подтверждается несколькими свидетельствами. Нет только надежных доказательств того, что научный спор с Мюллером перешел границы приличий.

9

Русско-белорусский историк, славист, профессор Варшавского, Харьковского и Белградского университетов.

10

Литовский лингвист, профессор Кенигсбергского университета, фактически создатель науки о литовском языке.

11

Екатерина Ивановна (1691–1733) – принадлежала к династии Романовых. Ее дочь Анна Леопольдовна была матерью императора Ивана VI Антоновича, номинально царствовавшего в 1740–1741 годах. Однако две княжеские фамилии не были отгорожены друг от друга непроницаемой стеной. Так, сестра Екатерины, Прасковья Ивановна (1694–1731), была замужем за генерал-аншефом Иваном Ильичом Дмитриевым-Мамоновым Старшим (1680–1730), происходившим из рода Рюриковичей, который утратил княжеский титул. Екатерина Михайловна Долгорукова (Долгоруковы принадлежат к Рюриковичам) была замужем за императором Александром II (то есть короткое время была фактически действующей императрицей: 06.07.1880—01.03.1881), однако в конце XIX века такой брак уже считался морганатическим.

12

Дословно: «Сила герулов, или Мекленбург». Megapolensium и Мекленбург во многих немецких источниках тождественны. См., например, «Codicillus jurium civitatum Megapolensium», представляющий собой сводку донесений 30 мекленбургских городов в ответ на запрос мекленбургского герцога Ульриха от мая 1589 года о местных особенностях в праве, статутах и обычаях. Возможно также, что Megapolensium – это латинский вариант именования «страны городов», Гардарики.

13

Фигура собирателя этих текстов Александра Артынова очень неоднозначна: его не раз упрекали в фальсификациях. Но в таком случае следует признать, что это был весьма образованный человек, если для своих «фальсификаций» он детально изучил латинские и немецкие тексты, большинство из которых не переведено на русский язык до сих пор.

14

Обдорск, Обдорский острог – историческое название города Салехарда, который является административным центром Ямало-Ненецкого автономного округа – одного из основных нефтедобывающих районов современной России.

15

Естественно, речь идет не о жителях Киргизии, а о собирательном наименовании всех кочевых народов Юго-Востока, вплоть до конца XIX века называвшихся «кыргыз-кайсаками». Слово «киргиз» у Бунина носит символический смысл, такой же, как в народной песне «Дубинушка» («Англичанин-хитрец, чтоб работе помочь, изобрел за машиной машину»…).

16

В книге «Никакого «ига» не было…» я привожу ссылки на татарского историка-любителя (по образованию инженера-нефтяника) А. Боярова, который в работе «Тайная история татар и великого переселения народов» сформулировал эту идею предельно четко и однозначно (грамматика и орфография сохранены авторские): «…русская знать по древней традиции формировалась из степной иранской и татарской среды. Отсюда у русских татарские фамилии, но особенно много ее (так в тексте! – М. С. ) было у знати. Впоследствии все эти люди – и завоеватели, и «лапотники» – приняли христианство и слились в один народ, но это презрение к своему народу, равно как и не гуманное, чрезмерно жестокое обращение к нему бояре и дворяне пронесли через века…»

17

То, что тюрки и угры спокойно уживаются в тесном соседстве на Волге и Урале, не означает, что это схожие и тем более родственные народы. Их языки принадлежат к разным ветвям. В популярной русскоязычной историографии возникла путаница, поскольку одна часть народов Волжской Булгарии отождествляет себя с уграми, а другая – с тюрками. Тюркоязычные татары и башкиры, например, и угры-марийцы. Несмотря на многовековое соседство и обширные взаимные языковые заимствования, они не стали одним народом. Смешивать их – непростительная ошибка.

18

В книге «Никакого «ига» не было…» я также подробно разбираю казусы, связанные с фамилией Апраксины.

19

Самоназвание византийцев.

20

Гражданская война, возникшая как реакция на не вполне легитимное восшествие на престол Екатерины II и известная под названием «Пугачевщина», была подавлена в 1775 году – за 26 лет до убийства гвардейцами Павла I в Инженерном замке.

21

Если считать срок от коронации до убийства, то последний Романов не дожил до цифры «25» год и несколько месяцев.

22

Слоган франко-американского фильма «Now You See Me» (2013), в нашем прокате шедшего под названием «Иллюзия обмана».

23

Я употребляю слово «миф» в значении, которое использует русский философ А. Ф. Лосев. Это не единственное место в книге, где оно употребляется не в значении «небылица». Просто именно в этом месте во избежание двусмысленных трактовок, а также оскорбления чувств верующих и монархистов я посчитал нужным это подчеркнуть.

24

Опять 25!

25

NB. Quoniam Mullerus summa tantum capita objectionum mearum et quidem mutilate attigit, non abs re fore judicavi, quaedam hic adjicienda esse.

[Ввиду того, что Миллер лишь поверхностно коснулся моих возражений, и притом искажая их, я счел уместным кое-что здесь добавить.]

26

False, nam Chronographus Novogorodensis et plerique alii scriptores Slavos et Russos ante adventum Varagorum unam gentem fuisse prodiderunt.

[Неверно, ибо Новгородский летописец и большинство других писателей передают, что славяне и руссы до прихода варягов были единым племенем.]

27

NB. Sed cum tanta convicia in me sparsa videam, rationibus et argumentis locum hic non esse judico.

[Видя такую направленную против меня брань, считаю, что здесь нет места для доказательств и доводов.]

28

E diametro? Quare? Nam ubi Rossolani ex Rossis et Alanis compositus populus fuerunt, ibi ergo et Rossi etiam populus fuit. Rossos autem et Russos qui negari potest eundem populum, propter eundem locum idemque nomen, fuisse.

[Диаметрально? Почему? Где были роксоланы – народ, образовавшийся из россов и аланов, – там, следовательно, был и народ россы. А кто может отрицать, что россы и руссы – ввиду одного и того же места жительства и названия – были одним и тем же народом?]

29

Est sane multoties mentio facta a Strabone et reliquis. Ex tua enim sententia patet Rossos fuisse populum cum Alanis mixtum.

[Многочисленные упоминания действительно имеются у Страбона и прочих. Из вашего мнения ясно, что россы были народ, смешавшийся с аланами.]

30

O si Mullerus ejusmodi conjecturam protulisset, obtruderet sane pro inconcussa veritate.

Oblitus est hic Mullerus Rossorum nomen etiam apud Graecos ρως scribi; revocet in animum legatos ex gente ρως apud Romanum imperatorem examinatos; nec nimium credat ρωссы novam prorsus scriptionem esse; non enim desunt argumenta pro partibus nostris.

[О, если бы Миллер выдвинул такого рода предположение, то он, конечно, выдавал бы его за бесспорную истину. Миллер здесь забыл, что название россы также и у греков пишется ρως; пусть он вспомнит, как у императора Романа допрашивали послов из племени ρως, и пусть он не думает, что написание рωссы является совсем новым; ведь нет недостатка в доказательствах в нашу пользу.]

31

O praeclarum linguae Russicae heroëm! qui nec id novit, quod omnes libri ecclesiastici et historici Slavonica lingua sint conscripti, cujus nec in Polonia usus unquam fuit ullus nisi in templis, qui mos hunc usque in diem in Polonia in Ecclesia graeca obtinet. Caeterum lingua polonica jam antiquissimis temporibus ut a Russica ita quoque a slavica ecclesiastica illa dialecto differt. Ecclesiastica enim dialectus, quae apud omnes Slavici generis et Graecae confessionis populos in templis viget, proprie est antiqua Moravica lingua, cujus apud Slavicos populos nunquam fuit usus universalis.

[О преславный знаток русского языка, не знающий даже того, что все церковные книги написаны на славянском языке, который в Польше употребляется только в храмах, – и этот обычай до сего дня сохранился в греческой церкви в Польше! Кроме того, уже с древнейших времен польский язык отличается как от русского, так и от церковно-славянского диалекта. Ведь церковный диалект, который живет у всех народов славянского племени и греческого вероисповедания, есть собственно древний моравский язык, употребление которого у славянских народов никогда не было всеобщим.]

32

Ista mutatio non obscure prodit etiam nomen ρως mutatum fuisse in ρуς.

[Это изменение вполне ясно показывает, что и название ρως изменилось в ρуς.]

33

Ad singulas responsiones Mulleri regerere possem ejusmodi retorsiones, sed cum graviora negotia tempori parcendum esse monent, breviter clarissimos collegas moneo, eos ubique fere quadruplex artificium in Mulleri responsionibus inventuros. 1) Ambages et res sine ullo nexu congestas, quo lectorem confundere et implicatis ideis onerare studet, ut veritatem tenebris obruat. 2) Citationes responsionum ejus, quae ad aliorum objectiones factae, vel potius fictae sunt. 3) Fictiones, quas nobis tribuit; alium nempe sensum objectionibus nostris dando, eumque refellendo super umbras et somnia magnifice triumphare videtur. 4) Maledicta et convicia, quibus terrorem nobis incutere satagit. Sed plumbei hi sunt pugiones et bruta fulmina.

[Такого рода возражения я мог бы сделать на все ответы Миллера, но, ввиду более важных дел, следует беречь время; поэтому я вкратце указываю славнейшим коллегам на то, что они почти везде найдут в ответах Миллера четырех родов уловки: 1. Неясности и вещи, нагроможденные без всякой связи, чем он старается смутить читателя и затруднить запутанными мыслями, чтобы покрыть истину мраком. 2. Цитирование ответов, которые даны (или, вернее, выдуманы) им на возражения других. 3. Измышления, которые он приписывает нам; придавая иной смысл нашим возражениям и опровергая их, он, кажется, справляет великолепный триумф над тенями и сновидениями. 4. Злословие и брань, которыми он пытается запугать нас; но это – тупое оружие и негодные молнии.]

34

Passim permixti sunt, etiam urbibus et vicis interspersi.

[Они везде перемешаны, даже примешаны в городах и селах.]

35

NB. Haec tantum exstant in corrupto Nestoris Chronico.Slavos enim etiam exteri scriptores bene moratos fuisse litteris prodiderunt.

[NB. Это имеется только в искаженной летописи Нестора. Ведь даже иноземные писатели передают, что славяне отличались добрыми нравами.]

36

Ex his omni[bu]s nil nisi nominis diversitas et vitae, non linguae perspicitur.

[Из всего этого видно только то, что название и образ жизни были разные, но не язык.]

37

[ Sed quid haec ad diversitatem linguae?

[Но какое отношение это имеет к различию языка?]

38

Nec panegyricum postulo, nec apertas contradictiones Slavorum genti ignominiosas tolerandas esse affirmo.

[Я не требую панегирика, но утверждаю, что не терпимы явные противоречия, оскорбительные для славянского племени.]

39

Deus bone! ubi hanc novam regulam a me vel scriptam vel dictam legit vel audivit? Fingit certe Mullerus, ut solet, fictaque aggreditur, quia ipsam genuinam objectionem refellere nequaquam potest. Hoc artificio passim utitur.

[Боже благий! Где он вычитал или услыхал, что я написал или высказал такое необыкновенное правило? Миллер, по обыкновению, конечно, выдумывает и нападает на то, что выдумал, так как опровергнуть подлинное возражение он совершенно не в состоянии. Этой уловкой он пользуется везде.]

40

Nihil invenitur, quod contra hanc objectionem cl. Krasch. responsum sit directe.

[Нет ничего, что представляло бы собой прямой ответ на это возражение славнейшего Крашенинникова.]

41

Respuens jugum, id est, subire nolens. Ergo nondum adhuc fuit servitute pressa gens Slavinorum.

[Отвергая иго, то есть – не желая его переносить. Следовательно, славянское племя до тех пор не было в порабощении.]

42

At ego haec exstare affirmo, et ostendere possum.

[А я утверждаю, что это есть, и могу доказать.]

43

Hodiernum populum Russiacum ex antiquis incolis, qui ante adventum Varagorum fuerunt, potissimum constare ipse Mullerus fatetur in dissertatione sua: quidquid igitur ignominiae in antiquos incolas ex contemptu eorum redundat, id ipsum potissimum in hodiernum quoque populum redundat.

[Сам Миллер признает в своей диссертации, что нынешний русский народ произошел преимущественно от древних жителей, которые были до прихода варягов; следовательно, бесчестие, падающее на древних жителей от презрения к ним, в очень большой степени падает также на нынешний народ.]

44

Предупреждаем читателей, что русские дворяне Остзейского края или еще лучше «русские дворяне немецкого происхождения» открыты «Вестью». Сами себя они называют остзейскими дворянами, или рыцарями, подданными российского императора. Может быть, «Весть», присмотревшись поближе, откроет там же и православных лютеранского вероисповедания. Это бы значительно облегчило объединение (прим. И. С. Аксакова).

45

Профессора, медики, адвокаты, чиновники и вообще интеллигенция, не принадлежащая к рыцарству (прим. И. С. Аксакова).

Оглавление